Действие четвёртое
Август 1914 г. Санкт-Петербург. Буфет Царскосельского вокзала.

Сцена первая
Ахматова и Гумилёв

Гумилёв
Ты вновь надела чёрный шёлк.

Ахматова
Ужели в этом тайный толк?

Гумилёв 
И взоров встречных не жалеет
У пояса овал камеи.

Ахматова
Ты думаешь, не просто так?

Гумилёв 
Что для тебя такой пустяк,
То для меня суд и распятье,
Как всё в твоём печальном платье.

Ахматова
        Ну, разве что... 
Пожар угас,
И гарь с болот пустилась в пляс,
И дождь полей не окропил.
Теперь под сенью чёрных крыл
          Пришла война.
   Ты говорил,
Что можжевельник пахнет сладко,
Когда горит в костре солдатском.

Гумилёв
(полушутя)
О том была моя догадка!
Всё тихо в королевстве датском:
Военной формы строгий вид
Мгновенный мир не обольстит.

Ахматова
(в тон ему)
Не оттого ли старый Питер
Народу взял бока повытер?

Гумилёв
Не бойся ряженых, родная:
Их жизнь беспечная, ночная,
С восходом солнца тает, тает.

Ахматова
Потехе - час, хотя, гадаю,
Не затесалась ли какая
Чужая тень, чей голос глуше,
И поутру меня задушит.

Гумилёв
(мрачнеет)
Моя зурна, твоя гитара -
Увы, тебе совсем не пара.
Я всё приму и ринусь в бой,
Смирясь с несчастною судьбой.

Ахматова
Мечта наивна, жизнь груба.
Ты, Гумилёв, моя судьба,
И любишь так, что страшно даже,
И не бежать мне из-под стражи.

Гумилёв
(гордо)
Без чаш в пустыне воду пьют
И бедный и богатый люд.
Я видел сам и, если жаждал,
То наслаждался не однажды. 

Ахматова
...А город траурный и голый.
Вглядись, нет больше лиц весёлых
И обнажился весь остов
От пристаней и до мостов.

Гумилёв скрещивает руки, отворачивается.

И ветром наискось продута,
Нева Большая ждёт минуты
Теченье обрести морей.
Тогда примчит гиперборей
Гонцов своей жестокой свиты
С конца земли, и будут биты
Под звоны якорных цепей,
Кто пел колокола зыбей
И скучных не ценил минут.
Последний скоро будет суд,
И тёмный город у реки
За нас сжимает кулаки.

Гумилёв
(торжественно)
Изведав боль сердечных ран,
Я пересёк немало стран,
Где снизу серп горит луны,
А люди, как зола, черны.
И было мне всего трудней,
Приемля ход суровых дней,
Оставить в прошлом сожаленья,
Забыть улыбки и движенья,
Любовь, обманы и мученья,
Несчитанные превращенья,
Сколь было в юности моей.
Ни славы в этом, ни друзей. 
Сейчас, уверен и силён,
Я воевать определён
В Лейб-Гвардии Уланский полк.
Какой на деле выйдет толк,
Не знаю. Только не могу
Смотреть, удастся ли врагу
На смех, для злого торжества
Святые попирать слова.

Ахматова
Слова, слова - за ними страсть.
(неожиданно)
Под пулями не страшно пасть?

Гумилёв
Что страх? Иллюзия и дым.
Над нами дышит серафим.
Скажи, когда боялся я
Пройти по грани бытия?
Душа огнём опалена -
Меня зовёт моя страна.

Ахматова
(с горечью)
Иначе вовсе не бывало.
Пусть солнце в полдень будет ало
И лето грозами полно,
Пусть свыклась я, - не мудрено, 
Что не жена и не вдовица, -
Но разве нужно разлучиться?

Гумилёв
Коль мы в душе неразлучимы,
Чреда разлук проходит мимо.

Ахматова
(поведя рукой)
А! мне знакома эта речь.
Её ли надобно беречь?
Земля как уголь и гранит -
Всё о тебе душа болит.
Чернеют ветки за оградой,
Оркестр грянул марш с эстрады.
Из слабых выпорхнув ручонок,
Стремится серый лебедёнок,
Любовь и нежность излучая,
К сиянью розового рая.
Мрак невдомёк ему лесов,
Клыки волков и когти сов,
И гул ушедших голосов,
Которым прежде был разбужен,
Не слышит, с облаками дружен.
(отстраняясь)
Чтоб было на душе светло,
Пустых небес ищу стекло.

Гумилёв
(непреклонно)
Из царскосельских лебедей,
Зовущих ввысь умы людей,
Последним, как седой мираж,
Был Анненский, учитель наш.
(хмуро)
В подъезде этого вокзала
Его внезапно смерть застала.

Ахматова
Я помню стужу в декабре:
Стыл месяц тонкий в серебре,
И век серебряный в расцвете
Казался милостивым детям -
Летел в санях, бродил в пустыне,
Был лёгок на подъём, а ныне
Его пресыщенное тело
Обмякло и отяжелело,
И только призрачные тени
Ещё восходят по ступеням.

