Hunter, Logran : другие произведения.

Записки из Ниневии/ Full

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

   Ниневия. Синтетика
  
  
  
   Шрифт человека
  
   Человек жил при шрифтах по умолчанию.
   Новых шрифтов не намечалось
   Новые шрифты не завозили,
   Новые шрифты не загружали.
  
  
   Белый мир
  
   Ты хранил яблоко в ухе.
   Прошли годы.
   Но яблоко лежало,
   Яблоко не прорастало.
  
   Человекоматериал.
   Различаются миры,
   Мир стенок, лагерный, длинный,
   Широкой, лесной, покорённый.
  
   Мир обычный - не лучший,
   Лучших не видели, в лучшие не проникали,
   Лишь в голове, лишь в светлых мечтах,
   Лишь в шарообразных мечтаньях.
  
  
   Кактус Сергея Клинтона
  
  
   Запретили курить.
   С неба сыпало хорошестью,
   Дорог серая нить
   Засверкала пригожестью.
  
   Мужики о бабах писали,
   Бабы - о мужиках.
   Специки людей стращали,
   Обещали - будет бабах!
  
   Сильно зажиреешь -
   Взорвутся дома.
   Слишком жирно в стихах запотеешь,
   Придет чисто сума.
  
   Если слишком масло распущено,
   Меняют на масло цену.
   И зимой масло загущено,
   Но тут нету измены.
  
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
  
   Я купил корейские шнуры,
   Чтобы быть шнурее
   И сижу и не выхожу из норы
   Как волк ночей злее.
  
   Чем больше знаешь о мире,
   Тем дубовее перспективы
   Все труднее стадная лира,
   Но дешевле фотиков объективы.
  
   А, помню, говорили о контрацептивах
   Средь пацанчиков свежих.
   Делились опытом, речитативом,
   Хотя времена всё те же.
  
   Жизнь быстра, как пропеллер.
   Завелась, открутилась.
   Но живы ириски Меллер
   Это данность, что наплодилась.
  
   Кактусы растут кактусея,
   Иглея, зеленея перед окном
   Там - снега висят лежея
   Словно за космическим бортом.
  
   Йиргль Paйнхард - Собачьи ночи
   Неплохой в общем роман.
   И зимы белые очи,
   Новых игл океан.
  
  
  
   Кактус Сергея Клинтона
   Непознаваем, как Марс.
   Стоит же жь суббота забитая
   Музыкой - играет Карс.
  
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
   Кактус Сергея Клинтона.
  
  
  
   Начало фотографических ножей
  
   Начало фотографических ножей,
   Если ты хочешь быть богом,
   Покупай что-то другое,
   Ищи тайные магазины.
  
   Богом никто не становился,
   Но однажды Че Ган вышел на пустырь
   И мимо шел сатанинский басист,
   Слы - крикнул басист, - даже соревноваться с тобой не буду
  
   Ты - бог!
   Потому, что есть факт общеизвестный,
   Когда Че Ган покинул наш мир,
   Он явился - в новый, большой, математически правильный.
  
   А те, кто были здесь,
   Кто остается здесь - все они есть масса,
   В отдельности - индивидуальность,
   Но всецело - это корм солнца.
  
   Начало фотографических ножей.
   Если ты, к примеру, единственный поэт на земле,
   То ты тоже бог,
   Никак не иначе, никаких гвоздей.
  
   И не важно, сколько ты напишешь,
   Много или мало
   Сверхмного, или большой ноль,
   Сам факт есть самфак (some fuck).
  
   Возможно, состоится первая в природе революция
   В Этой Стране.
   Люди
  
   Вокруг людей, как семечек.
   Черные, жареные, пакетированные.
   Люди четкие,
   Люди, поджаренные к жизни,
   Люди доступные для конвейера,
   Для рта времени - раз, два, три.
   Семечки, семки забавные, семки простые,
   Современные, едут, едут, темнея.
   Едут, едут, чернея.
  
  
  
  
   Ниневия. Близко Луна
  
   Близка Луна. Приближенье земли.
   Приближенье Луны.
   Много слов - заблужденье,
   Мало слов - отвлеченье.
  
   Ты в колодце своем, человек.
   Навсегда, навсегда.
   Только стены твои,
   Только камни свои.
  
   И в дыре в вышине
   Пробегает луна.
   Ничего, никого,
   Только дырка вверху.
  
  
  
  
   Мистер Путатис
  
   Мы покупали рыбу,
   Чтобы быть умней.
   Стояли лодки на причале,
   Играло солнце синевой.
  
  
  
   И комментаторы бежали,
   И комментаторы кричали.
   Молчанье - золото оно,
   Кричанье - это серебро.
  
   А медь - обеды и вино,
   А алюминий - на закуску,
   За место сахара в прикуску.
  
  
  
  
   Некогда - Джон Путин
  
   Некогда было гда
   Никогда было никогда.
   Сушеная нарезка из Сережи Бирюкова
   Людям в пополаме не знакома.
  
  
  
  
   Зема
  
   Зема пришла давно, недавно.
   Шумят рубильники в ночи.
   Живут скелеты не подавно,
   Несут на площадь кирпичи.
  
   Идут по улице сугробы,
   Синтетик - новый человек,
   Он, пожелая жить без гроба.
   Несёт поэзию во век.
  
  
  
  
  
  
   Ninevia white
  
  
   1.
  
   Пришла большая белизна,
   Стирают старые деревья.
   Висит большая новизна,
   Идёт мороз вчерашне-древний.
  
   Коты, как танки на полях,
   Проходят ровной чередою.
   Не нужно знанье о рублях,
   Не нужны трассы под горою.
  
   Лишь демон в мареве седом,
   В застывшем времени довлеет
   Над шерстяным простым умом,
   Он знаньем жизни веселеет.
  
  
   2.
  
   Вещи дешевые и дорогие,
   Люди за так, не за так,
   И сети жизни дурные,
   Дороги, разметка, знак.
  
   Лишь голоса настанут
   Словно из рта судьбы
   Что-то иное достанут
   Раз показать, без борьбы.
  
   И белой заваренной массой
   Мимо тела проползут,
   Делая вид - что раса,
   Делая вид, что живут.
  
  
  
  
  
  
   3.Баллада о кончающих поэтессах
  
  
   Строи разнообразные, в инсектариях голов,
   Бега, шествия, флаги.
   Нет ничего, только топор, он - лов,
   Он врач, лишенный браги и влаги.
  
   И ты не вылечишь, ты не Христос,
   Да не вылечил бы и Христос,
   Если ты баба, и тебе поставили по гарантии
   Тараканий насос.
  
   С этого момента все другие типы коллекционирования
   Типа филателии и хренателии
   Не выдерживают конкуренции позиционирования.
   В бухгалтерии тараканам налили.
  
   Что делать? Ответов не бывает.
   Все носители идут потом в фантасты и там начинается нереальный
   Мегафантастический фэнтезийный дроч,
   Пока не наступит очищающая вечная ночь.
  
   И погасают на стадиях фильтрации ноосферы
   Огни былых реалий и дурные примеры,
   Тихо работает древний и основополагающий завод.
   Это правило, а что может быть иного - знает лишь кот.
  
  
   4.
  
   Спустя век,
   Проходя по берегам Стикса
   Ты встретишь Медведева.
   -Димон, где твой айфон? - ты спросишь.
   -Кто я? - ответит он.
   -Ты не знаешь?
   -Я иду в тень невероятного Селигера, но имя забыто.
   Это будет тогда.
   Но и ты, превратившись в пятно,
   Будешь иногда пробиваться наверх
   Листьями травы,
   И какие-нибудь любовники,
  
  
  
  
   Катаясь друг на дружке посреди леса,
   Вдруг услышат обрывки голоса.
   Никто никогда не узнает,
   Круговорот жесток и темен.
   Но пока - зима.
   Начинается чемпионат мира
   По фотографированию воробьев.
   Скоро Сочи, и было сказано: никто не воровал.
   Механизм воспитания, палка.
   Потом, потом ничего, потом - еще одна палка.
   Я иду, и объектив тяжел, словно гиря,
   В нём так много стекла.
   Это зима.
   Рифма так не нужна,
   Так сильно не нужна,
   Но есть еще пустота. Её мерят качеством мысли
   В твоей голове - обычно люди
   Подспудно постоянно думают о сексе,
   Потому что ни на что нет ума,
   И это есть индикатор.
   С годами развивается маразм,
   А там - там летят воробьи, словно искры,
   И уже приехали шведские и норвежские фотографы,
   И уже едет делегация из Уганды,
   И мы уже начинаем.
   Зимний кот полезен для прицеливания и фокусировки,
   Это - столп утра, которое было побелена
   Дедужкой Богом.
  
  
  
   5. Больше и белое
  
   Большое и белое, переходящее
   Дающее, раздающее колпаки
   Висит среди дня, манящее,
   Севера дни велики.
  
   А также - велики скромные,
   Стоящие вверх ногами,
   С катафотами желто-добрыми
   Ожидают весеннее знамя.
  
  
  
  
   Это потом, когда черви проснутся,
   Черви асфальта дорог
   Велосипеды сквозь мир понесутся
   Изучая крученье ног.
  
   Лишь фотографы оголтелые
   Проходя оккупированный северами простор
   Замечают глазами несмелыми
   Как рисует мороз узор.
  
  
  
  
   6. Капли
  
   Белье на балконах, как часть шарнира,
   Но лишь край, сам шарнир - гораздо сильней,
   А начало любой дороги - отчасти лира,
   Все вместе - биосферы большой чародей.
  
   На окнах далеких кучкуются массы,
   Тогда, позже, при смерти - водяные куски,
   А пока из капель - насосы звенящий,
   И будет ночью труба трубить.
  
   Это в годах в 70-х армянские строители
   Вставляли в водосточные трубы бутылки для воя,
   Чтобы они звучали, как самолёты-мучители
   Высоко играя своей трубою.
  
   Теперь - пойди, отыщи такой вертикальный тоннель,
   Все перерезано прогрессивным металлом,
   И капли сохнут в лёд, в севера цель,
   В мишень, потому что зачем-то зима прискакала.
  
  
  
  
   7.
  
   Куски воды,
   Остатки мысленных высот.
   И вот опять - небес болты
   Скрипят, держа скопленья сот.
  
  
   Ничто не светит в никуда
   В просторах очевидно белых.
   Горит прекрасная вода,
   Природы выгнутое тело.
  
  
   Ни век, ни час, ни бой секунд
   Не помещает части строчек,
   Когда алмаз, а не корунд
   Другие выси точит.
  
   Пройдешь по улице седой
   Навстречу жизни незнакомой
   Там где желтеет головой
   Привычный храм суровый.
  
  
  
  
   8. Зимние пауки
  
   Как будто много антарктид
   Назвали псы из снега.
   И лишь паук во тьме сидит,
   Свидетель жизни бега.
  
   Другой - заламповый, простой,
   Спустился поболтаться,
   Чтоб показать, что он герой
   Когда нельзя не сдаться.
  
  
  
  
   9. Яблоко и нож
  
   Правильный вид сообщений
   В виде особенных мечт.
   Вещи не любят тление,
   Яблоко - круглости течь.
  
   Время бежит, спиралясь,
   Накручивая галактический курс
   И нож лежит, удивляясь,
   Каков же его ресурс.
  
   Там, за дальней дорогой,
   Где звенят провода
   Космоса вышли ноги
   Чрез электронный бардак.
  
   И я смотрю, как окружность,
   Вкупе с красной корой
   Чертит мира ненужность,
   Тут уж - и нож золотой.
  
  
  
  
   10. Мухи
  
   Между окон лежат высушенные мухи.
   Мне представляются высушенные временем люди,
   Обложки, заголовки,
   Без страниц, без предисловий.
  
   Вроде бы есть книги, вроде бы есть имена.
   Но туда дальше по улице - очень много домов,
   Каждый, быть может - библиотека,
   И нет ни названий, лишь переплеты.
  
   Лишь облака пыли. Тут надо надевать респиратор,
   Чтобы не задохнуться.
   Лишь странный ученый способен выделять вещества,
   Разлагая их в процессора.
  
   До сих пор этим занятием занимался
   Верховный Черт или какие-нибудь заместители.
   Там, наверху, в поисках ощущений,
   Искали еду глаз мечтатели.
  
   Солнце светило, словно специальный глаз.
   Оно и сейчас светит, хотя антарктическое чувство
   Проникло глубоко в душу - но оно полезно,
   Это иное солнце, солнце черное.
  
  
  
  
  
  
  
  
   11.
  
   Когда долго нет стихов
   (Как будто наступила смерть)
   А как наступают стихи
   (Наступает жизнь).
  
   Вокруг много мумий,
   Живой Вологодский сучок,
   Молодая труха,
   Поиск смысла, курс на 6.
  
   Короткая жизни
   Всякой трухи,
   Короткая жизни,
   Правда синей резины,
  
   Правда мотора,
   Который завёлся,
   И стало ясно, что это - мопед,
   Это - мопед
  
  
  
  
   12.
   Смена жизни на сито
   В мире тонкой воды.
   Оборотом разлиты
   Над зимою суды.
  
   Грач, простой и понятный,
   На вершине сидит
   И мечтаньем приятным
   Суть земли шевелит.
  
  
  
  
  
  
  
  
   13. Белая Ниневия
  
   Белая Ниневия.
   Открыт кран мирового насоса,
   Я словно слепой, привожу в действие мембраны,
   Двигатель мне неизвестен.
   Что бы мы ни писали об отношениях,
   Как бы не играли в животных,
   Остается лишь правда простая -
   Насос.
  
   Это, предположим, кто-то вдруг вынырнул,
   Хотя вода идет лишь в одном направлении,
   Кто-то выбрался и описал большую машину
   И суть всего - мы бы хотя бы знали,
   Смирились,
   И дальше б играли в животных.
   Вот так же - зима, и уличные собаки липнут друг к другу,
   Это - Абсолют счастья,
   Ничто не тревожит голову, в которой - лишь звуки земли,
   Лишь глаза звезд
   И холод ледяных дождей.
   Но когда у суки течка, кобели собираются в стаи,
   И это круче, чем , если взять и поехать в Бали
   И там наделать фоток и потом их всем показывать,
   Мол, смотрите, собранье ништяков нездешних.
   А снег пришел и ушел,
   И уже о нём забыли,
   И только во сне еще живут какие-то черти,
   Высохшие, впрочем, потому что детали трутся,
   Металл истощается, и в самом тонком месте
   Скоро будет ломаться, так всегда - все есть машина,
   И человек, и, какая-нибудь электромясорубка.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ниневия 1912
  
  
   Я - Борат
  
   Мне хорошо.
   Сила шарфов, разгромленные птицами письма,
   Пожирание шоколадных котов,
   Вернее котов, превращенных во вселенскую смесь.
  
   Рисование на стенках студии,
   Попытка смысл изучить, покупая чужие тела.
   Но все есть "моно",
   Даже когда были уже квадро-головки.
  
   Когда сендаст не стирался, применяли хром.
   Потом перешли к видео,
   ВХС - это почти что Сергей ВХС,
   Но существует и Сергей Головка.
  
   Ныне - мир технологий скучнейших.
   Старый бобинник сохнет,
   И негде купить новую головку,
   И даже пустую катушку, чтобы сматывать плёнку.
  
   Жизни нет в этом мире.
   Но мы можем продолжать функционировать,
   Делая вид, что это нормально,
   Что это - Германские сны.
  
   Стихи должны быть длинными и волосатыми,
   Как шарфы. Но шарфы бывают вязанными,
   Их повязывают на хуй, чтобы не болтались.
   Настоящие шарфы - это махеровые волосатые длинноты.
  
   Скоро выйдет новый фильм, где я буду играть главную роль,
   Никаких пессимизмов. Воскресшая радость новых ракет,
   Камазы носков, идущие через мосты, продажа собак,
   Продажа собак, продажа собак, продажа собак.
  
   Кто бы помог дотянуть до конца листа, чтобы осень пришла,
   Но она - так далека по кругу, по циклу, и где-то теперь продаю снегопад,
   И я б его выпил, растворив и сделав водкой чудесной,
   Но лучшее в мире - это кино, это - перелив через край разумной идеи.
  
  
   Новый год
  
   Девушкам привязывают на соски ёлочные игрушки,
   И это - Новый год, чемпионат по шампанскому.
   Это - констатация констататоров,
   Это говорит о том, что 20 лет назад мы завели тетрадь,
   В новый год там была сделана запись о том, что пройдет 20 лет,
   Нам будет по 40 лет, и мы выпьем вина.
   Жизнь изменилась. Многие вернулись в природу,
   Вновь став обезьянами. И я теперь пью шампанское сам с собой,
   А девушки стоят. Один сосок - одна игрушка,
   Красная, синяя, золотая, зеленая - всё это сплошь шары.
   Самая радостная вещь в мире - это смерть.
   Средь миллиардов композитных двуногих,
   Средь масс, ищущих возвеличивание за счет особенной еды
   И марок, и статусов (например, ты стал старшим менеджером и говоришь другу -
   Нахуй ты мне не друг, я теперь старший менеджер),
   Средь всей этой прекрасной или ужасной кухни этногенеза
   Нет ничего лучшего, чем сдохнуть. Но подумай, это карусель.
   Тебя уже прокатывали. Бесконечные круги ада.
   Только и делают, что вновь производят тебя на свет, просто так,
   Чтобы ты снова и снова изучал еду
   Снова и снова искал повод для понтов, чтобы сказать, наконец другу:
   Да я иной, я потемнел лицом, золото души кому-то предано.
   Но где-то в недрах
   Прошлых жизней, где ты так же закончил свое бытие
   Говорящей обезьяной, есть еще новые года.
   Ты приходил домой с ёлкой и наряжал её,
   А может быть, ты сам был ёлкой, и тебя наряжали.
   И всё это может вызывать ненужную, но странную тоску
   По Родине. Но Родины не существует. Это невозможно.
   Земля - парник этногенеза. В нём производят опыта.
   Кто их производит, мы не знаем. Логика простая и сомнению не подлежит.
   Новый год.
   Я пью шампанское, и вокруг стоят живые ёлки.
   И нет ничего, что можно было предложить,
   Ты можешь сказать - что люди идут в монастырь
   И катят камень, что вырос в мозгах, катят на гору,
   Чтоб доказать, что смысл - это быть рабом умилённым.
   Другие подходят к черной двери, но Сатана лишь делает вид,
   Что ты ему нужен. Он слишком высок, ты для него -
   Цыпленок. Но не сразу сожрет, но акт состоится.
  
