Доподлинно неизвестно, что послужило причиной падения цивилизации зиккуратов. История древнего Ултара, его богатая культура и технология за пределами понимания простых смертных, - его наследие - представляет собой неисчерпаемый источник загадок и тайн, обеспечивший материалом и вдохновением исследователей на поколения вперед.
И величайшие цивилизации угаснут - так много их пало за век человека... Можно ли привести пример цивилизации могущественней этой, на пике своего расцвета?
Но говоря об Ултаре, мы говорим не о военной мощи, однако о мощи иного рода, - мощи духовной. Какие тайны скрывают безжизненные улицы древних городов? Что прячется в темноте храмов? Что же на самом деле привело к исходу Ултара? Это и многое другое еще только предстоит выяснить науке.
***
Величественный зиккурат возвышался над Новым Тионом. Чем выше от низменной земли он поднимался, тем развертистее становился, словно в насмешку над физическими законами мира, его условностями. Это чудовище архитектурной мысли просто не могло существовать в том безумном размахе, в котором наблюдали его жители города день ото дня. И все-таки оно существовало. Казалось, только непоколебимая вера людей, обитающих у подножия зиккурата, удерживала храм от разрушения.
Первые здания Нового Тиона были заложены задолго до рождения старейшего из ныне живущих ултарцев. Город был создан по подобию обители титанов, ее же имя и несет сквозь время. Тион, что некогда стоял у подножия Огненной горы, из которой берут начало воды Стикса и, соответственно, берет начало все. Когда-нибудь гора извергнется снова, испепелив насущный мир, - когда-нибудь, а пока Ултар существовал.
Верховный жрец тяжело дышал, сидя на каменном троне в одном из многочисленных залов зиккурата. Даже он - Иерофант, правитель всего Ултара - наверняка не знал, где сейчас находится. Только глупцы считают, будто зиккураты строят: они были созданы задолго до воплощения в камень, задолго до падения Миноша - верховного бога пантеона. Никто не знает кем и с какой целью, известно лишь, что гигантские механизмы копят энергию для нескончаемого роста; энергию светила и растительности, которая вблизи их не растет; энергию жизни.
За каждый новый блок зиккурата уплачена жизнь человека, за каждую секцию - тысяча жизней. И души тех несчастных, отделившись от бренной плоти, оказываются навеки заточены в этих стенах, неизвестно, - когда и где.
Иногда зиккурат выпускал его - тогда наступала пора строить, и храму требовалась свежая кровь. Большую же часть времени жрец пребывал в кромешной тьме. Блуждая по коридорах, не предназначенных для людей, и теряясь среди их монументальности. Сходное чувство вызывали стены зданий Нового Тиона, только во много раз слабее. Теперь он редко имел возможность лицезреть их ужасающую красоту.
Поговаривают, предки, когда стоили столицу, были не в себе, и закладывая фундамент первого из зиккуратов тоже. Легко поверить, учитывая, что все они не в себе от рождения, а каждый ултарец по сути живет на пересечении миров. Народ его не всегда обитал в этих землях - их истинная родина давно позабыта. Нет уверенности даже в том, из этого ли мира происходят.
Одни лишь сны скрашают жизнь здесь, и во снах это всегда другие миры. Некоторые из миров темные и мрачные, тревожные, другие - светлые и умиротворяющие, но все без исключения более яркие, нежели явь. Они гуляют по тем сновидениям вполне осознанно, а после пробуждения начинается бесконечное поклонение и только зиккурат владеет их умами в большей или меньшей степени. Тех же, кто обладает волей сильнее остальных, а оттого противится наитию пуще прочих, зиккурат возвышает, развращая и усыпляя их бдительность. Наиболее истовые из фанатиков, отдав всего себя без остатка и потеряв самосознание, а вместе с ним и контроль над телом, приносятся в жертву первыми. Так или иначе, но итог для всех один.
Возраст ултарца не ограничен привычными рамками: достигнув зрелости, старение прекращается, и только странная болезнь да нескончаемые жертвы испокон веков сокращают популяцию. Болезнь эта не похожа на другие болезни, и ни одна из болезней мира не имеет на них воздействия, помимо нее. Она не передается ни воздухом, ни через пищу, в которой для ултарца нет нужды, но поражает тело изнутри, заражая разум, а после, разносясь посредством сети нейронных связей, одухотворяющей плоть, уничтожает тело.
***
В голове раздался зов и верховный жрец, будучи не в силах сопротивляться, начал медленно подниматься, опираясь на подлокотник трона. Тонкие руки жреца - кости, обтянутые кожей, серой и сухой, как пергамент - не обладали даже тем мизером мускулов, что необходим для обеспечения такого, казалось бы, простого и обыденного действия, как подъем. Каждый раз, вставая, тело переживало огромный стресс, словно помимо собственного веса поднимало гигантскую каменную глыбу на плечах. Ноги дрожали, норовя согнуться в коленях, и из последних сил он удерживал их от падения. Холодными ручьями пот скатывался ниже лопаток, срываясь с чела и разбиваясь о плиты пола.
