...Тусклый свет едва проникал сквозь запылённое стекло. Уныло шумели голые ветви осенних деревьев... И вновь всплывало в больном мозгу навязчивое воспоминание, глубоко, до черноты, въевшееся в мозг...
Она тогда... Что же она искала? Или кого? Что понадобилось ей в этой страшной тюрьме? Что же...
Нет, нет. Не вспомнить.
Всплывает только... Узкий, бесконечный коридор... Слабое, но пронзительное освещение... Двери и решётки... Без конца и начала...
Бесстрастные лица охранников. Чёрные и безжалостные. Каменные.
Тяжёлые шаги. Один справа. Другой - слева. Чёрные автоматы.
Железо.
Но не оно оказалось самым страшным в этой обители зла.
Коридор... Поворот... Небольшой корпус... Нулевой этаж... Подвал...
- Вы покажете мне?
Да. Да. Говорят они. Увидишь. Увидишь.
Не слышно слов, шумит в ушах...
Смутный крик раздался из-за двери - и захлебнулся в боли.
В последнее время мы особенно часто казним их так, - говорят они.
Выстраиваются даже очереди.
Война. Она диктует свои законы.
От них не остаётся ничего.
- Да. Я хочу увидеть.
Тяжёлая дверь, обитая железом, медленно, с грохотом растворяется - и с лязгом захлопывается за спиной.
Смотри, девочка. Приятных снов.
В помещении стоит резкий удушливый запах. Он напоминает запах ацетона. Но он кислый.
Квадратный бассейн... Прозрачная жидкость... Над ней стоит белый пар. Он и заставляет задыхаться, вызывая неудержимый кашель...
Жидкость. Она завораживает, затягивает.
Она похожа на воду. Она невыносимо блестит. В ней отражаются тусклые лампы, отражаются немыслимо пронзительным светом.
Отражение лица... всё ближе... приближается, глядя сквозь белый едкий пар... Она затягивает... ближе, ближе... щиплет глаза, приходится их закрыть... и оторваться...
- Осторожно. Не упади туда.
В дальнем конце бассейна что-то плавает. Что-то немыслимое, бесформенное, плавает... и расползается, становясь всё бесформеннее и тоньше... источая неприятный запах... тухлых яиц? запах Смерти...
Запах сероводорода перебивается... к нему примешивается адский запах серы... да, это останки. Останки некогда живого.
Неопределённые, бесформенные куски мяса. Они шипят и обугливаются. Они расползаются в мерзостную жижу, и мутная буроватая субстанция примешивается к прозрачной жидкости. Кость. Ещё кость. Истончённые кости - их не взял бы огонь. Но они исчезают здесь.
Омерзительное, тошнотворное зрелище.
Когда-то эта неопределённая гадость была человеком.
Ещё недавно.
Жидкость в злобе шипит. Она чавкает и хлюпает, переваривая жалкие органические останки. Густые пузыри лопаются на поверхности.
- Они растворяются в течение двух часов, - говорит голос.
Тошнота подступает к горлу.
Бесцветная, словно живая, смотрит прямо в глаза. Она хочет ещё.
- Понимаю, - улыбается палач.
Иногда и мне это кажется.
Что ей хочется и меня.
Не упади в неё, - говорит он, и голос его суров.
Иногда мне кажется, что я люблю её, - говорит он.
Смотри.
Дверь с грохотом открывается. Двое... те самые двое теперь тащат абсолютно голого упирающегося мужчину. Он не боится их автоматов. Он знает, что ждёт его.
В глазах его - дикий ужас. Беспредельное отчаяние. И клубящийся где-то в глубине мрак безумия.
Он ни в чём не виновен, и это видно.
Война. Она диктует свои законы.
Безумие породили в нём беспросветные дни ожидания.
Самой страшной смерти, которую только можно измыслить.
Он смотрит прямо в глаза.
Помоги мне, девочка.
Скажи им.
Но в глаза смотрит и она.
Пронзительно и страшно.
Помни, зачем ты здесь.
Едкий пар разъедает кожу и одежду.
Заставляет кашлять.
Палач смеётся. Он устал, слишком устал. Но смерть придаёт ему сил.
Он привык к едким испарениям. Для него они - как лесной воздух.
На лице его - неизгладимая печать. Он отравлен.
Он - лишь одна из жертв её.
Только на уровне души.
Он умирает медленно, но верно.
Когда-нибудь придётся занять его место.
Она искажает отражение. Показывает истинную суть.
