Небольшой город-курорт. Июнь. Суббота, которую я никогда не забыла бы.
Двухэтажный дом с пристройками-флигелями, где приезжие снимали у хозяйки комнаты и койки. Просторная столовая. Аппетитные запахи из кухни. За последние две недели это был первый вечер без дождя, и многие постояльцы отправились в концертный зал или ушли на экскурсию. Поэтому ужин ожидали только я и незнакомый пожилой мужчина, сидевший за столиком в углу. В соседней комнатке отчётливо пела какая-то оперная дива.
- Елена опять там, да-да-да, - незнакомец кивнул в сторону неплотно прикрытой двери, из-за которой донеслось теперь уже несколько поющих голосов.
Не удивительно, что человек, которого я здесь ещё не видела, знает о единственном недостатке нашей хозяйки: о нём обязательно сообщалось вместе с её адресом. Я кивнула:
- Да, там. И ужин опять запаздывает.
Елена была немолода, в этом году хозяйничала одна, муж её, как мне рассказали, погиб три месяца назад. Но порядки в доме остались прежними, комнаты постояльцев содержались всё так же чисто, а кормила Елена просто, вкусно и сытно.
У хозяйки был только один недостаток: очень любила смотреть телевизор.
Если включала его хотя бы на минутку, минутка растягивалась на полчаса, а то и час. Вы могли входить в маленькую телевизионную комнатку и выходить из нее, шуметь, громко возмущаться - а Елена сидела, удобно откинувшись в кресле, и наслаждалась очередным сериалом или шоу. Только подойдя к ней вплотную и похлопав по плечу, можно было вывести её из транса. Но это не означало, что она тут же вскочит на ноги и, скользя по дому в мягких шлёпанцах, займётся делом. Совсем нет!
- Анька! Анька, ты где?
Стуча по плиточному полу подкованными башмаками, на зов появлялась всегда испуганная и растрёпанная её племянница Анька - редкостная недотёпа, которую мы за глаза звали Золушкой. Анька-Золушка выполняла в доме и самую чистую, и самую чёрную работу. С почтением и дрожью она выслушивала приказы тётки и со всех ног кидалась их выполнять.
А Елена опять погружалась в упоительный телевизионный мир.
Больше всего любила оперы. Они буквально очаровывали её, и тогда мы даже не пытались к ней обращаться, а по мере сил столковывались с Анькой.
- Ах, этот телевизор! - вздохнул незнакомец и нахмурился. - Одни несчастья от него. Что показывают, "Отелло"? Телевизор, опера, да-да-да. Если бы вы знали, если бы знали...
Голос его звучал так загадочно, что я забыла о своей привычной робости и ответила:
- Нет, не слишком хорошо знаю "Отелло". - Мне было скучно, даже разговор о спектакле помог бы скрасить вечер.
Незнакомец кашлянул, встал и спросил:
- Вы позволите пересесть к вам?
- Конечно, конечно.
Я всегда любила разговаривать с людьми, даже с незнакомыми и самыми, на первый взгляд, малоинтересными. А этого могла бы выделить в любой толпе.
- Ксаверий, - сказал он.
- Что?
- Ксаверий. Так меня зовут.
- Очень приятно. Зина.
При ближайшем рассмотрении мой собеседник оказался не пожилым, а осунувшимся или измученным. Был он худ и костляв. Это да ещё бледная до синевы кожа, запавшие глаза, густые чёрные кольца волос и резкая складка у рта делали его почти неприятным. Почти... Но светская элегантность и, в то же время, сдержанность в движениях, смягчали отталкивающие черты.
- Я вижу, вы читаете Честертона, - сказал, взглянув на мою книгу. - Кстати, Хорхе Борхес очень метко сказал о его патере Брауне: "Авторы детективных романов обычно ставят себе задачей объяснение не необъяснимого, но запутанного". Логическое мышление - это неплохое подспорье нашей жалкой интуиции, но оно - известная ловушка. Да что там ловушка - медвежий капкан!
- Неужели? Это интересно, - провоцировала я его на дальнейший разговор, хотя и не понимала, что означают его слова. Мне было всё равно, о чём беседовать, лишь бы не скучать в ожидании ужина.
- Я тоже читал Честертона. И Эдгара По. И Агриппу. У меня было на это достаточно времени, да-да-да. Семь лет. За толстыми стенами. За решётками, - он ткнул большим пальцем себе за спину, на окно. - Караулили меня с оружием в руках.
