Кушев Владислав Валерьянович : другие произведения.

Шрам от харакири

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Псевдоним В.Амбросимов связывает роман с пьесой "730 шагов"
  
  
  
   Владимир Амбросимов
  
  
  Шрам от харакири
  
  Маленькое предисловие
  
  В вышедшем в 2000 году сборнике статей "Неподцензурная петербургская литература 1950 - 80-х годов" упоминается немало авторов, чьи тексты до сих пор не вышли за пределы самиздатовских публикаций. Естественно, многие не столько творили, сколько графоманствовали. Однако среди них есть и такие (Леон Богданов, Борис Констриктор, Василий Кондратьев и др.), которые оказали и продолжают оказывать на сознание причастных ко "второй культуры" сильнейшее творческое, идейное и эстетическое воздействие. Они являются, так сказать, "третьей культурой", источником новых идей и форм. К их числу безусловно относится и Владислав Кушев, сильнейший творческих потенциал, изобретательность и революционность которого нам еще предстоит оценить. (См. А.Петрова, "Оредежские чтения", НЛО, 29: 2, 57-58: "... сыпал блистательными идеями Влад Кушев -- энергичный, похожий на летящее пушечное ядро, производящий впечатление какого-то неистощимого perpetuum mobile. К этому времени он был уже известным генетиком с ученой степенью, с книгой, изданной в США. Но новые идеи захлестывали его, и он безжалостно бросил генетику ради мифологических штудий. Еще он, помню, читал главы из толстенного автобиографического романа "Шрам от харакири" -- название, кажется, придумал хозяин дома").
  
   Борис Останин, писатель
  
  Справка
  
   Предлагаемый текст -- фрагмент обшироного научно-художественного проекта, относящегося к малоизвестному у нас еще жанру non-fiction, невыдуманных историй.
  В полном виде он включает в себя дрматургический текст "730 шагов (аналитическая прогулка по реальному и мифопоэтическому пространствам романа Ф.М. Достоевского "Преступление и наказание")", снабженный обширными литературоведческими и психоаналитическими комментариями и Приложением (пьеса была издана в 1994г. изд. Митин журнал\Северо-Запад и поставлена Реальным театром Э.Горошевского в 2001 и 2003г.г. на сценах Театральной академии и Театра на Литейном. Текст ее и рецензии на спектакль можно найти в интернете).
   Приложение к пьесе - это роман "Шрам от харакири", написанный ее героем Владимиром Амбросимовым (второй герой - Достоевский). В настоящее время опубликованы только фрагмент романа -- "Мутация "Дельфин" у Homo sapiens" (журнал "Комментарии" Љ6, 1995) -- и его Пролог (журнал "Крещатик" Љ15, 2002),
   Тема всего Проекта - зарождение и развитие нового религиозного сознания в среде советской интеллигенции 70-80-х годов, попытка найти выход из научного, философского, религиозного и политического кризисов - актуальна и в наше время, и нет сомнения, что текст получит широкую прессу не только в России, но и на Западе, поскольку автор - ученый с мировым именем (монография "Механизмы генеетических рекомбинаций" издана в США и Великобритании в 1974г.).
  
  
  
  
  
  Содержание
  
  Шрам от харакири
  Пролог
  Часть I
  Часть II
  Часть III
  Часть II (продолжение)
  Красавица в маске
  Харитессии
  Мутация "Дельфин" у Homo sapiens
  В Ноевом ковчеге
  
  
  
   Шрам от харакири
  
  
  
  
  
  
  
  Легко войти в мир Будды,
  Нелегко войти в мир дьявола.
  
   Иккю.
  
  
  
   ПРОЛОГ
  
  
  
   К началу августа роман полностью сложился в моей голове. Набив портфель рукописями, я шел, усмехаясь, по полуострову: Д.А. сторожил взрывчатку.
  Увидев меня, он приветливо замахал рукой и проворно спустился с крыши.
  -- Привет, - сунул я ему в руку портфель.
  -- Что это?
  -- Материалы.
  Д.А. внимательно посмотрел на меня:
  -- О.К., но вначале - купаться!
  
  Вернувшись с пляжа, мы уселись на деревянные ящики в тени сарая, и, пока Д.А. заваривал чай, я копался в портфеле, размышляя - с чего бы начать?
  -- Ладно. Вначале изложу тебе фабулу. Значит так, - сказал я и начал свой рассказ о том, как некий астрофизик приезжает в Бюракан на Симпозиум по связям с внеземными цивилизациями. Все как водится на таких "пирах" - отель на вершине горы, открытый бассейн, небрежно сделанный доклад, девушки, бар, слалом-гигант...
  -- В общем-то, - прервал меня Д.А. и посмотрел вверх, - писать не надо.
  -- Может быть, и не надо, но когда он делает доклад, то знает, что это - в последний раз.
  -- Доклад?
  -- Да.
  -- Но почему?
  -- Это пока не объясняется...
  -- Что ж, посмотрим готовые куски.
  -- Хорошо. Потом он возвращается в Ленинград и бросает науку:
  
  "-- Какие-то слухи ходят. Это правда?
  -- Да.
  -- А что сказал шеф?
  -- Если это серьезно, то не смею задерживать.
  -- Как ты ему объяснил?
  -- Отвращение. Нужен саббатический год.
  -- Прямо так? Саббатический?
  -- Он все понял. Говорит - Фарадей три раза бросал.
  -- Можно было и здесь ваньку валять.
  -- Но это безнравственно.
  -- И что же ты собираешься делать?
  -- Не знаю.
  -- Говорят, безделье - занятие не из веселых.
  -- Я же умею читать.
  -- Что ты собираешься читать? Дюма? Чейза? Дхамммападу?
  -- Именно... Полистает Новый завет, помедитирует над коаном...
  -- Чудак ты, Эл. Вечно что ни будь у тебя не так.
  -- А мне стало грустно: не только за тебя, за всех. Всё разваливается, всё. Это симптоматично - крысы бегут с корабля.
  -- Спасибо за крысу.
  -- Мне не до шуток. Везде развал и инерция. Но что делать? Не могут же все drop out. Так хоть голова занята посторонними мыслями.
  .............................................................................................................................
  -- Нет, ты действительно уходишь?
  -- Да.
  -- Куда?
  -- Никуда.
  -- Значит, не уходишь...
  -- Нет, ухожу.
  -- Куда?
  -- В никуда.
  -- Брось, Эл, мы не дети.
  -- Я серьезно.
  -- Он определенно темнит. Не хочет нам говорить.
  -- Но это правда.
  -- Если ты хочешь что-то скрыть, говори правду: ей все равно не поверят".
  
  Д.А: Превосходно. Диалоги у тебя получаются, я вижу людей, все движется... Хорошо. Все уже есть. Надо садиться и писать. Все с начала.
  -- Начало уже есть. Появляется Ланка.
  Д.А. недоуменно поднял бровь.
  -- Ну, это сокращенно - от Светланки. А потом главная героиня - Ребекка.
  Д.А.: Ребекка - это хорошо. Это как удар шпаги... Но мне неинтересно слушать голую фабулу. Давай текст. Начало.
  
  "В мягком купе скорого "Москва - Ереван" было душно. Эл ненавидел поезда, но на этот раз пренебрег тяготами железнодорожного путешествия с тем, чтобы проехаться по Кавказу и посмотреть на турецкую границу.
  Вот почему, вяло перелистывая "Island" Хаксли, он валялся в этой духоте, от которой и от оппонентского коньяка, в изрядном количестве выпитого вчера после защиты, у него разболелась голова.
  -- Эл! Кончай ты со своим буддизмом! - взревели снизу коллеги, -- Распишем пулю!
  Эл свесился вниз: Хаксли обещает, что следующего Будду сатори посетит в кровати с принцессой.
  -- О-го-го! - Лепешкин тасовал карты. - Будда... вот с таким, - и он сделал выразительный жест рукой с зажатой в ней колодой.
  -- Напрасно, Лепешкин, - спрыгивая на пол, сказал Эл, - знаешь, как называют Генри Миллера?
  Лепешкин отрицательно покачал головой.
  -- Gandy with prick.
  Тут уже грохнуло все купе.
  -- Да что с вами говорить! - засмеялся Эл. - Дайте-ка лучше таблетку от головной боли.
  Лепешкин деловито полез в свою аптечку и вытащил пакетик "тройчатки".
  Сели играть".
  
  -- Ну, вот. Дело идет, классика. Валяй дальше: что там у нас? Ланка? Ребекка?
  -- Подожди. Тут еще целая куча фрагментов, описывающих внутреннее состояние героя перед уходом из науки. Мотивацию.
  -- Думаешь, кто-нибудь будет способен преодолеть этот барьер?
  - Не знаю... Да ведь можно и опустить при первом чтении.
  
  "Это началось в том году. Я стоял на углу Зверинской и Кронверкского и вдруг ощутил в себе силы описать все это простыми и ясными словами. Перед этим я прочитал "The another country" Болдуина, и мне казалось, что он пишет именно так. Впоследствии, когда я прочитал его в переводе, то понял, что ошибался, но, может быть, так было и лучше: я не хотел эпигонствовать. В конце концов, Чехов тоже так писал, и Пушкин... (Sic!)
  Но по мере того, как я углублялся в осознание невозможности описать все это простыми и ясными словами, я все дальше отклонялся от своей первоначальной задачи, и вот сейчас, как бы то ни было, я стою на том же месте, с которого начал, и все думаю о том, какой это должен получиться прекрасный текст (не роман, не повесть, не поэма, не стихи, не коллаж, не эссе, а просто - текст).
  Постепенно, очень постепенно, почти не продвигаясь вперед, а все откладывая и размышляя, со страхом и трепетом я приближаюсь к началу того, что считаю текстом, хотя текст начался уже давным-давно, и я пишу его, бесплодно и торопливо - Зачем? Почему? Для чего? - четвертый десяток лет.
  Мука моя настолько сильна, что я не могу сдержаться. Кто-то выше меня, вне меня, внутри меня, или я сам, непознанный, моё id, или Бог - не дает мне покоя, он требователен и настойчив, забравшись ко мне в грудь, он сладким холодком опускается вниз и щекочет за яйца (в чем нетрудно усмотреть доказательство теории сублимации.
  Есть два рода текстов: сублимативные и саториальные. К текстам первого рода можно отнести почти всю литературу, кроме ремесленной. К текстам второго - лишь сакральные да кое-какие образчики поэзии: Басе, Руми, Пушкин...
  Тексты третьего типа - промежуточные. Примером такого текста могло бы служить "Преступление и наказание", если бы религиозная конверсия героя не была бы чисто литературным трюком. Сатори должно придти к автору этого текста "за машинкой", и на этом текст должен закончиться).
  Кто посеял его во мне? Ты ли бросила семя? Или Ты сеешь? Не все ли равно? Главное - не отступать, к чему эти псевдомудрствования по поводу текстов? Пойдем в наступление! Ведь когда-нибудь кончится этот поток слов и начнется великий и мудрый текст, где будет описано все это и это все, а на самом деле, и не это, и не все, а лишь то, что внутри, а внутри один только текст, значит, именно он и будет описан; выходит, нечего уже и описывать, потому что он уже описывается, то есть, существует, а следовательно, это он и есть и нечего надеяться на большее и на лучшее, правда, отдельные куски могут быть лучше, другие хуже, но в целом-то, в целом больше ожидать нечего, производи дальше и не пытайся думать о том, что нечто еще впереди.
  Здесь и сейчас, на этой странице творится и созидается текст как набор букв, слов, фраз и абзацев.
  Но что-то ведь за всем этим скрывается, какая-то глубина... Не одномерностью же строки определяется текст, а превышающим и углубляющим звукосочетания в плоскости бумаги, созидающим объем Смыслом.
  Правда, для того, чтобы текст имел Смысл, объем, трехмерность, чтобы он не был плоским бессмысленным текстом, чтобы он не был одномерным, нужно иметь кое-что за душой, или даже в ней, или вообще душу, или нечто, обозначаемое этим словом.
  Словом, нужно быть трехмерным самому, чтобы внутри тебя вылепился гомеоморфный всему этому, объемный, с руками, ногами и прочими органами текст.
  Я бы не стал называть его даже текстом в этом случае, а назвал бы Романом (Якобсоном?), но так как это не роман, а текст, и неизвестно еще воспримется ли он как трехмерный строгим моим читателем, то и называется он в традициях современной французской мысли просто текстом, без всяких претензий.
  
  В самом деле, была весна. Ощущение взволнованного воздуха в синеве, солнце и её лицо, бледное от нежности и утомления, - все это создавало ощущение весны. Такой ты видна мне в ретроспективе Кронверкского проспекта сквозь мрак этих лет - будто просвечиваешь сквозь ночь этой бледной луной.
  Мы вышли из дома Љ6 по Зверинской улице и стояли у Зоопарка, прощаясь. Тогда-то мне и захотелось писать.
  
  Зачем я пишу? Почему мне доставляет удовольствие следить за тем, как заполняется тетрадь, почему я тороплю этот процесс? Я готов писать до упада о чем угодно и как угодно. Это непонятная потребность, порой не удовлетворяющая своей незавершенностью, порой приводящая к восторгу открытий.
  Конечно, я тороплюсь, глотаю слова, чуть ли не шифрую. Так что это не роман, а скорее сценарий: знаки событий и состояний, расшифровать которые можно будет на досуге, на склоне лет. Дневник - это шифровка, посылаемая самому себе. Беда моя в том, что я ничего не могу оформить: все фрагменты, замыслы, которым удивляешься сам иногда через несколько лет.
  Может быть, оставить все, как есть? Может быть, искренность, присущая дневникам, в какой-то степени компенсирует их фрагментарность? Не знаю, как это Толстой мог начинать со своего детства. Я хочу писать по горячим следам и пусть все остальное будет всплывать постепенно, по мере того, как это захочется мне.
  
  Год Быка. Надо уходить с работы. Но я не могу уйти, пока не закончу американский вариант книги. Значит - до осени.
  
  Для того, чтобы понять, что делать, надо написать роман. Выразить себя и эпоху. Найти путь для себя и для неё. Но - не подчинять свое духовное развитие задаче политического освобождения России.
  
  Любая форма, кроме свободного повествования, будет неспособна охватить, вместить всю полноту жизни. Только такой беспорядочный текст, полностью аналогичный жизни, состоящий из разорванных кусков и непереваренных впечатлений, не подчиненный определенному сюжету, с постоянной перебивкой героев, повествователей, цензоров и критиков, кто там еще? - будет способен выразить неопределенность будущего, полноту возможностей настоящего и, несмотря на это, неизбежность происходящего. С другой стороны, функция фабулы в том, чтобы показать внутреннее единство жизни. Фабула - это мелодия. Как же все это совместить? Фабул у меня сколько угодно. Но я хочу сюжет. В чем их отличие? Сюжет - фабула идей.
  
  Дошел до парка, сел на скамейку и судорожно схватился за ручку. Патологическая страсть - записывать только что пережитое:
  - Даже противно, - сказала Мик, отшвырнув от себя листки, - такой эмоциональный человек и вдруг - эти мелочные записи!
  - Но ты же сама говорила: пиши о нас.
  - Я думала, это будет роман, а это хроника.
  - Ты что же: боишься?
  Она помолчала. Потом внезапно соскользнула на пол и, обняла меня за колени:
  - Ну что же делать, Эл?
  - Как ты и напророчила: не жить нам вместе.
  Она недоуменно покачала головой: От чего я отказываюсь?
  - Почему ты? - возмутился я.
  - Но ведь ты говоришь, что это из-за меня: я не могу подчиниться...
  - Все-таки я брошу науку, - вдруг выпалил я, - или попробую халтурить. Но астрофизика мне надоела.
  - Займись старением или болезнями, - сказала она, разливая остатки вина по бокалам, - это гуманно.
  - Зачем продлевать жизнь уродам?
  - Сам ты урод! Жуткий сноб.
  - Обычно ты говоришь - сверхчеловек.
  - Фашист.
  Мы молча и отчужденно пьем.
  
  Да, тот кусок, который она читала вчера, просто безобразен: ведь это и в самом деле фрагмент дневника. Способен ли я превратить в литературу жизнь?
  Развалился на скамейке и подумал, что готов описывать каждое свое движение, вплоть до секса. Мало мне секса с Мик: встал при одном представлении о прохладной коже, скрытой под платьем проходящей мимо девушки. Захотелось лечь с ней, а потом проснуться, долго нежиться рядом с её ароматным телом, вкусно позавтракать на солнечной кухне, а потом снова лечь и отдаться страсти, совершенно забыв обо всем: кричать так, чтобы сотрясались стены, таскать её по всей комнате, биться в бесконечных оргазмах, слышать её смех, видеть её тело, внутренности, глаза!
  "Не дай мне, Бог, бесстыдства пред лицом
  Бумаги, беззащитной предо мною..."
  Да, наверное, так и надо: нельзя все время жить интенсивно. Следует передохнуть и записать. Описывать всё: дзен в любом, даже грязном штрихе жизни, даже в изнанке её... Жизнь, как она есть.
  
  Все это произошло так внезапно, что лишь спустя некоторое время я осознал причину случившегося. Кажется, толчком был Сэлинджер. В тот вечер я прочитал рассказ про рыбку-бананку. Мик не было. Квартира дышала покоем и уютом, но я метался по ней, и слезы душили меня. О чем я думал тогда и о чем тосковал?
  Я уже не тот, и я плохо помню себя тогда. Это чужой мне человек плачет из-за погибшего поэта, это он - прошлый я - отождествляет себя с Семиглазом и плачет от бессилия, от невозможности пробиться к другому человеку, пройти сквозь его тело, разделяющее их, сквозь этот призрачный, но такой плотный и грубый мир телефонов, лаков для ногтей, психоаналитиков, бабушкиных кресел... В ярости он бросает свою жену и свою машину в деревья, в границы шоссе, в смерть. Только здесь он способен ощутить Единство, только здесь, да еще - в "Шошновом лесу".
  Может быть, все так и было? Может быть, мне стало больно за себя? За то, что никто не видит моих "рыбок-бананок", даже моя Мик?
  И потому горечь душила меня в тот вечер... а остальное - все остальное было лишь поводом.
  
  Комната вроде внутренности заброшенной тюрьмы. Под потолком что-то вроде растений. Я добиваюсь Контакта. Нет ответа.
  - Ну хотя бы повторите мою фразу, - прошу я.
  Очень красивый сон. И марсианочка красивая, как Ланка. Контакт им, видите ли, нужен с Неземными существами. Да мы с Мик-то не можем наладить контакт. Да и вообще: какие там могут быть существа? Бред, вроде летающих тарелок.
  
  Опрокинувшись головой в прошлое, я рискую вывалиться из настоящего.
  
  Написать одну фразу, подобную фолкнеровской, чтобы она обволакивала Вас, захватывала тотально, погружала в мрак и неизбывность Вашей судьбы, написать её, и тогда, дальше, потом все уже будет проще. Просто тоже не будет, но будет уверенность в себе, возможность определить свои силы, поднять этот камень хоть раз, ну, что из того, что он снова и снова будет катиться вниз, ведь один раз Вы его уже подняли, сделали эту фразу, сделаете и другие, камень за камнем, никогда не завершаемое строительство, насыпание кучи, постоянно разваливающейся, засыпающей Вас, ломающей Вам хребет, руки, голову, дробящей кости, Вы сами хотели этого, без этого не могли жить, ждали обвала, озноба, взрыва, и вот эта лавина обрушилась.
  Но нет, это не Фолкнер, да и зачем уподобляться кому-то? Вы сами, обморочно и сонно, передвигаете по белому полю пешки своих слов, бросаете их в атаку, хотите или не хотите Вы этого, у Вас лишь один путь - атака.
  Писать только о том, что хочется писать, что не писать невозможно, что писать надо, необходимо, иначе - конец, иначе не мыслится жизнь, не ощущается целое, воссоздать его лишь на бумаге, в ней, во фразах, главах, текстах - определить себя, понять что-то, что всегда ускользает в суете будней, прикоснуться к Стене Бытия и прорваться сквозь неё в величайшем напряжении сил; прорваться за Стену и не увидеть там ничего, кроме зеркального отражения тех же самых буден - вот чудовищная ирония судьбы.
  
  Почувствовать запах меда на девичьей коже, прикоснуться к ней губами, сбиться на мимолетные зарисовки и потерять все, к чему так жадно стремился, потерять напряжение ритма, ощущение близости Неизбежного, трепета прикосновения к бумаге, к коже, вечности.
  Перечислять, все перечислять, только перечислять, это Ваш основной прием, инерция стиля, невозможность оправдаться перед самим собой, погрузиться в старомодную фразу со множеством придаточных предложений и деепричастий, разобравшись в структуре которой можно будет защищать диссертации будущим структуралистам. И это тоже заимствование, маленький коллаж из Стерна, Набокова и - опять перечисления, в определенном ритме, но без определенной нужды, для красивости, стилистического единства предложения, опять перечисления, зачем они? не пора ли взяться за дело и написать хотя бы одну порядочную фразу, спокойную и не претендующую на глубину мысли, тотальный охват и инсайт в истинную природу своего я?
  
  Лето было жаркое. Лето жаркое не было. А есть. Оно еще длится. Мы еще в нем. Нам жарко.
  Жаркое лето - вот как надо писать!
  Жаркое лето. Над городом третий день висит зловещая дымка лесных пожаров, слипаются глаза, набухают веки, привыкшие к дождям и прохладе, обезумевшие люди злобно щерятся друг на друга в душегубках автобусов, воняющих раскаленной резиной, перегаром, бензином и потом.
  Душные вечера не приносят успокоения. Дрожат руки, протянутые над столом в безмолвном крике о помощи, глухая тревога гонит куда-то прочь.
  Но некуда деться.
  Стоит только подумать о будущем, завтрашнем, как к горлу подступают бессвязные всхлипы и вскрики, губы отвисают в идиотическом искривлении и тоненький вой испускается Вами с тем, чтобы не заплакать, не встать на колени, не объявить себя наследным принцем Йемена, купающемся в море расплавленного золота,
  ибо лето будет продолжаться завтра, и после, и после после, и после после после, в будущем - будет одно лишь лето, наполненное миазмами высыхающих болот и канализации.
  Жаркое лето.
  
  Вновь пошел дождь над Большой Московской и пустыней Каркатуэ.
  Описание должно быть именно таким. Точным, а не психологичным. Раз ты не можешь влезть в душу другим, ты должен фиксировать их жесты.
  Это будет бихевиористский роман.
  
  Я скоро свихнусь. Когда начинаешь думать, а не просто вычислять - это грозит сумасшедшим домом. Математика - хорошая защита: Лепешкину кажется, что если играешь формулами, то все в порядке. Но на чем основана математика? Никто не знает.
  Сингулярности неизбежны. Даже в неизотропной Вселенной. Этот Пенроуз молодец. Но мне-то что? Я и так это знал. Вместо принципа дополнительности - принцип невежества: Сингулярность непознаваема. То, что само познает, не может быть познано. Познай самого себя. Сингулярность. Познание. Причем тут познание? Любить надо! Кого? - Черную дыру.
  Существовать - значит быть непротиворечивым. Я противоречив, следовательно, я не существую. Множество множеств наших я. Такого нет. Есть Я. Единое.
  Гёдель, Черч, Тарский. В рамках непротиворечивой формализованной системы нельзя определить понятие истины. Неразрешимость арифметики и исчисления предикатов. Логика вообще не имеет отношения к реальности. Формальная система, изучающая свойства знаков. Вот на чем попался Гегель. Выхолостил из понятия душу, гипостазировал логику. Но кое-что он понимал: бесконечность - это то, что в другом приходит к самому себе.
  Назвать статью "Опыт эсхатологической астрофизики"?
  
  Люди, пробегающие через пустоту моего сердца, подобны облакам: они подобны облакам, потому что я не вижу их ясно, они расплывчаты, границы их тел размыты, концы их фраз растворяются в пустоте, ветер перемешивает их друг с другом, и мне уже не отличить одного человека от другого, плотная масса облаков заволакивает все небо, солнце все холоднее светит через их пелену, словно они молчаливо и заботливо душат его.
  Так странно выглядит мое сердце, забитое облачной ватой, оно напоминает мне будильник, спрятанный под подушкой: смысла в нем никакого нет.
  Моя тяжелая голова забита ненужными мыслями, напоминающими вату или облака. Стоит взглянуть в окно, и я вижу прозрачный мир: строгие линии трамвайных рельсов и окон домов, людей, движущихся в четком ритме уверенности в себе, знания будущих своих поступков, но вот я закрываю глаза, и мой собственный хаос раскрывается передо мной.
  Я хочу, чтобы его не было.
  Я хочу чистоты и прозрачности. Гармонии я хочу.
  Я хочу прорваться через него к самому себе, разорвать эти путы, писать, чтобы пробиться.
  Я гипнотизируюсь своим писанием, очищаюсь, рою тоннель в глубине своего мозга навстречу самому себе, роющему тоннель с другой стороны.
  Писать о том, что хочется писать, о том, что писать нужно, обо всем, что приходит в голову в странной очередности снов.
  Писать для того, чтобы прорваться куда-то, для того, чтобы вырваться откуда-то, потому что пребывать на месте я не могу.
  Мне уже надоело без дела, вершин, запоев, одержимости, страсти. Слишком спокоен весь этот год. Я хочу, чтобы меня било о камни и не хватало дыхания. Ненавижу покой. Жажду Озноба.
  Пока Это не хлынет, я не начну. Потом Оно обрушится, как водопад, переломает ребра. Я сам хочу Этого. Я просто жду, не тороплю события, может быть, не дождусь никогда.
  
  Ничего нельзя взять. Все приходит само и само дается. Или Оно приходит, или Его нет: завоевания невозможны.
  Политика рыбака: жди, когда Истина клюнет на твой крючок. А что за наживка?
  Нет, я - охотник. Пусть меня растерзает Диана
  
  Вот почему я должен жить. Истина должна пережиться. Никакие поучения архатов я не считаю более мудрыми. Нельзя сказать человеку: это - то, а это - не то. Потому так велик дзенский путь для меня: путь естественного следования Дао.
  Ты можешь прочитать все шастры и сутры, но ни на шаг не приблизиться к Истине. И ты можешь пройти через всю жизнь в грехе и пороке, чтобы обрести Её в самом конце. Но можешь и умереть в блевотине, так ничего и не поняв.
  
  Химическая революция хиппи. Почему они обратились к Богу? Ни наркотики, ни групповой секс не дали им счастья. Ничто не дает нам счастья, но надо убедится в этом самим.
  Биологическое неравенство людей - как не распределяй блага, всегда будут убогие. Евгеника? Будда - первый генетик.
  Монизм буддизма. Мировая карма. Зачем? Для чего?
  
  Ландау прав - делятся, самовоспроизводятся, обмениваются информацией-энергией, рождаются и умирают. Живые, словом, эти частицы.
  Но и Марков: физические поля - не то же ли самое, что и стихии греков?
  Соловьев: "Никогда не удастся притяжение свести к протяжению, влечение вывести из непроницаемости и стремление понять как косность".
  Sеnsorum Dei - тело мистическое, чувствилище Бога.
  Как же это все ввести в науку?
  
  Призраки. Боль. Пустота. Отчаянье.
  Страшный хрустящий крик из глубины молчащего сердца. Давящая, колеблющаяся, пульсирующая, черная тоска в середине груди. Неудержимое желание упасть и царапать ногтями пол, прижимаясь к нему лбом. Вопль ужаса, поднимающийся из живота и охватывающий солнечное сплетение безысходной тоской. Судорожные глотки из-за натекающей в рот бешеной пены. Судороги пульса в висках. Дрожащие внутренности. Закушенные губы,
  Спокойные глаза.
  Глаза, из которых спокойно струится
  смерть.
  Смерть всем, кого ты знал и любил. Смерть всем, кого ты забыл или бросил. Смерть тем, кто ушел, убежал, уехал; кого увезли, убили, женили, сварили, вычистили, отстирали, отмыли.
  Смерть для всех, для себя, для нас.
  Смерть как единственное нечто, единственная реальность, единственный выход.
  Смерть - твоим желаниям и надеждам. Смерть - твоим иллюзиям и грезам.
  Смерть - твоему завтра и вчера. Смерть - твоему сегодня и сейчас.
  Смерть в твоих движениях и фразах, смерть в твоем вдохе и выдохе, смерть в твоих мыслях и чувствах, в каждой секунде твоего бытия - смерть, смерть, смерть.
  Потому что внутри тебя - смерть. Потому что ты - это смерть. Потому что все - это смерть.
  Смерть - это ужас ничто и всего. Смерть - опустошение и заполнение. Смерть - это уход и возврат, смерть - это восход и закат, смерть - это гниение и расцвет, смерть - это да и нет, смерть - это движение и застой, смерть - это прыжок и покой, смерть - это ты, это я, это мы. Смерть - это холмы.
  
  Отношение к работе формальное. Так, конечно, наука не делается. Я должен уйти, иначе погублю свою душу. Как говорит Борис Иванович: "Соблюдение ритуалов социального функционирования - попытка двусмысленно решить проблему духовного алиби. Только путь вниз - выход из двусмысленности и обретение самого себя... и мы узнаем о принце, который отказался от всего, чтобы умереть или обрести Истину".
  
  Создать Роман, Мир, Систему.
  Сконструировать миф.
  
  Невозможно встать утром: бессмысленно все. Даже не хочется есть: легче умереть с голоду. Ни одного лишнего движения, полный покой. Но что творится в голове: одна идея за другой, идея становления и идея нирваны, идея нищенства и идея status quo, идея воровства и идея пертурбаций, идеи маленькие и большие, аккуратно разложенные или сбитые в кучу, старые и новые, лежащие на поверхности или выброшенные в мусор. К последним с удовольствием отношу идею актуальной бесконечности Кантора.
  
  Мимоидущий лик земной. Куда бежать нам, минуя Господа?
  
  Ночью, в полубреду, все кажется таким простым: очертить свое кредо, которого нет, но все же очертить. А потом начинаются муки. Карандаш падает из рук. Вялые фразы ничего не могут выразить: все так поверхностно и убого. Да и что я хочу выразить? Становление личности или её распад? Как зацепить друг за друга эти слова? Как придать осмысленность фразе, единство стилю, динамизм сюжету? Где найти краски, звуки, слова?
  Во мне никто не живет. Это заброшенный дом, высохший колодец, пустыня: однообразная, выжженная; лишь пересыпается песок воспоминаний - бесформенный, одноцветный, сухой.
  Я жду голосов, картин, музыки - и ничего не слышу. Я зову их, но они не отзываются, я хочу пить, но пустыня безводна. Одинокий, я стою в тени единственного оазиса и не решаюсь сделать ни шага.
  
  Боже мой, где сила моих слов, алчность ритма, скрежет аллитераций на поворотах фраз? Где краски, заливающие бумагу? Почему так бледны и худосочны мои периоды? Почему нет в них ни мыслей, ни тепла, ни любви? Почему Ты опустел во мне, Боже? Почему оставил меня? Почему не осеняешь меня?
  "Чужим я стал для братьев моих, ибо ревность
  по доме Твоем снедает меня".
  
  Просунулся от собственного крика. Снилось желтое двугорбое чудовище, между горбами которого я уезжаю от растений, и они, плача, идут следом...
  
  Продолжающееся ощущение игры. Роман - это несерьезно.
  Надо расчистить миф, мерцающий сквозь толщу тысячелетий.
  
  Хлеба и зрелищ! Меннингер: сублимация агрессивности в спорте. ТВ, наркотики, секс. Всемирный карнавал - а в результате эпидемия самоубийств. Маркузе, Фромм, Рейх, Рожак, Браун: что-то я не вижу выхода...
  Загадка воли к власти. Фаустовский человек. Хантер Стент. Политика и астрономия: какая тут связь?
  
  Почему я думаю о тех, кто не имеет радости?
  Мы, здоровые, сытые, умные, гармоничные, - почему мы только тонкая пленка, планктон?
  
  Размножаться могут все, но поощрять следует немногих: элементарная евгеника. И порочность её в том, что генетика человека настолько темна, что поощрять кого бы то ни было бессмысленно: какую породу стремиться вывести? Белокурых бестий - уже разводили. Хилых интеллектуалов или артистов-шизоидов?
  Иерархическая структура популяции; искусственный отбор островитян у Хаксли: осеменение из банка спермы - жалкий стыдливый паллиатив гарема.
  Какая же идея победит инстинкт размножения?
  
  Цезарь или ничто. Ничто не дает нам счастье,
  
  Опять Ася во сне - в свитере, но без юбки, с возбуждающим запахом волос прижимается ко мне, но когда я хочу взять её, отстраняется, прикрывая руками свой низ. Сцена на диване: две девушки, одна высокая, длинноногая, с узкими бедрами, похожая на Асю, с которой вторая, очень молоденькая, похожая на Ланку, стаскивает трусики. Хочу лечь с ними, но оказываюсь на аэродроме и поднимаю из лужи пьяного Лепешкина.
  
  Я погибаю от тоски, сосущей мне сердце. Я корчусь от ненависти, страха и отчаянья.
  Вот занимается новый день, в буддистских заклинаниях и звуках сиринги, вот ты просыпаешься, открываешь глаза, пытаешься смотреть прямо, не отводя взгляда. День белым светом темнит тебе взор: ты видишь лишь ночью.
  
  Забавная констелляция: редукция волнового пакета в качестве логического высказывания является точным аналогом формулы Геделя. Квантовую механику в рекурсивно аксиоматизированную теорию вам, господа, превратить не удастся! Тупик. Я рад, я рад... Это понимали тысячи лет назад. Просто у них не было артикулированного языка для описания. Культура - артикуляция: от простого как мычание к Хайдеггеру... теперь снова мычать? Ага. "Джентльмен - это человек, который умеет играть на саксофоне, но никогда на нем не играет"...
  
  Ожерелье Гармонии. Уже достают елки... сосны... молоденькие сосны... все-таки я сексуальный маньяк: сосна, береза - как девушки. Конечно, они же женского рода. Русский язык не отчужден от мира. Кто у нас среднего рода? Окно... полотно... какие странные предметы. Переспать с утренней росой! "Как жену чужую обнимать березку"... странно все это... Длительность и длина - общий корень пространства и времени. Какой?
  
  Чем определяются уровни энергетического расщепления мира? Все дело в континууме: все три кризиса связаны с ним. Все упирается в Него. Вейль - гигант: атомистическая интуитивная математика - единственный выход. После Коэна тут не о чем спорить. Плотное множество точек - бред. Кварки - бред. Разве что безмассовые, но это уже, простите, не кварки. Парменид учился у пифагорейца Аминая. Пифагор у гиперборейца Абариса. Ну и что?...Кеплер: додекаэдр, октаэдр, куб... Розенкрейцерова соната... Космоса.
  
  Континуум - среда свободного становления. Вам не запихнуть его на шкалу алефов! Ха-ха-ха! Математика, пожирающая самою себя! Как я рад, как я рад. Почему у меня такая ненависть к науке? Комплекс неполноценности? Нет. Мне хочется прекратить эту игру. Зачем? Когда-то она должна кончится! Вот ты и кончил... на землю. Финализм: Шпенглер, Фейнман.
  
  Что такое реальность? Тупик. Грифы, черти, русалки... существуют ли виртуальные частицы? Кто существует? Где существует? О чем существует? Сплошное хайдегерианство. Ничто не существует... Вот это уж точно: вроде тетралеммы Санджаи. Ничто вне существования. Но и мир не существует, ибо он - иллюзия. Все равно не эвристично. Нет коана. Тимей: "Космос есть явленный Бог".
  
  Забытый, забитый... избыточность кода. Так нежно сияет на детской щеке. Лебедь в зоопарке. Гугенхейм. Отец Томаса Манна, летящий по небу с запрокинутыми ногами. Нелепое придает тексту смысл. Эдипов комплекс. Темные вершины синего бреда. Если весь Ницше в "Рождении трагедии", то зачем тогда сифилис? Положение во гроб. Молиться в белой сутане. В теплом воздухе синего бреда. На сияющих вершинах. Ася и Лепешкин. Задирает юбку. Всю облил Элюаром и вы... Элементаль. Ламентация. Маниакальная ф(р)аза рояля. Пассионарный тип: патолог. Тополог. Топос поведения... треугольника, превращаемого в окружность. Черный треугольник... под юбкой. Выше, выше, ничего не видно! Вот так. Голубые? Лечь и смотреть в небо. Голубое, как ... Задрать миру небо! Все сочится... то ли дождь, то ли сок... такая влажная дыра... Духи грома. Ася. Рок - кент. Ланка. Ночной пляж. Визионер. Благословенный остров Лесбос.
  
  Гегель пытался выскочить к реальности, вооружившись диалектикой. Но и в ней он остался логиком. Рационалистом. Недаром они разошлись с Шеллингом. Тот кое-что понимал. Пифагор был связан с орфиками. Бруно был мистиком. Описать мир, не говоря о нас самих, невозможно. Единая квантовая система: в макро - микро и наоборот. Но как расщепляется на уровни? Кто нас расщепляет? Где корни дихотомии? Ведь континуум не дискретен. Пуанкаре сразу насторожился: он был слишком мистичен для СТО.
  
  Опять женский смех. Под сенью девушек в цвету. Боже, какая поэзия! Лебеди... сваны... Солнце над вершиной Местиа-тау. Если б не Светка, я бы не полез на вершину.
  
  Шоферы дуют до мадонн. Подумаешь, гугенот. Я сам кентавр. Огненное колесо, летящее в реку. Девчонки у костра. Купальная ночь. Горящие тела. Факел в воде. Образы, образы, секс... Опять женский смех. Или стану аскетом? Ерунда какая... Как же они прорывались? Сифилис? Эпилепсия? Подагра? Синдром Жанны д*Арк? Было бы куда прорываться!
  Кончено, все кончено... все кончится, все может кончиться... прекрасно. Эндшпиль. Шпиль. Повелитель мух. Так вот и живешь об землю рожей...
  По крайней мере, я честен. Выложусь в первой же главе.
  
  Сон сегодня: шахматная партия с Лепешкиным. Берет моего коня на f7, его король с пешкой на голове. Я поражен. Лепешкин говорит, что это - результат комбинации слева на g5. В гневе переворачиваю доску: "С таким королем играть не буду!" Ася говорит, что я не прав и надо быть сдержаннее. Тут же маленькая серебристая девочка с крыльями. Пытаюсь её рассмешить, изображая пальцами усы. Шеф требует от меня статью. Подсовываю ему книгу с изумительными греческими скульптурами и картинами экспрессионистов. Вихри красок. Стоим с ним в этих вихрях возле газетного киоска, у него на голове - женский чулок. Спрашиваю, не слышал ли он 1-й концерт Кандинского?
  
  Ехал в автобусе, было холодно. Зябко. Ежился и ругался матом.
  На работе никого. Ждал шефа, бесцельно слоняясь по коридору.
  Разъярился на мое заглавие. Я апеллировал к прецедентам, вроде "Коллапс Вселенной: Эсхатологическое исследование". Шеф: "Вы не на Западе". И предложил назвать по-деловому: "Замкнутое время как объяснение фоновой радиации черных дыр". Но я все же отстоял, пожертвовав эпиграфом из Упанишад - "Когда люди свернут пространство подобно куску кожи...". "При чем тут люди?" Я отослал его к статье Вигнера в 1 томе "Основ физики" за 70 год, где последний пишет, что если материя влияет на дух, то и дух должен влиять на материю. Но это его не убедило: "Это все болтовня. Поставьте эксперимент, тогда и будем говорить".
  
  Депрессия. Третий день пытаюсь прояснить сознание.
  
  Долгое унылое созерцание толпы приводит в ярость, от бессилия что-либо изменить в себе или снаружи начинают проступать слезы, ярость ограничивает возможности наших последующих реакций, наступает тупость, туманный взгляд останавливается, цепляясь за кусты воспоминаний, серия картин и судорожных вздохов перемещается по потолку мозга, становится холодно и прозрачно, дым от сигареты падает вниз: ватное, ватное, ватное...
  
  Одиночество: опустошающая невозможность достижения полного одиночества: звонкой пустоты керамической ваз; липкие взгляды людей на твоем затылке; цепкие слова случайных встречных; уводящие тебя за собой женщины; гудящий орган памяти: синематека мозга, подсовывающая тебе в твоей попытке уединения вереницы знакомых лиц: удручающее бессилие освободиться от наклеенных на тебя ярлыков и подхваченных на лету чужих мыслей: опустошающая невозможность постижения себя самого.
  
  Дзен - это трансформация Дальним Востоком индийского буддизма. Трансформируй дальше. Здесь. И сейчас?
  
  Нет, нельзя быть в стороне. Надо страдать вместе с людьми, а не спокойно и "мудро" иронизировать над ними.
  Тихо сейчас и одиноко. Один в огромном здании Обсерватории. Один во всем мире: голый - и пью спирт.
  Хмель пропитал меня всего от макушки до пят.
  Думаю о бабах: черных, розовых и белых бабах. Мечтаю о теплой бархатной коже, сочной йони, ласковых губах, устах, устье... Сижу в одиночестве и пишу ни о чем: бабы, философия, роман... Что меня привлекало всегда, так это бабы. Все остальное - бесконечный онанизм. Баб я хочу, много баб - вот основное.
  Итак, вот цель, цель, цель: освобождение через секс. Групповой секс. Секс-коммуна. Снимать фильм, фотографироваться, рисовать их. К черту знаковое искусство!
  
  "Февраль... достать чернил и плакать"...
  Сверхчеловек скорее человек действия, чем искусства. Творить свою судьбу. Судьба любит того, кто её не боится, кто хочет властвовать над нею.
  
  Я хочу писать, голодный и одинокий, в лихорадочном возбуждении или безмятежности духа, описывать страну своих грез: грез ночных и дневных, грязных и чистых, низменных и возвышенных.
  Как можно заставить кого-то сделать хоть шаг на бумаге, не описав всю историю его жизни, не показав запутаннейшую конструкцию его души?
  Как трудно понять другого! Так же трудно, как и себя.
  И, может быть, второе есть условие первого.
  Герменевтический круг.
  
  Как можно писать о ком-то другом? Только так, как видишь его в тумане собственных забот. Можно увидеть тебя ясно, провести рукой по четким контурам твоего тела и дивана, на котором мы лежим, можно войти в тебя и очутиться на другой стороне.
  Так и пройдем друг через друга, непонятные и непонятые, загадочно-близкие и невозвратимо-далекие, пройдем, как сквозь туман, и исчезнем. И в этом месте долго будет еще колыхаться дыра, напоминая нам о других.
  
  Кто я? Лишь игрок в бисер, перебирающий четки прежних дней? Кто мы? Алчное, похотливое племя скитальцев? Кто Ты? Карающий и Справедливый? Или нет ни меня, ни вас, ни Его, но лишь одно огромное, непостижимое Я, слепо переваривающее самого себя миллионы кальп? Зачем? Для чего?
  
  К черту все это - как-то располагать материал, заботиться о читателе и об этическом смысле своего писания! К черту все! К черту вашу красоту! Так говорит Колтрейн своим тромбоном, или своим саксофоном, или своим роялем. Или ещё черт знает чем.
  Творить ради бедненького человечества? Кто это там вопиет о заблудших душах? Каждый находит себя сам, и свою тропу, и свой стиль, и пусть бесятся и сокрушают все критики!
  Я стою один здесь, во Вселенной, и никто не равен мне, никто, кроме Самого Творца, тратящего, бездумно тратящего впустую силы на эту идиотскую затею с творением. Зачем? Для чего? Для кого?
  
  Бывает ведь и так, что человек не слышит голосов, не видит знамений, не являются к нему святые и Боги, и думает он тогда, что Они покинули его. А оказывается, что Они говорят с ним всем миром.
  
  Пустота, мрак, неверие, тупость вокруг. Жду взрыва, Озноба, но вместо этого - пьянка с Лепешкиным. Неужели это все? Неужели конец?
  Пора изменяться внутренне. Хватит гоняться за внешним.
  Иногда чувствую себя безумно легковесным, пустым, грубым, как будто я - проволочный каркас и ничего на нем нет, даже тряпок, не говоря уж о мясе. Может быть, я падаю в пустоту, из которой уходит любовь?
  Я должен заполнить себя работой. Я в тупике: как догадался Б.О.? Если не пройдет, то останется лишь беготня за юбками. Мне надо прорваться к самому себе, но не через них же! Только через искусство, только через роман.
  
  Но ведь я еще не пишу. Я лишь хожу вокруг да около, все обдумываю форму, сюжет, стиль, критикую фрагменты старого и боюсь написать новое. Так и буду писать все об одном и том же - о том, как хотел бы писать, но не могу, и знаю ведь о чем, но как все это выразить - не знаю. Не то, чтобы не умею - умеючи это не сделаешь, нужна именно неумелость, именно детский лепет, непосредственность, забытье всех форм и правил, выключение из мира, слушай только себя, свою мелодию, свою мысль, не думай о шорохах за окном, не думай о будущем, не думай о настоящем, думай ни о чем, об этом белом листе, на котором появляются какие-то черные строчки.
  А лучше вообще ни о чем не думай, просто пиши, о чем хочется, но о чем я хочу писать? О философии и её жалких адептах, о политике, о любви, об искусстве, науке, о быте, о семье, преступлениях, пьянстве, садизме, клептомании, половых извращениях, о богеме, "Сайгоне", о себе, о евреях, киргизах?
  О тысяче разных вещей - для чего? И главное - как? Как писать об этом? Конструировать диалоги? Описывать следственные дела? Излагать идеи? Рисовать портреты? Но разве все это мне под силу? Разве я не ограничен своими мелодиями и своими снами, своими ритмами и фантазиями? Да и неужели я хочу написать реалистический роман? Неужели Россия обречена на политику и психологию? Были ведь люди, которые не могли писать связно? Андрей Белый? Пильняк? Платонов? Ну и черт с ними!
  Все это не то. Я - это. Естественно, но где это - это? Я до сих пор не вижу. Или это и есть это? Роман о том, как хочется написать роман, роман о том, как он не получается, увиливает, ускользает - только придумаешь сценарий... Нет, все это кажется мне искусственным, надуманным, нет здесь искренности исповеди, беспощадности самоанализа, динамизма свершенного. Это жалкая и трусливая попытка укрыться за чужими спинами, за вымыслом, спрятаться от самого же себя в свой роман. Но не это нужно мне, не это. Мне нужен бескомпромиссный анализ своего я и своей судьбы, и своей ситуации или обстоятельств. Но нужно слишком подло быть влюбленным в себя, чтобы писать без стыда о себе самом.
  
  О патетика, патетика! Начитаются книг, а потом плагиатствуют.
  
  Что ж, как будто так и надо, согрев теплом руки авторучку, завернув ноги в плед,
  зевая, склониться к столу, прозревая вдали пухлое тельце книги.
  Писать ни о чем. Писать ничего. Описывать ничто.
  
  Нет! Нужно отсылать читателя к черту. Нужно отсылать сознание к черту. Нужно всех отсылать к черту.
  Не создавать миры, но раскрывать, расчищать, прояснять этот.
  
  Никак не могу переварить связь ницшеанства и буддизма. "Бодхисаттвою Ницше не стал" - пишет Белый. Но почему? Ведь буддизм тоже элитарен: "Как на куче мусора -- лотос, так ученик истинно просветленного выделяется мудростью среди слепых посредственностей, среди существ, подобных мусору".
  Или не было еще Спасшихся? Один Спасшийся (см. тождество кенозиса и восхищения у Флоренского!) должен Спасти весь мир. В этом смысл Второго Пришествия.
  
  Монолог, но не полифония. Хватит играть в демократию.
  
  - И, наконец, хочется пожить в XX веке, - сказал Вадим, объясняя причины своего отъезда на Запад. Мне он всегда казался таким продвинутым - и вдруг эта лажа! Конечно, мы живем в каменном веке, но ведь люди прорывались Туда в любом. Или, в самом деле, над Россией такой черный астрал, что через него не прорваться?
  Город его мечты - Ауровиль. Остров Хаксли.
  Прощаясь, пристально посмотрел мне в глаза и сказал: "Твой путь - бхакти".
  
  Чувствую во сне: что-то тут есть, и уверен: что-то случится, я даже догадываюсь - что; и я утверждаюсь в своей догадке, своей уверенности, в своем предчувствии окончательно, когда нам оказывается необходимым пролезть в дырку в заборе, чтобы попасть то ли в магазин, то ли Обсерваторию, и я ощущаю сладкую боль под ложечкой, боль волнения, неожиданности, страха, я боюсь за свой запачканный локоть и пытаюсь подняться, и думаю, что все испорчено, потому что я начал думать о будущем и о чистоте, а затем вхожу в Обсерваторию и вижу всех у стола шефа, и говорю, что ушел, и вижу, что все плачут.
  
  Уайтхед кое-что понимал: вовлеченность Бога.
  
  Некуда идти: тупик. Планк всю жизнь мучался из-за своего "Франкештейна". Нужно запретить заниматься философией шудрам: раньше за такое убивали.
  Раньше все понимали: жемчуг Индры, парадоксы Зенона - это непреходяще. Из законов, при которых возможен опыт, следуют чисто логически - все законы физики. Кроме Сингулярности... Наука не может описать всё. Сингулярность не в её власти.
  Дайсоновские цивилизации, разбирающие звезды. Переключение сигнатуры пространства-времени или СРТ-инверсия: сжатие Вселенной. Уход в черную дыру Сингулярности. Космический коллапс. Большой взрыв. За счет чего? Духо-технократии? Насильственный акт? Все никогда не изберут Бога. Да, господа, без пифий вам не обойтись! Конец науки. Прав-таки Хантер Стент. Но что делать? Мне?
  
  Шеф отдал статью, поставив кое-где, по своему обыкновению, знаки препинания. Надо её доводить, потому что в таком виде она разве что на шефа и расчитана. Сам еще не знаю, как.
  Мучает момент переключения сигнатуры пространства и СРТ-инверсия материи. Что за момент, чем вызван? Формально выглядит непротиворечиво, но смысл?
  В сборнике 72 г. "Физика элементарных частиц: многочастичные аспекты" забавная статья Ф. Капра "Физика частиц и восточная философия": нечто вроде теософии (семиотики) - поиск типологических параллелей. Игра в бисер.
  Да и вся внутрикультурная игра - в бисер. Сравнивать, устанавливать соответствия можно до бесконечности. Новое так не рождается. Интуиция, инсайт, озарение - вот что нужно.
  
  Практика - это тренинг. Вот где великое разделение: все великие философии Индии были прагматичны, Запад спекулятивен. Революция Маркса. Практика: карма-йога. Квант кармы. Кванты действия - кванты сознания - кванты смысла - дхармы?
  
  Ходят. Все еще ходят. В тиши и мраке. В холоде и сырости. Ненормальные психи.
  
  Сингулярность. Пульсация мира. Как изменить сигнатуру? Сияющий небесный свод опять же... Барионы выгорают в коллапсе: вспышка Сверхновой. Нейтральные токи. Очень хорошо. Вся масса покоя превратится в энергию. Прекрасно. А мы?
  
  День и ночь летят по небу прозрачные демоны. Демоны наших страстей летят по прозрачному небу. Разорвать покрывало Майи! Уничтожить демонов! Увидеть чистое Бытие глазами ребенка и мудреца.
  Религия: страсть - это зло. Бесстрастная любовь - добро. Но как можно любить без страсти? Истина не может быть фиксирована. Страсть - это извращение любви. Ослепление, отождествление Шивы с конкретной личностью. Страсть возникает из воли к власти, воли к внешнему и чувства собственничества...- чушь все это. Чушь. Скрип двери... о, как много происходящего, протекающего ускользает из этой структуры, и может быть, главное, что происходит, происходит именно здесь, в тексте, где нет размеров и форм, отрицающих рождение и смерть, заставляющих выплеснуть на бумагу мелодию и ритм сна... когда мы приближаемся, взрывается рядомлежащий уголь (черный, как снег - стакан, наполненный мазутом) - запасаясь, уходя, разрушая структуру, оставляя только слова, оставляя ритмы, перебегая от одной к другой, разбиваясь о камни сердец, вечно падая вниз, низвергаясь водопадом своего семени на спокойное озеро твоего живота, о вечно растущее Завтра, о недостижимая любовь, завтрашняя любовь, никогда не схватываемое завтрашнее счастье!
  Отрицающее себя время, лопнувший пузырь пространства, заполненный временем, набитый до отказа мочевой пузырь Бога, следствием чего явилось образование лакун, громоздящихся одна на другую; пещеристое тело Бытия, лопнувшее в оргазме, превращение, постоянное превращение Бытия в Небытие через Ебытие, страстный крик Бытия, пронзенный предчувствием Небытия, судорога оргазма, заимствующая свои жесты у предсмертной агонии, растворение в вечном блаженстве, выпадение из метрики пространства-времени, деланье Одним.
  
