Куржанский Сергей Владимирович : другие произведения.

Последний предел

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

   Сергей Куржанский
  
  
   Содержание
  
   Пролог......................................1 Часть I ЖАЖДА...............................7 Часть II ЛАБИРИНТ.........................228 Часть III ПРОНИКНОВЕНИЕ...................633 Эпилог....................................667
  
  
  Возможности человека не измерены до сих пор. Судить о них по предыдущему опыту
  мы не можем - человек еще так мало дерзал.
   Г. Торо
  
  
  Пролог
  
  
  Сначала была Пустота - полная, всеобъемлющая, не имеющая ни начала, ни конца. Даже когда прошла Вечность, она такой и осталась, но из нее явилось "Нечто" и назвало себя Ронном.
  После было Решение... и возник Космос, который стал частью Ронна. Так зародились Форма и Материя.
  Далее Ронн создал Принципы развития и существования, а также Время, в соответствии с которыми возникала из небытия и уходила в небытие Материя.
  Ронн породил Свет и Тьму, Добро и Зло, которые, согласно его Принципам, образовали Гармонию и должны были существовать в оппозиции - такой же незыблемой, как и принципы, лежащие в их основе, уравновешивая друг друга.
  Для себя Ронн установил два основных принципа, которым следовал неукоснительно, - Целесообразность и Эволюция.
  Можно было бы сказать, что теперь у него началась тихая и спокойная жизнь, но это было не так.
  Являясь мировым Сознанием, но не имея непосредственных органов чувств, он во многом постигал себя через созданное им, в частности - через ощущения живых существ, через их чувства вкушал Любовь, Ненависть, Страх, Боль, Холод, Тепло - другими словами, все то, что давала и дает Материя.
  
   1
  
  Со временем Ронн познал все, что только возможно... Но это противоречило принципу Эволюции - поэтому, давая жизнь новой цивилизации, он ждал Нового Познания, которое дополнило бы его копилку Знаний и Ощущений. Проходя с каждым миром полный цикл его развития, впитывая до сих пор неизвестное и, соответственно, эволюционируя,
  Ронн в конце концов (когда возможности очередного созданного им мира иссякали, что в корне не соответствовало его принципу Эволюции) без ложного милосердия, руководствуясь только принципом Целесообразности, превращал выработавшую свой ресурс, но еще живую Материю в мертвую космическую пыль. Он оставлял ее в этом состоянии на миллионы лет, чтобы впоследствии опять вдохнуть в нее жизнь, но уже в новой комбинации.
  За всю его историю существовало только несколько удачно выбравших свой путь развития цивилизаций, которые, не останавливаясь, прогрессировали, постоянно умудряясь сохранять не только Внутреннюю, но и Внешнюю Гармонию, обходясь без малейшего вмешательства в свою судьбу Ронна. Но это были единицы на триллионы существующих миров, во всем их многообразии и многомерности.
  Словно вспышки молний, мелькали тысячелетия, и все труднее давались ему необходимые зерна прогресса - все возможные формы жизни исчерпали себя, повторяя уже бывшее ранее.
  Настала очередь Земли.
  Из горсти газопылевой туманности он создал Солнечную систему с ее девятью планетами. Тщательно оценив ситуацию, Ронн поместил Землю на необходимом расстоянии от Солнца и пустил ее по наиболее целесообразной орбите. Снабдил атмосферой и водой, ожидая появления биологической формы жизни. И оказался прав, когда она объявила о себе первыми одноклеточными организмами. Ронн проследил всю цепочку развития - от простейших до Человека.
  Момент, когда человекообразная обезьяна, впервые взяв дубину, раздробила череп сначала саблезубому тигру, а впоследствии и своему сородичу, ликующий Ронн назвал Выбором Человека.
  Ронн с восторгом упивался новыми приобретениями. За всю несказанно долгую Историю его Эволюции такое встретилось буквально в нескольких цивилизациях, да и то далеко не так красочно и эффектно, как здесь, на Земле. Новый мир был словно создан для бурных чувств и страстей. Сама жизнь кипела яростным пламенем то Любви, то Ненависти, то Жестокости, то Самопожертвования. Эта цивилизация казалась лишенной тончайших оттенков, но ее недостатки с лихвой покрывались буйством сочных красок и ощущений.
  Иногда даже Ронн замирал в изумлении и говорил: "Однако..."- И если бы у него был загривок, как у человека, и пятерня, он бы непременно почесал его, как, он видел, это делают люди.
  Какое обилие крови, в ней тонет разум, но в последний момент все спасает жадный и обильный глоток Любви, восстанавливая равновесие на беспощадных весах Ронна. А он, поглядывая на их беспристрастный механизм с вновь беспощадно оживающими часами, всерьез задумывался - а уж не сделать ли исключение для землян? Все эти правила их слишком сдерживают... и ведь рано или поздно нарвутся... пойдут в ход Принципы - особенно Целесообразность - и ... только пух полетит от любимой планеты. Эх... эх...
  Ронн отлично понимал - этот мир со всей своей видимой силой и глубоко спрятанной слабостью несовершенства-мощнейшая инъекция его уставшему от монотонности и давно не ощущавшему ничего кардинально нового сознанию.
  Но Закон есть Закон, и нарушать его не годится.
  А через минуту сам себе возражал: "Но бывают же исключения- нет правил без исключений".
  И происходит странное (Ронн давно заметил у себя такую особенность): когда доходит до споров и душевных терзаний вместо одного Прозрачного сидят уже два Ронна:
  Один- Белый, другой - Черный, а Принципы тут же, как и положено, рядом, как бы в стороне, но на виду.
  В ход идут умные доводы, спор в разгаре, и Целесообразность, хоть и немного пощипанная, торжествует:
  - Давай пошлем Странника,- предлагает Белый РОНН,- он умен и, пожалуй, честен.
  - Лучше бы он был беспристрастен,- немного неуверенно возражает Черный Ронн,- а то, как и ты, начнет сопереживать... потакать...
  - Да он беспристрастен,- чувствуя, что вот-вот убедит, радуется Белый Ронн,- беспристрастен - ведь в нем столько же тебя, сколько и меня... Ну? По рукам?
  - Ладно... Черт с тобой, по рукам.
  Белый Ронн довольно крякает - тоже у людей перенял, да и Черный не отстает - по "рукам". Откуда, спрашивается у Ронна руки? Да и зачем они ему?
  
   2-3
  
  - А где он сейчас, Странник-то?- спрашивает Черный Ронн.
  - Кто его знает? Вселенную где-то латает... да пока и не к спеху - вопрос решен. А послать успеем.
  - Что ж, решен так решен,- вяло отзывается Черный и исчезает.
  Исчезает и Белый, а остается вместо них только один - Прозрачный - довольный и примиренный с самим собой.
  
  
  Среди великолепных вилл и коттеджей, теснящихся в маленькой долине и по склонам поросших лесом холмов, затесался невзрачный старый дачный домик - ветхий и скрипучий - с буйным диким садом. Даже старожилы не помнят, чтобы там кто-то жил... даже ближайшие предки старожилов.
  Кто-то когда-то сказал, что этому дому больше сотни лет, но тогда ему никто не поверил - так вспоминали предки старожилов, но с тех пор прошло много-много лет, и уже нет тех предков, и минула еще сотня лет, а дом все стоит - такой же ветхий и старый.
  О нем ходят легенды и дурная слава, в которые верят, пожалуй, только дети. Говорят, что тут когда-то пропадали люди и иногда из неба появлялись ужасные смерчи. Да и вообще, время было смутное - не то, что теперь.
  Сколько ни ждали, что дом рухнет от старости, - не дождались, а сносить, неизвестно почему, не решались, а может, и побаивались, хоть и мало кто верил в те легенды. Но поразительное дело: иные дома в округе, что когда-то были совсем новые в то время, когда этот - развалюхой, уже снесли и построили новые... и те снесли, а он как был, так и стоит, и не берет его время. Чудеса!
  Хочешь не хочешь, а поверишь в легенды.
  Пробовали прибрать его к рукам разные люди, но все как-то сразу теряли к нему интерес, и вновь дом пустовал. А злые языки распускали слухи, что, мол, не зря бегут оттуда - защищают дом тайные силы и напускают страх на всякого, кто туда сунется. Опять же, никто не верил этим глупостям, но вечерами его старались обходить стороной, да и не только вечерами.
  Поэтому, когда однажды в нем появилась неожиданная посетительница, никто об этом не узнал.
  Незнакомка прошла по его комнатам, словно уже раньше бывала здесь, то ли ища что-то, то ли вспоминая. Ее следы тонули в толстом слое пыли, будто в неглубоком снегу, но она не обращала на это внимания. Когда же взгляд ее отливающих изумрудом глаз коснулся старой фарфоровой вазы, стоящей на столе в гостиной, она, несмотря на печаль, видимо совсем недавно, но стойко въевшуюся в ее черты, улыбнулась:
  - Надо же! В это трудно поверить - прошла целая вечность, а она стоит все там же.- И, осторожно взяв вазу в руки, смахнула с нее пыль, будто та была единственным представляющим интерес и заслуживающим внимания предметом в доме. - Я думаю, так будет лучше.
  После этого женщина вышла на крыльцо и окинула взглядом сад, пытаясь в нем что-то найти, но, не сумев, спустилась вниз. Там, где, видимо, раньше находился цветник, сейчас яростно сражались за жизненное пространство буйные заросли крапивы и бурьяна, и она, сорвав несколько васильков, вернулась в дом.
  Не налив воды, поставила цветы в вазу.
  - Это, конечно, не розы...- Она села на стул, неподвижно и тяжело глядя перед собой.
  Ее красота за эти годы нисколько не увяла, а наоборот, приобрела штрихи неземной, может быть, космической красоты, немного пугающей, но нисколько не отталкивающей.
  Если бы кто-нибудь сейчас увидел ее в этом доме, то скорее всего принял бы за молодую прекрасную колдунью... и на две трети ошибся: она не была молода в человеческом понимании, и тем более не была колдуньей, но то, как она оказалась здесь, и то, что она хотела сделать, совсем не было похоже на привычные вещи даже для людей начала двадцать третьего века.
  Перед тем как погиб их мир, им предлагалось спасение, но... он был уверен... несмотря ни на что... он был уверен... услышав свои мысли, она вздрогнула, а при слове "был" ее покоробило. Но оно теперь самое верное - он был, и больше его нет... но поступил, скорее всего, правильно... Хотя она в этом и не совсем уверена.
  А потом их мир погиб, и за мгновение до смерти он успел посмотреть ей в глаза, прощаясь. Всего миг, но очень долгий миг - и неведомая сила увлекла, спасла из хаоса, и она не сразу даже поняла, что спасена. Пока спасена. У нее
  
  
  4-5
  
  еще есть немного времени, чтобы попытаться... пока враждебное пространство не возьмется за нее. Оно уже начинает давить - женщина провела рукой по шее, словно расстегивая ворот рубашки...
  Она помнит его лицо, его тело, она помнит его мир, их мир, и ее сознание способно вернуть все, ее сознание способно сделать многое... Правда, сегодня уже несколько раз пыталась, но ничего не вышло... А пространство душит все сильнее.
  Теперь с помощью вазы, которую он так любил, на которой запечатлелись его мысли - осколки умершего сознания, ей удастся воссоздать образ, который уже не только стал ярок, но вроде бы ожил... а вместе с ним и весь их мир.
  Сейчас она отдохнет и повторит все сначала.
  
  Часть I
  
  ЖАЖДА
  
   Умей принудить сердце,тело,нервы Тебе служить, когда в твоей груди Уже давно все пусто, все сгорело И только Воля говорит: "Иди"
   Р.Киплинг
  
  Глава 1
  
   Винт проснулся, как всегда, от одного и того же ночного кошмара - страшного ощущения жажды...когда утолить ее невозможно, потому что вода недоступна. Кругом только рыжие, серые, бурые скалы, поблескивающие мелкими каплями и жилками кварца, создающего иллюзию свежести в этом каменном, пышущем зноем пятне смерти.
  Самое же страшное - понимание медленного, мучительного и неизбежного конца, когда жажда станет невыносимой и заслонит своим жаром весь окружающий мир, сначала до изнеможения измотав тело и выпив из него все соки, а позже до последней капли высушит волю к жизни, превратив еще недавно сильного человека в полуживой труп, но, к его же счастью, ненадолго. Наконец-то отключится сознание - последний щедрый подарок жизни перед с мертью. В эти минуты он будет видеть голубые озера с кристально чистой, холодной водой, живописные полноводные реки, водопады, изливающие живительную серебристую прохладу плотными струями ему на голову, возвращая энергию и жизнь.
  И он, поддавшись этому обману, придет в себя, потратив последние драгоценные крохи сил, спрятанные в самых заветных тайниках организма. Ему хватит их для того, чтобы открыть глаза и получить последнее в своей жизни разочарование.
   А чуть позже сверкающие под солнцем скалы сольются в сплошную, пылающую адским пеклом цепь огненных протуберанцев, неумолимо сжимающих свой круг, центром которого был он.
  Виктор рывком сел в постели, словно пытался вырваться из прошлого, неотступно следующего за ним в настоящем, отбросил одеяло и опустил ноги на пол, чувствуя ступнями холод паркета. Сквозь полуоткрытое окно в комнату проникала ночная июньская прохлада вместе с
  
  6-7
  приятным, умиротворяющим шелестом листвы. Где-то вдалеке раздался электрический вой троллейбуса, а через двор, в доме напротив, еще кто-то смотрел телевизор - его голубовато-серое мерцание пробивалось сквозь густые кроны старых тополей и лип.
  Свежий ночной воздух слегка охладил разгоряченное лицо, донося гипнотическую музыку спящего города.
  Он любил эти звуки, он любил ночной город, и вообще он любил ночь... даже несмотря на кошмары.
  Ночь будила в нем то, что убивал день, - надежду. Это повторялось снова и снова - сводящая с ума синусоида надежд и разочарований... Когда она началась?
  Винт прошел в ванную комнату, включил душ, некоторое время с наслаждением прислушиваясь к звукам льющейся воды.
  Когда же это началось?
  Пожалуй, задолго до Афгана, еще в детстве, когда дед Василий открыл тайну их семьи... Да. Примерно через год после этого.
  Он направил на себя струи ледяной воды, постанывая от наслаждения. Самое лучшее, что может быть, - кристально чистая ледяная вода. Не все это понимают, а тем более ценят... Одна из подлинных радостей, которые дает жизнь.
  Виктор налил из-под крана полстакана воды и, глядя на его запотевшее стекло, сделал глоток, смакуя ее вкус словно то был драгоценный нектар. Слава богу, в Минске еще некоторые районы снабжаются артезианской водой... Что может быть лучше?
  Он поставил красивый стакан чешского стекла на стол. У него стало привычкой - воду пить только из красивой прозрачной посуды, наслаждаясь ее видом, вкусом, запахом. Конечно, так было не всегда... Перемены приходят неожиданно, сразу меняя не только отношение человека ко многому, но и самого человека...
  Виктор уселся в кресло перед окном, но его устремленный в ночь взгляд видел не зелень в свете неяркого фонаря, а распаленные жарой горы с далекими, недосягаемыми, подрагивающими в мутном мареве вершинами.
  В течение последних нескольких лет воспоминания не отступали ни на шаг, особенно по ночам, но это происходило не от его бессилия перед ними или мраком, из которого они возникали, а потому, что он страстно стремился к воспоминаниям, мечтая вернуть свой затерявшийся среди прошлого мир, а бессонница и ночь уже давно превратились в надежных, никогда не подводящих союзников.
  
  
  Шквальный перекрестный огонь вдавил их в скалы, не давая поднять головы. Сколько осталось в живых из пятнадцати человек? Неизвестно. Вряд ли больше пяти.
  Виктор чувствовал, как за шиворот сыплются мелкие осколки камней и песок, выбиваемые пулями из скального выступа прямо над его головой, а один из них оцарапал висок, и тоненькая струйка крови медленно тянулась вниз, через всю щеку, к подбородку.
  Опять влипли - третий раз за последние полтора месяца. Третий раз их расстреливают в упор, не дав пройти от места высадки и десяти метров.
   Если раньше их с воздуха прикрывал вертолет, производивший высадку группы, то сейчас... Виктор скосил глаза вправо вниз, где глубоко в ущелье догорал их вертолет, точнее, то, что от него осталось. Полчаса назад, едва высадив их и поднявшись в воздух не более чем на пять метров, он получил сразу несколько прямых попаданий из гранатометов, бросивших его обратно на горизонтально лежащую скальную плиту, с которой только что взлетел. Чадя черным дымом и ревя израненными, но еще живыми двигателями, он тщетно пытался удержаться на узкой площадке - его левым бортом тянуло в пропасть.
  
  
  
  8-9
  
  Пули вгрызались в обшивку вертолета, выбивая из него звуки, напоминающие грохот пустой кастрюли, катящейся по ступеням, и он медленно заваливаясь набок, опрокинулся вниз. Раздался грохот его падения на дно ущелья и за ним - сильный взрыв, разметавший обломки далеко в стороны. Дверь от кабины подбросило высоко в воздух, и она, с металлическим лязгом, громыхая о скалы, грохнулась обратно на площадку.
  Вертолета больше нет, а значит, шансов выбраться отсюда стало меньше: четыре часа лёта в самое сердце Гиндукуша - сколько же уйдет времени на то, чтобы вернуться? Одни горы кругом... И жара.
  
  Не имея возможности даже вытереть пот, Виктор чувствует, как медленно плавится под испепеляющим солнцем. Скалы и обломки камней настолько раскалены, что прикосновение к ним вызывает боль.Как долго это продлится? Либо он скоро погибнет от пули или гранаты душмана, либо живьем зажарится под солнцем, бьющим в него прямой наводкой.
  Полдень.
   Мысль о том, что он один в окружении множества врагов, которые наверняка знают место его укрытия и вот-вот появятся перед ним, совсем не испугала.Что ж, если это и есть конец, то он очень скоро узнает, насколько были правы Сонг и дед Василий... и, пожалуй, не только это. Виктор поморщился от острого недовольства самим собой - нашел время для сомнений... Стрельба постепенно ослабевала и через несколько минут прекратилась полностью - в почти полной тишине раздавался только треск пламени, пожирающего останки вертолета ста метрами ниже укрытия Виктора.
  Откуда они появятся? Это выяснится, похоже, прямо сейчас, хотя существенного значения иметь не будет...
  По противоположному склону ущелья быстро скатывались, поднимая дорожки пыли, душманы. Их было много, и вели они себя здесь не так, как там, у 'зеленки', где после быстрого налета оставляли позади себя убитых, раненых и гарь горящих грузовиков, быстро отступая назад, в горы.
  
   10-11
  
   Душманы подошли к догорающему вертолету, недолго постояли около него, оживленно, громко что-то говоря и жестикулируя. Несколько человек остались внизу, остальные направились вверх по склону... Скоро они будут здесь.
  Винт пристально всматривался в противоположный склон, зная, что там остались снайперы. Он чувствует их... как и многое другое...
  Дед Василий боялся, что сила, проявлявшаяся у внука, опасна для окружающих и самого Виктора... Зря боялся - губы искривились в иронично-сожалеющей улыбке - скоро все закончится и никому никогда он не сможет причинить вреда.
  
   12-13
  
  
  Винт дождался паузы между очередями, выскочил из расщелины, прыгая и стремительно ныряя между каменными выступами, он удалялся вглубь скал, надеясь там оторваться от преследователей, а в ушах неотступно звучал голос деда Василия: 'Когда дело касается собственной жизни, то все гуманные принципы и убеждения отступают перед слепой силой инстинкта самосохранения'. От себя Виктор мысленно добавил: 'Как правило'.
  Еще полчаса непрерывного петляния, прыжков, пробежек, уносящих его от смерти, и Винт выбрался на гребень, а еще через минут десять остановился на его верхней точке и осмотрелся. Отвесная стена, обрываясь вниз на сто - сто пятьдесят метров, отрезала путь на юг, а пройдя еще немного, он убедился, что пропасти ожидают его на западе и на востоке, и без веревки спуститься не удастся.
  Дальше всего находился обрыв на западе - до него еще метров восемьдесят - сто, и чуть меньше до восточного. Это все пространство, по которому еще можно передвигаться, но преследователи появятся скоро, не позднее чем через пол-часа. Он, тщательно сориентировавшись на местности, определил возможные подступы с северного направления - оттуда появятся душманы. С остальных трех сторон его надежно защищают отвесные стены, круто обрывающиеся вниз.
  Устроившись в тени, Винт стал фактически невидим среди ослепительно сверкающих кварцем и слюдой под невыносимо ярким солнцем скал. Очень бы пригодились темные очки, но они остались на месте высадки, как и его небольшой рюкзачок, в котором было все необходимое, в том числе сухой паек, магазины к автомату, аптечка, карта местности, бинокль.
  Скоро они появятся и... Виктор поймал себя на мысли, что рассуждает о предстоящей схватке с врагом как о чем-то отвлеченном, не имеющем отношения к нему лично, а привычное, неотъемлемое от него спокойствие позволяло сконцентрироваться на предстоящем, отбросив лишние эмоции и переживания... И так было всегда.
  В минуты боя подобное состояние психики являлось огромным преимуществом. 'Пожалуй, то, что ты не боишься, как многие, важнейшее твое достижение',- всплыли в памяти слова деда, вытирающего кровь с разбитой губы восьмилетнего внука, которого поколотили старшие ребята. Конечно же, он видел, как все происходило с самого начала, но заступаться не хотел: такие ситуации - тоже составная часть их игры, в которую и дед Василий, и Виктор втянулись давным-давно... А игра незаметно перестала быть игрой.
  
   14-15
  
  
  Прислонившись спиной к немного сохранившей прохладу скале, Винт положил перед собой 'Калашников' и два запасных рожка к нему. Отстегнул от бедра финский нож, любовно осмотрел его холодное, отливающее синевой лезвие... Если душманы сдуру допустят дело до рукопашной, то... сильно ошибутся... Да, в этом случае у него появится еще один шанс, но только вряд ли дойдет до этого.
  Жарко... Время перевалило за полдень. Винт снял с пояса флягу - пустую и ненужную - у самого дна пробитую пулей. Он повертел в руках бесполезный сосуд и аккуратно отложил в сторону. Отсутствие воды все усложняет, и в этом обстоятельства повернулись против него.
  Перед заданием, перед самым вылетом уже хотелось пить, но у.него твердое правило - ни приема пищи, ни воды до боя. При попадании пули в живот все сразу будет кончено Виктор облизал пересохшие губы, но язык тоже стал сухим и шершавым, настойчиво требуя хоть глоток воды.
  Ни снега, ни льда, которые, как правило, на значительно большей высоте, а здесь - одни камни. Зато ста метрами ниже слышен грохот водопада - именно там протекает одна из горных речек, и начало она берет, наверное, с той снежной шапки - его взгляд устремился к высокому пику, обрамленному снегом и льдом, сияющими, словно бриллианты, под беснующимся солнцем. А может, и не оттуда течет река. Какая разница. До воды в любом случае не добраться, единственный выход отсюда - через северный склон, но оттуда сейчас придут душманы.
  Стараясь отвлечься от усиливающейся жажды, он вспоминал все происходившее в вертолете после вылета. Всех 'сразу же огорошила цель заброски - ликвидация Ибрагим-бека - главаря одной из банд. Это было неожиданностью для всех, кроме капитана Родионова. Даже для лейтенанта Курочкина.
  Обычно они вылетали для прикрытия попавших в переплет бойцов либо для захвата небольших плацдармов, действуя в тесной связке с другими подразделениями, где невозможно было подключить крупные силы, а требовался максимальный эффект в самые сжатые сроки. В таких случаях группа 'Омега' была незаменима. Теперь ее больше не существует... а тогда, всего пять часов назад, капитан Родионов раздал каждому по фотографии Ибрагим-бека, быстро и лаконично отвечая на вопросы. Сухощавая фигура и костистое лицо делали его похожим на ястреба. Винт давно для себя отметил - внешность не только отражает в себе основные черты характера, но и является почти точной копией сущности человека, содержит в себе то, что прячется в самой глубине, сознательно или бессознательно скрываемое им не только от окружающих, но и часто от самого себя.
  Все в Родионове говорило - это вояка до глубины души, истинное призвание которого - война. Даже родись он сто, двести, тысячу лет назад, вероятно, был бы солдатом либо,
  
   16-17
  
   в крайнем случае, разбойником. Едва ли Винт знал других людей, которые бы так упивались процессом кровопролития, как капитан. Он этим не напоминал никого, и никто, даже отдаленно, не обладал подобным качеством: ни Виктор - спокойный, хладнокровный и, как многим казалось, безразличный ко всему происходящему, ни множество других солдат и офицеров, сумевших побороть свой страх, ни тем более те, кто не смог побороть его.
  В другой обстановке - мирной и спокойной - Родионов едва ли смог бы жить. Он наслаждался опасностью - это стало для него настоятельной потребностью, даже больше - жизненной необходимостью. Подобно наркоману, ему требовались все большие дозы острых ощущений, и, надо признать, получал он их в избытке.
  Эта его особенность, как и в высшей степени профессионализм, давно стали общеизвестны. Ему поручались самые трудные, казалось, невыполнимые задачи, Родионов охотно брался за них. Не всегда достигался положительный результат, но и он говорил лишь о том, что в данной ситуации лучшего просто не существовало.
  Капитан, будто ангел смерти, наслаждался происходящим, и иногда казалось, что сам процесс значит для него больше, чем конечная цель. Несмотря на множество экстремальных ситуаций, в которых он оказывался постоянно, до сих пор ему везло - ни одного ранения, только несколько шрамов перечеркнули лоб и щеку, что еще больше придавало внешнему облику Родионова соответствие прорывающемуся наружу истинному 'я'.
  К уважению, которым пользовался капитан и среди солдат, и среди офицеров, примешивалась изрядная доля страха, а слишком фанатичная преданность богу войны не оставляла места в его жизни для дружбы с кем бы то ни было. Некоторые считали: он эталон офицера; другие же - что у него не все в порядке с головой. Но ни те, ни другие не сомневались в исключительном военном везении, сопутствующем ему в бою: долгое время и солдаты, уходившие вместе с ним на задания, редко получали серьезные ранения, а смертельных случаев за целый год в его группе не было ни одного. Но за последние полтора-два месяца все резко изменилось: всего несколько рейдов, и его отряд потерял три четверти состава - убитыми и тяжело раненными. Сам Родионов, как всегда, не пострадал, но в глазах его появилось новое - теперь из них сквозило холодным бешенством, до времени сдерживаемым, а потому наиболее страшным. Самолюбие капитана получило сокрушительный удар, даже не столько из-за гибели людей, сколько из-за обстоятельств, вышедших из-под контроля и бросивших ему вызов.
  Ведь он и в самом деле считал себя выдающимся солдатом, а удачу и везение приписывал неким силам, витающим над полем сражения и отдающим свое предпочтение и покровительство самым смелым и искушенным в искусстве войны. Почему же теперь они оставили его? Неужели нашелся кто-то более достойный?
  Иногда в голову приходили мысли, что он слишком глубоко увяз в своих домыслах и фантазиях, но фантазии значительно облегчали душу, а когда-то и спасли от ежедневного ужаса войны. Даже не верится, что она в первое время являлась для него настоящим кошмаром, а Родионов, тогда еще старший лейтенант, так же как и все, боялся. Да-да, боялся взрывов, пролетающих над головой пуль, смерти. Еще боялся позора. Не дай бог, если б кто узнал, что он испытывал мандраж перед боем... и самый настоящий, правда, хорошо скрываемый страх в бою. Раньше ему казалось, что кто-то догадывается, и это стало навязчивой идей... и тогда на помощь пришли фантазии. К самый разгар боя ему казалось, что невидимые, сверхнадежные доспехи прикрывают все его тело, гарантируя полную неуязвимость.
   Постепенно страх пропал.
  -Вместе с ним пропало что-то еще, важное и необходимое, без чего очень тяжело, а может, и невозможно в мирной жизни, которая отсюда недосягаемо далеко, где-то там, за снежными хребтами Гиндукуша... Но здесь оно не имело никакого значения, или почти не имело. Еще в вертолете Виктор понял: и это задание обречено на неудачу. Как ему удавалось предвидеть или предчувствовать события, он особо не задумывался. С тех пор, когда он ощутил в своем 'я' присутствие таинственной силы, многое и нем изменилось, появились ранее не замечаемые качества,
  
   18-19
  
   а некоторые, наверное, до сих пор им еще не узнаны - ждут своего часа.
  - Винт, я вижу, у тебя есть вопросы,- глаза Родионова остановились на нем,- выкладывай.
  От места выброски до лагеря Ибрагим-бека - два часа ходу. Непосредственно нападения на лагерь не планируется - в группе из пятнадцати человек десять вместо автоматов имеют снайперские винтовки. Убить предводителя душманов предстоит с большого расстояния, не вступая в контакт с врагом - так планируется, а что получится в действительности - видно будет. То, что опасность рядом, несмотря на большое расстояние до лагеря, Виктор почувствовал сразу, как только вертолет, нырнув за очередной хребет и немного спустившись вглубь ущелья, завис над небольшой горизонтальной площадкой. -
   Душманы, я их вижу,- вырвалось у него, хотя никого не видел, а только чувствовал.
   Капитан, проследив за взглядом сержанта напряженно всматривается в ближайшие скалы.
   - Ты уверен? Его профиль хищно заострился, но Винт уловил, как за маской уверенности и силы промелькнула другая маска, тщательно скрываемая Родионовым от кого- либо. И это было сомнение. -
   На противоположном склоне, за валунами.- Теперь Виктор знал, где они, даже примерно сколько их.- Около сотни. -
   Около сотни? Да я не вижу ни одного... Винт, ты спятил. Родионов, недоуменно зыркнув на него, быстро прошел в кабину пилотов. Лейтенант Курочкин, приложив вплотную к стеклу бинокль, внимательно смотрит в указанном Виктором направлении, его губы слегка шевелятся, и, он, не отрывая взгляда от склона, неуверенно говорит: -
   Мне показалось, что я тоже видел, но я не уверен... сержант; откуда ты знаешь, что их там около сотни? -
   Я в этом уверен, и важно, чтобы вы мне сейчас поверили.- Он заметил, что Родионов вернулся и уже стоит рядом, вслушиваясь в последние слова Виктора. -
   Мы из кабины ничего не заметили,- но в его голосе промелькнула неуверенность. Все замечания, которые иногда высказывал Винт, оказывались весьма кстати, он будто чуял то, чего не могли предвидеть или знать другие, обычно немногословный, если уж что-то советовал, то в самую точку.
  
   21 20-21
  
   Но сейчас... Как он мог рассмотреть сразу столько душманов, если никто, кроме него, не видит ни одного человека. Возможно, у парня просто сдают нервы, но и это на него непохоже.
  - Да, но если там действительно душманы, то...- Курочкин многозначительно посмотрел на Родионова.
  - У меня нет выбора - надо что-то предпринимать - не бросать же все и возвращаться обратно,- и снова исчез в кабине пилотов.
  - Надо так надо,- механически ответил лейтенант, неотрывно всматриваясь в нагромождения скал.
  Через минуту из вертолета, спустившегося еще ниже и зависшего в метре над скальной плитой, выпрыгивали десантники.
  Винт, только успев коснуться ногами земли и случайно бросив взгляд на стоящего перед ним лейтенанта, увидел на его груди сразу несколько расплывавшихся темных пятен. Лейтенант удивленно и испуганно хватал ртом воздух, не в силах сделать следующий вздох. Новый залп отбросил его, опрокинув на спину. Из-за рева двигателей выстрелы с противоположного склона казались безобидными, еле слышными хлопками...
  Где капитан? Наверняка убит или ранен... А может, и нет - ведь он удачлив, несмотря на полосу провалов, преследующих группу.
  
   Винт отвлекается от своих мыслей - приступ жажды силен и не дает сосредоточиться. Он снова и снова проводит распухшим языком по сухим губам. Так, как хочется пить на высоте, наверное, больше не хочется нигде, ну, может, в пустыне.
  А место он выбрал удачно - великолепно просматриваются все подступы, даже самые дальние. Если бы не вода - можно было б долго продержаться. Как долго? Ровно столько, на сколько хватит патронов. А жажда теперь такой же опасный враг, как и душманы. И еще - солнце.
  Засунув руку в широкую трещину, расколовшую зеленый гранит, он почувствовал приятную прохладу. Пошарив рукой, вытащил небольшой плоский камень и жадно приложил к губам, наслаждаясь его влажным холодком. Конечно, толку от этого нет, но все же хоть какое-то напоминание о воде.
  'Пора бы им уже и появиться - не могли же они сбиться с пути'.- Винт отлично помнил, что единственная
  
   22-23
  
   возможность попасть сюда от места их высадки - это преодолеть несколько расщелин (не заметить которые нельзя), выводящих прямо к южному краю хребта, чем-то напоминающему небольшое плато, сплошь усеянное скалами и каменными выступами.
  Виктор осторожно выглянул из своего укрытия, пытаясь определить, что делается далеко позади него, среди нагромождения снежных пиков, неприступных стен, хребтов. Увиденное не обрадовало, но и не удивило - он знал это. На многие километры до самого горизонта - горы, преодолеть которые без снаряжения и без опытного проводника невозможно, или почти невозможно. Если бы даже удалось вырваться отсюда, то шансов добраться к своим очень мало. Вся территория находится под контролем душманов, и ему только остается, прячась от каждого встречного, пробираться окольными путями... знать бы еще, где они, эти окольные пути. Сколько дней или недель займет дорога - трудно представить.
  'Когда же они появятся? А может, потому и не торопятся, что отлично знают - деться мне некуда, и не хотят терять лишних людей,- он снова коснулся языком губ. Прошло еще около часа. Винт взял автомат и, сделав несколько шагов, размял начавшие затекать ноги. Несмотря на то, что он просидел в своем укрытии несколько часов практически не двигаясь и не тратя сил, чувствовалась слабость.
  'Все дело в жаре и в жажде - усталость здесь ни при чем,- хмуро подумал Винт.- А духи отлично знают, что теперь со мной происходит... Отлично знают'.
  Прячась за скалами, Виктор осторожно подобрался к самому краю отвесной стены и заглянул вниз: чистого полета метров сто и даже никаких выступов, зацепок - ничего. Еще раз оглянулся назад и, убедившись, что душманов до сих пор не видно, двинулся вдоль края пропасти, внимательно вглядываясь в гладкую поверхность и тщетно надеясь увидеть подходящую трещину в ней либо неровности, которые, возможно, помогли бы ему спуститься.
  Пробираясь дальше вдоль обрыва, медленно приблизился к противоположному краю плато. Здесь не так высоко, всего метров семьдесят - восемьдесят, но это не имеет значения - они также непреодолимы.
  Вот, пожалуй, и все - сомнения отпали - другого выхода не существует. Винт с жадностью смотрел на бурлящую, пенящуюся воду, с грохотом катящую и перекатывающую камни на дне ущелья. Несколько небольших водопадов высотой не больше семи-восьми метров сменялись более пологими, порожистыми участками реки. Водяная пыль, витающая в воздухе, переносилась ветром на ближайшие скалы, стекая по ним каплями живительной влаги. Ближайшие утесы играли пестрой гаммой красок: от темно-зеленого и коричневого до ярко-красного и светло-желтого. А над ними сияла радуга, еще больше возбуждая воспаленное жаждой воображение. Сев на камень и положив автомат на колени стволом в сторону возможного появления душманов, Винт не отрывал взгляда от воды... Всего сотня метров... Непреодолимая сотня метров.
  
   24-25
  
  
  Годами приученное к беспрекословному подчинении воле тело непроизвольно расслабилось, скинув до минимума свои жизненно важные потребности. Органы чувств, в течение суток находящиеся в высочайшем напряжении назойливо сигнализирующие о переборе, требуя немедленного возвращения к нормальному состоянию, последний раз тщетно воззвали к разуму и, постепенно потеряв накал, заглохли в самой середине тела, превратившись там в не большую пульсирующую точку, еле дающую о себе знать Организм автоматически пытался найти новое состояние равновесия в экстремальной ситуации, грозящей затянуться надолго.
  Виктор же, искусственно заглушив в себе желания и эмоции, превратился всей своей сущностью в единое устремление, мысленно перенесшее его прямо в пенящийся поток. Сила воображения дала возможность реально почувствовать ледяное прикосновение обжигающе холодной, но то же время такой желанной и необходимой воды.
  Он даже ощущал, как упругие струи готовы были вот-вот, сбив с ног, понести его, переворачивая и погружая с головой, кидая о камни, по бурному течению. Чтобы избежать этого, Винт изо всех сил уперся в гладкий, отшлифованный рекой валун, вибрирующий под руками... передающий энергию водного потока. Еще несколько минут - и концентрация достигла максимума, превратив человека и стихию в единое целое. Вибрирующее в унисон с водным потоком тело больше не было телом человека, и он неподвижно, словно изваяние сидящее на краю пропасти, неуловимо изменился.
  Все его тело, поза, выражение полной сосредоточенности на лице подтверждали - да, это Виктор Байкалов... но его глаза изменились до неузнаваемости. Из обычных - невозмутимо спокойных и совершенно неагрессивных - они превратились в два темно-серых бездонных провала, за которыми маячила Вечность, и из нее исходила невероятная мощь. Она осязаемой волной изливалась на близлежащее пространство, безоговорочно и властно подчиняя его себе. Вокруг протянулись невидимые концентрические окружности, образовавшие из крупных и мелких камней в радиусе пяти метров круги. Край скалы, не вписавшийся в неожиданно возникшую симметрию, не выдержав напряжения обрушившихся на него сил, с треском отломился и, описав в воздухе большую дугу, плюхнулся в в воду
  Виктор, находясь в глубокой медитации, видел и чувствовал все происходящее. Наслаждаясь осознанием возрастающей силы, он с сожалением включил внутренний тормоз, не позволяющий ему полностью впустить в сознание это 'новое', помня запрет, живущий в нем с детства.
   'Может быть, дед Василий все же ошибся, предостерегая меня от контакта с этой силой? Разве ужасное бывает прекрасным?' Новый прилив энергии и жажда незаметно отступила.
  
   26-27
  
  
  Сейчас он чувствовал такую силу... Впервые за долгие годы он ощутил приступ сильнейшего желания нарушить запрет, соблюдавшийся его предками. Все внутри протестовало и взывало к голосу разума: 'Ведь никто из них не знал, что это такое, кроме Сонга. Только он один испытал на себе подобную силу, и только лично он мог бы мне что-то посоветовать... но его давно уже нет... Есть только я и сила, готовая мне подчиниться, потому что другие, видимо, на это не способны'.
  Далекий шепот мягко и ласково подталкивал к принятию решения: 'Ты на пороге Великого... Вся твоя предыдущая жизнь была лишь подготовкой к тому, перед чем ты сейчас стоишь. У тебя есть выбор: либо умереть в страшных мучениях, либо получить то, о чем люди мечтали тысячелетиями, но совсем немногие смогли приблизиться к тому рубежу, где стоишь ты... Делай выбор, делай правильный выбор'.
  На мгновение мир, окружающий Виктора, погрузился в полную тишину. Даже казалось, утих грохот воды в реке и унялся свист ветра в скалах. 'Неужели действительно мое решение имеет такое значение? Но почему?' Внезапно перед ним возник еле различимый туманный образ, чем-то напоминающий деда Василия, но это был не он, а значительно более молодой человек, видимо, китаец. 'Наверное, это Сонг... конечно же, это Сонг',- у Виктора от волнения перехватило дыхание, но он отогнал волнение, как привык делать всегда.- Я ничем не хуже его, то, что постиг он, могу знать и я... Мы с ним равны'.
  В следующую секунду раздался голос Сонга: - Ты хотел услышать это от меня... Что ж, слушай: нет большего зла для всего человечества, чем то, которое сможешь ему причинить ты, подчинившись ей... либо мог когда-то я. Сила, рвущаяся в тебя, враждебна людям... Когда-то я нашел выход, сейчас- твоя очередь.
  - Почему ты считаешь, что я подчинюсь, а не она мне?
  - Не в силах человека, слившись со стихией, противостоять ей. Стихия подавляет кого угодно.
  - Но с тобой этого не случилось, почему же такое должно произойти со мной?
  -
  - Единственно правильное решение - не подпускать ее к себе ближе. Ты уже у опасной черты - смотри не переступи, и знай: все твои колебания - от страха и неуверенности. Тебе всего двадцать один год, и ты очень хочешь жить, но не пытайся искать в этом оправдания. Оно всегда изворотливо - ты и не заметишь, как поверишь в любую глупость, лишь бы в данный момент она успокаивала твою совесть. Легкая обида на Сонга и досада на самого себя кольнули Виктора, мгновенно нарушив состояние глубокой концентрации.
  - Мне не страшно умирать, и мне не жалко оставить жизнь.- Он пристально смотрел на Сонга, который молчанием, похоже, соглашался с ним.- Но я хотел бы... мне необходимо убедиться. Винт больше не сказал ни слова, зная, что сказанного им достаточно. Давние события сквозь годы прорывались в его действительность... И Сонг знал это.
  - 28-29
  
  
  
  - Сонг, почему ты никогда не приходил до сегодняшнего дня?
  - Потому что ты всегда сопротивлялся обстоятельствам, у тебя были силы им противостоять... а теперь пришло время того, что выдержать невероятно трудно, и ты можешь сдаться.
  - Сдаться? Почему ты так решил?
  - Именно в критические моменты жизни приходит искушение пойти по легкому пути, который кажется правильным, но только кажется. Потом за минутную слабость придется дорого платить. В твоем же случае плата будет куда жестче... Признайся сам себе - хоть малая доля правды есть в моих словах? Насчет же сверхэнергии запомни: она гораздо умней и хитрей любого человека и ждет только подходящего момента. Все с тобой сейчас происходящее и есть для нее подходящий момент... А те?перь - прощай. Силуэт Сонга медленно поплыл в воздухе, удаляясь и превращаясь в небольшое облачко тумана.
  - Сонг, подожди.- Виктор рванулся вслед за ним, но это ничего не дало. Хриплым шепотом он продолжал звать его:- Вернись же, мне так необходимы твои советы... До него донесся слабый голос китайца откуда-то из глубины синего, подрагивающего от жары марева, в которое превратилось в эти знойные дневные часы небо.
  - Самое главное ты знаешь с самого детства...Помни об этом.
  Виктор медленно приходил в себя, почувствовал тело, немного взбодрившееся и отдохнувшее. Кожу до сих пор покалывали иголочки, будто он только что вылез из холодной горной реки. Ощущения жажды, усталости и нервного перенапряжения полностью отступили под напором внутренней силы. Другое дело - на сколько ее хватит. Извлекать энергию из внутренних резервов бесконечно долго не удастся, да и не имеет смысла. Стоит ли медленно умирать, по каплям теряя последние силы, чтобы в конце концов погибнуть от пули душмана.
  Все-таки какое поразительное ощущение он испытал -неограниченная свобода и мощь, перед которыми отступают любые человеческие проблемы.
  'Возможно, в моих руках разгадка величайшей тайны... но на моем пути стоит запрет Сонга. Разве он не может ошибаться?' Этот вопрос меня мучил всегда, с самого первого дня когда дед Василий впервые рассказал о тайне моих предков... А Сонг сам признался, что совершил ошибку, где же гарантия, что и сейчас он не даёт ошибочные советы?' Винт встал и направился в сторону расщелины, где прятались душманы. Теперь он точно знал, что их десять человек, хотя в настоящее время его ощущения значительно притупились по сравнению с предыдущим состоянием и полностью пропала та сверхъестественная сила, которую Виктор с таким восторгом чувствовал еще минуту назад не только в теле, но и в близлежащем пространстве, которое ему полностью подчинялось.
  Его взгляд коснулся окружностей, выложенных камнями, и вернулся к расщелине. 'Сонг прав, я абсолютно ничего не знаю об этой энергии: ни откуда она приходит, ни куда пропадает, ни того, что
  
   30-31
  
   ее порождает. Я только могу догадываться, но мои догадки совершенно ничего не значат, так же, как и догадки деда Василия'.
  Виктор медленно приближался к ждавшим его в засаде душманам. Сам того не заметив, он сделал выбор. Теперь в его распоряжении каменная западня площадью в пятьсот квадратных метров с выжженными на солнце скалами и мучительная смерть от жажды в ближайшие дни, полные страданий и безнадежного ожидания. Или быстрая смерть прямо сейчас, когда он приблизится к рыжим скалам, издалека чем-то напоминающим хищную усмешку великана.
  В горах много камней, скал, похожих своими формами на человеческий фигуры и лица в уродливой пародии, словно в кривом зеркале искажающими человеческую жизнь с ее убогими и непонятными проблемами... А может, не искажающими, а лишь, отражающими? Когда до засады осталось метров восемьдесят, раздалась длинная автоматная очередь, поднявшая дорожку пыли в нескольких метрах перед ним. Виктор остановился и, не прячась, направил в сторону стрелявших автомат.
  Он стоял во весь рост, не пытаясь найти укрытие.- Вот я и нашел решение... Сонг, тебе нравится?- Винт облизал начинавшие опять пересыхать губы. - Многострадальному человечеству больше ничего не грозит... во всяком случае, с моей стороны'. Еще несколько длинных очередей, осыпавших пылью и осколками камней, но ни одна пуля не задела его. Из-за камня высунулось бородатое лицо и на ломаном русском проорало:
  - Руски, иды, иды,- и через секунду,- адыхай,- сопровождающееся взмахом руки в сторону обрыва. Дружный взрыв хохота и еще очереди, преграждающие ему путь вперед, к расщелине.
  'Что и требовалось доказать - они хотят покуражиться, хозяева моей судьбы.- Он, презрительно сморщившись, попытался плюнуть, но ничего не получилось - во рту было сухо. Винт повернулся спиной к душманам и побрел обратно, к тому краю плато, с которого было видно реку.
  
  Глава 2
  
  
  Потеря сознания приходила как неожиданное, но вполне приемлемое притупление страданий. Виктору до сих пор еще не приходилось бывать в таком состоянии, а потому он не знал, как это обычно происходит: теряют ли люди сознание полностью либо продолжают частично осознавать, что с ними, чувствовать остатки боли, а может, происходит еще что-нибудь. Часто после черного провала обморока у него появлялись видения прошлого, бредовые воспоминания всего того, что с ним когда-то происходило. Многое слегка искажалось, но суть оставалась прежней. Видения наваливались единым валом, часто разрозненные, но всегда яркие и невероятно реальные; будто очищенные и омытые от бесцветных, умиротворяющих красок времени.
  Он повторно становился участником того, что когда-то волновало и захватывало его, было не просто реальностью, существующей где-то рядом, словно книга в цветной обложке, уже прочитанная и понемногу забываемая, правда, все еще притягивающая взгляд, будя давние образы. Но и заново испытывал радость и грусть тех дней, когда, казалось, не бывает ни большей радости, ни большей грусти.
  Если же раньше это все было его жизнью, просто жизнью, которая шла своим чередом: один день сменялся другим, монотонно и буднично обеспечивая приход следующего, а значит, гарантируя будущее, то теперь все выглядело несколько иначе: любое даже самое приятное мгновение из его видений сквозило тревожным ожиданием... Винт стонал, пытаясь отогнать тревогу, но это получалось с трудом - он не мог забыть того, что ждало его впереди... А потом приходила Она. Жажда сжимала горло сначала вяло, но с каждой мину?той жестче и жестче, наваливалась и сдавливала грудную клетку и в конце концов возвращала хватающего пересохшим ртом горячий воздух Виктора в нынешнюю действительность - худшую из всех, когда-либо им пережитых.
  Щурясь от нестерпимого, бьющего в глаза солнечного света, он отползал следом за сместившейся тенью. И только прижавшись спиной к прохладной скале, начинал через силу приводить свои мысли в порядок, считая прошедшие дни, сбиваясь и снова считая.
  
   32-33
  
  
  Число дней росло, увеличивая собой величину пройденного им страдания, сначала удивляя, но с каждым новым рассветом внося все большее беспокойство в измученное сознание: тело оказалось не столь хрупко, чтобы, умерев, избавить его от мучений, но и эффективно противостоять жажде было не в состоянии. Оно лишь с упрямым ожесточением хваталось за жизнь, с каждым днем теряя очередную долю жизненных сил, а значит - и самой жизни, но до сих пор еще жило, борясь за возможное будущее, которое Винт уже не представлял не чем иным, как бесконечно растянувшимся в пространстве и времени обжигающим зноем.
  Он с нетерпением ждал, когда солнце перевалит за полдень и можно будет перебраться на пять метров дальше, к камню, с которого видны река и водопад. Сейчас на нем нет ни сантиметра тени, поэтому надо ждать, довольствуясь грохотом валунов и камней, перекатываемых быстрым течением... и мечтая оказаться на их месте. С некоторой опаской он ждал того, что стало с ним происходить совсем недавно. Оно чем-то напоминало ставшие привычными обмороки с последующими воспоминаниями, но и значительно от них отличалось. Возможно, его сознание, привыкшее к регулярным медитациям, искало что-то, подталкиваемое подсознанием, и Виктор приближался к этому 'что-то', до сих пор им не востребованному? Душное, пылающее марево постепенно опускалось на него, притупляло все ощущения, а беспокойное бормотание мыслей назойливо тянуло прочь, неведомо куда. Торопливо, щедро и небрежно смешивая возможное и невозможное, опьяняя этим коктейлем умирающий, но все еще возмущенный неизбежностью мозг.
  Кошмар отступал, и Винт, наблюдая сквозь узкую щель меж вздрагивающих век за тенью, ползущей к заветному камню, уносился неизвестно куда, и время, до того тянущееся медленно и неохотно теряющее минуту за минутой, теперь летело вперед, словно принимая правила его игры. Мысль Виктора набирала все большую силу и существовала будто бы сама по себе, независимо от изможденного, полумертвого тела.
  Начиналось все, как правило, с одного и того же: появлялись лица хорошо знакомых людей, вместе с ними проскальзывали лица совершенно незнакомых, но по какой-то внутренней подсказке Виктор понимал, что эти незнакомые не менее для него значимы, чем самые близкие. Образы родителей, погибших давно, еще когда он был шестилетним ребенком. За ними появлялся дед Василий, вырастивший внука и заложивший в него все то, что теперь можно было назвать стержнем личности Виктора.
  Жанна Соколовская - одноклассница и соседка, ослепительно красивая и недоступная, словно редкое произведение искусства. Чуть позже появлялись два китайца - один за другим. Каждому из них по виду чуть больше сорока. Одного Винт узнает сразу - это Сонг, он же - Шань Цзуй - прадед деда Василия. Другой - Чжан - современник Шань Цзуя. И удивительное дело, глядя на них, Виктор невольно узнавал историю, уходящую в середину девятнадцатого века. Разрозненными обрывками проносились перед изумленным взором события того времени, но даже их мимолетного появления было достаточно, чтобы он вспоминал. Вражда кланов, отряды гвардейцев императора и повстанцев, дворцы, утопающие в экзотической зелени и роскоши, смерть, предательство, любовь, вероломство, битва двух умов, двух исполинов: Шань Цзуя и Чжана. Цель каждого из них недоступна пониманию современников, потому что слишком грандиозна.
   Если бы сейчас кто-то поставил перед собой такую же цель, она тоже была бы недоступна пониманию.
  Глаза всех присутствующих обращены на Виктора. Они ждут. Дед Василий, Шань Цзуй, Чжан и Жанна Соколовская... Что она-то делает в этой компании? Виктор ищет глазами родителей: они стоят чуть дальше и грустно на него смотрят, и ему становится ясно - их роль не так значительна в той странной истории, которая началась очень давно, но так и не завершилась.
  Почему они все так смотрят на него - настойчиво и терпеливо? Так смотрят, когда знают наверняка. Но что?
  Мысли его уходят веером, охватывая все сразу: далекий Китай, с севера на юг, от холодных гор Хингана до жарких и непроходимых джунглей тропического юга. Чуть позже он уносится в Россию, к озеру Ханка и деревушке Турий Рог на его берегу - там когда-то жили предки его и деда Василия. Основные же события происхо-
  
   34-35
  
   или в Китае... и там они завершились... или нет - похоже, заключительной части еще не было. Мысль не подвластна его воле. Теперь она, мгновенно, без всякой видимой связи, перенесла Виктора в Минск. Здесь он родился и вырос, здесь прошла юность и отсюда он ушел в армию. Что еще? Зелень тополей и кленов парка Горького, их дом с дедом немного дальше: пятиэтажка с большой трехкомнатной квартирой - толстые кирпичные стены, огромные подоконники и высокие потолки. Что надо еще для ощущения простора? В детстве он любил сидеть на этих подоконниках и смотреть, как ливень барабанит по карнизу и зелени лип во дворе. Когда-то вместе с ними жили и родители Виктора. Теперь их нет. Нет и деда Василия, который погиб через год после поступления внука в университет. Теперь нет ничего.
  Винт приоткрывает глаза и сдвигается за переместившейся тенью. До камня тень еще не дотянулась, и он возвращается туда, откуда только что вынужден был вернуться. Он помнит все, связанное с детством, а его дом - олицетворение детства. Дом и ливни. Он помнит грозы, приносимые ветром, как всегда неожиданно для всех. Смеющиеся, бегущие в струях воды люди, мокрые платья, поломанные ветром зонтики. Поломанные зонтики встречались не часто, но тоже запомнились..
  Стена дождя и большие лопающиеся пузыри на карнизе. Он чувствует запах дождя, прибитой пыли и аромат трубочного табака, который так любил дед Василий. Едкий дымок растворяется в приносимой с улицы свежести, сливается со звуками, событиями, временем, въедается в память - и вот он, аромат детства. Звуки детства он тоже запомнил. Это звук шахмат, высыпаемых из коробки, шум машин за окном и ночной пере?стук штанг троллейбусов, сгрудившихся вдоль улицы. Они любили играть в шахматы - это мизерная часть того, чему научил его дед Василий. Пуская клубы синеватого дыма, он не торопясь посасывал трубку, немного хмуря густые брови над слегка восточными миндалевидными глазами. Табак - единственная его слабость, принесенная еще с фронта.
  Нечеткие лица родителей. Гости в доме, шум, смех, блеск хрустальных бокалов, долгие разговоры, детские утренники, новогодние елки и вечно капризная соседская девочка Жанна. Ее часто приводили родители, когда отлучались по вечерам - их семьи дружили: его родители и родители Жанны. Сам он с ней не дружил и считал такое невозможным в принципе, но защиту оказать ей готов был без промедления. Большего от него и не требовалось, что легко читалось по еле заметой улыбке деда. Потом родителей не стало. Виктору запомнилось это удушливое ощущение нехватки жизненно необходимого, сменившееся внутренним вакуумом, долгое время остававшимся только вакуумом. Ежедневные занятия, причем уроки в школе - далеко не главное из того, что приходилось постигать: дед Василий стал для него центром Вселенной, скопищем знаний, единственным авторитетом во всем. Сначала - детский интерес к игре, позже сменившийся пониманием необходимости. Долгие рассказы старика, похожие на красивую, но страшную легенду.
  Со временем впечатления от всех перечитанных в детстве сказок развеялись, оставив слабый оттенок разочарования, вызванного обманом, но осталась последняя сказка, в которую Виктор непоколебимо верил - история, рассказанная дедом. К ней прилагалось еще много чего, и все это он усердно осваивал.
  От своих предков дед Василий унаследовал один из стилей китайской борьбы кунг-фу. В течение десятилетий навыки одного из самых эффективных из них - вахкуньбай - переходили от отца к сыну, пока не пришел черед Виктора.
  Надо отдать должное потомкам Шань Цзуя - сохранилось все без искажений, за исключением одного. Что таилось за вполне ясной и внятной сутью запрета, не знал и сам дед Василий. Он только механически повторял усвоенное с детства, а этого вполне хватало для его довольно высокого уровня мастерства. Большего могли хотеть когда-то слишком уж изощренные виртуозы - Чжан и Шань Цзуй.
  Винт безропотно подчинялся механизму, взведенному более ста лет назад своим предком, надеясь, что рано или поздно...
  
   36-37
  
   Дед объяснил ему - Сонгом назвал сам себя Шань Цзуй, когда вынужден был покинуть Китай. На дотошные расспросы внука о запрете Сонга старик не мог ничего ответить кроме того, что всем его потомкам категорически запрещалось покидать небольшую территорию от Приамурья до озера Ханка. Почему же они оказались здесь? Революция, войны перекраивают не только географию, но и судьбы, поэтому новые обстоятельства оказались сильней старого запрета... Да и не мог Сонг видеть так далеко.
  Винт замечает, как хмурится при этом лицо Шань Цзуя и насмешливо кривятся губы Чжана, но ему безразлично, потому что все равно скоро конец. Жажда и здесь не дает покоя, но он отмахивается от нее и устремляется вперед, под зеленые кроны, где слышна зажигательная латиноамериканская музыка и кружатся изящные фигурки юношей и девушек, соревнуясь в искрометном танце. Возбужденный гул зрителей, аплодисменты, и снова завертелись пары - невесомо, грациозно.
  Виктор не отрывает взгляда от Жанны: она танцует с Андреем из 10 'Б' - отличником, умницей, великолепным танцором, да и просто - гордостью школы. Он старше сво?ей партнерши на два года, но это незаметно. Жанна ему под стать и по возрасту кажется ровесницей. Винт, как всегда, восхищен и подавлен ее красотой - он, радостно улыбаясь, наслаждается. Ему в ней нравится все: и зеленые глаза, изумрудно отливающие в вечернем солнце, и каштановые волосы, теперь кажущиеся огненной развевающейся гривой, и изумительные стройные длинные ноги, и точеные черты лица... Прекрасная фея из чудесной сказки.
  Андрей, галантно поддерживая Жанну под руку, помогает сойти со сцены, и они оказываются в кругу весело щебечущих друзей и подруг.
  Виктор видит среди них и своих одноклассников - можно подойти к ним, но он тянет, все еще находясь под впечатлением музыки, танца, красоты. Стоит только заговорить с кем-либо, и сразу же пропадет ощущение собственной причастности к ненадолго приоткрывшему перед ним свою завесу миру прекрасного.
  - Витька,- машет ему рукой Сережка Скворцов, друг и одноклассник. Некоторые из ребят, обступивших Жанну и Андрея, поворачиваются и приветливо кивают Виктору. Он собирается подойти, но, взглянув на часы, разочарованно вздыхает... Время. Пора на занятия с дедом Василием, и, ткнув пальцем в циферблат, он сожалеюще улыбается и разводит руками, а потом идет к воротам парка. Тогда, пять лет назад, Виктор, повернувшись спиной, не заметил того, что холодно и бесстрастно отметило его подсознание. Теперь он увидел себя со стороны уходящим легкой, пружинящей походкой, словно лучший из танцоров, только что спустившихся со сцены. Ему в спину смотрят сразу несколько пар глаз, а синие, слегка волчьи, Андрея, на секунду потеряв свое обычное высокомерие, выражают интерес:
  - Это твой одноклассник? Жанна бросает вслед Виктору быстрый, внимательный взгляд:
  - Да.
  Они больше по его поводу не обмолвились ни словом, но настроение Андрея по непонятным причинам испортилось.
  Виктор же, еще не успев выйти за территорию парка, отсек в своих мыслях все, что осталось у него за спиной. Впереди ждали напряженные занятия, и сознание должно быть спокойным, не замутненным ни радостью, ни огорчением.Таковы требования деда, таковы правила той игры, в которой он участвует с детства.
  Подходя к подъезду своего дома, Винт вспомнил, какие противоречивые ощущения коснулись его в парке всего пять минут назад. Недоверчивая улыбка, пробежав по губам, тут же исчезла - неужели это было с ним? ...Как странно устроен человек.
  
   Глава 3
  
  
  Виктор помнит, когда все это началось. Ему - еще только четыре года и живы родители. Дед Василий часами возится с внуком - им обоим это нравится... Виктор не подозревает, что их веселая возня давно подчинена жесткой системе, выработанной за тысячелетия мастерами Китая, и лишь немного сглажена дедом, чтобы не шокировать маму.
  
   38-39
  
   Но ее все равно настораживает то, как ее четырехлетний сын, растягиваясь, словно резина, садится на шпагат или завязывается в такой немыслимый узел, что страшно становится только от одной мысли - во что же превратились его кости и суставы. Она пытается протестовать, но бесполезно - авторитет деда слишком велик, а муж, отец Виктора, небрежно отмахиваясь, говорит, что все в их семье прошли через это. Сам же он давно выбился из необходимого ритма - слишком много времени занимает работа.
  - Ты забываешь о главном,- как всегда невозмутимо, но с неожиданным для него нажимом выговаривает дед Василий отцу.- Нельзя так запускать себя.
  - О чем ты, отец? - смеется тот. - Я в отличной форме.- Он поигрывает мышцами и запросто выполняет какие-то замысловатые упражнения. Виктор радостно носится вокруг и пищит от восторга, и ему непонятно, почему так недоволен дедушка.
  - Все, чего тебе удалось достичь,- в прошлом. А это,- дед полунасмешливо, полупрезрительно кивает на выполняющего очередное упражнение отца,- не стоит ничего. Твой сын через полгода научится большему.
  - Папа, перестань,- пытается он уклониться от неприятной темы... И Виктор видит, что отец сконфужен.
  - Запрет Сонга никто не отменял,- веско говорит ста?рик.
  - А-а,- уже с раздражением отмахивается отец,- все это сказки, которыми ты с детства пичкал меня, а тебя - твои предки и так далее. Может быть, этот Сонг пошутил или, что скорее всего, ошибся.
  - Твои слова - только ширма, за которой удобно прятаться, не более,- спокойно возражает дед Василий, а если он не пошутил и не сошел с ума, что тогда?
  - Все равно, прошло столько времени - и никогда ничего ни с кем из нашей семьи не случалось.
  - Наши предки не нарушали запрет - они жили у озера Ханка и надолго оттуда не отлучались.
  - А мой дед, твой отец? Он увез тебя с Дальнего Восто?ка еще до войны, в начале двадцатых. Потом прошел всю войну, не получив ни одной царапины. Ты, кстати, тоже воевал и остался цел и невредим.
  -Ты не знаешь всех подробностей, и это - моя вина.
  - Не совсем тебя понимаю,- удивленно смотрит отец.
  - Твой дед не умер от сердечного приступа - он ушел из дому и больше никогда не вернулся.
  - Почему вы с мамой никогда мне об этом не говорили. - На лице отца ясно видны замешательство и растерянность.
   -Сначала надеялись, что он найдется, а потом, когда прошло уж слишком много времени, сказали тебе...
  -Но зачем ты скрывал правду?
  -Потому что ты еще ничего не понимал, да и никто так ничего и не понял... Он еще утром копался в цветнике около дома, а потом пропал.
  -Исчез и все?- недоумение отца возрастало.- Бесследно? Может, его кто-нибудь видел на станции, в магазине, еще где-нибудь?
  -Нет... Если не считать соседей, они-то как раз и видели, как твой дед последний раз поливал свои любимые розы.
   Они замолчали, а чуть позже отец подавленно сказал:
  -Я любил в детстве бывать в его саду - он не был похож ни на один другой из тех, которые я когда-либо видел. Да, он очень напоминал китайские сады или японские дзен.
  - Твой дед всегда стремился поддерживать традиции предков, да и не только- он сам по себе был интересным человеком.
  -Зря ты не рассказал мне раньше,- отец не находил слов...Его долго искали?
  -А ты как думаешь? - отмахнулся дед Василий.- делали все, что положено в таких случаях... и даже больше... Когда во всей округе опросили каждого, кто только мог его видеть, и никто не пролил свет на это дело, мне показалось это странным.
  - Действительно странно.
  - Человек не может исчезнуть бесследно - так говорили следователи. Я уже тогда начал подозревать, что исчезновение каким-то образом связано с запретом Сонга.
  -Ну, в эти бредни я не верю,- сказал отец, но Виктор не заметил в нем прежней уверенности.
  
   40-41
  
   Дед Василий, пропустив слова сына мимо ушей, продолжал:
  - Ты помнишь, когда был маленьким, а твое сознание - более открыто знаниям и не столь подвержено влиянию недисциплинированного ума... Стоящая в дверях и прислушивающаяся к разговору мама не удержалась и усмехнулась:
  - Недисциплинированный ум доктора физико-математических наук, профессора И.В. Байкалова.- Она ласково провела рукой по густым волосам отца.
  - Надя, подожди минутку,- отец, похоже, всерьез заинтересовался разговором.
  - Так вот,- продолжал дед Василий,- ты наверняка должен помнить кое-что из того, чему я учил тебя в детстве... То, что касается символа опасности.
  - Символ опасности?- нахмурил лоб отец.
  - Конечно, если у тебя осталось там свободное место,- дедушка постучал пальцем себя по лбу,- от задач и уравнений. Виктор сидел прижавшись спиной к стене, внимательно вслушиваясь в разговор взрослых. Он очень многого еще не понимал, но внутренним чутьем уже уловил то, что до сих пор отказывался понять отец. Опасность. Дедушка сказал 'опасность'. Наверное, так называется то, что он давно чувствовал, когда выходил из дому. И неважно с кем - с отцом ли, дедом или мамой. Опасность присутствовала всегда. Она то усиливалась, то ослабевала, а вместе с ней то усиливалось, то ослабевало непонятное напряжение. Виктор тогда настолько привык к этому неприятному ощущению, что считал его необходимым условием жизни людей, так же как необходимость дышать, есть, спать. Неужели может быть по-другому? И он продолжал слушать.
  - Припоминаю,- наконец-то выдавил из себя отец,- значок, напоминающий вихрь... или розу.
  - Вихрь, именно вихрь... можно назвать его и спиралью... но розой?- дедушка хмыкнул.- Если только иметь большую фантазию. Хотя полностью раскрывшийся бутон розы, может, и имеет отдаленное сходство.- Он замолчал, его взгляд задумчиво коснулся внука.
  - Дедушка, а что такое вихрь?- вырвалось у Виктора.
  - Вихрь?- Дед Василий рассеянно порылся в ящике стола.- Это мы еще не проходили.- Он взял клочок бумаги и быстрым движением нарисовал расширяющуюся кверху спираль.- Но это не сложно, вот тебе и вихрь.
  - Папа, ну и...- Отец вопросительно и нетерпеливо смотрел на него.
  - Помнишь, в каких случаях его необходимо применять?
  - Когда надо поставить в известность своих близких об опасности и нет другого способа или возможности... или... или,- отец задумчиво поднял глаза к потолку, стараясь что-то вспомнить.
  - Или уже слишком поздно что-либо предпринимать и остается время только для того, чтобы предупредить тех, чей черед еще не наступил,- закончил за него дед. Виктор, не отрываясь, смотрел на рисунок, и помимо его воли в сознании стали всплывать какие-то образы, и он почти не удивился, увидев их, будто так и должно было произойти. Его внимание заострилось до предела, схватывая сразу все, не сортируя, а поглощая, не разбирая на детали, а впитывая максимум информации, видимо откуда-то зная, что следующий раз представится не скоро.
   И действительно, сколько впоследствии он ни пытался всматриваться в нарисованный дедом вихрь - ни малейшего образа или ощущения из тех, которые он увидел тогда, в первый раз, не было. Не было даже намека на их присутствие. Ему словно давали понять: знакомство состоялось, ты понял, что тебя ждет, даже если тебе кажется, что ничего не понял.
  - Кто придумал этот знак, сам Сонг?
  - Да, как и все то, что последовало за ним из Китая.
  - Ты имеешь в виду это наваждение? - отец опять еле сдерживался, чтобы не вступить в спор.
  Виктор же недоумевал - почему взрослые иногда так близоруки. Тем более обидно, когда близорук твой собственный папа. Вспоминая через годы этот день, он старался понять и другое: как мог оказаться столь проницательным четырехлетний ребенок... Ответа не находилось, если не думать, что... Но Винт гнал от себя подобные мысли.
  - Никто не знает: проклятие ли, достижение ли, но то, что оно его убило - похоже на то, хоть никем и не доказа?но. Были какие-то очевидцы, но верить их словам, тем более сейчас, сложно.
  - Были очевидцы смерти Сонга?
  
   42-43
  
  
  - Да, но их мало, кто поверит, хотя в Китае в то время жили тысячи людей, которые гораздо раньше видели что-то похожее. Но то, что для китайца очевидно, для русского - экзотика и восточные сказки. Тем более, что...- дед Василий замолчал.
  - Что? - переспросили одновременно и отец и мама.
  - И китайцы-то не очень верили своим глазам. Сонга на его родине похоже, считали не только выдающимся мастером кунг-фу, но и колдуном.
  - Ты рассказывал, что его смерть была загадочна, но все-таки он никуда не пропал.
  - Да, в том случае, если и возникли у кого-то вопросы, то объяснялось все проще: колдовством Сонга и силами, которые он вызывал.
  - Отец, ты знаешь больше о пропавшем дедушке, чем я. Продолжай, ведь тебе что-то известно еще.
  - Немногое. Сначала я не придал этому значения, при?знаюсь, было время, когда и мне стало казаться, что запрет Сонга - просто миф, обросший различными домыслами, семейная легенда, придающая некоторую остроту пресной повседневности и оправдание в собственных глазах тому культу, который имело,- дед Василий немного поморщился, взглянув на сына,- именно имело, а не имеет кунг-фу во всех семьях потомков Сонга.- Он на секунду замолчал.
  - Когда все сбились с ног, разыскивая моего отца, и прошло с момен?та его исчезновения не меньше месяца, я случайно зашел в сад. Он уже не имел того ухоженного вида, который был для него характерен: не стало отца - и быстрее всего его отсут?ствие сказалось на саде, который он так любил и уделял которому столько внимания. На земляных дорожках виднелись следы многочисленных ног: сад и дом буквально перерыли следственные бригады в поисках тела либо какой-нибудь улики. Кроме того, через забор не раз забирались мальчишки, рвали цветы, топтались по клумбам. Но мне повезло.
  - Ты нашел какую-то улику? - спросил отец.
  - Нет,- громко и резко вырвалось у Виктора,- он нашел вот это,- и он ткнул пальцем в рисунок.
  Взрослые в немом изумлении смотрели на него, а Вик?тор, словно в трансе, как будто кто-то говорил его губами, продолжал:
  - Этот знак обозначает не спираль и не розу, он обозначает только вихрь - знак опасности.- Он говорил и говорил и не мог остановиться: в глазах отца читалось изумление, в глазах матери - страх, в глазах деда неожиданное напряжение и собранность.
  - Дедушка нашел вихрь, нарисованный на земле острой палкой. Он был плохо виден, потому что его почти смыло дождями, но зато на нем не оказалось следов ног, потому что рядом совсем не было роз.
  Дед Василий, не отрывая взгляда от глаз внука, почувствовал, как ледяной холод пополз по его позвоночнику, и не потому, что Виктор повторил в точности то, что он увидел сам там, в саду, а потому, что из глаз внука эти несколько нескончаемо долгих минут на него смотрела Вечность. Та самая, от встречи с которой предостерегал Сонг.
  - Все правильно,- хрипло, неподдающимся голосом ответил он,- так все и было. Виктору показалось, что дедушка чего-то испугался, и непонятно, почему он так долго смотрит ему в лицо и почему дрожат его руки.
  Дед же Василий в эти секунды боролся с самим собой, мобилизуя волю, но ужас, разрастаясь, захлестывал, и, несмотря на огромные усилия, ему никак не удавалось отвести взгляд от гипнотических пустых зениц, в которые превратились глаза внука. Почему здесь? Почему сейчас? Почему рок настиг их, используя ребенка, его собственного внука? Огромная сила струилась из зрачков Виктора, вырываясь из-за их зеркальной поверхности, скрывающей одну из величайших тайн мироздания, и погружалась в самую глу?бину сущности деда Василия.
   -О боже, что с ребенком? - Мама подскочила к Виктору и, взяв на руки, принялась нежно целовать.- Ма-альчик мой, ну что ты такое говоришь? Что с тобой? Ты испугался дедушкиной сказки? Да?- Она ходила по комнате, укачивая его, как совсем маленького, чего не делала уже давно.- Не надо слушать взрослые разговоры... Не надо... Дедушка рассказывал взрослую сказку. Понял? Мальчик же, чувствуя, как гаснет в нем непонятная сила, та, которая, он знал, все равно к нему вернется, затих на руках матери, не зная, то ли плакать с досады, что его остановили в самый неподходящий момент, то ли радовать-
  
   44-45
  
   ся тому неожиданному, что открылось ему. Еще раз, оглянувшись перед тем, как удалиться с мамой в другую комнату, он навсегда запомнил бледные, оцепеневшие лица деда и отца, с остекленелыми взглядами, устремленными в пол.
  Прошло несколько дней, в течение которых Виктор постоянно чувствовал напряжение. Оно отличалось от того, к которому он давно привык, и исходило от родных, самых близких ему людей. Взгляды дедушки словно пытались проникнуть в его мозг и увидеть то, что скрывалось там в действительности. Мальчик кожей ощущал стену недоверия и отчуждения, выросшую между ними. Отец старался подавить в себе что-то похожее, и ему это удавалось в силу критического отношения к тому, во что верил дед Василий, но и прежними его отношения с сыном не были. Виктор улавливал внутреннюю борьбу, происходящую у отца, хотя внешне она проявлялась только в более пристальных, долгих и внимательных взглядах, так же как и дедовские, устремленных на него. Мама же безоговорочно отвергла сомнения свекра и мужа, вспылив и назвав их обоих выжившими из ума: одного - на почве семейных суеверий, а другого - из-за его любимой науки - физики.
  Из-за чего все началось? Неужели из-за того знака, нарисованного палочкой на влажной земле? Почему это так не понравилось дедушке? Виктор обиделся и теперь часто сидел в своей комнате в одиночестве в дальнем углу, где в беспорядке валялись игрушки, вяло их перебирал, мечтая о том, чтобы скорее все утряслось и вернулись те времена, когда все были дружны и веселы.
  Дедушка Василий такой умный , уж он-то должен понять внука, но именно дедушка почему-то больше всех недоволен Виктором. Странно, ведь он только хотел помочь взрослым, почему им это так не понравилось? А ведь все так просто. Перед ним во всех подробностях вставал небольшой, но очень уютный и красивый сад на их даче.
  Правда, тот сад, что видел он в своем воображении, значительно отличался от нынешнего. Созданный руками прадеда Антона более тридцати лет назад, он казался более изящным и декоративным, ухоженным и... загадочным.
  Теперь же сад зарос до неузнаваемости раскидистыми деревьями и кустарником, цветами вперемежку с сорняками и высокой сочной травой, которую годами никто не косил. Но в воображении возник почему-то как раз тот сад, двадцатипятилетней давности, сад, которого он никогда не видел и даже не мог себе его представить по рассказам взрослых, тем более что таких рассказов просто не существовало. Виктор ясно представлял, и этого казалось достаточно. Если бы тогда он был старше, то непременно заинтересовался таким феноменом, но мальчик еще не дорос, чтобы удивляться подобным вещам, - его удивляло то же, что и всех нормальных четырехлетних детей. Поэтому, всматриваясь в земляную дорожку, более широкую, чем та, по которой обычно бегал, приезжая с родителями на дачу, он видел, что земля еще сыра после ночного дождя; на аккуратно подстриженном зеленом газоне блестят капли разноцветной в лучах восходящего солнца росы, воздух прозрачен и неподвижен... Но утреннюю прохладу усиливают отголоски полыхнувшей недавно тревоги, а на плотно утрамбованной земле проступает четкое изображение вихря, не полустертого, который неделю спустя обнаружит дедушка, а того, который второпях черканул прадед Антон совсем недавно, может быть, только что. По коже мальчика пробегает озноб - то ли от утренней свежести, то ли от передавшейся и ему тревоги. Он возбужден, и ему почти страшно.
  
   46-47
  
   Виктор внимательно прислушивается к разговору взрослых.
  - Он не просто угадал, а передал в мельчайших деталях, но...- дедушка надолго замолчал, и Виктору показалось - ему очень трудно говорить. Виктор, слушая, напрягся.
  - Надя, ты видела глаза своего сына? Только не обманывай себя.
  - Глаза? Глаза как глаза,- пробовала защищаться мама, но голос ее выдал - он дрожал, готовый сорваться на плач. Сдержавшись, мама очень тихо сказала:- Видела, они были... они были,- и испуганно замолчала.
  - Не продолжай, мы все видели,- мрачно ответил отец.
  - Игорь, но что же это?- мама сдалась окончательно. Виктор уловил в ее голосе страх и отчаяние.- Что происходит с нашим сыном?
  - Этого никто не знает,- выдавил он из себя,- никто не знает. Виктор снова посмотрел на себя в зеркало, боясь увидеть там прежнего мальчика со страшными глазами, но страхи оказались напрасными - на него смотрел мальчишка с испуганными глазами, но никак не страшными.
  Голоса взрослых слились в однообразный словесный поток, уже не вызывающий интереса у Виктора, пока до его сознания не достуча-лось хорошо знакомое слово, неоднократно кем-то, кажется дедушкой, произнесенное: 'Опасность'. Его внимание вновь включилось, и Виктор услышал голос мамы:
  - Но не может же все быть настолько безнадежно?
  - Только в том случае, если мы ошиблись, но если это следствие нарушения запрета Сонга, то методов борьбы просто не существует. Их не знал даже сам Сонг. Он смог найти единственно возможный вариант защиты,- дед Ва-
  
   48-49
  
   силий грустно покачал головой,- но соблюдать его надо было жестко.
  - Твой отец его нарушил, раз и навсегда изменив ситуацию. Теперь даже вернись мы на Дальний Восток - это едва ли поможет,- сказал папа.
  - Не просто на Дальний Восток, а только к озеру Ханка. Именно его энергетика способна каким-то образом нейтрализовать или уравновесить ту энергию, которую со?здал Сонг и которая, скорее всего, не пропала в момент его смерти. Он это предвидел - потому и завещал своим потомкам вечно жить у этого озера, никуда не удаляясь надолго.
  - Не позавидуешь этим потомкам,- произнес отец,- то есть нам.
  - На протяжении жизни нескольких поколений, а это чуть меньше ста лет, все было спокойно - они ничем не нарушили его запрет, но моему отцу пришлось это сделать - обстоятельства оказались сильней, да и вера в могущество Сонга пошатнулась.
  - То, что он вынужден был уйти из Китая в поисках места, где его сила ослабевала, говорит о там, что и у него не все шло гладко.
  - В конце - концов он погиб, и тоже при странных обстоятельствах,- добавил отец.
  -Всю его жизнь, если верить слухам, можно назвать 'странными обстоятельствами'. Он в те времена слыл живой легендой Китая, но, несмотря на эту поразительную известность, невероятно мало достоверной информации о том, что же реально Сонг из себя представлял. Сплошные домыслы, догадки, предположения. Возможно, такая скрытность была вызвана его оппозицией власти или еще какими-то причинами, заставлявшими вести тайный образ жизни.
  - Как я поняла, в итоге он хотел избавиться от своего изобретения, или как еще можно назвать эту силу? - спросила мама.
  - Очень на то похоже,- кивнул отец.
  - Именно так,- веско подтвердил дедушка.
  - Это значит - она вышла у него из-под контроля? Или что-то еще?
  - Видимо, эта сила очень агрессивна сама по себе. Он бы не стал передавать своим потомкам систему защиты от нее, если бы не считал сложившуюся ситуацию очень важной.
  
   50-51
  
  
  - Целью всех потомков Сонга стало найти то, что когда-то нашел он сам. У каждого для этого имелись свои причины: кто-то хотел получить такое же могущество, но я думаю, главным было желание вырваться из того заточения у озера Ханка, на которое нас всех обрек Сонг.
  - Неужели эта сила настолько ужасна?- неуверенно спросила мама.
  - Факт в том, что Сонг сам отказался от своего достижения, поняв исходящую от него угрозу. Но на деле отказаться оказалось не просто... проживи он дольше, возможно, выход нашелся бы, а до тех пор Сонг, предприняв наверняка все, что только мог, пришел к решению уйти из Китая и найти место, где проявления открытой им силы значительно осла?бевали. Сын Сонга, а впоследствии все его потомки, как я уже говорил, пытались если не разгадать, то хотя бы приблизиться к тайне своего предка. Но осуществить эти намерения оказалось очень сложно. Никто из них не обладал в достаточной степени необходимыми знаниями и методиками. С каждым новым поколением терялось и то немногое, что Сонг успел передать своему сыну. Произошел отрыв от корней - наши предки постепенно становились русскими, смешиваясь с местным населением, менялся их менталитет. Невзирая на такие трудности, удалось узнать примерное происхождение силы Сонга... Это сила человеческого сознания.
  - Что-о?- несмотря на общее напряжение, отец расхохотался.- Сила человеческого сознания? Бред. Такое не-воз-мож-но,- проговорил он, чеканя каждый слог.
  - Это единственное правдоподобное объяснение,- невозмутимо пояснил дедушка.
  - Правдоподобное объяснение? И это ты называешь правдоподобным?
  - Самое правдоподобное из всех остальных, имеющих место. И только зная твое отношение ко всему, так сказать, 'ненаучному', я назвал только это. Но, к сожалению, само по себе оно не в силах все расставить по своим местам - его недостаточно.
  - Допустим, что это так,- в голосе мамы было не меньше сомнения, чем в словах отца.- Но Сонга давно нет в живых, как его сознание может действовать в нынешнее время, да что там нынешнее - даже десять, двадцать, сто лет назад? Ведь с тех пор, как он умер или погиб, прошло более ста лет? Верно? Дед Василий кивнул.
  - И как может человеческое сознание быть смертельным оружием?- встрял отец.- Тем более для всего человечества. Ведь это не ядерное оружие.
  
   52-53
  
  
  - Даосизм и буддизм толкали людей к поиску скрытых возможностей духа и тела, бесконечно развивая и совершенствуя их. То, что для нас экзотика, для них - жизнь. Именно она породила бесчисленное количество способов и методик развития индивидуума, кстати, одну из которых постоянно культивировали и потомки Сонга, в том числе я, ты,- дед Василий кивнул на отца Виктора,- и весьма успешно приступил к ее освоению твой сын, мой внук.
  - Мъ вернулись к старой теме,- вздохнула мамя,- опять это кунг-фу.
  - Тема старая, Надя, согласен,- кивнул дедушка,- но теперь тебе придется относиться к ней совсем по-другому. Если раньше ты считала, что занятия с Виктором были не более чем моей прихотью (хотя значение здоровья и умения постоять за себя ты отлично понимала), то теперь они стали необходимым условием выживания твоего сына.
  - Не вижу никакой взаимосвязи,- вяло ответила мама. Она теряла надежду.
  - Наоборот, все логично и тесно взаимосвязано. Сонг добился своего результата не только благодаря генам предков, а в первую очередь благодаря своему уму, таланту, возможно, и многому еще, чего нам узнать не суждено никогда. Но в основе его достижения лежало кунг-фу во всем своем многообразии, множество упражнений и медитаций, из которых он выбрал правильные или скомбинировал то, что больше никому не приходило в голову или не удавалось.
  - Или изобрел сам,- добавил отец.
  - Кунг-фу - величайшая система, созданная человеком для совершенствования его сознания. Совершенствование тела при этом играет второстепенное, вспомогательное значение. Свидетельств тому - множество-что в Китае, что в Индии. В основе кунг-фу и йоги много общего.
  - Значит, даже после смерти Сонга его сознание продолжает действовать?
  - На том уровне, до которого он добрался, совершенно непонятно, как функционирует человеческое сознание и вообще - насколько оно человеческое.
  - Еще лучше,- пораженно выдохнула мама.
  - Поэтому единственное, что нам сейчас остается делать, это максимально быстро обучать Виктора всему тому, что осталось в наследство от Сонга. Только так можно защитить его собственное сознание, а значит - обезопасить окружающих людей.
  - Самому Виктору, значит, опасность грозит в меньшей степени? - в голосе мамы появилось некоторое облегчение.
  - Только в том случае, если его сознание сможет проти-востоять тому, что коснулось его.
  - Но как сознание четырехлетнего ребенка способно бороться с такой силой?
  - С помощью системы Сонга, но это очень непросто. Он примерно знал, что можно сделать, хотя бы временно, для обуздания непокорной энергии.
  - Временно? А что будет потом?
  - Сначала надо остановить - и это уже результат. Все остальное будет зависеть от самого Виктора. Со временем он должен почувствовать правильное направление своих
  
   54-55
  
   действий. К такому выводу пришел мой отец, когда ближе остальных приблизился к разрешению загадки Сонга. Он даже изменил некоторые медитации, усовершенствовав их. Дедушка вдруг замолчал и Виктору показалось, что тот сказал не все.
  -А если вернуться на Дальний Восток, к озеру - это поможет?
  -Думаю должно, но в любом случае необходимо, что бы Виктор целиком освоил наследие Сонга,-дед Василий помедлил, видимо, решая - говорить или нет -и добавил- точнее его недостающую часть.
  - Переезд, значит, лучшее средство?- с надеждой спросила мама.
  - Лучшее или нет, но жить на озере Ханка - обяза?тельное условие безопасности существования потомков Сонга.
  - В таком случае, необходимо срочно переезжать. Если у нас нет другого выхода, то...
  - Но это глупо,- вмешался отец,- куда мы поедем? Здесь и работа, и дом, и все надежды. Здесь - наше будущее.
  - Наше будущее - Виктор,- твердо сказала мама,- или из-за твоей работы мы должны потерять сына?
  - А если это ошибка?- вяло запротестовал он и замолчал, но через минуту, махнув рукой, будто отгоняя сомнения, добавил:- Что ж, если это поможет...
  - Вот и решили,- закончил разговор дедушка.
  
   Глава 4
  
   События тех нескольких дней отпечатались в его памяти в мельчайших деталях, словно снятые на видеопленку.Все, что было до того, осталось обычной, серой, полусглаженной реальностью, малопримечательной и почти полностью забытой. За нею следовали эти три дня, благодаря им он навсегда запомнил лица родителей, их голоса не в меньшей степени, суть самих разговоров, словно кто-то специально предоставил ему такую возможность: приоткрыл дверь и, ненадолго оставив ее открытой, позволил узнать прошлое и заглянуть куда-то еще, гораздо глубже и дальше, возможно, в будущее. Тогда он, конечно, этого не понял и не оценил: так и должно было быть. Понимание приходило значительно позже: трудно, постепенно, неотвратимо.
  А пока тянулись обычные, ничем не примечательные дни. Они были такими же незаметными, как и те, предшествовавшие необычному всплеску. Все они играли одну и ту же роль, все вместе и каждый в отдельности: выделить и оттенить случившееся. Что вполне им удалось. Почти все свободное время Виктор проводил с дедушкой. Их игры были просты и интересны, многообразны и разносторонни. В них сквозила система, облеченная в красивую форму, скрывающую убийственную монотонность.
  Виктору не могло и в голову прийти, что их игры - тяжелая и нудная работа. Но это было так. Вместе с игрой он вбирал в себя систему и стоящие за ней навыки и знания. С каждым днем игра усложнялась, вместе с ней менялся и он. Его радовало, что барьер между ним и дедом Василием пропал так же неожиданно, как и появился, и причиной была игра. Она оказалась несравнимо интересней всех других игр, в которые он играл со своими сверстниками. Более того, когда родители, будто понимая важность их игры с дедом, перестали водить сына в детский сад, ее значение возросло неимоверно: она оказалась способна изменять жизнь. Несмотря на то что занимала большую часть дня, игра не приедалась, наоборот, она становилась необходимой, главной составляющей повседневности. Все чаще Виктор погружался в нее самостоятельно, а дед Василий только наблюдал, иногда делая замечания, чем только увеличивал ее значение.
  
   56-57
  
   По вечерам он с дедушкой выходил во двор, где весело носились его сверстники. Он с удивлением наблюдал за ними, поражаясь их неуклюжести и нерасторопности, а потом, присоединясь к ним, незаметно, помимо воли, вносил новые элементы игры, изменяя правила на свой лад, что значительно усложняло все и для остальных становилось невозможным. В такие минуты дед Василий прерывал игру, уводя внука за руку - гулять в парк, а остальные дети удивленно смотрели им вслед, истекая завистью к этому гибкому и быстрому мальчишке. Бабульки же шептались между собой, и слышалось:
  - Это же надо, Витька Байкалов, видели? Шу-устрый - вертится будто винт.
  - Да уж, еще тот чертенок. Так с самого детства к нему прилипла эта кличка, которую от бабушек переняли их внуки, называя его Винтом сначала во дворе, а потом и в школе. Виктору же это было абсолютно безразлично, и скоро Винт звучало чаще, чем Виктор.
  Иногда вечерами, когда родители приходили с работы, он с радостью показывал то, чему научился в своих играх, удивляясь неподдельному интересу взрослых. Оказывается, игра для них тоже имела значение: они всерьез чего-то ждали, как будто их взрослые проблемы зависели от детской игры.
  Часто при этом ему становилось смешно, но еще чаще он чувствовал ответственность. После подвижных игр, когда, вдоволь накувыркавшись, намахавшись руками и ногами, он садился в позу лотоса и концентрировался: приходило время игр в полной неподвижности. И как Виктор понимал со слов дедушки, они были самыми важными и интересными, хотя сам особого интереса к ним сначала не чувствовал... Он появился позже...
  Мальчик научился расслаблять тело и уноситься мыслями далеко-далеко, чувствуя и понимая то, что обычно ему было недоступно, даже после того как проходил час, а то и больше после окончания медитации (а он уже знал, что эта часть игры называется медитацией) его ощущения оставались почти такими же яркими и полными, как и во время занятий. Виктор с удовольствием пускался в следующее путешествие по своему сознанию, получая с каждым разом новые впечатления и даже не подозревая, с каким напряжением ждет дедушка результата, а в его устремленных на внука глазах то и дело мелькает отражение, казалось, уже забытого страха.
  
   58-59
  
   Еще плохо формулируя свои мысли в слова, он неуклонно приближался к необходимым выводам, ведомый шестым чувством, будто невидимое и еле заметное течение постепенно продвигало его вперед, терпеливо нашептывая и объясняя что-то сознанию, делая то, что больше никто не в силах был сделать. Здесь Виктор в своих рассуждениях упирался в тупик, из которого был всего один маленький и извилистый выход, но довериться ему было страшно, потому что получалось: ответить на самый главный вопрос, на тот самый, который недоступен даже взрослым, предстоит ему самому.
  Принимая непосредственное участие в шумной возне, которую устраивали пришедшие к нему дети, он недоумевал: насколько бессмысленна эта игра, но предлагать им свою, как он знал, было бесполезно. Оставалось терпеливо ждать, когда они уйдут, подражая щенячьей радости своих гостей. Исподтишка он вглядывался в их глаза, стараясь увидеть в них то же, что чувствовал сам: тайный и глубокий смысл детского мира, давно ставший недоступным взрослым. Иногда ему казалось, что вот он, незаметно скрываемый за улыбками или гримасками кого-либо из его друзей, но через мгновение мираж рассеивался, и Виктор понимал, что и теперь остался в одиночестве: мир взрослых был еще недоступен, а мир детей навсегда застрял где-то позади, и, ведомый своей игрой, он устремляется в совершенно неизвестном направлении, существующем в том мире, который, к растерянности Виктора, не являлся ни детским, ни взрослым.
  Если бы он сразу спросил себя, к какому миру можно причислить Жанну, то скорее всего отнес бы ее к миру детей, и, естественно, был бы прав. Но если мир мальчишек был совершенно ясен и, как оказалось, примитивен, то мир девчонок хоть и неприятен, но в достаточной степени непонятен, чтобы не заинтересовать Виктора. Все непонятное, притягивая, вызывало у него здоровый интерес первопроходца. Ему не приходилось с ней притворяться, как с мальчишками, изображая притворный восторг от не интересующей его возни, потому что по неписаным детским правилам мальчику можно было не обращать никакого внимания на девочку, даже свою гостью, продолжая заниматься своими делами, и Виктора это вполне устраивало. Ее частые капризы наполняли его чувством собственного превосходства и даже некоторого великодушия сильного по отношению к слабому. А так как лично Виктору они причиняли гораздо меньше дискомфорта, чем бурные нашествия друзей-мальчишек, то и относился к своей соседке он вполне лояльно.
  К тому времени, когда разговоры взрослых о переезде вошли в заключительную стадию, весь мир для Виктора разделился на две неравные части: в первую вошло то, что способствовало или, в крайнем случае, не мешало его игре, а в другую - все то, что мешало ей. В первой, естественно, были родители и дедушка, дом, в котором они жили и где проходила игра, парк Горького, в котором они гуляли с дедушкой, как правило, беседуя о результатах все той же игры. Было также огромное количество всего того, что никак не мешало, но в любой момент пассивное могло стать враждебным. Он еще и не понимал такой возможности, но его внутреннее течение подсказало, как всегда неожиданно и убедительно, перелистнув очередную страницу в его миропонимании.
  Приближался переезд...
   Поначалу ничего не значащие для Виктора разговоры взрослых начинали обрастать реальными действиями. Как он понял - решился главный вопрос, до сих пор служивший камнем преткновения для их планов: отцу наконец-то удалось найти работу на Дальнем Востоке, в каком-то НИИ. Это было не совсем то, чем отец занимался здесь, в Минске, но другой такой возможности могло больше и не представиться. Еще не удалось найти жилье на новом месте, но, как считал папа, это гораздо проще.
  Виктор задумался. Родители во что бы то ни стало хотят уехать отсюда: из города, в котором им всем нравилось и, как сказал когда-то отец, было будущее, будущее не только для Виктора, но и всей семьи., Причиной переезда служило что-то очень важное, и самое неприятное, что казалось обидным и несправедливым,- это крылось, по всей видимости, в нем самом. Уезжать же мальчик не имел ни малейшего желания. Здесь он вел свою игру, которая постепенно становилась все более захватывающей, и, как он догадывался, именно здесь ее ждало наиболее интересное и важное продолжение.
  
   60
  
   Глава 5
  
   Виктор пришел в себя после очередного обморока... или медитации. Теперь даже не отличить одно от другого - они слились в однообразную, монотонную, но спасительную полосу жизни на фоне окружающей его смерти. Эти пылающие камни с горячей белой пылью - смерть, солнце и раскаленный воздух - смерть, душманы за рыжими скалами и отвесные стены, отрезавшие его от всего остального мира,- тоже смерть, но жажда - самый изощренный убийца.
  Силы уходят слишком быстро - Винт грустно усмехнулся. Где они, усилия и старания всей предыдущей жизни, потраченной на нелепую борьбу неизвестно с чем? Опасность для мира? Какая глупость. Десяток душманов заперли его в этом капкане - и он бессилен что-либо изменить. Но самое худшее впереди - когда от слабости не удастся пошевелить и пальцем, они придут и будут долго издевательски хохотать ему в лицо, а потом... Что будет потом? Нет, так долго тянуть не стоит - когда совсем станет туго, он возьмет автомат и застрелится. Но зачем так долго ждать? Горячий металл обжег руку, и Винт подтянул автомат к себе ближе, в тень.
  Если существуют ад и рай, то куда он попадет? Лучше бы их не было... Зачем человеку еще и загробная жизнь, когда и этой бывает слишком много? А если смерть - это избавление от всего: от страданий и от блаженства? Даже от блаженства, которое, может, где-то и существует. Вечное блаженство рано или поздно станет лишь нудной, бесконечной рутиной, исчезни вдруг страдание. Значит, рай без страдания невозможен? Винт попытался сухим, шершавым языком облизать потрескавшиеся губы. Вечное страдание - возможно ли оно? Сейчас ему казалось, что несомненно. Но если представить, что он не умрет в скором времени от жажды, а проживет очень долго, скажем, сто или триста лет, и привыкнет к страданию? Что тогда? Страдание тоже станет только рутиной, не более? И для того чтобы его почувствовать, будет необходима хоть крупица, хоть тень блаженства или радости или чего-то на них похожего...Значит, ад без блаженства невозможен, так же как и рай без страдания? Если только блаженство или страдание не будут возрастать по силе до бесконечности. Возможно ли это? Насчет блаженства были серьезные сомнения, но бесконечное возрастание страданий его не удивило. Но все-таки, если это возможно, то во что превратится блаженство, усиленное до бесконечности? Не станет ли оно страданием? А страдание, усиленное до бесконечности, - блаженством? Окажись я в обычной, нормальной жизни, далеко от этих мерзких гор, разве был бы ад для меня настолько реальным, а горы настолько отталкивающими? Нет. Получается, реальность ада и рая находится в прямой зависимости от пространства и времени, в которых находится человек, а значит, от состояния его сознания.
   Винт хрипло дышал и думал.
  Его тянуло немедленно провалиться в очередное видение, но он медлил, пытаясь откопать что-то в своем сознании, уже близкое, но все еще ускользающее. Откопать именно здесь, чтобы понять... Но у него закружилась голова от круговерти беснующихся мыслей, напряжение возросло до звона в ушах... а потом неожиданно спало, уступив порыву свежего послегрозового ветра, пахнущего озоном и хвоей.
   Виктор с отцом и мамой идут по лесу, гроза уже закончилась, но ветер то и дело срывает дождевые капли с крон сосен, берез и елей и щелкает ими его по макушке. Он ежится - ему неприятно. Их шаги легки и беззвучны, толстый ковер желто-коричневой хвои мягко пружинит, глотая звуки, а стволы деревьев надежно скрывает от посторонних глаз. Лес - их защита. Виктору это ясно, но его тревожат близость дачи и полное непонимание
  
   61-62
  
   родителями того, что возвращаться туда не следует. Но там остались коробки и ящики, сваленные в кучу на веранде, которые надо закинуть в машину. Вот и все. Почему они не знают, что этого делать нельзя? Виктор отстает, чем ближе дача - тем больше напряжение. Он тянет время.
  - Витенька, сынок,- мама ласково зовет его,- не отставай, а то заблудишься. Он тянет время, но понимает, что это не поможет. Почему родители всегда все делают по-своему? Зачем им нужен переезд? Почему именно сегодня они поехали на дачу? Почему его мнение для них ничего не значит?
  Виктор стоит за стволом ели, спрятавшись в гуще мохнатых лап. Он готов простоять тут хоть до утра - лишь бы они не возвращались на дачу. Почему взрослые так упрямы? Папа беззвучно крадется, сделав небольшой полукруг и обходя Виктора сзади, - это их любимая игра в лесу. Хоть его и не слышно, но Виктор, даже не поворачивая головы, знает, где он. Это несложно. Как не понять то, что надо обязательно вернуться домой, в Минск, не заходя на дачу? Папа - отличный охотник и прекрасно ориентируется в лесу, от него очень трудно спрятаться, почти невозможно. Папа очень умный, но иногда не понимает самых простых вещей. Дед Василий тоже так считает.
  - Ах, вот ты где, разбойник?- руки отца пытаются поймать его, но Виктор легко выворачивается и отскакивает в сторону.
  - Ну, молодец, не зря тебя Винтом во дворе прозвали,- отец молниеносно бросается вперед, но результат тот же.- Все, сын, сдаюсь, игра закончена. Пора возвращаться на дачу
  - там дядя Саша уже, наверное, ждет - неудобно будет. Пошли. Виктор слышал, как вчера вечером папа с ним договаривался. Дядя Саша - папин друг и их сосед, у него есть машина, и он обещал помочь им с коробками. Всему виной переезд. Он сидит на плечах у отца, и его пробирает мелкая дрожь.
  - Чего дрожишь? Замерз?- смеется тот, ускоряя шаг.- Уже скоро. 'Что скоро?'- проносится в голове у Виктора. Мама идет рядом. Их шаги все так же беззвучны. Лес все еще их защищает.
  - Мы не должны туда идти,- непроизвольно вырывается у Виктора.
  - Ты с самого утра тараторишь одно и то же. Перестань.- По тону отца слышно, что он недоволен.
  - Ребенок устал,- вступается за сына мама,- еще бы, весь день на ногах. Вдалеке гудит электричка. Она напоминает Виктору вчерашний день, когда они, ближе к вечеру, приехали на дачу. Ему всегда нравилось там. Нравилось все: и большой дом и особенно сад. Но не в этот раз. В воздухе пахло опасностью - не для него - для родителей. Опасностью разило отовсюду, и что самое удивительное - больше всего из сада.
  Он весь вечер прослонялся из дома в сад и обратно, но так и не смог понять: что же происходит?
  Его внутренний голос - верный и надежный помощник, вымуштрованный ежедневной игрой,- всегда подталкивал Виктора к правильному пониманию или действию. Что же происходит сейчас? Несмотря на все возрастающую опасность для родителей, Виктор абсолютно спокоен за себя. Когда стемнело, он спустился с высокого крыльца дома, на ступеньках которого в полной неподвижности просидел около часа, и направился в сад. Для чего? Он еще не знал, но чувствовал, что в его игре наступает важный перелом: Виктор впервые ощутил недоверие к тому, что нашептывал ему внутренний друг и советчик.
  В саду, как обычно, обострилось его восприятие окружающего и самого себя, и чем больше он наматывал кругов по песчаным дорожкам, вслушиваясь в сад, в себя и еще в невесть что, то скрываясь, то появляясь в лучах света из ярко освещенных окон дома, тем больше сознавал свою причастность к чему-то невероятно важному. Пространство сада тихим эхом вторило ему, шелестя на своем, еще непонятном Виктору, языке. Когда же в сияющем проеме двери он увидел хрупкий силуэт мамы, зовущей его домой, пространство вокруг мальчика накалилось холодной враждеб-
  
   63-64
  
   ностью, и только собственное присутствие Виктора, как он понял позже, помешало произойти тому, что случилось на следующий день.
  Он шел к маме, и ему в спину изливалась невидимая, невероятная волна понимания и любви громадного, бесконечного мира, а от мамы ему навстречу - такая же волна ее любви и того мира, к которому она принадлежала. Виктор остановился пораженный, наслаждаясь и страдая, но понимая все же еще слишком мало. Когда он снова сделал шаг вперед, мама уже скрылась в доме, и Виктор побежал к ней, боясь, что она исчезнет, она и весь ее мир в той невообразимой безмерности, к которой теперь был причастен и он. Виктор влетел в зал - никого, в спальне - тоже. Почему тот огромный мир так не любит его родителей, их мир? И неужели ничего нельзя изменить? Совсем ненадолго он позабыл правила своей игры, которые постепенно превращались в правила жизни, и паника уже готова была поглотить его. Теперь Виктору было абсолютно все равно, что он нарушает правила,- какие могут быть правила и кому нужна эта игра, когда происходит самое страшное, что только может произойти. Он отбросил все премудрости, которым научил его дедушка, и совсем ненадолго стал тем, кем давно уже не был,- шестилетним ребенком, для которого важнее всего на свете мама.
  То напряжение, которое накопилось в нем за последние несколько недель, готово было прорваться наружу в неистовом крике и плаче через уже кривящиеся губы... но этого не случилось, потому что он услышал голоса родителей, доносящиеся из кухни.
  И вот Виктор стоит, прижавшись к маме, уткнувшись лицом ей в живот, чувствуя ее запах, запах сада и все затмевающий запах цветущей сирени, огромный куст которой рос у самого дома, заглядывая шелестящими ветвями в открытое окно. Почему это все должно закончиться? Мир его родителей прекрасен. Неужели ему не найдется места в том огромном, который вот-вот вломится сюда, словно дикий зверь?
  - Ну что ты, малыш, что ты?- Ее руки ласково треплют его волосы.- В последнее время с ним постоянно что-то происходит,- в голосе мамы слышна тревога.
  - Ты знаешь - что,- в голосе отца усталость. Он устал бояться за сына, за свою семью, за всех. Наверное, и ему известно то ощущение опасности, которое постоянно преследует Виктора. Тогда почему он не откажется от переезда?
  - Опять ты об этом, но нельзя же все поведение сына, абсолютно все его поступки объяснять одним и тем же. От этого можно сойти с ума. Мама тоже боится. Вся их семья боится, но ничего не может сделать, потому что все они принадлежат к тому маленькому миру, которого, наверное, скоро не станет. Виктор окончательно узнал это сегодня, пока бродил по саду. Он еще не совсем понимал, что же относится к миру родителей, но догадывался, что, конечно же, дедушка, их соседи по дому и еще много-много знакомых и незнакомых людей и, наверное, что-то еще. Папа с деланным оптимизмом произнес:
  - Ничего, скоро все нормализуется... только бы выбраться отсюда побыстрей. После того, что он выяснил в разговоре с отцом, и без того хлипкая надежда рухнула - во всех действиях изначально заложена ошибка, сознательно введенная дедом Антоном в методику Сонга... Неужели это так?
  Виктор ошеломлен - ему кажется, что он понимает, о чем думает папа. Такого еще не было - игра усложняется постоянно, а вместе с ней усложняется и все в нем самом.
  - Неужели такое возможно? - Мама грустно качнула головой.- Мне кажется, что уже никогда наш сын не освободится от этого проклятия.
   - Проклятия,- повторяет отец задумчиво.- Знал бы Сонг во что превратится его достижение в глазах потомков.
   - Я думаю, оно было таковым уже и в его собственных глазах, а если нет, то он был просто сумасшедшим.
   - Теперь это не так уж и важно,- отец наклонился к Виктору.- Не унывай, малыш.- Он поднял его над головой на вытянутые руки, и мальчик смотрел на их лица, обращенные к нему, и сквозь налет хронической печали увидел проблески твердой решимости и слепой яростной надежды, то вспыхивающей, то затухающей, но неизменной тенью проскальзывающей в их взглядах.
  - А не пойти ли нам завтра с утра в лес?- мама вопросительно посмотрела на отца.- Коробки уже собра-
  
   65-69
  
   ны, и, пока приедет Саша, у нас полно свободного времени.
  - Это мысль,- папа опустил Виктора на пол.- Тем более неизвестно, представится ли еще когда-нибудь такая возможность.
  - На Дальнем Востоке леса не хуже этих,- мама закинула руки отцу за шею и поцеловала,- а кое-кому можно даже и порадоваться - как-никак, но возвращение на историческую родину.
  Отец засмеялся:
  - Если уж на историческую, мать, ты ошиблась, если на историческую, то возвращаться надо в Китай.
  - Да-а, накуролесили твои предки,- мама льнула к отцу, и их губы встречались вновь и вновь. Виктор стоял и думал: в лес - это хорошо, лишь бы подальше отсюда... Он не сомневался: пока родители не сделали последний шаг к переезду - не забрали коробки,- для них не все так уж и плохо. И к нему закралась спасительная мысль - может быть, сломается машина и дядя Саша не приедет.
  Это было вчера, и, ложась спать, он мечтал об этом.
  Ночью, сквозь сон, Виктор услышал стоны матери и, чувствуя, как сперло дыхание от внезапного страха за нее, вскочил с кровати и бросился к двери спальни, но на полпути остановился, поняв, что такие стоны он слышал и раньше. Это происходило, когда... - ему до сих пор не пришла в голову разгадка поведения ее и отца. Очередная тайна взрослого мира. Поэтому, беззвучно открывая дверь в зал, понимал, что сейчас увидит. И оказался прав - как и раньше, стоны мамы чередовались с поцелуями и ласковым шепотом ее и отца. Как можно совместить одно и другое - Виктору было невдомек. Все еще загипнотизированный движением их тел, он стоял и смотрел, стараясь постичь, усвоить, разгадать, потому что спрашивать о чем-то взрослых, как он знал, не имело смысла. Когда же мама случайно увидела его и, вскрикнув будто от испуга, быстрым движением набросила на себя и отца простынь, Виктор обиделся и молча ушел, неслышно ступая по скрипучим половицам. Обида же быстро улетучилась под напором тревожного ожидания завтрашнего дня, смешанного с хлипкой надеждой: он перебирал в уме все возможные случаи того, что может случиться с машиной, их количество росло, и сердце при этом радостно трепетало. Почти заснув, Виктор почувствовал, что вошла мама. Она нежно и тихо что-то говорила, целуя его в щеки, нос и лоб, и, проваливаясь в сон, он был почти счастлив.
  Но машина не сломалась, и дядя Саша приехал.
  Сидя на плечах отца, Виктор еще издали увидел стоящую на опушке леса, около их дачи, белую 'Волгу' с прицепом.
  - Вот и Александр,- папа еще прибавил шагу, и Виктор, леденея, смотрел, как быстро заканчивается спасительный лес и, увеличиваясь в размерах, приближается машина. Слишком многое за короткое время изменилось в егожизни: дача из любимого и притягательного места превратилась в пугающе грозное - если не для него лично, то для родителей, что, как казалось мальчику, еще хуже, потому что в нем была неуничтожимая уверенность, невесть откуда и когда появившаяся - он вне опасности, с ним никогда и ничего не случится. А родители - это самое слабое и уязвимое его место, и теперь угрожающая неизвестность могла в любую минуту преобразиться для них в смертельную и неотвратимую опасносность.
  Весельчак дядя Саша всегда нравился Виктору, но теперь, глядя на его добрые смеющиеся глаза на приветливом лице и ощущая волну добродушия, исходящую от него, мальчик дрожал, интуитивно догадываясь, что никакие дружеские, самые лучшие побуждения не способны изменить либо придать хоть незначительную долю радужной окраски тому, что должно было скоро произойти за этим визитом.
  - Как дела, гвардеец? А хмурый-то, хмурый... Он был как всегда жизнерадостен и весел, и, похоже, в мире не существовало причины, способной уменьшить его оптимизм. - Прямо как твой папаша. Виктор пожал шутливо протянутую руку и неопределенно передернул плечами: говорить правду сейчас он не мог, вранье же не переваривал органически, поэтому предпочел промолчать.
  
   70-71
  
  
  - Да-а, ребятки, дался всем этот переезд,- дядя Саша полусерьезно, полушутя начал журить родителей,- и чего только людям неймется - живи, не хочу. Все есть: и отличная работа, и дом, и все в доме - нет, еще и край света им подавай.
  - Ладно, старик, не трави душу,- отмахнулся отец,- вопрос решенный, что еще говорить?
  - От радости вы так и светитесь,- внимательно посмотрел дядя Саша,- сразу видно.
  - Пойдем в дом, попьем чаю, поговорим о жизни, а то не успел приехать - сразу воспитывать начинает,- мама шутливо подтолкнула сначала отца, а потом и гостя к дому,- идем, идем, говорун. Окинув взглядом сложенные на веранде коробки, дядя Саша присвистнул:
  - Теперь уж точно видно, что люди переезжать собрались, а то целый год только разговоры и разговоры. С жильем-то все решилось?
  Что ответил папа, Виктор не слышал - он вышел наружу и уселся на крыльце, наблюдая за садом: как ему показалось, там происходило что-то необычное. Воздух над местом, где давным-давно был куст роз, а теперь буйно раскинулись заросли черной смородины, начал понемногу густеть, слегка подрагивая, как марево над костром, но только чуть слабее. Никто другой на месте Виктора этого не заметил бы - настолько незначительны оказались изменения, коснувшиеся атмосферы сада.
  Из дома доносились голоса взрослых: дядя Саша что-то рассказывал, иногда вставлял пару фраз папа, и под всем подводил черту звонкий смех мамы, слышался шум воды, звон посуды и знакомые целую вечность позывные радиостанции 'Маяк' - звуки, обещавшие тихое и мирное завершение дня, но Виктор им не верил.
  Он замер, когда большая желтая бабочка, перелетая с куста на куст, пересекала вздрагивающее и дышащее пространство, а потом уселась на зеленый лист смородины, медленно помахивая крылышками. Она сидела почти в самой середине воздушного столба, ширина которого достигала трех-четырех метров. Высоту Виктору определить не удалось, потому что сразу же над верхушкой старого раскидистого клена вся толща прозрачного исполина сливалась с густой синевой неба, и увидеть, колеблется ли там воздух, было сложно, да это его и не интересовало. Не сводя глаз с бабочки, он ждал. Но ничего не происходило необычного: она, похоже, чувствовала себя вполне комфортно и порхала с одного листа на другой, будто испытывая терпение Виктора. Наконец, демонстрируя ему чудеса высшего пилотажа бабочка вылетела из опасной зоны и благополучно удали?лась в другой конец сада.
  Неподалеку проехал мотоцикл - гул его двигателя долго затихал в подступающих сумерках близкого леса, но когда он пропал окончательно, на смену ему пришел другой, очень тихий и еле различимый. Мальчик долго не мог понять, откуда он доносится, пока его зрение и слух не сфокусировались на одном и том же: на воздушной колонне. Она теперь издавала глухой рокот, словно невидимый, но кровожадный хищник, пробуждающийся после долгой спячки. Как ни странно, Виктору не было страшно - напротив, его начинало душить негодование, до сих пор осторожное сопротивление чему-то невероятно сильному и огромному, представляющему мощь бесконечности, превратилось в открытый протест. Протест против чего? Он этого еще не понял полностью, но ему было достаточно и тех ощущений, которые, накопившись за несколько лет, создали впечатление опеки. 'Оно' его опекало, предостерегало, по-своему заботилось и, что удивляло и поражало больше всего, имело в отношении Виктора какие-то планы. Прошлым вечером до него дошло, что важнейшая до сих пор часть жизни - игра - тоже составляющая бесконечного мира - плавный и постепенный вход в непостижимое. Но если эта опека осуществлялась и не совсем вопреки его собственной воле, то воля родителей и дедушки, как он понимал, жестко и целенаправленно противостояла намерению таинственного покровителя. Правда, игре с самого начала обучал дедушка, а он-то знал, что делает. Но все-таки странно - неужели вокруг каждого ребенка идет такая кутерьма и все дети испытывают что-то подобное? Или только он? Виктор склонялся ко второму - ведь только он умеет играть в свою игру и больше никто. Даже дедушка, который вначале показал что да как, пройдя с внуком все начальные этапы, потом понемногу поотстал - и теперь игра шла сама по себе, изредка корректируясь подсказками деда.
  
   72-73
  
   И что же получилось? Как результат всей цепочки предыдущих событий, контролируемых игрой, появился этот столб воздуха, только дожидающийся момента, чтобы уничтожить его родителей. Виктор второй раз за прошедшие сутки ощутил горечь предательства. Игра его предала.
  Он увидел, как столб качнулся всем своим объемом и впервые сдвинулся с места. Уйдя в сторону на полметра, снова качнулся и вернулся обратно, потом прошелся полукругом, еле-еле шелестя листьями кустарника, но не срывая их, словно наслаждаясь своей ужасающей, но безропотно покорной силой.
  - Витенька, сынок,- раздался голос мамы,- иди ужинать.- Но он не пошевелился, впившись взглядом в сад.- О чем ты так задумался?- Мама стояла у него за спиной, не подозревая о присутствии воздушного монстра.
  - Почти невидимая громада двинулась к дому, точнее к его маме, которая, похоже, притягивала его своим появлением. Виктор напрягся, изо всех сил своего сознания не желая, чтобы тот двигался дальше... и, о чудо, столб замер на месте то ли по какой-то другой причине, то ли подчинив?шись воле мальчика.
  - Так ты будешь ужинать? Мальчик качнул головой, боясь отвести глаза от вибрирующего пространства.
  - В таком случае - съешь хоть яблоко.- Мама ушла в дом и сразу же вернулась с большим яблоком. Он взял его и, стиснув в руках, продолжал борьбу.
  - Боже мой, что творится с ребенком,- услышал Виктор с веранды ее глухой возглас.- Когда же мы наконец отсюда уедем? В ответ раздался тихий успокаивающий голос отца, и ненадолго все смолкло. Столб стоял будто в нерешительности: присутствие ребенка, а точнее его взгляд, похоже, действительно мешал случиться тому, чему больше никто не смог бы воспрепятствовать.
  - Не пора ли нам за дело? А?- дядя Саша наконец-то разрядил тягостную тишину.- Начинает вечереть, пока управимся, пока до Минска доедем, опять же, пока разгрузим это добро - ночь будет, не иначе.
  - Пожалуй,- отец вышел на веранду и передвинул несколько коробок. Виктор услышал, как они скребанули по полу, и вздрогнул.
  - Витек, ты бы отошел в сторону,- теперь отец стоял у него за спиной. Столб задрожал значительно ощутимей, но все еще оставался на месте.
  - Ничего, пусть гвардеец нам помогает,- вмешался дядя Саша,- вон какой мужик здоровый растет. Что молчишь?- и взъерошил своей пятерней волосы на голове Виктора.- Давай, давай, не отлынивай.- Тот осторожно отвел взгляд в сторону от шевелящегося пространства, все же не упуская детально запомнившийся образ из своего сознания. Ничего не произошло - столб остался на месте, но теперь в его еле различимом пыхтении проскальзывали недовольные нотки.
  'Он как живой,- подумал мальчик,- ему не нравится, что я против'. Теперь Виктор осторожно повернулся к нему спиной, мысленно запретив двигаться с места, и столб замер, наполняя сознание ребенка возмущенными доводами, правда бессильными как-либо повлиять на его добрую волю.
  Виктор взял первую попавшуюся картонную коробку она оказалась легкой. Взгляд осторожно коснулся жирной черной надписи на ее боку: ГОСТ, за которой шли цифры. Виктор не удержался и машинально повторил прочитанное: 'ГОСТ - что это такое?'. Но его мысль мгновенно прервалась перемещением воздуха, который тут же воспользовался ослаблением концентрации сознания человека.
  Столб успел продвинуться в направлении к ним еще на несколько метров, прежде чем Виктор, застыв с коробкой в руках, с искаженным от усилия лицом, сверлил взглядом бунтующее пространство, которое и в этот раз сдалось, замерев на месте, но уже в пугающей близости к дому. Родители ничего не заметили, занятые коробками, а дядя Саша успел перенести несколько штук и аккуратно расставлял их в прицепе 'Волги'.
  - Во-от, молодчина,- похвалил он Виктора, принимая от него коробку,- это другое дело, сразу видно - помошник.- Он хотел еще что-то сказать, но мальчик развернулся
  
   74-75
  
   и медленно, словно задумавшись, пошел к дому. Дядя Саша озадаченно посмотрел ему вслед:
  - Обиделся, что ли? Хотя вроде бы и нет, с чего бы? - Он качнул головой.- Что с ними всеми творится? Странно.- И тут на несколько секунд ему показалось, что заходящее солнце скрылось за облаком и в саду почти около самого дома находится огромный прозрачный столб - то ли воздуха, то ли какой-то более плотной массы, похожий на огромный смерч, но только замерший в нехарактерной для него неподвижности. Дом и люди казались игрушечными, находясь у самого его основания. А верх? Где же он заканчивается?
  Дядя Саша, запрокинув голову, оцепенел. То, что ему сначала показалось облаком, было горловиной исполинского смерча, простирающейся на пять-шесть километров в диаметре. Эта гигантская воронка напоминала шляпу огромного гриба, а воздушный столб, уносящийся ввысь на неизвестно сколько километров,- его ножку... Но в следующую секунду видение исчезло, словно его и не было.
  - Словно поганка,- сорвалось с трясущихся губ дяди Саши, по спине стекали капли мгновенно выступившего пота.- Что это было?- Он вертел головой, озираясь вокруг, а потом, запрокинув ее, тщетно всматривался в бездонную синеву.- Что это было?- Ноги ослабли - и здоровый, крепкий мужчина обессиленно сполз на землю, так и оставшись сидеть, привалившись спиной к колесу прицепа.
  - Сашка, ты чего? - Виктор видел, как отец склонился над сидящим на земле дядей Сашей, но теперь он не отвлекался - его мозг работал, как генератор, вырабатывающий сверхэнергию, способную противостоять очень многому.
  - Ты что-нибудь видел?
  - О чем ты? Тебе плохо? Ты бледен как смерть, ну-ка,- отец быстро расстегнул ему ворот рубахи,- наверное, что-то с сердцем.
  - Нет, с сердцем все в порядке,- приходя в себя, просипел дядя Саша,- так, что-то с головой, закружилась от свежего воздуха скорее всего. Такое бывает?
  - Не слышал,- отец пожал плечами.- Надя, принеси воды быстрее, Саше что-то дурно.
  - Все. Уже в норме.- Дядя Саша, опираясь на руку отца, встал на ноги.- Теперь точно лучше.- Но в его глазах еще вовсю плавал страх.
  - Наверняка свежий воздух. После города от него, бывает, болит голова, а потом - ничего, привыкаешь. 'Только бывают ли от этого галлюцинации?'- промелькнула у него неприятная мысль.
  - Привыкнуть ты не успеешь,- улыбнулся отец,- сей?час обратно в город. Смотри, поосторожней - мы сами все перенесем, а ты посиди спокойно. Виктор видел все происходящее словно в кино, которое идет по телевизору, стоящему рядом, но его нельзя смотреть, потому что есть крайне важное и неотложное дело, требующее всего внимания. Мимо него быстро прошла встревоженная мама, неся кружку воды и валидол для дяди Саши.
  Напряжение возрастает, но, несмотря на это, органы чувств фиксируют в мельчайших подробностях все вокруг. Он видит свои ноги, медленно и осторожно ступающие по слегка шуршащей траве, отливающей изумрудом в лучах солнца, наполовину скрывшегося за кронами деревьев на соседнем холме. Его свет из сплошного дневного потока теперь разбивается на отдельные лучи, выхватывающие из окружающего самые неожиданные детали, заостряя на них внимание, выделяя незамечаемое обычно, подчеркивая значимость всего.
  Виктор медленно поднимается по крыльцу, с невероятной четкостью отчеканивая в сознании каждую ступеньку, В изношенную поверхность которой въелись следы человеческих ног, дождя и времени. Он задевает оставленное им прямо на ступеньке яблоко, и оно со стуком катится вниз, пока с шелестом не исчезает в густой траве, и необычно тихий и молчаливый сад наполняется этим звуком. Виктор чувствует, как огромный столб воздуха возносится далеко-далеко ввысь, а там превращается в огромное облако, похожее на зонтик. Его это нисколько не пугает, потому что он знает: так и должно быть - ведь тот мир огромен.
  Мальчик берет очередную коробку и возвращается на крыльцо. Что-то заставляет повернуть голову и посмотреть
  
   76-77
  
   в сторону машины: от нее по дорожке идут мама и папа, их лиц не видно, потому что солнце бьет им прямо в спину, но зато предельно контрастно подчеркнуты их силуэты. Чуть дальше, в тени деревьев у машины,- дядя Саша. Его лицо бледно, неподвижно, словно парализовано. Он смотрит то ли на сад, то ли на что-то еще, и Виктор понимает, о чем тот думает.
  Как долго еще продлится загрузка, мальчик не знает, но коробки на веранде убывают быстро. А что будет потом? Если столб воздуха еще последует за ними? Наверное, это и есть тот самый смерч, про который говорил дедушка. Почему здесь нет дедушки - с ним было бы легче.
  Виктор понимает, что очень устал, устал не от переноски легких коробок, а от неимоверных усилий собственного сознания. Его нога неосторожно подворачивается, чего не бывало раньше, и он, не выпуская из рук своей ноши, с грохотом катится по ступенькам вниз, чувствуя, как острая боль пронзает подвернутую ногу. Громкий стон срывается с его губ и сливается с криком мамы, бегущей к нему. На миг мальчик забывает обо всем, кроме боли, и тут же ему в уши вонзается рокот, исходящий от воздушного монстра. Теперь он виден четко и ясно. Его видят все: и кричащая от ужаса мама, остолбеневшая у белой, вспененной, словно водопад, стеллы воздуха, и бегущий к ней отец, и дядя Саша, обхвативший голову руками, неподвижно застывший за оградой сада.
  Гигантский смерч всколыхнулся у своего основания и очень медленно двинулся по направлению к маме. Виктор старается как может, но от ого недавней концентрации по?чти ничего не осталось: слезы боли и отчаяния застилают глаза, размывая очертания происходящего и превращая все в ужасный сон. Как и во сне, он не может быстро и координирование двигаться, потому что странная скованность охватила и тело, и сознание. В обычное время ему было бы достаточно нескольких секунд, чтобы, преодолев десяток метров, оказаться около замы и попытаться вырвать ее из вот-вот готовой сомкнуться над ней клокочущей стены стихии. Теперь же он очень медленно ползет на четвереньках, что-то крича и плача, потому что видит, как ревущая поверхность коснулась его матери, захватив сначала одну ее руку, и, не останавливаясь, продолжает затягивать все тело.
  Он видит подбежавшего отца, оторопело застывшего у потерявшего свою прозрачность основания смерча. Мамы не видно, но они оба знают, где она. Отец делает последний шаг вперед, хотя этого и не требуется - рычащий исполин сам кидается ему навстречу, и рокочущая поверхность жад?но, одним глотком смыкается за его спиной. Перед тем как самому пересечь черту, разделяющую два мира, Виктор успел заметить, как, медленно преодолевая ужас, подходит полностью поседевший дядя Саша и пытается оттащить его в сторону, но он вырывается и ныряет в пенящийся воздух, выплескивая всю свою ярость в длинном, отбирающем все силы вопле...
  ...Винт открыл глаза - они неподвижны и пусты, по ним невозможно понять, что в данный момент перед его взором: то ли черная тень скалы, ползущая по пылающим белым камням к все еще недоступному валуну, то ли большое желто-красное яблоко, лежащее в сочной росистой траве. Ведь тогда все именно так и было.
  Веки Винта осторожно смыкаются, словно пытаясь удержать то, что скрывается за ними. Первое, что он увидел, когда пелена схлынула, было яблоко, которое совсем недавно дала ему мама. Оно лежало прямо перед ним на слегка примятой траве, таящей в себе следы только что произошедшего. Виктор медленно протянул руку и коснулся его прохладной поверхности, будто пытаясь проник?нуть в прошлое, которое всего несколько минут назад было настоящим и когда еще что-то можно было изменить. Потом он увидел дядю Сашу, седого, с погасшим взглядом, обессиленно сидящего тут же. Случилось то, что и должно было случиться. Всему виной переезд - если бы не он, разве появился бы здесь смерч? Виктор полностью опустошен - не оказалось сил даже на слезы. Они придут позже, а пока он молча смотрит на длинные тени деревьев, на последние отблески солнца в окнах дома, на безучастно застывшие кусты смородины - совершенно целые и невредимые, словно, как и он сам, недоступные тому, что здесь появилось и ушло, забрав с собой бесследно его родителей. Тихое рычание смерча сменилось мирным стрекотом кузнечиков, и больше ничего не напоминало о случившемся.
  - Пойдем отсюда, сынок,- еле слышно сказал старик, которым теперь был дядя Саша.
  
   78-79
  
  
  Они добрались до машины и еще долго сидели в ней, не решаясь уехать. Дядя Саша сжимал трясущимися руками руль, а Виктор - яблоко. Когда же совсем стемнело, Виктор вышел из машины и вернулся в сад. Он стоял на том самом месте, где всего несколько часов назад дышало пространство, и, глядя в черное звездное небо, как в лицо недоступного врага, прокричал:
  - Я тебя ненавижу!- Он подождал и повторил это еще раз. Потом он вернулся в машину и сказал сидящему там старику:
  - Они не вернутся,- и добавил, как будто пропустил главное:- Никогда.
  
   Глава 6
  
  
  Винт тускло смотрел на душмана, стоящего у рыжего залуна и поливающего себя из фляги водой, - они оказались гораздо терпеливей и изощренней, чем он думал.
  Правда, и он превзошел все их даже самые смелые ожидания: сегодня пятнадцатый день его заточения, а смерть хоть и ходит кругами, но ни разу еще не приблизилась настолько, чтобы стало ясно - уже скоро. Минуты и часы забвения - не в счет, он сам их приближает и с радостью проваливается в свое прошлое, несмотря на то, что особой радости в его прошлом не было Душман закончил плескаться и, пристегнув флягу к поясу, с интересом наблюдал за тем, какой эффект произвели его действия на русского. Потом хмыкнул и скрылся за скалами. Ничего, ему не так хреново, как им кажется,- Винт опробовал улыбнуться и почувствовал, как натянулась кожа на лице, словно тугая резина.
  Начинается легкое головокружение, и Винт цепляется за него, словно за поручень набирающего скорость поезда,- легче попасть в видения прошлого, используя естественную слабость, чем тратить последние крохи энергии на расслабление.
  Он видит себя значительно старшим, чем в прошлых воспоминаниях. Сейчас ему - лет шестнадцать.
  С тех пор как погибли родители, многое изменилось. Прежде всего, само их отсутствие в его жизни до неузнаваемости изменило саму жизнь. Образовавшийся вакуум долгое время оставался пустотой в чистом виде, и никто и ничто не в состоянии было ее заполнить. Даже игра. Свалившееся на Виктора одиночество оказалось еще более острым из-за мгновенной потери доверия к тому, что составляло основу его жизни, - к игре. Она подвела один раз, и, значит, подобное может повториться.
  Видимо, что-то похожее чувствовал и дед Василий. После трагедии, произошедшей на даче, он надолго ушел в себя, и сомнения, которые успел ему высказать сын за несколько дней до смерти, превратились в твердую уверенность. Неужели методика Сонга настолько искажена отцом Антоном, что из средства борьбы с таинственной силой превратилась в методику ее привлечения.
  Из путаных объяснений соседа Александра было ясно, что там присутствовало что-то невероятное и фантастическое с человеческой точки зрения. Точнее, с точки зрения обычного, нормального человека - и это лишний раз подталкивало к мысли: виной всему - сила Сонга. Когда же и Виктор во всех подробностях описал ему свои ощущения на протяжении того злосчастного дня, все стало на свои места.
  Видя состояние деда, Виктор отлично понимал, что с ним происходит - он тоже не доверял игре. Они оба ошиблись, а она предала их всех. Но как бы то ни было, через месяц дедушка после долгих размышлений внес серьезные изменения в правила игры, изменив многое до неузнаваемости. Виктор, несмотря на то отвращение, которое теперь испытывал к ней после ее предательства, согласился возобновить занятия по новой системе, потому что образовавшаяся в его жизни пустота стала невыносимой. Втайне от дедушки он внес и свои собственные дополнения.
  Главным из них было недоверие ко всему.
  Не только к игре, но и к опыту, и знаниям деда Василия - ведь они тоже оказались не в состоянии предотвратить то, что случилось с родителями. Все приобретения собственного сознания, которые появлялись в процессе игры, воспринимались теперь им кри-
  
   80-81
  
   тически и не. вызывали прежней радости. Но самое интересное, что старая игра пыталась вернуться в его жизнь, норовя изменить новые правила, исказив их в привычную, удобную форму, и ему стоило' большого труда сопротивляться этому соблазну. Старое всплывало в нем, но всякий раз отступало, и у Виктора было ощущение, что прежняя игра им так же недовольна, как когда-то - огромный смерч: и то и другое чем-то напоминало обиженного человека или кого-то на него очень похожего.
  Чтобы полностью подавить в игре проявления прошлого, мальчик на несколько месяцев прекратил занятия, и даже уговоры деда не помогли. Он чувствовал, как привыкшие к регулярным тренировкам тело и сознание ноют и страдают, но он терпел, дожидаясь контрольного, намеченного им срока.
  Игра сдалась. Для того чтобы остаться в его жизни, ей необходимо было принять поставленные им условия, и она приняла их. А он, в отличие от дедушки, знал: неважно - с новыми правилами или старыми - основная суть игры осталась прежней - готовить его к тому, что ждало где-то впереди. Новые правила лишь немного отодвигали ЭТО. Планы, которые в отношении Виктора у кого-то существовали и нисколько не изменились. Папа и мама хотели этим планам помешать, и их не стало, а если дедушка попытается продолжать то же самое, то не станет и его. Вопрос о переезде отпал сам по себе, и дедушка больше ни разу о нем не заговаривал.
  Шли годы, каждый из которых в любой момент мог поставить их перед тем, чего они стремились избежать. Они оба ждали и были готовы к этому, но в отличие от дедушки, питавшего надежду, что сила Сонга все-таки ушла навсегда, у Виктора крепла уверенность в совершенно обратном. Ему больше не требовалось долгих часов медитации, как раньше - все происходило за считанные минуты. Послушное и вышколенное тело мгновенно расслаблялось, безропотно подчиняясь воле, и энергия Вселенной, беспрепятственно проникая через его макушку, струилась по позвоночнику от чакры к чакре, наполняя тело силой, а сознание - пониманием возрастающих возможностей. И самое важ-ное - во что отказывался верить дедушка - росло ощущение присутствия не чужой, посторонней силы, как было раньше, в старой игре, а своей собственной. Он чувствовал, каг энергия огромной спиралью, начинающейся далеко в Космосе, устремлялась в его тело и, замкнув круг, циркулировала по заднему и переднему меридианам, порождая в нем то, чего раньше никогда не было. И это никоим образом не походило на его давние, почти забытые ощущения, когда Виктор играл по старым правилам, невольно подчиняясь своему внутреннему голосу, который считал своим другом, помощником и учителем одновременно. Но тогда он был еще совсем ребенком, доверие - единственное, что хоть как-то позволяло ему, как и всем детям, выжить и освоиться в окружающем мире, а через него попытаться понять и себя.
  Время тотального доверия прошло, закончившись страшным экзаменом. Он взрослел, приобретая навыки защиты не только от внешней среды, но и от самого себя, а культивируемая с детства мысль о таящейся в его сознании ужасной, разрушительной силе, опасной для окружающего мира, толкала вперед и вперед. Он верил и не верил словам деда Василия, старой и новой игре, и даже искал истинный смысл появления того смерча, унесшего жизни родителей. Потому что уже знал: единственной, абсолютной правды для всех не бывает, и когда ее пытаются поделить одну на всех получается жалкий, кривобокий уродец, издевающийся над самим понятием правды. Так уж сложилась его судьба, что хочешь не хочешь, а приходилось искать средство для спасения мира в самом себе, а так как в нем же самом и крылась главная опасность, то возникало закономерное сомнение в правильности всего сразу: существует ли такая опасность в принципе, и если да, то где доказательства, что именно в нем. За этим привычным сомнением следовало еще множество сомнений: даже если эта опасность и существует, и кроется в нем самом, то почему, собственно, он должен спасать весь мир? Чем этот мир заслужил свое спасение? Может быть, как раз-то спасение мира и не его дело, а самого мира? И если существует такая опасность, то, может быть, так и надо: почему правда мира оказывается важней его собственной правды? Почему жизнь одного человека- ничто по сравнению с жизнью целого мира, состоящего из множества таких же ничего не значащих жизней? Ведь если одна жизнь - ничто, вспышка света, которой, если задуматься, то и нет, то множество жизней - всего только множество вспышек, которых тоже, если заду-
  
   82-83
  
   маться, то и нет. В таком случае - существует ли в природе сам мир? А если существует, то откуда видно, что его надо спасать? Со слов дедушки? Который это узнал со слов своего отца, а тот от своего? Кто из них решил, что сила Сонга или кого-нибудь еще представляет опасность, а не спасение? Ведь сколько ни существует мир, реальный ли, воображаемый ли, принято вести разговоры о его спасении (если мир воображаемый, то и разговоры о его спасении - воображаемые). Откуда берут начало эти разговоры?
  'Удел человечества - вечное заблуждение, которое начинается с искусственного преувеличения собственной значимости и заканчивается паранойей и воплями, когда происходит понимание своей реальной значимости. А откуда берется преувеличение собственной значимости?'- спрашивал себя Виктор, заканчивая медитацию, но все еще споря то ли с невидимым собеседником, то ли пытаясь переубедить собственное 'я', с которым сейчас общался откуда-то со стороны.
  'От завышенной любви к собственной жизни, которую в общем-то и любить не за что, а так - только оберегать в пределах, обозначенных инстинктом самосохранения, который, кстати, частенько тоже врет',- получил он неожиданный ответ и долго не мог понять: это его собственная мысль или чужая, захваченная у кого-то возвращающимся из полета сознанием. Когда он делился своими сомнениями с дедом Василием, тот непривычно для него горячился:
  - Виктор, это чушь. Понимаешь? Ты не о том думаешь. Такие мысли заведут тебя в тупик. Да-да. В тупик.- Его лицо слегка розовело, что служило признаком близкого гнева, но глаза смотрели пристально и спокойно, дистанцируя сознание от слов, слетавших с губ, а значит, дедушка не совсем верил в то, что говорил. Опять полуправда.- Ты забыл, как опасна энергия Сонга? Учти - она может вернуться... и твои мысли способствуют этому, принижая в твоих лазах ценность и смысл человеческой жизни, а значит, и всей нашей цивилизации.
  - Но я же не могу запретить себе думать,- вырвалось у Виктора.- Ты сам когда-то захотел, чтобы я возобновил свои занатия.
  - Но не для этого. Ты знаешь - сила мысли огромна, а в состоянии медитации она возрастает многократно. Пространство - и ближнее, и дальнее - перенасыщено теми, кто может воспользоваться этим. И ты тогда можешь принести огромный вред. Сам по себе, без влияния силы Сонга.
  - Каким образом? Мысли - всего лишь мысли. Тебе не кажется, что человечеству грозит не энергия Сонга или какая-либо другая сила, а те табу, которые издавна создали сами люди. Я не говорю о всем понятных и очевидных запретах, я говорю о заблуждениях.
  - О заблуждениях? Ты опять о своем...- дед Василий угрюмо мерил комнату шагами, теперь его слова совпадали с внутренним потоком, который исходил от сознания. Теперь он верил в то, что говорил. Но ощущение полуправды не пропало - оно не зависело от искренности заблуждений.
  - - Заблуждениями ты считаешь стремление человека жить? Так? Заботиться о безопасности близких? Ты это имеешь в виду? - Теперь глаза дедушки гневно сверкали.- Вспомни, что чувствовал, когда погибли твои родители, или их жизни - ничто, иллюзия, заблуждения? Виктор чувствовал правоту деда в каждом слове. Но в каждом же слове скрывалось и что-то еще, скрадывающее полное ощущение правды, но все-таки не опускаясь до полуправды. Это была почти правда. Может быть потому, что речь шла о его родителях? Может быть, еще почему-то.
  - Не-ет,- неуверенно протянул он.- Мне кажется, что люди рассуждают о ценности человеческой жизни, не зная сами, что же такое жизнь или смерть. А если они не знают этого, то как могут говорить о ее ценности? Может быть, смерть более ценна, но мы этого не понимаем и превозносим жизнь. Если Бог дал кому-то разум, то разве не может его забрать? Допустим, какое-нибудь живое существо не оправдало его надежд или целая цивилизация? Представляешь?
  - Еще как. Опять ты за свое - прицепился к самооценке человека,- устало вздохнул дедушка.
  - Но в ней есть что-то не совсем нормальное - ведь нам не с кем себя сравнивать. Конечно, если говорить о человеке и корове, то...
  - Хватит, Виктор, хватит. Учти, если бы так рассуждал кто угодно, но не ты - ну и черт с ним. Но тебе известно, во что в конце концов могут вылиться твои слова.- Он замолчал, всматриваясь в лицо внука и пытаясь найти в нем положительную реакцию на свои слова, но тщетно: ни по-
  
   84-85
  
   ложительных, ни отрицательных эмоций - только ставшая привычной бесстрастная самоуглубленность.
  Дед Василий по привычке полез в ящик стола и вытащил любимую трубку, но, повертев в руках, с сожалением положил обратно - в последнее время приходилось себя ограничивать в курении - здоровье сильно сдавало: сказывались и возраст, и постоянное нервное напряжение. Виктор одобрительно кивнул:
  - Тебе почти удалось бросить. Еще немного, и откажешься от своей утренней трубки.
  - Это уж дудки.- Старик с вожделением посмотрел на закрытый ящик стола.
  
   86-87
  
  
  Он подошел к книжной стенке, где кроме множества книг по истории, географии, справочников и словарей находилось изрядное количество ведической литературы. С нижней полки он достал шахматы - пришло время их ежевечерней партии.
  - Ты как?- кивнул дедушка на шахматную доску.- Не против?
  - Не против,- улыбнулся Виктор. У него еще оставался час времени до встречи с Сережкой Скворцовым - единственным другом, одноклассником. 'Хуже всего, если сила Сонга нагрянет, когда меня уже не будет,- подумал дед Василий, расставляя фигуры.- А с другой стороны, если бы вдруг она появилась сейчас - что я смог бы сделать?' Виктор же, делая первый ход пешкой, уже думал не о только что состоявшемся разговоре и даже не о самой игре, а о том - почему к соседке Жанне так клеятся парни. Нельзя сказать, что его целиком захватила эта мысль: сознание, будто разделившись на части, ненавязчиво продолжало анализировать все сказанное им и дедушкой, следить за игрой, прикидывать, что стоит показать сегодня нового из приемов кунг-фу Сереге, которым обучал своего друга Виктор втайне от всех. Но большую часть сознания заняла мысль о Жанне Соколовской - соседке по лестничной площадке и его с Сережкой однокласснице. Все парни, которые учились в его 10 'Б', а также порядочное количество из других классов, и даже не из их школы, закономерно и упорно сходили по ней с ума. Сознание Виктора мягкой невидимой пеленой прокралось по лестничной клетке и поплыло вниз, к выходу. Оно могло выйти и через окно, и если очень уж необходимо, то просочиться сквозь стену, но для этого требовались дополнительные усилия мысли, которых сейчас было и без того достаточно - ведь он играл в шахматы.
  В данную минуту Жанна стояла неподалеку от их дома, около густых зарослей жасмина, уже отцветшего и усеявшего землю белыми лепестками недавно благоухавших соцветий. Ее светло-голубое платье очень шло к густым каштановым волосам, но еще больше - к стройной и легкой фигурке, которая, несмотря на высокий рост, казалась хрупким силуэтом сказочной феи. Виктор почти увидел ее лицо, слегка размытое в недостаточно мощной фокусировке сознания, но все же отлично узнаваемое.
  Напротив нее на скамейке сидел Андрей - ее давний и настойчивый воздыхатель, а их общая страсть к танцам давала ему завидную фору перед остальными ухажерами. Виктор давно привык к его присутствию: в течение последних лет оно было так же естественно, как и наличие скамейки, на которой он сейчас сидел.
  - Ты сегодня витаешь в облаках,- дедушка двинул ладью,- шах. Образы Жанны и Андрея, дрогнув, расплылись в воздухе, словно изображения во вспененной ветром воде. Они не исчезли полностью, а остались нечеткими силуэтами, потерявшими цвет и контрастность. Виктор поспешно возвращался к игре, но было поздно.
  - Мат,- дед Василий довольно потер руки.- Посуду после ужина будешь мыть ты, фокусник.
  - Йес,- коротко ответил Виктор и пошел на кухню - пятый раз за последнюю неделю. Его искренне удивляло - почему Жанна и Андрей вечно по вечерам торчат около дома. Неужели нельзя погулять в парке или где-нибудь еще? Почему время их появления часто совпадает со временем вечерней партии в шахматы? И наконец, что удивляло Виктора больше всего - почему это его так интересует?
  
   Глава 7
  
  
  - Ну ты даешь,- обессиленно прохрипел взмокший Сергей, Его тяжелые, налитые силой руки повисли вдоль тела, а под их влажной от пота кожей бугрились вздутые мышцы штангиста,- Винт и есть Винт, за полчаса поединка не удалось даже коснуться тебя.
  - Ты пять лет тягаешь штангу, а я уже тринадцать занимаюсь кунг-фу. Так и должно быть,- но, увидев мрачное лицо друга, хлопнул его по спине.- Ничего, твой личный прогресс за прошедший год заметен. Но всегда надо выбирать между несовместимыми вещами: либо штанга, либо кунг-фу.
  
   88-89
  
   Они стояли в парке на зеленой лужайке, окруженной со всех сторон соснами и липами. Быстро вечерело, и под деревьями легли густые тени - предвестники близкой ночи, но высокое небо еще вовсю отливало лазурью, и кроны деревьев шелестели изумрудом и золотом в последних лучах уходящего на запад солнца. Серега Скворцов - высокий и широкоплечий, с фигурой атланта и гривой взлохмаченных белокурых волос - напоминал древнего славянского витязя, вышедшего помериться силой на турнире, но неожиданно получившего поражение от более невзрачного на вид противника, что было очень обидно.
  Он и не скрывал этого, но обида или, точнее, досада за последние годы дружбы с Виктором значительно поубавилась и сошла на нет по сравнению с той, самой первой, когда он, сначала шутя, а потом и на полном серьезе, решил побороться с ним на уроке физкультуры. Тогда он впервые ощутил не по-человечески свирепую, не оставляющую ему ни малейшего шанса силу худощавого, но неимоверно жилистого тела Виктора. И как ему показалось, не только тела, но и еще чего-то, кроющегося в его недрах. Впоследствии Сергей отбросил эту мысль, постыдившись и приняв ее за попытку оправдания своего поражения. Но в те минуты, после недолгой и незаметной борьбы, он чувствовал, как тиски рук Виктора с силой механического пресса сжимают: одна - его предплечье, моментально онемевшее; другая, лежавшая на загривке, мягко, но так же неумолимо наклоняла туловище вперед, заставляя сгибаться его в пояснице. Ко всему прочему, появился беспричинный страх смертельной опасности, но он не придал ему сил, как часто бывает, а лишь в стремительном импульсе выбросил их наружу. Сергей дернулся всем своим мощным телом атлета и беспомощно застыл, напоминая большую сильную муху в цепких объятиях убийцы-паука.
  Одноклассники, со стороны наблюдавшие за их короткой схваткой, так и не поняли, что же произошло, а Виктор, сделав шаг назад, улыбнулся:
  - Продолжим когда-нибудь в следующий раз,- он не стремился к внешним эффектам. И Сергей это оценил - Виктор помог сохранить ему лидерство в классе, которое, судя по всему, для него самого было таким же пустым звуком, как и лавры победителя. Поступи так на месте Виктора кто-нибудь другой - можно было бы подумать о его лицемерии, но Сергей отлично знал, что этот парень - стран?ный, точнее - не такой, как все.
  Но замечен поступок Виктора был не только Сергеем.
  В зеленых глазах Жанны застыла хитринка, и она, словно дьявольски симпатичная и обаятельная лиска, которой можно все, в том числе и болезненные укусы, наивно улыбнувшись, спросила:
  - Виктор, ты сдался без боя? Я думала, настоящие мужчины должны хоть попытаться.- В ее глазах кроме явного озорства было что-то еще, ему непонятное. Может быть - вызов? Он недоумевал - почему? Ведь они же друзья, тогда зачем...? Но в ответ Виктор небрежно фыркнул, на правах ее старого приятеля и соседа, которому иногда можно было больше, чем остальным ребятам.
   - Отцепись, Жанна. Сейчас я - всего лишь мальчишка. И не тороплюсь стать настоящим мужчиной.
   - Я так и думала,- она прыснула,- куда же подевались настоящие мужчины? Кроме Сергея, здесь больше никого не видно.- Ее глаза дразнили как никогда. И Виктор понял - она видела.
   - Наверное, их стоит поискать в танцевальном кружке, там-то наверняка еще один найдется.- Укол был направлен точно в цель - весь класс шептался о красавце десятикласснике Андрее.
  - Пожалуй,- в теплой до сих пор зелени блеснули холодные льдинки. Она отошла к своим хихикающим подружкам, а Виктор повис на турнике и в следующее мгновение без малейшего напряжения крутанул солнышко, чувствуя, что внимание всех без исключения одноклассников вновь приковано к нему. На лицах многих ребят была зависть, еще бы, он так легко крутит солнышко, и самая красивая девушка школы целых три минуты строила ему глазки. Ну а то, что с амбалом Серегой Скворцовым передумал бороться - правильно сделал - только придурок добровольно захочет испытать на себе силу его медвежьих лап.
  Спрыгнув вниз, он опять поймал на себе взгляд Жанны, пристальный, внимательный, но не подал вида, что замечает его - он не из тех ненормальных ухажеров, которые только ради общения с ней готовы выставлять себя на посмешище. Сегодня и так хватило.
  
   90-91
  
   Сережка оценил и это. С первого класса они поддерживали между собой приличную дистанцию, будто чего-то ждали, и только в восьмом, после случая в спортзале, стали друзьями.
  Сейчас - школа позади. Впереди - выпускной бал, лето и подготовка в университет. А пока он продолжает обучать Сергея кунг-фу.
  - А правда, что в кунг-фу приемы, удары, да и вообще все видимые внешние действия - только начало перед овладением внутренней силой, или все это - туфта, разговоры? - Серега вопросительно смотрел на Виктора. Втайне его до сих пор мучит воспоминание двухлетней давности, когда он оказался совершенно беспомощным.
  - Ого, ты и такое слышал?
  - По телеку сейчас много передач про всякое такое появилось, да и литературы хватает. Те, кто развил в себе эту силу, считаются асами высшего класса. И таких во всем мире не так уж и много.
  - Я тоже слышал.
  - Ну а что ты сам думаешь - брехня это все или нет?
  - Понятия не имею.- Он помедлил.- Но дыма без огня не бывает - доля правды, хоть какая, но все-таки, наверное, есть.
  - 'Понятия не имею', 'доля правды',- передразнил Сергей.- Отлично знаешь - просто не говоришь мне. Вчера передача была - там так и сказали, что в Китае множество различных стилей и школ кунг-фу, и каждая хранит свои секреты. Причем что ни семья, то у каждой свои. Показывали чувака одного - такое вытворяет...- он присвистнул.- Я вот и подумал, что и ты наверняка можешь так же,- Сергей покосился на Виктора,- а может, и похлеще. А твои занятия разными там восточными делами? Книги, которыми у тебя дома весь зал уставлен и в спальне еще хватает; дедушка твой - посмотреть - точно вылитый сенсей.- Сергей обиженно сопел.- Эх, Винт, мог бы и мне что-нибудь такое секретное показать.- Несмотря на свои солидные габариты, он сейчас производил впечатление оби?женного ребенка - пухлые губы по детски надулись, лоб нахмурился, но это, как ни странно, не портило его, а наоборот, смягчало довольно жесткие черты лица, что очень нравилось девчонкам их класса. Сергей это знал и зачастую успешно использовал, и не только в общении с девчонками.
  - Забудь,- отмахнулся Виктор.- То, чему ты научился за два года, тоже мало где увидишь. Можешь считать это моими секретами.
  - Не спорю. Это классные штучки, но я не про них, а про внутреннюю силу. Помнишь, как ты меня в спортзале сцапал, а я и пикнуть не смог. Вот-вот, я про то и говорю.
  - Зачем тебе? С твоей силой, да еще с приемами, которыми вполне прилично владеешь? Супермен - да и только,- Виктор рассмеялся. - Что тебе стоит? Если уж начал, то давай до конца... ну так и быть - железо заброшу, начну полностью по твоей системе заниматься. Идет?
  О том, чтобы раскрыть кому-нибудь, пусть даже другу, методику своих занятий, не могло быть и речи, но отвязаться ОТ Сергея не удавалось никому. Виктор мгновенно провертел в мозгу все возможные варианты действий:
   - Ты готов забросить железо и заниматься долгими и нудными вещами, не очень-то и похожими на тренировки в обычном понимании?
   - Еще бы,- радостно подтвердил Сергей.
  - Насколько я знаю, у тебя всегда были проблемы с учебой.
  - С учебой? При чем тут она,- он с наслаждением сплюнул,- слава богу, школа позади, а в институт я ни-ни. Спорт- другое дело: там у меня всегда были успехи.
  - Вся проблема в том, чтобы получить внутреннюю силу о которой ты говоришь, приходится работать головой значительно больше, чем в школе.- Он выжидательно посмотрел на друга, оценивая эффект, произведенный только ЧТО сказанным.- Физическая подготовка и специальная, конечно, очень важны. Без них, в общем-то, и невозможно достичь такой силы, но главное - здесь,- он постучал себя по лбу пальцем.
  - Заливаешь,- уверенно сказал Сергей, отлично понимая, что если в словах Виктора есть хоть малейшая доля правды, то ну ее к черту, эту систему. Мозги сушить ему надоело еще в школе.
  - Какой смысл мне заливать,- пожал Винт плечами.- вспомни, как я тебя учил представлять силу Вселенной у себя в центре живота. С этого мы начинали, но тебе надо было сразу стать Брюсом Ли. Согласен? Сколько мы убили времени на это?
  
   92-93
  
  
  - Если постараться, то я, конечно, могу представить,- нахмурился Сергей.- Но удерживать свою мысль в этой точке во время поединка мне до сих пор так и не удается.
  - Это самое простое - только от него можно двигаться к более сложному.
  - Неужели эти заморочки дают такую огромную силу, несравнимую даже с той, что получаешь от штанги?
  - Главную роль на более высоких ступенях играет уже не столько тело, сколько сознание - в нем вся сила. Но дойти до такого уровня очень трудно.
  - Мистика, да и только.- Сергей разочарованно вздохнул.- Это хорошо, я обдумаю сегодня вечерком, а завтра тебе звякну.- Он запнулся.- Или нет - мне надо пару дней, чтобы все взвесить - идет?
  - Идет,- Виктор улыбнулся,- мой совет - не спеши. Да и железо - не такое уж плохое дело,- авторитетно продолжил он.
  - И не говори. Кстати, там мозгами тоже шевелить приходится. Да еще как.
  - Кто же спорит.
  - Слышь, Винт, ну хоть ката-то мне покажи. Помнишь, то, что в прошлый раз. Полный отпад.
  - Это - пожалуйста, хоть сейчас. Ты, кажется, его тоже учить собирался?- В последний момент он сдержал рвущуюся на губы улыбку.
  - Конечно. Но подступаться к нему пока страшновато - мне бы что-нибудь попроще.- Сергей был серьезен и деловит.
  - Найдем тебе другое - их много, но начинать надо с самых легких. Вот, например, совсем несложное.- Виктор приготовился выполнить серию движений - сочетание ударов руками и ногами, блоков и уходов, называемых ката, но друг его остановил:
  - Нет-нет. Это позже. А сейчас покажи то, что было в прошлый раз.
  - Оно слишком трудное - высшей категории сложности. Если освоишь все более легкие, то лет через семь-восемь, кто знает, может, и это сможешь.
  - Я в курсе.- Сергей недовольно поморщился, как бывало всегда, когда перед ним наглядно возникала пропасть, отделяющая уровень его мастерства от мастерства Виктора.- Ты просто покажи - я не идиот - сам понимаю, чего могу, чего нет. Уж больно впечатляет,- он фыркнул,-такого и в кино не увидишь.
  - Хорошо.- Виктор сделал шаг в сторону.- А ты отойди подальше, вон к тому дереву.
  То, что поразило Сергея на прошлой тренировке, было обычной ежедневной рутиной для Виктора. Одно из многих из его арсенала, позволяющих доводить возможности тела до весьма высоких показателей. Даже для опытного мастера это был высший класс, вершина долгого и трудного пути. Для Виктора же - всего лишь одна из ступеней, позволяющих совершенствовать сознание, но ступень далеко не самая главная. Главное вершилось в медитациях, когда его сущность устремлялась в неведомое, а основная задача беспрекословно послушного тела заключалась в абсолютном невмешательстве. Добиться же такого его совершенства можно только старыми, тысячелетиями проверенными системами тренинга.
  Собираясь продемонстрировать другу любимое ката,Виктор отнесся вполне серьезно к этой задаче: он начал как обычно - втечение минуты концентрировал сознание в центре живота, пока внутренним зрением не увидел светящийся шар размером с небольшое яблоко, готовый влиться бесконечным множеством молний прохладного белого пламени в любое действие, производимое телом, многократно усиливая то, что должно быть усилено в соответствии с требованиями древнего искусства кунг-фу, идеально предназначенного и для разрушения, и для созидания.
  Через мгновение кожа покрылась невидимой для человеческого глаза пленкой энергетической защиты, исходящей от сверкающего шара, оберегающей от ранений и травм в ходе поединка. Сознание окончательно сфокусировалось на нем - больше не существовало Виктора Байкалова, остались только светящийся шар, безупречное тело, способное на все, и Вселенная.
  Энергия Вселенной беспрепятственно перетекала в шар, а тот, в свою очередь, щедро питал тело, которое, наливаясь силой, могло, не жалея, тратить ее в самых невероятных размерах, потому что возвращалась она во Вселенную - неиссякаемый и щедрый источник для тех, кто знал верный путь среди множества направлений, перекрестков и тупиков Бесконечности.
  Сущность Виктора вернулась к своему первоисточнику - Вселенной, они стали едины, а значит - любой противник,
  
   94-95
  
   который не смог добиться того же состояния, был заведомо обречен на поражение.
  Сергей, наблюдавший за ним с безопасного расстояния, вздрогнул - ему показалось, что на миг силуэт друга озарился вспышкой ослепительно белого света, словно молнией - точно так же было и в прошлый раз. Потом все стало как обычно, если считать обычным фигуру, будто лишенную костей, резиново извивающуюся в любых, самых невообразимых плоскостях и в сгущающихся сумерках только отдаленно напоминающую человека, плюс ко всему - летающую по поляне, совершенно не обращая внимания на закон всемирного тяготения.
  Сухая трава не издавала ни звука, когда его ноги ненадолго касались ее перед тем, как, подобно крыльям, вновь унести на несколько метров вверх.
  Удары, блоки, кувырки виртуозно сплетались в единый неудержимый порыв ошеломляющего танца, пугающего и чарующего одновременно. Вместе с тем в нем все ярче ощущалось присутствие совершенно иного смысла, а удары и яростные прыжки во многом потеряли свое исконное предназначение и открывали то, что вечно скрыто в глубинной сути каждого человека.
  Прилив энергии оказался огромным, больше обычного, и всегда холодное и бесстрастное сознание Виктора охватил пьянящий восторг неограниченных возможностей. Он не удержался и после завершения основных классических серий взорвался неповторимой импровизацией; и его жаждущее движения тело, и необузданная фантазия, казалось, перенеслись в совершенно другое измерение, где все, даже самое невозможное, тут же воплощалось в жизнь.
  Ощущение нереальности происходящего нарастало с каждой секундой, весь мир вокруг застыл в оцепенении, на несколько минут забыв о своем существовании. Красота и ужас, заполнившие пространство поляны, слились в теснейшем умопомрачающем переплетении, наслаждаясь друг другом и тем, кто позволил им это...
   Гармония зыбким шелестом коснулась крон деревьев и затихла, любуясь чистым лучом человеческого сознания и единством Вселенной, торжествующей на крохотном участке Земли... Причиной же этому был Виктор Байкалов.
  Энергия продолжала мощно циркулировать по всему телу, превращая его в вечный двигатель, но сознание, как всегда, знало меру. И вот Виктор, последний раз взлетев одними ногами по стволу дерева, кувыркнулся назад и, словно парашютист, расставив ноги и руки, плашмя полетел 1НИЗ с десятиметровой высоты, наслаждаясь свободным падением и чувствуя себя полубогом. За метр до земли он сгруппировался и, мягко спружинив ногами , полностью погасил удар, а огромный потенциал энергии, накопленный телом, частично разрядившись вспышкой молнии, ушел в землю. Но ее запас оставался еще слишком большим, что неминуемо нарушило бы равновесие жизненных сил, и Виктор, одно за другим, завертел сальто по направлению к фонтанчику воды, бьющему из металлической чаши, находящейся метрах в двадцати от него, у самой аллеи.
  Его руки раскрытыми ладонями протянулись к воде и металлу, не касаясь их: излишки энергии, полыхнув напоследок ослепляющим неоном и издав рык, напоминающий отдаленный раскат грома, вернулись к своему первоисточнику.Вода взметнулась на несколько метров ввысь, и сине-белый всплеск взбитой пены оросил вокруг уже темную траву.
  Сергея неприятной прохладой окатила жуть, когда треугольная тень направилась к нему, и только в двух метрах от себя увидев лицо Виктора, он почувствовал, что наваждение отступает.
  - Однако,- прохрипел Сергей. К своему удивлению,ему никак не удавалось прогнать прохладный ветерок, гуляющий между лопаток.- Однако,- только и смог повторить он.
  - Тебе понравилось? - голос Виктора, как всегда, был спокоен, дыхание полностью восстановилось, и ничто больше не напоминало об устроенном им действе.
  - Не то слово.- Сергей, сделав усилие над собой, положил руку на плечо друга, будто пытаясь удалить возникшие сомнения.- Только уж больно необычно.
   - Да - это необычно,- он помедлил и продолжил так, как если бы убеждал самого себя:- Необычно, но не более того.
  'А что может быть более необычного?'- вертелось в уме Сергея, но совсем неожиданно ему стало ясно, что может, и связано оно опять же с Виктором.
  -Я совсем не спец в этом деле, но, по-моему, даже для кунг-фу такое слишком...- он задумался, подбирая слова.
  
   96-97
  
  
  - Может, ты и прав, но кунг-фу здесь все-таки присутствует,- улыбнулся Виктор.
  - А остальное? - как можно спокойнее спросил Сергей. Он снял руку с плеча Виктора, потому что она начинала трястись мелкой дрожью. Чем больше он вдумывался в произошедшее, тем больше терял нить здравого смысла.
  - Остальное? Что именно?
  - Свет, молнии, вспышки, твои полеты,- на одном дыхании выпалил Сергей, но его сознание уже мутило от сумасшедших выводов, и оно молча вопило: 'Все, что произошло - от начала до конца,- невозможно, потому что такого не бывает'.
  - В прошлый раз было лучше?
  - Нет,- сразу же возразил Сергей.- Ближе к реальности. Я видел и понимал. Сегодня начало было таким же, но потом...
  - Ты перестал понимать,- закончил за него Виктор,- только и всего. Люди рано или поздно выходят за рамки привычного. Ты вот, например, кроме своего любимого железа занялся ушу и вышел за рамки своего прежнего понимания.
  - Но мое понимание осталось в пределах того, что понятно всем,- озадаченно пробормотал Сергей.- А тебя сегодня, наверное, не понял бы никто.
  - Это не так и важно. Но признайся, даже не понимая того, что увидел,- тебе понравилось?
  - Еще бы.
  - Скажу по секрету - и мне тоже.
  - Ха, скромняга,- фыркнул Сергей, с облегчением замечая, как возвращается былая уверенность в себе.- Все эти твои штучки - фигня, главное, чтоб дети в школе не курили.
  Виктор засмеялся:
  - Разучивать что-нибудь будем сегодня? Или с тебя пока хватит?
  - Дай в себя прийти,- он демонстративно встряхнул головой.- Я ж нормальный человек, а не со сдвигом, как ты. Да и поздно уже.
  - Тогда пошли.- Виктор, привыкший к взбалмошному характеру Сергея, всегда пропускал его подначки мимо ушей. Выйдя на аллею, они увидели быстро удаляющийся женский силуэт.
  - Неужто Соколовская? - спросил Сергей.- Одна в парке поздно вечером?
  - Тебе показалось - это не она,- поправил Виктор, наверняка зная, что это Жанна.
  - Похожа. Хотя верно - чего ей тут делать. Если, конечно, и у нее крыша не поехала на почве кунг-фу - ведь она твоя соседка.
  - Да,- поморщился Виктор. Ему еще в школе осточертели расспросы пацанов насчет Жанны. Все знали, что они соседи, и поголовно ему завидовали.- Но если ты считаешь,, что я псих, то это не заразно, и ее вряд ли зацепило
  - Прямо скажу - смотрит она на тебя довольно странно.
  - Она на всех смотрит странно - глаза у нее такие. Зеленые-зеленые, и в них черти пляшут.
  - Да нет, со стороны заметней.
  - Что заметней?
  - Андрей Андреем, а Байкалов, похоже, тоже котируется, и весьма недурственно.
  - Чушь. Мы друзья детства. Еще родители наши дружили Ну и...? То, что она может позволить себе старого друга по уху щелкнуть или за ручку подержать у таких колдырей, как ты, нездоровый интерес вызывает.- Он шутя дал Сергею подзатыльник.- Вы все вокруг просто свихнулись - красивой девчонки не видели.
  Сергей хохотнул:
  - Вот здесь-то как раз все в порядке. Свихнуться из-за красивой девушки - это нормально, но не обращать на нее никакого внимания может, наверное, только Виктор Бай?калом.
  - Мы по-разному понимаем красоту,- глухо вырвалось у Виктора.
  - Че-е? - удивленно протянул Сергей.- Ну, Винт, ты даешь, куда ни ткни - везде у тебя свои заморочки. Красивая девчонка - и все тут. Что еще понимать надо?
  - Ладно, отстань.
  - Нет, подожди, неужели тебя не берут завидки, когда она с Андреем ходит, а могла бы с тобой?
   - Да что с Андреем, что с тобой или с кем-нибудь другим -какая разница? Главное - она была, есть и будет Жанкой Соколовской. Еще есть вопросы?
  
