Дальше, до самого корпуса, мы ехали молча. Ехали долго: где она только не петляла! Объехали почти весь город! Побывали даже на таких окраинах, где 'Эсперансу' в иных обстоятельствах никогда не увидишь, куда и на более дешевой машине заезжать не стоит.
Мы же заезжали. И останавливались, под недоуменные взгляды аборигенов, особенно детворы, стайками слетающейся к нашему транспорту, удивленно галдя. Моя спутница вновь выпускала дроидов, закрашивающих карту вокруг, после чего трогались и ехали дальше. Как я понял, таким образом она отрывалась от возможной слежки, от электромагнитных жучков. И судя по ее ругательствам и комментариям, минимум один жучок у нас имелся. Имелся в прошедшем времени, конечно.
В общем, к бело-розовому зданию мы подъехали не скоро, часа через четыре. Времени на тренировки оставалось мало, и в тот день я сдавал тесты интеллектуальные. Кружочки, треугольники, квадратики - расположи фигуры - найди лишнее - укажи, что должно идти после...
Этих тестов тоже было много. Они дублировали друг друга, и после десятого или двадцатого теста я понял, что в принципе все они проверяют одно и то же.
Ну, это их дело, методистов и психологов корпуса. В конце концов, они не имеют право на ошибку. 'Пускай перепроверим человека десять, двадцать раз, но зато точно будем знать, годен он или не годен'. - примерно такая у них должна быть логика.
Судя по реакции Катарины, я относился к категории 'годен', или 'очень даже годен', и ей этот факт не нравился. Относилась она ко мне с подчеркнутым пренебрежением, словно я раздражающая ее муха, но уважительным пренебрежением. Ни словом, ни жестом, ни наклоном головы не позволила себе ничего, намекающего о происшествии и разговоре после школы. Ее глаза словно говорили: 'Ты пожалеешь, Шимановский, но это было твое решение'.
Да, мое, и я не отказываюсь. Но относительно нее самой я сегодня понял одну важную вещь: она сделает все, чтобы меня не взяли, все от нее зависящее, но бить в спину и подтасовывать факты не станет. Такое не в ее духе. Эдакая принципиальная бесстрашная благородная амазонка, не способная на подлость к тем, кого не считает врагом.
Из новостей дня нужно особо выделить ее приказ, именно приказ, отданный, когда мы ехали домой (она вновь отвозила меня, но на обычной машине).
- Шимановский, с завтрашнего дня начинаются ускоренные тесты. Будут проходить с девяти утра. На ближайшие две недели о школе забудь - нет времени.
- Но... - Я попытался протестовать, но понял, что не из-за чего. Я куда собрался? Туда. А школа? Что ж, или школа, или корпус, это надо было решать сразу. И я вроде как решил.
- Или ты передумал? - с иронией поддела она.
- Нет. Я просто подумал, что если вы меня не возьмете...
- То ты самостоятельно догонишь программу, - мурлыкнула она, чуть прищурившись. - У тебя такие показатели, что...
- Что 'что'? - я напрягся.
- Очень хорошие показатели, - ушла она от ответа. Если б ты был девочкой, я бы пророчила тебе быстрый рост до звания офицера. Но так, извини, покойникам и психам оно ни к чему...
Вот стерва! Достала уже! Я про себя выругался.
- Завтра в половину девятого я подъеду к углу вон того дома, - продолжала она, игнорируя мое раздражение. - Не будешь готов - так и доложу, что передумал.
- Я не передумал! - огрызнулся я.
- Тогда привыкай к порядку. В половину - как штык.
- А почему опять ты? Тоже какая-то проверка? Я что, сам не могу добраться?
Она рассмеялась.
- Нет. Просто тестирование тебя корпусом - штука секретная. Не хотелось бы, чтобы ты лишний раз светился в воротах и показывал всем нашу в тебе заинтересованность. Дворец - гадюшник, сплетни по нему расходятся... Очень быстро! - Она махнула рукой. - А дальше идут за его пределы.
- Кстати, мой рабочий день официально начинается тоже с девяти, - продолжила она. - И мне тебя подбросить не сложно, по пути. До завтра.
- До завтра.
