Глава VIII. Знакомство Симона с девушкой, с которой он учился в университете 52
Глава IX. О чистоте человеческого тела 56
Глава XI. О гениальности 61
Глава XII. О женщине и мужчине 86
Глава XIII. Женщины в Библии 98
Глава XIV. Свобода человека 115
Глава XV. Что может человек 117
Глава XVI. Насильственное деторождение 121
Глава XVII. Закон сохранения равновесия по форме и содержанию 128
Глава XVIII. Проблема толкования Библии 155
Глава XIX. Цикличность времени 156
Глава XX. Тайна времени 167
Глава XXI. Алогичность в сознании некоторых людей 174
Глава XXII. О ложной нравственности 177
Глава XXIII. О людях, которые выделяются из общества 185
Глава XXIV. О бессмысленности доказательств трансцендентного 191
Глава XXV. Законы тождества и противоречия 195
Глава XXVI. О схлопывании "створок" Свободы 199
Глава XXVII. О друге Симона, с которым он работал в театре 200
Глава XXVIII. Проблема одиночества и гений 206
Глава XXIX. Проблема дискретности человеческого восприятия 217
Глава XXX. Творец и его творение 227
Глава XXXI. "Есть целый мир в душе твоей таинственно-волшебных дум..." 231
Глава XXXII. О мнительности человека и о губительности профессионального мышления 234
Глава XXXIII. Хороший, Плохой, Злой 240
Глава XXXIV. О значении девства и жажде жизни 243
Глава XXXV. Об аде и павшем херувиме 256
Глава XXXVI. Микрокосм и макрокосм 265
Глава XXXVII. О разности времен 274
Глава XXXVIII. О некоторых ересях 281
Глава XXXIX. Метафизика человеческих страхов 290
Глава XL. Рассказ Симона о бейсбольном поле 295
Глава XLI. Главное чудо в жизни Симона 302
Глава XLII. "Романс" В. Цоя 311
Глава XLIII. Вертикаль и горизонталь. Крест 320
Глава XLIV. О смысле того, почему все люди разные 338
Глава XLV. О служении в армии 345
Глава XLVI. Связь между незнанием и злом 356
Глава XLVII. О нравственном законе 362
Глава XLVIII. О людях безвременно умерших и погибших 367
Глава XLIX. "Курск", "К-278", "Сан-Хуан" 391
Глава L. О спорах 407
Глава LI. Странствующие голуби 412
Глава LII. Морские коровы 416
Глава LIII. Сумчатые волки и дронты 422
Глава LIV. Дежавю, жамевю, прескевю 430
Глава LV. О Любви 431
Глава LVI. О Евангелиях 438
Глава LVII. Мир добр или зол? 454
Глава LVIII. Любимые книги, фильмы и музыка Симона 459
Глава LIX. Объединенное государство 468
Глава LX. Безнравственность счета 473
Глава LXI. Время девы и время женщины 479
Глава LXII. Воспоминания Симона о детстве 485
Глава LXIII. Ход Истории 511
Глава LXIV. Искажение мифов 514
Глава LXV. Рай и Горний мир 515
Глава LXVI. Несостоятельность теории эволюции 516
Глава LXVII. Мнимые противоречия в проблеме пространства в пространстве 523
Глава LXVIII. Единство и борьба противоположностей 530
Глава LXIX. Учитель Симона 536
Глава LXX. О смысле смерти 546
Глава LXXI. Память. Девство. Нравственный закон 549
Глава LXXII. Точность Библейских пророчеств 560
Глава LXXIII. Вибрации 563
Глава LXXIV. О Тайне 570
Глава LXXV. Цельное понимание 572
Глава LXXVI. О "Шерлоке Холмсе" 580
Глава LXXVII. Наивность и чистота Симона 583
Глава LXXVIII. О хождении на кладбища 586
Глава LXXIX. Об умении радоваться за другого человека. О зависти и жалости 587
Глава LXXX. Проблема сакрального и профанного 592
Глава LXXXI. Ограниченное пространство 602
Глава LXXXII. О философии и науке 604
Глава LXXXIII. Противоречивость человека 614
Глава LXXIV. О коллективном демоне 620
Глава LXXXV. О греховном разделении человека по возрастам 624
Глава LXXXVI. О незнании 626
Глава LXXXVII. Язык в Реальном рая 628
Глава LXXXVIII. Сила веры 630
Заключение 635
П Р Е Д И С Л О В И Е
Начиная историю о человеке, с которым мне посчастливилось познакомиться в пору моей юности, нахожусь в очень трудном положении: все слова, которые могли бы вместить в себя происходившие с ним перемены, - бессильны.
Действительно, человеческая речь, связанная с мышлением или скорее даже с самим актом восприятия воспринимаемой человеком реальности, которую он сам же искусственно сотворяет, не в силах в полной мере выволочь на поверхность его телесного и духовного естества то, что сокрыто в тайных глубинах его души - его "Я". И даже более того - способность человека воспринимать само восприятие воспринимаемой им реальности свидетельствует о том, что в нем есть нечто беспредельно большее, нежели то, что удается ему выразить посредством языка, - нечто такое таинственно-чудесное, что не поддается умозрительному анализу, приручению и ограничению. Это то, что в неразрывном и неслиянном единстве языка, чувствования и мышления отличает человека от всех других живых существ. Это Сам Дух Божий. И все мои старания "высловить" - как-то обусловить это вечное, свободное, цельное единство Слова и плоти, конечно же, беспредельно далеки от того, чтобы полностью передать читателю подлинную, живую историю, происходившую с героем настоящей книги.
Но я расскажу обо всем так, как могу, - надеюсь, мой рассказ будет хотя бы близок читателю.
Я верю, что человек способен зажечь свой внутренний, глубоко в нем спрятанный, огонь души, что он может возродить в себе духовную цельность. Как бы сильно ни угнетал его внешний мир, человек все же может пробудиться криком своей совести. Он способен обрести нравственное мужество.
Ведь и сам я, по милости Божией, преодолел в себе много такого, что раньше отягощало меня тяжким грузом неверия и слабостью духа - какой-то, как мне раньше казалось, неизбывной теплохладностью. И, почувствовав в себе нищету духом, я наконец смог в себе же самом обрести приют для постоянно метущейся моей души.
В этом мне помог друг. Хотя вообще трудно теперь сказать, кто кому помог - мне кажется, мы вместе с ним искали то, от чего оторвались еще в незапамятные времена наши прародители. И вместе содействовали друг другу в этом нелегком пути.
И как ни странно, я не стал впоследствии всюду следовать за другом, но это вовсе не означает, что мы отдалились друг от друга. Скорее каждый из нас стал цельным в своей вере Богу и вместе с тем самостоятельным и ценящим свой собственный храм души, но, впрочем, раскрывая проблему подлинного одиночества, я поведаю об этом по мере последующего изложения сей книги.
Имя друга - Симон. Мое - Илья.
Симон весь был соткан из противоречий: он обладал грациозным и вместе с тем крепко сложенным телом - казалось, ничто не могло его поколебать как внешне, так и внутренне. Наружность его ничем особенно не примечательная, одновременно производила необыкновенное впечатление: большие карие глаза его смотрели так проникновенно и серьезно, будто бы пытались разглядеть внутри человека, стоящего перед ним, бездну огромного, тайного мира; голова его была всегда с открытым лбом, на который никогда не спадали черные волосы, а в чертах его лица, как и во всей его внешности, было вместе и одновременно что-то женственное, мужественное и наивно-детское.