   98-99
  
  
  - Ну убил. Ты серьезно?- Сергей присвистнул.- Витька, ей-богу, у тебя сдвиг по неизвестно какой фазе.- Он покрутил пальцем у виска.- В таких вопросах - каждый сам за себя, а у тебя получается сплошной пофинизм. Опомнишься - поздно будет.
  Винт шел, задумавшись. Доводы Сергея были ему безразличны, как, впрочем, и доводы кого угодно, за исключением, может быть, деда Василия.
  Человек в своих чувствах оказался слишком примитивен - к такому выводу он пришел давно, но почва готовилась задолго до осознания им данной аксиомы. Кем она готовилась? Видимо, еще той, старой, игрой, от которой впоследствии пришлось отказаться, но и новые правила не смогли кардинально изменить его подход к миропониманию.
  Красота человеком воспринимается слишком просто и практично, он замечает только внешнюю, самую броскую сторону, упуская суть. Он раз за разом, как безмозглый окунь, заглатывает наживку, не подозревая о том, что кроется внутри. И беда не в том, что окунь клюет всегда на одно и то же и в результате теряет все, а в том, что ему не дано природой такой возможности, как человеку,- задуматься. Но и в том и в другом случае результат одинаков: окунь теряет жизнь, человек, как правило,- значительно большее. В результате наличие разума и его полное отсутствие приводят к одной и той же ошибке.
  - Что молчишь? Прав я или нет? Чувствуешь прав, то-то,- в голосе Сергея звучали победные нотки. Но радовался он не тому, что, как ему казалось, удалось переспорить Виктора, а совсем другому: всплывшие в его душе совершенно незнакомые ощущения после того, что он увидел на поляне, понемногу отступали перед логикой привычных вещей и понятий. Разговоры о девушках - лучшее средство в борьбе со страхом.
  - Почему каждый из парней мечтает заполучить Жанну, ты можешь ответить?- вопрос сорвался у Виктора сам собой, непроизвольно - неожиданно для них обоих.
  
  - Что?- переспросил Сергей, несмотря на то, что великолепно все расслышал.- Ну, брат, ты даешь. Уж на что я несилен в науках, да и то знаю - это ж естественный отбор, понимаешь? Так природа распорядилась, и мы ничего изменить не можем. И слава богу.
  -Ясно,- понимающе кивнул Виктор, но не тому очевидному, что пытался разъяснить ему Сергей.
  -Ты Винт, сегодня странный. Я хотел сказать - странный более, чем обычно. Но не унывай - твоя странность пройдет, как только начнешь почаще общаться с девушками,- он хлопнул Виктора по плечу и громко засмеялся.
  - Если тебе почему-то не нравится Жанка Соколовская, то найди какую-нибудь другую - их в Минске полно, и, между прочим, наверняка, есть и получше.
  - Понял.
  - Вот это - другое дело. В кунг-фу- ты мастер, ничего не скажешь, а в остальном тебя надо еще учить и учить. Мальчишка,- Последнее слово Сергей произнес со скрытым удовольствием- хоть в чем-то у него появилось превосходство перед другом. Оно, конечно, скоро исчезнет - он покосился на чеканный профиль Виктора, проступающий на фоне призрачной зелени, выхватываемой из ночи неярким светом фонарей, на его гибкую, ладную фигуру, бесшумно вышагивающую по потрескавшемуся асфальту, будто пришедшую из другого мира - того мира, который на поляне,оставшейся далеко позади, держал распахнутой свою завесу и перед ним, Сергеем.
  Подрагивающие на аллее тени вызывали шальную мысль, что качаются не ветви деревьев, а земля под ногами, развеивая иллюзию надежности и незыблемости привычного Настоящего. Ноги сами собой ускоряли шаги, пытаясь унести от того, что оставалось за спиной, вероломно приближая к будущему.
  
   Глава 8
  
  
  Старые, хорошо знакомые лица все чаще сменялись совершенно незнакомыми, а вместо привычных улиц, площадей и парков Минска появлялись то моря, то джунгли, то контуры восточных городов. Сначала они маячили далеко на горизонте, появляясь, исчезая и неизменно возникая вновь из желтой пелены слившегося воедино багрового неба и дышащей пыльной древностью земли. Всякий раз мираж приближался, и Винт понимал, что скоро окажется его частью. Либо мираж превратится в реальность.
  
   100-101
  
  
  Когда же он оказался стоящим лицом к Запретному го роду, что в центре Пекина, действительность остро кольнула всколыхнувшимися воспоминаниями - еще более удивительными оттого, что их просто не могло быть. Виктор в недоумении бродил среди пагод, дворцов, великолепных парков и садов, знавших прикосновения многих минувших столетий и повидавших на своем веку не одну эпоху перемен.
   Пространство и время, будто специально расступаясь перед ним, приглашали увидеть что-то его собственными глазами. И он беспрекословно следовал туда, где все громче звучал голос, знакомый ему с детства, и вновь оживали давно позабытые принципы. Сознание его, вроде бы не торопясь, но на самом деле с головокружительной скоростью, переносилось с севера на юг Китая. Видимые им с высоты птичьего полета горы севера переходили в низменности Великой Китайской равнины, вперемежку с лёссовыми плато, изъеденными долинами рек. На смену им неслись тропические леса юга, и в конце концов его выносило к полуострову Лэйчжоу, отдающемуся в памяти не менее острыми воспоминаниями, чем те, которые терпеливо, но неумолимо выжидали в Пекине.
   Сделан над ним круг, сознание вновь уносило на север, где оно углублялось на территорию России и блуждало в приамурских лесах, пока не оказывалось в последней точке своего назначения - озере Ханка.
   Из пространства, быстро густеющего наподобие вечернего тумана, появлялся высокий пожилой китаец благородной внешности, и с неизвестно откуда взявшейся уверенностью Виктор в нем сразу же узнавал своего дальнего предка - Сонга, как его впоследствии стали называть в России, настоящее же имя которого было Шань Цзуй. Его черты очень отдаленно напоминали те, которые Виктор мог обнаружить, глядя в зеркало, но самое главное сходство крылось в глазах, хоть и более миндалевидных, имеющих то же выражение и пылающих той же силой - не скрытой, а явной, подавляющей и влекущей.
   Сонг подолгу всматривался в него, как иногда думалось Виктору, выискивая то, что крылось в самой сути его сознания, видимо чего-то ожидая или опасаясь. Силуэт Сонга тускло мерцал, уплывая в сторону, но Винт еще некоторое время различал на его халате пятипалых огнедышащих драконов - даже тогда, когда лицо китайца превращалось в еле видимую подрагивающую маску.
   На смену ему всегда появлялся образ другого китайца - Чжана. И Винту почему-то казалось, что его собственная судьба в такой же степени связана с ним, как и с Шань-Цзуем . И тот и другой были примерно одного возраста, но если во внешности Шань Цзуя отчетливо проступала аристократичность, то лицо Чжана несколько поспешно выдадавала в нем человека простого происхождения. Первое впечатление сразу же рассеивалось, отступая перед дьявольским умом, светящимся в его глазах, и исключительной энергичностью и волей, которые не только исходили от его черт, но и вполне осязаемой аурой пронизывали пространство вблизи него, являясь неизменной печатью недр его духа.
   Он с некоторой насмешливостью смотрел вслед удаляющемуся Шань Цзую, потом сверлил взглядом Винта - и теперь был абсолютно непонятен ход мыслей, лучащихся от его холодного и, пожалуй, жестокого образа.
   Иногда после Чжана появлялась красивая молодая китаянка , и Виктор мгновенно понимал, что она - жена Чжана. Не составляло большого труда узнать имя - ее звали Ли. Информация сама вплывала в его сознание и оживала там красочными, выразительными видениями, как он думал - точными копиями тех, которые существовали когда-то в действительности. Но очень часто Виктору казалось, что все проплывающее перед его глазами - не копии и не воспоминания, неизвестно как пробившиеся в сознании, а реально существующие люди, застрявшие далеко позади в толще времени. Они пока не пытались заговорить с ним, а ему не удавалось различить только-только намечающийся ход событий, но догадывался, что уже скоро.
   Когда же Винт впервые кроме ставших привычными лиц Шань- Цзуя и Чжана увидел мчавшуюся по размытым дождями лугам конницу с развевающимися знаменами и сверкающими клинками, почуял запах конского пота и дымящейся человеческой крови, он приготовился к самому важному. И оно пришло..., но не в виде грохочущего боя, а в виде роскошных залов и гостиных, тихого шепота слуг, журчания фонтанов и беззвучных крадущихся шагов, ведущих к тем же Шань Цзую и Чжану. За ними теснилось еще множество лиц, ранее им не виденных, которые, не торо-
  
   102-103
  
   пясь, наплывали на него, медленно кружась в танце... совсем как тогда.
  Винт удивленно вскрикнул, но получился лишь слабый хрип, а перед глазами уже стояли не увитые зеленью беседки и воздушные колоннады, а недосягаемая мечта - рыжие скалы, за которыми скрывались свобода и жизнь.
   И он, стараясь не упустить ускользающее ощущение, цеплялся за обрывки видений, проваливаясь туда, откуда была гарантирована ему если не жизнь, то свобода. Ему удавалось это, но не совсем - вместо исчезнувших восточных миражей далекого прошлого перед ним появились относительно недавние события собственной жизни.
   ...Выпускной вечер в школе. Все кружатся в вальсе, точнее - те, кто умеют. Остальные сидят на стульях вдоль стен актового зала либо толпятся в коридорах и буфете. Винт стоит у стены, прижавшись к ней плечом, и не сводит глаз с одной пары - Жанны и Андрея. Сам он отлично умеет танцевать - Жанна еще в детстве великолепно вымуштровала его, и если бы Виктору не было жалко тратить время на такие пустяки, то он стал бы классным танцором.
  Пожалуй, он не отказался бы сейчас от вальса, если бы... Жанна пригласила его, а не Андрея. Но она предпочитает танцевать со своим постоянным партнером, и, наверное, правильно делает - на них смотрят все выпускники и учителя. Андрея, окончившего школу два года назад, специально пригласили, он - все-таки гордость школы. Хоть и бывшая.
   Жанна очень красива. Взгляд Виктора, еще секунду задержавшись на ее лице, скользнул по остальным: грустным и веселым, счастливым и не очень, но прикованным невидимой нитью зависти к ней. Она слишком красива, а потому недоступна ни для подруг, ни для кавалеров. Пьедестал, на который ее возвела красота, невидим и более трудно преодолим для кого бы то ни было, чем может показаться на первый взгляд. Одиночество ее сродни тому, которое испытывает и он, Виктор, но уже по другой причине.
   Жанна удручающе красива той утонченной, но подавляющей красотой, которая, возможно, откуда-то свыше предназначалась для иных сфер и других целей, но, оказавшись по странному стечению обстоятельств в сфере обитания гомо сапиенс и впитав в себя порядочное количество его эманаций, приняла простое и понятное даже питекантропу обличье красивой девушки. К этому стоит добавить, что от первоначально заложенной кем-то свыше идеи роли созидания в ее красоте не осталось и следа, но зато имелось в избытке других, не менее важных и волнующих - зависть подруг и не только, с богатейшим боекомплектом полагающихся к ней ярко выраженных и не очень, пакостей, суровая конкуренция особей мужского пола, лишенная вышеперечисленного обилия методов, но восполняющая этот пробел строгой четкостью целей и намерений, уходящих в древнюю, седую глубину простейших чувств и ощущений.
  
   104-105
  
  
  Одна из этих особей, заводила районной шпаны, контролирующий территорию центра, в том числе парка Горького, видимо утомившись от длительных и бесплодных попыток хождения проторенными дорогами, решил сократить путь к сердцу Жанны самым простым, но решительным способом, 'не изобретая велосипедов'.
   Взяв с собой трех 'бройлеров' (довольно известных в определенных кругах культуристов, словно выращенных не на постсоветском пространстве, с его естественными, но мало доходящими до широких масс населения продуктами питания, а на высокопротеиновом западном 'говне') и сам будучи не слабого десятка, он предстал перед восхитительными глазками Жанны во всем величии, на которое только способна всколыхнувшаяся после долгой вынужденной дегенерации горделивая фантазия советского человека.
   Бяша (такова была кличка хулигана), недавно пересмотревший пять раз кряду 'Крестного отца' по видику и страстно затосковавший по любви, деньгам и солнцу, которых так не хватало в дождливом, бесперспективно сером Минске, решил изменить, хотя бы в мыслях, географию своего проживания, а заодно и все прилагающиеся к ней атрибуты, главным из которых, конечно же, была недоступная Жанна. Ей, по далеко идущему сценарию, предписывалось в самое ближайшее время достойно украсить зарождающуюся высокую орбиту.
  Когда Винт, как всегда по вечерам, возвращался домой со своей поляны, где занимался переустройством мира, то на самом выходе из парка и увидел эту сценку.
  Побледневший Андрей стоял у дерева, прижавшись к нему спиной, рукав ветровки болтался на нескольких хлипких лоскутках, а из носа текла кровь, которую он пытался удержать тыльной стороной ладони. Его вид был довольно жалок, а следов бойцовского духа, как ни пытался их разглядеть Виктор, так и не обнаружилось. К Андрею у него никогда не было ни дружеских, ни враждебных чувств - скорее заинтересованность юного натуралиста. Что находила в нем Жанна, было для Винта таким же секретом, как и она сама. Может быть, круглая отличница Соколовская своим аналитическим умом и, главное, женским инстинктом чуяла в Андрее то, что было никогда не понять ему, Виктору. Он считал такое вполне возможным и, более того, справедливым и не стремился менять ход естественных событий, предоставив это времени.
   'Недеянием и невмешательством завоевывается Поднебесная'- слова великого Лао Цзы, современника Конфуция, сейчас подходили как нельзя кстати, а вызывающий множество протестов в душе 'Дао-дэ цзин', штудируемый Виктором с детства по настоянию деда, гармонично вплетался своими постулатами в разворачивающиеся под соснами события.
  Стоит незаметно пройти мимо, и навсегда опозоренный в глазах Жанны Андрей тихо покинет свою долгосрочную вахту, а дебил Бяша, несмотря на огромную огневую мощь, при всем желании не сможет занять его место.
   Ноги, как всегда, бесшумно несли Виктора вперед, к угрожающе застывшим фигурам, и он до последнего момента так и не решил - кем быть: то ли благодарным зрителем, то ли непосредственным участником спектакля.
   Но все решила беспросветная тупость Бяши, похоже окончательно уверовавшего, что с нынешнего момента роль его личности, как и положено по сюжетам крутых боевиков, будет исключительно возрастать, приобретая уважение немногословных, суровых мужчин и пламенную любовь недоступных, красивых женщин. Он на минуту представил, как это сделал бы дон Корлеоне, и несколько скованным жестом (сказывалось отсутствие практики) сунул свою волосатую лапу под нос Жанне, которая, забыв об испуге, от неожиданности захлопала глазами, и угрожающе процедил:
  -Если ты хочешь, чтобы мы отпустили этого хлюпика -целуй руку.
  Но она не торопилась, и пауза затянулась, что делало Бяшу не столько грозным, сколько смешным... В глазах бройлеров тускло засветилась насмешка.
  - Ну, чего ждешь?
   Ответ был коротким, но вполне красноречивым - изящная ладонь со свистом рассекла воздух и отпечаталась крас-
  
   106-107
  
   ной отметиной на обескураженно застывшей физиономии будущего короля мафии.
  - Ах ты, сучка.- Высокие мотивы, приведшие его сюда, были забыты. Остались обида и глухая, животная ревность. Бяша одним движением завернул Жанне руку за спину.- Сама нарвалась, теперь будет хуже.- Его кепи валялось тут же.- Подними,- он сильнее завел руку, и она тихо застонала.
  Виктор выдвинулся из-за дерева, но Андрей, собрав остатки мужества, отчаянно рванулся вперед - его кулак вскользь прошелся по скуле Бяши, но этого хватило, чтобы тот отпустил девушку.
  - Ха, смотри-ка,- весело сказал один из 'бройлеров',- танцор наконец-то решил руками помахать.- Они окружили его.- Давно пора... Давай-давай.
  - Не троньте его,- угрожающе прошипела Жанна,- в ее голосе было столько силы и скрытой угрозы, что все, в том числе и Андрей, и Винт, удивленно на нее посмотрели.
  - А девчонка - огонь, у тебя, Бяша, губа не дура,- хохотнул все тот же 'бройлер', между делом двинув Андрею кулаком в живот, а когда того согнуло пополам - вторым ударом в скулу опрокинул на землю.Андрей, с размаху прохрустев по жухлой траве и сучьям, зарылся спиной в кучу прошлогодних листьев. На лице его не было страха, а глаза непонимающе и бессмысленно перебегали с одного 'бройлера' на другого.
  - Подонки. - Жанна с ненавистью бросилась на первого попавшегося - им опять оказался Бяша, но, наученный горьким опытом, он был начеку и сграбастал ее в охапку, не позволяя двигать руками. Но она яростно вырывалась, стараясь наступить каблуками на ноги.Дело принимало более серьезный оборот, и Винт решительно зашагал вперед, не чувствуя ни справедливого негодования, ни страха, ни тем более ненависти.
  Андрей уже сидел, опираясь на руки, и его слегка покачивало. 'Легкий нокаут или нокдаун,- констатировал Винт, бросив на него беглый взгляд,- уже пора бы и встать'.
   Андрей не торопился или не мог - в любом случае пользы от него сейчас было мало. Но она и не требовалась: в распоряжении Винта находились сотни способов разобраться с обидчиками, и что больше всего его сейчас волновало - как бы не перегнуть палку.Внутреннее зрение привычно нашло белый светящийся шар в центре живота, и Виктор, теряя обычную маску, стал тем, кем, по выбору природы, был всегда.
  - Что, неудобно? - сочувствующе глядя на Бяшу, сдерживающего натиск Жанны, спросил он.
  Тот угрюмо уставился на него.
  - Если неудобно, то отпусти. Плохо соображаешь,что-ли?
  -Кто этот гаврик? - спросил 'бройлер', который бил Андрея.
  -А хрен его знает,- зло бросил Бяша,- ввалите ему, если так хочет,- но в глазах у него уже появилась неуверенность.
  - Это запросто.- 'Бройлер' придвинулся к Виктору, но тот даже не изменил положения тела, стоя лицом к Бяше с Жанной и боком - к надвигающимся на него качкам.
  - Я, кажется, его знаю,- вдруг сказал один из них,- ходит иногда в спортзал, где каратюги тренируются.- Стой Олег,- неожиданно резко-тревожно предостерег он того, что находился впереди.- Теперь вспомнил. Не подходи ближе - он довольно шустрый малый. По вечерам с тренерами в спарринге работает.- Голос его звучал хмуро.
  - Ну и черт с ним,- хмыкнул Олег.- С тренерами так с тренерами. А мы ему щас просраться дадим, а вечером пускай катится к своим тренерам, если сможет, конечно.
  - Они у него по стенкам летают,- уныло гнул первый.
  - Ты че, Стас, сдрейфил?
  - Послушайся толкового совета, балабол,- презрительно бросил Винт. Его обычное спокойствие перешло в отрешенность.
   Он не смотрел ни на кого конкретно, но видел все сразу:растрепавшиеся волосы Жанны, скрывающие ее лицо, Бяша, монотонно переступающий ногами, и мелькающие каблуки, в основном рыхлящие влажный песок, но иногда достигающие цели. Когда это случалось, Бяша морщился, что-то рычал и свирепо встряхивал Жанну, не решаясь причинить ей сколько-нибудь более серьезного вреда. Взгляд Андрея стал вполне осмысленным, но 'бройлерам' теперь он был безразличен, потому что их интересовал уже Виктор, От Олега несильно несло спиртным, но пьяным его назвать, было нельзя. Огромные лапищи, выглядывавшие из рукавов кожаной куртки, уродливо кривились буграми зака-
  
   108-109
  
   чанного в них парафина; и в другое время Виктор наверняка бы брезгливо сморщился - не столько от их вида, сколько от примитивности сознания их обладателя, но теперь это не имело значения.
  - Парень, зря ты встрял,- сочувствующе протянул Олег,- шел бы себе мимо. Вникаешь? Во-во, вижу, что вникаешь,- и все было бы тип-топ. А теперь - вряд ли. Рома, займись пионером.
   Тот, кого звали Ромой, был ничем не хуже Олега - те же самые габариты плюс парафин. Он без лишних слов выплыл откуда-то сбоку и угрожающе навис над Виктором. Ощущение нависания происходило исключительно из-за его размеров, потому что дистанция между ними оставалась не менее двух метров.
  - Мужики, блин, поосторожней,- горячился прежний 'бройлер'.
  - Да завянь ты, Стас,- ухмыльнулся Рома. Он сделал еще один шаг и замахнулся, напоминая двуглазого циклопа. Его внушительный кулак завис в высшей точке и, не торопясь, нисколько не сомневаясь в собственной значимости, двинулся вперед. Тот, кому он предназначался, по всей видимости, должен был стоять и терпеливо дожидаться встречи, но Винт, похоже, не знал этой особенности.
   Он немного, в явном недоумении, помедлил, а потом легко и проворно шагнул в сторону, и когда Рома, крякнув, пролетел мимо, всего лишь поставил подножку. Исполин с хрустом зарылся в листья, и вся разница между ним и сделавшим чуть раньше то же самое Андреем была несущественной, какая может быть между спиной и носом. Он застыл, а когда медленно поднял голову, то Бяша, не удержавшись, презрительно сплюнул.
  - Ладно,- Олег подобрался, теперь его глаза застыли в настороженном, мстительном ожидании, а тело из прежней позы расхлябанной самоуверенности незаметно перешло в боевую стойку.
  - Я бы все-таки хотел, чтобы ты ее отпустил,- процедил Винт Бяше, совершенно не обращая внимания на ужимки Олега.
  - Хотим здесь мы, пионер.- В значении слова 'пионер' крылся, судя по всему, особый, оскорбительный смысл, известный Олегу из личных переживаний детства. Он неожиданно стремительно для своей комплекции рванулся к Виктору, но получил жестокий боковой удар ногой прямо в пах, и до того как боль успела ослепить, Винт, сделав изящный разворот, точно таким же ударом второй ноги заставил громко клацнуть его челюсть. Олег, как подкошенный, рухнул на землю, и произошедшее с ним вызвало не столько досаду, сколько вполне обоснованное замешательство у 'товарищей по оружию'.
   Но выползающий из листьев Рома еще не успел врубиться в происходящее и с дуру, рыча от обиды, кинулся на противника, чем тот и поспешил воспользоваться. А чтобы другим неповадно было - наказание последовало не столь быстрое, как с Олегом, а значительно более яркое и красноречивое, с первого взгляда грешащее малым человеколюбием, но в итоге носящее явно воспитательный эффект.
   Винт не стремился уклониться от близкого боя, что сделал бы любой на его месте, встретившись с противником, почти вдвое превосходящим по массе. Но ни один из ударов или захватов Ромы не смог достичь цели, в то время как неопасные, но хлесткие удары Виктора разбивали в кровь лицо здоровяка, что было очень обидно, больно, но не опасно.
  - Помоги ему, Стас, что пялишься,- злобно просопел Бяша. Он с силой оттолкнул от себя Жанну, и та, негромко охнув, прокатилась по траве, ткнувшись в Андрея. Она попыталась тут же кинуться на своего обидчика вновь, но руки Андрея с силой удержали ее.
  - Пусти, что ты делаешь? - Жанна легко вырвалась, но в руках Бяши блеснул нож.
  Винт видел все.
  - Не мешай,- его короткий выкрик заставил ее споткнуться на полпути и остановиться.- Отойди обратно.
  И Жанна немедленно отступила.
  - Я же предупреждал вас,- нервничал Стас, все же направляясь к Виктору. Нет смысла повторять, что выглядел он почти точной копией Олега и Ромы, разве что цвет кожаной куртки был не черный, а коричневый.
   Рома нечленораздельно мычал, покачиваясь и больше не пытаясь уклоняться от ударов, кровь обильно стекала по лицу, заливая куртку и брюки алыми ручейками. Наконец он закрыл голову руками и со стоном осел на землю около медленно приходящего в себя Олега.
  - Стой где стоишь, и тебе ничего не будет,- глядя в глаза Стасу, веско сказал Виктор.- Ясно?
  
   110-111
  
  
  - Угу,- кивнул тот, но, словно зомби, продолжал идти на него.
  - Что тебе ясно? - процедил сквозь зубы Бяша.- Двигай вперед, Стасик, а то потом еще хуже будет.- Нож в его руках начинал выписывать узоры, рассекая воздух, легко перелетая из руки в руку. Было очевидно, что владеет он им мастерски.
  - Ну, давай, щенок, иди сюда.
  Винт не двигался. До сих пор драка была просто дракой, но Бяша, вне всяких сомнений, обладал талантом усложнять ситуацию.
   В психике Виктора произошла какая-то сложная рокировка, и любое действие противника теперь требовало адекватного ответа. Нож Бяши оказался не просто устрашающим жестом, а символом смертельной опасности, отключающей все внутренние тормоза и ограничители Виктора, почувствовавшего, как леденеет сознание в приливе хладнокровной жестокости.
   Его личность словно раздвоилась - одна часть, обуреваемая жаждой убийства, стремилась к уничтожению и разрушению, другая изо всех сил ей противостояла. Он знал со слов деда Василия, что такое может случиться, но еще никогда ничего подобного не испытывал. Никто из окружающих не заметил произошедшей в нем перемены, потому что внешних изменений не существовало.
   Стас и Бяша почти одновременно придвинулись к Виктору с противоположных сторон, но Стасу повезло больше. Винт, слегка качнувшись в его сторону, большим пальцем правой руки сквозь куртку безошибочно точно ткнул в точку ЦЮО в солнечном сплетении, а метнувшийся вместе с его движением зигзаг энергии из светящегося шара увеличил силу удара, мгновенно отключив сознание незадачливого противника. Стас, недоуменно хрюкнув, мешком рухнул на пытавшегося встать Олега. Его лопатоподобное лицо уткнулось в начищенный ботинок Ромы, сидящего на песке и хлюпающего обильно струящимся кровью носом.
   На Бяшу плачевное состояние его помощников произвело впечатление, но уверенность в собственных силах была его характерной чертой, и подрывать авторитет бегством с поля боя он не намеревался. Просвистев несколько раз клинком перед лицом Виктора, он хитро прищурился и сделал приглашающий жест.
  - Не дрейфь, щенок, я тебя быстро.- Он всерьез готовился к жестокому поединку, но не подозревал, что вопрос его жизни и смерти сейчас решается за бесстрастными серыми глазами, совершенно пустыми и немного пугающими.
  Бяша хищно улыбнулся - при этом его сломанный в многочисленных драках нос еще больше съехал набок, а щербатые зубы сверкнули золотыми коронками. Он скосил глаза в сторону, стараясь отвлечь внимание Виктора, и тут же сделал молниеносный выпад, пришедшийся в пустоту.
  - Так-то, парень, дело зашло слишком далеко.- Он прыгнул еще раз на уклоняющегося Виктора, напоминающего верткого ужа, ускользающего от цепких когтей и клюва ястреба. Нож витиевато вертелся в ладонях Бяши - за ним невозможно было уследить, и тот по праву гордился своим умением.
   Еще прямой выпад, и тут же серия боковых ударов, быстрых как молния - Бяша знал свое дело, но Винт уходил без единой царапины. Его глаза, хоть и устремленные на противника, видели не только лицо и нож, но в первую очередь светящийся шар своей сущности: сознание и подсознание, напрямую включенные в Бесконечность, отдавали телу единственно верные приказы.Несмотря на то, что Бяша был с ножом и постоянно нападал, Винт теснил его в нужном для себя направлении - подальше от Жанны, в сторону асфальтовой дорожки.
  - Виктор, берегись,- ее испуганный голос высокой октавой резанул по нервам, но не Винта, а Бяши. Виктор уже несколько минут чувствовал, что Олег пришел в себя и выжидает подходящего случая для атаки... В последнюю секунду Винт, отпрянув, развернулся вокруг своей оси, и обе его руки, описав почти полные окружности, безошибочно обрушились на почку и основание черепа проскочившего мимо Олега. Тот повторно, теперь надолго, растянулся во весь рост на земле.
  - Шустряк какой.- Бяша еще раз остервенело ткнул ножом, и лезвие слегка чиркнуло Виктора по щеке. Раздался звук, напоминающий металлический скрежет, но на лице не осталось и следа.
  - Ч-черт,- изумленно протянул Бяша, на мгновение потеряв контроль над собой,и это было его ошибкой - рука уже оказалась в захвате, и было поздно что-либо предприни-
  
   112-113
  
   мать- раздался хруст треснувшей кости и сразу же еще, сменившийся звериным воплем боли. Его рука, словно веревка, свисала вдоль тела, сломанная в кисти и в локте. Нож валялся на асфальте, и Виктор ногой отфутболил его в кусты.
   Из бездны сознания поднималась ярость, не его собственная - он отлично понимал это, а вселенская, холодная, тщательно собираемая кем-то и культивируемая, будто дожидающаяся своего часа, а точнее того, когда Виктор созреет для принятия ее. Произошедшая только что драка и, в первую очередь, действия Бяши потревожили то, что трогать не следовало. Все накопленные в нем знания, опыт и воля сконцентрировались, чтобы подавить неистовый бунт, терзающий сознание, но попытки оказались тщетными.
   Помутневшими глазами Винт смотрел, как поднимаются с земли его враги, и молил Бога, чтобы те просто ушли. Но 'бройлеры' и не думали продолжать драку - вид их говорил о совершенно обратном; сломленные морально и физически, они мечтали об одном - быстрее убраться отсюда, и, пошатываясь, словно лунатики в кошмарном сне, постанывая и хромая, направились к выходу, видневшемуся неподалеку за стволами кленов. За ними, придерживая искалеченную руку и еле слышно рыча от унижения и боли, поплелся Бяша. Не дойдя до ворот, он обернулся и злобно уставился на Виктора, собираясь, как положено в таких случаях, пообещать скоро разобраться с ним, не столько веря своим словам, сколько утешая растоптанное самолюбие. Его рот уже кривился в готовом сорваться ругательстве, но, случайно поймав на себе взгляд Винта, Бяша оцепенел, а после, содрогнувшись не столько внешне, сколько внутренне, развернулся и быстро пошел к своей разбитой 'армии'.
   Жанна, стоя на коленях, осторожно прикладывала носовой платок к кровоточащему носу Андрея, нежно поглаживая его волосы, и что-то тихо говорила ему, а тот, словно раненный в неравном бою партизан, скупо улыбался красивыми губами и благодарно смотрел на нее полными любви глазами.
   Их идиллия мало трогала Виктора - он пытался решить задачу, ответа на которую, возможно, не существовало. Ярость, не найдя выхода вовне, обернулась против него самого. Боль сознания вылилась в боль тела, и он бесшумно стонал, борясь за свою жизнь. И не только за свою. Раздираемый нерастраченной яростью и сжигаемый внутренним огнем, будто робот, на негнущихся ногах, он прошел мимо Жанны и Андрея, спеша домой, словно там его ждала панацея.
  - Спасибо,- радостно прощебетал счастливый Андрей.
  - На здоровье,- безразлично обронил Винт, не замедляя шага и прикидывая - сможет ли выбраться из парка.
   Когда до выхода осталось немного, его догнала Жанна. Ее взгляд тревожно бегал по его лицу, будто раскапывая то, что он так тщательно прятал.
  - Спасибо, Виктор.- Она быстро чмокнула его в щеку, их глаза оказались совсем близко, и Жанна сразу же отвела свои, что было привычно - так поступали все (в том числе и дед Василий), кто пытался заглянуть ему в душу.
  - С тобой все в порядке?- она произнесла дежурную фразу, презирая себя за ее неуместность, потому что вдруг поняла - с ним не все в порядке.
  - Конечно,- сухо, чужим голосом ответил Виктор, сдерживаясь, чтобы не закричать от боли, и мечтая, чтобы Жанны рядом сейчас не было.
  - Ты уверен?
  - Конечно.- Во рту появился привкус меди - где-то не выдерживали сосуды, и кровь рвалась из оков тела.
   - Я зайду вечером, хорошо?
  - Конечно. Попьем чаю.- Он неловко обошел ее и двинулся дальше.
  Ничего не понимая, она смотрела Виктору вслед, замирая от дурного предчувствия. Подошедший Андрей обнял Жанну за талию:
  - Надо на этих козлов заявить в милицию.
  Она неопределенно качнула головой:
  - Как хочешь,- и, помедлив, добавила:- По-моему, им и так хватило.
  - Я никогда не думал...- Андрей запнулся.
  - О чем?
  - Что Винт может излучать столько ненависти.
  - Ерунда, ты его совсем не знаешь,- она недовольно нахмурилась. Перед ней до сих пор стояли глаза Виктора, и то, что находилось там, потрясало больше ненависти.
  
   Жанна пришла в тот же вечер, но Винт не смог выйти в гостиную - он лежал на своей кровати, пожираемый
  
   114-115
  
   болью и чужой яростью. Бой внутри его то усиливался, то ослабевал, но, независимо от этого, туман, окутывающий сознание, становился гуще и непроницаемей - наверное, под его пологом смерти легче собирать свою жатву.
   Через открытую дверь долго слышались голоса дедушки и Жанны, а потом все стихло, и он думал, что она ушла. Но через туман в полной тишине возникло лицо, и Виктор долго не мог узнать его, принимая за лик смерти и поражаясь красоте черт, как считалось, несвойственных ей. Он чувствовал ее прохладную руку на своей горячей, губы, легко касающиеся его щек и губ, и ждал, когда жизнь наконец-то уйдет - ведь смерть никогда попусту не раздает поцелуи.
  Но прекрасная смерть исчезла, а жизнь осталась, ворвавшись образом и громким голосом деда Василия, причиняя нестерпимую боль.
  - Вставай, внук.- Руки старика бережно приподняли голову Виктора и, поддерживая спину, заставили сесть.- У нас слишком мало времени.
   Винт удивился тому, что может сидеть, минутой позже - тому, что может стоять, а когда дедушка, поддерживая его под локоть, провел в парк, удивлялся только докучливой и наглой изворотливости жизни.
   Там, на своей поляне, подчиняясь требованию деда Василия, выполнил самую простую серию движений, не столько с облегчением, сколько с разочарованием поняв, что жизнь возвращается, а боль остается.
   В течение часа он повторял одно и то же, пока не понял, что может перейти к более сложному, и в конце концов добрался до самого сложного, когда, пылая белыми и синими сполохами молний, возвращал чужую ярость тому, кому она принадлежала...
  
  
  - Юноша,- он удивленно смотрел на теребящую его за руку Жанну, она кокетливо надула губки.- Леди приглашает на танец, а кавалер витает в облаках.
  Винт улыбнулся, с трудом освобождаясь от вязких воспоминаний.
  - Танго я решила отдать тебе. Ты не против?
  - Я разве когда-нибудь бывал против?- вопросом на вопрос ответил он, беря ее под руку.
  - Никогда,- засмеялась Жанна. От нее исходил аромат утреннего сада, а блеснувшие в полумраке зубки отливали жемчугом. dd>  
  
  'Она сама - жемчужина, невероятно красивая, играющая и светом, и тенью, не подозревающая, как опасна ее игра.- Он окинул взглядом устремленные на них лица - лица 'ловцов жемчуга'.- А я разве не из них?' - Винт замешкался с определением этого, и пришлось отвечать уже словам Жанны.
  - Я случайно видела тебя в парке неделю назад, на поляне.- Она запнулась.- И мне показалось, что я умру - или от страха, или от восторга.
  - Ты уже выбрала?
  - Что?- не поняла она.
  - От чего умирать: от страха или восторга?
  - Юноша, не вредничайте... Вам ясно, юноша?- Всякий раз, когда она к нему обращалась подобным образом, в слове 'юноша' звучали различные интонации и смысловые оттенки: дружеские, вызывающие, насмешливые, просяще-капризные, интригующие, дразнящие и т.д. Сейчас преобладало сочетание дружеских и дразняще-капризных. От дразняще-капризных у него иногда странно перехватывало дыхание и происходил сбой в четкости формулировок, так как мысль начинала уплывать немного в сторону, будто подстреленная звуковыми вибрациями ее голоса, требующими в первую очередь внимания к себе и только потом - к смыслу сказанного.
  - Я не расслышал вопроса.- Он мельком глянул на хмурое лицо Андрея и усмехнулся.
  - Потому что его не было.
  - Жанна, сегодня ты загадочна как никогда.- Винт наслаждался сиянием изумрудов и жемчуга, мимоходом отмечая одобряющий жест Сергея, словно шкаф возникшего в дверном проеме.
  - Кто бы говорил о загадочности.- Она придвинулась чуть ближе, и от ее невесомости у Виктора закружилась голова.- Так что же там было?
  - Ты так неосторожна - я могу наступить тебе на ногу.
  - Только если специально,- в ее голосе звучала легкая насмешка, которая могла быть куда ощутимей, если бы ей не хотелось узнать.- Винт, а Винт?
  - И что же ты видела? Я там бываю почти каждый вечер - и всегда что-нибудь происходит.
  - Я знаю,- голос ее оказался серьезнее, чем он ожидал- Но мне интересно, что происходило неделю назад. В тот вечер с тобой был Сергей.
  
   116-117
  
  
  - Тебя интересует, что там делал Сергей?
  - Винт... Винт.
  - Хорошо. Это - мой вечерний моцион.
  - Он имеет отношение к тому, что когда-то случилось у вас на даче?- Жанна в упор смотрела на него.
  - Я не знаю.
  - Серьезно?
  - Серьезно.
  - Когда папа рассказал ту ужасную историю, то...
  - То что?- Виктор внутренне подобрался.
  - Мне стало казаться, что когда-нибудь все повторится.
   Он молчал.
  - Тебе нечего сказать?
  - Ты хочешь услышать: 'Этого никогда не случится'?
  - Только правду.
  - Если правду, то я не знаю... И никто не знает. Но многое склонно к возвращению.
   Привычные ритмы танго, вливаясь в сознание Жанны, совершенно неожиданно воспринялись не как всегда - мелодией, сопутствующей радостному восхождению, продвижению к успеху, признанию, преклонению, а как чарующая, прекрасная музыка, которая, оказывается, может существовать самостоятельно, отдельно от человеческих переживаний, оказавшихся вдруг ей несозвучными и чуждыми. И подобное несоответствие больно задело, своим вмешательством отдаляя казавшееся близким совершенство.
   А вместо Андрея, ведомого той же ласковой рукой судьбы, что лелеяла и ее, Жанна, словно очнувшись, ощутила Виктора с исходящей от него силой и обреченностью. Как в далеком детстве, сразу же после трагедии с родителями Виктора, она попыталась поставить себя на его место и задохнулась от пронзившего ее ужаса и непонимания.
  - Извини, я зря затронула неприятную тему.- Она ожидала увидеть на его лице признаки когда-то пережитой утраты, но оно оставалось по-прежнему бесстрастным. И это неестественное спокойствие, когда ее саму раздирали неуверенность и сомнение, показалось таким же обидным, как и предательство любимой мелодии.
  Пересилив себя, она вздохнула:
  - Что же будет дальше?
  - Тех, кто знает, что будет дальше, не существует.- Он всматривался в нее, почуяв произошедшую перемену.
  - Я не об этом. Что собираешься делать ты?
  - Поступать в университет.
  - Я не об этом...
   Танго, закончившись, выплеснуло ее из себя, будто морская волна медузу на берег - беспомощную, лишенную всего жизненно необходимого, тающую под лучами немилосердного солнца.
  - Если все повторится - что ты будешь делать?
  - То же, что и всегда,- в его взгляде появилась скованность, выдававшая нежелание обсуждать эту тему, и замкнутость от окружающего мира... Ее мира.
   К ним подошел Андрей, и она облегченно вцепилась пальцами в хорошо знакомую мягкую ладонь, словно надеясь с ее помощью вернуть ускользающую иллюзию, пять минут назад казавшуюся реальностью.
  - Ты чем-то напугана?- недоверчиво косясь на Виктора, спросил Андрей.
  - Наступающим золотым веком,- за нее ответил Винт.
  - Золотым веком?- удивленно переспросил тот.
  На лице Жанны появилось недоумение, но тут же исчезло, сменившись обычной иронией:
  - Наш друг Виктор - ходячая загадка, сундучок с секретом.
  - Вы разве не слышали, что для девушек, особенно красивых,- он с улыбкой взглянул на нее,- после окончания школы начинается золотое время. Только не все это' понимают. Новое, даже очень хорошее, всегда вызывает некоторые опасения, пока не узнаешь все его преимущества.
  - И в чем оно выражается?- в ее глазах оживало озорство.
  - В открытых дверях, намечающихся возможностях, перспективах.
  - От которых только успевай уворачиваться,- съязвила Жанна.- В таком случае - ты ошибаешься: для многих девушек золотой век начинается задолго до окончания школы.
  - Ты слишком однобоко восприняла мои слова.
  - И кстати, в них есть доля правды,- поддержал его Андрей,- будь я красивой девушкой...- не закончив, он засмеялся.
  
   118-119
  
  
  - Интересно, сколько же он длится,- она ткнула пальцем Виктору в грудь,- про это ты не слышал? Может быть, мой золотой век уже закончился?
  - У каждого по-своему. Скорее всего в зависимости от ума, везения, обстоятельств. Твой же старый золотой век наверняка плавно перейдет в новый.
  - Теперь ясно. А какой же век начинается у мужчин, то бишь юношей?
  - Стальной.
  Она фыркнула:
  - Хорошо хоть не каменный, но, по-моему, те питекантропы, которые прицепились к нам в парке, явно промахнулись во времени и не тянут даже на него.
  - Ну да?- Андрей демонстративно вздохнул,- а я помню - Бяша одно время был галантным кавалером, и кое-кто воспринимал его знаки внимания как должное.
  - Я просто не шарахалась в сторону, как все, в его присутствии.- Она перевела взгляд на Виктора.- Значит, стальной век?
  - Если хочешь, можешь считать его каменным.
  - Стальной - подходящее название, но у некоторых он начался давно - задолго до окончания школы. Не так ли, Винт? Да и школа здесь, мне кажется, ни при чем.
  - Возможно.
  - Не хотела бы я оказаться в стальном веке,- она поежилась.
  - Тебе такое и не грозит,- улыбнулся Андрей,- это наша участь.
  - Неужели? - Жанна громко засмеялась.- Кто бы говорил... Везунчик.
  Начался следующий танец, и они, не сговариваясь, отправились к центру зала, вновь приковав внимание своими искрометными па.
  - Андрей прилипчивый как банный лист,- угрюмо подвел итог Сергей. Он держал запотевший стакан с холодным 'Байкалом' и небольшими глотками смаковал напиток.
  - Как и все, кто оказался бы на его месте.
  - Слышь, Винт, 'Байкальчик'-то ничего. В честь тебя назвали? А? - Он, шутя, ткнул Виктора кулаком в плечо.- Пошли в буфет - перекусим.
  - В такую жару неохота.
  Они вышли в холл, в котором было немного прохладнее, и остановились у группки одноклассников, травящих анекдоты.
   Виктор слушал невнимательно - взрывы смеха пролетали мимо, почти не касаясь его. Он сосредоточился, концентрируя сознание, стараясь определить, где сейчас Жанна и Андрей, потому что из зала они исчезли.
   Через несколько минут это ему удалось, и их фигуры с потрясающей четкостью проявились в школьном дворе, у старой березы... Андрей целовал Жанну, и Виктор почувствовал, как первоначальная волна еле заметного протеста схлынула с нее, и она растерянно, но тягуче отвечала ему, словно прислушиваясь к чему-то и ища то, что потеряла на границе своих двух золотых веков.
  
   Глава 9
  
  
  Однажды, придя в себя, Виктор в недоумении пересчитал царапины, которые он ставил ножом на скале, отмечая прошедшие дни. Их оказалось ровно двадцать - слишком много, чтобы поверить в это. Но приходилось верить.
   Если все останется как есть - он умрет, возможно, даже сегодня. А если нет? Не уйдут же душманы просто так, оставив его живым; но случись такое, хватит ли сил добраться не то что до воды, а хотя бы до рыжих скал. Он взглянул на вздымающийся в сотне метров от него, пылающий на солнце бронзой бастион, словно ворота, закрывшие выход из ада. Где-то в их глубине находится узкий проход, но с каждой прошедшей минутой становящийся более недоступным.
  Винт перевел взгляд на далекую снежную вершину, где солнечные лучи теряли силу, уступая свою власть морозу.
   Что лучше: холод или жара? Сейчас, конечно же, когда вокруг него плавился воздух и раскаленный камень выпивал последние соки, холод казался недосягаемой мечтой... Но ночью Виктора трясло, и он, свирепея, заставлял свое тело сопротивляться, поочередно напрягая то одни, то другие мышцы и теряя на этом остатки сил. Зато утром его ждало вознаграждение - скалы оттаивали, и он слизывал влагу,
  
   120-121
  
   проступающую на их шершавой поверхности, торопясь и обдирая язык, потому что надо было успеть до наступающего кошмара...
   Но он никогда не успевал.
  - Виктор, скоро настанет твое время.
   Винт очень медленно, потому что быстрее при всем желании просто не смог бы, повернул голову. Слева от него подрагивал силуэт, и в этом ничего не было странного - теперь такое происходило часто: то Шань Цзуй, то Чжан, теперь - дед Василий.
  - Но до этого Оно постарается прорваться к тебе - смотри не допусти его.
  - Зачем я ему такой сдался,- он прохрипел, сам не разбирая своих слов, но дед Василий, видимо, отлично все понял.
  - Именно такого, как ты сейчас, легче всего сломать... или убедить.
  - Оно просто не успеет, дедушка.
  - Не будь столь скептичен. Даже сейчас твой организм еще можно вернуть к жизни, и сила Сонга может попытаться вновь. Ей нужен только ты и никто другой.
  'В таком случае, она глупа,- подумал Винт.- Или я все-таки чего-то не понял'.
  В мозгах у него будто бы что-то заело, и он невольно напрягся, стараясь сосредоточиться: 'Дедушка почти три года как погиб. Но почему он здесь?'
  Виктор повернул голову дальше, изо всех сил стараясь распознать в дрожащем от жары воздухе силуэт старика, но того не было видно ни там, где он стоял минутой раньше, ни дальше - у белеющих валунов, на самом краю обрыва.
   Еще минута, и Винт плавно ушел в себя, то ли потеряв сознание, то ли, наоборот, с помощью своего сознания включаясь в прошлое, которое все труднее стало называть видением, потому что оно было реально, как сама реальность.
   Единственным ее недостатком, хотя и не очень существенным, оказалось то, что ему ни разу не удалось попасть в зиму и вдоволь насладиться ее снегом и длинными висячими сосульками на карнизах домов, с которых так заманчиво срывались капли воды, наполняя своим звоном воздух, а сознание - предчувствием весны. Нет ничего хуже белорусской зимы, с ее постоянной слякотью и оттепелями, солью на дорогах, гололедом и нервными горожанами. Но теперь Винт мечтал о ней так же, как и о ведре холодного клюквенного морса, который можно было пить сколько угодно и не бояться восходящего солнца.
  Нынешняя действительность, неспособная удержать мысли Виктора в своем ограниченном пространстве, пыталась, несмотря ни на что, вносить коррективы, придавая его видениям определенный характер, не искажая сути, но позволяя попадать его мыслям только в лето, да еще в те дни, когда стояла жаркая, солнечная погода.
   Зной и там дотягивался своей горячей лапой - медленно, но верно выжимая из него даже мысли о жизни.
  
  
   ...Виктор вполне успешно заканчивал второй курс геофака БГУ, без напряжения преодолевая последнее сопротивление летней сессии. Нельзя сказать, что его жизнь серьезно изменилась после окончания школы: учеба, как и раньше, занимала важное, но не главное место в его приоритетах. Главным же оставалась игра, давно переродившаяся в образ жизни.... Конечно, раскованная студенческая среда приятно разнообразила будни, но он скоро понял, что приятное разнообразие и глубинное изменение - далеко не одно и то же, и не питал никаких дополнительных иллюзий на ее счет.
  Жанна училась на журфаке в БГУ, и теперь они виделись реже, но довольно часто. Андрей же никак не мог изменить своих привычек, а главной из них была привязанность к их двору и скамейке, где обычно он дожидался Жанну.
   Произошли ли в их отношениях какие-либо сдвиги, Виктор не брался определить, да и желания особого у него не возникало, но то, что Андрей дожидался Жанну на скамейке, а не у нее дома, кое о чем свидетельствовало.
  
   С кем происходили изменения, так это с дедушкой, и начались они еще тогда, когда Виктор, мучимый неизрасходованной яростью после драки с компанией Бяши, только-только пришел в себя. Дед Василий, наоборот, впал в долгую глубокую задумчивость, прерываемую только в ставших более редкими разговорами с внуком. Даже игра в шахматы не могла привлечь к себе необходимую часть его внимания,поглощенного важнейшей проблемой... Что это была за проблема, Виктор отлично знал.
  
   122-123
  
  
  В его сознании всплыли эпизоды, ощущения, события, неизвестные ранее, потому что относились не к нему лично, а к деду Василию. Подобное обстоятельство после обильного потока воспоминаний само по себе не могло удивить, но поражало другое - стойкое чувство страха, укоренившееся в сознании старика, служащее неприметным, но никогда не исчезающим фоном его сознания. В городе страх ослабевал настолько, что казалось, он исчез навсегда, но, чаще по вечерам, он появлялся вновь, беспричинно вспыхивая и затихая только к утру.
   Почему страх появлялся вечером, дед Василий объяснял просто - генетической памятью человечества, уходящей в бездну веков, когда люди всю ночь жались к кострам, а в пугающей близости от них раздавался рык хищников, вышедших на охоту.
   Но страх только казался беспричинным. На самом же деле он, словно привязанный, следовал за тем, что его порождало, и оно было хуже древних хищников... Подсознание безошибочно улавливало присутствие враждебного пространства, которым являлась сила Сонга.
   Частенько по вечерам, стоя на балконе и любуясь закатом или просто прогуливаясь по улицам, старик грустно усмехался, чувствуя, как накатывает знакомая волна жути - ведь силе Сонга безразлично, когда появляться - днем или ночью - это собственное сознание подкладывает свинью, превращая ожидание в пытку.
   Когда же весной после зимнего перерыва он выезжал на дачу (а в период с весны до осени это происходило очень часто - дед Василий жил там безвыездно неделями, страх переходил в иное качество, и борьба с ним требовала значительно больших волевых усилий. Там ему все напоминало о произошедших трагедиях, и мирный шелест ветра в только-только пробивающейся листве не мог убедить в обратном.
   Зачем он туда приезжал, оставалось, в значительной степени, загадкой и для него самого, если не считать, конечно, причиной попытки привести запущенный полувековой давностью сад в порядок. Ему удалось подстричь кустарник, прополоть траву и сорняки, вылезавшие там, где когда-то были аккуратные гравийные дорожки, и даже посыпать их тонким слоем белого песка, привезенного специально для этого. Деревья разрослись настолько, что трогать их было бессмысленно, но клумбам удалось придать форму, близкую к первоначальной, и даже посадить там несколько кустов роз... Незаметно настало лето, к обычному монолиту зелени прибавилось несколько оттенков красного и желтого, а пурпур роз напоминал ему те времена, когда жив был отец.
   Занятый работой, он почти забывал о страхе, но интуитивно ждал его появления, замирая при виде пыли, поднятой ветром над проселочной дорогой, кривоватой дугой вплывающей в дачный поселок. Через минуту воздух, как и прежде, был чист и прозрачен, а пыль исчезала в густом подлеске, но на лбу деда Василия проступал холодный пот.
   Откуда придет смертельный вихрь, он не знал, как и не знал того - придет ли он вообще. Если энергия Сонга сочтет нужным, то убьет его, но почему она не сделала этого сих пор, оставалось неясным. В глазах старика таинственная сила приобрела вполне одушевленную форму, и он, копаясь в саду, иногда мысленно беседовал с ней будто с живым существом.
   Вечерами в погожие дни он сидел на скамейке у самого дома и листал рукописи своего отца, подробнее останавливаясь на тех местах, которые долгое время считал ошибочными. Зная текст почти наизусть, ему не трудно было обойтись и без самой книги, но напоминание того, что отец мог перед смертью перечитывать то же самое, наполняло старика никогда не испытываемой им ранее торжественностью.
  
   124-125
  
  
   Иногда начинало казаться, что воздух над кустами смородины густеет, но в течение дня такое происходило часто, само собой исчезая, и дед Василий изо всех сил убеждал себя в происках собственного разыгравшегося воображения.
   Когда было ненастье, он, провозившись днем в саду, в сумерках сидел у камина и смотрел на пылающие поленья, а в сознании самопроизвольно выплывала отвергнутая им когда-то система, притягательная как никогда. Обстоятельства заставили отказаться от того, чем так гордился отец, а вместо радости познания пришел страх, длящийся... Старик припоминал точное количество лет и месяцев, прошедших с тех пор, когда погибли сын и невестка, грустно покачивая головой, шептал:
  - Пятнадцать... Ровно пятнадцать.
   Ветер с дождем частенько барабанили в окна и двери, и ему начинало казаться, что это смерч, пришедший за ним. Он цепенел и сдерживал ужас, клокочущий у него внутри, больше всего боясь выпустить его наружу. Дом сотрясался под ветром и поскрипывал своими старыми досками, будто был заодно с разбушевавшейся непогодой.
   Дед Василий, пересиливая себя, подходил к окну и сквозь свое темное отражение смотрел на неиствующий сад, сейчас больше похожий на бушующий океан. На мгновение все озарялось вспышкой молнии и тут же погружалось в темно-серую пелену, постепенно становящуюся ночью. Старику казалось, что он видел огромный столб, уносящийся бесконечно ввысь, но плотная тьма не позволяла различить больше ничего, и он со страхом и нетерпением дожидался следующей молнии.
  Она вспыхивала слишком неожиданно, и света, даваемого ею, зыбкого и чуждого, словно пришедшего из враждебного мира, явно не хватало, чтобы развеять сомнения деда Василия. Напротив, показавшаяся в предыдущую вспышку только тенью, теперь огромная темная колонна была четче, реальней и - главное - очень близко к дому.
   Старик прижимался лбом к стеклу и расширяющимися зрачками смотрел в ночь, стараясь определить точное месторасположение застывшего смерча. И это ему почти удавалось: колонна находилась над кустами смородины - там, где и должна была находиться со слов внука, и очень близко от того места, где он сам давным-давно на песке нашел знак опасности, оставленный отцом.
  Его сильные пальцы, легко пробивающие черепицу, теперь яростно вжимались в дряхлый подоконник, и он не замечал, как мягко поддается дерево.
   Старик возвращался к камину и обещал себе, что если все обойдется и в этот раз, то завтра он обязательно вернется в город.
   Утром, открывая окно и вдыхая свежий воздух, принесенный грозой, он не находил ужасной колонны на вчерашнем месте, но знал - она вернется, а глядя на глубокие следы своих пальцев на искореженном подоконнике, ни на минуту не поддавался ложному, неоправданному стыду.
  Он уезжал и возвращался, не пытаясь разбавить свой страх присутствием внука на даче, допивая сам отмеренное судьбой... То же, что ждало Виктора впереди, представлялось абсурдом, абсолютно не поддающимся нормальному восприятию, еще большей несуразицей, чем все, до сих пор происходящее в их семье.
   Повинуясь внутреннему зову, старик вернулся и в это теплое июньское утро. Он спустился в сад, отмечая про себя, что за недельное отсутствие прибавилось раскрывшихся бутонов роз, а трава неистребимо прорывалась сквозь утрамбованную белизну дорожек...Наметив себе фронт работы, дед Василий все же не принялся за нее немедленно, а вынес из дома раскладной стул и сел в тени клена, наслаждаясь ароматом роз, теплом и звуками лета, обостренно ощущая их после консервированной суеты и копоти города.
   Он чувствовал сошедшее на него спокойствие, почти забытое, когда страха в нынешнем виде, ставшем привычным, еще не существовало, а в жизни были другие перспективы, более реальные, чем полузабытый смерч.
   Но и в этом спокойствии присутствовало нечто тоскливое, блуждающее где-то неподалеку, терпеливо дожидающееся своего часа... Старик отлично понимал, что оно-то и есть истинное состояние его сознания, а не нынешнее эфемерное спокойствие, слабое и ненадежное, готовое отступить именно тогда, когда в нем больше всего нуждаешься. Несмотря на это, он упивался каждой секундой, мечтая продлить его подольше.
   Помимо воли рефлексы взяли свое, мысль, расслабленно скользнула в наплывающую, хорошо знакомую синеву Космоса, и дед Василий
  
   126-127
  
   погрузился в привычное состояние медитации, ставшее за долгие годы жизненной необходимостью.
  В центре живота засветилась белая сфера - его энергетическая сущность. Она становилась ярче, и старик внутренним зрением видел ее так же четко, как недавно лепестки роз. Дрогнув, шар двинулся по позвоночнику вверх, пока не оказался на голове, и на некоторое время застыл на самой макушке. В то же мгновение сила пространства хлынула в него, и дед Василий ощутил, как шар излучает огромную энергию, пронизывающую тело. Негромко хрустнули шейные позвонки, и позвоночник вытянулся, словно струна, струясь светящимися ручейками силы Вселенной. Сфера опустилась ниже и на секунду застыла в точке ин-трай между бровями, в так называемом третьем глазе, активируя интуицию и скрытые возможности организма, после чего двинулась вниз.
   По мере его продвижения старик чувствовал, как живущие в нем эмоции страха, подавленности и грусти нейтрализуются энергиями радости, любви и благородства, существующими в нем же, в итоге качественно превращаясь в совершенно иное - энергию жизненной силы. Отрицательные эмоции подчинялись жесткой системе, не позволяющей им обрести полную мощь, а напротив, забирающей и преобразующей их разрушительный потенциал для созидания.
  Его внутренний микрокосм приблизился к состоянию гармонии, и внешние силы (Вселенной и Земли) беспрепятственно хлынули в тело, образуя единый энергетический поток, защищающий и возрождающий одновременно.
   Состояние подлинного спокойствия стало всеобъемлющим, и дед Василий надолго ушел в него, словно спасаясь от страшной иллюзии, застывшей совсем рядом в соседней действительности, в которую неминуемо предстоит вернуться, потому что это была его действительность. Взаимопроникновение микрокосма и макрокосма было значительным, но, как всегда, оставалось чувство, что последний шаг, ведущий к полному слиянию, не сделан, а значит, нечто важное, находящееся уже близко, так и не достигнуто.
   Но методика 'последнего шага' когда-то давно детально разрабатывалась и оттачивалась его отцом, что автоматически относило ее к разряду запретных, способных привести к слишком неожиданным результатам. В данном случае 'неожиданность' легко прогнозировалась и особой тайны не представляла, поэтому старик прилагал определенные усилия, стараясь ее избежать.
  Соблазн же грыз его постоянно, а значимость собственной жизни в состоянии обостренного созерцания теряла необходимую крупицу того, что в обычном состоянии делало жизнь столь значимой.
  С возрастом, когда горизонт приблизился настолько, что выбор остался между смертью обычной и смертью необычной, то есть от смерча, дед Василий всерьез стал подумывать о 'последнем шаге', который мог оказаться вовсе и не последним, но годами отшлифованная, собственная система защиты удерживала его от подобного легкомыслия.
   И в этот раз, вдоволь побалансировав на тонкой грани между дозволенным и запретным, насладившись пониманием этого, он мягко осадил назад, а через минуту, словно проснувшись, уже привыкал к своей обычной реальности, от которой за полчаса медитации порядком отвык...
   Еще не открыв глаз, он понял, что вокруг происходят изменения, но продолжал автоматически делать ци-массаж, закрепляя в себе затихающие отголоски звенящей силы, будто свирепый, но послушный зверь блуждающей в лабиринтах его тела.
   Еле заметное дуновение коснулось лица, но исходило оно с противоположной стороны тому, откуда доносился слабый полуденный ветерок, слегка играющий листьями клена.
  Открыв глаза, он увидел то, что и ожидал: стену бурлящего воздуха шириной метров шесть, уносящуюся далеко ввысь. Со слов внука дед Василий представлял ее точно такой - прозрачной почти до полной невидимости, но временами мутнеющей, словно закипающая вода. Она находилась в нескольких шагах, поэтому ему трудно было определить - стена ли это, или колонна, а тем более рассмотреть через густую крону клена ее верхушку, которая, как старик знал, должна быть в форме шляпы или зонтика огромных размеров.
   Если представшее перед ним явление и соответствовало его представлениям о смерче, то дед Василий старался о нем не думать, как альпинист, зависший на скале, не думает о том, что находится под ним.
   128-129
  
   'Вот оно и началось',- подумал он, не отрывая взгляда от стены, подрагивающей, но до сих пор неподвижной.
   Старик почувствовал, как вспотели ладони, лежащие на вельвете брюк, и он медленно провел ими по своим бедрам, стараясь унять неприятное ощущение.
  Мысль работала быстро и четко, перебирая множество вариантов действий, а неестественное спокойствие - последствие медитации - бесстрастно отметало ужас, своей близостью искушающий сознание. Но насыщенность им окружающего пространства ошеломляла, и дед Василий физически ощущал, как леденящие потоки - предвестники паники - зарываются в волосы и, пока еще бессильно, скатываются по коже.
  'Надо не двигаться, и смерч уйдет. Надо не двигаться',- будто заклинание беззвучно шептал он, мало веря своим словам.
   Из толщи воздуха послышался утробный рокот, похожий на звук приглушенного дизеля, и воздух постепенно терял свою прозрачность. Кусты смородины, находящиеся в центре столба, размывались в своих счертаниях, растворяясь в окружающей их мути.
  'Они всегда оказываются внутри его,- загипнотизированно глядя на исчезающие контуры кустарника, думал старик,- и с ними никогда ничего не случается. Почему?'
  Колонна сдвинулась с места и медленно направилась к нему. Дед Василий скованно слез со стула, не выпрямляясь во весь рост, и очень осторожно, словно в поединке, отступил на такое же расстояние, поддерживая прежнюю дистанцию.
  Его сознание вновь вернулось к светящейся сфере, превращая человека в стихию, и, когда воздушная махина неожиданно и стремительно бросилась вперед, поглощая находящегося перед ней человека, он не стоял, бессильно парализованный ужасом, а через мгновение прорубился обратно сквозь плотное и вязкое тело смерча.
   Вывалившись наружу, дед Василий кувыркнулся через голову несколько раз подряд со всей скоростью, на которую был только способен, а затем молниеносными зигзагами ушел в сторону, словно уклоняясь от пуль, выпущенных невидимым стрелком. Тело покрылось огненными сполохами энергии, мощными импульсами, выбрасываемыми сферой,- его энергетической сущностью, продолжающей неистово пылать в середине живота. Но смерч неумолимо следовал за ним, отставая всего на несколько метров. Дед Василий бросился к дому, преследуемый по пятам нарастающим ревом, и, взлетев по крыльцу, захлопнул на защелку дверь. Не останавливаясь, он в несколько прыжков преодолел коридор и оказался в гостиной, слыша, как заскрежетали деревянные ступени и застонала стена, обращенная к саду.
   Он метался по комнатам в поисках ручки или карандаша для того, чтобы... Но их нигде не было, и старик схватил первое, что попалось под руку,- кухонный нож, оставленный им на столе, и с размаху - быстро и глубоко - прямо на полированной поверхности черканул изображение расширяющейся спирали - знак опасности и предостережения Виктору, который когда-нибудь обязательно сюда придет...
  С треском обрушилось крыльцо, и загрохотали о стену обломки досок, выбивая стекла на веранде. Дом заунывно скрипел, покачиваясь подобно кораблю, и было ясно, что он не способен защитить своего хозяина. Дед Василий попытался открыть окно в гостиной, но вовремя заметил, как серая мгла заволакивает его, наполняя помещение сумраком,- смерч стремился уничтожить человека вместе с тем, что давало тому защиту.
   Старик двигался так быстро, как в лучшие времена своей молодости - организм выплескивал все свои сокровенные резервы в смертельной схватке за жизнь, а огненный шар щедро изливал силу, намного превосходящую человеческие возможности. За несколько секунд дед Василий из гостиной перелетел в противоположную ей, в другом конце дома, спальню и с надеждой увидел ничем не замутненный свет, изливающийся из пока еще чистого пространства.
   Не теряя времени на то, чтобы открыть окно, он с разгону в длинном прыжке вышиб стекло вместе с рамой и, сгруппировавшись, ловко крутанулся по земле, тут же вскочил, на ноги, и изо всех сил припустил к забору, за которым начинался лес. В одно касание преодолев его почти двухметровую высоту, он успел заметить, как смерч, последний раз тряхнув дом, перекатился через крышу и с рыком устремился за ним следом.
   В мозгу, словно из пустоты, возникло продолжение мысли, берущей начало у кустов смородины несколькими минутами раньше. 'Эта тварь потому их никогда и не трогала,
   130-131
   потому что ей нужны были мы',- он хрипло дышал, петляя между стволов сосен, углубляясь дальше в лес. Быстрому продвижению начинали мешать заросли малины и ежевики, но он, раздирая в клочья одежду, ломился сквозь них, замирая в ожидании последнего удара, который в любую секунду мог нанести ему смерч, угрожающий рокот которого слышался совсем рядом...Оглянувшись, старик увидел своего ужасного преследователя, несущегося за ним не разбирая дороги, но скорость того снизилась - искать убегающего по лесу человека оказалось труднее, и направление движения смерча несколько отклонилось в сторону.
   Дед Василий немного сбавил скорость и, нырнув под разлапистые ветки елей, бесшумно заскользил в их полумраке от дерева к дереву, удаляясь под еще большим углом от раздающегося в стороне треска сучьев и глухого рокота.
   Ельник закончился, и опять начался сосновый бор, но старик, как заведенный, неутомимо стремился вперед, к раздающимся неподалеку звукам железной дороги...Зачем он это делал - ему не было ясно. Смерч - не тот противник, от которого можно спрятаться в городе или где-нибудь еще. Если тот решил расправиться с ним - значит, просто пришло время. А место - значения совершенно не имеет.
   Дед Василий устало прислонился к бугристому стволу толстой сосны и затих, прислушиваясь. В нескольких километрах раздался свисток электрички, а вслед за ним грохот отъезжающего состава. Птиц почти не было слышно, зато неподалеку усердствовал дятел, выдавая одну за другой короткие очереди, будто продолжая давно начатый свой собственный бой...Старик грустно усмехнулся, слушая его, в воздухе жарко пахло смолой и хвоей - до боли знакомые мирные звуки и запахи, не имеющие ничего общего с тем, что существовало здесь же, неподалеку.
  Он еще некоторое время впитывал в себя шум сосновых крон, начинающийся над головой и затихающий где-то в бесконечности, пытаясь в его вечном, равнодушном шепоте откопать враждебные нотки смерча. Но ничто не говорило о близкой опасности, и дед Василий бесшумно двинулся по глубокому и мягкому мху, щедро осыпающему его ботинки зеленой пылью.
   Пройдя сотню метров, он остановился, подозревая неладное - обостренные чувства сигнализировали об опасности, но глаза не видели ее. И только когда воздух вокруг сразу же стал густым и вязким, ему стало ясно, что все кончено: смерч, будто опытный убийца, незаметно выследил свою жертву и возник в самый последний момент, нанеся единственный смертельный удар.
  Невидимая лапа жестко швырнула старика на землю, но он, не сдаваясь, дополз до еле видимого ствола сосны и вцепился в него, медленно подтягивая себя вверх, сопротивляясь рвущим тело энергетическим потокам. В центре живота уже бушевала спасительная белая сфера, удесятеряя силы и возможности защиты, но они таяли, не в силах противостоять, значительно превосходящей их мощи.
   Дед Василий стоял, обхватив ствол руками, а энергия смерча с ужасающей, все более сатанеющей силой распластывала его тело, вдавливая лицо в корявую, рвущую кожу кору дерева. За минуту до того, как исполинский смерч вырвал сосну вместе с вцепившимся в нее человеком, словно небольшую тростинку, бесследно утопив в своем бездонном чреве, дед Василий с горечью вспомнил о так и не состоявшемся 'последнем шаге', к которому он неосознанно шел всю свою жизнь, но сделать его все же не решился.
   Понимание новой, неожиданной для себя потери вмиг истощило последние силы, и старик увидел, как, вспыхнув напоследок тусклым дрожащим светом, погасла сфера, и сразу же агрессивная энергия вломилась в него, терзая и кромсая тело, а серая пелена опустилась на сознание.
  
  
  Глава 10
  
  
  Винт, застонав, очнулся. Смерть деда представлялась ему раньше примерно такой, какой он увидел ее теперь, но подробности всколыхнули в нем остроту потери, вытеснив на несколько минут мысли об ужасной действительности, в которой ему самому приходилось находиться.
   Когда же ощущение реальности окончательно вернулось в сознание, Виктор с облегчением и некоторым сожа-
  
   132-133
  
   лением понял, что сил осталось совсем на чуть-чуть и уже близок конец мучений. Он понимал, что для продления жизни необходимо погрузиться в медитацию, где его ждет прохлада и небольшой запас энергии. Это надо сделать немедленно, и чем скорее, тем лучше. Но, сам не зная почему, Винт оттягивал приятный момент, втайне боясь, что самый последний резерв, даже там, уже исчерпан. И он, не закрывая глаз и не теряя сознания, наяву увидел далекое прошлое... Правда, мельком, ненадолго.
  
   Увиденное показалось ему совершенно не связанным между собой: обрывки эпизодов, нагромождения лиц, видимо попавших в его сознание случайно, но Виктор и не пытался вникнуть в суть происходящего - на это не было сил.
   Перед его взором предстали в поединке Шань Цзуй и Чжан. Винт почему-то захотел понять причину их давней вражды и еще некоторое время удивленно размышлял - зачем ему это понадобилось. Но слабость взяла свое и здесь: события полились рекой, захлестывая сознание, и Винт, будто захлебнувшись ими, вырвался из обморока.
  Сквозь прикрытые веки он видел алые сполохи своей крови, которой играло солнце, а в уме отстраненно щелкнула мысль - к числу привычных, нерешенных вопросов добавив еще один.
  Виктор открыл глаза, морщась от стоящего в зените солнца. Воздух и камни накалились привычным зноем - все повторялось сначала, и каждый следующий день похож на предыдущий, как близнецы, с той лишь разницей, что сил остается все меньше: они тают и тают, а вместе с ними медленно испаряется жизнь. Днем мечтаешь о ночном холоде, а ночью ждешь первых проблесков рассвета, когда приближается хрупкое равновесие между ночным холодом и дневным зноем и можно немного расслабиться перед предстоящим жаром, окончания которого будет дождаться невыносимо трудно.
   Тридцать дней без воды и пищи, в постоянной борьбе с жаждой, затмевающей все мысли, превращающей человека в сплошной комок болезненной плоти.
   Теперь с самого утра он погружался в медитацию, получая там вдосталь всего, чего ему не хватало здесь. Начинал Винт с этой горной речушки, где, вдоволь наплескавшись и напившись, в своем воображении, кристально чистой воды, уносился далеко-далеко, к зеленым лесам и лугам с сочной изумрудной травой, к красивому лесному озеру, сверкающему прозрачной бирюзой. Там он часами лежал в мягкой зелени, наслаждаясь прохладой тени, свежестью влажного воздуха и благоуханием неизвестных ему цветов, нехотя срывая сочные лесные ягоды и, непременно через каждые полчаса, надолго окунаясь в родниковую гладь озера.
   И только чувствуя приближение тихого и ласкового, словно дуновение ветра, шепота - неизменного своего спутника в последнее время,- Виктор возвращался в прежнее состояние, разочарованно замечая, что до сих пор еще жив.
   Кроме жажды у него появился еще один враг - неуемное, страстное желание остаться в своих грезах, в раю, который он придумал для того, чтобы выжить.
   Несколько раз - во сне или наяву (Виктор точно не помнил) - появлялся Сонг и, ничего не говоря, внимательно вглядывался в его лицо, словно проверяя, жив ли он еще, а может быть, ожидая вопросов, которые совсем недавно для Виктора имели огромное значение.
   Его внимание переключилось на душманов, появившихся из расщелины в рыжих скалах. Они появлялись ежедневно, но никогда не приближались... Сегодня, видимо, их терпение иссякло. Сначала, как и обычно, раздалось несколько автоматных очередей, и когда он повернул голову, то увидел обычную картину - несколько бородачей, хохоча, обливаются из фляг водой, а потом надолго прикладываются к ним и не спеша, с не показным, а с действительным наслаждением пьют...
   Жажда донимала всех.
   Потом духи ненадолго скрылись в расщелине, и Виктор подумал, что на этом ежедневное представление, как всегда, закончится, но, когда они появились снова, тщательно прячась за камнями, понял - ожидание подходит к концу.
  Афганцы приближались к своему пленнику, которого стерегли целый месяц, дожидаясь его смерти, к этому
  
   134-135
  
   странному русскому, неподвижно сидящему на камне лицом к реке, с полностью отрешенным, возможно, мертвым взглядом, как будто того, кому принадлежал этот взгляд, здесь давно уже не было. Изможденная, высушенная, словно мумия, фигура казалась не только невероятно слабой, а даже более того - готовой рассыпаться от малейшего прикосновения, как и все, от чего отказывалась жизнь, уступая тому, что всегда приходит за нею.
   Душманы осмелели, считая, что он просто не в силах оказывать сопротивление, и открыто направились к нему.
   Сознание Виктора, полностью обессилев, отступило, и на первый план вышло подсознание, контролирующее каждую пядь пространства вокруг него, но появление врагов теперь казалось совершенно незначительным в сравнении с тем, что он испытывал, плескаясь в холодной воде озера. И все же Винт поторопился на берег, сожалея, что сегодня придется покинуть это замечательное место гораздо раньше обычного, и, может быть, навсегда.
   Его взгляд впился в пенящуюся воду реки, но он точно знал местонахождение каждого, кто сейчас приближался, а лежащий на коленях автомат хоть и смотрел жадным зрачком на перешагивающие с камня на камень фигуры, казался им бесполезной вещью в руках чудом живого русского.
   Когда до него осталось всего метров тридцать, автомат, будто сам по себе, четыре раза подряд пролаял одиночными выстрелами, вспоровшими рубахи напротив сердца у каждого из четырех человек. Сразу же после этого, почти без паузы, автомат с грохотом, догоняющим раскатистое, не успевшее угаснуть эхо, изрыгнул из себя пять пуль, и еще несколько афганцев растянулись на белых камнях, смывая с них желтоватую пыль кровью. Оставшиеся двое или трое со стонами и проклятиями спрятались за расщелиной.
   'Так сколько же вас осталось?- Винт вдумчиво смотрел в сторону рыжих скал, откуда раздавались громкие стоны.- Один и еще один тяжелораненый, но второй не в счет - он скоро умрет'. Его взгляд жадно остановился на лежащих трупах... Вода... До них целых тридцать метров, преодолеть которые сейчас очень тяжело.
   А если в их флягах нет воды? Тогда он получит хотя бы пулю от оставшегося в живых душмана, и терять такой шанс не стоит...Очень медленно и осторожно Виктор встал, помня, как несколько дней назад от неосторожного движения у него закружилась голова и он упал, больно ударившись и рассадив щеку об острый камень. Теперь надо двигаться еще осторожнее.
   Сделав несколько шагов, Винт остановился и с видимым усилием оглянулся назад: 'Я забыл автомат,- и застыл в нерешительности.- Вернуться на два-три метра - значит ослабеть еще больше'.
   'Нет, нет, и не спорь - возвращайся и подбери его',- лихорадочно стучало в мозгу. Он развернулся и попытался сделать шаг, но потерял равновесие и упал, едва успев выставить вперед руки. Тихо застонав от пронзившей боли и смотря помутневшими глазами вниз на ненавистные грязно-белые камни, нестерпимо обжигающие ладони, Винт, словно поломанный, покореженный робот, медленно перебирая поочередно руками и ногами, пополз назад... С трудом приподнял автомат и положил себе на колени. 'Ничего, Винт, сейчас ты немного отдохнешь, а потом пойдешь и вдоволь напьешься воды. Отдохнешь совсем чуть-чуть - без этого тебе, похоже, до нее не добраться'.
   Прошло несколько часов, прежде чем он решился на повторную попытку. Перекинув ремень наискось через спину и грудь так, что теперь дуло автомата смотрело вниз, он встал на четвереньки, сходу отвергнув дальнейшее передвижение на двух конечностях, и осторожно, не торопясь, отдыхая через каждые несколько метров, пополз в сторону мертвых врагов.
  'Если у них не окажется воды, то мои усилия напрасны, - Виктор с ненавистью отогнал от себя эту мысль, но она не исчезала, докучливо витая где-то неподалеку.- Что ж, в таком случае, я доберусь до тех, у рыжих скал'.
  - Ты уверен?- От неожиданности Винт вздрогнул. Ему показалось, что голос принадлежит
  
   136-137
  
   кому-то, спрятавшемуся рядом, среди камней, и издевающемуся над ним, а потом узнал его - голос таинственного собеседника, который врывался в его сознание в последнее время все чаще и чаще, и которого Винт,в конце-концов, сомневаясь и колеблясь, вдруг назвал Незнакомцем.
   'Да, я уверен, уверен, уверен',- монотонно, нараспев повторяя одно и то же, он наконец-то добрался до первого душмана. От того уже начинал исходить тошнотворный запах - жара и здесь внесла свою лепту.
   Первого беглого взгляда хватило, чтобы определить - фляги у того нет. Виктор осмотрел все снаряжение убитого: автомат Калашникова, нож, запасные магазины, граната. Все... Главного, за чем он сюда тащился, не было. Разве что несколько полных магазинов к автомату. Он поколебался: нет, потом.
   Когда настанет 'потом', Винт не стал предполагать... У остальных мертвых душманов воды тоже не оказалось...
   'Почему они без фляжек? Неужели специально оставили, опасаясь меня? Но это глупо - как можно опасаться полумертвого че...',- Виктор осекся на полуслове, понимая, что они оказались правы.
  'Вот именно',- с легкой насмешкой прозвучало в мозгу, но это была не его собственная мысль.
  - Убирайся, я больше не хочу тебя слышать,- он встряхнул головой.Больше не раздалось ни звука.
  'Я начинаю сходить с ума',- сами собой шептали губы, и Виктор, отползая от трупов, в отчаянии бросил взгляд в сторону расщелины - до нее оставалось не меньше ста метров.
  'Мне туда не дойти.- Во рту появился привкус меди - из растрескавшихся губ сочилась кровь; стекая по подбородку, она оставила несколько темных пятен на камнях, смешавшись с пылью.- Зачем я вообще ушел от своей скалы - там было так хорошо, и река казалась совсем рядом, а здесь... только трупы .
  Он безразлично смотрел на мертвые тела, но исходящий от них смрад заставил его поморщиться - чувствовать в последние минуты жизни сумасшедшую жажду и ощущать вонь мертвецов... Конца лучше и не придумать...
   Виктор, не раздумывая, пополз дальше, таща на ремне за собой автомат. 'Если у них воды не окажется, значит, я самый большой неудачник'. Автомат издавал громкий металлический лязг о камни, но Винт не замечал его. 'Где же этот последний? Он давно должен был услышать меня или увидеть - я здесь как на ладони'.
  Виктор попытался сосредоточиться и определить, где находится оставшийся в живых душман. Но ничего не получилось - все силы уходили на передвижение. До рыжих скал осталось метров семьдесят - меньше, чем вначале, но по-прежнему превышало потолок доступного... Так казалось... и он вновь потерял ощущение реальности, провалившись то ли в обморок, то ли еще дальше.
   Винт увидел себя на берегу озера и готов был в любой момент в него погрузиться, предвкушая, как долгожданная живительная влага охватит тело, возвращая, в очередной раз, готовую ускользнуть жизнь, но неожиданно очнулся - так и не успев выпить ни глотка воды. Обморок из привычного милосердного обмана превратился просто в обман. Виктор уже полз к расщелине, где, как он надеялся, должны развеяться все обманы: милосердные и нет, прошлые и нынешние.
  Сознание мутилось, то пропадая на несколько секунд, то с необычной четкостью высвечивая мельчайшие детали окружающего, и опять, словно волна морского прилива, не спеша, но неудержимо приближался зовущий шепот, но, не встречая почти никакого сопротивления со стороны Виктора, он продвигался ближе и ближе, из неясного и еле слышного переходя в хорошо различимый и звучный голос: 'Даже сейчас для тебя еще ничего не потеряно... ничего не потеряно. Ни-че-го. Ты можешь стать всем, ты сможешь все - только возьми мою силу, бери же ее, не бойся'.
  Винт неожиданно увидел со стороны свое скрюченное, изможденное тело - причину нынешних мучений, и внезапное чувство брезгливости к нему накатило так же уверенно и неудержимо, как подступающий вплотную голос.
   'Почему я должен отказываться от того, что так настойчиво предлагает судьба? Почему безоговорочно доверяю Сонгу? Он просто неудачник, однажды почувствовавший вкус успеха, но не сумевший удержать то, чего добивался всю жизнь, или просто испугавшийся Незнакомца... Я не испугаюсь уже никогда и ничего, потому что забыл навсегда, что такое бояться.
   " Страх умер раньше меня ... У нас были одинаковые шансы, и он не выдержал первым'.
  
   138-139
  
  
   Винт, сидя на коленях, громко захохотал. Из воспаленных, безумно блуждающих глаз текли слезы, вызванные неудержимым смехом. На секунду, прервав его, проглатывая и давясь словами, он промычал: 'Жажда убивает все, она убивает даже страх',- и вновь захлебнулся в хохоте. Он даже не сразу заметил, что перед ним стоит Сонг, терпеливо дожидаясь, когда Виктор обратит на него внимание. И тот наконец, полностью обессилев, замолчал, но нервное возбуждение еще некоторое время заставляло учащенно вздыматься грудь и подрагивать руки. Постепенно взгляд Виктора принял осмысленное выражение, и он увидел Сонга. Кроме этого в его ушах все настойчивее звучал голос Незнакомца: 'Соглашайся, пока не поздно, соглашайся... возможности... будущее'.
  Винт открыл рот, чтобы ответить, но с распухших кровоточащих губ сорвался лишь слабый хрип, и он понял, что может общаться как с Сонгом, так и с Незнакомцем мысленно, без слов, и это совсем не удивило.
   'Что вам всем от меня надо?- Он совершал огромные усилия, стараясь удержать не только расползающиеся мысли, но и постоянно пытающееся ускользнуть сознание.- Незнакомец, неужели человечество настолько оскудело, что кроме меня ты никого не можешь выбрать? В таком случае не повезло нам всем: мне - потому, что я скоро умру, так и не приняв твоего предложения, тебе - потому, что ты зря потратил столько времени, перебрав несколько миллиардов людей и не найдя достойных, человечеству,- потому, что оно такое убогое',- он тяжело и хрипло дышал, но его усилия не пропали даром - мысль заработала четко, и сознание, почувствовав жесткую узду воли, больше не пыталось покинуть слабое, изможденное, но все еще живое тело.
  Голос Незнакомца снова загремел в ушах Винта, отзываясь болью в его голове: 'Ты теряешь драгоценное время, жизнь может покинуть тебя. Опомнись. Пройдя через жестокие мучения, ты теперь готов спокойно встретить смерть... Но ради чего все это было? Просто так уйти в вечность, ничего не сделав в этой жизни ни для себя, ни для людей? То, что можешь ты, не может больше никто. Только возьми мою силу - и станешь величайшим из людей, а человечество опять будет жить в Золотом веке, прославляя твое имя. И так будет всегда. Не бойся. Ты преодолел страх смерти, но страх перед ответственностью остался, а он перечеркивает очень многое...Доверься мне'.
   'Не верь ему, Виктор,- спокойно произнес Сонг, и его мягкий тембр, похоже, снимал боль, вызванную громким голосом Незнакомца,- он красиво и умело лжет. Человечество для него - пустой звук, ничто, точно так же, как и ты. Но в тебе есть то, что ему необходимо для достижения своих целей, а они прямо противоположны тому, о чем он говорит. Поверь мне, я испытал это на себе. Ты действительно выдержал очень многое, обидно будет, если сдашься в самом конце. Не верь Незнакомцу - все его обещания - ловушка'.
  'И здесь ловушка... А сейчас я где? Разве не в ловушке? А до этого где был? Там же. Вся моя жизнь - сплошная цепь ловушек, следующих одна за другой. Почему я должен бояться последней?'
  'Последняя готовится не столько тебе, сколько всем остальным людям. Это огромная западня для человечества, и неважно, заслуживает оно такой судьбы или нет. Важно, что ты можешь стать соучастником, орудием в руках страшных сил. Человек может многое, но далеко не все. Ты пробыл без воды и пищи в течение месяца и уже умираешь, не в силах выдержать больше. Вроде бы несерьезная проблема, но для человека она непреодолима. То, во что втягивает тебя Незнакомец, несравнимо по сложности и недоступности с тем, с чем ты столкнулся теперь'.
  'Не волнуйся, Сонг, я уже сделал выбор и не хочу больше это обсуждать... А теперь оставьте меня, мне надо отдохнуть, а потом я доберусь до рыжих скал'.
  Но голос Незнакомца громом разорвал повисшую было тишину: 'Доберешься до рыжих скал? Ты уже никогда это-
  
   140-141
  
   го не сможешь сделать, потому что слишком слаб. Мог бы владеть миром, но это не для тебя, потому что ты просто глуп. Скрытая в тебе сила способна преобразить весь мир, а ты готов ползти на брюхе самую тяжелую сотню метров в своей жизни ради нескольких глотков воды, которых, кстати, не хватит для того, чтобы вернуть тебе то, к чему ты так стремишься'.
  Винт чувствовал, что сознание опять готово покинуть его, но желание возразить Незнакомцу странным образом удерживало на тонкой грани между явью и забвением.
  'Разве я за чем-то гонюсь? Нет... Просто со мной случилась идиотская история, каких на войне тысячи. Я сделал все, что мог, чтобы выполнить свой долг, и до конца боролся за жизнь даже тогда, когда это было невозможно. Но теперь я хочу только одного - добраться до рыжих скал и, если повезет, выпить немного воды'.
   Изо всех сил стараясь не потерять сознание, Виктор входил в привычное состояние глубокой концентрации. Теперь это было проще, чем обычно,- для ослабевшего до предела тела не требовалось дополнительного расслабления...
   Вот она, завораживающая гладь озера, рассекаемая его телом. Во все стороны от него расходится легкая рябь, играющая в лучах ласкового солнца. Тихие всплески воды, разгребаемой в стороны ладонями, мягкий нежный песок под ногами, уносящими Виктора все дальше от берега к темно-синей кромке, где начинается глубина. Полностью опустив лицо в воду, он пьет жадными большими глотками кристально чистую, холодную воду и никак не может напиться. В этот раз он на берег не пойдет, останется здесь - слишком велика жажда, и нет сил, которые могли бы ее утолить. И очень мало времени. Даже здесь Винт ощущает, как покидает жизнь его тело, оставленное далеко отсюда, в раскаленных скалах Гиндукуша. Как оно беззащитно и слабо, и только его несдающаяся сила духа поддерживает в нем жизнь.
   Как не хочется покидать этот рай, созданный им самим. Здесь все идеально, все красиво и ничто не грозит его совершенству. Никогда - ни злая, ни добрая воля, неважно какая, не сможет нарушить или исказить эту гармонию, потому что она внутри его сознания и доступа туда не имеет никто. Даже Незнакомец, находясь где-то рядом, не в силах проникнуть в самую глубину сущности Виктора... Ибо именно в ней кроется то, что делает его тем, кто он есть на самом деле.
  Этот мир будет существовать до тех пор, пока существует Виктор, а после его смерти он тоже, возможно, умрет, но может быть, и нет... И никто никогда так и не сумеет бросить извне хоть малейшую тень на его кристальную недосягаемую чистоту.
  
   Глава 11
  
  
  'Пора'.- Винт очнулся несколько минут назад и теперь улавливал последние капли свежести, продолжающие охлаждать лоб, щеки, ладони. Даже язык не казался таким сухим и распухшим, а губы не кровоточили и не вызывали нестерпимой боли. Но это ненадолго - солнце, словно безжалостный палач, быстро уничтожит с таким трудом выцарапанные у смерти капли сил, а вместе с ними и последние всплески жизни.
   Перед тем как двинуться в путь, Виктор бросил быстрый взгляд вперед - рыжие скалы приблизились, а вместе с ними приблизилось и то, что до сих пор казалось недоступным. Автомат, словно тяжелый якорь, мешает двигаться вперед, но Винт и мысли не допускает, чтобы его оставить.
   'Если там никого нет, то хорошо, а если есть, то без него не обойтись'.- Он чувствовал и даже знал, что за скалами давно никого нет - последний из оставшихся в живых душман, видимо побоявшись в одиночку вступать в бой с этим ненормальным русским, ушел в лагерь за подмогой. Наверняка скоро здесь появится целый взвод.
  Расщелина в основании рыжих скал действительно напоминала издевательскую ухмылку великана.
  
   142-143
  
  
  Монотонно перебирая руками по горячим камням, он не старался выбирать менее острые и безжалостно раздирал в кровь ладони и колени. Сейчас не в них дело: главное - любой ценой добраться до рыжих скал.
   Приблизившись к небольшой тени, отбрасываемой валуном, он постарался поместиться на небольшом пятачке вожделенной прохлады, скорее воображаемой, чем действительной, но там не было солнца, и это обнадеживало.
   Осталась всего половина - это гораздо меньше, чем было вначале...
   'Нет, у меня не осталось надежды, но не осталось и отчаяния'.- Он прополз еще несколько шагов и опустил голову на предплечья, стараясь отдохнуть, выдавить из организма необходимые крохи энергии.
   Во что превратилось сильное тело за последние недели? Вся предыдущая жизнь ушла на совершенствование его возможностей, на развитие, казалось, необходимых качеств, недоступных абсолютному большинству. Где это все? Как жалок и беззащитен он теперь, как непослушно тело.
  Оставляя кровавые следы на камнях, Винт медленно, метр за метром, продвигался вперед. Как это удавалось - он не задумывался. Сознание то включалось, то выключалось, словно изображение в испорченном телевизоре, но он, не останавливаясь, продолжал двигаться. Все происходящее казалось ему давно надоевшим фильмом, с сильно замедленной прокруткой пленки, которому не было видно конца. Назойливые мысли оставили его в покое, и только рыжие скалы, нестерпимо пылающие на солнце будто огненное зарево, с каждым шагом становившиеся
  
   144-145
  
   ближе и ближе, притягивали взгляд, подобно гигантскому магниту.
  Вот и последние метры, здесь же вповалку лежат мертвые тела еще четверых душманов: один чуть ближе, остальные в двух метрах дальше, почти у самой расщелины.
  Не обращая внимания на смрад, он широко раскрытыми глазами смотрел на пояс лежащего перед ним трупа - фляги на нем не было.
   'Я и не думал, что вода окажется у самого первого из них - это было бы слишком просто.- Винт пробирался дальше.- Даже сейчас, после своей смерти, они не дают мне возможности сделать хоть один глоток'.
  Он прополз последние несколько шагов и остановился у основания заветных скал. Очень медленно поднял глаза. Ни у одного из лежащих перед ним трупов не оказалось фляги. Как ни странно, Винт не чувствовал ни горечи поражения, ни отчаяния, а лишь полное безразличие и спокойствие, как будто все происходящее не имело к нему никакого отношения.
  'Я вас отлично понимаю. Вы так стремились лишить меня воды, что было бы грубой небрежностью дать мне хоть малейшую возможность получить ее. Поэтому сюда вы пошли без фляг, оставив их там, за расщелиной. Правильно... Вы сделали все правильно'.
  'Незнакомец, ты ошибся. Я все-таки добрался до рыжих скал, а теперь даже смогу выбраться из этой западни. Еще десять метров - и я на свободе'.
  'А разве это что-нибудь меняет?- послышался далекий шепот.- Ты просто из одной западни попадешь в другую. Кто-то всегда должен угодить в ловушку, а потом долго и тщетно выбираться оттуда. Ты в этом не одинок. Так устроен мир'.
  'Плевать. Хуже, чем было, уже не будет. Я чувствую - конец близок'.
  'Ты никогда не сдаешься. Весьма ценное качество, но как знать, к чему в итоге оно может привести'.
  'Договаривай до конца, не стесняйся. Я все равно не очень-то поверю, потому что знаю - и ты можешь ошибаться'.- Виктор, надрывно, с хрипом дыша, высунул голову из-за края большого камня - вот он, противоположный выход из расщелины.
  Винт впился взглядом в тело последнего убитого им душмана, лежащего тут же. Боясь поверить в свою удачу, он не отрывал глаз от фляги, пристегнутой к поясу трупа.
  
   146-147
  
   Дрожащими от слабости и нетерпения пальцами он бережно отвинтил колпачок. 'Вода, почти полная фляга воды'.- Стараясь не пролить ни капли, он сделал первый осторожный глоток - и тут же зашелся в надрывном кашле. Его пересохшее горло с трудом воспринимало необходимую для жизни влагу, вызывающую острую, саднящую боль в глотке.
   Виктор сделал несколько больших жадных глотков, с наслаждением ощущая, как живительный поток замирает где-то в самой глубине тела, и, стараясь во всех деталях запомнить это ощущение. Неизвестно, удастся ли когда-нибудь еще испытать нечто подобное... Вот и последний глоток, но Винт еще некоторое время сидит с закрытыми глазами и, прижимая горлышко уже пустой фляги ко рту, представляет, что все еще продолжает пить. Наконец, оторвавшись от нее, он с сожалением повертел в руках бесполезный сосуд и пристегнул его к своему поясу.
  'Кто знает, если удастся добраться до воды, то она мне еще пригодится. Если удастся добраться'.
  Он сидел неподвижно, прислонившись спиной к валуну, ожидая прилива сил. Но тот все не наступал, и Винт понял, что может прождать еще долго, так ничего и не дождавшись. Единственное достижение - перестало мутиться сознание, да и то неизвестно - надолго ли.
  'Вот я и получил желанную воду. И даже не глоток, о котором мечтал, а целую флягу. Но ее оказалось слишком мало. Что дальше?'
  'Что же дальше?- раздался шепот Незнакомца.- Не знаешь? А я знаю - эта фляга только продлила твои мучения, и тебе вновь предстоит пройти через то, что ты с таким трудом выдержал... Ценой огромных усилий ты заработал еще несколько дней кошмара'.
  'Нет, скоро придут душманы, и этих дней, о которых ты говоришь, Незнакомец, просто не будет'.
  'Винт, ты достоин большего, чем умереть от жажды или от пули врага. Весь мир у твоих ног и ждет твоего решения. Ты балансируешь на грани, и весь мир теряет перспективу'.
  'Незнакомец, неужели ты не чувствуешь их приближения? Душманы вон за тем изгибом хребта и через двадцать минут будут здесь. Даже я знаю, что они там, почему же ты не догадываешься об их приближении?'
  'Я вижу многое, могу еще больше и потому знаю, что это - пустяки'.
  'Но они могут пресечь многое именно теперь, что непременно скажется в будущем. Так было всегда и так будет'.
   Виктору показалось, что он услышал вздох облегчения Незнакомца.
  'Главное, что теперь ты понимаешь - это действительно важно и наконец-то до тебя дошло'.
  'Если считаешь меня идиотом или думаешь, что я не знал раньше того, что очевидно, то подтверждаешь мои сомнения. Ты можешь далеко не все и склонен ошибаться, как обычный человек. Именно поэтому я тебе не могу поверить, хотя в твоих словах наверняка есть доля правды. Но как мне отличить, где правда, где ложь, а где обычная ошибка?'
  'Правда в моей силе. Ты видел, на что она способна, когда на несколько мгновений получил ее в свое распоряжение, даже не отдав себе отчета в этом. Я - это истинная сила Вселенной, ее мощь и масштаб, я - необузданная стихия Космоса, несущая в себе добро и зло, все, что только ты можешь себе представить, и даже то, что для тебя непостижимо. Ты называешь меня Незнакомцем, но
  
   148-149
  
   весь Космос знает меня как Странника, посланца Ронна, я - часть его неисчерпаемой сущности, так же как и ты или любое другое живое или неживое существо. Но во мне содержится огромная концентрация Ронна, гораздо большая, чем в тебе либо в ком-то другом, но только мизер от того, что могло бы. Поэтому мне так необходим союз с тобой, с твоей силой, о величайших возможностях которой ты не догадываешься. Она уникальна, и, обладая ею, ты должен отдавать себе в этом отчет.
  Знай же - ты владеешь сокровищем, которому нет цены, но, не умея им пользоваться, Виктор, рискуешь потерять прекрасный бриллиант, так ни разу и не увидев игры света на его совершенных гранях'.
  'Кто такой Ронн? Зачем тебе еще и моя сила, если у тебя достаточно своей? В чем же проявляется она? Почему этого так боится Сонг?'
  'Слишком много вопросов. Кто такой Ронн, со временем узнаешь. Твоя сила - важнейшее дополнение моей силы, и наоборот. Они вместе могут создать величайшую гармонию и открыть новое направление эволюции человечества, если же этого не сделать, то гибель людей неизбежна... Теперь о Сонге. В свое время он обладал почти тем же, чем обладаешь сейчас ты, но испугался...
  Человек всегда боится непознанного... Но если не сделать шаг вперед, то непознанное таким же и останется... Поддавшись страху, человек теряет все... Это случилось и с Сонгом'.
   Виктор чувствовал непонятно откуда взявшийся протест, молчаливо витающий в воздухе, но пытающийся дать о себе знать. И вдруг понял, что это Сонг старается вмешаться в разговор, но у него ничего не получается. Незнакомец, или, как теперь выяснилось, Странник, каким-то образом мешал ему вступить в их мысленную беседу.
  'Здесь где-то рядом Сонг, он хочет что-то сказать, но ты не даешь ему это сделать. Почему? Ты не хочешь, чтобы кто-то высказал другую точку зрения и убедил меня в обратном?'
  'Он говорил более, чем достаточно и свое право исчерпал. Теперь все решает, впрочем, как и всегда, только целесообразность... Пусть он это сделает позже, когда его болтовня не будет мешать эволюции мира'.
  'Нет. Меня это не устраивает. Даже не так важно, что он хочет сказать, как то, что ты ему мешаешь. Если ты нарушаешь принципы справедливости сейчас, то можно представить, что может быть дальше. Я в этом уверен, как и в том, что хочет сказать Сонг. Незнакомец, извини, что так тебя называю, но я привык к этому имени, и оно даже стало неотделимо от того, что я пережил и переживаю сейчас, а Странник, может, более красивое и звучное, но совершенно ничего для меня не значащее, а привыкать к нему у меня уже, увы, нет времени... Вот-вот душманы будут здесь. Я хочу сказать очень важное, то, что осознал только сейчас... Возможно, я ошибаюсь и поэтому буду, может быть, жалеть об этом, но я не согласен ни с Сонгом, ни с тобой. Каждый из вас, я подозреваю, в чем-то прав и в чем-то ошибается, но мне надоело быть объектом чьих-то экспериментов, несущих в себе изначальную ошибку. Сонг далек от совершенства, и ты, как я понял, далеко не Бог. Так почему вы лишаете меня собственного выбора, который я уже сделал?'
   'Виктор, ты обсуждаешь то, над чем можно спокойно порассуждать после, в другом месте, в безопасности. У тебя нет времени сейчас, ты тратишь драгоценные минуты'.
  Голос Странника перешел с шепота на более высокие ноты, и Винт пытался догадаться: либо Незнакомец приблизился к нему, либо, волнуясь, стал говорить громче, но ни в малейшем оттенке интонации последнего не чувствовалось ни напряжения, ни волнения.
  'Я тебе сочувствую, Винт. Ты вовсе не глупец, как я тебя назвал, стараясь задеть за живое. У тебя просто отсутствует воображение - поэтому ты даже не можешь представить, что тебя могло бы ожидать впереди. Уцепившись за настоящее, даже не пытаешься заглянуть в будущее.
  
   150-151
  
   что бы ты сказал, если бы тебе принадлежала Земля и вся Солнечная система? Именно настолько тянут твои возможности'.
  'Ты ничего не говоришь о плате за это. Незнакомец, признайся честно, во что мне обошлась бы твоя сила, которую так навязчиво мне предлагаешь? Назови же мне истинную цену и поторопись - времени в самом деле не осталось'.
  Далеко внизу, среди камней, появились первые фигурки из длинной цепочки душманов, медленно приближающихся по извилистой тропинке. Винт сосредоточился - теперь их не меньше двух десятков. Голова отряда уже скрылась за перегибом, направляясь вверх по склону, а хвост все еще продолжал медленно выползать из-за скал у подножия хребта.
  'Уважение к моей персоне возрастает. Чтобы справиться с полуживым трупом, Ибрагим-бек отправил сюда двадцать пять человек. Надеюсь, в этот раз они не будут слишком долго тянуть. Ты тоже так думаешь, Незнакомец?'
  'Скорее всего, они поняли то, чего никак не желаешь уяснить ты - все, что здесь происходило за последнее время, вышло за рамки понимания обычного человека. Неужели, Винт, ты до сих пор считаешь, что продержаться без воды в течение такого срока было бы возможно кому-нибудь еще? Никто не выдержал бы больше недели.
  А твоя стрельба? Ни один снайпер не сделал бы ничего похожего - твои глаза даже не были обращены в их сторону, но ты выжал все по максимуму: девять выстрелов - девять трупов. И заметь - все точно в сердце.- Голос Странника еще приблизился.- Как ты думаешь, почему тебе удалось невозможное? И почему ты не смог умереть, когда так страстно этого желал? Какое ты можешь дать правдоподобное объяснение? Те же душманы не смогли этого сделать - и вот тебе ответ: их уже двадцать пять человек, а этого много, чтобы справиться с полуживым человеком'.
  'Они хотят забрать тела своих товарищей и похоронить по своим обычаям. А то, что касается моей стрельбы, и то, что я выжил столько без воды - я с тобой, возможно, соглашусь: иногда во мне происходят труднообъяснимые вещи, но я давно привык к этому'.
  'Труднообъяснимые вещи - только капля в море твоих способностей. Ничтожная капля. Когда же ты поймешь? А как объяснить последнее - смерть не шла к тебе, даже когда ты мечтал о ней? И не пытайся, не теряй даром время. Я сам открою тебе то, что для тебя пока еще труднообъяснимо. Это твоя сила, твоя сущность не подпустила даже близко смерть. Для меня произошедшее тоже оказалось неожиданностью: ты сам, без чужой помощи сумел раскопать в своих глубинах самый верхний пласт скрытой силы - она тебя спасла. Но мой совет - не лезь дальше, ибо может случиться непоправимое'.
  Винт чувствовал - сейчас, через полминуты, а может и раньше, появятся первые из цепочки душманов, но они не ожидают увидеть его здесь - и это огромное преимущество. Он снял наполовину использованный рожок и вставил полный.
  'Ты даже не хочешь задать мне по этому поводу никаких вопросов?'- в голосе Странника читалось удивление.
  'Сейчас ты, Незнакомец, напоминаешь мне Сонга. Он тоже все время предостерегает, но - от контактов с тобой.И его можно понять, но как понять тебя? Я догадываюсь,что это заняло бы слишком много времени, а у меня его в обрез; и не хотелось бы задавать вопросы впустую'.
  Подошли душманы. Они поднимались выше и выше, сначала появились только их бородатые лица, после - плечи... Тропинка делает последний небольшой нырок, перед тем как окончательно взмыв вверх, вывести отряд на площадку, где притаился Винт... И они снова пропали. Виктор в мельчайших деталях представляет, кто и как из них выглядит, видит каждое движение любого из приближающихся людей, хотя все они еще скрыты склоном. Восьмой спереди слегка прихрамывает, совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы это не осталось незамеченным.
  Они подходили очень осторожно - их почти не слышно, но звуки теперь мало что значили.
  
   152-153
  
  
  Первый из душманов уже поравнялся с Виктором, но последний все еще за изгибом тропы.
  'Твои слова, Незнакомец, только подтверждают то, к чему я привык с детства',- Винт последней фразой ставит точку в разговоре. Скоро начнется...
  Вот и последний... Винт предельно сосредоточен, но чувствует страшный приступ оживающей жажды - ненадолго же хватило воды. Только бы не потерять сознание раньше времени, сейчас оно необходимо, крайне необходимо.
  Мушка на стволе автомата нацелилась точно в височную кость первого в цепочке и теперь неотступно сопровождает его.
  Автомат покорно и мягко, почти без отдачи (что очень странно) принимается за работу. Одиночные выстрелы слились в одну сплошную, непрекращающуюся смертельную трель - пули пробивают одну височную кость за другой. Поражает точность и скорость, с которой ведется стрельба, как будто кто-то невидимый с верностью до микрона произвел разметку голов жертв и теперь хладнокровно наблюдает за последствиями своей работы.
  Виктор торопился. Разговор с Незнакомцем, как ни странно, взволновал его. Опять где-то что-то произошло не так. Кругом сплошные ошибки и вранье - мало того что нельзя верить Незнакомцу и Сонгу, каждому в отдельности и обоим вместе, но и себе самому... Если, конечно, Незнакомец оказался хоть в чем-то прав... но каждый из них хоть в чем-то прав... Кто и в чем? Опять голос Незнакомца: 'Винт, я вижу, ты преуспел больше, чем я думал',- в нем слышны задумчивость и легкое удивление.
  Виктор даже не смотрит на своих врагов - они почти его не интересуют. Руки и автомат сами делают свое дело, он только равнодушно наблюдает, как расползаются на серо-желтом граните скальной стены потеки крови и ошметки мозга. Последние пятеро оставшихся в живых душманов остановились, парализованные недоумением и ужасом, а Виктору на секунду пришлось прервать огонь, чтобы изменить положение тела - попасть в пятерых уцелевших, находясь за валуном, невозможно. Он, скрежеща зубами от напряжения, заставил свое тело приподняться.
  Стрелять, держа автомат в руках, оказалось не по силам, и Винт положил его на обломок камня, находящегося на уровне пояса, а сам, навалившись боком на валун, попытался найти точку равновесия для своего беспомощного тела. Но фактора неожиданности уже не существовало, и душманы, наконец увидев, откуда и от кого исходит опасность, бросились врассыпную, стараясь укрыться за ближайшими камнями и скалами. Некоторые из них успели дать несколько ответных коротких очередей, вспоровших поверхность скал вокруг и осыпавших голову и плечи Виктора осколками гранита. Еще двое, так и не добежав до укрытия, поймали по одной-единственной пуле, оказавшейся для каждого смертельной.
  'Двадцать два выстрела и столько же трупов,- раздался голос Незнакомца, в котором проскальзывала ирония,- совсем недурно для обессилевшего человека, да еще голова которого вдобавок занята рассуждениями о смысле жизни... Ты весь в своего прапрадедушку Сонга, который тоже как-то ухайдохал изрядно народу, правда, у него это получилось куда круче... но он не сидел без воды и пищи так долго, да и ты еще все-таки только учишься'.
  Винт, не глядя в сторону укрывшихся за камнями врагов, вдумывался в смысл только что услышанного, его сознание точнее любого сверхсовременного локатора определяло в мельчайших деталях местонахождение каждого из трех оставшихся в живых душманов.
  'Представляешь, Винт, мало того что Сонг устроил страшную мясорубку, он, вроде бы как испугавшись или постеснявшись, а может быть, и раскаявшись, туг же приписал все силам Космоса, в том числе и мне. Но видит Бог, я-то здесь при чем? Ты хоть понимаешь это?'
  'Конечно, Незнакомец, с моей стороны было бы глупо и подло приписывать убийство этих людей тебе или кому-либо еще. Да и с какой стати? Я только защищаюсь. Они пришли убить меня, но у них пока ничего не получается... Я почему-то стал думать, что и не получится'.- Его автомат, мгновенно крутанувшись вокруг вертикальной оси, послал еще одну пулю в мелькнувшую на долю секунды в просвете между камнями голову душмана. В ответ раздался тихий вскрик, и Винт тут же почувствовал, что еще один враг мертв.
  'Стреляешь классно, но теперь-то, я думаю, у тебя есть повод более серьезно отнестись к моим словам,- в голосе Незнакомца Винту послышалась напряженность.- Хуже
  
   154-155
  
   всего, если ты вдруг, как Сонг, бросишь все на полпути, либо рванешь вперед без оглядки. В обоих случаях - проиграешь. У тебя есть только один выход - принять мое предложение'.
  'Можно подумать, Незнакомец, ты знаешь, что будет со мной, если я рвану вперед без оглядки. Или ты хочешь сказать, что такие случаи уже были?'
  'Были. Несколько. Давным-давно. Но закончилось все очень грустно.- Он хмыкнул.- Ну конечно, ты можешь возразить мне, сказав: 'Всегда, когда что-то заканчивается, бывает грустно'.
  'Только не в моем случае. Любой конец для меня лучше происходящего'.
  'Но только не тот, который ожидает тебя в случае продолжения...'
  'Чем же оно хуже того, что предлагаешь ты мне. Я просто выживаю, и, похоже, у меня что-то получается ... Или ты, Незнакомец, привык к тому, что человек всегда должен проигрывать обстоятельствам, либо идти на поводу у неизвестно кого или чего?'
  'Отлично. Прямо в точку. В таком случае, действительно пришло время для разговора. Быстрей заканчивай с этими двумя, и нам с тобой надо будет обстоятельно поговорить. Ты узнаешь в подробностях, кто я, кто Ронн и кто ты, ну и множество всего интересного'.
  'Ты уже не опасаешься за мою жизнь и так уверен н благоприятном для меня исходе боя?'
  'За твою жизнь - не опасаюсь. Время для опасении прошло - уж очень глубоко ты проник в свою сущность... Правда, довольно бестолково, но достаточно, чтобы вызвать прилив энергии, защищающей тебя. В благоприятном исходе боя нет сомнений. А вот в окончательном, благоприятном для тебя завершении всех земных дел, пусть даже это будет и не скоро,- Винт услышал, как Незнакомец тихо пробормотал: 'А ведь и правда, теперь не скоро',- сильно сомневаюсь'.
  'О чем он говорит?',- Виктор уже с трудом воспринимал все, что слышал от Незнакомца. Его сознание мутилось: все окружающие предметы, подрагивая, расплывались, зрение слабело, подергиваясь сероватой мутью, в ушах нарастал шум, и он, понимая, что теряет сознание в то время, когда этого делать ни в коем случае нельзя, но не в силах удержать его, погрузился во мрак. Только в последний момент, сам не зная как, уже почти находясь в обмороке, предельно расслабился и попросил помощи... не у кого-то или чего-то, а у самого себя.
  
  ...Теперь он лежал на мелководье своего любимого озера, и ласковая вода нежно касалась его измученного тела. Раньше такого еще не было: пространство легкими уколами пронизывало его, и Виктору даже казалось, что он видит тончайшие серебристые нити, переливающиеся в вечно ут- реннем солнце, словно радуга. Но ведь это и есть радуга, а он ее часть. Его тело тоже переливается изумительными оттенками, становится легким и невесомым, а еще через мгновение - прозрачным. И уже невозможно определить, где оно. Его нет. Остались только: зеркало воды, окаймленное нежностью зелени, бездонная синева сливающихся на горизонте неба и озера, становящихся единым целым, когда невозможно отличить одно от другого, и вечное над всем утро. Почему здесь всегда утро? Я никогда не видел здесь ни дня, ни вечера, ни ночи... Только ослепительное утро.
  Из самой синевы плыл тихий голос, и Виктор, сначала не узнав его, понял, что это его собственный, потому что другого здесь быть просто не может... Не улавливая пока смысла, он только наслаждался его приятным завораживающим тембром, словно волшебной музыкой. Наконец голос зазвучал везде одинаково слышный в любой точке его мира, он, казалось, исходил отовсюду, вызывая звон пространства, и не уходил никуда, превращаясь в радугу. Виктор почувствовал, что радуга становится все более насыщенной, она затмевает собой даже солнце.
   А голос шептал: 'Я - это ты, ты - это я'.
  Виктор завороженно слушал, все больше и больше постигая смысл сказанного... 'Неужели так просто? Почему же я не понял раньше? Незнакомец оказался прав - я все глубже погружаюсь в самого себя, но ведь это же так здорово! Если мой мир настолько прекрасен, что мне еще надо? '
  Где то очень далеко прозвучал гром, чем-то напоминающий выстрелы. Но так далеко, что его можно было и не заметить.
  Винт подумал: 'Надо узнать, что там происходит'. Но туг же, словно протестуя, возразил: 'Зачем? Там просто стреляют ... Может быть, идет война. Где-то там, в
  
   156-157
  
   другом мире. Но мне до нее нет никакого дела. Я наконец-то нашел то, что так долго искал, и больше ничего не хочу. Мне очень нужна эта гармония, которой больше нет нигде в Природе. Сколько не ищи - никогда не найдешь. Стоит мне только на минуту отлучиться, и я уже никогда не вернусь сюда'.
  'Почему не вернешься?- шептал голос.- Весь этот мир - ты, а к себе можно вернуться всегда'.
  'Я знаю, к себе можно вернуться всегда,- словно эхо повторил Виктор,- но мне кажется, нет, почему-то я уверен - этот мир в следующий раз будет не таким, может быть, чуть-чуть другим, потому что другим, наверное, буду и я. И это 'чуть-чуть' неисправимо испортит все. А мне бы этого не хотелось... Нет, 'не хотелось бы' не подходит... Лучше умереть, но пусть все здесь останется, как сейчас...
  Никогда нельзя оказаться в прошлом, даже вернуть только что ушедшую секунду. Мы обречены идти только в будущее, несмотря на иногда страстное желание остаться в прошлом. В этом весь смысл нашей жизни... Может, именно потому она нам и дана, чтобы мы шли вперед. 'Иди, Винт, и не сомневайся - тебя ждет интересное будущее, и оно стоит того, чтобы ты его увидел'.
  Сознание вернулось к нему не сразу. Он долго с большой высоты рассматривал все вокруг... Горы... Кругом горы. Высокие, со снежными вершинами, ледниками, остроконечными пиками, и не очень высокие, а может быть, даже и низкие, но от этого нисколько не более доступные. Все хребты вытянуты с запада на восток - поперек тому направлению, по которому ему предстоит двигаться. А это значит - их придется обходить - эти стены не одолеть. Виктор боялся признаться самому себе в новом, появившемся чуть раньше, но дошедшем до него только сейчас ощущении силы. Как это могло произойти? Неужели радуга? Но разве такое может быть в реальности? Именно радуга дала ему мощнейший заряд жизни. Надо быстрей возвращаться в тело - там все сразу же выяснится: или это очередной бред, или... неважно, что. С этим разобраться он успеет, лишь бы не пропала эта удивительная сила. Вот и она, его скала. Виктор снизился еще немного и застыл, тщательно вглядываясь в окружающий рельеф, ожидая очередного нападения, хотя точно знал - больше здесь нет ни одного живого душмана. А где же те, оставшиеся, двое?
  Он в изумлении наблюдал за их распростертыми телами - голова каждого из них была пробита одной-единственной пулей... Его пулей. Больше этого не мог сделать никто.
  'Но меня здесь не было. Мой мир очень далеко отсюда.- Винт стоял, невидимый, около своего тела.- Неужели оно сделало это само?'
  'Приятная неожиданность?- раздался голос Странника.- Только, Винт, ты собрался взяться за дело, а все дела уже, оказывается, успешно завершены.- И, словно отвечая на возражение Виктора, хотя тот ничего не собирался говорить, продолжил: - Хорошо, хорошо - не все дела, а только одно, но весьма важное'.
  'Как это могло произойти? Я же был без сознания? '
  'А для того, кто предназначен убивать, сознание вроде бы, как и не требуется. Хотя с ним, конечно, лучше, но можно и так ... С возвращением... Как отдохнул?'- Странник, похоже, был в прекрасном настроении, хотя, как Виктор догадывался, все человеческие понятия и качества к нему не очень-то подходили, а может, и вовсе не подходили. Он даже не знал, что из себя визуально представляет Незнакомец. Но, общаясь с ним как с человеком, Винт в своем воображении наделял его человеческими качествами. Так было проще.
  'Незнакомец, ты делаешь странные выводы. Почему ты считаешь, что я предназначен для убийства? Я не хотел их убивать - так вышло'.
  Раздался ироничный смех: 'Почему же 'так вышло' не у них, а у тебя? Хорошенько подумай и - со временем - разберешься. И вообще, Винт, перестань называть меня Незнакомцем. Какой же я тебе незнакомец - мы с тобой за эти дни стали почти друзьями. Называй меня Странником - это мое имя, и мне, признаюсь, оно вполне подходит. Тем более что дал его мне Ронн, а он никогда не ошибается в формулировках. Еще несколько часов назад ты собирался умирать и не хотел менять привычки... Если честно, и у меня были похожие мысли, но теперь, как я понял, все изменилось, не так ли? Поэтому, если не хочешь быть невежливым, называй меня моим именем. Запомнить его несложно'.
  
   158-159
  
  
  Виктор, оказавшись в своем теле, открыл глаза: потрясающе - как будто не было этих ужасных недель, полных муки, прежние силы вернулись полностью. Он почувствовал, как слегка затекли мышцы от долгого лежания в неудобном положении, и без труда вскочил на ноги. Невообразимая легкость и великолепная координация - и это после того, что с ним здесь происходило. Даже не верилось, что всего час назад он мало чем отличался от покойника. Неужели он все еще бредит? А может быть, уже умер?
  Тогда великолепно, если смерть дарит такие ощущения, то она куда лучше жизни. А если это очередной обморок, и он сейчас закончится началом, а точнее, продолжением почти забытого кошмара? Но нет, опять накатила жажда - а так хотеть пить можно только в реальности.
  Виктор, легко прыгая с камня на камень, подошел к лежащим на камнях трупам. Смерть обошлась с ними гуманно - они умерли быстро и безболезненно, многие, наверное, даже и не поняли, что с ними случилось.
  Остававшимся в живых дольше других тоже, можно сказать, повезло, несмотря на то, что пришлось в последние минуты жизни изрядно понервничать, но и с ними смерть поступила милосердно. Виктор, наклонившись, собирал фляги с водой, благо их теперь хватало. Сев на камень, он быстро опорожнил первую, ощущая настоящее блаженство не столько от вкуса самой воды, сколько от понимания того, что у него эта фляга не последняя... Теперь особой нужды в них нет. Сейчас он допьет вторую, а потом спокойно спустится к реке и не только напьется холодной горной воды, но и обязательно искупается - все будет точно так, как в его грезах.
  Но... Точно так, вообще-то, не будет. Главное - не будет его прекрасного озера и всего того, что его окружало...
   Острое желание вернуться в свой мир кольнуло в сердце, но Виктор отогнал его, зная, что обязательно вернется, если и не сейчас, то чуть позже и будет приходить туда при каждой удобной возможности.
  'Лишь бы там ничего не менялось, а я-то вернусь, обязательно вернусь'.
  'Вернешься, Винт, вернешься. Теперь без этого ты не сможешь - оказаться без своего мира куда тяжелее, чем без воды',- хмыкнул Странник.
  Теперь душманы появятся не скоро, но и это не так важно - тело переполнено силой, и он здесь надолго не задержится. Неплохо бы что-нибудь съесть... Столько дней без пищи, но поразительно - совершенно не ощущается голод, а сил вроде бы стало еще больше. Что же происходит? Виктор, опьяненный новыми ощущениями и неизвестно откуда взявшейся уверенностью, что это только самая малость того, что может дать ему его собственный мир, радостно направился вниз под гору, перепрыгивая с валуна на валун, мгновенно преодолевая расстояния, на которые даже у прирожденных горцев уходило бы значительно большее время... Не утруждая себя тем, чтобы аккуратно спускаться со скал трех-четырехметровой высоты, а просто соскальзывая вниз с грацией и легкостью горного тура, ни на секунду не останавливаясь, чтобы выбрать более удобное место для спуска, он, подобно снежной лавине, несся вниз, не выбирая пути ... Но это только казалось: его подсознание на десятки метров вперед рассчитывало наиболее оптимальную траекторию движения, совершенно освободив ум от подобных пустяков, а тело послушно и безукоризненно выполняло все его приказы.
  Само же сознание Виктора в эти минуты полностью захлестнул восторг: слишком велик оказался контраст между происходящим сейчас и пыткой последних недель, слишком неожиданно нахлынувшее ощущение победы, но больше всего опьяняло предчувствие огромных перемен, которые должны были перевернуть всю жизнь.
  'Может быть, перемены уже наступили - то, что со мной сейчас творится,- фантастично и не укладывается в голове, неужели происходящее - реальность? Я не удивлюсь, если, вдруг, сейчас взлечу,- даже это теперь не кажется мне невозможным'.
  Через несколько минут Винт уже стоял у бурлящей реки, и ветер щедро окатывал его водяной пылью. Сорвав с себя одежду, он швырнул ее на камни, а сам, осторожно ступая по скользким речным валунам, погрузился в пенящийся холод. Упругие струи воды с силой сотрясали его тело, словно стремились разорвать его на части, но это было именно
  
   160-161
  
   то ощущение, о котором он столько мечтал. Прижавшись к выступу скалы и больше не сопротивляясь ревущему потоку, тщетно пытающемуся оторвать Виктора от опоры и унести вдаль, он чувствовал, как сливается с ним в одно целое. Наступило мгновение, в которое ему показалось, что он уже не Виктор Байкалов, и река - не река, а вместе они составляют единый организм, так тесно переплелись их энергии, еще немного, и они выйдут из выбитого силой воды за тысячелетия упорной борьбы с горами каменного русла, и тогда...
  'И тогда весь мир об этом сильно пожалеет,- раздался голос Странника, полный сарказма.- Как самочувствие? Вижу, что отличное. Не иначе в ближайшее время ты собираешься свернуть горы - ведь надо же как-то испытать новые приобретения'.
  - Странник, можешь говорить вслух,- плескаясь в воде ответил Винт,- а то ты появляешься только в моих мыслях, и мне начинает казаться, что ты был всего-навсего частью прошедшего кошмара.
  - Прошедшего? Почему прошедшего? Кошмар длится и сейчас, совершенно не собираясь заканчиваться... Разве то, что ты утолил жажду и обрел огромную мощь, которой не обладал раньше, что-то меняет? Главное качество кошмара в том, что он не заканчивается никогда, уж поверь. Или ты сомневаешься?
  Виктор насторожился.
  - Что ты этим хочешь сказать?
  - Человек так устроен, что как ни верти, а он вечно попадает в разные истории: то ему не хватает воды, то пищи, то денег, то власти, то еще какого-нибудь пустяка, и это делает его жизнь сущим кошмаром. Он никогда не знает, чего ему захочется сегодня или завтра, но точно знает, что чего-то не будет хватать. А получить то, чего больше всего хочется, ой как трудно.
  - А-а, ты об этом... Меня эти проблемы не волнуют. Я живу малым и большего не надо. Сейчас я получил вдоволь воды, и от этого счастлив. Перенесенные лишения лишь обострили радость, которую я теперь испытываю.
  - Только ли от воды ты сейчас испытываешь радость? И долго ли будешь еще ее испытывать? Жажда утолена - скоро забудутся мучения, причиненные ею ... Разве что будешь видеть кошмарные сны,- усмехнулся Странник. - Я уверен: радуешься ты приобретению того, о чем и не мечтал - своей силе - подарку судьбы и многому тому, как правильно догадываешься, ждущему тебя впереди.
  - Почему подарку судьбы? То, что я сейчас имею,- это награда за то, что я перенес... и не только недавно.
  - Великое множество людей перенесло и не такое. Где они сейчас? Все подарки судьбы для них свелись к одному - к могиле. Отчего же у тебя такая уверенность в своей исключительности и почему ты считаешь, что за свои страдания должен получать подарки, да еще какие?
  - Я и не говорю про судьбу. Мне кажется, что я сам научился делать что-то похожее. Конечно, все как-то сразу навалилось, столько неожиданного. Мне необходимо время, чтобы осмыслить и разобраться в этом.
  - Еще бы. Ты ослеплен возможностями своего мира. Теперь ты будешь долго, возможно годы, а может и десятилетия, выдаивать из него все, что только можно, надеясь найти то, чего еще у тебя нет. Такое происходило даже с Ронном. Но Ронн - это Ронн, он всегда что-нибудь придумает этакое... И у него навалом времени ... А у тебя его нет. Людям всегда кажется, что у них либо много времени, либо слишком мало, но, как правило, ошибаются и те и другие... Того, чего не имеешь вообще, не может быть ни много, ни мало.
  - Свои заумные теории, Странник, можешь оставить при себе. Мне это не интересно.- Винт вылез из реки и, прыгая на одной ноге, вытряхивал воду из уха.- Я знаю одно: сейчас поднимусь обратно, наберу побольше патронов и пойду к лагерю душманов - сделать то, ради чего я здесь. И похоже, у меня времени для этого полно.
  - Вот-вот, наконец-то ты вспомнил о том, для чего появился на свет. Твое прямое предназначение - убивать, и, надо признать, получается это у тебя отменно.
  - Странник, ты говоришь не то. При чем тут предназначение? Что значит 'для чего появился на свет'? Я появился на свет точно так же, как и все остальные люди. А почему я убил этих духов, ты знаешь не хуже меня: если бы я не сделал этого, то они бы сделали. И они, в конце концов,- мои враги, а врагов надо уничтожать, либо они уничтожат тебя.
  Виктор, одевшись, поднял с земли автомат, проверил патроны - маловато. Ну, ничего, наверху их хоть отбав-
  
   162-163
  
   ляй. Перекинув ремень через плечо, он направился обратно, наслаждаясь пьянящим ощущением легкости, свободы и силы. С некоторым недоумением отметил, что энергии стало еще больше - даже слабого толчка хватало, чтобы тело неслось вперед, едва касаясь ногами земли.
  'Чертовщина какая-то',- кольнуло легкое беспокойство, но тут же погасло под впечатлением того, что стало ему доступным.Если спуск с горы показался Виктору пиком своих возможностей, то подъем поразил его гораздо больше. С невообразимыми легкостью и скоростью для человека он взлетел к месту, где лежали трупы душманов, в считанные минуты преодолев расстояние, на которое раньше бы потратил не меньше получаса.
  'Все это очень интересно и очень здорово, но разобраться надо будет непременно. Только не сейчас, чуть позже, когда появится время'.
  Вновь мелькнули в сознании обрывки фраз Странника. На этот раз о времени.
  'Кое в чем Странник, конечно, прав, но в остальном...' - неожиданная мысль остановила его руку, отстегивающую магазин от очередного автомата.
  'А что если он прав в остальном? Многое из того, о чем он говорил, похоже на правду, даже насчет времени. Нет, здесь он немного перегибает, но в общем правильно. Но Странник ошибся, ожидая моей скорой смерти от жажды, и сам это признал. И ошибся насчет того, дойду я до рыжих скал или нет. Хотя был очень близок к правильному ответу. Что же помешало ему предугадать развитие событий?
   Только мое огромное желание дойти до рыжих скал и найти воду? Огромное желание и сверхнапряжение всех сил. Только это изменило то, что казалось очевидным'.
  Виктор снял вещмешок с одного из трупов и почти до половины набил его запасными магазинами. Туда же сунул несколько 'лимонок', бинокль и пять плиток шоколада. Поколебавшись, распечатал одну из них и разжевал небольшой кусочек, чувствуя во рту его сладковатую горечь. Делал он это с усилием, заставляя себя - есть не хотелось совершенно.
  'Странно, очень странно, ну да ладно, посмотрим, что будет дальше'.
   Еще раз перебрав содержимое вещмешка, убедился, что ничего лишнего там нет. Бинокль положил с самого верха так, чтобы можно было его сразу достать в случае необходимости. Жаль, что ни у кого из душманов не оказалось снайперской винтовки или хотя бы МК-16 американского производства - для него это было бы сейчас лучше, чем 'Калашников'. Тот хорош в бою, но в стрельбе с большого расстояния уступает в точности винтовке.
  Винт рассеянно смотрел на лежащие вповалку трупы врагов, проверяя, все ли взял необходимое или что-то забыл, но какая-то смутная мысль, оставленная без ответа, не давала ему сосредоточиться.
  Так в чем же дело? Да... похоже, что слова Странника впали глубже, чем он думал, посеяв некоторую настороженность. Но не все же сразу... Пройдет какое-то время, и многое станет ясным и понятным, и, возможно, то, что немного тревожит сейчас, обернется самой лучшей стороной. Хотя... даже тот короткий опыт общения со Странником доказывает, что избежать его прогнозов можно только ценой огромных усилий.
  А это значит, что всю оставшуюся жизнь предстоит постоянно с чем-то бороться, чаще всего даже не зная с чем, что-то доказывать - и все только для того, чтобы опровергнуть его слова. В таком случае, жизнь станет просто невыносима.
  - Ты совершенно прав - жизнь превратится в сущий кошмар,- раздался близкий голос Странника.- Но в этом нет ничего удивительного и нового - на то она и жизнь. Я рад, Виктор, что ты так быстро прозреваешь. Значительно быстрее, чем я думал. Должен признаться - ты мне постоянно подкидываешь сюрпризы, и пусть хоть это будет для тебя утешением. Но уж если мы заговорили на эту тему, то добавлю: мое предложение постоянно в силе, хотя я понимаю, что тебе не до него - теперь ты и сам удалец-молодец, но, все-таки, советую соглашаться. Может, и не сейчас, и не завтра, а гораздо позже ты придешь к очевидному и пожалеешь, что не сделал этого раньше.
  - Странник, ты упустил момент. Точнее - это не твоя вина, а результат моего выбора. Сейчас, похоже, нет смысла затевать новый разговор на старую тему: слишком многое изменилось; и слишком неожиданно ... Причем неожиданно не только для меня, но и для тебя. Поэтому давай посмот-
  
   164-165
  
   рим, что произойдет дальше - это должно быть интересно нам обоим. Ведь, как я понял, будущее для тебя только кажется ясным, но часто возникают обстоятельства, меняющие все, и ты вроде бы помешать им не в состоянии.
  - Да, в том случае, если я не захочу этого очень сильно и пускаю все на самотек. Тогда будущее выкидывает коники, но это нормально, я не в обиде. Процесс идет, неважно, ушел он чуть левее или правее, ниже или выше, главное - в нужном направлении. Но если появляется кто-то или что-то, способное изменить само направление, то тут вряд ли у него что-нибудь получится. Мы живем и развиваемся только в соответствии с законами Ронна, с их высшей целесообразностью, и не нам судить о непостижимом. Каждый имеет определенную свободу, но никто, даже самый безнадежный безумец, не считает ее безграничной. За любое действие рано или поздно приходится отвечать.
  - Так, может, ты мне объяснишь - чего я должен избегать и как использовать свою силу, чтобы не нарушить эти законы, если, конечно, это не твоя выдумка и они реально существуют. Я хочу услышать хоть что-то конкретное, а не пустые предупреждения и недомолвки, которые я постоянно слышал в детстве от деда Василия, а здесь - от Сонга и от тебя.. Причем, противоречащие друг другу. Ты прав насчет времени - у человека его катастрофически не хватает, чтобы хоть к концу жизни научиться различать правду и ложь, а уж тем более все оттенки добра и зла с их изощренными переплетениями.
  Ронн хочет слишком многого: даже не дав ответов на самые простые вопросы, он требует правильного решения сложнейшей задачи. И где оно - правильное направление, с которого запрещено сбиваться?
  - Твои вопросы справедливы, но ответа на них дать не могу, и не только потому, что это запрещено правилами, а потому, что сам не знаю точных ответов. Даже не представляю
  - знает ли сам Ронн ... Он-то уж точно ближе всех к их разгадке. Может, поэтому он и создал людей и другие цивилизации, чтобы каждый из них внес свой личный вклад, свой опыт. Не все так однозначно - мир гораздо сложней, чем кажется, и порой от мелочи, пустяка на первый взгляд зависит куда больше, чем от усилий многих миллионов.
  - Но, тем не менее, ты говоришь о законах, которые что-то предписывают либо что-то запрещают, ограничивая свободу выбора в конечном итоге и поиск правильного ответа. Ронн своими законами ограничил собственные возможности.
  - Ему нужен, кроме всего прочего, и порядок. Если каждый начнет поступать только в соответствии с собственными представлениями о том, что и как, то Вселенная погибнет. Поэтому равновесие поддерживается только законами Ронна, и только ими. Лучше довольствоваться малым, чем получить взрыв противоречий, который уничтожит все.
  - И даже Ронна?
  - Этого не знает никто, но вряд ли. Ронн выше всего, нам это не понять. Даже мне, а людям - подавно. Ронн и есть сама жизнь и смерть, но это только мизер того, что он в действительности представляет. Как я понимаю - он создатель всего, он же - и главная причина разрушения. Все, что происходит в мире, происходит с его ведома, если же возникает несоответствие - он его уничтожает. Ронн единственный, кто знает, где правда и где ложь, где верное направление и все пути к нему. Только он собирает жатву в конце всего, и только он сеет зерна для будущего урожая ... Вот кто Ронн.
  - Странник, кто же ты? Для чего тебя создал Ронн?
  - Это лучше узнать у Ронна. Но я думаю, для того же, для чего он создал и тебя. Только если твое основное предназначение - убивать, то мое - несколько шире. Ронн создал узкую специализацию для каждого. Мало кто может великолепно делать множество вещей, обычно преобладает какой-то один талант, и он-то определяет основное предназначение сущности. Я тоже, если надо, убиваю, но, может быть, не так хорошо, как ты. Но кроме того мне принадлежит способность корректировать некоторые процессы во Вселенной, те, до которых у Ронна не доходят руки.
  - Опять, Странник, ты говоришь об этом. Но даже если поверить тебе, то это не значит, что я согласен. Что делать тем, которые не хотят соответствовать своему предназначению?
  
   166-167
  
  
  - Было и такое, но обычно оно заканчивалось саморазрушением, а вместо него появлялся другой, более совершенный организм. Ронн постоянно ищет новые варианты, отби?рая самые лучшие, стремясь к идеалу, а мнение кого-либо его не интересует. Винт задумчиво сидел на камне, не зная, то ли продолжать беседу со Странником, то ли отправляться к лагерю душманов. День клонился к вечеру, и задерживаться дольше здесь не имело смысла, но разговор был для него чрезвычайно важным.
  - В каждом человеке заложено и хорошее и плохое, и каждый при определенных обстоятельствах сможет убить. Выходит, что я буду убивать постоянно только потому, что во мне заложено то, чего нет в других людях.
  Допустим, у меня это хорошо получается, но я совершенно не чувствую внутренней потребности убивать, более того, до сих пор мне приходилось убивать только здесь, в Афганистане, и, как правило, рискуя своей жизнью. Если бы я был предназначен для убийства, то это наверняка проявилось гораздо раньше.
  - Для всего нужно свое время. Чтобы получить необходимое качество, часто уходят тысячелетия. Когда-то ты родился на белый свет, рос, развивался, впитывал все то, что давал тебе Космос. Ежедневно, еженощно, ежеминутно в тебе оттачивалось то, что нашло применение здесь. Еще задолго до того, как появился на свет ты, эти же качества, в той или иной степени, проявлялись у разных людей. Теперь у тебя. Насколько ты его реализуешь - покажет время, но без сомнения, искусство Ронна - Создателя - в тебе воплотилось в высочайшей степени. А уж коли Ронн лично заинтересован в твоей судьбе, то ты далеко пойдешь.
  - Но что делать, если я не хочу убивать? Ронн допустил ошибку, дав мне такое качество. Что стоило ему найти более подходящего человека? Кругом полно преступников и убийц, которые только мечтают об этом. А мог бы найти и совершенно другое существо - в Космосе их должно быть много.
  - Ты говоришь об убийстве в чисто человеческом понимании. В космическом масштабе такие вещи воспринимаются совершенно по-другому. Что ж попишешь, ты - человек. Возможно - это и недостаток, но Ронн знал, что делал.Значит, ему нужен убийца-человек. Он мог бы послать на Землю с этой целью кого угодно, но это было бы нецелесообразно: земные проблемы надо решать земными средствами ... Доверить же это качество какому-нибудь идиоту или маньяку - сам понимаешь - не оберешься проблем... Не огорчайся, Винт, ты очень для этого подходишь, я - свидетель. Ты сдержан, хладнокровен, не поддаешься эмоциям,- Странник усмехнулся,- я бы даже сказал, что у тебя обостренное чувство справедливости - это гарантия того, что дров ты не наломаешь.
  - Как ты можешь доказать, что все тобой произнесенное - правда? Отдаешь ли себе отчет в важности для меня услышанного? Ведь даже не убив в своей жизни больше никого, я буду постоянно ждать этого.
  Виктор произнес последние слова медленно, чеканя каждое слово, и, к своему удивлению, понял, что внутренне безразличен, хотя умом понимал; Странник говорит неприятные и, пожалуй, страшные вещи.
  - А зачем же мне что-то доказывать? Сам скоро в этом убедишься. Все, что бы я сейчас ни сказал, для тебя будет только словами, как было уже не раз. Посмотри вокруг - это твоих рук дело, а теперь ты собираешься идти вниз, к лагерю, чтобы устроить очередную бойню.
  - Смешно звучит,- Виктор вымученно улыбнулся,- один человек идет для того, чтобы устроить бойню нескольким сотням головорезов. Обычно это называется самоубийством. Но если честно, то они мне не нужны, я убью только Ибрагим-бека, ну и тех, кто будет мешать мне это сделать.
  - Вот тебе и доказательство. Что заставляет тебя это делать? Ты жив и благодари Бога за это. Но нет - собираешься вновь убивать. Зачем тебе это надо? Что толкает тебя? Не знаешь? Неважно, зато знаю я - твое предназначение.
  - К черту предназначение. Я выполняю свой долг. Погибли все мои товарищи, и я обязан сделать это хотя бы в память о них.
  - Ты уже убил втрое больше людей, чем погибло твоих товарищей. И что? Тебе мало - это верный признак, что, убив Ибрагим-бека, на этом не остановишься... Только не подумай, что я отговариваю... Тебе нужны были доказательства.
  
   168-169
  
  
  Винт проглотил комок в горле. Похоже, что Странник говорит правду, а если и лжет, то весьма умело.
  - Ты все время говорил о том, что готов дать мне свою силу... Можешь объяснить, для чего, если и так я обречен убивать? Получив еще и ее, я наверняка навалю еще больше трупов. А может быть, она способна остановить меня в какой-то момент.
  - Видишь, ты уже призадумался. Конечно, лучше раньше, чем позже. Ну что ж... Мы долго шли к этому моменту... Моя сила предназначена только для усиления твоей. У меня не убудет. Сколько бы я ни дал - я останусь прежним, уж так придумал Ронн. Но тебе эта сила была бы необходима. Даже теперь, наслаждаясь своей мощью, ты не представляешь, каковы возможности истинной силы, и для той роли, которая тебе отведена, своей энергии никак не хватит. Не успев оказаться среди людей, ты почувствуешь их агрессию, точно так же, как и они почувствуют в тебе убийцу, убийцу прирожденного, которого еще не знал мир. Ты возненавидишь их, а они тебя. Это будет непроизвольно и безотчетно. В человеческой среде сейчас много врагов истинной эволюции, и ты своим пространственным чутьем распознаешь их и уничтожишь. Твоя миссия - очищение. Но силы будут не равны: ты один - против всех, поэтому моя сила тебе необходима. Это избавит от лишних людских потерь и потери времени. Да-да, не удивляйся - от лишних людских потерь. Обладающий истинной силой не замечает мелких уколов.
  Человечество неизлечимо больно - спасти его может только хирургическое вмешательство. А чудоскальпелем суждено быть тебе.
  - И много должно погибнуть людей?
  - Это определять будешь только ты. Но если понадобится - Ронн даст коррективы. Винт впервые почувствовал, как в нем закипает злость:
  - Пускай он сам это и делает. Все это слишком смахивает на предательство, и мне просто противно, Странник. Я отказываюсь от твоей силы, и если считаешь, что люди в этом случае пострадают больше, то я сделаю все, чтобы этого не было.
  - Тогда ты погибнешь - тебя уничтожат обстоятельства.
  - Обстоятельства уничтожат всех рано или поздно. А Ронн, если ему необходимо, создаст новый чудо-скальпель, но я точно знаю, что им не буду.
  - Только не думай, что, отказываясь, сделаешь кому-то хуже, кроме себя. Для Ронна любая ошибка - тоже положительный результат. Он извлекает пользу из всего, и в данном случае не будет исключения. Из набитых тобой шишек будет реальная польза не для тебя, а для него, и значит - для всего мироздания. Даже если погибнет вся Вселенная, не говоря уже о Земле, для Ронна - это пустяк. Он создаст новую, более совершенную и, благодаря предыдущим ошибкам, избежит их повторения. Возможно и скорее всего, будут новые промахи, которые он также будет исправлять, постепенно приближаясь к совершенству.
  Виктор, как бы ты ни поступил, все пойдет на пользу в конечном итоге... Другое дело, лично для тебя что начало, что конец - абсолютные абстракции. Какое дело тебе до эволюции Вселенной, если всему человечеству не суждено дождаться Новой Эпохи, к которой стремится Ронн. Еще не раз Космос содрогнется от всеобщего разрушения материи, пока не получится, из вновь созданного, Величайшая Гармония.
  Но с другой стороны, ты лично заинтересован в благополучии своей цивилизации, потому что ты - человек. Как бы ты ни ненавидел своих нынешних врагов, все равно будешь готов отдать за них жизнь, если Земля подвергнется реальной опасности, и в твоих руках будет ее спасение. Может быть, кто-то из людей и, наверное, многие не способны пойти на самопожертвование даже в самом критическом случае, но ты-то не таков... Это знаешь ты, знаю я, знает Ронн... И самое главное: сейчас именно та критическая ситуация, когда теряете только вы, люди, ну и, конечно, те звездные системы, которые с вами непосредственно связаны. Если вы сумеете выкарабкаться, выиграют все, если не сумеете - все равно выиграют все, но без вас.
  - Ты говоришь убедительно, но не менее убедительно говорил Сонг, предупреждая, что моими руками ты хочешь погубить человечество... Правда, он не сказал как.
  - Потому что, он не знал даже того, что теперь знаешь ты, Сонг свои знания черпал из различных течений даосизма, даже создал нечто сборное из всего познанного им, наивно считая это чем-то новым. Нового там были лишь крупицы, но надо отдать ему должное, они позволили ему приобрести неслыханное для человека могущество. Я не
  
   170-171
  
   имею в виду обычную человеческую власть, надеюсь, ты это понимаешь. Но он ушел в сторону от истинного направления и потому потерпел фиаско, и его сознание осталось навеки порабощено страхом ответственности. Да-да, именно страхом ответственности. В какой-то момент он понял, что может сильно навредить людям, сам не желая того, а его огромная сила все чаще выходила из-под контроля, сначала понемногу, а затем больше и больше, проявляя свой собственный нрав и даже на какие-то моменты подчиняя Сонга себе. Неизвестно, чем бы это все закончилось, но он принял решение, и его не стало.
  - Что же делать мне? Даже Сонг, зная, как управлять этой системой, не смог с ней справиться. Ты предлагаешь мне огромную мощь, управлять которой наверняка будет очень сложно, сам я вряд ли справлюсь и буду вынужден прибегать к твоей помощи. Так? В этом случае я буду в полной зависимости от тебя, Странник. Где гарантии, что ты не будешь этим злоупотреблять?
  - Таких гарантий не существует. Никто не знает, чем может это все повернуться. Поверь мне. Я говорю тебе это прямо. Если понадобится - я помогу, но моя помощь не будет навязчива, наоборот - ты поймешь, как она необходима. Все, чего добился Сонг,- это довольно искусное использование некоторых методик даосизма для выхода на связь с Ронном, но, сам того не понимая, он использовал посредничество учения, данного Богом, но уже не раз искаженного людьми. А все, за что они берутся, рано или поздно теряет первоначальное значение. Поэтому во всем его эксперименте, можно и так сказать, была заложена неточность, которая привела к роковой ошибке. Ты же общаешься с первоисточником,- Странник весело хохотнул,- люди любят это слово.
  -Почему я должен верить тебе? Я даже не знаю, каков ты в действительности, может быть, твоя цель сбить меня с толку и, подчинив себе с помощью своей силы, использовать в борьбе с человечеством. Мои знания ничтожны в сравнении с твоими, у меня даже нет необходимого жизненного опыта. Только-только я приобрел некоторую почву под ногами, открыв прекрасный мир, который помог мне выжить и, я чувствую, может сделать еще что-то важное, гораздо более важное, чем уже сделал. А сделал он, согласись, уже невообразимо для меня много. И вот ты предлагаешь отказаться от всего того, что я получил, взамен на силу, которая мне совершенно не нужна, и обязательств, которые более чем ненавистны.
  - Твой мир останется при тебе, не беспокойся, никто на него не посягает.
  - Неужели ты не захочешь даже взглянуть на него? Я этому никогда не поверю.
  - Ну, разве что издалека, не покушаясь на его суверенитет никоим образом.
  - Нет. Это мне не подходит. Через какое-нибудь время ты посчитаешь что-либо в нем несовершенным и по собственному усмотрению исправишь, как будешь считать для моей же пользы, точно так, как Ронн перекраивает Вселенную по своему желанию, стремясь, как ты сказал, к величайшей гармонии, не считаясь ни с чьими мнениями, ни с жизнями... Так как же, черт возьми, должен поступить человек, зная, что в любом случае проиграет?
  
   172-173
  
  
  - Довериться Ронну. Он, в конце концов, обладает истинным знанием, и ему ведомо то, что человек познать не в состоянии. Все мы - в одной цепочке эволюции, и конечный результат будет результатом всех.
  В Космосе, Винт, нет жесткого противостояния между добром и злом - есть только целесообразность. Это один из основных принципов Ронна. А целесообразность учитывает все, подчиняя себе добро и зло. В конечном итоге это должно привести к гармонии.
  Солнце зашло за высокий снежный пик, резко высвечивая его на темной синеве неба. Спускалась ночь, но Винт
  
   174-175
  
   жадно продолжал расспрашивать Странника, понимая, что эти несколько часов могут дать ему больше, чем годы, проведенные в самостоятельном поиске.
  Теперь он чувствовал большую степень доверия к тому, что слышал, не пытался отбрасывать то, что вызывало сомнение, продолжал жадно впитывать в себя все подряд. Позже, когда вникнет в самую суть, отберет самое важное и решит, как действовать дальше.
  - Ты будешь втянут в события, которых избежать тебе не удастся. Эти силы сами будут искать встречи с тобой, и как бы ты ни уклонялся - вы обязательно встретитесь. Но свое противостояние с окружающим будешь чувствовать постоянно, потому что теперь ты отличаешься от него.
  - Но отличие - это не противостояние. Не могут же все люди быть против вашей с Ронном эволюции.
  - Я не имел их в виду.
  - Так кого же в таком случае?
  - То, что за ними стоит. Самый твой главный враг - психическая энергия всего человечества, накопленная им за тысячелетия и сейчас подавляющая нормальное развитие вашей цивилизации и некоторых, близких к вам, участков Вселенной. Это очень плотное энергетическое поле вокруг Земли, невидимое обычным глазом, способное оказывать влияние не только на отдельные личности, но и на целые страны, толкая их на действия, противоречащие принципу Целесообразности, а в итоге - все человечество выпадает из общей обоймы эволюции. И учти - далеко не все, что давно стало в вашем человеческом понимании правильным и справедливым, является таковым на самом деле. Винт, словно очнувшись после долгого раздумья, застегнул вещмешок и закинул его за спину.
  - Мне пора, Странник.
  - Ночь не лучшее время для прогулки в горах.
  - Только не для меня. За эти долгие недели я полюбил ночь. Она была не столь жестока, как день.
  - Понимаю... Что ж, Винт, желаю удачи. Виктор, повесив автомат на плечо, бросил прощальный взгляд в сторону рельефно вырисовывающихся на фоне неба скал, обступающих расщелину. Теперь они были не рыжие, а черные, но ему и не надо было видеть цвет - их огненное зарево, пышущее зноем, намертво врезалось в его память. А за ними скрывался пятачок площадью в несколько сотен квадратных метров - именно там Виктор познал настоящее страдание и там же открыл свой мир, жизнь без которого теперь теряла смысл. Именно там он стал тем, кем стал. А кем? На этот вопрос он будет ежедневно получать ответы, все более полные и исчерпывающие, пока не узнает, кем же он все-таки стал, и насколько прав оказался Странник.
  - Прощай,- запоздало произнес Винт, вслушиваясь в ночную тишину. Странника больше не было слышно.- Я даже не знаю, как он выглядит и, вообще, существует ли на самом деле...
  Миновав относительно ровную площадку, где лежали трупы душманов, Виктор быстро и бесшумно, словно призрак, пошел вниз и, скользнув в черную тень скалы, пропал, растворившись в ней.
  
   176-177
  
  
  А взошедшая Луна отрешенно и безразлично созерцала картину смерти, царящую среди камней, дистанцируясь от человеческих страстей и несовершенства. Глава 12
  
  
  Удачно избежав первого шквала огня, капитан Родионов метнулся в сторону невысоких, но испещренных широкими разломами и трещинами скал. Протиснувшись в одну из них, он оказался в относительно безопасном месте, защищенном от противоположного склона, с которого велся огонь душманов, не очень высокой скальной стенкой. Опасность представляли только пули, рикошетом отлетающие от камней в нескольких метрах от него, с противным визгом пролетающие где-то рядом или выбивающие фонтанчики пыли и каменной крошки в непосредственной близости от капитана.
  Случайно или по обычному своему везению, Родионов оказался в месте, удобном для наблюдения за окружающей обстановкой. В первые же секунды после нападения капитан уже был готов дать ответный огонь, но его мысли были заняты тем, как вывести уцелевших бойцов из-под обстрела. Основная часть группы находилась метрах в десяти левее от него и немного ниже, что позволяло Родионову в подробностях видеть все происходящее, и это сразу поставило крест на его попытках что-либо предпринять: почти все солдаты погибли сразу же на месте, не успев сделать в сторону от вертолета и двух шагов. Теперь их тела лежали в лужах крови, а пули, налетающие рой за роем, все продолжали их терзать, превращая в сплошное кровавое месиво. Чуть высунув голову из-за края скалы, он обнаружил себя, и значительная часть пулеметного огня сконцентрировалась на нем. Крупнокалиберные пули дробили камни и откалывали куски горной породы от его укрытия. В воздухе стоял терпкий запах битого камня и горячей пыли, отдаленно напоминающий мирный запах кремния, которым насыпают железнодорожное полотно, усиливающийся после только что прошедшего поезда. И все настойчивей ощущался запах смерти, щедро сдобренный ароматом крови.
  Едва учуяв его, Родионов, как всегда, испытал неистовое желание убивать, но, понимая свое бессилие в этой ситуации, он ощущал почти физическое страдание даже не столько от гибели своих бойцов и очередной неудачи, сколько от сознания своей личной беспомощности и невозможности тут же, на месте, отомстить за нее. Вновь обстоятельства оказались сильней, а он так надеялся в этой операции взять реванш за последние промахи.
  Наблюдая за расстрелом вертолета, Родионов ощутил, как его ярость дошла до высшего предела, требуя немедленного выхода, а кровь, переполненная адреналином, мутит рассудок. Но он, скрипнув зубами, зажмурился, стараясь хоть чуть-чуть расслабиться, и через некоторое время почувствовал, как горячая красная волна начинает понемногу слабеть, все еще цепко держа его в своих объятиях. Не сразу до него дошло, что случившееся не просто неудача или промах, а катастрофа: погибли даже не многие - погибли все.
  А с потерей вертолета, похоже, решилась и его судьба. Но воспринял капитан это отстраненно, словно не доверяя произошедшему, а уверенность в своей собственной неуязвимости была настолько сильна, что не усомнился в ней и теперь. Заметив, что огонь по нему ослабел и переместился куда-то левее, Родионов осторожно выглянул из трещины, стараясь определить, кто еще остался в живых. Раз душманы взялись за кого-то другого, значит, тот жив, но кто же это? Тщательно всматриваясь в распростертые тела, он с трудом узнавал в них лица своих бойцов. Не видно только сержанта Байкалова и лейтенанта. Но Курочкин погиб первым - это Родионов увидел до того, как спрятался в скалах. Лейтенанта не видно потому, что пулеметная очередь отбросила его на несколько шагов назад - вон за те валуны. Значит, остался Винт. Точно, больше некому: у него одного были шансы выбраться из этой мясорубки. Родионов почувствовал некоторое облегчение. Он всегда знал, что Винт, в отличие от всех остальных офицеров и солдат, чем-то внутренне похож на него, Родионова. Ему тоже всегда везло в бою. Конечно, Байкалов не упивался боем, как он, но что-то в нем было такое... А как сержант догадался, что на противоположном склоне ждут душманы? Это вообще непонятно.
  Прислушиваясь, как усилился огонь по укрытию Виктора, капитан воспользовался ослабевшим к себе внима-
  
   178-179
  
   нием и, перебравшись к краю скалы, выбрал наиболее безопасную позицию для обзора противоположного склона. Ему четко были видны фигурки душманов, уже не опасавшихся ответного огня и поэтому почти не прятавшихся за камни. Выбрав одного из них, Родионов спустил курок и почти физически почувствовал пулю, входящую в тело врага. Он с наслаждением смотрел, как тот, дернувшись, медленно сполз на валун и остался неподвижно лежать на нем.
  Сквозь плотный огонь невозможно было определить одиночный выстрел Родионова, и он, радуясь, что его не заметили, вновь выбрал жертву. Как долго это продлится, он не задумывался. Что будет делать дальше - тоже. Сейчас было ясно одно - операция провалилась и все, что осталось - подороже продать свои жизни. Его нутро требовало возмездия, и он, словно в тире, не торопясь, целился, нажимал курок и вел счет, моля Бога, чтобы остаться незамеченным еще несколько минут. И судьба дала ему несколько минут.
  В это самое время Винт, находясь в своем весьма ненадежном убежище почти на виду, изнемогал под прицельным огнем. Ему казалось, что слышит одиночные выстрелы со своего склона, но это было так неопределенно среди визга и воя пуль, готовых пронзить его в любой момент. Афганцы же, обнаружив свою оплошность, обрушили на капитана огонь нескольких пулеметов, полностью отрезав ему путь к отступлению. Находясь под перекрестным обстрелом и имея возможность двигаться только под прикрытием скалы: три метра влево, три метра вправо, постоянно рискуя получить пулю рикошетом, Родионов пассивно ждал конца. Прижавшись спиной к скале и держа автомат наготове, словно хищник, попавший в западню, он дожидался появления врага, не столько страшась его, сколько желая выплеснуть клокотавшую в нем ненависть, и теперь он совершенно не мог определить того, что происходило вне его укрытия. Упершись взглядом в соседнюю скалу, находящуюся в нескольких шагах от него, капитан считал следы от пуль, щедро избороздивших ее поверхность, надеясь хоть так скоротать время. Автоматный огонь прекратился полно-стью, и только два пулемета методично, не спеша, постреливали по нему, не давая возможности даже на мгновение выглянуть наружу.
  Несколько раз попытавшись это сделать, Родионов еле успел отпрянуть, получив изрядную порцию каменной пыли и лицо. Протирая глаза и отплевываясь, он прислушался к затихающему эху пулеметной очереди. Злобно выругавшись, пробормотал:
  - Хорошо ж пристрелялись,- снял рожок автомата, проверил количество патронов - почти пустой, заменил на новый и вытащил из вещмешка еще несколько запасных - потом вряд ли будет время.
  'По Винту больше не стреляют, и это значит...' - Перед его мысленным взором появилась гибкая и сильная фигура Виктора, а затем крупным планом его лицо - лицо сильного человека со спокойным и уверенным взглядом. Родионов почувствовал запоздалое ощущение вины: послушай он сержанта - все бы обернулось по-другому, а теперь... Но тут же опять со злостью выругался:
  - Черта с два было бы по-другому. Если бы не здесь, то уж в лагере духов - точно. Замкнутый круг - а ты, Родионов, за все в ответе. Ладно бы только за себя, но столько людей полегло.- Он с досады плюнул, снова ощущая волну бешенства.- И что же было делать? Вернуться, так и не попытавшись? Это был бы позор. Именно так. А сейчас что?- Нервно покусывая губы, капитан прислушался. Ему показалось, что где-то раздались осторожные шаги. Вот опять - вроде бы лязг металла о камень. Он не видел, как вниз с противоположного склона спускаются фигурки афганцев. Сколько еще будет тянуться ожидание? Он попытался осторожно выглянуть, но пулемет не заставил себя ждать и выпустил длинную очередь, многократно повторенную эхом, а стрекот пуль о камни почти в том месте, где только что была его голова, болью вонзился в нервы капитана.
  'Они идут... идут сюда'.- Он их не видел, но весь богатый опыт Родионова подсказывал, что зря держать его под прицелом так долго душманы не будут. Под прикрытием пулеметов сделают свою работу.
  'А пулеметчики хорошо знают свое дело - наверняка не просто из аула пострелять спустились,- он невесело хмыкнул,- опытные ребята, скорее всего диверсанты - подготовка чувствуется'.
  Отстегнув от пояса флягу, с наслаждением сделал несколько глотков: 'Жара'.- И, налив немного в жменю,
  
   180-181
  
   плеснул в лицо, растер мокрой ладонью затылок. Прислушался. Вроде бы и не слышно, но, догадываясь, что не слышит их только потому, что они слишком осторожно крадутся, застыл, чувствуя, как напряжение невыносимо тянет нервы.
  'Интересно, Винт тоже бы так нервничал?- мелькнула внезапная мысль.- Он всегда был такой спокойный, как будто ничто его не касалось. Но теперь это неважно - сейчас сержант мертв, так же как и все остальные'.
  Вжавшись в скалу, капитан старался уловить малейший звук. Его ухо и щека, вплотную прижатые к шероховатому камню, словно через усилитель пытались различить признаки приближающихся душманов, ловя не только звуки, но и малейшую вибрацию. Если знать, как вести себя в горах - они подскажут, и если повезет, то и помогут.
  Родионов знал это и стремился выжать максимум из того, что умел. Вот они - шорохи, их много, и сразу с нескольких сторон, кажется, приближаются. Капитан затаил дыхание: откуда они появятся сначала? Слева? Или справа? А может быть, сразу и слева, и справа? Сзади к нему не подойти - мешает скала, спереди - тоже.
  Теперь он четко различал слова и шаги где-то далеко от себя: метрах в ста - ста пятидесяти. Там душманы говорили громко, похоже никого не опасаясь. Но здесь? Почему никого нет здесь? Ведь они знают, где он находится. Нет, все правильно - шорохи приближаются, а те голоса, что вдалеке, специально отвлекают его внимание. Превратившись весь вслух, капитан напряженно искал выход, его мозг перебирал один вариант за другим, но тщетно - оставалось только ждать. Его хваленая удача на этот раз подвела, да еще как. Все шло к этому, и будь он повнимательней - давно бы уже сделал вывод.
  Все началось постепенно, с мелочей. Надо было догадаться раньше, но теперь уже ничего не сделаешь. Давно забытое чувство страха слегка шевельнулось в его душе, но тут же исчезло, уступив ярости, вновь занявшей свое законное место, и капитан едва ли не с нетерпением вслушивался в осторожные, но уже четко различимые шаги. Теперь что его по-настоящему волновало - с какой стороны раньше появится враг. Хоть бы в этом не оплошать. Позиция крайне неудобная - преимущество, которое было вначале, убрали на нет пулеметчики. Похоже, что все решат доли секунды и везение. Но о везении лучше больше не вспоминать.
  Они появились одновременно с двух сторон, и тут же автоматная очередь впилась в грудь душмана, который был слева, а Родионов, кувыркнувшись через плечо, ушел от пуль, выпущенных душманом справа, оказавшись всего в полуметре от своего противника. Видя нацеленный в свою грудь автомат и чувствуя, что лишь доли секунды отделяют его от смерти, капитан отбил предплечьем дуло в сторону и автоматически, не задумываясь, вонзил напряженные пальцы кисти руки прямо в солнечное сплетение опешившего от неожиданности противника. С облегчением ощутил, как его рука, пробив рубашку и кожу, погрузилась в мякоть тела, разрывая диафрагму. Как ни молниеносно он выдернул руку обратно из туловища врага, но левая рука, держа автомат, еще раньше открыла огонь по растерявшимся от неожиданности душманам. Несколько из них упали, скошенные его очередью, но остальные быстро отскочили за камни, поливая свинцом Родионова и ближайшие к нему скалы.
  Он почувствовал, как грубая сила рванула из его рук автомат, а самого отбросила назад, к недавнему укрытию. Но отступить за скалу ему больше не удалось - оттуда, держа капитана под прицелом и ухмыляясь, появились сразу два афганца. Бросив взгляд на искореженный пулями авто?мат, отпихнул его ногой.
  Что это? Опять везение? Он остался жив после расстрела в упор. Такого не бывает, но все-таки жив. Правда, безоружен.
  На несколько секунд воцарилась тишина. Душманы, похоже, колебались: убить русского прямо сейчас или взять в плен. Желание расправиться с ним немедленно было написано на их лицах; он один причинил вреда больше, чем вся его погибшая группа. Тут же лежали трупы погибших русских и афганцев. Понимая бессмысленность попыток прорваться из кольца более, чем сорока душманов, Родионов стоял, молча наблюдая эту немую сцену. Вот они у его ног - те, кого он привел сюда почти на верную смерть, и те, которых он должен был убить. Но
  
   182-183
  
   получилось, как всегда, не так, как надо: пролилось изрядно крови, а Ибрагим-бек жив, невредим и далеко отсюда. Можно было бы поставить точку, но, к сожалению или к радости, Родионов еще жив, и хочешь не хочешь, а продолжение какое-нибудь да будет.
  То, что он не сдастся в плен, у капитана ни на секунду не возникало сомнений. Он безоружный, но не значит - беззащитный.
  Но до чего же странно: Родионов перевел взгляд на пробитую в нескольких местах рубашку, на изодранную кобуру с уже бесполезным пистолетом: столько пуль прошло рядом, но ни одна не оцарапала тело. Видимо, его боги вспомнили о нем.
  - Сдавайся, капитан,- почти на чистом русском произнес один из афганцев, похоже главный. Родионов молча взглянул на него и отрицательно качнул головой.
  - Тогда умрешь прямо сейчас.- Глаза говорившего испытующе и жестко уперлись в глаза капитана, чем-то напоминающие звериные, и афганец, не выдержав, с досадой отвел взгляд. Этот русский вызвал у него неприятный холодок внутри, конечно, далеко не страх - словно встретился со смертью и знаешь, что сейчас она тебе ничего не сделает, потому что не твоя очередь, но осадок - не из приятных.
  Родионов, опять же молча, пожал плечами: 'Возможно - это самый лучший выход',- подумал он. Взгляд его за несколько мгновений успел пробежаться по лицам, фигурам афганцев, их снаряжению, словно оценивая их подготовку и свои шансы в рукопашном бою. Но о шансах сейчас нет и речи, надо просто продолжать начатое, пока кто-то из них не поставит точку. Его глаза потускнели, взгляд становился отрешенным - Родионов готовился к последнему в своей жизни бою. Но душманы, похоже, и не собирались тягаться с ним в рукопашной схватке. Их предводитель навел свой автомат на грудь капитана и сказал:
  - Если ты думаешь, что я буду еще гробить людей, то заблуждаешься, и умереть быстро тебе не удастся: я перебью тебе ноги и руки и отнесу к нам в лагерь. А там ты будешь долго и мучительно подыхать. Очень долго. И это будет только небольшая плата за то, что вы, русские, твори?те на нашей земле.- Его глаза налились ненавистью.- Так как поступим?
  'До чего же быстро эти афганцы впадают в бешенство - прямо как я. Но это очень мешает. Если бы я мог - то был бы таким же спокойным, как Винт.- Взгляд Родионова снова уперся в зрачки душмана, и в самой глубине их он увидел страх.- Надо же, пугливый какой'. Капитан слегка развел руки в стороны, словно сожалея, что ничего не может предпринять,- в такой ситуации любой бы сдался, и выдавил из себя:
  - Ну, хорошо, сдаюсь. И что дальше?
  - Руки за голову и лицом к скале, и не тяни время, а то я передумаю. Став лицом к скальной стенке с заложенными руками за голову, он ждал. Мелькнула мысль: 'Кто придумал подобную глупость: почему-то всех арестованных всегда ставят лицом к стене и обязательно с руками на затылке. Кому как, но для меня - это отличная позиция для нападения'. Он услышал приближающиеся шаги.
  'Сейчас обыщут, а потом свяжут руки... Если получится',- последнюю мысль он додумал, вонзая вращательным движением ребро ладони прямо в сонную артерию находя?щегося слева от него душмана, и тут же неуловимым полуоборотом корпуса с локтевым ударом правой руки пробил кадык второго.
  На какое-то мгновение ему показалось, что время остановилось: настолько быстры были собственные действия в сравнении с оцепенением, охватившим его врагов. Он кинулся в самую их гущу, интуитивно догадываясь, что в этом хотя бы временное спасение: стрелять, во всяком случае, точно на поражение, они не смогут, а значит - весь вопрос в быстроте и везении. В мгновенном упоении Родионов ощутил рвущуюся и хрустящую вражескую плоть под своими руками, стоны, словно музыка придающие его последним минутам жизни особый смысл... И запах смерти.
  Понимая, что время уходит, что еще немного и автоматные очереди разнесут его в клочья, он спешил. Сильное тело само бессознательно выполняло то, что вбивалось в него годами тренировок, и даже слепая ярость, заглушив все человеческие чувства и инстинкты, кроме ненасытного желания убивать, оказалась ему на руку. Но как Родионов и предполагал - продлилось это недолго. Переступая через
  
   184-185
  
   распростертые тела и нанося очередные разящие удары, не обращая внимания на ответные, не причиняющие ему особого вреда, он не заметил, как сзади на его голову опустился приклад автомата. Яркая вспышка перед глазами и сильный привкус крови во рту были последними его ощущениями перед темным провалом.
  
