На улице раздался грохот взрыва. Здание ощутимо вздрогнуло. Люди в офисе недоуменно кинулись к окнам, поглядеть, что случилось. Мы остались стоять в коридоре, возле двери с табличкой "Администратор Программы". Уголок таблички перевязан черной ленточкой. До нас донесся гул голосов, обсуждавших зрелище полыхавшей перед зданием машины. Заряд был пиротехнический и к тому же направленный вверх. Так что обошлось без пострадавших. Скорее всего.
Из скрытых в потолке динамиков раздалось: "Объявлена немедленная эвакуация здания! Угроза террористического акта! Всем срочно покинуть здание согласно утвержденным коридорам эвакуации! Повторяю..." По всему зданию заулюлюкала аварийная сигнализация. Народ бросился от окон к выходу. Я стоял, прислонившись спиной к двери, и скорее почувствовал, чем услышал, мягкий щелчок. При срабатывании тревожной системы открывались все электромагнитные замки. И отключались локальные охранные контуры. Мирлан тронул меня за плечо рукой в перчатке. Пригнулся и, спрятавшись за моей спиной, повернул рукоятку двери. Она приоткрылась, и он проскользнул в кабинет. Изнутри проскребла металлом по металлу механическая задвижка.
Возможно, по инструкции охраннику полагалось открыть все двери и проверить, не закатился ли кто-нибудь спьяну за диван. Возможно, он это даже сделает. То, что кабинет покойного администратора остался запертым, вряд ли его встревожит. Залип замок, бывает. И кто там может остаться? Призрак? Так ему уже ничего земное не страшно... Я направился к выходу и начал локтями прокладывать дорогу через собравшуюся около него небольшую толпу, провоцируя локальную панику. Наша толпа с трудом вливалась в толпу с верхних этажей, уже заполнившую лестницу от перил до стены. Но за десять минут мы сумели-таки выбраться на улицу.
На последних метрах я начал нервничать. Кто их, алмазбековцев, знает. Вдруг им пришло в голову заложить для "реализьма" ещё один заряд? Или пальнуть по зданию из гранатомета. Но обошлось. Толпа распределилась по местам сосредоточения согласно инструкции. Движение по Московской уже перекрыли. Рябило глаза от полицейских, пожарных и прочих мигалок. Я наискосок пересек дубовую аллею и пошел в направлении офиса. Времени было без пяти четыре. Каким образом Мирлан собирается выбраться из здания, я не имел представления. Хоть по веревочной лестнице. Не мой вопрос.
Прежде, чем подняться в кабинет, зашел на кухню. Никого. Достал из холодильника чью-то початую бутылки водки и налил треть стакана. Порылся в буфете, где хранился чай, нашел конфету "мишка". Водка подействовала сразу. Отпустило. Мышцы расслабились. Откинулся в своем удобном кресле, закрыл глаза и попробовал ни о чем не думать. Оказалось, совсем нетрудно. Уже почти задремал, когда из ниоткуда всплыл вопрос. Зачем Алмазбек вовлек меня в свои дела? Неужели его ребята не сумели бы доставить Мирлана по назначению? С моим участием всё оказалось проще, это да. И Мирлан в моем присутствии чувствовал себя спокойнее. Всё так. Но разве это стоило для Алмазбека риска, связанного с моим посвящением в его планы? Может, да. А может, не имело значения. Потому что хранить этот секрет мне предстояло недолго.
Прошел день. Другой. Приближался конец недели. Об Алмазе, бараньем глазе, и евролимонных рощах я быстро забыл. Вяло рылся в бумагах, пытаясь найти какую-нибудь зацепку. Но как она может выглядеть, я не имел представления, рассчитывал на интуицию. Попадется на первый взгляд бесполезная бумажка и крибли-крабли-бумс, всё встанет на свои места. Картина маслом. Так со мной случалось. И не раз. Так что в моем безумие имелся метод. Но на этот раз то ли нужная ненужная бумажка не попадалась, то ли метод буксовал. Под вечер в пятницу в кабинет заглянул Эрталбек. Он мухой вился вокруг меня весь вторник, сильно удивленный тем что мое знакомство с Алмазом не закончилось для меня запоем. Потом по обыкновению пропал. Я было подумал, что он все терзался любопытством и решил подъехать ко мне с другого бока. Но ошибся. Зам протянул мне свой мобильный:
- Алексей Борисович, с Вами Алмазбек байке хочет поговорить.