  
  
  
   Щукин Влад
  
   В лаборатории шумеров был выведен Щукин Влад.
   Включили счетчик нейтрино,
   И оттуда послышался голос: модель, модель, магнит, железо, люминий,
   Железо, люминий, счастье, хлеб, я буду в топе словно лучшая в мире мадам,
   Которая, торговала своим обезьянством. Но ранние земли, и нет еще государств,
   И первые люди знают про счастье меж звезд,
   И ты возрастешь когда-нибудь в виде человеческих тростников
   Но поле обычных вещизмов.
   В тот год будет как обычно. Большая нефтяная держава
   Продолжит дрочить недрами, газовые клубы, выступая в падшей европке,
   Вновь будут опущены люди слабыми и дегенерировавшими.
   Я выйду на простор и закричу:
   Эх, простор, как же ты необъятен.
   Но я буду знать, что Щукин Влад ест кирпичи, чтобы стать популярным.
   Я буду знать, что Щукин Влад ест кирпичи, чтобы стать популярным.
   Я пойду по пустой дороге, по дороге мне встретится Ара Аристэ
   И предложит купить томик Бёрджеса. А я спрошу: есть чо?
   О, конэчно, есть курительный хлеб.
   Да, я куплю у него булку курительного хлеба
   И буду идти дальше. И в мире завсегда будет скрипеть,
   Как будто не смазывали целый век желтое солнце,
   Потому что Щукин Влад ест кирпичи, чтобы попасть в топ,
   Чтобы там кататься в масле, сделанном из смеси субботы,
   Пятницы, четверга, кала и жажды случайных полётов
   На самолетах Ту, Ил, и вертолетах, и на шарах,
   И на надутых носках.
   До шумером модельный ряд тестировали аннунаки.
   Знания передали смертным учителям.
   Когда молекула Щукина Влада плавала в пробирке,
   Её нумеровали. Потом её запаяли.
   Потом её распаяли и вылили в океан
   Надежд не было, и не было необходимости.
   Лишь чистота эксперимента, лишь высоты стиля,
   Но - стиля ненашенского.
   Но на примере Щукина Влада ты можешь увидеть,
   Как лижут столбы моста на реке,
   Желая быть жуком раскрашенным и лакированным.
   Но поверь мне - не таких жуков кладут в коллекции времени
   Всякие Атланты и Гиперборейцы.
  
  
  
  
  
   Заяц-болт
  
   Мальчики-активисты играют в панцерваффе.
   Невероятный посыл. Невероятный засыл.
   Хочется петь, хочется в путь,
   Странное время - все говорят про путь,
   Про Пу.
   Нет правда, лишь сигналы с вышек
   Проникают на территории татарской пустыни,
   И я не пойму, кто прав, кто виноват.
   Но я установил единственное - если ты пациент,
   То ты радуешься, увидев, как Путин сыграл в машинку
   В своем президентском самолёте, на новый год,
   Когда были поздравлены народы.
   В больницах салютовали. Я вышел в магазин,
   Но всё стало дороже. Это также было поздравление.
   Меня поздравили с новой капустой,
   Худшей по качеству, но более дорогой.
   Меня поздравили с новой морковкой.
   Но сигналы со станций не слышал я,
   Я просто руководствовался любовью к продуктам.
   Я слушал песни о том, что север велик,
   Что волки лютуют. И правда, лютуют,
   Там нет рестораций, там нет магазинов,
   Так только если к полюсу хуем примёрзнуть и выть.
   На полюсе нету луны. Когда говорят, что есть, то брешут.
   Ледокол, злой и суровый, идет на восток.
   В нём - чуваки. Там - бар, там - библиотэка, спортзал,
   Сауна. Но волков туда не пускают.
   Мы видем, как отражается в странных глазах пассажиров
   Наш газовый мир.
   Этим утром, устав от газет, устав от мыслей,
   От воспоминаний о мелких случайных дурных забулдыгах,
   О вологодских поэтах, в рядах которых на нашлось места
   Тщеславному косарю под Буковского, который впоследствии
   Стёрся и изошёл на говно, я вышел.
   Я не вышел за хлебом, так как зайцы с Юпитера
   Прислали мне радиоактивную муку
   И я сделал плюшки. Сегодня будет вечер,
   И все гости умрут, и я буду хохотать до упаду.
   Их похоронят за гаражами. Никто не узнает
   Про эти могилы, но водилы также подхватят дозы,
   Многие умрут. А потом, гаражи продадут, новые водилы
   Также постепенно повымирают, и вот он - цикл.
   Я смогу сказать, что я его достиг,
   И 52 года, которые установили еще мастеровитые толтеки,
   Будут воспроизведены в более коротком периоде.
   А сейчас - праздники, и все танцуют.
   Раньше доктор Кинчев мог дать нам указ,
   Теперь он стал, песни однообразы, лучше б на пенсии
   Плёл он корзинки.
   Если я истощусь в строке, то я спрыгну с Луны.
   Там - большая пропасть, но меня подхватит солнечный ветер
   И будет нести в обратную сторону.
   Я догоню в своем полёте автоматическую станцию "Вояджер",
   Схвачусь за неё, и мы будем лететь дальше вместе,
   Греясь атомной батареей. Она к тому моменту уже совсем разрядится,
   Но всё равно, этого будет достаточно, чтобы прикуривать.
   Но сигареты придется покупать уже на следующей остановке,
   И, видимо, уже не в этой жизни.
  
  
  
  
   Красные ягоды
  
   Давай мечтать об Антарктиде.
   Давай мечтать.
   За окном горят красные ягоды.
   В прошлом году я сделал из них вино,
   А в позапрошлом был прекрасный ароматный самогон.
   В день перегонки я увидел странную тень в прихожей,
   Это был дьявол.
   - Сволочь, - сказал я.
   - Тс-с, - ответил он, - смотри. Это списки.
   Игроки начали новый чемпионат.
   Ты можешь тренироваться без остановки,
   Но тебя даже не взяли
   В отборочный тур.
   Не думай, что имя есть золото.
   Имя есть масло. Ты должен придумать формулу,
   Как золото получить из этого
  
  
  
  
  
  
   Лошади
  
   Много лет назад
   Мы встретили, нас было много, нас было как море,
   Поэта поэзии без яиц.
   Это были 90-е.
   Годы ушли,
   Но категория осталась. Многие из них -
   Знакомые губернатора. Они получают совхозные гранты.
   Это потому, что в древности здесь не было бога,
   Но было лишь "слышь",
   Потом - красный ильичевский поток
   Сравнял эту землю,
   Все стали одинаковыми,
   И чашка неба синела сама для себя,
   И лошади также бежали
   Лишь сами для себя.
   Я вспоминаю того поэта. Он уехал в Израиль, прикинувшись евреем,
   Хотя был изготовлен природой
   Из естественного сала посредством этногенеза
   И патогенеза, хотя почему-то мне вспоминаются лица,
   И лица идут, и все сплошь в маргарине,
   И лошади пробегают,
   И настанет уж день, когда от тебя не дождешься ни строчки,
   Потому что дня уж не будет.
   Ни одного стихотворения в плюс, а в минус то, что сгорит
   (Если сгорит).
  
  
  
  
   Газовый двойник земли
  
   Если оставаться ежом,
   То ты не узнаешь,
   Как висят лампочки,
   Как спирали из странных металлов
   Раскаляют шары.
   Газовый двойник земли
   Так далеко.
   Газовый двойник земли
   Так высоко.
   Это ведь хорошо, что существует не только газовый клуб,
   И ведь хорошо, что не только муравьи в виде Лёши Миллера
   Копаются у тебя в голове.
   Там, быть может быть, жизнь.
   Но хорошо и без жизни.
   Пустота и холод полезны художникам
   Представь себе, что у тебя одна минута,
   Чтобы сделать рисунок,
   Пока тебя не поглотит газ.
   Синий свет Бытия Другого.
   И ты берешь карандаш,
   Чтобы через минуту после выхода из зонда
   Стать частью этой планеты.
   А там, далеко, копии Лёши Миллера,
   Миллеромуравьи, газ качают, газ качают,
   Газ качают, святой газок Родины,
   Моей или не моей - не знаю я.
   И люди спорят о хорошести мест,
   И жизнь так одномоментна,
   Так коротка, что понимаешь,
   Что не стоит тратить её
   На выращивание больших социальных грибов
   Посреди мозга неспящего.
  
  
  
  
   Оса
  
   Ко мне прилетела зимняя оса.
   Я посадил ей на руку и молчал.
   - Я - призрак, - сказала она, -
   Я тебе просто чудюсь.
   Но все тени идут к тебе,
   Чтобы кружится, словно вокруг священной горы,
   И так же делаю я.
   Меня звали Зь.
  
  
  
  
  
   Знание Лосей
  
   Раньше дымовые шашки
   Делались из рулей.
   Обычный автомобильный руль,
   Например, Газ. Чисто Газ. Газ-53.
   Руль надо было снять,
   Чтобы тебя не засекли,
   Потом снять пластик
   И жечь,
   И радоваться синему дыму.
  
  
  
  
   Поездка в Горохово
  
   Мы поехали в Горохово.
   Это было сегодня.
   Это была вчера.
   Девочка-мама была у штурвала.
   Дирижабль шел уверенно и точно,
   Он был словно шайба,
   Которую пустил Буре.
   Но мы вспоминали, что во времена Буре
   Нашим так и не удалось выиграть чемпионат мира,
   Олимпиаду и прочую шелуху.
   Ветра не было.
   Было вино.
   Девочка-мужа сопровождала мужей-зомби,
   Они были синие,
   Потому что зомби бывают двух видов -
   Синие и зеленые,
   И только в Африке - черные.
   Наконец, внизу показалось Горохово.
   Я воскликнул:
   -Вот и ты, город мечты!
   Предел иллюзий и видений,
   Горохово.
   Город этот же был так назван в честь того,
   Что здесь всегда варили гороховый суп,
   Начиная со второго века до нашей эры,
   Когда гиперборейцы решились проводить эксперименты
   Над галлами, которых брали в плен специальные сотрудники
   В ходе этих странных действ
   Пытались достичь бессмертия.
   Всего лишь 12 экспериментов из 100 тысяч оказались успешными.
   Один из выживших был Вечный Жид.
   Но это сочинительство. Он был варщиком гороха
   Из Месопотамии.
   В древних книгах переврали, а про горох вообще ничего не сказали.
   И в общем, он не особо странствует и теперь.
   Он покинул Горхово 500 лет назад,
   Чтобы давать уроки варки супа
   В различных городах Старого Света.
   Скорее всего, он продолжает их давать,
   Так как смерть для него не существует.
   Мы же приземлились. Девочка-мама шла по тротуарам,
   А зомби несли её волосы
   И пищали, словно мыши. Все они когда-то была людьми,
   Но их время прошло.
   Если однажды появится кто угодно, пусть снежная королева
   Пусть - королева ада или бензоколонки на границе с адом,
   Не важно, кто - лишь бы она одарила зомби своим поцелуем,
   Тогда бы они вновь превратились в людей.
   Но в теории говорят, что люди полетят на Марс.
   Но они полетят на планету Айпад.
   Это вернее.
   И вот - ночь. Улицы выровнены, словно под линейку.
   Дирижабль висит на окраине Горохово,
   Прикрепленный канатами. В кабаке можно курить,
   Так как это другая страна, и нет луны - не сезон.
   И купаться в лунном свете еще рано, но можно готовить
   Всяческие круги из пенопласта - на них можно летать по воздуху,
   Когда взойдет судьба.
  
  
  
  
   Рот - загадочка
  
   Если ты видишь,
   Что кто-то успешен,
   Нарисуй муравейник.
   Один муравей толстый,
   Другой - худой.
   Разве не скучно?
   Я отыскал древние ролики,
   Это были словно бы студийные катушки,
   Я наматывал их на язык,
   Так как некуда было наматывать,
   Я читал их умом,
   Переводя в цифровую смесь.
   Тогда или Тогда-2 или 22
   Было так же.
   Но теория Дэвида начиналась.
   Если бы кто-то знал, о чем я говорю,
   То они бы поняли,
   Что все святые книги - это лишь типа газеты,
   На которой сидел Цой в 1989.
   Почему существует Храм?
   Представь себе - большой загон этногенеза,
   За которым следят
   Пара спутников.
   Но люди бежали
   Вслед за Наташшей.
   И в чреве что-то вещало.
   Там просто что-то сидело.
   Многие сошли с ума, так как специзлучение повредило сознание.
   И теперь, сирые и убогие,
   Просят милостыни.
   Но, впрочем, ночь. Я слушаю Рейнбоу
   И сам пою, и мне нужны лишь сигареты.
   Однажды придёт день,
   Когда все захотят новых стихов,
   А их уже не будет.
   Ни завтра, ни послузавтра.
   Будет минус 1, как их нет,
   Потом - минус 2.
   Потом - минус 3.
   Потом- минус 100.
   Так и пыль времени, она лежит на всех вещах.
   Что касается Дэвида,
   То модельный ряд состоит из 5 видов росянок,
   Которые также варьируются
   В зависимости от пола.
  
  
   Реинкарнация Виктора Цоя
  
   Я рисую картину
   "Реинкарнация Виктора Цоя".
   Большой ряд домов,
   Которые возвышаются, стоя на одной плоскости,
   Словно ёлки 31-го числа на армянском рынке.
   В небе луна упрощенная,
   Без дополнительных нервных вставок.
   Можно добавить кружку пива.
   Это слишком много, для луны.
   Но, в целом, это не испортит впечатления.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ниневия 2112
  
   Чашка
  
   Висит туманная чашка,
   Обратный жидкий лес.
   Краны - словно букашки,
   Которыми, правит бес.
  
   Доктора песни прокисли,
   Запростоквашная жизнь,
   Лишь только Киркорище виснет,
   Ты за него и держись.
  
   Пенсионеры простые,
   А также - люди-часы,
   Любят слова густые,
   И это - обычный посыл.
  
   Любительницы хлеба,
   Расположенного вдоль вещей,
   Мимо синего неба,
   Любят, чтоб пел Кащей.
  
   Висит туманная чашка,
   Люди ищут пожрать,
   Каждая Глашка и Машка
   Хочет чудо манать.
  
   Чтобы была королевна,
   Чтоб подсыпался яд
   В тарелку сырной царевны,
   К которой ушел Борат.
  
   Так проживу и вымрут
   Люди под сводом небес,
   И ветры мечтанья вытрус,
   И вылижет память бес.
  
  
  
  
   И будет в новых туманах
   Висеть холодная стать
   В для никого обманах
   Реки ночей обнимать.
  
  
  
  
   Пацанчики
  
   Если ты - пацанчик,
   То ты - навек пацанчик.
   Значит, ты любишь ключ гаечный,
   А также -
   Чтобы жарился баранчик.
  
   Я знал Баранчикову.
   И мне приснился сон,
   Что я сочинил песню
   Про Баранчиков.
  
   И текст был такой:
  
   Баранчики,
   Баранчики.
   Стоят, стоят.
   Баранчики,
   Баранчики,
   Строи ребят.
   Отличные баранчики
   С высот судьбы кричат.
  
   Однажды Розовая Клавиатура сказала мне:
   -Иди к Баранчиковой.
   Но я ушел
   Ловить на лугу зайчиков.
  
   Зайчики, впрочем, не занятие для пацанчиков.
   Другое дело -
   Водка и попугайчики.
   Другое дело,
   Стихи, сочиняемые ботанчиками.
  
   И если ты хочешь
   В словах подрезать ботанчика,
   То словесный ножик клокочет
   Словно орудие танчика.
  
   И я всё вспоминал,
   Как она послала меня
   К Баранчиковой.
  
   Но теперь - ни июнь,
   Ни май,
   И она выращивает
   Дерево Николай.
  
   И Дерево растёт
   И счастье растёт,
   И это - особенных нервов
   Полёт.
  
   Еще бывает пролёт,
   Но я уже писал про пролёт,
   Лишь потому,
   Что я - не пилот.
  
  
  
  
   Зимбабве
  
   Были Новые Года
   Был большой Рот.
   Большой Рот, Коля.
   Большой Рот, Коля Басков.
  
   Еще толтеки знали о том,
   Что Большой Рот обсословлен,
   Очеловечен в черве земном.
   Я живу в Зимбабве.
  
   Правитель Зимбабве
   Объявлен жителям Зимбабве самым влиятельным в мире.
   Так ли это - проверить я не могу,
   Это - информация сугубо для масс Зимбабве.
  
   Коля, Коля, Рот, Сверхрот.
   В голубом костюме вышел,
   Вся страна съела.
   Я хотел спросить соседа.
  
   Я подошел к нему с чистой целью.
   Я чисто спросил: ты ешь говно?
   Ем, - он ответил.
   Это был вполне удовлетворяющий ответ.
  
  
  
  
   Ночь Ч
  
   В ночь Ч золото прорастало
   На страницах и на ресницах.
   Золото несли толтеки,
   Золото чужое, золото странное.
  
   Оно и сейчас блестит
   Между извилин, но ты же влезешь туда рукой,
   И не достанешь палочкой
   Например, через ухо.
  
   И ночь Ч словно царица
   С множеством постулатом для понта,
   Чтобы смеяться над рождающимися
   Чтобы смеяться над умирающими.
  
   Она подходит к каждому,
   Кого заволокло водоворотом
   И смеется и показывает фенечки и жвачки,
   Мол, возьми, а брать нечем.
  
   Потому что кокон будет опущен в воду,
   Которая заберет одежду,
   И правильно - в одежде не купаются,
   А если и так - то это какой-нибудь залетный черт,
  
  
  
   Которому и жизнь ни по чем,
   И смерть ни по чем.
   И ты послушай, как тикают часики
   В ночь Ч - прозвонят ли они сегодня?
  
   И другие части золота
   Высыпаются по обе стороны дороги,
   И мотоциклы едут сами по себе,
   Без людей, без волков, без котов.
  
  
  
  
   Классификации
  
   Один человек работал в музее
   И был он парень музейный.
   Голова - как аквариум,
   Руки, ноги, валеум.
  
   Это историю,
   Наблюдая за говорящими мхами,
   Я внес в голову, как в аудиторию,
   Громко стуча сапогами.
  
   Это - метод особенный,
   И мы определили Юру как НМТ.
   Каждый образ вроде бы
   Капелька на зонте.
  
   Ты можешь писать стихи столь кривые,
   Что черти выскочат из адов
   И дадут листы тебе простые
   И прокричал - довольно зонтов.
  
   Но главное - ты знаешь, как созидалися человека,
   И как тёк в лабораториях маргарин,
   И это не то что рак и грека,
   Наркотики и никотин.
  
  
  
  
   А коли Тюлень - то ты типа рыба,
   Хотя тюлень - это товарищ другой,
   Но важно - если ты не глыба,
   То ты - мох особо блатной.
  
   А вот человек-портянка
   Тягучий и показательный,
   И в голове вместо ума - баранка,
   Не ум, а бублик пугательный.
  
   Классифицируя кусты глобальные,
   Вышедшие из эсэсэрового колхозья
   Мы получаем выси сплошные,
   Где правят медведи и лоси.
  
   И это не лес, это лишь сторона медали,
   Которую некуда прицепить.
   А недодали - потому что не дали
   Никому не дали жизнью судить.
  
  
  
  
   Угол и стул
  
   Когда ты умрешь,
   То будешь сидеть в углу как тузик.
   Люди будут ходить мимо,
   Ты протянешь им ложку,
   И скажешь:
   -Нет кружки, налейте в ложку.
   Но никто не обратит внимание.
   И с этой ложкой
   Ты дождешься всяческих дежурных,
   И вот где жестокость.
   Ни грамма сочувствия,
   Ни грамма уважения.
   Тебя затолкают в лифт, привезут в цех,
   И перво-наперво отклеят от души
   Этикетку с именем.
   В том углу, в том углу
  
  
   Стул еще долго будет стоять.
   А какой-нибудь художник
   Так и нарисует - табуретка с тенью,
   С тенью странной,
   Ибо и сам художник не знает,
   Правда это или вымысел.
   А уж потом, когда этикетки нет,
   И тебя нет.
   А саму этикетку отнесут в картотеку,
   Там она и будет лежать
   До скончания веков.
  
  
  
  
   Она была, она всплыла
  
   Она была, она всплыла.
   Но там растут деревья-человеки.
   Рука, ноги, и голова
   И между глаз прорехи.
  