Появляется Анненский.




Сцена вторая
Те же и Анненский

Гумилёв
Есть у теней игра такая -
Среди живых искать, скитаясь,
Друзей сердечных для беседы
В буфетном зале за обедом.
Найдя, расхаживают рядом
И вынуждают долгим взглядом
Глаза в молчаньи опустить,
Как будто могут говорить,
Оставив речь, и могут в числах
Постигнуть все оттенки смысла,
Как будто мир, открытый нам,
Один лишь акт из сотни драм.

Ахматова
(с сарказмом)
Не обмереть бы от испуга.
Мистифицируя друг друга,
Мы будем век бродить по кругу
Рабами своего недуга.
 (Замечает Анненского, тревожно.)
О, как похожи силуэты
На мир, где видят сны поэты!
Его ли тень сказать что хочет
И будущее напророчит? 
А ну как просто совпаденье
Пугает обликом виденья?
Быть может, незнакомец этот
Случайно на него похож?
Кто знает? Кто предложит метод?
Меня пронизывает дрожь.

Гумилёв
(берёт её руки в свои)
Горят твои ладони,
Бледны, как воск, уста,
Хоть можешь, если тронет,
Этюд сыграть с листа.

Хоть можешь быть со мною
Не зла, не весела,
Улыбчиво-благою,
Как прежде ты была.

Сильней всего на свете
Лучи прекрасных глаз,
Что в дьявольские сети 
Заманивают нас.

Нам довелось родиться
Вдали счастливых дней,
И пойманною птицей
Дрожишь в руке моей. 

Чуть обожди, голубка,
Минуют тлен и прах,
И время, словно губка,
Поглотит всякий страх.

Выступает навстречу Анненскому.

Ахматова
Поэт, Учитель, Декадент!

Гумилёв
Вы - автор "Книги отражений"?

Ахматова
И есть ещё один акцент -
Покойный, никаких сомнений.

Анненский
(бормочет)
Как часто полон взор видений,
А там лишь тени, только тени...

Гумилёв
(про себя)
Его иссякла жизнь земная,
Но дух нисколько не смущает
Небытия игра иная,
Где невозможное бывает
И в дуновеньи зэ и эм
Решенье всех мирских проблем.

Анненский
Тем всемогущ перед толпой,
Что зрит умом мудрец слепой.

Гумилёв
 (Анненскому)
Что зришь умом, холодный зритель?
Стихи в какую шлёшь обитель?
Ты всё роздал, но, верно, Богу
Нёс "Кипарисовый ларец"
И, рукопись собрав в дорогу,
Предвидел скорый свой конец.

Анненский
(озираясь)
В полуденном тяжёлом зное,
Как неизбывность, что-то ноет,
И с каждым часом голос глуше.
От затеканий и удуший,
Угара шумного вокзала
Перебираются устало,
Я вижу, по воде, по суше
Бредут отверженные души.

Им не избыть застылость линий
И этот свод картонно-синий,
И пушки, и пальбу из ружей,
Какую если фронт не сдюжит,
То сволокут полураздетых
На койки в тесных лазаретах
По тысяче на сотню мест.
И будет стон стоять окрест!

Ахматова
(закрыв лицо)
И вдовий рёв... Кому он нужен?
Привычка жить ничем не хуже.

Анненский
Судьба жестоко и сердито
Проценты требует с кредита -
В цепях влача свои гробы,
Гнут спины жалкие рабы.
Увы, они обречены,
Не ведая своей вины,
Её воинственному жалу.
И кажется, что жизни мало.

Поскольку чем бедней культура,
Тем больше власть у пули-дуры. 
Чем больше без ума голов,
Тем больше слов как бы не слов.
Но лишь свобода дарит счастье
Без денег и других напастей.
Поэт найдёт его случайно
В асфальте мокром, в миге тайном.

Гумилёв
Хаос полусуществований 
Бесцельней всё и безымянней.

Анненский
(соглашаясь)
Как будто пряди низко свисли,
Несносны людям эти мысли!
Я прежде изгонял их тоже
И всей пульсирующей кожей
Давил, как вина из мехов,
Отраву горькую стихов,
Чтоб покрывало жизни длинной
Висело у окна в гостиной.

Всё потому, что может гений
Объять искусством песнопений
Свет разума с огнём желаний,
Язык трибуна с сердцем лани,
Когда накопленное бремя
Взрывает будущее время,
Когда не смерть, а забытьё
Слагает царствие своё.

Ахматова
(Гумилёву)
Он прав! 
Косматые медведи 
С губ 
  слижут след 
 кровавой снеди.
У нас финалы 
 у комедий
        Врачуют 
     каплями камеди.

Гумилёв
(упрямо)
   Пусть смерть придёт!.. 
И, в Лету канув,
Погибнут в одури диванов
Пустые дни, пустые люди,
Каких безрадостней не будет.
Я смерти предложу без злости
Сыграть в изломанные кости.

Анненский удаляется.


Ахматова
Тогда и здесь финал известен -
Проигран обручальный перстень.
Мы щедро расточаем сами
Дарованное небесами.