  Одним... Бом. Парменид. Единое. Иначе не было бы кванта действия. Вакуум - Пустота: Никто. Наука - бегство от чуда. Но и приближение к нему. Принципиальный запрет - мы ничего не можем узнать о вакууме нашими методами: принципиально не наблюдаем. Но и фотон не физический объект. Отсюда поляризация вакуума.
  
  Зачем я убеждаю самого себя? Непостижимость основ - кванта действия, Сингулярности, вакуума. Хорошо. Но у нас нет даже симметрии. 5-мерная геометрия? Пятое - измерение действия. Но чье? Ведь действовать и страдать может только лицо. Чего-то мы не понимаем. Уже Сократ не понимал Парменида. Хайдеггер прав - нужно вернуться к досократикам. Но как? Как? Кали-юга. "Человек сотрется, как лицо, начертанное на прибрежном песке..."
  
  Неограниченный человек склонен к самоубийству, потому что жажда объять необъятное, жажда неограниченного познания не может быть удовлетворена. Наука - это паллиатив. Накопление информации - как соль на раны. Или смириться с ограниченностью всего - времени, числа проблем, горизонта бытия - или отправиться на поиски другого пути: сатори, мгновенного просветления, праджни, Конечного Знания (Бесконечного Знания) - если таковое возможно.
  Тезис: чистая мысль бессильна. Блудливый разум. Необходимо основание, исходный постулат, аксиома, ипотеса, сумма категорий, парадигма. Но что служит основанием науки? Опыт? Возможность манипулировать с объектами?
  Иногда это близко. Но чуть пытаешься схватить - и оно исчезает. Остаются слова, паста, усталость.
  Вся философия есть абсурд. Без опоры на опыт она невозможна. Вполне возможно, что основой всех философий были мистические опыты древних. Трансформируясь в конкретном приемнике, преломляясь через психологию, подчиняясь задачам коммуникации (язык, время, место), они разбивались на все цвета радуги (мистический опыт - белый свет, люди - призмы), появляется спектр теорий, философий, теологий, религий. Дальше происходило еще большее искажение и вивисекция.
  Задача: искать типологические параллели, сводить все к первооснове и здесь упираться в ДЗЕН, мистический опыт Просветления.
  Все остальное, по-видимому, очевидно, лишь искажения его.
  В самом деле, что мы находим в основании Бытия? Или - идеальное, или материальное.
  В последнем случае - все безнадежно и остается лишь уповать на мужество, когда рушатся стены, или закрывать глаза, пока плывешь в планктоне, не смотреть вниз в Бездну, не замечать убогих, больных, погруженных в Dasman.
  В первом - надежда на Всеобщее Спасение, на Искупление, на Знание и пр...
  Итак: ограничить себя. Стать сознательным обскурантом: светское меня не интересует. Я все знаю. Я постиг механизм науки. Должно быть что-то выше всего этого. Основание всего. Осознав это, еще можно быть деятельным, но наслаждение искать в другом.
  Это - стремление к Познанию Всего путем слияния с Субъектом. И времени больше не будет.
  
  Все законы физики следуют из времени.
  Время. Веретено Ананке. Стрела расширения. От Большого взрыва. Почему веретено? Ничего не понимаю. Ничего. Ничто мне не мило. Ничто не дает нам счастья.
  Поле и вакуум принципиально ненаблюдаемы. Что же я хочу выяснить? Как информация определяет все. Онтологические математические структуры. Инвариант мира. Симметрия. Вначале была Симметрия. Но откуда её взять? Из зашнуровки? Но там лишь каналы сильных взаимодействий. Сингулярность не понять без структуры частиц, также как и механизм появления Сверхновых. Мне нужна эйдетическая структура элементарных частиц. Виртуальная геометрия. Глобальная симметрия мира. Абдукция. Редукция. Гуссерль пришел к мистике. Все приходят к этому. "Лишь малое знание удаляет от Бога, большое вновь приближает к нему". Хорошо. Еще раз: финализм. Фейнман. Шпенглер. В онтологическом плане сознание есть элемент объективной реальности. Структурность материи - абсолютная форма её существования, более общая, чем пространство. Информация имеет онтологический статус: Universalia ante res. Но что это значит для меня лично? Теорема Белла и опыт Ву: логические связи, не силовые взаимодействия, нефизическая область. Логос. Сознание. Сверх-сознание. Юнг и Паули. Кант прав: пространство и время - априорные формы сознания. Хорошо. Но неэвристично... Почему на меня смотрят глаза слепых?
  
  Как мне описать это прошлое, столь живо предстающее передо мной? - глаза, лица, вьющиеся пряди женских волос, чистый воздух гор, теплые губы в снегу. Все это волнуется и живет, жарко или нежно дышит мне в лицо, стоит передо мной в тщетном ожидании Возврата, а я беспомощен и нем, я не могу вернуть все это, не могу перенести даже сюда, на эти страницы.
  
  Должен ли я писать по строчке в день или не должен, хочу я этого или нет, но только в этом, вечном, взывающим к Вечности занятии я обретаю внутреннюю гармонию и покой. Пока у меня есть сверхзадача, я не пропал. Я еще жив и вожу пером.
  
  Откуда берется время? Эйнштейн показал нам, как оно вводится в физику. Но как оно попадает в сознание? Не нравится мне структурализм. Мир не может быть двойственным. Где-то есть Третье. Третий не лишний. Смотря в какой ситуации: пьяницы (на троих) и любовники. Возможна ли физика на фоне негативной теологии? Апофатика. И там, и здесь воздержание от высказывания по поводу предельных "вещей" (сущностей). Неэвристично все это. Диалектика нужна. Высшее утверждение. Но как к нему придти? Где мой коан? Дхармы. Сохранение. Пространство. Теорема Неттер - тавтология. Откуда берутся симметрии? Вот коан. Даже не так. Какова универсальная симметрия Универсума? Сеть логических ограничений, матрица отбора. Телеология: развитие мира невозможно без матрицы отбора устойчивых в энергетическом плане состояний. Как получить эту матрицу?
  Йога. Что есть йога? Априорность. Время -- сознание? память? - вот тебе и астрофизика. Семантика, герменевтика, семиотика. Семантика семиотики. Пишем формулы, то есть, модель. Все ясно? А семиотика Биг Бэна? Герменевтика фаллоса? Экзегеза дхармы? Розенберг. Принципиальная непознаваемость? Как это - непознаваемо? Меня же это замучает. Я не могу, когда что-то неясно. Я же ученый.
  
  Борьба за Новое Сознание упирается в опыт восприятия реальности. "The Doors of Perception" Хаксли. Дала ли что-либо Западу LSD-революция?
  Квантовые механизмы самадхи. Генетика просветления. Наследование типов реакций на LSD: кармическая евгеника. Теория сознания. Память. Сны. Бессознательное. Творчество. Фантазия. Абдукция. Волевой контроль над биохимией. Механизм воздействия идей на материю. Буддизм - отсутствие души: совокупность дхарм. Но необходимо постулировать принцип их организации (аханкара?). Как (ая) структура определяет сознание? Системный анализ. Тектология.
  Геологическая эволюция как часть эволюции духовной. А космическая? Тейяр де Шарден.
  
  Не прикидывайся литературным бодхисатвой.
  
  Тантра, секс, наркотики...
  Истинное спасение через одного: Будду-Христа. Последнее Пришествие. Хорошая религия: жди себе Христа и пожевывай. Без натуги.
  Странно, что Флоренский обходится без Христа, упирая на женские образы - Софии, Богоматери...
  Но в чем же все-таки подвиг веры?
  
  Втемяшилось тебе в голову, что ты - гений (или дурак, все равно), и ты ходишь. А ты не ходи. Стой. Стой и делай, что хочешь. В дождь, в солнце, на пляже, на маяке. Е... их всех.
  Или не е... Ты сам можешь решать. Не им же решать. Думай. Или чувствуй. Относись. Если хочешь. Завернись в себя. Если можешь. Будь собой. Не насилуй. Себя не насилуй. Грязь так грязь. Флоксы так флоксы.
  
  Чем я буду добывать деньги в новой жизни? Головой или ногами? Можно стать полотером, мыть окна, читать лекции в "Знании", спекулировать книгами, рисовать, переводить, статистом в кино уже был, механиком тоже, нет, надо что-то нетривиальное: мыть золотишко на приисках, шить дамские трусики... Да нет. Просто мне надо время. "Куда? Куда?" - Да просто на свободу.
  
  Кажется, я больше люблю людей (женщин), чем Бога. Ведь они страдают, а Он блаженствует (если есть Бог - личность!). Но может быть, что это Он страдает в нас и благодаря Его Страде и существует мир. Как говорит Б.О.: "Боже, дай мне силы спасти Тебя!"
  
  Разница в саториальном опыте зависит от запаса информации. Опыт женщины и дзена проще. В этом смысле Япония подобна ребенку. Сатори для них и менее мощно, меньше энергии, так как личность уже в традиции безличного, и менее сложен его результат. Поэтому на выходе лишь чистая поэзия, природа, игрушки, икебана, чайная церемония и т.п. - спорт, музыка, театр, каллиграфия, живопись. Возьмем еще более крайний случай: мистиков-индейцев у Кастанеды. Трава, кактусы, животные-предки. Все очень просто. И возьмем современного ученого.
  Я всегда прихожу в ужас, когда попадаю в читальный зал периодики с его шеренгами журналов, набитых результатами все новых и новых исследований, а это лишь крохотная вершина того огромного информационного айсберга, о котором страшно подумать.
  Естественно, что сатори должно как-то структурировать всю эту груду сознательной и полусознательной информации. Фактически, сатори - это переворот памяти, а не сознания. Сознание лишь фиксирует то, что произошло в книгохранилище. Как будто беспорядочная груда книг взлетела каждая на свою полку, и мне уже не надо копаться в этой куче, добираясь до нужной, так как я знаю ее место в общей структуре. Знаю шифр. Шифр бытия.
  Без знания этого шифра мы просто погибнем, раздавленные этой горой. Аналогия с наукой - грудой опытных данных. Но здесь добавляются и факты жизни, судьбы, своей и общей истории, духовной культуры.
  И тогда от структуралистской статики мы перейдем к семиодинамике.
  
  Сон: воздух свеж и пропитан Солнцем. Передо мной - купальня с деревянными мостками, по которым идет девушка в оранжевых бикини, под мышкой у неё книга, и я догадываюсь, что это - "Лолита" Набокова, по которой она только что защитила диплом. Я пытаюсь её догнать, но мостки из двух досок разъезжаются, и я поворачиваю назад.
  Внезапно приходит понимание того, что это - моя новая работа. Оглядываюсь - девушка осторожно пробует воду ногой. Серебрятся под солнцем круги, расходящиеся от её пальцев.
  Я сижу, свесив ноги в бассейн и перелистываю научные журналы мод.
  
  Эксперименты на себе - вот Путь!
  
  Все свое время он посвящал погоне. Это была беспрерывная, лихорадочная, неустанная погоня за фантомом. Он ушел на самое дно. Под водой он гонялся за ним. Хищно, как щука, и неусыпно, как кто-то еще.
  Он думал о нем день и ночь. Он не мог думать ни о чем другом. Все упиралось в него. Он бредил этим фантомом, он задыхался, спешил, горячился. Доказывал, что это не фантом, что он существует и, несмотря на это, он все-таки не фетишист, а мистик.
  Ничто в мире не доставляло ему большего счастья, большего самозабвения, чем эти непрерывные поиски, неожиданные находки, истощение, и даже в конце его - один только Дух, дурманящий, острый, проникающий глубоко внутрь, разрывающий сердце - Дух Небесных цветов.
  Все это было так постоянно и так прочно, настолько реально и всегда, что весь смысл его поисков и его одержимости был не в завоевании фантома, не в его удержании, но лишь в случайной находке, небрежности жеста, которым отбрасывают ненужную вещь, риске утраты.
  Так продолжалась день за днем бесконечная, нескончаемая, неустанная, фантастическая охота за фантомом, за исчерпанием неисчерпаемого, ведущая к сумасшествию, краху, сатори.
  
  Мне мало всего этого: мало одной жизни, одной профессии, одной родины, одного тела, одного эго. У меня живот ноет, когда я думаю о том, чтобы сделаться женщиной или писателем, или валютчиком, или бродягой. Никем я, конечно, не стану, хотя бы потому, что невозможно испробовать все, да, может, мне и не хочется этого, может, я только перед собой притворяюсь, надеваю, примериваю, пробую новую маску, новую роль: неограниченного человека?
  Когда думаешь о миллиардах людей, живущих на Земле, о бесконечном количестве связей, соединяющих их, об этой плотной паутине, сотканной Богом из невесомой субстанции их взаимоотношений, охватывает уныние и отчаянье - от невозможности вобрать в себя этот мир - целиком - удержать в сознании эти слова и судьбы и - в целях самозащиты - начинаешь сомневаться в том, интересно ли это на самом деле?
  Меня пугают эти мечты. Меня пугает жажда, охватывающая иногда: понять разом все, жажда тотального знания, невероятная, безумная мечта, способная довести до гибели.
  Так я и остаюсь там, где стоял, и мечтаю, бесплодно и отчаянно, о чудотворной силе, которая единственно могла бы меня спасти от безумия: о силе писать.
  Но нет! Даже этого мне мало! Я понимаю, что это лишь жалкий самообман, гнусная сублимация неосуществленных желаний, и, более того, пусть даже это и хорошо, но только часть своих желаний смогу я сублимировать в творчестве.
  Пусть я смогу прожить миллионами жизней своих персонажей, пусть, как в детских мечтах, я смогу проникать невидимкой в чужие квартиры, жадно ловить все слова, запахи, краски, с трудом сдерживая волны участия, ненависти, отвращения, оргазма, любви, но я не смогу высосать из пальца ни одного нового закона, ни одного нового мифа, не смогу узнать, есть ли что-либо вне этого мира, пробиться к трансцендентному.
  Вновь пробегает по груди в живот сладкая истома надежды, предчувствия чуда. Схватить эту жизнь, это ускользающее время, этих людей! Каждый писатель, должно быть, в детстве мечтал о таком. И вот он стал взрослым и понял безнадежность своей мечты и решил построить себе при(о)зрачный мир на бумаге.
  
  
  Как я опишу эти муки, эту непрерывную цепь горечи, эту постоянную тревогу, бросающую меня от одной нелепости к другой, эту тоску по тотальному знанию, жажду жизни и ощущение своего бессилия, невозможности вырваться из замкнутого круга одиночества, времени, быта?
  И - более того - как я опишу течение этой жизни, засасывающую бессмысленную деятельность, круговорот людей, красоту мира, остро вспыхивающую временами сквозь туман Петербурга и моей души?
  Как мне перенести на бумагу эти тонкие пальцы, родные глаза?
  Не потухнут ли они, не сломаются ли, не останется ли от них только серая пыль слов?
  
  Боже мой! Дай мне силы лепить, вырубать объемы, вдохни в них душу, в эти бесплотные тени моей памяти и мечты!
  Из глины и костей Ты создавал их, отдай мне Слово Твое, Боже!
  
  Зачем?
  Затем, что счастье мое лежит здесь, в конце этих белых страниц, и ничто мне не будет мило, пока не доберусь я до него по лестнице черных строк.
  Это - ставка, последняя, почти безнадежная попытка цельности, этап на пути к Богу.
  Только вылепив себя, можно просить Откровения. Больше нам невозможно.
  
  
  
  
  
  
  
   * * *
  
  
  Полулежу в операционном кресле. Врач-реаниматор только что пришил мне голову, которую сам же ранее отрезал. Я дал согласие на эту операцию, так как сказали, что это - единственный выход.
  Мне очень больно, и врач удивляется, так как этого не должно быть.
  Появляется Мик, и он приказывает ей завернуть мне веко: если будет больно, значит все хорошо. Она заворачивает его, как крышку из-под сардин, и я вижу со стороны, как полоска кожи, а потом и черепа, заворачивается, обнажая мозг.
  Но боли не чувствую.
  Врач говорит с сожалением: "Это конец".
  Я размышляю, не попросить ли LSD, но потом решаю, что последние минуты перед смертью надо провести в полном сознании: интересно посмотреть на свой конец.
  Укол. Боль в шее утихает, но я не могу разговаривать, хотя все слышу.
  Появляется мама.
  Прошу Мик сдвинуть кресла, чтобы я мог их видеть одновременно. Говорю, но не слышу своих слов и не знаю, слышат ли они.
  Прошу маму уничтожить мои рукописи, но она говорит о чем-то с врачом и, видимо, не слышит.
  Мик говорит мне о творчестве и о России.
  В окно бьет Солнце.
  Я говорю: "Мне надо во что бы то ни стало выжить. Я должен страстно захотеть этого и тогда выживу".
  Внезапно вижу, что моя кровать в палате пуста: это потому, что я убегаю из больницы.
  Иду по пустырю. Все объемно и пронизано лучами заходящего солнца. Внизу стадион, на котором цыганский табор. Оттуда, по лестнице ко мне поднимаются две ведьмы: одна старая, другая молодая с болезненно-плоским перекошенным лицом. Пузыри земли.
  Молодая через перила подает мне черную пилюлю, которую я должен проглотить и запить из склянки, которую держит старая. Мне не хочется этого делать, тем не менее, я разгрызаю пилюлю. Страшная горечь.
  Ведьмы окружают меня. Старая бормочет заклинания: слова разбиты на острые, четкие слоги, фразы звучат страшно бессмысленно. Я в ужасе пячусь от неё и спотыкаюсь о ногу молодой, которая подставила её сзади. Падаю. В этот момент вижу убегающую Мик.
  Я чувствую, что при падении, от удара об землю моя голова отвалится, потому что она плохо пришита. Мик скрывается в щели забора, окружающего пустырь.
  Я пытаюсь её окликнуть, но не слышу своих слов. Лежу на земле.
  Надо мной молодая ведьма, протягивает мне огромную - в ракурсе - ладонь с растопыренными пальцами: для поцелуя.
  Я отворачиваюсь.
  Ведьмы пытаются приподнять меня: как будто одно туловище, так как голова остается на земле, и вверх ногами, но на самом деле это лишь кажется из-за неправильно пришитой головы.
  Мир переворачивается. Я чувствую, что это - конец: отрывается голова.
  Шепчу последние слова: "Солнышко..." и еще что-то. Диск его в багровом тумане слабеет, угасает.
  Вижу страницу книги. На ней три вопроса, раздавшиеся за моей спиной в смерти, и мои реакции-ответы на них. Примечание после страницы: Так бы он реагировал, когда б не умер.
  Втрое примечание тотчас дает пояснение каламбуру "by over and over by": Ассоциация с бобслеем.
  Третье примечание: Эпоха Тан располагает к творчеству".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   I
  
  
  
  
  
  
  
  Когда ветшает кровля,
  и ветер беспрепятственно гуляет в стропилах,
  когда стропила, пораженные тленом,
   рассыпаются прахом,
   когда кладка стен расшатана временем,
   и трещины разрывают камень,
   когда земля подступает к порогу -
  - тогда наступает час торжества травы.
  
  Аркадий Драгомощенко.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  5.04.74.
  
  
  Мне неудобно было показать свою слабость перед этой девчонкой, курившей план как обыкновенную папиросу, и потому, когда она сказала: "Сними теперь пяточку, в пяточке самый кайф", я решительно затянулся так, что мундштук загорелся.
  Сердце часто и громко било по ребрам, лоб покрылся испариной и начало поташнивать...
  Внезапно накатилась такая слабость, что, попытавшись встать со стула, я упал на пол и, сделав усилие, чтобы доползти до дивана, почувствовал, как темнеет в глазах. Последнее, что я помнил перед тем, как потерять сознание, было: Ланка стаскивает с меня свитер.
  Когда я очнулся, она сидела на полу возле меня и пыталась напоить какими-то каплями. Я сделал попытку приподняться, но она запротестовала с еле сдерживаемой злостью в голосе. Виновато улыбнувшись, я сказал: "Извини, пожалуйста, мне уже лучше, в самом деле лучше, позволь мне сесть".
  Она помогла мне, и мы уселись на диван.
  - Извини, пожалуйста, - повторил я, - видно, я слишком рано постарел сердцем.
  Фраза показалась мне двусмысленной, и я улыбнулся. Ланка рассмеялась. Я видел её смеющиеся глаза и полураскрытые губы, и мне стало лучше. Мне становилось все лучше, все веселее и радостнее: все кончилось хорошо, я не умер, сердце не разорвалось, силы возвращались ко мне, и я уже мог смеяться. Мне и в самом деле стало смешно. Ланка была смешной, красивой и смешной, вся эта сцена выглядела просто комичной: взрослый мужик не может выкурить косяк на-двоих и падает в обморок, как институтка. Я расхохотался и, шутливо прижимая руки к груди, склонился перед Ланкой. В ответ она состроила такую гримасу, что я захохотал еще пуще. Ланка посмотрела на меня и сползла от нового приступа смеха с дивана. Я попытался сделать серьезное лицо, но это не помогало, потому что при виде её меня разбирал смех. Я отвернулся в сторону и, сдерживая себя, застучал кулаком по колену, приговаривая: "Ты же солидный человек, ты же не девочка, ты же исследователь". Кажется, я произносил это вслух, потому что при слове "исследователь" Ланка просто завизжала от восторга. Внезапно я увидел сцену со стороны, и новый взрыв хохота опрокинул меня навзничь.
  Я лежал, раскинув руки, и смеялся так, как не смеялся еще никогда. Это уже не был смех над собой или над Ланкой, над ситуацией, экспериментом, это не был смех по поводу, нет, это была чистая радость.
  Смех лился свободно, без надрыва, это уже был не смех, а песня, её пело все мое тело, в этой песне уже не было смеха, были только радость, блаженство, восторг. Состояние достигло такой полноты, что я не мог вместить его: внезапно меня бросило к окну, в котором вспыхнул ослепительный свет.
  Ошеломляющая любовь
  рвалась из меня, и я заорал, что-то и протянул к нему руки.
  Комната исчезла. Был огромный зал, заполненный танцующими, я кружился среди них, я был юной девушкой и знал, что я - Наташа Ростова и это - мой первый бал.
  Внезапно по обе стороны от меня вновь появилось пространство комнаты: боковым зрением я видел на полу фигуру скорчившейся Ланки, но прямо передо мной, словно в луче прожектора, плясала эта огромная зала, и я кружился по ней, догоняя обезумевший вальс.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть II
  
  
  
  
  
  От вас,
  которые влюбленностью мокли,
  от которых
  в столетия слеза лилась,
  уйду я,
  солнце моноклем
  вставлю в широко растопыренный глаз.
  
   В. Маяковский,
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "Инрыбпром" закрывалась 20 августа, и потому, когда Лепешкины потащили меня туда, я не стал упираться: "Сегодня или завтра приедет Бекки, и мне уже будет ни до выставок". Да и все рано я не мог работать, зная, что она в пути.
  День был чудесный. Над заливом стояла дымка и оттуда тянуло свежестью. У входа на выставку торчала огромная сеть, в бассейнах резвились осетры, дельфинов нигде не было. Правда, они не рыбы, но почему бы Им не подкинуть парочку чучел для антуража?
  Вскоре мы устали бродить по павильонам, да и не было там ничего интересного. Кроме того, с моря потянулись тучи: собирался дождь.
  - А не пообедать ли нам? - предложила Ася, - сюда с Невы перетащили этот плавучий кабак.
  - Отличная идея, - обрадовался я. Правда, было бы лучше пообедать там с Бекки, но что делать, если она сейчас залезает в самолет?
  Едва мы встали под навес "Дельфина" в хвост небольшой очереди, как хлынул дождь. Но пообедать нам так и не пришлось: посмотрев в карточку, Лепешкин закапризничал:
  - Все дорого, а есть нечего.
  Пить он тоже не хотел.
  Я видел, что Асе неприятны его очередные капризы, да и сам бы с удовольствием посидел здесь, пока не кончится ливень, тем более, что в отношении еды я человек неприхотливый: ем, что Бог пошлет, но Лепешкин был неумолим. Они побазарили немного, и мы ушли.
  Пока добежали до автобуса - промокли до нитки. Дождь все лил, когда я вернулся домой. В одиннадцать вечера позвонил Семка и сказал, что он только что привез их с аэродрома.
  Имеет ли все это Значение? Посмотрим.
  Где-то я недавно читал, что все начинающие писатели не умеют обрабатывать сырье. Если рыжая проститутка приехала из Кентукки, то он не сможет написать, что она приехала из Айдахо, Техаса или Новой Шотландии, и никто его не убедит в том, что проститутки бывают не только в Кентукки и, тем более, что они не обязательно рыжие.
  Вам неважно знать, откуда приехала эта черная женщина, которую я увидел на следующий день. В самом деле, она почернела. Нет, не лицо. Волосы у неё стали черными, даже сединки почти исчезли. Кроме того, она была в черном свитере с пятнами белых цветов.
  Я не узнал её даже вначале. Потом ткнулся губами в щеку и потрепал Мишкину шевелюру: "Все еще строишь плотины, бобер?"
  - Не-е, - протянул он, - ловлю ыбу.
  
  - Что происходит? - спросил я, когда мы сели в такси.
  - Так много всего, не знаю, с чего и начать... Знаешь, когда мы подлетали к городу, было жутко: как будто влетаем в ад. Черные тучи, темень за окном, клубы какого-то адского огня, кровавые отблески на крыле. Кошмар! И такая болтанка... Мишка чуть не умер: едва на ногах стоял, когда вылезали. Все на меня накинулись: сама, мол, цветет, а мальчишку довела.
  А мне так плохо было в этих соснах! Ну, я тебе ныла по телефону, знаешь. Очень жаль: там такая красота! А все как в тумане. Да и грипп в последние дни... За что Они меня наказывают, не понимаю.
  Мишка и вправду был какой-то вялый. Даже не мешал нам, как обычно, разговаривать. Лежал у меня на коленях, и тельце его было мягкое, словно у вареной рыбы.
  - Когда ты впервые начала жаловаться по телефону, я почувствовал себя виноватым: показалось, что забираю у тебя всю энергию. Но потом испугался: может быть, ты выходишь из моего поля?
  - Не знаю. Только мне плохо. Особенно - после приезда Алека.
  - А что с ним?
  - Не понимаю. Свекровь написала, что он уезжает в отпуск на юг. А вчера целый день звонил на Остров из какого-то города с полдороги. Что-то с ним происходит такое...
  - И что же?
  - Дозвонился. Сегодня утром. Просит, чтобы я приехала в Москву: провести конец отпуска вместе. Как только сможет - вылетит сам: сегодня или завтра. Ничего не понимаю. Когда он приезжал ко мне, об этом и речи не было.
  - Собираешься ехать?
  - Не знаю... Были другие планы...Надо сделать аборт, да и... Подожди меня здесь. Я отведу Мишку и тотчас вернусь.
  
  Я проводил их немного и свернул в лес. Мне казалось, что она просто вышла из-под моего контроля. В самом деле, я совсем забыл про неё, погрузившись на месяц в работу и пьянки с Д.А.. Стоит нам побыть вместе немного, и все наладится, - так думал я, бродя по лесу и вспоминая наш разговор здесь же месяца два назад.
  - Звезда полетела, - сказала она.
  - Где? - Я оторвался от её губ и оглянулся.
  - Улетела уже.
  - Черт возьми, все еще расширяется?
  - Конечно, - рассмеялась она.- Тебе же некогда заняться делом: Сайгон потерял, Вселенная расширяется.
  Мы с ней часто смеялись этим летом.
  
  На обратном пути я сказал: Мне и вправду кажется, что в тебе что-то сломалось.
  Она смотрела в окно на заходящее Солнце. Я погладил её волосы:
  - Ну, что с тобой, Бекки?
  - Право, не знаю что делать. Вчера мы до четырех проговорили. Свекровь сказала, что бросить его сейчас - подлость.
  - Поедешь в Москву?
  - Не знаю, ничего не знаю. Когда она уехала оттуда, а мы с ней чуть не сутки проговорили, я села на кровать в полном отупении, а Лорка спрашивает: "Что с тобой?" Я говорю: "Не знаю, что делать, как быть?" И знаешь, что она выдала? "Бекки, - говорит, - что бы ты ни сделала, как бы ни поступила, все будет правильно". Я даже вздрогнула.
  - Нормально. Это ею говорят. Для тебя. Помнишь, что я говорил весной?
  - А я тебе ответила, что у меня всегда было чувство, что что бы я ни сделала - все верно. Сама даже не знаю, почему. Только потом осознаю.
  - Адекватные реакции характерны для дельфинов, как говорит известный дельфинолог Эл.
  - Ну, а что у тебя, дельфинолог?
  - Б.О. меня снова порадовал. Я по твоему заданию ездил на Оредеж, насчет врача. К сожалению, помочь не смог. А через своих боишься? Как бы Алек не узнал?
  - Ну, что ты! Он так изменился, что все теперь съест. Просто нет никого: все в отпуске.
  - Да, так вот... Б.О. мне сделал выписки из "Дневника" Вячеслава Иванова, помнишь книжку "Дионис и прадионисийство"?
  Она кивнула.
  - И из "Зеленой змеи" Маргариты Волошиной. Представляешь, оказывается Иванов пришел к той же идее: если двое так любят друг друга, что стали одним, то они могут полюбить и третьего! В такой любви преодолевается "я". Более того, такая любовь - "начало новой человеческой общины и новой церкви!" Представляешь? Один и тот же архетип, понимаешь?
  - Ну, и вышло что-нибудь?
  - Вышло? Нет. Вначале, когда его жена Лида, а он называл её Диотимой, ну, вот которая Сократа обучала, вообще, раньше женщины были!... Рерих пишет, что космогонические части Вед написаны ими! Да, так вот, когда эта Диотима была в Италии, лечилась, он пытался "включить" Городецкого...
  - Знаю, - кивнула Бекки, - Сергея.
  - Тот даже "дозволял экстазы и отвечал на поцелуи". Но затем, когда приехала Диотима, все развалилось, да, кажется, она и не понравилась Городецкому. Ну, тогда он, Иванов, то есть, переключился на жену Волошина - Маргариту.
  - И тоже ничего не вышло?
  - Да. Все ограничилось салонным флиртом и разговорами в "Башне".
  - Нельзя это нарочно, - усмехнулась Бекки.
  - Д.А. сказал, что "гафизиты", так они себя называли, - дерьмо. Я спрашиваю: "Значит, и я тоже?" "Нет, - отвечает, - они - ватные, а у тебя - мясо".
  Каков?
  - Твой редактор -- наблюдательный парень.
  - Ну, что ты, Бекки! Да он просто мудрец! По стихам видно.
  Мы залезли в троллейбус, и я продолжал без передышки:
  - Да, позавчера часа три болтал с известным парапсихологом Сергеевым. Колоссальное количество информации. Потом расскажу. Но - главное: по его данным - начинается сжатие.
  - С чего бы это? - усмехнулась Бекки. - Не рано?
  - Вообще-то он говорит, что в последние годы усилилась травля, и не только у нас: видно, общий Космический запрет. Но, с другой стороны, существует, оказывается, целая инфраструктура энтузиастов, работающих в обычных НИИ... Сейчас выйдем... Купим что-нибудь на ужин, дома ничего нет. Я успел лишь цветы... Есть хочешь?
  - Не знаю... Вторые сутки не ем. Со мной что-то жуткое творится: последние дни даже не могла готовить: тошнит. И вообще я боюсь: вдруг опять внематочная?
  - Ну что ты, Бекки! Все будет хорошо.
  - А-а-а! Все вы только обещать умеете.
  Мы купили сыра и пошли на Пять углов.
  
  Ночью, после всего, когда я тихо целовал ее родинки на шее, расположенные в виде ковша Большой Медведицы, и размышлял о том, какую из семи чаш доведется выпить мне, и кто сторожит мои сроки, она встрепенулась:
  - Да, я так и не рассказала по телефону эту историю с Буниным. Ты получил письмо?
  - Нет еще.
  - Ну, текст прочитаешь, а фабула такова. Еще в городе я обнаружила в своем дневнике заметку : "Прочитать "Ночь". Дома у меня есть Бунин, но все было не до того, да и не бывала я дома почти, потому как кое-кто превратил "Подводный дом" в дельфинарий, а тут захожу в местную библиотеку, и прямо на меня глядит томик из Собрания сочинений. Интересно, думаю, в нем или нет?
  Притащила его домой и забыла. И вот как-то в одну из минут, когда знаешь...которых немного было в том тумане, протянула руку, раскрыла, а там:
  "Царевич Гаутама... снял с себя жемчужное ожерелье, обвил им Ясодхару и сказал: "Потому я избрал ее, что играли мы с ней в лесах в давно прошедшие времена, когда я был сыном охотника, а она девой лесов: вспомнила её душа моя!
  На ней было в тот день черно-золотое покрывало, и царевич взглянул и сказал: "Потому черно-золотое покрывало на ней, что мириады лет тому назад, когда я был охотником, я видел её в лесах пантерой: вспомнила её душа моя!"
  
  Я слушал, боясь поверить и вдыхая запах её волос. Потом поцеловал, и мы ненадолго заснули.
  
  За завтраком я просматриваю газеты и говорю, что начал торчать на хэдлайнах.
  - А мне, - говорит она, приснилось сегодня, что я во Дворце пионеров в группе для одаренных детей. Но мне так противно с ними, что убегаю. Иду по зеленой тихой аллее, она выходит на Невский, а там - пыль, бензин, толпы людей. "Не возвращаться же", - думаю и вдруг соображаю, что недалеко Пять углов. Хочу вскочить в троллейбус, но двери захлопываются перед самым носом.
  
  - Да, - никак тебе не прорваться, - соглашаюсь я. -- Но материал качественный... Нет, ты только послушай, что происходит! Янки открыли новую частицу - монополь Дирака! Вот ведь бред!
  - А что это? - спрашивает Бекки, подкрашивая ресницы.
  - Монополь? Ну, когда режешь магнит на части, всегда получаются куски с двумя полюсами - северным и южным. А у монополя - один какой-то. Потому и монополь, монолог, моногамия.
  - Интересно.
  - Вот и тебя надо монополизировать.
  - Цыц, ты, монополистическая акула!
  
  Мы снова оказываемся в постели и... так проходит время до вечера.
  Напряжение возрастает, потому что я не знаю, поедет она в Москву или нет.
  - Бекки, не езди! - уговариваю я её.
  - Когда Алек приехал туда, - не слушает она, - мне показалось, что вернулась юность. Не могла смотреть на него: два дня в глухой истерике, даже раз сорвалась. Мне от него никогда не освободиться... Это юность, понимаешь?
  - Чего уж тут не понять: утиный импринтинг! - взвиваюсь я. - И ты с ним спала?
  Она с недоумением смотрит на меня:
  - Элинька, ну какое это имеет значение?
  - И в Москве будешь спать?
  - Что с тобой происходит? Тебя сейчас просто перекосило от злобы.
  - Ничего не могу поделать с этой проклятой ревностью.
  - Тяжелый случай... Ты же мне хотел почитать. Давай, читай же, а то мне еще домой надо заехать перед поездом.
  - Ладно. Держи черновик и слушай. Посмотри, как мы работаем. Д.А. говорит, что меня легко редактировать: надо только вычеркивать лишнее. Очень я суесловен, и вообще во мне сидит дьявол красивости.
  - И не только её, - иронически роняет Бекки, - ну, давай же, читай!
  
  "Вначале - воздух. Нет, он звенел беззвучно. Все стало вибрировать и одновременно прочистилось. Играл орган.
  Я лежал, закинув ногу за ногу, передо мной сидела Ланка в позе лотоса, и мне вся эта ситуация казалась искусственной и смешной.
  Тут в дверь позвонили. Сосед просил сбросить мощность системы, потому что он спал после ночного дежурства. Ланка убавила звук и легла. Я направился в кухню, забил еще косяк, выкурил его и вошел в комнату. Усилил звук, забрался на диван, но лежать не мог. Меня посадило.
  
  Я сидел и слушал токкату. Потом забыл про музыку.
  Мне захотелось записать какие-то мысли, проносившиеся в голове. Впрочем, они не проносились, а были.
  Они были все сразу. Их было так много, что я не знал, какую выбрать сначала.
  - Ребята, - записал я, - дайте передохнуть. Что вы так сразу навалились?
  Теперь я знал, что такое вдохновение - это когда мысли так прут, что не успеваешь записывать. Я понял безнадежность своей попытки, но продолжал писать. Это была лавина, из которой перо выхватывало ничтожную часть.
  
  Мне захотелось поговорить с Ланкой. Я окликнул её. Она не отвечала.
  Вышел на кухню, забил еще косяк и написал на табуретке: "Я принял Посвящение".
  Потом снова перешел в комнату. Музыка кончилась. Ланка разметалась на диване.
  Вдруг я посмотрел на все это как на созданное и продолжаемое создаваться мной.
  Меня снова бросило вниз, и я начал писать свой роман. Вихрь образов пронесся и, вновь я не мог справиться с ним. Это было много.
  Я опять вышел из себя и почувствовал свою слитность с Творцом, пишущим мир.
  Как это произошло, каков был момент перехода - я не знаю. Скорее, я ощущал себя одновременно и тем, и другим. Создание моего романа было одновременно и созданием мира. Космоса. Бытия, или Сущего, как оно там называется у философов?
  Как мне описать это чувство? Я сидел посреди комнаты, но это был не я, это был он, я же был всем. Но в то же время он был я, и моя рука держала перо.
  Я сидел и лихорадочно записывал:
  
  "Сейчас,13 апреля 1974 года, в 17 часов 10 минут по московскому времени Золотая Нить проходит сквозь мой лоб. Делается все шире, растекается по всей Земле, вспыхивает огненным шаром. Я умру от любви и восторга!"
  
  Гудел теперь не только воздух, весь я гудел от напряжения как трансформаторная будка. Оно достигло такой силы, что я сломал ручку и вскочил:
  комната исчезла, вокруг были звезды, галактики слетали с кончиков моих пальцев, летящих в безумном танце.
  Меня бросало то вверх, то вниз: я видел временами Ланку, огромными глазами смотрящую на меня с дивана, но передо мной были черные бездны Космоса, в которых летали мои руки с одетыми на них кольцами звезд".
  
  - Б.О. меня выругал за романтизм, - сказал я, закончив чтение, - а ты что молчишь?
  - Ну, редакторские правки мало что меняют. Пиши. Посмотрим, что получится в итоге.
  - Ты, как всегда, удивительно сдержана.
  - Нам ведь важны не литературные достоинства.
  - Но надо же меня вдохновлять?
  - А я разве не вдохновляю?
  Я обнял её.
  - Смешной ты какой стал, - отстранилась она, - впрочем, всегда был... Одно слово - чудовище.
  И она уехала.
  
  Тут началось что-то непонятное. Возвращаясь домой, в ящике я обнаружил письмо:
  "Афалина! Ты грустишь без меня? Не плачь, время быстро летит. Я тебе расскажу, какие здесь сосны и какая тишина: с ума сойти!
  А вчера лунища вылезла из-за тучи, белая, круглая и смотрит на нас. Мы с Лоркой даже замолчали: такое это было зрелище.
   А днем - Бунин. Слушай:
  "Всю жизнь, сознательно и бессознательно, преодолеваю, разрушаю я пространство, время, формы... Жажда жизни... два разряда людей" (В общем, высокопарное и примитивное изложение теории кармы). И далее: "Неустанно кричу я без слов, всем существом своим: Стой, Солнце!.. раз уж дано мне ... чувствовать свою безначальность и бесконечность, то есть это Всеединое, вновь влекущее меня к себе, как паук паутину свою". И - последнее:...". Дальше шла уже знакомая мне притча о Гаутаме. Да и не мог я больше читать - почерк у неё ужасный, и буквы начали расплываться. Я перевернул страницу. На ней уже без кавычек чернело:
   Вспомнила тебя душа моя!
  До встречи.
  Люблю.
   Бекки.
  13 августа 1975 года, 5 часов дня."
  
  Что-то тут было не то... 13 августа в "Советском спорте" мне бросился в глаза огромный хэдлайн: "Мечта вне закона".
  Паника все больше охватывала меня: почему же она едет к нему?
  Вспомнил слова Б.О о мистике, которому подкинули огромное яйцо: он хлопочет вокруг него, а согреть не может. Бога одному не высидеть! Да одному даже дельфина не высидеть!
  Что же делать? Кого позвать? Может, Д.А.? Если сразу поймаю машину, съезжу за ним! - решил я.
  Машину прислали. Но лишь для того, чтобы вытащить из меня трешку. Въезжая обратно во двор, мы чуть не сшибли мальчишку на велосипеде.
  В квартире заливался телефон.
  - Элик? Все решено. Я еду.
  - На Москву я даю тебе два дня, Слышишь?
  - Ну, хорошо, сейчас буду.
  Она появилась через полчаса с какими-то сумками и картонками. Я мрачно сидел на кухне.
  
  В комнате было темно, и я видел только её силуэт.
  - Ты еще жестоко пожалеешь об этом!
  - Я ни о чем не жалею. Я все делаю так, как надо. Да и о чем мне жалеть, когда ты ушла?
  - Но я бы пришла после Москвы!
  - Нет.
  - Не пори чушь. Ты так не думаешь.
   - Сейчас - нет. Но тогда - ты ушла, и я среагировал. Так ты себя никогда не вела.
  - Но и ты тоже! Как ты меня встретил?
  
  (Я просто не хотел дать ей веревочку для перевязки всех этих пакетов, а потом сказал:
  - Если ты уедешь, то навсегда.
  Я уже говорил ей об этом летом. Тогда она ответила, что вернуться к нему уже не в состоянии. Я ей напомнил эти слова днем, и она ответила: "Но, Элинька, я же не машина". А теперь вспыхнула:
  - Со мной нельзя так разговаривать!
  Я сорвал с вешалки её куртку и заорал:
  - Тогда уматывай отсюда!
  Она выскочила на лестницу, хлопнув дверью. Я вылетел следом, схватил её за шиворот и потащил назад в квартиру.
  - Отпусти! Ты с ума сошел! Я сама могу...
  Но я уже втолкнул её в дверь и бросил на ступеньки, ведущие в комнату.
  - Что ты делаешь?! - она, кажется, крикнула.
  Я увидел её белые глаза и внезапно подумал, что схожу с ума: подбородок был красен от крови.
  Я рухнул перед ней на колени, сжал руками её лицо и вдруг увидел, что это всего лишь губная помада!
  - Как глупо, - успел подумать перед тем, как понять, что это - конец.
  Казалось, мы летим в бездонную пропасть. Мир исчез, мироздание развалилось и падало вместе со мной: будто взорвалась лампочка под пустым потолком. Сердце полнилось ужасом: Бекки уходит, Бекки нет!
  Я не знал, что делать. Схватил её и потащил на кровать, снял туфли, сорвал с плеч рубашку...
  - Пусти меня! Слышишь?! Я хочу уехать! - зло бросала она мне в лицо.
  - Ты никуда не пойдешь! Лежи!
  Она попыталась приподняться, но я прижал ее к подушке. Она вскрикнула и попыталась оторвать от горла мои руки
  - Пусти, я сяду...
  -Я убью тебя!.. Или - нет! Мы отравимся газом!
  - Да, да. да! Отравимся... Пусти же, ты!
  Она вырвалась и села на край кровати, кажется, даже свесила ноги.)
  
  -- Но я же тебе целый день твердил: Бекки, ради твоего же блага, не езди. Если ему невтерпеж, пусть приедет сам.
  - Но он хотел встретиться на нейтральной почве. Отвлечься от стен.
  - Ну, о чем бы вы говорили? Обо мне?
  - Когда он приезжал в деревню, мы ни о чем не вспоминали. Как будто ничего не было.
  - Я не знаю, что будет, если ты уйдешь!
  - Рогожин.
  - Да, Рогожин! Не всегда же быть Мышкиным.
  - Да что ты, Элинька? Опомнись! Ты только и делал, что хватал меня за горло, а в Мышкина лишь играл на досуге, да и то не со мной... Вот и доигрался...
  Я вновь откинул её на кровать и лег рядом.
  Так мы лежали и говорили. Все о том же.
  Наконец она сказала:
  - Хватит! Тебе меня больше не выдержать. Вызови такси, и я поеду. Ничего не хочу больше слушать: у меня мозг отдельно от черепа.
  Я отвез её на Остров, и по дороге в машине мы даже целовались. Договорились, что позвоню утром. Я немного успокоился и сразу уснул.
  
  На следующий день, подходя к дому её родителей, я купил гвоздики, но бросил их на пороге, когда позвонил.
  Дверь открыл её брат.
  - Подожди, я сейчас, - кивнула она в зеркале.
  Мы сидели за столом. Курили. Семка играл с её кольцом, валявшимся на скатерти, потом вышел на кухню.
  Я подошел к ней и поцеловал в щеку. Она была спокойна, и то, что я в первый раз оказался в доме её юности, также вселяло надежду.
  Потом мы пили кофе, и я прочитал вслух заголовок статьи в журнале "Семья и школа", валявшимся на подоконнике "Есть ли лекарство от любви?"
  - Конечно, нет, - усмехнулась Бекки, и я сжал ее скулы руками и заорал:
  - Мы будем счастливы, черт возьми! - на всю квартиру.
  Но когда мы вышли из дома, она сказала, что ночью все поняла и написала прощальное письмо.
  Потом полезла в сумочку:
  - Хотела отправить, невозможно повторять это еще раз.
  Я развернул листок:
  
  Этой ночью Бекки умерла.
  Она была очень больна и Эл пристрелил её, чтоб не мучалась.
  Sub specie aeternis он был прав: другого выхода нет.
  Болезнь Бекки отнимала все силы и время. Дело ждало его. А он не мог работать как прежде.
  Viva, L!
  Я знаю, я верю, что ты сбудешься. Иначе не может быть. Космический запрет устранен. Прощай!
  Заклинаю тебя во имя будущего, ради которого ты живешь: не тревожь меня, не звони, не ищи.
  Нельзя дважды войти в одну и ту же реку: я смотрю уже другими глазами.
  От Бекки осталось только маленькое ядрышко - я.
  Может быть, хоть оно выживет.
  Я постараюсь уехать из этого города навсегда. Это невыносимо - жить здесь после её смерти.
  Если Бекки воскреснет, она вернется и найдет тебя.
  Пусть памятником ей будет твой труд.
  
  Я перечитал еще раз. После её утреннего спокойствия и мягкости письмо не казалось таким страшным. Где-то я не верил ему. Сунул листок в карман и, положив ладонь на ее руку, наткнулся на кольцо:
  - Почему ты носишь алмаз? Ведь это не твой камень.
  - Зато единственный драгоценный. Все остальное - пепел.
  - Бекки, но Мишка же видел во сне, что Бог тебя воскресил!
  
  ( В электричке, возращаясь с дачи, она рассказывала: "Ночью кричит. Подбегаю: "Мама, тебя молния убила, мамочка!" И плачет. Я его утешаю, говорю: "Вот же я", а он: "Это уже потом тебя Бог воскресил!")
  
  Вдали прогрохотал гром или выстрел.
  Она вздрогнула и засмеялась:
  - Вот и подтверждение.
  Гром повторился.
  - Слушай, Громовержец, хватит уже!
  - Так воскресни же, Шакти! - заорал я в восторге.
  - Не могу, сейчас не могу. Я и в самом деле как мертвая.
  
  Мы сели на скамеечку перед Сфинксами, где Бекки опять стало плохо.
  В самом деле, что-то с ней было не то: даже заснула на моем плече, чего с ней никогда не бывало.
  Небо было бездонным, и Солнце катилось над Невой, и я держал её на затекающей ладони, и мне было так хорошо, что хотелось, чтобы это никогда не кончалось.
  Когда она проснулась, мы еще прогулялись немного и снова пристроились на лавочке в портике Академии художеств. Воробьи уселись на ветку дуба и я предложил:
  - Ауспиции?
  Двое сидели рядом, третий поодаль.
  - Я в центре, - согласилась Бекки.
  - А я... понятия не имею, где я.
  В самом деле, я не понимал, что происходит, несмотря на то, что добился своего: утром звонил Алек из Москвы и вечером собирался быть здесь.
  Внезапно воробей, сидевший рядом с "Бекки", взлетел и исчез среди ветвей, третий перепорхнул к ней.
  Бекки закурила.
  Снова появился воробей - то ли первый, то ли новый, сел на ветку над ними.
  Я тоже закурил.
  Внезапно новый воробей бросился вниз, пролетел мимо "Бекки", и следом за ним сорвался третий. Оба исчезли в листве.
  Мы молчали.
  Потом я встал и принялся разбирать граффити на колоннах. Почему-то все были про любовь, ругани вообще не было. Особенно мне понравилась одна надпись: "Любовь - это когда двоим хорошо, а третьему плохо".
  - По-моему, это когда всем троим плохо, - засмеялся я.
  - Вот тебе твой рай! - кивнула Бекки.
  Я сел рядом и обнял её:
  - Ну, так что?
  Она отодвинулась и внимательно посмотрела мне в глаза:
  - Прошу тебя об одном: не звони и не приезжай.
  Мне показалось, что в живот мне всадили гвоздь:
  - Так ты все же уходишь?
  - Ничего себе, поворотики! Я думала, мы обо всем договорились!
  - И я: только наоборот.
  - Вот тебе и коммуникация!
  Я вскочил:
  - Бекки! Если ты сейчас уйдешь, я тебя назад не приму!
  - Два часа назад ты говорил обратное. Нам надо пожить без тебя. Я ведь пыталась это сделать весной, когда рассказала все Алеку, но не выдержала и месяца.
  - А теперь все изменилось?
  - Ты же видишь.
  - Проклятье! И сколько же ты хочешь проверять?
  - Не знаю. Мне кажется, что мы не сможем - после всего. Но сколько? Неделю, месяц, год...
  - Всю жизнь!.. Нет, Бекки! Если ты уйдешь, то навсегда.
  - Элинька! Ну пойми же ты! Я не имею права бросить его сейчас. Так надо! Ты же знаешь, что я всегда все делаю правильно. Ведь ты мне веришь? Прими это. Все будет хорошо.
  Я стиснул её в объятьях: Правда? Ты тоже в это веришь?
  - Конечно. Иначе - зачем все это?
  Я целовал её и плакал. Она никогда не плакала.
  
  Приехав домой, я позвонил Д.А. на работу.
  - Что случилось? - встревожился он.
  - Бекки ушла.
  - Я так и понял... Ну?..
  - Ну, вот... А ты еще не верил в мою гексаграмму.
  - Да, бывает... - философически заметил он. - И что же сказала на прощанье?
  Я изложил фабулу и прочитал письмо.
  - Так значит... Бери ручку.
  - Зачем?
  - Неужели ты думаешь, что кому-то нужны эти страсти? Будем править.
  - Рехнулся? По живому?
  - Ничего, ничего. Почитай, почитай-ка вслух, громче!
  - Сегодня ночью Бе... Бе... нет, не могу, - захлебнулся я. - Иди к ...бени матери!
  - Не раскисай! Ты же журналист, хроникер. Назвался груздем...
  - Скандальная хроника...
  - Неважно! Смотришь, как борются Бог и дьявол. Вот и получил... кукиш.
  - В сердце.
  - Ничего, заживет.
  - Нет, ты не понимаешь! У меня же все связано с философией.
  - Ну-у, уж философия-то всегда выкрутится! Давай, работай!
  Я начал читать.
  - Так, - сказал он, - не годится. "Застрелил" - слишком литературно. Скажем так: отравил. Дальше. Это пойдет... Так... Стоп! Добавим: она болела долго и утомительно. У неё выпадали ногти, волосы, зубы, руки, ноги, что там еще?
  - Да хватит уже! - взъярился я.
  - Ладно. Поехали дальше. Космический запрет?
  - Ну, имеется ввиду, что все развивается по плану и нельзя нарушать сроки.
  - По какому такому плану? Это надо объяснить... Так. Ну, все. Хорошо.
  - Да, еще забыл! - И я рассказал про все эти молнии.
  - Ну и сны деточки видят! Только это, душа моя, не пойдет. Фантастика. Никто не поверит.
  - А мне плевать! Я и сам иногда не верю. Я же не так воспитан. Я ученый.
  Мы еще таким образом поговорили немного, потом я сходил за водкой и начал потихоньку напиваться.
  "Завязывать шнурки... чистить ботинки у грека" - редакторская правка. Как мило и мужественно...ни слезинки!
  Ах, как много вокруг мужественных мужчин: не продохнуть!
  Но мне плевать на ваше мужество!
  Мне плевать на стыд!
  Мне плевать на все, если не будет её!
  Я выпил всю водку и поехал в Болото: вечером приезжал Алек, и я решил поговорить с ним.
  