   Глава 13
  
  
  Опершись на локти, Родионов, сжав зубы, чтобы не стонать от боли, и напрягая мышцы живота, старался ослабить удары, которые равномерно, не торопясь, но сильно наносил здоровенный бородатый верзила. Его грубые альпинистские ботинки методично обрабатывали бок и живот капитана.
  Рядом в полубессознательном состоянии лежали несколько афганцев, а еще двое или трое, стоя тут же, вытирали кровь со своих разбитых лиц. Вокруг находилось еще порядка двух-трех десятков зрителей, готовых в любой момент сменить кого-либо из своих товарищей. Относительно ровная песчаная площадка площадью около сорока квадратных метров служила одновременно и сценой театра, где скучающие душманы могли найти интересное для себя развлечение, и тренировочной площадкой, где каждый желающий мог совершенствовать свои навыки в рукопашном бою с пленным русским.
  Прошло более десяти дней после того, как капитан в бессознательном состоянии был доставлен сюда, в базовый лагерь Ибрагим-бека. Удар, выведший его из строя, не причинил ему серьезного вреда: просто первые несколько дней сильно болела голова и немного мутилось сознание, но это были пустяки по сравнению с тем, что случилось со всеми его ребятами и с тем, что он ожидал для себя. Опять повезло.
  'А все-таки я здорово оторвался в тот день',- вспоминал капитан свой последний бой. Он старался припомнить количество убитых им тогда врагов, но, доходя до десятка, сбивался, не зная точно, кто из них был убит, а кто ранен. Но даже это не могло утихомирить бушевавшую в нем ярость: мало того что погибла вся группа, так еще его, капитана Родионова, гордость войск ВДВ, душманы захватили в плен. Позорище. И даже то, что он изрядно потрепал бое?вые порядки противника, выведя из строя не меньше двух десятков человек, едва ли могло его утешить.
  Но, сами того не подозревая, афганцы преподнесли ему приятный сюрприз: оценив по достоинству его мастерство, они попытались сделать из него живой макет для своих тренировок, а заодно, рано или поздно, доконать этого свирепого русского. Подходя к делу со всей своей азиатской изощренностью, они выбрали для него верную, но медленную и мучительную смерть, кроме того, желая выжать из пленника максимум для себя пользы.
  Единственной их ошибкой было то, что они не учли особенности личности Родионова, считая свойственными ему те же слабости, желания, устремления, что и для обычного человека. Но это простительно - ведь не мог же Ибрагим-бек прочитать служебную характеристику своего пленника. А то яростное сопротивление, которое оказал капитан, не сказало им ни-чего, кроме того, что это отличный солдат и великолепный профессионал с высокой силой духа.
  Выждав несколько дней для того, чтобы Родионов немного пришел в себя ему предложили стать спарринг-партнером для личного состава отряда Ибрагим-бека, впрочем, совершенно не интересуясь его мнением на этот счет. Но, тем не менее, лучшего подарка капитан и не смел ожидать. Нет смысла говорить о том, что щадить кого-либо или тем более учить он не собирался. В первых же поединках, совершенно не заботясь о своей собственной судьбе за 'грубость' по отношению к противнику, Родионов показал все, на что был способен. Несколько человек были убиты им сразу, и никто: ни они сами, ни зрители - даже не поняли, что случилось. Только когда жертвы капитана один за другим были унесены с площадки, до многих стало доходить, что не все так просто, но Ибрагим-бек не собирался отказываться от своей идеи, нехотя, но некоторые выводы он все же, сделал.
  Теперь против Родионова выходил не один соперник, а сразу несколько, допускались к поединку лишь те, кто действительно неплохо владел необходимыми навыками рукопашного боя. Количество смертельных случаев после этого значительно уменьшилось, но полностью не исчезло. А учитывая, что рабочий день Родионова начинался утром и заканчивался вечером, с перерывами на обед и на обязательные молитвы душманов, то число жертв капитана с каждым днем росло.
  
   186-187
  
   Привыкший к большой физической нагрузке, он быстро втянулся в тяжелые будни, а те незначительные травмы и синяки, которые он ежедневно получал от соперников, лишь поддерживали его ярость в постоянном накале. Имея ежедневную возможность выплескивать ее на врага, созна?вая, что даже в плену он противостоит, и весьма эффективно, обстоятельствам, капитан почувствовал что-то близкое к удовлетворению.
  Вечером его всегда отводили в небольшой войлочный шатер, где он ужинал несколькими большими лепешками, выпеченными из муки с добавлением сыра, и запивал их пресной водой из горной речки, находясь все время под неусыпным контролем глаз и автоматов своих стражников. После этого ему связывали руки и так оставляли до утра. Всю ночь около его шатра, сменяясь через каждые два часа, стояли часовые, а измотанный дневными трудами капитан спал крепким, здоровым сном праведника. Мысль о побеге постоянно присутствовала в его сознании, но она была настолько невнятна, что, захваченный новыми ощущениями, Родионов никак не мог на ней сконцентрироваться. Так прошла первая неделя плена, затем еще несколько дней.
  А потом в лагерь прибыла большая группа душманов, в течение нескольких недель пробиравшаяся только им известными горными тропами, в обход русских частей и населенных пунктов, занятых правительственными войсками. Пришли они из Пакистана, получив специальную диверсионную подготовку. В этом не было ничего необычного - там многие афганцы постигали азы науки - убивать. Этот отряд почти ничем не отличался от других, приходивших оттуда ранее, за исключением того, что в его составе было несколько опытных инструкторов-подрывников, а также один китаец - мастер кунг-фу. Именно с его приходом для капитана многое изменилось.
  Каждое утро под охраной двух-трех конвоиров Родионова отводили к речке, которая протекала в нескольких десятках метров от лагеря. Для него это были самые приятные и долгожданные минуты в течение суток. Он, не торопясь, с наслаждением умывался, плеская холодной водой на обнаженный торс, на котором рельефно проступали мощные мышцы, играющие под его кожей при малейшем движении. И охранники, наблюдая за ним, восхищенно и с завистью цокали языками, в глубине души радуясь, что не попали в число тех, кто уже встретился с русским в рукопашной схватке, либо кому это еще предстоит.
  А он, совершенно не обращая внимания на конвоиров, намыливал щеки и тщательно, осторожно брился, стараясь не порезаться, словно эти мелкие порезы шли в какое-то сравнение с теми ссадинами и синяками, которые он получал ежедневно. Каждое мгновение здесь дарило некоторое подобие свободы. В любой момент, как иногда ему казалось, он мог броситься в бурные воды и, влекомый стремительным течением, в очередной раз понадеяться на свою удачу. Но нацеленные в спину автоматы и цепкие взгляды афганцев говорили, что шансы на успех в этом случае у него крайне малы. Успока?ивал себя Родионов тем, что вначале именно так и должно быть, что со временем они, возможно, потеряют бдитель-ность, а может быть, появятся новые обстоятельства, которые удастся использовать. Капитан, между тем, украдкой всматривался в окружающий рельеф и старался зафиксировать его детали в своей памяти, выбирая возможные пути для скорого побега.
  Улавливая последние дуновения свежего ветерка со снежных вершин и кипящую прохладу реки, которые вот-вот должны были утонуть в океане дневного зноя, уже настойчиво напоминающего о себе даже здесь, в нескольких метрах от воды, он вдыхал полной грудью еще бодрящий воздух и садился на какой-либо из валунов, глядя неподвижным взглядом на серые скалы, стеной вздымающиеся на противоположном берегу у самой кромки пенящейся воды. Конвоиры давали возможность и ему, и себе побыть здесь подольше, урывая несколько лишних минут у жизни, немного отличающейся от военной.
  - Как дела, капитан? Наслаждаешься прохладой?- раздался глуховатый голос, по которому Родионов сразу же узнал Рашида - командира отряда, захватившего его в плен. Именно с ним чаще всего приходилось общаться, так как больше никто из душманов не разговаривал по-русски.
  - Если можно здесь вообще чем-то наслаждаться.- 'Здесь' Родионов выделил с нескрываемым сарказмом и, обернувшись к стоящему рядом афганцу, продолжил:- Ты прав - я наслаждаюсь, чего тут скрывать, но уж поверь - куда меньше, чем там, на 'сцене'.- И он кивнул в сторону площадки, куда уже начинали понемногу стягиваться душманы, готовясь к предстоящим поединкам с русским.
  
   188-189
  
  
  - Вот видишь - у тебя сплошные удовольствия, а еще говоришь 'чем здесь можно наслаждаться'. Оказывается, есть чем. Другие и хотели бы получить хоть часть того, что имеешь ты, но не могут.
  Родионов в недоумении посмотрел на него: 'Что он имеет в виду? Неужели кто-то из ребят остался жив, и его тоже захватили, а сейчас...? Но кто же это? Я точно видел, что на площадке, у вертолета, погибли все.- Но мгновенная догадка озарила его: Винт. Вот кто остался в живых. Конечно же, Винт, больше просто некому... если этот дух не врет'.
  - Тебе, наверное, интересно будет узнать, что ты не единственный, кто уцелел из вашей группы, но зато уж точно единственный, кому повезло. Тому, еще одному оставшемуся в живых,- афганец кивнул головой в сторону ущелья, где Родионов и его группа вели свой последний бой,- можно сказать, вообще не повезло. Лучше бы он погиб сразу - это я тебе как старому знакомому говорю,- с ухмылкой шепнул он. Капитан почувствовал, как закипает в нем злоба. Рашид, внимательно глядя на собеседника, спросил:
  - Тебя разве не интересует, кто из твоих товарищей остался в живых? Родионов неопределенно пожал плечами:
  - Может, и интересует, но не сказал бы, что очень,- хотя в действительности эта новость его взбудоражила. Другое дело - в каком тот состоянии и что с ним сделали душманы, если Рашид прямо говорит о незавидном положении пленного. Искоса наблюдая за афганцем, капитан старательно демонстрировал свое мнимое равнодушие, боясь излишним любопытством выдать истинные переживания, которые ему пока удавалось скрывать от проницательных глаз Рашида. Если тот почувствует это, то никогда не скажет правду и, черт его знает, на какие только не пойдет ухищрения, лишь бы использовать его неожиданно открывшуюся слабость. Тот, поцокав языком, задумчиво глядя на Родионова, сказал:
  - Многих я видел солдат, но ты - первый такой.
  - Такой? Какой такой?
  - Я давно за тобой наблюдаю и могу сказать точно: ты убийца, каких мало. Каждый на войне защищает кого-то или что-то, какие-то идеи, интересы, родину, свою семью, себя, наконец. Но ты убиваешь ради самого убийства, и плевать тебе на все остальное. Не будь ты здесь, в Афганистане, убивал бы в другом месте, неважно где: в Союзе, в Америке, в Европе или где угодно.
  - Откуда ты такой умный взялся?- Взгляд капитана полунасмешливо, полувопросительно уперся в зрачки Рашида точно как тогда - десять дней назад. И вновь афганец ощутил тревогу, расползавшуюся ознобом где-то внутри живота. Но тогда с ним был целый отряд, а здесь всего трое охранников, и самое главное - теперь они все отлично знают, на что способен русский. Покосившись на своих бойцов, он заметил, как напряглись их лица. Не понимая ни слова, они тоже ощутили невидимую волну агрессии, исходящую от ястребиного лица пленного. Но Рашид, подавив в себе все признаки волнения, небрежно ответил:
  - Из Москвы.
  - Что-о?- Теперь капитан уже не скрывал своего изумления, но, правда, и не стремился этого делать.
  - Удивлен? Вот-вот, именно из Москвы. Я там пять лет в МГУ учился.
  - Ясно теперь, почему ты так по-русски шпаришь,- на том весь интерес Родионова к собеседнику, казалось, угас.
  - Ты даже не хочешь возразить ничего на мои слова? - Рашид удивленно рассматривал русского.
  - А зачем? Мне плевать.
  - И тебя на самом деле не интересует, что происходит с твоим товарищем?
  - Мне все равно, где и с кем что-то происходит ... Со мной самим тоже что-то происходит,- его глаза уже откровенно блеснули ненавистью,- мне и на это наплевать.
  - Раз тебе так безразлично,- Рашид бросил жесткий взгляд на Родионова,- тебе не станет ни хуже, ни лучше; может быть, ты просто развлечешься, когда услышишь, что твой солдат у нас в плену и уже десять суток не получал ни воды, ни пищи. Десять дней он умирает под несносным зноем и изнывает на ночном холоде.
  - Зачем вам это надо?- внешне невозмутимо, но чувствуя хорошо знакомое бешенство, которое неумолимо затмевало зрение и порождало внутри груди пустоту, заполнить которую могла только чья-то отобранная им жизнь, спросил он.
  
   190-191
  
  
  - Да просто так. Ведь и ты убиваешь от любви к искусству. С трудом удерживая прорывающуюся на волю ярость, Родионов делал незаметно от афганца глубокие вдохи и выдохи - хоть так стараясь немного расслабиться и сбросить груз ненависти. Но в глубине души понимая, что это лишь оттяжка времени, которая через полчаса или час, не позже, закончится неистовым всплеском энергии и испепеляющей злобы, очередной жертвой которой станет кто-то из тех, столпившихся у 'арены' душманов. Наконец, овладев собой, он с довольно безразличным видом процедил сквозь зубы:
  - Отчего же мне такая честь? Чем я лучше его?
  - О-о, ты - хороший профессионал, и наши бойцы многому у тебя научатся.
  - Научатся?- Родионов, не выдержав, усмехнулся, чувствуя, как напряжение покидает его, а смех возвращает долгожданное спокойствие. - Чему могут научиться мертвецы? Рашид невозмутимо проглотил издевку русского:
  - Только реальная опасность может дать необходимое качество. Те, которых ты убил в поединках, так или иначе погибли бы, но те, кто уцелел, теперь умеют гораздо больше, чем раньше. И это благодаря тебе, ведь ты - великолепный инструктор.
  - Все твои слова - только попытка оправдать свои потери. Любой из погибших мог за всю войну ни разу не участвовать в рукопашной. Ты же отлично знаешь, каким образом вы ведете боевые действия: лупанули из засады гранатометом, полили из пулеметов грузовые конвои и обратно в горы. Многие из наших солдат так ни разу и не видели ни одного живого душмана. Выходит, что ты ошибаешься.
  - Твои действия на площадке - попытка оправдать свой плен и свою скорую смерть.
  - Согласен, но только если и придет моя смерть, то не на 'арене', а лишь в том случае, когда вы наконец-то решите меня расстрелять либо придумаете какую-нибудь очередную пакость, на которые вы большие мастера. И в конце концов - идет война, а к смерти я был готов уже давно. Совесть моя тоже чиста - я убивал только в честном бою (во всяком случае, с моей стороны) и, тем более, никогда не издевался над военнопленными. Это тоже служит мне утешением.
  - Сейчас ты можешь как угодно рассуждать о своей воинской чести, но учти, ты пришел в чужую страну, куда тебя никто не звал. Гибнут мирные жители, уничтожаются целые селения с детьми и женщинами, а вы рыщете кругом и убиваете все новых и новых, а потом хотите, чтобы к вам относились, как подобает относиться на войне к военнопленным... Если ты хотел жить по законам справедливости, не надо было лезть сюда, а оставаться дома, а коль оказался здесь, то не взыщи. Родионов зло плюнул на землю:
  - Что значит 'я должен был оставаться дома'? Я - кадровый военный, и мой долг - защищать Родину.
  - Хороша защита. Что же ты делаешь здесь, в Афганистане, если твоя родина - Союз? Ты давно сделал выбор: ради карьеры военного был готов убивать, правда,- Рашид брезгливо посмотрел на Родионова,- как я тебе уже говорил - теперь ты готов убивать и просто так.
  - Да, готов, но, не издеваясь и глумясь, как это делаешь ты.
  - Ты знал, на что шел. В конце концов - это твоя работа. А в чем виноваты наши жены и дети, умирающие из-за твоего идиотского долга перед твоей родиной, решившей растоптать мою родину.
  - Ты прав во многом. Но войны были всегда и везде. Не нам решать, кто поступил из политиков справедливо, а кто нег. Как всегда, врут и одни и другие, а умирать приходится простым солдатам, но есть правила, верные для любой войны - их надо придерживаться.
  - Какие же это? Когда убивают мирных жителей? - вскипел Рашид.
  - Я ни разу их не убивал и не видел, чтобы кто-нибудь это делал.
  - А я тебе не верю, но даже если это и так, то это делали другие, а отвечать будешь ты и твой уцелевший солдат,- Рашид с ненавистью посмотрел на перевал.- Видишь ту гору. Узнаешь? Конечно, узнаешь - твой боец там. И сегодня одиннадцатые сутки. Чувствуешь? Опять опускается зной. Может быть - это его последний день.
  - Так он не в плену? Вы просто не смогли его взять и решили убить таким способом?
  
   192-193
  
  
  - Чем же плох этот способ? По-моему, гораздо лучше, чем в случае с тобой: сидит спокойно на камне и умирает. Все солдаты наши живы и невредимы, а он медленно превращается в мумию.
  - Он умирает?
  - Довольно долго, правда. Мы думали, что все закончится значительно раньше - такая жара и без воды, да и высота чувствуется... Она сушит не хуже зноя.
  - Ну что ж, значит, ему не повезло,- Родионов отрешенно смотрел на горный хребет, где сейчас умирал Винт.
  - И гораздо больше, чем кому бы то ни было из твоего отряда.
  У капитана появилось желание хоть как-то облегчить судьбу Виктора, и он небрежно сквозь зубы процедил:
  - Даже в этом вы ошиблись. Я знаю, кто там,- он кивнул в сторону перевала.- Этот парень остался в живых не случайно - он лучший из всех тех, кто был со мной, а в рукопашном бою превосходит и меня. Выходит, ты ошибся, решив его убить таким способом- здесь бы он был для вас куда полезней.
  Рашид долгим взглядом впился в лицо Родионова и, немного помолчав, произнес:
  - Нам и тебя хватает,- и, весело оскалившись, добавил:- Видел бы ты его сейчас - теперь он далеко не лучший.- Расхохотавшись, Рашид повернулся к капитану спиной и направился к лагерю, попутно что-то сказав ближайшему охраннику. Тот жестом показал Родионову, что время для умывания истекло.
  Капитан встал и направился к своему шатру, где его ожидал скудный завтрак: лепешка и кружка воды. Проходя мимо шарахнувшихся в сторону конвоиров, он усмехнулся: боятся. Сидя на полу, он бросил в рот последние крохи и ощутил, что голод, постоянно терзающий его здесь, заглох в дальних закоулках желудка, но не исчез полностью. 'Черт с ним, с голодом-то, у бедняги Винта и того нет. Это ж надо, садюги, придумали такое',- Родионов прошелся, встряхивая руки и ноги, ощущая легкий прилив адреналина - неизменного спутника опасности. Что несет ему новый день? Ничего нового - сплошной мордобой с утра до вечера и валящую с ног усталость. Но это ничего, это нормально, главное - насколько у душманов еще хватит терпения. А потом?
  Как всегда при появлении Родионова, смолкли разговоры и воцарилась тишина. Взгляды афганцев, стоявших и сидевших вокруг площадки, неотрывно были прикованы к русскому, к его сильной, подвижной фигуре и к лицу с неизгладимой печатью жесткости, если не жестокости. Что сегодня он им преподнесет? Похоже, кому-то опять туго придется, только вот кому? Хуже всего первым - им достается больше всех, да и смертельные случаи встречаются чаще именно вначале. Как все это надоело, но Ибрагим-бек неумолим - ему нужны настоящие солдаты, невзирая ни на что. Те, кто выдержат - будут лучшими.
  Родионов понимал, какое впечатление производит, и это в некоторой степени тешило его самолюбие. Хотя какие из них бойцы рукопашного боя - за все время не встретилось пи одного достойного противника, несмотря на то, что некоторые выглядели настоящими здоровяками.
  'Тем хуже для вас - не я ж придумал эту игру,- подумал он, становясь в центр круга.- Вроде бы вчера пришел еще один отряд, наверное, и с ними придется поработать'.
  'Поработать' - именно так он называл то, что ему приходилось делать ежедневно. Не драться, не сражаться, а работать. Сам того не подозревая, капитан перешел на жаргон, принятый в его подразделении, да и не только в его, а, наверное, во всех подразделениях спецназа, где готовили специалистов рукопашного боя. Этим самым он как бы пересек незримую черту, отделяющую его от афганцев. Ведь таким же образом он работал и со своими бойцами, естетвенно, без смертельных случаев и тяжких травм, но так же не щадя их в поединках, изучив сильные и слабые стороны каждого, составив свое мнение о личности любого из них не из доверительных бесед, а видя и слыша их реакцию на реальную опасность, которую он, Родионов, в момент поединка представлял для каждого. Проведя несколько схваток с кем-либо, он составлял довольно четкий портрет человека, испытывая к кому-то уважение, а к кому-то презрение в различных степенях. Последних было гораздо больше. Теперь же, выискивая взглядом в толпе лица тех, кому посчастливилось почувствовать на себе силу его кулаков,
  
   194-195
  
   он не мог отойти от годами сложившегося в сознании шаблона и невольно сортировал душманов в зависимости от того, что ему открывалось в минуты поединка, испытывая к некоторым что-то похожее на уважение. Но, поймав себя на этом ощущении, он молча чертыхнулся и сплюнул сквозь зубы, пробормотав:
  - Ну ты, капитан, вообще, поехал. Какое к этим псам еще уважение? И видя, что его агрессивность вызвала настороженность во взглядах наблюдающих за ним афганцев, он довольно хмыкнул:
  - Боитесь. Вот и хорошо, не зря боитесь. Первым вышел огромный верзила, почти на голову выше Родионова, рост которого был отнюдь не маленький. Мощный торс и тяжелые руки душмана говорили о незаурядной физической силе. Капитан рядом с ним казался хрупким и изящным подростком. Боковым зрением наблюдая за противником, Родионов пристально вглядывался в толпу, чувствуя непонятное беспокойство, словно пытался поймать мысль, от которой его отвлекло появление верзилы.
   Среди взволнованных и напряженных лиц афганцев выделялось своей холодной отрешенностью лицо китайца. На несколько мгновений их глаза встретились: Родионова - агрессивные и жестокие, словно у голодного, разъяренного хищника, выделяющие волну ненависти, и китайца - невозмутимые и равнодушные, но в которых читалась смерть. Через секунду губы китайца слегка тронула еле заметная презрительная усмешка.
   Но Родионов ее не заметил - он молниеносно уклонился от пролетевшего в сантиметре от его головы здоровенного кулака и, быстро крутанувшись, нанес пяткой удар в бок пролетевшему мимо противнику. Удар получился не очень сильным, и пришелся он вскользь, но этого было достаточно, чтобы вызвать у упавшего на колени афганца рев боли. Тут же вскочив на ноги, тот медленно приближался к капитану, который спокойно стоял, свесив руки вдоль туловища и даже не стремясь принять защитную стойку. Видно было, что Родионов заранее знает, чем скоро все закончится. Взгляд его, в начале поединка излучавший агрессию, теперь стал более спокойным и холодным, чем-то отдаленно напоминающим отрешенность на лице китайца. Приблизившись достаточно близко, афганец нанес сильнейший удар ногой, целясь в пах капитану, и достигни такой удар цели, его противнику пришлось бы плохо. Но нога лишь распорола пустоту, и душман, слегка потеряв равновесие, сделал один лишний шаг вперед, чего было достаточно для Родионова. Тот легким кошачьим движением неуловимо двинул свое тело вперед и нанес серию ударов: сначала его стопа врезалась в бедро противника, и когда афганец, застонав от боли, упал на четвереньки, то напоролся на второй удар, нанесенный коленом в лицо, которого было вполне достаточно, чтобы его надолго вывести из строя, но Родионов, завершая до автоматизма отточенную серию, оказавшись сбоку и чуть сзади, резко опустил ребро ладони на затылок. Окажись удар немного сильней, он был бы смертельным. Душман, мгновенно отключившись, растянулся во весь рост лицом вниз, поливая землю кровью, обильно льющейся из носа. Родионов же стоял рядом, искоса пытаясь наблюдать за китайцем и стараясь определить его реакцию. Но за безразличной маской не читалось абсолютно ничего.
  После того как поверженный верзила грохнулся на землю, по толпе прокатился разочарованный вздох - теперь подошла очередь кого-то следующего, но желающих, по-вимимому, больше не находилось.
  Несколько человек, подхватив под руки и ноги тушу здоровяка, с видным трудом оттащили его в сторону, где обкатили холодной водой, уже принесенной в канистре из речки.. Родионов больше не обращал на него внимания, понимая, что тот больше не опасен. Кто выйдет следующим? Его взгляд переходил с одного лица на другое. Встретился со взглядом Рашида, метавшим молнии, а около него?
  'Батюшки, сам Ибрагим-бек пожаловал на представление. Ну и ну'. У Родионова мелькнула шальная мысль кинуться в толпу, раз и навсегда разобраться с главарем душманов, но, покосившись на автоматы своих конвоиров, даже теперь направленные на него, он отказался от этого, с сожалением понимая, что следующего раза может и не быть.
  
   196-197
  
   'Ну и ладно. Так кто же следующий?'
  Он увидел, как сквозь ряды зрителей, небрежно отпихивая не заметивших его, пробирается Рашид. Куда он направлялся, Родионов понял сразу - конечно же, к китайцу. Его взгляд вернулся к Ибрагим-беку: горделивая фигура, аура властности, витавшая вокруг него, резко контрастировали с обликом его подчиненных. 'Ишь, породистый какой, словно племенной жеребец. Из местной знати наверняка'.- Капитан, словно охотничий пес, почуявший добычу, но сдерживаемый поводком охотника, весь дрожал одновременно от желания и невозможности сделать то, ради чего он здесь, ради чего погибло столько людей.
  Прошло еще несколько минут, и Родионов, вздрогнув от неожиданности, увидел перед собой китайца. Как тот вышел из толпы зрителей и незаметно оказался около капитана, ему было совершенно непонятно, да в этот момент и не интересно. Он все еще не отказался полностью от мысли пробраться к Ибрагим-беку.
  Разницу между предыдущими противниками и нынешним Родионов понял с первых же секунд поединка. Манера ведения боя китайцем чем-то была похожа на то, как вел поединок Винт; одно это уже настораживало - Винт был лучше всех специалистов рукопашного боя, которых знал капитан, причем на порядок. Родионов давно понял: все, что знает и умеет в этой области лично он,- лишь небольшая часть того, что умеет Винт. Правда, техника сержанта сильно отличалась от того, чему обучались бойцы спецназа, но и имела немало общего. Именно в этих отличиях скрывалось неоспоримое преимущество Виктора. Когда капитан попытался более детально вникнуть в их суть, то увидел такую бездну непонятного и, по мнению материалиста, бессмысленного, что сразу же отверг со своей точки зрения все лишнее и с усердием взялся за ту часть, которую счел действительно важной. Но, убив впустую значительную часть времени, понял, что не с того начал и упустил слишком многое. Система оказалась настолько цельной, что ничего отбросить, не потеряв самой сути, было невозможно. А по?стичь ее можно было лишь годами упорного труда под руководством опытного мастера. Времени и возможностей для этого Родионов не имел. С помощью Виктора он кое-что понял и освоил, но дальше пути не было. Оттачивая личное мастерство, капитан с досадой осознал, что всего-навсего уперся головой в потолок собственных возможностей, за которым начинается совершенно новый и непостижимый мир, открытый тому же Винту. И беда не в том, что он, Родионов, бездарный, глупый или ленивый - абсолютно нет. Просто он не оказался в определенное время в необходимой для этого среде - только и всего.
  Небольшая мелочь, но, как оказывается, мелочи в нашей жизни значат куда больше, чем мы думаем.
  И теперь он видел замысловатую игру рук и ног, с виду бессмысленные перемещения китайца, сопровождающиеся громкими выдохами, что немного развеселило наблюдающих за ними афганцев. Капитан угрюмо отметил, что именно так часто начинал поединок Винт, а это ничего хорошего не предвещало. Но все же он максимально сконцентрировался, стараясь полностью сосредоточиться на предстоящем, отбросить лишние эмоции, мысли, ощущения и даже свою неистребимую ярость. Смерти он не боится и терять ему нечего - это важнейшее преимущество, но, похоже, и китаец ее не боится, если верить тому, что когда-то говорил Винт... Если, конечно, это такой китаец, которого имел в виду сержант.
  'Ничего, сейчас все выяснится - такой ты или нет',- отстраненно, будто бы не он сам, а кто-то за него, подумал Родионов, чувствуя, что все постороннее, не имеющее к ним двоим отношения, ушло в сторону и почти перестало существовать. Остался только клочок каменистой земли, а на нем - он и китаец. Даже зной несколько ослаб, словно стыдясь своей излишней назойливости, а тело было вновь полно упругости, силы и свежести. Таких состояний сознания Родионову редко удавалось достигать - это иногда происходило, когда он тренировался в спарринге с Винтом, пытаясь хоть что-то противопоставить мастерству сержанта.
  Китаец, выполнив свой замысловатый, предшествующий бою танец или разминку, или ритуал (наблюдающим со стороны именно такое могло и показаться), поклонился противнику, чего давным-давно уже не видел капитан, и стал в боевую позицию. Стойка была совершенно не такая, которую обычно применял Винт - у того было огромное количество используемых стоек,- и тем более не из тех, к которым привык капитан. Не успев просчитать, что сейчас ки-
  
   198-199
  
   таец успеет сделать из своего не очень удобного, как ему казалось, положения - стоя на одной ноге, с согнутой в колене другой, и руками, поочередно меняющими высоту и выписывающими непонятные траектории,- как китаец уже перешел в другую стойку, незаметно приблизившись к Родионову на один шаг. Затем в третью, после чего он неожиданно и стремительно бросил свое тело вперед и, кувыркнувшись по земле, оказался в непосредственной близости от противника, тут же нанеся несколько ударов руками по нервным центрам, после чего молниеносно увернулся от локтевого удара и, словно волна, откатился назад на несколько шагов.
  Пропустив эти удары, Родионов поначалу не придал им значения, посчитав пустяковыми и незначительными, и лишь через минуту почувствовал, как перестает слушаться сначала левая рука, а затем наливается восковой неподвижностью правая сторона грудной клетки и весь правый бок. Он знал, что такое может быть: нечто подобное когда-то вытворял и Винт. Но тот, полностью обездвижив противника и не причинив ему больше никакого вреда, через некоторое время, нажав на определенные точки на теле спарринг-партнера, возвращал его в нормальное состояние. Теперь же, если повторится что-то подобное, то это равносильно смерти: сначала китаец его обездвижит, а потом спокойно убьет. Вот он опять оказался в непосредственной близости, и Родионов изо всех сил нанес круговой удар правой рукой, чувствуя, что удар достиг цели, но китаец, подавшись корпусом влево от капитана, максимально самортизировал телом.
  Родионов, уже уяснив, что противник значительно превосходит его в мастерстве, постоянно навязывая свою тактику, решил использовать любую возможность и рисковать, ловя малейший шанс на успех. Увидев, что китаец, уходя из-под удара, неожиданно оставил без защиты свой левый бок, он нанес туда сильнейший боковой удар ногой из не очень удобного положения. И даже не успел удивиться, как молниеносно среагировал его соперник на этот, по всей види?мости, неожиданный для него удар.
  Частично отведя ногу капитана в сторону и слегка увернувшись, он незаметно оказался где-то сзади, и Родионов, так ничего и не поняв, вдруг потерял сознание, даже не ощутив силы удара и места, куда он был нанесен. Его ноги подкосились, и он плавно осел на землю. Очнувшись через несколько секунд (как ему показалось), он услышал радостный рев зрителей и увидел стоящего рядом китайца. Лицо его было все так же невозмутимо, а в глазах читался его, Родионова, приговор. Китаец уже сделал шаг вперед, занеся ногу для последнего удара, нацеленного капитану в голову, который должен был размозжить череп, но громкий запрещающий возглас Ибрагим-бека ос?тановил его.
  Родионов, лежа на животе, чувствовал, как судорожно подрагивают его мышцы, понемногу возвращая себе чув-ствительность, и постепенно, но слишком медленно, пропадает ватное оцепенение, охватившее его тело. Что это было? Cкорее всего, небольшая часть скрытого за порогом недосягаемого для него и открытого этому китайцу и наверняка Винту. Парадокс - окажись Винт здесь вместо него, то ре?зультат мог бы быть совсем другим, но он теперь умирает где-то там, за перевалом, от жажды, если уже не умер, так и не применив своих способностей. Капитан неподвижно смотрел в песок перед своим лицом, отсутствующе наблюдая, как небольшой жучок вяло тащит кусок травинки куда-то по только ему ведомой причине и не обращает ни малейшего внимания на происходящее вокруг. Травинка была явно тяжела, и жучку приходилось туго, но он упрямо ее тащил. 'Сейчас бы я хотел быть на его месте,- подумал Родионов,- его заботы куда приятней, чем все здесь происходящее. И не только здесь'.
  Он еще не успел вкусить горечь поражения и радость спасения, только смутно осознавал, что все происходящее - реальность. Реальностью было и то, что Ибрагим-бек спас ему жизнь. Неважно почему, главное - спас. Может быть, для того, чтобы найти более изощренный способ отобрать ее?
  По телу разливалась боль. Она исходила не откуда-то конкретно, а просто наваливалась, поглощая собой все, но капитан знал - это скоро пройдет, надо только потерпеть и не корчить гримасы на радость наблюдающим за ним врагам. Стараясь не стонать, попытался встать, но ничего не вышло - тело пока еще плохо слушалось, и он бессильно прислонился щекой к согнутой в локте руке, безразлично глядя на ухмыляющиеся лица и слушая радостный говор душманов.
  
   200-201
  
   'Ну и черт с вами, ржите, сколько влезет. Все равно это сделали не вы',- стучало у него в мозгу, и он хотел это громко крикнуть, чтобы они все услышали, но опять ничего не получилось.
  Глядя в спину неспешно удаляющемуся победителю, Родионов заметил, как восторженно, но в то же время и с некоторым страхом смотрят на того афганцы. Еще бы - китаец развеял их страх перед русским, но зато внушил его по отношению к себе. Случилось то, чего они так ждали: теперь не придется рисковать своей жизнью в поединках с пленником - он разбит и раздавлен. Вряд ли русский сможет восстановить свои физические и, главное, душевные силы, а его безоговорочное преимущество ушло и никогда не вернется. И, словно выражая желание толпы, к капитану направился поверженный им ранее, но теперь полностью пришедший в себя верзила.
  Родионов сразу же понял, что сейчас произойдет. При-ближающаяся к нему гора мышц и мяса должна была довершить начатое китайцем, и капитану стало противно. Именно противно, а не страшно. Лучше было бы погибнуть от руки мастера - в этом он находил хоть какие-то крупицы оправдания всему произошедшему. Даже смерть становилась не просто смертью, а частью искусства убивать, но, все-таки, искусства. Та же смерть, которая ему предстояла теперь, вызывала просто омерзение и ничего больше.
   Еще большее омерзение, чем то, которое он испытывал от жизни на протяжении нескольких последних лет.
  Афганец, подойдя вплотную к распростертому беспомощному телу пленника, на секунду приостановился, оглянувшись на наблюдающих за ним товарищей. Ответом ему послужил одобрительный гул множества голосов и еле заметный кивок Ибрагим-бека. В следующее мгновение он обрушил носок ботинка в правое подреберье Родионова.
  Задохнувшись от боли, разрывающей печень, капитан насколько мог напряг мышцы живота, интуитивно блокируя тяжелые удары, один за другим наносимые ему в живот, грудную клетку, бок. Как ни странно - новая боль вытесняла старую, оказывая на него мобилизующее действие. Ватное болезненное отупение проходило, уступая место вспышкам мгновенной сильной боли, всколыхнувшей, словно инъекция адреналина, весь его оцепеневший организм. И Родионов замер в немом предвкушении, словно спринтер перед стартом, собирая все силы и волю для победного рывка. Каждый новый удар возвращал его к жизни.
  - Продолжай, животное, только не останавливайся,- прохрипел он, чувствуя в себе уже достаточно сил для того, чтобы принять бой, но все еще медля и выжидая наиболее подходящий момент. Его тело больше фактически не страдало от внешне эффектных ударов афганца. Умело амортизируя каждый из них, Родионов даже позволил себе на мгновение взглянуть на толпу, в исступленном азарте поддерживающую избиение. Поймав на себе взгляд Ибрагим-бека - издевательский и насмешливый, он прошептал:
  - Теперь я понял, для чего тебе это было надо,- но тут же пропустил удар в лицо, сильно рассадивший ему щеку и губу и на секунду ослепивший его. Отлетев на несколько шагов, он замер, как показалось окружающим - без сознания, но на самом деле, совершенно не обращая внимания на боль и кровь, незаметно для всех превратившись из жертвы в палача. Настало время его противнику нанести последний смертельный удар, и тот собирался сделать это, неторопливо подходя, поигрывая мышцами и ухмыляясь своим улюлюкивающим, опьяненным витающей в воздухе смертью собратьям.
  'Тебя-то, конечно, никто останавливать не будет,- про-мелькнуло в мозгу Родионова, с потрясающей яркостью и четкостью воспроизводящем происходящее.- Не для этого готовился весь этот цирк'. Из-под полуприкрытых век он наблюдал за приближающимися пыльными башмаками, негромко поскрипывающими на жестком песке.
  Один из башмаков приподнялся и слегка удалился - душман, наслаждаясь собственной значимостью, занес ногу для удара.
  
   202-203
  
   Через мгновение, растянувшись во весь рост, он лежал спиной на земле. Немногие поняли, что произошло, и лишь некоторые с изумлением заметили, как резко всем корпусом крутанулся русский, сшибая круговой подсечкой своего противника, а еще через долю секунды его правая нога взлетела вверх и с громким хрустом обрушилась пяткой на адамово яблоко афганца.
  Все еще чувствуя слабость, Родионов осторожно поднялся на ноги, стараясь унять легкую дрожь тела и головокружение и больше всего на свете в эти минуты опасаясь показаться слабым. Он бросил мимолетный взгляд на хрипящего в агонии душмана, а потом пристально, в воцарившейся тишине, уставился прямо в глаза Ибрагим-беку и громко расхохотался.
  Прошло еще несколько дней после памятного для капитана первого боя с китайцем. Отношение лично к нему теперь изменилось, и он чувствовал, что его жизнь висит на волоске. Если раньше Родионов четко знал, что с ним будет в течение дня, то теперь этого, похоже, не знал даже Ибрагим-бек. Выпускать пленника, словно раненого тигра, на поединки со своими бойцами Ибрагим-бек зарекся - уж слишком очевидно было преимущество русского и предсказуем результат. Учить кого-либо мастерству тот не собирался, а возросшее количество смертей совсем не входило в планы. При всем этом - тренировочный эффект был мизерным.
  В итоге первоначальный план потерпел крах. Оставалось держать пленника взаперти, в надежде со временем произвести обмен на какого-либо из своих бойцов, попавших в плен к правительственным войскам, либо казнить пленника той долгой и мучительной смертью, которую тот заслужил.
  Ибрагим-бек никогда бы не простил ту дерзость, которую позволил себе русский по отношению к нему: этот вызывающий смех, адресованный ему лично, а смерти его солдат - это тоже личное оскорбление, которое сносить он не намерен. Но выход есть, и он очевиден: убивать русского, наверное, не стоит, это дорогая роскошь - все-таки он офицер. Достаточно того, умирающего от жажды и зноя сержанта - хоть это приносит некоторое душевное успокоение. А с капитаном можно решить вопрос по-другому... 'Он любит и умеет драться? Великолепно - будет драться, пока его не начнет тошнить от этого. Но не с моими бойцами,- Ибрагим-бек, прищурившись, усмехнулся,- а с китайцем. От этого не убудет - лишние полчаса в день ему будут не в тягость'.
  
   Глава 14
  
  
  'Сколько я уже здесь дней?' - Капитан считал, стараясь успеть до того, как китаец выйдет на площадку на очередной с ним, Родионовым, поединок. За это время почти ничего не произошло. Разве что в лагере появилось еще несколько десятков афганцев вместо куда-то убывших - тех, кто здесь был раньше. Маленький водоворот жизни - что-то или кто-то уходит, что-то появляется, но в принципе не меняется ничего. Идет война, ежедневно гибнут люди, и продлится это долго. Неизвестно, кто выиграет или проиграет, непонятно, кому это нужно, но ясно одно - лично он уже стал неотъемлемой частью всего происходящего, и неважно - нравится капитану или не нравится сам процесс, важно, что именно в этих унылых, отталкивающих буднях проходит его жизнь. Если не они, что тогда? Другие, похожие на эти, как близнецы, либо его просто не существовало бы. Но почему? Ведь мог же он стать кем-нибудь другим, а не военным, и вся жизнь пойти по другой, совершенно непохожей на эту колее, более спокойной и надежной.
  Безопасная, мирная жизнь... но тогда он был бы не тем, кем является теперь, ничем не похожим на настоящего Родионова.
  'А какой я настоящий?- Он, словно очнувшись, рассеянно провел ладонью по лбу, с изумлением вслушиваясь в самого себя.- Чертова жара - аж мозги раскисли, такая чушь лезет в голову'.
  Китаец давал последние наставления обступившим его афганцам. Они находились метрах в пятнадцати от капитана, и тот невольно залюбовался красотой и легкостью движений своего постоянного противника. Вряд ли кто-нибудь из душманов, в настоящий момент внимательно наблюдающих за своим инструктором, сможет когда-либо повторить столь же эффективно и непринужденно только что увиден-
  
   204-205
  
   ное.
  Даже самое простое нуждается в мастерстве, не говоря о сложном, но и то и другое может быть бесповоротно испорчено дилетантом, а искусство превратится в вызывающее отвращение ремесло.
  Видя, что китаец все еще занят, Родионов отошел к краю площадки и уселся в тени большого валуна прямо на землю, с удовольствием прислонившись спиной к его гладкой поверхности, все еще хранящей остатки ночной прохлады. Его мысли унеслись за подрагивающий в знойном мареве перевал, где, возможно, еще находится Винт. С того дня, когда капитан узнал, что сержант жив, его воображение постоянно рисовало мучительные картины того, что приходится переносить Виктору. Это было слишком даже для привыкшего к жестокости Родионова. Он отлично понимал, что оказаться без воды на такой жаре - это долгая и страшная смерть, но уже прошло столько дней и ночей после того, как Рашид рассказал про Виктора. Это слишком долго. Слишком. В этом случае, чем быстрее наступит смерть - тем лучше. Даже своя собственная судьба до настоящего момента представлялась ему в гораздо более радужном свете. Но сегодня - тридцатые сутки, и, конечно, сержанта уже нет. 'Бедняга Винт, тебе пришлось хуже всех'.
  Недовольно поморщившись, он отогнал секундное беспокойство, шевельнувшееся в нем, отлично понимая, что его самого может ждать нечто подобное.
  Вчера было непонятное шевеление в лагере и, как показалось Родионову, нервозность. По раздраженным выкрикам Рашида, отдающего распоряжения, и нескольким испепеляющим гневным взглядам, брошенным им на пленника, у капитана сложилось мнение, что у душманов случилась какая-то неприятность. Как он смутно догадывался - связана эта неприятность была с сержантом Байкаловым.
  'Неужели ему удалось вырваться оттуда и сбежать? Невероятно, такое бывает только в кино'. Но отряд численностью в несколько десятков человек, вчера во второй половине дня вышедший в сторону перевала, еще больше укрепил капитана в надежде, что Винт жив. 'Но что же там происходит? Может, наши высадили десант? Нет. Тогда бы куда больше афганцев ушло за перевал и здесь все были в повышенной боевой готовности. Сегодня утром еще один отряд ушел туда же. А как те, что вышли вчера днем? Непонятно. Похоже, они еще не вернулись. Но нельзя же из-за одного полумертвого человека отвлекать столько бойцов. Даже если тому и удалось каким-то образом сбежать'.
  Китаец, наконец-то закончив свои объяснения, направился к центру площадки, взглядом приглашая Родионова.
  В течение шести дней капитану не удалось ни разу в поединках с ним добиться хоть какого-то преимущества. Было несколько моментов, когда казалось, что его противнику несдобровать, но китаец в любой ситуации, даже самой безнадежной, умудрялся не только не проиграть, но как-то незаметно перехватить инициативу и тут же вывести из строя капитана. И Родионов неохотно признавался самому себе, что даже эти 'безвыходные' ситуации заранее просчитывались его противником и очень искусно навязывались в ходе поединка. Преимущество китайца было настолько очевидным, что капитану порой казалось, что для того не было никакой разницы - вести поединок с ним, Родионовым, или с кем-либо из афганцев - все они, несмотря на совершенно разный класс, были почти полным нулем на фоне его мастерства.
  Китаец легко и виртуозно владел своим телом, выписывая во время боя с капитаном такие немыслимые пируэты, что казалось, силы земного притяжения, да и вообще законы физики если на кого-то и действуют, то только не на него. Но теперь китаец не пытался убить пленника, а лишь какими-то хитрыми ударами выводил того из строя буквально на несколько минут, не причиняя ощутимого вреда и не травмируя Родионова. Силы капитана после такого 'контакта' уходили полностью, и он с трудом мог дотащиться до своего шатра. Опасения его конвоиров от этого нисколько не уменьшились, и, невзирая на то, что пленник двигался с трудом, они все же не решались к нему подходить ближе чем на два-три метра. Он успел создать здесь о себе четкое мнение, и ничто, даже преимущество китайца, не могло развеять его. Утром капитан просыпался здоровым и бодрым, полным сил, как будто и не было вчерашнего поражения. И все повторялось сначала.
  - Но когда-то же это должно закончиться, - еле слышно пробормотал Родионов, направляясь к центру площадки.
  ...Винт, полностью слившись с камнями, громоздившимися на склоне у подножия хребта, тщательно изучал от-
  
   206-207
  
   крывшуюся перед ним картину: примерно в пятистах метрах впереди и на сто метров ниже находился лагерь Ибрагим-бека. Множество шатров, армейских палаток и домиков из глины стояли на относительно ровной поверхности и издалека казались игрушечным городком, населенным карликами. Судя по всему, здесь был не только военный лагерь, но и небольшой аул - среди мужских фигур иногда мелька?ли женские силуэты в длинных темных платьях и платках, скрывающих почти полностью лица.
  Шатры образовывали окружности разных диаметров, в центре которых виднелась ровная площадка.Кроме множества снующих туда-сюда душманов, вооруженных автоматами Калашникова, Винт не увидел ничего примечательного. В поле зрения бинокля появлялся то один, то другой шатер, лица и фигуры афганцев, но ничто не подсказывало, где находится Ибрагим-бек.
  Час назад еще один отряд, численностью около тридцати человек, направился за перевал, с которого ночью спустился Виктор. Они прошли в нескольких десятках метрах от его убежища, и Винт отчетливо в серых утренних сумерках различил их силуэты в свободных, свисающих белых одеждах. Афганцы шли быстро и молча, никакой лишней поклажи и вещмешков - только автоматы. Ясно, куда они так торопятся, но теперь в этой спешке уже нет никакого смысла. Через несколько часов они найдут своих мертвых товарищей, и ярости их не будет предела. Изольется множество проклятий в его адрес и сожалений по поводу того, что они вчера не оказались там в нужную минуту. Но им и в голову не придет, что, окажись они вместе с теми, вчерашними, то трупов было бы ровно в два раза больше.
  Интересно, что они будут делать дальше? Начнут искать его там или вернутся в лагерь? Это не так уж и важно, но можно представить, какой здесь поднимется переполох. Хотя и это не важно. Главное - найти Ибрагим-бека. Среди такой толпы это будет непросто.
  Его бинокль на секунду дольше задержался на лице китайца, что-то объясняющего стоящим рядом душманам. Чуть сместив бинокль правее, Виктор вздрогнул от неожиданности и со все возрастающим волнением всматривался в фигуру сидящего в тени большого камня человека. 'Это же капитан... Точно - это он'.
  Он испытывал двойственное чувство - радость от того, что хоть кто-то, кроме него самого, из его товарищей жив, и ощущение возросшей сложности стоящей перед ним задачи теперь необходимо будет не только убить Ибрагим-бека, но и попытаться спасти Родионова. Причем, если какую-нибудь из этих двух задач по отдельности еще выполнить можно, то две сразу - практически нет. Если убить Ибрагим-бека сразу, то спасти Родионова скорее всего не удастся - поднимется большой переполох, но, несмотря на это, с пленника не будут спускать глаз.
  Попытаться сначала вызволить Родионова? Но в таком случае Ибрагим-бек будет начеку...
  А времени очень мало: те, что пошли к перевалу, скоро поднимут тревогу. Что делать?
  Но какой-то невнятный внутренний протест не давал ему сосредоточиться. В памяти возникали слова Странника о его, Виктора, предназначении, и то, что предстояло скоро сделать, было непосредственным подтверждением этих слов.
  'Я только выполню приказ - это мой долг. Именно потому я здесь, именно поэтому погибли мои товарищи. Я обязан убить Ибрагим-бека'.
  Тут же в сознании возник хорошо знакомый голос Странника: 'И не только поэтому...'.
  'Странник, это ты? А мне уже начало казаться, что все наши разговоры были только бредом'.
  'Не больше, чем все, что творится в мире. Насколько я понял, ты стоишь перед очередным выбором: убить врага или спасти товарища. Ответ, по-моему, очевиден, но ты колеблешься? '
  Виктор, не отрываясь от бинокля, заметил, что капитан и китаец вышли к центру площадки, и он знал, что сейчас произойдет: душманы держат его как куклу, на которой можно тренироваться.
  Странник небрежно бросил: 'А ты думал, что они будут принимать его как почетного гостя. Он получает по заслу-
  
   208-209
  
   гам,- и, немного помолчав, добавил:- И они получают то, что заслужили. У вас, у людей, исключительная способность портить друг другу жизнь'.
  Через несколько секунд после начала поединка Винт уже знал, что видит перед собой великолепного мастера кунг-фу, а по манере ведения боя и множеству других особенностей он определил, что китаец владеет тем же стилем, что и он сам. Издалека очень эффективно смотрелись перемещения бойцов по площадке, но Виктору было с первого взгляда ясно, кто там хозяин положения.
  'Недурно,- раздался голос Странника,- даже можно сказать, что красиво,- и через небольшую паузу,- но крайне примитивно'.
  'Что ты имеешь в виду?- удивленно спросил Винт,- это лучший из стилей, и владеет он им виртуозно. Как такое может быть примитивным? Извини, Странник, но ты в этом, похоже, ничего не понимаешь'.
  'Ну-ну,- хмыкнул Странник,- посмотрим, что ты скажешь чуть позже'.
  Но Виктор, не обращая внимания на его слова, с головой ушел в созерцание поединка, на несколько минут забыв обо всем, лишь с горечью отмечая промахи капитана, понимая, что сам бы он предпринял совершенно другие действия и тактику против этого соперника. Но Родионов, при всем желании, не мог ничего противопоставить мастерству китайца, и досада Виктора росла. Положение Родионова с каждой секундой становилось все более незавидным. Было очевидно - китаец играет с ним, как кошка с мышкой. Имея возможность нанести решающий удар - он медлил, явно испытывая удовольствие от происходящего.
  'Это действительно мастер, настоящий мастер',- вертелось в мозгу Виктора, и страстное желание оказаться там, на площадке, вместо капитана все с большей силой охватывало его.
  Настоящий мастер - это явление, заслуживающее наибольшего внимания и уважения, неважно в какой области или виде человеческой деятельности оно проявилось. И Винт, отлично понимая, что видит перед собой врага, мастерски владеющего искусством убивать, все-таки не мог скрыть своего восхищения. Азарт поединка захватил его полностью, и он, целиком отдавшись этому ощущению, представил себя на месте Родионова, совершенно не обращая внимания на то, что его собственное тело и воля максимально сконцентрировались, а середина живота наливалась неизъяснимо мощной энергией, такой, которой ему до сих пор еще не приходилось ощущать. Камни вокруг него в диаметре нескольких метров, дрогнув, с тихим скрипом и шорохом выстраивались в окружности, центром которых было его тело, напоминающее в данный момент генератор таинственной энергии. Воздух наполнился легким гулом и звоном, и в сторону площадки направилась невидимая волна, мгновенно накрывшая и действующих лиц, и зрителей.
  Раньше других уловил ее китаец. Вздрогнув от неожиданности, он удивленно уставился на Родионова, но тут же осознав, что невидимая сила исходит не от него, завертел головой по сторонам, стараясь определить источник ее происхождения, но увидел лишь знакомые лица афганцев, в немом наивном восторге ловящих каждое движение своего инструктора. Впервые за долгие годы его эмоции не удержались за холодной маской бесстрастия и щедро, не таясь, отразились на лице, тут же внеся разлад в оглаженную систему действий. Догадываясь, что главная опасность исходит не от противника, стоящего перед ним, а от невидимой силы, китаец старался мобилизовать весь свой запас энергии, пытаясь удержаться на краю затягивающей воронки, скрытой за пределами реальности, а потому - наиболее пугающей. Но невидимая мощь, будто океаническое течение, увлекала все дальше в бездонную глубину, игнорируя ничтожные потуги человека.
  Несмотря на это, он еще чувствовал в себе достаточно сил, чтобы противостоять усилившемуся натиску капитана, отмахнулся от того, словно от надоевшей собачонки, двумя молниеносными ударами - в солнечное сплетение и челюсть, моментально отключившими Родионова и бросившими его на пыльные камни. Когда тот через минуту пришел в себя, то в недоумении увидел стоящего на коленях своего непобедимого соперника, схватившегося двумя руками за голову и со стонами раскачивающегося из стороны в сторону. Но более всего показалось Родионову странным не стоны и поза китайца, а выражение животного ужаса, исказившего его лицо. Сделав над собой усилие, чтобы оторваться от этого унизительного зрелища, капитан, с еще большим
  
   210-211
  
   удивлением заметил, что необъяснимое смятение охватило и несколько десятков зрителей, стоящих у края площадки. Словно порыв ветра, пригибающий высокую траву, что-то таким же образом играло и человеческими телами. Люди хватались друг за друга, стараясь удержаться на ногах, кого-то опрокидывало на спину и, переворачивая через голову, тащило по камням несколько метров, раздирая в кровь руки и лица, кто-то, упав на колени, пытался молиться, но его тело вздрагивало и вибрировало, словно через него пропустили электрический ток. Раздавались стоны и крики ужаса, но удивительное дело - люди, находящиеся чуть дальше, метрах в пятидесяти от площадки, не испытывали ничего похожего и в изумлении издалека наблюдали за происходящим.
  Родионова общая паника не коснулась нисколько. Переведя взгляд на вздрагивающего в пяти шагах от него китайца, он даже и не старался вникнуть в причину происходящего, испытывая странную смесь ошеломления и восторга одновременно. Более того, он чувствовал сильный всплеск жизненных сил, и на какое-то мгновение его тоже накрыла волна, но волна не ужаса и подавляющей силы, а эйфории.
  ...Только теперь заметив, что китаец полностью пассивен и его энергия окончательно подавлена, Винт уменьшил свое внутреннее напряжение, ослабляя поток исходящей из него силы. Он молча смотрел на выложенные вокруг него окружностями валуны, прислушиваясь к затухающему гулу пространства.
  - Это повторилось опять,- пробормотал он.
  - Не повторилось. Оно не пришло откуда-то - это сделал ты, пусть не совсем понимая, что делаешь,- словно ничего не случилось, небрежно бросил Странник.
  - Я только представил себя в поединке вместо капитана. Мне не могло и в голову прийти, что такое возможно.
  - Понемногу до тебя кое-что начинает доходить, но главное еще впереди. Сейчас ты только слегка коснулся источника неисчерпаемой силы, но одно это уже должно тебе доказать: насколько слаб человек в сравнении с теми силами, царем которых он по своему скудоумию себя считает. И искусство этого мастера,- Винт сразу же понял по едва изменившейся интонации Странника, что тот говорит о китайце,- примитивно, несмотря на внешнюю эффектность и броскость. Этот китаец - мастер, но только для тех, кто еще более ничтожен, чем он сам.
  - Я тоже его считаю мастером.
  - Даже теперь?
  - Конечно.
  - Это одно из твоих еще существующих заблуждений. Во всей Вселенной мастер только один,- он усмехнулся,- и то, если быть откровенным, он не достиг вершины совершенства.
  - Ты имеешь в виду Ронна?
  - Да. Но даже то, что умеет он, мастерством можно назвать лишь с большой натяжкой, а человеческое представление об этом можно и вовсе не брать в расчет.
  - Меня мало волнует, являюсь ли я мастером и что по этому поводу думает Вселенная. Но меня настораживает то, что даже обычная моя мысль или желание, случайно вырвавшиеся из-под контроля воли, способны натворить такое, о чем я буду, может быть, сильно жалеть.
  - Ха, какая самооценка. Ежедневно миллионы людей делали и делают то, о чем сильно жалеют. Вследствие всего этого возникло мощное психическое поле негативной энергии вокруг Земли. Из-за чего в настоящее время и все ваши беды. Но глубинная причина - в вашей человеческой природе. Вы никогда не видите и не слышите того, что происходит вокруг, и даже - друг друга. Смысл жизни любого человека - он сам, и только от самых лучших из вас, можно и так сказать, кое-что перепадает в положительный фонд человечества, а все остальное увеличивает ту же кучу, в которой вы уже давно тонете.
  Тебя же, Винт, могу немного успокоить - ты далеко не худший из людей, и то, что тебя волнуют последствия твоих поступков, говорит об этом. Большинство людей с этим не считаются, дай им волю и возможности, - Странник присвистнул, - не только Земля, но и весь Космос уже были бы зловонной помойкой в прямом, переносном или любом другом смысле.
  - Ты со мной говоришь как заинтересованное лицо, искусственно поддерживаешь и подогреваешь мысль о
  
   212-213
  
   моей исключительности, отдаляя от моей же природы и приближая к чему-то, пусть более высокому и значимому, но чуждому. Я - прежде всего человек, такой же, как и любой из нас, но с чуть более развитыми некоторыми способностями, которые не могут даже при всем твоем жела?нии противопоставить меня своему миру. Это просто невозможно.
  - 'Возможно', 'невозможно'... Что ты об этом знаешь? И я тебя уже не пытаюсь противопоставить человечеству. Еще неделю назад ты был совершенно другим, но теперь перешел в новое качество. Механизм запущен в действие, причем лично тобой, и остановить его не сможет никто. Все оказалось еще проще, чем я думал - тебя не надо тащить за уши, ты сам рвешься вперед, пока толком не понимая этого. Понимание придет позже, в том числе и 'возможного', и 'невозможного'. И ты все поймешь сам, без моей помощи, а под непосредственным влиянием своих же соплеменников. Ты ВСЕ поймешь и начнешь действовать. А вспоминая сегодняшний день, будешь лишь сожалеть о потерянном времени и о том, что был так наивен.
  - Рано сейчас об этом говорить. Я даже не знаю, что ждет меня через несколько часов и буду ли я вообще.
  - Похоже, что будешь. Если день назад у меня еще возникали серьезные опасения, то теперь я, к своей радости, вижу, что недооценил твои возможности. К тому же здесь нет никого и ничего, что могло бы серьезно помешать тебе.
  Виктор, внимательно вслушиваясь в слова Странника, неотрывно следил за происходящим на площадке. Китаец понемногу пришел в себя, видимо, главный удар психической энергии пришелся именно по нему, но благодаря профессиональным навыкам управления своей энергией он пострадал меньше других: кроме следов легкой растерянности, на его лице больше не было ни одного признака только что с ним произошедшего. Зато невидимая волна изрядно потрепала ряды афганцев у площадки: многие из них получили переломы и вывихи, не говоря о многочисленных ссадинах и синяках.
  Трое душманов с автоматами наизготовку подошли к Родионову и повели к шатру, находящемуся чуть поодаль от площадки. Винт тщательно запомнил его, выделяя близлежащие ориентиры, по которым максимально быстро можно было бы даже ночью найти капитана.
  Среди взбудораженной толпы неожиданно появился человек, властный облик и жесты, которыми он сопровождал свои приказы, выдавали в нем лидера, привыкшего повелевать. Поднеся к глазам бинокль, Винт в нем сразу же узнал Ибрагим-бека.
  
   214-215
  
   Как ни странно, Виктор не почувствовал немедленного желания убить его. Среди нагромождения впечатлений от только что произошедшего и разговора со Странником цель, ради которой он оказался здесь, потеряла свою первоочередность и значимость, а сам Ибрагим-бек неожиданно показался уставшим и озабоченным человеком, тщетно пытавшимся навести порядок хотя бы на этом маленьком клочке своей земли, заброшенном и безжизненном среди таких же мертвых гор. Винт понял, что должен был чувствовать и Ибрагим-бек, и все эти толпящиеся вокруг него люди.
  Да, слишком многое произошло, чтобы можно было ощутить к ним хотя бы приязнь или уважение, но и ненависть, которая еще недавно толкала его сюда, незаметно иссякла.
  Он покосился на автомат, показавшийся ненужной и бессильной трещоткой в сравнении с тем грандиозным, что крылось в нем самом, и отложил его в сторону. Потом взгляд, словно притягиваемый магнитом, вернулся к Ибрагим-беку.
  В самый неподходящий момент раздался голос Странника:
  - Не удивляйся - так и должно быть. Твои ощущения - это следствие роста. Все пройдет - и ты выйдешь на качественно новый уровень.
  - Я не удивляюсь. Но если б ты знал, насколько ощутима разница между солдатом и палачом, и как тонка граница между ними. На ней невозможно удержаться, совершенно нет никаких полутонов, только черное или белое. Но это чертовски тяжело, и если вся жизнь пройдет словно черно-белое кино - от этого становится тошно. Ты сам говорил, что нет чистого добра и чистого зла. Все разбавлено, и это создает равновесие. У меня же выходит все по-другому. Надо выбирать: либо убить Ибрагим-бека, либо спасать капитана Родионова,- осекшись, Винт на секунду задумался и после, еще более ошеломленный, продолжал: - А если убить Ибрагим-бека и спасти Родионова? Нет, я не о том, что это очень сложно, я о другом... Совсем о другом... Чем Родионов лучше Ибрагим-бека? И один и другой готовы сеять смерть налево и направо. Но один защищает родину, свою страну и готов из-за этого убивать. Другой тоже руководствуется понятиями долга перед своей родиной и ради этого убивает.
  Я чувствую, что больше прав Ибрагим-бек, но моя симпатия на стороне Родионова. И лишь потому, что мы с ним оба русские? Нами движет одно и то же: принадлежность к одной нации. Неужели только это оправдывает Родионова в моих глазах? Но ведь я точно знаю, да, теперь уже точно, что прав Ибрагим-бек... И получается - я лично должен сделать то, что кто-то где-то там, в штабе, решил. Из-за этого решения погибло столько людей - и наших, и афганцев. Я презираю того, кто все это начал, того, кто решил все за других. И не только потому, что это глупо и мерзко, а потому, что только теперь я понял, что такое ответственность...
   Если в твоих руках столько жизней...
  - Вижу, тебя совсем проняло. Не стоит так переживать - ведь это только начало. На тебе лежит переустройство мира, и если ты будешь так себя накручивать из-за каждой жизни,- Странник многозначительно помолчал,- из-за малого ты упустишь главное.
  
   216-217
  
  
  - Главное? А где оно - главное? Кто это знает?- Винт в раздражении швырнул камень, и тот, поднимая пыльную дорожку, с грохотом покатился вниз.- Ронн уничтожает Вселенную играючи, ради поиска гармонии, тщетного поиска... а может быть, стоило всего лишь беречь жизни тех, кто уже есть, а не безрассудно гоняться за призраком несуществующего.
  - Не тебе судить Ронна,- голос Странника непривычно вибрировал, и Виктору показалось, что тот не на шутку рассержен.- Если уж на то пошло - где была твоя гуманность, когда ты, хватаясь за свою собственную жизнь, отнял жизни у трех десятков человек?
   Наступила тишина... Когда же она вновь прервалась голосом Странника, его тон был прежним - спокойным и убедительным:
  - Успокойся, Виктор, ты лезешь совсем не в те дебри. Каждый должен заниматься своим делом: ты - своим, я - своим, Ибрагим-бек - своим, твой друг капитан - своим, а Ронн - своим, и все будет нормально.
  - Как раз так я и пытаюсь поступить.
  - Вся жизнь уйдет на то, что ты будешь только пытаться обходить острые углы, но твое предназначение совсем в другом - полностью противоположном. Не сопротивляйся своей природе
  - это все, что от тебя требуется.
  - Пожалуй, достаточно, Странник,- мы вернулись к старой теме. Сейчас мне надо решать конкретные вопросы, и сделать это, как мне кажется, будет трудно,- он хмыкнул,- я уж не заикаюсь о переустройстве мира.
  - Решай свои вопросы, что ж поделаешь - все начинается с малого. Аппетит же появится быстро. Как бы ты искусственно его ни сдерживал.
  
   Глава 15
  
   Родионов долго не мог заснуть, ворочаясь на своей постели, состоящей из жесткой войлочной подстилки и старого рваного одеяла. Случившееся днем было необычно и малообъяснимо. Оно не только всех перепугало, накрыв толпу волной ужаса, но и причинило людям реальные физические травмы. Правда, ему лично от всего произошедшего стало только лучше, но это, может быть, потому, что он видел страх и страдания своих врагов. Это, конечно, так, но было и другое - ощущение реальной силы, свалившейся на него откуда-то извне, не причинившей ему самому ни малейшего вреда, а наоборот - на несколько минут сделавшей его совершенно другим человеком, полного неизъяснимой мощи и, более того, ощущающего себя частью этой силы. Но все прошло вместе с ушедшим ужасом толпы, который, поиграв с ней, оставил в покое.
  Переживания и ощущения тех минут были настолько ярки и остры, что остались в нем четким немеркнущим воспоминанием, глубоко въевшимся не только в мозг, но и полностью пропитавшим каждую клеточку тела. Что это было? Даже нет смысла задавать себе такой вопрос - Родионов совершенно точно знал, что ответа все равно не найдет - случившееся слишком маловероятно и фантастично. Единственное, что он знал точно - все произошло в тот момент, когда китаец готовился нанести ему решающий удар. Эта сила не только не дала его противнику завершить атаку, нейтрализовав его, но и еще изрядно помяла толпу зевак.
  'Может быть, это какое-нибудь наше новое секретное оружие? Конечно, наверное, так оно и есть,- рассуждал Родионов,- только так можно объяснить эту чертовщину'. Дальше он не пытался вникать, боясь прийти к тому, что рационального ответа может не быть.
  'Но тогда почему все прекратилось, не причинив никому из них серьезного вреда? Почему никто не попытался меня освободить?- Он чувствовал, что от напряженных размышлений голова гудит, а желанный сон не приходит.- В конце концов, посмотрим, что будет завтра, не удивлюсь, если все повторится,- пытаясь отогнать назойливые мысли, пробормотал капитан.- Но даже если это и повторится, то все равно я вряд ли узнаю, что же в действительности происходит'.
  Где-то поблизости послышался тихий стон. Или ему это только показалось? Помимо воли Родионов продолжал вслушиваться в ночь, словно ожидая, что именно она принесет разгадку произошедшего днем. Еще стон - теперь ясный, хорошо различимый, но уже с другой стороны шатра.
  
   218-219
  
   Родионов напряженно ждал - сам не зная чего, но определенно полагая, что продолжение будет. Послышался звук разрезаемой грубой материи, и через стену, противоположную входу, в кромешную тьму шатра ворвалась серая мгла окружающей ночи. Треск материи прекратился, и темный силуэт, закрыв на мгновение собой слабый ночной свет, беззвучно скользнул вовнутрь.
  - Капитан,- раздался тихий шепот,- капитан Родионов.- И силуэт, безошибочно ориентируясь в полной темноте, направился к тому месту, где лежал пленник.
  - Винт? Винт, это ты?- ошеломленно вырвалось у него. Ответ очевиден: конечно, это Винт, но его появление так же невероятно, как и то, о чем последние двенадцать часов раздумывал Родионов. Он вскочил на ноги, ощутив всплеск неожиданной радости, все еще разбавленной настороженностью, и приготовился ко всему. Но его опасения развеялись полностью, когда он снова услышал слегка хрипловатый голос.
  - Да, капитан, это я.- Рука сержанта, коснувшись предплечья Родионова, приветственно сжала его.- Вы в порядке?- И, не дожидаясь ответа, словно своим прикосновением удостоверившись, что действительно все в порядке, Винт продолжил:- Тогда уходим.
  Родионов привык ко всякого рода неожиданностям, принимая их как должное, и теперь без лишних слов воспринял щедрый подарок судьбы и бесшумно, мягко ступая, двинулся вслед за Виктором.
  К нереальным ощущениям прошедшего дня прибавилась нереальность ночных событий. Покосившись на лежащего без движений часового, он подхватил его автомат и, переступив через бесчувственное тело, стараясь держаться как можно ближе к шатрам и меньше на открытом пространстве, устремился за еле видным в темноте силуэтом сержанта.
  Через десять минут они уже поднимались по темной громадине горного хребта, и Родионов, все еще с трудом веря в свое неожиданное освобождение, считал каждый шаг, уносящий его от опасности. И, как ни странно, именно эти беззвучные, словно во сне, шаги были для него единственно реальным событием на фоне происходящего в течение последних суток.
  Не останавливаясь, они двигались несколько часов, оставшихся до рассвета, поднимаясь выше и выше. Только когда первые проблески солнца, прорвавшись сквозь соседнюю горную цепь, словно лучом лазера царапнули по лицам, Винт, шедший впереди, остановился. Родионов, всматриваясь в до неузнаваемости изменившееся, изможденное лицо сержанта, наконец-то задал один-единственный мучавший его вопрос:
  - Как тебе удалось вырваться, Виктор?- А сам продолжал жадно рассматривать его, пока вопрос, повисший в воздухе, оставался без ответа. С каждой секундой восходящее солнце высвечивало все новые черты стоящего перед ним человека, в котором с трудом узнавался сержант Байкалов.
  'Каждый, кто перенес что-то похожее, изменился бы,- подумал капитан,- но чтобы настолько! Это же совершенно другой человек'.
  - Как мне удалось вырваться?- словно рассуждая с самим собой, а, не отвечая Родионову, произнес Винт.- Это долгая история и, пожалуй, не очень приятная. Наверно, мне слишком хотелось этого.- Он с непонятной улыбкой взглянул на капитана.- Бывают в жизни ситуации, когда обычного желания мало, когда оно не значит ничего. Это чувствуешь сразу и начинаешь желать по-настоящему: в тысячи раз сильней, чем кажется возможным, и вот тогда...- вновь замолчал Виктор.
  - Что тогда?- вырвалось у Родионова.
  - Либо человек умирает от собственного бессилия, желаемого не добившись, или все-таки получает то, чего так хотел. Но бывает, что ему достается больше, намного больше, чем требуется, и как раз в этом-то и вся загвоздка.
  - Ты это о чем, Винт?
   Но Виктор, похоже, не собирался ничего больше объяснять, а лишь слегка отрицательно качнул головой, и Родионов не понял: то ли его жест относился к собственным размышлениям, то ли он показывал, что объяснений больше не будет. И капитану это не понравилось - за минувший месяц столько всего произошло; Байкалову, похоже, есть что рассказать, и немало, тем более, он, капитан, задает вопросы своему подчиненному. Сержант просто обязан... Но, взглянув на Виктора еще раз, Родионов осекся, и уже готовые вырваться у него повелительные нотки застряли где-то в глубине. Вместо этого капитан, лишь глубоко вздохнув, медленно
  
   220-221
  
   выдохнул, чувствуя, как сперло дыхание, и, пытаясь отогнать неприятное беспокойство, старался правильно оценить, что же происходит...
  От лица и фигуры Винта исходила почти осязаемая властность, и то, что он, всего лишь сержант, не имело ровным счетом никакого значения, словно он уже начал действовать по правилам какой-то новой, совершенно незнакомой кому-либо и очень сложной игры. Все остальное, что происходило с ним до этого, вся его предыдущая жизнь - было лишь прелюдией. И капитану предстояло либо принять новые правила, либо - раз и навсегда - остаться в стороне.
  Он понял это не умом, а почувствовал каким-то древним, почти забытым, но крайне живучим инстинктом, скрытым в глубине сущности даже самого цивилизованного человека. А Родионов был далеко не самый цивилизованный и ощутил 'новизну' очень остро.
  Что ему еще показалось необычным, странным и даже настораживающим - это излучаемая Виктором сила, которая по своим свойствам напоминала капитану ту, накрывшую площадку и толпу зрителей в лагере душманов.
  Смутная догадка мелькнула в голове Родионова, обдав легким холодком суеверного страха, но он сразу же подавил ее, не давая развиться дальше. Стараясь говорить как можно более спокойно и естественно, он произнес:
  - Винт, я понимаю, там было тяжело. Духи тебя специально без воды держали,- он махнул рукой,- издеваться над пленными - их характерная черта. Не ты первый, не ты последний. Со мной тоже история была не из веселых, но здесь все ясно. А вот как можно на такой жаре четыре недели без воды находиться и выжить, и не только выжить, а сбежать оттуда?
  - Я не сбегал.
  - Хочешь сказать - ты убил тех, кто тебя там сторожил?
  Винт молча кивнул.
  - А тот отряд, что позавчера днем вышел туда, к перевалу.- Капитан махнул рукой в неопределенном направле?нии, но оно сейчас не имело никакого значения - они оба отлично понимали, о каком перевале шла речь.
  - Их тоже.
  - Но, Винт...- Родионов неожиданно замолчал и, наконец, после минутной паузы прошептал:- Их же было около трех десятков.
  - Именно столько. Мне пришлось их убить, капитан. Если бы я мог обойтись без этого - я бы попытался.
  - Ты что?- изумленно взглянул на него Родионов.- Чего сожалеть-то? Туда им и дорога... Но я не о том,- капитан собирался задать главный вопрос и чувствовал, что у него на это не хватает сил. Словно догадываясь о затруднении Родионова, Винт про- должил:
  - И все, что произошло вчера на площадке во время вашего с китайцем поединка и вокруг площадки тоже.
  - Это сделал ты? Винт нехотя кивнул. Было видно, что эта тема ему чем-то неприятна.
  - Как тебе такое удалось?- глухим голосом спросил Родионов.
  - Я уже на этот вопрос ответил: мне очень хотелось, но все, что получилось потом, и есть то дополнение, которое...
  - Но это же...- перебил капитан ...
  - Тех я убил из автомата: минута стрельбы - и все было кончено. Как раз там-то ничего особенного и не было.
  - Винт, вдумайся в смысл того, что произошло. За такой промежуток времени ты неминуемо должен был погибнуть без воды, на жаре. Ты просто не мог выжить... Или ты нашел воду?- Родионов с надеждой взглянул в глаза Виктора, надеясь там увидеть подтверждение последним словам.
  - Да, я ее нашел,- с легкой ироничной усмешкой подтвердил Виктор,- позавчера... днем.
  - Позавчера?- переспросил Родионов, с лица которого медленно сползало выражение облегчения и надежды, сменяясь гримасой напряженного непонимания.- Это слишком поздно даже для того, чтобы просто выжить, а ты, я вижу, в отличной форме, хоть и совершенно тощий. Не понимаю.
  - И мне многое непонятно, а то, что хоть как-то объяснимо, вряд ли покажется правдоподобным тебе, капитан. Родионов, целиком ушедший в свои размышления и пропустивший слова Виктора, продолжил:
  - Сержант, это какой-то бред, такое невозможно - если только я - не сумасшедший. Но ведь то, что вчера случилось,- реальность. Оно действительно произошло. И это не могло показаться всем сразу. Если, конечно, все не сошли с ума. Что же это было?
  
   222-223
  
   Может, у тебя есть какой-то прибор, действующий на людей на расстоянии? Винт, я прав? Ты его испытываешь по заданию руководства, втайне от окружающих.
  - Если тебе так проще, то можешь считать это правдой,- Винт посмотрел вниз на темнеющий склон, по которому они только что поднялись.- Нам пора, душманы скоро будут здесь.
  - Откуда ты знаешь? Я ничего не слышу,- вяло возразил капитан, но тут же молча поднялся и последовал за Виктором.
  За последние недели жизнь преподнесла Родионову много уроков. И сейчас, стараясь не отставать от легко перелетающего с камня на камень сержанта, он вспоминал: и то, как еще до высадки группы из вертолета Винт уже предупреждал о засаде, но тогда ему не поверили, и то, как вчера исказилось ужасом лицо всегда невозмутимого китайца, и толпу, в смятении мечущуюся на небольшом пятачке перед площадкой, и необычное ощущение силы... Это сделал Винт?
  - Допустим, произошедшее - его рук дело,- запыхавшись, шептал Родионов,- хоть такого и не может быть. Но если не верить в это, то придется поверить совсем в другое. Нет, уж лучше думать, что все дело в нем.
  Неожиданно остановившись как вкопанный, он позвал:
  - Сержант.
  Виктор вопросительно оглянулся на капитана.
  - Мы забыли о главном - там остался Ибрагим-бек.
   - Ну и что?
  - Как ну и что? Ради чего мы с тобой и ребятами оказались здесь?
  - Ради чего же?
  - Не прикидывайся дураком. Нам надо вернуться и убить его.
  - Капитан, я его жизнь обменял на другую, и этот выбор занял у меня много времени. Более того - он принципиально важен.
  - На какую жизнь? Что ты несешь?- Родионов чувствовал, как земля уходит у него из-под ног, а все происходящее превращается в абсурд, в издевающуюся над последними каплями здравого смысла нелепость.
  - На твою. Или ты считаешь, что твоя жизнь того не стоит?- Виктор спокойно смотрел на опешившего капитана, равнодушно ожидая продолжения.
  - Сержант, я тебе, конечно, благодарен за мое освобождение, но не более того. Ты что возомнил? Забыл, кто гут отдает приказы?
   Родионов почувствовал нахлынувшую ярость. Наконец-то. Пропало ощущение подавленности, неуверенности и, в какой-то степени, зависимости от Виктора, молчаливого признания подавляющего авторитета его личности, пропало все, что до сих пор было несвойственно Родионову - то, что возникло после внезапного появления сержанта.
  Теперь же, став самим собой, он на мгновение ощутил восхитительное чувство внутренней свободы и прежней своей уверенности, даваемой исключительным осознанием собственных сил. Презрительно сплюнув, он процедил свистящим шепотом:
  - Поворачивай оглобли - мы возвращаемся, и не дай бог, если захочешь поступить по-своему.- Автомат, висевший на плече Родионова стволом вниз, моментально, будто без помощи рук, описав невидимую дугу в воздухе, нацелился своим дулом точно в грудь сержанта.
  Несколько долгих мгновений они пристально смотрели в глаза друг другу, и если в самом начале капитан считал, что все сейчас образуется: Винт повернет назад и послушно выполнит то, что ему будет приказано, а автомат - это так, чтобы немного сбить спесь с подчиненного, то уже через несколько секунд он понял: никуда сержант не повернет и все усилия напрасны. Теперь остро встал вопрос, как вести себя дальше: применять оружие или нет.
   Еще несколько секунд мучительных раздумий под безразличным взглядом сержанта, пока не пришло решение.
  Когда же оно окончательно было принято, Родионов понял, что сейчас нажмет на курок, и уже никто не сможет остановить его. Даже он сам. В тот момент, когда капитану показалось, что он, нажав на спусковой крючок 'Калашникова', должен тут же ощутить хорошо знакомую вибрацию автомата и услышать грохот выстрелов, но, к его изумлению, этого не произошло. Выстрелов не последовало, но странным было совершенно
  
   224-225
  
   другое - его тело сотрясалось под влиянием невидимой, ужасающей своей мощью силы. Она пронизывала его насквозь: от макушки до пяток. Когда-то в детстве он испытал что-то похожее, получив удар электрическим током. Тогда, играя с мальчишками на стройке, он умудрился влезть в электрощиток, и только через минуту его, уже потерявшего сознание, оттащили в сторону от открытого источника напряжения строители.
  Напор энергии усилился, и Родионова бросило на колени, а потом, словно щепку, проволокло по каменной плите и с неимоверной силой прижало спиной к скале. Плотность воздуха вокруг тела увеличилась настолько, что он с трудом мог сквозь него рассмотреть фигуру сержанта, с любопытством и совершенно спокойно наблюдающего за происходящим. Воздух с все возрастающей скоростью вращался вокруг, поднимая с земли пыль, песчинки и мелкие камни сначала с шорохом, чуть позже, переходящим в грозный рокот. Родионов догадался, что находится в середине смерча, но не обычного, а созданного искусственно неведомыми силами.
  За несколько мгновений до того, как превратиться в комок обезличенного страха, он вспомнил лицо китайца и именно теперь окончательно и бесповоротно поверил в то, в чем до настоящего момента сомневался,- все, сказанное сержантом, правда.
  - Винт, прости,- еле слышно прохрипел Родионов, совершенно не рассчитывая, что его слова будут услышаны.
  - За что?- раздалось внятно и четко.- Виктор стоял всего в двух метрах от капитана и пристально всматривался в его лицо. Таинственная сила отхлынула, как будто ее и не было - лишь по телу еще пробегали горячие и холодные мурашки, но и они быстро исчезли.- Ведь ты всего-навсего выполнял свой служебный долг, а служба - это служба.
  Капитан, приходя в себя после только что пережитого, пытался уловить в интонации сержанта хоть малейший оттенок насмешки. Но тот говорил ровно и спокойно, а если в его словах она и крылась, то распознать ее капитан не мог. По крайней мере, теперь.
  Виктор, подобрав валявшийся в стороне 'Калашников', осмотрел его и кинул Родионову.
  - Капитан, ты б хоть автомат с предохранителя снял, а то несерьезно получается,- Винт, улыбнувшись, продолжил:- Нам пора, и так потеряли столько времени.
  Чувствуя, что еще немного и от всего произошедшего начнет мутиться рассудок, Родионов молча плелся за Виктором, стараясь ни о чем больше не думать, но это у него плохо получалось, и мысли невольно возвращались к смерчу, гипнотически обволакивающему сознание. Чтобы отогнать это наваждение, Родионов встряхивал головой, и тут же перед глазами вставала сцена, когда он направил автомат на сержанта.
  Вот она, во всех деталях: колебание, неуверенность и, главное, чувство благодарности ушли в сторону, а осталось только чувство долга... Но на пути удовлетворения этого чувства стоит Виктор. Очень плохо и даже несправедливо, что это именно он. Лучше бы на его месте находился кто-нибудь другой, но теперь уже слишком поздно - и большой палец Родионова привычным движением сдвигает предохранитель, а указательный ложится на курок. Еще несколько мгновений, и он уверенно жмет на него.
  Все произошло так, но результат оказался совсем неожиданным, а запоздалое сожаление вызывает боль. Об изумлении говорить нет смысла - оно не исчезает со вчерашнего дня. И еще: зачем Винт отдал ему автомат? Почему вернул предохранитель в блокирующее положение? 'Ты хотел мне показать, кто я есть на самом деле? Тебе это удалось',- шевелилось во взбудораженном мозгу капитана.
  Он с отвращением взглянул на автомат и поспешил перевести взгляд на окружающие горные цепи, чувствуя злость и неприязнь к самому себе. Злость и неприязнь, с которыми не мог ничего поделать,- это было странно и непривычно, потому что не было никого виновного в этом, никого, кто получил бы возмездие за то, что сейчас открывал в себе Родионов.
  
   226-227
  
   Они выбрались на гребень и, замерев, молча созерцали открывшуюся им завораживающую, величественную картину чуждого и в то же время притягательного, залитого лучами восходящего солнца мира.
  Сейчас они спустятся по круто, но не отвесно, уходящему вниз склону в скрытое в утреннем тумане ущелье, а потом их ждет новое восхождение, и так будет длиться долго - пока они не придут туда, куда должны прийти, а если им не удастся, то останутся здесь навечно, став частью этой неземной, космической красоты.
  
   Часть II
  
   ЛАБИРИНТ
  
   Не одолевший себя идет на суд. Пусть он обратится и воссоединит себя с судьбою, и в этой перемене да обретет он умиротворение. Стойкость - к успеху.
  
   И Цзин
  
   Россия (Дальний Восток), Китай - 1850-1870 гг., Минск, Москва - время - настоящее.
  
   Глава 1
  
   С того момента как всадники спешились, они словно провалились сквозь землю, и потому появление их около избушки старика китайца можно было назвать полной неожиданностью. Он вздрогнул от испуга, услышав у себя за спиной тихий голос несмотря на то, что почти сразу же узнал его, но, быстро взяв себя в руки, подобострастно поклонился.
  - Здравствуй, Тон,- небрежным кивком ответил тот, чей голос так смутил хозяина дома.
  Это был мужчина среднего роста, не отличающийся ни выдающейся внешностью, ни изысканностью одежды, так же как и его спутник. Простые куртки и свободные штаны простолюдинов могли спрятать их даже в небольшой группе крестьян, что, по-видимому, требовалось, пока они передвигались по территории Китая. Более же внимательного взгляда оказалось бы достаточно, чтобы определить их принадлежность к совершенно иным кругам.
  Если подумать один из них - господин, а другой - слуга, можно только в незначительной степени приблизиться к правильному ответу, назвать их единомышленниками или друзьями
  - более верно, но не совсем - дистанция, отделяющая первого от второго, хоть и значительно меньше той, бросившейся в глаза вместе с унизительной учтивостью Тона, но также непреодолима.
  - Я не смел надеяться, ваша милость, что вы сочтете мое сообщение настолько важным и приедете сюда лич-
  
   228-229
  
   но.- Тон заметно нервничал, и это не понравилось второму, до сих пор молчавшему и отстраненно за ним наблюдавшему незнакомцу.
  Он спросил спокойно и равнодушно, но появившаяся в воздухе угроза только подтвердила догадки старика об опасности, таящейся в этом человеке. Она выпирала из него непроизвольно, то усиливаясь, то угасая, ее не надо было оттенять ни голосом, ни мимикой, ни тем более действием. Она клубилась вокруг него, словно пар над горячей водой.
  - Что тебя так тревожит, старик? Или твой донос ошибочен и ты боишься гнева господина Чжана?- Он произнес это обыденно и просто, точно так же, как мог сказать: 'Сейчас пойдет дождь' или 'Скоро выглянет солнце', но что-то в нем говорило - слова и бесцветный тон совершенно ничего не значат. Его довольно красивое лицо с жесткими, но не агрессивными чертами приветливо повернулось в сторону Тона, представляя собой полный контраст тому, что так явно чувствовал старик.- А может, тебе кажется...
  - Перестань, Сун,- перебил на полуслове своего спутника Чжан.- Тон - один из преданнейших мне людей и не раз это доказывал на деле. Я нисколько не сомневаюсь, что в его сообщении нет никаких неточностей, я уж не говорю об ошибках.
   Несмотря на равнодушный тон и подобие улыбки на губах, глаза его были абсолютно пусты, холодны и безразличны. В них не отражалось ничего, ни малейшей мысли и даже оттенка эмоций, как будто весь долгий путь сюда для него ничего не значил, да и вообще - ничто в мире ему не казалось заслуживающим внимания. При этом от Чжана исходила властная, завораживающая сила, и даже агрессивность Суна мгновенно тонула в ней, исчезая или становясь частью ее. Все это не столько понял, сколько уловил острым, как нюх у охотничьей собаки, чутьем опытного шпиона Тон, в глубине души начинавший сожалеть о своей активности, но все-таки нашедший в себе силы продолжить разговор:
  - Шань Цзуй здесь - это точно, на службе у купца Томилова.
   Тон говорил быстро и для большей убедительности жестикулировал, словно так ему было легче унять страх. Шань Цзуй у кого-то на службе? - в голосе Чжана мелькнуло удивление, но глаза по-прежнему не выражали ничего.- Ты уверен?
  - Конечно, господин. Разве я позволил бы себе потревожить вас, если бы сначала все не проверил? Мои сыновья месяц выслеживали его, пока не выяснили каждую мелочь.
  - Не трясись, Тон, тебе нечего бояться, а если твои слова подтвердятся - тебя ждет награда.
  - Не сомневайтесь, господин, мы следим за Шань Цзуем постоянно, и за все время он ничего не заподозрил.
  - Или просто не придал значения таким пустякам,- вмешался Сун.- Он слишком умен и уверен в своих силах.
  - Я думаю, вы оба ошибаетесь,- веско сказал Чжан. Он посмотрел по сторонам - вокруг простирался лес: вековые сосны, кедры, местами перевитые лианами, а у самой стены дома теснились заросли ежевики.
  - Ты выбрал отличное место для своего дома. Здесь, похоже, безлюдно.
  - Да, ваша милость, очень удобно. До ближайшего жилья - час ходу. Никто нас не тревожит,- он усмехнулся,- да и мы... Но дело сделано, и теперь я с сыновьями вернусь в Китай.
  - Ты специально сюда перебрался, узнав, что Шань Цзуй здесь?
  - Вы, как всегда, правы, господин. Сначала я, конечно, не был уверен... так, некоторые слухи.
  - Понятно - твоя шпионская среда, похоже, сослужила неплохую службу. Странно только, что ты - единственный, кто здесь оказался из вашей многочисленной братии.
  - Его боятся,- глаза Тона сузились,- считают демоном - этим все и объясняется.
  - Причин, действительно, хватает, чтобы считать Шань Цзуя демоном,- криво улыбнулся Чжан.- Но деньги делают невозможное, верно?
  - И преданность, господин, и преданность.- Тон снова низко поклонился и вежливым жестом указал гостям на открытую дверь дома.
  Сун вопросительно посмотрел на Чжана, и тот утвердительно кивнул, чем, видимо, сразу же рассеял сомнения своего спутника.
  
   230-231
  
  
  - Тон, мы сейчас,- бросил Чжан старику и двум его; сыновьям, подобострастно застывшим у двери. Те, поклонившись, зашли в дом.
  - Нам нечего их опасаться,- тихо произнес Чжан.- Тон однажды предал Шань Цзуя, и теперь пути к отступлению для него закрыты навсегда. Его личная преданность мне гарантирована страхом перед Шань Цзуем, впрочем, как и страхом передо мной. Но если из союза со мной он извлекает выгоду, то встреча с его бывшим хозяином гарантирует Тону одно - смерть. Он не дурак и понимает это отлично.
  - А не может Шань Цзуй расставлять нам ловушку, контролируя все действия Тона? Не исключено - страх старика перед нами вызван его двойным предательством. Теперь он мог предать вас, мой господин.
  - Нет ... Я бы это сразу почувствовал,- равнодушно сказал Чжан, и, как ни странно, такого простого объяснения оказалось достаточно, чтобы убедить Суна.- Кроме того, Шань Цзуй не тот человек, который пользуется такими методами. Его сила позволяет пренебрегать подобными мело?чами, ты сам только что говорил об этом. Сун задумчиво молчал.
  - Ты в чем-то сомневаешься?- вопросительно посмотрел на него Чжан.- Говори, не мешкай.
  - Только не в ваших словах, господин. Но мне кажется странным то, что слишком просто все получается.
  - Слишком просто? И это говоришь ты, Сун, зная, сколько стоит моих усилий и, между прочим, твоих тоже, в течение долгих лет медленно, шаг за шагом подводящих нас к сегодняшнему дню?
  - Я долгое время полагался только на вас и на себя, и теперь мне трудно верить кому-либо еще. Наверное, дело в этом.
  - Расслабься, Сун.- Чжан положил ему руку на плечо.- Сегодня это еще можно, но завтра...
  - Да, господин, я понимаю.
  Они зашли в дом, где их уже ждал скромный ужин, состоящий из пшеничных лепешек, каши из проса и вареной рыбы.
   Сун, поливая рыбу соевым соусом, неожиданно застыл, прислушиваясь к еле различимому звуку далеко за стенами дома.
  - Ты кого-то ждешь, Тон?
  - Нет. Но скоро должен вернуться мой сын, он сейчас следит за домом Шань Цзуя. На смену ему пойдет Шо,- Тон кивнул на юношу, сидящего рядом.
  - Не слишком ли ты усердствуешь?- спросил Чжан.- Шань Цзуй может почуять неладное - его способности слишком велики, чтобы не заметить пристального и назойливого интереса к себе.
  - До сих пор все было в порядке, господин.- Тон с тревогой, словно опасаясь гнева Чжана, посмотрел на него.- Мы очень осторожны: я там вообще не появляюсь, а моих сыновей он в лицо не знает.
  - Здесь еще есть китайцы?
  - Встречаются, их немного, но достаточно, чтобы мы не привлекали внимания. Граница между Россией и Китаем здесь еще четко не определена, что тоже нам на руку.
  - Это временно. Русские выкрутили нам руки Айгунским договором, и теперь они отсюда никогда не уйдут.
  - Но пока нас здесь никто не трогает.
  - Вот и хорошо, а времени еще предостаточно. Осторожно открылась дверь, и вошел сын Тона.
   Увидев гостей, он низко поклонился, сразу же уловив то, что давно чувствовали его братья и отец: холодную угрозу, витающую в воздухе, не обращенную ни на кого конкретно, но гото?вую это сделать когда угодно.
  - Кон Шу, это те люди, которых мы ждали,- сказал Тон.- Сам Великий Чжан. Но жест Чжана остановил его.
  - Не стоит, Тон, лишний раз произносить это имя. Тем более, что сегодня мои титулы здесь не значат ничего, точно так же, как и древняя родословная Шань Цзуя. Все имеет значение только в конкретных условиях. Лучше расскажи, что ты видел,- обратился он к вошедшему.
  - Все как обычно. Шань Цзуй вернулся домой и до утра никуда не выйдет. Завтра, как всегда, поедет в контору к Томилову и будет там до вечера.
  - Здесь жизнь течет монотонно и однообразно,- вмешался Тон,- за месяц наблюдений - никаких пе?ремен.
  - У него здесь семья?
  - Да, жена и сын. Все свободное время он проводит с ними.
  
   232-233
  
  
  - Где удобней всего застать врасплох Шань Цзуя?
  - Или утром, по дороге в контору, или вечером, когда он возвращается.
  - А проникнуть в дом?
  - При желании можно, но во дворе у него две лайки, они чуют чужого издалека.
  - В конторе много народа?
  - Кроме него еще шесть человек постоянных работников, да еще и посторонних хватает. Контора - не лучшее место для нападения.
  - Значит, остается дорога.- Чжан задумчиво смотрел на Тона.- Но если Шань Цзуй и ожидает неприятностей, то именно на ней.- Он замолчал, и в комнате повисла тишина.
  - Еще что?- спросил Сун, дожевывая кусок лепешки.
  - Это все. Если не считать, что иногда он уходит с сыном в лес и там обучает его своему искусству.
  - Как часто Шань Цзуй ходит с ним в лес?
  - По выходным дням, иногда вечером. Утром они занимаются рядом с домом.
  - Интересно было бы посмотреть,- сказал Сун.
  - Я не думаю, что он показывает ему что-нибудь из того, что неизвестно нам. А для главного мальчишка слишком мал.- Последнее Чжан проговорил так тихо, что его никто не услышал, кроме Суна, удивленно посмотревшего на господина.
  - Главного?
  - Да, того самого, что его сделало тем, кем он стал когда-то и будет до конца жизни... если не дольше.
  - Разве этому можно научить?
  - Если бы я знал, но чувствую - можно,- скомкал разговор Чжан, видя изумление на лицах сыновей Тона.
   Сам старик, побледневший и заметно упавший духом, прислушивался к их разговору.
  - Вот он,- Чжан кивнул в сторону Тона,- тоже был когда-то совсем рядом, когда Шань Цзуй разделался с Чаном и более чем сорока гвардейцами, а потом чуть не убил его самого, узнав, что Тон давно работает на меня, шпионя за ним - своим хозяином.
  - Такое лучше не вспоминать,- вздрогнул Тон.
  - А почему ты изменил своему господину?- неожиданно спросил Сун, в упор глядя на старика.
  - Я всегда был верен господину Советнику и больше никому,- с неожиданной твердостью сказал Тон.
   Чжан улыбнулся, но его глаза холодно подтвердили, что его улыбка ничего не стоит.
  - Ты был всегда на стороне сильного, и правильно делал. Когда Шань Цзуй захватил треть Срединной империи, ты служил ему, но позже понял, что совершил ошибку, и постарался исправить ее. Тем более предательство, как правило, оплачивается дороже, чем верность. Вопрос выбора. На-ка, держи.- Чжан вытащил из дорожной сумки увесистый мешочек серебра и бросил старику.- Это за сделанную работу, а ты знаешь - я умею ценить мастерство, в том числе и искусство шпиона.
  - Господин, вы даже не проверили их информацию,- тихо шепнул Сун.
  - Это ни к чему - я чувствую, что они говорят правду.- Взгляд Чжана остановился на юноше, готовом отправиться в ночной дозор.
  - Сегодня вечером, Тон, не стоит его посылать к дому Шань Цзуя. Пусть останется здесь.
  - У вас, господин, возникли какие-то сомнения? - встревоженно и огорченно спросил старик.
  - Нет. Но я не хочу неожиданностей, и особенно в последнюю ночь. Что Чжан имел в виду на самом деле, осталось загадкой для Тона, но он не решился задавать дальнейшие вопросы.
  - Как скажете, господин,- кивнув обрадованному Шо, старик выжидательно посмотрел на гостей.- Будут ли у нас, ваша милость, ко мне дополнительные поручения?
  - Завтра утром выведешь нас к дому Шань Цзуя и после этого можешь быть свободен. Остальное тебя не касается.
  - И это все?- удивленно спросил Тон.
  
   234-235
  
  
  - Да, можешь с сыновьями отправляться в Китай,- но, видя, что старик недоуменно смотрит на него, Чжан добавил: - Или ты желаешь поучаствовать вместе с нами?
  - Нет. Только не это,- вздрогнул Тон.- Я просто думал, что вы захотите увидеть контору, где он работает, или присмотреться к местности, но...
  - Зачем? По-твоему, Шань Цзуй даст возможность мне в свое удовольствие передвигаться по всему его маршруту: от дома до конторы и обратно. Уж кто-кто, Тон, но ты-то знаешь, что с ним такое не пройдет: он учует мое присутствие сразу же,- Чжан хмыкнул,- и думаю, у меня просто не будет возможности любоваться местными красотами.
  - Может быть, мне сейчас вместе с Шо сходить к конторе?- спросил Сун.- В самом деле, было бы неплохо знать, где она, может, и пригодится.
  - Нет. Шань Цзуй использует малейший шанс, предоставленный судьбой, и уж поверь, этих шансов будет предостаточно. Но еще и помогать ему обнаружить себя...- Чжан пожал плечами,- с моей стороны будет непростительной глупостью.
  - Господин, вы знаете, как я умею быть невидимым,- в голосе Суна чувствовалась скрываемая гордость.
  - Да, в этом тебе нет равных, но когда имеешь дело с Шань Цзуем, Сун, недостаточно быть невидимым.- Он значительно помолчал, и впервые в бездонной бесстрастности его глаз сверкнуло льдом давнее ожидание, годами дремавшее под тяжким гнетом человеческой воли и обстоятельств, терпеливо ждавшее своего часа и теперь почуявшее близкое освобождение. - Все решится завтра и сразу, а о продолжении нечего и думать, потому что его может не быть. Сун молча кивнул, даже не пытаясь возразить, и поднялся вслед за своим господином, направившимся к двери.
  - Так нам не будет никаких поручений, ваша милость?- раздался голос Тона.
  - Можете отдыхать,- ответил Чжан и совсем тихо добавил:- Спускается ночь.
   Небо еще слабо светилось последними отсветами с запада, но уже вовсю блистало созвездие Большой Медведицы, возвещая собой неизбежность близкой ночи. Под соснами и кедрами наступил полный мрак, неся в себе тревожное предчувствие всем дневным обитателям леса, но, похоже, ни Чжана, ни Суна оно не коснулось.
  Чжан стоял, слегка расслабившись, обратив все свое сознание вверх, к звездам, и чувствовал, как холодная сила Космоса наполняет его тело, мягко спускаясь от макушки вниз по позвоночнику. Проходила дневная усталость, превращаясь в положительную энергию и сливаясь с внешней силой, удесятеряла возможности тела и очищала сознание. Несмотря на абсолютную бесшумность, с которой неподалеку от него появился Сун, Чжан сразу почувствовал его присутствие.
  - Господин, почему бы нам не попробовать застать Шань Цзуя в доме ночью, прямо сейчас. Завтра по дороге он может ждать нападения.
  - Застать Шань Цзуя врасплох дома?- Чжан вопросительно смотрел на Суна, великолепно различая в темноте его черты.
  - Это было бы лучше, чем пытаться сделать то же самое, но днем.
  - И ты всерьез надеешься на внезапность?
  - Конечно.
  - Забудь об этом. Ведь не думаешь же ты, что он до такой степени беззаботен. Шань Цзуй пренебрегает опасностью не от своего незнания, а наоборот, в силу своей осведомленности. Ему хорошо известно, где кроется истинная опасность, а где - только ее видимость. Я думаю, Шань Цзуй отлично знает о слежке, которую устроил Тон, но, убедившись в отсутствии реальной угрозы, не стремится показать свое знание. Он в состоянии в любую минуту уничтожить и Тона, и всех его сыновей, но, похоже, решил пока подождать и увидеть, кто стоит за То?ном.
  - То, о чем я говорил: с помощью Тона он готовит западню нам.
  - Скорее всего, но только старик об этом не догадывается, иначе давно унес бы отсюда ноги.
  - А может, он вас все-таки предал, мой господин?
  - Исключено.
  - Почему вы так уверены в этом? - Теперь Сун, оставшись с глазу на глаз с Чжаном, более активно отстаивал свое мнение, не боясь подорвать его авторитет в глазах посторонних.
  
   236-237
  
  
  - Я это чувствую, как Шань Цзуй чувствует слежку. Мне не нужны ни доказательства, ни факты, достаточно моих ощущений. Они стояли в полной тьме, но отлично видели друг друга, как два ночных хищника. Суну вдруг показалось, что напротив - не Чжан, а какое-то таинственное всемогущее существо, наделенное нечеловеческими возможностями, до чего даже ему, Суну, несмотря на впечатляющий собственный потенциал, невообразимо далеко. Подавив в себе внутреннюю дрожь, он тихо сказал:
  - Если вы, господин, хотите уничтожить Шань Цзуя, то должны максимально использовать преимущество, которое дает внезапность, но мне кажется - ваше мнение иное.
  - Я не думаю, что нам удастся. напасть неожиданно. Выбрось эту мысль из головы - она вводит тебя в заблуждение. Шань Цзуй чует опасность как никто другой.
  - В таком случае, что же нам делать?- Сун был в явном замешательстве.
  - Скорее всего, мне придется сразиться с ним в поединке.
  - Господин, но ведь совсем недавно вы пытались, и еще ладно - с ним самим, но этот смерч...- Удивление Суна перешло в растерянность, совершенно для него несвой?ственную.
  - С тех пор прошло время, и я кое-что понял.
  - Это верная смерть, господин. Шань Цзуй - демон, и никакое мастерство не может ему противостоять... если только не применить против него другое колдовство.
  - Он не демон. Ему удалось постичь то, от чего остальные еще неимоверно далеки, но мне кажется, есть возможность ему противопоставить что-то похожее.
  - Такое решение может стоить вам жизни.
  - Ему тоже,- ухмыльнулся Чжан.- Победить его - главное, что всегда двигало мной, но до сих пор я не решил окончательно, в чем должна заключаться эта победа. Обычное убийство противника в данном случае не решит наш спор, который затронул то, что лежит далеко за пределами жизни и смерти.
  - Не понимаю.
  - Все должно решиться в последний момент.
  - Не понимаю. Я ничего подобного раньше от вас, господин, не слышал.
  - Ты и не мог этого слышать, потому что я никогда об этом не говорил и не думал, пока...
  - Пока не произошла история со смерчем,- закончил за него Сун.
  - После этого я начал понимать некоторые вещи, или мне кажется, что начал их понимать. Желание превзойти Шань Цзуя перешагнуло все мыслимые границы, но прежней ненависти уже нет.
  - Вряд ли можно сказать то же самое о Шань Цзуе.- Сун многозначительно помолчал.- Если вы всерьез так считаете, он убьет вас, не задумываясь.
  - Нет, ненависть у него тоже отсутствует, но и он допустит ошибку, если пойдет своим проторенным способом - верным и простым. Я иногда думаю, что в простоте, отточенной и проверенной временем, кроется главная ошибка каждого.
  - Я так ничего и не понял.
   - Вижу, Сун, ты в замешательстве, хотя для тебя это совершенно нехарактерно. А знаешь почему?
  В ответ было напряженное молчание.
  - Потому что ты - мастер в принятии простых решений и виртуоз в их исполнении, непредсказуемый и смертельно опасный для своих врагов, но вполне безопасный для того же Шань Цзуя, и сам знаешь почему.
  - Он прибегает к магии.
  - Нет. Шань Цзуй давно искал скрытое в очевидном, его не устраивали простые, общеизвестные ответы на далеко не столь простые вопросы. Он в этом более чем преуспел, и его решения - совсем не те, к которым все привыкли, но Шань Цзуй ошибается, считая, что подобное не доступно больше никому.
  Чжан выдержал паузу и заметил:
  - В своих поисках он более чем преуспел, а результат, хоть и стал привычным за столько прошедших лет, превзошел самые смелые ожидания настолько, что Шань Цзуй, похоже, сам не знает, куда забрел.
  - Не знает?- хриплым шепотом возразил Сун.- По его действиям этого не видно. Чжан, не обращая внимания на слова друга, произнес:
  - В незнании всегда скрыта слабость, а Шань Цзуй владеет тем, природу чего не смог постичь до сих пор.
  - Откуда вам это известно?
  - Он мне сам сказал... тогда, на помосте.
  
   238-239
  
  
  - Но ему эта сила подчиняется,- настойчиво возражал Сун.
  - Одно дело, когда она подчиняется строго приказам воли и разума, другое - когда действует самостоятельно, просто совпадая с целесообразностью момента... Собственное желание и целесообразность могут расходиться - примеров тому множество.
  - Какая нам от этого польза? Желает он того или нет, но смерч убьет нас только потому, что так будет безопасней для Шань Цзуя.
  - Желает, конечно же, желает,- засмеялся Чжан беззвучным смехом,- в этом нет сомнений.
  - Значит, мы пришли сюда на верную смерть?- голос Суна был спокоен, но в нем слышалось недоумение.
  - Давно ты так не удивлялся,- довольно проговорил Чжан.- Удивить Суна за один вечер столько раз - когда еще было такое?
  - Было. Не очень давно.
  - Когда? А-а,- протянул Чжан,- история с Тэн Сяо.
  - Да. Но это в прошлом, а что произойдет завтра? Я готов сразиться с любым противником... но с демоном...
  - Тебе не придется ничего делать - это только мой поединок. А то, что Шань Цзуй покинул Китай, говорит о его неуверенности, и он знает - я почти у цели... потому предпочитает уединение.
  Глаза Суна блеснули почти в кромешной тьме.
  - Господин, вы считаете, что знаете секрет его силы?
  - Почти... но моя догадка нуждается в проверке.
  - В проверке смертью?
  - Теперь, похоже, ты понял. Другого способа не существует. Издавна в Китае подобные вопросы решались только так, но никогда ни одно решение не зависело от того, как поведет себя судьба в последний момент.
  Чжан замолчал, и тишина надолго поглотила их. Потом Сун спросил:
  - Вы не поторопились?
  - Это выяснится завтра,- отрезал Чжан. Чувствовалось, что разговор ему надоел и беседу продолжать он не собирается.- А теперь иди спать.
  Через некоторое время и он вернулся в дом, но не лег спать, а уселся на приготовленную циновку и задумчиво унесся взглядом в черный квадрат окна.
  Глаза Чжана затуманились, и цепкая память, прежде чем достичь своих глубин, хранящих давние события, будто невзначай коснулась недавней казни и, ненадолго задержавшись на ней, двинулась дальше.
  Подавив в себе неприятные ощущения, он спокойно, бесстрастно переходил от одного возникающего в сознании видения к другому, понимая, что все они в прошлом, ставшем давно лишь историей, не способной что-либо изменить ныне, но все же умудрившейся напоследок притащить его сюда, в такую даль, ради возможного исполнения мечты, давным-давно преобразившейся в неодолимую страсть.
  'Я тоже множество раз мог уйти в Дао, и то, что я еще здесь, свидетельствует о главном - не завершено основное дело моей жизни',- вяло подумал он.
  А тот день запомнился отлично, словно все действующие лица сейчас находились рядом, и ощущения, всплывающие вместе с ними, были столь же остры и захватывающи.
  Шань Цзуй стоял на помосте в центре площади, расположенной недалеко от Запретного города. Помост окружен тридцатью стражниками, специально отобранными из личной гвардии императора. Все они великолепно обучены, а ростом на целую голову превосходят среднего китайца. У каждого из них - винтовка и тяжелый, расширяющийся книзу меч. Мятеж был полностью подавлен, и сейчас осталось поставить последнюю точку - казнить одного из уцелевших главарей, потому что остальные бунтовщики, возглавлявшие Тайпинское восстание, уже казнены. А самый главный из них - Хун Сюцюань - покончил жизнь самоубийством в Нанкине.
  Очередной бунт - кровавый и жестокий, длившийся полтора десятка лет, из тех, которые на протяжении тысячелетий сметали не одну правящую династию - прекратил свое существование.
  Первая цепь гвардейцев с трех сторон окружена стражниками, построенными в боевые порядки и готовыми при необходимости отразить любую атаку.
  Все, конечно, понимали, что нападать некому - войска бунтовщиков уничтожены полностью, а оставшиеся в живых повстанцы разбрелись по всем провинциям Китая, скрываясь от преследования.
  
   240-241
  
   Дальше, за стражей, теснились толпы зевак, пришедших поглазеть чисто из любопытства, а не из сочувствия - все эти дворцовые интриги слишком сложны для неповоротливого ума простолюдина.
  Крепкая крупноячеистая сетка из переплетенных шел?ковых веревок непроницаемым кольцом охватывала периметр помоста, словно лишний раз напоминая об опасности, которую представлял узник. Но только немногие знали, каким образом он будет казнен.
  Сама личность казнимого вызывала особый интерес у зрителей: один из предводителей Тайпинского восстания - это интриговало и толпу, и многочисленных представителей знати. А то, что он принадлежит к одному из самых старинных и знатных родов, по древности превосходящему возраст многих правящих императорских династий, уходя вглубь тысячелетий, к истокам династии Хань, будоражило всех еще больше. Всеобщее ожидание развязки превратилось в высшей степени нервозное томление, разливающееся не только по человеческим телам, но и странным образом намагничивающее окружающее пространство.
  У Чжана появилось легкое ощущение неуверенности и предчувствие чего-то непредвиденного - кто-кто, а он-то отлично знал, что можно ожидать от Шань Цзуя... Если, конечно, Чан не соврал или не преувеличил. Но окажись вдруг все правдой, то... Чжан подавил в себе возрастающее беспокойство и, быстрым взглядом окинув непривычно тихую толпу, в не?терпении уставился на небольшую зеленую дверь, находя?щуюся в конце длинного тоннеля, состоящего так же, как и основное заграждение, из веревочной сетки. Тоннель соединял помост с небольшим зданием, скрытым от большинства присутствующих буйно разросшимися кустами сирени. Что скрывалось за зеленой дверью - Чжан знал отлично. Более того - это его идея отдать пленника на растерзание двум голодным тиграм, в течение двух дней не получавшим пищи.
  Сначала император опротестовал такую варварскую казнь, тем более, что Шань Цзуй когда-то был его приятелем. Но многие знатные вельможи могли сказать то же самое - открытый нрав князя привлекал к нему людей в не меньшей степени, чем его богатство. Даже с Чжаном они были друзьями, и, как казалось многим, самыми близкими друзьями... но нет ничего постоянного. Только применив свое изощренное искусство политика и великолепного интригана, он сумел переубедить императора. Это оказалось все же проще, чем ожидалось, и вызвало у привыкшего к тяжелым баталиям Чжана противоречивое чувство неудовлетворенности и близости триумфа. Окончательно внутреннее равновесие вернула мысль, что это последняя битва в затянувшемся на пятнадцать лет сражении, которое было одним из самых кровопролитных на протяжении последних нескольких веков, и лично он ставит в этом хаосе победную точку.
  А Шань Цзуй заслужил именно такую смерть, но почему тому предстоит умереть от клыков и когтей хищников, знал только он - Чжан. Тигры - надежная подстраховка на случай, если Чан оказался прав, но если это действительно правда, то помогут ли тигры? Вокруг Чжана, да и в толпе находились его люди, каж?дый из которых подбирался по принципу личной преданности и в чьи обязанности входило ненавязчиво, находясь на расстоянии, сопровождать высокопоставленных особ, а заодно и поставлять необходимую своему господину информа?цию. По личному приказу Чжана они готовы были выполнить многое, очень многое - не один из влиятельных сановников в свое время распрощался с жизнью только по?тому, что каким-то образом задел интересы Советника императора.
  Еще задолго до описываемых событий Чжан пользовался расположением императора и обладал реальной властью, ненамного уступающей власти самого Сына Неба. Ему подчинялся специальный секретный департамент, раскинувший сеть своих шпионов по всем провинциям Китая. Информация стекалась отовсюду в подконтрольное Чжану ведомство, и только потом из уст Чжана она доходила до императора. Благодаря своему уму Чжан никогда не рвался к верховной власти, его устраивало то, что он имел, а это - совсем немало. Главное - оставалось достаточно времени для решения совершенно других вопросов, а они, как выяснилось, на протяжении последнего десятка лет составляли основ?ную суть его деятельности, да и, пожалуй, смысл жизни, скрытый абсолютно от всех посторонних глаз. И пусть все
  
   242-243
  
   считают, что сейчас будет казнен государственный преступ?ник Шань Цзуй. Нет, сейчас будет казнен его личный враг Шань Цзуй. Дело не в том, что он являлся одним из командиров повстанцев. При желании Чжан смог бы убедить кого угодно: любого чиновника, императора или само Небо - в виновности или невиновности Шань Цзуя. Но разве дело в этом? Пусть все эти революции и бунты, интриги и разборки между всевозможными тайными обществами тешат самолюбие глупцов, в том числе и императора.- Холодная жесткая улыбка тронула губы Чжана.- Если б мир был настолько примитивен... но, к счастью или нет, он совсем не прост. Реальное положение вещей намного сложней, но об этом не знает никто. Его взгляд вернулся к связанному по рукам и ногам пленнику, на несколько мгновений застыл на нем, вспыхнув ледяным огнем, и сразу же погас.- Никто, кроме меня и Шань Цзуя... а через несколько минут и он обо всем забудет.
  Раздавшийся скрежет открываемой зеленой двери и вслед за ним шумный выдох толпы вывели Чжана из задумчивости. Перекрывая вокруг все звуки громовым рыком, на помост стремительно выскочили два огромных тигра.
  
   Глава 2
  
   Когда-то давно - задолго и до тигров, и до помоста - они вдвоем с Шань Цзуем мчались на горячих конях по влажной зелени Великой Китайской равнины. Недавно закончился сезон дождей, и она местами покрылась огромными лужами, сливающимися в целые озера. Но Шань Цзуй отлично знал дорогу среди этой топи и безошибочно направлял своего коня на твердую почву, придерживаясь при этом правильного направления. Сквозь разрывы желтых облаков проглядывало синее небо, и все чаще высвечивали еле заметные проблески солнца, но их было достаточно, чтобы превратить тучи поднимаемых копытами коней брызг в переливающуюся всеми цветами радугу, сверкающим ореолом сопровождающую всадников. Вдалеке на западе, в синеватом тумане, проступали горы Тайханшань, извилистой темной линией застилающей весь горизонт.
  Чуть правее от них находилась высокая дамба Хуанхэ, протянувшаяся на огромное расстояние от подножия гор до устья, где река впадала в залив Бохайвань. Конь Шань Цзуя, слегка проскользнув задними копытами в жирной земле, взлетел на небольшое возвышение в непосредственной близости от дамбы. Сам же всадник, раскрасневшийся от быстрой езды, одним плавным и сильным движением уздечки вздыбил скакуна, заставив мгновенно остановиться.
  Развернувшись лицом к подъезжающему Чжану, он, сдерживая гарцующего коня, весело и громко сказал:
  - Чжан, похоже, вы оба устали.
  - Ворон, возможно, и устал - еще бы, такое болото кругом, я же - нисколько.- Он посмотрел с зави?стью на рвущегося под седлом Шань Цзуя жеребца.- Но твой-то действительно свеж, будто только что из конюшни.
  - К нему у меня особое отношение.- Шань Цзуй потрепал своего ахалтекинца по гриве.- Год назад с огромным трудом уговорил одного араба продать его.
  - Да-а, редкий конь,- Чжан восхищенно причмокнул языком,- а я за своего десять слитков серебра отдал, и все зря. Шань Цзуй рассмеялся:
  - Чжан, неужели ты еще до сих пор считаешь, сколько и на что ты тратишь?
  - Тебе этого никогда не понять, но так оно и есть. Ты никогда не знал, что такое нужда, а я вырос в семье мелкого чиновника. Я был восьмым по счету ребенком, и ты наверняка знаешь, какая в таком случае ждала меня перспектива.
  - Понимаю,- кивнул головой Шань Цзуй,- перспектива, конечно, у тебя была не очень веселая.
  - Точнее, ее не было совсем.
  - Тем большее восхищение ты у меня вызываешь теерь,- без тени иронии проговорил Шань Цзуй,- и большую зависть у ближайшего окружения императора. В твои двадцать восемь лет ты уже получил высшую ученую степень цзиньши и всего через полгода стал помощником Со-
  
   244-245
  
   ветника императора. Я не знаю больше ни одного случая такого великолепного взлета за всю историю Поднебесной,- он вновь весело рассмеялся,- если, конечно, я хорошо знаю историю.
  - Самое смешное, чтобы получить степень цзиньши, для меня потребовалось гораздо меньше усилий и времени, чем когда-то в детстве, чтобы освоить 'Троесловие', а после него и 'Тысячесловие'. Самая сложная работа была проделана тогда.
  - Еще бы. Сам помню, как я мучился, пока не освоил все их премудрости и не вызубрил книги наизусть.- Он немного помолчал.- Но будь осторожен, Чжан - дворец императора зачастую опаснее поля боя, а для тебя - особенно. Ты ворвался, словно ветер, в затхлую атмосферу, и это насторожило очень многих. И испугало.
  - Мне кажется, у Его Величества очень проницательный ум, и он видит очень многое, в том числе и скрытое от многих глаз.
  - Это так,- не сдерживаясь, усмехнулся Шань Цзуй,- но мой тебе совет: в первую очередь надейся только на себя.
  - Но так всегда и было,- тихо и немного удивленно ответил Чжан.
  - Сейчас ты совершенно в иной среде, чем всего полго?да назад. Тогда ты всем казался очень интересным и талантливым молодым человеком. Многим льстило общаться с таким знающим и подающим надежды ученым - это поднимало их собственный авторитет в глазах окружения. Хотя, если честно, Чжан, ты отлично знаешь, что представляет собой нынешний двор - скопище пьяниц и развратни-ков, проводящих почти все время в пьяных оргиях. Редко встретишь достойного уважения высшего чиновника - все держится на взятках, подобострастии, тайных интригах, а приправлено это неприкрытой завистью друг к другу. Не дай бог оступишься - твои вчерашние подпевалы первыми вонзят кинжал в спину.
  - Я знаю, Шань Цзуй. Но мне с детства хотелось вырваться из нищеты и той жизни, которая мне была отвратительна. И вот...- Чжан запнулся.
  - И вот ты вырвался,- сказал Шань Цзуй,- добро пожаловать на бал. Мой друг, ты всего-навсего поменял декорации, но счастливей здесь будешь вряд ли.
  - Насчет счастья я никогда не питал иллюзий,- фыркнул Чжан.
  - Вот в этом мы с тобой и похожи: оба не питаем иллюзий насчет счастья,- Шань Цзуй это произнес с легкой иронией,- и оба чужие при дворе.- Последнее им было сказано серьезно, без малейшего намека на шутку.
  Чжан полуудивленно, полувопросительно посмотрел на друга.
  - Ты считаешь себя чужим во дворце?
  - И не только. Во всей системе прогнившей власти.
  - Но твой род уходит корнями более чем в полутора-тысячелетнюю историю. Династия Цин, к которой принадлежит император, гораздо моложе твоего рода, и не только Цин, но и Мин, и даже...
  - Это ничего не меняет,- перебил его Шань Цзуй,- если ты считаешь, что древность рода может примирить человека с окружающей его мерзостью и невежеством только потому, что они исходят тоже от древних родов, то зря. Это просто твоя иллюзия, но, надеюсь, ты скоро от нее избавишься.
  - Неужели среди высших чиновников нет ни одного достойного человека, на кого можно было бы опереться в грудную минуту?- У Чжана на этот счет уже давно существовало собственное мнение, но он с интересом ждал ответа Шань Цзуя, стараясь определить, насколько их мнения совпадают.
  - Ты умен и хитер, Чжан,- усмехнулся Шань Цзуй,- ты ждешь от меня ответа, который отлично знаешь сам. Что ж, могу тебе сказать: из всех, кто заслуживает хоть какого уважения (я имею в виду самых приближенных к императору людей), можно выделить разве что Юань Ши. Ты думал так же?
  Чжан молча кивнул и добавил:
  - Не считая нас с тобой.
  - Этого ты мог и не говорить, ведь мы - друзья.- Шань Цзуй, быстро и внимательно взглянув на Чжана, перевел разговор на другую тему.- Как? Тебе здесь нравится?- широким жестом указывая на расстилающийся перед ними пейзаж, спросил он.
  - Довольно однообразная и скучная картина,- чуть помедлив, произнес Чжан,- но чем-то неуловимо красивая и притягивающая. А почему ты выбрал именно это место? Чем оно лучше других?
  
   246-247
  
  
  - Оно мне напоминает человеческую жизнь, как ты сказал - однообразную и притягивающую, а порой даже отталкивающую, когда ноги вязнут в болоте и ничего сделать невозможно. Именно такие ассоциации появляются у меня, когда я здесь. Но не только это. После поединка мы поднимемся на дамбу, и, возможно, увиденное там в некоторой степени поможет тебе понять то, чего ты так давно хочешь.
  - Шань Цзуй, это правда? Ты откроешь мне секрет своего мастерства?
  - Не совсем. Я, возможно, им только поделюсь с тобой - в той степени, в какой это реально на сегодняшний день. Научить можно тому, что знаешь сам в совершенстве. Я же только сделал несколько шагов вперед, пусть очень важных, но абсолютно не открывающих мне того, что таится дальше. Мне бы самому сейчас не помешал, а точнее, был бы необходим знающий и опытный учитель, но, боюсь, в те дебри, куда я вот уже несколько лет ломлюсь, еще не ступала нога человека. Ни один из моих бывших учителей кунг-фу (а они - одни из лучших мастеров) ничего не слышали об этом в реальной жизни, а лишь из древних легенд и мифов.
  - Но, тем не менее, у тебя уже есть конкретные результаты, значительно превосходящие то, что сейчас считается вершиной для лучших мастеров. Как твои учителя могут это объяснить?- Чжан, подавшись вперед, взволнованно и напряженно ловил каждое слово друга.
  - Примерно так же, как сначала думал и ты. Помнишь? Чжан вспомнил свои многочисленные разговоры с Шань Цзуем, споры, мучительные попытки наедине с самим собой найти правильный ответ, но в голову приходило лишь то, что было очевидно из его собственного опыта, знаний и мировоззрения, сформированного на мешанине даосизма, буддизма и конфуцианства.
  - Из мало-мальски правдоподобных объяснений подходит лишь то, что ты нашел какую-то особую методику, открывающую доступ к тайным резервам организма. Может быть, даже тебе удалось открыть какую-то новую форму цигун, которая в сочетании с некоторыми особенностями именно твоего организма дает такой результат. Еще возможен вариант - медитация, чем-либо отличающаяся от основных базовых медитаций. Причем, скорее всего, даосская - именно эти медитации дают наибольшее совершенствование человека при жизни, буддистские же в основном направлены на совершенствование духа для будущей загробной жизни.- Он на секунду замолчал.- Вот, пожалуй, и все объяснения... Но как тебе удалось найти единственно верную методику из такого их множества - в этом вся загвоздка для меня. Причем готовой методики не существует, тебе пришлось комбинировать из разных вариантов, что невероятно сложно. И, как видишь, мое мнение до сих пор не изменилось. Ответ, думаю, в вышеперечисленном.
  - Ответа простого и очевидного нет. Я даже не знаю, что Это. Оно приходит, когда мне необходимо, и тут же уходит, не пролив ни капли света на свой механизм, свое происхождение. Единственное, что иногда, как мне кажется, приближает хоть к какому-то пониманию - размышления ... Словно сила мысли дает импульс неизвестно чему, и появляется Это.
  - Что хоть оно из себя представляет? Что ты чувствуешь?
  - Ничего особенного, просто усиливается концентрация, но усиливается многократно, а все остальное - лишь ее следствия. Кстати, понимание, даже в той мизерной доступной мне степени, упрощается именно здесь.
  - Где?- не понял Чжан.- Здесь, у реки?
  - Наверху, на дамбе.
  - Ты хотел мне объяснить то, что знаешь,- Чжан судорожно сглотнул.- Поднимемся на дамбу.
  - Может, сначала проведем поединок?- колебался Шань Цзуй.
  - Он никуда не денется, а вот ты можешь передумать,- полушутя ответил Чжан,- тем более прерывать разговор на самом важном месте не стоит.- Его взгляд испытующе скользил по поверхности дамбы, словно ища спрятанную в шелестящей под ветром траве разгадку.
  - Хорошо.- Шань Цзуй, спрыгнув на землю, стреножил коня и предоставил того самому себе.- Эй, Чжан,
  
   248-249
  
   очнись.- Он громко шлепнул ладонью по крупу коня друга. Тот от неожиданности взбрыкнул, и Чжан, с трудом удержавшись в седле, с силой натянул удила, принуждая коня к повиновению. Шань Цзуй, изучающе глядя на него, проговорил:
  - Отсюда ничего не видно, не теряй зря времени. Чжан, спешившись, молча кивнул и быстро пошел вслед за поднимающимся по крутому склону Шань Цзуем. Несмотря на великолепную физическую подготовку обоих, подъем занял несколько минут. Наверху чувствовался ветер, значительно более сильный, чем у основания дамбы. Своими порывами он раздувал полы халатов, тугим потоком стремительно обрушивался на людей, будто стремясь, лишив их равновесия, сбросить вниз.
  Чжан, приняв более устойчивое положение, завороженно смотрел на широкий желтый поток воды, дышащий белыми вспененными бурунами под действием ветра и катящий свою массу неутомимо и неотвратимо вперед до тех пор, пока где-то за горизонтом не врывался в Желтое море. Огромная слепая сила, тем более, когда знаешь, что...
  - Что ты знаешь о Хуанхэ?- раздался спокойный го?лос Шань Цзуя. Но в его интонации проскользнуло что-то такое, что заставило Чжана вздрогнуть. Он непонимающе-вопросительно посмотрел на друга и, словно сомневаясь, выдавил из себя:
  - То же, что известно всем. Хуанхэ берет свое начало в горах и катит свои воды вниз, вбирая в себя огромное количество дождевых осадков и собирая огромное количество грунта. Поэтому и вода у нее такая желтая, окрашенная содержащейся в ней землей.
  - А еще, самое главное?
  - Из-за такого огромного содержания земли в воде река переносит все новые и новые ее массы и откладывает на дне своего русла. В результате за долгие годы дно приподнималось все выше и выше, возвышаясь над окружающей поверхностью. Людям пришлось огородить русло дамбами, чтобы удержать реку в ее границах. Таким образом, она течет над окружающей территорией.- Чжан, вдумываясь в смысл только что им сказанного, словно по-новому понял то, что знал давно. Дамба ощутимо вздрагивала и вибрировала под ногами, с трудом сдерживая мощь воды.
  - Чувствуешь, как река рвется из сдерживающих ее оков?- спросил Шань Цзуй.- И это ей удается в среднем раз за два-три года в течение четырех тысяч лет.
  - Да, я слышал об этом.
  - Но на расстоянии все воспринимается гораздо проще. А теперь ты можешь представить, что будет с нами, если вода прорвет дамбу там, где мы стоим, или рядом.
  - Ты слишком увлекся, Шань Цзуй,- парировал Чжан,- такая вероятность очень мала.
  - Только что закончился сезон дождей, а прорывы случаются обычно именно в это время года - конец лета - начало осени. Ты знаешь это? Чжан кивнул, но тут же возразил:
  - Не преувеличивай; зрелище, конечно, впечатляет, но мне непонятно, каким образом она помогает тебе освоить то, что ты пытаешься.
  - Подойди сюда и посмотри. Сравни с тем, что видишь рядом, и там - дальше.
  Чжан сделал несколько шагов в указанном Шань Цзуем направлении и посмотрел вниз, туда, куда указывала рука говорившего. Ему пришлось наклониться и даже, немного подавшись вперед, нависнуть над водой. Увиденное заставило его мгновенно похолодеть - как раз под тем местом, где стояли они с Шань Цзуем, вода вымыла огромную нишу, и эта часть дамбы фактически висела в воздухе, не имея никакой надежной опоры. Выпрямившись, он быстро взглянул в обе стороны, в направлении русла. Река именно в этом месте делала довольно крутой изгиб, и вся масса воды с умноженной силой давила и подмывала стенку дамбы. На сколько ее еще должно было хватить, не мог знать никто. Это открытие бросило Чжана в жар, заставив быстрее забегать кровь, мобилизуя силы организма для борьбы с возникшей опасностью, словно она действительно имела место.
  - Как самочувствие?- вежливо поинтересовался Шань Цзуй.- Советую обратить внимание, что даже отличная физическая подготовка не спасет ни тебя, ни меня, если все-таки дамба прорвется - здесь будет своеобразное цунами, и выжить вряд ли удастся, а то место, где пасутся сейчас наши кони, находится не в большей безопасности, чем то, где находимся мы.- Он внимательно смотрел на Чжана.-Чувствуешь, как дрожит дамба под ногами?
  
   250-251
  
  
  -Да.
  - И понимаешь, что отступать некуда?
  - Да, но не понимаю, зачем такие крайности. В любую минуту может произойти катастрофа, и хаос погло?тит нас.
  - Хаос? Это ты точно сказал. А когда человека погло?щает хаос, он может надеяться только на себя, на свою внутреннюю силу - ту, которую он выковал долгим трудом.
  - Едва ли это поможет, и ты путаешь внутренний хаос сущности человека с внешним хаосом стихии. Если сейчас прорвет дамбу - твоя защита не сработает.
  - Согласен. Но для того чтобы поднять внутреннюю энергию на тот уровень, когда она выйдет вовне и сможет противостоять внешним силам природы, необходима такая ситуация, как сейчас, или чем-то на нее похожее ... Стоять на краю скалы над пропастью, чувствуя ветер в спину, или находиться в гуще боя - все это мобилизует то, что в итоге делает нас качественно другими... Не просто опасность, а смертельная опасность в итоге преображает сознание и удесятеряет силы.
  - Ты видишь только в этом объяснение своим успехам?
  - Я начинаю думать, что все дело как раз в этом, а остальное - лишь второстепенное, но необходимое приложение. Что ты сейчас чувствуешь?
  - Ничего, кроме ощущения большой опасности. Она приближается, когда окончательно будет рядом - не знаю. Водный поток,- его глаза не отрывались от поверхности воды,- вот, что сейчас олицетворяет собой опасность, и не только олицетворяет - он и есть реальная опасность. Река, словно живое существо, огромный монстр, сознательно стремится убить нас,- Чжан говорил словно в оцепене?нии.- Шань Цзуй, ты чувствуешь это? Она действительно хочет убить нас.
  - Я сюда прихожу ежедневно в течение месяца и всякий раз чувствую.
  - Все равно не понимаю - это глупость. Риск слишком велик и гораздо превышает значение того, что может быть в результате. Но Шань Цзуй, не обращая внимания на его слова, повторил:
  - Я прихожу сюда ежедневно и чувствую опасность каждой клеточкой своего тела. Это ощущение въелось в мое сознание, стало неотъемлемой его частью, но я все равно прихожу и шлифую его все больше и больше, чтобы оно осталось навсегда. Теперь, где бы я ни находился, всегда могу вызвать его в памяти в мельчайших деталях, и сразу же после него приходит то, о чем мы с тобой говорили.
  - Это и есть твоя методика?
  - Не исключено, но я тебе рассказал все как есть, а выводы сделай сам.
  - Ежедневно подвергать свою жизнь опасности? Но в один прекрасный день можно потерять все сразу, ничего не получив взамен.
  - Вероятно, в этом и скрыта эффективность метода. К сожалению, я не могу ничего сказать более конкретного. Если ты решишь воспользоваться им, то советую запомнить то ощущение, которое ты сейчас испытываешь.
  - Вряд ли мне он подойдет,- поморщился Чжан,- хотя имей я больше времени - может быть, и стоило бы. Но завтра я уезжаю в Пекин - мой отпуск заканчивается, и я не смогу приходить на это милое местечко,- кисло улыбнулся он.
  - Да-а, ты ж теперь большая шишка,- кивнул Шань Цзуй,- ну а мне можно - я человек далекий от политики.
  - Хотелось бы мне оказаться на твоем месте,- вздохнул Чжан,- и я бы позволил себе самоустраниться от житейских проблем и лишь заниматься самокультивацией.- Но, оставив шутливый тон, он продолжил:- Мне не совсем нравится еще одно. Шань Цзуй вопросительно посмотрел на друга:
  - Что же?
  - Не исключено, что насчет опасности ты прав. Возможно, она и вызывает те качества, о которых ты говорил. Мне не понятно другое - почему ты так слепо доверяешь каким-то силам, неизвестно откуда приходящим, и позволяешь распоряжаться собой. Ведь именно это происходит?
  - Может быть, но они защищают меня, и не исключено, что это мои собственные силы.
  - Неизвестно, что произойдет дальше. Я бы не стал так полагаться на случай.
  - В этом ты весь, Чжан,- основательный, осторожный и скрупулезный,- засмеялся Шань Цзуй.
  
   252-253
  
  
  - Точно. Мне нужна система, неважно - простая или сложная, но система, которая будет ясна до малейшего штришка и абсолютно подчинена моей воле. А теперь я бы предпочел убраться от этого места подальше.- Они почувствовали, как почва под ногами ощутимо дрогнула.
  -Ты не забыл, что мы хотели провести поединок,- спокойно, словно дамба не вибрировала с удвоенной силой, спросил Шань Цзуй.
  - Конечно, нет. Но его можно перенести на другое время и, главное, в другое место.
  - А почему бы его не провести там, где мы собирались?
  - Шань Цзуй, то, что ты предлагаешь,- мальчишество и ничего более. Зачем?
   - В конце концов, это мой метод - чем больше опасность, тем выше результат.
  - Все, чего я добился в жизни, а, согласись, для обычного простолюдина - это невероятно много...
  Шань Цзуй прервал его:
  - Чжан, это невероятно много для любого человека. Я говорю серьезно, а тебе совершенно незачем постоянно мне напоминать о своем происхождении - для меня это ничего не значит.
  - Так вот - все это было достигнуто только благодаря здравому смыслу. Здравый смысл и холодный расчет - двигатели моего успеха. Поступать вопреки им - противно моей природе, а то, что ты сейчас предлагаешь, именно таковым для меня и является.
  - Смотри глубже на вещи, Чжан. Успех в политике вовсе не гарантирует то, к чему ты стремишься,- истинную силу и власть. Даже император - всего лишь игрушка в руках рока. То же, к чему стремлюсь я, должно вывести человека на качественно новую ступень, поднять над бессмысленной суетой жизни.
  - Шань Цзуй, ты романтик и мечтатель: уходя от реальной жизни в свое отдельное замкнутое пространство, полное еще больших иллюзий, чем наша серая действительность, ты просто теряешь то, что у тебя есть в данный момент,- жизнь. Чувствуешь?- Дамба еще сильней завибрировала под ногами, и огромный пласт земли справа от них рухнул в воду. Кони, находящиеся на лугу в ста метрах от людей, встревоженно хрипели и стригли ушами. Их взгляды были неотрывно устремлены на нависающую над ними стену дамбы.
  - В любом, даже в самом фантастичном методе должен присутствовать здравый смысл. Ты как знаешь, а я ухожу.- С этими словами он развернулся и быстро направился вниз.
  Шань Цзуй же, стоя лицом к воде, целиком ушел в ощущения, стараясь понять то, что в данный момент открывалось ему. Возможно, оно действительно стоило того, что в обмен на минутное приобретение он готов был отдать жизнь - это не было известно никому, кроме него самого.
  Чжан, уже сидя в седле, неотрывно смотрел на Шань Цзуя, все еще неподвижно стоящего на краю дамбы.
  'Как долго он собирается там торчать? Пока река действительно нас не смоет?' То, что здесь, внизу, у него ровно столько же шансов выжить, как и у его друга, стоящего наверху, у Чжана не было сомнений. В таком случае, зачем он ушел? Наверняка понадеялся, что Шань Цзуй последует за ним... Какая наивность.
  Кони начинали нервничать все больше, и Чжану пришлось прикладывать изрядное количество усилий, удерживая их на месте. Нависающая над головой стена дамбы, готовая обрушиться в любую секунду, физически давила на него, вызывая где-то в глубине души чувство безысходности и медленно подкатывающую панику. А за стеной - неимоверная мощь Хуанхэ, которая в случае прорыва догонит его даже на большом расстоянии отсюда. Чжан, оглянувшись, попытался найти более или менее возвышенное место, способное их спасти, когда стихия вырвется из сдерживающих оков дамбы. Кругом расстилалась низменность, гладкая как стол, и единственной возвышенностью было то место, где он сейчас стоял, не считая дамбы. Но есть другой выход - можно подняться на дамбу и пройти вперед, подальше от места скорого прорыва или... Или сейчас же, развернув коня, умчаться как можно дальше в сторону Кайфына, туда, откуда они приехали с Шань Цзуем. Время, наверное, еще есть.
  Но Чжан не двинулся с места, сначала сам не понимая почему и лишь удивляясь собственной медлительности, нервно покусывал губы, мысленно умоляя Шань Цзуя быстрее спуститься вниз. Потом до него дошло, почему он не уехал. Может быть, Чжану показалось, а может быть, и нет, но
  
   254-255
  
   в поведении Шань Цзуя чувствовался скрытый вызов. Возможно, это вызов стихии, и скорее всего так оно и было, но Чжан отчетливо уловил его. Сначала, заглушённое чувством опасности обостренное самолюбие, в последний момент подсказало, что вызов адресован ему лично. Конечно, можно, плюнув на все, уехать немедленно, и даже Шань Цзуй вряд ли его осудит после этого. И все-таки Чжан остался, почувствовав, что если сейчас уедет, то уже никогда не сможет считать себя достойным соперником Шань Цзуя. Даже если его друг погибнет, а он спасется, незримая пропасть, существующая сейчас между ними, сохранится до конца жизни и минутная слабость выльется в несмываемый позор перед самим собой.
  Чжан криво усмехнулся, вслух продолжая свои мысли:
  - И никакая логика и здравый смысл не оправдают меня в моих собственных глазах.
  Кони продолжали сильно дрожать и взбрыкивать, что говорило о реальной и близкой опасности, которую чувствовали животные. А Чжан неожиданно, к своему удивлению, ощутил мгновенное, неизвестно откуда взявшееся спокойствие и даже легкое презрение к своим переживаниям. Но умирать ему совершенно не хотелось. И он громко, с нескрываемой насмешкой прокричал:
  - Шань Цзуй, тебе еще не надоело?- Чжан увидел, как от неожиданности тот вздрогнул и оглянулся.- Твой жеребец сильно нервничает,- он рассмеялся,- и мне кажется, что ему, сдуру, хочется жить... А тебе, мой друг?
  К неслыханному удивлению Чжана и не меньшему его облегчению, Шань Цзуй начал быстро спускаться вниз.
  
   Глава 3
  
  
  Чжан в задумчивости провел ладонью по лицу, то ли отгоняя навязчивые мысли, то ли борясь с дремотой. Глянул в окно - непроглядная ночь, возможно, последняя из бесконечной череды дней и ночей, внешне разных и мало похожих друг на друга в его богатой на события жизни, но связанных одним - ожиданием развязки, которая должна стать итогом сначала скрытого соперничества, а позже - открытой вражды и ненависти двух бывших друзей.
  'Если бы тогда, на берегу Хуанхэ, я его не окликнул? Сейчас все было бы по-другому.- Он усмехнулся.- Нас бы давно уже не существовало в этом мире - мы ушли бы в Дао - туда, куда уходит все. Так правильно я поступил или нет? Сейчас, когда прошло больше двадцати лет и прожита долгая жизнь, можно сказать, не боясь, что ответ будет предвзятым или ошибочным,- правильно. Это спасло наши жизни, и, как теперь мне видится с высоты прожитых лет, они стоили того, чтобы их спасти... И его... И мою'.
  Они стремительно неслись на запад - против течения реки. Коней подгонять не приходилось, похоже, те знали лучше людей, чем грозит промедление. Когда раздался страшный грохот и рев бушующей стихии, никто из них не оглянулся. Не разбирая дороги, поднимая облака брызг воды и грязи, они быстро поглощали расстояние, оставшееся до ближайшего холма.
  Им повезло. Основная масса воды хлынула на восток - в сторону естественного уклона поверхности равнины, и понеслась к Желтому морю, замедляя свое движение по мере того, как все дальше удалялась от своего бывшего русла, разливаясь вширь и затапливая новые пространства низменности. Лишь относительно небольшая ее часть ринулась на запад, стремясь накрыть небольшое понижение в рельефе долины, но даже этой ее части хватило бы для затопления города средних размеров.
  Только взлетев на самую вершину холма, всадники остановились. Не говоря ни слова, они молча наблюдали величественную картину - извечную войну и соперничество стихий. Желтая полоса воды все больше разливалась по изумрудной зелени равнины, застилая половину горизонта.
  - Пройдет немного времени, и река образует новое русло, а потом все повторится сначала,- проговорил Шань Цзуй.
  - Да. Но, ненамного дольше продлись твоя задумчивость на дамбе, и сейчас некому было бы делать такие глубокомысленные выводы,- съязвил Чжан.
  - Спасибо, Чжан. Твой окрик вывел меня из оцепенения - я, похоже, слишком сильно поддался влиянию ее ужасающей силы, ты заметил, как она притягательна?
  - Примерно так, как бывает притягателен удав для кролика,- вновь не удержался от иронии Чжан.- С этими
  
   256-257
  
   словами он спешился и, стреножив коня, пустил его пастись в густой высокой траве.
  Только ощутив запах трав и очарование кленов, опоясывающих холм до самой вершины, Чжан наконец-то осознал, что опасности больше не существует. Но пережитое страшное напряжение искало выход, проявляясь в их с Шань Цзуем неестественной веселости, когда даже совершенно несмешная шутка или замечание кого-либо из них заканчивались приступами хохота обоих. Прошло около получаса, пока они окончательно пришли в себя.
  - Знаешь, Шань Цзуй, может быть, твой метод и хорош, но только полностью освоить его вряд ли удастся,- подавился смешком Чжан.
  - Понимаю, о чем ты,- ответил тот,- но лучшего я не придумал. Кстати, мы отложили наш поединок, но если ты уже в форме после всего пережитого, то можно провести его здесь.
  - А почему я должен быть не в форме? Я всегда в форме.- Он запнулся и продолжил:- Только мне не все ясно насчет твоего метода - неужели он только в этом и заключается - лезть очертя голову туда, где ее запросто можно лишиться?
  Шань Цзуй мотнул головой:
  - Опять ты за старое, Чжан. Я тебе рассказал все как есть и даже показал, чтобы у тебя не оставалось сомнений.
  - Я все-таки думаю, что дело не только в этом. Должно быть что-то еще.- Он быстро и внимательно взглянул в глаза друга, и от него не укрылось, как за их спокойной бесстрастностью мелькнула какая-то тень. 'Точно. Хитрец Шань Цзуй рассказал мне не все, и скорее всего, утаил самое главное',- мгновенно пронеслась неприятная мысль.
  Догадываясь, что творится в голове друга, Шань Цзуй неохотно признался:
  - Есть несколько медитаций, которые я использую, и несколько дыхательных упражнений, но я не уверен, что дело в них.
  - Покажи мне их.
  - Еще не время. Если я буду уверен, что это то, что надо, а не ошибка - ты об этом узнаешь. Но самое главное ты сегодня уже видел. Они замолчали. Первым заговорил Шань Цзуй:
  - Ну, так как? Ты готов?
  Чжан молча кивнул и, скинув дорогой халат, остался в свободных шелковых рубашке и брюках, абсолютно не сковывающих его движений. Это он проделал машинально - было видно, что глубокая задумчивость целиком захватила его ум.
  - Я все равно не понимаю - то, чему меня учили, основано на совсем других принципах. Опасность всегда тоже присутствовала, но никогда не была основой. Как применить ее или то, что она дает, непосредственно в боевом искусстве?
  - Как применить - это и мне неясно. Оно само приходит - я тебе об этом уже говорил. Я знаю, почему тебе так нужен ответ, ты чувствуешь, что уперся головой в предел своих возможностей. Так?
  - Может быть,- кивнул Чжан.
  - У меня это тоже было, и ушло много сил и времени, пока я нашел дорогу наверх. Тебе же я даю готовый ответ. Кажется, бери и пользуйся, но все гораздо сложней: нет учителя, который знает не только то, что в конце, но и все детали метода, нет ничего прочного, на что можно было бы опереться. Все зыбко и впереди неизвестность.
  - В таком случае, есть риск, что все твои старания напрасны.- Он увидел, что при последних словах Шань Цзую стало не по себе.
  - Я знаю, Чжан.- Было видно - этот вопрос мучил и его самого. Но он отогнал неприятные мысли и, бросил халат в траву.
  
   258-259
  
  
  Чжан сконцентрировался и представил, как вся его сущность - маленькая белая точка, размером с горошину, находится ровно в центре живота. Из этой маленькой белой сверкающей горошины исходит тепло и неиссякаемый поток энергии, дающий огромную силу его телу. Более того, он ощутил наяву, что этот белый сгусток энергии и есть он сам, а все его тело - это всего-навсего какой-то послушный и надежный механизм, готовый выполнить любую волю, исходящую из этого светящегося центра.
  Чжан чувствовал, как все его внимание предельно сконцентрировалось на светящейся горошине, сознание почти отключилось. На передний план вышло подсознание, которое полностью контролировало и анализировало ситуацию вокруг Чжана, до предела обострило его реакцию и координацию, а также сгармонизировало его ци - внутреннюю энергию, роль которой в жизни человека, не говоря уже о боевом применении, неизмеримо больше, чем значение мышц тела. Его лицо стало абсолютно непроницаемым, а глаза - холодными, пустыми и совершенно ничего не выражающими.
  Чжан встал в боевую стойку напротив Шань Цзуя, уже несколько минут ждавшего этого. Его лицо было также абсолютно безжизненной маской, а глаза поражали даже не столько своей отрешенностью, сколько абсолютной пустотой, как будто вся Вселенная в этот момент через глаза Шань Цзуя наблюдала за его противником, готовая смять и уничтожить того в любой момент.
  Чжан стоял слегка спружинив ноги, а его руки со свободно висящими кистями поднялись, одна до уровня живота, другая - до солнечного сплетения. Все тело напоминало сжатую пружину, готовую взорваться невиданным по мощи выбросом энергии.
  Шань Цзуй повернулся к нему правым боком так же на слегка согнутых в коленях ногах. Правая рука была вытянута вдоль тела, а ладонь ее направлена параллельно земле, левая же поднялась до солнечного сплетения и слегка напряженными пальцами обратилась в сторону противника.
  На некоторое время они застыли в неподвижности, выжидая, затем медленно и осторожно начали сближаться, постоянно контролируя малейшее движение друг друга. Когда расстояние уменьшилось до двух метров, Чжан сделал обманный финт в сторону, после чего обратной стороной кисти нанес удар Шань Цзую, нацеленный в голову, но благодаря молниеносному уклону последнего рука Чжана рассекла воздух, даже не зацепив противника.
  Еще не завершив комбинацию, Чжан понял, что промахнулся, и тут же его левая нога с неимоверной силой и скоростью обрушилась туда, где должен был находиться живот Шань Цзуя, но и она рассекла только пустое пространство... Оба противника двигались легко, бесшумно и грациозно. Казалось, что тело каждого вместо суставов имеет шарниры, позволяющие совершать немыслимые для человеческого тела движения; тут же чья-то рука, секунду назад своей гибкостью напоминавшая плеть, ставила мощный блок, способный выдержать натиск боевой палицы, без труда ломающий кости обычного человека.
  Чжан изменил тактику. Теперь он перешел исключительно на технику ног, используя руки только для блокировки встречных атак. Его правая стопа ткнула Шан Цзуя в колено, и Чжан, тут же оттолкнувшись левой ногой от земли, взвился в воздух, нанося целую серию ударов. Но все безрезультатно - ни один из них не достиг цели: часть просто прошла мимо, другие же были искусно блокированы. Более того, он сам пропустил несколько, еще не успев приземлиться. Шань Цзуй же, мгновенно крутанувшись, двинул ногой ему в бок. Затем неуловимым кошачьим движением скользнул в сторону от ребра ладони Чжана, распоровшей лишь шелковую рубаху, и круговым движением ноги назад поразил противника в спину между лопаток, бросив того на землю лицом вниз. Такой удар мог переломать хребет быку, но мощная концентрация энергии ци спасла Чжана от этого - на его теле не осталось даже и следа. Молниеносно перевернувшись через голову, он снова стоял в боевой позиции как ни в чем не бывало. Многолетние занятия боевыми медитациями и специальными упражнениями настолько закалили его тело, что очень трудно было нанести ему рану не только рукой, но и любым режущим или колющим предметом. В минуты поединка его тело напоминало броню, проделать брешь в которой стоило неимоверных усилий.
  Теперь инициативу взял на себя Шань Цзуй - сделав обманный разворот вправо от противника и еще не закон-
  
   260-261
  
   чив его, он вдруг качнулся влево, и в то же время правая нога резким боковым движением вонзилась в солнечное сплетение Чжана.
  Качнувшись назад корпусом, тот сумел самортизировать, но тут же левая нога противника нанесла второй точно такой же удар - в подбородок, отбросивший Чжана на спину. И это не причинило ему особого вреда. Позволив своему телу по инерции выполнить обратный кувырок, он снова стоял на ногах, готовый к продолжению поединка.
  Дистанция между ними значительно сократилась по сравнению с первоначальной, и Шань Цзуй, не дав возможности Чжану окончательно принять боевую стойку, стремительно, по-змеиному, скользнул ему навстречу и обрушил на сонные артерии противника ребра обеих ладоней. Издав хриплый вздох, Чжан мягко осел на землю - в этот раз его защита подвела, внутренняя сила уступила натиску еще более мощной и агрессивной.
  В момент удара Шань Цзуй сконцентрировал свою энергию для того, чтобы пробить броню противника, конечно не стремясь убить или покалечить друга, хотя им обоим было ясно - не контролируй он себя, то исход поединка оказался бы для Чжана смертельным.
  Через минуту поверженный Чжан пришел в себя и, сделав ряд дыхательных упражнений, снял напряжение, полностью расслабившись.
  Он давно привык к тому, что превосходство друга в кунг-фу неоспоримо. Поэтому поражения, которые он регулярно получал от Шань Цзуя, не слишком сильно терзали его самолюбие.
  - Ты для меня недосягаем,- вяло улыбнулся Чжан.
  - Если бы не мой метод - наши с тобой уровни уже сравнялись.- Шань Цзуй внимательно взглянул в глаза другу.- Ты по-настоящему талантлив, и это касается даже не столько наук и политики, в которых ты значительно преуспел, а в первую очередь в кунг-фу.
  - Но разрыв между нами продолжает увеличиваться.
  - Ты, в данный момент, добиваешься успеха хоть и незаурядными, но человеческими силами, то же, что способен дать новый метод, выходит далеко за эти рамки.
  - Скорее всего - ты прав. Но твой метод в том виде, в каком он сейчас существует, мне не подходит. Ко всему прочему, ты не раскрыл те медитации, которые используешь в сочетании с ним. И в конце концов, к чему все это приведет, никому не известно.
  - Что ж, у тебя остается другой выход.- Чжан с сомнением посмотрел на Шань Цзуя:
  - Какой?
  - Придумай свой собственный метод.- Видя изумление на лице друга, Шань Цзуй продолжил:- У тебя для этого есть все необходимые качества.
  Чжан расхохотался. Несмотря на некоторую внутреннюю подавленность, еще оставшуюся после поединка, смех получился естественным и непринужденным, сразу снявшим остатки его дурного настроения.
  - Для того чтобы придумать метод, который бы открывал качественно иные возможности, чем те, которые дают общеизвестные методики, моего таланта мало... Тысячелетиями по камешку слагалось то, что мы имеем сейчас. Величайшие умы Поднебесной создавали неповторимое, а ты предлагаешь мне в одиночку сделать неизмеримо больше за несколько лет или пусть даже за всю жизнь.- Он вновь рассмеялся.- Впрочем, если бы я знал, что, посвятив жизнь этому, в конце ее я все же нашел ответ, то без колебаний согласился.
  - Попробуй.
  - Ты странно рассуждаешь,- внимательно посмотрел Чжан на друга,- может быть, это просто шутка, но не стоит шутить с тем, что слишком значимо для кого-либо.
  - Даже и не думаю. У нас важный разговор, и все, мной сказанное, абсолютно серьезно.
  - Тогда ты слишком просто относишься к сложнейшим проблемам. Чтобы сделать предлагаемое тобой, нужна даже не гениальность, а значительно большее: гениальность плюс удачное стечение обстоятельств. А где ты видел, чтобы удачное стечение обстоятельств продолжалось всю жизнь?
  - Тебя не переспорить,- вздохнул Шань Цзуй,- Но что-то мне подсказывает - рано или поздно ты займешься этим. Когда слишком сильно захочешь... а сейчас, вероятно, ты еще не достиг своего потолка.- Шань Цзуй пристально взглянул в глаза Чжана.- Ты понимаешь, о чем я говорю? Твой потенциал очень велик, похоже, он превосходит и мой.
  - Это все слова,- отмахнулся Чжан, но он чувствовал, что Шань Цзуй говорит правду.
  
   262-263
  
  
  - Постарайся его максимально использовать. Не ищи на стороне чужие методы - тот, что нужен тебе, просто не существует в природе.
  - Ты же нашел.
  - Как раз это - случайное совпадение. Тем более, перспектива неизвестна.
  - Вижу, Шань Цзуй, ты решил окончательно не открывать мне своих медитаций.
  - Со временем, Чжан. Когда все станет на свои места.- Они замолчали, каждый погрузившись в собственные мысли, и до самого Кайфына больше не произнесли ни слова.
   А следующим утром Чжан отбыл в Пекин.
  
   Глава 4
  
  
  После разговора с Шань Цзуем Чжан ощутил в душе неприятный осадок. И теперь настойчиво пытался определить, что именно виной этому: то ли внутренняя уверенность, что Шань Цзуй не говорит правды, то ли скрытое недовольство собой. Чжан понимал, что необходимо избавиться от этого ощущения, и как можно быстрей, иначе оно начнет медленно и верно подчинять его себе.
  Внутреннее равновесие нарушено - значит, начнется внутренняя война. Этому его учили с самого детства, и так оно было в действительности. Только узнав причину беспокойства и устранив ее, можно вернуть равновесие и внутреннюю гармонию. И он настойчиво рылся в своих мыслях и ощущениях, ища причину.
  Был когда-то момент, когда Чжан почти вышел на один уровень мастерства с Шань Цзуем; продолжая проигрывать, он чувствовал, что вот-вот его класс ничем не будет уступать классу друга. И казалось, ничто не могло помешать этому - Чжан стремительно настигал, чувствуя еще огромный запас неизрасходованных возможностей. Но внезапно у Шань Цзуя произошел такой скачок в качестве мастерства, что дальнейшие попытки настичь его были просто немыслимы, и Чжан догадался - этот поразительный всплеск связан не просто с чисто техническими методами, а корни его где-то глубоко, и какие недра они затронули - можно только предполагать.
  Кроме того, Чжан отлично понимал - произошел скачок именно в развитии друга. Возрос не только его уровень как мастера кунг-фу, но изменилось очень многое в нем, изменился сам Шань Цзуй, его личность. Он и раньше отличался от остальных людей цельностью своей натуры, внутренней отрешенностью от обычных проблем и, похоже, имел внутреннее противоядие от того, что тревожит, терзает и, наконец, губит обычного человека. Теперь же эти качества еще более усилились, но появилось нечто другое, таинственное и непостижимое. Оно иногда проскальзывало в его глазах, выглядывая из самой глубины зрачков, и в эти мгновения казалось, что не Шань Цзуй смотрит на окружающий мир, а мир глазами Шань Цзуя смотрит на самого себя. В минуты его медитаций это ощущение усиливалось неимоверно, и все чаще оно проскальзывало в обычном его состоянии. Когда такое происходило, то чувствовалась почти осязаемая волна таинственной энергии, исходящей от него, которая оказывала непроизвольное действие на окружающих людей и животных: кто-то беспричинно волновался, у кого-то возникал страх, у кого-то, наоборот, успокоение или радость. Каждый реагировал по-своему. Но только Чжан знал - причина кроется в Шань Цзуе, что стало предметом его постоянных размышлений и долгих рассуждений. Ежедневно ломая голову над захватившей его проблемой, Чжан пытался найти разгадку, понимая, какие возможности она в себе несет.
  На все его расспросы Шань Цзуй отшучивался или переводил разговор на другую тему, лишь интригуя Чжана еще больше.
  И вот их разговор произошел, но ничего, кроме размытого и нечеткого общего контура системы и неопределенности, Чжан из него не вынес. Так долго ожидаемая разгадка оказалась пшиком. Лично для него. Хотя он отлично видел, как эффективно использует свою методику Шань Цзуй.
  Вот в чем скрыта причина - подозрение в неискренности и плюс ко всему то, что он понял - методика Шань Цзуя не для него. Не потому, что она слишком опасна или слабо изучена даже Шань Цзуем, а потому, что Чжан чувствовал - она противоречит его собственной натуре. Если он и займется ею под руководством друга, то не достигнет ничего, отторгая своей природой несовместимое с ней. Че-
  
   264-265
  
   ловеческая личность может развиваться только в условиях, соответствующих ее натуре, внутреннему микрокосму,- только так можно добиться совершенства.
  Разочарование оказалось слишком велико, и Чжан непроизвольно затаил обиду, увеличив тем самым груз отрицательных эмоций.
  Окончательное поражение, маячившее перед ним, приравнивалось смертельному поражению. Но проигрывать Чжан не собирался: все происходящее - лишь короткий эпизод, постоянно изменяющийся во времени и пространстве. Поэтому необходима информация, скрытая Шань Цзуем, возможно, с ее помощью откроется доступ к тем возможностям, которыми до сих пор обладал только он.
  И Чжан принялся активно ее раскапывать, понимая, что, найдя верный ответ, получит нечто большее, чем обычное совершенствование личности. Он был уверен - фантастический взлет возможностей друга не связан с особенностями его организма и психики, а в величайшей степени зависит от типа медитации. Возможно, существовали и упражнения, позволяющие открывать самое тайное в любом человеке, извлекая из самых недр его сущности неиссякаемые силы, лишь иногда непроизвольно проявляющиеся в единичных случаях из многих миллионов и поэтому остающиеся совершенно непостижимыми для абсолютного большинства людей.
  Но, будучи китайцем, он, как и все его соотечественники, испытал на себе влияние сразу нескольких философских течений и религий.
  Конфуцианство определяло этику взаимоотношений между людьми, между подчиненными и начальниками, между старшими и младшими. Им было пронизано все светское общество. В соответствии с его принципами писались книги, составлялись учебники и т.д.
  Пытаясь узнать, где же Шань Цзуй смог получить то, что он имел, другими словами, в чем источник его силы, Чжан совершенно точно понял, что не в конфуцианстве. Оно не содержало в себе никаких секретов, а в решении стоящей перед ним задачи без секретов не удалось бы обойтись.
  Первая и самая древняя философия, которая позже стала религией,- даосизм. Она содержала много такого, что во все времена отдавало мистикой, но была притягательной и интригующей, таящей в себе огромные возможности для человека, овладевшего различными методиками, сочетающими в себе многообразие физических и дыхательных упражнений и множество способов медитаций.
  Буддизм, пришедший в Китай гораздо позже, смог охватить большую часть населения, в первую очередь, обещаниями загробной жизни для всех, в отличие от даосизма. В буддизме предпочтение отдавалось совершенству духа и в значительно меньшей степени - тела. Более того, во множестве семей китайцев были еще свои собственные божества, которым поклонялась каждая конкретная семья.
  Как разобраться во всей этой мешанине? Чжан не знал чему отдать предпочтение: либо совершенству после смерти, обещаемому буддизмом, либо совершенству при жизни, которого можно было бы добиться, используя методики даосов? А может быть, Шань Цзуй вообще использовал какой-нибудь неизвестный культ, взятый им у отшельников, которых в Китае более чем достаточно?
  По себе Чжан знал, что ни одна из действующих в Китае религий не захватила его по-настоящему. Он трезво и довольно скептически относился ко многому в них, видя и сильные, и слабые стороны, но атеистом все же не был. То же самое, похоже, можно было сказать и о Шань Цзуе. Чисто из практических соображений и возможностей блестящей перспективы Чжан согласился бы стать кем угодно: даосом, буддистом или хоть христианином. Тем более, что миссионеры-христиане уже давно бороздили просторы Поднебесной и имели немалое количество последователей, а в последнее время, под нажимом Англии и Франции, им дал разрешение проповедовать официально сам император.
  Терзаясь в догадках, откуда берут начало методики Шань Цзуя, Чжан отмахнулся от христианства сразу и долго метался между даосизмом и буддизмом, в глубине души подозревая, что ответ лежит, возможно, и вне их пределов.
  Даже если это и так, то найти рациональное зерно в представшем перед ним многообразии знаний, учений и множестве философских течений было невообразимо сложно. Кроме того, должно быть еще что-то, и это 'что-то', по мнению Чжана, всего лишь дополнение, но крайне необхо-
  
   266-267
  
   димое, своеобразный ключ, открывающий потайную дверцу. Может быть, это ощущение опасности, которое Шань Цзуй искусственно вызывает у себя, может быть, еще масса всего, что он просто решил не открывать другу.
  Чжан с головой погружался в изучение старинных рукописей, ожидая, что новое знание откроет истинную свою суть, скрытую от многих-многих его предшественников. Но шло время, и вместо простых ответов возникали новые неразрешимые загадки. Сами же учения были предельно просты, ясны и многообещающи, чем, наверное, когда-то и привлекли к себе рьяных последователей... Но где находилось то, что сумел применить Шань Цзуй, оставалось тайной.
  Чжан, погружаясь в себя во время длительных медитаций, мучительно стучался в самые сокровенные уголки своей сущности, но всегда упирался либо в тупик, либо терял частицу своего 'я' на невероятных хитросплетениях узких тропинок в беспредельной пучине подсознания. В такие минуты было очень трудно вновь собрать воедино разрозненные частицы своей личности и выбраться невредимым из этого мрачного лабиринта. Изобретая постоянно новые подходы, Чжан по нескольку раз в день уходил в тайники своей души, пытаясь нащупать верное направление и ежеминутно подвергая себя опасности навсегда лишиться своего 'я', своей личности и превратиться в умалишенного. После таких блужданий он чувствовал себя совершенно опустошенным и для того, чтобы прийти в себя, использовал уже проверенные веками медитации, которые быстро приводили его смятенный дух в порядок, восстанавливали его впустую истраченные силы и вселяли новую надежду.
  Проходили дни, недели, месяцы. Миновал год с того дня, когда они с Шань Цзуем стояли на берегу Хуанхэ, испытывая его метод. За это время в Чжане произошли некоторые изменения: он полюбил одиночество. Теперь он часами предавался рассуждениям, пытаясь нащупать необходимую нить, способную распутать заветный клубок, но ни на шаг так и не продвинулся в разгадке тайны Шань Цзуя. Временами Чжан сам себе казался одиноким путешественником, забредшим в подземный горный лабиринт и полностью потерявшим ориентацию. Бродя в полной темноте по извилистым тоннелям, он безнадежно искал выход- в этом было единственное спасение. С грустью усмехаясь, Чжан осознавал, что у этого горе-путешественника шансов выбраться из лабиринта было куда больше, чем у него найти правильное направление в лабиринте своего подсознания.
  По мере того как накапливался отрицательный опыт, в Чжане росли горечь и обида на Шань Цзуя, которые со временем еще больше усиливались. Все чаще давила мысль, что самостоятельно достичь необходимого результата ему не удастся , а найти учителя, способного объяснить или хотя бы указать, как это сделать,- невозможно, потому что такого не существует.
  Тем не менее, несмотря на постоянное углубленное самосозерцание, Чжан великолепно справлялся со своими служебными делами, успевая, как всегда, раньше других реагировать на быстро меняющуюся ситуацию во внутренней политике и интригах при дворе.
  Медленно созревала уверенность, что он готов поставить на карту все, в том числе и карьеру, лишь бы получить доступ к неведомому, которое теперь отравляло всю его жизнь, делая ее невыносимой, но в то же время гипнотически притягивало своей грандиозностью.
  Всякий раз, отыскивая в трудных поисках крохи правильных решений, он лелеял их, создавая ступени своего восхождения, своей собственной системы. Это вселяло в него новую надежду, которая позже разбивалась вдребезги, словно фарфоровая ваза о камень, когда в лабиринте он натыкался на очередной тупик.
   Но теперь, отступая, Чжан сохранял приобретенные знания, и следующий штурм лабиринта начинался не с нуля, а с отвоеванных навсегда у неизвестности территорий подсознания.
  Неожиданно для всех, в том числе и для Чжана, надвинулись события, которые в корне изменили судьбу многих людей. Вся история Китая - это история кровопролитных войн с захватчиками, не менее кровавых и жестоких междоусобиц и множества восстаний.
  Прошло восемь лет, с тех пор как Китай потерпел полное поражение в 'опиумной' войне с Великобританией и вынужденно пошел на требования англичан, разрешив им снова торговать опиумом в обмен на серебро, что в значительной степени подрывало его и без того слабую экономи-
  
   268-269
  
   ку. Огромные массы населения все больше нищали вследствие огромной инфляции, вызванной войной. Но была еще одна не менее важная причина, а пожалуй, более глубинная и серьезная, чем первая, повлекшая мощный всплеск народного недовольства.
  Уже давно отдельными очагами вспыхивали мятежи против маньчжурского господства, а война лишь обострила то, что еще долго могло тлеть, не вызывая пожара. Пришло время наиболее грандиозного из всех выступлений китайского народа против маньчжурского владычества - Тайпинского восстания, которое утопило в крови более десяти миллионов жизней как простых людей, так и высшей верхушки знати.
  Почти четырнадцать лет длилась эта национально-освободительная война, перешедшая в гражданскую, когда крестьяне, возглавляемые Ян Сю-Цином и Ли Сю-Ченом, повернули оружие против своих феодалов. Войска повстанцев не раз пытались взять Шанхай и Тань-Цзинь. На юге Китая образовалось Тайпинское государство, провозгласившее независимость от маньчжурского господства. Под видом национально-освободительной борьбы образовалось огромное количество мелких и крупных банд, основной задачей которых были обычный разбой и грабежи. Китай в очередной раз оказался на пороге развала целостности государства. Его слабая экономика не могла вынести тяжести затяжной и опустошительной войны, когда целые провинции были превращены в пожарища, а миллионы людей, оставшись без крыши над головой и лишенные всего необходимого, становились дешевым топливом для пламени войны. Многие уже не понимали, против кого они воюют. Война стала обычным ремеслом, и сотни тысяч крестьян постоянно пополняли то ряды правительственной армии; то ряды повстанцев, а то и просто становились разбойниками.
  Лишь вмешательство Англии и Франции помогло маньчжурам сохранить свое господство. Особым размахом отличались сражения в долине реки Янцзы, где рисовые поля были усеяны сотнями тысяч трупов повстанцев и правительственных солдат. Не устояв против технически превосходящего противника, народные ополченцы разбегались по окраинам Китая, уходили в труднодоступные горы и в мало пригодные для жизни районы. Их тысячами окружали солдаты императора и уничтожали. Многих хватали просто по подозрению в помощи восставшим и казнили без суда. Так уничтожались целые деревни и небольшие города в районах, население которых принимало наиболее активное участие в мятеже.
  К своему удивлению, Чжан узнал, что одним из руководителей восстания оказался Шань Цзуй, потерявший в этом водовороте все свое состояние и положение при дворе. То, что он выступил за национальное освобождение Китая, было понятно, но что его могло связывать с Ян Сю-Цином и Ли Сю-Ченом (простолюдинами, главарями повстанцев-крестьян, которые сражались не только с маньчжурами, но и своими феодалами), было не ясно.
  Впрочем, Шань Цзуй всегда оставался загадкой для своего окружения, но этот его поступок вызвал шок при дворе. Его объявили государственным преступником и за поимку назначили огромную награду. Вся его собственность была изъята и передана государству, а по следу князя бросились лучшие правительственные ищейки, а также множество шпионов и профессиональных убийц во всех провинциях Китая.
  
