Глава 3. Училище правоведения - первое серьезное горе в жизни
В начале августа Петя с маменькой, Сашей и Зиной поехал в Петербург. У Модеста Алексеевича Вакара, старинного приятеля отца, в доме которого они остановились, их уже ждал Коля.
Наконец-то после долгой разлуки Петя свиделся со старшим братом, по которому сильно скучал. Тот тоже соскучился по родным так, что не удержался в рамках обычной сдержанности и бросился обнимать маменьку, сестер и брата. Когда схлынула первая радость встречи, Петя внимательнее осмотрелся вокруг. Дом был не слишком большим, но уютным и аккуратным. Хозяин Модест Алексеевич, который должен был присматривать за братьями в отсутствие родителей - темноволосый мужчина средних лет с добродушным круглым лицом, - казался человеком добрым и веселым. Его жена Надежда Платоновна - невысокая улыбчивая женщина - производила столь же приятное впечатление. Нелегко сходившийся с новыми людьми Петя сразу проникся симпатией к ним. А уж их сыновья - пятилетний Николай и совсем еще младенец Виктор - его просто очаровали.
Сразу же по приезде маменька повела Петю в Александринский театр. Театр - единственная сторона петербургской жизни, которой ему не хватало в Алапаевске. В тот день давали "Жизнь за царя". Спектакль Петя просидел, как завороженный, впитывая каждую нотку, и потом весь вечер ходил притихший, полностью погруженный в пережитый восторг. Глинка! Величайший русский гений!
Но беззаботные дни скоро закончились: предстояло поступать в Училище правоведения. Впрочем, не в само училище - Петя был для этого слишком мал - а в Приготовительные классы. Здание, расположенное на берегу Фонтанки, напротив Летнего сада, выглядело настоящим дворцом. Совсем рядом Нева несла свои воды, в которых отражались солнечные блики. На противоположном берегу виднелась Петропавловская крепость. Жаркий августовский день совершенно не располагал к сдаче вступительных экзаменов - хотелось перебраться на другую сторону Фонтанки и погулять в тени Летнего сада. Но ничего не поделаешь.
Детей собралось много - Училище правоведения считалось престижным учебным заведением - и Петя с опаской посматривал на своих будущих товарищей: как-то еще сложатся с ними отношения? В основном это были дети не слишком родовитого дворянства, к которому принадлежала и семья Чайковских. Те, кто знатнее, предпочитали Пажеский корпус.
Петя страшно волновался во время сдачи экзамена - нервно теребил перо, кусал губы и время от времени бросал быстрые взгляды на экзаменаторов. Но прекрасное домашнее образование дало свои результаты: испытание он выдержал одним из первых и был зачислен в младшее отделение Приготовительных классов.
В конце августа он перебрался жить в училище. Петя изо всех сил старался быть стойким при расставании с мамой, утешая себя тем, что скоро ее увидит. Она поцеловала его на прощание, попросила быть умницей, обещала навещать каждый день и передала сына на попечение месье Берару, который и отвел юного студента в дортуар.
В просторной комнате с минимумом мебели - кровати и рядом с ними тумбочки для личных вещей - было шумно. Мальчики, с которыми отныне предстояло жить Пете, выбирали себе места, раскладывали вещи, знакомились. Он молча прошел к свободной кровати у окна, сел на нее и огляделся. Вступать в разговоры он не решался, но с любопытством прислушивался. Большинство студентов были петербуржцами, и только один мальчик приехал из Екатеринбурга, а еще один - из Владимира. Они, как и Петя, держались особняком, стесняясь вступать в общение со столичными. Но те сами проявляли инициативу.
- Эй, тебя как звать-то? - окликнул Петю невысокий, крепкий мальчишка с соседней кровати.
- Чайковский, Петр.
- А я Дохтуров, Дмитрий, - мальчишка протянул руку, и Петя неуверенно пожал ее.
Кажется, отношения обещают сложиться неплохие. Всяко лучше, чем было в пансионе Шмеллинга. И все же, когда все легли спать, Петя всплакнул в подушку. Впервые в жизни он оказался оторванным не только от матери, но и от всей семьи, а казенная обстановка и незнакомые пока еще товарищи только усугубляли чувство потерянности.
