Аннотация: Фентезийный стмпанк в Российской империи начала девятнадцато века.
Пчела разочаровано прожжужала над чернильницей, на миг замерла в воздухе, потом полетела к открытому окну.
- Лети- лети, глупышка, - седой мужчина окунул гусиное перо в чернильницу, подержал над склянкой, ожидая когда стечёт глянцево черная капля, и решительно начертал на белом листе бумаги цифры - 1819 год от Р.Х. Подождал немного, и продолжил: 'Отчёт о деяниях товарищества на земле для учётного департамента Минской губернии'. Чернила кончились, и вновь последовала привычная процедура. Цифры ложились на глянцевый гербовый лист, тридцать копеек штука(!), ровно и без помарок. Так что, тоненький ножичек лежал на блюдце рядом с оглушительно благоухающим яблоком совершенно без дела. Да и нечего гневить бога, дела в товариществе шли хорошо, хоть и прошло всего пять лет с указа о свободном крестьянстве и, только два календаря сменилось с той поры, когда помыкавшись на узеньких делянках крестьяне собрали мир, и просили бывшего барина войти в товарищество с равным паем. Вот только грамотных было совсем никого, так что кроме дел товарищеских, приходилось и бумаги самому писать. О том, что надо школу ставить, и учителя нанимать крестьяне всё ещё судили и рядили, истово веря в то, что начальство всё за них решит, и школа появится в вёске по милости божей или по указу исправника. А пока... Вот и сейчас, еле успел поймать 'у краткую' за её кокетливую челочку. Положено писать по-русски, так что нечего полещуковым буквам в документе делать. Ножичек аккуратно срезал предательски пересекшую линейку черту, и перо вновь заскользило по бумаге превратив недописку в утвержденную начальством букву 'в'. Пусть в губернии снисходительно смотрят на вавилонскую смесь языков, но официальная бумага, это уже серьезно. Не любит царь-батюшка иноземцев, и всё тут. Бумага хоть и всё терпит, а вот бусурманских языков на ней не положено являть. Хоть и родные полещуки, а никак не можно писать в департамент на их наречии. Ибо канцелярия в Российской империи пишет только на российском языке! Порядок должен быть! И пусть к порядку отставной штабс-капитан инженерных войск относился с уважением, а всё-таки жаль было певучего наречия, которое с легкостью приняло в себя и хохляцкую напевность, польский гонор, безбрежную русскую мову, жидовскую хитринку, оставшись при этом доброй, немного тягучей, но нежной маткиной речью. Перекликаясь с мыслию лукавый ветерок донес с ближайшего луга 'косил ясь конюшину...', но тут же поперхнулся незнакомым лязгающим звуком. Впрочем, сей звук прервался паническим шипением, будто волот наступил на хвост цмоку, и деловито стал этого змея подтягивать к своему недружелюбно сжатому кулаку. Мужчина поднялся со стула, бережно отодвинув от края дописанный отчёт, и тут дробным стакаттто застучали двери и в комнату влетела маленькая рыжая девчонка в уже испачканном домотканном платьице:
- Пан! Там на дорозце што у Скрыгалов, самокатка стоит, и важный пан счас сюда идёт. Вось как важный, што даже пан исправник ему не ровня! А самокатка дюже белым дымом плюется, в точь-точь как Иван, когда ему в горилку воды плескануть! Обед подавать панам, или Ядвигу кликнуть, пусть готовит по-барски?
- Цыть егоза! Зови Ядвигу, но шоб быстро! А Польке скажи, пусть наливок подаёт, да заедок шибче накидает! И чтоб на серебре подала, а не как исправнику, на деревянном блюде!! А мне мундир притащите, а ладно, не надо, всё равно не успеете!
В дверь аккуратно постучали, и хозяин обречено взмахнув рукой, негромко сказал:
- Входите, пожалуйста.
Дверь, на удивление бесшумно открылась, и в комнату неторопливо вошёл невысокий, полноватый человек в застёгнутом на все пуговицы чёрном сюртуке. Кавалерийские, с кожаными нашлепками, штаны были заправлены в мягкие сапоги без шпор. В правой руке незнакомец держал тяжелую трость с белым, костяным, навершием.
- Простите, что без доклада. Чиновник по особым поручением при Его Императорском величества Наместнике Северо-Западного края, граф испанского величества, Сергей Валерьянович Инодин.