- Вы сидели в тюрьме? - решила я избавить его от прямого признания.
- Сидел, - прозвучало почти торжественно. - В тюрьме. Семь лет - и невинно. Из-за Т;ски.
<"Т;ска" - название оперы Джакомо Пуччини и, одновременно, имя главной героини оперы.>
- Что, извините?
Он повторил:
- Из-за Т;ски, знаменитой оперной самоубийцы. С тех пор любая телевизионная опера всегда меня беспокоит... раздражает... пугает... Я ненавижу телевидение... его нужно запретить... Навсегда!
- Извините, не понимаю, - растерялась я и подумала: "Может, этот человек не совсем нормален?"
- То-то и оно, никто этого не понимает, - спокойнопродолжал Ксаверий. - Именно поэтому меня и осудили. Логическое мышление, ха! Но вы мне не верите...
Срок в семь лет меня насторожил не менее, чем странные слова, но Ксаверий выглядел вполне мирно, кроме того, мы находились не в лесу, а в столовой комнате курортного особняка. И я ответила:
- Я верю вам, хотя не думаю, что вам от этого легче.
- Представьте: легче. Разрешите мне рассказать вам всё? Если я уже не надоел, - он растянул губы в улыбку, как бы пытаясь мне понравиться.
- Совсем нет, вы мне не надоели, - решилась я. - Всё равно ждать ужин... ой! простите...
Он небрежно повёл рукой, как бы говоря, что моя оговорка его не задела, и кивнул в сторону комнатки с телевизором.
- Боюсь, что ужина нам не дождаться.
- Вы поймите Елену. Какие здесь развлечения? Кинотеатр, в котором крутят триллеры и боевики. Захудалый ресторан с верандой, она же концертный зал. Да и некогда нашей хозяйке: управляется с домом, кормит изо дня в день завтраками, обедами и ужинами два десятка людей. Что же странного, если её тянет посидеть у экрана и отвлечься красивыми спектаклями?
Произнеся эти примирительные слова, я набрала полные лёгкие воздуха и крикнула так громко, как только могла:
- Елена! Ужин! Елена! Ужин!
Повезло. Бесшумно ступая, из-за двери появилась Елена, рассеянно попросила прощения, автоматическими движениями задёрнула шторы и ушла в кухню, откуда сразу же донеслись её указания Золушке-Ане.
- Вы это сумели, - с уважением сказал Ксаверий.
- Не я, - я улыбнулась и покачала головой. - Уверена - по ту сторону экрана объявили антракт.
- Но ужин подадут вовремя, да-да-да. - Ксаверий растянул губы в улыбку, показывая, что шутка ему понравилась. - Даже горячий.
- И не забудь салат, Анька! - с этими словами Елена вернулась в столовую и начала проверять салфетки, пепельницы и судочки со специями на столах, всем своим видом показывая, что на самом деле она не возле нас, а за дверью любимой комнатки, в завораживающем свечении экрана. Но когда проходила мимо Ксаверия, её лицо вдруг словно проснулось, она взглянула на него с блеском в глазах и сказала:
- Будет хорошая говядина и картофель, как вы любите.
Я мысленно упала со стула. Елена позволила себе нарушить неуклонно соблюдаемый ею принцип: никаких отношений с постояльцами, кроме деловых!
На курорте, где кроме питья воды и лечебных процедур заняться нечем, романы возникали буквально из ничего. Елена не отличалась красотой, но вокруг неё постоянно крутились мужчины хотя бы потому, что она была хозяйкой дома, и к ней то и дело приходили постояльцы. Но она в этом смысле была кремень. Злые языки утверждали: только потому, что её супруг был дьявольски ревнив и как-то выгнал трёх жильцов из-за шумного поведения, а на самом деле из-за частых разговоров с хозяйкой.
Так что после её слов у меня в голове мгновенно сложился романтический сюжет: Елена в секрете от дьявольски ревнивого мужа семь лет носила передачи Ксаверию и через решётчатое окно его камеры тайно передавала записи оперных спектаклей с "Т;ской" во главе.
Но Ксаверий слегка привстал со стула и сказал:
- Вы непревзойдённая кулинарка.
Я разочаровано вздохнула. Ларчик просто открывался. Этот мужчина был одним из немногих, кто не только с аппетитом ест, но и умело хвалит съеденное. Конечно же, такой редкий экземпляр удостоился особого внимания! Странно, что я не заметила Ксаверия раньше, если даже с хозяйкой он успел завязать дружеские отношения.
