Облака над Холлбруком. Они и раньше здесь не задерживались, как и благие вести. Никто из жителей края не знал, ибо такой угол обзора был им неведом, не предписан по праву рождения, но с высоты птичьего полета, Холлбрук больше всего походил на лицо безобразной старухи, да, к тому же, скривившееся в гаденькой ухмылке... или на печеное яблоко, - кому как ближе. Все дело было в реках и ручейках - разветвлениях их русел, отмежевывающих холмы от лесов и равнин. Разом они складывались в обширную карту морщин, которые и в единичном-то экземпляре редко кому к лицу, а уж в таком количестве... В общем, не приходилось удивляться от чего бегут облака. Еще были дороги - они с ручейками заодно - два сапога пара. Прямо как те, что топтали Старый тракт. Сегодня и всегда. Взад-вперед, взад-вперед и так до смертной грани.
"А тучи-то как быстро сбегают, ну прямо молоко: вот оно даже и не думает закипать, но стоит отвернуться на краткий миг и... вот уже сбежало!" - помнится, так думал мельник, когда поутру, вышел кормить кур. Его слепой пес забился в будку, куда подальше от старой мельницы: они и в лучшие деньки друг друга не терпели, а сегодня та, как-то совершенно нетипично для себя притихла, если только чуть поскрипывая, что при такой-то скорости ветра, как была наверху, определенно не вело к добру.
"Небось опять бедокурить собралась... Эх, только бы не снова... Может к полудню одумается? Быть может пронесет?" - если бы в этом мире верили в господа Бога, он бы взмолился.
- Сэр рыцарь! Сэр рыцарь! Дяденька пилигрим!
На последнее прозвище откликнулся: к нему спешил мальчишка, его щеки алели, а пот стекал по поверхности округлого лица. Даром, что с лишним весом, такими и должны быть мальчишки его возраста. Сейчас политику правил мир, а не война, и стоило дать жизни устаканиться, войти в колею, как спустя совсем немного времени, появились на свет они - первые ростки после долгих заморозков. Дозорный всех детей в округе знал, ну, а как иначе: озорники больше всего донимали, с ними же львиная доля хлопот и приключалось, но этот не из дрянной породы - младшенький сынишка мясника, тихий и благовоспитанный ребенок - не чета собственным братьям и папаше, грубому борову, - последний год проходил в подмастерьях у мельника, по-сути сбегая от родни и кровавого дела. Ему куда как больше пришлась бы в пору роль ученого, или хранителя свитков, только какие уж здесь свитки, в их глубинке.
- Чего тебе, малой?
- Так ведь беда стряслась...
- Беда говоришь? Где?
- Да мельница, опять за старое взялась...
Мужчина протянул руку и помощничек, мгновение поколебавшись, все же позволил себя усадить в седло. Судя по веселому блеску в глазах, это было вопросом времени. Не то чтобы лошадь в новинку сыну мясника, только его отцу по профессии да и по нраву, предписывалось немного другое отношение к животным. В дополнение к лошади, в комплекте шел "сэр рыцарь", - этот немаловажный факт при подсчете за и против, также учитывался.
Всадник дернул уздой, сдавил голенями, и они поскакали. Если это - то, с чем он имел дело прежде - медлить было некогда.
Её крылья вертелись бешено. Глубоко посаженные и, казалось бы, надежно вколоченные доски, то и дело взрывались шрапнелью из щепок и железных осколков, отрывались от кровли, качаясь подхваченные неуловимым ветром, тарабаня словно ветки по окнам детской в пору ненастья. Издали мельница походила на разъяренную наседку со вздыбившимся оперением. Тучи вверху ускорялись с каждым мгновением, пока они ехали сюда, их тени мелькали по земле все чаще, словно полчища пушистых кроликов, а бедняга мельник бегал вокруг да около, с молотком в руке и гвоздями в зубах, то и дело приколачивая взбунтовавшуюся древесину, иногда замирая и хватаясь за голову, не зная куда бы приткнуться.
Всадник остановился, ссадил мальца на землю, затем слез сам. Огляделся в поисках нужного инструмента. Он уже делал это раньше, так что оставалось только найти жердь подлиннее и потолще, а потом дело за малым, вопрос личного мастерства. Искомое отыскалось быстро: ему помог подоспевший мельник, и вместе они выудили из сарая старую лестницу. Та была длинной и ладно сделанной, только некуда было залезать. Проводить ремонтные работы на высоте старику возраст не позволял, а помощник наоборот еще не дорос - так и лежала она годами в хлеву ни на что не годная, в запустении, под слоями пыли и прочего хлама, обрастая паутиной. Нынче они не говорили - делали, к болтовне давешних приятелей обстановка не располагала, и каждый знал свою часть роботы, и каждый вносил свою лепту без пререканий. Он обрубил ступеньки ударами меча в ножнах, пока хозяин помогал удерживать. Немногие лихачи, что выживали в переделках, где был замешан воин, так и не узнали из-под чьей руки оружие без клейма вышло. Наверняка известно лишь, что было стали добротной, куда тяжелее, чем дашь по размеру и что даже не обнажая клинок, дозорный еще как способен наломать дров. Именно эта характерная особенность и была задействована для очистки будущей пики. Едва закончив, сэр рыцарь поспешил вернуться в седло. Отъехал подальше, на позицию, не в сторону дороги - выше по всхолмью.
