Элтон Иван : другие произведения.

Сборник рассказов

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Прыжки в высоту
  
  Настал день такой, день преимущественно Российский - подсвеченный новыми идеями, модернизированными словами, новым взглядом на конференции, а частности - на методы приезда на конференции и питания на них. Был год космонавтики. Было объявлено, что космос отныне - демократичен, а потому пусть туда китайцы и летают, а мы объявим своей национальной идеей борьбу с педофилами.
  И вот - самым популярным занятием стали прыжки в высоту.
  
  Саша Кореевич, мэтр прыжков высоту, председатель конвента "Прыгай, Россия!", в частности, говорит:
  
  -Мы долго рассуждали о сути социальных прыжков. Это касается диапазона прыжков без шеста на высоту 15 сантиметров. Конечно, до мэтров, которые прыгают на большие высоты, упав с которых, можно разбиться. Это когда планку ставят на 22 сантиметра, хотя, конечно же, великий Аркадий Мамонтович с его 32 сантиметрами недосягаем для живых.
  
  Вопрос:
  -Говорят, конвент принесет что-то новое?
  
  Саша Кореевич:
  -Да, мы движемся вперед со всей страной и учим ее прыгать. Сильных прыгунов очень мало. Мы открываем таланты. Даниил Раппопортович, почетный прыгун гильдии "Мастер Класс Полёт", автор прыжков на 29.2 сантиметра, 28.8, объявил, что в ближайшем будущем в новой телевизионной программе "Космос нашими силами" будет рассказываться о молодых дарованиях, сильных прыгунах, которые являются практически цветом российских прыжков в высоту.
  
  Следующее интервью Саша Кореевич давал интервью для центральных телеканалов с фестиваля прыгунов "Долетим-2011!", который был еще более серьезен, чем "Долетим-2010". Главным критерием фестиваля и оценки качества прыгунов стал сам приезд на этот фестиваль. В ходе его никто не прыгал. Все смотрели записи великих прыжков, лучших попыток, а также делились методами тренировок.
  
  Егор Морской, прыгун, молодое дарование, лауреат премии "Серебряная планка":
  
  -Сначала я прыгал очень плохо. Мне предложили поехать поучиться. Был мастер класс Александра Баранчикова и Григория Сидоревича о том, как начать прыгать на 22 сантиметра, после чего планомерно достигая высоты в 24 сантиметра. Сейчас я начал прыгать на 23.8 сантиметра. Мне предложили участвовать в проекте. Это - совместные прыжки. Одновременно прыгают до шести человек. Так как прыгать в таком количестве сложнее, то планку ставят на высоте 19 сантиметров. Это - массовые прыжки. Мэтры тоже делают массовые прыжки. Вы видели одновременный прыжок Саши Кореевича, Аркадия Мамантовича, Даниила Раппопортовича, Дмитрия Каца, Ивана Макаричавичуса, Мойши Лаврова? Какой прыжок! Вы только представьте, 28 сантиметров! Мастера есть мастера. Тут ничего не попишешь!
  
  Саша Кореевич:
  
  - Знаете, што. Очень занятное это время. Когда говорят, что в советское время был Сергей Бубка, ну што же, путь говорят. Разве мы не перегнали прошлое? Ну, то было другое время, што говорить. Сейчас - другое. Давно произошла смена поколений. На новом конвенте прыгунов в высоту будет дан старт новому процессу. Вы видите, как вокруг отрадно.
  
  
  
  Сергей Бубка (сидя в кустах)
  
  -Ёпты, я вроде не умер. Вышел с шестом. Говорю - ребят, вот метр. Что же? Разве можно прыгать на метр? Прыгните два. А они делают вид, что меня не существует. Я же Бубка!
  
  Пользователь ЖЖ (вопрос к Бубке):
  
  -О чем речь?
  
  Сергей Бубка:
  -Ну прыгать надо хотя бы на 5.70 с шестом, и там - 2.20 без шеста.
  
  Пользователь ЖЖ:
  -А?
  
  Еще один пользователь ЖЖ:
  -О чем речь. Я учился у Саши Кореевича!
  
  Третий пользователь ЖЖ:
  -Я был на мастер классе Даниила Раппортовича!
  
  Сергей Бубка:
  -Ребят, вы чо, попутали?
  
  Пользователь ЖЖ:
  -Ты посмотри, сука, а. Кто ты? Что ты тут делаешь? Ты ненавидишь прыгунов? Сам-то кто? Да видели мы таких самозванцев. Как на прыг-конвент их не пустят, так начинают кричать, мол, мы прыгать не умеем. Зажимают, видите ли, таланты.
  
  Второй пользователь ЖЖ:
  -Да завидует он. Видать, на публичные прыжки не пускают. Начинает дергаться, мудило.
  
  Третий:
  -Да, это сука какая-та, мудак, не прыгун.
  
  Сергей Бубка:
  -Пиздец!
  
  
  
  Саша Кореевич в интервью журналу "Прыжкотрон"
  
  Вопрос:
  -Скажите, уважаемый мэтр, какие ваши творческие планы?
  
  Ответ:
  
  -Ну как какие? Регулярно прыгать.
  
  
  Вопрос:
  -Хотите ли вы побить рекорд Аркадия Мамонтовича?
  
  Ответ:
  -Ну вы понимаете, што есть высоту непоколебимые. Приятно ощущать себя мэтром прыжков. Приятно учить молодых, открывать новые таланты. Может быть... Если правильно мерить высоту, может быть, может быть... Што ж...
  
  
  Книги-зубастики
  
  Поехали как то Саша Петрович Антропов, фэнтезист, Костя Вольнов, космофантаст, и Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, на фестиваль. Ехали же на Диме Макаренко, у которого прозвище было учитель. Учить-то он особо не умел, но бухал, был по жизни сильный, красный, и почему-то менты его не останавливали. Он будто бы радиоволну какую-то излучал. Оно, может, и верно было, так как Дима Макаренко, вроде типа даже и писатель был, сочинял немного по-кинговски, правда, не оценивал никто. И там, в одном романе, был человек-магнит, и он чего-то там такого поотмагничивал. Последнюю книгу Дима выпустил года три назад, после чего подался в Орифлейм, и там у него даже чего-то получалось. Об остальных ребятах можно лишь сказать, что писали они плотно. Строчили, что дятлы. Алёша Григорьевич Дубровский еще в детстве себе поставил задачу быть быстрым. Он сравнивал себя с ковбойцем. Это когда два чувака стоят друг напротив друга, стоят, пальцами шевелят. Кто первый? Кто самый быстрый?
  Дело это такое - думаете, захотел - сделал? А как бы не так. Алеша Григорьевич установил рекорд - один авторский день в режиме 30.
  
  -Надо бы остановиться, пассать, - сказал Костя Вольнов.
  -Да и жрать охота, - сказал Саша Петрович Антропов, автор трилогии "Хоббиты-Сенокосцы, 90 век", - вон, зырь, на горизонте чо-то виднеется.
  -Это посёлок Марково, - заметил Алёша Григорьевич Дубровский, - нам ехать от него еще 80 километров. Там, кстати, живёт Маша Александровна Боярская, хорошая литературоведша, библиотекарша. Если мы к ней заедем, то там будут и газ, и квас, и разговоры о книгах.
  -А поехали, - предложил Костя Вольнов, - пожрём, чо. А Диме пить нельзя, он за рулём. Кстати, что такое режим 30?
  -30 авторских листов за месяц, - ответил Алёша Григорьевич Дубровский, - я - быстрый. Я очень быстрый.
  И вот, приехали писатели-фантасты в Марково, а тут уж и темнеть начало. Надо было и еды купить какой, да и водочки, да и пивасика, а может и чего еще. Решили сначала в магазин, а потом уж в гости к Маше Александровне Боярской, тем более, что ей было позвонено заранее, да и сообщено - мол, группа светочей, прорезая воздух дорог судьбоносных, движутся в сторону фестиваля фантастов, едут, везут мозги свои, а автомобиль ихний - словно космический аппарат "Лекс", не иначе. Ну, что Маша Александровна ответила, знал лишь Алёша Григорьевич Дубровский.
  Остановились тута они, купили водки, селедки, колбасы, хлеба, а еще взяли длинный такой кетчуп, состав: 90% крахмала, 9% красителя, 1% уксус. С колбасой - в самый раз. Потом подумали, взяли еще пива. Тогда и приехали к Маше Александровне, на стол накрыли, а она им и говорит:
  -Надо окна закрыть. Ночь наступает. Опасно.
  -А знаете, мне это нравится, - проговорил Дима Макаренко, - такая ночь, такая глушь! И живёт наша прекрасная Маша Александровна напротив библиотеки, и в ночи она сияет в обратную стороны, в темноту. Помните роман "Черный свет"? Там он светил. Вот так и у нас светит. Смотрю я и упиваюсь вот светом этим черным. А все потому, что вдохновение меня посетило. Я недавно смотрел один фильмец, и пока смотрел, пришла мне мысль написать новый роман. Фильм, стало быть, американский, но носитель идей сейчас не Америка, а мы.
  -А я знаете что, - отвечал тут Саша Петрович Антропов, - а мне в голову пришла презамечательнейшая мысля. А не написать ли мне роман по мотивам русской классики. Например, Раскольников-вампир. Представляете? То ж он одну только бабку убил, ну да эту еще, тетка там был, в девках которовская. А то прикиньте, мужики, будет Раскольников ходить и кровь пить.
  -Нехорошо это, - сказала Маша Александровна, - ох, как нехорошо. Вы и сами не понимаете, что дело не в том, как вы еще извратитесь. Вовсе нет. Это нельзя говорить.... Тут...
  -Да что же, - отвечал ей Алёша Григорьевич, - наливайте. Выпьем. Сухо в организме. А у меня идейка еще лучше. Ох, как подумаю, так смех и разбирает, уж такой я по жизни и юморист. Я вот решил Ревизора сделать серийником. Ну, вроде тогда не фанастика, а хоррор. Это самый. А, Хлестаков.
  -Лазерный меч надо ему дать, - посоветовал Костя Вольнов, - он будет и с ножом, и с мечом.
  -Ох, ох, - произнесла Маша Александровна.
  Будто бы и правда не к добру.
  Но это если б люди были трезвые. Да и тут ведь не всегда поможет. В голове должен царь сидеть. Ежели что такое намечается, так царь достает трезубец и машет - мол, стой, прислушайся. Иногда ж вроде как и царь какой бывает, только на Руси все чаще это краб, ну, то бишь, клешня, механизм хвататательный, у писателей-фантастов он хорошо развит. Это если краба нет, то нужно идти получать диплом по специализации "Стояние Пешком". Но речь и не об этом.
  А вот выпили они по пятой, по шестой. Пива бац, наливают. Пенка шипит. На столе нарезана колбаска та самая. Рыба - селедка, с лучком. Картошку Маша Александровна сварила, укропчиком посыпала. Кетчуп крахмальный выдавливается со звуком таким - пзджик, пзджик! Еще были огурцы консервированные, сорт нежинские. Это которые семейные. Порежешь один такой огурец, и вся семья сыта. Еще было два помидорки на столе, такие большие, что порезали их на кусочки. Еще немного сальца было. Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, тут припил и решил стихи читать. Стихи ж он сочинял один хуже другого, многие удивлялись - каким это местом он их сочиняет? Удивлялись, а в жежешнике ему писали - о, молодец, о, как круто, о, сатира прямо-таки. Алёша ж Григорьевич слушал, на душе теплело, и даже кошка приходила греться этим теплом. Ложилась ему на грудь и мурчала. Но то когда дома он был. А тут он грел сам себя и пространство.
  Костя Вольнов решил покурить на улице, воздухом подышать. И вот, вышел он, а тут такая картина: Саша Петрович Антропов наливает. Дима Макаренко держит в одной руке кусок сала, в другой - стакан пива. А Маша Александровна пошла к плите пожарить яичницу, лицо у нее строгое, учительское. Еще бы, она ж литературовед, библиотекарь, в той самой библиотеке, что напротив. Тут крик:
  -А-а-а-а!
  Никак Костя Вольнов кричит. Пока друзья наши писатели с места вставали, прибегает Костя, взъерошенный, ужаснутый чем-то, и пол штанины отсутствует у него.
  -Они там! Они там! - кричал он.
  И все смотрели то на лицо его, то на отсутствие штанины.
  -Я хотела предупредить, но вы бы всё равно бы не поняли, - сказала Маша Александровна, - но ваш приезд сюда таит немалую опасность для вас самих. Мы находимся напротив библиотеки, книги в которой по ночам оживают. Это - книги-зубастики. Они очень опасные. В прошлом году у нас проездом была делегация фантастов, все они ехали на фестиваль. Дело в том, что, как видите, Марково лежит на пути к фестивалю. А объездной трассы нет. Но никто этого не знает. Иммануил Бойцов в прошлом году ехал ночью по этой дороге. Книги-зубастики остановили его и зазубарили. Тело так и не нашли.
  -А! - закричал Костя Вольнов. - А! А!
  Все посмотрели на него. Космонфантаст, автор романов "Космическая Одиссея 2036, 2037, 2038, 2039" не мог сказать ни слова. Он показывал пальцем на улицу.
  -Вы уж меня простите, - произнес Саша Петрович Антропов, - только всё это полная хренотень. Как я понимаю, на Костю напала местная собака, а вы выпили, Маша Александровна, и я вас прощаю поэтому, так как душой я человек широкий, добрый, я - мастер слова, и еду я на фестиваль, чтобы давать мастер-класс. Вы же как женщина библиотечная, вам пить видимо вообще нельзя, вот вы и рассказываете нам всякое. Давайте вы Косте найдете какое-нибудь трико, если такое возможно только, а я выйду и собаку прогоню.
  Надо сказать, что он говорил всё это, а никто и слова не произнес. Но только вышел он, как раздался жуткий вопль.
  -А! Мои яйца!
  Влетел Саша Петрович назад, держась за причинное место, глаза - полные ужаса. А в дверях появилось несколько книжек - они подпрыгивали на месте, приоткрываясь, и там виднелись преужасные зубчики. Один томик был Джеком Лондоном, второй - "Книга о вкусной и здоровой пище", и в зубах у нее были куски одежды. Видимо, она Сашу Петровича хватанула. Но это не все еще - с улицы бежало еще несколько книжек. Ног у них не было, они подпрыгивали.
  Дима Макаренко, справившись с оцепенений, вскочил и закрыл дверь, бросился к окну и захлопнул форточку. За дверями зашкреблось. Алёша Григорьевич Дубровский принялся шептать что-то. Видимо, молился. Маша Александровна стала осматривать повреждения Саши Петровича Антропова. При этом, что уж делать, пришлось снять штаны. Впрочем, момент был как раз такой, что и никому дела до того не было, а и какой стыд - книги-зубастики стали прыгать на окно, биться, желая вкусить мяса жертвы.
  Обложки открывались, а зубы были разные - то человеческие, то игольчатые, то собачьи, то акульи.
  - Я с ними-то дружу, - говорила Маша Александровна, - ночами приходят они ко мне. Зубы-то вон какие. Но я ж литературовед, я их успокаиваю. Садятся они вокруг меня, слушают, как я им читаю. Зевают, как собачки. Если с ними по-хорошему, они тоже себя ведут подобающе. Но самое страшное - это если им какой плохой писатель попадётся. Вот у нас с в Марково писателей нет. Раньше, давно еще, было общество какое-то. Но потом, как книги ожили, никого не осталось. И, я думаю, теперь уж и без вариантов. Страшноватенько всё это, а мне ж ничего не остается, как следить за ними. А вот за вас я боюсь. Стекло в окне тоненькое. Но это не страшно. Я думаю, ведь они уважают меня, что же? Разве бросятся они сюда? А вдруг они решат, что вы мне угрожаете? Эх... Самое страшное, что Алёша Григорьевич тут хотел Николая Васильича извратить, Хлестакову меч лазерный дать... Сейчас они его приведут. Гоголь у них - он как вий.
  -Что же делать? - спросил Алёша Григорьевич в ужасе.
  -А я и не знаю, - ответила Маша Александровна, - давайте водки выпьем. Вот и у Саши Петровича, слава богу, все на месте. Бедненький. Раз потерь у нас пока никаких нет, то, значит, не все так плохо. Давайте, налейте мне. А то переживаю я шибко.
  Никто не поднялся, так как все в ступоре были. Налила Маша Александровна себе полный стакан. Выпили. Закусила огурцом семейным, сорт нежинский.
  Ситуация в этот момент ухудшилась. Книги-зубастики заполнили собой всю улицу. Перемещались они по каким-то угрожающим траекториям. Одни вправо шли, другие - влево, третьи - крутились каруселью. Были и группки, которые вроде как совещались. Ну и, конечно же, большое число книжек торчало возле окна. Отдельные томики время от времени подпрыгивали, показывая свои зубы.
  Словом, всё было плохо, но не так, как стало скоро. Так как из дверей библиотеки вдруг вышла книжища - огромная, с глазищами, а зубы были - настоящие ножи. Был же это Гоголь, Николай Васильевич, "Ревизор". Шёл он не сам, но вели его. Алёша Григорьевич понял, что это по его душу и попытался вспомнить "Отче наш", только всё без толку. Может, и слышал он название такое, да текста не знал.
  Ночь же была густая, глубокая. На улице, понятное дело, ни души. Какой бы дурак в такую ночь вышел? Еще бы - тут бы его книги-зубастики и зазубарили. Впрочем, если верить Маше Александровне, нападали они избирательно, а прочих людей лишь пугали. Но тут ведь и до инфаркта не далеко, или, по крайней мере, до заикания.
  Между ж тем привели Гоголя Николая Васильевича, "Ревизор", к окну. Щелкнул он страшными своими зубищами и говорит голосом низким, таким - замогильным, земляным:
  -Кто то тут хотел мне лазерный меч дать, выходи!
  И до того напуганные писатели-фантасты сжались и признаков жизни не подают. Одна лишь Маша Александровна в руках себя держала. Подошла она к окну и говорит:
  -А вы, господин Хлестаков, выпьете с нами?
  -Выпью, отчего же, - отвечает книга-зубастик.
  -Тогда обещайте мне, что, когда я открою окно, никто не бросится сюда к нам.
  -Хорошо, обещаю, - ответил страшный голос, - но только пусть и они мне пообещают. Пусть скажут.
  -Хорошо, хорошо, - пролепетал Алёша Григорьевич.
  -Пусть пообещают мне, что никогда больше не будут писать! Пусть встанут и клянутся мне. Иначе сейчас ни останется от них и кусочечка.
  Что тут делать? Начали писатели божиться, что ничего больше не напишут. А Дима Макаренко, прозвище которого было учитель, из-за фамилии скорее всего, говорит:
  -Ну, я тоже побожусь. Но я человек честный. Я уже давно писать завязал. Только душу раскрою - как же чешется. Ночами не сплю. Встаю, брожу по коридору, и жена стала за мной следить. А вида не показывала. Мол, не замечает ничего. А как душу прихватит, выхожу на балкон, беру бумажки и строчу стишки. И такое наслаждения, будто бы я сейчас соединился с Анжелиной Джоли. И пишу, пишу, не могу остановиться.
  -Стишки я тебе кропать не запрещаю, - отвечает гигантская книга-зубастик, Н.В. Гоголь, "Ревизор". Пиши себе ночами, если такой жар в тебе, если приводит это к оргазму. Но фантастику больше не пиши. Дай литературе русской жить. Не засыпай ее градом экскрементов.
  -Обещаю, обещаю, - проговорил Дима Макаренко.
  Тут стали водку пить. Маша Александровна наливала водку в литровую кружку, итого, вмещалось в нее ровно две бутылки. Раз, два - и нет напитка. Но, видимо, отважная библиотекарша тут знала толк. Приносит она две четверти самогону. Наливает тарелочку, выставляет на подоконник. А "Ревизор" тарелочку эту всем прочим книгам подаёт, налетают они, и идёт пьянка. Сам же кружки три выпил, глаза на обложке подобрели, зубы потеряли невиданно-злой блеск, и говорил он всё больше с простотой в голосе, нежели со злобой:
  -Вот, братцы, решили мы засланца к вам послать. У вас там фестиваль, что ни глянь - лица всё кривые, лобики узенькие, глаза то вместе сходятся, то так далеко друг от друга, что кажется, что их кто-то тянет, чтобы отобрать. В общем, страшные вы все там, братцы. Мороз по коже пробегает, когда вижу всё это, днём не сплю, маюсь, а ночью хочется сойти в могилу. А вот шли бы вы на завод! Токарями. Столярами в мастерские. Ехали бы в колхоз, поди и ферм уже нет, все продемократили, писателей-фантастов больше, чем доярок. Но сами вы не согласитесь. Это ж какое теплое место, как отлынивать-то хорошо, да еще и деньги за отлынивание это получать. Думали мы, думали, кто ж засланцем будет у нас. Да пока и не сошлись. Дальше будем думать. А выйдет он в люди. По дорогам страны нашей будет передвигаться тайком, в сумочках. А ночью, вставая из векового сна, он будет приходить к адептам засирательства языка русского.
  -Правильно, мой хороший, - сказала Маша Александровна, - правильно ты всё и делаешь, дорогой наш Николай Васильевич, что и будучи существом бумажным, оказываешь ты на нашу культуру недурственное воздействие. Давайте же выпьем!
  Теперь давайте перенесемся в утро. Что бы вы хотели увидеть? А тут уж - личное дело каждого. Ибо так напились писатели, то только к вечеру в себя пришли. Каждый из них решил, что книги-зубастики явились им в кошмарном алкогольном сне, а потому, никто ничего не сказал. Маша Александровна была на работе, в библиотеке. Туда писатели зашли к ней, чтобы попрощаться.
  -Желаю успехов вам, - сказала библиотекарша, - и - помните. Помните, чтите классиков.
  За сим можно и закончить. Тут вы скажете, что я концовку слил, но это не так. Просто тут нечего больше добавить. Писатели своей дорогой двинулись. Обещание свое они, конечно же, забыли. Алёша Григорьевич Дубровский, фантаст-постебушечник, давай мастер класс, громко хихикал. Когда он видел примеры хорошего языка, он выставлял это, как пример неумения. Наоборот, невоспитанные, пионерские, открыто идиотствующие произведения он выставлял, как шедевры. Ученики конспектировали его речь, готовясь к литературным забегам.
  Саша Петрович Антропов, фэнтезист, учил людей как правильно копировать западную фантастику, переписывать просмотренное западное кино, как использовать юмор. Костя Вольнов говорил об ошибках в описании нанотехнологий. Один Дима Макаренко, прозвище которого была учитель, ничего не делал. Он решил бапца какого-нибудь заснять. А было тут много дев пишущих, и страшных, и красивеньких. Красивеньких заранее разбирали, чтобы решить вопросы какие-нибудь, да через кроватку.
  Ближе к вечеру свет темнел, становясь черным. Почему так было? Может, мысли коптили, а может - и засланец ехал. Тот самый, о котором говорила книга-зубастик "Ревизор". Но тут мы остановимся, оставим читателя в состоянии домысливания.
  
