Тургенев был на 15 лет старше Пушкина, но, несмотря на разницу в возрасте, дружба между ними крепла с каждым годом. Александр Иванович был первым читателем многих произведений поэта, Пушкин делился с ним своими планами и мыслями, просил совета, а иногда и помощи. И Тургенев не раз помогал. По его ходатайству Пушкину заменили место ссылки с Кишинева на Одессу. Когда Александр Иванович оказался вдали от родины, он продолжал следить за творчеством поэта. А в 1830-1834 г.г., когда Тургенев на некоторое время приезжал в Россию, друзья встречались после разлуки и проводили по несколько дней в беседах.

  В Европе А. И. Тургенев подружился со знаменитыми людьми того времени - Гете и Гумбольдтом, Вальтером Скоттом и Шатобрианом, Стендалем и Мериме, Гюго и Бальзаком, Томасом Муром и Ламартином, Кювье и Талейраном... Проживая в Англии, Франции, Германии, Италии и Швеции, он кропотливо работал в тамошних библиотеках и архивах, собирая материалы по истории России, опубликованные позже археографической комиссией и внесшие огромный вклад в историческую науку. На протяжении многих лет Александр Иванович вел дневник, который вместе с его письмами - бесценный источник по истории той эпохи. В своем журнале "Современник" Пушкин печатал записки Тургенева из Парижа ("Хроника русского").

  Особенно тесным стало их общение в последние месяцы жизни Пушкина - в ноябре 1836 г. - январе 1837 г. Тогда Тургенев вновь приехал на родину. Их встречи были почти ежедневными: Тургенев бывал на квартире Пушкина, принимал его у себя (он остановился в гостинице "Демут" на набережной Мойки), они посещали дома общих друзей. Пушкин читал Тургеневу новые произведения (15 декабря 1836 г. познакомил Александра Ивановича со стихотворением "Памятник"), Тургенев рассказывал поэту о своих исторических изысканиях, о жизни в Европе, о встречах со знаменитыми тамошними литераторами и учеными, обсуждали они события в стране, размышляли о прошлом и будущем России, спорили.

  27 января Пушкин был смертельно ранен на дуэли. Тургенев провел многие часы на квартире умирающего поэта. "...простился с ним, - написал Тургенев 28 января. - Он тоже мне два раза, взглянул и махнул тихо рукою". По приказу императора Александр Иванович сопровождал прах поэта в родовую усыпальницу Святогорского монастыря - сделал он это за свой счет, отказавшись от казенных прогонов и царских денег: "Недаром же любил меня Пушкин, особливо в последние дни его". Тургенев, открывший юному Пушкину Петербург, определив его в лицей, провожал его и в последний путь из северной столицы.

  Летом 1837 года Александр Иванович отправился в очередное заграничное путешествие. Его зарубежные поездки перемежались с возвращениями на родину. В России он был непременным посетителем литературных салонов, каждый день проводил встречи с друзьями и знакомыми. "А. И. Тургенев - милый болтун; весело видеть, как он, несмотря на седую голову и лета, горячо интересуется всем человеческим, сколько жизни и деятельности! А потом приятно слушать его всесветные рассказы, знакомства со всеми знаменитостями Европы. Тургенев - европейская кумушка, человек au courant [в курсе] всех сплетней разных земель и стран, и все рассказывает, и все описывает, острит, хохочет, пишет письма, ездит спать на вечера и faire l"aimable [любезничать] везде", - записал в своем дневнике 18 ноября 1842 г. А. И. Герцен [16].

  В конце августа 1845 года Тургенев, завершив последнее заграничное путешествие, приехал в Москву. Начал перебирать свой архив, задумал писать воспоминания, познакомился со знаменитым "святым доктором" Ф. П. Гаазом и присоединился к его благотворительной деятельности. Каждое воскресенье Тургенев вместе с Федором Петровичем выезжал на Воробьевы горы, где проходили колонны каторжан, чтобы помочь им деньгами. Несмотря на болезненное состояние, Александр Иванович отправился туда и в воскресный день 2 декабря, раздав осужденным шесть тысяч рублей, собранных накануне у частных лиц. Погода стояла холодная и метельная, Тургенев простудился, а на следующий день, 3 декабря 1845 года, ослабленный простудой, он перенес еще и апоплексический удар (инсульт), от которого и скончался "в тесном, загроможденном портфелями и книгами мезонине небольшого дома своей двоюродной сестры Нефедьевой" [17].

  П. А. Вяземский в "Старой записной книжке" оставил подробный и весьма любопытный морально-психологический портрет А. И. Тургенева. "Александр Тургенев был типичная, самородная личность, хотя и не было в нем цельности ни в характере, ни в уме. Он был натуры эклектической, сборной или выборной. В нем встречались и немецкий педантизм, и французское любезное легкомыслие: все это на чисто русском грунте... Он был умственный космополит: ни в каком участке человеческих познаний не был он, что называется, дома, но ни в каком участке не был он и совершенно лишним. В нем была и маленькая доля милого шарлатанства, которое было как-то к лицу ему. Упоминаем о том не в укор любезной памяти его: он сам первый смеялся своим добродушным и заливным хохотом, когда друг его Жуковский или другие близкие приятели ловили его на месте преступления и трунили над замашками и выходками его". (Как подметил М. И. Гиллельсон, "добродушный толстяк Александр Тургенев хватался за все и ничего не доводил до конца" [18]). "Тургенев имел прекрасные глубокие внутренние качества; но, как бывает вообще и с другими, имел свои слабости (не скажем, недостатки), которые любил он выставлять напоказ, а иногда и на заказ, не зная (как тоже бывает со многими), что именно у него есть и чего нет, в чем таится настоящая сила его и где слабые и уязвимые его стороны. Например, он хотел выдавать себя - и таковым себя ложно признавал - за человека, способного сильно чувствовать и предаваться увлечениям могучей страсти. Ничего этого не было. Он, напротив, был от природы человек мягкий, довольно легкомысленный и готовый уживаться с людьми и обстоятельствами". Хорошо известна была его привычка засыпать в людных местах: "Однажды Карамзин читал молодым приятелям своим некоторые главы из "Истории государства Российского", тогда еще неизданной. Посреди чтения и глубокого внимания слушателей вдруг раздался трескучий храп Тургенева. Все как будто с испуга вздрогнули. Один Карамзин спокойно и хладнокровно продолжал чтение. Он знал Тургенева: дух бодр, но плоть немощна. Впрочем, склонность его к засыпанию в продолжении дня была естественна. Он вставал рано и ложился поздно". Но "несмотря на свой темперамент несколько ленивый, на расположение к тучности, на сонливость свою (он мог засыпать утром, только что встанет с постели, в полдень и вечером, за проповедью и в театре, за чтением книги и в присутствии обожаемого предмета), он был чрезвычайно подвижен и легок на подъем". "Он был не гастроном, не лакомка, а просто обжорлив. Вместимость желудка его была изумительная. Однажды после сытного и сдобного завтрака у церковного старосты Казанского собора отправляется он на прогулку пешком. Зная, что вообще не был он охотник до пешеходства, кто-то спрашивает его: "Что это вздумалось тебе идти гулять?" - "Нельзя не пройтись, - отвечал он, - мне нужно проголодаться до обеда". Несколько раз Александр Иванович пытался создать семью, но не случилось, так и остался холостяком. "Однажды должен он был жениться. Свадьба расстроилась; и, кажется, по его почину. Невеста во всех отношениях и по высокому положению в обществе отвечала условиям счастливого и выгодного брака. Карамзин, питавший к Тургеневу чувства, так сказать, отцовские и братские, был огорчен этим разрывом и просил его объяснить ему причины того. Тургенев пустился в длинные и подробные объяснения, путался, более часа держал Карамзина в ожидании окончательного объяснения и ничего не объяснил, так что Карамзин был сам не рад, что вызвал его на исповедь". Никто не мог сравниться с Александром Ивановичем в мастерстве писать письма и в их количестве: "...не было никогда и нигде борзописца ему подобного. Он мог сказать с поэтом: "Как много я в свой век бумаги исписал"... Деятельность письменной переписки его изумительна. Она поборола несколько ленивую натуру его, рассеяние и рассеянность. Спрашиваешь, когда успевал он писать и рассылать свои всеобщие и всемирные грамоты? Он переписывался и с просителями своими, и с братьями, и с друзьями, и с знакомыми, и часто с незнакомыми, с учеными, с духовными лицами всех возможных исповеданий, с дамами всех возрастов, различных лет и поколений, был в переписке со всею Россиею, с Францией, Германией, Англией и другими государствами. И письма его - большею частью образцы слога, живой речи. Они занимательны по содержанию своему и по художественной отделке, о которой он не думал, но которая выражалась, изливалась сама собою под неутомимым и беззаботным пером его... Этого еще мало: при обширной, разнообразной переписке он еще вел про себя одного подробный дневник. В фолиантах переписки и журнала его будущий историк нашего времени, от первых годов царствования Александра Павловича до 1845 года, найдет, без сомнения, содержание и краски для политических, литературных и общественных картин прожитого периода. Еще была у него маленькая страстишка. Он любил, а иногда и с грехом пополам, присвоивать себе, натурою или списываньем, всевозможные бумажные редкости и драгоценности. Недаром говорили в "Арзамасе", что он не только Эолова Арфа (прозвание, данное ему, с позволения сказать, по обычному бурчанию в животе его), но что он и Две Огромные Руки, как сказано в одной из баллад Жуковского. В самом деле, это не две, а сотни бриарейских рук захватывали направо и налево, вверху и внизу, все мало-мальски замечательные рукописи, исторические, политические, административные, литературные и т. д. В архиве его или в архивах (потому что многое перевезено им к брату в Париж, а многое оставалось в России) должны храниться сокровища, достойные любопытства и внимания всех просвещенных людей". "... хотя и любил он иногда позировать и рисоваться, но он сам пред друзьями не щадил себя и выдавал им себя живьем. Вот одно доказательство тому из многих. В Англии познакомился он с В. Скоттом, который пригласил его к себе в Абботсфорд. Дорогою к нему, говорил он, вспомнил я, что не читал ни одной строки В. Скотта. В следующем городе купил он первый попавшийся ему на глаза роман его. Поспешно и вскользь пробежал он его, чтобы иметь возможность, продолжал он, при удобном случае намекнуть хозяину о романе или ввернуть в разговоре какую-нибудь цитату из него. Вообще он был мастер и удачлив на цитаты. На ловца и зверь бежит! Мало знавшие его могли предполагать, что он всю жизнь корпел над книгами и глубоко рылся в них. Напротив, он мало читал, да и некогда было читать ему. Но с удивительно острым умом, с сметливостью и угадчивою проницательностью он схватывал сливки с книги: он пронюхивал ее, смысл ее, содержание, и сам, бывало, окурится и пропитается запахом и испарениями ее. Другой до поту лица и до головной боли займется книгою, а Тургенев одним чутьем опередит его. Будь он более положителен, усидчив и в занятиях своих, и в действиях своих, он мог бы достигнуть до целей немногим доступных; мог бы он оставить по себе память и отличного деятеля на поприще государственном и литературном". "Можно сказать, что несчастию, которому подверг себя брат его Николай, он принес в жертву все материальные и общежительские выгоды и преимущества... Он покинул родной отечественный очаг, с которым он свыкся и который любил. Он предал себя жизни скитальческой, вопреки благоразумным и теплым увещаниям друга своего Карамзина... Все материальное и денежное благосостояние свое перевел он заживо в собственность брата своего Николая. Сам он жил более чем экономически, ограниченными средствами, которые за собою оставил". "Мы назвали Тургенева многосторонним dilettante. Но был один круг деятельности, в котором являлся он далеко не дилетантом, а разве пламенным виртуозом и неутомимым тружеником. Это - круг добра. Он не только делал добро по вызову, по просьбе: он отыскивал случаи помочь, обеспечить, устроить участь меньшей братии, где ни была бы она. Он был провидением забытых, а часто обстоятельствами и судьбою забитых чиновников, провидением сирых, бесприютных, беспомощных. По близким отношениям своим к князю Голицыну пользовался он более или менее свободным доступом ко всем власть имеющим, а по личным свойствам своим был он также более или менее в связи, в соприкосновении с людьми как-нибудь значащими во всех слоях и на всех ступенях общественной лестницы. В ходатайстве за других был он ревностен, упорен, неотвязчив. Он смело, горячо заступался за все нужды и оскорбления, ратовал противу неправд, произволов, беззаконностей начальства... Позднее, когда сошел он с служебного поприща и круг влиятельной деятельности его естественно сузился, он с тем же усердием, с таким же напряженным направлением сделался в Москве ходатаем, заступником, попечителем несчастных, пересылаемых в Сибирь. Острог и Воробьевы горы были театром его мирных и человеколюбивых подвигов, а иногда и скромных, но благочестивых побед, когда удавалось ему спасти или по крайней мере облегчить участь того или другого несчастного" [19].

  

  Николай Иванович Тургенев родился 28 сентября 1789 года [20]. Как и его братья Андрей, Александр и Сергей, Николай получил сначала домашнее образование, живя в родовом имении Тургенево, а девяти лет от роду определен в Благородный пансион при Московском университете. В четырнадцатилетнем возрасте был записан на службу в архив коллегии иностранных дел (числился там, как и многие дворянские дети, для получения чинов, но не служил). Окончив пансион с золотой медалью, в 1806 году поступил переводчиком в Московский главный архив, с сентября 1807 года вольнослушателем стал посещать лекции по философии, статистике, словесности, физике и теории права в Московском университете, а потом в 1808 году для продолжения образования выехал в Гёттингенский университет. Там с особым интересом слушал лекции Геерена по истории и политике, Сарториуса и Бекмана по экономике и Гуго, Геде и фон Мартенса по юридическим наукам, совершенствовал свои познания в английском и латинском языках, много читал, переводил книги гёттингенских профессоров Геерена и Сарториуса, а с латыни - Цезаря, путешествовал. В Гёттингене Тургенев познакомился с трудами Адама Смита. 17 мая 1810 года Николай Иванович записал в дневнике: "Смит восхищает меня; а эта наука будет главнейшим моим занятием в продолжение, думаю, всей моей жизни" [21]. Так и случилось. Именно под влиянием Смита и Сарториуса Н. И. Тургенев позже напишет свой знаменитый труд "Опыт теории налогов".

  Летом 1811 года Николай Иванович оставил Гёттинген и совершил путешествия по немецким городам, Франции, Швейцарии, Италии и Австрии. Вернувшись в середине февраля 1812 года в Россию, поступил на службу в Министерство финансов, став там ученым секретарем специального ученого бюро (5-го отделения канцелярии министерства). Его заместителем был товарищ по Гёттингену А. И. Михайловский-Данилевский. Вскоре Н. И. Тургенева привлекли и в Комиссию составления законов, где в то время служил его брат Александр, который, видимо, и составил ему протекцию. В этой комиссии Николай Иванович занимался проектом Коммерческого уложения.