Ошалевший, я вылез из машины. Люк опустился и та тронулась в противоположном от моего подъезда направлении.
М-даааа!
* * *
Следующий день начался для меня бодренько - с того, что я чуть не проспал. Сглазила!
Когда я, застегивая рубашку на ходу, мчался к машине, часы показывали тридцать четыре минуты. Сеньора еще была на месте, но уже развернулась, двигатель работал. Люк был открыт и я сиганул в него, и только после этого отдышался.
Ее глаза насмехались: 'Я же тебе говорила?'
Пусть издевается, виноват. Она подождала, не уехала, а это главное.
Когда мы уже тронулись, я соизволил обратить внимание на нее саму, на ее внешний вид. А тот поражал воображение.
Легкая блузка с огромным, просто шикарным декольте почти до пупка, в котором виднелась не менее шикарная грудь. Ого! Под форменной блузкой я ничего такого не заметил (да и до того ли было), но оно и понятно - форма есть форма. Теперь же, когда она оделась по-граждански, я сполна оценил достоинства сеньоры майора. Под нею, в смысле под блузкой, был лиф, тоже прозрачный, как у Бэль, незаметный, но он тоже поддерживал грудь, делая ее еще аппетитней, а при ходьбе, когда та начнет колыхаться...
Я представил себе эту картину. М-да, все мужики будут однозначно ее! Определенно. Далее к низу сеньора была одета в короткую белую косую юбку, выше колена с разрезом сбоку. Разрез находился как раз с моей стороны и я в полной мере смог оценить красоту ее ног. Немного мускулистые, но не чрезмерно. В остальном те были длинными, ровными и красивыми. Никакого намека на целлюлит и другие заморочки, из-за которых женщины трясутся, но на которые мужчины не обращают внимания, у нее не было. Саму юбку можно оценить, как достаточно короткую, чтобы произвести эффект на вечеринке, но достаточно длинную, чтобы не походить при этом на шлюху. Ведь в ее возрасте носить подобное опасно - слишком легко перейти незримую грань. Катарине удержаться удалось.
То есть, у нее есть вкус, есть талант красиво и правильно одеваться, и так же краситься. Накрашена она была не броско, но в то же время так, чтобы в случае нужды поколдовать над собой минимум времени и получить максимум эффекта. Так тоже может далеко не каждая.
'Cojonudo, а ведь она совсем не старая!'
Эта мысль стала для меня откровением. Вместо суровой сеньоры майора, могущей двумя пальцами скрутить в бараний рог самого Кампоса вместе с дружками, рядом со мной сидела красивая сексуальная пусть и немного более старшая женщина. Она говорила 'мой бывший взвод'. Значит, основной контракт уже завершила. А контракты в корпусе стандартные, до тридцати пяти лет, после этого, считается, что бойцы теряют форму. Получается, ей где-то между тридцатью пятью и сорока. Возраст, когда женщина может все и никому при этом ничем не обязана. Успешная, состоявшаяся, живет для себя (ну, за пределами работы, конечно). Наверняка такой интересуются ОЧЕНЬ хорошие мужчины. Самые разные, от тридцати и до плюс бесконечности. И самого разного социального положения: от богатых и очень богатых, до баснословно и сказочно богатых.
- Что, Шимановский, оцениваешь? - усмехнулась она, не выдержав моих откровенных разглядываний. Но и слонику по голосу было бы понятно, ей мой интерес приятен. Я не стал отпираться:
- Отпад! По какому случаю праздник?
- У меня выходной, - бегло пожала она плечами. - Теоретически. Практически на мне ты. Потому сразу после работы я поеду по своим делам. Надеюсь, ты будешь умненьким мальчиком и не станешь меня задерживать отрицательными результатами тестов, Шимановский?
Ее тональность отдавала весельем, но тайное и весьма холодное предупреждение я получил.
И решил повыкоблучиваться:
- А если стану?
Я демонстративно развалился в кресле, напустив на себя бесшабашный вид заправского мачо, глядя бесстрастным взглядом на тоннель, по которому мы выезжали на магнитную магистраль. - Чего б это я такую красоту от себя отпускал? Если она при мне - так при мне. Вот когда твои 'дела' попросятся в корпус, да когда к ним тебя приставят... А пока пусть рот не разевают!