  
  Хиж-2
  
  Как мы помним из рассказа "Хиж", однажды к самопулеметному писателю Григорию Чаю пришёл Хиж и протащил его через ситечко. Ситечко то было столь мелким, что больше Григория и не видел никто.
  С тех пор прошёл год. Один из вроде как друзей (именно вроде как) друзей Григория Чая, Леонид Гермес (по-настоящему - Стуков), также хотел выиграть конкурс Хиж. О том, что в мире имеет место и существо Хиж, он ничего не знал. Леонид Гермес тусовался на сине-серых сайтах, много тусовался и испытывал сексуальное возбуждение от комментирования. Как многие, конечно же, знают, есть такая штука, как цмыкание клавиатурой на скорость с целью накомментировать на-гора и стать стахановцем-комментатором. У Гермеса была жена, но что-то у них не хватало. Семейные узы обычно стягивают когда чем - то клеем, то скрепками, а у Гермеса была резинка. То оттянут, то отпустят. А когда отпускают - бац, лоб в лоб. Понятное дело, что Гермес был прапорщик в отставке. Недаром, он участвовал в таких фантастических фестивалях, как Москон, Мосткон, Питеркон, Воронежкон, Магаданкон, Ворлдкон, Киевкон, Химкикон, Клинкон, Вороьевыгорыкон, Выборгкон, и даже - Сколковокон. И еще было много-много конов, все были то фестивали громкие, кругом на голове насаживали коронку позолоченную, давали кубки, приглашали для мастер-классов то Сапковского, то Стругацкого, а то и Киркорова. Кругом обстановка была сияющая. Гермес к тому был уж не просто фантаст-бывший-прапорщик. Он работал над серией "Небесный капитан и мир прошлого". Сосед по лестничной клетке, забулдыга Коля Маслов, встречая Гермеса по пятницам, кричал:
  -Лёня, вот скажи, дебил ты или нет?
  -Я писатель-фантаст, - отвечал Гермес, - у меня корона есть.
  -На хуй ее одень! - советовал Коля Маслов.
  -Грубиян, - отвечал Лёня Стуков, - какой ты, всё таки, Коля, потерянный же человек! Вот раньше я бы с тобой подрался. А теперь мне статус не позволяет. Я - Леонид Гермес. Тебе что-нибудь говорит это имя?
  -Нет, ничего не говорит, Лёня. Ты думаешь, я - дубина? Вот выпей со мной.
  -Не могу, спешу я.
  А стояли они в подъезде. Коля Маслов вынимает из почтового ящика пузырь, стакан, наливает, пьёт, занюхивает газеткой бесплатных объявлений и говорит:
  -Я, брат, не такой уж потерянный, как тебе кажется. Работаю я на мусоровозке. Ну, не водитель я. Я мусор гружу, а за рулем - Гриша Кулик. Я ж знаю, что ты сочинил. Вот скажи, Лёнь, ты совсем тупой? Зачем ты назвал книгу как фильм, только переврал? Ты что ж, не понимаешь, что это полный, чистый, ужасный П., хуже и не придумаешь.
  -Это наоборот классно, - отвечает Лёня.
  -Ну, сами смотри, сам смотри. Только ты поаккуратнее. Земля, она недолго это терпеть будет.
  Пришёл Леонид Гермес домой, компьютер включил, вышел на сине-зеленые сайты, там тусуется, и всё из головы у него не выходит - вот был же фантаст такой, Григорий Чай. Был, да всплыл. Куда он делся? У кого не спросит - никто не знает. Да и хуже того, все делают вид, будто они очки задом наперед одели и дужками очков шевелят, как тараканы. То есть и не просто тишина и безразличие, а показной такой - нате-вам-и-обломайтесь-глушняк.
  Сел Леонид Гермес сочинять "Небесный капитан и мир прошлого-3", часть под названием "Чужой против Германии". Мысли-то о судьбе Григория Чая были тревожны. Если разобраться - то может и не мир вовсе, а - набор гаек, трубочек, волокон - матрица. В этом случае исчезнет человек, а необходимая программа заставить думать, что его не было.
  Встал он со стула, подошел к шкафу, отыскал томик Григория Чая, смотрит и думает - вот лежит книга.
  - А вдруг я за нее получу?
  А был это последний роман Григория Чая "Понедельник начинается во вторник". И, кстати, он вспомнил, что шел он еще в тот день, год назад... В тот самый день. .. Странный день. А Коля Маслов сидит на скамейке с пузырём и говорит:
  -Лёня, я б лучше исчез, чем такой писать! Выпей со мной!
  Не стал Леонид Гермес с ним пить. Пришёл домой, надел корону с Анадырькона, жена налила ему бокал кагора, сладкого, что аж мухи после пробы его засахаривались и валялись на окне, как мармеладки. Пришел, выпил, в окно глянул - сидит ли там Коля Маслов? Сидит. Сидел он, пока милиция не подошла и не начала его вязать. А как только начал он читать тот роман, так и мысли побежали мелкие, зубчатые, с мурашками.
  -Это я тогда сообразил, - сказал Леонид Гермес, - что-то тут не так.
  И вот, сел он и пишет. Пишет он про то, как фюрер нашел яйца чужих и решил покорить весь мир. А небесный капитан из будущего летел, и был он майор ФСБ, и он уже был во многих местах, и даже на танке Т-90 ездил в 41-й год, только не в роли попаданца, но как герой большой, подкаченный, с татуировкой. И бабы за ним бежали толпой, всё секса хотели...
  Он поковырялся в носу.
  -Так. Фюрер занимался айкидо.
  Эта мысль принесла в его голову тепло. Он обрадовался, в ладонях появилась странная чесотка. В левом ухе закололо, а в правом зажужжало. Он принялся писать сам себе комментарии на одном из сине-зеленых сайтов, где было зарегистрировано 1 миллион 500 тысяч писателей. В течение часа он писал сам себе, и никто к его комментированию и не присоединялся. Но не дурак был Леонид Гермес. Писал от разных имён, да еще и с разных браузеров. Писал, да и хихикал, и чем больше хихикал, тем все жарче внутри его тела становилось. Он даже вспотел.
  -Вот это да! - приговаривал он. - Вот это я!
  Он уж совсем кипел. Чтобы совершить настоящий творческий оргазм, он пошел к стенному шкафу, где лежало пять корон, и одна из них - с Минсккона. Открывает он дверку, а там нет никакого шкафа, но виден полутемный коридор со стенами кирпичными, крашеными, и ведет он вдаль, и конца и края нет. Понял Леонид Гермес тут, что вот оно...
  Вот оно...
  А что оно?
  Он и сам не знал, хотя душа вдруг встрепенулась, подсказывая - идти туда нельзя, но не идти невозможно, так как само затащит.
  Только шаг он сделал, как и сбылось невесть откуда появившееся пророчество. Вроде бы и не было его, как в один момент прошёл сквозь эфир сигнал, и правда уж была иной, и судьба - вся длинная, с загогулинами, и слышался голос Коли Маслова:
  -Лёня, ты выпей, оно полегчает.
  Оно, может бы, и бредом было, да тут увидел Лёня Стуков возле стенки бутылку водки. Взял ее, отпил с горла и побежал. И бежит, и думает :
  -Это ж я остановится теперь не могу. Буду бежать вечно.
  Сказано - сделано. Помчался Леонид Гермес по бесконечному коридору, и уж не было ему никогда покоя, и с тех пор не видел его никто.
  И вот что странно. Ведь еще за минуту до того посетители сине-зеленых сайтов, писатели, поэты, боевые фантасты, фентезисты, толкенистовцы, все обсуждали творчество Леонида Гермеса. Конечно, многие завидовали, зубами скрипели так громко, что от их общего скрипа шло по земле русской некоторое колебание. Однако, как только начал Гермес свой бег по вечному коридору, так вот тут и раз - как будто и нет нечего. Земля крутится. Люди рождаются, живут, умирают. Фантасты продолжают стучать клавиатурами, что дятлы. Бац, бац, бац. И этот ритм, проникая сквозь барьеры пространственно-временного континуума, попадает в кровь Леонида Гермеса, и тот бежит, подстегиваемый потоками чужого воображения.
  Жизнь бежит, Леонид Гермес бежит. Должно быть, все закономерно. Жена его, придя домой, вдруг забыла, что у нее был муж. В комнате убрала. Пол вымыла. Короны все - что были с Москона, Мосткона, Питеркона, Воронежкона, Магаданкона, Ворлдкона, Киевкона, Химкикона, Клинкона, Вороьевыгорыкона, Выборгкона, и даже - Сколковокона - все их собрала, сложила и отнесла в гараж. Действия ее напоминали движения лунатика. Вернулась она, села и телевизора - довольная, предовольная.
  А Леонид Гермес продолжает двигаться по коридору в никуда, и не будет ему остановки. А воображения прочих умов подпитывают этот странный, непонятный, нечеловеческий генератор.
  
  
  Саша Глистов
  
  Наш рассказ - вновь о Саше Глистове.
  Сейчас Саше уже 26. Он - очень известный режиссер - снимает кино. Известным он стал так - по первым каналам телевидения сказали - зритель, смотреть! Это - серьезное кино. Услышав этот лозунг, зритель тотчас понял - о, и правда, серьезно. После чего, в коротком блиц-обзоре им было поведано о том, что Саша Глистов - вообще серьезнейший, хоть и молодой, мастер кинематографа.
  Их взгляду предстал чрезвычайно худой молодой человек. Бледный, без лишней следов жизни на лице. Если бы было принято считать, что вампиры существуют - то они бы были именно такие.
  Впрочем, заметьте, и фамилия у него была подходящая.
  Репортаж задал Александру ряд вопросов. Отвечал он очень вяло, но не потому, что мыслей не было. Возможно, существовала линия задердки. Или с большой буквы - Линия Задержки. Зайдите в Википедию и почитайте, чтобы я опускался до банального копирования. Если же лень вам, то в двух словах скажу - Линия Задержки призвана задерживать сигнал на некоторую число микро или миллисекунд. Таким образом, если вы, допустим - репортер - будете ставить вопросы, а потом пропускать их через именно такой фильтр - то приходить они к интервьюируемому будут не сразу. А потому - и ответить он сразу же не сможет. Это ж законы физики, и их никто не отменял. Некоторые зрители это сразу отметили: мол, смотрите, молодой человек отвечает с задержкой. Другие - ноль внимания. Но странного тут нет ничего - что такое среднестатистический работающий человек? Это человек, у которого нет времени на дополнительные прения с пространством. И телевизор в таком случае для чего дан? А правильно - чтобы смотреть и не думать. Отработаете вы 8 часов, да еще и хорошо, что восемь. А то и все 10, 12. Два часа на работу в один конец, да два часа в другой. И что остается? И вот, вам говорят - а сейчас вы увидите фильм выдающегося режиссера Александра Глистова. Вы-то, может, и смотреть не будете, но в подкорке отложится: Выдающийся Режиссер. А потом и фильм - Замечательный Кинофильм о нашем времени.
  Придя на работу, скажет среднестатистический человек: показывали, но не смотрел. Хотел посмотреть, и видел же - что гениально, но в мозгу дверцы не нашлось, чтобы принять.
  Тут вспомнится вопрос, заданный репортером Саше:
  -Александр, скажите, известно ведь, что экцептабельность ваших картин чрезвычайно высока? Скажите, есть ли здесь какая-нибудь местериальность или скрытые артикуляционные шоты?
  -Да, в принципе, э-э-э-э-э-э, у меня была идея снять этот фильм в Берлине, там воздух более э-э-э-э-э-э-э....
  Сашу особо не слышно. Голос не громкий, воробьиный. Микшером приходится докручивать, хотя и понятно - не это, не это важно. А что важно? А ничего. Не ломайте голову. Relax! Саша снял кино о человеке, о человеках, он даже немного подостоевничал, и в этом и есть новое слово.
  Кстати, Достоевского Саша не читал. Он всему учился у папы своего, Яшы. О нем теперь и поговорим, чтобы было более наглядно, более фьючерабельно в плане общей ретроспективности.
  Яша, он в юности был не менее бледен, чем сын его, зато был и замечательно носат. Некоторые даже думали, что он - Сирано де Бержерак, но это не так. С юных лет Яшу волновали различные идеи, но он, в отличие от прочих взволнованных, особо не думал, а идеи эти в жизнь и воплощал. Также, у него не было особых мук совести - ведь он парень был творческий. С детства играл на пианино. Очень любил такие песни, как "Мурка" и "Цыпленок жареный".
  Ростов он был, местами, столб. То есть и не только ростом - а вообще сложением. А потому, один рано заволосевший парень в их классе как-то решил ему такое прозвище и дать:
  -Фонарь.
  Яша с другом Юрой Мироновичем этого парня вечерком поймали и стали стукать по голове резиновым мячиком для метания - помните, синие такие были, школьные. Настучали до того, что парень в больнице оказался.
  А Юры, у того, Мироновича, была идея рано карьеру жизненную-то начать. А потому, сказано, сделано.
  На перемене он ученикам и объявляет:
  -А я сейчас прыгну на учительский стол и нагажу учителю. Меня поймают и посадят на малолетку. Раньше сяду, раньше выйду.
  Запрыгнул Юра Миронович на стол, скинул штаны и исполнил свой номер, а содеянное журналом для оценок прикрыл. Как вернулся учитель - тотчас Юру и повязали. Как он и предсказывал - дали срок.
  Яша же Юру Мироновича с того момента больше и не видел. Ибо он, Яша, после восьмого класса поступил в мореходное училище. Там у него появилось два друга - Дима Бек и Слава Кожан. С ними вдвоем они, а было это зимой, сбросили в воду Пашу-Отличника. Чтобы поспокойнее был, чтобы свои замашки интеллектуальные бросил, чтобы на путь истинный встал. Плыли же они в тот день по бухте на катере прогулочном. Паша-Отличник, разумеется, не выплыл.
  -Все, забыли суку, - тихим, но твердым голосом, скомандовал Яша.
  А месяц спустя, в городском парке, разобрались они с Гешей, одним из братьев Собакиных. Геша, впрочем, он сам нарвался - в ту пору в училище шла борьба за разделение сфер влияния. У Яши была небольшая, но весьма плодотворная, команда - они играли себе в напёрстки и никого не трогали. Собакины же считали, что жить надо по понятиям, и только им, да еще паре-тройке подлизавшихся к их компании, жизнь доверила высокое звание пацанов.
  Слава Кожан на Гешу прыгнул, а Бек сзади ногу подставил. А Яша ножик вынул ножик тонкий, но длинный. В печень раз - и дело сделано.
  А тут еще и судьба - второго Собакина, еще до того, как первого обнаружили, мусора повязали во время попытки выноса из магазина новых черно-белых телевизоров. Таким образом, команда Яшина, и без того - достаточно мирная - стала главной в училище.
  Но ведь и правильно - что такого они делали? Наперстки, картишки. А потом подвязался к ним Сережа Самойлов, и ему вечно, Сереже-то, мало было.
  -Давайте кассу брать, - сказал он как-то.
  -Нет, не пойдем, - вяло отвечал Яша, - тише едешь, дальше будешь.
  -По натуре, - сказал Бек.
  -Да вы не поняли, в натуре.
  -Нет, не пойдем, - проговорил Яша, - в падлу.
  Сережа Самойлов же был парень очень инициативный - ему вдруг показалось, что он может лидерство в компании их небольшой отобрать у Яши. Да еще бы - наперстки, карты - а тут - касса. Старшие если узнают - завсегда уважать будут.
  Сережа то думал, а Яша действовал. Он на обеде-то, в столовую, не просто так пришел - а ртуть с собой принес. Несколько термометров он разбил, да и ртуть собрал. И все эти замечательные тяжестью своей шарики он в компот Сереже и бросил.
  Ну если подумать - а чего лезть? Не трогал же его Яша, верно ведь? Верно. Ну так - не судите, и не судимыми будете.
  Кстати, родители Яшины, а значит - дедушка и бабушка будущего режиссера - ни чем таким не занимались. Дедушка был завсклад - но был какое-то не очень долгое время - потом его на каких-то делах поймали и вытурили со склада. С тех пор он занимался исключительно коллекционированием монет. Он даже нигде толком и не работал. Впрочем, тогда, при СССР, приходилось числиться. В сторожах, разумеется - кем же еще. Должность в ту пору кошерная была. Сутки через четыре. На сутки Иван Иосифович заступал - там работы ровно на час вечером было, и часа на два - днем. Это как раз хватало, чтобы ворота открыть-закрыть. Работал он на каком-то медицинском складе, и движения там не было особого. Да и лекарств особых, чтоб стянуть тоже не было. Так, по мелочи.
  Бабушка у Саши Глистова жила вообще мирно - она сидела дома и готовила форшмак. Сбережения прятали в стенке. Прятали годами. Рублю уже тогда не доверяли. Еще Глеб Мордехаевич, родственник дальний, но человек - высокий, партийный, сказал в свое время:
  -Мы, русские, живем в период между отборами. А отборов этих давно уже не было. Значит - ждите. Как придет он, отбор - один раз и навсегда. О себе громко не заявляйте. Скромность украшает человека. Самое важное правило наше земли: никогда не храните сбережения в национальной валюте. Будет день, будет час - все равно у вас все заберут. Это - закон мира русского.
  Следуя этим наставлениям, бабушка и дедушка Саши Глистова хранили все ценности в долларах и золоте, о чем и Яше говорили:
  -Рубль, Яшенька, это дерево. Спичку поднёс - дерево загорелось. А доллар - это деньги.
  
  Сейчас же мы от нашей утяжеленной погружениями в прошлое прозы оторвемся и вернемся в наши дни. И посмотрим:
  Вот выходит Саша Глистов с телестудии. Бледен он и высок.
  