- Нет, это вы меня простите, что докладывать о вас некому, - хозяин, тяжело оперся на простую дубовую трость, и сделал два шага вперёд, подтягивая за собой правую ногу, вернее деревянный протез, - Барон прусский, штабс-капитан пионерских войск в отставке, бывший помещик, а в сиё время, глава товарищества на земле, Лавр Устинович Бекетов. Уж не серчайте Ваше сиятельство, что в полном раздрае вас встречаю, но совершенно вы неожиданно нагрянули. Прошу к столу, сейчас прислуга бумаги сгребёт, да и соберёт что-нибудь поснедать.
- Ну что вы, не стоит беспокойства. Просто посидим, пока с машиной шоффер совладает.
- Прошу вас не отказываться, аль мы не русские. А что случилось-то?
Инодин нахмурился, и досадливо содрал перчатку с правой руки.
- Да загрузили дрова в Мозыре из казенного амбара, а там сплошная береза. А шельма исправник, всё клялся, что поленца сухие, да одно к одному ровнехенькие. На обратном пути ох, и получит он по первое число.
- Ваше сиятельство, вы уж меня простите, - хозяин расмеялся, - Да и не серчайте на Званидзе сильно. Конечно, скажите своё неудовольство, а он уж сам разберётся с купцами, что ему березу подсунули. Князь у нас человек кавказский, да и гусар впридачу. Он что в дереве здешнем, что в машинах, ничего не понимает. Небось ему то дерево под видом дуба и подвезли, а сам-то и не глянул. Недавно он у нас, ещё не привык. Не серчайте сильно, прошу вас. А помочь я вам смогу, счас мальчонку за кузнецом пошлю, прокалят с шоффером котел, да и с божью помощью дальше покатите. Прошу вас к столу, чтож мы стоим?
Бекетов повернулся, слегка покачнулся, но выправился сам, с небольшой помощью костыля.
Устроившись в кресле он поднял голову и застыл смотря, как из серебристой ладони графа выскакивают и прячутся сверкающие лезвия.
- Что случилось, Ваше сиятельство?
- Ох, простите, - Инодин быстро натянул на руку перчатку, - Сильно я удивился вашему протезу, и занервничал. Сами знаете, что калек, уж вы не обижайтесь, сейчас и не осталось.
- Сам знаю, - хозяин махнул рукой на полку, где рядком стояли журналы в малахитового цвета переплёте, - 'Натур-философский журнал' активно почитываю, тем более что, по указу государя он свободно продаётся. Но в моём лице вы имеете возможность видеть полную несовместимость с новейшими веяними натурфилософии. Так мне лекари и сказали, после дела на Березине.
- Искренне вам сочувствую, - граф присел на удобный гостевой стул, и небрежно прислонил к столу трость, - Небось жаркое дело-то было? Я сам, извините, далеко от России находился.
Бекетов усмехнулся краешком губ и повернулся к забежавшей прислуге:
- Что ты копаешься? Накрой стол, да и беги себе в хату, скоро уже мужики с поля придут. Да и передай Исааку, чтобы к машине подошел. Я ему потом заплачу, скажи что, по казенной надобности, чтоб не торговался.
Дождавшись пока справная молодка расставит на столе блюда с копченным и холодным варенным мясом, тарелки со нарезанными огурчиками, плошки с шедро политой постным маслом капустой, жаренные грибы прямо на сковородке, и пару штофов с наливками, хозяин придал ей ускорения шлепком по выпуклой части спины, и когда за довольно взвигнувшей бабой закрылась дверь, обратился к невозмутимо сидевшему графу.
- Довелось мне про вашу службу слышать, не скажу чтобы одобряю, но о делах императорской канцелярии никогда судить не могу.
- Вы о чём? - Левая бровь Инодина безукоризненно поднялась в тщательно исполненном недоумении, - Чем вам чиновники по особым поручениям не угодили? Если какое нарушение знаете, то говорите прямо. Наместнику нерадивые слуги не надобны!
Хозяин улыбнулся и, простодушно развёл руками.
- О чиновниках ничего сказать не могу, редкий зверь они в наших палестинах. А в уезде они -милейшие люди, по крайней мере по отношению ко мне. Те, кто воевали, Березину помнят.
- Ну если вам воспоминания не доставляют меланхолии, то будьте так добры, поделитесь. А то в Мадриде с русскими газетами было плохо, а вражеским листкам верить, то себя не уважать. А впрочем, что верить-то этим шелкоперам, все одним миром мазаны, что свои, что чужие.
Бекетов задумался, потом решительно расплескал по рюмкам зеленоватого стекла рубиновой настойки, и подняв свою, негромко сказал:
- Давайте-ка Ваше Сиятельство по одной, за знакомство. А то рассказывать на сухую,как-то совсем некомильфо.
