Кузнецов Евгений Владимирович : другие произведения.

Книга Лино (2)

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Большой фанфик по мотивам "Сильмариллиона", дающий представление о событиях, происходивших в одном из вариантов мира Арды в Предначальную и Первую Эпохи. Единых и постоянных персонажей - почти не имеет. Является подборкой отдельных (иногда - взаимосвязанных между собой) "зарисовок" о тех или иных лицах или событиях. Иногда имеет некоторые сюжетно-событийно-этические отклонения от текста первоисточника, и редко где учитывает "дополнительные" материалы Профессора, не вошедшие в "Сильм". Сроки написания: 1996-2015 год. Не закончено, но достаточно близко к окончанию. В данном куске представлены события от Клятвы Феанора до окончания Войны Гнева.
  ЧАСТЬ 6. ИЗГНАННИКИ
  
  "Повелитель" тебе говорю, преклоня колена.
  "Дориата король, могучий владыка синдар..."
  Не подумай, прошу я, что речи мои - измена
  Ибо равным с тобой говорю я, владыка Тингол.
  
  Вот и стихла в лесах рога нашего звонкая нота,
  И сошли мы, уставшие, с злого, кровавого следа...
  Зверь чудовищный мертв и славной была охота,
  Но, поверь мне - чернее ночи станет победа.
  
  И в руках твоих больше зла, чем ты можешь представить.
  Говоришь, что красив он, но знаю - змею ты держишь.
  С ним расстаться себя никак не можешь заставить
  И отныне уж рок Дориата навряд ли сдержишь.
  
  Кровью камень отмечен. Очнись же, и вспомни Финвэ...
  Фелагунд погребен, а он родич тебе по крови.
  Берен тоже погиб... Это - вестник беды, поверь мне,
  И подумай о том, что кровавыми станут зори.
  
  Что ж молчишь ты, король, словно пленник, свой взгляд скрывая?
  Неужели совету друга уже не внемлешь?
  Свет струиться по граням, со смертью беспечно играя.
  Чем прельстил он тебя? Неужели тем лишь?
  
  Ты молчишь, и решенья Владыки я жду покорно.
  Но ты бел, словно снег, а в глазах незнакомый пламень.
  Вот и все... Ты решил, и глаза опускаешь позорно,
  А в ладони, как прежде сияет Проклятый Камень.
  
  ***
  
  Впервые в жизни увидев Тирион погруженным в кромешный мрак, Майтимо невольно придержал коня. Огромный жеребец, утомленный дальней дорогой, почти рад был внезапной заминке, но встречный ветер, безжалостно трепавший плащ его седока, словно тяжелый туман, раздувал пологом нависшую над городом тревогу, почти физически ощутимыми "хлопьями" бросая ее в лица тем, кто возвращался сейчас с севера на благословенный некогда юг.
  
  После в одночасье превращенной в груду камней расчетливой суровости Форменоса, каждому из сыновей Феанаро нетрудно было увидеть в зловещем созвездии городских огней все, что угодно, но Майтимо знал - его отец не из тех, кто легко отступает, и там, впереди, каждому из них, как никогда, нужна будет поддержка друг друга...
  
  А город сейчас был виден, как на ладони. Безмолвный, хаотично перемигивающийся алыми отблесками факелов, к ужасу старшего внука Финвэ ничем не напоминал он тот добрый и светлый Тирион, в котором день за днем не смолкал ни на минуту разноголосый шум многочисленных мастерских. Его песня была мертва, как мертвы были в тот миг серебряные колокола Валмара, и, въезжая на такое знакомое некогда гулкое кружево городских улиц, Майтимо не без содрогания всматривался в лица тех, кто выходил сейчас навстречу старшему сыну своего короля.
  
  На неоднократно задаваемые им вопросы приехавшие с севера не отвечали. Покинув седла, они лишь молча устремились вверх по склону холма - к подножию маяка, построенного когда-то Ингвэ, и в неверных отсветах предусмотрительно захваченных факелов нолдор невольно отступали, обескураженные происходящим и тем, каким увидели они вернувшегося в Тирион Феанаро.
  
  Стремительный и сильный в движениях, с решительно сжатыми, бледными, как мел, губами, в сполохе разметавшихся по плечам иссиня-черных, вьющихся тугими прядями волос, он, словно клинок, вспарывал мертвенное одиночество причудливо вздымающихся улиц, и ни один нолдо не осмеливался сейчас заступить дорогу тому, кто, будучи ранее величайшим мастером своего народа, на глазах превращался отныне в демона мщения. И не напрасно, как видно, Мириэль назвала его когда-то Пламенным Духом. Тысячу раз была права жена короля Финвэ, прозрев материнским предвидением этот всепоглощающий огонь. Но сейчас языки его были темны, как зарождающийся над морем смерч, и, как смерч же, захватывали они в свои спирали всех тех, кто в тревожном недоумении поднимался к высокому каменному шпилю, не один йен венчавшему город.
  
  Те немногие, кто уцелел при падении Форменоса, вскоре поотстали, медленно смешавшись с толпой, однако Майтимо с братьями по-прежнему держались возле отца. Они шли так близко, что его длинный дорожный плащ то и дело ударял по ногам то Майтимо, то Тьелкормо, всю жизнь державшегося так, словно это он - старший в их прямо-таки не самой обычной семье, и замерли в неподвижности лишь на высоком каменном помосте на глазах у многотысячной толпы, почти безмолвно внимающей речи старшего сына погибшего короля.
  
  Сквозь дым и чад горевших внизу факелов, старший из Феанариони почти не различал лица тех, кого с детства привык он видеть рядом с собой. Перед глазами его была лишь память о садах Лориэна и теле деда, медленно опускаемом на траву рядом с той, что была когда-то матерью Феанаро, а за плечами чувствовалось лишь тепло дыхания братьев, привычно касавшееся растрепанных скачкой волос. И даже пламенные слова отца о покинутых некогда землях почти не задевали его феа до тех самых пор, пока не взлетела, не рванулась к ярко сияющим элени Клятва, забыть которую ему отныне было не суждено.
  
  - И потому сейчас, - грозно звучало над площадью, - именем Единого клянусь я в том, что отомщу убийце моего отца! И пусть знает Арда, что ничья рука не смеет касаться сильмариллов, потому как не потерплю я, чтобы кто-нибудь другой владел ими так, как владеет ими Моргот. И пусть свидетелями моими в том будут и владыка Манвэ, и светлая Варда Элентари - я буду преследовать любого, кто так или иначе посягнет на сотворенные мною камни... Из-за них был убит Финвэ и...
  
  - ...любое существо, доброе или злое...
  
  - ...будь то эльф, демон или человек...
  
  - ...неминуемо падет под ударами наших мечей!
  
  - Они проложат нам дорогу, и в этой борьбе мы не будем знать ни жалости, ни пощады...
  
  - Так я сказал, - во внезапно наступившей тишине произнес Феанаро. - И пусть же Вековечная Тьма поглотит меня и говоривших со мною, если не сумеем мы выполнить данного ныне обета.
  
  Теперь сказано было все. Потрясенные случившимся, собравшиеся на площади и стоящие на подножии маяка молчали, а затем где-то вдалеке зародился вдруг негромкий, неустанно нарастающий ропот, волной пошедший гулять по рядам, но все еще не позволяющий понять, одобряют ли нолдор случившееся или нет.
  
  - Артанис!.. Нэрвен, очнись.
  
  Распахнутые, словно огромные окна, глаза Финарато встревожено устремлены на сестру. Потрясенный состоянием Алатариэль, он отчаянно тряс ее за плечи, но дочь Арафинвэ не откликалась. Все время с момента прихода на площадь простояв с горящими от восторга глазами, сейчас она, как завороженная, молча смотрела туда, где, окруженный сыновьями, стоял старший сын Финвэ, а мимо них с братом к подножию Миндона уже спешил не на шутку встревоженный Финакано.
  
  По матово-серым в темных прожилках высоким ступеням он взлетел так, словно его мягкие сапоги ни на мгновение не касались остывших за время Вечной Ночи камней. Однако, поднявшись на помост, сын Нолофинвэ замедлил шаги и, бесшумно подойдя к все еще пытавшемуся отдышаться старшему сыну Феанаро, молча положил руку на его, под стать росту, широкое плечо.
  
  - С такой клятвой не шутят, родич, - тихо произнес он. - Ты в самом деле собираешься покинуть Валинор?
  
  - Да, - ладонь Майтимо осторожно коснулась руки друга, а серо-стальные глаза едва заметно кивнули в ответ.
  
  - Тогда я с тобой, - в затихшем было голосе Финакано яростным клинком вновь блеснула прежняя сила, и, поддавшись ей, старший Нолофинвион пламенно обернулся к толпе. - Ты слышишь, отец - я ухожу с ними!
  
  - Нет, - последовал короткий ответ Нолофинвэ.
  
  - Прости, - возразил сын, - но Руссандол друг мне, и не нам, сыновьям нолдор, предавать покидающих Аман.
  
  - Ты никуда не пойдешь, сын! То, что задумал Феанаро - безумие, и я не позволю кому-нибудь из нашего рода и шага сделать по дороге, указанной им.
  
  Слова среднего сына Финвэ звучали, как приговор. Услышав их, Финакано всерьез приготовился отважиться даже на бунт, но подошедший к помосту Турондо не позволил ему заговорить.
  
  - Отец прав, - спокойно и твердо произнес он. - Подобная неосмотрительность не к лицу сыну правителя нолдор. Если ты и в самом деле намерен идти...
  
  Огненные сполохи яркими бликами пламенели сейчас на темном шелке его серебристо-коричневых одежд, а лицо и голос были прямыми их противоположностями, но слова эти послужили, как видно, последней каплей.
  
  - Попридержи язык, - в гневе обернулся к племяннику Феанаро. - Попридержи язык и запомни - сейчас твой отец не правит в Тирионе. ...Да и не надолго же хватило братской верности клявшемуся у трона Манвэ. Похоже, что мало ему показалось собственного предательства, коли и от сына своего он требует сейчас того же...
  
  Подстегнутые злыми языками, в воздухе едва не засверкали мечи. Кто-то из собравшихся на площади так и не сумел сдержать испуганный вскрик, кто-то наоборот попытался продвинуться вперед, дабы успеть прикрыть готовых к стычке вождей, и неизвестно, чем бы все это закончилось, если бы рядом с помостом не оказался вдруг Арафинвэ, не раз и не два останавливавший братьев как дома, так и вне него.
  
  - Он прежде всего отец, Феанаро, - мягко отстраняя прочь Турондо, обратился к старшему брату золотоволосый сын Индис. - Ему ли не тревожиться о сыне, которого толкаешь ты на поистине опасный путь? Тебе не победить принадлежащего к народу валар, а что до прочих твоих речей... Прошу тебя - не ищи иной земли кроме той, на которой родился. Отец не зря когда-то покинул Эндорэ и, думаю, что, если ты уйдешь, кровь его будет отнюдь не последней.
  
  - Не тебе, златокудрый, говорить со мной о крови Финвэ, - парировал Феанаро. - помнится, ты так и не покинул склоны Таниквэтиль после того, как "светлый Аман" погрузился во тьму... Так что спрашивать чье-то мнение я буду лишь у тех, для кого эта смерть действительно является утратой.
  Он помолчал, а затем, видя, что и братья, и их сыновья не пытаются больше снова лезть на рожон, в последний раз обернулся в сторону тех, кто только что, затаив дыхание, внимал его речам.
  
  - Итак, кто еще из рода Финвэ готов последовать за мной кроме сына моего брата, Финакано?
  
  Этот вопрос был последним. Задав его, старший Финвион не произнес больше ни слова, но и этого было вполне достаточно, ибо слишком хорошо знал он тех, к кому были обращены эти слова. И в тот же миг словно острый охотничий нож вонзился под сердце Арафинвэ. Ангарато и Айканаро светло-золотистым и огненно-рыжим факелами застыли среди темноволосых сыновей Феанаро, а в то мгновение, когда на помост пока еще молча поднялась Алатариэль, младший сын Финвэ медленно опустил голову, быть может, впервые в жизни по-настоящему признавая тот факт, что на этот раз он действительно проиграл.
  
  ***
  
  Морские волны мерно качали белоснежные суда и были так же черны, как черна была ночь, окружавшая их.
  
  Со стороны порой начинало казаться, что моря, так вольно раскинувшегося здесь от горизонта до горизонта, просто не существует. Что окружает видимое вокруг пространство одна только тьма, а корабли, несущие эльдар на восток, плывут прямо по черному воздуху, наполненному яркой пылью элени, таких крупных, какие, наверно, взирали лишь на берега Вод Пробуждения в те незапамятные времена, когда квэнди впервые подняли к ним свои изумленные лица. Жуткая, но удивительно прекрасная эта картина, непременно развеивалась в прах лишь тогда, когда слуха Майтимо то и дело достигали-таки звуки материального мира - тревожный шелест волн о борта идущего первым судна да сиплый скрип натруженных снастей за спиной.
  
  Странно это было - стоять на носу так страшно сменившего хозяев корабля и плыть прочь от родных берегов, впервые покидая благословенные некогда земли Валинора и неуклонно двигаясь туда, куда по рассказам старших никогда еще не направлялись даже белокрылые птицы фальмари. И хотя за долгое время похода Нэльофинвэ уже привык к виду морских волн, отсутствие поблизости берегов Амана вселяло в его феа неведомую прежде тревогу. Нет, моря он не боялся, но после того чудовищного шторма то и дело ловил себя на том, что доверяет этой изменчивой водной стихии не больше, чем берегам, на данный момент во многом принадлежащим тому, кого нарекли нолдор отныне своим заклятым врагом.
  
  Знай старший из Феанариони побольше о плавании по морям, уже отсюда он отчасти мог бы различить у восточных границ безбрежного виднокрая темную линию этих незнакомых берегов, едва проступавшую над пенной линией прибоя. Однако время шло, и вскоре корабли облетел-таки чей-то громкий ликующий крик:
  
  - Земля!.. Земля!.. Это Белерианд!
  
  Многие услышавшие его встревожено поспешили к высоким бортам своих судов, силясь во что бы то ни стало сами рассмотреть едва проступившую в темноте землю, на тверди которой нолдор жаждали обрести свой новый дом, но вскоре наступившее было оживление в их рядах постепенно сошло на нет. Ибо видневшиеся на горизонте горы встречали пришельцев резкими порывами холодного весеннего ветра и даже отсюда, издалека, выглядели если и не зловеще, то крайне неприветливо. А потому радостные возгласы, уже готовые было сорваться с утомленных плаваньем губ, невольно застывали на устах, повергая флотилию в ту напряженную и несколько настороженную тишину, которая нередко повисает над полем боя, когда сквозь плотный утренний туман два вставших по разные стороны будущего поля боя войска пытаются определить потенциальную силу друг друга.
  
  Неведомый многим из них Белерианд молчал. Там, за медленно плывущим навстречу судам и внешне совершенно безжизненным горизонтом, нолдор ожидала война. Страшная, без поблажек и пощады, без скидок на неопытность и неравенство сил, без помощи тех, кто прежде всегда готов был, если и не оказать видимую поддержку, то хотя бы дать добрый совет. А пока, пускай и в молчании, несущая эту войну мрачная глыба чужого берега все теснее надвигалась на корабли, рисуясь на фоне неба нескончаемой грядой высоких холмов и полосой прибоя, гулко бьющегося о спины огромных прибрежных валунов.
  
  Вслед за еще до спуска сходен покинувшим корабль Феанаро огромным белым псом, первым из эльдар на твердую землю залива Дрэнгист сошел Тьелкормо. Настоящий воин по натуре, привычный к опасностям охоты, он был единственным из нолдор, кто ступил на серые камни Эндорэ с обнаженным мечом. Лицо его было открыто, серые глаза горели твердостью стали, но не твердостью безжизненного, равнодушного ко всему окружающему мертвого клинка, а огнем настоящего, живого бесстрашия. Вырвавшегося на свободу, и теперь спешащего жить.
  
  В тот яростный момент мрачные опасности лежащего вокруг мира для него просто не существовали. Он прошел бы их все! Смел бы прочь, как сухие прошлогодние листья! Разметал, подобно дуновению порывистого западного шквала... Уничтожил бы на корню, но... Чувствуя себя хозяином положения, старший из средних сыновей Феанаро и не подозревал, как похож он сейчас на себя тогдашнего - тоже первым входящего на сходни лебедеподобных кораблей фальмари в едва освещенной береговыми огнями гавани морских эльдар, Альквалондэ.
  
  Разве что прежней жестокости не было в его движениях, да только что пролитая кровь - первая, пролитая нолдор в Амане, не стекала с клинка. Теперь, в отличие от тогда, он был спокоен и горд. Былые речи отца, предстоящие некогда Клятве, все же нашли в тот час отклик в его пламенном сердце, и на лежащие перед ним просторы Белерианда Туркафинвэ Тьелкормо смотрел сейчас именно что как на земли, судьба которых была - принадлежать народу его отца.
  
  К счастью для Эндорэ, не все братья оказались сейчас едины в этом вопросе, и подобным третьему из своих сыновей был разве что сам Феанаро. В тот миг, когда нога его ступила на восточные берега, даже последнему слепцу становилось очевидным, что имя его и впрямь - явный плод материнского прозрения. Лишь незримое присутствие в этих пустынных и диких на вид местах величайшего из врагов подзвездного мира способно было сдержать прозванного Пламенным Духом. Не будь здесь этого явного давления извне, пламя, яростно бушевавшее в мятежной феа старшего из предводителей нолдор, до основания смело бы все, что хоть как-то дерзнуло попасться ему на пути к заранее намеченной цели. Однако Моргот был здесь, совсем близко, и за не вполне удачно надетой маской сдержанного спокойствия на лице вождя проступила-таки легкая тень того, что он вполне отдает себе отчет, в том, что пришедшие с ним отныне целиком и полностью зависят от его власти...
  
  ...Свободно движущейся тенью к нему бесшумно подошел Куруфинвэ. Мягкие сапоги уверенно касались сглаженных водою макушек прибрежных камней, неизменный синий плащ едва заметно колыхался за спиной, длинные волнистые волосы, как всегда, были убраны в хвост, а высокий лоб стягивал обруч нарочито безукоризненной работы.
  
  - Несмотря на все трудности, отец, нам это удалось, - тихо произнес он. - Наконец-то мы в Белерианде, как того и хотели...
  
  - Вижу, - напряженно, почти хмуро отозвался тот. - Займитесь разгрузкой кораблей. Выводите лошадей, разбейте временный лагерь. Однако учтите, что настоящего отдыха здесь ни у кого не будет.
  
  Выслушав эти распоряжения, Куруфинвэ поспешно отошел, а Феанаро с головой погрузился в деловитое разрешение насущных проблем высадки.
  
  - Намбарауто! Амрассэ! - довольно властно окликнул он младших сыновей. - Возьмите своих лошадей и передайте по кораблям, чтобы на краях лагеря выставили дозоры. Я не хочу, чтобы на нас напали внезапно.
  
  Перечить ему, понятное дело, не стали.
  
  С того момента, как стихли в шуме прибоя его последние слова, времени минуло совсем немного, а распоряжения вождя уже были выполнены как нужно. Ибо вдоль длинной вереницы стоящих в приютившей их бухте кораблей было зажжено множество костров, немногочисленный груз оказался сложенным неподалеку, лошади согнаны в несколько небольших табунов, а часовые расставлены именно так, чтобы ни один чужак не смог подобраться к лагерю, не потревожив разбивших его.
  
  Подвязавшись в качестве тех, кто якобы занимается делом, в табунщики, близнецы лишь очень нескоро соизволили вновь вернуться к отцу, но даже в тот момент, когда они, наконец, сделали это, Майтимо успел-таки опередить их. Времени прошло достаточно, кое-кто из нолдор успел даже немного отдохнуть и старший из Феанариони решил, что настал момент, когда можно будет спокойно поговорить с предводителем нолдор по поводу того, что тот собирается делать дальше. В каком порядке и в течении какого времени.
  
  - В лагере все готово, отец, - сдержанно произнес он, подобно Куруфинвэ, останавливаясь рядом с Феанаро. - Вокруг все спокойно... Однако, я слышал, ты велел разбить только временный лагерь, без шатров и укреплений. Но почему? Ведь нам надо еще дождаться тех, кто пока не покинул Аман. Неужели ты не пошлешь корабли за теми, кто ждет их там, за проливом?
  
  Обговоренное на совете, предшествовавшем отплытию, на котором присутствовали все решившиеся на этот поход потомки Финвэ, обязывало старшего сына короля поступить именно так, и Майтимо не ждал подвоха. Но ответом ему внезапно послужил смех. Смех жестокий, резкий, оскорбительный. Такой, каким, наверное, не смог бы смеяться даже сам Моргот.
  
  - Корабли?!!.. Назад?!. Глупец... Неужели ты думаешь, что я стану ждать тех, кто отвернулся от меня уже там, в Амане? Наш враг здесь, совсем рядом... Так стоит ли тратить время на то, чтобы ждать здесь этих трусливых собак, если отомстить за отца и деда мы можем уже сейчас, проломив стены его крепостей одним внезапным ударом? Пускай сидят там. Я не стану тратить время ни на Финакано, о котором, я знаю, ты просишь, ни - тем более! - на его отца.
  
  - Но ведь это предательство, - все еще не веря в то, что его отец мог так поступить не столько с теми, кто ждал их, сколько с ним самим, Майтимо едва смог говорить. Никогда прежде Феанаро не позволял себе насмехаться над кем-либо из них. Не понимать их дружбы с родичами - да, но делать то, что сейчас делал... Сказанное им было равносильно пощечине. Первой (и в общем-то - единственной), когда-либо полученной молодым нолдо. А потому лишь колоссальное напряжение воли позволило Нэльофинвэ подавить чудовищную вспышку ответной ярости, в тщетной надежде на то, что все, напрочь перечеркнутое этим смехом, еще можно исправить и хоть как-то возможно спасти.
  
  Однако сам Феанаро как будто не замечал его похолодевшего лица. Под яростными порывами холодного морского ветра он по-прежнему не желал даже склонить головы. В развевающемся плаще и мерцающих при свете костров доспехах он представлял собой воплощение жуткой смеси гордости, насмешки и презрения, а потому, глядя на него, Майтимо почти готов был испугаться той перемены, что - постепенно ли? внезапно? - произошла - происходила? - с его отцом.
  
  Нет, многие черты этого поведения были ему знакомы, но... "Неужели он не понимает, на кого становится похож?"...
  Страшная мысль мелькнула и погасла, потушенная поспешным ответным движением фэа, однако происходящее на берегу укрытого вечной ночью залива прервать, казалось, не способно было уже ничто.
  
  - Предательство?! - голос Феанаро, словно гром, разносился над побережьем. - Быть может и так... Но, учти, это мое решение останется неизменным. А, если ты так боишься вновь запятнать свою совесть, можешь уходить прочь хоть сейчас, ибо мои приказы вполне могут выполнить те, кто окажется посильнее тебя.
  
  С этими словами он хладнокровно подозвал к себе кого-то из своих спутников и предельно сурово произнес:
  
  - Как только догорят костры, поднимайтесь в дорогу.
  
  - Но как же так? - удивился тот. - Ведь Нолофинвэ... Финарато... те, кто с ними...
  
  - Мы никого не ждем.
  
  Феанаро произнес это резко, как отрезал, но эльдо, говоривший с ним, все-таки не смог не заговорить вновь.
  
  - А корабли?
  
  - Корабли - сжечь.
  
  Коротко, ясно и жестко.
  
  Поверить в эту страшную пару слов было почти невозможно. Противиться и перечить - тоже. Поэтому нолдо, получивший приказ, не смог в ответ проронить ни слова. Он лишь молча поклонился своему вождю и, оставив все недоумение только в мыслях, поспешил исполнить распоряжение, а Феанаро в третий и последний раз снова встретился взглядом со своим старшим сыном. Он по-прежнему не хотел уступать, и на этот раз Майтимо был побежден. Он, конечно, знал, что сейчас имеет законное право на бунт, но открытая его стычка с отцом не могла дать ничего, кроме новой крови, на этот раз льющейся среди своих. Ведь, если бы он осмелится схватиться за меч, на его сторону тут же неизменно встанут, как минимум, Макалаурэ и близнецы... не говоря уж о прочих эльдар, не всем из которых внезапная эта затея могла придтись по душе...
  
  - Нэльо! - находясь неподалеку и невольно оказавшись свидетелями произошедшего, Амрассэ и Намбарауто видели, как, явно поспорив с отцом, старший брат молча отвернулся от былого собеседника и решительно зашагал прочь, но, не понимая случившегося, первый из них не удержался от того, чтобы встревожено его не окликнуть.
  
  В ответ старший не обернулся. Впервые с того самого момента, когда удивленно склонился над их колыбелью, глядя на два удивительно схожих лица там, где он до сих пор привык видеть по одному.
  
  Свою боль он должен был пережечь сам. Не перекладывая на чужие плечи, не распыляя вокруг себя и не затрагивая ею других. Клин отчуждения, едва не разделивший их с Феанаро во время боя в Лебединой гавани, словно вбитый чьей-то умелой рукой еще глубже, достиг, наконец, той отдаленной части его феа, ранив которую, он разрушил единую доселе связь между отцом и сыном. Связь, создаваемую отцом и ребенком, между двумя феар еще при зачатии, и теперь - рвущуюся, как вконец прогнившее полотно.
  
  На этот раз Феанаро действительно предал его. Будь Майтимо один, он ушел бы сейчас так далеко, как только смог. Туда, где власть отца или вождя - неважно! - не имела бы над ним силы, но... Их, увы, было семеро и предавать братьев было выше сил того, кто фактически вырастил их на своих руках. Макалаурэ, конечно, уже почти взрослый... Однако, даже если бы Кано и смог в дальнейшем отвечать за остальных, оставлять его старшим в тот момент, когда отец ТАК падет в глазах и пришедших с ними, и оставшихся с Нолофинвэ, было бы по меньшей мере бесчестно. Он, Майтимо Руссандол, никогда не пойдет на низость. Вот только и видеть, то, что происходит сейчас у него за спиной, он не желал, и делать этого не станет!...
  
  Дело в том, что, повинуясь приказу своего вождя, именно в это время кто-то из нолдор уже нес в сторону моря зажженные от затухающих костров факела. Еще мгновение - и первые из огненных языков коснулись обреченных на смерть творений фальмари.
  
  Хорошо просмоленные, корабли занялись так быстро, словно не огонь, а стремительные верткие белки разбежались по гладкому дереву палуб и юрко взметнулись на высокие стволы мачт. Новый порыв ветра - и страшный враг мощными вихрями пламенной бури ревел в беззащитных снастях, жадно взлетая все выше и выше вверх - к черному небу, впервые видевшему что-либо подобное со своих бездонных высот...
  
  На это действительно страшно было смотреть. Темнота земель, никогда не видевших света, безмолвные в этот миг элени и багровое зарево чудовищного пожара, отраженного в пенном прибое серых морских волн. Такой явлена была миру картина этого чудовищного убийства чужих творений, и многие изгнанники невольно отводили взгляд, будучи не в силах молча смотреть на то, с чем только что столкнула их безжалостная судьба.
  
  Едва заметив, как вспыхнул первый корабль, Макалаурэ, стоявший тогда где-то в стороне от морских волн, внезапно вскрикнул от боли. В руках его в тот момент был обнаженный кинжал. За движением рук он не уследил, острое лезвие сорвалось и коротко резануло беззащитную складку кожи между большим и указательным пальцами, лишь чудом не повредив сухожилий.
  
  Кровь хлынула мгновенно, но менестрелю оказалось не до нее. Ошеломленно и в какой-то степени, как ему показалось, через силу, он сделал несколько шагов в сторону берега, но тут столкнулся с шедшим по гулко перекатывавшимся под ногами серым камням старшим братом.
  
  - Майтимо, что происходит?.. Их... их же надо как-то остановить...
  
  - Не смей, - последовал короткий ответ. - Это приказ.
  
  Невольно вскинув широкие брови, Макалаурэ отступил на пару шагов.
  
  - Что?! - голос у него - менестреля! - едва не сорвался на тихий сип. - Но мы же обещали...
  
  В ответ на это собеседник Кано только грустно усмехнулся.
  
  - Это приказ Феанаро, брат, - в отличие от усмешки голос его был резок, но, поясняя сказанное, Майтимо нашел в себе силы сбавить тон, и дальнейшее произнес гораздо мягче. - Я сам это слышал и не стал бы тебе лгать... Считай, что отныне у него нет старшего сына и подчиняться его приказам я стану только как приказам вождя. Говорю это тебе одному и лишь для того, чтобы ты не удивлялся, если увидишь, что отныне что-то пойдет не так, как было прежде...
  
  Коротко коснувшись ладонью плеча Макалаурэ, он едва заметно качнул головой, а затем молча пошел куда-то к более крупным валунам и только, стоя на вершине одного из них, впервые за все это время обернулся в сторону моря.
  
  Канафинвэ не окликал его больше и не догонял. Как и близнецы, старшие Феанариони подчас понимали друг друга без слов. Это давало обоим свободу побыть в одиночестве, и сейчас Майтимо вовсю пользовался этим правом, как никогда нуждаясь в том, чтобы все сейчас было именно так. Ветер едва заметно трепал его не слишком короткие, крупными прядями вьющиеся волосы, освежал горящее от переполнявших феа чувств лицо и на всю жизнь вбивал в память запах пожираемой огнем просмоленной древесины, из ослепительно белой на глазах становящейся матово черным углем. Углем, на бившихся в волнах частицах которого время от времени проступал так и не уничтоженный пламенем узор. Для многих нолдор ставший теперь неоспоримым доказательством того, что подлинное ТВОРЕНИЕ с лика Арды не стирается никогда...
  
  ***
  
  Кашель. Сухой, надрывный кашель в морозной тишине под удивительно высоким "зимним" небом. Яркие элени колкими горошинами мерцают в темноте, как будто исполняя загадочный волшебный танец. Ни одного клочка тумана вокруг: куда не кинешь взгляд - только белая ледяная пустыня, серые тени у стенок торосов да черный купол неба над головой и наст блестит, словно сталь отцовского клинка, навеки отполированный жестким дыханием вечной ночи.
  
  Холодно. Окоченевшие пальцы не согреть, даже держа их у самых губ. Тепло дыхания застывает в морозном воздухе так быстро, что на руках оседает лишь холодная влага и ветер тут же норовит снова превратить ее в лед, а, отчаявшись, жестко врывается под одежду, леденя тело до самых костей...
  
  Зябко кутаясь в истрепанную вьюгой одежду, Нинквэоро осторожно прижимался к чьему-то крепкому колену и тщетно пытался бороться со сном. Искусно подбитый мехом зимний плащ был слишком короток, чтобы укрыть его целиком, но зато достаточно широк, чтобы скрыть коричневую шерстяную куртку и плотную серую рубашку, куда хуже приспособленные к испытанию подобной стужей. Ноги приходилось поджать под себя, а лицо хоть немного прикрыть краем широкого капюшона. К счастью, в свое время мальчугану приходилось бывать довольно высоко в горах, и он хоть немного понимал толк в том, как защитить себя от подобной непогоды. Вот, если бы только не смыкались с такой настойчивостью вконец заиндевевшие веки...
  
  ...Огонь. Стоило только закрыть глаза, и веселые язычки яркого пламени вспыхивали жарким костерком весенней ночи, распространяя в сознании живительное тепло и изгоняя из памяти все то, что творилось вокруг на самом деле. В ушах Нинквэоро начинали звучать радостные голоса, и феа его наполнялась неизбывным ощущением праздника, ярко пестревшего красками и наполненного ароматом ранних цветов... Но тут же исчезало, как только маленький нолдо силой заставлял себя очнуться и снова всмотреться в бивачную тьму.
  
  Последний раз у настоящего костра сидеть ему пришлось больше десяти переходов назад. Жалкое пламя с неохотой поедало десяток мерзлых веток обледеневшего плавника и, хирея на глазах, вскоре потухло, отныне сохраняя себя лишь в редких огоньках небольших жировых светилен, которые ненадолго зажигались лишь во время длительных, "ночных", привалов, позволяя хоть чуть-чуть обогреться прежде, чем придется заставить себя немного поспать...
  
  Внезапно знакомая боль снова сдавила грудь. Холод жестоко резанул окоченевшее тело настолько глубоко, что горло маленького эльдо перехватило, и через мгновение Нинквэоро тоже зашелся в надрывном, но редком кашле. Прежде, не желая пугать опекавших его взрослых, он всегда старался его сдержать, но в последнее время делать это было все труднее.
  Обмороженные легкие давали себя знать настолько, что на этот раз мальчуган невольно ткнулся лицом в заметно припорошенные снегом колени, и нолдо, сидевший у него за спиной, вынужден был испуганно схватить его за плечи.
  
  Голос, прозвучавший над самым его ухом, пострадавший услышал уже как будто издалека.
  
  - Намион,.. ты целитель - найдется у тебя что-нибудь?..
  
  Второй эльдо, примостившийся неподалеку, вынул из-за пазухи закутанную в мех флягу.
  
  - Не больше глотка, малыш, - произнес он, поднося ее к самым губам Нинквэоро. - Неизвестно, сколько еще идти и скольким оно может понадобиться.
  
  Из фляги резко пахнуло терпким набором трав, но, глотнув немного, мальчик подумал, что едва не обжегся. Легкие его наполнились живительным теплом и полный молчаливого понимания взгляд послужил благодарностью тому, кто каким-то чудом находил в себе силы дружески улыбнуться ему, согревая не только целебным настоем, но и теплом своей собственной души. Он знал, что второго глотка действительно не будет, но видел также и то, что флягу старший из них убирает назад через силу, не скрывая того, что сожалеет о невозможности растрачивать драгоценное питье даже на того, кому оно сейчас нужно.
  
  - На большом привале я тебя найду, - тихо произнес Намион, с участием глядя на потянувшегося к нему мальчугана. - Попробую что-то сделать... А сейчас... сейчас просто отдохни.
  
  - Родители-то где? - поинтересовался он через минуту, по каким-то своим, особым, одному ему ведомым приметам, понимая, что сидящий рядом с мальчиком не является его родичем. Однако в ту же секунду он пожалел о том, что вопрос этот вообще сорвался с его губ. Дело в том, что в то же мгновенье такой открытый до той поры взгляд больших детских глаз как будто отгородила невидимая стена. Безотчетным движением Нинквэоро решительно забился поближе к тому, кто прикрывал его спину, и надолго замолчал, глубоко погруженный в свои мысли. Ведь Рандивэн, его мать, была в числе тех, кто отбился от остальных во время первого из обрушившихся на эльдар жестоких снежных буранов, а Элемир... его отец покинул Аман в числе тех, кто ушел с Феанаро на захваченных некогда кораблях. Он не знал того, что произойдет с ними дальше, и, подобно многим, счел первое плавание достаточно опасным, чтобы подвергать этому испытанию свою жену и сына, даже не подозревая, что то, что пришлось им пережить на самом деле, было намного страшнее безжалостных орочьих клинков...
  * * *
  Новый переход почему-то казался Нинквэоро ужасно долгим. Снадобье, данное Намионом, сделало, правда, свое дело. Если мальчуган не пытался делать слишком глубокий вздох, то легкие его почти совсем не болели, жар, то и дело заявлявший прежде о своем существовании, пока не повторялся, да и кашель снова удавалось довольно неплохо сдерживать, легко загоняя его вглубь и не позволяя ему вырваться наружу.
  
  Однако на этот раз опасность подстерегала юного нолдо совсем с другой стороны. К этому времени Нинквэоро устал настолько, что едва осознавал, что все еще находится среди живых. Черно-серые силуэты, неторопливо двигавшиеся рядом с ним, давно уже мнились ему безжизненными тенями. Просто картинкой, почти не отвлекающей внимания от главного - ногу надо ставить так, чтобы не споткнуться и не упасть, теряя затем лишние силы на то, чтобы подняться.
  
  Шаг, еще шаг... Тяжкая, медлительная работа, то и дело пугающая мыслью о том, что, идя вперед, никогда не знаешь, не подстерегает ли тебя совсем рядом коварная полынья. Одна из тех, что лишь по самой поверхности едва прикрыта тонкой коркой льда, под которой таится чудовищная водяная бездна. Нинквэоро однажды видел, как такая ловушка унесла жизни сразу нескольких эльдар, случайно оказавшихся в ее плену. Трое из них погибли сразу, четвертый, лишь чудом выбравшийся на твердый лед, так и не сумел по-настоящему согреться. Он умер незадолго до того, как кто-то из вождей объявил об окончании привала.
  
  Однако, если пытаться все время думать только об этом, страх будет истачивать феа, подобно древесному червю, легко валящему наземь и не таких исполинов. Значит, думать надо о чем-то другом. О том, например, что ветер, никогда казалось бы не утихавший в этой суровой ледяной пустыне, ненадолго сложил-таки свои холодные крылья. О том, как цвели во дворе посаженные матерью цветы и деревья, как интересно было наблюдать за работой отца, как лазили с друзьями по самым опасным кручам, как искали отбившихся от табуна лошадей... О том, как там, за проливом, он встретит наконец отца, и долго-долго будет отсыпаться в его крепких объятьях, кутаясь в теплые складки широкого мехового плаща и как можно глубже стараясь вдыхать запах, так отчетливо напоминавший ему о доме...
  
  Внезапно - мальчик и не заметил, как это случилось - правая нога его почти по колено ушла под лед. Черная вода, рванувшаяся в небольшой пролом, вскинулась и забурлила, мешая в своих холодных струях крошечные воздушные пузырьки и серое ледяное крошево. Закричав от ужаса, Нинквэоро испуганно рванулся было прочь, но в тот же миг чья-то сильная рука крепко обхватила его за плечи и уверенно выдернула из образовывающейся полыньи поближе к встревоженным очередной опасностью эльдар. В ужасе прижавшись боком к своему спасителю, мальчик медленно поднял побелевшее от мороза лицо и увидел прямо перед собой лицо Намиона, обрамленное длинными прядями чуть спутанных от ветра волос.
  
  Присев рядом с ним на корточки, нолдо как можно спокойней отжал промокшую обувь мальчугана, поднял его на руки, плотно закутал его в свой плащ и бережно понес навстречу далекой линии горизонта, сплошь затянутой плотным пологом серовато-сизых туч. Не на шутку перепуганный, Нинквэоро не слышал, что тот ему говорил. Он лишь видел, как шевелятся на едва знакомом лице вкровь потрескавшиеся губы, но смутно понимал - главного в этих речах не скажешь словами. Оно таится в ласковом спокойствии голоса, теплом дыхании, мягком отсвете глаз. Так мог бы говорить с ним отец и, отчаянно ткнувшись лицом в грудь целителя, Нинквэоро заплакал. Впервые с того самого дня, когда в первый раз ступил на чудовищный в своем вековечном безмолвии Битый Лед.
  
  ***
  
  Время шло, и небывалая усталость все чаще сменялась долгожданным отблеском надежды. Ведь уже два или три раза взору идущих представали черные спины небольших скалистых островков - явные предвестники того, что восточный материк лежит где-то совсем неподалеку. Ветер, неустанно круживший над этими жалкими клочками суши, порою вылизывал их до самых камней и, совершенно безжизненные, лишенные травы и леса, они неизменными вехами вставали на пути тех, кто покинул благословение Валинора, тихо-тихо шепча им о том, что впереди их действительно ждут земли Эндорэ. Пусть мрачные и неизведанные, пусть заранее враждебно настроенные, но все-таки куда более безопасные, чем только что пересеченная ими ледяная пустыня бескрайнего Севера.
  
  ...Этот переход Намион молча преодолевал вместе с остальными. К этой группе он и Нинквэоро примкнули только на прошлом привале. Не поспевая за своими прежними спутниками, они то и дело переходили от отряда к отряду и везде находили тех, кто нуждался в старшем из них как в целителе, в свою очередь давая приют им обоим. Однако здесь знакомых лиц было еще совсем немного: лишь юная нолдэ, едва постарше самого Нинквэоро, двое ее братишек, совсем пока малыши, и одинокий книжник, взявшийся их опекать после того, как они потеряли родителей. Он приходился им дальним родичем и был очень благодарен пришельцам за то, что во время последнего большого привала эти двое помогли ему хоть немного поддержать хотя бы малышей. Они совсем было захворали от усталости и холода, а тут... Умелые руки, ласковые слова и веселые сказки, рассказанные Намионом, всерьез поставили их на ноги, и этой ночью в маленьком лагере, затерянном среди льдов, впервые за долгое время послышался детский смех. Сам книжник сказок рассказывать уже не мог - обмороженные губы давно заставили его молчать...
  
  В путь тронулись рано и, утомленный вчерашними заботами, Нинквэоро еще спал. Зная, что силы мальчугана давно уже на исходе, Намион снова осторожно поднял его на руки. Под всерьез поистрепавшимся суконным плащом у него будет еще несколько часов для того, чтобы хоть ненадолго продолжать не чувствовать холода, а там... кто знает, может быть к тому времени их уже встретит долгожданная большая земля? Ведь одна только радость, вызванная ее появлением, в силах будет дать его приемышу возможность добраться-таки до желанных лесов, так и не уснув навсегда в вечных ледниках Хэлкараксэ, подобно тем, кто не перенес жестокостей Исхода.
  
