Аннотация: "Параграф 18. Утилитаризм и прагматизм: понимание мира, которое конструирует дух" в моей монографии: О.Б.Соловьёв. Понимание и культура: Интенции понимания в социокультурной среде. Saarbrucken: LAMBERT Academic Publishing, 2011. С. 254-260.
18. Утилитаризм и прагматизм: понимание мира, которое конструирует дух
В традиции, которую Иеремия Бентам унаследовал от Дж. Локка и К. Гельвеция и впоследствии названную утилитаризмом, наилучшим из всех возможных состояний мира человеческого и общественного считается то, в котором счастье, или добро, максимально превышает страдание, или зло. Общее счастье есть summum bonum: принцип пользы, которым, по мнению И. Бентама, люди руководствуются при определении справедливости или несправедливости деяния, подразумевает стремлению к наслаждению и к избеганию страдания. В этом смысле И. Бентам является как последователем Аристотеля, видевшем цель государственного управления в обеспечении максимально возможной меры счастливой жизни для наибольшего числа рабовладельцев, так и гуманистов Возрождения, возвысивших человеческий дух до совершенства Творца. Как замечает Ю. П. Ивонин: "Метафизическим основанием гуманизма является власть... Гуманизм равнодушен к индивидуальному человеческому существованию. Статус абсолютной ценности относится либо к абстрактному родовому существу ("природе человека"), либо к собирательному коллективному субъекту. Первой точки зрения придерживался Кант, второй - утилитарианисты"(176). Утилитаристское понимание этики - этично то, что приносит пользу индивиду или обществу - А. Швейцер считал результатом развития рациональной философии Нового времени и указывал на слабость его оснований: утилитаристские концепции не могут объяснить происхождение альтруизма.
Одна из задач, завещанных Сократом своим ученикам, состояла в том, чтобы полнее определить разумное содержание полезного. Для И. Бентама дать точные и ясные общезначимые понятия, связанные с термином "польза", первое условие того, чтобы принцип пользы стал критерием законодательства и морали и лёг в основу социальных наук. Польза как отвлечённый принцип обозначает свойство вещи устранять зло или приносить благо. Утилитаристское понимание направлено на мир, каждая вещь которого доставляет человеку радость или страдание. И. Бентам выступает за господство принципа пользы, исключающего всё, чем он не является. Недостаточно его допускать - необходимо отказаться от всего противоположного и конкурирующего, в частности, от романтизма с присущим ему произволом симпатии и антипатии, а также историческим отношением к действительности.
Историзм, предполагающий рассмотрение человеческой социальности в непрерывном развитии, когда исчезают старые закономерности и появляются новые, мешает английскому философу, находясь "внутри" понимания мира, исходящего из принципа пользы, "выкроить" утилитарно однообразный дух, рассчитанный по правилам моральной арифметики. Принцип симпатии и антипатии, допуская, что при одобрении или порицании той или иной вещи, действия, поступка индивид полагается исключительно на содержание своего "я" и следует своим убеждениям и голосу совести, раскрывает необусловленность человека в принятии решений. Для "учителя учителей" подобная свобода означает произвол. "Сообразно принципу пользы, - говорит он, - законодательство есть дело наблюдения и расчёта; по принципу аскетизма законодательство есть дело фанатизма; по принципу симпатии и антипатии законодательство есть дело настроения, фантазии и личного вкуса. Первый принцип должен нравиться мыслителям, второй - монахам, третий - народу, деловым людям, практическим моралистам и людям света"(177). Отбрасывая предрассудки, И. Бентам приходил к выводу, что игра в "блошки" столь же хороша, как искусство музыки и поэзии, последние дают, правда, большее удовлетворение, чем игра в "блошки". Он забывал, что само по себе удовлетворение не может быть целью того, кто не имел бы никаких других целей.