Гумилёв
Но разве по-другому надо?
В кругах чистилища и ада,
В морях полярных, в водах южных,
Меж облаков и скал жемчужных,
И на траве, у самой тверди,
Везде идёт работа смерти.
И новичок, и старый воин,
И тот, кто славы удостоен, -
Никто, сколь был ни своеволен,
Не мог избегнуть общей доли.

Ахматова
      Всё так! 
(поёживается)
           В клубах и взрывах пара
        Вагонам лишь 
        отбыть осталось.
Твоя дорога только малость,
         Где б ни вилась, 
                с моей сплеталась.

Анненский
(в отдалении)
Не бойтесь света - это кара,
Ниспосланная на Икара.

Гумилёв
Прощай, поэт, тоски и муки
Обретший сладостные звуки!

Анненский
(прощаясь)
Ведь так прекрасно умирать,
Героям древности под стать!

Уходит.

Гумилёв
Прощай навек! Твои порывы -
Одни, без отзыва, призывы... 
Но, солнце, как волна, качая, 
Ты - смерти чаша круговая.

Ахматова
Вот и легла на стол поэма,
Чернилом залитая тема.
И никуда не схорониться
От мутных пятен на страницах.
И только слышны издалёка
Гул, клокотание и клёкот -
Во тьму уходят по перрону
Солдаты, сосчитав патроны
И амуницией бренча.
Труба умолкла трубача,
Окликнув на призывный звук
Сапог казачьих перестук.
Среди молений и борений
Идут за ними наши тени,
Идут, как к пирсу корабли,
Как если бы мы сами шли.

Входит Блок.


Сцена третья
Ахматова, Гумилёв, Блок

Гумилёв
(приступая к обеду)
Пока горячее остынет,
Печаль пройдёт, а сумрак сгинет.
(Ахматовой, указывая на Блока)
Взгляни! Что может быть невинней?
Любитель пирога с ботвиньей. 

Ахматова
Смеёшься, милый лебедёнок?
Не жаль, что голос мой не звонок?

Блок
(про себя)
Меня, похоже, дразнит бес -
Дремлю без сна и жду чудес.
То в поезде, то на вокзале
В буфетном многолюдном зале -
        Кругом Ахматова.
(приближается)
       Одна ли?
 (останавливаясь, в нерешительности)
Мне можно отобедать с вами?

Гумилёв
   Присаживайтесь!

Ахматова
     Будьте с нами.

Некоторое время обедают в молчании.

Блок
Какими громкими словами
Встать нынче призовут под знамя?
Патриотизмом угостят...
(Ахматовой)
Вы будто прячете свой взгляд?

Ахматова
Пытаюсь пережиток сна
Не видеть больше у окна.

Блок
(пристально глядя на Ахматову)
Её упругие шелка,
И в кольцах узкая рука,
И роза чёрная в бокале -
Всё, как во сне вы увидали.

Ахматова
Заточен остро карандаш,
Каким был дан автограф ваш
Ахматовой и подпись - Блок.

Гумилёв
(язвительно)
Автограф не был одинок?

Блок
(Гумилёву, нервно)
Хотите лик Прекрасной Дамы
В дрянном сюжетце мелодрамы?

Гумилёв
(со смешком)
Испытанные остряки
Заламывают котелки.
Что, разве не тлетворный дух
Над рестораном дик и глух?

Блок
Вы ошибаетесь, любезный.
Пустая блажь - гулять над бездной.

Гумилёв
Конечно! Будем осторожней.
Среди канав оно надёжней.
Взамен луны пусть будет диск,
Над озером - девичий визг,
В стакане - чей-то наглый взгляд,
И пьяницы латынь кричат.
И будет жизнь стократ чудесней:
В бокале - яд, в кармане - песня.

Блок
Какая, право, чепуха
Версификаторства потуги -
Из мысли сыпется труха,
Вьют из господ верёвки слуги.  

Гумилёв
Мы вторим все один другому,
И этот миллионный гомон
По молодым своим годам
Когда-то породил Адам.

Блок
Хоть был он мужествен и твёрд,
Его к тому сподобил чёрт.
И тише вод и ниже трав
Среди болот дитя дубрав.

Гумилёв
Всё нечисти невмочь, доколе
Всевышний на своём престоле.

Блок
В стихе я слышу плеск волны,
Теченье чьей-то глубины.
Мы - зачумлённый сон воды,
Волной забытые следы.

Гумилёв
В расцвете лучших наших сил
Кто бы такое говорил?
Возревновав о славе Отчей,
Возводит храм угрюмый зодчий.
Во сне увидите колечко -
Поставьте в храме этом свечку:
Мы можем всё и строим много,
Чтоб атом поклонился Богу.

Блок
(в сторону)
Уж эти мне его словечки!
Гора ли породила мышь,
Москву ли принял за Париж,
Поэт, похоже, "спрыгнул с печки".

Гумилёв
Предчувствуя свой смертный час,
Теперь скорбит в любом из нас
По райским кущам и плодам
Адам, униженный Адам.
Гонимый бешенством минут,
Теперь он знает тяжкий труд
И, помня дальний островок,
Всё мукой платит за порок.
Так, побывав в плену у страсти,
Любой становится несчастней.
И дуновенье смерти грозной
Ему внушает: плакать поздно.