Несмотря на свой довольно зрелый возраст - Симону было тридцать два года, когда он отошел в мир иной - ему удалось сохранить молодость примерно двадцати трех лет. А познакомились мы с ним, когда ему минуло двадцать девять лет. Сам Симон незадолго до смерти говорил, что не связывает себя с определенными годами жизни, но, что в разные ее времена он всегда чувствовал себя молодым.
Роста он был средневысокого с красивыми, длинными ногами и жилистыми, немного натруженными руками - он много, совсем не чураясь физического труда, работал за пределами своего Отечества на строительстве храма Господнего, хотя при этом был очень образованным и глубоким человеком. Причем про образованность свою он говорил, что она - плод его самообразования.
Движения его были порывистыми, но при этом очень точно выверенными. Он был достаточно силен, чтобы поднять камень весом в пять талантов и пронести его на расстояние десяти шагов - так он поступал, когда все тележки были заняты другими рабочими - при строительстве Божьего храма.
Симон был очень свободолюбивым человеком - ему претили всякие, придуманные человечеством устои, набившие оскомину традиции и лицемерные привычки. При этом он никого не призывал к анархии, глубоко понимая основы падшего мироздания и бессмысленность устроения порядка на земле. Многие люди с поверхностным мышлением за глаза называли его нигилистом. Они не понимали, что он просто жил так, как должен жить человек, стремящийся к совершенству - Симон знал, что вечного совершенства можно достигнуть лишь в Горнем мире.
Да я и сам поначалу считал Симона нигилистом и не принимал его всепоглощающего преодоления бытия падшего мира. Он говорил, что мир сей бессмысленен и какие бы занятия ни находил себе человек хоть во всей вселенной, все, в конечном счете, окажется изжитым и внутренне готовым к своей гибели. Впоследствии мне, чтобы проникнуться Симоновым глубоким и ясным видением бескомпромиссного преодоления осязаемой людьми реальности, понадобилось немалое время. Порой я сам, будто бы пребывая в мареве дьявольского сна, усыпляющего человеческое сознание сытой и пошлой последовательностью жизненного времени, в полной мере не осознавал, как относиться к желанию Симона преодолеть ограничения материи ради главенства Духа. Мне, в начале нашего с Симоном знакомства, иногда казалось, что я вместе и одновременно его люблю и недолюбливаю. Однако уважал я его всегда, потому что он был настоящей, цельной личностью.
Я часто вспоминаю слова Симона касательно его имени: оно удивительным образом целиком соответствовало его сильному характеру и внутреннему ощущению мира: еще во время первых бесед он говорил мне, что человек способен услышать Бога не только потому, что сам того хочет, если по велению своей души поднимет к Нему очи и обратится к Нему всем сердцем своим, но прежде всего потому, что Сам Господь Бог дает человеку возможность услышать Себя. Само слышание Божье осуществляется человеком не только его свободным обращением ко Всевышнему, но как благодать Господа к человеку - для того, чтобы он мог быть услышанным Богом. Такое слышание, по признанию Симона, он почувствовал еще в раннем детстве, когда жил в большой, дружной семье. И эту связь своего внутреннего "Я" с Богом он чувствовал потом всю свою жизнь.
В детстве Симон находил красоту во всем многообразии не только естественного, природного мира, но и в творениях человеческого гения. Оттого его угнетало последующее в зрелую пору его жизни забвение связанных с людьми, которых он знал с детства, детских и юношеских переживаний, набиравшее свою все более неумолимую силу и стиравшее все, что было в их цветущую бытность. Но при этом Симон понимал, как он впоследствии мне рассказывал, что несмотря на неизбывность течения времени, которое подвергает плоды рук человеческих закономерному увяданию, не следует отрицать свое прошлое, - напротив, необходимо помнить свое прошлое для собственной же свободы. Память - то немногое, что человек может противопоставить безжалостному течению времени. Сохраняя в памяти отвоеванные ради свободы воспоминания о своем пережитом прошлом, человек может сохранить в себе и чувство времени и тогда - говорил Симон - появляется возможность чутко воспринимать людей и мир, в котором мы живем. Тогда каждое последующее решение нравственных проблем человеческой жизни становится искуплением первородного греха, и тогда человек, истинно покаявшись, приближается к совершенству.
Симона все в нашем падшем мире не устраивало, однако он не занимался саморазрушением и не призывал к этому других - даже наоборот, разговаривая с людьми, пытался показать им, что тот, кто видит ограниченность привычного миропорядка - уже находится на пути к прозрению и спасению своей души и потому не должен отрицать себя, как Божественное творение, но что ради свободы важно постоянно стремиться к преодолению в себе греховной природы.
Мир сей, с его временем и пространством, Симон называл посткатастрофичным, но, по милости Божьей, в то же время дарованный Господом человеку со всеми возможностями для того, чтобы преодолеть свои немощи, связанные с первородным грехом. Человек, говорил Симон, сотворен Господом Богом в таком непостижимом для нашего ума триедином союзе Духа, души и тела, который в предельном своем развитии может преодолеть самое себя. И это преодоление не имеет ничего общего с нанесением вреда своему физическому телу и уж тем более душе. И с благополучием жизни человека на земле оно никак не связано. Преодоление это заключается совершенно в другом, о чем речь еще впереди. Принять такой взгляд на привычные вещи многим людям было не под силу. Но вновь скажу, что Симон не был нигилистом. Он искренне верил в существование Горнего мира, в котором отменяются всякие ограничения мира сего и установлено Вечное Царство подлинной Свободы.
Да, понять Симона стоило немалого труда, да он и сам говорил, что пытаться умозрительно следовать его примеру без истинной, Христианской веры - довольно бессмысленное занятие, приводящее в конечном счете к пустым спорам, начавшимся еще в Древности, когда люди, опираясь лишь на свой ум, отрицали существование Истины, сомневаясь во Всемогуществе Бога, - так, например, древнегреческие софисты спорили о том, может ли Всемогущий Бог сотворить нечто, что ограничивало бы Его Всемогущество. С людьми, одержимыми дьявольской гордыней, как будто бы и пытавшимися понять веру Христиан, но в действительности лишь искушавшими их, Симон не спорил, ибо знал, что каждый человек проживает духовный опыт сознания и приходит к свободной, подлинной вере только по милости Божией и вместе и одновременно с тем, если сам того пожелает. Зная это, Симон потому ничего никому не навязывал и не доказывал. Но не знали этого другие люди по немощам и грехам своим. С ними Симон старался жить в мире, отстаивая при этом собственное видение вещей, но не подавляя в то же время их свободу.
Г Л А В А I
Знакомство
Впервые я увидел Симона еще в бытность мою подростком, когда шел по направлению к дому моего дедушки - я возвращался от соседа, которому каждое утро носил молоко, поелику у него не было своего скота. Симон тогда стоял у дороги, проходящей через лес, и смотрел в Небо со странным выражением лица.
Лицо это было странно тем, что его большие, карие глаза глядели на открывающееся им синее, безоблачное море с непонятными умилением и грустью одновременно. Они смотрели так, будто бы говорили: "Теперь ты видишь все ясно, но это знание стоило большой скорби..."