Она искажает тело, пожирая его.
Она искажает душу. Оставляет в ней неизгладимый ожог.
Палач нажимает кнопку в стене, и сверху спускаются цепи.
Он сковывает ими приговорённого за грудь и пониже талии.
Тот вскрикивает и корчится.
Ничего, будет ещё больнее.
Химический ожог...
Цепи обхватывают его конечности, фиксируя их в позе животного.
Человек поднимается над бассейном - и медленно опускается вниз. Вот руки и ноги его коснулись смертоносной жидкости.
Палач улыбается, стоя за пультом управления.
Человек пробует отдёрнуть конечности, но они жёстко фиксированы цепями. Они погружаются всё глубже.
Невыносимое страдание исказило его лицо... Он судорожно сжался и закричал от невыносимой боли...
По подбородку его течёт слюна, покрасневшие глаза вылезают из орбит. Сквозь прозрачную гладь видно, как страшно и омерзительно искажается живая плоть. Она белеет, чернеет и расплывается... уродуется... вверх поднимаются пузырьки газа, но шипения не слышно... за неестественным, отчаянным криком, больно отдающимся в ушах... слезает кожа, от костей отстают большие куски розового мяса, на глазах темнея и растворяясь... изъедаются кости... вот уже одна рука отделилась, повисла на каком-то обрывке... всплыла... окружённая пузырьками... медленно поплыла к краю бассейна... всё ближе... и ближе... вторая... только кисть... от крика режет уши... он сорвал голос... разорвал себе связки невыносимым отчаянием... отделившаяся рука бессмысленно ткнулась в край бассейна и поплыла обратно... она уже не была похожа ни на что... ещё несколько мёртвых кусков отделилось от живого тела... в глазах - тьма, и человек расплывается в них... неудержимая рвота... она попадает в бассейн... всеуничтожающая в злобе плюётся, едкие капли чуть не попали в лицо... но пожирает и эти массы... становится легче... в глазах проясняется... хочется лишь смотреть и смотреть, не отрываясь... чувствуется лишь, как расширяются зрачки...
- Отойди от неё, - говорит голос, и сильные руки хватают сзади за плечи.
- Не обожгись.
- Отпустите...
- Отпусти, - говорит голос, и руки исчезают. - Пусть смотрит на свой страх и риск.
Упадёт - растворится. Ну её.
Смотри дальше, девочка.
Палач, словно тень, подошёл откуда-то сзади и снял с пододвинувшегося к краю бассейна полурастворенного человека цепи. Он отошёл обратно, и цепи уехали вверх.
Жидкость свирепо чавкнула, когда скорченное, изувеченное тело упало в неё, и сомкнулась над головой узника.
Тот раза три сильно, судорожно дёрнулся, перевернулся на спину, словно раздавленный таракан. Из его открытого рта пошли пузыри и тёмная, почти чёрная жидкость - то, во что превратилась кровь. Он всплывает, его почти безжизненное тело всё ещё чуть подрагивает. Сверху оплавляется кожа и стекает мясо, превращая тело в один огромный, немыслимый разъеденный ожог. Снизу - огромные бесформенные куски, шипя, отделяются от костей и всплывают, растворяясь белыми, постепенно обугливающимися хлопьями. Бурая дрянь. Густая дрянь. Изъеденные кости. Всплывают вывалившиеся розовые кишки и ещё какие-то неопределённые внутренности. Из изуродованной головы вылезают белые мозги. Человек превращается в отдельные куски, в лужу, растёкшуюся по поверхности.
Вторично к горлу подступает рвота, и вновь темнеет в глазах, выворачивает наизнанку... уже кристально чистые внутренности не могут исторгнуть ничего... руками на край бассейна... всё ниже и ниже...
Чёрная пелена затягивает воспоминания...
Холодный ветер в форточку. Голые осенние деревья. И вновь всплывший невыносимый страх... Как тогда... и вновь воспоминания... вновь и вновь... обугливающиеся куски... и ОНА...
Серная кислота.
Та самая... Бесцветная жидкость...
Голос:
- Эй, кидаем ещё троих, и меняй воду!
- Есть!
Война. Война. У неё свои законы. Жестокие законы.
Она давно кончилась. Как всегда, ничем.
Но осталась неизгладимая рана в мозгу.
В душе.
Чёрный ожог.
Страшная разъеденная рана.
Всё чаще и чаще... прозрачная маслянистая жидкость... всё чаще вспоминается... и страх, едкий страх... непонятная тоска...