Иерофант с трудом сумел-таки подняться, но не сделав и нескольких шагов по ступеням лестницы запнулся, взмахнул руками в тщетных попытках удержать равновесие и рухнул вниз. Его тело долго катилось, как мешок, набитый костями, которые с каждым новым ударом ломались. К концу лестницы, они - хрупче фарфора - пришли в абсолютную негодность. Жрец испустил дух намного раньше.
Когда падение закончилось, а тело оказалось у основания лестницы, голова, посаженная на вывернутую неестественным образом шею, незряче уставилась в потолок. Лицо покойника было блаженным, но недолго оставалось таковым и вскоре раздался голос, вновь вдохнувший жизнь в его искореженные мощи. Этот голос сказал жрецу: "Нет, еще не время!" - и тогда он очнулся. Кости, по наитию некоей силы, невидимой и могущественной, скрепились воедино. Тощая грудь снова начала вздыматься, сначала порывисто, словно не веруя в то, что раздробленные легкие на это способны, но вскоре дыхание стабилизировалось. Регенерации подверглись и остальные органы.
Он вновь поднялся, и на сей раз подъем прошел куда проще. Вышел в коридор, но за очередным поворотом увидел не привычную тьму, а ослепительный свет. Преодолев расстояние к нему, жрец очутился на балконе, за перилами которого, насколько охватывал взор, раскинулся Новый Тион.
Внизу, прямо под ним, находилась главная площадь города и там, среди многочисленных статуй, его прихода ожидала паства. Совсем крошечные букашки отсюда, в голове каждого из них вселенная. Они полагают, будто значимы - хоть раз да каждый думал так, и этот город, его громадная архитектура, была призвана искоренять подобные мысли.
Оказавшись там, где должен и привыкнув к свету, жрец ощутил, что сегодня церемония идет не так, как надо: на площади собралось куда меньше людей, чем он привык видеть. Те же, кто пришел, были совсем плохи. Они с трудом стояли, опираясь друг на друга, а некоторые и вовсе сидели или лежали, ловя пылинки пересохшими губами. Ветер вздымал пыль над площадью, трепал белые, лишенные пигментов волосы, и с каждым новым его порывом часть из них опадала под ноги ултарцев. Их глаза маниакально блестели - в них сосредоточились остатки жизненных сил.
Светило близилось к закату, заливая горизонт зловещим красным. Несмотря на позднее время, оно продолжало пылать ярко, придавая истощенным мертвенно-бледным лицам инфернальные черты. Ему подумалось: быть может, этот раз последний? Неужто Ултару пришел конец? С течением времени жрец все чаще размышлял о смерти, как об избавлении. Сколько раз вот так падал с лестницы, в этой части зиккурата и других частях. А может те, другие, он выдумал сам? И всегда это был один единственный зал? Так или иначе, но каждый раз он оживал и на задворках ума слышал голос, который твердил: "Нет, еще не время!" Был ли это голос зиккурата? Или таинственного Архитектора, который его спроектировал? Существование здесь - сплошь вопросы без ответов. Вскоре не останется любопытных задавать.
Болезнь, которой все заражены от рождения, вынуждала ултарцев вновь и вновь приходить сюда, а те, кого зов приводил, - были обречены. Умирал не тот, кто шел наперекор ему, но тот, кто не мог сопротивляться. В былые годы, когда еще молодой режим находился на стадии становления, многие пытались сбежать из городов и зиккурат отпускал. Им никто не смел препятствовать, но всякий раз беглецы возвращались обратно, когда потребность увидеть его становилась невыносимой. Как наркотик, он менял что-то в теле, вызывая зависимость, тягу. И тяга эта, чем дольше больной находился вблизи зиккурата, тем более становилась невыносимой. Но и сбегая, ты не избавлялся от нее, ибо достаточно одного взгляда на храм, чтобы заразиться этим помешательством, а заразившись, - надежды на спасение нет.
Иерофант ожидал, внешне спокойно, но внутри: его и всех собравшихся обуревало нетерпение. Когда светилу оставалось сделать один шаг, переступив порог в Чертоги света - ночную обитель - последний луч пронесся по главной улице Нового Тиона, сквозь специально образованный арками коридор и озарил гигантский камень, расположенный под углом к площади, прямо над головой жреца. Этот камень - зеркало - в обычное время из бесцветного хрусталя, теперь налился гранатом. Луч, посредством арок принявший точную форму камня, срикошетил от него, осветив площадь багровым сиянием. В том сиянии люди терялись и только контуры их тел были смутно видны, растягиваясь и искажаясь. Все пространство ее как бы находилось в промежуточном состоянии между множеством измерений. Чудовища из иных миров приходили оттуда. Не все из них воплощались телесно, но все без исключения вредили, ибо только хищники приходили из-за грани, терзаемые неутолимым голодом.