- Ай-яй-яй, Шимановский! - покачала она головой, принимая игру. - Как не стыдно! Я почти в два раза старше!
- А любви, между прочим, все возрасты покорны! - констатировал я, вспоминая книгу афоризмов.
- Пушкин.
- Что? - не понял я.
- Я говорю, Пушкин.. Был поэт такой, русский, в средние века. Произведение - 'Евгений Онегин'.
И далее она процитировала на почти чистом русском, лишь с небольшим акцентом:
Любви все возрасты покорны;
Но юным, девственным сердцам
Ее порывы благотворны,
Как бури вешние полям.
- Кстати, выдающаяся вещь. Каждый куплет написан по определенной схеме, с определенной последовательностью заглавных букв. Легко читается, и очень трогательно.
- Ты любишь русскую классику? - опешил я.
Она бегло кивнула.
- И не только русскую. Но ваша, она... Она вся пронизана духом романтизма, ожидания чуда, чего-то светлого! Не могу это описать. Ваша классика более идеалистична, что ли.
Она задумалась.
- Но Пушкин мне нравится не сильно. Я больше люблю Достоевского.
Я помнил Достоевского. Но не читал. Читал только о нем самом и о его творчестве.
- Это прозаик, он не писал стихов.
Сеньора Катарина безразлично пожала плечами.
- Ну и что? Зато КАК он писал!
- Кстати, Шимановский, почему ты так уверен, что потянешь меня? - усмехнулась вдруг она, меняя тему.
Я обернулся и в упор разглядел ее раздевающим взглядом. Самым горячим и пренебрежительным, на который был способен.
- А почему бы и нет, малышка! - Наглеть - так наглеть. - Влегкую!
Она рассмеялась.
- Мальчик, я говорю не о сексе. Я спрашиваю, с чего ты уверен, что потянешь МЕНЯ?
Я задумался.
- А разница?
Она улыбнулась, как воспитатели улыбаются маленьким детям, слушая наивные умозаключения.
- Секс... Что я не видела в сексе? Я взрослая незамужняя женщина, могу позволить себе все, что угодно. Я старший офицер корпуса королевских телохранителей и получаю столько, что... Не будем об этом, ты понял.
Я кивнул.
- Я могу позволить себе все, что угодно, с любым партнером, с любыМИ партнерами. Могу за деньги - так даже проще, никаких обязательств. Могу просто выйти в свет, а вернуться с молодым и энергичным мужчиной, достигшим в этой жизни многого, но готового расстелиться передо мной и носить на руках. Я могу ВСЁ, Хуан Шимановский. Чем можешь меня удивить ты?
И пока я молчал, переваривая вопрос, она продолжила бить:
- Но с другой стороны, секс - это всего лишь секс, это не главное, когда речь идет о взаимоотношениях мужчины и женщины. Главное - понимание!
Пауза.
- Вот скажи, ты сможешь постоянно думать обо мне? О том, где я и что делаю? В чем нуждаюсь? Сможешь звонить каждые три-четыре часа, спрашивать, как дела?
А еще я люблю кофе в постели. Сможешь ли ты вставать раньше меня, готовить его и приносить, пока я досыпаю в объятиях Морфея?
А сможешь ли ты поговорить со мной, найти темы, которым обоим нам будут интересны? Я не люблю футбол, ты не любишь сериалы, это стандарт, но ты никогда не читал Достоевского, которого люблю я, сомневаюсь, что знаешь Шекспира или Антуана де Сент-Экзюпери. За какое произведение Хемингуэй получил Нобелевскую премию, Хуан?
Я раскрыл рот, но не издал ни звука. Вот это баба! Умная, зараза!
'Умная зараза' не удовлетворилась достигнутым и продолжала закапывать меня. Чтоб уж наверняка.
- Ты в своем маленьком подростковом мирке, со своими подростковыми проблемками. У тебя вполне актуальные для своего поколения интересы, неплохие интеллектуальные данные, ты далеко неглуп и много чем интересуешься. Для своего поколения, подчеркну. Не сомневаюсь, в постели ты хорош... Нет, не так. В постели ты ГОРЯЧ, потому, что юн. Твой темперамент сможет в случае нужды компенсировать недостаток опыта.