Тоска... о чём? О тех страшных мгновениях, проведённых в том помещении с квадратным бассейном?
О смерти?
О кислоте?..
Внутренняя пустота разрасталась всё сильнее. Она разъедала, словно кислота... она требовала заполнения...
Ещё и ещё...
Мятая, ветхая, много раз стиранная бумажка.
Она подняла телефонную трубку и набрала полустёртый номер.
- Алло, - суровый мужской голос на том конце.
Алло, кто говорит?
- Серная кислота, - говорит она.
- Не понял!
- Иногда мне кажется, что я люблю её, - говорит она.
- Вы! Что вам надо?
- Я хочу ещё раз увидеть.
- А вам мало?
- Да.
- В шесть. Возле тюрьмы. Это не телефонный разговор.
- Хорошо.
Короткие гудки...
Трубка в бессилии падает на пол.
В таком же бессилии она сама прислоняется к стене и сползает вниз.
Из маленькой калитки в огромных железных воротах выходит человек в военной форме. Он направляется к ней.
Он уже немолод; лицо его твердо и каменно; несколько суженные глаза (привычка: разъедает) черны, беспросветны. Его душа отравлена, и это чувствуется сразу.
- Это вы, - говорит он. - Зачем вы пришли.
- Твоя душа отравлена, - вырываются из горла её какие-то совсем чужие, посторонние слова. - Зачем ты хочешь это скрыть?
Он чуть вздрогнул - или показалось?..
- Вы хотите увидеть, да. Понимаете, что это нереально. Не я руковожу всем этим делом. Да и незачем вам. Уходите. Уходите сейчас.
- Зачем ты хочешь это скрыть? - шепчет она одними губами.
- Какие бессмысленные слова, - говорит она.
- Я изменилась, - говорит она. - Мне нужно.
- Уже пятнадцать лет я работаю здесь, - говорит он. - Но зачем это тебе? Уходи. Уходи, девочка.
- Где видишь ты девочку? - в голосе её звучала сталь. - Мне нужно!
- Уходи, - он был каменным, но во всём теле его чувствовалась скрытая угроза.
- Уходи сейчас.
Тоже хочешь попасть в эту мясорубку?
Раствориться в НЕЙ?
- Это слова ревности, - говорит она. - Ты видишь мою суть. Ты боишься.
- Мне нечего бояться. Да, ты не такая, как они. Но ты ещё слишком слаба. Неопытна. Ты не убивала.
- А ты убивал? Нет! Уничтожала она, ты лишь посредник.
Он лишь засмеялся.
- Суть. Проникни в суть. Идём со мной. Да, идём. Хотела - значит получишь. Только не так, как было тогда. Сейчас мирное время. Уничтожать их приходится нечасто. Но ты увидишь.
Две родственные души-одиночки. Связанные одним, но разделённые непреодолимой пропастью, заполненной кислотой.
...Он вышел из кабинета.
- Всё в порядке. Я договорился.
- О чём?
- Ты займёшь моё место.
- Я?..
- Пойдём. Туда. Вниз.
...Тяжёлая дверь с лязгом захлопнулась за спиной.
Этот звук заставил содрогнуться...
Тот, самый... Как давно это было...
Бесцветная жидкость...
Как ярки воспоминания... Ярки и страшны...
Но впервые за все эти годы начала исчезать внутренняя пустота...
Свет, тусклый и пронзительный...
Отражение... искажённое... немыслимый блеск...
Притяжение... Словно ужасающей силы электрический ток проходит по телу...
Она вздрогнула. Она наклонилась над бассейном.
Он запер дверь огромным железным ключом.
- Не обожгись, - сказал он.
Не пришло ещё твоё время, - передавая ей ключ и какие-то бумаги.
- Здесь все документы, - сказал он. - Они приняли тебя. Да, и пропуск.
- А ты?
- Сменилось уже несколько поколений, - мрачно сказал он. - Это только наша тайна. Каждый из нас ищет. Ищет преемника. Каждый из нас умирает в НЕЙ. Потому что лишь ОНА - наша истинная жизнь. И истинная смерть.
Обычный человек не поймёт этого. Но все мы - отравлены.
В тебе - ТО САМОЕ. Там, у ворот, была просто проверка.
Ты видела, как это делается. Так сделай же.
Она зовёт меня.
- Тебя? Значит, я должна тебя уничтожить?
- Нет. Не ты. Ты лишь посредник.
Тупые люди, они всегда думают, что это - самоубийство.