  Медленно двигаясь вперед, нолдо в очередной раз поудобнее приладил на своем плече черноволосую детскую голову и, едва приоткрыв полусонные глаза, Нинквэоро в полном недоумении уставился на те торосы, что пролегали у них за спиной. Идущие не оборачивались, и мальчуган был первым из них, кто увидел странную светло-серебристую полоску, медленно растекавшуюся вдоль линии горизонта.
  
  Поначалу Нинквэоро казалось, что он все еще спит. Но по мере того, как взгляд его становился яснее, загадочная полоса света делалась все реальнее. Ярче холодного мерцания элени, но бледнее сияния Дерев, она чем-то напоминала ему почти полузабытый ныне теплый свет серебролистого Тэлпериона, и в тот момент, когда над ярко освещенными этой полосой торосами показался край огромного белого диска, маленький эльдо не выдержал.
  
  - Намион!.. Орондэль,.. смотрите!.. Оно освещает нам путь, - в восторженном изумлении воскликнул он и, вывернувшись из объятий бережно несущего его целителя, стремительно кинулся назад. Туда, где Неведомое поднималось из-за грани земли, блистая таинственным великолепием и ослепительным серебристым сиянием своим затмевая звезды...
  
  - Нинквэоро!.. Постой... Нинквэоро!
  
  Всего лишь в несколько шагов нагнав метнувшегося к Светилу приемыша, Намион поспешно, но не грубо схватил его сзади за плечи и остановился, вместе с ним любуясь восходом этой первой надежды, а потому даже не замечая того, что где-то далеко-далеко на востоке десятки звучных рогов возвестили, наконец, о том, что первые отряды изгнанников достигли столь желанной для нолдор твердой земли.
  
  ***
  
  Сбивчивая тряска примитивной волокуши, наскоро связанной из прочных стволов молодых предгорных сосен, уже сама по себе являлась весьма изощренным вариантом пытки, но Элемир и представить себе не мог, каким мучением станет для него удвоенная этим издевательством боль от едва перевязанных ран и тревога за судьбу своего князя. Не имея возможности даже увидеть не только его (исчезнувшего вместе с пленителем сразу после того, как их захватили), но и второго из своих товарищей, находящегося где-то неподалеку, эльдо лишь то и дело закрывал глаза, давно уже сплошь запорошенные едкой пылью Ард-Галена, и вспоминал...
  
  Теперь на какое-то время воспоминания были всем, что у него осталось.
  
  Они выехали в путь на рассвете. Вдоволь отдохнувшие перед дальней дорогой, на сытых, свежих конях, привыкшие к победам, а не к поражениям. Пускай и дававшимся дорогой ценой, но...
  
  Кто-то из молодых нолдор даже смеялся, говоря, что навряд ли им стоит опасаться коварства Врага. Ведь на переговоры, очевидно, с таким отрядом не ходят... Конные да при оружии, они считали себя не вправе опасаться кучки пеших ирчи, у которых и доспехи-то есть в лучшем случае через одного. А в худшем - у пары-тройки на несколько десятков.
  
  К счастью, Нэльофинвэ Майтимо вовремя услышал его.
  
  - Прекрати эти глупости, Линотин, - едва обернувшись, заметил он. - Нашему врагу подчиняются не только ирчи.
  
  Да уж, ему ли - сыну Феанаро - забыть прокаленную пламенем землю, на которой он с братьями нашел умирающего отца? Элемир отстал тогда от их бешеной скачки, но даже ему открывшееся зрелище попортило немало крови.
  
  Спекшаяся глинистая почва и пепел - память об ушедших травах, кое-где, словно призрак, поднимавшаяся сохранившими тени былой формы волнами, словно, погибая, хрупкие творения Йаванны от испуга не успевали даже осыпаться. Ирчи сделать такое было не по силам, и волей неволей на память приходили тогда слова валар о множестве майар и младших духов, совращенных заманчивыми посулами Врага. А также смутные рассказы местных квэнди об огненных всполохах, озаривших звездное небо Белерианда как раз в тот год, когда погибли Светоносные Дерева Валинора.
  
  Линотин умолк, да и остальные участники "посольства" заметно охладили былой пыл. Нет, они не повернули назад, но шуток больше не шутили, став также куда внимательней оглядываться по сторонам.
  
  Насколько же отличались земли Белерианда от того, что они привыкли видеть за высокими стенами намертво защищавших Аман Пелоров! Там - мягкий климат, ласковые ветра, леса и травы - как гигантские перины, раскиданные до самой линии горизонта так, что вид их не мог не радовать глаз. Там - звездочки нарциссов в изумрудном бархате травы под кружевной сенью разлапистых кленов чарующего редколесья. Там - ручьи, звенящие под ногами среди пологих холмов, а также скалы, сверкающие белизной снега и мышиной серостью гранита, ухоженные уверенной рукой того, кто их когда-то создал...
  
  Здесь - огромные, едва расцвеченные лесом пустоши, на которых вереск переплетает свои стебли с муравой и дроком. Коричнево-серые горы, свинцовый отблеск озер и огромное количество птиц, способных, казалось, веками кормить тех, кто станет достаточно бережно собирать с них ежедневную дань. Здесь - прохладный резкий ветер, стремительными порывами срывающийся со скал, и, словно крылатый клинок, проходящийся по равнинам. А небо - переменчивое и удивительно чутко откликавшееся и на дождь, и на солнце, и на движение легких перистых облаков.
  
  Воздух здесь напоминал дикий мох на темных боках старых валунов, а пах - вереском и снегом. Почему-то всегда снегом, даже, если вокруг стояла теплынь, до боли пытавшаяся напоминать ту, что нолдор оставили в Валиноре. Смутно - очень смутно - он напоминал тот, которым время от времени дышали обитатели Форменоса, и Элемир невольно усмехнулся, сравнивая про себя, чем же еще один север так или иначе напоминает другой.
  
  Однако недолго же ему пришлось предаваться размышлениям. Вскоре ведущая их тропа, пробежав по небольшому ущелью, нырнула в очередную пологую долинку одного из отрогов Эред Ветрин и, пропетляв по идеально безлесной пустоши, раздвоилась, разделенная высокой и узкой скалой, словно мощный береговой мыс вдававшейся в горную ложбину.
  
  Увидев же почти напротив острия мысового выступа скалы три неподвижные фигуры верхами, Элемир понял, что ждали их отряд именно здесь...
  
  - Останьтесь, - тихо, как тень, произнес Майтимо и в сопровождении Ойомара и кого-то еще медленно толкнул коня вперед.
  
  "Не делай этого!" - хотелось закричать Элемиру, но... разве сын Феанаро так уж способен слушать кого-то, кроме себя...
  
  ...Как именно началась свалка, нолдо не помнил. В памяти сохранились лишь две картины - ирчи, четырьмя потоками спустившиеся с холмов, и два огненных столба, стремительно выросшие за спинами передних отрядов, в мгновение ока принявшие очертания самых обычных живых фигур. А в следующее же мгновение все смешалось. Нолдор бросились в атаку, противники смяли их, как прошлогоднюю солому, перемешали с собой и, убивая коней, начали уничтожать так, как совсем еще недавно сами пришедшие из-за моря, уничтожали ирчи в Битве-под-Звездами.
  
  Любой, кому удавалось пробиться ко все еще держащемуся в седле князю, в кровавых ранах падал на развороченную копытами землю. И больше уже не поднимался. Ибо противником Майтимо был майа. Элемир никогда не видел его в Валиноре и даже в горячке боя был поражен тем, как держится тот в седле, как владеет клинком и собственным телом, как стелется над гривой своего коня в звериной пластике движений.
  
  Однако, только ли движений? Ведь еще мгновенье - и прямо с седла вороного жеребца на Феанариона прыгнул крупный черновато-бурый волк, о которых то и дело рассказывали местные синдар и, хмурясь, называли их то волколаками, то варгами.
  
  Удар лап был настолько силен, что Майтимо не удержался и навзничь рухнул на землю. Но участь прочих нолдор его не постигла. Тех бойцов (и своих, и чужих), что еще топтались где-то поблизости, сила айну раздвинула в стороны так, словно камень, упавший в воду разогнал круги по этой самой воде, а долей мгновения позже над обоими противниками вырос небольшой полупрозрачный голубоватый купол.
  
  Больше Элемир ничего не видел, ибо очнулся от очередного вражеского удара только тогда, когда ирчи начали искать на поле боя тех, кто был еще жив. Таковых оказалось немного. Тех, чьи раны были тяжелы, добили, тех, у кого было что взять, обобрали и в конце концов отец Нинквэоро понял, что выживших осталось трое - Нельофинвэ Майтимо Руссандол Феанарион, Ойомар Илсиран и он сам.
  
  Из всех троих только князь не был ранен, но и он с трудом держался на ногах, вымотанный чудовищной схваткой до полного упадка сил. Ойомар с силой зажимал ладонью рану над самым виском и старательно берег правую ногу, рассеченную вражеской сталью сразу в нескольких местах. Кто-то из спутников майа бросил ему пару ветхих тряпок. Нолдо едва удержался от того, чтобы не швырнуть их обратно ему в лицо, но, видя, что он и не собирается воспользоваться этими импровизированными бинтами, двое ирчи по знаку незнакомца повалили раненого на землю и, перетянув то, что требовалось, связали пленника не столько ради того, чтобы он не сбежал, сколько ради того, чтобы он не сорвал повязки.
  
  После предыдущей сцены Элемиру повязок не предлагали. Его сразу привели в порядок насильно, и с этого момента стало очевидно, что на Севере все трое действительно нужны живыми. Нетрудно было догадаться - для чего...
  
  ...Вот и трясся он теперь на грубой волокуше, притороченной к путлищам одного из трофейных для победителей коней, третий день глотал забивавшую горло пыль, то и дело пытался найти глазами волокушу Ойомара и вспоминал, вспоминал, вспоминал...
  
  ***
  
  Неустанно подгоняемый всадником серый конь мчался вдоль берега сурового северного озера на северо-запад. Изрядно вспотевший, он яростно ударял копытами о едва прогретую солнцем землю и всхрапывал, стремясь не подчиняться воле седока. Однако феа управлявшего им нолдо в этот момент не знала преград. И уж конечно не было ей преградой своеволие норовистого жеребца, ибо единственной целью мчавшегося навстречу ветрам были далекие шатры, под лазурными стягами раскинувшиеся на огромной равнине.
  
  Порывистый, как пламя осеннего костра, Итинар и думать не хотел о том, что впереди его могут ждать не только дружеские объятья. Для того, чтобы наказать себя за невольно содеянное, ему хватало и собственного чувства вины. А прощение... Прощение ему нужно было лишь от тех, кого он сам оставил тогда на том берегу, и ни за что на свете сын Ондокано не стал бы вымаливать его у кого-то из остальных. Их он, не державший в руках роковых факелов, не предавал, и едва заметная ранка меж близко сходившихся ключиц докажет это любому, кто посмеет выдвинуть против него хоть какое-то обвинение.
  
  Рвать рубаху на груди он, конечно, не будет, и выхваляться содеянным тоже никогда не станет, но... Памяти о произошедшем за морем было для Итинара достаточно для того, чтобы не повторять пролитие крови на берегах залива Дрэнгист, теперь уже среди своих. Поэтому, почти все то время, пока горели в гигантской бухте у каменистых берегов отнятые у фальмари корабли, он молча простоял с мечом в руках, чувствуя у основания горла острие чужого клинка, и не желал теперь ни перед кем виниться в том, что удержал тогда себя от пары-другой не слишком-то неумелых ударов...
  
  Он просто найдет сейчас среди пришедших по льдам отца, мать и брата и только им на суд отдаст свою судьбу. Только им...
  
  ...Однако сколько бы не метался Итинар среди чужих шатров, кого бы ни спрашивал о судьбе родных, он не находил тех, кого искал, и ничего не слышал об их судьбе. Ответы пришедших с Нолофинвэ звучали хмуро и неприветливо. Обитатели этого берега понимали, откуда взялся в их лагере молодой эльдо с едва собранными в хвост черными волосами, в распущенном состоянии опускавшимися куда ниже лопаток. Солнце коварно отсвечивало в их прядях заметным медным огнем, оттеняя бледность взволнованного лица, но ни в чьих встреченных Итинаром глазах не освещало ни намека на участие и сочувствие.
  
  - Намион! - как за последнюю соломинку, ухватился Итинар за очередное знакомое лицо. Тот непринужденно стоял неподалеку от едва колеблемого ветром невысокого куста и в пол голоса разговаривал с очень высоким широкоплечим квэндо, вид которого, даже несмотря на все терзавшие его переживания, немало удивил окликнувшего.
  
  По росту и сложению незнакомец ничуть не уступал одним из самых высоких нолдор, однако был значительно суше многих из них и напоминал скорее тех квэнди, в жилах которых слилась кровь нолдор и ваниар. От последних достались ему и золотисто-соломенные волосы, прямые у корней и заметно вьющиеся ближе к концам, и кое-какие черты крепко слепленного лица, и что-то неверно-неуловимое в манере держаться, но... Никто и никогда в Валиноре не одевался в столь необычную одежду. Да и зачем бы в Благословенной земле могли понадобиться плотная шерстяная рубаха и относительно короткая "туника" из отлично выделанной шкуры с не везде обрезанными краями, надетая мехом внутрь?! Вышитые - безусловно, с великолепным мастерством - бисером, цветными нитями и кожаными шнурами.
  
  К счастью, второй раз окликать Намиона не было нужды. Оторвавшись от беседы, он извинился и стремительно подошел к Итинару так, словно и не имел никакого отношения к лагерю, встретившему молодого всадника хорошо, что не враждебно.
  
  - Откуда ты здесь? Зачем? - последовали неизбежные вопросы.
  
  - Отца ищу, мать, брата... Ты... тоже ничего не можешь сказать?
  
  Открытое прежде лицо Намиона едва заметно потемнело, руки, дружески касавшиеся плеч приехавшего, сжались сильнее, без слов выдавая то, что предстоящий им разговор ничего хорошего для спросившего не сулит.
  
  - Ондокано провалился под лед вскоре после начала пути, - тихо произнес он. - С Тинвиэль нас на долгое время разметало по разным группам. Я плохо знаю, что было с ней и Койрэниром в этот момент. Слышал только, что однажды они попали в сильный буран. Койрэнир и Лорили, дочка Маритинво, надолго отбились...
  
  - И?
  
  - Их нашли. Да они, в общем-то, скорее сами догнали взрослых. Малышка была укрыта двумя плащами - своим и койрэнирским. Отогреть его бывшие с Тинвиэль так и не смогли...
  
  Намион замолчал, но его собеседнику явно было не до пауз.
  
  - Рассказывай! - потребовал он. - Койри умер тогда?
  
  - Нет, - возразил целитель. - Он жил еще несколько переходов. Болел, и умер во время очередной снежной бури. Слишком долгой, чтобы ему ее пережить.
  
  - А мама?
  
  - Несколько последующих переходов она несла его на руках. Именно тогда мы с ней и встретились. Она ушла, покинула тело, отказавшись двигаться дальше в тот момент, когда не нашла в себе сил поднять со снега сына. Я не смог остановить... Она этого не хотела.
  
  Как слепой, Итинар молча сделал несколько шагов в сторону и отрешенно сел на землю в тени того самого куста, возле которого стояли некогда Намион и незнакомец. Так и не ушедший, между прочим, оттуда, где нолдо его застал.
  
  Длинные пряди, выпущенные у висков, широкими лентами упали сидящему на грудь, сильные пальцы с силой вцепились в корни волос у темени, тень укрыла его с головой, не позволяя высунуться на солнце даже кончикам отделанных посеребренным тиснением сапог...
  
  Они погибли. Все. Все, кого он оставил на укрытых вечным мраком берегах. И кого сейчас интересует, что сделал он это в надежде на то, что, переплыв залив следом, они придут в итоге в сколько-то обжитые места; разведанные и хоть чуть-чуть укрепленные? Он - молодой, сильный, всю жизнь стремившийся быть первым. Всю жизнь мечтавший хоть раз встать на место отца, защищавшего идущих с ним под звездным небом покидаемого квэнди Эндорэ... Обрекший в погоне за этими мечтами на смерть тех, кого любил больше всего на свете...
  
  Итинар не знал, сколько он просидел так, и, когда именно Намион опустился рядом. Чувствовал только то, что заговорил с ним целитель не скоро и - слава валар! - не о том, о чем они говорили прежде, и не о сочувствии, за которое - вот неожиданность - сын Ондокано наверняка набросился бы на него с кулаками.
  
  - Скажи, - в пол голоса произнес он, - имя Элемир тебе, случайно, не знакомо?
  
  - Зачем это тебе? - вопросом на вопрос ответил тот.
  
  - У него есть сын. Я помогал ему в пути. Только он теперь... к вам рвется - отца искать...
  
  - Элемир был среди тех, кто пошел с Майтимо, - отозвался Итинар. - Тела его найти не удалось, но послы ни словом не обмолвились ни о нем, ни о Ойомаре - еще одном пропавшем. Только о Феанарионе. Так что в наших лагерях считают, что их нет в живых...
  
  Теперь уже не Итинар, а Намион вместо продолжения разговора ненадолго прикрыл глаза, однако принятие решения о дальнейшей судьбе Нинквэоро не было для него слишком уж сложным. Отныне мальчик останется с ним. Он воспитает его, как собственного сына, обучит тому, чему тот захочет научиться, а там... Там и сам сын Элемира сможет выбирать желанную ему судьбу. Итинар же...
  
  Помочь ему Намиону было нечем. Молодой, но уже достаточно взрослый, он не стал бы, по мнению целителя, выслушивать сейчас ни советов, ни слов сочувствия. А значит, на какое-то время придется отступить. Предоставить ему самому принимать какие бы то ни было решения и лишь проследить по возможности за тем, чтобы с ним ничего не случилось. Не мешая сейчас ни устало подниматься с затененной кустом земли, ни медленно идти к пасущемуся неподалеку коню, ни садиться в седло и молча выезжать из лагеря.
  
  ...Обратно Итинар добирался шагом. Некуда стало спешить, не к кому рваться всей душой, незачем посылать коня в отнимающий силы галоп. Зато предстояло обдумать то, как станет он отныне держаться с убийцами своих родных и что станет делать с долгими годами жизни, отмеренными ему ни много, ни мало до самого конца Арды. Ведь надежд на их возвращение у нолдо не было почти никаких.
  
  Хотя... Если свернуть с дороги, проложенной Феанаро, если искать в новых землях что-то свое, искупая содеянное в Альквалондэ, а не продолжая действовать в подражание ему, то... Быть может, Владыка Судеб изменит свое решение хотя бы в отношении Койри?... Ведь не оставаться же было мальчишке в городе одному, если семья приняла решение уходить! А вина... Нет на нем ни крови, ни бунта, ни противопоставления себя воле валар, и, если будет только такое возможно, Итинар сделает все, для того чтобы глаза брата вновь увидели вокруг себя мир, а не наполненный покоем сумрак Чертогов Ожидания. Особенно, после того, как покинет он лагерь тех, кто стольких эльдар за счет предательства обрек на муки и смерть.
  
  ...Лагерь встретил его обычным в последние дни напряжением и растерянностью. Напряжением - перед лицом пришедших по льду "соратников", растерянностью - ввиду отсутствия здесь как Феанаро, погибшего еще до восхода солнца, так и Майтимо, находящегося в плену. Часовые, прекрасно знавшие сына Ондокано в лицо, пропустили Итинара беспрепятственно, и никто в лагере не удивился тому, что, отпустив коня отдыхать, тот, без каких бы то ни было объяснений, молча зашел в свой шатер.
  
  Конечно, занимая его не один, он не слишком-то надеялся оказаться сейчас в одиночестве, но на этот раз везение все же оказалось на его стороне и, собирая свои нехитрые пожитки, эльдо имел возможность не вдаваться в какие-либо объяснения. Ему даже отдохнуть в одиночестве удалось, дожидаясь, когда конь его после давешней скачки наберется сил настолько, чтобы в предстоящий им путь нести не только всадника, но и его дорожные сумы.
  
  Однако, седлая серого и приторачивая ему на спину надежно упакованные вьюки, Итинар чужого внимания все-таки не избежал. Не кто-нибудь - Тьелкормо и Макалаурэ - лично! - как раз в этот момент решили заглянуть в район пастбищ. И нимало удивились, видя, как один из не просто соратников - старых знакомцев - явно готовится в дальнюю дорогу.
  
  - Куда это ты собрался, Итинари? - видя, что на него с братом тот демонстративно не обращает внимания, поинтересовался Тьелкормо. - Уж не Нэльо ли выручать, как другие "охотники до подвигов"?
  
  От одних уже этих двух намеков любой нолдо должен был либо похолодеть от унижения, либо наоборот - вбить собственные - непоправимые! - слова так глубоко в глотку Тьелкормо, как только сумел бы достать. Однако уезжавший сдержался. Если Туркафинвэ сам такой дурак, что роет себе могилу собственными руками, то не он, Итинар, будет тем, чьи руки его туда столкнут.
  
  - Нет, - почти спокойно отозвался он, и Макалаурэ мгновенно подобрался от этого бесцветного до прозрачности голоса - уж он-то, певец и музыкант, в одном слове расслышал все, чего попросту не заметил его шалый младший брат. А Итинар продолжил, и его простые слова плеснули внезапно порывом холодного шторма прямо в лицо, вмиг бросив в краску непривычного к подобному обращению Среднего:
  
  - Я уезжаю.
  
  - И далеко? - Тьелкормо нелегко было сбить с ног словами, он все еще пытался держать шутливый тон и выиграть, как всегда выиграть, пусть даже словесный поединок. Но Макалаурэ уже обжег лед светящихся безразличием и решимостью глаз старинного приятеля, лед, убийственный для шуток. И он, побелев, но, не дрогнув, встретил ответ Итинара:
  
  - Туда, где предатели и убийцы не скалят зубы над темным безмолвием чужих смертей.
  
  Тьелкормо задохнулся. Огонь, таящийся в душе сына Феанаро, вспыхнул от оскорбления мгновенно, однако в ярости своей произнести он успел не многое.
  
  - Ты...- голос его мгновенно упал до угрожающего шипа, но Итинар не дал собеседнику и мига для того, чтобы внутренний огонь его разбушевался до настоящего пожара. Своими же словами он, наоборот, уже наотмашь хлестал тех, кто стоял рядом, и речь его, набирая силу и свободу, яркими вспышками вонзалась в измученный мозг Макалаурэ.
  
  - Я, Литиондо Итинар Ангалас, сын Ондокано и Тинвиэль, брат Койрэнира, которых убил Феанаро Финвион, сказал именно то, что ты, Туркафинвэ, от меня услышал.
  
  Макалаурэ уже почти висел на плечах Тьелкормо, понимая, что имя отца и только одно отцовское имя самого Тьелкормо после ПОЛНОГО имени их собеседника были последней каплей. Хотя знал - его возможностей не хватит, ни за что не хватит на то, чтобы вернуть рассудок обезумевшему от ярости брату, не говоря уж про то, чтобы удержать его силу своей. И тем более знал, что ничего не может сделать для того, чтобы избежать проклятия, которое вот-вот неумолимо сорвется с губ Итинара.
  
  Но лицо того внезапно исказила мучительная судорога. Что-то неуловимое, но очень важное менялось в его глазах. И так же внезапно, как возникла, с Итинара схлынула кипящая ненависть и страшная в этой ненависти сила. Перед Макалаурэ стоял просто очень молодой квэндо, страдающий и безутешный, потерявший всех, кого любил.
  
  Они встретились взглядом, и Макалаурэ почувствовал в этом взгляде что-то не имеющее названия, но от этого не менее невероятное. Жалость? Нет. Сострадание? Или быть может... осознание?
  
  - Отпусти его, Тьелкормо, - в пол голоса произнес он, видя, что и брат, заметив перемену, как ни странно, явно был близок к тому, чтобы отказаться от стычки. - Ни одного из эльдар нельзя принудить признавать за вождей тех, кого он таковыми не считает. Он выбрал. Отпусти...
  
  Тяжело дыша, Средний отступил. Понятно, что феа его все еще полнилась гневом и новая вспышка могла последовать в любой момент, но... Он так и не помешал сыну Ондокано доразбираться с вьюками, сесть в седло и медленно покинуть место недавней ссоры, окончательно повернувшись спиной к тем, кто был младшими братьями его друга.
  
  "Вы больше не квэнди."
  
  Почудился Макалаурэ этот тихий голос или он и вправду услышал реально сказанные слова? Тогда он этого так и не понял, а Итинар между тем неторопливо ускорил шаг своего скакуна и, уже исчезнув с глаз братьев за линией горизонта, вдалеке от себя увидел еще одного всадника. Того самого квэндо, которого он заметил в лагере сторонников Нолофинвэ. Он неторопливо двигался прочь от озера к далекому горному хребту и молодой нолдо, сам не зная как, невольно принял эту спокойную повадку за молчаливое приглашение следовать за собой. Пока еще даже не надеясь поверить в то, что это - его судьба.
  
  ***
  
  Синлин - невольный сосед двух взрослых обитателей камеры - молча сидел в углу на жалких кусочках разрозненной ветоши и старательно молчал, до боли закусив нижнюю губу. Спина привычно горела, но куда сильнее боли донимал мальчика голос пленника-нолдо, проходившийся по трем свежим рубцам на его давно привычной к наказаниям коже, словно крупный наждак.
  
  - Эй!.. Мальчик... Иди сюда - на лежанке теплее.
  
  На этот раз Синлин невольно вздрогнул.
  
  Какое счастье, что сейчас ночь, и никто не видит, как от жгучего стыда полыхают его щеки! Андо - раб-синдо крупнейшей из северных крепостей - не так давно пытавшийся неудачно бежать и ждущий теперь решения своей дальнейшей судьбы; собеседник только недавно впервые увиденного Синлином нолдо, пытавшийся хоть как-то объяснить пришельцу из-за моря что на Севере можно делать и чего не стоит делать здесь никогда; лжец, как оказалось, приставленный к чужакам специально, дабы хозяева Крепости знали, что происходит в камере, и могли влиять на происходящее так, как им было угодно... Он не знал, как бы забиться в каменную стену так, чтобы его отныне больше никогда не замечали. Не звали бы к себе, не строили бы при нем каких-либо планов, не прикасались, то ли пачкая при этом свои руки о его стыд, то ли обжигая его прикосновением, в котором с его точки зрения виделась правильность, но не замечалось и намека на настоящее движение феа. Ведь говорящий с ним даже имени его не помнит!
  
  Однако нет. На этот раз нолдо его не касался. Даже не подходил. Звал только издалека. Может быть удастся избежать навязываемого пленником общения? Отсидеться в этом углу так, чтобы в конце концов Ондолиндэ надоела его бесполезная затея, а там - кто знает? - может быть и уснуть, не замечая больше ни боли от наказания, ни жгучего урагана чувств, обуревавших его феа так, словно вырвались они не из глубины его собственного существа, а из какой-нибудь прошлогодней зимней бури. Или бурана, в здешних горах, бывало, налетающего с северных хребтов даже в середине лета...
  
  ...Он родился уже здесь. На Севере. В одном из многочисленных орочьих поселков, то там, то здесь раскиданных по пронизанным холодным ветром долинам, поросшим жалкими остатками леса, едва цепляющегося полуобнаженными корнями за сглаженные древними ледниками грани коричнево-серых камней. Ведь беда, она не спрашивает разрешения явиться в чей-либо дом. И уж тем более, не понимает того, что может обрушиться на кого-то не вовремя.
  
  В раннем детстве, как и все, надеялся остаться рядом с матерью навсегда, однако потом... Потом поселку пришло время отдавать в Крепость очередную долю того, в чем та нуждалась и... Страх и слезы тех дней уже почти забылись. Стерлись однообразными буднями, работой и не покидающим его феа холодком, вызываемым опасностями более насущными, чем та беда, что приключилась с ним несколько зим назад. Осталась только тоска. И желание либо отыскать дорогу в их старый, почти полузабытый поселок, либо найти-таки дорогу и вовсе неизведанную - на далекий благословенный Юг, о котором то и дело обмолвливались те, кто когда-либо в своей жизни его видел...
  
  Первый восход солнца.
  
  Побег, невозможность выполнить первую часть задуманного плана и орочий дозор, встретивший юного квэндо на пути к выполнению второй. Поимка, возвращение назад (какой смысл утаивать то, откуда ты бежал, если свободы все равно не будет?), наказание, густой сумрак камеры, ожидание того, что ждет его впереди. И вдруг... Вместо ирчи, готовых увести его или на разборку рудничных отвалов, или на приведение в порядок крепостных воздуховодов (дело не столько грязное, сколько опасное, если как следует на него посмотреть) - смутный шум грубых голосов, слабые отголоски сопротивления, треск разрываемой умелыми руками ткани, знакомое позвякивание кандалов... Но - главное - почти затертый полубеспамятством разговор, из которого, к своему немалому удивлению, Синлин, кажется, не понял ни слова.
  
  Они обнаружили его, лечили прикосновением, звали, но... Очнулся андо только после того, как пленника-нолдо первый раз увели куда-то из камеры и в собеседниках у него остался воин-синдо.
  
  Как же сложно было подбирать те немногие южные слова, что хоть как-то успели прижиться в его памяти! Как тяжело было понимать речь собеседника, в свою очередь тоже плохо понимавшего не только речь рожденного на Севере, но и с трудом принимавшего их смысл. А ведь они и сказать-то друг другу успели не много...
  
  Однако, с вернувшимся через какое-то время Ондолиндэ (так представился выходец из-за моря) все оказалось еще сложнее. Через какое-то время мальчик с немалым изумлением смотрел уже не на повадки нолдо и его внешность, а на то, что отличало пришельца от привычных ему, Синлину, квэнди куда сильнее, чем черные, как смоль, волосы или едва заметный отблеск света в глубине серых, как озеро, глаз. В отличие от прежнего собеседника, он, казалось, не верил говорившему вовсе. Ни одному слову. Даже предостережениям про ловушки, заставляющие феа умершего на Севере квэндо уходить в орочьи Чертоги Забвения, а не на Запад, как говорили иногда попадавшие сюда южане. Но ведь в здешних горах об этом, как о чем-то совершенно очевидном, знал любой ребенок!
  
  Синлин, наверное, так и не понял, в какой же момент ему стало страшно. Нет, не за себя - за этого взрослого, хотя и молодого квэндо (или, быть может, действительно стоило говорить о нем "эльда"?), который показался андо наивнее любого из его ровесников, без разницы - были ли они квэнди, ирчи или андар (наполовину те, наполовину другие). Способного из-за своего упрямства погубить не только себя, но и любое другое живое существо, которое, на свою беду, окажется в тот момент рядом...
  
  Очевидно, это случилось тогда, когда разозливший чем-то охранников синдо предположил, что теперь в наказание за им содеянное всем троим, наверное, не дадут еды, а Ондолиндэ гордо заметил: "Ничего - потерпим". Он ведь ни пол звука не потратил на то, чтобы спросить, сколько и когда в последний раз ели остальные! Ну, пускай про своего бывшего спутника-синдо он это знал, но...
  
  Интересно, а соленой воды на третий день отсутствия под рукой должного количества влаги он не пробовал?...
  
  Трудно, конечно, представить себе, что из возможных выдумок ирчи может предположить тот, кто никогда прежде близко с ними не сталкивался, но чтобы квэндо не подумал о судьбе и возможностях тех, кто находится рядом!!! Синлин, между прочим, практически ничего не ел около пяти дней (одинокий старый сухарь - не в счет), а воды не получал с тех пор, как попал в камеру, воздуховоды которой с тех пор светлели три раза.
  
  ...В тот раз он просто благоразумно промолчал, но когда при очередном споре Ондолиндэ задел его так, что ответом, вертевшимся на языке, была уже открытая грубость, замолчал так, что это стало заметно. Кажется, в тот раз речь шла о том, почему взрослые, живущие здесь, не поднимут оружие против ирчи и не освободят тех, кто, как Синлин, якобы постоять за себя не может. Нолдо настаивал на том, что они должны это сделать, и он, Ондолиндэ, не понимает, почему это не так, а андо не знал, как объяснить ему то, что будет со сделавшими это потом. Тесный мирок северных квэнди предпочитал не доводить дело до открытой ссоры там, где ее еще можно было бы избежать, иначе жизнь здесь становилась совсем невыносимой. Однако, нолдо и на этот раз, даже по выражению лица собеседника, казалось, ничего не понял.
  
  - Что? - усмехнулся он. - Слов не хватает?
  
  Голубовато-зеленые глаза мальчишки под спадающей на них сильно отросшей челкой так и остановились. "Он же знает, что язык Юга мне не родной!" Молния, проскользнувшая в голове мгновенно, едва не сменилась вопросом "ты на самом деле глупец или притворяешься?", но привычка не затевать ссор опять взяла верх. Синлин лишь отвернулся к стене, и ни на какие просьбы не обижаться и объяснения, что у Ондолиндэ, мол, дочка примерно его лет уже не реагировал, а там и вовсе уснул.
  
  ...Пробуждения страшнее он в своей жизни еще не видел. Камера, ярко освещенная факелами, плыла в их свете, как в лучших из когда-либо снившихся ему кошмаров. Ондолиндэ со скованными за спиной руками навзничь лежал на полу, удерживаемый за плечи парой охранников-ирчи. А над самим Синлином, плечи и голову которого приподнимал светловолосый командир здешней стражи, не в такт безумной пляске камеры, текло и расплывалось обрамленное длинными волосами женское лицо. То ли ирчи, то ли нари - помошницы заправлявших в Крепости Создавших. Но самым главным было то, что у самых его губ темнела крошечная глиняная плошка, в каких никто здесь никогда не принес бы ему воды. Только лекарство или...
  
  Зашедшись от внезапного ужаса, Синлин закричал. Забился в сильных руках, до боли сжал зубы, но...
  
  - Что вы с ним делаете? Что вы ему даете?
  
  Неужели в голосе Ондолиндэ действительно звучит неподдельная тревога? Жаль, что собственное прерывистое дыхание и разлившийся по губам и горлу необычайно сладкий вяжущий нёбо огонь мешают убедиться в этом воочию. Ни расслышать, ни разглядеть. Ощутить можно только этот навязчивый привкус, властно закрывающиеся веки и мышцы, вытягивающиеся в струну и сводимые судорогой, равную которой он никогда прежде не испытывал.
  
  А потом (после полной темноты и давящей тишины вокруг) снова возвращение сознания. Незнакомка исчезла, остались лишь командир стражи, факела и голос Ондолиндэ, лихорадочно повторяющий что-то о свободе, о том, что они (нолдор) сюда еще придут, о том, что он, Синлин, почему-то должен бежать на юг и не слушать то, что ему говорят на Севере. И капли воды, стекающие на его губы с чьих-то сильных, чуть огрубелых пальцев, сменившиеся затем самой настоящей кружкой с такой чистой, прозрачной влагой, что мальчик едва не дрожал, пытаясь до нее дотянуться. А заодно - другой голос. Спокойный, тихий, уверенный. Голос светловолосого ирчи, на глазах у нолдо снимающего с шеи юного квэндо только после побега надетый на него ошейник, и настойчиво пытавшегося поднять его на ноги.
  
  - Пойдем, андо. Он лжец.
  
  Небрежным движением ирчи швырнул разомкнутый ошейник на грудь Ондолиндэ, заставив и без того чудовищно напряженного пленника невольно содрогнуться всем телом.
  
  - Он лжет тебе в главном. Ты знаешь, что будет с тобой после смерти, хотя у тебя есть возможность добиться и лучшей доли, служа Создавшим... ...Идем, нари ждет тебя. А ты, нолдо, знай - мальчишка не сказал тебе правды. Из вас двоих лгали оба. Вы квиты. Запомни, нолдо!
  
  "Из вас двоих лгали оба"!!!... "Нари ждет тебя"!!!... "Ты можешь добиться лучшей доли, служа Создавшим"... Он - Синлин - один из тех, чей разум находится в руках Создавших, и чьи действия далеко не всегда являются следствием их собственной воли?.. И Ондолиндэ теперь знает это?!.. Колени у мальчика подломились, и в следующее же мгновение андо без звука упал к ногам того, кто его вел.
  
  ...Он не служит Создавшим. Он не хочет однажды потерять себя настолько, чтобы причинить вред другим. Тогда почему же он стоит сейчас перед этой женщиной, не являвшейся ни квэндэ, ни ирчи, ни в полной мере Создавшей, и почти совсем без утайки отвечает на ее вопросы? И говорит "нет" только услышав, что ему вновь придется вернуться в ту же камеру, из которой его увели несколько часов назад? На глаза Ондолиндэ, который будет считать его... Кем?
  
  Глаза нари выглядели удивленными, ибо до сих пор андо казался ей покорным. Да, в свое время он пытался броситься на стражника-ирчи, припрятал снятую очевидно с кого-то из пленников веревку (интересно - зачем?), провинился в чем-то еще, но... До сих пор ничто в его поведении и не пыталось выдать в мальчишке задатки хоть какого-то бунтовщика. И вдруг это упрямое "нет"...
  
  - Так почему же ты не хочешь туда вернуться? - голос говорившей был почти мягок, но Синлин почувствовал - не мог не почувствовать! - стальные когти, спрятанные за тем, что ни в коем разе не могло быть мягкостью.
  
  Андо молчал, смотря куда-то в сторону и все ниже опуская голову, ибо почти не поднимать глаза на свободных его приучили уже давно. Он знал, что будет наказан, но не хотел выдавать говорившему с ним существу того, что действительно имело отношение к его мыслям и чувствам. Не хотел становиться принадлежащим ей до конца. А значит...
  
  - Пять плетей, - раздался бесстрастный приказ, и первый же удар настолько ловко свалил Синлина на колено, что он понял - пяти не выдержит.
  
  - Так почему же? - после трех ударов повторила нари ранее заданный вопрос, и воспоминание об ошейнике, помимо прочих странных свойств обладавшем еще и этим, казалось, чуть сильнее сдавило шею.
  
  - Потому, что... мне... не нравиться... этот нолдо.
  
  Ответ, конечно. Но - не весь. Полуправда порой - то еще спасение в месте, где некоторой правды порой лучше не говорить совсем.
  
  - Вот как?!
  
  "Ты - андо, оказывается, способен воротить от чего-то нос?" - так и читалось в этих словах.
  
  - Он считает, что я ему лгал, - после очередной долгой паузы еще ближе к истине внезапно подошел Синлин. Вот этого - уже действительно не хотевший...
  
  Он не знал, что заставило его ответить. Боль? Страх? Осознание того, что пока он не сделает это, его не отпустят? Наверное, последнее, но в любом случае кровь ярко прилила к его щекам, и он не знал, как теперь корить себя за то, что практически сдался. За то, что сделал то, чего не хотел...
  
  - Стоило так долго молчать! - рассмеялась нари, и андо вывели из ее комнаты, чтобы совсем скоро снова втолкнуть к Ондолиндэ.
  
  ...Вот и сидел он теперь как можно дальше от своих товарищей по несчастью и, почти не глядя на, как ни в чем не бывало, окликавшего его нолдо, не знал, то ли ему стоит сгорать от стыда, то ли бояться пришельца из-за моря уже как явного сумасшедшего.
  
  Ведь светловолосый ирчи, уводивший его из камеры в прошлый раз, при нем - при Ондолиндэ, сказал, что Синлин - не просто андо. Он прислан сюда Создавшими, причем с конкретной целью! Пускай Ондолиндэ чужак, пускай он не знает, что есть что на Севере, пускай все, что угодно, но он же квэндо!!! Он не может не реагировать на впрямую сказанные кем-то слова. "Мальчишка не сказал тебе правды", "у тебя есть возможность добиться лучшей доли, служа Создавшим", "нари ждет тебя".
  
  И он не мог не видеть также того, что ошейник с андо сняли специально...
  
  Неужели этих простых вещей не достаточно для того, чтобы он понял. Осознал, что от Синлина ему - пленнику Севера, стоит держаться подальше, иначе он вынужден будет пенять на себя.
  
  Но пришедший из-за моря вел себя так, словно ничего этого здесь не происходило! Звал к относительному теплу старых плащей-одеял тюремного топчана и ни за что на свете не желал признавать, что в сложившейся ситуации что-то может быть не так. До того самого момента, пока в очередной раз не загремел засов, не щелкнул замок, и порог камеры не переступил еще один пленник.
  
  Нолдо.
  
  Высокий, темноволосый, в довольно богатой одежде, не слишком чистой, истрепанной, но по-прежнему сидевшей на нем так, словно он и сейчас находится в ней на парадном приеме. С крест накрест завязанными черной тканью глазами...
  
  Если бы с ранних лет Синлин не научился сходу отличать квэнди от Создавших, по повадке он принял бы его за майа, но...
  
  - Aya, condo Nelofinwe, - медленно поднимаясь с лежанки, произнес Ондолиндэ. Таким голосом, что от него, казалось, изморозь способна была поползти по тюремным стенам.
  
  - Aya, - тихим эхом отозвался пришедший, словно не замечая плохо скрытой напряженности приветствия.
  