Поравнявшись с загадочным незнакомцем, я не удержался, чтоб не спросить его о причине такого созерцательного настроения:
- Прошу прощения, что помешал Вам, я заметил Вас еще издали, с поднятой вверх головой и долго смотрящего в Небо, - редко встретишь человека, который глядит не себе под ноги, а в синеву Небес...
- Но Вы ведь сами говорите о Небе возвышенно - сказал он в ответ, ничуть не смутившись моим вопросом, - значит, тоже видите эту красоту.
- Да, действительно, - иногда, идя по дороге, я тоже смотрел вверх и порой удивлялся тому, почему люди так редко смотрят на Небо - они либо глядят перед собой, либо, что еще чаще происходит, вследствие пожилого возраста, вниз, под ноги. Но мне казалось, что это дело привычки...
- Смотрите, - вдруг сказал он - в Небе пролетели два стрижа, - птицы всегда казались мне олицетворением высоких человеческих чаяний - Свободы, Вечности, Любви - с ноткой умиротворения в голосе протянул он.
- А почему Вечности и Любви? - поинтересовался я - со Свободой мне понятна связь, но почему именно Вечность и Любовь?
- Потому, что птицы - это единственные живые существа, которые так же, как и человек, не ходят на чреве, но прямо, на обеих ногах и потому, что у многих видов птиц браки сохраняются на всю жизнь. Человека, направленного к Небу, можно представить как существо, соединяющее Горний мир с земным: он твердо стоит на земле, но в то же время он может созерцать Небо. Таким образом, он связывает Вечность с преходящим временем, Небо с землей.
- Никогда так не думал... - заметил я, - вернее, я всегда чувствовал нечто похожее где-то глубоко внутри себя, но не осознавал так явно, как Вы об этом сейчас говорили.
- Люди вообще часто не заглядывают в тайники своей души и, отмахиваясь от красоты окружающего мира, живут не так, как им по-настоящему хочется.
Потом он немного задумался и сказал:
- Я до сих пор не назвал свое имя - меня зовут Симон.
- Рад знакомству. А я - Илья.
- Вы давно здесь живете? - Симон теперь смотрел прямо на меня.
- Нет, я живу с родителями в городе, но приезжаю сюда на каникулы к своему дедушке. Вообще я здесь родился и с первого года жизни до своих теперь уже двенадцати лет несколько месяцев в году живу с дедушкой, помогаю ему по дому и любуюсь местными красотами.
- Интересно.
А я здесь впервые - он поправил фибулу своего хитона, которая после того, как он уже не смотрел, подняв голову вверх, на Небо, немного изменила свое первоначальное положение.
- Симон, обращайтесь ко мне на "ты" - так будет проще и удобнее - попросил я его.
- Хорошо, Илья, но и ты тоже говори мне "ты", договорились? Ты ведь мне, как младший брат.
- Договорились.
Симон, мне кажется, что ты, будучи взрослым, не считаешь себя таковым. Вернее, как я успел заметить, ты по внутреннему устроению своей души - очень глубокий человек, а по годам еще молод - я бы не дал тебе больше двадцати трех лет.
- И тем не менее мне двадцать девять. Но я не связываю возраст с моим "Я".
- А что такое это самое "Я"? - мне показалось странным это выражение.
- "Я" - это твоя Личность, которая во время земной твоей жизни живет вместе с твоей плотью и душой, связывая их воедино - неслиянно и нераздельно, но по смерти тела не умирает, потому что вечна. Ты же сам сейчас говорил о душе - так вот она является частью целого, которое и есть Личность. А по ту сторону земной Истории, в последние времена, тело вновь воссоединится с душой. Это долгий разговор. Давай сядем здесь, у дерева - он показал на дуб, возвышавшийся над остальными деревьями своей пышной кроной, в тени которого, несмотря на летний, солнечный день, ощущалась легкая прохлада - ты сильно торопишься?
- Нет, я и сам собирался подумать, чем мне дальше заняться. Мои родители живут в городе. А я остался с дедом: помогаю ему вести домашнее хозяйство. Сейчас я отдыхаю - занятия в школе, как обычно, начнутся только осенью.
Мы сели у большого дерева, которое росло в роще уже несколько веков: тень от листвы его раскидистых веток покрывала пространство, на котором свободно могли уместиться хоть три десятка человек.
- Человек - продолжал Симон, - придает большое значение внешним по отношению к его душе вещам: статусу, внешнему виду, материальным предметам, в общем, всему тому, что есть в реальности.
Илья, ты задавался вопросом, почему так происходит, начиная еще с незапамятных времен?
- По правде говоря... - тут я задумался, - я еще не мыслил так глубоко, но теперь, погружаясь в свои воспоминания, могу с этим согласиться - мне так же кажется, что человек, взрослея, будто бы очень скоро теряет свои, взлелеянные в детстве, яркие переживания и ощущения.
- Илья, ты верно сейчас подметил главную проблему: существует незримая связь между всем миром и духовным содержанием человека, однако связь эта нарушается именно со вступлением последнего во взрослую пору.
Ты помнишь, что сказал ученикам Христос: "Истинно говорю вам, если не обратитесь и не будете как дети, не войдете в Царство Небесное"?
- Да, это из восемнадцатой главы Евангелия от Матфея, но сколько бы ни читал я Священное Писание, я не мог до конца понять тайный смысл этих слов... Впрочем, как и многих других мест в текстах Библии...
Мы еще некоторое время сидели под сенью дерева и говорили о жизни, о мире, о Времени, о Свободе и после Симон произнес:
- К этому разговору мы еще вернемся, а пока я хочу с тобой окинуть взглядом вид, открывающийся с горы на все селение - он встал и пошел по направлению к ее подножию.
Я поспешил следом за ним.
Солнце было еще не так высоко, до полудня оставалась пара часов, но воздух уже становился теплым. Казалось, ничего не менялось в этом тихом, спокойном краю: вся местность, усеянная домами и окруженная с севера горами, переходя на юг, представляла собой небольшую равнину с протекающей по ней рекой и ковер из широколиственного леса, а на пространстве к востоку от гор простирались луга, да засеянные пшеницей поля. Выпас скота подходил к концу, пастух вел овец в тень на отдых.
Мы взошли на одну из средних по высоте гор, и Симон обратился ко мне:
- Илья, теперь посмотри на то место, где мы сидели - он указал на видневшийся в трех тысячах локтей от нас знакомый дуб - и обозри целиком открывшуюся панораму. Что скажешь обо всем этом?
Должен признаться, меня поразила открывшаяся картина: дуб, который был таким огромным вблизи, теперь казался крошечной точкой, а все, что до этого восхождения на гору представлялось отдельно стоящим - неподвижным, приняло свой цельный и ясный вид: лес, поле, луг, река, дома - передо мной будто проплывала застывшая доселе жизнь родного края.
- Я вижу протекающую в моем селении жизнь как нечто целое - ответил я - то, что недавно мне казалось обычным, повседневным порядком, теперь приняло вид всеохватывающей картины. В некотором смысле ее можно уподобить жизни всего мира: вон там паслись овцы - я показал рукой на луг, раскинувшийся справа от нас, - а здесь - колышущиеся поля пшеницы - и я кивнул левее. А за всем этим, дальше, простирается лес. Все это напоминает мне нашу землю, если, охватывая ее целиком, смотреть на нее сверху, находясь очень высоко...