Вишневая настойка пошла хорошо, и его сиятельство севшим голосом одобрил
- Ух, не ожидал. Крепкая зараза, но идёт мягко.
- Вы закусывайте, Ваше Сиятельство, закусывайте. Огурчики вот свеженькие, прямо с грядки, капустка же.
- Лев Устинович, да что вы сиятельством меня попрекаете? Давайте уж по простому, Ваше Благородие.
- Эк, как вы меня срезали, Сергей Валерьянович, - усмехнулся Бекетов, - Ну что же, давайте по простому, как и положено офицерам империи. Раз так, то между первой и второй перерывчик небольшой. Давайте-ка я тминной налью, на пробу, так сказать.
Вторая пошла так же быстро, но закусывать пришлось уже мясом.
- Тяжеловата, - покрутил головой чиновник, - Давайте-ка к вишневой вернемся.
- Вернемся, - хозяин тяжело поднялся, и подтянул к себе прозрачный штоф, запечатанный сургучом, - Но на третий тост идёт только казенное вино, ибо он за тех, кто отдал свою жизнь за други своя.
Выпили стоя, закусили, и Бекетов стал вспоминать.
- Морозы в то время были знатные, только нам оно и на пользу всё шло. Буонапартий катился из России вместе со своим сбродом, а мы не спеша, его покусывали за пятки. И дошли мы до реки нашей, а там... - Махнув рукой, Бекетов небрежно разлил по стопкам вишневку, выпил свою мимоходом, как воду, и смотря куда-то мимо собеседника, продолжил, - А там мостов мало, народу тьма, над рекой рёв стоит. Страшный. Подоспели наши пушкари, и прямо с хода начали садить, да так метко. Те вражины по льду кинулись, а лёд-то и тресни. Ну да это я не видел, только потом мертвяки всплывали, когда мосты мы клали. Много. Не судия я нашим, но всё равно страшно было. А самый главнй вражина всё-таки утёк, хоть и казачки его почти за шиворот поймали. Ну да, бог ему судья, хоть и пытался он нам помешать. Когда мы, пионеры, мосты начали ладить, он свою артиллерию на берегу расставил.
- Бросил?
- Можно сказать и так, - задумчиво протянул хозяин, - Тянуть пушки было нечем, коней они своих уже доедали. Вот и садили они по нам, пушек не жалея. Тут меня ядром и достало. Очнулся уже в больничке, когда дохтура пытались ногу мне присторить. А она не садится, хоть волком вой. Вот и получилось, что лежу на койке, настроение никакое, тут дверца очиняется, и входит Сам! Государь-император Павел Первый. И ведь портрет я его видел, да и в живую, путь издали, но не узнал сразу. Мундир на нём простой, хоть и гвардейский, полковничий. Росточка небольшого, глаза навыкате, нос такой простецкий, курносый. А в волосах седина. Тяжеловата ты, шапка Мономаха, сразу видно. И мне, так ласково 'О чём кручинишься, штабс-капитан?' Я было вставать, а он руки мне на плечи, лежи мол. Ну доложил я ему честь по чести, что всего лишь подпоручик, да из простых выслужился, на войне. А вот ноги сейчас нет, и что делать, не знаю.
Встал наш государь, по комнате прошёлся, и молвит мне 'Ты с императором не спорь, коль сказал штабс, значит так тому и быть. О дворянстве не беспокойся, попрошу короля прусского, у них с этим проще. Но без ноги придётся тебе в отставку идти, тут ничем тебе помочь не могу, коль железная не прирослась, придётся на деревянной доживать. Бедовать не будешь, по заветам деда моего, службу всегда награждать надо, кем бы не был. Пока орден получишь, Станислава, а там и всё остальное'
- Вот так, - хозяин расплескал по рюмкам новую порцию, - Вот так и сподобился я причислен быть к дворянству. Не по рождению, а по воинскому делу.
- Государь наш заветы деда помнит. - Гость неторопливо выкушал налитое, и благочино подтянул к себе тарелку с мясом, - У меня-тодворянство было, так что университет закончил, согласно положению, да и по партикулярной службе пошёл. А там посольство в Гишпании, налёт вражеский, пришлось в соседнию страну вместе со двором королевским убыть. Потом, по велению нашего императора, помог немного гишпаским нерегулярам, да и графство от короля ихнего получил.