  В сентябре 1813 года Александр I назначил 24-летнего Н. И. Тургенева на пост русского комиссара Центрального административного департамента союзных держав. Попросил об этом российского императора сам глава этого департамента, знаменитый прусский реформатор барон Генрих Штейн. По мнению М. Вишницера, ходатайствовать о Тургеневе перед Штейном мог А. И. Михайловский-Данилевский, который тогда находился в главной квартире союзных держав в свите Александра I. Возможно, замолвил слово за Николая Ивановича и его брат Александр, который в 1812 году не раз встречался со Штейном в Петербурге [22]. Ходатайствовал перед императором и главный генерал-адъютант в свите Александра I Ф. П. Уваров [23], которого об этом мог попросить тот же Михайловский-Данилевский.

  Занимая должность русского комиссара в Центральном административном департаменте, Николай Иванович близко познакомился с бароном Генрихом Штейном. Много часов они, оба - гёттингенцы, проводили в беседах. Штейн приглашал Николая Ивановича к себе на ежедневные обеды. Тургеневу было поручено вести и всю переписку барона, который называл Николая Ивановича "генерал-секретарем". Штейн высоко ценил Тургенева и как-то сказал о нем, что его имя "равносильно с именем честности и чести".

  Выпускник Гёттингенского университета, приверженец учения Адама Смита, "друг человечества и либеральных идей" барон Генрих Фридрих Карл фом унд цум Штейн (1757-1831) был инициатором крупных преобразований прусского государственного и общественного строя. Некоторые исследователи считают, что Штейн подготовил проведение в дальнейшем реформ Бисмарка и объединение Германии. Потерпев в 1806 году поражение в войне с Наполеоном, униженная и истощенная Пруссия была практически порабощена Францией. В Штейне многие видели единственного человека, способного спасти страну. Несмотря на предвзятое отношение к нему короля, Штейн все-таки был назначен главой прусского правительства. За короткий срок, с 1807 по 1808 год, он провел муниципальную реформу, введя городское самоуправление, отделил судебную власть от административной, но главное - освободил крестьян от крепостной зависимости, предпринял меры по поддержке мелкого землевладения и кустарного производства, задумал ввести всеобщую воинскую повинность. "Инициатор этих реформ, - писал Н. И. Тургенев, - был самым замечательным человеком в Германии со времен Лютера и Фридриха II". Слава о Штейне прокатилась по всей Европе, Меттерних прозвал его "прусским якобинцем". Узнав о намерении Штейна освободить Пруссию от французской зависимости, Наполеон издал декрет: "Штейн, стремящийся вызвать беспорядки в Германии, объявляется врагом Франции и Рейнского союза... Везде, где бы названный Штейн попался нашим и союзным войскам, его арестуют". Французский император потребовал от прусского короля отправить Штейна в отставку. Фридрих Вильгельм III, люто ненавидевший строптивого барона, с радостью выполнил это требование. Штейн, лишившись своих имений, вынужден стать изгнанником. Сначала он бежал в Австрию, где прожил четыре года, а когда началась франко-российская война, он принял предложение Александра I приехать в Россию. Штейн стал одним из организаторов русско-германского легиона, из России координировал борьбу против наполеоновской армии на территории Германии. В 1813 году, когда для управления освобожденными территориями был организован Центральный административный аппарат союзных держав (России, Австрии, Пруссии, Англии и Швеции), Штейн по настоянию Александра I возглавил его.

  Особенно сильно повлиял он на позицию Тургенева по крепостному праву. Земельный вопрос был излюбленной темой их бесед. Штейн считал, что успешное развитие России возможно лишь при освобождении крестьян от крепостной зависимости, причем с земельными наделами. Помня напутствия барона, Николай Иванович пытался сделать в России то, что Штейн осуществил в Пруссии.

  В качестве комиссара Центрального административного департамента Тургенев сопровождал русские войска в военных походах 1814-1815 годов. В 1815 г. управлял канцелярией Д. М. Алопеуса (генерал-губернатора занятых российскими войсками французских территорий) и работал в Ликвидационной комиссии союзных держав. Туда его определили, скорее всего, по рекомендации Штейна. Алопеус был очень доволен своим деятельным и эрудированным помощником. На этих должностях Н. И. Тургенев часто сталкивался со многими видными российскими и иностранными деятелями той эпохи. В частности, он познакомился с другом Александра Первого князем Адамом Чарторыйским и воспитателем императора Лагарпом. В те годы Николай Иванович восхищался Александром I, надеялся, что после победы над Наполеоном он проведет реформы в России, уничтожит крепостничество. Разочаруется в императоре Тургенев позже: "Он видел зло, разъедающее его страну, он проклинал это зло, он хотел его устранить, но он не осмелился это сделать!"

  Штейн и Алопеус считали, что Тургенев принесет больше пользы России, если возглавит какое-либо финансовое ведомство в Петербурге. Оба они хлопотали об этом перед Александром I. Вернувшись в Петербург в 1816 г., Николай Иванович был назначен помощником статс-секретаря Департамента государственной экономии Государственного совета Российской империи, а вскоре (в 1818 г.) издал "Опыт теории налогов" - первую книгу по теории финансов, написанную русским автором и доставившую сразу же Тургеневу популярность в стране. В этом научном труде, наброски к которому начал делать еще в Гёттингене, а позже под влиянием бесед со Штейном, Тургенев доказывал, что в основе общественного устройства должна лежать политическая и экономическая свобода, а Россию необходимо избавить от крепостной зависимости крестьян. Николая Ивановича по праву считают основоположником финансовой науки в России.

  В 1819 г. министр финансов Д. А. Гурьев предложил Тургеневу место управляющего отделением министерства, ведавшим делами внутреннего и внешнего кредита (впоследствии - Особенная канцелярия по кредитной части). Николай Иванович согласился, оставив должность помощника статс-секретаря. Вскоре министр поручил Тургеневу составить проект нового устава о пошлинах и гербовом сборе. Но подготовленный им проект, без его ведома, при обсуждении в верхах изменили. Тургенев в знак протеста подал прошение об отставке и отказался делать доклад по измененному проекту на заседании Госсовета. В конце концов проект был отклонен, а на Тургенева пожаловались императору. Тот приказал объявить Николаю Ивановичу, что очень им недоволен и что когда-нибудь "даже его терпению придет конец". Тургенев в свое оправдание подал государю докладную записку. Убедили Александра Первого доводы Тургенева или нет - неизвестно, но вскоре Николая Ивановича перевели в Департамент гражданских и духовных дел, возглавляемый графом Н. С. Мордвиновым, который своими либеральными взглядами импонировал Тургеневу.

  Одновременно он начал работать и в Комиссии составления законов, готовя проект торгового устава под руководством видного реформатора того времени М. М. Сперанского. Михаил Михайлович Сперанский до 1812 года был главным советником и сподвижником Александра Первого по его реформаторской деятельности, составляя проекты преобразований в стране, с 1810 по 1812 годы занимал одну из высших должностей в империи - государственного секретаря, после непродолжительной опалы в 1816-1821 г.г. был Пензенским губернатором и Сибирским генерал-губернатором, а в 1821 году назначен управляющим Комиссии составления законов и членом Государственного совета по Департаменту законов.

  В законотворческой деятельности Николаем Тургеневым двигали четыре главные идеи, почерпнутые еще в Гёттингене и у барона Штейна, - уничтожение крепостного права, реформа государственного управления, распространение народного образования и создание условий для свободной печати. Эти же идеи побудили его вступить в тайное общество декабристов (подробнее об этом будет рассказано в последующих главах). Одним из первых в России он стал выступать за отмену крепостничества.

  Назначенный в 1816 году помощником статс-секретаря Государственного совета, "Николай Иванович представил императору Александру, чрез графа Милорадовича [граф Михаил Андреевич Милорадович - один из прославленных полководцев войн с наполеоновской Францией 1812-1814 г.г., Петербургский генерал-губернатор с 1818 г., смертельно ранен декабристом Каховским во время событий на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.], записку, озаглавленную: "Нечто о крепостном состоянии в России", - писал один из первых биографов Николая Ивановича и его дальний родственник, великий русский писатель Иван Тургенев. - Мысль, проведенная в этой записке, состояла в том, что конец рабству может положить одно самодержавие, что оно одно может избавить Россию от подобного позора. Мысль эта поразила императора, и он сказал графу, что возьмет лучшее из этой записки, благородная откровенность которой не прибегала ни к каким уловкам и оттенкам - и "непременно сделает что-нибудь для крестьян" [24]. "Записка Тургенева так понравилась Милорадовичу, что когда, во время чтения ее, входил в комнату тот или другой из слуг, он немедленно объявлял его свободным" [25]. В 1818 году Николай Иванович, приехав в общее с братьями имение в Симбирской губернии, заменил там барщину на оброк. А два года спустя он принимал участие в попытках создать в Петербурге, по замыслу графа М. С. Воронцова и князя А. С. Меншикова, общество для постепенного уничтожения крепостного права, но этот проект окончился неудачей. В 1820 г. Н. И. Тургенев писал П. Я. Чаадаеву: "Единственная мысль одушевляет меня, единую цель предполагаю себе в жизни, одна надежда еще не умерла в моем сердце: освобождение крестьян...Бесплодные занятия по службе отвлекли меня от тех занятий, которых мне не должно было бы оставлять никогда. Но предмет моих мыслей, моих желаний не переменился: всегда гнусное рабство будет предметом моей ненависти, освобождение - целью моей жизни!.. Доказав возможность освобождения, доказав первенство оного между всеми благими начинаниями, мы будем богаты" [26].

  Николаю Тургеневу "всё сулило блестящую карьеру", его "ожидал министерский портфель", о нем "сам император Александр не однажды выражался, что он один может заменить ему Сперанского" [27]. Александр Первый из доносов знал об участии Тургенева в тайном обществе, императору постоянно жаловались на "вызывающее" поведение и "крамольные" взгляды Николая Ивановича. Однажды Александр I на это сказал: "Если бы верить всему, что о нём говорили и повторяли, было бы за что его уничтожить. Я знаю его [Тургенева] крайние мнения, но я знаю также, что он честный человек, и этого для меня достаточно".

  

  

  

   Портрет Н. И. Тургенева. Художник Отто Герман Эстеррайх. 20-е годы 19-го века

  

  Работая в комиссии Сперанского, Тургенев задумался об организации в России суда присяжных. Для этого хотел уехать в Англию, чтобы изучить тамошний опыт судебной системы и одновременно подлечить подорванное здоровье. Николай Иванович попросил назначить его генеральным консулом в Лондон. По повелению императора его пригласил граф Алексей Андреевич Аракчеев, который сказал: государь считает, что служба Тургенева необходима в Государственном совете, а просимый им пост консула менее его заслуг и потому не подходит для него. Еще Аракчеев добавил: государь доволен работой Тургенева и находит недостаточным получаемое им содержание, и потому Тургенев может просить всего, чего он хочет. Николай Иванович на это ответил, что если так угодно государю, то он останется в Государственном совете; что же касается денежного вопроса, то он желал получить место генерального консула, а не денежную награду. Император передал Сперанскому, что ему понравился ответ Тургенева, особенно его концовка.

  Но спустя год здоровье Тургенева настолько расстроилось, что он снова начал ходатайствовать об увольнении. 28 марта 1824 года Николай Иванович был произведен в действительные статские советники и уволен впредь до выздоровления в заграничный отпуск с сохранением содержания, причем ему было пожаловано еще и 1000 червонцев на путевые издержки. Перед отъездом Аракчеев снова вызвал к себе Тургенева: "Государь поручил мне просить вас принять от него совет, не как от государя, а как от христианина: будьте осторожны за границей. Вас, конечно, окружат там люди, которые только и думают, что о революциях; они будут стараться привлечь вас на свою сторону. Не доверяйтесь этим людям и будьте осторожны".

  Летом 1825 года министр финансов прислал Тургеневу за границу письмо, предложив, по высочайшему повелению, занять пост директора департамента мануфактур Министерства финансов. Но Николай Иванович отказался. И это спасло его от ареста.

  Заграничный "отпуск" Тургенева продлился более 30 лет. В 1826 году, привлеченный к делу декабристов, он отказался явиться в суд и был заочно приговорен к смертной казни, замененной по "монаршей милости" вечной каторгой, с лишением прав дворянства, чинов и наград. О следствии по делу декабристов Тургенев узнал, будучи в Лондоне. Позже ему стало известно, что русским посланникам во всех европейских континентальных странах было предписано арестовать его. Пришлось несколько лет жить в Англии. В 1827 году по настоянию брата Александра Николай Иванович отправил императору Николаю I письмо, в котором отверг все выдвинутые против него обвинения, признав лишь свою вину за неявку на суд. Хлопотали перед императором за Н. И. Тургенева и его брат Александр, и поэт В. А. Жуковский, и барон Штейн (через Жуковского), и некоторые другие сановники. Но напрасно. Добились лишь того, что он не будет арестован на континенте, если покинет Англию. Рассказывают: однажды Николая Первого в очередной раз просили о Тургеневе, император задумался, оставаясь долго в нерешительности, но потом все-таки произнес: "Нет, а пусть остается".

  За границей Тургенев познакомился с пьемонтским изгнанником, ветераном наполеоновской армии генералом Гастоном де Виарисом. В 1833 году Николай Иванович женился на его дочери Кларе. Обвенчаться в русской посольской церкви он не смог - вход туда ему был закрыт. Поэтому вынужден был обратиться к одному греческому иеромонаху. Нелегко было Тургеневу найти и свидетелей на свадьбу.

  Финансовые заботы о семье Н. И. Тургенева взял на себя его брат Александр, который продал симбирское имение и большую часть вырученных денег передал Николаю Ивановичу, оставив себе лишь малую сумму на самые необходимые расходы, экономил каждый рубль и постоянно помогал брату. Не сделай он этого, после смерти Александра Ивановича Николай Иванович как государственный преступник, лишенный всех прав, не смог бы унаследовать имение и остался бы без всяких средств.

  Н. И. Тургенев, как опытный финансист, удачно распорядился полученным капиталом, вложив часть денег в доходные процентные бумаги, а на остальную сумму приобрел дом в Париже (за 600 тысяч франков) и пригородную дачу - виллу Вербуа, на которой проводил лето. Утром он совершал ежедневные прогулки верхом, а днем работал над книгой "Россия и русские". Из российских верхов ему намекали, чтобы он оставил это занятие - мол, за такое молчание может последовать прощение. Николай Иванович заявил, что считает себя правым, в прощении не нуждается, а книгу свою при жизни брата Александра печатать не будет, чтобы не навредить ему. Трехтомный труд "Россия и русские" - одну из лучших книг по истории России первой трети XIX века на основе воспоминаний автора и с его размышлениями о судьбах страны - Николай Иванович закончил в 1842 году, но издал только после смерти брата Александра - в 1847 году.

  Николай был прямой противоположностью брату Александру. Ему чужда была светская жизнь, хотя и вынужден был вертеться в ней. Своим поведением всегда показывал изысканный аристократизм и благородство. Критически мыслил, постигал знания не поверхностно, а пытался вникнуть в их глубину, осмыслить, много читал. Настойчивый, требовательный, порой резкий в суждениях и поступках. Немного стеснялся своего физического недостатка - Николай Иванович слегка прихрамывал. Люди, его знавшие, отмечали серьезный характер Н. И. Тургенева, говорили, что редко он был весел, чаще пасмурный и задумчивый, не любил пустых разговоров, "теоретического резонирования", его суждения всегда отличались практичностью.