В голосе его слышалась зависть. Больше того, ревность. Или мне показалось? В трубке раздался уверенный голос Профессора:
- Алексей, привет! Очень рад, что тебя застал. Я на рыбалку собрался. Приглашаю...
- С удовольствием, конечно,.. - Алмаз умел делать предложения так, что отказываться было просто глупо. Да и почему бы не провести денёк где-нибудь на бережку. У меня почему-то не возникло никаких сомнений, что Алмаз , будучи многогранной личностью, и в деле ужения большой дока: - Только рыбак я не очень заядлый. Удочка для меня найдется?
- Не беспокойся, найдется, - расхохотался Алмаз: - Через час водитель за тобой заедет. Паспорт не забудь.
- Так мы что, с ночёвкой?
- Самый клёв на рассвете, так что лучше до места загодя добраться. Насчет одежды не беспокойся. До встречи.
Я вернул Эрталбеку трубку. Он вопросительно поднял брови:
- На рыбалку зовёт.
- Вот уж не знал, что Алмазбек рыбалкой увлекается, - удивленно протянул зам и в задумчивости ушел к себе.
Водитель на "густаве" подъехал через пятьдесят шесть минут. Необъятных габаритов охранник предупредительно открыл мне заднюю дверь. Сам не без труда втиснулся на сиденье рядом с водителем. По Манасу мы спустились до Жибек Жолу. Повернули налево. Полвосьмого. Водитель не предпринимал особых усилий, чтобы раздвинуть постепенно густеющее движение. Вдоль улицы перемигивались разноцветные вывески, обещавшие всякие удовольствия. Город приобрел романтический облик насквозь порочной добродетели. Минут через пятнадцать добрались до перекрестка с Фучика и повернули направо. Кварталы многоэтажек поредели и скоро совсем закончились. Когда мы проехали под развязкой окружного полукольца, я начал недоумевать.
Впереди вплоть до съезда на аэропорт по обеим сторонам тянулись поля, среди которых торчали островки пирамидальных тополей. О ландшафте за съездом, я не имел представления, поскольку ни разу дальше не ездил. Где-то километрах в пятнадцати шоссе загибалось на запад, следуя границе с Казахстаном. Она проходила по жутко вертлявой речке. Тоже, конечно, подходит для рыбалки. О существовании в окрестностях других водоёмов я ничего не знал. Водитель чуть придавил педаль, и "густав" с удовольствием пошел сто пятьдесят. Движение позволяло. Дальний свет ксеноновых фар пробивал в ночи широкий коридор. Но темнота за его пределами стала ещё более густой и непроницаемой. Она клубилась, давила на свет фар, стремилась найти слабое место, чтобы прорваться и затопить коридор света чернильной волной.
На ярко освещенной развилке "густав", не сбавляя скорости, плавно вписался в правый поворот. Не судьба, значит, искупать червя в пограничных водах. Впереди показались огоньки аэропорта. Не доезжая до терминалов, водитель свернул в проезд, который шел вдоль левой границы летного поля. Через триста метров проезд уперся в поперечный забор с воротами и сторожевой будкой. Водитель съехал на обочину и заглушил двигатель. Погасил фары. Охранник поднес к лицу рацию:
- Пятый Базе. На точке встречи. Прием.
- База Пятому. Режим ожидания. Конец связи.
Желтоватый свет прожекторов, освещавших летное поле, до нас едва доставал. На воротах перед нами горели три ярких лампы. Одна прожектором била в глаза. В машине пахло кожаной обивкой и "елочкой" с ароматом манго. С передних сидений тянуло потом, дешевым дезодорантом, металлом. И теплой ружейной смазкой. Я находился в легком недоумении. Пригласили на рыбалку, оказался в аэропорту. Но вместо того, чтобы удивляться происходящему и гадать, что случится дальше, я предпочел закрыть глаза и подремать. Есть, спать, ну, и так далее, при любой возможности. Переиграл меня Алмазбек. Обманул, запутал.
Салон "густава" залил яркий свет сзади. Водитель завел двигатель. Мимо проехал наш двойник, остановился у ворот. Мы подтянулись в кильватер. Из будки вышел охранник, подошел к окну водителя. Махнул рукой своему напарнику в будке, ворота распахнулись. Миновав их, головной "густав" свернул направо и метров через двести мы остановились у рулёжной дорожки. В дальнем конце взлётной полосы сверкали огоньки заходившего на посадку самолета. Он опустился, быстро затормозил и свернул на шедшую к нам рулёжку. Выехав на пустынное стояночное поле, развернулся и остановился к нам левым бортом. Свист двигателей начал быстро стихать. Бизнес-джет "Гольфстрим" четвертого поколения на десять-двенадцать пассажиров, легко определил я по овальным окошкам. Регистрационный номер начинался с А7. Катар. Треть фюзеляжа от носа выкрашена в черный цвет, сужающийся к хвосту до тонкой черной полосы на общем серебристом фоне. Взяли самолет за хвост и макнули в ведро с чернилами.