Вороная била копытом в нетерпении, вырывая сухую траву клочьями - эта была норовистее своих предшественниц. Кому-то такое по душе, но он предпочитал смирных кобылок и никогда -жеребцов. Они в большинстве своем слишком плохо поддаются контролю. Пожалуй что нынешняя лошадка, в плане необузданности, с легкостью давала фору половине из упомянутых буйных осеменителей табунов. Случись нынче зима, из её ноздрей и разгоряченной пасти вовсю валил бы пар, но сейчас - лето и потому строптивая - вечно загнанная, не просыхала от пота. Та клейкая субстанция испарины, что выделяли поры её кожи во время езды, в эти знойные деньки за мгновение покрывалась дорожной пылью и, потому, из черной, она вскоре превращалась в пепельно-серую с налетом коричневой грязи. Теперь, била копытом и обмахивалась хвостом-веером, к делу это не относилось, просто докучала мошкара.
Он взял разгон, а пику опустил, метя в малоприметную уязвимость: дыру в месте крепления ветряка, между крыльев - самое сердце этого урагана. Они вращались неравномерно, иногда сбавляя темп, а иногда, закручивая так, что, казалось, сейчас сорвется и вола впрягать не придется, чтобы поле вспахать. На большой скорости, галопом, все воспринимается не так как шагом или рысью. Пейзаж по обе стороны пролетает стремительно, и со временем всадник учится воспринимать картинку разом, фокусируясь на одном, но и остальное, не упуская из виду. По обе стороны он видел только пустырь под откос, а впереди вертелась мельница, со спины непрошибаемая. Как безумец, гнал прямо в пасть дракону, рассчитывая покончить с этим одним ударом, точно зная - другого совершить возможности не представится. И, как истинному безумцу, ему в авантюре сопутствовала удача. Пика вошла ровно в прореху - и ни дюймом в сторону. Древко тут же раздробилось в щепки, но то была уже агония пораженного существа, а вовсе не прилив ярости. Мало по малу, мельница успокаивалась, сбавляла обороты и доски гремели все медленнее, покуда совсем не затихли. Тогда немногочисленные наблюдатели короткой, но напряженной схватки человека и сил природы, смогли с облегчением перевести дух.
- И чего это она? - спросил подоспевший хозяин.
- Как раз собираюсь выяснить, - рыцарь указал куда-то за горизонт, где словно орудовала еще одна мельница, только с размахом крыльев побольше. Там все вертелось в смерче, и тучи, словно косяки рыб, сначала вихрем притягивались к земле, а после улетали по заданному маршруту, поднабрав в скорости - дело немыслимое: обильные осадки - да, бывает, но настоящий торнадо в этих краях?
Старик сидел на ветке одинокого береста. Тот рос на холме, а если точнее, то на отшибе, одинаково удаленном от всех населенных пунктов поблизости, неподалеку от кладбища. Дерево издавна пользовалось дурной репутацией: во-первых, потому, что лес совсем рядом, а оно не с ним заодно, и это как-то настораживает; во-вторых, - там всегда больно много висельников находили в годы плохих урожаев или иных бедствий. Слишком много для случайности. Местами ствол облез, вместо щербатой коры мозолил глаз высохшей древесиной. Крона никогда не зеленела, не обрастала листьями. На голых ветвях вечно мостились вороны, обозревая округу своими красными глазами в поисках, чем бы поживиться. В настоящем пернатых не было, зато имелся волшебник: сидел, свесив ноги в сапожках с концами, закрученными подобно панцирю улитки и болтая ими, словно мутя воду с причала. Волшебники, так-то, всегда мутят воду, - такова уж специфика ремесла. Хуже конокрада порою, как минимум потому, что размах у них побольше и творя волшбу, направленную на что-то конкретное, чародеи неминуемо задевают весь мир, - ведь, как известно, даже взмах крыла бабочки порой приводит к катастрофе в необозримом будущем. Этот был тщедушен телом по меркам собственной мантии, и та смотрелась на нем, будто на ребенке. Его роскошная, но неухоженная борода и сама фактурой походила на кучевые облака - любимое лакомство, или на овечье руно. Шляпа на голове была настолько глубокой, что перевалилась вперед, прикрыв глаза носителя широкими полями. В длинных узловатых пальцах сжимал он рог, закрученный в несколько оборотов, по всей поверхности которого сияли руны, их назначение - загадка для непосвященного. К рогу прикладывался время от времени, пуская тучи из широкого раструба, но сначала он вдыхал не менее широкими ноздрями, а также стягивал на себя рыбьим ртом скатерть облаков. Те сцеживались в туман, наполняя легкие, не по объему вместительные. В моменты таких вот глубоких вдохов, глаза старика заворачивала белесая пелена и они уподоблялись волшебным шарам гадалок, пудрящих мозги неокрепших умом девиц и юнцов, что с ними под руку, на ярмарках, пророча тем всяческие перспективы, блага и светлое будущее, и все это конечно же - без малейшего приложения усилий. Действо сопровождалось воем и свистом ветра, как когда на дворе буря, а ты сидишь у себя дома, в уюте, наружу и носу не высунешь, и ветру тоже так хочется, а потому он лезет и лезет, через все щели и отверстия, даже через дымоход, лишь бы поближе к теплу. От вершины холма в небо лупили молнии, ощутимо пахло озоном.