  Помилование Н. И. Тургенев получил лишь после смерти Николая I. В 1856 году на Парижский конгресс прибыл полномочный российский посланник князь А. Ф. Орлов. Николай Иванович хорошо знал его брата Михаила Орлова. Тургенев убедил князя Орлова в том, что от тайных обществ он отошел еще в 1824 году. Орлов доложил об этой встрече с Тургеневым новому императору Александру Второму. И тот вскоре восстановил Тургенева во всех правах дворянства, оправдав его, Николаю Ивановичу были возвращены прежний чин действительного статского советника и награды. После этого Тургенев трижды посещал Россию - в 1857, 1859 и 1864 г.г. В первый свой приезд на родину весной 1857 г. он прибыл с сыном и дочерью. После смерти двоюродной сестры Нефедьевой (ее мать была родной тетей Н. И. Тургенева) он вступил в наследство принадлежавшего ей имения. Вместо обветшалого господского дома начал строить себе новый дом, а для крестьян открыл школу, больницу и богадельню. Крестьянам предложил немедленное освобождение от крепостной неволи вместе с землей, но согласия от них не получил. Когда же в 1861 г. вышел царский манифест об освобождении крестьян, Тургенев сразу же исполнил его, предоставив крестьянам всевозможные льготы. По признанию самого Николая Ивановича, это имение дохода ему не принесло, а одни лишь убытки.

  Н. И. Тургенев дожил до осуществления самой заветной своей мечты - ликвидации крепостничества. Но настаивал на дальнейших реформах, выпустив ряд статей и брошюр по земельному вопросу, о необходимости организовать городское и земское самоуправление, реформировать судебную систему, ввести суд присяжных.

  Последний год жизни Николая Ивановича выдался беспокойным. В 1870 году началась франко-прусская война. Перед осадой немцами Парижа Тургеневы успели выехать в Англию. Но вскоре вернулись - как раз во время Парижской коммуны. Из города семья переселилась на виллу. Дом, в котором они жили в Париже, был разграблен прусскими войсками, а сад вырублен. Воспитанник Гёттингена, поклонник немецкой философии, литературы и барона Штейна, Тургенев разочаровался в немцах.

  Умер Николай Иванович 29 октября 1871 года на вилле Вербуа в окрестностях Парижа. Иван Тургенев писал, что Николай Иванович "скончался тихо, почти внезапно, без предварительной болезни. Два дня перед тем он еще, несмотря на свои 82 года, делал прогулку верхом" [28]. Похоронен на кладбище Пер-Лашез, но его могила до нашего времени не сохранилась [29].

  

  Павел Петрович Свиньин (1787-1839) - колоритная, но неоднозначная и даже несколько авантюрная личность, двоюродный дядя М. Ю. Лермонтова, зять А. А. Майкова, тесть А. Ф. Писемского, основатель и издатель "Отечественных записок" (издавал с 1818 по 1830 и в 1838 г.г.), путешественник, историк, этнограф, собиратель древностей и произведений искусства, литератор, хотя талантами и не блистал, в писательской среде относились к нему иронически.

  

  

  

  Павел Петрович Свиньин

  

  П. П. Свиньин родился в семье отставного флотского капитан-лейтенанта, принадлежавшего к старинному дворянскому роду. Домашнее образование получил в родовом имении отца, потом учился в Благородном пансионе при Московском университете, окончив его с серебряной медалью. В ученические годы начал публиковать свои первые басни и стихи. Учась в пансионе, познакомился с братьями Тургеневыми и Василием Жуковским.

  С 1805 по 1824 г.г. состоял на службе в Коллегии иностранных дел, в 1806 году, продолжая числиться на службе в коллегии, был назначен переводчиком для иностранной переписки при командующем средиземноморской эскадрой вице-адмирале Д. Н. Сенявине.

  Находясь в эскадре Сенявина, Свиньин в 1807 году участвовал в сражении за крепость Тенедос, в Дарданелльской битве и в сражении у острова Лемнос.

  После того, как Александр I заключил с Наполеоном Тильзитский мир, бывшие союзники России англичане стали ее противниками, заблокировав эскадру Сенявина в Лиссабоне. Там Свиньин состоял при российской миссии.

  Вернувшись в Петербург, Павел Петрович продолжил обучение в Академии художеств, занятия в которой он посещал еще до зачисления на эскадру Сенявина. За картину, изображавшую отдых Суворова после боя, в 1811 году, в возрасте 24 лет, удостоен звания академика живописи (пейзажной). Уже позже он выступил одним из инициаторов Общества поощрения русских художников, а в 1827 году получил от Академии художеств звание "почетного вольного общника". В Академии художеств в то время это было более высокое звание, чем академик, оно присуждалось за выдающиеся заслуги в области искусства (таким звание, в частности, были отмечены Б. Растрелли, К. Росси, К. Брюллов и др.). Правда, ходили слухи о методе написания Павлом Петровичем художественных работ, о которых поведал Д. Свербеев: "О Свиньине как о живописце рассказывали, что он открыл, собственно для себя, самый легкий способ писать картины. Он был пейзажист, и, начертив в своем воображении какой-нибудь ландшафт, нарисованный им карандашом вчерне, этюд приносил к одному из покровительствуемых им юных талантов, прося его написать масляными красками небо, с которым будто бы сам Свиньин не мог совладать, потом другого художника просил написать землю и зелень, третьего - деревья, четвертого - воду и т. д. Составленный таким образом пейзаж выдавал он за свое произведение и выставлял на нем в уголке свое имя с обычным: "pinxit" ["написал"]". Так ли это или то был очередной навет на Свиньина - неизвестно, но скорее всего - второе.

  В 1811 году Свиньина направили в Америку на ответственную должность секретаря генерального консула в Филадельфии. Там он издал на английском языке свою книгу "Очерки Москвы и Санкт-Петербурга". Путешествовал по североамериканским штатам, писал акварели, а свои впечатления заносил в дневник (в 30-х годах XX века в США был издан альбом "Живописная Америка..." с репродукциями Свиньина). В это же время написал первые свои очерки (они были об Америке) и опубликовал их в петербургском "Вестнике Европы" (потом уже, в России, он выпустил две книги: "Взгляд на республику Соединенных Штатов Американских областей" и "Опыт живописного путешествия по Северной Америке", вторая из них быстро разошлась среди читателей, так что потребовалось ее новое издание). В Филадельфии Павел Петрович познакомился с противником Наполеона французским генералом времен Директории Моро. Когда Александр I предложил Моро участвовать в борьбе с Бонапартом в качестве советника антифранцузской коалиции, Свиньин организовал тайный отъезд того из Америки, сопровождал Моро, был в окружении генерала при сражении под Дрезденом и находился рядом с ним, тяжело раненным в том бою, вплоть до его смерти. Позже Свиньин написал биографию генерала Моро.

  В романе "Каждому свое" В. Пикуль дал такую характеристику Свиньину: "Этого человека, казалось, собрали по кусочкам, словно мозаику из различных узоров смальты: окончил Благородный пансион в Москве, Академию художеств в Петербурге, плавал переводчиком на эскадре Сенявина, побывал в плену у англичан, занимался матросской самодеятельностью, стал академиком за картину "Отдых после боя князя Италийского графа Суворова", он же писатель, дипломат, хороший литограф и на все руки мастер... Все это в двадцать четыре года!"

  Вернувшись в конце 1814 года в Россию, кроме книг об Америке, издал еще два труда - о морском походе Сенявина и об Англии (Свиньин в 1813 и 1814 г.г. дважды посещал Лондон, первый раз возил в Англию пособие от Александра I вдове генерала Моро).

  В 1815 году председатель Комитета министров князь Н. И. Салтыков для изучения тамошнего края командировал коллежского асессора П. П. Свиньина в недавно присоединенную к Российской империи Бессарабию. Результатом этой поездки стали подготовленные Павлом Петровичем исследование "Описание Бессарабской области" и очерк "Воспоминание в степях бессарабских". Несмотря на большой фактический материал, собранный Свиньиным, в его бессарабских сочинениях современники увидели и немало неточностей. Его заподозрили в вымыслах. А поводы для этого были не только в тот раз.

  Человек способный, но легкомысленный, авантюрный и хвастливый, Свиньин пользовался дурной славой среди современников. Была у него страсть к преувеличениям и выдумкам при описании различных мест, даже тех, где он никогда не бывал, людей, с которыми никогда не встречался, событий, которых не было и в помине. Говорили, что врал он так, что сам верил в сказанное им. В "Собрании насекомых" Пушкин назвал Свиньина "российским жуком". Лживость Свиньина увековечил в басне "Лгун" А. Е. Измайлов:

  А у Пушкина есть коротенькая сказка "Маленький лжец": "Павлуша был опрятный, добрый, прилежный мальчик, но имел большой порок: он не мог сказать трех слов, чтоб не солгать. Папенька его в его именины подарил ему деревянную лошадку. Павлуша уверял, что эта лошадка принадлежала Карлу XII и была та самая, на которой он ускакал из Полтавского сражения. Павлуша уверял, что в доме его родителей находится поваренок-астроном, форейтор-историк и что птичник Прошка сочиняет стихи лучше Ломоносова. Сначала все товарищи ему верили, но скоро догадались, и никто не хотел ему верить даже тогда, когда случалось ему сказать и правду".

  В петербургских салонах с иронией обсуждали пребывание Свиньина в Бессарабии. По рассказам, там Павла Петровича приняли за какого-то важного столичного чиновника. Его хвастливыми речами заслушивались, ему начали подносить прошения и подарки. Как вспоминал О. М. Бодянский, "и только зашедши уж далеко... был остановлен": Свиньина отозвали в Петербург. У Пушкина сохранился навеянный этими событиями набросок: "Криспин приезжает в губернию NB на ярмонку - его принимают за ambassadeur. Губернатор честный дурак. - Губернаторша с ним кокетничает - Криспин сватается за дочь". Пушкин свой замысел в жизнь не воплотил. Но в 1835 г. Н. В. Гоголь в одном из своих писем просил Александра Сергеевича дать ему сюжет ("русский чисто анекдот") для комедии. Пушкин подарил Гоголю сюжет о Свиньине-Криспине, который и лег в основу "Ревизора".

  Однако гулявший в петербургских салонах анекдот о Свиньине оброс многими выдумками. Реальная ситуация, как показал А. И. Сапожников на основе документов, была несколько иной. На гоголевского Хлестакова, появившегося в уездном городе инкогнито, Павел Петрович был похож лишь отчасти. О его приезде в Бессарабию были извещены все присутственные места и должностные лица Кишинева и других городов, получившие в октябре 1815 г. приказ и. о. военного наместника генерал-майора И. М. Гартинга оказывать Свиньину всяческое содействие. Князь Салтыков, к тому же, поручил Свиньину собирать жалобы, рассматривать их на месте и докладывать об этом в Комитет министров. Свиньин возглавил борьбу молдавского дворянства и духовенства против притеснявшего их Гартинга и добился его отставки, за что местное дворянство было чрезмерно благодарно Павлу Петровичу, одаривая его подношениями. В память о пребывании Свиньина в Бессарабии молдавский поэт Константин Стамати поставил в саду перед своим кишиневским домом колонну с бюстом древнегреческого поэта Анакреонта и надписью: "В память П. П. Свиньину". Обиженный Гартинг попытался очернить Свиньина [30]. Возможно, именно он и стал распускать в Петербурге слухи о Свиньине, в которых правда перемежалась с ложью.

  В 1824 году Свиньин в чине статского советника вышел в отставку по болезни и посвятил себя литературным, историческим и издательским занятиям. Он еще с 1818 года стал издавать журнал "Отечественные записки" (сначала как непериодический сборник, а с 1820 года как ежемесячное издание), в котором впервые были опубликованы десятки исторических документов. Свиньина называли "дедушкой" русских исторических журналов. В 1819 году выпустил первую биографию об Иване Кулибине "Жизнь русского механика Кулибина и его изобретения". В это же время приступил к подготовке "Достопамятностей Санкт-Петербурга и его окрестностей" и "Указателя главнейших достопримечательностей, сохраняющихся в Мастерской Оружейной палаты", которые специалисты высоко оценивают и сегодня. В конце 1820-х годов на квартире Свиньина часто проходили литературные вечера, на которых бывали И. Крылов, А. Грибоедов, Ф. Булгарин, И. Греч и др. На одном из таких вечеров в 1827 г. Пушкин читал две новые главы "Евгения Онегина".

  Ежегодно Свиньин путешествовал, изъездив почти всю Российскую империю до Зауралья. В путешествиях собирал экспонаты для своего музея, писал акварели, итогом этих поездок стали его многочисленные очерки и вышедшая уже после смерти Павла Петровича этнографическая книга "Картины России и быт разноплеменных ее народов" с иллюстрациями автора.

  В 1830 году Свиньин, оказавшись в трудном материальном положении, прекратил выпуск "Отечественных записок" и отправился в свое родовое имение. Там написал два исторических романа "Шемякин суд" и "Ермак" и повесть "Торжество воспитания", продолжал работу над многотомной, но так и не изданной "Историей Петра Великого" и "Живописными путешествиями по России". Свиньин пытался создать и одно из первых национальных музейных собраний "Русский Музеум", пополняя его картинами, скульптурами, рукописями, редкими и старинными книгами, монетами, медалями и т. п. Но в 1834 году финансовые проблемы побудили его выставить свои коллекции для продажи на аукцион (часть ценных рукописей приобрела Академия наук).

  В 1833 году заслуги Свиньина перед исторической и этнографической наукой отмечены Российской Академией наук, которая избрала его своим действительным членом.

  Пушкин часто подтрунивал над Павлом Петровичем, хотя и относился к нему добродушно-снисходительно, в своей работе пользовался книгами и рукописями из собрания Свиньина. Но в 1830-е годы между ними возникли трения. Оба работали над историей Петра I. Свиньина съедала зависть к Александру Сергеевичу, он пытался принизить талант Пушкина. Это хорошо видно из писем Свиньина к Михайловскому-Данилевскому.

  Павел Петрович Свиньин занимал заметное место в истории культуры Российской империи первой половины XIX века, однако, по словам К. А. Полевого, он "был плохой литератор, но бесценный человек, ловкостью, находчивостью, услужливостью готовый обязывать во всех мелочах. Он не мог быть, да и не почитал себя меценатом; но, имея обширные связи и бесчисленные знакомства, мог быть полезен для тех, кто нуждался в средствах для деятельности артистической или литературной... часто впадал в смешные ошибки, поощряя бездарность, наживал себе врагов в людях неблагодарных и, впоследствии, сделался предметом злых насмешек..." [31].

  

  Андрей Терентьевич Ильин (1788-1853) - чиновник Министерства финансов Российской империи, сын статского советника Т. И. Ильина. Об Андрее Терентьевиче сохранилось мало сведений. По чиновничьим справочникам того времени можно лишь восстановить его послужной список. Почти вся деятельность А. Т. Ильина связана с Департаментом внешней торговли Министерства финансов (в Министерстве финансов служил и его брат Василий). По-видимому, в начале своей карьеры именно в финансовом ведомстве Андрей Терентьевич и познакомился с братьями Тургеневыми и Михайловским-Данилевским, а через них потом и с Бригеном.