- Далеко-то графство? Мне-то король прусский без земли баронство дал, немаэ у них земли-то.
Чиновник грустно улыбнулся:
- А вы думаете гишпанец-то лучше? Земли мне много нарезали, да только в гишпанской-то америке. Это за океаном, куда полгода добираться. А потом незнако сколько ту землю отбивать от местных. Нет уж, лучше на родине императору служить. за Богом молитва, а за Царем служба - не пропадёт!
- Тут вы правы, Сергей Валерьянович, и нет никакой другой судьбы для русского дворянина. Только служба, служба Императору и Отчизне.
Речи утихли, только стук ножей и вилок вмешивался в ровный заоконный шум. Шелестели ветки от слабого ветерка, монотонно лаяла какая-то собака, от недалекой кузни глухо доносились нечленораздельные матюки, и лязг металла. Тут явно по попе досталось какой-то любопытной мелюзге, потому что визг стремительно взвился к небесам, а потом удалился в сторону реки. По дороге, явно от злости, досталось поросе, чьё возмущение легко перекрыло детский писк, и не в пример стремительнее удалилось в противоположную сторону.
- А скажите, граф, - Бекетов положил на стол вилку, и серьезно посмотрел на гостя, - Как она там, страна эта, Гишпания? Сами понимаете, сейчас мне не до путешествий, а по жизни своей, много-то и не видел. Лучку свою родную, что под Царицыным, корпус кадетский, училище спешное и, здесь в Белой Руси видно навсегда и останусь.
Инодин отодвинул тарелку, поднял голову и невидяще посмотрел в окно, на которм слабо колыхалась вышитая занавеска.
- Люди, там как люди. Такие же как и мы, нет конечно, встречаются арапы, да и частенько. Только они тоже люди. Кавказцев вы, Лев Устинович, видели, так что харктер гишпанский представить можете. А так, страна большая и жаркая. Плохо у них там с землей, каменистая, сухая. Возле моря ещё ничего, апельсины растут, оливки, однако тоже выращивают, а чем дальше тем суше. Леса у них были богатые, но свели почти все, флот строили. А сейчас, сидят на заморском подвозе, да на американском серебре, и совсем своё хозяйство забросили. Когда к ним неприятель ворвался, для них большой беды и не было, но гонор взыграл. Вот тут-то мы с ними схожи немного. Наши предки сами иго сбросили, так и гишпанцы от мавров освободились. Поэтому при виде неприятеля, весь народ за оружие взялся. У нас мужики сначала с панами счёты свели, а там своих гидальго не трогали. Хотя, кого там трогать? Либо гранд знатный, что во владениях своих и не бывал ни разу, либо однодворец, у которого всего добра, только фамильная шпага.
Разговор в горнице плавно, по мере увеличения количества пустых бутылок под столом, скатился к извечной проблеме, женщинам, а тем временем солнце неторопливо скатывалось к горизонту. Уже затих шум в кузне, пропыхтел, и затих паровичок, а двое немолодых мужчин в хате всё ещё не могли наговориться. Но всё кончается, и совершенно трезвый шоффер (ну два стакана очищенной с кузнецом, да помощниками, не в счёт) всё-таки решительно извлек чиновника из-за стола, и задымив весь тракт, чудо-машина наконец-то отбыла в Скрыгалов. За столом, в горнице, отсался один хозяин, невидяще глядящий в открытое окно. Тёплый ветерок колыхал легкую полотнянную завеску, а перед глазами седого инвалида стояла чёрная стылая вода, лёд, змеящийся трещинами от удара пушечного ядра, топоры в руках солдат, с хрустом вонзающиеся в дерево, и сочные ломти коры, отлетающие и падающие на лёд в воду, в никуда. Люди, молча исчезающие в жадной до крови Березине, рычание пушек, и несмолкающий стон толпы, штыками прижатой к водно-ледяной хляби...
А на завалинке вели степенную беседу два пьяных до изумления мужика.
- Вот ты скажи, кумэ... Ты меня зважаешь?
- Как бог свят! - попытался перекреститься собеседник, но потерял равновесие, и чуть не зверзгнулся на грешну, да ещё и пыльную, землю.
- Так вось, говори как на духу, можно ли жидам горилку гнать?
- Никак не можно! - согласился кум, и помолчав минуту, спросил, - А к чему ты, Гнат, про жидов вспомнил? Что-то я ихних с нами не помню. Кочегар, тот вроде шляхтич быв, из недобитых могёт, или же из скубетнов.
