За стеной на улице балагурили волчата. Я, наверное, так их теперь и буду воспринимать - как серые тени, наскакивающие на уже ничего не чувствующее тело мертвяка. Все равно это нельзя. Нельзя учить детей убивать. Нельзя иметь живые мишени, пусть они и фактически мертвые.
Кто-то что-то взахлеб рассказывал про собственные подвиги. А я лежал и думал, против кого пойдут эти дети. Зомби истреблять или живых людей. И зачем. Ну зомби-то более-менее понятно, они с ними территорию делят, опять-таки из города зомби волколаков вытеснили, и привилегий им больше. Конечно, несправедливо, зомби хотя и сохраняют человеческий вид постоянно, но ведь тупые. И вреда от них больше - людей только так потрошат. Им что до людей - они всякий стыд потеряли, им кровь нужна. Видимо, стыд у них в крови - как своя течь перестала, так они давай восполнять за чужой счет. А вообще, зомбятни волколаков не трогают. Потому что их в городе нет. Да и вообще они равнодушные. Тупо идут и выгрызают. Их и не отстреляешь - что им, они и так мертвые. А жечь их - себе хуже, запах неделями не выветривается. Да и не поймешь иной раз, кто мертвяк, а кто нормальный, живой пока. Ходит, что-то делает, работает даже. Тормозит, правда, но мало ли среди людей тормозов? Пока не умрет и не поймешь, мертвый был или живой стал. Похоронят, а он встань из гроба на поминках или на самих похоронах. И давай невнятным голосом орать - язык не слушается, в голове - черви весь мозг выели, но свои как-то понимают. И пошел куролесить по городу, пока к своим не прибьется. Между прочим, у них даже президент свой, что-то каждый месяц у местных властей выторговывает. И люди мирятся, потому что ничего сделать с ними нельзя. Они сами по себе появляются, как эпидемия чумы. Только лекарства еще никто не придумал пока.
Вот еще вампиры. Тоже тема. Может, волколаки против них собрались? Они вроде прямые конкуренты зомби, им самим у кормушки удобно.
У вампиров своя коалиция - высший свет, аристократия! Они и знать никого не хотят - носы воротят. Да им-то что! Они вон перекинутся и махнут куда хочешь. У них и замки свои, и города целые. Вполне официально. Два года не прошло, как приняли закон о легализации вампиров как нации со своей исторической территорией. Теперь им сам черт не брат - зарегистрировались, как мигранты по историческим местам или делегация какая и им везде свободный проход и даже пролет. А на то, что чью-то кровь пьют, что люди по улицам в темное время суток ходить боятся - глаза закрывают. Еще бы, у них все места прикормленные. Точнее, напитые. Кто сам сидит, у кого - родня. Рука руку моет, власти вампирам, естественно, родовитым или, хотя бы принадлежащим к известным фамилиям. Конечно, шушеры мелкой везде хватает, своя шпана на каждой улице, только это все равно - вампиры за своего порвут и высосут до седьмого колена. Вот интересно, как верволки с вампирами уживаются?
-- Да я за вами пошел, пошел и потом там все такое одинаковое...
-- Ты мне здесь не лепи. Я тебя спрашиваю, ГДЕ ты был. - у Матерого нервно подергивалась губа, как у меня тогда у костра.
-- Я был в лесу, но не встретил никого, кто бы смог мне внятно объяснить, где именно вы охотитесь, на кого, и как мне вернуться обратно.
-- Ты же врешь. Я же знаю, что ты врешь. - Матерый прислонился к стене, сложил руки на груди, "закрываясь" от меня.
Я молчал. Я не был готов к этому разговору. В плане, что я никогда не мог быть готов к подобным разговорам. И мог бы избежать многих неприятностей, если бы находил в себе силы мысленно развить ситуацию и суметь примерно из нее выкрутиться. И я молчал. Матерый постоял, посмотрел на меня из-под бровей, потом развернулся и, выходя, бросил из-за плеча:
-- Все же узнают, хуже будет.
Я только усмехнулся. Хуже чего? По-моему, хуже меня здесь только безымянному мальчишке, наверняка уже похороненному. Узнают что? Что я бежал? Посмеются, что не смог. А вот что мальчик меня повел - это уже наверняка нехорошо. Всегда есть вероятность, что засудят за доведение до смерти по неосторожности, если здесь применимы человеческие термины.
Ночь была для меня беспокойной. Все снилось, что бегут за мной пятнадцать волков, причем я точно знаю, что именно пятнадцать, хотя и не вижу их. И еще я не знаю, свои это или "натуралы". И непроизвольно перебирал руками по продранному одеялу в тщетной попытке удрать из сна.