  В 1828 году Ильин был отмечен знаком за 20 лет беспорочной службы. В справочном списке лиц, удостоенных знаков отличия в том году, указано, что Ильин имеет выслугу в 21 год 4 месяца, следовательно, службу в классном чине Андрей Терентьевич начал в конце 1806 или начале 1807 года. По данным за 1812-1814 годы был младшим бухгалтером в 3-м счетном столе Департамента внешней торговли Министерства финансов в чине губернского секретаря. В 1815 году он, оставаясь в той же должности, уже коллежский секретарь. В следующем году - бухгалтер, спустя два года - старший бухгалтер, титулярный советник и кавалер ордена Св. Владимира 4-й степени. В 1825 году служил бухгалтером по бухгалтерии и текущим счетам в Департаменте внешней торговли в чине коллежского асессора. По сведениям за 1828-1829 г.г. надворный советник Ильин возглавлял архив Департамента внешней торговли; кроме ордена Св. Владимира 4-й степени, имел еще и орден Св. Анны 2-й степени с алмазами. С 1831 года Андрей Терентьевич - начальник 4-го счетного отделения департамента, в следующем году ему присвоен чин коллежского советника, он также был удостоен знака за 25 лет беспорочной службы. В конце 1836 года Ильин стал статским советником. По данным за 1840 год, к его наградам добавился орден Св. Станислава 2-й степени со звездой, а в 1842 году он уже действительный статский советник (этот чин соответствовал воинскому званию генерал-майора) и обладатель знака за 30 лет беспорочной службы. В 1851 году Андрей Терентьевич пошел на повышение: его назначили членом Общего присутствия при директоре Департамента внешней торговли, а с конца 1852 года и до своей смерти Ильин был чиновником по особым поручениям этого же департамента [32. Орфография в названиях сохранена].

  

  Федор Николаевич Глинка (1786-1880) - русский поэт, прозаик, публицист, военный историк, герой войн с наполеоновской Францией, друг А. Пушкина. Родился в небогатой дворянской семье на Смоленщине 8 июня 1786 г. В детстве часто и тяжело болел. Двенадцати лет от роду был определен в 1-й кадетский корпус в Санкт-Петербурге. Учился там прилежно, пристрастился к чтению, в кадетские годы сформировалось и его религиозное мировоззрение под влиянием уроков Закона Божьего, которые вел отец Михаил - будущий Митрополит Санкт-Петербургский.

  Выпускником кадетского корпуса был и старший брат Федора Сергей. "Проезжая в 1780 году по Смоленщине, Екатерина II посетила дом Глинок и собственноручно записала их старшего сына Сергея в Сухопутный кадетский корпус" [33]. Дослужившись до чина майора, С. Н. Глинка вышел в отставку и посвятил себя литературной деятельности - писал рассказы, эссе, рецензии, общественно-политические статьи, с 1808 по 1824 г.г. был редактором и издателем журнала "Русский вестник". Александр I во время посещения Москвы в июле 1812 г. пожаловал Сергею Николаевичу Владимирский крест со словами: "За любовь вашу к Отечеству, доказанную сочинениями и делами вашими". Сергей Николаевич самым первым записался в Московское ополчение. По этому случаю была выпущена золотая медаль с выбитой на ней надписью: "Первый ратник Московского ополчения". Перед оставлением Москвы он, по воспоминаниям его брата Федора Николаевича, "2 сентября 1812 г. жег и рвал... все французские книги из прекрасной своей библиотеки, в богатых переплетах, истребляя у себя все предметы роскоши и моды. Тому, кто семь лет пишет в пользу Отечества, против зараз французского воспитания, простительно до такой степени огорчение в те минуты, когда злодеи уже приближаются к самому сердцу России..." Как тут не вспомнить Пушкина, который в "Рославлеве" так описывал патриотическое сверхвозбуждение того времени: "Гонители французского языка и Кузнецкого моста взяли в обществах решительный верх, и гостиные наполнились патриотами: кто высыпал из табакерки французский табак и стал нюхать русский; кто сжег десяток французских брошюрок, кто отказался от лафита и принялся за кислые щи. Все закаялись говорить по-французски; все закричали о Пожарском и Минине и стали проповедовать народную войну..." [34].

  В июне 1802 г. Федор Глинка поступил на военную службу в Апшеронский полк. Неказистого роста, слабый здоровьем, вертлявый и слегка картавый, он порой вызывал насмешки у сослуживцев. Но на рвение к службе семнадцатилетнего Федора обратил внимание шеф полка генерал М. Милорадович и вскоре взял его к себе адъютантом. В 1805-1806 годах Глинка принимал участие в битве под Аустерлицем и в других сражениях с наполеоновской Францией. Однако в сентябре 1806 года из-за болезни вышел в отставку и поселился в родовом имении. Поправив здоровье, путешествовал по Смоленской, Тверской, Московской губерниям и Волге, посетил также Киевскую и Черниговскую губернии, где собирал материалы для повести о Богдане Хмельницком. В 1808 году он издал "Письма русского офицера о Польше, Австрийских владениях и Венгрии с подробным описанием похода россиян против французов в 1805 и 1806 годах".

  В 1812 году с приближением французских войск к Смоленщине Федор Николаевич стал волонтером в российской армии, с которой дошел до Бородина и Тарутина, после чего был зачислен в регулярные войска и снова поступил адъютантом к Милорадовичу. Участвовал в сражениях при Малоярославце, Вязьме, Дорогобуже, Красном, в заграничных битвах российской армии - под Люценом, Бауценом, Дрезденом, Лейпцигом и при взятии Парижа, награжден многими орденами и золотой шпагой "За храбрость". Впечатления от военной службы и путешествий по России послужили материалом для второй книги "Письма русского офицера...", в которой заметки о военной кампании 1812-1814 г.г. чередуются с политическими и нравственными рассуждениями и рассказами об исторических событиях. Эта книга имела огромный успех, слава о Глинке быстро распространилась в российском обществе. Продолжением "Писем русского офицера" стали вышедшие уже позже "Письма к другу..." А за "Очерки Бородинского сражения", которые изданы в 1839 г., Жуковский назвал Глинку "Ксенофонтом Бородина".

  

  

  

  Федор Николаевич Глинка

  

  В 1815 году Федор Николаевич был переведён в лейб-гвардии Измайловский полк. В 1818 г. он получил звание полковника, а в следующем году поступил на должность правителя канцелярии при санкт-петербургском генерал-губернаторе М. Милорадовиче, адъютантом которого был еще в начале своей военной карьеры. В это время Федор Николаевич развил кипучую общественную и литературную деятельность: при штабе создал библиотеку, где офицеры организовали "Общество военных людей...", редактировал "Военный журнал", издававшийся этим обществом в 1817-1819 г.г. (вышло 28 номеров); возглавлял "Вольное общество любителей русской словесности" (в заседаниях этого общества под председательством Глинки участвовали В. Жуковский, И. Крылов, А. Грибоедов, А. Пушкин, А. Дельвиг, В. Кюхельбекер, Е. Баратынский, Н. Греч, Н. Гнедич, братья А. и Н. Бестужевы, К. Рылеев и многие другие известные литераторы); в 1816 г. избран действительным членом Общества любителей российской словесности при Московском университете; посещал литературно-политический кружок "Зеленая лампа"; вступил в тайные масонские и декабристские общества, в которых играл руководящую роль; энергично взялся за учреждение училищ "по методе взаимного обучения"; написал несколько повестей, издал "Краткое обозрение жизни и подвигов графа Милорадовича" и "Несколько мыслей о пользе политических наук", а в "Русском вестнике", который редактировал его брат Сергей, и в других журналах печатал публицистические статьи, патриотические и религиозно-философские стихотворения, самое известное из которых - "Плач пленных иудеев" со знаменитыми строчками: "Рабы, влачащие оковы, высоких песней не поют".

  Кроме выполнения обязанностей по канцелярии, Глинка одно время работал в особой следственной комиссии, занимался составлением свода уголовных законов, ему было поручено наблюдение за столичными богоугодными заведениями и тюрьмами. Последнее поручение для него, человека очень впечатлительного, принимавшего близко к сердцу страдания других людей, было особенно тягостным. М. М. Сперанскому даже пришлось успокаивать Глинку, говоря: "На погосте всех не оплачешь!" Свою должность при Милорадовиче Федор Николаевич использовал для пересмотра приговоров невинно осужденным, оказания помощи тем, кто попадал в опалу. Глинка организовал выкуп крепостного поэта И. Сибирякова, хотя смоленское имение самого Федора Николаевича в 1812 г. было разорено французами, и он жил на одно жалованье. Защитил Глинка и некоторых декабристов, на которых поступили доносы на их участие в тайных обществах. В 1820 г. способствовал облегчению участи высылаемого из Петербурга А. Пушкина.

  В ссылке благодарный Пушкин посвятил одно из своих стихотворений Глинке:

  Правда, Пушкин был невысокого мнения о литературных дарованиях Глинки, порой подтрунивал над ним, называя того то "дьячком", то "довольно плоским певцом", то "божьей коровкой", то "Кутейкиным в эполетах" (семинарист Кутейкин - персонаж из комедии Фонвизина "Недоросль", речь которого изобиловала славянскими выражениями, что вызывало комическое впечатление; это был намек на стиль произведений Глинки). Но Пушкин очень ценил человеческие качества Федора Николаевича. И не только Пушкин. По словам Михайловского-Данилевского, Глинка был "истинным другом человечества", настоящим "энтузиастом ко всему доброму". Яков Толстой называл Глинку "витязем добра и чести".

  В 1817 году Федор Глинка стал одним из учредителей первой тайной организации декабристов "Союз спасения или истинных и верных сынов Отечества". В следующем году принял участие в организации "Союза благоденствия", в котором играл руководящую роль. Многие заседания членов союза проходили на квартире Глинки. Федором Николаевичем были составлены и правила, которых он придерживался в своей деятельности руководителя тайной организации. Глинка считал своей обязанностью: "Порицать: 1) А-ва [Аракчеева] и Долгорукова; 2) военные поселения; 3) рабство и палки; 4) личность вельмож; 5) слепую доверенность к правителям канцелярий...; 6) жестокость и неосмотрительность уголовной палаты; 7) крайнюю небрежность полиции при первоначальных следствиях. Желать: открытых судов и вольной цензуры. Хвалить: ланкастерские школы и заведение для бедных..." [36].

  Монархист по убеждениям, Глинка не одобрял радикальной эволюции тайных обществ. Поэтому в 1821 г. прекратил участие в декабристских и масонских организациях. На это решение повлияло и то, что в мае того же года Милорадович подверг жесткому разносу Глинку, имя которого упоминалось в доносе Грибовского. В этой записке Федору Николаевичу дана такая характеристика: "Слабый человек сей, которому некоторые успехи в словесности и еще более лесть совершенно вскружили голову, который помешался на том, чтоб быть членом всех видимых и невидимых обществ, втирается во все знатные дома, рыскает по всем видным людям, заводит связи, где только можно; для придания себе важности рассказывает каждому за тайну, что узнал по должности или по слабости начальника; посещает все открываемые курсы; посылает во все журналы статьи, из коих многие не весьма внимательно рассмотрены цензурой; и как в разговорах, так и на письме, кстати и не кстати, прилепляет политику, которой вовсе не постигает, но блеском выражений и заимствованными мыслями слепит неопытных" [37]. После разговора с Милорадовичем Федор Николаевич впал в депрессию, близкую к психическому расстройству. Его дневниковые записи с тех пор заполняют "пророческие видения", а творчество еще больше наполняется религиозно-мистическим смыслом.

  В 1822 году Глинка, оставаясь под подозрением, был переведен в армию. Хотя он и отошел от тайных обществ, но продолжал поддерживать отношения со своими друзьями-декабристами, а зная о подготовке вооруженного восстания, пытался предостеречь их от насилия (накануне 14 декабря 1825 года Глинка пришел к Рылееву в тот самый момент, когда руководители Северного общества обсуждали план восстания. При появлении Глинки участники совещания прервали разговор, но Рылеев сказал: "Будем, господа, продолжать, при Федоре Николаевиче, кажется, можно"). Александр Бестужев свидетельствовал, что на его слова: "Ну, вот приспевает время" - Глинка ответил: "Смотрите вы, не делайте никаких насилий" [38].

  После восстания, хотя Глинка в нем участия и не принимал, он был задержан и сразу же освобожден, но в марте 1826 г. вновь арестован и до июня находился под следствием в Петропавловской крепости. Был оправдан, но уволен с военной службы, разжалован в коллежские советники и отправлен в Петрозаводск советником в Олонецкое губернское правление ("во уважение же прежней его службы и недостаточного состояния дозволено употребить его там по гражданской части с чином коллежского советника") [39]. Почему же Глинку, в отличие от его друзей, миновала суровая кара? И Н. Шильдер, и А. Милюков, и А. Ельницкий предполагали, что своим спасением Николай Федорович обязан Милорадовичу. "Говорят, что граф, умирая от пули, поразившей его на Сенатской площади, в последние минуты своей жизни просил императора Николая Павловича, в виде особой милости к умирающему, пощадить Глинку как человека увлеченного, но не преступного и душевно преданного престолу" [40].

  В 20-е годы Федор Николаевич сочинил самые известные свои стихотворения - "Песнь узника" ("Не слышно шуму городского...") и "Тройка" ("Вот мчится тройка удалая..."). "Тройка" родилась из написанного в 1825 году стихотворения "Сон русского на чужбине". Композитор А. Н. Верстовский положил на музыку фрагмент из этого произведения. Так и родилась песня "Вот мчится тройка удалая...", которую часто называют народной. А в каземате Петропавловской крепости Федор Николаевич сложил первый вариант знаменитой тюремной песни "Узник", ставшей со временем очень популярной.

  В олонецкой ссылке Глинка собирал фольклорные материалы, на основе которых создал две поэмы: "Дева карельских лесов" (1828) и "Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой" (1830). Пушкин напечатал рецензию на "Карелию: "Изо всех наших поэтов Ф. Н. Глинка, может быть, самый оригинальный. Он не исповедует ни древнего, ни французского классицизма, он не следует ни готическому, ни новейшему романтизму; слог его не напоминает ни величавой плавности Ломоносова, ни яркой и неровной живописи Державина, ни гармонической точности, отличительной черты школы, основанной Жуковским и Батюшковым. Вы столь же легко угадаете Глинку в элегическом его псалме, как узнаете князя Вяземского в станцах метафизических или Крылова в сатирической притче. Небрежность рифм и слога, обороты то смелые, то прозаические, простота, соединенная с изысканностию, какая-то вялость и в то же время энергическая пылкость, поэтическое добродушие, теплота чувств, однообразие мыслей и свежесть живописи, иногда мелочной, - все дает особенную печать его произведениям. Поэма "Карелия" служит подкреплением сего мнения. В ней, как в зеркале, видны достоинства и недостатки нашего поэта" [41].