  В ожидании его я довел Бекки до того, что когда ушел и мне показалось, что лифт остановился на её этаже, и я вернулся, думая, что это - Алек, она закричала из-за двери со слезами в голосе:
  - Хватит надо мной издеваться! Если тебе нужен Алек, жди его там!
  В эту ночь, когда она заговорила кошачьим голосом, пытаясь узнать, зачем мне нужен Алек, и я понял, что она панически боится, как бы он не застал нас в постели, и потому уже в пять утра убирает её под тем предлогом, что, мол, все равно не спим, я сказал:
  - Мне надоело твое блядство.
  - Вот как ты заговорил! - разозлилась она, - потянуло в болото парности? Знаешь что? Надоело мне твое профсознание!
  - Но ведь любовь не в том, чтобы ходить вокруг на задних лапках! Я выколачиваю из тебя самость.
  - Я добрая, а ты злой, - крикнула она в ответ.
  - Но может быть, жестокость добрее, чем милосердие? Ты ему еще хуже сделаешь.
  - Он сказал по телефону из Москвы: "Хуже, чем было, уже ничего быть не может".
  - Ерунда! Ты не ввергаешь его в полное отчаянье. Он сам. А ты, как верный пес: стоит ему свистнуть, сразу бежишь. Тут как тут.
  - Не болтай зря. Ты знаешь, что все это не так.
  - Именно так. Ты ведь пошла на попятный. И всегда так: укусишь, а потом забьешься в угол и дрожишь от страха.
  - Но нельзя же сразу! Он и так дошел до самоубийства.
  - Театр для слабонервных. Если человек хочет покончить с собой, он не будет этого делать при всех. Это даже не провокация. Это конец.
  - Ну, конец, так конец. Мне тоже все надоело.
   - Д.А. сегодня нашел выход: надо работать. Пусть даже над водевилем. С дельфиноидами. Слугами дьявола. Наивный Бодхисаттва принимает все за чистую монету: слишком доверчив. Это даже интереснее, а то никакого юмора в Системе. Смеются маловато.
  - Тебе виднее, - сказала она устало. Села по-турецки и запахнула на груди легкий халатик. Я тоже сел. Светало.
  В полумраке ее лицо, обрамленное черным венцом волос, расплывалось белым пятном: даже глаза исчезли. Было что-то жутковатое в этом пятне, так же как тогда, во время оцепенения на Побережье. Оно было белым и рыхлым, как будто изрыто лучами солнца.
  Она даже не ответила на мой взгляд, отвернулась и сказала:
  - Уходи. Я хочу спать.
  - Успеешь, - разозлился я, - у тебя еще вся жизнь впереди.
  - Ну да. Тридцать лет счастливой жизни, как было обещано.
  - Неважно какой.
  - Ну и гад же ты! Ка-а-кой гад!..
  - Просто я не прощаю.
  - Я тоже.
  - Всё?
  - Да. Я должна быть с ним.
  
  Я вышел на улицу и прямо перед собой увидел Большую Медведицу. Нет! Это не случайность. Случайностей нет. Есть только исходы: события, который должны произойти. Иначе бы здесь не торчал этот Ковш.
  Я сел в машину и сказал: Пять углов, пожалуйста.
  
  Дома я сразу сел за машинку:
  "Сейчас ничего не делать, - стучал я. - Отдыхать. Щипать корпию, - стучал я. - Все равно жизнь продолжается, и она интересна, во-первых, а во-вторых, я знаю, что впереди меня ждет нечто совершенно необычное. Это просто, - выстукивал я. - И потому, несмотря на то, что хлещет из всех щелей, я продолжаю.
  Книга Бекки закончилась. Начинается Новая Книга. Она будет написана. Она будет написана сухо и сдержанно. Но это будет потом: сухость, сдержанность, Книга. Сейчас я буду отдыхать. Мне все равно, что случится со мной. Самое страшное - позади. Хуже не может быть, - ровно и скоро стучал я, словно телеграфистка. - Дальше некуда.
  Я буду писать о себе. Безусловно, я убью себя этим. Из всех способов самоубийства искусство самый простой. Что мне остается? Неограниченный человек склонен к самоубийству. Также и ограниченный...
  ...........................................................................................стучит машинка .....................................
  ..............................................................................................
  Что ж! Имел же право Пушкин писать эпиграммы на Воронцова, с женой которого спал? И мы потанцуем на собственных костях, как говорил философ. Не правда ли?"
  
  Потом я лег и в уме перебирал тысячи вариантов будущего. Вспомнил, как говорил ей летом:
  - Не надо моделировать будущее.
  - Но сам-то моделируешь?
  - Я моделирую Целое, а частности - разве я могу предвидеть? Так, иногда, случайно... Вот ты говоришь, что никто не поверит, что все это было. Но посмотри, как подогнаны факты, слова, развязки, какая динамика действия! Разве мог бы я придумать такое?
  Правда, иногда я смутно о чем-то догадывался, но всегда, когда пытался сконструировать продолжение сознательно, жизнь обманывала меня. Да иначе не может и быть! Есть моя воля, но есть и воля других. Что за скука жить, когда все известно заранее! В каждом из нас развлекается Бог. Танцующий...Ницше.
  - Хорошенькие развлечения, - сказала Бекки, откидывая одеяло.
  Я прикоснулся губами к шраму, сбегавшему по животу.
  
  ...Не моделировать: ждать. И мне остается одно: ждать, когда Бекки вернется.
  
  В пятницу целый день по квартире шлялся какой-то народ. Кто-то рылся в книгах, кто-то читал рукописи, кто-то гонял диск за диском, кто-то блевал в уборной.
  Я и не думал подниматься.
  Откуда-то выплыла Бэлла.
  - А ты загорел, - сказала она.
  - Обуглился, - удовлетворенно ответил я. - А ты стала спокойней. В чем дело?
  - Несчастная любовь, милый, несчастная любовь... И она наклонилась надо мной, как когда-то, так что пряди волос падали мне на лицо.
  Я отвернулся к стенке. Кто-то врубил Высоцкого, кто-то сказал, что слушать его - все равно, что плакать при всех, кто-то принес новый диск, кто-то сбегал за водкой.
  Мне было приятно, что они приходили. Я же решил отдыхать.
  В окно вплывали облака, кто-то поставил "My faire lady", и я не заплакал. Да Бог с ней, с этой нереидой! Вылепим другою!
  Неужели?...
  И вдруг донеслось "На твоем месте... на твоем месте...", и меня вновь закрутило:
  - Да на моем месте вы все давно бы сдохли! Подумаешь, несчастная любовь! Да у меня таких сотни было! Но ведь то были женщины! А Бекки!..
  К вечеру притащился Валерка, и я позволил ему разрисовать стенку, с которой содрал свой коллаж, жуткой сюрреалистской мазней.
  
  А в субботу утром снова поехал к ней.
  
  Помню, что Солнце отчаянно жгло спину, помню пустоту в голове и глухие удары сердца, прозрачный воздух, синее небо, зелень деревьев по берегам проспекта и голубые стекла высоких домов. Помню хэдлайн в какой-то газетке: "Трое продолжают путь".
  Даже возле подъезда; в лифте, где изучал себя в зеркале; возле дверей; даже услышав шаги в ответ на звон колокольчика, сердце не забилось сильнее: мне было все-равно.
  Услышав поворот ключа, я, ни секунды не медля, нажал на дверь,она приоткрылась, и я увидел её.
  Опять в красном платьице, накрашенную, готовую к выходу. Я не слышал слов, я только видел её глаза.
  Я взял её за плечи:
  - Так нельзя. Я пришел сказать тебе, что так нельзя. Слышишь?
  Она взглянула с досадой: Ну, что с тобой? Мы же все решили в ту ночь.
  - Нет. Ты должна быть со мной.
  Мы очутились в комнате. Все та же комната. Огромное окно было открыто, и вилась штора, закрывавшая небо. На ТВ стоял букет гладиолусов, пятна керамики на стене создавали настроение полузабытых праздников.
  Она опустилась в кресло, и, проследив за ней взглядом, я увидел на черном зеркале стола перевернутый открытыми страницами вниз том Шекспира без супера.
  - Я написал тебе пару строк на случай, если не застану дома.
  Она раскрыла записку, но посмотрела на меня:
  - Сегодня ночью я еще раз все обдумала, - произнесла она, - и пришла к выводу, что так надо. Поверь мне.
  - Нет, да нет же! Делай, что хочешь, но я тебя не отдам! Мне все одинаково. Это написано, - я показал на записку.
  Она бросила взгляд на неё и опустила руку: Подожди. Мне надо позвонить Сёмочке, он ждет.
  Она вышла к соседке. Я не шевелился, хотя отчаянно зудел укус комара на спине.
  Внезапно открылась входная дверь, но никто не вошел. Сквозняк, - сообразил я и прикрыл окно. Переставил на стол с подоконника букет флоксов, вышел в коридор, захлопнул дверь, прошел на кухню, открыл холодильник и вытащил из него бутылку вермута.
  Из серванта достал хрустальный фужер и уселся за столик в самом углу возле окна. Вермут был очень вкусный: настоящий итальянский, один запах чего стоил! Забыл только название - коричневого цвета.
  Потянул к себе книгу:
  "О милый! Если охладела я,
  Лед сердца моего пусть превратится
  По воле неба в ядовитый град
  И первая же градина пускай
  В меня ударит..."
  Так вот что Вы читаете, Бекки!
  Вошла она, села напротив, молча посмотрела в окно. Она была невероятно спокойна и невероятно прекрасна. Черные волны волос мягко ложились на плечи, худенькие руки лежали на коленях, губы чуть приоткрыты.
  Я отложил книгу:
  - Бекки, ты не имеешь права! Это измена Стае!
  - Из трех человек.
  - Неважно сколько. Дело в идее.
  - У тебя же есть Бэлла.
  - Что Бэлла! Не будет тебя - не будет и Бэллы. Я всех разгоню.
  - Но у тебя все было и до меня.
  - То была схема, а теперь жизнь. Если ты свалишь, все развалится.
  - Я должна быть здесь.
  - Почему, ну почему?
  - У тебя есть дело, а у Алека ничего не останется.
  - Без тебя это все впустую.
  - Сам виноват.
  - Зачем ты так говоришь? Разве ты не любишь меня?
  - Люблю.
  - Так в чем же дело, черт возьми?!
  - Я не могу сейчас оставить его.
  - А меня?
  - Ты сильный.
  - Не говори только, что это - жертва.
  - А я и не говорю. Сейчас мне тоже будет здесь лучше. Он мне помогает.
  - Чем?
  - Любовью.
  - А моя?
  - Ты меня хочешь убить.
  - Ерунда. А вот ты, ты убиваешь и меня, и Дельфинию.
  - Но если я буду с тобой, то убью себя и Алека. Сумма не меняется.
  - Ну, конечно, Дельфиния не в счет!
  Забулькал колокольчик.
  - Это Алек, - поднялась она.
  Я уткнулся в Шекспира. Дверь отворилась и послышались приглушенные голоса. Вошла она. Села. В ванной зажурчала вода.
  Я прочитал вслух:
  "Утроятся и мужество и сила,
   Неистово сражаться буду я.
  Во дни удач беспечных я врагов
  Щадил нередко - шуткой откупались.
  Теперь же, зубы сжав, я буду в Тартар
  Всех отсылать, кто станет на пути!"
  Бекки пожала плечами.
  Вошел Алек. Холодно кивнул ("Все-таки, у него хорошая лепка черепа, - подумал я про себя, - не кретин"), снял джинсовую куртку и повесил её на спинку кресла. Сел за письменный стол, расставив локти и подперев голову руками:
  - Чем обязан?
  Я заговорил что-то о простых человеческих чувствах.
  Алек согласился, что это хорошо, но ему бы не хотелось, чтобы я вторгался в их дом. Можете увидеть её в Лесу, но здесь - мой дом и моя жена, и я не приглашал Вас, надеюсь, понятно?
  - Но я люблю её, и она любит меня.
  - Только, пожалуйста, не обольщайтесь. Ничего бы не было, если бы я не был занят в то время собственными проблемами.
  - Вы хотите сказать, что она искала утешения?
  - Да, - ответил он с жесткой улыбкой. - Да.
  - Бекки, это правда? - повернулся я к ней.
  - Ты же знаешь, что нет, - резко бросила она мне и повернулась к нему:
  - Неужели мы будем сейчас выяснять отношения?
  - Я просто отреагировал на вызов, - ответил я за него.
  - Что Вам надо? - перешел он к делу.
  - Я её не отдам, - выпалил я.
  - Ну, что ж: делите меня, - сказала Бекки, уютно устраиваясь на диване.
  - У меня несколько вариантов, - предложил я.
  - У меня нет выбора, - было его репарти.
  - В таком случае у меня тоже: я её не отдам.
  - Ну, что ж. Яду мне, яду! - усмехнулась Бекки.
  - Вы, по крайней мере сейчас, могли бы оставить её в покое, - притормозил Алек. - Вы же видите, как ей плохо.
  - Но вспомните март. Тогда ей тоже было плохо. Вы же отпустили её в Нарву...
  Он не дослушал меня:
  - Если бы я знал, что она едет за мой счет с любовником, то, конечно бы не отпустил.
  - Даже если бы знали, что ей будет лучше? - спросил я.
  - Ну, а сейчас я чувствую, что мне будет лучше здесь. Почему же ты не отпускаешь? Тоже эгоизм? - вмешалась она.
  - Может быть, но мне все равно, - ответил я. - Сегодня ночью я понял, что из Их сетей мне не вырваться. Что бы я ни сделал - все хорошо. Все надо. Даже если я убью нас - и это оправдается. Я так богохульствовал из-за этого. Ужас! Даже Бэлла испугалась. Я не могу проявить свою волю. Ты уходишь, и я должен это принять. Почему?
  - Так надо.
  - Кому?
  - Им.
  - Пошли Они к черту! Почему я должен кого-то слушаться? Почему я не могу противопоставить Им свою волю? Я же сам...
  - Бог, - засмеялась Бекки.
  -Да. А ты - моя Шакти. Я не могу без тебя. Ты же знаешь: из Системы нет выхода. Мы влипли.
  - Значит, я дельфиноид.
  - Я не верю тебе.
  - А может быть, все дело в тебе?
  Алек вскочил:
  - Я только не понимаю, что здесь происходит, зачем вызвали меня?
  Я не обернулся. Бекки холодно проводила его взглядом.
  Я продолжал:
  - Да пойми же ты! Из Системы нет выхода: я верю в себя, поэтому верю в тебя, и наоборот. Все очень просто: я есть, тебя я обозначил. Так будь же, если я прав!
  - Но если я не буду с ними, у них ничего не останется.
  - У них есть выход: пусть следуют за нами, станут дельфинами.
  - Значит, черт с ними?
  - Да. Космическая любовь жестока.
  - Ну вот, ты и раскидываешь всех.
  - Мы зациклились.
  - Да. Я устала. Иди, Элик. Скоро привезут Мишку.
  - Не уйду.
  - Будешь здесь жить? Втроем? - улыбнулась она.
  - Делай, что хочешь, но я тебя не отдам. Ты же дельфин!
  - Значит очень больной дельфин. Почти дельфиноид. -- Она встала и смахнула пыль с огромной Библии, лежащей на письменном столе. - Или наоборот: Дельфиноид Очень Способный. Запатентуй название. Как это будет по-латыни?
  - Значит, отказываешься от Этого?
  - Элинька, правда, я еще сама до конца не разобралась в себе. Мне надо пожить без тебя. Если во мне есть Это, я вернусь.
  Но я упирался:
  - Нет, не уйду. Позови Алека, может, тебе...- тут я запнулся.
  - Говори, - вопросительно посмотрела она на меня.
  - Будет приятно посмотреть...
  - Ну и осел же ты! Не понимаю, как я могла столько времени возиться с таким дураком!
  - Бекки! Ну, как я могу тебя отпустить, когда ты так говоришь!
  Она ушла на кухню. Слышно было, как из крана потекла вода. Я сидел, уставившись на этикетку бутылки, но ничего не видел. Налил. Выпил. Всё? Нет, что-то еще оставалось. Раскрыл Библию.
  Второзаконие: "То не может первый её муж, отпустивший её, опять взять её к себе в жену, после того, как она осквернена, ибо сие есть мерзость перед Господом Богом твоим, и не порочь земли, которую Господь Бог твой дал тебе в удел".
  
  Вошел Алек:
  -- Сейчас приедет сын, так что... прошу Вас...
   Я внимательно посмотрел на него и молча кивнул. Он вернулся на кухню.
  Я еще чуть-чуть посидел. Допил весь вермут. Не знал, что делать: не драться же, в самом деле.
  Вышел на кухню. Бекки мыла посуду, Алек стоял у стола и что-то резал. Я взял её за локоть:
  - Иди сюда.
  - Сейчас, вытру руки.
  Я вернулся в комнату. Через секунду вошла она. Я обнял её и поцеловал.
  Мне было странно стоять здесь, когда Алек был рядом, и обнимать её, и вдыхать её запах. Я не мог оторваться. Я не мог оставлять её здесь. Я заплакал:
  - Бекки, любовь моя, не уходи, слышишь?
  - Элинька, ну, не надо... Ты же всегда говорил, что в итоге я оказываюсь права. Поверь и на этот раз. Так надо. Понимаешь?
  - Кому?
  - Всем.
  - Но я не могу без тебя. Не понимаю, как ты можешь?
  - Во мне что-то изменилось.
  - Этого не может быть! Я не верю тебе! Здесь что-то не то!
  - Это я уже слышала.
  - И тебе стать другой не позволю!
  - Но ты можешь подождать? Хотя бы месяц? Прошу тебя... Если во мне есть Это, я вернусь. Ты же знаешь: против себя не пойдешь.
  - Знаю.
  - Ну, так верь мне.
  - Я верю. Но я не могу... Не могу без тебя... Не покидай меня навсегда, любовь моя!
  Я опять захлебнулся, сполз на пол и уткнулся мокрым носом в её колени. Она потрепала меня за волосы:
  - Ну, иди, Элик, иди. Я лягу. Мне в самом деле плохо... И прошу тебя: не плачь больше, ладно? Все будет хорошо.
  
  Я плакал три дня. Хватался за снотворное. Я был готов к этому. Меня останавливало лишь одно: я понимал, что где-то ошибся, что меня наказывают, что все это нужно, но я не понимал: где, когда, в чем? Мне казалось, что я все делаю верно: Они должны быть довольны. Только без Бекки я не буду ничего делать: пусть Сами выкручиваются. Дайте мне Бекки, и я переверну мир! Нет? Ну, тогда - хуй Вам!
  
  В воскресенье стояла жуткая жара, а меня бил озноб. Позвонил Д.А., и я сказал, что все: больше работать не будем. Какое я право имею писать, если готов всем поотрывать головы? Я - чудовище, которое изобразил над моим диваном этот сюрреалист, сжимающее в объятьях нечто вроде русалки с руками вместо волос.
  Потом я снова впал в забытье. Даже пить не хотелось. Ничего не хотелось. Ничего.
  В понедельник я как безумный бродил по городу, бормоча Пастернака:
  "Прощай, лазурь Преображенская
  И золото второго Спаса.
  Смягчи последней лаской женскою
  Мне горечь рокового часа.
  Прощайте, годы безвременщины,
  Простимся, бездне унижений
  Бросающая вызов женщина!
  
  Во вторник погода резко изменилась: наползли тучи, хлынул дождь, а к вечеру совсем похолодало.
  Я рыскал по квартире, чего-то ища. Хватал книги, бросал их. Наконец нашел "Заратустру" и целый вечер читал.
  В пять утра проснулся от слов, прозвучавших во сне: "Продолжение невозможно".
  Снилось, что я скрываюсь от погони под кроватью в женском общежитии. Но появляется надзирательница - толстая грязная баба - и замечает меня. Выскакиваю на улицу: это - концентрационный лагерь.
  Оружия у меня нет, и я отбиваюсь от набегающих солдат камнями. Вижу, как один кирпич медленно вмазывается в белое лицо упавшего офицера.
  Но меня окружают, и со всех сторон несутся пули. Каким-то чудом мне удается уклоняться от них, и потому преследователи перестреливают друг друга. Лишь последний пускает мне в живот автоматную очередь, но и тут я успеваю вывернуть дуло в него самого.
  Мы все мертвы.
  Но фильм (оказывается, я смотрю польский фильм!) продолжается, и мертвые поднимаются, и встают в круг, и пляшут, бросая вверх руки с криками "Хайль!".
  Мне странно во сне, почему поляки поставили фильм, примиряющий врагов.
  Внезапно оказываюсь дома. У окна, облокотившись о письменный стол, сидит Бекки и говорит (но впечатление, что это говорю я): "Да, это настоящий конец нашего космического водевиля. Продолжение невозможно".
  Вот тут-то я просыпаюсь. Холодно. Страшно. Кончилось лето. Соображаю, что сегодня - 27 августа. Снова засыпаю.
  Иду по церкви. Подхожу к окошку, где сидит святой, и говорю ему, что я тоже святой, потому что беременен и ощущаю сладкую тяжесть в низу живота.
  Он верит мне на слово и возводит в сан. Выдает какой-то фартук, символизирующий Это. Теперь я - глава Церкви. Но в ней - ревизия. Оказывается, что раньше я тоже работал в ней, и ревизор, обращаясь ко мне, говорит, что они уже отправили под суд за растраты несколько должностных лиц. Но он никак не может найти главного растратчика, идущего в его списке под номером один. Это, конечно, я. Думаю, что придется сложить с себя сан.
  Опять просыпаюсь и понимаю, что конец всему. Я мог бы стать Буддой, но меня не хватило на это.
  
  Утром не хочется вставать. Все потеряло смысл. Возникает мысль, что тупик - это коан, который подсунули мне Они. Его не решить логикой, его не решить романом, его ничем не решить. Есть ли в ней Это? А если есть, то почему все так вышло? Я могу проследить за этим в тексте. Но от этого ничего не изменится. Вечное сомнение останется в нем. Роман - коан для будущих Будд.
  Я верил всему. И вот результат.
  Во что мне верить, если я утратил даже веру в себя?
  "Не утрать веры в себя" - это на днях в какой-то газетке.
  Как же теперь жить?
  Крепка же была твоя вера, если не выдержала этого искуса!
  "Дневник директора школы" дельфинов. Да. Все очень просто. Если она не вернется, я сделаю её Дельфиноидом Очень Способным. Дельфины так не поступают! Да есть ли вообще дельфины? Дельфины! Ко мне!
  
  Спустился вниз за молоком и увидел афишу: "Когда сны не сбываются".
  Если бы Бекки была со мной, это было бы слишком: так не бывает. "Почему Они дают одно и забирают другое?" - спрашивала она зимой. Я сказал тогда, что Они дают все, это мы выбираем. Я собирал материал и потерял возлюбленную. Искусство или жизнь. "Ты выбрал прорыв в эстетику? Пиши же, сука!"
  Я сидел, откинувшись в кресле, и тяжело дышал. Сердце билось как огромный барабан, сотрясая все тело. Я ничего не видел.
  Одна мысль вертелась в мозгу: клиническая любовь.
  
  Тот, кто был с тобой, тому уже никуда не уйти.
  Повернется великое колесо сансары и мы снова будем в июле, и снова я буду смотреть в твои глаза, моя любовь.
  Ради Вечного Возвращения Твоего - можно жить. Должно жить. Должно работать, чтобы ускорить момент возвращения твоего.
  
  Можно было бы и убиться, конечно, и ждать, сложа руки. Но это значило бы - переложить тяжесть вращения Колеса на кого-то другого. Все равно кто-то должен будет продолжить мою работу, без неё Колесо остановится, также как без работы любого другого человека.
  А самоубийцы? Слишком многие? Заменят другими? Но и тебя могут заменить? Раз я не хочу - значит не могут. Я - единственный. Каждый человек уникален. И каждый должен тащить свой камень.
  
  Все - утешение!
  И эти слова, и те, что твердят нам попы.
  Все утешают нас словами. И мы сами утешаем себя.
  Не надо больше слов! Смотри на меня!
  
  Её глаза - и я снова плачу, рыдаю. Почему меня так крутит? Душит... Хлещет горлом...Почему я жалею себя?
  Я не жалею себя. Я жалею, что не смог ей помочь.
  Боже, научи меня любить!
  
  Вновь возникает ощущение, что меня раздавил тяжелый каток сансары.
  Швыряет о камни страшный прибой Канака.
  Соль на лице: волны и соль.
  Господи, верни её, Господи!
  Господи Иисусе Христе, спаси её!
  Почему становится легче, когда обращаешься к Нему?
  Да потому что Он ближе всех Бодхисаттв! Потому что страдал так же, как мы.
  Что - Будда? Ему было хорошо в Индии. Да разве Сидхартха знал муки любви? Любви неразделенной?
  "Я люблю вас" - говорил Иисус, а его распинали!
  Как нам добиться взаимности? Как вернуть любовь человека? Почему он не верит Дельфинам?
  
  Боже, Великий Боже! Ну, спаси же, спаси её!
  Если Ты не спасешь её, кто же спасет Тебя?
  Завтра? Другие?
  Но надо же когда-нибудь начинать!
  Разве не настало время для Любви?
  Зачем же тогда это Солнце полыхает во мне?
  Зачем оно, если его не видят другие?
  Если не греются от него?
  Если я не могу отдать его им?
   Почему оно не может растопить этот гололед на Земле?
  Еще слабо его сияние?
  Еще не сожгло оно меня самого?
  
  Так сожги мое тело, Господь!
  Так сожги мое эго, Господь!
  Я хочу, чтоб сияло Солнце!
  
  ======================
  
  
  
  Я вышел из автобуса на Исаакиевской площади. Огромная туча вставала над Собором, все небо деля пополам, и над Невой уже было голубо.
  Вчера к вечеру небо опять затянули тучи, стало холодно, и всю ночь за окном то и дело слышался шум дождя.
  Лето кончилось. Утром не хотелось вставать. Грязная комната и кошмарный триптих на стене приводили в отчаянье: все было кончено, все было предано, выхода у меня нет.
  Было рано, и я пошел, не знаю куда. В небе толпились огромные тучи, а я жаждал Солнца. "Оно же в тебе" - мелькнула вдруг мысль, и как бы в ответ на неё в небесную просеку выкатился белый огромный диск. Он был такой ослепительный, что асфальт тоже стал белым, а встречные люди казались черными тенями, скользящими мимо. "Проклятая сансара!" -подумал я и залез в автобус. Через пару остановок ко мне подсел Жорка и мы поболтали о жизни знакомых, уехавших в Израиль. Потом я вышел на площадь.
  "И становлюсь в каре", - вспомнил стихи Женьки. "Болдинская осень", "Закат Заратустры" --какие только мысли не лезут в голову!
  Хотел было пойти к Б.О., но потом с криком: "Пустите! Я хочу Туда!" бросился к Собору.
  Но было еще рано и туда не пускали. Тогда я пошел к Неве. Прошел через Александровский садик и, уже подходя к воде, вспомнил, что на набережной нет "Дельфина": сам же в день приезда Бекки пытался поесть в нем на Рыбной выставке. Опять Знак!
  Я вышел на набережную. Дул сильный ветер, и небо совершенно очистилось от туч. Сверкало Солнце, вода была синей и пахла собой.
  Я свернул направо, и вдруг соленая пена, сорванная ветром с гребня волны, поднявшейся в сердце, брызнула мне в глаза: "Дельфин" стоял.
  Я пошел к нему. На синем небе сверкали огромные буквы, и сквозь них просвечивал его силуэт. На нем сидела чайка.
  Я поднял глаза к небу и увидел на нем обрезок Луны и других чаек, целую стаю, круживших возле него.
  Боже мой! Как можно спокойно смотреть на мир, когда всюду Ты! Когда всё говорит о любви!.
  Я сел на лавочку и закурил. Чуть успокоился и пошел дальше. Прошел мимо ресторана. Конечно, закрыт: рано еще. У Дворцового моста замедлил шаги: я не знал, куда мне идти. Хотел было перейти через мост, потому что на той стороне было солнечно, а Дворцовая набережная скрывалась в тени, но потом решил: "Плевать, что мне - тень? Выйду же я из неё". Дождался просвета в потоке машин и нырнул в него. Прошёл мимо Дворца, постоял у спуска возле Зимней канавки, припоминая свой давний сон, свернул в переулок и вышел на Мойку. Впереди маячила серебристая будка перед японским консульством. Над входом сияло золото Солнца. Молоденький мент подозрительно посмотрел на меня. "Не бойся, парень, мне пока не туда".
  
  Я вышел на Марсово и снова уселся на лавочку.
  Никогда я не видел такого цвета у неба. Никогда еще не были так ослепительно белы плывущие по нему облака. Или никогда еще не были так прозрачны глаза мои? Боже мой, Гуру мой! Я счастлив! Но сделай так, чтоб были счастливы все!
  
  Сколько я пребывал в блаженстве, не знаю. Потом встал, обошел вокруг Марсова, прошел по Летнему саду и, заметив афишу "Когда женщина оседлает коня" и заголовок в газете "Кто смеется последним", вышел к Литейному. Впереди я увидел Собор. Забыл как он называется - Преображенский, что ли? "Интересно, открыт или нет?"
  Подошел ближе. У входа толпился народ. "Зайти? Пусть Иван позлорадствует".
  Я перешел через площадь, попридержав за руку бойкую старушку, пытавшуюся попасть под автомобиль, подошел к воротам, сгреб из кармана всю мелочь и направил в чью-то руку.
  Вошел.
  Шла служба, народу было много, и мне пришлось встать в самом конце возле стойки, над которой возвышалась касса с надписью: "На общую свечу". Я сунул в неё бумажку и спросил продавщицу, нет ли ладана?
  - Никогда не бывает, - сказала она. Странно, почему? Я помнил, что девчонки в Эчмиадзине его покупали. "Да ладно! Зачем он тебе? Поставить что ли свечку за упокой души Бекки? Ну нет! Я же не верю в смерть!"
  Поп читал нараспев.
  Я сконцентрировался на кресте, но ничего не испытывал.
  Огляделся.
  Вся церковь была заполнена разноцветными платками. Сперва я не понял в чем дело, но потом догадался: одни старушки.
  Закат христианства?
  Я посмотрел на людей. Почему-то стало теплее.
  Я смотрел, как они молятся и бьют поклоны. Кто-то даже встал на колени. Я смотрел, как они крестятся: вначале рука идет вверх, потом вниз, потом направо и, наконец, налево.
  Запели "Верую!" Стало еще теплее.
  Я смотрел на старушку, стоявшую рядом со мной и мучительно думал: "Можно ли креститься некрещеному?"
  Хор пел все громче, звуки становились все чище.
  Я посмотрел на Распятие и внезапно заметил, что руки Иисуса идут вверх под тупым углом, а его голова предстала передо мной как бы вершиной стоящего на кресте тетраэдра!
  "Боже мой! Так ведь это же Тетрактида, распятая на кресте!"
  Что-то хлынуло в горло.
  - Верую! - гремел хор.
  Я увидел свою руку, падавшую вниз, поднял её ко лбу, отвел направо, схватился за сердце и опустил голову.
  "Господи, прости меня! Прости меня, Иисус, брат мой!"
  Кто-то прошептал сзади: "Скорбящей"... Я продолжал креститься.
  Когда кончилась молитва, я вытер глаза и скрестил на груди руки. Я стоял над морем разноцветных голов, и мне было так хорошо, как никогда. Мне было тепло. Они грели меня. Они были со мной. Что из того, что верили они по-другому!
  Я еще постоял немного...
  Мы не будем разрушать их церквей. Может быть, мы построим другие. Но мы оставим и эти.
  Мы будем приходить и в них, потому что в них тот же Бог, что и в нас.
  Потому что мы не можем любить дельфинов без того, чтобы не любить людей и всех, кто страдал за них!
  
  Выходя из церкви, я бросил взгляд на календарь: Успенье.
  Небо опять подернулось облаками, но они не закрывали Солнца.
  Я вышел на Литейный и пошел на юг. Купил в киоске "Зарубежник" и развернул его: белая акула Брюс запугивала мир. Я улыбнулся. Кто-то попросил у меня закурить, где-то промелькнула женская ножка, я шел по теневой стороне улицы, и кожа то и дело покрывалась пупыришками.
  Я знал, что это - маленькие, закованные в кольчуги, лучники Ваджра-йогини, охраняющие меня.
  
  Так я и шел по миру, свободный, и знал, что есть надежда, потому что Ты сотворила меня из пепла и сделала соучастником Вечности.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   III
   Сожженный роман. Документы
  
  
  
  
  
  
  И ни одна из книг не была еще в мире
  троичной - лишь двойственной,
  двойственной и только.
  
  М.Бубер.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Пролог
  
  
  
  
  
  
  
  5 апреля 1974 года в замке Ланка на вершине горы Малайя посреди Великого океана чудесным образом собралось великое множество бодхисаттв-махасаттв из всех миров Будды и огромное количество бхикшу.
  Узнав об умственном возмущении, происходящем в умах людей, которое напоминало поверхность океана, волнуемого ветрами, они почувствовали в глубине своих сердец великое сострадание и решили, что настало время для посылки на Землю нового бодхисаттвы.
  - Какие будут кандидатуры? - спросил Благословенный.
  Собрание заволновалось, все вскочили на ноги и наперебой закричали, предлагая себя и объекты Посещения. Волнение поднялось такое, что возникла мощная магнитная буря, обрушившаяся на землю.
  Благословенный улыбнулся и поднял руку. Все разом утихли.
  - Мы тут в Президиуме посовещались с бодхисаттвой-махасаттвой Махамати и решили, что наиболее подходящей кандидатурой будет бодхисаттва Майтрейя. Кто за? Единогласно.
  Благословенный продолжал:
  - Хочу заметить, что, в отличие от прошлых благословенных времен, объект Посещения далеко не аскет, он живет и будет жить в миру, так что бодхисаттве Майтрейе придется работать в чрезвычайно трудных полевых условиях.
  Да будет сопутствовать ему удача на этом благородном пути!
  Благословенный приблизился и пожал мне руку.
  Все захлопали.
  Я поклонился и поблагодарил собравшихся за оказанное доверие. Я сказал, что приложу все свои силы для выполнения этой почетной Миссии.
  Перед началом банкета, данном Махамати в честь этого события, надев на себя торжественное облачение и прижав руки к груди, я превознес Его в следующих словах:
  
  О Ты, мудрейший из мудрых!
  О Благословенный! О Сугата! Архат! Полностью Просветленный!
  Ты учишь, что Нирвана бодхисаттв - это особое состояние сердца. В совершенном самосознании Благородной мудрости, которая проистекает вследствии непостижимой трансформации смерти, в бодхисаттве нет больше жизни для себя, есть лишь жизнь для других.
  Ты учишь, что Нирвана там, где проходятся все ступени бодхисаттв одна за другой, ведущие к Татхагате; где испытывается поддержка со стороны Будд, которая позволяет бодхисаттвам пережить блаженство самадхи и вернуться в мир; что Нирвана там, где сострадание ко всем превосходит мысль о себе; что нирвана -это область проявления Благородной мудрости, в которой состояние Будды выражается в виде совершенной любви ко всем.
  Двигаясь по пути Благородной мудрости, непрерывно следуя всем предписаниям, проходящие этапы Посвящения вступят в конце концов в состояние Тахтагаты, благодаря чему они искоренят всякое влияние бесконечных миров существования.
  Благодаря Твоему поучению я и прочие бодхисаттвы-махасаттвы сумеем привести все разумные существа к подобному состоянию совершенства и добродетели.
  
  И сказал тогда Благословенный: Хорошо, очень хорошо и еще раз очень хорошо, воистину!
  Вдохновленный его словами, я тут же попытался придти в себя, однако поспешность моя едва не привела к гибели Объекта. Вначале он потерял сознание, затем им овладело безудержное веселье, и лишь на какую-то долю секунды мне удалось прорваться сквозь эго вспышкой белого Солнца. Объект наполнился любовью и закричал, бросившись к окну: "Люди! Я люблю вас!"
  Убедившись, что Объект готов к Посещению, я дал ему недельную передышку, что меня также устраивало, потому что Махамати славился во всех трех мирах непревзойденным гостеприимством.
  Я услаждал душу вином Магов, истреблял напитки и сладости, играл кудрями сладкоголосых гурий, осыпавших меня поцелуями. Каждая из них по красоте была луна, и когда закипала моя кровь и я не мог уже сдерживать порывов природы, я хватал рукой вход в сокровищницы, срывал печати с перламутровых створок жемчужных раковин и окрашивал белый яхонт цветом сердолика.
  То одна усмиряла бушующий во мне огонь, похожая на скирду, полную цветов ивы, нежно-мягкая, розовая и обаятельно-белая, то другая удовлетворяла мои желания, подчиняясь всем моим прихотям, то кусал я сразу нескольких пери, у которых губы были сладки как сахар, то осыпал поцелуями краснощекую деву и пил из нее нектар. Ковры наши пропитались ароматом камфары и мускуса, но я знал, что Подкова Шедиза еще лежит в огне, и потому без сожаления покинул замок, когда настал срок.
  
  
   Телеграмма
  25. 9. 1974
  Местная 5 углов, 10 -1
   Амбросимову
  Поздравляю тчк Желаю чуда тчк Мик
  
  3.1.75.
  СПб.
   Эл!
  
  Письмо вызвано твоими мыслями, но вряд ли сумею сказать про них что-либо вразумительное: другое мышление, другие цели, другие герои, другие ссылки - Платон, Гегель, Шарден и прочая когорта.
  Икосаэдр? В-лад-икосаэдру...
  Пифагорейская сексуальность? Гессе - где вместо бисера - тела...
  Троица с введением Богоматери вместо Духа (или Сына?).
  Вот общая точка наша - матриархат, но у одного - точка Омега, у другого - точка усилия...
  Какой избрать образ, чтобы вложить в него твои мысли?
  Вот странно - отыскивает ли сперма "идею ребенка", вбуравливаясь в яйцеклетку? Но мы ( в культуре) сперва ищем образы, форму - а потом "вбуравливаемся" ими в жизнь.
  И кто мы? Чьи мы? Кто они? Наши? Мы - их?... машем рукой...
  Так или иначе, ты вступаешь на путь пифагорейства, а значит - эзотеризма. Но - секс может выручить и вытянуть - прорвать эзотеризм мате - и мета - Системы, совместив Диониса с Аполлоном.
  Вопрос: почему это не совмещалось раньше? Почему люди склонны к размежеванию? (Например, оргазм плюс бессистемность или система плюс, скажем. гомосексуализм?)
  Протестуя против замкнутости моногамии, которая, благодаря адюльтеру, не является, конечно, замкнутой, а, напротив, уподобляет супругов осьминогам с короткими щупальцами, отыскивающими новые возможности, не замыкаешь ли ты жестко и на замок свою "большую семью" в сфере икосаэдра? Откуда 13 - поясни...
  В чем пафос? Например, 1) в точке Омега (свернутое пространство), 2) в преодолении буржуазности, 3) в Вечном возвращении?
  В чем награда (Grand prix)? - 1) в сексотерапии, 2) в творческой жизни (вернее, жизне-творчестве), 3) в раскрытом обществе?... Скажи...
  Любая концепция, чтобы стать действенной, практической, массовой, должна умело оперировать сознанием посредством мифов, либо обещать своим сторонникам "высокую награду". В первом случае следует выработать целую мифологию, поскольку традиционная тебе, видимо, не подходит, во втором - указать Приз, что, впрочем, ты и делаешь: сексотерапия, психолечение, эсхатологическая точка Омега и, вообще, призыв к творчеству нового и обещание выхода из кризисного буржуазного состояния духа: отказ от сублимации, пляски вместо книг, любовное творчество и т.п и т.п.)
  Опасность: вся история человечества рассматривается тобой как длительное грехопадение (золотая нить, провисшая между двух золотых веков: точки Альфа и точки Омега, Альфа = Омега), и, следовательно, твое мышление является "утопическим". Опасность не в утопическом мышлении (на нем, слава Богу, держится вся "Европа" со времен Платона и Августина), опасно мне кажется то вздергивание золотой нити (избавление от одномерного, профанического сознания), которое (дай Бог не так!) немедленно переродится в агрессивность по отношению к нему и в "избиение младенцев" в виде одиночек и сентиментальных любовных пар.
  Должен признать, впрочем, что твоя идеология пригодна для Европы: то ли ты хороший европеец, то ли ты работал на американо-европейском материале (сексуальная революция, психоделики, групповой брак, футурология, наука и пр.). Опасность состоит в том, что европейское сознание естественно включит твою утопию в себя и легко переделает её под свои "изначальные" импульсы (такие как агрессивность, эгоизм), в результате чего произойдет искажение доктрины, которое тебе никак не желательно: ведь ты стремишься подорвать такие буржуазные психотипы, как Эгоист, Ревнивец, Корыстолюбец, Ненавистник.
  Не слишком ли ты накрываешь своей концепцией весь мир и всю историю? Будь осторожен... Хотя как сказать... Если ты выступаешь как миссионер, а не как ученый или писатель, то осторожность тебе, конечно, ни к чему и даже вредна - миссионерство есть риск, бросок в неизвестность.
  Еще раз повторяю, что твоя доктрина вполне экзотерична (в рамках Европы) и западному человеку (немцу, американцу) понятнее и ближе, чем, скажем, дзен или хасидизм. Я имею ввиду, прежде всего, кристаллическую структуру "Большой семьи" (соты) и "лечение сексом". Да и эсхатология, и тысячелетнее Царство (точнее, тысячелетний путь к Омеге) - вполне европейские. Так что говорю с полной уверенностью: утопия эта реальна (при условии, что Европа не откажется в течении ближайших столетий от утопического способа мышления).
  Странно, что в твоей доктрине менее всего (на первый взгляд) можно углядеть Бога. В каком - то смысле она подобна доктрине Маркса: осуществляется редукция общественных, психологических и религиозных отношений до определенного фундаментального уровня и утверждается, что перестройка структуры этого уровня приведет к перестройке всех прочих уровней.
  А где же Бог?
  Ты утверждаешь, что твои треугольники и тетраэдры будут способствовать решению религиозных проблем. Что ты можешь сказать о религии в твоем "алмазном" обществе? Помимо того, что его члены будут, якобы, лишены эгоизма и вообще "я", и потому явят собой благодатную почву для Бога - пахаря? Ты создаешь некоторые условия для воплощения некоторой сущности. Что ты знаешь об этой Сущности (о Боге)? Ничего? Или кое-что? Может быть, надо прокламировать саму Сущность (с соответствующим призом)?
  И вот еще что. Является ли Бог, достигнутый "орудийно" (сознательно и опосредовано: через "божьи таблетки", определенную структуру секса и брака и т.п.) тем самым Богом - не скажу который нужен нам - а тем самым Богом, которому мы нужны? Не раскапризничается ли Он за эту самую орудийность, не разгневается ли, не скроется ли прочь, подменив себя "куклой"? Орудийность меня (не знаю, как Бога) пугает, настораживает. Слишком много в ней от той самой буржуазной культуры, от которой мы, так или иначе, хотим избавиться. Не получается ли так, что мы ветви рубим, а корни растим?
  Не знаю.
   Б.О.
  
  P. S. Из книги "Голая обезьяна" Десмонда Морриса вот тебе годная и в тон тебе сказанная цитата: The advance of civilisation has not so much moulded sexual behavior, as sexual behavior has moulded the shape of civilisation.
  
  
   Гинекократический проект
  
  Гинекократический проект ставит своей целью построение целостного органического общества, основанного на личностном общении, ведущем к духовному развитию, слиянию с природой и её одухотворению; общества, основанного на тоталитаризме нравственности и любви.
  Гинекократический проект находит место для Утопии в Гинекее, женской половине общества. Неспособность мужских проектов реализации Утопии была связана с их преждевременностью и вытекающей отсюда идеологической незрелостью, ведущей к насилию. Только сейчас мир созрел для Утопии.
  ХХ век является веком агонии Патриархата. Два сокрушительных удара по отживающему свой срок строю были нанесены ему: Февральская революция в России и разгром международного фашизма с последующим крушением системы колониального рабства. В настоящее время мы наблюдаем все признаки вырождения патриархальной культуры в целом. Она держится из последних сил благодаря противостоянию капитализма и коммунизма. Настала пора нанести ей последний сокрушительный удар - демонтировать идеологические системы, на которых она основана. ГК-проект призван внести в женскую часть общества (и в незначительную прослойку мужчин, тяготеющих к целостному сознанию женского типа) древний матриархальный миф, актуализированный и артикулированный в соответствии с принципами констелляционной магии. Мы не отрицаем положительных достижений мужской религиозности - используем опыт суффиев, православных подвижников, даосов, буддистов, синтоистов, сохранивших и творчески развивавших некоторые аспекты женского целостного мистического опыта (без наличия такого компонента мужские религии не могли бы существовать). ГК-проект основан на понимании того обстоятельства, что экспансия Мифа, воспитание в его духе детей и мужчин преобразят мир (не гинекократическая революция, но Метаморфоза, не физический террор, но террор смысла).
  Наша задача не заключена в непосредственном участии в политической борьбе, хотя последняя и не исключается. Это не просто борьба за равноправие женщин в рамках изжившего себя патриархального строя, но культурное строительство, ведущее к коренному переустройству мира на основе целостного мировоззрения.
  
  
  Наброски к ГК-проекту:
  
  Наиболее слабой в идеологическом отношении является коммунистическая доктрина - на Западе она уже размыта массой сектантских течений. У нас, думает Б.О., коммунисты возьмут на вооружение Федорова, чтобы через его технокртаическую утопию вернуться к Православию. Так или иначе, но во всемирном масштабе остается единая идеологическая система - частная собственность на интерпретацию мира: плюрализм. В этом болоте успеха добивается тот, кто потрафляет низменным инстинктам толпы: благодаря демократии к власти пришел Гитлер.
  Правда, битлы... - но, может быть, это майские жуки? То есть, от простого капитализма, основанного на производстве материальных ценностей, переходим к капитализму, основанному на производстве интеллектуальных и художественных ценностей. Следующий этап - производство собственно духовных ценностей - то есть, воздействие на человека непосредственно человеком - целителем, магом, экстрасенсом, шаманом, колдуном, волхвом, ведьмой, гуру, Учителем. Переход или возврат к обществу, основанному на Неотчуждаемом знании. Отсюда - капитализация личности, а не вещи (сырья, станков)) и продуктов творчества (интеллектуального и художественного), поскольку "продуктом" творчества является другой человек (воспитание и образование, инициация и любовь).
  И не церковный человек (церквей "слишком много", в том числе и коммунистическая), а просто Человек, следовательно, Единая религия, Единый миф. Таковым является миф о Вечном Возвращении.
  В конечном итоге, Общее дело - воспроизводство Космоса (Всеобщее воскрешение). Золотой век - как Община Людей - со-творцов Космоса, золотой зародыш (хираньягарбха). Космос как объект художественного конструирования. Художество из художеств - аскетика.
  Средство (орудие) воспроизводства скрыто в душе человека (изоморфизм Космоса и человека предполагает наличие у них единого разума: шифра бытия. Универсальная онтология).
  
  
  
  
  
  Иван - Ревекке, 14 февраля 75г.
   Предвзятость 1-я.
  
  "Если сознание формирует, не испытав первого абсолютного страха (смерти), то оно - только тщеславный собственный смысл, свобода, которая остается еще внутри рабства."
   Гегель.
  Это ты уже знала, вспомни!
  
  Если человек рискнет задуматься о себе, т.е. спросить "кто я?", он прежде всего удивится, не обнаружив ни того, кто задал вопрос, ни того, к кому он обращен.
  И действительно, я - это не тело, так как я могу посмотреть на него со стороны, я - это не сознание, т.к. в отношении к любому чувству, мысли и пр. я могу приобрести "пафос дистанции".
  Я совершенно согласен с Элом, когда он говорит, что необходимо уничтожить эгоизм, должно исчезнуть "мое".
  "Не знаю, где мое началось".
  А также должно исчезнуть "я", в том смысле, что мы должны вернуть миру то, что поспешно приняли за себя.
  Разница заключается в следующем Я говорю, что я не тело, не чувство, не эта мысль и т.д.
  Это означает, что я очищается от неистинного и, пройдя через страх негативного (я не, не, не...), обретает себя на новом уровне.
   Для Эла все наоборот: я - тело, я - чувство, и потому, когда умирает тело, пропадает чувство и т.д., я исчезает.
  Т.е. это - уровень сознания, а не самосознания.
  Он знает, чем он не является (я не стул, не стакан, я не ты, меня вообще нет), но он еще не задумывается - кто он?
  (Понятие "я", употребляемое в этом контексте, вызывает некоторое раздражение своей пустотой и абстрактностью, но именно такое формальное определение "я" обусловлено полемикой, ведь тут речь идет не о его содержании, а о формально-логическом отстаивании его бытия.
  В следующий раз мы можем заняться раскрытием содержания этой пустой пока формы, и обнаружение содержания приведет нас к обретению нового горизонта бытия.
   "Если истина абстрактна, то она не истина"
   Гегель.)
  
  Трудно писать о небытии, так рьяно отстаиваемым Элом, тема эта трудно вербализуется, однако, язык иногда нас балует откровениями, например, он говорит, что человек в своей основе не одинок: ведь каждое со-бытие это всегда событие, и он совершенно правильно рассудил, что безобразное без-образно.
  Но пока хватит мудрствований лукавых, давай сыграем в бисер. Начинай!
  Мысли Гегеля о страхе и А.Блок.
  "Здесь ночь темна. Слова мои дики. Мучает красный призрак - заря. Наутро ввысь пущу мои крики, как белых птиц навстречу Царя. ... .......................Как черных птиц, навстречу Христа."
  
  
  
  ГК-проект (набросок).
  Самое слабое звено в мужской кащеевой цепи себялюбия - это СССР. Именно здесь возможен Прорыв.
  Не следует думать, что женщины, уподобляясь мужчинам, организуются в некую партию, которая вооруженным путем свергнет власть коммунистов. У нас есть другой метод борьбы с мужчинами - констелляционная магия.
  Любовь и целостное мировоззрение индуцируют проекции и констелляции. В соответствии с законом Иерархии, импульсы, исходящие с вершины пирамиды Сакральной власти, подобно волнам, распространяются все дальше и дальше, захватывая и верхушку властной пирамиды социума. Индукция идет через женщин.
  
  
  Записка на дверях "Подводного дома".
  "Был дельфин.
  Уплыл в теплые воды. (Загрустил).
  Завтра жди (если не запрут в дельфинарии) с 3 до 7.
  Грустный и больной.
   Шахти, Гуру и дельфиноид".
  