   Идёт, несет сухую смесь,
   Несёт застывший иней
   Полить банальную кладезь
   Чтобы в душе намылить.
  
   И правда, в жизни таково,
   Что ты - участник места,
   А всё чужое - рукавов
   На странных реках тесто.
  
   Она была, она всплыла,
   Я изучал растенья.
   Зато деревьям принесла
   С водою тень сомненья.
  
   И лишь в больницах - суета,
   Мозги горят, искрятся,
   Когда большая немота
   Идёт со смыслом драться.
  
  
   Трактор "Обамовец-1"
  
   Если начинать с правды,
   То говорят о бесполезности бытия
   И о том, что книги, представившие древние знания,
   Ничего толком не представляют.
   Бог живёт только в душе,
   Но он - никакой ни Господь,
   А Большое тело,
   И часть человека может ему принадлежать,
   А может и не принадлежать.
   Никому, ничего, ни за что.
   Карма - аппарат-тарелочка.
   Ты туда постоянно что-то кладёшь,
   Ты хранишь, ты несешь.
   Кто б тарелку очистил?
   Вот, где странная суть,
   Вот, где смысл.
  
   Тарахтит тарахтение леса.
   Но бывает судьба - как поле, как сеновал.
   Есть Москва, есть Россия,
   Есть люди-пиявки по смыслу.
   Ты им скажешь - живите.
   Но не внемля советам, живут,
   Просто так, просто здесь,
   Просто там - как всегда.
   Ведь бывает и каменный век.
   И бывает и бронзовый век.
   И пластмассовый век,
   Пенопластовый век.
  
   Обамовский трактор стоял на меже.
   Сам он курил втихаря и чернел,
   Точно так же чернеет моя кошка,
   В последнее время решившая вымогать.
   И нет уже нервов, она все время вымогает,
   Нет сил, нет средств, лишь только трактор "Обамовец",
   Но кто бы объяснил мне - чего еще в жизни хотеть,
   Чего еще в жизни желать.
  
  
   В дурдомах
  
   В дурдомах собираются люди
   И идут душой на Восток.
  
  
  
  
   Поля
  
   Поля. Пшеница. Желтизна.
   Так далеко, так высоко.
  
  
  
   Коты судьбы
  
   Сейчас у меня не живут
   Коты судьбы.
   Просто коты.
   Просто понты.
  
  
  
  
   Полёты до Гагарина
  
   До Гагарина
   В космос летел Сергей Гогарен.
   Летел высоко и курил,
   Открыв форточку.
  
   В специальном отсеке
   Находилась бутылка водки,
   Которую Сергей впоследствии
   Выкинул в окно.
  
   Говорят, Гогарен не ограничился
   Водкой, у него был коньяк.
   Но это секрет. Его не знал даже Черток,
   Человек-черт высокий и важный.
   Ночь-207
  
   Ведьмы выдают себя по фотографиям.
   Жить или не жить - их выбор.
   Большие и темные небеса
   Откроют рот и вберут в себя, словно воздух,
   Словно пушинку - большой виртуальный портал
   Или - водоворот, который никого не отпускает.
   И я бы спросил: еда?
   Нет, но овцы пели на поле жизни.
  
   Всё равно - еда, но - вместе с костюмом из глупости,
   Еда вместе с жаждой на час, на секунду.
   Ты идешь. Новые наряды овцы на пути в водоворот,
   Куда тянет, и это - не черти родные.
   Их водоворот справа, не менее худший,
   С большим количеством шнеков мясорубки.
   Но это - ночь вечных растений,
   Который будут медленно высасывать душу,
   Пока не совершится казнь - впрочем, весьма актуальная.
   Никто не скажет - виноват или нет,
   Никто не вспомнит - каждая отдельная песчинка,
   Из которых состоят карьеры,
   Ничего не значит.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Ниневия, II век до н.э.
  
  
   Люди на земле не являются друзьями
  
   Я иду, и ночь стоит,
   Стоит как шест,
   Не спрашивая
   Не поворачивая.
  
   Глаза фар
   Льются длинными дугами,
   Световые черви,
   Убегающие далеко вперед.
  
   Ни для кого не секрет,
   Что люди на земле не являются друзьями.
  
   Нельзя сказать,
   Чтобы они были прямо-таки врагами,
   Но они - не друзья,
   Это - вечный пузырь.
  
   Время висит сверху,
   Словно тарелка с пищей,
   Словно чаша, полная винограда,
   Предназначенного для никого.
  
   Ни для кого не секрет,
   Что люди на земле не являются друзьями.
  
   Однажды пришёл Господь.
   Он не нёс никаких истин,
   Он просто посоветовал разуть глаза
   И посмотреть друг на друга.
  
   Если люди друзья,
   То и заповеди никакое не нужны,
   Все просто и понятно,
   Прозрачно, словно стекло.
  
  
   Но представители рода людского
   Не так однозначны,
   И бытие на самой кромке
   Перед входов в ад
  
   Есть ни более, чем ферма,
   На которой производят биоматериал.
  
  
  
  
   K.L.F
  
   По прошествии лет,
   По прошествии лет
   Я сел на мопэд,
   На тонкий мопэд,
  
   В чистоте вечеров
   Не звезделось.
   Но висел ёлочный кров,
   Там все еще пелось.
  
   Я вспоминал человеческую
   Массу, судьбу,
   Словно - бог отеческий
   Муравьям прокричал - бу-бу.
  
  
  
   Песня Одина
  
   Забывчивость к странным рифмам,
   Словно бы ты уже не ты,
   Словно бы тень, несущая чье-то знамя
   Или копию знамени,
   Которое развевалось когда-то над скалами,
   Над синим морем - большим и прекрасным.
   Но рифмы проснуться,
   И Один в трубу пропоёт,
   И в новых штормах оживут живые и мертвые.
   И даже - души высохшие в мировом тумане,
   Так как нет нигде вещей вечных.
  
   Промывка 2014
  
   На количество
   Как на катушку - стихи.
   И ночь играет в язычество,
   И в ящике тлеют грехи.
  
  
  
   Мир овец
  
   Я живу в мире овец.
   Это - непривычно странная вещь.
   Играет песенка-мотоцикл,
   Горят заводы,
   Точно сигареты,
   Дымят заводы,
   Словно курит земля.
   В глубинах, в недрах -
   Сладкая нефть.
   Она образовалась
   Когда космический Сергей
   Погнал ветра.
   Нефть была пылью,
   Из которой он делал чернила.
   Это было так давно,
   И нет и ничего,
   Что можно было бы дернуть за глаза и волосы.
   Зато я живу в мире овец.
   И это можно повторять много раз,
   Изо дня в день,
   Словно песню шамана,
   Словно простые и цветные карандаши не для рисования,
   Но для разговоров.
   И я бы пел,
   И соль выступала на стенах храмов,
   Но только потому,
   Что соль - она правдивая и четкая,
   Словно пыль сердца,
   Словно перхоть студийных часов.
   Я живу в мире овец.
   Кто так придумал?
   Мне как-то сказали, что это придумал Клинтон.
   Но и пусть.
   И Клинтон. Придется смириться.
   Клинтон, и Клинтон.
   Нет беды, если есть сигареты и наушники.
   Даже если заканчивается воздух
   И вскоре нечем будет дышать.
   Январь большой и слоистый,
   Пирог для доступа в чужой мозг,
   Песенка-мотоцикл наоборот.
   Сейчас уже нет тех групп,
   Что были раньше,
   И группы надо выдумывать самостоятельно,
   И потреблять их табачно.
   На земле сейчас не лучшие времена,
   Но мы живём на территории,
   Которыми управляет Каганат.
   Это - странно для нынешнего века,
   Но страна чудес взошла как светило
   Я живу в мире овец.
  
  
  
  
   Уход Розовой Клавиатуры
  
   Однажды был The Madman Return.
   Мы пили пиво "Балтика-9",
   В те годы на пляже было хорошо,
   Не было мусора,
   Не было мусоров,
   Не было типического русского победоносного конца,
   Которого нет,
   Но он есть.
   Это наша суть - бросать мусор в форточку.
   Но раньше была душа,
   Сейчас нет души.
   Уход Розовой Клавиатуры состоялся давно,
   Но сегодня он подчеркнут.
   Я изучаю разум кота
   И слушаю глазами девушку из Детройта.
   Яблоки краснеют.
   Кот синеет.
   Уход Розовой Клавиатуры.
   Aftershock после землетрясения, ценами в Японии.
   Иногда так бывает.
   Проходит уже лет триста,
   Но уход не зафиксирован.
   И я кричу - черт возьми, я уже забыл кто ты такая,
   Но только сегодня поставлена точка.
   В остальном,
   Так много тем.
   Так много котов.
   Так много разных говорящих мхов, доступных для изучения,
   Мир узок и широк.
   Мир - консервная банка, ад в космосе,
   И однажды становится ясно,
   Что страх прошел,
   И я - черт в аду.
  
  
  
  
   Лучшее время
  
   Лучшее время человеческого червя,
   Это когда есть бабло.
   Еда, бабло, секс.
   Нет никаких границ,
   Нет конца жизни,
   Ты находишь себе симулятор реальности,
   Стимулятор для глупости, но.
   Но жизни состоит из борьбы,
   И она сопровождается нежданчиками и обломами.
   Да и ладно, но ты живешь в Этой Стране.
   В последнее время Спецслужбы придумали новые мотиваторы.
   Например, когда говорят,
   Что в Сочи все украли, то начинают подчеркивать,
   Что в Сочи ничего не украли,
   А украли в Швейцарии.
   Эта Страна - это особая тема.
   Нельзя быть просто так счастливым,
   Если вокруг тебя - Эта Страна.
   Нет, если ты Будда, значит, у тебя задание.
   Ты пришёл в этот мир сверху,
   Чтобы наблюдать, чтобы искать зверя,
   Чтобы найти и убить.
   Когда задание выполнено, все хорошо.
   Но жизни не закончена. Вокруг тебя - Эта Страна,
   И новая концепция для покоренного Ивана.
   Ему говорят - Ив-в-в-ан, гибнет мир, Иван.
   Работай послушно.
   Можно писать о цветах.
   Можно писать о котах.
   Можно писать о розах: О, Розы.
   Можно писать о женщинах, которые списаны,
   Которые - б/у, на свалке жизни,
   Но и там они живут, потому что срок жизни указан в чипах.
   Все они бронированы, доступ к ним имеет лишь Матрица.
   Так вот, лучшее время,
   Это когда ты дурак, ты пьян, ты поешь,
   И тебе нет никакого дела
   До всего остального.
  
  
  
  
   Loudness
  
   Облака синеют, фетишизм туманов.
   Луна как тамада,
   Но черти выходят её подчеркнуть.
   Так много карандашей.
   Так много листов.
   Легко достичь счастья,
   Понимая силу образов и красоту рисунка.
   Вокруг - в цепях - стонут терпилы,
   И они сочиняют стихи,
   И это - современного севера зов.
   Нет синтетики, нет изучения глубин подсознания,
   Нет Бога - есть лишь бес в его роли,
   Есть игра в слабость и чужие одежды.
   Я вышел курить.
   У кота - такое выразительное лицо.
   В прошлой жизни он был парнем,
   Совсем бестолковым, он и теперь бестолковый,
   Но антенны работают. Не то, что у вас, у прочих
   Больших белковых созданий.
   Январь медленно накручивается на вторую бобину,
   Смотка ленты, и я снова слышу - как стонут бесполезные поэтессы,
   Переспавшие с гомическими грандами, чтобы стать
   Швабрами поэтических сцен.
   Loudness. В тот день, когда это стало ясно,
   Следовало хорошо нажраться,
   Но сделать это можно и в любой другой день.
  
  
  
  
  
   Япония
  
   Бог запретил произносить свое имя за просто так.
   Поэты степей терпят, стонут от желания славы,
   Постоянно кричат, постоянно вытаскивают куски создателя
   Из разных дыр головы.
  
   Япония далека. Повторы надоели. Стихи тоже надоели.
   Что нового? Если б поиграть в жизнь-смерть, но мотор сломался.
   Нельзя играть с неработающим движком.
   Ансамбль "Loudness" - лучшая хард-рок группа Японии.
  
   Она, безусловно, лучше любой нашей хард-рок группы.
   Почему так? Потому что наши группы - это московские мажоры,
   Дети директоров и банкиров, вышли поотлынивать,
   Постоянно произнося всяческие фишки о Москве.
  
   Это такой мир. А вот, допустим, представим себе
   Северокорейский трэш-метал. Нет, наверное, если бы такое было,
   Их бы поймали и расстреляли из миномёта
   За очернение партийных принципов.
  
   Есть многих стран, в которые ты никогда не попадёшь.
   Да и вообще - почти никуда ты не попадешь. Вот мажоры попадут.
   Хотя в тех странах их будут воспринимать за жирных
   Скифских туристов.
  
  
  
  
   Стих N 10
  
   Общественный вольвокс, символизм,
   Давно высохший скелет словообразования.
   Не то, чтобы кругом - стихов кретинизм,
   Но чаще - избытки знания.
  
   Анализируя бесконечность,
   Поиск в собственном мозге носков,
   Это - всего лишь Кого-то беспечность,
   Но в этом нет лишних основ.
  
   Раньше в поэзию шли герои,
   Теперь - скрывающие себя пидорасы.
   Это нормально ночью большою,
   И облака - презерватив от луны-заразы.
  
   Стих N10, трезвость на взводе,
   Нет никаких общественных норм,
   Потому что ни в какую бездну не шли народы,
   Просто здесь - газовых деток корм.
  
  
  
  
   Цапок
  
   У меня есть прибор.
   Он называется Цапок.
   Это такая машина
   Без ручек и без кнопок.
  
  
  
   Стих N 12
  
   Каждый жизни, как каждый стих.
   Подойди к девушке и прочти стих,
   Но потом спроси: кто будет кормить тебя?
   Законы не меняются: её кормили, она была счастлива.
   Тот, кто мало кормил, отпал.
   Она перебежала туда, где больше давали.
   Стих N 12, как Жизнь N 12.
   Правда, еще не было определено до точности,
   Сколько всего может быть жизней в природе.
   Боги и Учителя завершились,
   Но настоящий Президент Всемирной Еды
   Еще не пришел.
   Надо ждать. Надо есть и ждать,
   Надо бросаться именем создателя всуе
   И играть в стереомастурбацию.
  
  
  
  
  
   Записки из Ниневии. Часть У
  
  
   Предисловие
  
   Зима, в янтаре спят мумии.
   По земле, скрючившись, идёт Иуда.
   Он почти ползет, он превращается в змею на лыжах,
   И туманы его пропускает,
   Он играет в клуб шашистов,
   И там, там вместо каждой шашки - 50.
   Выиграл - 50.
   Проигравший трезв, как стекло.
   И вот ты спроси сам себя,
   Ты - стекло ты или нет?
   Или не стекло? Или вообще, живешь по жизни бумагой
   Или бумажкой?
   Я шел, я мечтал о новогодних дождях,
   Но кто-то открыл не тот кран,
   И были высыпаны обрезки от Тела,
   И кто-то застрянет,
   Чья-то идея будет хлебом колбасным.
   Потом, вдалеке, на пожарной каланче
   Сидел Сатана, чем-то обломанный.
   Я хотел пройти мимо,
   Но что-то меня зацепило,
   Я свистнул, еще раз. Он включил свои фары,
   Вставленные в дырки зрачков и крикнул:
   -Чего тебе надо?
   -Чо ты сидишь там? - спросил я.
   -Я один, - ответил он, - нет никого,
   Некому выпить со мной, некому заглянуть в глаза или в душу,
   Я сижу один и смотрю.
   И ты иди.
   Я пошел, пошел в шашечный клуб,
   И там, там стеклянные шашки всё наполнялись.
   -Ты видел Его? - спросил Иуда.
   -Видел, - ответил я.
   -Грустно?
   -Конечно.
   -Так и меня никто не жалел, и выздоровел.
   Знай, играя в шахматы, ты уже наполовину святой,
   А если ты шашки познал, то ты - заяц вселенский.
   И я сел и начал играть,
  
   Я выигрывал и проигрывал, пока не упал.
   Меня отнесли на диван.
   Это был первый день нового года,
   Странного года.
  
  
  
  
   Повсеместные муравьи
  
   Повсеместные муравьи
   Ходят по поэтическим костям.
   Это кости сегодняшние,
   На них натянут бумажный костюм.
  
   Бумага удобна,
   На ней ты можешь нарисовать
   Множество различных узоров,
   И если это карандаш,
  
   То его ты сможешь стереть
   И нарисовать заново.
   Зато если ты обольешь бумагу маслом,
   То это масло останется навсегда.
  
  
  
   А может быть, несли варенье,
   Пронесли мимо,
   Оно проскочило, движимое силой тяготенья,
   Оно сыграло с бумагой злую шутку.
  
   И этот организм - кости и бумага,
   И даже - бумажный колпак,
   Чтобы никто не видел оскал скелета,
   Теперь привлекает муравьев.
  
   Этот процесс называется обсасыванием.
   Таков наш мир,
   Нет ничего идеального,
   Попробуй создать что-то самостоятельное,
  
   Чтобы выпустить потом, на прогулку,
   На прокат велосипеда,
   На восхождение в горы,
   И еще неизвестно, что случится.
  
   Рыжие муравьи и муравьихи
   Бегут, хотя и опадет бумага,
   Хотя и прах развеют ветра,
   А кости превратятся в известь.
  
   Но если вкусно теперь,
   Зачем находить статуи из гранита?
   Нет, их тоже можно облить маслом,
   Обсыпать сахаром,
  
   Но никто не занимался, никому не приходило в голову
   Производить столь странные действия.
  
  
  
   Обамовцы
  
   На змеях нет чешуи.
   Жидкие змеи зимы
   Молча синеют в востока на запад,
   Молча идут в тишину.
  
   С запада на восток
   Еще сидят тени людей
   С бутылками с мухой,
   Зеленой и летней.
  
   Муха жива и гудит,
   Вполне себе биоробот.
   Есть всё, есть ничего,
   Есть солнце в кармане минут.
  
   Остаётся теперь дозвониться
   До самого сердца Обамы
   И предложить сигарету.
   Длинных молчаний дымовье.
  
   Словно Аврора плывет,
   Словно Лаэрский мне называет
   Дату схода с орбиты
   Нет, не Земли, чисто Юпитера.
  
   Чисто Юпитер,
   Чисто нам не понять,
   Не узнать, не прочувствовать.
   -Алло, кто это?
  
   -Это Обамовцы.
   Это значит, что новые весна настали,
   Новые странные дети
   Вышли Восток подпереть.
  
  
  
  
   Разумный ад
  
   Солнце как желтый рот,
   Река, словно заготовка для чая.
   И ей далеко до чая,
   Она - лишь намёк на его существование.
  
  
  
  
   Толтеки вышли из Тулы
   И пришли в Паленке,
   И я шел, чтобы их встретить,
   Но тут позвонил Сергей Шнуров
  
   Он объявил: с этого дня я - воробей.
   -Почему? - спросил я.
   -Потому что если ты Сергей,
   То ты - воробей.
  
   И когда-то в космосе пролетал
   Гигантский Сергей-воробей,
   И тень его крыла
   Очертила мир,
  
   И копии его,
   Словно бы протомодели,
   Словно копии урезанных процессоров "Селерон",
   Словно бы что-то еще
  
   Взошли, и стали Сергеи.
   И часть из них - просто Сергеи.
   Но есть еще воробьи,
   Всяческие, двухсторонние.
  