Но в любви это не главное, Шимановский. В любых отношениях главное понимание и доверие. Ты же никогда не поймешь меня, а я никогда не смогу доверять тебе. Так повторю вопрос: с чего ты уверен, что потянешь меня?
Далее мы ехали молча, до самых ворот дворца. Уже проезжая КПП, я выдохнул:
- Вообще-то, я имел ввиду немного другое.
Она вновь рассмеялась.
- Секс на одну ночь? Посмешил, Шимановский! Посмешил! Зачем мне секс на одну ночь С ТОБОЙ?
Это был разгром, полный, по всем фронтам. Сеньора мягко поднесла мою мордашку к куче дерьма и сказала: 'Хуанито, будешь рыпаться, я ткну тебя туда с головой. И ты не сможешь мне ответить - не хватит ума.' И это так: действительно, не хватит.
А с другой стороны, что-то в этом есть. Встречаться с такой вот, опытной и зрелой стервой? Очень-очень умной стервой!..
* * *
Сюрпризы начались сразу. С того, что мне сунули белый легкий доспех, самый настоящий, никакой не тренировочный, какие выдают в школе на военной подготовке. На его груди гордо расправлял крылья стремящийся к солнцу кондор Веласкесов. На мой вопрос, почему, я получил лаконичный исчерпывающий ответ:
- А зачем нам тренировочные доспехи? Пусть девчонки сразу привыкают к боевому. Сызмальства. Прикрутить гидравлику - и пожалуйста, вот тебе тренировочный!
- А как его надевать? - я недоуменно уставился на белые пластины скафандра.
Мне показали. И как надевать, и как пользоваться навигацией. Занималась этим одна из инструкторов, что была рядом в прошлый раз, на беговых дорожках. Поскольку кроме Катарины и Мишель никто в этом заведении не соизволил мне представиться, про себя я окрестил ее 'Первая'.
- Верхний ряд иконок в виртуале, семь штук - линии связи, - начала она инструктаж, когда я с горем пополам нацепил скафандр. М-да, боевой вариант весьма и весьма отличается от наших тренировочных! Но оно и понятно, нашим больше полтинника, они десятки лет как списаны, а этот новенький, включает самые последние разработки. Сомневаюсь, что корпус будет держать у себя что-то кроме самого современного и самого совершенного. Несмотря на нестандартный белый цвет, который вроде бы больше должен подходить женскому полу, я в нем смотрелся неплохо. Но ощущал себя при этом белой вороной. Причем, не только в переносном значении слова.
- Каждая из них отвечает за свое, - продолжала сеньора инструктор. - Например, первая линия - охраняемый объект в момент проведения операции. Вторая - командная. Связана с высшим командованием корпуса или с начальником операции. Предупреждаю, лезть в эти каналы просто так, с целью побаловаться, не стоит. Любое нецелевое использование линий связи жестко карается. Вопросы по первым двум?
Я поднял руку.
- Говорят, что принявшие присягу могут обратиться напрямую к ее величеству. По любому вопросу. Как вассалы. Я могу через первую линию обратиться к ее величеству?
'Первая' рассмеялась.
- Теоретически да. Но для таких вещей есть другие способы, первая линия все же оперативный канал, боевой. Со всеми вытекающими в случае нарушения... - Она посмотрела на меня вроде весело, но грозно. Продолжать задавать глупые вопросы желание пропало. - Это все?
В общем-то, я человек дрессированный. В школе генерала Хуареса свирепствуют такие законы, что волей-неволей привыкаешь к дисциплине. Да и до нее раздолбаем не был. Так что пользоваться этими линиями, кстати, работающими, непрерывно светящимися в режиме ожидания, не собирался. Простое праздное любопытство.
- Далее, третья, - продолжала она. - Диспетчерская. По ней же можно быстро найти оперативного дежурного. Знаешь, кто такой оперативный дежурный?
- Дежурный офицер? - предположил я.
Она утвердительно кивнула.
- Именно. Самый главный человек в корпусе в любой текущий момент. Отвечает за проведение всех операций, координирует их.