К стволу был привязан ослик. С виду самый обыкновенный, только почему-то в наморднике. Надпись на его ошейнике недвусмысленно гласила: "Горемыка". Рядом с вьючным животным была сгружена поклажа на все случаи жизни и, даже, забегая наперед. Неподалеку в воздухе висел посох. Тот был не слишком длинным, был неровным, и в большей степени походил на вешалку, нежели на надежную опору в странствиях, с поправкой на внушительное количество ответвлений: чуть ли не больше, чем веток на этом дереве. Вдоль каждого из них подвешены мензурки или емкости другой формы, по взгляду со стороны - совершенно пустые, некоторые имели загадочные символы, нанесенные аквамарином. Меченные знаками, покачивались в такт почти неуловимых глазу колебаний, причем в каждом отдельно взятом случае отличалась частота. Как не представить рыцаря без меча, так и волшебник без посоха - есть нонсенс. Атрибуты - часть традиции, и потому чрезвычайно важны. В Холлбруке их особенно ценили: древний край, так и неукрощенный до конца людьми-завоевателями, на дух не переносил перемен.
Место, над которым посох завис, было очерчено кругом с насечками. Сквозь дыру в небесах просачивались лучи, входили в соприкосновение с инструментом мага, и отбрасывали тень на отметины. Со временем тень смещалась, достигая нового предела. То были импровизированные часы. Чаротворство, как и кулинария не прощало неточностей.
Раздался глухой стук, затем еще один. С каждым разом рыцарь набирал замаху. Ослик стоял, замерев в неподвижности, но не оцепенев от страха - скорее пребывая в меланхолии. И, наконец, в момент того самого, рокового удара, ствол затрясся достаточно сильно, дабы волшебник, не удержавшись, рухнул оземь, грохнувшись, со звуком перезревшего яблока. Он тут же вскочил, легкий как осенний лист, в ярости выпучив глаза. Изо рта и ушей старичка дымила последняя проглоченная порция облаков, так и не выплеснутая через рог, как предполагалось. Дымила, придавая сходство с вскипевшим чайником. Понемногу, воронка в небесах затягивалась, а тучи сбавляли ход.
- Ты совсем чтоли ополоумел, дуболом?! - истерично завопил потревоженный маг. Голос -не толще трещины на зеркале, возникшей после того, как в нем отразилось его лицо, - на слух воспринимался точно также. - Да ты знаешь, что бывает, когда путаются эфирные потоки? Даже дилетанты вроде тебя, должны понимать: от погодного ритуала больше вреда в незавершенном виде, чем в завершенном! А, кому я объясняю... - он махнул рукой и развернувшись, поспешил забраться на прежнее место. Далеко, впрочем, не продвинулся: большая ладонь схватила старика за отвисающую мантию, оторвав того от дерева. Так, он беспомощно сотрясал воздух конечностями, удерживаемый, словно нашкодивший котенок, пока не оказался снова на земле, припав к той всем телом, аки матрос после дальнего плавания.
- Кто ты? - настойчиво спросил рыцарь, нависая над коротышкой.
- Имя дает власть... еще чего я буду называться случайному встречному? Тем более такому неотесанному обалдую. Много чести для безродного пса вроде тебя! Заказчики кличут меня Тучегоном, можешь и сам звать так, на первое время хватит. В конце концов, сомневаюсь, что наше знакомство продлится долго: ты не особенно похож на ценного партнера. Что же касается источника могущества, то, думаю, теперь он не секрет: я - Тучегон, хранитель западного ветра. Сейчас, погоди... - он принялся рыться в глубинах мантии, коричневой, немного светлее, чем древесина облюбованного им береста. Копошился в ней с той суетливостью, с которой белки хозяйничают в дуплах, запасая орехи на зиму. Наконец, выудил свиток. Старый и ветхий, прямо как сам волшебник. Раскрыл: судя по виду - какой-то контракт, длинный лист желтого пергамента, исписанный от руки разной степени корявости закорючками, кое-где пестрящий завитушками подписей и загогулинками чисел.