Блок
Нас всех подстерегает случай.
Пик или бездна будет круче?
Полна неведомых созвучий,
Балует нас стихом могучим
Не ради красного словца
Жизнь - без начала и конца.

Гумилёв
Ребёнок-царь на шкуре льва
Играючи творит слова
И прямо в солнце метит стрелы.
Ему до нас какое дело?
Восходит солнце, над мирами
И он восходит, пьяный снами.
И пусть его предаст Иуда -
Он подал знак, он явит чудо.

Блок
Как мало в этой жизни надо!
И чуду сердце будет радо,
И самой малой новизне.
Наш дух витает в вышине -
Замедлит бледный луч заката
В высоком, невзначай, окне,
И к прежней жизни нет возврата,
А новая страшит вдвойне.

Гумилёв
Мир - театр, люди в нём актёры.
Смерть только занавес, который
От нас скрывает режиссёра.
А чтобы лучше мы играли
И зрителя не утомляли,
Везде по ходу представленья
Есть и соблазн, и угощенье,
И боль, и траур, и мученье.

Блок
Мой гневный ямб дробит каменья
С его на то соизволенья?

Ахматова
Надеюсь, что игры на бис
Не требуют из-за кулис.
Ведь если был убог художник,
Кто небо синим сотворил,
То вряд ли грешник и безбожник
Познал бы благородный пыл,
А не одни сучки-иголки,
На вырубках пеньки да ёлки,
За папироской кривотолки
Да с лебедою огород.

Блок
(Гумилёву)
Всё, через что прошёл народ, -
От испытаний и свершений
До самых гадких унижений, -
Ужели к гибели ведёт
В патриотической развязке?
Что видит тот ребёнок царский?
О землях северных, боярских
Какие на ночь слышит сказки?

Гумилёв
Мир только луч от лика друга.
Он знает, лук сгибая туго,
Что дважды два всегда четыре,
Что пропадёт он в этом мире,
И тысячи других клише,
Но вся забота о душе.

Блок
Гражданские проснулись страсти -
Народ не хочет больше власти.
И тёмен, и свиреп, и зол,
Пришлец взирает на престол,
И кровожадное коварство
Находит горькое лекарство,
Как слиться с бунтом площадей,
Чем приманить к себе людей,
Чтоб, как стада на бойню, к безднам
Направить посохом железным.

Гумилёв
Так было в прошлом. В этот раз
Зовёт под стяги Божий глас.

Блок
То, что казалось прошлым дальним,
Глядит во мрак исповедальни
И видит будущий удел.

Гумилёв
Признаться, я бы не хотел
Устами, чья снята печать,
Пророчить, а не целовать.

Блок
Звук ширится, растёт движенье,
И разум творческий в смятеньи.
Что делать? Будто бы в бреду,
Мы кличем на свою беду
Полёт комет, раскаты грома
И странствуем вдали от дома -
Поэта ремесло такое:
Придётся свыкнуться с тоскою.

Ахматова
(про себя)
Одна стояла на пороге,
Пал на лицо вечерний свет.
Ты повернул ко мне с дороги,
Хоть опоздал на много лет.

Блок
(Ахматовой)
      Прохладно вам?

Ахматова
       Озноб тревоги.
Я нищенкою на пороге
Выпрашиваю за грехи
Умение писать стихи. 

Блок
(с улыбкой)
Вам скажут: "Красота страшна:
В глаза бросается она.
О, эта дьявольская сила
Уже мильоны погубила!"

Ещё вам скажут: "Красота
Даётся людям неспроста.
О, это - проклятая сила,
И ей пристанище - могила!"

И вы, рассеянно внимая,
Ответите: "Не так проста я,
Не так страшна, не так красива,
Чтоб жизнь одну прожить счастливо".

Ахматова
Я улыбаться перестала,
Но время сердце не остудит,
И то, что жизнь переломала,
Одной любовью живо будет.

Блок
Любви, как видите, довольно,
Чтоб жить надеждой своевольной.
Так что ещё искать в расцвете
Неведомых духовных сил,
Когда встречаемся в буфете,
Как будто не на этом свете
Господь нам встречу предрешил?

Гумилёв
В лесах прозрачных взоры чисты.
- И оттого мы адамисты, 
Что чувства сильные, лесные
Не путаем с неврастенией.

Ахматова
Мы никогда не забывали
Завета слова и печали.
Быть может, что и встреча эта -
Печальной музыки либретто,
Судьбой разъятые мосты
Под душным сводом темноты.

Блок
Однажды, перейдя на ты,
Сотрём случайные черты
И, пряча нож складной в карман,
Найдём пылинку дальних стран.
И будет взгляд и твёрд и ясен,
И мы увидим: мир прекрасен.

Ахматова
(в сторону)
Спросила я: "Чего ты хочешь?
Какую долю мне пророчишь,
Как только от него уйду?"
Сказал: "Увидимся в аду".