  Человек в желудке у кита
  
  
  Евгений проклинал тот день, когда он вышел в море.....
  Что движет человеком? Что заставляет быть другим?
  Еще отец говорил:
  -Все одинаковы. Но лучше живёт тот, кто хитрее. Но этого не нужно делать, сын.
  И вот, он много думал - для чего же все эти нравоучения, если конец всегда одинаков, и уже много тысяч лет существуют люди, и никто так ничего и не понял. Все, что говорили - Бог, Дьявол, ход времени, стекание жизни струёй к подножию земли - все это лишь слова, которые сами по себе могут быть красивыми или нет, могут быть резонаторными, могут быть пустой пылью.
  Когда выносят и вешают на проволоку старую перину, в ней тоже есть пыль. И бьют ее, и она отзывается.....
  ...... У всех предметов есть душа.....
  Отец говорил:
  -Жизнь нужно прожить достойно. Нужно желать жить, но при этом, не забывать, что ты не один, сын. Вокруг тебя всегда много людей. Кто это помнит, тот будет одарен божью благодатью.
  -Зачем благодать? - спрашивал Евгений.
  -Ты поймешь потом.
  
  И вот он жил и думал - что пока он совсем юн, он просто не понимает. Но с годами все люди темнеют. У них появляется осадок. Потом - камни. Потом люди густеют, и судьба просто так их уже не ест, для этого нужна ложка. Потом люди становятся еще более темными, и о их существовании забывают.
  Еще вечером он думал:
  -Я найду!
  Он зашел в кабак, чтобы выпить стопочку. Много пить он не собирался, утром нужно было рано вставать.
  
  - О, это ты, - сказал Константин.
  -Да, - ответил Евгений.
  Он больше молчал, пытаясь не выдавать того, что знает. Но Константин как будто читал мысли. Евгений вновь и вновь вспоминал отца, который как-то заметил:
  -Никогда не думай громко, сын.....
  
  .... Небо над морем синее. Море - жидкий конденсатор. Оно впитывает всю информацию от самого того момента, когда появились океаны. Люди много рассуждали на тему происхождения жизни, но у них средств, которые бы позволили открывать тайны. Нет такого ножа, который бы разрезал закатанное в банку время. А море знает.
  Это - жидкий глаз.
  Многие люди не знают моря, хотя могут находиться всю жизнь рядом. Но они не знают и себя. Ведь всё давно уже сказано. Господь не зря спускался к людям. Он уже всё сказал. Нужно лишь уметь прочитать то, что есть.
  Море так же легко не прочесть. Но нужно слушать. Нужно дышать. Трогать этот глаз рукой.
  
  -Значит, ты нашёл корабль, - сказал Константин.
  -Нет, - ответил Евгений.
  -Да.... То есть.... Слушай....
  -Что?
  -Ты странно смотришь.
  -Почему же, - отвечал Евгений, - я нормально смотрю.
  -Нет. В твоих глазах - нездоровый блеск.
  
  Отец говорил:
  
  - Не нужно желать лишнего, сын. Жизнь сама рассудит, сколько тебе нужно, и ты получишь ровно столько, сколько тебе выделено. Ни больше, ни меньше. Никогда не требуй лишнего, даже если ты уверен в своей правоте. Сколько бы ни стяжал, ты всё оставишь пустоте. Ищи Бога, сын......
  
  - Не знаю, что ты имеешь в виду, - сказал Евгений.
  -То самое, - Константин улыбнулся.
  -Предположим......
  -Нет, я вижу всё по твоим глазам. Я же тебе говорю - твое лицо - как открытая книга. Если в ней появляется новая страница, я тотчас это вижу.
  -Что ты хочешь этим сказать?
  -Ты знаешь, где лежит корабль.
  
  Многие вещи не нужно трогать. Что такое вещь? Нет, это не просто предмет, но также и не предмет рукотворный. Каждый камень, каждая песчинка есть кусочек созидания. Сначала был один Бог. Он создал другого. А тот - третьего. Они играли в поезд. Моря тогда не было. Вода возникла уже много позже, когда планета остыла и перестала напоминать поверхность обжигаемого в печи горшка.....
  .... Потом пришли люди.....
  А оно себе моргало. Один глаз, одна ресница, вечный взгляд в небо, конденсатор. Возможно, море не знает, что существуют люди. Ему это незачем.....
  
  Они вышли в тень переулка.
  -Закуришь? - спросил Евгений.
  -Да.
  -Возьми мои.
  -Ладно.
  В темноте блеснул нож. Евгений ударил еще раз, наблюдая, как Константин оседает на асфальт. Он обернулся, прошел вдоль стены, вернулся в кабак и заказал 50 грамм.
  
  Отец говорил:
  - Многие не понимают того, что всё возвращается. Многое думают, что сильные и хитрые будут всегда править жизнью. Но это не так. Хотя, многие любят спорят. Все люди сейчас ищут многого. Даже тот, кто лжёт, считает, что он правдив. Тот, кто завидует, часто заявляет - мне чужда зависть. Я никогда не завидовал. Тот, кто убивает, также оправдывает себя. Очевидно, у всех прочих убийц не было резона, но у каждой отдельной личности - свой маленький бог, который пишется с маленькой буквы, и потому тогда еще, в те века, приходил Господь. Он хотел сказать - потише со своими богами. Они врут, что жизнь навсегда......
  
  Евгений щелкнул клавишей. Мобильник тускло освещал стенки желудка. Дышать становилось всё труднее, а желудочный сок начинал свою работу. Он разъедал Евгения, но тот продолжал жить.
  Почему он еще жил? Кто знает? Разве человек знает смерть? Все это домыслы. Человек не знает смерти. Когда он уходит по коридору вниз, он уже не тот, а потому, он не может никому рассказать.
  Жизнь есть слово. Слово есть передача. Если ты опустился глубже, чем может существовать слово, значит, ты уже не живёшь.
  Кит ныряет в глубину.
  Море - тоже путь. Оно, быть может, не знает и себя, так как кто знает своё тело? А Евгений по-прежнему жив. Но что заставляет его жить? Он и сам не знает. Батарея мобильника еще не села. Она освещает внутренний мир желудка кита. Кислота разъедает. Часть ног уже исчезла, но Евгений тут догадался и закурил. Ему больно, но - разве он живёт?
  
  Отец говорил:
  
  -Штука тут очень тонкая. Миг твоей жизни столь краток, что его можно лишь сравнить с замком на песке. Он стоит до следующей волны, потом его нет. Память об этом замке также коротка. Одна волна. Помни это, сын. Дорожить своей жизнью или нет - это твое личное дело. Но уважай жизнь другую. Во всем есть смысл, даже если и выглядит это порой незначительно......
  
  Может быть, море на фоне человека и не есть вечность, так есть вещи более высокие и долгие. Хотя, ведь и солнце погаснет. Он покраснеет, словно помидор, раздуется и будет жить свою пенсию очень долго, большое, но - слишком большое и разряженное. Земля упадет на Солнце, и не будет уже морей. Но, впрочем, это иллюзия. Моря будут где-то еще.
  
  (с) Элтон Иван 2010
  
  
  Хиж
  
  Жил-был самостоятельный, самострочащий, самопулеметный писатель Григорий Чай. Он был фантаст. Ведь сейчас все фантасты. Сейчас - либо ты фантаст, либо жид, третьего не дано. Так вот и Григорий - он рано это понял. Если ты жид - то, стало быть, нужно публиковаться на сайтах, либо - что уж совсем хорошо - в журналах с названиями типа "Русский....", "Русская...", "Русское", например - "Русская Хайфа" и по сути, это бы выглядело как русская правда, русская жизнь, русская буква, и прочее. Все бы это было чрезвычайно русское, хотя там и днем, с фонариком, ни одной русской фамилии не найдешь.
  Лазишь ты словно шахтёр в шурфе. Словно один из гномов, что проживал с Белоснежкой, а хрен. Хрен!
  
  Так вот, вот так.
  
  Сначала Григорий сочинил - понятно, про кого. Как Хоббиты изготовили атомную бомбу, и вот, они ее везли на реактивном поезде через Припять. Роман тотчас опубликовали и сказали - очень, очень, и с того времени Григорий наш Чай целыми днями сидел в сети и трещал, и говорил о фантастике, и понемногу он сочинял роман "Демон не возвращается в пятницу".
  
  Все было славно.
  
  Тогда-то он и решил поучаствовать в конкурсе "ХИЖ".
  
  О чем думал Григорий Чай?
  
  Разумеется, он думал чисто о победе - о победе победной, о хоббистой, с хоботом, со всякими там межзвездными двигателями и красивыми картинками на обожке. Разумеется, обложка - хотя и не было никакой обложки - была бы такая: идет девка в купальнике, в ботфортах, сиськи - во! Чиччолина. В руках - огромный гламурный бластер. Сзади подкрадывается чудище - зубы что зубцы бензопилы. Немного поодаль - перекаченный парень. Вокруг - мороз минус сорок. Но девка идет в купальнике и трясет сиськами, а парень, разумеется, в безрукавке.
  
  -Эх, - сказал Григорий Чай, - вот это я писатель!
  
  И он думал себе, размышлял - на какую же тему написать рассказ на конкурс ХИЖ. Он мечтал. Победить в ХИЖ он должен был обязательно.
  
  ХИЖ.
  
  И вот, утром проснулся Григорий Чай. Включил стационарный компьютер. Включил ноутбук. Почесал пятку. Выпил кофе. Сел в ICQ, потрещал с друзьями писателями. Потом - зашел в ЖЖ, и там было много ЖЖ-писателей и ЖЖ-журналистов. Их было так много, что и людей было меньше - простых, живых. Потом, Григорий Чай зашел на конференцию экстрасенсов. Сам он, Чай, считал себя, разумеется, экстрасенсом.
  
  Раз он подавал заявку на участие в шоу экстрасенсов на "ТНТ", но его не взяли, да еще вслед крикнули:
  
  -Придурок, не приходи больше.
  
  А вопрос-то в чем был - оказалось, что деньги давать надо. А Григорий Чай удивился:
  
  -Какие такие деньги?
  
  А ему сказали:
  
  -Милостивый государь, вы чудовище.
  
  -Как это я - чудовище?
  
  -Вы что же, не знаете что за все платить нужно?
  
  -Ну, за что-то надо, а за что-то нет.
  
  -Нет, дорогой вы наш. Платить надо за все. За все, за все. Даже за то, чтобы попасть с сборную России по футболу. Думаете, бесплатно что ли? Или талант? Или почему наши так плохо играют? Кстати, решено, что скоро по телевизору будут показывать уже не реальный футбол, а - звезды в футболе. И тренировать сборную звезд будет Гус Хиддинк.
  
  -Это абсурд! - воскликнул Григорий Чай.
  
  -Абсурд - это ты, - ответили ему, - иди, иди, ищи денег. Гоу! Гоу!
  
  Но все это мелочи, ибо было прекрасное утро, и Григорий Чай был готов к своему литературному бою.
  
  Бой же его был на поле из слов. Он был что воин. Сядет за стол, настроится, жар души клокочет чайником. И ему кажется, что весь его невозможный настрой передается мирам, квартирам, лестничным клеткам, и что раз он таков, Григорий Чай, то весь мир это видит.
  Сел он за клавиатуру и говорит:
  -Буду я в ХИЖ побеждать.
  А в душе свёрлышко такое, верть, верть....
  Так хочется включить Интернет, на сайтик выйти и там показать, каков он. Вот недавно он туда шасть, а там девы молодые, да все поэтические, а он как раззадорился, давай эпиграммы писать, а все реагируют, говорят - ох, какие же строчки у вас ровные, Григорий Чай!
  А он радовался, а перед глазами всякие картинки вставали, да всё непростые, да всё сексуальные. Сам то он уж и не молодой был, а в отставке, а отставники - они ж известно, какие стихописсцы из разряда "еще_те_стихописсцы", да все жаркие, да что показать-то могут!
  Вот бы еще показать! Ну, так как показать нельзя было, то помечтал Григорий Чай, да понаписал разных эпиграмм да пародий на пародии.
  А теперь щелкнул он клавишей и выдавил из себя первую буквы:
  -Ч!
  Он и сам удивился. Зачем это. А только через пять секунд после этого раздаётся щелчок, и кто-то кладёт ему на плечо руку. Смотрит Григорий Чай, а то и не рука, а клешня, да еще и с металлическим оконечником.
  -Не пугайся, - сказал голос, холодный, свинцоватый, - но и не радуйся. Я пришёл за тобой.
  Дёрнулся Григорий Чай вперед, ан-фиг. Держит его краб-то железный. И обернутся он не может, посмотреть - что ж за рожа у чужака.
  -Ты меня знаешь, - говорит тот, - а зовут меня - ХИЖ, я пришёл за тобой. Я поведу тебя через ситечко.
  -Через какое такое ситечко? - не понял Григорий Чай.
  -Через простое, мелкое. Идём, - объявил Хиж.
  Григорий Чай, конечно же, хотел встать, обернуться, да и разобраться с незнакомцем в два пункт. Пункт один - по шее дать, а второй - тщательно опросить - кто такой, откуда, зачем, нравятся ли ему стихи Григория Чая. Но не тут-то было - дёрнулся он, еще раз - ничего не помогает. Держит гад крепко.
  -А не пойму тебя, - проговорил Григорий Чай, - сволочь! Сволочь! Не пойму тебя!
  Такой ход показался ему верным. Но одно дело - это когда ты думаешь, а другое дело - это как другие думают.
  -Итак! - сказал ХИЖ..
  И он повернул кресло с Григорием Чаем и покатил через комнату к стенке. Разогнался он, и.... по идее, должно было - "бац!" Но нет, не было никакого баца. Спустя секунду катили Григория Чая по узкому замшелому коридору.
  -Мы идём с тобой через тернии, - говорил голос, - мы идём узкими зелеными коридорами, к тьме через свет, к свету через тьму, через ситечко! Мы движемся!
  -Где я? - кричал Григорий Чай.
  Он, конечно, был поэт, что надо. Дамы, особо после пятидесяти, от его стихов чуть в обморок не падали. А еще, в его планах было написать роман "Наследники звездного короля. Часть первая. Омон". Он как-то даже две ночи не спал, представляя в уме картины боевых сражений и любовных похождений героя. Еще бы. Всё бы, оно, конечно, так. Планы - вещь ясная, понятная.
  Но вот только впереди было ситечко.
  -Мы - здесь! - важно сказал ХИЖ.
  Голос - могучий, весомый, будто урановый.
  Ситечко было большое, с углублением, словом - ситечко для чая, только огромное, с острой сеточкой и кусочками застывшей ткани на ней, высохшей кровью и едким запахом тлена.
  -Это твоя победа! - воскликнул ХИЖ. - Я командир! Вперед! Профильтруем боевую фантастику через ситечко!
  И полетел Григорий Чай вперед, к фильтрации, к острым полоскам металла. Напрасно он дергался. Едва он достиг края ситечка, его тотчас начало ПРОПУСКАТЬ.
  -А-а-а-а-а! - кричал Григорий Чай.
  Его пропускало медленно. Он ощущал, что это было нечто вроде самопоедания, когда ты сам себя ешь, ужасно больно, но с этим никак нельзя справиться. И больно, и жарко, просто ад. Уже часть тела его была профильтрована, но вся эта масса, будучи жидкой, ощущала и кричала.
  - Лети, - говорил ему вслед ЖИЖ, - лети к победам! Будь лучшим боевым фантастом!
  Плоть летела. Скоро - совсем жидкая, облако. Та часть кровавого облака, что некогда была мозгом, трепетала. Но края ее - обрезанные, просеянные, всё еще были полны рифмы и страсти.
  
  
  Вася, Петя, и вжопекальмар.
  
  
  Вася и Петя шли по городу. Им было ништяк. Они и не знали, что может быть еще ништячнее, но это, в принципе, не суть главное. Они шли мимо кинотеатра "Октябрь", и в этот момент их взору явилась рекламная вывеска:
  
  
  ВЖОПЕКАЛЬМАР!
  ПРИХОДИ! ВОРВИСЬ!
  
  
  
   -Офигеть! - сказал Вася. - Так не бывает.
   -В натуре, в натуре, - согласился Петя.
   -Нет, я что, с ума сошел? - не унимался Вася.
   -Да нет, по натуре, Вась, поймем, позырим, - сказал Петя.
  
  
  
  И вот, они пошли в то самое место.
  Это был синий офис-билдинг, и в нем было много всякой шняги, от канцтоваров "Комус" до модного ресторана.
   Вася подошел к охраннику и спросил:
   -Извините, а где здесь вжопекальмар?
   -Там, - указал охранник.
   Они пошли туда. На третий этаж. Без лифта. Открыли дверь. Перед их лицом возникла молодая девушка-менеджер.
   -Что хотели? - спросила она весело.
   -Посмотреть.
  -Смотрите.
  -А что, бесплатно?
  -Да.
  -В натуре? - спросил Петя.
  -Да, в натуре, братан, - ответила девушка.
  
  
   Они прошли коридор и вышли в зал.
   Там он и был.
  
   -В натуре! - воскликнул Петя. - Вжопекальмар!
   И верно. Это был настоящий ВЖОПЕКАЛЬМАР.
  
  
  
  
  
  Юрий Слабоумов на поэтическом фестивале.
  
  
  
  -Говно! Говно! - громко заявил главный редактор журнала "Колосья" Степан Дыцко.
  -Ну и что, - спокойно ответил Юрий, - говно - тоже вещество.
  
   Так просходил эпилог действа, что развернулось в 1995-м году на поэтическом фестивале "Горит Свеча".
   Еще до того, как к нему пришло решения об участии, Юрий рассуждал:
   -А чо свеча-то горит? Там кто-то умер?
  
   Мы все сидели тогда на студии. Лилась водка, горели сигареты, смачно пыхалась шмаль. Воздух был наполнен концептуализмом. Я тогда был главным редактором журнала ЕМХ (ebatj moy xooy), а потому предстоящее событие меня особенно волновало. Я знал, что Юра все делает всерьез. В тот момент он был занят написанием своего романа в стихах "Сержант-Вафлер".
   -Сначала образ сержанта был другим, - говорил Юрий, - но решение пришло в Симферополе, когда мы пили вино. Мы пили вино и рисовали комиксы вместе с С.Чикаго, и спустя два часа этих комиксов было пруд пруди. Чикаго развесил их по стенам. У него была комната на третьем этаже, по размерам - как три хороших квартиры. В ней можно было футбол гонять. С одного края стоял проигрыватель с железной иглой, с другой - кровать, над которой висел красный стяг. И он водил туда девушек. После того ж, когда галерея была развешена, девушки (кстати, возрастом они были от 20 до 50, а самому Чикаго было в ту пору 22) стали офигевать, читая названия. "Сержант-Вафлер". "Мандолет и Хуелет - встреча на Эльбе". "Пиздопроходцы летят на Луну". "Взрыв космического корабля пиздопроходцев". До наших дней эти холсты не сохранились - они не пережили изгнания дьявола. Родители у Чикаго были очень богатыми. Отец - известный бандит, который в ту пору занимался отбором квартир, мать - верующая домохозяйка, любительница бильярда. В один день она заявила: Бог един! Пришел батюшка. Холсты сожгли. Все винилы отвезли на свалку. Комнату Чикаго окропили святой водой, чтоб изгнать дьявола....
  
  
   Так вот, в рамках ЕМХ Юра часто выступал. Многие его стихи ложились на песни таких исполнителей, как "Камаз", "Струя-Меллас", "Столичные". Но все это было в рамках тусовки. Мы все, конечно же, уже тогда заявляли, что Юра - светоч непрозрачного слова, но нужно было как-то донести это широкой публике. Слабоумов, кстати, уже пробовал пройти отбор на одном таком конкурсе, он назывался "Не прогоните свет!", и, в-общем, туда спешили разные ботаники, которые писали стихи лишь от того, что много сидели дома. На улицу выходить они боялись, их там лошили. Юра ж, чистый, истинный поэт, хотел рассказать людям о времени, о жизни, об улице, водке, но кому там это было рассказывать. Другое дело - в рамках ЕМХ. Здесь у нас были свои читатели, и все они нас любили.
   Так вот, на первый фестиваль Слабоумов не попал, хотя для отбора он выбрал свои редкие, нормативные, так сказать, вещи. Там на отборе сидели люди с такими фамилиями, о которых Юра тотчас отозвался:
   -Нихуя себе фамилии!
   На второй же раз все было лучше. Это был открытый форум, и мы пошли туда целой делегацией, предварительно обсудив это дело в кабаке. Кстати, Логран тоже порывался выступить именно с ненормативной речью, но его придержали, сказав, что именно ему, Лограну, ни к лицу. Мол, Юра, он иной, ему можно.
   Ну и вот, Логран вышел на сцену, прочитал стихи, и никто не хлопал. Один из членов жюри встал и гордо заявил, что, мол, наша поэзия такого не потерпит, потому, что не ясно, о чем пишет Логран.
   Но вообще, проблема была в том, что все эти писаки входили в союз писателей, а попали они туда по родственным связям, от того и результат. Чего еще от них можно было ожидать?
   Логран как-то отнекивался. Тогда ему припомнили, что, мол, помните вашу акцию "Цветы Ж?". Вам же сказали, что стихи у всей вашей группы плохие, больше не пишите, зачем вы снова за свое взялись? Вон, берите пример с таких-то и таких-то. Но вот, после того, как Лограна разобрали, Юра вышел и стал читать.
   Он сам думал, что его тотчас прогонят. Это был сборник стихов "Природа". Но народ так офигел, что ему ни слова не сказали. После же царило настоящее, чистое, офонарение. Мы молча покинули зал, предварительно раздав первым двум рядам свежий выпуск "ЕМХ".
   Здесь я приведу лишь отрывок:
  
  
  
  
  
  Светлеет небо. Тьма уходит.
  И солнце светом хуй заводит.
  Молчат заборы в тишине,
  Лишь петушьё кричит себе.
  