  В 30-е годы Глинка написал "Воспоминания о пиитической жизни Пушкина", "Очерки Бородинского сражения", которые В. Белинский назвал книгой "вполне достойной названия народной" и начал работать над "Свободным подражанием Священной книге Иова", напечатанной позже, в 1859 г.

  В начале 1829 г. Федор Николаевич обратился к начальнику Ш отделения графу Бенкендорфу о переводе его в другую губернию, при этом он ссылался на суровый климат, пошатнувшееся здоровье и крайнюю дороговизну в Петрозаводске. Благодаря хлопотам Жуковского, а также заступничеству Гнедича и Пушкина высочайшим разрешением в 1830 г. Ф. Глинка был переведен советником губернского правления в Тверь с продолжением секретного надзора за ним.

  В 1830 г. в Твери Глинка познакомился с дочерью покойного сенатора и попечителя Московского университета Авдотьей Павловной Голенищевой-Кутузовой. (О ней уже упоминалось в этой главе, когда излагалась биография Михайловского-Данилевского. Авдотья Павловна была как раз той невестой, с которой Михайловский-Данилевский расстался перед самой свадьбой, предпочтя ей богатую сироту Анну Павловну Чемоданову). К моменту своего знакомства Авдотья Павловна и Федор Николаевич уже были в летах: ей - 35, ему - за 40. Он был известным, но опальным и бедным литератором, жившим на скромное жалованье, она к тому времени расплатилась с долгами, которыми обзавелся ее покойный отец, и сделалась состоятельной помещицей.

  Здесь необходимо сказать несколько слов и о самой Авдотьей Павловне, сыгравшей большую роль в жизни Федора Глинки. Родилась она 19 июля 1795 г. в Петербурге в знатной семье. При крещении ее восприемниками были родной дед президент Адмиралтейств-коллегии, адмирал Иван Логинович Голенищев-Кутузов и супруга будущего фельдмаршала, князя Смоленского Михаила Илларионовича Кутузова Евдокия Ильинична (Авдотья была внучатой родственницей Михаила Илларионовича). Отец Авдотьи Павловны - сенатор и тайный советник Павел Иванович Голенищев-Кутузов (1767-1829) - дважды был попечителем Московского университета, отличался обширными познаниями, писал на пяти языках, переводил греческих и римских классиков; мать Елена Ивановна - урожденная княжна Долгорукова. Любимица деда Авдотья детство свое провела в его смоленском имении, в котором часто гостили известные ученые, литераторы и художники. После смерти деда девочку забрали в московский родительский дом, там она обучалась игре на арфе и фортепиано, изучала немецкий, итальянский и французский языки, много читала, увлекалась поэзией, сама писала стихи, переводила произведения немецких писателей. Но первые свои литературные опыты не издавала - в те времена это могло подорвать репутацию невесты из знатной семьи. После смерти отца, привыкшего жить роскошно, "нараспашку, мало заботясь о будущности", оказалось, что наследство его в огромных долгах. Авдотья и ее мать вынуждены были покинуть Москву и поселиться в своем тверском имении.

  В 1830 году Голенищевы-Кутузовы, вырываясь из сельской глубинки, часто посещали Тверь, куда был переведен и Федор Глинка. Там и встретились: она - "в своем траурном костюме", он - "с трауром в душе". Как писала сама Авдотья Павловна, она "решила подать руку человеку, обставленному также неблагоприятными для него обстоятельствами". Встретились, по словам современников, две противоположности: своенравная и властная Авдотья Павловна и добрый, несколько застенчивый и совсем непрактичный Федор Николаевич. Но их объединяли глубокая, даже фанатичная религиозность, любовь к литературе и страсть к знаниям. В следующем году они повенчались, а в 1832 г. семья переехала в Орел, куда Ф. Глинку перевели старшим советником в губернское правление. Спустя два года Федор Николаевич вышел в отставку в чине действительного статского советника - и Глинки перебрались в Москву.

  Там они купили небольшой домик, где каждый понедельник по вечерам собирались известные писатели, ученые, художники, артисты. Нередко на "понедельники" к Глинкам, несмотря на тесноту помещения, съезжалось до сорока человек, творческие вечера продолжались до двух-трех часов ночи. Авдотья Павловна играла на фортепиано и арфе, пела романсы, читала стихи, гости знакомили друг друга со своими произведениями, обсуждали новости в мире литературы и искусства, спорили.

  Только теперь, в замужестве, Авдотья Павловна решилась на публикацию переводов, преимущественно религиозной лирики немецких романтиков, и своих собственных сочинений. Ее перевод "Песни о колоколе" Шиллера похвалили Василий Жуковский и Николай Полевой. "Я несколько раз принимался за колокол, - поделился с Авдотьей Павловной Жуковский, - но никогда не был доволен собою, и оставлял; ваш же перевод так отчетлив и красив, что сам Шиллер полюбовался бы им". Вслед за первым переводом из Шиллера появились и другие. В 1859 г. все журнальные переводы Авдотья Павловна издала в сборнике "Стихотворения Шиллера", за что была удостоена почетного членства в Обществе любителей российской словесности при Московском университете. Успехом пользовалась и ее книга "Жизнь Пресвятой Богородицы", до революции выдержавшая более 10 изданий. Написала А. П. Глинка также несколько повестей и романов.

  В 40-е годы Глинки проводили лето в тверском имении престарелой и больной матери Авдотьи Павловны. Там они оба в сельской тиши были погружены в творчество. Федор Николаевич даже одну поэму написал вместе с женой - двухтомную "Таинственную каплю" на сюжет о разбойнике, распятом вместе с Христом (издана в 1861 г. сначала в Берлине и лишь спустя 10 лет в России).

  

  

  

  Авдотья Павловна Глинка (Голенищева-Кутузова)

  

  К тому времени Авдотья Павловна получила большое наследство. Теперь у нее были имения в Тамбовской, Орловской и Тверской губерниях, тверское имение после смерти своей матери она передала в собственность Федору Николаевичу. В 1853 г. Глинки переехали в Петербург, где обзавелись добротным жильем. В северной столице они продолжили свои литературные "понедельники". Да и сами были частыми гостями в петербургских литературных салонах. Вот как о них в то время вспоминала актриса А. И. Шуберт: "Ф. Н. Глинка, маленький, сухонький старичок, очень скромный, неразговорчивый; зато супруга его, Авдотья Павловна, была очень авторитетна, говорила громко, азартно, ругала Герцена:

  - Какое ему дело до России, ее направления? Святая Русь сама собой исправится. Да я напишу ему!" [42].

  В те годы Федор Николаевич, во многом под влиянием жены, все больше тяготел к славянофильству, осуждал западников, его взгляды и творчество окончательно обросли религиозным мистицизмом и монархическим патриотизмом, а юношеские вольнолюбивые настроения были бесповоротно отброшены. В письме к Я. П. Полонскому Глинка ворчал на "новых людей", которые "с новыми мыслями, воззрениями, порядками и т. п., как будто спустясь с луны, засели на землю" [43].

  Во время Крымской войны 1853-1856 гг. Федор Николаевич написал принесшие ему небывалую известность патриотические стихотворения "Ура!.. На трех ударим разом!" и "Голос Кронштадту". "Ура!.." было переведено на многие европейские и даже китайский и маньчжурский языки. В 1853 году он выпустил отдельным изданием аллегорическую повесть "История серебряного рубля" и продал ее в пользу бедных. Это были последние творения Федора Николаевича, замеченные в литературной среде. Постепенно он сходил с писательской сцены, а талант его угасал. За свою жизнь Глинка написал около 800 поэтических и почти 200 прозаических произведений. Лучшие из них вошли в трехтомное собрание его сочинений, изданное М. П. Погодиным в 1869-1872 гг. (первый том - духовные стихотворения, второй - "Таинственная капля", третий - "Иов" и "Карелия").

  Собственных детей Глинки не имели, поэтому много времени уделяли благотворительности. Авдотья Павловна основала благотворительное движение "Доброхотная копейка", ее помощником был Федор Николаевич, привлекла к этому проекту она и П. Чаадаева. Глинки призвали состоятельных людей жертвовать в пользу бедных один процент от средств, которые те тратили на покупку дорогих вещей и украшений. В "Доброхотную копейку" Глинки вложили много личных средств, сама Авдотья Павловна обходила ночлежки, подвалы и чердаки, где ютились бедняки, и помогала нуждающимся. Живя в тверском имении, Глинки заботились о местных крестьянах, Авдотья Павловна шила для их детей одежду, ее избрали и попечительницей Кашинского женского училища, которому она пожертвовала свою библиотеку и небольшой капитал.

  В 1862 г. Глинки вернулись в Тверь, там 26 июня следующего года и скончалась Авдотья Павловна, похоронили ее в Желтиковом монастыре. Тяжело переживал эту утрату Федор Николаевич. От безысходного горя он пытался уйти в общественную деятельность, продолжил благотворительное дело своей покойной жены, возглавляя тверское общество "Доброхотная копейка" на протяжении 17 лет. В Твери на средства этого общества открыты ремесленная школа и бесплатная столовая для бедных. Состояние Федора Николаевича позволяло вносить немалые средства в благотворительность, ведь, получив в наследство от покойной жены более 12 тысяч десятин земли, он стал крупным помещиком.

  В последние годы жизни Глинка был почетным попечителем местной гимназии, действительным членом губернского статистического комитета, способствовал созданию городского музея, состоял действительным членом Московского археологического общества. В 1875 г. избран гласным (депутатом) Тверской городской думы.

  Скончался Федор Николаевич на 94-м году жизни 11 февраля 1880 года в Твери. Его похоронили рядом с покойной супругой в Желтиковом монастыре с воинскими почестями - как участника Отечественной войны 1812 года, награжденного золотым оружием [44].

  

  Душой дружеского круга, в который входил и Бриген, был Александр Иванович Михайловский-Данилевский. Острый умом, эрудированный, тщеславный, занимавший высокое положение в свите императора, он заметно выделялся среди приятелей и нередко показывал им свое превосходство. В юношеских письмах А. фон дер Бриген обращался к нему как к самому близкому человеку: "Мой дорогой друг и брат!", "Мой дорогой друг!", "Дорогой брат!", "Мой дорогой друг!", "Мой наилучший друг!"... [45]. В одном из писем Михайловскому-Данилевскому Александр Федорович признавался: "Мой друг, мир столь беден людьми, что только своим избранным бог дает счастье обладать дружбой Данилевского" [46]. Бриген доверял Александру Ивановичу свои мысли, даже сердечные тайны, просил у него советов, читал всё, что тот рекомендовал. Он и сам подчеркнул эту свою открытость в письме Михайловскому-Данилевскому: "...мне кажется, что вы знаете мои мысли до того, как они ложатся на бумагу" [47].

  В начале сентября 1816 года Михайловский-Данилевский в свите императора Александра I побывал в Черниговской губернии. Как писал он Бригену, ему очень понравились те места, и у него даже возникло намерение поселиться там. Александр Федорович был человеком увлекающимся. И в его воображении сразу же появился план: "Если у вас есть намерение обосноваться в Черниговской губернии, то соблаговолите, чтобы я тоже поселился рядом с вами. Мы купим два приличных участка земли и осуществим систему физиократов. Это еще один мой проект, несмотря на твердое решение их больше не делать - я не буду вам больше об этом говорить, будущее покажет" [48].

  Учение физиократов, рожденное в середине XVIII века во Франции, стало распространяться в Российской империи еще в екатерининские времена. Физиократы считали, что не промышленность и торговля, а сельское хозяйство является источником общественного богатства, ибо, по их мнению, не деньги, а "произведения земли" создают это богатство. Но в России распространялась не столько теория, сколько прикладная физиократия. С этой целью было создано Вольное экономическое общество, для которого сама императрица Екатерина II придумала герб: улей, а над ним три пчелы и надпись "Полезное". Целью общества стало содействие эффективному ведению сельскохозяйственного производства, культуре земледелия. Иными словами, речь шла о развитии агрономической науки, чтобы помещик стал подлинным хозяином, чтобы он хорошо разбирался в сельском хозяйстве и сам управлял имением. Среди активных деятелей Вольного экономического общества был и основоположник российской агрономической науки Андрей Болотов. Передовые дворянские круги были увлечены физиократическими (агрономическими) проектами. Это увлечение, видимо, не обошло и Бригена. В те годы было в нем нечто маниловское; разные проекты, порой несбыточные, захлестывали часто витавшего в облаках Александра Федоровича.

  "С каким нетерпением жду вашего возвращения, как я радуюсь уже заранее этим восхитительным вечерам, которые мы проведем вместе, - в этом же письме Михайловскому-Данилевскому от 17 сентября 1816 года мечтал Бриген. - Сидя в креслах, мы с добрым Глинкой будем слушать рассказ о вашем путешествии, ваших приключениях, мы будем говорить о масонстве, патриотизме и т.д. Предупредительный кавалер Ильин будет защищать красавиц, против которых мы будем восставать за их непостоянство и коварство, и кто имеет больше тому доказательств, как не мы двое? Наконец, я вам обещаю, что этой зимой мы будем ездить на колесах по снегу, и как бы не старался Борей, ему не удастся нарушить нашу дружбу" [49].

  А. Бриген, Ф. Глинка, А. Ильин и П. Свиньин - вот тот тесный круг друзей, которые объединились вокруг Михайловского-Данилевского. Когда тот появлялся в столице, все они вечерами собирались у него дома. Когда же он отлучался из Петербурга - с нетерпением ждали его приезда. В начале августа 1816 года Бриген писал Александру Ивановичу: "Вчера я был у вас, но, не застав вас дома, пошел к Глинке, у которого пробыл весь вечер. Мы обсуждали план небольшой поездки в Шлиссельбург..." [50]. П. Свиньин с присущим ему чрезмерным пиететом сообщал Михайловскому-Данилевскому об отношении к нему друзей: "...мы истинно вас любящие: я, Глинка и Александр Федорович [фон дер Бриген] нарочно сходимся, чтоб говорить об вас и следовать мыслею за вашим полетом" [51].

  Спустя многие годы в своих воспоминаниях Михайловский-Данилевский рассказал о своих тогдашних приятелях: "Вечера я проводил в кругу малого числа избранных друзей, между которыми первое место занимал мой добрый Ильин, бывший у меня ежедневно, а вместе с ним вместе любимый публикою писатель Федор Глинка, которого пылкое воображение, благородный характер и добродетельное сердце были для меня радостным явлением в нравственном мире. К несчастию, и он через десять лет после того сделался преступником, был вовлечен в заговор, угрожавший России, и сослан в Олонецкую губернию. Третий член наших вечерних бесед был Измайловского полка офицер и мой соученик в Петровской школе фон-дер-Бригген, который с прекрасными душевными свойствами соединял истинную страсть к наукам, каковой подобной я мало видал...