Перед началом занятий новых студентов собрали в классе и велели стать по стойке смирно рядом со своими столами. С волнением и даже страхом они, замерев, ожидали появления директора. Языков не вошел, а влетел, как ураган, поздоровался и с глазами навыкате стал обходить класс. Один из мальчиков стоял, положив руки на стол. Директор подошел к нему, ударил по обеим рукам:
- Как сметь так стоять?! - рявкнул он. - Руки по швам! - и, обращаясь уже ко всем, добавил: - Смотрите у меня, а не то расправа будет короткая!
С этим устрашающим предупреждением он вылетел из класса, оставив перепуганных детей на попечение начальника-француза - месье Берара. Тот был гораздо добродушнее директора, он быстро успокоил мальчиков и сразу же нашел с ними общий язык.
Так началось для Пети обучение в Училище правоведения, где поддерживалась строжайшая дисциплина, точно в солдатских казармах: за малейшую провинность сурово наказывали; если кто-то ходил не в ногу в строю, ставили за черный стол во время обеда или завтрака. Правоведов воспитывали как курсантов военного училища: на улице они отдавали честь всем военным, а царской фамилии и генералам становились во фронт. После завтрака офицеры обучали детей строю и маршировке. В результате суровой муштры мальчики имели военную выправку и бравый вид.
Пете, привыкшему к теплой домашней обстановке, где все друг друга любили, было тяжело приспособиться к новому образу жизни. Единственным утешением служили регулярные свидания с обожаемой мамашенькой. Пока она оставалась в Петербурге, постоянно навещала сына, стараясь смягчить для него привыкание к школьной среде, и он наслаждался каждой минутой общения с ней.
Но и этого утешения он лишился: в последних числах сентября Александра Андреевна возвращалась в Алапаевск. Провожать маменьку и сестер отправились на Среднюю Рогатку, где по обычаю прощались с отъезжающими по московской дороге. Вместе с Петей и Колей поехал дядя Зины - Илья Карлович Кайзер, который и должен был отвезти их обратно в Петербург.
По пути Петя, прильнув к матери, не отрываясь, смотрел на нее, пытаясь запечатлеть каждую черточку дорогого лица, и тихонько всхлипывал. Он хотел насладиться оставшимися ему мгновениями в ее обществе. Но вот карета остановилась, все вышли - настало время прощания. Поняв, что еще секунда и маменька уедет, Петя вцепился в нее изо всех сил, в отчаянной надежде удержать. В глубине души он понимал, что ей невозможно остаться, но вдруг? Она гладила его по непослушным вихрам, уговаривала, обещала скоро вернуться, но он не слышал ничего и только прижимался к ней всем телом, обняв за талию.
Тогда Илья Карлович оторвал его от матери. Петя кричал, цеплялся за все, что попадалось под руки, но взрослый мужчина был сильнее, и, наконец, разжав его пальцы, оттащил Петю в сторону. Маменька, Саша и Зина поспешно сели в карету, лошади тронули. Илья Карлович теперь только придерживал Петю за плечи, решив, что он уже никуда не денется, и, воспользовавшись этим, с безумным криком он рванулся следом за тарантасом, пытался схватиться за подножку, за крылья, будто это могло остановить его... Но лошади бежали все быстрее, Петя скоро отстал и без сил упал прямо на дорогу, в пыль, поднятую тарантасом, в отчаянии глядя вслед покинувшей его матери.
- Мама, мамашенька! - слезы катились по его лицу.
Подбежавший Илья Карлович поднял больше не пытавшегося вырваться Петю и сокрушенно покачал головой.
Александра Андреевна, прикусив губу и стараясь не оглядываться, откинулась на спинку сиденья. Сердце матери разрывалось от боли при виде того, как рыдает ее сын, но она не могла ничего изменить: Пете надо учиться, а она не имела возможности остаться с ним в Петербурге. Прижав к себе дочь, которая тоже находилась под тяжелым впечатлением от прощания с братом, она низко склонила голову, пытаясь скрыть слезы.
В расстроенных чувствах, в состоянии апатии и тоски по матери Петя вернулся в училище, где ему предстояло жить ближайшие несколько лет. К счастью, о нем было кому позаботиться: Вакар забирал Петю к себе на выходные, что немного смягчало его тоску. Но ни доброта Модеста Алексеевича, ни нежные заботы Надежды Платоновны, ни частые свидания с Колей не могли заменить Пете матери.