Спросила: "Чем же ты рискуешь?
Меня не любишь, не целуешь".
Ответил холодно, жестоко: 
"Моя судьба - судьба пророка".

- Теряет голоса рояль,
Ржавеет золото и сталь,
Томится и дряхлеет плоть,
Но всех учил прощать Господь.

Гумилёв
(Блоку, наставительно)
Не станет истины искать, 
Кому дано именовать
Плоды земли, теченье рек,
Как делал первый человек.
Превыше истины и знанья
Искусство наименованья.

Блок
(скептически)
Из тёмной заводи забвенья
Без божества, без вдохновенья
Дремучее стихосложенье
Рождает вздохи умиленья.

Гумилёв
Вас словно подняли спросонок:
Мечтаете, большой ребёнок,
Быть от начала до конца
На иждивении Творца.
О, если б, не сочтя за труд,
Вам помнить радость, что несут
Неудержимые мгновенья
Лазурных вёсен сотворенья!

Ахматова
(про себя)
Взойдёт малиновое солнце
И будет век светить в оконце,
И буду помнить взгляд скользящий,
И верить: ищущий обрящет.

Блок
Что может бедный сочинитель?
Какой поймёт его ценитель?
Не тот ли, кто ещё вчера
Широким взмахом топора
Крушил деревья вековые
В стране лесных озёр и фьордов,
А ныне истины простые
Под скрипок стонущих аккорды
Находит поступью нетвёрдой?

Я не гордец и не обманщик,
Мой жребий начертал шарманщик:
"Что быть должно - то быть должно", -
Гудел он в низкое окно.
И вот - Невы поэт влюблённый,
 Чей парус ветер не отпустит,
И с детских лет тоской вскормлённый
Её больших и малых устий, -
Я предан самой верной грусти.

Мои анапесты и ямбы
На линии огня у рампы.
Я, слишком занятый собой,
Стою, недвижим, пред толпой!
Но речи о земле и небе
Моё искусство обращает
В молитвы о насущном хлебе
И, ничего не обещая,
С Петром хранит ворота рая.

Ахматова
Всегда один и тот же вид -
Нева, безмолвие, гранит.
И больше не нужны слова:
Гранит, безмолвие, Нева...

Блок
Кому назначен тёмный жребий,
Ночной звездой утонет в небе.
Кому назначен жребий светлый,
С утра в лучах купает ветлы.

Гумилёв
Но в мире есть иная связь -
Когда душа с душой срослась.

Блок
Есть глаз дурной и глаз хороший,
Какой не лучше и не плоше.
В нас много неизвестных сил,
И лучше б вовсе не следил
Ни тот, который - сон могил,
Ни тот, что сразу сердцу мил.

Гумилёв
Пусть мёртвый спит в своей могиле -
Мы на другой планете жили,
Где полон парус корабля,
Где небом кончилась земля.

Блок
Рождённые в года глухие,
Пока ещё живём в России.
И надо думать: будем живы,
Пути - прямы, клинки - не кривы.
Иначе претворится слово
Поэмы страшной Соловьёва:

Блок подаётся вперёд; его голос звенит глухо, как бы надтреснуто.
Лицо искажается мучительной складкой у рта.

"Панмонголизм! Хоть имя дико,
Но мне ласкает слух оно".

Гумилёв
- Христу Царю со строгим ликом
Не одному ли всё дано?

Ахматова
- Всё, что в любви земной великой,
Молением обретено.

Блок
"Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим..."

Гумилёв
Кто дремлет, если не Россия?
- И новый день необходим.

Блок
"Пусть так! Орудий божьей кары
Запас ещё не истощён".

Ахматова
В леса огонь принёс пожары.
- Кто знает, будет что ещё?

Блок
"Нездешней силою хранимы,
Идут на север племена".

Гумилёв
- И прежде шли, неисчислимы:
Верх не брала их сторона.

Блок
"О Русь! забудь былую славу:
Орёл двуглавый сокрушён..."

Гумилёв
Чтоб жёлтым детям на забаву
Раздать клочки своих знамён?!
     - Не быть тому!

Блок
(напряжённо, почти шёпотом)
      "Смирится в страхе,
Кто мог завет любви забыть..."

Гумилёв
Пусть даже мир лежит во прахе,
Как можно жить и не любить?

Блок
(Гумилёву, горько)
      - Выдумываете?! 
(овладевая собой)
 Ну, что же?
         Увидимся! 
(в сторону)
      Царём не быть,
Но и рабом не быть мне тоже.
(Ахматовой)
Мотивы гнева и печали
Идут испанской вашей шали.

Уходит.


Сцена четвёртая 
Ахматова и Гумилёв

Ахматова
...И прежде боги колдовали -
Людей в предметы превращали,
Сознанья не убив людского.

Гумилёв
Ему скажи попробуй слово.
Как будто Лермонтов живой
Тебе вменяет довод свой.

Ахматова
Ушёл во тьму наш рыцарь бедный -
Во тьме сияет свет победный.

Гумилёв
Ты думаешь, на фронт суровый
Отправят воевать такого?