- Я не обучен грамоте...
- Кто бы сомневался! Если вкратце да подоходчивей, здесь сказано, что эти вот тучи, - он указал на небо, почти вернувшееся в прежние берега, я должен перегнать в одно местечко, в трех днях езды отсюда, на востоке. Причем сделать это обязуюсь до вечера, и нужна не просто пасмурность, а самый настоящий ливень, у них там засуха.
- Сейчас везде засуха.
- Но не везде есть чем платить! На всех влаги не напасешься, знаешь ли, хоть реки осуши - напоить мир - жидкости не хватит, к тому же, это-то как раз мне не по силам, а ускорить природный процесс? Запросто, было бы вознаграждение. У меня бизнес, понимаешь? Я не странствующий чудотворец и не человек искусства, работать за идею. Мне нужны звонкая монета и слава, чтобы заработать еще больше денег и еще больше славы, и так пока весть обо мне, не прокатится от Фулатурова хребта и до Малахитовой пади, что в Великой пустыне... - когда волшебник увлекался, то, забываясь в сладких грезах своих, имел грешок искрить кончиками усов.
- Это все конечно хорошо, но из-за твоей волшбы старая мельница едва не порешила своего хозяина и это только то, что мне известно, а так, думаю, люди, как завидели небо, так сразу по погребам и схоронились.
- И правильно сделали, целее будут ваши люди... Ты что-то про мельницу говорил вроде? Взбесилась от волшбы? - по всему выходило на людей и их беды ему было глубоко плевать, но вот при упоминании истории мельницы, лицо волшебника приобрело замысловатое выражение, даже одухотворенное, а в глазах блеснула стойкая заинтересованность, приправленная щепоткой нетерпения и азартом охотника, напавшего на след ценной добычи.
- Так и есть, - рыцарь кивнул.
- Подробности, подробности! - эмоционально всплеснул руками старичок, поторапливая немногословного собеседника, все более нервно косясь то на небо, то на положение тени от посоха.
- Такое уже бывало раньше: сначала она вроде как тише мыши, когда ветер дует, что дурной. А потом начинает бесится, ну... доски там рвать, крыльями вертеть во все стороны...
- И что, сильно вертит?
- А град сильно зелень бьет?
- Одушевление зданий - довольно распространенный вид одержимости, но, если все так серьезно, как ты описываешь, то вполне может иметь место быть частный случай... Вообще-то, ветряки - это по моей непосредственной специальности... Вот как сделаем: я сейчас тут окончу, а потом, так уж и быть, выделю время - пойдем смотреть.
Он взобрался на дерево, оседлал ветку, вдохнул поглубже, подул в рог.
Возле мельницы стояло пятеро, слева на право по росту: пилигрим, сам мельник, помощник мельника, Тучегон и, чуть поодаль, Горемыка, - через его шею был перекинут тяжелый рог, а на покатой спине покоилось множество тюков, походных сумок и даже несколько сундуков разных размеров с пожитками чародея, вместе они составляли огромную и бесформенную кучу-малу из барахла, перевязанную крепкой веревкой. Назначение большей части вещей было покрыто мраком. Оставалось только удивляться - как до сих пор несчастное существо не преставилось от немыслимых нагрузок, но ему, судя по всему, тяжести не казались такими уж неподъемными. Сейчас осел хмуро таращился на здание - переходной этап производственной цепи на пути к становлению зерна хлебобулочным изделием. Мельник удерживал в руках мешок с мукой. Мальчик с восхищением таращился на посох и с интересом наблюдал за манипуляциями волшебника.
Сначала тот, порывшись во вместительной мантии, достал из кармашка петушиных очертаний флюгер, закрепил тот на посохе, - он имел специальную выемку, - раскрутил, и стал ждать. Недолго повертевшись, флюгер резко замер, указывая прямиком на конструкцию. Петух трижды прокукарекал. После первого сигнала он удовлетворенно кивнул, а недовольные морщины на запеченной картофелине лица разгладились, словно спала шелуха. После второго раза кустистые брови удивленно поднялись, их владелец хмыкнул. После третьего - маг, с каким-то непонятным выражением, воззрился на мельницу.
- Да... Определенно что-то присутствует... Думаю это сильф, к тому же отожранный, но, что более чем странно для свободолюбивого духа, привязанный к месту. Я уже встречал подобную практику среди нечистых на руку дельцов, которые находят чернокнижников низкого пошива, готовых пойти на любые мерзости, даже порабощение элементаля, - он в отвращении сплюнул. Слюна не достигла земли, испарившись.