  Они знакомы?!! Хотя... почему бы нет?..
  
  - (Быть может, мой вопрос придется не ко времени), - продолжал между тем заговоривший, - (но, ответь мне - ты жег корабли?)
  
  - (Я был там), - сдержано прозвучало в ответ.
  
  - (Ты жег корабли?)
  
  - (Я был там), - голос зазвучал тверже, но также спокойно, как и в прошлый раз.
  
  - (Ты жег корабли?)
  
  - (Я был там.)
  
  Это оказалось последней каплей. Не поняв в этой странной ссоре ни слова, Синлин между тем понял главное.
  
  - Что ты делаешь? - впервые со времени своего нового появления в камере воскликнул он и, почти не замечая усилия, оказался на ногах. - Не видишь - anta nit (он ослеплен). Ему больно!
  
  ...Если этот глупец Ондолиндэ не замечает ни повязки на глазах собеседника, ни его напряженной спины, ни (это андо рассмотрел только подойдя к пленнику вплотную) заскорузлого от едва подсохшей крови рукава, то он, Синлин, терпеть этого больше не намерен.
  
  Да, у квэнди Севера принято избегать ссор, но точно так же принято их и предотвращать. И с этого момента андо был намерен лезть даже в драку (смешно, конечно, но что поделаешь?), лишь бы добавить своему собеседнику хоть капельку, пускай и не ума, так хотя бы здравого смысла. Ведь теперь от странностей нолдо страдал не только он, но и кто-то другой... Раненый, почти беспомощный. А что держится, как хозяин Крепости, так кому до этого есть сейчас какое-то дело!
  
  Еще мгновение, и он бесшумно опустился на колени за спиной у уже севшего на лежанку незнакомца. Прикрыл его своим телом так, как сотни и сотни раз прикрывали друг другу спины те, кто хотел, если уж не защитить от опасности, то хотя бы дать тому, кто в этом нуждается, ощущение того, что незамеченным сзади к нему никто не подойдет. Он не знал его имени, он не ждал от него помощи, он просто делал то, что должен. То, что привык делать, с малолетства наученный горьким опытом тому, как можно нуждаться в подобной - призрачной, правда - но все-таки поддержке.
  
  - Приляг, - сами собой прошептали губы. - Так будет легче...
  
  Когда бы чужака ни ослепили, андо знал - пока раны окончательно не заживут, лежать таким квэнди гораздо легче, чем стоять, сидеть и уж - тем более - ходить. А то, что спину нолдо держал не просто прямо, а откровенно напряженно, говорило о том, что раскаленное железо касалось его глазниц совсем недавно. И потом рукав...
  
  Ответом ему было лишь едва заметное покачивание головы. Майтимо не считал, что стоит расслабляться. А мальчишка... Впервые за время плена старший Феанарион почувствовал рядом с собой настоящее тепло, и внутренне, наверное, даже растерялся. Отказаться от помощи? Немыслимо. Принять?... Но это же ребенок... И все же... пусть все это будет именно так.
  
  - Как тебя зовут? - тихо, чтобы не спугнуть робкое прикосновение спросил он.
  
  - Синлин, - прошелестело за спиной.
  
  - Син-лин, - раздельно повторил Майтимо, вслушиваясь в непривычное сочетание слогов. - А я Майтимо. Май-ти-мо, - повторил он, полагая, что, если для его слуха почти непривычна речь Средиземья, то с какой стати квэниа будет привычно для уроженца здешней земли.
  
  ...Этот - первый - их разговор был недолог, и никого из собеседников ни в коем случае ни к чему не обязал, но... так или иначе он создал меж ними пока еще почти незаметную связь. Тонкую, как цветная нить в таинственном гобелене Вайрэ, и неоспоримо прочную, как нерушимая земная твердь, многие йены назад созданная трудолюбивыми руками Аулэ. Ибо феар их - юная и молодая - впервые за долгое время обрели вдруг поддержку, столь необходимую для каждой из них в этом жестоком, постоянно меняющемся мире, однако лишь после того, как остальные обитатели камеры устроились наконец спать на общем тапчане, у связи этой стал появляться смысл, куда более важный, чем оба квэндо поначалу могли ожидать...
  
  - Он сказал - вы пришли из-за моря, - стараясь не разбудить спящих, прошептал Синлин. - А что такое море?
  
  - Это очень много соленой воды, - Майтимо едва не усмехнулся наивности вопроса, но... В конце концов он еще помнил, как надо отвечать на простейшие детские "почему?", а улыбка... она могла оказаться несвоевременной. Мальчик и так, кажется, взвивается при всем, что напоминает ему Ондолиндэ. Не стоит его задевать. - Как в большом-большом озере, у которого не видно берегов. Только это не озеро - просто похоже.
  
  - Вас прислали... валар?
  
  Слово было явно новым, непривычным. Уж больно выдавала это пауза, которую андо непроизвольно сделал перед ним. То ли вспоминая, как оно звучит, то ли... не смея произнести?
  
  - Нет, - нолдо не сдержался, и ответ прозвучал почти сухо. - Мы ушли сами.
  
  - Пришли, чтобы помочь?
  
  Да-а, таких вопросов дети Валинора не задают...
  
  Однако Майтимо ощутил невероятную, ошеломляющую легкость в измученном теле. Никто никогда не смел говорить с ним о таком. Никому просто не приходило в голову заводить настолько прямой разговор. Он почти ожидал вспышки боли, такой же, которую вызвали вопросы Ондолиндэ, но ее не было, и Майтимо с изумлением понял, что хочет ответить на вопрос маленького квэндо. Ту правду, которая казалась ему верной для всех нолдор.
  
  - Тот, кого здесь называют Повелителем Создавших, убил нашего короля. Моего деда, первого погибшего в Валиноре.
  
  Впервые за все время с того черного дня Майтимо произнес это вслух. Почему-то его губы оказались способны выговорить эти слова для Синлина, ничего толком не знавшего ни про Валинор, ни про гибель Светоносных Дерев, ни про сильмариллы, отныне украшавшие корону Хозяина Севера (интересно - видел ли он их?). Ни про факела, освещавшие путь в никуда. Ни про то, что случилось в Альквалондэ...
  
  - Вы хотите мстить?
  
  - Да... Нет... Не знаю.
  
  Майтимо понимал, что за такой ответ его не без оснований могут счесть сумасшедшим, но поделать с собой ничего не мог. "Простенькие" вопросы Синлина вопиюще требовали честных ответов, а выбрать какой-то один из трех он затруднялся.
  
  - Но ведь тогда будет война, - голос квэндо зазвучал совсем тихо - похоже, он почти знал, о чем говорит. - Знаешь, мама ведь осталась тогда в поселке. Наверно, у нее есть и другие дети: получается - мои младшие братья или сестры... Но ведь они могут оказаться ирчи. То есть, не ирчи, конечно - андэр, но... Все равно будет считаться - ирчи. Вы... вы будете воевать и с ними?
  
  Майтимо молчал.
  
  - Такие, как Ондолиндэ, - продолжал андо, - наверное, будут. А такие, как ты?
  
  - Не знаю.
  
  Теперь он и впрямь не знал, действительно ли он хочет привести войну что на эту суровую землю, что на какую-либо другую. Хотя, она, разумеется, уже шла здесь. Иначе не было бы сейчас рядом с ним его странного, непривычного собеседника. Квэндо, родившегося в плену и в кровных родичах, возможно, имевшего ирчи. Однако из Валинора ли, с берегов ли озера Митрим она виделась ему картиной с совсем другими чертами. Здесь же... Едва заметные прежде тени возможных событий приобрели настолько невероятный оборот, что выдавить из себя какой-то иной ответ Майтимо попросту не смог. Лишь осторожно протянул руку к своему плечу и бережно потрепал спутанные пряди не слишком длинных волос, таких похожих и не похожих на те, что украшали головы маленьких эльдар...
  
  С какого-то момента мальчик постепенно притих. Испугавшись, Феанарион окликнул было своего юного собеседника, но затем понял, что тот просто уснул. Уснул, как спят дети в тысячах совершенно разных мест созданного Музыкой мира, нимало не стесняясь того, что ему вообще не место ни на этом укрытом ветошью топчане, ни в этой камере, ни за высокими стенами Железного Ада. А старший сын Феанаро еще очень долго лежал в темноте без сна, раздумывая над тем, что за это короткое время с ним приключилось.
  
  Этот тихий мальчишеский голос, совсем еще недавно звучавший за спиной, будил онемевшие чувства и вызывал на откровенность, и всякий раз, слыша его, нолдо не хотел, чтобы Синлин замолкал. И боялся. Боялся того, как бы очередная реплика Ондолиндэ не помешала сейчас покою в сердце и прозрачной ясности рассудка, которую навевали услышанные и сказанные слова.
  
  Майтимо нуждался в них. Жизнь свою он считал почти законченной, но это "почти" требовало от него умереть так, как это подобает князю нолдор. Север давно уже давил его мертвой хваткой, а потому, до сих пор считая нолдо ослепленным, Синлин ошибался не так уж сильно. Глаза невозможно было не только открыть, даже снять плотную черную повязку - не давала дикая выматывающая боль. Уже дважды легкие движения рук Саурона, вспарывавшие руку и шею, заставляли Феанариона слабеть до звона в ушах и холодеющих рук. Но именно слабость и слепота, которые по замыслу врага должны были сделать Майтимо беззащитным перед лицом собственных мыслей и собственной вины, дали ему шанс, которого не предвидел ни Моргот, ни он сам. В кромешной темноте и глухоте прежней своей одиночки Майтимо неожиданно нашел в глубине собственного феа нечто, почти утраченное за время похода - себя самого. А теперь, когда совесть вдруг обрела хрупкий голос и, замирая от недоумения и робкой надежды, спросила: "Пришли, чтобы помочь?", старший сын Феанаро впервые смог уснуть крепко - без снов.
  
  ***
  
  С тех пор он просыпался и засыпал еще несколько раз, почти безуспешно пытаясь хоть слегка набраться сил перед новыми испытаниями. Но вот сознание не без усилия вернулось к нему снова, и по спине мгновенно пробежал холодок. В камере они были не одни. У самого угла лежанки привычно недвижимой тенью застыл до судорог и боли знакомый силуэт - его нолдо давно уже научился чувствовать и с незрячими глазами.
  
  Аэрно. Оборотень, пленивший его во время неудачного посольства.
  
  Гортхаур, как называли его митримские синдар.
  
  Саурон, как переиначили на свой лад это имя говорившие с ними нолдор.
  
  Волк, как называл его в мыслях он сам...
  
  "О Валар!!! Голос Ондолиндэ... Только этого еще не хватало!" - яркими вспышками шаровых молний мелькнуло в голове, и сын Феанаро усилием воли заставил себя очнуться, сознательно вслушиваясь в разговор.
  
  Синлина не было слышно, но это не вызывало страха, ибо Майтимо знал - несмотря на возраст и кажущуюся слабость, мальчик умел выживать на Севере. А Ондолиндэ - нет. И это "нет" непроизвольно скользило в каждой произносимой им фразе, в каждой интонации, в каждом выводе, которыми он пытался отбиться от тенет Аэрно, слово за слово стягивавших его все туже.
  
  - Вы не имеете права использовать квэнди в своих грязных целях и уж тем более - изменять их!
  
  Голос нолдо был горяч, он искренне верил в то, о чем говорил, но... Не так! Не так надо было выходить из-под явно нанесенного ранее удара!... Ибо этой фразой он просто подставлял себя под следующий. Куда более опасный.
  
  - Почему? - как и Майтимо, заранее предвидя ошибку собеседника, со скрытой усмешкой поинтересовался Аэрно.
  
  - Потому, что это противно воле Эру.
  
  Страшный собеседник пленника едва не рассмеялся. Говорить ЕМУ о воле Эру!!! Этот нолдо что - действительно все еще не осознает, где находится? Или там - в Валиноре - ему так и не объяснили, что само сочетание слов "воля Эру" для обитателей Севера - всего лишь предлог, побуждающий их безжалостно эту волю нарушить?...
  
  Однако игра с этим квэндо, так похожим на хромающего оленя, становится, пускай и не занимательным времяпровождением, но занятием, способным хоть на какой-то срок развеять скуку до тех пор, пока не доведется схлестнуться с настоящим, стоящим собеседником. То есть, чем-то вроде тех шуточных "охот", когда есть на самом деле не хочется, и ты забавляешься лишь тем, что вволю припугиваешь своего хромулю, зная, что при необходимости догонишь его в любой момент. Хоть сегодня, хоть через несколько дней, когда желание почувствовать привкус его крови на своих клыках действительно всерьез защекочет чувства.
  
  - Но ведь сами вы, - сдержано произнес он, - пользуетесь олвар и келвар... Для того, чтобы насытить себя или сделать из чего-либо красивую новую вещь, вы убиваете то, что создано не вами, или изменяете его и не видите в том ничего плохого. Так почему же НАМ не поступать так же?
  
  - Это их предназначение, - был ответ. - Они задуманы такими, чтобы иметь возможность служить нам. Пусть даже и умирая.
  
  Майтимо внутренне содрогнулся от очевидности этой ошибки.
  
  - Скажи это Йаванне, склонившейся над в сердцах срубленной тобою веткой, - с чуть заметной резковатой насмешкой возразил Аэрно.
  
  - Но квэнди живые!
  
  Голос Ондолиндэ стал еще более эмоциональным и Майтимо похолодел от ужаса, в то же мгновение услышав вполне ожидаемый ответ:
  
  - Скажи это Аулэ, для которого души камней сродни вашим собственным феар.
  
  Голос майа, словно в ответ на реакцию собеседника, стал жестче. Старший из Феанариони уже успел изучить в нем эту манеру - манеру волка, ведущего гон. И непременно ускоряющего бег именно в тот самый момент, когда жертва теряет самообладание.
  
  "Пора вмешаться, - понял Майтимо, - иначе будет поздно."
  Однако сделать этого он не успел.
  
  - Камни не разумны, - очередной "довод" послышался из привычной темноты.
  
  - А звери?
  
  Ондолиндэ умолк, не найдясь с тем, что стоит ответить, однако Майтимо вошел в неловкую паузу, как в воду и, молясь про себя о том, чтобы голос его не дрогнул, негромко, но спокойно и уверенно произнес:
  
  - Мы принимаем дары Арды. Мы пользуемся тем, что дают олвар и келвар, вода и камень, огонь и воздух. Но мы и сами приносим свои дары миру, украшая его по мере сил.
  
  - То есть, он хочет сказать - платите за них? - Аэрно с легкостью подхватил высказанную мысль, но обращался по-прежнему к Ондолиндэ. - Однако ни молот, ни плуг, ни бронзовая чаша, созданные в ваших кузнях, не появились бы на свет без белого, как цветок, жара в пламени горна.
  
  В этот момент он явно не удержался - в голосе блеснула искра юмора. Бывший майа Ауле знал, о чем говорил, но и Майтимо знал, о чем и как стоит вести с ним разговор. А потому откликнулся на выпад, не промедлив и мгновения, отвечая усмешкой на усмешку и вызовом на вызов.
  
  - Разумеется. Но этот жар не требует платы.
  
  "Кажется, удалось, - думал он. - Вот теперь Волк отвлекся, и, может быть, Ондолиндэ успеет придти в себя и сообразить, что спор нужно вести разумно и внимательно. Как дома."
  
  - Совсем? - фыркнул майа, по прежнему вперив взгляд в Ондолиндэ, и, судя по всему, снова ожидая ответа от него. Однако нолдо опять не проронил ни слова.
  
  Майтимо, разумеется, знал, что ответить на поставленный вопрос. Понимал, ибо в свое время не один день провел в кузнице отца. Но снова вмешаться в разговор ему не дали.
  
  - Замолчи, - едва только Феанарион попытался открыть рот, повелительно оборвал его майа, и короткий взмах руки камнем сковал губы и горло квэндо.
  
  Лучше бы он этого не делал...
  
  Майтимо и сам не понял, как умудрился сесть на лежанке. Выпрямить спину. Упрямо вскинуть голову. И через некоторое время - размотать узел повязки, прикрывавшей лицо.
  
  ...Кто бы мог предположить, что такие нехитрые поступки потребуют столько сил?!... Нечеткие силуэты тех, кто находился рядом, хлестнули по зрачкам почти до слез, но Феанарион остановил упрямый взгляд на лице Волка и не собирался закрывать глаза, какая бы боль не стала ценой за дерзость.
  
  "По-другому справиться не можешь?" - взглядом спросил он майа и впервые за все время своего пребывания в Ангбанде улыбнулся... беззлобно и бесстрашно.
  
  Темно-серые глаза ощутимо посветлели, блеснули гибкой сталью. И Аэрно понял, что бьется в такт с ровными ударами сердца нолдо в этих глазах. "Я квэндо," - прозвучало в сгустившейся тишине беззвучно и отчетливо. Более древнее, чем "я нолдо" и уж куда более могущественное, чем "я князь".
  Словно свободный, сильный, порывистый ветер Вод Пробуждения едва заметно скользнул по сжатому камнями пространству далекой северной камеры. Словно Арда зазвучала здесь так, как звучало в пустоте Чертогов Безвременья видение Мира-не-искаженного. И айну не смог не откликнуться на этот зов. Ибо созвучия его были выше того договора, которым связал их Мелькор, и древнее всего, что Дети Эру когда-либо видели вокруг.
  
  "Шерсть" на загривке Волка стала медленно приподниматься. Но не было в этой почти непроизвольной реакции ни гнева, ни вражды. Было - восхищение, почти не способное себя покорить. Было - уважение, которое необходимо было скрыть от посторонних глаз. Был - азарт, что превыше азарта охоты, и непреодолимое желание измерить силу этого чуда, хоть как-то проверив - реально ли оно.
  
  - Вот именно этим ты мне и нравишься, - не без ехидства произнес он, старательно пряча то, что чувствовал, за имитацией снисходительности сильного к смелости собеседника, в один миг выжегшего из измученного тела когда-то мучившую его боль.
  
  Аэрно не хотел позволить сыну Феанаро еще раз пристально заглянуть в его глаза, и со звериной грацией продолжил тему разговора не с тем, с кем начал:
  
  - Скажи мне, нолдо, во что ты оценишь жизнь своего князя?
  
  - Он не мой князь.
  
  - А кто же твой?
  
  - Нолофинвэ Аракано Финвион.
  
  - Пусть так, а во что же тогда ты оценишь жизнь этого князя нолдор?
  
  Майтимо стиснул зубы. Собственный опыт говорил, что существуют моменты, когда будь ты трижды князь, защитить того, кто рядом, от беды невозможно. Прошедший Хэлкараксэ имел право ответить. Все что угодно.
  
  - В мою жизнь и свободу, - голос Ондолиндэ звучал глухо, но твердо.
  
  - А ты уверен, что они тебе принадлежат? - в глуховатом показном удивлении приподнял брови майа. Откуда ему было знать, что эти короткие слова раз и навсегда решили все в дальнейших отношениях двух нолдор? Феанарион не мог позволить себе даже склонить голову, признавая решение Ондолиндэ. Мог только стать щитом. Должен был стать им. Любой ценой.
  
  - Мой брат Куруфинвэ, - вновь отчаянно перехватывая бразды управления разговором и как можно более точно поддерживая выбранный Волком тон, усмехнулся он, - в такой ситуации сказал бы: "Удваиваю ставки".
  
  Еще совсем недавно Майтимо и помыслить не мог произнести на Севере вслух имя кого-то из братьев, но сейчас чувствовал, что говорит именно то, что стоит сказать. "Неужели было так тяжело сотни раз повторять их про себя и ни разу - вслух?"
  Аэрно встрепенулся. Вот она - желаемая проверка того, что его так заинтересовало! К этой затее Мелькор не сможет придраться, даже зная, о чем тут у них идет разговор...
  
  - Значит - две карты Ондолиндэ - феа и роа - и две твои, против полутора моих? - спросил он, на этот раз в кои-то веки впрямую обращаясь непосредственно к сыну Феанаро.
  
  - Полутора? - от удивления Майтимо не успел даже как следует отреагировать на неожиданный уход разговора в сторону этой безумной карточной игры. Не говоря уже о том, что предлагается в ней Ставкой!..
  
  - Навряд ли я в силах играть с вами на одну из частиц стихии Арды. То же, что вы по незнанию принимаете за личность... на целую карту не тянет.
  
  Условия предлагаемого квэнди "развлечения" в сознании майа складывались как будто сами собой. Изобретая их на ходу, Аэрно и мгновения не потратил на то, чтобы объяснять что-либо оказавшимся в его руках нолдор, однако выбора у них было не много, и, внимательно наблюдая при неясном свете воздуховодов за лицами пленников, уже в следующее же мгновение Волк понял, что по меньшей мере Феанарион попался-таки в его ловушку.
  
  - Итак, - спросил он после недолгой паузы, во время которой его собеседники осознавали услышанное, - условия приняты?
  
  - Согласен, - откликнулся Майтимо.
  
  "Прости, Ондолиндэ, но я не представляю, как иначе могу спасти тебя."
  
  Второй, как всегда, отмолчался, но как раз его-то мнение майя почти не интересовало. Желанной целью был Феанарион, и что с того, что первый свой вопрос он задал именно Прошедшему через льды?..
  
  - Скажи, нолдо, какими, по-твоему, Тьма увидела квэнди, когда впервые столкнулась с ними на берегах Куйвиэнэн? Тем более, что тот - первый - квэндо принадлежал к твоему народу...
  
  Аэрно не так уж долго подбирал вопрос, но было видно, что он его именно выбирает. Достаточно бесчестный, для того, чтобы нолдо не знал единственно верного ответа, и достаточно простой, чтобы вычислить необходимое было все-таки возможно.
  
  "Развеевание скуки" переросло в нечто весьма необычное. Айну увлекся. Он, привыкший в разговоре с квэнди чувствовать себя хозяином положения, прекрасно понимал, что на этот раз рискует. Не из-за Ондолиндэ, конечно - из-за того, кто посмел состязаться с ним на равных и теперь, как ни в чем не бывало, сидел, облокотившись спиной о стену, в глубокой задумчивости...
  
  Майтимо же испытывал ощущение головокружительной легкости. Избавление от боли оказалось настолько неожиданным, что к ее отсутствию приходилось привыкать. Но еще более пронзительным и пьянящим было чувство свободы, охватившее все его существо. Он не помнил о прошлом, не заботился о настоящем, не думал о будущем - просто парил в потоке мгновений и твердо знал, каким должен быть, невзирая на все кривые зеркала, отразившие и исказившие его жизнь.
  
  "Наверное, так мог бы чувствовать себя луч света," - мелькнула мысль, и Нэльофинвэ сам удивился ее безрассудству.
  
  А его собрат по несчастью меж тем решился наконец заговорить.
  
  - Прекрасными, - выдвинул он первое свое предположение, в ответ на которое майя лишь пренебрежительно усмехнулся.
  
  Мнение Оромэ на этот счет было известно многим, но он, Аэрно, не был Владыкой Лесов, и потом... Слишком уж ярко стоял сейчас перед его внутренним взором давнишний образ из старого воспоминания. За миг до роковой погони. Прекрасным тот квэндо может быть и был, но отнюдь не это качество являлось в нем самым главным.
  
  - Увлеченными, - максимально близко подошел к разгадке Ондолиндэ, однако айну снова покачал головой.
  
  - Стремящимися творить.
  
  Желая помочь говорившему, Майтимо вновь не удержался от того, чтобы вмешаться в идущую рядом с ним беседу. И осекся, почувствовав на себе взгляд жестких волчьих глаз, отчетливо говоривших о том, что противник счел произнесенную им фразу за его собственную ошибку.
  
  - Свободными, - внезапно нашелся подданный Нолофинвэ и впервые за время "игры" Аэрно едва заметно усмехнулся верной догадке нолдо. Тем более, что сам он ничего не терял - из трех попыток лишь одна попала в центр установленной им мишени.
  
  - Свободными... ищущими... одинокими, - очень спокойно, раздельно и глухо прозвучало в ответ - словно незримыми тонкими каменными плитами придавило. Одна из "карт" каждого "ушла" к Аэрно.
  
  - Впрочем, - заметил он через мгновение, обращаясь к белому, как мел, Ондолиндэ, - кое-что ты все-таки угадал. Хочешь, я подарю тебе половину выигранной карты?
  
  На этот раз усмешки в его голосе почти не звучало и было сложно понять, таится ли в этих словах подвох или Темный, в кои-то веки, решил действовать "по честному".
  
  - Нет, - отозвался нолдо, со всей возможной для себя гордостью пытаясь отказаться от даваемой Врагом поблажки, которая по его мнению ни к чему хорошему его феа привести не могла.
  
  - Решаешь за обоих? - коротко прозвучало в полутьме. В этом вопросе уже явственно звучала ловушка, и Ондолиндэ, заколебавшись на мгновение, хмуро уточнил:
  
  - Как князь скажет...
  
  "С такими "друзьями" никаких врагов не надо... Он что - не понимает, на что ИМЕННО ведется игра?"
  
  - Ты выбрал, - словно тяжелая капля упала в наполненный влагой сосуд, и сын Феанаро как будто наяву услышал дребезжащий лязг двигающейся в глубоких пазах "металлической двери", захлопнувшей доступ к "тропе", по которой еще можно было вести отступление. Аэрно закрыл тему.
  
  - Теперь ты, - послышалось через мгновение.
  
  Нэльофинвэ замолчал надолго. Он перебирал ворох вопросов, казавшихся невероятно сложными до Ангбанда, как опавшие листья. Красивые, изменившие цвет и оторванные от того, что составляло их смысл ранее, они кружились причудливо и беспорядочно. "Неужели же, Волк, - невольно думал он, - все вопросы теперь делятся на три доли? Те, которые я не могу задать, потому что ответ очевиден нам обоим. Те, которые я не стану тебе задавать, потому что знаю твой ответ и не хочу ни слышать его, ни согласиться с ним. И те, ответ на которые не известен никому из нас? Неужели среди этих листьев я не найду единственного? Я не должен ошибиться... Хотя - нет. Вот он."
  
  Он спокойно поднял на майа даже сейчас - в глубокой полутьме - едва заметно поблескивающие глаза, в которых серьезность мешалась с хитринкой, и их странный поединок - второй за этот день! - продолжился напевным звучанием благородного квэниа.
  
  - Почему я с тобой разговариваю?
  
  Феанарион понял, каковы правила составления вопросов в этой игре, а потому подхватил ее с внешней легкостью, достойной истинного... нолдо?... квэндо? Он не знал. Просто был в этот момент "создателем слов". Старающимся не думать о том, что, вмешавшись в ответ Ондолиндэ, совершил тогда непоправимую на первый взгляд ошибку.
  
  Аэрно задумался.
  
  - Потому, что мы слишком похожи? Ведь неистовство нолдор и их жажда Знать и Уметь не всегда и не везде приобретает окраску Света... Да и называют вас время от времени эльфами огня...
  
  - Нет.
  
  - Потому, что я, как и ты, очень хорошо понимаю, что такое ТВОРИТЬ?
  
  Майтимо молча покачал головой. Кровь бурлила в жилах, как весенний ручей, нолдо не в силах был угадать, насколько близко Волк бродит вокруг да около, но ни один из данных им вариантов все еще не был Ответом-на-вопрос. Слишком тонкий волосок. Слишком простой ответ.
  
  ...В третий раз майа замолчал надолго. Он не хотел рисковать, и перебирал возможные к произнесению фразы медленно, внимательно просматривая в них каждый звук. Словно прозрачный, тягучий мед переливал из одной плошки в другую.
  
  - Потому, что "чистота" нолдор, подобно моей, далеко не всегда близка к исключительно безупречной? - произнес он наконец, и снова получил от ворот поворот.
  
  - Нет, - выдохнул Нэльофинвэ.
  
  Вымолвить правильный, единственно-верный ответ в присутствии этих собеседников оказалось неимоверно трудно. Тени Хелкараксэ и копоть Дрэнгиста, Тьма, павшая на Валинор, и черная кровь на клинках в Альквалондэ, свет сильмариллов и Клятва, звучавшая в ту страшную Вечную Ночь последним приговором. Кому?.. Морготу, нолдор? Нэльофинвэ не знал, да и сейчас одолевавшие его мысли были наредкость сродни той давней ужасающе-жуткой дилемме.
  
  "Я может быть ваш уже навеки. Но я буду честен, и пойду до конца."
  
  Медленно, почти через силу, он сказал:
  
  - Я говорю с тобой, потому что виновен.
  
  Ондолиндэ вздрогнул.
  
  Аэрно усмехнулся.
  
  - Что-то похожее было среди моих вариантов, - заметил он и незримая в физическом пространстве "карта" снова сменила хозяина.
  
  Вот только которой она была? Целой? Половинкой? Или тем, что недавний победитель забрал у него и у Ондолиндэ?... "Взявший ее" не знал, и единственное, что он мог теперь делать это - с надеждой ждать того, что скажет Темному подданный Нолофинвэ.
  
  - Ну, нолдо, говори... Твой князь ждет, - поторопил его айну.
  
  - Я не буду тебя ни о чем спрашивать.
  
  Тонкий волосок оборвался. Замерзшая слеза льдинкой упала на лед. "Как больно," - Майтимо не мог и не хотел вдохнуть.
  
  - ...В этих местах, - очень тихо и с заметной ноткой угрозы произнес Волк, - считается очевидным, что противник, не вышедший на поединок, проиграл. Ты отказался от своего вопроса, и я не стану что-либо предлагать тебе снова. Просто скажу, что тот, кто вступился за тебя и рискнул своей феа, предан. Ты проиграл.
  
  Лицо Ондолиндэ застыло каменной маской. Где-то в углу судорожно вздохнул Синлин. Лишь ветерок прошелся по месту, где только что стоял Волк. В камере его больше не было, и Майтимо понял, что ничего еще не закончилось. Теперь предстояло самое сложное.
  
  Возможность прозрения будущего и способность чувствовать переплетение нитей именно сейчас "ткущегося" где-либо "гобелена", отнюдь не являлись отличительными свойствами большинства эльдар, принадлежащих к роду Финвэ. Однако с уходом Аэрно старший сын Феанаро, как ни странно, так и не утратил способности чувствовать "тонкие планы" мира, и решение, зародившееся у него в итоге посетивших нолдо ощущений, было ясным, как солнечный луч, преломляющийся в осколках хрустального льда. Он знал, какую судьбу уготовил находящемуся рядом с ним нолдо темный майа, и, во что бы то ни стало, решил вырвать-таки для Ондолиндэ шанс сохранить едва не утраченную им феа, а заодно подарить надежду на возможную победу не Ангбанду и Тангородриму, а нолдор. Как приплывшим в Эндорэ на кораблях, так и пришедшим по льду.
  
  Он тяжело опустился на лежанку и позвал:
  
  - Ондолиндэ...
  
  Это вывело нолдо из оцепенения. Через мгновение Майтимо увидел склоняющееся над ним лицо.
  
  - Да... - как не похожи были обеспокоенный шепот и расширившиеся глаза на то, что недавно видел темный майа.
  
  - Он играл честно, - Майтимо попытался усмехнуться, но то, что получилось, мало тянуло на улыбку. - У нас с тобой остались две карты. Мне не уйти отсюда живым, однако ты будешь тем, кто отнесет братьям мои слова, Ондолиндэ.
  
  Он помолчал, собирая силы. Ведь произнести то, что он собирался, было равносильно тому, чтобы признать за собой повредившийся рассудок. Ибо ясность сознания и точность посетившего его предвидения старший из Феанариони ни за что не сумел бы передать своему собеседнику. А значит...
  
  - Я Нэльофинвэ Майтимо Руссандол признаю королем нолдор брата моего отца Нолофинвэ Аракано Финвиона от своего имени и от имени всех, кто мне верен.
  
  - А если они не поверят мне? - Ондолиндэ был настолько ошарашен внезапной сменой темы, что вопрос о том, как он доберется до Феанариони, на его счастье пока просто не пришел ему в голову.
  
  - Ты скажешь им, - по-княжески спокойно произнес Майтимо, - что это первое и единственное в жизни, о чем я когда-либо умолял их.
  
  "Как бы не вел игру Волк, мое тело погибнет здесь. Моргот не допустит иного. Феа? Сомневаюсь, что даже Врагу под силу заполучить ту ее часть, которая связана Клятвой. Эти полкарты я не передал бы никому, даже если смог бы. Прости, Ондолиндэ. Тело и половинка феа - вот все, что я в силах отдать тебе. Волк играл честно. И сдержит слово так, как это только и возможно... Ты уйдешь на Юг. И передашь мои слова не только моим братьям. Нолофинвэ - твой князь - узнает, что я сказал. И Финакано услышит. Может быть, он сумеет помочь твоему феа стать целым. Вот и все".
  
  - Да, князь, - прошептал Ондолиндэ, и тишина сгустилась вокруг усталых квэнди.
  
  Только когда за Ондолиндэ действительно пришли, Майтимо выпустил его ладонь из своей руки. Он прощался с ним одними глазами, ясно видя внутренним взором столь неожиданно посетившего его прозрения, что тот действительно вскоре покинет пленившую их крепость, и знал, что увидеться им отныне будет не суждено.
  
  
  ЧАСТЬ 7. ПРИМИРЕНИЕ (черновик)
  
  Нэльофинвэ Майтимо Руссандол, ничего не замечая вокруг себя, болезненно вперил взгляд в неподвижный свод высокого шатра. Изувеченная рука - странно, он все еще думал об этом бесполезном отныне, нелепом обрубке, как о своей правой руке - тяжело ныла, отчаянно сопротивляясь действию наложенной под тугую повязку целительной мази.
  
  Да, там, на продуваемых всеми ветрами пепельно-серых скалах Тангородрима, такое решение виделось ему единственно верным, но здесь, в лагере братьев, внезапное увечье слишком уж отчетливо давало себя знать совсем с другой стороны. Воевать он может научиться и левой рукой, а для того, чтобы хоть что-то творить, ему нужны обе...
  
  Разумеется, он не помнил, как огромная, чудовищно сильная птица, по словам спасшего его Финакано, присланная в ущелье северных гор самим Манвэ, подняв немалые облака пыли, опустилась прямо на огромный зеленый луг близ знакомых светлых шатров. Не видел изумленных лиц сбежавшихся к месту происшествия нолдор, не слышал встревоженных голосов Макалаурэ и остальных, едва-едва сумевших хоть как-то объясниться со столь неожиданно свалившимся на них прямо с неба двоюродным родичем... Однако как же раздражала его эта их всеобщая безумная идея о том, что он-де нуждается сейчас только в лечении и отдыхе. Отдыхе, ставшем для него первейшим злом едва ли не с того самого мгновения, когда он, смертельно бледный от перенесенных ранее пыток, боли и потери крови, впервые открыл глаза, лежа в своем старом походном шатре.
  
  Конечно же, теперь, спустя несколько дней после столь неожиданного возвращения, в самых общих чертах он уже знал о том, что происходило здесь после того, как его прекрасно вооруженный конный отряд покинул здешние временные укрепления, отправляясь в то злосчастное, трижды проклинаемое посольство. А от надолго задержавшегося в их лагере старшего сына Нолофинвэ слышал и о том, что было в ставке его отца, когда туда вернулся действительно отпущенный с Севера Ондолиндэ.
  
  Разговор этот, понятное дело, происходил один на один, но в эти дни мало кто из братьев бывшего пленника рисковал вставать между спасенным и его спасителем. И хотя Финакано наверняка поначалу считал, что речь у них пойдет преимущественно о переданных вернувшимся словах самого Нэльофинвэ, тяжело лежащий на узкой походной койке друг его совершенно неожиданно решил поступить иначе.
  
  - Что с ним сейчас? - тихо спросил Феанарион, все еще надеясь на то, что кто-либо из нолдор сумел-таки найти способ помочь встреченному им в Ангбанде эльдо обрести хоть сколь бы то ни было твердую опору на выбитой у него из-под ног земле.
  
  - Он безутешен, Нэльо, - осторожно покачал головой его собеседник, а в ответ на встревоженно-изумленный взгляд Майтимо сдержанно пояснил. - Незадолго до его возвращения, из лагеря пропала его дочь.
  
  Из достаточно короткого рассказа Финакано следовало, что никто из подданных его отца так и не понял, как это произошло, ведь за пределы той земли, за которой смотрели их часовые, она не выходила... А самому Нолофинвиону помнилась лишь неожиданная и очень короткая по времени военная тревога из-за появления близ нолдорских лагерей отчаянно-хитрых северных волков и шайки явно случайно забредших к озеру ирчи.
  
  - Он все-таки достал его, - очень тихо и сквозь крепко стиснутые зубы зло выдохнул Майтимо. Почерк Аэрно в этой истории узнавался без труда, а сыну Феанаро было достаточно больно признавать тот простой факт, что враг их столь легко настигал отмеченную своими клыками добычу. Тем более делал он это через ребенка - девочку, ни перед ним, ни перед его дорогим Севером ни в чем, разумеется, не виновную.
  
  - Что? Что ты сказал?.. Извини, я не расслышал...
  
  Голос Финакано с головой выдавал его тревогу. В последнее время он чрезвычайно падок был на эту самую тревогу за своего вновь обретенного друга. Особенно в тех случаях, когда не мог расслышать что-то из его слов или понять причину каких-либо его действий. Опасался, наверное, что тот не совсем в себе, или того, что Майтимо может оказаться нужна его помощь, а он так или иначе этого не поймет или оказать ее не успеет.
  
  - Да нет, ничего, - слабо отмахнулся от него собеседник. - Потом...
  
  Будучи не в силах продолжать далее этот разговор, Нэльофинвэ болезненно смежил напряженные веки, а вскоре после ухода постаравшегося не тревожить более уставшего друга Финакано, Север вновь захватил память своего недавнего пленника в почти привычные теперь омерзительно-холодные тенета.
  
  *...Первым ощущением от этого зала была надолго ослепляющая вошедшего темнота.
  
  Странно - зачем бы так высоко над землей надо было создавать место, начисто лишенное окон?.. Лишь факела на темных стволах колонн и едва приметные маленькие жаровни, прячущиеся в нишах вдоль стен, давали ему хоть какое-то подобие освещения, хотя... Величественно - ничего не скажешь. И совсем-совсем не по-валинорски...
  
  Неужели таким же вот было и страшное нутро давно поверженного валар Утумно? И этот огромный зал - память о безраздельной власти над самым древним континентом Арды. И напоминание всем, вошедшим в него, о том, что власти этой так и не был положен достойный конец.
  
  Взгляд невольно скользнул по его немногочисленному убранству. По высокому своду, утопавшему во тьме, двойным рядам колонн, мрачно рдеющим изменчивыми тенями нишам, едва украшенным узорами холодного резного камня. По длинным полотнищам восемнадцати черных знамен, попарно изображающих девять отдельно взятых символов: огонь, меч, величественный горный пик, волка, летучую мышь, какой-то запутанный узор, стило, лежащее поверх раскрытой книги... По паре коротких широких скамей из темного дерева, дальними торцами резных подлокотников под небольшим углом обращенной к тому, что было сердцем этого места - семи строгим, ничем не убранным ступеням, верхняя из которых являла собой устланную огромной шкурой площадку, на которой стоял массивный каменный трон.
  
  При виде того, кто сидел сейчас на этом троне, внезапно стало тяжелее дышать.
  
  Другой.
  
  Совершенно не такой, каким привыкли видеть его глаза в мягком обрамлении непроходящего сияния Светоносных Дерев благословенного некогда Валинора...
  
  Небрежная поза, жесткое, почти неподвижное лицо, властный льдисто-обжигающий взгляд.
  
  Ничем, абсолютно ничем не прикрытая мощь.
  
  И яркий отсвет отцовских камней в тяжелом острозубчатом венце искусно выполненной железной короны...*
  
  Здесь, в окружении туго натянутых стен, Майтимо не услышал ни звука от едва сдержанного протяжного стона. Лишь звуки внешнего мира ненадолго проклюнулись в его безжалостный внутренний мир, а затем мучительно пытавшееся вырваться сознание вновь поглотила до боли ненавистная темнота.
  
  *...Свет... Чудовищно-слабый свет из самой глубины холодной пыточной камеры. Мышцы свиваются узлами от невероятной, иссушающей разум боли; запах горящего совсем рядом масла забивается в легкие, как самый настоящий, почти что физически ощутимый дымный чад.
  
  Не шевельнуться. Не сбросить заманчиво пылающую глиняную плошку на ненавистную, дурно пахнущую одежду палача. Не ударить по ехидно движущимся губам с готовностью выполняющего любой отдаваемый ему приказ заметно хромающего и удивительно для этого народа тщедушного ирчи.
  
  Не-ет... Тело его, как обычно, намертво приковано к тяжелому каменному пыточному "столу", но... Что значит вся эта боль и непередаваемое, непредставимое для эльдар унижение по сравнению с главной пыткой этого места - быть ТАК близко от Камней, почти ежедневно видеть их, и знать, что они по-прежнему остаются недосягаемыми.
  