  Странная участь моих приятелей: и этот фон-дер-Бригген, подобно Тургеневу и Глинке, был одним из участников государственного заговора и сослан в Сибирь. У меня сохранилось множество его писем; перечитывая их теперь (в 1826 году), я нахожу в них несомненные доказательства, сколь сильно в душе его были уже тогда вкоренены либеральные мысли, занимавшие, впрочем, в то время многих молодых офицеров, возвратившихся из заграничных походов. ...они свидетельствуют об либеральных мыслях, его тогда исполнявших, когда еще, как из обнаруженных дел видно, заговор не существовал" [52].

  Думается, именно либерализм Бригена и стал со временем той глубинной причиной, которая привела к охлаждению его отношений с Михайловским-Данилевским. Хотя внешне может показаться, что размолвка случилась из-за взаимных претензий по поводу книг, что, в частности, видно из их переписки за 1824 год: Бриген упрекал Михайловского-Данилевского в том, что тот прислал ему книги с дефектами ("во многих из них увражено не токмо целых томов, но в некоторых томах даже листов недостает, иные же тома и листы вдвое, не говорю уже о том, что самые издания столь дурны..."). В этих письмах Бриген обращается к Михайловскому-Данилевскому уже не как к "дорогому другу и брату", а подчеркнуто официально: "Милостивый государь Александр Иванович!.. Честь имею быть, ваш покорный слуга..." [53].

  Когда в конце 1816 года в Петербург из-за рубежа вернулся Н. И. Тургенев, окрепла его дружба с Бригеном, возникшая во время заграничных походов российской армии. Еще до приезда Николая Ивановича Александр Федорович писал Михайловскому-Данилевскому: "Ваш разговор с обоими Тургеневыми доставил мне огромное удовольствие, я очень рад узнать, что они не забыли меня, ибо я люблю их обоих всем своим сердцем" [54]. Бриген часто наведывался к А. и Н. Тургеневым, встречался с ними и в светских салонах. Он восхищался интеллектом Александра Ивановича: в письме Михайловскому-Данилевскому за 1816 год Бриген рассказывал: "...я сидел в течение получаса рядом с кем..., рядом с самим Карамзиным, который разговаривал с Тургеневым [Александром Ивановичем]... Во время всего разговора Карамзина с Тургеневым я весь обратился в слух. Сам Карамзин не сказал ничего примечательного, но Тургенев исчерпал весь словарь научных слов. Они говорили по-французски, но эти фразы сопровождались словами с окончаниями на ум и ус. Можете судить, что такой профан, как я, ничего не понял из их разговора, но я нахожу, что все это должно быть очень учено" [55].

  А с Николаем Ивановичем Тургеневым Бригена связывало участие в декабристской организации "Союз благоденствия", их объединял и общий взгляд на многие политические и экономические проблемы и исторические события. Дружеские отношения между ними сохранились на всю жизнь, о чем не раз будет идти речь в этой книге.

  А. Бриген часто бывал и у Ф. Глинки, проводя с ним многочасовые беседы по вечерам. Федор Николаевич привлек Александра Федоровича в созданное им "Общество военных людей..." и в авторы редактируемого им "Военного журнала", вместе с Н. Тургеневым оба они входили в руководство "Союза благоденствия". Также принимал участие Бриген в спектаклях и концертах, которые организовывал Глинка в Измайловском полку, и в деятельности созданной Федором Николаевичем полковой библиотеки. Совершали они и совместные прогулки, знакомясь с достопримечательностями Петербурга и его окрестностей, вместе ходили на придворные балы и в светские салоны.

  В 1816 году Бриген (вероятно, через Свиньина) познакомился с выдающимся флотоводцем Д. Н. Сенявиным. Дмитрий Николаевич был почти на 30 лет старше Александра Федоровича, но между ними сложились поистине дружеские отношения. В письме Михайловскому-Данилевскому в сентябре 1816 года Бриген признавался, что "проводит очень часто свои дни" с Сенявиным. "Какой человек! - восхищался он. - Диоген при виде его потушил бы свой фонарь. Мы часто разговариваем с ним, то есть я его расспрашиваю, а он мне рассказывает о своей экспедиции. Рядом с ним я пребываю в своем воображении в Греции и Италии, участвую в боях, в которых он сражался, мы вместе разбиваем Лористона и Мармона, занимаем Рагузу, изгоняем турков из Тавриды, Корфу наш, а вот наша эскадра перед Неаполем!!! В нашу честь устраиваются праздники, пьют за наше здоровье"[56].

  

  Дмитрий Николаевич Сенявин (1763-1831) - русский флотоводец, адмирал, генерал-адъютант и сенатор, имя которого среди 128 выдающихся деятелей запечатлено в памятнике тысячелетия России, воздвигнутом в Новгороде в 1862 году (скульптура Сенявина расположена в композиции "Военные люди и герои", состоящей из 36 фигур: князей Святослава и Даниила Галицкого, Александра Невского и Дмитрия Донского, Минина и Пожарского, Богдана Хмельницкого, Суворова, Кутузова, Багратиона, Барклая-де-Толли, адмиралов Нахимова и Лазарева, вице-адмирала Корнилова и др.).

  

  

  

  Дмитрий Николаевич Сенявин

  

  

  

  Памятник тысячелетия России

  

  

  

  Д. Н. Сенявин родился 6 августа 1763 года в дворянской семье, еще с Петровских времен связанной с историей флота: двоюродный дед Наум Акимович Сенявин прославился в морских сражениях во время Северной войны, стал первым в империи вице-адмиралом; его сын и дядя Д. Н. Сенявина Алексей Наумович командовал Донской и Азовской военными флотилиями, занимал должность президента Адмиралтейств-коллегии, дослужился до чина адмирала; брат Наума Иван Акимович - еще один сподвижник Петра I, пользовавшийся особым доверием царя, судостроитель, директор Санкт-Петербургской адмиралтейской конторы, контр-адмирал, главный командир Астраханского порта; его сын Николай Иванович - вице-адмирал, главный командир Кронштадтского порта в 1773-1775 г.г. (в некоторых публикациях бездетного Николая Ивановича путают с отцом Дмитрия Сенявина - тоже Николаем; но тот был не Иванович, а Федорович, дослужившийся до майора и одно время состоявший при своем двоюродном брате Алексее Наумовиче адъютантом). Другие братья Наума карьеру сделали не по флотской части: старший Ларион Акимович был воеводой во многих городах империи, в том числе в Бахмуте; Ульян Акимович - генерал-майор, в 1706-1718 и 1720-1735 г.г. занимал должность директора канцелярии городовых дел (с 1723 г. канцелярии от строений), ведавшей застройкой Санкт-Петербурга и дворцовых комплексов, отличился при возведении Петропавловской крепости и восстановлении Шлиссельбурга; его помощником и комиссаром в канцелярии от строений был родной дед Д. Н. Сенявина Федор Акимович, дослужившийся до чина бригадира и одно время бывший воеводой в Бахмуте.

  К военно-морской карьере Д. Н. Сенявина и его брата Сергея готовили с детства, на десятом году дядя Алексей Наумович, тогда капитан 1-го ранга, определил Дмитрия в Морской шляхетский кадетский корпус. "Распрощавшись меж собою, батюшка сел в сани, я поцеловал его руку; он перекрестил меня и сказал: "Прости, Митюха! Спущен корабль на воду, отдан Богу на руки: Пошел!" - и вмиг с глаз скрылся", - вспоминал Дмитрий Николаевич. На первых порах мальчик и в учебе, и в поведении оказался в числе худших воспитанников, его часто наказывали и даже секли. Три года просидев в одном и том же классе, Дмитрий уже решил поскорее покинуть корпус, а для того притворился, что ничего из преподаваемых ему предметов не понимает. Его вот-вот должны были отчислить, но тут в Кронштадте проездом оказался дядя Алексей Наумович. Узнав о шалостях племянника, он сначала провел воспитательную беседу с Дмитрием, а "в заключение", по воспоминаниям самого Д. Н. Сенявина, "кликнул людей с розгами, положил меня на скамейку и высек препорядочно, прямо как родной; право, и теперь то помню, вечная ему память и вечная ему за то благодарность. После обласкав меня по-прежнему, подарил конфектами и сам проводил меня в корпус, решительно подтвердив на прощанье, чтобы я выбрал себе любое: либо учился, либо каждую неделю будут мне такие же секанции" [57. - Орфография сохранена]. Дядины "увещевания", видимо, подействовали - Дмитрий, серьезно взявшись за учение и имея хорошую память, быстро ликвидировал пробелы в знаниях.

  В 1777 г. он произведен в гардемарины, а три года спустя, успешно сдав экзамены на офицерское звание, получил чин мичмана и назначен на корабль "Князь Владимир", на котором отправился к берегам Португалии.

  В последующие годы Дмитрий Николаевич служил на Азовском флоте, был флаг-офицером и адъютантом при контр-адмиралах Ф. Ф. Макензи и графе М. И. Войновиче, участвовал в строительстве Севастопольского порта, командовал пакетботом "Карабут", который курсировал между Севастополем и Стамбулом, выполнял дипломатические поручения князя Г. А. Потемкина, быстро оценившего способности молодого офицера.

  Особо отличился Сенявин в нескольких сражениях русско-турецкой войны 1787-1791 г.г. Об одном из эпизодов той войны рассказывал П. П. Свиньин: "В 1788 году, когда русская эскадра под начальством контр-адмирала графа Войновича на Черном море потеряла мачты от жестокой бури и корабль "Крым" потонул, адмиральскому кораблю "Преображение Господне" предстояла та же участь: он был полон воды и погружался беспрестанно в море. Все ждали конца и неизбежной смерти, предавались отчаянию и не хотели ничего делать. Матросы надевали белые рубашки. Сенявин, видя, что его не слушают, сам взял топор, взлез на верх и обрубил ванты, которые держали упавшие мачты и этим увеличивали опасность кораблю. Пример его неустрашимости сильно подействовал на других; луч надежды блеснул в сердцах; все принялись за работу. Тогда Сенявин спустился в трюм, который был наполнен водою, и, хотя помпы не могли уже действовать и отливать воду, он умолял, однако же, матросов не унывать и надеяться на помощь Божию; собирал вместе с ними кадки, ушаты и всякого рода посуду, которою можно было черпать; трудился неутомимо, три раза исправлял помпы и отливал воду до того, что она начала убывать: корабль был спасен" [58].

  В 1788 г. императрица Екатерина II объявила Дмитрию Николаевичу "свое благоволение" и вручила "золотую, осыпанную бриллиантами табакерку, со вложенными в оную 200 червонцами". А князь Потемкин назвал Сенявина "одним из искуснейших и храбрейших офицеров", назначив его генеральс-адъютантом своего штаба с производством из капитан-лейтенанта в капитаны 2-го ранга. В том же году Сенявин возглавил экспедицию к южным берегам Черного моря, где разрушил много береговых укреплений и складов, сжег или потопил свыше десятка турецких кораблей, а в Севастополь вернулся с пленными и богатой добычей. В следующем году Дмитрий Николаевич совершил знаменитый "ледовый поход": Потемкин поручил ему провести корабль "Святой Владимир", вмерзший в лед лимана, под огнем турецких боевых кораблей.

  В 1790 г. Сенявин поступил под начальство прославленного флотоводца Ф. Ф. Ушакова. У Федора Федоровича он многому научился, хотя сразу же между ними и начались трения. В следующем году Ушаков даже направил Потемкину жалобу "на ослушание и непокорность" Сенявина. Дело в том, что Дмитрий Николаевич не выполнил приказание Ушакова командировать на только что построенные корабли в Херсон и Таганрог вполне здоровых матросов. Сенявин же, наоборот, решил отправить со своего корабля больных матросов, да еще и наговорил дерзостей Федору Федоровичу. Потемкин благоволил к Дмитрию Николаевичу, но распорядился отправить того под строгий арест. Спустя несколько дней он вызывал Сенявина к себе и предложил ему на выбор: просить прощение у Ушакова в присутствии офицеров или быть разжалованным в матросы. Сенявин выбрал первое. И чрезмерно строгий и вспыльчивый, но добрый и не злопамятный Ушаков простил Дмитрия Николаевича, со слезами на глазах обняв его. Потемкин, узнав об этом, написал Ушакову: "Федор Федорович! Ты хорошо поступил, простив Сенявина; он будет со временем отличный адмирал и даже, может быть, превзойдет самого тебя!" Но и после этого отношения между Ушаковым и Сенявиным оставались натянутыми, порой конфликтными, хотя Федор Федорович не раз и говорил: "Я не люблю, очень не люблю Сенявина; но он отличный офицер и во всех обстоятельствах может с честию быть моим преемником в предводительствовании флотом" [59.-Орфография сохранена].

  В 1796 году Сенявин произведен в капитаны 1-го ранга и назначен командиром нового 74-пушечного корабля "Святой Петр", строительство которого в Херсоне проходило под его наблюдением. В 1798-1800 г.г. в составе Средиземноморской экспедиции Ф. Ф. Ушакова Дмитрий Николаевич руководил взятием крепости на острове Св. Марфы и принимал участие в изгнании французов с острова Корфу. В 1799 г. Сенявину присвоено звание генерал-майора. Вернувшись из экспедиции, он стал капитаном Херсонского порта, в 1803 г. произведён в контр-адмиралы с назначением командиром Севастопольского порта. Со следующего года занимал должность старшего морского начальника Ревеля. В августе 1805 года Сенявину присвоен чин вице-адмирала.

  Самая славная страница в военно-морской биографии Дмитрия Николаевича - средиземноморская экспедиция 1805-1807 г.г. Чтобы противостоять Наполеону в Средиземном море, туда была направлена эскадра Балтийского флота под командованием вице-адмирала Сенявина. Перед отплытием Дмитрия Николаевича напутствовал император Александр I. Сенявину было предписано, достигнув ионической Республики семи островов, принять на себя руководство там сухопутными и морскими силами, взять эту территорию под защиту от французов и не допустить неприятельские войска к греческим и турецким берегам. В полдень 10 сентября 1805 года парусная эскадра вышла в море из Кронштадта. Она насчитывала пять кораблей (четыре 74-пушечных и один 84-пушечный) и один 32-пушечный фрегат. В январе 1806 года эскадра прибыла на главный остров Ионической республики - Корфу, где Сенявин принял на себя командование российским флотом на Средиземном море. Теперь под начальством Дмитрия Николаевича оказались 10 линейных кораблей, 5 фрегатов, 6 корветов, 6 бригов и 12 канонерских лодок, а также свыше 10 тысяч сухопутных войск и еще две тысячи албанских и греческих добровольцев, к которым позже присоединились черногорские и бокезские ополченцы и их флотилии. Сенявин занялся укреплением береговой линии, восстановлением на Корфу адмиралтейства, которое начало ремонтировать корабли и строить малые суда, созданием запасов корабельных материалов, провианта, лекарств и топлива. Закупил он еще несколько новых судов. И всё это в условиях нехватки финансов, противодействия ему со стороны некоторых российских сановников, дипломатической чехарды и растерянности Александра Первого, бросавшегося из одной крайности в другую. Но несмотря на эти трудности, Сенявину удалось занять Боко-ди-Каттаро и ряд островов, защитить Черногорию, отрезать Далмацию от Италии.