- А ты разве не то же самое хочешь сделать?
- Еще чего! Я заключаю с ними сделку на равных и выпускаю погулять, когда захочется... - он с любовью погладил одну из меченных склянок. - И, уж точно, я не задерживаюсь без движения подолгу. А жить привязанным к месту, для духа ветра, олицетворения сводолюбивой неприкаянности, сродни заточению в темницу, ужасно...
- Ты сможешь помочь, маг?
- Как? За бесплатно?! - он округлил глаза в наигранном удивлении, уподобляясь старому филину, но увидев, что шутка не нашла отклика в сердцах аудитории, тут же прекратил ерничать, - Шучу-шучу... Мне как раз не хватало ценного помощника в коллекцию, возьму вашего дебошира в качестве нематериальной компенсации за труды. И отвечая на твой вопрос, рыцарь, да - если это сильф, и нет, если что-то другое. Вернее, помочь-то я в любом случае смогу, хоть как-то, чай не шарлатан карнавальный, но если это пикси или иной подвид фейри, что тоже вполне может приключиться - заплатите вдвойне! Я по профилю погодник, а не краснобай, знаете ли...
- Краснобай?
- Немногим лучше чернокнижника. Чтобы умаслить прирожденного лгуна и заставить его выступить на твоей стороне, нужно научится лгать еще острее, очевидно... Нет, мне случалось конечно и подсластить пилюлю во имя собственного блага, однако, что бы там кто не говорил, это вовсе не ставит меня вровень с базарными торгашами. Не будем же медлить... Подержи-ка! - он впихнул в руки мальчику посох, а тот немедленно его ухватил, вцепившись цепко, как кот в сосиску, но и с толикой бережности, присущей ювелирам, оценщикам, антикварам и часовщикам в их тонкой работе. При этом восторженно хлопал ресницами, приоткрыв рот. Его щеки еще больше зарумянились, а дыхание участилось.
Волшебник выхватил горсть муки из мешка и, подбросив в воздух, принялся слагать на недоступном для понимания, но наиболее поэтичном из всех языков, раскачиваясь при этом из стороны в сторону и делая замысловатые пассы руками. Каждое слово древнего наречия, каждый слог первого языка имел свою собственную силу и волю, отзываясь эхом в физических явлениях мира бренного, иногда то был потусторонний холод, что пробирал до костей, иногда - жар едва тлеющих углей, иногда - тебя словно обдувало тысячей иголок. Он был доступен к изучению лишь наиболее изощренным умом и богатым воображением, разум же хрупкий, недостаточно под волшбу заточенный, мог с легкостью довести до безумия. Умение направлять и обращать мощь мироздания в свою пользу, требовало специальных упражнений, а также длительного предварительного обучения, лишь только чтобы быть допущенным до таинства первой арканы. Именно поэтому, мастера ордена Четырех, в число адептов которого входил и Тучегон, традиционно отбирали детей себе в преемники, возрастом от шести до двенадцати лет, наиболее смышленых среди ровесников; к тому же, годились только те, на кого указало знамение.
Какое-то время прошло без ощутимых перемен, затем в небесах снова начали сгущаться тучи, но не так, как раньше, куда туже: облака спрессовывались вместе под давлением и вскоре на изголодавшуюся по влаге почву упали первые капли дождя-конденсата. Но не дождь был целью волшбы, а то, что следовало за ним по пятам, молнии. На сей раз они обрушивались с неба. Один из пробоев ударил во флюгер, мальчишка испугано отскочил, посох остался стоять на месте, сам по себе, указатель же завертелся пуще прежнего. Волшебник задумчиво кивнул своим мыслям. Гребень петуха раскалился добела, и вскоре, остановившись, он уставился на мальчика. Вторая молния, из тех что не пропали в холостую, угодила в крышу мельницы, отчего та не загорелась, как можно было ожидать, однако пробудилась и взбесилась даже пуще прежнего: крылья завертелись до неразличимости, превратившись в единый диск, доски пошли ходуном, и сама земля дрожала, словно строение вознамерилось вырваться с корнями из земли, а затем - убраться прочь из Холлбрука, и никогда больше в вороний край не возвращаться, можно ли её винить за это желание? Рыцарь со вздохом спокойно поперся в сарай. В остальном же царила суматоха, как на борту корабля в преддверии шторма, с той лишь поправкой, что тот был уже в самом разгаре и крепчал с каждой секундой промедления.
- Ты что наделал?! - проорал мельник, хватая волшебника за отворот мантии. Даже его невысокого роста с лихвой хватило, чтобы поставить коротышку в неловкое положение. Тот, впрочем, не растерялся:
- А ты что же?! Додумался подсунуть мне муку грубого помола! Цельнозерновую!
- Что нашлось, то и принес! Я другой и не делал отродясь... Да и какая разница? Мука - она мука и есть!