А все-таки, чем же они здесь занимаются? Старшая пропадает - я лично ее сутками не вижу, Матерый маячит постоянно, но он видимости работы не создает - только следит за порядком. Вот Меченый все время занят, но опять-таки не поймешь, чем именно он занимается. Вокруг него вечно хоровод волчат.
Мне регулярно привозят продукты. Мясо, молоко, макароны, хлеб, всякие огурцы-помидоры, мыло и прочую бытовую химию. Откуда-то же привозят. Скорее всего переправляют через того же катерщика, на большом корабле. Но на какие средства все это закупается мне не понятно. На острове... тьфу ты, ну, будем условно называть это место Лагерь, хотя больше ему подходит Гетто, ничего не производится. На охоту верволки ходят хоть и регулярно, но приносят крайне мало. А мясо я рублю постоянно, без мяса ни волкам ни волколакам никак нельзя, озвереют, это в крови. Значит, есть некий источник либо дохода, либо меценатства. Но что могут делать для большого мира верволки, имеющие резко отрицательную ценность? Непонятно... Остается только думать, что это государство все же занимается своими непутевыми детьми. Существуют же на государственные деньги всякие дома престарелых и умалишенных, клиники и больницы для инвалидов, детские дома, зоопарки и прочая? Школы, например.
А был ли у нас в городе хоть один детский дом? И инвалиды предпочитали отсиживаться за закрытыми окнами, но у себя в квартирках, попробуй их оттуда выковыряй. А сумасшедших у нас вовеки веков не было. Может, просто я никогда их не замечал? Ведь не знал я о существовании собачатника?
Значит, государство содержит такое бесполезное во всех отношениях сообщество, как стаю волколаков. Хорошо, допустим, за отсутствием конкурирующих детских и сумасшедших домов. Должно же государство хоть о ком-то безвозмездно заботиться. А настолько ли безвозмездно?
Глава 10
Когда я был маленький, мне часто снился один и тот же сон - что я бегу от кого-то и никак не могу оторваться. Как только я пытаюсь спрятаться, так меня тут же настигают, и приходится снова вскакивать и бежать. И хотя преследователей я не вижу, но понимаю, вернее, догадываюсь, что это именно волколаки, и именно поэтому они меня так легко находят - на нюх. Вроде и слышу за спиной топот, а не мягкий перебор волчьих лап, но все равно я уверен, что это именно они. Много позже я понял, почему сон был именно таким - примерно в то время волколаки еще не были официально запрещены и никакой резервации в помине не существовало. Волколаки были бичом и ужасом городов. В деревнях их почему-то было намного меньше. Я объяснял это тем, что они просто были более нерешительными из-за своей немногочисленности. Но и теперь, когда после тогдашнего разгула, волколаки стали изгнаны из городов, в деревнях их по-прежнему мало. Теперь я думаю, что это оттого, что за городом они никого особенно и не побеспокоят - а если и там за ними примутся охотиться - то разве ж их там поймаешь? Разумеется, устраивались, и неоднократно, облавы, но гораздо больше было потерянного оружия и загнанных коней, чем пойманных верволков.
Я боялся этого сна. Боялся во сне, сознавая своё бессилие, боялся повторения, когда просыпался, боялся повторения наяву. И только когда во сне я понимал, что это сон, и, наконец, останавливался, погоня неожиданно прекращалась, а с ней и мой сон - звенел будильник, подходила мама...
Сейчас я снова бежал. И уже наяву. Что это не сон я определил, как только увидел за спиной погоню. Они и в самом деле топотали, но только потому, что не все успевали перекинуться. Волчьих лап я, естественно, не слышал.
Мне казалось, вся стая гонится за мной - количество бегущих меня испугало не на шутку. Потом уже, вспоминая, я понял, что были в основном те, кого я совсем не знал - те, кто постоянно находился в лесу, те, кто вообще не перекидывался, кто-то новенький, и те, кто просто избегали общения со мной. Возможно, были и настоящие волки, но я их так и не научился отличать.
Сначала я бежал на двух, продираясь сквозь ветки - просто не было времени перекидываться. Потом упал, и в страхе побежал на четырех, попутно обрастая шерстью. Я думаю, они просто гнали меня, а может и забавлялись. Если бы они задались целью меня разорвать за неизвестные мне провинности, то я точно не ушел бы.