Откинулась вниз дверка со ступеньками на внутренней стороне и веревочным леером. От здания терминала примчался на бешеной скорости "уазик" военного цвета. Из него вылезли двое мужиков в камуфляжных тужурках и фуражках с устремленной к звёздам тульей. Задняя дверь головного "густава" открылась, из него пружинисто спрыгнул Алмазбек. Он обернулся к нам и махнул рукой. Я вылез на бетон. Холодновато... Мы обнялись, похлопали друг друга по спине.
- Твой? - кивнул я в сторону самолета.
- Нет, арендую, когда надо.
- На свой не хватает?
- Хватает,- хмыкнул Алмазбек: - Не беспокойся, и не на такой хватает. Но на хрена мне пускать деньги на ветер? За границу летаю редко. Бизнес-класс вполне устраивает. И по цене, и вообще. А для внутренних рейсов у меня есть "кукурузник". Вечный агрегат. На любом поле может сесть. Пошли, холодно.
Одет Алмаз был действительно легковато. Рубашка с короткими рукавами, завязанный на поясе рукавами свитерок. Военные дядьки оказались пограничниками. Молча шлепнули в наши паспорта выездные печати и на такой же бешеной скорости умчались назад.
Первым по лесенке поднялся охранник Алмазбека, высокий крепкий парень с приятным лицом. За ним, Алмаз. Последним я. На верхней ступеньке обернулся. Охранник и водитель из моего "густава" стояли спиной к самолету с автоматами наизготовку. Вроде, обычные АКС. Хотя в прожекторном полумраке легко ошибиться. Один смотрел за левым передним сектором. Другой за левым задним. Еще двое, наверное, прикрывали самолет справа. Никакого практического смысла в такой демонстрации жиденькой огневой мощи я не нашел. Показуха и только. Киллеры вполне могли прикинуться теми же пограничниками. Да и снайперу по нам работать просто. Хоть с крыши терминала, до него меньше километра. Хоть с вершины столба с прожекторами, он еще ближе, да к тому же и выше. Но может, у них тут так принято?
Командир стоял у двери в пилотскую кабину. За пятьдесят, среднего роста. Черные брюки, белая рубашка с тремя полосками на погончиках. Круглое лицо с седой бородкой. Сам тоже весь такой кругленький. На голове черная фуражка с золотым шитьем на козырьке и таинственным гербом на околыше.
- Добро пожаловать на борт, сэр - приветствовал он Алмаза, дотронувшись пальцами до козырька фуражки.
По произношению англичанин. Второй пилот наклонился над ворохом бумаг. В начале узкого салона стояло кресло спинкой вплотную к правому борту. Лицом к двери. За ним по правому борту одна за другой две кровати. Мне показалось, узкие и короткие. Между ними и левым бортом едва оставалось место для прохода. Дальше у левого борта стол и четыре кресла, по два с каждой стороны. Потолок такой низкий, что даже в середине салона мне пришлось пригнуть голову. Тесно, как в подводной лодке. Охранник пропустил нас, согнувшись дугой по борту. Мы прошли к столу. Бежевая кожа. Облицовка иллюминаторов и столешница красного дерева. Обстановка качественная, но без роскоши. У стола нас приветствовал стюард. По-русски. Оказалось, азербайджанец. Зовут Алескер. Алмаз сел лицом к носу, в кресло у прохода. Я напротив. Борт закруглялся настолько круто, что у окошка я вряд ли смог бы распрямиться даже сидя. Стюард был жизнерадостен, и при том вполне искренне.
- Желаете что-нибудь выпить?
- "Каол Ила", - не задумываясь заказал Алмаз. Что ж, виски так виски.
- Мне "Боумор" 25-летней выдержки, пожалуйста,
- С удовольствием, - расцвел в радостной улыбке стюард.
Алескер тихо звенькал стеклом на кухне, занимавшей не меньше четверти салона. Подошел командир, обратился к Алмазу:
- Мы готовы к взлету, сэр. Как Вам будет угодно?