  Сквозь легкий трепет островов
  Я продвигаюся на запад,
  В страну, где скрыто много снов,
  Где девы хуй губами взлапят.
  
  В суровых дуплах пауки,
  Устав от жизни, грубо дрочат,
  Но их взволнует шум строки,
  Они об осени вспророчат.
  
  Светлеет небо. Вот оно,
  Ебет, сжигает ночи бремя.
  Уходит в вечность бля сукно,
  И рассветает света семя.
  
  Уёбковатые проснулись,
  Берут машинки и стучат,
  Они посрали и вернулись,
  Мозги хуйнёю уж шумят.
  
  Они - писатели, ебланы,
  Считают, коли есть стаканы,
  Коль хуета главою правит,
  Так можно строки в путь отправить.
  
  Но суета святым холмам
  Навек чужда. Они все знают.
  Припав к холодным островам,
  На солнце пятнышки считают.
  
  Шумит река, пиздуют гуси,
  Они привыкли много срать.
  А вот она, природа-мать,
  Погоду веником потрусит.
  
  И грянет дождь, сугубый дождь,
  И оживут опять поля,
  И там меня ты подождешь,
  Чтоб я опять ебал тебя.
  
  
  
  
  
   Говорят, там хотели вызвать милицию, но не вышло. То был 95-й год, тогда все можно было. Нет, оно и теперь можно. Но - смотря где. Но, если не высовывать жало дальше Москвы, то и не поймешь, как на Руси-матушке люди живут, чем они дышат, что у них в мозгах, какого рода вещество....
  
  
  Элтон Иван.
  
  
  Основы Айболизма.
  
  Что такое айбол?
  Разве объяснишь?
  Кто такие айболы?
  
  Айбол, понятное дело, что человек. Кто ж еще? Взять, к примеру, животных, среди них - много людей, а среди людей- много животных, и то, что труд сделал из человека обезьяну, еще не доказано, ибо можно спросить: а чем докажете, что сделал?
  
   Но для того, чтобы понять, как много на земле айболов, достаточно посетить СИ.
   Кто такие айболы?
   Откуда они берутся?
   Где они живут и для чего они живут?
  
   Нет.
   Просто так этого не понять, не пронять.
   Юрий Слабоумов, изучая жизнь, никогда не говорил об айболах.
   Может, я - первый?
  
  Но нет, я - далеко не первый, кто так громко заявляет. Слово "айбол" имеет место быть в некоторых северных наречиях, и это - не то же самое, что "айсбол" или вообще - айс айс бейбэ.
  
   На самом деле, слово "айбол" не переводится. Айбол - он и в Африке айбол, и каждый волен подразумевать под этим словом что угодно.
   Если решите, что айбол - это человек морально образованный, пусть будет так. Или же айбол - это то же, что и сокращенная аббревиатура выражения "Чемпион Московской Олимпиады", то и это правда.
  
   Ибо правд на земле много.
   Правд - бесконечное количество.
   Сколько человек, столько и правд.
   А айболов может быть даже больше, чем людей. Ведь и кот может быть айболом. И собака. И даже попугайчик, птичка певчая.
  
  Но, написав эту статью, говорю сразу. Если вы считаете себя айболами, то я - точно не айбол, я в этом уверен.
  
   До встречи.
  
  
  Иные размышления об айбольцах
  
  
  (СИ - сайт самиздата М.Мошкова)
  
  Воще, много хороших людей. Вощще - всех хорошие. Нету плохих. И ведь хорошо, когда столяр берет рубанок, а рабочий - лопату, а кондукторша - сумку с билетиками. Хорошо. Захожу я в троллейбус, и радуется душа. Все - на своем месте. Также можно говорить не только о рабочих и крестьянах, но также и о специалистах.
   Есть врачи.
   Есть энергетики.
   Есть футболисты.
   Есть академики.
  
   Тута и возвращаемся мы на СИ. На наш замечательный Си. И у нас - опять таки тема айболов. Тема не забытая, тем более, что вышло так на си люди на мои выступления внимания не обратили, зато многие другие проекты это дело подхватили и стали повсюду цитировать.
   Ибо что такое айбол?
   Это когда и горе от ума, и горе без ума, и повсеместный спорт-срач, и даже какие-то невнятные поползновения на гениальность. Иногда это и не требует комментариев. И так все понятно.
   Айбольцы - это тоже айболы. Так же, как с вофлобанами и вофлобанцами. Разница вроде есть, а как будто и нет. В чем разница между двумя мухами? Одна намедни говно ела, а другая - нет, но кто это знает? Только сами они и не знают. А потому, и на си между айболами и айбольцами разница не сильно-то заметна. И те, и другие - они и употребляют, и производят. И продукты этой буквенной индустрии мы видим постоянной ленте обновлений.
   Я воще в корне не против романов про демонов и всякую чепуху. Бывают и вполне достойные вещи. Но в 99 процентах случаев, все это - творчество чистых айболов, ибо все это творчество основано на гормональном бунте. Пока есть гормоны - схватил себе между ног и пишешь роман, а как старше стал - уже и не пишется. Если ж вы видите, что айбол - в возрасте, но и пишет много, значит он - есть представитель секс-меньшинств. То бишь, пидар. А что касается женщин, то что о них говорить? Баба - с возу, кобыле легче, как говориться.
  
  
  Кто тусит на си?
  
  
  
  
   На си все достаточно криво. Главен тот, кто насобирал больше всех комментариев. Для новичков это всегда двояко. Если он, новобранец-си, то бишь, горит некими жаждами, то и флаг ему в руки. На си ему, впрочем, делать нечего - ему нужно учиться писать, искать спонсора и т.д. Второй вариант - это:
  
   А) домохозяйки.
  Чем еще заняться? Компьютер - под рукой, можно насочинять. Неплохо, да. Творчество домохозяек всегда была достаточно ярко представлено в разных окололитературных сегментах. Ну и на книжных полках, разумеется. Так что тут - все классически.
  
  Б) системные администраторы.
  Как уже показала практика, пишущие сисадмины - это еще та фигня. Как правило, это - фантастика, и вся - даунноватая, написанная по следам компьютерных игр, фильмов, какой-то еще хрени. Такого на си - пруд пруди.
  
  С) Айболы.
  Это - самая распространенная категория си-тусовщиков. Среди них есть настоящие корифеи (корефаны). Они собирают десятки коммов, и, видимо, это поднимает чувство их самолюбования на небывалую высоту. Качество же произведений стандартно: типа-студенческие, типа-старпер-офицер-в-оставке, типа-африка-бугаев-но-судьба-не-дала-быть-известным, типа-гений-квартала-но-жена-бросила-пил-но-все-равно-гений, а также люди, скрывающие свои сексуальные отклонения, женщины с ощущением ущербности и проч.
  
  
   О си-встречах говорить не буду - об этом уже говорилось.
   А ведь подумать - хорошо. Написал пару рассказцев. Говно. А пойдешь на си - а там и коммы соберешь, чтоб душу гордостью согреть, и еще и гением признают. Вот только выходишь из подъезда - а никто о тебе не знает. Вроде и гений. А как бы в кармане.
  
  Нашествие
  
  
  С этих глаз не считывают слова. С них вдыхают яд. Стрела со свистом улетает в никуда. Короткошеее, бесконечное. Диаметр посудины черепа великоват. Я слышу, как болтается мозговое яйцо. Голову нужно обязательно положить на подставку. Наркотическое яство. Все должны это сосать.
   У одного из них отсутствует кисть.
   Следи за рукой! - сказал Терминатор.
   Ритуальное блюдце. Начинается спурт. 60 метров.
   Я помню, был жутко огорчен, когда Б.Джонсона дисквалифицировали. Офигенно бегал. Это он тогда - 100 метров, 9.78. Насладительный результат. Все добавляют к своей воле порошки, но только его взяли за яйца и повели, повели, коридорами, у всех на виду, (держа за яйца).....
   После естественной смерти надежды - одно лишь моральное вдовшество. Добро не существует без зла. Свет - без тьмы. Жизнь - без смерти. Каждый человек в своей жизни служит одной из сил. И не нам судить - чей путь и чья вера правильнее....
  
   Кадавры - это оживающие предметы. Вы думаете, что разговариваете с людьми через сеть? Кто вам сказал. Это - они. Иногда бывает настоящий камнепад. В конце - начале года мы наблюдали стремительное нашествие Ясветы. Она была вездесуща. Но дело в том, что моно - это одиночество глаза. Это кажется, что на си ты не один. Нет, каждый ты - один в своем величие. На сайте подонков есть такой персонаж - "ночной дрочащий". Он прав. Просидка на форумах, это не только прыщи на жопе. Это еще и от отсутствия творческой потенции, когда ты не способен написать что-либо существенное.
   Еще одним кадавром была компания Ванюкова. Но нет, конечно, Ванюков - он хороший, большой, просто все это в рамках капуст-тёрок, стихецов запазухой, в кармане, хотя и хрен с ним, конечно, с принципом распространения идей. Просто это странно - на си есть вполне замечательные авторы, но мы не видим их в лентах спорт-срача. Мы также не видим их среди избранных. Мы вообще не видим отзывов. Ну, а кадавры - они гоунинг он. Идет коллекционирование комментариев, и я скажу - это одна из величайших суходрочек, которую придумал человек.
   Уровень - что? Рифмовать - оно легче, чем заставлять людей сосать собственную лень. И вот - очередной спринтер.
   Это Барамунда.
   Сейчас он пробежал 20 метров, и у него ветер в ушах. Как будет весь стольник, он исчезнет, и мы о нем забудем.
   Это закон.
   Не то, чтобы я хотел влезть на дерево и, погадив оттуда, посмотреть, как оно летит вниз, извиваясь. Просто оно всегда так. Оно и в сексе так - женщины часто жалуются на молодежь за то, что она, молодежь, слишком быстро кончает. Кончил - и все. То был запал, а вот уж и все. Но и не только молодежь этим страдает. Ну и потом, речь не о сексе, и не о литературе, а сетевой словесной суходрочке.
  
   Если б были ставки, я дал Барамунде 2 месяца. То бишь, он бежит не на сто метров, а на, где-то, 110. С барьерами? А фиг его знает. Может, и с барьерами.
   Бег с барьерами - то же дело.
   "Спорт обречен", - сказал когда-то "Оазис-Ю". И это так. И не, чтобы меня это грузило. Просто я хорошо знаю энтомологию. Иногда я беру сачок и иду в поля. С собой у меня есть увеличительное стекло и скальпель.
  
  
  Элтон Иван.
  "Злой мальчик".
  
  
  Спецназ окружил дом. А мальчик диктовал:
  -Хочу мороженного. Три, два, раз. Не успели.
  Завалилась останкинская телебашня.
  -Хочу пироженного!
  В аэропорту Шереметьево упал самолет.
  В это время подвезли и мороженное, и пироженное на вертолете.
  -Бросьте в окно, - сообщил мальчик, - я знаю, что кругом снайперы. Если хоть один из них шелохнется, то....., - он почесал голову, - то уровень в Тихого океана повысится на 10, нет, на 20 метров. Всем ясно?
   -Да, - ответил по рации главный.
  И так, и мороженное, и пироженное, было доставлено.
  -Мальчик, где твоя мама? - спросил главный.
  -Пошла до тети Светы языком почесать.
  -А где живет тетя Света?
  -Откуда мне знать? В Выхино где-то. Что ты до меня докопался, дядька? Злой ты, дядька. А мне мама говорила - со злыми дядьками не разговаривать. Если бы согласился со мной поиграть, то другое дело.
  -А во что ты любишь играть? - спросил главный.
  -А тебе то что, дятька? Во что хочу, в то и играю.
  -А где твой папа, мальчик? - спросил главный.
  -Папка? А какой именно?
  -А что, у тебя много папок?
  -Да. Папа Леша, папа Коля, папа Юра, папа Хачик, папа Виктор.
  -Нихуя себе! - не выдержал главный.
  -Не матерись, дядька, - сказал мальчик, и было слышно, как он за обе щеки уплетает пироженное, - мне мама всегда говорила, что сквернословие - это хуже, чем драться. Папа Леша - водопроводчик. Он очень хороший, но от него всегда пахнет вином. Папа Коля любит ходить по квартире в трусах. Папа Юра - он водитель, он всегда приносил мне с работы кусочки руля, и я их поджигал. Папа Хачик весь покрыт волосами. Папа Виктор - он очень добрый, но он много матюгался, и мама его постоянно отучивает и заставляет читать вслух сказку Ершова "Конек-Горбунок".
  -Мальчик, а где бабушка?
  -Бабушка поехала в Ереван.
  -Мальчик, а где же дедушка?
  -А дедушки нет. Мы его только иногда из кувшина достаем.
   -Мальчик, а ты больше ничего не хочешь? - спросил Главный.
  -Тише, тише! - закричала команда во весь голос.
  Но было поздно:
  -Я.... хочу... хочу живого слона.
  -Черт! - главный схватился за голову. - Все! Все! Отставка! Нет. Стреляться! Я - жалкий неудачник.
  Он вышел из КП и достал свой именной ТТ.
  Мальчик же загибал пальцы.
  -Для начала, международная космическая станция. Она упадет..... Упадет в Москву-реку. Мне как раз видно будет. Считаю до....
   Главный зашел в туалет и приставил ТТ к виску:
  -А что? - спросил он сам себя. - Атомная бомба? Но какая к черту атомная бомба в центре Москвы. Тактический заряд. Сначала - эвакуация правительства, а потом.... А что, если он выживет. Мальчик. Злой мальчик. Нет, выхода никакого нет. Надо принять единственное честное решение.
   В это время послышался свист. Главный встало на унитаз, чтобы посмотреть в крошечное окошко. В небе было сияние. Что-то неслось вниз на огромной скорости. Оно разваливалось, и его куски пели огнем.
   -Вот оно, - проговорил он.
   Он вновь приставил пистолет к виску, и в это время, откуда-то из глубин коридора, послышался крик. Главный сунул пистолет в карман, вышел из уборной - крик этот передавался по радио. Это плакал мальчик. В промежутках же слышались отчетливые шлепки.
   -Ах ты говно! - кричала женщина. - Сколько раз тебе говорила, не трогай дедушку! Зачем он тебе сдался! Сучонок! Пусть сидит себе в кувшине!
  -Мама, нет! Мама, не надо по попе! А-а-а-а-а!
  Главный вошел на КП, и там царило молчание. Раздался звонок.
  -Вас спрашивает Президент, - доложили Главному.
  Крики, удары ремнем и вой продолжали доноситься из динамиков. В это же время в Москву-Реку, в районе Васильевского спуска, рухнула международная космическая станция.
  -Да, господин Президент, - отвечал Главный, - мы приложили все усилия. Спасибо, господин Президент. Я, мы, все старались. Служу Отечеству!
  
  
  
  
  
  
  Шерсть.
  
  
  
   То было утро, когда писатель-фантаст Андрей Горшков, ощутив неожиданное, выскочившее из глубины сна, наслаждение иным, проснулся рано.
   Он тотчас захотел есть.
   Пошарившись по кухонным закромам и выясним, что хлеба дома нет ни крохи, он решил выйти в магазин.
   Утро, казалось, уже было одухотворено.
   Именно тогда, сделав первые два шага за угол своей бетонной девятиэтажки, он увидел, что на газоне, вместо привычной полувысохшей травы, растет шерсть.
   Андрей протер глаза. На мгновение ему показалось, что встреча с иным уже состоялась, и нужно лишь решить для себя самого, как действовать дальше - поверить и согласиться, или же, отбросив странные грезы, вернуться на лоно реальности. Но прошли первые секунды. Прошло две минуты. Ничего не изменилось. Шерсть лениво покачивалась на ветру, словно зазывая.
   Андрей присел и пощупал ее. Пошевелил отдельные локоны. Внизу, там, где просто обязан был быть земляной покров, виднелось нечто, напоминавшее кожу.
   -Черт, - произнес он, ужасаясь.
   Вчера не пил?
   Нет.
   Сочинял?
   Нет. Мечтал.
   Но разве так легко сойти с ума.
   Только тут к Андрею пришла первая мысль, и он развернулся, чтобы, вбежав в магазин, купить хлеба, может быть - вина, и уж если после этого таинственная шерсть останется - подняться наверх, в квартиру, выпить все вино залпом, лечь и проспаться.
   Ведь известно, что все светопреставления - это плод деятельности головного мозга.
   Все предсказание - это знаки, что являются человеку наяву.
   Нужно...
   Алгоритм был уже составлен, и оставалось лишь сконцентрировать остатки здравого смысла, чтобы избежать дальнейших видений. Однако, как назло, Андрей зацепил краем глаза какое-то движение. Не останавливаясь, Горшков изменил направление взгляда. Он был прав, когда подумал, что лучше всего было бы не обращать ни на что внимание.
   Хотя чаще всего, любое замечание - это условность. Писатель же, тем более, фантаст, должен осознавать это яснее всего. Тем более, что фантаст - это и не писатель вовсе, а лишь человек, которому взбрело в голову посочинять.
   Среди густых локонов сидела блоха величиной с собаку. Ее тело поблескивало. Она напоминала механизм. Андрей вздрогнул, чувствуя, что его глаза лезут из орбит.
   Да, это было не шуткой. А ведь он собирался взять себя в руки, умерить выбросы воображения и, уснув, проспать хотя бы до обеда. Случилось бы с ним такое, поступи он так?
   Маленькая черная головка повернулась, блеснув ужасными, электрическими глазами. Андрей увидел острые ножи выступающих книзу челюстей. Задняя нога блохи покачнулась, будто - сама по себе. Горшков мгновенно вспомнил, что действия блох непредсказуемы. Тем более, что эти насекомые - чемпионы по прыжкам в высоту. Однако, на какое-то время это недвижение напоминало действие двух ковбоев, когда не известно, кто первый дотянется до кобуры. Андрей сделал один шаг. В ответ произошло еще одно покачивание черной, смолянистой, лапы.
   Казалось, еще шаг.... Андрей рванул мгновенно. В три шага он миновал расстояние от газона, поросшего шерстью, до магазина. С силой рванув дверь, он влетел внутрь. Споткнувшись, полетел на пол. Покатился.
   Он остановился у подножия витрины, часть которой была занята стеклянным, уверенным в себе, холодильником. Тогда, по логике вещей, должно было случиться лишь одно. И он поднял голову, чтобы встретить удивленные взгляды. Однако, вместо этого его ждала пустота. Холодильник мерно шумел, обдавая колбасы прохладой.
   -Черт, - сказал он.
   Да, очевидно, причиной всего мог послужить вчерашний день.
   Не пил?
   Да нет же! Писателям-фантастам незачем пить. Их алкоголь - это путешествие в придуманных вселенных, которым нет числа. И жаль, что многие из них, ленясь в тренировках ума, используют для своих платформ уже созданные другими писателями миры. Это относилось и к Андрею. Он издал уже три книга по мотивам произведений Р.Дж. Толкиена. При чем, среди всей невероятной по размерам череды толкинистов, он находился где-то посередине. Впрочем, как он считал, первые ряды вряд ли чем-то отличались от вторых. И те, и другие, экспериментировали с тем, что пускали в волшебные земли Иванов-дураков, кощеев, инопланетян, и, словом, это была весьма масштабная трепанация смысла. Но, в целом, это устраивало издательства. Благодаря этому, Андрей мог не работать на какой бы то ни было фирме. Его сосед по подъезду, Петр Заярнов, тоже был писателем-толкинистом. Он смело запускал орков в космос, где они с кем только не встречались. Когда-то они были друзьями. Ведь не секрет, что именно Горшков привел Заярнова в писательство. Теперь же все казалось слишком надуманным. Дела у Заярнова не шли. Он опубликовал лишь два рассказа, которые были выдержками из его трудов. Завидуя другу, он обозлился и перестал общаться.
  