Здесь сразу отмечу, что я и раньше взбирался на гору, но, осматривая землю с большой высоты, не думал о том, что мог еще тогда сравнить два разных вида на столь привычные мне места: один, - открывающийся при собственном, непосредственном участии в жизни родного края, - объединенный вместе с самой этой жизнью; другой - не включенный в этот маленький мир, но со стороны, словно с высоты птичьего полета, обозреваемой целиком панорамы, подобно наблюдателю. Это как если бы вдруг мои глаза смогли увидеть сами себя - обратиться не вовне, как обычно, а внутрь себя и разглядеть бесконечную бездну, простирающуюся в душе.
- Да, - произнес я спустя минуту-другую, лицезрев прекрасный пейзаж, открывающийся нам с гор, и пребывавши в молчании, - а раньше я как-то и не думал о том, что точно так же можно смотреть и на собственную жизнь, если попытаться мысленно вознестись над самим собой... Кажется, я начинаю теперь понимать то, о чем мы говорили, сидя в тени, внизу, у дерева.
- Вот, - сказал Симон, - об этом многие люди постепенно забывают, переходя с берега юности во взрослую жизнь.
Скажи, Илья, помнишь ли ты себя, например, пятилетним ребенком?
- Не очень хорошо, но что-то помню...
Я помню, как мне тогда все казалось большим и полным чудес. Было ощущение, что я живу среди великанов - ведь я, как и все дети, был маленьким, а взрослые возвышались надо мной практически на величину моего роста. Еще я помню, что в ночном Небе видел множество ярких звезд. Удивительно, но сейчас я их почему-то редко стал замечать... Также я помню, как ранним утром слышал чудесное пение птиц и даже сейчас хорошо себе представляю ласкающие, яркие лучи солнца, скользящие по окнам моего дома - я сразу просыпался, как только чувствовал их манящий проблеск на своем лице... А недавно я стал замечать, что, читая книги, я все меньше испытываю нетерпеливое чувство ожидания дальнейшего повествования, которое раньше неотступно сопровождало меня, пока я всецело был поглощен чтением. Раньше я буквально обрывал страницы книг, чтобы узнать, чем же закончится история, рассказываемая автором, но теперь я все больше погружаюсь в обыденное сознание, будто мое восприятие окружающего мира становится менее резко очерченным - оно словно стремительно расплывается и вместе с тем стягивается и принимает, сливающиеся с сознанием других людей, очертания.
- Значит ли это, что по мере твоего взросления, ты ощущаешь эти чудесные переживания все меньше? - спросил Симон, внимательно меня слушая.
- Точно... они как бы выдавливаются из меня по капле, чем старше годами я становлюсь... А ощущение жизненного времени наоборот, будто бы ускоряется.
- Мы уже говорили с тобой об односторонности времени - продолжал он - время неумолимо движется по прямой от начала к концу. Люди же пытаются обуздать время, подмять его, как и многие другие вещи. Те из них, которые не соглашаются с переменчивостью времени в жизни, пытаются его присвоить.
- Присвоить время? Каким образом?
- Они хотят придать ценность своему настоящему положению во времени вместо того, чтобы сделать вневременной ценность, которая есть у них внутри - это "Я", о котором мы говорили.
- Симон, я не очень понял, что означают эти последние твои слова. Можешь, пожалуйста, пояснить?
- Вот представь, Илья, что человек, поверив в предложенный ему обществом порядок вещей, добился некоторого успеха, скажем, стал богатым и знаменитым. Следующим для него делом всей жизни становится сохранение достигнутого положения - потому что он потратил на это усилия и немалые, а терять то, что добыто тяжелым трудом мало кому захочется. И вот он начинает всячески использовать в угоду себе вытекающие из его статуса внешне приятственные, но в действительности пустые, сомнительные преимущества. Как ему кажется, это то, что делает его счастливым, но ведь счастье мимолетно: сей час оно есть, а через мгновение его может не стать, да к тому же необоримое чувство голода и жадности застилает людям глаза и вот уже спустя миг им хочется другого, еще более отличного от других положения и так продолжается бесконечно - до самой смерти. Такие люди не понимают даже, что пытаясь отличиться от большинства, они тем самым напротив становятся похожими на других, поелику в мире все устроено диалектично - господин и раб копируют и отражают друг друга - они зависимы друг от друга. Потом такой алчный человек понимает, что следует продлить свой род и передать ему нажитые им богатства, и кроме того построить нечто такое, желательно большое и высокое, что будет видно издалека, которое оставит его в памяти потомков, а в действительности - все его такие старания тлен и ничего более. Таким образом, он действует не в согласии со временем, не уважая время, как явление, сотворенное Господом Богом и символизирующее собой добродетель долготерпения, а попирая его, желает остановить его, чтобы продлить как можно больше "жизнь" своего приобретения в падшем мире. Он хочет приручить время, сделать его одинаковым для собственной жизни и жизни своих потомков, то есть неизменным.
- А что происходит дальше?
- Известно что: потомки постепенно ослабляют поводья обузданного их праотцом времени и оно в конечном счете вновь прорывается для дальнейших поисков Смысла, что и называется ходом Истории причем прорывается оно всегда в нечто такое сильное и затрагивающее большинство людей, чтобы потом они вновь начали строительство мира бессмысленности и управляемого, организованного хаоса - строительство Вавилонской башни.
Г Л А В А II
Семья Симона
Симон, как я уже сказал, родился в большой семье: у его деда по материнской линии родилось шестеро детей: по трое сыновей и дочерей - последние были старшими. С самого раннего детства Симона родственники его находились в очень близких отношениях друг с другом. Мать Симона, вторая дочь его деда, и после замужества поддерживала связь со своей большой семьей, отчего Симон пронес через всю свою жизнь дорогие его сердцу воспоминания о детской поре, связанные прежде всего с дедушкой, умело объединявшим всех многочисленных родственников: братьев матери, ее сестер, их детей, жен, мужей, а также родителей последних - людей одного возраста с самим дедушкой Симона.
Помню, Симон рассказывал мне про то, как его большая семья стала быстро распадаться после кончины его деда.
Вначале он напомнил мне про наш разговор на горе, когда глазам моим открылась панорама родного края:
- Илья, обрати внимание, - пока мы смотрели на эту картину и говорили о проходящем времени, все мельчайшие изменения в природе и в делах людей продолжали идти своим привычным ходом - незаметно для того, кто был поглощен своей работой - он мог не увидеть себя самого со стороны и заметить сходство своей жизни с жизнью общества в целом и с историей поколений, живших до него. И не в том дело, что человек всецело поглощен своей работой, отчего не в состоянии осмотреться вокруг - даже если бы у него было много свободного времени - он предпочел бы не думать о смысле своих каждодневных усилий и собственного проживания жизни, - скорее, наоборот, такие мысли, посещающие его в одиночестве, толкают его на поиски легкого, внешнего по отношению к его внутреннему "Я", занятия, которое в конечном счете бессмысленно, - словом, человек живет в придуманном мире, но при этом отгоняет от себя мысли о господствующем над ним и все стирающем времени.
- Симон, значит ли это, что ты находишь в ограниченном видении мира вследствие включенности человека в поток жизни нечто похожее на то, что происходило в твоей большой семье после смерти дедушки - это как-то связано с временем, стирающим из памяти людей воспоминания об их прошлом?