Елена послала любезному постояльцу ещё пару улыбок, а я спросила её:
- Слушаете оперу?
- Да, "Отелло".
- Нравится?
- Да... - не очень уверенно ответила она. - Знаете... Вот интересно... Полгода назад я уже смотрела... И этот певец, который мавр, этот итальянец - вылитый мой супружник! Даже мороз по коже. Я его тогда позвала и говорю: "Смотри, как похож на тебя". Только поёт лучше.
Я с трудом поняла, что она хотела сказать.
- Вам показалось, - предположил Ксаверий.
- А вот и нет. Мне говорили, что похож. Вы посмотрите, посмотрите! - пригласила она нас в комнатку.
- Но я... - начал Ксаверий. - Я же никогда не...
- Вы посмотрите!
Мы подчинились. Антракт закончился, на экране эффектно прохаживался Отелло.
- Похож, - согласилась я. - Особенно глаза и улыбка.
Ксаверий недовольно покосился на экран, но Елена рассматривала оперного мавра со смесью страха и восхищения.
- Вот видите! Мне этот "Отелло" однажды приснился, - понизила она голос, словно боялась, что кто-то кроме нас её услышит, - и как принялся душить... Чуть я с кресла не упала!
- С кресла?
- Я заснула перед телевизором. Страх и ужас!
- Почему ужас, вы же не теряли платок? - ляпнул Ксаверий.
<Платок Дездемоны, жены мавра Отелло, оказывается у человека, к которому мавр её ревнует.>
- Какой платок? Тот, с вышивкой? Его, как всегда, куда-то задевала Анька.
Ксаверий сжал зубы так, что желваки на щеках заходили. Я не знала, что и сказать, но молчать было неловко, поэтому посоветовала Елене:
- Вы бы сердце проверили. Если во сне душат - это сердце.
- Правда? - рассеянно удивилась Елена.
Когда мы опять сели за столик, Ксаверий не стал скрывать, как зол и хмур:
- Зачем вы сказали, что он похож? Глаза, улыбка - что за выдумки*.
- Но он действительно похож, - пожала я плечами. - Не могу врать.
- Какая чепуха!
- Не худшая, чем ваши слова о платке.
Пару минут мы молчали, не глядя друг на друга. Затем я попыталась объяснить:
- Она не поняла ваши слова. А если бы поняла? Зачем зря пугать человека?
Ксаверий постепенно остывал от злости, на лице его появилось выражение досады.
- Простите, - сказал он. - Нет-нет, я виноват. Испугался. Честное слово, я не трус, но испугался, очень похожая ситуация.
- Похожая на то, что вы хотели рассказать? - догадалась я. - Ведь вы хотели рассказать случай о телевидении.
- Да, - неохотно кивнул он. Наверняка передумал. Я могла бы сказать, что не настаиваю, но у меня тоже есть недостаток - любопытство.
- Внимательно слушаю вас. - Пожалею я или нет, но мне, как говорится, вожжа под хвост попала.
- Собственно говоря, рассказ мой короткий, - сказал Ксаверий почти равнодушным тоном, хотя я видела, что его плечи вдруг напряглись. - Было это семь с половиной лет назад, да-да-да. Зимой. После ужина я и моя жена сидели перед телевизором. На кухне сердито гремела тарелками и кастрюлями младшая сестра жены Алина. Ничуть не напоминала Золушку-Аньку. Хотя тоже приехала из деревни... Простите, я отвлёкся, - оборвал сам себя. - Так вот, Алина приехала в наш город и временно поселилась у нас. Питалась за свои деньги, почти целый день не бывала дома, и я совершенно не возражал против её проживания. Но жена распорядилась по-другому. Через несколько дней она предложила, чтобы наше гостеприимство её сестра оплачивала домашней работой: пусть готовит еду, накрывает на стол, прибирает и моет посуду. Реакция Алины в первый момент меня изумила: "Всё только ей, всё, даже ящик! Сделала из меня Золушку!"
Он опять улыбнулся своей странной улыбкой, одними губами.
- Золушка - ладно, но что за ящик? Потом я сообразил, да-да-да. Обе сестры обожали смотреть телевизор. Жена любила оперы, Алина - телесериалы. Из-за этого вечно ссорились. Не то, что здесь. Трудно представить, чтобы Анька посмела дотронуться до телевизора, да-да-да.
Я кивнула:
- Она бы умерла от страха, если бы Елена её застала. Она даже не подходит к нему.