  ГК-проект.
  До тех пор, пока человек не приобретет власти над природой (стихиями, демонами, богами), вплоть до того, что сможет воспроизвести мир вновь, то есть, стать творцом его (высшая ценность!) - через свободное (неформальное, творческое) общение (любовь) людей, обретших власть над собственным телом и духом (т.е. самообладание), до тех пор, говорю, воля к творчеству профанируется, проецируясь через эго в волю к власти над людьми, которые необходимы для власти над природой (с помощью техники), что есть насилие и над людьми - придатками машин, и над природой (не замкнут метаболизм).
  Человечество взаимодействует с природой сознательно (насилуя ее) и бессознательно (а там - агрессия демонов-демоса, взрывы подавленных желаний и т.п.). Поэтому она является нашим всеобщим сном-кошмаром (отвечая природными катастрофами), так же как и история, творимая борьбой групповых (частных) снов (мифов, религий, культур).
  Пробуждение означает: все больше видеть других людей не как творцов и придатков машин, а как со-творцов природы. (Изоморфизм человека и космоса).
  Но невозможно властвовать над природой в одиночку, из темницы эго. Подлинная свобода, как власть над природой в целом, бессмертие обретаются лишь в общении, лишь в любви.
  Целостная психология снимает все проекции, скрывающие лики возлюбленных, - только их девственную суть видит и утверждает творческая воля в мире как единственное основание бытия.
  Царство Воли: люди (мир, община) сливаются в органическом единстве с миром (в целом). Триединство: мира с миром в мире (согласии и гармонии).
  
  
  
  
  Предвзятость 2-я.
   Иван - Ревекке, 1 марта 75.
  
  И я был прав, когда сказал, что Эл Там нашел лишь демонов, и Эл верно заметил, что тут я - эгоист (конечно, не в смысле "жадный"). Я знаю, что Эл часто несерьезен, когда дело касается Того, и чувствую, что я часто неполноценен (без чувственен) тут.
  Он живет из Игры и теоретизирует насчет Бога, я живу из мистики и (довольно легкомысленно?) называю все игрой.
  Тебе это не напоминает, как сегодня я сказал: "Вы еще маленькие, вы играете"? Я, мол, отыграл, мне все ясно. А ты сказала, что это совсем по-другому, уровень игры выше.
  Так же, как тогда для него все было ясно и просто и он не понимал, чего я хочу, так и мне сейчас трудно понять увлеченность многосмысленностью.
  Я говорю Игра, он говорит Бог. Тогда он говорит "Все очень просто". Ты сегодня сказала "Все гораздо сложней".
  Я все описываю Оттуда, он То понимает через это.
  Я поэтому еще не познал, что есть любовь, а Эл пока лишь чувствует её. У меня её еще нет, но я знаю об этом. А Эл знает все, и в этом мое преимущество.
  Он идет тут, я иду Там. Сойдемся ли?
  Сегодня я понял, что на это есть надежда.
  "...зубная боль была прекрасная реальность, прочная как крепко сколоченная табуретка. Он еще раз похвалил её и напрягся, стараясь обнаружить место, откуда она исходит. Тут, как сквозь туман, он увидел карандаш, лежащий на столе. Он сделал его центром мира, пупом земли и, ухватившись за него, попробовал увидеть его здесь. И в этот момент понял, что он уже в теле. Он вернулся, теперь главное начать дышать. Тут мелькнула мысль: "Так у кого же, собственно, болят зубы?", он пошевелил глазами, тело еще не действовало, не нашел обладателя столь спасительной реальности и опять провалился в черную бездну играть с золотыми пчелками. Они ему обрадовались..."
  Из дневника не-Эла.
  
  ОБ ИГРЕ.
   На какой бы уровень ни поднималась интрига, сколько бы смыслов она не имела (играть, описывать это в романе, писать об Игре и Романе в дневнике), результат один и тот же: Ощущение. И как наркоман, чтобы поддержать кайф, увеличивает дозу, так и тут, чтобы поддержать ЭТО ощущение, вскрывается еще один смысл.
  В свое время я пришел в отчаянье, поняв, что нет изменения, я меняю лишь ситуации, в которых реализуется один и тот же набор чувств.
  Почему нет ревности? Разве не было любви? Ты привыкла, потому что это - каждый день, это - никуда не денется. Вскоре ты поймешь, что ощущение игры всегда одно и то же, и привыкнешь к нему.
  А сейчас тебе интересно не потому, что в игре находишь новое, а потому, что сама игра еще непривычна, поэтому и притягательно переживание, рождаемое ею. Найти новое в игре невозможно, её результат - прошлое. Ты привыкнешь, и тогда я смогу сказать тебе что-то свое, потому что сейчас это бессмысленно, не потому что моя игра идет по другим правилам, а потому что это вне игры. Может быть.
  
   О ЛЮБВИ.
  Брэдли хотел страдать чистым страданием. А можно ли любить чистой любовью? Женщину и любое другое - нельзя, это вожделение. Бога можно, тогда любишь любовь. А если начать любить в другом Бога, это может причинить боль, т.к. другой еще не знает, что он - Бог.
  (Рисунок: щербатая пасть, проглотившая Солнце, рядом женские губы. Подпись: это - мы.)
  
  
  
  
   Телеграмма
  
  "Нарва-Йыэсуу Ленинград, 5 углов, 10 -1
   Амбросимову (для Бэллы)
  = Дело Алека одобряем любим целуем
   Бекки Эл."
  
   Радикальный антропный принцип
  
   Рассматривая Космос в качестве замкнутого на человека цикла, мы полагаем, что именно он (человек) обуславливает переход Космоса из одного состояние в другое (из вещества в излучение; с сохранением протонов, то есть, в плазму). Его функция - осуществить дерекомбинацию ядер и электронов, то есть тотальную ионизацию вещества. Это возможно при "остановке мира" или остановке внутренней речи - в медитации, любви, ликовании. Взрыв "смеха" уничтожает Космос, тем самым порождая новый: антропогенная Вселенная.
  Таким образом, первичная (после Взрыва) - во тьме остывающей плазмы - рекомбинация протонов и электронов есть синтаксический акт, порождающий свет.
  
  Отсюда следует, что радиус Вселенной не может быть больше 6-7 тысяч световых лет. Наука дает верное число для времени жизни - миллиарды лет, что соответствует индийской космогонии, однако, ошибается, принимая то же число и для ее радиуса, полагая, что граница Вселенной, на которой находятся квазары, совпадает с ее временем жизни. Но поскольку квазары регистрируются лишь с помощью рентгеновских телескопов, приходящее от них излучение следует рассматривать также как реликтовое: регистрируется состояние (ограниченной радиусом 6-7 тысяч световых лет) Вселенной в момент Большого Взрыва.
  
  
  
  "ВСЕМ НАМ. 13 марта 75г.
  Предвзятость третья,
  психоаналитическая. Перед прочтением сжечь!Бекки не давать!
   (она назвала это кощунством)
  
  Эл как неудавшаяся женщина,
   я как несостоявшийся мужчина.
  
  Наше расхождение обусловлено еще и формами нашей сексуальности. У Эла - пассивная: в Утопии он - женщина. У меня - активная: выискивание недостатков у женщин (матери) и выявление их как недостойных полового общения. Влечение к равным (мужчинам). Садистичность к женщинам как низшим и нежность к равным.
  Восток удобная форма для Эла: Дао, отдаться, войти в поток. Без деятельности. Дзен, икебана, чувственность, обрядность. Из Утопии его мистические переживания: отдание, вхождение в поток, женственность. Безвольность - одна из основных черт его характера.
  Я чувствую запрещенность влечения, углубляю садизм, оправдываясь недостойностью женщин... Элу приятно, что все пишут роман (за него). Эл - пассивность, Дао, Одно, растворение, небытие.
  Я - активность, страх, зло, преодоление, целостность, Единое. Вот почему у Эла нет зла. Он пассивен, он отдается. Знание, что и стена и он в одном потоке, успокаивает его: и препятствие, и он сливаются в одно. Моя же активность толкает меня к преодолению стены. И это дает мне преимущества творчества, созидания.
  Теперь понятен стал спор о "Я".
  Оказалась, что разница путей определила наши отношения. Ибо наши пути определены нашей сущностью, которая, в сущности, наше отношение к бабам."
  
  
  
   Отчет L-бодхисаттвы.
  
  Ленинград, 5 углов.
   12.3.75.
  
   Прошел почти год.
  Когда меня отправляли в командировку, я не представлял, что придется так туго. Мне приходится вести непрерывную борьбу с Объектом, и временами у меня просто опускаются руки.
  Через полгода я так устал, что запросил помощи, и мне прислали нового Гида, самого лучшего из всех, какие были в этот момент на земле, а в начале Нового года - еще одного.
  Управлять Объектом стало несравненно легче, правда, Гиды тоже люди и с ними приходится вести соответствующую работу, но зато они оказались более устойчивыми, чем предыдущие.
  Я их назвал дельфинами.
  
  
  ГК-проект,
  или девятый вал феминизма
  
   В условиях мужской шизофренической культуры самоопределение женщин, изначально обладающих целостной психикой, заключается в осознании этой целостности. До сих пор женщины объединялись лишь для защиты и выживания в мужском враждебном мире. Необходимо перейти в наступление - прежде всего, на идеологическом уровне.
  Мужской разум, мужские методы познания, основанные на дуализме и объектном отношении к природе, себя исчерпали, доведя мир до грани катастрофы.
  Необходимо отказаться от всех мужских религиозных и философских построений и раскрыть в себе собственный миф, который бы им противостоял.
  
  Коан полиандрии.
  Драупади, принцесса царства Панчалы из древнеиндийскго эпоса, - жена пяти братьев пандавов, с каждым из которых живет по два дня. Еще в джайнской литературе Драупади идет на этот брак по собственному желанию, однако, начиная с "Махабхараты" делаются попытки извинить и объяснить этот тип брака, ставший неудобным и постыдным для патриархального сознания.
  Йога любви открывается одному из её мужей, Арджуне, именно вследствии этой полиандрической инициации:
  "Непреходящую эту йогу Я (Кришна) сообщил Вивасвату, Вивасват сообщил Ману, Ману поведал Икшваку. Так, один от другого, раджа-риши её познавали, но через многие годы утратилась эта йога. Именно эту древнюю йогу ныне тебе возвещаю, ибо ты друг мой и бхакта, в ней - высочайшая тайна". Гита, IV: 1 - 3."
  
  Дзен посеял на Западе иллюзию, что можно достичь просветления, не прилагая к этому никаких усилий. Но жить спонтанно, свободно, естественно - это не метод, а результат. Не делать усилий, отказаться от воли, отдаться жизни и дать вещам случаться - это искусство, и как всякое искусство оно требует овладения техникой.
  Тэнки Пуй говорил, что стремиться к сатори (просветлению) без коана - все равно что сеять рис в горячий песок. Проблема заключается не в том, чтобы решить коан, а в том, чтобы создать его. Коан - это вопрос, который ты должен решить всем своим существом. Коан это мучительная боль сердца, вопрос жизни и смерти, основанный на вере и любви к Мастеру. В овладении дзеном, - говорят Мастера, - самое главное поддерживать дух вопрошания: чем сильнее этот дух, тем глубже будет сатори. Сила же вопрошания зависит только от силы твоих чувств. Они же и определяют способность ученика решить коан.
  Ты должна создать для мужчины коан полиандрической любви.
  
  
  ГК-проект, набросок:
  Мы станем Титанами, дерзновенно играющими мирами не при помощи космических ракет, а одной только силой духовной своей.
  И тогда наступит ликующая Весна Единой Семьи, время Космической любви, время рождения Сына человеческого - нового Космоса. И зачнется он в безумии мирового оргазма, в ярости самоуничтожения плоти и мощной жажде самоутверждения её во имя новых страданий -
  через вспышку Единого Сверхсознания Блаженства и Любви в точке Омега,
  через разрушение форм сущего - в гигантском взрыве Аннигиляции, в Единой Молнии Страшного Суда и Нирваны - в синтезе Непорочного зачатия, Менструации и Родов.
  
  
  27.3. 1 час 15 мин. Ночь.
  
  Я не знаю, что ждет нас впереди. Но я ничего не боюсь. Этому научил меня Эл.
  Нужно быть открытым для будущего. Я знаю, что все это было нужно. И только так.
  Расстреливать. Или скальпелем. Полумеры нам не годятся.
  Слышишь, я не боюсь. Потому что верю. Через все это надо пройти, чтобы найти друг друга.
  Потерянный рай.
  Когда ты осел на пол в прихожей и я встала на колени рядом с тобой, ты обнял меня, поцеловал и спросил: Я дома? - Дома, ответила я.
  А Дом - это другой человек.
  Я пью твое здоровье. (Под твой храп). Я люблю тебя.
  Все остальное ждет нас впереди.
  Ищи. Ищи меня. Еще много дорог впереди.
  Мой муж, мой ребенок, мой товарищ. Един в трех лицах.
  Боже мой, Великий, как хорошо, что я сильнее.
  Ни о чем не жалею.
  Только бы купол черного неба над белым заливом.
  И горизонт в его бархатистой тьме, невидимый, не пугает, а по-прежнему зовет к себе.
  Кондор улетает. Покой у меня на душе. Мир и покой.
  Я все равно не смогу как все. Значит, буду рваться и дальше. "Стрелка моя, лети!"
  - Лечу, лечу. Пусть на метле, в ступе, на шабаш.
  Я ведь из первых. Другим будет легче.
  Гуру! Прости меня.
  Мое место здесь. Ты ведь всегда это знал, одинокий бизон.
  Берегись охотников. Под твоей шкурой всего только кровь, мясо и кости. Как и у всех. Дай Бог тебе успеть, пока отравленная стрела не запела тоненько в твоем сердце.
  Удачи тебе.
  
  
  2. IV. 75. 19.00
  (Ты любишь точные даты).
  
  Только что услышала от Бэллы, что твой дом для меня отныне закрыт. Обещаю, что тебе не придется повторять это дважды.
  Мне очень жаль, что наши отношения ты решил прояснять с друзьями, т.е. пошел по стопам Алека.
  Что ты знаешь о том, что происходило со мной в эти дни?
  Что ты знаешь о том, как выступили мои друзья по отношению к тебе и какую роль они сыграли во всем этом?
  Лорке я успела сказать все, что думаю о ней. Видеть мне ее пока не хочется.
  Завтра выхожу на работу.
  У меня остались твои книги.
  Если тебе удобно, мы могли бы увидеться в субботу в Лесу.
  Книги я принесу. Как всегда у меня открыто до 14.45.
  
  Бекки.
  
  
   Продолжение отчета L-Бодхисаттвы.
  
  В марте мы создали Дельфинию. Мы даже нашли для неё место - на Пяти углах... Но Дельфиния больше, чем место. Это - инфраструктура мира, нечто вроде педагогической провинции Гете, только в ней учат любви, а не игре в бисер.
  Первым дельфинам приходилось работать в труднейших условиях: не было даже телефона, не говоря уж о надежных контрацептивах для работы в полевых условиях. Постоянно не хватало денег, так как дельфины не умеют считать их. Не было опыта. Совершались крупные тактические ошибки. Но Дельфиния приобретала все более конкретные очертания.
  На Пяти углах - под флагом в виде черного треугольника с дельфином на одной стороне и трикветром на другой - высился виртуальный дом в форме икосаэдра. В нем жили только дельфины. Но их было немного. Они заплывали сюда ненадолго - для отдыха, обмена опытом, лечения - с тем чтобы вновь отправиться в мир - на служение, работу, диверсии. Бела Кунац была главой Тайной полиции, разведки, супершпионом 001. Тергруппой командовал перелетный Ангел, Богиня мрака, Первый дельфин.
  Идеологической основой нашего движения был
  Гинекократический проект.
  
  
  
  
  Эл!
  Ты сбил мое эпистолярное дыхание, попытавшись ввести мои письма в текст своего труда и даже попросту отнесясь к ним как к писаниям (следам), а не произнесениям (видениям). Вот и сам виноват, что я, застеснявшись семиотики, обмелел в переписке, и даже, когда пишу, мель эту преодолеть не в силах.
  Предложение относительно твоей третичной программы: не оформить ли её, сознательно стилизуя под И-Цзин, т.е. в виде триграмм:
  1. Дионис ныряет на самое дно.
  - Благоприятно сгореть в желтом пламени. Счастье.
  2. Аполлон появляется на глади воды.
  - Полезно трижды сосредоточиться.
  3. Весело резвится стая дельфинов.
  - Свершение. Хулы не будет.
  И т.д., что-нибудь в этом роде. Вместо двоичного и-цзиновского кода хорошо употребить троичный, исходя, скажем, из троицы отец - мать - дитя. Это даст 27 комбинаций, вполне достаточно для реализации любой программы. Графемы можно оставить и-цзиновские, третью придумать, например, тире с точкой ( - . -), с соответствующим толкованием (медиатор, посредник, умиротворитель, нирвана? достижение).
  Сама триграмма (знак, имя, номен?) дает четвертое в том самом тетраэдре, о котором ты говорил. Вот что плохо: медиатор должен (?) выявляться и проявляться через структуру (мифа, триграммы), а здесь он уже присутствует в качестве вполне полноправного члена. Хорошо ли это? Подумай.
  Конечно, добавить всю прочую символику: стили, свойства и пр.
  Самое трудное - состав триграммы: текст. Как избежать шарлатанства или искусства? Разве что попросить помощи у магов и волшебников.
  Нет ли литературы по ересям (особенно, арианство)?
  Б.О.
  
  
  
   ГК-проект
  
  Вселенная, партеногенетически воспроизводящяя самое себя. Земля - сердце Вселеной, колыбель Титанов. Они порождают юную Вселенную и уничтожают старую. Они стоят в конце и начале ее развития - в точке "Я" (объединяющей начало и конец алфавита: Я=йА).
  Гинекея - матка Вселенной, в которой образуется яйцеклетка - группа "Я". Это - управляющий энергетическими потоками центр мира, изоморфный ему. Поэтому любое действие внутри Гинекеи отзывается эхом по всему миру.
  По мере роста группы "Я" пробуждается природа, одушевляются растения, одухотворяются животные, преображается небо и Земля. Мир сливается в гармоническом единстве и и наконец взрывается от восторга.
   Это - катарсис, ведущий к новому циклу, девственное рождение, со-творение: синтез непорочного зачатия, смерти, менструации и родов.
  Группа "Я" - это Перводвигатель и Творец Вселенной.
  
  
  
  Я все поняла. И должна сказать тебе. А потому прости, что снова тревожу.
  Нет, нет! Ты переживаешь именно потерю любимой и земной любви.
  И ты вычеркиваешь меня потому, что не можешь относиться ко мне иначе.
  Я не оплакиваю потери возлюбленного. На это у меня хватит сил.
  Тебя не хватило на это. Может быть, потому, что стало ускользать мое плечо? И ты в гордыне своей еще сильнее оттолкнул его.
  "Нужен лесник, знающий лес"?
  Что из того? Твое дело важнее.
  Не проводником же тебе быть.
  Я очень внимательно перечитала свои гексаграммы: этим и вызвано мое письмо. Прочти и ты еще раз.
  И я не принимаю твоих обвинений по поводу веры, свободы, любви.
  Это у тебя осталась одна свобода.
  Хватит ли этого тебе? Ведь ты не можешь любить ту, о которой рассказывал мне вчера.
  Ночью, когда Алек привел меня в чувство, он сказал: "Книга у меня на работе. Хотел узнать, чем дышит моя жена. Я готов на все, лишь бы ты так не мучалась".
  Я в нем никогда не сомневалась.
  А для красивого антуража вот тебе стихи:
  
  Идти меня не призывай
  К святыне нового порога.
  Не жди. Я в твой не верю рай.
  И знай - я не меняю Бога.
  ..................................................
  Как будто бы тобой написано, не правда ли?
  
  
  
  
  Последние Предвзятости.
  
  1. Эл неоправданно жесток. Почему должны страдать Бекки и Алек? (пресловутая "слезинка ребенка"!)
  2. Эл ничего не делает: делают дельфины. Он не страдает.
  3. У него нет ответственности.
  4. Он сам эгоист и на месте Алека поступил бы точно так же: кто же согласится делить с кем-то любимых жену и детей?
  5. Эл только набирает материал. Наберет, и ты ему будешь не нужна.
  6. Что же делать с людьми не-дельфинами? Ведь дельфинов мало. Выкидывать, если не подходят? Бэлла, к примеру. Эл её выкинул, но чему он её научил?
  
  
  "Моя Ребекка умерла,
  Я реквием по ней слагаю,
  А вместо Бекки в дом вошла
  Девица наглая и злая"
  Алек
  
  Бекки:
  ......................................................
  Большая Медведица лениво перевернулась на другой бок. Брюхо её набухло и медленно выкидывало звезды ковша. Дело прежде всего. Гелла, обхватив метлу коленями, взметнулась вверх. Йогу Любви Мессир еще не изучил.
  Но он был в ровном расположении духа, стучал на машинке и даже позволил себе бокал вина.
  Солнечный день за окном медленно превращался в век Водолея.
  Дельфиноид сдох.
  Когда? Как могло это случиться?
  Может быть, Медведица напряглась в последнем усилии, созревавшем веками, брюхо её лопнуло, и не семь звезд, а семижды семь дельфинов извергло её брюхо?
  Мессир затянулся сигаретой, которую Бекки небрежно бросила в пепельницу, обуреваемая жаждой творчества.
  - Слушай, - сказала она, - я не могу остановиться!
  - Нормально, - сказал он, выпуская табачный дым.
  
  
  Неотправленное письмо
  
  Ночью мне было холодно и снилось поэтому, что нахожусь на крыле самолета. Внезапно вижу, как шов кабины начинает расходиться и это - конец, как в "Аэропорте".
  Оказываюсь внутри этой стеклянной кабины и понимаю, что через мгновенье моя грудная клетка лопнет от перепада давления. Кабина напоминает прозрачный конус, ввинчивающийся штопором вниз. Мимо проносятся облака, куски синего неба, всполохи солнца. Мне становится весело и счастливо, и я кричу свою сакраментальную фразу о любви к людям.
  Внезапно осознаю, что останусь жив, потому что или от меня отлетает лишь Бодхисаттва, или, наоборот, эго. В любом случае тело остается и, выпадая из кабины, врезается в огромный торт.
  Утром возникает мысль, что Булгаков чуть ли не оправдывал зло, творимое большевиками, рассматривая его как возмездие.
  
  Евангелие от Воланда.
  Гете и Булгаков: инверсия мужского и женского. У Булгакова в роли Фауста выступает Маргарита Николаевна, Мастер же соответствует гетевской Маргарите (она убивает ребенка, он сжигает рукопись, её и его прощают).
  Булгаковская Маргарита - это русский "Фауст", "погубивший" душу свою (сделка с дьяволом), но не во имя знания, а во имя любви и спасения возлюбленного.
  Воланд, поэтому, не дьявол, а Шива, окруженный свитой демонов. Он не творит зло, а наказует (Шива безжалостно уничтожает все, что мешает духовному совершенствованию). Маргарита таким образом становится Шакти, пусть и на одну ночь бала. Это - её инициация.
  Однако, подлинной Шакти она не становится, так как в жизни у Шивы-Воланда еще нет аватары. Поэтому Маргарита занимает промежуточную позицию между хлыстовской Богородицей (Королева радения) и Спасителем-Христом. Роман Булгакова - пророчество о Христе в облике женщины.
  Маргарита и Мастер должны вернуться в виде D- и L-бодхисаттв, чтобы вместе стать Бодхисаттвой-Махасаттвой.
  Вот почему я как-то сказал тебе, что Булгаков еще не знал продолжения... Эл.
  
  
  
  15.7.
  Афалина! Ты грустишь без меня? Не плачь, время быстро летит. Я тебе расскажу, какие здесь сосны и какая тишина - с ума сойти!
  А вечером лунища вылезла из-за тучи, белая, круглая и смотрит на нас.
  Мы с Лоркой даже замолчали - такое это было зрелище.
  Состояние пока странное: спим почти сутки напролет и ни на что времени не хватает.
  Вчера только уехала свекровь.
  Боже мой! Как все сложно! Но на месяц я должна отключиться и ни о чем не думать. Удастся ли?
  Одна надежда на мальчика. Он у меня такой стал!!
  Так неудобно получилось с твоим звонком. Свекровь ужасно разволновалась. Она восприняла это как выпад с моей стороны, но зато это дало нам повод хоть как-то объясниться.
  Элинька! Я тебе попробую дозвониться в воскресенье вечером. Но здесь ужасные очереди, так что не волнуйся, если раньше 9 вечера не смогу: у нас режим детский.
  Сейчас стараюсь ни о чем не думать.
  Вечером, когда малыш засыпает, выходим с Лоркой на крыльцо покурить. И такое впечатление, что всю жизнь здесь живем, что другой жизни и не было.
  Сказала ей в шутку, что уеду жить в Штаты, а у неё губы задрожали: Не хочу, чтобы ты уезжала!
  Вспоминаешь ли меня?
  Я пока еще не соображаю, что впереди целый месяц вдали от всех. Подготовился ли ты к написанию Единственного письма ко мне? Или эпистолярные способности совсем заглохли? Тогда не насилуй себя, занимайся лучше романом.
  У меня письмо получилось вполне семейное, не правда ли?
  
  
  25.7.75.
  
  Волчище!
  Живу все еще в полудреме. Ничего не вспоминаю. Тихо здесь. В саду флоксы пахнут одуряюще.
  А вчера грусть всколыхнулась. Протянула ей руки, как старому знакомому: "Здравствуй, грусть!"
  А вчера мой мальчичек попросил рассказать сказку о дожде. "Ну, помнишь, историю тетя у нас на пластинке читает?"
  Я обомлела. Стала рассказывать, что помню. А он поправляет: "Забыла про рюмку, которую она, как птенца, греет в руке".
  Вот такой был день.
  А сегодня пятница.
  С добрым утром. Мы пошли в лес.
  Сосны тебе кланяются.
  Только холодно.
  Обними меня крепче.
  Сны снова стали сниться.
  "Прими на радость из моих ладоней..."
  
  Открой глаза. Видишь, я тебя тихонько целую.
  Бекки.
  
  P.S. Что Б.О.?
  
  
  
  Фрг. письма Б.О.
  
  Главный герой - главная задача, которая, как мне кажется, еще не решена автором. Он самодовлеющ. Все делает и решает сам. Читатель не привык к таким героям. Но даже если согласился бы принять его в литературе, не выдержит подобного основателя идеологии, поскольку усмотрит в самодовлеющей и прорывной позе героя симтомы mania grandiosa... Вдруг перед ним возникает такой титан, гигант мысли, гигант внутренней жизни, эмоций, акций и пр.. Как он будет смотреть на этого гиганта, который сам себя утверждает, как он отнесется к этому? Как к литературному произведению или уже к каким-то психологическим маневрам, связанным с эгоцентризмом?
  Может быть, разделить функции на трех героев, последовательно вступающих в действие? - Пророк, преждевременный апостол, Христос? Не знаю...
  Распад Дельфинии и крах Шивы-Шакти, находясь в полном противопоставлении эйфористическому энтузиазму Утопии, повергает читателя в удивленное и тяжелое состояние духа. Декларация героем своей Дон-Кихотовской веры Системе не убеждает вполне, поскольку она происходит на фоне сверхтяжелых состояний...
  
  Герой не скрывает своей позиции, которую условно можно назвать "коллажным творчеством". Автор, как и герой, творят из готовых форм и элементов, будь то мифы, философские фрагменты, биографии или заголовки газет, сводя собственную творческую роль к "организации готового материала".
  С подобным подходом к материалу можно согласиться и даже увлечься им, но за счет постоянного и всепроницающего истолкования фактов обыденной жизни, как символов и мифов, автор не только лишает читателя важной степени свободы или области, где ничто не истолковывается, но и ставит героя в уязвимое положение. Даже неопытному иронику нетрудно найти в романе немало мест, в которых прием "мифологизации", наталкиваясь на читательскую иронию, ведет к снижению героя и, частично, его окружения.
  Эта опасность углубляется идеологическим динамизмом героя. Смену масок должно оправдывать, глубоко мотивировать: эмоционально, эмпирически. Весь этот "цыганский бал", как мне кажется, стоит в противофазе с Утопией. С Омегой.
  И нужно оставлять зоны, свободные от толкования, особенно это касается малозначимых мест: в противном случае не получается свободного бытового дыхания. Люди не просто сидят в мороженице, а вовлечены и приобщаются к мифам: на уровне слов. Этого не надо ни в коем случае делать. Хотя в такой литературной манере также есть свой интерес, но она теряет свою жизненность, которой ты должен наполнить свою вещь. Поменьше герменевтики и мифологических забав. Комментариев.
  Далее. Объем романа не выдерживает никакой критики, а порой и терпения. Отсутствие ярко обозначенной интриги или детективной линии не позволяет читателю надеяться, что через 50 страниц появится труп или сыщик. С другой стороны, он понимает, что автор отнюдь не собирается повергнуть его в пучину монотонности и единообразия, поскольку не усматривает оных ни в остроте авторской теоретизирующей мысли, ни в энтузиастическом изображении Утопии, ни во внутреннем накале страстей и эмоций героя.
  Видимо, все дело в структуре действия и изложения.
  Конечно, объем нельзя определить заранее. То, что у тебя мыслительный корпус очень велик и многообразен, приводит естественно к большому, великому роману по массе, но - многое надо выкинуть.
  Хвост романа никуда не годится.
  Хотя момент, когда герой забывает обо всем, поглощенный страстью, дает момент личного доверия, интимного отношения к герою, как к человеку. Следует подчеркнуть это. Теории от этого только выигрывают, когда он на время оставляет их, поглощенный одной Ревеккой.
  Коллажная организация перестает быть удачной, когда возникает романтическая стилизация. Общие фразы не соответствуют накалу страстей. Нарушение меры: Лес, Сад, Болото, пенек и т.п.
  
  Указанные не исчерпывают всех замечаний.
  Однако, не следует забывать, что обнаженный критицизм этой памятной записки вызван как собственными пожеланиями автора, так и тем высоким спросом, который предъявляет критик, не без оснований усматривающий в тексте живую и основательную духовную инициативу.
  Б. О.,
  один из второстепенных героев романа.
  
  P.S. Посылаю тебе в подарок совершенно удачное название для твоего труда - ты сам убедишься в этом, когда несколько раз (подряд и с перерывом) его перечтешь:
  
  
   ШРАМ ОТ ХАРАКИРИ"
  
  
  
  
  
  
  
   II
   (продолжение)
  
  
  Вот так.
  Вчера еще я думал, что знаю всю структуру романа. Вначале хотел заинтриговать читателя своим Предуведомлением, поиграть в первой главе с редактированием текста, одновременно вводя некоторые узловые моменты фабулы, усилить детективный элемент признанием героя в убийстве возлюбленной и далее идти по сюжетной канве их взаимоотношений.
  Более того, после того, как мне удалось справиться с описанием своей прогулки, мне показалось, что это будет неплохим завершением всего текста.
  Таким образом, передо мной возникла иллюзия целого.
  Я сказал иллюзия, потому что она пропала.
  Уже вчера ночью, после ухода Бориса Ивановича, я ощутил подавленность.
  Несмотря на то, что он заторчал на всем. Я прочитал ему почти всю первую главу, и ему не понравились лишь клубящиеся облака и кое-какие детали диалогов. Все остальное он принял. Сказал даже, что это - настоящая литература. Похоже, мол, на англосаксонскую прозу. Он сам хорошо пишет - в стиле Камю - поэтому на его отзыв можно положиться.
  Я был доволен. В самом деле, никогда бы не подумал, что смогу за два дня накатать столько страниц хорошей прозы, да еще еле-еле печатая на машинке.
  Итак, я сказал, что увидел в себе новую форму.
  Как можно убить себя? Как можно передать достоверность происходящего? Убедить в том, что все это было?
  Во-первых, начнем с конца, нужно осуществить такую подгонку деталей, сплести такую многомерную паутину, из которой не было бы возможности ускользнуть в жизнь.
  Я хочу сказать, что обычное литературное произведение касается жизни лишь по плоскости разреза. Весь объем придуман, и его можно отсечь и заменить другим. Как говорил Дюма: "История - лишь гвозди, на которую можно повесть любой хлам моей фантазии".
  Я же хочу вылепить шар гомеоморфный жизни. Тем самым я хочу отслоить от себя свое эго. Полностью, тотально самоотчуждиться. Я понимаю, что этого невозможно достичь полностью: всегда останется хвостик паутины, которая будет продолжать ткаться. Но все же на каком-то определенном этапе можно будет сказать: "Все. Стоп. Ты весь там - на бумаге. Как в чистом зеркале". Не утопия ли это очередная? Я ведь ужасный фантазер. Как знать? По-крайней мере, я буду к этому стремиться.
  Так вот, о Борисе Ивановиче. Мне было стыдно читать этот кусок в Соборе. И потому я стал заливать ему, что это будет грандиозный текст. Крутой, беспощадный. А он увидел там только дьявола. Странно. Говорит, что у Тиллиха в тексте ощущается Бог. Может, и я научусь так писать? И Бог появится?
  Он говорил, что должны быть чистые места, прорывы. И еще, узнав, что Прогулкой я хочу завершить весь текст, он сказал, что в процессе работы все может измениться и этот кусок может оказаться началом. Эти его слова и натолкнули меня на мысль об изменении формы романа. Я понял, что выразить себя можно только так: каждый данный момент начиная заново. Текст должен дышать вместе со мной, и читатель должен ощущать это дыхание.
  Год назад, еще до встречи с Бекки, он же посоветовал мне написать роман о человеке, попавшем в жесткий любовный треугольник, и в поисках выхода придумавшего себе эту Утопию. Он мыслил консервативно, но эта формулировка прояснила назревшую у меня к тому времени мысль: вонзить идею в жизнь и посмотреть, как она будет работать. Конечно, это нельзя сделать искусственно, как заметила Бекки, но это-то меня и интересовало прежде всего: возможен ли в наше время синтез мысли и жизни, другими словами: рано или нет?
  В этом - суть моего эксперимента. Я же ученый. Только я пытаюсь заниматься трансформацией людей, а не микроорганизмов. Пусть это и звучит самоуверенно, но так как я считаю этот процесс обоюдным,то одновременно тем самым я трансформирую и себя.
  Я еще не решил, как назову эту главу и о чем буду в ней писать. Когда заглядываешь в себя, становится страшно: как найти ниточку, потянув за которую, можно размотать весь клубок? Так много торчит концов, за который ни дернешь - все вертится. Очень странная вещь эта Психика.
  Я буду заниматься интроспекцией. Фактически, это не роман, а исследование. Я буду исследовать самого себя. В тончайших деталях и переплетениях нитей, но не как Пруст - он традиционен: ретроспектива! Поэтому я буду повторяться. Это неизбежно. Одни и те же темы, пусть в разной аранжировке, будут появляться вновь и вновь. Это - как музыка. Не хотите читать - слушайте.
  
  Вернувшись с Прогулки, я обнаружил в почтовом ящике извещение об очередной посылке из Штатов, но мне не терпелось сесть за машинку. Я не отрывался от неё до поздней ночи: когда я понял, что мне удалось справиться с описанием своей прогулки, я не смог остановиться и продолжал, подхваченный волной какого-то экстаза, описывать события последних дней.
  Лишь через сутки я выдохся и лег. Но после сильного напряжения никак не мог расслабиться. Долго боролся с собой и вдруг скатился по какой-то огромной мраморной лестнице к нашей Обсерватории.
  В голове что-то лопнуло с таким грохотом, что я моментально проснулся. Сердце билось как бешеное. Я ничего не мог понять: мне казалось, что в голове моей не должно ничего остаться: это была настоящая бомба!
  Внезапно я понял, что все в порядке. Тихо. Я лежу. Все соображаю, могу даже пошевелить головой, встать, закурить, прочитать кусок текста и что-то поправить. Это меня успокоило. Я погасил сигарету и сразу уснул, лишь мелькнула в сознании мысль: "То ли еще будет!"
  
  Проснувшись, очень довольный собой, я вылез на улицу и пошел за посылкой. Она была от феминистки Лиз, с которой меня познакомил в июне Д.А. В ней было принстонское издание Бахофена с засунутой под корешок запиской:
  
  "Дорогой Эл!
  Вот одну книгу - избранное произведение твоего любимого Бахофена - которую тебе посылаю. Нормана Брауна заказала в Нью-Йорке. Ты мне сказал бы какие еще книги тебе полезные, и я постараюсь их найти.
  Я скучаю по тебе, мне хочется разговаривать с тобой. Было бы хорошо, если бы ты бросил открытку в конце августа. В сентябре я вижу, что уеду на Цейлон. Фред и Франсис уже там: это хороший ашрам и они зовут меня. Но что я там буду делать - не знаю.
  Знаешь, эта белая ночь, которую мы провели в разговорах - как много она значит теперь для меня.
  Ко всем и ко всему я становлюсь по-другому. Вот недавно была на лекции Рам Даса (д-р. Альперт). Он рассказывал о своей шакти: её зовут Джойя, она еврейка-домохозяйка, мать троих детей, жена отличного католика-итальянца из Бруклина, которая выдает себя за реальное воплощение Кали, Афины, Шри-Маты Брахмы - Матери Вселенной - и Тары (ты знаешь, это тибетская Богиня Тантры). Рам убеждал нас, что Джойя в самом деле Озаренная. Ему она говорит, что пришла на Землю только для того, чтобы быть инструментом его приготовления как духовного Учителя мира.
  Я понимала, слушая его, что тебе это было бы интересно, но сама скучала, потому что не верю Альперту, несмотря на все его верные слова: слишком от него вонит (?) Сэлинджером, Керуаком и Алланом Уотсом.
  Эл, дорогой! Прости, что так не уважаю твоих интересов, но если бы ты сам увидел Альперта, то не мог бы не согласиться со мной: я была во многом не согласна с тобой в Ленинграде, но, тем не менее, чувствую, что в тебе есть что-то глубже тех банальностей, которые ты изрекал, и которые мы слышим здесь на каждом углу.
  Все говорят о состояниях муга и мушин, о Будде и Христе, только и слышишь...
  
  Дальше я не стал читать. Настроение было прекрасное, солнце было такое бледное и лохматое, и я вдруг понял, что торчу. В самом деле, это напоминало торч прошлого года. Опять сатори?
  Вдруг стало светло. Тоска прошла. Свежесть. И я понял все. Смысл присходящего открылся мне. До этого мной вертела структура. Теперь я овладел ею. Теперь я понял, чего хотят Они: снять оппозицию между культурой и жизнью, между жизнью и Богом. Снять все оппозиции. Одухотворить бытие.
  Может быть, я решил этот коан, который подсунула мне Бекки? Я уже мог думать о ней спокойно.
  Мне было просто хорошо оттого, что она есть. И будет! Слышите? Это я Вам говорю!
  У меня и вправду было состояние отчуждение от себя. Я наблюдал себя со стороны. Я думал о себе как об Эле.
  Я стоял возле "Сайгона" и видел, как он лезет в мой портфель. Да нет! Я не шизик! Не лепите мне это! Я просто чуть-чуть выше себя. Иногда это пропадает: когда я сливаюсь с машинкой или когда пришел Б.О. Тут уж я был настоящий Эл. Во мне заиграло тщеславие и всяческая суетность. Я похвастался, что закончил роман и отдал ему единственный свой экземпляр на предмет критического разбора. Мне хотелось получить объективный отзыв перед тем, как предъявлять его Алеку. Я уже не помню, когда у меня возникла идея о том, что текст может как-то повлиять на него, но она так прочно завладела моим сознанием, что именно благодаря ей я так торопился с завершением романа. Избавившись от рукописи, я вздохнул с облегчением и хотел было спокойно заснуть, но вдруг на меня накатило. Я не спал всю ночь, а утром не выдержал и помчался к Бекки.
  
  Ответил Алек. Я сказал, что мне нужно поговорить с ним и с Бекки по поводу своей работы. Дверь отворилась, Алек извинился, что неглиже и пошел одеваться.
  Вначале он сказал, что Бекки на отдыхе после операции, но, когда я уходил, вдруг признался:
  - Она на работе, вы разминулись.
  Я сказал, что, пожалуй, зайду к ней.
  Он кивнул:
  - Только не сидите там долго.
  На прощанье я пожал ему руку - сильная рука, крутой мужик, недаром Бекки его любит - и сказал:
  - Вы извините, мне самому неудобно, но, право, я не виноват, потому что происходит нечто чудесное.
  
  Я вызвал её. Мы стояли у окна, за которым гремело "Пусть всегда будет Солнце, пусть всегда будет мама!" и она говорила: "Как ты похудел! Как похудел!"
  У неё тоже был жуткий вид: лицо почти исчезло, остались одни глаза. Она выскочила на минутку, но мне было достаточно: миг ли, жизнь ли? - какое это имеет значение, когда в них читаешь любовь?
  И потому я, подключившись, вошел в столб такой энергии, что чуть не летал по Лесу в ожидании перерыва.
  За ланчем я ей рассказал про то, что со мной произошло этой ночью:
  
  Я боролся с безумием. Я не спал. Я чувствовал деперсонализацию.
  В отличие от прошлогоднего состояния, меня не рвало вверх, не крутило по комнате, не швыряло по стенам. Я сидел в позе лотоса и блаженствовал в Пустоте, Покое, Молчании.
  А когда "вернулся", мне стало не по себе. Когда начало работать сознание, я испугался, как бы не свихнуться. Проблема была в том, что сознание не могло примирится с мыслью, что Бекки - это Шакти, а я - Шива. Это вступало в противоречие с его данными о том, что мы - лишь одна из миллиардов пар и не можем наполнять собой всю Вселенную.
  
  - Бекки, - возбуждался я все больше и больше, - во мне столько энергии, просто ужас! Не знаю, откуда она берется. Такое ощущение, что я подключен к мощному энергетическому столбу: хожу как внутри трансформаторной будки: все гудит и звенит от напряжения. Десять дней ничего не ем, а сил столько, что готов перевернуть весь мир.
  - Десять дней, которые потрясли мир, - усмехнулась Бекки. - А у меня наоборот: как только ты уехал в воскресенье, я легла и до четверга никаких сил не было. Еле-еле довезли меня на операцию, вообще такой кошмар: очнулась вечером в воскресенье, а надо мной этот... с косой... склонился. Я как заору! А Алек на кухне, там радио гремит, ничего не слышно: думала, уже все, конец, встать не могу... Наконец, докричалась, он вызвал скорую...
  - У меня эти три дня тоже были жуткие, я тоже лишь в четверг отошел, после Прогулки, так что это нас вдвоем придавило. Бекки! - подпрыгнул я и схватил её за плечи, - мы должны быть вместе! Ты бесплотна, ты - энергия! Войди в меня, в мою форму, слейся со мной и у тебя будет плоть, ты воскреснешь! Иди ко мне, Бекки!
  В её глазах я читал все, что читал раньше: нежность, заботу, ласку, тепло, участие, они вспыхивали, переливались, мерцали. Вдруг они стали скорбными:
  - Знаешь, - сказала она, - я все про них думаю. Что же с ними делать? Я ведь не могу их оставить!?
  - Шакти, - взмолился я, - ну не начинай ту же песню. Ты нужна не только мне, ты нужна всем, понимаешь? Помнишь, что сказал 1 мая этот парень в очках? Шакти нужна всем. Мы - для всех. Мы - юные Боги.
  - Только почему-то седые.
  - Ну, юные... я имею ввиду: новые. Мы открываем Новую Эру: Эру Любви. Снимаем оппозицию между Любовью и любовью.
  - Это сумасшествие.
  - Ну да! Разве любовь не сумасшествие? Но - мы же идем по Земле, мы не отрываемся от неё. Мы просто любим. Боги - это люди, которые умеют любить, вот и все.
  - И как ты собираешься объяснять все это Алеку?
  - Мы договорились, что я дам ему текст.
  - А я сегодня странный сон видела, - сказала Шакти, - как будто встречаю двух девушек на берегу моря, они из воды вышли, как будто знакомые, но я их не знаю. И мы смотрим как-то странно друг на друга, потому что взгляд мой все время уплывает вверх, хотя я и вижу их лица, но все внимание наверх направлено, а потом понимаю, что это потому, что из их глаз как бы сила исходит, и искривляет пространство, и взгляд мой потому идет не по прямой, а загибается вверх, все выше и выше, и где-то там наши взгляды как бы встречаются и в небе вспыхивает звезда... Такой красивый сон, странный, да? Я проснулась, солнце било в глаза... К чему бы это?
  
  Дома из меня полился поток слов. Это был водопад. Каждое слово гудело в голове, как будто вырывалось из труб огромного органа. Поток нельзя было остановить. Было бесполезно записывать. Я просто переживал знакомые слова и фразы. В каждом - самом простом - таился глубинный смысл. Каждая фраза обнимала собой весь мир. Любое утверждение было истинным:
  ...............................................................................................................................
  ......................................Хлынет поток любви: горячей, бесстыдной, злой, яростной, неудержимой, свернет вас - прибоем Канака,
  но если вы улучите момент, пройдете насквозь, между да и нет, в эту бездну между жизнью и смертью, любовью и ненавистью, схватите миг и прорветесь, вас вынесет к Солнцу!
  Вы взлетите на гребне волны в яростном, неутихающем море сансары. Вы играете, вы стали дельфином, вы - бесстрашны. Вы - в океане любви. Весь мир погружен в него. Дьявола нет, нет греха. Есть только любовь.
  
  Я один. Времени нет. Часы встали. Великая полночь.
  Но скоро рассвет. Юный мир, наш ребенок, встанет в розовых пеленках зори.
  Мир бурлит. Пенится. Бьется от страсти.
  Разрушаются формы и созидаются вновь. Кровь стынет в жилах. Горлом хлещет любовь.
  Этот поток бесконечен. Бесконечна песня любви.
  Есть надежда, есть вера, есть мудрость. Есть любовь. Есть дельфины. Есть Шакти: первая частичка рая - алмазного царства любви. Океана любви.
  Над стадами жиреющих рыб всплывают дельфины. Их все больше и больше.
  Дохнут рыбы, остаются одни дельфины. Весь Океан заполняется ими.
  И когда наступит август Мира - они исчезнут. В сентябре появляется Бог.
  
  Времени нет. Вечная жизнь у порога. Она открывается всем, кто входит в великий покой Подводного дома. Он - для всех. Дом любви. Дом безмерного счастья.
  Дом, где разбиваются сердца, чтобы слиться в одно.
  
  Снять с себя скорлупу! Снять одежды!
  Выбросить "я" из окна! Отдаться любви!
  
  Боги мои, веселые, добрые Боги!
  Одно только Небо - и на нем - бешеная корова Солнца, поящая мир молоком.
  Я - Бык, мчащийся вдаль.
  Слон, затрубивший весной!
  Обезумев от похоти, сокрушая все на своем пути, рвущийся к самке!
  Я - бизон, властно зовущий тебя в черное небо прерий!
  Ты - моя!
  Я - ураган, разрушающий все!
  Ответь мне - да или нет?
  Ты молчишь. В этом - все. Здесь - да и нет. Вместе. Сквозь. Между ними. В момент перехода маятника или качелей - прыгнуть! Это не страшно.
  
  Мир восходящий, мир, обретающий формы!
  Я его сотворил. И вижу, как он прекрасен. Я не шизик. Не лепите мне это. Просто я чуть выше себя. Сансара - моя. Я выше её. Я её порождаю. Я творю сущее. Я творец. Каждый из нас творец. Каждый может стать Богом. Мы творим бытие. Как? Не знаю. Удивляюсь этому сам. Но я вижу: глаза мои словно прозрачны.
  
   * * *
  
  Итак, продолжим наш рассказ о странных событиях, происходивших в городе на Неве в прошлом году и продолжающих случаться в нарастающем темпе в этом.
  Начнем прерванное повествование, как уже принято на этих страницах, с того момента, как я приехал домой и сел за машинку. Это произошло всего лишь несколько минут назад. Только что отгремели залпы салюта по случаю 30-летней годовщины победы над Японией. Варварская традиция - праздновать победы. Нужно быть снисходительней к побежденным.
  
  Мне кажется, что стиль мой несколько изменился: он стал мягче, чище, менее напряжен, более светел. Это произошло внезапно.
  Еще сегодня утром я ходил по Лесу в ожидании своей пантеры и из меня лился поток слов, подобный тому, что нахлынул на меня, или хлынул из меня, в ночь на второе сентября.
  Я подключился, потому что встретился с Шакти.
  Просто поразительно! Прошло всего три дня, а за это время случилось столько событий, что одно их перечисление займет у нас немало времени. Но это не беда: я уже не спешу.
  Еще сегодня утром во время ланча я говорил Шакти: "Ты знаешь, что мы случайно сделали? Спустили миф на землю". Кстати, сегодня, когда я бродил вокруг Екатерининского садика в ожидании заказанного в Публичке И-Цзина (мне нужно было посмотреть, что означает гекса Љ22, выпавшая Шакти, тогда еще Бекки, в день её возвращения), я встретил приятеля с книжкой в руке. Я открыл её и сразу же наткнулся на такое вот место: "Идентификация Шивы и Диониса не вызывает сомнений". Вспомнил, как летом мы сидели на полянке, был теплый ласковый вечер, дельфин возбужденно таращил глаза, было ощущение веселого, абсолютно родного контакта. Вдруг... я даже схватил её за руку от неожиданности:- так меня прорезала мысль, что она - Мессия:
  - Я тебя схватил, потому что опять та же мысль пришла в голову.
  - Опять Христос?
  Я не отвечал, погружаясь в глубину её глаз. Лицо исчезло. Были только глаза, но и они исчезли, не было ничего, кроме потока нежности, ласки, любви. Внезапно она вскрикнула:
  - Нет, это колоссально! Знаешь, что сейчас было? Мы вернулись в Лес под деревь, на нашу любимую полянку. Она лежала на копне сена, я сидел подле.- Я смотрела в твои глаза и вдруг увидела на лбу у тебя третий - светящийся изумрудным светом, представляешь?
  - Да... - протянул я, - красиво живешь. Мне вот такого не видится.
  Вообще мы очень любили смотреть друг другу в глаза. Иногда возникали такие состояния, что не описать. Первый раз мы пытались это делать серьезно, прочитав Лилли, на Побережье. Тогда она впервые вошла в мои глаза как в бездонный колодец, как она выразилась: зрачок - черно-бархатный тоннель, уходящий в бездну.
  А я не мог пройти в неё: что-то мешало. Только летом несколько раз было ощущение потери себя и полета. Но нам никак не удавалось добиться таких эффектов, какие описывает Лилли во время своих медитаций с Оскаром. Не было никаких странных видений, никаких проекций. Не знаю, почему. Что-нибудь, наверное, не так делали...
  Кстати, несмотря на то, что стиль мой явно изменился, свобода ассоциаций осталась прежней, а может быть, даже и увеличилась, так что вам становится все труднее, вероятно, следить за прихотливыми узорами, которые я тут плету. Тем более, что я не возвращаюсь к написанному, чтобы зацепиться и продолжать, я предпочитаю ткать свободно. К сожалению, ничего не могу изменить. Я ведь хочу показать жизнь так, как она проносится перед глазами. Конечно, я не могу описать все, что входит в меня. Я сито: но что проваливается в текст? Значение факта. Не факт, а смысл его. Не жизнь, а роман, который организуется фильтром моей психики. И я не организую текст заранее, я пользуюсь случаем: может быть, алеаторические романы уже и были, но я хочу показать, что факты организуются в систему не только в моей психике, но и в жизни. Я хочу показать, как стирается граница между психикой и жизнью, как жизнь становится все более прозрачной, а психика - плотной, как они взаимопроникают друг в друга. Я называю это теореализмом. Впрочем, я обещал Шакти не заниматься метафизикой. Это лишнее. Все равно ничего не понятно. Так же как читать только что сорвавшиеся с губ в страстном ритмическом напоре, окрашенные тембром моего голоса и обильно политые слезами счастья, текущими из глаз, слова:
  
  Слезы моей ярости!
  Слезы моей ненависти!
  Слезы моей любви!
  Испепелите все, что мешает нам жить и любить,
  что мешает нам мыслить, творить и любить!
  Сплавьте пустыню отдельных маленьких я
  в единый огромный живой страстный поток любви!
  