- Да, Илья, - я расскажу тебе о своей семье, и ты сам сможешь заметить обман, с которым соглашаются многие люди и который пронизывает всю Мировую Историю.
Я сознательно не говорю или редко, по необходимости, произношу "мой дед", "моя мать", "мои родственники", "мой друг" и т. д., потому что каждый человек может, если искренне покается и пожелает, стать свободной и самодостаточной личностью, хоть это и отрицается большинством людей. Сказать о чем-то, что является его собственностью, человек может только о вещи, но не о другом человеке. Уже в таком разграничении человека и того, с кем он взаимодействует - другой, отдельной личности, кроется, как мне кажется, глубинное решение проблемы, связанной с мнимой потребностью человека жить в обществе - ведь все мы изначально, при появлении на этот свет, чувствуем тайную связь со своим "Я", которая по прошествии времени становится настолько неуловимой, что вновь толкает человека на создание семьи и воспроизведение того же, что было раньше - так постепенно разрастается человеческий муравейник. Этим я, конечно, не хочу сказать, что человек - существо одинокое. Речь о том, что и в одиночестве, и во взаимодействии с людьми императивом для человека является его срединное, без крайностей, существование. Поэтому я буду стараться избегать подобных слов в отношении человека - я имею в виду притяжательные местоимения. И все же я буду вынужден подчиниться привычному порядку - произносить слова "мой", "моя", "мои", "его", "ее", "их" и т. д., хоть это мне совсем и не хочется, но, что поделать, если людям так привычнее понимать друг друга.
Итак, дедушка был сильной, внутренне цельной личностью, человеком, способным кардинально переменить привычные условия своего существования, если того требовала перспектива его дальнейшего развития. Он честно служил своему Отечеству.
Часть детства дедушки пришлась на годы Великой Отечественной войны, что закалило его характер на всю дальнейшую его жизнь. Мать дедушки рано ушла из жизни, - когда ему было всего пять лет, и он со своим отцом в основном думал как прокормиться - ему приходилось с младых ногтей тяжело трудиться, чтоб не помереть от голода. К примеру, однажды дедушка, будучи восьмилетним ребенком, пошел на железнодорожную станцию продавать козу - он вспоминал, что долго шел с ней по путям в поисках кого-то, кто мог бы дать за нее денег, на которые дедушка хотел купить хлеб.
Дедушка рассказывал, что его мать умерла вскоре после того, как приготовив пищу в большом чугуне и не рассчитав силы свои, подняла его и, надорвавшись, получила травму позвоночника.
У дедушки были родной брат - он умер в семнадцать лет от воспаления легких и сестра - ее не стало, когда ей было сорок два года. Еще единокровные брат и сестра - всего пятеро детей в семье моего прадеда.
Единокровный брат дедушки был спортсменом - он занимался вольной борьбой и человеком был очень сильным, но была у него болезнь - падучая. На одной из тренировок он, еще молодой атлет, при падении с соперником сильно ударился головой о пол. Но не сказал о том своему отцу, ибо боялся, что прадедушка запретит ему тренироваться, а дело свое он очень любил. Спустя некоторое время у него обнаружили сильное воспаление, приведшее в конечном счете к тяжелой болезни. Прожил он также немного. Женат он не был и до конца своих дней оставался бездетным. Я видел его совсем мало. Но зато очень точно запомнил - воспоминания эти как вспышки - глубоко закрепились в моей памяти. Он любил детей и человеком был незлобивым. Я помню его внешность, характер. Я сейчас как будто вижу его перед собой. Он был добрым, кротким и тихим. Много работал в домашнем хозяйстве, выполнял самую тяжелую работу - кормил и поил скот, вычищал стойла, хлев, носил воду, колол дрова, заготавливал сено и т. д.
Как я сказал ранее, семья, в которой росла мать, была достаточно большой и состояла из одиннадцати человек: отца, матери, шестерых детей, дедушки - отца моего деда - т. е. моего прадеда, бабушки - четвертой жены прадеда, дяди - единокровного брата моего дедушки. Все старались жить дружно, помогая ближнему - в тесном сотрудничестве друг с другом, каждый выполнял свои обязанности в домашнем хозяйстве. Все они сначала жили в деревне - на родине прадедушки, а потом дети - мать и ее пятеро сестер и братьев - переехали в город.
Когда дети стали взрослыми, каждый из них создал семью - три брата женились, и сестры вышли замуж. У троих сыновей и трех дочерей дедушки родились дети - в каждой семье по двое и трое детей - в семьях младшего брата и младшей сестры матери было по три ребенка, а у остальных - по два. Так, из семьи в одиннадцать человек произошли четырнадцать внуков. Всего же, если говорить и о других родственниках детей деда - мужьях и женах, их братьях и сестрах и о родителях их и родителях последних - будет более пятидесяти человек. И это только близких родственников, не считая дальних.
И вот я рос в такой большой семье, уже в городе, в большом доме, но часто приезжая в деревню, на родину дедушки и прадедушки. Пока я был ребенком, все мне казалось волшебным, несмотря на некоторые трудности повседневной жизни. Дед жил один в селе - бабушка умерла еще до моего рождения, однако он часто приезжал к детям в город и каждый его приезд был сродни нечто такому, что приводило в движение весь дом, - как в гудящем пчелином улье благодарные потомки собираются вокруг матки.
Отношение детей и внуков к деду было неоднозначным - все его любили и уважали, но одновременно и побаивались, поскольку дедушка в некоторой степени был человеком авторитарным, хотя при этом и справедливым. Он был цельный и сильный внутренне человек, и личность его была непреклонной в отстаивании своей собственной реальности.
Не могу сказать, что его приходилось терпеть, хотя и казалось иногда, что он подавлял свободу детей, но это все оттого, что желал он для них лучшего, как и любой заботливый родитель, охраняющий благополучие семьи, готовый жертвовать многими личными интересами. Ведь большинству родителей зачастую так присуще, рассуждая со своей колокольни, устраивать жизнь детей в полном соответствии с их пониманием о благе, пусть даже это сильно бы противоречило пониманию о благе самих детей. Как известно, чужой опыт никогда никого ничему не учит - человек сам в конечном счете поступает так, как ему хочется и кажется верным - это касается и отцов, и детей.
В бытность моего раннего детства, когда мне было около двух-трех лет, я больше других, родных и двоюродных, братьев и сестер находился рядом с прадедушкой - отцом деда. Я помню об этом времени не очень много - воспоминания о том у меня весьма отрывочны, но очень мне дороги, поелику прадедушка был человеком удивительным. Мать рассказывала, что в пору ее детства вся деревня собиралась возле ее деда, чтобы послушать его интереснейшие истории. Родившись еще в конце XIX века, он подобно Сократу был автодидактом. Прадедушка рассказывал односельчанам историю их общих предков и много упоминал про Библейских героев. Он знал свою родословную много дальше седьмого колена. Мать даже говорила, что ее дедушку люди в селе называли Золотым Ковчегом - такая в нем была глубина мысли и мудрости, что все жители деревни могли слушать его хоть целый день беспрерывно. Прадедушка катал меня на коляске, укладывал спать, кормил и поил. Сам я помню, как спал рядом с ним в большой комнате в родном доме матери. Думаю, что благословение дедушки, которым он по милости Божией одарил меня в раннем детстве, оберегает меня от греха и делает человеком, сохраняющим великую память предков. Прадедушка ушел из жизни, когда мне было три года - в свои девяносто три года - нас разделяет почти целый век. С его смертью ушла целая вселенная. Время с его кончиной стало стремительно ускоряться, реальность начала меняться, а большая наша семья постепенно распадаться.