***
В субботу после всенощной месье Берар - или как называли его студенты Папаша Берар - устраивал для своих подопечных petit-censure. Дети собирались в классе, куда Берар приходил с двумя ассистентами и зачитывал баллы и журнал поведения. Все шалости, все плохие оценки, все нарушения, совершенные в течение недели, припоминались в этот вечер. Кто-то получал строгое внушение, кто-то - наказание, в зависимости от степени вины. А бывало, что и приговаривали к розгам и лишали права повидаться с семьей, оставляя в училище на воскресенье в одиночестве.
Прилежный и любознательный Петя изо всех сил старался хорошо заниматься. Однако учеба после отъезда маменьки продлилась недолго: в Приготовительном классе началась эпидемия скарлатины, и учеников распустили по домам. Узнав об этом, Модест Алексеевич поспешил забрать Петю к себе.
Чтобы развеселить его, попечители взяли его в воскресенье на балет. Но и музыкальные впечатления на этот раз не могли развеять тоски. Петя писал домой жалобные письма, упрашивая родителей поскорее приехать к нему. Он не мог повидаться даже с Колей - единственным по-настоящему родным человеком в Петербурге: Модест Алексеевич перестал забирать того на выходных. Вначале - потому что Коля болел свинкой, а после - боясь, чтобы и он не заразился скарлатиной.
Как будто этого было мало, вскоре после приезда Пети заболел старший сын Модеста Алексеевича - пятилетний Коленька, любимец семьи. Болезнь проходила тяжело, и Петя всей душой сострадал несчастному мальчику. В доме говорили сначала, что это нервическая лихорадка, позже - что корь, но чем дальше, тем больше становилось ясно, что сынишка хозяев заболел скарлатиной, которую из училища принес он, Петя. Его ни в чем не упрекали, при нем не говорили о болезни, но от этого угрызения совести терзали его не меньше.
Спустя месяц тяжелой болезни Коля Вакар умер. Безутешные родители и тут не сказали ни слова упрека в адрес своего подопечного, но Петя всей душой переживал свою невольную вину в гибели совсем маленького ребенка. Это было его первое столкновение со смертью, и смертью столь ранней, потрясшей его до глубины души.
Он впал в настоящую депрессию: безрадостным казалось ему настоящее. Лишь письма из дома служили лучиком света в кромешной тьме. Петя целовал бумагу и представлял, как целует руки дорогой маменьки. Увы, надежды на близкое свидание неизменно разрушались. Тоска по дому заставила его вернуться к стихотворному творчеству, он даже сочинил рассказ о своей жизни в училище, начиная с отъезда матери.
Но как ни тяжело было в доме Модеста Алексеевича, по возвращении в училище, когда закончилась эпидемия, стало еще хуже. Все окружающее представлялось ненавистным, холодным и безучастным, и Петя потихоньку плакал ночами. Пытаясь забыться, он с головой погрузился в учебу, тем более после долгого отсутствия пришлось многое нагонять.
Среди учителей встречались такие, что внушали своим подопечным священный трепет. Самым ужасным был учитель латинского языка Носов. Он нудно и монотонно вычитывал учебник, не заботясь о том, поняли ученики его объяснения или нет, зато спрашивал потом беспощадно: единицы и двойки сыпались без счета.
Страшен был и преподаватель Закона Божьего - иерей Михаил Измайлович Богословский. Вскоре мальчики заметили, что есть разница, в какой рясе придет Богословский. Если в зеленой - скверно: его строгость будет сердитая. В черной - легче на душе: его суровость смягчалась и подчас нарушалась улыбкой. И еще до начала урока кто-нибудь оповещал класс:
- Черная!
Все вздыхали с облегчением. Или напротив, упавшим голосом сообщалось:
- Зеленая!
И класс притихал в ожидании грозы.
Только по этим двум предметам Петя получал не самые хорошие оценки, в остальном учился он весьма и весьма успешно. Прекрасная подготовка и добросовестность позволили ему стать одним из первых в своем отделении.