   И снега снова не дали.
   Банщики оказались жадными,
   И никому, ни тебе, ни себе,
   Никому, ни тебе, ни себе.
  
   Луна, словно ножик.
   Месяц - мой друг.
   Луна, словно ножик.
   Месяц - мой друг.
  
   Когда закончились слова, я снял с себя кожу,
   Снял скелет, осталась змея,
   Я полз между жизней,
   Я видел тени иных командоров,
  
  
  
   Я встретил Писарро.
   - Ползёшь, сволочь? - спросил он. -
   А ведь уже ничего не вернуть,
   Тайны сгнили под сводами догм.
  
   - Ползу в кабаки, - ответил я.
   И вот, солнцем странным,
   Взошло Мехико, диском туманным,
   Веществом особой Москвы.
  
   В 1541-м году все было иначе,
   И водка была по рублю,
   Я признаю и молчу,
   Самолёт направляется в Лиму.
  
   Если ты выбрал путь
   Пробователя разных спиртов,
   То знай - отрицать надо всякого,
   Кто слишком жив, кто слишком еще - молоко,
  
   Кто слишком еще - словно кисель,
   Поэт не может быть,
   Не может жить, живой - не поэт,
   Он - просто одежда.
  
  
  
  
   Гимн Чикаго
  
   Я сделал порох
   Из мозгов человека,
   Я взорвал его на тарелке
   С синей секундой.
  
   Давно отменили рифмы,
   Давно отменили людей.
   Да будет в мире Чикаго,
   И ничего кроме Чикаго.
  
  
  
   Спорт обречен,
   Все это зная, скрывают значенье тепла.
   Я никому ничего не сказал,
   Я сам нёс странное значение слов.
  
   Чикаго, Чикаго.
   Так много любви к проводам,
   Сдай алюминий, купи Почему,
   Купи угнетенье колёс.
   Все, кто был,
   Богат или беден,
   Беден иль просто среден,
   Или высок, или низок, как мог,
  
   Все - просто пятно.
   Которое загорелось и гаснет,
   Медленно, в микрокосмосе мысли
   Без мысли, мы не знаем,
  
   Но знаем. Еда - наш Господь.
   Чикаго навеки.
   Чикаго навеки.
   Жизнь навсегда.
  
   Когда я погасну,
   Я тоже буду Чикаго.
  
  
  
  
  
   Биогондон
  
   Я или ты,
   Погасшее солнце,
   Труп Буратино в холодильнике,
   Квартира закрыта.
   Менты никогда не приедут.
   Труп пролежит 40 лет,
   Пока его рассекретят.
   И это - дерево счастья.
  
   Сюда придут светлые бляди,
   Радостные лишь потому,
   Что это - призвание,
   Дарить радость седую.
   И они разберут Буратино.
   И они разберут Буратино.
   И каждой - кусочек,
   У самой райской и лучшей -
   Указательный палец правой руки.
   Она повесит его на шею,
   На цепочку из китайского серебра,
   И будет носить
   Биогондоны в сумочке черной,
   Чтоб быть навсегда вооруженной.
   А ты представь,
   Как будет лет через 100.
   Есть ли смысл земле развиваться?
   Может быть, лучше сейчас
   Стать рыбой в банке консерв?
   Всё создано, все придумано,
   Всё написано,
   Осталось Бога низвергнуть.
   И в банке лежит,
   Средь прочих килек, давно выловленных,
   Давно приниженных смертью,
   И томат нам всем судья.
   А что там снаружи?
   Так хорошо знать не знать ничего,
   Быть защищенным от судеб ненужных.
   Все любил - просто рыба.
   Кто не любил - тоже рыба.
   И срок хранения не ограничен.
   А там, вне, давно уж забыт Буратино,
   И многие реки сменили названья,
   И многие идолы пали,
   Кто-то летел и сгорел,
   Кто-то был после тебя,
   И он забыл - в банка прекрасна,
   Долговременность - мудрости кладезь.
   Так биогондон в черной сумке
   Проносит белая, светлая, кем-то может любимая блядь,
   И это - отличный путь мировой,
   И это - ништяк заништячный.
   Урановый гондон
  
   Я шел в горы,
   Чтобы там начертить странные знаки,
   Чтобы демоны ада взлетели,
   Чтобы искали, чтобы был пойман Чубайс.
  
   В больницах, где шизиков толпы толпеют,
   Пускают пузыри из носа,
   Все говорят про политику,
   Все ненавидят Америку.
  
   В больницах кричат: Путин, виват!
   Кричат: еще немного, падёт бастион,
   Европка снищала, кругом пидорасы,
   Россия - предел пустоты.
  
   Эти песни я знаю.
   Я иду, я стою.
   Я иду, я стою.
   Материальные принципы ничего не решают, героев нет,
  
   Больницы полны, совкодроч возвеличился,
   Невероятный полёт вышины.
   Сталик в гробу умаслен,
   Кости в седых северах не скрипят.
  
   Но демон взлетает. Мне нравится идея
   Цугуми Обой. Никто не мешает мечтать.
   Это -единственный плащ.
   Сигареты пришлось покупать.
  
  
   И в этой одежде надо сыграть,
   Например - Цоя, или - призрак Хендрикса,
   Или - кого-то еще.
   Словом - были но всплыли герои.
  
   Лишь только на дурке прекрасно.
   Когда тебе жрать подносят
   На блюдце, на ложечке ярко блестящей,
   Ты жизни не знаешь.
  
   Ты песни поёшь для медсёстр.
   Америка падает, Путин всех победил.
   Никто ничего не взрывал,
   Сочи - приятных побед совокупность.
  
   Нет ада, нет Нигерии северной ветра,
   Нет рабства, предел свободы, мечтаний,
   Предел ништяков ништяковых,
   И вот - несут порошки.
  
   Их раздают, чтоб придурки осели
   И ночью спали спокойно, без снов.
   А я спускаюсь с горы, потому что демон взлетел,
   Потому что он на пути.
  
   Будет повержен дракон,
   Однажды, средь пустоты, средь отсутствия прочих вещей,
   Когда пыль возведена в постоянство,
   Когда стерты границы и стерты углы.
  
  
  
  
  
   Сайтография
  
   Слова заштопаны.
   Вместо меня идет Я-15.
   Когда ты смотришь в глаза таракану,
   Вид которого - Иуда - создан режиссером,
   Ты понимаешь, что начинается сахар.
   Сахар, сахар.
   Например, он сжижен, и ты его ешь ушами.
   Ты можешь впасть в заблуждение, что это есть жизнь,
   И что это есть человек,
   Но это всего лишь вид.
   И пусть он говорит так же,
   И пусть радиолампы выдают желтый накал,
   И пусть новые эпохи прокатили,
   По ящику показывают Дассена,
   И всякая новая поэтесса подразумевает,
   Что существо-айфон поставило её рачком,
   Особенно Брагина,
   Все остается. И Иуды остаются Иудами.
   Даже быть может, где-нибудь в Доме Президентов,
   За много веков до летописных вещей,
   Пришли такие виды тараканов,
   Облекли себя в форму человека.
   Они не вещали. Они слушали,
   Они клеились к учителям,
   Чтобы потом в чужих глазах поносить учителей,
   И это было еще тогда,
   И прошли века, и ничего не изменилось,
   Дома Президентов все также горят,
   Все так же горят.
   Я-15 идет по земле.
   Страницы расширяются,
   Покуда не пришел Сергей.
   Сейчас у него нет коня, и он никак не может сесть и приехать.
   Но Иуда повсеместен, потому что уже ничего не исправить,
   Он продолжает жизнь по программе
   "За глаза об учителях, но - О Президенте"
   Он смеется, окружив себя грузчиками алмазов,
   Потому что перед ними он высок,
   И они рукоплещут,
   И это - пусть программный,
   И Я-15 лишь констатирует эти бытие.
   И я начинаю петь припев,
   И мне видится снова Брагина,
   Мечта которой - посососать у старого Цветкова,
   Чтобы рот её был благородней,
   Чтобы гланды были более нью-йорковые.
   Это Иван. Это Ивв-в-в-ван, поиск пути из господ.
   Ныне субкультура дала массам Сталина,
   И многие решили (особенно пациенты психушек),
   Что это хорошо, что усатый гондон вытравил все мозги из этой страны,
   И они рукоплещут.
   И мне ничего. Суть таракана вида "Иуда" от этого не изменится,
   Он будет и дальше существовать.
   Так сделано природой. Мы же не хозяева.
   Мы - какие-то частицы, рабы этого мира.
   А если наступает Ночь в Скифии, то уже ничего не отменить.
   Качается нефть. Стучат контакты. Сочи, послушные ищут пути,
   Как бы прикидываться, иные убегают.
   Собственно, тут нет больше ничего.
   Собственно, припев.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 идет по земле.
   Я-15 встретил Фила Коллинза и стал говорить о вещах,
   Но Коллинз ответил - ваша страна - это лагерь.
   Тогда Я-15 пошел в библиотеку,
   И там, в темном углу, сидело существо
   По имени Сталик Сталин, и оно говорило:
   Смирись. Это наш путь. Бесы победили.
   Достоевский только предполагал, а вышло именно так,
   Как он и не думал, что выйдет.
   Столбик все выше, столбик всё длиннее.
   Ты стоял на углу, понимая суть вещей,
   И понимая суть таракана Иуды,
   И тут он подошел и стал бросаться сахаром,
   Стал клясться, и ты снова повелся,
   Ты вновь с замыленным взглядом считал его человеком,
   Улыбался и даже немного раскрылся душой.
  
  
  
  
   Новый альбом Путина
  
   В магазине, в магазине,
   Я купил новый альбом Путина.
   Но это был другой Путин.
   Это был Сергей Путин.
  
  
  
  
  
  
  
   Новый альбом Медведева
  
   Я купил мёд.
   Иду и жру рукой из банки.
   И люди разбегаются,
   Бегут к пропасти,
   Прыгают,
   Разбиваются - так как на это нельзя смотреть.
  
   Вышел новый альбом Медведева.
   Димон поёт.
   А еще вчера я слушал Mr.Big,
   А уже сегодня Димон - мой друг.
  
   Я хотел почитать стихи,
   Но оказалось, что вофлобанов так много,
   Что их больше, чем амброзии,
   Что их больше, чем разумного мха,
   Который вещает,
   Который воняет,
   И существует Александр Петрушкин.
   И это хуже, чем если бы ты
   Сосал урановый стержень.
  
   Например, Сергей Крылов
   Занялся балетом.
   Но он не занялся балетом,
   Он - не Александр Петрушкин.
  
   Новый альбом Медведева.
   Новый альбом Медведева.
   Еще я слушал Сергея Медведева - тоже очень хороший исполнитель,
   Высокий и суразный.
  
   И вот,
   22-й век.
   Все ценности подменены.
   Я прихожу на балет
   И вижу мумию Александра Петрушкина.
   -Какого хуя? - спрашиваю я. - Что это?
   -Это, - отвечают мне, - великая балерина,
   Александр Петрушкин.
  
   В альбоме Медведева
   14 трэков.
   Он поёт рэп.
   Хотя было сказано, что рэп это кал,
   Но сделать ничего нельзя,
   Нельзя победить эту болезнь
   Мозга впитывающего.
   Какие годы? Жизнь уже прошла.
   Осталось лишь архивирование.
   Поёт Медведев.
   Поёт прекрасно.
   На губной гармошке играет Дворкович,
   Светлый славянский гармонист.
  
   Александр Петрушкин
   Выходит петь оперу.
   По идее, его надо за это убить,
   Но почему-то вкус человеческий выродился,
   И он поёт,
   И никто не бросает в него
   Тухлые яйца.
  
   Говорят, это уже 8-й альбом Медведева.
   Димон - очень приличный музыкант.
   Еще, говорят, Сергей Медведев
   Выпускал альбом вместе с Монсеррат Кабалье.
   Не Фредди, конечно,
   Зато наше.
   Наши, Наши.
   Наши, Наши.
   Нефть, газок, гармошка, Александр Петрушкин.
   Я понимаю, что это пиздец, и дальше жить нельзя,
   Но я живу,
   Я еще существую, хотя я не понимаю смысл своего существования.
  
   Нефть, газок, гармошка, Александр Петрушкин.
   Нефть, газок, гармошка, Александр Петрушкин.
  
   Если бы кто-нибудь натянул на голову Петрушкина носки,
   Чтобы он научился дышать в носках.
   Вот это был бы пассаж.
  
  
  
   Полезное сумасшествие
  
   Числа жизни,
   Числа судьбы.
   Возьми листок бумаги
   И иду по душе.
   Иди по судьбе,
   Считая людей.
   Спрашивай: можно вас посчитать.
   Возможно, в первый же день
   Вы получите по лицу,
   Так как обязательно найдется человек,
   Который не поймет
   Этот странный посыл.
   Он так и решит. Что это и не засыл,
   Что это и есть посыл,
   Что это - посылка, отсылка, серединности бег.
   Это - фольга из имен,
   В котором мы пожарим
   Александра Петрушкина, и все будет хорошо,
   И вдруг окажется,
   Что в этой стране даже и можно жить,
   А не только строиться и бесплатно работать,
   Не только Сочи и нефть,
   Не только московский Израиль,
   Но есть большой океан Ледовитый,
   Куда ты можешь поехать,
   Чтобы лизнуть снега.
   Чтобы ты приморозился
   И стал большим синим Айронмейденом,
   И пароходы бы, проходы,
   Трубили бы тебе.
   Ту-ту!
   И ты бы мигал глазами в ответ.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Подплинтусье
  
   О, мир мой широкий,
   Подплинтусье.
   Когда-то знал Александра.
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
  
   Пели снега.
   Пели тогда тараканы на кухне
   Одетые в кожу,
   В пиджачьё непростое.
  
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
   Хард-рок, софт-рок,
   Водка-рок, пиво-рок.
  
   Проходят дни стороною предвзятой.
   Тени президентов,
   Тени собак президентов,
   Тени презервативов.
  
   И главный из них - Джон Гондон.
   Я даю ему балалайку,
   И он играет, он поёт,
   Чисто как Фёдор Чистяков.
  
   И мы поём вместе,
   Я и Джон,
   И с рынка приходят торговки
   Чтобы петь вместе с нами.
   Мы едим морковь и апельсины,
   Мы пьем армянские поддельные вина,
   Я, торговки, Джон Гондон,
   И кажется - вечность поймана, и мы никогда не умрём.
  
   Александр, Александр.
   Ты спустился в Подплинтусье
   И ты победил, ты - King of Nothing
   Пусть даже в интепретации металлики.
  
  
   А в 92-м году у меня была катушка
   С металликой, чисто мастер оф пуппетц,
   И ребята, принося ганджюбас,
   Радовались, словно котята во время рожденья.
  
   А ты уже тогда,
   Ты в те ранние годы зари
   Забрался в эти места ментала,
   В эти дебри души.
  
   Подплинтусье. Мир красоты.
   Мир немоты, мир ушедшего,
   Но ничего и не приходило,
   Помимо говорящего мха.
  
   Но и среди людей
   Растёт мох говорящий.
   Я вспоминаю тёщу, мох говорящий,
   Я пою, словно Ленин-гриб.
  
   Джон Гондон, понимая, что торговки готовы,
   Предлагает раздеться им,
   Чтоб совершить обряд воплощенья в хурму,
   И мы начинаем.
  
   Подплинтусье. Мир высоких загадок,
   Мир стереорамок, частот, междометий,
   Мир людей, что словно пыль,
   Взлетают и падают,
  
   И вот ты - Александр,
   Ты там навсегда.
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
  
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
   Александр, Александр.
  
  
  
   Иоганн Себастиан Бум
  
   Все ближе к началу
   Идут поезда.
   Я спросил у себя самого:
   Едут ли волки?
  
   И вышли они
   Ребята, ребята, словно сборная по хоккею,
   Словно чемпионы по нафиг батуту,
   Я1-Я500,
  
   Почти - моторы синих эмоций,
   И девочки синих надежд,
   И Ярославль, и запах бензина,
   И Путин в ящике ненапрасном.
   -Волки приедут, - сказали они и ушли.
   -Волки приедут, - сказали они и ушли.
   -Волки приедут, - сказали они и ушли.
   -Волки приедут, - сказали они и ушли.
  
   Вышел новый альбом группы "Hooy",
   И первые слушатели -
   Летающие люди,
   Которых в полёт отправили Грины.
  
   Так, шаг за шагом,
   По мелкой песчинке,
   Растут в эволюции люди,
   Растут, чтобы однажды свалиться.
  
   Стихи всё короче,
   Стихи всё длиннее.
   Когда ты сам себя обманул,
   Ты - шайба во тьме в колесе,
   Ты - шайба во тьме в колесе.
  
  
  
  
  
  
   Рот Фронт
  
   Зови бабло.
   Зови бабло.
   Зови бабло.
   Зови бабло.
  
   Ты была молодая травинка,
   А теперь - кривая былинка.
   Но все равно - не забывай,
   Зови бабло, зови бабло.
  
   Спортсмен гордится рекордами.
   Горилла - умением срать с высоты,
   Водитель - силой баранки,
   А ты - силой бабла.
  
   Тебя кормили, и ты гордилась,
   Гордилась, смеялась, когда встретила Христа,
   То сказала ему: меня хорошо кормят, о, Христос,
   Я победила.
  
   В легендах часто
   Изображают грешниц назидательно широко, слово бы 60мм.
   Но фиг, жизнь субъективна,
   Художник сам отвечает за свои постаменты.
  
   Разуй глаза, изучай.
   Если сила бабла возьмёт и тебя,
   То тебе конец, ты лось сразу же,
   Лось одномоментный.
  
   Художник заканчивается, и ты можешь ей позвонить и спросить:
   -Ты не вышла замуж?
   Хочешь?
   -Вполне.
  
   Так словно деревья в поле
   В жизни стоят люди, стареют и сохнут,
   В конце концов - это не сосны,
   Это кусты, которые низвергнуты в осень.
  
   Бабло идет,
   Оно может само проходить,
   Как копейка в качестве колеса,
   Как рубль к качестве колпака
  
   Для нормальной машины,
   И если появится чувачок при машине,
   Который снова согласится кормить,
   Ты выйдешь за муж за машину,
  
   И будешь кормиться.
   Но нет свежака. Нет юности.
   Солнце все равно опадает,
   Листья смеются, ежи разносят яблоки у себя на спине,
  
   Директора разобраны,
   Новые слишком молоды.
   Конфеты Рот Фронт чернеют словно глаза галактик,
   Если ты не строитель себя,
  
   То жизнь быстро проходит.
   Но бывает момент, когда мимо шел Христос,
   Но тогда хорошо прикармливали,
   Было не до него,
  
   Ты подняла камень и бросила в спину,
   И теперь ежи смеются,
   Они-то яблок себе наносили.
   Им-то ненастье - приятно, особенно, красно.
  
  
  
  
   Настоящая кончающая поэтесса
  
   Годами искал тебя,
   Но ты была рядом.
   Не знал я чудес,
   Не знал солнца яд.
  
  
   Стихи намотал я
   На левую руку,
   Ночь намотал я
   На среднюю руку.
  
   Очков не бывает
   Трехглазых и пятиглазых,
   Такие судьбины,
   Такие глубины.
  
   Тупые собрались,
   Я вижу, я вижу.
   Мне нечего делать,
   Кусаю книжища.
  
   И вот ты - такая,
   Особая дура,
   Прекрасная дурра,
   Кричишь, не внимая,
  
   Что всё быстротечно,
   Что мусор напрасен,
   Что сгнили Манделы,
   Что Винни уж нету.
  