   -Ну и как? - спросил он в момент их последней встречи, месяц назад.
   -А что ты имеешь в виду? - спросил Андрей как бы свысока.
   -Как дела-то твои? - пронедовольствовал Петр.
   -А твои? - спросил Горшков.
   -А что - мои-то?
   -А мои - то - что?
   -Книгу новую, небось, пишешь?
   -Да. А что тут такого?
   -Да нет, ничего.
   -А ты что-нибудь пишешь? - спросил Андрей.
   -Пишу, - отозвался Заярнов, - а знаешь, что недавно с нами было?
   -С кем это, с вами?
   -А ты как будто и спросить нормально не можешь?
   -А я нормально спрашиваю.
   -Разве ты нормально спрашиваешь? Я уже давно забыл, когда ты в последний раз нормально спрашивал, - возмущался Заярнов, -возможно, что раньше, когда мы еще были настоящими друзьями, в наших отношениях и правда было все честно. Но ты сам знаешь, что у творческих людей не может быть настоящей дружбы! И ты это сам доказал. Да, блин. Легко постоянно напоминать человеку о том, что у него хуже, чем у тебя! Но ведь на свете очень много людей, у которых все гораздо лучше.
   -Да что ты завелся! - разозлился Андрей. - Что я тебе сделал?
   -Мне кажется, что ты мне завидуешь!
   -Да, черт, мне тебе-то с чего завидовать!
   -Я пишу лучше, чем ты! Просто сейчас такое время - издают только плохую литературу, или же - вообще не литературу! Я вчера был на заседании клуба. Знаешь, я понял - такие, как ты, в клуб уже не ходят, потому, что вам трудно общаться с простыми людьми! И вот вы все сидите взаперти, а богатеи-издатели....
   -Но что, конкретно, тебе сделал именно я, Петя?
   -Ладно. Что мне тебе объяснять? Ничего я не смогу объяснить! Так вот, мы пошли вчера к одной предсказательнице....
   -Во!
   -Так и думал, что ты это скажешь!
   -Да я не со зла, Петь.
   -Так вот, она говорит, что люди себе даже и не представляют, в какую игру они уже давно ввязались. Так и сказала.
   -Во как!
   -Люди, - Заярнов поднял указательный палец, - люди слишком заигрались со своим воображением. И писатели-фантасты, которые наслаждаются тем, что описывают в своих романах самых разных монстров и тварей, постоянно нагнетают ментальную обстановку вокруг земли. Нельзя, понимаешь.... И идеи Толкиена нельзя тиражировать, потому что все, что мы сочиняем, может когда-нибудь взять и появиться! Это грех! И я решил, что буду просто сочинять про полеты в космос! Просто космос, Андрюша! А подумай сам - ведь это и правда идиотизм - придумывать продолжение к книгам!
   -Но люди это читают!
   -Да люди что угодно читают! Им просто нужна какая-нибудь соска!
   -Соска?
   -Знаешь, я верю. Все эти игры в хоббитов до добра не доведут!
   -А ты не пьян, Петь?
   -Сам ты пьян....
  
   Поднявшись, Андрей окинул взглядов магазин. Холодильники тихо урчали, над ними струился медленный, ровный свет экономичных светильников. Сигареты молчали. Их нужно было курить, но курить было не кому. То ли час был слишком ранний, то ли все покупатели, словно сговорившись, обходили магазин стороной, устремляясь в круглосуточный супермаркет. Да и продавщицы явно не отличались каким-либо усердием. Андрей мог запросто что-нибудь украсть. Однако, так вышло, что в своей жизни он еще ни разу ничего не воровал. И даже теперь, когда представлялась возможность открыть счет, он не мог переступить черту. Присев на край торгового стола, он задумался и попытался сообразить, что же именно привело его в столь странное состояние духа.
   Во-первых....
   Да, именно это. Но кто теперь докажет, что это было на самом деле? Вот сейчас он покинет магазин и, как все нормальные люди, не удовлетворенные столь безалаберным сервисом, пойдет в супермаркет и там купит хлеба, вина, колбасы. Но кому потом это расскажешь? Пете? А ведь он прав. Его слава, как фантаста, не столь уж велика, и настоящие любители, ценители, так сказать, могут купить его лишь в качестве сувенира. На кой черт им Андрей Горшков? Уж лучше сотый раз перечитать "Сильмариллион".
   -Да, - он вздохну.
   А потом, в жизни каждого человека бывают наваждения. То, что ты видишь, кажется порой более, чем реальным. Но кто это поймет? Ведь мы не можем понять другого человека даже в самой простой ситуации, уж не говоря про эту.
   Творческие люди не должны быть врагами....
   Андрей вздохнул, и тут его взгляд привлекла дверь в служебное помещение. В тускловатом свете образовывались тени, и то, что стояло за поворотом, отражалось в виде смеси света и темноты на самой двери. Андрей протер глаза, пытаясь расшевелить собственные мысли. Нельзя же так легко поддаваться нахлынувшим слабостям.
   Он сделал шаг вперед, чтобы просто пойти и закрыть дверь.
   Однако, одна из линий, что в которой вдруг привиделась ему щупальца с присосками, покачнулась и сделала очевидный взмах. Андрей встал как вкопанный. Тогда покачнулась другая щупальца. Нос задвигался, и до слуха Горшкова донеслись еле ощутимые звуки.
   Оно принюхивалось.
   Он еще порывался сделать следующий шаг, когда, следуя своей тени, что-то проскочило в дверном проеме. Оно тотчас скрылось. Это, должно быть, была еще одна щупальца. И, хотя никаких таких щупальцев в природе не существует, Андрей сломя голову бросился к выходу. Обежав вокруг магазина, он выбежал на дорожку, что вела к супермаркету. Его он достиг в несколько шагов.
   Звякнул колокольчик двери.
   Облокотившись на стойку шкафчиков для сумок, Андрей перевел дух. На пути от двери к торговому залу был коридор, и то, что могло происходить внутри, Горшков мог видеть, лишь войдя в сам зал. Однако, привычные человеческие голоса успокоили его. Тем более, что был виден кассир за стойкой.
   Играло радио.
   -Черт, - Андрей сжал кулаки, - может быть, стоит обратиться к психиатру?
   Но нет. Психиатр - это слишком глобально. Иногда, сбои в структуре мироощущения не так уж сильно выражены, и достаточно небольшого вмешательства специалиста, чтобы все исправить.
   За кассой звенела мелочь.
   -Что бы я сказал Заярнову? - подумалось тогда Андрею. - Что и такое бывает? Должно быть, человеку, не отягощенному вообразительными образами, ничего такое и в голову не влезет. Может быть, в детстве, когда мы видим тени предметов, они кажутся нам отражениями таинственных существ. Но потом, большинство из людей все это переживают, и в нормальной жизни нет ничего, что бы напоминало нам о детских страхах.
   Тут он замечтался, прислонившись к стойке из железных ящиков. В голове писателя Горшкова уже проносились новые строки, являющиеся началом нового произведения. Быть может, это было зачином какого-нибудь эпохального романа, который был совершенно абстрагирован от всего того, над чем работал Андрей. В нем не было ни Хоббитов, ни Орков, ни Иванов Царевичей, рассекающих по воздуху на реактивных метлах, отобранных у Бабы-Яги. Это были чистые мысли, вынутые из глубины памяти, и чем была эта память, он и сам не знал.
   Возможно, что закромах общечеловеческого хранилось нечто такое, о чем даже невозможно было догадаться. Но настоящий взгляд внутрь себя проявлял верхний слой пирога. Чтобы добраться до глубины, необходимо было найти связь между миром и самим собой.
  
   -- Наше воображение нас и погубит, сказал тогда предсказательница, - говорил Петр Заярнов.
   Андрей усмехнулся.
   -Погубит конкретно тебя?
   -Почему именно меня? Ты смеешься?
   -Нет. Просто звучит очень странно. Будто выдержка из книги. Может быть, ты все это сочинил?
   -Да ты уже и в клуб перестал ходить.
   -Да, Петь. У меня просто нет времени. Я решил написать трилогию про драконов. Но, потом, мне показалось, что нужно связать это со Средиземьем.
   -Связывай, Андрюша, связывай.....
   -Да что ты взъелся! - воскликнул Горшков. - Что я тебе сделал? Ну и что с того, что я не хожу в клуб? У меня просто нет времени. Я занят работой. Чтобы реализовать свои планы, мне приходится писать по десять страниц в день! Разве ты не знаешь, что это такое? Конечно, можно писать три дня подряд по пятнадцать страниц, но потом голова так опухнет, что ты целую неделю не сможешь подойти к компьютеру!
   -А как смотрят на это издатели?
   -Ну, Петь, ну я же не виноват, что у тебя не все гладко?
   -Знаешь, а я верю, - ответил Заярнов, - это случится, Андрюша.
   -Так что случиться то?
  
  
   Теперь, здесь, в супермаркете, в отзвуках раннего радио, все это казалось совершенно наглым вторжением? Откуда он мог знать, что с головой могут происходить такие вещи?
   Может быть...
   Нет, но что именно можно предположить? Попробуй, перечисли вещи, выходящие из ряда вон.
   Андрей двинулся к торговому залу, и тут его остановило одно странное обстоятельство. Его слух уловил еще одно несоответствие происходящего с реальностью. Андрей остановился. Все это начинало не на шутку его раздражать. Однако, что все это могло значить?
   Голоса людей точно ходили по кругу. Он не мог точно различить фразы, но одно было очевидно. Начинаясь с одного места, все голоса доходили до одной точки и начинали говорить заново. Их точно крутили по кругу.
   Loop.
   -- Черт, - подумал Горшков, - да что же это все такое?
   Он приблизился к повороту в торговый зал настолько, что стало видно кассира. И здесь у него уже не было шанса укрыться от того нового, от всего того ужасного, что до того коснулось его лишь украдкой. Возможно, то же самое чувствует себя человек, заснувший момент опасности, и не желающий просыпаться лишь для того, чтобы оттянуть момент свидания.
   Кассирша, женщина лет сорока, была словно надута изнутри, и глаза выкатывались наружу в виде очень ровных, гладких, маслянистых шаров. Кожа лица просвечивала изнутри некую субстанцию. Возможно, она светилась. Возможно, это было что-то еще. В любом случае, это движение можно было просмотреть. Каждое колебание некоей паутины приводило глаза в движение, и они ходили взад-вперед. Руки покачивались. Правая щелкала по кассовому аппарату, и тот щелкал. Лента в нем уже давно, как закончилась. Левая производила некий жест.
   -Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен.... Да, вчера как завезли эту колбасу, так и не знаем, что с ней делать. Старый торговый был - совсем другое дело. Постарше, поопытнее, бывший воен...., - говорила она.
   Ее слова двигались по кругу.
   Хуже всего было то, что слова людей, которых Андрей не видел, также двигались по кругу.
   Конечно, можно было повернуть назад. Но что бы это изменило? Что можно было сделать теперь, когда вдруг оказалось, что ты стоишь на пороге, и думать, осмыслять еще рано - все еще впереди. Это нужно увидеть. Это нужно пощупать, и лишь потом сделать вывод - жив ли ты, или жизни и не было - она приснилась тебе в короткий промежуток между вселенскими муками.
   Андрей сделал еще один шаг, и пространство зашевелилось, поддавшись первому приступу слабости. Нет, это был не страх. Это вещество неизвестно человеку, который никогда не был за чертой. Оно может лишь присниться, и кусочки его будут обитать на самом краю подсознания, напоминая о себе в редкие моменты.
   О том, что есть что-то, что нельзя описать.
   Это ужас, выжатый, выверенный, чистый, словно слеза.
   Это то, что лучше не представлять, чтобы не накликать беду.
   В торговом зале было человек десять, и все они, застигнутые неизвестной бедой, находились в одной позе. Глазам Андрея сразу представилась нечто, что их соединяло. Оно стелилось по полу тонкими извилистыми полосами, и по венам его текло нечто, что могло быть кровью.
   Язык!
   Некоторые вещи, представленные взгляду впервые, видятся гораздо чище и яснее, чем в те моменты, когда мы уже осведомлены. При первом знакомстве можно гораздо глубже ощутить степень опасности. Может быть - самую сущность предмета. И вот, картина, представленная писателю-фантасту Горшкову, живая, не придуманная, проникала в самую глубину его мозга.
   Огромный, красный, многочленный язык, проникнув в магазин, высасывал соки из покупателей и продавцов. И все они, с вывернутыми наружу глазами, продолжали говорить, делая одни и те же движения. Так, мужчина лет сорока, одетый в слегка помятый, джинсовый костюм, находился к Андрею ближе всего. Его рука тянулась к полке. Он брал банку с грибами. Затем, опустив ее в сумку, делал вращательное движение головой и, повернувшись к Андрею, произносил:
   -Это - хороший производитель.
   Глаза его были уже почти наружи. Казалось, еще немного, и они повиснут на отростках.
   Затем, повернувшись к витрине, он произносил:
   -Так, ладно.
   Вынимал банку из сумки. Клал назад. И так - все начиналось заново.
   Язык, или, во всяком случае то, что показалось Андрею языком, при этом еле заметно пульсировал, и было заметно некое движение. С одной стороны, он явно что-то высасывал. С другой - в обратном направлении также что-то поступало. Таким образом, язык действовал в форме насоса.
   Женщина, находившаяся в дальнем конце магазина, то вставала, то приседала: два ряда с минеральной водой находились внизу. В середине этого смертельного движения ее голова поворачивалась к проходу, точно констатируя. Глаза, пошатываясь, точно листья на водной глади, выражали предупреждение. Вместе с тем, Андрею почудилось, что он уловил некие флюиды наслаждения болью.
   Жизни не было.
   Но и смерти не было.
   Это была мука, которой не могло быть ни конца, ни краю.
   Там, неподалеку от нее, на фоне стройной шеренги кетчупов, то высовывалась, то вновь показывалась чья та рука. Но хуже всего, безусловно, было группе людей в перпендикулярном ряду, которые, распластавшись в пространстве, напоминали группу танцоров из балета "Тодес".
   Если бы такие танцы существовали....
   Андрей попятился назад, зацепился за полку и уронил на пол ворох пакетиков с кальмарами.
   -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Радио защелкало, а Андрей, поскользнувшись на кальмарах, упал на живот, зацепив рукой банку с килькой. Встав на ребро, консерва покатилась к стойке продавца и там затерялась. Подняв голову, Андрей по инерции ожидал увидеть....
   Но дело не в том, что все было то же, и даже не в том, что в положении лежа он мог видеть подножия того, что убило покупателей и продавцов. Радио.
  
   -- Меня зовут Юлия Савичева, - сказало радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   И так - и вновь, и вновь.
   Писатель Андрей Горшков присел, разбросав ногами пакетики с сушеными кальмарами. Адский язык произвел еще один импульс. Что-то ушло, и что-то пришло, и краем глаза стало заметно что-то приближающееся.
   Андрей в ужасе повернулся, но ничего не увидел. Вместе с тем, поворачивая голову то туда, то сюда, он мог видеть это движение боковым зрением. Наконец, сфокусировав именно боковое зрение, он увидел то, что к нему приближалось. Думать было некогда, и, мгновенно сбросив с себя оцепенение, он вскочил на ноги и бросился к двери.
   - Меня зовут Юлия Савичева, - вновь повторило радио, - с большим удовольствием передаю привет всем жителям города К. Пусть этим ранним утром....
   Андрей слышал, как дверь за его спиной закрылась, а далее - высокий, свистящий звук, который, возможно, означал трение чего-то о стекло. Но на то, чтобы оборачиваться, времени не было. Сделав стремительный спурт, он менее, чем за минуту, оказался у своего подъезда.
   Что бы там ни было....
   Возможно, что так бывало в детстве, когда весь мир можно было проигнорировать, спрятавшись под одеялом.
   Может, в какие-нибудь двадцать лет, когда впереди еще виделась вечность, обутая в кеды, и было возможно лечь спать и хорошенько проспаться, чтобы обо всем забыть. В конце концов, был первый опыт в отношениях с вином, и тогда это, возможно, и помогло бы. Главное, может быть, это уверенность в том, что мир - это твой мир. И от того, насколько ты в него веришь, зависит все на свете. Параллельные миры - это другие люди, и, вне зависимости от твоего отношения к ним, они - параллельны. Или даже - сверхпараллельны.
   Но что можно было сделать теперь?
   Во что нужно было поверить, чтобы отбросить все то, что вдруг вывернулось наружу из недр самого невероятного кошмара?
   Оказавшись в грязном, исписанном маркерами и баллончиками, Андрей облокотился о стену и схватился руками за голову.
   Что все это значит?
   Конечно, первой же мыслью было бежать, бежать изо всех сил в квартиру, в лоно собственного духа, чтобы, закрывшись там, попытаться взять себя в руки. Но чем могла помочь квартира. Другое дело - это, взяв себя в руки, выйти на улицу и заставить свой мозг перестать грезить.
   В конце концов, случаи полного умопомешательства известны давно. И то, каково оно, быть внутри, известно лишь одному пациенту. Не поэтому ли приступы ужаса сопровождаются вылетов пузырей изо рта? Иные миры, вдруг ворвавшиеся в нормальный, казалось бы, мир, переворачивают все с ног на голову. Человек слышит поэзию наоборот. Это - абсолютный, чистый крик. Реальность представляет из себя трубку - с одной стороны - органы чувств, с другой - внутренние процессы. И тут эта трубка оказывается запаянной с обеих сторон. В полной темноте вдруг зажигаются глаза.
   Тут бы сказать - зажигаются звезды.
   Но что это за звезды? Где они родились? Из какой материи сделаны?
   На самом деле, человек не в силах ничего доказать - все ограничено механизмом его собственного бытия. Учитывая это, невозможно полностью отрицать даже утопию Вачовских.
   Но дело не в том, что трубка запаяна.
   Отдышавшись, Андрей вышел на площадку. Он только теперь заметил, что город, привычное ему пространство, полное движений, мыслей и надежд, совершенно пуст. Тишина, разбавленная шумом легкого ветра, нарушалась лишь далеким гудением. Это был какой-то завод. Но какой именно - определить теперь было невозможно. Дорога была пуста, за исключением припаркованных автомобилей. Ряд панельных домов, расположенных вдоль нее, не подавал никаких признаков какой-либо активности. Лишь белье, раскачиваясь на сквозняке, говорило о чем-то своем.
   -Часов семь утра, - подумал Андрей, - выходной. Суббота. И - полная тишина. Может быть, зайти к Заярнову?
   Тут к нему пришли сомнения? Что, если никакого Заярнова не существует? Что, если он уже сейчас находится в квартире Заярнова, и тот смотрит на него круглыми глазами, и уже послали за скорой помощью? Но в таком случае, никто не сможет доказать, что реальность вообще существует.
   Он вздохнул.
   Да, единственным вариантом было пойти к своему бывшему другу, чтобы удостовериться, что он - не единственный обитатель планеты Земля.
   Перед глазами Андрея пронеслось недавняя картина в супермаркете. Шерсть. Что же это было? Сколько прошло времени? С одной стороны - не более пяти минут. Но, казалось, в этот коротком отрезке были века и эры, и Андрей не заметил, как цивилизация, проскочив все свои периоды одним разом, исчезла, и он остался единственным свидетелем.
   -И ведь Савичева, - пробормотал он, - он тоже пела по кругу....
   Ему представилась студия, в которую проник красный, волнующийся от жажды крови, язык, разделенный на множество сегментов, и певица, застигнутая врасплох в момент живого исполнения. И так, ей суждено петь много, много кругов, пока монстр не выпьет ее до самого дна.
   Горшков уже было собирался двинуться наверх, когда его глазам предстало движение. Возможно, что видимые образы закодированы, и правила, записанные в наш мозг, позволяют раскодировать их тем или иным способом. Но то, что вынырнуло из дальнего конца улицы, со стороны железнодорожного моста, не поддавалось никаким правилам. Оно набирало скорость, и форма его, раскручиваясь на фоне перспективы улицы, не напоминало знакомые предметы. Это было похоже на то, как если бы человек закрыл один глаз, и в один момент мир потерял объемность. Расстояния перемешались. Появилось ощущение плоскости. И любой перемещающийся предмет можно рассматривать как угодно, при чем все его фрагменты можно воспринимать также плоскостно.
   Существо, живущее на листе.
   Андрей понял, что его начинает тошнить, и он не может сделать и шагу. Нечто притягивало его. Появилось чувство непонятной, навязанной кем-то эйфории, и это была радость в ожидании самой совершенной в мире боли.
   Нет ничего, кроме вечной, абсолютной боли, понял он.
   Бытие распято. Каждая его клетка пронизано раскаленной струной.
   Но ведь утро, в самом зачатии своем, было иным, и Андрей очень хорошо помнил это. Да, он чувствовал себя несколько странно, но в этой странности не предчувствовалось ничего дурного.
   Обычно, таким бывает ощущение близости чего-то. Иногда люди путают это чувство с уже свершившимися делами. Что-то вот вот должно наступить. Хочется прокричать об этом, хотя кричать, разумеется, еще рано. Намек - это еще не факт. Но разве может хорошее быть предвестником плохого? Может быть, нервная система уже заранее защищала себя от шока?
   И теперь, должно быть, кульминация. Когда с человека снимают кожу, он должен смеяться.
   Но вышло так, что легкий ветерок заставил Горшкова глубоко вздохнуть, и он вдруг вышел из оцепенения. Вздрогнув, он потряс головой, кинулся к двери подъезда, которая закрывалась на кодовый замок, и захлопнул ее.
   Он бросился к лифту чисто автоматически. Оказалось, что лифт работает. Кабинка закрылась и скрипя поползла вверх.
   Андрей закрыл глаза.
   Хотелось не думать, и он не думал. Но подсознание, едва выйдя из пике, работало само по себе, рисуя продолжение событий.
   Дверь - слишком линейное понятие. Что сделает оно, добравшись до двери?
   Но разве оно - линейно?
   Есть свет - это тоже о чем-то говорит.
   Все это говорит.
   Лифт остановился и открыл дверь. Андрей понял, что оказался возле квартиры писателя Петра Заярнова. Он подошел и позвонил в дверь. Заярнов выглянул спустя двадцать минут. Он был заспан и слегка примят. Во рту у него была папироса. Всем своим видом он напоминал художника в свободном полете. Этим самым он выгодно отличался от своего товарища и оппонента. Горшков вряд ли мог позволить себе подобную безалаберность.
   -Петь, скажи что-нибудь, - произнес Андрей почти, что жалобно.
   -Что? - спросил Петр бодро.
   -Что-нибудь.
   -Любое слово?
   -Да.
   -Ну, пожалуйста. Доброго утра фантасту Горшкову.
   -Слава богу, - вздохнул Андрей, - ты жив. Впусти меня скорей.
   -Хорошо. Проходи.
  