  И не думать о том, что страшнее всего видеть прекрасное творение рук своего отца, навеки угасший свет родной земли здесь - в самом сердце всего того, что так или иначе связано со злом, болью и Искажением. Смотреть на три заметно притухших в этих страшных местах огонька в кромешной тьме и, почти не имея возможности всерьез оторвать от них воспаленный напряжением взгляд, ужасаться, в который раз ужасаться тому несоответствию бытия, которое позволяет себе сочетать несочетаемое.
  
  А, когда они приближаются на расстояние куда ближе длинны его вытянутой руки, не выдерживать, и мысленно кричать в непереносимой муке уже не доводов разума - бездушной власти данной когда-то Клятвы...*
  
  Задыхаясь как загнанный, теряющий последние силы олень, Майтимо резко откинул мягкий, как пух, край укрывавшего его тонкого походного одеяла и неимоверным усилием воли заставил себя сесть, ощущая босыми ногами едва заметно выбитую траву, все еще пытавшуюся расти под сводами шатра.
  
  Он не должен поддаваться безумию. Этим видениям нельзя - ни в коем случае нельзя - давать над собой власть. Память, а не отключения сознания должна стать его уделом. Таким же, какими являются теперь воспоминания о Валиноре, оставшейся за морем матери или погибшем здесь, в смертных землях, отце.
  
  Иначе, какой он, к балрогам подземным, правитель! И что сможет сделать для тех, за чьи жизни и судьбы он несет ответственность как старший из князей рода Феанаро.
  
  Ведь он - смешно сказать! - на данный момент и с собой-то, кажется, справиться не может...
  
  При одной только этой мысли горькая улыбка едва заметно скользнула по его потрескавшимся губам. Майтимо насмешливо скривился и невольно коснулся огрубевшей ладонью болезненно разгоревшегося лица, но вместо такого желанного сейчас облегчения лишь вновь увидел то, чего желал в этот миг меньше всего на свете.
  
  *...Перстень.
  
  Вычурная оправа, ярко горящий, как будто мерцающий собственным внутренним пламенем, темно-алый рубин.
  
  Зрение туманится от едва отпускающей измученное тело боли, рука тяжело опирается о крепко, но не грубо сколоченный стол, а такой знакомый камень продолжает, казалось, мягко улыбаться ему там, где ни этого рубина, ни этого перстня ни в коем случае быть не должно!!!
  
  Ведь это он сам шлифовал и полировал когда-то его благородные крупные грани. Сам вставлял идеальный овал в любовно выкованную оправу... Сам резал на податливом металле прихотливо вьющийся узор... И сам дарил его...
  
  О, валар! Нет!!!
  
  Неужели Финакано - тоже?...
  
  Страх за судьбу брата пронзил его сердце куда глубже, чем способна была проникнуть простая физическая боль, а чувство вины старой занозой зашевелилось в самой отдаленной каморке сознания, куда былые заботы вроде как некогда загнали-таки злую мысль о том, что друга своего он все-таки предал...
  
  ...Где он? Что с ним?
  
  Перстень подлинный, и никаких сомнений в этом быть не может... Ибо не ему - еще в Валиноре державшему эту безделушку в своих руках, "повинному" когда-то в ее "рождении" - сомневаться сейчас в том, не является ли этот теплый огонь иллюзией, чего-то ради сотворенной здесь - в Ангбанде, всеардовским Отцом Лжи...*
  
  "Финакано жив и никогда не был в плену," - впервые за все эти дни Майтимо удалось прервать видение по собственной воле, а не ждать, когда очередной шок сам выкинет его из тревожного морока воспоминаний.
  
  Быть может, это случилось потому, что теперь, после встречи с братом, он знал? Знал, что перстень был просто утерян им в изнуряюще-бескрайних льдах Хэлкараксэ... Снят с пальца ради того, чтобы твердый ободок оправы не мешал растирать чье-то заледеневшее тело, а потом оказался просто забыт на одном из торосов, в туманной мгле стремительно окутавшего лагерь бурана. А потом... Потом до него ли было?..
  
  ...Наконец-то удалось облегченно вздохнуть... Так долго державшее его в своих тисках призрачное наваждение отступило и дало возможность спокойно, сколь бы то ни было трезво думать. Принимать решения, а не биться в невидимых силках, невольно почти сжимаясь в комок от одной только мысли о том, что сейчас, именно сейчас что-то из некогда пережитого настигнет его опять.
  
  В следующую же минуту Майтимо как можно тверже протянул руку к стоявшему рядом с ним сосуду со свежим ягодным соком, коснулся губами его прохладной, бархатистой поверхности и сделал маленький, пока что достаточно осторожный глоток. Такой, словно какое-то время назад он, Феанарион, был мертв, а теперь возвращался к жизни. Уверенно и в то же время почти интуитивно нащупывая дорогу.
  
  ...Получается, что при желании видение можно оборвать. Увидеть что-либо в пику уже сложившейся картинке из того, чего не было в действительности, скорее всего, нельзя. А вот доступно ли для его феа заставить себя вспомнить что-то конкретное? Из тех же времен, но... что-то более здравое что ли... Приносящее не только муку и боль, но и надежду. Ведь было же!.. Пускай под гнетом все тех же вражеских стен, но было...
  
  Решившись попробовать, он уже совершенно сознательно закрыл глаза, оперся руками о колени и дал потоку мыслей как будто бы, как и прежде, свободно потечь в небытие. Однако на этот раз, отыскивая в памяти не болотистую зыбь, то и дело заставлявшую его проваливаться и глотать мешавшую дыханию грязь, а нечто, так или иначе дававшее ей твердую почву под ногами.
  
  И хотя сначала, кажется, ничего необычного не произошло, со временем яркий солнечный свет перестал-таки тревожить сомкнутые веки нолдо, и внутренний взор его снова погрузился в знакомую темноту.
  
  *...Спокойная - валар, какая же спокойная! - дремота постепенно рассеялась, и скованно притулившееся на лежанке, почти затекшее за ночь тело вновь ощутило в районе груди привычное тепло худощавых, но не по возрасту крепких мальчишеских плеч.
  
  Три раза светлели тусклые пятна едва освещавших камеру внешних воздуховодов, а как же много понято и пережито с той далекой поры, когда тепло это, словно живой щит, совершенно неожиданно прикрыло ему спину и удивительно зримо дало понять - он не один, сзади больше не подойдут...
  
  ...Последнюю ночь они провели в молчании, чувствуя, что грядущий рассвет навеки разлучит их, однако сколько же сил молчание это давало обоим. Ладно - мальчишке, среди всю жизнь окружавшего его зла впервые встретившему хоть какую бы то ни было опору, но ему - старшему сыну, князю народа нолдор...
  
  Невероятно.
  
  Не менее невероятно, чем поведение мальчика в тот момент, когда за ним все-таки пришли. Ибо его спокойные, уверенные движения не вызвали и тени исподволь ожидаемой боли.
  
  Вместо нее он - ребенок, дарил ему - взрослому, надежду на то, что рано или поздно с ним все будет хорошо. И осознание того, что его, Синлина, можно пробовать жалеть, но за него никак невозможно бояться. Потому, что почти все в своей жизни он сможет сделать сам.
  
  А это иногда значит так много...*
  
  Свободный, протяжный вздох облегчения вырвался из истощенной былыми невзгодами груди Нэльофинвэ.
  
  Он сумел. Он победил, разрубил коварно стянувшие его сети недавнего прошлого. Может быть и не навсегда, может быть совсем ненадолго, но... Теперь он знал, что не только сам он может оказаться беспомощным пленником этих сетей, но и сети эти подвластны ему в той же мере. Ибо не его феа является частью их, а они имеют некоторое отношение к некоторой, и отнюдь не самой главной, части его феа.
  
  ...Всего лишь несколько мгновений спустя, весь мир вокруг Майтимо разительно переменился. Решительно поднявшись с почти опостылевшей ему за эти дни лежанки, он с легкостью откинул в сторону плотную ткань шатра, скрывавшую широкий прямоугольник центрального входа, и медленно, но уже отнюдь не обессилено, как раньше, пошел к западным воротам лагеря.
  
  Дело в том, что именно они напрямую выводили на бескрайние просторы заливных лугов, по другую сторону которых привольно раскинулось огромное озеро, а ему так хотелось сейчас видеть перед собой не рукотворные стены (из чего бы они не были сделаны), а необозримо прозрачный, напоенный солнечным светом окоем. Исконное призвание которого - дарить взгляду свободу, а не запирать его, что называется, в четырех стенах.
  
  - Нэльо!
  
  Внезапный оклик со спины и откуда-то сбоку лишь еще больше связал его с тем миром, что окружал бывшего пленника в реальной жизни, так непохожим на призрачный мир сотканных памятью чудовищных грез. Обернувшись на зов, Майтимо не без удивления заметил осторожно остановившегося поодаль от него Амрассэ. Явно встревоженного видом невесть куда уходящего брата, но при этом опасавшегося ему помешать и, как некогда бывало, оказаться лишним.
  
  Однако на этот раз тревога младшего оказалась напрасной. Вместо того, чтобы отослать его прочь, старший брат открыто - не вымучено, как в последние дни! - улыбнулся ему и, жестом подозвав к себе, все так же молча прижал к себе спиной, как в детстве, бережно и сильно держа руками за плечи.
  
  ***
  
  Над открытыми влажным морским ветрам необозримыми пустошами Митрима только начинала развеиваться причудливая молочно-серая дымка утреннего тумана. Птицы еще молчали в редких зарослях разрозненных зеленых кустов, и невообразимая тишина, словно колдовской сон этой странной смертной земли, бережно обнимала раскинувшиеся по обоим берегам озера эльфийские лагеря, казалось, впервые за все время их существования как будто вплетая их в полотно окружающего мира.
  
  Выйти из-под тяжелого полога шатра, вдохнуть полной грудью этот холодный северо-западный ветер, единым взглядом окинуть обманчивую красоту наступающего дня... Нэльофинвэ и не подозревал, что когда-нибудь сможет почувствовать себя НАСТОЛЬКО свободным. От тяжести перенесенных потерь, от бремени ответственности за свой народ, от чужих взглядов, ненароком бросаемых на него придавленными чувством собственной вины нолдор.
  
  Вина.
  
  Вина перед фальмари, чья кровь обагрила некогда их серебристо-серые клинки. Вина перед родичами, оставленными на произвол судьбы и обреченными на страшный поход через оскалившийся безжалостными снежными торосами Битый Лед. Вина перед самими собой за то, что не посмели ни перечить своему вождю в заливе Дрэнгист, ни пытаться освобождать своего князя из оков пленившего его Моргота...
  
  Он принял решение.
  
  Он снимет с их плеч ношу этой вины. Скинет прочь тот груз, что тяжким камнем гнетет феар подданных его отца, так или иначе являясь следствием ими самими принятых решений или совершенных поступков.
  
  Пускай не полностью, пускай лишь какую-то ее часть - ибо есть ли хоть у кого-либо из живущих в этом мире шанс освободиться от такого бремени только ценой чьих-то - не собственных - усилий?
  
  Однако... Освобождение даже от малой части этого почти физически ощущаемого им, Майтимо, ига, многим из них даст шанс обживаться на новом месте без того, что древесным червем подтачивает ныне их силы.
  
  А цена...
  
  Он - князь, и он ее заплатит.
  
  Так, что братьям останется только смириться...
  
  ...Почувствовав на себе чей-то вопросительный взгляд, он сдержанно кивнул кому-то из нолдор и, спустя мгновение, звонкий распев эльфийского рога вспорол рассветную тишину. Рванулся ввысь - в чистую голубизну умытых восходящим солнцем небес, раскатился привольным отзвуком по росистому простору пустоши и растаял, приглушенный матовой влагой тумана, уже почти развеянного, разогнанного прочь прохладным утренним ветерком.
  
  Из далекого - какого же далекого! - лагеря сторонников Нолофинвэ на этот чарующий слух призыв такой же рог отозвался с опозданием лишь на несколько биений сердца, и с плеч старшего сына Феанаро как будто свалилась невидимая гора. Финакано и его отец не подвели. Они сдержат слово, приведут тех, кто прошел с ними через северные льды, к несколько дней назад выбранной вождями широкой приозерной лощине. Туда же, куда сам Майтимо приведет сейчас тех, кто приплыл с его отцом на столь страшной кровью добытых когда-то кораблях.
  
  Две части разделенного предательством народа.
  
  Нолдор, которым сегодня предстояло воссоединиться вновь...
  
  Путь их был довольно долог, и немало зеленых стеблей травы оказалось потревожено осторожной поступью изящных конских копыт. Однако точно так же немало времени пришлось им и ждать на условленной луговине, воочию видя то, как приближаются к их строю былые родичи, боль и горечь страшного пути которых многие из стоящих здесь даже представить себе не могли.
  
  Пешие. С женщинами и детьми, далеко не так часто встречающимися среди тех, кто пришел сюда конным. В видавших виды одеждах, то и дело еще несущих на себе отпечаток леденящих феар ветров. Но свободные от вины перед своими собратьями, и стойкости преисполненные такой, какую ни за что на свете нельзя обрести даже в десятках сотен боев.
  
  - Признайся, - ошеломленно произнес за спиной своего вождя тронутый открывшимся ему невиданным зрелищем Макалаурэ, - ты в самом деле собираешься совершить то, что задумал?
  
  - Все, что я хотел сказать вам, я уже говорил, - стараясь быть как можно более суровым, в пол оборота повернулся к младшему брату Майтимо. - И, хотя не все из вас со мной согласились, для самых упрямых и непонятливых повторю - это, - едва заметным движением он привлек внимание брата к лишь недавно поджившему обрубку своей правой руки, - стоит того, чтобы отказаться от уже утраченной власти...
  
  Пристыженный суровостью собеседника, менестрель замолчал. Он понимал, что упоминание о "упрямых и непонятливых" ни в коем случае не относится к нему лично, но тревога за дальнейшие действия упомянутых братом лиц по-прежнему не давала ему покоя. Хотя... Последний аргумент Нэльо явно очень хорошо поймут именно они - "упрямые и непонятливые": Тьелкормо, Карнэтиро и Куруфинвэ.
  
  Однако, опасения опасениями, но оба старших Феанариони понимали, что менять что-то было уже поздно. Ибо идти на попятный сейчас - в тот момент, когда подданные их и подданные Нолофинвэ уже фактически смотрели друг другу в глаза, было бы верхом пренебрежения чужими судьбами. После ТАКОГО остается только умереть...
  
  И именно поэтому в то же самое мгновение Нэльофинвэ осторожным движением тронул вперед своего коня, неспешным шагом пересекая то оставшееся открытым пространство, что все еще разделяло его народ на две неравные части. Конь, как ни странно был тот самый - подаренный ему еще жеребенком самим Оромэ, сопровождавший своего хозяина в долгом пути через океан и лишь чудом выживший в той чудовищной бойне, что оказалась коварным завершением присно памятного посольства. Выживший, сумевший пробиться к своим, и с тех пор преданно ждавший в общем табуне именно его - своего хозяина и друга, единственного квэндо, которого он до сих пор носил на своей спине.
  
  Половина пути. Левая рука Феанариона мягко натянула отделанный кожаным шитьем ременный повод, стремя почти незаметно ушло вниз, повинуясь тяжести спешивающегося тела, теплое дыхание жеребца коснулось едва отливавших расплавленной медью темных волос.
  
  Сколько-то шагов вперед (позже Майтимо так и не вспомнил, сколько же их было) и взгляд, пристальный взгляд глаза в глаза тому, перед кем искупал он свою вину, но кого обрекал отныне на бремя, тяжесть которого и сам навряд ли мог бы воочию себе представить.
  
  Преклоненное колено, уважительно склоненная голова и голос, подобно голосу самого Феанаро, разнесшийся по всей окружавшей их луговине.
  
  - Пришел час прекратить рознь между единым народом нолдор, разделенным гордыней и предательством, а также прочим злом, которое привнесено в наши сердца коварными наветами Моргота. Поэтому я, Нэльофинвэ Майтимо Руссандол, сын Феанаро из рода короля Финвэ, перед лицом всех, кто собрался сейчас на этом поле, признаю единым королем нолдор Белерианда брата своего отца, Нолофинвэ Аракано Финвиона. И делаю это как от своего имени, так и от имени тех, кто мне верен.
  
  Тихий шелест изумления волной прокатился по рядам подданных Нолофинвэ. И рассыпался об ошеломленное безмолвие стены нолдор, пришедших с сыновьями Феанаро. Никогда раньше Майтимо не знал, как это - когда все взгляды устремлены на тебя, в тебя, сквозь тебя. Никогда раньше не чувствовал так ясно - как свою - боль пришедших навстречу друг другу. Не был всеми ими. Теми, кого так безнадежно потерял.
  
  Пришедшими по льдам, приплывшими на кораблях...
  
  И никогда раньше не был он тем Голосом, что звучит в феар тех, кто шел за ним следом.
  
  "Что остается, когда на дне чаши моих слов лишь истина?"
  
  - Наши поступки... - ни за что на свете не дать голосу сорваться! - нашу вину... ничто не может ни искупить, ни исправить. Но... я, Майтимо Руссандол, прошу вас - простите тех, что стоят перед вами. Прости нас и ты, государь. Финакано, прости меня.
  
  Непрошеные слезы скользнули по его лицу, но Нэльофинвэ, не замечал ни слез, ни ветра, смахивающего их с горящих щек, ласково треплющего волосы, кружащего голову запахом близкой воды и зеленых трав. Он не видел, как ломались сдержанные выражения лиц на обеих сторонах луговины, как Финакано рванулся поддержать, укрыть, защитить его от этой невыносимой, мучительной боли. Все сузилось до одного, напрочь забытого ощущения - крепких сухих ладоней, осторожно поднимающих его с мягкой, неодолимо тянущей упасть земли, и лица, словно зеркало отразившего муку, рвущую сердце.
  
  Уже поднявшись на ноги, ответным жестом он невольно попытался коснуться черт, так не похожих порой на внешний облик его отца, понял, что делает это правой, искалеченной рукой, дернулся было опустить ее, но в то же мгновение оказался прижат к широкой груди старшего родича да так крепко, что сомневаться в искренности этого жеста не приходилось.
  
  "Нолофинвэ, - сполохом колыхнулся в нем внутренний огонь. - Дядя. Король. Как я мог не понять, что ты любишь нас?"
  
  ***
  
  -Ты звал меня, князь Пришедших из-за моря?
  
  Подошедший к Финакано квэндо почти незаметным движением склонил перед старшим сыном Нолофинвэ свою светловолосую голову. Ниже он, кажется, никогда не кланялся никому.
  
  - Да, Светловолосый, - изо всех сил стараясь сохранять лицо, кивнул собеседнику нолдо. - Признаться, я давно уже хотел послать за тобой ради одного важного дела.
  
  Странно, в присутствии Иламиона он почти всегда чувствовал себя едва ли не мальчишкой. Подростком, юношей, только начинающим нащупывать предстоящий ему жизненный путь.
  
  Но ведь это не так... Вон, у Турондо - младшего брата - уже бегает по зарождающимся улицам нового города маленькая дочь. Единственная в четвертом поколении их рода, но...
  
  Так что не может он быть мальчишкой. А вот правой рукой отца, всего несколько солнечных лет назад ставшего королем нолдор - может. И будет ею, несмотря на то, что править ему отныне суждено и вот такими вот непостижимыми сразу чужаками, что бесшумными светлыми тенями спускаются время от времени с суровых соседних гор, принося на своих плечах запах хвойных лесов и миражи чарующих воображение картин, никогда не виданных им, Финакано, ни в наполненной первозданным светом благодати Валинора, ни здесь, в веющих вечной прохладой просторах смертных земель.
  
  - Я хочу, - после недолгой паузы уверенно продолжил он, - чтобы ты показал мне земли, с точки зрения вашего народа, удобные для создания крупной крепости. Мы, нолдор, еще достаточно мало знаем о настоящей войне, вы же, должно быть, сталкиваетесь с нею повсюду...
  
  - Мы не строим крепостей, князь, - мягко ответил квэндо. - Вместо обтесанного камня и высоких стен нас от века хранят горы, в которых мы живем. Хотя для вас... такая жизнь, действительно, навряд ли подходит...
  
  На какое-то время Иламион осторожно замолчал, как будто размышляя - не обидел ли он собеседника, а затем решительно кивнул в знак согласия и спросил о том, как скоро надо будет ехать.
  
  - Если твой конь не слишком утомился в дороге, то прямо сейчас, - решительно отозвался Финакано и примирительно усмехнулся, обращая в шутку ту порывистую поспешность, что вполне могла сойти за отсутствие у его народа понятий о законах гостеприимства. - Мы, нолдор, живем быстро и не являемся любителями откладывать на завтра то, что можем сделать сегодня.
  
  Ответная усмешка квэндо без труда сказала ему, что кажущаяся "торопливость" молодого князя отнюдь не вызывает в его госте сурового протеста против того, чтобы поездка их началась прямо сейчас. И лишь через мгновение Финакано догадался о том, что тот, кого он почти интуитивно выбрал себе в проводники, очевидно, вообще очень легок на подъем. Хотя... Его одежда - плотная рубашка, простая замшевая туника, мягкая, но удивительно прочная обувь; его снаряжение - всегда очень четко подобранное и в любой момент способное быть взято хозяином в дальнюю дорогу; его тело - стройное, как достигшее благородной зрелости хвойное дерево, сильное, как издревле служащий его сородичам суровый горный утес, и ловкое, как дикий зверь здешних глухих нехоженых лесов... Все это напрямую свидетельствовало о том, что Иламион по природе своей отнюдь не домосед.
  
  Да и потом - не он ли в свое время был тем самым первым синдо, которого встретили нолдор Нолофинвэ, считай, только-только достигшие тогда долгожданной твердой земли? Тоже, между прочим, отнюдь не на пороге его собственного дома. Земли близ побережий, существенно севернее хребтов Эред Ломин, это, между прочим, очень даже не шутка...
  
  ...В течение нескольких дней дорога их была настолько легка и приятна, что сын короля почти готов был забыть, что вызвана эта поездка не столько долгими днями благоденствия и мира, сколько возможным здесь в любой момент временем войны. И лишь очень и очень не скоро он решился заговорить со своим спутником о том, как получилось так, что народ его, живя в такой близости от то и дело приходящих с севера ирчи, не строит ни фортов, ни крепостей - разве что крошечные смотровые башни, издали почти не отличимые от дававших им основу суровых горных скал.
  
  Ласковое пламя разожженного вечером костра бережно лизало тонкие сосновые поленья, где-то на самой границе слышимости звенели под кустами поздние комары, брякали ослабленными на ночь уздечками давно расседланные и привязанные на длинные ремни лошади. Что еще может понадобиться усталым путникам, уже успевшим подкрепиться после пройденного за день пути? Ну, разве что действительно - ни к чему не обязывающий, неспешный разговор.
  
  - Скажи, Иламион, - осторожно вороша крепкой веткой ярко рдеющие угли, спросил Финакано, - разве не бывает так, что ирчи тревожат своими набегами склоны ваших гор?
  
  - Порой это происходит гораздо чаще, чем нам хотелось бы, - последовал хмурый ответ.
  
  - Тогда почему только смотровые башни? - удивился нолдо. - Разве укроешь в них от опасности тех, кто слаб и может нуждаться в защите? Я видел эти строения - они малы и крайне ненадежны. ...Да и подойти к ним можно лишь после того, как основательно поползаешь по мало приступным скалам...
  
  По лицу Иламиона стало видно, что соглашается он на этот разговор лишь потому, что рано или поздно молодой князь все равно бы его затеял. Однако, устроившись на своей части старого бревна чуть удобней того, чем сидел раньше, он не стал уходить от темы. Просто прикрыл длинными ресницами свои светлые глаза, и осторожно принялся объяснять то, что его собеседник, может быть, сможет понять умом, но, скорее всего, никогда не примет сердцем.
  
  - Если соорудить в этих местах нечто, чего затем не сможешь отстоять, ирчи сделают положенный тобой камень своим оплотом и выбить их из такого убежища можно будет только ценой потери многих жизней, понимаешь?.. ...Мы не живем где-либо большим числом и не можем позволить себе длительную оборону того, что вы называете крепостью. Если приходит беда, нам проще разойтись по лесу и сделать так, чтобы рано или поздно им надоело нас искать. Тем более, что защищаться от них мы будем... Если же ирчи удастся захватить смотровую башню, ее попросту разрушат, чтобы потом, после их гибели или ухода оттуда, построить ее на этом месте вновь.
  
  Темные брови Финакано недоуменно поползли вверх. Разрушать во время войны то, что может послужить укреплением? Да еще потом заново его строить?..
  
  - Я не понимаю, - осторожно выдохнул он.
  
  - Ирчи не приходят большими группами, - спокойно отозвался квэндо. - И почти никогда не остаются здесь надолго. Такие шайки проще оставлять без добычи, чем давать им возможность убить или захватить в плен многих. Если же они приходят сюда, чтобы жить... тогда, и только тогда нам приходится всерьез применять силу. А башни... Их разрушают только в том случае, если враги до них добрались. Они же по сути своей - просто горстка ничем не скрепленных камней, держащихся лишь за счет простейших зацепов...
  
  После этих слов под золотистыми стволами окружающих собеседников сосен надолго наступила тишина. И лишь в тот момент, когда она уже всерьез грозила стать гнетущей, нолдо осмелился задать тому, кто сидел сейчас рядом с ним, новый вопрос.
  
  - Пару или тройку раз кое-кто из эльдар ухитрялся уговорить тебя показать им твой стиль владения мечом... На тренировках, конечно, но... Ты ведь прекрасный воин! Куда лучше очень многих из нас... Тогда почему, по твоим словам, ты крайне неохотно поднимаешь его против ирчи?
  
  Такого тяжелого и долгого взгляда Финакано, пожалуй, не видел до сих пор никогда.
  
  - Потому, что кое-кого из них я просто знаю по именам.
  
  Разумеется, Иламион прекрасно понимал, что такой ответ непременно потребует объяснений. И все-таки он не смог отважиться произнести их сразу после того, что только что сказал. Лишь через несколько биений сердца услышал князь нолдор снова его суровый, быть может, даже в какой-то степени холодный голос, едва слышно произносивший такое, что в первое время просто не укладывалось в голове.
  
  - Тот меч, что ты видел в моих руках, выкован из стали, прежде составлявшей кандалы узников Утумно. Я был бы ирчи, если бы вихри Войны Стихий не вырвали меня и мою жену из подземелий, порой лежавших даже глубже самых нижних ярусов подземной части Ангбанда... Я помню глаза и лица тех, чьи потомки приходят теперь в наши леса. А потому ни за что на свете не посчитаю истинно правым делом бездумное лишение жизни, быть может, и тех из своих нынешних противников, с кем спал когда-то на одной подстилке и делил еду, получаемую из рук палачей.
  
  (прошу прощения у уважаемых читателей, но... господин Фингон - в состоянии шока еще с лета 1998 года, так что эту часть мне предстоит дописывать позже, а вашему вниманию пока предоставить следующую)
  
  
  ЧАСТЬ 8. ЛИТХО
  
  Каковы же они, те, кому удается вырваться из-за головокружительных склонов Железных гор?..
  
  Время от времени я ненавязчиво, исподволь наблюдаю за тем, как в дальнейшем складываются их судьбы.
  Некоторые из нолдор, столкнувшиеся со странными, порой якобы нелогичными, иногда - ужасными поступками кое-кого из бежавших, называют Вернувшихся порченными, и требуют для них изгнания или даже смерти.
  Допустим на мгновение, что это именно так, что настаивающие на осуществлении столь страшных вещей правы, но... Мой личный опыт, основанный хотя бы на дружбе с Майтимо, показывает, что изменения, произошедшие в них, не всегда ведут бывших пленников только в сторону скверны. Ибо порой бывает так, что fear их - побывавших в самом сердце Севера - куда чище внутренней сущности тех, кто - на моей земле - творит порой вещи, от которых содрогнется и худший из тех, кому удалось Вернуться.
  
  Да, никто из таких квэнди не остается неизменным. Они, как опавшие листья. В какой-то степени - потерявшие опору, в какой-то - стоящие на земле куда тверже тех, кто никогда против своей воли не пересекал травянистых пустошей равнины Ард-Гален, или того безжалостного испытания воинов, в которое огонь и лава Дагор Браголлах превратили ее ныне - удушливой, безводной пустоши Анфауглиф.
  И пускай они надломлены, пускай некоторые из них умирают здесь, не находя в себе силы жить, пускай половина их повадок поначалу пропитана страхом так, что без содрогания на это невозможно даже взглянуть... Лучшие из них вызывают во мне "воспоминания" о Куйвиэнэн и мысли о том, что, живи мы в Арде-не-искаженной, многие из нас были бы в чем-то похожими на таких же, как они.
  
  Почему?.. Не знаю.
  Но Майтимо верит мне. А он видел Ангбанд не только снаружи, но и изнутри.
  
  (отрывок из дневника Фингона)
  
  ***
  
  Привычный утренний холод, как всегда, пробирал до костей. Забравшись под ветхое заячье "одеяло" (несколько заботливо сшитых между собой шкурок с ничем не обработанными краями, а к этому моменту далеко и не самых новых), сквозняк усердно вгрызался в щуплое мальчишеское тело. Шерстяная рубашка и штаны служили, конечно, кое-какой преградой, но деваться от студеных струй все равно было некуда. Хорошо хоть спать приходилось не у каменной стены, а у хлипкой деревянной перегородки - она не имела пакостной привычки накапливать в себя холод северных подземелий и сторицей отдавать его любому живому существу, так или иначе вздумавшему прикорнуть рядом с едва обработанной скальной громадой.
  
  Спящему под заячьим одеялом везло - от каменной стены (торцевой в его клетушке) его отделял заботливо сплетенный матерью толстый травяной щит - плотный мат, переплетенный тонкими полосками кожи. От отдаваемого скалой холода он защищал относительно неплохо, но... Как только по осени вдоль стенки начинала едва заметно сочиться вода, щит этот немедленно загнивал, да и избавить его от набегавших с ближайших ярусов насекомых было невозможно никакими усилиями. А менять... Не всегда есть время набрать на поверхности достаточное количество подходящей травы вперемешку с вереском, полынью и бурьяном, да и мат плести - неизвестно еще, кто из надсмотрщиков это увидит и что он при этом сделает. Если повезет - то просто пожмет плечами и не станет ни к чему придираться, а если нет - то ни травяного щита не будет, ни целой шкуры... Им же - ирчи - все равно, что спрашивать с него какую-либо работу всерьез еще рано. Решат, что бездельничает, и, как всегда - ногой куда придется, а то и за посторонние предметы схватятся...
  
  Застарелых рубцов на его теле было не один и не два. Как не просили его поберечься, сделать это никак не удавалось. То плеть, то камень, то просто неудачное собственное падение с какого-либо валуна... Он-то происходящему и не удивлялся, но мама... Укачивая вечером своего малыша она едва сдерживала слезы и маленький квэндо неизменно тянулся ладошкой к ее щекам, прося не расстраиваться - ведь ничего по настоящему страшного еще не произошло.
  
  В рассказы старших о жизни, отличающейся от той, что приходилось вести ему самому, он долгое время не верил. Юг был для него сказкой. В которую очень хочется попасть, но про которую точно знаешь, что она не существует. Он слушал о не-северных землях заворожено с горящими от счастья глазами и тянулся к ним всей душой, а потом тихонько плакал у себя в уголке от горького осознания того, что ему существующее в этих рассказах, скорее всего, никогда не доведется увидеть.
  
  Особенно грустно стало тогда, когда он впервые увидел тех, кто только что оказался на Севере - группу пленных, едва покинувших свои родные места. Из-за спин нескольких ирчет, увязавшихся взглянуть на редкое зрелище, он чудом разглядел тех эльдар, у которых за спиной была свобода, так и сквозившая в каждом их взгляде, в каждом повороте головы, в каждом движении пускай и связанных веревками тел.
  
  Сильнее всего запомнился один. Высоченного роста, широкоплечий, довольно сухого сложения. Волосы - как вороново крыло, длинной едва ли не до самой поясницы, а глаза... Маленькому квэндо всегда потом казалось, что они были синие, как вечернее небо и отблеск внутреннего света в них был таков, что сердце заходилось от одного осознания того, что такое бывает. Не в сказке, не во сне, а на самом деле.
  
  Он молча стоял перед смотревшим на него ирчи, еще не зная, что оценщик - это тот, от кого зависит твоя дальнейшая судьба, и думал, судя по всему, не о себе, а о находившихся рядом товарищах...
  
  Вторым запомнившимся был мальчишка из той же группы. Каким образом ему довелось оказаться среди воинов, наблюдавший не понял. Однако он знал, что юному пленнику не повезло едва ли не больше, чем всем остальным, как знал позже и то, что незнакомец своей судьбе так и не сдался. Орочьи казармы - тот еще приговор, от него ком не проходящего ужаса против воли подкатывает к самому горлу, но чужак не испугался и держаться старался так, чтобы ни в коей мере не растравлять душевные раны тех, кто стоял с ним рядом. А через какое-то время андо видел этого мальчишку измордованным в кровь, лежащим без рубашки где-то у казарменной стены и позже - прикованным, почти подвешенным за сведенные вместе руки в коридоре.
  
  Пару раз он тайком пробирался к пленнику и давал ему попить теплого травяного отвара, а однажды даже притащил ему свое одеяло. И хотя накинуть на плечи мальчишки старые шкурки не получилось - малышу не хватило роста, он видел - даже угасая, тот не перестал быть тем, кем попал в эти чудовищные подземные коридоры.
  
  - Здесь нельзя умирать, - тихо сказал андо, но тот, кому он взялся помогать, лишь еле заметно усмехнулся. Он не боялся здешних ужасов и поэтому, подобно другим южанам, полагал, что то, что ждет его за гранью жизни куда лучше того существования, что предлагается ему перед этой чертой.
  
  Малыш видел, как он умирал и впервые в жизни долго, очень долго не плакал. Очнулся только после долгой ночной горячки и с тех пор молча поклялся себе, что, когда вырастет, обязательно сумеет бежать в те земли, где живут такие, как тот взрослый и этот мальчишка.
  
  ...Мама идеи о побеге не поддержала. Едва заставляя себя говорить, она объяснила сынишке, что между их горами и Югом лежит открытая равнина, и пересечь ее, не попавшись ни одному из разъездов и патрулей, никому из живущих здесь пока толком не удавалось. А уж женщине с маленьким ребенком браться за это и вовсе - слишком страшное дело. Поймав их в дороге, северяне скорее всего станут разбираться с ней через сына, а этого она, по ее словам, вынести будет не в силах.
  
  - Вот когда вырастешь таким, как отец, тогда и поговорим, - тихо прошептала она, согревая теплым дыханием его темно-каштановые волосы, а затем долго еще держала маленького андо на руках, поглаживала худенькую спину и не знала - желать ли, чтобы забыл он со временем этот разговор, или надеяться-таки на возможное чудо.
  
  ***
  
  Сквозняк, гулявший по их неприглядному жилищу, как придется, был немым свидетелем того, что взрослые и пара-тройка ребят постарше уже покинули кнару - помещение для рабов. Дверь после этого надсмотрщики никогда не запирали и даже не сводили вместе ее тяжелые деревянные створы - считалось, что, проходя по ближайшему коридору, они в любой момент должны были видеть, что происходит внутри опустевшего помещения: не вернулся ли кто-нибудь с работы раньше времени и т.д. А результатом этого был ветер, выстужающий нагретую было за ночь комнату до того, что находиться в ней без огня становилось совершенно невыносимо.
  
  Устав бороться с холодом за остатки призрачного сна, андо потихоньку высунул голову из-под облезших шкурок и осторожно сел на край жесткой дощатой лежанки - одной для них с матерью на двоих. На трех или четырех лежанках по соседству еще слышалось сонное дыхание тех из его сверстников, кого холод и давно отзвучавшие окрики надсмотрщиков разбудить пока еще так и не смогли.
  
  ...Помещение, служившее "домом" изрядному количеству эльдар, было довольно большим. С полторы сотни средних шагов в длину и около пяти десятков в ширину, но из-за нар, тянувшихся вдоль лишь отчасти обработанных каменных стен, оно казалось уже и прогревалось лишь четырьмя-пятью крошечными очагами, топить которые все равно приходилось чем придется. Сейчас они давно уже потухли, и заново разжечь их можно будет не раньше позднего вечера, да и тогда топлива хватит исключительно на то, чтобы хоть как-то прогреть постельную ветошь, а на остальное отопление пойдет уже только само дыхание собравшихся в кнаре рабов.
  
  К счастью, их кнара принадлежала крепости, а не руднику. Дощатые нары глубиной в пять-шесть шагов - лучше камней, едва прикрытых всяческой дрянью, да и народу тут было поменьше: на каждую лежанку (шириной примерно в размах рук) как правило - по одному взрослому, а детей было не много.
  
  Все это, правда, было привычно, и, стараясь не спускать босые ноги на каменный пол, квэндо осторожно потянул из-под нар висевшие там длинные полоски кожи, сукна и меха, служившие ему обувью. Вчера их как раз удалось привести в порядок, и сейчас обматывать ими ступни и голени было одно удовольствие. Остывшее за ночь сукно скоро согреется от тепла ноги, которую оно укрывает, кожа не позволит ему слишком сильно промокать, а почти новый мех, укрывающий голень, придаст всему этому сооружению вид едва ли не нарядный. В таком состоянии делать что-либо гораздо удобней, чем босиком, и окончательно андо поднялся со своей лежанки едва ли не с радостью.
  
  Дел у него и прочих детей, не занятых пока в основных работах, было не так уж и мало. Вычистить кнару, перетрясти все-то, что служило здешним обитателям постелями, вымыть (в ледяной воде с минимальным добавлением кипятка с кухни) оставшиеся с вечера миски, найти себе что-либо из еды и собрать хоть что-то из того, чем можно будет вечером оживить их жалкие очаги, а главное - найти маму и убедиться, что с ней все в порядке.
  
  - Илион, вставай! - попытался он растолкать мальчишку, спавшего на соседней лежанке. Из-под старого плаща показалась взъерошенная черная шевелюра. Подъем произошел без шума, и вскоре вокруг закипела работа.
  
  Двое мальчишек навьючили на длинные шесты всяческую ветошь и поволокли ее к ближайшему выходу из подземелий, а девочка на пару "лет" помладше их взялась за старый вересковый веник - нары надо было привести в порядок до того, как унесенные вещи вновь вернутся на свои места.
  
  Затем была посуда (с быстрым перекусом из остатков вчерашней каши и скромных волокон настоящего мяса, бережно сохраненных на костях несколькими женщинами, работавшими на кухне), и, наконец, возможность пойти отыскать маму как раз перед тем, как надо будет отправляться наверх за топливом.
  
  Радуясь временной свободе, андо поспешно выбежал прочь и, что было духу, помчался по едва освещенному коридору туда, где в отдалении тихонько брезжил холодный солнечный свет. Дело в том, что коридор их яруса выходил на небольшую деревянную галерею, окружавшую большой зал, левым торцом выходивший в узкую расщелину, каменный зев которой, если ничего непредвиденного не случалось, оставался открытым с рассвета и до самого заката солнца.
  
  По пути туда ему, правда, пару раз пришлось укрываться в расщелинах между камнями от тех ирчи, что явно являлись надсмотрщиками. Не принадлежа кому-то конкретному, застигнутый врасплох, он мог в любую минуту быть послан любым надсмотрщиком Крепости на какую угодно работу. А так как подобного "счастья" ему сейчас совсем не хотелось, приходилось быть настороже.
  
  На галерее он ненадолго остановился и едва не повис на перилах, стараясь как можно лучше рассмотреть то, что происходит внизу. До верхней перекладины он еще не доставал, поэтому перегнулся через среднюю, и через минуту едва не разбил затылок, пытаясь вернуться в прежнее положение. Там, внизу, среди не такого уж малого количества народу, занимавшегося чем-то или спешившего по своим делам, молодая, темноволосая квэндэ в теплой накидке поверх старого суконного платья молча стояла между несколькими ирчи. Один из них - надсмотрщик, крепко держал ее за руку чуть повыше локтя, второй кончиками пальцев касался щеки, а двое других (помоложе) просто стояли рядом, явно придя сюда в компании второго.
  
  - Мама! - радостно окликнул ее андо и, ойкнув от внезапного удара об верхнюю перекладину перил, со всех ног помчался к лестнице, ведущей в зал.
  
  Деревянные ступени жалобно проскрипели в такт его шагам и вскоре маленький квэндо, тяжело дыша от волнения и быстрого бега, остановился возле матери и окружавших ее чужаков.
  
  Взгляды последних, встретившие его, были, однако, отнюдь не благостными.
  
  - Это еще что? - хмуро поинтересовался у надсмотрщика главный чужак, уже смотревший на стоящую перед ним женщину с видом законного хозяина.
  
  - Выкормыш ее, - резко, явно закипая, отозвался тот. - Принесла же щенка нелегкая... Берешь? - кивнув в сторону мальчишки, он на всякий случай привычно приподнял плечо квэндэ так, чтобы в случае чего ей не с руки было особенно сопротивляться.
  
  - О нем уговора не было, - последовал жесткий ответ.
  