Никто не бросится в кислоту по своей воле. Даже если очень жаждет этого.
Ведь это - уже не его воля.
ДАВАЙ ЖЕ!
Когда я погибну, вновь начнётся война.
Так было. Так будет.
...Она смотрела на него, как в тумане. И снова... на жидкость... на пульт...
- Раздевайся, - сказала она хриплым, неестественным, словно бы не своим голосом.
Он молча повиновался. На лице его играла мрачная улыбка. Оно было каменно.
Она тупо потыкала пальцем кнопки пульта управления - и вот - со скрежетом с потолка спустились ржавые цепи.
С цепями пришлось повозиться.
Он не говорил ни слова. Он ни о чём не просил, и не указывал, что надо делать. Он застыл в каком-то непонятном и немыслимом трансе.
Она знала, что происходит с ним.
Он готовился принять последнее. От ТОЙ, ЕДИНСТВЕННОЙ. Он готовился принести себя ЕЙ в жертву.
Ведь рано или поздно ОНА требует своего от своих исполнителей.
Рано или поздно... Цепи туго стянули его тело, но он молчал.
Кислота... Величайшая боль и величайшее наслаждение... Величайшая стихия, обладающая уже своим собственным разумом - не разумом живого, но каким-то немыслимым, непостижимым разумом мёртвого вещества... способным подчинять души и миры...
Её лицо растянула какая-то страшная, судорожная, застывшая улыбка.
Она подошла к пульту управления. Она тронула рукой кнопки.
Ей показалось, что рука её обугливается и стекает вниз.
Человек, опутанный цепями, поднимается и зависает над бассейном.
Лицо его каменно. Глаза - остекленевшие.
Он уже не в этой реальности.
- Сейчас верну, - сквозь зубы рычит она.
Она злобно бьёт по кнопке, и человек начинает опускаться.
Его губы плотно сжаты.
Его конечности касаются бесцветной жидкости и погружаются в неё.
Она жмёт кнопку, и безжалостное погружение останавливается.
Из груди его рвётся крик, но он молчит, лишь какая-то потусторонняя, почти свирепая улыбка появляется на его лице.
Искажённая страшной болью. Немыслимой болью.
Она, оскалившись и сложив руки на груди, безмолвно наблюдает за тем, как шипящие и обугливающиеся куски мяса отделяются от его конечностей.
Но он по-прежнему молчит.
И вместе с его телом обугливается и её душа.
Она обожжена безвозвратно.
Ей хочется ещё. Хочется дальше.
Но она терпеливо ждёт.
Не пришёл ещё тот момент. Момент Смерти.
Кисть... кусок кости... шипя... всплывают на поверхность...
Что это - отделившаяся стопа?
Нет... нельзя понять.
Сквозь сжатые зубы пузырится розовая слюна.
Голова судорожно запрокидывается назад в немыслимом страдании, и вниз по щеке ползёт тёмная струйка.
От страшного напряжения лопнула оболочка глаза.
Но он молчит.
От его конечностей остаётся рваное НИЧТО.
Густая мерзость.
Всепожирающая искажает их до неузнаваемости.
Новый палач вновь подходит к пульту управления. Человек поднимается и медленно двигается к краю бассейна.
Она идёт к бассейну и, придерживая обожжённого рукой, отщёлкивает замки на цепях.
Она аккуратно снимает их.
Человек падает в бассейн.
Прозрачная сверкающая гладь мгновенно проглатывает его.
Цепи уходят вверх.
И она вдруг понимает, почему после смерти его вдруг начнётся война.
Мысли светлеют и проясняются.
Она видит, как он дёргается в последних судорогах.
Его мозг отключается, и он всё же издаёт свой последний ужасный крик, сразу же захлебнувшийся в боли и кислоте...
Жидкость залилась ему в горло и лёгкие... он судорожно изогнулся... и вдруг расслабился...
Тело его пошло тёмными рваными кусками, лицо исчезло... превратилось в оскаленную маску черепа... вылезли и отделились глаза... поплыли, исчезая, по поверхности волосы...
Кислота. Она жестока. Она диктует свои законы.
И стены тюрьмы вдруг мелко затряслись. И далёкий грохот взрыва вдруг потряс землю. И, резонируя, пошла вдруг рябь по поверхности бесцветной жидкости, и она, всегда бесстрастная даже тогда, когда пожирает живую плоть, вдруг отозвалась на это проявление внешней Силы, столь родственной ей самой...