- По Вашему усмотрению, капитан, - ответил Алмаз на приличном английском: - Мне бы хотелось прибыть в аэропорт назначения сразу после семи утра.
- Безусловно, сэр. Желаю Вам приятного полета. - На меня капитан не обращал ни малейшего внимания. Школа ВИП-чартеров.
Было около одиннадцати вечера. Алмаз попросил приземлиться после семи утра. Неблизкий конец. Хотя, зависит от направления. Если на восток, может оказаться почти за углом. Стюард поставил на стол поднос с пустыми стаканами, двумя бутылками виски и запотевшим графинчиком ледяной воды. Оборвал фольгу на горлышке, вынул пробки. Алмаз налил себе граммов сто пятьдесят. Добавил чуть воды. Я последовал его примеру. Молча чокнулись. Я сделал большой глоток. Аромат шерри с дымком торфяного мха. Привкус какао, ириски и обжаренного фундука. Отчетливая нотка пармской фиалки. В послевкусии угадывается чернослив. Вещь.
Заныл стартер. Набирая обороты, завыли турбины. Наши кресла находились чуть позади центроплана. Шум оказался достаточно сильным, чтобы помешать разговору. Я пристегнул ремни, сначала на животе, а потом через плечи, как у бортпроводников на больших самолетах. Они тоже на взлете сидят спиной к движению. Самолет резво покатился по рулёжке, громыхая амортизаторами на тектонических трещинах и стыках выщербленного покрытия. Алескер унес бутылки и графинчик с водой на кухню. Но предварительно не забыл провести дозаправку наших стаканов, точно соблюдая выбранную нами норму. Хороший малый. Проницательный.
Вырулив на взлётную полосу, самолет продолжал медленно катиться, пока летчики запирали штурвалы и завершали предстартовую проверку. Светильники в салоне погасли. Гул турбин перешел в сверлящий рёв и "Гольфстрим" рванулся вперед. Он разгонялся вприпрыжку, такая уж в Бишкеке полоса. Но тряска продолжалось всего десяток секунд, и мы "свечкой" взмыли в черное небо. Угол атаки оказался непривычно крутым. В кромешной темноте я висел на ремнях над Алмазом. "Гольфстрим" тряхнуло раз, другой. Я сделал два поспешных глотка, чтобы виски не выплеснулось на брюки.
Скорость подъема постепенно уменьшалась, и минут через десять самолет полностью выровнялся. Турбины перешли на шепот в крейсерском режиме. Зажглись молочные плафоны верхнего освещения. Я отстегнул верхние ремни, распустил пошире нижний и подвинулся к столу. Подошел добрый фей Алескер и предложил заказать ужин. На закуску мне приглянулось карпаччио из вырезки абердинского ангуса под взбитыми сливками с васаби и желе из бальзамико. В качестве основного блюда попросил пашот копченого бока палтуса с омаровым рисотто и салатом из теплой чечевицы под стружкой жареного чоризо. От десерта воздержался. Мой желудок очень обрадовался передышке от бараньего жира, корейской капусты, конской колбасы, сучковатой водки и прочих кошмаров киргизской гастрономии.
По поводу вина мы сошлись с Алмазом в том, что во-первых, не понимаем вкуса французских "шато" полувековой выдержки, и во-вторых, шираз "пенфолдс" несильно отличается от любого другого. То есть признались, что в красных винах не разбираемся. Поэтому остановились на трехлетнем аргентинском бонарда. Обстановка располагала к беседе.
- Алмаз, ты вот сказал, что редко летаешь за пределы Киргизии. Не интересно мир посмотреть? - начал я без определенной цели: - Деньги ведь для тебя не проблема.
- Деньги не проблема. Времени мало, - не задумываясь ответил Профессор: - Пока я на месте, все крутится. Мне не надо вмешиваться, каждый знает свое дело. Но как только пересекаю границу, весь бизнес начинает колбасить. Прямо наваждение. Мне по возвращении стоит больших усилий вернуть дела в норму. Какое тут удовольствие от мировых красот, если сам все время как на иголках? Сегодня после обеда я просто остановил всё на пару дней, чтобы не думать. Потом охрана. Дома у меня своя контрразведка, агентура внедрена, где надо есть глаза, уши, всё под контролем.