Среди же воспитателей, которые занимались мальчиками в свободное от классов время и готовили с ними уроки, противовесом заботливому и добродушному Папаше Берару был отставной военный полуфранцуз Малльо. Он имел вкус к остротам и любил издеваться над детьми. Любимой его шуткой, которой он гордился, была такая: утром, за четверть часа до подъема Малльо подходил к кровати кого-нибудь из воспитанников, стаскивал одеяло и говорил:
- Спи скорее, mon cher , скоро звонок!
Со временем человек привыкает ко всему, привык и Петя: острота горя смягчилась, он смирился со своим положением (хотя и не переставал скучать по родителям и в каждом письме домой умолять их о встрече), подружился с товарищами. И все сильнее начал проявляться от природы живой и подвижный темперамент: Петя частенько не выдерживал обстановки военной муштры, за что получал наказания. Однако, искренне в этом раскаиваясь, прилагал все силы, чтобы порадовать родителей хорошими оценками и поведением.
***
В середине апреля для воспитанников Приготовительного класса устроили детский бал по случаю дня рождения великого князя Александра Николаевича. Их повезли в Дворянское собрание, что само по себе уже было волнительно. Юные правоведы робко вошли в огромный, светлый, роскошно обставленный зал. Сколько здесь собралось важных господ и пышно одетых дам! Сам наследник доброжелательно приветствовал мальчиков, повергнув их в трепет. Но больше всего Петю поразил государь Николай Павлович. Впервые в жизни совсем близко, лицом к лицу - как папашин диван стоит от его конторки - он видел того самого государя, вид которого на улице издали вызывал необыкновенный благоговейный страх. Он был в сюртуке конногвардейского полка с эполетами и шел тихим и ровным величественным шагом.
- Здравствуйте, дети, - произнес он громким приветливым голосом, ласково глядя на правоведов.
Да и сам бал прошел интересно и весело. Петя много танцевал и даже выиграл на фортунке маленькую статую, изображающую солдата в треугольной шляпе, и резинку, украшенную слоновой костью.
Незадолго до этого знаменательного события Модест Алексеевич неожиданно покинул Петербург. Наблюдение за братьями Чайковскими перешло к другому близкому приятелю отца - Ивану Ивановичу Вейцу, гостившему в столице. Снова разлука с людьми, к которым Петя успел привязаться, снова вынужденное привыкание к новым людям.
Впрочем, общение с Иваном Ивановичем продлилось недолго: в мае Петя перешел в другую семью - попечение о сыновьях Ильи Петровича принял на себя Платон Алексеевич Вакар, брат Модеста Алексеевича, не менее добрый и внимательный. Его семья Пете сразу понравилась, и он быстро привык к новым опекунам.
***
Учебный год подходил к концу, скоро студентам Приготовительного класса предстояло держать экзамены для перехода в старшее отделение. И тогда-то пошли слухи о преобразовании училища. Мальчики на переменах обсуждали то, что прочитали в газетах, узнали от старших.
- Я слышал, Приготовительный класс закроют.
- Да ну, гиль !
- Это говорил сам директор! Первое отделение перейдет в училище, а второе должно вернуться к родителям.
- То есть, если мы не выдержим экзамены, нас исключат?
- Именно. А экзамены будут ужасно сложные, и перейдут немногие. Может, один только Лабри и перейдет.
Указанный Лабри - лучший ученик класса - самодовольно усмехнулся, остальные со вздохом безнадежно переглянулись.
Петя страшно беспокоился о том, что ему не удастся достойно выдержать экзамен, но по всем предметам, кроме латыни и Закона Божьего, получил высший балл и был переведен в старшее отделение.
Торжество по поводу хорошо сданных экзаменов испортило горькое разочарование: родители не приедут в Петербург, свидание с ними в который раз откладывалось на неопределенный срок. Почти год уже не видел Петя обожаемую мамашеньку, все это время надеясь, что вот она приедет в ноябре, потом в декабре, потом в феврале, потом в мае. И каждый раз его надежды рассыпались в прах. Чтобы как-то утешить несчастного ребенка, госпожа Маркова, свекровь Платона Алексеевича, взяла его с собой на дачу под Петербургом.