   Когда-то ищешь,
   То надо проснуться.
   А вдруг - что-то рядом,
   А вдруг - кто-то рядом.
  
   А ты - проискался,
   Как фигов кузнечик,
   Зеленый, противный,
   И тонкий, и хлипкий.
  
   Живешь ты под крышей
   Коробки над мозгом
   И пишешь, кончая,
   И стонешь, кончая.
  
  
  
  
   А я, собирая,
   Марки, портреты,
   Кухни эмоций,
   Стулья обломов,
  
   Где-то шатался,
   Не видел простого.
   Гербарий как стенка
   Китайского бога.
  
   Два вида движенья,
   Два вида сиденья.
   Лежанье, стоянье.
   Лежанье, стоянье.
  
   И ты существуешь,
   И это прекрасно,
   И это светлейшество
   Высших полётов.
  
  
  
  
   Спрут-У
  
   Мы шли по берегу моря,
   Все - ребята в маечках "Спорт",
   Все как один - мудазвон мудозвонный,
   Все как один - чисто козлы.
  
   И когда я вошел в магазин
   Чтобы купить конфет "Кто сказал Му?"
   И мне сразу же сказали,
   "Что ты хотел, козёл?"
  
   Я думал, что магазин этот
   Надо сжечь, но передумал.
   Я промолчал, мы пошли дальше,
   И синий берег был далек и особенен.
  
  
  
  
   Там, под водой,
   Там, в синеве,
   Там, чисто там, у камней подошвы царя моря большого,
   Плыл Спрут-У.
  
   Ни А, ни Ц, это надо понимать,
   Это надо фильтровать, словно базар.
   Большая часть людей живёт напрасно.
   Факт, который важен чисто среди людей,
  
   Который нанизали себя на ветки суеты,
   Чтобы наслаждаться бесполезняками,
   Чтобы рыбу сомнений с пивом хватая
   Сентенций слои разводить.
  
   А там идут поезда, темные и сволочные.
   Кто им разрешил?
   Куда-то несёт их судьба, хрен земной,
   Солнца красного прошаренность.
  
  
  
  
   Теория трудовых выкриков
  
   Мои друзья - обезьяны.
   Я пытаюсь исписать небосвод,
   Но кто мне позволит?
   Но кого б спрашивал я?
  
   Прекрасных дождей ушедшее лето,
   Осень-зима, Осень-зима, лишь мысль,
   Лишь память о том,
   Что ты лежишь и пьешь от дождя.
  
   Приходят ко мне обезьяны.
   Я друг и товарищ, я - президент обезьяна,
   Хоть сам я - носитель теорий.
  
  
  
  
  
   Ниневия в наблюдение
  
   Я иду
  
   К простейшим духом стекаю.
   Нас миллионы в одном.
   Она нас зовет и играет,
   Сквозь природы своей проем.
  
   И, дальше, словно по нотам,
   Иду и бегу как один,
   Как капля случайного пота,
   В угоду каких-то причин.
  
   И тело от времени корчась,
   Меня не желает понять,
   Зачем я его точно порчу -
   Душа просто хочет летать.
  
   И в этой игре полутеней,
   Я новь поглощаю жадней,
   Любая эпоха - то веник,
   Сметает быстрей кто видней.
  
   А я все иду, и привычки,
   Друг друга как свора, грызут,
   И опыт, как правил отмычка,
   Тех самых, что нас берегут.
  
   И возраст как накипь садится
   На душу, что может летать,
   Что хочешь - все может случиться,
   Себя не дано миновать.
  
   Ведь наши поступки - ступени
   По длинной дороге судьбы,
   Иду, без азарта и лени,
   Как пес, лишь на запах мечты.
  
  
  
  
   Свой шаг мне ни чем не измерить,
   Со мною лишь ночь говорит,
   В дорогу свою нужно верить
   Коль путь твой хаос лежит.
  
  
  
  
   Мумия Клинтона в коробке из под презервативов, 2200 год
  
   Расы - колода карт,
   Тасуются эволюцией,
   Чуют в сближеньях азарт,
   Войной друг в друга плюются.
  
   Идеи их злом тяготят,
   Но это - для достижения,
   Они настоящие - когда хотят
   Во всем своего продвижения.
  
   Одни говорят - мы супердержава,
   У нас права есть на все,
   У других - вера-приправа,
   У третьих - через плечо.
  
   Плодят свои интересы,
   Сталкиваются, как мошкара,
   Выдавливают из себя мессу,
   Кем-то придуманная мишура.
  
   Мать-история ходит спирально,
   Ей все люди - лишь детвора,
   И взрослеет она лишь тайной,
   Не жалеет детям добра.
  
   Но эпохою дети играют,
   И ломают ее на корню,
   Они сами себя не знают,
   Для чего в жизнь им пропуск дают.
  
  
  
  
   От того так на выдумку скоры,
   Потому что воюют с собой,
   И минувшее топят в укорах,
   А грядущее - новой войной.
  
   Будет много вождей картонных,
   Кровью склеенных, монотонных,
   Им положен отмеренный срок:
   Получить от эпохи урок.
  
   В чем сокрыта идея? Не скажет,
   Даже тот, кто собою отважен.
   Тот, кто мир собой заполнял,
   Будет завтра ничтожно мал.
  
   И, когда-нибудь, лет через двести,
   Новые цари будут на этом месте,
   И в хранилище древних реликвий -
   Мумию отыщут, скажут - Клинтон.
  
   Прошлая гордость великой державы
   В коробке контрацептивов лежит.
   Потомкам нет дела до его славы,
   На повестке другое стоит.
  
   У кого сейчас оружие сильнее,
   От кого есть нужный им прок,
   Куда ветер их моды веет,
   Кто на сегодня их новый бог.
  
   Бывает часто у людей так -
   Историю переписывают.
   Каждый свой поднимает флаг,
   Или заслуги приписывают.
  
   Есть ли в смысл в этом какой -
   Если с мозгами ответьте сами,
   Разве тот, зовется герой,
   Кто считает других дураками?
  
  
  
  
   Солнце
  
   I.
  
   У этой звезды было много отцов,
   Грозных и настоящих.
   Они не знали людских основ -
   Ведь люди играют ящик.
  
   Из разных структур они все сошлись,
   И, видно мерились силой,
   К цели своей они гордо неслись,
   В соперника целя вилы.
  
   И в этом бою, обоюдно суровом,
   Себя они не жалели,
   Они бы сказали, но не была слова,
   И потому просто горели.
  
   И в атомной крови рождалась она,
   Звезда, до скончания века,
   Случайность, стечение, полоса,
   Которая вечно ждет человека.
  
  
   II.
  
   Солнцем бог играет в футбол,
   Солнце - мяч. Он умело пинает,
   Если ночь - пропускает гол,
   Если день - он мяч отбивает.
  
   Если нужен технический перерыв,
   Чтоб к игре не истратить все рвенье,
   Или свежих игроков запустить -
   Он устраивает просто - затменье.
  
  
  
  
  
  
  
   Времена года
  
   Весна
  
   Стадия близкая к нулю
   Приходит всегда слишком рано.
   Газоны цветами плюют,
   На склад ложатся бураны.
  
   Холод не лижет рук,
   Деревья ветвями зевают,
   Дятлов очнувшихся стук
   Восстать их от сна призывает.
  
   Солнце, очнувшись от сна,
   Знаки рисует на стенах,
   Маслом льется весна,
   Вырвавшийся из плена.
  
   Но главный козырь - коты,
   Этой поры переменной,
   Они с весною на "ты",
   Они обссыкают стены.
  
   Сердце волнуется вновь,
   Надеждою многокрылатой,
   Словно познакомили кровь
   Неведомым препаратом.
  
  
  
  
   Лето
  
   I.
  
   У ада так много лиц,
   Одно из них, несомненно, лень.
   Стаи ее вездесущих птиц
   Ищут в сердцах людей свою сень.
  
  
  
   Находят. Гнезда свои развесят.
   Ждут доверия времени.
   А люди поступки так редко весят,
   Живут по программе семени.
  
   И ленятся о правду сердца натирать,
   Отдых, приняв за выход,
   И часто на других им плевать,
   И голос их совести тихий.
  
   Может, не сразу видна эта связь -
   Теплой поры и лени,
   Но каждый в поступках своих князь,
   А в желаниях просто - Ленин.
  
   Да, тело имеет привычку устать,
   Работа - самообман достиженья,
   Важнее - себя создавать
   Из прекрасных души движений.
  
   И еще - верить в силу мечты,
   Все сторонние взоры не видя,
   Если ты с душою на "ты",
   Ленью ты себя не обидишь.
  
  
   II.
  
   Смотрю я сердцем в неба океан,
   На волны звезд, разлитых по вселенной,
   Во мне одном сошлись так много стран,
   Чтоб дать на миг мне вырваться из плена.
  
   Прогнать с души еще парящий зной,
   И бриз поймать сухими волосами,
   И вдаль скользить сквозь метеоров рой,
   Впиваясь в небо жадными глазами.
  
   Ах, лето, этот звездный не покой,
   Никто кроме тебя мне дать не силах,
   Я понимаю - нет меня со мной,
   Меня свобода в звездах растворила.
  
   Осень
  
   Об этом времени сказали тонны слов.
   Поэты источили миллионы перьев.
   Она глядит в нас с тысячи холстов,
   Она в приметах, сагах и поверьях.
  
   И каждый в ней найдет себя всегда,
   О чем-то скажет, иль родит молчанье,
   Она напомнит нам наши года,
   Как результат душевного старанья.
  
   По мне она - лишь четкий переход,
   Для тех, кто вдаль своей мечтой стремится,
   И эта даль нас непременно ждет,
   Чтоб с ними тайною своею поделиться.
  
   Душа услышит и, как, сорванный листок,
   Красиво в танце смерти закружиться,
   Пришла пора - шепнет суровый рок -
   Уйти туда, чтоб в звездах раствориться.
  
  
  
   Зима
  
   Если в сердце разлука завьюжит,
   Ты смотрит в даль негаснущим взором,
   Пусть судьба с тобою не дружит,
   Ты ее не печатай укором.
  
   Ведь лишение - это награда,
   Только, любящий, знает об этом,
   И взамен ему блага не надо,
   Тот, кто светел, не требует света.
  
   В этом холоде есть своя тайна -
   Пусть узорам мороза рождаться,
   Каждый - лишь в красоте бескрайний,
   Главное, себя - не бояться.
  
  
  
   Существование, несуществование
  
   Что, признак есть людского пребыванья
   На этом промежутке мирозданья?
   Скелеты небоскребов, вены автострад,
   Компьютерных сетей шумящий сад.
  
   А может это хищный взор оружий,
   Что с возрождением людским не дружит,
   Уж сколько их блуждает среди стран,
   Рождая гибели уверенный буран.
  
   И среди этой чехарды сраженья,
   Помеченной звездой уничтоженья,
   Есть поступь разума, что не всегда заметна:
   Стремленьем к созиданию конкретна.
  
   И мы в ней существуем, словно дети,
   Идем туда, где нам надеждой светят,
   И эту поступь путаем так часто
   С тем, что по сути не является прекрасным.
  
  
  
  
   Хроника Пилотов
  
   I.
  
   Сферы тайных понятий
   Не открыты для всех.
   Ярлыком демократий
   Не заправить успех.
   Все бежит безвозвратно,
   Жизнь - мыслей кино,
   Выбор - в завтра лишь врата,
   Только совесть - окно.
   Мы по жизни кочуем,
   Как по небу луна,
   В чьей-то жизни ночуем,
   С кем-то выпьем вина.
  
  
   Наша жизнь - дорога
   К неизвестным мирам,
   Но спешим на подмогу,
   Тем, кто верит мечтам.
   Тем, кто верит, что крылья,
   Нам с рожденья даны,
   Мы - судьбы эскадрилья,
   Звук иной стороны.
   Страхи мы опрокинем,
   Устремившись в полет,
   Все былое - отринем,
   Нас - грядущее ждет.
   Ведь всегда мы - крылаты
   Своей жаждой лететь,
   Кто свободен - богатый,
   Может сердцем лететь.
  
  
   II.
  
   Мы летаем по космосу мозга,
   Нет границам, пределов - нет!
   Чьи-то правила лупят, как розги,
   И свободы дурманят свет.
  
   Нам твердят, что полет невозможен,
   Нет такого в помине и все,
   Страх ползет ножами по коже,
   Страх - души нашей вечной вранье.
  
   Остановки мы гордо обходим,
   Неизвестность по жилам бежит,
   Мы мосты в неизбежность разводим,
   С кожи вон убирая ножи.
  
   Ведь крылами мечты распахнулись,
   Обнажая сердечную твердь,
   Если мы на полет замахнулись -
   Значит, вновь нам распахнута дверь.
  
  
  
  
   В этой стране
  
   Любая страна - это файлы народов,
   Системных надстроек законы,
   Копирование достижений - как мода,
   И новых вождей иконы.
  
   Выживание - фундамент существования.
   Достаток - ошейник потребления.
   Социум - таланта протирание.
   Коммуникации - новое богоявление.
  
   Собранье финансов - сильное племя,
   Зависимость больше чем сам,
   Роняют в души коварное семя,
   Подражая самими небесам.
  
   В природе отбор - знак выживания,
   Природа не терпит души.
   В процессе файлов стирания,
   Она миссию свою лишь вершит.
  
   Но в этой стране, впрочем, как и всякой,
   Отбор не для жизни, отбор - власть,
   Принципы, подменив бумагой,
   Жаждет одного лишь - всем обладать.
  
   Потребление - это надежный конвейер.
   Надежда - для тех, кого разомнут,
   И ты уже не герой, лишь - плейер,
   Которому правду как корм дают.
  
   Сила их в креативе кормушки -
   Сегодня - маркетинг, а завтра - к стене.
   Но если жизнь проходит на мушке,
   Кто правду посеет в завтрашнем дне?
  
   И чтут наблюдатели правил границы.
   Историю делают лишь смельчаки,
   И души из клеток летят словно птицы,
   Чтоб имя страны писать с красной строки.
  
  
   Дежурство в студии зла
  
   Слабость скажет мне тихо - прощай,
   Черный ветер я чую все ближе.
   Сокровенный таинственный край
   Сердцем снова я пристально вижу.
  
   Ты не видишь его, как же так?
   Не ужели, душа ослепла?
   Для чего поглощаем мы мрак,
   Чтобы легче восстать из пепла.
  
   Этот мир я так просто постиг,
   Пусть недобрый я стал, так что же?
   Наша жизнь - многозвучный миг,
   Сон, что корчит нам злые рожи.
  
   Доброта - парус светлой души,
   И не важно, какой ветер дует.
   В гавань вечности все мы спешим,
   По волнам нами созданных сует.
  
   Если спехи забыть, не спешить...
   Суета - груз ненужной добавки.
   Что-то главное просто свершить,
   Жизнь поставить свою на ставку.
  
   Не храните обиды в томах,
   Ложь к себе - стопор всех изменений,
   Зло - не страшно, лишь страшен страх,
   Он стоит на пути изменений.
  
   Слабый тот, кто с собой не борясь,
   Путь торит свой как по шаблону.
   Правда часто роняет нас в грязь,
   Чаще ложь нас венчает короной.
  
   Злой, себя побеждая опять,
   Тихо дверь новых мыслей открою,
   Не беда, что добра не создать -
   Важно зло не творить душою.
  
  
   Месопотамия
  
   Вечное лето застыло в картинах,
   Словно разлитый случайно янтарь.
   В дыму сигаретном встают исполины
   Грозные тени, такие как в старь.
  
   Почерком легким летят колесницы,
   Непобедимый врагами кисир.
   Стаи из копий, кружат словно птицы,
   Эрешкигаль приглашая на пир.
  
   В профилях воинов эры забытой
   Время впечатавшись - замерло.
   В рюмке коньячной, небрежно налитой,
   Она открывает свое мне лицо.
  
   Я наблюдаю и взор архаичный
   Засовы снимает - раскрыты врата!
   Шаг я роняю на пол мозаичный,
   И песней чужие звучат голоса.
  
   Вечные шеду меня провожают
   Взором надежным, таким как броня,
   Многое, видев, не понимают,
   Время, что выбрало нынче меня.
  
   Я сквозь Ашшур пробираюсь украдкой,
   Выбор любой - это только я сам,
   Жить без мечты, для чего, по порядку,
   Ведь все равно себя скормим часам.
  
   Пусть не течет во мне кровь Саргонидов,
   Знаю, случайный я этой стране,
   Древней столицы прекрасные виды
   Вряд ли представить себе и во сне.
  
   По зиккурату я к звездам вздымаюсь,
   Что-то хочу им одним рассказать:
   Этой эпохою я напиваюсь,
   Той, что меня заставляет мечтать.
  
  
   Посвящение В.Нерусскому
  
   I.
  
   Сны - это пропуск на границе миров.
   У каждого свой позывной для ночи,
   Ночи - что прячет нас под засов
   И иногда нам что-то пророчит.
  
   Реальность - веер у бога в руках,
   Каждый взмах повторяет неповторимое...
   Кто-то вошью крадется у судьбы в волосах,
   А кто-то открывает тайну неуловимую.
  
   Разница между ними - как огонь,
   Одним светит он, другим - греет ужин,
   Решительность часто прячут под бронь,
   И с мудростью с умом не дружат.
  
   Каждому часу нужен свой герой -
   История, меняя кожу, смеется над нами,
   Ей нужен только след на ее мостовой,
   Созиданием, войной или словами.
  
   Ведь не важно, кто как тень создает,
   Главное быть в настоящем грядущим,
   И если зло тебя заново создает,
   Главное, что ты добром не отпущен.
  
  
  
   II.
  
   Телескопы осматривают поры вселенной.
   Врач неспелых идей уже не придет.
   Все в мире стачивают зубы тлена,
   Жизнь интересна, коль наоборот течет.
  
   Каждый в себе выстругивает идола.
   Каждый себе сам и раб и князь.
   А если жизнь награды не выдала
   Значит, из жизни в жизнь - копить грязь.
  
   Любая привычка - это мел покорности,
   Им подчеркивают бессилие перемен.
   Он - герой неприкаянной беспризорности,
   Открывая, не требует благо взамен.
  
   Пусть не каждый взор его время лечит
   Своим полетом - не каждый крылат.
   Наколками судьбы покрыты его плечи
   Тягою к Ненаступившему он богат.
  
  
  
  
   Посвящение Симону Перцеву
  
   Он редких слов надежный друг.
   Они кружат над ним как птицы,
   Как будто первозданный дух,
   В них растворился по крупицам.
  
   Никем непознанный секрет,
   Ему дороже всех признаний.
   Он редко видел в людях свет,
   Все больше - слез и обещаний.
  
   Минувшее - пропавший мед,
   Грядущее - кино в слепую,
   Кто от себя чего-то ждет,
   Играет лишь в игру простую.
  
   Ведь фразы - инструмент эпох,
   В них код намеченных событий,
   При бороде ты, значит, бох,
   А без нее - стежок открытий.
  
   Понять различие систем
   Не каждый может - мыслей пену
   Ждет потребления гарем,
   И редко - жизни перемены.
  
  
  
  
   Ведь, русло он свое творя,
   Словам надежный путь находит,
   Вселенной вечные моря
   Он вброд мечтою переходит.
  
  
  
  
   Пилоты яблока
  
   Прежде чем собой потревожить мир,
   Мы все идем путем яблока.
   Тело нам дарит генетический кумир,
   Душу - потусторонняя фабрика.
  