   Глава 5
  
  
  С некоторой грустью мысли Чжана вернулись к дому в Пекине, в котором он прожил большую половину своей жизни. Это был огромный просторный дом (но не дворец знатных и богатых вельмож), построенный по его заказу в то время, когда Чжан впервые реально ощутил милость повернувшейся к нему лицом судьбы. Это было время, когда он стремительно и ярко ворвался в политическую жизнь Пекина, неожиданно для самого себя и еще более неожиданно и вызывающе - для всего высшего света столицы. Чжан тогда не мог себе позволить иметь дворец - это было слишком дорого, но, главное, все происходящее с ним казалось временным и случайным и должно было, по его мнению, вот-вот уйти туда, откуда внезапно появилось.
  Проходило время, но удача Чжану не изменяла, и его положение при дворе все более укреплялось, становясь не просто прочным и стабильным, но, как думали очень многие,- незыблемым.
  Это чувствовалось во всем: в подобо-
  
   270-271
  
   страстных улыбках окружения, по богатым дарам императора, по щедрым подношениям вельмож и более мелкой знати. Все стремились к дружбе с Чжаном, и у многих это стремление было вызвано не только уважением и данью его уму, но и страхом, который непроизвольно испытывали мнотие.
  Чуть позже Чжан мог уже построить дворец, и не один, не уступающий самым лучшим и богатым дворцам Пекина, но по совершенно непонятным причинам ему расхотелось делать это. Слишком много было дел и внутри страны, и во внешней политике.
   Шли 'опиумные' войны с Великобританией - одна за другой, приносящие большой экономический и моральный урон Срединной империи. Постоянная борьба с тайными соперниками во влиянии на императора, но что больше всего занимало Чжана - тайна Шань Цзуя. Он начинал понимать - именно это изменило его жизненные ориентиры, подчиняя все желания и устремления единой цели. И он остался жить в этом доме, не претендуя на большее. Конечно, внутреннее убранство было не просто богатым, но с претензией на изящество и изысканность, что очень удивляло знатных вельмож, втайне до сих пор называвших Чжана выскочкой-простолюдином.
  Шесть мощных колонн шли по периметру дома, поддерживая большую и тяжелую четырехскатную крышу, покрытую черепицей. Глухая задняя стена, выходящая на север, защищала дом во время зимних холодов. Высокое изящное крыльцо двенадцатью ступенями поднималось ко входу, расположенному, как и во всех китайских домах, с юга. Тут же - широкие, почти во всю стену, окна, прикрываемые в ночное время резными ставнями. Во внутренние покои можно попасть, открыв мощную двустворчатую дверь... Занавес из бамбука отделяет обширную прихожую от остальной части здания, где сквозь его всегда дышащий, шелестящий шорох виден свет фонарей, зажигаемых вечерами. Залы, гостиные, спальни, коридоры и коридорчики - все удобно, практично и удовлетворяет не только потребность к отдыху и созерцанию, но и вполне подходит для приема самого высокого гостя. Здесь уместны и напряженная работа мысли в уединении, и богатый пир, и развлечения - все зависит от прихоти хозяина, а хозяин - он, Чжан.
  Дорогие ковры - на полу. На стенах - картины древних и средневековых живописцев, в основном пейзажи, хотя иногда встречаются и портреты. Старинные бронзовые и фарфоровые вазы, статуэтки будд - изящные, поражающие воздушной легкостью форм. Некоторые из них покрыты драгоценными камнями. Многие комнаты поражают вызывающей роскошью, некоторые пуританской скромностью - зал, где Чжан в зимнее время занимается кунг-фу и комната для медитаций, но и те и другие создают ощущение завершенности, близкой к гармонии.
  Чжан, как часто с ним бывало, когда он находится дома, сидит в дорогом кресле красного дерева, покрытом шкурой барса, и размышляет. Он сосредоточен и самоуглублен - ему в такие минуты мешать запрещено, и выполняется это слугами неукоснительно, впрочем, как и все малейшие прихоти господина.
  Но в дальних покоях неожиданно слышится легкий, мелодичный женский смех, и глаза Чжана из пустых и холодных становятся ласковыми и теплыми. Его мысли случайно на мгновение выходят из-под контроля, но вместо того чтобы вернуть их в прежнее русло, он милостиво позволяет им свободно и непринужденно плыть по течению сознания: 'Ли, ты так вовремя пришла в мою жизнь тогда, когда бесплодные поиски истины завели меня окончательно в тупик и все, что оставалось впереди,- медленно удушающий кошмар повседневности. Но появилась ты - и странным образом все изменилось - у меня появились дополнительные силы, и я опять иду по своему пути'.
  Чжан, взяв маленький серебряный колокольчик, позвонил, и через несколько мгновений в его комнату вошла, словно вплыла по воздуху, молодая женщина изумительной красоты и грациозно поклонилась. Он, ничего не говоря, смотрел на нее, лишь еще более увеличилось тепло, исходящее от его глаз, и еле заметная улыбка тронула губы.
  Вошедшая женщина ждала указаний господина. Чжан же с наслаждением молча упивался ее красотой и запахом. От нее исходил еле уловимый, словно доносимый из сада, аромат орхидеи.
  - Что угодно господину?- наконец нарушила молчание Ли.
  - Я немного устал.
  
   272-273
  
  
  - Вы хотели бы послушать 'Речные заводи' или 'Сон в красном тереме'?- Чжан молчал.- Или почитать вам что-нибудь из Мэн Хаожаня? Чжан с улыбкой смотрел на нее.
  - Может, господин желает увидеть мой танец?- На лице Ли было написано искреннее желание и стремление доставлять радость Чжану. 'Искренность - еще большая редкость, чем настоящая красота,- подумал он.- Но Ли искренна, и это, в сочетании с красотой, делает ее неповторимой'.
  - А что из вышеперечисленного хотелось бы тебе?- он еле сдерживал прорывающиеся в его голосе нотки нежности.
  - То, что доставило бы моему господину наибольшее удовольствие.- Ответ прозвучал слишком двусмысленно, и они почувствовали это. Ли, вспыхнув, тут же уточнила:- Я знаю, вам нравится все из того, что я назвала, но, в зависимости от состояния души, всегда отдаешь чему-нибудь предпочтение.
  - Что ж,- не сдерживаясь, широко улыбнулся Чжан,- в таком случае позови музыкантов и исполни что-нибудь из своего репертуара на выбор. Мне нравится из него все.- Он заметил, как при последних его словах радостно блеснули глаза Ли. Через минуту она появилась в сопровождении нескольких музыкантов-флейтистов и скрипача с двухструнной скрипкой 'хуцинь'. У самой Ли на запястьях рук переливались слабым звоном браслеты-кастаньеты.
  При первых же звуках музыки Чжан с головой погрузился в созерцание открывшегося перед ним захватывающего действия. Долгие годы Ли была профессиональной танцовщицей в Пекинском театре - самом лучшем во всем Китае, а ее мастерство - поистине виртуозным, и в сочетании с ее красотой производило ошеломляющее впечатление. Когда Чжан впервые увидел ее танец, он был потрясен даже не столько великолепным его исполнением, сколько исполнительницей. Ему показалось, что танец - всего лишь средство для раскрытия подлинной сущности Ли, той, что скрыта за ежедневными масками и этикетами. Именно то, что открывалось в танце, поразило его больше, чем ее красота.
  Чжан знал историю Ли, знал, что с ней происходило задолго до того, когда она наложницей попала к нему в дом. Все это, вместе с тем, что он видел в ней ежедневно, позволило ему понять гораздо больше, чем казалось возможным.
  Он, не отрываясь, смотрел на танцующую Ли, в очередной раз поражаясь естественной грации ее тела, отточенности движений: 'Она красива, она пугающе красива неуемной возвышенной красотой. Скверна мира ни в малейшей степени не коснулась ее. Как такое могло случиться? Пережитых ею страданий хватило бы, чтобы убить или сломать даже очень сильного духом человека, но она вышла из всей этой мерзости чистой и прекрасной.
  Ее душа столь же красива, как безупречно тело. Неужели страдание оказалось способным так тонко отшлифовать все, что только есть в человеке, рельефно выделить и оттенить и, в конце концов, поднять Ли на ступень совершенства, близкую к идеалу.
  А может быть, она и есть идеал? Идеал красоты, идеал женщины? Теперь невозможно точно узнать, какой она была до того, когда произошло несчастье с ней и ее семьей... Но и не стоит, главное - какая она сейчас.
  Страдание либо уничтожает, превращая человека лишь в его жалкое подобие, либо дает ему новые силы и новую жизнь до следующего раза, когда оно вернется вновь.
  Страдание никогда не уходит окончательно - оно обязательно возвращается.
  Ли, ты прекрасна. На тебя можно смотреть целую вечность, и ее будет мало - она утонет в твоей красоте, в твоем совершенстве. Ты пьянишь ум и обволакиваешь сознание подобно опиуму и, словно прекрасная иллюзия, поднимаешь на вершины блаженства, но иллюзия вполне реальная, которая не рассеется вместе с первыми проблесками рассвета. И все-таки ты...- иллюзия, притягательная и опасная. В тебе можно раствориться и потерять рассудок, став навсегда частью тебя.
  Ужасно, когда красота обладает такой гипнотизирующей силой, лишающей способности желать в жизни чего-либо другого, кроме нее самой.
  Красота, словно страдание, способна поглотить человека и, в зависимости от того, что увидит в его сокровенной глубине, скрытой от всех, либо уничтожит, либо подарит жизнь. Может быть, человек для того и появляется из Дао на короткий миг Вечности, чтобы получить испытание кра-
  
   274-275
  
   сотой - величайшей силы Вселенной. Ей подчинено все: свет и тьма, добро и зло, любовь и ненависть.
  Она - совершенное и окончательное равновесие этих сил, сливающихся в высшей гармонии Бесконечности.
  Ли, ты слишком прекрасна и знаешь это. Знаешь, как я смертельно ранен твоей красотой, а потому удивлена моим показным равнодушием и холодностью. Но только равнодушие способно хоть немного противостоять красоте. Ты, возможно, этого не знаешь, и тем лучше, ведь равнодушие - сейчас единственное мое спасение.
  У каждого из нас в жизни была своя дорога, и каждый из нас в определенное время потерял то, что наполняет жизнь смыслом.
   Даже моя великая цель незаметно из заветной мечты превратилась лишь в жалкое ее подобие, отравляющее своей недоступностью мое существование.
  У тебя позади была катастрофа, пережить которую удалось только благодаря чуду. Но теперь мы вновь полны сил и жизни, благодаря все той же судьбе, которая сначала, вволю поиздевавшись, убила даже мысли о надежде, посеяв сплошной хаос: у меня в сознании, у тебя - в жизни, а теперь возвратила все сторицей, всего-навсего толкнув нас друг к другу.
  Этого оказалось достаточно, чтобы вернуть нам вместе, и каждому в отдельности, утерянное ранее понимание смысла своего присутствия в несущейся под уклон, к пропасти колеснице, которая и есть наша жизнь.
   И, как ни странно, мы увидели смысл в том, в чем, возможно, его и нет'.
  Когда ушли музыканты - Чжан не обратил внимания. Он на это никогда не обращал внимания, но знал, что они уходят сразу же, как Ли заканчивает свой танец. Она, по только ей знакомым признакам, безошибочно определяет норму, зная, что в этот момент восхищение господина достигло максимума, а дальше будет только спад.
  Ли никогда не позволяет Чжану пресытиться своим искусством, всегда оставляя у него чувство легкого разочарования, вызванного остановкой того, что должно было бы, как он считал, продолжаться гораздо дольше, тая в своем продолжении еще большее наслаждение, чем то, которое он уже получил. Поэтому Чжан никогда не сможет привыкнуть к ее великолепию, частично выраженному танцем, всегда испытывая желание видеть магию движений Ли вновь и вновь... А значит, и ее саму.
  Он никогда не принуждал Ли танцевать дольше, предоставив ей полную свободу, отдавая тем самым дань ее таланту.
  Более того, он фактически ничем не ограничивал личную свободу Ли, с интересом наблюдая, с каким удовольствием ей подчиняются слуги и преображается сама атмосфера дома, словно еле уловимым запахом сирени, наполняясь слегка волнующим ароматом томления, предчувствием близкой и неизбежной радости. Возможно, в большей степени такое ощущение появлялось у Чжана, чем у кого бы то ни было, вызванное его чувствами к Ли, и он, понимая иллюзорность излишне радужных оттенков, тем не менее испытывал подлинное наслаждение, раскрепощенно и жадно упиваясь ими.
  С некоторым внутренним напряжением, словно опасаясь последствия полной свободы, предоставленной своей наложнице, он следил, как приближается, ничем не ограниченная, личность Ли к той невидимой и неосязаемой черте, переступить которую очень легко, но вернуться в положение равновесия уже невозможно, а тем более в глазах излишне требовательного Чжана. Но к величайшему своему изумлению, он увидел, как Ли, достигнув максимума, мысленно им отмеченного, забалансировала, будто виртуоз-циркач, вызывая одновременно и восхищение, и страх своим непредвиденным для зрителя следующим шагом. Но все происходящее после никоим образом не могло вызвать у Чжана ощущения, что гармония и Ли - это не одно и то же... Наоборот, убеждение в ее совершенстве крепло в нем все больше.
  Теперь, когда они остались в комнате одни, Чжан с головой погрузился в открывшийся ему омут наслаждения, мучительно пытаясь узнать - что же происходит на самом его дне, еле различимом сквозь толщу мутящих сознание эмоций. Сквозь них, непередаваемо волнующим миражом, то появляется, то пропадает лицо Ли, прекрасное, но слегка измененное чувственной гримаской, словно в глубокой задумчивости прислушивающееся к чему-то тайному и очень значительному.
  Упругое подрагивание ее ягодиц на бедрах Чжана, непрекращающийся шорох шелка юбки и шелка кожи под его руками. Губы Ли раскрываются, освобождая рвущееся из груди учащенное дыхание, не удержав вырвавшийся том-
  
   276-277
  
   ный стон, тут же тонущий в долгом и жадном поцелуе Чжана. Он чувствует ее встречное движение и горячий выдох наслаждения, который глухим шелестом просачивается через их слившиеся губы...
  Ничем неконтролируемые мысли Чжана, ощутив кратковременную и желанную свободу от удавки воли, скользят легко и расслабленно, ни на чем не задерживаясь, а лишь на мгновения замирая, когда в его сознании ненадолго всплывают образы, связанные с прошлым Ли, яростно врывающимися в настоящее, но тут же отступающими.
  'Кроме всех своих достоинств - ты великолепная любовница. Когда и где ты этому научилась? Скорее всего, задолго до того, как стала женой Чен Цзиня. Такому искусству обучают многих девочек из бедных семей, чтобы в дальнейшем они служили утехами богатых вельмож. Но оно не стало для тебя главным, а лишь одним из многих, которыми ты овладела в совершенстве. Если бы ты не встретила Чен Цзиня - был бы кто-нибудь другой из самых могущественных людей Китая, а участь остаться танцовщицей в театре, пусть даже в лучшем - слишком недостойна тебя. Ты создана для более высоких сцен.
  Интересно, ты так же горячо любила Чен Цзиня? Глупый вопрос. Твое тело просто создано для любви... Но я имел в виду не только это, хотя, конечно... интересно.- Чжан почувствовал легкий укол ревности,- Он был хорош собою и далеко не дурак. Даже с некоторыми талантами, особенно в военном деле. Пожалуй, из него мог бы выйти хороший военачальник'.
  Теперь взгляд Чжана сосредоточился в темной глубине, скользя от ее колен выше и упираясь в сумрак, создаваемый коричневым шелком. Ему необходимо увидеть то, что он сейчас ощущает, и в воображении уже начали появляться выпуклые очертания ее изящных бедер, великолепно ему знакомых и всегда им желанных, но лицо Ли медленно наклоняется к нему, и Чжан опять чувствует дурманящий вкус ее губ и усиливающийся запах орхидеи, забывая на секунду обо всем.
  'У вас было семь лет безмятежной жизни, он окружил тебя заботой, дал отличное образование. Ты родила ему сына, и вы, похоже, были счастливы. Уже тогда я видел тебя, и не раз мечтал о том, чтобы ты навсегда стала моей. Но кто мог знать, что эта мечта станет реальностью? Я помню, как всегда радостно торопился домой Чен Цзинь, зная, что там его ждешь ты. Он гораздо реже других вельмож участвовал в пирушках, которые часто устраивали князья и богатые сановники, соревнуясь друг с другом в размахе и изысканности.
  Но разве все это могло сравниться с тем, что ему давала ты, Ли? Неудивительно, что Чен Цзинь совсем потерял голову, и даже время не смогло ослабить действие твоих чар. Он часто приходил во дворец измученным после бессонных ночей, и я, видя это, представлял, что происходило между вами'.
  - О-о, Ли,- Чжан почувствовал назойливое, настойчиво-дразнящее прикосновение ее грудей, повторяющих своим покачиванием ритм движений тела, и услышал тихий, задыхающийся голос Ли. Она невнятно и нежно шепчет ему в самое ухо, еще больше приближая к тому, что медленно, но неудержимо надвигалось.
  'А потом был ад, которого, как очень многим, не удалось миновать и тебе. Началось Тайпинское восстание, в котором ты потеряла все: и мужа, и сына. Потом плен, где ты больше года находилась заложницей, но выкуп за тебя родня мужа платить не собиралась, а его самого уже не существовало. Хуже всего, что это были даже не мятежники (у тех присутствовала хоть какая-то дисциплина и соблюдались определенные правила), а обычные бандиты, которых развелось огромное множество за годы войны по всему Китаю.
  Когда мой отряд совсем случайно нарвался на банду разбойников, в плену которой ты находилась, все произошло быстро: ржание коней, лязг оружия, крики, стоны. Было слишком много крови и смерти на фоне багряного заката, и без того окрасившего все в пурпурные тона. В конце из всех разбойников в живых остался только главарь. Он оказался хорошим воином, и я приказал своим гвардейцам не трогать его. Ему была обещана жизнь, если он победит меня в схватке. Я решил сражаться с ним голыми руками, а он, с моего позволения, взял меч.
  До сих пор помню искаженное злобой лицо и неистовые попытки противостоять мне в поединке, который оказался
  
   278-279
  
   для него последним. Искусство владения мечом моим противником было впечатляющим. Сталь, сверкающая в лучах заходящего солнца, отражала лужи крови под нашими ногами, кружащей голову своим приторным ароматом. Словно молния, клинок не раз проносился у моего лица так близко, что я чувствовал его смертельный холод. Вокруг застывшие в оцепенении лица моих солдат, поглощенных завораживающим зрелищем.
  И тут краем сознания я уловил твое присутствие, а потом увидел тебя. Помню, как ты, бледная и невероятно изможденная, стояла в стороне и смотрела на происходящее. Я сразу же узнал твое лицо - его невозможно было забыть, хоть раз увидев, и холодная ненависть к твоим врагам начала душить меня.
  Он умирал медленно. Мои удары нашли все необходимые его болевые точки и жизненно важные центры, сначала парализовав, а чуть позже залив тело болью и страданием. Сознание твоего мучителя помутилось от перенесенного прежде, чем смерть избавила от всего. Но перед этим ему пришлось понять очень многое.
  С этого момента началось твое возвращение к жизни, Ли, и я рад, что оно оказалось возможным'.
  Пальцы Чжана чуть сильней, чем он рассчитывал, сдавили бедро Ли, вызвав у нее хриплый стон, и Чжан, очнувшись, понял, что, находясь в плену прорвавшихся отрицательных воспоминаний, причинил ей боль. Но она, похоже, уже забыла о ней, ненасытно отдав себя рукам Чжана, и шелк, до сих пор еще пытавшийся удержать его взгляд, покорно уступил, с тихим шорохом скатываясь по ее бедрам.
  'Ты всегда делаешь это неожиданно - даже тогда, когда я знаю, что должно произойти. Твоя непредсказуемость вызывает такое же желание, как и твоя красота', - отсутствующе проносится у него в мозгу. Губы Чжана уже зарылись в ставшей доступной на короткое мгновение неге, стараясь полностью прочувствовать всю насыщенность долгожданного мгновения. А чуть позже он и Ли, не замечая ничего вокруг себя, вкладывают все в последнем устремлении друг к другу.
  Когда ясность мысли возвращается к Чжану сквозь затухающую пульсацию его энергии, растворяющуюся где-то в глубине тела Ли, он долго ласкает ее поцелуями, удерживая последние всплески страсти, слабеющими волнами все еще сотрясающей ее тело.
  Чжан чувствует глубочайшее слияние и смешение их энергий- теперь его и Ли внутренние силы на какое-то время слились в одну. Понимание этого произошло после первой их близости. Именно тогда Чжан ощутил в себе присутствие чего-то нового. Сначала это его удивило и даже встревожило, но, осознав, что эта сила ничтожна по сравнению с его и не сможет причинить ему никакого вреда, он позволил своей отлаженной и вышколенной системе подчинить ее себе точно так, как огромная и сильная река принимает слабую и небольшую, найдя в этом симбиозе много полезного для себя... Насколько это полезно для Ли - ему еще предстояло узнать, но мысль, что такое слияние может грозить ей опасностью, Чжан отверг сразу, считая невозможным со своей стороны причинить Ли хоть малейший вред.
  
   Глава 6
  
  
  Часто через приоткрытое окно Чжан смотрел на свой любимый сад. Еще чаще находился в глубине сада - медитируя, либо просто отдыхая. Он большой, но уютный, и скорее даже не сад, а парк. Столько с ним связано, и трудно переоценить его значение.
  С незапамятных времен дошло искусство создания таких садов-парков до его современников, все больше оттачиваясь и совершенствуясь.
  Настоящий сад воплощает в себе подлинное мастерство и садовника, и архитектора. Но и это далеко не все. Лучшие мастера, создающие сады-шедевры, способны заложить в них свою философию понимания вещей, мира, Вселенной. Чжан знал, что такое возможно, но никогда не придавал этому особого значения. Лишь со временем появилось понимание: кажущиеся несущественными детали - вовсе и не детали, а важнейшая составляющая целого явления, но чтобы прийти к этому, необходимо время. Идея создать свой собственный сад пришла к нему тоже не сразу, и даже когда, появившись, она окончательно сформировалась в неуемное, страстное желание, прошло
  
   280-281
  
   немало времени. Искусственно созданный человеком микрорельеф: небольшие горки, копирующие детали рельефа Тибета, немного мрачного, но будящего некие тревожные струны в душе Чжана. Рукотворные холмики, ручейки, озера, живописно извивающиеся, несущие в себе дуновение гармонии и желание погрузиться в этот искусственный мир, найдя в нем то, что так необходимо. Аккуратные дорожки, петляющие между клумбами и выводящие на искусственные возвышенности, с которых открывается совершенно новый вид - неповторимый и неожиданный, но именно тот, который здесь уместен. Легкие резные мостики, беседки из камня и дерева, декоративные деревья, кустарники и цветы, экзотические рыбки в водоемах - все это дополняет то, что дополнить кажется невозможным.
  Искусный мастер на относительно небольшом участке земли воссоздал детали рельефа различных районов Китая, и не просто механически повторил то, что реально существует в природе, а придал ощущение единого целого, полученного из разрозненных великолепных фрагментов, каждый из которых сам по себе уже неповторим и совершенен. Каждый камень, даже самый маленький, занимает строго определенное место, точно рассчитанное и выверенное мастером, каждый холмик, растение и даже вода будят конкретные образы и ассоциации. Тончайший подбор цвета и оттенка - все, как хотел Чжан. Именно так, как надо, и ничего лишнего. Даже цветы дикой сливы, символизирующие стойкость, силу духа и несгибаемость, преобладают над орхидеями - символами чистоты и благородства. Только в этом мастер Хон был не согласен с Чжаном: величие такого крупного деятеля, как Чжан, может отразить только орхидея.
  Чжан долго убеждал старика сделать именно так, а не иначе:
  - Уважаемый Хон, мне этот сад нужен не для созерцания собственного величия и значимости, а для того, о чем мы столько с вами говорили. И цветы дикой сливы в боль?шей степени соответствуют тому, что двигает мной все последние годы. Возможно, именно они могут внести окончательный штрих в то ощущение гармонии, которое царит в пространстве парка.
  - Уважаемый Чжан,- неторопливо смакуя из чашки тончайшего, почти прозрачного фарфора чай, ответил Хон,- до окончания работ осталось немного. Я отлично помню все ваши требования по поводу того, что здесь должно быть представлено. Более того, после детальных разъяснений и после того, как вы убедились, что наши мнения совпали, мне было поручено действовать в соответ?ствии с моим вкусом и пониманием вопроса.- Хон надолго замолчал.
  - Мне очень льстит и я очень признателен, что именно вы согласились взяться за эту работу. Искусство мастера Хона известно всем.- Чжан минуту помолчал и, чуть улыбнувшись, произнес:- Но пусть простит мне великий мастер такую мелочь - именно дикая слива способна в определенные моменты принести мне внутреннюю гармонию. Это, можно сказать, моя прихоть, возможно, просто иллюзия, но здесь уж ничего не поделаешь. Тем более, что несколько карликовых деревьев не способны хоть как-то исказить то великолепие, которое сотворили вы. Старик в задумчивости переводил взгляд с одной части сада на другую. Сколько времени и труда вложено, чтобы из обычного плоского участка земли создать ЭТО. Сколько мыслей передумано и отброшено, чтобы в конце концов выбрать единственно верную. Совсем несложно (по крайней мере, для него самого) спроектировать сад, удовлетворяющий собственным взглядам, собственной философии, но как трудно это сделать для кого-то: надо полностью уяснить его суть, раскусить, что же он за человек, погрузиться в глубину его мыслей, и не только тех, что на поверхности. Только тогда можно создать произведение искусства, а не просто нагромождение земли, воды и деревьев. Он это может, и именно поэтому во всем Китае нет мастера лучше его. До последнего времени Хон был уверен, что уловил основное в личности Чжана и сделал все так, как надо. Но оказалось, что нет. Значит - его личность оказалась гораздо глубже и недоступней для восприятия извне.
  - Вам, наверное, приходится слишком много страдать и бороться в жизни, если дикая слива для вас, уважаемый Чжан, имеет такое значение. Действительно, она сохраняет свои соки даже в самые сильные холода и никогда не сдается.
  - Мне не приходится страдать больше, чем кому бы то ни было. Жизнь в какой-то мере одинакова для всех: и для
  
   282-283
  
   счастливца, и для неудачника - страдать приходится каждому, но по-своему. Другое дело, как это воспринимается самим человеком и его окружением. После затянувшейся паузы, в течение которой они сосредоточенно потягивали чай, Хон сказал:
  - Что ж, пожалуй, можно добавить несколько деревьев в западной и южной части парка и прямо перед беседкой.
  - Вот и замечательно.
  - Но в этом случае, мне кажется, атмосфера для вашей психики получится слишком напряженной: вы не будете здесь, в саду, находить необходимого отдыха и расслабления, созерцание может превратиться в тяжелую работу. 'Оно уже давно превратилось для меня в тяжелую работу',- подумал Чжан, а вслух сказал:
  - Напряжение меня не пугает - оно всего лишь необ?ходимый спутник мысли. Да и не только мысли, а всей жизни.- Секунду помолчал и вопросительно взглянул на Хона.- Уважаемый Хон, но вы-то наверняка знаете, что надо сделать, чтобы, посадив сливы, вернуться к равновесию и гармонии?
  - Пожалуй... если посадить немного карликового бам?бука на берегу вон того пруда и немного здесь, у ручья. И еще придется добавить орхидей у беседки.
  - И это все?
  - Я думаю, что да. В этом случае равновесие должно восстановиться.
  - Ну что ж, действуйте. Я рад, что решение оказалось несложным. 'Только бы оно помогло мне найти другое решение',- мысленно добавил он.
  ...Сколько лет прошло после того разговора? Много. Шел всего пятый год Тайпинского восстания. А всего за год до этого повстанцы захватили город Нанкин, где у Чжана было большое владение, доставшееся ему в подарок от императора. За что? Это было совершенно неважно, так, за какой-то пустяк, которому Чжан сумел придать большое значение. От Пекина до Нанкина по Великой Китайской равнине - несколько дней пути. Поэтому часто наведываться туда Чжан не мог. Но главное, что поразило его в новой усадьбе, это не большой дом с богатым убранством, не плодородные земли, способные давать своему владельцу большой годовой доход, не великолепные слуги, а небольшой сад, созданный давно неизвестным мастером.
  Чжану не один раз приходилось, бывая в гостях то у одного, то у другого чиновника, видеть нечто подобное. У него самого тоже был сад, но ни один из них не произвел на него такого впечатления, как этот. Что-то в нем уловило невидимую волну энергии, исходящую от сада, и подсказало остановиться и задуматься. Он так и сделал. Чжан не мог сказать, что у него сразу появились какие-то особенные, новые мысли, кардинально изменившие его жизнь. Нет, ничего подобного не было. Но, сидя и размышляя здесь, он почувствовал еле уловимые изменения в самом себе. Эти изменения совершенно не влияли на его осознание самого себя, не затрагивали глубин психики. Видение вещей в чем-то изменилось, в чем-то скорректировалось, но не настолько, чтобы говорить о перемене взглядов или своего отношения к чему-либо.
  Позже, значительно позже он понял, что происходит. Все новое, что он в себе чувствовал, было не новым, а непосредственно истинным им - таким, какой он есть на самом деле и был всегда. Внешние условия, а именно условия сада, оказались настолько благоприятны, что он получил ощущение полного комфорта и безопасности, снявшее с него все оковы, блоки и маски - все то, что в обычной жизни человека становится его неотъемлемой частью, независимо от того, где и с кем он находится. Сад, будто большое увеличительное стекло, действующее сразу в двух направлениях, позволил ему сначала более пристально и беспристрастно присмотреться к самому себе, поняв и оценив то, что Чжан в себе нашел, и даже в какой-то степени помог примириться с этим. А после - столь же эффектно и выразительно приблизил все явления окружающего мира, бесстрастно раскладывая и сортируя, анализируя, взвешивая и с не меньшей решительностью срывая покровы со всего. Это в величайшей степени поразило Чжана. Думая, что ошибся, он вновь и вновь возвращался к осознанному только для того, чтобы убедиться. И все повторялось.
  
   284-285
  
   В итоге он увидел вещи почти такими, какие они есть. Совсем немного осталось, чтобы увидеть их истинную суть, но даже и этого хватило для переоценки многого. Конечно, такое открытие было не очень удобно, и требовалось время, чтобы привыкнуть. Трудно, когда рушатся ставшие необходимыми иллюзии, но, просидев в глубокой задумчивости еще несколько дней в саду, он пришел к выводу, что тем лучше. Теперь хоть не будет терять время на борьбу с ними - ведь вся жизнь, в лучшем случае, уходит на борьбу с иллюзиями, а в худшем... Неважно, что после этого она потеряла в красочности и насыщенности, а он стал законченным циником, зато у него появилось больше свободного времени, уходившего ранее неизвестно на что, и, главное, Чжан узнал ему настоящую цену.
  Примерно с этого времени началось его стремительное восхождение по изощренно закрученной лестнице власти. Он не раз задавал себе вопрос - в чем дело, неужели все объясняется только его долгими размышлениями в саду? А как же те, кто занимается тем же? Их немало. И его бывший друг Шань Цзуй не являлся исключением, но за ним такого фанатизма не замечалось. Уже тогда он был для Чжана загадкой: ни многочисленные попытки в разговоре с ним подобраться к его истинной сущности, ни многочасовые размышления в своем саду не смогли приблизить Чжана к ответу. Тогда он пришел к неутешительному выводу, что не все поддается объяснению и не все можно по?стичь умом.
  В то время в нем зарождался внутренний протест против постоянного превосходства Шань Цзуя, но он еще был слабым и не принял той неотвратимости, в принципе изменившей жизненные цели Чжана, точнее - превратившей все цели в одну-единственную цель. Это пришло позже - после того, когда он бросился в свой лабиринт. Но когда оно пришло, Чжан был готов к перемене, спокойно и отрешенно осознавая, что оно пришло навсегда. По мере того как желание превзойти Шань Цзуя крепло, он на долгие часы погружался в медитацию, пытаясь в самой глубине своей сущности нащупать верную дорогу. Все чаще для этого он приходил в сад, втайне надеясь, что их великолепная совместимость (сад он приравнивал к живому существу) на уровне тонких энергий поможет, а точнее - подтолкнет в правильном направлении. Он не на?деялся сразу же получить ответ - то, что скрыто так глубо -, не просто извлечь на свет. Но вскоре началось восстание, и Шань Цзуй исчез. Если раньше у Чжана еще тлела надежда получить хоть намек к сказанному ранее, то теперь ее не стало.
  Скрытое соперничество полностью было поглощено государственной изменой Шань Цзуя. Теперь их дружбе никогда не суждено восстать из пепла, а вместе с нею сгорела возможность объяснения того, что в данный момент сам Чжан понять при всем своем желании и уме не мог. А потом тайпины захватили Нанкин. Как впоследствии ему удалось узнать, имение разграбили и сожгли, а от его прекрасного сада не осталось ничего, кроме золы и разбросанных в беспорядке камней. Потеря сада причинила ему боль, словно потеря близкого человека.
  Но к тому времени Чжан сумел уже избавиться от всех своих привязанностей, считая их не более чем слабостью. Сад был его главной привязанностью, и, как справедливо признавал Чжан,- единственной слабостью. Такие рассуждения помогли ему перенести горечь потери, которая заставила всерьез задуматься о многом. Во-первых, ему не понравилось, что привязанность оказалась настолько сильна. Одно это уже могло в недалеком будущем ограничить его движение вперед. Во-вторых, он так и не смог всерьез продвинуться в разгадке тайны Шань Цзуя. Значит, дело далеко не в саде. Он, конечно, помог Чжану во многих вопросах, но не в главном. Не стоит отказываться от такого же или еще более лучшего сада в будущем, но слишком многого ждать от него не стоит.
  Вывод напрашивался самый простой и малоутешительный: в решении любого сколько-нибудь серьезного вопроса рассчитывать и надеяться можно только на себя. Любое человеческое окружение и даже друзья - совершенно ненадежны, а малейшая привязанность только ослабляет силы и концентрацию в достижении поставленной цели.
  Еще немного поразмыслив, он понял, что ничего нового не придумал, а лишь повторил старые даоские и буддийские постулаты, еще более двух тысяч лет назад говорившие то же самое.
  
   286-287
  
   Но одно дело, когда это говорит кто-то другой, используя неизвестно чей жизненный опыт, другое дело, когда ко всему приходишь сам, тем самым подтверждая очевидное и значительно лучше его усваивая.
  'Человеческое неверие слишком велико,- повторял Чжан в конце своих размышлений,- что может быть больше человеческого неверия? Может быть, только человеческая глупость?..'
  
  
  'Человеческое неверие слишком велико - так же, как и человеческая глупость',- бормотал Чжан, обливаясь холодной водой каждое утро после двухчасовых занятий кунг-фу. Это давно стало необходимостью - больше чем ритуалом. Здесь не было никакой тайны - все очень просто и взаимосвязано. Состояние его ума и духа зависело очень от многого, и в первую очередь от состояния тела. Более того, тяжелые физические упражнения не раз доводили его организм до грани возможного, а поединки с лучшими мастерами встряхивали нервную систему, что полностью нейтрализовывало то нервное и душевное напряжение, в котором он постоянно находился уже долгие годы в поисках ответа на главный вопрос его жизни. Таким образом, все его существование свелось к балансированию на краю пропасти, ежеминутно рискуя сорваться от сверхнапряжений, которые он постоянно испытывал, пробираясь по своему лабиринту, а затем топил это напряжение в еще большем, подвергая свою жизнь реальной опасности и тем самым нейтрализуя первое напряжение.
  Каждое утро Чжана начиналось с четырех часов, когда, ополоснув лицо и недолго помедитировав, он приступал к тренировке. В эти часы он не думал ни о чем, кроме точки в центре своего живота, где крылась его истинная сила - часть концентрированной космической энергии. В такие минуты он становился словно проводником всей мощи Космоса, и его собственные силы реально возрастали в десятки раз. Все хорошее и плохое, доброе и злое в нем самом приходило в равновесие, и Чжан на несколько часов превращался в идеальный механизм природы, живущий, двигающийся и колеблющийся в одном ритме с ней.
  Тело само делало то, что и должно делать. Все движения, удары, блоки, перемещения давно отточены до такой степени, что это нельзя даже назвать автоматизмом. Автоматизм был раньше, но чтобы добиться его, тоже ушли годы. Теперь все по-другому: неизмеримо выше, сложней и совершенней: на любую, самую сложную и неожиданную ситуацию его тело молниеносно реагирует импровизацией, поражающей своей точностью и оптимально верным решением для каждого конкретного случая.
  Сколько за эти годы было поединков с различными, сильными и не очень, мастерами, но у каждого из них Чжан сумел что-то найти необходимое для себя, пополнить свой и без того богатый арсенал приемов и методов. Но все бои только укрепили его в уверенности, что его школа самая эффективная. Не зря он тогда, давным-давно, вместе с Шань Цзуем и без него, так кропотливо и тщательно изучал даже самые мелкие детали стиля вахкуньбай. А теперь уже многие годы он - чемпион Китая, и за все это время не встретилось ни одного противника, способного хотя бы приблизиться к его уровню. Ситуация очень похожа на ту, когда чемпионом был Шань Цзуй. Но не совсем. Тогда Чжан хоть немного, но составлял тому конкуренцию, пока к Шань Цзую не пришла неведомая сила. С того момента превос-ходство его бывшего друга стало неоспоримым, а для Чжана началась совершенно новая жизнь. И кто знает, как бы все повернулось, если б не его неуемное желание добиться невозможного. В последнее время тяга Чжана к поединкам со спарринг-партнерами поубавилась ввиду явного его превосходства над даже самыми сильными противниками, но возросло стремление общаться с проходящими монахами из самых разных и отдаленных районов Китая и Тибета. Он надолго запирался с ними в своей библиотеке и долгие часы проводил с ними в никому не ставших известными беседах. Часто какой-нибудь из приглашенных им монахов на несколько дней, а то и недель поселялся в доме Чжана, и тот, лишь немного времени уделяя государственной службе, проводил долгие часы в беседах с ним. Значительно чаще Чжан стал ездить по служебным делам в разные уголки Китая, и, как правило, это были те места, где находились старинные монастыри, известные своими библиотеками и ученостью настоятелей... Он искал ответ.
  
   288-289
  
   Глава 7
  
  
  Сквозь маску невозмутимости на лице Сун Хоня с неожиданной силой прорвались изумление и восхищение. Такое случалось часто, когда он со стороны наблюдал за поединком своего господина - Чжана сразу с несколькими противниками. Количество противников иногда достигало десяти, но чаще всего их было пять-шесть, причем не обычных мастеров среднего уровня, а самого высокого класса тех, чьи имена известны во многих провинциях Китая и здесь, в Пекине, вызывая всеобщее восхищение даже у ближайших соперников, не говоря о тысячах людей, мечтающих поступить к ним в ученики. Похоже, они сами готовы с величайшим удовольствием стать учениками Чжана, но разве ему есть до этого дело? Он углублен в свои важнейшие, составляющие часть его тайны, дела. То, что его господин обладает какой-то тайной, Сун Хоню было совершенно точно известно, и для этого не надо особенно долго размышлять, а только один раз сразиться в поединке с Чжаном. Уж кто-кто, а он, Сун Хонь, знал в этом деле толк - не зря господин еще пять лет назад, только бросив беглый взгляд на высокую, сухощавую, но крепкую фигуру незнакомца, приложил все усилия, чтобы отвести от него уже готовый свершиться акт правосудия, вызволив последнего одним мановением своей властной руки из оказавшейся менее властной руки судьбы.
  Как считал сам Сун Хонь, он давно заслужил смерть, став грозой нескольких провинций, терроризируя их население постоянными набегами своей банды. Когда в конце концов большой отряд гвардейцев уничтожил их всех до единого, а его самого, чудом уцелевшего, доставили в Нанкин для публичной казни, он уже распрощался с жизнью, в общем-то не сильно переживая по этому поводу. Смерть была не чем иным, как переходом в иное качество, и, возможно, гораздо лучшее, чем то, в котором он пребывал до сих пор. Но могущественный вельможа неожиданно вмешался и остановил то, что остановить было практически невозможно, и это вызвало кроме естественной радости и облегчения у Сун Хоня некоторое внутреннее недовольство и недоумение: зачем богатый господин, пусть и обремененный большой властью, остановил предначертанное самим роком? Но, еще немного подумав, он пришел к мнению, что,возможно, господин Чжан и есть та сила, которую рок направил для того, чтобы спасти от смерти очередного грешника, и поэтому надо воспринять все происходящее как должное, а тем более не стоит перечить и возражать судьбе.
  Заносчивый и независимый характер Сун Хоня никогда не позволял кому бы то ни было верховодить или руководить им, и когда он оказался в услужении у Чжана, это поначалу взбесило его, вызвав немедленное неукротимое желание покончить с таким положением вещей раз и навсегда. Для этого Сун готов был даже убить своего благодетеля, чем ни в малейшей степени не боялся запятнать свою совесть. И он уже начал подыскивать подходящий момент, когда внезапно для самого себя почувствовал, что из задуманного ничего не выйдет - страх невидимыми щупальцами начал обволакивать его сознание в тот самый момент, когда Сун пришел к окончательному решению. Более того, ему стало казаться, что холодные и безразличные глаза Чжана на короткие мгновения вспыхивают к нему насмешкой и презрением. Все это оказалось бы ерундой, если бы от личности Чжана не исходило нечто, внушающее Суну суеверный ужас, подавляющий не только его заносчивость и свободолюбие, но и даже способность к сопротивлению неведомому.
  Он надолго запомнил свой первый поединок с Чжаном, когда тот легко и непринужденно предотвратил все малейшие попытки противника атаковать и на протяжении большей части схватки играл с ним, как кошка с мышкой, чем вызвал у Суна чувство полной беспомощности перед совершенным мастерством господина. Сун был подавлен, раздавлен, уничтожен. Его самолюбие стонало от пережитого унижения, но все чувства гасли под колпаком страха, полностью подавлявшего их. Сун слыл отличным мастером - и это признавали абсолютно все. Не много имелось в Китае мастеров, которые бы значительно превосходили его и тем более искусство которых было бы неизмеримо выше. И вот нашелся такой мастер в лице господина Чжана, чей уровень настолько высок, что Сун лишь цепенел в недоумении и от презрения к самому себе. Но самым неожиданным оказалось другое. Сун несколько дней промучился в непривычном для себя смяте-
  
   290
  
   нии - дух был окончательно сломлен неуверенностью и страхом, и он с тоской стал вспоминать тот день, когда жизнь уже готовилась оставить тело, а сознание навсегда слиться с Дао, и лишь вмешательство Чжана помешало этому. Выходит, Чжан даровал ему жизнь только для того, чтобы превратить ее в кошмар? В сплошное унижение? Видимо, такова воля рока, чьим орудием является Чжан, но все знает свою меру, и, похоже, не остается ничего другого, как тайно бежать из этого богатого дома, ставшего для Суна хуже тюрьмы. И внезапно произошло то, что меньше всего он мог ожидать.
  После очередного поединка, когда, сгорающий от стыда, вызванного своей беспомощностью, Сун мечтал, что скоро покинет это проклятое место и забудет о мастерстве Чжана, только иногда вспоминая о нем, словно о неправдоподобной легенде, сказке, не имеющей ничего общего с реальностью, Чжан неожиданно улыбнулся ему.
  В этой улыбке было одобрение и, главное, признание его мастерства. Чжан, словно зная, какие мысли бродят в голове недавнего противника, негромко сказал:
  - Хорошо. Очень хорошо, Сун. Ты великолепный мастер, и, если честно, я даже не ожидал, что твое мастерство столь высоко.
  - Вы шутите, господин?- недоуменно вырвалось у того.
  - Нет. Мало кому из мастеров удается противостоять мне так долго. И я очень рад, что ты оказался в моем доме. Тебе здесь нравится? Прошло больше месяца с тех пор, как Сун, избежав смерти, находился в доме Чжана, но это был их первый разговор, позволивший привнести хоть какие-то дополнитель?ные штрихи к тому образу Чжана, который сложился в сознании Суна первоначально.
  - Да,- невольно вырвалось у него, и Сун, понимая, что врет, с недоумением ощутил, что ему действительно начинает здесь нравиться. Это окончательно его сбило с толку, и, чтобы скрыть свое замешательство, он замер в почтительном поклоне.
  - Ничего, Сун, не смущайся. Я догадываюсь, какие чувства и мысли тебя обуревают после всего произошедшего. Возможно, это не лучшее, что может происходить в жизни человека вообще, но и, согласись, далеко не худшее.
  - Я вам очень признателен, господин, за все, что вы для меня сделали,- приложил все усилия Сун, стараясь, чтобы голос не выдал его истинные мысли и намерения, и вновь почувствовал, что почти верит в свои слова. Теперь он вскользь наблюдал за Чжаном, неторопливо прошедшим к беседке, сплошь увитой диким виноградом.
  'Он чем-то напоминает кота, лениво и непринужденно наслаждающегося жизнью и тем, что попадает ему в лапы. Но как эта леность и непринужденность мгновенно превращаются в мощь тигра - мне совершенно непонятно'.
  - Кроме того, Сун, ты свободен в своем выборе, и если тебе что-то здесь не нравится - никто неволить тебя не собирается,- Чжан говорил не спеша, словно думал о чем-то другом, а слова сами слетали с его губ, будто безнадежно отстали от улетевшей далеко вперед мысли. Глаза Чжана при этом слегка сузились, и он действительно напоминал кота, но не столько внешне, сколько неуловимой внутренней гармонией, полностью соответствующей гармонии окружающего его сада.- Но я думаю, что тебе было бы интересней все-таки остаться, несмотря на то, что ты превосходный мастер. Двум хорошим мастерам всегда есть чему поучиться друг у друга.
  - Вы слишком добры ко мне,- опять поклонился Сун, чувствуя, как удивление все в большей степени захватывает его.- Но мне непонятно, что могло вызвать внимание столь почтенного господина к такому человеку, как я? Ведь я - всего лишь разбойник.
  - Но разбойник, мастерски овладевший искусством кунг-фу, а это очень много. Лично для меня добро и зло - условности. Не более. На злодеев в мире приходится не меньшее количество добропорядочных героев, и порой сложно определить, кто из них вызывает большее омерзение. А с другой стороны, мир только и держится на их извечном противостоянии. Выше всего этого только неуничтожимое творчество Дао и то искусство, которое порождено им. А кунг-фу- это величайшее из искусств, насквозь пронизанное гармонией Вселенной. Оно не в меньшей, а может быть, и в большей степени возжигает огонь духа, чем живопись или поэзия. Разве не так?
  - Может быть. Я никогда не думал об этом - оно с юношеских лет стало единственным средством, дающим
  
   291
  
   мне возможность выжить. Только овладев им в совершен?стве, можно какое-то время вести относительно сносное существование в Поднебесной.
  - Каждый находит в нем то, что ищет, и в этом его неповторимая сила и многогранность.
  Сун видел, что его собеседник становится все более замкнутым и сосредоточенным, его слова с трудом срываются с губ, превратившихся в щель на непроницаемой маске лица погружающегося в медитацию Чжана.
  - Главное - желать нового познания и стремиться к нему,- почти прошептал Чжан,- и оно обязательно придет... А теперь, Сун, оставь меня одного. Сун шел по саду-парку Чжана, ничего не замечая вокруг, ошеломленный и потрясенный не самим разговором и не новыми впечатлениями, вызванными личностью Чжана, а своим мгновенным, почти щенячьим преклонением перед этим человеком, которого он еще совсем недавно готов был убить, а чуть позже - сбежать из его дома. Из дома, в котором, как он теперь понял, его ждало много такого, о чем в окружающем его остальном мире невозможно и мечтать.
  Наткнувшись на небольшую удобную скамейку, он, тут же опустившись на нее, невольно поддался открывшемуся перед ним очарованию маленького водоема, на поверхности которого распустили свои лепестки белые лилии, а в про?зрачной голубоватой воде лениво плавали декоративные рыбки, навевая на него своим спокойным и беззаботным видом почти гипнотическое спокойствие.
  В глубине его сознания еще слабо шевелились остатки недоверчивого удивления от произошедшей в нем перемены, где-то там же, в глубине, затаился темный холодок прежнего страха, но они неумолимо отступали перед его вне?запным, отметающим все предыдущие сомнения озарением.
  С тех пор прошло пять лет, Сун остался в доме Чжана, сохраняя свое отличное от прочей челяди положение. В его обязанности входило быть спарринг-партнером Чжана. И только. За что Сун получал более чем приличное жалованье чистым серебром. Кроме этой основной своей обязанности Сун по собственному желанию сопровождал Чжана во мно?гих рискованных поездках по самым отдаленным провинци?ям Китая, являясь еще и телохранителем своего господина, коорому теперь был предан всей душой. Иногда ему приходилось исполнять более деликатные поручения, что не составляло для него труда, а только вносило разнообразие в его и без того нескучную жизнь, напоминая о прошедшем лихом времени. Это будило у него легкую ностальгию по ушедшим временам, но только до определенной степени - нынешняя жизнь ему нравилась гораздо больше.
  Господин оказался прав - искусство кунг-фу будит в чело?веке множество талантов. Но как Сун ни пытался раскрыть и себе таланты живописца или поэта - результат оказался посредственным. Чжан, оценивая его потуги, серьезно и со знанием дела рассуждал о слабых и сильных чертах того или иного пейзажа, написанного Суном, иногда снисходительно посмеивался, но никогда не принуждал его заниматься этим дальше. Вся инициатива в личном поиске Суна исходила от него самого. И он нашел... С необычной яркостью и силой в нем открылся талант шпиона - шпиона экстра?класса. Он мог беззвучно и незаметно, словно мышь, проникнуть практически в любое охраняемое помещение и подслушать важный разговор либо выкрасть необходимый документ. Благодаря живому, гибкому уму и превосходному владению своим телом подобное занятие оказалось вполне ему по плечу. А склонность к риску и к приключениям только придавала в его глазах особый вкус новому увлечению. Но главное - это очень понравилось господину. Точнее - сам Чжан подсказал ему эту мысль, когда стало ясно, что личные поиски Суна зашли в тупик.
  Кроме того, риск быть застигнутым врасплох вряд ли мог закончиться плачевно для Суна - не много нашлось бы искусных воинов, способных даже с оружием в руках про?тивостоять его мастерству рукопашного боя.
  Все это делало Суна незаменимым для Чжана. Понимая это, Сун гордился своим талантом, но с не меньшим восхищением отдавал должное проницательности господина, открывшего в нем эту способность. Возможно, он был бы изумлен значительно больше, если бы узнал, что еще пять лет назад, только увидев его на базарной площади Нанкина, готового расстаться с жизнью, Чжан уже понял кроющиеся в Суне возможности. А потом пять долгих лет незаметно, терпеливо и уверенно подталкивал Суна к тому, что было очевидно.
  
   292-293
  
   Последний из противников Чжана, выронив обоюдоострое металлическое копье, мягко опустился на изумрудную зелень травы. Неподалеку сидели еще пятеро, медленно приходя в себя после поединка с Чжаном. Здесь же валялось оружие: мечи, кинжалы, кастеты, цепи - все, что им было разрешено использовать против него со всем их умением, без ограничений. Каждый из таких поединков теоретически мог закончиться смертью Чжана, когда он голыми руками сражался с шестью вооруженными, а главное - виртуозно владеющими этим оружием мастерами. Но со временем все стали понимать, что смерть Чжана в таких поединках возможна только теоретически. Из любого, даже самого сложного, состязания он выходил без единой царапины.
  - Сун, теперь твоя очередь.- Чжан всегда сражался с ним один на один, словно подчеркивая этим уровень его мастерства, что очень льстило Суну. Он встал с травы, звякнув гау син ге - кнутом, состоящим из длинных металлических звеньев, соединенных между собой кольцами,- страшное оружие в умелых руках, способное с расстояния двух метров нанести смертельную рану.
  Чжан стоял перед ним спокойный и совершенно неуставший, словно и не было его предыдущей схватки с шестью вооруженными противниками. Они сделали шаг навстречу друг другу - Сун мечтал хоть раз победить своего господина, но он еще до начала поединка знал его результат, заранее безнадежно проигрывая Чжану, впрочем, как и все остальные.
  Стальная цепь смертельным вихрем рассекала все окружающее пространство вокруг Суна, методично и беспощадно бороздя каждый клочок воздуха, делая невозможной и даже безрассудной любую попытку приблизиться к нему кого бы то ни было. Он медленно, шаг за шагом, оттеснял Чжана к зеленеющей за его спиной стене сирени. Но неожиданно, как и всегда это происходило, Сун ощутил невидимую, обволакивающую его тело силу. В ней вязли и замедляли свое движение руки, уменьшалась скорость, замедлялась реакция. Точно так же происходило торможение мысли, а ноги становились ватными и тяжелыми, словно и не было годами отточенных движений и виртуозных перемещений его тела. Все пропадало на короткое мгновение, чтобы тут же восстановиться после неприятного сбоя. Но этого оказывалось достаточно, чтобы Чжан нашел возможность взломать оборону Суна. А потом следовала молниеносная развязка. Больше всего поражала Суна уверенность, неизвестно откуда появившаяся, в неполном раскрытии Чжаном своих резервов, легкость, с которой он преодолевал сопротивление даже более опытных мастеров, чем Сун. А таких за пять лет прошло несколько десятков, и ни один не смог достойно противостоять Чжану.
  Ощутив, как рука, словно попав в безболезненный капкан, безвольно разжалась, выронив кнут, он мгновенным полуоборотом корпуса ушел в сторону от просвистевшего в миллиметре от солнечного сплетения каменного кулака Чжана. Тут же его две руки открытыми ладонями блокировали удар Чжана коленом, нацеленным в пах. Огромное напряжение всех сил и шумный свист дыхания Суна, но ему пока удается избегать грубых ошибок. Энергия ци в мгновение ока устремляется из центра живота во все части тела, неимоверно усиливая их и противодействуя ударам противника. Как виртуозно, словно бог, действует Чжан. Невозможно предугадать ни одного его действия. На это нет никаких человеческих сил и возможностей, максимум, что пока удается - реагировать иногда с заметным опозданием на его невероятные пируэты. Опять появляется ощущение, что Чжан играет с ним, словно с неопытным юнцом,- оно появляется всегда. Никогда еще не удалось почувствовать себя, хоть ненадолго, равным ему.
  Но вот Чжан, словно специально, открывается, и Сун с громким стуком вонзает напряженные, тесно сведенные пальцы, напоминающие в это мгновение острие меча, в сонную артерию противника. Почти одновременно локоть, описав полукруг, обрушивается на височную кость господина, издав точно такой же звук, как и пальцы перед этим о его горло. Действия, способные свалить буйвола, похоже, на Чжана не произвели никакого впечатления. В сознании Суна невольно мелькают горы черепицы, которые он без особого труда переламывал, тренируя силу и резкость уда?ра. Что же, в таком случае, представляет из себя тело его господина, не говоря уже о том, что представляет из себя его сущность? И Суна на мгновение вновь охватывает
  
   294-295
  
   страх. Через долю секунды после этого яркая вспышка ослепляет его, и он ненадолго теряет сознание, но, еще не успев упасть, приходит в себя и видит, как стремительно навстречу несется земля и тень от своих ног, почему-то находящихся гораздо выше головы, контрастно выделяющейся на аккуратно подстриженной траве лужайки. Сун быстро группируется и мягко, словно невесомый, катится по траве, натыкаясь ребрами на край выложенной камнями дорожки, но совершенно не чувствует боли - его энергия все еще спасает от тяжелых ударов, и он доволен собой.
  Краем зрения Сун улавливает приближение Чжана и мгновенно откатывается в сторону, но неизвестно откуда взявшаяся тяжесть обручем сжимает виски, и он, слыша биение своего сердца и видя перед глазами огненные облака, почему-то имеющие привкус крови, второй раз теряет сознание. Когда он приходит в себя, а это происходит почти мгновенно, Сун чувствует взгляды других мастеров, и это наполняет его гордостью. Он мастерски и довольно долго про?тивостоял Чжану, а это уже успех. Поэтому понятно неподдельное восхищение специалистов своего дела, одобрительно поцокивающих языками. То, что удалось ему сейчас, редко кому удается, не говоря уже о том, чтобы выиграть у Великого Чжана. Неожиданно Сун ловит на себе взгляд и чувствует, что он принадлежит кому-то, находящемуся в глубине сада. Вытирая платком кровь, слегка сочащуюся из носа, он незаметно для всех старается узнать, кто же это, и вдруг замирает от догадки, заставившей быстро заколотиться сердце,- это Ли. Ее хорошо знакомый силуэт, мелькнув изящной тенью, скрылся в беседке, утопающей в зарослях сирени.
  'Как она красива и недосягаема, словно далекая звезда,- подумал Сун.- Ли недоступна для меня так же, как и искусство Чжана'. Сун бросает быстрый взгляд на господина и видит его одобрительную усмешку. Чжан доволен, и это делает Суна счастливым.
  Мальчик-слуга разносит присутствующим чай на маленьком, покрытом лаком подносе, и вкус горячего терпкого напитка наполняет Суна блаженством. Если у триумфа есть вкус, то он наверняка схож с тем, что испытывает сейчас Сун,- вкус великолепного чая... с легкой примесью крови и непонятной горечи, все еще непонятно откуда напоминающей о себе. Смакуя чай, Сун невольно прислушивается к разговору, завязавшемуся между Чжаном и старшим из мастеров Шен Чу. Погруженный в свои ощущения, он не услышал начала и сейчас пытался вникнуть в его суть.
  - Вы говорите, дошли слухи,- смеется Чжан,- это же секретная информация, слухов просто не должно быть.
  - Об этом говорит половина Пекина,- невозмутимо парировал Шен Чу,- поэтому я и обратился к вам, уважаемый Чжан. В нас-то вы можете не сомневаться.
  Сун заметил, как легкое внутреннее напряжение слегка коснулось Чжана, тут же его покинув. Он в очередной раз широко улыбнулся одной из своих улыбок, мастерски скрывающих все его мысли, но при этом своей невинностью вводящей в заблуждение даже самого проницательного наблюдателя.
  - А что говорят?- наивно поинтересовался Чжан, хотя он был в деталях осведомлен о слухах, носящихся по городу, да и не только по нему.
  - Говорят, что смерч, каким-то образом вызванный Шань Цзуем, уничтожил большой отряд императорской гвардии, когда те пытались пленить князя.
  - Пожалуй, мне действительно скрывать нечего - ведь мы знакомы уже столько лет.- Он замолчал, многозначительно выделив сказанное. И только убедившись, что все присутствующие поняли, что услышанная ими сейчас информация должна оставаться в тайне, продолжил:- Все поступившие ко мне сведения не обладают большой достоверностью, потому что переданы двумя полупомешанными гвардейцами. С их слов, все именно так и обстоит. Где остальные бойцы отряда - неизвестно, но с их же слов - они погибли в смерче, и это все, что мне известно.
  - Но...- проговорил Шен и, не зная, как продолжить, запнулся.
  - Но проверить это нет никакой возможности,- продолжил за него Чжан,- так же, как едва ли стоит верить каждому слову Чана.
  - Я хорошо его знаю, господин,- тщательно подбирая слова, проговорил Шен, и от Суна не скрылась легкая неприязнь, которая, несмотря на старания говорившего, все-таки промелькнула в голосе при произнесении имени Чана. Это же не укрылось и от Чжана, глаза которого лишь слегка иронично блеснули, но никак не выдали его личного отно-
  
   296-297
  
   шения к услышанному.- Он хороший мастер кунг-фу и совершенно непохож на человека не в своем уме.- Шен быстро взглянул на Чжана,- Нервы у него всегда были в полном порядке, и чтобы превратить его в полоумного, наверное, потребовалось что-то из ряда вон выходящее. Тем более, если и другой солдат спятил, то это говорит о многом...
  - Да, не все понятно в этом деле,- Чжан решил отбросить всю излишнюю таинственность и откровенно поговорить с опытными людьми. Уж если с кем обсуждать произошедшее, то с ними, а не с этими дилетантами в департаменте.- У вас, уважаемый Шен, нет предположения, как Шань Цзуй смог применить такую силу?
  - Может быть, этот смерч не имеет никакого отноше?ния к Шань Цзую?- задумчиво проговорил Шен Чу и тут же сам себя опроверг:- Но тогда он должен быть не просто смерчем, а тайфуном, чтобы унести столько людей. Но даже тайфун не будет, словно мечом, разрубать тела на части.
  - Вот видите, вы знаете то же, что и я,- попытался сиронизировать Чжан, но почувствовал, как напряжены все присутствующие, и его шутливый тон не вызвал у них соответствующей реакции.
  - Значит,- продолжил Шен,- этот смерч появился по желанию князя, во всяком случае - с его ведома.
  - Вот в этом-то и самое интересное.- Чжан обвел пристальным взглядом присутствующих, и каждый из них, несмотря на раскованную обстановку и приветливость хозяина, почувствовал себя неуютно. Но начиналась крайне важная для него тема, и Чжан максимально сбросил свои привычные маски (конечно, оставив самые необходимые), тем самым принуждая всех поступить так же и выйти на макси?мальную откровенность. Вопрос стоил того; похоже, это понимали все присутствующие, может быть, за исключением Суна, которому, казалось, решительно наплевать на эту проблему.
  - Каждый из нас большую часть своей жизни занимался кунг-фу. Может быть, вам знакома какая-либо история, рассказывающая о чем-нибудь похожем?
  - Ничего подобного в реальной жизни не было,- вырвалось у Шена,- все, что хоть чем-то напоминает произошедшее с Чаном и его людьми,- сказки и легенды, относящиеся ко временам Легендарных императоров, которые знают даже дети. Все остальные мастера хранили почтительное молчание авторитет Чжана и Шена был слишком велик, чтобы они могли вмешиваться в их разговор.
  - А что думаешь ты, Тэн Сяо,- взгляд Чжана остановился на лице мастера средних лет, впившись в умные, со скрытой в глубине иронией, глаза. У многих создавалось впечатление, что он всегда ко всему относится насмешливо, тем самым прикрывая свое истинное отношение к любому вопросу, который бы ни обсуждался. 'Умен, определенно умен,- думал Чжан,- и хитер. От Тэна никогда не услышишь откровенного ответа: больше слушает, чем говорит. Он может быть опасен, если поднимется повыше.- Чжан заметил, как сидевший с отсутствующим видом Сун на мгновение задержал свой цепкий, пронизывающий взгляд на Тэне, и вновь с безразличным видом сделал глоток чаю.- А Сун что-то почувствовал - ну и чутье у парня,- удовлетворенно мелькнула мысль и запала в один из тайников его памяти, из которого Чжан непременно ее вытащит, чтобы детально и досконально разобраться'.
  - Никакого правдоподобного объяснения я не вижу,- почтительно произнес Тэн, всем своим видом показывая уважение ко всем присутствующим, и особенно к Чжану и Шену. Он и Сун здесь самые молодые - им чуть больше тридцати, все остальные мужчины были старше, и по этикету к ним следовало обращаться с большим почтением, чем к сверстникам. Возраст Чжана не в счет - его высо?кое общественное положение ставило в любом случае на недосягаемую высоту по отношению к присутствующим.- Но если учесть всю фантастичность произошедшего, и если оно действительно произошло, то без магии здесь не обошлось,- последнее он добавил полушутли?вым тоном. Чжан фыркнул:
  - Кто бы говорил о магии, Тэн, но только не ты.
  - Все неправдоподобное с привычной точки зрения вряд ли объяснишь,- неожиданно серьезно добавил Тэн.- Может быть, это не магия, а неожиданный метод, ставший доступным Шань Цзую, но недоступный другим, а потому - кажущийся магией. 'Он думает точно так же, как и я,- разговор становится все интересней',- подумал Чжан.
  
   298-299
  
  
  - Продолжай.
  - Ведь ваше искусство, уважаемый Чжан, достигшее невероятных высот, тоже недосягаемо для многих, если не для всех,- сказал в мертвой тишине Тэн.- Какое в этом случае можно найти объяснение?- Его вопрос остался без ответа, и все присутствующие мастера сидели потупив глаза, только горящий взгляд Чжана уперся в лицо говорившего.
   Сун же с невозмутимым видом, словно не слыша слов Тэна, принялся за вторую чашку чая, только что принесенного мальчиком-слугой. Он слегка приподнял ее, и попадавший на нее свет, казалось, проникает сквозь полупрозрачный фарфор, смешивая его бирюзовый цвет с тончайшими оттенками и ароматом напитка. Казалось, Суна в данный момент не интересует больше ничего. Все ждали, что скажет Тэн, и он, вдоволь насладившись общим вниманием, добавил:
  - Ответив самому себе, господин Чжан, как вам удалось добиться высочайших результатов в искусстве кунг-фу, вы поймете, как это удалось сделать Шань Цзую.
  - Если бы это было так просто,- наконец выдавил из себя Чжан.
  - Все, что непостижимо большинству, а доступно единицам, приписывается магии,- раздался голос Шена,- но правильные решения всегда находят немногие, удел всех остальных - рано или поздно следовать им. В словах Тэна, возможно, есть значительная доля правды, но в любом случае проверить это невозможно. По крайней мере сейчас или в ближайшем будущем. Если Шань Цзуй изобрел что-то новое, и оно настолько эффективно, что перечеркивает все известные до сих пор методики ввиду своего невероятного преимущества перед ними, то мы становимся свидетелями величайшего свершения, которое является только началом в цепи событий, способных в корне изменить и преобразить саму суть ставших привычными для человека вещей... Конечно, если в словах Чана есть хоть половина правды.
  - Скорее всего, что так оно и есть, но возможно, ее значительно больше, и тогда...- Чжан не договорив, невидяще смотрел перед собой.
  - Тогда нет сейчас в мире силы, способной с ним совладать,- вырвалось у Тэна.- Как я слышал, его не берет ни стрела, ни меч, ни пуля.
  - В этом нет ничего удивительного,- ответил Шен,- в Китае есть немало мастеров, чья энергия ци настолько сильна, что превращает их тело в броню.
  - Но не противостоит пуле, выпущенной из английского ружья,- упорствовал Тэн.
  - Если Шань Цзуй может преобразовывать энергию в смерч, то ничего удивительного в том, что он в состоянии обезопасить свое тело даже от пули, и наверняка не только от нее,- небрежно обронил Чжан, хотя чувствовал, что его внутреннее состояние не соответствует той внешней беспечности, с которой он произнес эти слова.- Самое важное - как ему это удается. Разгадавший эту тайну выйдет с ним на один уровень.
  - То, что теперь стало доступным одному человеку, но больше никому за несколько тысячелетий, говорит о том, как необычен его метод. Великое множество выдающихся мастеров, философов, ученых всегда мечтало найти новый эффективный путь получения человеком наибольшего могущества, в итоге сделавшего бы его совершенней. Но все достигнутое довольно близко по своей природе и сути к знаниям и возможностям, полученным ранее их предками.- Шен задумчиво пощелкивал четками - Поэто?му бесполезно искать разгадку в привычных нам понятиях и вещах - она лежит за их пределами.
  - Либо в их пределах, но там, где ее никто не ищет, считая это в принципе невозможным,- почтительно возразил Тэн,- или бесполезным. 'Тэн, ты почти угадал, и Шен - тоже. Каждый из вас близок к правильному решению, и я очень близок к нему, но... даже все это сложенное вместе не гарантирует результата, единственно верного и правильного, который есть у Шань Цзуя. Могут быть еще тысячи близких, невероятно близких ответов, но они так и останутся всего-навсего неудавшейся попыткой. А пока, как я понял, вы даже не представляете, как подступиться к этой задаче, что и неудивительно - она слишком грандиозна'.- Чжан еще продолжал вежливо вслушиваться в беседу, иногда вставляя свои слова, но искренний интерес был утерян - за ней не стояло ничего конкретного, так ему сейчас необходимого. Конечно, Тэн, как всегда, немного темнит, но это - что-то другое, не имеющее к данному вопросу отношения.
  
   300-301
  
  
  Чжан незаметно взглянул на Суна, мгновенно поняв, что и тот сквозь свое видимое безразличие чувствует в Тэне некоторую недосказанность. Да-а, Сун поразительно проницателен. Что ж, в таком случае, надо поручить ему заняться Тэном всерьез - пусть узнает причину этой недосказаннос?ти...
  
   Глава 8
  
  
  Среди множества старинных вещей и предметов искусства в доме Чжана преобладали картины. Сун часто видел своего хозяина, стоящего в глубокой задумчивости перед каким-либо пейзажем, словно пытающегося вобрать в себя ту энергию, которую вложил в нее художник-мастер. Многие из картин были подлинниками, принадлежащими кисти самых знаменитых живописцев различных исторических эпох Китая. Некоторые из них - искусные копии, но Сун никогда бы не смог отличить первые от вторых, потому что копии часто выполнялись не менее знаменитыми мастерами, неся в себе неповторимость и внутреннюю насыщенность, словно впитав в себя искру озарения своего создателя.
  Сун неплохо разбирался и в живописи, и в каллиграфии - не менее важном искусстве для китайца, чем живопись, но то значение, которое придавал картинам Чжан, долгое время оставалось ему непонятным. Если бы подобное увлечение было присуще кому-либо другому, Сун, возможно, воспринимал бы это как само собой разумеющееся. Личность же Чжана, по его мнению, была слишком сконцентрирована и углублена в поиск чего-то невероятно сложного, не имеющего совершенно никакого отношения к изящным искусствам. А они, с точки зрения Суна, придавали некоторый блеск и аромат изысканности существованию человека, но никогда не могли в такой сильной степени влиять на его жизнь, если, конечно, он не был художником.
  По наблюдениям Суна (а как выяснилось, наблюдательность и логика являлись его сильнейшими чертами), Чжан уделял созерцанию картин ненамного меньше времени, чем медитациям, и заметно больше, чем общению с Ли. Это в еще большей степени поражало Суна, лишний раз подтверждая догадку, что его господин с головой погружен в свой внутренний мир либо в какую-то важнейшую проблему, уже давно ставшую частью самого Чжана. Недавний разговор хозяина с мастерами кунг-фу, при котором присутствовал Сун, подтолкнул его к мысли, что, возможно, Чжан пытается найти разгадку того, каким образом Шань Цзую удалось приобрести такую невообразимую, фантастическую силу. И что, вполне вероятно, господин занимается этой задачей давно... очень давно. Но каким образом Чжан собирается совместить решение этой проблемы с самозабвенным углублением в древние пейзажи, оставалось для Суна, несмотря на гибкость его ума, пока еще загадкой.
  С другой стороны - что бы ни делал господин, служило для него непререкаемым авторитетом, и все, связанное с Чжаном, никогда не воспринималось им критически, а скорее, наоборот, вселяло благоговейный трепет и восхищение.
  Очень часто, может быть, чаще, чем перед другими картинами, Чжан застывал в неподвижности перед работой неизвестного мастера, написанной еще во времена правления Северо-Сунской династии, примерно семьсот лет назад.
   На картине изображен старик - буддистский святой, медитирующий сидя на спящем тигре. Очертания были расплывчатыми и нечеткими, сама картина выполнена небрежными мазками тушью то ли щепкой, то ли соломинкой и лично у Суна не вызывала каких-либо особых эмоций... Чжан, похоже, считал по-другому.
  Сун сам стал иногда задерживаться перед картиной подольше, стараясь догадаться, чем она привлекла его господина.
  - Чем же она так заинтересовала тебя, Сун?- неожиданно раздался за его спиной голос Чжана. Обернувшись, Сун увидел в его глазах неподдельный интерес, и вопрос, по всей видимости, не был праздным. Немного помедлив, Сун ответил:
  - Я ищу в ней то, что уже долго привлекает вас, мой господин.
  - А тебя самого, значит, в ней ничего не интересует?
  
   302-303
  
   Стараясь не разочаровывать Чжана, Сун скрыл свое истинное отношение к картине уклончивым ответом:
  - Интересует, конечно, почти так же, как и пейзажи.
  - Каждая из них несет в себе свою смысловую нагрузку - как явную, так и скрытую от большинства наблюдателей. Энергия картины способна не только прибавить духовных и физических сил, слившись с энергией духа человека, но и значительно ослабить его. Все зависит от того, что вложил в свое творение мастер, и, конечно, от личности самого художника.
  - Значит, эта картина придает вам особые силы, господин?- голос Суна звучал с неподдельным изумлением.- Но если бы все было так просто...
  - Посмотрел картину и стал всесильным?- закончил за него вопросом Чжан.
  - Получается, именно так.
  - Нет. Сила как положительной, так и отрицательной скрытой в картинах энергии не столь велика. Но ее наличие, неоспоримо, имеет большее значение, чем думают многие. Она порой будит в человеке то, что само собой никак не проявляется, а может, и не проявится никогда. Вроде бы пустяк - посмотрел на картину и пошел дальше, тут же забыв о ней... Но нет - внутри сознания что-то дрогнуло - и человек уже чуть-чуть изменился. Сам не подозревая об этом, думает, совершает действия, даже не подозревая, кто или что побуждает его к этому ... Наша жизнь полна зависимостей, и не только тех, которые общеизвестны.
  - Довольно мрачна, в таком случае, наша реальность.
  - Мрачна, но вовсе не из-за этого,- хмыкнул Чжан.- Существует гораздо больше причин, делающих ее мрачной. А энергия, скрытая в картинах, скорее неожиданность, вносящая некоторое разнообразие, и чаще приятное, в нашу жизнь. Тем более, если знаешь, что ищешь.
  - Но если не знаешь, то неожиданность может быть и не столь приятной.
  - Не стоит преувеличивать, точно так же, как не стоит и недооценивать их значение. В любом случае - это более безобидно, чем верховая езда, а если найти ключ к тому, что, кроме очевидного, скрыто в самой глубине, то значение каждой картины, созданной истинным мастером, возрастает неимоверно, хотя люди привыкли в них видеть совсем иное.
  - А что скрыто в 'Патриархе и тигре'?
  - Она символизирует мировую гармонию. Многие картины выражают то же самое, но мне именно в этой видится особая сила. Мировой гармонии подчинено все - даже, казалось бы, несовместимое. Тот, кто найдет способ слиться в едином потоке с гармонией Вселенной, получит истинную свободу, а она и есть величайшая самореали?зация.
  - Шань Цзуй, выходит, нашел этот способ,- невольно вырвалось у Суна. Чжан метнул в него быстрый, всесхватывающий взгляд, который тут же вновь обрел свою обычную отрешенность, успев, однако, получить полную, исчерпывающую информацию. 'Даже это от него не укрылось. Очень хорошо. Сун, пожалуй, вполне созрел для более важных дел,- подумал Чжан,- при всем при этом безоговорочно предан мне. Что ни говори, а он - ценное приобретение'.
  Вслух он сказал:
  - Ты прав... Мастер, даже хороший, всегда должен стремиться к наивысшему достижению. То, чего добился Шань Цзуй,- и есть наивысшее, или близкое к нему.
  - Все это трудно совместимо. Как можно считать смерч - порождение неизвестно каких сил, вершиной мастерства в кунг-фу, и какое это вообще имеет отношение к кунг-фу?
  - С определенного момента начинается новый отсчет, предъявляются совершенно иные требования к личности. Момент этот наступает внезапно, но к нему ведет закономерная цепь событий и поступков конкретного человека. Хоть и редко, но бывают случаи, когда, казалось, добиться большего, чем уже совершил, невозможно, но человек так, на всякий случай делает шаг вперед и находит следу-ющую ступень, ведущую вверх, за ней еще и еще. Он разочарован в своем нынешнем достижении, но полон новых надежд.
  Так, выдающийся результат всегда уступает более совершенному, и никто не знает, где граница возможного.
  - Значит, Шань Цзуй сделал такой шаг,- утвердительно, будто отвечая своим собственным мыслям, произнес Сун.- Многие помнят, насколько велико было его мастерство, но, видимо, он захотел большего. Мне трудно это представить, потому что я никогда не знал, что же такое
  
   304-305
  
   истинное превосходство над всеми противниками. Но если бы мне вдруг представилась возможность,- он с легкой усмешкой взглянул на Чжана,- стать лучшим - разве стал бы я мечтать о большем?
  - Все решает время и сознание собственной ограниченности. Когда нет никого, кто лучше тебя, ты ищешь возможность превзойти свой собственный результат. Если же человек не стремится к большему - он отступает рано или поздно, и этого не избежать. Может, потому так коротка наша жизнь - чтобы мы меньше спали и в большей степени стремились к невозможному.
  Атмосфера сада мягкой обволакивающей волной накрыла Суна, и он удивился тому, как неожиданно они здесь оказались. Разговоры с Чжаном всегда захватывали его с головой. Сам же господин тут, как правило, неумолимо меняется, словно сливаясь с этим искусственно со-зданным великолепием, но даже не столько с его внешней, видимой стороной, сколько с внутренней сущнос?тью, если можно так сказать - с духом сада.
  И это совсем другой Чжан - не тот, что в гипнотической отрешенности еще несколько минут назад созерцал картины, как и не тот, которым он бывает в любой другой ситуации. Неважно - окружают ли его суровые горы запада, непроходимые джунгли юга, однообразие Великой Китайской равнины либо прелести восточных морей, из которых воходит солнце, он гармоничней всех вплетается в окружающую его действительность. Как это ему удается? Может быть, именно в этом и кроется его сила? Гоняясь за невозможным, он приобретает все новые и новые качества, в большей степени приближающие его к этому невозможному и отдаляющие от обыденного и привычного. Для изощренно-проницательного глаза Суна несложно увидеть те перемены, которые за несколько лет произошли с хозяином. Чжан значительно увеличил свою внутреннюю силу, которую непроизвольно улавливали все окружающие его люди, но, как догадывался Сун, эта сила - лишь часть чего-то еще более масштабного, не проявляющего свою грандиозность в доступной для человеческого восприятия форме.
  Господин был участником какого-то важного процесса, каким-то образом захватившего его или искусственно приближенного самим Чжаном.
  В любом случае - все происходящее тщательно фиксировалось Суном, и его напряженно работающий ум периодически замирал в восторге и восхищении от осознания собственной причастности к великому.
  Еще ему часто казалось, что все люди, помимо своего желания и понимания, также участвуют в этом, но их роль неизмеримо ниже той, которая отведена господину.
  - Какого ты мнения о Тэне,- прервал поток его размышлений Чжан, и Сун, несмотря на то, что вопрос был задан неожиданно, ответил, не задумываясь, давно зная на него ответ:
  - Слишком умен и хитер, чтобы заслуживать полного доверия. Умен настолько, что голова работает более виртуозно, чем тело отличного мастера кунг-фу. А он - отличный мастер.
  - Исчерпывающий ответ,- усмехнулся Чжан, и польщенный Сун поклонился.
  - Считаешь - он опасен?
  - Сам по себе - нет, но если у него появится сильный покровитель из знати и в зависимости от тех целей, которые тот поставит, может быть очень опасным.
  - А если у него уже такой есть?
  - Это было бы известно моему господину.
  - Не переоценивай мои возможности, Сун,- Чжан снисходительно улыбнулся.- Но ты прав - я действительно это знаю - у него есть такой покровитель.
  - Теперь я понял, почему вы, мой господин, менее с ним откровенны, чем с остальными мастерами.
  - Но не в прошлый раз.
  - Значит, для этого у вас были веские причины, либо тема разговора затронула вопрос настолько сложный в своей конечной реализации, что господину просто нечего опасаться чьего-либо вмешательства со стороны, а тем более его превосходства в том, в чем вам уже давно нет равных.
  - Кроме всего прочего - ты великолепный льстец, Сун.
  - Я только подчеркиваю то, что всем известно, господин, и ни одно мое слово, сказанное в ваш адрес, не является преувеличением.
  Чжан, пропустив последние высказывания Суна мимо ушей, тщательно подбирая слова, словно борясь с последними сомнениями, сказал:
  
   306-307
  
  
  - Сун, мы с тобой знакомы более пяти лет, и я пришел к выводу, что настало время, когда тебя можно посвятить в некоторые детали тех дел, которыми мне по долгу службы приходится заниматься. Но это от тебя потребует большей самоотдачи, чем до сих пор. Поэтому повторю ранее сказанное - ты вправе отказаться, и мое отношение к тебе не изменится. Более того, у тебя особенное положение в моем доме (ты это отлично знаешь) - оно таковым будет всегда. Сун, почтительно поклонившись, сказал с нескрываемой иронией, которая, с молчаливого разрешения Чжана, часто присутствовала в их беседах, нисколько не ущемляя самолюбие последнего:
  - Господин отлично знает мой ответ, или ему надо в очередной раз подтверждение моей преданности?
  - Нет,- слегка поморщился Чжан,- в этом я уверен.- Сун был бы в очередной раз поражен, если бы узнал, что господин знает даже больше о степени его преданности, чем подозревает сам Сун.- А говорю тебе об этом потому, что хочу, чтобы ты сразу, прямо сейчас понял, с чем тебе предстоит иметь дело. Часто твоей жизни будет угрожать опасность, и у тебя должен быть выбор.
  - Я согласен в любом случае, а опасность уже долгое время лишь скрашивает мою жизнь.- Он поклонился, демонстрируя полное подчинение и, одновременно, доверие воле господина.
  - Хорошо,- невозмутимо, словно давно знал, что услышит именно такой ответ, сказал Чжан.- То, что предстоит тебе делать, в значительной степени связано с твоим талантом, которым ты справедливо гордишься.- На лице Суна отразилось мгновенное понимание и даже удовлетворение, но никакого удивления, будто и он заранее знал, о чем пойдет речь.
  - До сих пор ты успешно помогал мне...- Чжан сделал небрежный жест, словно смахивая пыль с рукава,- в решении некоторых не очень сложных вопросов и преуспел в этом сверх всякой похвалы. Но время идет - задачи усложняются, противники становятся сильней и изощренней, напряжение возрастает. Даже сильный рано или поздно уступает слабому - таков ход естественных событий, и противостоять этому очень сложно. Слабый, маленький росток с трудом может выжить в тени большого дерева, сотни таких побегов погибают, так и не выдержав неравной борьбы. Но этот, выживший, через долгие годы сам становится могучим исполином и с высоты насмешливо наблюдает за своим дряхлым соседом, некогда душившим всех своей тенью.
  Сун напряженно слушал, подчеркивая своим видом не только полное внимание, но и величайшую готовность.
  - Хочу, чтобы ты знал - у меня сейчас и в ближайшем будущем нет ни одного серьезного врага при дворе императора, способного не только меня одолеть, но и эффективно противостоять. Я же всегда смотрю не только себе под ноги, но и далеко вперед, выявляя заранее возможную угрозу и своевременно ее устраняя.
  Чжан замолчал, слегка прикрыв глаза, отчего сила и проницательность его взгляда только увеличились. Сун ощутил нервный холод, пробежавший по спине, когда почти физически почувствовал, как энергия мысли господина обволакивает его собственный мозг, возможно, даже читая все, что происходит в сознании Суна.
  - Один из таких побегов, молодых и опасных,- Тэн.
  - Он моложе вас, господин, всего на десять лет,- попробовал снять внутреннее напряжение шуткой Сун.
  - Ты отлично знаешь, о чем я говорю,- смягчил свой взгляд Чжан,- и скорее всего уже догадался, что от тебя потребуется.
  - Конечно, господин.
  - Наблюдай за ним со всей своей тщательностью и дотошностью, не вздумай недооценивать его. Тэн опасен, но может быть и смертельно опасным. Вы оба стоите друг друга - учти это.
  - Вы говорили - у него есть сильный покровитель.
  - Да. Это Юань Ши - один из влиятельнейших сановников императора. Он очень богат, могущественен и умен. Причем его ум стоит всех остальных достоинств, что делает Юань Ши серьезнейшим соперником, хотя он всячески подчеркивает ко мне свою лояльность. Пока я тоже не испытываю к нему неприязни. Короче - мы нейтральны по отношению друг к другу. Но это не мешает ему различными способами медленно и очень долго нащупывать уязвимые места в глухой обороне каждого, кто стоит рядом с ним, а значит - ив моей.
  - Неужели в отношении Вас он хоть в чем-то преуспел?- недоверчиво покосился Сун.
  
   308-309
  
  
  - Кто знает, но насколько мне известно - ничего серьезного, хотя в руках умного человека любая информация может приобрести неожиданную силу, особенно - в хитросплетении неожиданностей, которые несет нам будущее.
  - От меня требуется следить за Тэном, и только?- спросил Сун.
  - Эта слежка не та, о которой ты думаешь. Тебе надо будет не спускать с него глаз только в те дни, о которых заранее будет известно. Я беру на себя вычислить необходимое время, но остальное, Сун,- твоя задача. Даже если Тэн направится в дом к Юань Ши либо куда-нибудь еще вместе с ним.
  - Проникнуть в дом - это несложно, тем более что мне приходилось делать это не раз.
  - Все зависит от того - в чей дом,- серьезно сказал Чжан.- Если ты там попадешься, то вряд ли выйдешь оттуда - слуги Юань Ши, все как один,- серьезные мастера. И если он узнает, кто ты,- это означает начало открытой вражды между мной и им, а такого развития событий хотелось бы избежать.- Чжан неожиданно для себя уловил во взгляде Суна, пристально впившегося ему в лицо, молчали?вый вопрос и сразу же понял, в чем дело.
  - Вижу, у тебя есть какие-то сомнения.
  - Я бы не назвал это сомнениями,- немного помолчав, Сун продолжил:- Скорее всего - некоторое непонимание, которое можно оставить без объяснений, если так будет угодно господину.
  - Непонимание? Чего именно?
  - Насколько я знаю вас, хозяин, вряд ли Юань Ши способен, даже предприняв крайне жесткие и агрессивные меры, долго противостоять вам в любой форме - слишком велик ваш авторитет при дворе, а молва создала вам такой ореол, что едва ли найдется смельчак, готовый выступить против вас, пусть даже с самой мощной коалицией союзников.
  - Тебя смущает то, что я стараюсь смотреть далеко вперед?
  - Нет, меня удивляет другое.
  - Выкладывай все, мне становится интересно,- насмешливо сказал Чжан, втайне восхищаясь способностью Суна проникать в самую глубину человеческих мыслей.- Говори, не стесняйся, и не пытайся сгладить суть витиеватым нагромождением слов, хитрец.
  - Вы не тот человек, который уделяет слишком большое внимание мелочам. Точнее, большее внимание, чем они заслуживают в действительности.
  - Ты считаешь Юань Ши мелочью?- спросил Чжан.
  - Возможно, сам по себе он не мелочь - далеко не мелочь, но в сравнении с вашими возможностями, господин, он ничтожен.- Глядя на развеселившегося Чжана, Сун торопливо добавил, боясь, чтобы тот не перебил его:- Наверняка сейчас господин опять назовет меня льстецом, но признайтесь, в глубине души вы полностью со мной согласны.
  - Хорошо, Сун, ты прав. Но, несмотря на свою проницательность, прав только частично. В том качестве, в котором все знают Юань Ши, он на самом деле не опасен для меня. Точно так же, как и Тэн без Юань Ши - ничто. Даже вместе, Тэн с Юань Ши - объединение ума, могущества, силы и мастерства,- также не в состоянии противостоять мне. Но... раз уж сегодня начался у нас с тобой такой разговор, то будет правильно довести его до логического завершения. Тем более своей преданностью ты заслужил это. Они сосредоточенно замолчали.
  - Как ты считаешь, что представляет для меня серьезный интерес в жизни?- наконец спросил Чжан.
  - Шань Цзуй,- не задумываясь, ответил Сун,- и все, что связано с его могуществом.
  Чжан молча кивнул, а потом добавил:
  - И реальную опасность я могу ожидать тоже только от Шань Цзуя.- Во взгляде Суна после секундного замешательства Чжан увидел догадку.
  - Вы считаете, господин, что Юань Ши связан с Шань Цзуем?- в вопросе Суна слышалось утверждение.
  - Не сомневаюсь в этом. Кроме того, они были в хоро?ших отношениях раньше - задолго до участия Шань Цзуя в восстании.
  - Прошло столько времени.
  - При искусстве шпионажа, которое достигло своего пика давным-давно, а сейчас еще и приобрело огромный размах, несложно обмениваться информацией двум могущественным людям.
  
   310-311
  
  
  - В таком случае, Юань Ши - государственный преступник,- сказал Сун и услышал в ответ громкий смех Чжана:
  - Каждый человек не один раз за свою жизнь может оказаться государственным преступником - все зависит от того, что стремиться увидеть за его поступками, только и всего. Но даже если Юань Ши и преступник в том смысле, который общепринят,- мне это безразлично. Абсолютно безразлично.
  Сун вопросительно смотрел на Чжана.
  - Что меня реально интересует - это то, насколько тесно они поддерживают контакт между собой. И самое главное - посвящен ли Юань Ши в секреты Шань Цзуя, и если да, то в какой степени.
  - У вас есть основания считать, что Шань Цзуй мог открыть кому-либо свою тайну?- теперь Сун был искренне удивлен.- Но это была бы величайшая глупость с его стороны. Особенно сейчас, когда по его следам носятся своры преследователей, а предательство приобрело грандиозный размах, став у многих основной профессией. Чжан, как показалось Суну, с затаенной внутренней грустью продолжил:
  - И тот и другой - люди особого склада. Им не присущи ни предательство, ни вероломство. Как ни странно - и таких сейчас можно встретить. Но их сближает другое - Шань Цзуй и Юань Ши во многом, а точнее почти во всем, имели поразительно близкие взгляды, и я это знаю точно. Их симпатия была обоюдной, уходя корнями в дружбу их древних родов, что очень важно. Поэтому меньше всего ос?нований считать, что она прервалась из-за Тайпинского восстания - Китай за всю свою долгую историю знал и не такие потрясения.
  - Император может простить Шань Цзуя?- неожидано спросил Сун, и Чжан опять удовлетворенно отметил, как одновременно они подошли к одной и той же мысли.
  - Вполне вероятно, что так и будет. Император всегда хорошо к нему относился. Но главное - Шань Цзуй может стать реальным противовесом моему влиянию, и император это понимает, хотя не имеет ничего против меня.
   Все в мире подчиняется одним и тем же законам - силу надо уравновесить другой силой, иначе она подчинит себе все.
  - Так оно и есть,- улыбнулся Сун.
  
   312
  
  
  - Только проблема в том, что уравновешивать будут меня,- криво усмехнулся Чжан,- а это в корне противоречит моим планам, и тем более понятиям целесообразности. Он, на секунду замолчав, выдержал паузу и продолжил:
  - Все это не стоит и крупицы того, что сейчас доступно Шань Цзую.
  - Я очень хорошо вас понимаю,- сказал Сун с нажимом, подчеркивая свое полное одобрение и немедленную готовность поддержать господина действием.
  - Мне донесли, что Тэн в последнее время бывает у Юань Ши гораздо чаще, чем раньше... Я не считал их контакты опасными до тех пор, пока не произошла история с Чаном, а медленно дотлевавшее восстание препятствовало возвращению Шань Цзуя. Теперь же, когда восставшие разгромлены полностью, он может получить милость императора, да и союзников - тайных и явных - у Шань Цзуя хватает. Если такое случится - противостоять ему будет очень тяжело,- Чжан замолчал, мысленно добавив: 'Если вообще есть сила, способная ему противостоять'. Они остановились у небольшого пруда, дно которого было выложено гладкими, отшлифованными валунами, белеющими сквозь бирюзовую толщу воды. Чжан взглядом ушел в его притягательную глубь, словно там пытаясь найти ответ на всегда мучающий его вопрос. Сун ощутил, как и обычно: все происходящее в видимой для всех жизни Чжана, в том числе и то, что видит он, Сун (а ему понятно и доступно к восприятию в хозяине гораздо больше, чем другим),- всего лишь крохотная часть того, что является реальным Чжаном.
  По еле уловимым, но хорошо знакомым признакам Сун решил, что разговор закончен и теперь господин надолго уйдет в себя, размышляя о том, что доступно только его пониманию. Он собрался незаметно удалиться, испытывая, как всегда в такие минуты, благоговение - не зря же Чжан с такой легкостью и, пожалуй, брезгливостью покидал реальность ради неведомого, скрывающегося за ее порогом, чтобы надолго погрузиться в пучину бездонных мыслей. Но его остановил вопрос Чжана:
  - Как ты думаешь, Чан ничего не приукрасил?
  
   313
  
   невольно тем самым обнажая свои истинные мысли либо не считая необходимым их больше скрывать.
  - Это знает только сам Чан.
  - К сожалению, теперь от этого мало проку.
  - Все им сказанное не было бы похоже на правду, если бы не одно обстоятельство...
  - Ты имеешь в виду его помешательство?
  - И его, и его солдата.
  - В том-то все и дело... Будь Чан в здравом уме, я бы в большей степени усомнился в его словах.
  - Хотелось бы знать, что там произошло на самом деле.
  - Да. Иногда лучше страшная правда, чем надвигающаяся неизвестность. Но в наших силах сделать все, чтобы она никогда не приблизилась, оставшись в памяти всех лишь бредом двух сумасшедших.
  
   Глава 9
  
  
  Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как Шань Цзуй не был в Пекине. Повстанческая армия захватила и удерживала несколько провинций на юге Китая, создав там свое государство Тайпинов, независимое от правящей маньчжурской династии Цин. Но ему было ясно, что судьба восстания решена давно и все ныне происходящее - только отсрочка неотвратимо приближающегося конца. Помощь европейских держав императорской армии оказала решающее действие на исход затянувшейся гражданской войны.
  Задумываясь над тем, что же заставило его, бросив все, кинуться в это пекло, Шань Цзуй понял, что это не просто чувство долга перед своей страной, а нечто, сидящее глубоко в подсознании, то, чему он посвятил большую часть своей жизни, и, как он до сих пор считал - не зря. Это 'нечто' было загадочно и неосязаемо, но в нем чувствовалась огромная скрытая мощь, которая, как казалось, послушна его воле и существовала в гармонии с ним самим, но являлось все-таки чем-то пришлым извне, однажды влившимся в его сознание для того, чтобы остаться навсегда. Шань Цзуй не был этим сильно удивлен или встревожен, считая такой феномен закономерным результатом своих долгих испытаний и экспериментов.
  'Нечто' иногда проявляло свой нрав, и в некоторые моменты ему не удавалось в должной мере контролировать его проявления. Правда, что бы ни происходило с Шань Цзуем под влиянием этой таинственной силы, в итоге оказывалось для него полезным и развивающим. Даже когда ситуация казалась полностью неуправляемой, он каким-то непостижимым образом восстанавливал равновесие, чув?ствуя, что получил очередной ценнейший урок, поднявший еще на одну ступень в его поиске. Метод, изобретенный им больше полутора десятков лет назад, привел Шань Цзуя к качественно новым возможностям познания. Они вместе с радостью приобретения и открывающимися широкими перспективами озадачивали нарастающим валом непредвиденных обстоятельств и ситуаций, каждая из которых требовала от него полной самоотдачи. Напряжение возрастало, и где находилась та предельная планка, через которую ему не суждено переступить, Шань Цзуй не представлял. Но возможности его личности продолжали возрастать - тем самым отдаляя опасную черту.
  Появившееся вначале чувство некоторой неуверенности и зависимости от прорвавшейся в его мир неизвестно откуда силы сменилось уверенностью в необходимости и оправданности происходящего, более того - закономерности, способствовавшей достижению того, чем он искренне гордился.
  Шань Цзуй решил, что затронул глубже, чем считал раньше, неведомое, а это вызвало, видимо, движение потока энергии большой мощности к его микрокосму, неразрывно связанному и являющемуся неотъемлемой частью Вселенной. Произошло то, к чему стремились многие и многие умы Поднебесной в течение тысячелетий, и теперь предстояло всеми силами своей воли и разума контролировать эту стихию, зная, что если это не удастся, то он окажется жалкой игрушкой в руках Непостижимого.
  У Шань Цзуя появилась уверенность - участие в восстании в значительной степени принадлежит влиянию этой силы, незаметно подталкивающей к принятию самых неожиданных решений. Более того, на протяжении ряда последних лет жизнь кидала его по всему Китаю, и что только ему не пришлось пережить. Самое странное, что помимо
  
   314-315
  
   своей воли он оказывался в гуще событий, которых, при желании, можно было бы запросто избежать. Внутренняя же неосознанная потребность толкала его туда, где он сквозь запоздалый возмущенный зубовный скрежет инстинкта самосохранения пытался в очередной раз победить обстоятельства, чувствуя опьяняющий восторг ужаса от присутствия близкой смерти, только слегка обдававшей своим дуновением, но не трогавшей его, а может быть, даже и не способной это сделать.
  Вскоре Шань Цзуй привык к таинственному присутствию в своей личности этого 'нечто'. Он относился к нему не как к самому себе, а как к своему неизвестному и невидимому спутнику, со временем почувствовав необходимость в постоянном мысленном общении с ним. Воспоминания о своем бывшем друге - Чжане - трогали губы Шань Цзуя легкой улыбкой: сколького он тогда не знал сам, а бедняга Чжан все донимал его расспросами.
  'А разве теперь я знаю больше? Умею неизмеримо больше, но постичь разумом эту тайную особенность самого себя я так и не смог'.- И незаметная, слабая тень тревоги, зарождаясь в глубине сознания, медленно, изо дня в день, томила его душу, и часто в памяти возникал образ Чжана, веско, без тени сомнения произносившего очевидное:
  'В основе любого метода должен быть прочный фундамент - иначе все здание, даже самое надежное - ничего не стоит. Идти можно только от познанного к непознанному...' 'Он прав,- думал Шань Цзуй,- проблема в том - насколько? Разве нет знаний, ставших в сознании всех непоколебимой общеизвестной истиной, но содержащих в себе неточность, ведущую в итоге в тупик? Может быть, мне удалось избежать этой неточности, что и привело к такому результату... Но наверняка это не конечный результат и ближайшее будущее, как всегда, внесет неожиданные изменения, реагировать на которые предстоит вновь импульсивно, не имея никакой системы, а это - самое слабое в моем методе'.
  В среде повстанцев, да и среди широких масс населения, ходили легенды о непобедимости и сверхмогуществе Шань Цзуя. Многие даже приписывали ему сверхъестественные способности, считая колдуном. У Шань Цзуя не было близких друзей и держался он всегда в стороне от своих соратников. Его часто видели медитирующим на вершине холма либо на берегу океана, но, несмотря на обычность и обыденность этих действий для любого китайца, все, вместе взятое, еще больше укрепляло его окружение во мнении о сверхъестественном могуществе немногословного и таинственного князя.
  Неоднократно до него доходили слухи о непобедимости Чжана, также значительно превосходившего всех знаменитых мастеров и стремительно уходящего в еще больший отрыв от ближайших соперников.
  'Этого следовало ожидать - его талант уникален... Но если Чжан, кроме всего, нашел и свой собственный путь, то возможности, которые в результате станут ему доступны, трудно будет переоценить'.
   На фоне довольно монотонных будней Шань Цзуя, скрашивающими жизнь обстоятельствами, служили попыт?ки императорских шпионов пленить, а когда из этого ничего не выходило, то и убить знатного мятежника, своим участием в восстании восстановившего лично против себя многих представителей высшей знати. Что, впрочем, его совершенно не трогало, а попытки покушений лишь приятно щекотали ему нервы, всякий раз терпя полный провал. И вот неожиданно настал тот день, когда Шань Цзуй почувствовал, что все его возможности и умение, вырабатываемые и оттачиваемые десятилетиями, получили такой мощный качественный скачок, о котором он даже не мог предполагать.
  Однажды он проводил свою обычную утреннюю двухчасовую тренировку, к которой Шань Цзуй, не пропуская ни одного дня, приступал в четыре часа утра, пробуждаясь в соответствии с утренним ритмом природы, когда окружающие его люди обычно еще спали. Как правило, это была отработка нескольких классических Дао стиля 'вахкуньбай', которые он усовершенствовал и подогнал в наиболее подходящей форме под свои возможности и манеру ведения поединка, и что самое важное - под свои постоянно увеличивающиеся психические силы. После напряженных занятий Шань Цзуй, сидя в позе лотоса на берегу океана, около самой кромки прибоя, расслаблялся, представляя себя морской чайкой, качаю-
  
   316-317
  
   щейся на волнах, являющейся его неотъемлемой, гармо?ничной частью. Монотонное и спокойное покачивание на волнах сознания расслабляло его напряженное тело (пос?ле большой физической нагрузки) и психику, испытавшую не меньшие перегрузки, чем мышцы. Тихий шелест около самых ног еле вздымающего свою грудь океана дарил ему ощущение неслыханного покоя и гармонии. Радуясь утренним лучам солнца, превратившим поверхность Южно-Китайского моря в золотое зеркало, обрамленное по всему горизонту в бирюзу бездонного неба, Шань Цзуй с разбега нырнул в манящую прохладу и проплыл несколько десятков метров, медленно, не спеша рассекая водную гладь своим сильным телом. После чего остановился и, держась на воде, почувствовал, как бодрящая прохлада сторицей возвращает ему потраченные силы. Плавно перебирая руками, наслаждаясь каждым движением, он не торопясь направился к берегу, чувствуя и впитывая в себя яркость и красоту прекрасного утра. Выйдя на берег и сделав к своей одежде несколько шагов, внезапно ощутил близость врага.
   Эта способность у него появилась уже давно благодаря его невидимому 'нечто', а теперь она превратилась в его надежного помощника, ни разу не допустившего ошибку. Только почуяв опасность, сразу же обострились все органы чувств, а сам Шань Цзуй уже напоминал великолепный боевой механизм, приведенный в готовность для встречи с любым врагом. Торопливо одевшись, он застыл на месте, собрав все свое внимание.
   Еще ни слух, ни зрение не могли обнаружить присутствие врага, а Шань Цзуй уже определил точное количество людей, знал, что они вооружены, и знал совершенно точно - появиться они должны здесь из-за края дюны, в пятнадцати метрах от него. Совершенно безоружный, находящийся достаточно далеко от лагеря, он мог рассчитывать только на себя. Откуда же здесь, в глубине Тайпинского государства, могут быть императорские солдаты? Возможно, конечно, что это один из отрядов наемных убийц, которые под видом повстанцев давно рыскали по всему Юго-Восточному Китаю в поисках Шань Цзуя. Стремительно бросив свое тело вперед, он за несколько секунд оказался на самой верхушке дюны, от?куда, словно барс в засаде, даже не высовывая голову за ее край, чувствовал приближение добычи.
   За тем холмом - рощица, где они оставили лошадей. Волны его энергии продолжали бороз?дить окружающее пространство. Теперь Шань Цзуй уже точно знал, что их сорок человек, да и те трое, что остались с лошадьми,- единственные, кто сейчас пытается подобраться к нему, чтобы убить. Он попытался распознать личности приближающихся людей - возможно, он кото-то знает. Так и есть, третий спереди - это Чан, ближайший помощник Чжана. Шань Цзуй раньше часто его видел, но никогда не воспринимал всерьез, считая посредственностью во всем, понимая, что если тот чего-то и добьется, то только благодаря покровительству Чжана. Не один человек лишился свободы, а многие - и жизни,
  
   318-319
  
   по его доносам. Но надо отдать ему должное - он прекрасный мастер кунг-фу. Пожалуй, это его единственное достоинство.
  Шань Цзуй, наслаждаясь все еще не ставшими привыч ными способностями, упиваясь каждым проявлением их, мысленно усилил концентрацию сознания продолжая нагнетать ее, наконец достиг желаемого результата. Он ощутил, как пространство в непосредственной близости от него стало плотным, как невидимая броня, что делало неуязвимым его тело. 'Что ж, пора'. Не дожидаясь, пока отряд появится из-за дюны, он перешагнул через ее гребень и, по щиколотки утопая в песке, заскользил вниз, медленно перебирая ногами. Представ, словно возникнув из воздуха, перед опешившими солдатами, улыбнулся:
  - Рад тебя видеть, Чан, ты меня ищешь?- Он стоял совершенно непринужденно, аура беспечности и беззаботности, исходящая от него, казалась естественной, но почему-то пугающей.
   Его, неожиданно сверкнувший сталью, взгляд уперся в ближайшего к нему солдата, и тот помимо своей воли выдавил:
  - Да, господин, мы добираемся сюда аж из Пекина,- тут он, поперхнувшись, замолчал, испуганно отведя свои глаза от уже добродушного взгляда Шань Цзуя.
  - Ну и как там, в столице Поднебесной?- Теперь его взгляд жестко уперся в Чана. Тот вздрогнул и, будто пытаясь отогнать наваждение, встряхнул головой.
  - Шань Цзуй, ты государственный преступник, и по приказу императора мы обязаны тебя доставить в Пекин или...- тут он осекся и замолчал.
  - Что 'или' и какого императора? Не забывайте, вы находитесь на территории Тайпинского государства, здесь распоряжаются совершенно другие люди,- он усмехнулся,- вас самих могут казнить как государственных пре?ступников.- Теперь Шань Цзуй уже не сдерживаясь засмеялся, открыто издеваясь.- Так все-таки, Чан, что ты имел в виду под своим 'или'?- Он сделал небольшой шаг им навстречу, чувствуя, как ноги слегка вязнут в песке, что нисколько его не сковывало, привыкшего здесь часами выполнять сложнейшие упражнения. Обычная работа мысли уступила место его таинственной внутренней сущности, которая с величайшей четкостью и ясностью воспроизводила в мозгу все происходящее, держа под контролем каждое движение, даже изменение направления взгляда кого-либо из присутствующих людей. Он уже успел почувствовать в центре своего живота силу - вихрящийся клубок энергии, которая так часто ощущалась во время медитаций. Словно таинственная змея, светящаяся изумительным серебряным светом; она поигрывала своими кольцами и, слегка приподняв треугольную голову, прислушивалась к малейшему дуновению мысли либо к подсознательному приказу своего хозяина, готовая выплюнуть всю свою мощь в смертоносном броске. Шань Цзуй еще никогда не испытывал такой силы в себе, и новое поразительное ощущение опьяняло его.
  - Тебе это сейчас предстоит узнать, или ты готов все-таки подчиниться приказу императора и следовать за нами.- Рука Чана легла на рукоятку меча. В то же мгновение остальные солдаты, рассыпавшись полукругом, обошли Шань Цзуя, отрезав дорогу к отступлению. За его спиной осталась дюна, но трое солдат, сообразив, что для Шань Цзуя - это не препятствие, уже карабкались по осыпающемуся склону к ее верхушке.
  - Так что же ты решил?- в голосе Чана чувствовалась насмешка,- может, хочешь показать какой-нибудь из своих фокусов, о которых только и шепчутся на базарах глупые крестьяне?- Его худощавая, долговязая фигура изогнулась, сотрясаясь в демонстративном хохоте, которым Чан явно хотел скрыть владевшую им неуверенность.
  - Я всегда знал, Чан, что твое место именно на базаре, среди все тех же крестьян, на крови которых ты сделал свою карьеру. Впрочем, ты такой же крестьянин, как и они верно? Или ты хочешь сказать, что это не так?- Шань Цзуй сознательно затронул болезненную для Чана тему, который крайне стыдился своего происхождения. В глазах Чана мелькнула ярость, правда, тут же угасла - он великолепно владел собой. Заставив себя усмехнуться, он небрежно бросил:
  - Конечно, так оно и есть, но все дело в том, что ты, потомок великого рода, сейчас станешь обычной падалью, и, согласись, уж лучше быть таким, как я, но целым и невредимым, чем мертвым князем знатнейшего происхождения.- Он оглянулся на своих солдат и с облегчением услышал их одобрительный смех, так ему сейчас необходимый.
  
   320-321
  
  
  - Ты немного поумнел, Чан, с тех пор, когда я тебя видел в последний раз... ну что ж, остается теперь тебе выполнить свою угрозу, говорить-то действительно нам больше не о чем.- И Шань Цзуй также спокойно и умиротворенно смотрел на солдат, своим видом демонстрируя полнейшую беспечность.- Только я бы вам советовал еще раз подумать, прежде чем,- он улыбнулся,- приступать к делу... Знайте, я вам зла не желаю. Но его последние слова утонули в громком приказе Чана:
   - Взять его!
   И сразу десять человек с бамбуковыми шестами кинулись на Шань Цзуя. Каждый из них отлично владел этим смертоносным оружием. Остальная часть солдат во главе с Чаном взяли ружья на изготовку и, расширив круг, напряженно наблюдали за происходящим. Все они, конечно, знали о виртуозном мастерстве бунтовщика, и теперь, несмотря на свое огромное превосходство над противником в численности, у многих из них легкое чувство страха вызвало неприятную нервную дрожь. Пытаясь скрыть это друг от друга, они преувеличенно бодро улыбались, то и дело отпуская непристойности в адрес Шань Цзуя, но все чувствовали фальшь и неестественность своей бравады, что еще больше вселяло в них неуверенность.
  Чан с величайшим вниманием наблюдал за каждым движением Шань Цзуя. Он получил секретный личный приказ Чжана - постараться выявить все необычное и загадочное в нем во время поединка. Поэтому в этот отряд были набраны отличные мастера кунг-фу. Конечно, если не удастся убить Шань Цзуя в поединке, князя предстояло просто расстрелять из ружей, но до этого Чан должен был определить все особенности его манеры ведения боя. Сам являясь великолепным мастером стиля хунгар, он наметанным глазом специалиста тут же схватывал необычное и новое в движениях, мимике и взгляде противника. Сразу же настораживала беспечность, с которой Шань Цзуй отнесся к их появлению. Что это было? Либо глупость, либо чувство огромного превосходства и уверенности в собственных силах. То, что Шань Цзую глупость абсолютно не свойственна, Чан знал хорошо. Значит, остается второе. И сейчас, замирая от неприятного внутреннего холода, будто предчувствуя ужасную для себя развязку, он завороженно следил за развивающимся действием.
  Вот солдаты с легкостью и даже изяществом выполнили первые выпады в сторону Шань Цзуя. Их шесты с быстротой молнии, словно смертельные вихри, рассекали окружа?ющее пространство. Но, несмотря на видимую эффективность атаки, Шань Цзуй абсолютно не пострадал. Словно виртуозный циркач-акробат, он так же легко уходил от ударов, как будто, развлекаясь и получая удовольствие, прыгал через скакалку. Все происходило в полнейшем молчании, только периодически раздавались шумные выдохи бойцов, освобождающих свою энергию в момент нанесения удара. Чан, не отрывающий своего взгляда от лица Шань Цзуя, поразился неожиданно произошедшей с тем переменой. Глаза его стали не просто отрешенными, какими они бывают обычно в минуты поединков у хороших мастеров, но из них исходила пугающая сила. Именно в ней, как почувствовал своим, многолетними тренировками отточенным инстинктом Чан, кроется настоящая опасность. Несмотря на то, что поединок продолжался уже минут десять, еще не было пролито ни капли крови. Вдруг неуловимо быстрым движением Шань Цзуй оказался за спинами нападавших, недоуменно столпившихся и на секунду потерявших его из вида. Их шесты, по инерции заканчивая движение, с шумом сошлись, задевая друг друга, и это был первый живой звук, разрядивший смертельное напряжение, висевшее в воздухе. Солдаты во внешней цепи не смогли сдержать возгласа изумления и восхищения.
  Стоя перед направленными на него ружьями, Шань Цзуй властно поднял руку, призывая к вниманию.
  - Слушайте меня внимательно.- Его противники в нерешительности остановились.- Вы только что все видели. Как я понимаю, здесь нет ни одного человека, не искушенного в боевом искусстве,- он медленно обвел солдат своим взглядом.- Любой другой на моем месте уже превратился бы в кусок кровоточащего мяса с переломанными костями. Посмотрите, на мне нет и царапины, неужели вам это ничего не говорит? Уходите, и я обещаю, что никто вас здесь не тронет,- он на секунду замолчал, ощущая, какая звенящая тишина повисла над ними,- но если не остановитесь, то вы - умрете. Властный голос Чана, казалось, взорвал тишину:
  - Что вы его слушаете, он просто устал и выигрывает время, скоро проснутся его солдаты, и нам конец, убейте
  
   322-323
  
   же его,- все произнесенное им звучало твердо и решительно, но в самой глубине глаз читался страх. Шань Цзуй жестом остановил уже было двинувшихся к нему солдат и повернулся к Чану:
  - Хорошо, допустим, я сейчас умру. Тогда ты можешь, ничего не опасаясь, рассказать мне, откуда тебе известно это место и как ты меня здесь нашел,- он усмехнулся,- ну же, ты ничем не рискуешь - тайна умрет вместе со мной.
  - Не заговаривай мне зубы... хотя... ладно, если это тебя так интересует, перед смертью отчего ж не сделать тебе подарок. Это твой слуга Тон... Доволен?
  - Похоже, что так. Ты подтвердил мою мысль. Шань Цзуй, еще не успев закончить последнюю фразу, вовремя уклонился от сразу нескольких ударов, нацеленных ему в голову. Опять начался смертельный танец, но если вначале Шань Цзуй только избегал контакта, то теперь каждая атака его противников заканчивалась потерями для них. Вот его жесткий, режущий боковой удар ногой размозжил печень одного из нападавших, и тот, выронив шест, закачался, судорожно схватившись за грудную клетку, согнулся пополам и, пуская ртом красные пузыри, медленно осел на землю. В это же время локтем Шань Цзуй проломил височную кость другого из нападавших и, взмыв в воздух, еле заметно мелькнул ногами и руками, в результате чего нападавшие отхлынули от него, как рой пчел под струей сильного ветра, оставляя на месте поединка сразу четверых убитых.
   Чан, как зачарованный, ощущал хорошо ему знакомый запах крови, приторно кружащий голову. Теперь все сомнения и страхи остались позади, и он, как дикий зверь, жаждал крови все больше и больше. Зная, что шестеро оставшихся бойцов с шестами обречены, он подал знак солдатам с ружьями быть начеку, а сам движением руки вновь направил шестовиков к Шань Цзую. Теперь, после полученного жестокого урока, они были крайне осторожны. Боковым зрением кося на залитый кровью белый песок, они приковали свои взгляды к маске смерти на лице Шань Цзуя, пытаясь прочесть по его глазам дальнейшие действия и мечтая об одном - быстрее покончить со смертельно опасным врагом, лишь бы не повторить участь своих товарищей. Расстояние между противниками увеличилось, и нападавшие тщательно взвешивали каждое движение, полностью потеряв первоначальное ощущение своего превосходства.
   Вот один из них, неосторожно выдвинувшись вперед и сделав ряд безрезультатных ударов, получил сильнейший прямой удар ногой, разнесший ему коленную чашечку, и со стоном схватился за покалеченную ногу, но тут же пропустил круговой удар ногой в голову, бросивший его лицом в песок и моментально отключивший сознание. Итак, из десяти нападавших в строю осталось только пятеро. Остальные молчаливые свидетели происходящего с ненавистью и страхом ждали продолжения. Стоявший рядом с Чаном солдат вопросительно взглянул на командира.
  - Господин, разреши я разнесу ему череп,- и шлепнул ладонью по прикладу ружья. Чан с презрительной ухмылкой внимательно посмотрел на говорившего:
  - Боишься, что и тебя ждет та же участь? Не бойся, сюда он не успеет добраться - , а сам вернулся к созерцанию поединка.
  'Что же господин Чжан ожидал увидеть здесь неожиданного? Конечно, у Шань Цзуя великолепная техника... да, просто великолепная. Такой мастер,- зависть холодным жалом слегка кольнула его,- но все-таки ничего, что говорило бы об его сверхвозможностях, я не вижу... Разве что немного странный взгляд... именно взгляд. Надо еще подождать... но мало времени. Ладно, еще пять минут, и будем заканчивать' - такие мысли неотступно жужжали у него в мозгу, внося успокоение и создавая иллюзию контроля за ситуацией. Но в глубине души он чувствовал, что все гораздо хуже, просто эти ощущения находились за гранью здравого смысла, и он силой воли гасил их, не давая им окрепнуть и подавить себя.
  Сразу трое солдат провели молниеносную атаку - один из шестов с силой поразил Шань Цзуя в почку, а другой, подбив сзади ноги, заставил упасть на спину, подставив его ничем не защищенную голову под шест третьего. Тот заканчивал движение со сверхмощной концентрацией энергии, что отразилось на его искаженном от усилия лице. Еще доля секунды, и череп Шань Цзуя неминуемо должен расколоться, но он, даже не пытаясь увернуться, выставил блок правой рукой - и произошло неожидан-
  
   324-325
  
   ное. Любая рука в такой ситуации просто не выдержала бы, вышло же все наоборот - шест с громким звенящим звуком треснул, и от него отлетел большой кусок. В это же мгновение Шань Цзуй, крутанувшись на спине, сделал быстрое подсекающее движение, и два ближайших солдата, сбитые с ног, упали на песок рядом с ним. В следующее мгновение его правая нога взлетела в воздух и с силой опустилась пяткой на затылок ближайшего к нему бойца. Послышался хруст позвонков: очередная жертва Шань Цзуя, издав недоумевающий стон, мертвыми остекленевшими глазами неестественно повернутой головы уставилась на своих товарищей, стоящих рядом. Другой солдат, оставшийся без шеста, плотно сведенными пальцами, словно копьем, ткнул в горло Шань Цзуя, стараясь перебить сонную артерию. Его рука была тут же остановлена молниеносным блоком и, сломанная в предплечье, безвольно опустилась на колени. Шань Цзуй же, оставив раненого противника, уже уворачивался от уцелевших солдат. Дистанция между ними сократилась до минимума, и преимущество шестовиков пропало полностью, более того, на таком близком расстоянии шесты только мешали. Зная это, солдаты отбросили их и, выхватив кинжалы, пытались ими поразить своего, похоже, неуязвимого врага. Два из них слегка зацепили грудь и плечо Шань Цзуя, не оставив, впрочем, ни малейшей царапины. Его энергия мощным щитом прикрывала всю поверхность тела, обрекая отчаянные попытки врагов на неудачу. Теперь же, на близкой дистанции, Шань Цзуй стал более опасен. Его руки и ноги с поражающей воображение скоростью блокировали и наносили ответные удары. Еще один из солдат, получив в солнечное сплетение открытой ладонью, глотая воздух судорожно кривящимися губами, отступил на шаг и, согнувшись, рухнул на землю у ног Шань Цзуя. Двое оставшихся в страхе отскочили, понимая, что в противном случае жить им осталось недолго. Раздался смех и хлопанье в ладоши Чана:
  - Я от тебя ничего другого и не ожидал, князь. Что ни говори - махать руками и ногами ты мастер.
  - Ты тоже вроде бы умеешь... Не хочешь попробовать?- Шань Цзуй посмотрел на Чана. От его былой сосредоточенности и концентрации не осталось и следа, лишь располагающие к себе безмятежность и приветливость.
  - Ну-у, куда уж мне с тобой тягаться,- губы того скривились в ухмылке,- да и задача у меня здесь совершенно другая... я же не драться сюда пришел.
  - Неужели?- брови Шань Цзуя в притворном изумлении приподнялись.
  - Жаль только, что господин Чжан так и не узнает твоих секретов.
  - Ему до сих пор еще нужны мои секреты?- Шань Цзуй, хлопнув себя по колену, весело и от души расхохотался,- что же ты меня даже ни о чем не спросил, Чан? Я бы постарался кое-что объяснить.
  - Хватит... поболтали, пора заканчивать,- Чан в молчаливом приказе взглянул на солдат с ружьями.
   Двадцать солдат одновременно вскинули ружья, и раздался дружный залп. Произошедшее после оказалось неожиданным даже для Шань Цзуя. Он привык, что внутренняя сила надежным щитом защищает тело, поэтому совершенно не боялся ни колющего, ни огнестрельного оружия. Это и было его высочайшим достижением. Но теперь он почувствовал, как серебристая, саккумулированная в центре живота энергия полыхнула неистовым импульсом, и тут же непонятно откуда взявшийся вихрь, центром которого являлся он сам, с глухим ревом рванулся вверх и в стороны, уничтожая все, что попадалось ему на пути. Пораженный происходящим не меньше, чем его враги, Шань Цзуй сначала пассивно, в молчаливом изумлении наблюдал... Вихрь с легкостью смахнул половину дюны вместе с находящимися на ней людьми. Сквозь его металлический рев еле слышно доносились крики солдат. Те, что были на дюне, разрезанные на куски бешено вращающейся поверхностью, еще некоторое время вертелись в воздухе в его потоках, а затем кровавым дождем вместе с песком обрушились вниз. Вихрь рос, набирая силу, и, качнувшись, ринулся на основную массу людей. Послышались истеричные нечеловеческие вопли ужаса и боли, а воздух вокруг смерча окрасился в желто-красный цвет, сам же вихрь стал темно-красным, вместив в свою толщу более сорока человек и уничтожив их за несколько секунд.
   Шань Цзуй, видя, что в живых остались только Чан и еще один солдат, усилием воли заставил вихрь уйти в сторону и попытался направить его в океан. Ему это удалось. Кровавый смерч, все больше набирая обороты и увеличиваясь в ширину и высоту, с бешеной скоро-
  
   326-327
  
   стью понесся прочь от берега, вбирая в себя тонну за тонной воду, и, дойдя в считанные секунды до линии горизонта, соединил собой небо и океан. После чего, оторвавшись от поверхности воды, с ужасающим ревом исчез в бездонной синеве.
   Шань Цзуй заторможенно переводил взгляд то на валявшуюся под ногами саблю, изуродованную и закрученную в спираль смерчем, то на бесформенную кучку металла - все, что осталось от чьего-то ружья. Несколько оторванных кистей рук, чья-то нога, обрезанная чуть выше края сапога, обрывки одежды, поломанное оружие - и кровь, кругом кровь. Все остальное - перемолотое смерчем - унесено далеко в океан, лишь тела первых трех солдат, разрезанные на множество частей, разбросаны далеко по пляжу.
   Шань Цзуй глубоко вздохнул, с омерзением сплюнул. Это же надо. Таких фокусов 'нечто' с ним еще не вытворяло. Перевел взгляд на океан, опять безмятежно спокойный: еле-еле слышный шорох гальки, слегка перекатываемой ласковыми волнами, прекрасное, не замутненное ничем небо. Как будто ничего не случилось, вроде бы и не было ужасной бойни, которую невесть кто учинил... Как это неизвестно кто Это же... Окончательное и бесповоротное осознание причины только что произошедшей тра?гедии, словно яркая вспышка света, озарило дремлющее в оцепенении сознание Шань Цзуя, наполнив мгновенной невыносимой горечью понимания. Да, он сражался один против всех, да, они хотели его убить, но все, что происходило до смерча, соответствовало определенным законам, пусть жестоким и несовершенным, но законам, по которым тысячелетиями развивалось человеческое общество. Та же ужасная сила, которая в мгновение ока унесла жизни четырех десятков людей, поражала своей холодной и беспощадной жестокостью, не имеющей ничего общего с человеческими правилами и нормами, была, кажется, совершенно несовместима даже с зачатками милосердия. Шань Цзуй ощутил гадливое чувство, как будто обо что-то испачкался и отмыться теперь почти невозможно. Краем сознания он уловил, что внутренняя сила, собранная в центре живота в серебряный клубок, вновь вопросительно поднимает голову, словно прося разрешения на новую атаку.
   Судорожно сжав кулаки, он силой воли заставил вернуться в состояние равновесия свою взбесившуюся энергию. Блуждающий взгляд остановился на двух седых стариках: Чане и его солдате. За несколько минут пережитого ужаса они потеряли десятки лет, превратившись из сильных мужчин среднего возра?ста в глубоких стариков с трясущимися руками. Шань Цзуй, не отрывая своего лихорадочно горящего взора от их лиц, тихо сказал:
  - Чан, ты слышишь меня?- но вопрос остался без ответа. Их губы что-то беззвучно шептали, возможно, молитвы, но обезумевшие глаза не выражали никакой мысли. Схватив Чана за плечо, он с силой встряхнул его.- Очнись, Чан, я не хочу тебе зла, ты слышишь?- В глазах того на секунду мелькнула тень мысли, но, видимо, пережитое потрясение оказалось слишком сильным, и воля оказалась не в состоянии собрать осколки разбитого ужасом сознания.
   Больше всего Шань Цзуй в данный момент хотел уединения, чтобы собраться с мыслями и наконец-то выяснить - что же с ним происходит. Ситуация неконтролируема - это и так ясно, но что может случиться в ближайшем будущем, если 'нечто' решит продолжить свои действия? Как этому противостоять? Величайшее достижение его жизни неожиданно превратилось в отвратительную издевку судьбы. Но почему? Чем он прогневил ее? Разве можно найти еще кого-то, кто бы так самозабвенно и целеустремленно, строго в соответствии с законами Дао развивал бы свою сущность, поднимал дух по ступенькам эволюции - неуклонно и неотвратимо? Неужели эта кропотливая работа, которая наполнила жизнь конкретным смыслом и придала его личности именно те качества, которыми мог бы гордить?ся любой житель Поднебесной, завела в опасный тупик разочарования? Лучше было бы погибнуть в бою, но с ощущением того, что ты прав, ты на верном пути, чем теперь, когда чувствуешь себя беспомощным червяком, окончательно убедившимся, что не в состоянии совладать с самим собой...
   Обреченно застыть в предчувствии следующего всплеска своей же энергии, которой просто невозможно ничего противопоставить...
   Ожидание - одно из силнейших человеческих испытаний, особенно когда ждешь неминуемого конца.
  Шань Цзуй, вздрогнув, силой воли отогнал нахлынувшие на него тяжкие мысли. Что будет - еще увидим. Он повернулся к старикам - в их поведении не произошло никаких
  
   328-329
  
   изменений. Надо срочно что-то предпринимать. Сконцентрировавшись, он попытался полностью заблокировать агрессивный серебристый клубок в центре живота. Чувствуя, что это вызывает противодействие, он собрал воедино все свои внутренние силы и застыл в состоянии неустойчивого внутреннего равновесия, с замиранием сердца ожидая, чем же закончится это противостояние. Наконец голова серебристой змейки, недовольно встрепенувшись, покорно опустилась на клубок своего тела, ожидая дальнейших распоряжений хозяина.
   Теперь Шань Цзуй освобождал небольшую часть своей положительной энергии, необходимой для того, чтобы привести в чувство Чана и его солдата. Более того, для него в настоящий момент это был вопрос будущего: если сможет - значит, еще есть шанс противостоять тайным силам, если нет - то это очередное поражение, отбрасывающее гораздо дальше назад. Стараясь не думать о возможной неудаче, он почувствовал, как положительная часть его сущности медленно, но неуклонно разливалась по всему телу, обволакивая все важнейшие центры, неся тепло и успокоение. Вот она чрезвычайно сильным потоком завибрировала на солнечном сплетении и поднялась еще выше к точке между бровями, как раз туда, где у человека находится так называемый третий глаз, отвечающий за его духовные силы и скрытые возможности. Шань Цзуй сделал еще один шаг к безразлично сидящим старикам, и поток энергии хлынул на них, словно источник живительной влаги в пустыне, неся своим прикосновением жизнь и восстановление. Результат не заставил себя ждать - уже через несколько минут их глаза приняли осмысленное выражение, тут же сменившееся паническим страхом.
  - Демон, оставь нас! - Их трясло от нервного перенапряжения. Вернувшись из забытья в действительность, они снова ощутили только что пережитый ужас, олицетворением которого для них являлся Шань Цзуй. Но его энер?гия, как благодать, возвращала им жизнь, силы, а вместе с этим и мужество. Наконец, наступил момент, когда они оказались в состоянии, хоть и не без содрогания, вести диалог с ним.
   Тот, видя, что его действия помогли, с облегчением вздохнул, отметив про себя - битва им окончательно еще не проиграна и все-таки можно противостоять своему внутреннему темному 'я', но сколько забирает это сил... До него донесся тихий шепот Чана:
  - Демон, что ты с нами сделал?
  - А что вы хотели сделать со мной? Вы получили то, к чему стремились. Это справедливо. Шань Цзуй почувствовал, как негодование шевельнулось у него в груди, но тут же заглушил его, понимая - это всего-навсего его жалкая попытка самооправдания. Чан, обреченно глядя на него, спросил:
  - Ты убьешь нас?
  - У тебя есть сомнения?- вопросом на вопрос ответил Шань Цзуй.- Я-то уж наверняка знаю, как бы ты поступил со мной, так почему ты рассчитываешь на милосердие?- Он понимал, что не причинит им больше никакого вреда, но чувствовал горечь и обиду - не появись здесь Чан со свои?ми людьми, все сложилось бы, возможно, по-другому. Хотя нет, так только кажется. Не здесь, так в другом месте и при других обстоятельствах вырвалась бы его сила из-под контроля... похоже, свершилось неизбежное.
  - Отпусти нас, господин,- робко и неуверенно проронил Чан,- что тебе дадут еще и наши смерти?
  - Ты просишь о великодушии у того, кто ни разу ничего подобного не получал ни от тебя, ни от кого-либо еще... Почему ты считаешь, что вправе просить это? Ведь ты явился сюда убить меня... а теперь молишь о пощаде. Поразительно устроен человек. Когда на твоей стороне была сила и ты питал в связи с этим иллюзию о своем превосходстве - разве обращал внимание на мои слова? Нет, в тот момент ты считал себя сильным, решая, жить мне или умереть. Даже нет, не решал, а отлично знал, что я должен был умереть, а все остальное - только фарс. Теперь же искренне считаешь, что должен жить, потому что сорок человек своими смертями искупили твою вину и спасли тебе жизнь, а ведь это ты их приволок сюда на верную смерть... Все-таки человек - довольно подлое существо. Ведь так, Чан?
  - Так,- сглотнув комок в горле, эхом отозвался тот. Было видно, что на спасение он уже не надеется. Шань Цзуй, брезгливо глядя на него, медленно, с расстановкой произнес:
  - Я и теперь, несмотря на произошедшее, не желаю вам зла, даже зная, что, выбравшись отсюда, ты вряд ли
  
   330-331
  
   сделаешь надлежащие выводы... Идите, вы свободны. Расскажи Чжану обо всем: ему, я думаю, будет интересно.
  Чан, все еще не веря в собственное спасение, в изумлении смотрел на Шань Цзуя. Затем, когда до него все-таки дошел смысл услышанного, он упал на колени и, низко кланяясь, прохрипел:
  - Спасибо тебе, господин.
  Солдат, как тень, все повторял за ним.
  - Встаньте и идите к лошадям. Вы не забыли, где они?
  - Спасибо, господин.- Будто не слыша последнего вопроса, Чан пятился, продолжая непрерывно кланяться. Шань Цзуй, не отрывая от них тяжелого взгляда, тихо сказал, но так, что они его услышали:
  - Знайте же, что я не хотел смерти ваших товарищей... вы поняли меня?- Его глаза встретились с глазами Чана, и тот, несмотря на смятение, в котором находился, казалось, распознал во взгляде Шань Цзуя какое-то непередаваемое выражение, которое глубоко запало Чану в душу. Только спустя некоторое время он с сомнением признался самому себе, что это, похоже, была тень хорошо скрываемого отчаяния.
  Проводив их взглядом, Шань Цзуй, сидя на склоне дюны, долго в задумчивости пересыпал горсть песка из руки в руку, словно пытаясь взвесить и оценить то, что его ждало в будущем.
  Оно неожиданно приняло тревожные и даже грозные очертания под влиянием случившегося. Все, ясное и понятное до сих пор, покрылось зыбкой пеленой ненадежности и обмана. А через нее четко проступала пронизывающая насквозь его сущность конфронтация с неизвестным, являющимся неотъемлемой частью самого Шань Цзуя.
  
   Глава 10
  
  
   Даже снаружи дворец Шонг Линя производил неизгладимое впечатление своими размерами и красотой, но внутреннее убранство поразило Суна еще больше изысканной роскошью и богатством. После дома Чжана, казавшегося ему до сих пор идеальным местом для жизни чиновника самого высокого ранга, здесь поражало все, и в первую очередь - масштабами и насыщенной яркостью красок, словно предназначенных для того, чтобы впечатлять, подавлять, искушать. Вся обстановка дворца носила отпечаток величия и пышности прошлого, блеска бывших и нынешних обитателей. Если дом Чжана соответствовал глубокой внутренней жизни его хозяина, где все подчинялось в первую очередь этому, то жизнь Шонг Линя, похоже, была наполнена совершенно другим содержанием. Такой образ жизни вели его предки, и менять что-либо он не собирался. Да и ради чего? Аскетизм и самосозерцание оказались бы для него самой изощренной пыткой, придуманной только для того, чтобы быстрее уничтожить благородного человека, каковым чистосердечно он себя считал.
   Унаследовав огромное состояние, дома, земли, усадьбы в самых разных провинциях Китая, он по давно заведенным правилам жил в Пекине, при дворе императора. Шонг Линь был далеко не глуп и даже имел чутье на подходящий случай, и, хотя службой себя особо не обременял, занимал один из высочайших постов при императоре.
   Что по-настоящему он ценил - это живопись и хорошую компанию. Не жалея денег на самые дорогие картины и предметы искусства и - в не меньшей степени - на пиры и различные увеселения, Шонг Линь прославил себя как одного из лучших коллекционеров картин и большого любителя развлечений. На осторожные замечания близких друзей - не пора ли слегка попридержать коней - он, вдоволь нахохотавшись, возражал:
  - В соответствии с высказыванием великого Чжуан-Цзы: 'Каждый должен соответствовать своей природе и не стараться изменить ее ложными понятиями справедливости',- и от себя добавлял:- И нравственности. Что я и делаю.
   По необходимости он мог встрять в какую-нибудь политическую интрижку, и часто - не без успеха. Хотя серьезным стратегом и политиком не был, иначе уже давно бы почувствовал реальную опасность, исходящую от Чжана. Воплощением ее в данный момент был Сун, будто невидимый, без труда преодолевший многочисленных стражей, охраняющих дворец и снаружи, у главных ворот, и у внутренних, находящихся от внешних через большой, скрытый от посторонних глаз высоким забором двор, сплошь усаженный декоративной зеленью и цветами.
  
   332-333
  
   А теперь, затаившись тенью в темном углу, словно растворившись в нем, он ждал. Ждал и слушал. Все, о чем говорилось в соседнем покое, расположенном от Суна через полукруглую галерею, доносилось до него невнятным шелестом. Но слова и звуки воспринимались им четко и ясно, многократно усиливая его великолепным слухом, обостренным, как и остальные органы чувств, долгой медитацией, в которой он, будто в трансе, частично находился до сих пор. Может быть, именно поэтому так поражают его сейчас цвета и оттенки, голоса и запахи дворца, гипнотическим шепотом наполняющие залы и комнаты, жадно впитываемые, как вода сухим песком, сознанием Суна.
  Полумрак вздрагивает вытянутыми тенями людей, чьи силуэты иногда мелькают в свете цветных фонарей. Павлины свободно прогуливаются по залу и галерее с гордо распахнутыми хвостами, переливающимися гранатовыми, изумрудными и золотыми красками. Две колонны у входа в зал, сплошь расписанные изображениями птиц и цветов на фоне скал, придают окружающей роскоши помпезный оттенок. В воздухе остро ощущается аромат орхидей.
  'И здесь орхидеи.- Глаза Суна на мгновение закрываются, и перед ним возникает образ Ли, ассоциирующийся у него с этим запахом.- Для меня запах орхидеи - это запах прекрасного и невозможного'.- Ему неожиданно захотелось вернуться и хоть издали увидеть Ли. Но он остался неподвижен, и павлин, находящийся совсем рядом, даже не подозревал о его присутствии. Сун тут же полностью подавил все эмоции, испытав невольное чувство стыда за свою слабость, и вновь обратился в слух.
  Проходящие мимо него стражники, вооруженные мечами, ничего подозрительного не заметили и неслышно удалились, стараясь не мешать ведущим беседу вельможам. Тонкие струи воды негромко и монотонно звенели в изящной, отделанной зеленым нефритом чаше фонтана, заглушая и без того невнятные голоса из зала, что ни в малейшей степени не мешало Суну слышать каждое слово.
  - Чжан уже не тот,- раздался голос Юань Ши,- он успокоился, достигнув желаемого. Умеренность оказалась его сильной чертой - он получил все, что хотел, нажив значительно меньше врагов, чем мог бы.
  
  - Хороша умеренность,- возразил ему Шонг Линь,- в его руках сосредоточена вся реальная власть, и главное, влияние Чжана на императора оказалось слишком большим. Все что ни делаешь, даже несмотря на наши весьма значительные посты, уважаемый, Юань Ши, приходится время от времени прислушиваться к мнению этого простолюдина, а то и безропотно следовать его приказам, изрекаемым устами императора, словно марионетка выполняющего малейшую прихоть своего фаворита.
  Сун услышал, как слуга наполняет вином чаши собеседников.
  - Прекрасное вино,- Юань Ши, отпив еще несколько глотков, повторил:- Оно просто великолепно. Наверняка из Ланьлина?
  - Конечно,- ответил польщенный Шонг Линь,- самое хорошее вино можно найти только там. Оно отлично подходит к баранине с перцем и корой кипарисовика, приглушая ее остроту.
  - Да, сочетание отменное,- подтвердил Юань Ши. На некоторое время они замолчали, отдавая должное роскошному обеду, лишь иногда тишина прерывалась вежливыми, ничего не значащими вопросами и такими же учтивыми ответами.
  Сун, ни на секунду не теряя концентрации, тщательно ловил каждое услышанное им слово, а его взгляд непроизвольно фиксировался на противоположной стене, украшенной великолепным вертикальным свитком, на котором был изображен горный пейзаж, а все остальное место вокруг полотна занимала коллекция холодного оружия.
  - Согласитесь, уважаемый Шонг Линь, при желании Чжан мог бы пойти значительно дальше, и никто не смог бы ему что-либо противопоставить. Я имел в виду именно это, когда говорил о его умеренности, - сказал Юань Ши после затянувшейся паузы.
  - Кто знает, что у него на уме и чего можно еще ожидать в ближайшем будущем.
  - Похоже, он заинтересовался всерьез проблемой, связанной с Шань Цзуем.
  - А-а, он только и делает, что подкидывает нам проблемы. Но произошедшее недавно, по-моему - сплошное вранье, страх перед ним у многих перерос в панику, и все беды списываются на Шань Цзуя и его якобы возросшие до не-
  
   334-335
  
   вероятного возможности. Чушь. Не верю ни одному слову этого полоумного Чана.
  - Но Чжан, видимо, поверил, правда, не знаю насколько.
  - На него это мало похоже - он гораздо в большей степени реалист, чем мы с вами,- Шонг Линь шутливой интонацией постарался скрасить не очень приятный для Юань Ши смысл своих слов.
  - Согласен,- кивнул тот, и за его невозмутимой маской внимательному взгляду Шонг Линя ничего не удалось прочесть.- Возможно, это и заставило Советника более серьезно отнестись к словам Чана.- Вновь молчание, прерываемое только слабым стуком четок в руках Шонг Линя.
  - Как вы думаете, что во всей этой истории могло привлечь его внимание? В чем он увидел рациональное зерно?
  - Ответа простого и исчерпывающего, во всяком случае в данный момент, для нас нет. Есть только догадки, и одна из них - могущество Шань Цзуя, насколько оно реально и доступно.
  - Как можно верить в подобную глупость? Все произошедшее - сказка, нагромождение абсурда и лжи либо просто болезненные фантазии спятивших от страха солдат.- Четки в руках Шонг Линя застучали быстрей, что говорило о его волнении.
  - Мы оба хорошо знаем Чжана,- спокойный голос Юань Ши резко контрастировал с эмоциональной, возбужденной речью собеседника,- он никогда не принимает необдуманных решений, а если его что-то интересует, то для этого есть веские основания.
  - В данном случае его интерес останется всего лишь интересом,- усмехнулся Шонг Линь,- из этого бреда едва ли можно извлечь что-либо стоящее... Но Чжан, конечно, человек своеобразный и загадочный, кстати, чем-то напоминающий Шань Цзуя. Логику его поступков постичь сложно, а порой и невозможно.
  - Полностью согласен с вашим мнением, уважаемый Шонг Линь. Чжан загадочен, да и все с ним связанное приобретает в некоторой степени такие же черты. Поэтому его интерес к произошедшему событию лишний раз подтверждает мои давние наблюдения.
  - Насколько я знаю, ваши многолетние попытки узнать истинные мотивы действий Чжана долгое время не давали никаких результатов.- Шонг Линь испытующе взглянул в лицо Юань Ши.- Неужели вам наконец-то повезло? Если это так, то вы совершили почти невозможное.- Голос его был серьезен, что выдавало подлинный и давний интерес говорившего к обсуждаемому вопросу.
  - Не скрою - задача оказалась значительно сложней, чем мне представлялось вначале, и некоторые успехи, которые Небо послало нам в награду за долгие труды, стоят того, хотя могут и показаться не столь значительными, каковыми являются на самом деле.
  - Вы говорите 'нам', уважаемый Юань Ши, подразумевая, наверное, Тэн Сяо?
  - Да. Он оказался на удивление ловким и умным шпионом. Признаюсь, вначале я его недооценивал.- Юань Ши, встав, прошелся по комнате, и его тень, увеличившись, накрыла собой половину стены.
   При его последних словах ни одна черта на лице Суна, напоминающем неподвижную маску, не дрогнула, но в глазах появилось странное выражение (по всей видимости, означавшее радостное подтверждение давних догадок), к которому примешивалась смертельная доза холодной решимости, адресованная куда-то в пустоту, но явно предназначенная для более близкой и конкретной цели.
  - Каждый простолюдин мечтает вырваться из той грязи, в которой вынужден существовать, брошенный туда роком в минуту своего рождения,- весело проговорил Шонг Линь.- Ничего удивительного, что они из кожи вон лезут, чтобы добиться своего... У кого, конечно, хватает для этого мозгов и таланта,- после небольшой паузы добавил он.- Один только пример Чжана чего стоит.
  - К моей неожиданной радости, Тэн Сяо оказался из той же породы: умен, тщеславен, напорист и главное - талантлив. Он мне чем-то напоминает давнего Чжана, конечно уступая ему во многом, но ведь не всем же суждено так высоко взлететь в своей жизни. А для той роли, которая отведена Тэну, он подходит идеально, и даже стоит гораздо большего.
  - Неужели ему удалось разговорить Чжана? Что-то мало верится в это. Я всегда считал, что он и еще с десяток
  
   336-337
  
   других мастеров - лишь мальчики для битья у Чжана и служат не более чем материалом для совершенствования его собственного искусства.
  - Скорее всего, так оно было и так остается теперь. Но история Чана дала событиям неожиданный толчок, пробудив у искусных мастеров искренний интерес к произошедшему и естественное желание получить разгадку неожиданно возникшего вопроса в том деле, в котором, как казалось, больше для них не существует секретов.
  - Эта тема оказалась слишком важной для Чжана, чтобы заставить отбросить его свою обычную скрытность? - полувопросительно, словно еще сомневаясь в этом, произнес Шонг Линь.
  - Как ни странно, да,- будто тоже окончательно не веря свершившемуся факту, подтвердил Юань Ши.
  - Вам не кажется странной его необычная откровенность?- недоверчиво спросил Шонг Линь.
  - Обсуждаемый ими вопрос был тоже более чем необычен. Может быть, именно это заставило Чжана рас?крыться сверх наших ожиданий.
  - Если только он не сделал это преднамеренно - Чжан слишком хитер, чтобы так просто раскрыть какой-либо из своих секретов.
  - Дело в том, что из своих секретов он ничего и не раскрывал, а лишь открыто дал понять всем присутствующим - все произошедшее с отрядом Чана его интересует в высшей степени.
  - Понятно,- разочарованно вырвалось у Шонг Линя, что тут же вызвало ироничную усмешку у Юань Ши.
  - Было бы величайшей наивностью надеяться что-нибудь узнать о сокровенном для Чжана, и тем более от него самого. Но его интерес к этой проблеме натолкнул меня на одну мысль.- Юань Ши на секунду замолчал, придавая тому, что собирался сейчас сказать, особый смысл.- Видимо, Советник давно подозревал о возможностях Шань Цзуя. Я не знаю, что конкретно он хотел услышать от Чана и знал ли вообще о существовании такого страшного вихря, но явно ожидал нечто подобное.
  - Но зачем ему понадобилось обсуждать это с посторонними людьми? Неужели он рассчитывал услышать от них правдоподобное объяснение случившемуся? Или для него это такая же неразрешимая загадка, как и для всех?
  - Чжан далеко не бог, и нет ничего странного, что он ищет ответы на интересующие его вопросы так же, как и все люди. Вполне естественно, даже для величайшего мастера, обсудить с другими мастерами не ясные для себя вопросы - и как раз в этом-то он вел себя совершенно логично. Меня интересует другое,- Юань Ши пристально взглянул в глаза Шонг Линю, и тот поразился, насколько напряженным в эту секунду оказалось лицо собеседника,- как далеко зашел Чжан в своих поисках. Если вдруг он окажется близок к такому же результату, который так эффективно продемонстрировал Шан Цзуй, если ему осталось до этого всего несколько шагов, то...
  - А если всего один шаг? Они раньше были лучшими друзьями с Шань Цзуем, вы помните то время?
  Юань Ши задумчиво кивнул:
  - Наверное, их сблизили именно эти интересы, какая-то тайна, возможно которую они пытались решить вместе,- это, пожалуй, единственное правдоподобное объяснение тому, что могло объединять таких разных по происхождению людей. Позже случилось восстание, навсегда проложив между ними пропасть, но то, что их когда-то сблизило, осталось, и они скорее всего стремились к тому же, но каждый по-своему. Хотя совершенно невозможно представить, что же это было, так сблизившее их когда-то.
  - Общее увлечение кунг-фу - и только. Но невероятно, чтобы два интеллектуала так оказались им захвачены.
  - Вы просто далеки от кунг-фу, поэтому, уважаемый Шонг Линь, испытываете некоторое пренебрежение к этому искусству. Оно открывает поистине фантастические возможности человеческой личности. И тот и другой отлично это знали, будучи мастерами высочайшего класса. Наверняка нащупали что-то, способное значительно продвинуть каждого из них далеко вперед, но главная загадка - что им удалось найти.
  - В таком случае, Шань Цзуй ушел далеко вперед,- немного поколебавшись, произнес Шонг Линь,- несмотря на то, что до сих пор все случившееся я считаю бредом Чана, готов довериться вашему опыту в этом вопросе.
  - Следует добавить, что он ушел далеко вперед по сравнению со всеми другими людьми, за исключением, возможно, Чжана. Неспроста тот в открытую обсуждал интересую-
  
   338-339
  
   щий его вопрос с Тэном и другими мастерами, будучи уверен, что им далеко до разгадки.
  - Зачем же ему тогда понадобилось это делать?
  - Может, небольшая подсказка помогла бы завершить начатое, все-таки в их среде много происходит странных и необычных вещей для далекого от этого человека. Тот же Тэн знает и умеет много такого, что привело бы вас, уважаемый Шонг Линь, в изумление. Для них же это всего-навсего обыденность.
  - Если Чжан стремится к тому, что уже удалось достичь Шань Цзую, его могущество станет неограниченным и все неприятности, которые до сих пор валились на наши головы, покажутся чепухой. Ни 'опиумные' войны, ни Тайпинское восстание не принесли Китаю столько бед, сколько сможет принести всего один человек, обладающий такой мощью.- Шонг Линь поежился, будто от холода.- Терпеть не могу всей этой мистики... Выходит, мы сейчас все в руках у Шань Цзуя и наши судьбы зависят от малейшей его прихоти, а тут еще и Чжан может неожиданно преподнести очередной сюрприз.
  - Я думаю, ситуация не столь плоха для нас, уважаемый Шонг Линь, как вы только что обрисовали. Самое главное - первым этой ужасной силы достиг Шань Цзуй. Несмотря на то, что он считается государственным преступником, многие знают его как благороднейшего человека, с твердыми моральными принципами,- и выжидающе посмотрел на Шонг Линя.
   Тот вынужден был согласно кивнуть, хотя, как видел Юань Ши, некоторые сомнения у него все-таки присутствовали.
  - Его участие в восстании скорее всего ошибка, которую, совершив сгоряча, через некоторое время исправлять уже поздно. Истинные мотивы, толкнувшие Шань Цзуя к этому, неизвестны, но можно быть твердо уверенным, что шли они от чистого сердца. А приобретенную силу он применил лишь в целях самозащиты - заметьте, до этого не замечено ни одного случая, когда бы он воспользовался ею для нападения.
  - Скорее всего она у него появилась совсем недавно, и повторение той истории возможно теперь в любое время - все будет зависеть только от его настроения и замыслов.
  - Вы недооцениваете Шань Цзуя - он слишком умен, чтобы бросить вызов императору в тот самый момент, когда тот больше всего нуждается в помощи, а сам князь готов приложить все усилия, чтобы вернуть свое положение.
  - Вернуть свое положение?- изумленно вырвалось у Шонг Линя.- Но это невозможно.
  - Почему же нет? Наоборот - сейчас самое время,- спокойно возразил Юань Ши.- Китай обескровлен войнами, западные страны навязывают нам позорные, унижающие достоинство Срединной империи условия сотрудничества, отказаться от которых мы не имеем возможности. По Айгунскому договору Россия прихватила всю территорию к северу от Амура. По Таньцзянскому договору западные державы превратили нас фактически в свою полуколонию, получив возможность свободно передвигаться по нашей территории. Их миссионеры не имеют никаких ограничений в навязывании нашему народу своей веры, а их торговцы теперь открыто торгуют опиумом, и никто не смеет им помешать. Китаю сейчас необходимы умные и сильные политики, способные изменить нынешнюю ситуацию.
  - Вы думаете, Шань Цзуй сможет это сделать?
  - Не знаю. Скорее всего - нет, но он хоть сможет быть противовесом влиянию Чжана на императора. Если выйдет именно так, то о большем и мечтать не приходится. Учитывая это, опираясь, с одной стороны, на силу Шань Цзуя, с другой - на императора, можно будет реально управлять всем механизмом империи.
  - Но Чжан? Он так просто не сдается,- голос Шонг Линя был не на шутку встревожен, и Сун уловил в нем нотки страха.- Свалить его нам не удастся.
  - Нам этого делать и не придется - для этого есть Щань Цзуй. А с другой стороны, мне кажется, что Чжан значительно поостыл к карьере и копается в своих собственных делах, считая их намного важней государственных.
  - Если он ищет то, что уже есть у Шань Цзуя, то видит гораздо дальше, чем нам кажется. При его нынешнем незыблемом положении при дворе даже император не сможет в открытую противостоять могуществу Чжана. А если тот получит дополнительные возможности, пусть и не такие, как у Шань Цзуя, никто с ним не справится, а все попытки заговорщиков будут им безжалостно пресечены на корню.
  
   340-341
  
   Последние слова Шонг Линь проговорил жутковатым свистящим шепотом, а потом спокойней добавил:- Как происходило уже неоднократно.
  - Действительно, он бывает жестоким, когда вопрос заходит о его власти,- невозмутимо проговорил Юань Ши,- но у меня давно появились сомнения в том, что он все так же дорожит тем положением, которое занимает. Чжан из тех людей, которые всегда рвутся вперед любой ценой, и нынешняя пассивность крайне не характерна для него. Ее даже не назовешь нынешней - она давно стала его характерной чертой, превратив Чжана в созерцателя, но не деятеля.А это только подтверждает мои предположения - он углублен в решение какой-то наиважнейшей проблемы, по сравнению с которой, видимо, меркнет все доныне им достигнутое.
  - Но ни в коем случае не гарантирует того, что он откажется от ставшего привычным старого и надежного во имя нового, которое, возможно, скоро появится. Чжан получит и то и другое.И тогда Китай превратится в его личное феодальное поместье, а мы - в безмолвных рабов. Конечно, я имею в виду тех, кто чудом выживет в грандиозной мясорубке, которую он устроит. Юань Ши одобрительно взглянул на него:
  - Видите, уважаемый Шонг Линь, на рубеже чего мы стоим.
  - Где же выход? Вверить свое будущее рукам смутьяна Шань Цзуя, пусть и высокоморального,- с легкой иронией сорвалось с губ Шонг Линя,- участь ничем не лучшая, чем попасть в лапы Чжана.
  - Чжан - обычный простолюдин, пусть и обросший светскими манерами. Он коварен и жесток, а в нас, как и большинство крестьян, видит своих извечных врагов, угнетателей, лишавших его в детстве всего того, к чему он так страстно рвался. Это чувство в нем неуничтожимо, потому что за несколько тысячелетий жизни предков превратилось в стойкий инстинкт отвращения, враждебности и зависти к знати.
  - Несмотря на это, он не встал на сторону восставших, в отличие от Шань Цзуя.
  - Скорее всего, потому, что свое прошлое ненавидит еще больше, чем окружающую его ныне среду. Чжан превратился в резко выраженного индивидуалиста и не нуждается ни в ком и ни в чем, противопоставляя себя всему.
  - Я слышал, он фанатично следует догматам даосизма, проводя огромное количество времени в медитациях.
  - Кроме того, Чжан часто встречается и с буддистскими монахами, вновь подтверждая, что он ищет и найти может в любой момент. Когда это произойдет - я бы предпочел, чтобы рядом со мной был Шань Цзуй.
  - Это легко объяснить - ведь древние ветви ваших родов были всегда дружны. Да и вы, Юань Ши, неплохо находили в свое время общий язык с ним.
  - Я и теперь отлично нахожу с Шань Цзуем общий язык,- он пристально посмотрел в глаза Шонг Линю,- особенно теперь, когда судьба Срединной империи в очередной раз висит на волоске.
  - Вы с ним поддерживаете контакт,- понимающе кивнул его собеседник, и четки, на некоторое время почти затихшие, вновь тревожно защелкали в пухлых руках.
  - Разумеется... Но пусть вас это ни в малейшей степени не тревожит.- Юань Ши опять пронзительно взглянул на молчащего в растерянности Шонг Линя.- Я никогда не забываю ни старых друзей, ни своих союзников в угоду сиюминутной политической выгоде.- Он помолчал и веско добавил:- Никогда... Вы понимаете меня, уважаемый Шонг Линь?
  Тот признательно поклонился, и глаза Юань Ши победно сверкнули:
  - Могу заверить вас прямо сейчас, если возникнет необходимость - вы можете рассчитывать не только на мою поддержку, но и на защиту Шань Цзуя... в том случае, если готовы будете принять участие на нашей стороне в противостоянии с Чжаном.
  - Что от меня потребуется?- хрипло спросил побледневший Шонг Линь.
  - От вас не потребуется явно выраженного противодействия Чжану, да и мы вряд ли пойдем на открытый конфликт с ним - слишком неравны силы. Необходимо будет мне, вам и еще ряду высокопоставленных, влиятельных людей применить все свое умение и влияние на императора в подготовке почвы для возвращения Шань Цзуя.
  
   342-343
  
  
  - Задача почти невыполнимая,- слабым голосом попытался возразить Шонг Линь.- Авторитет Чжана в глазах Его Величества незыблем.
  - Если бы это было так просто,- улыбнулся Юань Ши,- разве я стал бы, уважаемый, донимать вас пустыми разговорами. Пришло то время, когда от малого зависит великое. Несмотря на то, что Чжан незыблем, как всегда, и свалить его очень тяжело, появились обстоятельства, способные изменить ситуацию в нашу пользу. И главное из них - примирение государя с Шань Цзуем. Император по-давлен, его дух в смятении, и Чжан не в силах ничего изменить. Не воспользоваться этим моментом - значит окончательно проиграть ему.
  - Чжан - великолепный стратег и отличный тактик. Он никогда не проигрывал политических баталий со своими противниками.
  - Уважаемый Шонг Линь, все его противники - это чиновники и феодалы всех мастей, другими словами - внутренние враги, которые, если присмотреться, вовсе и не враги, а кажутся лишь таковыми с подачи Чжана. А истинные враги империи - иноземцы, которые сейчас раздирают Китай, как голодные волки, и в этом случае политика Чжана становится гибельной для страны. Его пассивность и самоуглубление, а также излишняя борьба с инакомыслием губительны для всех.
  - Император слишком слаб духом, чтобы противостоять Чжану. Даже убедив государя в необходимости перемен, завтра можно пасть от его же руки, умело направленной Чжаном. Риск поражения слишком велик.
  - Вы отказываетесь от моего предложения?- все так же невозмутимо спросил Юань Ши.
  - Не знаю, что и сказать,- занервничал Шонг Линь, понимая, что может оказаться меж двух огней: Чжан, как он чувствовал, всегда полупрезрительно относился к его персоне, и в любом случае не стоило ждать от него снисхождения. Если Юань Ши прав и могущество Чжана скоро неимоверно возрастет, то в первую очередь он избавится от всех, к кому испытывал до сих пор довольно небрежно скрываемую антипатию, словно подчеркивая этим пренебрежение к изнеженным, по его мнению, мандаринам, к которым относил три четверти всего императорского двора. С другой стороны, отказав сейчас Юань Ши, можно лишиться его мощной поддержки и, главное, если верить полностью тому, что он сказал,- защиты Шань Цзуя, что неимоверно эффективней и перспективней. Но здесь крылся огромный риск - что если Чжан узнает обо всем гораздо быстрей, чем им представляется, и разделается со всеми заговорщиками одним махом, когда Шань Цзуя и близко не будет?
   Шонг Линь ощутил огромную тяжесть необходимости принятия решения, изрядно пропитанную страхом. Возможность остаться в одиночестве накануне надвигающихся событий была не менее пугающа, но, однозначно, более бесперспективной: независимо от конечного результата, лично его ждало заведомое поражение. В глубине души он проклинал и Чжана, и Юань Ши, втягивающего в неуправляемый водоворот событий, отрывая от любимых и безопасных дел. Великолепно налаженная жизнь, с ее блеском, шиком, развлечениями и безвинными утехами, прекрасными картинами и пылкими наложницами, в одно мгновение может превратиться в кошмар, и все зависит только от того, какое решение он сейчас примет. Предчувствие близких и неизбежных перемен больно кольнуло Шонг Линя, заставив непроизвольно вздрогнуть.
  Если бы он знал, что собственная судьба зависит от притаившегося в соседней комнате Суна, то наверняка почувствовал бы себя еще хуже и, тем более, ни за что не сказал бы того, что минутой позже с огромным трудом пробормотали его помертвевшие губы:
  - Согласен.- И не в силах произнести больше ни слова, Шонг Линь в испуге от того, что сказал, замолчал.
  