Послышались крики, сначала редкие, затем частые. Помимо криков были и другие звуки, как знакомые, так и совершенно чуждые, не от мира сего. Зиккурату мало было плоти и крови - ему нужны были души людей в вечном услужении, - души строителей. Чтобы привязать дух к месту, вырвав тот из колеса перерождений, недостаточно просто насильственной смерти. А потому, прежде чем погибнуть, агнцы на заклание испытывали настоящий ужас, блекло подобный худшим из ночных кошмаров впечатлительных людей, и осязаемый наяву всеми рецепторами боли.
Верховный жрец стоял, навалившись на перила балкона. Он смотрел вниз, чувствуя себя повинным за то, что происходит там. Прежние жрецы сами выбирали жертв, однако со временем, с тех пор как зиккурат отрастил Око, потребность в этом отпала. Теперь храм самолично взирал на рабов, а они смотрели в ответ, очарованные его красотой. И год за годом приходили сюда, как куклы, безвольные марионетки, стоит ему воззвать.
Когда свет рассеялся, часть из людей уже была мертва; иссушенные мумии - он выпил их без остатка. Кровь несчастных поднималась по стокам вверх, стекаясь к Оку и выше него, туда, где за облачной чертой находилось мифическое основание храма. Те стоки проходили по всей поверхности внешних стен и между стен внутренних, а в некоторых местах отделялись от общего массива акведуками. По мере разрежения воздуха, все более безумной становилась архитектура и выше неба, в безграничной черноте космоса, зиккурат продолжал возвышаться.
Выжившие свихнулись, как и миллионы их предшественников. Некоторые впали в кататонию: сидели в странных позах, с остекленевшими глазами, и пускали слюни. Другие били челом о камень, глаза таких лучились фанатичным рвением - чудесное спасение лишь утвердило их в вере и собственной избранности. Некоторые бросались друг на друга, видя в прежних товарищах демонов и чудовищ. Их помутненному рассудку не суждено было достичь просветления, ибо статуи на площади вскоре пришли в движение. Так началась жатва.
Эти статуи создавались в почитании Миноша - падшего титана и древнейшего из скульпторов. Образы сперва приходили во снах, а после - мастера облачали навязчивую идею в форму, и ни один из них не повторялся, но каждый был уникален. Глаза статуй - драгоценные камни, что придавало им сходство с исполинскими големами Миноша, которые, по преданиям, населяют мир во всех прочих местах, за пределами Ултара, - земли обетованной. Отличием статуй ултарцев от статуй других народов были также шарниры в сочленениях конечностей, словно задумывались изделия как подвижные. Только один раз в году они становились таковыми, когда багровый свет Ока прорывал завесу между измерениями, впуская на площадь потусторонние сущности. Некоторые из тех демонов вселялись в предметы окружения, одушевляя их.
Ожившие статуи спрыгивали с пьедесталов и добивали выживших. Все они имели черты человека, проявленные до той или иной степени, но каждая также обладала и чертами зверя. Некоторые походили на многоножек, другие на пауков. У одних были лезвия, клыки или когти, у других между конечностей протягивались тонкие, но крепкие нити. Многие из жертв оказывали сопротивление, однако не меньшая часть отдала жизнь без борьбы, ведь зов по-прежнему владел их помыслами.
Иерофант вдруг осознал себя балансирующим на грани. Теперь он стоял на периле балкона, раскачиваясь взад-вперед. Смутное беспокойство утихло сразу, едва зародилось внизу живота, а на смену ему пришла сладостная нега томления. Внизу разворачивалась бойня и зиккурат велел жрецу отправиться туда. В последний миг он осознал, что сейчас будет; в тот миг он понял, четко и ясно, - время пришло.
Тело Иерофанта разбилось. Кровь тут же впиталась и потекла по стокам. Его душа покинула прах и вознеслась над резней, выше Ока и за пределы облаков, к основанию храма.
Там Мертвец увидел миллионы душ паломников, прибывающих к зиккурату отовсюду - души всех ултарцев, когда-либо принесенных в жертву. Со временем они забывали себя, но продолжали влачить жалкое и болезненное существование, - продолжали идти к нему на встречу, ведомые зовом. Добравшиеся и исчезнувшие во тьме проема, были прокляты вечно скитаться по коридорам, приводя в движение шестеренки колоссального механизма.
В посмертии верховный жрец был равен прочим ултарцам и примкнул к их безмолвному шествию. Иерофанту не суждено было узнать, что он последний из жрецов своего народа. Однажды остатки разума истаяли, а личность стерлась начисто, и жрец превратился в еще одного безликого паломника на пути к объекту поклонения.
Это было последнее жертвоприношение и после него веки Ока сомкнулись, а Новый Тион опустел. Та же участь постигла и другие города, - таков исход Ултара.
***
Спустя три тысячелетия нога первооткрывателя ступит на эти земли, - спустя три тысячелетия раздастся зов, и как чума, что залегла на болотах, болезнь, не исчезнувшая вовсе, но затаившаяся в глубинах коридоров, вновь проснется и Око распахнется, а зиккураты примут новых прихожан. И, хотя возвели их множество - истинный храм один, во всех местах этого мира, и выходя за его пределы.