Ахматова
Я бусинку на нить нанижу -
Ушёл за Анненским. Я вижу:
В его строках из тьмы заклятой
Спаситель выступил распятый
В печали и сиянье чистом.
(беспрекословно)
Блок - следующий из символистов.

Гумилёв
Звучит как "к гибели готов":
Равно, что "жарить соловьёв".

Ахматова
(про себя)
О если это добрый гений,
Который на земле гостит,
Ничьих не помня преступлений,
И вечность в лик его глядит!

Гумилёв
(в сторону)
Колдунья ночью у окна,
Азбакейя - она, она...

Ахматова
Как книга грозовых вестей,
Открыта память бегу дней.
И я, усопших бестелесней,
Скольжу лучом, слетаю песней. 

Гумилёв
Открыта музыке стиха,
Надменная, ждёт жениха -
Подаст тому смертельный хмель
Под утро в брачную постель. 

Ахматова
А если это сатана
С меня стряхнул остатки сна
И больше не даёт заснуть -
Внушает страх, являет жуть?..

Гумилёв
Судьба и мне, себе на горе,
Ей покориться в давнем споре.

Ахматова
Постылый час разуверений
При свете молодой луны,
Когда кругом блуждают тени,
Для горьких дум оживлены!

Гумилёв
(Ахматовой)
Ты так светла в часы томлений!

Ахматова
(Гумилёву, иронически)
Приличия соблюдены?

Гумилёв
Тебя, весну в волнах разлива,
Мне видеть хочется счастливой.

Ахматова
Я, как мимоза, прихотлива -
Не называй меня красивой.

Гумилёв
Тогда скажу не раз ещё:
В тебе всё счастие моё.

Ахматова
Что быть должно - то быть должно.
Картин ветшает полотно,
Темнеют лица на портретах,
И мысль, услышанная где-то,
Как тень, расходится в цитатах.
Что было сказано когда-то,
Быть может, если перечесть,
Сама поэзия и есть.

Гумилёв
Не в ритмах и не в нотах даже,
Поэзия, как сфинкс на страже,
Спасает мир своим соседством.
Слова - ничто, слова лишь средство.
И только ты, о донна Анна,
И дорога, и необманна.

Ахматова
Поэты - жизнь дающий колос,
Грядущее в прошедшем зреет:
В моих стихах поёт твой голос,
В твоих - моё дыханье веет.

Гумилёв
Прошу у солнца золотого
Воспламенить живое слово,
Помиловать прошедший день,
Унынья вековую сень
Во имя будущего сжечь.
Нечеловеческая речь
Уже доносится до слуха -
К нам наклонилось солнце духа!

Ахматова
Ты первый у источника
Со взором полунощника
Разбить намерен чашу
Любви жестокой нашей.
         - Чуть обожди!

Гумилёв
   - Пускай Эреб
Все звёзды соберёт в хитоне, -
И на беззвездном небосклоне
Я вижу записи судеб!

Ахматова
Поэт, Любовник, Странник, Воин,
Всегда у бездны на краю,
Ты лучшей участи достоин,
Чем сгинуть без вести в бою.
        - Не уходи!

Гумилёв
 	         - Куда уйду,
Откуда я пришёл, не знаю.
В моём сверкающем саду
Сиянье розового рая.

Ахматова
Но годы страшные пройдут,
Свершится над веками суд,
И в смерти будешь молод снова -
Таким запомнят Гумилёва.
    - Повремени!

Гумилёв
 	          - Ещё чуть-чуть
И солнце духа беззакатно
За горизонт проложит путь,
И я не возвращусь обратно.

Ахматова
За горизонтом, там за садом,
Мы встретимся с тобою взглядом,
И будут, как сейчас, мне любы
Твои глаза, касанья, губы.
     - О, не спеши!

Гумилёв
  - Ещё не поздно
Не заблудиться в бездне звёздной,
Где столько кануло времён,
Где правит на ладье Харон.

Ахматова
Ужели так и не ответишь,
Что там высоко заприметишь?
Тебя я сразу не узнала
И солнцу радовалась мало...
- Прости, прости!

Гумилёв
         - Дурной приметы
Не оставляют воды Леты.
Смиренный, буду я достоин
Всего, чем радует Эвноя.

Уходит.


Сцена пятая 

Ахматова
(одна)
Вошёл в мой дом суровым, непреклонным,
Взыскательным, как муж и как судья.
Не отроком отчаянно-влюблённым,
Каким его привыкла видеть я.
Так и в моей судьбе стихотворенья -
Изменчивая радость бытия:
Синкопы, и фигуры повторенья,
И молний блеск, и зависти змея.

Он душу им и мне свою оставил.
Они его не славят, не хулят,
А я, чужих не признавая правил,
Бросаю на него смешливый взгляд.
Но если в тишину, виски сжимая,
Он упадёт под натиском шутих,
О нём одном, - и он об этом знает, -
Звенит Ахматовой сиренный стих.

Смеркается. Обстановка и окружение тонут в потёмках.
Наплывающие тени слышат голоса, но не различают предметы.
Появляется Черубина де Габриак.