   Улыбка одобрения смягчила лицо Юань Ши.
  - Спасибо, я ни на минуту не сомневался, что вы примете именно такое решение. Непроницаемое лицо Суна тоже исказилось ухмылкой, но имеющей совершенно иное значение. Каковы прохвосты? И Юань Ши, которому вроде бы доверял господин, и эта тряпка - Шонг Линь. Ничего, хозяин быстро наведет порядок, главного их преимущества - внезапности - уже не существует. Желание ворваться в соседний покой и за несколько секунд изменить не только долгосрочные планы Юань Ши, но и самые, что ни есть, краткосрочные нахлынуло на Суна,
  
   344-345
  
   с неожиданной силой подчинив себе мысли и волю. Он представил себе, как два бесчувственных тела лежат среди этой ослепительной роскоши, так и не успев перед мгновенной смертью понять, что же случилось. Это можно сделать легко и быстро голыми руками, не применяя ни одно из смертоносных средств, начиная от тончайшего и изящного оружия (которое неопытный глаз даже не примет за оружие, а так - за непонятные металлические колечки или лезвия) и кончая несколькими наименованиями сильных ядов в крохотных пузырьках из толстого стекла. Весь свободный костюм Суна темно-зеленого шелка, состоящий из широких брюк и легкой куртки, был буквально нашпигован орудиями смерти, размещенными во множестве специальных карманов и кармашков, равномерно расположенных по поверхности одежды и внутри, со стороны подкладки, с учетом максимально быстрого доступа к любому из этих предметов.
  Более того, покрой костюма выполнен так, что даже самое замысловатое движение человеческого тела происходило легко, не чувствуя ни малейшего стеснения одеждой. На ногах Суна - легкие, плотно обтягивающие ступни кожаные тапочки, сквозь тонкую подошву которых он легко ощущал малейшую шероховатость под своими ногами либо вибрацию почвы или пола, вызванную чьими-нибудь шагами, будь то шаги ребенка или даже кошки. Сам же Сун мог двигаться легко и бесшумно, стремительно, словно стрела, либо надолго застывать в неподвижности, как он это делал сейчас.
  Как в мире все зыбко... Желания и стремления двух высокопоставленных вельмож может оказаться достаточно, чтобы изменить ход истории многомиллионной державы. Двое людей, даже не подозревая о собственной ничтожности, замахиваются на грандиозную проблему, и кто знает, если бы человеческая жизнь не была так хрупка и ненадежна, у них бы это могло получиться.
   Как получается у многих других, которые точно так же, или примерно так, за кулисами решают судьбы целых стран.
   Сун улыбнулся. К счастью, жизнь не настолько примитивна, насколько кажется: Небо в своих замыслах отводит специальное место таким, как он, предназначенным и для того, чтобы корректировать ход истории, заставляя балансировать весь мир на грани желаемого и реального, так никогда и не становящихся единым. Толпа никогда не получает желаемого, принимая за него ту действительность, которую им преподносит Чжан или такие, как он. В этом мудрость и коварство мира, и далеко не последняя роль в нем отведена Суну.
  Он, как часто бывало в присутствии Чжана, почувствовал свою причастность к великим событиям. Но теперь уже сам по себе, руководствуясь только собственным желанием, Сун мог кардинально изменить очень многое. Еще несколько минут он с наслаждением упивался ощущением своих возможностей, дав нахлынувшим впечатлениям максимально захватить его... но только до определенного предела, дальше которого им хода не было - там начиналась слепая преданность и подчинение всесильной личности господина.
   А Чжан приказал только узнать о намерениях двух вы-сокопоставленных сановников, и не более. Легкое разочарование слегка коснулось сознания Суна и тут же без остатка растворилось в нем - все пришло в норму: его личные стремления и побуждения, как всегда, отступили перед необходимостью подчинения приказам хозяина.
   В конце длинной галереи опять показались стражники. Сун, не переставая ловить каждое слово из разговора, пристально следил за приближающейся опасностью. В свете фонарей отливает луной сталь клинков и начищенные до ярчайшего блеска медные бляхи и пуговицы. Поступь тяжела и уверенна, а само их присутствие во дворце словно служит подтверждением гарантий, которые милостивая и благосклонная судьба все еще щедро предоставляет его обитателям. Но Сун отлично знает, что это всего лишь внешние проявления, глубоко скрывающие истинную суть. Иллюзия, которая скоро развеется, как утренний прохладный туман под наступающим жаром дня: всего несколько минут назад судьба навсегда отвернулась от Шонг Линя, а также и от Юань Ши. Они еще не знают этого, и как долго продлится их заблуждение, зависит только от его господина Чжана, который теперь и есть их судьба, а он, Сун,- карающий исполнитель ее воли.
  Шаги все ближе, и обостренные до предела органы чувств Суна, воспринимая каждое движение стражников с опережением, заранее просчитывают все варианты возможного развития событий, не исключая самые неблагоприятные для него самого. Но он отлично понимает, что
  
   346-347
  
   видимая сила и стать далеко не всегда являются истинной силой, а численное превосходство значит гораздо меньше, чем принято считать. Его почти невозможно рассмотреть в полумраке угла, потому что он досконально знает все особенности мрака, сам являясь неотъемлемой частью этой стихии, а потому она всегда приходит ему на помощь. Тени на стенах ничем не отличаются от его силуэта, плотно слившегося со стеной, и как кажется со стороны, даже подрагивающего в неровном свете фонарей в такт другим бликам.
  Все портит павлин, когда задевает хвостом одну из высоких бронзовых ваз и та с грохотом опрокидывается на пол, катясь большим полукругом в сторону Суна. Всего в полуметре от него она застывает, но дело сделано, и шаги стражи из монотонных и твердых превращаются в быстрые и легкие, стремительно приближая Суна к одному из только что спрогнозированных им, но далеко не самому благоприятному варианту.
   Он отрешенно ждет, справедливо считая, что целиком полагаться на изменчивую судьбу не стоит, а случившееся - всего только шанс, который Небо игриво предоставило врагам Чжана, дав им возможность обнаружить шпиона в своем стане. Смогут ли они использовать неожиданную щедрость рока - другое дело.
  Разговор в зале прерывается, и взволнованный Шонг Линь уже стоит в широком дверном проеме, не рискуя зайти в тревожный сумрак, а из-за его плеча появляется лицо стражника, внимательным и цепким взглядом окинувшего комнату. Аккуратно обойдя господина, он шагнул вовнутрь.
  - Принесите сюда фонарь,- раздался повелительный голос, и Сун догадался, что это начальник стражи. Один из стражников, стоящих в коридоре, бросился выполнять приказание, а еще двое протиснулись в комнату мимо оцепеневшей фигуры Шонг Линя, нервно озирающегося по сторонам.
  - Я не вижу здесь ничего подозрительного,- сказал один из стражей. Он нагнулся и поднял лежащую вазу.- Скорее всего одна из птиц опрокинула ее.
  - Похоже на то,- подтвердил другой.
  - Такое иногда случается,- облегченно произнес Шонг Линь,- глупые и неповоротливые павлины, надо будет убрать их отсюда.
  - Зря. Они прекрасно вписываются в обстановку, своей красотой подчеркивая изысканность вашего дворца, уважаемый Шонг Линь,- услышал Сун голос Юань Ши.
  Из-под накинутого на голову капюшона, частично скрывающего склоненное вниз лицо Суна, он боковым зрением видит, что начальник стражи внимательно смотрит в его сторону, явно стараясь разобраться в затейливой паутине теней, подрагивающих на стене. Все это длится вечность, и наконец тот делает несколько быстрых шагов вперед.
  Все инстинкты побуждают Суна немедленно броситься на своих врагов и, убив в первую очередь ближайших к нему, спасаться бегством, но он все так же неподвижен и естествен, как и за минуту до этого. Сун чувствует, как волна воздуха от развевающейся полы халата стражника обдала его ногу, и начинает максимально расслаблять мышцы, чтобы в любую секунду тело могло взорваться всплеском энергии, сметая на своем пути одного врага за другим. Но он еще ждет, надеясь только на чудо.
  Стражник, пошарив рукой по стене совсем близко от лица Суна, сделал шаг в сторону и, отодвинув кресло, заглянул за него:
  - Все в порядке, мне просто показалась странной одна из теней на стене. Она действительно оказалась тенью. Вам больше не о чем беспокоиться, господин.
  - Вы в этом уверены?- раздался невозмутимый голос Юань Ши.
  - Абсолютно, ваша милость.- И он направился к выходу, едва не столкнувшись там со своим солдатом, принесшим фонарь.
  - Ты слишком быстр,- съязвил Юань Ши и направился вслед за Шонг Линем в зал.
  - Дай сюда.- Начальник стражи взял фонарь и, подняв его чуть выше головы, еще раз быстро пробежал взглядом по комнате. То ли свет был тусклым, то ли узорчатые стекла фонаря отбрасывали свои тени, накладывая их на существующие ранее, а может, он был удовлетворен проведенным до этого осмотром, но, явно успокоенный, сунул фонарь обратно сконфуженному стражнику и небрежным жестом приказал остальным следовать за собой.
  Сун, вслушиваясь в теперь уже удаляющиеся шаги стражи, с удовольствием отметил - судьба, очевидно, на его сто-
  
   348-349
  
   роне. Нельзя сказать, что он испытал большое облегчение, когда остался незамеченным. Даже в самый опасный момент у него не появилось ощущения смертельной опасности, а своей развитой, словно у дикого зверя, интуиции он всегда доверял. Единственное, чего опасался - это допустить ошибку, выполнить задание не столь блестяще как обычно, что неминуемо уменьшило бы его авторитет в глазах Чжана. Но до сих пор мастерство в сочетании с везением не подводили Суна. Несмотря на произошедшее, он, не ослабив своего внимания, тщательно ловил каждый звук, долетающий из соседних покоев.
  - Я все-таки прикажу убрать их подальше, в заднюю часть дворца,- все еще переживая случившееся, нервно пробормотал Шонг Линь.
  - Благодарите Небо, уважаемый, что это были только лишь птицы,- веско сказал Юань Ши.- Ведь ситуация могла оказаться гораздо серьезней, окажись здесь кто-нибудь из шпионов Чжана. Теперь, когда между нами заключен союз и вы становитесь реальным противником вышеупомянутой персоны, следует принять дополнительные меры безопасности. От этих слов Шонг Линя передернуло.
  - Вы считаете, моя стража плохо справляется?- вяло спросил он.- Но это отличные солдаты, и некоторые из них в свое время охраняли даже императора.
  - Возможно, это и так, но, как я уже вам говорил, Чжан прибегает к помощи шпионов-виртуозов, для которых, мне кажется, не составит большого труда ввести в заблуждение и гораздо более искушенных людей, чем те, которых мы только что видели.
  - Значит, мы даже в своих собственных владениях бессильны против его козней,- все еще подавленно произнес Шонг Линь.
  - Почему же?- явно недовольный произошедшей с собеседником переменой, нравоучительно сказал Юань Ши.- В подобных случаях надо прибегать к аналогичным мерам, привлекая специалистов.
  - Специалистов? Где взять таких специалистов? Сейчас развелось столько всякого сброда... И что делать с теми, что уже есть? Они ведь неплохие солдаты.
  - 'Неплохие' в нашей ситуации не подходят. Хотя, конечно, их можно оставить так... для острастки, не более. Реально опираться можно только на мастеров своего дела. Кстати, я вам могу посодействовать в этом вопросе.
  - Был бы очень признателен,- все еще с сомнением в голосе сказал Шонг Линь.- Но вы всерьез считаете, что моя стража ни на что не годится?
  - Почему ни на что? Она вполне подходит для светских приемов и торжеств. У ваших солдат отличная выправка и броская внешность, их роль чем-то схожа с ролью красавцев павлинов
  - подчеркивать великолепие дворца и могущество своего хозяина. Я не сомневаюсь, что они смогут отлично вас защитить, но только не от тех людей, которых пошлет Чжан, и, тем более, не от него самого.
  - А те, кого рекомендуете вы, уважаемый Юань Ши, смогут защитить меня от Чжана?- язвительно поинтересо?вался Шонг Линь. Юань Ши рассмеялся:
  - Вы поймали меня.- И через секунду все так же весело, будто говорил о невинной шалости ребенка:- Боюсь, что от Чжана спасти ни вас, ни меня, ни кого бы то ни было еще не сможет даже император, кроме разве что собственной осторожности и изворотливости. Но как вы сами понимаете - и это далеко не лучшее средство.
  - Мы говорили о Шань Цзуе,- чувствуя, как у него уходит почва из-под ног, прошептал Шонг Линь.
  - В том-то все и дело, что за его возвращение еще предстоит бороться. Каждому из нас необходимо внести в эту борьбу свою значительную лепту. Император весьма благосклонен к вам, и это надо максимально использовать.
  - Будет ли он столь же благосклонен после того, как Чжан почувствует, что мы выступили против него? Вряд ли.
  - Вы недооцениваете свое влияние, уважаемый Шонг Хинь, и переоцениваете влияние Чжана. Так нельзя - можно проиграть еще до начала боя,- Юань Ши одобряюще улыбнулся.
  - Если я и ошибся, то, согласитесь, незначительно.
  - Лучше не думать о поражении заранее, если суждено - оно и так нас настигнет. Последние события показывают, что обстоятельства в большей степени, чем раньше, благоприятствуют нам.
  
   350-351
  
  
  - Хотелось бы верить в это,- со вздохом сказал Шонг Линь.
  - А почему нет? Чжан когда-то не смел и подумать о том, как высоко взлетит, однако видите, что получилось... Да, так о специалистах, которых стоит принять для вашей безопасности...
  - Вас охраняют такие же?
  - Конечно. И только они. Гвардейцы, как вы знаете,- засмеялся Юань Ши,- стоят только у моего парадного подъезда. Завтра же я пришлю несколько охранников, а вы выберете тех, кто, по вашему мнению, больше всего подходит для этой цели. Каждый день, уважаемый Шонг Линь, в течение недели будут приходить по три-четыре человека, пока не наберется их, скажем так, около пятнадцати. Мне кажется, этого должно быть достаточно.
  - Зачем столько возни?- отмахнулся Шонг Линь.- Пришлите, кого считаете нужным, и меня это вполне устроит. Я целиком в этом вопросе полагаюсь на вас.
  - Тем лучше. Обещаю - вы не пожалеете. Новая охрана, словно тени, разбредутся по всему дворцу: вы их не будете ни видеть, ни слышать, но безопасность дворца возрастет многократно.
  - Очень хорошо,- с некоторым внутренним облегчением выдохнул Шонг Линь, но внезапно вновь напрягся.- А вы уверены в надежности этих людей, ведь и среди них могут оказаться шпионы Чжана?
  - Конечно, ваш вопрос более чем уместен, и я сам когда-то не очень-то им доверял, пока ближе не сошелся с Тэн Сяо, а уж ему можно верить. Во мне он сейчас видит свою единственную возможность вырваться из низших слоев общества. Другого такого случая у него не будет.
  - Он вас предпочел Чжану?- с некоторым сомнением, которое не укрылось от Юань Ши, спросил Шонг Линь и, заметив свою оплошность, тут же поправил самого себя:- Я имел в виду то, что Тэн Сяо подвергает себя смертельной опасности, шпионя за ним либо оказывая вам услуги, или просто общаясь с вами - одного этого уже достаточно для расправы всевидящего Чжана.
  - Тэн Сяо умен и чрезвычайно изворотлив, и его не гак-то просто застать врасплох...
  - Не забывайте, с кем мы имеем дело,- упорствовал Шонг Линь.
  - Как раз поэтому я и предпочитаю опираться в некоторых делах на Тэна. Он неоднократно доказал мне свою преданность и великолепное умение ориентироваться в сложнейших ситуациях.
  - Даже непонятно, как мы это допустили,- рассеянно сказал Шонг Линь, явно отвечая своим собственным мыслям и пропуская мимо ушей доводы собеседника.- Ведь все происходило на наших глазах.
  - Вы о чем?- сначала не понял Юань Ши.- А-а, о Чжане.
  - Его взлет был так стремителен.
  - Вот именно: сначала он не вызывал никакого беспокойства, разве что некоторое умиление - смотрите, какой самородок из народа, словно неожиданно красивая и изящ?ная статуэтка в груде дров. А потом было уже поздно - эта статуэтка превратилась в демона, в мгновение ока прибравшего все к рукам.
  - Он и помощников себе подбирает таких же. Что вы думаете об этом, как его... Сун Хоне?
  - Очень опасный тип. По словам Тэн Сяо - правая рука Чжана во многих темных делишках, хотя даже Тэн не уверен к этом. Что, скорее, еще больше подтверждает его слова. Сун - вроде бы как слуга в доме, но, судя по всему, это только видимость, зато, что очевидно, он виртуоз рукопашного боя, и даже сам Чжан возится с ним в поединках дольше, чем с другими. Еще известно о слепой преданности того своему господину. Пожалуй, больше ничего - и это очень настораживает.
  - Темная лошадка Чжана. Получается так?
  - Может быть, но очевидно, что Чжан для нас самая темная лошадка. Все его подручные, как бы опасны ни были, ничто по сравнению с ним. То, что он надолго ушел от активных дел, кажется мне очень странным, и если подтвердятся наши подозрения, то надеяться придется действительно только на Шань Цзуя.
  - Вы так уверены в его превосходстве над Чжаном?
  - На сегодняшний день оно несомненно. Что будет позже - покажет время, которое, может быть, уже начало работать на Чжана. Если мы будем долго выжидать, то упустим свой шанс.
  - Тогда даже Шань Цзуй не в состоянии будет помочь нам.- Взгляд Шонг Линя медленно стекленел, упершись в пустоту.
  
   352-353
  
  
  - Боюсь, что не только он, но и само Небо - тоже,- невозмутимо подтвердил его мысль Юань Ши.- А теперь, когда мы четко обрисовали свои перспективы, думаю, стоит перейти к деталям. Сун, не переставая восхищаться дальновидностью и прозорливостью своего господина (пославшего его в тщательно рассчитанный промежуток времени в лагерь своих противников, чтобы получить ценнейшую информацию), запоминал все услышанное в мельчайших подробностях. За это время стражники еще не один раз торжественно прошествовали мимо, но им больше и в голову не приходило заглянуть в соседнюю с залом комнату.
  Когда время перевалило далеко за полночь, наконец-то заговорщики окончательно согласовали свои совместные действия, и довольный достигнутым результатом Юань Ши в сопровождении своей охраны покинул дворец.
  Сун не торопился последовать его примеру. Он терпеливо дождался, когда слуги и часть охранников разошлись по своим комнатам, расположенным в дальней части дворца, а некоторые - в дворцовых пристройках, после чего отправился путешествовать по длинным коридорам и галереям. Заглядывая в гостиные, залы, комнаты, Сун старательно фиксировал в памяти даже незначительные детали их расположения и обстановки, отлично понимая, что в ближайшем будущем от этого в значительной степени может зависеть собственная жизнь и, что для него было еще важней, успех намерений Чжана.
  Зловещей тенью, словно привидение из старинных легенд, он скользил беззвучно и почти невидимо, будто возникая из воздуха и растворяясь в нем же. Единственное, что отличало Суна от пришельца из иного мира,- реальная опасность, сквозящая от его фигуры, частично скрываемая расплывчатой зыбкостью форм и невесомой легкостью передвижений, чем-то неуловимо напоминающей податливую слабость осеннего листа, и, может быть, не в последнюю очередь благодаря этому вызывающая ужас надвигающегося ночного кошмара. Закончив осмотр дворца, Сун, никем не замеченный, пробрался в парк, который исследовал так же тщательно и скрупулезно.
  После чего, прячась в тени деревьев, стараясь избегать открытых участков, освещенных фонарями, прошмыгнул мимо задремавшего стражника и через мгновение с проворством белки взлетел на стену, окружающую дворец. Его силуэт размытым пятном мелькнул в лучах вздрагивающего света факела на самом верху и тут же исчез.
  Стражник же, внезапно очнувшись, будто от внутреннего толчка, недоуменно и испуганно вглядывался в ночь, чувствуя неприятную дрожь, вызванную неведомо откуда появившимся ощущением смертельной опасности, чудом обошедшей его стороной.
  
   Глава 11
  
  
  Изменения, произошедшие с Виктором в Афганистане, неуклонно продолжались и здесь, на гражданке, нивелируясь окружающей средой, то затихая, то усиливаясь, но никогда не исчезая. Другое дело, он понемногу стал привыкать к своей 'необычности', тем более, что, зная о ней с самого детства, Винт воспринял свое новое качественное преобразование как неизбежность, долго дожидавшуюся необходимого момента и, наконец, вступившую в свои законные права.
   Прошедшие несколько лет всерьез поставили перед ним вопрос, поднятый еще Странником,- для чего, в конце концов, он появился в этом мире? Странник сразу дал готовый ответ, так не понравившийся Виктору, пообещав неприятности и враждебное отношение со стороны человеческой среды независимо от его собственного отношения к ней же. Мало-помалу предсказания начинали если и не сбываться, то, во всяком случае, понемногу давать о себе знать. Конечно, при условии, что все происходящее имело хоть какое-то отношение к словам Странника.
  Неприятное ощущение слежки немного притупилось, когда Виктор, толкнув тяжелую дверь, оказался в полумраке бара, густо насыщенном ароматом кофе и звуками тихого блюза.
  - Смотри-ка, кто сюда пожаловал,- раздался приветливый, слегка сдобренный усмешкой голос,- двигай к нам, Винт.
  
   354-355
  
  
  За столиком, уютно приткнувшимся к электрокамину, сидели Андрей и Жанна - постоянная, неразлучная парочка.
  - Привет,- это относилось к ним обоим и ни к кому в отдельности. Слишком дежурно и невыразительно, даже без намека на радушие. Но он и не стремился сейчас к общению с кем-либо, просто зашел выпить кофе. Нельзя сказать, чтобы эта встреча его чем-то смутила... нет, но сейчас мно?гое казалось лишним, когда необходимо разобраться... В чем? В том, почему невозможно остановить снежный ком до того, как он превратится в лавину, готовую похоронить все на своем пути. Винт в центре снежного кома, а механизм, каким-то образом задевающий всех, уже запущен, и его беззвучный скрежет насквозь пронизывает пассивную действительность. После случая с Бяшей Андрей, похоже, начал испытывать к Виктору некие приятельские чувства, несмотря на то, что Жанна открыто симпатизировала ему. Если бы она питала нечто подобное к кому-то другому... то, конечно же, Андрей был бы всерьез обеспокоен. Но Винт - старинный ее друг, друг детства, сосед, наконец, и всерьез ревновать Жанну в этом случае, пожалуй, не стоило. Хотя Винт как соперник очень опасен.
   Андрей всмотрелся в резкие, правильные черты лица Виктора, даже слишком резкие, выдающие его внутреннюю силу, но, как ни странно, не таящие в себе агрессивности, и почувствовал неуверенность.
   Жанна наверняка давно заметила, как привлекателен Винт, но ей, видимо, нравится не столько привлекательность, сколько красота. Андрей слегка улыбнулся уголками губ - его красота, как он знал из личного опыта, всегда завораживала женщин и внушала опасения их мужчинам - стоило только Андрею появиться рядом.
  Подобное умозаключение несколько притупило его тревогу и вернуло обычную уверенность.
  - Рад тебя видеть,- он кивнул внимательно наблюдающему за ними бармену, и тот направился к их столику,- у себя в гостях,- с нескрываемым удовольствием добавил он последнюю фразу.
  - У тебя здесь очень даже неплохо,- искренне признался Винт,- ты отгрохал отличный бар.- На вопросительный взгляд бармена он ответил одной фразой:- Чашку кофе.
  - За счет заведения,- добавил Андрей, задержав жестом бармена.- Винт, у нас есть классные крымские вина, я знаю, ты их любишь. Как насчет 'Хереса' или 'Мадеры', а? Идет? И что-нибудь из легонькой закуски, можно жюльен с грибами или курицей...
  - Согласен.- Винт откинулся на спинку удобного стула,- но может быть, не стоит - я вам, наверное, помешал?
  - Глупости,- отмахнулся Андрей.
  - Вот именно - глупости,- добавила Жанна.- Напротив, ты всегда появляешься вовремя. Виктор удивленно приподнял брови и пристально на нее взглянул:
  - У вас опять неприятности?- Он улыбнулся.- Но невооруженным взглядом их незаметно.- И поспешил отвести взгляд от ее лица - никто никогда не мог долго выдерживать силу, идущую из его глаз. Зачем смущать человека? В глубине же души у него мелькнуло легкое беспокойство - красота пробивала брешь в любой, даже в самой глухой, защите, неужели и он когда-нибудь окажется бессильным что-либо ей противопоставить? Виктор ничего не имел бы против... если бы не снежный ком, набирающий силу. Что будет дальше? Вряд ли избитая фраза 'Красота спасет мир' способна противостоять надвигающемуся.
  - Так... Ерунда. Споры за жизнь: что хорошо, что плохо, да и вообще, как ко всему этому относиться,- Андрей кисло улыбнулся.
  - Мы иногда любим поспорить,- кивнула Жанна.
  - Понимаю. Чем же еще заниматься мужчине и женщине - только спорить.
  - Вполне разделяю ваше недоумение, сударь,- напыщенно произнес Андрей,- но, увы, в нашем узком кругу тон и тему бесед всегда задает сидящая перед вами особа. А поболтать она ох как любит.
  - Знаю, знаю,- Винт посмотрел на Жанну.- Красивая и умная женщина - суровое испытание для мужчины, стремящегося ее завоевать... Тяжело тебе, Андрей.
  - Ах, как тебе тяжело, Андрюша. Бедный ты наш, разнесчастный,- засмеялась Жанна и тут же насмешливо стрельнула глазами в сторону Виктора,- а ты, разлюбезный мой друг, так уверенно говоришь 'завоевать' в будущем времени. Интересно почему? Может быть, он меня уже
  
   356-357
  
   давно завоевал? Ты не думал об этом - ведь столько времени прошло.- В ее глазах скакали бесы, и невозможно было определить, что именно она имела в виду.- Школа, университет - годы и еще раз годы. Виктор растерянно смотрел на ее слегка припухлые губы, растянутые в ироничной улыбке, и почувствовал неловкость.
   Действительно, они все уже давно не дети, и то, что происходит между Жанной и Андреем, тоже давно вышло за рамки того, что происходило раньше... Наверняка... Пока он роется в проблемах своего 'я', проблемах мира и Вселенной. Но у каждого своя жизнь, и тут ничего не поделаешь. Такая женщина, как Жанна, забирает слишком много времени и внимания, требует тебя целиком, а это слишком непозволительная роскошь для него лично, но не для Андрея. Каждый из них оказался на своем месте.
  Он пригубил кофе, обжигаясь горячей пенкой.
  - Так о чем был спор?- пропуская мимо себя ее насмешку и то главное - полунамек-полуответ,- что содержалось в ней, спросил Винт. Но непонятная скованность, как ни странно, не проходила, взгляд Жанны был пристален и неуступчив, а губы вызывающи и назойливы... Она впервые в жизни не отвела взгляд.
   Вместо нее ответил Андрей:
  - Спор о том, насколько мы предаем свои давние мечты, живя нынешней жизнью. Еще Ремарк сказал: 'Мы ежедневно предаем мечты своей юности'. Несомненно, он в чем-то прав.- Андрей бросил на него быстрый взгляд своих, напоминающих волчьи, но помимо этого чем-то еще весьма притягательных глаз.- Мне же кажется, он немного переборщил.
  - Предательство, идущее на пользу? Андрей - ты уникален.- Жанна легонько потрепала его по руке.
  - Спасибо и на этом.- Андрей испытующе смотрел на Виктора, будто ища поддержки. Возможно, так оно и было.
  - Я помню, ты всегда бредил горами,- продолжала Жанна. Ее темно-каштановые волосы эффектно поблескивали в розовом полумраке.- Эта мечта вела тебя за собой, двигала вперед, но с тех пор кое-что изменилось. Правда?
  'Если бы я был на месте Андрея, то наверняка сошел бы с ума. Не от ее слов, а от нее самой. Жанна создана для того, чтобы сводить с ума. Видимо, ее предназначение - свести весь мир с ума... А мое? Если Странник прав - я должен его уничтожить... Ничего себе компания'. Винт сделал еще глоток 'Хереса' - мягкая, вязковатая волна вползла в его сознание, внося безмятежность и раско?ванность - то, чего так в последнее время не хватало.
  Жанна говорила негромко, но ирония, исходящая от нее, задевала в Андрее запретные струны. Так, по крайней мере, казалось Виктору. Она может быть жесткой, еще какой. Винт это знал по себе, но уж к Андрею-то Жанна могла бы относиться помягче. Хотя почему? Он рвется к намеченной цели, а шпильки и уколы - небольшая плата за главное. А главное - Жанна. Она - цель жизненных устремлений Андрея, смысл его жизни. Слишком просто, но именно простота скрывает подвох...
   Виктор почувствовал неприятный осадок, сам не подозревая о его причине и досадуя из-за этого. Что за чушь? Я уже всех подгоняю под свои мерки. Они просто стремятся друг к другу, и это естественно, зачем во всем искать скрытый смысл?
   Но Жанна сегодня способна свести с ума и его самого.
   Винт вздрогнул, когда она в пылу спора качнула ногой и носок ее туфли слегка зацепил его ногу. Он машинально опустил взгляд и оцепенело провел им от ало поблескивающих лаком сквозь темный нейлон аккуратных ноготков, выглядывающих из открытого переда босоножек, до бедра, упруго дышащего в такт негромкому постукиванию каблука о пол.
   Жанна неожиданно замолчала и одернула юбку, еле заметно покраснев. Ее тонкие пальцы, хрустнув шоколадкой, отломили дольку и бросили в бокал с шампанским. Возникшей паузой воспользовался Андрей.
  - Если ты так настаиваешь, могу пояснить как раз на своем примере, который сегодня нещадно эксплуатируется. Согласно главной и давней моей мечте я должен был стать классным альпинистом, покорить все мыслимые и немыслимые вершины, прославиться на весь мир, как Рейнгольд Месснер. Но вы же отлично понимаете - вряд ли такое было возможно в то время. Железный занавес.
  - А теперь? Что мешает теперь?- Винт постарался продолжить тему, избегая взглядом того, что неожиданно и грубо ворвалось в его сознание, вызывающей чувственностью подавляя даже желание к сопротивлению.
  
   358-359
  
  
   Андрей беззвучно засмеялся, откинулся в кресле и, щелкнув зажигалкой, прикурил сигарету из лежащей на столе пачки 'LМ'. Пыхнув ароматным дымком, назидательно произнес:
  - Ты в курсе, чем эти и подобные игры на свежем воздухе, да еще в отдалении от нашего славного 'центра' Европы, заканчиваются?
  - Хотела бы я знать, какой сумасшедший географ отнес нас к центру Европы,- фыркнула Жанна.
  - Неважно. Это я к слову, чтобы контраст почувствовали. Так вот-с, здесь в худшем случае заработаешь геморрой, попивая горячий шоколад и любуясь симпатичными женскими личиками.
  - И не только.- Виктор кивнул на сидящую к ним спиной блондинку, громко, с жаром что-то доказывающую своему спутнику.- У тебя тут настоящий дискуссионный клуб.- Он заметил на секунду мелькнувший профиль блондинки с крючковатым носом и, сдержав усмешку, продолжил:- Не безопасней ли дома в таком случае пить гоголь-моголь?
  Теперь и Андрей увидел свою оплошность и демонстративно содрогнулся.
  - Дома хорошо, но долго не усидишь просто так, а непременно включишь телевизор, а там...- он в притворном испуге вытаращил глаза и голосом пай-мальчика прокомментировал: - боевики, секс, насилие, политика, посевная или уборочная,- и, глубоко затянувшись, на выдохе продолжил:- Как говорят сведущие люди - развал в стране, в котором виноват я и такие, как я... Поэтому предпочел бы что-нибудь другое.
   Взгляд Андрея молчаливым намеком встретил взгляд Жанны и несколько секунд удерживал его, будто говорил что-то на только им известном языке.
  - Это ты называешь 'что-нибудь'?- в ее голосе прозвучали незнакомые до сих пор Виктору бархатные интонации, но почти сразу же они исчезли, и Жанна невозмутимо продолжила:- Кстати, у радио или телека есть несколько важных достоинств - их всегда можно выключить.- Ее каблучок еле слышно постукивал.
  - Вот я и говорю,- лицо Андрея наливалось краской,- есть многое, что заслуживает большего внимания, чем горы, телевизор и 'не только женские личики'. При упоминании о горах Винт почувствовал укол: кому как, но лично ему они удовольствия не доставили, а даже наоборот.
  - Ты гурман,- прислушиваясь к далекому шелесту дождя, доносящемуся из открытой двери, но приглушенному голосами и толстыми стенами, тихо сказал он. Мягкие звуки блюза обволакивали пространство, мысли и даже время. Винт сделал еще глоток, чувствуя, как сладковатый 'Херес' пробуждает в нем что-то отдаленно похожее на привычные ощущения, появляющиеся в состоянии медитации. Человек нашел немало способов ухода от действительности - от самых утонченных и изящных до грубых и примитивных, но так и не решил вечную головоломку.
  - Что есть, то есть,- с удовольствием признал Андрей,- знаешь, иногда гораздо приятней...- он замешкался, подбирая слова, чуть не сморозив лишнее,- остаться здесь,- его взгляд мгновенно коснулся лица Жанны и вернулся к Виктору,- чем дубеть от ветра и мороза где-нибудь на Кавказе или Памире. И это летом, когда люди в то же самое время жарятся на пляже, а у их ног плещется ласко?вое море,- с ироничным пафосом закончил он.
  - Я думал, твой фанатизм неистребим.
  - Истребим, еще как истребим,- Андрей кивнул на бокал с шампанским,- видишь кусочек шоколада всплывает. Выдохнется шампанское - и все, представление закончено.- В его взгляде неожиданно проскользнула угрюмость.- И с нами точно так же. Уж поверь. Пока есть энергия - есть интерес, мы пыжимся, что-то делаем, чаще всего просто дергаемся в разных направлениях, но рано или поздно все прекращается. Резюме: жизнь нам дана просто чтобы помучиться, а заодно помучить других.
  - Чтобы это понять, тебе понадобилось десяток лет ходить в горы?- поинтересовалась Жанна.
  - Горы? А при чем здесь горы?- Андрей удивленно посмотрел на нее, а потом на Виктора.- Скорее они отодвинули понимание, которое пришло позже. Несмотря ни на что - это были лучшие годы. Основной мрак в глобальном смысле - здесь.
  - Тогда почему ты здесь, а не там?
  
   360-361
  
  
  - Винт, после Афгана ты стал едкий, как хромпик,- Андрей поморщился словно от зубной боли,- но к моему удивлению, ты нисколько больше не изменился.- Он усмехнулся, постукивая указательным пальцем по бокалу и прислушиваясь к его звону.- Это не только удивляет, но и радует.- Теперь в волчьих глазах сияла приветливость.- Не на все вопросы есть внятный ответ, если он вообще есть. Согласись, сейчас, за бокалом вина, чувствуешь, что жизнь проносится где-то рядом, и даже отдает своим, хотел сказать смрадом, но скажу - дыханием, и у нас есть небольшая передышка, пока не закончилось вино. А там снова попадем в круговерть, которая неизвестно куда нас вынесет, то ли вверх, то ли вниз, а может, вообще, переломав кости, смачно выплюнет куда-нибудь в канаву, и будешь сидеть и думать, что же такое произошло.
  - Ах, так ты, оказывается, законченный пессимист.- Жанна в притворном возмущении отодвинулась от него.
  - Нет, это у него скорее философские изыскания, выводы за определенный период жизни.
  - Пессимизм и философия,- засмеялся Андрей,- почти одно и то же.
  - Ладно,- отмахнулся Винт,- не так важно, что он из себя представляет - пессимизм, главное - у тебя есть возможность борьбы с ним.- Его взгляд снова коснулся Жан?ны и уперся в ее лицо, вспыхнувшее, но не потерявшее вечного вызова, который проявлялся всегда при общении с Виктором. Происхождение же, природа самого вызова всегда оставались для него тайной. И теперь его укол попал в цель, но не причинил ей никакого вреда, потому что она ждала этого.
  - И что же это за возможность?- спросила Жанна.- Честное слово, наверняка каждый согласился бы получить ее,- она хитро улыбнулась,- если таким способом можно бороться с пессимизмом. Например, ты, Винт? Разве отказался бы?
  - Для этого нужно иметь склонность.
  - Для чего?- явно ожидая другого ответа, не поняла она. Виктор неопределенно махнул рукой:
  - Чтобы открыть свое дело. Да и начальный капитал. У меня нет ни того, ни другого.
  - Это не самый большой недостаток, который может быть.- Ее глаза сегодня сверлили его насквозь, будто набрались смелости и решимости и отыгрывались за всю предыдущую жизнь. 'Она злится, хоть и пытается скрыть это. Но почему она злится и почему пытается скрыть?' Виктор обвел взглядом стены бара, где неярко светились электрические свечи в выполненных под старину подсвечниках, в углу мерцал электрокамин, пахло кофе, духами и дождем. Но запах дождя приносился не с улицы, а исходил от небольшого фонтана в центре помещения, и его монотонный звон навевал спокойствие и умиротворение, будя в подсознании уверенность - древнюю, как сама вечность.
  - Винт, о чем ты задумался?
  - О вечности,- отшутился он. Его глаза, на миг затуманившись, вернули себе выражение обычного бесстрастия.- Все-таки ты молодец. Открыть свое дело и справляться со всем этим,- Винт покачал головой,- для меня лично - это архисложно.
  - Не прибедняйся - ты мастак на другие дела. Разве нет?- Андрей польщенно улыбнулся,- но все равно - спасибо. Только завсегдатаем тебя не назовешь - за четыре года сколько раз ты сюда заходил? Пять-шесть?
  - Как всегда - проблема со временем,- Виктор ткнул пальцем в сторону приоткрытой двери,- смрад жизни все еще волнует меня.
  - А кроме смрада жизни, Винт, тебя еще что-нибудь волнует?- Черты лица Жанны смягчились, потеряв из?рядную долю волнующей агрессивности, минуту назад доминировавшей над всем: красотой, интеллигентностью, утонченностью. Теперь вернулся ее привычный облик, словно гладкая зеркальная поверхность океана, скрывающая под собой неведомые глубины - постоянный источник бури. Виктор чувствовал эту агрессивность, колышущуюся совсем рядом, и ее настойчивые всплески, неизвестно почему, замирали сладкой тяжестью в глубине его тела.- Например, счастье,- продолжала Жанна,- как ни странно, но оно наверняка где-то существует, если бы не надежда когда-нибудь его найти, вряд ли стоило жить. Ты согласен?
  - Кто у нас спрашивал - согласны ли мы жить? И кто обещал, что за попытку выжить мы должны получить еще и
  
   362-363
  
   счастье?- Винт засмеялся, в его смехе невольно проскользнули то ли боль, то ли ирония, то ли знание чего-то, открывающего причины иронии и боли.- Мы почему-то считаем, что имеем право на счастье, как и на жизнь, свободу и так далее, но даже само право, если оно существует, ничего не гарантирует... Ложные представления только затягивают нас туда, где теряется последняя надежда.- Он обвел взглядом удивленно застывших Жанну и Андрея и добавил:- Лучше вовсе не иметь надежды, чем ее потерять.
  - Похоже, мы забрались в не ту степь,- озадаченно проговорил Андрей. Он провел пятерней по своим белокурым вьющимся волосам, словно смахивая что-то давящее, угнетающее мысли.
  - Нет, пусть продолжает,- губы Жанны приобрели слегка хищный контур вызова, предназначенного только Виктору.- Винт - вечная загадка, и тем более это странно, что знакомы мы с ним почти всю жизнь. Мне интересно, что выплывет на белый свет в этот раз.- Ее глаза холодными изумрудами уперлись в его серые, почти безразличные ко всему происходящему ... Но их внешнее безразличие уже казалось ей именно внешним безразличием.
  - Продолжать-то нечего, я все сказал,- Винт принял исходящий от нее вызов.
  - Твои слова - всего лишь вывод, а мне интересно, что было до него.- Она слегка капризно надула губки, и от вызова не осталось и следа, а лишь трогательная слабость, нуждающаяся в защите.- Виктор, пожалуйста. Сделай для нас исключение... или для меня. Андрей нервно заерзал па стуле - он-то отлично знал, как действуют на мужчин ее уловки. Но Винт, слава богу, не такой, как все. Все же становилось не по себе от того, как она заигрывала с ним, будто всерьез заинтересована...
  Глупости - он загнал мучительную мысль подальше, как привык это делать всегда, когда Жанна открыто любезничала с другими мужчинами. Тем более, если бы действительно она хотела поймать Виктора в свои сети, это случилось бы давно. Андрей нисколько не сомневался, что сила очарова?ния Жанны безгранична, а его собственная красота давно нашла отклик в ее душе, время тому свидетель - и не только оно.
  - Ты хочешь узнать, как я пришел к такой мысли? Поверь - здесь сказывается не только личный опыт, а значительно большее, настолько большее, что о собствен?ном опыте можно забыть.
  - Мне все равно, что кроется в 'значительно большем'. Это известно.- Жанна отбросила все свои изощ?ренные приемы и говорила открыто, откровенно и проник?новенно - так, по крайней мере, казалось Андрею и Виктору.- Если честно, то мне интересно,- она слегка улыб-нулась,- я думаю, интересно и Андрею, что происходило в твоей жизни с момента ухода в армию... и после. Ведь это белое пятно для нас протяженностью в...- она быстро прикинула в уме,- ого, в целых шесть лет с хвостиком.- Ее глаза манили, интриговали и что-то обещали, но Винт уже был самим собой - легкое опьянение прошло и на?важдение, которому он еще недавно чуть не поддался, казалось, улетучилось...
  И все-таки близость Жанны продолжала его волновать, а флюиды, щедро испускаемые ею, будили в сознании дремлющие и тщательно контролируемые до сих пор желания.
  - Едва ли вам будет это интересно, и тем более понра?вится.
  - А все же, Винт,- поддержал Жанну Андрей,- мы, естественно, не настаиваем, но если ты не против, то мог бы...
  - Пожалуйста, Виктор,- перебила его Жанна. Теперь ее глаза умоляли.
  - Как хотите.- Винт расслабился и как-то обмяк на стуле, собираясь с мыслями. Но он так ничего и не сказал. Вместо этого перед их глазами на минуту-другую пропала уютная атмосфера бара, и вместо нее понеслись, сменяя одна другую, картины событий, словно множество фильмов, поместившихся в одну-единственную секунду. Это было непостижимо, но, тем не менее, оно действительно существовало, и они жадно впитывали в себя все увиденное и услышанное: Афганистан, горы, солнце, жара, война, смерть. Изнемогающий от жары и жажды Винт, ползущий за глотком воды. Вновь скалы и изнуряющий зной, и полуживой Винт - все длится слишком долго, поэтому трудно поверить, но... верится. Чудесное озеро, лес и прозрачное небо - то. что продлило ему жизнь и даже смогло сделать почти счастливым, но оно утеряно, непонятно только - навсегда ли... Теперь вся его жизнь подчинена одному - вернуть свой утерянный мир любой ценой. Но нет, любой ценой не
  
   364-365
  
   подходит, потому что предлагаемая ему цена огромна, и он не согласен... Пока не согласен. Опасность. Опасность усиливается постоянно, но что удивляет больше всего - она здесь, в Минске, а не там, далеко в Афганистане. Что же происходит?
  Тихий голос разрывает недоумение, и они с трудом узнают голос Виктора:
  - Это Чернобыльская зона. Потянулись рыжие леса, пустынные поля, упирающиеся в мертвые города, почти безлюдные. Но в одном из дворов в песочнице играет пятилетняя девочка, на ней легкое платье с короткими рукавами, слабый ветер еле-еле шевелит ее белокурые волосы. Жарко. Вокруг нее стоят трое мужчин в костюмах радиационной защиты, и в руках одного из них прибор, с надрывным воем считающий смер?тельные баллы, выражаемые в миллирентген/час. Их слишком много, чтобы различить отдельные короткие сигналы, слившиеся в непрерывную трель.
  Жанна и Андрей одновременно вздрагивают от резкой головной боли и привкуса металла во рту. Винт поясняет:
  - Вы почувствовали то, что чувствует каждый, кто туда попадает,- радиацию. Мы уже уходим - и вам это не причинит вреда.- И сразу же продолжает: - А теперь о счастье ... С детства, как и все, я хотел быть счастливым, но еще толком не знал, что же это такое. Мне казалось, что достаточно подрасти, и сразу все пойму, чем старше я буду, тем больше счастья я получу. Мне казалось, оно приходит с возрастом, и было совершенно непонятно, почему взрослые часто завидуют детям, ведь те еще не стали счастливыми. Я считал - человек живет для того, чтобы быть счастливым, а чтобы стать им - надо быстрее вырасти.
  Я рос и ждал. Чем старше я становился - тем меньше видел людей, похожих на счастливых. Даже те, которые мне раньше казались ими, в действительности были несчастны?ми. Мне становилось их жалко - люди прожили жизнь и не узнали, что такое счастье. Но, мне казалось, я-то обязательно обрету его - ведь я так долго ждал, и будет просто свинством, если этого не произойдет. Я ждал, наблюдал, думал. И вдруг мне пришло в голову: в мире хватает богатых и здоровых людей, способных осуществить практически любое свое желание, но никто из них не смог бы признаться, что действительно счастлив. Потому что счастье, возможно, находится где-то за пределами нашей реальности, и неважно, где человек живет, в какой стране, насколько созидателен его народ, каковы свободы этого народа - к сча?стью это не имеет никакого отношения, так как оно само по себе и не имеет ничего общего с нами.
  Счастье часто путают с обычным удовлетворением своих желаний, но если кому-то все-таки кажется, что он счастлив, то эта иллюзия исчезает очень быстро, сменяясь страхом. Страхом потери достигнутого и, наконец, страхом смерти. Человек не может быть счастлив в принципе, зная, что в результате его ждет. Этот мир слишком примитивен, чтобы вместить в себя еще и счастье. Только полная свобода от всего может приблизить человека к счастью, но в нашем мире - мире зависимостей - такое неосуществимо. Несмотря на то, что в человеческой природе заложена сильнейшая тяга к счастью - злая ирония заключается в их полной несовместимости, и, возможно, это одна из хитроумнейших ловушек, устроенных нам Природой.
  Поэтому теперь, глядя на детей, я никогда им не завидую, понимая - сюда они пришли не за счастьем, а только для того, чтобы пройти им отмеренное, имея в качестве хлипкой опоры на своем пути красивый и многообещающий миф. Виктор закончил и сделал глоток остывшего кофе.
  - Что это было, Винт?- хрипло вырвалось у Андрея.
  - Ты о чем?
  - Обо всем.- Жанна медленно облокотилась на стол широко расставленными локтями. Ее пальцы зарылись в полосы, а на лице застыло нескрываемое изумление.- О том, что с тобой происходило в течение стольких лет... и происходит. Афганистан, Чернобыль, твои мысли. Но мне странно, точнее, меня поражает даже не увиденное, а то, как ты смог нам все это передать.- Она посмотрела на него.- За неполных две минуты - столько событий. Винт, что происходит? А точнее - ты кто?
  - Жанна,- вмешался Андрей,- что за глупости? Что значит 'ты кто'?
  - Я спросила то, что считала необходимым,- вяло возразила она, все еще не в силах прийти в себя.
  - Кто я такой?- повторил ее вопрос Виктор.- Можно сказать - соискатель счастья, как и все... Счастья, которо?го нет.
  
   366-367
  
  
  - Похоже, ты что-то нашел,- Андрей попытался при?дать своему голосу шутливый тон, но давалось это ему с трудом.
  - Или что-то нашло его. Да, Виктор?- В позе Жанны появилась напряженность, а в глазах беспокойство.- Неужели... оно до сих пор... преследует тебя? Винт неопределенно качнул головой, словно отрицая и подтверждая одновременно.
  - Я ничего не понимаю,- окончательно озадаченный Андрей, нервно щелкнув зажигалкой, прикурил еще одну сигарету.- Но вам, видимо, известно гораздо больше,- уверенно кивнул он.- Секреты всегда притягательны и интригующи, особенно чужие и особенно когда они связаны с любимой девушкой... и ее близким другом,- обычная ирония возвращалась к нему, что подтверждало - Андрей почти в норме.- Может, прольете свет?
  - Это старая история, связанная с семьей Виктора... и частично моей, поэтому твое любопытство останется неудовлетворенным,- скованно ответила Жанна - ей было не по себе.
  - Да, Жанна права,- Винт утвердительно кивнул,- но там нет ничего такого, Андрей, что могло бы тебя всерьез заинтересовать.
  - Ой ли?- тот засмеялся.- Ничего, Винт, зная тебя, я не настаиваю. Тайны на то и тайны, но прямо скажу - с тобой не соскучишься. Кто бы мог подумать,- ни к кому конкретно не обращаясь, проговорил он,- ко всему прочему, он еще и телепат.
  - Странностей у каждого хватает,- хмыкнул Виктор и осекся. Ощущение слежки, преследующее его в последние полгода, нахлынуло с новой силой. Одновременно и его собеседники почувствовали смутное, безотчетное беспокойство.
  Потянуло легким сквозняком, и в помещении появилось что-то, видимое только Виктору, настолько нечетки были контуры и прозрачен воздух внутри силуэта, нависающего над их столиком. Но сквозняк к его появлению не имел никакого отношения, и Винт в этом нисколько не сомневался. Слова Странника ныне обретали зловещий смысл, пространство в прямом и переносном смысле становилось пестрым, все больше наливаясь враждебностью к Виктору.
  Вокруг него теперь часто вспыхивали невидимые обычному глазу разноцветные сполохи и молнии, и, как он догадывался, его сила противостояла все прибывающей неизвестно откуда агрессивной энергии. Каждый его шаг кем-то постоянно контролировался, и, как ему казалось, в собственной жизни не осталось ничего, что являлось бы тайной для невидимого и скрупулезного наблюдателя. Наблюдателем этим было пространство вокруг него, чуявшее в нем опасного врага, а раз так, рано или поздно произойдет то, о чем предупреждал Странник.
  Силуэт не проявлял никаких агрессивных намерений - он просто завис в двух метрах от пола, видимо, как стало уже привычным, анализируя все, с чем имел дело Виктор. В данном случае, похоже, изучались Андрей и Жанна, а Винт терялся в догадках, насколько подобное 'изучение' может им повредить.
  Год назад умер дядя Саша - его сосед и отец Жанны, бывший много лет тому назад вместе с ним на, даче, когда погибли родители. За несколько дней до смерти он мучился в бреду, видя кошмар, преследовавший его всю оставшуюся жизнь, а придя в сознание, захотел увидеть Виктора. Когда Жанна оставила их наедине, дядя Саша долго и путано пытался что-то объяснить, но Винт смог разобрать немногое, уяснив лишь, что реальность и бред для того давно слились воедино, превратившись в фантастическую действительность, из которой ему так и не удалось вы?браться.
  Дядя Саша был только случайным свидетелем событий, не имевших к нему лично никакого отношения, и все-таки ему пришлось жестоко за это расплачиваться. Неужели все, кто хоть как-то связан с Виктором, могут оказаться в подобном положении? А что тогда будет с его друзьями? Тут он похолодел: Жанна - вот кто реально может пострадать в первую очередь. Они соседи, их квартиры на одной лестничной площадке, друзья, что ни говори, несмотря на постоянную пикировку. И главное (Виктор, поморщившись, признал) - она настолько своим присутствием вошла в его жизнь, что всегда невидимым ореолом витала в сознании, становясь понемногу привычной, а позже неотъемлемой его частью. Если кто-то готовит удар, то направлен он будет на сознание, где кроется основная мощь Виктора, а значит - и по Жанне.
  
   368-369
  
   Жанна одинока, как и он. Из близких родственников у нее никого не осталось, если не считать тетку, живущую где-то в Уручье и иногда, крайне редко, навещавшую ее. Но какое это имеет значение - осталась она одна или нет, если защиты в данном случае не существует. 'А я? Разве я не могу ее защитить?'- Но ему не удалось ответить на этот вопрос.
  Силуэт все больше принимал форму человеческого тела, напоминая собой призрачного великана, ног не было видно, но на широченном корпусе крепилась голова со смазанными чертами лица, которые Виктор понемногу уже начал узнавать, видя его по нескольку раз в день. Темные глаза из-под тяжелых век обычно впивались в подкорку, пытаясь парализовать волю и подчинить сознание, но до сих пор подобные попытки призрака заканчивались провалом. Виктор так и называл его - призрак, чувствуя неприятный оз?ноб от понимания того, что этот экземпляр может быть действительно по-настоящему опасен, в отличие от своих многочисленных собратьев, существовавших и существующих в воображении людей.
  Опасения Виктора подтвердились: глаза призрака перебегали с лица Жанны на лицо Андрея и обратно, запоминали, изучали, передавали куда-то информацию, и, возможно, уже кто-то вносил дополнения в главный план, в котором теперь нашлось место и для них. Винт напряг волю, сконцентрировавшись на подрагивающем силуэте, и тот, неожиданно отпрянул, будто получил разряд током, а еще через несколько секунд, колыхнув руками, до сих пор сливавшимися с массивным корпусом, отчего еще больше стал похож на человека, просочился через неширокую щель между дверью и косяком и вылетел наружу.
  У Жанны вырвался непроизвольный вздох облегчения:
  - Здесь немного душно, Андрей. Тебе бы следовало поставить кондиционер.
  - А меня что-то пробрал озноб,- он поежился.- Но кондиционер, конечно, нужен, несмотря на то, что наш климат - лучший из кондиционеров.- И, улыбнувшись, продолжил:- Обещаю, принцесса, специально для тебя я найду лучший из кондиционеров... еще до того, как мы с тобой распишемся.
  Теперь пришла очередь Виктора изо всех сил скрывать изумление, и не только изумление.
  - Когда вы решили пожениться?- безразлично и пре-увеличенно вежливо поинтересовался он у Жанны.
  - Это еще не решено,- она заметно смутилась и стала чем-то еле уловимо непохожа на саму себя - чересчур уязвимой и слабой, и Винт не мог понять, лучше это или хуже. В личности Жанны постоянно открывались новые черты, иногда полностью противоположные ее коренному фундаменту, давно ставшему привычным и очевидным для всех. Она наподобие искусного бойца применяла то сильные, то слабые качества, но неизменно - с наибольшим успехом, превращая и те и другие в свое очевидное преимущество над кем бы то ни было. Сейчас (и Виктор это почувствовал) она действительно смутилась.
  - Что значит 'еще не решено'?- возмутился Андрей.- Неделю назад было решено, а теперь, оказывает?ся, нет.
  - Я хотела сказать 'не решено окончательно',- парировала Жанна. Настроение Андрея заметно ухудшилось.
  - По-моему, как раз-то все и было решено окончательно, но у тебя - семь пятниц на неделе.
  - Что ж тут поделаешь?- Она кокетливо взглянула на него.- Тебя это всегда устраивало, разве нет?
  - Не то чтобы устраивало,- пошел Андрей на попятную,- а...
  - Что?
  - Ничего,- устало сказал он и кивнул Виктору,- убедился, насколько легкомысленна твоя соседка? Повлиял бы на нее, что ли?- Его тон опять искрился шуткой, скрывая истинное настроение.
  - Легко сказать,- с легким смешком ответил тот, наблюдая за растерянностью Жанны, уже тщательно маскируемой, но все еще заметной.- Она слишком красива... и умна. Андрей, а ты сам знаешь, каковы такие женщины?
  - Ну-ну. И каковы же они? Поделитесь со мной,- Жанна обрела почву под ногами; агрессивность идеальна, когда обуревает смущение.
  - В зависимости от обстоятельств, но, как правило, опасны, или очень опасны.
  - Ясно.- Она бросила на него быстрый взгляд и увидела в глазах улыбку.- Видишь, Андрей, что говорит умудренный жизненным опытом человек, а ведь Виктор чертовски умудрен им, правда?
  
   370-371
  
  
  - Я бы не сказал, но... может быть, в некоторой степени,- Винт ждал очередного выпада.
  - Вот так-то, дорогой мой Андрюша, тебе следует еще не раз подумать - стоит ли жениться на мне. Ведь это так опасно.
  - Я давным-давно акклиматизировался,- поддержал ее игривый тон Андрей.- Мне нормально.
  - Нормально-о?- протянула Жанна с притворным возмущением.- И это все, что ты ко мне испытываешь? Винт, ты когда-нибудь слышал, чтобы влюбленный человек чувствовал себя нормально? Что означает твое молчание? Или ты тоже, когда влюблен - вполне нормален? 'Ну и фурия,- мелькнуло в сознании Виктора,- всем досталось'.
  - Стараюсь им быть,- спокойно ответил он.
  - И часто такое случается?- в ее голосе слышался искренний интерес.
  - Что? Бываю нормален?
  - Нет, влюбляешься?
  Винт опешил от ее дотошности:
  - Может, это тебя и разочарует, но крайне редко.
  - Почему?
  - А ты влюбляешься часто?- вопросом на вопрос ответил он.
  - Речь не обо мне, не уходи от ответа.
  - По-моему, от ответа уходишь ты,- замялся Винт.- Насчет своего окончательного решения. Разве нет?
  - Тебя-то это никак не задевает, ведь замуж я собираюсь за Андрея.
  - Фу-у,- выдохнул Андрей,- наконец-то. Из такого обилия слов - долгожданная крупица здравого смысла. Приятно слышать, что я хоть как-то маячу в твоих планах на дальнейшую перспективу.
  - Еще бы, навалились два мужлана на слабую женщину и клещами тянут признание.- Жанна пристально посмотрела в глаза Виктору, силясь разобрать что-то, ей необходимое.- Еще пять минут перекрестного допроса, и я бы пообещала то же самое Виктору.- Теперь она строила глазки Андрею.- Так-то, милый мой.
  - Похоже, вам всегда будет о чем поговорить в вашей емейной жизни.
  - Можешь не сомневаться,- отбрила она, но Винт определенно чувствовал - с Жанной что-то происходит... Ее взгляды, немигающие и жесткие, будто предназначенные в яростном натиске сломить его вечную защиту...- Но насколько я знаю, семейная жизнь - это не только разговоры.- Она многозначительно замолчала, и возникла длительная пауза, в течение которой до каждого из мужчин во всех тонкостях доходил смысл ее последних слов.
  - Да, семейная жизнь включает в себя еще много-много всего, самого разного,- Андрей был отходчив и терпелив.
  - Несемейная жизнь также разнообразна и наполнена не только разговорами.- Виктор увидел, как к бармену из внутреннего служебного помещения подошел высокий крепкий мужчина, и ему не составило труда сразу же узнать в нем Бяшу. Он с интересом ждал продолжения, видя, как бармен направляется к ним. Андрей, перехватив его взгляд, улыбнулся.
  - Что ему надо?- спросил Винт.
  - Кому?- не поняла Жанна, сидящая спиной к стойке.
  - Старые знакомые,- небрежно ответил Андрей.- Теперь партнеры - крыша или что-то в этом роде.
  - Сильно достают?- деловито спросил Виктор.
  - Нисколько,- вставая, ответил Андрей.- Вежливы, как джентльмены, и где только манер понабрались? Я ненадолго.
  - Синематограф - великая вещь,- хмыкнула Жанна, чувствуя неприятный холодок под ложечкой.- Что ни говори, а прогресс в развитии некоторых типов обязан именно ему. Винт проводил взглядом Андрея, подчеркнуто неторопливо и спокойно направляющегося к темному дверному проему, где только что скрылся Бяша.
  - Может, ему нужна помощь?
  - Может, и нужна,- вздохнув, ответила Жанна,- но он предпочитает, чтобы все оставалось как есть. Так поступает каждый, кто не желает новых проблем, когда старых в избытке.
  - Старых?
  - Ну конечно, я и забыла - ведь ты, Виктор, с другой планеты,- она грустно улыбнулась,- не с той, откуда все остальные.
  
   372-373
  
  
  - Я знаю,- пропустил он колкость мимо ушей.- Так о чем речь. Объясни.
  - Бизнес в нашей стране чистым не бывает, всегда находится кто-то или что-то... отравляющее жизнь.
  - Это касается не только бизнеса и, наверное, не только нашей страны.
  - Все-то ты знаешь.- Она нервно вертела в руках зажигалку, оставленную Андреем.- Все-таки, Винт, ты странный, как будто на самом деле прибыл сюда из другого мира, но как ни удивительно...- Жанна, запнувшись, замолчала.
  - Что?
  - С тобой, не знаю почему, всегда спокойно. Будто общаешься с вечностью - безмятежной и равнодушной.
  - Тебе, видимо, не хватает равнодушия?
  - Самое интересное - не хватает, иногда даже очень.- Ее черты теперь излучали искренность и душевность, и Виктор терялся в догадках: то ли это и есть истинное лицо Жанны, то ли очередная маска, такая же естественная и неповторимая, как и все предыдущие.
  - В таком случае,- он весело улыбнулся,- нам надо почаще общаться.
  - Наверное, ты прав,- ее губы дрогнули, но улыбки не получилось.
  - Привет, старина, рад тебя видеть.- От лица и фигуры Бяши веяло беззаботной самоуверенностью.
  - Привет,- Андрей выжидающе смотрел на него, не выражая ни особой радости, ни какой-либо тревоги.
  - Извини, я заскочил раньше, чем обычно, но...- Бяша задумался, подбирая правдоподобную причину,- все сейчас на мели,- пришлось сказать то, что есть,- и приходится быстрее вертеться.
  - Понял, но мой срок - только через неделю. Раньше не получится.
  - Андрюха, выручай - во как надо.- Он рубанул ребром ладони себе по горлу.- Все зачтется - в следующий раз тебе-будет лишняя неделя.
  - Такой суммы сейчас не будет в любом случае.- Андрей чувствовал, как что-то в нем начинает сворачиваться в тугую пружину, и это было странное, непривычное ощущение, до сих пор ему незнакомое.
  - Почему?- в голосе Бяши - только вежливое удивле?ние и даже сочувствие и ни капли вызова.
  - Три дня назад я закупил продукты для бара,- Андрей медленно, будто нехотя, цедил слова,- чтобы вернуть хоть часть из оборота - необходимо время.
  - Что, вообще ничего нет?
  - Гроши, тебя они вряд ли устроят. Никто из них не заметил, как в углу, за спиной Андрея, появилось незаметное белое пятно, напоминающее фигуру человека, и, проплыв по воздуху, нависло над ним, почти сливаясь с его телом. Еще мгновение, и призрак исчез, то ли растворившись в пространстве, то ли найдя другое пристанище. Бяша моргнул, удивленно вытаращив глаза. Это правда или ему только показалось? Но белый контур, похожий на привидение, пропал или его просто не было. 'Ну и дела,- подумал Бяша,- неужели последствия травки? Говорят, что-то похожее мерещится многим, но мне - впервой'.
  - Что ты так смотришь?- теперь удивился Андрей.
  - Так, ерунда. Накурено в комнате - глаза вот щипет.- Он плюхнулся в кресло и, вытянув длинные ноги, довольно выдохнул,- классно у тебя здесь, буржуй проклятый,- но, увидев серьезное лицо Андрея, пояснил:- Шучу.
  Андрей же, с нарастающим изумлением, прислушивался к самому себе, чувствуя неодолимое желание выставить Бяшу, да так, чтобы надолго запомнил. Но если минуту назад ему казалось этого достаточно, то теперь ярость росла в геометрической прогрессии и искала выход, и что самое странное - голова работала ясно и четко, хладнокровно воспринимая качественные изменения, происходящие с ним. Бяша, вытащив из кармана пачку 'Мальборо', закурил и, глубоко, с наслаждением затянувшись, выпустил облачко ароматного дыма.
  - Понимаешь, старина,- глубокомысленно начал он,- мы давние друзья - это все знают. А друзья должны всегда помогать друг другу. Правильно?- Его глаза кольнули Андрея, но эффекта, на который рассчитывал Бяша, не получилось.
  - Конечно.
  - Во-от,- началом Бяша остался доволен.- Но злоупотреблять дружбой - некрасиво,- его тон впервые ока-
  
   374-375
  
   зался за все время разговора жестким, с легкими признаками металла.- Когда тебе нужна крыша - защита то есть,- никто ж не против. Поэтому и кабак твой в полном ажуре - живи и богатей себе. Так в чем дело? Пришел старый друг - и вместо помощи - кукиш? Ну, ты не прав.
  - Не заводись, Бяша, а приходи через неделю.- Андрей сам не верил своим словам, понимая, что хочет продолжения, развития событий, и тогда...- А насчет крыши, друг ты мой, я разве просил тебя о защите?
  - Что-что?- Бяша слегка привстал в кресле,- ты серьезно? Зря, ей-богу, зря.
  - Пошел вон,- с наслаждением прошипел Андрей, и в его слова было вложено столько давней, накопленной годами ненависти, что Бяша почти ощутил ее вкус. Вздрогнув как от удара, он вскочил и угрожающе придвинулся к Андрею.
  - Осмелел,- презрительно сплюнул на пол,- посмотрим, надолго ли. Крыша, говоришь, не нужна стала? Так она не только твоя была.- Он зло, выжидающе застыл, сверля бешеным взглядом зрачки Андрея.- Не только тебя никто не трогал, а и твою фефу тоже. Дошло? А теперь - так уже вряд ли будет.
  - Ты имеешь в виду Жанну?- Ледяное спокойствие спускалось на него словно прозрачный, непроницаемый колпак, отделяющий от всего остального мира.
  - Неужто угадал? А я-то думал, совсем поехал.- Бяша покрутил пальцем у виска.- О ней подумай, а то знаешь сколько охотников такую девочку заполучить? И мявкнуть не успеешь...- он не договорил - кулак Андрея с глухим стуком врезался ему в челюсть, отбросив к противоположной стене. Бяша слегка мотнул головой и улыбнулся:
  - Думаешь, на такие пустяки я буду тратить время? Обычным мордобоем дело не замять. Понял? Или ты думаешь Винт тебя защитит? Брехня, мы и ему башку оторвем, если надо будет. Бяша тыльной стороной ладони вытер кровь, выступившую на губе, и шагнул к выходу.
  - Будь здоров,- и, чувственно чмокнув губами, добавил:- Жанне передай привет и скажи, что жду не дождусь с ней встречи.- Уже в дверях он обернулся.- Живет она все там же? Вот и ладушки. Андрей вернулся слегка побледневший, что сразу бросилось в глаза внимательному, ничего не пропускающему Виктору, но абсолютно спокойный - и это выглядело не совсем для него характерным.
  - Что ж, друзья мои,- как всегда в его голосе звучала ирония,- мне придется вас оставить одних, и не на минуту, а на весь вечер, что, честно говоря, мне совсем не по душе.- В его глазах, принявших окончательно волчье выражение, не исчезал смех, и это было слегка жутковатое несоответствие.
  - Почему?- Жанна встревожилась, но не очень, давно привыкнув к его ненормированному распорядку дня.
  - Работа есть работа,- нараспев проговорил Андрей,- одним словом - бизнес.
  - Мой будущий муж - трудоголик. Вопрос - хорошо ли это?
  - А как же, милая? А как же? Это просто великолепно.- Андрей чмокнул ее в щеку и, обращаясь к Виктору, продолжил:- Винт, оставляю на тебя свою невесту, тем более, что вам по дороге. Не в службу, а в дружбу, о'кей?
  - Без вопросов.
  - Но только смотри поосторожней с ней, а то и опомниться не успеешь, как поддашься ее чарам. Что мы тогда будем делать, лишившись легенды о Холодном и Неприступном.
  - Не волнуйся.
  - Смотри-ка, заботливый какой.- Жанна не отрывала взгляда от своих рук, продолжавших вертеть зажигалку.- У тебя действительно все в порядке?
  - Естественно... Все, чао, я побежал.- И он, насвистывая мотивчик из 'Смоков', поспешно удалился. Слишком поспешно, чтобы не насторожить Виктора. 'Что-то случилось. Бяша в очередной раз заварил кашу'.
  - Я не успел сказать Андрею, но ты передай ему - если надо... то он может рассчитывать на меня.
  - А в этом разве кто-нибудь сомневается?- Жанна осторожно положила ладонь на его пальцы, выбивающие на столе ритм в такт тому, который раздавался из динамиков.- Неужели ты думаешь, что твоя загадочная личность настолько загадочна?
  - Какая там загадочность,- он отмахнулся,- я перед тобой весь как на ладони.
  
   376-377
  
  
  - В самом деле? И как давно?- Ею снова овладела ско-ванность - Виктор это чувствовал, несмотря на то, что Жанна была великолепной актрисой.
  - Всегда.
  - Вот так открытие,- она попыталась рассмеяться,- даже в этом, Виктор, ты непредсказуем. Таинственный Винт вдруг делает признание, что он вовсе не таков, каким кажется.- Она, вздрогнув, попыталась встретиться с ним взглядом, но, не выдержав, вновь потупилась.- Интересно, а какой же ты в действительности?
  Он пожал плечами:
  - Со стороны, наверное, видней.
  - Признаться, ты нас сегодня шокировал - ни мне, ни Андрею и в голову не приходило, чем заполнена твоя жизнь. Так, какие-то общие, отрывочные сведения, искаженные слухи, но ничего из того, что мы увидели, не было и близко.- Она взглянула на часы.- Может, прогуляемся, отсюда не далеко?
  - Конечно.- Винт кивнул бармену, предлагая оплатить счет, но тот отрицательно мотнул головой, показав, что все оплачено. От дверей, навстречу им, потянуло мокрым асфальтом, прибитой пылью, неуверенной зеленью слегка пожухлых листьев и чем-то еще, еле различимо угадываемым в нестойком потоке воздуха... Может быть, будущим.
  Андрей тем временем уже несся в своем 'Пассате' туда, где, как ему казалось, находился Бяша и его компания. Он был уверен, что даже не окажись их там сейчас, то в ближайшие несколько часов они появятся непременно.
  За минуту до того как прыгнуть за руль автомобиля, Андрей успел спуститься в подвал под баром и, отодвинув несколько громоздких ящиков, вытащил из стены один из кирпичей, тщательно подогнанный в один уровень с остальными, что великолепно скрывало находящийся за ним тайник. Оттуда он извлек замотанный в промасленные тряпки 'Люгер' времен Второй мировой и обойму к нему с тускло желтеющими в слабом свете покрытой пылью лампочки патронами. Аккуратно задвинув кирпич и вернув на место ящик, Андрей с небольшим оранжевым пакетом в руках, на котором ослепительная блондинка демонстрировала свой шикарный зад, обтянутый джинсами 'Левис', и не менее шикарную улыбку, быстро и незаметно покинул помещение. Положив пакет на переднее сиденье, он подмигнул белозубой красавице с пакета и, прежде чем зарычал двигатель, прошептал:
  - Дорогуша, ты уж не подведи, он так любит классных девочек.- И, рванув с места, со скрежетом тормозов вписался в узкий переулок, ведомый невидимой рукой рока и собственной ненавистью.
  Быстро проскочив по проспекту до Академии наук, он свернул на Сурганова и, не торопясь, поехал вдоль ограды ботанического сада, окончательно обдумывая и расставляя по местам детали своего плана. Наконец, остановившись у большого универсама среди множества припаркованных автомобилей, он вылез из 'Пассата' и направился к девятиэтажке в ста метрах поодаль. Не доходя до подъезда с выведенной на стене жирной цифрой 6, осмотрелся, ища 'Ауди' Бяши, но автомобиля нигде поблизости не оказалось.
  Начинало темнеть, и солнцезащитные очки могли привлечь внимание, и он, сняв их, зацепил дужкой за нагрудный карман джинсовой куртки, продолжая терпеливо расхаживать неподалеку, скрываемый от окон на пятом этаже густыми кронами деревьев и сгущающимися сумерками.
  В квартире, которую Бяша снимал под свой офис, зажегся свет, подтверждая, что кто-то из 'бройлеров' на месте. Кто это мог быть: Олег, Рома или Стас? А может быть, все сразу? В общем-то, теперь это и неважно, главное, чтобы появился Бяша.
  Найдя в глубине двора скамейку, он сел, не спуская глаз с подъезда и окон, а оранжевый пакет мирно пристроился на песке у его ног.
  
  - Ты слишком занят мыслями о том, что случилось на даче.- Жанна аккуратно перешагивала лужицы на тротуаре, звонкий цокот ее каблучков резко контрастировал с аб?солютно беззвучной походкой Виктора.- Это поглощает всю твою жизнь,- в голосе появились ничем не прикрытые нотки сопереживания и тепла.
  
   378-379
  
  
  - Ты имеешь в виду родителей?
  - И не только.- Она взяла его под руку и замедлила шаг.- Это несчастье коснулось и моей семьи, да еще как. Сначала мама, а потом отец. Ему, конечно, пришлось намного тяжелее - ты сам видел. Но я сейчас не об этом - мне отлично известно, что испытывает человек, когда теряет близких,- вакуум, пустота, часто - отчаяние. Особенно тяжело, если возникшую пустоту невозможно заполнить. Так случилось с тобой, а потом и со мной. Виктор, ты замкнулся в себе наедине со своим горем, мыслями, проблемой, которая, возможно, и не стоит твоей жертвы.
  - Жертвы?
  - Жертвы. Я знаю, папа мне рассказывал, как ты, будучи маленьким мальчишкой, старался спасти родителей. Честно говоря - это был шок для всех нас. А потом вся твоя жизнь...
  - Не надо, Жанна.
  - Каждый вечер,- она запнулась,- или почти каждый, я, избавившись от Андрея, ходила потихоньку следом за тобой в парк и видела все там происходящее. Ведь ты не будешь мне сейчас доказывать, что это были обычные тренировки? Я уже тогда понимала, зачем они нужны.
  - Боюсь, этого не понимали даже мы с дедушкой.
  - Зачем же тогда он калечил тебе жизнь?- Опять вызов, но вызов не ему лично... а кому?
  - Если бы не то, что дал мне дед Василий, ты бы сейчас шла одна, и некому было бы,- он резко и легко, словно пушинку, подхватил Жанну на руки и одним длинным прыжком отскочил на дальний от дороги край тротуара, увернувшись от фонтана брызг, поднятого проезжавшей на огромной скорости белой 'Ауди',- спасти твое изумительное платье от этого хулигана.
  Они стояли очень близко, почти прижавшись, и его губы слегка коснулись ее глаз, обдав их своим дыханием, ощутив легкий трепет ресниц. Винт чувствовал тело Жанны, прильнувшее вроде бы на мгновение, но так и застывшее в опасной близости в совершенно неудобной позе. Его руки продолжали сжимать ее, притягивая все крепче, и он не чувствовал сопротивления.
  - Почему бы тебя здесь не было?- почти беззвучно спросила она.
  - Потому, что меня бы просто не было. Точнее - в этом мире,- немного скованно и хрипло вырвалось у него.
  - Опять?- Она осторожно высвободилась.- Ты поме?шался на загадочности, и в твоей жизни не осталось места больше ни для чего.
  - Ты права, так оно и есть.- Винт сказал это спокойно, даже безразлично, но Жанна заметила, как вспыхнул его взгляд, и если б она знала, как блестят глаза фанатика, то сразу же нашла бы сходство.- Из одиночества существует много выходов, но не из обреченности.
  - Нет, почему ты вдолбил в голову себе подобную чушь? Нельзя придавать давним событиям такое значе?ние.- Жанна не отпускала его руку.
  - После тех давних событий произошло еще много других, и если просто закрыть глаза, стараясь уйти от очевидного, то станешь похож на глупого страуса, в минуту опасности прячущего голову в песок.
  - И что теперь?
  - Теперь то же, что и всегда: необходимо понять причину.
  - За столько лет тебе этого не удалось, может, пора остановиться?- Она почти умоляла, или ему только казалось?
  - Остановиться, а дальше?
  - Оглянуться и увидеть вокруг себя свой собственный мир. Ведь он твой так же, как и ты его.
  Виктор изумленно посмотрел на свою спутницу.
  - Ты считаешь - я не права?- растерянно спросила она. Ее волосы, растрепавшись ветром, лезли в глаза, но Жанна не замечала их, и Винт, не выдержав, осторожно отвел их в сторону, но она, отодвинувшись, встряхнула головой:
  - Ответь мне.
  - Ты попала в точку - именно этим я занимаюсь все свободное время после Афганистана.
  - Чем?
  - Ищу свой собственный мир, который я когда-то видел, который помог мне выжить и который не удалось сохранить. Она недоверчиво пожала плечами:
  
   380-381
  
  
  - Когда же? Если ты постоянно пропадаешь либо в Чер-нобыльской зоне, либо в институте. Кстати, насколько я понимаю, твоя работа не имеет никакого отношения к интересующему тебя вопросу.
  - Так уж вышло. Но она не требует слишком большого умственного напряжения - ученые степени мне ни к чему.- Жанна, словно зачарованная, следила за его походкой (не просто красивой или легкой, как у нее или Андрея - первоклассных танцоров), скрывающей в своей неестественной невесомости дикую первозданную силу и, может быть, что-то еще, совершенно далекое от человеческого понимания - пугающее и привлекающее одновременно.- Но зато моя мысль свободна, и это самое необходимое условие для поиска.- Взгляд его слегка миндалевидных глаз осторожно коснулся лица Жанны, будто боясь своей силой причинить ей какой-либо вред, и сразу же скользнул в сторону, унося с собой отпечаток светящейся зелени глаз и совершенного профиля, будящих в сознании абсолютно посторонние мысли, далекие от темы разговора.
  - Обычно так и проходит жизнь, уносимая так называемыми важными делами или проблемами.- Они подходили к своему дому - единственному, что до настоящего времени их связывало.
  - Ты не совсем понимаешь важность того, о чем говоришь,- Винт постарался придать своему голосу максимум доброжелательности.- Например, будущее замужество воспринимается тобой как важнейший и вполне логичный, даже более того - желанный жизненный шаг. В то же время проблема, способная напрочь лишить тебя, и не только тебя, такой возможности, кажется пустяком, а человек, за?нимающийся этой проблемой всерьез, возможно, в ущерб своей собственной личной жизни, в твоих глазах, мягко говоря, не совсем нормальный.
  - Может, ты и прав,- неожиданно согласилась она,- женская точка зрения всегда отличалась от мужской, но нельзя принимать за идеал ни ту ни другую.
  - И где же, по-твоему, идеал?- Виктор спросил автоматически, предугадывая ее ответ.
  - Сам отлично знаешь,- они остановились у своего подъезда,-
   где-то между ними. Винт от души рассмеялся:
  - А тебе не приходило в голову, что истина вообще не имеет никакого отношения ни к мужской, ни к женской точке зрения, а поэтому просто не может находиться между ними.
  - Ох, Винт. Ты неизлечим - по-твоему, истина и человечество несовместимы?
  - Почему? При желании совместить можно все что угодно, или почти все. Но для этого необходимо создать условия.
  Жанна поднималась по лестнице, и у Виктора от вида ее изящных лодыжек, в который уже раз за день, перехватило дыхание. Она, отлично зная, какое производит на него впечатление, не торопилась, покачивала бедрами ничуть не больше обычного, но, как всегда эффектно и чувственно, чего было достаточно для сведения с ума любого мужчины. Поднявшись на третий этаж, они остановились около своих дверей, но никто не решался первым открыть свою.
  - Все так странно...- начала она.
  - Что именно?
  - Мы здесь прожили каждый свою жизнь; они проходили совсем рядом, но оказались совершенно непохожими.- В ее голосе была грусть, и Виктор видел, что и в глазах тоже.
  - А то, что их немного сблизило, оказалось совсем не на пользу.
  - Ты, наверное, ни на минуту не способен забыть о прошлом.- В ее глазах появилась тень протеста, но только тень, тут же исчезнувшая под давлением того, что рвалось из нее наружу и в конце концов оформилось в конкретное решение.
  - Если хочешь, зайдем ко мне.- И, увидев его удивление.- Ненадолго,- тут же поправила она себя.- Послушаем Мишеля Жаре, я помню еще со школы - он тебе нравился. Идет?- Она взяла его за руку.
  - Неудобно. Я имею в виду Андрея.
  - Андрея?- Ее черные брови изумленно взлетели вверх.- Он-то здесь при чем? Разве я не могу пригласить в гости старого друга, одноклассника?- Она хитро улыбнулась.- Тем более холодного и неприступного, как ледяная глыба... или у тебя возникли... некоторые сомнения в своей непричастности к нашему миру? Неужели общество слабой женщины способно расшатать твердыню, возводимую деся-
  
   382-383
  
   тилетиями?- Она задумчиво покачала головой.- Ах, извини, не десятилетия, а всего-навсего чуть больше двадцати лет - это не срок.- Жанна говорила, стараясь помешать вставить ему слово, а значит - возразить.- А раз так, то, конечно, откуда взяться уверенности в собственной обреченности на неприступность. Да? - Она потянула его за руку:
  - Тем более, Андрею никогда не приходила в голову подобная чушь.
  - Какая чушь?- Винт почти осязаемо ощущал грядущие перемены.
  - То, что его ухаживания за мной могут кому-то не нравиться. Например, тебе.- Жанна открыла дверь и пере?ступила порог.- Разве я не права?
  - Отчасти.- Он шагнул следом в серый полумрак коридора и услышал, как с лязгом захлопнулась дверь, отрезая от него всю предыдущую жизнь, а впереди по паркету раздавался цокот ее каблучков, вызывающе-желанной трелью проникая в его тайный внутренний мир, до сих пор скрываемый от всех.
  
   Глава 12
  
   Сразу же после того, как Жанна и Виктор зашли в подъезд, вдоль стены дома скользнула тень, а чуть позже, минуя ярко освещенный окнами первого этажа участок, она материализовалась в поджарый, но внушающий непроизвольную тревогу силуэт Бяши. Аккуратно прикрыв за собой дверцу 'Ауди', он хрипло пробормотал:
  - Опять Винт, хмырь поганый. Не Андрей, так Винт,- и злобно хохотнул:- Ну и стерва эта Жанна.
  Плавно тронувшись с места, он заскользил вдоль дома, негромко шурша по влажному асфальту, и через боковое стекло посмотрел на ее окна, только-только вспыхнувшие светом сквозь бордовые шторы.
  - Ничего, скоро уже. Ни-че-го.- И, врубив передачу, скрылся в цветной влажной мгле за светофором.
  Андрею ждать пришлось довольно долго. Сначала вышли Стас и Рома. Они пешком направились к универсаму, и Андрей, покосившись на серую 'девятку' Стаса, понял, что они скоро вернутся. Но окна продолжали гореть, а это означало, что в офисе остался Олег - больше некому. Насколько знал Андрей, хоть в их, так сказать, 'фирме' работали еще люди, появлялись здесь только Бяша и 'бройлеры', остальные, видимо, снимали другие квартиры.
  Через минут двадцать они вернулись. Рома поднялся в офис с полным пакетом продуктов и почти сразу же спустился вниз, но уже без пакета, и они вместе со Стасом куда-то укатили.
  'Круглосуточное дежурство,- хмыкнул Андрей,- военное положение.- Он смотрел вслед удаляющимся огням автомобиля.- Будем считать, что вам повезло'.
  Быстро темнело, и начал накрапывать дождь. 'Если Бяша не приедет, то... что? Может, стоит подняться к Олегу и разузнать, где найти его шефа? А если тот уже в курсе произошедшего в баре? Тогда выбить из него всю необходимую информацию,- Андрей холодно улыбнулся.- Или вернуться сюда завтра? Нет, завтра может быть поздно, но поздно может быть и сегодня - кто знает, где сейчас Бяша и с кем решает судьбу его и Жанны'.
  Мысль о том, что Жанна подвергается вполне реальной опасности, вызвала у Андрея прилив новой волны ненависти. А может, Бяша поджидает ее около дома? Но, слава богу, там Винт, а лучшей защиты для нее не придумать.
  То, что Жанна и Винт сейчас вместе, успокоило Андрея, но невольно вызвало неприятное ощущение неуверенности в себе. Оно появлялось крайне редко, в основном тогда, когда они, как и сейчас, бывали вместе, а это случалось не часто. Винт - странный и замкнутый человек, тут ничего не скажешь, но, несмотря ни на что, Жанна ему давно симпатизирует. Давно и несмотря ни на что. Андрей поморщился: 'Уж не ревную ли я? Нашел время'.
  Но докучливая мысль не отпускала его: 'А если это не симпатия? Если Виктору достаточно сделать шаг навстречу, только один шаг? И может быть, Жанна только и ждет его
  
   384-385
  
   единственного шага?- Андрея передернуло.- Нет, сегодня точно паршивый день'.- Он постарался отвлечься, но тут же вспомнил, как она смутилась при Викторе, когда разговор зашел об их свадьбе. Андрей почти вслух застонал и врезал себе кулаком по колену - все, хватит, хватит, хватит. Во двор с включенным ближним светом вплыла белая 'Ауди' и медленно направилась в его сторону, но, не доехав, остановилась у шестого подъезда.
  Андрей не шевелился, пока Бяша не щелкнул дверцей и, что-то насвистывая, неспешно подходил к подъезду.
  Кодового замка на входной двери не было, поэтому можно не торопиться: как войти, так и выйти можно в любое время. Он представил, как Бяша заходит в кабину лифта, поднимается на свой этаж, выходит. Месторасположение квартиры и ее планировка Андрею отлично известны - иногда он здесь бывал, привозя деньги, когда Бяша по той или иной причине отсутствовал в городе. Из 'бройлеров' никто лично к нему в бар не приезжал - это делал только их шеф.
  'Будем считать мой сегодняшний визит для вас сюрпризом,- он мысленно досчитал до ста и направился к подъезду'.
  Стоя перед дверью лифта, он достал из содержимого пакета 'Люгер' и сунул в боковой карман куртки, проверив, насколько глубоко тот вошел и не заметна ли со стороны его рукоятка. Держа пакет в левой руке, правой по привычке пригладил волосы и тут же, понимая ненужность последнего жеста, непринужденно улыбнулся: 'Не о том думаешь, красавчик. В данном случае моя внешность никого не интересует'.- Спохватившись, Андрей быстро нацепил темные очки, полностью скрывавшие за собой глаза. В случае чего опознать его будет трудно.
  Выйдя из лифта, он облегченно вздохнул - из соседей на лестничной площадке никого не оказалось, и, уже нахо?дясь у самой квартиры, снял очки, уверенно нажав на кнопку звонка. В глазке мелькнула тень, и стало ясно, что кто-то его рассматривает. Кто: Бяша или Олег? Андрей поборол желание, как в боевике, выстрелить прямо в глазок, а терпеливо, с вежливой миной ждал продолжения.
  Дверь распахнулась, и в ее проеме он увидел исполинскую фигуру Олега с такой же, как у него самого, фальшивой улыбкой, но на грубой, мясистой физиономии.
  - Слышь, Бяша, этот дурик сам пожаловал. Ха, легок на помине. Заходи, коль приспичило.- Он одним движением затащил Андрея вовнутрь и, быстро зыркнув по сторонам, закрыл входную дверь.
  - Напакостил, а теперь грехи пришел замаливать?- сопел Олег прямо в затылок идущему в комнату Андрею.- Тоже правильно, лучше раньше, чем позже. 'Вот значит, как они между собой меня называют - дуриком. Оч-чень интересно'.- Он оказался в зале.
  Прямо напротив него сидел за столом Бяша, расставив локти, опираясь подбородком на сцепленные лодочкой пальцы. Его свернутый набок нос и костистая стать подчеркивали сходство то ли с вороном, то ли с коршуном, а холодные немигающие глаза почти полностью это сходство завершали.
  - Вот уж не думал, что ты так быстро прибежишь,- он презрительно ухмыльнулся,- что, и деньги нашлись небось?
  - Есть немного,- упиваясь моментом, проговорил Андрей.
  - Ну, так чего ждешь,- издевательски хохотнул Бяша,- да-авай... Олег, взгляни, что у клиента в сеточке.
  Тот, все так же сопя, нагнулся с высоты своего незаурядного роста и почти вежливо принял пакет из рук Андрея, обдав его при этом жаркой волной, исходящей от могучего тела, и терпким запахом пота.
  - Ого, а тут изрядно.
  - Долг вместе с неустойкой,- вежливо и скромно пояснил Андрей.
  - Хм, с неустойкой,- насмешливо протянул Бяша.- А с чего ты взял, что меня устроит такая неустойка.- Он сделал ударение на 'такая'.- Я что, просил твою вонючую неустойку? Нет, дружок, за оскорбление полагается другая неустойка - не такая. Друж-жок.
  - Вот же, блин, позавязал,- рычал Олег,- узлов-то, узлов, дай-ка ножик.
  Бяша подтолкнул к нему по гладкой поверхности стола кнопочный нож с выкидным лезвием. Андрей вспомнил, как
  
   386-387
  
   виртуозно тот им владеет, и у него впервые неприятно засосало под ложечкой. Олег, щелкнув кнопкой, быстро разделался с веревкой и принялся разворачивать газету. Андрей незаметно сделал шаг назад и в сторону, правая рука его нырнула в карман.
  - Что за хреновина? Уй, блин.- Олег яростно раскидывал в стороны одна за другой плотно свернутые куски писчей бумаги и газет.- Ну, козе-ел.
  Бяша привстал со своего стула и тоже в изумлении уставился на ворох бумаги, но оно увеличилось еще больше, когда увидел нацеленный себе в грудь 'Люгер'. Будто не понимая, что второй сюрприз куда хуже первого, Бяша то ли возмущенно, то ли обиженно прорычал:
  - Кукла. Он нам подсунул куклу.
  Реакция Олега была другой: молчаливой, но более действенной. Не поворачивая головы, тот сделал молниеносный выпад, и его кулак двинул Андрея прямо в ухо, отбросив в дальний угол комнаты, а сам великан кинулся за своим противником, потому что пистолет, несмотря на силу удара, все еще оставался в руке последнего. Но когда Олег ласточкой приземлился на журнальный столик, превратив его в груду обломков, в лоб ему уперлось дуло 'Люгера', и раздался совершенно спокойный голос Андрея:
  - Вот и все, отлетался.
  Вслед за этим послышался сухой щелчок, за ним еще один и еще. Андрей нажимал на курок, но выстрелов не последовало.
  А потом с нервным облегчением расхохотался Бяша:
  - Друж-жок, ха-ха-ха, на какой барахолке ты раздобыл это говно-о?- Его тело продолжало сотрясаться в приступах смеха. Он расслабленно опустился на стул и с упоением смотрел, как встает с пола, стряхивая с себя пыль и щепки, Олег. Сейчас начнется. Когда тот протянул руку к Андрею, Бяша жестом остановил его:
  - Один секунд, Олежка. До того как ты сделаешь из нашего друга мешок с чем-то жидким, скажу ему два слова. Дружок, ты знаешь, куда я поеду отсюда? Тебе это будет до жопы, естественно, но все равно скажу: к твоей Жанне. Усек? Вот и ладно. Гуд бай, май лав, гуд бай,- гнусаво протянул Бяша.- А теперь, Олежка, можно.
  'Бройлер' сделал шаг и, грубо схватив Андрея за плечо, рванул на себя, но случилось что-то странное. Вместо того чтобы сорвать изящную, почти хрупкую по сравнению с его собственной фигурку, Олега потянуло по инерции вперед и с неимоверной силой бросило на пол у самых ног немного удивленного Андрея.
  Бяша в очередной раз обескураженно привстал со своего места пассивного наблюдателя. Этот вечер оказался вечером сюрпризов и сильных разочарований. Все происходящее дальше напрочь отказывалось уместиться в рамки глубоко рационального, трезвого и, главное, абсолютно атеистически настроенного ума Бяши. Андрей с пугающей, неестественной легкостью схватил в охапку Олега и запустил его в противоположную стену. Тот с громким хрустом и каким-то чмоканьем врезался в нее, выбив облачко пыли то ли из ковра, то ли из своей рубашки и джинсов, то ли из себя самого, а после ошеломленно застыл, припечатавшись задом к полу, еле-еле удерживая равновесие широко расставленными пятернями, упертыми в пол. Но Андрей был уже рядом, и полеты возобновились.
  Бяша как зачарованный наблюдал за действиями Андрея, методично, без напряжения поднимавшего тушу Олега на вытянутые руки над головой и запускавшего им в стену. Неизвестно, сколько бы продолжался этот молчаливый волейбол, если бы Андрею не пришло в голову повнимательнее взглянуть на свою жертву:
  - Все, готов... Теперь твоя очередь, друж-жок.
  Бяша схватил со стола нож и онемел: прямо из-за головы Андрея выглянуло полупрозрачное полулицо того существа, которое он видел сегодня в баре. Лицо призрака. Оно сразу же исчезло, но это не имело значения, потому что Бяша понял, куда оно исчезло. Его губы задрожали и с них сорвался глухой, сдавленный вой ужаса.
  - Тише, Бяша, тише.- Подошедший Андрей стоял на расстоянии вытянутой руки.- Ты же мой дружок, верно? Ведь так ты меня называл? Да не ори ты,- он саданул Бяшу по челюсти, и тот отлетел на несколько метров,- а то все соседи сбегутся. 'Однако что за чудеса происходят?'- подумал про себя Андрей.
  - А теперь ты скажешь, где найти Стаса и Рому.
  
   388-389
  
  
  - Они... Они завтра будут здесь,- еле различимо простонал Бяша.
  - Нет. Мне надо сегодня,- Андрей замолчал, прислушиваясь не столько к бредовому бормотанию Бяши, а к самому себе.- Хотя можешь не говорить - я и так знаю. Он четко и ясно увидел Стаса и Рому в компании девушек в ресторане 'Каменный цветок' - пьющих шампанское и громко ржущих над очередным анекдотом. 'Невероятно,- пронеслось в его мозгу,- как мне это удается?'
  - Бяша, ты рассказал Стасу и Роме о том, что случилось у меня в баре?
  - Нет,- простонал тот.
  - Почему?
  - Не успел.
  - Верю. Значит, им сегодня действительно повезло.- Он изучающе смотрел в подернутые смертельным испугом глаза своего давнего врага.- А кому успел рассказать?
  - Ник-кому,- Бяша заикался, с трудом шевеля языком,- больше никому.
  - А где ты так долго пропадал?- Андрей положил свою ладонь ему на голову и несильно стиснул пальцы, но Бяшу передернуло от боли, обручем охватившей череп.
  - Я следил за Жанной и Винтом,- завизжал он,- не убивай меня.
  - И что же ты видел?- насторожился Андрей.
  - Ничего,- холодный пот катился по лбу Бяши,- они шли по улице вдоль парка Горького, а потом недолго стояли у подъезда.
  - А еще?- На Андрея нахлынули недавние сомнения.
  - Все, о-о, больно-о,- Бяша беспомощно бился в его руках,- больше ничего. Потом они зашли в подъезд, и больше я их не видел.
  - Верю. Теперь верю.- Андрей безразлично посмотрел на него.- Зря ты затеял свою игру, зря.- Его лицо слегка напряглось, и пальцы с хрустом проломили череп, будто грецкий орех. Бяша издал задушенный стон, похожий на шипение - из носа и ушей полилась кровь, а глаза окончательно остекленели, отражая отголоски ужаса, затихающие в его умирающем мозгу.
  - Так,- Андрей деловито осмотрелся по сторонам.- Вопрос решен, но не совсем.- Он быстро собрал разбросанные Олегом листки бумаги, все до последнего, и сложил их в свой пакет. Подобрал оказавшийся бесполезным пистолет и сунул туда же. Солнцезащитные очки, к удивлению, были целы, и он, дунув на стекла, быстро протер их о рукав куртки.- Так,- повторил еще раз. После чего быстро прошел в ванную комнату, где взял полотенце, перед этим брезгливо осмотрев его, и, вернувшись в зал, протер все, к чему притрагивались руки. Ненадолго застыл, в сомнении глядя на обезображенный труп Олега и не зная, надо ли стирать свои отпечатки с одежды последнего. Решив, что не помешает, тщательно несколько раз прошелся полотенцем по рубашке и джинсам.
  - Даже если это и ни к чему - что ж, пусть будет ни к чему.- Он положил полотенце в пакет, а сам вернулся в ванную и долго тщательно мыл руки и умывался, словно пытаясь вместе с пылью и потом смыть грязь событий прошедшего вечера.
  Перед тем как уйти, Андрей напоследок взглянул на трупы своих врагов, и ему показалось, что Бяша странно дернул головой, хотя этого не могло быть, и какой-то прозрачный силуэт, колыхнувшись у его тела, растворился в воздухе.
  - Начинают сдавать нервы,- констатировал Андрей, несмотря на то, что был олимпийски спокоен.
  В прихожей он осмотрел себя в зеркале и остался доволен - приличный молодой человек, и случившееся никак на нем не отразилось. Даже следа от удара Олега не осталось. Странно. Все оказалось очень странно, и об этом предстоит хорошенько задуматься... но не теперь. Теперь он обязательно поедет к Жанне. Сейчас она стала более необходима, чем всегда.
  Нацепив темные очки, он подхватил свой пакет и, обмотав руку носовым платком, щелкнул замком. Осторожно прикрыв за собой дверь, спустился вниз по лестнице. Время летит быстро - уже ночь - мерзкая, дождливая, но это к лучшему - меньше посторонних глаз.
  Он ехал в отличие от обычного осторожно, несмотря на почти пустынные дороги и мигающие желтым светофоры - менты любят ночных лихачей. Сегодня ночь коренного перелома в жизни, Андрей это чувствовал, а раз так, то стоит изменить привычки.
  
   390-391
  
  
  Остановившись около урны, он выбросил все листы бумаги, а проехав еще с километр, завернул в пустынный двор, где стояли сразу несколько наполовину заполненных мусорных баков, и глубоко зарыл в один из них полотенце. Оставалось избавиться от 'Люгера', так его подведшего, что он незамедлительно и сделал, когда, притормозив у Свислочи, зашвырнул пистолет далеко в воду.
  
  - Чем ты обычно занят по вечерам?- Жанна уже была в легком домашнем платье, ничего не подчеркивающем, а совершенно свободном и удобном. Правда, оно было значительно короче предыдущего и при всем желании не могло скрыть ее великолепных стройных ног, а изящные туфли на невысоком каблучке только подтверждали: все, даже самая незначительная деталь туалета Жанны тут же превращалась в составную часть того, что являлось ее непобедимым оружием. Насколько это оружие эффективно, Винт понял уже давно, но сегодня в очередной раз испытал на себе его натиск, возрождающий из небытия желания, давно ставшие ненужной утопией, далекой от необходимости, которой теперь подчинялась вся жизнь.
  - Почему ты молчишь?- Она ждала ответа.
  - Поиском,- лаконично ответил он на ее первый вопрос.
  - Ясно,- Жанна нахмурилась - конечно, поиском, а что, собственно, можно было ожидать еще? От человека, всю жизнь проведшего за чертой, которая разрывает мир на две части: нормальную и... Хочешь вина?
  - Нет, спасибо,- Винт улыбнулся,- сегодня его было предостаточно... и кофе тоже,- предвосхитил он ее следующий вопрос, чем заставил растерянно улыбнуться.
  - Ты действительно телепат.- Она упруго выпрямилась и, подойдя к аудиоцентру, включила его. Полилась музыка Вселенной - та, которая всегда присутствует, но обычно незамечаема.
  - Жан Мишель Жаре - то, что я тебе обещала.
  - Тебе даже не пришлось копаться в дисках.
  - Этот диск всегда под рукой.- Она вернулась в свое кресло, а он невольно скользил взглядом по комнате - здесь почти все осталось прежним, как и при жизни родителей: книги на полках, в шкафах, на столе. Старая китайская ваза с изображением гор, водопадов и скачущих копей - предмет его давнего восхищения и тайной зависти, торшер с желтым и зеленым абажурами - символ домашнего тепла и уюта, кожаный диван с потускневшими от времени медными заклепками - даже теперь он кажется большим, а тогда, много лет назад,- огромным.
  - Как видишь, совсем ничего не изменилось,- она избегала встречаться с ним взглядом.
  - Не хватает цветов.
  - Что?
  - В китайской вазе раньше всегда стояли цветы. Помнишь?
  - Да. После смерти мамы...- она замолчала.
  - Извини.
  Но Жанна продолжала, словно не заметила возникшей паузы:
  - Папа сильно переживал, тем самым загоняя себя окончательно в угол, и с тех пор в этой вазе больше не было цветов.- Она наконец-то подняла на него глаза, и в них была признательность.- Ты никогда не перестаешь меня удивлять, Виктор.
  - Слегка позабытый кусочек твоей прежней жизни, - он ласково положил свою руку на ее запястье,- существующий для того, чтобы тебя удивлять. - Вовсе не забытый,- она протестующе посмотрела на него,- не только прежней и существующий не только, чтобы меня удивлять. Он немного скованно рассмеялся:
  - Но и для того, чтобы удивлять весь мир? - Умненький мальчишка,- Жанна легонько шлепнула его по руке,- с манией величия и огромной жаждой изменения мира.- Вскользь наблюдая за ним, она заметила, как ее последние слова, видимо, зацепили в нем важную струнку, но он слишком хорошо владел собой, чтобы дать этой струнке зазвучать громче, и все же ответил:
  - Было бы здорово, если б все так и оказалось, но, к сожалению, ты ошибаешься.
  - А что я должна была сказать, чтобы не ошибиться? Ты знаешь?
  - Полностью противоположное,- он с удивлением отметил, что за все время, проводимое ими вместе, больше не чувствовал исходящего от нее вызова. Почему? Неужели
  
   392-393
  
   потому, что того не существовало?- Если честно, то эта тема слишком скользкая.
  - Понятно. Поэтому поговорим на другую - как ты относишься к моей скорой свадьбе?- Она слегка покачивала туфлей, висящей на носке стопы, и Винт все ждал, когда та наконец-то сорвется и упадет... Не потому, что хотел увидеть ее аккуратные наманикюренные пальчики, а потому, что все не находящееся в состоянии равновесия вызывало у него внутренний трепет ожидания.
  - Нормально.
  Она не сводила с него вопросительного взгляда, как ему показалось, немного разочарованного.
  - Поясни.
  - Замужем ты или нет - все равно в моем сознании останется место, отведенное только для тебя,- и это навсегда.- Виктор увидел ее ошеломленный, непонимающий взгляд.- Так уж получилось, извини, но теперь ты часть моего сознания, и вырвать ее вряд ли удастся.
  Жанна изумленно, не находя слов, молчала.
  - И тебе этого достаточно?- помимо воли вырвалось у нее.
  - Иногда кажется, что да.
  - А не иногда?
  - Нет.
  - И что тогда?
  - Мне хочется тебя увидеть.
  - И ты пытаешься меня увидеть?
  - Не всегда. Если сделать это невозможно - я просто временно блокирую участок сознания, который отведен тебе.
  - Боже мой, Винт, ты идиот.- Она вскочила и нервно прошлась по комнате.- Почему ты всегда выбираешь какие-то изощренные, мазохистские пути, когда существуют простые, всем известные? И почему, стоит нам заговорить, происходит странное - о чем бы ни шла речь, мы всегда возвращаемся к одному и тому же.- Жанна двигалась, как пантера: гибко и агрессивно, метая в него возмущенно-удивленные взгляды.- Я ничего не понимаю. А ты?
  - Оно меня не отпускает ... Никогда.- Виктор немного растерянно смотрел, как Жанна медленно приближается и опускается на ковер у его ног, ее руки обнимают его колени, а щека осторожно касается бедра.
  - Ты хоть понимаешь, что сейчас признался мне в любви? Или не совсем? А может, я чего-то не поняла?
  Он осторожно провел рукой по ее волосам:
  - Ты все правильно поняла.
  Она сильнее сжала его колени:
  - Так в чем же дело? Почему ты так равнодушен, если любишь? Почему пол-жизни наблюдаешь за ухаживаниями Андрея, отлично понимая, к чему они ведут.
  - К вашей совместной жизни? К свадьбе?
  - Вот именно... И тебе это безразлично? То, что происходит между им и мной?- она вспыхнула, но не отвела взгляда.
  - Мы сегодня обсуждали это. Вскользь.
  - О-ох,- она простонала,- Виктор, ты ненормальный.
  - Я знаю. Может быть, поэтому мне не понятно - почему совместная жизнь воспринимается всеми как желанная или нежеланная, но необходимость.
  - А как воспринимаешь ее ты?- Острый подбородок Жанны давил все сильнее.
  - Как обычную дележку биомассы, страх не получить свою порцию. Каждый стремится схватить лучший кусок, ища в нем то, что должно привести к счастью... Насчет же счастья я сегодня высказал свое мнение.
  Она громко расхохоталась:
  - Винт, теперь ты можешь нести любую чушь - мне безразлично.- Жанна, вскочив на ноги, наклонилась к нему, и ее губы горячо зашептали ему в самое ухо:- И знаешь почему? Потому, что ты проболтался о главном.
  - Можешь считать, что проболтался, но мне всегда казалось - очевидное не представляет тайны.- Он посмотрел на циферблат больших настенных часов и напружинился. Она, мгновенно проследив за его взглядом, все поняла:
  - Ты торопишься? Тебя ждут важные дела?
  - Те, что обычно, если не считать некоторые детали.
  - И что же это за детали? Если не секрет?- Ее губы сложились в немного хищную, но более чем притягательную улыбку и осторожно приблизились к нему.
  - Не секрет.- Мысль вяло сопротивлялась гнету подступающего желания.- Для меня ... С недавнего времени.
  - Неужели с их помощью ты найдешь причину, ту, которую так долго ищешь?- Губы Жанны влажно, еле-еле приоткрылись.
  
   394-395
  
  
  - Надеюсь на это.- Ему осталось только чуть-чуть, значительно меньше пройденного ею, наклониться вперед. Жанна замерла, сосредоточившись на его губах:
  - И ты очень торопишься?
  - Нет. Но сегодня очень важный день.
  - Ты хотел сказать ночь.- Виктор чувствовал запах клубники, исходящий от нее, но тот был только частью ее аромата.
  - Все ночи для меня давно стали днями - именно тогда ко мне приходит настоящая жизнь.- Он вздохнул, отгоняя свою слабость и наплывающее извне облако дурмана, несущее безумие.
  - Мне было бы очень интересно посмотреть на это. Можно?- Она не сдавалась, хотя и понимала, что ничего не понимает.
  - Можно... но не сегодня.- Он, осторожно отодвинувшись, обошел ее и направился к выходу. Но, сделав несколько шагов, остановился.- Мне очень понравилось у тебя.
  - Я рада,- пасмурно отозвалась она,- ты можешь заходить сюда, когда захочешь.- Вежливая, ничего не значащая фраза.
  Винт взялся за ручку двери и замер, слыша ее быстрые приближающиеся шаги.
  - Виктор, скажи, я сильно отличаюсь от той, что в твоем сознании?
  - Не очень. Почти ничем.
  - Но разница все же есть?
  - Мы об этом поговорим завтра, хорошо?
  - Ты решил воспользоваться моим приглашением?- Она стояла совсем близко, и у него вновь появилось ощущение потери равновесия.
  - Или ты - моим.
  - А разве ты меня приглашал?- Она прыснула.
  - А что я делаю теперь?
  - Ты - просто идеальный кавалер.
  Еще не войдя в свою квартиру, Винт уже дистанцировался от всего, что происходило с ним сегодня и, возможно, произойдет завтра: его звала ночь.
  
  
  Андрей остановился у подъезда Жанны, на минуту застыв за рулем - сильное желание сейчас же найти Стаса и Рому боролось с потребностью немедленно подняться к Жанне. К противоречивым, раздирающим его намерениям примешивалось еще одно - самое загадочное, лежащее в глубине, но довлеющее над всеми остальными. Суть последнего оставалась неясной окончательно, но кое-что Андрей понял вполне определенно внезапно заработавшим шестым чувством - нет смысла попусту тратить свои силы на мнимых врагов, потому что они предназначены совсем для другого врага: коварного, неимоверно сильного и беспощадного. Кто он - знать пока необязательно - хитро закрученные тропинки бытия рано или поздно столкнут их, а пока надо ждать.
  Весь остаток пути до дома Жанны - Андрей мог бы поклясться - слышал голос, нашептывающий ему все это, очень смахивающее на бред... если бы лично не убедился всего полчаса назад в обратном. За прошедшую же минуту, пока он сидел в раздумьях, память выкинула с ним странную штуку, напрочь отключив не только все, что нашептал ему голос и подсказало шестое чувство, но и воспоминания о самом голосе, оставив лишь уверенность в неизбежности и готовность ее принять.
  - Ну и дела,- встряхнув головой, сказал он, вслушиваясь в собственный голос и не совсем узнавая его.- Ну и дела.
  Поднимаясь по лестнице, он интуитивно ощущал нарастающую опасность, достигшую максимума почти у самых дверей Жанны. Его затрясла нервная дрожь, которой не было даже там, в офисе Бяши, но он напряг волю, и дрожь отступила. Тем не менее, когда заспанная Жанна открыла ему, он слишком поспешно шагнул вовнутрь и захлопнул за собой дверь, с облегчением чувствуя, что опасность осталась позади.
  - Что-нибудь случилось?- без особой тревоги, привыкшая к его ночным визитам, спросила она.
  - Ничего, принцесса, ничего,- он бережно обнял ее,- кроме того, что я ужасно соскучился.
  - Ты никогда не можешь дождаться утра, или для тебя ночь - тот же день, как и для Виктора?
  - Он, наверно, много понарассказывал о своем образе жизни.- Губы Андрея осторожными, быстрыми поцелуями
  
   396-397
  
   касались щек, шеи Жанны и, наконец, жадно и надолго впились в ее собирающиеся что-то сказать, но лишь издавшие нечленораздельный звук губы. Его руки поползли вниз, но она отшатнулась:
  - Нет,- прозвучало слишком резко, и значительно мягче:- Я сегодня устала, очень устала.
  Он внимательно взглянул, но все-таки продолжил - его губы ласкали ее ключицы, а ладони крепко легли на бедра в то время, как задыхающийся шепот Жанны твердил ему в самое ухо:
  - Ты не понимаешь, Андрей? Не надо.
  - Я все понимаю - ты сейчас расслабишься и усталость уйдет.- Его зубы стянули лямку ночной рубашки, и губы сразу же коснулись дрогнувшей груди.- Как уходила всегда.
  - Нет, пойми же, я не хочу,- она почувствовала как Андрей оседает вниз и его губы ползут по ее телу, замирая внизу живота, а руки привычно шелестят кожей ног, нырнув под подол рубашки. В глубине зарождалось желание, умело и привычно им разжигаемое. Но она сопротивлялась вопреки собственному желанию, тому, во что совсем недавно самозабвенно погружалась вместе с Андреем, стоящим сейчас перед ней на коленях... В зеркале напротив она видела свою полуобнаженную фигуру, играющую под его руками, и свое лицо с пробегающими по нему спазмами наслаждения.
  - Ты... сделаешь это даже вопреки моей воле.
  - Против - никогда,- глухо отозвался он.
  - Тогда остановись, слышишь?- Жанна напряглась, стараясь вырваться, и вдруг, застонав, выгнулась спиной.- Хо-о-о.- Язык Андрея был настойчиво ласков, и она надолго замолчала, судорожно вцепившись пальцами в его волосы, покачиваясь и изо всех сил удерживая стоны, рвущиеся с губ.
  Андрей поднял ее на руки и понес в спальню, и она сквозь пелену, накатившую на них, искажающую и без того все давно искаженное, увидела себя лежащей на спине с согнутыми в коленях ногами. А перед ней совсем близко стоял Андрей, с улыбкой наблюдая, как, дрогнув, начали медленно раздвигаться в стороны ее бедра.
  - Ты моя принцесса,- он опустился ниже, но она успела вынырнуть из пьянящего тумана, что-то вспомнив, и скатилась с дивана, не сумев сразу встать на подрагивающие ноги. Когда он приподнял ее и посадил на диван, а сам, склонившись, тревожно посмотрел в глаза, все еще надеясь увидеть в них призыв, приглашающий на продолжение любовной игры, то увидел только растерянность и близость подступающей паники.
  - Жанна, милая, что случилось?- Он осторожно коснулся ее волос, поправляя растрепавшуюся прядь.- Что с тобой случилось?
  - Ничего не случилось.- Она дрожала, и он накинул на нее простынь.- Оденься, Андрей. Пожалуйста.
  Замирая в недобром предчувствии, он быстро натянул джинсы, мысленно проклиная день, принесший в его жизнь столько перемен.
  - Ты ничего не хочешь сказать, кроме того, что я уже слышал?- сдавленно спросил он и долго вслушивался в ее молчание.
  - Пока мне сказать нечего.- Она осторожно взяла его руку и сжала ее.- Сегодня очень странный день.
  - Ты хотела сказать - вечер.
  - Да, вечер.
  - Всему виной - Виктор?- Он почувствовал накатывающую ярость.
  - Виктор?- удивленно спросила она.- Нет, конечно, при чем здесь он?
  - Больше некому - я всегда знал, что он опасен.
  - Опасен? Андрей, не говори глупостей.- Она встала и подняла брошенную на ковер ночную рубашку. Андрей обреченно смотрел, как скрывается от него так знакомое ему тело. Возможно, навсегда.
  - Ты любишь его?
  - Не знаю.- Она заставила сказать себя это, воздвигая окончательный барьер между собой и Андреем. До сих пор в их отношениях не возникало и тени кого-либо третьего, несмотря на то, что Виктор в течение долгого времени то появлялся, то исчезал на ее горизонте, оставаясь волнующей, притягательной загадкой. И вот загадка, в самой незначительной своей части, перестала быть загадкой.
  - Совсем недавно твоего 'не знаю' просто не существовало.- Он тяжело вздохнул.- А теперь ты говоришь 'не знаю'. Скажи, он... между вами что-то было?
  
   398-399
  
  
  Жанна отрицательно качнула головой:
  - Ничего.- Она слабо улыбнулась.- Абсолютно ничего.
  Андрей, застегнув рубашку, потянулся за курткой.
  - Если хочешь - останься,- предложила она, но в голосе не было и намека на что-либо еще.
  - Зачем?- со слабой надеждой спросил он.
  - Сейчас ночь. А лечь ты можешь в родительской комнате.- Жанна вновь обретала над ним свою власть.
  - Я привык здесь,- он не сводил с нее глаз,- или теперь это стало невозможно?
  - Здесь? Наверное, не стоит,- она сжигала окончательно все и сразу, но он еще не верил, или боялся поверить.
  - Наверное или не стоит?
  - Не стоит.
  - Ты считаешь - один день может изменить все?
  - Нет,- она отрицательно качнула головой,- но это был не единственный день... Ты сам так всегда считал.
  - А ты?
  - И я тоже.
  - Понятно,- замирая от внутренней боли, внешне он оставался почти спокоен.- За меня не беспокойся - я на машине, а ночь - не такое уж плохое время суток.
  - Странно услышать это в один и тот же день от разных людей. От совершенно разных людей.
  Андрей почувствовал, как оживает в нем что-то и сразу же затихает, встревоженное ее словами.
  - Ты хотела сказать, в один и тот же вечер,- он открыто и грустно улыбнулся ей.
  - Да. В один и тот же вечер.
  - Пока,- Андрей нежно сжал ее плечо,- ты ж не будешь избегать меня?
  - С какой стати? И ты не вздумай.- Ей хотелось заплакать, но она сдерживалась, тайком глотая одинокие слезинки.
  - Кстати, у меня дома лежит твой ключ. Когда его вернуть?
  - Не к спеху,- она махнула рукой.
  - Особо не переживай, принцесса. И звони. Хорошо?
   Когда она заснула, ей приснился странный, ясный и четкий сон, каких никогда в жизни видеть не приходилось.
  Все происходящее в нем касалось Виктора, яростно, в течение одного дня, ворвавшегося в ее мир, не приложив к этому ни малейшего видимого усилия, но Жанна чувствовала - вся его предыдущая жизнь была тем самым усилием, растянутым на годы, направленным куда-то мимо, но побочным действием непреодолимой силы захватывающим и ее.
  Виктор с кем-то вел долгий спор о каких-то глобальных проблемах, волнующих его самого и собеседника, которого он называл Странником и чье мнение, видимо, значило немало. А потом...
  
   Глава 13
  
   Виктор вернулся к себе в прекрасном расположении духа, и не столько из-за произошедшего за минувший день, сколько в предвкушении того, что скоро прикоснется к откровению, над которым специально для него Вечность приоткроет свою непроницаемую завесу. А это в какой-то степени, наверное, должно способствовать возвращению мира, его маленького, прекрасного собственного мира, неожиданно исчезнувшего три года назад.
  В течение некоторого времени Винт взвешивал все 'за' и 'против' и наконец решился. Он сел в кресло, в котором проводил многие часы, блуждая по отдаленным закоулкам своего сознания, превратив системы медитаций, доставшиеся ему от деда Василия, в собственное произведение искусства. Близость к истине требует новых подходов, но и из старого ничего не утеряно - Винт знает, насколько тяжелы ступени восхождения на любом этапе.
  Расслабившись, Виктор прислушался к себе, потом ко Вселенной, и его мысль плавно ушла в Бесконечность.
  Но его ненадолго что-то отвлекло - присутствие врага около своей квартиры, и он, сосредоточившись, увидел Андрея, стоящего у двери Жанны. Почему Андрей стал врагом? Этого не может быть - они же друзья, или почти. Присмотревшись, он понял - дело не в Андрее, а в том, кто стал им - прозрачный силуэт пытался спрятаться в его теле, но сознание Виктора легко различило призрака в столь
  
   400-401
  
   несовершенном укрытии, как человеческое тело.
   Несовершенная энергия и несовершенное прибежище.
  Реальной опасности пока не существует - силы, направленные против его восхождения, слишком разрозненны, разобщенны, а потому - неэффективны, но и они не дремлют: Андрей - первая ласточка.
  Сейчас он пришел к Жанне - это его право, и Винт, как всегда, когда Андрей приходил к Жанне, почувствовал щемящую, изводящую его пустоту в сердце. Поэтому Виктор никогда не наблюдал за ними в ее квартире, хоть это проще простого. Вместо грубого чувства, которым была человеческая ревность, он предпочитал беседы со Вселенной, разыскивая свой мир и навсегда заглушая в сердце пустотой то, что, несмотря на свой протест, вынужден был признать любовью.
   От которой когда-то нашел силы отказаться.
  А теперь?
  Винт не стал раздумывать об этом, а повернул туда, где слышался привычный зов Вселенной и где слова Странника воспринимаются несколько иначе, чем на Земле.
  - Привет, Виктор, у тебя влюбленный вид,- раздался приближающийся голос Странника.
  - Привет, Странник. А твой вид, как всегда, невидим.
  - Это неудобство значительно менее ощутимое, чем то, которое несет в себе любовь.
  - Откуда тебе известно о неудобствах, заложенных в любви, ведь ты не знаешь, что это такое?
  - Я часто видел влюбленных людей. Виктор засмеялся:
  - Странник, ты знаешь, у меня сегодня важный день.
  - Ты хотел сказать 'ночь'.
  - Теперь это неважно - я приступаю к истории Шань Цзуя и Чжана.
  - Знаю, пространство уже неделю шепчет об этом. Думаешь, их история тебе что-либо объяснит?
  - Надеюсь.
  - Вероятность, конечно, есть: то, что невозможно постичь, общаясь с современниками, можно найти в каком-либо жесте или слове своего предка. Между прочим, ты изменился в лучшую сторону - неужели всерьез задумался над моими словами?
  - То, что со мной происходит, кажется правильным. Оно кажется правильным, но я не уверен. Может быть - это всего только обман? Твой обман, Странник, или Ронна? Неважно чей - важно, что за ним стоят конкретные цели. Ведь они на самом деле стоят, но мне они неизвестны.
  - Достаточно того, что ты видишь эту правильность. Другие даже не подозревают о ней.
  - Весь мир словно взбесился: никогда я не воспринимал окружающее настолько враждебным.
  - Происходит то, о чем я тебя предупреждал - все, на чем лежат эманации человечества, отторгает тебя. Или почти все. Ты теперь - чужероден.
  - Но я - человек.
  - Теперь уже - вряд ли. Точнее, ты человек,- Странник засмеялся,- конечно же, человек, но далеко не тот, который стал венцом прошедшей эволюции. Ты то, что появилось вопреки ей, и ты - единственный, кто способен внести необходимые изменения.
  - Любой человек теперь бы назвал меня отступником... или предателем, и я не уверен, что он был бы не прав.
  - Эти мысли - от недостатка знания, но пройдет время, и все изменится, как изменился и ты сам со времен Афганистана. То, что человечество пошло по нынешнему пути, тоже можно назвать отступничеством или предательством. Но никто же этого не говорит: любые слова - даже самые точные - всего лишь звуки, не способные серьезно изменить тысячелетние изгибы в развитии. Нужны действия, а ты и есть действие, правда, пока только пробуждающееся.
  - Тебе видней, но я не уверен. И Шань Цзуй, и Чжан, скорее всего, чувствовали что-то похожее, но они превозмогли себя и остались людьми.
  - Тем самым упустив шанс, предоставленный Ронном. Шанс не столько для них самих, сколько для остальных людей.
  - Если бы я только мог тебе поверить полностью, Странник. Если бы только мог, то...
  - Но ты уже можешь и даже хочешь этого. Тебя только смущает ответственность. Именно она способна дать невозможное, то, что лежит за гранью, порожденной нерешительностью и страхом.
  - Я бы назвал эту грань недоверчивостью или сомнением.
  
   402-403
  
  
  - Пусть будет так, но в любом случае - это тормоз, один из многих, воспринимаемых людьми как благо, но давно ставший только тормозом.
  - Что было бы, если б не существовали необходимые запреты, которые ты называешь тормозами? Их необходи?мость проверена временем.
  - Как время доказало необходимость ваших догм? Люди как не видели счастья, так и не видят, как убивали друг друга, так и убивают. Делают вид, что верят, хотя понимают, что обманывают самих себя... и даже не подозревают, что скрывается за горизонтом. Это что - итог эволюции, бесследно и без всякой пользы поглотившей несколько десятков тысячелетий? Именно тогда закралась ошибка. Вы не знаете не только конечной цели, но и забыли о своих корнях. Неужели всерьез можно верить тому, что обезьяна, впервые схватившаяся за дубину и убившая своего сородича, положила этим начало бесконечной спирали развития?
  - Но так оно и было.
  - Даже если и так, то витки спирали уже заканчиваются, дальше только пустота, спираль оказалась неполноценной - и это все, к чему вы пришли. У вас нет будущего: вместо ослепительной Бесконечности впереди мерзкий тупик - разве может быть более печальный конец? Но зачем я это все говорю? Неужели ты сам еще не почувствовал? А твои соплеменники? Они ощущают все, Винт, не хуже тебя. Прекрасно ощущают, но боятся признаться самим себе. И знаешь почему?
  - Догадываюсь.
  - Их сознание не может им предложить ничего другого, кроме привычных догм, а догмы - все те же тупики, много?численные и многообразные, сливающиеся в один грандиозный и окончательный.
  - Я не вижу выхода.
  - Ты просто обманываешь самого себя, отлично зная, где он, или, во всяком случае, как его искать. Кроме того - у тебя для этого есть все возможности.
  - Да, но мой мир, мой собственный мир, стал жалким подобием того, каким он был раньше.
  Странник насмешливо фыркнул.
  - Ты не веришь мне?- Винт почувствовал, как его охватывает справедливое негодование. Он мог стерпеть многое, но только не насмешки по утерянному.
  - В толпе всегда впитаешь изрядную долю ее глупости. Тебе необходимо одиночество - оно полезно... Как ни странно - именно эти отношения окажутся для тебя убедительней всего. Ты уже близок к решению. Гораздо ближе, чем думаешь.
  - Мне этого не кажется,- хмуро отозвался Винт.
  - Избыток мерзости иногда может оказать чудодейственный эффект. Вспомни Афганистан.
  - Нет смысла сравнивать - там все было иначе.
  - Другими были события, но мерзость, вне зависимости от обстоятельств, остается мерзостью, потому что в эпицентре любого события находится человек. Он-то и придает всему незабвенный аромат. Не обманывай себя высосанной из пальца обидой на мои слова, а отстраненно подумай - разве я не прав? Чем больше ты будешь над этим думать, тем отчетливей поймешь, что за этим высокопарным понятием 'человек' скрывается не столько гордость, сколько слабость, растерянность и стыд.
  - Может быть, поэтому мне необходимо вернуть его,- Винт улыбнулся.- В нем никогда не было и следа человека, а значит - его недостатков. Странник весело и долго хохотал, а Виктор терпеливо дожидался, когда тот закончит, наслаждаясь бесконечным простором, обещающим такую же свободу.
  - Если ты имеешь в виду свой мир,- Странник наконец-то обрел серьезность, но его голос слегка вибрировал отголосками смеха,- то возможно, так оно и есть, но почему ты забываешь о своих собственных следах? Их там наверняка немало... Твоих человеческих следов. Конечно, конечно, не спорю - мерзость не так стремится к одиночеству, как к толпе... но всякое бывает.
  - Хватит, Странник, у тебя удивительная способность все опошлять.
  - Еще ее можно назвать талантом открывать глаза. Но сейчас не это важно - твои глаза, Винт, настроены великолепно, а мне не совсем понятно - зачем тебе мир, пусть и хороший, но совсем маленький по сравнению с тем, что готов упасть к твоим ногам. Возьми настоящий, огромный мир, со множеством микромиров, таких как твой, и преобразуй все, сделай совершенней. Ведь время уходит.
  
   404-405
  
  
  - Да, время уходит, Странник. Спасибо за откровенность, я, пожалуй, займусь историей.
  - Не обольщайся - все произошедшее с Шань Цзуем и Чжаном к тебе имеет очень слабое отношение. Во всяком случае, теперь.
  - Мне хватит того мизера, который имеет ко мне отношение.
  - Что ж, желаю удачи, но поторопись - тучи сгущаются, и психическая энергия человечества жаждет смерти - твоей, Винт, смерти.
  - Я учту. До встречи.
  - Будь здоров. Виктора понесло в сторону и вниз, а там его уже ждали знакомые очертания городов, гор, равнин, пронизывающих память мгновенным узнаванием и пьянящим, терпким ароматом Востока.
  
   Глава 14
  
  
  Мысли настойчиво тянут к неприятному, чего хотелось бы не вспоминать. Но впечатления еще слишком свежи и противоречивы, а кажущееся поражение оказалось значительной победой, но не совсем той, которая требовалась.
  Чжан сквозь полуприкрытые веки смотрит перед собой, и память мягко подталкивает к нему картину казни, которая наплывает, все четче проявляясь в мельчайших деталях и наливаясь красками.
  Шань Цзуй в длинном шелковом халате красного цвета, украшенном вышитыми золотом пятилапыми драконами, что являлось символом древности и знатности его рода, стоит в центре площадки привязанный к столбу, не в состоянии пошевелить ни рукой, ни ногой. У стражников было большое желание перед этим сорвать с него дорогую одежду. Но под холодным и спокойным взглядом Шань Цзуя они сконфузились и, чувствуя непонятно откуда взявшийся внутренний трепет, так и не решились.
  Два разъяренных голодом и болью тигра (стражники, перед тем как выпустить их на площадку, сквозь прутья решетки кололи пиками. Раны были не глубоки и не серьезны, но достаточно болезненны) с рыком бросились на связанного человека. Но, не добежав до него всего несколько метров, остановились как вкопанные, словно наткнулись на невидимую стену. И даже не это поразило зрителей, сколько ярко выраженный страх, охвативший тигров. Видеть живого тигра в клетке доводилось многим, но испуганного - никогда. А тут сразу два свирепых зверя, за минуту до того способных разогнать всю толпу вместе со стражниками (предоставься им такая возможность), неожиданно превратились в испуганных котят. Шерсть на загривке у них встала дыбом, спины выгнулись, а хвосты, только что вытянутые по струнке и мелко дрожащие, сейчас безвольно согнулись в баранки и спрятались между ног. Звери попятились назад, слабо огрызаясь, подальше от испугавшего их человека. 'Вот оно и началось,- в смятении думает Чжан.- Неужели Чан сказал правду?'
  Зрители свистят, смеются, улюлюкают. Стражники, стараясь сохранить серьезность на лицах, с трудом сдерживают улыбки. Несколько мальчишек, подскочив поближе к сетке, запустили в тигров камнями. Но звери, отойдя на приличное расстояние от Шань Цзуя, снова осмелели и с ревом кинулись к сетке на обидчиков. Мальчишек словно ветром сдуло, и даже стражники, раскованно стоящие у ограждения, в страхе отскочили на несколько метров. Убедившись, что их не достать, тигры снова повернули к Шань Цзую. Толпа в нетерпении притихла, догадываясь, что представление окажется интересней, чем ожидалось сначала.
  Звери с двух разных концов площадки приближаются к пленнику. Теперь они двигаются медленно и осторожно - только что приобретенный опыт пошел им на пользу. Чжана, внешне спокойного и невозмутимого, изнутри заливает холод. 'Ну же, идите и убейте его,- мысленно приказывает он тиграм,- если вы не убьете его, то я убью вас, а мясо скормлю собакам. Идите и не бойтесь - он связан и беззащитен. Сожрите его'.
  Тигры, будто улавливая приказ Чжана, медленно, шаг за шагом приближаются. Если бы имелся выбор, они, конечно, предпочли бы другую добычу, а не этого странного человека, от которого исходят волны невидимой силы, вну-
  
   406-407
  
   шающей беспричинный страх. Но выбора нет. Они уже давно ничего не ели, и голод притупляет инстинкт самосохранения. А тут что-то новое в них самих, то, чего раньше не было, толкает их вперед, придавая силы, смелость и то, чего страшно ослушаться. Это даже не страх, а ощуще?ние, не идущее ни в какое сравнение с только что пережитым.
  'Вперед, не бойтесь. Убейте его. Убейте его',- словно заведенный, молча повторяет Чжан.
  Тигры пересекли рубеж, который первоначально остановил их. На лбу Чжана выступила испарина, и он чувствует, как по его спине медленно стекает единственная, но такая холодная и ощутимая капля пота.
  Еще несколько метров, и все будет кончено. В воздухе стоит мертвая тишина, даже листья монгольского дуба, своими раскидистыми ветвями нависающего над помостом, не издают ни шороха. Вот один из тигров молниеносно бросается на человека, но в метре от него опять натыкается на невидимую преграду, откидывающую назад. Но в этот раз все гораздо хуже.
  Какая-то сила продолжает преследовать зверя, яростно бросая его на настил площадки, переворачивая через голову и вновь швыряя. То же самое происходит и со вторым. Их мощные тела с грохотом выбивают пыль из деревянного помоста. Вместе с пылью летят клочки шерсти и воздух рассекает звериный рев. Толпа людей в страхе застыла, явственно улавливая в тигрином вопле всеперекрывающую ноту ужаса. Тигры прижаты к канатам - что-то невидимое и сильное держит их, глубоко вдавливая в до предела натянутую сетку. В воздухе, насквозь пронизанном напряжени?ем, витает предчувствие близкого кошмара. То, что произошло, выходит за рамки реальности, и что бы ни случи?лось после этого, будет воспринято сквозь призму уже произошедшего.
  - Пэн, срочно выведи на площадь резервный отряд стражи. Пусть возьмут в двойное кольцо площадку. И побыстрей.
  Начальник стражи, согнувшись в учтивом поклоне, исчез. 'Не нравится мне все это ... не нравится,- колоколом стучало у Чжана в мозгу,- Чан все-таки прав. А если это так, то никакая дополнительная стража не поможет'.
  - Уважаемый Чжан, что это может быть?- взволнованно обратился к нему сидевший рядом сановник - Шонг Линь.
  - Не иначе колдовство. Шань Цзуй наверняка и не такое может,- со скрытым злорадством, отмечая страх Шонг-Линя, произнес Чжан. 'Любитель веселых домов пришел поразвлечься. Да и все они пришли сюда за этим,- Чжан бросил беглый взгляд на толпу.- Только все ошиблись. И я, похоже, в том числе'. Напряжение, владевшее Чжаном, достигло предела, и он, обессиленно выдохнув, отказался от дальнейшей борьбы. В ту же секунду напор таинственной силы, прижавшей тигров к сетке, увеличился до такой степени, что веревки, не выдерживая, рвались, а те, что оказались покрепче, глубоко врезались в их тела. И вот сначала один, за ним другой тигры, прорвав своими телами прочную сетку, вывалились наружу.
  Как раз в это время еще один отряд стражников выстраивался вокруг площадки, и предосторожность, предпринятая Чжаном, оказалась весьма кстати, хотя дополнительную стражу он приказал вывести совершенно по другим соображениям. Главная его забота - смерть Шань Цзуя. Любой ценой. Но как это сделать, Чжан не имел ни малейшего представления, а потому предпринял все от него зависящее, только теперь осознав, что его действия обречены на неудачу.
  Один из тигров, вывалившись за ограду, безжизненно повис вниз головой, запутавшись задними лапами в сетке. Одна из веревок с такой силой впилась ему в горло, что задушила.
  Зато другой, на трех лапах, поджав передавленную веревкой четвертую, кинулся на стоящих рядом стражников, раздавая мощные удары, каждый из которых уносил чью-то жизнь либо причинял тяжелые увечья.
  - Но это, наверное, очень опасно,- опять раздался голос Шонг Линя,- господин Чжан. Как вы считаете?
  Чжан вопросительно посмотрел на него, словно не понимая, о чем идет речь.
  - Тигры вырвались на свободу - это же опасно, господин Чжан.
  - Да-а, тигры - это очень опасно, господин Шонг Линь, очень,- отсутствующе произнес Чжан.
  
   408-409
  
  
  - Но надо же что-то предпринять.
  - Все, что надо, уже предпринято, не беспокойтесь.
  - Смотрите, они сейчас подберутся к нам,- нервно теребил свои четки Шонг Линь. Его лицо побледнело, и чувственные губы кривилась в еле сдерживаемой гримасе страха. 'Если бы он знал о реальной угрозе, что бы он сейчас предпринял? Вызвал для охраны еще гвардейцев или тут же умер со страху?'- Чжан, недовольно поморщившись, отогнал эти мысли.
  - Не беспокойтесь, господин Шонг Линь, уверяю вас - тигры для нас не представляют никакой опасности.- Указав рукой на висящего вниз головой мертвого зверя, он продолжал:- Видите - один из них мертв, второй - ранен и скоро тоже будет мертв.
  - Вы уверены, что от второго зверя для нас нет угрозы?- продолжал волноваться Шонг Линь.
  'Неужели праздность настолько способствует отупению - ведь он совершенно не в состоянии оценить происходящее, и это один из высших чиновников Китая ... Он боится тигров, а не того, что их подавило'.
  - Абсолютно,- сказал Чжан.
  - Господин Чжан, насколько я знаю, это была ваша затея с тиграми. Поэтому вся ответственность за происходящее лежит целиком на вас,- прошипел Шонг Линь.
  - Конечно, вне всякого сомнения,- холодно взглянув на него, процедил сквозь зубы Чжан. Вернулся Пэн:
  - Господин Чжан, ваш приказ выполнен. Какие еще будут распоряжения?
  - Сначала либо поймайте, либо убейте этого тигра. Но так, чтобы все было быстро.
  - Нужна специальная сеть - на это уйдет время.
  - Значит, убейте. И второе, самое важное. Казнь никто не отменял - бунтовщик должен быть казнен немедленно. Выделите двадцать солдат и расстреляйте.
  - Но для этого надо специальное письменное распоряжение, господин Чжан. Изменять один вид казни на другой для такого знатного господина, как Шань Цзуй, имеет право только император.
  - Пэн, выполняйте то, что я вам говорю, и немедленно, а то может быть поздно. А насчет ответственности не беспокойтесь - я отвечу за все перед императором.
  - Слушаюсь.- Пэн, отойдя к двум своим офицерам, отдавал им распоряжения, но вмешался Чжан:
  - Господин Пэн, я был бы очень вам обязан, если б вы лично проконтролировали мой приказ.- Трудно что-либо определить по интонации Чжана, но присутствующим показалось, что в его голосе появилась изрядная порция сарказма, а это не предвещало ничего хорошего.
  - Слушаюсь, мой господин.- Пэн быстро вместе со своими офицерами побежал к площадке.
  'Если это чем-то поможет,- подумал Чжан.- Жаль, что нет Чана - толковые и преданные люди всегда в дефиците. А Пэн слишком глуп, хоть и старателен. Он, конечно, предан ему лично - в этом нет никакого сомнения. Но до Чана ему далеко - того Чана, который был до встречи с Шань Цзуем, потому что нынешний Чан - больной и мало на что годный человек... А жаль'.
  Нервно заерзавший на своем месте Шонг Линь подал знак своим слугам. Те поднесли ближе роскошный шелковый, расшитый красным бархатом и золотом паланкин.
  - Вы уезжаете, господин Шонг?- в голосе Чжана звучала мастерски завуалированная насмешка.- Опасности тигры уже не представляют. Смотрите.- Он указал рукой на окровавленного зверя, окруженного десятком стражников, поочередно наносящих пиками ему глубокие раны. Он еще отбивался передними лапами и слабо огрызался, но, ослабев от потери крови, не был способен на долгое и серьезное сопротивление. Еще несколько сильных и точных ударов, один из которых пришелся в сердце, прекратили его мучения.
  - Видите, все в порядке.
  - Нет. Я, пожалуй, поеду. Подальше от этой чертовщины.
  - Вы не хотите увидеть, что будет дальше?
  - А что может быть еще? Вы расстреляете этого мятежника, только и всего.
  - А-а, понимаю. Расстрел - это слишком грубо и примитивно. А вот тигры - гораздо утонченней и, пожалуй, изощренней. Не так ли?
  - Вы правы,- усмехнулся Шонг Линь.
  - С тиграми, увы, не получилось. Но расстрел - гораздо надежней.
  
   410-411
  
  
  'Верю ли я сам в то, что говорю? Ведь Чан оказался прав. А это значит, что все здесь происходящее - бессмысленно. Проблема выходит из-под контроля... Непонятно только, чего ждет Шань Цзуй? Или он из-за своего великодушия не хочет начинать первым? Тигров он тоже сначала не трогал. Сначала не трогал, а потом... Теперь он просто ждет развития событий, чтобы потом...'
  - Желаю успешно завершить начатое, а я, пожалуй, поеду.
  'Может быть, он и прав. Сейчас уединится со своими наложницами, и плевать ему на все, что здесь произойдет. Наверное, это единственный случай за всю мою жизнь, когда я завидую ему. Я бы тоже хотел сейчас оказаться подальше отсюда. Но у меня нет выбора'. Чжан чувствовал, как нагнетается напряжение, но усилием воли сдерживал его, не давая полностью подчинить себя.
  Толпа зрителей смятенно гудела, слышались недоуменно-испуганные возгласы. Было очевидно, что все пе?репуганы не тем, что тиграм удалось вырваться на свободу, а тем, что происходило с самими тиграми. Это было невероятно, загадочно, а если вдуматься, то и страшно. Но большое скопление людей в одном месте не способствует процессу мышления и во многом притупляет ощущение реальной опасности, грозящей каждому в отдельности.
  - Как вы думаете, уважаемый Чжан, что все-таки случилось с тиграми?- спросил до сих пор хранивший молчание Юань Ши.- Со мной вы можете быть более откровенны, чем с Шонг Линем. Юань Ши точно сформулировал свою просьбу: именно 'быть более откровенным, чем с Шонгом', потому что на полную откровенность со стороны Чжана не мог рассчитывать никто.
  - Мне это непонятно точно так же, как и вам. Но, возможно, существует какая-то связь между Шань Цзуем и всей этой нелепостью, случившейся только что.
  - В таком случае необходимо допросить Шань Цзуя, а не казнить его.
  - Согласен. Но это будет сделать так же непросто, как и казнить его... Если одно и другое вообще возможно,- чуть помолчав, добавил он.
  - Что вы имеете в виду?
  - Уважаемый Юань Ши, вы же в подробностях, точно так же как и я, знаете историю, произошедшую с отрядом Чана еще несколько лет назад.
  - Я слышал об этом, но вряд ли знаю столько подробностей, сколько известно вам,- Юань Ши улыбнулся.- По искусству узнавать подробности вам нет равных в Поднебесной, уважаемый Чжан.
  - Вы переоцениваете мои скромные способности,- улыбнулся в ответ Чжан. Отлично умея отличать все оттенки лести от искреннего восхищения, сейчас он не уловил даже намека на лесть.
  - Осталось всего несколько минут,- глядя на приготовления стражи, продолжил он.- Если все пройдет хорошо и Шань Цзуй будет казнен, то у меня будут все основания усомниться в полной достоверности рассказанного Чаном. Если же нет, то...
  - Что тогда?
  - Тогда могут возникнуть непредвиденные сложности, о которых я знаю не больше вашего, уважаемый Юань Шинь. Вы же знаете, чем закончилась история Чана и сколько людей осталось в живых из его отряда?
  - Он сам и еще кто-то из солдат.
  - Вот я про это и говорю.
  - И вы можете сидеть и спокойно ждать того, что может произойти?
  - А что вы предлагаете?
  - Надо все остановить и попытаться поговорить с Шань Цзуем.
  
   412-413
  
  
  Понизив голос, Чжан произнес:
  - Если Шань Цзуй окажется действительно так силен, то для нас с вами, уважаемый Юань Ши, все закончится в любом случае. Поэтому с ним надо покончить прямо сейчас или проиграть прямо сейчас.- Он помедлил, испытующе вглядываясь в побледневшее, но спокойное лицо Юань Ши.- Впрочем, вы можете последовать примеру господина Шонг Линя, но это будет только отсрочка, уверяю вас. Решайте, пока еще есть время.
  - Нет, я, пожалуй, останусь,- проговорил Юань Ши,- хотя бы только для того, чтобы все увидеть своими глазами. Чжан ободряюще кивнул.
  - Но если у него столько мощи - как он мог позволить схватить себя, связать, привезти сюда, на казнь? Зачем ему это все?- тихо спросил Юань Ши.
  - Он слишком умен. Что у него в мыслях, не знает никто.
  - А почему вы, уважаемый Чжан, считаете, что он будет мстить вам? Ведь раньше вы были друзьями - это известно всем.
  - Война. Нас разделила война и убеждения. Теперь он - государственный преступник, и все эти годы я стремился настичь его, используя любые возможности, шпионов и наемных убийц в том числе. Вряд ли он будет мне благодарен за это. К тому же, потеряв все свое состояние, он наверняка озлоблен на всех и жаждет мести.
  - Все-таки странно - почему он позволил себя схватить. Очень странно. Юань Ши внимательно взглянул на Чжана.
  - Вы уверены, что здесь больше ничего не кроется? Может быть, есть что-то, неизвестное нам?
  - Вполне возможно, и даже скорее всего, что так.
  Юань Ши хотел еще что-то сказать, но толпа неожиданно загудела, словно вышла из шока, в котором она находилась все время, пока длилась история с тиграми. Внимание всех было обращено на два десятка стражников, выстроившихся по краю площадки напротив Шань Цзуя. Все они были вооружены винтовками английского производства. Сетку вокруг помоста быстро убрали, и Шань Цзуй оказался во второй раз в течение часа на границе жизни и смерти.
  'Ну что же - вторая попытка,- подумал Чжан, глядя на поднявших ружья солдат.- Только теперь этот залп больше предназначен мне, чем ему, но останавливать их я не буду'. Он сконцентрировался, машинально мобилизуя свою энергию и готовясь к защите. Даже если Шань Цзуй и решит покончить с Чжаном - так просто это сделать ему не удастся.
  Пространство в нескольких сантиметрах вокруг тела Чжана становилось все более плотным и непроницаемым, словно панцирь защищая его от любого воздействия извне. Все знания, почерпнутые им за долгие годы блужданий по лабиринту, нашли свое место в этом важнейшем за всю жизнь устремлении.
  Юань Ши обратился к Чжану с вопросом - это было видно по вопросительному выражению его лица, но тот ничего не ответил, боясь потерять хоть малейшую часть той концентрации, которой он достиг. Насколько он правильно все сейчас сделает, зависит главный для него вывод, и скорее всего сама жизнь. Еще немного, и Чжан подойдет к пику нагнетания энергии и после этого можно немного расслабиться - начнется цепная реакция, и энергия будет сама поддерживать себя в необходимом состоянии без его помощи.
  Отдаленно, словно действие происходило не в пятидесяти метрах от него, а значительно дальше, Чжан услышал вопли толпы и стоны стражников, которые пытались привести приговор в исполнение. 'Рано, слишком рано - мне нужна еще хотя бы минута',- думал Чжан, слушая приближение волны ужаса и по
  
   414-415
  
   истеричным крикам и вою людей определяя примерное время, когда поток накроет его самого. В последнем мысленном усилии он пытался добраться до очень далекого уровня лабиринта, достигнутого им совсем недавно. Но он находился слишком далеко, и, чтобы дойти до него, необходимо пройти большую часть всего лабиринта.
   Волна накрыла его раньше. Стараясь не обращать внимания на раздающиеся вокруг крики и стоны, чувствуя, как в венах закипает кровь от лизнувшего кожу ужаса, но не поглотившего Чжана сразу, а отступившего на шаг, чтобы в следующем порыве накрыть его целиком и похоронить в своей бездне, он быстро и четко преодолевал последние изгибы своего лабиринта. Две трети когда-то полностью неизвестного ему пространства были покорены Чжаном за шестнадцать лет.
  'Если я хочу узнать, что находится в последней трети, я должен успеть'.
  Опять холодный поток страха нахлынул на него, теперь леденя кровь и вызывая озноб кожи, но не в силах захватить ум и поработить сознание. Вновь ужас откатился назад, гораздо дальше, чем в первый раз, стремясь покончить с неподдающимся пространством с третьего, решающего, штурма. Чжан уже успел добраться до заветного рубежа.
   Вот он - последнее достижение, приближающее еще на один шаг к заветной цели. Этот шаг поднимает его, Чжана, на совершенно новый качественный уровень, усиливая предыдущие возможности неизмеримо. Жаль, что и сейчас не удастся поговорить с Шань Цзуем на равных, но и беспомощным муравьем Чжан уже не будет.
  Вновь накатил ужас, но теперь он был не чем иным, как дуновением легкого прохладного ветерка, слегка охладившего разгоряченное лицо Чжана. Тот сидел спокойный и бесстрастный, подавив в себе все, что могло хоть как-то помешать его противостоянию Шань Цзую. В себе он чувствовал огромную мощь. Она настолько велика, что Чжану казалось - ее можно отделять частично от тела и направлять в пространство, преобразуя там все по своему усмотрению. Наверняка что-то похожее испытывал когда-то и Шань Цзуй.
  А вокруг царил хаос. Чжан с недоумением и отвращением смотрел на ползающих, катающихся по земле, визжащих людей. Отвратительное зрелище. Но это все же не то, о чем рассказывал Чан. Там, кроме всепоглощающего ужаса, появился еще и смерч, убивающий их. Здесь же ничего такого нет. Может, еще будет - Шань Цзуй непредсказуем во всем. Он сам - такая же тайна, как и его огромная сила.
  В метре от Чжана содрогался в конвульсиях Юань Ши, его побледневшее, искаженное лицо отражало всю глубину переживаемого. Но в отличие от других людей, которые находились вокруг, потерявших способность воспринимать что-либо еще, кроме поглотившего их страха, на его лице читалось и огромное внутреннее напряжение, сопротивление тому, что с ним сейчас происходило. Чжан с сочувствием и уважением смотрел на него, искренне желая помочь. В зрачках Юань Ши он увидел тень мысли, и, похоже, тот мог воспринимать происходящее.
  'Может быть, ему и повезет - кто знает',- подумал Чжан. Повернувшись, он увидел Шань Цзуя, легко, без малейшего усилия, разрывавшего стягивающую его тело толстую веревку. Вот последние кольца упали к ногам пленника, и тот, небрежно помахивая ее небольшим обрывком, спрыгнул с помоста и направился к Чжану. Тот невозмутимо следил за приближением своего бывшего друга, отмечая грацию и красоту его движений, гибкость и силу тела, которые не мог скрыть роскошный халат.
  Этот человек всегда и во всем превосходил всех.
  'Он всегда превосходил всех,- отрешенно вертелось в мозгу Чжана,- в том числе и меня. Именно это, а не его участие в восстании, навсегда разделило нас. Легче императору простить Шань Цзуя и вернуть утерянное положение со всеми титулами, чем мне признать его превосходство. Пока я жив - он будет оставаться изгоем, пока я жив - сделаю все возможное, чтобы дойти до конца лабиринта, и когда это произойдет - наши возможности сравняются. Пока я жив...'
  - Здравствуй, Чжан.- В трех метрах от него стоял Шань Цзуй и открыто, широко улыбался.
  
   416-417
  
  
  - Здравствуй, Шань Цзуй,- вырвалось у Чжана.
  - Ты совсем не изменился и выглядишь отлично.
  - И ты не изменился. 'Какие глупости мы говорим. Каждый из нас изменился до неузнаваемости, больше, чем кто-либо еще в Поднебесной',- подумал он и вслух добавил:
  - Я хотел сказать - внешне не изменился.
  Глаза Шань Цзуя внимательно изучали лицо собеседника, и, несмотря на всю свою проницательность, Чжан так и не смог рассмотреть в них хоть каплю враждебности.
  - Это наша первая встреча за шестнадцать лет, и жаль, что она происходит при таких нелепых обстоятельствах.
  - Редко когда человек выбирает обстоятельства по своему усмотрению,- усмехнулся Чжан, - обычно бывает наоборот.
  - Даже ты не можешь выбрать?- фыркнул Шань Цзуй, и Чжан отчетливо уловил в его словах и интонации насмешку.
  - А что тебя так удивляет? Я всего-навсего обычный человек и подчиняюсь тому, чему подчиняются все.
  - Чему же ты подчиняешься?
  - Обстоятельствам.
  - Но насколько я тебя знаю - это было не в твоих правилах еще полтора десятка лет назад, а теперь, я думаю, и подавно.
  - Интересно почему?- Чжан отлично знал, что все их слова - не более чем просто слова. Они чувствовали друг в друге грозного соперника и теперь тянули время, чтобы осторожно нащупать то, что появилось нового в каждом из них. Именно новое, потому что все старые достоинства и недостатки им великолепно знакомы.
  Чжан понимал, что над его жизнью нависла страшная опасность, но пока в его сознании существует две трети пройденного лабиринта, каждый изгиб которого он теперь превратил в неприступный бастион, черпая в нем неиссякаемую энергию - плевать ему на превосходство Шань Цзуя. Надо быть гением, чтобы разрушить защиту, созданную Чжаном... А если Шань Цзуй именно такой гений? Гений нападения? 'Что же, в таком случае я просто уйду в Дао, уйду туда, откуда пришел. В этом смысл жизни любого человека, а Шань Цзуй мне только поможет. Но об этом еще слишком рано думать. Слишком рано. Первая часть поединка осталась за мной'.
  Их глаза вновь встретились, и, к своему удивлению, Чжан увидел легкую тень нерешительности, мелькнувшую во взгляде Шань Цзуя. Неужели это действительно так, или ему только показалось? Всматриваясь в теперь уже полностью непроницаемое лицо, Чжан не увидел больше ни малейшего оттенка чувств. Но все-таки в нем крепла уверенность, что он не ошибся: непонятно почему, но на долю секунды Шань Цзуй потерял уверенность в чем-то. В чем? В своей силе или еще в чем-то? 'Вот и прекрасно, зато я в себе нисколько не сомневаюсь,- подумал он.- Особенно теперь'.
  - Ты так и не ответил на мой вопрос. Почему ты считаешь, что я не подчиняюсь обстоятельствам, и особенно теперь?
  - Во-первых, ты сейчас можешь неизмеримо больше, чем раньше,- взгляд Шань Цзуя гипнотически впился в самую глубину зрачков Чжана,- надеюсь, ты понимаешь, о чем я говорю?
  Чжан оставил его вопрос без ответа:
  - А во-вторых?
  - Конечно, понимаешь... я так и думал,- словно отвечая самому себе на давно терзавший его вопрос, произнес Шань Цзуй.- А во-вторых - все, что сейчас здесь происходит,- он широко обвел рукой вокруг себя, указывая на ползающих, лежащих и кричащих в ужасе людей,- это твоих рук дело.
  - Серьезно?- не сдерживаясь, засмеялся Чжан.- Ты слишком высокого мнения о моих возможностях.
  - Я прислал к тебе своего слугу, кстати, твоего шпиона - Тона. Он должен был передать, что я хочу с тобой встретиться для важного разговора. Ты получил мою записку?
  - Конечно, раз уж мы сейчас здесь,- снова усмехнулся Чжан.
  - Но ты решил все упростить: зачем вести переговоры с мятежником, если можно его сразу казнить, а заодно - избавиться от вечного конкурента. Вот тебе и ответ по поводу обстоятельств. Ты уже давно жонглируешь обстоятельствами, а не подчиняешься им.
  
   418-419
  
  
  - Если б это было так, я сейчас бы здесь не сидел, а занимался другими делами. Их у меня предостаточно.- Чжан внимательно следил за каждым движением Шань Цзуя. 'Когда же он начнет?' - Но тот еще ничем не выдал своих намерений?
  - Все твои дела свелись к одному, а все остальное - мало что для тебя значит.
  - Похоже, и ты не брезгуешь услугами шпионов, но не стоит особо доверять их информации - они не могут знать того, что важно для меня, а что - нет. Даже если бы я сам им об этом сказал - вряд ли стоило верить моим словам.
  - Конечно, Чжан. Я в этом нисколько не сомневаюсь. Ты слишком умен, слишком осторожен, слишком тщеславен. Ко всему, что касается тебя, нужно смело добавлять 'слишком' - и не ошибешься. Но ты забываешь, что я знаю тебя великолепно, все, что тобой движет, твои истинные желания и цели. А та информация, которая ко мне поступала за эти годы, лишь подтверждала то, что я знал все?гда о тебе. И ты сам никогда не доверяешь поверхностным сведениям, да и не только им, а любым, от кого бы они ни исходили, пока все не переваришь сам.
  - Этому я у тебя научился, и не только этому. За что, кстати, тебе благодарен. Искренне благодарен,- Чжан произнес последние фразы так же ровно и спокойно, как и все до этого, никак не выделяя ни мимикой, ни интонацией истинного смысла сказанного, но Шань Цзуй почувствовал, что тот говорит правду.
  - Рад слышать это. Но тогда объясни - за что ты так меня ненавидишь?
  - Ты ошибаешься, если ставишь так вопрос.- Чжан помолчал.- Если бы все сводилось только к ненависти или к любви... То, что двигает тобой, тоже не назовешь ненавистью, но и не любовью. Это уж точно.- Он показал на происходящее вокруг них.- Шань Цзуй, ты же не можешь сказать, что всех их ненавидишь. Ты даже не видел из них никого и никогда, за исключением, пожалуй, нескольких человек. Но тем не менее ты устроил им все это. И мое счастье, что я многое успел за прошедшие годы, иначе оказался бы в их числе. Более того, ты рассчитывал, что так оно и будет.
  - Точно я не знал, но считал, что скорее всего тебя это не коснется, а если и заденет, то несильно. И оказался прав.
  - Ты не мог этого знать.
  - Я и не говорю, что знал, а предполагал с большой долей уверенности.
  - Зачем же тебе все это понадобилось? Весь этот цирк?- Чжан с трудом скрывал недоумение.
  - Цирк устроил ты. Особенно эффектны были тигры,- криво усмехнулся Шань Цзуй.- А то, что произощло вслед за этим? Попытка расстрела - разве это не цирк? Особенно после того, что случилось с Чаном и его людьми.
  - Мне тоже надо было кое в чем удостовериться. Знаешь ли, периодически я проверяю некоторые свои предположения, и то, что понарассказывал Чан, не очень сильно меня убедило.
  - Ив итоге - ты меня просто предал.- Заметив, как блеснули глаза Чжана при этих словах, Шань Цзуй продолжал:- Именно предал. Ты не победил меня в открытом бою и даже не составил хитроумный план-западню, в котором бы отразилось твое искусство политика и интригана. Нет, ты предпочел самый легкий путь - путь вероломства и предательства. А предательство - самый страшный из грехов. Его искупить невозможно. Но дело даже не в этом. То, что я хотел выяснить - я выяснил, а цель, с которой я назначил тебе встречу, совершенно другая.
  - Какая же?
  - Ты наверняка подумал, что я хочу покаяться и вернуться ко двору, где наше соперничество возобновится?
  - То соперничество, про которое ты говоришь, не существует, потому что сам предмет меня перестал интересовать. Нет смысла соперничать из-за того, что больше не нужно. А то, что истинно заставляет меня идти вперед, не зависит от того, где будешь ты: при дворе или в другом конце Поднебесной.
  - Хорошо, не одно соперничество существует, так другое. Какая разница? Ты решил сразу, одним ударом избавиться от того, кто в чем-то превзошел тебя. Теперь я правильно выразился?
  -Да.
  - И тебя уже не интересует то, как я пришел к своей силе?
  
   420-421
  
  
  - Нет.
  - Раньше для тебя это был главный вопрос.
  - И теперь для меня это главный вопрос. Но не то, как ты пришел к этому, а как я приду. Возможно, мы идем разными дорогами, но придем к одному и тому же. А мне осталось в два раза меньше, чем я уже прошел.
  - Но ты уверен, что это именно то самое? Может быть, оно просто похоже?
  - Любой путь, ведущий к совершенству,- правильный... Другое дело - хватит ли человеческой жизни, чтобы его пройти. Побеждает тот, чей путь оказывается короче.
  - Но я уже достиг того, к чему ты еще не скоро подберешься, и хотел тебя предостеречь.
  - Ты меня хочешь предостеречь? От чего?- Чжан удивленно приподнял брови.
  - Поэтому мне необходимо было с тобой встретиться. Даже теперь, невзирая на то, что я в тебе увидел, а может, в первую очередь из-за этого, хочу тебя предупредить о том, насколько опасна эта сила. Она опасна не только для тебя самого, но и для всего, что тебя окружает.
  Чжан посмотрел, на Шань Цзуя словно на сумасшедшего:
  - Неужели ты считаешь, что из-за твоего предупреждения я отложу в сторону то, чему посвятил всю свою жизнь... Откажусь от того, что стало для меня самой жизнью, даже важней жизни? Шань Цзуй, либо ты сошел с ума, либо считаешь меня ненормальным.
  - Я не ожидал от тебя другого ответа. Но есть другой выход, и он, пожалуй, единственный.
  Чжан молча смотрел на него. Краем сознания он уловил, что Юань Ши зашевелился рядом и прислушивается к их разговору, но не придал этому значения.
  - Помнишь наш разговор на берегу Хуанхэ? Тогда шел разговор о моих новых возможностях, которые были тайной для тебя. Ты хотел узнать путь к успеху? Помнишь?
  - Еще бы,- хмыкнул Чжан.
  - А я пообещал, что помогу тебе.
  - Лучше бы ты этого не делал. Не стоит давать невыполнимых обещаний.
  - Я и не думал тебя обманывать. Мне казалось, что еще совсем чуть-чуть, и мне будет ясно все полностью, от начала до конца.
  - К тому времени ты еще не знал некоторых деталей, как я понял,- произнес Чжан.
  - Мне так казалось. Еще немного усилий, и в моих руках должна была оказаться принципиально новая методика развития и совершенствования человеческого сознания - то, о чем всегда мечтали люди. Всегда и везде. Кроме высочайшей гармонии человек получал несказанную энергетическую мощь. Это было фантастично и маловероятно, но это было так.- Шань Цзуй, помолчав несколько мгновений, продолжил:- До определенного момента.
  - Ты хочешь сказать, что не все оказалось так гладко?- с возрастающим интересом спросил Чжан.
  - Все оказалось совсем не так.- Шань Цзуй надолго замолчал, а Чжан терпеливо ждал, стараясь не мешать ему собраться с мыслями, потому что эта информация могла оказаться наиважнейшей и для него самого. Каждое слово, намек или полунамек, жест или мимика могли сказать ему очень многое, даже больше, чем, может быть, хотелось Шань Цзую.
  - Был недалек тот день, когда я собирался с радостью поделиться с тобой своим открытием. Именно с тобой - потому что ты был моим самым лучшим другом. Оставались мелкие детали, которые еще не вписывались в схему. Из-за них сложное и сильное, хаотично взаимодействующее друг с другом, не могло соединиться в стройную систему. Но это казалось такой мелочью по сравнению с тем, что уже было сделано... И я ни на секунду не сомневался в близком успехе.
  Но однажды, когда я в очередной раз погрузился в глубокую медитацию, которая только частично имела классические корни, а все остальное было изобретено мной, и попытался подобрать правильный вариант, соединив все воедино, случилось непоправимое. Очень мощная энергия извне ворвалась внутрь моего сознания, смешав все более или менее упорядоченное, внесла хаос, потому что она сама являлась хаосом и превратила в него же все созданное мной. В результате я получил в своем сознании такую концентрацию хаоса, что не нашлось никаких средств или методов вернуть все хотя бы к первоначальному состоянию.
  - Тем не менее, насколько я вижу, ты все-таки получил огромную силу. До сих пор ты не превзойден никем. Значит, ты нашел выход?
  
   422-423
  
  
  Словно не слыша вопроса Чжана, Шань Цзуй продолжил:
  - 'Нечто' навалилось внезапно, быстро и всеобъемлюще. Я был застигнут врасплох - все мои внутренние силы оказались сконцентрированы на поиск, а не на защиту от неожиданного противника. В последний момент мне с большим трудом удалось мобилизовать все резервы и отстоять свое 'я', свою личность, свою психику. Это мне удалось. Но теперь вместе с моим сознанием существовало и 'Нечто'. Оно пришло самопроизвольно, не спросив меня - надо ли мне это, и дало больше, чем я готов был принять, а тем более осознать. Но самое худшее - после того, как оно пришло, у меня уже и не могло быть времени на его осознание и построение защитной системы. Все мое время и силы уходили на сопротивление этому 'Нечто'. Результат оказался грандиозным, и, к сожалению, мне не по зубам.
  - Как ты чувствуешь влияние этой энергии? Она агрессивна по отношению к тебе?
  - Агрессией в прямом смысле это не назовешь, но то, что происходит ее постоянное вмешательство в различные сферы моей жизни - не вызывает сомнений.
  - Как же это происходит?
  - 'Нечто' провоцирует экстремальные ситуации, в которые я, в основном по его вине, попадаю. Мне прихо?дится прилагать все свое умение и все силы, чтобы выбраться из них, а 'Нечто' постоянно втягивает меня в новые. Я к этому уже привык - ощущение опасности и экстремальности почти стало для меня нормой жизни. Каждый раз выходя из очередной переделки, я становлюсь сильней и опытней, но все это происходит на грани моих физических и психических возможностей, и я думаю, настанет тот день, когда я не смогу справиться: напряжение растет.
  - Твое участие в восстании - тоже дело рук 'Нечто'?
  - Нет. С самого начала я сочувствовал национально-освободительной войне, но не феодальной. Сразу и не скажешь, как это произошло. Сочувствие перешло в участие, только и всего. Может быть, и в этом случае приложило руку 'Нечто', подтолкнув меня к решению, но дело было давно, я тогда еще не подозревал, что оно на такое способно. К тому же отличить, где мое истинное решение, где его, а где смешанное, крайне тяжело даже сейчас.
  - А смерч, про который рассказывали Чан со своим солдатом, убивший всех его людей, а ужас, который превращает человека в сгусток страха, а невиданная сила, с помощью которой ты сегодня расправился с тиграми? Это делаешь ты или 'Нечто'?
  - 'Нечто'. Я даже не имею понятия, как оно возникает, не говоря о тех случаях, когда ситуация, действительно, выходит из-под контроля и мне грозит не просто реальная опасность, а смерть. Тогда 'Нечто' мне помогает с помощью разных штучек, а набор их значительно больше, чем те, о которых ты знаешь.
  Они надолго замолчали: Чжан, переваривая только что услышанное, а Шань Цзуй, наблюдая за ним и стараясь определить, какое впечатление произвел на него своим откровением.
  - А почему ты уверен, что эта сила извне, а не твоя? - наконец спросил Чжан.
  - Потому, что такое невозможно - человек не способен на такое.
  - И ты даже не попытался узнать, что это за сила, откуда она? Узнав ее природу, тебе бы стоило не сопротивляться ей, а слиться воедино. Может быть, само Дао, узнав о совершенстве твоей личности, решило усилить тебя таким образом, сделав Совершенным человеком. А он, как ты знаешь, даже выше самого императора.
  - Я пытался это сделать раньше, я пытаюсь сделать это сейчас, но оно непостижимо. Чем ближе в своих медитациях к нему приближаюсь, тем больше осознаю свое ничтожество и слабость, а оно хоть и близко, но недосягаемо.
  - Значит, это должно быть Дао или часть его. Оно тоже непостижимо.
  - В Космосе, в Природе, в жизни много того, что постичь невозможно, но терять свою личность, растворяться неизвестно в чем, не определив его природу, я не хочу.- И, мгновение помолчав, неохотно продолжил:- Тем более, что для 'Нечто' очень характерна агрессивность.
  - Агрессивность? Значит, это не Дао. Оно нейтрально.
  - В определенных случаях оно тоже может быть агрессивным, но не всегда.
  - Именно поэтому ты ему сопротивляешься?
  Шань Цзуй кивнул.
  
   424-425
  
  
  - Так для чего же ты хотел меня увидеть? Чтобы рассказать про 'Нечто'? Но что это может изменить? - Чжан пристально смотрел в глаза Шань Цзую, ища подвоха.
  - Возможно, ты одумаешься и прекратишь гонку. Ты всю жизнь гонишься за иллюзией, считая, что догоняешь меня. Шестнадцать лет ты борешься не со мной, а со стихией, неизмеримо превышающей человеческие силы. И ты значительно превзошел возможности человека, и даже смог приблизиться к стихии, но сравняться с нею ты не сможешь никогда.
  - Для того чтобы сравняться с нею, мне осталась одна треть пути. А хаос мне не страшен, Шань Цзуй. Каждый шаг моего поиска отпечатан в моем сознании, словно вырублен в граните.
  - Но к чему ты придешь?- Шань Цзуй спросил, заранее зная ответ.
  - К чему бы я ни пришел, оно уже теперь может противостоять 'Нечто'.
  - Лишь в слабой степени - пока 'Нечто' позволяет тебе противостоять. Но в любом случае - все, чего ты добился, вызывает восхищение. Я же, хоть могу неизмеримо больше, совершенно не понимаю механизма происходящего. Оно использует меня в каких-то своих целях, мне абсолютно непонятных. Часто появляется ощущение, что где-то кто-то допустил ошибку, и то, что досталось мне, является не желанным и бесценным подарком, как предполагалось, а проклятием.
  - Почему ты считаешь, что предназначалось 'Нечто' не тебе?
  - Оно мне чуждо по своей природе. Я никогда не стремился к насилию, а оно предназначено для этого. Когда мне иногда приходилось убивать: в поединках или на войне - это было честно, иногда красиво... Не тебе объяснять, что такое смерть в поединке от руки мастера.
  - Да. Это искусство. Я бы хотел когда-нибудь умереть именно так.
  - 'Нечто' же убивает людей, как мясник - скот на бойне. Ему все равно, кого и за что. Количество тоже не имеет никакого значения.
  - Ты думаешь, что когда-нибудь оно выйдет из-под контроля?
  - Я же говорил - под контролем 'Нечто' никогда и не было. Все, что удается мне пока делать,- это противостоять ему, постепенно отступая. И очень скоро может наступить момент, когда 'Нечто' поработит мое сознание и я превращусь в послушного ему монстра. В этом случае не сложно представить, что будет.- Чжан увидел, что Шань Цзуй всерьез встревожен и, видимо, искренен.
  - Представить это не трудно,- тихо сказал он.- А ты не допускаешь мысли, что все будет по-другому - 'Нечто' покорится тебе, а не ты ему. Для этого необходимо понять его природу... И тебе понадобится моя методика, чтобы противостоять ему.
  - Нет, вряд ли она мне подойдет. Подогнать одну систему под другую, не коверкая, не ломая и не дополняя - невозможно, и требует много времени, которого у меня никогда нет,- отрицательно качнул головой Шань Цзуй.
  - И что же?
  - Рано или поздно ты придешь к тому, к чему идешь. Если оно окажется таким же, как мое 'Нечто', ты добровольно встанешь с ним на одну сторону, и тогда трагедия не только для Поднебесной, но и для всей Земли обеспечена.- Шань Цзуй колебался, решая что-то, и Чжан заметил это.
  - Ты такого высокого мнения обо мне?
  - Но не о моральных качествах; ты слишком тщеславен, и власть для тебя - все. Особенно та, к которой рвешься. Все же, что касается твоего ума и мастерства,- я в восхищении.
  - Ничего не поделаешь - уж такой я,- с вызовом ответил Чжан.
  - А твое последнее предательство говорит о том, что ты стал только хуже.
  - Ты специально пришел сюда, чтобы рассказать, насколько я плох?
  - Нет. Я пришел, чтобы остановить тебя. Но, как я понял, мне не остается ничего другого, кроме как убить.
  Чжан усмехнулся, насмешливо кривя рот, но глаза его превратились в два бездонных черных тоннеля, из которых несло могильным холодом.
  - Зачем же ты столько утруждал себя разговорами - надо было сделать это сразу.
  - Предлагаю спуститься на помост - там идеальное место,- будто не слыша его, предложил Шань Цзуй.
  
