Вот тот двор, из которого выдворят птиц,
не умеющих ползать и падать.
То ли облако обло, и север, как блиц,
заиграл в безответном. А надо-ть?

Надоить бы священных индийских коров,
поклониться бы, буде мне, Будде.
Но зачем тогда - яма? Срыв-север? И  ров
выпадающих строчек на блюде.

Как тебе там, не Ровно ли снится впотьмах,
среди снов, не умеющих плавать?
Сколько горных мешков мне мешают твой взмах,
страх увидеть, как в омуте заводь.

Вот и снятся нам сны, да не дальше двора,
да не дольше. И звуки, как мошки,
скачут, выбросив, Господи, нас во Вчера
во Твое. Во Начало истошки-

жизни, что ли. Нет выдержки слов, только зву.
За одним вычитанием чтенья - 
сумма общей цусимы. Я больше зову,
чем. Зачем? И не в теме, не в темя.
 
То ли хамство, как ханство, под задник, ногой
выбивает весь фон, и фон Мюнхен
из барона уходит, с младых ног нагой.
А как выставлен, вылуплен, юн кен-

тавр, старинный, что опыт парнасских времен,
что тавро на бумажном экране.
От лесов от твоих до светящихся мон-
стров во тьме - живодер-оригами. 

У моих мешковатых пейзажей одни
только очи, зажатые в скрежет
о-пера-о. Плевать. На-пле-вать. В город - ни!
Буки-муки - сплошь выя. Пусть режет.

				Июль 2005