  Путь Наполеона к Балканам был прегражден. Но в конце 1806 года Турция, подстрекаемая Францией, объявила войну России. Из Петербурга от Сенявина требовали атаковать Константинополь (Стамбул), но отказ измотанной в боях английской эскадры поддержать российский флот заставил отклонить этот план. Зато удалось не допустить французский флот к Ионическим островам, захватить остров Тенедос, блокировать Дарданеллы, перерезав поставки хлеба в османскую столицу из Египта, что стало одной из причин бунта и дворцового переворота в Стамбуле, и нанести поражение турецкому флоту в Дарданелльской битве и в Афонском сражении, в котором противник численно превосходил силы россиян. Попытки османской армии прорвать блокаду не увенчались успехом, российский флот сохранил свой контроль над Эгейским морем.

  В 1807 году российский император Александр Первый заключил с Наполеоном Тильзитский мир, по которому обязался отдать Франции Боко-ди-Каттаро и все захваченные острова в районе Балкан, а также удалить русскую эскадру из Средиземного моря. Александр Первый также повелел прекратить военные действия против Османской империи, вернув ей остров Тенедос (правда, уходя с Тенедоса, Сенявин приказал взорвать все островные укрепления). Все победы Сенявина были перечеркнуты, Россия уступила свое первенство в Средиземном море наполеоновской Франции. Узнав об этом, Дмитрий Николаевич зарыдал.

  Выполняя предписание Александра Первого, Сенявин повел эскадру на родину. Но тут разбушевался ураган - и российская эскадра зашла в Лиссабонскую гавань, чтобы починить поврежденные в бурю корабли, а команде дать возможность отдохнуть. В конце октября британский флот заблокировал российские корабли в Лиссабоне, а в саму португальскую столицу в ноябре вошли французские войска. Сенявин оказался в затруднительном положении - можно сказать, между двух огней. Наполеон настойчиво желал использовать эскадру Сенявина в борьбе с английским флотом. Александр Первый, объявивший войну Англии, направил Сенявину высочайшее повеление в создавшихся условиях неукоснительно исполнять предписания Бонапарта, вести с англичанами борьбу до последней возможности, а в крайнем случае, высадив экипаж на берег, сжечь или потопить корабли. Дмитрий Николаевич не хотел воевать на стороне Наполеона, сам же Тильзитский мир он не одобрял, поэтому и не стал идти на конфликт с недавними союзниками-англичанами, и дальше обостряя отношения между Петербургом и Лондоном. Сенявину пришлось лавировать: в письме Наполеону он сообщил о повелении Александра Первого, однако на все предложения французского командования об использовании российской эскадры отвечал возражениями и отговорками.

  После того, как в августе 1808 года англичане заняли Лиссабон, Сенявин начал переговоры с британским адмиралом Коттоном, флот которого превосходил российский. Англичане вполне могли попытаться захватить российскую эскадру как военный трофей, но хорошо знали, что Сенявин не сдастся, а скорее потопит или сожжет корабли. Дмитрий Николаевич предложил Коттону объявить Лиссабонский порт для российских кораблей нейтральным, но в этом с английским адмиралом сговориться не удалось. Тогда Сенявин заключил с ним соглашение о передаче российской эскадры "на хранение английскому правительству" до заключения мира между Россией и Британией. Коттону пришлось согласиться и с тем, что российская эскадра не считается взятой в плен, принял он также требование Дмитрия Николаевича: "Флаг Его Императорского Величества на моем корабле и на других российских кораблях не снимается, покуда адмирал не сойдет со своего корабля или покуда их капитаны не учинят того же самого" [60]. Поэтому во время плавания из Лиссабона в английский Портсмут на всех кораблях сенявинской эскадры развевались российские флаги (и по прибытии в британский порт целый день флаги не были спущены, хотя это и вызывало недовольство английских властей). Дмитрий Николаевич добился также включения в конвенцию пункта о том, что он сам и его офицеры, матросы и морские пехотинцы могут без всяких условий вернуться в Россию.

  Но моряки возвратились на родину только в сентябре 1809 г. Дома за непослушание Александру I Сенявин подвергся опале, ему даже запретили вход во дворец, Дмитрию Николаевичу и его подчиненным по приказу императора до 1820 года не выплачивали положенных по закону призовых сумм за взятие во время экспедиции неприятельских судов. Полтора года он был не у дел, и только в 1811 году его назначили главным командиром Ревельского порта - это фактически было понижение в должности. В 1812 году, когда началась война с наполеоновской Францией, Сенявин просил Александра I определить его на службу, отправив в действующую армию или хотя бы в ополчение. На что император на его прошении собственноручно написал: "Где? В каком роде службы? И каким образом?" Александр не простил Сенявину лиссабонского своеволия. В 1813 году Дмитрий Николаевич был уволен в отставку с правом получать лишь половинную пенсию (всего 1000 руб.). Будучи в отставке, испытывал финансовые трудности, оброс многочисленными долгами.

  Д. Н. Сенявин был знаком со многими декабристами, некоторые из них подумывали о его включении, в случае победы, в состав своего правительства. К декабристам был близок и сын Дмитрия Николаевича - Николай, а, возможно, он состоял и в тайном обществе. Сам Николай отрицал это на следствии. Его принадлежность к тайному обществу не подтвердили и в своих показаниях К. Рылеев, А. фон дер Бриген, Н. Муравьев, Е. Оболенский, М. Нарышкин и С. Трубецкой. Единственный, кто свидетельствовал обратное, был Г. Перетц: якобы лично он в 1820 году принял Н. Сенявина в тайное общество, в котором Николай не только состоял, но и вовлекал туда новых членов. Капитана лейб-гвардии Финляндского полка Н. Сенявина на основе показаний Перетца арестовали в марте 1826 года. На следствии вспомнили и донос корнета А. Ронова, который еще в 1820 году обвинял Николая Сенявина, что тот вербовал его в тайное общество. Тогда с доносом разбирался столичный генерал-губернатор М. Милорадович. Он оправдал Сенявина, а Ронова назвал лжецом, отправил его в отставку и выслал из Петербурга под наблюдение полиции. По-видимому, тогда за Сенявина замолвил слово Ф. Глинка, находившийся при Милорадовиче "по особым поручениям" и заведовавший его "особенной канцелярией". Теперь же следствие вновь затребовало показания Ронова. Были проведены очные ставки Сенявина с Роновым и Перетцем, а последнего еще и с Глинкой. Но Николай Дмитриевич и на этот раз отрицал свое участие в декабристских организациях, что подтвердил и Глинка. Следствие так и не смогло доказать вину Н. Сенявина [61].

  Д. Н. Сенявин вернулся на службу только при новом императоре, в декабре 1825 года Николай I со словами "радуюсь видеть опять во флоте имя, его прославившее" назначил Дмитрия Николаевича своим генерал-адъютантом, а вскоре командующим Балтийским флотом, в 1826 году Дмитрий Николаевич был произведен в адмиралы и определен сенатором. В июне того же года император (видимо, по ходатайству Дмитрия Николаевича) повелел немедленно освободить Николая Сенявина, "вменяя арест ему в наказание", а через полгода произвел того в полковники (с 1829 года и до своей смерти в 1833 году Н. Сенявин командовал егерскими полками).

  В 1830 году по состоянию здоровья Дмитрий Николаевич Сенявин вышел в отставку, а 5 апреля следующего года скончался. Он завещал, чтобы "его похоронили просто, без всяких почестей, чтобы положили его тело в гроб в халате и предали земле на Охте" (на кладбище для бедняков). Но Николай I распорядился иначе: на погребение Сенявина он пожаловал 5 тысяч руб., "повелел совершить последний обряд с почестями", назначил вынос тела из Адмиралтейской церкви и сам командовал войсками. Похоронили Дмитрия Николаевича в Духовской церкви Александро-Невской лавры (позже, в 1937 г., прах перенесли в Благовещенскую церковь). Император назначил вдове Сенявина пенсию в 10 тыс. руб. и приказал заплатить долг Дмитрия Николаевича, составлявший около 30 тыс. руб.

  Один из первых биографов Сенявина А. Арцымович так характеризировал Дмитрия Николаевича: "...был росту высокого и стройный... Будучи крепко сложен, он никогда не жаловался на болезни, лечение его состояло в домашних простых средствах. Он отмечался веселым, скромным и кротким нравом, был не злопамятен и чрезвычайно терпелив, умел управлять собою; не предавался ни радости, ни печали, хотя сердце имел чувствительное; любил помогать всякому; со строгостью по службе соединял справедливость, подчиненными был любим не как начальник, но как друг, отец: они страшились более всех наказаний утраты улыбки, которую сопровождал он все приказания свои, с которою принимал донесения... В обществах Сенявин был любезен и приветлив; с основательным умом он соединял острый, но непринужденный разговор. Он знал немецкий, французский и итальянский языки, но не говорил ни на одном из них и с иностранцами всегда объяснялся посредством переводчика..." [62]. Другие же авторы отмечали своенравный, порой тяжелый характер Дмитрия Николаевича, его независимость, упрямство, хотя и отдавали должное его уму, разносторонним знаниям, мужеству, решительности, дипломатическим способностям и флотоводческому таланту.

  Несмотря на то, что Николай Первый лично оказал почести умершему Сенявину, однако в годы его царствования имя Дмитрия Николаевича редко упоминалось в публикациях. Даже в книге "Описание турецкой войны..." младший друг Сенявина Михайловский-Данилевский всячески возносил роль Александра Первого и принижал вклад Дмитрия Николаевича в победы российского флота [63].

  

  Жизнь петербургского гвардейского офицера в те времена была немыслима без посещения придворных балов, маскарадов, спектаклей и светских салонов. Это и возможность развлечься, и показать себя в свете, завести нужные знакомства, а для холостяков еще и присмотреться к выгодным невестам. Не избежал выходов в свет и Бриген. Вот несколько выдержек из его писем того времени: "...я весь в делах, занят тем, чтобы достать все необходимое для маскарада"; "Меня потащили, помимо моей воли, на придворный спектакль" [64]; "Вчерашний маскарад был восхитителен... Фейерверк был очень красив, и я видел вчера в миниатюре Везувий. Дай Бог, чтобы я его увидел в действительности..." [65]; "Было много прекрасных Терпсихор..., и я провел большую часть вечера, созерцая их..." [66].

  Но светская жизнь его утомляла, вызывала у него отвращение: "О, как я устал и разбит! И представьте, сегодня опять бал... Вы не поверите, как карнавал меня утомляет" [67]; "Я так устал от бала, так разбит, что не могу уже ни о чем думать..." [68]; "Как можно было предположить, что я предназначен дышать воздухом двора?.. Знайте, что можно презирать мир среди пустыни двора" [69]. "Воздух двора" Бриген называл "заразительным", "тлетворным", "которым заражены лучшие дворы мира...". "Петербургский отшельник", он ощущал себя "одиноким среди шумного двора или в монотонной казарме", а свое пребывание в "чахлом" Петербурге считал "прозябанием" [70].

  

   Когда Бриген вступил в тайные общества масонов и декабристов, а потом после суда отбывал наказание в Сибири, круг его друзей расширился, а с некоторыми прежними приятелями он расстался. Но об этом речь пойдет в последующих главах.

  

  ИСТОЧНИКИ

  

  1.Сапожников А. И. Генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский: карьера военного историка // Новый часовой. - 1997. - № 5. - С. 45.

  2.Брант Л. Александр Иванович Михайловский-Данилевский // Сын Отечества. - 1849. - Февраль. Книга вторая. - I. Русская история. - С. 4.

  3.Сапожников А. И. Неопубликованная "История кампании 1812 года" А. И. Михайловского-Данилевского // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы / Можайск, 2004. - С. 304-305.

  4.Цит. по: Там же, с. 305.

  5.Он же. А. И. Михайловский-Данилевский и его "Журналы" 1814 и 1815 гг. // А. И. Михайловский-Данилевский. Мемуары 1814-1815 / СПб.: Рос. нац. библиотека, 2001. - С. 9.

  6.Шильдер Н. К. Александр Иванович Михайловский-Данилевский // Русская старина. - 1890. - Т. 68. - Ноябрь. - С. 534.

  7.Малышкин С. А. Судьба портретов А. И. Михайловского-Данилевского // Отечественная война 1812 года. Источники. Памятники. Проблемы: Материалы XIII Всероссийской научной конференции (Бородино, 5-7 сентября 2005 г.) / М.: Полиграф сервис, 2006. - С. 146-147.

  8.Вступление на престол императора Николая I в записках ген-лейт. Михайловского-Данилевского // Русская старина. - 1890. - Т. 68. - Ноябрь. - С. 523; Лаврентьева Е. Повседневная жизнь дворянства пушкинской поры / М.: Молодая гвардия, 2007. - С. 168.

  9.Тартаковский А. Г. 1812 год и русская мемуаристика. Опыт источниковедческого изучения / М.: Наука, 1980. - С. 209-210.

  10.См.: Письма Д. В. Давыдова к А. И. Михайловскому-Данилевскому (1815-1837). Вступ. статья, подготовка текста и комментарии И. В. Кощиенко // Русская литература. - 2012. - № 3. - С. 32-33, 63.

  11.Брант Л. Указ. соч., с. 15.

  12.Герцен А. И. Собрание сочинений в 30 томах. Т. 15 // М.: 1958. - С. 414.

  13.Сапожников А. И. Генерал-лейтенант А. И. Михайловский-Данилевский: карьера военного историка, с. 45-48; Он же. А. И. Михайловский-Данилевский и его "Журналы" 1814 и 1815 гг., с. 4-26; Он же. Неопубликованная "История кампании 1812 года" А. И. Михайловского-Данилевского, с. 304-319; Брант Л. О жизни и сочинениях Александра Ивановича Михайловского-Данилевского // Полн. собр. соч. Александра Ивановича Михайловского-Данилевского... В 7-ми томах. Т. 1. - СПб.: Тип. Штаба Отд. корпуса внутр. стражи, 1849. - С. 1-37; Он же. Александр Иванович Михайловский-Данилевский, с. 1-32; Малышкин С. А. Судьба портретов А. И. Михайловского-Данилевского, с. 143-147; Он же. Русский военный историк А. И. Михайловский-Данилевский и судьба его архива // Труды Российского государственного военно-исторического архива: Документальные реликвии российской истории. 200-летие военно-ученого архива. - М., 1998. - Вып. 2. - С. 104-122; Тартаковский А. Г. Указ. соч., с. 157-158, 202-228; Шильдер Н. К. Указ.соч., 524-534; Вступление на престол императора Николая I в записках ген-лейт. Михайловского-Данилевского, с. 489-523.

  14.Государственная канцелярия. 1810 - 1910 / СПб.: Гос. типография, 1910. - С. 59.

  15.Вяземский П. А. Старая записная книжка // Полное собрание сочинений князя П. А. Вяземского. Том VIII. Издание графа С. Д. Шереметева / СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1883. - С. 273, 281.

  16.Герцен А. И. Собр. соч. в тридцати томах, т. II / М.: Изд-во АН СССР, 1954 - С. 242.