Алмаз допил виски, почмокал. Неяркий и размытый свет шел с потолка и лицо Профессора оставалось в тени:
- И то, сам видел, чтó иногда случается. А представляешь, какого масштаба прикрытие приходится организовывать, если мне надо по делам в Москву? Денег безумных стоит, а на самом деле театр. Проблема в снайперах. Такие виртуозы есть, оторопь берет. А если в Европу или Штаты, там мои ребята вообще бесполезны. Как лев в Антарктиде. Не знают местных условий, не могут увидеть признаки действий противника. Приходится нанимать местных. А это всегда риск.
Алмазбек разломил бриош с хрустящей корочкой, положил на него фуа-гра из утиной печени, сверху кусочек яблочного желе. Прожевал. Удовлетворенно кивнул головой. Сделал глоток вина:
- Поэтому мы летим туда, куда противнику быстро и незаметно добраться невозможно. В принципе. Только чтобы вычислить конкретное место нашего пребывания, понадобится не менее суток. Но самое главное, Алексей, - Алмаз вспомнил, о чем я спросил: - Не с кем. Одному скучно. У жены свои представления о путешествиях. Показы высокой моды, визиты к мировым кутюрье, светская жизнь. Она в Бишкек прилетает раз в два-три года. Мы за двадцать лет супружеской жизни слегка друг от друга подустали. Дети далеко, у них свои интересы. И своё расписание. Любовниц у меня нет. Надоели. Есть друзья-киргизы, но у них одно на уме. Водка, бабы, драка. Национальное троеборье. Я так рад, что Эртал с тобой познакомил. Мы с тобой родственные души. За тебя!
Чокнулись, сделали по глотку вина. Отвык я от культурного времяпровождения. Одичал. Я тоже в обществе Алмаза чувствовал себя комфортно. Не было в нем не безудержной похотливости, ни склонности к пьянству и загулам. Он даже сейчас выглядел собранным. Удачливый бизнесмен, знающий себе цену. Тонкий политик. Было время, и я был вхож в эти круги... Алмазбек задумался, вдруг весело мотнул головой:
- Расскажу тебе историю про одного из моих друзей юности. Мы до сих пор видимся, хотя и редко. Однажды, ещё студентами, летел я с друзьями из Фрунзе в Москву. Рейс задерживался, мы сидели в буфете. С едой тогда дело обстояло неважно, но какие-то бутерброды нам достались. Запивали портвейном, на беленькую денег не хватало. Наконец, погрузились в самолет. Садились тогда на свободные места, и после короткой потасовки мы отвоевали три соседних кресла. Я у окошка, посередине мой институтский приятель Андрюха, а у прохода паренек из моего рода, Джаркин. Двери закрыли, но долго ещё ничего не происходило. То ли безбилетника искали, то ли чемодан чей-то пропал, не знаю. Душно, жарко. Вокруг все потные. Андрюха заерзал, попробовал было выйти в проход, но стюардесса чуть не силой затолкала его назад в кресло.
- Ты чего? - спросил я.
- Живот пучит, - простонал он сквозь стиснутые зубы. Лицо его выражало ужасные страдания.
- Это у тебе портвейн согрелся и забродил, - хохотнул Джаркин.
Наконец, взлетели. Едва самолет начал выравниваться, Андрюха рванул в сортир. Табло ещё не погасло, но ему не до табло уже было. Забродивший портвейн имеет большую силу. И тут раздался хлопок, у меня жутко заболели уши и потемнело в глазах. В салоне запахло выхлопной гарью, я почувствовал, как самолет вздрогнул и начал падать, заваливаясь на крыло. Крики, визг, паника...
"Гольфстрим" подбросило. Алмаз замолчал на полуслове и наклонил голову вбок, будто прислушиваясь к внутренней жизни самолета. Я поймал себя на том, что невольно тоже затаил дыхание. Взглянув друг на друга, мы расхохотались.
- Так вот, - уняв смех, продолжил Алмаз, - сижу и смотрю в окошко, как земля приближается. Оставалось нам падать не так уж много, но тут самолет выровнялся и худо-бедно полетел горизонтально. Смотрю, идет по проходу Андрюха. Все бледные, мокрые от страха, с выпученными глазами. А он идет вприпрыжку и посвистывает. Довольный, сил нет. Сел рядом, хлопнул меня по плечу:
- Поживем ещё, брат!
- Ты чего довольный такой? - спросил я ещё дрожащим от пережитого испуга голосом.