  
  
  
   * * *
  
  
  
   -- Черт, - произнес Петр, - черт, черт, черт, - он оторвал глаза от бинокля и посмотрел на Андрея.
   -- Закрой окно, а? - попросил тот.
   -- Седьмой этаж, как никак.
   -- Да что седьмой этаж? Надо вообще окно заклеить.
   -- Хорошо. Что ты предлагаешь делать?
   -- Не знаю.
   -- Во-первых, - Заярнов вынул из большой, сероватой, пачки папиросу и прикурил, - во-первых, ты подвержен панике. Ты почти моментально впал в отчаяние. Между тем, как во всем нужно видеть позитив. Ты жив. Я - жив. Что мы можем предположить? Мы подверглись атаке нечто, природа которого неизвестна. Для начала нам нужно узнать, безопасно ли оставаться в квартире. Для этого достаточно осмотреть в бинокль соседние дома.
   -- Ну?
   -- Пока я не обнаружил никаких признаков жизни. Обычно, поутру люди торчат на своих балконах, смотрят в окна. В конце концов, кто-то бы наверняка выходил на улицу, чтобы узнать причину столь странной тишины. Но ничего подобного мы не замечаем. Между тем, телевизор работает. Все программы в полном порядке. Из этого следует, что, во-первых, работает ретранслятор, а во-вторых, никто не знает о случившемся. Значит, катаклизм не носит глобальный характер. Судя же по наблюдениям, шерсть растет со стороны железной дороги. Скорость ее роста неизвестна. Возможно, что именно по железной дороге ночью перевозили образцы неизвестного оружия, и произошла утечка.
   -- Но почему мы живы?
   -- Ты думаешь, только мы? У людей очень хорошо развит инстинкт самосохранения. Возможно, что половина города сидит сейчас в своих квартирах, боясь выйти на улицу.
   -- Как это проверить?
   -- Давай кому-нибудь позвоним?
   -- Черт, - вдруг обрадовался Андрей, - как я до сих пор до этого не догадался. Но только я не пойду домой за своей трубой.
   -- Боишься?
   -- Да, боюсь. А что тут такого?
   -- Ладно. Кому звоним?
   -- Позвоним Иванову.
   -- Ладно.
  
   Заярнов развернул свою раскладушку и стал набирать номер:
   -Есть сеть? - спросил Андрей.
   -Не пойму, что это за сеть? - ответил он. - Должен быть Bee Line, высвечиваются какие-то каракули. Ага. Вызов пошел. Пошел. Хотя, рановато сейчас. Он спит. Он даже и трубку....
   -Чего там, - не понял Андрей.
   -Подожди, подожди, - проговорил Петр, - подожди. Ерунда какая-то. Не пойму.
   Он молча стоял с трубкой около минуты. Наконец, он повернулся к Андрею. Вынул истлевшую папиросу изо рта.
   -- Послушай. Попробуй что-нибудь сказать.
   -- Что? - не понял Горшков, принимая телефон из рук Петра.
   На первый взгляд, это был голос, искаженный неким фильтром. Подобный эффект можно получить, немного расстроив радиоволну. Голос, теряя четкость, приобретает корявый оттенок. Еще немного - и он вообще уже не голос, а некие колебания, с повторяющейся амплитудой. Именно эта похожесть и не испугала Андрея с первых минут - это были почти, что обычные помехи. Разве что, таковых не бывает в сети сотовой связи. Но, понемногу прислушиваясь, он стал улавливать голоса. Возможно, это было лишь побочное действие шума. Если слушать ветер - тоже можно многое, что услышать. Однако, как он ни старался, ощущение голосов не пропадало. Это были массы, огромные массы людей, согнанные в одну толпу, орущие от нестерпимых мук.
   -Что слышишь? - спросил Петр.
   -Не знаю, - Андрей постарался успокоить себя самого, - помехи. Одни лишь помехи.
   Но тут что-то щелкнуло. Гораздо ближе, чем голоса, прорвавшиеся сквозь электрическую пургу. Звук, отчетливый, уверенный, тонкий, произнес некое слово. Хотя это было и не слово, и, может быть, являлось следствием тех же помех, Андрей ощутил ледяной, захватывающий сердце, ужас:
   -Алло, - проговорил он.
   Звук повторился, но в нем произошли некие изменения. Он точно реагировал на это "алло", точно вынюхивая координаты говорившего.
   -Алло, кто это? Алло. Иванов?
   При слове Иванов ему ответили. И, хотя это явно не было словом на человеческом языке, Андрей отчетливо ощутил, что это - именно ответ, ни что иное.
   -Иванов!
   И вновь - что-то еще. Горшкову же показалось, что он понимают, что ему говорят.
   -Я - оно, - этот смысл нес в себе модулированный скрип, - я - оно. Я скоро буду с тобой.
   -Что с тобой? - удивился Заярнов.
   Андрей сморщился, пытаясь показать жестом, чтобы Петр забрал у него трубу. Но тот не сразу понял, что хотел от него соратник по перу. Возможно, еще минута, и что-то бы обязательно произошло. Голос, явившийся из ниоткуда, усилился и повел Андрея вглубь шума, ближе к голосам. И, чем ближе они были, тем более явно становился их смысл. Казалось, еще немного, он будет различать отдельные звуки, стоны, мольбу о помощи.
   Оно же, двигаясь рядом, на короткий срок представляло себя другом.
   Перед тем, как ты узнаешь высоту боли, мы будем идти вместе, - говорил его скрип, - сейчас я - твой друг. Я готовлю тебя к вступлению. Я расскажу тебе о том, что такое гигантская сфера ада, где муки бесконечны. Возможно, что ты вступаешь в брак, и твоя жена - великий абсолют мучения.
   -- Что это было? - спросил Петр, вырвав трубку.
   -- Не слушай. Не слушай, - пробормотал Андрей исступленно, - выключи телефон вообще.
   -- Что?
   -- Оно знает обо мне. Оно знает, Петь. Теперь уже ничего не сделаешь.
   -- Кто знает?
   -- Ты слышал голоса?
   -- Нет. Я слышал скрип. Он как будто мне отвечал. Но я даже и не заметил, чтобы он оказывал какое-либо действие. Может быть.... Нет, Андрюш, давай рассуждать логически. То, что мы слышали, банальные помехи. Произошел выброс какой-то биологической фигни, когда ее, фигню эту, перевозили через город на поезде.
   -- Ты хочешь послушать?
   -- Что?
   -- Если ты уверен, что это помехи, давай, послушай его еще.
   -- Ладно. Ладно. Я позвоню на квартиру Носкову.
   Он щелкнул клавишами и приложил трубку к уху.
   -Алло. Алло, - пробормотал он, - Алло.
   Тут лицо его сделалось каменным, и он отбросил трубку на диван.
   -Что? - воскликнул Андрей.
   -Не знаю.
   -То же самое?
   -Нет. Но если человека мучают - он не может взять трубку.
   -Логично. А что, он взял трубку?
   -Нет. Не знаю. Послушай, разорвать вызов можно лишь двумя способами. Первое - сделать это с помощью телефона, а второе - АТС. Но был явно не АТС. Кто бы там ни был, Носков или кто-то еще, или - что-то еще, я не знаю, мне ответили. Не знаю. Странный звук. И я вдруг это почувствовал. Может быть, я даже и не слышал, как это происходило. Может быть - слышал. Ладно. Нужно что-то предпринимать.
   -Слушай, а ведь ты что-то говорил про предсказание.
   -Да. Нет, Андрей, это не может относиться к делу. Или..... Я человек логичный, Андрюш. Что мне тебе сказать? Предсказатели были во все времена, и потому о многих катастрофах было известно заранее.
   -При чем же здесь хоббиты?
   -Может, она не любит писателей-фантастов. Знаешь, если честно, мне кажется, все это чепуха. Просто ты слишком переволновался. Многие люди чувствуют приближение опасности интуитивно. Я представляю, какие этой ночью снились сны.
   -Мне снился очень хороший сон.
   -Ну, ты - это исключение.
   -Да уж. По-моему, никому ничего не снилось. И вообще, это не имеет значения. Нужно что-то предпринимать.
   -Ты считаешь, что мы должны что-то делать?
   -А ты предлагаешь сидеть здесь?
   -Возможно, что в этом есть смысл. Мы можем переждать катастрофу. Помощь подоспеет в течение нескольких часов. Наверняка, наш город уже оцеплен. Нужно дождаться, например, вертолета и подать знак.
   -Да, - вздохнул Андрей, - а тебе не пришло в голову, что это может быть повсюду?
   -- Приходило. Но ведь телевизор показывает.
   -- Н-да. Я не подумал.
   Он взял пульт и включил телевизор. Первый канал озарился привычной рекламой. Горшков убавил громкость и сел на диван, закрыв голову руками.
   Что все это значит? - носилось у него в голове. Если все каналы работают, значит все в порядке, по крайней мере, в Москве. Нет, работает ретранслятор. Нужно включить местный канал.
   Он щелкнул местный канал, и новое открытие его попросту потрясло - канал работал, шла какая-та городская передача. Он всмотрелся в экран, пытаясь усмотреть следы аномалии, однако ничего подобного не увидел. Да и могла ли работать аппаратура сама собой?
   Может быть, он - и правда в больнице?
   -На деньги, выделенные муниципалитетом, будут отреставрированы эти старые здания, - говорил голос за кадром.
   -Странно, - произнес Заярнов, - хотя, знаешь, все зависит от того, как настроить компьютер на телестанции. Главное, чтобы было электропитание шло непрерывно. В-принципе, транслировать что-либо можно хоть неделю без перерыва.
   -Ты думаешь, кто-то специально так сделал?
   -Нет. Я просто рассуждаю.
  
   -Дети нуждаются в помощи, - произнесла девушка-диктор.
   Андрей повернулся к экрану и застыл на месте. Он увидел нечто, но мозг уже не реагировал - в нем будто открывался клапан в сосуд, наполненный охлаждающей жидкостью, и та разбрызгивалась наружу, на извилины.
   Яркий, неестественно красный, язык, буквально пропитал девушку и изнутри. Он замещал ей вены. Отсвет этой дьявольской красноты был виден даже сквозь череп. Глаза, что качались на отростках, смотрели точно в камеру. Молили ли они о помощи?
   Горшков отчетливо ощутил силу, которая не давала ему бояться. Это было то, что хотело провести его по дороге, от начало голосов, до самого жерла ада, и оно было рядом. Оно несло добро. Оно любило его. Оно хотело приучить его к боли заранее.
   -Дети нуждаются помощи, - произнес посиневший, смертельный рот.
   Заиграла музыка, и начали показывать городской парк, и Андрей отчетливо увидел шерсть. Она плелась густыми космами вдоль улицы, что окольцовывала парк по внешнему кругу, и в ее гуще то тут, то там, виднелись предметы человеческой одежды. Чаще всего - обувь.
   Тебе нечего бояться, продолжало говорить оно. Ты навсегда повенчан. Тебе незачем умирать так, как они. Жизнь - это смерть, а смерть - это жизнь. Ты уже переступил черту, и мы идем с тобой одной дорогой. Оставь все. Вселенная мук навсегда с тобой. То, что ты сейчас здесь, ни о чем не говорит. Ты - со мной, и мы идем вместе, и голоса все ближе и ближе. Голоса зовут. Увидев это величайшее действо, увидев миллиарды вновь прибывших, ты сам возжелаешь войти в адское пламя, чтобы насладиться его величием.
   То, к чему ты привык, всего лишь преддверие.
   За несколько тысяч лет с того момента, как первый росток человека взошел на земной поверхности, люди так и не поняли своего предназначения.
   Они были выращены.
   Кур тоже растят. Они не знают о том, что их ждет. Ты когда-нибудь наблюдал, с каким оптимизмом кукарекает петух? Его гордыня велика и грешна, и он не знает о ней до тех пор, пока справедливый топор не вкусит крови.
   Ты - избран.
   Ты будешь страдать больше всех.
   Это большая честь.
  
   -Что с тобой? - воскликнул Петр.
   -Ты видел?
   -Что?
   -По телеку.
   -Что?
   -Не видел?
   Андрей точно очнулся. Перед его лицом было окно, а дальше - город, с высоты кажущийся теплым и мирным. И каждая его крыша - это монолит, который никогда не будет сдвинут с места. Ничто не измениться. Все это - лишь бред, навязанный собственным воображением. Бытие основательно и бесповоротно. Нужно выпить водки и лечь спать.
   Все закончится.
   -Все закончится, - сказал он уверенно.
   -Что ты имеешь в виду? - спросил Петр.
   -Ничего. Все закончится очень скоро. Все это чудится. Нужно просто проснуться. Ведь телевизор работает. Во всяком случае, на центральных каналах все нормально.
   -Когда "Титаник" тонул, на нем горел свет.
   -Это в кино так показали.
   -Не важно. У тебя есть предложения?
   -Не. Не знаю. Есть водка?
   -Есть. Хочешь водки?
   -Да, давай.
  
  
  
   Выпив стакан водки, Андрей закрыл глаза, пытаясь отключиться от происходящего. Однако, первая же мысль была заражена. Он сделал шаг, другой, третий. Это была не та дорога. Глаза могли смотреть на интерьер квартиры, но душа уже двигалась навстречу неизбежности.
   Он вспомнил про то, что он увидел, стоя в дверях подъезда. Ведь оно двигалось к нему, точно протягивая руку. Это было жало, устремленное вперед. Хотя такое определение вряд ли было уместно. Пространство, откуда начался этот бег, вряд ли могло быть описано привычными словами и категориями.
   Оно наверняка здесь, подумал он.
   Но ведь я уже иду. Мне ни к чему встречаться с чем-то еще. Впрочем, это похоже на отговорки ягненка, которого зарежут самым последним. Тем не менее. Тем не менее. Глупо отодвигать то, что неизбежно.
   Возможно, что оно начало с первых этажей, и сейчас занято тем, что вычищает нижние квартиры. Оно убивает по-крупному, оптом. Целые семьи находят продолжение своего бытия в новой, совершенно невероятной, ночи.
   Андрею представились целые города, поросшие шерстью, которая впитала, всосала в себя людей. Улицы и площади, бассейны, спортивные залы, парки, квартиры, дорогие апартаменты.
   Больше нет ничего.
  
   -Проснись, проснись, - его разбудил Петр Заярнов.
   -В чем дело? - спросил Андрей испуганно.
   -Проснись. Надо идти?
   -Идти? - не понял Горшков.
   День за окном уже разгорелся. Мутноватое солнце ранней осени проглядывало сквозь облака, заливая пространство матовым светом. Город, заполненный лишь шумом легкого ветра, да еле слышимым гулом все того же завода, был тем же самым, что и прежде. Вместе с тем, изменения были налицо.
   Андрей знал, что это так.
   Что бы ни происходило, ничего уже нельзя было изменить.
   -Идем! - воскликнул Заярнов. - Там, на проспекте, военный автомобиль!
   -Точно? - удивился Андрей.
   -Точно. Нужно собираться.
  
  
   Мы пройдем через подъезд, и подъезд пропустит нас, проносилось у него в голове. Он пропустит именно нас. Больше никто. Если жизни, созданные лишь для одного мгновения. И это - я, моя судьба. А что касается Петра, я сам его выбрал. Нам просто дано увидеть больше других.
   Но цена этого велика. Возможно, мы сумеем миновать улицы на пути к проспекту и встретить там военный автомобиль. Но что можно изменить, когда все уже предрешено. Есть слова, которые родились раньше, чем человек. И теперь звучат именно они.
   Он лениво выскочил из квартиры следом за писателем-фантастом Петром Заярновым, человеком, чья писательская слава по-прежнему находилась под вопросом. Телевизор, что остался работать, показывал искривленные полосы помех. Но в этих линиях было не просто отсутствие сигнала.
   Они говорили.
   Они пели и звали, рассказывая о том, каким может быть путь к абсолюту вселенских мук.
  
  
  День Независимости-2.
  
  
   Существует многообразие миров. Существует и фигня. И она - штука разноцветная, как калейдоскоп. Однажды Паша и Федот пили самогон, и было это на деревне Двойное Членство. Пили они, пили и смотрели футбол. Это был сборник лучших голов сборной России.
   -О-ё-ё-й! - прокричал Паша.
   -Да, это - Вася Рац, - сказал Федот.
   -Вася, да, Вася, да.
   -Да.
   -А Саша как заваривал.
   -Ну.
   -С трибуны кричали - Саша, завари! Он и заваривал!
   -Ну!
   -Наливай.
   -Давай.
   -Давай. Слышь.
   -Да, Слышь.
  
   В тот момент по телевидению сообщили, что на землю напали инопланетяне. Впрочем, товарищи об этом не знали. Зато кругом уж стояла паника. Было же все классически. Над Землей появились гигантские объекты. Они снизились. Зависли над Америкой. Стали стрелять. Сожгли Америку. Американский президент порывался спасти мир, но фиг. Больше ни на кого инопланетяне не нападали. Более того, прилетев в Китай, они вдруг стали выходить из своих кораблей и делится с китайцами секретами приготовления пищи. Китайцы тотчас прозвали их Јгигантскими братьями" (рост инопланетян был по три метра) .
   Паша и Федот же, были парни, хоть куда. Паше было 29 лет, Федоту- 35. Оба развелись с женами, работали трактористами. Паша говорил, что ему Јвоще ништяк", а Федот - Јда ты пойми, мне в это жизни многое похуй". Каждый день они пили водку, и им было все равно, что происходит в мире. Тем не менее, однажды этот пофигизм закончился. На улице их деревни вдруг появились гигантские существа. Они были высокими и худыми, точно живые велосипеды, и в их трехпалых ладонях было оружие.
   -Посмотри, какая хуйня! - вскричал Паша.
   -О-ё-ё-й! - ответил Федот офигевая.
   Друзья в тот момент сидели под кустами, пили водку и закусывали одной вишенкой над двоих.
   Федот подорвался и подошел к худому, костянистому, инопланетянину.
   -Братан, кто это тебя так? - спросил он.
   Инопланетянин посмотрел на него глазами-щелями.
   -Пиздец! Как так можно жить? Блин, братуха, на, похмелись.
   Он протянул гуманоиду бутылку. Тут выпил. Глаза его узкие закатились.
   -Чо, полегчало? Ты, братуха, смотри, - Федот покачал пальцем перед его монстрообразной рожей.
   -Хе, - ответил инопланетянин.
   Было очевидно, что водка подействовала. Спустя же пять минут существо уже было в умате.
   - Слабоват ты, брателло, - заключил Паша.
   -Так он же жь и не человек, - ответил Федот.
   -Ну да.
   -Чо, ну да? - му-да! Чо, ты сразу не понял?
   -Да я откуда знаю? Смотрю, демон какой-то. Мало ли. Вон, Серый рассказывал, у них на химии каких только демонов не было.
   -В натуре.
   -Чо, в натуре? Ты не понял? Он же жь прилетел!
   -Ну.
   -Гну!
   -Слышь, не мороси братан!
   -Слышь, а давай его сдадим!
   -Куда, слышь?
   -Куда, куда. На анализы!
   -О! Точняк!
   -Сдадим, и все! Бабки будут.
   -Ну.
   -Гну!
   -Да чо ты меня кривляешь, в натуре!
   -Да пошел ты нагад!
  