   426-427
  
  
  - А может быть, начнешь с себя?- продолжал издеваться Чжан,- ведь 'Нечто' к тебе пришло, а не ко мне.
  - На этот счет не беспокойся, когда придет время - у меня рука не дрогнет.
  - Конечно, не дрогнет - кто же сомневается. Только как ты сможешь определить, что время пришло?- Он встал и направился следом за Шань Цзуем. Почувствовав чей-то взгляд, Чжан обернулся - слегка прищуренные глаза Юань Ши внимательно смотрели на него. 'Значит, 'Нечто' не всесильно. Даже человек без специальных знаний и подготовки может противостоять ему'.- Это открытие придало Чжану дополнительные силы, хотя он понимал, что для предстоящего поединка надо несравнимо больше.
  На дальних подступах к площади теснилась огромная толпа, с безопасного расстояния наблюдая за происходящим. Но, видимо, отдельные всплески страха доходили и до нее: кое-где вскрикивали люди, их начинала колотить нервная дрожь и судороги пробегали по первым рядам зрителей. Тогда толпа подавалась назад и с более далекого расстояния пыталась рассмотреть все, что происходило на помосте и около него. Сзади напирали новые любопытные, тесня передние ряды к невидимой черте, переступив которую те получали новый разряд ужаса.
  Шань Цзуй легко вспрыгнул на деревянный помост, своей грацией и повадками чем-то напоминая тигров, которые еще совсем недавно, здесь же, пытались убить его. Только теперь многие из толпы предпочли бы встретить стаю голодных тигров, чем приблизиться к этому человеку еще ближе. Поэтому нетрудно представить, какое восхищение и преклонение вызывает Чжан, не только не подвергшийся всеобщему страху, но и не побоявшийся один на один встретиться с таким опасным человеком. Его движения так же легки и красивы, а в фигуре ощущается огромная мощь и...
  Вновь первые ряды в страхе отпрянули, и зловещий ветер пробежал по толпе, кидая на землю и сотрясая наиболее слабых. Что это? От Чжана исходит не менее страшная и враждебная сила, чем от Шань Цзуя. Всеобщее восхищение сменяется еще более дружным страхом, но многие еще себя утешают мыслями о коварстве и изощренности Шань Цзуя - наверняка это его рук дело... Но на таком расстоянии разве разберешь?
  Шань Цзуй и Чжан медленно сближаются. Для каждого из них существует только его противник, все остальное - пространство, пораженное ужасом, толпа, словно кролики, гипнотически прикованные к взгляду удава, внушающего парализующий страх, цепенящий и изматывающий, но избавиться от которого невозможно,- исчезло за границей реальности. Даже земля и небо не существуют - только они вдвоем во всем бесконечном Космосе. Но их реальность настолько велика, что доминирует над всем сущим, оттесняя его куда-то далеко, за дальнюю кромку сознания.
  Шань Цзуй спокоен - он никогда и никому не проигрывал, но если и представить себе такую нелепость, что он может сейчас проиграть, то есть 'Нечто', которое в самую трудную минуту ему поможет. А против 'Нечто' не устоит никто. Даже Чжан со своей великолепной системой, великолепной, но еще не выстроенной до конца, а потому - несовершенной. Нельзя допустить, чтобы она стала совершенной, потому что тогда...
  Чжан тоже спокоен. Он к этому дню готовился шестнадцать лет, а если быть точным, то с самого первого дня знакомства с Шань Цзуем. Тогда он был ноль, а теперь у него есть лабиринт, который из опасного и враждебного вначале стал теперь верной и надежной опорой, стержнем его собственной системы. Вот они - сверкающие, извивающиеся, расходящиеся во все стороны и вновь сливающиеся тоннели, каждый из которых таит в себе тайну для кого угодно, но не для Чжана. Именно в этих тоннелях, уводящих к вершинам познания, скрыто то, что может противостоять 'Нечто' Шань Цзуя. Но если Шань Цзуй слепо верит в мощь 'Нечто', то он, Чжан, знает каждый мельчайший штрих, из которых складывается его собственная сила.
  И эта сила - его, а не чья-то.
  Жаль, что не удалось освоить дальнюю часть лабиринта - его тоннели тускло мерцают в отдалении, непосредственно выводя в черноту Космоса. Если освоить их, то Космос совсем близок со всей своей неисчерпаемой мощью, доступной лишь тем, кто нашел правильный путь к нему.
  
   428-429
  
   С самого начала им стало ясно - обычный поединок, который они раньше не раз проводили между собой, ничего не даст. Но словно сомневаясь в этом и надеясь на чудо, они попробовали.
  То, что происходило на помосте, даже у зрителей, чувствующих постоянное холодное дуновение близкого страха, вызвало восхищение. Многие выросли в семьях, культивирующих кунг-фу, с детства занимались им и знали толк в этом. А потому схватка двух величайший мастеров Китая повергла всех в изумление сложностью и непередаваемой легкостью движений каждого, чисто индивидуальной филигранной техникой, на овладение которой, как понимали все видевшие это, ушли долгие годы.
  Вот Чжан нанес мгновенный, фактически незаметный со стороны, удар ногой в колено и тут же - широко открытой ладонью в солнечное сплетение противника. Обычному человеку раздробило бы колено и разорвало селезенку, но тело Шань Цзуя еле слышно издало легкий звук, чем-то напоминающий звон металла, и рука Чжана, лишь ощутив непроницаемость кожи, вернулась в блокирующее положение, отразив атаку, нацеленную ему в печень. Сразу же колено Шань Цзуя круговым ударом вышло в левый бок Чжана, стремясь поразить почку, и локоть с громким глухим звуком вонзился в сонную артерию на его шее. Эффект был тот же - тело Чжана было надежно защищено силой, пульсирующей в центре живота, но корни которой уходили далеко в тоннели лабиринта.
  Противники отскочили друг от друга и застыли. По взгляду Шань Цзуя Чжан понял, что сейчас произойдет. Разлепив тесно сжатые губы, он сказал:
  - Что, Шань Цзуй, твои возможности этим ограничиваются? Настало время 'Нечто'?
  - Какая разница, как ты будешь убит? Лишь бы дело было сделано.
  - Как же искусство мастера? Или тебе уже не до этого?
  Но Шань Цзуй не обращал внимания на его слова и лишь презрительно бросил:
  - Ты не заслужил той смерти, о которой мечтал. Смерч проглотит тебя вместе с насквозь пропитавшим твою душу предательством.
  Чжан через силу захохотал:
  
   430
  
  
  - Опять смерч. Почему же тебе лично не наказать подлеца? Тем благородней ты будешь выглядеть в своих собственных глазах. Проще простого спрятаться за спину 'Не?что', когда сам ничего больше не можешь.
  Словно отвечая на какие-то свои внутренние вопросы, но продолжая говорить глядя на Чжана, тот еле слышно прошелестел губами:
  - 'Нечто' всегда появлялось, когда моей жизни угрожала смерть. Сейчас ей ничего не угрожает. До этого я никогда по своему желанию не вызывал смерч - я даже не знал, как это делается. Но теперь я попробую, и если выйдет, то, возможно, Чжан ты прав, может быть, это не совсем то, о чем я думал.
  Чжан теперь откровенно расхохотался:
  - Никогда бы не подумал, Шань Цзуй, что ты так ленив. Перед тем как идти сюда, тебе непременно стоило испытать это. А вдруг не получится?
  Он хотел продолжить, но осекся - вокруг тела Шань Цзуя пространство все больше и больше густело, постепенно вращаясь быстрей и быстрей. И вот, оторвавшись от земли, оно приподнялось до уровня макушки и некоторое время, зависнув над его головой, вращалось, набирая силу. Через несколько секунд воздушный столб плавно опустился на помост слева от Шань Цзуя. Он постепенно увеличивался и в высоту, и в ширину, наполняя пространство вокруг тихим рокотом. Смерч был темного цвета и по мере того, как он рос, становился все темнее. Наконец его высота достигла пяти метров , а ширина - полутора. От него исходило утробное низкое рычание, периодически преры-ваемое глубинным ревом. Толпа, наблюдавшая эту картину с противоположной стороны площади, с испуганными криками быстро рассасывалась; лишь самые смелые, спрятавшись за выступы и углы зданий, отважились наблюдать за происходящим.
  Смерч увеличивался: верхняя часть широким раструбом коснулась нижних ветвей дуба, находящихся довольно высоко над землей. Раздался треск ломаемой и крошащейся древесины. Огромная нижняя ветвь, срезанная словно бритвой, исчезла во все разрастающемся черном пространстве. Шань Цзуй испытывал двойственное чувство: с одной стороны, он был рад, что эксперимент удался, а это значит -
  
   431
  
   появилась надежда, что 'Нечто' в большей степени зависит от его личности, чем казалось раньше. И если есть такая зависимость, то существует возможность более активно влиять в дальнейшем на подобные проявления. С другой стороны, снова подступило чувство опасности, как всегда, когда появлялся смерч. Князю казалось, таким образом 'Нечто' пытается подавить его собственную волю, доказать ничтожность человека в сравнении с теми силами, которые он случайно, в прошлом, затронул, и пресечь любую попытку к их покорению. И похоже, долгое время это удавалось, но то, что смерч появился впервые по доброй воле человека, говорило о многом.
  Зрелище действительно было устрашающим, и в большей степени оттого, что многие догадались - это не обычный смерч, состоящий из быстро вращающегося воздуха, а скопление совершенно необъяснимых и мощных энергий, не подчиняющихся знакомым человеку законам природы, а потому неподвластных пониманию и вызывающих страх. Высота смерча достигла верхушки дуба, и ветки дерева, которые находились с его стороны, были полностью им срезаны. Всем наблюдающим эту картину стало ясно - достаточно лишь черному монстру качнуться или переместиться ближе, от столетнего исполина не останется и следа - он сгинет в ненасытной тьме, как уже исчезла половина его ветвей. Но смерч появился не ради этого, у него совсем другая цель - уничтожить противника Шань Цзуя - Чжана. И если потребуется, то будет убит не только он. Но теперь нужен только Чжан. Металлический рев, вырываясь из темных глубин, на кило?метры вокруг себя извещал все живое и неживое, что Тьма пришла за очередной жертвой.
  Шань Цзуя на несколько мгновений захлестнуло сочувствие к человеку, стоящему напротив него. То, что у того впереди - ужасно, но сегодня - это единственный способ остановить его, потому что завтра он сам будет обладать такой же мощью, полностью сольется с ней, и никто и ничто во всей Вселенной не остановит Чжана. Может быть, предназначение его, Шань Цзуя, причина появления когда-то на свет, смысл его жизни именно в этом и состоят - уничтожить того, кто опасен для Человечества. Такие рассуждения немного успокоили его совесть, и лишь робкая мысль еле-еле скреблась в закоулках сознания, боясь проявить себя более четко и конкретно: 'А что, если это ошибка? Если он придет совсем к другому? Может быть, надо не его останавливать, а меня, пока не поздно. Но если уже поздно? Нет, я же себя знаю... Но вдруг такое случится? Смогу ли я сам остановиться? А если нет, то кто остановит меня?'
  Смерч, словно почувствовав колебания Шань Цзуя, слегка дрогнул и очень медленно двинулся в сторону Чжана.
  'Нет',- хотелось крикнуть Шань Цзую, но он стоял молча, лишь понимая, что все происходящее меняет его собственную жизнь, его отношение к самому себе. Он видел совершенно непроницаемое, отрешенное лицо Чжана, его глаза, которые были теперь так же пусты, как бездонное небо над головой. В них не осталось ничего, даже следа той ненависти, которая была еще несколько минут назад. И вот черная махина медленно надвигается на него и бесследно поглощает. Все должно закончиться мгновенно, как это было всегда.
  Но теперь все было по-другому: вопля жертвы так и не раздалось, а смерч надолго застыл на месте. В его злобном ровном реве послышались незнакомые Шань Цзую сбои, и это говорило о непредвиденных трудностях. Что происходило в чреве черного исполина, Шань Цзуй не знал и знать не мог. Ему оставалось ждать.
  Чжан, только увидев зарождающийся смерч, понял, что будет дальше. В памяти во всех красках всплыл рассказ Чана, предательски захлестнув сознание всплеском мгновенной паники. Его потянуло в сторону от тоннелей лабиринта, туда, где уже было слышно дыхание ужаса. И, как ни странно, Чжану захотелось отдаться в его власть, не сопротивляться, потому что любое противодействие сейчас лишь продлило бы его мучения. Противостоять смерчу он просто не в состоянии - слишком малы возможности Чжана по
  
   432-433
  
   сравнению с силой стихии. И словно прощаясь, он оглянулся на сверкающий в отдалении лабиринт - творение своего ума и сознания, цель и вершина всей жизни.
   С такого расстояния Чжан еще никогда его не видел и остановился, пораженный великолепием и совершенством им созданного, а шевелящийся за его спиной ужас лишь еще в большей степени оттенил красоту того, что он должен был сейчас потерять.
   Потерять без боя, только потому, что усомнился и сдался.
   Усомнился в себе и поверил в мощь стихии, хотя это, может быть, всего-навсего сила Шань Цзуя - свирепая и дикая. Не пронизанная ничьим сознанием и потому далекая от стройности, вышколенности боевой системы, в итоге видимая сила может оказаться слабостью, если... конечно, не подчинена более высокому сознанию. Но долго думать об этом не стоит. Чжан двинулся к лабиринту, все время слыша за спиной присутствие ужаса, но неуверенность прошла, и ужас, чувствуя это, держался на расстоянии, лишь изредка обкатывая спину Чжана порывами пронизывающего, холодного ветра.
  Ступив на гладкий, словно мрамор, пол первого тоннеля, он сразу же почувствовал обычное хладнокровие и бесстрастие, а каждый следующий шаг вселял в него новые силы и уверенность. Чжан видел, как на него накатывает черная мгла, но теперь он находился в глубине цитадели своего сознания - единственной реальности, которая сейчас существовала, а потому и единственной реальной силы.
  Он позволил Тьме охватить часть его сущности - только лабиринт продолжает сиять во мраке, будто символизируя и демонстрируя своим блеском наличие явления, не уступающего тому, что так потрясло всех, и Чжана в том числе. Чем больше усиливался поток Тьмы, тем ярче сияли тоннели лабиринта.
  Чжан стоял в окружении энергетических потоков, стремящихся разорвать его тело, но пока лишь болезненно, но тщетно, без серьезного вреда теребящих кожу. Сейчас он видел то, о чем знал ранее. Перед глазами творилось одно из таинств мира, скрытое от взора обычноо человека, но неизменно составляющее основу его сущности. Схлестнулись две стихии - силы Тьмы и силы Света. В нем, как и в любом человеке, эта борьба происходила всегда и для самого Чжана, по его мнению, не имела никакого значения. Единственное, что было важно - его цель, а какие использовались для этого силы - безразлично. Если бы для окончательного покорения лабиринта понадобилась Тьма - Чжан не колебался бы ни минуты, если же Свет - он бы не имел ничего против. Но как ни странно, лабиринт, по-видимому, состоял в основном из энергии Света, приносящей своим присутствием некое состояние равновесия в противоречивую сущность Чжана, уравновешивая изрядное количество Тьмы. Чем больше он осваивал лабиринт, тем больше требовалось Тьмы, чтобы уравновесить его сущность: любое преобладание белого над черным либо черного над белым вело к дисгармонии, нарушению того, что жило строго в соответствии с Мировым порядком.
  Напор Тьмы очень велик, и если Свет проиграет в этом бою - Чжан погибнет: Свет иссякнет, и не будет сил, противостоящих смерчу. Тело Чжана сразу же превратится в развеянную по воздуху кровавую пыль. Пока лабиринт противостоит - Чжан жив. Он идет быстро, одолевая один за другим сверкающие тоннели, туда, к последнему рубежу своего сознания. Ему слышно, как плещется ужас у входа в первый тоннель, все еще не решаясь вступить в зону Света. Но Тьма все прибывает, увеличивая напор, и ее первые волны врываются на запретную территорию, тут же рассеиваясь и превращаясь всего лишь в серую мглу, через несколько мгновений распадающуюся в ничто.
  Волна идет за волной, и им нет предела. Океан Тьмы снова врывается в узкий овал тоннеля, поглощая его пространство пядь за пядью.
  Чжан стоит в дальнем тоннеле, поднявшись на самую высокую ступень, одолеть которую Тьме будет очень тяжело. Он видит, как далеко внизу Тьма постепенно поглощает его тоннели один за другим. Неимоверное количество ее при этом рассеивается, но она бесконечна. Так же, как и Свет. Но результат этого боя зависит, по-видимому, не только от них с Шань Цзуем, но и от того, что недоступно их пониманию.
  Тьма медленно душит лабиринт. Чжан не видит, что происходит с теми тоннелями, которые были ею завоеваны. Но даже когда черная масса поглощает один из них, его свет все еще пробивается сквозь ее густое марево, и это говорит о том, что он существует, несмотря на господствующий мрак. Если мрак победит окончательно - его не
  
   434-435
  
   станет. Возможная гибель лабиринта вызвала еще больший протест, чем близкая собственная смерть. 'Вся проблема не в моей смерти'.- Он стоял, наблюдая, как тьма вдалеке сочится по тоненьким белым каналам, и как гаснут они, неотвратимо приближая конец всего лабиринта. Там происходит беспощадная, жестокая схватка, но отсюда она не столь значительна, какова на самом деле. Когда волны ужаса будут здесь, накатывая раз за разом на него, и им ничего не удастся противопоставить - это и будет конец.
   Смерть приходит только тогда, когда ей нечего противопоставить.
  'Между мной и ею стоит лабиринт, но между им и смертью не стоит ничего. Спасая свою жизнь, я теряю самое дорогое, то, что несравнимо дороже жизни. Но главное, я в данный момент не имею выбора, теряя не только лабиринт, но и жизнь'.
  И снова - Шань Цзуй, теперь со своим извращенным понятием долга, пресекающий то единственное, что было для меня бесценно. Вечно недосягаемый и никем не превзойденный - он смог вызвать смерч, и значит, он владеет этой силой, а не она им. Не стоит утешать себя мыслями, что это стихия, а потому не так унизительно погибнуть в ее потоке, как от рук Шань Цзуя. Он смог создать огромную мощь, даже не понимая ее природы? А может быть, это были просто слова и верить им совершенно не стоит?
  Чжан чувствовал, как часть сознания застилает пелена - это Тьма постепенно убивает его. Тьма, которая подчинена Шань Цзую. Значит - это Шань Цзуй убивает сейчас лабиринт. Мучительная и незавидная смерть - сначала бессильно наблюдать за гибелью своего творения и только потом исчезнуть самому, осознав, что проиграл окончательно. Внезапно за своей спиной Чжан ощутил призыв неизвестности. Призыв? Не стоит отвлекаться - все, что вместо битвы - не имеет значения. Сейчас вся надежда на его последний рубеж, и только на него... Жаль, что не удалось продвинуться дальше, и Чжан непроизвольно оторвал глаза от надвигающейся Тьмы и оглянулся назад - мерцающий в сумраке лабиринт, совершенно незнакомый и кажущийся враждебным. Но его лабиринт (тот, что сейчас насмерть стоит, сдерживая Тьму) тоже был когда-то неизвестным. Если умирать, то только на последнем рубеже, чувствуя до последнего, как лабиринт, а значит и ты сам, так и не сдались.
  Вновь призыв. На этот раз совершенно ясный и внятный. Кто его зовет и зачем? Тихий манящий шелест - и теперь Чжан его узнает: это дыхание лабиринта. Сколько раз, отправляясь в блуждания по закоулкам сознания, он слышал этот призыв. Сначала появлялась тревога и ощущение опасности, заставляющие запоминать и контролировать каждый шаг.
  Так было раньше. А сейчас?
  Сейчас он не вызвал никакой тревоги. Какая может быть тревога, если все самое худшее уже произошло и происходит теперь, а впереди только смерть. Чжан пытался хоть что-то различить в слабом мерцании непознанного, но кроме сплошного нагромождения тоннелей, создающего впечатление полного хаоса, не мог разобрать ничего.
   В нем крепло желание в последний раз отправиться в поиск, как он это делал тысячи раз. В последний поиск, когда идешь свободно и спокойно и ничего не боишься, потому что знаешь - возвращаться не придется.
  Чжан через плечо бросил взгляд на черный приближающийся фронт. Он увеличивался на глазах, разрастаясь вширь и ввысь, и, словно гигантское цунами, хоронил в своей пучине один тоннель за другим. Их осталось совсем немного, и среди них - его гордость - последний тоннель. Чжан, прощаясь, приложил свою ладонь к его сияющей, прохладной стене и, не оглядываясь, двинулся в ждущий его хаос.
  Первые шаги в неизвестности сразу же наполнили его сознание сожалением о прошлом, о том, что он покинул в последний момент. Оно погибнет с минуты на минуту, а ему предстоит еще несколько мгновений уже ненужной жизни, вырванной у судьбы. Стоит ли жизнь того, чтобы ради ее продления осознать себя оторванным от всего, что раньше наполняло смыслом существование? И, понимая тщетность усилий, брести темными закоулками, не надеясь ни на что?
  Чжан шел вперед, по привычке запоминая и контролируя каждый шаг, зная ненужность и бессмысленность происходящего, но стараясь не думать об этом, потому что отчаяние уже назойливо застилало остатки сознания и непрестанно шептало глухо и проникновенно: 'То, что ты сейчас
  
   436-437
  
   делаешь,- лишнее. Оно никому не нужно. Это лишняя жизнь - цепочка томительных, вялотекущих секунд, ненужных, в первую очередь, тебе самому. Пора остановиться и умереть - все сразу станет на свои места, все будет как и должно быть... Кому нужны лишние блуждания во мраке, если заранее известно, что выхода оттуда нет?'.
  Чжан хотел ответить, но не отвлекаясь, сосредоточенно пробирался вперед. Ему было что сказать неизвестному голосу, шептавшему о невозможности. Он мог возразить, что если бы выход из мрака и существовал - не в этом дело, это бы ничего не изменило, потому что нельзя вернуть к жизни то, что погибло, и нельзя заменить одно другим - пусть даже более совершенным. К сожалению, с тем, что погибло, ушла часть и его, самая важная и лучшая, а то, что осталось, уже вряд ли нуждается в выходе.
  Но он ничего не сказал, сосредоточенно считая каждый шаг, тем самым заглушая все: память о лабиринте, о Ли, о себе самом, о Шань Цзуе, не давая отчаянию завладеть собой окончательно.
  Внезапная вспышка света озарила все окружающее пространство, высветив в мельчайших деталях не только то, что находилось в непосредственной близости от Чжана, но и самую отдаленную перспективу, где вдали, на линии горизонта, тоннели лабиринта сливались с Бесконечностью.
  Чжан оглянулся, чтобы в последний раз увидеть свой последний рубеж, полыхающий огромной силы вспышками энергии под наваливающимся на него с неба валом Тьмы. Даже погибая, последние проблески его сознания указывали Чжану то, к чему ему следовало стремиться: слияние лабиринта и Вселенной в точке, дающей полное освобождение и истинную свободу.
  'Мое сознание погибло - значит, погиб и я,- бормотал он, пробираясь в слабом мерцании тоннелей,- но что же тогда сейчас происходит? Кто говорит во мне и кто идет по тоннелю? Почему до сих пор существует тоннель - он хоть и непознанная, но часть меня? Наверное, сейчас Тьма доберется сюда - она слишком долго задержалась на моем последнем рубеже'.
  Тьма все не приходила, и Чжан пробирался вперед, считая шаги и ожидая внезапного смертельного удара, который должен был непременно произойти... Но его все не было... А чуть позже появилось странное ощущение, что последний рубеж его сознания не погиб там, в полыхающих отраженным светом черных волнах, а непонятным образом переместился за ним следом в сумрак непознанного и теперь двигался где-то совсем рядом.
  
   Смерч, яростно и недовольно рыча, наконец-то отполз на несколько метров в сторону и, поднимая вихри пыли, пронесся зигзагами по деревянному помосту, скрипя и потрескивая досками. Остановившись на его краю, он, немного помедлив, взмыл ввысь, мгновенно удалившись на огромное расстояние, и незаметно растаял в воздухе.
  Шань Цзуй в изумлении и недоумении смотрел на распростертое у своих ног тело Чжана. Оно целое и невредимое, без каких-либо внешне видимых ран и повреждений. Его глаза были закрыты, черты лица спокойны, лишь еле заметные горькие складки слегка тронули края губ. Если Чжан мертв, то в последние минуты своей жизни он явно не был порабощен ужасом, переживая, похоже, совершенно иные чувства.
  Шань Цзуя охватило что-то похожее на пассивный протест тому, что случилось. Такое с ним уже происходило после уничтожения отряда Чана. К пониманию необходимости и справедливости своего поступка примешивалось неприятное ощущение, иногда возникающее у него в сложных жизненных ситуациях, реагировать на которые приходилось лишь в соответствии с раз и навсегда принятыми понятиями 'хорошо' или 'плохо'. Как поступить в том случае, если 'плохо' еще не наступило и, возможно, не наступит никогда? Но если вдруг все-таки наступит, то будет слишком поздно ему что-либо противопоставить? И что делать, если остановить то, что, может быть, произойдет завтра, возможно только сегодня, уничтожив его? Уничтожив, потому что других способов человеческая цивилизация просто не придумала.
  Шань Цзуй в очередной раз прочувствовал ущербность этого метода, по иронии обстоятельств карающим мечом которого пришлось стать ему лично. А понятия 'справедливость' и 'необходимость' никак не могли заглушить настойчиво созревающее чувство недовольства самим собой.
  
   438-439
  
  
  Он подошел и склонился над Чжаном. Как ни странно, но появилось неизвестно откуда взявшееся подозрение, что тот жив. Выжить после такого невозможно - это вздор. Сознание Чжана давно уничтожено энергией смерча, а чудом уцелевшее тело ничего не значит без сознания. Всего-навсего - грубая оболочка, лишенная искры сознания. Именно в этой искре скрыто все. Все, что только может быть, и то, что заставляет тело жить, двигаться, страдать, получать удовольствия и осознавать себя, глупо и наивно считая комбинацию мяса, костей, сухожилий и крови высочайшим творением Дао. Но тело ничто - оно пришло и уйдет в пустоту, а сознание останется, пусть обезличенным, но останется, потому что именно оно и есть Дао.
  Сейчас сознание Чжана наверняка уже слилось с Всеобъемлющей Пустотой, растворилось в ней, став частью Мирового разума. Сам Чжан уже не существует, и те возможности, которые по ошибке достались ему, вернулись к своему первоисточнику.
  Рука Шань Цзуя плотно сжатыми пальцами легла на сонную артерию Чжана и ощутила очень слабые, но ровные непрекращающиеся удары пульса. И он понял, что опоздал: даже сегодня не удалось предотвратить то, что, возможно, наступит завтра. Слишком поздно. Шань Цзуй вытащил из ножен на поясе Чжана длинный острый кинжал, с сомнением посмотрел на него и с силой вонзил в ничем не защищенное горло, стремясь перерезать ему сонную артерию. Раздался звук, словно стальной клинок царапнул по камню, но на шее Чжана не осталось и царапины.
  - Слишком поздно,- прошептал Шань Цзуй.- Слишком поздно. Энергия его сознания защищает тело, а значит, сознание Чжана живо. Он надолго замолк в задумчивости, стараясь найти немедленное и эффективное решение, но не нашел, потому что почувствовал - на сегодняшний день такого решения не существует. Еще ему стало ясно - Чжан, как никогда близко, стоит на пороге того, что малопонятно и ему самому. Кроме всего прочего - его давила усталость от нервного перенапряжения последних дней, и для того, чтобы прийти в себя, необходимо было расслабиться.
  Отойдя на несколько метров в сторону, он тут же, на краю помоста, сел в позу лотоса и, машинально расслабив тело, унесся в глубины своего сознания, чувствуя, как живительная энергия Космоса входит в него через верхнюю точку черепа и, спускаясь вниз, встречается с жемчужиной его сущности, питая ее, усиливая тело и очищая сознание. Так прошло около получаса. За короткое время он полностью восстановил силы, уловив состояние внутреннего равновесия, когда ни тьма, ни свет, ни зло, ни добро не перевешивали друг друга в его сознании, а лишь дополняли одно другое, создавая единое целое.
  Наступившая внутренняя гармония вызвала и более полное взаимопроникновение с внешней гармонией мира, позволив Шань Цзую реально ощутить себя неотъемлемой, важной и незаменимой частью Вселенной. К этому времени атмосфера ужаса, окружавшая все пространство вокруг помоста, рассеялась полностью, и люди, лежащие в самых невероятных, неудобных, скрюченных позах, понемногу начали приходить в себя. На дальних подступах площади толпа зевак напряженно наблюдала за происходящим, но ни один человек даже и не думал приближаться, пока Шань Цзуй находился еще там.
  Глаза Шань Цзуя, пристально, но равнодушно скользнув по скоплению людей, задержались на мгновение лишь на лице Юань Ши и, вспыхнув, тут же погасли, сосредоточенно упершись взглядом в неподвижное тело Чжана.
  
   440-441
  
   'Что ж, Чжан, теперь все откладывается на неопределенный срок, как это ни печально для всех присутствующих без исключения. Следующая встреча произойдет не скоро, но, видимо, будет последней. До встречи'.
  Он пошел к противоположной от толпы стороне площади, где находились привязанные лошади императорской стражи. Несколько человек, стоявших неподалеку, быстро ретировались.
  Не спеша, со знанием дела, Шань Цзуй выбрал лучшего коня и, вскочив на него, не торопясь направился в ближайший переулок. Через сотню метров ему повстречался большой отряд стражников, двигающийся к площади, но всадники, еще издалека узнав в нем недавнего пленника, поспешно удалились в боковые улочки, и только когда Шань Цзуй миновал их, ему вслед раздалось несколько десятков ружей?ных выстрелов, словно отголосок только что пережитого ими страха и унижения.
  Пули с визгом просвистели рядом, подняв фонтанчики пыли и песка впереди и позади Шань Цзуя, совершенно не причинив ему вреда, что произвело на него неожиданно тягостное впечатление, словно он остался недоволен результатами стрельбы.
  - И это все, что сейчас люди могут противопоставить 'Нечто'. Довольно жалкая и грустная у них перспектива, если Чжан когда-нибудь решит всерьез заняться переустройством Срединной империи,- негромко рассуждал он вслух.- Хотя власти у него и так хватает, но это до поры до времени.- С этими словами он хлестнул коня и исчез в хитросплетении узких переулков.
  Не успел Шань Цзуй покинуть площадь, как из-за угла ближайшего дома показался крепко сбитый высокий человек в дорогом халате из коричневого шелка. Он быстро приблизился к лежащем Чжану и, убедившись, что тот жив, повелительным жестом приказал подойти еще четверым. В этот момент люди, наблюдавшие издалека за мужчиной, узнали в нем Сун Хоня. Повинуясь его немногословным указаниям, слуги осторожно перенесли Чжана в роскошный, отделанный пурпурным бархатом и расшитый золотыми четырехпалыми драконами паланкин. После этого они исчезли так же быстро и неожиданно, как и появились.
  Так закончилась неудачная попытка казни Шань Цзуя. Напоминанием о только что разыгравшейся здесь трагедии были пострадавшие самых разных сословий. За несколько часов они забыли обо всех различиях между собой, положении в обществе и границах, разделявших их с самого рождения, которые оказались мгновенно стертыми сильной и грубой рукой страха. Тут же - несколько мертвых солдат и раненных тиграми стражников, истекающих кровью и оглушенных болью. Трупы самих тигров - неподвижно застывшие, с оскаленными клыками, словно навечно парализованные страхом.
  
   Глава 15
  
  
  Жанна с трудом дождалась окончания рабочего дня. Статья о проблемах сельского хозяйства получилась куцей и не совсем объективной. Откуда взяться объективности, когда тема, принявшая глобальный, общегосударственный масштаб, душила все остальные, не менее важные, но не совпадающие с генеральной линией. И сама линия давно дала крен, да еще какой, сначала в неизвестном направлении, а потом неожиданно крутанула фигуру высшего пилотажа, умудрившись показать кукиш одновременно всем, и понеслась, пожирая годы и километры, в обратном направлении. А на горизонте во всей красе, то ли конечной целью, то ли обычным промежуточным финишем маячил 37-й год.
  - Ну и плевать,- повторила она неизвестно в который раз за последний час. Любимая работа требовала от нее совсем не того, чему пять лет учили в университете, а, пожалуй, принципиально противоположного. Принципиально противоположного нормальной логике и принципам обычного человека, далекого от витиевато закрученной действительности конца 90-х, царящей там, где ее меньше всего ожидали.
  Вместе со статьей она подала заявление об уходе. Только вот куда? Неужели согласиться с предложением Петра Александровича, старого хрыча, шапочного знакомого Андрея, неоднократно приглашавшего ее на должность своего секретаря-референта. Его бизнес должен иметь красивое лицо и сексапильные ноги, а она - высокооплачиваемую
  
   442-443
  
   работу - простая и давняя логика, обеспечивающая стабильное существование многих. - Какая это все чушь.
  Жанна остановилась на набережной напротив плотины, где вода с шумом срывалась вниз, заставляя вибрировать асфальт под ногами и шершавый серый парапет, на котором лежала ее ладонь, задумчиво поглаживающая зеленый, въевшийся в камень мох.
  Проблема с работой не шла ни в какое сравнение с тем, что происходило в личной жизни, еще несколько дней назад безоблачной и почти счастливой. Но ей захотелось большего счастья, того, о котором она мечтала с детства, а кончилось... Что получилось? Пока ничего не известно, получится ли. До слез жалко Андрея, которого если и не полюбила всем сердцем, то, во всяком случае, привыкла как к родному, близкому человеку, но всего лишь из-за того, что Виктор оказался чуть внимательней, чем обычно, оттолкнула человека, женой которого собиралась стать в скором времени. Не легкомыслие ли это? За один день перечеркнуть создаваемое годами.
  Прошло три дня, а Виктор даже не заглянул. Ей в голову не могло прийти, что он может ее избегать. Нет, Винт как всегда в своем репертуаре - ищет то, чего не существует, и готов за это щедро платить не только своим временем, но и счастьем. Сердце Жанны испуганно встрепенулось, отогнав кровь от лица: почему она считает, что Виктор готов отказаться от своего счастья? Может быть, оно заключено в его поиске? А что если... Нет, это исключено, Жанна нахмурилась, но тут же себе возразила: почему исключено? Разве у него не может быть другой женщины? Он очень даже ничего и наверняка нравится многим. Конечно, не так красив, как Андрей, но в нем есть то, что, например, она, лично предпочла красоте Андрея, давным-давно уловив это своей женской интуицией. А другие? Разве они не ощущают исходящую от него силу, но притягивает не столько она, сколько обаяние и почти детская чистота, невзначай проскальзывающая во взгляде. Винт не только странный, но, наверное, уникальный в своем роде человек. Опять же, его одержи-мость своей мечтой - разве она не восхищала ее всегда, и особенно теперь, когда мир перевернулся вместе со своими, укоренившимися в сознании людей привычными понятиями, а Винт ничем, абсолютно ничем не поступился.
  Но он обречен - тот, кто не подстраивается под окружающую действительность, рано или поздно будет ею раздавлен, так было всегда, и история тому свидетель. Даже самые стойкие отступают... или погибают. Остальные превращаются в рабочий материал, из которого харизматики ваяют мир по своему усмотрению. Вносят лепту в творчество природы и тем самым вклинивают свои имена в историю, а со временем становятся рабочим материалом уже в других руках - это и есть эволюция.
  Она равнодушно ловила на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливые - женщин - в них тоже частично заключено то, что движет их миром.
  А ею? Что движет ею? Простое и очевидное для каждого: любить и быть любимой, иметь работу, приносящую радость, и угол, где было бы уютно, спокойно и, в какой-то степени, свободно от глупостей, творящихся вокруг. Вот и все, но, к сожалению, этого слишком много, чтобы оно стало реальностью.
  'Довольствуйся малым - и обретешь счастье,- она недоверчиво покачала головой,- каково же оно будет? Тоже малым?'
  Проносящаяся мимо вода забирала напряжение, накопленное за день, и уносила в свою пенящуюся стихию, чуждую человеческим страстям и переживаниям. Жанна почувствовала сошедшую на нее легкость, а мысль, что, возможно, сегодня она увидит Виктора, незаметно потянула домой, хотя ей еще хотелось побыть здесь, наслаждаясь теплым летним вечером и красноватым солнцем, садящимся в синеющие на горизонте облака. Завтра будет ветреный день - и эти ивы на берегу, временно застывшие в кажущемся покладистом поклоне, будут бесноваться, словно ведьмы, качаясь и размахивая ветвями-гривами. Она видела ивы такими не раз, а будучи маленькой, даже боялась. Теперь считает их подругами детства и всегда приходит сюда, когда на душе тяжело, а на смену детским страхам пришли совсем другие.
  Ее дом... точнее, их дом, ее и Виктора, рядом с парком. Его не видно из-за огромных тополей и косогора, покрытого липами и кленами, но это даже лучше - она сейчас пройдет мимо тех мест, где когда-то по вечерам занимался Винт, и они ей так же дороги, как ивы на берегу. Раньше Виктора можно было видеть и в школе, и здесь. Теперь же многое
  
   444-445
  
   изменилось, он хоть и редко, но иногда появляется в парке, правда, ненадолго. Все его время занято другим - еще более непонятным, чем та экзотика, которой он целиком посвящал себя в детстве.
  - Виктор, я хочу видеть тебя. Где ты?- тихо прошептала она. Отвлекись от меня
  - той, которая в твоем сознании, и вернись на землю ко мне - настоящей.
  Но ее просьба осталась без ответа.
  - Я бы не удивилась, если бы ты услышал,- она улыбнулась,- скоро твоя загадочность перейдет ко мне: я стану такая же спокойная и отрешенная, а ты узнаешь, как можно мучиться от ожидания.
  Поднявшись на свой этаж, Жанна с трудом удержалась, чтобы не позвонить в дверь Виктора. Она даже протянула руку к звонку, но так и не нажала его, невольно прислушиваясь к тишине за дверью, а заодно и к одиночеству, понемногу все настойчивей начинающему въедаться в ее жизнь. Тишина была полной, не содержащей и намека, что в квартире хоть иногда появляется кто-либо живой. Покраснев от внезапной мысли, что она стоит под чужой дверью и подслушивает, Жанна, злясь на себя, поспешно отпрянула и, рассеянно роясь в сумочке, принялась искать ключи, не замечая, что уже давно держит их в руке.
  Внизу раздались грузные, неуверенные шаги. Они миновали первый этаж и последовали выше, ко второму. Это не могли быть легкие шаги Андрея и тем более совершенно неслышные, воздушные шаги Виктора. На секунду Жанна задумалась, кто бы это мог быть - всех жильцов своего подъезда она знала отлично, а к их шагам прислушиваться ей никогда не приходило в голову, но теперь в ней самой кое-что изменилось
  'Я начинаю психовать,- будто не о себе, а о ком-то другом отсутствующе подумала она,- если так будет продолжаться и дальше...' Но Жанна не стала объяснять, что будет дальше, а захлопнула дверь, щелкнув замком в тот момент, когда шаги монотонно отсчитывали ступени, приближаясь к площадке между вторым и третьим этажом. Ей мельком удалось увидеть черные кроссовки 'Адидас' и ноги до колен, облаченные в синие джинсы. Подобное несоответствие между слышимым и видимым показалось странным, хотя вполне возможным. Если сначала складывалось впечатление, что по лестнице поднимается старый человек, то теперь оно развеялось - она не знала в своем доме никого из стариков, кто носил бы фирменные кроссовки 'Адидас', да еще с джинсами, но для молодого человека поступь была явно тяжеловатой.
  'Я начинаю психовать',- мысленно повторила Жанна, сбрасывая в прихожей туфли, но невольно прислушиваясь к тому, как шарканье прекратилось перед ее дверью и послышался еле слышный вздох. Она поборола желание заглянуть в дверной глазок, понимая, что уж в этом-то не было ничего предосудительного - ведь на их площадке только две квартиры - ее и Виктора. Возможно, продлись ожидание чуть дольше, Жанна так бы и сделала, но шаги возобновились, и она направилась в комнату. Только там до нее дошло, что тот, кто стоял на их площадке, направился не вверх, а вниз, и, значит, приходил или к ней, или к Виктору. Теперь это действительно становилось странным - почему же неизвестный не позвонил? Даже если б он звонил Виктору, она из прихожей обязательно услышала бы.
  Жанна прильнула к глазку, но было поздно - шаги раздавались где-то внизу, а у нее появилось желание немедленно выйти и догнать незнакомца, расспросив, зачем тот приходил. Но она обмякла у двери, в нерешительности держась за дверную ручку. Теперь громко вслух она произнесла:
  - Я ненормальная. Я совершенно ненормальная - человек просто ошибся, такое часто случается.- И тут же наперекор своим словам бросилась через зал в комнату, выходящую окнами во двор, и, распахнув форточку, принялась ждать, чувствуя, как убыстренно, нагнетая тревогу, застучало сердца. Солнце зашло не так давно, но синеватые сумерки уже взяли верх над последними умирающими проблесками дня, и ночь готовилась окончательно вступить в свои права.
  Разбитые фонари - верные спутники эпохи перемен - при всем желании не могли пролить из себя ни капли света, и все пространство небольшого дворика, к тому же густо заросшего кленами, тускло освещалось лишь из затемненных шторами окон. Жанна иногда поздним вечером выглядывала во двор и любовалась зеленью, играющей в призрачных лучах нестойкого и слабого света, меняющего давно знакомый и привычный мир на фантастический, таин-
  
   446-447
  
   ственный и манящий. В данный же момент она недовольно морщилась, силясь рассмотреть, что происходит у небольшого козырька подъезда.
   Тени сливались друг с другом и с тем, что их порождало, приобретая четкие, резкие контуры будто оживших сказочных существ, и, наоборот - все, что существовало в действительности, расплылось окончательно в безтелесный черный туман. И вот, неуверенно качнув?шись в полосе зыбкого света, появилась чем-то знакомая фигура, тут же пропав в вязкой тьме под непроницаемым пологом листвы.
  Глаза Жанны немного привыкли к темноте, что помогло ей рассмотреть тень на фоне теней - силуэт человека, прижавшегося спиной к дереву и не спускающего с ее окна глаз. Глаз она, конечно, не рассмотрела, но с содроганием увидела неестественно белый овал застывшего в безжизненной неподвижности лица, черт которого разобрать не удалось. Некоторое время они в полном молчании наблюдали друг за другом, пока Жанна, не отрывая взгляда от загадочной фигуры, осторожно не отступила на шаг, а потом еще на один.
  Нельзя сказать, что поведение незнакомца ее сильно обеспокоило. За свои двадцать шесть лет она успела разбить предостаточно сердец - и длинный шлейф безнадежно вжившихся в свою роль поклонников хоть и сократился изрядно ввиду наличия бесспорного лидера - Андрея, все же не мог иссякнуть окончательно, видимо подчиняясь каким-то другим законам, а вовсе не логике и здравому смыслу. Как оказалось - не зря: лидер все-таки сменился, но пришел он извне, не имея никакого отношения к неусыхающему ручейку. Об этом никто еще не знал из ее постоянных воздыхателей, поэтому какая-либо активизация была преждевременной. Скорее всего - это обычный дежурный рейд, привычный, ненужный и бесполезный. Примерно такие мысли вертелись в голове Жанны, старательно заглушая другую - а если нет, если она ошибается? Кто же в таком случае сейчас стоит под деревом и не отрываясь смотрит на ее окна? Как долго он собирается там торчать и что предпримет дальше?
  Жанна еще не зажигала свет, не желая предстать перед его глазами, но ей почему-то казалось, что он и так все видит. Она быстро зашторила окна и только потом включила люстру, но не в этой комнате, а в зале, выходящем окнами на противоположную сторону дома. После чего тихонько прошла в спальню и очень осторожно сквозь узкую щель между краешком шторы и оконной рамой выглянула во двор.
  Он стоял там же, все так же неподвижно и, как ей показалось, смотрел уже не на комнату родителей, откуда она сначала наблюдала за ним, а прямо на нее.
  - Пусть себе смотрит,- Жанна торопливо подошла к двери и закрыла ее еще и на нижний замок. Громко хлястнула цепочкой, тем самым признаваясь, что немного боится, и снова ощутила холодный спазм одиночества, наплывающий из ночи вместе со страхом.
  Она разделась и с облегчением отдала свое тело сначала горячим, а потом ледяным струям воды - обычный вечерний моцион, снимающий напряжение дня и дающий если и не умиротворение, то хотя бы его иллюзию.
  Подумав, отказалась от полотенца и долго высушивала кожу ладонями, вгоняя в нее прохладу и бодрость, и потом, выйдя нагой в зал, все еще роняла капли на ковер, пока не высохла окончательно, и наконец, накинув халат, запахнула под ним аромат озерной свежести. Есть не хотелось, да она и не позволяла никогда себе ужинать так поздно, но стакан апельсинового сока оказался в самый раз. Спокойствие возвращалось: незнакомец под деревом был почти забыт, осталось только ожидание и настойчивое желание увидеть Виктора. Оно не похоже на то ожидание, когда они договаривались встретиться с Андреем. В прошлом ожидания просто не существовало: время текло спокойно, без скачков и пауз, а когда подходило к необходимой отметке на циферблате - появлялся Андрей, не убыстряя и не замедляя ход времени, но внося много приятного в ее жизнь. Виктор же раз и навсегда перечеркнул ее понятия о времени и о любви: и то и другое зависало в неопределенности и заставляло страдать.
  Жанна помнила этапы своей жизни, когда ее вечный интерес к Виктору грозил перерасти в нечто большее. Такие всплески накатывали волнами, и их удавалось гасить, но она всегда находилась в состоянии полувлюбленности, будто оттачивая чувство и приберегая его до подходящего момента. Когда в парке Виктор заступился за них с Андреем, а чуть позже она увидела его мечущимся в бреду, тонкая
  
   448-449
  
   преграда, удерживающая Жанну от окончательного шага, качественно меняющего их отношения, дрогнула, но выдержала. Потом и вовсе окрепла за последующие годы, надежно оберегая от того, что никогда не исчезало полностью. Но неожиданно не устояла перед последним ударом, который и ударом-то назвать было трудно: преграда развалилась в считанные часы, и сдерживаемое годами нашло выход.
  Жанна подошла к телефону с недопитым стаканом сока, села в кресло и еще некоторое время медлила, выжидающе глядя перед собой, а после слегка подрагивающими пальцами набрала номер Виктора и долго слушала затихающие в пустоте гудки.
  'Размечталась.- Она положила трубку на место.- А ее героя и след простыл'.- Жанна вызывающе улыбнулась неизвестно кому той улыбкой, которую она, иронизируя над собой, называла антислезной, отгоняющей тоску, и сосредоточенно, будто делала самое главное за сегодняшний день, допила сок.
  'Я, конечно, не хочу показаться навязчивой, но... где его черти носят?'- Она повторно набрала номер, про себя решив, что не положит трубку, пока не насчитает двадцать гудков.
  Добросовестно насчитав восемь, она, к своему удивлению, больше не услышала ничего, кроме металлического скрежета, а затем все стихло, в том числе и зуммер. Трубка молчала. Она безуспешно клацала по рычагам телефона, но результат был тот же - полная, мертвая тишина, повисшая не только в трубке, но и во всей квартире.
  А потом раздался еле слышный шорох у входной двери.
  Жанна на цыпочках неслышно прокралась в прихожую и с бешено колотящимся сердцем заглянула в глазок: прямо перед нею, не отрывая взгляда своих странно-безжизненных глаз от ее, вмиг оцепеневших, стоял Бяша, поигрывая куском только что отрезанного телефонного провода.
  
   Луг, залитый ярким солнечным светом, дышал, тяжело вздымая свою бугристую зеленую грудь, густо заросшую высокой сочной травой. Она действительно была высока, а толстые мясистые стебли наводили на мысль - это, может быть, и не совсем трава, а какая-то культура, искусственно выведенная для неведомо каких, но скорее всего - грандиозных целей. Подобное предположение, приди оно кому-нибудь в голову, оказалось бы верным только наполовину, потому что без человека, конечно же, не обошлось, так же как и без его далеко идущих планов. Последние, как ни странно, дали сбой и захромали совсем не туда, куда хотелось бы, в одночасье породив проблему, названную просто и неброско -
  Чернобыльская катастрофа. Но, несмотря на кажущуюся простоту, прочно привившую человеческому сознанию ко всему, имеющему хоть какое-то к ней отношение, въедливый привкус страха. Зеленое пространство луга, лениво колыхаясь под слабым ветром, неровными дугами упиралось в лес, подступающий со всех сторон, тоже зеленый и живой, в отличие от того, оставшегося всего в нескольких километрах позади,- бурого, с высохшими мертвыми или полуживыми деревьями и кустарником.
  Тридцатикилометровая зона, несущая смерть всему живому, закончилась. Начались территории с широким диапазоном радиоактивного загрязнения: неравномерные по силе заражения и площади, расположенные сплошными сливающимися массивами или пятнами, удаленными друг от друга на значительные расстояния; в разной степени губительные для человека, но не для растений, приветствующих увеличение радиационного фона буйным всплеском своего роста.
  - А здесь красиво,- сказал Сергей,- особенно после той могилы, откуда мы только что выбрались.- Его русые волосы слегка шевельнулись ветром, а в глазах на костистом продолговатом лице застыло хмурое ожидание. Оно стало еще более хмурым, когда дозиметр закончил свой писк и на табло высветилось 100 миллирентген/час.
  - Здесь тоже смерть - только в разбавленном виде,- отозвался Виктор,- но все же надо быстрее сваливать,- и он занес в полевой журнал результат очередного замера.- Неважно, что она разбавлена - нам может вполне хватить и этого.
  - Капля, переполняющая море,- подтвердил Сергей, собирая в пластмассовый ящик маленькие свинцовые баночки, наполненные радиоактивными пробами грунта и растений, склянки с водой.- А все-таки здесь красиво.
  
   450-451
  
  
  - Красота и смерть часто идут рядом,- рассеянно ответил Виктор,- может быть, чаще, чем красота и жизнь.
  - Я бы удивился, Винт, если бы ты не сказал этого... или чего-нибудь похлеще - затронута твоя излюбленная тема,- он улыбнулся, и кожа туго натянулась, резче обозначая и без того подчеркнутые скулы.
  - Не излюбленная, а животрепещущая,- поправил тот,- и не только для меня, но и для каждого,- он, щелк?нув ручкой, засунул ее в карман защитного комбинезона,- но далеко не все это понимают.
  - Точнее - очень-очень далеко,- подтрунил над другом Сергей, но в его глазах не было смеха, только - тревога.
  - А ты?
  - И я... но из уважения к тебе, Винт, конечно...- Сергей впервые рассмеялся раскованно, как делал это всегда, но не в последние несколько недель, круто переломивших его жизнь.
  - Готов принять на веру?- вопросом закончил ответ друга Виктор.
  - Точно, готов, но, если честно, мне до фонаря. Как, наверное, и всем. А ты у нас - особенный: все, что важно для любого человека, тебе безразлично, и наоборот.
  - А что важно для каждого?- с интересом спросил Виктор, и невозможно было определить, то ли всерьез, то ли в шутку.
  - Брось,- отмахнулся Сергей,- сейчас втянешь меня в спор, а спорить с тобой - глухой номер. Он закончил загружать образцы в стоящий рядом микроавтобус 'Фольксваген' и со скрежетом задвинул дверцу грузового отделения. После чего прислонился могучим плечом к стволу дерева и облегченно закурил. Несмотря на мощную комплекцию, создалось впечатление, что непонятная, мгновенная слабость охватила его. Украдкой вытерев испарину на побледневшем лице, Сергей, пуская губами кольца дыма, смотрел, как они медленно поднимаются вверх, растворяясь в зеленом свете крон.
  - Все-таки, Винт, что ты имел в виду?- отгонял тревожные мысли, иссушающие не меньше, чем болезнь, о которой узнал совсем недавно. Болезнь, ставящая крест на очень многом. Сергей сознательно уходил от самой страшной мысли - крест стоит не на очень многом, а на всем, но рано или поздно придется признать и это.
  - Ты о красоте?- сосредоточенно записывая в журнал результат повторного измерения, спросил Виктор.
  - О ней... И о смерти,- немного напряженно ответил Сергей.
  - Это моя точка зрения,- окончательно убирая записи в полевую сумку, повернул голову к другу Винт,- так что - хочешь верь, хочешь не верь.- Он взглянул на часы.- Сегодня мы уложились вовремя, не то что вчера.
  - Еще бы,- Сергей хмыкнул,- львиная доля работы пришлась на 'могилу',- имея в виду тридцати километровую зону.
  - Ничего странного, так было всегда, сколько бы мы сюда ни приезжали - данные по ней наиболее важны.
  - Знаю, знаю,- Сергей прошел несколько метров и, с хрустом потянувшись, несколько раз упруго наклонился, доставая локтями землю.- С такими командировками совсем форму потерял.
  - Ничего, дома наверстаешь.- Виктор с подозрением покосился на побледневшего друга, чувствуя, что тот недоговаривает.
  - Серый, ты в порядке?
  - Да... Почти.
  - Что значит 'почти'?
  - Человек не может быть всегда в норме на сто процентов, поэтому 'почти' - это почти.
  Винт испытующе посмотрел на него:
  - Еще полгода назад услышать от тебя что-нибудь подобное было невозможно.
  - Зона... Все дело в ней.
  - После прошлой командировки ты собирался к врачу.
   Сергей молча кивнул.
  - Сходил?
  - Естественно. Взяли анализ крови, и все.
  - Результат?
  - А-а, ерунда,- тот отмахнулся,- все в норме.
  - Уверен?
  - В чем сейчас можно быть уверенным? Взяли повторный,- нехотя признался Сергей,- в первом что-то не сошлось, мелочи какие-то.- Он сплюнул сквозь зубы.
  - А говоришь 'в норме'.
  - Не переживай, Винт, я разберусь.- Он, испытывая явное облегчение, уселся на покрытый мхом бугорок.-
  
   452-453
  
   Посидим немного, все же здесь хорошо, несмотря на то, что это - Зона.
  - Когда будет готов повторный?- Виктор сел рядом.
  - На днях,- убегая взглядом то ли от пронизывающих глаз друга, то ли действительно наслаждаясь открывающимся перед ним видом, невнятно обронил Сергей.- Винт, не тяни. Давай просвещай.
  - Если так хочешь,- Виктор пожал плечами, задумчиво пробежав взглядом по дальним кронам деревьев за лугом, и уперся в какую-то точку в небе над горизонтом, минуту-другую помолчал и, когда Сергей начал терять терпение, неожиданно начал:
  - Красота и смерть очень близки, хотя, по логике людей, находятся на диаметрально противоположных полюсах.
  Слова вылетали из него гладко и быстро, словно давно ждали выхода.
  - Человек восторгается морем, горами, небом, но они, по самой своей сути, враждебны ему, хотя и притягательны. Когда человек, случается, погибает там - его смерть помимо воли в сознании людей приобретает романтический ореол и ощущение того, что погибший стал причастен к чему-то высокому, а через него - и мы. Многие, в принципе боясь смерти, если б им пришлось выбирать, предпочли бы умереть именно так, отдавая в последнее мгновение себя в руки стихий, которые всегда были символом красоты и ужаса. Но в этом случае ужас лишь усиливает степень красоты, возводя ее на уровень недосягаемости, а потому еще более желанной и притягательной. С другой стороны - смерть от рук другого человека, животного или, допустим, в болоте вызывает омерзение у всех без исключения. Почему?- Винт встретился взглядом с округлившимися от удивления глазами друга, на миг впившись в их ярко-голубую радужную оболочку, и почувствовал, как тот вздрогнул. После секундного молчания он продолжил:
  - Скорее всего, потому, что человек не связывает напрямую себя с красотой. Я имею в виду не только внешность, а все сразу. Ты понимаешь?
  Сергей молча кивнул.
  - Болото - тоже, творение своих рук, лишь в слабой степени. А потому такая смерть для него - отвратительна хотя бы из-за того, что хотим мы или нет, но всю жизнь ищем красоту. Ищем и стремимся к ней. Красоте позволено все. Она - причина несчастья и счастья, любви и ненависти, всего, что существует на Земле. Потому что даже Бог - начало всех начал - в сознании человека - олицетворение красоты. Можно сказать: все появилось из красоты и все ушло в красоту. Поэтому небытие - это красота, а значит, смерть - преддверие красоты. Лишь промежуточная фаза между не был и не буду - жизнь - уродлива, хотя в некоторой степени и она разбавлена мазками красоты...
  Виктор закончил, а Сергей встряхнул головой, словно отгоняя наваждение:
  - Винт, ты неповторим. Вечный сюрприз, да и только.
  - Что-то похожее я слышал от Жанны.- Виктор произнес это безучастно, все еще находясь под впечатлением собственных мыслей: сказанное вслух было лишь частью, причем незначительной, откровений перед самим собой.
  - А как насчет того, что красота спасет мир? Или, по-твоему, такое невозможно?- Сергей ехидно взглянул на Виктора.
  - Может, и спасет, но я мало верю в это: во все, что говорят или делают люди, во все их суждения изначально заложена ошибка. Поэтому наш мир настолько несовершенен, и так называемое спасение мира красотой - лишь отговорка, уход от немедленного личного действия для спасения того же мира.
  - С тобой опасно говорить - ты убиваешь надежду,- со вздохом ответил Сергей, и Виктор, сколько ни вслушивался в медленно затихающий в своем сознании звук его голоса, не мог найти и тени ироничной интонации.
  - Скорее рассеиваю иллюзии.
  - Иногда мне кажется, что это одно и то же,- Сергей принужденно рассмеялся.- Если честно, то я сам не представлял, как она сможет спасти мир. Особенно при моей жизни. Взять хоть бы Зону - вот мир, который необходимо спасать прямо сейчас.- Он замолчал, глубоко вздохнув. - Чувствуешь, какой запах - хвоя, цветы и еще что-то, присутствующее в любом лесу, не только здесь - обычный аромат, знакомый с детства. И красотища такая... но несмотря на это - для нас все враждебно, даже трудно поверить.
  
   454-455
  
  
  - Зону спасет только время, но не красота - вот простой ответ. Период полураспада цезия и стронция для нее значит куда больше, чем что-либо еще. Только после этого она станет частью остального мира.
  - Почему 'остального мира'? Что ты имеешь в виду? Разве она сейчас не часть нашего мира, пусть и загрязненная радиацией? Сергей задумчиво рассматривал на песке рифленый отпечаток своего ботинка.
  - Или ты считаешь, что она превратилась в ту Зону, которую так дотошно изобразили в 'Сталкере'?
  Улыбка еле тронула губы Виктора:
  - Там - фантастика, здесь - реальность, но иногда мне кажется, что не только Зона, но и весь мир понемногу отклоняются немного в сторону от давно ставших очевидными понятий, искажая нашу действительность, а вместе с ней нас самих. Крен увеличивается, и, может быть, недалеко то время, когда вся наша реальность перевернется, наподобие телеги, опрокинувшейся в кювет... Но и тогда не будет дан ответ: то ли мир перевернулся вверх тормашками, то ли вернулся к тому, каким он был когда-то. А может быть, стал тем, каким должен.
  - Ну уж нет.- Сергей насмешливо присвистнул.- С этим я никогда не соглашусь. Ты считаешь, весь мир должен превратиться в Зону? Чушь.
  - Он и есть огромная зона, диктующая свои законы, которым хочешь не хочешь, но вынужден подчиняться. Любое отклонение, неважно, в поведении ли человечества, изменении ли климата, либо чего-нибудь еще в том же духе, ведет к нарушению законов, обусловливающих нашу жизнь, а значит - к смерти.
  Виктор улыбнулся шире:
  - Другое дело, что человек просто привык к этим законам. Именно к этим. Они его устраивают и гарантируют хоть какую-то стабильность, но не более. И людям вполне хватает, и они не стремятся к переменам, не тем, вытекающим из последствий НТР, а к другим. Понимаешь?
  - Нет.
  - Ничего страшного - этого никто толком не понимает, в том числе и я. Сергей, окончательно озадаченный, недоумевая, смотрел перед собой, продолжая изучать отпечаток своего ботинка.
  - Зачем, в таком случае, рассуждать о недоступных вещах?
  - В том-то и дело. Я бы и хотел не рассуждать, но...- Виктор загадочно посмотрел на Сергея,- чем больше о них думаешь, тем менее недоступными они кажутся. А с другой стороны: ты и сам чувствуешь, как вязнем мы в кажущейся 'понятости' своего, давно познанного, мира. Что это значит?
  - Не все так просто.
  - И так ясно. Точнее?
  - Не знаю.
  - Однобокость. Мне кажется - дело в ней.- Виктор говорил так, как, похоже, привык рассуждать сам с собой, выкидывая из контекста целые предложения, просто не тратя на них время, выхватывая главное из протекающего в его сознании информационного потока.- Вся наша действительность воспринимается в одной привычной и доступной форме, но это не значит, что эта форма и есть истинная форма нашего мира. Но даже если она и истинна, то далеко не единична. Значит, мы воспринимаем только одну из многообразных форм существующей реальности, в итоге безнадежно искажая собственное представление о ней в целом и, что самое важное - о самих себе.
  - Ты хочешь сказать: люди - это не люди.- Сергей нервно хмыкнул.- Или не совсем люди?
  - Если тебе так проще, то да.
  - Еще минут пять, и мы договоримся не до такого.- Сергей устало провел рукой по лбу, сгоняя испарину, то и дело появляющуюся на его лице.- Ладно, Винт, пора закругляться - мы здесь засиделись.- Он иронично хмыкнул.- И окружающая лепота - всего лишь средство для ускоренного приобщения нас к красоте вечной. Так?
  - Вот именно.
  - Как ни печально, но должен признать, что ты прав.- Сергей с трудом скрыл подкатывающую угрюмость, немного отступившую и затаившуюся на время разговора. Он приложил ладонь к стволу сосны.- Представить только, сейчас я прикоснулся к смерти, и сегодня мы с тобой были в ее логове, самом настоящем, а теперь... теперь...
  - В предбаннике,- закончил Винт.
  - Точно, в предбаннике. А помнишь ту девчушку, что играла в песочнице? Месяц назад.
  
   456-457
  
  
  - Собирайся,- нахмурился Виктор и направился к автомобилю. Это воспоминание и множество ему подобных лишний раз будили то, что так старательно пытался он заглушить в себе вопреки терпеливо-настоятельным советам Странника. Возможно, его помощи, которой так добивался незримый советчик, не потребуется: человечество само запросто справится. Осталось не так уж и много: пару десятков Чернобылей.
  - Слово начальника - закон,- съязвил по привычке Сергей, впрочем не чувствуя ни сил, ни желания, как обычно, начинать дружескую пикировку - внутри разливались слабость и безразличие.
  Он повернулся к микроавтобусу и на секунду остолбенел: сквозь густую крону деревьев пробился тонкий лучик солнечного света и резанул по глазам. Но смутил, конечно же, не луч и даже не контрастность, отдающая болью, которая отделила его от привычного солнечного сияния, а то, что возникло одновременно с ним и так же внезапно пропало: контуры, расплывающиеся в воздухе, чем-то очень похожие на человеческие фигуры.
  Сергей покачнулся, прикрыв ладонью глаза, но видение исчезло. А сверху, как и обычно, словно из-под зеленого абажура, придавая всему призрачный сероватый оттенок, мягко опускался разбавленный цветными бликами зыбкий лесной сумрак. 'Как и говорил врач - лейкемия быстро прогрессирует,- подумал он,- но галлюцинации - это слишком'. Еще ему показалось - Винт тоже пристально и долго смотрит в сторону, где только что исчез луч, но, поглощенный вновь воспрянувшими переживаниями и пониманием близости своей смерти, Сергей не придал этому никакого значения.
  Виктор же тщательно прислушивался к собственному сознанию, мгновенно откликнувшемуся на суть явления, скрывающегося за внешней формой, обозначившей себя лучом невероятно яркого света. Призрачные человеческие фигуры его не волновали, несмотря на значительно большее их количество, чем всегда, и гораздо резче очерченные в пространстве контуры, что возможно, являлось признаком их скорого воплощения.
  Его сознание рванулось вслед исчезнувшему лучу, будто ища брешь в привычной непроницаемой сфере нынешней действительности, стремясь выйти к тому, что, как думал Виктор, скрывалось за пределами, случайно преодолеть которые ему удалось когда-то давно в Афганистане. Там он обрел собственный мир, впоследствии изменившийся и потерявший то, что делало его неповторимым, то, что сейчас открывшись, ушло, прихлопнув за собой дверь и спрятав за нею луч - единственную нить, способную привести сознание Виктора к близкому, но постоянно ускользающему пониманию. Вдруг рядом раздался знакомый шепот:
  - Ты видел, Винт? Они набирают силу.- Как ему показалось, в голосе Странника звучала озабоченность.- Ради твоей смерти они готовы уничтожить и весь свой собственный мир, их ненависть неизлечима, потому что вы антиподы: либо ты, либо они. 'Должен быть третий вариант',- мысленно ответил ему Виктор.- Я видел отблеск своего мира.
  - Только отблеск.
  - Но это был он, я почувствовал.
  - Когда смерть близка, твой мир дает о себе знать,- Странник на долю секунды замолчал, и эта доля весомой тяжестью повисла в сознании Виктора,- но его ничтожно мало. Тебя, Винт, не хватит, даже если ты вновь обретешь себя или, как ты считаешь, свой мир, чтобы решить проблему, которая и не твоя вовсе, но которую, хочешь не хочешь, решать все-таки придется. Неужели не замечаешь? Они давят.
  И Виктор почувствовал. Его энергия, невидимой сферой до сих пор защищающая даже от радиации, немного сдала, и сразу же заболела голова, а во рту появился сильный стойкий вкус металла, сводящий деревенеющие скулы. Радиация делала с ним то же, что и с любым человеком.
  - Принимай, Винт, мою помощь, пока не поздно. Ты согласен?- Виктор уловил у Странника нотки, часто присутствовавшие раньше, еще в Афганистане. 'Неужели все так плохо?' - подумал он.
  - Еще не так,- почти согласился Странник,- но скоро будет. Ты заметил - эта сила сначала уничтожает твоих друзей, тех, кто тебе дорог, изматывая тем самым тебя, лишая внутренней опоры, даже если эта опора и кажется внешней.
  
   458-459
  
  
  - Мой мир совсем рядом - это и есть главная опора. Я верю в него.
  - Ты хочешь сказать 'верю в себя', Винт, но ты - далеко не Бог.- Странник невесело усмехнулся.- Надо признать - и Богу доступно значительно меньше, чем принято думать.
  - Имеешь в виду Ронна?
  - А кого же еще? И как ты понимаешь - он нуждается в тебе, хоть Ронн, можно сказать, и Бог.
  - Винт, поехали,- послышался из кабины голос Сергея,- о чем размечтался? Пора сваливать отсюда.- Его глаза блестели горячечным блеском на бледном, изможденном лице.
  - Иду,- ответил Виктор, дожидаясь, что еще скажет Странник, но тот молчал.- Хочешь, я поведу?
  - Да ладно,- сначала отказался Сергей, но, помедлив, не говоря ни слова, вылез из-за руля, и Виктор в очередной раз отметил про себя, как тот сдал. 'Что с ним?- И, припомнив слова Странника, вздрогнул.- Неужели?..'
  - Он умирает, Винт,- еле слышно прошептал Странник,- как и весь ваш мир. Чувствуешь?
  Винт прохрипел в ответ что-то нечленораздельное и рывком тронулся с места, ожидая привычного в таких случаях недовольного окрика друга: 'Потише, сцепление спалишь. А чинить кому придется?'
  Но Сергей только болезненно сморщился и ничего не сказал. Машина, выскочив на проселок, набирала скорость, унося от того, что болью вонзалось в мозг и сводило скулы. Неподалеку блеснуло асфальтом шоссе, и они еще быстрей понеслись прочь, каждый по-своему вслушиваясь в то, что ожидало их впереди.
  
   Безжизненными были не только глаза - Жанна это поняла не сразу, испуганная его неожиданным визитом. Чуть внимательней присмотревшись, она увидела странные вмятины в голове Бяши, словно череп состоял не из твердой кости, а из жести, кем-то погнутой и помятой неизвестно в каких целях, с небрежно натянутой сверху белой, похожей то ли на плотную бумагу, то ли на пластмассу кожей. Его голова неестественно клонилась к плечу, слегка подрагивая, завернутая, видимо, той же силой, которая оставила свои отметины на черепе. Именно это жутковатое подрагивание вместе с застывшим взглядом пугало больше, чем само появление Бяши и отрезанный телефонный провод. В довершение всего из-за двери несло неприятным запахом, и она морщилась, все еще не в силах оторваться от глазка.
  Когда же Бяша шагнул к ней, Жанна с глухим стоном отшатнулась к противоположной стене, молча наблюдая, как в почти могильной тишине со слабым шорохом, дрогнув, медленно повернулась дверная ручка. Тот самый звук, который выдал присутствие постороннего у двери. Но почему он здесь? С тех пор, как Андрей ведет с ним свои дела, Бяша прекратил свои попытки добиться ее. Именно добиться, потому что ухаживаниями их никак не назовешь. Неужели все повторяется сначала, но только гораздо хуже? Зачем он перерезал провод и что с ним самим произошло?
  - Бяша, убирайся. Что ты здесь делаешь?- старательно скрывая дрожь в голосе, громко спросила Жанна. В ответ она услышала невнятный шепот, совершенно не похожий на Бяшину манеру разговаривать - тягучую, с длинными паузами и неожиданными всплесками. Теперь речь была монотонной и тусклой - мертвой и, как показалось Жанне, вполне соответствующей его новому облику. Он продолжал что-то бормотать, не переставая вертеть дверную ручку - упрямо и бессмысленно. А тихий голос - сплошные шелестящие звуки, не несущие в себе вроде бы никакой информации, проникали в ее сознание, невольно заставляя прислушиваться... и подчиняться. То, что она подчиняется, Жанна поняла в последний момент, когда уже щелкнула открываемым замком. Похолодев, она быстро крутанула ключ обратно, с облегчением слыша, как с металлическим лязгом входит в стену стальной язычок, а с проти-воположной стороны шепот Бяши переходит в злобное шипение. Жанна проверила нижний замок, который уже был открыт, дрожащей рукой заперев и его. 'О боже, что происходит?- Она прижала ладони к вискам, чувствуя бешеное биение пульса и подрагивающий холодок незнакомого, чуждого прикосновения собственных пальцев.- Что происходит?'
  
   460-461
  
   Жанна вернулась в комнату - подальше от мерзкого, достающего ее даже там шепота. Что делать? Вызвать милицию не удастся - телефон не работает. Ее собственная квартира превратилась в ловушку, а Винт, которого она безуспешно дожидалась несколько дней, вряд ли появится. Не придет и Андрей.
  В замке послышался скрежет, будто Бяша ковырялся в нем ножом.
  Нож - вот что поможет ей. Жанна метнулась в кухню, схватив большой тяжелый резак для рубки мяса, которым ни разу не пользовалась в течение нескольких последних лет. Тихонько подкравшись к прихожей, она, не заходя в нее, прислушалась. Тишина, скрежет прекратился, не слышно и бормотания Бяши. На то, что он уйдет, Жанна не надеялась - это не в его стиле, поэтому оставалось только ждать. До утра... или до того, как он попытается взломать дверь. А сейчас - она бросила беглый взгляд на большие настенные часы - всего час ночи. За окном, со стороны улицы, раздавался тихий гул редкого автомобиля - теперь для нее так же недосягаемого, как спутник где-нибудь на орбите или, еще лучше, НЛО. Она грустно улыбнулась этой мысли и, как ни странно, почувствовала себя уверенней.
  Уже не таясь, Жанна подошла к входной двери и заглянула в глазок. Бяша стоял чуть дальше, чем раньше, у перил, и, похоже, задумался. Его голова продолжала все так же свисать к правому плечу, покачиваясь и вздрагивая на выгнутой шее, а глаза незряче щурились куда-то мимо глазка, словно пытаясь определить, что делается за дверью.
  - Можешь стоять там хоть до утра,- сказал она, чувствуя, как пропадает страх и закипает злость.- Но если сунешься сюда - убью. Понял?
  Он уперся в нее пустым взглядом, и Жанна уловила в нем то ли насмешку, то ли удивление, если считать возможным их присутствие в одеревеневшей неподвижности глаз. После чего, качнувшись, будто потерял равновесие, шагнул на ступеньку и, напоминая маятник, тяжело зашаркал вниз по лестнице.
  Жанна стояла у двери до тех пор, пока его шаги не зазвучали у самого выхода, и бросилась в спальню, впопыхах задевая тесаком по стенам и мебели, но не замечая этого, испытывая лишь мгновенное облегчение и что-то похожее на радость. Опасность неожиданно отступила, и, возможно, надолго, до следующего вечера. Но утром она найдет как поступить - второй такой ночи больше не будет.
  Бяша вышел из подъезда и неторопливо направился вглубь двора, сразу же поглощенный густым мраком. Еще некоторое время слышалась его тяжелая поступь, но и она скоро затихла. 'Он ушел, так ничего и не предприняв,- подумала Жанна.- На него совсем непохоже... и он сам... очень странный. Что у него с головой? А походка - будто попал под машину... Может быть, так оно и есть... тогда почему он не в больнице?'
  Она еще немного постояла у окна, вслушиваясь в ночные звуки, совершенно непохожие на привычный шум дня, и, немного поколебавшись, вернулась в зал. Легкий ветерок еле-еле шевельнул занавески на окнах, что вызвало невольную дрожь - балконная дверь приоткрыта, как и обычно, когда стоит теплая погода. Жанна вышла на балкон и посмотрела вниз. 'Не полезет же он, в конце концов, на третий этаж по водосточной трубе. А если полезет?' Она с сожалением рассматривала широкие карнизы и декоративные углубления - полосы в штукатурке по всему фасаду здания. Конечно, при желании и ей не составило бы труда забраться сюда. А у него желание, несомненно, есть, правда, он так сильно хромает.
  Ее взгляд невольно устремился вдаль. Город спал мертвым сном, поблескивая тусклой иллюминацией и безжизненно мигающими светофорами, словно ночниками у изголовья тяжелобольного.
  
   462-463
  
   Ветер раздвинул полы халата, обнажая нагое тело, но она не поправила их, испытывая исходящий из себя вызов, а сжимаемый в руках нож сверкал в лучах бьющего ей в спину света, еще более усиливая своим стальным блеском зарождавшийся в ней протест. 'Если бы меня сейчас кто-нибудь увидел, то посчитал или сумасшедшей, или...- она улыбнулась.- Ну и плевать'.
  Душевный подъем, охвативший ее, перешел в спокойную уверенность, и она нехотя признала, что обязана подобным открытием, как ни странно, Бяше. С детства явно не страдая излишней скромностью или стеснительностью, которые могли бы оказаться просто слабостью, Жанна только сейчас ощутила природу того, что всегда давало ей уверенность в себе. Она всколыхнулась опасностью, изгоняя из сознания остатки растерянности и страха, заполняя освободившееся пространство восхитительным осознанием собственной стойкости.
  Еще раз осмотрев возможные подступы к своему окну, Жанна пришла к выводу, что архитекторы, проектировавшие этот дом, явно не испытывали тех проблем, которые сейчас возникли у нее, и, зайдя в комнату, после секундного раздумья все-таки закрыла балконную дверь, оставив открытой только форточку. 'Из-за одного подонка приходится менять привычки',- недовольно поморщилась она, усаживаясь в кресло. Спать не очень хотелось, и сразу же вернулись мысли о Викторе. 'В его жизни хватало опасностей, но если вдруг с ним что-нибудь случилось? Куда он пропал?- Жанна положила нож на журнальный столик около телефона и откинулась на спинку кресла.- Глупости. По-моему, если что-нибудь и случится, то не с ним - он недоступен и опасностям тоже... Почему я подумала 'и им тоже'? Может быть, потому что считаю - Винт недоступен и мне?'
  Жанна грустно хмурилась, не замечая, как замедляют свой бег мысли и внезапно откуда-то со спины наваливается сон.
  Приснился ей, как часто случалось в последнее время, очень странный сон - красочный, подробный и четкий, но не о сегодняшнем кошмаре, а будто бы Виктор и Сергей на автомобиле быстро несутся по ночному шоссе, возвращаясь в Минск, и о чем-то спорят. Точнее, Сергей только изредка вяло вставляет реплики, вроде бы не совсем согласный со словами друга, и на спор это не очень похоже. Но не в споре дело - главное - Винт возвращается.
  Он то и дело переключает дальний свет фар на ближний, когда ему навстречу несутся другие автомобили, и длинный коридор из белых придорожных столбиков со световозвращателями медленно, километр за километром, отступает, приближая их к затаившемуся в ночи городу. Скоро Виктор замолчал, и они продолжали путь не произнося ни слова, каждый погруженный в собственные размышления. Жанну удивил болезненный вид Сергея - его бледное, осунувшееся лицо с бисеринками пота, и она сразу же поняла, что с ним - во сне часто становится очевидным невидимое наяву.
  Сочувствие не успело захватить ее полностью, лишь слегка коснувшись сознания, потому что вдруг стало ясно - произошедшее с Сергеем - норма, заурядное событие, которое в скором времени станет уделом всех, если только человеческая масса не одумается... Но Жанне тут же стало понятно - не одумается, и не потому, что не хватит ума, возможностей или желания, а потому, что та мизерная ее часть, принимающая решения, меньше всех лично на себе ощутит дыхание Зоны. Только поэтому.
  Жанну захватил поток мыслей Виктора, и она отрешилась от всего остального, напряженно улавливая смысл и пытаясь увязать в единое целое с тем, что слышала от него раньше, а также со своими собственными наблюдениями и выводами. 'Единственное средство противостоять реальности, пожирающей секунда за секундой мою жизнь,- это поиск. Прошло то время, когда он был необходим для совершенствования духа, теперь его задача на первый взгляд может показаться странной - уход от действительности, что, в
  
   464-465
  
   конечном итоге, равнозначно уходу от глобального и всеобъемлющего обмана, в который мы для чего-то кем-то надолго брошены. Результат оказался неожиданным, благодаря ему удалось если не контролировать натиск реальности, то хотя бы примерно объяснить его. Время вынесло меня вместе со всем миром к тому, что когда-то в детстве я видел в ночных кошмарах либо читал в сказках, иллюстрированных красочными картинками, изображающими чудовищ. Но, насколько я помню, больший страх и отвращение почему-то вызывали не Змеи Горынычи и ужасные дикие твари, а лица, чем-то незаметно переставшие напоминать людей, потерявшие пусть мизерную, но необходимую часть того, что делало их человеческими.
  Когда я в первый раз увидел такое лицо на улице - не помню; их обязательное наличие в толпе, словно закон Всемирного тяготения,- неотъемлемая часть нашей жизни. Но они всегда уравновешивались значительно большей частью нормальных или относительно нормальных лиц. Теперь же их число увеличилось неимоверно, и уже явственно ощущается нарушение равновесия, причем детские впечатления претерпели определенные изменения - моя способность улавливать эманации человеческого сознания сыграла в этом главную роль. Теперь, видя уродливое или красивое лицо, мне безошибочно удается определить, насколько содержание соответствует форме, и как часто внутренняя красота прикрывается невзрачной оболочкой, а броская внешность лишь скрывает внутреннее уродство.
  Идя по улице и наблюдая за сиянием человеческих аур, я понимаю, что происходит с миллионами других, и вижу - люди вполне понимают тоже. Но никакие заклинания не смогут вернуть им первоначальный облик, потому что все вокруг догадались о сути окружающих и самих себя. Задействован тот пласт в глубине человека, который лучше было бы не трогать - он, словно спасательный жилет, спасает, если удастся, жизнь в ущерб всему тому, что являлось человеческим, превращая людей просто в особей, отбрасывая назад на тысячи лет.
  Я знаю, что есть кто-то, беспристрастно наблюдающий извне за происходящим, способный вернуть все назад, но пока не делающий этого, а ждущий окончательного результата. Но в конце концов, он может сказать: 'Экзамен, самый важный из всех, какие только могут быть, дорогие мои люди, вы не выдержали. Если вам так угодно, то нате вам обратно все, что было у вас раньше, доживайте, но главное, из-за чего эта кухня затевалась, вами не найдено, затерявшись среди жалких стремлений и желаний, нисколько не изменившихся за десятки тысяч лет'.
  Люди, получив то, что еще минуту назад казалось самым важным, облегченно вздохнут, почувствовав спад напряжения, и заживут, будто бы как и раньше, с той только разницей, что навсегда запомнят те лица, которые окружали их, и свои собственные.
  Самое же неприятное - они теперь точно будут знать, что их нынешняя спокойная и сытая жизнь без той главной тайны, из-за которой они пришли в этот мир, уже никому не нужна. Оглянувшись, они с недоумением поймут, что проблема, вызвавшая такую бурю - всего-навсего иллюзия, не длинней человеческой жизни, данная только для того, чтобы узнать, кто и что действительно из себя представляет, пустяк, растянутый искусственно на всю жизнь.
  Им станет обидно, что раньше не смогли рассмотреть обман или пустяк, играя всерьез, словно боялись потерять что-то очень существенное и за мнимым существенным упустили самое главное. Но игра давно закончилась, а они все еще бредут к финишу, заранее зная, что проиграли'.
  Жанна продолжала наблюдать за ними откуда-то из невидимой, но совсем близкой реальности, словно находилась одновременно и в кабине 'Фольксвагена', и где-то еще, по-видимому, вне его, так как видела автомобиль с сидящими в нем людьми во всех деталях: то обгоняя, то слегка отставая, то уносясь ввысь, различая далекий силуэт приближающегося города, и продолжая при этом слышать каждое слово собеседников.
  Догадываясь, что все происходящее - лишь сон, воплощающий ее страстное желание увидеть Виктора, Жанна не придавала значения смутному беспокойству, начинавшему все требовательней пробиваться к ней, находящейся, как оказалось, не только на ночной дороге... И вот, вздрогнув будто от дурного воспоминания, она мгновенно открыла
  
   466-467
  
   глаза, сразу же позабыв причину, заставившую проснуться, и, даже не взглянув по сторонам, потянулась к лежащему рядом тесаку.
  Только ощутив его обнадеживающий холод в своих крепко сжатых пальцах, она очень медленно и осторожно повернула голову, безошибочно определяя направление, откуда исходила опасность,- к балкону. Там, сквозь еле дышащий ночным ветром тюль, угадывалась фигура человека, и, Жанна, только заметив ее, ни секунды не сомневалась, чья эта фигура.
  Пришедшее сегодня ночью новое ощущение не ушло, и она, удивляясь собственному спокойствию, быстро пересекла комнату, почему-то стремясь своими руками отодвинуть занавеску, а не дожидаться, когда это сделает Бяша. Его лицо уже заглянуло в форточку, застыв как изваяние и напоминая срочное фото упыря.Когда ж она, с тихим шелестом, отвела рукой невесомый тюль, это сходство еще больше усилилось. Жанна со смешанным чувством отвращения и ошеломления скорее почувствовала, чем поняла, что такое лицо не может принадлежать живому человеку. С неестественно белой кожи смотрели мертвые тусклые глаза, вмиг разрушая привычный стереотип: смерть - это неподвижность. Они хоть и были неподвижны, но все-таки смотрели, впиваясь мертвым взглядом в ее подкорку.
  Губы Бяши шевельнулись, порождая шепот - точно такой же, какой Жанна слышала из-за двери. Она ничего не поняла, сама - холодная и оцепеневшая, изумленно разглядывающая живой труп, стоящий в ярких лучах света люстры, бьющих ему прямо в глаза и подчеркивающих то, что невозможно было определить через дверной глазок в тусклом освещении подъезда.
  - Кто ты?- хрипло, чужим голосом спросила Жанна, вслушиваясь в его непонятный безликий шепот.- Ты только похож на Бяшу. Что тебе надо? Зачем ты преследуешь меня?
  Она напряженно пыталась уловить ответ или потянуть время, сама не зная, на что надеется. Его глаза очень медленно, будто два перископа, скользили взглядом по комнате, видимо ища кого-то или что-то, и, не найдя, опять остановились на Жанне, и ей показалось, что в них застыла растерянность. Возможно, она была права, но эта растерянность никак не сказалась на его действиях, а имела в своей основе совершенно непонятную причину.
  Бяша проворно засунул руку в форточку и попытался вслед за нею протиснуть туда же плечо и голову. Его комплекция явно не способствовала этому, и он недовольно запыхтел, на секунду застыв в неудобной позе.
  Жанна, еще скованная остатками оцепенения, будто в затянувшемся сне, через силу шагнула ему навстречу и с глухим стуком вонзила тесак в пятерню, вцепившуюся в оконную раму. Широкое лезвие глубоко вошло в дерево, а на пол упали и покатились два небольших предмета. Бяша зарычал, отпрянув, и Жанна заметила, как последней исчезла в форточке его кисть, на которой не хватало нескольких пальцев.
  Ручка ножа еще вибрировала, когда она схватилась за ее цветные, отливающие перламутром диски и изо всех сил рванула к себе, стараясь успеть к его следующей попытке, а в мозгу, не переставая, будто заевшая, пульсировала мысль: 'Когда же закончится этот кошмарный сон - самый кошмарный в жизни?'
  Как ни странно, но Жанна нисколько не удивилась полному отсутствию крови на полу, она только перевела взгляд на руку Бяши, отсутствующе определив, что из свежих ран на месте пальцев не пролилось ни капли.
  - Если ты еще сюда сунешься,- веско сказала она,- я изрублю тебя в куски.- Жанна невольно прислушалась к себе, отмечая, как в закипающей ярости пропадают последние тени страха. Существо, стоящее на балконе, угрожающе зарычало... Именно существо - страшное, непонятное, только внешне напоминающее Бяшу, а вовсе не Бяша - Жанна теперь нисколько не сомневалась в этом. Не мог же таким образом вести себя человеческий труп, на который так было похоже существо,- это из области фантастики или каких-то экзотических культов, вроде вуду в Африке и на Гаити, про которые она что-то читала, но нисколько не верила. Не могло ничего подобного случиться здесь, в Минске, вдалеке от всей этой чертовщины. Жанна негромко выдохнула - почему вдалеке? Может быть - совсем наоборот. А я так думаю, потому что боюсь даже представить себе - как отвратительно все на самом деле.
  
   468-469
  
   Она почувствовала, как хрупка преграда, отделяющая ее от лап монстра, и поспешно захлопнула форточку на обе створки, громко щелкнув шпингалетами. При этом у нее сохранилась уверенность, что вряд ли это способно остановить существо на балконе, если оно все-таки решит ворваться в комнату. Несколько невыносимо долгих секунд Бяша пожирал ее глазами, в которых сверкало неистовство, сменившееся колебанием и, наконец, сожалением, что его намерение пока придется отложить.
  Она же приготовилась к самому страшному, еще толком не понимая - к чему конкретно. Но угадать его мысли оказалось не под силу, и, неожиданно для Жанны, Бяша повернулся и, зашуршав по штукатурке стены, скрылся в темноте. Минутой позже где-то внизу чуть слышно проскрежетала жестью водосточная труба и все стихло окончательно.
  - Так-то лучше,- не узнавая собственный голос, громко произнесла Жанна.- Теперь, я думаю, ты оставишь меня в покое.- Но она ни капли не верила собственным словам.- А завтра,- она взглянула на часы, стрелки которых за короткий, как думалось ей, промежуток времени успели унестись далеко вперед, к четырем часам утра,- нет, сегодня я обращусь в милицию, и пеняй на себя, идиот.- И, как ни странно, у нее не появилось уверенности, что это поможет. Наоборот, события прошедшей ночи казались настолько абсурдными, что никакие логичные с точки зрения здравого смысла действия не представлялись эффективными.
  Главным же во всем имевшем место абсурде являлся сам Бяша, его внешний вид, наконец, отсутствие крови, а вовсе не попытки ворваться в квартиру.
  Все еще чувствуя себя балансирующей на грани реальности и чего-то кошмарного, что с трудом можно было бы назвать разбушевавшейся фантазией, Жанна направилась в ванную и, открыв кран, долго умывалась холодной водой, пока не начало деревенеть лицо и ладони. На мгновение у нее опять появилось непередаваемое ощущение, как в недавнем сне: она видела не только себя в ванной, но и - непостижимым образом - все около ее дома, в доме, на лестничной площадке и на балконе. Одновременно. Все сразу.
  Это ощущение сразу же пропало, а у нее от такого контраста закружилась голова, и, опершись рукой о стену, Жанна прикрыла глаза, стараясь наконец-то прийти в себя, отбросив не только головокружение, но и прилипчивую мерзость уходящей ночи.
  Когда это ей почти удалось, она увидела в зеркале свое осунувшееся, бледное лицо с тревожно смотрящими зелеными глазами, капельки воды, стекающие с ресниц и бровей и мешающие чему-то важному, какой-то мысли, лежащей на поверхности, но неспособной пробиться сквозь их прозрачный, едва ощутимый бег.
  Она прижала к лицу махровое полотенце и, закрыв глаза, в кромешной тьме ловила эту мысль, не понимая, что в ней могло быть важного по сравнению с тем, происходящим в течение ночи. Перед Жанной опять промелькнуло то, что ей минуту назад удалось увидеть в одно крохотное мгновение, правда, сейчас это была лишь жалкая копия, но... и ее оказалось достаточно. К дому подъехал микроавтобус 'Фольксваген', и из него вышел человек, очень похожий на Виктора. Это произошло всего несколько минут назад, значит... Жанна бросилась в прихожую и, даже не посмотрев в глазок, распахнула дверь.
  У своей квартиры, держа на сгибе руки небольшую дорожную сумку, стоял Виктор. Он уже отпер дверь и собирался зайти вовнутрь, когда, услышав ее, обернулся.
  - Привет, у тебя бессонница?- Винт приветливо улыбнулся сквозь усталость, но Жанне показалось, что это не столько усталость, сколько озабоченность.
  - Вряд ли,- Жанна почувствовала нехарактерную для себя скованность.- Но лучше бы у меня была бессонница.
  - С тобой что-то случилось,- утвердительно сказал Виктор, и его взгляд бегло пробежался почему-то над головой Жанны и еще выше - по потолку, только потом скользнул ей за спину и сквозь открытую дверь, как она подумала, сразу же охватил прихожую и часть зала.
  - Пока не случилось,- Жанна секунду поколебалась,- ты можешь зайти ко мне?
  - Сейчас?- Он внимательно смотрел на нее.- Или утром?
  - Если ты очень устал...- начала Жанна.
  
   470-471
  
  
  - Понял.- Винт поставил сумку на пол своей прихожей, быстро повесил куртку и, захлопнув за собой дверь, одной рукой обнял Жанну за плечи.- Похоже, что все-таки случилось.
  Они хранили молчание, пока Жанна варила в турке крепкий кофе: она не знала, как начать, чтобы Виктор поверил ей, а он с некоторым беспокойством вглядывался в пустоту, но ей казалось, что просто, от нечего делать, рассматривает стены и потолок.
  - Самый лучший кофе, который я когда-либо пил, всегда был сварен тобой.
  - Так оно и есть.- Жанна разлила густой ароматный напиток по чашкам.- Но это все, что я умею готовить.
  - Зато лучше всех.- Винт с наслаждением сделал глоток.- Я, между прочим, не умею и этого.
  - Ох, Винт, ты льстец, которых еще поискать надо.
  - Ладно, уж кому искать, но только не тебе - этого добра хватает.
  - Хватает,- кивнула Жанна, и по тому, как она это сказала, Виктор увидел, насколько она встревожена. Но он медлил с расспросами, незаметно для нее продолжая наблюдать за окружающим пространством, отмечая видимое только ему.
  - История довольно-таки странная,- начала Жанна,- честное слово, даже не знаю, как и начать.
  - Не стесняйся,- подбодрил Винт,- мы старые друзья.
  Она кивнула, но 'друзья', похоже, смутили ее еще больше.
  - Если коротко,- Жанна скованно выдохнула,- всю ночь в мою квартиру ломился Бяша. Он перерезал телефонный провод, и я не смогла позвонить в милицию.
  Она вкратце передала Виктору все, что случилось с ней ночью, и в конце добавила:
  - Самое непонятное - Бяша был какой-то странный - я таким никогда его не видела: будто полуживой.
  - Полуживой?- Винт хмыкнул.- Наглотался колес или еще дерьма какого-нибудь... для него такое в порядке вещей.
  - Я не это имела в виду.- Жанна взволнованно поправила темную прядь, спадавшую на глаза.- Мне показалось... что он неживой.
  - Неживой?- Виктор даже не пытался скрыть удивление.- Ты хочешь сказать - мертвый?
  - Не знаю.- Она нервно заходила по комнате.- Неживой, мертвый - какая разница, но я почти уверена, что живой человек выглядит совершенно иначе.
  - Как?
  - Живой? Живой выглядит по-живому, а он - как настоящий покойник. И от него разило... падалью.
  Винт не сводил с нее изумленного взгляда. Если бы кто-нибудь рассказал ему что-либо подобное - он никогда не поверил, но Жанна... Она слишком реалистична и далека от различных баек, на которые так падки многие женщины. И не только женщины. С другой стороны, с ним самим всегда происходило столько бредового: расскажи кому-нибудь - ни за что не поверят. Если он в последнее время видит призраков, то почему она не может видеть ходячих мертвецов? Но призраки призраками - их природу Винт знал отлично - она не из сказок и жутких историй, а всего только накопленная человечеством дурная энергия и ничего более, но Бяша...
  - Еще неделю назад Бяша был в полном здравии - помнишь, он приходил в бар к Андрею?
  - За неделю многое могло случиться,- вяло возразила Жанна.- Жалко, что ты его не видел сам.
  Тут, вспомнив, видимо, очень важное, она схватила Виктора за руку:
  - Иди сюда,- и потянула за собой к балкону, где принялась что-то искать на полу. Наконец, нагнувшись, Жанна заглянула под батарею.- Смотри.
  Брезгливо морщась, она скатала в трубку газету и выгребла оттуда два отрубленных пальца Бяши.
  - Видишь? На них нет крови, и можешь поверить - из его руки тоже не вылилось ни капли.
  - Однако...- Винт присел на корточки, рассматривая их.- Действительно, пальцы.
  Жанна устало опустилась в кресло:
  - Если ему отрубить руку - я думаю, будет то же самое - ни капли крови. Что это значит?
  - Это значит, что в его жилах ее не осталось, или...- Винт замолчал.
  - Или?- не выдержала она.
  - Ты права - она загустела в венах, как это бывает всегда после смерти.
  
   472-473
  
  
  - Но какого же черта в таком случае он шляется по городу... после своей смерти?- Жанна подавила в себе рвущиеся наружу всхлипы, за которыми следовал ужас.
  - Мы это спросим у него в следующий раз.- Винт хмурился, что-то сопоставляя в уме. В сознании всплыли слова Странника: 'Они собираются с силами. Неужели ты не чувствуешь? ' Но почему так? Почему человечество решило бороться с ним таким способом? Точнее, не человечество, а прошлое человечества, которое, впрочем, мало отделимо от настоящего. Очень даже символично, что из глубин времени всплыли именно призраки, чтобы не допустить никаких перемен. А теперь еще...
  - Ты сказал 'мы'.
  - Тебе одной больше не стоит встревать в это.
  - Я бы с удовольствием,- она деланно улыбнулась,- но меня как-то забыли спросить.
  - Меня когда-то тоже.
   Жанна спохватилась:
  - Винт, ты не пропадешь опять? Ведь тебя не было почти неделю.
  - Командировка. Следующая будет только через месяц,- он обнадеживающе посмотрел на нее.- За это время мы постараемся разобраться в этой истории.- И, открыв форточку, выкинул пальцы наружу.
  - Ты ведешь себя так, словно привык к подобным вещам,- Жанна поежившись, нервно скрестила на груди руки,- словно для тебя подобное - обыденность. Иногда, Виктор, мне по-настоящему становится жутко... когда я рядом с тобой, потому что до сих пор не представляю, кто ты.
  - То, что ты боишься чего-то,- только инстинкт и ничего более. Все люди всегда чего-нибудь да боятся, сами не понимая причины или ошибочно выбирая ту, которая кажется им наиболее подходящей. Истинные же корни - гораздо глубже, и их не знает никто из нас. Сегодня ночью тебя испугал Бяша, и ты думаешь, что опасность исходит именно от него, но, возможно, он - только ничтожный элемент, лежащий на виду явления, грандиозность которого трудно вообразить. Меня же ты опасаешься...
  - Нет, Винт, я не тебя опасаюсь...
  - Понимаю. А того, что стоит за мной. И о нем ты знаешь с детства, отождествляя меня с ужасным смерчем или с чем-то в том же духе. Я прав?
  Она растерянно покачала головой:
  - Не знаю. Наверное.- И порывисто схватила Виктора за руку.- Но если б ты знал, как мне обидно, что подобное случилось именно с тобой, Виктор.
  - А мне уже достаточно долго начинает казаться другое: все, чего так опасались мои предки, включая дедушку и отца, дано нам как противовес иному явлению, таящему в себе не меньшую опасность. Когда ближе узнаешь его суть, уже не знаешь, что хуже. Ты, наверное, удивишься, но не только я или ты, или кто-нибудь из наших знакомых, но и все, абсолютно все люди имеют прямое отношение к нему, а конкретнее - к психической энергии, накопленной человечеством за всю историю своего существования.
  - Я что-то слышала о ней,- Жанна поежилась,- но не считала это сколько-нибудь серьезным.
  Винт кивнул, и его лицо неожиданно помрачнело, и вокруг губ легли жесткие складки.
  - Тебе никогда не приходило в голову, почему многие люди начинают верить в Бога лишь в старости или в самые сложные периоды своей жизни?
  - Это понятно - страх смерти, безысходность. - Чем ближе она - тем больше страх. Чтобы убить страх, нужна вера, и неважно во что - лишь бы правдоподобно объяснялось и обещалось загробное существование. Объяснение и обещание упрощены до предела и сведены в одно - в Бога, словно кроме него и черта больше никого во всей Вселенной не осталось, и главное - не требуется никаких собственных усилий, кроме соблюдения заповедей, чтобы оказаться в раю. Простая и удобная для человеческого сознания схема - инъекция от страха, не учитывающая главного - сознание тоже развивается, и то, что казалось хорошо две или две с половиной тысячи лет назад, сейчас требует, по меньшей мере, важных дополнений. - Ты намерен внести эти дополнения,- в голосе Жанны скользнула ирония,- может быть, Виктор, ты - новый мессия?
  
   474-475
  
  
  - Нет,- он остался все таким же серьезным, не отреагировав на ее насмешку.- Просто меня давным-давно достало все со мной происходящее, и не только со мной.
  - А толку? Всех нас что-нибудь достает.- Жанна взяла со стола спасший ее тесак и, задумчиво повертев его в руках, продолжила:- Меня, например, всю жизнь преследовал Бяша, и сегодня ночью мог бы вполне успешно завершить давно начатое.- Она осторожно провела ногтем по острому лезвию.- Если бы, конечно, не эта замечательная штука, которая без дела пролежала в кухонном столе половину моей жизни.- Жанна лукаво посмотрела на Виктора.- Интересно, чем бы ты мог объяснить такое совпадение: волей Бога, случайностью или необходимыми дополнениями?
  - Прежде всего, я хотел бы узнать, в чем различие между ними. Может быть, все, абсолютно все происходящее и есть воля Бога, а может быть, все - просто случайность, но и в первом, и во втором случае необходимые дополнения существенны только для нас, людей, а не для самого процесса.
  - Ладно, Виктор, хватит. От долгого обсуждения подобных тем мне становится не по себе. Думаешь, приятно в очередной раз ощущать собственное ничтожество?
  - Приятно - неприятно.- Винт посмотрел на окно.- Эти темы сами всерьез принялись за нас, и наш друг Бяша - тому свидетельство.
  - Считаешь, я оказалась на острие каких-то важных событий?- бодро спросила Жанна, но чувствовалось - слова Виктора окончательно внесли сумятицу в ее мысли.
  - Скорее - между молотом и наковальней,- спокойно пояснил он,- но ты не переживай - мы там оказались вместе.
  Жанна подошла к Виктору вплотную и, осторожно положив подбородок ему на плечо, прошептала:
  - Твое присутствие - гарантия безопасности. И самое интересное, что я в это верю.- Она, немного помолчав, добавила:- Другое дело - само оно для меня весьма ощутимая редкость.
  - Будет лучше, если ты переедешь ко мне,- сказал несколько скованно Виктор, чувствуя на своей щеке ее дыхание и старательно отводя взгляд от узкой щели между полами халата.- Это намного надежней.
  Жанна сильнее надавила ему на плечо, и он ощутил тяжесть, готовую, возможно, перерасти в нечто совершенно иное.
  - Рыцарь берет меня под свою защиту?- промурлыкала она.
  - Как сказал бы Бяша - под свою крышу.- Его руки осторожно взяли ее за плечи.- Тем более, что твоя собственная стала ненадежной.
  - Да, она стала ненадежной, и боюсь, что не только крыша. А твоя? Еще цела?
  - Пока цела.- У него слегка охрип голос, а откуда-то из глубины набатом стучал пульс, сбивая дыхание и гулко отдаваясь в голову. Ему никогда не приходилось стоять так близко от Жанны, почти осязать ее обнаженное тело под полураспахнутым халатом и, главное, осознавать эту близость и обнаженность... Виктора поразила не столько сама близость, сколько собственная реакция на нее - как у обычного мужчины, словно и не было долгих лет, вышколивших его тело и сознание в единую гармонично функционирующую систему, предназначенную для совершенно иных целей.
  В его жизни встречались другие женщины, но никогда он не испытывал ничего подобного, в основном относясь к контактам с ними как к заурядной потребности мужского организма: чем выше физическое и духовное напряжение - тем активнее расслабление... Если не будет расслабления, то каким бы ни был совершенным организм - он не выдержит. И Винт, следуя древним даоским традициям, расслаблялся, приводя в восторг своих партнерш, но все же главным расслаблением для него всегда оставалась медитация, а близость с женщиной воспринималась им как некоторая уступка собственному телу, поощрение за долгую и верную службу сознанию. Само же сознание почти всегда оставалось бесстрастным, абсолютно незамутненным, отстраненно наблюдающим за пируэтами великолепного, послушного, но глупого тела ... Теперь же...
  Он покосился на Жанну, пытаясь определить, что чувствует она, но ничего, кроме лукавства и чего-то непонятного, прячущегося за зеленью глаз, не заметил. 'Я теряю голову',- с опаской подумал он, в глубине души проклиная собственную слабость, но тут же прощая
  
   476-477
  
   себя, потому что сейчас перед ним стояла не просто красивая девушка, а Жанна.
  - Что значит 'пока'?- после долгого молчания спросила она, и таинственное выражение в ее глазах усилилось.
  - Пока у меня хватит сил поддерживать ее.
  - А потом?- Она приблизилась еще чуть-чуть, и Винт уловил аромат озерной свежести, исходящий от ее кожи.- Когда у тебя не останется сил?
  - Мы найдем новую.
  - Мы найдем?- она ударением выделила 'мы'.
  - Я найду.- Винт замолчал, чувствуя, как возвращается к нему самообладание.- И если ты будешь не против...
  - Я не буду против,- Жанна улыбнулась, и волна лукавства с новой силой обрушилась на Виктора.
  - А Андрей?
  - Андрей - мой друг.- Она немного помрачнела.
  - Я думал - вы жених и невеста.- Виктор догадался, что случилось не только то, о чем рассказала Жанна.
  - Вряд ли это можно было назвать так... Скорее - близкие друзья.
  - А теперь?
  - Просто друзья.- Жанна шутя прикрыла ладонью его губы.- Винт, не будь таким дотошным.
  - Понял.- Он пристально посмотрел ей в глаза и, только заметив, как она вздрогнула, спохватившись, отвел взгляд.- Тебе надо собрать вещи. Прямо сейчас.
  - Я это смогу сделать и завтра. Зачем такая спешка?
  - Здесь тебе лучше появляться как можно реже и только вместе со мной.
  - Ты серьезно, Виктор?- в ее голосе явно чувствовались недоумение и тревога.- Неужели?
  - Да. А я, дурак, должен был понять это давно. В его сознание опять вкрался голос Странника: 'Они начнут с твоих друзей, с твоих близких, а потом...'
  - Завтра ты со мной сможешь зайти сюда?- нисколько не сомневаясь в его положительном ответе, спросила Жанна.
  - Конечно.- Виктор незаметно для нее всматривался в пустоту за ее спиной, испытывая нарастающее беспокойство.- А теперь пошли.
  - Нет. Подожди.- Она взяла его за руку.- Ты не можешь знать этого.- Жанна приблизила к нему лицо, и его взгляд, скользнув по нему, остановился на ее губах, призывно приоткрытых, влажных.- Я часто думала, что все произойдет именно здесь.
  - Что произойдет?- Он видел тени, принимающие четкие контуры, прямо над головой, но все затмило лицо Жанны, неудержимо наплывающее на него, и расходящиеся до бесконечности полы ее халата... Горячее дыхание обдало его губы, и ладони сами по себе зашелестели по ее коже...
  А из углов, несмотря на яркий свет люстры, подступала тьма.
  
   Глава 16
  
  
  Улица пустынна и темна. Тишина в сочетании с еле слышным шорохом листьев, иногда разрываемая гулкими шагами ночной стражи. Тусклый свет редких фонарей да металлический отблеск луны, ненадолго появляющейся в туманных разрывах корявых облаков.
  Сун бесшумно скользит вдоль забора, не приближаясь, но и не отпуская от себя другую безмолвную тень. Тэн Сяо тоже ловок, а ночь ему не помеха и не представляет тайны, потому что, как и Сун, он порожден ею.
  Две тени среди мира теней. Они двигаются словно соединенные невидимой нитью, дополняя своим присутствием молчаливую гармонию ночи, создавая иллюзию единства друг с другом. Может показаться абсурдом, что эта кажущаяся общность скоро прервется неминуемой смертью, будто специально призванной исправлять ошибки в преждевременных выводах.
  Ночи предстоит сложный выбор.
  Сун приятно возбужден - скоро все станет на свои места в интриге, виртуозно закрученной его господином. Неважно, что Чжан уже месяц не приходит в сознание, это его собственная забота - справиться с магией Шань Цзуя, и хозяин рано или поздно обязательно выберется из комы. Если ему удалось выжить в том ужасном смерче, то теперь дело за малым. А Суну отведена особая роль, и до сих пор он справлялся с нею великолепно, подталкивая цепь собы-
  
   478-479
  
   тий к логическому концу, и вот оно, начинается: сегодняшняя ночь - начало завершения.
  Но Сун возбужден не только этим. Теперь он значительно чаще видится с Ли, которая неотлучно находится возле Чжана, а Сун, как верный слуга и соратник, не отстает от госпожи. Они очень много времени проводят вместе, а когда ему необходимо отлучаться по делам, его мысли всегда заполнены образом госпожи.
   Похоже, он любит Ли, но в то же время, бесспорно, предан своему господину. Теперь Сун имеет двух богов, которым готов поклоняться без устали. То, что между богами существует любовь, только все упрощает, так легче их обожать, не отдавая никому из них предпочтения и не разделяя. Конечно, любовь к Чжану имеет значительную примесь страха, перемешанного с уважением и преклонением, но все-таки страха. А в любви к Ли, как ни сопротивлялся этому Сун, со временем появлялось все больше и больше чувственности. Видимо, так и должно быть в этой жизни: есть человек и есть бог, а раз есть они, то существуют любовь и преклонение. Сун не пытался хоть как-нибудь изменить сложившееся положение вещей, а лишнюю чувственность путем медитаций и тренировок преобразовывал в необходимую положительную энергию, нейтрализующую отрицательные эмоции, накапливающиеся от постоянного сверхнапряжения, в котором находилась его психика при выполнении приказов Чжана.
  Благодарность и любовь переполняют сердце Суна, но это не значит, что его враги могут надеяться хоть на каплю ее. Любовь не мешает ему быть жестоким и беспощадным: избыток любви к кому-то часто компенсируется избытком ненависти к другим - это придумал не Сун. Так распорядилась Природа.
  Он осторожно крадется за Тэном, и его лицо не выражает ни любви, ни ненависти. Великий Чжан, похоже, предусмотрел все пируэты и выпады, которые хитроумно уготовила ему жизнь, следуя велению рока. Но даже сейчас, полностью беззащитный, он готов руками верного слуги уничтожить всех своих врагов. На секунду в твердом взгляде Суна мелькнуло сомнение: на самом ли деле так беззащитен Чжан? Нелепо звучит - Чжан беззащитен. В это, пожалуй, никто до сих пор не верит, хотя прошел целый месяц. Все затаились, выжидают, плетут против него заговоры, но никто не решается выступить открыто. А хитрец Юань Ши благодарит Небо за случившееся, за предоставленную возможность. Какую развил кипучую деятельность и, стараясь все сохранить в тайне, случайно выдал себя. Что ж, с кем не бывает. Не учел только, что Небо так просто от своих любимцев не отказывается, и подтверждением этому служит он, Сун, как волк, идущий по следу добычи, крадущийся за Тэном.
  Начинать можно было и не сегодня, а несколькими днями позже - еще есть время. Но лучше немного поспешить, чем потом немного опоздать - всегда нужен запас прочности, особенно когда решается главный вопрос. Тэн Сяо очень опасен и непредсказуем. Даже для изощренной проницательности Суна осталось немало темных пятен в скрытной сущности Тэна, а когда есть неразрешенные вопросы, лучше опередить противника.
  Вчера, прокравшись в дом Юань Ши, Сун долго вслушивался в тайную беседу двух заговорщиков: князя и Тэн Сяо. И не зря. Через двое суток Чжан должен быть убит, конечно, если их замыслу суждено воплотиться в жизнь. Странно, что Суна не берут в расчет: из заговора было ясно, что он внушает опасение, но, видимо, не такое, чтобы нанести ему упреждающий удар. Похоже, скрытность и виртуозное владение мастерством шпиона сослужили ему отличную службу - его боятся, но особой прыти не ожидают. Если не станет Чжана - Сун будет неопасен. Он это тоже понимает и отчасти соглашается... но только отчасти. Ослепленные страхом перед Великим Чжаном, они не заметили, как в его тени появился незаметный, но смертельный враг, и тем более не заметили, как он вырос, став тенью своего господина. А тень Чжана сама по себе уже многим внушает страх.
  Но не только Юань Ши заслуживает смерти, ее заслужил Шонг Линь, и не только из-за соперничества с господином. Есть другая, не менее важная причина. Два дня назад князь пришел с визитом в дом Чжана, чтобы навестить раненого, и в этом нет ничего предосудительного - обычный визит вежливости и дань уважения господину. Так могли думать все кто угодно, но не Сун. Он-то знал: Шонг Линь щупает почву перед решающим ударом, хочет быть уверен, что ждать неожиданностей неоткуда.
  
   480-481
  
   Сун давно ждал его и совершенно не был удивлен или встревожен. Неприятно поразило другое, хотя в глубине души он был готов и к этому.
  Убедившись, что состояние Чжана не улучшилось, заметно повеселевший Шонг Линь принялся вовсю любезничать с Ли, чья красота, временно оставшаяся без защиты пугающей силы Чжана, начала казаться некоторым сиятельным особам более доступной, чем была в действительности. Даже присутствие сидевшего неподалеку Суна, с безразличным видом наблюдавшего за порхающими над кустами роз бабочками, не смутило Шонг Линя, подошедшего слишком близко к Ли... Слишком близко... В его вежливых ужимках и мимике явно проскальзывала похоть. Он понизил голос до шепота, думая, что Сун его не слышит, и предложил ей встретиться в другой, более раскованной и непринужденной обстановке. Рука Шонг Линя незаметно опустилась за спину госпоже и легким движением притянула, мгновенно вспыхнувшую, Ли еще ближе. Она тут же отстранилась и с вежливой улыбкой непонимания попыталась скрыть откровенность услышанного. Ладонь князя опустилась ниже и задержалась... Сун почувствовал ярость, вскипающую в печени и щедрой пеной мутящую сознание, но сразу же затихающую в центре живота, почти мгновенно уравновешенную положительными эмоциями его сущности.
  Шонг Линь все еще не убрал руку, но теперь это уже не имело значения - Сун вынес ему смертный приговор: подобное обращение с богами чревато серьезными последствиями даже для таких больших людей, как князь. Неважно, что Ли в его сознании осталась всего только танцовщицей, главное - для Суна она была богиней, и, как он догадывался, для Чжана тоже...
  Другие мнения, кому бы они ни принадлежали, не значили ничего.
  Незаметным для окружающих боковым зрением Сун следил за происходящим и вдруг похолодел: из глубины темных глаз Ли появилось 'Нечто', заставившее мгновенно отпрянуть побледневшего Шонг Линя и повлажнеть ладони опешившего Суна. Он мог бы поклясться, что подобное выражение иногда проскальзывало в глазах Чжана, являясь неотъемлемой частью его силы, но ожидать такого же от Ли... Этот день оказался рекордным для Суна по количеству неожиданностей. Конечно, поведение Шонг Линя с некоторой натяжкой можно было назвать неожиданным - что только не делает даже с умными мужчинами женская красота, в одно мгновение нивелируя все их достоинства и достижения до уровня обычной слабости. Но Ли... Она открылась Суну совершенно с новой, невиданной ранее стороны, развеяв некоторую часть его иллюзий насчет ее женской слабости. Как не похож обычно спокойный и доброжелательный взгляд Ли на тот, которым она одарила Шонг Линя. Сун поежился - не хотел бы он оказаться на месте князя.
  В тот день Ли удивила его еще раз. Когда Шонг Линь, поспешно распрощавшись, сконфуженно удалился, госпожа с неожиданной теплотой взглянула на Суна:
  - Спасибо, Сун.
  Тот от неожиданности растерянно и изумленно смотрел на нее.
  - Твоя поддержка оказалась очень кстати.
  - Но я же ничего...- еле слышно выдавил он.
  - Этого и не требовалось.- Она осторожно коснулась его руки (даже сейчас Сун чувствовал нежность и тепло ее пальцев на своем запястье), приятное возбуждение охватило его...
  Часть сознания безошибочно фиксировала каждое движение, вплоть до малейшего жеста Тэна, а другая наслаждалась воспоминаниями. Но надо прекращать - он не на прогулке, а Тэн не простит ему ошибки. Сун напоследок еще раз представил Ли. В тот же день, когда он, оставив Ли с Чжаном, отправился к себе в комнату и, почувствовав на себе взгляд, оглянулся, то увидел ее лицо. Глаза были грустны и задумчивы. Ли ему улыбнулась, а он, словно пронзенный неведомой силой, запоздало ответил ей и, с трудом повернувшись, вошел в дом.
  И теперь перед Суном возникла Ли; он, не в силах отогнать этот образ, с наслаждением всматривался во все его черты. Внимание помимо воли сместилось с глаз к губам, и Сун, цепенея от желания, приближался к их влекущей влажности, пока его губы, сначала коснувшись ее осторожно и опасливо, через мгновение не впились сильно и жадно, почувствовав ответную волну.
  Все, больше нельзя... Сун остановился и, максимально сконцентрировавшись, отогнал видение. Не стоит мечтать о
  
   482-483
  
   несбыточном - это так же опасно, как и не мечтать вовсе. Несколько долгих секунд - и он в норме. Во всем мире не осталось никого: только он и крадущаяся впереди тень Тэна, и где-то в глубине сознания еще жил отголосок несбывшегося желания.
  Тень впереди исчезла, внезапно слившись с окружающей тьмой, но Сун чувствовал Тэна, он совсем рядом, затаился, прижавшись к стене высокого забора, и проверяет, не идет ли кто следом. Другого ожидать и не приходится - он, как всегда, осторожен.
  Сун спрятался за ствол клена, слившись воедино с его стройным силуэтом, превратившись весь в слух. Может показаться, что это перестраховка - луна окончательно пропала в черном небе, а шорох листьев перерос в монотонный унылый шум, способный скрыть шаги целого отряда гвардейцев. Но перестраховки, когда дело касается Тэна, просто не существует. Смерть, обычно неразборчивая и грубая, может приобрести куда более коварные и утонченные оттенки, когда рядом с ней находится Тэн или Сун. Потому сейчас самое важное - выждать, и они терпеливо ждут: один - вполне возможной, но до сих пор не ощущаемой опасности, крадущейся по его следу, другой - реальной, застывшей в десятке шагов, готовой внезапно проявиться в изощренной комбинации ума и искусства Тэна. Чтобы удовлетворить свою недоверчивость и обостренное чувство опасности, Тэну необходимо время, и Сун это прекрасно знает, а поэтому не спешит, отлично понимая, что судьба дает шанс каждому в критический момент, но не все его замечают.
   Для Тэна это действительно важнейшие минуты жизни, но, несмотря на постоянную готовность к ним, он едва ли сможет отличить их от обычных, ничего не значащих.
  Некоторое время спустя Тэн, не воспользовавшись ка?литкой, скрылся во мраке сада по ту сторону забора. Все произошло настолько быстро и бесшумно, что даже Сун ничего не услышал, а лишь уловил еле заметную вибрацию пространства. Он одобрительно усмехнулся, отдавая долж?ное мастерству противника, и, оглянувшись по сторонам, попытался определить, кому принадлежит дом, в который нанес ночной визит Тэн. Быстрого взгляда хватило, чтобы догадаться о принадлежности его хозяина к средним сословиям, а далеко не к высшим, как ожидал того Сун. Кто же это?
  Он осторожно перелез через забор, удовлетворенно заметив про себя, что Тэн все-таки упустил свой очередной шанс. Скорее всего у него есть еще несколько впереди, но с каждой неудачной попыткой их становится все меньше.
  Дом был окружен плотным кольцом деревьев, почти вплотную подступающих к небольшой лужайке перед его дверями. Несколько окон, обращенных в сторону сада, с трудом пробивались рассеянным светом сквозь плотный заслон буйной зелени.
  'Что ж, Тэн Сяо, ты выбрал вполне подходящее место для своей смерти,- подумал Сун.- Пусть это тебе послужит утешением'.
  Он увидел, как темный силуэт почти мгновенно пересек открытое пространство и тут же исчез в дверном проеме, не издав ни звука.
  Сун не торопился последовать за ним, а напряженно вслушивался и вглядывался в ночь - теперь настала его очередь проявить особую бдительность, но интуиция подсказывала, что в саду ему опасаться нечего и все неприятности могут ожидать только внутри дома. Сун неслышно двинулся вдоль стены, в которой светилось два окна. Скрываясь среди деревьев, он был практически невидим, зато сам мог видеть все происходящее вокруг.
  Для убийства Тэна у него имелось множество способов, и самый простой из них - дождаться, когда Тэн выйдет обратно и, ничего не подозревая, направится к калитке, либо пожелает проделать тот же путь, который совершил недавно. И в том, и другом случае он обречен: Суну всего лишь надо терпеливо подождать, а это было несложно. Пожалуй, даже слишком просто, что в некоторой степени ущемляло его самолюбие. Поэтому он проберется в дом, как ранее проделывал множество раз, заодно узнает, к кому приходил Тэн, и, может быть, выведает что-нибудь весьма для себя полезное. Но главное, удастся насладиться своим искусством, схлестнувшись с очень сильным противником. Такие случаи очень редки и пренебрегать ими не стоит - ведь только они позволяют ему увидеть всю силу своего таланта, его подлинную живую глубину, а не эффектные внешние проявления, хоть и
  
   484-485
  
   вызывающие восхищение очень многих, но все же лично им презираемые.
  Уже готовый выйти из своего укрытия Сун замер, на него неожиданно повеяло опасностью, точнее - ее предчувствием. Оно появлялось редко - только в тех случаях, когда надвигалась действительно смертельная угроза. Он слепо доверял отточенной интуиции и теперь жадно вслушивался в самого себя. Что случилось? Откуда может исходить волна такой агрессии?
   Дело в нем самом - он не готов... Не готов? Глупости - Сун множество раз проводил поединки с Тэном и прекрасно осведомлен о всех его достоинствах и недостатках, отлично зная, что превосходит своего противника... Но что-то внутри Суна скребло и настойчиво гнало прочь от этого дома.
  Неужели надо все отменить и уйти? Он усиленно размышлял, пытаясь принять верное решение. Можно отложить, и ничего не изменится - ведь еще есть время. Сун медлил, вслушиваясь в то, что шептало его подсознание. Дело не в сегодня и не в завтра, дело в нем самом, неожиданно изменившемся, потерявшем контроль над частью себя.
  Сун встряхнул головой - ерунда, надо отбросить сомнения - они только отбирают силы. Раз он здесь, то сделает все сегодня, больше не медля и не копаясь в непролазных дебрях своих чувств и ощущений.Проникнуть в дом несложно, гораздо проще, чем в великолепно охраняемые дворцы богатых вельмож. Сквозь окна он успевает заметить и запомнить расположение комнат, вот мелькнула фигура Тэна и молодой женщины, с приветливой улыбкой идущей ему навстречу. Больше внутри дома никого не видно, но это не значит, что там никого нет. Сун пытается еще что-нибудь рассмотреть, но женщина задергивает занавески.
  Больше медлить не стоит, и Сун, отбросив нехарактерную для себя нерешительность, двинулся вперед.
  С первого же шага отключились ненужные мысли, сознание значительно померкло, уступив первенство подсознанию, воспринимающему действительность более чутко, без искажений и ненужных суждений. Тело и духовная сущность Суна достигли наивысшей точки взаимопонимания и единства, подчинившись необходимости, вытекающей из существующей на данный момент цели - стать максимально невидимым и неуязвимым.
  Дом изнутри оказался гораздо богаче, чем выглядел снаружи. Более того - он производил впечатление не жилого, а служащего каким-то другим целям. Сун это понял сразу же, как только переступил его порог, но понял не умом, как любой другой человек, а воспринял своим открытым подсознанием, впитывающим сразу всю поступающую извне информацию и напрочь исключающим ошибку в своем восприятии.
  Циновки и толстые ковры великолепно глушат шаги, но и не будь их - Сун был бы неслышен даже чуткому уху кошки. В дальнем углу большой гостиной - алтарь со статуей Будды с еще дымящимися благовониями бронзовыми курильницами. На стенах в изобилии портретов, изображающих буддийских божеств, и тут же, на треножниках,- их статуэтки.
  В следующей комнате, почти пустой, вся обстановка состоит из богатой коллекции холодного оружия, висящей на стенах в строгом, словно подчиненном неизвестному ритуалу порядке. Здесь царит серый полумрак, но из небольшого коридора, ведущего в соседний покой, небрежно прикрытого шелковым экраном, пробивается свет и слышны голоса. Их только два: Тэна и женщины, наверное, той, которую Сун увидел через окно. Они говорят громко, не боясь, что их кто-то услышит.
  Суна кольнуло подозрение: Тэн был слишком осторожен снаружи, а теперь более чем раскован. Неужели он здесь чувствует себя недосягаемым, ведь между той сверхосторожностью и нынешней беспечностью находится только плохо закрытая дверь, или чары женщины оказали на его разум такое же действия, как недавно на Шонг Линя?
   'Или на меня',- неожиданно ворвалось в его сознание... Сун вздрогнул. Глаза его неотступно следят за лицом незнакомки, отрешенно отмечая ее красоту, уступающую, правда, красоте Ли, но все же... Тэн сидит спиной ко входу и, слегка понизив голос до громкого шепота, отвесил комплимент своей собеседнице. Она громко смеется, в ее голосе слышны призывные, томные нотки, адресованные Тэну - атмосфера
  
   486-487
  
   доверия, раскрепощенности и любви. Все говорит о том, что противник пришел всего лишь к своей возлюбленной, и неважно, что местом их встречи служит этот странный дом. Они пьют вино, и женщина вновь смеется, а Сун чувствует непроизвольное желание, впитав в себя ее глубинные, сокровенные, идущие из недр женской сущности нотки, но ощущение опасности усиливается. Он замер нечетким пятном на фоне темной стены, и никто не сможет его увидеть в родной ему стихии. Сун следит за ними - за мужчиной и женщиной, зная, что сейчас между ними произойдет, и его раздирают противоречия: все усиливающееся желание и предчувствие смертельной опасности. И то и другое невероятно сильно, невозможно отказаться от одного, отдав предпочтение другому, и он медленно вкушает каждую секунду ожидания, перенасыщенную гремучей смесью похоти и близкой смерти.
  Запах благовоний из первой комнаты усиливается, в нем чувствуется новый сладковато-приторный аромат, приятно кружащий голову, будящий воображение, но притупляющий чувство тревоги. Сун почти умиротворен и, перед тем как нанести Тэну смертельный удар, упивается неожиданно возникшим у себя душевным комфортом. Голос внутри его встревоженно и настойчиво что-то шепчет, но Сун с вожделением наблюдает за происходящим.
  Красивые черные волосы разметались по уже обнаженным плечам незнакомки. Тэн долго и жадно ее целует, на ковер падает кофта из розово-дымчатого, расшитого узорами шелка; тут же лежит гребень слоновой кости, украшенный жемчугом. Шорох одежды, звуки поцелуев, нежный, грудной голос женщины и руки Тэна, играющие кожей ее бедер.
  Еле заметное дуновение сырого свежего воздуха в насыщенной атмосфере комнаты. 'Откуда он? Его не должно здесь быть',- шепчет, продолжая сопротивляться дурману, цепенеющее сознание, но Сун отмахивается от неприятных мыслей и с возрастающим наслаждением любуется медленно оголяющимся женским телом, возбужденно вздрагивающим под ладонями Тэна.
  Ему начинает казаться, что он где-то ее видел, и он мучительно над этим размышляет, но вдруг совершенно незнакомое лицо приобретает божественные, до боли знакомые черты Ли. Сун вздрогнул от одновременно накативших бешенства и ярости. Теперь медлить нечего - надо пойти и убить Тэна, но ватные ноги почти не подчиняются. Он, так и оставшись неподвижным, горящим взглядом следит за тем, как Тэн льнет к ней, вжимаясь между разведенных бедер, вскинувшихся в едином порыве своей вызывающе упругой выпуклости ему навстречу.
  Сун поражен и отчасти сломлен. Предательство Ли - слишком страшный удар. Да еще с кем - со смертельным врагом Чжана и его лично, а искаженное истомой наслаждения ее лицо и ритмично вздрагивающие колени словно издеваются над пылающей негодованием преданностью Суна. Он не замечает более сильной струи воздуха, полностью подчиненный охватившим его чувствам.
  Часть пола в дальнем углу комнаты неслышно уходит в сторону, и в воздухе повисает присутствие еще кого-то. Но Суну все равно - он слишком уверен в своих силах и пожираем ненавистью. Сопение Тэна и глухие стоны извивающейся всем телом в его объятиях Ли значат для него значительно больше.
  Две серые бесплотные тени одна за другой невесомо, будто клубы тумана, выплывают из-под пола и так же осторожно направляются к Суну.
  Он их замечает, еще не догадавшись, что охватившие его справедливая ярость и презрение ко всему миру, к этим двум теням отношения не имеют и иметь не могут, потому что они пришли из другого мира - из того, к которому принадлежит и он сам.
  Сун пытается уйти в сторону, молниеносно и легко растаять в воздухе, испариться, стать недосягаемым, но из этого ничего не получается, и он, только слабо дернувшись, остается на месте еле различимой, но беспомощной тенью. Непонятная скованность поразила ноги, приковав его к полу, и бешеный набат тревоги, бьющийся в глубине сознания, так и остался заблокированным в самых его дальних пределах.
  Тени подтягиваются к нему ближе, все еще опасаясь и не доверяя поразившей Суна слабости. Им виден его подернутый пеленой ярости и желания взор, но они медлят, боясь подвоха.
  Сун не в состоянии действовать - он ждет конца, но не того, который в виде теней-невидимок крадется к нему, а
  
   488-489
  
   того, когда обезумевшие от страсти Тэн и Ли оторвутся друг от друга. Но они все продолжают, и Сун почти стонет сам, слыша их непрекращающиеся всхрипы.
  Рука неосознанно легла на рукоять одного из метательных ножей - презираемого Суном, а потому крайне редко используемого оружия, что никак не сказывалось на качестве владения им. Часть сознания тоже отделилась и, вопреки страстному желанию Суна, забыла о происходящем в соседней комнате, занявшись подползающими врагами.
  Наконец Ли, блаженно всхлипнув, ослабла в руках Тэна, и одна из ее лакированных черных туфель, соскользнув с ноги, упала на пол. Сун, еще не понимая почему, не отводит от нее взгляда, стараясь вспомнить, не зная что именно, но чувствуя важность этого.
  Одновременно ближайшая к нему тень стремительным рывком бросилась вперед, а он, не отрываясь от захватившего его действия, метнул нож. Клинок, сверкнув тусклым отраженным светом, с тупым стуком впился в тело тени, развеяв иллюзию ее бесплотности. Выдохнув болью, нападавший застыл на месте. Вторая тень не двигалась, превратившись в неподвижный, почти прозрачный сгусток воздуха. Сун небрежным движением послал в ее сторону второй нож, и еще один стон еле слышно вспорол тишину комнаты.
  Сознание понемногу оттаивало - запах благовоний заметно ослабел. Стоны смерти выводили Суна из транса, в котором он находился, слушая стоны наслаждения.
  Мускулистая спина Тэн Сяо шевельнулась, и он, слегка отстранившись, оглянулся, стараясь увидеть, что происходит в комнате, где находился Сун. Ли еще что-то нежно шептала ему, но Тэн, встав и покачиваясь, застегивал на себе одежду, а потом осторожно направился прямо к Суну. Каждое движение его было нетвердым, и Сун, начинавший о многом догадываться, понял, что действие благовоний частично коснулось и Ли, и ее любовника. Она еще не надела юбку, а только тщательно натягивала шелковые панталоны, после чего, нащупав ступней под стулом туфлю, аккуратно топнула ею в пол, и Сун снова потерял извилистую нить реальности, ослепленный красотой и совершенством пропорций ее тела.
  Он недовольно поморщился, когда она напоследок, сверкнув бедрами, прошелестела по ним узорчатой материей юбки, пряча под ее яркой безликостью свои тайные прелести с их опасной магической мощью, превращаясь просто в красивую женщину. Черные туфли узкими носками нацелились точно в Суна и несколькими неторопливыми шагами приблизили Ли к стоявшему в неподвижности около дверного проема Тэну.
  Каждый ее шаг сопровождался непонятным Суну внутренним напряжением - он пытался вспомнить. В облике Ли было странное, непривычное его глазу несоответствие, и объяснялось оно именно этими туфлями.
  За своей спиной Сун снова уловил колебание воздуха и, не поворачивая головы, догадался, что из люка еще пришел кто-то, чтобы забрать его жизнь.
  Сквозь суету ускользающих мыслей он старательно пробивался к тому, что скрывалось за ними, а холодок опасности, будто сквозняк, выветривал из него остатки заторможенности. Наконец он вспомнил: у Ли никогда не было черных туфель, и вообще черных вещей - она не любила черный цвет. По ногам пошло легкое покалывание, словно давая своим присутствием кому-то надежду. И Сун понял, что этот кто-то был он. Встряхнув головой, стараясь отогнать остатки наваждения, увидел, как размываются черты лица Ли, принимая облик первоначально увиденной им в доме незнакомки, и вместе с мгновенной разгадкой произошедшего сваливаются на него понимание и ужас своего положения.
  Ноги уже подвижны, но очень тяжелы - им необходимо время, которого сейчас нет. Сун, слегка качнувшись, неуклюже поворачивается, но слишком поздно - шелковый шнур колющей болью охватывает шею и, продолжая усиливать давление, глубоко впивается в кожу.
   Сун, сдержав инстинктивное желание схватиться за него руками, опрокидывается назад и, нанеся резкий сильный удар кулаком в темное облако, чувствует, как хрустнула под его ударом кость. В ответ не слышно ни звука, но петля ослабевает, и он тут же ее срывает, замечая, как приближается Тэн, а в руках ослепительной незнакомки появляется длинный кинжал. Из темноты наседает очередной противник, и Сун безжалостно разит его напряженными пальцами кисти, ощущая, как они разрывают чью-то плоть и обагряются
  
   490-491
  
   кровью. Левое бедро пронзает боль - это Тэн наносит сильный удар ногой, Сун блокирует следующий, но алое марево подкрадывается сзади и мгновенно поглощает его. Сквозь приторный вкус и цвет крови до Суна с трудом пробиваются другие ощущения и нечленораздельно доносятся голоса. Ему крепко и больно стягивают тонким шнуром руки и ноги и, словно сломанный, никому не нужный лук, оставляют лежать в углу комнаты.
  
   Шум. Он то усиливается, то ослабевает, словно морской прибой. Его ритму подчинено все, в том числе и мрак, застилающий сознание Чжана. Непроницаемая пелена черной мглы, сгущенная до абсолютной непроницаемости ночи, в соответствии с неведомо откуда появившимся ритмом, неожиданно ослабевает до серых сумерек, когда сквозь неподвижный плотный туман едва различаются неясные контуры чего-то непонятного, отдаленно напоминающие то, что давно погибло и осталось за границами нынешней реальности.
  Что с ним? Где он? Это невозможно понять и объяснить - тем более, что понимать и объяснять некому: нет ни того, ни другого, ни объясняющего, ни узнающего. Есть только непонимание и тайна, существующие независимо друг от друга и вроде бы не стремящиеся к сближению. Кто он? Может, и есть та самая тайна, которую невозможно постичь? Тогда кто тот, не понимающий его? Вновь накатывает непроглядная темень, и все исчезает в ней. Но она приходит ненадолго, всякий раз отступая дальше и теряя часть своего пространства и времени, которые достаются... Кому? Это неясно и совершенно неинтересно. Даже понимание того, что тьма отступает, не вызывает ничего, кроме бесстрастного равнодушия, ставшего таким же привычным, как и присутствие вечной ночи.
  Равнодушие... спокойствие... холод бесстрастия - эти ощущения хорошо знакомы с еще тех давних времен, когда надо было противостоять чему-то очень сильному, не менее сильному, чем нынешняя тьма. Что это было?
  Неясные образы, сменяя друг друга, быстро проносятся в просыпающемся сознании Чжана. Мелькает лицо изумительно красивой женщины, ее глаза, улыбка, снова глаза, приближающиеся вплотную и закрывающие собой все... так же, как еще совсем недавно закрывала собой ночь. Они глубоки, в их бездне, словно в пучине океана, скрывается очередная тайна, в них видна часть ушедшей тьмы... и что-то еще. Да, это именно то, что когда-то настораживало, внушало опасение и завораживало одновременно, уводя в сторону от еще более важного или не менее важного... Но чего? И для того, чтобы противостоять ей, он прибегал к равнодушию, которое тогда ощутимо помогало... как и теперь.
   Пульсация... Смена цвета - черного на серый - происходит все быстрей. Что стоит за этим? Неужели мрак, с которым он свыкся, став в значительной степени частью его, отступает?
  Вот первый проблеск света, яростно раздвигая тьму и раздирая в клочья отдельные, стоящие на пути не сдающиеся ее фрагменты, животворной болью прошил застывшее в исступленной концентрации сознание. Вслед за ним - второй, третий, все сильней и ярче, превращаясь в неудержимый светопад, льющийся неизвестно откуда. Невероятная боль, приносящая мгновенное облегчение. Неожиданная надежда, робкой радостью плеснувшая на пылающий неимоверным напряжением последний рубеж защиты Чжана, возможно, теперь действительно последний, и откатившая назад, не в силах просочиться сквозь его алмазную твердость.
  Чжан отсекает радость и надежду точно так же, как раньше страх и отчаяние.
  И те и другие уже несущественны. Гибель и спасение - тоже несущественны в силу своей незначительности, а жизнь и смерть - лишь жалкие события, навсегда застрявшие в потоке Бесконечности, насквозь пронизанной светом и тьмой. Только Бесконечность значима, потому что именно в ней можно найти начало и конец всего: прошлого, нынешнего и будущего. Он уже почти слился с вожделенной Пустотой, и только собственное упрямство и слепой инстинкт самосохранения с огромным трудом вернули его к жизни. Зачем? Чжан не понимал этого, а точнее, просто забыл причину, побудившую сделать невозможное. Теперь причина неизвестна, но остались ею порожденные следствия, вынуждающие цепляться изо всех сил за жизнь, которую он теперь презирал не меньше, чем смерть.
  
   492-493
  
   Свет безжалостно разгонял тьму, как когда-то давно, Чжан только не помнил где именно, тьма уничтожала свет. Теперь она безоглядно катилась вниз под уклон, оставляя после себя матово мерцающие тоннели лабиринта. Они ему совершенно незнакомы, а лишь навевают какие-то воспоминания о долгом и тяжелом сражении, о полыхающем за спиной Ужасе, о неотвратимости, неизбежности, о цели, так и оставшейся мечтой.
  Тьма ушла к линии горизонта и осталась там кривой черной линией, будто мазок туши неумелой кистью.
   Она вздрагивала и дышала, возможно выжидая и готовясь, но Чжану это было безразлично, как и неожиданное спасение, давшееся ему с таким трудом. Он забыл то, что знал раньше, но зато приобрел новое знание, которое при жизни недоступно никому. Или почти никому. Оно пришло мгновенно, сразу навалившись и похоронив под собой все ему известное ранее, не вызвав ни малейшего сожаления, и было всепроникающе и всеобъемлюще, а потому познанное им раньше растворилось в его нынешней грандиозности, словно признаваясь в своей ничтожности. Но все-таки если смерть отступила, то причина, побудившая его противостоять ей, должна быть очень весомой... Чжан, скользя взглядом по многочисленным распростертым у своих ног тоннелям, углублялся в сердце лабиринта, иногда задерживаясь на его изогнутых спиралью, словно в застывшем вихре, участках, скрывающих в себе тайну минувших событий и печать времени, навсегда ставших частью его самого, его сознания. Сознания, прошедшего через множество страхов, терзаний и испытаний и вопреки им, а может и благодаря им, нашедшего недоступное. Теперь это все было подчинено ему. Чжан оглянулся и совсем рядом, там, где заканчивалось матовое сияние лабиринта, увидел огни Большой Медведицы - они были близки и легко досягаемы, и между ним и ими больше не существовало неизвестной территории. Все было познано, и не осталось ничего тайного и недоступного, кроме него самого.
   Так в чем же причина? И Чжан все быстрей и нетерпеливей устремлялся вниз, где должно быть хоть что-то ему знакомое из прошлого, а значит - содержащее часть причины, оставшейся для него частью тайны. Чжан, поморщившись, сбросил с себя концентрацию, стальным капканом державшую его сознание. Он слишком глубоко ушел в себя, видя невидимое - может быть, поэтому так трудно увидеть очевидное?
  Наконец он вышел к той части лабиринта, которая была ему отлично знакома - на освоение ее он потратил большую часть своей жизни... Вот и рубеж, когда-то бывший ее последним достижением. Сейчас он слишком прост и невзрачен в сравнении с тем, что осталось у Чжана за спиной, но не будь его, не было бы больше ничего... Гладкие стены оплавлены и, потеряв свою ослепительную белизну, приняли сероватый оттенок, словно оплачивая этим приобретенный опыт. Казавшееся раньше вершиной совершенства, сейчас скромно уступило место более совершенному, но в жизни Чжана почти не осталось иллюзий и видимая простота не могла ввести его в заблуждение - он отлично знал истинную цену обожженным огнем битвы стенам тоннелей.
  Он вспоминал.
  Но все-таки, где причина? Что заставило его пройти все это? Неужели стремление к истине? Возможно и так... но что-то ему подсказывало - ответ гораздо проще, надо искать. И он, терпеливо вслушиваясь в свои ощущения, скользил все ниже и ниже, туда, где находились самые первые тоннели. Они должны все объяснить ему, потому что как раз в них скрыта основная информация и опыт его жизни, а все, что выше, подчинено одному - выходу к сверхчеловеческим резервам, зачастую не имеющим ничего общего с обычными человеческими возможностями. Чем быстрее он спустится вниз - тем быстрее вспомнит все, что было раньше: желания, стремления и цели, а значит, и причину, побудившую его отсрочить свой уход в Дао.
  С каждым шагом взору Чжана открывались все более очевидные следы произошедшего здесь сражения: стены тоннелей были не просто обожжены, но и сильно повреждены, словно кто-то с неимоверной силой пытался их вырвать, разрушив тем самым лабиринт, но, изрядно повозившись и не справившись, бросил их изувеченными и покореженными, но все еще действующими... Нехорошее предчувствие подталкивало его в спину, словно старясь быстрей поставить перед свершившимся фактом, и, еще не зная, что конкретно произошло, он понял, что возвращение к себе будет сложным и, возможно, далеко не радостным.
  
   494-495
  
   Чжан остановился на краю внезапно преградившего ему дорогу обрыва и с некоторым беспокойством глянул в бездну, широким провалом отделяющую от него оставшуюся часть лабиринта. Пути дальше не было. В этой части в прежние времена находилась узкая перемычка, соединяющая начальную, значительно меньшую, часть тоннелей с остальной частью лабиринта. Именно здесь произошла наиболее ожесточенная битва, похоронившая в себе несколько тоннелей, единственных из огромного их количества способных вывести его к началу пути, к себе, вернуть из глубин подсознания к действительности.
  Он вглядывался в хорошо знакомые контуры лабиринта, выступающие за провалом, и почти угадывал то ли ускользающую мысль, то ли отголоски происходящего в близкой, но недоступной для него реальности. До него даже донесло эхо голосов и повеяло запахом существующего где-то совсем рядом мира, но теперь это все было недоступно, как когда-то давно был недосягаем зов Бесконечности, ставший теперь для него обыденным.
  Чжан застыл, вслушиваясь в нахлынувшие ощущения, стараясь их связать хоть с каким-нибудь конкретным образом, но у него ничего не получилось. А стоит ли продолжать? Что могут значить эти жалкие обрывки прошедшей жизни, когда у него есть целая Вселенная? Его ждет огромный, ставший доступным мир, имеющий название Бесконечность, во всей его многомерности и неисчерпаемости. Как ярко сияют тоннели на самой вершине лабиринта, выводя его прямо к созвездию Большой Медведицы, а Полярная звезда щедрым светом освещает начало его Великого Пути. Впереди - Бесконечность, а позади...
  Порывом теплого ветра до него донесло шелест листвы, но он не понял этого, а лишь продолжал мучительно вспоминать, чему может принадлежать этот звук. Чжан увидел, как от напряжения его воли завибрировали тоннели, находящиеся на противоположной стороне, пытаясь получить для него необходимую информацию. Но этого оказалось недостаточно, и Чжан догадался - преодолеть обрыв так или иначе, но придется. Очередная мелочь, ставшая необходимостью. К своему удивлению, он почувствовал, что запахи и звуки вопреки ожиданиям вызвали легкое волнение, неожиданно сменившееся тоской, когда до него донесся хорошо знакомый аромат орхидеи.
  
   496
  
  
  Сквозь узкую щель в полуприкрытых веках Сун наблюдает за женщиной, сидящей напротив и не спускающей с него глаз. Он недооценил своих противников. Зато они отнеслись к нему более чем серьезно: разыграли целый спектакль с любовной сценой, подсыпали наркотики в благовония и даже теперь, когда он связан по рукам и ногам, и, как они считают, без сознания, все равно не спускают глаз.
  Комбинация оказалась хитрой и профессионально просчитанной. Сун подавил досаду: удача повернулась к его врагам лицом - иначе откуда бы у них взялась уверенность, что именно сегодня он окажется здесь. Может быть, они давно расставляли сети, но попался он только в этот раз? Сун машинально задерживает дыхание, чтобы не выдать себя раньше времени - сейчас каждое мгновение работает на него: силы быстро восстанавливаются, наркотическое опьянение прошло, осталась только тупая головная боль от последнего пропущенного удара, но это - куда лучше, чем происходившее с ним недавно.
  На полу у ног охранницы лежит весь его арсенал, который Тэн с сообщниками выпотрошили из многочисленных карманов Суна и которым ему почти не удалось воспользоваться. Те первые два трупа не в счет - Сун видел, как Тэн и Шен Чу вытягивали их, будто мешки с песком, из комнаты все через тот же злосчастный люк. Третьего, видимо, серьезно раненного, они осторожно отправили туда же - наверняка там подземный ход, весьма полезное дополнение для дома, служащего таким целям.
  Старый ловкач Шен Чу оказался заодно с Тэном, и это не удивительно - Сун чувствовал его ненадежность, но открытой вражды не ожидал. Почему они так ненавидят Чжана и преклоняются перед Шань Цзуем? Или здесь, как и везде, лишь холодно рассчитанное предательство, интуитивное предпочтение более сильного? Неужели Чжан не видел этого раньше, с его нечеловеческими способностями и умением читать все, даже самое тайное в человеке. А может, и это им предусмотрено заранее? В таком случае он должен знать наверняка, что Сун не подведет и не попадет-
  
   497
  
   ся так просто, как попался в действительности. Сун снова подавляет закипающую внутри ярость: подвести Чжана - самое страшное, что ему могло только померещиться, произошло наяву, и исправлять ошибку, возможно, поздно... но он, конечно, попытается.
  В глазах женщины, наблюдающей за ним, сквозь видимое спокойствие и уверенность читается страх. Сун видит это не только в ее глазах, но во всей скованно-напряженной позе - такое от него не скроешь.
  Короткая схватка с ним и смерть нескольких сообщников сделали свое дело, но если бы не наркотик... Боится не только она, но и они тоже: и Тэн, и Шен Чу, но страх не помешает им убить его... конечно, не сразу, а сначала допросив и изрядно помучив - Сун в этом ни капли не сомневался... А вот и они.
  - Как он?- раздался спокойный и уверенный голос Тэн Сяо.
  - Все еще без сознания,- с заметным облегчением отозвалась женщина.- А почему вы так долго?
  - Пришлось повозиться с Чеонгом - его раны оказались серьезней, чем мы думали.
  - А Ван Шу и Пина уже не вернуть,- мрачно произнес Шен Чу.
  - Но мы были готовы к этому,- произнес Тэн,- все идет по плану, главное - Сун у нас в руках. Юй, ты к нему не подходила?
   - Нет, конечно,- поежилась, как от озноба, женщина. 'Юй, ее зовут Юй',- сам не зная для чего, запомнил Сун.
  - Правильно делала, но теперь, когда мы здесь, можно. Посмотри на его зрачки - мне кажется, ему пора прийти в себя. Иди, не бойся.
  Теплая ладонь Юй легла ему на лицо, приоткрывая веки, и Сун, насмешливо кривя губы, взглянул колюче и остро на мгновенно отпрянувшую женщину.
  - А ведь я мог откусить тебе палец, Юй,- громко клацнув зубами и делая особое ударение на ее имени, презрительно бросил Сун. Все почувствовали, что его пренебрежение относится не столько к ней, сколько к Тэну и Шен Чу.
  - Если бы ты сделал это, то я отрезал бы тебе все пальцы на руках и ногах, прежде чем отпилить голову,- спокойно сказал Тэн.
  - Может быть, ты действительно столь же хороший защитник, как и любовник, но мне верится с трудом. Многих противников тебе удалось уничтожить с помощью ножек Юй?
  К его удивлению, Тэн рассмеялся:
  - Вполне достаточно, но главный мой улов - ты.
  - И у тебя не было неудач?
  - Никогда.
  - Неужели? Рано или поздно, но неудача должна быть,- продолжал издеваться Сун.- А тебе, Юй, нравится мелькать своими прелестями перед посторонними мужчинами? Можешь не отвечать - вижу, что нравится.
  - Пусть он замолчит,- с ненавистью глядя на Суна, обратилась Юй к Тэну.
  - Ничего, ему немного осталось, пусть поговорит. Тебе, Сун, тоже понравилось, но должен тебя огорчить, ты никог?да не узнаешь, как хороша Юй, особенно когда мы с ней наедине и стараемся не для каких-то тупых баранов, а для себя. Правда, Юй?
  - Тэн, перестань,- вспыхнула она,- не пора ли вам заняться делом?
  - Ты права, сейчас Шен покажет нам свое искусство и, особенно, Суну. Ведь Сун - большой знаток в этой области, но уверен, кое-что будет полезно узнать и ему. 'Тэн из них главный - это очевидно. И не только. Возможно, у него есть еще люди, готовые выступить против Чжана'.
  - Сун, оказывается, великолепно владеет и сталью,- Тэн выбрал из лежавшей на полу коллекции оружия длинный узкий стилет,- не хуже, чем руками.- Он рассматривал сверкающую вороненую сталь.- Шен, докажи ему, что руки все-таки лучше. Не возражаешь, Сун,- он повернулся к пленнику.- А то, может, обойдемся без этого? Если, конечно, ты сам все расскажешь.
  - Что я должен рассказать?- Сун продолжал тянуть время. Они отобрали все, что было в его карманах, но не заметили кусочек тонкой стальной ленты, заточенной с одной стороны как бритва и аккуратно засунутой в манжет рукава рубашки. Когда Сун притворялся перед Юй, то не мог пошевелиться, боясь себя выдать. Теперь же руки полностью скрыты спиной от посторонних глаз, а сам он находится в более удобном положении и, не привлекая внима-
  
   498-499
  
   ния, может шевелить пальцами, которые очень осторожно добрались до заветного тайника и пытались вытащить ленту.
  - Давай, Сун, конкретней. Например, Юань Ши. Начни с него.
  - Ты думаешь, я знаю о его секретах больше, чем ты?
  - Вполне возможно... Начинай, Сун.
  - Я не вижу в этом лично для себя никакой пользы. Расскажу - не расскажу - результат будет одинаковый.
  - Правила игры, Сун, тебе известны отлично. Не рассчитываешь ли ты на жизнь?- с деланным изумлением спросил Тэн.
  - А почему бы и нет? Вам нужна информация не меньше, чем моя смерть. Конечный результат - Чжан, а не я. Моя скромная персона только стоит на вашем пути к Чжану. Не будет меня, возможно, появится другой, а может быть, и нет, но Чжан от этого не станет для вас доступней.
  - Похоже, он в самом деле рассчитывает на жизнь,- с сомнением произнес Шен.- Поразительная наглость.
  - Сун, давай договоримся: если мы узнаем достаточно и посчитаем твою информацию стоящей, то мы облегчим твою смерть. Ты умрешь без мучений - это того стоит, сам знаешь.
  - Какие прекрасные перспективы,- процедил сквозь зубы Сун. Его пальцы наконец-то зацепились за кончик ленты и осторожно, миллиметр за миллиметром, вытягивали ее из манжета.
  - Он вам морочит голову, - вмешалась Юй,- неужели вы не видите - он издевается.
  - Девочка права,- поддержал ее Шен,- этот тип никогда не скажет нам правды, а если и скажет, то мы все равно не поверим. Сун не из тех.
  - Увы, Сун,- Тэн насмешливо улыбнулся,- видимо, с облегчением и у тебя, и у нас будут проблемы.
  - Не тяни время,- нервно оборвала его Юй,- я чувствую, он что-то задумал. От него разит смертью.
  - Она у вас колдунья,- хищно улыбнулся Сун.- Читает чужие мысли.- Металлическая полоска полностью выползла из рукава и оказалась в его пальцах.- Но я бы не стал полагаться на чувства и слова женщины.
  - То, что от тебя несет смертью,- это точно. Юй, не волнуйся - ему не долго осталось жить.
  - Интересно, как вы собираетесь от меня что-то узнать, если моя жизнь сейчас оборвется? Ради этого стоило затевать весь спектакль? Проще было убить меня из-за угла, неужели ваши возможности столь скудны? А еще хотите свалить Чжана.
  - Тэн, не давай вовлечь себя в разговор - он что-то задумал, я уверена в этом.
  - Перестань, Юй.- Тэн ласково обнял ее за плечи, но она вырвалась и зло проговорила: - Если ты сейчас упустишь время, то потом будет поздно что-либо исправить. Не надо его пытать - просто убейте, но прямо сейчас, не теряйте времени.
  - Тэн, ты знаешь - Юй редко ошибается,- вмешался Шен.- Наверное, стоит прислушаться к ее словам.
  - Хорошие у тебя помощники,- захохотал Сун,- из-за глупости женщины и трусости Шена вы провалите свой грандиозный план. Для Юань Ши ваши страхи не будут убедительным оправданием.
  - Несмотря на чьи-то страхи, Сун, ты в плену у нас, и рассчитывать тебе не на что, кроме того, что умрешь ты не сейчас, а чуть позже. Так тебе есть что нам рассказать?
  - Вполне возможно. Задавай вопросы.
  - Когда ты был последний раз в доме Юань Ши?
  - Я несколько раз проходил мимо вместе со своим господином, но во дворце никогда не был.
  
   500-501
  
  
  - Вранье.
  - А я что говорил,- вмешался Шен,- ему нельзя верить. Сун не сомневался, что его никто там не видел и уверенность Тэна не более чем игра. Поэтому, пожав плечами, он сказал:
  - У тебя, Тэн, видимо, избыток информации, и ты запутался в непроверенных доносах.- Лента, зажатая между указательным и средним пальцем, с трудом дотягивалась до веревок, стягивающих запястья - лишь самый ее кончик вгрызался в жесткие волокна, и уже несколько из них было перерезано.- Я никогда не был в доме Юань Ши.
  - А во дворце Шонг Линя?
  - Шонг Линя?- На лице Суна было написано искусно сымитированное искреннее изумление.- Неужели и он примкнул к вам? Ведь его, кроме картин и женщин, ничего никогда не интересовало.
  - Так ты и там никогда не был?
  - Конечно.
  - Он врет. Каждое его слово - ложь. Тэн, ты напрасно убиваешь время.
  - Юй. если он сейчас ничего нам не скажет хоть сколько-нибудь стоящего, то умрет жуткой смертью. Видишь, как чешутся руки у Шена.
  Шен, похоже, только ждал приказа Тэна.
  'Однако они хорошо спелись',- подумал Сун, но от него не скрылось, что учтивое отношение Тэна к Шен Чу, обычно демонстрируемое им на людях, сейчас значительно поубавилось, вернувшись в рамки их обычных отношений. Теперь господствовал авторитет Тэна, и Шен Чу беспрекословно ему подчинялся.
  'Чжан, как всегда, был прав - Тэн далеко пойдет... если только его кто-нибудь не остановит'.
  - Последний вопрос, Сун. В каком состоянии сейчас Чжан?
  - Тебя это очень беспокоит? Юань Ши на днях был у него дома и остался очень доволен - Чжан пошел на поправку.- Сун придал своему голосу максимальную безмятежность и беспечность, но внутренне сжался, понимая, что, убив его, они могут направиться к Чжану, в данный момент, похоже, не способному им противостоять. Кроме того - там Ли, и Сун еле удержал дрожь, представив, что Тэн может с ней поступить в реальности точно так же, как ему привиделось совсем недавно под действием наркотика. Этого допустить нельзя, и лента в его руке задвигалась с удвоенной скоростью.
  - А чего ты, Сун, боишься больше всего? Ведь не смерти? Верно?
  - Смерти я боюсь не меньше, чем каждый из вас. Или, Тэн, у тебя есть сомнения? Что скажешь ты, Шен, я опять вру?
  - Не исключено.
  - И все-таки, чего ты боишься, как ты думаешь?- Глаза Тэна жестко смотрели в зрачки Суна, но голос был вкрадчив и дружески ласков.
  - Если бы я это знал,- почти искренне признался Сун, чувствуя, что Тэн выбрал правильное направление, и опасаясь, как бы разговор не вышел на Ли.
  - Каждый человек чего-то боится,- встрял Шен,- даже если ему кажется, что это не так. Достаточно только создать ситуацию - и все станет на свои места.
  - Похоже, пришло время ее создать, Шен,- проговорил Тэн,- ты в этом деле никем не превзойден.
  - Не надо, умоляю, убейте его,- неожиданно твердо и властно сказала Юй,- поверьте мне.
  Шен вопросительно и задумчиво посмотрел на нее:
  - Знаешь, Тэн, что-то мне подсказывает - Юй и сейчас не ошиблась, ее интуиция - верный помощник.
  - И ты туда же, Шен. Не обращай на нее внимания, приступай к делу,- сказал Тэн.- А тебе, Сун, я желаю приятных сновидений.
  Полоска стали в пальцах пленника все быстрей вгрызалась в путы, но связавший его руки Шен великолепно знал свое дело: когда разрезалась одна веревка, ее функции тут же переходили к другой, прихваченной к ней контрольным узлом. Чтобы освободить свои запястья, Суну необходимо было перерезать все веревки, а не одну-две, как он думал сначала. Но лента была остра, и руки, хоть и медленно, приобретали большую подвижность. Сохраняя внешнюю невозмутимость, Сун спешил, а Тэн и Юй расположились
  
   502-503
  
   напротив него, один с интересом и любопытством, другая с тревогой ожидая продолжения. Перед тем как ладони Шен Чу коснулись его кожи, Сун удовлетворенно отметил, что еще несколько веревок перерезаны, а остальные стали более доступны. И вот указа?тельный палец Шена погрузился глубоко в кожу плеча, раздвигая мышцы и касаясь нервных окончаний. Сун задрожал от боли, холодом прострелившей все тело, и чуть не выронил из мгновенно онемевшей руки спасительный кусочек металла. Отлично зная, что будет дальше - он превратится в сгусток обезумевшей от боли человеческой плоти,- напряг всю силу своего сознания, мысленно отсекая от себя страдание вместе с пораженными им участками тела.
  Шен, видимо почувствовав это, усилил свои старания. Если сначала он действовал аккуратно, словно хирург-виртуоз, точными и короткими движениями погружаясь в тело пациента, то теперь он прилагал больше усилий, преодолевая защиту Суна. Сквозь очередной порыв боли, но далеко не такой сильной, как думали Шен и его сообщники, Сун радостно почувствовал, как окончательно ослабели и упали на пол веревки. Это была только половина дела - еще оставались связанными ноги.
  Подавив желание немедленно убить Шена, Сун принялся перерезать веревки, стянувшие ему щиколотки. Для того чтобы справиться с Тэном, ноги должны быть свободны.
  - Шен, тебе не кажется, что он слишком легко переносит боль?
  - Мне не кажется. Я это вижу.
  - Как ему это удается?
  - Спросишь у него... или у Чжана, который, скорее всего, раскрыл Суну один из своих секретов.
  - Думаешь, у тебя ничего не выйдет?
  - Не знаю. Вроде бы у него срабатывает защита - он делает бесчувственными целые участки тела, но как - сложно понять.
  - Я слышал об этом. Некоторые мастера умеют что-то похожее. Сун, ты оказался на высоте, только не знаю - хорошо ли это для тебя или плохо. А вот для Ли - хуже и не придумаешь.
  
   504
  
   Все душевные силы Суна были направлены на сопротивление боли и перерезание веревки, поэтому неожиданная уловка Тэна застигла его врасплох. Он сразу же скрыл появившуюся в глазах растерянность, но для Шена, не спускавшего с него глаз, ее мимолетной тени оказалось достаточно.
  - Ты угадал, Тэн,- это и есть его слабое место.- Руки Шен Чу тем не менее не прекращали своей работы, и холодные капли пота постепенно выступали на лбу Суна.
  - Это было не очень трудно сделать, я давно заметил, какие странные взгляды бросает он на свою госпожу. Интересно, видел ли их Чжан? Как ты считаешь, Сун?
  - Вы все здесь секта психов,- прохрипел Сун.
  - Ты хочешь сказать, что я не прав? Ничего, если я ошибся, то боль Ли для тебя будет так же безразлична, как и своя собственная.- Тэн нежно улыбнулся Суну.- Но этого можно избежать, если ты все-таки развяжешь свой язык. Согласен?
  - Я вам сказал правду.
  - Неужели Чжан ни разу не послал тебя с деликатным поручением к Юань Ши или к Шонг Линю?- Он помолчал.-- И между прочим, мне интересно, что думал Чжан на мой счет? Может быть, у него даже имелись конкретные планы?
  - Он считает, что ты умен, хитер и можешь далеко пойти.
  - Вот как, и это все?
  - Если бы у тебя был сильный покровитель - твой взлет был бы неизбежен.
  - Сильные покровители могут обеспечить взлет любому, независимо от его личных качеств и талантов... Именно поэтому он так заинтересовался Юань Ши?
  - Ты зря думаешь, что Чжан посвящал меня в свои дела,- задохнулся от пронзительной боли Сун, но очередное кольцо веревки опало, освобождая доступ к следующему.- Хотя в тот раз он высказался более определенно.
  - В тот раз? Что ты имеешь в виду?
  - Твоего покровителя. Чжан никогда не думал, что это Юань Ши или тем более Шонг Линь...- Сун замолчал, с трудом преодолевая все более свирепеющую боль.
  
   505
  
  
  - Говори,- нетерпеливо добавил Тэн, но пленник молчал, похоже готовый потерять сознание.- Шен, тебе удалось сломать его защиту, но не совсем вовремя.
  - Ничего, теперь пойдет лучше.- Шен, переведя дыхание, ненадолго убрал руки от выгнутого дугой неподвижного тела Суна. Сун же лежал, собираясь с силами и готовясь к броску. Последнее кольцо веревки разрезано, и блаженство от ощущения собственной свободы тихо пело в нем, скрываясь под маской боли и обреченности.
  - Юй, а ты переживала.- Тэн погладил ее по щеке.- Сун оказался не так опасен и неуступчив, как мы думали. Он сейчас расскажет все.
  - Ты собираешься ему поверить?- Она грустно улыбнулась.
  - Не всему. Из нагромождения лжи всегда можно выбрать здравое зерно. А уж это-то я постараюсь сделать.
  - Тэн, он слишком сложен для нас.
  - Что ты несешь, Юй? О чем ты? Я не понимаю тебя.
  - Милый, я это почувствовала сразу. Его надо убить, а не вести с ним разговоры. Над нами нависла беда, и эта беда - он. Все, что мы ни делаем, ведет нас в ловушку. Мы - не охотники, мы - жертвы. Умоляю, послушай меня.
  - Юй, с тобой сегодня происходит непонятное... У Шена получилось, и Сун расскажет нам сейчас все тайны Чжана. Ты представляешь? Мы узнаем очень многое из того, что доступно только им.- Он кивнул в сторону пленника.- А это даст нам огромные силы, с нами будут считаться все, даже самые важные персоны в Поднебесной. Он обратился к Шену:
  - Продолжай и особо не церемонься. Главное не он сам, а то, что заложил в него Чжан. Вытряхни из него все, что только возможно.- Тэн снова повернулся к Юй.- По?нимаешь, Чжан и Шань Цзуй - два самых великих человека в Китае, сумевших найти и освоить то, что тысячелетиями скрывалось от человеческого понимания. Сун, наверное, тоже получил некоторые знания от Чжана. Сейчас мы их узнаем, а потом пойдем в дом Чжана и выбьем из него все остальное... Что с тобой? Тэн смотрел в расширяющиеся от ужаса глаза Юй и сразу же у себя за спиной услышал странный хрипящий звук.
  Мгновенно обернувшись, он увидел, как Шен застонал, нагнувшись над телом Суна. С его дрожащих губ срывались на пол капли крови, а вместо них появлялись новые, превра?щаясь последними вздохами Шена в красные лопающиеся пузыри. Руки безвольно повисли вдоль тела, ноги подогнулись в коленях, а сам он удерживался в таком неестественном положении вытянутой рукой Суна.
  Тэн одним прыжком преодолел разделяющее их расстояние, но получил сильный удар ногой в живот, отбросивший его назад к Юй. Она же, схватив лежащий у своих ног нож, метнула им в Суна, уже стоящего во весь рост, но почему-то не отпускающего уже мертвого Шена. Клинок просвистел очень близко от головы недавнего пленника и вонзился в стену позади него.
  - Юй, брось эти глупости,- небрежно сказал он,- если вы не смогли убить меня раньше, то не думаешь ли ты, что получится это сейчас. Лучше посмотрите сюда.- Сун неожиданно повысил голос, заставив их обоих вздрогнуть. Резко что-то рванув к себе рукой, поддерживающей тело Шена, он отступил на шаг назад, позволив тому упасть на пол. Но взгляды Тэна и Юй были устремлены не на мертвого товарища, а на обагренную кровью правую руку Суна, сжимавшую какой-то предмет. С него капала кровь.- Вы знаете, что это? Вижу, что догадались - это сердце Шена - лживое сердце предателя. Он предал Чжана так же, как его предал и ты, Тэн. Не будь этого, Шен бы остался жив.-
  Сун небрежно бросил сердце на пол.- За то, что вы пытались сделать со мной - я не в обиде, но мой господин заслужил лучшего отношения.- Он медленно, еле заметными шагами приближался к ним, а они также осторожно отступали.
  - А что ты говорил насчет моей госпожи? Может, немного подробней расскажешь о своих планах насчет нее?
  - Она только наложница Чжана и не более того.
  - Вот здесь ты ошибаешься. Пояснять не буду, но поверь - ты очень сильно ошибся, упомянув Ли.
  - Пустые разговоры, к чему они? Или ты думаешь, они способны что-нибудь изменить?
  - Я-то нет, а вы, видимо, рассчитывали.- Сун, нагнувшись, вытер руку об одежду Шена и вовремя отпрянул от мелькнувшего у своего уха клинка - Юй бросила очередной нож.
  