Я задыхался - что могли дать мои ежедневные пробежки тихой трусцой, когда я мчал, не разбирая дороги? Я катился в какие-то овраги, вскакивал и снова несся. Мне была дорога каждая секунда, я не мог даже отдышаться - я помнил, что во сне мне не давали ни передохнуть, ни укрыться. За спиной слышались какие-то звуки, то ли побрехивание, то ли азартный хрип... Под мои ноги не стелилась дорога, она норовила выскользнуть из-под лап, рвалась прочь, унося с собой мои шансы уцелеть. Сердце билось где-то в голове, заслоняя собой горло, мне было даже не вздохнуть. Но в какой-то момент я понял, что оторвался. Я больше не слышал ни топота, ни каких-либо других посторонних звуков, не присущих лесу, который, кстати, и весьма некстати, стал редеть. Уже на заплетающихся ногах я вывалился на дорогу и потерял сознание.
Но и во сне мне не было покоя - погоня продолжалась, и я не мог понять - то ли я просто придумал, что упал на дорогу, то ли это был просто сон. Меня гнали уже не по лесу - по степи, где на много километров все видно. Гладкая степь, словно отутюженная неведомым поклонником загонщиков. Редкие травы и ни одного куста. У меня не было ни одного шанса славировать, спрятаться, укрыться за каким-либо кустом, кочкой, деревом... За мной слышалось улюлюканье, рев и слаженный в один ритм шорох волчьих лап. Внезапно степь оборвалась, как рвется, вернее, сгибается лист бумаги и передо мной встала стена. Кирпичная такая, ровненькая... Я заметался перед ней, в ужасе оттого, что она так неожиданно появилась. Я не мог ее ни перепрыгнуть, ни обежать - конца и края у нее было. И тогда я обернулся... и проснулся.
Я лежал в придорожных кустах абсолютно голый, перепачканный грязью, со сбитыми в кровь ногами и кровоточащей раной на правом боку. Вот черт, а я-то думал, что это там у меня покалывает...
Теперь я действительно был без сил... короткая стычка, принесшая мне изгнание - скорее всего, меня просто хотели проучить, никто наверняка не мог рассчитывать на отпор - одному-то на полсотни... Но вышло наоборот. Я воспринял все серьезней некуда, коллективное покушение на мою жизнь прошло неудачно, проучен я не был, зато был изгнан. За что?
После того случая меня сторонились. Не то, чтобы нарочно избегали - это было бы весьма трудно, во-первых, мы все встречались на кормежках, а во-вторых, я все равно практически ни с кем не общался, да и у меня самого особенного желания кого-то видеть из-за чувства вины и страха не было. Кто-то просто смотрел мне вслед, пристально, едко; кто-то скалился за спиной, отчего шерсть на моем загривке отрастала и топорщилась помимо моей воли. Краем уха я улавливал шепот, кто-то показал пальцем. Я чуял, что что-то зреет, но никак не думал, что это примет такой размах. Как-то утром я вышел из спальни и наткнулся на толпу перед моей дверью. Я попытался пройти сквозь - мало ли почему они тут стоят, но дорогу мне заступил Матерый. Прошедший месяц пронесся у меня перед глазами.
-- Ты! - выкрикнул он. Ни Старшей, ни Меченого с ними не было. Молодежь топталась, радостно скаля клыки. Волколаки постарше мрачно супились и явно сдерживались, чтоб не начать первыми. И я решил брать наглостью.
-- А ты? - ехидно спросил я, -- Дай-ка пройти. - и отодвинул его с дороги. И тут они все сразу набросились на меня. Куда там боевикам, где все со всеми сражаются поодиночке и по очереди - те только поднимаются, этих он только вырубил, а вот эти нападают. Конечно, толчея и сутолока была еще та, они мешали друг другу, но, по крайней мере, это было естественно - все имели на меня зуб, или думали, что имели. И всем не терпелось добраться до меня. Я метался как белка в колесе, отбрыкиваясь, а потом улучил момент и сиганул в брешь между телами - не все стали перекидываться, а четвероногих волколаков сразу оттерли массой. Пару раз по мне прошлись клыками самые шустрые, но я все равно ничего не чувствовал - отчаяние и страх придали мне бесчувственной невменяемости. Я просто пихал кулаками первое, что попадалось под руку, к счастью, или к сожалению, не знаю, своих у меня в этой сваре не было, опасаться, что попаду по своим, не приходилось. Вот так, без предъявления ультиматумов, безо всяких объяснений, просто напали. Это было вдвойне обидно - прямой вины я за собой не чувствовал, а косвенная не была настолько сильна, чтоб рвать меня на куски.
Сейчас я лежал, наполовину высунувшись из кустов. Дорога была пустынна. С нее поднимались тоненькие дрожащие струйки жара, я тихо плавился, не в силах отползти дальше в кусты. По мне бежали муравьи, полчища муравьев, на меня сыпались с куста листья, всякий мусор, но я не шевелился. Я просто не знал, что делать дальше.