1.
Ты видишь? Проносится мимо,
как чьей-то усталости вздох,
такое, бирюзовое, синее
из бисера прежних эпох,
из глянца сиреневых листьев
в прохладе цветущих аллей
из бусин дневных фонарей
и чьих-то оборванных мыслей,
оставшихся с прошлой зимы.
А мы?
2.
Где здесь в этом городе...
Нет, все не так.
Твой город и мой -
город солнечных бликов -
три тысячи лет простоял
в великом смешеньи
зеркал, луж и стекол витрин,
и глаз с отражением неба,
и беспрестанного бега
на солнце расплавленных рельсов,
что нитью из дома домой
стянули больные виски.
Но кто мне расскажет:
где здесь в этом городе место
для нашего отраженья,
и есть ли на свете поверхность,
способная нас отразить?
3.
Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная)
движенье на 1-2-3, 1-2-3, 1-2-3.
Как кружатся листья каштановые
и вертят тягучее, вязкое
сливаясь с запястьями нашими -
точь-в-точь мостовая арбатская.
Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная)
движенье на 1-2-3, 1-2-3, 1-2-3.
И небо на солнце накрутится,
и глянец дождливый, асфальтовый,
вдруг слившийся с блеском в глазах твоих,
коснется век тонкими пальцами,
и в этом движеньи закружит нас.
Возьми его на руки, посмотри
на давнее (может быть, вечное -
как остановка конечная).
Тебе говорили, глаза твои
похожи на мед
если солнцем просвечены?
4.
А мы:
Три тысячелетья без сна,
вдвоем среди этого вальса,
на рельсах, расплавленных солнцем.
Вдвоем.
И можно остаться средь этого вальса
навеки,
но прежде -
холодные пальцы к вискам
ресницы к ресницам
и веки к чему-нибудь нежному.