- Понимаешь, - смакуя момент и от удовольствия растягивая слова зашел Андрюха издалека: - Спустил я штаны, завис по центру толчка, сделал точный сброс. Кайф! Тут как раз и началось. А у меня одна мысль. Расшибемся, и найдут меня без штанов. Подумают, обосрался парень со страху. И так обидно мне стало умирать засранцем. А штаны в невесомости никак натянуть не могу. Но кое-как уперся, изловчился, ремень застегнул. Прямо отлегло. Теперь, думаю, и помирать можно. Всё мне стало нипочём...
Я смеялся до слёз. Алмаз рассказывал так живо, что я легко смог представить себе ситуацию. Мы дохохотались до колик в животе. Стюард подал горячее. Чечевица под хрустящей солёной стружкой чоризо отлично гармонировала с интенсивным рыбным вкусом палтуса. Чтобы поддержать разговор, я порылся в памяти и вспомнил историю библейской давности:
- Поехали мы с друзьями как-то весной на Кавказ. Кататься на лыжах. Поселились на турбазе. Комната как раз на четверых. И удобно, и весело. Друзья мои на лыжах стояли как чайники, а я уже катался как асс. И сильно по этому поводу выпендривался. Да и не только по этому. Я тогда сильно выпендривался по любому поводу. И без повода тоже. Друзья мои терпели, терпели, но как-то раз вечером терпению их пришел конец. Попросили заткнуться. Но меня несло. Я как глухарь на току слышал только себя, и ничего происходящего по сторонам не замечал. Они пошептались и набросились. Повалили со стула на пол. Один сел мне на ноги, второй на грудь, прижав мне руки к бокам. Третий заткнул рот ароматным носком. От полной неожиданности и удушья я даже не сопротивлялся. На балконе очень кстати нашлась бельевая веревка, которой друзья меня связали по рукам и ногам...
Алмаз слушал с выражением неподдельного интереса. Я по глазам видел, что он старается представить себе ситуацию, которая своей абсурдностью вызывает у него искреннее веселье.
- ...А тут как раз дружинники с вечерним обходом. С целью обнаружения безобидных нарушений режима типа группового пьянства или секса. Заходит комсомольский патруль к нам в комнату и видит странную картину. Сидят за столиком трое парней, невозмутимо пьют чай с печеньем и чинно ведут интеллектуальный спор о классовых корнях дзен-буддизма. Время от времени они прерывают беседу и изуверски щекочат четвертого, то есть меня, который будучи крепко связанным катается по полу и яростно мычит через заткнутый носком рот. Мычал я, понятно, караул! спасите! помогите! прекратите нарушение женевской конвенции! Про конвенцию патруль ничего не знал, а правилами внутреннего распорядка турбазы ограничение личной свободы и применение пыток не преследовались. Не предусмотрели соответствующий параграф. А раз нет параграфа, то нет и нарушения. Выстроив эту логическую цепочку, патруль расслабился. Старший все-таки на всякий случай поинтересовался:
- Чего это он?
- А ты попробуй. Пощекочи, - добродушно пригласил один из моих щедрых мучителей.
Старший поддел меня пальцем под ребро так, что я в панике укатился в дальний угол. Патруль пришел сначала в восторг, потом в экстаз. Когда я обессилел настолько, что перестал мычать и кататься по полу, и мог только икать через нос, медленно синея, друзья оттащили увлекшихся садистов-комсомольцев и пинками прогнали их прочь. Переглянулись и решили признать воспитательную работу удавшейся. Когда меня освободили от веревки и кляпа, я только икал и шепотом матерился.
Алмазбек лежал лицом на столе и тоже икал. От смеха. Когда он разогнулся, по его лицу текли слёзы. Он хохотал так заразительно, что и я не смог удержаться. Глядя друг на друга, мы расходились всё больше, корчась от смеха. Унять приступ веселья нам стоило больших усилий.
- Эх, Алексей, какими же веселыми мы были, - с неожиданным налетом грусти сказал вдруг Алмаз: - Любой пустяк радовал. А теперь весь охран-гохран, миллионами ворочаю, на самолёте вот лечу куда хочу, а радости такой спонтанной разучились...
- Ты, может и разучился... А я вот, хоть и не хрена не добился, но радоваться умею. На самолёте этом лечу, куда ты хочешь, за твои же миллионы, и от этого у меня прекрасное настроение!
Я сделал паузу, выжидательно посмотрев на Алмаза. Когда шутка до него, наконец, дошла, он опять сложился в поясе и задергался в новом приступе смеха, шлепая ладонями о столик так, что на безумно дорогих тарелках подпрыгивали и звенькали увесистые серябрянные приборы.