   Мы прорастаем - закон вещества,
   Фазы меняя, словно обвертки,
   Словно скан-версия божества,
   Брошенная на эти задворки.
  
   Зреем мы и ждем реликтовый час,
   Соком сомнения наполняясь.
   Получив появиться приказ,
   Выходим, жадно в реальность въедаясь.
  
   Но память отказывает - тоже закон,
   Путь яблока сверстан и сверен,
   Каждый из нас теперь обречен
   Искать в себе самом новые двери.
  
  
  
   Пилоты груш
  
   Одни наблюдают скрипы эпохи,
   Другие грызут себя изнутри,
   И те, и другие победы, как крохи,
   Ловят в себя, как вратари.
  
   А те, кто, не соблюдая всяких правил,
   Жизнь трогают за сосок,
   Видят, тех, кто крылья свои расправил,
   Между мирами совершает бросок.
   Они летят по следам впечатлений,
   Живут на несколько измерений вперед,
   Как постоянная бесчисленных искривлений,
   Реальности, перетекающей наоборот.
  
  
  
  
   13
  
   Осень - свыше данное пророчество:
   Форматирование ожидает всех.
   Мы реальны только в одиночестве,
   Мы красивы, когда с нами грех.
  
   И в бездонном небе искупаясь,
   Мы листве подобно, прочь летим,
   В этой жизни все не помещаясь,
   Предкам кармою своею мстим.
  
   Все считаем время до свершенья:
   Нет его, оно - не родилось!
   В стуках сердца ищем совпаденья,
   А находим - брошенную кость.
  
   Оцифрован наш тяжелый случай,
   Мы со счета сбилися давно,
   И в осенних правилах созвучий
   Мы снимаем вечное пальто.
  
  
  
  
   Дэвид - зарождение
  
   Пояснительная записка
  
   Есть много в мире свернутых явлений,
   Познать стремится разум их всегда,
   Открытия отыщет светлый гений,
   Не важно, сколько из всех выпустит пизда.
  
   В распахнутые врата каждый путь проложит,
   И правила привычек возведут закон.
   Но новый путь всегда тернист и сложен,
   Он в каждом своей тайной отражен.
  
   Одну из них готовы мы поведать,
   Такое пропускать нельзя никак,
   Если твоей душой желают пообедать,
   Ты - иль совсем наивен, или же дурак.
  
  
   Открытие
  
   Не в космосе синем его ты найдешь,
   Не в джунглях затерянных где-то.
   Он может нагрянуть, когда ты не ждешь,
   Зимою, весною иль летом.
  
   Одним он приходит, как милый малыш,
   Другим - как прелестная дева,
   А третьим - манящий к себе нувориш,
   Как нужное слово припева.
  
   Его непосредственность душу мягчит,
   Заботой обнять так стремится,
   А взор душу манит уже как магнит,
   Что хочется им изумиться.
  
   Такой тонкий вкус, и трепетность чувств,
   Не бросит его на задворки,
   Есть в этой мимикрии доля искусств,
   Программа особая сборки.
  
   Пусть с роботом это сравненье сейчас
   Не вызовет в вас отчуждений,
   Орудий у Дэвида мощный запас,
   Задача - захват себе новых владений.
  
   Здесь можно его с неким зверем сравнить -
   Природа отбора, питания цепи.
   Задача его - простака приручить,
   В зависимость потом спрятать, как в склепе.
  
   И жертвы, смеясь, жизни сок поглощать,
   Когда та в эмоциях бьется,
   Ведь жертвой в сетях так легко управлять,
   Покуда рассудок не перетрется.
  
   Но это не вечно. Новый приняв сигнал,
   Он вновь на охоту стремится,
   Кто сблизится с ним - всегда проиграл,
   Кто выстоял - опытом может делиться.
  
  
   Теория первая
  
   Все то, о чем себе сказать не смеем,
   Мы ищем в тех, кто близок нам,
   Рисуем жизнь и вожделеем
   К каким-то призрачным мечтам.
  
   И в этом странном созерцанье,
   Мы так открыты, без брони,
   Заботу от завоеванья,
   Не всем возможно отличить.
  
   В мирах, где есть энергий игры,
   Всегда есть место созидать,
   Предназначенье - наш эпиграф,
   Его нельзя предугадать.
  
   И вот, с рождения до смерти,
   Его мы ищем тайный след,
   И прячем время по конвертам,
   Забыв о том, что его нет.
  
   Но мы, раздумьям дав свободу,
   Всегда бросаем настежь дверь,
   Идем навстречу антиподам,
   Но не предвидим - это, зверь!
  
   Он запах мыслей наших чует,
   Чем ярче мысль - тем вкусней,
   Ведь запах зверя лишь волнует,
   Его он пьет - ты стал нервней.
  
   И враг не виден, но ты чахнешь,
   Ты встретил чудо - да не то,
   Ты своей мыслью вкусно пахнешь,
   И видишь, как цветет Пальто.
  
   И вот, рассудок, взяв пожитки,
   Уходит прочь. Теперь ты сам
   Порванных мыслей треплешь нитки
   И взоры даришь небесам.
  
  
   Теория вторая
  
   У жизни немало есть форм -
   Как слов в сочинениях Ленина.
   Каждый - определение чьих-то норм,
   Между смыслом и бредом трение.
  
   Можно словобродить годами.
   Будем новые ярлыки создавать.
   Если бы все слыли знатоками,
   Нечего было бы в мирах изучать.
  
   Но каждый вид природы усердной,
   Имеет только свою волну на успех,
   Чем, больше ты разумом инертней,
   Тем меньше у души твоей мех.
  
   Душа - это тоже зверь обособленный,
   Живет неизвестно, иногда посещает людей,
   А каждый из нас - дом ей отобранный,
   На время, до поспевания желудей.
  
   Нельзя сказать, что она не плотоядна,
   Она всеутробна и неутробна вполне,
   Впрочем, больше всего - она маскарадна,
   То в спячке живет она, то в беготне.
  
   При встрече с подобными ведет по-разному,
   Ласкаясь гривой или мехом ершась,
   Не стремясь вообще к целесообразному,
   В себе подобных умело ветвясь.
  
   Но если к ней приближается зверь,
   Она его не всегда дешифрует,
   И в логово свое не закрывает дверь,
   Заблуждаясь, что в него перекочует.
  
   Он, пользуясь, своей неопознанностью,
   Умело ее использует пространство,
   Только вирус, имеет такие тонкости:
   Из пищи делать свое постоянство.
  
  
  
  
   Моё первое знакомство с Дэвидом
  
   Вывод
  
   Описанный случай - суть диагноза:
   Дэвида вирусом заражение.
   Умные души не верят в прогнозы,
   Предвидение - вот истинное спасение.
  
   Пока ты к нему не прикоснешься,
   Опыт подобный уже не взрастишь,
   В себе самом наблюдением проснешься,
   И черным юмором зашелестишь.
  
   И мех у души твоей дыбом не встанет,
   И, вообще - ты мимо его пройдешь.
   Дэвид к тебе уже не пристанет,
   Если ты себе ни о чем не врешь.
  
  
   Знакомство
  
   Я был мечтами окрыленный,
   Мне было мило новь торить.
   Я был поэзией вскормленный
   И мог стихами говорить.
  
  
  
  
   Искал я в женщинах загадки,
   Их пылом дерзким покорял.
   Дарил им лесть - они так падки
   На, слов безумных, карнавал.
  
   Сказал бы так - я жил без цели
   Какой-то важной и благой,
   Меня манили канители
   Где мне казалось, я - герой.
  
   И в таком придуманном порядке
   Так часто ты так одинок,
   Раздумий странные укладки,
   Так часто манят за порог.
  
   В надежде встречи сокровенной,
   Мы часто ложь не разглядим,
   А страсть - она всегда мгновенна,
   Легко мы ей себя дарим.
  
   Тогда раздумья будут немы,
   И лишь она затмит собой,
   За ней таится злобный демон,
   И мех коварно гладит твой.
  
   Душе спокойно - мех в порядке,
   Сказать бы ей - настрожись!
   Но, слепы овощи на грядке,
   Их поливают - заебись!
  
   Она звездой упала с неба,
   Подобно редкому лучу,
   Как отрицанье ширпотреба,
   Ведь с ней я истиной звучу.
  
   И наши с нею расставанья,
   Лишь больше раздували жар
   Моей любви. Как заклинанье
   Слова ее, как контрудар.
  
  
  
  
   И если б только танго страсти
   Во мне б кружило и рвалось,
   Не удивишь такой напастью,
   Да мало в ком оно зажглось?
  
   Как только ей я был изучен,
   Она пускалась снова в путь,
   Ведь для нее я был приручен -
   Всегда легко меня хлебнуть.
  
   Ей, как вампиру, жизнь другая,
   Всегда востребована в прок,
   Души ведь новой достигая,
   Приятно пить запретный сок.
  
   Но даже в этом отупенье,
   Себя я весь не смог открыть,
   И стать подопытным растеньем,
   Не суждено для ней мне быть.
  
   Я стал бороться сам с собою,
   И миг настал - и я прозрел,
   Любовь не может быть игрою,
   И я к ней страстью облысел.
  
   Она тут вдруг в тревогу впала,
   Контроль над всем теряя враз,
   Ведь я не знал - голодовала
   Она теперь без моих фраз.
  
   Без каждодневного терпенья,
   Без упоения борьбы,
   Без тихого недоразуменья,
   Без нерв натянутой струны.
  
   Но, как у вирусов ведется,
   Они так просто не уйдут,
   И, если щель для них найдется -
   Они туда легко пройдут.
  
  
  
  
   И, потому выздоровленье
   Так долго длилось для меня,
   Но верил я, что есть спасенье -
   Где есть любовь, там не огня.
  
   Еще не раз она пыталась
   Контроль вернуть - да все не то,
   И только нюхать ей осталось
   Как где-то расцветет пальто.
  
   И в этот час, голодный Дэвид,
   По свету бродит, как не свой,
   Вдруг попадется в ее сети
   Мечтатель с вкусною душой.
  
  
  
  
   Моё перевоплощение в Дэвида
  
   Я был когда-то его тенью,
   Но Дэвид - это не мужик,
   Я думал - тайное свеченье,
   Но это только был ярлык.
  
   За ним таится смысл глубокий,
   Истоки разумом не внять:
   Ее портрет розовощекий
   Мешает истину понять.
  
   Когда ты с Дэвидом сошелся,
   Себя начнешь ты в нем терять,
   Им, как наркотиком, вкололся,
   Чтобы в его игру играть.
  
   Но путь всегда есть к избавленью,
   Об этом строки выше есть,
   И чтоб пошло выздоровленье,
   Мне нужно внутрь его залезть.
  
  
  
  
   Чужой чужого не увидит,
   Похожий запах толк собьет,
   Он для него совсем невидим,
   И значит, в душу не вползет.
  
   Я мимикрировал в чужого.
   Процесс не стоил громких сил.
   Немного штурма мозгового,
   И вот, я в мир его приплыл.
  
   Реальность каждая - попытка
   Себя получше рассмотреть,
   Ведь жизнь - лишь души отсидка,
   А тело - выбранная клеть.
  
   И если клеть представить верно,
   То можно четко выход знать,
   Уметь себя во тьму низвергнуть,
   Чтобы чужого опознать.
  
  
  
  
   В мире Дэвида
  
   Там все как здесь, но только с виду,
   Душой посмотришь - все поймешь,
   Там место есть лишь индивиду
   Кто с человеком не похож.
  
   Там масса всяческих созданий,
   И все кочуют и снуют,
   Им дела нет до созиданий,
   Они людские мысли пьют.
  
   А в мире том они все слепы,
   И голод их терзает плоть,
   Они так поиском свирепы,
   Лишь жертва может им помочь.
  
  
  
  
   Они приходят к нам украдкой,
   Но им так нужен поводырь -
   Тот, кто служить будет насадкой,
   Очеловеченный упырь.
  
   Легко такой войдет в доверье,
   В себя он влюбит без труда.
   И распахнет любые двери,
   Ведь перед ним сейчас еда.
  
   Так механизм создается,
   И Дэвид строит алгоритм,
   А если жертва не сдается -
   Ее он лестью соблазнит.
  
   А после размягченья жертвы,
   Он резко делает бросок,
   И вот твои разбиты нервы,
   А он осколки поволок.
  
   Миры - энергий колыханья,
   Борьба, где смысл не людской,
   И пусть послужит назиданьем
   Рассказ про Дэвида такой.
  
  
  
  
   Как правильно пить дождь
  
   У каждого обыденного кретина
   Жизни своя картина.
   Ксерокопию души придумали инки.
   Они мира справляли поминки.
  
   Общий доступ к ресурсам,
   Преподают на олигархических курсах.
   Деньги - круговорот уверенности в природе.
   Быть героем теперь не в моде.
  
  
  
  
   Что живешь, что - ничем не живешь,
   Ты - проблемами нагруженная вошь.
   Ты бумагой реальность затмил,
   Как и все, кто, этот мир сочинил.
  
   Не трать себя уже на кредиты,
   Мы ведь собою в грядущее влиты,
   Брось весь хлам и бытовую дрожь
   Пей ушами музыку, что дарит дождь.
  
  
  
  
   Ложка дождя
  
   Ты идешь по жизни погодя,
   Принимая чудо из бутылки.
   Жизнь стекает струями дождя
   Иногда гостя в твоем затылке.
  
   Кто был другом, нынче не знаком.
   И врагов, увы, не стало больше.
   А любовь - лишь временный проем,
   Шанс себя обманывать подольше.
  
   И хоть час уйти совсем еще далек,
   Ты свой путь его дождями измеряешь,
   С каждым шагом - ты не одинок,
   Ты к себе дорогу сотворяешь.
  
  
  
  
   Вилка дождя
  
   Выбор - наша открытка богу.
   Почерк выберет нам судьба.
   И не будет пусть в ней эпилога,
   И не будет строка грустна.
  
  
  
   В любви своей не был я стремный,
   Ошибки меж книг хранил,
   Ведь женщина лишь приемник,
   Простой Потрошитель сил.
  
   Понять я их многих пытался,
   И логикой их познавал,
   И в каждой я снова рождался,
   И в каждой опять умирал.
  
   Стареем мы лестью мохнатой,
   Чтоб опыта жир накопить,
   У выбора нет дубликата,
   Возможно лишь путь изменить.
  
   Мы все в рубежах ожиданий,
   По морю мышлений плывем,
   А жизнь - лишь переизданье
   Души, что идет босиком.
  
   Но выбор всегда двоякий,
   Дорога нас дразнит собой,
   Грядущее метит нас знаком,
   Покой, разбавляя с борьбой.
  
   И мы в промежутке свершений
   Светимся надеждой одной,
   А мельница перерождений
   Исправит текст новой строкой.
  
   И все замечая поправки,
   Себя ни о чем не спрошу,
   И прежний шаблон югославский
   В проезжем дожде заглушу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Полипропилен
  
   Ты похмельным картинам взамен
   Поласкаешь во мне распутство.
   Все равно плоть обгложет тлен,
   Есть, оправдание - чувство.
  
   Чувство - удобный во всем момент,
   Клей - предательству и неучастью.
   Суматохи пьянящей сегмент,
   Устаревшее правды платье.
  
   Ты его надеваешь порой.
   Ты порой не порой так налита.
   Знаешь счастья несложный пароль:
   Нужно быть достатком пробитой.
  
   И сейчас, в склепе меркнущих стен,
   Мы с тобою судьбой позабыты,
   И в движениях ищем замен
   Наших душ, что слетели с орбиты.
  
  
  
  
   Как стать Пилотом
  
   Небо выпило снова двуокись.
   И по городу прогулялось дождем.
   Если ты мечтой одинокий,
   Так садись на нее верхом.
  
   Средство от людей - молчание,
   Освободи ты от осколков дня.
   Ожидание чуда - это воспитание
   Души, что страхом загрязнена.
  
   Ночь рисует звезды своим мелом,
   Вновь сиять они возвращены.
   Главное, чтобы мечта - летела,
   Ведь крылья ей очень важны.
  
   Теория о прошлой жизни
  
   Каждый миг мы в листопаде Сатурна.
   Духом из весны в осень верно течем.
   Результат - смертный одр плюс пепла урна,
   И впереди - нового мира некий проем.
  
   Человек - это файл весьма особый,
   В процессе жизни расширяет свой размер,
   Без души - просто суетящийся биоробот,
   Себя копирующий в другом через хер.
  
   В чем смысл такого суечения - тайна,
   План разработан - разумом его не обнять.
   Духовная сущность - элемент случайный,
   Она любит по людям кочевать.
  
   Придет, помолчит, накопит массу
   Энергозарядов нужных лишь только ей,
   И вытечет как медленная пластмасса,
   Спеша по следу интересующих ее зверей.
  
   А человек, подтверждая статус биоробота,
   Улыбнется небу и уляжется в гроб,
   И бабочка-смерть беспощадным хоботом,
   Высосет сок его, распределив его в лабиринте утроб.
  
   И поспешит сущность человеческая на конвейер,
   Закону определенному кем-то давно.
   Снимая с себя одежды накопленных вклеек,
   Просматривая себя как в обратном кино.
  
   После обработки, файл опять зазипуют,
   И в архив определят - каждому по заслугам свой,
   И оставят ярлык, чтоб душа, что вечно кочует,
   Могла выбрать его и найти в нем свой дом.
  
   Жизнь и смерть - сообщающиеся сосуды.
   Копирование, стирание и создание новых программ.
   Строгого экспериментатора придуманные причуды,
   Дар и назидание развивающимся микромирам.
  
  
   Ищенко в прошлой жизни
  
   Мы знали Ищенко давно -
   Она была начальный терминатор.
   В ней нет души, то волокно,
   А вместо мыслей - калькулятор.
  
   Известно, что миры кружатся,
   Как снега вздохи в мантии зимы,
   И души с вечностью спешат смешаться,
   Чтоб в срок вернуться из начальной тьмы.
  
   Известно, что она вне этой круговерти,
   Так может быть, она лишь раз живет,
   И путь особый небом ей отчерчен:
   Она всего лишь мусоропровод.
  
   Но ведь секрет ее сокрыт от посторонних,
   И не познать его копающим умом,
   И если в этом смысл ее потусторонний,
   То как открыть нам терминатора нутро?
  
   Без Бегиной нам тут не разобраться,
   Она реестр моделей всех хранит,
   Но есть проблема - трудно с ней общаться
   Когда ее систему спирт залит.
  
   Приметы Ищенко известны всей науке,
   Все видоизмененья - так просты,
   И хоть она не человек, но все же - сука,
   Пред неподобными лишь может снять трусы.
  
   Но мы ее уловкам руки лихо скрутим,
   Собьем с пути хорошей дозой коньяка,
   И отследим ее сигналов всех маршруты,
   Лишь рядом Бегина закрутит косяка.
  
   Ионы сыплются сквозь дымную проводку,
   Дисплей рисует - жизни просто нет,
   Но чудо есть - в ней оживает водка,
   И в этот мир берет себе билет.
  
  
   Есть ли прошлая жизнь у Дэвида?
  
   Штамп - повторение чьих-то побуждений.
   Предсказуемость - признак пассажиров в жир.
   На карусели заданных перерождений
   Ждет своего рейса тугой пассажир.
  
   Он занят ожиданием сладостных впечатлений,
   Он - междометие с надеждой на мир.
   Как механизм чьих-то потоотделений,
   Ждет, когда его посетит конвоир.
  