  17.Гиллельсон М. А. И. Тургенев и его литературное наследство // А. И. Тургенев. Хроника русского. Дневники (1825 - 1826 гг.). Изд. подгот. М. И. Гиллельсон / М.-Л.: Наука. - С. 441-504; Он же. Молодой Пушкин и арзамасское братство / Л.: Наука, 1974. - С. 49-56, 159-173; Он же. От арзамасского братства к пушкинскому кругу писателей / Л.: Наука, 1977. - С. 7, 16-43, 65-91, 168-197; Черейский Л. А. Современники Пушкина. Документальные очерки / М., 1999, с. 79-81; Щеголев П. Е. Дуэль и смерть Пушкина. Изд. 3-е / М.-Л.: ГИЗ, 1928. - С. 272; Некролог. А. И. Тургенев // Журнал Министерства народного просвещения. - 1846. - Часть XLIX. - Отд. VII. - С. 19-24; Срезневский И. И. Александр Иванович Тургенев. Несколько о нем припоминаний. 1785 - 1845 // Русская старина. - 1875. - Т. 12. - № 3. - С. 555-564, № 4. - С. 739-749; Государственная канцелярия. 1810 - 1910, с. 58-65; Свербеев Д. Н. Николай Иванович Тургенев // Русский архив. - 1871. - XI. - С. 1970-1974; Саитов В. И. Александр Иванович Тургенев // Батюшков К. Н. Сочинения: В 3-х т. Т. 1 / СПб.: П. Н. Батюшков, 1887. - С. 355-372; Максимов М. По страницам дневников и писем А. И. Тургенева (Пушкин и А. И. Тургенев) // Прометей. Т. 10 / М.: Молодая гвардия, 1974. - С. 355-397.

  18.Гиллельсон М. А. Молодой Пушкин и арзамасское братство, с. 161.

  19.Вяземский П. А. Указ. соч., с. 273-283.

  20.Купцов А. Несколько слов по поводу даты рождения Николая Ивановича Тургенева / http://samlib.ru/editors/k/kupcow_a_e/h9-2.shtml

  21.Дневники Николая Ивановича Тургенева за 1806 - 1811 годы. Том I: Под ред. и с примеч. Е. И. Тарасова // Архив братьев Тургеневых: Вып. 1 / СПб.: Тип. Императ. Академии наук, 1911. - С. 243.

  22.Вишницер М. Барон Штейн и Николай Иванович Тургенев // Минувшие годы. - 1908. - № 7. - С. 255-256.

  23.Остафьевский архив князей Вяземских. Т. I: Издание графа С. Д. Шереметева; под ред. и с прим. Е. И. Тарасова / СПб.: Тип. М. М Стасюлевича, 1899. - С. 398.

  24.Тургенев И. Николай Иванович Тургенев. Некролог // Вестник Европы. - 1871. - Кн. 12. - С. 914.

  25.Семевский В. И. Николай Иванович Тургенев // Галерея деятелей освобождения крестьян / СПб.: Изд. Брокгауз-Ефрон, 1903. - С. 40.

  26.Письмо Н.И. Тургенева П. Я. Чаадаеву. 27 марта 1820 г. // П. Я. Чаадаев. Полное собрание сочинений и избранные письма. В 2-х томах. Т. 2 / М.: Наука, 1991. - С. 413.

  27.Тургенев И. Указ. соч., с. 915.

  28.Там же, с. 916.

  29.Тургенев И. Указ соч., с. 913-920; Государственная канцелярия. 1810 - 1910, с. 65-68; Свербеев Д. Н. Указ. соч., с. 1962-1984; Семевский В. И. Указ. соч., с. 39-43; Шебунин А. Н. Братья Тургеневы и дворянское общество александровской эпохи // Декабрист Н. И. Тургенев. Письма к брату С. И. Тургеневу / М.-Л.: Изд-во АН СССР, 1936. - С. 5-86; Кизеветтер А. А. Рец.: Е. И. Тарасов. Декабрист Николай Иванович Тургенев в Александровскую эпоху. Очерк по истории либерального движения в России // Современные записки. - Париж. - 1924. - XXI. - С. 411-414; Вишницер М. Геттингенские годы Николая Ивановича Тургенева // Минувшие годы. - 1908. - № 4. - С. 184-218; № 5-6. - С. 216-241; Он же. Барон Штейн и Николай Иванович Тургенев // Минувшие годы. - 1908. - № 7. - С. 232-272; № 10. - С. 254-278.

  30.Сапожников А. И. Письма П. П. Свиньина к А. И. Михайловскому-Данилевскому (1830 - 1837): Предисловие // Пушкин: Исследования и материалы: РАН. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом) / СПб.: Наука, 2004. - Т. XVI-XVII. - С. 428-430.

  31.Саитов В. И. Павел Петрович Свиньин // Остафьевский архив князей Вяземских. Т. I: Издание графа С. Д. Шереметева; под ред. и с прим. Е. И. Тарасова / СПб.: Тип. М. М Стасюлевича, 1899. - С. 508 - 511; Пушкинская энциклопедия: произведения. Выпуск 2: Рос. акад. наук, Ин-т рус. лит. (Пушкинский Дом) / СПб.: Нестор-История, 2012. - С. 545-546; Пушкин А. С. Собрание насекомых // Собрание сочинений в 10 т. Том второй / М.: Изд-во худ. лит-ры, 1959. - С. 283; Он же. Криспин приезжает в губернию... // Собрание сочинений в 10 т. Том пятый / М.: Изд-во худ. лит-ры, 1960. - С. 536, примеч. - с. 656; Он же. Маленький лжец: Детская книжка // Собрание сочинений в 10 т. Том шестой / М.: Изд-во худ. лит-ры, 1962. - С. 311, примеч. - с. 541; Гоголь Н. В. Полн. собр. соч. в 14 т. / М.-Л.: Изд-во АН СССР. - т. 8. - 1952. - С. 440, т. 10. - 1940. - С. 375: Сапожников А. И. Указ соч., с. 428-432; Сапожников И. "Описание Бессарабии" П. П. Свиньина 1816 г.: поиск источников в связи с 200-летним юбилеем // Scriptorium nostrum. - 2015. - № 3. - С. 213-258; Свербеев Д. Н. Мои записки: Лит. памятники, отв. ред. С. О. Шмидт / М.: Наука, 2014. - С. 151-152, 750-751; Свиньин Павел Петрович // Русский биографический словарь: Сабанеев - Смыслов. Под набл. А. А. Половцова / СПб.: Тип. В. Демакова, 1904. - С. 218-221; Бодянский О. М. в его дневнике 1849 - 1852 г.г. // Русская старина. - 1889. - № 10. - С. 134; Записки Ксенофонта Алексеевича Полевого // Исторический вестник. - 1887. - Февраль. - С. 283-284; Черейский Л. А. Пушкин и его окружение: Изд. 2-е, доп. и перераб. / Л.: Наука, 1988. - С. 389-390.

  32.Список удостоенных знаком отличия безпорочной службы в 1828 году / СПб.: Тип. Генерального штаба, 1829. - С. 122; Месяцеслов с росписью чиновных особ или Общий штат Российской империи на лето от Рождества Христова 1812: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1812. - С. 485; ...на лето от Рождества Христова 1813: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1813. - С. 521; ...на лето от Рождества Христова 1814: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1814. - С. 540; ...на лето от Рождества Христова 1815: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1815. - С. 578; ...на лето от Рождества Христова 1816: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1816. - С. 598; ...на лето от Рождества Христова 1818: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1818. - С. 697; ...на лето от Рождества Христова 1825: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1825. - С. 485; ...на лето от Рождества Христова 1828: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1828. - С. 768-769 ; ...на лето от Рождества Христова 1829: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1829. - С. 734; Месяцеслов и общий штат Российской империи на 1831: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1831. - С. 575; ...на 1832: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1832. - С. 581; ...на 1833: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1833. - С. 629; ...на 1837: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1837. - С. 793; ...на 1838: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1838. - С. 795; ...1840: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1840. - С. 744; ...на 1841: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1841. - С. 474; ...на 1842: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1842. - С. 488; Адрес-календарь, или Общий штат Российской империи на 1843 год: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1843. - С. 276; ...на 1849 год: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1849. - С. 224; Адрес-календарь: Общий штат Российской империи, 1850: Ч. 1 / СПб: Имп. Академия наук, 1850. - С. 194; Адрес-календарь. Общая роспись всех чиновных особ в государстве. 1851: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1851. - С. 230; ...1852: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1852. - С. 227; ...1853: Ч. 1 / СПб.: Имп. Академия наук, 1853. - С. 230; Волков С. В. Высшее чиновничество Российской империи. Краткий словарь / М.: Рус. фонд содействия образованию и науке, 2016. - С. 272.

  33.Зверев В. Великодушный гражданин // Ф. Н. Глинка. Письма к другу: Сост., вступ. ст. и коммент. В. П. Зверева / М.: Современник, 1990. - С. 6.

  34.Пушкин А. С. Рославлев // А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 10 / М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1960. - С. 141.

  35.Пушкин А. С. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 1 / М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1959. - С. 201.

  36.Дубровин Н. После отечественной войны (Из русской жизни в начале XIX века) / Русская старина. - 1904. - Март - С. 512.

  37.Записка о тайных обществах в России, составленная в 1821 году // Русский архив. - 1875. - Кн. 3. - № 12. - С. 429.

  38.Восстание декабристов. Документы. Т. XX: Под ред. А. Н. Сахарова / М.: РОССПЭН, 2001. - C. 98.

  39.Ельницкий А. Глинка, Федор Николаевич // Русский биографический словарь: Герберский - Гогенлоэ; Под ред. Н. П. Чулкова / М.: Тип. Г. Лисснера и Д. Собко, 1916. - С. 305.

  40.Милюков А. Федор Николаевич Глинка // Исторический вестник. - 1880. - Т. 2. - Июль. - С. 475.

  41.Пушкин А. С. Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой (рец.) // А. С. Пушкин. Полное собрание сочинений в десяти томах. Т. 6 / М.: Гос. изд-во худ. лит-ры, 1962. - С. 53.

  42.Моя жизнь. Воспоминания артистки А. И. Шуберт. 1827 - 1883 гг. / СПб.: Изд. Дирекции Император. Театров, 1911. - С. CIII.

  43.Базанов В. Ф. Н. Глинка // Ф. Н. Глинка. Избранные произведения (Библиотека поэта): Вступ. ст., подготовка текста и коммент. В. Базанова / Л.: Сов. писатель,1957. - С. 53.

  44.Базанов В. Указ. соч., с. 5-54; Зверев В.Указ. соч., с. 5-25; Милюков А. Указ соч., с. 472-481; Остафьевский архив князей Вяземских. Т. II: Изд. гр. С. Д. Шереметева; Под ред. и с примеч. В. И. Саитова / СПб.: Тип. М. М. Стасюлевича, 1901. - С. 377; Всеподданейшее прошение Федора Глинки // Минувшие годы. - 1908. - Октябрь. - № 10. - С. 93-95; Ельницкий А. Указ. соч., с. 297-315; Он же. Глинка, Авдотья Павловна // Там же, с. 267-270; О жизни и кончине Авдотьи Павловны Глинки // Задушевные думы Авдотьи Павловны Глинки / М.: Тип. Ф. Миллера, 1869. - С. 1-11.

  45.Бриген А. Ф. Письма. Исторические сочинения: Издание подгот. О. С. Тальской / Иркутск: Восточно-Сибирское книжное издательство, 1986. - С. 70-95.

  46.Там же, с. 95.

  47.Там же, с. 93.

  48.Там же, с. 89-90.

  49.Там же, с. 89.

  50.Там же, с. 82.

  51.Сапожников А. И. Неизвестные письма А. Ф. Бриггена к А. И. Михайловскому-Данилевскому // Мера. - 1996. - № 1. - С. 212.

  52.Михайловский-Данилевский А. И. Из воспоминаний [1816 года] // Русский вестник. - 1890. - Сентябрь. - С. 147-148.

  53.Бриген А. Ф. Указ соч., с. 95-96.

  54.Там же, с. 94.

  55.Там же, с. 76.

  56.Там же, с. 90.

  57.Цит. по: Арцымович А. Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин // Морской сборник. - 1855. - Т. 15. - № 4. - Отдел учено-литературный. - С. 122.

  58.Цит. по: Арцымович А. Указ. соч. // Морской сборник. - 1855. - Т. 19. - № 12. - Отдел учено-литературный. - С. 264.

  59.Цит. по: Арцымович А. Указ. соч. // Морской сборник. - 1855. - Т. 15. - № 4. - Отдел учено-литературный. - С. 162.

  60.Цит. по: Сацкий А. Г. Дмитрий Николаевич Сенявин // Вопросы истории. - 2002. - № 11. - С. 91.

  61.Восстание декабристов. Документы. Т. XX, с. 475-485.

  62.Арцымович А. Указ. соч. // Морской сборник. - 1855. - Т. 19. - № 12. - Отдел учено-литературный. - С. 263-264.

  63.Арцымович А. Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин // Морской сборник. - 1855. - Т. 15. - № 4. - Отдел учено-литературный. - С. 113-171; Т. 16. - № 5. - Отдел второй. - Отдел учено-литературный. - С. 127-177; Т. 17. - № 8. - Отдел второй. - Отдел учено-литературный. - С. 291-347; Т. 18. - № 10. - Отдел второй. - Отдел учено-литературный. - С. 375- 416; Т. 19. - № 12. - Отдел учено-литературный. - С. 230-267; Сацкий А. Г. Указ. соч., с. 73-97; Лялина М. А. Адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин// Подвиги русских адмиралов / СПб.: Изд. А. Ф. Девриена, 1900. - С. 112-176; Шапиро А. Л. Адмирал Д. Н. Сенявин / М.: Военное изд-во Мин. Обороны Союза ССР, 1958; Тарле Е. В. Экспедиция адмирала Сенявина в Средиземное море (1805 - 1807) // Академик Евгений Викторович Тарле. Сочинения в двенадцати томах. Т. 10 / М.: Изд-во АН СССР, 1959. - С. 232-360; Отто Н, Куприянов И. Биографические очерки лиц, изображенных на памятнике тысячелетия России, воздвигнутом в г. Новгороде 1862 г. / Новгород: Тип. М. Сухова, 1862. - С. 245-256; Веселаго Ф. Ф. Общий морской список. Ч. 5 / СПб.: Тип В. Демакова, 1890. - С. 58-61; Полиевктов М. Сенявин Дмитрий Николаевич // Русский биографический словарь: Сабанеев - Смыслов. Под набл. А. А. Половцова / СПб.: Тип. В. Демакова, 1904. - С. 330-333; Высшие чины Российской империи: Биографический словарь. Т. III / М., 2017. - С. 144-145; Михайловский-Данилевский А. И. Описание турецкой войны, с 1806 по 1812 года // Полное собрание сочинений Александра Ивановича Михайловского-Данилевского. Том III / СПб.: Тип. Штаба Отдельного корпуса внутренней стражи, 1849. - С. 69-82.

  64.Бриген А. Ф. Указ соч., с. 74.

  65.Там же, с. 76.

  66.Там же, с. 78.

  67.Там же, с. 76.

  68.Там же, с. 77.

  69.Там же, с. 78.

  70.Там же, с. 83-86.