- Да не о нём речь, - отмахнулся Игнат (второй рукой предусмотрительно держась за лавку), - Я же о жидах, говорю. О том, шо вторая 'гусыня' водки явно жидами делалась.
- Всё могет быть, - задумчиво согласился кум, но скептически переспросил, - А первая?
- Так тож первой кузнец проставился, - удивился непонятливости кума Гнат, - Она же как слезка чиста была.
- А разве Ёська не еврей?
- Еврей, но ты его кулаки помнишь?
- А то как же! Зимой, троих за раз укладывал.
- Так вось, какой же он жид?
Кум согласно покачал головой, ясен пень, с такими кулачищами человек разве может жидом быть? Да троих одним ударом, в кулачной забаве, христопродавец разве уложит? Да не в жисть!
- Вот я и говорю, первая прошла соколом, да и иначе быть не могло, после працы же, с устатка. А вот вторая 'гусыня' что-то тяжело легла, и странно, закусь у нас же была...
- А чк же! Целая цыбуля, большая. Вось! - и кум вытащил из кармана обгрызанную, но все так же мощно шибающую в нос большую луковицу.
- Так вот и как мы могли так напиться, с моцной закусью? Явно злую горилку жиды гнали, шоб им похмелиться не давали!
- А лях с ними, с жидами, пойдём-ка кумэ до хаты, да и спиваем по дороге, шо нибудь душевное...
Тиха украинская ночь, тю, да чему там шуметь-то? Степь она и на Украине, степь. Вот на Полесье даже ночью шумит лес, то видно деревья о чём-то говорят, но всё равно даже на полесской земле ночью тишина благословенная. И кричать ночью не о чем, слова что, шепчут в зардевшиеся девичьи ушки негромки. Громко по осени говорить будут, когда сваты явятся в хату. Ой да громко тогда будет... Но до того времени ещё есть время погулять, посидеть на лавочках в темноте шепча сладкие слова. Так что только звенит архангельская конница, негромко шелестят ветки, что её отгоняют, да и иногда звонко звучит шлепок по наглой мужской руке. Ну не посреди же вёски, дурачок! Спокойно спят батьки с матками в своих хатах, нэма повода для полоха. Чай не дурна дивчина, в подоле не принесёт. А коли и принесёт, так не беда, прокормим. Негромко посапывает носом справный хрестьянин, а чо ему вурухаться-то? Урожай нынче хороший, уберём в срок, без изъяна. На своей земле, да и с товарищами, что не убрать-то? Воля же, пусть не свобода, но коли вспоминить как ранее было, совсем другое дело. Коль справно робишь, то и государь-ампиратор к тебе по-человечески. А што исправник иногда балует, то он человек кавказский, горячий. Да и свой барин в обиду не даст, коль шо, ажно до самого Менска дойдёт, а правды добьётся. Эх-х, была бы свобода мужицкая, рекрутов не давать, властей не иметь, да и жить своим умом... Но незнамо где то Беловодье, и дороги туда нет.
С треском рванула ночная тишина, и сквозь звон комаров прорвалась горькая песня:
Брала русская бригада
Елисейские поля...
Там мне выпала награда:
Два кленовых костыля.
Недовольно заворочался справный хозяин, совсем притихли молодые парочки, а в ночь рушились надрывные слова.
И лежал я в лазарете,
И на бога не роптал,
Что дожить на белом свете
На своих двоих не дал.
Оторвал голову от подушки крестьянин, негромко шикнул на встрепенувшуюся жонку, - Цыть, дурёха! Опять у Устиновича душа болит, ничо пройдёт.
А песня взлетала к звездному небу, и пусть хмурились ангелы порушенному благолепию, но пикнуть не могли, ибо архистратиг Михаил грустно и согласно кивал в такт строкам.
Из села мы трое вышли,
Трое первых на селе.
И осталися в Версале
Двое гнить в сырой земле.
Я вернусь в село родное,
Дом срублю на стороне.
Ветер воет, ноги ноют,
Будто вновь они при мне.
Буду жить один на свете,
Всем не нужный в той глуши...
Но скажите, кто ответит
За погибших три души?
Кто вам скажет, сколько сгнило,
Сколько по миру пошло
Костылями рыть могилы
Супротивнику назло?
Из села мы трое вышли:
Фёдор, Сидор да Трофим.
И досталося в Версале
Потеряться всем троим.
Брала русская бригада
Елисейские поля.
Тем кресты, а мне награда -
Два казённых костыля...
- Спи Матрёна. Утречком с Устиновичем гутарить будем. Всё утром на ясну голову.