   Лишь Дэвид, вне этой системы четкой,
   Ведь циста его пробуждения ждет,
   Желание жрать распахнет его глотку
   И споры его в новый мир занесет.
  
   Зачем ему жизни минувшей сюжеты,
   Он опыт не копит - ведь сущность не та,
   Ведь он в настоящее переодетый,
   Сансары грядущей не увидит врата.
  
   Искать в этом смысл иль высшую меру
   Не стоит прохожий, иди, как идешь,
   И если из себя не создашь ты барьера,
   Возможно, от Дэвида душу спасешь.
  
  
  
  
   Радиозаяц на Олимпиаде в Сочи
  
   На Фишт упрямый прыгнет солнца лучик.
   Реклама спорт монетой перебьет.
   Жизнь после смерти - факт малоизучен.
   Развод всегда рождает лишь развод.
  
   Мы на успех всегда мечтой садимся,
   Но разный вес такого седака.
   Зачем мы все в условность так рядимся,
   Ведь даже здесь из нас ваяют дурака.
  
   Сорный попугай
  
   Его спина клонится не устанет
   За кормом из все новых рук.
   Эпоха равенства - лишь леденец для Вани,
   Но, впрочем, есть с веревкой сук.
  
   И кто бы ни был - он любому песни
   Свои поет. Таков его сюжет.
   Душой, он с пирамидами ровесник,
   Хотя душа его - лишь турникет.
  
   Года в эпохи тихо превратятся,
   А он язык все будет разминать,
   Из сора грязь лишь может получаться,
   Что будет правде жизни подражать.
  
  
  
  
   USB-сигарета
  
   Кури - не кури, дымом нельзя играть.
   В поединке слов нет побежденных.
   Табак - на ауре то злая печать.
   Он знал много от жизни спасенных.
  
   Знакомств способы хранит он не мало.
   Табак - наблюдатель людей.
   Укрыв из мысли дымов покрывалом,
   Выбирает, кто иллюзиями богатей.
  
   Тут вредность - фактор ему бесполезный,
   Любые последствия - поступков сыны,
   Ведь все кто в жизнь ныряют - исчезнут,
   Какой бы он ни был величины.
  
   Табак - искушениям врач надежный,
   Всегда обещает себя взамен.
   Пути к людям выбирает не сложно,
   Струясь среди жизненных их мизансцен.
  
  
   Век новый бумагой всегда не доволен,
   И трубки традицией уж тяжелы,
   Он время открыл ярлыкам монополий,
   Ведь новому так продажны жиры.
  
   И киберпространство идет не с ракетой,
   И часто, не с новым решеньем проблем,
   И как результат - электронная сигарета,
   Становится его новым звеном систем.
  
  
  
  
   Бабцы
  
   Ходят по кругу, солнцу подражая,
   Они - самый обтекаемый аргумент.
   С ними каждая Рая в рай попадает,
   Желания - бесконечный фрагмент.
  
   Их обойди, редко, кому удается,
   Будь хоть ты самый GPS крутой,
   Но и с ними не каждый спасется,
   Ведь они - проверка: ты клоп иль герой?
  
   Небо не знает от смертных побед,
   Так не бывает, как торжество коммунизма.
   Их покорение тебя все равно съест,
   Как душу любую гусеница нарцизма.
  
   Они всегда тебя делают колоссом,
   Они учат тебя наукам особым.
   Этот симбиоз рождает в тебе босса,
   И ставит успеха на тебе пробу.
  
   Ты теперь вождь придуманных достижений,
   С каждым шагом - душа теряет зрение,
   Ведь как хорошо их в кармане прикосновение,
   Ты смог их, ты заслуженный гений.
  
  
  
  
   А они, пошелестят, и к другому прильнутся,
   Им слепая душа интерес их не трет,
   Они, ведь сон, от которого не проснуться,
   Если естественное прозрение не настает.
  
  
  
  
   Электронные бабцы
  
   Процесс такой же что и выше,
   Только все по киберсценарию.
   Глупые сантименты не колышут,
   Ты в виртуальном серпентарии.
  
   Азарт играет с тобой в подкидного,
   Желания - бусинки в четках,
   С друзьями косишь под занятого,
   Растворяясь в финансовых сводках.
  
   Подсев на иглу достижений,
   Ты ценишь - у кого они есть,
   Но глубже впадаешь в поток сомнений:
   Общение - беспощадная лесть.
  
   Уходишь от всех, цели глотаешь,
   Копящий всегда подытожит мир,
   Себя в электронных торгах скрываешь,
   Они - для тебя надежный кумир.
  
   Процесс поглощения не зрит остановок.
   Обмен - это признак опыта дней.
   Ты в их прирученье становишься ловок,
   И в этом не нужно надежных друзей.
  
   Они виртуальны, как осень в Непале,
   Ее ты не видел, а есть в это прок?
   Ведь главное, чтобы они не пропали,
   И это не важно, что грусть между ног.
  
  
  
  
   Они как с собакой, с тобою играют,
   Но эта игра всех дороже и злей,
   Пыльцой сверхвозможности мозг опыляют,
   И делают выше других и сильней.
  
   По разному, все мы по жизни блуждаем,
   Другим замечаем, споткнувшись о боль,
   Не видим, кто нами порою играет,
   Давая по выбору каждому роль.
  
  
  
  
   Урановая женщина
  
   Ты - печальная песня вселенной,
   Ту, что звезды, в паденье рождают.
   Ты выходишь из мрака как пена,
   Чтоб узнать, как от страсти сгорают.
  
   Кто тебя смог придумать такую?
   Что тебе будет в мире отрадой?
   Словно вина, ты грезы смакуешь,
   И не знаешь, кого тебе надо.
  
   Ты себя разбавляешь в признаньях,
   И не плачешь от долгой разлуки,
   Как лучина, к себе ты приманишь,
   В ход, пуская и губы и руки.
  
   Но зачем, ты себе не ответишь,
   Сердце с примесью льда недвижимо,
   Ты горишь, но душой не осветишь,
   Тех, кто жизнь несет свою мимо.
  
  
  
  
  
  
  
  
   Вымышленная отчужденность
  
   Если ты радость миру собою несешь,
   Значит, ты всем открытым слывешь.
   Если ты лишь собою нужду справляешь,
   Значит, ты просто не догоняешь.
  
   Чем быть важным и всех поучать,
   Лучше ум свой вином полоскать,
   Простота - мудрой матери грудь,
   Ты питайся от ней, а иное забудь.
  
   Мир не будет тогда для тебя не родным,
   Кто простой, не мешает жить остальным.
   Лучше надписью быть на заборе смешной,
   Чем являться забором над чьей-то душой.
  
  
  
  
   Наночучело
  
   Наука - путник, пьющий мир,
   И жажда та весьма надежна.
   В открытье - каждый командир,
   Всегда приятна нови кожа.
  
   Немало было вольных дум
   Порою пущено на мыло,
   Стяжатели защечных сумм,
   Во все суют свинячье рыло.
  
   Вот опыт есть и результат,
   Идея - градусник свершенья,
   Ведь в ней сокрыт триумвират:
   Рожденье, смысл, совпаденье.
  
   И пусть Коперником не стать,
   Но для чего так мыть бумагу?
   Не научившись создавать,
   Вы ею машете, как флагом.
  
   И в обезьянстве достижений
   Есть смысл, если это честно,
   В движенье деньгоистощений
   У нас открытья повсеместно.
  
   И в дрессированных открытьях
   Так часто гномы - великаны,
   А в просценаренных событьях
   Словам расставлены капканы.
  
   Всегда здесь будет две дороги:
   Кто ищет путь, а кто влачится,
   Если связать науке ноги,
   Науки может не случиться.
  
  
  
  
   Дискриминация верблюда
  
   Один бедуин по оазисам шлялся.
   Верблюда грузил, не жалея скотину.
   Пожитки на нем разместить он старался,
   Ведь путь его ждал опасный и длинный.
  
   И вот, перед выходом в море барханов,
   Он вспомнил отцовский подарок забытый -
   Перо, что привез он ему из Ирана,
   Что цветом роднилось с зарею разлитой.
  
   Вернулся за ним и на спину верблюду
   Его положил. Тут в дорогу б пуститься...
   Но рухнул верблюд, зазвенела посуда,
   И умер. Возможно, ль такое случиться?
  
   Тяжелая ноша досталась скотине,
   Пера он не снес - сокрушался хозяин,
   А в небо смотрело луной в половину,
   И звезды сбивались в случайные стаи.
  
  
  
  
   Мы, с ближними, так поступаем порою,
   Не в силах понять, что нелепая шутка
   Терпения чашу переполнит с лихвою,
   Что вечность жалеем об этой минутке
  
  
  
  
   Африканский спутник
  
   Шаман и ученик пошли сквозь чащу,
   Туда, где джунглей прячется покой,
   Колдун урок хотел ему дать надлежащий:
   Как обходить ошибки стороной.
  
   Шаман был стар, но шел весьма проворно,
   Но спотыкался часто юный ученик,
   И проклинал судьбу свою отборно,
   Когда его момент падения настиг.
  
   Ругал он кочки, что его сбивали,
   Плевал он в землю, что так подвела,
   А вместе с тем, они святилище искали,
   В котором, может быть, изменится душа.
  
   Когда предмет пути их стал перед глазами,
   Колдун остановился мысли расстегнуть,
   Он взором полетал над облаками,
   И молча двинулся опять в обратный путь.
  
   Тут ученик, устав ногами землю трогать,
   В сердцах воскликнул - Ты куда теперь?
   Ответь, учитель мне, во имя Носорога,
   Зачем я шел по следу, словно зверь?
  
   Чему меня ты научил, не понимаю,
   Все мое тело уже в жутких синяках,
   Ученья твоего я долго ожидаю,
   И голод злой в моих сидит кишках.
  
  
  
  
   Колдун насупился, и тут ему ответил:
   Я весь наш путь тебя всегда учил,
   Но ты, увы, моих уроков не заметил,
   Ошибки ты свои не обходил.
  
   Ты падал часто, всех кляня за это,
   Так повторялось снова каждый раз,
   И не отыскивая нужного ответа,
   В своих ошибках ты совсем увяз.
  
   Не проклинай паденья миг унылый,
   А посмотри - из-за чего туда ты пал,
   Не тот, кто в грязь падет, душой бескрылый,
   А кто из грязи никогда и не вставал.
  
  
  
  
   Блуждающие очки
  
   Идя бесконечно духовной стезей,
   Всевышнего фразы мы жадно внимаем,
   Но не замечаем, как своей глухотой,
   Мы, словно травою порой зарастаем.
  
  
  
  
   Скайп обратной стороны души
  
   Один почтенный муж, отросток власти,
   Решил вопросами отшельника сношать,
   И как ведется в такой знатной касте,
   Ему хотелось только небу подражать.
  
   Отшельник жил на самом дне народа,
   Но славой мудрою окутан был давно,
   Он не делил людей на сильных и уродов,
   Ведь точно знал, весь мир одно говно.
  
  
  
   Но любопытство - четкий навигатор,
   Кто ищет - тот всегда себе найдет,
   И, вот, ресурсов направляющих куратор,
   К нему вошел, небесный заслоняя свод.
  
   Скажи мне, мудрый старец, если сможешь -
   Приветствием слова он украшать не стал,
   Ведь власти лоно с быдловым не схоже,
   Он сам пришел, никто его не звал.
  
   Продолжил власти дрессировщик речи -
   Что если ты, в постели бы своей
   Узрел красавицу бы в платье подвенечном,
   Которой не было ее желанней и милей.
  
   Такая женщина - чарующая роза -
   Мудрец сказал, не приручая слов, -
   И я бы покорился чувству, как гипнозу,
   Но страсть свою бы спрятал под засов.
  
   А если бы нашел ты брошенное злато,
   Сумел бы видеть в нем булыжники и грязь?
   Ты, вижу я, не был обласканный богатством,
   Был нищим, станешь значимым, как князь.
  
   Конечно, нет, хоть злато крепко привлекает,
   Над теми власть его, кто помыслами слаб,
   И алчность свою только тот и обуздает,
   Кто знает, что для него ты только вечный раб.
  
   Ну что ж, сложнее я задам тебе задачу -
   Стяжатель властный разумом вскипал -
   Представим, к тебе двое братьев скачут,
   Тебя проведать, давно ты их не ждал.
  
   Один к тебе презренье в сердце спрятал,
   Другой, напротив, любит лишь тебя,
   Обнял бы равно ты любого брата,
   По разным сторонам душой их не деля?
  
  
  
  
   Моя душа, не генерирует различья,
   Не стала б злобу в братьях размножать,
   Я обнял бы их равно не из-за приличья,
   Родная кровь всегда находит что сказать.
  
   Тот глупый, кто мелких страстей избегает,
   Тот мудр, кто их может крепко держать,
   Кто сердцем оглох - никогда не узнает
   Зачем мы пришли в этот мир подышать.
  
  
  
  
   Кондуктора США
  
   Если в грядущее билета нет,
   Значит, ты - непарный валет.
   Если файлы прошлого стерты,
   Значит, жизнь - инстинктов сверток.
  
   Надежды оставь с ненужной одеждой,
   И садись в электричку до ада,
   Ты программой своею издержан,
   Выход один - обновление биозаряда.
  
   Там, в вагоне, историей зассатом,
   Тебя встретят многоликие кондуктора,
   Тебя скажут, мир - ассенизатор,
   Нужно ехать тебе в розовое США.
  
   Это область между всеми мирами,
   Там ничего нельзя угадать,
   Там Сергей Время сидит в вольфраме,
   Чтоб проходящих зарисовать.
  
   Ты его спросишь - где мой билет,
   Он вежлив к тем, кто просит -
   Ты брат, уникальности винегрет,
   Впрочем, ни под кого не косишь.
  
  
  
  
   Все что было - это давно не ты,
   Это все перегной желаний,
   И влияния аминокислоты,
   На фоне моральных перерастаний.
  
   Ты терял, ты летал и не знал,
   Что давно сам билетом стал -
   Вон, смотри, кондуктор заждался
   Тебя, когда ты перерождался.
  
   Я не властен, валет, над тобой,
   Наслаждаюсь твоею душой,
   Как же редок такой аромат,
   Файл новый - ты не примат.
  
   Пусть кондуктор тебя хранит,
   В ярком свете легко растеряться,
   Твой экспресс под парами стоит,
   Чтоб в грядущее лучше втираться.
  
  
  
  
   Возмущающийся шаг
  
   Если путь твой по жизни - гастроли,
   Ты не будешь пока чем-то доволен.
   "Чем-то" - жаждуемый сюжет,
   Ты не в него не достал свой билет.
  
   Страхом ты за мечту не держись -
   Пусть крыла ее надувает высь.
   Пусть дела к воплощению путь
   Не нашли пока, это забудь!
  
   Знай, упорство в особой нагрузке
   Подвергается перезагрузке.
   Путь иной рядом где-то таится,
   Твоим выбором жаждет умыться.
  
  
  
  
   Время жить - изменить направленье,
   Чтоб тебе улыбнулось стремленье,
   Варианты - колода из карт,
   Ты живешь, пока жив до жизни азарт.
  
   Чтобы было у сердце прозрение,
   Ты даруй ему новое зрение:
   Пусть в безмолвье и чистой молитве
   Оно прежнее срежет, как бритвой.
  
   И тогда, ясность скажет зачем
   Ты был частью кем-то созданных схем.
   Пусть ты раб был и комедиант,
   Сердце выберет свой вариант.
  
   Все отринь, следуй этим путем,
   Перестал быть ты себе двойником,
   Храбрость - пропуск, но вечность - покой,
   Ведь Создатель доволен игрой.
  
  
  
  
  
   Смеющиеся ошибки
  
   Дар - это путь, что нами порой не открыт.
   Опыт у каждого разной яркости,
   Не всякий догадывается индивид
   О своей с душой солидарности.
  
   Дар - это возможность собою расти,
   Не умножая статусные превратности,
   Главное - уметь ошибки других простить
   В русле мира данного внятности.
  
   Одна женщина верила в обладание дара,
   Но решимости не было его испытания,
   Но ведь дар - это не деталь аксессуара,
   Или неожиданное завещание.
  
  
  
   Судьба всегда по натуре с иронией,
   И вот, случай был предоставлен ей,
   Убрать у мужа своего болей агонию,
   Болезнь ведь опыта часто взрослей.
  
   На место больное руки она приложила,
   Хоть стыд понемногу размешивал кровь,
   И боль уйти от него тихо просила,
   В словах ее робко блуждала любовь...
  
   И вдруг ее слух разбавляют молитвой -
   Ее муж шептал, словно слаженный бред:
   Дай, Господи, силы ей выдержать битву,
   На душу пролей ее благостный свет.
  
   И чудо! Рука ее словно, источник
   Тепло источило, и боль вдруг ушла,
   Слова - желаний надежный извозчик,
   Смотря лишь, во что их судьба запрягла.
  
   И женщина мужа спросила невольно:
   Зачем обратился ты к Богу тогда? -
   Уверенность тобою чтоб стала довольна,
   Тебя наполняла, как ток провода.
  
   Неважно, как долго мы путь открываем,
   Важнее поверить - что сможем открыть,
   И если в ошибках мы с верой блуждаем,
   Всегда можно запросто их пережить.
  
  
  
  
   Бесценная цена
  
   Всему на свете есть цена:
   Одним - сверх меры, а другим - вредна.
   Но вес цены известен тем
   Кто жизнь ведет поверх систем.
  
  
  
  
   У одного мечтанья - клад,
   Мечты кого-то - зоосад,
   А кто-то дни свои влачит,
   А кто хочет проскочить.
  
   Когда идем мы за мечтой,
   Кто - наполненный, кто - пустой,
   Мы может быть в иных глазах
   Нелепой вошью в волосах.
  
   И можем нищим быть порой,
   Или непонятой игрой,
   С умом не дружащими быть,
   И слух в речах своих топить.
  
   Пусть жалки мы или убоги,
   Но это наши лишь дороги,
   Других оценки - все равно,
   Пусть зрят они свое бревно.
  
   Весь так не важен этот шум,
   Чудесен радости триумф,
   Если мир царствует в душе,
   Ты жить не будешь по клише.
  
  
  
  
   Неизменный статус
  
   Когда гордишься продвиженьем вверх,
   На низ глядеть ты иногда старайся,
   Пусть ты сегодня положений ферзь,
   За свое завтра лучше не ручайся.
  
   Один король был знатен и могуч,
   И гордостью от этого искрился,
   Жестокостью своею был пахуч,
   Быть выше всех по статусу стремился.
  
  
  
  
   Как-то прогулку он небрежно совершал,
   Купая поданных в нелепых приказаньях,
   Отец его когда-то в этом месте пал
   На поле брани этом без названия.
  
   Вдруг видит, праведник копается в костях,
   О, кости - знаю, вы свидетели эпохи,
   Вам нет нужны день проживать в мольбах,
   И достиженья собирать скупые крохи.
  
   Вам уготовано лишь тлен пережидать,
   Вы - времени следы и данность невозврата,
   Безмолвье ваше может много рассказать,
   Вы памяти надежный индикатор.
  
   Но что ж король - он мимо не прошел:
   Зачем копаешься ты, праведник, в останках,
   Быть средь костей, - какой ответь мне, толк,
   Призванье это или хулиганство? -
  
   Когда узнал я, что наш доблестный правитель,
   Сюда прибудет, чтоб почтить отца,
   И, воли Вашей, умудренный исполнитель,
   Я, его кости отыщу, с почтением даря.
  
