Было то году в 78, а то и раньше. Шабашил я тогда летом с мужиками, Егором да Диманом на стройке, какую-то МТС у черта на рогах строили. Заработали мы денег неплохо и пошли отметить получку в лес, с самогонкой, как водится, там же рядом в селе ее и купили, там место на бережку, рядом сарай еще полуразваленный. Сидим, выпиваем, разморило нас, полезли в речку, прям в одежде — все одно грязная, в известке и всякой строительной херне. Егор спьяну орет, хохочет, все ему неймется.
Вдруг видим — сапоги, а в них штаны ментовские, синие, по берегу шаркают. С трудом глаза собрались в пучок — это ж участковый сельский, с того села, где мы самогонку покупали, пока за родной СССР старались. Видать, зря мы прошлого дня в клубе с местными подрались, пришел по нашу душу, рожа хитрая. Достает, значит, инспектор, блокнотик свой из планшетки и давай - «граждане алкоголики, пора вам на пятнадцать суток от чемира отдохнуть, здоровьишко подправить». Смеется, гаденыш.
Ну, мы выходим на берег, делать нечего — обгадили нам всю малину, сейчас начнет еще вязать — и веревка у него на поясе, сразу видно, что наш, советский, не то что у буржуев, как говорят, кандалы. Да нас и вязать не надо — сами на ногах еле стоим. Только мент все не подходит, смотрит реку и лицо у него так меняется. И мы туда смотрим и видим утопленника. Натурально, в рваных ватных штанах, весь раздутый, фиолетовый, страх берет. Но то еще ничего, только утопленник этот на своих ногах стоит и к нам ковыляет. Ну, мы все побросали и подальше от участкового с утопленником, чтоб им разом провалиться, побежали. Я с Егором — в лес, Диман с участковым — в сарай.
Бежим, бежим, мимо каких-то времянок, стемнело уже, а нам все утопленники со страху всюду видятся. Наконец, добежали до изб, все покосившиеся, деревня, видать, где только забулдыг вроде нас много. И, главное, все боимся — а вдруг в избах тоже утопленники. До того нас страх разобрал. Ну, я собрался, стучу в избу, открывается дверь и с матом меня прямо в рожу бьют. Я аж опешил — за что, как, но понял, что все ж живые, наши русские люди, кто ж еще так будет делать, и от радости даже про рожу свою разбитую забыл. Сидим мы с Егором, дух переводим и Димана вспоминаем — небось утопленник его с собой утащил, помянуть бы. Рядом бабки местные идут, меж собой шамкают. Видим — вроде мирные они, спрашиваем — куда мы попали, как отсюда до райцентра поехать. Бабки на нас так смотрят, не хуже утопленника, и рассказывают — трасса за 12 километров, утром идите, сейчас нельзя. Сильно утопленники в это время ходят, говорят, — то ли из немцев они, то ли местные разбойники. Лишь колдун местный с ними может совладать, он потомственный, и дед, и прадед его были колдуны, да только он участковым работает, дома не найдешь. Колдун этот нечисть и отваживает, а в колхозе или рабочим по колдовским его законам работать нельзя, вот и служит в милиции. А в последнее время и его утопленники не слушают, выходят из реки, рвут сети, портят лодки. И еще говорили, что может ихний колдун память у человека отнимать — посмотрит так в лицо и ничего человек уже не помнит, будто и не с ним было. Сильно бабки этим своим участковым гордились. Может родичи ему были, уж не знаю даже.
Ну, мы сразу смекнули, что к чему, наутро уже в райцентре были. Приехали домой, решили к Диману до дому сходить, жене его рассказать. А нас там Диман встречает. Мы его про утопленника начали расспрашивать, а он только ржет. С химикатами, говорит, самогонка была, или белка вас хватила — он сам спокойно проснулся в сарае у речки и доехал домой. Еще глумится — сами вы нежить фиолетовая, на себя в зеркало гляньте. Мы его про участкового спрашиваем — тоже смеется. Вот так и думай — правда ли что было, или просто перепили.