  - Да уж, - с заметной усмешкой вступил в разговор третий (старший из молодых). - В поселке этого добра - что камней в ущелье после обвала. Мрут, правда, крысеныши, через одного, а жрать - требуют... Пошел прочь!
  
  До сих пор они говорили между собой так, словно маленького андо рядом с ними и не существовало, но последний окрик относился уже непосредственно к нему и, оторопев поначалу, тот только сейчас начал, наконец, осознавать, что все это действительно происходит с ним и наяву.
  
  От замаха свернутой пока еще плети надсмотрщика он увернулся почти по привычке. В этом движении не было ничего, что было бы ему незнакомо, и по настоящему пугала лишь мама. Понять, почему она как будто не замечает происходящего, андо оказался не в силах. Он видел, как пару раз в его кнаре, да и в тех, что находились рядом с ним, кого-либо из родных вот так же разлучали друг с другом, и всякий раз подобные ситуации не обходились без слез и просьб с ОБЕИХ сторон. А здесь... Расширенные зрачки, покорно опущенные руки, спокойное, слегка усталое лицо, так ни разу, кстати, и не повернувшееся к нему...
  
  - Но я... - пролепетал он, наконец, медленно отступая перед опасностью попасться этим четверым под горячую руку и чувствуя, как глаза невольно наполняются знакомой соленой влагой, а затем, не выдержав, отчаянно рванулся вперед. - Мама! Не уходи с ними!.. Пожалуйста, мама...
  
  Однако коснуться ее андо не удалось. Сильная рука пришлого ирчи смахнула его в сторону, как пылинку и тут же коснулась плеча женщины, увлекая ее прочь из подземной расщелины. Квэндо же, споткнувшись о подвернувшийся под ногу камень, не сумел совладать с инерцией падения, и грохнулся на бок так, что сильно рассадил руки. А еще через мгновение мальчишку накрыла густая тень и чья-то фигура почти загородила от него то, что происходило ближе к выходу - это младший из пришлых сильно придавил ему горло ногой, умело мешая как кричать, так и подняться, вновь кинувшись следом за матерью.
  
  - Делай, что хочешь, - в последний раз донесся до них издали голос старшего чужака, обращенный, разумеется, к надсмотрщику, - но чтобы у меня в горах эта тварь никогда не появлялась...
  
  Затем все стихло. Замерев от страха, квэндо молча глотал соленые капли слез. Он понимал - стоит только удерживающему его чужаку двинуть ногой, и он, без сомнения, легко отправится вслед за тем мальчишкой-эльдо, которого пытался когда-то спасти.
  
  ...В какой-то момент (очевидно, когда те, с кем он пришел, уже скрылись за белым от солнца зевом расщелины) удерживавший мальчугана ирчи медленно присел на корточки и внимательно всмотрелся в своего маленького пленника. Стараясь не всхлипывать, тот тоже поднял глаза и в феа его на несколько мгновений затеплилась-таки несбыточная надежда. "Страж" его скорее был юн, чем молод и в серых, как предгрозовое небо, глазах его сквозили заинтересованность, насмешка и сочувствие. Такой мог бы и пожалеть - выменять попавшего в беду андо, как минимум, назло старшему брату и отцу, а уж он бы со временем нашел чем отблагодарить за внезапно оказанную милость. Если бы уже сегодня не остался валяться с перерезанным горлом где-нибудь на задворках опасливо ютившегося в серых скалах орочьего поселка...
  
  - Что с ним делать-то будешь? - едва оскалив в пренебрежительно-сочувственной усмешке белые, как у молодого волка, зубы спросил чужак.
  
  - Посмотрим, - лениво отозвался надсмотрщик. - На рудник отправлю или добью... Тебе - полукровке, не все ли равно?..
  
  Лицо ирчи мгновенно закрыла от андо невидимая стена. Все то, что мальчишка только что видел в его глазах (и что было, судя по всему, замечено надсмотрщиком), исчезло без следа. Давление ступни на горло прекратилось, и задержавшийся под сводами огромной пещеры андэр медленно поднялся во весь рост. Услышанное явно задело его всерьез, но разница в возрасте и принадлежность надсмотрщика к Крепости не позволили юному чужаку достойно ответить на удар. Теперь он мог лишь либо огрызаться в ответ на пощечину, либо молча уйти вслед за старшими и отомстить потом, когда ситуация будет более для него подходящей.
  
  А андо, едва только оказался на свободе, как можно быстрее поднялся и, прикрывая рукой и без того пострадавшее горло, в ужасе вжался спиной в ближайшую стену. Бежать за матерью теперь - после предположений надсмотрщика о его будущей судьбе, было бы равносильно самоубийству. Для того, чтобы увидеть ее еще хоть раз, надо либо любой ценой остаться в прежней кнаре, либо...
  
  - Не надо на рудник, - тихо, хотя и не подобострастно, прошептал он. - Пожалуйста... Я...
  
  - Пошел прочь! - раздраженно ответил ему надсмотрщик и маленький квэндо не замедлил тут же выполнить это его распоряжение...
  
  ***
  
  Теперь все это было давно. Наверху миновала только подступавшая в те дни к горам короткая северная осень, и началась первая половина ветреной, малоснежной зимы, однако ни того, ни другого он в этом году так и не увидел. Потому что в тот же день сумел-таки ускользнуть из крепости искать мать в окрестных поселках, напоролся на разъезд и, спасаясь от собак, юркнул в едва заметное отверстие воздуховода, скрытое в многочисленных валунах.
  
  Страх перед возможной расправой не позволил ему вновь выбраться на поверхность, и, отдышавшись, андо решил, что до родного яруса доберется и воздуховодом. Мало он что ли облазил подобных туннелей, то самостоятельно ища приключений, то получая задание расчищать их уже через надсмотрщиков?!
  
  Однако со временем стало ясно, что идущий уж очень круто лаз ведет, скорее всего, отнюдь не в жилые ярусы крепости. Он поставляет воздух (но не свет) в самые глубокие подземелья. Не туда, конечно, где, говорят, пылает вечный огонь и невозможно жить из-за ядовитых газов, идущих из самых недр земли, а туда, где существовать еще можно, но...
  
  Осознав, что его ждет, андо испуганно вжался в едва державшие его камни, осторожно взглянул наверх и, закусив губу, понял, что подняться уже пройденным путем не сможет. Даже отдыхая, даже карабкаясь со скоростью осенней улитки, даже... А значит выход оставался только один. Вниз, в темноту запутанных переходов нижних ярусов, к жестоким законам борьбы за малейшую крошку еды и к призракам, по словам старших мальчишек (в основном - ирчет) способных выпить из тебя жизнь раньше, чем твое сердце успеет ударить десяток раз.
  
  Если совсем повезет, он выберется оттуда живым, а если нет... Если нет, то бояться чего-либо ему уже поздно. Без пускай даже призрачной материнской защиты благополучно выжить наверху он пока еще не сможет, так уж пускай лучше будут неведомые призраки... Про них, по крайней мере, пока еще непонятно - есть они или нет, а вот угольные рудники в окрестностях крепости есть точно, и попасть на тамошнюю разборку породы маленькому квэндо совсем не хотелось. Видел он пару раз, что это такое - хорошо, что издалека... Вот и пришлось скользить по узкому проходу куда-то в забытую всеми темноту, обламывая ногти и думая только о том, как бы "спасительный" лаз не окончился где-либо в потолке огромной подземной полости, падение на "пол" которой ни к чему хорошему не приведет.
  
  На этот раз ему повезло. Он выжил. И в узком проходе воздуховода, и в первом из подземных коридоров, и в том сокрытом от глаз многих сообществе, что ютилось здесь, несмотря на то, что выжить в этом лабиринте на первый взгляд было невозможно.
  
  "Сообществом" здешним были дети, иногда подростки, как и он, попавшие сюда, спасаясь каждый от своей беды. Ирчет, квэнди, андэр перемешались в ужасном котле Подземелий, и порой было непонятно, кого ты видишь перед собой в призрачных отблесках фосфорицирующего огня, которым хозяева северных крепостей зачем-то наполнили часть здешних коридоров. Одежда из едва обработанных крысиных шкур, крепкие пальцы сильных рук, волосы, давно забывшие не только гребень и воду, но и жалкие попытки привести их в порядок с помощью пальцев. Камни, едва обработанные по мере сил, глаза, способные видеть едва ли не в кромешной тьме, и движения - бесшумные, как у пауков и быстрые, как полет чернокрылой летучей мыши...
  
  Из еды - только мелкие обитатели подземелий, как и они, считавшие эти места своим домом. Мясо - только сырое, вода - с неизменным привкусом камня. Законы? Какие могут быть законы у существ, для которых даже умерший по какой-то причине товарищ - лишь возможность насытиться и унаследовать от него кое-какое добро...
  
  Чем младше был тот, кто пытался влачить здесь хоть какое бы то ни было существование, тем хуже ему приходилось. Кое-кто изредка перешептывался даже о том, что старшие ребята неосторожного малыша могут и убить, однако одну-две такие разборки (уже после смерти пострадавшего) андо видел исключительно издалека.
  
  Приближаться не хотелось. До спазмов, до тошноты, до непреодолимого желания вот сейчас же мчаться искать дорогу наверх. Ибо то, что здесь происходило, было чуждо его природе и принять весь этот ужас он был не в состоянии.
  И неизвестно, попал бы сам маленький квэндо рано или поздно под внезапный удар заостренного камня или смирился бы, как и многие здесь, с происходящим, но однажды разбудила его подспудная тревога, стремительной волной катившаяся по запутанным лабиринтам Подземелий.
  
  В ней подспудно ощущался шорох множества шагов, движущихся в одном направлении, страх, раздражение, азарт погони и совершенно отчетливый отрывистый лай собак, действительно достигавший его ушей на самой границе слышимости.
  
  "Облава" - понял он, уже слышавший о чем-то таком от старших, и мышцы его, заметно окрепшие в пережитых за последнее время испытаниях, напряглись, готовясь рвануться прочь в стремительном, но не безоглядном беге. Крошечный гротик, которым кончалась очередная здешняя узкая щель, служил ему укромным ночлегом уже не раз, однако теперь убежище это легко могло превратиться в ловушку. Его следовало покинуть. Причем до того, как угрожающий непременной поимкой собачий лай более отчетливо вкатится в эту часть подземного лабиринта.
  
  Какое-то время он успевал. Протискиваться в извилистые туннели проходов, перебираться через знакомые завалы, карабкаться на иные уровни подземного яруса... Где бегом, где ползком, где на четвереньках уходить от того, что, несмотря на все используемые им ухищрения, продолжало упрямо следовать по пятам.
  
  То и дело на глаза ему попадались такие же беглецы, с той или иной степенью разумности пытавшиеся делать что-то подобное, но взаимопомощи в этом общем вроде бы бегстве не было и в помине. Между ровесниками - еще туда-сюда, но от старших по отношению к младшим - никогда. Лишь сам андо в какой-то момент схватил за руку "трехлетнюю" девочку-ирчет, да позволил так или иначе прибиться к их паре мальчишке-андэр, едва ли на "год-два" постарше их маленькой спутницы.
  
  Время от времени ему приходилось то помогать этим двоим замечать очередные необходимые с его точки зрения повороты, то подсаживать, опускать или страховать их на подъемах и спусках, то ждать, когда кто-нибудь из них сумеет осилить ту или иную преграду... И так до тех пор, пока злая судьба не загнала дружную троицу в тупик как раз в тот самый момент, когда беглецы впервые воочию увидели огромного серого пса, выворачивавшего им навстречу в одном из основных (освещенных) коридоров.
  
  - Ой! Стена... - тихо прошептала девчушка, в кровь исцарапанными ручонками пытаясь в кромешной темноте тупика найти-таки хоть какой-то выход.
  
  - Сейчас посмотрим, что делать, - отозвался андо и тоже стал ощупывать предательски выросшую у них на пути каменную стену, но гораздо выше того уровня, до которого могла дотянуться маленькая ирчет.
  
  Надежда оправдалась. Там - на уровне его поднятых рук затаилась спасительная ниша, хорошо бы в дальнейшем превращавшаяся в очередной проход. Подсадив туда своих спутников, квэндо не без удивления услышал от них, что впереди они видят свет. Довольно далеко, но зато самый настоящий - дневной.
  
  - Лезьте! - то ли в отчаянной панике, то ли с невероятной радостью приказал он, и, подтянувшись, рванул было следом уже из-под самых зубов настигшего-таки их огромного зверя.
  
  Никакого света в нише, однако, уже не было. Его, очевидно, начисто закрывали тела продирающихся наружу малышей, и в полной темноте андо вновь врезался в коварно сузившиеся камни.
  
  Этот лаз - наружу! к свету, теплу, свободе! - был не для него. Ему достались лишь досадные ушибы и безжалостные собачьи зубы, капканом вцепившиеся в давно уже ничуть не прикрытую остатками прежней одежды голень, падение обратно на каменный пол тупика и унизительная борьба за призрачную возможность остаться там, где его поймали... Пускай даже мертвым, пускай загрызенным огромной серой тварью, но здесь, а не в руках у вцепившегося в крепкий ременный поводок ирчи, со стороны основного коридора продолжавшего подзадоривать пса, уже сцапавшего-таки привычную добычу.
  
  ***
  
  Его выволокли из узкой щели, словно отчаянно отбивающегося лисенка. Кричащего от боли и страха, бешено отстаивающего свою свободу и радующегося тому, что те двое наверняка достигнут-таки поверхности гор и никогда больше сюда не вернутся. Месяцы Подземелий, настигнутые-таки невообразимым ужасом, дрались его почти лишенным разума телом с теми, кто стискивал его клыками, бил кулаком и связывал прочной веревкой, но что-то более глубокое - настоящее, только на время отступившее куда-то с поверхности сознания - ликовало от осознания того, что ему удалось ПОМОЧЬ.
  
  Не просто пытаться спастись самому (тем более, что все равно неудачно), а дать спастись кому-то другому. По настоящему, навсегда. И пусть с ним самим делают теперь, кто чего хочет. Он - как тот мальчишка, сумел остаться собой: не убил, не предал, не оттолкнул с дороги, лишь бы спасти только себя... Мама гордилась бы им, и наверняка сказала бы, что он сегодня очень похож был на отца. На квэндо, которым родился, и которым надеется теперь умереть...
  
  ...Пути наверх он не помнил. Кажется, шел сам, но в таком полубессознательном тумане, что почти не различал ни происходящего вокруг, ни творящегося в его собственной феа. Радость, едва коснувшаяся его во время недавней борьбы, испарилась, вместо нее пришла усталость и что-то еще, похожее на безразличие к своей дальнейшей судьбе. В какой-то момент его заинтересовало лишь одно неожиданное событие - из очередной подземной полости, находившейся в верхней части Подземелий и давно всем хорошо знакомой (она всегда была очень даже неплохо освещена) пойманных пленников повели или погнали куда-то наверх по длинной и удивительно прямой узкой лестнице, которой не было здесь раньше!
  
  Однако удивление очень скоро прошло, стертое усталостью от долгого подъема, а, когда все закончилось, андо, подобно многим своим спутникам, едва ли не пластом рухнул у стены того самого зала, где видел когда-то пленных эльдар.
  
  Хорошо обученный пес знал свое дело. За все то время, которое заняла их недавняя борьба, его зубы хватали не только остатки одежды. Раны были не глубоки, но сильно болели, и, отдышавшись, квэндо почти привычно стал останавливать кровь. Благодаря его относительной неподвижности кое-где она уже и так подсыхала, а остальное... Остальное требовалось просто на несколько мгновений прикрыть ладонью и, по возможности, перевязать. Все теми же обрывками одежды, давно уже при подобной необходимости оторванными от каких-то тряпок (в том числе и собственной рубашки) и теперь заботливо сохраняемыми у вконец износившегося сыромятного пояса.
  
  Что перевязывать раны, которые не приходится зашивать, что останавливать кровь, андо умел. Когда-то нечто подобное проделывала мама, и, подражая ей, внизу он и сам этому научился, а потому обветшавшие полосы ткани ладно ложились на тело виток за витком, и боль постепенно уходила.
  
  В этих нехитрых заботах и коротком тяжелом полусне прошло то время, которое осталось до того неизбежного момента, когда из Подземелий вывели последнюю группу пленников, а со стороны центральной части Крепости не подошли оценщик и его помошники. Однако действо, о котором то и дело ходили среди тогда еще только будущих пленников всякие страшные слухи, почему-то и не думало начинаться. Оценщики лениво пробегали глазами по присутствующим, ирчи, охранявшие многочисленную добычу, негромко переговаривались, а те, из-за кого началась недавняя кутерьма, с тревогой ожидали своей участи.
  
  Однако внезапно многие из находившихся в зале насторожились. Запереглядывались, заоборачивались на дальнюю дверь, ведущую с тюремных территорий к тем, что ближе были к поверхности и к свободе... На этот раз свободой от них, правда, похоже, даже и не пахло. В глазах смотревших туда сквозило опасение, а те, кто мог, по возможности, и вовсе отшатнулся прочь, изо всех сил стараясь оказаться подальше.
  
  Еще мгновение - и в число отшатнувшихся попали все. Так, словно невидимой волной обдало их из этой двери. Неистовством и холодом веяло от этой волны, а в следующий же миг на пороге зала показались и те, кто послужил ее причиной.
  
  Двое... Ирчи называли их Создавшими. И страшились так, что сердце замирало даже у того, кому они о них говорили. Один - высокий, худощавый, широкоплечий, в короткой, чуть прилегающей к телу одежде - остановился у самого косяка, легко оперся о него плечом и замер неподвижно, увенчанный белизной длинных волос. Второй - стройный, чуть более крепкого сложения, ниже своего спутника более, чем на пол головы облачен был совсем иначе. Длиннополая синяя "блуза" с неброской вышивкой серебром и едва заметными на фоне ткани крошечными драгоценными камнями, очень сложный рукав, головной убор, издали напоминающий не то необычной формы венец, не то и вовсе - хитро изогнутую темно-синюю "корону". Он сделал в глубь зала несколько неторопливых шагов, тихо сказал что-то главному оценщику и выпрямился неподалеку от него, слегка касаясь длинными сильными пальцами резко очерченного подбородка.
  
  Старший охранник без особой охоты подошел к двери и почтительно склонился перед беловолосым. Хрипло и коротко сказал что-то о результатах облавы. Тот пренебрежительно стрельнул в его сторону глазами, молча кивнул и издали привычно скользнул взглядом по более, чем сотне фигур, весьма разнородной группой столпившихся напротив него.
  
  - Начинайте, - бросил охранник.
  
  По этой команде оценщики приступили, наконец, к работе.
  
  Один из них по спокойным знакам главного, с помощью кого-то из охранников добирался до конкретного пленника или пленницы, с той или иной степенью затраты усилий выволакивал их из общей толпы и помогал при осмотре, второй делал на вощеной табличке какие-то простые пометки, а третий руководил происходящим. Привычно, буднично и без малейшей мысли о том, что что-то может пойти не так, как он об этом распорядится.
  
  - В поселок... Туда же... Тоже... Казармы... Мастерские, - то и дело долетали до ушей андо его распоряжения о подводимых к нему ирчет или андэр. Спокойных или вырывающихся, маленьких или больших. Со злыми и непокорными или насмерть перепуганными в присутствии Создавших глазами.
  
  Им предстояло в дальнейшем либо пополнить ряды воинов Севера, либо у несметного количества очагов месяцами ожидать этих самых воинов, готовить им еду, растить их детей - в общем вести ту жизнь для которой каждый из них был когда-то рожден в бесчисленных лабиринтах Крепости или в поселках, что во множестве окружали ее.
  
  - В Крепость, - последовал очередной приказ в отношении маленькой андэ, едва державшейся на ногах. Ее страх перед происходящим был настолько очевиден, что оценщик и на мгновение не задумался, определяя девчушке ее судьбу, тем более, что уже сейчас взгляд его задержался на совсем другой пленнице - высокой, светловолосой девочке, самой старшей из тех, в ком не чувствовалось ни капли примеси северной крови.
  
  - Ну, - усмехнулся он, глядя ей в лицо. - Сама подойдешь, или, как другим - приглашение потребуется?..
  
  Помошники оценщика, ожидая потехи, ни на шаг не приблизились к выбранной им андэ. Она же, отбросив с тонкокостного лица спутанные светлые пряди, сама двинулась в сторону ожидавшего ее ирчи, с легкостью кошки не задевая ни одного из пленников, так или иначе оказавшихся между ними.
  
  У наблюдавшего за ней андо при виде ее повадок едва волосы дыбом не встали. Так и казалось - нет на ней ни истерзанных камнями Подземелий лохмотьев, ни ссадин, ни синяков... Даже растрепанная, недопереплетенная по новой длинная коса, и та в эти мгновения выглядела так, словно по ней только что костяным гребнем проходились. Так даже мама его обходиться с хозяевами не смела, и страшно было даже подумать, чем закончится для юной квэндэ столь дерзкая выходка.
  
  Она же молча остановилась перед главой оценщиков на расстоянии чуть больше вытянутой руки и снизу вверх глянула ему в лицо так же бесстрашно, как он сам только что смотрел в ее зеленые глаза. Сильные, неторопливые в движениях пальцы его левой руки сжали невесомо-птичье запястье, во всем им подобные подушечки пальцев правой от гибкой талии поднялись к острому подбородку, и тут же вздрогнули от внезапной боли, резанувшей тяжелую кисть словно умелый удар острого охотничьего ножа.
  
  - Райха! - зло взвыл разъяренный укусом оценщик, одним ударом сбивая ее с ног. - Под браслет подведу!!! В казарму отправлю!.. Уже сейчас под чужой рукой корчиться будешь, а ублюдков своих только среди ирчи и увидишь...
  
  - Наверх отправь, - немного придя в себя, обернулся он к помошнику, делавшему пометки. - Ко мне... Лично, - добавил он через мгновенье и не забыл - взглянул-таки в сторону стоящего неподалеку Создавшего, пускай и задним числом, но прося у него разрешения на подобную вольность.
  
  "Синий" молча пожал плечами. Ему, очевидно, было все равно - настигнет ли дерзкую рабыню расплата в руках нескольких хозяев в казармах или одного конкретного оценщика в отдельной системе клетушек, занимаемых им и его семьей. Не утаивал же он приведенную из Подземелий добычу, не накладывал руку на что-либо, интересующее хозяев Крепости. Так почему бы и нет? Ветка, судя по всему, интересная будет...
  
  ...Дорога следующим четырем-пяти пленникам (явным квэнди по крови, но измененным Подземельями почти до неузнаваемости) была определена незавидная - все в те же поселки или казармы, но, в отличие от того давнего мальчишки, не в услужение, а в обучение. Выйдут из них настоящие ирчи - хорошо, воинскую славу или уважение ремесленников вместе со свободой они себе заработают. Нет - останутся там рабами.
  
  Девочек тоже распределили быстро, и осталось пойманных всего-то полтора десятка: трое серьезно покалеченных, андо и еще сколько-то ребят от пяти до тринадцати лет.
  
  - Сколько здесь этого добра? - хмуро кивнул в сторону пленников оценщик, указывая на тех, кто не в состоянии был утаить полученные от собачьих зубов увечья. К самому ирчи в этот момент как раз подвели одного из них - бледного от потери крови, со стоном зажимавшего скрытую под изодранной одеждой рану, открывшуюся на месте в живую выдранного куска плоти.
  
  - Еще двое явных, - был ответ. - Может и помимо кто найдется...
  
  - Добей, - распорядился тот, толкнув обреченного в руки того, кто и так только что почти волоком тащил раненного почти через весь зал. - И остальных, кого найдете, тоже.
  
  Искалеченный не сопротивлялся. Из-за нестерпимой боли, слабости и головокружения он давно уже ощущал себя отнюдь не обитателем этого света. Андо и не понял, почувствовал ли едва знакомый по Подземельям пленник то, как властная рука повернула его спиной к убийце и сильные пальцы оттянули голову назад, открывая горло. Крепкое колено делавшего свое дело ирчи в тот же миг привычно уперлось в позвоночник где-то чуть ниже лопаток, а широкий орочий нож без труда прошелся именно там, где и рассчитывал им провести его владелец.
  
  Судорожный то ли вскрик, то ли всхлип оборвался довольно быстро, однако, видя участь добитого и прекрасно понимая, что вот прямо сейчас то же самое будет и с ними, двое других обреченных дались в чужие руки не так уж и легко.
  
  Один из них даже успел метнуться куда-то между спиной андо и возвышавшейся рядом стеной, но... Что значат для ирчи все эти жалкие попытки! Все это они, очевидно, видели сотни раз, и очень хорошо знали, что в таких случаях стоит делать... А уж сиплое и едва слышное "не надо", не пойми как сорвавшееся с губ самого андо, рискнувшего уже сознательно оказаться на пути одного из выполнявших приказ, и вовсе было для укрывшегося за ним подростка весьма слабой защитой.
  
  Даже не отстранив с дороги маленького квэндо, помошник оценщика привычно выволок свою жертву из прочей толпы. Нож его резко распорол воздух в третий раз и последний из тех, чья судьба только что была предопределена, зашелся надсадным, булькающим кашлем рядом с двумя уже погибшими товарищами.
  
  Тихие разговоры, до сих пор еще проскальзывавшие среди бывших обитателей Подземелий смолкли. К чему-то подобному многим здесь было не привыкать, но... Смерть есть смерть, и когда она подходит к тебе настолько близко, даже совсем очерствевшая душа холодеет-таки от ее бесплотного прикосновения. А феа андо и вовсе не была очерствевшей. Он глаз не мог оторвать от того, кто лишь минуту назад искал рядом с ним спасения, и едва осознавал теперь, что только что осмелился спорить со свободным, наделенным немалой властью ирчи за чью-то жизнь. И хотя попытка эта была слабой, сердце андо готово было остановиться от ужаса.
  
  Если кто-нибудь там, в отдалении, ее заметил!.. Если сам помошник оценщика вспомнит его взгляд в свое лицо, едва заметное движение тела и ту самую пару слов... Лежать ему вместе с теми тремя четвертым. За непокорность. За то, что осмелился протестовать. За... Да мало ли, за что его могут убить сейчас, когда дан хоть малейший повод!
  
  Вдруг они решат, что это бунт?
  
  Тогда ножа ему будет мало. Расправятся с ним так же, как с тем, чью смерть он видел несколько зим назад. И выдержит ли он ее - еще не известно...
  
  Однако пока с ним ничего не случалось. Уже и двое подростков-нолдор, едва покорившихся чужим рукам, угодили в район мастерских, а он все стоял там же, где застал его оцепеняющий феа ужас, и никто из оценщиков или Создавших внимания на него не обращал.
  
  - Остальных на рудник, - последовало с той стороны зала последнее распоряжение. - Там найдут, что с ними делать...
  
  Послушные приказу охранники взялись было оттеснять оставшихся к той части стены, где уже стояло трое или четверо пленников, так или иначе заработавших подобную участь еще до того, однако внезапно вынуждены были остановиться.
  
  - Постой, - не слишком громко разорвал пространство властный голос одного из Создавших, явно обращенный к главе оценщиков.
  
  - Но вы же никого не выбрали, лонарэ! - нервно сглотнул тот, только сейчас осознав, на какой оплошности попался. - Хотите, чтобы я показал вам всех этих?
  
  - Нет, - последовал короткий ответ. - Только вон того. С перевязкой...
  
  Короткий знак помошнику привел к тому, что андо уже на себе испытал силу руки, которую силился недавно остановить. Как деревянный, сделал он необходимую четверть сотни шагов, остановился там, где плечо его равнодушно дернули назад, спиной ощутил направленные на себя взгляды десятков глаз и как можно спокойнее поднял испуганное лицо на того, кто им заинтересовался, как в зеркале, увидев себя со стороны глазами снисходительно взиравшего на него майя.
  
  ...Совсем не высокий для своих "семи" или "восьми" лет. Отощавший из-за постоянного голода, но ладно сложенный и ни в коем случае не слабый. С парой умело пригнанных друг к другу узких тряпичных полос под старой, до лохмотьев изношенной одеждой. На заметно побледневшем лице - сплошные разводы из едва начавшей въедаться в кожу мелкой пыли и только недавно подсохшего пота, да глаза, с перепугу такие большие, что кому поменьше в них впору было бы и утонуть...
  
  Волосы темно-каштановые, заметно отросшие, спутанные гораздо в меньшей степени, чем у многих других. Сейчас - изрядно разлетающиеся в стороны от того, что голову приходится держать слишком уж запрокинутой. Но не дышать же ему Хозяину Крепости в темные складки наряда, как раз на уровне головы квэндо свободным веером расходящиеся из-под узкого ремня, сплошь украшенного тяжелыми серебрянными бляхами!..
  
  Нельзя сказать, чтобы Лэйхор смотрел на мальчишку с симпатией, но приглянувшийся андо явно был ему не противен. Обратив на себя внимание майя недавней стычкой с помошником, он (с точки зрения Повелителя Холода) и сейчас продолжал оставаться таким же, каким один из хозяев Крепости увидел его впервые. Страх, заполнявший его феа почти до отказа, не убивал в нем окончательно ни остатков гордости, ни так необходимых бывшему другу Оссэ бликов столь редкого в этих местах Света.
  
  Да, с ним стоило повозиться... Это как раз то, что было нужно, но... Появление рядом так удачно примеченного мальчишки на данный момент означало лишь одно - дело, ради которого он спустился сейчас на тюремный ярус, следовало закончить. И чем скорее, тем лучше. Ибо уж больно не любил Лэйхор всю эту облавочную кутерьму, пускай и не ради него затеянную, но все же...
  
  - Скажи свое имя, - с холодным спокойствием донеслись до почти окоченевшего от его взгляда андо первые слова того, кто вправе отныне был распоряжаться его судьбой.
  
  Едва шевельнув губами, квэндо тихо произнес то имя, которым когда-то (кажется - уже целую вечность назад!) называла его мама.
  
  - Ступай за мной, - почти не слушая его, привычно распорядился майя и, даже не потрудившись присмотреть за тем, следует ли за ним по пятам его новое приобретение, с почти снисходительной насмешкой добавил, - ...мышонок...
  
  ***
  
  Это слово и стало его новым именем.
  
  Литхо... Мышонок...
  
  Тихий, незаметный, старающийся как можно меньше попадаться на глаза, но вполне способный на то, чтобы все-таки, когда надо, успеть оказаться под рукой. Не избалованный лишним вниманием, но вполне защищенный от бесконтрольного произвола надсмотрщиков, так сильно портящего жизнь тем, кто принадлежит не конкретному хозяину, а как бы любому свободному обитателю Крепости.
  
  Помимо всего этого он стал единоличным обладателем самой настоящей комнаты! С окном, из которого видна горная долина и громоздящаяся в отдалении неразбериха обрывистых серых скал, покрытых редким еловым лесом. С настоящей лежанкой, застеленной ровными отрезами плотного небеленого полотна, и в меру уютным одеялом на толстой шерстяной основе. С маленьким, не слишком изящным столиком, сундуком, табуретом и простейшим медным рукомойником, в который, если повезет, даже горячей воды налить можно. Из специального сосуда, что всегда стоит у теплой стены, за которой половину ночи горит камин хозяйской гостинной.
  
  Одежда тоже стала куда лучше прежней. Не шелка и бархат, конечно, но... По паре рубашек, штаны, куртка, плащ на все случаи жизни, обычная обувь и - самые настоящие зимние сапоги! Не достигающие, правда, и середины голени, но зато настолько мягкие и теплые, что, дай ему волю, Литхо бы с ними и на миг бы не расставался.
  
  Впору и впрямь подумать, что на желанный Юг удалось попасть...
  
  Однако, если бы это только было возможно, кто другой на его месте наверняка десять раз бы подумал - менять ли привычное житье большинства андар Крепости на все это кажущееся внешнее "великолепие". Ведь платой за него было то, что маленький квэндо и глаз не смел поднять на своего могущественного хозяина.
  
  Бывало так, что он едва ли не до крика боялся его взгляда, рук и голоса, отдающего пускай даже самые повседневные приказания. Холодел до глубины души от одной мысли о том, что вот сейчас услышит за своей спиной его шаги. Почувствует - нет, не прикосновение! - эмоцию, вызванную своим ли существованием или только что завершенной работой, за правильность выполнения которой стоит сейчас отвечать... Но не потому что трус (такой не выжил бы в Подземельях), просто он принадлежал одному из Создавших, и с самого первого дня материальная ли, или лишь вымышленная "тень" хозяина так или иначе преследовала его повсюду.
  
  Даже в комнате его и то постоянно маячило перед глазами реальное напоминание о том, что присутствия рядом Повелителя Холода ему нипочем не удастся избежать, и напоминанием этим было удобное кресло у самого изголовья лежанки. Не для Литхо, конечно - для Лэйхора... Вдруг да посчитает нужным час-другой рядом со спящим андо посидеть... А что голова потом у мальчишки болеть будет - так то не его, майя, постоянная забота.
  
  Не раз и не два просыпался андо в своей клетушке (ведь на самом деле комната его была совсем не велика) от ощущения того, что холодная рука нарэ уже не первую минуту неподвижно лежит на его лбу. И ничто в этом почти безэмоциональном прикосновении не напоминало ему руку хоть сколь-либо близкого ему существа. И если в первый раз он едва не позволил себе на что-то такое надеяться, то очень скоро забыл и думать о том, что подобного рода мысли вообще на белом свете бывают.
  
  - Лежи смирно, - всякий раз приказывал ему хозяин, в ответ на что Литхо все силы свои тратил на то, чтобы согнать с тела мурашки да зубами от страха и холода, если и стучать, то как можно тише. Даже глаза сам закрывать при этом ни за что не смог научиться. Если проснется - так и вперится расширенными зрачками куда-нибудь поближе к лицу Лэйхора, и напряженные в долгом оцепенении веки смежит лишь тогда, когда настигнет его давно знакомое беспамятство...
  
  Вот и сегодня день снова начался со знакомого болезненного головокружения. Кое-как поднявшись с лежанки, андо спешно привел себя в порядок и как можно тише проскользнул в хозяйские комнаты, чтобы с утра пораньше успеть прибраться в них до того, как Лэйхор заметит, что что-то здесь может быть не так.
  
  К счастью, на этот раз дел оказалось немного. Вычистить подсвечник да сменить свечи на рабочем столе, убрать в ларь несколько забытых в гостинной свитков, открыть пару окон, чтобы свежий горный воздух с лихвой наполнил жилые помещения... За всеми этими заботами и собственные неприятные ощущения куда-то на задний план отступали. Это Литхо знал наверняка - не первый год со своими неурядицами встречался. А потому любил всю эту привычную утреннюю возню, приносящую облегчение и редко пересекавшуюся со страхом.
  
  В эти минуты он даже помечтать себе позволял... О том, например, что это - его дом, или замок какого-нибудь южного князя. И он, Литхо, не андо вовсе и нет на его шее давно уже прижившегося там легкого - едва ли не под украшение замаскированного, прочного ошейника. И служит он здесь не за страх, а за совесть, как, говорят, у почти никогда не виденных им южан от века заведено.
  
  Конечно, сказочный морок обычно рассеивался в прах довольно болезненно. Попробуй - встреть на Юге случайно сунувшегося на верхние этажи крепости ирчи, или попадись на глаза кому-нибудь вроде Лэйхора, а то - и того хуже! - любому из его ранних гостей!..
  
  Но сегодня... Сегодня все шло хорошо аж до самого спуска на кухню. Не желая развеивать "игру" как можно дольше, Литхо привычно прошел туда не основным коридором, а через свою комнату. Там специальный люк был устроен, чтобы, в случае чего, не проходить лишний раз через хозяйские покои. Лестница, конечно, узкая и ведет вниз хорошо, что не отвесной стеной, да зато встретить на ней кого постороннего практически невозможно и лишняя минута-другая, отведенная на невинные вроде бы фантазии, никому, в общем-то, не повредит.
  
  Однако едва только он переставил на поднос то, что положено было сейчас отнести наверх, сзади раздался резкий всплеск пролившейся на пол воды и громкий девчоночий вскрик. Не испуга - сильной физической боли. Резко обернувшись, андо без труда заметил виновницу переполоха - девчушку-полукровку, пролившую пол ковша кипятка не куда-нибудь, а точнехонько на собственные коленки... Маленькая, даже младше тех лет, когда сам он к Лэйхору попал, она, очевидно, не удержала в руках тяжелый ковш и теперь морщилась от боли, старательно утирая рукавом обильно катившиеся слезы.
  Литхо и не помнил, как успел и на руки ее подхватить, и на низенькой скамеечке устроить, и ногами ошпаренными заняться. Только шептал ей, как мама ему самому бывало:
  
  - Тихо... Тихо, не плачь. Больно не будет... Вот сейчас и не будет... Я же умею - ты видишь, у меня получается.
  
  И у него действительно получалось. Вот и слезы на щеках пострадавшей понемногу подсыхать стали, и кожа, даже через плотную ткань подола горячей воды попробовавшая, через какое-то время нормальный оттенок приняла. Еще бы чуть-чуть доделать... Но нет. Плеча его коснулась узкая женская рука, а затем почти седая от былых невзгод андэ осторожно склонилась к его встревоженному лицу.
  
  - Идти тебе надо, Литхо. Здесь теперь мы и сами управимся, а тебе под руку-то хозяйскую лишний раз попадать - радость невелика...
  
  Она знала, что говорила. Лэйхор - не ирчи, за плеть хвататься не мастак, но власть его над кем-либо, ему принадлежащим, была в сто раз действенней любого орочьего тумака. Недаром ирчи своих Создавших, если повезет, за десять лиг обходили. Литхо же даже мечтать о этих десяти лигах не приходилось. Слишком близко держал его хозяин, слишком тяжело было увернуться от заведенного им порядка, да и сам андо был еще слишком юн для того, чтобы совершать поступки, которые и взрослому-то не всегда бывали под силу. И не хотел бы - сам в случае чего шел голову повинную под удар подставлять... И хорошо, если только словесный, а если провинность была настолько велика, что Лэйхор силу свою (отнюдь не физическую) применял... Об этом Литхо потом и вспоминать не хотелось.
  
  ...Ох, и презирал же он себя за то, что мнилось ему малодушием! Но пока презрение это только слезами в подушку и оборачивалось, а образ давешнего мальчишки-квэндо, периодически встававший перед глазами, рану эту только растравлял...
  
  Вот и сейчас. Нет бы - воспротивиться ему услышанным словам! Гордо заявить, что Лэйхор свою утреннюю закуску и подождать может... Что здоровые ноги этой вот мало кому нужной андэр для него во сто крат важнее... Он же лишь молча кивнул и неохотно вернулся к выполнению повседневных поручений.
  
  ...Зато вечером, когда зажглись за окнами лэйхоровских покоев сотни ярких, как драгоценные камни, огромных северных элени, утреннее происшествие разродилось-таки неожиданным решением.
  
  - Господин, - с трудом набравшись храбрости, произнес Литхо, едва только ему показалось, что он выбрал подходящий для этого момент.
  
  - Что тебе? - без особого интереса обернулся к нему Лэйхор.
  
  - Вы не могли бы... по... позволить мне учиться?..
  
  - Что-о?! - удивленному возмущению хозяина, казалось, не было границ, ибо наглость мальчишки в первый момент показалась Повелителю Холода неслыханной.
  
  Обучение?! Для андо, несмотря ни на что упорно не избывавшего в себе эльфийские черты!.. Для вещи, непонятно за какие заслуги даром речи наделенной! Для щенка, который, если только это возможно, с перепугу не способен был выйти и на середину комнаты?!... "Ну что ж, посмотрим, на что у тебя еще дерзости хватит... А там и подумаем, не стоит ли подобную просьбу обратно в феа твою мышиную запихнуть."
  
  - Может тебя еще и через Ард-Гален переправить? - с насмешкой переспросил он, видя, что его прежним окриком мальчишка по привычке уже вроде как напуган. - Отпустить, извинившись перед обитателями Белерианда за то, что долго сородича им не возвращали?..
  
  - Нет, - не без усилия отказался Литхо от исполнения самой заветной своей мечты. - Просто... у меня иногда... руками лечить получается,.. а как делать это совсем по-настоящему, я не знаю... Нехорошо, говорят, когда дар пропадает...
  
  На этих словах, смешавшись окончательно, андо умолк. Опустил голову, чтобы хозяин не видел закушенной в замешательстве губы, и стал ждать, когда тот примет хоть какое-нибудь решение. Он понимал, что последние слова Лэйхора были близки к издевке, но ничего не мог с собой поделать. Без надежды он ведь давно бы уже неизвестно во что превратился. А так... Ну влетит за чрезмерную наглость, ну будет хозяин рассержен на него несколько дней... Жутко, конечно, но не рискнуть было бы нельзя - вдруг все-таки что-то получится...
  
  И, наконец, ожидаемое свершилось. Лэйхор заговорил.
  
  - Я редко дарю что-то просто так, андо, - в пол голоса произнес он. - И это мое разрешение платы потребует. А ты - трус. Станешь ли отрабатывать?
  
  - Но чем? - удивился Литхо, считая, что Повелитель Холода навряд ли найдет для него работу, которую он еще не делал.
  
  - Я придумаю, - с тенью усмешки пообещал тот и в последний раз поинтересовался. - Так что - станешь?
  