Бабушка - жена дедушки, отца матери, была человеком глубоко образованным. Сам я ее не застал - она скончалась за три года до моего рождения, но довольно много знаю о ней по рассказам матери. Часть ее детства, как и детства дедушки, проходила во время войны - ей было тринадцать лет, когда началась Великая Отечественная. Росла она сиротой - без матери, которая умерла, когда бабушке было всего три года. А отец ее, потеряв жену, прожил до смерти своей с детьми - сначала в доме сына - старшего брата бабушки, а потом ее старшей сестры - они были намного старше бабушки. Всего детей у родителей бабушки было пятеро: она - самая младшая, старшие брат и сестра, про которых я сейчас говорил, затем [по возрасту - прим. мое] - еще одна сестра и младший брат, который был на три года старше бабушки. Когда началась Великая Отечественная война - младшему брату бабушки минуло всего шестнадцать лет - он, как и его старший брат, ушел на фронт - в танковые войска, пройдя предварительно специальные курсы, и уволился в запас с окончанием войны. Помню, мы с родственниками часто собирались в его доме, праздновали День Победы, и он много рассказывал нам о буднях военного времени.
Бабушку и ее брата, служившего во время войны в танковых войсках, воспитывала родная сестра - у которой жил их отец - она была старше ее на пятнадцать лет. В голодные годы им приходилось очень нелегко, - например, дочь старшей сестры бабушки, которая была на девять лет младше последней, рассказывала, что она - т. е. племянница бабушки, будучи шести-семилетним ребенком, ходила в лес собирать ягоды, поелику им в одно время больше нечем было питаться - хлеба почти не было - его берегли, питаясь иногда только зернами пшеницы и семенами съедобных растений. Вместо чая они пили воду, в которой растворяли хлебные корки, чтобы придать ей цвет и вкус.
Помню, мать рассказывала, что сама бабушка во время войны еще ребенком одна пошла на рынок продавать кожаный ремень мужа старшей сестры, который, как и братья бабушки, тоже ушел на фронт, после чего на добытые деньги купила хлеба, которому в доме были очень рады. В жизни бабушки было много трудностей, которые она безропотно принимала. Вообще бабушка была человеком смиренным весьма. Она никогда не повышала голос на мужчин - не только на мужа - моего деда, но и на всех других мужчин. Она знала, что муж, по слову апостола Павла, - глава жены, как и Христос глава Церкви. Но и про мужей сказано в Писании: "Любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь". И дедушка любил жену.
Бабушка знала несколько языков и любила изобразительное искусство и музыку. Мать много рассказывала, с каким интересом бабушка говорила детям - моим дядям и тетям - о картинах великих русских художников. Слушать ее можно было часами. Она именно рассказывала о глубоких, тайных символах в произведениях гениальных творцов, а не о том, что мы можем услышать от т. н. профессиональных знатоков искусства.
Оба они с дедушкой образовали семью, не имея за душой лишнего имущества и денег, - они были молоды и только окончили высшие учебные заведения - дедушка учился в зооветеринарном институте, в том самом, что был первым сельскохозяйственным институтом и вторым высшим учебным заведением в моем Отечестве, а бабушка - в женском педагогическом университете моего родного города - раньше он назывался институтом и стала потом работать учителем русского языка и литературы.
Мать рассказывала, что дедушка после поступления в институт, проучившись в нем год, вернулся домой - в деревню, поелику у него были серьезные трудности с произношением названий лекарственных препаратов на латыни - поначалу ему трудно давался и русский язык. В селе его отец, мой прадед, отправил работать сына в поле - пахать землю. Но недолго дедушка ходил за плугом - спустя год после возвращения в родные края он вновь отправился в мой родной город, поступил в то же самое учебное заведение и окончил его к своим двадцати пяти годам. Он не хотел работать в деревне не потому, что был ленив, - напротив, дедушка был человеком трудолюбивым и ответственным, но год прожив в городе, а потом столько же в деревне и переосмыслив многое, он понял, что ему не следует идти привычным путем, а лучше будет, если он станет образованным человеком и вернется в родное село, - чтобы вывести домашнее хозяйство на новый, более высокий уровень. Так он и сделал впоследствии и стал уважаемым человеком не только в родной деревне, но даже в районе и области, а по тем временам это значило многое - ведь все в нашем падшем мире с каждым годом обесценивается - поэтому, несмотря на кажущиеся сегодня мелкими масштабы работы дедушки, плоды его тяжелого труда были большими. Он руководил многими сельскохозяйственными объединениями. Огромные стада скота и табуны лошадей, хлебные поля и земли с плодово-овощными культурами, производственные предприятия и социальные службы - все это находилось в его ведении. Для меня дедушка был и остается великим человеком.
Дедушка познакомился с бабушкой, когда она, закончив университет, стала работать цензором по охране военных и государственных тайн в печати при Совете Министров. Он ходил на свидания, встречаясь с ней в общежитии института, где жила тогда бабушка - там они и познакомились.
Так уж мне посчастливилось, что из всех внуков больше всего времени с дедушкой в деревне проводил я - родная сестра и остальные двоюродные братья и сестры оставались в городе с родителями, дедушками и бабушками со стороны новых родственников, не дедовских. А я часто приезжал на родину дедушки, где прошло все детство матери.
С дедушкой мы много ходили по его родным местам, он рассказывал мне о своей жизни, начиная еще с детской поры, вспоминал военное время и от него при этом веяло такой теплотой и любовью, а также чем-то таким волшебным, будто я вместе с ним преодолевал пространство и время - я словно оказывался с ним в тех местах и вместе с теми людьми, о которых он говорил. Глазам открывалась живая картина происходивших с дедушкой событий, и я тогда пребывал в тихом, умиротворенном, созерцательном настроении - я мог посмотреть на все со стороны. Будто мы парили с дедом над равниной всей деревни, как орлы в Небе, озирающие не только пространство под собой, но и горизонт, открывающийся перед ними на большом расстоянии.
Кстати, имя мне дал дедушка - за полгода до моего рождения ему во сне приснился мальчик лет пяти, который залез ему на шею, и дедушка его спросил - кто ты? Мой внук [сын старшей сестры матери - прим мое]? А мальчик ему на это ответил, что "я - другой твой внук - Симон". Так меня и назвала потом мать.
Так проходило мое детство - в частых разъездах между городом и селом, в близком общении с дедушкой. И каждый свой приезд в деревню я вспоминаю со смешанными чувствами глубокой радости и грусти.
Жизнь круто изменилась, когда дедушка ушел из жизни, а детство мое прошло, - поелику дедушка, как я уже говорил, был очень сильной личностью - дети без него потеряли опору в жизни и не смогли продолжить его начинание - дружелюбное и интересное общение друг с другом.