  
  
   И вот, они взяли инопланетянина за руки и за ноги, посадили в кузов грузового мотороллера. При этом, мотороллер чуть не сломался. Хотя, конечно, существо не было совсем уж тяжелым. Это и понятно. Они хоть и высокие были, зато тонкие. Паша ж так и сказал:
   -Тонковат ты, братан.
  
   И вот, они приехали в лабораторию, и там работал кореш Паши и Федота, Веталик.
   -Веталик, ча, ча! - поприветствовал его Федот.
   -Эт чо? - поинтересовался Веталик.
   -Не знаю, - Паша развел руками, - хуйня какая-то.
   -Точно. Ладно. Сколько хотите?
   -Три литра, - нашелся Паша.
   -Чего?
   -Спирта.
   -А......
  
  
   И вот, они сдали инопланетянина на анализы и поехали домой. В это же время нашествие инопланетян вдруг закончилось, и они улетели. Паша ж с Федотом, они пили еще два дня, а потом вновь поехали к Веталику за спиртом. Но, так как у них нечего было, что пропить, он им ничего не дал.
  
  Смерть в Коржевском.
  
  
  
  
   Много лет назад. Сон. Синий свет диодов. Невозможность создать полноценную микроядерную ОС. Даже серверы NT - всего лишь эпизод, и даже трансляция библиотек - это общий смысл для тех, кто волнуется в смыслах.
   Пусть, требуется выполнить DOS- программу для IBM PC-совместимого компьютера на компьютере Macintosh. Macintosh постоен на основе процессора Motorola 680x0......
   -Коржевский! - прочитало что-то во сне. - Ты умрешь в Коржевском.
   То был момент, когда Виталий работал много и плотно, засыпая на столе. Прозрачная компьютерная мышь возле его головы, скучнея, скромнея, стыдясь своего синего глазка.
   Он уже истер стол подушечками мыши. Он уже изъел саму мысль, и то был лишь один класс, и то - класс создал не он, его нужно было лишь адаптировать. Возможно, лишь GUI. Но так много труда для одного человека!
   Один - будто Иоанн Креститель в пустыне.
   Но все было позади. Ночь играла тьмой. Фары, разбивая ее тело, чистили трассу от темноты. Машин на этой дороге всегда было мало. Мало - днем. Ночью же их вообще не было. Вся дорожная жизнь уже давно оставалась поодаль. Там, где большегрузные гиганты. Там, где автобусы, где один водитель спит на заднем сидении, над хохочущим дизелем, а второй смиренно взглядывается в прорезанную светом темноту, а неспящие пассажиры играют сотовыми телефонами.
   Коржевский!
   Казалось, это слово всплыло из ниоткуда. Казалось, это был лишь блик. Хотя - солнца нет, а звезды не умеют освещать. Они больше похожи на глаза злых кошек. Ведь космос не пригоден для жизни. И все живое там - это антиматерия, которой нужно опасаться, будто прикосновения с ядовитой кислотой.
   Но разве человек был в космосе?
   Разве орбита - это космос?
   Звезды моргнули. Да, это были злые, суровые взгляды.
   Виталий вписывался в повороты, не сбавляя скорости. Он любил автомобили с передним приводом. Кажется, еще совсем недавно, он обсуждал разницу пристрастий с товарищами по работе. А теперь - ночь, чернильная, непроглядная, и даже населенные пункты, просачивающиеся сквозь ее рукава - это случайность, о которой лучше не знать. Возможно, что ничего нет, и в тех домах нет людей. Все мертво, и лучше гнать, гнать, не обращая внимания на спидометр.
   Дальний свет.
   Дорожные знаки отзываются цветными полосками. Разметка ведет в путь. И так можно ехать до бесконечности, без перерыва, не обращая внимания на усталость и навалившиеся, ожившие, мысли.
   Воздух остывает. Сны, обретая форму, затуманивают взор.
   Соцветья снов.
   .... Если абстрагироваться от вопросов синхронизации, то обмен данными между двумя потоками одного процесса не представляет никакой сложности - имея общее адресное пространство и общие открытые файлы, потоки получают беспрепятственный доступ к данным друг друга.....
   Коржевский!
   Виталий вздрогнул. Оторвав руки от руля, он протер глаза.
   Глаза - это всего лишь жидкое стекло, и срок его работы не так уж велик. Жидкое стекло! Ночь! Злые звезды, в стремлении прорваться в мозг! X.25! Коржевский!
   Он дал по тормозам, не веря увиденному. Включил заднюю передачу и вернулся к знаку. Так и есть. Надпись на синем фоне отчетлово гласила:
  
  
  
   КОРЖЕВСКИЙ.
  
  
  
  
  
   fd=open("/dev/hd1",O_RD);
   fseek(fd, 65535);
   write(fd, buffer, 512);
   close (fd);
  
  
   Все просто. Уставшему мозгу начинает казаться, что он - на работе. Но ведь бывает в жизни пятница! 17.00. Бутылка коньяку в коморке под лестницей. Операторы, которым нечего терять, кроме едениц на телефоне. Операторы цифр. Люди-операторы. Операторши. Директор, стреляющий в пространство одной единственной фразой. Или - просто стреляющий. Или - провинившийся новичок, им растрелянный.
   Ни грамма братства.
   Дисциплина.
   Двадцать пар пять глаз, не понимающих, что - прежде - вершина дерева, а уже потом - вопрос, как сохранять это - в логах или базе данных. Сплоченность. Круговая порука. И - один выстрел воли. Одним движением директор иссушает океан.
   Коржевский!
   Виталий судорожно курил, в сотый раз осматривая знак.
   Нет, чем бы это ни было, сном или явью, путь нужно продолжать. Останавливаться нельзя! Ночь густеет, становясь кисилем, и сны становятся опасными. Ближайший населенный пункт. Ближайшая стоянка. Ближайший....
   Но - ведь это уже теперь.
   По правую сторону - мягкие, тусклые, огни.
   Адские огни.
   Виталий тронулся.
   Первая.
   Вторая.
   Третья.
   Четвертая.
   Коржевский!
  
  
   Первая.
   Вторая.
   Третья.
   Четвертая.
   Коржевский!
  
  
   Коржевский
  
  
  
   Виталий пытался отбросить от себя наваждения с той силой, с которой змея меняет кожу. Поскорее набрать скорость. Проскочить. Прострелиться сквозь ночь пулей.
   Крутой поворот возник перед ним неожиданно, и, не сбавляя скорости, Виталий заложил в него машину. По виражу - прочь из Коржевского.
   .... Первый отсвет - будто небесный огонь, взявшийся из ниоткуда. Легкая, сыроватая дымка, люминисцирующая в лучах чего-то, что собирается вынырнуть из слепой, неожиданной ямы. Ряды огней. Яркий, дальний взгляд. Уверенная, рубащая скорость.
   Коржевский!
   Доли секунды, и длинномер вырос перед самым лицом Виталия. Он и не заметил, что, поворачивая на большой скорости, выскочил на встречную полосу. И - новые мгновения. Века. Жизни. Дни счастья, разочарования, надежд, ощущения вечности бытия. Чуство пространства и познания - это больше, нежели миф о том, что человек когда-то умирает.
   Коржевский!
   Яркий свет заполнил бытие. И в этом огне Виталий отчетливо различил контуры двигателя, что, вырвавшись на свободу, летел ему навстречу. Он мечтал, чтобы его любили.
   Он жаждал объятий.
   Масло капало, будто слюна алчущего льва. Но это был вовсе не прыжок хищника. Это не было попыткой поймать и убить газель. Это была долгожданная встреча.
   Поцелуй.
   Капли бензина, и влага, застоявшиеся в отстойнике топливного фильтра.
   Пар, исходящий из ноздрей горячего существа.
   Все его шестерни продолжали вращаться. Разорванный ремень в замедленном виде улетал в ночь, туда, за пределы круга света.
   В Коржевский!
  
  Уташ
  
  
   То было утро, когда Лерманский приехал на место. Он ощущал подъем сил.
   Это был Уташ, странное село, где несколько дней назад приземлились инопланетяне.
   На самом деле, об этом прилете никто не ведал. Но Лерманский уже давно увлекался уфологией, и знал, как получить сведения из тайных источников.
   То были сайты, на которых с людьми не всегда можно было поговорить. Иногда казалось, что общение шло с машиной. И дело обстояло вовсе не в отстутсвии души или тотальной косноязычности. Просто Лерманский все это уже изведал.
   Он изучал летающий тарелки с детства.
   Он знал все, что только мог знать уфолог.
   Типы лиц инопланетян. Типы глаз. Узкий человек. Человек-лягушка. Предметы, потерянные при посадке.
   Так, по последним данным, в Уташе приземлилась раса тонких, высоколобых пришельцев. Именно этот тип чаще всего терял свои кибернетические палочки. На что Лерманский и расчитывал.
   -По чем хлеб? - спросил он в магазине задумчив.
   -Чаво? - не поняла его продавщица.
   -Хлеб по чем?
   -Чаво тибе хлеб нужен?
   -Странная вы какая-то, - заключил Лерманский.
  
   Уже сутки, как он снимал хату на краю Уташа, и никто не обращал на него никакого внимания. Это было странно. В маленьких селах всегда обращают внимание на незнакомцев. Здесь же была стена.
   -Возможно, что все они - инопланетяне, - размышлял Лерманский.
   Вечером, находясь в раздумьях, попивая вино, он штопал стихи на своем ноутбуке. Он тотчас отправлял их в сеть. Несколько человек, откликаясь на его строки, казались Лерманскому громадной, рукоплещущей вселенной.
   -Возможно, что завтра.....
   -Возможно, что сейчас...
   -Возможно, что я не вернусь.
   На самом деле, настоящие уфологи - не поэты, и половина их грез - странный, надуманный вымысел, опровергнуть который не так уж просто. Но здесь все явно было не так. Так, в час дня, попытавшись заправиться на близлежащей заправке, Лерманский встретил 94-й бензин.
   -Не может быть! - воскликнул он, бросившись к кассе.
   Но оттуда ему ответил строгий армянский голос.
   Лерманский попытался переспросить. В ответ - лишь странные, непонятные слова. В узком отсвете - волосатая ладонь с большим, желтым, перстнем, выдавшая ему десять рублей сдачи. Он вернулся и заправился. В одно мгновение бензин показалсяе ему 95-м. В другое - 93-м. Устав от неожадинных сомнений, Лерманский отъехал от заправки, после чего поехал в близлежащий город, чтобы развеяться.
   ....Но то было утро, когда небесная хмурь не походила ни на что на свете. Бросив машину на краю поля, Лерманский шел вдоль осенней пахоте навстречу туману.
   Что он ждал?
   Что он мог ждать от этого похода? Ведь он находился на Земле, и любое утро было утром, а туман - туманом, поле - полем, и любые изменения в этом постоянстве могли означать лишь одно - что-то происходит внутри его собственного мира. Возможно, что он сам обусловил грядущее. Любой шаг - это движение к себе или от себя.
   Вороны.
   Грачи.
   Чайки, зачем-то переместившиеся в поле? Почему они не на море? Что им здесь делать? И - густота тумана, клочья белых волос, распластанных по воздуху.
   Уташ.
   Странное место.
   Он вошел в лесопосадку. Он вошел будто в помещение. Солнца нет. Лучи прорезаются косо, будто их кто-то держит, собрав в пучок. Хотя облака - это лишь эпизод перемещения чего-то с юга на север. Листья еще трепещут. Им еще хочется жить, и некоторые выросли вновь - ягнята, не испугавшиеся волка-осени.
   Маленький порыв.
   Осень часто пахнет смертью. Каждая осень. Каждая молекула.
   Лерманский попытался достать сигарету, и тут его перевернуло. Он понял это лишь тогда, когда ощутил спиной землю. Вокруг него заметались фигуры. Будто языки черного пламени: узкие, вытянутые глаза. Отсутствие шеи. Пальцы-змеи. Или вернее - языки змей. Липкое, нагнетаемое, чувство. Будто неожиданный, наркотический, вздох, которому не веришь, потому что не знаешь.
   -Мы пришли, Лерманский, - он ощутил этот голос внутри себя, - мы пришли. Узри. Выпей нас. Мы пришли за твоей печенью!
   Лерманский содрогнулся, понимая, что это - так и есть. Слова шли через мысли, а мысли - через реки, что текли по руслам своих сверхпроводников по эфиру.
   И все это - искусственно. Мысль, ощущение, воля, радость, грусть, смерть. Сейчас это стало понятно. В одно мгновение. Ни с того, ни с чего. Еще десять минут назад, входя в странную, затуманенную дымку. Лерманский и предположить не мог, что, ни с того, ни с чего, он вдруг поймет истину.
   Здесь и сейчас!
   -Мы пришли за твоей печенью!
   Он не мог встать. Он видел, как острые, сияющие ионизированной плазмой, ногти, развернули его плоть, вынимая орган.
   Как держали его печень в руках. Трясли перед ним, будто осуждая. Несли в тонкий, аскетический, летательный аппарат. Как захлопнулась крышка, и тарелка взмыла в небо, чтобы секунды позже там пропасть.
   Лерманский думал, что умрет тотчас. Но что-то заставляло его жить, и, удерживая вскрытый, познанный острыми руками, бок, он, шатаясь, брел к машине. Упал на сидение. Включил передачу.
   Задняя.
   Первая.
   И так, добравшись до трассы, после которого начинался Уташ, Лерманский все еще надеялся. Он даже думал, что так, с пустотой, с полостью, заполненной холодным утренним туманом, можно жить.
   Он вывалился из машины возле магазина.
   Лужа крови.
   -Так всегда, всегда, - вздохнула продавщица, - они прилетают и улетают, забирая чью-то печень.
  
  
  
  
  Смерть в ЖСК
  
  
  
   Антон работал в ЖСК уже три года, и за это время у него выработалось плотное ощущение собственной значимости.
   Он собирался покупать квартиру.
   Все свои мобильные телефоны он поменял на один, особенно черный, смартфон. Прибор этот напоминал черной монолит из рассказа Артура Кларка. Он мог существовать сам по себе. Человек не был ему необходим.
   Человек был приложением. Чувствуя его руку, смартфон снисходительно молчал. Те функции, что работали в нем принудительно, не имели ровно никакого значения. Он общался с иным.
   Человек - лишь клетки. Он только думает, что мыслит. Это эффект от хождения. Не стоит обращать на это внимание.
   Антон затушил сигарету. Он курил мало и с неохотой. Последние десять дней его мечты шли одна за одной, сосредоточенно, собранно, будто очередь на колбасой. Он мечтал купить дачу. Он завидовал Артуру, у которого было две дачи, и эта зависть с каждым днем становилась все более оголенной.
   Именно оголенной!
   Именно таким оголенным был провод, который отправил слесаря Мостова к подножию веков.
   Он торчал на хоздворе. Что ему там было делать? Ведь еще утром, проходя мимо, Антон не заметил ничего странного? Какие еще оголенные провода? Скорее - рубильники. Однако, там были лишь современные, покрытые пластиком, автоматы. Но была одна мысль. Одна еденица сконцентрированной, въевшейся в смысл, капсулы энергии, произведенной мозгом. Да и, казалось, что смартфон, что холодел в кармане, отозвался.
   Ему протянуло руки нечто, и он протянул свои, смартфонские руки, ему.
   Ко мне!
   Именно тем утром, за два часа до смерти Мостова, Антон вдруг понял, что это - жажда электричества. Еще ничего не понимая, он остановился, посмотрев по сторонам. Он потрогал телефон. Что заставило его вдруг завибрировать? Ведь звонка не было. Уборщица Стрельцова, молодая, желающая, проходя мимо, улыбнулась.
   Что она хотела?
   Но это была другая, осведомленная улыбка.
   -Здрасти.
   -Здрасти.
   Оно звало. Выпить! Вздох, глоток, поток. Энергия, сжатая до влаги!
   Так, постояв напротив щитка, Антон взял себя в руки и вошел в помещения. Спустя два часа....
   Теперь, когда первые впечатления уже поросли травой, его голова продолжала играть с воображаемым. Видения усиливались.
   Артур!
   Ведь все было так просто. Выгодный брак. Богатые родители жены. Деньги, доставшиеся на халяву.
   Дуракам везет.
   Он судорожно закурил еще одну сигарету.
   Он был готов выкурить собственные нервы, чтобы только понять, каким образом жизнь распределяет свои ресурсы? Неужели, везет только дуракам? Неужели он, менеджер, с высшим образованием, должен зарабатывать каждую копейку пошагово, в то время как другим она, эта копейка, дается легко, будто деваица легкого поведения.
   Была суббота, и ЖСК молчал. Антон был единственным человеком, который решил выйти поработать в этот день. Но работа шла вперемешку с думами, и он то и дело, бросая все, возвращался к своим проблемам, к своей неразрешенной зависти.
   -Мне уже скоро тридцать лет! - кричал он про себя.
   -Ничего! Скоро и я буду собственником жилья!
   Зубы его заскрипели от жажды. Он вышел в коридор, пустой коридор, и кроме него в нем был лишь сквозняк, легкий, вселенский. Это был тот ветер, что дул через все века, и от этого на душе становилось немного легче. Хотя, многое уже было неисправимо. Навсегда неисправимо!
   Так, наступали минуты паники. Иногда эта паника длилась часами. Антон был бессилен что-либо сделать. Ему казалось, что все, что с ним происходит - цепь длинных, свершившихся несправедливостей.
   Сквозняк двигал двери.
   Радио пело.
   За забором уверенно урчал продуктовый склад. Медленные, но мощные, грузовики, с трудом протискивались в узкие переулки. Это была фирма, на которые людей отбирали, точно в спецслужбу. Антон ни за что бы не согласился работать там.
   В ЖСК было неплохо.
   Но он мечтал о большем.
   Возможно, о своем деле.
   Заняться!
   Торговать недвижимостью.
   Но мечты оставались мечтами, а жизнь - жизнь убегала. Антон все чаще скрипел зубами. Он хотел быть походим на Артура. И вот, очередной приступ дум. Очередной план. Очередной выхлест эмоций. Взрыв желания. Недвижимость вдруг засветилась в его глазах большим, неподдельным рядом. Подгоняемый этим, он вышел из офиса во двор.
   Он мог пройти мимо. Мечты были, что парус. Но что это? Существует ли зов подобного рода? Разве может существовать в мире сила, способная разбить столь сильные, столь вымученные мечты.
   Значит - может.
   Антон остановился. Не может быть! Рубильник звал его. Он было закурил, но сигареты не нашлось. Пошарил по карманам еще раз. Но зов лишь усилился. Он невольно потянул руки к металлическому ящику, за которым неслось по своим каналам освежающее цивилизацию пламя.
   -Это я! Это я! - кричало оно.
   Очевидность силы всегда побеждает. Она не спорит. Не кричит с пеной у рта. Она констатирует, спокойно скрестив руки. Это вы? Нет, это не важно. Я!
   Я!
   -Черт, - проговорил Антон.
   Он хотел добавить: черт, что это? Но не вышло. Зов рубильника был оглушительным, вселенским.
   Он видел даль электросхем.
   Провода - поезда.
   Пассажиры, наполненные желтым, золотистым наслаждением. Они едут из пункта А в пункт Б, и оба эти пункта хороши. И дорога великолепна.
   -Черт, - еще раз пробормотал Антон.
   Это было совершенно мгновенное перемена мест слагаемых. Еще секунды назад он и представить себе не мог, что неизвестная прежде сила сможет порвать узы мечтаний о владении недвижимостью, землей, богатстве. И ведь все это происходило прямо здесь, в ЖСК.
   Антон протянул руки и с жадностью, с какой накидываются на желанную женщину, открыл крышку щитка. Он дышал часто. Электричество заставляло его поклоняться.
   -Это - я! - говорило оно. - Это - я! Нет никого, кроме меня! Приди ко мне! Поконись мне! Будь мной, и я буду тобой! Познай меня!
   Антон судорожно провел рукой по автоматическим предохранителям.
   Они!
   Он хотел добавить - хороши и холодны, но это был иной сорт холода. Он увлекал свежестью ионного леса. В нем можно было ходить. Можно было лежать. Это был храм.
   Трамплин в наслаждения.
   Я!
   Антон заглянул под самый козырек щитка, и там, внутри, виднелись оголенные провода!
   Я!
   Он потянул руки.
   Струя огня схватила его и потрясла. Он понял, что отдается ему. Он хотел прокричать: делай со мной все, что хочешь, но в судорогах он не смог произнести ни слова, ни звука. Да это и не требовалось. Электричество владело им всецело. Это было настоящим единением.
   Это я!
   Я!
   Живительный ток облагораживал тело Антона, и разум его утекал через провода. Вдаль! К новым рекам! К новым горизонтам!
  