  Литхо оставалось только кивнуть и, получив согласие, стрелой вылететь из хозяйских покоев, чтобы хоть как-то отдышаться при мысли о том, что ему впервые в жизни удалось настоять на своем.
  
  ***
  
  ...В первый раз в жизни Литхо снилось, что его учат владению оружием. Нет, не мечом, конечно (кто же даст благородное оружие в руки раба!) - ножом, кинжалом, тонкой веревкой, шестом. Тем, что под руку может подвернуться в любой момент. Тем, что не несет в себе даже запаха возможной свободы и не нуждается в совсем уж непревзойденном мастерстве.
  
  Учил ирчи. Молодой, жесткий, беспощадный к промахам и увертливый, как ядовитая змея. Не знающий ни, что такое боль необходимого в драке падения, ни неравенство в силах и весовой категории. Если Литхо делал что-то не так, ему влетало не хуже, чем в бытность его жизни в общей кнаре и ненавистных лабиринтах Подземелий. И, как и там, после пары жестоких ударов (а андо уже и забыл, какими бывают эти удары) ему приходилось вставать, продолжая идущую схватку, или встречаться с безжалостным потоком ледяной воды, который все равно поднимал его на ноги и принуждал к тому, чего желал от него наставник.
  
  О воде, правда, в этом сне андо только догадывался. Знал, что, если не поднимется после наказания, то именно так все и бывает. А откуда? Так чего только во сне не привидится. Тем более, что и уловки у него самого на этой тренировке были - не чета тому, что он мог ожидать от себя в жизни. Ловкие, уверенные, такие, как будто его уже совсем не первый день, и даже не первый месяц чему-то подобному учат... Он даже атаковать своего противника ухитрялся, о чем при бодрствовании ни в коем случае и помыслить не мог. Не потому, что андо и поднять руку на свободного ни при каких обстоятельствах не смеет, а потому, что не хотел причинять вред ничему живому.
  
  Шаг. Еще шаг. Ложное движение левой рукой на отвлечение внимания противника. Короткий режущий выпад, и - чувствительный пинок по ребрам, заставивший его с размаху грохнуться на коварно выстланный соломой каменный пол.
  
  - Свободен, - коротко усмехнулся тренировавший его ирчи, не только прерывая невероятный с точки зрения Литхо поединок, но и тем самым решительно разрывая непрочную ткань сковавшего квэндо сна.
  
  ...Открыв глаза Литхо едва смог придти в себя от нового изумления. Ибо посреди бела дня он ухитрился не просто уснуть, а уснуть, так и не дойдя толком до лежанки - то есть опустившись возле нее на колени и лежа поперек только наполовину. Хотя...
  
  Да - полно! Спал ли он?! Ну, волосы и рубашку, мокрые от пота хорошо, что не насквозь, объяснить себе еще можно, усталость и синяки под той самой одеждой - тоже (по воле нарэ после иного сна с ним и не такое бывает), но... кинжал!.. Кинжал, по прежнему зажатый в руке, так, словно он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО только что вернулся с приснившейся ему тренировки!.. Это никакому объяснению не поддавалось, а потому, отшатнувшись от оставленного на одеяле оружия, он в смятении отступил к стене и обескуражено замотал головой, пытаясь избавиться как от лишних воспоминаний, так и от невольных мыслей по этому поводу.
  
  Ведь он никогда в жизни не хотел брать в руки оружие! Даже тогда, когда еще в давние времена кнары ему вроде как было, кого пытаться защищать. Когда рядом был кто-то из друзей и мама... А уж после Подземелий... После места, в котором он понял, что убивать могут не только ирчи, но и существа одной с ним крови!... Нет!!!
  
  Одна только мысль о том, что он тоже может пробовать лишить жизни разумное живое существо, вызывала у него омерзение, близкое к шоку. Он противился ей, гнал ее от себя так ожесточенно, как только мог, избегал даже тени размышлений на эту тему, и вдруг... - такое!..
  
  И потом - он ведь целитель. Если он хочет сохранить Дар, то о каком оружии может идти речь? Он не имеет на это никакого права, даже, если этот орочий Создавший, которому он служит...
  
  - Литхо! - в тот же момент повелительно раздался из-за двери резкий, как пощечина, оклик.
  
  Не отозваться на него было бы равносильно самоубийству, и андо, привычно стерев с лица только что обуревавшие его чувства, как можно спокойнее толкнул дверь в соседнюю комнату.
  
  - Вы... звали меня, нарэ?
  
  Но нет, обмануть Лэйхора ему не удалось. Предположение о том, что майя находится в курсе его недавних размышлений, не позволило Литхо заговорить с ним так, как будто ничего не случилось, но... Лэйхор, кажется, сердился вовсе не на это.
  
  - Сколько раз я должен еще повторить, что не намерен звать тебя дважды, мышонок? - на чистейшем нан-эльмотском варианте синдарина поинтересовался Повелитель Холода. Голос его был тих и на слух довольно спокоен, однако ледяные нотки в нем скрывать говоривший был не намерен, а потому, растерявшись, Литхо без труда попался в расставленную ловушку.
  
  Неужели нарэ звал его за это время минимум дважды? Или именно от его окрика он, собственно, и проснулся? Тогда почему он ничего этого не помнит?.. Ведь память и чутье на такие вещи хозяин развивал в нем совершенно сознательно, а тут...
  
  Что бы там ни было, а не стоит ему знать, о том, что за мысли роились в голове андо за мгновение до окрика, который он услышал. Лучше уж влетит за несвоевременную сонливость, чем за... то, как именно он о нем подумал.
  
  - Я спал, - прошептал в ответ Литхо и в тот же момент внезапно почувствовал, что внутри него каждая мышца сжалась под влиянием железной воли, гневно скрутившей их даже на расстоянии. Холод в мгновение ока пробрал его до костей и, казалось, рванулся прочь, при выдохе вытолкнув из сдавленных энергией легких едва ли не последний находившийся там воздух.
  
  - Прекрати болтать со мной на этом дрянном диалекте! - Литхо и не заметил, когда один из Хозяев Севера успел в пару шагов оказаться рядом с ним и ледяными пальцами схватить его за одежду. - Ты что, не слышал, как заговорил с тобой Я?!
  
  - Но мне так привычнее, - возразил Литхо, переходя однако с языка Крепости на один из тех, на котором говорили на Юге. Произношение, правда, было так себе, но сами слова подобрать и расставить, кажется, удалось довольно правильно... Вон и глаза у Лэйхора чуть-чуть потеплели; едва заметно - в самой глубине, но андо знал Повелителя Холода вполне достаточно, чтобы осознать, что первая часть грозы его, судя по всему, благополучно миновала.
  
  И Лэйхор действительно отчасти был удовлетворен этой его попыткой. Во-первых, его вполне устроило то, что мальчишка, даже едва имея возможность говорить, все-таки сумел выдавить из себя нечто, довольно близкое к тому, что ему, Лэйхору, хотелось от него услышать, а, во-вторых, явно не рискнет в ближайшее время позволить себе как выходки, подобные последней, так и размышления на тему того, откуда у него в руках может взяться оружие, и что именно ему в этой ситуации делать. Повелителю Холода нужен был квэндо, способный не выдать на Юге место своего рождения, и он добивался этого именно что с методичностью айну. А языки...
  
  Языки живущих на Севере и обосновавшихся южнее равнины Ард-Гален действительно разнились между собой, пускай и не как небо и земля, но все-таки более чем достаточно. Ведь даже на Юге язык, как известно, был далеко не один. Несколько вариантов синдарина, оссириандский нандарин, запрещенный к употреблению нолдорин, да еще квэниа - все это в условиях свободы не слишком-то перемешивалось друг с другом, но здесь...
  
  В Крепость попадали квэнди, принадлежащие к разным народам, и каждый из них привносил в северный диалект что-то новое, относящееся к его языку и его культуре. Однако со временем, далеко не всегда слыша вокруг родную речь, новичок переставал употреблять что-то из привычного прежде, перенимая слова, которые находились в обиходе других пленников, да и от влияния диалектов ирчи или северного варианта валарина Хозяев Крепости редко бывал совсем уж полностью застрахован.
  
  Что же говорить о тех, кто, подобно Литхо, родился и рос отнюдь уж не на Юге... В немалой степени дву-и-более язычные, они почти всегда добавляли в эльфийские слова не вполне эльфийское произношение и в итоге получали такой вариант диалекта, который южному уху был совершеннейшим образом непривычен...
  
  Однако, размышления - размышлениями, а дело делать все-таки было надо.
  
  - Когда ты читал последний раз? - на том же языке, что и раньше, сухо поинтересовался он у андо, прекрасно зная, что уж десяток-то проблем мальчишка пока еще в голове ну никак не удержит.
  
  - Два дня назад, - отозвался Литхо. - Потом времени не было...
  
  - Я же приказал - КАЖДЫЙ день... Ступай, и чтобы до вечера духу твоего нигде, кроме твоей комнаты не было. А услышу, что молчишь - душу вытрясу.
  
  ...И действительно, с некоторых пор на столе в его каморке появились самые настоящие книги. Лэйхор приносил их для того, чтобы, читая вслух, андо выправлял свое северное произношение, изживая в отнюдь не безукоризненном синдарине то, что было привнесено в его речь языком нолдор (разумеется, здесь - за Железными горами, всецело забывавшими о давнем запрете Тингола) и выговором ирчи, который мальчишка слышал с рождения в течение каждого дня, который вообще прожил на этом свете.
  
  Ни в какую библиотеку ему, конечно же, входить не разрешалось, но... Читать он теперь уже умел, хотя и... искренне не любил это занятие из-за того, какими методами Повелитель Холода изживал в его речи то, что ему не нравилось.
  
  На этот раз на столе лежала разрозненная стопка тяжелых, изрядно покоробленных невзгодами листов, собранных в одну "папку" из плотной, хорошо выдубленной двухслойной кожи. Это были записки какого-то нолдо, по просьбе своего друга-синдо записавшего на местном языке кое-что из своих знаний о составлении снадобий и сборе лекарственных трав. Заходясь от мгновенного холода при любом неверном произнесении какого-либо звука, Литхо некоторое время выжимал из себя то, что ему требовалось, а затем...
  
  Перевернув страницу, он увидел нечто, от чего по шее и по основанию волос его пробежал холодок, ничего общего не имеющий с волей учившего мальчишку хозяина. И хотя губы его по-прежнему шевелились, по привычке произнося читаемое, сознанию стало глубоко неинтересно - будет ли оно наказано за очередную сделанную ошибку, ибо то, что видели сейчас глаза было во сто крат интереснее изрядно пропитавшего его феа страха.
  
  "...Новая радость пришла в дома нолдор. Новая жизнь поселилась в землях валар - сын родился у короля нолдор Финвэ.
  И по обычаю эльдар дал отец ему имя Куруфинвэ, причисляя его к своему роду и надеясь, что искусен он будет в том, что близко его народу и великих вершин достигнет его мастерство.
  Мириэль же, жена Финвэ, лишь подтвердила это, дав сыну имя Феанаро, ибо почувствовала она в его душе огонь, сила которого до сих пор была неведома эльдар.
  И показал Финвэ пришедшим к нему своего первенца, и радостен был Тирион так же, как в день давней их с Мириэль свадьбы. Радость же самого Финвэ была такова, что свет, рожденный ею, вернул зрение и чувства Иллуину, одному из народа Ингвэ, пострадавшему от чар лиходейских тварей еще на берегах Куйвиэнэн.
  
  Но вслед за радостью печаль омрачила души. Не поднималась на ноги искуснейшая из женщин народа нолдор, подарившая эльдар яркие чудеса вышитых полотен. Говорила она, что все силы ее отданы только что рожденному сыну и даже валар были бессильны. И Намо молчал в ответ на те вопросы, что задавали ему в эти дни эльдар.
  Почему же молчишь ты, Владыка Судеб? Говорят, что слово твое сбывается так же неминуемо, как то, что волна идущая к берегу разобьется о песок или камни. Или боишься ты произнесения приговора? Вмешательства в события? Собственного решения?
  Молчит Намо и некоторым кажется, что тени сгущаются вокруг него.
  
  ...И настал день, когда решился Финвэ на разлуку с той, что была его элен еще у вод Куйвиэнэн. В молчании отнес он ее в сады Ирмо Лориэна, надеясь, что в этих землях руки Эстэ излечат Мириэль, вернув ей утраченные силы. В глубокий сон погрузилась она под зеленой листвой зачарованных крон, но вслед за этим феа ее покинула тело и безутешен Финвэ...
  
  Новая свадьба в Тирионе. Снова веселы лица, снова слышатся песни, снова отдаются эльдар праздничным танцам.
  Но где же жена твоя, государь Финвэ? Где Мириэль, которую полюбил ты еще при свете элени у кромки Благословенных вод?
  Чертоги Намо отныне дом ей, и валиэ Вайрэ ткет на ее глазах свои гобелены.
  Кто же та, что держит сейчас свои руки в твоих ладонях? Прекрасна Индис, сестра твоего друга Ингвэ, короля ваниар. Мелодичен ее голос, приветлива феа и отзывчиво сердце... Но жена ли она тебе, Финвэ?
  Да, валар разрешили вам пожениться, ссылаясь на то, что Мириэль не покинет уже Чертогов. Да, ты любишь Индис так же искренне, как любил мать своего старшего сына, однако одумайся же, государь нолдор! Весела твоя вторая свадьба, но не сможет принести она счастья ни дому твоему, ни народу нолдор.
  
  Феанаро. Лучший из тех, кто когда-либо приходил ко мне за советом. Сегодня он показал мне письмена, которые превзошли знаки, созданные мною прежде. Он молод и мысль его надолго опережает руки...
  "Над чем ты думаешь, Феанаро?"
  "Я хочу создать камни, в которые можно увидеть то, что скрыто от нас за чертой земель, а может быть и времени."
  "Уж не на Эндорэ ли ты хочешь взглянуть, сын Финвэ?"
  Молчание в ответ. Только губы сжались. Крепко, недвусмысленно выдавая решимость...
  И он сделает Камни. И увидит Эндорэ. И загорится, вспыхнет, как первый огонь только что зажженного горна...
  ...Хотел бы я знать, чего достигнешь ты, Куруфинвэ? Куда приведет тебя твоя дорога? Где - в Валиноре или в Эндорэ - проляжет твой путь?
  Ну, а пока передо мной лежат тенгвар. Письмена Феанаро."
  
  На этом отрывке записи кончились и Литхо едва смог перевести дух. Больше он не был способен прочитать сегодня ни строчки, однако только сейчас заметил то, что делать этого ему и не придется. За окном, возле которого он сидел, уже зажигались первые огоньки элени и горы проступали на фоне темнеющего неба не остроскальными серыми громадами, а силуэтами, цветом которых была ночь. Если удавалось урвать время для чтения днем, работать при свечах Лэйхор его никогда не заставлял, да и очевидно было, что комнаты Повелителя Холода пусты, и настаивать на продолжении занятий сегодня никто уже не станет.
  
  Экономя свечу, андо на ощупь спустился на кухню, перехватил там кое-что из еды и, узнав из обрывков разговоров, что Лэйхор велел до утра ничего ему не приносить, понял, что сегодняшнюю ночь хозяин, скорее всего, проведет в отлучке. Это означало, что у него образовался какой-то запас свободного времени. Редкий праздник на фоне постоянно чем-то забитых будней...
  
  Однако, задуматься о том, на что бы ему его потратить квэндо не успел. Та самая девчушка-андэр, которую он некогда лечил от ожогов, тихонько тронула его за подол рубахи.
  
  - Ты ведь не уйдешь сразу, правда? - шепотом спросила она.
  
  - А что?
  
  - Я недавно в коридоре игральный камень нашла, а мальчишки играть не пускают. Говорят, что не умею... Научишь?
  
  Андо задумался. Со времен жизни с матерью играть ему доводилось не часто, и он не был уверен в том, что хоть сколько-то владеет этим искусством. Но отказать... Отказать казалось ему немыслимым, а потому еще какое-то время потрачено было на простейшую в общем-то забаву - кидание на незамысловато расчерченный поддон с песком маленького плоского игрального камушка, одна сторона у которого была красной, а другая - черной. Если камушек падал на территорию "противника" красной стороной, можно было присовокупить к своим "землям" какой-то кусок, если черной - противник имел право на лишний бросок, а неудачник пропускал ход.
  
  С какого-то момента к ним присоединился еще один мальчишка, но затем у той, что в свободную для них минуту затеяла эту забаву, вскипела вода и она вынуждена была заняться посудой.
  
  - Давай помогу, - предложил ей Литхо.
  
  - Но...
  
  - Руки погрею, - пояснил он, видя ее замешательство, и лишь после того, как гора кастрюль и сковородок заняла свои места, поспешил, наконец, наверх, чтобы суметь выспаться к завтрашнему утру...
  
  ***
  
  На этот раз, работая с памятью Литхо, Лэйхор пребывал в неожиданно глубокой задумчивости. Его пальцы скользили по теплому лбу, как по зеркалу. Едва касаясь, и все же глубоко проникая под кожу - в мозг, в феа, в самую сущность спящего: туда, где сторожко дремало сознание, туда, где переживания, воспоминания и размышления ежедневно создавали опыт, которым отныне он будет руководствоваться как в решениях, так и в действиях, ими спровоцированных.
  
  Движения майя были легки, отточены, но сейчас в них не было ничего, кроме многолетней привычки, ибо разум и душа его не принимали участия ни в действиях тела, ни в направлении потоков энергии. Их занимали проблемы, куда более сложные, чем банальное уничтожение короткого куска памяти, и мысли, связанные с этими проблемами, в какой-то степени ставили Лэйхора в тупик.
  
  Мальчишка взрослеет. Он решается на просьбы, задается вопросами, ищет на них ответы и то и дело отваживается на самостоятельные действия... Обманывает, в конце концов! Нет, конечно же, полностью лишенная воли, не способная думать марионетка здесь не нужна. Этак - чего доброго! - выстраданная в постоянных экспериментах поделка без "поддержки" со стороны и дышать-то самостоятельно не сможет!.. При том, что "поддержку" эту вне Севера не заметить будет практически невозможно.
  
  Нет, по первоначальному замыслу Литхо должен работать самостоятельно, практически автономно. Лишь чуть-чуть подправляемый со стороны там, где это будет предельно необходимо.
  
  Но _только_ страх оказался для этого квэндо слишком ненадежным ошейником. Бояться с возрастом он может и перестать... А замена страху и прямому подчинению воли?.. Ей могла бы стать личная привязанность, но... Время для создания ее безвозвратно упущено, его не вернешь, и на нынешнем фундаменте теплоту взаимоотношений не построишь. Да и сумеет ли он, Лэйхор, эту теплоту достаточно хорошо сымитировать? Не нарвавшись при этом на воспоминания и ощущения, которые лучше бы теперь навсегда оставить в стороне.
  
  ...Дать с кем-либо подружиться и держать в узде за счет угрозы для этого кого-то? Мысль неплоха. Тем более, что эта полукровочная малявка, которая то и дело попадается Литхо на пути, вполне бы для этого подошла. В ней ведь оказалась сильна кровь квэнди и навряд ли кто-либо в дальнейшем сможет заинтересоваться ею в качестве жены... А в поселки да казармы ее можно и не отдавать. Так, глядишь, со временем у мальчишки надежда и на нечто больше, чем дружба, появится...
  
  Лэйхор почти рассмеялся. Беззвучно, чтобы не разбудить спящего, но... Уж больно забавно было представить себе этих двоих в качестве влюбленных! Тем более - здесь, в Крепости, по-прежнему в положении рабов!.. Да, в этой игре, очевидно, будет, где развернуться. Хотя...
  
  Чувство, похожее на ужас прошибло Повелителя Холода почти так же мгновенно, как и веселье. Любовь. Дарованная квэнди изначально, она стала настоящим проклятием Севера, ибо не раз и не два сталкивались правившие здесь с тем, что ничто в Арде не может сравниться с нею по силе. Она разрушает магические купола, соединяет феар, находящиеся в разных каменных мешках подземелий, отводит неотвратимые было удары, вызывает на помощь силы, противостоять которым невозможно... Ее можно использовать, но, как ядовитая змея, она жалит руку хозяина именно тогда, когда сделать с ней что-либо становится невозможно.
  
  Нет уж! При внутреннем потенциале щенка (уничтожив который сделаешь андо бесполезным, как лежащий без дела молоток) связываться с этой "привязкой" равносильно самоубийству. Уж больно много в нем этого злосчастного Света - и не разберешь, в какой момент задавленное воспитанием наружу прорвется, и любовь эта проклятая как раз наилучшая для этого причина.
  
  Как бы девчонку в какой-то момент не пришлось куда подальше девать, чтобы непоправимое действительно не случилось. А то и не просто девать, а прямиком отправлять в Чертоги Забвения.
  
  Хотя, нет, это тоже не вполне надежная мера...
  
  Впрочем... Привязанность менее сильная, в деле может и подойти... Если, конечно, в одном из орочьих поселков близ Крепости еще жива его мать.
  
  ...Решение было принято, и, т.к. найти кого-либо в пределах Севера для майя не составляло проблем, на следующий же день один из надсмотрщиков спешно отправился на склоны соседнего хребта, чтобы волею Создавшего вернуть в Крепость андэ, забранную отсюда много лет назад.
  
  Она появилась в покоях Лэйхора через два дня. По-прежнему не слишком высокая, с чуть вьющимися темно-каштановыми волосами, убранными в косу, чтобы не мешали работать, в ношеной орочьей одежде, держащая за руку восьмилетнюю дочь, которую семья отца девочки за ненадобностью выставила следом. Андэ. Вон, и в волосах едва заметная проседь появилась, и тело для внимательного взгляда уже отнюдь не юным выглядит... Значит, не один раз рожала и не только дочь, дорогой матери пошедшая, окрестные скалы ногами топчет. Этот след не затрешь, особенно, если кто из детей ирчет уродился...
  
  "Теперь уж она только работница. Еще одно зачатие в могилу ее сведет - никакой браслет не удержит. Вовремя, стало быть, успел..." - невольно подумал майя, а вслух негромко произнес:
  
  - Твоему сыну повезло - он попал ко мне. Ты... тоже теперь будешь жить здесь. Почти так, как на Юге - тебя никто не тронет и работы я спрашивать, можно сказать, не буду. Ну, разве что рукоделие какое, чтобы дочь было чему учить. Однако, попробуешь мальчишке голову задурить или бежать с ним задумаешь - лучше вам сразу волкам аэрновским на клыки попасться: они, если повезет, может, и не живьем сожрут, да зато точно уж сделают это быстро...
  
  Стоявшая перед Повелителем Холода квэндэ медленно подняла на него темные зеленые с карими прожилками глаза, и майя без труда понял этот взгляд. Идти на Юг для нее означало - идти на Запад. Там она уже не жилец. Это на жизнь здесь у нее хватит воли, потому, что дочь одну оставлять нельзя, хотя... Несколько лет более, чем спокойного, существования вполне могут частично это и исправить...
  
  - Литхо! - привычно окликнул он, обернувшись к знакомой неприметной двери, и, когда тот показался на пороге, с усмешкой спросил. - Узнаешь?..
  
  Сильно вытянувшийся и окрепший за годы, проведенные у него (Лэйхор, похоже, только сейчас настолько ярко это увидел), мальчишка замер, казалось прямо на середине движения. Растерянность - самое точное определение, того, что он пережил в этот момент. Хотелось ему - по-детски кинуться на шею матери, можно было - еще очень непонятно, что именно.
  
  "Квэндо, - невольно усмехнулся про себя Повелитель Холода. - Никаким Севером в нем это не изменишь, и никаким обучением такую повадку не подделаешь. Похоже, мне действительно улыбнулась удача."
  
  - Ступай, покажи им ту пару комнат, что на днях в порядок приводил, - приказал он. - Да назад можешь не возвращаться, пока не позову.
  
  Понятно, что дважды повторять сказанное не пришлось. Все трое не замедлили оказаться в ближайшем коридоре, но лишь в одной из этих самых комнат андэ Элевэн решилась отпустить из своих рук крепкую ладошку дочери и облегченно прижать к груди голову сына.
  
  - Койри, - тихонько выдохнула она, и впервые за все это время Литхо осмелился, наконец, поверить в то, что все, только что увиденное, все-таки не сон.
  
  ***
  
  - Ли-ит-хо-о!!!
  
  Звонкий девчоночий голос россыпью медных бубенцов раскатился по серым скальникам гор. Несмотря на все усилия матери, сестра продолжала звать его этим именем, ведь его дал мальчику Создавший, и маленькая андэр ни за что на свете не рискнула бы спорить с его волей. Даже наедине не то что с подвластными айну северными горами - сама с собой. В этот момент сводного брата она не видела, но знала - если его нет в Крепости и он не послан куда-то по делам, его стоит искать именно здесь.
  
  Он любил эти места. Восточные склоны скал, круто обрывавшиеся в сторону излучины вертлявой горной речки - почти ручья, смотревшие туда, где по ту сторону ущелья (гораздо больше напоминавшего узкую, не всегда пологую долину) ни с одного уступа не поднималось ни единого дымка от орочьих очагов. Туда не выходили ни ведущая на юго-запад гигантская трещина в крепостной скале, через которую ирчи увели когда-то в свой поселок его мать, ни окна покоев Лейхора, из которых он вот уже много лет любовался чашеобразной долиной, огибавшей родную крепость с ежившегося тревожными островками редколесья морозного севера. Здесь тоже росли высокие и узкие в силуэте могучие северные ели, а горизонт порой ограничивался новым подъемом горы так близко, что его, казалось, можно коснуться рукой, но... Под ногами отдаленно бурчал спорящий с камнями и корягами ручей, а немногочисленные птицы бесстрашно вили гнезда порой в таких неподходящих для этого местах, что невольно приходилось задумываться - знают ли они о том, что такое опасность...
  
  - Лит-хо! - более растерянно повторила Тили, и только после этого увидела, как старший брат спокойно поднимается из-за камней почти над самой ее головой.
  
  - Что случилось? - негромко спросил он.
  
  - Тебя нарэ зовет.
  
  - Злится? - брови резко сошлись, мгновенно создав короткую упрямую складку чуть выше переносицы, но в глазах андо по старой привычке едва не мелькнул испуг - он же наверняка и счет потерял тому времени, которое, должно быть, здесь находился!
  
  - Нет. Он... уезжать собрался, - послышалось в ответ. - Я ему одежду носила...
  
  Столь же поспешно, как и испуг, ему пришлось подавить и вздох облегчения. Скорее всего, явившись на зов, он просто получит обыденный перечень дел на время хозяйской отлучки, а там... На час или два, а то и на несколько дней сам он, Тили и - главное - мама, так и не привыкшая к постоянному присутствию рядом Повелителя Холода, окажутся свободными от того, чтобы каждое мгновение ждать от него внезапного появления, зова или распоряжения. Очень, между прочим, полезный отдых для тех, кто вынужден находиться в постоянном напряжении...
  
  ...В отличие от пустынных восточных склонов, Крепость встретила их привычной суетой. Андар и ирчи сновали по ее каменным коридорам, как муравьи в занятом своими делами муравейнике. Порой от этого постоянного движения просто рябило в глазах, и вот уж когда ошейник, надетый руками Создавшего, из предмета страха, а порой - и орудия пытки, каждому из этих двоих казался вариантом настоящего подарка... Будучи совсем не взрослыми, идти куда-то по своим делам, и знать, что никто, кроме таких же Создавших, как Лэйхор, не вправе кому-нибудь из них что-либо приказать!!! Да стоило посмотреть на чуть широковатое, остренькое личико Тили, чтобы понять, как можно радоваться такому положению вещей. Ведь в поселке, который был ее родным домом, она и думать ни о чем подобном не смела. Так же, как и Литхо, в те далекие времена, когда никто его еще так не называл...
  
  Однако идти к своей цели по основной лестнице Крепости они все-таки не рискнули. Встретить там кого-либо из подобных Повелителю Холода, ни одному из них не хотелось - мало ли, что придет в голову Дэйну, Анхо или Аэрно. А в итоге пробираться пришлось в обход - близ целительских покоев, в которых андо Лэйхора и без того давно уже был более чем частым гостем.
  
  - Эй, Литхо, постой... Вот уж - кого не ждали!
  
  Окликнувший мальчика квэндо был настоящей загадкой Крепости. Считаясь личным андо Турингвэтиль, он жил здесь почти с тех самых времен, когда нолдор только начали обживаться в Белерианде. Поговаривали, что он и родился в неволе, однако никто и никогда не видел на его шее НИЧЕГО, напоминавшего обычный в этих местах знак рабства. Не то что ошейника, пусть и сколь угодно искусно изукрашенного, но даже цепочки или кулона, на который можно было наложить чары, не позволявшие андар покидать пределы подвластных Северу земель и в любой момент способные сковать шею беглеца изматывающим феа удушьем.
  
  Он был наставником Литхо и, если только одежда его в какой-то конкретный момент не была испачкана во время работы, андо всегда видел его одетым, хоть и не богато, но опрятно и в какой-то степени даже изящно. Да и волосы свои (настоящее богатство) - густые, как мед, золотисто-каштановые с соломенно-рыжеватым отливом крупной волной вьющиеся пряди, Синлин носил, как свободный, вольно распуская на всю ширину плеч, и не только не обрезал по основание шеи, как этого требовал обычай, но и в хвост-то убирал только во время работы.
  
  - Ты ко мне? - приветливо поинтересовался он через мгновенье, но, увидев, как ученик молча качает головой, с сочувственной усмешкой заметил. - А то что - показал бы вон сестренке, каковы бывают волколаки, пока у них зубы не выросли... Может, тоже чем заинтересуется.
  
  Судя по тому, что от рук Синлина изрядно пахло травами, и вышел он из дверей комнаты, в которой при необходимости варили всяческие отвары, настойки и прочие лекарственные разности, он только что оторвался от создания особо приторной мази, ускоряющей заживление ран. А теперь спешил взяться за новую работу так, словно не чувствовал усталости даже после того, как в обществе все того же Литхо пол ночи просидел в какой-то едва освещенной комнате барачного яруса, выхаживая женщину, мучавшуюся от послеродовой горячки.
  
  - Заказ от нарэ Аэрно? - не удержался Литхо.
  
  - Угу, - кивнул целитель, славящийся по Крепости тем, что никогда не отказывал кому-либо в помощи, мотивируя это расой или статусом того, кто в его помощи нуждается. - А у тебя-то что?
  
  - Меня нарэ зовет. Тили за мной на скалы прибежала...
  
  Следующий едва заметный кивок Синлина можно было расценить как молчаливое сожаление. Понимаю, мол, знаю, как живешь; беги, а то в очередной раз достанется; как освободишься - приходи, ждать буду... И таким теплом повеяло от его повадки на вконец смешавшегося андо, что даже Тили, всегда побаивавшаяся нынешнего собеседника брата, как неведомого, чудного и сильного зверя, не сдержала застенчивой, неумелой полуулыбки...
  
  ...Длинный коридор и пара десятков вспомогательных ступеней по завершении этого разговора довели брата и сестру до хозяйских покоев уже без проблем. Зато за знакомыми дверями необычных событий старшего из них ждало сколько угодно.
  
  Лэйхор и правда ждал его одетый не, как обычно, а для долгой верховой езды. Вместо привычного длиннополого синего одеяния на нем были не слишком свободные замшевые штаны, высокие сапоги с серебристым тиснением на основании подъема и краешках голенищ, легкая рубашка (совсем не подходившая для путешествий по Северу), роскошный колет и свободный длинный плащ с изящной цепной застежкой. Все богатое, из неплотных, почти южных тканей, украшенное вышивкой и тончайшими хитросплетениями узоров из мелких опалов, обкатанных в крошечные, идеально ровные бусинки.
  
  - Я здесь, нарэ, - по давно заведенному обыкновению произнес Литхо, однако Лэйхор, как всегда, предпочел обойтись без сантиментов.
  
  - Ступай, переоденься, - хмуро ответил он. - В своей комнате найдешь новую одежду. Поедешь со мной...
  
  - ...Поеду... ...куда?...
  
  Наученный горьким опытом еще в бытность свою совсем мальчишкой, Литхо, конечно, знал, что лишние вопросы владевшему им нарэ задавать небезопасно, но... Хозяин почти никогда не брал его с собой за пределы Крепости и уж - тем более! - ни разу не требовал сделать при этом что-то со своей одеждой. В отношении нее андо был аккуратен, и обычно аккуратности этой хватало с лихвой. Однако сегодняшнее известие об изменении хозяйского обыкновения могло означать все, что угодно и единственным, чего оно не напоминало совсем, была простая прихоть.
  
  Скорее уж походило на то, что Лэйхор едва ли не собирается швырнуть его к ногам Повелителя Создавших.
  
  О судьбе таких квэнди в Крепости рассказывали легенды. Очень нехорошие легенды. И, если б это только было возможно, Литхо много чего бы отдал за то, чтобы никогда не входить в их число...
  
  - На Юг, - остудил ужас андо холодный ответ, и новые вопросы, так и оставшись незаданными, мгновенно прилипли к гортани.
  
  ...Новой одеждой оказалась простого покроя зеленая рубашка из тонкого сукна, отделанная узким переплетением серебристо-серого шнура, короткий тонкий серебристо-сизый плащ, крошечными фибулами крепящийся к плечам, и легкие сапоги из некрашеной кожи. Штаны, очевидно, предполагалось оставить прежними, но недоумение вызвало вовсе не это. Удивиться заставили средних размеров кожаная дорожная сумка, отчасти заполненная флягой для воды, ковшом, ложкой, миской и всяческим легким дорожным припасом, а также широкий охотничий нож, который, судя по всему, следовало пристегнуть к поясу, тоже остававшемуся прежним.
  
  Все это нежданное "великолепие" было аккуратной стопкой положено в ногах лежанки. Сапоги и сумка стояли на полу. Нож и фибулы покоились сверху.
  
  Переодевшись, андо снова вышел в хозяйские покои, а мгновением позже покинул и их. Соответствующим образом подобранное снаряжение говорило о том, что поездка, скорее всего, будет долгой, очень долгой, но на дверь в матушкины комнатенки Лэйхор не дал ему даже оглянуться. Просто схватил за рубашку на плече и привычно толкнул вперед.
  
  Останавливаться не следовало. Пытаться увиливать с парадной лестницы - тоже.
  
  Так и шел - на полтора шага впереди своего нарэ. В идеально подогнанной, абсолютно южной одежде, с сумкой через плечо, по самым, что ни на есть центральным коридорам... Чувствовал себя - дурак дураком. Да только кому про такое расскажешь?!...
  
  ...В одном из внутренних дворов путешественников ждал конь. Норовистый, как зимний смерч, темно-игреневый жеребец Лэйхора. Тоже снаряженный в дальнюю дорогу, привычно поигрывавший невероятно богатой сбруей работы Аэрно и зло грызущий уже сейчас покрывающиеся пеной удила, в тщетной надежде добраться-таки зубами до руки надежно держащего его ирчи.
  
  Здесь Повелитель Холода Литхо остановил.
  
  - Подойди, - последовал короткий приказ.
  
  Издерганный уже случившимся, андо позволил себе не подчиниться. Наоборот - отступил на пару шагов: даром, что было куда.
  
  Вся эта новизна, по его мнению, ничего хорошего не сулила, а чутье, не раз выручавшее его прежде, криком кричало о том, что будет еще хуже. От происходящего за сотни лиг несло жестоким подвохом - не только для него, но и для кого-то другого - и то, что Лэйхор про себя называл его внутренним Светом, изо всех сил не желало в этом подвохе участвовать...
  
  Однако воля нарэ, как обычно, взяла свое. Короткий щелчок пальцами, и мальчишка остановился, против воли поднимая к небу сведенное едва заметной судорогой лицо так, чтобы беззащитно открытой оказалась шея. Шаг вперед, и с заледеневшего от ужаса тела словно сбежала последняя краска, а рука Создавшего мертвой хваткой стиснула его руку чуть повыше локтя. Да так, что квэндо невольно вскрикнул.
  
  - Значит так, андо. Вздумаешь сейчас мне сопротивляться - всю дорогу проведешь поперек седла. Подчинишься - увидишь хотя бы Ард-Гален...
  
  Понимая, что выбора ему, в общем-то, не оставляют, Литхо слабо кивнул. Держащая его воля отступила и холодная, как лед, рука на какое-то время коснулась побледневшего лба. В глазах слегка зарябило, в горле ненадолго встал противный вязкий ком, а, когда он исчез, тело наполнило непривычное тепло и едва ощутимая внутренняя легкость.
  
  Когда юный квэндо пришел в себя, Лэйхор был уже в седле и высвобождал левую ногу из стремени для того, чтобы Литхо удобней было как можно скорее оказаться у него за спиной. Повинуясь твердой хозяйской руке и освободившись, наконец, от неприятной для него хватки ирчи, жеребец стоял на брусчатке двора почти спокойно, однако надо было совсем не иметь мозгов для того, чтобы не понять что это спокойствие - временное.
  
  - На круп, - повелительно мотнул головой нарэ, едва заметно наклоняясь вперед и пренебрежительно освобождая высокую заднюю луку. Не ухватившись за нее, мальчишка навряд ли сумел бы выполнить его распоряжение - к верховой езде он был непривычен, да и конь заметно противился тому, чтобы почувствовать на своей спине мало знакомую ношу.
  
  И действительно: едва только андо оказался на целую высоту своего роста выше уровня земли, разъяренное животное рванулось вперед таким невероятным прыжком, что удержаться на нем оказалось возможно лишь чудом. К счастью, второго рывка не последовало. У этой сцены было слишком много свидетелей, для того, чтобы Повелитель Холода мог позволить себе эту "невинную шалость" - отыграться на испуге мальчишки перед падением или - еще того лучше - действительным "полетом" его на жесткую брусчатку двора. В следующее же мгновение жеребец, вращая глазами, злобно изогнул шею, но пошел вперед не более, чем ровной рысью, лишь за гулким, как ночь, пролетом подъемного моста, привычно сменив ее на свободный и плавный галоп.
  
  Дальнейшее Литхо запомнил, как впервые в жизни воочию увиденную сказку.
  
  Вначале трава была привычно невысокой и ветер, как обычно, гудевший в северных скалах, не нес с собой ничего, кроме запаха камня и гор, но затем... В отдалении, прямо по ходу стрелой мчащегося вперед скакуна начало светиться яркое белое пятно. Свет его был похож на призраки солнечных лучей, белесым маревом слепящих глаза в разгар самого жаркого летнего дня, но выглядел плотным, как самый густой утренний туман, а само оно, возникнув сначала в крохотной точке, постепенно росло, пока не заняло собою почти половину видимого в долине неба.
  
  Направляемый твердой рукой, жеребец и на долю движения не сбился с взятого поначалу ритма-направления. Он просто врезался в этот на удивление холодный, жесткий (издалека он таким не выглядел) свет так, как будто ничего необычного в нем не видел... Сделал очередной скачок... Как в легенде, ударил копытами твердую северную землю, а в следующее мгновение Литхо с удивлением заметил, что трава, стелящаяся под копыта скакуну стала едва заметно расти, в конце концов поднявшись ему почти по брюхо.
  
  Горизонт раздвинулся, и взору открылась равнина, привольней которой, казалось, ничего не было на свете. Переменчивые зеленые волны пресекали ее из конца в конец, а где-то в вышине - в прозрачном, как летний рассвет, послеполуденном небе разбрызгивал жемчужины песни неведомый крылатый певец.
  
  Южный ветер был свеж, и веяло от него такой безудержной свободой, что невозможно было не задохнуться на миг под его стремительным, но мягким порывом. И смотреть... Смотреть вокруг во все глаза, замечая, слыша, чувствуя все до мельчайших деталей, до тех самых пор, пока через такое же световое пятно скакун Создавшего порывом резкого, нездешнего ветра не вылетел, сбавляя ход, к видневшимся у горизонта пологим травянистым холмам, за которыми, слегка зависая в вышине, поднимались недалекие горы.
  
  Невысокие, совсем не такие, к каким андо привык на севере, слегка коричневатые и лишь в нескольких местах укрытые едва заметными шапочками снегов.
  
  В холмах они остановились. Повинуясь молчаливому приказу, Литхо молча сполз на укрытую невысокой травой землю, дождался, когда следом за ним спешится нарэ, и в который раз услышал рядом с собой его голос:
  
  - Эти холмы - северные отлоги Дортониона. На юго-восток отсюда живут те, кто подчиняется правящим в тех местах сыновьям Феанора. Твое дело - странствовать там до тех пор, пока я не позову.
  
  Правая рука айну лежала на плече "собеседника", как будто страхуя его от нового рывка прочь, а на самом деле - достраивая созданную некогда связь, но андо мало что понимал в хиросплетениях такого типа власти и воспринимать мог в основном то, что на данный момент просто слышал.
  
  - Им, - Лэйхор красноречиво кивнул на юг, - будешь говорить, что родился и живешь в Нан-Эльмоте, что ты - синдо по имени Форгват, а заодно запомни - вздумаешь забыть, кто ты есть на самом деле - твоя мать действительно пожалеет о том, что когда-то оказалась у нас...
  