Со смертью дедушки я стал замечать стремительные изменения в жизни большой нашей семьи. Отец с матерью, дяди и тети, родные и двоюродные братья и сестры словно потерялись в нашем сложном мире, позабыв о той жизни, которая была при дедушке. В них стали проявляться черты характера, которые раньше, при жизни дедушки, отсутствовали вовсе. Они растеряли чувство времени, проявили слабость пред соблазнами жизни и, не устояв, уклонили в дальнейшем пути свои. Потому что дедушка был единственным человеком, который мог собрать вместе всех детей, а после смерти его правила общего дома были безжалостно попраны временем и потому именно большая семья в конечном счете распалась.
Сразу замечу, что дедушке необязательно было находиться в городе, чтобы объединять детей и их семьи - ему достаточно было позвонить кому-то одному из сыновей или дочерей и дальше все происходило должным образом: родственники собирались вместе, интересно и весело проводили время - говорили о насущных проблемах, совместно старались их решить, но и не забывали о нечто большем - о смысле своего существования и о перспективах дальнейшего развития. Материальная сторона всякого дела в этих беседах оставалась в тени - всех больше интересовала именно содержательная сторона жизни и цели их дальнейшего общего пути. Не забывали они и о настоящем - старались осмысленно действовать в повседневной жизни с тем, чтобы самим быть ответственными за происходящее вокруг большой семьи.
Таким образом, дедушка словно незримо, ненавязчиво и очень умело руководил развитием отношений внутри большой семьи. И никому даже в голову не приходило, что он посягает на чье-то личное, семейное благополучие. Все понимали, что это правильный для них порядок, и сама жизнь это открыто проявляла - она была насыщенной и красочной, полной ярких переживаний и глубоких мыслей.
Конечно, для такого порядка необходима была сильная личность - после дедушки никто уже не смог достойно продолжить его дело, да оно и ни к чему бы не привело - объективные процессы, размывающие семейные связи через неизбежный процесс увеличивающегося деторождения, рано или поздно все равно подточили бы последние остатки взаимного сотрудничества и понимания внутри большой семьи. Видимо, дело дедушки по основанию дружной, крепкой семьи, изначально было обречено на поражение - сама История всего человечества со всей неумолимостью об этом свидетельствует - все, что связано с реальностью, которую постоянно воспроизводит человек, так или иначе подвергается уничтожению.
Как показывает сама жизнь, в переломные времена Истории размывание семейных ценностей происходит обычно из-за того, что жены, чувствуя слабость мужей, начинают конкурировать друг с другом: видя, что их больше никто не удерживает, они возносятся над своими мужьями и подчиняют их своим прихотям.
Так уж устроены женщины, что в мнимой своей покорности сильному мужчине, они тем не менее хотят подспудно соперничать с ним, чтобы потом даже подмять его под себя, - может, и косвенно, не напрямую, но различными, хитросплетенными путями.
И вот, по смерти дедушки, каждая малая семья стала отделяться от большой.
При этом сразу будто бы возникает противоречие: каким тогда образом сохранялось равновесие, о котором я говорил выше - про взаимное сочувствие и сотрудничество друг с другом? Так вот в этом деле спокойно и последовательно велась искусная работа дедушки - он умело "дирижировал" всеми родственниками - он мог так организовать внутрисемейное пространство, что даже не влезая в него, ему удавалось ненавязчиво им руководить, но в то же время дедушка не находился совсем уж в отдалении от большой семьи - для этого требовалось умение вести одно большое хозяйство, а в этом деле он был человек очень ученый - в молодости он на протяжении долгого времени управлял всей деревней, - в которой он сам и родился, еще в эпоху ее расцвета - он был директором государственного сельскохозяйственного предприятия. Даже само имя дедушки переводится, как "Ученый".
Когда дети остались без отца, все пошло прахом: женщины почувствовали свободу и отодвинули в сторону мужей, а вслед за этим развалилось все то, что взращивал дедушка - тесные, насколько это вообще возможно, бескорыстные семейные отношения. Конечно, ответственность за это лежит прежде всего на самих мужчинах - ведь это они оказались слабыми, тогда как их жены лишь воспользовались своим новым положением.
Женщины быстро смекнули, что в большой семье для них больше нет прежних ограничений - их мужья не стали отстаивать прежний порядок вещей как в своей собственной, так и в большой семье. К тому же они были несколько равнодушны к приложению каких бы то ни было усилий для сохранения добрых отношений между родственниками в большой семье. Без дедушки все они были безынициативными и беспечными - они стали словно потерянными овцами - им был нужен пастух.
- Симон, но ведь тогда получается, что дедушка не только закладывал крепкое основание, этакий прочный фундамент, большой семьи, но и сам же, парадоксальным образом, сыграл роль своего рода разрушителя им же изначально сотворенного блага? Потому что, умело руководя сложными процессами внутри твоей большой семьи, он при этом не посвящал должного внимания воспитанию в своих преемниках такого же чувства тесного братства, как и при нем самом, то есть не научил их именно своему умению вести общее хозяйство, ведь так?
- И да, и нет.
- Почему?
- В реальности все немного сложнее, потому что, как я уже говорил, каждый из нас отстаивает свою реальность - получается сколько людей, столько и правд, и реальностей.
Каким образом дедушка, если не личным примером, мог еще верно донести до сыновей свои идеи по устроению одной большой семьи? Он не тратил время на нравоучения, он не был моралистом, а просто действовал, причем сознательно - очень обдуманно. В конце концов, труд всякого человека проверяется по его плодам, - а плоды дедушки, при его жизни, были достойными: семья, даже быть может при наличии каких бы то ни было трудностей, жила честно и что самое важное - интересно. Был в ней какой-то важный Смысл. Все осмысленно шли в одну сторону. Уважительно относились друг к другу. Конечно, бывали и некоторые затруднения в понимании друг друга, но все они решались общими усилиями. Говорить же о том, что раньше родственники были моложе и поэтому им было легче объединиться, и что теперь они сами приблизились к возрасту дедушки и потому в силу все более надвигающейся слабости пали духом - неосновательно. Не в этом дело. Ведь в конечном счете столько же лет, сколько сейчас дядям и тетям, было тогда самому дедушке, но возраст никоим образом не отражался на его внутреннем самоощущении. Он всегда старался сохранить в себе чувство времени и шел по жизни с гордо поднятой головой.
Но вернемся к женщинам и мужчинам. Вообще я со смертью дедушки стал замечать, что явление, о котором я хочу сейчас сказать, удивительным образом наблюдалось повсеместно: во многих семьях первые, т. е. женщины, почувствовав мнимую свободу, взяли бразды в свои руки - вести как раньше домашнее хозяйство им было уже неинтересно - жизнь, как им стало казаться, протекала весьма скучно, поэтому они решили начать работать вне дома, - предварительно получив образование, устроились, как водится, работать по найму или занялись предпринимательством. Мужья же их настолько покорились судьбе, что сами не хотели ничего решать. И семьи стали отделяться друг от друга под предлогом усиливающейся занятости на работе и переезда в другие города. Таким образом, некогда и моя большая семья стала стремительно размываться и распадаться.
- Но почему же после смерти дедушки в большой семье начались такие, разделившие все и вся, перемены?
- По разным причинам. Но главное - потому, что в нашем падшем мире незримо действует принцип сохранения равновесия по форме и содержанию.
- Что это за принцип такой?
- О нем я скажу в свое время, а пока не буду на нем останавливаться, чтобы не распыляться.
- Хорошо.