За нею идут четвертая и пятая линии. Это рабочие лошадки. Используются для координации между подразделениями в боевых условиях. Обращу внимание, боевыми у нас считаются любые условия, когда мы сопровождаем объект охраны. Надеюсь, это понятно?
Я кивнул.
- Специфика работы.
- Шестая линия - тактический уровень, уровень твоего взвода. По ней ты будешь общаться с напарницами, непрерывно, не мешая остальным взводам.
- У меня будет свой взвод? - удивленно воскликнул я.
- А как же! - Сеньора инструктор похлопала по плечу. - Солдат - минимально возможная боевая единица в армии: в пехоте, в десанте. Выполняемые ими тактические задачи допускают это. У нас же минимальная единица - взвод. Пусть наш взвод не тридцать человек, а в пределах десятка, но меньшим количеством людей мы не сможем выполнить ни одной своей задачи. Понятно?
- Угу. Тоже специфика работы.
- Не 'угу', а 'так точно'.
- Так точно! - подобрался я.
- А раз так, ответь: какая наименьшая боевая единица на флоте?
Я задумался.
- Эсминец. В смысле, целый корабль. Или взвод истребителей.
Она удовлетворенно кивнула.
- Молодец, понял. И последняя, седьмая линия - индивидуальная, для приватной беседы. Ее можно использовать как угодно, дело личное, но злоупотреблять не стоит. Любая посторонняя информация в боевых условиях отвлекает, толкает к ошибкам. А ошибки у нас ОЧЕНЬ жестоко караются. И хорошо, если покараем мы. Поверь, наши методы наказания мягче, чем у жизни.
Я снова кивнул и поежился.
- В данный момент тебе нужна только седьмая линия, на которой будем висеть мы. Остальные включать запрещаю. Есть вопросы?
Я бодро закачал головой из стороны в сторону.
- Вот и хорошо. Теперь вспомогательные функции. Я отключила их, они тебе не понадобятся, и включать их пока также не рекомендую - будут отвлекать. Но вот этот значок - она указала ногтем на красную точку со своей стороны моего забрала. - Целеуказатель. Он отключается, но тебе пригодится. Реагирует на положение глаз, помогает с концентрацией и прицеливанием. Позже покажу, как определять с его помощью расстояние до цели, ее физические параметры и прочее. Все это нужно для стрельбы. Быстрой и точной. Как подключить винтовку к целеуказателю, знаешь?
Я отрицательно покачал головой. Этому в школе не учили. Наши скафандры старые, да еще 'кастрированные', в них нет такой электроники. Прицеливались мы на занятиях старым дедовским способом - по стволу через мушку. Программы военной подготовки, видимо, рассчитаны на то, чтобы только научить держать оружие, а стрелять с использованием облегчающей эту задачу техники в случае чего мы научимся и сами.
Действительно, как показала практика, система наведения в использовании не сложная, а без нее точность стрельбы падает чуть ли не экспоненциально. А где гарантия, что случись оккупация, у каждого из нас будет такая?
- Смотри.
Она протянула мне игломет и показала, как он подключается к управляющему блоку на рукаве, там, где в обычной жизни у меня браслет.
- А разъем такой же, как у браслета! - заметил я. Она усмехнулась.
- Наоборот, это у браслетов сделан такой же выход. Специально, чтобы к ним можно было подключать оружие. Стандарт, принятый на случай войны.
Я присвистнул.
- Так что, получается, можно подключить любую винтовку к любому браслету? Но это же опасно!
- Почему?
Я пожал плечами.
- Ну, преступность, криминал. Они же могут этим воспользоваться.
- Когда начнется война, малыш, всем будет поровну на криминал, - понизила она голос. - Повторю, это все сделано на случай высадки врага на планету. А криминал в любом случае найдет, как использовать оружие. Раз могут достать иглометы - то достанут и управляющие блоки, какие бы выходы у них ни были. Это же элементарно.
Я задумался. Хм... А она, пожалуй, права!
Сколько тайн открывается, и все как-то походя. А страна наша, получается, насквозь милитаризована?