  У меня такое ощущение, что я был на пляже: весь пропитан Солнцем.
  Я смотрел Солнцу в лицо.
  Я не закрывал глаз.
  Вначале я думал, что ослепну, но уже через минуту привык.
  Корона исчезла. Солнце превратилось в диск с четким, немного вибрирующим контуром. Внезапно оно померкло, как будто на него надели синие очки.
  Я стоял на набережной Фонтанки возле площади Ломоносова, прислонясь спиной к парапету. Я видел все и одновременно смотрел на Солнце.
  Это было очень мягко и тепло. Ласково и нежно. Бархатно.
  Правда, день превратился в сумерки - по сравнению с интенсивностью света в моем третьем глазу.
  Да. Это был как бы мой третий глаз.
  Когда через десяток-другой минут я закрыл глаза, Солнце осталось в чакре. Глаз был похож на сине-зеленый гриб: круглый и от него вниз хвостик. Тепло-изумрудно-синий.
  Когда я открыл глаза, то увидел, что день остался днем, только вода стала золотой.
  Я прищурился, и она вновь стала водой: холодные стальные блики на серо-синей поверхности. Я понял, что могу контролировать себя.
  Это произошло сразу после колеса. Я слез с него, вдыхая полной грудью. У меня даже голова не кружилась - после этого бешеного вихря. Закурил, но после первой же затяжки выбросил сигарету. Пошел к воде. Вот тогда я и увидел её золотое покрывало: когда стоял, положив руки на гранит и ощущая его тепло. Мне казалось, что я сливаюсь с камнем. И с воздухом. Все было каким-то плотным: живым!
  Сзади проносились псы, и я подумал: а как же движение? Я ведь не сливаюсь с псами?
  И вдруг я почувствовал, что все это происходит со мной, во мне, и даже тело мое - во мне. И псы.
  Все было во мне.
  Я шел по мосту через Невский, и кони казались внизу. Огромным лучом из аджни я высвечивал расстилающийся подо мной проспект, людей, машины, дома. Я шел и думал, что теперь все должно быть так, как должно быть: я вошел в пространство абсолютного долженствования. Единственно-возможного, необходимого, неизбежного. Случай просто перестал существовать. Для меня его просто не стало. Все было спланировано заранее. Случай был лишь от незнания Плана, слепоты, приводящей к удивлению. Но он был необходим для "лилы" - Космической игры, жестокой, беспощадной, но полной любви.
  Вот почему я перестал дергаться. Я пришел к самому себе. Домой. Я дома везде. Теперь я знаю, что все будет так, как я хочу. И потому я просто жду: ведь вещи меняются сами по себе.
  Шалунишка-случай может делать все, что угодно в своей сансаре. Это лишь послужит украшением Текста.
  Ребекке выпала гекса "Убранство". Смысл в том, что "брак с Просветленным задерживается из-за неверия в себя и пристрастия к роскоши". В умат, Ребята! Оказывается, не без этого (но не и без Этого!). Мне нравится играть словами. Ужасно легко. Все сбивается в одно, и какой бы я не взял факт, цитату, человека - случайно, наугад - все ложится в Систему.
  Вот почему я решил, что Солнце тоже во мне.
  Так и оказалось. Я взял его в себя. Я подумал: почему я не могу смотреть на Солнце? - я пытался это делать весной, но у меня слезились и болели глаза - оно же мой третий глаз!
  После этого я сел в пса и поехал к Шакти.
  
  Дверь открыл Алек, уже и не удивился даже. Я извинился и спросил Бекки. Он крикнул её. Мишка выскочил из комнаты и полез ко мне под руку: "Пошли ко мне, она в уборной". "Бывает", - сказал Алек и удалился к своим ученицам.
  Мишка что-то лепил из пластилина, протянул мне гриб. Я машинально отметил табличку на его столе: "Свободных мест нет", но оставался спокоен. Очень. Мне казалось, что теперь уже - все. После такого!
  Вошла Бекки. Тоже не удивилась. Я сказал: Шакти, ты даже не представляешь, что сейчас было! Я пошел в сад при Дворце пионеров (она вздрогнула) - хотел снять напряжение, потому что меня опять подключили. Но на игорных автоматах этого сделать не удалось, и я вышел из павильона и увидел вдали "Тип-топ", знаешь?
  - Нет.
  - Карусели пневматические. Я на "пых" пошел - очень понравилось, как они пыхтят. И еще - сам крутишь себя за колесо. Колесо сансары. Кайф! Три раза подряд. Вихрь. Все смешалось. Свитер стал мокрым. Вылез, как из бани. Да, а когда выходил, - карапуз: "Дяденька. Вы в космонавты идете?" "Нет".
  "А почему так сильно крутились?" Отец его: "Потому что он - мужчина, а ты - пацан".
  Я и в самом деле чувствовал себя мужчиной. Второй раз за сегодняшний день. Правда, первый раз я скорее был похож на дикого быка. Я кричал: "Я испепелю все ради тебя!" И в ярости ломал кусты и бегал вокруг неё, как разъяренный лев: "Какого черта я должен ждать?"
  Я так крутил Шакти в объятьях, что мне казалось, что мы сливаемся в одно. Когда она таращила глаза, я просто орал от восторга. Такого я еще не видел. Вообще, такого дня, как сегодня, в жизни не было.
  Это было в первый раз.
  Было жарко. Опять бездонная синь. И было нежно. Все.
  Все было родным.
  Я ходил по Лесу и трогал лапы пихт. Я обошел весь Лес. Я гладил березы. Я просто шел. Я не сливался ни с чем, потому что тогда мне не надо было бы и ходить. Я же шел. Очень твердо и уверенно. Как никогда раньше. Плотно шел.
  Тело наливалось энергией, и это было невероятно хорошо.
  Меня опять крутило в бешеном циклоне энергии. Бил фонтан слов:
  Хлещет горлом сансара. Пляшет дикое Солнце. Мир рождается вновь.
  И все это потому, что Пантера со мной.
  
  Я стоял посреди Леса на холме, подставив ладони Солнцу и молился: Шакти, Солнышко рая!
  Всегда мне говорила Шакти на прощанье:
  "Прими на радость из моих ладоней
  Немного Солнца и немного меда..."
  Я всегда просил у неё праны. Я целовал её шею, вдыхал нежный аромат её кожи и говорил: "Еще немножко праны на прощанье" и уезжал.
  
  - Да, что ни говори, но что-то происходит серьезное - сказал я, рассказав ей про глаз Шивы.
  Она засмеялась: "Да уж, серьезнее некуда, если учесть, что я этим с Пицунды занимаюсь". Она пожала плечами: "А звезда во лбу? Про свои световые эффекты я тебе давно говорила. Что тут особенного?"
  И, отдернув штору на открытом окне кухни, она нагло уставилась на Солнце.
  
  Вот так... Обыкновенная жизнь идет. Люди болеют. Сынишка грибы лепит. Муж деньги зарабатывает. А тут какой-то Шива! Потеха, да и только! "Свободных мест нет!"
  
  - А знаешь, что меня сегодня Мишка просил почитать? - "Малютку жизнь!"
  Тарковский стал нашим любимым поэтом на Побережье. Меня что-то потянуло в магазин с книгами. Но там ничего интересного не было, и мы уже собирались уходить, как вдруг я заметилсборничек его стихов. Тоже было забавно: Шакти сидела на пеньке на пожарище и читала, а я бродил вокруг по холмам. Стучал дятел. Валялись обрывки красных флажков. Вспомнил "Волка" Высоцкого. Как я писал: "архетип Прорыва". Очень мы любим с Шакти Высоцкого, особенно такие песни. А потом мы пошли в гостиницу. Она говорит: "Тут такие колоссальные стихи, сейчас я тебе найду". Идем с ней. Лесная дорога. Птички. Тепло. Так хорошо! Я её схватил за плечи, целую и говорю: "Черт возьми, ну почему нельзя твоих глаз коснуться, пройти в них, в самое прекрасное в тебе?" Она даже обалдела: "Нет, говорит, сейчас найду!" И нашла:
  "Я буду порываться, как казнимый,
  Но не могу я через отчужденье
  Переступить, и не могу твоим
  Крылом плеснуть, и не могу мизинцем
  твоим коснуться глаз твоих, глазами
  Твоими посмотреть. Ты во сто крат
  Сильней меня, ты - песня о себе,
  А я - наместник дерева и Бога,
  И осужден твоим судом за песню."
  
  Я чуть с ума не сошел, когда она рассказывала мне 1 сентября про эту старушку, которую им прислали накануне мыть полы.
  Сели они с Алеком чай пить, разговорились.
  И сказал он ей, что читает лекции в Гатчине, где она живет. И вдруг старушка отодвигает чашку свою и подозрительно так его спрашивает: "Это какие же лекции ты читаешь?" Алек даже испугался: что это с ней такое? "По физике", - говорит. Ну, тут она успокоилась, чашку назад, и ему: "А я уж думала, не по атеизму ли? Парень ты молодой, а народ нынче безбожный пошел". Алек её успокаивает: "Ну, что Вы! Видите, у меня даже Библия есть". "Да, - говорит, - видела, - но уж больно ново она выглядит. Редко читаешь. Да и икону зря повесил". "Почему же?" - спрашивает. "А потому как невежество это, - рисовать Его". Ну, тут она такое понесла: и про то, что веруют все по-разному, и про Христа - что верит она в него, но разобраться так и не может: в самом деле он Мессия, или как? Ведь обетования пророков в том, что Мессия установит на Земле свое Царство, а Иисус отказался от власти над миром; Нагорную проповедь они с ней по косточкам разобрали. Ну, а в конце разговора спрашивает: "А ты знаешь, почему евреи в Израиль потянулись?" Начал он ей что-то объяснять, а она прервала: "Говорят, Настоящий идет!"
  У меня - мороз по коже. Все время лучники теперь Её на мне. Алмазная броня.
  
  Я изменился? - спросил я её. Она внимательно посмотрела и ответила:
   Да. У тебя во взгляде безумие.
  Вот тогда я и выкатил ей роман.
  Она впитывала его в себя, а я сидел напротив и смотрел, как она читает. Когда она закончила, я вжался в кресло.
  - Что ты? - спросила она, - напрягся весь.
  - Ответственный момент, - ответил я. - Что скажешь?
  И Шакти сказала: Я в тебе не ошиблась.
  Она сидела с широко открытыми глазами, из которых двумя ручейками бежала светлая вода слез.
  - Да... - протянул я многозначительно, - Б.О. сказал утром, что роман можно перевести на другой язык в том случае, если его переводчик сам пройдет через все это. Не знаю, захочет ли кто-нибудь повторять?
  Бекки вытащила из сумки платок и вытерла слезы:
  - Я бы повторила.
  Тут я не выдержал. Схватил её в объятья:
  - Бекки, что ты сказала! Нет, Бекки, ты и вправду святая!
  Она улыбнулась:
  - Я же всегда была Дельфиноид Очень Способный.
  Ну, тут меня опять понесло, а она в ответ:
  - Так ты хочешь, чтоб я сразу собирала шмотки?
  В самом деле, иронии - хоть отбавляй!
  А потом говорит:
  - У меня все время такое ощущение, что все, что я ни делала с тобой - моя миссия. Ну, я тебе говорила перед Побережьем, помнишь, когда вы сидели с Бэллой в баре, я увидела на твоем лице печать одиночества и сказала себе: "Я должна".
  Я испугался:
  - А теперь что? Свалить хочешь?
  - Да нет, - говорит, - просто надо, чтобы я здесь была. И знаешь, мне иногда страшно - ты меня раздавишь. Вон из тебя сколько силы прет.
  И тут я увидел её испытующий взгляд, брошенный на меня.
  - Опять в тебе наблюдатель!
  - Что поделаешь, все-таки я очень трезвая.
  - Чем же ты недовольна?
  - Гордыней твоей.
  Я оставил роман Алеку и уехал.
  
  Опять сверкало надо мной созвездие Большой Медведицы, опять мчался по улицам пес, и теплый ветер в окно раздувал огонек моей сигареты, опять поднимался в сердце страшный прибой Канака.
  Лег спать и - сон: Я исчезаю как-то. И вот уже в доме - моем? - есть чердак, там спит Мишка. Бекки тоже была здесь. Но она уходит от меня. Передо мной сидит какой-то пожилой потасканный субъект, как-то связанный с ней, и говорит, отдавая мне рукопись: "Это даже не детектив. Не пойдет".
  Я просыпаюсь в панике. Мне так плохо. Так обидно. Ужас. Все идет прахом. Нет ничего: ни работы, ни Бекки. Начинаю потихоньку скулить, потом плачу, рыдаю, страшные вопли сжимают горло. Я тянусь к нему рукой, хватаю себя, душу, рвет меня, тошнит, что-то лезет, хрип... страх... ужас!
  Такого никогда не было!
  Тело корчится и извивается как змея. И вдруг мысль: "Дьявол! Экзорцис! Бекки устроила!"
  Почему? Потому что выходит гордыня. Я уже ничего не хочу. Мне не надо Вашей работы! Хватит надо мной издеваться! Я сдохну без Бекки. Я откажусь от всего: за неё я отдам весь мир! Не надо мне никаких романов! Не хочу я больше использовать ни себя, ни Бекки в качестве материала для литературы! Дайте мне Бекки и я переверну мир! Нет? Ну. Тогда - хуй Вам!
  
  Нет, нет! Это ведь тоже гордыня. От Бекки придется теперь отказаться, потому что желать Мессию - это тоже гордыня.
  Я должен стать Мышкиным. Как Она скажет. Скажет - уйти, и я уйду. Но куда? Вот вопрос.
  Возникает ощущение, что дальше идти некуда. Все. Конец. Самоубийство.
  
  Выскочил на улицу. Солнце шпарит. В голове строчки: "Потому что от Вечного Возращения моего тебе никуда не уйти".
  
  Опять я стою возле Болота и жду, когда выйдет Шакти. Ни одного облака на небе. Синь. Птицы. А у меня внутри пустота.
  Наконец выходит Бекки.
  Я рассказываю ей об экзорцисе, который она устроила.
  Меня опять подключают, я наливаюсь силой и говорю:
  - Ты понимаешь, что без тебя я не могу?
  - А ты можешь понять, что у меня Алек висит? Вчера он приехал сразу после тебя и тоже все прочитал.
  - Ну, и что? - встрепенулся я.
  - А ничего! Еще полночи провели в слезах и разговорах. Оставь ты его сейчас в покое. Не пройти ему. Ну никак.
  - Кто плакал?
  - Не я же.
  - Бедный дельфин, - обнимаю я её.
  Она отстраняется:
  - Это почему?
  - И слез уже нет.
  - У меня же все внутри. Знаешь, как меня скрутило тогда под конец текста: как будто пережила все еще раз!
  - А я даже расстроился: сидишь такая спокойная, как будто детектив читаешь. Ну, Шакти! Ты - Сверхчеловек! Настоящий Дельфин!
  - А я тебе снова письмо написала:
  
  5 сентября 1975 г.
  3 часа ночи.
  Итак, резюме: ты должен быть абсолютно свободным.
  Я верю и потому говорю: Иди до конца!
  Я помогла тебе родиться - и счастлива. Но что я еще могу для тебя сделать с моей любовью к Алеку, с моими мирскими заботами, болезнями, недугами, капризами, с сыном?
  Это - извилистый путь. Ты не имеешь на него права.
  Для меня самое сложное сейчас - Алек. Принимая другое решение, я подписалась бы под приговором ему: а это приговор и для меня.
  В каждом человеке есть жемчужное зерно, а уж в нем - тем более.
  И разве нет моей вины в том, что он ослеп и оглох?
  Просто любить за высокие достоинства, Совершенного человека: его нельзя не любить. А ты попробуй любить вопреки, несовершенного человека, просто человека - тогда тебе будет легко прощать. Впрочем, ты сам это знаешь: ведь простил же ты меня.
  Кто-то из великих сказал: "Нужно любить истину больше самого себя, но своего ближнего больше, чем истину".
  Я могла бы назвать это своим жизненным кредо. Может быть, в этом и заключается мое несовершенство?
  Как бы там ни было, свет, который ты зажег, всегда во мне.
  Да пошлет тебе Бог настоящую Шакти, и пусть все сбудется.
  Бекки.
  
  Я проводил её до Леса, и тут она, наконец, призналась, что Алек сжег текст.
  
   * * *
  Приехав домой, я включил телефон, и он сразу же зазвонил. Я снял трубку:
  - Где ты пропадаешь, так твою так!? - заорал Лепешкин.
  - А что случилось?
  - Что?! Что?! .. Говорить противно. Спишь с девками, а тут...
  - Да что такое, черт возьми? Чего ты кипятишься?
  - Сверхновая, - простонал Лепешкин, - Сверхновая! Целую неделю уже, понимаешь, не-де-лю!
  - Подожди, подожди, - сказал я, чувствуя как по телу ползут мурашки, - неделю, говоришь?
  - Ну, да. Неделю. 28 августа японцы зарегистрировали.
  - Когда?
  - Кретин! - яростно заорал он, - ты слушаешь меня или...
  - Или, - сказал я. - Не ори. Человек был болен, а ты на него орешь. Повтори, пожалуйста, дату.
  - 28 августа 1975 года.
  - Нормально, - протянул я, - а где?
  - "Лебедь".
  - Чудесно, - сказал я, - лебеди - это кони ашвинов.
  - Ты что - спятил?
  - Ага, - сказал я, - Восходит звезда от Иакова.
  - Эл, ты что? - испуганно заорал он, - рехнулся? Какой Иаков?
  - Спокойно, Лепешкин, - сказал я, - Библию надо читать.
  - А-а.. - протянул он. И снова завелся:
  - Ты представляешь, коэффициент экспансии более чем 100 миллионов! Дошла до 1,5 звездной величины, ярче гаммы Лебедя, практически с нуля!
  - Здорово, - сказал я, - Сверхновая начинается...
  - В микромире, - радостно подхватил Лепешкин.
  - ... в сердце, - закончил я1.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Красавица в маске2
  
  
  
  
  
  
  
  
  "Женщинам не нужно прыгать в пропасть.
   У них есть собственная пропасть - менструация...
  Она смывает с них личину".
  
  К. Кастанеда
  
  
  Бэлла: Над чем смеетесь?
  Эл: Над тем, как Шварц3 провела Пазухина4. Ты только послушай! - "Поражает проявившаяся здесь глубина и точность религиозной интуиции. Что это - Откровение или "мистический прокол"? Такие тайны не по глазам человеку!". Каков теолог! Девица шифрует свои сексуальные ощущения религиозными символами, а наш христианин, осенив себя крестным знамением, бросается на борьбу с (цитирую) "титанизмом, соблазнительностью и кощунственностью этого зловещего и страшного произведения"!
  Б.О.: Смешно, что Пазухин не понял даже о какой крови идет речь.
  Бэлла: А откуда Женя знает эти тайны?
  Б.О: Они открываются любому христианину в таинстве евхаристии.
  Эл: Вот уж нет! У него помимо евхаристии есть собственный источник благодати (цитирую): "Религиозная интуиция, проявленная здесь, огромна, но будучи скорее мистической, чем благодатной...". Но меня удивляет его христианское простодушие - все принимать за чистую монету: и пресуществление вина в кровь, и претворение воды в вино, и преображение плоти, и даже... преображение Шварц.
  Б.О: Чем не Дочь Человеческая?
  Бэлла: Только я не понимаю, что тут смешного? Каждая женщина - Христос, потому что ежемесячно истекает кровью.
  Б.О: Так ты принимаешь откровения Шварц всерьез?
  Бэлла: Конечно. Женское сознание... и очень впечатляющая поэзия.
  Эл: Согласен, что Шварц - настоящий, пронзительный поэт.
  Бэлла: Поэтесса.
  Б.О: Несомненно, что поэзия Шварц питается из неких глубинных центров. Собственно, это и есть определение большого поэта. Тогда поэзия осуществляется как петля: она уводит и вновь возвращает к этим центрам. Поэт может не нравиться читателю в плане выражения, в плане выдвигаемых идей, но само наличие постоянной темы, её разработка, творческий метод - возращение, петля - это и есть, я полагаю, характеристика настоящего поэта. Тогда как малые поэты - поэты "на случай", импрессионисты. Они аранжируют впечатления: сегодня по поводу фильма, завтра по случаю встречи со старым другом, короче, как феномен моды: сейчас это носят, потом то... Шварц не меняет свою внутреннюю тему, хотя одежды у нее могут быть самые разные: и греческий хитон, и куртуазное платье, и бикини...
  Эл: Да, и тема эта - плоть. Бэлла права: поэма Шварц - катехизис феминистского сознания, для которого центральную роль играет сакрализация плоти и телесных функций: дефлорации, менструации, коитуса, беременности, оргазма, родов, кормления грудью - в общем, как угадал Пазухин, "Назад к язычеству" (цитирую): " Мы сталкиваемся с попыткой полной ревизии христианского Откровения - из самых скрытых и темных глубин иудаистического мирочувствования развить титаническое древо, вытесняющее божественное - тварным. Это - доиудаистические, языческие - оргаистические культы. "Эвоэ" - с таким возгласом вакханки разрывали богов".
  Б.О: Тем не менее, Шварц постоянно использует христианские символы. В этом - какая-то не хитрость, а двусмысленность что ли, состояние между...
  Эл: Пограничность феминистского сознания естественна: оно пытается вырваться из мужской культуры и создать культуру женскую, но не может самоопределиться и понять - что же такое женская культура и возможна ли она сейчас вообще?
  Б.О: Происходит нащупывание женской культуры... Но за счет чего? Вот что важно понять: то ли за счет приложения книжной культуры к описанию элементарных физиологических отправлений, то ли за счет собственных интуиций, перед которыми расшаркивается Пазухин? Ведь речь в поэме явно идет не о запахе, положим, электрического тока, а о запахе весеннего тока, течки...
  Эл: Да, "Единорог" проясняет ситуацию. Теперь-то можно точно сказать вокруг какого центра, из какого глубинного источника льется, вращается ее поэзия. Это, безусловно, вагина. В ранних вещах шифровка идет на более тонком уровне.
  Бэлла: Ну, знаете! Это какой-то фрейдизм! Все, что выпукло - вагинально, все что вогнуто - фаллично... то есть, наоборот.
  Эл: Нет, нет. Здесь нет необходимости в дешифровке, в "Единороге" Шварц играет в открытую, обрати внимание на ее словарь: тряпка, пелена, плева; новорожденный, сладости брюха, кипящее молоко быка - коровы; голубая мягкая грязь, лазурная кровь, слякоть; яйцо, налитое током; плоть огненная, лелеять плоть; разрезание, разрывание, прорывание; нос, пронюхаться, крепкий запах тока; бесплодие, нет молока в груди, не рожденные дети; дупло-вагина, из которой появляется лишь чудовищный выкидыш - обрубок и т.д и т.п., не говоря уже о реках, морях крови, в которых захлебывается Шварц.
  Б.О: Однако, для открытой игры здесь нехватает осознанности, как скажем, у Набокова или Соколова. Они сознают ту игру, в которую играют, знают, на каком уровне работают и как. Это - честность. А у Шварц, как, вероятно, у всякой женщины, присутствует некая двусмысленность, замазанность. Почему? Только потому, что она до конца не осознала то новое, что прорывается через нее - я имею ввиду феминистское сознание? Еще раз: что это - мистика плоти или сублимирование сексуальных фрустраций? Погружение в менструальную мистику, в архетипическое, глубинное, матриархальное, или - одежды культуры прикрывают разнузданные эротические вожделения?
  Эл: Конечно, культура используется как прикрытие. В поэме явно чувствуется страх выйти за пределы благопристойности, попытка скрыть суть проблемы. Шварц направляет удар по христианскому, шире - патриархальному сознанию, отвлекая тем самым внимание неискушенного читателя и суперискушенного критика в сторону.
  Б.О: Но зачем? Зачем ей эти все хитрые ходы, ловушки, западни для критиков и читателей? Что она пытается скрыть?
  Эл: Я не вижу особой сложности.
  Б.О: Но Пазухин в них попался!
  Эл: Очевидно, Шварц рассчитывала на то, что критик сочтет ниже своего достоинства анализировать ее с фрейдистской или иной натуралистической точки зрения. Методы редукционистской критики не в моде. Вот Шварц и преподносит "ватрушку" с религиозной начинкой, и ее едят, сейчас едят все, что связано с религией.
  Бэлла: По Фрейду, политик мочится на публику, а по-вашему, Шварц на нее менструирует? Ваше обсуждение напоминает мне попытку коллективного изнасилования. Сорвали с бедной девушки одежду и бросили ее на кушетку... психоанализа. Но так можно любого раздеть! И все одно и тоже: комплекс Электры, анальный эротизм, зависть к пенису и... сколько можно?
  Эл: Я не назвал бы то, чем мы сейчас занимаемся, фрейдистским подходом... Видишь ли, она рассчитывает на то, что "свой" читатель все поймет, а непосвященный, тем более, мужчина... недаром символика Единорога ускользнула от Пазухина.
  Б.О: Он догадывается, что Единорог связан с Девой.
  Эл: Достаточно прочитать мифологический словарь, чтобы узнать, как ловят единорогов. Я же имею ввиду роль Единорога в поэме. Помнишь, в самом начале - Пазухин отмечает это место - протыкание рогом тряпки, пелены, девственной плевы, за которой Бог - кровь? Пазухин и это замечает (цитирую): "Подлинный Бог - кровь, приравнивающая Христа и тварь... Бездны премудрости!" Он только, как ты заметил, не понимает, что это за кровь. А кровь эта не только менструационная, но и дефлорационная. И Единорог здесь нужен потому, что инструментом дефлорации в данном случае является нос, причем, как можно увидеть, или, на языке Шварц, обонять, - это нос женщины (цитирую), "пронюхивающейся сквозь грань вещей", тряпок, ткани...
  Б.О: Это попахивает скандалом...
  Бэлла: Видимо, она рассчитывала еще и на то, что истинные джентльмены промолчат... закроют глаза...
  Б.О: Заткнут нос...
  Бэлла: И вообще я не понимаю, кто на кушетке - вы или Шварц?
  Эл: Хочешь сказать, что, раздевая Шварц, мы демонстрируем собственные комплексы?
  Б.О: При чем тут комплексы? Во-первых, мы не скрываем, что нам приятно смотреть стриптиз, а во-вторых, она сама обнажилась, кто же виноват?
  Эл: И с каким чудовищным надрывом! Что как раз и убеждает в том, что Шварц не лжет, а честно и убедительно выражает крайности феминистского сознания. Это - трагедия лесбоса, бесплодия, женская достоевщина. Вот почему, в отличие от Пазухина, я сомневаюсь, что она способна встретиться...
  Б.О: Почему же? Всегда есть надежда на чудо, на благодать.
  Эл: Ты заговорил языком Пазухина... Видишь ли, чудо совершается в Пути. И есть только один Путь - Путь инициации. Вот Бэлла говорит, что каждая женщина - Христос, но она забывает или делает вид, что не знает, главное - сама по себе менструация ничего не значит, нужно умело ею воспользоваться, "войти в поток". Менструационная кровь стала священной лишь в результате инициации женщины, точнее, девушки... отсюда и нимфы, и весталки, и прочее. Феминистки не понимают, на чем был основан матриархат, который хотят вернуть.
  Бэлла: Просвети же нас...
  Эл: Охотно, тем более, что повод у нас есть. Но на это потребуется время.
  Бэлла: У меня еще месяц впереди.
  Эл: Ну, что ж... Начнем с того, что человек произошел от животного, то есть, имел место эволюционный процесс.
  Б.О: В чем отличие человека от животного?
  Эл: Человек - это животное, творящее символы. Животные неспособны моделировать.
  Б.О: Первичной моделирующей системой является язык. Существует язык птиц. Шимпанзе Уошо овладел языком глухонемых.5
  Эл: Коммуникативные системы птиц и животных состоят из жестко фиксированного, очень ограниченного набора сигналов. Уошо же обучал человек. Это очень важный момент. Несомненно, что зачатки символического поведения у приматов имеются, иначе на какой бы основе шла эволюция? Но творить символы может только человек.
  Б.О: Возможно.
  Эл: Теперь вопрос: за счет чего он это делает? Происхождение языка - полная загадка для антропологии. Очевидно лишь, что на какой-то стадии эволюции произошел качественный скачок, появилось сознание. Эта мутация была связана с появлением неокортекса и увеличением объема мозга. Причем, именно культура, то есть творческое символическое поведение, явилась основным фактором эволюции человека в направлении Homo sapiens.
  Б.О: Ты хочешь сказать, что появление сознания дало как бы направление эволюционному развитию? Но как?
  Эл: За счет полового подбора. Символическое поведение дало возможность человеку регулировать скрещивания и сознательно вести отбор.
  Б.О: А-а!.. ты имеешь ввиду табу на инцест?
  Эл: Не только.
  Б.О: Несомненно, что первичная табуация была связана с сексуальным инстинктом, тем более, что, по твоему мнению, она и явилась основой первобытной евгеники, но если не инцест табуировался, то тогда что же?
  Эл: Табу есть выделение какого-то объекта или действия в качестве запретного и тем самым священного. Фрейд6 первым подчеркнул роль табуирования инстинктов в развитии культуры, но... сама табуация может осуществляться лишь на базе символического поведения.
  Робер Бриффо7 приводит огромное количество фактов, показывающих, что первичным табу было табу на менструирующих женщин. Ввели его, конечно, сами женщины, используя в качестве символа кровь. Цитирую: "Полинезийское слово тапу (табу), по-видимому, тесно связано с тупуа, означающем менструацию. Слово атуа, которое обычно переводится как Бог и применяется ко всем сверхъестественным феноменам, относится к менструации в особенности. У дакотов слово, соответствующее табу - вакан - так же говорит о женщине в менструальном периоде".
  Б.О: Но зачем они ввели это табу?
  Эл: Бриффо дает очень наивное объяснение причин табуации, рассуждая о недопустимости половых связей в этот период по гигиеническим соображениям.
  Б.О: Европеец...
  Бэлла: Один испанец мне говорил, что у них, наоборот, это принято.
  Эл: Более того, одним из самых эффективных тантрических ритуалов считается половой акт именно в этот период. А Тантра, конечно, выражает глубочайший матриархальный пласт религиозного сознания. Так что
  Бриффо, конечно, не прав.
  Но прежде чем идти дальше, я должен ввести еще один термин: инициация, вернее, пояснить, что я понимаю под ним в данном контексте, так как он уже использовался. Под инициацией или посвящением я понимаю некую операцию, действие, метод, некое - внешнее - воздействие, которое приводит к изменению сознания, мутации.
  Б.О: Подожди, Эл. Ведь табу предполагает механизм репрессии, не так ли? Но как могла женщина репрессировать? Как она могла заставить повиноваться, скажем, группу "единорогов"?
  Эл: Власть женщины была основана на власти религиозной, магической, попросту говоря, на власти знания, сознательного человека над бессознательными животными...
  Бэлла: мужчинами...
  Эл: Мы еще вернемся к этому вопросу. Он связан с борьбой между патриархатом и матриархатом. Так вот, по поводу инициации. Давайте пойдем от обратного: если власть женщины в матриархате была следствием мутации сознания, а мутация, в свою очередь, - следствием инициации, то в патриархате мы должны обнаружить антиинициационный институт, направленный против женщин.
  Поскольку первичная инициация должна была быть еще внекультурным, естественным процессом, мы должны обнаружить табу или систему запретов, введенных мужчинами при переходе к патриархату, запретов, накладываемых на некие естественные биологические функции.
  Б.О: Что же, интересно? Ведь женщине нельзя запретить ни менструировать, ни...
  Бэлла: А табу на оргазм?! Ты разве не знаешь, что в США еще в начале века девушкам вырезали клитор? Вот у меня с собой книжка (цитирую): "Всего лишь 80 лет назад в этой стране хирурги под аплодисменты коллег выполняли операцию клитеродектомии. В это время верили, что женщина настолько сексуально прожорлива, что ее аппетит должен быть умерен, потому что в противном случае работа мужчин по строительству страны никогда не будет выполнена".8
  Б.О: Это чудовищно! После такого действительно можно стать феминисткой. А я-то считал, что подобные обряды сохраняются до сей поры лишь где-нибудь у догонов.
  Эл: Ну, были и не менее варварские методы: вспомните костры инквизиции - на них ведь в основном горели женщины! Но это методы исключительные. Главным же, повсеместно распространенным антиинициационным институтом было солнечное табу, накладываемое на девушек, вступающих в период половозрелости.
  Это табу было основано на знании того, что впервые менструирующая девушка обладает огромными потенциальными возможностями, скрытыми магическими силами, которые могут проявиться при солнечной инициации. В матриархате именно так создавалась и поддерживалась солнечная династия жриц. Недаром первая дельфийская Сивилла, как свидетельствует Павсаний9, во время своих экстатических состояний называла себя то ли дочерью, то ли сестрой, а то и просто женой Аполлона-Солнца.
  Вот почему патриархальная революция была связана с наложением этого табу, прежде всего. Примеров полно в этнографической литературе, возьми хотя бы Фрезера10, помнишь, что с ними делали?
  Б.О: Сажали в темницы, даже в землю зарывали...
  Эл: Их называли "девушками, входящими в тень", потому что главный фокус состоял в том, чтобы не дать возможность девушке смотреть на Солнце.
  Б.О: Даже на огонь.
  Эл: Да, страх был настолько велик, что даже на огонь. Солнечное табу выполнялось настолько буквально, что девушкам разрешалось покидать свою темницу лишь во время солнечного затмения, да и то лишь потому, что считалось, что девушка, потенциально связанная с Солнцем, способна вернуть его на место!
  Бэлла: Все это напоминает мне авантюристический роман. Ницше какой - то!
  Эл: Тем не менее, так было. Впервые менструирующих девушке боялись... как огня. Такая девушка могла взглядом убивать мужчин, превращать львов в звезды, влиять на погоду и благосостояние общины, превращать все живое в камень...
  Б.О: Кстати, древние изображали Медузу Горгону в виде юной красавицы.
  Эл: Естественно, это потом уже вся матриархальная мифология была извращена и прекрасные ведуньи превратились в безобразных ведьм... Так вот, страх был настолько велик (а опасный период, в который могла произойти инициация, наступает за несколько дней до менструации), что на всякий случай девушек держали в темницах чуть ли не с 8-летнего возраста, иногда по несколько лет ожидая первой крови. В тех же местах, где по экономическим соображениям это было невозможно, их заставляли носить маски, шлемы, чадру, широкополые шляпы, закрывающие глаза от солнца.
  Б.О: Теперь ясно, чего боялись мужчины, но становится неясно, чего боялись женщины, что они табуировали?
  Эл: В снах девушек, вступающих в период половозрелости, часто находят архетип "Красавица и чудовище", очевидно, выражающий именно этот, самый древний пласт психики, когда появилась сексуальная избирательность.
  Вернемся к началу. Девушка просветляется солнечным светом, в ней проявляется эта мутация, определяющая ее способность к символотворчеству, то есть ее магические способности, она осознает себя, выделяет себя, табуирует себя...
  Б.О: Но при чем тогда кровь?
  Эл: Тут первично ее состояние. Она выделяет себя, свое состояние и его-то и табуирует как сакральное. Она табуирует не менструацию, а дефлорацию. Она табуирует девственность, поскольку она необходима для накопления сексуальной энергии, магических сил. Отсюда пошли весталки. И поскольку это ее состояние просветления связано с появлением первой менструальной крови, то она, кровь, и становится видимым знаком обретения ею этого сакрального состояния, становится таким образом первым символом, профаническим символом сакрального. Отсюда и концепция Вед: "Кровь женщины - форма Агни". Агни же, как известно, это душа Солнца (Агни-йога!), следовательно, менструационная кровь прямо отождествляется с солнечным светом.
  Б.О: Весьма любопытно... Недаром говорят, что "Веды" написали женщины. Но еще вопрос: ты говоришь, что при солнечной инициации наступает просветление. Если ты имеешь ввиду состояние, что известно нам по патриархальным религиям, то ... это - состояние не двойственности, снятие оппозиции я - мир, я - Бог, ты же говоришь как раз об обратном: о появлении этой оппозиции в результате просветления. Неясно.
  Эл: Это сложно, но попытаюсь. Образно говоря, первая женщина стала Богиней-человеком, Дочью Бога, Христом, если хочешь, Бэлла. Можно сказать, что тогда впервые Богиня спустилась на Землю, воплотилась, инкарнировалась. Ее - женщины - сознание в момент просветления, естественно, было сознанием божественным, не оппозиционным, но в следующий момент оно также естественно "свернулось" до сознания личного. Рассматривая ситуацию "снизу" можно сказать, что эта героиня похитила частицу божественного разума.
  Б.О.: Значит, и первым Христом, и первым Прометеем была женщина?!
  Эл: Да. Эти образы уже патриархальные, также как и миф о грехопадении. Яблоко Евы - это Солнце, змея - Кундалини. Библия по крайней мере сохраняет роль женщины в обретении человеком самосознания. В мифах же более примитивных народов постоянны упоминания о культурных героинях, устроительницах общества, первооткрывательницах огня и магии, смотри, к примеру, мифы африканских народов или Новой Гвинеи11. Но истории эти обычно кончаются тем, что мужчины похищают открытия у женщин. Так что в греческом патриархальном мифе выброшено, утеряно одно звено в цепи Боги - героини - герои. В иудейском мифе оно еще сохраняется в образе Евы.
  Б.О: Так, так... Значит, яблоко было золотое, а змий - Кунндалини. А не может ли быть, что современный феминистический процесс связан с тем, что это табу уже не выполняется и в обществе появляются... нимфетки? Я имею ввиду не Лолиту, а героиню другого романа Набокова "Ада". Эта 12-летняя нимфетка, по имени которой названо произведение, обладает поразительной способностью "сооружать аппетитно длинные слова из казалось бы ни на что не годных обломков алфавита".
  Эл: Вполне возможно, что положительная сторона феминизма - борьба против тысячелетий мужской репрессии, провозглашение права женщины на собственное мирочувствование, прежде всего на его интуитивную, магическую сторону, - есть результат влияния таких спонтанно инициированных женщин. Трудности же и связанные с ними эксцессы этого движения проистекают из того, что женщины пытаются выразить и найти себя в рамках исторически-мертвой мужской культуры.
  Б.О: Итак, возвращаясь к Шварц...
  Бэлла: При чем тут Шварц!? Скажи лучше...
  Эл: Крайние феминистки не понимают, что возвращение матриархата невозможно, современные попытки его реконструкции - всего лишь феминистический фарс. Единственная альтернатива патриархата - подлинное равенство мужского и женского принципов, как в социальной, так и в психологической жизни. Это - любовь, это - инициация. Однополая же любовь, к которой склонны феминистки, - извращение, как и гомосексуализм Платона - основа идеологии развитого патриархата.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Харитессии
  
  
  
  
  
   Свиданий наших каждое мгновенье
  Мы праздновали как Богоявленье,
  Одни на целом свете. Ты была
  Смелей и легче птичьего крыла,
  По лестнице, как головокруженье,
  Через ступень сбегала и вела
  Сквозь влажную сирень в свои владенья
  С той стороны зеркального стекла.
  
  А.Тарковский.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Не зная, что должно произойти, я не понимала, что от меня еще требуется: смотреть в глаза я могу долго, ну, вот как в детстве: кто кого переглядит? - а дальше я не знала: должно быть что-то там или нет? Может быть, ты просто проверяешь мою способность к концентрации? Ты же мне не говорил: "Смотри долго мне в глаза и увидишь всплеск, огненный шар", ты просто сказал: "Смотри!" и всё. И ждал. А мне было непонятно: ну, сколько же можно так просто сидеть и смотреть? И почему это называется треспассе?
  
  Только потому, что это - ты, я соглашалась так долго и тупо смотреть, не протестовала против бессмысленности происходящего. И когда даже возникли первые образы, у меня не было ощущения, что это подлинно моё, не навязано тобою, то есть, не в чистом виде это, понимаешь? Если бы я и дальше продолжала видеть нечто подобное и какие-то полуабстрактные картинки, меня вряд ли бы это заинтересовало, поскольку я и с закрытыми глазами массу вижу всяких образов, которые ни уму, ни сердцу.
  
   * *
  
  Как правило, когда я закрываю глаза, у меня нет полной черноты перед глазами. Бывают, конечно, такие состояния, когда я физически и эмоционально вымотана полностью: тогда у меня сразу - завеса, и я сплю уже, не заснув - сплю.
  
  Но когда у меня чист от эмоций путь, возникает неразрешимость совмещения маленького-маленького и огромного-огромного. Они едины и притом различны, и как их совместить, совершенно неясно. Это когда я уже надумаюсь всласть, когда голова устанет, когда я выберу весь свой интеллектуальный запас - интеллектуальное отчаянье выражается в этом образе. Наверное, это символ мозга и мысли: мозг маленький-маленький, а мысль большая-большая, и как-то они связаны, и как их различить и совместить - уравновесить? Невозможно. Как только начинаешь их двигать, это становится еще меньше, а то еще больше. Да и знаю, что их лучше не трогать, потому что как только начинаешь с этим бороться, как это начинает мельчиться, а то расти, и это ужасно, даже тело все начинает болеть, ныть... Все тело наполняется болью. Тогда я стараюсь скорее заснуть, чтобы этой проблемой не мучаться, а если не удается, то встаю и начинаю активно двигаться - движения... ну, они гармонизируют душевные состояния.
  
  Если же перед сном у меня нормальное и спокойное состояние, то на черном фоне начинают появляться какие-то маленькие знаки, геометрические фигуры - звезда ли это там или шар... Это не образы - образ не может возникнуть, поскольку это ни к чему не привязано. Возникает, положим, зеленый объемный шар - вот и воспринимай его, как хочешь. Потом может появиться еще один, либо этот может стать больше или меньше, уйти, уплыть, а вместо него - другие, начиная с точки. Все это может видоизменяться, варьироваться, дополняться. На этом уровне полного расслабления возникают и трассирующие линии, и сплошные, они могут быть даже какой-то формы эти линии пульсирующие: либо в форме круга разных размеров, либо овалы. Такие вот пульсации... пульсары. И, как правило, это все более округлое, более спокойное, более свободное, а не кристаллы там, или решетки, потому что такие геометрические конструкции требуют больших усилий.
  
  Эти сложные геометрические фигуры, конструкции возникают в другом контексте. Для этого мне надо быть в более боевом состоянии, когда... ну, не голова задействована, не сознательно, но энергия какая-то есть - возбуждение, предположим. Если я ложусь в возбужденном состоянии - вот тогда у меня начинает там все интенсивно работать, тогда возможны и космические ракеты-корабли, условные, конечно, ракеты, так как это сложные какие-то конструкции, не такие обтекаемые, ну, вот как корабль космический будущего, сверхмощный. Либо это сложное какое-либо переплетение колесообразное с лучами... ну, там много всего, но отдельно чтоб возникла, предположим, пирамида или куб - я не помню такого.
  
  Но когда напряженно бьется мысль, вряд ли я что-либо увижу, потому что я не свободна, я привязана ею. А когда я ложусь и у меня в голове ни-и-чего не задерживается, а свободно идет поток, вот тогда первыми, на спокойном фоне, возникают другие моменты, чисто цветовые, не несущие никакой - ни эмоциональной, ни интеллектуальной нагрузки. Можешь просто на них смотреть. Они не тревожат, все очень спокойно, как бы сами глаза отдают это для того, чтобы заснуть.
  
  Но когда есть энергия и какое-то беспокойство, тогда возможен некий бред, типичный бред, как мне кажется, где выплывают маски, лица каких-то людей, но, как правило, не конкретных. Это все незнакомые лица. Вот здесь могут возникать и явления, и символы.
  В расслабленном состоянии возникают знаки, которые я не знаю, как толковать. Они слишком просты для того, чтобы их конкретизировать. Здесь же появляются более символические вещи. Это тоже знаки, но уже более определенно можно сказать, что вот это имеет отношение к этому... И когда я с этим начинаю разбираться, то спокойно засыпаю.
  
  
  
   * * *
  
  Так вот, если бы я и в треспассе увидела нечто подобное - ну, увидела и увидела, ничего особенного. Но однажды - на третий или четвертый раз - я увидела тебя в качестве новогодней елки. Это был живой реальный образ, с таким юмором выполненный... Вот это меня и спасло. Чувство юмора выручает. Как только возник смех, тут же возник и интерес. После всех мытарств возникает вдруг светлый момент: тем более, что я не могу сказать что это было какое-то потрясающее зрелище - ты в образе новогодней елки. Это было ужасно смешно и только. И - я не знаю, как это передать, - я понимала, что это не бред. Но здесь появился образ какой-то, непонятно как возникший. Ведь я понимала, с другой стороны, что он идет не от тебя. Ты не мог при твоем серьезном отношении к треспассе - ты серьезно к этому очень относился - ты не мог приделать себе антенну или сделаться елочкой, чтобы меня посмешить.
  
  Как только я это увидела, я поняла, что я это вижу, а не фокусы мне показывают, то есть, ты все равно показываешь мне фокусы, но я их вижу, а не то, что ты делаешь так, что создается иллюзия того, что я вижу, а на самом деле, сама, я ничего не вижу. Понятно? То есть, я почувствовала свой волевой контроль над событиями, свою собственную игру, которая выводила на какой-то другой уровень, как бы не зависящий ни от тебя, ни от меня. (Задорно) Вот такая проверка!
  
   ***
  
  Первое время я как во сне жила: не понимала, где явь, где сон, потому что все на ходу, тут же; потому что я была задействована полностью и момента осознания у меня, по-моему, очень долгое время не наступало. Я не отдавала себе отчета ни в чем. Но я на все соглашалась, все делала, все пыталась делать, а думать не успевала. Под грузом впечатлений - эмоциональных, интеллектуальных, чувственных, каких угодно - я просто не могла. У меня память отказывала. Ты же ни на секунду не оставлял меня в покое. Без внимания. И всё же во мне какая-то работа шла. Я во всем сомневалась, спрашивала, но ты почти ничего мне не говорил, ты только спрашивал. И я говорила тебе все, что видела, а потом уже сама пыталась разобраться, строила гипотезы - что это может быть? Чем объяснить эти явления? Придумываю ли я все себе, или здесь не может быть искусственного, фантазийного начала? Мне была совершенно непонятна природа возникновения проекций. Либо это фантазии? Либо память?
  
  И у меня не было уверенности, что существуют какие-то закономерности: ну, вот что это был первый этап, а за ним второй, теперь он пройден и все. У меня не было уверенности, что те же самые проекции завтра не появятся вновь, что все вот так ровненько, аккуратненько, по системке...
  
  Кроме того - взаимодействие. Это усложняло картину. То ли я от тебя это вижу, то ли это мое, или уже вообще не наше, а чье-то? Ну, как во снах часто бывает: видишь то, что происходит с другими в действительности.
  
  И так все время: возникает нечто, а к чему? почему? зачем? Это интересно до поры до времени, а потом становится неприятно - такое обилие необъяснимых вещей. Это же все остается в памяти и необъяснимо, и начинает просто раздражать: на черта такая информация, которую ты не понимаешь? Это как выучить иностранные слова и не знать ни одного значения.
  
  Вот в жизни ты на меня посмотрел, и я уже понимаю - то ли есть хочешь, то ли недоволен чем, то ли рад чему-то. А здесь я ничего не понимала: почему мы иногда совпадаем в проекциях, а иногда нет? Что я там вижу? До сих пор не знаю, откуда были эти сектора в радужной оболочке перед грозой? Мелькают какие-то абстрактные узоры, а на черта мне нужна вся эта приятная и интересная абстракция? Меня это начинало раздражать. Я вижу, что ты сидишь и очень спокойно, доброжелательно на меня смотришь. Это тоже не очень приятно было. Пятнадцать минут такого спокойного смотрения меня достаточно отрезвляли. За эти пятнадцать минут я могла бы тебе приготовить чай, и ты бы мне улыбнулся так, что у меня все бы ликовало внутри. Мне не очень это приятно становится в конце концов, и я устаю. Вот если так двое суток посмотреть, мне вообще тебя потом видеть не захочется. Это тоже надо учитывать. Кроме того, я не просветленная, у меня масса прфанических комплексов, я видела всякую дрянь, негативы, ужасы, страшные проекции... и я не понимала - где твое, где мое? В этом смысле, как говорят? - берегите, мол, любимых - тоже из этой серии. Это не значит, что их надо лелеять, ни слова плохого - вот в жизни ты бывал груб со мной, даже несдержан, а в треспассе я видела: это мои личные проблемы, потому что там маски, образы, не связанные с тобой, всякие ужасы, а когда появлялся ты, то был прекрасен и светился хорошим отношением ко мне. Все, я могла работать.
  
  А потом приходит слишком заманчивое ощущение, что я все понимаю, правда, на другой день я ничего не понимала вообще. Потому что то, что понимала, выражала словами, и...я не знаю, но у меня никаких аналогов не было культурных - потом мне казалось, что все эти слова - липа. Когда это становится понятным сразу вот, сейчас - это наверняка фальшиво. И все было не так, хотя я рассказать могу теми же словами. Какая-то неуловимость. Этого нельзя выразить словами. Увидеть можно. Но сколько можно, как баран, смотреть и ничего не понимать?
  
   * * *
  
  Еще до появления первых проекций, да и потом, параллельно с ними, у меня была всякая гимнастика для глаз. Вначале глаза были жестко связаны и фиксированы: могу смотреть вправо, потом влево и так далее, причем, обязательно одновременно. А чтобы один глаз вращался, а другой был устойчив, этого не было.
  
  Первые этапы обучения в треспассе направлены на то, чтобы увеличить радиус вращения, поворота, просто сбить привычную установку и центр закрепления глаза как бы чуть оттянуть внутрь, чтобы было свободнее вращение. За счет этого возникали разные оптические эффекты - когда я училась смотреть одним глазом, другим, наперекрест, вперед, назад, вверх, вниз, косо, в разные стороны и тому подобное. Эта гимнастика шла неосознанно, вне моих установок: неожиданно с глазами начинало что-то происходить. И я видела наглядно, прямо как рисунки в символической форме, ну, как абстракционист нарисовал бы устройство глаза, или как в пособии по оптике - схематично или в разных конструкциях; видно, как поворачивается хрусталик, как изменяется перспектива с прямой на обратную. Я могла видеть и поверхность своих глаз изнутри, как бы глядя из собственного затылка.
  
  Кроме того я училась пристраиваться к тебе. Тут способы были разные: можно твердо фиксировать какое-то положение глаз, можно пытаться смотреть одним глазом, не закрывая второй, но как бы ничего им не видя, либо лицо твое повернуть поудобнее, либо начинать с периферийного зрения: не концентрируясь, не фокусируясь на тебе. Все это в зависимости от настроения. Если нет общей установки или предварительной договоренности, то я выбираю то, что нравится в данный момент. То есть, возможны какие-то варианты начал: например, смотреть тебе в зрачок. В два. В переносицу. Периферийным зрением. Никуда не смотреть - просто держать взгляд. А можно сразу смотреть на ауру: как она возникает, зафиксировать этот момент как рассвет... Аура сразу появляется в треспассе с периферийным зрением. При четкой концентрации она тоже возникает, но не сразу.
  
  Пристройка определяет, на что ты настраиваешься в треспассе - то ли на проекции, на энергетику ли, на общий ли подъем. Ну, а затем, когда начинают разворачиваться события, можно всегда выбрать самый интересный и сильный момент, и после остановки, если таковая случится, сразу начинать с него. Это быстрее - не искать уже, а выходить на него и раскручивать дальше, тем более когда есть какая-то общая установка, обговоренность.
  
  ////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
  
  Смотрю на тебя, и что-то интересное происходит: какие-то энергии, искры, а потом вдруг меня какая-то мысль цепляет, и я ухожу в себя, то есть продолжаю смотреть, но уже ничего не вижу: погружена только в себя. И уходишь от медитациии высокого типа к низкой - индивидуальной. Я тебя уже не вижу, хотя и смотрю. Вообще ничего не вижу, потому что "думаю"...
  
   * * *
  
  А треспассе с травой - это был предельный ориентир.
  Я только на хорошем отношении к тебе заставляла себя глубоко затягиваться, как ты говорил. Вначале мне показалось, что она никак не действует, но потом вдруг с удивлением нашла себя в каком-то углу, весело хохочущей над конструкцией, похожей на мотоцикл, на которую пыталась вскарабкаться.
  
  Если убрать неприятную вкусовую основу, то эффект просто потрясающий, ничего подобного я не помню. Такое состояние блаженства, но не пассивное, а деятельное, нужно двигаться, и в этом смысле средства передвижения тоже должны быть помощнее, чем велосипед. И чтобы ветер был, и чтобы все сияло и сверкало... Наверное, единственный раз такое бывает, и дело не только в траве, но во всей атмосфере происходящего... там ведь был (смех) еще один допинг, и музыка какая-то звенящая... Голова вошла в вираж. И не блаженное это было состояние, а безумной радости: рот до ушей, волосы дыбом, руки-ноги в стороны.
  