- Вообще лучше, если детей воспитывает отец, поелику именно благородное мужское влияние на потомство приносит свои достойные плоды: дети становятся самостоятельными и самодостаточными, разумными и сознательными личностями. Однако такие серьезные результаты семейного воспитания встречаются ныне крайне редко, а само мужское положительное влияние на детей сейчас даже не в почете и почти ушло в прошлое.
- А почему оно не ценится и почему такое воспитание почти в прошлом?
- Потому что человек меняется - я подразумеваю не его обычное изменение, как это обычно понимают, а метафизическое изменение - само нравственное начало в человеке за последние несколько тысяч лет не изменилось и его духовная природа остается прежней, но непрерывно продолжает меняться степень сознательного отношения к смыслу его существования в нашем падшем мире. Эти невидимые изменения необходимо исследовать очень глубоко, чтобы целиком охватить картину, разворачивающуюся в последнее время.
- Ты имеешь в виду подспудные процессы, происходящие по мере развития Мировой Истории?
- Да, можно и так сказать.
- Т. е., если я правильно понимаю, то в этом большом и сложном процессе есть какие-то внутренние противоречия?
- Конечно. Весь мир в целом диалектичен. В нем все пребывает в непрерывно перетекающих из одного в другое состояниях, которые не исключают друг друга и не просто дополняют друг друга, но развиваются вместе и одновременно однонаправленно и разнонаправленно. Людям только кажется, что их действия имеют под собой твердые, незыблемые основания, но в действительности наш мир содержит в себе еще столько неизведанного и противоречивого, что при поверхностном его рассмотрении приходится терпеть большие лишения.
- Симон, а можешь пояснить это на примере?
- Пожалуйста. Человек, начиная еще "с" грехопадения своего, "до" которого собственно и не "было" даже времени в нашем привычном понимании - ведь он "был" сотворен Богом вневременным актом, - так вот, человек еще "с тех пор" не изменил как-то свою физиологическую природу - внешне он остался прежним...
- Не хочешь ли ты этим сказать, что внешний вид человека после его грехопадения предопределяет теперь всю его жизнь? Это звучит как-то странно...
- Я, конечно, не думаю, что один лишь внешний вид человека каким-то образом обусловливает его жизнь, но, при серьезном исследовании человеческой природы, отрицать значение его наружности, - как минимум, недальновидно. Кроме того, и во внутреннем мире человека, который хоть непрестанно и меняется, особенно-то и не произошло существенных изменений - я имею в виду после его грехопадения.
Нам теперь кажется, что в Древности люди были дикими и жестокими, и что у них не было никаких представлений о нечто сверхценном и высоком - вследствие греха, который совершили наши прародители, бедные люди настолько извратили пути свои, что усилия их по установлению в себе самих нравственного закона были тщетными - да они, собственно, и не хотели покаяться - развращение их было столь велико, что Господь Бог истребил их с лица земли. Но ведь и тогда были свои праведники - иначе и не остался бы никто пред очами Господа - т. е. я хочу сказать, что человеческая жизнь хоть и претерпевает постоянно всякие изменения, определенная часть людей продолжает сохранять в себе нечто такое, что не зависит от времени, в котором они живут - даже среди язычников всегда находились те, которые шли против законов своего времени и общества. Что-то таинственно-неуловимое и всесильное прорастало в душе людей, которых не понимали их современники. С другой стороны, по мере развития Истории, общество постепенно менялось - оно становилось более цивилизованным, избавленным от некоторых жутких традиций и культов языческих предков, но греховная природа человека никуда не исчезла - она так же, как в незапамятные времена, по сей день, всюду проявляется - в чувствах, мыслях, словах, поступках человека, но уже в более изощренном виде - не через прямое насилие, как раньше, когда даже детей приносили в жертву языческим богам, - когда, к примеру, девочек закапывали живьем, чтобы не давать за них приданое - подумать только - человека "определяли" по внешним половым признакам - нет, теперь грех предстает пред человеком посредством игры, направленной на его соблазнение - этому сегодня подчинены практически все стороны общественной жизни - потому что там, где соберутся двое и более человек - грех часто проступает наружу, ибо не стадо и не отшельничество, но настоящее одиночество, не избегающее общества, вместе с трагическим весельем, есть приближающее человека к совершенству устроение на падшей земле.
- Но как же тогда жить человеку, если общество кругом его окружает? И что такое трагическое веселье?
- Я и не говорю о том, что следует полностью закрыться от общества. Да и невозможно это, как бы ты ни старался. Речь о другом: живя в обществе, неизбежно пребывая в нем, можно глубоко прочувствовать свое одиночество - неизбывную экзистенциальную оставленность на падшей земле и подняться над всей суетой и толкотней, которая продолжается и поныне; не пытаться найти в другом человеке свое подобие - будь то женщина, друг, братья и сестры, родители и знакомые, но сохранить в себе самом целую вселенную, которая, как бездна, простирается в душе твоей - только сознавать это нужно целостно, ибо не об эгоизме идет речь, а о миросозерцательном состоянии души с любовью к ближнему, причем вместе с трагическим весельем, которое есть такое состояние, когда ты многое понял в жизни - прозрел и увидел, внутренне, всей душой, сердцем и разумом осознал всю тщету суетливого пребывания людей на земле и сам при этом преобразился - убил в самом себе косного, прежнего, слепого, неслышащего, метущегося непонятно куда и зачем и стал сильным, мужественным, цельным, глубоким, настоящим. Состояние трагического веселья дает человеку возможность широко раскрыть глаза и прозреть, делает его свободным, независимым от всего внешнего, наносного, преходящего - все иллюзии уже изжиты, пустые надежды и хлопоты прошли, а вера основательно укрепилась и больше не может быть поколеблена, и человек уже внутренне готов вернуться в Горний мир - т. е. устремлен в Вечность.
- Симон, но зачем же мы вообще ведем тогда этот разговор? Ведь ты же сам теперь распыляешь вовне свой внутренний мир.
- Во-первых, Илья, я отвечаю на твои вопросы и не могу пройти мимо тебя: по слову Христа о ближнем - ближний тебе тот, кому ты нужен. Поелику у тебя проснулся живой интерес к серьезным проблемам, которые волнуют человечество последние несколько тысяч лет, я делюсь с тобой своим внутренним миром. Это как колодезь для путника в жаркой пустыне - сам путник ищет его, но не колодец ходит за ним. Во-вторых, пока человек молод, он, в отличие от многих взрослых людей, еще не совсем охвачен губительными жерновами несвободы. Да, среди взрослых и пожилых людей тоже есть такие, которые сумели сохранить чувство времени и пронести его через всю свою жизнь, но их крайне мало. Да и те из них, которые стараются жить с внутренним ощущением свободы и чувством времени, неизбежно теряют эти живительные силы - я часто таких встречал - они упорно сопротивлялись лжи нашего падшего, многоликого мира и вместе с тем осознавали свое неизбежное увядание - время безжалостно пожирало их жизни, оставляя дорогу молодым и еще неискушенным людям. Как бы человек ни старался противопоставить свое "Я" жестокому миру, особенно взрослый человек - время будет неумолимо стирать все на своем пути.
- Но тем не менее память о человеке остается в сердцах людей даже много после его смерти. И я бы не стал утверждать, что все мы так уж забываем деяния и жизнь великих личностей.