Тогда я еще не знал, до какой степени милитаризована наша страна. Она готовилась к войне все столетие своего существования, была нашпигована всем, что может помочь сражаться или мешать противнику. Причем нашпигована не только вещественными предметами, но и 'идеями' - разными патриотическими программами по работе с молодежью с военным уклоном, пропагандой, скрытой и открытой, в том числе пропагандой военных игр, которые у нас даже популярнее футбола. Ну, не менее популярны. И, разумеется, тщательно поддерживаемый в СМИ образ абстрактного 'врага', куда ж без него!. Это не считая запрятанных где-то под сотым метром гор оружия, которого хватит не на сто, а на все двести миллионов человек.
Все это находится на виду, мы сызмальства к этому привыкли, потому и не обращаем внимания на сложившееся положение вещей. Хотя в той же Империи, например, слыхом не слыхивали о патриотических программах и сочтут за дикость установку в центре городов замаскированных под объекты архитектуры средств электронного подавления.
На Венере всё в той или иной мере сделано с расчетом, чтобы стать оружием в случае планетарной высадки. Ну, или для поддержки власти на случай вооруженного переворота...
- Оружие - индивидуальное, - продолжала сеньора, возвращая меня на землю от абстрактных размышлений. - Хоть ты не кадет, оно тоже будет закреплено за тобой и твоим скафандром, будешь за него отчитываться. Привыкай. Вопросы?
- Оно тоже боевое? - я внимательно рассматривал протянутую скорострельную винтовку, вертя ее и так и эдак. Я впервые держал в руках боевое оружие, из которого можно стрелять не пулями, а настоящими иглами, для которых не существует никаких преград. А что оно боевое, как и скафандр, не сомневался. Сеньора подтвердила это, презрительно скривившись:
- Естественно! У нас все боевое! Знаешь, как эта штука называется?
Я утвердительно кивнул.
- 'Жало'.
- А какая модель?
Тут ответить не мог. В таких тонкостях не разбирался. Она назвала, словно читая лекцию:
- Скорострельная винтовка ALR-112 'Aguijón'. Игломет средней мощности и невысокой дальности стрельбы. Предназначена для ведения боевых действий в помещениях и закрытых пространствах. Достоинства: легкость, мобильность, высокая скорострельность. Недостатки: малая мощность и невысокая дальность прицельной стрельбы.
Я кивнул, стараясь все это запомнить.
- Штука как раз для тебя. Ты 'правило номер один' знаешь? Насчет оружия венерианского солдата?
Я поежился. Естественно, знаю. Но от ее вмиг ставшего ледяным взгляда и прорезавшихся холодных ноток в голосе стало не по себе.
- 'Оружие - часть тебя. Боец, оставивший свое оружие, недостоин носить гордое звание солдата Венеры!' - как по писанному отрапортовал я, вытягиваясь в струнку.
- А знаешь, что оно означает на практике?
Разумеется. Это знает на Венере каждый, с пеленок. Это тоже часть военно-патриотической программы.
- Если ты бросишь или выронишь оружие, Шимановский - понизила она голос почти до шепота. - Твои тесты на этом закончатся. За воротами. И это не мое правило, это правило Венерианского королевства. Вопросы по этой части?
Вопросов не было.
Оружие для бойца - продолжение его руки, часть его самого. Как сердце, печень или почки. Боец, потерявший оружие, равносилен бойцу, потерявшему жизненно важный орган. За такой проступок мгновенно выгоняют из армии, а в военное время даже расстреливают. Наша армия - наша гордость, защита и опора. Порядки в ней строже, чем в любой другой в мире, но это потому, что мы в кольце врагов. Нам НАДО выжить, несмотря ни на что. И такие суровые драконовские порядки - лишь составляющая выживания.
Боец всегда при оружии, в столовой, в спальне, в туалете. Без него он - никто. За пределами 'имперского' сектора даже в увольнительные солдаты расквартированных там частей ходят вместе с ним. И тем более за пределами планеты. Для нашего государства и общества это норма, и я только что стал частью этой нормы.
Отныне я - солдат. Боец. Настоящий. Именно это означают ее слова. И требования ко мне теперь такие же - настоящие, взрослые.
'Игры кончились, Шимановский! Ты хотел взрослой жизни - получай! И отвечай за нее по полной программе, без скидок.'