   Но как я не старался, мне не удавалось
   Его останки среди прочих отыскать,
   Ведь истина на правде высыпалась:
   В чем разница, хотелось бы мне знать.
  
   Скелеты бедняков не отличить от знатных,
   То и другое - в сути только лишь одно,
   И суть итог имеет безвозвратный:
   Мы все равны пред тем, что мы умрем.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Упорный валун
  
   Кто лучше всех владеет мечом? -
   Задумался воин. Раздумья - как плен.
   Меч - убивает, а смерть не при чем,
   Ей важен итог - кто-то вновь убиен.
  
   Наставник его опыт свой приручал,
   Не дергался просто, словно комар,
   Ведь мысли - это лишь материал,
   Живя среди них, не почувствуешь дар.
  
   Он, воина, словом хотел испытать:
   Пойди в поле ты, на нем - валун,
   Начни поскорее его оскорблять,
   Он испытаний твоих пункт. -
  
   Но разве камень мне возразит,
   Ведь он немоты застывшей сюжет.
   Грубое слово его не сразит,
   Он безответности автопортрет. -
  
   А ты атакуй его верным мечом -
   Сломается меч, ведь устанет металл,
   А если кулак будет мой вовлечен,
   Обидится плоть, кровью сделав оскал.
  
   И все же, своим потрясая мечом,
   Хочу тебя просто мне пояснить:
   Валун, что в поле-то здесь при чем,
   Спросил я про меч, как его приручить. -
  
   Подобен тот каменному валуну,
   Кто может упорным себя показать:
   Он в мудрости являет величину,
   Ту, что не всем дано понимать.
  
   И мудрость эта - надежный оплот,
   И меч ей не нужен победу добыть,
   Кто это не понял - судьбы банкрот,
   Ведь мудрость агрессией не сломить.
  
  
   Наблюдение рек
  
   Кто душу знает - реки наблюдает.
   Вода - наш проводник через миры.
   Сознание в реальность выезжает
   Из отворенной впопыхах дыры.
  
   И быстрота союзник не надежный,
   Кто был вверху - скорее упадет,
   Всегда самоуверенность подложна,
   Ей важно - что хоть иногда встает.
  
   И мы перетекаем словно реки,
   И где исток? Опять нам память врет.
   И только вера, как слепой букмекер,
   Теченью направленье придает.
  
   И с кем мы схожи и куда стремимся,
   Теченье знает, но не видит цель,
   В желаньях наших мы всегда ветвимся,
   И принимаем за стремнину мель.
  
   Закон дыры не нами был придуман,
   И мы течем без права на возврат,
   Но если путь наш кем-то был задуман,
   Зачем его мы ищем наугад?
  
  
  
  
   Пьяная правда
  
   Всегда есть смысл мудрости учиться,
   Усердие к познанью - твердый шаг.
   Чему из этого возможно получиться:
   Не скажет ни мудрец и ни дурак.
  
   Один наставник, знанием налитый,
   Учил своих учеников мир познавать,
   Искать ответы в разных алфавитах,
   Чтобы себя все время открывать.
  
  
   И в нужный час они всегда молились,
   Молитва - для души всегда письмо,
   Но прочитать его мы разучились,
   Лишь иногда - когда уж припекло.
  
   Но был один, который не молился,
   Ведь часто разум полоскал в вине,
   Наставник, почему-то, с ним мирился
   Как будто истина сильнее в бодуне.
  
   И перед смертью неожиданно все тайны
   Свои ему поведал одному,
   И возмутились все - вот это крайность!
   Как можно все доверить алкашу.
  
   Себя мы в жертву принесли познаньям,
   Наставник нас заметить не сумел,
   Не оценил он нашего старанья -
   Быть может, его разум помутнел? -
  
   Наставник им ответил на прощанье:
   В любой прилежности виднеется порок,
   Тщеславие, гордыня и непониманье
   Того, что к каждому из нас приходит бог.
  
   Но пьяный свою сущность не скрывает,
   И сердца дверь его распахнута всегда,
   Хоть в этой слабости он до небес не дорастает,
   Его горит по-настоящему звезда.
  
  
  
  
   Заблуждающаяся пыль
  
   Вот человек, библиотека сути,
   Тут тем немало интересных есть,
   Моралей разных атрибуты
   Клубятся над желаньем - съесть.
  
  
  
  
   Раздумья генерируют желанья,
   Они источник всяких бед,
   А в промежутках - заряжанье
   В реестрах выжданных сует.
  
   Борьба - вот признак достижения,
   Она рождает наш прогресс,
   Комфорт - билет вознаграждения,
   И заблуждение наш крест.
  
   Что мы для космоса - пылинки,
   С особой миссией спешим,
   Любовь меняем, как ботинки,
   И верим - лучшее вершим.
  
   Но настоящий голос сердца
   Едва услышим мы собой,
   Как много в сделанном инерций
   В попытках слиться с правотой.
  
   Но наша суть тем и прекрасна,
   Желая истину искать,
   Через морали и опасность
   Свои ошибки совершать.
  
  
  
  
   Прилежный страх
  
   Кто жаждет быть непогрешим,
   В тот рой сомнения кишит.
   Кто в мелочах своих дотошен,
   Всегда желает быть святошей.
  
   А кто ошибок не признал,
   Скажу я кратко - он зассал.
   В его тени лишь курит страх,
   И совесть спрятана в жирах.
  
  
  
  
   Ошибок страх - лишь паралич,
   И мир - стена, и ты - кирпич,
   Дорога будет не важна,
   Ведь впереди опять - стена.
  
   Страх запирает на засов,
   И говорит, что ты здоров,
   И выбор прячется в темнице,
   Без крыльев жалобная птица.
  
   Кто страх решится победить,
   Тот выбор сможет возродить,
   Тот шаг к свободе совершит,
   Поймет что он себе лимит.
  
   Но оговорка в этом есть -
   С души сотрешь к себе ты лесть?
   Вчерашний день свой не простив,
   Возможно, схватишь рецидив.
  
   Кто легок сам, других - не топит,
   Обиды он в себе не копит,
   Ведь выбор там, где страха нет,
   И с миром есть нейтралитет.
  
  
  
  
   Высокомерные ветви
  
   Все ищут в одинаковом отличья.
   Свет уникальности тщеславие растит.
   Ненастоящее всегда найдет обличье,
   Когда наш ум проездом посетит.
  
   И спор всегда находит пропитанье
   Когда борьба его отчаянно ведет,
   Разлука наши гложет ожиданья,
   Куда, слепая, она нас ведет?
  
  
  
  
   Туда, где видно, прячется ответ,
   А может, наблюдение души,
   Мы часто свой не замечаем свет,
   Когда себя догнать порой спешим.
  
   Вот дерево - с богатыми плодами,
   Обилие плодов так ветви и клонит,
   Встречает оно путника дарами,
   Ведь дар не знает выгод и обид.
  
   Кто мудр истинно - высокомерия не знает,
   Душа его, как ветви, склонена,
   Он не боится, что его не понимают,
   Ведь пониманию его не видно дна.
  
   Ведь истина находится в смиренье -
   Для всех понятным невозможно стать,
   Храни всегда в душе его свечение,
   Чтоб самому себе поменьше врать.
  
   А если дерево плодами не богато,
   Она ветвями гордо смотрит вверх,
   Гордыня час ищет в тех своего брата,
   Кто пониманье от себя отверг.
  
  
  
  
   Взгляд поверх ресниц
  
   Все что живет, имеет фазы роста,
   Таков закон безудержной борьбы.
   Кем был сей план надежно сверстан?
   А может быть, все просто от балды.
  
   И в этом миксе рвущихся событий,
   Всегда возможность есть терпимым быть,
   Не выявлять, кто нынче даровитей,
   Идти по жизни, чтоб других простить.
  
  
  
  
   Прощение - дорога в неизбежность,
   Вопрос к душе - что можешь ты еще?
   Ведь наша неприкаянная нежность
   Идет за нами робко голышом.
  
   Прощая гнев, что кто-то в нас размножил,
   Мы миг простим, в котором мы живем,
   Ошибки наши кто-то приумножит,
   Став наших мыслей четким двойником.
  
   Но мы его простим, ошибки сбросив,
   Ведь промахи судьба не зря дает,
   Не страшно, если ты прощенья просишь,
   Беда, если его уже никто не ждет.
  
   Пусть вся вина, которой ты наполнен,
   Уйдет в слезах, что сердце источит,
   Всегда мы лучше жизнь свою исполним
   Когда нас эта сила заточит.
  
   А что до слабостей - не стоит в них включаться,
   Кто не был слаб - не может стать сильней,
   И до небес ему не достучаться,
   Ведь без прощенья жизнь без корней.
  
  
  
  
   Разговор дров
  
   Душа в развитие подобна очагу.
   В исканиях своих она свет излучает,
   Отдай прощение надменному врагу,
   Пусть он себя по капле выпивает.
  
   Ты свой очаг поленьями заправь,
   И темный мир вокруг преобразится,
   Себя в сомнениях тягостных разбавь,
   Чтобы с грядущим было легче слиться.
  
  
  
  
   И в этом переплете странных фраз,
   Когда поленья жаром облачатся,
   Слова надежды, словно пересказ,
   На душу нашу словно пух ложатся.
  
   И если мы, любови слышим звук,
   То значит, мы любить не разучились,
   И крепок пусть перерождений круг,
   В обыденность с тобою мы не влились.
  
  
  
  
   Поспешный стакан
  
   Когда посуда с полом стыканется,
   Она, как водится, обычно громко бьется.
  
   И, произносят люди напоказ -
   Пусть будет счастье с нами много раз.
  
   А для чего, когда стакан разбился,
   Хотим, чтобы виновник в счастье растворился?
  
   Быть может, это способ есть такой:
   Виновнику не потерять уже покой.
  
   Но это разве довод в нашем бренном мире,
   В потере маленькой увидеть перемирье.
  
   Ведь род людской хоть в лести предсказуем,
   Всегда раздумьями безудержно кочует.
  
   И в мельницах привычных безучастий,
   Всегда найдут они щепотку счастья,
  
   Ведь каждому его своя дается доля -
   Ее мы тратим в смехе монополий.
  
   Но долю счастья можно приумножить,
   Если на то, что нужно его вложить.
  
  
   Когда посуда бьется, скажем - к счастью!
   Пусть с ней уйдут невзгоды и ненастья.
  
   Удачу не растратили мы на посуду зря,
   Еще взойдет ее в твоей судьбе заря.
  
   Так часто мы спасаем массу мелочей,
   Не понимая, что всего для нас важней.
  
   Но, важное, всегда таится с нами рядом,
   Удаче истинной неведомы преграды.
  
   Один совет я дам - себя ты наблюдай,
   Удачи зерна ты в раздумьях собирай.
  
   Важнее - быть, не просто жизнь жрать,
   Гореть душой, ее не разбивать.
  
   Пусть лишний груз посудой верно бьется,
   Удачлив тот, кто над собой смеется.
  
  
  
  
   Смеющееся отражение
  
   Когда мы в поиске желаемых моментов,
   То, свою суть подвержены забыть.
   И свет души, как сборник рудиментов,
   Не может нас в себе возобновить.
  
   Но поиск - путь разнузданных стремлений,
   Всегда найдет слова, чтоб в даль позвать,
   Чтоб отделить мечту от потреблений,
   А, может, просто, с нами поиграть.
  
   И ждать подарка от судьбы не стоит -
   Иная роль нам уготована творцом.
   И мы скитаемся, как любопытный астероид,
   Катясь сквозь время замороченным кольцом.
  
  
  
   Но в перекате ежедневной мути,
   С собою встреч мы любим избегать,
   Не понимая, что таится в той минуте,
   Ведь именно тогда, мы можем не играть.
  
   Все что равно нам - в нас самих сокрыто,
   И это может все желанья исполнять,
   Мы - буквы одного большого алфавита,
   Что может поиск свой в слова слагать.
  
  
  
  
   Уважаемая ошибка
  
   Не стоит тратить жизнь на правоту.
   Ведь суть людская соткана в ошибках,
   Ошибка - воздух тот, которым я дышу,
   Чтоб сделать поиск мой уверенным и гибким.
  
  
  
  
   Смущенное добро.
  
   Порою добро начинает стыдится
   Когда мы его отпускаем гулять,
   Ведь мир так привык без него обходиться,
   И чувство вины нам внушает молчать.
  
   Вот дело любое, добром облекая,
   Мы тщимся собой на других повлиять,
   Хвостом впечатление мило виляет,
   Не уж-то хотим мы Ему угождать.
  
   Иллюзия часто нам взор закрывает,
   И мы так боимся глаза распахнуть,
   Но разве добро мудрецам угождает?
   Ну, разве бескрылым мешает вспорхнуть?
  
  
  
  
   Мы часто о нем так мучительно грезим,
   И ищем в далеких и чуждых краях,
   И сущность свою заключив в антитезе,
   Уверенной ложью стоим на ногах.
  
   И трудно порой, опыт всякий отринув,
   Понять, что за нашей природой стоит,
   Но истина не манекен на витрине,
   Кто ищет, всегда ее след отличит.
  
   Добро одевают в сарказм и небрежность,
   Ведь часто на слабость походит оно,
   Ведь так неудобна сердечная нежность,
   Кому нужно вешать на имидж пятно?
  
   Добра избегая, под долг маскируют,
   Стесняются с ним быть всегда заодно.
   Но разве на что-то оно претендует?
   Но разве на слабость похоже оно?
  
   А, правда проста и наивна, по сути:
   Добро нами смотрит в изменчивый мир,
   И взор этот с нашей душою попутен,
   Как будто к истоку простой ориентир.
  
  
  
  
   Бенефициар
  
   Если решение гнездо в мозгах свило,
   Выбор твой тебя упрямо ищет.
   Иди, пока сомнение тебя не скрутило,
   И не сделало для страха пищей.
  
   Пусть последствия тебя не волнуют,
   Ты смирись с ними - это фатум.
   Пусть с грядущим они потанцуют,
   Приручают твой каждый атом.
  
  
  
  
   Ведь движения этого танца,
   Наперед никому не известно,
   Если жизнь - скитанье субстанций,
   Значит, верно, ищет она свое место.
  
   Ясновиденье - тропа незрелых пророков.
   Предсказание - совет неспящим.
   И то, и другое выйдет тебе боком,
   Если ты в поступках ненастоящий.
  
   Но не каждый вопрос отец ответа.
   Идя по тропе, взором трогай мир,
   Наблюдение - родственница ответа.
   Мастеру истинному не нужен кумир.
  
   Но волей владея, ее не мучай,
   Всегда отпускай ее с Творцом погулять,
   Опыт всегда нас чему-то учит:
   Программу выбора своего менять.
  
   И если воля нас к двери подводит,
   Знай же, ключ рядом ей припасен,
   Ведь выбор всегда нас находит,
   Когда сильно в нас нуждается он.
  
  
  
  
   Упорное эхо
  
   Странника случай столкнул с пастухом.
   Он разделил с ним свой ужин.
   Дорога для странника - вечный дом,
   И он ему временем служит.
  
   Как водится, беседу слова завели,
   И темы меняли, как платья,
   Как часто, те правила, что так блюли,
   В других не слывут благодатью.
  
  
  
  
   И странник про Бога спросил пастуха -
   Коль вера не в каждом родится,
   Жизнь с нею: награда или труха?
   Чему можно с ней научиться?
  
   Ведь вера - присутствие Бога в душе,
   Твой шаг по судьбе не свободен,
   Наш опыт - попыток набор и клише,
   Итог твой всегда безысходен. -
  
   Пастух, погруженный в себя, как в туман,
   На споры слова не истратил -
   Сомненья в душе - словно мутный буран,
   Ведь вера нам - не надзиратель.
  
   Смотри, вот ущелье, наш голос крадя,
   Нам вновь возвратит его эхом,
   Ведь голос, до самого центра дойдя,
   Стал много сильней, как в доспехах.
  
   Так жизнь наша словно ущелье, смотри -
   Со всей глубиной неизвестной,
   Судьба - это крик, он идет изнутри,
   От самого краешка сердца.
  
   И крик это слышит, Кто нас создает,
   Чтоб в нас возвратить его снова,
   Все что накопим, Он с собою возьмет,
   Чтоб жизнь выдать нам, как обнову.
  
  
  
  
   Зубы пассажиров
  
   Человек, приходит, чтобы посеять.
   Сев - это следствие ряда причин.
   Человек часто попадается в сети,
   Если он - из отряда мужчин.
  
  
  
  
   Опыт ему свой дарят все матери
   Что жили до него, наблюдая сев,
   Линия его отца же подобна кратеру:
   Лаву льет на неоткрытый рельеф.
  
   Человек - библиотека биоматериала,
   Часто сам себя знать не спешит,
   Сущность, что в душе его дрейфовала,
   Проснувшись, ошибками наследит.
  
   Ее останавливать он не станет:
   В своем продолжение каждый живет,
   Сев часто душу и тело ранит,
   Мотивация сильна - он воспроизведет.
  
   Поиск - вот главная причина сева,
   И сети всегда будут его поджидать,
   С пути, иногда, собьет "случайная" дева,
   Давая малость, опыт его обглодать.
  
   Такой момент порождает сегменты,
   Они так нужны для копирования тел,
   Впрочем, это непонятые эксперименты,
   Чтобы сев, не отвлекаться не смел.
  
   Так и ходит человек по своему кругу,
   Севом занятый, раздумья несет,
   Отчерчивает судьбы своей угол,
   И в полголоса маленького чуда ждет.
  
  
  
  
   Надежный остаток
  
   Когда потеряны все крепкие устои,
   Когда надежда призрачно тонка,
   И близкие не пахнут добротою,
   Разлука, словно пуля у виска.
  
  
  
  
   Когда все прочее постыло и туманно,
   И, кажется, так бесполезен путь,
   Когда сомненье душу гложет неустанно,
   И жаждет, побольней, тебя хлестнуть.
  
   Тогда, не ожидая благодарной неги,
   Взаимности не чувствуя ни в ком,
   Любовь одна всегда дает побеги,
   В ночи безверья вспыхнет костерком.
  
   И, если ты, поверишь в это пламя,
   Любовь весь мир преобразит вокруг,
   И для тебя былое станет миражами,
   Порвется всех привязанностей круг.
  
   Любовь приходит и не ждет награды,
   Ни благодарности, ни право на обмен,
   Убрать с души ненужные преграды,
   Чтоб показать, что ты - не манекен.
  
   И если ей удастся с тобой слиться,
   Она тебя откроет для других,
   Чтоб от души, надежно отразиться,
   Искать приют в глазах еще чужих.
  
   Желание всегда любви попутчик,
   Ведь в купе с ней так много воплотит,
   Отыщет в каждом для себя созвучье,
   И свою роль с тобой осуществит.
  
  
  
  
   Биография Сереброва Василия
  
   Человек приручает определения.
   Он же - идентификатор чудес.
   Знает, что случаются разные гении,
   Но, иногда, сидит в них бес.
  
  
  
  
   Коллекционируя копии эволюций,
   Часто видит людской тупик.
   Тупиковые - признак поллюций,
   Что наполняли демиурга черновик.
  
   Если ты эксперт солидарности,
   Значит, ты себя в мозгах перерос,
   Понимаешь, ступень авторитарности
   Венчает современный антропоценоз.
  
   Он это знает, словом не тревожит
   Умы, что блуждают всегда по кругу,
   И всегда меняет старую кожу
   Сансару заворачивая в дугу.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"