Аннотация: Рецензия: Янн Мартел "Беатриче и Вергилий"
Писатель и таксидермист
(рецензия на роман Янна Мартела "Беатриче и Вергилий")
ЯНН МАРТЕЛ Беатриче и Вергилий. Роман.
М.: Эксмо; СПб.: Домино, 2011. Серия "Интеллектуальный бестселлер", 192 с.
Янн Мартел, как он сам неоднократно заявлял в интервью, совершенно не ожидал того успеха, который выпал на долю его второго романа, напомним, это была "Жизнь Пи". А успех-то был по-настоящему оглушительным. Тут вам и Букеровская премия, и миллионные тиражи во всех странах мира, и бесконечные разговоры об экранизации. Мартел замолчал почти на десятилетие, чтобы в результате выдать лаконичный, короткий, компактный текст, в котором смешалось слишком многое: холокост, судьба писателя, пережившего громкий успех, текст в тексте, мотивы Беккета и Дидро, вопросы искупления и ответственности. Думаю, Мартел с самого начала понимал, что его новый роман мало кому понравится. И не потому что заявленные темы неудобные, нет, эти-то темы в культуре понятны, востребованы и хорошо разработаны. А потому что у публики слишком завышенные ожидания.
Писатель Генри однажды проснулся знаменитым. Его второй роман (!), действующими лицами которого были животные (!), стал не просто популярным, но невероятно популярным. Нельзя сказать, что Генри этому не радовался. Ему отчасти нравилась и шумиха вокруг его персоны, и фанаты, желающие автографа. И когда вся эта суета вокруг дивана отчасти улеглась, он без колебаний сел работать. Переоценив собственные силы и лояльность издателей, он сделал весьма неоднозначную книгу, состоящую из романа и эссе, посвященных такой болезненной теме как холокост. Генри, прежде всего, волновало, что данная тема до конца не разработана в западной культуре, мол, удобного и многозначного языка для ее выражения до сих пор так и не создано. Уверенный в собственной удаче он встретился с издателями, а те сообщили, что им книга не понравилась, раскритиковали ее и дали герою от ворот поворот. И у того сразу же случился писательский затык, как подобную ситуацию называет Стивен Кинг. Разочаровавшись в писательстве, Генри уехал в другой город и занялся совсем другими делами: стал заниматься музыкой, играть в любительском театре и работать официантом в маленьком кофе, а потом еще и заделал ребенка. Казалось, жизнь Генри вошла в другую колею, ничто не предвещало серьезных потрясений. Но вот по почте пришла пухлая посылка, в ней обнаружились новелла Флобера "Легенда о святом Юлиане Странноприимце" и сцена из пьесы, которую написал явно сам отправитель. Генри сперва не очень хотел отвечать на это послание, хотя обычно отвечал на все письма своих поклонников, но любопытство взяло свое, и он встретился с таинственным корреспондентом, который оказался жутковатым таксидермистом преклонного возраста.
В "Беатриче и Вергилии" Мартел доводит до совершенства некоторые свои писательские находки, которые можно обнаружить еще в "Жизни Пи". Вообще, этот текст сделан крайне вычурно, продуманно и искусно. Мотивы, образы и символы в "Беатриче и Вергилии" прекрасно рифмуются друг с другом, дополняют друг друга и отражаются друг в друге. Весь роман неожиданно становится похожим на ту самую присланную по почте новеллу Флобера, автора невозможно отличить от героя, а пьеса "Рубашка, XX век" становится интересней прозаического текста-обрамления. При этом ясно, что человек, который когда-то написал потрясающий диалог о двух слепцах в открытом море (одна из глав "Жизни Пи"), просто не мог написать плохую пьесу.
Но есть две незадачи.
Первая. Мартел, так же как и его герой, ищет новые языковые средства для выражения темы холокоста. Но вместо того, чтобы просто продемонстрировать плоды своих поисков (а этими плодами, несомненно, является пьеса про ослицу Беатриче и обезьяну-ревуна Вергилия), он постоянно говорит о том, что делает. Слово "холокост" прописывается на страницах книги с самого начала. Вот если бы Мартел не упоминал его, а просто сделал бы текст, из которого мы бы поняли, чему же он посвящен, то было бы круто. А так похоже на то, какие рассказы иногда присылают на сетевые конкурсы: рассказы про то, как пишется рассказ на конкурс. Разумеется, когда-то это и было новеньким приемчиком, но ныне - как-то не смотрится.
Вторая. Словно не веря в собственный успех, Мартел решил в финале еще раз расставить все точки над i и для этого присовокупил к тексту так называемые "Игры для Густава". Читателя, что называется, еще раз ткнули носом в то же самое. Грубовато выглядит, с какой стороны не посмотри. И если в "Жизни Пи" определенные акценты нужно было расставить еще пару раз, то в "Беатриче и Вергилий" этого как-то не требовалось.
Цитата:
Потом он присмотрелся к публике. Одиночки, парочки, семьи с детьми, компании; люди всех рас и народностей мирно читали, дремали, болтали, бегали трусцой, играли, прогуливали собак. Тихий солнечный день. Кому тут нужны разговоры о холокосте? Если б в этом умиротворенном стаде нашлись евреи, захотели бы они, чтоб болтовней о геноциде им испоганили славный денек? Кому нужен приставучий чужак, который нашептывает: "Гитлеросвенцимшестьмиллионовпылающихдушбожемойбожемойбожемой"? Блин, веди он даже не еврей, так чего же лезет не в свое дело? Главное - контекст, и он явно ни к черту. Зачем сегодня роман о холокосте? Вопрос закрыт. Примо Леви, Анна Франк и другие уже все сделали - добротно и навсегда.
В итоге мы получили спорную книгу от хорошего писателя. Что, согласитесь, не так уж и плохо.