Я вытянулся в струнку и откозырнул, благо, на мне был надет шлем.
- Так точно! Слушаюсь, сеньора инструктор!
Той моя реакция понравилась.
- Пошли, соискатель Шимановский. Будем делать из тебя человека!
* * *
Мною как и в прошлый раз, занимались трое. 'Первая', еще одна, до сей поры незнакомая тетка с суровым лицом и рваным шрамом на щеке, 'Вторая', и Катарина. Сеньора майор, уже переодевшаяся в форму, в основном стояла в стороне с планшеткой, в которую время от времени что-то записывала. Остальные постоянно со мной общались, давали задания и объясняли непонятные моменты.
Для начала я повторил свои упражнения на дорожках, теперь в скафандре и с иглометом за плечом. Ну, скажу я, это что-то! Совсем не то, что бежать налегке!
Мешало всё. В доспехах я не чувствовал земли, не чувствовал опоры, постоянно норовил потерять равновесие и завалиться в сторону, позорно растянувшись на земле. Несколько раз даже растягивался, чуть не умерев со стыда. Инструкторская группа делала вид, что не замечает этого, но про себя тетки мило улыбались.
- Ничего, поначалу всем сложно с доспехами, - подбодрила чуть позже Катарина, когда увозила домой. - Вначале все падают. К доспехам надо приноровиться, подстроиться. И это не так сложно, поверь. Зато потом ты сможешь спать в них, и если они не надеты - будешь чувствовать себя голым и незащищенным.
Я на эти слова пыхтел и отмалчивался. Она права, через это надо пройти и привыкнуть. Но есть ли у меня на это время?
Время, как оказалось, было. Точнее, инструкторская группа сделала всё, чтобы оно появилось, не щадя меня.
Кроме потерянного чувства равновесия, доспехи мешали при движении, сопротивлялись, приходилось постоянно прилагать усилия, чтобы банально сдвинуться с места. Вроде небольшие усилия, но зато постоянные. Одна из инструкторов на мое замечание об этом ответила:
- А представляешь, на что твое тело будет способно, если после такого тренинга включить гидравлику?
То, что тело адаптируется к доспеху, я понял, когда к вечеру, обессиленный, еле-еле смог стащить его. Я настолько привык напрягаться, переставляя с места ноги и двигая руками, что чуть не упал, делая первый же шаг налегке. Чем вызвал волну смеха.
- Привыкнешь! - ласково похлопала меня по плечу 'Первая', помогавшая теперь уже снимать доспехи.
Я кивнул. Сил, чтобы отвечать, не осталось.
Если первый раз я занимался после школы, то есть не так уж много, всего несколько часов, и вымотался настолько, что чуть не проспал на занятия, то теперь, после целого дня тренировок, еле-еле передвигался. Тело болело полностью всё, от головы до ног: от постоянной раскачки лишенных гидравлического привода сочленений и суставов, от постоянной гонки и ускорения в непривычном скафандре, да еще с неизменным оружием за плечом, мешающим нормально двигаться. Это был ад.
Катарина, когда-то успевшая переодеться, повела меня в гараж, посадила в машину, села рядом и протянула бутылку с каким-то темным шипучим напитком. Я глотнул. Освежающе!
- Что это?
- Хорошая штука, - улыбнулась она, заводя двигатель. - Придает бодрости. На время. До дома тебе хватит, поесть, помыться и спать. Завтра не проспи.
В ее голосе я смог рассмотреть заботу и сочувствие. Впрочем, не пересекающие некую грань показного безразличия.
- Постараюсь, - буркнул я, чувствуя, как боль переливается из сустава в сустав, из мышцы в мышцу.
- Ты как, держишься?
Я кивнул.
- Я думал, ты отменила мне занятия в школе, чтобы я не пересекался с Кампосом. Или дуболомами его папочки, который обязательно захочет выяснить подробности. А ты оказывается вон для чего...
Она усмехнулась.
- Да, действительно. В школе тебе лучше не появляться. Какое-то время. - Она помолчала. - Сегодня мой мнимый шеф с подачи главы корпуса должен был с ним связаться. С Кампосом. И объяснить, что его сын не прав. Но ты сам понял, причина не только в этом.