  
  
  
  
  
  Кока Кола
  
  
  
  
  
  
   Сергей Иванович Макарских стоял на ступеньках возле офиса. Он был важен. Он был директор. Он курил, и ему ощущалось, что он - директор земли.
   Тогда-то это и произошло. На улице столкнулись две машины, и из одной из них выкатилась целая куча банок с кока-колой. Там, в машине, были, очевидно, не только банки, но и бутылки, при чем - немало. Из фургона хлынул настоящий поток пенящегося лимонада.
   -Это судьба, - размышлял Макарских про себя, - судьба любит сильных. Вот я - сильный. А они - нет. И никто ее узнает их фамилии. Милиция что-то там напишет в протоколе. Но это все так. Мы прекрасно знаем, что такое начало, а что такое - конец. Судьба. Кто-то рождается для вечной ночи, а кто-то - для вечного дня. Ха-ха-ха, как умно я придумал. Еще бы. Я долго работать, чтобы стать таким! Таким! Я всего добился сам. У меня не было никакой протекции, у меня не было денег. Я реализовал принцип американской мечты. Я начал с 3$! С 3$! А они? Наверняка, первый водитель стал рано взрослеть. В школе он был самым главным. Потом пошел в армию. А потом, при приходу оттуда, вдруг оказалось, что он никому не нужен. Вообще никому не нужен. И так, он пошел работать водителем, и так он крутит баранку уже лет двадцать. А сейчас ему влепят штраф, он придет домой, и ему будет очень грустно. Он пожалуется жене. Он будет говорить, что в его жизни виноват кто-то еще, но только не он сам. Я знаю, знаю таких людей. Они кажется слабыми перед лицом сильных, все время жалуются, а дома они цари. Цари. Небось, жене в последний раз цветы дарил.....
  
   Тут Сергею Ивановичу стало ясно, что происходит что-то из ряда вон выходящее. Потом кока-колы, что шел из открывшихся дверей фургона, не ослабевал. Наоборот - складывалось ощущение, что внутри автомобиля находится кока-кола-провод, соединенный с заводом.
  
   -Чертовщина, - сказал Сергей Иванович вслух.
   -Да. Точно.
  
   Это была Ниночка, молодая секретарша из соседнего офиса.
   -Этого не может быть, - сказал Макарских.
  
   Он вспомнил их историю. Было странно - то, что произошло между ними на одной корпоративной вечеринке, никак не вспоминалось ни ей, ни им. Как будто ничего и не было вовсе. И это откровенно расстраивало Сергея Ивановича. Он хотел поговорить с Ниночкой, но ей, как будто, было все равно.
   Может быть, она считала, что секс - это спорт?
   -Нет, - много раз размышлял Сергей Иванович, - это у мужчина так часто бывает, что секс - это просто некие телодвижения. У женщин все гораздо сложнее.....
  
   -Смотрите, целое море кока-колы, - сказала Ниночка.
   Сергей Иванович заглянул в ее глаза с надеждой. Но она тотчас отвернулась. Между тем, уже вся улица была залита сладким напитком. Люди ходили по щиколотку в кока-коле. Машины остановились. Возникла спонтанная пробка. Прохожие находились в замешательстве. Из окон зданий таращились изумленные лица. Никто не мог понять, как такое могло случиться - поток кока-колы все усиливался.
   -Вам не кажется, что мы сошли с ума? - спросила Ниночка вдруг.
   -Да, - ответил Сергей Иванович, - то, что происходит, это невозможно.
  
   Ситуация не менялась в лучшую сторону. Кока-колы становилось все больше и больше. Вскоре на улице было настоящее наводнение. Двигатели автомобилей заглохли. Началась паника. Потоки кока-колы достигли дверей офиса. Высота потока была уже не менее метра.
   -Все сошли с ума, - сказала Ниночка.
   -Ничего не понимаю, - Сергей Иванович пожал плечами.
   -Надо наверх подниматься, - проговорила Ниночка, - не нравится мне все это. Откуда столько кока-колы? Мне кажется, это - что-то еще.
   -Что же это? - спросил Макарских.
   -Пойдемте. Видите, настоящее наводнение.
  
   Они поднимались на лифте, и Сергей Иванович не знал, о чем ему думать. Может быть, о том, что они с Ниночкой разговаривают на "вы"? Или о том, что так не бывает, и то, что происходит внизу....
   Он любил много думать. Есть целая категория личностей, которые постоянно прокручивают внутри себя мысленный волчок. Тут очень важно, о чем думать, а также - степень успешности. Постоянно думающие люди могут быть совершенно полярными. Успех приходит к ним не быстро, но он основателен.
   Лифт остановился.
   В коридоре стоял плотный, поглощающий, переполох. Работники офисов бегали туда, сюда.
   -Вы видели?
   -А новости?
   -В новостях сказали, что весь город затоплен!
   -Но как он может быть затоплен?
   -Вот так!
   -Но это же кока-кола!
   -Может, это - теракт?
   -Какой теракт? Вы что? Это же кока-кола!
   -Да. Придется нам сегодня в офисе ночевать!
  
   -Ниночка, - произнес Сергей Иванович.
   Она обернулась.
   -Я слушаю, Сергей Иванович.
   -Ладно.
  
   Макарских вошел в свой офис и посмотрел в окно. Картина его ужаснула. Уровень кока-колы поднялся до окон первого этажа. Таким образом, там уже нельзя было находиться. И ведь все это произошло за считанные минуты!
   -Сергей Иванович! - к директору бросилась толпа подчиненных. - Вы там были? Что там происходит?
   -Я ничего не знаю.
   -Но что это?
   -Кока-кола.
   -Кока-кола?
   -Да. Именно так.
  
   Сергей Иванович сел в свое кресло и закурил. В офисах не принято курить. Но правила теперь не имели значения. Кока-Кола! Могло произойти все, что угодно! Наводнение. Метеорит. Террористы. Но происходило нечто абсурдное, и этому не было объяснения.
   -Когда все закончится, нужно решиться, - подумал Сергей Иванович, - ведь я давно уже ничего не боюсь. Я сильный и уверенный в себе человек. Иногда мне кажется, что я могу все на свете. Вот так, взяться за что-нибудь невозможное. Стать богаче, чем Билл Гейтс, например. Ведь я это могу. Я начинал ни с чего. Я сумел сделать себя и компанию из 3$. 3$! Кто-нибудь из вас так может? Вам всем даже если кучу денег дать, вы же все проедите. Вам и в голову не придет что-нибудь сделать. Вот только что это было? Случайный секс? И - ничего. Никакой реакции. Ровным счетом - никакой реакции. Так не бывает.
   Он выкурил несколько сигарет кряду. Мысли перемешивались. Он не знал, что с ними делать. Ему казалось, что его мысли и кока-кола, они были как-то связаны друг с другом.
  
   Утром он сидел на крыше. Кока-кола залила весь мир. Из воды торчало лишь несколько высотных зданий. На их крышах толпился народ. Было очевидно, что мир погиб. Сергей Иванович курил сигареты и молчал. Рядом с ним сидела Ниночка.
  
   -Что же это? - спросила она.
   -Я не знаю, - ответил он.
   -Что же мы будем есть?
   -Нужно нырнуть на последний этаж. Там есть холодильники. Там есть пища.
   -Хорошо. Но что же будет дальше?
   -Может быть, настал момент, чтобы поговорить?
   -Может быть. Но о чем?
   -О том, что между нами было?
   -А, вы про это. Какое это имеет значение. Особенно теперь.
   -Почему бы и нет. Может быть, эта крыша - наш Ноев ковчег.
   -Да. Все может быть.
  
  
   Даль была бесконечна и темна. Это был новый безграничный океан. В мире не было ничего, кроме кока-колы. Это была полная победа над жизнью и цивилизацией. Мир вступил на новый этап. Это было очевидно.
  
  
  Заказной
  
  .... Дети стояли на обочине.
  Вася, Женя, Петя, Олечка.
  13 лет.
  Светлые мечты.
  Трасса была живой. Обычной. Она не могла вести в никуда. Она шла навстречу теплым и шумным городам, и все там было привычно, а, может быть, даже - хорошо.
  Обычная трасса.
  Такие дороги никогда не ведут в никуда.
  
  ... Осенние каникулы.
  Грибы прекрасны.
  Полные лукошки ожидания сменяются лукошками мечты. Грибы цветные. Они - друзья.
  Осень надежд. Несколько дней без школы.
  Вася, Женя, Петя, Олечка.
  -Это сыроежка? - спросила Олечка.
  -Да, - ответил Вася.
  -А их что, едят сырыми?
  -Да.
  -Ты врешь, - произнес Петя.
  -Он врет, он врет! - прокричал Женя.
  Живая трасса. Язык из асфальта. Далекий хохот злого дизеля. Что это? Разве, это кто-то слышит? Разве возможно такое? Это крик пилы, раздающийся из-за края эфира. Может быть, в мире есть души, способные услышать Это. Но кто? Умение Знать - это ни слова, ни продвинутость, ни книжность, ни что-то еще.
  -А это что? - спросила Олечка.
  Светлые мечты. Светлая грусть. Светлая даль. Будущее. Окончание школы. Институт. Семья. Дорога середины жизни. Осень. Падение в ночь.
  Но что-то смеется. Что-то хочет ускорить процесс.
  -А это - подберезовик? - спросила Олечка.
  -Да, наверное, - ответил Вася.
  -Он растет под березой?
  -А где же еще?
  -Почему же мы нашли его не под березой?
  -Не знаю.
  -Странно.
  -Да, странно.
  Дети стояли на остановке. Солнце светило и улыбалось. Они ждали автобус и рассматривали грибы. Им было хорошо.
  Хорошо, хорошо, хорошо.
  Вася, Женя, Петя, Олечка.
  13 лет.
  Светлые мечты. Светлое солнце. Ясное небо. Вроде бы смотрит с далёкого неба бог и показывает, и рассказывает, разливая свою пустоту.
  Дети думают, что бога нет, а есть дорога. Верно. Есть дорога. Но куда она?
  Автобус не спеша вывернул из-за дуги леса. Это был икарус. Его дизельный двигатель весело смеялся.
  -Смотрите, автобус, - сказал Женя.
  -Ура, ура, - обрадовался Петя.
  -Заказной, - прочитал Вася, - это куда он едет?
  -Едем, едем, - произнесла Олечка.
  -Заказной!
  -Ура, заказной!
  -Ура!
  И вот - дорога.
  Дорога к правде не для избранных, а для мужественных, - говорил Ключевский.
  Благими намерениями вымощен ад и многие наши дороги, - замечал Гицгер.
  Дети!
  Мечты, шоколадки, конфеты, тетрадки, фломастеры, кинофильмы, Интернет.... Заказной...
  -Посмотрите, - сказала Олечка, - посмотрите!
  -Что же? - удивился Женя.
  -Посмотрите, в автобусе.... Нет водителя...
  -Да ты что, - не согласился Петя, - как это его нет?
  -Нет.
  Дети... Нет, дети не верили. Светлые мечты...
  Весь мир - облако надежд. Он пускает блистающие ручьи, по которым двигаются ноги ищущих...
  "Отрывая вдруг человека от окружающей его среды, все равно любезной ему или неприятной, дорога сосредотачивает его мысли и чувства в тесный мир дорожного экипажа, устремляет его внимание сначала на самого себя, потом на воспоминании прошедшего и наконец на мечты и надежды в будущем; и все это делается с ясностью и спокойствием, без всякой суеты и торопливости", - говорил о дороге Аксаков.
  В мире есть начало...
  Петечка поднялся и прошёл по салону. Скажите, как так могло быть? Очень даже и могло, ведь когда автобус подъехал, открылась средняя дверь, и дети, ничего не подозревая, они вошли внутрь и расселись по сидениям.
  Заказной.
  Когда Петя вернулся, его глаза были полны ужаса:
  -Ребята! Там никого нет!
  Дизель харкнул и захохотал всё громче, заставляя железную тушу идти в гору. Дорогая начинала заплетаться, будто косичка. Близились облака. На черных пиках сидели страшные птицы. Их клювы были крючками для одежды бесконечностей и прямых, которых насильно соединили, чтобы высечь искру.
  Мечты, цветы, шоколадки
  1 класс, 2 класс, 3 класс, 4 класс, 5 класс, 6 класс, 7 класс, 8 класс, 9 класс, 10 класс, 11 класс.
  Университет.
  Семья.
  Работа.
  Старость.
  Смерть.
  Но можно проще, словно [a-z] в регулярном выражении, пропуская весь ряд, всю таблицу возможного и обязательного:
  Жизнь - Смерть.
  Кто-то будет спорить? Спорьте. У жизни есть деньги, и у смерти есть деньги. Они друг с другом торгуют.
  -Куда мы едем? - спросил Женя с ужасом.
  -Надо выпрыгнуть, - сказал Вася.
  -Мы не выпрыгнем! - закричал Петечка.
  Олечка заплакала.
  Автобус начинал спуск вниз, и там, в ущельях, где мир переставал говорить, зиял черный рот дыры в ад.
  Заказной!
  Это автобус шел по дорогам, собирая пассажиров и унося их под толщу земной коры, в клокочущий желудок, и там переваривалось всё живое, и не было смерти.
  Мучение без смерти.
  -Я боюсь! - кричала Олечка.
  Вася пробовал открыть дверь. Но - тщетно.
  -Это конец! - Женя пробежал через салон, прыгнул в кресло водителя, пытаясь что-то предпринять, но результатов не было.
  Дорога шла к черному гроту.
  Это была иная форма бесконечности.
  Черные мечты, черные цветы, кислотные шоколадки, лимонад с цианистым калием, пирожные с битым стеклом, тетради с гвоздями, стулья с лезвиями...
  Дорога, и - вечная ночь.
  Заказной!
  
  К крабам - навсегда!
  
  К Крабам - навсегда.
  Пузыри были стихами.
  Сергей всмотрелся вдаль. Там, в синеватой мути, проплывал катран.
  
  .....
  -Я всегда начинаю рассказы с лозунга, - говорил Сергей.
  -Зачем? - не понял его Артур.
  -Не знаю. Так все делают. А потом, я считаю, что это - признак хорошего тона.
  -Ты - дурак.
  -Сам ты дурак.
  Три часа назад времени было меньше. Время - это тесто. Его можно мешать. Бывают люди-старики. Бывают и мудрецы, что знают тайну земли с первого своего вздоха. Бывают и вечные мальчики, которые, становясь литераторами, делают многочисленные одинарные движения.
  Море мигнуло.
  Крабы позвали.
  -Гак! - крикнул Цезарь.
  -Ынч, Ынч! - ответила толпа.
  Все рассказы Сергея начинались с лозунгов. Он думал, что это - хорошо. Так поступали все те, чья потенция взрывалась в первые секунду полового акта. Они были мгновенны. Но все заканчивалось так же быстро.
  Вино не начиналось и не заканчивалось.
  Оно даже не возникало.
  Мутная вода.
  Далекие крабы зовут.
  Сергей был популярным автором на сайте Мошкиса. Сам же Мошкис, вялый и тщедушный, создал для себя место, чтобы гадить в души.
  Кислорода в баллоне так много. Вся жизнь впереди.
  -Гык! - крикнул Цезарь в очередной строчке сотого подряд рассказа.
  Мертвые боги ответили. Они были собраны. В гнезде глупости навсегда хорошо худым, вялым, согнутым от недостатка энергии.
  Сквозь толщу воды прослушивались щелчки крабов.
  -Щелк! Щелк!
  Крабы звали.
  Они знали, что в баллоне у Сергея так много кислорода!
  Они ждали его кислород.
  -Знаешь, я стараюсь не общаться с этими людьми, - сказал Артур.
  -Почему? - не понял Сергей.
  -Все они - дураки.
  -С чего ты это взял?
  -Как можно всерьез воспринять произведение под названием "Война и Рим"? Но это еще ерунда. Когда Мошкис его издал, я понял, что больше никогда не зайду на этот портал.
  -Но, тем не менее, я видел тебя там вчера.
  -Да. Это глупо.
  -Просто Мошкис велик. Он даем дорогу новым и талантливым.
  -Нет. Он дает дорогу глупым и сопливым, таким же, как он сам.
  -Просто ты завидуешь.
  -Нет. Нельзя завидовать бездарностям.
  -Просто ты сам - бездарность.
  -Я тебя побью!
  -Бей! Бей, если совесть позволяет.
  Однажды про портал Мошкиса сказали по телевизору. Сергей был удивлен: люди и понятия не имеют, что такое бывает. Специалисты же не относятся к нему серьезно. Они даже думают, что на портале Мошкиса нет ни одного автора. Есть только сетераторы.
  
  Ну и пусть.
  -Гык! - вскричал Цезарь.
  Меня знает весь мир.
  -Гак! - взвопили орки, спускаясь с трапа "Ил-76".
  Там, вдали, пронеслись мутные, синеватые, скаты.
  -Ынч! - хором, оторопью, закричали Эльфы, перезаряжая "Ак-74".
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Десять минут назад он смотрел на солнечную трассу, по которой ввысь уходили хохочущие от своего дизельного величия автобусы. Они везли пассажиров в таинственную даль.
  -Будешь нырять? - спросила Ира.
  -Да, он будет нырять, - ответил за него Артур, - не обращай на него внимание. Он - дурак.
  -Это - зависть, - возразила Ира.
  -Да, - согласился Сергей, - просто у всех талантливых людей есть увлечения. Мошкис, например, ходит в горные походы.
  -Я рад. Я рад за него, - ответил Артур.
  Сергей знал, что он - победитель. Ведь это он сочинил роман "Война и Рим", который издал Мошкис.
  Он сделал уверенное движение книзу.
  Крабы манили.
  Глубина была не менее десяти метров.
  
  -Когда я в первый раз узнал, что Мошкис опубликовал "Война и Мир", то поверил в то, что наш мир полон мусора, и мусор в нем всегда на виду.
  -Что ты себе позволяешь, Артур?
  -Я говорю правду.
  -Нет. Ты просто завидуешь!
  -Я не завидую.
  -Нет, ты завидуешь. Я же знаю.
  -Я не завидую, Сергей. Я знаю, что все ваши работы не выдержат и пяти лет. А пока, пока кажется, что все хорошо. Но ничего. А знаешь, кто знает правду? Крабы! Придет день, и они тебе обо всем расскажешь.
  Все хорошо.
  Вода прохладна, прозрачна и честна. Просматривается дно, и там видны крабы. Крабов много. Они манят клешнями. Еще метр, и вот - дно! Это так же, как и вершина, к которой стремится сам Мошкис.
  Сам Мошкис!
  Сергей приблизился. Но что это? Приветствие? Да, именно так! Крабы берут его за руки. Крабы ведут его вдоль дна!
  Да! Ведь это - именно он! Именно он написал роман "Война и Рим"!
  Крабы манят!
  Крабы забирают.
  Еще метр вниз. Крабы обступают Сергея со всех сторон. Они - Сергей. Они отщелкивают ему пальцы. Они разделывают его на части. Но он не чувствует боли! Он счастлив. Ему кажется, что это - его триумф.
  Крабы вынимают его глаза!
  Крабы несут его глаза в укрытие.
  Но Сергей только рад. Ведь его признал сам Мошкис.
  Крабы открывают грудь. Крабы вынимают сердце. Крабы уносят сердце в темноту водной толщи.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  Крабы зовут.
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"