Застучали башмаки, и Анька вышла в столовую, словно догадавшись, что о ней говорят.
- Я не знаю...
- Не знаешь? - переспросила я.
Она обвела взглядом столовую, посмотрела на дверь комнаты с телевизором, шмыгнула носом и вернулась в кухню.
- Ни за что не решится позвать Елену, - сказала я.
- Думаю, с тушеной говядиной и картошкой Анька как-нибудь справится, это не филе-миньон, - ответил Ксаверий и продолжил свой рассказ:
- Так вот, в тот вечер жена собиралась смотреть "Т;ску" в исполнении мировых звёзд, и о телесериалах на ближайшие часы можно было забыть. Об этом и телеграфировал нам раздражённый звон и дребезг посуды на кухне. Потом раздался голос Алины: "Ну, и смотри свою тоск;! Ну, и пропади ты с ней пропадом! Приду поздно". Хлопнула дверь. Жена с тюрбаном из махрового полотенца на вымытых волосах замерла в восторженном ожидании, забыв откинуться на спинку кресла. А я, как обычно в таких случаях, задремал на диване. Откуда мне было знать?!
Я слушала уже с интересом.
- Проснулся в конце последнего, третьего действия оперы. Жены в комнате не было, и я решил, что она пошла спать. Только удивился, что не досмотрела спектакль, не разбудила меня и не выключила телевизор. Уже приподнялся, чтобы встать, но тут мой взгляд скользнул по телеэкрану, и я невольно уставился на оперную сцену. Ну, вы помните, может, этот момент: оплакивая любимого, молодая женщина слышит приближающиеся шаги и голоса. Ей не уйти, враги совсем близко. Тогда она бросается с крепостной стены с самоубийственным намерением. Так вот, действие в опере происходит в начале девятнадцатого века, но на героине, которую я увидел, были вполне современные джинсы и свитер. Вы представляете?! - возбуждённо спросил Ксаверий.
- Да-да, эти современные режиссёры, - покивала я, чтобы успокоить его.
- Слушайте дальше! Возможно, современные режиссёры и откалывают подобные штучки, но тут дело было в другом. На экране телевизора, на сцене знаменитого итальянского театра, уже почти в руках оперных полицейских оказалась не какая-то там выдуманная Т;ска в исполнении международной знаменитости, а моя жена! Моя жена, вы слышите?!
- Ваша?! Жена?! - не удержалась я от изумлённых восклицаний.
- Да, она самая, да-да-да! Она самая и в тех же свитере и джинсах, в которых сидела перед телевизором во время начала спектакля. Более того, на её голове был тюрбан из махрового полотенца, а ноги обуты в тапочки с кроличьими помпонами, и не кто иной, как я, подарил их ей на день рождения!
- О-о-о, на день рождения, - пробормотала я.
- Ах, если бы дело было только в этом, - отмахнулся от помпонов Ксаверий. - Моя жена вела себя, как оперная героиня! Оттолкнув полицейского, она с отчаянными криками подбежала к краю площадки на крепостной стене, поднялась на парапет и бросилась вниз...
На лице Ксаверия отразились те чувства, которые он, как видно, испытал когда-то: удивление, недоверие, испуг. В волнении встал из-за стола и сделал несколько шагов, но опомнился. Сел на стул и закончил свою историю:
- Жена бросилась со стены, а я сидел, будто лунатик, ничего не понимая и не в силах даже вскрикнуть. Сидел, не знаю, сколько времени, не двигался до тех пор, пока не услышал звонки в дверь. А когда добрёл до неё и открыл, то увидел людей в форме, Алину и соседей за их спинами. "Это он, он вытолкнул её из окна!" - возмущённо кричали все. Я же в ответ не мог сказать ни слова, да-да-да. Что мог объяснить? Что?
- Что? - промямлила я, глядя на него, как кролик на удава.
Лжец он или безумец? Рассказ показался мне невероятным. Да, возможно, женщина выпала из окна сама по себе, безо всякого преступного действия мужа. Но чудеса на телеэкране? Не слишком ли? А может, Ксаверий был пьян? Даже пара бутылок пива...
Он перебил мои невысказанные возражения:
- Только не говорите, что это невозможно. Я был здоров и трезв, разве что устал после рабочего дня. Даже через семь лет - и каких лет! - я вполне устойчив психически, да-да-да. Клянусь: всё произошло именно так, как рассказал. Всё верно в самых мельчайших подробностях! Но не на телеэкране, а в нашей спальне окно оказалось открытым настежь. И не у фальшивых стен оперной крепости, а далеко внизу, на заснеженном асфальте лежало тело моей жены. Что мне было делать? Как оправдаться?