Сцена шестая 
Ахматова и Черубина де Габриак

Черубина де Габриак
Но почему? Но почему?!
При встрече он сдвигает брови. 
Я зла не делала ему,
А он мне сердце обескровил.

Как оберег, моё кольцо.
Я плечи обвила мехами -
Всё видится его лицо,
Всё плачу над его стихами.

С моею царственной мечтой
Я ухожу во мрак преданья.
Там рай блистает красотой,
И ад теряет обаянье.

Но прежде было мне дано 
Святое имя Черубины...
Как ветру, сгинуть суждено
И мне в глухих степях чужбины.

Ахматова
Пошла плясать с моста карета.
Вы - Дмитриева Лизавета.
Стремились некогда упрямо
Стать модной петербургской дамой.

Черубина де Габриак
(слышит её голос, в удивлении)
Да, мне знакомо имя это.
Малышка, Лиза, Лизавета -
Мой сон, мучение и бред,
Любви трагический сонет.
Её глаза глядят устало,
Безумно алы губ кораллы.
Всё навевающее грусть
Бедняжка знает наизусть.
И жаль её и не пойму,
К чему сквозь время и сквозь тьму
Черты моих простёртых рук
Наводят на неё испуг. 

Ахматова
Бедняжка Лиза, власть сонетов
Гнетёт тебя, как реку льдины, -
Была подругою поэтов,
А стала тенью Черубины.

Черубина де Габриак
Шепчу ей вкрадчивые речи,
Но даже самый добрый дух
Её сознанья не излечит.
И мне невмочь, - огонь потух.

Всё в прошлом - слава и корона,
Слепых поклонников гурьба.
Царицей призрачного трона
Меня поставила судьба...

Мы обе на земле тоскуем.
Она - вне жизни, наяву,
А я, когда её целую
И жизнью за неё живу.

И лишь одно меня пугает.
Что, если завтра поутру
Она войдёт в ворота рая,
А я останусь на ветру?

Удаляется.
Полнолуние.


Сцена седьмая 

Ахматова
(одна)
В сквозную щель меж граней бытия
Попала дерзкая ладья,
А времени вселенские стремнины
Неслись на самые вершины.
Оттуда виден был небесный ход,
Планет падение и взлёт.
И лился свет, и сумерки росли,
Вбирая пыль и прах земли.
И, радости нездешней не тая,
Летела высоко ладья.
Возможностям иным, иным мирам
Иначе не открыться нам,
Чем в круге огненного представленья
Среди сиянья и движенья.
Бездонная внизу зияла пасть,
Куда она могла не пасть
С вершин своей неведомой страны,
Коль не были б обожжены 
Воспоминания и чувства разом.
И раскололся гордый разум.
И мысль ушла, и взор её погас.
Тогда настал последний час.
Миры смешались, и она забыла
О том, что движутся светила,
И, звёздное преддверье полюбя,
Как в пропасть, рухнула в себя.

Появляется Волошин.


Сцена восьмая
Ахматова и Волошин 

Волошин
Опять дорога. Светом электрическим
Слепит глаза.
Пыхтят составы. С силою магической
Бьют тормоза.

Я странник вечный - из степей Таврических
Моя лоза.
Я много видел и гляжу трагически
На образа.

Стучат колёса - мрак метафизический,
Неполнота.
А что свобода? Трюк акробатический.
Судьба крута -

Жить полной мерой, умереть стоически,
Прочесть с листа
Ти-тá... та-тá-та-та... Герой лирический...
Ти-тá... та-тá...

Ахматова
Как много нас таких бездомных
Среди миров, в пространствах тёмных.
А где-то волны, солнце, лето...
Блаженный мир такого "где-то"
На дальнем, диком берегу
Уже представить не могу.
(с нарастающим напряжением)
О, тень блуждающей души,
Оставь меня в моей тиши.
Пусть вволю тешатся псари -
О будущем не говори!
Пусть в божьем доме алтари
Горят до утренней зари,
Но ты о том, прошу, молчи.

Волошин
Под вечер зноем дня каменья горячи.
Течёт тепло.
Его лучи переплетаются в ночи.
Душе светло.

Вокруг луны, как блик от пламени свечи,
Блестит гало.
Умолкли дни. Мгновенье, - огонёк в печи,
И всё прошло.

Ахматова
О, я своих не вижу огоньков.
Без дружеской руки и без коньков 
На хрупкий лёд меня мой дар выводит.
И тайный хор из парков и лесов
Неузнанных и пленных голосов
Вокруг меня, безвестный, колобродит. 
Пусть город смотрит миллионом лиц,
Жизнь проживу в мрачнейшей из столиц,
Кромешной, бледной, бесконечно милой.
Во сне, в горячке, в жгучем ли бреду
Я ощупью всегда её найду -
Гранитную плиту моей могилы.

Волошин
Дверь отперта в мой дом. Прохожим он открыт,
Как полки книг.
Убежище. Морская гладь покой сулит...
Пишу в дневник.

Мой кров убог на вид. Но в глубине таит
Египта лик,
В котором время спит, как в недрах пирамид. 
Журчит родник.