Бентамизм подготовил почву для возделывания "безликой деи" - человека, одинакового со всех сторон, ведь принцип пользы, выведенный из мира вещей, взятых в их отношении к собирательному коллективному субъекту, работает деонтологически, обезличивая индивидуальное и абсолютизируя общественное благо, или справедливость. При этом для И. Бентама совершенно не важно, заботится ли человек, что называется, о своей душе, каково его отношение к самому себе: состояние индивидуума, по И. Бентаму, не влияет на умножение счастья. Тем не менее возникшее в первой трети девятнадцатого века социалистическое учение Р. Оуэна, в чьи экономические эксперименты философ-радикал внёс немалую сумму денег, не нашло поддержки у его преемников. Дж. Ст. Милль обозвал социалистов мошенниками и дураками: "они, - писал Дж. Ст. Милль в 1831 г., - не видят, что то, чего они в своём сумасшествии желают, будет таким бедствием для них, которого никто не мог бы им причинить, кроме них самих"(178). Позднейшие утилитаристы, в частности сам Дж. Ст. Милль, стремясь избежать полнейшей "деонтологии" нравственности, интерпретировали утилитаризм как систему независимой или интуитивной морали.
Прагматизм американских философов Ч. Пирса, У. Джеймса и Д. Дьюи - "новое название некоторых старых способов мышления". Утилитарно они признавали истинным то, что имеет выгодные практические последствия, а саму истину исключали из набора логических категорий и полагали одной из разновидностей добра. При таком подходе "гипотеза о боге истинна, если она служит удовлетворительно в самом широком смысле слова"(179), "весь смысл, который мы вкладываем в нравственность и религию, зависит от того, как мы приемлем мир, - приемлем ли мы его только отчасти и с отвращением или целиком и с раскрытой душой" (курсив мой. - О. С.)(180). В целом прагматисты обнаруживают отсутствие интереса к самому миру, интентуму понимания, и все усилия сосредотачивают непосредственно на работе сознания.
Интенция прагматического понимания мира вырастает из нейтрального монизма, когда основу всего сущего видят в чём-то третьем, что не является ни духом, ни материей. Дуализм субстанций Б. Спиноза превратил в дуализм свойств-атрибутов, при этом последние у него не были сводимы друг к другу: мир протяжённого оставался материальным, мышление заключалось в самом себе и не имело протяжения. У. Джеймс также выражает уверенность, что сознание необъяснимо ни из эволюционного, ни из какого-либо другого развития материального мира. Вместе с Дж. Ст. Миллем он считает гипотезу о бессознательной части души нелепой. Поток сознания активен, непрерывен и неповторим; протяжённость является первичным ощущением. В то же время вера У. Джеймса в спиритизм как доказательство бессмертия души, "авторитетность мистических состояний для лиц, переживших их", и "их неавторитетность для остальных людей" выявляет его мировоззренческий иррационализм. Религиозный опыт, по У. Джеймсу, свидетельствует о существовании множества богов, а не единого личностного абсолюта, что возвращает философию в эпоху греческого Просвещения к софистам Горгию, Продику, Протагору, новейшими преемниками которых и стали "любомудры" Нового Света.
Этический релятивизм имеет непосредственное продолжение в релятивизме метафизическом. Поучительным для американского прагматизма выглядит предложенный Х. Патнэмом пример с супер-Бентамитами - выдуманным им населением австралийского континента, которые разработали некоторую научную меру того, что они принимают за "гедонистический стиль". Они уверены, что всегда нужно действовать так, чтобы увеличивать общий уровень удовлетворения на любое положительное ;, хотя бы и небольшое. Патнэм также предполагает, что супер-Бентамиты чрезвычайно безжалостные люди: они готовы совершать самые ужасные поступки ради максимизации удовольствия большинства, даже с учётом поправки на страдание невинной жертвы. В остальном они ничем не отличаются от нас - у них та же предыстория, та же география, те же точные науки.