Я молчала. Он горестно покачал головой.
- На суде я даже не пробовал говорить правду. Хватило того, что во время следствия все, и мой адвокат в том числе, после моего рассказа решили, что я - убийца, вот до чего дошло дело! Случайное падение исключалось: зачем жене зимним вечером, в мороз, нужно было открывать окно настежь, а потом забираться на подоконник? Поэтому, чтобы хоть как-то меня спасти, адвокат посоветовал версию, что я действовал в состоянии аффекта из-за ревности. Мой хороший друг согласился дать показания, будто был любовником моей жены. Ну, и вот - семь лет...
Его слова заглушило появление Аньки, со стуком, бряканьем и звяканьем тащившей поднос. Неуклюжая девчонка чуть не уронила по пути блюдо салата, а ножи и вилки даже и не пыталась правильно разложить.
- Я не знаю, какой соус подавать к говядине! - громко сообщила она в пространство столовой. У неё даже слёзы в глазах стояли от такого несчастья. - А где тётя?
Мы переглянулись. Мне вдруг пришло в голову, что вместо музыки или пения из соседней комнаты слышен деловитый голос диктора, читающего новости. Удивительно, что Елена не переключила "ящик" на другой, более приятный ей канал. И почему так быстро закончилась опера?
- Она, как всегда, смотрит передачи, - ответила я Аньке, и та с привычно-испуганным видом поплелась за кулинарными наставлениями.
- Елена! Ужин! - крикнул Ксаверий, и в его голосе мне почудился страх. - Елена!
Никто не ответил, диктор трещал, как сорока, даже Аньки не было слышно. Я посмотрела на приоткрытую дверь и хотела встать, но Ксаверий придержал спинку моего стула, хотя со стороны можно было подумать, что он помогает мне. Затем раздался пронзительный крик, дверь распахнулась, с размаху ударившись о стену, и Анька выбежала в столовую, дрожа и всхлипывая. От волнения она ничего не могла выговорить.
- Что с Еленой? - догадываясь о несчастье, вскочила я.
- За-ду-шили... Платком...
- Каким платком? - Я похолодела. Даже зубы застучали от озноба. Смерть прошла рядом - это страшно.
Анька испуганно трясла головой.
- Перед телеком задушили... Не знаю кто... Тем... тем платком, который она искала...
Мои зубы отплясывали танец с кастаньетами. Я посмотрела на Ксаверия, но тот сидел, закрыв глаза, ещё более бледный, чем обычно, и надежды на его поддержку было мало.
- Звони в милицию. - Что ещё я могла сказать Аньке?
- Я не знаю, где телефон тёти, - захныкала она.
- Звони по квартирному.
Анька убежала по коридору вглубь дома. На всякий случай я не закрыла за ней дверь, чтобы нас никто не подслушал, стоя за ней. Потом посмотрела на Ксаверия.
- Что с вами? Вам плохо? - спросила его. Как будто мне было хорошо!
Я, в полном смысле этого слова, онемела. Не могла поверить, что он переживает из-за какой-то ерунды, а не боится того, что по-настоящему угрожает нам.
- Платок, - повторил он. - И задушена. Почему мне так не везёт? Почему? Почему? Проклятый телевизор!
Невероятно! Конечно, семь лет он провёл не в гамаке под грушей, но можно же было выкроить хотя бы часок и пораскинуть мозгами, а не вспоминать всякие дурацкие фантазии.
Я влепила ему пощёчину:
- Прекратите истерику!
Он прижал руку к лицу и посмотрел на меня сначала изумлённо, а потом со злостью. Открыл рот.
- Придите в себя, вы же взрослый человек, - перебила я его. - Вспомните: Отелло жену не задушил, а заколол кинжалом. Так что мавра в эту историю мы вмешивать не будем.
На зряшную болтовню не было времени, хотя Ксаверий и пытался возражать. Я встряхнула его за плечи и произнесла пять фраз. Это и были наши с ним показания. Мы не вмешивали в них "Отелло" и Отелло. Ни о супружнике на экране, ни о вышитом платке, ни о кошмарах Елены мы не упоминали. Иначе оказались бы за решёткой. В этот раз дольше, чем на семь лет.