  И вдруг ты меня посадил и говоришь: "Смотри!" Мы смотрели друг другу в глаза, о чем-то говорили, но я видела, что ты наблюдаешь за мной и потому прислушивалась к себе, была на стреме, не знаю, почему...
  И вдруг из-под меня как бы резким рывком выдернули землю. То есть, я как бы взлетела и в то же время не взлетела, потому что осталась на месте, значит повисла? Причем вся, как есть, в этом же положении, более того, я могла при этом двигаться, но я всем своим графическим рисунком, каким бы он ни был - в динамике ли, в статике, - была в движении, но не в том, которое дает ощущение тяжести, нет, это было очень легко и естественно, как вздох.
  
  Потом снизу пошла волна сухого шума и возникла новая среда. Другой воздух, другой влажности, но в этой среде я так же гармонично себя чувствовала, как и на земле в нормальных условиях. А потом - выдох: когда волна начала уходить и шум начал ссыпаться. Все это было очень быстро - раз, два, три, четыре - и на этом моменте я испугалась и закрыла глаза, и, видимо, сделала какое-то движение, да, качнулась вперед, вниз и назад, когда волна начала скатываться, поэтому ты взял меня за руку, очень спокойно так взял, чтобы я не боялась. И вот тогда я наполнилась жизнью, появилась плоть. Я открыла глаза и стала смотреть на тебя, довольная, будто ангела накормили...
  
  Вот тогда и образовалось всё. Вокруг я уже ничего не видела, хотя там был свет, хотя и притушенный, но я ничего не видела - только твое лицо, очень ярко освещенное. Я могла видеть и твое тело, но я его не помню, то есть, я помню, что оно было в той сфере, которая постепенно начала устанавливаться. Эта сферическая атмосфера как бы вибрировала. Воздух был не такой как обычно, - прозрачный - а между нами была вибрация, она была тоже прозрачная, но при этом я видела, что это уже было нечто - не то, что на Земле, а новое... Видимо, само пространство было заряжено какой-то вибрирующей энергией. Это было новым условием существования для тела, где видимо и ощутимо само пространство: ощущаешь его вес, но при этом оно не давит, потому что все это уравновешено со мной внутри и гармонично в него вписано. И совершенно новые какие-то параметры: его как-то можно взвесить, что ли, это пространство, то есть, я вижу, что оно - предметно? нет. И не телесно, да? Скорее, массивно.
  
  Сфера была такой замкнутой, когда ничто не мешает и не вторгаются никакие посторонние тела и звуки, кроме музыки. В какой-то момент, как через трубу, ну, как пылесосом, в Сферу втянулась струей музыка, было ощущение прямо-таки музыкальной струи, которая вошла и закрутилась внутри Сферы, как в воронке, обволокла все и вот уже звенит здесь. Громкость её увеличилась раз в пять, и ничего уже, никаких посторонних шумов я больше не слышала, только смотрела на твое лицо. Это все было в ярчайшем цвете. Вокруг Сферы - зияющая чернота и из-за этой, наверное, черноты все очень ярко? Просто белый белейшим будет в такой черноте.
  
  А потом вокруг тебя начало все полыхать - за плечами. Не ореол, а рядом с тобой это все, здесь: катастрофы, огни и при этом твое строгое внимательное лицо. Вспышки, взрывы огненные, не световые, а именно огненные, именно огонь живой, вулкан, лава. Ты на фоне вулкана - твое лицо в нем как бы прямо в огне, раскаленной лаве, пожаре. Это не экран, нет, ты был органически слит с этим огнем. Не то чтобы это было у тебя на голове, или сбоку, или на лбу, а ты в этой картинке, или она на тебе. Нет, ты был в огне, един с огнем, твое лицо внимательно и спокойно, а вокруг происходит вся эта огненная пляска.
  
  А потом началось очень личностное: ты посмотрел на меня ласково, и я перестала обращать внимание на огонь. А потом увидела, что его уже нет. Я уже не могла оторваться от твоих глаз, была наполнена чувством и откликалась на каждое твое душевное движение. Я это ощущала просто глядя на тебя, в твои глаза, как переливы, как новые грани наших отношений. Лицо твое менялось, но не по принципу кадрирования - там все было едино. Ну, вот так не меняется лицо человеческое: я могу улыбнуться, убрать улыбку, то есть последовательно, с отбивками, есть отдельные выражения лица. А здесь были единые выражения души: состояния были разные, но все это было единое, неразрывные импульсы, как будто бы ты чувствами дышал. Никаких зрительных проекций больше не было, форма твоя не менялась, она была твоя, лицо твое не менялось, только становилось все более значимым, углубленным, выразительным. Состояния были разные, но все это вместе было - всепоглощающей страстью к Миру, и меня просто потрясла значимость этого явления...
  
  И дошло до того, что мы уже держались за руки, и ты сказал, чтобы я глубоко дышала, потому что мне было тяжело, что-то давило. И тогда, на таком дыхании возникло состояние, совершенно потрясающее, энергетически очень сильное - как будто у нас единая дыхательная система и вихреобразные озонные потоки идут от тебя ко мне и обратно; когда шум в ушах от переполненности, и приятное очень покалывание в легких и всего тела, как на морозе.
  А потом я начала уставать и периодически закрывала глаза - от переполненнсти, от неожиданности... и через какие-то промежуточные состояния все перешло в негатив.
  
  Здесь мы уже не держались за руки. Я не могла понять, что с тобой произошло, но и выражение твоего лица изменилось, и отношение, все, буквально все - даже пластика; вибрация усилилась, натянулись какие-то нити, как жилы; не знаю, как это объяснить, - ощущение натянутых струн, но не струн, а чего-то живого, ну, как будто кожу вытянули из разных точек тела, и как будто стали чуть ли не скручивать ее жгутами.
  
  Много позже ты мне сказал, что сделал это сознательно: решил тогда просто подумать так, резко изменить отношение и посмотреть - что со мной будет? Психологически это был колоссальный перепад - от единства душ(и), любви вселенской, и вдруг - негатив. Стало теплее, музыка стерлась из памяти, совсем мрак стал, давить стало, мне стало физически нехорошо - просто полное умирание. Был такой мрак - как туман плотный, чернота всепоглощающая, которая все съедает, все гасит... Вновь возникли зрительные проекции - сатанинский какой-то театр: ты - сатана, и ты меня искушаешь, пренебрегаешь мною, потом ощущение, что я - Ева Браун, а ты ко мне относишься так, как простой советский человек может относиться к этой мерзавке, которая спала с фюрером... Это было именно не личное твое отношение, а соединение чувства и реального опыта: то есть, вот если бы я была Евой Браун, то было бы совершенно нормально и естественно, если бы ты так смотрел на эту женщину... Мне было очень тяжело. Обидно, непонятно - почему вдруг у тебя такое отношение? Мне оно показалось оскорбительным, незаслуженным, и я не понимала: что это? провокация? или я вижу то, что у тебя внутри? То есть, я не только интуитивно все видела, но старалась одновременно и анализировать, у меня голова пыталась сразу разобраться - то ли это твоя сущность, то ли я еще чего-то не понимаю в таком повороте событий? На одну интуицию я не полагалась, я пыталась сознательно построить какую-то теорию, но не получалось... Я была полна чувства к тебе, мне казалось, что ты ко мне хорошо относишься, и вдруг пошло такое, что мне казалось совершенно несовместимо с чувством, которое испытываешь к человеку, который нравится.
  
  Частично это потом осталось - помнишь моменты недоверия, подозрительности? - потому что мне стало казаться, что твоя сущность в отношении ко мне проявилась именно здесь. Ну, не совсем так, потому что я понимала, что там были гиперболизированные тобою моменты, но осадок остался. В этом смысле я очень грубо делила все на черное и белое. Либо игра это все, либо ты фальшив по отношению ко мне. Но все оказалось совсем не так просто и не так... личностно. Тогда я этого не понимала, естественно; я думала, что есть только ты и я, и все... Уровень другой.
  
  Мне было страшно, тяжело, я ничего не понимала, я только старалась держать глаза и увидеть все: самое страшное, самое неприятное, то есть, я принимала все как есть. И, по возможности, даже старалась никак не реагировать, потому что не понимала - что это? - а просто внимала. Внимала без анализа, без реакции. Мне это удалось, потому что ты тогда еще, конечно, не очень еще меня... не всю программу выдал, слава Богу, потому что я бы точно тогда чокнулась...
  
  Я больше чем убеждена, что на таком уровне, на каком тогда была я, очень рискованно сразу вовлекать человека в такую игру. Потому что ты сам знаешь свои неучтенные и ни в чем не выраженные энергетические возможности, силы и умение выражать все - груз может оказаться непосильным, именно вот на этом моменте: игра это или реальность? Опасно, что человек может поверить всерьез. Нет, не то... Я тоже серьезно относилась, но тут, понимаешь, самое главное, не впадать ни в какую крайность, а нормально и естественно относиться ко всему. И к плохому, и к хорошему. Видеть и плохие, и хорошие стороны одновременно и балансировать между ними. А разбираться уже потом. Если же человек не очень умен, не очень силен и впал в крайность, то ему хана. Неправильно воспринятая информация дает крайний импульс: либо он должен согласиться с этим, а это - полная паранойя, либо уничтожить, чтобы остаться в сознании. Вот о чем я говорю. А игра может не получиться, когда такие резкие перепады. Хотя, может быть, я и не права. Это я сейчас предположила, потому что помню, насколько мне было тяжело тогда... Но тут, видимо, имело значение твое присутствие. Если бы я работала с такими же, как я, - со мной произошло бы, видимо, то, о чем я говорила.
  
  Ты видел, как мне тяжело, и сделал какое-то движение, как будто снова соединил реальность. Ну, она как бы разорвалась вначале, а потом ты её снова замкнул. И все перешло в хорошее состояние, появились опять очертания, намеки на реальное место действия, и возникла реальная комната. Ну, тут были просто хорошие состояния, то, что и в жизни возможно: ты брал меня за руку, гладил, говорил нежные слова, все это было не совсем реально, но отношение твое было как к реальному человеку; то есть, ты не закончил на самом тяжелом моменте, ты очень плавно перевел все в очень спокойное русло, и на этом все и закончилось, поэтому я совершенно естественно вернулась в состояние смеха - все это переросло в какой-то дикий смех, по поводу чего уже не помню: ты загадывал слово, задавал какие-то вопросы, и при этом было безумно радостное чувство и идиотский смех. И я теряла ощущение времени. Я не понимала - был ли уже этот вопрос или я знаю, что ты сейчас его задашь? Заранее как-то услышала. А очнулась окончательно, только когда ты провожал меня утром, в телефонной будке, где мы ловили такси. Холодно стало очень и как-то серьезно. Я поняла... Ну, первое есть первое, понимаешь? Все эти реакции, проекции, модификации, состояния, формы, цвета, эффекты - удивительно, сказочно... Как сказка первый раз.
  
   * * *
  
  Это треспассе стало для меня на какое-то время предельным ориентиром. Не то чтобы я себя сознательно стала настраивать опять увидеть нечто подобное: мое отношение к треспассе стало, может быть, еще более амбивалентным, да? - мне совсем не хотелось еще раз побывать в шкуре Евы Браун. Но это на сознательном уровне, а подсознательно я уже знала, к чему идти. Потом это стало по отдельным элементам проявляться - в солнечных уже треспассе. Ну, Кришна, например, огненные все эти явления: огненные вспышки всякие там "чёрта в ступе" явления природы, связанные с грозовыми явлениями, катастрофами, землетрясениями, ну, я не знаю... извержения вулканов... То есть, в первый раз все было целиком как бы собрано, а потом воспроизводилось отдельными элементами, которые вновь где-то собирались - такое вот спиральное развитие... И энергетика была отдельно от проекций. И все ужасы и кошмары, которые я видела вначале лишь в отношении твоем ко мне, потом вышли в проекции: то есть, я видела образы и понимала, что вызывает страх, негатив... Такой вот последовательный анализ. Если бы все эти "амебы мрака" и химеры вылезали со всеми теми же эмоциями и энергетикой, может быть, это было бы слишком сильно?
  
  Но все это было потом - в солнечных треспассе, в основном. А вначале появились юноша и человек-лиса. Они были черно-белые, как внезапные проколы внутри неопределенных очертаний, черно-белых же пятен, хаоса... Они не были фиксированы - мелькнули в потоке и исчезли. Потом была эта елочка, и я начала работать с интересом. Мы шаг за шагом начали продвигаться... Начали ходить по "музеям" Мира - вместо твоего лица или хаоса черно-белых пятен начали появляться маски - впаянные в пространство черно-белые маски.
  
  Это не тотемы животных и не человеческие лица, у меня было ощущение, что они как-то связаны с ритуалами, мистериями, но какими и чьими, не знаю... всех времен и народов? Архетипические изображения... В культуре этого нет. Они были выполнены из воздуха - темного и светлого воздуха - и как бы выплывали одна из другой.
  
  Затем начали появляться маски из черного "дерева". Графика теперь была четко обозначена, в отличие от масок из воздуха, которые как бы сливались с пространством на границах, то есть, контуры у них были расплывчатые, но и не совсем расплывчатые, а, как я сказала, впаянные, как-то слитые с пространством... А в черных масках воздушного контура уже не было. Опять же это были не лица, не животные, не люди, а нечто. Скорее, выражение разных чувств: ужас и не ужас в то же время. Никакого отношения к греческим театральным маскам они, конечно, не имели: это было бы слишком просто. Конечно, и в африканских масках, и в буддистской иконографии были какие-то узнаваемые моменты. Но как и во всем... У меня такое ощущение, что вся оформленная культура из этого выросла. В них же не было еще формальной культурной огранки - руки человеческой не чувствовалось, индивидуалиста и ограниченного человека, который все по своей мерке и своему уровню укорачивает, расширяет, обрезает...
  
  В них было выражение чувства, вернее, чувств, потому что там все вместе было: и ужас, и радость, но где-то что-то превалировало. В этой маске, если присмотреться, все-все как бы специально намешано, чтобы не было однозначным чувством, чтобы не воспринималось формально: найти его надо. Там есть центры, как в молекулярной структуре, структурное ядро - ядро чувства можно определить, только "вычислив" его структуру. Понимаешь? Снять все "мясо" и оставить только структурное ядро - тогда будет понятно, что это, к примеру, - выражение ужаса, а с "мясом" это как бы сразу не расшифровать... Однозначно я их не воспринимала - там была слитность.
  
  После этого начали появляться барельефы из "туфа" - пористого такого материала, легкого... разъеденный какой-то "камень".
  Потом пошли маски из более крепкого "камня" - но не мрамора, а какого-то другого, легче и мягче, более маслянистый что ли, не такой плотный... пластичный какой-то, более... томный. Вот там уже более скульптурно все стало - это были как бы барельефы, даже горельефы. Не знаю, было ли что сзади, наверное, не было, а спереди было ощущение законченности. Но не могу сказать, что это были маски каких-то конкретных людей... Хотя, не знаю... Это, видимо, уже были какие-то люди. Не конкретные, может быть, а символические? Но - образом человеческим одухотворенные. И в то же время это и не представление людей о Богах. Скорее нечто среднее между теми скульптурами, даже самыми древними, в которых изображаются Боги, и скульптурами конкретных людей, всех мастеров разных эпох... Может быть это и были Мастера, ваяющие Богов? Не знаю. Аналогов этому явно нет.
  
  Все маски были черно-белые. И все было черно-белое, все пространство. Хотя иногда я видела куски окружающего реального пространства - могло мелькнуть что-то цветное. Но передо мной было нереальное пространство. Довольно быстро после начала треспассе все затягивалось как бы тучами или какой-то пеленой, или, наоборот, оттуда она проступала и все закрывала здесь пеленой, ну, чтобы лучше было видно, как бы давала фон, не такой пестрый, цветной, а... у меня было ощущение, что идет фон, на котором удобнее смотреть, чтобы ничто не отвлекало, ну, как на вернисаже - серый холст позади картин. Для концентрации здесь. Строгость поэтому и аскетизм, только черное и белое: суть. Не отвлекаться на цвет, может быть, даже на форму. Может быть, потому они и были такие изысканные? Потому что была предельная концентрация - никуда глаз не бегал, ни на что не отвлекался.
  
  Передо мной все было как бы в трубе, подзорной трубе, но не обычной, а - такой большой телескоп, туннель:::::::::::::::: вот такой вот (разводит руки). И самое смешное - вокруг реальный цветной мир, а здесь все черно-белое... То есть, это могло и как бы растечься, я могла совсем не замечать внешний мир, но, в принципе, если попадали оттуда куски, они были как в жизни - цветные.
  Затем появились "медные" маски - тусклого цвета. В них уже совсем определились черты, появилась как бы кость; то есть, с появлением "металла" появился скелет - каркас четкий. Если до этого была "биомасса", то теперь она четко оформилась. Здесь уже можно было сказать - вот образ диктатора, а это образ кумира, поэта и прочее. Но конкретно сказать кто такие, не могу,. Эскимосов я не видела, японцев тоже. Ну, вот как мы с тобой - индоевропейцы, да?
  А потом они начали оживать.
  
  Я не помню точно момент, когда начался процесс оживления, поскольку в каждом треспассе я видела вначале то, что было в предыдущем. И вот, в какой-то момент смены одних масок другими, при их трансформациях, с ними что-то стало происходить... Они уже не были статичными - сначала я думала, что это за счет перехода от одного уровня к другому. Положим, "туф" переходит в "медь". Но потом смогла зафиксировать момент, когда явно одна и та же маска постепенно - ну, вот, как застывшее лицо - начинает оживать: тут нерв один дернется, там мышца... Интересно, но необычно и иногда даже страшно. На те культурные или масочные изображения, где было очень тяжелое выражение, не очень-то приятно было смотреть, когда все начинало на твоих глазах двигаться, гримасничать... Это как в детстве - вдруг страшная картинка оживет? Или "Портрет" Гоголя.
  
   * * *
  
  Цвет в треспассе начал появляться параллельно с "оживлением" масок, а особенно - после Солнца. Вначале один цвет, потом два, три. Цвета были очень интенсивные, наполненные, глубокие. Но такого, как в жизни, многообразия цветов долгое время не было.
  
  В треспассе, как и в живописи, есть разные изобразительные способы. Разные техники. Прежде всего, графика, построенная только на интенсивностях черного и белого цветов. Затем - монохроматическая гамма. Или на двух-трех цветах все построено. Или как у Матисса: чтобы подчеркнуть локальный цвет, он заключает его в черную рамку, за счет чего происходит внутренняя концентрация цвета. В некоторых треспассе такое тоже есть: четкий контур, наполненный цветом. Иногда бывают белые контуры. Отчего это зависит, я не знаю.
  
  Одновременно с появлением цвета стал появляться и ореол - не только над головой, но и над плечами, руками. Особенно, в вариантах, когда ты - цветной, а вокруг тебя черно-белый мир. При этом может быть двойная аура: первая резкая и тонкая, и вторая полоса того же цвета, но более мягкого, более размытого, ну, и дальше какие-то цветовые волны могут быть, но уже разные... На цветах это я вижу, на тебе... Контур вокруг тела может быть любого цвета - желтый блестящий, зеленый, голубой, красный - все, что угодно.
  
   * * *
  
  Цвета возникали постепенно. После Солнца впервые появились зеленый и желтый. Это происходило в лесу. Был какой-то зеленый воздух, и лицо твое тоже, не сплошняком зеленое, нет, в том-то и дело, - оно было расцвечено: все тени, которые падали, все морщинки, - все, что есть на лице, - все, все, все вот такого цвета, и играло все. Там уже было не только мое личностное восприятие, а какое-то живое общение, но не такое, как обычно мы с тобой общаемся, а из какой-то лесной сказки, или еще что-то в этом роде.
  
  Черно-белое ушло напрочь. Цвет - только зеленый или желтый, на этих цветах все было построено. Там были все оттенки желтого и зеленого - от светло-светло-желтого, почти белого, до изумрудно-зеленого, но при этом был и травянисто-зеленый.
  У тебя были очень тонкие черты лица, до некрасвиости даже тонкие, но не в бытовом понимании "некрасивое" лицо, нет. Черты лица были ненормально истончены, кожа была тонкая-тонкая, почти прозрачная. В этом треспассе золотистый цвет только мелькал, но через несколько дней мы первый раз вошли в Золотую сферу.
  
  Сразу после пристройки пошли золотые волны, и я перестала чувствовать тело: оно растворилось. Свет был темно-золотистый, вся Сфера была наполнена теплотой и нежностью, ну, чувством, густой чувственностью... не знаю, как сказать, - там не было определенного чувства. Ничего, кроме света и эмоционального такого, острого душевного подъема. Никаких масок, никаких знаков - ничего. Есть золотой воздух, твое лицо, а главное - сияющие и излучающие свет, буквально физически, льющие любовь, добро, свет - глаза. Это был абсолютно новый для меня момент в треспассе. Тогда я действительно впервые поверила, что мы друг друга любим. Было ощущение слияния с тобой. То есть, тела не было, мы были едины как бы в этой золотой Сфере.
  
  А сразу после этого появились ангелы и Харита, я радовалась, как ребенок, когда были ангелы Ботичелли. Я ничего не видела, это ведь ты видел ангелов, а я просто видела, что ты радуешься, в хорошем приподнятом состоянии, и пространство такое же, подстать тебе - светлое, радостное, звенящее, летящее, высокое...медовое.
  
  А потом, когда мы вышли из него, я увидела тебя в юности - как ты мелькал тогда черно-белый, а теперь совершенно реальный, причем, я не видела твоих юношеских фотографий, и может быть, там ты был бы не похож на того, кого я увидела. Почему-то мне кажется, что ты был таким. Внутренне. Очень энергичный, красивый, брызжущий здоровьем, радостью. Ты был просто переполнен энергией... Зона юношеского творчества. А потом был твой духовный рост. Это тоже были высоко-энергетические проекции. И это все выражалось в твоем обличии: стали появляться "высокие" проекции тебя - в виде каких-то очень известных, судя по всему, и достойных юношей - типа полководцев, королей, римских сенаторов, святых и тому подобное...
  
   * * *
  
  От Солнца у меня не было потрясения. Ты просто заметил, что я смотрю на него, когда мы лежали в саду под кустами сирени. Меня это не удивило, я отнеслась к этому спокойно, тем более, что прошло уже почти три месяца с начала моего обучения, и я считала, что это вполне нормальный срок... Перед этим мне приснился сон: я вижу тебя и рядом как бы твоего двойника, ниже ростом. На вас странные одеяния. Холодно-голубой интенсивный цвет. Неприятный, особенно один угол над дверью. Вы говорите о том, что город оккупирован уже несколько месяцев, и ты выходишь из дома один, чтобы оценить обстановку. Двойник тоже куда-то исчезает. Он похож то на Лао-цзы, то на Дона Хуана. Затем я слышу твой голос за дверью, он идет как бы из прошлого. Подлетаю к двери, она распахивается сама, и я в ужасе вижу, что все расплавлено, и ты тоже полурасплавлен, и хочешь предупредить меня, и втекаешь в комнату вместе с этой расплавленной массой-магмой. Я отскакиваю к окну и лихорадочно соображаю, куда можно спрятаться, чтобы меня не расплавило, лезу под стол - и просыпаюсь.
  
  Сейчас, когда я смотрю на Солнце, у меня возникают разные ауры, оно трансформируется - постепенно так, и может дойти до черного, а может и не дойти. А тогда, в саду, я просто перевела взгляд с тебя на Солнце и оно сразу было черное - без слепящего ореола, без зеленой ауры, без малиновой, без всего... Просто черное. И я так же спокойно посмотрела на тебя, а потом снова стала смотреть на Солнце, но не понимала, что смотрю, пока ты мне не сказал, потому что была занята другим (смущенно смеется).
  Но, конечно, мне понадобился еще год, чтобы научиться смотреть на него и в обычном состоянии совершенно спокойно.
  
  Позже, в одном из треспассе, я вспомнила, что в детстве, еще несознательном, видела черное Солнце. Я точно знаю, что видела. Почему у меня такая убежденность? Она безосновательна, я понимаю. Ну, как объяснить? Видела, и все тут. Может быть, мне полгода было? У меня нет ориентиров, которые дали бы мне возможность определиться во времени и пространстве.
  А потом я увидела этот знак, лет десять назад на выставке Рериха в Русском музее. На эту картину мой друг обратил мое внимание. Я вначале её даже не заметила, полотна там были такие яркие, красочные, а эта была маленькая, висела где-то в неприглядном месте. Я только не помню, какое там было Солнце? стереотипное - желтое и блестящее? но сам принцип восприятия Солнца мне показался очень интересным: ни в одной картине я не видела такого приема - ну, когда Солнце не в общем пейзаже, как его элемент, а зритель концентрируется именно на нем, потому что оно видно через дупло дерева.
  
  Но был здесь очень неприятный момент: у меня появилось слепое пятно. Я стала плохо видеть и через несколько дней тебе сказала: "Ничего не вижу, ничего не вижу..." На что ты ответил: "Осторожно, смотри ослепнешь!" Ты сказал: "Ослепнешь", а я подумала: "Вот тебе!"
  
  Главное - преодолеть страх. Страх слепого пятна. Психологически это очень страшно - потеря зрения. Поэтому пока не преодолено слепое пятно - веры не будет. Все равно существует момент ослепления. А вот потом - защита. Когда все слепящие лучи как бы возвращаются к центру, и Солнце вдруг становится зеленым, голубым - это уже как защита для глаз. Тогда я могу смотреть на него спокойно. Но после продолжительного смотрения может остаться пятно. Слепое. Я смотрю на слово "искусство", и вижу "и" и "к", а "с" между ними не вижу. Смотрю на "у", могу заметить, что было "с", тогда "к" не вижу. Можно, конечно, так читать, но это сложно и раздражает. Пятно не увеличивается, оно стабильно держится - между глазами как бы третий глаз, слепой еще, дырка. Я вижу двумя, а третьим не вижу. Может быть, это будет прогрессировать, может, нет, - я не знаю, есть страх неизвестности. Тут нужно либо идти на риск - и слепнуть, либо назад, оставить все, как есть. И я совершенно сознательно продолжаю снова и снова смотреть на Солнце.
  
  До того, как появился результат, - мне приходилось жечь глаза. В этом смысле пока не выжжешь все в глазу - смотреть не сможешь...
  Сейчас я вижу хорошо, могу читать. В нормальном состоянии пятна нет. Но при концентрации контур выжженого места мерцал еще какое-то время.
  
  Солнечная психоделика, что может быть лучше и естественнее! Теперь "накачиваюсь" Солнцем в зависимости от его цвета. Чем ближе к черному, тем меньше надо смотреть. Ну, как бы сразу напитываются глаза - и все.
  А на голубое - оно такое бездонное, бесконечное - можно смотреть часами. Оно легкое.
  Смотреть могу, конечно, в любое время суток, но наиболее интересны полуденные варианты, утром и вечером более спокойные. Особой энергии от них нет. Есть настроение, общее хорошее самочувствие. Порядок в голове. А энергии какой-то, накачки особой нет. Только через дневное, от полуденного идет накачка. Энергетическая.
  
  Для треспассе можно использовать любую энергию - утреннюю, вечернюю, дневную, но если надо энергетически что-нибудь пробить, а не просто помедитировать, то, конечно, лучше использовать полуденную... Допинг такой - тю-тю-ю! (Тоненько насвистывает).
  
  В солнечных треспассе цвет все больше и больше сливался с реальностью, причем интенсивность его становилась одинаковой и там, и здесь, то есть, мир становился постоянно "блистающим".
  После Солнца - краски, интенсивность, насыщенность, многообразие оттенков, расширяется палитра. Объемность красок, их фосфоресцичность. Все это есть и в нормальной жизни, но после Солнца становится явным, неотъемлемым, повседневным... в жизни более яркий свет, цвет...
  
  В треспассе после солнечной накачки я часто видела уже не просто пространство - я могла ощутить бездонность. Если раньше я видела тебя, маски и комнату при этом, либо просто вокруг ничего не видела, то теперь любой предмет имел хвост спектральных составляющих. Эти его спектральные отображения в виде полумесяцев уходили в бесконечность. Так сказать, объемный спектральный анализ пространства. Само пространство было - в форме.
  
   * * *
  
  Весной следующего года я уже могла смотреть на Солнце часами. И обнаружила, что эта "накачка" светом аналогична траве. Первый раз я это почувствовала, когда мы занимались треспассе под какую-то радио-пьесу. Вначале у меня опять пошли театральные проекции, но не в картинном виде, а вживую. Я физически себя ощущала на сцене и играла какую-то трагическую актрису, ты же был... Ты проходил все ипостаси моих учителей. Но что показательно - во всем этом твое и мое отношение к происходящему было явно негативным. Я увидела вдруг очень много неприятного - как бы вскрылась сущность этих отношений. Все эти мужчины - со своими комплексами, своими проблемами, уродствами какими-то психологическими, чернуха какая-то, грязь...
  
  А после начались совершенно невообразимые вещи. Это состояние треспассе, когда не надо смотреть глаза в глаза. То есть, я могла смотреть в окно и видеть тебя, и мы с тобой беседовали. Как будто на седьмом небе встретились в мирских костюмах, и при этом ты мог говорить со мной как с ведьмой (смех), чертом - на тебе у меня мелькнула проекция женская, ведьминская, и я вскрикнула: "О, ведьма!" И возникло ощущение, что это я - ведьма. Всемогущая. Хочу - заколдую! Ну, просто игривое: захочу - и ты ничего сделать не сможешь. Ну, в общем, игра на хорошем таком уровне - актеры высшего класса, которые могут себе позволить быть всем, кем угодно.
  
  А потом начались смешные вещи, когда ты говорил, чтобы я не боялась, ты, мол, не Ван Гог, ты не будешь гоняться за мной и отрезать уши. Я была натурщицей у всех парижских художников. И, скромно потупив глаза, занималась с тобой треспассе... Ты спрашивал меня: "Кто ты?" - про мою национальность, про страну, а я сказала, что отец у меня немец, а сама я из Венеции, неважно из какого века. Потому что мне очень хочется в Венецию. А потом мне захотелось грохнуть головой об стол. Знаешь, как хорошо, чтоб голова отлетела? Потом я не понимала, какой смысл в словах "север" и "юг". Затем было ощущение, что ты пытаешься затащить меня за подмышки на крест, и я смеялась: "Нет, на крест не хочу, щекотно..."
  
  То есть, было какое-то фантасмагорическое треспассе, удивительное, такого никогда еще не было. В нем были брызжущие юмором моменты, ощущение не детской игры, но только дети могут так непривязанно быть кем угодно, как угодно, в каком угодно виде: головы нет? - пожалуйста, будем без головы; ухо отрезать? - милости прошу. Все сразу может быть, можно так играть. А потом ты выключил яркий свет и подошел к окну.
  
  Здесь произошло раздвоение духа и плоти - голос как выражение духа, души, и тело где-то там, совершенно отдельно. И это было все материально - и дух, и плоть, очень интересное раздвоение. Это было более деловое, рабочее состояние, более спокойное, полное какой-то значимости, но совершенно бессмысленное: я совершенно не помню ни одной мысли. Но мы очень значимо, величаво посидели. После мне показалось, что мы никуда ни на секунду не выходили. Как бы мой дух пошел куда-то, а тело, могу руку дать на отсечение, с ним не ходило, здесь оставалось (смеется). Как во сне: когда я проспала экскурсию в Эрмитаж, мне снилось, что я гуляю по его крыше между статуй.
  
  Тут меня неприятно поразил один момент. Возник устойчивый, даже навязчивый, женский образ, сбоку на голове локон, а вместо бровей у тебя - лебеди. Я преподнесла тебе это как подарок, а ты стал кривляться и выдал какую-то связь Аполлона и нимф, говорил, что я тебя воспринимаю аполлонически. Помню, что меня это очень обидело: мне казалось, я имела ввиду совсем другое, и был момент такой непонятости, а после у меня и пошли проекции непризнанных, - ну таких высокомерных, гордых, романтических, - поэтов. Байрона, Лермонтова. Я как поэт тебе сказала о лебедях, а ты не понял...
  
  Но это быстро прошло и возникло непонятно что: вот у китайцев, когда они делают тушью рисунок - силуэт, только на шелке, который движется от малейшего дуновения, чувствует изменения воздуха, но при этом образы не китайской природы, а средневековой - испанской что ли: маленький танцующий Бог на красном фоне.
  ...........................................................................поскольку я называю это гравюрой, значит нечто подобное я в жизни уже видела, но конкретно это - нет, не видела, очень уж они бессюжетны и даже не это, а просто лишены всего, нет конкретных примет эпохи, мастера. Конечно, с какой-то культурой это соотносится, но определить её я не могу. И художника нет конкретного - скорее общее впечатление от целой культуры. Сориентироваться очень сложно, почему я и сказала, что восточные какие-то пагоды и лицо мужчины, возделывающего сад, огород, цветы, - явно японско-китайского плана. Что это? Почему? Общий настрой, эмоциональная установка от этих картин есть. Могу сказать, что какая-то философия, природа, грусть - вот он сидит там, думает и грустит. Но это такой образ расплывчатый, неуловимый и ничего не дающий, кроме простого настроения... чисто настроенческий. Я лишь эмоционально могу сказать, что эта картина была наполнена грустью, эта нежностью, а та томлением. Даже не могу более конкретно сказать - радость вот такая-то, общее, совсем общее... в одном ключе, в одном куске идет что-то подобное, пока не исчерпывается.... японская живопись - холодная весна с совой.
  
   * * *
  
  А в сейшине с Алексисом я все время пела, первый раз слыша музыку.
  Мы летали с ним под музыку. Какой прекрасный полет! Алексис летает, сидя в кресле. В туманностях каких-то, в плотных слоях воздуха.
  
  Потом, в отсутствии непосредственного контакта с тобой, я решила, что если не могу смотреть тебе в глаза, то буду смотреть на Солнце. И здесь произошла странная вещь - если я в тебя могу войти глазами, а ты в меня, и будет замкнутое кольцо, и мы будем держаться, с орбиты не сорвемся, то Солнце - объект манящий, цепляющий. Войти в него невозможно, только мысль, что если ближе подойдешь, то быстрее замкнется круг общения с ним. Может быть, поэтому и возникают попытки войти в заходящее Солнце, когда человек не контролирует себя в LSD-путешествиях?
  
  И - то, что в треспассе недопустимо - начинаешь себя сбивать с состояния иллюзии слияния, так как есть контроль. Ведь выглядит это как треспассе, но безответное, дающее энергию, силы, которые некуда деть. Я тогда смогла оторваться от Солнца потому, что сбила себя, но не смогла спокойно оторвать взгляд, слишком уж соблазнительно...
  
   * * *
  
  Личные проблемы прежде всего проявились в сексуальной и сновидческой сферах, а потом уже в треспассе. В психоанализе снов, в проективном сексе у меня проявлялись не отреагированные желания, сексуальные фантазии, мечты и тому подобное. Как ты говорил, я спала с памятью, фантазией, но не с тобой. У меня не было к тебе чистого сексуального отношения. Это происходило потому, что до тебя я не была задействована сексуально полностью.
  И потому вначале вся энергия уходила у меня во вторую чакру. Я увлекалась ею. Испытывала все, что хотела, с кем хотела, я играла на этом уровне довольно долго, но в треспассе он никогда не выходил, очевидно, потому, что это были телесные, физические желания, а душевно я их, видимо, не хотела. Думаю, если бы я действительно хотела их всем своим существом, то обязательно что-нибудь да увидела бы: с открытыми глазами или с закрытыми.
  
  Но вначале - до солнечных треспассе - я не видела ничего в сексе. Это только ты мне говорил, с кем я сейчас и что мы делаем. Я не верила, что все так видно, а потом на нескольких совпадениях ты мне доказал, что умеешь видеть. Это, кстати, не очень-то приятно - когда тебя видят насквозь. Конечно, я знала, что я не ангел, но дойти до таких вещей, как....................................... - это уж слишком.
  
  Конечно, личностная работа в треспассе была. Но не такого примитивного уровня, что я в треспассе вижу конкретное лицо и к нему имею претензии, и к тебе заодно, и ты со мной разбираешься. Нет. Какие-то хвостики, может быть непроявленные ни в психоанализе, ни в сексе, что ни фактом не выявишь, ни в чувстве не проявишь, такое более тонкое и более абстрактное за счет этого. Не очень индивидуализированное, и потому я не очень понимала, что это за незнакомые юноши и мужчины с разным отношением ко мне и у меня к ним? Это было особенно часто в начальных треспассе.
  
  Но между проекциями в треспассе и проективным сексом получался разрыв. Он получался потому, что у меня не было ощущения подлинности - то, что я вижу на тебе, я воспринимала как проекцию. Одно дело в сексе, когда ты меня ловишь на ощущении, припираешь к стенке эпизодами из моей жизни - там я ничего не могу возразить. В треспассе же вот область чувств, предположим, мысли, а вот - область, я даже не знаю, как назвать, та, в которой ты меня поймать не можешь, потому что я не отношусь к этому как к подлинному моменту - для меня пока не было подтверждения изнутри, у меня не екало сердце и мне не становилось не по себе. То есть, я видела: ну, проекции и проекции, мало ли чего я не увижу? Я столько людей видела, столько незнакомых... И еще: во сне есть сюжет, и исходя из этого я могу как-то ориентироваться, где у меня что происходит. Здесь же возникает один зрительный образ - с чем он может совпасть? Неизвестно. Я не могу сказать, что я сейчас, в данный момент, думаю об этом человеке. А он возникает, и у меня ничего не отзывается, и я в недоумении. Я не чувствую ничего. Я никак к этому не отношусь.
  
  Среди этого потока образов были и чисто культурные проекции: романтические герои, писатели, художники. Я очень много информации получила в юности, вот и пошли эти проекции - полуличностные, полукультурные, да еще с трансвестией. Проекции не эмоциональные, а интеллектуально-образовательные. Театр, кино и прочее. Все, что я видела и слышала, что мне удалось получить в жизни - все это как-то проявилось.
  
  Потом были проблемы возраста, смерти, земной любви. Я вижу, что ты умер, либо ты выглядишь как смерть. Это воспроизводилось много раз: вначале я просто видела, что ты умираешь, либо ты в образе смерти, и я умираю. Мне казалось, что скоро я стану старой, я расстраивалась очень, переживала, и у тебя было ко мне отношение как к старушке, как к старой, усталой женщине - скептически-негативное, без желания, без интереса. Все это выражалось в мимике, во взгляде, без всяких проекций, слов или действий. У меня опускались руки, тошно было. Конечно, не все так однобоко. Я беру сейчас только негативные моменты.
  
  Когда я освоила этот прием общения, появился какой-то опыт в треспассе, стало возможным решение личных проблем на другом уровне и другой природы. Они, эти проблемы, были решены в психоанализе, проективном сексе, в жизни, в теории, а потом и в треспассе более глубокого, солнечного уровня. На первом же уровне нарабатывался опыт: технически, практически и перспективно мне было кое-что показано, какие-то варианты и возможности. И вот, когда стала складываться общая картина, у меня возникло ощущение, что и в этой системе можно решать проблемы личного уровня, но это шло, конечно, не сознательно: вот, мол, попробуем теперь здесь поработать. Но некоторые личные проблемы так и не вышли в треспассе, например, я никогда не видела на тебе проекций папы. То есть, в самом начале, может быть, ты напоминал иногда папу, но это было так, беглым намеком...
  
  Личность - это кольца разных уровней сознания, которые нанизываются друг на друга: здесь маленькое, здесь большое кольцо, пока они не станут общим сознанием.
  Перенос (трансфер) в треспассе идет по спирали и доходит до воплощения образа в афинном пространстве.
  
  Вот мое маленькое кольцо, деформированное некой проблемой, потом оно нарастает, нарастает - путем всего: психоанализа, секса, просто общения. В треспассе - где недоработано, все дочищается, и на разных уровнях оно воспроизводит те же проблемы что и в психоанализе, и в сексе - одни и те же проблемы на разных этапах. Треспассе воспроизводит эти проблемы, но решает их совсем по-другому. Есть ход как бы с другого конца.
  
  Появляется сначала общее представление - либо самое высокое, либо самое лучшее, либо самое правильное, потом все сходит до самой глупой маленькой точки, и тогда уже понятна проблема в целом. Потому что если начинать с маленького, то будет ощущение роста, а когда тебе сразу дается весь спектр, а потом сводится к твоим несчастным проблемам - это и есть предупреждение и точная ориентация на работу.
  
  То, что во сне выходит - ерунда, там один какой-то момент проблемы. До тех пор, пока это не вылезло во плоти перед тобой и тебе не стало ясно органически, что все это и есть проблема. Вот когда происходит катарсис.
  Даже если ты десять раз проанализируешь, сон он воспроизведется в других вариантах, выплывет снова - это только болезненное щекотание, "соль на рану"... Либо отсекается маленькими кусочками в обычном психоанализе. Комплекс не изжить до тех пор, пока не создашь зрительный образ, буквальный перенос; так сказать, трансфер "живьем".
  И весь негатив, все проблемы, которые с этим связаны, ты на меня же и выплескиваешь. Вплоть до того, что мне становится неприятно.Такой вот "обмен любезностями".
  
  Когда есть что-то болезненное, навязчивое - перенос сделать запросто. Особенно "по этому делу": покажется все, что угодно.
  
  С истеричкой не надо медитировать, не надо заниматься с ней очень долго - а просто напомнить ей соответствующее - она все увидит и все почувствует. Но вот другого рода проблемы, на эмоциях, очень неоднозначные, решить их достаточно сложно. Если её правильно вырвать, то ничего не останется - то, что связано с эмоциями - это уже нервное, болезненное - я не про такие проблемы говорю. Они, мне кажется, достаточно просты. Может быть, тяжело разбираться там, но в трансфере истеричная женщина может сделать такой же перенос - воссоздать на психоаналитике полностью фигуру своего отца во плоти, например, и также отреагировать. Такого рода процедура вообще достижима, если эта проблема - навязчивая. Я говорю, что разрешима она простыми способами. Довести до кондиции женщину, дать ей какое-либо раскрепощающее, типа (ну, я не знаю), спровоцировать её - и все возникает. Эти проблемы разрешаются либо очень просто, либо человек болеет всю жизнь.
  
  Но когда проблема амбивалентна, есть и плюсы и минусы, с ней не так-то просто расстаться. Я не объективна. А ты объективен. И знаешь, что это - плохо, держит меня. Но как мне доказать? Психоанализом снов? - не получается. Но когда полностью удается создать - воссоздать вот это естество - тогда уж все.
  То есть, я про другие - неоднозначные проблемы говорю. Их очень сложно перенести. Нужно провести подготовительную работу. Психоанализ снов. В жизни там... И в треспассе не сразу. Целый комплекс "мероприятий", работы по расшатыванию: сегодня пол-лица, завтра там рука отдельно, а потом все это собирается и получается...
  
  Когда человек уравновешен, психологически собран, то проблемы, которые, как тебе кажется, у него есть, очень сложно взорвать провокацией. Потому что есть какие-то положительные, сознательные и несознательные установки на защиту.
  Ведь не только больных надо лечить, но и здоровые чем-то мучаются. У них есть какие-то проблемы, ими, может быть, неосознанные, которые мешают им жить, работать и радоваться жизни. Эти проблемы не доводят человека, положим, до невроза или сумасшествия, но не дают ему внутренне расти. Вот о таких проблемах я говорю.
  
   * * *
  
  Ты попросил покрутить энергетические тетраэдры. Но только они у меня не выглядели как пакеты с молоком, хотя я их и закручивала, как ты сказал... В разных чакрах они имеют свои особенности - то более быстро острым углом ввинчиваются в чакру, то медленнее - как в лёд замороженный, сухой; то во что-то такое теплое, мягкое... Они чуть-чуть отличаются друг от друга. Но у меня мало осталось от них впечатлений. Скучно.
  
  Но вот ты сказал посмотреть, как выглядят сами чакры.
  Это было здорово. Прежде всего, сахасрара. Грубо говоря, это дискообразная пластинка. И при этом она вращается в разных плоскостях, орбита у неё не очень большая, но покачивается при движении каком-то бешеном так, что даже его - движения этого - почти не видно: как волчок. И так же чуть покачивается...
  
  И аджня была очень интересна - настоящий алмаз, живой алмаз, не камень, а живой... как это передать? Может быть белок такой блестящий? Есть что-нибудь блестящее в теле? Ну, как глаза, да, такое блестящее тело студенисто-застывшее, но живое - хрусталик, да? или белок глаза?. Вот такое тело по материалу, но в форме какого-то геометрически граненого предмета, потому можно сказать, что камень. Диск сахасрары был плоский, а аджня - граненая. Если глаз огранить, сделать огранку... почему я и говорю - камень, несколько яйцеобразной, вытянутой формы, направленной от затылка вверх ко лбу. Так что все нити как бы собраны в межбровье: если представить образно все внутренние энергетичесике потоки как нити - они проходят через эту точку в межбровье, сахасрара их отражает на аджню, за счет огранки аджня тоже отражает все лучи, когда идут потоки, и в сахасраре все вновь собирается в точку. Это как бы фокусирующее зеркало, само безумно блестящее, собирающее все лучики, которые с него при вращении падают. Попадая на грани аджни, они вспыхивают, и все это отлетает к сахасраре. Тут встречные пути поступления энергии.
  Аджня - узел, все пути ведут в аджню. Она же освещена диском, блестящим как зеркало.
  
  Аджня граненая. Потоки попадают в аджню, отражаясь от её граней, они вспыхивают - это грани играют, и это отражение ловится сахасрарой. Все очень просто. Потоки энергии вверх и вниз.
  
  Сахасрару я никогда раньше не видела. А вот третий глаз видела в виде настоящего алмаза в самом начале. Я тогда еще удивлялась: что это у тебя во лбу? Точно алмаз. Ты мне тогда сказал, что это - Третий глаз Шивы. И еще про Зевса троянского трехглазого рассказывал: мол, уже и греки не знали, что это такое. Забыли.
  
  Анахата была зеленая, большая, во всю грудь, пульсирующая в такт сердцу, светло-зеленая, как море, когда хорошо виден на глубине песок. Вот если очень светлое дно моря, а не просто вода, а в море, внутри, такая живая вода, когда сверху много воды, то есть, такая более тягучая как бы - плотная.
  
  В муладхаре было что-то вроде змеи. Но это было несколько надуманно потому что я слышала от тебя про Кундалини, а у меня там что-то другое (смеется).
  
   * * *
  
  Кадроскопия: с закрытыми глазами, как пульсары, не связанные между собой кадры. Кадр становится на мгновенье четко фиксированным, затем трансформируется изнутри в другой, этот также застывает на миг, и так далее. Точное ощущение, что просматриваю ленту, но, ленту, конечно, стерео-объемную. В этом смысле все слова - кадр, лента, экран - очень приблизительны. И по каким законам там все появляется и трансформируется неизвестно. Во всяком случае, технических приемов кино или телевидения там нет. Есть точные остановки, и связать кадры я потом не могу. То есть, могу, но при условии, что не потеряю это состояние видения, пытаясь их осознать.
  Себя в таких кадрах я никогда не вижу.
  
   * * *
  
  Мультики были до того, как я заставляла себя увидеть чакры, и после того, как это получилось. Я расслабилась, но мысли и эмоции оставались, и после этого пошли мультики.
  Я назвала их так, потому что они были как рисованные взрослые мультики - как правило, это были сказочные города как в андерсеновских сказках. В мультике я вижу все совсем как настоящее, только изображение чуть-чуть стилизовано. Здесь голубой домик не полностью прорисован, а дается только часть - одно окошечко...Там часть другого домика, фонарик, скамейка...
  
  В мультике внутри кадра что-то происходит, есть движение: вот домик закрыл дверь, заснул, а у этого открываются окна, ну, в общем, жизнь какая-то в отличие от кадроскопии - там все более статично, а трансформация кадра в другой происходит как-то неуловимо.
  В мультиках есть очень резкие перепады, все построено на контрастах - там уже работает мысль, она начинает что-то с чем-то сопоставлять, выставлять что-то взамен утраченного...
  
  Еще один мультик - кадроскопия в стиле японских гравюр (поскольку там внутри кадров тоже есть трансформация). Возможно, это одно и то же, но разные уровни.
  В кадроскопии проявляется эмоциональное, бесформенное чувство, как бы лишенное всего интеллектуального. Когда же включается интеллект, то возникают мультики, а потом астральные полеты - то, что я сознательно могу рассказать, потому что это и эмоциональное, и интеллектуальное.
  То есть, либо чисто интеллектуальное, либо чисто эмоциональное, либо совмещение, вырастающее до высоких астрально-сексуальных проекций, не всегда, конечно (смеется), но такой вот синтез в сексе.
  
  А сны наяву - там уже не надо закрывать глаза. Как в детстве на моем "экране": он оставался, закрывала я глаза или нет. Эти дневные сны, о которых я говорю, - они у меня с детства. Когда есть творческие какие-то порывы. Можно закрыть глаза, можно не закрывать: смотреть на стенку. Но с открытыми глазами существует момент наложения восприятий. Нужно быть очень погруженным в проблему, чтобы полностью отвлечься от внешнего мира. Это сложнее.
  
  Вот. Начинаешь себе что-то воображать, придумывать разные сюжеты, и вдруг возникает, зацепившись за что-то, какая-то уже не придуманная картина. Я уже не придумываю - я просто смотрю: либо со стороны, либо в материале, не зная, чем дело кончится, как повернутся события. Но остановиться могу в любой момент. И еще - как только возникает что-то личностное, становится либо тяжело разбираться, либо неинтересно. Здесь все очень свободно от личностного. Это просто удовлетворяет жажду творчества.
  Конечно, творческий импульс определяется какой-то моей потребностью, потому что существует жанровая предрасположенность - сказка, ну, как про козу в детстве, драма, сатира, комедия или детективы...
  
  * * *
  
  Ну, а после, когда мы лежали с закрытыми глазами, отдыхали, я увидела средневековый город, костры, крепостной вал - в эпоху инквизиции. Я лечу над ним, не знаю уж как, не хлопаю, конечно, руками, но вижу все сверху, как во сне, знаешь? Причем все непрерывно меняется, течет непрерывно, связно меняется на глазах, не отдельными кадрами, а как в жизни: я вижу, как двигаются люди, они заняты какими-то приготовлениями, еще какие-то моменты... И вырастает все до полного слияния моего с происходящим.
  
  Когда мы жонглировали огненными шарами-пузырями на острие внутри под музыку Таривердиева, там были потрясшие меня слова: "Хочу сына, смотрящего на Солнце" - это был как бы переход со второй чакры на третью, как будто дефлорация. Пленка порвалась. И потоки воздуха, полет через них вверх. Куда летим? К звезде? Но это не звезда: огромный шар. Ослепительный огромнейший шар, к которому мы, разверзши руки и глаза, летели вдвоем, не знаю, как уж там получилось, но мы (напевно) ле-е-тели... Мы были как комета.. Через все потоки воздуха, раскинув руки, и в то же время ощущение не активного движения, а вот как бы в потоке,почему потом и возникло это - поток в потоке: просто стоит раскрыть объятья, посмотрел - и ты уже туда вольешься. В шар огненный. В Солнце. В этот Шар спокойно вливалось все, и мы вместе со всем.
  
  Вначале я увидела нас с тобой где-то вне Космоса, в каком-то интереснейшем переплетении, когда, не срастаясь ногами, мы были вместе, и распадались где-то на уровне пупков. Руки у нас в этом пространстве были отдельно в, и за счет этого возникало ощущение цветка, а потом я уже в этом цветке обнимаю тебя. Безумно красиво! Мы с тобой огромные, огромные, я со стороны как бы смотрю, а потом снова в цветке, и он раскачивается, закрывается, открывается. Мы сами цветок этот золотой, и при этом как бы под огромным источником света.
  