- Какая разница? Какая разница?! Здесь все имеет значение, зерномол ты недалекий, от катализатора зависит исход волшбы! Чего еще хотел от живой муки? Я-то рассчитывал просто подразнить, чтобы выяснить наверняка, с чем имеем дело, а теперь... - маг сокрушенно махнул рукой, замер на миг, обдумывая дальнейшие действия, прикидывая возможности и перспективы, затем еще раз оценив размах полета крыльев мельницы, пришел к выводу о целесообразности в сложившейся ситуации, отчаянных мер, вздохнул обреченно и скомандовал - помогите снять намордник...
Осел встал перед взбешенной мельницей. Волшебник попридержал отважного рыцаря, возвратившегося с новой пикой на готове и теперь все вместе они наблюдали за поразительными метаморфозами, что происходили с освобожденным животным, из укрытия, спрятавшись на пролете лестницы, ведущей к погребу под домом мельника. А посмотреть было на что: уши Горемыки вытянулись и поджались к черепу, тот тоже увеличился в размерах и удлинился, в передней части. Затем, открылась пасть, а челюсти: и нижняя, и верхняя расширились, в неуемном росте полезли наружу, далеко выходя за пределы морды, что стала походить на крокодилью. На этом её преображения не закончились и, в определенный момент времени, пасть напомнила очертаниями распахнувшийся сундук с зубами, чуть позже - колодец. Когда глубины дна воспламенились, а внутренние стенки засияли багрянцем, колодец превратился в вулкан, точнее - в его жерло. Глаза осла выпали, но глазницы не долго пустовали: на их месте тут же выросли новые, оранжевые, с красными прожилками и вертикальными зрачками изумрудного цвета. Кожа с шерстью сползла, как у змеи под час линьки, оголив зеленовато-желтую чешую от переда и до клиновидного конца хвоста, который превратился в хлыст. Лапы удлинились и слегка обросли мышцами, но все равно выглядели непропорционально короткими по отношению к телу, оно по-прежнему напоминало бочонок. Все это сопровождалось высоким визгом, который, по ходу преображений, перешел на ультразвук, а затем, наоборот упал до частот рокота горной лавины. Тогда вибрации докатились аж до погреба и здание ощутимо тряхнуло. На разных этапах сломанной эволюции, к воплям животного домешивалось то шипение пресмыкающихся, то нечто напоминающее крики кошек, то гневный рев быков.
По щеке волшебника ненароком прокатилась скупая слеза отцовского счастья и удовлетворения творца детищем рук своих.
- Я ведь помню его еще малехоньким жеребенком... Вылупился из яйца в лесной пещере. Первое время питался остатками веществ в скорлупе, благо у этого вида, как раз с расчетом на такие случаи, желтка с избытком. Потом перешел на жуков, мелких ящериц и так далее - они вообще-то всеядные. Едва окреп, научился стоять на ногах, пошел к людям, балбес... Ясное дело, едва увидев, крестьяне чуть не забили детеныша палками, темные умы... Хорошо, я был рядом! Даже подумать страшно... Один из последних гибридов, быть может единственная сохранившаяся особь непарнокопытных драконов... Наследие выпавшей эры. Редкое везение найти подобный реликт в наши дни.
- Твой осел, или чем бы он там не был на самом деле, сейчас сожжет мою жизнь! - истошно завопил мельник.
Горемыка и правда дыхнул огнем: языки пламени лизали, но так до древесины и не добрались. Одержимое здание было будто под колпаком. Нечто поставило защиту.
- Не боись! Он смышленый, дарма что осел и не разговаривает, в профессиональных вопросах, можешь положиться, никогда не перебарщивает.
Противоборство двух порождений волшебства продолжалось какое-то время без четко определимого победителя, покуда силовой барьер не рухнул, а из распахнувшейся двери посыпались наружу выкуренные мелкие голые человечки. Всего с три-четыре дюйма ростом. Вооруженные булавками и гвоздями, они были готовы защищать свою жизнь, коли придется, раз уж достоинство уберечь не смогли. Волшебник грязно выругался и даже топнул ногой от чего внезапный порыв ветра сбросил остроконечную шляпу с головы, растрепав неприкаянные кудри благородной седины.
- Таки фейри! Да еще и в баснословном количестве - целая колония. Только подумайте сколько времени убил... Даже намордник с Горемыки снял! Его ж теперь попробуй загони...
Маг схватился за голову, затем опомнился, и вскричал:
- Сети есть?!
- Какие еще сети?
- Рыбацкие!
- Я ж не рыбак...
- Тогда тащите мешки и чем больше, тем лучше.
- Зачем?
- Ловить их будем, или думаете, дело сделано? Самая сложная и гадкая часть работы еще впереди... И вообще, ты бы раньше думал, чем доводить до ручки, если б завел кота, то гарантирую: и помощь бы не пригодилась.