   506-507
  
  
  - Его этим не возьмешь, Юй.
  - Хоть ты это понимаешь, Тэн, но, честно говоря, зря вы с Шеном не послушались ее. Она говорила правильные вещи.- Сун еле заметным скользящим движением приблизился еще на несколько шагов, постепенно оттесняя своих противников в угол и отрезая им путь к отступлению.
  Несмотря на то, что Тэн много раз вел поединок с Суном, часто проигрывая ему, значительно чаще, чем одерживал верх - никогда преимущество Суна не было подавляющим и безоговорочным.Их соперничество было противостоянием двух очень близких по силам противников. Теперь же рядом с ним Юй, отлично владеющая стилем хунгар и кроме того, что в данной ситуации не менее важно, различными видами холодного оружия.
  Но все-таки Сун одержал психологическую победу, и все присутствующие это понимали. Он в одиночку выстоял против превосходящих его количеством врагов, более того, сумевших застать его врасплох. Теперь все их преимущества остались в прошлом, и к стремительно приближающейся развязке силы почти выровнялись.
  - Ты предпочитаешь сразиться со мной один, надеюсь? Юй здесь ни при чем.
  - Как, совсем ни при чем?- ехидно вырвалось у Суна.- Конечно, она меня гораздо больше привлекает в другом смысле.- Юй побледнела.- Ведь ты столько для этого сделала.- Сун с наслаждением прошелся взглядом сверху вниз по ее фигуре и вернулся к лицу.- Ты красива и хорошо сложена, да и я ничем не хуже Тэна.
  - Мне твоя смазливая физиономия отвратительна,- с ненавистью бросила она.
  - Боюсь, что это не имеет никакого значения.- Сун, больше не маскируясь, приближался в открытую, будто пренебрегая необходимой защитой, и еще больше - самим противником. Они тут же воспользовались этим, считая, что Сун допустил оплошность.
  Тэн ударил быстро и точно в голову, и когда, казалось, его кулак достиг цели, неожиданный и резкий блок Суна отбил руку, вонзившись ребром ладони во внутреннюю часть плеча. Мышцы сразу же свела судорога, и Тэн вынужден был отступить еще дальше к стене. Но это ему бы не помогло, если бы не Юй.
  Нога Суна успела поразить Тэна прямо в болевую точку бедра, значительно обездвижив, и теперь оставалось только добить того любым из имеющихся в богатом арсенале Суна способом. В то же мгновение колющий удар стилета поразил его самого в грудь. Юй провела атаку со всей стремительностью, на которую была способна, и лишь великолепная реакция Суна спасла тому жизнь. Он смог, частично блокировав, ослабить ее движение, и лезвие, пробив кожу, царапнуло по кости вместо того, чтобы вонзиться в сердце. Юй, не останавливаясь, двинула Суна ногой в бок, но и это не причинило ему вреда. Зато она сама оказалась в его руках, изнемогая под гнетом чудовищной силы, явно превышающей ту, которая, казалось, должна была соответствовать их внешнему виду.
  Она с ужасом увидела, что Тэн парализован и ничем не может ей помочь, а ухмыляющееся лицо Суна приближается. Его кривящийся в насмешке оскал с неожиданно чувственными губами наплывает, обдавая дыханием. Губы грубо прошлись по ее шее, после чего впились долгим поцелуем.
  Тэн слишком долго приходит в себя, и Юй чувствует, как твердые ладони Суна блуждают по ее телу. Она обреченно понимает - это только начало. Теплая липкая кровь из нанесенной ему раны проникает к ней на рубашку и вяло сочится по груди.
  Глаза Тэна встречаются с ее, и в них видно отчаяние и безнадежность. Она пытается ему сказать: 'Не сдавайся, ты способен нас спасти', но понимает, что слишком поздно: Тэн проиграл Суну не теперь, а раньше, может, совсем недавно.
  В памяти всплывают слова Шена: 'Каждый человек чего-то боится, даже если не знает этого. Достаточно создать ситуацию - и все станет на свои места'.
  Юй наблюдает происходящее словно во сне: Сун, незаметно оставив ее, приближается к Тэну. Его спина мешает, закрывая поле зрения, но, когда он поворачивается, Юй видит, как сползает по стене на пол Тэн. У него нет никаких внешних повреждений, но становится ясно, что он мертв. Равнодушие овладевает ею, и Юй не сопротивляется, когда Сун несет ее в ту комнату, где совсем недавно она была с Тэном. Ей безразличен шорох срываемой одежды
  
   508-509
  
   и даже голос Суна, будто обращенный к кому-то другому:
  - А теперь ты покажешь то, что так нравилось Тэну и предназначалось только ему.
  
  
  Как преодолеть Бездну? На этот вопрос Новое знание не дает ответа, оно - неизмеримо выше таких мелочей, и Чжан понял, что опять остался один на один со своей проблемой. Его поразило собственное бессилие перед, казалось, пустяковой задачей, ничтожной по сравнению с неисчерпаемостью возможностей, стоящих за спиной и гарантирующих ему поддержку, успех, безоговорочную победу везде, но только не здесь, на этой перемычке. Потому что он возвращался назад вопреки здравому смыслу, логике вещей, возвращался так же рьяно, как когда-то рвался оттуда, движимый только своей одержимостью и жаждой... Жаждой чего именно, ему и предстояло вспомнить,- как раз в ней скрывалась причина. То, что бессилие великолепно уживается с силой, Чжан воспринял нормально, забыв даже удивиться.
  Он сидел подолгу на краю обрыва, улавливая то усиливающиеся, то ослабевающие звуки и запахи с противоположной стороны, не подозревая, что пытается найти несуществующее, превратившееся в непреодолимую пропасть между прошлым и будущим.
  Иногда ему виделись силуэты людей, деревья, небо, совершенно не такое, к которому он привык здесь, в Бесконечности, и он всякий раз, радостно вздрагивая при их появлении, пытался удержать подольше в своем еле-еле пробивающемся к ним сознании искаженное отражение ранее хорошо знакомого.
  Но однажды произошло то, что сильно удивило, более того, наполнило некоторым смятением его, похоже, не способный на подобное дух. Чжан увидел лицо женщины с широко распахнутыми глазами. Оно появилось прямо напротив него, закрыв собой весь горизонт, нависая, как когда-то нависала Тьма, и Чжану показалось, что она и есть часть той Причины, которую он искал. Ее глаза долго и пристально всматривались куда-то, и в их темной глубине играла радость. В ту же минуту он почувствовал прилив неслыханной, беспричинной радости, несмотря на безуспешные попытки вспомнить, кто же она.
  Лицо появлялось все чаще и чаще, и они подолгу смотрели друг на друга, пока оно не исчезало, оставив в памяти Чжана новый четкий непропадающий след. Множество таких следов зыбкой цепочкой протянулись к нему с противоположного берега, все более настойчиво подталкивая к неожиданной и абсурдной мысли. Они светились в черном провале бездны, напоминая матовые огни обступившего ее с двух сторон лабиринта. Чжан отмахивался от надоедливой, не дающей покоя идеи, но всякий раз, как возникало видение и светился новый след над пропастью, он неуклонно возвращался к ней, борясь между искушением и здравым смыслом. Перейти на противоположный край лабиринта по этим следам, доверив их хрупкости Знание, оставляемое Позади? Если хлипкая переправа не выдержит - он навсегда потеряет то, что имеет, и ради чего? Ради неизвестности, магнитом притягивающей его вечно ищущий дух, и прекрасного лица, таинственного и опасного, как сама Тьма?
  Он надолго задумывался, наблюдая, как тянутся к нему все новые и новые следы, и смотрел в ее сияющие глаза, воспринимаемые теперь Чжаном как вызов Неизбежности, который ему необходимо принять. Возвращение оказалось чревато потерей важнейшего открытия, совершенного им, но и само открытие без неотъемлемой частицы его 'я' не было полным.
  Чем больше Чжан думал над этим, тем меньше казалась ему Бесконечность, потому что где-то совсем рядом, в близком, но недосягаемом для него пространстве она хранила часть его собственной личности, неожиданно занявшей поразительно много места, воздвигнувшей преграду там, где само понятие преграды становилось абсурдом. У Бесконечности оказались границы, и от этого она перестала быть Бесконечностью, потеряв свой первоначальный смысл и значительную долю присущей ей свободы.
  Эта мысль поразила Чжана , и переход через бездну, во имя уничтожения границы, стал неизбежен. Но он оттягивал его, смотря изо дня в день в темно-фиолетовое небо над головой, свыкаясь с необходимостью, а может - и с вероятной потерей, втайне надеясь
  
   510-511
  
   на гениальную подсказку. Но Небо молчало, и стало ясно, что другого выхода не существует. Когда же ощущение собственного бессилия превысило всю мощь поддерживающей его Вселенной, Чжан понял - время пришло.
  Даже не проверяя, насколько прочны опоры, он уходил прочь, ни разу не оглянувшись, давя в себе глухой ропот протеста и удушливое ощущение очередной привязанности.
  Пройдя половину пути, Чжан остановился: позади осталась одна часть Бесконечности, впереди ждала другая, а бездонный провал, в который превратилась часть его сознания, еле заметно дышал Вечностью, прохладным ветром и безучастностью. Может, это и есть то, искомое им, дающее полное и окончательное освобождение от всех желаний, стремлений, исканий, мучений. В конце концов, так и должно быть, но кроме этого неумолимо следовало и освобождение от последних, окончательных объяснений, ради которых Чжан оказался здесь.
  Он слышал тихий шепот из глубин бездны, равнодушно обещающей ему мгновенный и полный покой, ради которого стоило остаться, отказавшись от ждущего его впереди и остающегося позади. Соблазн был велик, и Чжан в задумчивости покачивался на неустойчивых опорах, баланси?руя над пропастью и не видя ее дна. Но ноги помимо воли понесли дальше к уже недалекому противоположному краю обрыва, где его ждали исчерпывающие объяснения, оказавшиеся более предпочтительными, чем долгожданный покой.
  С первых же шагов по твердой, устойчивой, показавшейся незыблемой после непрочной вереницы следов по?верхности ближайшего тоннеля он начал вспоминать. Прозрачное облако мыслей и образов кружилось, паря над Чжаном, будоража и удивляя нелепостью владевших им ранее мотивов, суждений, поступков. Пока, наконец, излившись стремительным потоком, не увлекло за собой вниз, к подно?жию лабиринта, ненадолго уступив ослепительному солнечному свету, резанувшему по глазам, впервые после полуторамесячного перерыва взглянувшим осознанно на окружающий мир. Чжан сидел в глубине сада, чувствуя и понимая сразу все, и в первую очередь свое полное единство с Бесконечностью, ставшей для него теперь неразрывной. Осознание этого всколыхнуло Чжана радостью, он позволил ей наполнить себя до предела, не боясь ее опасной силы, способной погубить слабого.
  Упиваясь каждым глотком радости, как смакуют лучшее вино, он рассматривал свой пройденный путь сквозь победные, ликующие блики.
  Его взгляд осторожно коснулся Ли, сидящей напротив с книгой на коленях. Чжан вернулся благодаря ей и только ей. Ли сделала то, что оказалось не подвластно никому, проложив силой своего сознания для него обратную дорогу через бездну, а ее мерцающие над черным провалом следы стали неотъемлемой частью лабиринта Чжана.
  Он наслаждался каждым мгновением, понимая, что это лучшие мгновения жизни, которых еще никогда не было и больше никогда не будет... А потому - не спешил.
  Он снова здесь, у себя дома, в любимом саду, и его ждет любимая женщина. Где-то рядом находится Сун - верный и надежный слуга, не поворачивая головы, Чжан чувствовал, что тот неподалеку. Впереди ждут великие дела, и никто не сможет ему помешать... потому что Новое знание безгранично.
  Чжан видит, как радостно встрепенулась Ли, и вот теплые влажные губы нежно и долго блуждают по его оттаивающему от оцепенения, но все еще застывшему лицу.
  Сквозь радость и остроту воспрянувших чувств к нему пробиваются и другие, почти забытые ощущения, приобретая все большую силу и значимость. Чем больше он приходит в себя, чем быстрее восстанавливается онемевшее тело, тем больший смысл имеет то, что казалось никчемным совсем недавно, под проливным дождем воспоминаний. В мыслях возникает черный смерч и образ Шань Цзуя, оттесняя на задний план новое приобретение Чжана. Поначалу он удивлен их настырностью, несмотря на видимую несущественность по сравнению с его Бесконечностью, но свой собственный опыт подсказывает, как иногда малое затмевает великое, а слабое становится сильным. Чжан крепче прижимает к себе трепещущую Ли, стремясь этим удержать последние крохи триумфа, и, одновременно с ускользающей радостью, воспринимает холодно и ясно то, что пытался скрыть от себя: Бесконечность есть Бесконечность, а люди - всего-навсего люди, и чье знание лучше - не им судить. Каждый
  
   512-513
  
   имеет право на него, и никому нет предпочтения: все сводится к вечному спору, беспристрастно оцениваемому кем-то, возможно, Небом. А он вернулся для того, чтобы возобновить то, что так неудачно пытались прервать они с Шань Цзуем.
  
   Глава 17
  
   Мысли Чжана неожиданно прервались - он что-то по-чувствовал. Неосознанное беспокойство от присутствия по-стороннего сменилось конкретным образом: кто-то большой и сильный находится в лесу, в непосредственной близости от дома. Он это не услышал и не увидел, а именно почувствовал. Застыв, словно хищник в ожидании жертвы, он напряженно вслушивался и вглядывался в предрассветный полумрак за окном. Никого и ничего. Но Чжан явственно ощущал присутствие какого-то живого существа здесь, со?всем рядом, причем существа, излучающего волны агрес-сии. В этом нет никакого сомнения, уж в чем-чем, а в этом он знал толк.
  Секунду поколебавшись - не разбудить ли Суна, - решил, что не стоит. Слишком важен завтрашний день, и успех будет зависеть даже от мелочей: Сун должен хорошо отдохнуть. Себя он в расчет не брал - то, что необходимо обычному человеку для нормальной жизнедеятельности - для него не имеет никакого значения. Он намного выше этого и далеко впереди: голод, усталость, слабость, страх - давно не его удел, и все, что с ним связано, осталось лишь тусклыми призраками в его памяти.
  Неслышно ступая, он несколькими скользящими шагами пересек комнату и, беззвучно отворив дверь, оказался на крыльце. Прикрыв ее за собой, он осторожно прислонился спиной к сырой прохладной поверхности дома, почти полностью слившись в одну линию с темным контуром стены. Тот, кто здесь притаился, наверняка заметил его присутствие и теперь, возможно, крадется, чтобы неожиданно напасть, а может, просто застыл в неподвижности и ждет, чувствуя себя хозяином положения. Чжан слегка улыбнулся - кто бы там ни прятался и что бы он ни считал - результат для ночного визитера будет неожиданным и, пожалуй, плачевным.
  Его органы чувств с повышенной интенсивностью изучают окружающее пространство, но самое основное - энергия сознания тонким лучом бороздит каждый сантиметр прилегающего к дому леса. Она с невероятной быстротой анализирует, считает, отметает ненужное и, наконец, определив точное местонахождение источника тревоги, сфокусировалась на нем, передавая информацию о величине, форме тела и возможной силе враждебного существа. В этой ситуации зрение, слух и обоняние еще мало что могли ему сказать, но Чжан точно знал, что в двадцати метрах от него под густыми ветвями невысокой ели затаился уссурийский тигр.
  - Впрочем, здесь других и не водится,- уже не сдержавшись, вслух хмыкнул Чжан. Теперь, когда он узнал, кто его противник, почувствовал мгновенное облегчение: тигр - всего-навсего тигр. Вот если б это был Шань Цзуй (а то, что Шань Цзуй мог его каким-то образом выследить, Чжан со счетов не сбрасывал), то ситуация оказалась бы куда хуже.
  - Глупая кошка, принесло же тебя сюда,- вглядываясь в ночной мрак, царящий под пологом леса, прошептал Чжан.- Убирайся прочь,- громче сказал он,- и останешься невредимой. Он собирался сказать еще что-то, но неожиданная мысль остановила его: Шань Цзуй, два голодных тигра, угрожающе надвигающиеся на него, рев толпы, недоуменные лица стражников.
  Вот сейчас все и решится, а сомнения перестанут быть сомнениями, потому что это испытание послала сама судьба.
  Он отделился от стены и сделал несколько шагов к тигру. Того еще не было видно, и только легкое покачивание еловой ветки говорило о чьем-то присутствии. Чжан, остановившись метрах в десяти от него, на опушке, ждал. Его ноги утопали по щиколотки в невысокой траве, ни кочек, ни ям - идеальное место для поединка... А тигр сможет ответить на терзающий Чжана вопрос ничем не хуже, чем если бы это был сам Шань Цзуй. Чжан почувствовал, как поток его энергии изливается прямо под мохнатые лапы ели. Он еще не успел усилить
  
   514-515
  
   концентрацию до максимума, когда тигр одним длинным прыжком преодолел больше половины расстояния между ними и, не останавливаясь, бросился на человека.
  Невидимый всплеск энергии сильным толчком обрушился на зверя, заставив того слегка отпрянуть. Понимая, что над жизнью нависла реальная опасность, Чжан все еще медлил, тщетно пытаясь бороться с тигром только с помощью силы мысли. Его взгляд, прикованный к черепу тигра, старался проникнуть в глубину мерцающих в темноте зеленых глаз. Чжану в какой-то момент даже показалось, что зверь дрогнул и вот-вот отступит в испуге, но это длилось в течение одного короткого мгновения, которое неминуемо прошло, развеяв все надежды и чаяния, на протяжении последних двух десятков лет ставшие смыслом его существования. Тигр, издав утробный рык, снова бросился на свою жертву, но если до этого он натыкался на невидимую стену, ограждающую от него человека, мягко отталкивающую, но не причиняющую никакого вреда, то теперь напоролся на кисть человека, вытянутую вперед плотно сомкнутыми пальцами. Кисть, пальцы и все предплечье были настолько твердыми и негнущимися, что они сразу же разорвали плоть зверя, пробив его шкуру и погрузившись вглубь мышц. Чжану показалось, что зверь даже не почувствовал боли, когда сбоку его шеи из разорванной артерии хлынула кровь. Словно не замечая раны, тигр свирепыми ударами передних лап молниеносно рассекал воздух, стремясь достать человека, но тот еще более быстро уходил от них.
  Если хищником в эти мгновения владела ярость, то Чжана охватили более сложные переживания, но не те, которые можно было бы ожидать. Брезгливо глядя на истекающего кровью зверя, он шептал:
  - Мерзкий дурак, ты должен был испугаться, ты не должен был на меня нападать - ведь я все сделал правильно.
  Уклонившись в очередной раз от страшных когтей, просвистевших у самого уха, Чжан нанес мгновенный, невидимый человеческим глазом, удар ногой в голову тигра. Тот был такой силы, что раздался гулкий звук и еле слышный хруст костей черепа. Но они выдержали. Понимая тщетность таких ударов и невозможность эффективно поразить зверя в голову, как если бы это произошло с человеком, Чжан избрал другую тактику. Зная, что тигр вот-вот ослабеет из-за потери крови и неминуемо умрет, он торопился. Ему необходима победа сейчас, хоть как-то компенсирующая горечь поражения, которое он потерпел всего минуту назад. Тигр не должен умереть от потери крови - он должен быть убит задолго до этого.
  Теперь уже Чжан ринулся в атаку. Нырнув под лапу хищника, вновь безрезультатно распоровшую воздух, а предплечьем левой руки встретив сокрушительный удар второй лапы, он услышал треск ломаемой кости зверя. Фиксируя это краем сознания, будто все происходило не с ним, Чжан шагнул вперед на четверть шага, уперся взглядом в пылающие злобой и ненавистью глаза, чувствуя смрад, исходящий от оскаленной пасти... и ощутил застывшее мгновение.
  Мгновение, в течение которого их шансы снова выравнялись, потому что его шея находилась всего в нескольких сантиметрах от клыков хищника. Он давал тигру эту возможность не от своего великодушия, а из-за нежелания довольствоваться второстепенным, когда ускользало главное, без чего второстепенное теряло смысл.
  За долю секунды до того, как клыки хищника должны были сомкнуться на его шее, Чжан стремительно выбросил правую руку вперед, и указательный палец, пробив глаз зверя, погрузился до основания в его мозг. 'У меня имелась возможность решить сразу все,- через минуту, вытирая окровавленные руки о шкуру тигра, шептал Чжан,- но сегодня я постоянно допускаю ошибки'. Он уселся на траву в метре от туши, рассеянно наблюдая за постепенно замедляющими свой бег каплями крови, стекающими из оскаленной пасти, и углубился в невеселые мысли. То, что случилось,- несбыточная мечта любого из величайших мастеров кунг-фу: голыми руками убить тигра и при этом не получить ни царапины... Но у него - другая мечта.
  А если это - предупреждение свыше о грозящей ему и Суну опасности, намек, предостерегающий от запланированного нападения на давнего соперника? 'Конечно, все может быть и так, но вряд ли это что-то решает - минуло столько лет в постоянных поисках и
  
   516-517
  
   борьбе... Пора подводить итоги: он чуть пристальней всмотрелся в то, что недавно было тигром.- В конце концов, и ты мог ошибиться. Нет таких, кто никогда не ошибается, а кошки ничем не лучше людей... Но все-таки и для тебя, и для меня было бы лучше, если б сегодня ты прошел стороной'.
  Его мысли унеслись к Шань Цзую. 'Ведь он, как и я,- человек. Чем он лучше или достойней меня? Чем он заслужил то, чего не достоин я? Неужели все дело только в том, что у каждого из нас существует потолок собственных возможностей и его оказался выше, чем мой? Если дело обстоит так, то это - жестокая несправедливость, но и она должна была отступить перед тем, что я совершил за минувшие годы и, особенно, за последние месяцы... если, конечно, Шань Цзуй не сделал большего'.
  Волна уязвленного самолюбия накатила на него, и Чжан тихо, сквозь зубы, застонал. Но решение принято, и ждать осталось совсем недолго - избавление придет уже сегодня, независимо от результата. Он услышал легкий скрип двери и, не оборачиваясь, видел каждое движение Суна. Тот, едва отойдя от двери, молча застыл. Чжан легко различал изумленное восхищение, исходящее от него.
  - Господин, почему вы не позвали меня?- наконец раздался голос Суна. Он звучал ровно и спокойно, ничем не выдавая волнения, владеющего им. Но Чжан сразу же уловил его.
  - Это было ни к чему,- он поморщился: 'Наверное, тигр тоже распознал во мне то, что подделать невозможно'.
  - Вы не ранены?
  - Нет. - У Чжана не было желания начинать разговор.
  - Я ничего не слышал, но мне показалось, что здесь что-то происходит, и вот...
  - Можно сказать, что ничего не произошло, если не считать одной мелочи - порог Непреодолимого снова отодвинулся.
  - Не понимаю, господин. Вы никогда об этом не говорили.
  - Да. Я никогда ни с кем на эту тему не говорил... Кроме Шань Цзуя... да и то...
  - О чем же речь?
  Чжан, поколебавшись, стоит ли продолжать, все-таки решился, и слова вылетали сами собой, будто ждали этого момента все двадцать лет.
  - Ты уже догадался, что едва ли получишь исчерпывающий ответ ... Потому что я не знаю его. Но в отличие от тебя я знаю о существовании 'Нечто'. О нем и пойдет речь. Оно существует где-то рядом, иногда даже можно уловить его дыхание, невидимое, но от этого не менее реальное,- Чжан продолжал, будто забыл о существовании Суна:- Прикасаться к нему человеку, хоть раз ощутившему его присутствие, становится необходимостью. Он не подозревает о неотвратимости, о том, что все пойдет не так, как раньше, а точнее - совсем по-другому,ведя то ли в ловушку, в непреодолимые дебри или к величайшему прозрению - непонятно. Даже в этом тайна.
  Оно делает небольшие уступки и создает у человека иллюзию близкого успеха, но скрывает самое главное, в чем скрыта суть.
  Уходит время, сначала - медленно, потом - быстро, а он неустанно бьется над этой загадкой, ставшей для него больше чем наркотиком, больше чем навязчивой идеей - ставшей всем. Ты понимаешь?- Чжан всмотрелся в расширенные от удивления зрачки Суна.
  - Не совсем, но, кажется, понимаю... Только, наверное, не так...
  - Ты достиг больших высот в нашем искусстве, подойдя к очередному порогу. Теперь начинается то самое, когда знаешь, что надо идти, но неизвестно куда, а правильное направление можно лишь угадать. Со мной такое происходит давно,- Чжан помедлил и поправил себя:- Очень давно. Сейчас, для того чтобы тебе объяснить хоть что-то о 'Нечто', или, как теперь можно сказать, о 'Непреодолимом', мне предстоит кое-что пояснить из своего неудачного жизненного опыта.
  - Но, господин,- возмущенно вырвалось у Суна.
  - Не перебивай. Я понимаю твое удивление и негодование, но похоже, что прав я. Человек захвачен идеей, живет ею. Кажется, еще один шаг, и цель будет достигнута... Как раз в этом последнем
  
   518-519
  
   шаге таится западня: его-то и невозможно сделать. Из-за последнего, самого маленького и ничтожного шага стано?вятся бесполезными и бессмысленными множество предыдущих шагов, сделанных ранее, а отступать поздно: пройти все еще раз не хватает ни сил, ни времени, а признать, что само направление было ложным - не хватит смелости и здравого рассудка - ведь до цели всего шаг, пусть даже непреодолимый. Тем более что он непреодолимый, узнаешь в самый последний момент, да и то все-таки остается надежда, что совершить его еще удастся. Так устроен человек - всегда легче сделать один шаг, чем тысячу.
  Чжан замолчал, с безразличием наблюдая, как густой тяжелый туман приходит на смену серому предутреннему сумраку, тем самым удлиняя нескончаемо долгую ночь.
  - Если посмотреть с другой стороны - весь пройденный путь тоже не пропал даром. Он привел меня к тому, что недоступно почти никому в Поднебесной, а может, во всем мире... кроме одного человека.
  - Этот человек - Шань Цзуй?- вопрос вырвался у Суна быстро и хлестко, словно удар бича, и Чжан внутренне вздрогнул, но не от неожиданности, а как раз потому, что ждал этого. До сих пор еще была надежда, что Сун не спросит.
  - Когда есть выдающийся результат - все другие теряются в сравнении с ним. Но может быть и другой выдающийся результат, не хуже первого. Они могут быть независимы друг от друга и не уступать один другому, каждый имея те или иные преимущества. Чжан кивнул:
  - Я тоже так думал. Я всегда так думал. Вплоть до сегодняшней ночи. Теперь пришел к другому выводу, и он, похоже, значительно ближе к истине.
  - К какому выводу?- спросил Сун.
  - Любой из этих результатов хоть в чем-то будет лучше или хуже другого, а окончательное преимущество останется за тем, который ближе к совершенству. А в сравнении с ним меркнет все. Достичь же совершенства невозможно, к нему можно лишь приблизиться.
  - Но как это сделать? Как приблизиться?
  - Здесь начинается свободный поиск, и проторенных дорог не существует - так же, как и людей, сумевших сделать это.
  - Но кто-то же сумел? Например, Шань Цзуй... или вы.
  - Это его тайна. Это тайна каждого, кто смог... если кто-то все-таки смог. Я думаю, что немногие из тех, кто приблизились к совершенству, помнят обратную дорогу, но именно она способна замкнуть цикл познания.
  Если бы потребовалось вспомнить весь путь хотя бы только для того, чтобы осознать его, не говоря даже о повторении, то сделать это смогли бы далеко не все из них. Слишком много было случайностей, неожиданностей и непредвиденных поворотов. Но я не в числе этих людей. В отличие от них, помню все до мельчайших деталей, но, к сожалению, мне, видимо, не удалось найти то, что я искал. И мнение некоторых, считающих меня близким к идеалу,- ошибка.
  Не я к нему близок, а они безнадежно далеки ... Да и идеалы в представлении многих - всего лишь жалкая фантазия, недалеко ушедшая от их примитивного существования, но, как правило, не имеющая ничего общего с истинным идеалом, единым для всех и для всего. В этом случае идеал и совершенство максимально приближаются друг к другу, но все-таки не настолько, чтобы слиться. Потому что совершенство в любом случае недосягаемо.
  Он замолчал, и ненадолго воцарилась тишина.
  - А теперь иди в дом,- видя, что Сун собирается продолжить разговор, остановил его Чжан.- Иди и отдыхай - еще слишком рано.
  - Господин, я выспался, а разговор очень важен.
  - Нет, Сун. Мне важнее побыть одному. Привыкнуть к мысли о том, что произошло, и свыкнуться с тем, что еще произойдет. Сегодня особенная ночь - неожиданный итог, черта под всей моей жизнью. Не зря так долго она тянется.
  Сун бесшумно растворился в тумане. Чуть слышно скрипнула дверь, но Чжан был уже далеко в своих мыслях. Он еще пытался понять, хотя чувствовал - слишком поздно. Расслабленно скользя по бесконечной спирали памяти, он поплыл мимо всего, чему был очевидцем. Образы вставали перед ним сочно и ярко, как будто отсутствовал
  
   520-521
  
   плотный полог времени - самый надежный и непроницаемый из всех, какие только возможны. Внезапно он почувствовал острое недовольство собой и с некоторым усилием прервал уже начинавшее захватывать его очередное воспоминание.
  Зачем все это? Кому необходим повторный просмотр его жизни, не ведущий никуда, а лишь поднимающий то, что давно ушло, и будящий дурные эмоции сожаления? У него есть Новое знание, но вместо того, чтобы применить его на деле, он погружен в бездействие, напоминающее слабость. Завтрашний день может забрать все, что ему удалось достичь за свою жизнь, а он пассивно ждет, надеясь на чудо. Куда делось то ощущение победы, когда с таким трудом удалось выйти из смертельного транса и вернуться к жизни? Или его дух настолько слаб, что не может противостоять сильному телу? Теперь Чжан уловил в себе что-то новое, еле заметное, но несомненно новое - то, чего никогда раньше не было. Он чутко вслушивался в самую суть неожиданного ощущения, еще не принявшего форму мысли, а только навевавшего ее слабые черты.
  А когда настало утро и на смену белесой мгле пришли пронзительные лучи, бьющие с прозрачного голубого неба, Чжан принял окончательное решение. За минувшую ночь он дважды менял свои планы - больше, чем за всю предыдущую жизнь... но это его не смущало. Потому что теперь Чжан понял: он, как и любой человек, снова попадает под власть иллюзий. Ведь зная пути, ведущие к истине, видя ее саму или тень ее и почти обладая знанием, но, оказавшись вновь в тисках своего тела, он вынужден гнаться за миражом, ища решение в противостоянии с Шань Цзуем.
  'Словно не было испытаний, открывших мне глаза, я стремлюсь к малому, отлично зная, что оно не стоит и тени того Великого, уже бывшего мне доступным. Во мне говорит человеческая природа, как всегда застилая горизонт придуманными нагромождениями, создавая ложные обходные пути вместо прямых и верных дорог'.
  Он удивленно качнул головой, продолжая вслушиваться в себя: 'Неужели разум обречен на поражение в битве с инстинктами, сделавшими нас людьми, но не пускающими дальше? А инстинкты - всего лишь инстинкты, не больше. Инстинкт тигра не помог ему избежать смерти, потому что оказался слишком примитивен и за внешностью человека не рассмотрел главного'.
  Когда появились - сначала Сун, а чуть позже Тон и, не приближаясь к Чжану, почтительно наблюдали за ним, ожидая распоряжений, он, не оборачиваясь, почувствовал, как в воздухе повисла восторженная тишина, еще более усилившаяся вместе с появлением сыновей Тона. Ночной поединок поразил всех... но то, что произошло дальше, поразило присутствующих, за исключением Чжана, еще больше.
  Последний раз бросив взгляд на мертвого тигра, он сказал:
  - Собирайся, Сун, мы уезжаем,- и, пристально взглянув на Тона, подвел итог:- А серебро, Тон, остается тебе - ты его заработал.
  
   Глава 18
  
  
  Капитан Родионов, не глядя, метнул нож, и тот, коротко блеснув в тусклом свете пыльных ламп подвала, мелко задрожал, вонзившись в самый центр круглой мишени. В общем-то квадратный щит из сколоченных вплотную досок с намалеванными мелом кругами назвать мишенью можно было лишь с большой натяжкой, как, впрочем, и капитана Родионова - капитаном. Точнее, все связанное с прошлым капитана осталось далеко позади, погребенное под обломками нескольких последних лет, наполненных еще более мрачными обломками надежд. Надежд самых разных, больших и малых, но привязанных к одной, самой главной - научиться существовать в мирной жизни. И пока эта главная артачилась, никак не желая обрести окончательную форму и смысл, бывший капитан тяжело и болезненно привыкал к новому самому себе, вынужденному подчиняться правилам, от которых давно отвык и к которым в лучшем случае мог адаптироваться, как марсианин - к земным условиям. Все, что необходимо для обычной, мирной челове?ческой жизни, в нем когда-то выключилось, и не просто выключилось, а оборвало необходимые внутренние контак-
  
   522-523
  
   ты, способные его вернуть туда, откуда он ушел, кажется, тысячу лет назад, погрузившись в совершенно новую когда-то, но ставшую для него сейчас единственно возможной среду существования.
  Для того чтобы выжить, ему предстояло вернуться, но возвращаться было некуда. Конечно, развернулись новые военные конфликты, но они еще не казались ему достойной заменой тому, что ушло, и он вяло и безразлично наблюдал за событиями в Чечне и в Средней Азии, чувствуя, как то поднимаются, то затухают в нем невидимые волны искореженного сознания. Если днем ему с трудом удавалось сдерживать все, что постоянно скреблось изнутри, стараясь вырваться наружу, то ночью оно прорывалось в его сны, наполняя их то ли воспоминаниями, то ли фантазиями, ничем не отличающимися от воспоминаний, но всегда на одну и ту же тему - тему войны. После чего привыкание к мирной жизни начиналось с нуля, и каждое утро пытка, словно ломка наркомана, возобновлялась с новой силой, грозя затянуться дольше, чем он рассчитывал в самых оптимистичных (или пессимистичных) ожиданиях. Иногда Родионову начинало казаться, что предела, к которому стремится человеческая жизнь, лично для него почему-то не существует, и тогда становилось чуточку страшно. Но он гнал от себя эту мысль, как обычно люди отгоняют от себя мысли о неизбежной смерти, и с облегчением понимал, что вряд ли для него сделано исключение.
  Он старался меньше спать, и, как ни странно, это удавалось без труда. Не раз в течение суток Родионов ненадолго проваливался в сон, успевая выскочить из него, когда подступала очередная волна.
  Шаг за шагом ему удавалось вроде бы удалиться от того себя, который остался в Афганистане, и приблизиться к тому, который жил здесь, в Москве, в обычной, хоть и суматошной жизни. Но усталость брала свое, и тяжелый, густой сон надолго вступал в свои права, возвращая то, что осталось позади.
  Чтобы меньше спать, Родионов устроился в одно СП ночным охранником и терпеливо слонялся всю ночь напролет по территории огромного склада, периодически устраивая бои с воображаемым противником, прыгая и кувыркаясь между стеллажами с чаем, кофе и коробками конфет, находя в этом хоть и малую, но необходимую для себя разрядку.
  Приходилось обходиться без стрельбы, но ее с лихвой заменили метания ножей, которых он притащил с десяток - самых разнообразных: от настоящего десантного, предназначенного для метания, до обычного столового для разделки рыбы, с длинным зазубренным лезвием, что нисколько не сказывалось на искусстве, с которым Родионов обращался с ними, как и с любым режущим и колющим предметом. Завершением подобных импровизированных военных действий, как правило, был рукопашный бой с тенью, в котором бывший капитан пытался выплеснуть остатки неизрасходованной энергии, всего час назад бывшей не чем иным, как откровенной жаждой опасности, сражения и, в конце концов, убийства. Обливаясь потом, он становился под ледяной душ, который находился по соседству с раздевалкой грузчиков, после чего на несколько часов отдалялся от шуршащего за спиной миража, ненадолго отступавшего в прошлое, к подрагивающим в горячем мареве горным пикам.
  Как долго продлится подобная жизнь, Родионов не задумывался, боясь сорваться и, рано или поздно, согласиться на предложение, которое уже несколько раз ему делал бывший сослуживец - стать исполнителем деликатных поручений - точнее киллером. И зарплата что надо, и полная гармония со своим истинным 'я', предназначенным, как оказалось у того же сослуживца, не только для войны, но и вполне для мирного, но скорректированного переменами нового времени.
  Но совсем недавно кое-что все-таки изменилось. Что именно - ответить однозначно было невозможно, и капитан с немым удивлением прислушивался сначала к себе, позже - к запахам склада и возне крыс в подполье, всматривался в размытые тени на стенах от бутылок, коробок и еще чего-то громоздкого и округлого. Непонятное ощущение беспричинным легким холодком пробегало по спине, иногда еле-еле приподнимая волосы на загривке, что всегда служило признаком близкой опасности, но не здесь, а там, в оставшемся далеко позади 86-м году.
  И удивительное дело, действительность вновь начинала понемногу что-то значить, наполнившись ожиданием. Дни
  
   524-525
  
   и ночи перестали тянуться бесконечно долго и, главное, бессмысленно. Казалось, сам воздух вокруг приобрел некий звенящий предчувствием смысл. Для великого множества других людей похожие ощущения скорее всего вызвали бы тревогу, а может быть, и страх, но Родионов уловил давно недостающее, жизненно необходимое и важное.
  Впервые оно появилось с неделю назад, и капитан застыл в неподвижности, сидя перед телевизором, ничего не видя и не слыша, кроме того, что творилось в нем самом. Он сидел долго, боясь шевельнуться и навсегда потерять забытое, реально всплывшее в этом новом и чуждом ему мире. Но старое новое не исчезло, даже когда Родионов медленно и осторожно переоделся, чувствуя долгожданный 'холодок', и когда он ехал в метро на работу, на очередное ночное дежурство, и на складе, когда после двухчасового боя приходил в себя под ледяными струями воды, и утром, когда вернулся домой.
   Оно больше не исчезало ни на минуту. Что-то очень скоро должно было произойти, причем не менее волнительное, чем творившееся с ним раньше в Афгане.
  Выдергивая глубоко засевший в дереве мишени нож, Родионов, в который уже раз за день, застыл, наслаждаясь пониманием - он снова окажется в гуще событий, настоящих событий, а происходящее ныне - лишь прелюдия, выводящая его из кошмара, длящегося уже столько лет. Каковы же будут эти события - он не имел ни малейшего представления. Главное - они приближаются.
  Его сухощавая высокая фигура, напоминающая треугольник, перевернутый острым углом вниз, ненадолго отпечаталась на стене, выхваченная светом настольной лампы с подвижным абажуром, направленным, словно прожектор, на место недавнего боя с воображаемым противником, и сразу же исчезла, слившись в одну сплошную массу с тенями коробок. На секунду Родионову показалось, что на стене мелькнула еще какая-то расплывчатая, неясная тень, похожая чем-то на человеческую, но исчезнувшая почему-то на потолке.
  Капитан прислушался, стараясь различить тихие, крадущиеся шаги, отлично зная, что здесь никого не может быть, потому что проникнуть в помещение склада, преодолев сложную систему сигнализации, мог только серьезный профессионал. Но даже сделай он это, сразу же наткнулся бы на Рика - матерую кавказскую овчарку, до одури свирепую, с которым сам Родионов, находясь рядом, чувствовал определенную скованность и напряжение. Скорее всего и Рик чувствовал то же самое по отношению к своему напарнику. Они стоили друг друга и, без лишних выяснений отношений, доверяя только своему чутью, признали, что каждый из них прирожденный боец.
   В течение двух последних лет Рик принимал непосредственное участие в играх Родионова, весело носясь между штабелями ящиков и коробок, похоже, выделив капитану в своей собачьей шкале ценностей особое место, которое почти приравнивалось по значимости месту сучки Розы - крупной рыжей дворняжки - большой подружки Рика. Родионов стал вторым по значимости существом в жизни грозного пса, что по человеческой шкале ценностей можно было приравнять к дружбе двух крепких мужиков-соперников, ценящих общество друг друга и никогда в осторожной дружбе не перегибающих палку. Все остальные вахтеры - сменщики капитана в глазах Рика не стоили и мизинца последнего, что было очень близко к действительности.
  Капитан наслаждался тем самым моментом, когда опасность, пусть даже выдуманная, кажется почти реальной. Он прикрыл глаза, и слух еще больше обострился, скрадывая расстояния и уменьшая объемы огромного помещения, превращая его в маленькую несущественную часть пространства, полностью контролируемого самой значимой точкой реальности, в которую так же незаметно превратился он сам. Игра воображения могла унести далеко, и это более чем устраивало застывшее в ожидании сознание.
  Вот раздался стремительный топот легких лап, и, не открывая глаз, Родионов представил несущегося к нему с другого конца склада Рика. Неужели и пес что-то почуял? Но ведь никого здесь нет. Это только игра.
  Его обдало запахом псины и слабым порывом ветра, поднятого большим и мощным телом зверя, пролетевшего в полуметре от затаившегося человека, и когда Рик развернулся, Родионов изумленно увидел на фоне грязно-желтой шерсти, обрамлявшей голову, два горящих серым огонька глаз. В них не было и следа обычной игривости и притворной агрессивности, а только слепая ярость матерого слу-
  
   526-527
  
   жаки, почуявшего чужака и готового дать немедленный отпор.
  Родионов понял все сразу - ему не требовалось долгих объяснений: вот он, тот случай, который должен изменить жизнь. Непонятно как, но стало совершенно ясно, что тот, кто проник в помещение, не просто взломщик, решивший погреть руки на собственности преуспевающего СП 'Гарвин и М', а что-то, неизмеримо превосходящее эту пустяковую проблему. Сейчас Рик найдет непрошеного гостя или гостей, пусть их будет хоть целый взвод, и тогда в игру вступит он, капитан Родионов.
  Рик утробно, зло рычал, глядя туда же, куда минуту назад смотрел и сам капитан и где, как ему показалось, скрылась тень человеческого силуэта... но что могло прятаться на потолке? Родионов медленно обошел стеллаж и осторожно двинулся дальше, пристально всматриваясь в длинные коридоры между коробками, готовый в любую секунду отразить нападение и, в свою очередь, нанести ответный удар.
  Рычание Рика понемногу отдалялось, становясь глуше, но не прекращаясь: пес определенно что-то чуял, и было ясно - здесь искать бесполезно и надо возвращаться, но капитан медлил, потому что отлично знал - там, около Рика, тоже никого нет. 'Не может же он быть невидимым,- проскользнуло в мозгу, и встал вопрос, чему больше доверять: собственным глазам и ушам или обонянию Рика.- С другой стороны, я тоже видел тень на потолке... а может, только показалось? Или все-таки не показалось? Тогда где, черт возьми, тот, кто ее отбрасывает?'
  Капитан невольно перевел взгляд на потолок, но там не было ничего, напоминающего недавнее видение.
  - Не хватало тут еще призраков,- хмыкнул Родионов и с досадой сплюнул, а после, совершенно не таясь, пошел обратно к Рику. Поза пса с того момента, как капитан отправился искать грабителя, нисколько не изменилось: он стоял напружинясь, слегка присев на задние лапы, словно готовясь к стремительному броску, и накал ярости был прежним, а это говорило об уверенности Рика, что поднятая им тревога не напрасна и тот, кто явился ее причиной, находится здесь, совсем рядом.
  - Хорош тебе беситься, Рик, угомонись.- Он нагнулся и потрепал собаку по мощной лохматой шее, почувствовав ладонью вибрацию концентрированной злобы.- Ишь разошелся. Нет тут никого.- Но, еще не успев разогнуться, интуитивно отпрянул в сторону. То же самое стремительно сделал и пес, словно старался избежать нападения.
  Родионов не тратил времени на удивление и недоумение, а, мгновенно крутанувшись по полу, тут же вскочил на ноги в пяти-шести метрах от того места, где только что находились они с Риком... И увидел...
  Оно было не на полу, где капитан так тщательно все осмотрел, и даже не на потолке, а в воздухе, зависнув в трех метрах над землей.
  Он встряхнул головой, стараясь отогнать наваждение, но почти прозрачное облачко, похожее на человеческую фигуру, не исчезло, наоборот, оно приобрело еще более четкие границы, а над широким квадратом плеч явственно обрисовалась голова с проглядывающими сквозь подрагивающую сероватую пелену глазами, носом, ртом. Черты лица за несколько секунд приобрели максимальную резкость, но не стали такими же ярко выраженными, как у человека.
  Глаза смотрели прямо на Родионова, а сама поза воздушного человека чем-то напоминала своей агрессивностью ту, в которой стоял Рик. Это сходство было не столько в положении фигуры, тем более что руки и ноги почти сливались с корпусом, сколько в готовности, читающейся во взгляде, и напружиненности мощного, громоздкого тела.
  Капитан смотрел в эти враждебные глаза, не ощущая страха; мысли словно заледенели, не мешая телу, уже превратившемуся в тугую сжатую пружину. Губы самопроизвольно произносили то ли отрывочные слова, то ли фразы, но Родионов отстраненно слышал одно и то же:
  - Не фига ж себе...
   В правой руке неизвестно каким образом оказался нож, и рука, будто самостоятельное живое существо, забыв спросить разрешения у самого Родионова, стремительно и точно послала его в слегка дрогнувшее в этот момент облако. Естественно, не причинив никакого вреда воздушному незнакомцу, клинок прошил насквозь прозрачный силуэт и вонзился в картонную коробку позади. Раздался
  
   528-529
  
   хлопок вакуумного пакета, и в воздухе приятно запахло кофе.
  Контур еще раз качнулся и, немного отодвинувшись от Родионова, очень медленно потускнел, теряя очертания, и, превратившись в сгусток бесформенного мутного воздуха, поплыл в сторону Рика.
  - Что, не понравилось?- неуверенно констатировал капитан.- А то, может, еще разок? Так-то.- Но сквозь браваду на него во всю силу навалилось изумление, впрочем не мешающее понять, что призрак исчез совершенно по другой причине, а не потому, что он метнул в него нож. Сразу же, к его глубочайшему изумлению, добавился еще один оттенок: воинственное рычание Рика на секунду прервалось, сменившись жалобным визгом, чего Родионову за все время работы в СП 'Гарвин и М' слышать не приходилось.
  Визг тут же прекратился, но рычание больше не возобновилось: ярость Рика бесследно исчезла, как исчезло так же бесследно и то, что ее породило. Родионов долго тщательно, но безрезультатно всматривался в сумрачный потолок, пытаясь на его фоне различить хоть малейший след ускользнувшего визитера, но больше ничего не напоминало о его недавнем присутствии.
  - И что это было, по-твоему?- наконец обратился он к притихшему псу.- Не знаешь? А чего орал-то? Дурень.
  До утра ничего больше не произошло, если не обращать внимания на несколько странное поведение Рика: он был заметно подавлен, может быть, даже испуган, и пассивно лежал на брюхе, угрюмо положив голову между лап. Иногда, без особой на то причины, пес вскакивал и растерянно озирался по сторонам, словно ему не давало покоя загадочное событие, след которого, возможно, он еще чуял в пропахшем кофе воздухе. Странным казался и его взгляд. Когда Родионов чувствовал, что Рик смотрит на него, то невольно ощущал признаки неизвестно откуда взявшейся враждебности, исходящей от пса. Это было очень непривычно - ведь они давно стали друзьями.
  - Я понимаю тебя, Рик.- Капитан дружески положил ладонь ему на голову и сразу же убрал ее, услышав еле слышное злобное рычание.- Такие фокусы могут вывести из себя кого угодно, но зачем же злиться на меня?
  'Фокусы, - про себя подумал он,- не думаю, что это фокусы.-- И, вспомнив зловещий силуэт, пытавшийся приблизиться к нему:- Хотелось бы знать, чего ждать от него в следующий раз, и когда произойдет этот следующий раз'.
  В том, что история будет иметь продолжение, Родионов не сомневался - его предчувствие давно предвещало сегодняшнее событие, а сейчас стучало набатом где-то в глубине сознания о постоянно возрастающей опасности. Опасность опасностью, но от чего она исходит, было трудно даже представить, не из воздуха же, в конце концов: как может угрожать бестелесный призрачный туман, имеющий только форму человеческого тела и злобную физиономию?
  Родионов ломал над этим голову до тех пор, пока не пришел сменщик, но первые проблески утра нисколько не уменьшили значимости произошедшего ночью.
  В отличие от обычного, домой он направился пешком, а не на метро. Холодные прикосновения раннего утра приятно взбодрили его, но не придали никакой ясности зашедшим в тупик мыслям. Единственный вывод, сам собой пришедший в голову, заключался в следующем: необходимо срочно созвониться с Винтом - он, видимо, лучше кого бы то ни было смог бы разобраться в ситуации, выходящей за рамки обычного. Капитан сознательно избегал более хлестких, но, как ни странно, более точных выражений в обозначении невероятного ночного приключения, словно специально оставлял место в своем сознании для мыслей, которым, как он чувствовал, рано или поздно придется переварить и не такое. А чтобы остаться в здравом уме, потребуется слишком много сил... как тогда в Афгане, когда он увидел чудом выжившего Виктора после стольких дней, проведенных без воды и пищи ... И не просто выжившего.
  Родионов поморщился - лучше попасть в передрягу подобно тем, что случались с ним в Афганистане, чем сталкиваться с такими вещами, как ночью, будто специально предназначенными для того, чтобы сводить нормальных людей с ума. Нет уж, пусть лучше Винт занимается ими - Родионов был уверен, что Виктор Байкалов и вся эта ночная чертов-
  
   530-531
  
   щина каким-то странным, непостижимым образом связаны. Ведь Винт, как искренне в глубине души считал капитан, не менее загадочен, чем тот тип, паривший в воздухе, и его способности так же, наверное, трудно объяснимы современному человеку, как дикарю - устройство космического корабля.
  
   Глава 19
  
  
  Минула неделя с тех пор, когда в жизни Андрея произошли самые значительные перемены, не идущие ни в какие сравнения с теми мелочами, которые иногда встряхивали его монотонное и спокойное существование.
  Неожиданная и эффективная расправа с давними врагами произвела на него значительно меньшее впечатление, чем разрыв с Жанной. Угрызения совести не успели глубоко проникнуть в сознание, тут же подавленные чувством собственной правоты и давней, закостеневшей неприязнью к Бяше и компании. А медленное, все более полное осознание важности потери любимой женщины, незаметно для него за годы, проведенные вместе, ставшей главной составляющей его жизни, окончательно сгладило последние сомнения насчет необходимости предпринятых жестких действий в отношении Бяши.
  На фоне этой самой значительной потери в своей жизни нивелировалось удивление по поводу фактически возросших физических возможностей собственного тела. Знай он раньше о феноменальной силе, кроющейся в нем, разве позволил бы Бяше, да и вообще кому бы то ни было унижать себя навязыванием подобных условий, бьющих не столько по бизнесу, сколько по чувству собственного достоинства. И многое происходило на глазах Жанны, что, возможно, и подтолкнуло ее к Виктору. Андрей тихо застонал.
   Еще бы, Винт никогда бы не допустил ничего подобного по отношению к себе, но я поступал так же, как все, и в этом ничего не было унизительного... Пока Бяша не переступил черту, которую никогда нельзя переступать. Лучше бы он переступил ее раньше, значительно раньше. Андрей налил себе еще 'Абсолюта' и выпил, слегка поморщившись. Раньше он никогда не напивался, да и не употреблял крепких напитков. Может быть потому, что не было в них необходимости? А теперь? Теперь она, конечно же, есть. Жанна ушла к Виктору, и это навсегда. Дело не в нем, Андрее, и не в их давних отношениях, а в том, что она всегда любила Виктора. Всегда. И присутствие Андрея лишь оттягивало, но не исключало неизбежное... Почему он не понимал этого раньше?
  Прошла неделя, в течение которой Андрей ни разу не видел Жанны, даже не звонил, прилагая к этому чудовищные усилия. Он старался сразу вырвать из себя с корнем то, что, затянувшись на более долгий срок, грозило сломать, уничтожить в нем самое лучшее, то, что позволяло ему самому себя уважать и воспринимать как гармоничное, вполне состоявшееся 'я', причем совершенно определенно зная - таковым оно было в действительности. Хотя он об этом никогда не думал, а скорее чувствовал, зато теперь думает слишком много, ощущая, как все самое ценное, составляющее стержень его жизни, мгновенно осталось где-то позади.
  Выходит, он совсем не тот, кем считал себя еще недавно, а человек, полностью (причем добровольно) подчинившийся другому. Когда же того, другого, в его жизни не стало, то... жизнь, он сам и весь мир, к которому привык с детства, стали абсолютно другими, чужими и незнакомыми. Если любовь существует для подобных вещей, то для чего она нужна вообще? Андрей грустно прищурился, заметив, как наполовину опустела бутылка за тот неполный час, что он сидит здесь, за столиком у себя в баре ... За тем самым столиком.
  Уже ночь. Давно разошлись последние посетители, и вслед за ними он сразу же отпустил всех своих работников. Сегодня - ровно неделя, и ему захотелось остаться здесь одному, за тем самым столиком, где тогда сидели они все вместе.
  'Захотелось побыть одному,- он пьяно улыбнулся,- ныне одному предстоит быть всегда, потому что Жанну никто не сможет заменить, а она никогда не вернется'. Мысли необыкновенно вяло и тяжело ворочались в мозгу, удивляя его своей неуклюжестью, но боль потери притупилась, и сейчас это казалось важнее.
  
   532-533
  
  
  Напиваться - способ расслабиться не для него, такой слабости он больше не допустит, потому что есть, к счастью, другой - самый верный, не раз проверенный. Через три дня для него будет существовать только одно - горы, мир, не терпящий иной любви, кроме одной - к нему самому: холодному, суровому и прекрасному.
  Андрей, представив заснеженные остроконечные пики, сияющие под ослепительным солнцем, и темное, фиолетовое небо высокогорья, не выдержал и улыбнулся. Горы - теперь единственная его привязанность, они никогда ему не изменят, как и он им. Через три дня в распоряжении будет целый месяц, который поможет забыть о прошлом, даже о таком, каким было его прошлое, даже Жанну.
  Андрей встряхнулся - Жанну, конечно, забыть не удастся, но от своей нынешней тоски он обязательно постарается избавиться... Еще целых три дня. Что делать теперь? Налил рюмку и, немного поколебавшись, выпил, отставив недопитую бутылку. Слегка покачиваясь, встал, не обратив внимания на с громким стуком опрокинувшийся стул. Теперь он в последний раз приедет к Жанне и отдаст ключи от ее квартиры. Неудобно держать их дальше. Андрей двинулся к двери, но в нерешительности остановился, взглянув на часы: четыре часа утра - слишком поздно и слишком рано. Она, конечно же, спит. Ну и что? Сколько раз он приезжал ночью - воспоминания сладкой болью кольнули сердце. А если Жанна не одна?
  Поморщившись, Андрей решительно направился к выходу, старательно борясь с нахлынувшим головокружением: то ли от мысли, что Жанна не одна, то ли от выпитой водки. Закрыв за собой дверь, Андрей прошел мимо своего 'Фольксвагена' и неторопливо зашагал вдоль улицы, то пропадая, то появляясь из густой тени деревьев, незаметно для самого себя стараясь избегать освещенных участков, словно подчиняясь новым, еще не осознанным правилам. Дом Жанны находился неподалеку, даже если идти по улице никуда не сворачивая, и, уткнувшись в трамвайные пути, сразу повернуть налево. Но Андрей срезал значительный кусок, углубившись в темный массив парка Горького, и через пять минут сквозь просветы между деревьями увидел тусклые отблески фонарей на его противоположной стороне.
  Чем ближе он подходил к цели, тем меньше понимал первоначальную причину, толкнувшую его к неожиданному поступку. Потеря Жанны и любовь к ней вдруг показались Андрею малосущественными по сравнению с тем чувством, что настойчиво, со все возрастающей силой поднималось в нем - ненавистью к Виктору.
  Оно появилось еще неделю назад, сначала неосознанно, но после ухода Жанны приобрело вполне конкретную базу - ненависть к своему сопернику. На протяжении последних дней Андрей с некоторым опасением прислушивался к самому себе, поражаясь, насколько неистово может ненавидеть. Прошедшая неделя стала для него неделей открытий, и, как ему казалось, далеко не лучших и, тем более, менее всего ожидаемых.
  В поступке Жанны трудно было винить Виктора, трудно винить ее, да и себя Андрей винить тоже не собирался. Умом отлично понимая, что инстинктивно выбрал путь, привычный для каждого, он также понимал, что в его конкретном случае - это ошибочный путь: Виктор никогда не стремился стоять между ним и Жанной, и если питал к ней какие-либо чувства, то ничем не выказывал их.
  Но ненависть не слушалась его, она была не подвластна ни логике, ни воле, она была сама по себе, существующей в соответствии с тем новым, что Андрей в последнее время ощущал в себе, с тем, что прорвалось наружу в разборке с Бяшей. Это новое незримо стояло за всеми мыслями, намерениями, действиями, туманно-расплывчато намекая на какой-то особый, исключительный путь, уготованный ему роком.
  Из всех окон освещено было только окно Жанны. Свет горел в гостиной - это Андрей определил безошибочно, сразу почувствовав тревогу: что может заставить не спать ее в такое раннее утро? В любом случае - не то, от чего мучается бессонницей он. Быстро перейдя проезжую часть, Андрей завернул за угол дома, во двор... и похолодел: в десяти метрах от него стояла белая 'Ауди', а за ее рулем, ссутулившись и неловко
  
   534-535
  
   повернув на странно изогнутой шее голову, сидел Бяша, безразличным, мертвым взглядом уставившись прямо на Андрея.
  Похоже, это был тот случай, когда не стоило доверять собственным глазам, потому что еще свежи в памяти свидетельские показания, которые он лично давал следователю как один из последних, кто видел живым Бяшу в тот вечер. На него, конечно, не пали подозрения - приличный, интеллигентный молодой человек, да и обстоятельства оказались на стороне Андрея - никто его не видел в темном дворе, да еще скрытого кронами деревьев. Обычная бандитская разборка, правда, как ни странно, обошедшаяся без поножовщины и стрельбы, но приведшая к закономерному концу.
  От Андрея не скрылась растерянность следователя, явно считавшего эту разборку необычной, но совершенно не стремящегося делиться своими подозрениями со свидетелем. Совершенно ясно, что поработали здесь настоящие профи-киллеры, к тому же обладающие феноменальными физическими данными - так изуродовать тела надо уметь. Не оставили ни одного отпечатка пальцев, ни дубинок, которыми переломали кости пострадавшим.
  Андрей вспомнил все сразу и еще многое, не известное больше никому, кроме него. Поэтому сомневаться в смерти Бяши не было совершенно никаких оснований. Но главным аргументом в пользу этих сомнений был Бяша, вроде бы как немножко не в себе и не совсем живой, но все же и не мертвый. Неожиданная мысль паникой ворвалась в сознание Андрея - неизвестно как, но Бяша выжил, а теперь решил выполнить свое обещание и приехал сюда, к Жанне, чтобы... Вот почему у нее горит свет. Неужели Бяша успел, и ничего нельзя изменить, а он, Андрей, всю ночь глушил водку всего в десяти минутах ходьбы отсюда и вместо оказания помощи той, которую любил больше всех на свете, предавался глупым, ничего не значащим мыслям.
  Издав яростный рык, Андрей в два прыжка оказался у машины и, распахнув дверцу, за шиворот выволок Бяшу из-за руля, уловив при этом несильный запах тления, ударивший ему в нос из глубины автомобиля. Развернув не проявляющего никаких признаков сопротивления против?ника к себе лицом, он изо всех сил нанес ему удар в челюсть, только после этого заметив, что стоящий перед ним человек больше похож все-таки на мертвеца, чем на живого. - Если я тебя не прикончил тогда, то сделаю это сейчас, подонок,- с ненавистью выдохнул прямо в лицо Бяше Андрей, но тот лишь слегка покачнулся, а не отлетел, как это было неделю назад, и тут же нанес Андрею ответный, также не причинивший никакого вреда.
  Обменявшись еще несколькими ударами, они затихли, застыв друг напротив друга. Андрей ошеломленно всматривался в лицо стоящего перед ним Бяши, теперь совершенно ясно понимая, что тот - мертвый, но послушный неизвестно какой силе, заставившей его восстать из мертвых и направившей сюда. Для чего?
  Привычная неприязнь понемногу отступала перед тем новым, что поселилось в нем. Впервые после событий недельной давности оно открыто и недвусмысленно заявило о себе, подавив все личные переживания Андрея и выдвинув на первый план единственно существующую, важнейшую потребность - уничтожить своего истинного врага, в котором безошибочно угадывался Виктор. И, как ни странно, Бяша, несмотря на отвращение, которое не переставал испытывать к нему Андрей, предстал в роли союзника, влекомого той же идеей и, видимо, в еще более фанатичной форме владеющей им. Не говоря ни слова, они повернулись лицом к подъезду, словно улавливая невидимый луч, указывающий им направление, и двинулись вперед. Каждый из них отлично знал конечную цель, и сейчас, кроме нее, ничего не существовало.
  Поразительным образом Андрей понимал все, что делается в голове Бяши, и смутно подозревал, что его собственные мысли читаются не менее легко, и не только Бяшей, а тем, что двигало, играя ими, словно ветер невесомыми песчинками, направляя по только ему известным петляющим тропам судьбы, неизменно приближая к тому, что всегда ждало их, именно их - и никого больше. Как и в свой последний визит к Жанне, Андрей почувствовал гнет страшной опасности, царящей на площадке перед ее дверью. Похожее беспокойство он уловил и у Бяши, которому вроде бы уже давно все было безразлично.
  
   536-537
  
  
  Они замешкались перед дверью, но секундного промедления оказалось достаточно, чтобы Андрей получил легкий укол того, что сейчас являлось его совестью, а точнее, временно заменяло ее. Он, поспешно сунув руку в карман, достал ключи. Верхний замок долго не поддавался, и только через минуту безуспешных усилий до Андрея дошло, что тот не заперт. Найдя на связке ключ от нижнего, не сразу попал в замочную скважину, чувствуя, как подрагивают пальцы.
  'Лучше бы я здесь был один',- неприязненно косясь на Бяшу, подумал он. Страх, излучаемый последним, спирале?видными кольцами касался и его самого. Осторожно щелкнув замком, Андрей приоткрыл дверь и неслышно шагнул в прихожую, за ним протиснулся Бяша, негромко хрустнув рассохшимся паркетом. Они замерли, но, похоже, их присутствие осталось незамеченным.
  Из гостиной сквозь дверь из толстого узорчатого стекла, преломляясь на его гранях, сиял яркий свет, и Андрею показалось, что опасность исходит как раз от него. Он отбросил эту мысль, чувствуя, что решимость готова его покинуть: воздух был настолько насыщен угрозой, что казался плотным и неподдающимся, будто толща воды. Опасность исходила сразу отовсюду, и невозможность определить ее источник пугала еще больше. Но то новое, что появилось в нем, толкало вперед, и Андрей, с каждым вздохом преодолевая страх, нырнул в самую середину светового потока. Еще не успев открыть дверь, он догадался, что в гостиной никого нет, но тут же не менее ясно понял, что Жанна находится в спальне... а с нею Виктор. Это открытие лишь слегка кольнуло Андрея, в значительно меньшей степени, чем если бы это случилось всего час назад: совершенно иные чувства теперь владели им.
  Обернувшись, он увидел, как сверкнули глаза Бяши, но и в них Андрей не нашел ничего знакомого - того, что всегда характеризовало личность последнего...
   Они оба больше не были теми, кем были всегда.
  Только дойдя до середины комнаты, он услышал тихий полувздох-полустон и, несмотря на то, что великолепно знал его природу, остался безразличен. Еще несколько шагов по сверкающей гостиной, и Андрей остановился как вкопанный, даже забыв брезгливо поморщиться, когда на него сзади наткнулся и тут же отступил Бяша.
  За границей света, в полутьме, почти бесшумно двигались тени, создавая ту самую картину, от которой лично он чуть раньше, только представив что-нибудь похожее, мог бы сойти с ума. Потому что в центре ее находились Жанна и Виктор.
  Сильное мускулистое тело Виктора упруго пружинило под весом двигающейся на нем Жанны. Опасность же, которую чуял Андрей, исходила не от самого Виктора, точнее, не в первую очередь от него, а от неимоверно более мощного и страшного - пространства, частью которого сейчас были и Виктор, и Жанна, и, похоже, становились они с Бяшей.
   Что оказалось еще менее понятным - это начинающее леденить ужасом душу пространство само являлось как бы частью Виктора. Насколько верна его догадка, Андрей не пытался вникнуть, потому что, словно раздвоившись, одной частью своего 'я', забыв о страхе, завороженно наблюдал за Жанной, с которой он иногда занимался любовью, но никогда не видел со стороны, как она красива и желанна в этот момент. А другой частью своего 'я' готовился к бою.
  Где-то в глубинах собственного тела всколыхнулась ревность, и он беззвучно зарычал, все еще стараясь не выдать своего присутствия, но почему-то зная, что Винт уже давно его ждет. Не в силах оторвать взгляд от мягкого овала ее бедер, охвативших таз Виктора, ни на секунду не прекращающих свой магнетический ритм, Андрей сделал еще шаг вперед, чувствуя, как жестко упирается ему в грудь пустота, не пускающая дальше. В трех метрах от него обнаженная спина Жанны в последний раз качнулась маятником и, содрогнувшись, застыла, а комнату заполнил громкий стон, полузадушенный поцелуем.
  Андрей ощутил волну бешеной ярости, но не своей, а излучаемой Бяшей. Он увидел, как руки его напарника случайно коснулись края стола, и в конвульсивно сжавшихся с огромной силой пальцах раскрошился кусок отломанного дерева. Все это сопровождалось громким треском, похожим на выстрел, а вслед за ним раздался испуганный вскрик Жанны. Она даже не сразу сообразила, что полностью об?нажена перед глазами посторонних мужчин,- бьющий в
  
   538-539
  
   спину Андрею и Бяше свет из гостиной не позволял рассмотреть их лица, но зато во всех подробностях высвечивал ее и Виктора.
  - Ну и компанию же ты себе выбрал,- невозмутимо сказал Винт, который, к удивлению Андрея, уже успел надеть джинсы.
  Он набросил на Жанну угол простыни, прикрыв ее ноги, и она, завернувшись до пояса, отодвинулась к дальнему краю тахты.
  'Почему она не оденется? - пассивно подумал Андрей, загипнотизированный только что увиденным.- Ага, понятно.- Теперь он рассмотрел на полу ее халат и чуть дальше, у торшера, скомканное одеяло, там же лежала рубашка Виктора.- Недурно и довольно-таки бурно. Почти так же, как и у меня с ней, хотя почему 'почти'?- Он осекся, спохватившись. Глупость и никчемность собственных мыслей чуть не завели в западню в то время, когда на карту поставлена его собственная жизнь и самое главное...
  Что самое главное? На этот вопрос Андрей не смог ответить даже приблизительно, но почему-то знал - лично от него и зависит это 'главное', от того, как он сейчас будет действовать. Все новое в нем натянулось и гудело, как резонирующая струна, поражая скрытой силой, его собственной силой. Бяша тоже подобрался, и от него исходила нечеловеческая, пугающая мощь, и Андрею стало ясно - они оба созданы только для того, чтобы уничтожить Виктора. Но зачем? Кто, в таком случае, Виктор? Чем он неугоден кому-то и почему так опасен? И кто тогда он, Андрей, и почему оказался в компании Бяши? Надо признать, Винт задал вполне уместный вопрос.
  - Я не выбирал себе компанию,- на удивление спокойно произнес он.
  - Андрей, зачем ты сюда пришел?- простонала Жанна.- Мы же все решили с тобой.
  - Я забыл отдать тебе ключи,- бесцветным голосом ответил Андрей. Он вскользь взглянул на Бяшу и поморщился: 'Надо же, вломился с мертвецом, да еще с тем, которого сам отправил на тот свет, в квартиру любимой женщины. Неужели действительно Бяша здесь необходим? Что, черт побери, происходит?'
  Андрей содрогнулся от вида искаженного смертью мраморно-белого лица своего партнера. В то же время его собственное лицо свела судорога, и оно онемело, напоминая ему маску. Маску чего? Смерти?
  'Неплохо бы взглянуть в зеркало,- и его взгляд пробежал по стене, но Андрей в очередной раз, вспомнив свою цель, поспешно взял себя в руки.- Я не о том, совсем не о том'.
  - Ты пришел только из-за ключей,- ехидно спросил Винт.- А он зачем приперся? По-моему, его место давно уже в другом месте. Как ты считаешь?
  - Не нам это решать,- неожиданно, даже для себя, жестко ответил Андрей и увидел, каким внимательным стал взгляд Виктора.
  - Тебя ничего не удивляет?- в голосе Винта звучал живой, неподдельный интерес.
  - Слишком многое, а точнее - все... Когда же удивляет абсолютно все, то удивляться нечему.
  - Но ты, похоже, и не пытаешься,- Виктор стремился развить тему дальше, видимо, она интересовала его больше, чем само разворачивающееся действие.
  - У меня еще не было времени,- ответил Андрей, понимая, что теряет время, а о факторе внезапности, давшем, как ему казалось вначале, им с Бяшей преимущество, можно спокойно забыть.
  - Или, точнее, 'Оно' не дает тебе такой возможности.
  'Он все понимает,- подумал Андрей,- будто сам прошел через что-то похожее'.- Кто же ты, Винт?- последнюю фразу Андрей непроизвольно произнес вслух.
  - Хотел бы я знать это,- невесело усмехнулся Виктор.- Тот же вопрос задаю и тебе: 'Кто же ты, Андрей? Или кто ты, Бяша? И надо признать - Бяша заинтриговал не только меня? Не так ли, Андрей?'
  Но на Бяшу не произвели никакого впечатления слова Виктора, и он очень медленно, почти незаметно подбирался к своему противнику.
  Андрей не столько заметил, сколько почувствовал устремление Бяши: 'Он лучше меня подходит для этой роли, он - зомби, лишенный эмоций, хотя нет, я знаю - Бяша боится. И разве это не поразительно - сейчас нам всем надо бояться Бяшу, но почему-то мы боимся Винта. Нет,-
  
   540-541
  
   Андрей нахмурился,- Жанна его не боится, а боюсь только я и Бяша. Интересно, боится ли он нас?'. И вновь, словно выходя из гипнотического транса, Андрей отогнал сбивающие его с толку мысли.
  - Тебе лучше уйти, Андрей. Я не желаю тебе зла, несмотря на то, что знаю, какие силы стоят за тобой.- В голосе Виктора послышалась едва ощутимая угроза, скорее даже предостережение, но Андрей понял, что она - последняя черта, отодвигаемая Винтом в сторону, а за нею находится то самое, чего они с Бяшей так опасались.- А ты, Бяша, и при жизни, и после нее служил и служишь не тем богам, хотя, признаю, отличить, где те, а где эти, ой как не просто.
  - Каким же служишь ты?- Бяша впервые нарушил молчание, и его голос мало был похож на человеческий, и еще меньше на прежний, который они все хорошо знали.
  'Странный голос,- подумал Андрей,- очень странный и неприятный... наверное, он таким и должен быть у покойника. Но с другой стороны, разве может быть у покойника голос?'
  - Андрей, уйди, пожалуйста. И уведи его отсюда. Я очень тебя прошу.- Жанна стыдливо жалась под простыню, стараясь спрятать под нею все свое тело. У нее это не получалось, потому что противоположный край прижал коленом к тахте Бяша, и теперь все, что разделяло его и ее, были два метра ничем не защищенного пространства. Она чувствовала это отлично, и только присутствие Виктора поддерживало в ней то ощущение, которое проснулось этой ночью,- решимость противостоять до конца: сначала Бяше, но, как ей показалось, не просто Бяше, а чему-то значительному и опасному, тянущемуся к ней в виде этой мерзкой твари, которой он был и при жизни, но наиболее полно воплотился в нее именно сейчас... Но Андрей - милый, добрый Андрей? Почему они вместе?
  - Как бы не так,- прохрипел-простонал Бяша.
  - Жанна,- вмешался Виктор.- Это не тот Андрей, которого ты знала. Он изменился не меньше, чем изменился Бяша, внутри они почти одинаковы.
  - Чушь,- взорвался Андрей,- я-то знаю, какой внутри Бяша, и тем более - я сам.- Ярость наконец-то нашла выход, прорвав какую-то невидимую внутреннюю перегородку, захватывая, почти целиком, сознание.- Что ты мелешь? Это ты, а не я, увел и соблазнил чужую девушку. Как ты можешь сравнивать меня с Бяшей? Это ты совершил подлость.
  - Как вы все меня любите,- насмешливо проскрипел Бяша.
  - Нет. Ты отлично знаешь, что никто меня не уводил,- Жанна гневно бросила Андрею в лицо испепеляющий взгляд.- И никогда больше этого не говори, я никогда не принадлежала тебе и никогда не обманывала тебя. А если кого и предавала, то только саму себя, но даже в этом я не раскаиваюсь, потому что свободна поступать так, как считаю нужным.
  - Это, наверное, очень удобно.- Ярость убивала последние крохи здравого смысла, и Андрей чувствовал, что превращается в сгусток неистовой злобы и силы. За минуту до того, как окончательно утонуть в черном колодце эмоций, он вдруг понял, или ему показалось, что понял, но все равно не поверил мгновенному озарению, пронесшемуся в сознании: вся его предыдущая жизнь сознательно кем-то подгонялась под те события, участником которых он стал сейчас. Любовь к Жанне, ее потеря, убийство Бяши - все вместе толкало к неизбежному, и не случись этого - разве стал бы он тем, кем стал? Разве проснулось бы в нем его 'новое'?
  Но почему нельзя было обойтись без убийства и почему обязательно надо было потерять любимого человека, а не просто стать 'новым', против чего Андрей нисколько не возражал. Неужели необходимы обстоятельства, отрезающие от него все человеческое? Для чего? Чтобы намеченное стало неизбежным, когда уничтожены все пути, и не только к отступлению? Это обстоятельство, в таком случае, подрывает веру в справедливость того, к чему вело его 'новое', но что делать, если другой справедливости в том мире, в котором он сейчас очутился, просто не существует?
  За мгновение до того, как кинуться на Виктора, он услышал звериный рык Бяши и его молниеносный бросок в сторону отпрянувшей Жанны.
  Что происходило дальше, почти не зафиксировалось в его памяти: только белая тугая пелена, в которую вдруг превратился воздух, полностью сковавшая его по рукам и
  
   542-543
  
   ногам и куда-то волокущая вопреки неистовому сопротивлению 'нового'. Звериный рев, исторгающийся из его глотки, и аналогичный рев Бяши где-то по соседству.
  Когда все закончилось, Андрей увидел себя лежащим возле той самой скамейки, где когда-то он часто, еще в школе, проводил целые часы, дожидаясь Жанну, и с которой связаны одни из лучших мгновений его жизни. Он с усилием приподнялся и сел на нее, осторожно двигая руками и ногами, что причиняло ощутимую боль. Тело ныло, словно после хорошей драки со значительно превосходящим по силе противником, но переломов вроде бы не было.
  Утро принесло головную боль после ночной пьянки, и как Андрей ни старался вспомнить произошедшее ночью, ему удалось воспроизвести в памяти лишь немногие детали: бар, в котором он засиделся далеко за полночь, путь к дому Жанны, который он, как ни странно, отлично помнил. А после - только обрывки кошмара: восставший из мертвых Бяша, с которым они ворвались в квартиру Жанны, и самое страшное из всего, что только могло быть,- обнаженная Жанна в объятиях Виктора.
  Андрей со стоном встряхнул головой, отгоняя навязчивый образ ее ерзающих ягодиц и бедер, и тут же услышал звук заводящегося мотора.
  Стоящая неподалеку белая 'Ауди' медленно покатилась к противоположному выезду из двора, и голова сидящего за рулем человека странно и неестественно клонилась набок. Лица его не было видно, но Андрею показалось, что он очень похож на Бяшу.
  - Чушь какая-то,- пробормотал он, вскочив на ноги, и сразу же, скривившись от боли во всем теле, опустился обратно. 'Ауди', пустив ветровым стеклом 'зайчика', скрыась за углом здания.
  - А с другой стороны, какое теперь это имеет, значение.- Андрей осторожно приподнялся и захромал в сторону парка.
  Что-то вспомнив, он остановился и хлопнул себя по карману, после чего принялся обшаривать один карман за другим - ключей от квартиры Жанны в них не оказалось.
  'Не мудрено - так напился, что мог и голову потерять'. Он задумчиво застыл на месте, видимо что-то припоминая, но, похоже, отказываясь верить наконец-то прорвавшимся сквозь плотную завесу тумана, все еще витающего в сознании, событиям ночи.
  - Ладно, все в прошлом... и вернуть его невозможно.
  Андрей уходил от дома, с которым неразрывно был связан почти всю предыдущую жизнь, веря, что уходит навсегда, и каждый шаг, уносящий его отсюда, отодвигает прошлое в небытие, потому что впереди ждут горы. Всего три дня - и он навсегда излечится от любви, от вечного присутствия в своем уме Жанны, потому что горы могут все. Он уходил, стараясь забыть обо всем, что осталось в прошлом, свято веря в то, что ждет его впереди,- в горы.
  Будущее всегда приходит на смену прошлому - в этом Андрей ни капли не сомневался, и если бы вдруг кто-нибудь сказал, что прошлое когда-нибудь всплывет в его жизни, он бы ни за что этому не поверил. И тем более не поверил бы тому, что отныне все его будущее будет посвящено только одному - настичь прошлое, а виной всему окажутся горы.
  
   Глава 20
  
  
  - Виктор, тебя никогда не смущало, что жизнь со вре?менем начинает вмещать в себя все более странные события. Слишком странные, если не сказать больше.- Жанна рассеянно посмотрела в полуоткрытое окно. Она готовила легкий завтрак, состоящий из кофе и запеченного с сыром и помидорами хлеба. То, что сейчас находилось за окном, нисколько не напоминало ночной кошмар, но у нее не вызывало сомнений - яркий солнечный свет, голубое небо и мягкая зелень так же ненадежны и неустойчивы, как и тени ночи. И то и другое - лишь обрамление, фон приближающейся неизвестности.
  - Даже наша первая ночь оказалась неспособной что-либо изменить.
  - Тебе не очень понравилось?- Винт нежно провел ладонью по ее спине и, обняв за талию, привлек к себе. Он почувствовал, как она подалась навстречу и, прикоснувшись к нему, немного обмякла, испытывая, похоже, те же
  
   544-545
  
   чувства, которые контрастировали и в нем: радость после первой близости, желание следующей и - отрезвляющий душ отдалившейся, но не исчезнувшей и витающей где-то неподалеку опасности.
  - Наоборот.- Она осторожно поцеловала его в губы, и тот почувствовал легкое прикосновение ее языка.- Но что с нами будет дальше?- Не оборачиваясь, она выключила плиту и обняла Виктора за шею.- Мне кажется, нас должно вот-вот что-то настичь. Оно огромное, страшное и неумолимое, ему подчиняется даже смерть, любовь и преданность. Враги становятся еще изощреннее и злее, а друзья - предателями. Свидетельство тому - Андрей и Бяша. Я не понимаю, как мог Андрей стремиться причи?нить нам зло, и тем более, каким образом двигался, действовал Бяша, если он...
  - Не думай об этом.- Виктор почувствовал, как она вздрогнула, и, нежно поглаживая ее волосы, настороженно прислушался к окружающему его квартиру пространству: там, откуда они всего час назад вернулись, происходили неприятные вещи - атмосфера вокруг начинала давить, накаляясь враждебной силой, а в ушах, как всегда в таких случаях, зазвучал призыв Странника: 'Они приближаются, Винт. Не тяни с решением. Не тяни. На что ты еще можешь надеяться, не на свой же мир, в самом деле'.
  Но слова Странника растворились в жарком шепоте Жанны - ее дыхание кружило голову еще больше, чем когда-то давно, в школьные времена, ее голос.
  - Очень хорошо, что ты рядом. Я так долго этого ждала, гораздо дольше, чем ты можешь подумать.- Она еще теснее прижалась, но Виктору показалось, что в ее устремлении была не столько чувственность, сколько беззащитность, ищущая поддержки.
  - Хоть ты и рядом, мне почему-то страшно. Ведь Оно сильнее тебя... А самое неприятное в моем страхе - безысходность. Мы обречены, Винт, да?
  - Мы не обречены,- он поцеловал ее в щеку, словно ребенка,- и у нас есть выход.
  - Ты говоришь это потому, что так принято - когда нет никакой надежды, себе внушают, что она есть, и страх отступает, будто при его отсутствии меняется положение вещей.
  - Так оно и есть: при отсутствии страха шансы всегда возрастают, и выбор, даже если он уже сделан, может дать совершенно иной результат.
  - А мы? Что будем делать мы? Где этот выбор, который нам предстоит?- в ее вопросе звучал вызов. Не ему, а тому, что приближалось.
  - Он не так уж далеко, значительно ближе, чем я думал еще вчера, и мне начинает казаться -- осталось совсем немного.- Винт ясно уловил волну опасности извне, отхлынувшую и тут же прилившую, пытающуюся вломиться в его дом, но не способную пока это сделать, и последним рубежом, спасающим их, были не стены, а сам Виктор.
  - Нам обязательно ждать? Почему мы не можем выбрать прямо сейчас? И в чем заключается то, к чему ты стремишься? Ведь в нем ты видишь спасение?
  Жанна сыпала вопросы один за другим, будто боялась не успеть их задать в будущем, и Виктор это почувствовал.
  - Нам предстоит решить: или мы останемся здесь, навсегда слившись со средой, которая уже давно враждебна человеку, хотя и порождена им же, или уйдем отсюда в совершенно другой мир.
  Винт посмотрел в ее удивленно расширившиеся глаза и продолжил:
  - Но остаться здесь сможешь только ты, для меня же этот путь закрыт, а если я попытаюсь, то весь мир, который мы знаем, погибнет, и не потому, что мне так хочется или нет, а потому, что такова его судьба.
  Он поморщился от близкого и резкого голоса Странника: 'Не ломай комедию, Винт. Если ты надеешься только на себя и свой мир - ты обречен. Человек никогда ничего не добьется в одиночку. Тебе будет нужна помощь, моя помощь'.
  'Скорее всего ты прав, Странник, но человечество в целом еще не готово к переменам - ему необходимо вре?мя, чтобы понять то, что понимают немногие, и насилие приведет только к противодействию, а тот из людей, кто породит это насилие, будет предателем. Сама же природа предательства мне чужда, да и вообще, она чужда гармонии. Ты можешь мне объяснить, как можно через измену прийти к гармонии и привести за собой всех ос?тальных?'
  
   546-547
  
  
  'Неважен путь, важен результат. Почему вы, люди, считаете, что гармонии достойны только самопожертвование, мучение и лишение? Почему, пройдя через них, человек достоин рая, хотя в вашем понимании рай все равно бесконечно далек от того, что является истинной гармонией, и почему, наконец, самопожертвование не рассматривается как предательство самого себя? А раз так, то предательства не избежать: о каком же рае, в таком случае, можно мечтать?
  Или предательство может быть разного качества?'
  'Не знаю, я не думал об этом, но по-моему, предательство и самопожертвование - совершенно разные понятия, их нельзя сравнивать'.
  'Ладно, не в них дело, а в том, как поступишь ты, и мне непонятно, почему тебе видится предательство по отношению к людям в твоей способности кардинально изменить их жизнь к лучшему?'
  - Виктор, ты слышишь меня? О чем ты задумался? - Жанна нетерпеливо всматривалась в него, и Винт вздрогнул неожиданно для себя, почувствовав силу ее красоты - той самой, к которой он всегда стремился, но никогда не мечтал обладать. Теперь его неприятно поразила возможность потери того, что ему никогда не принадлежало, но, может быть, готовое стать частью его мира. Как, в таком случае, воспримет Жанну новый для нее мир - ведь он никогда не знал ничьего присутствия, кроме присутствия Виктора. Останется ли он прежним? Хотя нет, прежним его нельзя считать даже теперь - уж слишком многое изменилось вокруг, а значит, и в нем.
  - О том, какими мы будем там.
  - И какими же? Впрочем, нет, сейчас меня интересует другое: что это за мир? Он как-то связан со смерчем?
  - В некоторой степени: смерч - всего только его защита и, пожалуй, частично, путь к нему.
  - Почему частично?
  - Потому что основной путь - другой, и его не совсем верно так называть, подразумевая что-то вполне определенно напоминающее дорогу или тропинку, пусть и извилистую, но ведущую куда-то в заранее выбранном направлении. Нет, в том-то и дело, что это лишь общее и очень отдаленное представление о пути... Там очень хорошо, красиво и спокойно,- Винт запнулся.- Во всяком случае, было когда-то.
  - Ты не знаешь этого точно?
  - Он мог измениться, но не думаю, чтобы слишком сильно.
  - А если ты ошибаешься?- в голосе Жанны послышалось сомнение.- Что тогда?
  - Тогда это тот случай, когда у меня выбора не остается.
  - И у меня?
  - Если мы окажемся там вместе - и у тебя.- Винт внимательно посмотрел на нее.- Но он у тебя есть сейчас и, вероятно, будет еще завтра или даже в течение целой недели: на это сейчас не ответить.
  - Я могу остаться здесь, где все знакомо, но неотвратимо катится и катится куда-то, изменяясь прямо на глазах и превращаясь,- она вздохнула,- в то, что узнать невозмож?но... И здесь уже никогда не будет тебя?
  Винт молча кивнул.
  - Раньше, еще в детстве, когда мы учились в школе, а за мной уже ухаживал Андрей, мне хотелось, чтобы на его месте был ты, но этого почему-то не происходило, и я ждала и ждала, понимая, что когда-нибудь такое может произойти. Я не была уверена, но исключать такую возможность не хотела. Понимаешь?
  - Да.
  - Даже когда прошло много времени, я не переставала надеяться, и это наполняло всю жизнь тайным ожиданием, которое постепенно перешло из ожидания в особый смысл, и без него уже невозможно представить мою жизнь... Сегодня ночью, когда произошло столько страшного, пока не появился ты, этот смысл помог мне выжить.
  Жанна говорила совершенно спокойно, с тем внутренним облегчением, когда важное решение уже принято и беспокоиться больше не о чем, кроме его выполнения.
  - Если представить, что моя жизнь вдруг лишится этого смысла, то есть тебя, а останется только то, что ежесекундно куда-то катится, тогда, спрашивается, осталось ли что-то вообще?
  - Похоже, ты приняла решение?
   - Да.
  - И не боишься, что ошиблась?
  - Если я ошиблась, то это случилось давно, и сейчас бессмысленно что-нибудь менять.- Она замолчала, не ре-
  
   548-549
  
   шаясь сказать что-то терзающее ее, но пересилила себя.- Главное, чтобы ты не ошибся.
  - Наверное, ты права, как были правы, каждый по-своему, и мой дед, и его отец, и Сонг. Каждый из них хотел сделать правильный выбор, и когда видели, что ошиблись - пытались перепоручить это своим потомкам. И вот теперь я на грани принятия решения, возможно, самого значительного из тех, которые стояли перед ними когда-то, потому что действительность усугубилась новыми обстоятельствами.
  - Ты сможешь сделать правильный выбор, правда?- Ее всегда аккуратное каре слегка растрепалось, и Виктор ощутил на щеке его шелковистое прикосновение и легкий аромат жасмина.
  - А кто такой Сонг?
  - Один из моих далеких предков. С которого все началось.
  - Ты никогда не рассказывал.- Она, немного откинув голову назад, пристально на него посмотрела.- Виктор, я так мало знаю о твоей жизни.
  - Может быть, именно поэтому тебя, как ты призналась, всегда тянуло ко мне. Скоро ты узнаешь больше, и тайна перестанет существовать. А отсутствие тайны - это отсутствие интереса.
  Она засмеялась удивительно безмятежно, словно не было недавних переживаний и того, что давило неопределенностью и страхом, незаметно приближаясь.
  - Вот уж дудки, и не надейся.- Жанна не отводила взгляда, и Виктор заметил, как убыстренно запульсировала тонкая голубая венка на ее шее.- Твоя тайна никуда не денется, потому что она - это ты. Пока ты есть - существует и тайна. Но, Винт,- Жанна шутя насупилась,- мне нужен ты, а не твоя тайна. Понял?
  - Понял.- Желание охватывало его властной, возрастающей силой, и рука медленно сползла с ее талии, двинув?шись вниз.
  - Виктор,- Жанна горячо выдохнула ему в лицо, и перед тем как губы коснулись нежной кожи на ее шее, он услышал продолжение: - Помнишь, на выпускном вечере ты говорил о золотом веке, начинающемся для девушек после окончания школы? Викто-ор, ну подожди минутку, ответь: ты все выдумал?
  - Нет, я где-то об этом читал.- Его рука осторожно шелестела по нейлону, скрывающему под собой упруго подрагивающую тайну. Вечную тайну очередного погибающего мира.
  - Я ждала его наступления все это время и почти перестала верить.- Она шептала очень тихо, но Виктор все отлично слышал. Ее губы почти вплотную прижались к его щеке, и он беспрекословно принимал правила новой игры. Эта игра - лишь ничтожная составная часть другой - грандиозной, не имеющей ни начала, ни конца. Винт знал: новая игра может быть очень опасной, потому что она завораживает, гипнотизирует, уводит в сторону от самого важного, а отказаться от нее очень сложно, почти невозможно, ведь неотъемлемой частью, олицетворением ее была Жанна, и какая-то часть в нем самом настоятельно требовала его непосредственного и активного участия, невзирая ни на что.
  - А теперь?- За стенами Виктор слышал завывание агрессивного пространства, но знал, что еще способен противостоять ему, и расслабился глубинной частью подсознания, продолжая контролировать действительность.
  Сквозь шорох срываемой одежды он слышал ее вздохи и невнятный шепот и, наконец ощутив, как влажно и туго она расступается перед ним, жадно устремился, то приближая, то отдаляя подступающий предел, наслаждаясь бесконечными минутами, единственными в существующем мире сумевшими объединить в поток наслаждения и прошлое, и настоящее, и будущее.
  
   Глава 21
  
  
  До начала ночного дежурства оставалось больше трех часов, и Родионов, не в силах дольше оставаться в своей квартире в одиночестве, вышел на улицу.
  В течение суток он несколько раз пытался дозвониться в Минск, но Виктора застать так и не удалось. В этом не было ничего странного - капитан отлично знал, как трудно иногда найти его, учитывая характер работы, которой занимался Винт.
  
   550-551
  
  
  'А с другой стороны - чего это я разволновался?- Родионов недовольно поморщился.- В моей жизни случались вещи куда похуже, чем вчерашнее привидение. Тем более что оно, скорее всего, мне только померещилось'.
  Он тут же вспомнил, что и Рик заметил незваного гостя, и тот псу явно не понравился. А как изменился сам Рик после этого... Странно.
  'Значит, ничего мне не привиделось - этот тип, или как там его, действительно появлялся'.
  Родионов, наверное, впервые за последние десять лет почувствовал неуверенность - даже находясь в плену у душманов, он не испытывал ничего похожего. Да, там рядом находилась смерть, но это его никогда не пугало. А какую бойню он им устроил, когда из него хотели сделать мальчика для битья! Он довольно улыбнулся,- и ни фига у них не вышло. Даже с тем китайцем и то достойно держал себя, хоть и бит им был нещадно, но...
  Там все было ясно и понятно: война, враги, убивай сам или убьют тебя. Здесь все совершенно иначе и, главное, изматывающая нехватка опасности, которая так ему необходима. И вот, когда он почувствовал вновь ее приближение после долгого, очень долгого перерыва, судьба неожиданно подложила свинью. Надо же. С призраками, привидениями и прочей нечистью возиться совсем не в его стиле, да и желания подобного он никогда не испытывал, даже наоборот, это, пожалуй, единственное, чего капитан по-настоящему побаивался. Что тут скрывать - стыдного здесь ничего нет - он человек и должен заниматься человеческими делами, а не всякой чертовщиной. Для этого есть попы и церкви - это их прямая, можно сказать, обязанность и долг, которые для Родионова казались настолько отвлеченными от человеческой жизни, что воспринимались как единое целое с тем, что он увидел предыдущей ночью... Силы зла, силы добра, ад, рай - да сколько угодно, но без его участия, во всяком случае, пока он жив... а там видно будет - всему свое время.
  Впервые привычная работа и ожидание приближающегося вечера вызвали у него некоторое напряжение, которое никак не удавалось преодолеть.
  Слоняясь по Арбату, как часто любил делать, коротая время, рассматривал безделушки, в изобилии выставленные торговцами, и не уставал удивляться: 'Живут же люди, и наверняка неплохо живут, но зарабатывать себе на кусок хлеба вот так, сидя изо дня в день перед праздно шатающимися зеваками...'- его передернуло - он ни за что не согласился бы. Не его дело это. А какое же его? Убивать, и в конце концов быть убитым самому? Так что ли?
  'Но убивать, положим, я давно перестал, в отличие от многих, вернувшихся, как и я, с Афгана. И что? Легко ли мне теперь без этого жить? Прямо скажу - нет'.
  Окончательно сбитый с толку собственными рассуждениями, Родионов зашел в бар и заказал чашку кофе. Потом уселся на улице под зонтиком и, смакуя густой, тягучий напиток, угрюмо разглядывал прохожих, стараясь найти хоть одного, по чьему виду можно было бы определить, что и его загрызли похожие сомнения.
  Задача оказалась нетрудной: большинство людей имели то озабоченный, то хмурый вид, и лишь иностранцы ходили с совершенно другими лицами, как и положено иностранцам. И еще проститутки - они беззаботно улыбались, развеивая миф о своей скорбной и тяжелой доле, идущей из седых недр древности, явно превосходя многих других присутствующих тут же женщин и красотой, и статью.
  Что-то глобально изменилось в мире, давно и надолго застывшем, а теперь меняющемся слишком быстро. Родионов понял, почему и ему, и большинству прохожих муторно: только потому, что они не успевают меняться сами так же быстро, как это происходило с окружающей действительностью. Когда будущее отказывается тебя принимать, остается одно - существовать в прошлом. А это еще сложнее.
  Родионов отвел взгляд от крашеной блондинки, сидящей за соседним столиком и недвусмысленно на него поглядывающей: прошлое в облике будущего настоятельно предлагало свои услуги, и он криво усмехнулся - это, пожалуй, единственное, что связывало всех живущих ныне людей, успевших или не успевших проскочить в наплывающий, но пускавший в себя далеко не всех новый мир. Секс - он всегда был, есть и будет и, как подозревал Родионов, данный не только для продления рода человеческого, но еще для чего-то, только не совсем понятно для чего; искушение, как и деньги, влекущее куда-то... но куда?
  
   552-553
  
  
  Капитан отодвинул пустую чашку и протиснулся между столиками, ловя на себе оценивающие взгляды многих. Да, он всегда нравился женщинам и вызывал чувство опасности у мужчин, и это в некоторой, совсем слабой степени, примиряло его с тем, что он опоздал в будущее.
  Проститутки проститутками, черт с ними - завтра его ждет Лена - классная баба, и с ней ему удастся позабыть о серой скуке, начинающей, словно ржавчина, разъедать жизнь. При мысли о ее ладной фигурке и улыбающемся лице он почувствовал сладкое томление, и даже надвигающийся вечер уже не смог испортить ему настроение.
  'Завтра надо не забыть купить ей цветы,- подумал он,- и обязательно дозвониться до Виктора. И то и другое - очень важно'.
  Напоследок Родионов улыбнулся блондинке, но совсем не так, как, видимо, от него требовалось, и пошел прочь, чувствуя спиной ее взгляд.
  Еще оставалось немного времени, и вместо того чтобы нырнуть в метро, он неторопливо зашагал по тротуару, непроизвольно продолжая всматриваться в лица прохожих, словно не в силах остановить в себе то, что настоятельно этого требовало. Как ни странно, но сегодня толпа действовала на него положительно, и воспринимал он ее не как обычно- безликим единым организмом, а сложнейшим случайным переплетением человеческих судеб, встретившихся на короткий промежуток времени в водовороте судьбы, влекущей каждого в отдельности по строго намеченному кем-то пути. Родионов почувствовал силу и неотвратимость того, чем определялась жизнь любого человека, в том числе и его собственная, и в этот же миг ощутил невидимую связь со всеми встречающимися на его пути людьми... и не только с ними.
   Ошарашенно застыв, он стоял среди обтекающей его со всех сторон человеческой массы, пока какая-то старушка больно не зацепила по его ноге своей сумкой.
  - Чего застрял-то? Ишь, задумчивый какой.- И, нервно обойдя его, заковыляла дальше. Родионов сместился к краю тротуара, туда, где начинался газон, и неподвижным взглядом уставился на бредущих мимо него людей.
  Именно бредущих. Он сконцентрировался на этой мысли, но она выворачивалась и ускользала - множество человеческих лиц мешало сосредоточиться, и капитан отвернулся к проезжей части, к потоку автомобилей. Перед ним неторопливо проскользнула белая 'Ауди' с минским номером, и Родионов удивился тому, почему из всех проезжающих мимо автомобилей он выделил именно этот. Ему даже показалось, что 'Ауди' на секунду притормозила, и сидящий за ее рулем мужчина обернулся, странно склонив голову набок, стараясь рассмотреть кого-то в толпе. Опять, неизвестно почему, Родионов подумал, что рассмотреть незнакомец хотел его.
  - Ерунда. С чего бы я ему сдался?- пробормотал капитан и, отогнав неприятный осадок, оставшийся на душе, попытался додумать мысль насчет бредущих.
  'Наверное, потому что у всех нас - множество своих проблем... или нет, так не совсем правильно.- Он завороженно прислушивался к самому себе, удивленный непривычными и нехарактерными для себя рассуждениями.- Может быть, потому что жизнь любого из нас: и самого счастливого, и самого несчастного, доброго или злого - и есть та проблема, единственная, самая главная, которую должен решить каждый. А пока не решил - вынужден брести, придавленный ее нерешенным грузом. Если это действительно так, то значит, никто из увиденных им сегодня так и не смог решить свою главную проблему.
  Если не считать, конечно, детей - они полны радости и энергии. Интересно почему? Только ли из-за еще не израсходованного запаса жизненных сил? А может, они знают что-то такое, что еще не успели забыть, очень важное, то, что навсегда ускользает, когда человек взрослеет?'
  - Глупости,- Родионов нервно сплюнул,- что со мной сегодня происходит?
  И медленно пошел дальше, ловя себя на странном и неприятном: он, как и все, бредет, потому что до сих пор не решил то, что должен был, и даже не знает, в чем скрыта для него, именно для него, его конкретная задача. Во всяком случае, не в том, что он делал в Афгане, и не в его нынешнем занятии. А в чем? Если бы можно было узнать - в чем... Но капитан подозревал, что узнать это невообразимо сложно, скорее всего невозможно, потому что только при таких
  
   554-555
  
   условиях в человеке открывается его истинное нутро, без всяких прикрас и маскировок. Поэтому любому человеку можно посочувствовать, словно гладиатору, вышедшему на смертельный поединок в надежде выполнить свое главное и единственное - то, ради чего он появился в этом мире. В том числе - и ему самому.
  И этому старому бомжу, безнадежно глядящему в лежащую перед ним пустую кепку, который, устав от жизненных бурь, сдался на милость кого-то или чего-то, пассивно дожидаясь конца, и этой маленькой девочке в коротком цветастом платьице, смешно и счастливо подпрыгивающей рядом с торопящейся куда-то мамой, и ее маме, и этому толстому грузину, считающему, что у него все в полном порядке, и ошибочно принимающему успех от выгодно проданной партии мандаринов за успех в решении своей самой главной задачи. Все они - гладиаторы, вступившие в долгий и затяжной бой длиной в человеческую жизнь.
  Родионов, встрепенувшись, вышел из оцепенения и теперь, стараясь отбросить надоедливую мысль, все еще довлеющую над остальными мыслями, заспешил ко входу в метро, потому что время его раздумий заняло неожиданно много времени и приходилось спешить. 'Со мной что-то происходит, со мной что-то происходит',- застучало в мозгу, и он, заскрипев зубами, сжал челюсти, как это делал в минуты серьезных испытаний, собирая волю в кулак, чтобы суметь выйти победителем. Но тогда все было понятно, что же происходит теперь?
  - Все в порядке,- прошептал он,- просто разыгралось воображение и давно расшатались нервы. Завтра я увижу Лену, и, как всегда, когда она рядом, мне будет хорошо. Только бы не забыть купить цветы - она любит пионы,- бормотал он, ловя на себе удивленные взгляды, но не обращая на это никакого внимания.- Странно, я тоже люблю пионы, особенно когда они распускаются как большие белые подсолнухи. Мне так же, как и ей, нравятся большие белые пионы и нравится их запах. Интересно, почему я никогда об этом не думал раньше... Что со мной происходит?
  Он протиснулся в вагон метро и, впившись взглядом в свое отражение в стекле, мысленно, как заклинание, повторял: 'Только бы не забыть купить цветы, и обязательно позвонить Виктору'.
  Доехав до Курской, он, словно робот, не задумываясь, переплыл с частью толпы в другую электричку, следующую до Щелковской, и стремительно понесся к тому, что всегда внушало ему скуку, а со вчерашнего дня - страх.
  
  
  - Знаешь, что я больше всего ценю в людях?- Глаза на морщинистом, с кустистыми бровями и глубокими складками у рта лице Корнеича весело блеснули.
  - Пунктуальность, Корнеич, пунктуальность.
  - Правильно.
  Таким или похожим вопросом почти ежедневно встречал его сменщик - тоже бывший военный, но давно уже на пенсии - Василий Корнеич: душевный собеседник и заядлый шахматист.
  - За что и уважаю тебя, Александр,- довольно пробасил старик,- может, партейку в шахматы?
  - Нет, сегодня я не в форме,- отмахнулся Родионов, помимо воли взглядом отыскивая Рика.
  - Что, дружка своего ищешь? Дрыхнет у себя. Нажрался перловки с тушенкой и дрыхнет. Еще говорят - жизнь собачья. Чем не жизнь, скажи мне, иной человек так жить не отказался бы. А?
  - Жизнь жизни рознь, кому как повезет.- Родионов расписался в ведомости.
  - И то верно,- согласно кивнул старик - Может, все-таки сыграем?- без особой надежды переспросил он.
  - Нет, Корнеич. Нет. Извини, но и правда неохота.
  - Ну, как хочешь.- Тот сгреб в коробку фигуры и, громыхнув ими, убрал в ящик стола.- А то я думал реванш взять за прошлый раз.
  - Еще успеешь,- улыбнулся Родионов,- может, завтра сыграем.
  Он оглянулся и, преодолевая напряжение, спросил:
  - А как Рик? Ты ничего не заметил?
  - Что Рик?- не понял тот.- Рик как Рик, жрет, спит или носится как угорелый, только всех клиентов распугивает. Потому и сажаю его на цепь, пока не утихомирится. А что, сам виноват - нечего людей пугать. У-у зверь, еще поискать такого.
  
   556-557
  
  
  - Клиентов?
  - Да фирмачей этих разных. Кто тут товар держит.- Корнеич хохотнул.- Когда он без привязи - они и нос боятся сюда сунуть. Без авторитетного вмешательства,- старик шутя, но со скрытой гордостью хлопнул себя по груди,- никак не обойтись. Ты не в курсе, что тут днем делается, ведь ты - ночной волчара.
  - Так вел он себя как обычно?
  - Я ж и говорю,- Корнеич удивленно посмотрел на собеседника, ожидая дальнейших расспросов.
  - Вот и хорошо,- замял разговор Родионов,- вот и хорошо.
  - Да не переживай,- поддержал его старик, по-своему истолковывая обеспокоенность капитана.- Что с ним может случиться? Сколько помню - даже живот ни разу у него не болел, чего зря из-за этого оболтуса нервы портить? Скажу тебе прямо, Александр, тебе жениться надо. А то ведешь ночную жизнь, общаешься только с Риком - так свихнуться не долго.
  - Точно,- усмехнулся Родионов.
  - Я ж как-то видел тебя в городе с девушкой. Ничего девушка, вот и женись. Понял?
  - Договорились,- совет Корнеича совпал с собственными, на этот счет, мыслями капитана.- Когда-нибудь так и сделаю.
  - Вот-вот, и не когда-нибудь.- Тот шутя погрозил пальцем.- Женщины, знаешь, себе на уме - им основательность в жизни нужна, и твоя долго ждать не будет, если поймет, что тянешь кота за хвост. То-то.
  - Убедил, Корнеич, полностью и окончательно,- поддержал Родионов старика, в душе мечтая, чтобы так оно и было.
   - А за пса не беспокойся - у него все в полном ажуре. Он нацепил кепку и, накинув легкую куртку, направился к выходу.
  - Будь здоров, Александр,- и, обернувшись, лукаво подмигнул,- меньше тут носись ночью, а готовься к турниру: уж я тебя завтра надеру, не сомневайся.
  Его шаги еще долго отдавались гулким эхом под высоким потолком, пока наконец не затихли за тяжелой металлической дверью в самом конце длинного коридора.
  Сразу же воцарилась тишина.
  На больших настенных часах время еле заметно подползало к девяти вечера - впереди ждала ночь, и Родионову впервые за несколько лет работы на складе не захотелось очертя голову броситься в импровизированный бой с невидимым противником. Он не был уверен, но отточенная в Афганистане интуиция предупреждала о витающей неподалеку угрозе, и это не казалось странным или неожиданным, потому что Родионов ждал ее, и теперь мысленно просчитывал возможные действия, если, конечно, не удастся без них обойтись.
  Каждый квадратный метр склада - его территория, великолепно изученная и подогнанная под многочисленные схемы ведения боя. В зависимости от ситуации и количества врагов он мог применить тот или иной вариант, используя с максимальной выгодой для себя такие, казалось бы, мелочи, как расположение стеллажей, коробок, ящиков и узких проходов между ними, а отличное владение техникой рукопашного боя делало его крайне опасным даже для десятка хорошо обученных противников.
  Но не их ожидал сегодняшней ночью капитан. Тот или те, кто мог нагрянуть, совершенно не вписывались ни в одну из отработанных им схем, и более того, он не имел ни малейшего представления, что можно противопоставить бесплотному облачку, имеющему только отдаленное сходство с формой человеческого тела.
  Еще Рик. Та же интуиция породила в его мозгу странную, почти абсурдную мысль - Рик из верного друга превратился за считанные минуты в жестокого и опасного врага. Почему это случилось, Родионов не знал, но интуиции он доверял слепо.
  Конечно, сам по себе Рик не смог бы так неожиданно, без всякой на то причины неузнаваемо измениться - всему виной прошлая ночь, обезображенная вторжением непрошеного гостя. Капитан проверил пульт управления сигнализацией - все было как обычно - в полном порядке, и бесшумно выскользнул из своей прозрачной, со стенами из тонкого оргстекла, комнатки. Не сделав и трех шагов, он в раздумье остановился и, бросив взгляд на тумбочку, где хранился арсенал его ножей, вернулся, взяв свой самый любимый - десантную финку, прошедшую с ним весь Афган. Пристегнув кожаные ножны к поясу, Родионов, вполне удовлетво-
  
   558-559
  
   ренный проделанной процедурой, направился к ближайшему углу помещения, где за множеством коробок находилось место, которое все работники склада считали законным и неприкасаемым жильем Рика. Родионов не сомневался, что пес первым почует его приближение, и на всякий случай сконцентрировался, готовый к любой неожиданности.
  Стеллажи отвесно возносились к высокому сумрачному потолку, заглушая собой и без того тусклый свет, льющийся из сплошь покрытых пылью ламп. Но ему почти и не требовалось света, наоборот - капитан чувствовал себя здесь менее уязвимым, чем на ярко освещенном месте, хотя не сомневался, что вчерашний призрак, наверное, без особого труда может появиться и в кромешной тьме, и под лучами солнца.
  Рика на месте не оказалось, что было странно: пес обычно находился у себя, лежа на толстом войлоке, и от нечего делать вяло грыз большую белую кость, которая сейчас валялась тут же, создавая впечатление, что это логово большого и сильного хищника. Если же его не было здесь, то он, как правило, вертелся около Родионова. Сейчас не происходило ни того ни другого, и капитан окончательно утвердился в мысли - Рик стал совершенно другим. Что должно за этим последовать - предстояло выяснить, наверное, очень скоро.
  Чувствуя, как нарастает напряжение, Родионов очень осторожно, как на войне, продвигался вперед по длинному тоннелю между стеллажами, словно по дикому ущелью в Афгане. Сейчас для него не существовало разницы: или там, или здесь, потому что опасность становилась все более явной, как и раньше - среди гор, камней и зноя.
  'Черт возьми,- про себя зло выругался капитан.- Чего я опасаюсь?'
  Но вместо того чтобы расслабиться, он быстро, будто избегая попасть под прицел вражеского снайпера, выглянул в очередной поперечный проход и, не увидев ничего подозрительного, проскочил дальше, никуда не сворачивая. Когда до конца тоннеля оставалось метров десять, ему показалось, что в спину нацелен зрачок автомата - до боли знакомое ощущение вызвало мгновенный холодный пот, и заставило, кувыркнувшись через голову, откатиться на несколько метров вперед. Еще находясь в воздухе, боковым зрением Родионов увидел силуэт Рика, возникший и сразу же исчезнувший в противоположном конце тоннеля.
  'Почему он прячется от меня?' - стараясь сдержать беснующийся в ушах пульс, подумал капитан и, свернув в боковой проход, бесшумно двинулся туда, где, по его расчетам, сейчас находился пес. Теперь он двигался очень быстро, совершенно не задумываясь, сворачивая то в один, то в другой проход, стараясь застать Рика врасплох, впрочем не особо на это надеясь: все-таки его нынешний противник - не человек, а прирожденный, превосходящий по многим качествам даже волка аппарат убийства, совершенный и беспощадный.
  В тупике, в котором ожидал Родионов встретить Рика, пса не оказалось, и он продолжил поиски, сам не понимая, зачем это ему надо.
  Когда время приблизилось к одиннадцати, результат был все тот же - нулевой. За прошедшие два часа капитану удалось увидеть несколько раз то ли Рика, то ли его тень, но тот всегда находился в дальнем, противоположном конце склада, и попытки приблизиться к нему терпели полный провал.
  'В конце концов - зачем мне все это? Даже если бы я его поймал, то что?' От этой простой мысли, пришедшей к нему в голову почему-то с заметным опозданием, Родионов почувствовал вместе с недоумением и заметное облегчение.
  - Ну и плевать.- Он смачно плюнул на пол.- Слышишь, Рик, мне эти прятки уже надоели - если тебе охота, бегай до самого утра, а с меня хватит.
  Все же чувствуя, что за ним еще наблюдают, и как ему показалось - не только пес, капитан оглянулся в очередной раз, как и за предыдущие два часа, ожидая и боясь увидеть не только Рика, но и все что угодно. После вчерашнего он бы ничему не удивился, но, так ничего и не заметив, добрался до своей сторожки.
  Потянувшись к кнопке портативного телевизора, он застыл в нерешительности и убрал руку, не включив его: расслабляться и терять бдительность не стоит - впереди целая ночь, и кто знает, что она ему готовит.Усевшись на стул, Родионов уставился перед собой сосредоточенным, сумрачным взглядом: 'Плохо, что я так и не смог дозвониться Винту'.
  
   560-561
  
  
  И, вздрогнув от собственной мысли, громко продолжил вслух:
  - Что значит 'так и не смог'? Не подыхать же я собрался - завтра обязательно дозвонюсь. Или послезавтра.
  Сквозь прозрачные стены на него пристально смотрел сумрак, в котором черными провалами зияли тоннели. Прошло несколько бесконечно долгих минут, и капитан ощутил давным-давно забытое - ожидание томило его, изматывало, отбирало силы, как когда-то перед самым первым боем. Но с тех пор прошло столько времени, а гляди ж - запомнилось.
  Повернув голову в сторону находящейся в метре от него открытой двери, Родионов испытал острое желание немедленно закрыть ее на защелку, и уже почти собрался сделать это, как вдруг, одновременно, увидел на пульте загоревшуюся красную кнопку и вдалеке резкий звонок сигнализации, но сразу же все стихло, придя в норму.
  - Интересно, очень интересно.- Он встал и направился к двери, собираясь пройти в дальний угол склада, где находился главный вход, но его остановил звонок телефона. Звонили из милиции, отреагировав на сигнал.
  - Я думаю, это случайность.- Родионов поборол желание немедленно вызвать наряд.- Сейчас все проверю и в течение получаса вам перезвоню.
  На другом конце провода нисколько не возражали.
  Только положив трубку, еще даже слыша, как исчезает в воздухе 'клац' рычагов телефона, он вновь ощутил нацеленный себе в спину ствол автомата и, холодея, теперь не мгновенно, а почему-то очень медленно, обернулся. В пяти шагах от него, прямо за стеклом, стоял Рик. Это был он и не он. Что-то, очень важное, в нем изменилось, и Родионов не сразу понял, что же конкретно.
  Само появление пса, и даже неожиданность, с которой это произошло, не столько смутили капитана, как издевательская ухмылка, по-человечески кривящая его губы, и выражение глаз, в которых светился не просто обычный ум, характерный для многих собак, в том числе и для Рика, а разум, присущий только человеку. Оцепенев, Родионов впился взглядом в человеческие глаза собаки, не испытывая ничего, кроме изумления, и только когда это выражение исчезло, мгновенно сменившись волчьим яростным оскалом, капитан пришел в себя. Он понял сразу все: что их долгая дружба закончена в один миг, что его собственная жизнь подошла к какому-то, может быть наиважнейшему, рубежу и сейчас произойдет развязка, после которой уже все будет по-другому.
  Мгновение поколебавшись около открытой двери, он отбросил мимолетное желание захлопнуть ее перед носом у Рика и тут же с радостью ощутил, как на его собственных губах появилась аналогичная волчья ухмылка - та самая, от которой он уже почти отвык.
  Переступая порог, Родинов с ненавистью задушил в себе то, что услужливо, но совсем некстати подбросила ему из своих хранилищ память: реакция собаки в десятки раз превосходит реакцию человека: овчарки примерно в 10- 15 раз, бультерьера - в пятьдесят.
  'В десять раз - тоже неплохо',- успел подумать он до того, как Рик бросился на него. Свои же собственные инстинкты капитан явно недооценил, потому что после первого неистового натиска зверя ему удалось устоять на ногах. Хоть из располосованного левого рукава рубашки довольно обильно сочилась кровь, но и финка, зажатая в его правой руке, обагрилась кровью Рика, а под мощной, играющей мускулами лопаткой пса зияла глубокая рана.
  'Если б это была левая лопатка - все уже закончилось бы',- свирепея от вида и запаха крови, подумал он.
  Рик, ловко увернувшись от повторного удара ножа, всей массой тела врезался в ноги человека, и тот застонал от острой, пронзившей его насквозь боли - клыки пса глубоко вонзились в его бедро, царапая в глубине по кости. Родионов, не удержавшись на ногах и взвыв, как раненый зверь, сполз на пол по гладкой поверхности оргстекла, чувствуя, что еще несколько секунд такой хватки, и его нога будет отгрызена полностью. Но Рик, видимо опасаясь ножа, разжал зубы и отскочил назад, торжествующе, победно рыча.
  'Неужели все оказалось так просто',- с дикой досадой на себя, остервенело кусая губы, чтобы не потерять сознание от боли в ноге, подумал капитан.
  Рик снова кинулся, как, видимо, он рассчитывал, уже в последнюю атаку, целя в горло. Но его нос с размаху на-
  
   562-563
  
   ткнулся на левый локоть Родионова, которым тот за свою жизнь изрядно переломал кирпичей, и страшная, ослепляющая боль, всего на миг, остановила пса.Этот миг решил все: правая рука капитана неуловимой молнией метнулась к шее Рика, и огромная рана поперек располосовала шею зверя. Еще не успев опомниться от предыдущей боли, Рик не сразу понял, что умирает. Кровь фонтаном била из сонной артерии, и тут же нахлынувшая слабость заставила его пошатнуться.
  - Вот так-то, старина,- кривясь от боли, прошептал Родионов,- и на хрена ж тебе было затевать это?
  Рик, покачиваясь и захлебываясь собственной кровью, попытался в последний раз броситься на врага, но это выглядело лишь жалкой пародией на предыдущие атаки - неуклюже налетев на кулак капитана, он в последний раз качнулся и рухнул на своего победителя, погребая того под своей тушей.
  Весь в крови - в собственной и Рика - Родионов с трудом высвободил туловище из-под неимоверно тяжелого тела, но ноги все еще оставались придавленными. В глазах плясали огненные сполохи, кружилась голова, и с каждой секундой наваливалась слабость - верный признак недалекой смерти при большой потере крови, которая фонтанировала из-под разодранной штанины. Что делалось под нею, он старался не думать, отлично зная - Рик повредил ему артерию, и от того, удастся ли сейчас остановить кровь, зависит его жизнь.
  Упершись спиной в стену, он изо всех сил здоровой ногой оттолкнул труп Рика, а потом обеими руками вытащил из-под него почти не подчиняющуюся раненую ногу, сразу же зажав рану ладонью.
  - Все будет хорошо.- Опираясь о здоровое колено, он встал и заковылял к столу, где, он знал, лежала веревка и аптечка. Если повезет, то в ней будет бинт.-Самое неприятное позади - остались мелочи. - Родионов изо всех сил перетянул бедро жгутом выше раны, и кровь почти сразу ослабила напор, продолжая лишь немного сочиться, но это уже было не так опасно. Бинта в аптечке не нашлось, зато был йод, и Родионов, морщась, обработал кожу вокруг раны, после чего разодрал свою рубашку на куски материи и тщательно забинтовал ногу. Рана на руке оказалась пустяковой, он небрежно мазнув и ее йодом, наложил легкую повязку.
  - Будем надеяться, что на этом все сегодняшние происшествия закончились,- преувеличенно бодро произнес он и, поморщившись, сделал шаг к телефону. Оставалось сообщить о случившемся и вызвать 'скорую' - на этом его дежурство заканчивается.
  'Все-таки не зря я опасался Рика, а ведь все могло оказаться куда хуже',- подумал капитан, поднимая трубку.
  Он даже начал набирать номер, когда до него вдруг дошло - в трубке не слышно абсолютно ничего. Сделав сброс, убедился, что так оно и есть - зуммер отсутствовал. Пробежав глазами по пульту, отметил, что сигнализация в порядке, значит, телефонный провод порван где-то снаружи... если, конечно, кто-то не проник внутрь и не перерезал его здесь. Не зря ж был сбой, который он принял за случайность.Но вокруг была тишина, и если кто-то забрался на территорию склада, то сидит тихо, выжидая. В этом был определенный смысл - Родионов без медицинской помощи скоро совсем ослабеет... Но откуда это может знать злоумышленник?
  Если только с самого начала не видел здесь произошедшего. Капитан встряхнул головой:
  - Ерунда. Почему сразу в голову лезут такие дурные мысли? Просто что-то случилось на АТС, в городе, наконец, мало ли что.
  Он, покачиваясь, вышел за дверь, и его взгляд невольно остановился на месте недавнего сражения - Рик лежал в луже крови, огромный, неподвижный, страшный даже после смерти. Совсем непохожий на того Рика, которого всегда знал Родионов. Ему стало не по себе - привязанность к бывшему другу оказалась сильней, чем он ожидал, а причина, вызвавшая в собаке такую перемену, крылась явно не в Рике.
  А где? Или в ком?
  Капитан медленно обвел пространство вокруг себя взглядом, и на его лицо вернулось мрачное выражение: 'Рика уже нет, но тот, кто сделал его таким, должен быть где-то здесь, может, совсем рядом'.
  
   564-565
  
  
  Он поднял окровавленный нож и вытер его о брюки, почти сплошь залитые кровью. Внутри сжималась тугая пружина, потому что стало ясно - ничего еще не кончено. Левая нога слушалась плохо, но он заставил себя двигаться по направлению к выходу - если удастся отсюда выбраться, то в ста метрах от ворот телефон - необходимо дойти до него. 'А почему не удастся?- успокоил себя Родионов.- Рик был самым опасным противником, другие - ничто по сравнению с ним'.
  Не пройдя и половины пути, он увидел человека. Тот стоял прислонившись спиной к поддону, нагруженному картонными ящиками с чаем. Стоял спокойно, неподвижно и уверенно, как у себя дома, словно не проник, нарушив закон, на охраняемую территорию. Даже увидев, что его заметили, не сделал попытки скрыться, словно специально дожидался, чтобы наконец-то его обнаружили.
  'Что ж, флегматик, тем хуже для тебя,- подумал капитан и, изменив первоначальное направление движения, повернул к незнакомцу. Теперь понятно, кто перерезал телефонный провод, кто полчаса назад нарушил сигнализацию. Чуть заметное облегчение коснулось нервов капитана.- Ну и слава богу, а то я уже начал думать...'
  Он удивленно присмотрелся к лицу взломщика: слишком бледное, будто покрытое белым гримом. Надо же - вылитый покойник. Голова на неестественно выгнутой шее странно клонится к плечу. Откуда он такой взялся бедолага? Бомж, что ли?
  - Мужик,- чувствуя, как к неприязни примешивается жалость, сказал Родионов.- Жрать здесь все равно нечего, кроме кофе с чаем, а красть я тебе не дам. Сейчас за шиворот - и в милицию - ты думал, чего делал? Иди-ка сю...
  Капитан осекся на полуслове - лицо незнакомца оказалось точь-в-точь лицом мужчины за рулем белой 'Ауди', которую он сегодня видел на проспекте Калинина. Вот так совпадение. Выходит, и не бомж тот вовсе, хотя попахивает от него порядком - даже с пяти метров чувствуется. Жалость вмиг улетучилась, и осталось только раздражение: тут с Риком такая история случилась, так еще и этому ненормальному влезть приспичило. За несколько лет - хоть бы малейшая неприятность, а тут за одну ночь. А лицо-то впрямь как у покойника.
  Незнакомец сделал шаг навстречу, и Родионов заметил, что тот заметно хромает.
  'Совсем убогий... зато хоть бегать за ним не придется',- чувствуя полыхающую боль в бедре, подумал он.
  - То, что ты не убегаешь - правильно делаешь, куда ж ты от меня денешься,- стараясь максимально скрыть свою хромоту, сказал капитан.- Ты здесь один?
  Незнакомец молча кивнул.
  - А в сигнализации, вижу, ты мастерски разбираешься, но прямо скажем, время ты выбрал неудачное: настроение сегодня у меня плохое, а так, может быть, и отпустил бы тебя.- Родионов все это выпалил на одном дыхании, не понимая, что он будет дальше делать с задержанным - ведь телефон не работает. Не связывать же его, в конце концов,- все эти ментовские штучки были ему глубоко противны, но другого выхода, похоже, не оставалось.
  Человек, не отводя взгляда, пристально смотрел прямо в лицо капитану, и тому стало не то чтобы не по себе, а просто неприятно. Он поморщился, увидев, как пусты и мертвы глаза незадачливого грабителя.
  - Чего вылупился-то,- недовольно буркнул Родионов,- давай-ка сюда лапу и пошли сдаваться. Решение было простым - они вместе дойдут до телефона, а потом там же дождутся и милицию, и 'скорую'. Слабость все больше давала о себе знать, и следовало торопиться. Надо только как следует запереть склад.Протянув руку, он с силой сжал запястье мужчины и поморщился, словно прикоснулся к холодному, липкому телу лягушки.
  'Чего он такой холодный, будто с мороза, а ведь июнь в разгаре,- почему-то тревожно пронеслось в мозгу, и тут же, словно набат, в подкорку влилось: - Я не могу сдвинуть его с места'. На лице незнакомца не появилось и намека на напряжение - он играючи сдерживал натиск Родионова, вкладывающего в попытки потащить за собой нарушителя неимоверные усилия.
  То, что произошло дальше, поразило капитана еще больше: рука грабителя непринужденно вырвалась из захвата и перехватила руку Родионова точно таким же образом, каким тот за секунду до этого держал своего противника. Он ощу-
  
   566-567
  
   тил чудовищное давление на своем запястье, превосходящее по силе то, с которым Рик терзал его бедро. К счастью, на руке, схватившей его, не было клыков, на ней даже не хватало нескольких пальцев.
  - Да ты что, сопротивляться вздумал?- Капитан почти не придал значения фантастической силе человека, схватившего его, приписывая все не его силе, а своей слабости.- Ты разве не знаешь, что сила не главное?- закипая гневом, выпалил Родионов и, еще не договорив последние слова, хлестко и жестко врезал ему боковой правой прямо в ухо. Удар получился красивый и хрестоматийно правильный, и согласно всем писаным и неписаным законам человек, получивший такой удар, должен был тут же, отключившись, мягко осесть на вмиг ослабевших коленках. Но этого не случилось, несмотря на то, что в голове незнакомца раздался тупой 'бум', будто удар пришелся по полену.
  Теперь и вторая рука протянулась к Родионову и сграбастала его плечо, хрустя треснувшей костью.
  - Ах ты, сука.- Капитан, скрипя зубами от боли, пронзившей теперь не только ногу, но и все тело, изловчился и здоровой рукой нанес удар, который в девяноста девяти случаях из ста был бы смертельным. Его кисть плотно сведенными, напружиненными пальцами будто клинок вонзилась точно в кадык нарушителя, и он с облегчением услышал, как глухо хрустнули хрящи в горле противника, а изо рта вырвался со свистом воздух. Бяша, а это был именно он, покачнувшись, сделал шаг назад, одна его рука слетела с плеча капитана, но вторая с неослабевающей силой продолжала сжимать запястье.
  - Тебе и этого мало?- изумленно вырвалось у Родионова. Он тут же коленом здоровой ноги ударил в пах, начиная догадываться, что его противник, возможно, тоже связан каким-то образом и с сегодняшним происшествием, и, может быть, даже со вчерашним летучим гостем, слишком уж он отличался от обычного человека...И этот удар не принес никакого результата, будто человек, получивший его, был весь из дерева.
  Бяша теперь обхватил капитана за шею и начал, не торопясь, склонять его голову вниз, но тут же, отпустив запястье, уперся второй рукой ему в грудь. У Родионова заплясали перед глазами огоньки, а в ушах сначала глухо, но с нарастающей громкостью зашумели волны. Руки его оказались полностью свободными, и он из последних сил схватился за спасительный нож, не раз выручавший его, в том числе и сегодня.
  Первым же ударом капитан поразил своего врага прямо в сердце - в этом не было никакого сомнения, в таких вещах он знал толк. С надеждой Родионов ожидал момента, когда тело противника, дрогнув, ослабит хватку и безжизненно осядет на пол, но этого не происходило. Напротив, давление усиливалось, и сознание начинало мутиться. Он выдернул из груди Бяши нож и нанес еще ряд ударов туда же, с ужасом отмечая, что из ран не вытекло ни капли крови.
  А потом его голова начала медленно отклоняться в сторону и назад, к плечу - что последует за этим, капитан знал отлично - хруст позвонков и мгновенная смерть.
  В самом крайнем положении, когда до бесконечности остался всего миллиметр, губительное для Родионова движение рук противника приостановилось и он сквозь отчаяние и белесую пелену, обволакивающую сознание, услышал то ли голос, то ли мысль, каким-то образом извне напрямую попавшую ему в мозг. Он отвечал точно так же: мыслью на мысль, потому что язык ему уже не повиновался.
  'Ты хочешь жить?'
  'Да'.
  В этот же миг в нем натянулась невидимая струна, пронзившая насквозь сознание, и он понял: вот тот самый случай, единственный, когда делается окончательный выбор и сразу же становится ясно - почему и для чего ты жил, выполнил ли свою самую главную задачу и, вообще, что ты в действительности есть на самом деле. Надо быть очень внимательным и не ошибиться.
  'Если хочешь жить - убей Винта. Ты сможешь это сделать - он твой друг и доверяет тебе'.
  'Я не могу'.
  'Боишься? А чего теперь тебе бояться? Ты убивал всю жизнь'.
  'Только врагов... Я никогда не был предателем'. 'Ты убьешь опасного врага и спасешь свой мир'. Сложнейший спектр чувств, мыслей и событий собственной жизни пронесся, словно сухой стремительный
  
   568-569
  
   ливень, в сознании Родионова, вызвав сначала недоумение, чуть позже - досаду и горечь, а после всего - смех: стоило ли столько жить, страдать, стремиться к когда-то казавшимся неимоверно важным целям, чтобы в конце прийти к простым словам: 'да' или 'нет'. Ведь именно в них, как теперь он точно знал, скрывался истинный смысл его жизни.
  'Я жду ответа'.
  Сознание Родионова вибрировало в издевательском смехе: 'Если в течение всей жизни никогда не предавал, то теперь это делать слишком поздно'.
  'Так ты согласен убить в последний раз? С пользой для всех'.
  'В убийстве никогда не было пользы, в предательстве - тоже, в предательском убийстве - тем более'.
   'Ты уверен?'
  'Конечно. И если что-то способно кого-то спасти, то не это'.
  'Значит, "нет"?'
   'Нет'.
  Последовала вспышка света, после которой весь мир, знакомый Родионову, исчез, а его сознание, выстояв в неимоверной глупости Земной жизни, самореализовавшись и ликуя, свободно уносилось в Бесконечность. Он еще продолжал слышать голос, только что беседовавший с ним, понимая, что тот никогда не принадлежал человеку.
   И если бы капитан мог в этот момент видеть глаза своего убийцы, то нисколько не удивился бы, заметив в них зависть.
  
   Глава 22
  
  
  Это было невероятно... но это было так.
  Сун неоднократно вспоминал свой разговор с Чжаном... и не мог понять, хотя прошло уже больше года. Изумление, поразившее его тогда, нисколько не уменьшившись, перешло в хроническую стадию удивления. Правда, господин всегда оставался недоступен для понимания его обычным человеческим умом, поэтому Сун, после первой волны шока, довольно быстро пришел в себя, принимая новое в Чжане так же безоговорочно и слепо, как до сих пор хорошо знакомое и привычное - старое.
  Тогда же, год назад, он долго не мог поверить собственным ушам.
  - Правильно ли я вас понял, господин?
  - Конечно, Сун. Ты меня всегда понимаешь правильно,- усмехнулся Чжан,- и я ценю в тебе это достоинство не меньше, чем все остальные твои таланты.
  - В таком случае мне непонятно другое,- Сун почувствовал, как излишнее волнение, с которым ему с большим трудом удавалось совладать, сбивает его с мысли, но удивление было слишком велико, чтобы придавать таким мелочам значение.- В тот самый момент, когда опасность, исходящая от Юань Ши становится реальной, когда его связь с Шань Цзуем очевидна, а его шпионы прилагают невероятные усилия, чтобы подобраться к вам, мой господин, вы принимаете такое решение?
  - Неважно - сегодня я сделаю это, завтра или через месяц, главное в другом - время пришло,- Чжан говорил это абсолютно спокойно, словно о незначительном пустяке, мелочи, и было видно, что это не поза и не очередная искусная маска, а его истинное, идущее из глубины и давно принятое решение.- Я снимаю с себя полномочия Советника императора и ухожу с этого поста... Кроме того, как ты слышал, отменяю намеченные ранее акции против Юань Ши, Шонг Линя и нескольких других высокопоставленных лиц, хорошо тебе известных.
  - Почему?- удивляясь собственной наглости, но тут же забывая о ней, протестующе произнес Сун.
  - Что ж, если это тебя так интересует... Меня перестали волновать дела, связанные с политикой... интригами... короче, государственные дела, карьера. А Юань Ши - талантливый государственный деятель, интересы Китая для него - превыше всего, и его место - у руля власти...
  Я же нашел то, что неизмеримо выше власти - власти, которая присуща человеку, то, что ищет каждый в своей жизни, но находит далеко не всегда,- смысл.
  - Смысл?- переспросил Сун.- Но ведь и так ясно, что в жизни первостепенно, что важнее всего... если к этому стремиться, то это и есть смысл. Смысл вашей жизни, гос-
  
   570
  
   подин, мне был очевиден давно... неужели вам...- Сун запнулся.
  - В том-то и дело, что понять, где оно, самое важное, порой оказывается самым сложным, а то, что очевидно окружающим, чаще всего поверхностно и лишь в слабой степени соответствует действительности.
  - Что же теперь?- к удивлению Суна примешивалась растерянность.
  - Ничего особенного: тебе вместо привычных обязанностей предстоит научиться другому, пожалуй, более приятному и более ответственному - ты будешь личным охранником Ли.- Чжан внимательно взглянул на Суна.- Надеюсь, ты не откажешься?
  - Все, что прикажете, господин.- Недоумение Суна сменилось радостью, но он быстро погасил ее, так же как и недоумение.
  - Особенно сейчас, когда шпионы Юань Ши стремятся найти брешь в моей защите, это очень важно, Сун, учти это.
  - Да, господин.- Сун помедлил и спросил:- И это... все?
  - Пожалуй... если, не считать еще кое-что... Когда появится Шань Цзуй, ты не должен встревать, помогая мне. Твоя задача - находиться около Ли и защищать ее.
  - Шань Цзуй должен появиться здесь?- изумление с новой силой подчинило Суна. Поистине - сегодня удивительный день.
  - Время пришло,- то ли ему, то ли себе ответил Чжан,- и он появится непременно.
  С тех пор прошел год, но Шань Цзуя все не было.
  За это время Чжан отказался от своего поста, что вызвало взрыв эмоций при дворе и панику в стане сторонников Юань Ши, которые приняли поступок Чжана за очередной хитрый и вероломный ход. Двор застыл в ожидании, но ничего не дождался... кроме свадьбы Чжана.
  Может быть, это и был его ход? Но что он давал?
  Ли из наложниц перешла на несравнимо более высокую ступень, став женой Великого Чжана; теперь в случае его смерти она наследовала все состояние, а вместе с ним - независимость от кого-либо. Пошли слухи, пошли разговоры... но что задумал Чжан, так никто и не понял. Только у Суна бродили смутные подозрения, но он их гнал от себя подальше, не желая воспринимать всерьез.
  Шла своей чередой жизнь - монотонно и довольно скучно, как казалось Суну, несмотря на то, что общество Ли было приятно, а по вечерам иногда он встречался с Юй, наслаждаясь остротой ощущений: то взлетая ввысь на волнах блаженства, то замирая в предчувствии смертельного удара в спину - ведь Юй так виртуозно владела стилетом. Но и этого не случалось - видимо, Юй не торопилась, а может быть, ей тоже нравилась острота - она понимала, о чем думает Сун, и упивалась этим... Кто знает...
  Время тянулось слишком медленно, как это обычно бывает незадолго перед тем, как оно полетит, понесется, стремительно приближая неизбежное... Однажды утром, как и всегда, Чжан и Сун проводили утреннюю тренировку в дальней части парка, и ничего не предвещало...
  Сун внезапно почувствовал безотчетную тревогу, но, взглянув на Чжана, увидел, что тот совершенно спокоен, хотя не приступает к медитации, как делал это обычно по окончании упражнений.
  - Господин,- начал Сун, но Чжан остановил его:
  - Время пришло, Сун. Помни, что я тебе говорил, а теперь оставь меня и иди к Ли,- и посмотрел на него долго и внимательно.
  Сун, каменея сознанием, направился к дому и, дойдя до крыльца, обернулся: около Чжана стоял высокий стройный мужчина, несмотря на скромную одежду, в нем угадывалась внешность аристократа. До сих пор Суну не приходилось его видеть, но, не задумываясь, он понял, что это и есть Шань Цзуй.
  Они с Чжаном улыбнулись друг другу, как, видимо, привыкли это делать раньше, но от Суна не скрылось, что улыбки были холодными и безжизненными, как будто улыбались маски.
  - Я не ожидал, Шань Цзуй, что ты будешь тянуть так долго,- тем не менее в голосе Чжана не чувствовалось удивления.
  - А я не ожидал, что ты не задержишься у Тона, в России,- голос Шань Цзуя был так же непроницаем, а поза - такой же расслабленной, как и у Чжана.
  
   571
  
  
  - Совсем недавно ты считал, что я способен только на черные дела, но, похоже, изменил мнение. Как ты можешь судить о том, что будет через годы, через сто лет? Ты вновь не убедил меня.
  - Сейчас это не так важно,- Шань Цзуй, видимо, отбросил колебания, которые до сих пор не давали ему принять окончательное решение.- Знай - мной не двигает ни излишняя любовь к человечеству, ни соперничество с тобой, ни тем более, как ты думаешь, ненависть. Нет. Все это - глупости, есть только целесообразность. Именно она требует, чтобы мир остался в гармонии и ничто не нарушало его равновесия. К сожалению, Чжан, каждый из нас создал то, что ему не принадлежит в полной мере.
  - То, что создал я, принадлежит мне в самой полной мере.- Чжан впервые за долгие годы почувствовал, как спокойствие оставляет его и сознание наливается яростью.
  - Значит, ты еще не успел окончательно это осознать - просто не было времени. Но успех слишком дорог для тебя, и я боюсь, что когда ты поймешь таящуюся в нем опасность, то не хватит смелости уничтожить его. Поэтому это сделаю я. У меня сейчас действительно нет выбора.
  - Нет выбора,- вскипел Чжан,- потому что ты, видимо, до сих пор не знаешь, как совладать со своим 'Нечто', которое просто свалилось тебе на голову... и, как я теперь понял, явно незаслуженно... Страх и неверие в собственные силы отравили твою жизнь и ты боишься, что скоро окончательно сдашься. Может, поэтому смерть тебе кажется избавлением?
  Чжан мгновенно взял себя в руки, нисколько не досадуя, что дал выход справедливому негодованию. Теперь он абсолютно невозмутимо продолжил:
  - Ты не имеешь права решать за меня... А если тебе так необходимо умереть, то пожалуйста - способов множество. ..
   Шань Цзуй странным и долгим взглядом посмотрел на Чжана:
  - Нет.
  - Что значит 'нет'?- не понял тот.
  - Когда 'Нечто' догадалось, что я готов это сделать, оно препятствует, словно не желая моей смерти.
  
   572-573
  
  
  - А тебе не кажется, что ты просто одержим Светом? Ты мечешься по Китаю, стремясь уничтожить Тьму, овладевшую тобой, тем самым внося хаос и разрушение. Разве в этом Гармония? Ты - Тьма, я - Свет, но честное слово, я бы мог поменяться с тобой местами, потому что мне безразлично, какой цвет у моего сознания, если он в противостоянии с чем-то создает Гармонию. Ведь мы с тобой уже уравновешиваем друг друга.
  - Это все слова, Чжан.- Шань Цзуй слабо отмахнулся.- Ты ищешь причину, чтобы спасти свое достижение. Я понимаю - смерть для тебя ничего не значит, но из-за своего открытия ты будешь стремиться жить во что бы то ни стало. Даже если поймешь, что Тьма овладевает тобой.
  - Она уже пыталась. Кстати, по твоей милости,- Чжан бросил на Шань Цзуя уничтожающий взгляд.- Но отступила, и скорее всего благодаря ей я достиг своей цели.
  - Закончим спор, Чжан,- Шань Цзуй отступил на несколько шагов,- это пустая трата времени.
  Пространство вокруг его тела начинало тускнеть, приобретая темные тона и приходя в движение.
  - Ты ненормальный,- холодно сказал Чжан, и это были последние слова, которыми они обменялись, перед тем как воздух в саду загудел, завыл, и в небо поднялась туча пыли. Шань Цзуй и Чжан еще отступили на несколько метров и смотрели в глаза друг другу.
  - Он добился своего,- прошептал Шань Цзуй, наблюдая, как белый смерч Чжана приближается к его собственному - черному и непроницаемому. Смерчи двигались не прямо друг к другу, а полукругами и зигзагами, словно два опытных бойца, готовящихся к схватке.Кружа по поляне и громко рыча, они неохотно сближались, каждый повинуясь воле своего хозяина.
  'Два антипода всегда стремятся к взаимодополнению или слиянию,- стучало в мозгу Чжана.- Если же это невозможно - они уничтожают друг друга. Такова их природа'.
  Смерчи, почти задевая вихреобразной поверхностью друг друга, но так и не коснувшись, расходились в стороны, делая все меньшие круги около воображаемой точки, где была неминуема их окончательная встреча.
  Каждый из двух людей отлично знал, что сейчас произойдет: Шань Цзуй ждал, радуясь последним минутам жизни, зная, что он их заслужил, уничтожая Тьму в своем последнем порыве. Чжан же, все еще негодуя, вдруг спохватившись, вспомнил о Ли, о ее крошечном вкладе в его лабиринт, о ее следах над пропастью. А значит, разрушение коснется и сознания Ли, убив ее сразу же после смерти Чжана.
  Видя, как смерчи, сделав последний вираж, устремились друг к другу, он уклонился, избежав столкновения. Слишком рано - ему не удалось добраться до ее следов, но еще немного, и он их найдет. Видя, как презрительно усмехнулся Шань Цзуй, заметив уклоны Чжана, он пробормотал:
  - Думай, что хочешь - одна минута теперь значит больше, чем годы твоего презрения.
  И вот они - следы - сверкают над бездной, как и тогда...
  Чжан мгновенно концентрирует внимание, изолируя их от остального лабиринта. Все внимание его поглощено только этим, и он не замечает, как, столкнувшись, два смерча превращаются в один, огромных размеров, а видит лишь гигантскую лавину мертвого сознания, катящуюся с самого верха лабиринта. Она все больше разрастается и, нависая над ним, безболезненно отключает сознание.
  Перед тем как смерть окончательно забирает его, Чжан успевает заметить небольшой сгусток света, невредимо уносящийся ввысь.
  
   574-575
  
   Глава 23
  
  
  Голубые стены глетчера узким, очень узким ущельем поднимались вверх, постепенно, где-то далеко, расходясь друг от друга на расстояние нескольких метров, и, упираясь прямо в темно-синее небо, впускали в себя часть солнца, превращающего толщу тысячелетнего льда в сверкающий монолит голубого алмаза.
  Было очень холодно, но если забыть о холоде, то поражала чистота и красота льда и неба, объединившихся для создания гармонии в единственном для этого возможном месте - леднике Федченко.
  Но, несмотря на шедевр, созданный природой изо льда, неба и солнца, все было плохо... Слишком плохо.
  Кто бы мог подумать, что судьба подставит так больно и жестоко, коварно позволив преодолеть самое сложное - то, что доступно немногим, и только в самом конце, когда осознание победы прочно укоренилось в мыслях, нанесет неоправданно суровый, скорее всего - смертельный удар. Позади осталось восхождение пятой категории сложности, которое вполне могло потянуть на самую высшую, шестую, категорию. Андрей в этом нисколько не сомневался, несколько раз до этого побывавший и на 'шестерках'. Хотя, конечно, гора горе рознь - у каждой свои особенности, свой характер, почти как у людей. Кому-то из альпинистов легче даются восхождения на сложные вершины, чем на очевидно более легкие, и дело здесь в одном - в характерах человека и горы, в том, насколько они подходят друг другу. Вопрос спорный, многие верят в это, еще больше - нет, но Андрей верил, и последняя вершина была тому подтверждением: скальные участки, участки льда, снега - все далось тяжело, вытянув из него и силы, и душу, опустошив полностью, словно красивая, но глупая, капризная девчонка.
  Не понравилась Андрею эта вершина - слишком разными они оказались и характерами, и, видимо, еще чем-то. Но гора не выдержала, сдавшись, а он сдуру принял ее поражение за чистую монету, обрадовался неимоверно трудной победе, записал в уме в ранг самых почетных и престижных, но далеко не любимых. Памир, пик Революции, высота 6974 метра... Надолго он запомнит эту Революцию. Андрей приоткрыл глаза, уносясь ввысь взглядом, жадно цепляющимся за выпуклости и шероховатости ледяных стен, будто силой мысли старался вырубить в них ступени: надолго ли запомнит он ее? И что значит в его положении 'долго'? Три часа, десять, а может быть - сутки?
  С другой стороны - ему во что бы то ни стало требовалось забыть Жанну, и он сделал для этого все возможное, и даже больше, позабыв о правилах элементарной техники безопасности при передвижении по леднику, тем более такому, как Федченко. Да и вообще наделал ошибок, главная из которых - пошел в горы один, когда душа и сердце разрывались от боли и жизнь в значительной степени потеряла свою первоначальную естественную ценность. Какие злые шутки выкидывает над людьми любовь... Но теперь все затмил инстинкт самосохранения и первобытная жажда жизни... и что-то еще. Андрей не придал поначалу этому 'что-то' абсолютно никакого значения: какая может быть ненависть к Виктору Байкалову, если собственная жизнь еле-еле держится в теле, зажатом кусающимися морозом ледяными стенами.
  Как ни странно, но именно возрастающая с каждой минутой ненависть, словно культивирующая сама себя, давала ему источник жизненных сил, позволяющих бороться с близкой смертью. Было много необычного, а может, и ненормального - умирая в горах, помнить о вещах, людях и обстоятельствах, совершенно не имеющих к тебе в данный момент никакого отношения. Потому что (это Андрей осознавал великолепно) в его жизни сейчас остались только ледяные стены - высокие, холодные, безжалостные, кусок красивого бездушного неба и он сам, или, точнее, часть его, возможно навсегда переставшая быть тем, которого он знал как самого себя.
  Как глупо все вышло... Конечно, он очень устал: пять суток восхождения - это много. Изнуряют холод, ветер и высота. Высота - особенно: здесь и недостаток кислорода,
  
   576-579
  
   доводящий до длительных головокружений и постоянной слабости, и неутолимая жажда, несмотря на большое количество жидкости, которую он, зная правила, выпивал ежедневно: соки, чай, кофе. Но влага уходила из организма почти мгновенно, высасываемая высотой, и вновь распухший язык и потрескавшиеся губы требовали воды. Наконец, уже упоминавшийся отвратительный характер горы - пика Революции. Он понимает: все эти рассуждения - только самооправдание, потому что мастер спорта не может, как зеленый новичок, без страховки идти по леднику, испещренному глубокими трещинами, да еще после недавнего снегопада, прикрывшего их пухлой, но совершенно ненадежной шапкой.
  Одна из главных причин, побудившая его сократить путь через самую опасную часть ледника,- усталость. Если бы не она - разве сунулся бы он сюда в одиночку, без страховки? Ни за что. Как он мечтал там, в Минске, об этой усталости, убивающей эмоции, мысли, все переживания, оставляющей только одну мысль - о ней самой, смертельной усталости, замыкающей на себе весь мир. И, наконец достигнув ее, отступил, поддался соблазну, в считанные секунды упустив не только полученное неимоверным напряжением долгих дней, но и то, что человек теряет только один раз.
  Неужели он потерял жизнь?
  Не может быть, ведь вот она, жизнь - лед, мороз, его тело, коченеющее в их объятиях, мозг, пока еще спокойно контролирующий все происходящее, словно надеясь вернуть изменившую ему удачу... Пожалуй, единственное, что достойно возвращения после измены,- это удача. Сейчас он готов принять ее даже не всю (к которой так привык в течение жизни, считая себя баловнем судьбы), а хотя бы незначительную часть, совсем мизерную, позволившую бы выбраться отсюда. Как просто он позволил захватить себя врасплох - Андрей застонал сквозь тесно сжатые, но подрагивающие от холода зубы. Как он наслаждался победой: позади скорбно своей громадой застилал горизонт пик Революции, сдавшийся, покоренный, посылающий вслед свои безмолвные проклятия; впереди, через огромную снежную пустыню - долгожданные хребты, коричневеющие остро
  
   580
  
   конечными пиками, среди которых - где-то у самого подножия - затесался его базовый лагерь - палатка, продукты, запасной примус и вдоволь керосина - уже не придется беречь теплый голубой огонек, как в последние дни, тратя его только на то, чтобы вскипятить себе немного кофе. Когда он доберется туда, позволит телу отдохнуть перед последним долгим переходом к верховьям Ванча. Там его ждут. А пока... очень не хватает тепла и... маленького заветного сифона, хранящегося в его 'Ермаке' с газированным спиртом - адской штукой, способной оживить и согреть даже мамонта. Снежная пустыня, уходящая далеко-далеко на северо- запад, и не только на северо-запад, но и на северо-восток, а также на север, и есть знаменитый ледник Федченко. Разве он не знал, что пройти через него в одиночку - не менее сложно, чем подняться на пик Революции, а может быть, даже и на пик Победы или Коммунизма.
  Андрей задумался: нет, на пик Победы все-таки, наверное, сложней - там столько лавин, и гибнут альпинисты в основном из-за них. Но когда идешь на гору, то и готовишься соответственно. А здесь... расслабился и опомниться не успел, как плавно ушел в невесомое белое облако, в которое вдруг рассыпался твердый пласт под ногами, а потом чувство невесомости, или нет - свободного падения, очень похожего, наверное, на невесомость. Чуть позже - скользящие удары о стены, все более сужающиеся до небольшой расщелины, способной намертво зажать человеческое тело вместе с небольшим скальным рюкзачком, полным железа: крючьев, карабинов, ледобуров и прочих альпинистских прибамбасов.
  Последний самый жесткий удар - и моментальная отключка сознания. Почему он не погиб сразу? Искать ответ на этот вопрос Андрей отказался наотрез, даже в мыслях не допуская возможности такой нелепой смерти, когда самое трудное и страшное осталось за спиной - то, к чему столько готовился и победил. Погибнуть из-за обычной неосторожности? Хорошо, не неосторожности, а можно сказать - глупости, все равно это нечестно.
  Надо признать, удача, выходит, не полностью отвернулась - высота стен около ста метров, и то, что он еще способен двигаться и, видимо, у него нет серьезных пере-
  
   581
  
   ломов - невероятно. Конечно, сильная боль в боку - это наверняка сломанные ребра, но лучше иметь сломанные ребра, чем...
   Участвуя в спасаловках еще на Кавказе, Андрей видел, во что превращается человек, упавший с большой высоты. Кстати, с такой же примерно, с какой упал и он сейчас. Может, все-таки стены немного замедлили его падение? Может, но что делать теперь?
  Рюкзак сорвало с плеч, и теперь его оранжевая материя тусклым ржавым пятном выделялась на фоне глубинной синевы, метрами двадцатью ниже, в узкой части трещины, куда ему не проникнуть. А ведь там - основной запас ледовых крючьев, ледовый молоток с острым, как загнутый клюв большой птицы, носом, так сейчас ему необходимый. И веревка - пятьдесят метров веревки - все улетело вниз.
  Что осталось? Ледоруб, притянутый репшнуром к правой руке, беспомощно свисающей вниз вдоль стены над узкой темной бездной, как последняя надежда; несколько репшнуров, пристегнутых к поясу карабинами, и два ледовых крюка - это все.И конечно, кошки на ногах. То, что их не сорвало при падении и даже не переломало ноги, пока его швыряло по стенам,- последний, прощальный жест удачи. Что теперь?
  Тело настолько прочно вошло между стенами, что возможность пошевелиться полностью отсутствовала. Разве можно считать движением жалкие попытки рук (правой - внизу, с болтающимся ледорубом, левой - вверху, безрезультатно царапающей окоченевшими паль?цами по льду) освободить его из жадно сжатых челюстей глетчера.
  Без посторонней помощи выбраться отсюда невозможно, особенно сейчас, когда потеряно снаряжение и тело из послушного, сильного и гибкого превратилось в онемевший, замерзающий кусок мяса. Если бы оказаться здесь в самом начале, полным сил, то можно было б сразиться. Руки и ноги сами бы выполняли все, что требуется, без этих исступленных команд воли, борющейся не только с охватывающим его бессилием, но и с воображением, то и дело подкидывающим живописные образы смерти - его смерти. Он должен скоро превратиться в один из них, и, как паук в куске янтаря, навечно застынет здесь, и, может быть, когда- нибудь, через тысячи или миллионы лет, его найдут люди или те, кто, возможно, будет вместо них, и будут изучать, как сейчас изучают мамонтов. Но скорее всего многотонные глыбы льда перетрут его в порошок... хотя - какая разница, что будет потом.
  
   582
  
   Нельзя так долго оставаться неподвижным - тело полностью потеряет чувствительность, и это будет конец...
   Сражаться можно и без прежних сил, а может, вообще без сил - кому как выпадет.
  
  
  Вот он долго и нудно поднимается по снежнику, избегая крутых склонов с навесами, обходя их стороной, опасаясь лавин, которые припас для него пик Революции. Иногда слышен их отдаленный грохот, чем-то напоминающий раскаты грома - только более глухие и протяжные. Тяжелые альпинистские ботинки бесшумно входят в неглубокий снег - он специально выбрал этот маршрут - опасность лавин здесь сведена к минимуму, но там, в ста - ста пятидесяти метрах к западу... Не дай бог оказаться там, на пути белых монстров. Один из них недавно, на глазах Андрея, слетел вниз в клубах снежной пыли с грохотом и ревом, словно первобытный хищник, несущийся за добычей. Видеть лавину вблизи или слышать ее отдаленный гул - это далеко не одно и то же.
  Чем ближе она проходит, тем точнее в прицел берут горы лично тебя, рискнувшего и здесь запечатлеть свое человеческое превосходство. Именно склоны, хребты и пики гор и есть то поле брани, где чаще всего развеиваются иллюзии, а альпинисты - народ, который меньше всех остальных мнит себя властелином природы.
  
   583
  
  
  Андрей не понимает, почему так тяжело идти по не слишком крутому склону, почему тот отбрасывает его назад, будто отвесная стена, почему так напряжены ноги и по спине пробегает холодок, словно под ним бездна? Снежный склон пропадает так же неожиданно, как и появился, и в глазах начинают плясать танец цветные огни, похожие на длинные неисчезающие молнии. Только потом приходит ощущение боли - новой боли.
  Он осторожно открывает глаза и прямо на стене перед своим лицом видит следы кошек - их зубья глубоко избороздили лед, изувечив первозданную красоту.
   Красоту, пытающуюся его убить.
  Вереница следов тянется на метров пять-шесть вверх и там обрывается. Их не было раньше - это точно. Значит... их оставил он сам только что. Его тело изнемогает от боли в боку и от боли в груди, но оно свободно. Он почти стоит во весь рост, поддерживаемый стенами, а передние и задние зубья кошек матово поблескивают в голубой толще, глубоко, на всю длину и, наверное, больно вонзившись в глетчер.
   Боль за боль.
  Андрей пытается улыбнуться сквозь резиновую маску, в которую превратилось его лицо,- какая чушь лезет в голову. Невероятно, но ему в бессознательном состоянии удалось сделать очень важное, может, и невозможное - освободиться из смертельного захвата. Правда, плата за это - острая боль в левой щиколотке, что и должно было случиться - падение с кошками на ногах, да еще в таком узком пространстве, неминуемо ведет к вывиху, а то и перелому.
  Андрей осторожно пошевелил пальцами, а потом так же осторожно высвободил ногу изо льда, подвигав стопой - перелома нет, но, похоже, сильное растяжение или вывих. Нет перелома - это главное, с переломом на стене делать нечего... А с вывихом?
  Запрокинув голову, он оценил то, что ему предстояло: метров сто почти вертикального подъема, местами переходящего в отрицательный уклон, и только ближе к самому верху - выходу из трещины - стены немного выполаживались... Первые метров двадцать - более легкие, за ним почти вплотную стена, опираясь на нее и спиной, и ногами, можно будет существенно упростить подъем. Но выше стены разойдутся, сначала на немного, но уже достаточно, чтобы не помешать его падению в случае срыва, и с каждым метром все дальше и дальше, превращая подъем в типичное восхождение по ледовой стенке шестой категории сложности - вот тебе и пик Революции в миниатюре.
  Для такого восхождения необходим, как минимум, ледовый молоток - на стене он значительно превосходит ледоруб, а также ледовые крючья - их, кстати, есть несколько штук, но главное - для страховки потребуется веревка, которая навеки вечные осталась внизу, в недосягаемой для него щели. Есть несколько, длиной в полтора метра, реп-шнуров, но это мелочь, неспособная заменить веревку, и, конечно же, кошки - не дай бог с ними случится что-нибудь - его шансы сразу же скатятся к нулю... А теперь, интересно, на сколько они потянут? Андрей проверил зажимы кошек - все в порядке, но на всякий случай прихватил их к ботинкам страховочным шнуром. Надо было сделать это раньше - он поморщился - опять понадеялся на свою удачу: пора уже забыть о ней - ее нет, нет с того самого момента, когда Жанна ушла к Виктору. И он удивился неожиданной боли, которую вызвало воспоминание.
  ...Когда они с Бяшей вошли в спальню, он заметил на лице Жанны гримаску застывшего наслаждения, прежде чем она сменилась сначала удивлением, а потом - гневом. Интересно - она даже не испугалась. А чего ей бояться - ведь с нею Винт. Нет, дело даже не в этом - в то мгновение для нее существовали только Виктор, их близость и уже почти поглотивший ее оргазм, а они с Бяшей были чем-то несущественным и неприятным. Именно - неприятным, не более... Ненависть к Виктору встрепенулась и зашевелилась в Андрее, и он почувствовал силу, струящуюся по телу, но бесследно исчезающую в нем, как тонкая струя воды в большом с пересохшей землей и полуживыми цветами горшке. Куда подевалась та чудесная энергия, с помощью которой ему удалось разделаться с Бяшей и его командой, и что очень важно - стать совершенно другим, не просто сильным и независимым, а качественно измениться внутренне, ощутить себя причастным... Андрей напрягся, вспоминая. К чему причастным?
  Ненадолго отступили мороз, смерть и ужас нынешнего положения - он старался вспомнить, словно не знал:
  
   584-585
  
   вспомнить то, чего не было, невозможно. К чему же он все- таки причастен? Ненависть, ненависть, ненависть - она не дает ему сосредоточиться, заставляя двигаться, спешить, потому что очень скоро может быть поздно. Необходимо выбраться отсюда, а потом он все поймет. Обязательно.
  И теперь его путеводная нить - ненависть, он должен быть благодарен ей, что до сих пор жив. Благодаря ненависти к нему в последнюю минуту пришла чудесная сила, спасшая его и наказавшая Бяшу.Андрей вздрогнул от неожиданной мысли - странно, но почему Бяша вдруг оказался в лагере его союзников, а Жанна и Виктор... Нет, только Виктор стал врагом, раньше все было по-другому. Что случилось? Что?
  Мысль упорхнула, отогнанная ненавистью, и Андрей напоследок вспомнил, что так было всегда, когда он пытался разобраться в стремительных событиях, полностью изменивших жизнь.
  Эх, если бы вернуть ту силу - он вылетел бы из трещины, как пробка из бутылки шампанского. Эх...
  Андрей прислушался к боли, дергающей левую ногу и огнем горящей в груди. В груди - ладно, но ноги сейчас неизмеримо важней.
  Взглядом еще раз оценил нависшие над головой стены льда, словно воплотившиеся из абстракции в реальность непреодолимые жизненные трудности - только кто-то всю жизнь ломает зубы об их невидимые стены, а ему уготовано это... Если бы можно было выбрать. Подтянув вверх правую ногу, он вонзил зубья кошки в стену и, нагрузив ее всем весом, осторожно приподнялся. Левая нога подтянулась к правой, и следующий шаг предстояло делать ею. Если бы можно было выбрать, он оказался бы подальше отсюда - это точно. Как ни хреново в последнее время казалось дома, но разве можно сравнить... Громко застонав, Андрей вонзил левую кошку в лед. Стараясь не думать, что сейчас творится с ногой, он мысленно изо всех сил гнал от себя боль, но из этого ничего не получилось - десятки огненных игл пронзали ногу до колена. Все же тело медленно поползло вверх, и второй шаг из многих, еще предстоящих, был сделан.
  Если нельзя отбросить от себя боль прочь, то надо попытаться хотя бы замкнуть ее в малой точке, чтобы она не маячила перед глазами разноцветными сполохами - так можно сделать, он про это слышал, но никогда ничем подобным не занимался. Просто не было причин... Жаль, что не было. Не останавливаясь, Андрей подтянул вверх правую ногу и с облегчением почувствовал, как ослабевает боль в левой. Он сконцентрировался на маленькой точке на голени, представил, что вся боль ушла в нее, оставив остальную, необходимую для работы, часть ноги в покое.
  С замиранием сердца он сделал следующий шаг и скривился - все осталось по-прежнему - связки и сухожилия, казалось, сейчас лопнут - все и сразу. Но дело двигалось - ему удалось подняться на несколько метров, и не очень далеко - метрах в пяти-шести - угадывалась граница его следов, тех, которые удалось сделать недавно...Невероятно. Пока он был без сознания, тело само двинулось вверх в поисках спасения, расскажи кому - не поверит. Да и он бы ни за что не поверил, если бы не увидел все лично. И не прочувствовал.
  Само тело или под влиянием чего-то - не имеет значения, точно так же, как не имеет значения то, как поступает человек в повседневной жизни - сам или под влиянием чего-то. Как можно понять, что двигает каждым, даже тогда, когда все выглядит очевидным? Цепочка поступков, следствий, зависимостей, и нет сил, способных ее разорвать... И чем дальше - тем больше, как снежный ком: захочешь приостановить - не удастся.
  Еще шаг - и снова боль. Нет, все-таки поздно он начал заниматься самовнушением, сейчас этому не научишься. Вот Винт, например, мастак по этой части, но угораздило оказаться здесь не Виктора Байкалова, а Андрея Раковского.
  Он поднимался все выше, чувствуя, как постепенно отступает ледяная стена за спиной, еще немного, и придется страховаться с помощью ледовых крючьев - лафа закончилась.- Андрей хмыкнул.- Как быстро меняются оценки. Интересно, что с ним еще должно случиться, чтобы он позавидовал своему нынешнему положению? Не иначе - растянуть вторую ногу или потерять кошку.- Похолодев, он сплюнул через левое плечо.- Идиот, подобные мысли в горах ни к чему хорошему не приводят. К черту их. К черту.
  