  Повелитель Холода не шутил. Он и в самом деле способен был выполнить то, что обещал, но, глядя на юг, Литхо не мог не обрести хоть и слабую, призрачную, но все-таки НАДЕЖДУ. Вольный ветер безудержной скачки через Ард-Гален, словно мягким полировочным порошком прошелся по потаенным глубинам его феа, и страха, как такового, квэндо сейчас не испытывал.
  
  Просто уходил.
  
  На Юг.
  
  Повернувшись спиной к суровым горам Севера.
  
  И пока еще не знал, ждет ли его впереди неизведанная свобода, или новая боль, которую - кто знает? - возможно ли будет пережить...
  
  
  ЧАСТЬ 9. ВОЙНА ГНЕВА
  
  Слабенький костерок и несколько искусно сделанных масленых светилен едва разрежали кромешный мрак давно знакомой пещеры. Чтобы войти в нее, Нинквэоро пришлось какое-то время идти почти согнувшись, но старый зев входа завалило и огромная подземная полость чуть не оказалась совсем отрезана от всего остального мира. Лишь эта узкая щель с сильно наклоненным подъемом, ведущим в основную часть подземного убежища, связывала ее теперь с лесистым склоном горы, до сих пор не замеченная никем, кроме самих обитателей этого странного жилища. Едва заметно притаившись меж двух высоких серых скал, она юрко ныряла вглубь густо поросшей лесами горы, затем, чтобы вскоре непомерно расшириться, образовав вместительное и безопасное убежище, давно уже обжитое эред-ветринскими квэнди.
  
  Войдя наконец внутрь, Нинквэоро в который раз с недоумением огляделся вокруг. Как же отличалось все это от привычных ему домов нолдор! Тяжелые шкуры уютно занавешивали холодный камень гранитных стен и плотно укрывали несколько каменных же лежанок. Стол и маленькие скамейки лучились медвяным золотом свежего дерева, заботливо сохраненным под слоем прозрачного воска, а красивая лепная посуда отчасти так и расставлялась поверх резных ларей и сундучков, дабы и редкие гости, и сами живущие здесь без труда могли любоваться прекрасными росписями, выполненными заботливыми руками искусной хозяйки дома.
  
  - Привет тебе, Айянэль, хранительница здешнего очага, - учтиво поклонился молодой нолдо, безукоризненно следуя обычаям, установленным здесь Иламионом - достойным хозяином этого необычного жилища.
  
  - Привет и тебе, воспитанник Намиона, - легко отозвалась та, ненадолго оторвавшись от простенькой колыбели или скорее - подвесной детской кроватки, также затейливо отделанной витиеватой резьбой.
  
  - Я смотрю, не забыл ты старую науку, - тут же донесся от дальней стены знакомый голос ее мужа, до того неподвижно сидевшего в единственном здесь обычном резном кресле. - Принеси-ка дров, Тинно. Не дело моему очагу гаснуть в тот час, когда гость в доме.
  
  Верткий русоволосый мальчишка, сидевший возле отца, стремительно вскочил и, вьюном проскользнув мимо вошедшего, ловко исчез в неровном проеме узкого входа. При виде него Нинквэоро невольно улыбнулся. Простая кожаная обувь, коричневые штаны, прочная серая рубашка из овечьей шерсти... Мало кто из чужаков отличил бы сынишку Иламиона от коренных жителей этих гор - митримских синдар, разве что подивился бы искусной вышивке на горловине да рукавах, а между тем... В этом доме жил дух озера Куйвиэнэн и год от года сын Элемира все больше и больше жалел, что не может заходить сюда так часто, как ему бы того хотелось.
  
  - Ну, садись, рассказывай, с чем пришел, - приветствовал его хозяин.
  
  - Мимо проходил, - пожал плечами Нинквэоро. - Время уж больно неспокойное. Как тогда - дома...
  
  Иламион промолчал. Он знал, о чем говорит молодой книжник, хотя и не видел никогда того зловещего света факелов, который сохранила детская память нолдо. Безукоризненным чутьем незаживающей раны тот снова чуял войну, хотя боялся и стыдился говорить об этом. Да и кому бы еще чуять ее, как не ученику целителя, сполна унаследовавшему кропотливо переданную наставником науку.
  
  - Почему ты один?
  
  - Намион погиб. Я не говорил раньше, но это случилось уже очень давно... Прости, Иламион, я не мог.
  
  Помнящий Куйвиэнэн невольно вздохнул, и на какой-то миг его волевое лицо скрылось за золотисто-соломенной волной длинных волос.
  
  - Ирчи? - коротко спросил он.
  
  - Нет, люди. Вастаки. Но мне не хотелось бы им мстить - они и без того смертны...
  
  Едва заметный согласный кивок был ему ответом, и в этот самый миг в пещеру вернулся Тинно. Свалив принесенное у второго - дальнего от входа - очага, он ловко растопил огонь, а затем доверчиво обернулся к отцу.
  
  - Там все тихо, па... Можно на скалы? А то Талли проснется.
  
  И только тут Нинквэоро заметил у пояса мальчика самодельную свирель, заботливо отделанную тепло лучившимся при свете костра светлым серебром. Ему явно не терпелось до нее добраться, но музыка разбудила бы спящую в колыбели малышку.
  
  "Значит - Талли... Сестренка. И Тиннотар, похоже, искренне ее любит... Счастливы они все-таки, Иламион и Айянэль, чудом вышедшие из ада Утумно..."
  
  - Иди, - сдержанно разрешил отец, а затем сам умело принялся хлопотать по хозяйству, лишь по мелочи уступая незначительной помощи жены. Гость пришел к нему - ему о нем и радеть. Айянэли же хватает и остального - дома да детей.
  
  За едой они говорили о чем, угодно, кроме известия о запахе войны, так и носившемся в прохладном вечернем воздухе. Нинквэоро долго рассказывал о том, что видел среди людей, и Айянэль беспечно смеялась над ним, то и дело попадавшим в различные забавные ситуации.
  
  А затем Иламион неторопливо поднялся и вместе с гостем тоже ненадолго выбрался-таки на горные склоны, круто сбегавшие к ничем не заслоненным лесистым равнинам на западе. Сверху, действительно со скал, слышался тихий, как голос леса, свирельный напев, неуловимо перекликавшийся с музыкой первых вечерних звезд. Уже не робких и едва различимых, а уверенно разгоравшихся, набиравших ночную силу на медленно темнеющем бархате небосклона.
  
  Нинквэоро осторожно опустился на камни. Жаль, что периодически носимая им с собой арфа осталась в дорожном мешке... Хотя... Стоит ли тревожить звенящей струной тишину елового леса, так надежно укрывавшего живущих здесь от ирчи и людей, служащих Северу? И стоит ли мешать Иламиону, могучим воином стоящему рядом с ним, слушать что-то, ведомое лишь ему одному?
  
  Уже не в первый раз молодой нолдо вот так проводил здесь долгие спокойные вечера, но все равно робел, как мальчишка, почти с благоговением поглядывая на того, в чьих глазах, как ему порой казалось, колыхались тогда темные воды Куйвиэнэн, и кто, вполне возможно, видел сейчас совсем другие звезды. Ведь, хотя Иламион и не был в числе тех, кто проснулся у Озера, он все же родился на его берегах задолго до прихода Оромэ и первым из обитателей Эндорэ вышел навстречу отрядам Нолофинвэ, только что покинувшим чудовищные льды Хэлкараксэ.
  
  Это наверное странно, но уж очень походил он в глазах Нинквэоро на старую, давно забытую сказку. Принадлежащий когда-то к народу Финвэ, светловолосый, видевший Дикую Охоту, так и не покинувший Эндорэ... И неустанно смотрящий на запад, как будто ждущий возвращения давно ушедшего друга.
  
  Однако сейчас во взгляде его не было грез, и на этот раз воспитанник Намиона понял, что тот смотрит на что-то реальное, действительно существующее в мире.
  
  - Тинно! - едва слышно, почти одними губами позвал Иламион, и сын его - как только услышал он этот зов? - бесшумно скатился вниз, молча остановившись рядом с отцом. Довольно высокий для своих "двенадцати" лет (а именно такой возраст дали бы ему люди) и откровенно хрупкий, он без сопротивления повиновался отцовской руке, уверенно и удивительно бережно прижавшей его за плечи, как должное принимая эту неловкую нежность, но почти тут же удивленно вскинул голову, силясь рассмотреть его задумчивое лицо...
  
  И только тут Нинквэоро увидел то, что давно уже должен бы был заметить - незнакомую, удивительно яркую звезду, светившую, как ему в первый миг показалось, на пол неба. Едва появившись над мрачной чащобой равнинных лесов, она неудержимо стремилась вверх, невольно рассеивая висящее в воздухе напряжение и вселяя в феар квэнди надежду.
  
  Он узнал этот свет... Он, еще ребенком видевший Камни в праздничном венце Феанаро, без труда различил в нем сияние сильмарилла, и дыхание его на миг остановилось. Удивленно вскочив, Нинквэоро невольно залюбовался той странной, непривычной глазу игрой серебристых и золотисто-белых лучей, что царила сейчас над Эндорэ, а затем невольно полуприкрыл глаза, слишком запоздало понимая, что мучивший его последнее время запах беды, наконец, отступил.
  
  ***
  
  На какое-то время в шатре воцарилась тишина. Будучи много младше других по возрасту, Эрэйнион просто ждал, не без интереса поглядывая на беглеца, утверждавшего, что ему удалось вырваться не просто с какого-то из рудников - из самого Тангородрима.
  
  По виду на взгляд молодого короля он действительно походил скорее на военнопленного. Да и говорит, отвечая на задаваемые ему вопросы, на наречии Валинора - то есть иначе, чем жители смертных земель, но... Много ли видел он, сын Финакано, тех, чья дорога проходила через безжалостный Север? Много ли смыслит он, неопытный воин, в феар тех, кого столь близко коснулась мрачная изворотливость Тьмы? Пока он молод, пока стоят рядом с ним те, кто заведомо мудрее его, ему еще есть чему учиться. А значит, голос его прозвучит лишь в том случае, если ему действительно будет, что сказать.
  
  Арафинвэ - единственный сидящий - молча смотрел на стоящего перед ним беглеца. Светлые волосы вились по плечам короля, серые глаза были внимательны, но лицо спокойно. Если он и не верит пришедшему, то ничто в нем этого не выдает.
  
  Говорят, что когда-то на своего отца больше всех походил Финарато. Может быть именно поэтому, он так и не может привыкнуть к внешности родича? Тяжело ему, никогда не видевшему Света Дерев, видеть вернувшуюся в мир сказку, однако НЕ видеть ее ему не под силу.
  
  Кэрдан, воспитатель, молчит. Внимательность и отрешенность едва заметно заволокли взгляд правителя тэлери. Он знает что-то, но не выносит приговора. И не вынесет, как понял Гил-Гэлад. Тем более, что и Эонвэ наклонил голову так, что никто в эти минуты не видел его лица.
  
  Так кто же он, накануне боя пришедший в ставку войск Валинора? Реальный беглец или специально отпущенный врагом перебежчик? Да и бывают ли они - настоящие перебежчики? Может и не знает он, о зароненных в фэа его семенах зла, а может и вовсе нет в нем ничего из того, чего так боялись нолдор после Четвертой битвы?
  
  Внешне пришедший действительно нолдо, уже не юный, но еще ни разу не ставший отцом. Длинные волосы ему непривычны, одежда изношена, на лице - узкий короткий рубец: не от меча - от плети, пальцы правой руки изломаны, дыхание затруднено не слишком давней, плохо излечившейся раной... Однако узнают ли его предводители воинства валар? Или язык, на котором он говорит, несмотря на искусность владения им, все же ему не родной? Да и бывают ли такие совпадения, чтобы побег пленника удался как раз тогда, когда до очередной достаточно важной для всех них (хотя далеко не последней) битвы остались в лучшем случае считанные дни?
  
  Внезапно с внешней стороны шатра послышалась неторопливая поступь подходивших ближе коней, неуверенные возгласы приветствий, удивленные голоса, а затем тяжелый полог откинулся, и под конусообразный свод вступили двое, при виде которых Эрэйнион и вовсе потерял дар речи.
  
  Объявленные Вне Закона...
  
  Посмевшие выйти к тем, кто, нимало не смущаясь, легко отдал бы их под суд такого уровня, что выше него был бы разве что суд самого Намо в Круге Судеб.
  
  Обескураженный, он едва гневно не шагнул им навстречу, но тут же словно натолкнулся на невидимую гранитную стену.
  
  "Мне же сказали, что он погиб..." - неожиданно хлестнула сознание невольно словленная мысль Арафинвэ, почти в ужасе смотревшего на старшего из вошедших. "Кто?" - едва не вырвалось у Гил-Гэлада, но младший сын Финвэ уже заметил свободно свисающий близ запястья рукав так поразившего его пришельца и непроизвольный вопрос воспитанника Кэрдана так и остался невысказанным.
  
  "Он принял Майтимо за Феанаро..." - с ужасом догадался молодой король. Светлые валар - как же ему больно!.. И еще больнее стало тогда, когда он понял свою ошибку. Давно ушедший брат и племянник выглядели ровесниками, старше него нынешнего, а ведь Майтимо, как он слышал, так и не женился.
  
  Что же должен был пережить этот потерявший все воин и добровольно отрекшийся от власти правитель, чтобы стать таким, как сейчас?! И это его он - мальчишка - собирался судить за содеянное в Дориате и Гаванях Сириона? Обвинять в убийствах, даже не попытавшись, как следует, по-настоящему понять...
  
  Так и не сделав тот первый шаг, Эрэйнион молча опустил глаза. Тем более что там - за плечом брата - стоял еще и другой. Убийца? Менестрель? Призванный помнить?
  
  - Приветствую вас, правители эльдар, - негромко прозвучал в напряженном смятении шатра почти забытый многими голос.
  
  - Привет и тебе, Объявленный Вне Закона, - с немалым удивлением услышал сын Финакано глухое звучание собственных слов. - Что привело вас в лагерь противников Моргота?
  
  - Со мной пришло несколько нолдор, лаиквэнди из Оссирианда и сыновья Эарендила. Война, идущая сейчас, касается всех...
  
  - А вы не боитесь того, что вместо удушения в дружеских объятьях вас просто сразу со скованными руками отправят в Валинор? - не выдержал Нарогмар - нолдо из Нарготронда, чьи родичи погибли на берегах Сириона. Уважаемый в войсках сотник, не без оснований допущенный на совет.
  
  Стальные глаза Высокого очень медленно обратились к осмелившемуся сравнить его с Морготом, и тому, кто рискнул сейчас открыть рот, мгновенно расхотелось задевать того, чья левая рука, как говорили, была не намного слабее утраченной некогда правой. Он просто умолк так, словно в рот ему вставили невидимый кляп, а затем тихо смешался с толпой и до конца совета Эрэйнион больше его не видел.
  
  - Сейчас не время для раздоров и выяснений кто прав, кто виноват. У меня и пришедших со мной есть опыт. В крайнем случае, нам просто придется уйти. И хотя навряд ли противостоящие Северу выиграют что-то от такого поворота событий, я не удивлюсь, если наш противник выгоды от этого получит предостаточно.
  
  Майтимо говорил это совершенно спокойно, однако сила его голоса была необорима. И снова в феа не одного уже Арафинвэ невольно закрался тревожащий феар холодок. Феанаро... Даже никогда не видевшие его, без труда узнавали в происходящем слабый отблеск одной из повадок Пламенного Духа, и многие из них задумались - а стоит ли доверять этому дремлющему пламени во внутренней сути его старшего сына? Не приведет ли оно к последствиям, аналогичным тем, что нолдор когда-то уже пережили? И не принесет ли он древнее Проклятие к шатрам тех, кто шел сейчас под лазурными знаменами Валинора навстречу затаившемуся на севере сильнейшему из айнур?
  
  ...Эрэйнион почти насильно заставил себя не вслушиваться в тихие перешептывания за своей спиной. Чужие пересуды не должны влиять на его решение. И хотя учитывать подобные настроения он, конечно, обязан, но король не может позволить себе ошибиться и разрешить другим его устами вершить судьбу тех, кто, судя по всему, ждет подобного решения только от него.
  
  Как легко было бы свалить всю ответственность на Арафинвэ - старшего в роду, или Эонвэ - одного из айнур... Но нет. Сыновья Феанаро принадлежат к числу нолдор Белерианда, да и отец... Что сказал бы он своему единственному сыну, вздумай тот отказаться от решения судьбы ближайшего из его друзей? Друга, ради которого сам Финакано в свое время не устрашился ни безжалостных льдов Хелкараксэ, ни высоких башен Тангородрима, ни мнения своего народа об этой оскверненной якобы дружбе?
  
  Пристально вглядевшись в лица вошедших, Эрэйнион надолго задумался о том, кто же такие эти двое, пришедшие предложить воинству эльдар свои мечи и свои знания, обретенные в сотнях боев. Неужели же и правда не ведет их вперед ничего, кроме данной когда-то Клятвы, ничего, кроме утраченных сильмариллов? Неужели сейчас даже опасность ареста не может удержать их в глуши оссириандских лесов, где скрывались они доныне от возмездия за свои злодеяния, и снова надеются они хоть так вернуть себе творения своего отца?
  
  Старший - тяжелый жестоко изрубленный клинок. Черные волосы цвета воронова крыла с яркими отливами меди непокорными, чуть вьющимися прядями ложатся на широкие, но не богатырские плечи, обветренное лицо дышит затаенной силой, а в стали спокойных льдисто-серых глаз - усталость и непревзойденное умение владеть собой. Младший - оборванная струна. Почти на пол головы ниже брата и лишь немного уже его в плечах, он не был легким ни в лице, ни в пальцах, но черты его казались мягче и гладкие прямые волосы обрамляли их, подобно густому тяжелому ореолу, однако были короткими и лишь сзади едва достигали плеч. Вынужденный стать воином, он все равно продолжал оставаться тем, кем был некогда в Валиноре, и от этого многим, встречавшимся с ним, явно становилось не по себе...
  
  И вдруг феа Эрэйниона словно опалило холодным огнем.
  
  Ведь Майтимо видел Камни!.. Навеки вделанные в корону Моргота... Видел во время пыток и в долгие часы изнуряющих допросов, совсем близкими, но недосягаемыми... Он ВИДЕЛ их, а затем на многие сотни солнечных лет отказался от борьбы за них, чтобы хоть как-то сохранить свой народ. Чтобы те, кто любит, успели ввести в мир новую жизнь, те, кто творит, в силах были завершить начатую работу, те, кто терял, могли обрести надежду. И в том, что когда-то стена эта истончилась, НИКТО не может быть виноват.
  
  Медленно-медленно подошел он тогда к тем, от чьего решения зависело окончательное разрешение ситуации, и, заметно побледнев, молча преклонил колено перед королем нолдор Валинора и посланником Манвэ.
  
  - Позволь им остаться, родич. Злодеяния их велики, но Моргот действительно многое выиграет, если они уйдут.
  
  - Пусть остаются, - тихо произнес Арафинвэ, а Эонвэ лишь молча полуприкрыл глаза, на какой-то миг снова показавшись Эрэйниону знающим гораздо больше всех остальных...
  
  Дальше прерванный было совет пошел своим чередом, но вечером у одного из шатров расцвела вдруг давно забытая сказка. Звонкой волной пели там струны древней, как время, лютни, и голос Макалаурэ вплетался в яркое пламя костров, легко творя с душами слышавших его настоящие чудеса.
  
  ***
  
  ...Клинок глухо ударился о клинок, и Иламион снова получил возможность сделать шаг вперед. Ирчи, противостоящий ему, уже лишился щита, но продолжал держаться, даже понимая, что обречен. Напряженно ощерившись, он порывисто шагнул навстречу смерти и тут же вертко скользнул вниз, намереваясь задеть противника по ногам. О себе не думал, знал лишь одно - этот квэндо не должен подняться наверх: его меч обязан остаться здесь, здесь и больше нигде. Такова была воля одного из Создавших, каким-то непонятным ирчи способом увидевшего этот бой и молча отдавшего приказ.
  
  Задеть Светловолосого ему не удалось. Жестким ударом ноги тот решительно отшвырнул нападавшего к стене и уверенно довершил начатый было последний выпад в грудь. Кто-то из идущих с ним расшвырял остальных, и какое-то время путь наверх был свободен.
  
  Горячка боя не позволяла Иламиону запоминать то, что происходило. Он видел лишь блеск оружия, чьи-то темно-серые тени да редкие падения друзей и врагов. Фоном основных мыслей было только одно - никого из сыновей Феанаро здесь нет. Их отряд остался преследовать кого-то в горах, и, похоже, что выполнение Клятвы действительно становится для них недостижимым... Великие валар! Неужели то, что пришедшие из-за моря называют Северным Пророчеством действительно станет Проклятием нолдор?.. Ведь Намо не мог...
  
  ...Следующая стычка ждала его в очередном коридоре. Широком и ярко освещенном множеством высоких окон, прорезанных с обеих сторон. Жаркое летнее солнце снопами слепящих глаза лучей врывалось под темные своды Железного Ада, привычно оставляя на полу беззаботные светлые пятна, но примерно на половине пути до противоположной двери недвижимой стеной снова застыли ирчи. Откуда-то сбоку, из-за спины послышался торжествующий рев рога, и в тот же миг из соседней двери показалась передовая часть отряда молодого Эрэйниона.
  
  Передышка кончилась. Ирчи пошли в атаку.
  
  Двое или трое из них уже успели отправиться в Чертоги Забвения прежде, чем Иламион увидел того, кто ждал нападавших в этом обычном на вид проходе, в любой момент, как оказалось, способном превратиться в воплощенную смерть.
  
  Обернувшись лицом в тыл, тот тоже гулко протрубил в рог, а затем снова повернулся к тем, кто не на жизнь, а на смерть сражался сейчас в проклятом световом коридоре. В бой он вышел без шлема, и до боли знакомая прошедшему Утумно волна тяжелых огненно-рыжих волос привычными сполохами разметалась по его широким плечам, наглухо запаянным в старинный доспех. Резко очерченные, чуть закругленные черты не лишенного красоты заметно удлиненного лица, гибкое, на первый взгляд даже в какой-то степени легкое, но невероятно сильное тело, мертвенным холодом горящие изумрудные глаза...
  
  - Всем стоять! - не терпящим возражений голосом выкрикнул он короткий приказ.
  
  - Стоять!.. - не менее властно подтвердил вызов Светловолосый, и с замирающим сердцем твердо шагнул навстречу Судьбе.
  
  По большей части непривычные к виду темных майар, нападавшие невольно остановились. Страх, вызываемый Анхо, и без того стал преградой сражению, но право на поединок было священно, и даже ирчи опустили сейчас оружие, страшась нарушить волю первым примкнувшего к Мелькору.
  
  Площадка для боя очистилась довольно быстро. Преградой были лишь тела убитых: раненные - те, кто мог - отползали сами, остальных забирать не решились.
  
  Едва ступив на свободные каменные плиты, прошедший Утумно неожиданно почувствовал в сапоге опасную сырость. Горячка прежних потасовок поостыла, и память легко вернула квэндо образ раненного человека, успевшего-таки полоснуть его, проходящего мимо, тяжелым боевым ножом. Боли он не чувствовал до сих пор, но мягкая замша порядочно набрякла, и в самой глубине феа светловолосого квэндо зародился-таки предательский холодок. Не так-то легко было ему теперь выходить на поединок против айну, встречи с которым он, честно говоря, не искал. Однако, если уж суждена была ему подобная стычка, судьбы своей ему, похоже, не избежать.
  
  Его противник выходил на поединок иначе. Безмолвно пропущенный опасливо косящимися на ситуацию ирчи, он двинулся вперед с медлительной уверенностью крупного дикого зверя, и с каждым шагом внешность его разительно менялась, плавно перетекая в иную, более удобную для него форму. Не произнося более ни слова, он на глазах становился заметно выше ростом, сильно раздавался в плечах и, в итоге, обрел куда более крепкое сложение. Даже лицо его, ранее удлиненное и сухое, сделалось гораздо шире, и лишь изумрудный огонь странных зеленых глаз остался почти прежним. Однако и он не горел уже, как раньше, а скорее тлел где-то в глубине, словно не яркое пламя, а рдеющие угли затухающего костра составляли отныне их невиданно-бездонную глубину. Зрелище это было поистине невероятным, а потому многие, видевшие то, что произошло, ни за что на свете не рискнули бы рассчитывать на победу стоящего перед инициатором поединка выходца с Куйвиэнэн.
  
  ...Анхо ударил молча. Ни предупреждения, ни характерного выдоха, только смертоносное жало клинка, метнувшееся вперед с быстротой атакующей змеи. Иламион увернулся. Шаг вперед - и мечи их наконец скрестились, с лязгом скользнув к искусно выкованным гардам.
  
  Удар, еще удар...
  
  Чей-то испуганный вскрик, противный скрежет раздираемой вражеской сталью кольчуги, короткая резкая боль.
  
  ...Ответный выпад пришелся по массивному наручу айну, однако, того интересовало только одно - вымотать противника, сломать его самого и его клинок, и втоптать и то, и другое в несуществующую грязь...
  
  Он давно уже узнал это оружие, хотя до сих пор весьма смутно знал о его существовании. Откованный много сотен солнечных лет назад из хорошей утумновской стали руками одного из победителей - майя Товина, этот меч-возмездие долго ждал своего часа в одних и тех же руках, но он, Анхо, не позволит ему добраться до желанной цели. Он сломает его здесь и в любом случае найдет возможность швырнуть обломки под ноги брату его создателя - тому, кого сейчас все вокруг называют Посланником Валар.
  
  О следующем выпаде он предупредил, потому как знал - от него квэндо не увернуться. Сильнейший удар пришелся тому чуть пониже плеча и лишь в самый последний миг майя развернул клинок, ударив противника плашмя. Иламион упал, словно сметенный стремительным вихрем, и кубарем покатился по залитым кровью каменным плитам. Ирчи дружно и оглушительно взвыли, видя то, как Создавший играет с обреченной на поражение добычей, а стоявшему напротив них Гил-Гэладу понадобилось все его мужество, чтобы удержать эльдар от сознательно провоцируемой Анхо атаки.
  
  К счастью, чудовищной инерции страшного на первый взгляд падения ничто не задержало. В тот самый миг, когда Воитель прыгнул вперед, чтобы добить вроде бы поверженного им квэндо, Иламион вновь оказался на ногах. Неуловимо-расчетливым движением он ушел из-под вражеского клинка, резко крутанулся куда-то вбок, и что было сил послал свой меч в ничем, кроме доспеха, не прикрытую поясницу не успевшего развернуться противника, ломая тому податливые позвонки...
  
  ...Светловолосый не запомнил, кто из нолдор первым заслонил его своим щитом. Месть за гибель Создавшего обещала быть не менее страшной, чем только что закончившийся поединок, но ни один из ирчи так и не добрался до припавшего на колено квэндо, отделенного теперь от смерти множеством сверкающих клинков.
  
  - Рану!.. Заткните... Кровь... - тихо выдохнул он, медленно стягивая шлем и приподнимая нижний край кольчуги, чтобы склонившимся над ним удобней было оторвать плотный подол полотняной рубашки.
  
  Он знал, что рана, коротким разрезом пролегшая чуть выше левой лопатки, не слишком опасна - Анхо не собирался в тот миг его убивать, но в условиях боя она могла стать достаточно коварной, и терять лишнюю кровь ему не хотелось, тем более, что вскоре кто-то из нолдор, ни слова не говоря, занялся также и его сапогом...
  
  Передышка была короткой.
  
  - Выходи из боя, Светловолосый, - осторожно попросил Эрэйнион, бесшумно подходя к нему после окончания поединка, однако Иламион лишь молча покачал головой.
  
  - Ты еще целителей ко мне приставь... - усмехнулся он через мгновение и коротким кивком указал на раненных, все еще остававшихся в ставшем куда более безопасным световом коридоре. - Им и без меня забот хватит. А нам надо спешить... Если не уйдем отсюда - погибнем.
  
  Он помнил о звуке рога, которым Анхо предупреждал о чем-то кого-то из тех, кто затаился там - за дальней дверью, и не желал приманивать эту подмогу туда, где было полным-полно тех, кто заведомо не сможет за себя постоять.
  
  ...Иламиона прикрывали, однако он лишь усмехался в ответ на откровенные попытки не пустить к нему смерть. Заставить его так или иначе прекратить двигаться вперед было невозможно, и в тот момент, когда пали под мечами Гил-Гэлада и кого-то еще балроги, защищавшие очередную дверь, он не смог уже держаться оттесненным едва ли не в самый центр передового отряда. Последний рывок неумолимо вынес его вперед, тяжелые створки рухнули под слаженным натиском нескольких эльдар, и Светловолосый сумел-таки оказаться в числе тех, кто первым ворвался в огромный полутемный зал.
  
  Кровь глухо шумела в ушах, ноги уже отказывались повиноваться, но он все-таки вошел сюда, быть может, куда раньше других понимая, что этот зал для многих из ведущих эту войну будет ПОСЛЕДНИМ...
  
  Тот, кто сидел здесь напротив двери, столетиями снился ему, то и дело возвращаемый неумолимой жестокостью памяти. Монолитная скала, принявшая облик, сходный с обликом Детей Илуватора. Все то же лицо, все то же могучее сложение, все те же плотные серо-коричневые одежды...
  
  Но что же изменилось?
  
  Задохнувшись от неожиданности, квэндо еще раз пристально взглянул на бывшего хозяина Утумно, а затем молча упал под ноги тех, кто вошел следом, теряя сознание, но все же успев как следует осознать одно - это больше не вала.
  
  ***
  
  Эта крепость была в той войне последней.
  
  Не Ангбанд. Не Тангородрим... Затрапезная крепостюшка на самом востоке Железных гор. Дерзко выступавшая из холодных серых скал как раз напротив огромного одинокого холма, до сих пор хранящего близ своей вершины обгорелые обломки величайшей из эльфийских крепостей, давным-давно носившей гордое название Химринг.
  
  ...Устало стянув с себя вконец опостылевший шлем, Нэльофинвэ Майтимо даже не заметил, как почти в полном опустошении уронил его на грязный каменный пол. Если бы он мог, он, наверно, смеялся бы сейчас над очередной превратностью висевшего над ним злого рока. Однако и тени возможной иронии не было сейчас в его темно-серых глазах, ибо, что такое Судьба этот нолдо, к великому своему сожалению, давно уже вынужден был осознать куда лучше многих других.
  
  Ведь этот маленький северный форт сотни лет представлял угрозу не какому-либо другому эльфийскому владению, а именно той полосе Осады, что некогда назывался на юге Пределом Маэдроса. Трем крепостям, ни одной из которых давно уже нет на этой земле.
  
  В две из этих трех крепостей наверняка входили ирчи, вышедшие на битву из этих самых стен. Последнюю из них уничтожил не Враг, а тот, кто некогда сам ее строил...
  
  Эта же - Северная гранитная тварь, ухитрилась пасть только сейчас. Пережив куда более мощные здешние твердыни... Но зато и уйти в небытие ей довелось не в результате действий каких-то невесть откуда явившихся войск, а от руки того, кому все время белериандских войн она непосредственно противостояла.
  
  Так желавшего оказаться сейчас совсем в другом месте...
  
  ...На данный момент основные боевые действия в ней уже прекратились. Теперь предстояло лишь вывести отсюда раненых, найти (если удастся - живыми) тех, кто жил здесь в плену или в рабстве, а заодно попытаться понять попало ли к победителям что-либо из интересных трофеев.
  
  На последние две вещи Майтимо не очень-то рассчитывал. Дело в том, что в крепости они встретили в основном смертников, прикрывавших отход основных сил, а, значит, все сколь-нибудь ценное ушедшие давно унесли с собой. Рабов же и пленников наверняка добили...
  
  Так что лазить по здешним баракам и подвалам он сейчас не пойдет - слишком хорошо знает, что за зрелище его там ожидает.
  
  Просто молча посидит в относительной тишине, ибо усталость, которая внезапно его придавила, недвусмысленно указывала на то, что железные тиски древней Клятвы скоро вновь примутся за свое...
  
  ...Лишь мельком взглянув на вконец вымотанного боем бывшего князя, Нинквэоро осторожно опустился на колено возле очередного раненного, временно перетянул жгутом его окровавленную ногу, а затем привычно принялся бинтовать короткую рубленую рану на его голове. С ней он рассчитывал закончить довольно быстро, но с ногой придется некоторое время повозиться всерьез. Пусть только хоть немного успокоится вяло сочащаяся из распоротой голени кровь, а там...
  
  Находить и перевязывать раненых, временно утишать их боль и поспешно идти дальше стало уже привычным за время войны. И хотя сын Элемира считал себя скорее книжником, чем целителем, сейчас из когда-либо приобретенных им навыков эльдар нужен был именно этот. А библиотеки здешние посмотреть - еще успеется...
  
  Подданный Финакано, в отряде его бывшего близкого друга молодой нолдо оказался почти случайно. Просто невольно свела судьба. Ведь Майтимо и Макалаурэ привели с собой очень немногих... Вот и примыкали к их отрядам время от времени те, кто так или иначе этого хотел. А целителю везде достойное место найдется, не говоря уже о работе, которую все равно кто-то должен был делать.
  
  Не было у Нинквэоро желания сидеть в тылах. Там - с наиболее тяжелыми случаями пускай те, кто поопытней, возятся. Здесь же - на передовой, навыки требовались как раз по его силам. Найти, помочь и пойти искать новых... Помогать раненым до госпиталя добираться - в первые минуты после окончания боя не его главная забота. С этим ученики целителей да здоровые бойцы справятся... А вот потерять кого-то еще живого, пока владеющий навыками исцеления туда-сюда от поля боя до госпитальных шатров бегает - никто себе позволить не вправе. Бегать для таких, как он, это во время боя иногда еще допускается. После же - ни-ни...
  
  - Пить, - едва слышно прошептал раненый, и, прежде, чем начать возиться с его ногой, воспитанник Намиона ненадолго поднес к его губам большую кожаную флягу.
  
  - Майтимо? - одновременно с отдыхавшим поблизости вождем услышал он чей-то удивленный голос, а, обернувшись невольно на зов, увидел зрелище, никогда ранее еще не представавшее его глазам.
  
  Близ темного зева входа в очередной коридор неподвижно стоял квэндо. Явный не нолдо по крови. Без доспехов. В теплой, хотя и заметно поношенной тунике с непривычно большим для Нинквэоро разрезом ворота, не слишком широких, сильно потертых замшевых штанах и простейшей кожаной обуви, которую нередко использовали лаиквэнди и южные синдар.
  
  Светловолосый, зеленоглазый, с некоторое время явно не знавшими должного ухода волосами, сейчас почти аккуратно собранными в тяжелый, едва заметного соломенного оттенка хвост...
  
  Рядом с незнакомцем привычно склонился над кем-то из раненых еще один. Почти такой же, но много моложе годами, с волосами, остриженными по основание шеи и в этот момент - темными, как смоль.
  
  - Кто ты? - после короткого, почти незаметного замешательства, вставая, тихо поинтересовался князь.
  
  - Синлин, - последовал короткий ответ. - А это - мой друг и бывший ученик, Литхо.
  
  - Койрэнир, сын Итинара, - хмуро возразил его спутник, так или иначе желая быть представленным тем именем, которое носил по рождению, а не прозвищем, данным ему в более поздние дни.
  
  К немалому удивлению Нинквэоро, в ответ на услышанное по лицу Нэльофинвэ мгновенно разлилась мертвенная бледность нечаянного узнавания.
  
  Он что - их знает?!! Но этого не может быть...
  
  К этому времени воспитанник Намиона уже почти догадался, с кем примерно они могут иметь дело. Уцелевшие рабы этой крепости. Однако... не такими он привык видеть тех, кого до сих пор освободителям удавалось так или иначе вырывать из-под власти северных крепостей. А уж то, что старший сын гордого Феанаро знает по меньшей мере одного из них - и вовсе никак не укладывалось в голове.
  
  Хотя... Удивление - удивлением, а прерванное было дело делать все-таки надо. Раненый вновь тяжело шевельнулся под его рукой, и молодой целитель привычно вернулся к оставленному было занятию, не забывая, правда, украдкой прислушиваться к тому, что происходит вокруг.
  
  - Живо-ой... - едва слышно выдохнул Майтимо, порывисто шагнул навстречу старшему из чужаков, с силой прижал его к своей широкой груди, и лишь затем невольно сдвинул брови в новом - куда более невероятном для себя узнавании. - Койрэнир?.. Сын Итинара? Литиондо Ангаласа?.. Так сын Ондокано и Тинвиэль - твой отец?..
  
  - Мать не называла так много имен, - возразил бывший андо Лэйхора. - Здесь это небезопасно...
  
  - Но хоть что-то о своих родных ты знаешь?
  
  - В основном то, что это имя было дано мне в память об отцовском младшем брате. Он с семьей отца погиб еще до того, как мои родители нашли друг друга, и никого из них мать никогда не видела.
  
  ...Так или иначе, Литхо явно не был расположен говорить с этим знатным нолодо, которому, судя по всему, отчего-то не слишком сильно доверял. Однако Синлин без труда замял эту, даже ему не вполне понятную неловкость. Он не меньше Майтимо рад был встрече со старым другом. И хотя вместе они провели когда-то лишь несколько дней, а не виделись несколько сотен солнечных лет, привязанность его к бывшему пленнику Ангбанда ничуть не померкла. А то, что сам он за эти годы из забитого подростка превратился в одного из лучших целителей Севера, лишь придавало его чувствам к Феанариону еще большую глубину.
  
  Правда, так или иначе, он тоже оказался сильно удивлен тем, что произнесенные его другом имена услышавшему их Нэльофинвэ вроде как знакомы, и не смог удержаться от того, чтобы суметь потихоньку выяснить, в чем же здесь, собственно, дело.
  
  - Я так понял, то, что сказал Койри, для тебя - отнюдь не пустой звук. Но в чем дело?
  
  - Итинар Ангалас в Валиноре был мне другом. Близким, - едва слышно произнес сын Феанаро. - Насколько я понимаю, этот юноша - действительно его сын. А я... Я даже не знал, что у него кто-то родился...
  
  На этих словах Майтимо невольно осекся и замолчал.
  
  - Думаю, у тебя еще будет время с ним поговорить, - спокойно возразил Синлин. - Сейчас для этого просто не место и не время. Однако... скажи, что ты собираешься делать после того, как ваши целители разберутся с ранеными?
  
  - Попытаюсь найти тех из ваших, кто еще жив, - последовал короткий ответ. - А затем, судя по всему, стану прочесывать горы...
  
  В свое время в многочисленные битвы Войны Гнева он ринулся не только потому, что просто отчаянно хотел победить. Дело в том, что относительное бездействие последних нескольких десятков лет буквально сводило его с ума, оставляя феа Нэльофинвэ один на один с необоримой властью данной когда-то Клятвы. А возможность снова с головой погрузиться в самую гущу сражений давала, хоть и призрачную, но существенную защиту от того, чтобы его опять повело.
  
  Мысль о том, что вот прямо сейчас все опять начнется сначала, была для него настолько же невыносимой, насколько невыносимо может быть осознание скорого возобновления самой ужасной пытки... Пусть уж лучше снова будут горы и воины-ирчи, столь желанные сейчас стычки с которыми, так или иначе, отодвинут весь этот ужас куда-то на задний план.
  
  Он давно уже возненавидел войну во всех ее проявлениях, но... Пусть уж под меч его будут попадать ирчи, чем он снова поднимет оружие на кого-то из эльдар.
  
  А Макалаурэ поймет... Он ведь тоже давно целиком сидит в той же ловушке.
  
  - В здешних скалах ты никого не найдешь, - вежливо покачал головой целитель. - А вот "с теми из нас, кто еще жив", я думаю, мы сможем тебе помочь... Другое дело: я не знаю - станут ли твои воины соваться во все места, которые укажу я, а - главное - в те, в которые мог бы попытаться провести вас Койри...
  
  - Что ты имеешь в виду?
  
  - Подземелья, - безжалостно ответил младший из двоих, а на удивленно сдвинутые брови бывшего князя едко пояснил. - Сдается мне, что "победители северных крепостей" ни разу не заглядывали ни в одно из них.
  
  В отличие от своего былого наставника, он давно уже перестал безоговорочно идеализировать южан ибо, то и дело выполняя кое-что из распоряжений Лэйхора, всерьез насмотрелся на нолдор, что называется, во всех видах. К тому же по ходу последней войны Белерианд постепенно разрушался. Вспыхивал жарким пламенем многочисленных вулканов, покрывался сетью зловещих огненных трещин и неумолимо уходил под воду, поглощаемый океаном так, как будто на истерзанный смертельными ранами берег, в довершение ко всему, обрушился еще и гигантский прилив.
  
  Насколько Литхо понимал, идея затопить Подземелья, чтобы они никому больше не доставляли проблем, не приходила в голову даже Создавшим. Во всяком случае, ни разу в жизни, о чем бы то ни было подобном слышать ему не доводилось. А теперь... Уж слишком подробно в последние несколько лет рисовались ему соответствующие картины, ибо он черезчур хорошо представлял себе то, что за ужас начинается в этих зловещих каменных щелях и карстовых гротах, когда в непроглядную тьму Подземелий внезапно врывалась раскаленная лава или холодная морская вода.
  