- Так я пытался, они не хотят здесь жить.
- Значит поздно пытался, слишком много паразитов развелось... Ясное дело - не хотят, либо кот, либо пикси, и, если уж на то пошло, я бы всяко предпочел кота вредной и гнусной заразе.
Огонь Горемыки окружил низших фей кольцом, таким, сквозь которое заставляют прыгать львов в цирке и даже ярче, больше в диаметре. Когда подоспели люди, с мешками на готове, он притушил пламя в одной части, сделав так, чтобы то зачадило. Обрадованные проказники тут же бросились с улюлюканьем в сторону прохудившейся преграды, не видя ловушки из-за дымовой завесы. Особым умом пикси никогда не отличались. К сожалению, чтобы делать зло бытового масштаба, ума обычно много и не требуется.
Понадобилось несколько мешков и сундук, дабы окончательно утихомирить мелких негодников. Прорываясь сквозь мешки, растеряли они свой пыл и оружие, в сундуке же волшебника нашли остаточное заключение. К тому моменту одежда ловцов покрылась грязью от взмокшей земли и сажей от выжженной травы.
С трудом удалось нацепить намордник на бескрылого дракона. Реликт, не то чтобы брыкался, но и довольства от перспективы чахнуть в ослином обличии выражал мало, а даже легкий толчок увесистой громадины, с несколько волов в ширину и по росту человека, легкое перемещение тела в знак непокорности, приводило к забавным курьезам. В конце концов, когда все кончилось, они, походя больше на бездомных оборванцев, чем на достойных членов общества, выстроились друг напротив друга, переводя дыхание.
- Итак, приступим к моей любимой части! - Тучегон потер руки в предвкушении. - Приступим к дележке добычи... Чем платить будете, клиентура?
Рыцарь нахмурился, а хозяин, как-то разом, весь сник плечами.
- У меня и нет-то ничего маг... Так, кое-какие сбережения. Только если отдам, тогда мне и мельница-то без надобности: закупать зерно не на что будет... - мельник в печали развел руками, ерзая и не находя себе места, словно нашкодивший отрок.
- Так уж и ничего... Плата, она ведь не только деньгами исчисляется. Я беру всем. Всем, что может пригодится в пути и в моем деле, волшебник кивнул в сторону поклажи на спине угрюмого Горемыки, но в вашем случае... Я хочу мальца в качестве оплаты!
- Кого?
- Мальца, твоего помощника!
Огорошенный таким поворотом событий, тихоня, до того момента прятавшийся позади рыцаря, не принимавший участия в охоте на волшебный народец и, уж точно, не ожидавший, что о нем вспомнят до того, как понадобится грузить мешки с мукой, удивленно переводил взгляд с одного участника разговора на другого.
- Его?! Но, на что он вам сдался? Паренек-то конечно хороший, спору нет, но ведь обычный мальчишка, каких множество.
- По Закону Знамения... - объяснил волшебник, однако не найдя в глазах непосвященных понимания, изъяснился более доходчиво, - Магия выбрала его, послала молнию в посох, тем самым вверила в мои руки, и я не в силах воспротивится её воле. Есть в этом мире вещи, что даже самым могущественным из нас не подвластны, а уж я-то, старый Тучегон с "настоящими" магами и рядом не стоял.
В его глазах на миг промелькнуло что-то темное и зловещее, искорки воспоминаний прямиком из бездны, от которых мага всего передернуло, как человека, которого вслепую заставили сунуть руку в емкость с угрями.
- У него есть отец, разве нам это решать... - напомнил рыцарь.
- Не думаю, что отцу, по-правде, есть до него дело... За все время у меня на службе, тот ни разу не обеспокоился за здоровье или жизнь мальчугана, - ответил ему мельник.
- И все же...
- Господа! Господа... Не уверен, что вы правильно меня поняли: уже нечего решать и обсуждать! Знамение бывает только раз, а за нарушением Закона, неминуемо следует ответственность за проступок. В прошлом ордена бывали прецеденты, когда маги, не желавшие делится знаниями с преемником, всегда находили кару, как бы ловки и изворотливы не были в бегстве, на сколько бы не были искушенными в чаротворстве...
Повисла тишина. Только мельница с тихим скрипом вращала крыльями, приведенная в движение ветром. Все собравшиеся перевели взгляд на мальчика, даже осел, а тот ощутил себя отожранной свиньей, занявшей первое место на ярмарке. На них он частенько бывал в прежние годы, с отцом и братьями, пока еще жил при родне. Судьбы победителей на тех конкурсах заканчивались точно также, как и судьбы проигравших, быть может с небольшой отсрочкой. Уже тогда он проникся глубокой ненавистью да презрением к этому грязному и кровавому делу. Той ненавистью, что лишь закрепилась в нем под час постоянных нападок родни. Им было плевать на младшенького, который мало того, что погубил мать своим рождением, так еще и оказался не той подмогой, что ожидали. Совсем не тем сыном, которого желал иметь в хозяйстве, при себе, отец. И вспомнив все ссоры, что у них с домашними были, вспомнив все дрязги да издевательства сверстников за смышленость и инакомыслие, а также взрослых, что немногим умнее собственных чад, он выступил в решительности:
- Да, возьмите меня в ученики! Я буду волшебником, как и вы.