Я тяжело вздохнул и откинулся назад, проваливаясь в полудрему. Да, не только в этом. Но и в этом тоже.
Что ж, ей виднее. У нее есть в таких вещах то, до чего мне расти и расти. Опыт.
Я не знал, как вести себя с матерью. Мне было тяжело видеть, как она на меня смотрит. С укоризной. Мать прекрасно понимала, что со мною что-то не так, но в подробностях разобраться не могла. Действительно, что можно подумать на ее месте, если сын, имевший на неделе столько проблем в школе, вдруг пропадает неизвестно где вечерами, заявляется побитый и немощный, сил еле-еле хватает дотянуть до постели, и при этом не говорит ни слова? И сейчас, запихивая в себя ужин, я вдруг осознал, что если не расскажу сегодня, случится что-то нехорошее.
- Это все она, да? - не выдержала долгого молчания мать. Я отрицательно покачал головой.
- Она тут ни при чем. То есть, частично она 'при чем', но косвенно.
- Это все после свидания с нею, - продолжила давить мама. В ее голосе были слышны боль и отчаяние. - Ты другой, Хуанито. После того свидания стал совсем другим. Я не узнаю тебя. Что происходит, сын?
Я тяжко вздохнул и протянул руку, накрывая ее ладонь своей.
- Мам, я тебе сейчас одну вещь скажу, только ты не ругайся, ладно?
Она подумала и кивнула. Внутри ее колотило.
- Постараюсь.
- Это не только из-за нее...
И я медленно, не торопя события, все-все обстоятельно рассказал. И что Бэль - мод-аристократка. И про Кампоса. И про мое решение навсегда изменить свою жизнь. И про беседу с сеньорой Тьерри и что она мне пообещала. И даже про то, что не вижу в своей школе ничего хорошего в плане перспективы.
- Ты сам так решил, или кто подсказал? - подняла вдруг она голову, выслушав.
- Сам.
Не поверила. Ну, да ладно, главное не осуждает.
Ее реакция оказалась странной. Пока я рассказывал, она не перебивала, не устраивала разнос, не обвиняла, дескать, щенок, что придумал и куда лезешь. Только слушала. И сейчас, когда я все-все рассказал, у нее будто отлегло от сердца. Она встала и потрепала меня по голове.
- Какой же ты у меня взрослый, сынок!
Затем расплакалась и прижала к груди
- Ты не злишься, мам? Ну, что я так поступил? И даже не посоветовался?
Она улыбнулась сквозь слезы.
- А ты бы меня послушал?
Я тоже обнял ее, крепко-крепко. Нет, не послушал бы. Мама - святой человек, но серьезные решения мужчина должен принимать сам, иначе будет не мужчиной, а тряпкой. И этому меня тоже учила она.
- Мам, я все равно тебя люблю! Больше всего на свете! Я никогда не предам и не подведу тебя!
- Я знаю... - и она разрыдалась.
Когда она успокоилась, я все-таки задал этот вопрос:
- Ну, так как ты относишься к моему поступку?
Мама промокнула платком последние слезы и выдавила улыбку.
- Все-таки решил спросить благословения?
Я кивнул.
- Мне будет тяжело там, зная, что ты меня осуждаешь и злишься.
Она сделала попытку рассмеяться.
- Ладно, что уж, чего теперь спрашивать. Иди, раз решил! Если это для тебя так важно. Но что бы не случилось, что бы ты не сделал, помни, я всегда с тобой и ты всегда можешь на меня рассчитывать. На мою любовь и поддержку.
Я поднялся и обнял ее.
- Спасибо, мам!
- Она тебе понадобится. Поддержка... - По ее губам промелькнула тень от улыбки. - И гораздо раньше, чем ты думаешь.
Помолчали.
- А то, что меня могут там убить? Как к этому относишься? Все равно отпускаешь?
Мама вновь улыбнулась, на сей раз улыбкой умудренной опытом женщины.
- Все мы смертны, сынок. Все умрем. Всевышнего не обманешь. А погибнуть просто так, не из-за чего, из-за дури, она тебе не даст. Защитит. Иди с миром.