Ахматова
Как будто разных площадей торцы,
Мне ведомы начала и концы.
Одно в другое преврати попробуй.
И тот, который с детства в сердце весь,
Оставивший разлуки вечной весть,
И тот, который облачится в робу
Для енисейских каторжных равнин, -
Бродяга-муж и бедолага-сын,
Кого из них спасти угодно Богу?
Где силы взять их жизни оберечь?
В какую землю мне придётся лечь,
Рассеяв наконец свою тревогу?

Волошин
Сомненья злые... Что ж! Меня гнетут они -
Морская соль
Ненужной жалости, когда ветшают дни.
Пустая боль.

Минутная! А жажда муки искони
В бессмертье воль.
Помножь ночную тьму на звёздные огни,
И будет ноль.

Ахматова
Всю эту ночь и боль забыть пора.
Игра честна, но всё-таки игра.
А что ещё от жизни будет надо?
Вино, что вправду, как отрава, жжёт,
Который год наступит и пройдёт -
И доле материнской буду рада.
И с тем, кто был мой верный, нежный друг,
Я разделю неволю и недуг,
Ведь живы мы любовию одною.
И вместе будем мы глядеть в окно,
Пить красное горячее вино,
Дыша одними солнцем и луною.

Волошин
Пойми простой урок моей земли: грядёт 
Двадцатый век.
Прими, как есть, - что было и произойдёт, -
Теченье рек.

Как пали древние империи, падёт
И наш побег.
Россию, Русь, иной союз переживёт
Лишь человек.

Ахматова
Ах, заболеть бы, чтоб в бреду
В приморском солнечном саду,
Чей образ в памяти лелеем,
Гулять с друзьями по аллеям
И виноградом голубым
Делиться с теми, кто любим.
(тихо, вполголоса)
И даже мёртвые придут
Взглянуть, кого обратно ждут,
Налитый до краёв стакан
Поднять среди родных полян
За тех, кого на свете нет,
И тех, кому покинуть свет
В деяньях героических...

Волошин
Благодарю! Ответ категорический.
Судьба крута -
Жизнь прожита, чтоб умереть стоически.
Душа сыта.

А что свобода? Трюк акробатический
И суета.
Стучат колёса - мрак метафизический,
Неполнота.

Я понял ужас и гляжу трагически
На образа.
Я странник вечный. Из степей Таврических
Моя лоза.

Пыхтят составы. С силою магической
Бьют тормоза.
Опять дорога. Светом электрическим
Слепит глаза.

Удаляется. Издалека.

Ти-тá... та-тá-та-та... Герой лирический...
Ти-тá... та-тá...

Ахматова выходит на перрон.



Сцена девятая
Ахматова, потом Кузмин

Ахматова 
(одна)
Наверное, из времени иного
Ко мне снисходит в разговоре слово.
И я пугаюсь и боюсь забыть,
Что речь мою вело и рядом хочет быть.

Ещё боюсь, что нет мне оправданья,
Пока арлекинады адской знанье
В себе, как в заточеньи, стерегу,
И мучаюсь потом, и вспомнить не могу,

Что было и прошло. И я, простая,
Тишайшая, стихов скликаю стаю,
Дивясь на льдинку в пенистом вине.
Как стая белых птиц, они летят ко мне.

Не человек поэт. Замкнула лира
В границах языка границы мира.
Свободный дух свободою рождён,
И всем владеет он, всё видит, слышит он.

Какие вещи мир интересуют -
Как ты целуешь, как тебя целуют,
Жизнь частная с обетами любви.
Вздор! - Век стальных машин замешан на крови.

Появляется Кузмин.

Кузмин
Если бы остановить мгновенье,
Горделиво голову склонив
И по чёткам снова совершив
Полный круг заветного моленья,

Тень и свет застыли бы в сплетенье, 
Авантюрный грянул бы мотив, 
Лучший мир поэт, благословив
И воспев в своих стихотвореньях,

Как мечты, легко бы в скобки взял.
И, художник нежный и влюблённый,
Голод пережил бы и, спасённый,  
Ленинградский испытал накал...

А потом оставлен был в гробу
С прядью пепла на высоком лбу.

Удаляется.


Ахматова
(одна, идёт по перрону)
Мы помним всё, но вспомнить можем мало.
Любви ли нам, заботы не хватало, -
Обратный невозможно сделать ход:
Шагает ровно в ряд по площади народ.

Что вспомню я?! Проходят мимо тени,
И наша с ними череда прозрений,
Как после сна, всё легче и бледней,
Белёсым облачком на памяти моей.

Но позже, в час, когда войдёт Психея
И чёрно-белым веером навеет
О молодости мимолётный сон,
В котором мой герой опять в меня влюблён,

Я слышу, как упёрся ливень в крышу,
И шепоток в плюще зелёном слышу.
За словом выпадает слово. Так
Рассеивается неодолимый мрак.

И в промежуток времени короткий
На стол ложатся откровений чётки,
И подорожник прямо под окном,
Розетки распластав, пускает корни в дом.

Уходит.

Конец

1992-1997, 2012