- Почему ты хочешь этого, малец? - спросил маг.
- Я хочу обрести силу...
- Силу, значит... Сила - не то, чем кажется на первый взгляд... Ну что же, здесь тебе повезло, как раз, таки силой, мы - волшебники и торгуем. Он растрепал волосы мальчишки сухой пятерней. Мальчишки, что уже был выше ростом его самого. - Путь выбрал тебя, но знай, что это не сделает жизнь легче, лишь только усложнит: и магия, обучение ей, и искушение, что она за собой влечет... Все мы однажды поддаемся ему... Все это потребует огромных жертв и усилий со стороны неофита, чтобы продержаться в безумном беличьем колесе, в которое тебя втянула, быть может, шальная молния!
- Шальная? - теперь на лице мальчика отразилось смятение и сомнение.
- Шучу я, и это, к слову, был твой первый урок: отныне же запомни, ученик, в нашем деле не бывает шальных молний!
- Я справлюсь!
Тучегон расхохотался, мельник улыбнулся и даже на физиономии непроницаемого рыцаря промелькнул намек на улыбку, или то была только игра света и тени, на мгновение прояснившегося неба?
- Я и так знаю, что ты справишься... Догадываешься, почему?
Он, немного подумав, скорее ради приличия, набивая цену, нежели на самом деле рассчитывая отыскать в пустом котелке ответ на вопрос, что сам по себе подразумевает незнание, отрицательно помотал головой из стороны в сторону, признавая поражение перед безграничной мудростью учителя.
- Молнии два раза в один посох не бьют! У волшебника может быть только один ученик. Подмастерьев и слуг сколько угодно, но настоящий ученик всегда один, на все времена и до смертного одра - такова стезя чародея. История знает исключения и из этого правила, что никогда не приводило ни к чему хорошему.
- Понятно...
- А раз понятно, тогда, по праву, данному мне, как магистру, я принимаю тебя в орден Четырех! - он очертил в воздухе замысловатый знак, не несущий в себе ровным счетом никакой силы, исключительно церемониальный жест. В этот миг небеса вновь прояснились и на мальчика упал луч света - так, словно снизошло озарение. - Ну вот и все, все условности соблюдены: было знамение, произошло зачисление, теперь ты официально "Носитель мантии", поздравляю на первой ступени неофита.
- "Носитель мантии"? Мне выдадут мантию?
- Не все сразу дитя, не все сразу...
Три фигуры на Старом тракте: волшебник, осел, ученик. Первые две - давние компаньоны, идут бок о бок, как товарищи. Третья фигура - ученик, тащится позади учителя. В его маленьких руках большая мантия, он удерживает её полы не давая коснуться земли.
Со стороны похоже на каторгу, учеником ощущается так же, но в действительности, традиция преисполнена смысла: тем самым утверждается иерархия между адептом и неофитом, идущим по стопам. Во многих культурах седина - символ мудрости, корона старейшин, у членов ордена Четырех это поверие возведено на уровень интеллекта: чем глубже знания, тем благороднее и белее волосы, чем их больше, тем больше сведений хранит голова. "Носитель мантии" несет мантию учителя, не только потому, что тот выше него статусом и личным могуществом! Таким образом он ловит выпадающие волоски, ловит крупицы мудрости и жизненного опыта, не дает им быть унесенными ветром, не дает попусту кануть в лета.
- И что, говоришь, он просто вот так взял, да и бросился на мельницу с пикой?
- Ага, но сначала он пришпорил коня! - ученик хотел было взмахнуть мантией словно уздой, но в последний миг опомнился и попридержал лошадей.
- И будучи пронзенной частью от лестницы, она успокоилась?
- Так и есть!
Волшебник затих, обдумывая предположения и строя сложнейшие теории со множеством переменных. Все они, на поверку, рассыпались в пух и прах о стройную логику доводов, ограненных ремеслом суждений. В конце концов, чародей сдался и потерял к загадке всяческий интерес, отделавшись легкой досадой. Сколь много великих умов погибло, так и не научившись признавать собственное поражение... Тучегон был не из их числа.
- Нет, как по мне, так чушь несусветная... Сражаться с мельницами - какой в этом толк?
- Но помогло ведь... Так и было, клянусь! Честно-честно...
- Да знаю я, что не врешь! Только яснее от этого не становится. Бессмыслица...