  Какой-то переход, пауза, потом снова по нарастающей, когда появилось колесо - не колесница, как тележка или карета, а огромное колесо, которое называлось колесницей, в котором были очень странные игольчатые - там еще было несколько кругов - крепления игольчатые, какие-то еще крепления витиеватые из огненных стрел, огненных кругов, то есть, может быть, это металл был какой, либо такой... твердый огонь; и все это бешено вращалось, крутилось, разбрасывая искры, ну, не как шутиха или салют, нет, другое свечение, не фейерверк, просто матовые отблески, и наверное за счет этого ощущение, что летят искры - так сверкает все. Все бешено крутилось на меня, потом я оказывалась в этом вихре, потом уходит, снова на меня - такие вот движения. Я где-то в нем, но у меня нет ощущения, что головой мотаюсь, нет, да и неважно это становится, тут общее ощущение энергетического вихря. Это было плоское кольцо, не шар. Не совсем плоский, за счет этих игольчатых, сложная конструкция, но нет оболочки и сферы плотной.
  
  ............. а в тот раз (смеется), еще до отдыха................................я лечу между двумя горами, в ущелье, и ветер мне навстречу, пейзаж меняется очень быстро - ну, как на горной дороге, а потом вылетаю к реке и спускаюсь к самой воде, вижу луг с горными тюльпанами, девушку с юношей, и лечу за ними прямо над водой, скольжу по поверхности, даже ныряю. Я вижу эти горы, и эту воду, она холодная, и ветер - все-все ощущения помимо того, что я вижу все это в цвете. Не могу сказать, что у меня телесное ощущение, что я именно в ветре, и не то, чтобы я просто знаю, что это так, но могу сказать совершенно определенно, что если бы я дотронулась до воды, то физического ощущения у не было бы. Как назвать это явление? когда я подношу к холодной воде руку и еще не опускаю её, но уже чувствую, что рука в холодной воде, а если бы опустила, то уже ничего бы не почувствовала. Поэтому я чувствую всю картину в целом.
  
  Так что "Луковое поле" Кима - это не литература, в смысле, не придумано. Женщины действительно так могут чувствовать.
  
  В этих картинах есть звуки - ветра, воды, но нет речи, диалогов, разговоров. В других вообще молчание - тишина, покой: ни теплоты, ни холода, нет диалогов.
  
   * * *
  
  В детстве в одном из снов наяву - там такой диалог у них был, который я слышала. Куда бы я ни смотрела, появлялся "экран", на котором я не только видела и слышала происходящее, но и чувствовала физически. Коза там была в сапогах, юбке, русской кофте, голова с рогами, второй не помню кто был - очень странный спутник. Им надо пробраться в город, стены из бревен - какой-то русский сказочный город: вал, мост, который поднимается, ров... И вот они думают - как бы найти лазейку, а я так безвольна, - они меня притянули - что мне приходится быть с ними... И там сооружают эшафот, очень страшная какая-то история, я все время плакала, пыталась показать маме, а она ничего не видела, и все шло параллельно, они говорили, обменивались репликами, и в результате то ли козу, то ли обоих поймали и отрубили им головы. Последнее, что я видела - как покатилась в крови отрубленная голова. Там уже под конец было так накручено и в таком темпе... И меня не отпускало, пока не закончилась это странное "кино".
  
  Это была не галлюцинация, я отдавала себе отчет. Галлюцинации я знаю. Это прелестно: когда я выскакивала от тебя, к примеру, и потом везде тебя видела и слышала твой голос. Но особенный был момент, когда я пришла на набережную Невы, села на камень и думала: "Ну, что теперь?" Сижу на камнях и вдруг вижу тебя, совершенно реально, причем, я посмотрела вбок, а ты, облокотившись на перила, стал смотреть на меня. Я была уже абсолютно спокойна - не знаю, что там дальше будет? Тут может быть все: вода рядом. Все зависит от того, какое ты сделаешь движение. Вот так сижу и думаю: "Отчего же ты не подходишь?" Оборачиваюсь - а тебя уже нет. Сначала подумала, что ты не понял, что это я была, и ушел, это потом я узнала, что ты никуда не выходил из дома, и мне стало жутко.
  
  В сейшине - как во сне. Я не я. Реальность теряется. Единственное отличие, что я могу себя уговорить, что не сплю, и вернуть себя к реальности своей волей, а во сне не могу. Только проснувшись я могу четко различить сон и реальность. В сейшине реальности нет, но остается как бы след, память о реальном мире.
  
  Во сне ты не можешь это контролировать. И там возникают элементы, невозможные в сейшинах: реально присутствующий третий. В сейшине я не вижу никого бегающего, прыгающего, на лампе у меня никто не висит, это, наверное, паранойя какая-то, если так происходит.
  
  Во сне такие моменты естественны и органичны. В треспассе я бы восприняла третьего просто как бред. Вот про какие моменты я говорю, что они естественны или неестественны. То есть, я не могу сказать, что если здесь сейчас образовалась сфера, то это неестественно, то это - шизофрения. Нет. Значит, какой-то допуск - в смысле критерия реальности - у меня все же есть, но до определенного предела: если появится нечто, напоминающее третий субъект, то я решу, что я шизанулась, впрочем, неизвестно, смогу ли я тогда это решение вынести. Потому что, если решу, что я шизо, значит, еще не все потеряно. А если отнесусь к нему всерьез: "Ах, здравствуйте, не хотите ли чаю?" (смеется) - тогда, действительно, все потеряно, все связи с реальностью.
  
  Это игра в кошки-мышки с реальностью. Потому что когда играют вдвоем - хорошая игра, интересная, тут знаешь как бы, что и другой знает. Когда же ты один, есть момент очень интригующий, более тайный. Ты смотришь на человека, а он не врубается, и становится веселее, а иногда грустно... А когда в парном - не возникает грусти, никаких негативных моментов, а радость, наоборот, вырастает. Более свободно.
  
  А ощущение значимости - только с тобой, потому что с другими... ну, они должны быть умудренными опытом, но и то не будет так, мне кажется, а с женщинами вообще этого нельзя добиться, поскольку значимость возникает еще и от объединения мужского и женского. В индивидуальном есть значимость, но она другого порядка. Индивидуальный опыт говорит, что можно и в реальной жизни получать подобные состояния. Но такого религиозного благоговения не вызывает. Более плотское что ли ощущение, хотя, конечно, есть и трепетные ощущения, моменты святости. Но нет Знака понимания и осознания происходящего. Значимость возникает, когда сознание подтверждается другим сознанием - Знанием. Одно сознание - это может быть паранойя, два - уже реальность.
  
   * * *
  .
  К вечеру тело у меня просто расплавилось от солнца. Ты делал мне массаж... Нет, сначала я была утопленницей. Я не знаю, как это может быть, но может - ощущение утопленного тела: мокрое, холодное тело, тяжелое такое, набухшее... Н-да... А после утопленницы у меня заболел живот. И ты выедал его. Сенсорные ощущения были жуткие - как бы и не мое тело, но я его чувствую, и не твои это губы, а собачьи, волчьи, какого-то животного. Фью! Конфетка! А боли какие! И еще кто-то выедал мне глаз, который был весь в крови в треспассе... Я видела как бы три варианта моего ослепления: толстая роговица, ороговелая кожа века, загрубевшая как у носорога; глаукома, бельмо; очень ярко выраженный слепой глаз.
  
  А потом ты делал мне другой массаж, вправлял все косточки, переломы, то, что я даже не знала... А потом мы срослись манипурами и так ходили, покачиваясь, - на серебряной ниточке. Какая-то у нас связь болевая была - борьба. Сломал вторую руку, сейчас почувствовала. Нельзя хватать тело, когда душа отлетела. У мистиков, по-моему, что-то не то: смешной образ - душа на серебряной ниточке. Или они вылетают через манипуру?... Бред какой-то: душа на ниточке отлетела, чтоб не потеряться - как воздушный шарик.
  Не знаю. Ведьмы все перевелись. Когда я вылетаю, мне не нужна никакая ниточка - я не перепутаю свое тело и душу свою.
  
  А в Садах у меня было очень странное ощущение, но у меня на даче оно часто возникало. Уходит дом сам, все вокруг. Очень интересно, в этом смысле - Зона действительно. Но такая, знаешь, без эффектов. В туннель я не въезжала - что есть, то и есть, просто нормально и естественно переносилась. Тут у меня единственная культурная ассоциация - "Сталкер". Ну, за счет, может быть, лесного пейзажа, нехоженого леса, я точно знаю, что там никто не ходит - он такой невзрачный, весь в бороздах..
  
   * * *
  
  Сон. То ли я приехала на автобусе и остановилась, то ли шла и на каком-то этапе должен был возникнуть автобус, на котором я должна была ехать дальше по маршруту, но при этом прекрасно помню пейзаж - в такой долине, в низине старое-старое здание действующего монастыря, и утро раннее - монастырь проснулся и начинаются свои монастырские работы, какие-то люди ходят, но я вижу их неотчетливо. Общая картина, что проснулся небольшой замкнутый мир, начинается день, и то ли потому что нет автобуса, то ли потому что у меня какой-то перерыв, я должна идти пешком - не помню этого момента - но почему-то я иду с кем-то и он мне объясняет, что это - монастырь. Иду туда завтракать, а после мы продолжим путь. И вот мы идем к монастырю, и мы там позавтракали, только я не помню, чтобы там что-то происходило, и после этого иду дальше. Прекрасное, спокойное, тихое утро, солнечное, не туманное, чистое-чистое. Тишайшее...
  
   * * *
  
  Мы оказались в новой зоне. Она не была белой, как операционная, но ощущение белизны возникало, какая-то стерильность в ней была, функциональность предметов. Это была учебная комната, полная какой-то невыраженной геометрии, то есть выраженной, но для меня неосознанной - полная правильных геометрических форм - все тоненько так, истончено, даже геометрические формы истончены, все выверено... геометрически правильно выстроено - все эти центры тяжести, центры приложения силы очень сухие, крепкие, была в этом какая-то логическая жесткость.
  
  У предметов не было ни цвета, ни фактуры, была некая подчеркнутость контуров и ощущение жесткой логической необходимости их внутренних форм. Все на грани фантастики - вся механизация, потому что человек более пластичное и свободное животное, а здесь логическая жесткость... Эта фантастическая механика производила очень неприятное ощущение - она подавляла своей бесчеловечностью. Это треспассе было очень сухое...такое жесткое. Как жесткая пища.
  
  А потом возникла ледяная пустыня с голубовато-серебристыми барханами. Четко нарисованные линии, сотканные из нитеобразных волн, какие-то бутафорские, потом они мне показались застывшим ультрафиолетом...так нельзя говорить? Ты что-то объяснять стал, не помню... но у меня это вызвало юмористическую реакцию. Красиво, но когда нет движения, нет и жизни... для меня не обязательно чтоб тепло, но когда застывшее... Я видела и, может быть, даже вслух говорила, что, мол, если торчать на этом, то совсем смешно. Смотреть на эти застывшие и правильные, так четко нарисованные волны и тащиться - смешно.
  
  А потом твои глаза снова живые. И мы проходим как бы по острию через поры Космоса. И вдруг неожиданно ты, в струе разговора, так же спокойно, как бы продолжая наш разговор, очень спокойно, но для меня это прозвучало как гром среди ясного неба, стал говорить, что мы не должны оставлять следов: мы просочились, мы остановились и сейчас будем уходить обратно, и главное - не оставлять следов на барханах. А я думаю: "Боже мой! Я так ко всему несерьезно относилась, у меня столько было юмора, и сейчас, уходя, я так наверное, наследила... потому что смех это же живое... И следы всегда остаются.." У меня появилось очень неприятное ощущение - ты меня насторожил.
  
  Мы говорили о том, что такое совершенное действие. Это неожиданно прозвучало и очень глубоко. Фраза была как бы объёмной. Но возникла она неожиданно из какого-то игрового, бытового контекста, там был какой-то довольно странный текст. Это было настолько парадоксально, даже нет, не парадоксально, а как сказать? Момент неожиданности - когда мы говорим, говорим, и внезапно - раз, такой прокол - как будто мы говорим не об этом, и вдруг - так ду-у - мысль меня поразила. Убила. Нас никто не видит, мы ничего не нарушаем - момент гармонии, мы не оставляем следов, возникло это в каком-то очень игривом контексте. Неожиданный прокол на другой план. Мысль меня поразила. Многозначительно было. Торжественно. Я начала бояться, и тут включился свет.
  
  Помню, комната стала освещена так, как не может быть. Был такой свет, как бы полный свет, и при этом мы сидели в комнате, но это не та уже комната, и как бы никакого треспассе нет, ничего нет - странный момент, когда и в комнате, и ничего нет, и ничего не делаем определенного, кажется, даже не смотрим друг на друга... но при этом ощущение, что мы - в Центре. То есть, вокруг располагается мир со всеми его радиусами действий, а мы в центре, вот мы сейчас в этой лаборатории - и решим, что нам с ним делать дальше. Главное - это ощущение колоссальной центрированной значимости - оно было очень (смущенно смеется) приятно.
  
  (Лукаво) По-о-отом... начались сбивки. Не сразу, потому что у нас был еще разговор по поводу моей гордыни - я, видимо, сидела с таким довольным видом - до умопомрачения - мне уже ничего не надо было - я в Центре Мира, пуп Земли (смеется) - а все тут вращайся, крутись на пупе вокруг - и зашел разговор о гордыни... Я с радостью согласилась взращивать её - раз в Центре, можно и растить все, что угодно... Но в общем как-то, не знаю, гордыню не взрастили, видно, дальше некуда было, переключились на более практические занятия.
  
  Ты попросил меня опустить глаза вниз, но смотреть на тебя, то есть стараться увидеть тебя. Сначала мы попробовали это при свете, но у меня эффекта не было никакого, а потом свет погас, и я стала смотреть вниз, опустила глаза, но старалась смотреть на тебя... и помню, как снизу у тебя пошла подсветка, но это был не ты, а как бы йог, сидящий в одиночестве аскет, медитирующий на своем пупке. Из манипуры у него почему-то начинает идти свет (смеется) и подсвечивает ему лицо - оно абсолютно усохшее, задумчивое, выстраданное - добился своего (смеется) - запылало, затлело что-то... Ну... дальше я не пошла, извини... Но как вариант и как задание это было очень интересно. Совершенно необычный прием - я действительно не подозревала, что можно, опустив глаза, смотреть... Никакой исключительности мира при этом у меня не возникло. Никаких удивительных видений, красот, высоких состояний, а было дикое напряжение силовое, связанное с манипурой, да, да, именно, с личной силой из манипуры, как подсветка от какого-то мерцающего костра, но не пылающего, нет, - источник, который чуть-чуть дает ауру. Вот и весь эффект. А вокруг какая-то нависающая темнота, мрак.
  
   * * *
  
  А это уже другая философия, другая культура.
  Вначале были белые беззвучные молнии. Мы случайно, как бы с разных сторон - сначала ты, потом я - попали в помещение Неназванного храма, какого-то Богом освященного места, и вокруг как будто непогода, ненастье, гремят грозы, ну, природа вообще, а здесь - Центр Медитации, где ты сидишь, и где я сижу, и где любой пришедший может сесть. Это место, оно объединяет всех, кто сюда пришел в спокойном состоянии, внутренне готовый принять все, как есть. Ну, да: человек, готовый ко всему.
  
  И вот ты сидишь и как бы ворошишь угли. Было такое ощущение, что можно ни о чем не говорить, можно ходить, сидеть, лежать, спать, это уже не важно... То есть, вот это место - оно настолько объединяет в любом физическом состоянии, что все остальное уже неважно: слова там или взгляды. Можно не смотреть друг на друга, достаточно самого факта, что ты пришел в это место.
  
  А потом взгляд приковывается к тебе, и я вижу голубя или какую-то другую птицу, не знаю, но такого же спокойного достоинства. Отличительная черта этого треспассе - внутреннее чувство, что ты неоспоримо, естественно и нормально достоин, не возникает никакого недоумения, никаких вопросов, а просто рядом с тобой я тоже становлюсь достойным человеком. И шел какой-то немой разговор, общение, которое не требует никаких выражений, знаков... Единственно все передается изнутри внутрь - не через рот, язык, потому что в этом случае слова только извергаются, а потом как-то в уши попадают... Когда мы говорим, мы как бы выбрасываем сказанное в пространство, а ты должен ушами поймать, но можешь поймать только отдельное слово, не все сразу, в этом смысле не экономно, а когда в глаза, то можно сразу все дать и взять и ничего не просыплется. Вот почему говорят "многозначительное молчание". Многоговорящее молчание. Это просто замечательно. Я это не к треспассе говорю, а вообще к жизни, что Учение идет не через уши и рот, а через глаза. От сердца к сердцу.
  
  В треспассе такого типа, ты понимаешь суть передачи Учения. Это состояние определяет тебе Знак Школы. То есть, как будем учиться.
  Да,было поэтапное прохождение через какие-то школы: там были ученик и учитель, но бесполые. Было достаточно, что человек готов, а ты готов ему отдать, то есть позитивное, доброжелательное, на добровольных началах, но личных отношений может и не быть. Люди как бы уже вышли из личности. Но не потому что они настолько уже обалденно просветленные, а просто лишенные чувств. Я не могу сказать, что они просто отупели, нет. Но это люди бездушные, не бездушные, а равно-душные. То есть без страсти, без выбора, принимающие всех-всех.
  
   * * *
  
  А потом ты стал как Земной шар. Единство тебя и Земного шара. Это не значит, что на тебе реки, горы, деревья растут...
  Ну, понятно, что при этом ты был аскетично-благороден.
  Религиозное чувство возникло (уже эмоциональное) - религиозное потому, что оно было лишено плотского оттенка, но при этом ты не был бесплотен, а вот аскетизм какой-то внутренний, сдержанность какая-то, как у человека полного чувством, знанием, но умеющим держать все в себе. И потому еще религиозное, что благоговейное. Это было первый раз... Нет, конечно, я всегда благоговею перед Вами - и раньше были какие-то моменты, но здесь чувство благоговения преобладало.
  
  Если бы я верила в какую-то религию, в православие, католичество, лютеранство, у которых есть программа, от и до - вот моя религия, догматы... то есть, в догматическую религию - вот когда на самом высшем уровне, когда передо мной человек её придумавший, установивший какие-то каноны, то я перед ним преклоняюсь. Это лишено личностных отношений, нет личностных переживаний. Если, предположим, была бы такая мировая религия, хорошая, которая допускала бы все, то в данном случае - нет: строгий аскетизм, сдержанность - можно только это и это, нельзя то и то... Вот тогда возникает состояние, что ты преодолел, например, искушения плоти, ты все время в вере. Да, ты все время в вере. Я серьезно, не издеваюсь. Вот это религиозное чувство. Потому что все остальное я назвала бы любовью. Почему у меня такое негативное отношение к религии? Да потому что она что-то исключает. А раз так, это уже неполноценность, потому что в человеке все есть.
  
  И потому как реакция на следующий день возникают черти. Дело в том, что у любого аскета есть маленький чертенок, который обязательно ему где-то подпортит и не даст ему быть совершенно чистым. Соблазн такой. Потому я не верю ни во что - и потому совершенно нормально и естественно возникает черт. Сначала я была одержима религиозным чувством, и тут же черти, которые меня тоже радуют - прекрасные, милые такие существа... В этом смысле у меня все в порядке с чертями. У нас хорошие отношения.
  
   * * *
  
  Тут был потрясающий момент: когда ты напрягся без видимого усилия, без физического напряжения - вся энергия сосредоточилась в муладхаре и началось дрожание, и ты чуть не взлетел. Ты сидел на пылающей горе, То ли сфере, то ли круге, но все равно, как на горе. Вокруг был сияющий ореол, ну, как ракета взлетает, всё было заполнено каким-то инфразвуком, гудением, дрожанием, а ты сидел с выражением буддистского спокойствия, достойный такой Будда...
  
  И ты мне сказал: "Говори!" - и у меня сразу пошла заставка из общекультурных проекций: ну, какой-то там Воланд, в темном туннеле-кабинете, очень сдержанный, это все на очень высоком уровне, но форма выбирается... знаковая. Строгая обстановка, рабочий кабинет дьявола. А потом я легла и начались пульсары: древо жизни с медными касками, и на этом я заснула.
  
   * * *
  
  В одном из треспассе мы были как зеркало друг другу. Зеркала - в последействии, и реально, и нереально все было. Но резких и сильных изменений не было. Затем я увидела китайский иероглиф, и пошли японско-китайские мотивы. Тут же ожил коллаж на шкафу. Живые лица, цветные горельефы. А после этого мы вошли в пространство восковых фигур.
  
  Когда ты сидел слева, мелькнул Иуда - проекция его, но еще не определенно все, осознала лишь на следующий день.
  После восковых фигур было искажение пространства, хотя сами мы не изменялись.. Но того, что потом было названо аффинным пространством, здесь еще не было.
  
  На следующий день в треспассе ты был очень странный: руки твои как деревья: человек-дерево, странно-голографически, ты не представляешь, как это! - огромный, ты протягивал ко мне руки, цвет их менялся, и форма менялась. Если ты поднимал их вверх, то они разрастались до потолка, то есть, до границы этой сферы, в которой мы находились Очень странные изменения.
  
  И вдруг ты попытался воспроизвести ту мудру, что и вчера. Когда понял, что не получилось - ни у тебя, ни у меня, - я смотрю: твои руки стали бледнеть, а потом по ним сверху неровно растеклась кровь и стала коричневая, как бы в растерянности они остались так на секунду. Какие-то неприятные душевные проявления, кровавые руки. Это был ты, играющий Иуду, показывая все плохое, что в нем есть. Но так как он был как бы в тебе, то получилось, что он вот такой непростой товарищ, вроде Бодхисаттвы. И поэтому было очень интересно и в то же время меня сбивало, напряженно было.
  
  У меня было ощущение похмелья, но не алкогольного, а так, отходняк просто - уже стала сказываться усталость: ведь мы совсем не спали предыдущую ночь.
  Тут началось совсем ужасное: вытянутые, искаженные, нарушенные пропорции, не объемные, а вогнуто-выпуклые трасформации, точно в вогнутом зеркале, так что тело становится дугообразным и даже волнообразным. Руки удлинялись. Переходы совершались через ужасные - вымученные, вывороченные преобразования. Цвет - дохло-восковой. В общем, голографические зеркала в комнате смеха.
  
  Только тут было не до смеха. Ты превратился в моего первого возлюбленного. Я не знала, как это воспринимать - как свою проекцию, или как?
  Тогда ведь у меня не произошло слияния с ним и была ломка жуткая после разрыва. С тобой я на эмоциональном нуле встретилась.
  Я села на диван, была усталость, ты стоял, начал танцевать, очень небрежно, так, чуть-чуть... Была тихая музыка.
  
  И тут начались какие-то трансформации с твоим телом, возникло ощущение кривых зеркал. И ты, глядя на меня, видимо, тоже увидел кривые зеркала, потому что перестал танцевать и подошел ко мне, сел и попытался обнять за плечи. А у меня начались уже все эти аффинные преобразования, и я еще не отдавала себе отчета в том, что я вижу, но у меня сразу возникло нежелание и неприятие, мне как-то стало неловко за это, и я стала прятать глаза и отворачиваться, не хотела тебя подпускать к себе. Ты это почувствовал и заметил, и пересел ко мне ближе, это было еще страшнее, я стала активнее отодвигаться, потому что тут я уже точно видела его. Ты был образом давнего воспоминания - внешне. Лицо, типичные манеры поведения, жесты. Это было убийственно. Ясно и неприятно. Меня просто раздирало, что именно на тебе я его увидела. Я не понимала, когда ты говорил, что можно видеть живую проекцию своего бывшего любовника, любимого... Ну, я понимала, что - да, это может быть, но поскольку у меня это не возникало, ну, пару раз я там видела его - в проекции, но я точно понимала, что это - проекция, как воспоминание, а тут все живьем, причем я знаю, что это не желаемое, помимо меня возникшее, не мною вызванное. У меня было ощущение, что ты видишь смерть, потому что я чувствовала, что я умру, умираю... Это было настолько неприятно, кошмар какой-то, страшный сон, меня убивало несоответствие: я знаю, что я люблю тебя и желаю, и в то же время вижу его.
  
  Если бы я тебя увидела гориллой... Это бы я поняла, а тут что? Мир распадается на тебя и на него? В смысле мужских ипостасей? Думаю, что нет.
  Я помню его нежный жест, как он потянулся, и вдруг то же самое делаешь ты... Невероятно болезненно, так как я помнить не хочу и знаю, что все ушло, и не потому что я это подавила, я свободна, и вдруг он появляется, навязывается - так тяжело, почему мне потом захотелось лечь в гроб.Но зато моя внутренняя проблема, связанная с ним, разрешилась. Все было отыграно.
  А потом аффинное пространство ушло, но формы еще были не чистые...
  
   * * *
  
  И ты вдруг стал иссиня-черный. Вокруг змейки золотые, как молнии, волны, живые волны, обвивающие тебя как змеи, горящие камни - кирпичи, горящие по контуру, но при этом и сами камни как бы горят, плавятся - это все фоном шло: вулканы, молнии, камни коричнево-бордовые с золотой горящей каймой... Я была уверена, что это - Кришна.
  
  Я понимаю, что Кришна - продукт более позднего времени, но как эстетический образ он более экзотический. В смысле экзотики даже более колоритный тип, чем Шива. Но, конечно, он и более театрализованный. Можно сказать, что индуизм начался с Кришны, а Шива к индуизму вообще не имеет никакого отношения. Он более древний.
  
  Далее - звездное небо и звездное небо. Такая вот ерунда. А потом индийские боги, я в них не разбираюсь, я их не знаю: беленькие, в каких-то асанах, с мудрами. Какие-то их атрибуты возникали и все время было присущее им выражение лица. Ты мне показывал потом картинки, и я тебе говорила - такой-то, такой-то приблизительно. Ну, я это так посмотрела, понимая, что это еще как бы не оживлено твоей плотью, мыслью, такие они проекционные... Как я их представляю на базе описаний, а не восприятия образов, картинок, икон. Здесь было более спокойное, отвлеченное отношение к ним, а Кришна - более эмоциональное, более энергетическое.
  
  Ну, и потом - элемент экзотики - он ведь выбивается из всей индуистской когорты. Так и кажется, что он внесен в пантеон для юмора. Понимаешь, всегда в религии нужно какую-то изюминку,ак бы противомомент. Самые высокие религии они допускают самые одиозные вещи, они уживаются внутри и заставляют человека воспринимать, принимать и любить этот момент, как и все остальное. Хотя если абстрактно посмотреть, то кажется, что это из ряда вон выходящее и потому никак не вписывается. Но за счет этого как раз больше привязки. Кришна, по-моему, такая одиозная фигура...
  
  А пастушки, может быть, придуманы, а может быть, есть выражение - замещение его женской энергии мужскими глазами... Энергию, которую они олицетворяют, чтобы как-то обозначить. Потому что у меня не возникло никаких женщин, а именно - огонь, молнии, искры, горящие камни - вот его энергия: огонь. А ведические боги какие-то более плоские.
  
  
  Потом ты сел спокойно и за тобой, как на экране, пошла какая-то английская охота с борзыми. Собаки пробежали. Охотники проскакали. Замок какой-то (смеется)... Это все уже было в объеме, как бы голографическое изображение. И вдруг Бруклинский мост возникает, потом черный лотос - даже как будто под водой он вырос и раскачивается - между нами, ближе к тебе, у тебя над головой, стебель выходит из второй чакры. Блестящий черный лотос, как бутон, может быть, тюльпан. Колокольчик. Пяти-лелестковый? Я не знаю.
  
  Затем вместо тебя возникла звездная женщина - анфас, полупрофиль, звездная, потому что сотканная из звезд. На звездном небе из маленьких разноцветных звездочек.
  Потом вдруг возникает мост. Я его описываю и говорю: не понимаю, где он... А ты говоришь - Бруклинский, я думал сейчас о Бекки. После этого и возникает лотос.
  
  И я вижу Бекки. Она стоит на коленях, опустив голову, потом поднимает, расправляет волосы, совершенно уставшее, постаревшее лицо, осунувшееся, на себя она вообще не похожа.
  Образ очень абстрактный. Но есть в этой усталости какой-то предел.
  И у нас идет какой-то хороший разговор, но я как-то стесняюсь, стою, потупя взор, ну, как бы для тебя мы с ней что-то разыгрываем, а когда ты на секунду отворачиваешься, мы одновременно смотрим друг на друга и подмигиваем. А потом у меня мысли, что она как бы в одной комнате, а я в другой, а ты живешь и с ней, и со мной. И я думаю: зачем тогда две комнаты? Если и она знает, и я знаю - лучше жить вместе.
  
   * * *
  
  Тут был какой-то перерыв, когда я решила пожевать конфеты.
  Я жевала конфеты, ты был спокоен и строг. Я сказала, что у меня что-то трещит в межбровье, как хрящ какой-то, и заболел затылок. Он еще до этого у меня начал болеть, до треска. А жуя конфеты я просто увлеклась этим хрящом. Вдруг ты говоришь: "Сейчас у тебя откроется третий глаз". И я, замерев от неожиданности и удивления, перестала жевать и стала думать, что же теперь будет, интересно? Но ничего не было, а пятно фиолетовое, которое давно там было и на которое я перестала обращать внимание, вдруг как-то трансформировалось и организовался совершенно четкий овал.
  
  Закрыв глаза, глядя в межбровье, я увидела "медальоны" - как на эмали выполненные картинки. Потом ты что-то загадывал и там, на медальонах, появлялись геометрические фигуры, рыцарские геральдические знаки - как это назвать? Что это такое? Тем более, что ты видел, как искажается мое лицо, как будто, слезая, деформируется резиновая маска.
  
  До последнего времени меня баловали только астральными ликами анфас и в профиль, напоминавшими разноцветные камеи. Овалы шли на меня, когда я просто закрывала глаза. По форме они были как и в этом году, но суть другая - там они очень конкретные по форме, по цвету, а по содержанию как портреты на медальонах. Там были только портреты, не маски.
  
  На твоем лице овалы более четкие, но краски не такие как там, а более пастельные, мягче. И совершенно разноплановые по содержанию.
  Но в какой-то момент в треспассе я увидела белое пятно на лбу...
  А потом засверкало фиолетовое, серебристо-голубое. И в жизни иногда появлялось, но такое какое-то передо мной где-то так... Иногда и без концентрации, просто в темноте. Я иду, а передо мной - она... не лучик, нет, а именно звездочка... Не совсем бесконтрольно: я поворачиваюсь, и она поворачивается... по лучу зрения.
  
  Тут я, кажется, начала как раз ругаться, мол, ты меня сбил, ничего не произошло, никакого фонтана искр, никакого лазера изо лба... А ты меня спрашиваешь, что я вижу? Я говорю: "Колонна ребристая, не знаю какого ордена капитель, из розового мрамора, поваленная колонна на фоне какого-то здания". А потом в белом овале возникло озеро с красивой пластичной травой по берегам, и в нем стояла мраморная Венера - в воде по щиколотки. Она стояла, грациозно закинув одну руку за спину, как бы поправляя волосы. Цвет ее был более прозрачный, телесный, и была в ней какая-то легкость... Потом пошли какие-то жанровые сценки, кажется, из итальянской жизни, а потом Сталин вдруг в рабочей обстановке, что-то кому-то говорит. То есть этот овал уже в динамике был... А потом - этот (смех) - этот (смех), ну, (смех) - всегда который... (заходится от смеха).
  
  После этого треспассе овалы больше не появлялись, лишь как-то летом мелькнула Ника, бегущая по волнам, но у этого овала не было четкого контура, хотя он тоже был на лбу.
  
   * * *
  
  День начался с того, что ты шел с работы и я ждала тебя, сидя на подоконнике, и, увидев, окликнула, но ты не услышал. Тогда я свистнула, а ты почувствовал запах черемухи, и я была в полной уверенности, что ты смотришь и видишь меня, а ты как-то голову повернул, поднял ее, принюхиваясь, оглянулся, но так и не понял в чем дело.
  
  
  Все интенсивно начало крутиться, и ты смотрел на меня в упоении... Я подумала: "Ну, это хорошо, для разминки, а теперь уже надо вверх, пора вверх". Ты останавливаешься, и при этом наши взгляды как бы сцепились, а ты улыбнулся и (смеется) сидишь, смотришь так хитро. Я говорю: "Ну, не хочешь, не надо".
  
  Тут появился психоделический свет и мы стали играть с тобой золотыми яблоками - такими огненными шарами. Когда я на них концентрируюсь, их нет, а периферийным зрением - вижу. То есть, если я смотрю на ладони прямо, их нет, а если смотрю на тебя, а на них косо, вот так - то вижу. И не надо треспассе для этого, и не надо буквально в лоб смотреть.
  
  В этом смысле треспассе - работа, такая же, как чистить картошку, лук, капусту: просветление начинается. Если мы на профуровне, то треспассе поднимает. А когда сняты все шкурки, осталась одна кочерыжка (смеется), когда мы уже в высоком состоянии, зачем тогда треспассе? Вся жизнь тогда треспассе.
  
  Жизнь в Центре. В ней душа моя, твоя слились, мир переливается, наливается... Поэтому так много времени. Вот это - жизнь. Все остальное - не жизнь. Мы все время в треспассе.
  
   * * *
  
  В этот день я увидела малые Персефонии. Это как бы синтез треспассе - без треспассе и пульсаров, но с открытыми глазами.
  
  Я увидела кольцо девушек, лежащих на холодном полу храма, на спине, ногами к центру. У них были закрыты глаза, как если бы они отдыхали в позе полного расслабления после какого-то дикого танца. Там были одни девушки в возрасте 14 - 15 лет. Закрыв глаза, всю энергию они посылают вверх, и она располагается над ними и замыкается в огненное кольцо, плоскость которого параллельна полу. Девушки лежат по большому кругу, огненный круг меньше диаметром в несколько раз. К нему идут трассирующие энергетические импульсы - одноцветные и разноцветные, от разных девушек разные линии - в огненное кольцо такого желтого, солнечного, золотистого цвета. Я как бы сама была среди них.
  
  Там был еще сундучок... Он как знак возник в этом кольце, совершенно инородно, странным образом, как бы нарисованный. Старинный маленький сундучок. Но не совсем обыкновенный, я сама не очень представляю, какой он был... Слово родилось - сундучок. В нем было пусто. Потом он исчез, а кольцо осталось... Вот оно стало дрожать от напряжения, все больше и больше раскаляясь, натягивалось и лопнуло. Взорвалось. "А ларчик просто открывался". Остался дымчатый кольцевой след.
  
  Я не знала, что это такое, а потом ты сказал, что видел фиолетовое полукольцо, и я поняла, что это ментал у них, коллективный ментал, а с твоей точки зрения - индивидуальный, потому что полукольцо. То есть, они могли прорваться только все вместе.
  Ну. а сахасрара как бы одна на всех.
  
  Малые Персефонии - это прорыв ментальной плевы. Дефлорация ментала.
  Это действо напоминает работу с чакрами. Игру энергий между аджней и сахасрарой. Закрываешь глаза и посылаешь энергетический импульс в огненное - в данном случае - кольцо.
  
  В Малых Персефониях не только молодые девушки, но и какие-то другие, постарше, которые им помогали.
  А Большие Персефонии - раз в году. Это Дионисийство. Где уже и секс, и вино. То есть, не одни женщины, а свободное общение всех. Вот такое у меня впечатление от Больших Персефоний. Но не очень интересное.
  
   * * *
  
  Вдруг неожиданный звонок, и началась история совершенно в другом темпо-ритме. Все изменилось. Вот мы сидели, и не было времени. Ощущения времени не было - ни пространственного времени, никакого. А тут четко заработали часы. Ты ушел. И сразу я ощутила время. Ввиду такой напряженной ситуации время стало играть колоссальную роль. Для меня. За пределы я выйти не могу. Я в этой точке. Я просто сижу на времени. Чувствую время, держу его. Потому что, если упустить его, то напступит полная дезориентация. Потому что когда мы вместе с тобой вдвоем, все нормально. А как только ты ушел - резко - и я еще не понимала, что что-то случилось, неожиданно... то главное - держаться за время. Время - оно покажет все (смеется). И это было ужасно. Недаром говорят, что когда считаешь минуты, это самое тяжелое, а тут они так растягивались, ну, просто безумно... когда они, растянувшись до бесконечности, все-таки проходят, то видишь, что прошли они за долю секунды, что эти часы за миг прошли... Очень тяжелый парадокс ожидания - то, что прошедшее время становится каким-то быстрым, быстротечным... Тяжело было сидеть в этом ощущении. И я не могла понять, сколько при этом объективно прошло времени? Это как время не чувствует само себя. Я была как бы самим временем, да? Ну, и не понимала - какое я? Быстрое? Медленное? У меня не было никакой точки отсчета... Да, потому что я была временем. Точно.
  Тогда я решила следить - когда рассветет и я увижу Солнце, значит времени прошло много (смеется). Тогда я смогу спуститься вниз. И я решила, несмотря ни на что, просто сидеть и ждать. Это был единственный ориентир, за который я могла зацепиться. Всему остальному я не доверяла. У меня возникали сомнения.
  
  Потом я услышала твои шаги. Совершенно отчетливо. Я знала, что с этого места я их уже могу слышать, хотя, как понимаю сейчас, в нормальном состоянии я не могла бы их оттуда слышать - там поворот. И звонок-то мы услышали тоже непонятно через какие двери и стены? Причем одновременно. Он прозвучал в нас. Да, да, да. То есть все расстояния были как бы спрессованы.
  
  И вот я услышала твои шаги. Ты подошел к двери и остановился. Затем ты должен был постучать или что-то сказать. Но вместо этого я снова услышала твои шаги - опять с той же точки за поворотом. Та же самая история. И только на третий раз ты действительно подошел и постучал. Моя первая реакция была, что это - ты, вторая - я уже не понимала, что происходит: мне показалось или кто-то другой постучал? Непонятная и стремная ситуация. В следующий момент уже была уверенность, что это провокация, и нужно сидеть тихо, тихо, и не открывать.
  
  То же самое с голосом: ты назвал меня по имени. В первый момент - нет сомнений, во второй - ты ли это сказал? а если не ты, то откуда знают мое имя? и третий момент - это провокация, открывать нельзя. Ты второй раз позвал меня, и тут я успела: я помнила, о чем думала и до чего доходила, и потому надо быстрее, надо пулей подлететь к двери и повернуть ключ, пока не одолеют сомнения. Думаю, что если бы ключ заело, я бы не открыла, потому что уже сомневалась, докручивала и открывала дверь в полном смятении, слыша твои приближающиеся шаги: у меня было ощущение, что там стоит кто-то, и он стукнет меня по голове, а ты еще не успел подойти (смеется).
  
  Если взять отрезок пути, то слышны мне твои шаги реально от последнего поворота, до этого я не слышу. Так вот, этот последний поворот, реальный, где я могу услышать твои шаги, когда ты приближаешься, он воспроизводится три раза, и только на третий ты приходишь. Не так, как эхо - отдается как бы звук шагов в ушах - когда ты пришел, и вот ты предо мной и вдруг ты подходишь, нет, тут раньше. И голос тоже. Нет, здесь немножко другое - я как бы получаю информацию: сначала слышу, как говоришь ты, затем уже не понимаю, чей голос, на третий раз уже понимаю, что это не ты, чужой голос, и у меня начинается жуткая работа - как разобраться: ты это или не ты? Просто заставляю себя логически мыслить.
  
   Как я разобралась со временем? Я в напряженном состоянии: мне кажется - с тобой что-то случилось. Ты пропал. У меня ощущение, что прошло безумное количество времени. И меня обуял страх. Не знаю, откуда он пошел, то ли пополз сверху, или отсюда (смущенно кивает вниз) все растеклось, но я всем телом почувствовала животный страх. Очень неприятное ощущение, прямо изморозь на теле. Потом слышу: "почтальон Печкин". Я понимаю, что если это ты, то начнешь волноваться, почему я не открываю, но сказать ничего не могу, а вдруг это не ты?
  
  Тут я действительно поняла людей, которых преследует мания, но у них есть... ну, они еще на грани - не понимают, действительно ли это мания, в смысле болезнь, то есть, они знают, что это болезненно, но ничего сделать не могут - тут нужно колоссальную силу воли иметь, чтобы заставить себя понять, что происходит на самом деле, потому что непонятно - так это или не так?
  
  И вот когда ты назвал мое имя, тогда я поняла, что это можешь сказать только ты, и думаю: Главное сейчас - не допустить сомнения и открыть сразу. Слышу - твой голос - и сразу открыть. Я беру ключ и вдруг чувствую, что у меня от страха, не знаю, руки совершенно... Думаю: Господи, не дай Бог мне сейчас не повернуть, потому что опять, я думаю, что сунула ключ и уже выдала, что я здесь, а если мне сейчас будет не повернуть, я уже знаю, что будет в следующее мгновенье. Поэтому надо все сделать, чтобы пр-р-ровернуть ключ, потому что вдруг я упаду в обморок и вообще тогда будет не открыть? Да, и вот я уже из последних сил, и когда я уже, то есть все это за секунды - столько мыслей сразу - когда последняя? То есть я в первый момент успела вставить ключ и открыть. Но открывала я уже в сомнениях, а в последний момент, когда чувствовала, что сейчас откроется дверь, уже думала, что меня кто-нибудь стукнет. Смотрю - ты стоишь. Ну, думаю, все кончено, слава Богу!
  
  Все-таки человек - уникальное создание. Господи, если бы я чуть-чуть была менее сообразительной, я бы просто там чокнулась, потому что паника была колоссальная. Мне было так не по себе, так жутко, потому что помимо рассуждений, какие только параллельно не шли картины и образы! Я уже проиграла все древо возможностей во всех вариантах, вплоть до отдельных и совместных наших похорон.
  
   * * *
  
  А в Лосево с временем было еще интереснее.
  Заслышав электричку, мы тут же быстро идем на платформу, и у меня возникает очень странное ощущение, что я снова слышу электричку, вновь вижу, как ты идешь брать билеты, мы как бы снова идем сюда, а потом я вижу, что мы подошли и остановились. Точка такая.
  
  Когда ты подошел к кассе и мы снова, как бы второй раз, подошли и остановились, хотя уже стояли, было ощущение, что настоящее сливается с памятью прошлого - два момента слились.
  
  Я хотела, чтобы ты быстрее... вернее, я не поняла, где ты? Забыла, что ты пошел брать билеты и спрашиваю Алексиса: "А где Эл?" - "Так он же билеты покупает..." И я вижу, как ты от касс - купил билеты и - пошел... Это я увидела. Вдруг ты уже стоишь со мной, и я смотрю туда и ничего не понимаю, и вижу, как ты идешь и снова подходишь ко мне. И в это время снова слышу электричку. Вот такие странные петли.
  
  Вначале мы пошли по-настоящему, потом я снова проследила этот путь, то есть, сначала я проследила, а потом ты действительно реально пошел, и потом уже пришел реально второй раз. Вот и получилось, как бы вправо и влево время шло.
  
   * * *
  
  - Я сегодня кофе пила, коньяк... Кофе с коньяком зачем-то... Ничего не происходит...
  - Попытайся смотреть, как я...
  - Глаза стерлись, в очередь встали... Изображения нет, но цвет остался... Меня мутит, тошнит, выворачивает наизнанку... противно.
  - Это я тебя от коньяка чищу. Твое лицо раскалывается.
  - Ой-ой-ой! Ты - и все так странно вокруг скачет. Третий глаз скачет... Ой-ой-ой: цвет, какой цвет! Кто такой Понтий Пилат? Ты - Ричард-Львиное сердце. Какой смешной. Всадник. Ты - Цезарь Борджиа. Я тебя вижу в три четверти одновременно с фасом. Наверно, так футуристы писали... (Хохочет)12. Я тебя уже не вижу. Уже не раджа, а выше.
  - Входим в голографическое пространство.
  - Не человек-герой, а вот уже как Гималаи: гора-человек... более природные, хтонические образы идут, уже не имеющие отношения к люду... Вот... Опять цвет изменился. Поток в потоке. Невидимые массы. Воздушнее, чем прозрачная вода. Легчайшие частицы. Это не энергетика. Это не свист ветра.13
  Ага, вот и у меня голография, наконец: прямо в коже у тебя не диадема, как я видела раньше, а как шапочка - многоугольный камень. Алмаз. Ой-ой-ой!
  - Не включай оценку. Ты так удивляешься, будто первый раз меня видишь.
  - Шапочка на голове... Я уже видела, только в виде диадемы такой красивой. Шапочка не из материи, а каменная. Все грани отчетливо видны, но это не камень на голове, а именно шапочка, маленькая такая тюбетейка, покрывающая макушку, темечко... с ладонь, и вся граненая, как мои черные клипсы. Посмотри на мои клипсы и будешь иметь представление о своей шапочке. Черная и блестящая. Абсолютно пустая и блестящая чернота, как смола застывшая. Теперь Божественный рабочий. Борец. Женщина мужского пола. Модильяни.14
  А теперь ты трехликий: два профиля и анфас.
  - Послушайте, госпожа Блаватская!
  - (закуривает трубку) А теперь - Везувий? Гималаи?
  - Ты - Елена Рерих.
  - Кто это?
  - Агни-Йога. А теперь пошли современные пророчицы. Групповая проекция.
  - Волны пропали, они уже другие, точнее. Болит затылок. Но приятно. Качает, от тебя ко мне волны идут. Отовсюду теперь... Ой, Джон Лили. Я знаю, ты - Джон Лили. Сзади тебя почему-то танки. Ты в халате, в очках и с какой-то трубкой. Он, что - был хирургом? У него зеленые глаза, на плече ворона, трансформируется в нечто аморфное и становится зеленым пятном, точкой, исчезает. Это - Тоня.
  - Я поднимаюсь?
  - Да, только ухо чешется.
  - Груди чувствуешь?
  - У меня растет очень большая грудь. Зачем? Ой, у меня все прыгает внутри, в коленку ударило. Опять голография. Романтическая проекция. Хочется шпилечку вставить тебе все время.15
  Единство. Единство общения. Ты, ты, все время ты, просто люблю и всё... Ты. Ты, потом ты... Но все время хочется сказать: А я - единственная женщина... Нет, я - и все другие женщины.
  
   * * *
  
  Тебя никогда не мучила мысль, что ты - это ты? Почему ты - это ты? О! Это ужасно! Меня это так мучило! Я никогда не могла понять, почему я - это я? И вот осознать этого я не могу: почему я чувствую себя?
  
  И еще я думала: вот умру и рожусь я же, и также буду чувствовать, я снова буду, но какой? Интересно. Как я буду чувствовать? Тоже ведь буду каким-то человеком, который тоже будет думать: я - это я.
  
  А кем я была до этого? Но так не угадать... И в этом смысле самое интересное - просто: почему я это я? Странно... И у меня есть имя... В такие моменты я ловлю свое имя, непривычное слуху, сама себе говорю и не узнаю.
  ///////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////
  .................................Когда у меня полное спокойствие и равнодушие, то ощущение, что ничего нет - ни мира, ни реальности, есть только одно одиночество. Полное одиночество: ничего и никого, даже меня нет. Есть только одно одиночество: тоскующее одиночество. Видение остается, но настолько все неважно, что видишь: главное, что ты знаешь, что есть только одно чувство одиночества - полного одиночества.
  
  Чувство же одинокости несколько другое. Вот я сижу, а ты мне в глаза не смотришь, и мне не в кайф от этого, и я могу почувствовать, что я одинока. Ты можешь сказать, что у меня появилось чувство одиночества. Но я про себя так не думаю, потому что есть ты, я занята тобой. Ну, а в другой ситуации - ты сидишь одна, тебя все бросили, и ты одинока. Я одинока. Ты понимаешь? Я. И я одинока. А есть состояние, когда это уже неважно. А важно только чувство одиночества. Не моего одиночества, а... - нет ничего, понимаешь? Никого нет, ничего нет, есть только одно чувство, тоскующее, страдающее... я не знаю, чье это чувство, я его не идентифицирую ни с кем и ни с чем. Это поэтапно, постепенно: вначале я чувствую, что я одинока, затем - что все в миру одиноки, потом я чувствую - какой мир? Вообще мира нет, есть только я. Потом: какая я? Какое я? Меня нет, и мира нет, ничего нет - а чувство есть... Совершенно трезво, устойчиво, догматически - пусто: ничего нет... Одна черная ночь, и ничего нет.
  
  Музиль пытался передать это состояние - о котором я сейчас говорю, но у него ничего не получилось. Когда ты понимаешь, что не только ты, а и весь мир одинок, то уже... нельзя говорить, что вот, мол, мы с миром отходим в сторону, а одиночество - вот мы смотрим на него... Есть только одиночество.
  
  Это я для примера, сравнения, потому что одиночество не есть "я". Это просто состояние. Я говорю, что, может быть, здесь есть какое-то подобие: одно "я" и одна ночь, не знаю... Так ведь про все можно сказать - один, одна, одно... Но здесь нет аналогии. Только в одиночестве можно ощутить какое-то единство одинокости моей и мира, также как в "я" - единство его и "я" других одиноких.
  
  Так что "я" совсем непонятная штука. Меня это так мучило раньше! Почему я иногда вижу множество своих "я"? Под наркозом их было штук 36. Они собрались в какой-то сферический круг и все вместе полетели через трубу... вроде бы и меня уже нет, тем более во множественном числе...
  
   * * *
  
  Но тут мы начали что-то обсуждать, и я вернулась туда, где меня нет, и в то же время есть, и началась эта ломка, когда я не понимала - есть я или нет? есть ли ты? Вот так ты, вроде, есть, а вот так - вроде бы и нет, хотя я тебя вижу. Тут у меня истерика началась, я стала плакать, хватать тебя за руки, просила объяснить, ничего не понимала, и это состояние долго держалось.
  Моего тела, в сущности, не было, а куда оно делось, не знаю, потому и испугалась...
  
  Во сне однажды был более гармоничный кусочек: я в реке, в потоке, плыву в странной позе, и нет границы между мной и водой: ты двигаешься, и не двигаешься, плывешь как топляк вместе со всем.
  
  А когда я потеряла тело, меня сначала это очень обрадовало. Вначале я еще не осознавала, что происходит, а потом спохватилась, что у меня нет тела и перепугалась, стала хвататься за тебя, хотя по большому счету мне было не страшно. Но тела не было, и все тут. Осталась одна мысль. Я была как бы судорожно бьющейся мыслью, что меня нет. Ну, этого не объяснить: материального ничего нет, ничего не видно, только слышно, даже и не слышно, а понятно. И ничего не ощущается: хотя я и берусь за тебя, и вроде тепло, но нет ощущения, что ты - реальный. А себя тем более не чувствуешь: просто воздух, пустота, меня пальцем проткнуть можно.
  
  В конце-концов мне стало нехорошо, я легла, и уже реально появились в горле неприятные ощущения: вроде кошки скребут или змея чешуйчатая в горле. Ты меня посадил, я начала плакать, что ты меня не любишь, и возник разговор про белую Тару и перешел в упреки тебе, что, мол, ты сам это знаешь, а почему иронизируешь? На что ты ответил, что в этом имени для тебя есть иронический момент, потому что "тара пуста". Я опять было заплакала, ты меня все успокаивал и, наконец, сказал:
  
   - Ну, давай, поднимайся, - и ласково улыбнулся. От твоей улыбки мне показалось, что я не встала, а высоко-высоко взлетела, полное ощущение, что я над миром, безумно высоко. Я даже боялась потом спускаться вниз. Ощущение уникальное - какая-то реальность остается, но я вне её, где-то в Космосе, даже выше, весь мир подо мной! Не знаю, сколько все это длилось. Было так, что мы находимся в комнате, и в то же время это не комната, а весь Космос, при этом оставались знакомые вещи на своих местах, но это была иллюзия, вот этот мир был как раз иллюзия, а реальным был Космос, просвечивающий сквозь все, наполняющий все своим дыханием. Казалось, что реальный мир - только декорация, и ничего на самом деле нет - ни потолков, ни стен, все безгранично во все стороны, то есть, все как бы и есть, и мы - в центре, а конца и края нет.
  
  Это все было реальным - безграничным, а вот здесь была дыра, ничего не было, ни тела, ничего, и тебя не было - даже когда я дотрагивалась до тебя и ощущала тело, то при этом - тебя нет. Это как в закрытой пустой комнате - сухой. Сухой воздух, невесомый совершенно, вакуум, и страх от того, что ты как засохший пустой кокон, но это неважно, потому что это иллюзия, а главное, что ты в экстазе счастья, ведь вокруг Космос - дыхание, полнота.
  
