Тени мечутся по центральной стене из тёсаного камня. Ошметки слизи порванной в клочья реальности стекали по грубым и неровным доскам внешней стены постоялого двора, шлепались на хорошо утрамбованный земляной пол и превращались в грязные лужицы. Отчетливо слышны песни и выкрики пьяных бродячих артистов, коротающих ночь вблизи. Темно красный свет их костров пробивался сквозь щели. Догорающий очаг. Тени мечутся по центральной стене из тёсаного камня.
Его кто-то тряс за плечо. Сознание медленно и неохотно вползало в голову. Он стоял, упершись левой рукой в грубый дубовый стол, правая рука лежала на рукояти меча засаженного в дубовую деку. Он огляделся сквозь длинные спутанные волосы, свисающие с опущенной головы. Женщина..., женщина неопределенного возраста в грязной нижней тунике трясла и тянула его к проему в центральной стене, он грубо оттолкнул ее. Несколько раз качнув меч, он с трудом вырвал его из стола, откинул волосы и уже вполне осмысленным взглядом обвел помещение. За дальним концом длинного стола сидели вербовщики, вербовщики Цезаря Германика, пытавшиеся в срочном порядке навербовать большое число наемников для похода к "Каспийским ущельям". Уже пожилые люди, отслужившие по двадцать пять лет во славу Рима, они дослуживали свои сроки в рядах ветеранов, дожидаясь долгожданного увольнения и законных выплат. Но огоньки залихватской удали еще горели в их красных и слезящихся, от вина и дыма очага, глазах. Короткая и несоразмерная по силам схватка привела к ранению и пленению. Они уже готовы были отправить его в ближайший пункт сбора новобранцев, если бы..., если бы вовремя не предоставленные доказательства статуса гладиатора, а главное контракт, контракт со школой гладиаторов. Контракт предусматривал всего одно выступление, но какое! Но, несмотря на относительно мирное разрешение ситуации, оставаться в одном доме с пьяными и довольно агрессивными легионерами не очень-то и хотелось, да еще непрекращающиеся нытье грязной и дурно-пахнущей жрицы любви, делало пребывание в кумпоне просто невыносимым. К выходу он направился тяжелой походкой хромая на правую ногу, но далеко уйти не удалось,- рана оказалась серьезнее, чем он предполагал. Глубокое рассечение внутренней стороны бедра требовало срочного вмешательства. Доковыляв до костра, он буквально свалился на землю, успев вытянуть ногу невероятным напряжением оставшихся сил. Недружелюбные и подозрительные артисты, услышав веселый звон монет, в миг, стали лучшими друзьями. Явился кузнец, облил рану жидкостью, от чего глаза чуть не вылезли из орбит, прокалил на костре здоровенную иглу и зашил рану грубой нитью. Ближе к утру, убогий караван снялся и направился по известной дороге в сторону Рима. Артисты, за небольшую плату согласились взять его с собой, раненый и обессиленный, хоть и вооруженный одиночка, особого страха им не внушал, а у него и выбора-то особого не оставалось. Две недели, а именно столько требовалось хлипким повозкам с запряженными в них клячами, что бы добраться. Это, его вполне устраивало.
Пять дней пути,- пять дней отдыха,- в крытой повозке, защищающей от солнечного жара и ночного холода. Здоровье улучшалось. На шестой день он пробовал приставать к веселой и молодой гречанке, но, встретив гневные и не сулящие ничего доброго взгляды, от идеи отказался. В ночь на седьмой день к нему пришел черноволосый бородатый грек и рассказал, за половину всех имеющихся у него денег, что его собираются убить, а потом ограбить. Караван пришлось оставить, причем оставить довольно быстро и незаметно. Грека звали Даня.
Оставшийся путь, учитывая поправившееся здоровье, особого труда не составил. Добравшись до ближайшей почтовой станции и взяв лошадь, он за два перехода был на месте.
Школа гладиаторов встретила его веселым радушным гомоном и суетой, суетой обусловленной подготовкой к предстоящим игрищам. Он стремился во внутренний дворик, где под бдительным присмотром и тренировал гладиаторов, бывший раб императора, вольноотпущенник, а ныне ланиста Луций Домиций Гиллевион, а для своих просто Гога. Гога, довольно известный в определенных кругах человек, владел, не считая гладиаторской школы, несколькими, довольно фешенебельными постоялыми дворами - стабулами, снискавшими славу публичных, которые пользовались невероятной популярностью практически всех слоев населения Рима. Старые друзья встретились и приветствовали друг друга. Удалившись в тенистый портик, куда тут же были поданы вино и фрукты, и немного поболтав о том да сем, друзья с живостью принялись обсуждать сценарий предстоящего действа. Сценарий был нехитрый, но с явной политической окраской,- на мирное шествие добропорядочных и ничего неподозревающих городских жителей, нападали злобные и коварные христиане. Прежде всего нужно отметить, что "городских жителей" выставляла императорская школа и состояли они из профессиональных и хорошо обученных гладиаторов. Гога представлял христиан. Христиане гладиаторами не были, а были насильственно нахватаны по каким-то малопонятным и невнятным обвинениям и приговорены к смерти, и единственным шансом выжить, была победа в гладиаторском бою, среди них были как мужчины, так и женщины. Гога отводил своему другу роль предводителя христиан, в его обязанности входило хоть как-то координировать их действия и не дать действу завершиться в одну минуту, роль малоприятная, да и шансов уцелеть маловато, но оплата была просто умопомрачительная, что и явилось решающим фактором.
Игры! Неистовствующая толпа..., император поднимает руку, все стихает..., он дает знак.... Трубы!
Через северные ворота являются "городские жители", в праздничных тогах они выстраиваются и приветствуют императора, мирное шествие начинается. На четырех деревянных платформах, из-под земли появляются христиане, они никого не приветствуют, они делятся на две группы. В одной, женщины и немногочисленные защитники,- они стоят спина к спине образуя круг, они выставили мечи, они готовы.... Другая группа, молча, с непоколебимой уверенностью, стремительно нападает на мирное шествие. Не ожидая такого напора, часть "городских жителей" падает, пораженная мечами, но оставшаяся, большая часть, скинув с себя праздничные тоги и обнажив великолепные доспехи, приступила..., нет, не к битве, к резне! Бывает, что ярость отчаянья в совокупности с жаждой жизни творят чудеса. Под восторженные крики толпы, слившиеся в сплошной гул - бей, бой продолжался второй час.
Из нападавшей группы он остался последний. Усталость, боль, страх- все это в битве исчезает, он превратился в машину, машину убийства, действующую на пределе, уже нечеловеческих возможностей. Присоединившись, к уже достаточно поредевшей группе-кругу, он отчаянно защищался...
И вот, последний гладиатор рухнул на песок. Он стоял на коленях, облокотившись на сияющий меч. Он огляделся..., трупы..., раненые,- корчившиеся в предсмертной агонии.... Лежащая на песке женщина, с добрым и глубоким взглядом, в красной тунике на которой не было заметно крови, протягивала ему свиток. Он развернул его: латинские письмена...