К описанию подобным образом организованного общества, в котором во многом угадываются черты тоталитарного режима, мы бы, со своей стороны, добавили характеристику его морали, заимствованную нами у А. Швейцера: "Мораль, направленная на процветание организованного общества, не может предложить ничего другого, кроме жертвования индивидами или группами индивидов... Утилитаризм заставляет индивидов принять убеждения общества, вместо того чтобы сохранить некоторую дистанцию между человеком и обществом. Общество не может существовать без жертв. Этика, исходящая из индивидуальной этики, старается распределить эти жертвы таким образом, чтобы они благодаря альтруистическим чувствам индивидов были по возможности добровольными, а тяжесть жертв для тех, кто их приносит, несколько облегчалась благодаря участию других индивидов. Эта этика есть учение о самопожертвовании. Социологическая этика, отвергающая индивидуальную этику, утверждает, что прогресс общества осуществляется согласно неумолимым законам ценою свободы и счастья индивидов и групп индивидов"(181).
Впрочем, дело не в том, прогрессируют или регрессируют вымышленные американским аналитиком супер-последователи Бентама, но скорее в том, что первоначальное наше с ними расхождение в сфере этического неумолимо ведёт к изменению самой фактуры их жизнедеятельности и со временем они и мы окажемся живущими в разных человеческих мирах. Вот как это объясняет автор абстракции: "Каждый супер-Бентамит знаком с фактом, что иногда самое большое удовлетворение самого большого числа людей (измеренное в "утилях") требует, чтобы кто-то солгал. И сказать неправду в целях максимизирования общего уровня удовольствия не считается "нечестностью" в бранном смысле. Так что некоторое время спустя использование слова "честный" среди супер-Бентамитов чрезвычайно отличалось бы от использования этого же самого описательного термина среди нас. И то же самое произойдёт с терминами "сдержанный", "хороший гражданин" и т. д. Словарь, доступный супер-Бентамитам для описания ситуаций человеческих взаимоотношений, будет совершенно отличен от словаря, доступного нам. Многие из наших описательных средств будут у них отсутствовать или будут изменены до неузнаваемости, но, мало того, они ещё и изобретут, скорее всего, свой собственный новый жаргон (например, точные термины для описания гедонистического стиля), недоступный для нас"(182). Уместно вспомнить о "жреце истины" И. Г. Фихте, для которого мораль, а значит, и требование быть правдивым беспрекословны: иначе от них не останется ничего.
Пример Х. Патнэма показывает, что исходные разногласия по поводу ценностей обернутся радикальным отличием нашей версии описания фактов от той версии, что предложат супер-Бентамиты. И это даже не отличие точек зрения, проиллюстрированное в фильме японского режиссёра Акиры Куросавы "Расёмон", или классическое двоемыслие новояза, представленное Дж. Оруэллом в антиутопии "1984". В силу несопоставимости понятийных систем мы будем просто-напросто не в состоянии понимать друг друга; между нами останется одно только биологическое сходство, ибо даже логическая общность мышления неведома непонимающим сторонам, и высказывание А. Швейцера о том, что утилитаризм полностью подчинен биологии, предстанет во всей полноте своего смысла. Говоря фигурально, вместе с кончиной "интеллектуального собеседника" завершится, не успев начаться, и наша с ним коммуникация: речь о какой-либо сознательной жизни будет неуместна и нам придётся либо выработать своё отношение к культуре супер-Бентамитов в духе социобиологии Э. О. Уилсона, как к биологическому продукту подобных нам живых существ, либо задаться вопросом в духе Августина Аврелия: "Как может быть счастливая жизнь там, где нет самой жизни?". Что касается американского аналитика, он делает категорический вывод о неспособности супер-Бентамитов "правильно понять, каким образом существует человеческий мир", то есть понять нас, как о прямом результате их порочной концепции человеческого процветания.
![[]](/img/k/kustow_o/1pik26/26par18timkownikolajefimowich.jpg)