   586-587
  
   Занятый перепалкой с самим собой, он не заметил, как утихла понемногу боль. Или ему просто удалось отвлечься? А может, сыграло свою роль самовнушение? Но об этом сейчас нечего думать, главное - не останавливаться и побыстрее выбираться отсюда. Остальное потом. Все: мысли, рассуждения, удивление - на потом, теперь не до них, теперь все подчинено одному - не допустить ошибки. Если он сорвется еще раз, даже пока со столь незначительной высоты - второй раз ему не выбраться.
   Тело, сознание, воля объединились, мобилизовав все резервы в устремление, предназначенное для спасения жизни, и нельзя допустить, чтобы оно иссякло попусту, просто так уйдя в бездонную толщу ледника. Вот он - последний оставленный им след, прямо на уровне колена. Андрей вогнал как можно глубже в лед клюв ледоруба и застыл, привалившись к древку грудью. По спине пробежал холодок - сзади больше не было ничего, что могло бы помочь в случае потери равновесия или срыва, противоположная стена трещины удалилась, хоть и недалеко, но недосягаемо. О ней можно забыть, а осталась только эта, к которой он приник всем, слегка подрагивающим от напряжения, телом.
  Пройдена одна пятая часть пути - самая легкая; то же, что осталось впереди, а точнее - вверху, требует не только сил, но и настоящего мастерства, и еще везения - того, чего в последнее время ему явно не хватает. Мастерство тоже требует определенных условий, а происходящее с ним сейчас вряд ли соответствует этим условиям.
  Андрей вздрогнул, почувствовав, как под зубьями левой кошки подозрительно мягко просел лед, и, скользя щекой по шероховатой стене, будто сливаясь с ней, замирая от пронзившего его страха, с надеждой вогнал ледоруб чуть выше уровня своего плеча, нагружая его своим весом, лишь бы ослабить давление на ненадежно вошедшую в лед кошку. Только после этого очень осторожно продвинул правую ногу и сильно, на всю длину, вонзил острие кошки в стену, облегченно ощущая твердую опору и в то же время ужасаясь (хоть и понимая, что на этот раз повезло) вырвавшемуся из-под левой ноги куску льда, звонко застучавшему вниз и заглохшему не сразу, а лишь немного спустя, в бездонном чреве глетчера. Если бы это случилось секундой раньше...
  Несколько капель воды щелкнули по его куртке, за ними - еще несколько, и еще. Солнце начинало при-гревать, и даже здесь, в толще льда, он ощущал его тепло. Мороз отступал вглубь, в темную синеву, и на ярко освещенных участках лед становился светлее, нежно-голубым, почти бирюзовым, ласково играющим в солнечных лучах.Андрей еще больше окаменел лицом, понимая, чем грозит ему долгожданное тепло, 'нежность' и 'ласковость' тающего льда: его кошка проскользнула не случайно - лед стал слишком мягким. Глетчер к середине дня прогрелся и теперь 'потел', сочась влагой. То здесь, то там по стенам потянулись тоненькие струйки, кое-где сливаясь в небольшие ручейки... и зажурчало.
  Одежда очень быстро пропиталась водой и липла к телу, но сейчас дело было не в ней. Прежде чем в очередной раз нагрузить своим весом кошку, Андрей осторожно вникал в ощущения, шестым чувством улавливая связь между собой и глетчером, насколько она прочна и в какой степени ей можно доверять. В последнее время с доверием у него возникли серьезные проблемы, а горам он не доверял никогда, и как выяснилось - не зря. Судя по всему, сейчас полдень или около того. Его часы безжизненно застыли на шести тридцати - как раз в это время он вполне благополучно вписался в ледяной капкан, просвистев перед этим сотню метров мимо столь прекрасных стен. Часам повезло меньше. Если полдень, то еще часов пять-шесть лед будет почти непроходим, пока вновь за дело не возьмется мороз.
  Начало уже положено - кошки, вместо того чтобы держать, оставляют в стене глубокие царапины, не в состоянии зацепиться за мало-мальски прочный, не поддавшийся таянию участок льда. Конечно, чуть глубже на сантиметров десять лед прочен, но эти десять сантиметров для кошек так же недоступны, как и верхний край стены.
  Вот тебе и пик Революции - какая-то заурядная трещина в леднике Федченко оказалась на порядок коварней и злей, но, наверное, так должно быть, ведь трещина - это западня, а западня на то и предназначена...
  Он осторожно ввинтил в стену ледовый крюк, попробовал - держит, и тут же с металлическим, приносящим
  
   588-589
  
   исключительное удовлетворение звуком вщелкнул в его кольцо карабин - страховка готова, первая за сегодняшний день. Крюк вошел глубоко, намного глубже, чем это могли сделать кошки. Как раз на те заветные десять сантиметров. Но это означает, что все теперь затянется надолго, а если лед начнет таять активней?
  А вокруг продолжалась капель, будто сейчас не июль, а март. Она даже усилилась, и Андрей с тревогой посмотрел на крюк, в настоящий момент для него олицетворяющий жизнь. Ноги автоматически кромсали лед, углубляясь в его толщу, но это была никому не нужная работа - надо или отдыхать, или двигаться дальше... если уже не поздно. Андрей остановился на среднем варианте - две минуты отдыха и дальше до упора вверх, пока хоть сколько будут держать кошки, а потом закрепиться как следует ледовыми крючьями и ждать мороза. Пожалуй, правильный выход, но двигаться придется значительно быстрей, чем до сих пор, опять же из-за рыхлого льда. Если лед не выдерживает веса человека, застывшего на месте, значит, человеку придется двигаться без остановок, хоть так значительно возрастает опасность срыва, а в этом случае повторной попытки уже не будет.
  Андрей ввинтил страховочный крюк и, пристегнувшись, повис, расслабленно опустив руки и ноги, удерживаемый двумя репшнурами, словно паук в своей паутине. Резанула по новой боль в ребрах, на которые сейчас пришлась основ?ная нагрузка, и, как ни странно, снова запульсировала болью нога.
  Только теперь, получив недолгий отдых, понял, как измотан. А пройдено совсем немного. Он вяло ткнул правой ногой в стену, наблюдая за блескучими фонтанчиками рыхлого льда, перемешанного с водой - теплеет слишком быстро. Откинувшись назад, насколько позволяла страховка, Андрей еще раз осмотрел стену, выбирая наиболее удобные участки подъема, непроизвольно подавляя поднимающее голову отчаяние - очень круто, почти везде - вертикаль, а кое-где - отрицаловка. Вот ее-то и необходимо обойти. В другое время, в другом месте, при наличии необходимого снаряжения он, конечно же, попытался бы, но не теперь. И так хватило.
  Придется уйти левее - там стена не казалась столь отталкивающе грозной, но какова она на самом деле - покажет время. А пока...
  Андрей закрыл глаза и, прислонившись подбородком ко льду, попытался еще раз расслабиться; изо всех сил напрягшись - выдохнул, чувствуя, как блаженная легкость распространяется по телу... Почему люди так боятся смерти? Почему они цепляются за жизнь, несмотря на то, что она несет боль и лишения? Человек предпочитает страдания страху неизвестности? Если бы жизнь была вечна, а смерть - лишь результатом некоторых редких случайностей, тогда стала бы понятна боязнь ее внезапного вторжения. Вполне объяснимо бы выглядела любая возможность, любая попытка избегать того, чего можно избежать. Но, не сомневаясь в неотвратимости смерти, каждый стремится максимально продлить собственную агонию, часто даже не подозревая, что она уже давно подменила жизнь.
  Андрей вздохнул: 'Как раз то, что делаю я сейчас. А с другой стороны, если бы смерть была редкостью, может, наоборот, все стремились бы заполучить ее как драгоценнейший дар, которого заслуживают лишь немногие. И что происходило бы в этом случае? Очередь желающих отведать смерти, растянувшаяся на тысячи, на миллионы лет? Бред.- Андрей чертыхнулся, но тут же задал следующий вопрос.- Что именно? То, что происходит сейчас, или то, что происходило бы?' 'Скорее всего и то и другое'.- Он хмуро подвел итог, готовясь.
   Теперь надо осторожно и побыстрее пройти метр стены, закрепиться крюком и только потом вывинтить те, что страхуют его сейчас: тяжелая, медленная, занудливая работа - но единственно правильная в его положении. Проблема в том, что третьего крюка у него нет и придется обходиться двумя, а значит, риск возрастает.
  Он вздрогнул от противного хорошо знакомого еле слышного скрипа, похожего на гудение таинственного насекомого. Крюк медленно, но неотвратимо наклонялся в хлипком, плавящемся льду - крюк, который Андрей собирался сейчас выкрутить. Подобное вполне ожидалось, но это был как раз тот случай, когда знание о наличии нерешенной проблемы никоим образом не способствует ее
  
   590-591
  
   разрешению, потому что для этого необходимо совсем другое - то, чего обычно в таких случаях недостает. В его ситуации недоставало мороза, и сделать с этим что-либо не было никакой возможности.
  Он заелозил ногами, напоминая бегуна, стремящегося быстро одолеть дистанцию, и, морщась от вернувшейся к нему боли, одолел метр - как раз столько, сколько требовалось; и, чувствуя, как ненадежно сидят во льду кошки, судорожно цепляющимися пальцами поспешно вкрутил ледобур. Только после этого, чуть склонившись вниз, стараясь не обращать внимания на противную дрожь в коленях, вывернул тот, что до сих пор его страховал.
  Пока солнце не уйдет за ближайший пик - лед будет таким же отвратительным, как и сейчас: мягким и рыхлым. А если еще отвратительней?
  Глупые мысли - вы всегда приходите в самый неподходящий момент и не желаете убираться туда, откуда появились, не уступая никаким мольбам и заклинаниям. Откуда вы только беретесь, глупые, идиотские мысли, забирая последние силы и остатки надежды?
  'Из моего собственного опыта? Да гори он в ярком огне, такой опыт',- Андрей тяжело и хрипло выдохнул, входя в монотонный ритм, слишком быстрый на такой высоте и при сильной усталости, чтобы выдержать его долго... Что значит долго?
  Быстрей, быстрей, быстрей, пока кошки еще в состоянии хоть немного держать. Интересно, во что превратился правый бок - сломанные ребра скребут друг о друга; он слышит их деревянный скрип отстраненно и почти безразлично, будто это не его собственные ребра. Опять непрошеные мысли-убийцы, словно предназначенные для того, чтобы забрать остатки мужества.
  'Мужество? Какое к черту мужество? Я просто хочу жить'. Кошки проскальзывают больше и больше, и двигаться становится все опасней, в такой ситуации - срыв гарантирован. Только когда? Если бы знать.
  Кошки теперь просто бороздят лед, оставляя в нем длинные глубокие полосы, и он проходит от этапа к этапу уже не метр, а значительно меньше - счет идет на сантиметры, забирающие силы, как положено метрам.
  Еще немного - и не будет даже этих сантиметров. А что будет? Долгий отдых - до тех пор, пока не зайдет солнце и не появится долгожданный морозец. Будь оно неладно, это солнце. Приятные мысли куда лучше, чем те, глупые. И все же мысли - это всего лишь мысли.
  Если вдуматься, отбросив излишнюю нервозность, то положение гораздо лучше того, в котором он находился не так давно, замерзая в полной неподвижности. Ему удалось переломить ход вещей в свою пользу, удалось - несмотря на раны и предательски тающий лед. Вот такие мысли способны придать дополнительные силы, они - полная противоположность других мыслей, мыслей-убийц.
  Ну, а если отбросить и те и другие... то что? Какова реальная ситуация? Ведь она же не так плоха, как думалось вначале? Конечно же не так.
  Но все дело портит лед, тающий слишком быстро. Это значительно хуже сломанных ребер и вывихнутой ноги, а все вместе дает огромный минус, тянущий за собой тот небольшой плюс, которого удалось достичь с таким трудом, преодолев начальные двадцать метров. Руки немеют, становясь ватными, и простое движение обрастает новыми неприятными ощущениями: пальцы с кажущейся силой, но долго возятся с ледовым крюком, почему-то не желающим входить в мягкий лед. А еще? Что еще?
  Усталость. Она неимоверным грузом тянет вниз, обратно, в узкий синеватый бездонный сумрак.
  Чушь. Он-то отлично знает, что этот сумрак имеет дно, и для него, Андрея, не такое уж далекое.
  И все-таки: мягкий лед и усталость - сейчас они весомей всего. Поэтому необходим отдых - немедленный и долгий, а ничего не значащие сантиметры - слишком дороги и слишком рискованны. Пора.
  Пальцы неуверенно ввинчивают ледобур, а он, словно вдоволь наигравшись, ловко крутанулся, вырвавшись из рук и на миг зависнув перед остекленевшим и сразу же как-то угасшим взглядом, и, весело и длинно дзинькая, от стены к стене полетел вниз. Еще не окончательно восприняв, насколько серьезен очередной пропущенный им удар, Андрей, хрипло хакнув,
  
   592-593
  
   всадил острый клюв ледоруба до самого упора в лед и только после этого немного обмяк, уже понимая, что отдых, о котором только что думал как о реальности - близкой и доступной, отменяется. Итак, все, что у него осталось для передвижения по льду,- ледоруб и крюк, кошки пока не в счет. Одного оставшегося крюка для организации полноценной страховки в таком мягком льду недостаточно, а значит, возможна только небольшая передышка, которой тоже явно недостаточно.
  Все, что у него осталось, и то, на что ему приходится рассчитывать,- недостаточно. Вместо отдыха - передышка, вместо снаряжения - насмешка, вместо здорового и сильного тела - измочаленный, непослушный остов, к тому же терзаемый болью.
  За последний месяц судьба порядком натешилась, швыряя его из одной крайности в другую. Для чего, собственно, судьбе это понадобилось? Посмотреть, на что он способен, когда доведен до ручки? Но неужели ей это не было известно раньше? А может быть, по какой-то причине необходимо, чтобы он сам это понял - на что годится? И на что же? Сейчас уже, наверное, ни на что. Еще, конечно, немного побарахтается, поборется за жизнь, как полагается в таких случаях... но...
  Андрей даже не очень удивился, почувствовав, как острота проблемы слегка притупилась - скорее всего так и должно быть, когда стоишь у грани - жизнь почему-то теряет свою глобальную значимость, диктуемую исключительно инстинктом самосохранения. Может быть, как раз он-то и отступает первым незадолго до смерти, чтобы человек мог спокойно - насколько это ему доступно - увидеть себя, свою жизнь и все остальное, что вне ее, очищенное от иллюзий и страхов, заложенных в собственной природе?
  А с другой стороны - вот эти самые мысли вполне могут оказаться слабостью, которая приходит вместо ожесточения и напряжения, чтобы просто облегчить последние секунды. Потому что они тяжелы и крайне неприятны, особенно если вникнуть в детали: ледоруб не выдерживает - лед вокруг его острия искрошился и пошел мелкими трещинами, а крюк опять тихо, по-комариному звенит, что красноречиво говорит - осталась минута-другая, и уже будет неважно, что не выдержит первым.
  И все же, что?
  Крюк. С глухим щелчком он вылетает изо льда и, описав дугу в воздухе, ударяется о стену где-то под ногами Андрея, а его самого бросает влево к единственной опоре - ледорубу. Долгую, очень долгую секунду он еще находился в состоянии хлипкого равновесия, пока наконец-то не раздается хруст, и Андрей не успевает понять, что же он испытал - ужас или облегчение - ледоруб выскочил из стены вместе с брызгами воды и кусочками льда.
  Его, судорожно скребущего пальцами и оставляющего кошками глубокие борозды, протащило вниз на несколько метров, и в то мгновение, когда спина уже вовсю ощущала холод предстоящего свободного падения, ноги, вопреки всему, что тянуло в пропасть, уперлись в относительно твердый, не отступающий под тяжестью тела, кусок стены. Интуитивно он вогнал в лед кошки, сначала правую, потом - левую, и замер, готовый поверить в то, что удача вновь вернулась к нему: носки ботинок вслед за зубьями кошек проломили тонкий внешний слой льда и вошли вглубь стены. Теперь его держали не только кошки, но и непосредственно подошвы, стоящие хоть и не на ровной, но твердой поверхности.
  Что это? Естественная ниша, углубление или что-то еще? Прижавшись всем телом к стене и стараясь максимально слиться с ней, Андрей каждым сантиметром тела чувствовал холод пустоты позади себя. Пустоты зовущей, обещающей покой и забвение, но именно этим и пугающей.
  Не имея ни малейшей опоры для рук, он некоторое время балансировал, пытаясь сохранить равновесие, но стена давила, не сильно, еле заметно откидывая назад, и этого едва ощутимого отпора почти хватило: Андрея качнуло, и он, вскрикнув, интуитивно расставив руки в стороны, распластался по льду, не замечая ни холодной воды, свободно проникающей через окончательно промокшие куртку и штаны, ни боли, вяло и как бы неуверенно напоминающей о себе, потому что все, решительно все отступило на несущественный в данное мгновение план.
  
   594-595
  
  
  Тело продолжало сражаться за каждый миллиметр твердой опоры, означающей теперь жизнь, но сознание, будто отрешившись от последних жалких событий опостылевшей реальности, быстро, но не суетясь, подводило итоги... Андрей, вдруг осознав это, нашел в себе силы улыбнуться: грустно, понимающе и немного насмешливо, совершенно не отдавая себе отчета, к кому же напоследок все-таки адресуется эта насмешливость: то ли к миру в целом, то ли к его предсказуемости, то ли к непредсказуемости, то ли еще к чему-то, в том числе и к самому себе.
   Ведь он считал, что последний момент, в течение которого перед человеком проносится вся жизнь,- чепуха, романтические бредни, не более. А теперь сам, словно большое, но беспомощное насекомое, барахтается в последней губительной ловушке, а в его голове происходит то же, или очень похожее на то, что происходило, по-видимому, в миллионах других задолго до него и не очень.
  Вот тебе и неповторимость, и значимость каждой человеческой жизни, словно речь идет не о конвейере, а о произведении искусства.
  Он попробовал дать хоть какое-нибудь направление своим мыслям, но те ускользали и ускользали, сами выбирая, куда и как им следовать, совершенно не считаясь с желанием того, кто порождал их, будто его уже не существовало.
  Андрей вжался щекой в лед и застыл, невольно поддавшись гипнозу настоящего, досадно затянувшегося в неподвижности мгновения.
  Где она, вся предыдущая жизнь, с ее невероятно яркими, запоминающимися днями, плавно переходящими в недели, месяцы? Вместо того чтобы продолжаться вечно, они ускользнули, став только сглаженными, затертыми повседневностью эпизодами. Но еще недавно было ощущение, что радость, даваемая ими, неуничтожима. Именно под влиянием этих дней его жизнь когда-то приобрела неповторимый привкус ожидания самого важного и, естественно, счастливого момента, который непременно должен наступить.
  К сожалению, он до сих пор не наступил - Андрей почувствовал, как немеет щека, но менять положение не стал, стараясь не потревожить состояние хлипкого равновесия, временно установившегося между ним и стеной... А яркие дни ушли, оставшись в прошлом, отдаленные самой качественной из всех границ - временем, став недосягаемыми, будто в них заключалась не собственная реальная жизнь, а воздушная, невесомая мечта, которой никогда не суждено воплотиться в яви. Тем более печально, когда знаешь, что она все-таки уже присутствовала в жизни где-то там, в неуловимых, словно мираж, бликах прошлого, но вопреки страстно желающему повторения сознанию навсегда растворилась в Вечности. И даже на самой возможности увидеть хотя бы что-нибудь похожее в будущем жестко ставит крест безжалостное настоящее - равно как и на самом будущем.
  Не существует больше прошлого, превратилась в ничто возможность будущего, зато в наличии яростно все затмивший и подавивший, реально существующий, невероятно растянутый момент настоящего, продирающий холодом безумно красивого голубого глетчера измученное тело.
  Андрей пустым взглядом скользнул по отвесным стенам и унесся далеко вверх, но не в темно-синее небо, а куда-то гораздо дальше, пытаясь найти след убегающих мыслей и понемногу догадываясь, что это и есть то самое, к чему он шел, продираясь сквозь годы, пестроту красок и событий, навсегда оставляя их позади и стремясь к максимальному достижению. Вот оно, плотно прижатое к телу и неумолимо забирающее жизнь. Она уходит секунда за секундой, будто так же, не торопясь, как и там, далеко внизу, на залитых солнцем теплых зеленых альпийских лугах... но это только кажется, потому что счет уже идет по-другому.
  Андрей шумно выдохнул - миг тотального и внезапного осознания своего места в Природе, оказавшегося неожиданно далеко от того, в прекрасных миражах.
  Перед тем как все отобрать, этот день все же дал кое- что. Вибрирующее в напряжении сознание с невероятной скоростью скидывает с себя оковы одной иллюзии за другой. Такое, наверное, и должно происходить в минуту смерти, но ведь еще слишком рано - он пока жив и продолжает из последних сил удивляться... Невеселое открытие ценою в жизнь.
  Смерть не торопилась, равновесие, хоть и зыбкое, существовало. Мысли, словно растревоженные пчелы, успокоившись, слетались, собираясь в единый упорядоченный по-
  
   596-597
  
   ток, и, наконец, Андрей вернулся к себе и к тому, что еще предстояло сделать... А сделать предстояло много, но для этого, прежде всего, необходимо выбраться отсюда.
  Он подумал о своем нынешнем состоянии как о досадливом, но вполне устранимом препятствии...Что-то случилось, пока его мысли где-то витали, а сознание приоткрывало свои тайны... словно это были и не тайны вовсе, а просто часть реальности, каким-то образом долгое время скрываемая от Андрея, но почему-то отлично известная его подсознанию. Как такое могло случиться? Плевать, не в этом дело. Надо срочно выбираться, а там... Его ждут Ненависть и Виктор Байкалов. Ненависть - страшная сила, она даст ему достаточно возможностей, чтобы выйти из ледяного плена и уничтожить врага. Не своего лично, а врага всех.
  На долю секунды эта мысль ему показалось глупостью, но она не уходила, становясь главной мыслью. И все, что он смог - прошептать:
  - Бред, какой бред... Как можно быть врагом всех?-В мозгу зашевелилось то, что происходило с ним в тот вечер, памятный вечер, когда Бяша и компания, когда Жанна и Винт... То, что утихло, но не ушло. То, что пришло - навсегда.
  Итак - необходимо выбраться отсюда. У самых ног на реп-шнуре, узлом крепящемся на запястье, болтается ледоруб, еще ниже, тоже на репшнуре, уцелевший последний ледовый крюк. Это все.
  Но под ногами - странная ниша, она подарила ему жизнь, может быть, она способна ее и продлить?
  Страх пропал полностью - инстинкт самосохранения, похоже, почувствовал себя неуютно, ошпаренный волной ненависти, исходящей от сознания, и испарился. Страх больше не в состоянии помешать - радость от его отсутствия мгновенно прибавила сил, и даже боль поугасла. Работая только пальцами правой руки, он начал аккуратно подтягивать ледоруб, скосив глаза и наблюдая, как медленно приближается загнутый металлический клюв - теперь главное его оружие в схватке с ледником.
  Осторожно, не отрывая бедер от стены, продвинул ступню влево, нагрузил ногу - держит. Так же осторожно подтянул правую - слава Богу, держит. Повторил все снова. Вроде бы действительно сместился влево на совсем чуть- чуть, но это лучше, чем стоять на месте. То, на чем он находился, было нижним краем трещины - горизонтальной трещины. Ему раньше часто приходилось видеть такие - короткие и длинные, ровные и кривые, сплошные и прерывистые. Они встречаются почти так же часто, как и вертикальные трещины, но до них никогда не было дела. Потому что опасность для альпиниста кроется именно в вертикальных.
  Андрей не заметил ее, скрытую под внешним сплошным слоем стены, потому не воспользовался сразу... а находись он метрами десятью левее, то, конечно, не упустил бы редкий шанс - там трещина видна четко, под небольшим углом, кривоватым изломом уходя далеко в сторону и вверх. Куда конкретно? Это предстоит узнать в любом случае, потому как других вариантов у него нет. А если она свернет вниз? Что тогда?
  Он отбросил эту мысль, больше стараясь не допускать ее, в глубине души считая, что если трещина повернет вниз - это будет даже не несправедливостью. А подлостью. Судьба должна действовать в соответствии с другими принципами - Андрей не знал, с какими именно, но то, что среди них нет подлости, был уверен.
  Подлость - удел его мира, мира, который необходимо спасти.
  Каждое движение им тщательно взвешивалось, он стал похож на робота, запрограммированного на эту монотонную работу, но теперь только от нее зависела его жизнь, и никто во всем мире, кроме него, не мог сделать ее. Это была тяжелая плата за жизнь, немедленная, непомерная, но, как ему почему-то подумалось, справедливая.
  Тело немело от ледяной воды, его не согревала даже огромная физическая нагрузка - все последние резервы уходили на движение. Чтобы не думать об усталости, Андрей начал считать шаги - каждый шаг приближал его или к жизни, или к смерти, и теперь даже не имело значения - к чему именно. Но в тот момент, когда он понял, что близок к безразличию, ненависть опять вспыхнула с новой силой, и с новой силой он потянулся к жизни.
  
   598-599
  
  
  Стена понемногу стала более пологой, и его уже не откидывало назад, а оценив пройденное расстояние, Андрей с надеждой отметил, что, пройдя траверсом метров восемьдесят, приблизился к верхнему краю на десяток метров. Это было хорошо. Если все продлится точно так же и дальше - будет еще лучше.
  Время шло бок о бок с ним, и Андрею начинало казаться, что он различает невесомые шаги, бредущие в неизвестность, точно так же, как и свои собственные. Андрей замирал, прислушиваясь, и кто-то рядом замирал тоже, и ему казалось, что время остановилось, улавливая ритм сердца, словно оценивая, на сколько еще хватит жалких человеческих усилий, брошенных на продление мига, почему-то имеющего какое-то значение, когда целые эпохи превращались в ничто и ровным счетом ничего не значили.
  Время катилось к вечеру. Руки онемели полностью и потеряли чувствительность, и ему приходилось поочередно то опускать их вниз, сжимая и разжимая пальцы, то опять разводить в стороны, потому что холод и усталость диктовали свои условия, каждый по-своему, совершенно игнорируя друг друга и тем более - пожелания самого Андрея. Он послушно выполнял все их требования, нисколько не сомневаясь, что они-то и есть истинные, те самые требования, которые предъявляются нечасто, может быть, раз в жизни.
  Сейчас он был мало похож на себя прежнего - баловня судьбы, 'везунчика', как его называла Жанна, но все же, к собственному удивлению, Андрей раскапывал в себе то, чего раньше никогда не замечал, возможно, из-за временной ненадобности. Оно росло, подавляя все его остальные качества, превращаясь в подлинное 'я', вышедшее из недр сознания, чтобы наконец-то выжать из тела то, что и надлежит, когда вдруг, возможно случайно, из множества комбинаций выпадет единственно верная, предназначенная только для него. Пространство, время, случайность и он - встретилось и завертелось, то ли проваливаясь в бездну, то ли несясь ввысь в единой, хитро закрученной спирали, главная цель которой - Виктор Байкалов.
  А с медленно убивающей его стеной Андрей теперь представлял одно целое - такой же холодный и суровый.Его изможденное лицо заострилось, неся в себе отпечатки убийственного клинка рока, и казалось, было вырублено изо льда искусным мастером, сумевшим собрать воедино в почти прозрачной матовой бледности всю гамму оттенков: надежды, отчаяния и того, что всегда лежит в основе их, но никогда окончательно не осознается.
  Временами его сознание то ли отключалось, то ли уплывало немного в сторону, и Андрей воспринимал себя словно чужими глазами, а потом, когда он выходил из забытья, прорываясь сквозь серую тень сверхусталости, совершенно спокойно заключал, что еще жив и продвинулся на несколько метров вдоль по трещине.
  Так же, без всяких эмоций, он отмечал, что пропустил уже несколько сеансов радиосвязи, и его должны искать спасатели, но понимал при этом, что вряд ли кто ему поможет.
  Начало холодать - ощутимо и внезапно, как всегда на высоте, стоит солнцу заметно склониться на запад. Сейчас его, конечно, не было видно, но, судя по темному оттенку, которым налилось и без того темно-синее небо, приобретая фиолетовые тона, наступил вечер.
  - Слишком долго,- сами собой прошептали губы, и Андрею показалось, что они правы: слишком долго приближался вечер, силы ушли на борьбу с рыхлым льдом - их не хватит на новый штурм. Понемногу исчезали струйки воды, пронизывавшие в течение дня сверху вниз всю площадь стены, только кое-где еще срывались одинокие капли: картина, с точностью до наоборот повторяющая себя утреннюю - время пятилось, а значит, удалось выиграть очередной раунд, отстоять принадлежащие ему лично пяди пространства и времени - крохотный кусочек жизни.
  Андрей будто во сне продвинулся еще влево на полметра и, задрав голову, попытался оценить расстояние, оставшееся до верхнего края льда.Оно стало меньше того, утреннего, но представлялось по-прежнему непреодолимым: стена высилась неприступными бастионами, отталкивающими даже взгляд.
  Выход один - довериться трещине и идти по ней, как бы долго это ни пришлось делать. Заторможенность тела, заторможенность мозга, заторможенность всего. Время зависло в неподвижности.
  
   600-601
  
  
  Почему не бывает заторможенности счастья или хотя бы того, что на него похоже? Начинался бред: то ему казалось, что он выбрался наверх, и наступало состояние блаженства и полной расслабленности, прерываемое судорогой мышц, всколыхнувшихся внезапным предостережением, ударившим в спину из пропасти; то вдруг Андрей начинал разговаривать сам с собой; то, внезапно, прямо перед ним появлялся его старый друг Сашка Новожилов, тоже альпинист, несколько лет назад погибший на Ушбе, и прямо в ухо кричал: 'Двигайся, Андрюха, ты же замерзнешь'.
  Андрей открывал глаза, и до него доходило, что кричал не Сашка, а он сам; и не кричал, а еле слышно шептал, а потом долго и монотонно повторял эту фразу и не мог остановиться. Он продолжал тащиться по трещине, чувствуя, как тяжелой отупляющей волной наваливается на него изнеможение - теперь его подводило собственное тело. Поток испытаний, вылившийся на голову, оказался слишком велик для одного человека, и Андрей не почувствовал, как холодные слезы бессилия навернулись на глаза и, прокладывая две теплые дорожки, скатились по беломраморным ледяным щекам, тут же превращаясь, как и все вокруг них, в лед.
  Но он не замечал этого, изо всех сил вжимаясь в лед, потому что стена вновь начинала давить, отбрасывать, нависать, не давая ему передышки, изматывая окончательно перед тем, как нанести последний удар. Бессилие сменялось злостью, злость - бессилием, а над всем довлела, превосходя на порядок, ненависть, укрепляемая приоткрывшей свою завесу тайной, которая теперь для него перестала быть тайной, а лишь руководством к действию. Почему нет той чудодейственной силы, которая очень кстати появилась, чтобы помочь ему в схватке с Бяшей и Олегом? Как бы она сейчас помогла! К сожалению, ее больше нет - она исчезла так же внезапно, как и появилась. Может быть, потому что предназначена для иных целей, а выбираться из ледяного плена - это его персональный удел. А сила? Если не удастся выбраться отсюда, то она и не понадобится.
  Если не удастся выбраться - она будет передана другому, тому, кто сумел бы. Андрей это понимал ясно, как и то, что таинственная сила никогда не была лично его, а пришла извне. Слишком многое он понял сегодня, находясь здесь.
  Трещина, словно в раздумье, попетляла, то уходя вверх, то принимая горизонтальное положение, и наконец круто пошла вниз, и он, не останавливаясь, устремился туда же, одновременно и чертыхаясь, и доверяясь судьбе.
  Отсутствие страха поразительно укрепляло силы и отгоняло дурные мысли. Но его же отсутствие могло значительно быстрей приблизить смерть. Тогда что толкает его вперед и заставляет через силу двигаться? Что? Если не страх смерти? Неужели долг? Тот, который ясно и четко возник в сознании, отринув все остальные, совсем недавно казавшиеся неимоверно важными вещи.
  Теперь он другой, совсем другой, непохожий на остальных людей.
  Виктор Байкалов тоже мало похож на других людей. А так не должно быть. Ведь не зря же прошли миллионы лет эволюции, и в тот момент, когда человечество приблизилось к своим наиважнейшим рубежам, все испортит один-единственный человек - Винт. Страшно подумать, что бы было, если бы вдруг все стали такими.
  Андрей задумался - а все-таки интересно, насколько бы изменился мир? Но в нем опять зашевелилось понимание, пришедшее сегодня, и сомнения ушли - ничего хорошего из этого не получилось бы, человек не должен обладать такими возможностями. Потому что к ним еще необходима и соответствующая мораль, которая должна быть сильней и устойчивей, намного сильней любой религии, не за страх, а за совесть держать в узде стихию, абсолютно послушную человеческой воле.
  А человеческая воля общеизвестно, что из себя представляет. Конечно, когда-нибудь, когда люди станут менее агрессивными, более гуманными что ли, более осторожными в применении силы, причем неважно какой, то... может быть. Но не теперь.
  Андрею показалось, что промелькнувшие мысли чем-то совсем чуть-чуть, не полностью его собственные, но какая разница, чьи они, если они абсолютно правильны?
  
   602-603
  
   Андрей почувствовал внезапный стыд, что его мысли немного, но все же отличаются от истинно верных, исходящих от того, кто не ошибается никогда, от того, кто способен менять мир по своему усмотрению, от того, в конце концов, кто спас его самого, наделив силой, когда Олег и Бяша уже готовы были... ну да ладно - не в этом дело - теперь предстоит доказать, что в нем не ошиблись.
  И он карабкался по трещине, сражаясь не за жизнь, а за идею, потому что собственная жизнь, как казалось ему, не стоит мизерной части этой самой идеи.
  Судьба, словно проверив его на прочность, позволила трещине изменить направление, и она взмыла вверх, за неполный час приблизив Андрея на две трети к заветной кромке, утопающей теперь в абсолютной тьме, только кое - где разрываемой редкими, но яркими точками звезд.
  Когда до конца стены остался неполный десяток метров, трещина оборвалась, уперев его в звенящий от холода, твердый как сталь последний бастион льда. Андрей на секунду застыл, не зная, радоваться или нет неожиданной перемене, но руки сами, помимо воли, с громким хрустом вогнали в стену ледоруб, и заработали кошками ноги, наполняясь свежей болью и напряжением.
  Он перестал считать шаги - а только звонкие врезы ледоруба, с каждым ударом которого ширился над головой черный, сверкающий звездами зев ночного неба... Вот они - завершающие метры, когда невозможное становится возможным, и даже не просто возможным, а вполне доступным. Звяканье ледоруба, хруст льда, дыхание, похожее на хриплое завывание ветра, и... неприятный звон, уходящий вибрацией в руки, заставляющий содрогнуться тело: ледоруб напоролся с размаху на камень, и Андрей, осторожно прислушиваясь, уловил, как далеко внизу забренчал по льду отколовшийся клюв ледоруба - последнего и незаменимого оружия.
  Остался всего метр - можно вкрутить ледовый крюк и немного отдохнуть перед решающей попыткой, и он почти собирается это сделать, подозревая, что после отдыха у него все равно не наберется столько сил, чтобы одним махом преодолеть этот метр ...И без ледоруба это невозможно. Долгая борьба за жизнь и за идею потерпела фиаско - потому что в самый ответственный момент его подвел ледоруб... Его опять предали.
  И тело само собой, не повинуясь воле, рванулось вверх в исступленном, убивающем последние силы финишном рывке, способном изменить все. Перед глазами плясало черное небо, кружа звездами, разрываемое алыми молниями, пляшущими перед глазами, и брызгами льда, вырывающимися из-под скрюченных когтями пальцев вместе с черными, в почти кромешной тьме, каплями крови.
  Он не помнил, как перевалился через край - барьер между жизнью и смертью, а очнулся только тогда, когда откатился от него на несколько метров по ставшей уже непривычной горизонтальной поверхности.
  Он попытался встать на трясущихся, ослабевших в коленях ногах - у него это получилось не сразу, а когда, наконец получилось, его вдруг согнуло пополам и вывернуло горькой желчью, бросив тут же, теперь надолго, на твердый серый наст.
  Андрей лежал ничком, уткнувшись лицом в грубую, словно наждачная бумага, корку, даже не пытаясь перевернуться, понимая, что победил, сам не ожидая того... Одним словом - выжил. Он отполз еще на метр и, зачерпнув пригоршнями зернистый снег, омыл лицо, разгоряченное холодом и неожиданной радостью.
  Из-за одинокого облака вышла луна, и Андрей, обернувшись, вздрогнул, увидев черный провал, из которого он только что выбрался. Если пересекать ледник дальше, то вряд ли удастся пройти больше сотни метров - очередная трещина, которых, похоже, здесь немало, навсегда проглотит его, а значит, надо идти назад по собственным следам.
  Он обернулся лицом к пику Революции, черной громадой выступающему в лунном свете, и, не раздумывая, шатаясь от слабости, цепляясь кошками за неровности и выступы льда, зашагал туда, откуда еще утром шел победителем.
  Горы не отпускали его.
  Ерунда. Даже если идти в обход, это займет максимум двое суток. И ведь его уже ищут - наверняка завтра же
  
   604-605
  
   спасатели будут неподалеку - это не в трещинах искать, как иголку в стоге сена. Завтра он будет виден как на ладони - надо только не углубляться в скалы, а держаться у кромки ледника. Оранжевая куртка и синие брюки далеко видны на белосером снегу.
  До скал - метров сто, но почему так тяжело идти? Андрей, изнемогая, опустился на лед и на несколько секунд застыл, ежась от холодного ветра в спину, а потом, поколебавшись, отстегнул кошки - скорее всего они не понадобятся - на ледник он больше ни за что не сунется. Поэтому кошки ни к чему...
  Идти стало легче, но усилилась безотчетная тревога...
  Теперь он полностью безоружен, и значит - беззащитен, а горы - вот они, как всегда, готовы к бою. И не имеет значения, что несколько важных раундов они проиграли - впереди их, возможно, еще предостаточно.
  Глупости. Опять дурные мысли.
  Присмотревшись к близким скалам, отыскал ориентир - глыбу, чем-то напоминающую человеческую голову с почти правильными, но нечеткими чертами. Надо же, каких фокусов только не выкидывает природа. У самого подножия этой скалы есть небольшая пещерка-грот, выдолбленная снеговыми талыми водами - такие часто встречаются около ледников. А эта подвернулась в самый раз.
  Вновь налетел порыв ледяного ветра - последние тщетные выстрелы поверженного противника - Андрей, морщась от постоянной боли, усмехнулся: 'Ничего... Ничего. В пещере ветер не страшен'.
  Ну вот и она, голова, поблизости от нее даже жуть пробирает, но пусть уж эта жуть, чем то, что осталось за спиной. Андрей обернулся, вглядываясь в раскинувшуюся перед ним белую пустыню, залитую луной. Она была огромна и в неярком, зыбком свете казалась бескрайней. Закралось сомнение - а что, если его не найдут спасатели? Хватит ли сил добраться самому?
  Конечно же, хватит, надо только гнать прочь глупые мысли, мысли-убийцы.
  Пещера оказалась еще меньше, чем ему представлялось. Лунный свет прорывался сквозь щели и проломы - трещины в стенах. Пол был сплошь усеян камнями - мелкими и крупными - и обломками валунов у дальней от входа стены. Оттуда же зиял черным глазом узкий проем, через который когда-то, как через трубу, неслась вода, вливаясь в ненасытную прорву ледника. Слева от входа вдоль стены тянулся длинный ровный скальный выступ с небольшим возвышением с одного края, чем-то напоминающий большой диван.
  - Уют,- оглядывая пещеру, пробормотал Андрей.- Можно сказать - как дома.-Он немедля направился к естественному ложу и, аккуратно, кривясь от боли в раненом боку, прилег на спину.
  - Отлично.- Андрей расслабленно улыбнулся и провел рукой по заросшему длинной щетиной изнуренному лицу,- Гораздо лучше, чем в той ледяной дыре.- Его передернуло от мысли, что было бы, останься он там дольше.- Здесь хорошо, очень хорошо.- Мысли уплывали, глаза бессильно сопротивлялись вмиг отяжелевшим векам. Все же лучше не спать на таком холоде... Но камень даже кажется теплым после стужи ледяных стен.
  Нет, спать нельзя, а то можно не проснуться - мороз и здесь дает о себе знать. Лучше не спать... лучше не спать...
  Перед тем как провалиться в сон, он подумал: 'Вот, оказывается, как пропадают альпинисты в горах, и никто никогда их не находит... А ведь все так просто: не надо бояться и нельзя давать волю глупым мыслям...Не спать... не спать...'
  Андрей некоторое время беспокойно ворочался, стараясь согреться. Чуть позже он уже не стремился согреться, а немного кривился от донимающей боли... все еще пытающейся вернуть его из сна.
  А потом он вытянулся и затих.
  У изголовья появился контур, еле намеченный в воздухе, но, бесспорно, напоминающий фигуру человека. Он некоторое время колебался, подрагивая, будто под порывами ветра, хотя в пещере никакого ветра не было, а чуть позже тоже затих в полной, мертвенной неподвижности, приготовившись ждать так, как привык только он... Не год, не два и не десять, а значительно дольше.
  
   606-607
  
   Глава 24
  
  
  Запах роз... В течение последнего месяца он витиеватым, еле заметным штрихом вплелся в ее жизнь. Стоило только открыть дверь, и с порога ощущался праздничный аромат лета - лета, которое попытался создать в ее душе Виктор.
  Розы. Свежие розы в китайской фарфоровой вазе, которую она забрала с собой сюда вместе с кое-какой одеждой и предметами первой необходимости.
  Почему Жанна взяла с собой вазу, которая лично для нее значила ни больше, ни меньше, чем любой другой предмет из квартиры родителей, она толком не понимала. Может быть, чтобы доставить приятное Виктору, ведь это он так восхищался ею. И с первого же дня в вазе, так давно не видавшей цветов, появились розы... Розы, ставшие символом перемен в набирающей бешеный темп жизни. Каждый вечер Жанна засыпала, сопровождаемая до самых границ сна их ароматом, и просыпалась с радостным ощущением, что надвигающаяся угроза не столь страшна, в первую очередь благодаря увиденному во сне, и не в последнюю - розам.
  Эта удивительная способность - видеть и переживать во снах то, что когда-то происходило наяву,- объяснила ей многое из абсолютно непонятного и таинственного, всегда сопутствующего образу Виктора. Очень многое (в общем и в мельчайших деталях) прокручивалось перед ней еженощно, открывая глаза на совершенно невообразимые вещи, может быть недоступные для понимания в состоянии бодрствования.Во сне все воспринималось без лишнего удивления, словно так и должно быть, потому что само собой разумелось - у каждой реальности свои особенности.
  Тем не менее Виктор, подвергшись такому дотошному анализу, не смог вписаться в полной мере ни в одну из этих реальностей, находясь вне их. Как это у него получалось, хотел он того или нет, что стояло за ним, какие силы и какой силой являлся он сам, так и осталось для Жанны загадкой, что было нисколько не удивительно, так как, похоже, не только Виктор, но и некоторые персонажи, с которыми он общался в красочных снах Жанны, определенно обладающие огромными возможностями, тоже не знали.
  В частности, Странник. Интересно, почему его зовут Странник? Довольно-таки интересный тип, невидимка, да еще имеющий на Виктора большое влияние, все время подталкивающий к каким-то решительным действиям.
  Родители Виктора, дедушка Василий не предостерегали, не просили, не убеждали, будто понимали, что слишком мало могут помочь своими советами, а лишь тревожно ждали, зная, что рано или поздно оно случится.
  Сонг, он же Шань Цзуй, Чжан и многие другие из того отрывка времени и пространства просто жили свою жизнь, не замечая, что она стала предметом пристального внимания и изучения некоторых заинтересованных лиц, в частности Виктора. А уж про Странника и говорить не приходится - он с самого начала, оказывается, был в курсе всего.
  Итак, в центре всех событий, старых и не очень, и готовых вот-вот нагрянуть,- Виктор. Как ни странно, даже те, давным-давно ушедшие, казалось, навсегда канувшие в вечность люди и обстоятельства явились началом, а может быть, и продолжением длинной, до сих пор длящейся истории.
  Жанна с наслаждением потянулась в кровати, ощущая скорое приближение уже близкого сна.
  Когда-то бесконечно тянувшиеся вечера сейчас пролетают в одно мгновение, а тело наливается усталым блаженством, храня память недавних прикосновений его рук и его тела... Его запах... Дуновение ночной прохлады сквозь еле дышащий тюль на открытом окне. Аромат роз. Отсутствие страха, пришедшего и тут же исчезнувшего, стоило только Виктору войти в ее жизнь. Зародившаяся и крепнущая вера, что все будет хорошо.
  'Милый Винт...- Жанна слабо улыбнулась,- ты даже не подозреваешь, насколько изменил мою жизнь, и даже грядущее кажется мне желанным, хоть я и не знаю, чем оно обернется. А сны? Это просто чудо, никогда бы не подумала, что они могут быть настолько реальны... Милый Винт, ты так мало спишь, бодрствуя по ночам. Твое кресло... Может быть, ты видишь в нем свои особые сны, сны наяву? Не их ли иногда вижу и я?
  Твоя жизнь оказалась слишком сложна, чтобы понять ее, и мне на помощь пришли сны... Милый Виктор, ты даже не
  
   608-609
  
   подозреваешь...'- Жанна не успела додумать мысль, и мягкое облако сна невесомо опустилось на нее, возникнув как ожидаемая неожиданность - легко и внезапно.
  Она увидела Виктора в соседней комнате, но не в его любимом кресле (а может, оно вовсе и не было его люби?мым, почему она так решила?), а на полу, сидящим в позе лотоса.
  Некоторое время ей не удавалось вклиниться в поток мыслей, почти визуально серебристым потоком то ли уносящихся, то ли летящих к нему, а скорее всего - и то и другое. Жанна терпеливо ждала, зная, что скоро она поймет все, о чем думает, рассуждает и с кем ведет беседу Виктор. Ей не казалось, что это некрасиво, как если бы она читала чужие письма, потому что это был сон, а во сне можно многое из запретного наяву. Тем более между нею и Виктором не существовало тайн, а просто - огромный разрыв, словно они пришли из разных миров, и, чтобы уменьшить его, Жанна старалась, как могла.
  В данный момент Виктор рассуждал, похоже, на все ту же, что и всегда, тему, и Жанна, еще с ходу не уловив подробностей, постаралась сосредоточиться, потому что читать мысли было сложней, чем просто слушать собеседника. 'Очень важным оказалось то, что мне не удалось пока найти опровержения доводам Странника. Пока все, что он говорил, оказалось правдой, и я тщетно пытаюсь найти соломинку, ту самую, за которую необходимо ухватиться нашему миру.
  Он гибнет. Теперь и у меня нет на этот счет никаких сомнений, а все поиски силы, способной его спасти, с каждым днем становятся безнадежней. Время уходит, оставляя позади только иллюзии, не важно какие - развеянные или нет, развеянная иллюзия - все равно иллюзия. Больное пространство почти мгновенно искореняет то, что хоть в малейшей степени содержит намек на несоответствие: попирание столпов - недопустимо.
  Наш мир неотвратимо скользит по наклонной, наивно полагая, что скользит вверх. И наконец, самое неприятное, одинаково неприятное и для меня, и для человечества: я, Виктор Байкалов, и есть то самое, чего больше всего ему (человечеству) следует опасаться. А что, собственно, он хочет, гибнущий мир?
  
   610
  
   Человек искренне гордится: он - Человек, всерьез не вдумываясь в глубинный смысл своей сущности. Если мы, по дарвинской теории, произошли от обезьян, то каким образом стали хищниками? Если же Дарвин ошибся и мы появились на Земле совершенно другим способом, тогда кто мы?
  Мы, ужасаясь в глубине души тому, что открыли в себе, испуганно бубним: 'Красота спасет мир'.
  Мы повторяем эту фразу, ставшую заклинанием современности, даже не вдумываясь в смысл произносимого, каждый ищет нишу, в которой можно укрыться от бессмысленности происходящего. Но, несмотря ни на что, продолжаем гордиться тем, что мы - люди, хотя и признаем, как и наши предки - пора спасаться. От кого или от чего? От пришествия Сатаны, от очередного потопа или от самих себя? Или от всего сразу?
  Если красота должна спасти нас от самих себя, то чего мы стоим в действительности? Мы подсознательно ставим себя на одну сторону с красотой, открещиваясь от всего остального, что реально является нашей составной частью.
  Пока существует человечество, ему свойственно восторгаться: сначала просто и наивно, позже - утонченно и снисходительно. Ценить красоту в человеческом обществе было необходимостью всегда. Человек интуитивно чувствовал это, создавая искусственный противовес той 'некрасоте', которая становилась фундаментом цивилизации.
  Но красота просуществовала Вечность, даже не подозревая, что ей уготована великая миссия - спасти Человека. Она незаметно отдалилась на безопасное для себя расстояние от слишком докучливого и наглого воздыхателя. Теперь если ему и приходится ее видеть, то лишь через искажения своего больного сознания; недостаточность увиденного тут же дополняется его взбудораженным воображением, что еще в большей степени удаляет Человека от Истины.
  Так может ли красота спасти мир? А если может, то зачем Страннику понадобился я? Сначала его слова и призывы отдавали шарлатанством, да и вообще любой призыв к спасению мира, человечества отдает шарлатанством - редко кто действи-
  
   611
  
   тельно за этими словами видит реальную необходимость спасения.
  И что же теперь?
  - А теперь, дружище Винт, тебе надо взять и спасти его,- Жанна услышала знакомый бас Странника, но, как всегда, не смогла определить, откуда он исходит, и тем более увидеть самого Странника, кажущегося то совсем близко, то где-то неимоверно далеко.
  - Похоже, что в моих словах ты больше не находишь шарлатанства. Или еще немного есть?
  - Не цепляйся к словам, Странник.- Виктор был все еще погружен в свои мысли.- Шарлатанство или есть, или его нет... Чуть-чуть шарлатанства не бывает.
  - И на том спасибо, но... Винт, пора бы и определиться.
  - Я стараюсь это сделать: 'определиться' и выбор - одно и то же. Поэтому не торопи меня, выбор, тем более такой - самое важное, что может быть в жизни,- Виктор запнулся и добавил:- И даже вне ее.
  - А как же,- в обычной своей манере сиронизировал Странник, и у Жанны это вызвало, впрочем, как и всегда в таких случаях, невольный протест, настраивая ее против всего, что бы теперь ни сказал Странник. Ирония сейчас, когда Виктор, она и (если верить их же словам) весь мир находятся у грани, казалась не только неуместной, но и жестокой. Или человеческая жизнь, как и жизнь всего мира, для Странника слишком несущественны? Но что тогда для него существенно, и почему он так настойчиво уговаривает Виктора спасти человечество? Непонятно.
  - И все-таки,- продолжил Странник,- ты должен понимать, что тороплю тебя не я, а время. Слышишь?
  Жанна услышала то же, что услышал и Виктор: монотонный тихий шелест, не тиканье стрелки и не бой часов, а именно шелест, доносящийся неизвестно откуда и уходящий также в неизвестность. Время - поняла она. Это время.
  - Оно торопит тебя, Винт, не потому, что ему это зачем- то надо. Нет. Просто отмеренная его часть для тебя безвозвратно уходит. Отмеренная лично тебе и твоим близким. А человечество протянет еще достаточно, но смысла в этом не будет никакого.
  Винт колебался. - Жанна чувствовала это. 
  - Я смогу постоять за себя и за своих близких,- наконец ответил он,- но...
  - Можешь не продолжать, я отвечу за тебя,- в голосе Странника промелькнул упрек.- Начнем по порядку: ты слишком ушел из своей реальности, живя прошлым - не своим, а далеким, не имеющим к тебе конкретно отношения. Да, это жизнь твоих предков, но она мало что способна тебе объяснить, тем более дать четкий ответ на вполне четкий вопрос, стоящий пред тобой. Это прошлое уводит тебя в сторону, Винт, от реальных дел, а время не терпит к себе подобного отношения. Те же Чжан и Шань Цзуй - наглядный пример.
  - Но они были очень близки к этому,- возразил Винт,- Если бы Шань Цзуй и Чжан нашли общий язык...
  - Теперь бесполезно об этом говорить.- Жанна уловила тень сожаления в голосе Странника.- Для них время выбора прошло, они сделали его, и никакая сила в мире не способна вернуть им возможность что-либо изменить. Свобода выбора не гарантирует свободу повторного выбора. Извольте насладиться последствиями.- Снова Жанну покоробило от его иронии, но она неохотно признала, что частично Странник прав.
  - Вторая причина, а ее следовало бы назвать и первой,- в том, Виктор, что ты надеешься на свой собственный, лично твой мир. Но я бы не стал этого делать - не те ставки, чтобы так рисковать. Запомни, в случае ошибки повторного шанса тебе никто не даст. Как и Шань Цзую, и Чжану. А я, между прочим,- снова в голосе Странника звучало что-то очень похожее то ли на насмешку, то ли на участие, и различить, на что именно, Жанна так и не смогла,- проникся к тебе, Винт, искренней симпатией и хотел бы, честное слово, хотел бы, чтобы ты добился успеха.
  - Еще бы,- отшутился Винт,- ведь это был бы и твой успех, и Ронна. Так?
  - Ты отлично все понимаешь,- расхохотался Странник,- и Жанна вздрогнула во сне от резкого, резанувшего по ушам, смеха,- я рад за тебя. Но... Винт... не забывай о времени.
  - Ты сегодня загадочен больше обычного, Странник.
  - А ты разве нет?
  - И я,- признал Виктор.
  
   612-613
  
  
  - Расскажи мне, что ты чувствуешь, подробней, не стесняйся.
  - Насчет чего?
  - Ну конечно же, не о том, что ты ощущаешь, занимаясь любовью со своей девушкой,- все равно мне этого не понять.
  - Ты несовершенен, Странник, если не знаешь, что такое любовь
  - Что такое любовь, не знает по-настоящему никто, так, сплошные суррогаты. Да не о ней сейчас речь.- Странник перевел дыхание, и Жанна с изумлением поняла: он действительно не знает, что такое любовь, более того - он просто не в состоянии понять это. Как странно. А потом ее поразила неожиданная мысль и она на несколько минут упустила происходящее, прислушиваясь к самой себе: '...А я знаю, что такое любовь?- И она все вслушивалась в себя, пытаясь понять.- Ну конечно же, я и Виктор - мы большую часть наших жизней шли к ней, к настоящей любви. Он любит меня, и я больше всего на свете люблю его - это и есть та настоящая любовь, о которой даже не подозревает Странник. Как он может называть любовь суррогатом? Чушь какая-то'.
  Но тут же Жанна поняла, что и это не чушь - не у всех же такая любовь, как у них с Виктором,- и вновь нехотя признала, что Странник прав. Когда же концентрация внимания вернулась к ней, она услышала недовольный возглас Странника:
  - Опять, Винт, ты переводишь разговор на свою излюбленную тему: Шань Цзуй и Чжан,- но неожиданно уступил,- ну ладно, что тебя там так держит, выкладывай, разберемся.
  - Мне непонятно... непонятны некоторые вещи.
  Странник хмыкнул:
  - Только некоторые?
  Виктор пропустил его язвительность мимо ушей:
  - Мне непонятно, почему Сонг и Чжан, каждый из которых потратил жизнь, чтобы прийти к высочайшему достижению, так... повели себя в конце. Сонг долгие годы противостоял стихии, сдерживая ее напор, и лишь в конце смог ее в значительной степени подчинить себе.- Тут Винт замолчал в задумчивости.- Хотя, конечно, только в той степени, которая доступна человеку. Чжан всю жизнь шел к тому же по другому пути, полному мучительных поисков - и тоже победил. Но зачем им было убивать друг друга?
  Они никак не мешали один другому, их дороги не пересекались десятилетиями, но каждый из них помнил о своем сопернике постоянно, словно тот находился где-то рядом. Что ими двигало? Ведь даже ненависть ослабла, а все чувства были в слепом подчинении воле. Никто и ничто не толкало их к этому.Каждый из них достиг пика и, даже не вкусив в полной мере прелесть победы, потерял все.
  - Ты спрашиваешь об этом у меня? Ведь ты же человек - тебе это гораздо ближе.
  - Я думал, часто и долго, копаясь в их истории вдоль и поперек, но все мои мысли - только догадки.
  - Ну и?
  - Конечно, можно поверить тому, что наблюдал я в своих видениях: Шань Цзуй решил избавить мир от 'Нечто' с помощью Чжана, да еще вопреки его воле. Но я все- таки стараюсь найти другие, глубинные причины. Возможно, они хотели уйти на самой высшей точке, достигнув максимума, зная, что большего уже не будет. Потому что не хватит жизни на большее. Все, что есть и придет после,- удовлетворение результатом, неизменно дающее ощущение окончательной победы, что в действительности - начало поражения. Они знали это и испугались разочарований, которые рано или поздно, но неминуемо пришли бы.
  - Может быть, и так... Даже очень может быть... Но скорее всего - не так. Никто никогда из людей не знал о своей высшей ступени, о своем максимуме.- Тут Странник понизил голос и зашептал, и как Жанна ни старалась, не нашла и тени привычной для него иронии.- И не может знать... Ты сейчас удивишься, Винт: я тоже не знаю о вашем пределе... Понимаешь, что это значит?
  - А Ронн?
  - Ронн?- Странник хохотнул.- Кто знает, что знает Ронн, а что не знает? Но если рассуждать человеческими мерками - Шан Цзуй,
  
   614-615
  
   поторопился... Слишком поторопился.
  - Это довольно печально и, пожалуй, несправедливо.
  - Напротив... Сравни их и тех, кого видишь вокруг себя ежедневно. Шань Цзуй и Чжан были по-своему счастливы, достигнув, как они считали, максимальной самореализации. Если, конечно, человек вообще может быть счастлив.
  'Конечно, может',- хотелось выкрикнуть Жанне, но она лишь беспомощно, еле-еле слышно что-то прошептала во сне, отчего слова собеседников на мгновение скрылись за шумной волной помех и вернулись вновь, как только она прекратила свои попытки.
  - По правде говоря, Винт, и только тебе по секрету - мне кажется, что Ронн не предусмотрел этой мелочи.
  - Какой?- не понял Виктор.
  - Счастья. Я никогда не видел счастливых людей. Видел множество готовых вот-вот стать счастливыми, видел тех, кто на мгновение считал себя таковым, а потом сломя голову несся за только что бывшим рядом, но ускользнувшим счастьем. Да и то - таких совсем немного. Подавляющее большинство только мечтают о нем... Вот так-то.
  Странник выдержал многозначительную паузу, и Жанна напряглась, чувствуя, что сейчас последует самое главное - то, зачем он сегодня сюда пожаловал.
  - А теперь, Винт, мне важно знать, что ты чувствуешь - не старайся уйти от ответа - для тебя это не менее важно.
  Жанна замерла, боясь пропустить хоть слово.
  - Я чувствую очень многое, Странник. Я чувствую, что люблю Жанну, и знаю, что одного этого почти достаточно, чтобы сделать меня счастливым. Но... 'Что 'но', говори же,- рвалось у нее с губ,- почему 'почти'?
  - Но в жизни происходит слишком многое, способное уничтожить счастье, просто призванное это сделать
  - Совершенно верно,- одобрил Странник,- именно так - призванное.
  - Еще я чувствую, как растет моя сила - постоянно, день за днем, и все чаще я вижу свой мир, прекрасный, как когда-то давно, еще в Афгане... И меня это сбивает с толку - ведь он приходит в самые тяжелые дни...
  Странник усмехнулся:
  - Твоя жизнь так не похожа на обычную человеческую... а с другой стороны - жизнь, без всех этих обстоятельств, согласись, уже мало похожа на жизнь... Что могло бы насторожить, если бы ты все же стремился к ней, но мы оба знаем: это не так - ты, Винт, стремишься совсем к другому.
  - Эх, Странник, если бы я действительно знал, к чему я стремлюсь. Иногда мне это ясно, или почти ясно, но еще чаще все перемешивается: желания, стремления, чувства, долг...
  - И в такие минуты ты освобождаешься от страстей, отбрасывая их как ненужную шелуху. Медитации, тренинг, кунг-фу или как там у вас называется, выходит, неплохая штука. Интересно, кто ее придумал - Ронн или сами люди?
  - Мне не интересно, да и сама 'неплохая штука' - только метод, умело уводящий из одной иллюзии в другую. Иногда становится невыносимо.
  - Потому что ты живешь этим. Покажи мне человека, которому была бы интересна его собственная жизнь. Многие делают вид, что она им интересна, но я-то знаю... Как ни крути, Виктор, твоя жизнь интересна, и если не внешней формой, то конечным результатом - тем, к которому она способна тебя вывести.
  
   616-617
  
  
   Но мы отвлеклись, итак, что ты еще чувствуешь?
  - Не очень давно у меня появилось странное ощущение... будто меняюсь не только я, но и окружающий мир, но не просто меняется, как такое должно происходить и происходило всегда, а делает это очень странно, словно учитывая мое присутствие в нем, и оно ему не нравится. А точнее - не нравится, и очень сильно. Ежедневно рамки реальности сжимаются вокруг меня, напоминая тиски сходящихся стенок большой и свободной клетки, достаточно просторной, чтобы не внушать опасения близкой смерти, но слишком тесной, чтобы не вселить тревогу и предчувствие скорых катастрофических перемен.
  - Вот оно.- Странник, то ли обрадованно, то ли встревоженно (а скорее и то и другое) оживился, как игрок, любящий риск и наконец-то его дождавшийся.- Я давно предупреждал тебя, Винт. Теперь ты сам это почувствовал, но вся неприятность происходящего в том, что из всех окружающих тебя людей, а точнее, почти из всех ныне существующих, только ты прочувствуешь каждую минуту надвигающегося... Поймут многие, но прочувствуешь только ты... Понимаешь разницу?
  - Здесь и понимать нечего - между 'понимать' и 'чувствовать' лежит пропасть.
  - Вот тут ты прав,- назидательно произнес Странник.- Люди все-таки уяснили - против судьбы идти бесполезно, а ты, Винт, далеко не самый глупый из них. Поэтому, пока не поздно, соглашайся; твои силы хоть и растут, все равно ничтожны по сравнению с тем, то встает против тебя...- В его голосе опять проскользнула легкая насмешка.- Вспомни о клетке - как бы ни был силен тигр, он бессилен против нее.
  Ты не сможешь защитить даже себя, как это ни грустно, и тем более своих близких, в том числе и Жанну. Тебе, конечно, кажется, что ты способен на это, но между 'кажет?ся' и 'могу' лежит еще большая пропасть, чем между 'понимать' и 'чувствовать'.
  - Самое мерзкое в моей ситуации то, что судьба для достижения своих целей начинает шантажировать меня жизнями близких людей. Так было всегда: еще в детстве, когда погибли мои родители, позже, когда погиб дед Василий,- и везде лежал след неизбежности, след судьбы... Теперь все начинается сначала.
  Странник помолчал, и Жанна уловила в его молчании что-то похоже на сочувствие, а потом, как всегда особо не церемонясь, произнес:
  - Винт, это не начало, а продолжение - относись проще.
  - Хоронить близких - это никогда не будет просто.
  - Поэтому необходимо делать выбор, не тяни больше. Ты же заметил, как оплетает своими сетями тебя реальность - уже нет твоих друзей, кого нет, а кто стал твоим злейшим врагом. Смерть и предательство - вот, что способно остановить любого.
  - Я не совсем понимаю тебя.- Жанна почувствовала, как похолодел Виктор от внезапно пронзившей его догад?ки.- Что ты имеешь в виду, Странник. Что ты имеешь в виду?
  - А ты еще не в курсе?
  - Говори же, не тяни. Ты отлично знаешь, в курсе я или нет.
  - Капитан Родионов - он так старался до тебя дозвониться.
  - Что с ним?- спокойно спросил Виктор, но то, как он это спросил, не скрыло от Жанны мгновенного напряжения, собравшегося во внутреннюю пружину противостояния поднимающей голову неизбежности.
  - Ты хочешь это увидеть? Или тебе просто достаточно узнать?
  - Увидеть.
  И они увидели в одно мгновение все, что произошло с Родионовым на складе. Словно в кино, уместившемся в невообразимо короткий миг, со всеми самыми мельчайшими подробностями, и даже почувствовали аромат кофе из пробитой пачки и дурманящий, отдающий медью запах крови. И еще запах смерти, направившейся к ним сюда вместе с белой 'Ауди' и Бяшей за ее рулем, несмотря на то, что где- то под Смоленском 'Ауди' не вписалась в поворот и, громко бухнув, искореженно застыла у скошенной ею сосны, горя ярким пламенем и плавясь, стреляя шипящими искрами и осколками стекол. А потом мощный взрыв, взлет пламени до верхушек деревьев. Из столба огня вышел живой факел, коптя черным дымом, корчась, кривляясь и, нако-
  
   618-619
  
   нец, падая посреди дороги, догорая и все продолжая гореть, пока не дотлели последние кусочки тканей, обнажив голый обугленный скелет - все, что осталось от Бяши - бессловесной и жестокой игрушки рока, заплутавшей на узкой грани меж двух миров.
  Смерть же, ненадолго задержавшись, сделала прощальный круг над безмолвными останками поверженного монстра и, оскалясь, понеслась на запад, туда, где в белой палате лежал тот, кого и Виктор, и Жанна узнали с трудом.
  - Неужели это Сергей? Ведь я у него был всего два дня назад,- прошептал Винт.- Его не узнать.
  - События набирают обороты,- мрачно отозвался Странник.- Все, что касается тебя и твоих друзей, идет вне очереди.
  В палате еще два человека. Они спят. Дежурная сестра читает за письменным столом книгу. Включена настольная лампа и сумрачное ночное освещение... Что-то проникает внутрь больничных покоев и неторопливо движется узкими пустынными коридорами. В нем нет ничего странного или пугающего - это просто невесомое дыхание теней ночи и ничего более.
  Он лежит худой и изможденный, с холодной испариной на лбу, а бесполезные капельницы стоят крестами у изголовья. Тонкие струйки крови, почти не останавливаясь, тянутся от ноздрей к подбородку, и он, лишенный сил, пытается вытирать их носовым платком, понимая бесполезность и тщетность ничего не дающих последних усилий.
  Потом он улавливает ее присутствие и пристально смотрит, словно пытаясь узнать что-то давнее, хорошо знакомое, но совершенно забытое. Это то, чего живые боятся больше всего - смерть, но она несет избавление от мучений, страданий, боли, она несет освобождение, а значит - свободу. Поэтому бояться ее глупо, так же глупо, как и бояться свободы.
  Позади остается все - суета, выдуманные и невыдуманные проблемы, инстинкты, удачи, ошибки, жизнь - все, все, все - одним словом - возня. А впереди - свобода.
  Он шепчет что-то, прощаясь с кем-то, и исчезает, оставив после себя, как и все, только мертвое тело.
  
   620
  
  
  Виктор окаменел, но Жанна чувствует, как в нем то просыпается, то затихает зверь - слепая ярость, не имеющая выхода, потому что до сих пор не ясно - кто же виноват, а если и ясно, то нельзя же винить весь мир людей, свой собственный мир.
  - Тебе этого мало, Винт? Ты хочешь большего?- раздается неожиданно жесткий возглас Странника.- Тогда решай - способен ли ты отдать большее.
  - Я все равно спасу ее,- с вызовом отвечает Винт. 'Он говорит обо мне?- удивленно догадывается Жанна.- Но почему? Что мне угрожает? А если и угрожает, то не до такой же степени'.
  - Это будет не спасение, а отсрочка - нужно спасать весь мир. Теперь отрешись от боли и внимательно выслушай меня.
  Любой из людей хотел бы перемен, даже самый здоровый и богатый, самый счастливый и довольный жизнью... В любом из вас живет неудовлетворенность... Никто не понимает ее первопричину, источник, никто не пытается заглянуть за рамки, определенные вашей эволюцией. Вы как волки, боящиеся выйти из коридора, ограниченного красными флажками.
  - Я слышал, некоторым это удается,- опустошенно ответил Виктор.
  - Правильно, те, кому это удается, остаются живы... и еще обучают других.
  - Ты считаешь, что я такой волк?
  - Ты - тот, кому даны возможности для этого. Энергия человеческого сознания огромна. Она аккумулировалась с доисторических времен. Даже попытайся люди сейчас что- нибудь изменить в верном направлении - опыт прошлого вместе с накопленной энергией ваших предков не дадут этого сделать... Хотя, кто знает, если бы все люди до единого одновременно захотели... но, увы, такое абсолютно исключено. Поэтому вся надежда на отдельного индивидуума, имеющего начальный потенциал энергии, способный создать детонацию.
  - Детонацию?
  - Естественно. Всей твоей силы не хватит, чтобы развеять гигантскую волну заблуждений. Нужен первоначальный толчок - и исполин, которого создало человечество, не выдержит.
  - А что потом? Люди станут дебилами с промытыми мозгами?
  
   621
  
  
  - С очищенным сознанием - назовем это так. Сознанием, вернувшимся к своему первоисточнику - разве не к этому призывают абсолютно все ваши религии? Тот, кто не использует этот шанс, здорово подставит свой мир.
  - Он уже давно подставлен,- угрюмо отозвался Винт,- но ты прав, пора принимать решение. Перед тем как проснуться, Жанна услышала:
  - Знаешь, Винт, что самое неприятное в жизни? Это отсутствие перемен.
  - Самое неприятное для кого? Для человека или Ронна?- спросил Виктор.
  Но Странник ничего не ответил.
  
   Глава 25
  
  
  Заросли малины, смородины и крыжовника - слишком буйные, разросшиеся, подмявшие под себя всю свободную ранее площадь сада, окружающего дом. Слишком буйные и дикие, но, как ни странно, дающие ощущение уюта.
  Старые полузасохшие яблони, давно неплодоносящие, искореженные, с серой потрескавшейся корой, простирающие свою жиденькую, почти прозрачную тень на стену высокой травы, крапивы и сорняков. Кусты роз скрылись в полчищах бурьяна - постоянного спутника заброшенности и запустения. Скрипучий обветшалый дом, бывший скрипучим и обветшалым уже тогда... А от живописных дорожек, посыпанных белым песком и галькой, не осталось и следа - их поглотил все тот же жизнелюб - бурьян.
  - Прошло столько лет... Сколько мне тогда было?- Жанна удивленно посмотрела на Виктора.- Представляешь? Около пяти. И я почти ничего не помню - только то, как мы с родителями куда-то долго ехали на машине, мне было ужасно интересно - это я тоже помню... приехали сюда, я увидела этот дом, сад, почти забыла, как они выглядели, но то же буйство зелени, меня это тогда поразило. Вот, пожалуй, и все,- Она улыбнулась, безмятежно и спокойно, будто ничего никогда здесь не происходило и будто им скоро, совсем скоро...- Винт, а ты помнишь, что было потом?
  - Еще бы. Ты, как всегда, капризничала, тебе чего-то хотелось, а родители не разрешали. Слезы, сюсюканье, смех - как и обычно, когда ты появлялась у нас.- Она схватила его за руку и с неожиданной силой привлекла к себе.
  - Какой ты противный... Виктор.- И поцеловала в губы.- Мой Виктор Байкалов, мой Винт... Мог бы придумать что-нибудь получше, а не вспоминать мои детские капризы. Например, какая я была хорошенькая и миленькая. Просто лапочка. А? Проти-ивный.
  - Это теперь ты хорошенькая, миленькая, просто лапочка... а тогда ты мне такой не казалась.- Он хотел поцеловать ее, но она в притворном возмущении отвернулась, и Виктор уткнулся носом ей в щеку, наслаждаясь запахом чистоты и мягкими развевающимися волосами, ласкающими его лицо под легкими порывами ветра.
  - А ты мне всегда казался настоящим кавалером... с самого начала, между прочим. Так-то.- Она продолжала шутливо супиться, исподтишка наблюдая за ним мерцающими зеленью глазами.
  - Я таким и был. Разве нет?- Винт наконец-то поймал ее губы и почувствовал, как они затрепетали, а потом, когда она замерла в его объятиях, повторил вопрос:
  - Разве не так?
  - Так, Винт, конечно же так. Мой любимый Винт.- Она откинулась назад, удерживаемая за талию его руками, и пристально, будто изучая или стараясь запомнить мельчайшие штрихи его черт, смотрела не отрываясь, смотрела.
  - Ты, наверное, не знаешь, но я была единственной девочкой в нашем доме, у которой имелся постоянный и надежный защитник. Мне мои подружки страшно завидовали.
  - Это я?
  - Хочешь сказать, что теперь ты ничего не помнишь,- она весело, от души расхохоталась
  - Еще бы не помнить - у меня все было не как у нормальных мальчишек.- Он поймал ее взгляд и не отпускал.
  - Ты сильно переживал по этому поводу?- Она и не стремилась его отвести, хотя совсем недавно ей бы это так просто не удалось.
  
   622-623
  
  
  Ее бедра в обтягивающих голубых джинсах, плотно прижатые, волновали, а во взгляде появилось то, что он так любил и всегда ждал, на что всегда соглашался... но сейчас им предстоит совсем другое... и она знает об этом... тогда почему? Теперь она опять совсем близко... Совсем. И во взгляде - уверенность и ни капли страха, словно впереди у них не то, что в действительности. А может быть, ей известно больше, чем ему. Нет, это исключено. Тогда почему?
  - Ну же, Винт... ну же...- ее задыхающийся шепот у самого уха.
  - Лучше пойдем в дом. Здесь могут увидеть;
  - Ну и плевать,- жарко вырывается у нее, сменяющееся коротким смешком,- в такой чаще? Не смеши.- И тут же шорох расстегиваемой молнии. И ему кажется, что так и должно быть, потому что уже скоро. А что потом? Они здесь из-за Жанны - он не должен потерять ее - ведь она следующая, как сказал Странник. Пока они вместе, ей ничего не грозит, но так продолжаться долго не может; поэтому они решили...
  - Викто-ор,- губы Жанны приоткрываются, она что-то невнятно шепчет, что-то просит. Но он отлично знает что и, зачарованно наблюдая за ее вздрагивающими бедрами, углубляется: сильней и еще сильней... Что он в ней больше всего любит? Не вообще, а именно в такие минуты? Трудно сказать.
  Его ладони шелестят по ее телу, защищая его, лаская каждую выпуклость и впадинку, а она думает, что они просто занимаются любовью. Его энергия спасительными волнами проходит через нее, неся силу и защиту, но самое главное она получает в конце, даже не догадываясь об этом... Милая Жанна.
  Какое у нее изумительное тело... и бедра - бедра танцовщицы - упругие, сильные, изящные. Она чуть выгибается спиной, и ее ноги ритмично пружинят, играя под его ладонями. Виктор наклоняется, опускаясь ниже, и их губы долго и ненасытно терзают друг друга, а ее бедра, трепеща, зажимают его - горячо, нежно и сильно, не отпуская до конца. А потом она замирает, и постепенно успокаивается ее частое, дрожащее дыхание.
  И он отпускает ее губы.
  - Виктор... Виктор...ты куда?- тихо смеясь, спрашивает Жанна... Но она отлично знает... Его губы напоследок ласкают ее бедра, согнутые в коленях, их влажноватую, в самой глубине, кожу, поднимаясь выше и выше, а потом опускаясь к щиколоткам. Иногда это продолжается долго, и тогда в ее голосе вновь проскальзывают бархатистые призывные нотки, она, сдерживая дыхание, шепчет:
  - Ви-инт, что ты там делаешь? Ви-инт, како-ой вре- едный.
  Ее глаза снова манят и завлекают, губы влажно приоткрываются и виден кончик подрагивающего язычка... Виктор начинает целовать бедра сильно и тягуче.
  А теперь?
  Теперь она приподнимается, и так же, как и он, стоя на коленях, прижимается к нему, будто собираясь сделать самое важное. Только сейчас он замечает в ее глазах что-то странное. Неужели слезы? Как давно их не было.
  - Виктор, я люблю тебя.
  И сновa примятая трава перед самым лицом, снова громкие вздохи, снова и снова. Жанна права - торопиться не стоило. Потому что они прощаются. С этим миром... И может быть, друг с другом... А когда у них совсем не остается сил - они молча лежат на дне травяной воронки и наблюдают за редкими облаками, медленно проплывающими в совсем близкой синеве.
  Как бывает прекрасен этот мир.
  В сознании Виктора проносятся мысли последних дней - результат размышлений нескольких лет - преддверие наступившего Сегодня.
  За прошедшие годы многое стало понятней, многое прояснилось, еще больше так и осталось неразрешенной тайной и, возможно, надолго, может - навсегда. Самое неприятное, терзающее его до настоящего момента,- степень правоты Странника - насколько она велика?
  
   624-625
  
   Наступил новый виток эволюции, и он, Винт, должен подтолкнуть его, создать детонацию, подхлестнуть... а что будет дальше - не знает даже Ронн. Не совсем, конечно, не знает... Наверняка будет большой катаклизм - землетрясения, извержения вулканов, перекройка материков, образование новых океанов - гибель миллиардов людей.
  Но почему они не видят эволюцию в другом - в росте каждого человека до того уровня, когда он полностью осознает свой собственный мир, такой же, как и его, Виктора, и станет творцом своей маленькой вселенной, перестав быть просто подопытным существом, недалеко ушедшим от собственных подопытных кроликов.
  Так ли это, как он только что себе обрисовал? А может, совсем и не так. Так что же делать? Довериться Страннику? До какой степенй? И как удастся контролировать эту степень, чтобы не дать ему полного контроля над собой? Удастся ли сохранить свой собственный мир, возможно, самое важное, что когда-либо достигало человечество? Что, если это не его личное достижение, а выстраданное миллионами миллионов людей, из тысячелетия в тысячелетие несущих в себе мечту о собственном человеческом совершенстве и свободе?
  Но в таком случае, действительно, опыт прошлого и накопленное сознание отторгают его... потому что не понимают. И пройдет еще не одно тысячелетие, пока поймут - инертность прошлого и даже настоящего грандиозна, но преодолеть ее можно только изнутри, когда большинство людей станут такими, как он. Наверное, выход только в этом и ни в чем другом.
  Ему надо просто покинуть этот мир, а не втягивать его в гибельную войну. Так будет справедливо... А Ронн подождет.
  И, словно в подтверждение этих мыслей, он в течение двух последних ночей видел свой мир - прежний, нисколько не изменившийся, радостно приветствующий и зовущий его, мир, от которого с самого детства пытались его спасти и который, несмотря ни на что, все-таки стремился к нему.
  Почему человеческий прогресс не может обойтись без жертв и крови?
  Шань Цзуй так и не догадался, чего достиг, и даже помешал Чжану. Неужели Странник ошибся, пытаясь их понять. Не может быть. Странник отлично знал, но не говорил мне. Почему? А ведь Чжан был так близок...
  Шань Цзуй же ошибся, ошибся жестоко, и даже эту ошибку завещал своим потомкам, и они слепо следовали его заветам... пока прадед Антон не попытался... Кое-что понял дед Василий, но было уже поздно.
  И все же его мир вернулся, чтобы спасти как когда- то в Афганистане. А Жанна? Как он воспримет ее? Вот еще одна головоломка. Но и оставаться здесь ей невозможно.
  - Виктор, ты не передумал?- тихо спрашивает Жанна. Он вопросительно смотрит на неё, боясь увидеть сомнение; Нет, она не сомневается ее характеру можно позавидовать. Но почему сомневается он? Потому, что не знает, как поведет его мир в этом случае. Разве не может он остаться смерчем - губительным и опасным для всего живого... И для нее.
  
   626-627
  
   Ведь его мир не терпит вмешательства извне.Но Жанна, разве она посторонняя? Конечно же нет, но слишком мало он знает свой собственный мир. Что уготовано им?
  Виктор улыбается ей и отрицательно качает головой:
  - Нет.
  - Ты идешь на это ради меня? Наверное, это слишком поспешно.
  - Наверное,- он нежно целует ее,- но не думаешь ли ты, что у нас много времени? Мы оказались здесь неуместны - доза непонимания слишком велика.
  - Поэтому нам нужна эмиграция. Так?- слегка ехидно прищурилась она.
  - Лучше эмиграция, чем очередная революция или война. Время доказало это. Ему-то уж можно верить.
  - А Странник и его помощь?- неуверенно спросила Жанна.
  Винт рассмеялся:
  - В твоем роду не было белогвардецев?- Он провел ладонью по ее обнаженному животу и слегка щелкнул по нему пальцем.- Бой барабанов, стройные ряды офицеров, помощь из-за бугра. Ясные, четкие цели и такой же очевидный провал... Жаль.Теперь же все размыто - условия не только усложнились, а стали коварней.
  - Виктор,- она помедлила и спросила: -Ты не доверяешь Страннику?
  - Я не доверяю ему полностью, а это много значит.
  - То есть - не доверяешь,- утвердительно кивнула она.
  Он прижался к ней и, осторожно целуя ее губы, прошептал:
  -Я доверяю только себе, тебе и времени. Оно всегда все ставит на свои места.
  - А твоему миру?
  - Ему я доверяю больше всех.
  Когда они оделись, Жанна оглянулась на дом и, как ей показалось, задала странный, не имеющий к предстоящему отношения вопрос:
  - Как ты думаешь, сколько еще простоит этот дом?
  - Зачем это тебе?- удивленно спросил Виктор, но, не дождавшись ответа, подумал и сказал:
  - He имею ни малейшего представления, но, сколько себя помню, он всегда был ветхий и старый, и что интересно - таким и оставался, почти без изменений.
  И, будто увидев его впервые, тщательно присмотрелся к потрескавшимся, покрытым местами мхом доскам с ржавыми точками гвоздей. - Я бы не удивился, если бы он простоял еще добрую сотню лет.
  - Или больше?- задумчиво спросила Жанна.
  - Или больше,- засмеялся Винт.- Почему все-таки это тебя интересует? Нас ведь здесь больше никогда не будет.
  - Не знаю,- она удивлялась сама себе,- честное слово, не знаю.
  - Таинственная ты моя, роковая женщина.
  - Зайдем в дом,- предложила Жанна, - он изнутри такой же старый, как и снаружи?
  - Нет, изнутри он - более или менее,- вяло ответил Виктор, и она без слов поняла его.
  - Извини, я даже не представляю, что бы чувствовала на твоем месте, находясь здесь - ведь все происходило...- Жанна запнулась и замолчала.
  - Да. Всегда все происходило именно здесь: со всеми членами моей семьи, начиная с прадеда Антона... Но это могло произойти где угодно, понимаешь? Где угодно.
  - И все же... почему-то... и мы приехали сюда. Странно.
  Виктор внимательно посмотрел на Жанну: после того как он узнал, какие она видит сны, глупо бы было с его стороны считать ее любопытство праздным. Неужели долголетнее соседство с ним, с его энергией сказалось и на ней?
  - Да не придавай таким мелочам значения. Прадеду Антону - вот кому по-настоящему важен был этот сад. Он его создавал в соответствии с традициями древнего китайского искусства для уединенных размышлений, медитаций. Возможно, с помощью особой энергетики сада ему и удалось привлечь силу, оказавшуюся бичом для всей моей семьи.
  - Значит, поэтому все твои родственники пропадали здесь?
  - И поэтому, и не совсем. После того как энергия Сонга пробила брешь в нашу реальность, уже не имело значения, где она настигла бы любого из нас.
  
   628-629
  
  
  - Тот страшный смерч - это его сила? Или Странника?- Жанна вздрогнула.
  - Я не знаю чья... и не могу знать... но если тебя интересует, как мы уйдем отсюда, то не волнуйся: нас заберет моя собственная сила - сила моего сознания, моего мира - она только моя и не имеет отношения к энергии Сонга или Странника... Все должно получиться.
  - Это похоже на мост между разными мирами...
  - У смерча слишком много функций,- несколько мрачно пояснил Винт,- разных. В данном случае - это средство попасть в мир моего сознания.
  -Пока не увижу, не смогу поверить, что такое возможно,- неуверенно улыбнулась Жанна. Крыльцо подозрительно поскрипывало, но было еще прочным, и они поднялись на веранду. После гибели деда Василия Виктор редко бывал на даче - здесь все буквально излучало воспоминания, дышало ими. Вот на этом месте стояла мама, когда звала его из сада в свой последний вечер, и, оглянувшись через плечо на кусты смородины, он безошибочно определил место, откуда возник смерч.
  По этой тропинке на помощь матери бежал отец, а потом они пропали. А около калитки стоял дядя Саша - отец Жанны, еще молодой и здоровый до того, как увидел смерч. Как погиб дед Василий, он помнит из своих бредовых провалов в Афгане, но уверен, что все так и было. Дед Василий сражался до конца, и поединок со смерчем увел его далеко отсюда... но все начиналось здесь.
  Парадокс - проклятие семьи оказалось не проклятием, а высочайшим достижением, более того - единственным, что способно сейчас спасти его и Жанну... Но чего это стоило.
  'Как смешна жизнь',- подумал Винт, но почему-то весело ему не было. Из небольшой дорожной сумки Жанна достала его любимую китайскую вазу и, пройдя в гостиную, поставила на пыльный стол.
  - Ты просто великолепна,- Винт улыбнулся,- с чего бы это тебе пришла такая гениальная идея, моя загадочная? Или ты хочешь взять ее с собой?
  - Нет, пожалуй. Пусть остается здесь. Мне будет ее не хватать - в последнее время я к ней привыкла. И к розам.
  - Минутку,- Виктор сбежал по крыльцу и направился к кустам роз, одичавших, но еще кое-где сохранивших небольшие красивые цветы. Не обращая внимания на колючки, он отломил несколько кривоватых стеблей с розовыми, красными и пурпурными цветами, ловя себя на мысли, что сегодня Жанна не перестает его удивлять, и сам невольно начиная искать особый смысл в ее действиях. На первый взгляд, конечно же, ничего особенного, но что-то не совсем так: зачем ей знать, сколько простоит дом? Зачем ей ваза? Самым, наверное, нормальным ее побуждением сегодня был секс в траве. Здесь она полностью соответствует самой себе, той Жанне - отчаянной и заводной, которую он знал всегда. До чего же странные и непредсказуемые существа - женщины.
  - Леди, это вам,- сказал он, ставя цветы в вазу,- про?щальный букет нашего бывшего мира.
  - Спасибо, Винт - Жанна чмокнула его в щеку, улыбнувшись, но он заметил, что ей немного не по себе.
  - Тебе чуть-чуть грустно?- Виктор не сводил с нее взгляда.- Что же делать? Мне тоже.
  Он думал, она сейчас заплачет - ее глаза были влажны... но не более. Когда их зеленоватый огонек блеснул из- под длинных лохматых ресниц навстречу ему, ощутил исходящую от нее силу и изумленно застыл: это была, конечно... не его свирепая мощь, присущая стихиям, но сила одной с ним природы, сила, впервые за долгие годы направленная не против, а в поддержку.
  - Жанна, милая Жанна,- он гладит ее волосы, наслаждаясь ими,- мне кажется, наш мир не так безнадежен.
  - Наш бывший или наш новый?- Она запрокинула голову и игриво, сквозь грусть, смотрит на него.
  - Бывший, в том-то и дело, что бывший,- Виктор смеется.- И эту новость принесла мне ты.
  - Каким образом? Ты мне объяснишь сейчас... или позже?-Она спросила это так, как будто не совсем верила в то, что 'позже' когда-нибудь наступит.
  -Позже,- как можно спокойней и небрежней ответил Винт, словно говорил о самом заурядном, обычном пустяке.
  - Но только по первому же моему требованию,- Жанна ткнула его пальцем в грудь,- и чтобы не увиливал. Договорились?
  
   630-631
  
  
  - Договорились.- Виктор оглянулся на дверь.
  - Уже пора?
  - Нет, времени у нас полно,- все так же, как о пустяке,- сколько угодно.
  - Он... смерч придет, когда ты захочешь этого? Да?
  - Конечно, он же у меня ручной.
  Жанна секунду помолчала, отгоняя, по-видимому, остатки страха, который Виктор с трудом, но улавливал в ней.
  - Здесь нас вроде бы больше ничего не держит,- наконец сказала она.
  - Тогда пошли?
  - Пошли.
  Выйдя на крыльцо, Виктор захлопнул за собой дверь, как отрезал бы обратную дорогу, и, взяв Жанну за руку, спустился вниз. Потом прошел несколько шагов по траве и остановился.
  - Что, прямо здесь?- напряженно спросила она.
  - А кто нас увидит в такой чаще?- засмеялся он, напоминая ее же слова.
  - Тогда нет, иди сюда.- И Жанна пошла вперед, а он за нею, уже зная куда.
  Они остановились посреди травяной воронки, которую создали своими телами всего полчаса назад.
  - Тебе здесь больше нравится?- Виктор снова взял Жанну за руку, но, передумав, крепко обнял.- Ты просто молодец...
  Как когда-то давно, кроваво садилось солнце... Воздух вокруг густел, наливаясь движением и силой... ревело пространство... и окружающий мир перестал существовать.
  
   Часть III
  
   От времени и от людей можно ожидать решительно всего
  
   А. Вовенарг
  
   ПРОНИКНОВЕНИЕ
  
   Глава 1
  
  
  Всего-навсего двести квадратных километров - неболь?шое пятнышко в атмосфере Земли, а сколько из-за него проблем. Да и удивительно - давным-давно существуют генераторы человеческого сознания, а открыли Зону только пять лет назад... При таких-то возможностях, когда даже атомная энергия по сравнению с ними - ничто, пустой звук.
  Пусть Зона расположена на высоте 90-100 км в термо?сфере и практически невидима: ни визуально, посредством сверхмощных телескопов, ни анализаторами пространства, с помощью которых до мельчайших деталей определяют состав атмосфер невообразимо далеких планет в галактиках, о которых даже они - ветераны отряда Галактических снайперов, неутомимые скитальцы Вселенной - слышали только краем уха. Но чтобы прошляпить такое, да еще у себя под носом, когда половина Вселенной поставлена перед землянами на колени? Бред. И генераторы сознания оказались не очень-то эффективны, хотя, справедливости ради, следует признать - если бы не они, до сих пор Зона была бы незамеченной... Абсурд.
  Ну ладно, заметить-то заметили, но сделать до сих пор так ничего и не смогли. Оказались бессильны на своей собственной территории.
  Горн взглянул на новейший компьютер, вмонтированный в стену: большой плоский экран, временами напоминающий скорее картину или зеркало, чем компьютер. Ни привычных кнопок, ни даже пульта - новинка. Конечно, он очень похож на предыдущую модель, привычную, почти родную 5СН, с которой Горн прошел через всю Вселенную вдоль и поперек
  
   632-633
  
   до дальних пределов, за которыми - неизвестность, бросая к ногам Отечества новые и новые покоренные звездные системы, галактики с цивилизациями и без. Неизвестно, сколько бы еще это продлилось, если бы не Зона. Сначала с нею пытались сладить простыми косметическими методами: посылая туда плазмолеты в чисто научных целях с несколькими учеными на борту.
  Когда не вернулся первый, никто не воспринял по-настоящему серьезно (в прямом и переносном смысле) свалившуюся с воздуха проблему. Так, немножко засуетились, даже не афишируя, как они считали, узковедомственный вопрос, и тут же послали еще два плазмолета. По истечении всех допустимых, и даже сверх того, сроков поняли, что те не вернутся никогда, исчезнув совершенно бесследно, словно в черной дыре. ,
  С тех пор и появилось с чьей-то подачи довольно точное название открытого объекта - Зона, или Черная Зона, конечно, не столько указывающее на цвет, сколько на суть... Экспедиции, стоило им только пересечь заветную черту, определяющую невидимую границу, исчезали одна за другой.
  Но самым странным, непостижимо странным было следующее- исчезали только те самолеты, плазмолеты и прочая летающая техника, которые Преднамеренно и Осознанно направлялись к Зоне для ее исследования. Другие же летательные аппараты, в том чиеле и огромные межзвездные военные крейсеры, пассажирские и грузовозы, просто прогулочные, частные и нечастные, короче - любые, но направляющиеся к ней или через нее по совершенно другим делам, благополучно возвращались, даже не подозревая, чем рисковали.
  Проблема как-то незаметно из чисто ведомственной переросла в проблему нескольких смежных ведомств, а потом все шире и глубже, и абсолютно во всех плоскостях стала общечеловеческой. Сразу же были определены запретные координаты, которые строжайше запрещалось пересекать без специ-ального разрешения. А разрешение такое получали только засекреченные военные экспедиции, больше напоминающие военные рейды, к сожалению имеющие такой же печальный конец, как и вышеупомянутые чисто научные. Только пропадали теперь не один-два плазмолета, а десятки. Возвращались же единицы, остающиеся патрулировать и дожидаться своих товарищей у самой границы запретных координат, не пересекая ее, все в строгом соответствии с инструкциями. Инструкции же, как известно, появляются не просто так, а в соответствии с накопленным полезным опытом, и, проделанной в изрядном количе?стве интеллектуальной работой.
  Из общего количества инструкций, выработанных человечеством, выделяется ряд действительно полезных и необходимых, а те, которым следовали командиры плазмолетов, в точности относились к таковым. Не прошло и нескольких лет после открытия Зоны, как землян поразила новость, нанесшая ощутимый удар по са-молюбию, гордости и у самых патриотически настроенных даже выжавшая слезы разочарования и обиды: человечество пока не в состоянии справиться с открытым феноменом. Некоторые глупые головы, видимо не поняв всей глубины проблемы, сдуру ляпнули - а может, ее так и оставить, не трогая? Если она сама не лезет, а только дает сдачи, то и пусть себе болтается в термосфере... Раньше же так оно и было, и ничего... жили. Зачем справляться-то?
  Нет смысла говорить, что их не поняли.
  'Как? Человечество давно вырвалось... да вы что... короткие штанишки... соглашатели... предатели... необходимы меры... Вселенная на коленях, а тут...'- И много-много другого в том же духе.
  В довершение всего покоробило сообщение, что часть элитных подразделений, а в их числе и подлинная, без всяких преувеличений, гордость вооруженных сил, и не только вооруженных сил, а всех, несомненно всех (даже тех, которые говорили 'зачем') землян - Галактические снайперы - переводятся на военные базы непосредственно на Земле.
  Вот это новость - такого еще не было. Галактические снайперы - это серьезно. Огромная часть Вселенной знает, насколько это серьезно. Но стало неуютно и немножко страшновато. А если и они?.. Еще через год - новость, появилось средство, антиполе что ли, позволяющее проникать
  
   634-635
  
   в Зону и, безболезненно проведя там час-два, возвращаться обратно целыми и невредимыми. еважно, что через два часа и одну секунду, если плазмолет не успел покинуть Зону, от него остается пустота, а точнее - ничего. Главное - начало положено, и два часа - это много по сравнению с тем, что происходило совсем недавно. Даже ряды Галактических снайперов успели поредеть - Зона до сих пор не ощутила, с какой серьезной силой столкнулась, проглатывая плазмолеты снайперов с такой же легкостью, как и обычные, ничем не защищенные корабли.
  Но теперь наступала новая эра в войне с Зоной.
  И она действительно наступила.
  До чего же изумились люди, проносясь на бреющем полете то быстро, то медленно, то замирая на месте над поверхностью Зоны. Они увцдели природу, почти в точности напоминающую земную, и это на высоте около ста километров над поверхностью Земли. Настоящие леса, поля, реки, озера и даже горы. А над головой - почему-то голубое небо, хотя здесь, по всем правилам, оно должно быть фиолетовое, потому что это уже почти открытый космос, и плотность воздуха не больше 0,001 т/м3. Откуда здесь все то, чего не должно быть? Так не бывает... Но оно было... И этому приходилось верить.
  Разведчики высаживались на грунт и поражались, не отличая его от земного. Многочисленные пробы подтверждали, что они идентичны, а воздух? Воздух - тоже, здесь вполне можно было обходиться без скафандров и кислородных аппаратов, тем более что он оказался намного чище того, который ста километрами ниже - привычный, загазованный, родной.
  Этот был чист и прозрачен и пугал своей стерильностью. Вот именно что поражало в Зоне - это стерильная чистота, словно она прошла тщательную дезинфекцию. Но насекомые существовали здесь преспокойно, и птицы, и кое-кто из животных... Разведчики видели их и, некоторых отловив, доставили на Большую Землю - теперь так называлась остальная планета за пределами Зоны. Поразились биологи: как это - развели они руками - ведь нарушены экологические цепочки, а раз так, то и жизни не может быть.
  Их свозили и показали, а потом физиков, химиков и прочих.
  Вот так и началась новая эра в войне с Зоной.
  Удалось выяснить, что она состоит из нескольких сфер, входянщх друг в друга, как матрешки, и людям пока удалось проникнуть только во внешнюю и даже научиться неплохо в ней ориентироваться. Все остальное оставалось такой же тайной, как и до сих пор. Количество сфер известно не было, и тем более не было известно, как они выглядят.
  Но человечество воспряло духом - за несколько лет Черная Зона все-таки приоткрыла перед людьми доселе непроницаемую завесу, а это - большое достижение, не меньшее, чем победа над созвездием Тельца. Коварное созвездие, только на первый взгляд казавшееся мирным и спокойным в силу своего названия, близоруко данного ему древними звездочетами, а на самом деле населенного злобными тварями - еще более злобными, чем печально знаменитый Скорпион, унесший не одну сотню жизней Галактических снайперов.
  Как это ни грустно, но Зона забрала жизней за пять неполных лет больше, чем предыдущие двадцать лет непрерывных боевых действий в Дальнем Космосе. Правда, основная масса человеческих потерь пришлась на первые несколько лет, когда люди изо всех сил щемились, стараясь пролезть в брешь, которой тогда еще не существовало.
  Теперь вроде бы установилось некоторое равновесие, гарантированное бесстрастным судьей - временем. Два часа, но не более, Зона уступила.
  Но, уступив в одном, подкинула взамен серьезную неприятность, почти сведшую на нет предыдущую уступку. Опять гибли плазмолеты вместе с учеными и снайперами - смерть приходила внезапно из леса, которого здесь было много, и несли ее в себе существа, почти ничем не отличавшиеся от людей. Если визуально - то ничем, а провести подробное исследование хоть одного из них оказалось практически невозможно, потому что еще ни разу никого из блейзеров (так назвал их какой-то англичанин, тоже из снайперов, впервые их увидевший) захватить не удалось.
  Они никогда не пользовались оружием в привычном человеческом понимании, потому что сами оказались оружием, неся в себе мощнейший потенциал энергии, чем-то напоминающей лазеры, но более агрессивной, часто пробивающей даже надежную защиту людей, дава-
  
   636-637
  
   емую генератором сознания, установленным на каждом плазмолете... Похоже, Зона знала, с кем имеет дело, и это было очень неприятно: на каждое действие людей она выставляла довольно эффективные меры противодействия, и у многих ветеранов-снайперов сложилось твердое убеждение - а их интуиции и чутью стоило верить - за ними наблюдают, изучают, контролируют каждый шаг, пока они в Зоне.
  За последние годы самомнение человечества покачнулось и осадило назад; некоторая неуверенность в собственных возможностях заставляла считаться с сильным противником. Началась долгая, затяжная война - это признали все, но об отступлении не могло быть и речи.
  Зону, точнее, ту ее часть, куда удавалось проникнуть (то есть внешнюю сферу), разделили на сектора, которые патрулировались плазмолетами Галактических снайперов строго по расписанию - один час тридцать минут. После этого на смену прибывал следующий экипаж на следующие полтора часа. Оставшиеся неиспользованными полчаса - небольшой запас прочности в случае непредвиденных обстоятельств. А их хватало...
  Горн всмотрелся в свое лицо, отраженное в компьютере. Или это компьютер смотрит на него, улавливая малейшие мысли и побуждения человека, параллельно оценивая окружающую плазмолет обстановку, выдавая при этом безошибочное, единственно верное решение. Самое верное из всех верных - достижение человеческого ума, догадавшегося, что вся сила Вселенной сосредоточена в человеческом сознании. Если, конечно, не найдется цивилизация с лучшим сознанием. Но пока не нашлась.
  Его лицо можно было бы назвать красивым, да вообще- то оно когда-то таким и было. Когда-то давно, и он этого не помнит. Сейчас его черты слишком жестки и суровы, может быть, жестоки и красивы другой, совершенно другой красотой.
  Глупости лезут в голову - о какой красоте речь? Его лицо - символ непобедимости землян, его лицо знакомо каждому, кто хоть когда-нибудь смотрел в компьютер, а уж тех, кто не смотрел, просто не существует в природе. Легендарного Горна знает даже трехлетний ребенок, не говоря уж об остальных - Отечество умеет ценить своих героев, тех, кому обязано покорением Дальнего Космоса. Потому что, если бы не он и не такие, как он, то либо Телец, либо Скорпион, либо еще кто-нибудь из целой плеяды поверженных, но когда-то сильных противников уничтожили бы Землю.
  И это действительно было так.
  Теперь он спасает Землю от Зоны. Почти всю свою сознательную жизнь он провел в Космосе: в Дальнем, Ближнем, во всяком. Его жизнь его гордость. И не только его.
  А как странно все началось... Горн смотрел на себя, видя высокий лоб, глубоко посаженные ярко-голубые, почти синие глаза, подтянутые щеки с врезанными в них, как шрамами, жесткими волевыми складками, твердый рот и неумолимый, беспощадный подбородок. Довольно странное ощущение возникало у него всякий раз, когда он стоял перед экраном компьютера и видел себя в нем, а компьютер вроде бы силился что-то сказать; но Горн никак не мог уловить эту мысль...
  Какое-то смутное воспоминание, мелькающее, исчезающее - и вот уже нет его... Нет даже тени его.
  Все началось тридцать лет назад... Интересно, а сколько ему сейчас? Пилоты, проведшие годы в Дальнем Космосе (из выживших, конечно), выглядели моложе своих лет: намного моложе: сверхскорости перемещения в пространстве, постоянные скачки в мгновение ока из одной точки Вселенной в другую, зачастую удаленную на бесконечно далекое расстояние - даже для понимания этого, даже для мысли. Но чудеса человеческой техники превзошли понимание: время отступило, сдвинувшись незначительно, но достаточно, той самой гранью, которая распоряжается Человеком. Пока такое возможно в Дальнем Космосе. Кто бы мог подумать, что оно вообще возможно? И кто бы мог подумать, что у времени есть грани?
  Горн был даже вне этих правил - время обтекало его стороной, а жизнь, многократно висевшая на волоске, всегда выдюживала, словно сохраняя себя для самого важного.
  Когда он тридцать лет назад спустился к краю длинного белого языка ледника Федченко, что на Памире, люди, встретившие его, приняли за альпиниста, заблудившегося и
  
   638-639
  
   долго плутавшего в горах... и потому, может быть, потерявшего память... На нем были обрывки альпинистской одежды и остатки снаряжения. Правда, одежда слишком ветхая: ломающаяся, и крошащаяся под пальцами, полусгнившие реп-шнуры - такими альпинисты не пользовались уже лет сто с лишним.
  Ему оказали помощь - и Горн очень быстро пришел в себя. Но из своего прошлого он помнил совсем немного: ледяная трещина - плен, долгая борьба за жизнь, пещера - вот и все. Пожалуй, еще свое имя, но оно то уплывало, то искореженно появлялось в памяти, и он, тщетно стараясь вспомнить, решил, что его звали Горн.
  И его стали звать Горном - модное имя конца двадцать второго века.
  
  Еще лет десять назад экипажи плазмолетов состояли от двух человек до нескольких десятков - в зависимости от модели и предназначения корабля.Большие десантные и крупные крейсеры остались до сих пор, но костяк (главная ударная сила Галактических снайперов) составляли небольшие летательные аппараты, рассчитанные на 1-3 человек и несущие на борту кроме лазерного оружия сверхсовременные генераторы сознания, дающие наиважнейшую защиту и, главное, способность поражать противника силой человеческой мысли, когда воображение пилота, преобразованное генератором в импульс энергии, отдаленно напоминающей лазер, в одно мгновение могло уничтожить хоть целую планету, а при необходимости весьма точно, почти хирургически, вычленить микроскопический организм или объект, подлежащий устранению, из одного целого с тем, что целесообразно было сохранить.
  Когда появились компьютеры 6СН - последнее поколение, роль пилота свелась к почти пассивному наблюдению за работой сверхсложного механизма, уже больше напоминающего живой организм за счет сознания, лишь в одном уступающего человеческому - меньшей личностной самооценке; то есть мозг плазмолета - бортовой компьютер - в значительной степени зависел от человеческого сознания, но не столько от интеллекта, сколько от психических свойств пилота.
  Человеческий мозг, во многом уступая компьютеру, имел главное преимущество, делающее его незаменимым. Поэтому отбор пилотов по психофизическим данным был крайне жестким, и успех любого боевого рейда, и не только боевого, целиком зависел от того, насколько удачным оказался своеобразный симбиоз: конкретного пилота и плазмолета, насколько они подходили друг другу психологически, и если подобная совместимость не удовлетворяла необходимым требованиям (отраженным в соответствующих инструкциях), происходила замена пилота, пока полное взаимопонимание между человеческим разумом и разумом искусственным не достигало необходимых показателей.
  После ввода в строй таких замечательных компьютеров отпала необходимость во втором пилоте, что позволило значительно увеличить количественно парк плазмолетов, нисколько не потеряв в качестве. Часть из них осталась в Дальнем Космосе, а остальная масса была брошена на борьбу с Зоной. Стены и пол плазмолета по желанию Горна могли приобретать прозрачность, что делало ненужными отсутствующие иллюминаторы, но он предпочитал вести наблюдение через огромный, на большую часть лобовой стенки, экран компьютера. Это намного удобней - кроме того, что воспринимало зрение, постоянно поступала звуковая информация, анализирующая, поясняющая. Голос компьютера был мало похож на монотонную речь обычного робота, а наоборот - полон эмоциональных оттенков, красочен, иногда с юмором подчеркивая некоторые увиденные детали, что порой вызывало улыбку и у Горна.
  Под ним, в сотне метров, проплывали джунгли, очень похожие на те, к которым он привык за предыдущие годы на планетах звезды Альциона в созвездии Тельца. Только тех тварей не сравнить с блейзерами. Лучше пять лет провести на Альционе, чем год здесь, в Зоне.
  Далеко впереди виднелась непроницаемая завеса, уходящая вширь по горизонту достаточно далеко - на десятки километров и значительно меньше по вертикали, напоминая сильно сдавленный у полюсов шар - внутренняя сфера Зоны. Что за ней - неизвестно, кроме одного: анализаторы пространства выяснили - есть еще несколько удаленных от нее, меньших диаметром сфер - вот и вся информация.
  
   640-641
  
   Конечно, за исключением той, что там мгновенная смерть, а о двух часах не может быть и речи, да о каких часах - и секунды Зона не пожелала уступить на своих внутренних территориях.
  - Они похожи на плацдармы, Горн, не находишь?- послышался голос компьютера, который сразу воспринял мысли человека и дал им продолжение.
  - Как раз на них, Арт,- отозвался он, называя компьютер по имени, которое дал ему сам,- Артем, предварительно узнав, насколько оно ему нравится.
  - Артем, Арт - вполне подходит,- посмаковав его, довольно произнесла машина,- чем-то отражает мое истинное 'я', всю его сложность, неповторимость, замысловатость.
  Жаль, что такой классный парень, как Арт, не был с ним на Альционе, насколько бы упростилась жизнь... но тогда еще не существовало самого последнего поколения, пришедшего на смену 5СН.
  - Бастионы, которые воздвигла Черная Зона для своей защиты,- продолжил Арт.
  - Брось, Арт, разве она черная?- усмехнулся Горн,- посмотри, какая красотища и обилие красок... Экзотика.
  - Сейчас, Горн, мы, по уши будем в этой экзотике, если за оставшиеся двадцать минут не найдем Влада и Тонни.
  Влад- пилот экипажа 'Радуга-5', а Тонни его плазмолет, такого же типа, как и Арт.
  - Ты прав, дружище,- Горн всматривался в сплошной зеленый, массив под своими ногами,- ну-ка напрягись, ты ничего не замечаешь?
  - Обижаешь, шеф,- изобразил негодование компьютер,- я не какой-то 5СН, который нуждался в постоянном контроле.
  - Ты не прав, Арт, 5СН - тоже классный компьютер, очень классный.
  - Ну ладно, не спорю, Горн... Тебя заела ностальгия, а людей в такие минуты лучше не трогать.
  - Вот и правильно.
  Несколько минут полет продолжался в полном молчании, но опять не выдержал Арт:
  - Горн, все-таки странно, почему блейзеры настолько неуязвимы - почти недоступны лазерам, а, самое интересное, генератору сознания,- восхищенно протянул Арт,- что бы это значило?
  - Ты отлично все понимаешь, Арт.
  - Как и ты... но тогда я не понимаю другое - почему нам об этом не скажут открыто?
  - Они еще не созрели, в Управлении. Хотя даже ребенок давно все понял - блейзеры обладают тем же типом оружия, теми же методами защиты, той же энергией - энергией человеческого сознания, что и мы... Но только в еще большей степени, может быть, намного большей.
  - А это значит...- Арт сконфуженно замолчал.
  - Вот именно - господству Человека во Вселенной пришел конец.
  - Но Зона ведет себя мирно, и если бы ее случайно не обнаружил анализатор пространства... Ты слышал эту хохму?
  - Ее слышали все - подвыпивший лаборант и его подружка забрались ночью в зал Контроля в своем занюханном НИИ и, видимо, не нашли более удобного места, чем пульт анализатора (неужели там не было кресла или хотя бы табуретки), вперлись на него и целых полчаса занимались глупостями, сбив программу, и компьютер выдал такое... что лаборант, вмиг протрезвев, поднял тревогу. Потом сообразил - и сделал ручной перенабор, потому что автоматический подтвердил предыдущие данные, но результат был тот же. Так что тревогу поднял он не зря... Опередив, кстати, все службы Внешнего контроля, Министерства обороны и Управления больше чем на час, а это - немало.
  - Может быть, не зря и подружку свою усадил на пульт?- хихикнул Арт.
  - Как видишь - не зря. Хотя он и не признавал этого, пока приборы контроля его не выдали...- Горн хмыкнул,- но орден получил вполне заслуженно.
  - Интересно... как иногда происходят открытия.
  - Интересно.
  - А если она существовала там всегда... или не всегда, но очень давно? Пока люди не сунулись - не было проблем... Ведь через те координаты всегда столько техники ходило.
  
   642-643
  
   И в Космос, и обратно- хоть бы один несчастный случай или ЧП- ничего, ноль.
  - Значит, лаборант и его девушка виноваты в том, что обнаружили Зону, так?- Горн с интересом поддерживал разговор, не спуская глаз с приближающейся и уже почти закрывающей весь обзор сферы,- Арт, ты не увлекся? Мы слишком близко к ней.
  - Через пятьсот метров поворачиваем и уходим на северо-запад вдоль ее границы; мне кажется, удалось запелен?говать Влада.
  - Отлично,- оживился Горн,- а точное время?
  - Две минуты, двадцать секунд основного и тридцать минут резервного,- бойко ответил компьютер, но человек уловил в его голосе еле заметное напряжение.
  - Что-то не так, Арт?- Горн, в отличие от машины, был совершенно невозмутим.
  - Очень слабый сигнал, не понимаю почему... может, помехи.
  - Или у них поврежден генератор,- голос Горна потерял свою безмятежность, но, оставаясь спокойным, приобрел некоторую жесткость - ту самую, которая была его характерной чертой - чертой легендарного Горна, которого вся планета знала именно таким, и лишь близкие друзья, случалось, видели и другого Горна - каким он был минуту назад.
  - Ускоряйся, Арт, нечего тянуть.
  Плазмолет мгновенно, не разворачиваясь, ушел правым бортом по диагонали вниз, за долю секунды покрыв десяток километров, и завис в двадцати метрах над землей.
  - Вот они,- задумчиво сказал компьютер.
  - Вижу.
  Под ними находился плазмолет - 'Радуга-5'. Его приземистый овал почти сливался с окружающей зеленью поляны.
  - Свяжись с ними.
  - Уже давно пытаюсь, но они молчат.
  - Значит, все-таки, помехи... или...- Горн мрачно смотрел на бегущие по траве чуть заметные волны. В Зоне тоже бывают ветры. В чем же дело?- Арт, свяжись с базой... или нет, не стоит. Будем садиться.
  Из излучателя генератора, расположенного широкой полосой по периметру плазмолета, вырвался луч красного света, мгновенно покрывший всю поляну и часть прилегающего леса. Он тут же погас, но теперь Горн в пределах, обозначенных лучом, мог свободно передвигаться - окружающая среда на некоторое время потеряла к нему агрессивность, но это не защищало его от блейзеров или пространственно-временных ловушек. Если он попадется в такую, то вся надежда только на Арта с его генератором сознания - только тот сможет вытащить человека из визжащих тоннелей неизвестно какого измерения: пятого, шестого, десятого? Или черт знает какого.
  Плазмолет беззвучно завис в десяти сантиметрах над почвой.
  - Арт, точное время?
  - Двадцать пять минут резервного.
  - Выкладывай, что еще. Вижу - мандражируешь, не теряй время.
  - Даже с такого расстояния их пеленг еле различим - такого не может быть.
  - Думаешь, ловушка? - Вне зависимости от ответа, Горн приготовился к высадке.
  - Если и ловушка, то слишком необычная - таких еще не было.- По дисплею молнией мелькала информация,- Таких ловушек не было,-повторил компьютер.
  - Понял. Боевая готовность номер один.
  - Конечно, шеф.
  - Я пошел.- Сразу же раздвинулась стена справа от него, и Горн осторожно скользнул на грунт.- Снял с пояса ручной генератор - игрушка по сравнению с той мощью, которой прикрывает его Арт, и почти бесполезен против блейзера, не дай бог того принесет сюда. Ручного генератора вполне могло хватить, чтобы отправить на тот свет сотню-другую мастодонтов в созвездии Скорпиона, но только его вряд ли хватит даже на одного блейзера - вот такие дела.
  Между двумя стоящими на поляне плазмолетами было около пятидесяти метров, и Горн, не спуская глаз с приближающегося аппарата 'Радуга-5', ждал, когда же в его ушах раздастся тревожный сигнал Арта. Но тот молчал.
  - Как дела, Арт?- прошептал Горн.
  - Никаких изменений, шеф,- ответил тот. Контакт между ними поддерживался мысленно все тем же генератором сознания. А через две секунды:
  
   644-645
  
  
  - В плазмолете живой объект, шеф.
  - Понял, Арт, спасибо. Кому же там быть, кроме Влада.-И почти сразу же увидел сам: когда до плазмолета осталось метров двадцать, оттуда выпрыгнул человек точно в таком же комбинезоне, как и у него.
  - Влад.- Горн почувствовал, как волна напряжения моментально схлынула, и облегченно улыбнулся товарищу.- Старик, ты нам устроил настоящую нервотрепку, что у тебя с генератором?
  Тот махнул рукой:
  - Сам не понимаю, какая-то чертовщина - с самого начала прервалась связь с 'Рубином'.
  - Да, Арт говорил, что и у нас с базой перебои связи. К тому же вас еле различали приборы контроля - все к одному.- Горн не отрывал взгляда от лица Влада,- Пора уходить отсюда.
  - Еще есть немного времени,- слабо возразил Влад, и его глаза ушли в сторону, избежав взгляда Горна.
  - Влад, ты что? Это же запретное, контрольное время.
  Внутри Горна все напряглось в предчувствии, но он все еще меддил, стараясь понять, а тревога уже вовсю накачивала кровь адреналином. Сознание приготовилось, потому что знало: вот-вот поступит сигнал тревоги от Арта, но странно, почему его до сих пор нет...
  - Арт, время?
  - Пятнадцать минут, шеф... Пора.
  -Влад, почему тебя занесло сюда? У тебя что-то с генератором?
  - Нет, Горн, все в порядке. Сейчас только заберу пробы воды.- И, скрестив руки над головой, Влад крикнул:- Томми, закругляйся.
  На каждом плазмолете имелся робот, которому пилоты давали имя точно такое же, как и кораблю, что иногда не нравилось бортовому компьютеру - иметь одно и тоже имя с безмозглой грудой металла - это слишком. Хотя, конечно же, эта 'груда металла' была далеко не безмозглой, вполне удовлетворяющей тем требованиям, которые ожидали от нее люди.
  Робот, кивнув, направился в их сторону... но в руках у него ничего не было. А Горн продолжал всматриваться в лицо Влада, немного побледневшее и неподвижное, все более непохожее... Сам еще не понимая истинную причину своей тревоги, Горн обернулся, проследив за взглядом товарища, продолжая говорить просто так... может пытаясь оттянуть что-то... или отвлечь чье-то внимание...
  - Все-таки странно, первый раз слышу, чтобы приборы контроля так врали.- А сам подумал: 'Что за чушь? Какие пробы воды? Никогда патруль не занимался этим'.
  В следующий момент он увидел, как плазмолет 'Радуга-5', словно легкое облачко, размывается и подрагивает, теряя свой первоначальный облик, превращаясь... в ничто.
  И сразу же вой сирены с его плазмолета и многократно усиленный громкоговорителем голос Арта:
  - Опасность, первой степени - нас атакуют блейзеры.- И уже лазерные пушки и излучатели генератора, не останавливаясь, ведут шквальный огонь по Владу и почти подбежавшему к ним роботу.
  Горн, мгновенно упав на почву, откатился в сторону. То, что он увидел поразило его настолько, что только многолетняя привычка к опасности и навыки моментальной мобилизации психики позволили ему сохранить ясность рассудка.
  Лицо Влада на глазах преображалось, приобретая черты совершенно другого человека, менялся его рост, фигура, менялось все. Аура насыщенного белого света, будто светящийся туман, окружала его непроницаемой сферой, отражая лучи лазеров, бьющих с плазмолета. Это был блейзер. Наклонясь вперед, он тянулся к Горну, но тот, включив свой излучатель на полную мощность, прицельно, вел огонь точно в голову нападавшего.Он слышал скрежет наподобие металлического, когда лазер либо луч генератора соприкасался с полем защиты блейзера и, с визгом отражаясь от него, рикошетом уходил в пространство, валя в ста метрах от них вековые деревья.
  И позже крик Арта:
  - Горн, отходи к плазмолету, у нас закачивается время.
  Второй блейзер, в которого превратился Тонни, надвигался с правого бока, но огонь Арта оказался очень плотным, и тот, видимо получив более серьезные повреждения, упал на колени, но все равно под градом огня продолжал ползти к Горну.
  
   646-647
  
   Горн, черт возьми, быстрей - до инициализации осталось шесть минут.
  Теперь Арт сосредоточил огонь по первому блейзеру, давая возможность Горну отступить к плазмолету.Блейзер, не выдержав такого напора, опрокинулся на спину, и по его телу побежали желтые ручейки пламени или энергии, или еще чего-то неизвестного, восстанавливающие и залечивающие раны, нанесенные лазерами и излучателями сознания.Со вторым происходило то же самое, и он, покачиваясь, пытался встать во весь рост, но новый шквал огня сбил его с ног. Только теперь его оставили защитные силы, и он развалился на куски под следующим залпом.
  Горн, прыгнув в дверь кабины готового к взлету плазмолета, получил вскользь в спину сильнейший удар, и только защитный противолучевый комбинезон спас ему жизнь. Первый блейзер, придя в себя, обстреливал плазмолет желтыми лучами, сотрясавшими его, корежившими сверхпрочную обшивку, заставляя угрожающе вибрировать стены.
  - Арт, уходим, быстро,- прохрипел Горн. Отблеск луча срикошетил от задвигающейся створки двери и со звоном врезался в экран компьютера, только чудом не разнеся его вдребезги - сработала защита генератора сознания, чем-то напоминающая защиту блейзера. Образовавшаяся узкая кривоватая трещина быстро, на глазах Горна, затягивалась - и вот дисплей в полном порядке.
  - Арт, как ты?
  - Пока ничего,- но голос компьютера уже отличался от его обычного - человеческого, в нем проскользнули металлические нотки машины. Плазмолет оторвался от поверхности Зоны и завис в 50 метрах над блейзером. Лазеры и излучатели с максимальной мощностью сфокусировались на его маленькой фигурке, расходуя колоссальные запасы энергии, выплескивая ее не жалея, во что бы то ни стало стремясь уничтожить последнего противника. Генератор терял запасы энергии, а новая не успевала образовываться.
  - Арт, уходим,- повторил Горн и упал на пол, не удержавшись в удобном кресле от удара, заставившего плазмолет почти перевернуться вокруг горизонтальной оси. Блейзер успел полностью восстановить силы. Теперь только незначительная часть его энергии уходила на нейтрализацию ослабевших ударов пдазмолета, а остальная собралась в луч, скорее даже поток света, который точно и монотонно, словно дятел в рыхлую кору дерева, вонзался в корпус аппарата. Голос Арта стал неузнаваем, превратившись в бубнящий, механический... В голос обычного робота.
  - До инициализации осталось четыре минуты, до инициализации осталось четыре минуты,- а потом он сказал совсем неожиданное:- Экипаж, покиньте территорию Зоны, экипаж, покиньте территорию Зоны.
  И Горн понял - Арта больше не существовало, что-то в пока еще боеспособном плазмолете умерло. Именно то, что было Артом.
  Горн, нажав кнопку контроля за управлением, резко выкрикнул:
  - Разрешаю взлет, все управление полетом переходит ко второму автопилоту,- После Арта или вместо него существовало еще несколько автоматических ступеней управления и пилотирования кораблем, вплоть до ручного.
  Плазмолет продолжал содрогаться под усиливающимся обстрелом, не двигаясь с места.
  Вновь робот возвестил:
  - Поврежден генератор сознания... повреждено рулевое управление.
  - К черту рулевое управление - взлет в произвольном,- он осекся, сверился с показаниями приборов, указывающих направление, в котором был повернут нос корабля, главное - вырваться из Зоны.
  - До инициализации осталось три минуты... экипаж, ускорьте взлет. 'Насколько сильно поврежден генератор? Почему мы не уходим?'- мелькнуло в мозгу. И тут же сильный грохот в заднем отсеке, именно там, где находился генератор, и вой сирены заглушили его мысли и, слова робота.
  Плазмолет, всегда работавший абсолютно бесшумно, вдруг жалобно взвыл, захлебнулся в собственном реве и уже в полной тишине, словно сухой лист, падающий вниз, покачиваясь с одного бока на другой, вращаясь вокруг собственной оси, медленно опускался на грунт, с трудом удер-
  
   648-649
  
   живая равновесие с помощью слабых, корректирующих посадку двигателей.
  - До инициализации осталось две минуты,- вместо замолчавшего робота проговорит Горн, сжимая в руках бесполезный излучатель,- Что, старик, приплыли?
  Откинувшись в кресло, он хмуро наблюдал за приближающимся блейзером, на лице которого играла усмешка победителя.
  'Он совсем как человек,- подумал Горн,- не отличить... Может, выйти ему навстречу? Хуже не будет... Может, и выйти...'
  Открыв дверь, он ступил на поляну, которую несколько минут назад изо всех сил стремился покинуть.
  'Интересное это ощущение,- сухо и отвлеченно прошелестело в мыслях,- я первый человек на Земле, или один из первых, который точно, до последней секунды, знает, сколько ему осталось жить'.
  Блейзер подходил медленно, совершенно не опасаясь стволов лазеров и зеркал излучателей, нацеленных на него, отлично понимая, что они бесполезны, мертвы.Его взгляд с любопытством скользил по фигуре Горна, пока не уперся в лицо и не остановился на нем, долго, изучающе копаясь в чертах, то ли для чего-то их запоминая, то ли пытаясь постичь, что ощущает человек на пороге смерти.
  Как ни странно, от агрессивности блейзера не осталось и следа, его лицо было спокойно, и он даже приоткрыл и снова закрыл рот, словно хотел что-то сказать, но передумал. И Горну показалось, что он уловил в серых глазах, обращенных на него, не то чтобы сочувствие, а некую торжественность, понимание неизбежности, перед которой на задний план отступает все, в том числе и его, Горна, нынешняя проблема, которая тоже ничто, пустяк, потому что через минуту ее просто не будет, вместе с сопутствующими ей трагичностью и значимостью.
  Пульс громко стучал в ушах, отсчитывая последние секунды. Он перевел взгляд с блейзера, неподвижно стоящего перед ним в пяти метрах, и с наслаждением вздохнул всей грудью, глядя поверх крон деревьев в ясное и чистое голубое небо. Именно о такой смерти, случись она, мечтал Горн там, в Дальнем Космосе,- умереть здесь, на Земле, в полном здравии и уме, глядя в бездонную синеву... Ведь Зона - это тоже Земля.
  Смерть пока не приходила, и его сознание в страшном напряжении ожидания вдруг встрепенулось, и из его бездны почти на самую поверхность выплыло то, что он всегда старался вспомнить, но не мог.
  Горн пораженно всматривался в то, что когда-то было его жизнью, странной, совсем непохожей на нынешнюю и бесконечно далекой, застрявшей в хитроумной ловушке времени.
  Для него перестал существовать стоящий перед ним блейзер и где-то, может быть, еще ближе заплутавшая смерть. Потому что он видел не только лица и события давно минувшего, но и - самое странное - чувствовал то же, что, видимо, чувствовал когда-то. И это было больно... и не только больно - в нем оживала Ненависть, та самая, которая ждала своего часа более двух сотен лет, замороженная вместе с ним в горах Памира.
  Он поначалу, находясь в плену воспоминаний, даже не обратил внимания на тень, беззвучно скользнувшую над их головами, и только когда красная вспышка на мгновение залила все вокруг ярким, забирающим у Зоны время и дарующим его человеку светом - увидел.
  Неожиданно появившийся плазмолет лучом генератора сознания накрыл всю поляну, подарив Горну жизнь, одновременно обрушив на блейзера всю свою огневую мощь... Тот не выдержал внезапного натиска, и его, подбросив в воздух, несколько раз перевернуло через голову, оставив лежать лицом вниз. Плазмолет же, не прекращая ни на секунду вести огонь, быстро снижался, стараясь сесть как можно ближе к Горну, а тот как зачарованный смотрел на вновь ползущие по телу блейзера жидкие лучики энергии.
  Хорошо знакомый голос, хлестнув по нервам, вывел его из оцепенения, проорав в самое ухо:
  - Быстрее, Горн, уходим.
  'Уходим' - самое приятное, что можно услышать в конце боя... Значит, выжил кто-то, кроме тебя, и значит, есть возможность уйти... Как часто он слышал это 'уходим' в Дальнем Космосе, но никогда оно так не радовало, как здесь, в Зоне. Горн подумал это, уже сидя в кресле второго
  
   650-651
  
   пилота 'Радуги-5' и все еще с трудом веря в свое спасение.
  - Влад,- в одно слово Горн вложил все.
  - А кому же тут еще быть? Это же мой сектор патрулирования... но что занесло сюда тебя?- не отрываясь от экрана, спросил Влад.
  Его восточного типа лицо, миндалевидные глаза совсем не походили на черты Горна, но несли на себе те же отпечатки Дальнего Космоса, скоростей и постоянной опасности, что неуловимо из года в год въедалось в сознание, накладывая на внешность одни и те же штрихи, характерные только для Галактических снаперов.
  - Смотрите-ка,- раздался голос Тонни,- эти блейзеры штучки еще те - ничто их не берет.
  - Одного они все-таки уложили,- возразил Влад.
  Желтые ручейки замедлили свой бег по телу блейзера, и тот поднялся, сначала на колени, а потом - и во весь рост. Посмотрев на плазмолет, он метнул в него свой луч - послышался глухой удар и ощутимое сотрясение.
  - Поднимись выше, Тонни,- приказал Влад, и плазмолет мгновенно взмыл вверх на несколько километров, опять зависнув над поляной, которая теперь превратилась в еле заметное светлое пятнышко на фоне более темной зелени леса.
  - На таком расстоянии парень может дергаться сколько ему влезет,- отозвался бортовой компьютер.
  На экране все детали происходящего внизу были как на ладони - многократно увеличенные и приближенные приборами контроля.Все затаив дыхание наблюдали, как плазмолет Горна, все еще стоявший на поляне, начал понемногу тускнеть, теряя четкость линий, подрагивая, размываясь, словно мираж в пустыне, и в течение одной минуты исчез. Блезер же в издевательском жесте выбросил вперед согнутую в локте руку, пытаясь хоть так выместить на них свою досаду.
  - Он действительно смахивает на человека, даже жесты наши,- вырвалось у Влада.
  - Смахивает,- мрачно кивнул Горн.
  - Бедный Арт,- вздохнул Тонни, а Горн и Влад молчали, отдавая дань памяти погибшему... пусть Арт и не был человеком, но...
  
   652
  
   Это 'но' в таких случаях всплывало в сознании людей все чаще и чаще.
  - Как вы нас нашли?- Горн все еще не привык к мысли, что Арта больше нет.
  - С самого начала диспетчер на базе засек, что с вами не все в порядке.- Влад продолжал смотреть на блейзера, который стоял, ссутулившись, над останками своего товарища.
  Раздался голос Тонни:
  - Пора уходить, шеф. Пять минут основного времени, тридцать контрольного.
  - Значит, уходим, Тонни, - плазмолет тут же с большой скоростью направился к границе Зоны.
  - Ну вот, вас и вели все время, стараясь контролировать каждый шаг, но, сам понимаешь, помехи. Вам повезло.
  - Мне повезло,- поправил Горн.
  - Извини, тебе повезло.
  - Вы видели все, что с нами происходило в этом квадрате с самого начала?- Горн вопросительно взглянул на Влада.
  - Конечно, и, признаюсь, все на базе от этого обалдели, а у меня чуть крыша не поехала: видеть себя там... да еще в таких подробностях.- Влад поежился.
  - Особенно когда на глазах превращаешься в блейзера,- фыркнул Томми.
  - Сегодня вообще все экипажи сняли с рейдов - вы единственные, кто не успел получить приказ о возвращении,- сочувствующе добавил Влад.
  - Понятно,- кивнул Горн. Мысли путались - слишком многое случилось за последние минуты. Вклинивались воспоминания, смешивая прошлое и настоящее... но стало ясно: Зона повела себя непривычно, и люди оказались не готовы.
   Что это были за превращения? Галлюцинации, вмиг ставшие реальностью? Даже приборы контроля, даже генератор сознания до последнего момента не смогли распознать этой ловушки.
  - Ничего, старина, ты сегодня прошелся по самому краю - тебе туго пришлось,- Влад улыбнулся,- но Горн есть Горн - и этим все сказано. Ну, и само собой, благодари Бога
   - Да уж, если б не вы...
  
   653
  
  
  - Ну, коне-ечно, коне-ечно, а как же,- шутливо растягивая слова, вклинился Тонни,- везунчик, из такой передряги выбрался.
  - Пусть теперь ученые ломают над этим голову,- подвел черту Влад,- но мне кажется, Зона собирается турнуть нас даже из внешней сферы.
  - Похоже,- подтвердил Горн. Мелькнули маяки границы, приближаясь и тут же отставая.
  - Зона позади,- констатировал Тонни,- с возвращением. Сразу же пропали, будто их и не было, нежно-голубое небо и мягкая зелень лесов, а вместо них возникла темно- фиолетовая мгла верхних слоев атмосферы и, закрывая весь горизонт, наплывал огромный голубой шар - Земля.
  
   Глава 2
  
  
  Прошлое не только переворачивало душу - оно терзало ее, просеивая через сито Несостоявшегося. А самое главное - и поэтому особенно неприятное - заключалось в том, что вдруг заработавшая память вытащила за хвост из небытия это Несостоявшееся, и теперь Горн совершенно не знал, что с ним делать, потому как оно не собиралось убираться обратно, а, напротив, привнесло в его личность много-много такого, от чего так страстно хотел когда-то избавиться Андрей.
  Прошло два столетия, но судьба не желала отпускать его, и, вопреки закону, согласно которому время лечит, стирая из памяти как остроту переживаний событий, так и сами события, оставляя лишь жалкое подобие их следа, его память почему-то оказалась вне этого закона.
  Конечно, в течение очень длительного времени она не давала о себе знать, отдыхая и, как оказалось, набираясь сил, чтобы сейчас взяться за него снова и напомнить...И о Жанне - любовь к которой, лишь оттенив силу Несостоявшегося, нисколько не угасла, и о Викторе. А раз о Викторе... то неразрывно с его образом, конечно же, выплыла и Ненависть - окрепшая, возмужавшая, дождавшаяся своего часа.
  Но характер Горна был слишком тверд, чтобы вот так просто взять и уступить нагло берущим его за горло, порядком одряхлевшим, хоть и набравшим неожиданную силу переживаниям. Слишком хорошую школу прошел он в Дальнем Космосе, и эмоции мало что значили для него. Дело превыше всего и долг перед Отечеством. Вот тут-то и крылась долговременная, тщательно спланированная западня рока. Чем больше он думал о долге, тем ярче проступала Ненависть, вставая медленно, но все выше и выше, потому что и его Долг, и его Ненависть были неразрывны. Разве он забыл об этом?
  Ненависть окружала его плотным кольцом, будоража сознание, а память напоминала и напоминала.
  Помнишь Бяшу и компанию? То-то же. А ну-ка вспомни, что тебя тогда спасло... правильно - Ненависть. Помнишь ледяной плен на Памире? Что тебя вытащило из трещины? Что? Сам? Исключено... вспоминай лучше. Что дало силы? Точно. Ненависть.
  А теперь вспомни главное - для чего она тебе дана. Старайся, вспоминай... Во-от, правильно - чтобы спасти мир от Виктора Байкалова, потому что он и есть главная опасность для твоего мира, который ты любишь больше жизни.
  Тогда, двести лет назад, твоей ненависти не хватило бы, чтобы преодолеть его мощь, но теперь, Горн, ты готов.Благодаря твоей Ненависти половина Вселенной стоит на коленях перед землянами; не упрямься - не благодаря твоей любви к Отечеству, а благодаря твоей ненависти к врагам Отечества. Даже имя у тебя- Горн, Звучит твердо, смело и благородно, а Андрей - мягко и нежно, но оно в прошлом, вместе с прошлым. А ты здесь, и твой долг - здесь, и твоя Ненависть. , Может быть тебе интересно, где Винт? Неужели не знаешь? Он там, где запретные координаты, теперь понял?
  Черная Зона, убивающая людей,- это он. Зона - мир, созданный им' мир, чуждый земному.
  А если тебе очень интересно - ты можешь даже увидеть его весь, а не только внешнюю сферу словно издевательство, как жалкую подачку, брошенную людям, чтобы они хоть немного утешились, убедившись в своей полной несостоятельности.
  
   654-655
  
  
  И Жанна там - это их мир. Они, между прочим, нисколько не изменились. Винт оказался способен и на это - время уступило ему, впрочем, как и тебе, Горн. Винт здорово умеет защищаться - враждебное человеку пространство (враждебное именно человеку - отметь, а не какому-либо еще организму, имеющему земное происхождение), пространственно-временные ловушки и, наконец, блейзеры - все это сотворено его сознанием. Сама Зона - это плод его сознания. Все силы землян напряжены в борьбе с ним, а результат ты знаешь. Теперь представь, что будет, если он сам пойдет в наступление? И если вся Земля превратится в Зону - в его мир, в его Землю.
  Такие мысли все чаще преследовали Горна, отметая любые попытки возражений. Он догадывался, что это не совсем его собственные мысли, а нечто гораздо большее и значительное, и, между прочим, хорошо знакомое, как шепот пространства в Дальнем Космосе, доносящий до него мелодию звезд, совсем близких и доступных. И не оставалось во Вселенной ничего для него невозможного, потому что сквозь темно-синюю Пустоту он видел отблески покоренных им, и еще нет, миров и слышал обращенные к нему еле различимые голоса богов. Может быть, поэтому смерть и время уступали ему дорогу? И главное не в том, что смерть боялась его, а в том, что Горн не боялся ее.
  После случившегося в Зоне он получил месяц отпуска и очередное, неизвестно какое по счету, предложение перейти, наконец-то, на руководящую работу в Управление.Отпуск он взял, а от предложения как всегда небрежно отмахнулся - каждый должен заниматься своим делом, у каждого - свой долг. А долг Горна известен всем. И с ним соглашались.
  Месяц отпуска... Можно смотаться в горы, как всегда, и еще останется куча времени, которое при желании можно классно использовать: например, вместе с Дорой махнуть на острова - она всегда ждет этого.
  Дора. Теперь понятно, почему твои длинные каштановые волосы и зеленые глаза на утонченном лице всегда так волновали. Дело не только в твоей красоте, к которой Горн испытывал неудержимую тягу, как и к красоте звезд, а в том, что ты очень похожа на Жанну, совсем неожиданно и, наверное, некстати появившуюся в его воскресшем прошлом.
  Минуло несколько дней отпуска, но Горн не отправился на Эверест - всем горам Вселенной он предпочитал горы Земли. Они всегда поддерживали в нем смутные воспоминания, будили забытое... и теперь он отлично понимал, что именно.
  Впервые Горн не знал, как поступить... и не торопился с островами. Он медлил, тянул время, чем несказанно удивлял Дору: ведь она знала, как Горн любит горы и как любит острова в Тихом океане. Конечно, космос он любил еще больше и, может быть, скучал по нему, потому что теперь его долг находился не в мерцающих далях, из которых, как призраки, бледнели созвездия, а здесь, совсем близко... На Земле... Это радовало Дору, потому что теперь она часто видела Горна, но и пугало неожиданно приходящим с ночного неба предчувствием... и Дора догадывалась, что оно навсегда заберет Горна. Иногда ей казалось - это 'когда-нибудь' совсем близко.
  Ее настораживало, что Горн потерял сон, а если и засыпал после долгих раздумий на террасе, под огнями все тех же звезд, то и во сне продолжал вести с кем-то давно начатый диалог. Обрывки фраз и имен убеждали Дору в этом.
  Часто среди ночи он садился в свой личный плазмолет и уносился неизвестно куда, может быть, к той же Альционе, забравшей столько лет его жизни и не отпускающей до сих пор. Альциона - самая трудная из его побед, а потому - самая дорогая... Дора, засыпая, устало смыкала веки, досадуя на то, что она не звезда - тогда бы и ее Горн любил так же сильно.
  Она была права только отчасти.
  Горн улетал к Альционе, но значительно реже, чем думала Дора. Он возвращался к своему славному прошлому: к множеству туманностей, созвездий, планет, видя их перед собой поверженными и зная, как велик был собственный вклад в это нелегкое дело.
  Имя Горна здесь известно не меньше, чем на Земле.
  Уносясь невидимыми, беззвучными тропами, он собирался с силами, вспоминая и прося поддержки у
  
   656-657
  
   себя... И прощаясь... Сo всеми и со всем... Потому что пришло время.
  Подлетая к Зоне, он видел приветственные сигналы патрульных плазмолетов и отвечал им тем же, а потом долго скользил вдоль запретных координат, вслушиваясь, поражаясь и постигая то, что только ему открывало пространство.
  Это продолжалось изо дня в день, из ночи в ночь. А потом ему и вовсе не пришлось летать к Зоне - пространство, не останавливаясь, шептало и шептало, открывая и объясняя. Он видел, словно сам находился там: внутренние, никому не доступные сферы Зоны и даже самую ее центральную часть - цитадель сознания Виктора. Это было самое трудное, потому что множество других, стоявших на стороне Виктора сил препятствовало Горну... и не только ему.
   Горн почувствовал то, что знал всегда - Космос существует только благодаря вечной войне противоположностей, вечному противостоянию таких, как он и Винт.
  Нет зла, нет добра, нет света, нет тьмы, существующих сами по себе, - только потому, что они: зло, добро, свет и тьма - все подчинено движению и переменам, и время - заодно с ними.А он, легендарный Горн,- ничто, человечество - ничто, Земля - ничто, жалкая разменная карта в руках непостижимо сложных обстоятельств, движущая сила которых - перемены. И ему никогда не удастся вырваться из этого сумасшедшего потока зависимостей, а если бы даже удалось - самоустранившись, изо всех сил удерживаясь от жизненно необходимого, словно сильнейший наркотик, противостояния, - долго бы он все равно не протянул, и вместо него обязательно нашелся другой Горн.
  А Винт? Неужели ему удалось, найдя одну- единственную брешь в эволюции Вселенной и воспользовавшись ею, создать до сих пор невозможное - пространство, свободное от любых зависимостей? Нет. Вряд ли - человек слишком незначителен, и Горн уже понял это.Вселенная уже нашла способы, чтобы все повернуть по- своему, и он, Горн,- один из них - лишь 'один из способов', но заложники его верности - Человечество и Земля.
  А если шепот пространства - только манок, ведущий, завлекающий все дальше и дальше ради самого простого в природе - противостояния, которое и есть основа равновесия? Ведь Винт - грандиозное явление, не вписывающееся в рамки, в правила, в принципы ныне существующего, а потому - опасное для всех, меняющее сами принципы.
  Но так ли это? Неужели ответ даст только шепот пространства?
  И Горн, ища ответ, метался из одного конца Вселенной в другой, приводя генератор сознания плазмолета в действие силой своего воображения, в одно мгновение уносясь в самые немыслимые дали и рискуя никогда не вернуться... но ответа он не находил.
  А когда он окончательно выбивался из сил, чувствуя, как цепенеет сознание от тщетности поиска, и его плазмолет проваливается в такие темные дали Космоса, о которых никто и не слышал, на помощь ему приходил слабый, но пробивающий толщу пространства и времени сигнал с Земли, Горн устремлялся за ним, благодаря богов и родную планету, спасших его от неминуемой гибели. Такое происходило с ним несколько раз, но при подходе к Млечному Пути сигнал рассеивался и терялся, и Горн, уже совершенно не нуждаясь в нем, все же досадовал, что не сможет отблагодарить своего спасителя, а еще через несколько секунд его встречала Солнечная система и сразу же - Земля. Опустошенный, он возвращался к себе и к горячим объятиям Доры. И позже, уже под утро, вслушиваясь в ее счастливое дыхание, бросал последний взгляд в окно, откуда по-прежнему манили звезды - вечный, неиссякаемый источник никогда не утоляемых желаний.
  Горн засыпал, и на него обрушивался кошмар внешней сферы Зоны с ее ловушками, западнями, завихрениями времени и блейзерами, но он, никогда не сдаваясь, сдерживал их натиск, понимая, что погибает... а когда это понимание становилось особенно ясным и уже был виден последний предел, как и тогда, в день смерти Арта, на помощь ему приходил знакомый сигнал, не раз спасавший его в Космосе, и Горн без всяких препятствий, мгновенно минуя остальные сферы Зоны, попадал в ее центр.
  
   658-659
  
  
  Первое, что он испытывал при этом - разочарование. Заветная территория, до которой мечтало добраться чело?вечество, оказалась не чем иным, как обычным участком Земли, мало отличающимся как от самой Земли, так и от других сфер, через которые он прошел... Так было сначала.
  Позже он признал, что здесь красиво. На небольшой по площади территории собрано все: леса, поля, озера, горные хребты, выступающие скалами, а чуть ниже поросшие лесом и кустарником, а где-то в туманной дымке, не поймешь сразу - близко или далеко, за обрывистым берегом синеет океан. Как он велик? Не может же ограниченная по площади Зона содержать столько всего?.. Или люди знают о ней слишком мало?
  Для того, что он сейчас видит перед собой, название 'Зона' подходит не очень... Но у людей так принято - все, что недоступно, непонятно или чуждо, принято называть Зоной. Горн напрягся и вспомнил: когда-то, очень давно, тоже была Зона, и ее называли Чернобыльской, она тоже несла людям смерть и тоже пришла неожиданно и страшно, напомнив миру сразу о многом. Чем тогда все закончилось, Горн не помнил, потому что Андрей ушел в горы задолго до того, как все закончилось. А теперь? Теперь существует другая Зона, как оказывается, если взглянуть изнутри, совсем не страшная, но по-прежнему противостоящая его миру. И если Чернобыльская была предостережением, то эта?.. Чем была Зона, созданная Виктором, для мира людей?
  Горн почувствовал то же, что и в плазмолете, падающем в бездну,- оцепенение сознания, невозможность осознать, неразрешимость неразрешимого.
  И он, отбросив мысли, просто сел на камень на берегу и надолго погрузил ноги в чистые набегающие волны, чувствуя их нежные прикосновения и спокойный, ни к чему не обязывающий шелест. Воздух был тих и безмятежен, и слегка наполнен немного не теми, что на Земле, звуками. Это казалось приятным, но почему-то печалило, и Горн, наслаждаясь, не понимал - почему ему вдруг стало грустно, ведь, как ни странно, чем он здесь дольше - тем прекрасней окружающий мир.
  Может быть, потому что этот мир слишком хорош... а люди, которые могли бы в нем жить, были бы самые счастливые, намного счастливей тех, кто живет на Земле, и его собственная реальность, как бы хороша она ни была, никогда не станет такой, как эта.
  Но почему? В нем вновь оживали мысли, и он думал, думал, пока не просыпался.
  Ему становилось стыдно своего сна, и Горн понимал: еще немного - он будет ненавидеть ночь точно так, как и Виктора.
  С его Ненавистью произошли некоторые изменения - из ослепляющей она стала послушной силой, вступившей в совсем иную фазу, чем прежде, словно готовясь к последнему финишному броску. Горн, прислушиваясь к ней, вспоминал свой давний бросок, тоже финишный, через край ледяной трещины.
   Тогда он смог... а сейчас?
  И опять приходила ночь, а вместе с нею сон, и Горн сидел на берегу озера и слушал волны, а позже появлялся звон пространства, и он слушал, слушал... и не мог понять. Порой до него доносился голос Виктора и кого-то еще, спорящего с ним, звали его, кажется, Странник. Иногда раздавался мелодичный смех Жанны, и Горн порывался увидеть их, особенно Жанну, но это у него не получалось. Тогда он вновь слушал... и не мог понять. Блеклая тень минувшего манила его туда, где раздавались их голоса... Он же, зная, что решение принято, всякий раз колебался, считая, что не стоит...
  - Виктор,- Жанна смеялась, слегка подтрунивая над ним,- скажи, наш мир похож на твой внутренний, по образу которого ты собирался создать этот?
  - Нет. Точнее не очень. Я подумал, что лучше так. Зачем нужны два одинаковых мира, отличающихся только величиной... хотя ты сама отлично понимаешь: величина - понятие относительное.
  Вмешался Странник:
  - Это все твой человеческий эгоизм - самое ценное все же приберег для себя.
  - Ты почти прав, но любому человеку, как бы хорошо ему ни было, необходимо внутреннее убежище, где он был самим собой.
  
   660-661
  
  
  - Самим собой? Ну-у, Винт, я думала, ты со мной предельно откровенен,- Жанна произнесла это с легкой ехидцей, но голос ее лучился любовью. Горн попытался представить, как она сейчас выглядит. Судя по голосам, ни она, ни Винт, нисколько не изменились. Совсем ненадолго ему показалось, что он видит ее, но тут же образ Жанны сменился образом Доры, почти ничем не отличающейся от нее, и Горну стало не по себе: если он собрался уничтожить Виктора вместе с его миром, значит, погибнет и Жанна.
  - Хитрец, сделал все по-своему... но и причина, побудившая тебя к этому поступку, оказалась не столь высо?коидейной, как думалось ранее. Верно?- По тону Странника было понятно, что он приготовился к долгой дискуссии, но по еле уловимым признакам Горн ощутил, что Виктору и Жанне совсем не до него. Видимо, это почувствовал и Странник, машинально сократив объем нравоучений:
  - Ты спасал свою любимую женщину - поступок обычного заурядного человека, одержимого чувством. Лю?бой индивидуум вашего общества, обладай он такими же возможностями, как и ты, точно так же решил эту проблему.- Странник задумался, но, видимо, не совсем разочарованный результатом, произнес:- Ну да ладно - начало положено, и не важны причины того, что оно есть. Скажи, ты стал сейчас счастливее, когда Жанна спасена?
  - Да, конечно.
  - Ясно. Теперь у тебя свои миры: и внутренний, и внешний, где ты - полновластный хозяин. С тобой любимая женщина - чего еще желать...
  Наступило молчание, которое снова нарушил Странник:
  - И все же единственное, что мне не понятно в людях,- ваши чувства.
  - Чувства понять невозможно - их надо пережить, наконец, просто чувствовать.
  - Это-то и обидней всего. Между прочим, первопричина появления людей на свет отчасти и в этом. Вы должны были показать, что такое чувства, но ни я, ни Ронн не думали, что все сложится настолько однобоко... Неужели сила чувств способна подчинять разум?
  - Не у всех, не всегда, но часто так оно и есть,- улыбнулся Винт,
  - А себя ты относишь к кому?- Странник явно вел разговор к чему-то важному, и
  Горн насторожился.
  - Частично и к тем, и к другим,- ответил Виктор.
  - Жаль, было бы лучше, если бы ты относился к тем, у кого разум всегда берет вверх... Как ты думаешь, сколько прошло времени с тех пор, как вы здесь?
  - Месяц... может, полтора, максимум два,- рассеянно за Виктора ответила Жанна.
  - Нет, больше. Я думаю - лет двадцать,- поправил ее Виктор.
  - Какие глупости,- расхохоталась она,- двадцать лет! Винт, ты невозможен,- но она вдруг оборвала смех, что-то вспомнив, и неуверенно произнесла:- Неужели?
  -
  Винт ближе к истине, но ненамного.- Странник многозначительно выдержал паузу и, дождавшись, когда их нетерпение достигнет максимума, весомо обронил:- Прошло двести лет... И это было бы не так уж и плохо, можно сказать, все равно, потому что вы здесь способны существовать долго или бесконечно долго, или что-то около того... если не найдутся силы, готовые вам помешать.
  - Понял,- Винт напрягся,- и такие силы уже нашлись?
  - А как же? Ты забыл о человечестве, прямо у тебя под боком? А оно ой как быстро пошло в гору, и если двести лет назад еще не было способно, то теперь поднакопило силенок... Не все, конечно, сразу, но пара-тройка индивидуумов, наподобие тебя, найдется. Только с противоположным полюсом энергетики... Понимаешь?
  - Мои антиподы, - кивнул Виктор.
  - Точно, и один из них уже идет по твоему следу, Винт,- Странник вздохнул.- Будет печально, если все закончится именно сейчас, когда все так хорошо.
  - Обычно, такое и случается, когда все хорошо.
  - К этому вопросу надо относиться не философски... Это совсем не тот вопрос, Винт.
  - Ты вновь предлагаешь мне свою силу?
  - Угадал, хотя тут и гадать-то нечего.
  
   662-663
  
  
  - Тогда ты мне ее предлагал для спасения человечества, и это был твой главный довод, но теперь, насколько мне известно...
  - Да, да,- поморщился Странник,- теперь половина Вселенной орет дурным голосом и молит о спасении от людей.
  - Так что? Теперь ты мне предлагаешь спасти Вселенную?
  - Нет, гораздо проще - я предлагаю спасти тебя.
  
   Глава 3
  
  
  Горн поцеловал Дору в теплые губы, и она улыбнулась ему во сне. Он, негромко ступая, вышел на террасу. Ночь, как всегда, завлекает звездами, и Горн, не удержавшись, бросил на них беглый взгляд - это все, что сегодня он мог позволить себе. На столе в гостиной - диск с видеозаписью, там он все объяснил и это оказалось самым сложным. Его поймут, потому что Горн был обязан так поступить, и окажись на его месте кто-нибудь другой, несомненно...
  Труднее всех воспримет его уход Дора, но со временем и она...
  А во внутреннем дворике ждет плазмолет, и хорошо, что его тип компьютера не 6СН, как у Арта, а попроще - 5СН, и уровень сознания его не столь высок. Сегодня это намного упрощает дело.
  Горн садится в кресло и нежно кладет руки на штурвал - свой плазмолет он обычно пилотирует сам, превосходя любой компьютер. Он несётся вверх, рассекая ночь, туда, к запретным координатам. В ушах звучат сначала приветственные возгласы патрулей, а потом - удивленные, несмотря на то, что все привыкли к его сумасбродным выходкам, уходящим далеко за пределы разумного.
   Но Горну прощалось все, ведь это был Горн.
  Плазмолет входит во внешнюю сферу Зоны, и Горн вставляет в генератор сознания заранее заготовленный диск- его услышат все пилоты, находящиеся в рейде:
  - Говорит Горн, всем экипажам немедленно покинуть территорию Зоны, повторяю...
  Опять - всеобщее удивление. Вмешивается 'Рубин', требуя разъяснений, но Горн не дает никаких разъяснений. За пять минут такое объяснить невозможно, и снова генератор требовательно и жестко повторяет сообщение:
  - Говорит Горн...
  А через минуту 'Рубин' уже вторит его приказу... Горну верят.
  До следующей, смертельной для него, сферы остается немного, и его невольно пробирает дрожь, когда он видит надвигающуюся пелену... потому что одно дело во сне, а другое... Пространство вихрится и завывает... но отступает перед его, Горна, силой, в которую превратилась уже несуществующая Ненависть. У него нет больше ненависти к Виктору, а только любовь к своему миру. Сейчас это все, что у него есть. На плазмолете нет лазерных пушек, нет излучателей сознания. Только генератор, играющий роль двигателя... но главное сегодня не в плазмолете, выполняющем функцию ракеты-носителя, а в нем, Горне, начиненном чистейшей, отборнейшей энергией... Если смог Винт, почему не сможет он?
  Если система вышла из равновесия - ее можно вернуть в состояние равновесия, но для этого необходимо приложить силу... Горн и есть та сила.
  Он молнией проносится через все сферы, защищающие цитадель - центр сознания Виктора, и врывается в мир, который, несмотря ни на что, вновь показался ему лучше земного.Плазмолет мягко ткнулся в траву метрах в тридцати от того камня, где привык, в своих снах, сидеть Горн.
  Его сознание, как всегда, наполнилось хорошо знакомыми звуками... но в отличие от снов, где, несмотря на все усилия, Горн только слегка приблизился, даже сам не понимая к чему, Истина вдруг навалилась на него - как и должно быть- неожиданно, страшно и неотвратимо.
  И он ненадолго застыл, пораженный, не столько слыша, сколько чувствуя затихающий шум волн и умирающий шепот воздуха... Понимая, что совершил непоправимое, бросился к плаз-
  
   664-665
  
   молету, умоляя время лишь об одном - подождать совсем немного.
  Осознание того, зачем он так тщетно метался по всей Вселенной, было полным и щедрым, и Горн стонал под его давящей тяжестью. Он понял главное - то, что отличало этот мир от мира людей, и не только людей, а всего знакомого ему пространства Вселенной.
  Когда-то ему показалось, что такое возможно, но он побоялся поверить... А Винт смог, и не только поверить, а создать мир, свободный от иллюзий, навязанных человеческому сознанию. Здесь даже токи пространства были другими, именно они давали ощущения свободы, чистоты и покоя - того, чему Горн завидовал, почувствовав, но не осознав, в своих снах. Теперь он не только чувствовал, но и понимал причину их, причину витающей здесь свободы - сознание Виктора. Еще Горн чувствовал, как оно погибает - сознание, к которому рано или поздно все равно придет человечество, и лично он сделал все возможное, чтобы оно пришло гораздо позже.
  Еще надеясь, что время и обстоятельства, как всегда, отступят перед ним, Горн стонал от бессильной ярости, видя, как ужасно медленно, будто на замедленной пленке, сокращается расстояние между ним и плазмолетом. Последние же метры жизни, кроме того что открыли глаза на главную ошибку, подсказали, особо не церемонясь, и, еще одно - сигнал, не раз вытаскивавший его из космического небытия, брал начало отсюда.
  Горн, поперхнувшись, проглотил и это, проклиная себя, вероломство и коварство человеческой жизни. Почему все так мерзко, отвратительно и подло устроено в его мире - мире, который он любил больше всего?
  Где ненависть выдает себя за любовь.
  Когда до плазмолета оставался один шаг, Горн увидел, как вдруг изменилось над его головой небо, и, поняв, что не успел, прошептал:
  - Винт... прости...
  Дрогнув, покачнулась земля, задрожало, застонало пространство, оставляя за собой огненный след, покатилось куда-то солнце... и Горна, и все, что его окружало, поглотила темно-синяя мгла.
  
   Эпилог
  
  
  Когда взгляд ее отливающих изумрудом глаз коснулся старой фарфоровой вазы, стоящей на столе в гостиной, она, несмотря на печаль, совсем недавно, но стойко въевшуюся в ее черты, улыбнулась:
  - Надо же! В это трудно поверить - прошла целая вечность, а она стоит все там же.
  Жанна осторожно взяла вазу в руки, смахнула с нее пыль, будто та была единственным представляющим интерес и заслуживающим внимания предметом в доме.
  - Я думаю, так будет лучше...
   После этого она вышла на крыльцо и окинула взглядом сад, пытаясь в нем что-то найти, но, не сумев, спустилась вниз. Там, где, видимо, раньше находился цветник, сейчас яростно сражались за место под солнцем полчища крапивы и бурьяна, и Жанна, сорвав несколько васильков, вернулась в дом.
  Не налив воды, поставила цветы в вазу.
  - Это, конечно, не розы...- Она села на стул, неподвижно и тяжело глядя перед собой.Ее красота за эти годы нисколько не увяла, а напротив - приобрела штрихи неземной, может быть, космической красоты, немного пугающей, но нисколько не отталкивающей. Если бы кто-нибудь сейчас увидел ее в этом доме, то непременно принял за молодую прекрасную колдунью... и на две трети ошибся: она не была молода в человеческом летосчислении и понимании, и тем более не была колдуньей.Но то, как она оказалась здесь, и то, что она хотела сделать, совсем не было похоже на привычные вещи даже для людей начала двадцать третьего века.
  
   666-667
  
   Перед тем как погиб их мир, Странник долго убеждал Виктора, предлагая свою силу, но... Виктор отказался... и не из-за того, что не сомневался в себе, а из-за совсем другого - он был уверен, что нельзя брать силу Странника.
  Услышав свои мысли, она вздрогнула, а при слове 'был' ее покоробило, но оно теперь - самое верное. Винт был и больше его нет... а поступил он, скорее всего, правильно... хотя Жанна в этом и не совсем уверена.
  А потом - огненный вихрь, рев и неистовый стон пространства, и их мир умер, потому что умер Винт, но за мгновение до того, как ворвалась фиолетовая пустота, он успел взглянуть ей в глаза, прощаясь. Всего миг, но очень долгий миг - и неведомая сила увлекла ее к жизни. Она не сразу поняла, что спасена. И спасена ли?
  Еще осталось немного времени, чтобы попытаться... пока враждебное пространство не убило ее... Смерть не отходит от нее - Жанна в очередной раз провела рукой по шее, словно расстегивая ворот рубашки.
  Она помнит его лицо, его тело, она помнит его мир, их мир, и ее сознание способно вернуть все, ее сознание способно сделать многое. Но сегодня... и вчера она уже пыталась много-много раз, и ничего не вышло.
  А враждебное пространство сжимает свои тиски, и Жанна почти задыхается, ей хочется просто умереть... или попросить помощи... у Странника. Он где-то рядом и готов помочь, но она отметает эти мысли и смотрит на вазу, которую так любил Виктор, на которой навсегда запечатлелись его мысли. С ее помощью Жанна воссоздаст образ Виктора, который уже почти ожил, но все еще уплывает в небытие, а вместе с ним возродит его мир, который стал и ее миром.
  Времени почти не осталось, а всех сил хватит только на последнюю попытку.
  
  
  Еле различимый силуэт пустыми глазами наблюдал за ними... Пустота смотрела на Белого и Черного Ронна, и она была Странником. 'Я уже забыл, когда видел его прозрачным,- подумал Странник.- Неразрешимые проблемы существуют даже у Ронна'.Он приближался не торопясь - ему нечего было сказать.
  'Играют в шахматы... раньше за ними этого не замечалось - человеческое сознание дает о себе знать и здесь: игры людей, разговоры о людях'.
  Мерцающая черным и белым туманом, призрачная шахматная доска раскинулась на всем пространстве Млечного Пути, едва видимая, так же, как и сами игроки. Их контуры утопали в разноцветном сиянии звезд, и Страннику показалось, что они чем-то напоминают форму человеческого тела.
  Он грустно усмехнулся и ничего не подумал.
  - Человек слишком долгое время обладает свободой выбора,- двигая вперед пешку, сказал Черный Ронн.- Это и привело его к гибели.
  - Еще не привело,- ответил Белый Ронн, ходя конем,- ты всегда весьма точен в определениях, но сейчас торопишь события.
  - Его добьет собственная психическая энергия - вокруг Земли ее немерено. Вот увидишь.- Черный Ронн помедлил и опасно вывел ферзя, угрожая белому королю.- И самое для человечества неприятное - оно и не думает бороться с этой опасностью.
  - Человек никогда не перестает удивлять, никогда не знаешь, что он выкинет еще - может быть, поэтому ему удается балансировать между жизнью и смертью.
  - Может быть, он и балансирует между жизнью и смертью, потому как сам не знает, что делает,- съязвил Черный Ронн.- Шах. Еще немного, друг мой, и ты получишь мат... а там - на пять миллиардов лет - Мир мой.
  'Они играют на владение Вселенной,- мелькнуло в голове Странника.- Ронн сам у себя желает выиграть власть - жажда перемен в нем неуничтожимая.
  
   668-669
  
  
  - ... Скорее всего, люди слишком многого ждут от жизни, слишком всерьез воспринимая эту иллюзию... Правда, мы так и хотели... А жизнь, как известно нам с тобой, слишком... слишком...
  - Думаю, что это известно не только нам с тобой, что она 'слишком'.
  - Да... я это и имел в виду. У жизни много эффективных приемов по выбиванию из седла. Знаешь, что такое седло?
  - Знаю,- поморщился Черный Ронн.- Его, как и шахматы, придумали люди, а служит оно для верховой езды.
  -Вот именно. Поэтому, когда слишком многого ждешь И вдруг вылетаешь из седла - наступает разочарование. Разочарование,- медленно повторил Белый Ронн, вслушиваясь в смысл сказанного.- Точно как и у тебя сейчас - шах и мат.- И он, сбив пешку ладьей, довольно посмотрел на Черного Ронна.
  - А разочарование - крайне неприятная штука: оно, вносит беспокойство, порождает бред, заставляет метаться или, наоборот, слишком пассивно ждать. Люди делают и то и другое, но не потому, что они примитивны, а потому, что разочарованы. 'И не только,- подумал Странник,- а потому, что боятся разочарований'.
  - Или, например, Странник, который уже целый час нас подслушивает. Он тоже выбит из седла, разочарован - впервые его усилия оказались тщетными, впервые он не смог внушить индивидууму свою волю.
  Странник больше не видел ни Белого Ронна, ни Черного - перед ним была прозрачная Пустота.
  - Винт оказался слишком недоверчив...
  - Время доверчивых давно прошло... удивительно, что ты этого не понял... К тому же, усталость одолела и тебя, Странник... Отвлекись... Возьми отпуск... Махни куда-нибудь... А после поищешь другой способ... с учетом прошлых ошибок.- Ронн замолчал, задумавшись, и Странник покорно ждал.
  - Кроме того, что люди стали недоверчивы, что ты увидел еще? Но только - самое главное.
  Теперь задумался Странник.
  "О чем сказать? Об их чувствах, которые почему-то поражают больше всего? Ронну это и так известно - не за тем он его посылал на Землю. Что еще? То, что мало кто из людей верит в Бога? Ронн и это знает... Может быть, о причинах человеческих разочарований? Вряд ли".
  И вдруг его мысли сами вернулись к тому, что до сих пор не отпускало их - к Виктору, и Странник на одном дыхании выпалил:
  - Человек из-за своей невозможности постичь целое разбивает его на отдельные части или фрагменты, Тем самым упрощает то, что не подлежит упрощению - теряет направление, ведущее к истине. Каждый из фрагментов может быть сам по себе притягательным, и даже очень, но, вырванный из целого, он превращается в очередное заблуждение
  - Ты хочешь сказать - мир, который создал Винт, был заблуждением? - засомневался Ронн,- ты действительно так считаешь?
  - Да.
  - Вряд ли я с тобой соглашусь. Как и насчет направления к Истине. Тот, кто признает, что к ней ведет только широкая, общеизвестная дорога, и отметает все другие, пусть даже совсем незаметные и неизвестные пути, ошибается... как и тот, кто не признает ничего. Ты действительно устал, Странник, и, как я понял, у тебя появились привязанности в Земном мире - общение с ним всегда этим чревато... Отдыхай...
  Ронн замолчал, и больше ничто не напоминало о нем.
  Странник остался в одиночестве, все еще медля, перед тем как отправиться в путь. На мгновение его кольнуло подозрение:
  - А знает ли сам Ронн?- но он, не вникая в суть, отринул подозрение, потому что ему показалось...
  Странник встрепенулся, тщательно вслушиваясь во что- то в самой глубине своей сущности, на его лице мелькнула тень надежды на близкую отгадку либо понимание давно и тщетно решаемой задачи, но неожиданная мысль так и не приняла конкретной формы, а, лишь царапнув мимолетным намеком его напряженный лоб, исчезла витиеватым зигзагом в окружающем синеватом мраке. Ничего не поделаешь - и эта попытка оказалась неудачной, и перед ним всплыли нечеткие, размытые лица людей - всех тех, кто на протяжении тысячелетий искал тот же ответ. Они обречены вечно искать то, что ищет он сам, потому что в каждом из них живет часть его сознания, а значит - и Ронна.
  
   670-671
  
  
  Но суждено ли кому-нибудь достичь Истины, если даже Ронн...
  А Винт ушел из своей реальности, и сможет ли он туда вернуться, как ни грустно или смешно, зависит не от него, а от его женщины, ее миропонимания и, возможно, от того, что люди называют любовью.
  Странник устремился вперед. Где-то рядом, отставая, мелькнул Млечный Путь. Галактики надвигались, все быстрей сменяя друг друга,- Бесконечность летела ему навстречу. Он всегда любил это ощущение - единственное ему доступное, когда Вселенная принимала его обратно после тяжелой, изнурительной работы и невесомый космический ветер стирал с него груз ненужных эмоций и приобретенных привычек, вызывая прилив восторга.
  Возвращение всегда прекрасно, независимо, а может, и благодаря тому, что осталось за спиной.
  
   672
  
  
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"