Дача стояла на холме, с которого к озеру спускалась аллея, а слева от него располагался птичий двор. С другой стороны дома начиналась маленькая деревня Надино, издалека виднелась церковь. Привычная с рождения сельская обстановка, красота природы, доброжелательные люди сделали свое дело: Петя ожил и повеселел. И все же... Каждый праздник заставлял его вспомнить о родных. Собственные именины - двадцать девятого июня, - впервые проведенные вдали от семьи, принесли вместо радости новый всплеск тоски и страстное ожидание осени, когда родители обещали приехать в Петербург.
Наконец, настал вожделенный миг - в сентябре, придя на выходные к Платону Алексеевичу, Петя обнаружил там отца.
- Папашенька! - вскрикнул он, кидаясь в его объятия, и тут же поинтересовался: - А мама?
- Она не смогла приехать, - с сожалением ответил тот.
Петя разочарованно сник. Еще больше он разочаровался, когда узнал, что отец приехал всего на три недели.
Погоревав после отъезда папеньки, Петя вновь включился в жизнь училища. Он совсем здесь освоился, к нему вернулась прежняя живость, он все чаще шалил и даже получал дурные отметки.
Однако новый воспитатель Тибо, заменивший Папашу Берара, вплотную взялся за успеваемость своих подопечных, не позволяя им лениться во время приготовления уроков. При всей своей строгости, он был добр к воспитанникам, и они в ответ полюбили его.
Музыка по-прежнему оставалась для Пети главным утешением: он часто импровизировал в одиночестве, играл для товарищей. Иногда они ради забавы устраивали для него испытания: накрывали клавиатуру фортепиано полотенцем и просили угадать ноты.
Платон Алексеевич старался развлекать своих подопечных: водил их в театр. Петя познакомился с творчеством неизвестных ему ранее композиторов: смотрел балеты "Жизель" Адана и "Наяда и рыбак" Пуни, слушал "Фрейшютц" Вебера в исполнении русской труппы.
И все равно грусть, теперь тщательно скрываемая, осталась. Однажды, играя романс "Соловей" - любимый романс мамаши - Петя расстроился чуть ли не до слез.
И вот в самом конце учебного года на выходных за ним пришел не Платон Алексеевич, а обожаемая маменька. Неописуемый восторг испытал Петя, с радостным криком бросившись в ее объятия, прильнув, с наслаждением вдыхая полузабытый запах ее духов, целуя ее мягкие нежные руки. Когда они вышли на улицу, он с трепетом, боясь, что маменька прогостит всего несколько дней, спросил:
- Надолго ли вы?
- Навсегда, Петичка, - с ласковой улыбкой ответила она. - Мы теперь все будем жить в Петербурге. Условия работы на заводе становятся слишком тяжелы для папы. Да и об образовании Саши и Поли пора позаботиться.
Петя почти не верил своим ушам - он и надеяться не смел на такое счастье. Ему казалось, что он не идет рядом с мамой, а летит на крыльях. Вот повернули на Сергиевскую улицу и остановились у старинного дома. Петя удивленно посмотрел на маменьку: неужели уже пришли?
- Да, теперь это наш дом, - ответила она на его невысказанный вопрос.
Так близко к училищу? Петя задумался, а можно ли умереть от счастья?
В просторной уютной гостиной (там даже был рояль!) их встретила вся семья: отец, Саша, Поля, Коля, Зина, Лида. Маленькие близнецы, нетвердо держась на ногах, исследовали комнату, что-то лопоча на своем младенческом языке. Тут же начались объятия, слезы радости.
Если когда-то Петербург представлялся Пете дурным сном, от которого хотелось очнуться и перенестись в родной Воткинск, то теперь все происходящее казалось прекрасным сновидением, и он боялся проснуться и обнаружить, что ничего не было.
Экзамены Петя сдал столь же успешно, как и в прошлом году. Он закончил Приготовительное отделение, став студентом самого Училища правоведения, куда был зачислен своекоштным учеником, и на него не распространялись те жестокие правила, которым подвергались казеннокоштные воспитанники. Кроме того, по окончании училища он не будет обязан служить непременно десять лет.
![Училище правоведения []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa03/13uchilisheprawowedenija.jpg)
![Чайковский - студент училища []](/img/k/kurlaewa_a_w/glawa03/14chajkowskijprawowed.jpg)