Однажды вечером, дождливую порой,
С Можайска люди ехали, дорогою сырой.
В Смоленск их путь торговый,
Лежал сквозь лес еловый.

Обоз был не великий, всего-то пять телег.
И ямщики сутулые мечтали про ночлег.
Лошадки заморённые, худые и голодные,
К пути такому длинному они совсем не годные.

С обозом -  три охранника, с отвагой напускной.
Ну и купец пузатый, с дородною женой.
А на телегах утварь,  и снедь, и самовар,
Полсотни сарафанов и  сорок шаровар.
 
Не доезжая Вязьмы, глухие то места.
Мечты купца обуяли, наверно неспроста.
И начал вспоминать он, как вёл свои дела.
Как лёгкою и радостной  судьба его была.

Тщеславием воспрянул, и с радостью хмельной.
Он о себе подумал, "что вроде как с ленцой.
Людей я облапошивал, и долю свою брал.
В хозяйстве вещи нужной я цену задирал"! 

Купец губами чмокал, считая барыши,
Но тут из леса вышли лохматые шиши.
Всего-то их с десяток, но грозные на вид,
И верная охрана рассеялася в миг.

Разбойники неспешно прибили ямщиков, 
И стали золотишко искать среди мешков.
С купцом не долго думали - отправили в расход,
Под дубом прикопали - ему не до красот. 

А атаман купчиху, схватил, к груди  припал.
И радостно смеясь, всё платье изорвал.
В кустах он с ней насытился, дорвался, аки клещ.
И стала у разбойников купчиха как-бы вещь.

Недолго тати пили, недолго и плясали.
Нашли их стражи местные, и гуртом порешали.
И атамана грозного, хребтину перебив,
Подвесили на дерево, детину загубив.

Купчиха день проплакала, проплакала второй,
А после слезы вытервши, отправилась домой.
Со всеми попрашалася, долги все отдала.
И в монастырь отправилась, где постриг приняла. 

Такое вот сказание, и грустно и смешно.
Но и морали некой оно не лишено.
Здесь каждый, то увидит, что близко самому,
А может это байка, и думать ни к чему.