  И мне непонятно, как я попала из Космоса обратно? Было два момента - в одном я стояла наверху над миром и видела паутину с пергаментными телами, как пустыми засохшими стручками; а второй - это когда мы уже сидели. Непонятно, как я опустилась. Честно говоря, я не знаю, как это произошло, потому что было так высоко.
  
  И все стало фиолетовым. Грандиозная система мысли кажется. Неожиданно насыщенный фиолетовый цвет. Ты был очень... ну, как человек будущего, совершенной культуры, этики, эстетики, ну всего-всего духовного. И при этом все фиолетовое. Как под прессом. Под давлением. Масса цвета.
  
  Ментал физика: что-то я поняла, как двигаются эти шкварки... всякие эти частицы, не знаю, что уж я там поняла, но точно знаю, если бы в это время твой шеф поговорил со мной, он бы сказал: "Да, Эйнштейн!"
  
  Ухо, у него очень болело ухо. Тут же я вспомнила, как он говорит: "Смотри в ухо!"
  
  Блоки памяти: ну, просто как разноцветные транзисторы на схеме. Открыто, освещено было, а кое-что еще в тени. Больше открытого, сплошь по кругу, а нижняя часть - серп - в тени.
  
  Спирали ДНК с разными шариками, быстро обменивающимися в разных направлениях квантовыми скачками.
  
  Это была ступень всемогущества, всеведения. Видимо, от тебя больше идет такое ощущение - очень часто такое осознание избранности тобою меня, и то, что ты мне можешь помочь, то есть, я больше на тебя в этом ориентировалась с благодарностью, благоговением. Потому что весь смысл этой значимости - в тебе.
  
   * * *
  
  А какое прекрасное было следующее треспассе!
  "Ты где?" - спросил ты, и я ответила: "Нигде".
  
  Вначале была синхронизация по радио.
  Синхронизация была днем и мы занимались работой еще в реальности, как мне казалось: мы пытались видеть одно и то же. У тебя было высокое состояние, но более ментально направленное. Не помню... Это было до голографического театра. Либо после. Это спорно.
  
  После начался какой-то треп: "Где я?" - "Нигде". "Кто я?" - "Никто". "Где ты?" - "Везде". "Кто ты?" - "Я - ты". Я смеялась, мне было радостно и легко. Я могла так сказать совершенно свободно и естественно. Уровень, когда просто, с улыбкой говоришь о серьезных вещах. Уровень, когда в шутке - не доля, а вся правда.
  
  Помню момент, когда неожиданно возникла какая-то музыка, ну, в смысле "небесных сфер", и ты совершенно нормально и естественно сделал какой-то жест, знак рукой. И я повторила его, вернее, не его, а сделала другой знак, то есть, вступила как бы в диалог так, как нужно, как мне показалось, то есть, у меня естественно возникло, и ты сказал, что это - мудра любви, и наши руки, и тела начали танец, кажется, мы даже пели, в музыке все было, и мне безумно все понравилось.
  Эта сфера была вся серебряная. Очень такая воздушная: тоненькие-тоненькие, серебристые-серебристые... То есть, пространство было не просто серебряным, а заполнено, или, скорее, соткано из неуловимо-тонких таких крупиц серебристых. Удивительное состояние, когда небесная музыка, серебряные колокольчики... прелесть.
  
  Серебро такое очень хорошее, легкое, движения сильного нет, там есть какое-то движение, полет возможен, но вибрирующее такое пространство, либо шелестящее. Я в них порхаю. Как бы поток в потоке, но здесь легче. Поток - это уже масса какая-то, там есть энергия. Здесь же нет ничего - лишь трепет серебряных мотыльков вокруг. Как под венец ведут... Неуловимое состояние Невестности.
  
   * * *
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Мутация "Дельфин" у Hомо sapiens sapiens *
   (антропологическая фуга)16
  
  
  
  
  Эту безумную звезду
   я, стиснув руки
  и с глазами полными слез,
   у ног моей возлюбленной -
  сказал ее -
  несколькими страстными словами -
   дал ей рождение".
  
   Э.По. Могущество слов.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Общеизвестно, что человек не может длительное время концентрировать взгляд на солнце. Подобные эксперименты приводят к фотопоражениям глаз: временному ослеплению, ультрафиолетовой офтальмии и термическим ожогам глазного дна:
  
  "На смерть, что на Солнце, --
   во все глаза не глянешь".
  Русская поговорка.
  
  "Ни на Солнце, ни на смерть
  нельзя смотреть в упор".
  Ф. де Ларошфуко. Максимы, 26.
  
  "Человеческой немощи бороться с талантом
   так же трудно, как глядеть, не мигая, на солнце
   или остановить ветер".
  А.П.Чехов. "Сильные ощущения".
  
  "Истина подобна Солнцу, --
   взирать на нее может только орел".
  А.Франс. "Дочь Лилит".
  
  "Только орлы могут, не мигая, смотреть на Солнце, только орлы".
   Аветик Исаакян.
  
  "Взора, что вынес бы взора Солнца,
  С давних времен еще не бывало".
  Эпос о Гильгамеше. X, VI 1:31-32.
  
  "Сократ: ...чтобы меня не постигла участь тех,
   кто наблюдает и исследует солнечное затмение. Многие из них губят себе глаза,
   если смотрят прямо на Солнце, а не на его образ
  в воде или еще в чем-нибудь подобном..."
  Платон. "Федон", 99е.
  
  "... <Под действием LSD-25> люди выходили из окон верхних этажей, пытаясь войти в заходящее Солнце, теряли зрение, часами глядя на него..."
   Станислав Грофф. Области человеческого бессознательного. Нью-Йорк, 1976.
  
  
  В то же время в литературе имеются намеки на то, что переход с профанного уровня сознания на сакральный сопровождается приобретением этой способности:
  
  "Тогда Матерь Божья наверху спустила из райских ворот золотую лестницу, вышла навстречу Марии, взяла ее за руку, повернула к Солнцу и пошла по дороге Траяна к реке Иордану. Здесь Богородица погрузила ее по пояс в воду и вымыла. Сняла с Марии терновый венец и возложила на нее золотой, одарила ее любовью и красотой. Вынула она из черепа противные глаза и вложила туда глаза сокола. Сняла Пречистая с лица ее кожу коростливой лягушки и сделала ее цветком, который заигрывает с лучом Солнца".
  Румынский народный заговор.
  Цит. по: Веселовский А.Н.
   Собр.соч., т.1, стр.529. СПб, 1913.
  
  "Предающийся аскезе достигает жара Солнца".
  Прашна-упанишада. V:5.
  
  "Спасенный восходит в обитель Богов
  дорогой солнечных лучей".
  Чхандогья-упанишада. VIII, 6:5.
  
  Вибхишана 5000 лет смотрел на солнце,
   не отрывая взора, за что получил бессмертие.
  Рамаяна, кн.7.
  
  "... У равнинных индейцев дух-хранитель получается в период возмужалости и достигается путем самого отчаянного самоистязания: человека подвешивают, и он висит много-много часов с глазами, обращенными к Солнцу, пока, наконец, не увидит тот образ, который ему нужен..."
  Л.Я.Штернберг,
   "Первобытная религия", Л. 1932, стр.483.
  
  "...хотя я знал, что свет был слишком интенсивным для моих глаз, он не нанес им повреждения, когда я поднял их и нашел его источник. Это было Солнце. Я уставился прямо на Солнце, которое, по-видимому потому, что я был в сновидении, было интенсивно белым".
  К.Кастанеда,
  "Дар Орла", Лондон, 1981, стр.265.
  
  "Налево обратясь лицом,
  Вонзилась в Солнце взором Беатриче,
  Так не почиет орлий взгляд на нем.
  ...К светилу
  Не по-людски глаза мои взнеслись...
  Я выдержал недолго, но и тут
  успел заметить, что оно искрилось,
  Как взятый из огня железный прут".
  Данте А. Рай, 1:46 сл.
  
  "Подняв вверх лицо, смотрела на солнечный диск,
  на Солнце в алом одеянии с желтыми волосами. Такой обет исполняла Гаури..."
  Мукундорам Чокроборти Кобиконкон,
   "Песнь о благодарении Чанди",
   песнь 32. М., 1980.
  
  "Когда вы обретете способность глядеть, не мигая, на сияние полуденного Солнца, то тогда сможете вы смотреть на ослепительный свет Отца нашего небесного..."
  Евангелие Мира Иисуса Христа
   от ученика Иоанна.
  
  "Если вы сможете смотреть на Солнце 30 - 40 минут, не сжигая сетчатку, -- возможно немедленное просветление, потому что третий глаз тогда напоен светом".
  Бхагаван шри Раджнеш,
   "Идти со своим светом", Пуна-Бомбей, 1975.
  
  "Если человек созерцает Солнце, он начинает уподобляться Солнцу".
  ОМ Рам (Иванов),
   "Сурья-йога.
   Блеск и великолепие Тифарета", т.X, 1979.
  
  "Будешь любить Солнце, и пошлет тебе Гелий свой солнечный глаз с неба. Только любящий Солнце зряч".
  Голосовкер Я.Э.
  "Сказания о титанах", М., 1955. С.17.
  
  
   Неясно, однако, являются ли эти представления отражением действительности или же мира поэтических фантазий и народных суеверий.
   Целью настоящего исследования явилось выяснение возможностей человека в этом отношении.
  
  
  
  
  МАТЕРИАЛ И МЕТОДЫ
  
   Изучались популяции гг. Москвы и Ленинграда. Методы: наблюдения, опросы, психологический тренинг ("Йога любви").
   Инициации мужчин и женщин типологически резко отличны. Если посвящение мужчины идет через страдание, определяясь архетипом "Страдающего и Воскрешающего Бога", то посвящение женщины -- через радость (архетипы "Красавица в маске", "Драупади", "Шива-Шакти").
   Мутация "Дельфин" не может появиться как следствие "шива-нетры" или "тратаки" (треспассе):
  
  "Если вы будете смотреть на лампу, на пламя ... несколько месяцев по часу в день, -- ваш третий глаз заработает превосходно... глаза будут становиться сильнее... К Солнцу надо подходить постепенно".
  Раджнеш, цит.соч.
  
  "Дисциплина тела, которой подвергал себя художник -- от строжайшей диеты до многих часов зрительной работы, физиологической тренировки глаз, вплоть до способности смотреть на Солнце невооруженным глазом, о чем говорят его ученики, -- все это, кажется, неосознанно и где-то наивно направлено именно на все большее развитие этой способности сверхчувственного восприятия".
  Николетта Мислер.
   От иконописи до фотореализма.
  В сб.: Павел Филонов и его школа.
  Кельн, 1990, с.44.
  
  РЕЗУЛЬТАТЫ
  
  1. Фенотипическая характеристика мутантов.
  
  А. Объективные данные.
  
   Обнаружена четко выраженная ступенчатость проявления признака "Дельфин", соответствующая уровням инициации: от способности к кратковременной концентрации на полуденном солнце до не ограниченной временем концентрации без каких-либо фотопоражений зрительного анализатора:
  
  "У него круглые, слегка выцветшие глаза, которыми он способен бесконечно долго смотреть на Солнце, не прищуриваясь и не мигая".
  В.Липатов. Доброта сильных.
  "Правда" N122, 2 мая 1978.
  
  "Один на один с океаном садился он на бескрайнем золотом берегу, и открытые глаза его обращались к тропическому Солнцу, вперивались в него, чтобы вызвать <волшебный экстаз> самадхи и отдать на сожжение в себе все смертное".
   В.Моев. Йога вблизи,
   "Литературная газета" N42, 16 октября 1985.
  
   На нижних уровнях инициации эта способность нестабильна и зависит от психологического состояния исследуемого субъекта.
   Уровневые сдвиги являются следствием спонтанных, психоделикогенных или вызванных сознательным тренингом дхьянических состояний.
   Степень экспрессивности признака у женщин значительно выше, чем у мужчин.
   Некоторые мутанты обладают признаком "Дельфин" от рождения или способны к солнечной инициации на самых ранних этапах онтогенеза (до 3-х лет).
  
  "...Диоген в книге "Чудеса по ту сторону Фулы" говорит, что Мнесарх нашел под большим красивым белым тополем грудного младенца, который лежал, глядя прямо в небо, и не мигая смотрел на Солнце... С изумлением это увидев, Мнесарх решил, что мальчик этот -- божественной природы".
  Порфирий, "Жизнь Пифагора", 10.
  
  
  Б. Субъективные данные.
  
  "Через несколько секунд ослепительная корона исчезает, и солнце становится белым диском, от которого расходятся малиновые волны"...
  
  "Модель для Солнца одна --
  лишь для него годна.
  Блеск должен сделаться Диском --
  Чтоб Солнце отформовать".
  Эмили Дикинсон
  
  "...а через минуту оно становится голубым..."
  
  Ср. древнее название Монголии: "Страна Голубого Солнца";
  "...голубой цветок - Солнце романтиков",
  Анциферов Н.П. "Душа Петербурга", с.201.
  
  "...и начинает прыгать как мяч"...
  
  "Солнце то краснеет, то бледнеет, то сияет ярко, то весело отпрыгивает в сторону. Это значит, что оно играет с ягненком. При этом оно настолько добро и ласково, что глазам наблюдателя не причиняет боли".
  Грузинские народные предания
  и легенды. N5. М., 1972.
  
  "...При дальнейшей концентрации Солнце становится темно-фиолетовым, почти черным"...
  
  "Поистине, это Черное Божество -- Солнце!"
  Черная Яджурведа, Вадула-шраута-сутра, VI:144.
  
  "Эту форму Митры и Варуны Солнце делает видимой в лоне неба, золотистые лошади приносят ее -- то бесконечно сверкающую, то черную".
  Ригведа, Гимн Сурье, I, 155:5.
  
  "В фигуре, носящей название оксюморон, слово снабжено эпитетом, который как бы противоречит смыслу этого слова: так гностики говорили о темном свете, алхимики -- о черном солнце".
  Х.Л.Борхес. Заир. 1984, с.162.
  
   В профанической литературе образ черного Солнца, связываемый с его затмением, имеет зловещую семантику:
  
  "Явилась мне моя померкшая звезда, как Солнце черное с гравюры незабвенной".
  Жерар де Нерваль. Дочери огня. Л., 1985, с.400.
  
  "Мертвое черное Солнце".
  Г.Миллер. Тропик Козерога, Париж, 1948, 288 сл.
  
  "Я бы сравнил ее с черным Солнцем, если бы можно было вообразить себе черное Солнце, изливающее свет и счастье".
  Ш.Бодлер. Стихотворения в прозе. N36. СПб. 1909.
  
   См. также черное Солнце у Горация, О.Мандельштама ("мы - пчелы черных солнц"), Юлии Кристевой (J.Kristeva. Black Sun. Depression and melancholia. NY 1989, p.71) и др.. Более того, подобная семантика характерна и для эсхатологически ориентированного религиозного сознания:
  
  "И когда он снял шестую печать, я взглянул, и вот произошло великое землетрясение, и Солнце стало мрачно, как власяница..."
  Откровение Св.Иоанна, 6:12.
  
   В то же время, как показал в своем исследовании А.Я.Сыркин (см. "Черное солнце", Краткие сообщения Института народов Азии, т.80, 1965, стр.20-32), для древне-индийской религиозной традиции чернота Солнца является положительной характеристикой и связывается с субъективным впечатлением человека, победившего смерть и достигшего Спасения.
  
  "...белый свет Солнца -- это рич (гимн Ригведы), синий, очень темный -- саман (молитва Самаведы -- В.А.). Этот саман покоится на этом риче. Далее, белый свет Солнца -- "са", синий, очень темный -- "ама". Отсюда -- саман..."
  Чхандогья-упанишада, 1.6:5-6.
  
   Далее (11.10:1 сл.) Чхандогья говорит о почитании самана в его семи составных частях и 22 слогах. Почитающему таким образом саман дается "победа над Солнцем", то есть "небесное блаженство, свободное от печали (11.10:4), что равнозначно уходу за пределы смерти, победе над смертью, Спасению. Комментируя это место Чхандогьи-упанишады, Шанкара говорит: "Чернота в Солнце является лишь тому, кто пристально смотрит на него и чье зрение обострено знанием священных текстов". (Цит.по: Свами Шивананда "Чхандогья-упанишада", Мадрас, 1956, стр.49.)
  
   Черное Солнце выступает как сверхценность и в "продвинутых" сеансах LSD-терапии.
  "К концу своего LSD-сеанса Дана (пациентка -- В.А.) имела Видение чистого и сияющего Иисуса... в то же самое время она почувствовала, что нечто было даже за Христом, и она использовала для этого принципа символ Черного Солнца".
  Станислав Грофф, цит.соч.
  См. также Норман Браун, Тело любви, Н-Й. 1966:
  "Символизм есть совместное действие профанного и сакрального - совпадение противоположностей. Нирвана = сансаре...
  Солнце должно стать черным: вот последнее слово символической поэзии, снимающей противоположности между светом и тьмой, жизнью и смертью - в любви бодхисаттвы."
  
  II. Генетическая характеристика.
  
   В предварительных генетических исследованиях пробандов не удалось выявить какого-либо рода закономерности в наследовании данного признака. Ни один из известных генетических механизмов не может быть ответственен за те способы наследования -- варьирующие от доминирования с неполной пенетрантностью до полигенного наследования, -- которые мы наблюдали в популяции.
   Ввиду полного отсутствия указаний на характер генетической детерминации признака мы условно связываем его с геном или генным комплексом, названным нами "Дельфин". Мы не можем также сказать, связано ли его появление в популяции с рекомбинационными или мутационными процессами. Ввиду этих обстоятельств термину "мутация", употребленному в статье, следует придавать скорее психологический, нежели генетический оттенок:
  
  "Vertitur ad Solem mutataque servat amorem".
  Ovid.
  ("Вертится Солнцу вослед, превращенная, но сохранившая любовь").
  Овидий. Метаморфозы, IV:270.
  
  
  III. Корреляции.
  
  Мутанты, проявляющие признак на ранних этапах онтогенеза, в отсутствие самоосознания и внутригрупповой поддержки, склонны к психосоматическим нарушениям.
  Для всех мутантов характерен стихийный пантеизм, высокая эмоциональность, склонность к экстатическим состояниям.
  Развиты парапсихологические способности.
  На высших уровнях инициации -- постоянное функционирование аджня-чакры
  (один из семи энергетических центров, расположенный в междубровье. В йогической практике тесно связан с сахасрара-чакрой, находящейся на макушке. Соединяет эти две чакры знаменитая Кхечари-мудра ("языкоглотание"), которая означает медитативное введение "языка пламени" из аджня-чакры в сахасрара-чакру. Язык пламени появляется в аджня-чакре при концентрации на Солнце и служит знаком обладания "змеиной силой" (Кундалини-шакти). Вот почему Третий Глаз Шивы изображают именно в аджня-чакре),
  
  сопровождаемое световыми эффектами.
  
  В двух случаях была отмечена корреляция между самадхи и вспышкой Новой звезды: "Дельфина 1967" и "Лебедя 1975" --
  
  И сады, и пруды, и ограды,
  И кипящее белыми волнами
  Мирозданье -- лишь страсти разряды,
  Человеческим сердцем накопленной.
  Б.Пастернак.
  
  К этому классу Новых звезд принадлежит, согласно исследованию английских астрономов, и Вифлеемская звезда.
  Quarterly Journal of the Royal Astronomical Soc. 1977 v.18 p.443.
  
  
  ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ВЫВОДЫ.
  
   Изучение "Дельфинов" проливает новый свет на сюжеты "золотых" мифов, волшебных сказок, мистерий и происхождение солярных символов.
   О.М.Фрейденберг (в сб. "Тристан и Исольда", Л. 1932) показала, что семантика "золотых" мифов "заключается в похищении и отвоевании женского Божества, глубже -- золота, еще глубже -- солнечного света". К аналогичному выводу пришел В.Я.Пропп ("Исторические корни волшебной сказки", Л. 1947). Однако, ограниченные уровнем культурологического исследования, они не могли понять подлинный, "биологический" смысл "похищения Солнца", заключенный в мутации "Дельфин".
   Возможно, что "Дельфины" представляют собой новую ветвь эволюции, направленной к превращению людей в фитоподобные существа, способные к непосредственному использованию энергии солнечной радиации.
   В этом смысле Вернадский и Циолковский говорили о людях-прототрофах. Ср.:
  
  "Для Земли непосредственным источником бараки [Божественной энергии] является Солнце. Поэтому человек может увеличить свою Бараку, привлекая ее от моря и Солнца при закате".
  Д.Лилли и Д.Е.Харт."Арика-тренинг",
  International Journal of Transpersonal Studies, 1975.
  
  "...лучший способ получения энергии, конечно, смотреть на Солнце, особенно левым глазом".
  К.Кастанеда,
  "Второе кольцо силы", Пингвин, 1979, стр.241.
  
  "Неужели вы не хотите иметь ... людей, способных к фотосинтезу своей пищи? 10 мин. побыл на солнце -- и завтрак готов, 30 мин. -- ланч и 1 час -- уже обед?"
  Э.Чаргафф,
   "Опасности генетического вмешательства", Science (USA), 192:938, 1976.
  
  "...знаменитая немецкая мистик Тереза Ньюман и святая индианка, встреченная Йоганандой... были способны использовать эти [космические] лучи для питания, обходясь многие годы практически без пищи".
  А.Форд, "Жизнь после смерти"; 114, Лондон, 1974.
  
  
   В последние годы было установлено. что бактеродопсин, содержащийся в галофильных бактериях и по структуре аналогичный иодо- и родопсинам, содержащимся в сетчатке глаза, способен, поглощая световые кванты, перекачивать ионы водорода через клеточную мембрану. Возникающий при этом протонный градиент используется как универсальный источник энергии для синтеза АТФ, движения и пр... (См. М.Островский. Зрительный пурпур-родопсин. Наука и жизнь, 1981, N12, с.33.)
  
   Трудно представить сейчас все последствия, к которым могут приводить подобные мутации -- нам, привыкшим к традиционным способам манипуляции миром. Альтернативы, открываемые "корреляциями", тесно связаны с хилиастическими...
  
  (вера в Царство Бога и праведников на Земле. Собственно "хилиазм" относится к христианской доктрине, однако, под тем или иным названием подобное представление характерно для большинства развитых религий: ср. буддистский завет о Новой Общине Майтрейи-Будды, иудейское учение о земной державе Мессии, вишнуистское учение об аватаре-воплощении Вишну -- Калки: "тогда обнажит Он меч свой против последнего поколения и очистит поверхность земли от его мерзости и освободит ее от него. Он соберет чистых, благочестивых, чтобы размножилось новое поколение, и вернет им Крита-югу. Времена и мир вернутся к здоровью, чистому добру и блаженству". Вишну-дхарматарра)
  
  ...и эсхатологическими чаяниями:
  
  "В каменных гробах молятся пещерники, истязая себя во имя будущего. Но будущее уже овеяно Солнцем. Уже не в тайных пещерах, но в солнечном свете -- почитание и ожидание Майтрейи-будды".
  Н.Рерих, "Алтай-Гималаи";М. 1974, стр.53.
  
  Символическое сознание есть сознание космическое. И здесь мы поднимаемся от истории к мистерии и эсхатологии, и ощущаем паруссию, присутствие Духа Святого, Второе Пришествие.
  Н.Браун, op.cit.
  
  "Когда люди свернут пространство подобно куску кожи, наступит конец горю без знания Бога".
  Шветашватара-упанишада, VI:20.
  
  "Последний век будет принадлежать Солнцу".
  Кумская Сивилла.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   В Ноевом17 ковчеге
  
   Подъем мой в Святую землю был инициирован Геной Айзеным еще в середине сентября прошлого года. Я рассказывал ему по телефону, как мы оттягиваемся с Волком (Зеевом) Фридманом, проводившем в Питере свой отпуск, и Гена спросил, не хочу ли я съездить в Израиль, и если да, то без всяких "но", передай с Володей "кен". Я сказал Волку кен, и друзья моей юности - Жора Гутман и Марек Карповский из США, Шаля и Гриша Злотники, Эдик Майзель, чета Людмирских и упомянутые уже Фридман и Айзен из Израиля - прислали мне деньги и приглашение. Однако, "скоро сказка сказывается..." В Израильском посольстве мне почему-то отказали в визе (это было как раз в день захвата заложников на Дубровке), в поезде у меня стащили паспорт, в Израиле забастовали госчиновники, так что получить визу и улететь мне удалось только 10 марта.
  
  АЛЕФ. В Тель-Авивском аэропорту имени Бен Гуриона меня встретили Володя, Гена и Алик, с последним мы не виделись тридцать лет. Но их словно и не было. При встрече с друзьями понимаешь, сколько прошло времени, лишь глядя на их детей. Не заезжая на Холм весны (так переводится Тель-Авив), мы отправились в самое древнее поселение на берегу Средиземного моря - Яффу, чтобы отпраздновать встречу в кабачке под названием "Самарканд", где к нам присоединился приятель Айзена журналист Зайчик, приехавший с ним из Иерусалима. Машины и мобильники просто уничтожают расстояния, тем более в такой небольшой стране.
   Израильские застолья оказались для меня тяжелым испытанием - я наедался уже овощами и пришедшимся мне по вкусу хумусом (?), основные блюда шли на отращивание живота, размер которого стал меня пугать к концу путешествия. Отяжелевшего и полусонного от водки, едва бросившего взгляд на дворец Андромеды, Володя Фридман повез меня в Хайфу. Уже стемнело, когда мы достигли ее. По улице Фройда (так здесь называют отца психоанализа) мы сублимировались на Кармел и остановились на обзорной площадке возле Стелы Марис. Хайфа лежала внизу гигантским алмазным полумесяцем. Огни одинокого корабля в заливе завершали символику.
   По дороге к дому мы проехали мимо места, где за несколько дней до моего приезда шахид взорвал автобус со студентами, и где теперь горели свечи. А год назад жена Володи, Эмма, по счастью, не успела сесть на автобус, проходивший возле их дома... Из окон их квартиры видно место еще одного недавнего теракта - супермаркет. За время путешествия мне показали много таких мест. Но при мне терактов не было, кроме одной попытки - шахид, шедший взорвать детский дом, видимо, усовестился и сдался властям.
  
   На следующий день (Бет) за мной заехали Шаля и Гриша Злотники, которых я тоже не видел тридцать лет. Они прокатили меня по всей северной Галилее. Вначале заехали в уютный поселок, основанный Злотниками и названный ими Божьей росой (Таль-Эль), Здесь мы забрали их друга Изю и поехали мимо Капернаума, Магдалены, Тивериадского озера, поднялись в горы, побывали на водопаде Танур, в симпатичном ресторанчике с боем петухов наелись форели. Чуть стороной проехали Цфат, где появилась Каббала, и место, связанное с любавическим ребе, которого хасиды считают Мешиахом. Тут я вспомнил замечательное место из хасидских притч, собранных Бубером, где какой-то цадик утверждал, что при встрече давно не видевшихся друзей рождается ангел. Злотникам это понравилось, и Гриша смеялся, что за время моего путешествия народится их целый выводок. Колеся по горам, мы наткнулись на археологическую экспедицию и вышли из машины посмотреть, что там накопали, а попутно зашли в маленькое кафе-магазин. На полу сидело несколько странных людей, пивших водку. Шаля выяснила, что они поминают сестру одного из них, погибшую в автобусе. Узнав, что я из Питера, они оживились и стали что-то оживленно говорить Шале. Она перевела, что один из них тоже ленинградец и что он принял меня за еврея. Когда Шаля сказала, что я русский, тот возразил в том духе, что просто я этого еще не осознал.
   Обдумывая его слова на пути к Хамат-Гадеру, я решил, что доля истина в них есть. Если отбросить исторически необходимые, но ставшие уже архаическими, черты, то иудаизм можно свести к двум принципам, которые я полностью разделяю: это монотеизм и обетование Царства Мешиаха в конце истории (это когда "...волк будет жить вместе с ягненком, и барс будет лежать вместе с козленком, и теленок и молодой лев, и вол будут вместе, и малое дитя будет водить их. И корова будет пастись вместе с медведицею, и детеныши их будут лежать вместе, и лев, как вол, будет есть солому. И младенец будет играть над норою аспида, и дитя протянет руку свою на гнездо змеи. Не будут делать зла и вреда по всей святой горе Моей, ибо земля будет наполнена ведением Господа, как волны наполняют море.
   И свет Луны будет как свет Солнца, а свет Солнца будет светлее всемеро, как свет семи дней.
   И сделает Господь Саваоф на горе сей трапезу для всех народов из тучных яств, трапезу из чистых вин, из тука костей и самых чистых вин, и уничтожит на горе сей покрывало, покрывающее все народы, покрывало, лежащее на всех племенах. Поглощена будет смерть навеки, и отрет Господь Бог слезы со всех лиц, и снимет поношение с народа Своего по всей земле...").
   Однако, купание в бассейнах Хамат-Гадера с горячей сероводородной водой, расположенных возле отвесной скалы, подсвеченной снизу разноцветными прожекторами, и окруженными пальмами, не располагало к серьезным беседам. Тем более что под многочисленными фонтанами и душами Шарко в основном плескалась симпатичная молодежь. Мы провели там три часа, после чего Гриша спросил, как мне понравился "маленький еврейский ад"? В ответ я напомнил ему песню Хвостенко: "На Суд, на Суд нас ангелы ведут...водою обольют, и весь вам Страшный суд".
  
  В Гиммель мы отправились с Шалей в Нахайрию, основанную евреями из Германии в 20-х годах. По дороге вспоминали как Шаля катала меня на своей яхте в Ленинграде и как я однажды выпросил у нее морскую форму для новогоднего карнавала; я спрашивал, действительны ли слухи, что она ходила на Кипр? Остановились перекусить в кафе друзов, загадочного народа, хранящего в тайне свои религиозные доктрины. Они дружелюбны к евреям, хорошие воины, и многие из них - военоначальники в израильской армии. Почему-то мы заговорили о Маяковском (может быть, потому, что сбоку проносился акведук, "построенный еще рабами Рима"?), и я процитировал что-то вроде "чтоб не было любви - служанки...", так что Шале даже захотелось его перечитать. К сожалению, мы недолго бродили по набережной с памятником-кораблем, который в 1947 году потопили англичане, и по центральной улице, потому что то и дело накрапывавший дождь перешел, наконец, в настоящий ливень.
   Вечером дискутировал с Эммой, которая активно защищает арабов, несмотря на то, что ее сын, Миша, летает на "Фантоме", да и дочь Маша, конечно, тоже была в армии. Чтобы утихомирить страсти, я зачитал конец памфлета Олега Осетинского "Если бы я был Бен Ладаном", печатавшегося в Известиях в сентябре-октябре прошлого года: "Говорят радиостанции всего Космоса! Я -- Господь Бог, Творец всего сущего! Земляне -- вы достали меня!... Предупреждаю вас о неполном человеческом соответствии и требую от вас всех подлинной м е т а н о й и и -- полной перемены сознания, полного покаяния... Это -- последнее предупреждение!". Мне казалось забавным, что теперь пророки обращаются к людям через газеты.
  Далет - Маша, которая временно живет со своей лайкой Зоэ вместе с родителями, решила, что начать осмотр Хайфы лучшего всего с Бахаистского парка. Кстати, и первая открытка, присланная мне Володей из Хайфы в 1972 году, была с видом бхаваистского храма. Мы уже познакомились с Машей несколько лет назад, когда она впервые побывала на родине, откуда Эмма увезла ее в годовалом возрасте. Прогуливаясь с ней по набережным Невы, я с удивлением узнал, что она вообще не в курсе нашей с Володей подпольной деятельности в шестидесятые годы. Понимая его скромность (трудно признаваться в своих добродетелях!) я так эмоционально набросал портрет героя сопротивления, что она пришла в восторг от всей этой романтики.
   Мы начали осмотр парка с вершины Кармела, спускаясь вниз по мраморным лестницам с экскурсией для новобранцев, большинство которых составляли юные девочки, чьи автоматы усиливали их эротичность. Гид вещала на иврите, и Маша переводила.
   Вера Бахаи, как они считают, - последняя из мировых религий. Бахаулла в 1844 г. принес Послание о единстве Бога и человеческой расы. Единство последней должно быть обеспечено путем избавления от всех форм предрассудков, уравниванием в правах мужчин и женщин, искоренением крайностей нищеты и богатства, всеобщим обязательным образованием, утверждением права и обязанности каждого самостоятельно искать истину, установлением мировой федеральной системы, признанием общего истока и глубинного единства всех великих религий и того, что вера не должна противоречить разуму, т.е. наука должна быть в гармонии с религией. Звучит красиво, и потому вера эта достаточно популярна: я знаю даже одну питерскую бхаваистку -- приятельницу моей, ушедшей в прошлом году, мамы.
   Закончив экскурсию, мы оказались у подошвы Кармела и, чтобы вернуться наверх к машине, Маша взяла такси. В супермаркете она купила мне карту Израиля, на которой я стал отмечать свои маршруты. А после вкуснейшего обеда, приготовленного к нашему приходу Эммой, Маша повезла нас с ней в Мегиддо.
   Здесь, согласно Апокалипсису, должен начаться Армагеддон - последняя битва добра и зла. Мы осмотрели раскопки и поехали на "поле Армагеддона" любоваться весенними цветами. Вернулись в Хайфу по живописным зеленым хребтам Кармела через деревни друзов. Вечером с Шалей и Володей поехали к морю, гуляли по набережной и пили пиво в баре "Кэмел". Говорили о черном солнце и "дельфинах", способных видеть его таким.
  Интерлюдия. Я общался исключительно со своими старыми ленинградскими друзьями и их близкими. Из основной дюжины только две пары стали религиозны, т.е. соблюдают шабат и кошерность пищи. Это Шаля с Гришей и Владик с Юлей. Шаля - известная журналистка, даже брала интервью у Горбачева. Ко мне относится с удивительной теплотой, и я чувствую в ней родную, тонко чувствующую поэтическую душу. Гриша - технарь, физик-математик, работает на военных, весьма скептичен, как и подобает ученому. В частности, сильно сомневается в истинности сенсационной дешифровки Торы. Прекрасно знает историю и культуру Израиля, отличный гид. Очень уравновешен, но чуть авторитарен, часто полушутя обращается к Шале "женщина". Этот нюанс не мешает им быть идеальной парой вот уже почти сорок лет.
   Политический спектр заполнен с избытком -- от крайне правых, не признающих светский Израиль, до проарабских партий и соглашателей типа "Шолом ахшав", т.е. мир сейчас, любой ценой, с любыми уступками арабам. Есть даже партия "Зеленый лист", требующая легализации марихуаны, чуть не прошедшая в кнессет на последних выборах (я вел активную пропаганду и добавил им один голос). Партийные разногласия, к счастью, не мешают моим друзьям быть терпимыми друг к другу. Дети, конечно, более ассимилированы, чем предки, но многие владеют русским языком и ориентируются в русской культуре. Вообще русское влияние огромно. Достаточно такого факта: газет на русском языке (и неплохих) в несколько раз больше, чем на иврите! Магазины русской книги процветают, в них есть все, что выходит у нас, даже такие экзотические опусы, как роман "Мифогенная любовь каст" Ануфриева и Пеперштейна.
  Ней - С Володей отправились в Назарет. В дороге я развлекал его цитатами из "русского Апокалипсиса" (как Пушкин называл свою кощунственную "Гаврилиаду"), за что были наказаны, "поцеловавшись" с чужой машиной, припаркованной возле храма, да так, что у Володиной отлетел бампер. Храмы пустынны, так как туристов нет из-за "Интифады Храмовой горы" и надвигающейся войны с Ираком. В Кану не поехали, т.к. пытаясь выехать из Назарета, заплутали и потеряли время. Торопились мы в Тиверию к Борису Акселю, для которого была у меня посылочка от Феликса Равдоникаса, и также я хотел успеть принять родоновые ванны, которые он мне расхваливал. Узнав о том, что у Володи сегодня день рождения, Аксель "именем римского права" присвоил ему титул Прокуратора Тиверии и Северной Галилеи. Осмотрев его мастерскую и прослушав лекцию о раскрытой им тайне древней живописной техники (фаюмской?), мы покинули гостеприимный дом, интерьер которого как будто был перенесен прямо с Ленинградского богемного чердака, где обитал Аксель до того, как его выкинули из страны гэбисты. Обмыв новоиспеченного всадника Зеева Фридмана в родоновых ваннах, поели рыбу из Тивериадского моря в арабском ресторане "Под пальмами". К нашему возвращению гости и Миша со своей экзотической невестой уже собрались, и когда выяснилось, что за столом тринадцать человек, Володю, видимо, вдохновленного игрой Акселя, это навело на мысль о Тайной вечери. Я поспешил модернизировать миф, выразив уверенность в том, что Иуды среди нас нет. По случаю 64-летия, я подарил Володе И-Цзин, сказав, что хотя круг бытия полностью завершен, но гекса 64 гласит "Еще не конец", и я желаю ему пройти еще несколько циклов по примеру библейских патриархов.
  Вав - с утра с Эммой и Володей отправились в Кессарию и Музей современного латиноамериканского и испанского искусства семьи Риканати, где я впервые увидел скульптуры С.Дали - Единорог с девственницей и т.п. Развалины же Кессарии особого восторга не вызвали. Впрочем, сознания того, что здесь был дворец прокуратора Иудеи Понтия Пилата, было достаточно.
  Вечером, когда закончился шабат, и Шале с Гришей можно было включить зажигание, отправились в гости к Могилеверам. С Владиком мы дружили со школьных лет, я даже был единственным русским на их с Юлей свадьбе. Он был активным сионистом, преподавал иврит в подпольной школе, участвовал в героической попытке угона самолета из аэропорта "Смольный". Вечер был грустный из-за тяжелой болезни Владика.
  Зайин - утром Володя показывал мне Университет с Музеем археологии и искусства. Впечатлил древний корабль, поднятый подводными археологами, и финикийские саркофаги с очень смешными носами. Днем Шаля повезла меня в Эйн Ход, местный "Гринвич виллидж" - поселение художников, основанное в тридцатых годах последним дадаистом. Осмотрели его музей и открывшуюся намедни выставку современных художников. Женя Абесгауз, бывший член подпольной питерской группы "Алеф" начала 70-х годов, давал нам пояснения. Большинство работ политизировано, и потому выставка скандальная - некоторые художники выступают с проарабских позиций. Затем смотрели работы Жени - красочные вариации на тему долларов и евреев, выдувающих мыльные пузыри (одна из работ сгорела 9.11 в офисе Торгового центра), и под фирменную настойку на 20 травах под названием "Баркановка" беседовали об Иисусе Иосифовиче. Скептицизм Жени не нуждался в дополнительных аргументах, а не то бы я не преминул сообщить ему, что если Иисус был рожден партеногенетически, то он не мог быть мужчиной (мужская - Y - хромосома приходит от отца).
  А на исходе дня пил с Володей в Хайфе у Миши с Наташей коньяк и виски, начисто забыв и о политике, и теологии.
  Хет - Утром Володя забрал Володю Зеликсона, психиатра, и мы поехали в Тель-Авив. По дороге обсуждали одну из передач Гордона с участием психиатра из Иерусалима, который говорил, что сейчас очень много пациентов с мессианским комплексом, и что, к сожалению, у психиатрии нет критериев - а вдруг, и вправду, Мешиах? Но я не думаю, что Мешиах должен бегать и кричать, что он - Мешиах, Сын Божий.
  На этот раз мы все же немного покатались по Тель-Авиву и побродили по Яффе, где обитала филистимлянка Кассиопея и дочь ее, от эфиопа Кесея, Андромеда, спасенная Персеем во времена поистине мифологические. После традиционного пира в "Самарканде" Володя передал меня на попечение Людмирскому, и мы отправились в Иерусалим. Вечер закончился замечательно - Алик провез меня вокруг старого города, и мы несколько раз выходили, чтобы полюбоваться то огромной луной над башней Давида, то какой-то старой мельницей, а то и просто подышать сладким, как пытался уверить меня Алик, воздухом. Он гордился городом, преображенным за тридцать лет их усилиями; городом, который недавно отпраздновал свое трехтысячелетие.
  Тет - Проснулся с головной болью, но не с похмелья, а из-за хамсина - ветра, приносящего мельчайшую песчаную пыль из пустыни. Город в плотном тумане, тем не менее, мы с Айзенами отправляемся в Эн Карн, который я плохо воспринимаю из-за головной боли: какой-то источник, ателье художников, женский монастырь на горе, съедобные кактусы сабры. Затем французский ресторан по случаю дню рождения Ларисы, супруги Гены. Тут начался проливной дождь, который не принес облегчения, так что к вечеру мы прибегнули с Аликом к единственному эффективному методу лечения - виски. Томила опасливо поглядывала на нас, памятуя мои ленинградские "выступления" у них дома, но мы с Аликом в связи с ультиматумом Саддаму весь вечер проспорили: я считал, что не надо ворошить муравейник, он убеждал меня в необходимости войны, апеллируя и к моей позиции 91 года, когда я призывал обсыпать Ирак ЛСД-25. В общем, Алик мне основательно прочистил мозги своими аргументами, главным из которых были виски, голова моя прошла, и, прикончив бутылку, я согласился, что и с Саддамом пора кончать.
  Йуд - дождь шел всю ночь, здорово похолодало. Алик отвез меня к экскурсионному автобусу по маршруту "Три религии". С русскими, собранными со всего Израиля, под руководством разбитного гида вошли через Яффские ворота в Старый город, насквозь продуваемый ледяным ветром и промываемый перемежающимися ливнями. Посмотрели на гроб Давида, прошлись по арабскому кварталу сквозь ряды лавочек, поклонились горбу Иисуса - туда надо было залезать чуть не ползком и освящать кресты или еще что, положив на его крышку. Поскольку у меня с собой не было ничего, кроме зажигалки, я освятил ее. (Т.о. святой огонь я привез в Россию задолго до Рождества). Голгофа не произвела никакого впечатления, и пока гид распространялся, я слушал мощный орган и наблюдал смену конфессиональных служб. Коптский священник вспомнился мне впоследствии, когда я увидел финикийские мумии. Затем нас повезли обедать в греческий монастырь за городом. Вот тут-то, после обеда, из окна автобуса я и увидел первую радугу над холмом в стороне Хеврона. А когда мы вышли на обзорную площадку и перед нами открылся вид на весь вспыхивающий белоснежными пятнами в лучах солнца Иерусалим, увидел вторую радугу - во весь небосвод. Ошеломленный радугой город произвел впечатление даже на нашего скептика гида. Поворотясь ко мне, он восхищенно сказал: "Восемь лет вожу экскурсии, а такое первый раз вижу!" Но и этого оказалось мало! Когда мы вернулись в город и пошли через те же ворота к Кардо, между Масличной горой и храмом Вознесения вновь простерлась радуга, Я не знал, что все это значит, но ощущение милости, дарованной мне, приятия меня Святым городом, и т.п. - было полное и отчетливое. Потом мы наблюдали в еврейском квартале веселых ряженых пьяненьких иудеев, праздновавших Пурим, были у "Стены плача", а я так даже зашел в тамошнюю синагогу.
  Каф - с Айзеном на автобусе поехали в Элат к Эдику Майзелю. По дороге просматривали прессу, и в "Вестях" я нашел забавную заметку о хасиде, поймавшем в Тивериадском озере говорящего карпа, пророчествовавшего о приближающемся конце света. То, как хасид поступил с ним (зажарил и съел!), напомнило мне анекдот, вычитанный мною в бульварном журнале перед отъездом: поймал новый русский Золотую рыбку и заказал кружку пива. Когда пиво появилось, он в восторге стал лупить рыбкой по камню, приговаривая: "Ну ты, блин, вобла, даешь!" Этот анекдот пользовался неизменным успехом у израильтян. Автобус быстро проскочил мимо Кумрана и Содома с Гоморрой, зловоние которых, очевидно, бессмертно, так как на их месте сейчас химкомбинат, и остановился на "101-м километре". Здесь, на берегу Мертвого моря, какой-то бывший русский зэк устроил это забавное придорожное развлечение - с мини-зверинцем, серпентарием и верблюдом. В Элате нас встретил Эдик Майзель, с которым мы виделись в Питере 12.9.01. Почему-то и на этот раз наша встреча ознаменовалась историческим событием - началом войны в Ираке.
  Не буду подробно описывать эти два дня, Ламед и Мем, проведенные на берегу Красного моря, поскольку это был просто райский отдых "у Майзеля за пазухой", и "детский праздник" - с посещением Океанариума и фешенебельных отелей, купаниями и пикниками с шашлыками. Аналогично поступлю и с Нун, Самех, Айин и Пей, проведенным вновь в Иерусалиме - поскольку было очень холодно, то и дело лил дождь, а на Айин так и вовсе весь Израиль занесло снегом и градом, так что мы лишь ненадолго вылезали из дома, а вечерами пили виски и я слушал рассказы Томилы и Алика о своих путешествиях.
  Отмечу лишь поездку на Мертвое море с Айзенами, в котором я лежал один (израильтяне же предпочитали лежать в бассейне с такой же, но горячей водой, куда и я тоже вскоре перебрался), посещение Кумранских пещер и музея кумранских рукописей (впечатлила архитектура и огромная круглая печать в центре зала, ободок которой обтянут свитком с текстом книги моего любимого пророка Исаайи, но к сожалению, из-за войны в целях безопасности оригиналы свитков убрали в хранилища), осмотр Университета, в котором работала Томила (они с Аликом уже на пенсии), где меня поразила синагога с центральной стеклянной стеной, открывающей вид на старый город (посочувствовал правоверным, вынужденным лицезреть вместо храма Соломона золотой купол усыпальницы Эль Акса!), Как-то неловко было лишь то, что Томила в синагогу не вошла - женщина! Конечно, меня повели и в новый Дворец юстиции, и в мемориальный комплекс жертвам Холокоста. Страшен черный зеркальный зал, имитирующий ночное небо с мириадами звезд, с которого звучит голос, зачитывающий имена замученных фашистами детей. Томила не может туда заходить, но я уже не плакал, как тридцать лет назад, когда в Армении впервые столкнулся с ужасами геноцида. Я ни от кого еще не слышал внятной мотивации Холокоста. Думаю, что дело в столкновении двух мессианских концепций, и это, кстати, объясняет и мусульманский антисемитизм, который использует палестинский вопрос только как предлог для борьбы. Ведь построить 1000-летнее Царство (Рейх) на всей Земле во главе с избранной арийской расой фашистам не удалось бы до тех пор, пока оставалась надежда евреев на приход истинного Мешиаха. Ни в одной религии нет больше такой одержимости раем на Земле, как в иудаизме. В любой можно канализировать народную веру в одержимость раем потусторонним. Только евреи упорствуют на своем: если Иисус не основал и не возглавил Царство, значит он не Мешиах, если Моххамед создал всего лишь халифат, основанный на насилии, значит и он не Мешиах. В этом все дело.
  Напоследок мы зашли с Аликом и в Центр реформаторского иудаизма "Меркац Шимшон" (члены которого проповедуют равноправие женщин в религиозной жизни и т.п. "протестантские" щтучки). Алик только не знал, их ли это лозунг, который я видел несколько лет тому назад у нас на Троицкой улице. где жила моя мама - "Мессия приходит в наши дни" - или какой-то другой секты. Зато он рассказал мне забавный анекдот о еврее, купившем "танедрберд" и решившем приделать к нему мизузу. Приходит к раби и спрашивает, вот мол, я купил "тандерберд" и не знаю, как приделать к нему мизузу. -А что такое "тандерберд"? - спрашивает раби. Ну еврей не стал объяснять ему устройство автомобиля, а пошел к реформаторам. Спрашивает у них. А они его: А что такое мизуза? (Я уже знал, что мизуза - это узкий ящичек, прибиваемый к дверям, внутри которого помешается листок с фрагментом Торы, видимо, в качестве магического оберега).
  В минуты просветления новый Иерусалим, по которому мы в основном ездили, был очень красив - с цветущими персиками, вишнями и пр. апельсиновыми деревьями, с причудливой полуконструктивисткой архитектурой белокаменных домов, с множеством холмов и ущелий, по которым прихотливо вьются гладкие автострады, иногда заныривающие в туннели и пр., и пр.. и прочая...
  Цади - Гена Махлис посадил меня в свой старенький "оппель" и повез в Хайфу на встречу с Сашей и Наташей Родовскими. В кругу моих друзей Саша пользуется огромным авторитетом. Естественно, что здесь мы тоже заговорили об Осетинском и метанойе. И я сказал, что исламский террор, охвативший весь мир, свидетельствует о глобальном религиозном тупике, из которого может быть единственный выход - явление Мешиаха. "Слабо верится", - ответил Саша.
  Куф - Володя, наконец, осуществил свою мечту показать мне город Солнца, Бет Шаан, с огромным римским амфитеатром и статуей Рамзеса III на холме, с которого открывается великолепный вид на интенсивно-зеленые в эту пору окрестности и раскопки города. Еще мы успели посмотреть замок крестоносцев Нимрода с современным парком мягко говоря странных железных скульптур. Вообще в Израиле много современных абстрактных произведений искусства, в основном, кажется, это связано с религиозным запретом на реалистические изображения. Тем не менее, в аэропорту им. Бен Гуриона я видел вполне натуралистический его бюст.
  В Рейш отправились на нескольких машинах в Таль Эль, где бродили по полям маков, жарили шашлыки, и так спелись и спились с хозяином виллы Мишей, знаменитым, помимо своей садовой инсталляции в виде стены с надписью ...., еще и коллекцией выпитых водочных бутылок (я подарил ему наш "Вальс Бостон"), что с Фридманами и Махлисом уехали позже всех, будучи приглашены на кофе с каким-то коллекционным коньяком. Тут нас посетила такая благодать, что мы уже оставили христианский миф, который Володя пытался было утверждать в свой день рождения, и почувствовали себя на бетупомянутом пиру.
  Шин - с Шалей и Махлисом поехали в Акру. Полазали по подземельям, где в конце концов из темного провала на нас накинулись летучие мыши. Шаля показала мне свой яхт-клуб, где долгие годы продолжала свою ленинградскую традицию навигации. Сидя в кафе на многометровой толщины стене крепости крестоносцев, которую не смог взять даже Наполеон, мы разглядывали торчащий из моря остаток другой крепостной стены, построенной финикийцами 5000 лет назад. Мы мало что знали о финикийцах, кроме того, что они были прекрасными навигаторами и совершили революционный переход от слогового к буквенному письму, Шаля очень серьезно отнеслась к рассказу о радугах, заметив, что это очень хороший знак, и подарила мне свиток с панорамой Иерусалима, А Мехлис - тоже Иерусалим, стилизованный под крупный грецкий орех. Вечером пытались упаковать подарки (африканские маски, выкинутые сыном Айзенов после "обращения", местное вино от Илика, Володины виски, массу вещей для меня и для моих девочек и т.д, и т.п.) в мои сумки, но поняли, что без Володиного чемодана не обойтись.
  Тав. По дороге в аэропорт, несмотря на прохладное утро и осторожный скептицизм Володи и Мехлиса, я все же решил для комплекта выкупаться и в Средиземном море (в Тивериадском купался, в Мертвом и Красном тоже), и потом до самого Тель-Авива ощущал в теле приятную свежесть. В припортовом кафе уже собралась все друзья из Иерусалима. На этот раз, видимо, по случаю войны, меня тщательно обшманали.
   Прилетев в зимний Питер, я сразу же полез в интернет за ивритским алфавитом, чтобы сравнить его с финикийским, и прочитал в комментариях, что радуга была символом завета с Ноем. Заинтригованный этим, я открыл "Зохар" в переводе Анри Волохонского, подаренный им мне в Мюнхене, и узнал, что действительно, "радуга связана с заветом, а завет и праведный это одно. А так как Ной был праведным, то и знаком завета с ним стала радуга.... И потому Бог сказал: Вот знамение завета, который Я поставил и т.д." (стр.119). И далее (стр. 122): "Иуда сказал: -- ... радуга вообще имеет глубокое мистическое значение... Иудей сказал ему: -- Так мне мой отец и говорил, покидая этот мир: "Не ожидай прихода мессии, пока радуга не явится в сверкающих красках, которые осветят весь мир. Лишь тогда жди мессию". И мы узнаем об этом из слов: Я увижу ее и вспомню завет вечный."
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"