  И, как не пытался он убедить себя в том, что пришедшие из Валинора просто не знают о том, куда им стоит заглянуть, неумолимый рассудок твердил одно. Узнать о ежегодно проводимых под землей облавах победители могут от кого угодно. И хотя более половины своих детских иллюзий относительно выходцев с Юга молодой квэндо утратил уже давно, ничто даже в самых мрачных глубинах его феа не оправдывало происходящего в горах кошмара.
  
  Тем более, что совсем тошно ему становилось при мысли о том, что будет с жизнями добрых двух третей обитателей Подземелий в том случае, если поначалу нолдор действительно их спасут.
  
  Ведь в изрядном количестве случаев андэр от ирчи они не отличают...
  
  Сейчас же именно наличие рядом знакомого с предводителем пришельцев Синлина неумолимо толкало его ткнуть-таки этих блистательных "воинов Света" в местные подгорные лабиринты. А там... Будь, что будет, хотя... Ни одного из тех, кто выйдет сегодня на свет, убить он южанам не позволит.
  
  - О каких Подземельях ты говоришь, Койрэнир? - с понятным недоумением поинтересовался Майтимо.
  
  - О тех, что лежат под любой из северных крепостей. И в которых с самого начала войны вы оставляете тех, кто вынужден был там находиться. Живыми...
  
  Несмотря на то, что юноша сознательно не стал вдаваться в подробности, Нэльофинвэ понял не только то, что сказано было словами. В отличие от многих и многих в своем народе, он знал и понимал Север гораздо лучше любого из них. Не как северянин, конечно, но... А потому даже намеков на происходящее было для него вполне достаточно, чтобы в ужасе задуматься о том, что предстоит увидеть и узнать его подданным. Тем более, что и отказываться от в какой-то степени данного этим двоим обещания старший Феанарион считал себя не вправе...
  
  ***
  
  Как-то само собой получилось, что в числе прочих спустившихся с Синлином и Литхо в запутанные крепостные лабиринты были Нинквэоро и Макалаурэ. Майтимо пришлось остаться наверху. С его одной рукой шансов совладать с верткими и сильными обитателями Подземелий у него было немного, и в первый момент он впервые за долгое время не сумел совладать с собой, в бессильной ярости ударив искалеченной правой рукой бездушную каменную стену. Однако, едва только младший брат привычно шагнул было в его сторону, старший удостоил его таким взглядом, что видавший виды менестрель невольно отступил прочь.
  
  - Ты спустишься туда, брат, - глухо произнес Нэльофинвэ в ответ на предложенную Кано помощь. - Я хочу, чтобы хотя бы один из нас, семерых, там побывал.
  
  - Но почему?
  
  - Потому, что долгие годы именно мы были центром этой войны. И нам следует быть в числе тех, кто первыми принимает на себя любые ее последствия.
  
  В ответ на это возражать было нечего. Вызвавшиеся спуститься вниз ступили под погруженные во тьму своды Подземелий.
  
  Без собак, при использовании хитроумных фонарей и факелов действовать было нелегко. Однако нолдор - не ирчи. Чутье на опасность и чувство страха, умение различать в темноте пещер затаенное дыхание и ловить боковым зрением легчайшее движение, резко, без малейшей жалости к жертве уметь кидаться на шорох - все это было им не свойственно. Настолько же, насколько чуждым оказался страшный навык мгновенно сжимать пальцы на чьем-то теле так, чтобы любая попытка вырваться из железной хватки приводила бы попавшегося в захват на грань потери сознания.
  
  Хорошо хоть светильники их можно было подстроить так, чтобы тот, у кого они в руках, видел хоть что-то, а со стороны его света не было заметно никому. Хотя... на факела этот трюк не действовал, да и о настоящей бесшумности движений в незнакомых катакомбах многим из отважившихся на эту странную облаву не приходилось и мечтать...
  
  И, тем не менее, время от времени удача улыбалась кое-кому из них. Ибо кого-то из самых маленьких обитателей страшного лабиринта им удавалось застать спящими или слишком испуганными, для того, чтобы они успевали сообразить, в какую сторону им стоит метнуться, чтобы наиболее удачно удрать. Кого-то удалось найти совсем обессилевшим от голода, ран или отсутствия воды, кто-то из-за разницы в росте оказывался не в силах тягаться с более быстроногими преследователями.
  
  И ни один из здешних обитателей не вышел сам навстречу своим спасителям. Ни один не произнес ни слова, хоть отдаленно напоминавшего просьбу о помощи. А когда Нинквэоро впервые увидел тех, кто и по возрасту, и по физическому своему состоянию способен был дать хоть кому-то из пришедших достойный отпор... Кровь застыла в его жилах и безжалостная рука ужаса сдавила горло так, что ступни ног сами собой приросли к никогда не видевшему солнечных лучей холодному полу.
  
  Это существо, загнанное в глубь крошечного подземного грота, как и следовало ожидать, обнаружил Литхо. Его великолепная память с легкостью восстанавливала все, что касалось наиболее удачных здешних "захоронок", а глаза и слух не нуждались в помощи света и каких-либо особых дополнительных усилий. Когда-то он жил здесь, и этого было достаточно для того, чтобы застигнутый им почти врасплох мальчишка-андэр вынужден был метнуться туда, где его ожидала ловушка.
  
  Однако, вместо того, чтобы попытаться просто удрать, он яростно пригнулся к земле и, оперевшись широко раскинутыми руками о неровную стену у себя за спиной, явственно приготовился к атаке.
  
  В этот миг Нинквэоро, казалось, увидел и запомнил все. Встрепанные волосы, отчетливый оскал на широком, но все еще почти совсем не утратившем эльфийских черт лице, отчаянное напряжение мышц исхудалого, но сильного и ловкого тела, крепкие пальцы, почти распластанные в испуге и злобе по неровной скале.
  
  А затем последовал рывок.
  
  Одновременный.
  
  Четко рассчитанный, как и у одного, так и у другого. И у обоих направленный на то, чтобы всерьез уязвить противника. Только младший из этих двоих стремился нанести удар и суметь скрыться, а старший - лишить его возможности удрать.
  
  Сколько раз сын Элемира впоследствии мысленно благодарил валар за то, что Литхо он в эту минуту видел только со спины. Ибо воображение так и стремилось нарисовать и на лице квэндо ту же полупервобытную ярость, что недобрым огнем зажигала глаза встретившегося им чужака, а этого Нинквэоро хоть сколько-то спокойно перенести уже бы не смог. Тем более, что и удар торцевой стороной ладони между большим и указательным пальцем бывший андо нацелил своему невольному противнику в горло, ни на волос не промахнувшись, и сжав руку на ничем не защищенной шее как раз тогда, когда сила полученного удара почти опрокинула андэр спиной к усеянной камнями земле...
  
  ...А дальше для воспитанника Намиона все было как в тумане. Лица, движения, голоса. Ярость, страх, боль. Борьба, в которой нолдор то и дело вынуждены были перебарывать себя, стараясь ни за что на свете не вспоминать о том, что обитатели этих пещер всего лишь дети. И некоторые из них - квэнди по крови.
  
  Лишь очередная тяжелая судорога земли в какой-то момент прервала, наконец, царивший вокруг кошмар. Белерианд умирал, и отголоски его медленной смерти в очередной раз коснулись Подземелий как раз тогда, когда силы у тех, кто пришел сюда со стороны, заметно пошли на спад. Длить свое пребывание в этих лабиринтах было отныне безумием, а потому уже при третьем легком толчке один из спутников Нинквэоро неторопливо приблизился к их проводнику и предусмотрительно посоветовал ему начать выбираться наверх.
  
  - Ты прав, - едва заметно кивнул тот, к немалому удивлению молодого целителя ни словом не обмолвившись о том, что им стоит попробовать разыскать всех находящихся в невероятно запутанных тенетах подземных переходов.
  
  - Почему ты не попробовал уговорить Лассэмира остаться? - осторожно спросил он у Литхо, когда случай вновь свел их в узком проходе плечом к плечу.
  
  - Не все из этих сводов достаточно крепки, - последовал спокойный ответ. - Слишком много трещин, которых не было раньше. Если промедлим, можем остаться здесь навсегда. Вместе с теми, кого уже нашли.
  
  - А те, кто остался?..
  
  - Выберутся, если оставите открытыми те двери, что ведут сюда. Всех мы переловить не сможем...
  
  Жестокость? Бессердечие? Здравый смысл?..
  
  На какое-то мгновение Нинквэоро недоуменно остановил взгляд на перепачканном подземной пылью лице собеседника и только, увидев его глаза, понял, что ни одно из определений, мелькнувших сейчас в его голове, к действиям этого странного квэндо не подходит. Ибо в самой их глубине зыбким подземным озером затаилось невероятное облегчение.
  
  Они вывели отсюда многих, а остальные... У них появился шанс, и, если своды эти сегодня же не рухнут окончательно, то подавляющее большинство из них выберется на волю, ведомое тем, чему живущие на поверхности придают так мало значения. Токами свежего воздуха, движущимися там, где раньше все было неподвижным. А значит и им, чужакам в этом жестоком мире, стоит довольствоваться тем, что они уже сделали, и помочь тем, кто сейчас уже оказался в их руках, а не пенять на злую судьбу за то, что она-де не дала им добиться чего-то большего.
  
  Тем более, что в следующее же мгновение последовал новый земной толчок, на этот раз тряхнувший старый коридор гораздо сильнее обычного.
  
  - Осторожнее!.. - встревожено обернувшись назад, воскликнул Лассэмир: в прежние дни - на редкость опытный рудокоп из Гондолина. Однако предостережение его опоздало и каждым звуком своим прочно вплелось в трескучий грохот очередного мелкого обвала.
  
  Подземелья разрушались.
  
  И хотя крепкий свод их швырнул в проходивших под ним чужаков не более, чем двумя десятками камней, было понятно, что долго этот участок продержаться не сможет...
  
  - Lhaet rim! (беги к ним)
  
  Прекрасно понимая, что к чему, Литхо с силой подтолкнул к едва обогнавшим его нолдор с какого-то момента находившегося на его попечении мальчишку-андо, а давно уже ведомого за несусветно вывернутую руку "десятилетнего" ирчет привычно пригнул к усыпанному куда более старыми обломками полу и надежно прикрыл от ударов пары камней исключительно самим собой. Надеяться, что даже при угрозе обвала этот звереныш побежит туда же, куда в страхе рванулся его младший товарищ, не приходилось. С точки зрения бывшего обитателя Подземелий, максимум, для чего он мог бы сделать это даже сейчас - так это для того, чтобы вцепиться кому-нибудь в горло. А этого допускать было нельзя, пускай и ценой... собственных ног.
  
  Дело в том, что очередной кусок составлявшей эти коридоры породы, вскользь ударив юношу по плечу, коварно сбил обоих беглецов с ног, а несколько других камней точнехонько обрушилось на его ничем не защищенные голени. Не завалив, конечно, но зато изрядно раздробив идеально крепкие некогда кости.
  
  Однако, когда к нему подошли, чтобы оказать помощь, он не столько скрипел зубами от боли, сколько едва слышно смеялся.
  
  - Что с тобой? - в недоумении спросил кто-то, силясь в забитых удушливой каменной пылью неверных сумерках хоть как-то рассмотреть столь странно реагирующего на покалечивший его обвал сына Итинара.
  
  - Они мстят мне, - с короткой усмешкой отозвался тот, а затем, понимая, что случайный собеседник не вполне догадывается, о чем идет речь, несколько более спокойно пояснил. - Второй раз я вырываю у них законную добычу - на этот раз гораздо большую, чем прежде... Не могли эти места меня не достать.
  
  - Идти сможешь?
  
  - Нет, но, если кто-нибудь из вас вытащит на поверхность вот это чудо - то выберусь как-нибудь...
  
  ..."Как-нибудь" выбираться ему не пришлось. Аккуратно направляя в нужную сторону опасливо держащуюся за его одежду маленькую андэ и надежно перехватив у раненого былую его норовистую добычу, выбраться наверх ему помог Нинквэоро. Да, на коленях и почти что в час по чайной ложке, но...
  
  ...Осмотр тех, кого удалось спасти, никто из нолдор так и не рискнул вести не под открытым небом. Те, кто побывал в Подземельях, не смог бы перенести сейчас существования над своей головой каменных сводов, от которых так или иначе всерьез тянуло Тьмой. Поэтому выбрать пришлось небольшую открытую лощину, на дне которой расположились спасенные и внутренняя цепь охраны, а по верхнему краю встало не более двух десятков лучников. Не то, чтобы в них была какая-то особая нужда, но... Вошедшим внутрь оцепления целителям приходилось действовать в окружении все-таки ирчи. Пусть и не взрослых, но за спиной имевших такую школу борьбы за свою жизнь, что доверять им целиком и полностью все-таки не стоило.
  
  Последнее, пускай и не без усилий, понимал даже Синлин. Скривившийся, конечно при виде происходящего, однако не ставший ничего возражать и вместе с несколькими нолдорскими лекарями и их помошниками самостоятельно спустившийся в лощину. Как минимум, в качестве того, кто в силах помочь их непривычным к подобной работе глазам выделить в общей толпе находившихся там детей тех из пленников, кто с эльфийскими корнями порвал еще не до конца.
  
  На этот раз спасенные почти не сопротивлялись. Во всяком случае, те из них, кто имел несчастье жить на Севере в качестве андар или тех полукровок, в ком оказалась достаточно сильна материнская кровь. Того, что чужаки вывели их на свет, вполне хватало для того, чтобы они поверили - хуже, чем в Подземельях им уже не будет. Оправившись от прежнего испуга, эти северяне, к счастью, еще не успели задуматься о том, насколько отличаются они от детей находящихся рядом с ними эльдар. В глазах многих из них засветилась наконец легкая тень хоть какого бы то ни было доверия, и по зеленым склонам укрывавшего эту лощину холма изрядная часть из них поднялась уже почти совсем не шарахаясь от помогавших им сильных, но бережных рук.
  
  Однако считать, что с их уходом отсюда проблема с выходцами из Подземелий хоть насколько-то приблизилась к своему, якобы благополучному концу было непростительной ошибкой. Поэтому, внимательно проводив взглядом тех из "пленников", кого приглашенные из лагеря целители увели в сторону эльфийских шатров, Нинквэоро вновь сосредоточил свое внимание на открытой узкой лощине, в которой под присмотром нолдор осталось более полусотни тех, чья судьба с точки зрения многих собравшихся была куда более спорна.
  
  Ирчет. Андэр. Те, в ком оказалась сильна отцовская кровь.
  
  Дети Севера.
  
  Пленники? Враги? Или все-таки - просто дети?..
  
  Те, на кого сейчас издали нацелены наиболее дальнобойные луки, стрелы с тетив которых по малейшему приказу полетят точно в цель, не зная ни промаха, ни пощады...
  
  И взгляд Майтимо, сидящего на одном из северных валунов рядом со стоящим у его правого колена Макалаурэ. На виду у всех обязанного принять решение. Единственное, которое рано или поздно будет им произнесено.
  
  - Ты не дашь им сделать ни единого выстрела, - хладнокровно произнес за левым плечом князя нолдор тот, кто давно уже именно с его помощью научился спорить даже с кое с кем из Темных майар - Синлин. Заменяя находящегося сейчас у целителей Литхо, он ни единым мускулом не дрогнул, настаивая на чем-то в разговоре с сыном Феанаро, и при взгляде на этих троих - воина, менестреля и целителя - воспитанник Намиона с невероятным облегчением понял - в этой безвестной северной лощине прошлое нолдор не повторится.
  
  Альквалондэ, Дрэнгист, озеро Митрим, Дориат, Гавани Сириона... Сегодняшний день смоет с рук стоящих здесь эльдар застарелую грязь хоть чего-то из тех страшных событий, что давно уже черной копотью лежат на феар слишком многих из тех, кто когда-то пришел из-за моря. Потому, что тот, кто первым из Феанариони подхватил когда-то единый порыв произнесенной в Амане Клятвы Феанаро, не уступит сегодня НИЧЕМУ из того, что позже сказано было в жестоких словах Северного Пророчества, и тьма, многие йены назад укрывшая народ короля Финвэ, отступит. Хоть на шаг, но зато - отныне и навсегда...
  
  - Опустите луки, - единым выдохом метнулся к стоящим на склонах нолдор голос, давно уже привыкший подавлять собой и шум толпы, и грохот боя. - Расступитесь. Дайте им уйти.
  
  - Но князь, - голос нолдо, попытавшегося было возразить услышанному, сбился и замолк. Так, словно его и не было. А обескураженные приказом воины кто с облегчением, кто с неохотой без промедления подчинились словам своего командира. Напряженные некогда дуги изящно выгнутых луков ослабели, тяжелые боевые стрелы - не ведающая жалости оперенная смерть - вернулись в затейливо украшенные колчаны, а внутренняя цепочка плотного окружения расступилась, широкой горловиной открывая находящимся в лощине дорогу к родным горам.
  
  Однако те, кто находился в глубине едва зарождающегося здесь ущелья, сомнительное "убежище" свое покинули не сразу. Наиболее решительные из них какое-то время недоверчиво озирались вокруг, негромко переговариваясь между собой, очевидно о том, стоит ли хоть как-то доверять происходящему вокруг них, и лишь затем поодиночке или небольшими группами опасливо двинулись в достаточно широко открытый для них проход. Ни на мгновение не оглядываясь в сторону тех, кто был мал, слаб или болен, и идти вместе с ними не мог...
  
  А затем, как горох, стремительно рассыпались по уходящему вверх дальнему склону прорезанного глубокими оврагами холма и в мгновение ока растаяли на фоне ярко озаренного солнцем летнего небосвода.
  
  - Ирчи, - не без презрения высказал свое мнение о них кто-то из наиболее близко стоящих к Нэльофинвэ молодых воинов.
  
  Князь и его брат лишь молча обернулись к нему, смерив взглядами, не менее красноречивыми, чем его собственные слова, но Синлин так и не смог заставить себя удержаться от более, чем обдуманного вопроса.
  
  - Ты предпочел бы, чтобы они стали их добивать? - спокойно произнес он так, словно говорил о вещах на удивление обыденных, а затем тем же тоном хладнокровно добавил. - Сейчас. На твоих глазах.
  
  Комментарий о том, что делали бы они это голыми руками или с помощью здесь же подобранных острых камней он предусмотрительно предпочел оставить при себе, однако его собеседнику услышанного хватило. Будучи моложе бывшего андо едва ли не вдвое, он, конечно, уже успел повидать на своем веку кое-что из жестоких превратностей войны, но все равно был еще достаточно юн для того, чтобы феа его не была совсем уж окончательно окаменевшей.
  
  Смутившись настолько, насколько это вообще было сейчас возможно, он к чести своей оказался едва ли не первым из тех, кто вместе с Нинквэоро по просьбе Синлина взялся помогать ему забирать из лощины тех ирчет, которым нужна была лекарская или какая-либо другая помощь. Их должны будут отпустить на свободу позже, а пока...
  
  Пока воспитанник Намиона и другие добровольные помошники северянина весь остаток дня посвятили тому, что разрывались между новыми, непривычными для себя маленькими пациентами, и теми, кто уже пребывал под сводами больничных шатров, будучи ранен в последнем сегодняшнем бою.
  
  ***
  
  Так и получилось, что, осторожно поставив рядом с очередной походной лежанкой объемистую мису с теплой водой, Нинквэоро принялся бережно стирать капли пота с воспаленного лица лежащего перед ним эстоладского синдо. Еще за несколько дней до сегодняшнего штурма он наткнулся на отравленный орочий клинок. Рана заживала плохо и молодой квэндо часто впадал в тяжелое забытье, однако надежда на его выздоровление ни на одно мгновение не оставляла никого из целителей. Вот и выхаживали его ничуть не менее старательно, чем тех воинов, что были ранены во время штурма, не делая никакого различия между кем-либо из них.
  
  Еще мгновение - и ученик Намиона понял, что прикосновение к коже душистого и приятно теплого отвара в который раз побудило раненого открыть глаза, а, значит, самое время дать ему глотнуть и целительного настоя, с самого утра одиноко стоявшего на крошечном столике-подносе у его изголовья. Привычно приподняв светловолосую голову своего пациента, он дал ему сделать несколько столь необходимых квэндо маленьких глотков, и едва заметно улыбнулся, как бы извиняясь за то, что вкус у напитка был очень уж далек от совершенства.
  
  - Тяжело тебе со мной, - едва заметно скривился в ответ на сочувствие к нему подопечный. - Прости, но эта отрава опять заставила меня забыть, как тебя зовут...
  
  - Нинквэоро, - коротко ответил сын Элемира и через мгновение аккуратно коснулся заметно исхудавшей кисти больного, как бы ожидая: не скажет ли он чего-либо еще. Мало ли - может, подушку ему надо поправить, или грелку с горячей водой в ноги положить...
  
  Однако голос совершенно неожиданно прозвучал совсем с другой стороны.
  
  - Нинквэоро?
  
  В недоумении обернувшись, молодой целитель заметил, что на своей лежанке приподнялся на локте тот самый воин, которому он перевязывал раны как раз в тот момент, когда Майтимо встретился с Синлином и Койрэниром.
  
  - Да. Что случилось?
  
  - Нинквэоро, сын Элемира?.. И ...Рандирвэн?.. - вопросами на вопрос ответил воин.
  
  "Сегодня что - день нежданных встреч?" - едва не переспросил шедший когда-то по льдам, но вместо этого лишь молча кивнул, пораженный тем, что впервые за такое количество лет услышал от кого-то не только имя своего отца, но и имя матери.
  
  - Значит, я нашел тебя, - облегченно выдохнул незнакомец. - Она очень меня просила...
  
  Не так уж часто доводилось Нинквэоро чувствовать, что земля буквально уходит у него из-под ног...
  
  Ведь с его точки зрения его мать давно уже погибла во льдах, заблудившись в густом тумане еще в самом начале перехода через Хэлкараксэ. Так как же она могла... просить... о чем-то... этого...
  
  - Ты... ее... видел? - только и смог вымолвить он непослушными губами короткие, так мало на самом деле что значащие слова.
  
  Незнакомый нолдо кивнул.
  
  - Когда? - с усилием задал Нинквэоро новый вопрос. Куда более важный...
  
  - Последний раз уже перед самым отплытием, - как можно спокойней отозвался тот. - В гавани Тол-Эрессэа.
  
  Плошка с так и не допитым настоем, наконец, упала из его рук.
  
  В этот момент уже мало кто из невольных свидетелей разговора не смотрел в сторону собеседников, но сам молодой нолдо видел лишь встревожено повернувшееся к нему лицо Койрэнира, в отличие от многих других имевшего возможность сидеть на своей лежанке, оперевшись спиной на крепкий опорный столб.
  
  - Она очень волновалась за тебя, - осторожно продолжал чужак. - О твоем отце ничего не знала, а про тебя часто говорила, что чувствует, что ты жив... Когда узнала, что я отплываю... ну, сюда - в Эндорэ... даже к кораблям со мной пришла... Очень волновалась, что я о тебе забуду.
  
  - Отец погиб, - сам не зная почему, тихо произнес Нинквэоро, с немалым удивлением замечая, что говорит эти слова не в пространство, а обращаясь к столь неожиданно заговорившему с ним воину. - Я полагаю - в Ангбанде... Попав в плен во время того посольства, когда захватили князя Нэльофинвэ... ...Наверно, поэтому она ничего не знала. Но...
  
  Он не знал, почему замолчал, так и не окончив фразы. Однако, едва только рука его, подобрав опущенный в мису тампон, вновь потянулась было к полуобнаженному плечу раненого синдо, тот мягко отстранил его и едва слышно произнес:
  
  - Ступай-ступай. Подождут меня Чертоги Намо... Тебе сейчас... нужнее...
  
  Так и получилось, что еще какое-то время воспитанник Намиона, по прежнему молча, просидел на краю лежанки своего неожиданного собеседника, а затем, скованным кивком поблагодарив приплывшего из Валинора, поспешно вышел из больничного шатра прямо под яркое солнечное небо.
  
  Через лагерь брел, как слепой. Точно так же одиноко забрался на склон соседнего зеленого холма. И знал сейчас о свершившемся чуде только одно - она жива.
  
  Ибо, заплутав в тот раз в туманной мгле, отбившиеся от своих спутников нолдор не замерзли в ледяных торосах и не угодили в коварные полыньи и обжигающие черной водой открытые трещины. Они невольно вернулись назад - к суровым скалам Арамана и не отважились более противиться воле валар, выведших их обратно к родным берегам. Поворачивать назад, тщетно ища своих, было тогда безумием... И Рандирвэн смирилась. Осталась ждать на берегу. Сотни лет. Возвращения сына.
  
  Зная, что обязательно увидит его.
  
  ...Ибо рано или поздно он обязательно вернется...
  
  Ну а пока где-то в юго-восточных предгорьях столько лет угрожавших миру Железных гор, Нинквэоро, задыхаясь, опустился на едва покрытую травой чуть прогретую солнцем северную землю, судорожно обнял молодыми сильными руками какой-то безвестный валун и впервые за последние несколько десятков солнечных лет наконец заплакал.
  
  На этот раз, наверное, от счастья.
  
  
  ***
  
  (здесь должна была бы быть еще одна глава, но она пока в работе)
  
  ***
  
  - Мне пора, - негромко произнес Охтар, неторопливо приостанавливая коня.
  
  - Удачи, - коротко отозвался Орно, а Эланор лишь молча опустил глаза.
  
  Короткий поворот, и сухая, как угли, земля веером брызнула из-под копыт. Ветер, безнадежно запутавшийся в лабиринте высоких бурых и сизовато-серых скал, безжалостно резанул по лицу, но что он есть против айну, в который раз предавшегося безудержности бешенной скачки.
  
  И не было в ней ни отчаянной ярости погони, ни тревожной боли спешащего на помощь, ни обреченной ожесточенности идущего в последний бой. Был, может быть, разве что некоторый вызов... Но кому?..
  
  ...Здесь, в горах, он еще мог наслаждаться ощущением, подобным тому, что охватило его после гибели острова Альмарэн. Там - на равнине, все должно будет быть по другому. А потому в эти короткие часы хоть сколько-то ценным оставалось для него лишь то, что было важным только сейчас: узкая тропа меж огромных камней, теплое дыхание коня на скаку да слаженный ритм свободных движений двух огромных (по сравнению с обычными) матерых бурых волков, безмолвными телохранителями увязавшихся следом...
  
  Вот и крепость. Близ нее ехать стоит уже гораздо спокойнее: растревоженный внезапным появлением столь опасной троицы эльфийско-человеческий разъезд - не самый доверчивый собеседник, однако вокруг по-прежнему не было ни души. Только солнечный зной, воющий в остатках зданий ветер да тоскливый клекот парящих в поднебесье орлов.
  
  Узким каменным коридором - к внутренним воротам Тангородрима, но тут дорогу им загородили полусгнившая драконья туша и многочисленные обломки, перебраться через которые верхом не представлялось возможным даже для майя. Можно было, конечно, воспользоваться "переходом", но...
  
  Если учесть, кто ждет его на открытой равнине, то не лучше ли будет и впрямь не пугать тех, кто со времени падения Ангбанда неизбежно мнит себя победителем, а значит непременно встревожится, увидев приближающегося к лагерю всадника, от которого непонятно еще чего можно ждать. Неопытного воина пеший страшит меньше. А эти... с позволения сказать "победители"... в большинстве своем опытными воинами станут еще нескоро... Ибо слишком немного осталось в их рядах тех, кто за минувшие сотни лет по-настоящему осознал - что такое война. И не с ирчи, драконами, волколаками и лиходейскими тварями, а с теми, кто за всеми ними стоит и происходящими вокруг событиями действительно управляет.
  
  "Эонвэ же, - спокойно подумал покидающий седло айну, - знает гораздо больше и тех, и других... Поэтому он смолчит."
  
  Согласно стремительно обозначавшемуся плану, вороного ему и впрямь придется оставить. Давно привычный к кровавым опасностям сотен боев, здесь он будет пребывать в полной безопасности, а, если это окажется не так, с легкостью сможет дать отпор или вовремя сделать ноги. Однако варги - не лошади, ума и упорства у них будет поболе, и их от дела зеленой травкой не отвлечешь... В ответ же на прямой приказ остаться они вполне способны дать Вожаку более, чем достойный отпор. Поэтому куда лучше будет, поставив ногу на первый перегородивший дорогу камень, просто не замечать того, как с едва слышным ворчанием волки упрямо пролезли следом.
  
  ...Вот наконец впереди показалась и выжженная солнцем равнина Анфауглиф. Так близко от северных крепостей ее давно уже постарались хоть как-то привести в порядок. Возобновить доступ воды пускай и не во все, но хотя бы в некоторые колодцы и подземные источники. Много ее здесь, конечно, не стало, и былым травам прорасти отныне было не суждено, но кое-какие проплешины жалкой растительности средь пыли и безжалостно выглаженной давним огнем земли все-таки образовались. А потому никого из оказавшихся в тот день близ огромных развалин Тангородрима не удивляло, что именно на одной из них и высились сейчас гордые шатры тех, кто несколько десятков солнечных лет назад пришел освобождать эту землю от столь прочно укоренившегося здесь зла.
  
  Едва заметно усмехнувшись при взгляде на открывшееся его взору необычное зрелище, Охтар медленно двинулся к стану своих врагов. Безупречно черным мазком он четко выделялся на фоне почти белого от летнего зноя неба и массивных склонов оставшихся за спиною гор, но даже выставленные близ четкой границы трав часовые не посмели и шагу ступить навстречу ему. А он, по прежнему спокойно, прошел мимо них в самый центр охраняемого чужаками лагеря и неторопливо остановился лишь там, где пожелал сам - ввиду входа во временный дом того, кто хоть как-то равнялся ему по силам.
  
  Походного пристанища Эонвэ, Глашатого Манвэ.
  
  - Приветствую тебя, Посланец Валар, - в медленном полупоклоне склонился он перед тем, кто безмолвно ждал его у высокого лазурного шатра, и только тут наконец заметил, в каком ужасе уступают ему дорогу собравшиеся неподалеку эльдар.
  
  - С чем пришел ты сюда, называвший себя Артано? - спокойно отозвался тот.
  
  "Зачем ты приперся, болван!" - куда более гневно прозвучал его мысленный голос менее чем мгновение спустя. Да так отчетливо, что пришедший едва смог подавить усмешку, глядя на то, как Королевский Лис отчаянно старается не выдать охватившие его эмоции еще и через лицо. Особенно же его порадовало забавное сочетание языков, на которых к нему обратились. Ведь в светлом варианте валарина было не так уж много слов, с помощью которых собеседника можно было обозвать...
  
  - Вы победили, - негромко выдохнул он, - и я смиренно пришел поговорить с тобой о том, что может ожидать Эндорэ в дальнейшем...
  
  "Считай, что это - моя маленькая месть за Финарато. Я ведь тоже именно так подумал, когда в ту роковую ночь увидел перед собой отнюдь не просто бродячего ирчи."
  
  "Чтоб тебе костью подавиться, несчастный хищник!.. - не выдержал Эонвэ. - Я-то, скажи на милость, здесь причем?!" А вслух лишь холодно произнес:
  
  - Боюсь, что нам не о чем разговаривать, Жестокий. Ты сам признал, что между нами происходила война и Аман вышел из нее победителем. То, что произойдет дальше, предсказать нетрудно.
  
  "Влез-таки в привычную шкуру, дипломат... А понимать тройное дно твоих речей как прикажешь?"
  
  Охтар - и сам известный мастер игры в слова, разозлился в ответ на эту выходку не на шутку. Ведь игра словами - это одно, а дипломатические недоговорки - совсем другое. В них он не силен, и сидящего в глубине него волка неизменно настораживало то возможное число ненавистных ему ловушек, принципы действия которых он абсолютно не понимал. Когда сам ловишь кого-то во что-то подобное, все кажется легким и естественным, а вот, когда ловят таким образом тебя самого...
  
  "Как хочешь, так и понимай," - весело отозвался собеседник. Он действительно наконец-то нащупал под ногами что-то вроде знакомой ему почвы и сумел-таки повести разговор так, как только и возможно было вести подобные переговоры на глазах у стольких свидетелей. Ждавших от него решений и нисколько не понимавших того, что происходит здесь на самом деле.
  
  - Итак, - как можно более надменно продолжил он, - ты явился сюда для того, чтобы после падения своего хозяина, сдаться на милость в очередной раз пленивших его валар?
  
  - Нет, Посланец. Если те, кто одержал победу в Войне Гнева, позволят, я хотел бы по возможности не покидать привычных для меня берегов. Ведь для того, кого ты называешь моим хозяином, в свое время простого покаяния было более, чем достаточно...
  
  - Ты забываешься, Жестокий. Или трехсотлетнее заключение его в наиболее глубоких подземельях Мандоса уже не в счет?
  
  - Я - оборотень, Посланец, - возразил Вожак волколаков. - Заточения в столь ограниченном пространстве моя звериная сущность не перенесет. Я знаю это, и подобного знания для меня достаточно, чтобы не пытаться заведомо лезть на рожон.
  
  "Анхо давнишними трудами твоего брата Товина распластан тонким слоем по всей материковой зоне этой части подзвездного мира. Эланор и Холлин (в прошлом - фактические пленники Севера) открыто хотят вернуться в Валинор. Орно по неизвестным мне причинам так или иначе смотрит туда же... Готмог повержен. Дэйну - пленен... А ирчи... Ирчи осталось настолько много, что это долго еще будет составлять существенную проблему как для эльдар, так и для людей.
  
  На кого вы собираетесь повесить все это, приятель?
  
  На Тхури? Лэйхора?
  
  На кого?..
  
  Или, может быть, Гэлоту ты станешь предлагать заткнуть его драгоценной персоной эту "маленькую дырку" в так некстати прохудившемся мироздании?
  
  Нет, Эонвэ. Не на кого вам валить эту навозную кучу... А самим такой подарок разгребать: так это - вмешиваться в дела мира гораздо полнее, чем вы можете себе это позволить."
  
  ...Не просчитав все, только что сказанное, еще по ту сторону Железных гор, Охтар никогда бы не явился сюда для какого бы то ни было разговора. Однако древнее чутье на то, как ляжет следующая нить в общем узоре огромного "гобелена", никогда еще не подводило его всерьез. Он знал, что не оставляет собеседнику достойных вариантов для возможного отступления, а потому спокойно делал то, что и хотел - без малейших усилий зажимал логику посланца валар среди выводов, которые тот заведомо не в силах был опровергнуть.
  
  "Поймал... Поймал меня, песий сын, - попав в заранее расставленную ловушку, невольно скривился стоящий у шатра. - Не зря о тебе говорили, что меж Законов Арды ты скользишь, словно волчья тень среди огромных деревьев. В лоб не прешь, а обходить умеешь так, что..."
  
  "А ты не ругайся, - парировал Охтар. - Ты решай... Кроме тебя сделать это некому."
  
  "Но Валинор..."
  
  Высказанное Эонвэ предположение было ошибкой. И хотя их слишком, на первый взгляд, долгое молчание вполне могло бы быть принято посторонними за что-то вроде глубоких размышлений или даже поединка воли, но... В этот момент Охтар не смог остановить на своем лице едва заметное движение век, а заодно - и вовсе неуловимый для не-айнурского взора поворот головы сначала в одну, потом в другую сторону.
  
  "Нет, Посланец. Туда я с тобой не пойду. ...А здесь слишком много живых для того, чтобы ты хотя бы посмел попытаться захватить меня силой."
  
  В подтверждение же своих последних слов пришедший из-за Железных гор не стал тратить время на дальнейшую констатацию фактов. Медленно-медленно приоткрыл он для глаз противника внешние слои своей жестко схваченной волей сущности и... Слабый, как вечерняя звезда, но ослепительно-белый жар невидимого кузнечного горна лишь на мгновение шевельнулся среди окружавшей его кромешной тьмы, а затем так же медленно пропал в этой самой тьме, но память о себе в мыслях увидевшего это оставил самую что ни на есть очевидную.
  
  Переход в стихийную форму!
  
  Сбросить физическую оболочку для майя - дело всего лишь нескольких мгновений... Если сделать это сознательно, то восстановление займет не более нескольких часов! А здесь... Здесь действительно слишком много эльдар и людей для того, чтобы он - Эонвэ - посмел до смешного неосмотрительно позволить ему сделать такое.
  
  - Хорошо, Темный, - отрезвленный увиденным, выдохнул Глашатай Манвэ. - Я не стану преследовать тебя и позволю жить там, где ты хочешь. Но, дабы прошлое не повторилось, ты вынужден будешь поклясться в том, что не ступишь более на покинутую тобой тропу и ни единой мыслью своей не причинишь зла Арде.
  
  - Ты чрезвычайно добр ко мне, Посланец Валар, - без промедления последовал вполне ожидаемый в таком разговоре ответ. - И я выполню твое требование, как закон войны требует от побежденного выполнить требование победителя. В присутствии всех, кто меня слышит, я клянусь ни мгновения не служить более тому, кто называл себя Владыкой Севера, а заодно ни единым действием своим не причинять отныне зла миру, одной из составляющих частей которого являюсь я сам.
  
  "Волчий выкормыш!!! - едва ли не вслух заорал на него старший из майар Манвэ Сулимо, мысленно чуть ли не пополам складываясь от смеха. - Второй раз - за такой короткий разговор!.. Ведь ты давно уже не служишь ему, а зло оба мы можем понимать настолько по-разному, что..."
  
  ...Эонвэ был в восторге. Так ловко выкрутиться из положения, в которое невольно ставило их наличие неизбежных свидетелей произошедшего сейчас разговора! Да он давно вспотел бы (если б смог), пытаясь, что называется, и рыбку съесть, и косточкой не подавиться, а этот несчастный треклятый мастер лжи...
  
  "Какой уж есть," - одними глазами улыбнулся только что говоривший, а затем... Как ни в чем не бывало, молча отвесил вконец оторопевшему собеседнику глубокий поясной поклон, легким движением перехватив при этом край его серебристо-лазурного одеяния. С предельной вежливостью коснулся светлой тканью своего загорелого лба и, как ни в чем не бывало, поклонившись на прощание еще и обычным кивком головы, спокойно ушел по идеально гладкой равнине туда же, откуда и пришел.
  
  Спектакль, конечно... А что поделаешь. Такова уж была его отчаянная волчья натура.
  
  И принять последние действия былого врага Эонвэ пришлось ровно такими, какими они и были.
  
  ***
  
  Эта последняя ночь выдалась безлунной. Позже Эланор не помнил даже до боли знакомого узора звезд, и не знал, заволокли ли их зловещие грозовые тучи или это он сам не замечал вокруг ничего. Видел лишь огненные блики на толстом пергаменте старого свитка, давно уже аккуратно порезанного на листы.
  
  Неверного, призрачного света костра ему вполне хватало и тонкое, похожее на косо срезанную тростинку перо, по-прежнему уверенно выводило витиеватые цепочки рун, слагая последние строки в безжалостный узор навеки застывающей памяти.
  
  В спящем лагере не было никого, кто мог бы помешать майа в этой работе, но тем торопливее двигалась сейчас его рука, спеша закончить записи, начатые им еще в Утумно. Орно и Холлин уже ушли. Дэйну и Мелькор - тоже на пол пути к Валинору. Он - последний, но останется после него свиток, хранящий историю ТОЙ стороны. Историю, за которую, увидь ее Мелькор, майа давно уже поплатился бы не только свободой... Так же, как и за феар тех квэнди, что, погибая в глубоких подземельях древней Твердыни Севера, так и не попадали в ловушки Чертогов Забвения, грозящих навек уготовить им жестокую судьбу ирчи.
  
  Завтра ничего этого уже не будет. Не будет ни холодного ветра, ни изнуряющей пытки сотен боев, ни привычной гари далеких пожарищ, ни рева и грохота погибающей за спиною земли. Будет - другое. Мягкая неизвестность причудливых переплетений залов Мандоса (похожих ли на те, что помнит он по временам Альмарэна?), полузабытые голоса друзей, тяжелые, терпко пахнущие Временем книги... Будут долгие годы работы, и будет Арда, которой так давно хотел он отдать всего себя без остатка.
  
  ...Тяжелая русая прядь неторопливо соскользнула с широкого плеча, легонько задев сидящего у костра по лицу. Поправив ее, майа невольно засмотрелся на пляску волшебных огненных языков.
  
  Не ошибся ли он, считая, что отныне действия Севера находятся в надежных руках? Не рано ли уходит, оставляя преемника Мелькора без должного присмотра? Ведь даже пламя простого походного очага не только согревает, но и больно ранит. А Охтар - не той же ли он природы? Ведь не отказывается же от своего эльфийского прозвища, не стремится уйти от этого страшного слова - Жестокий.
  
  Однако нет. Он, чувствующий историю мира как чарующую фэа череду нот, не слышит в этой музыке фальши. И, пускай не безопасная, но гармоничная, ТАКАЯ Арда будет жить, и нет для него сейчас ничего важнее. Тем более, что он - отныне майа не Вайрэ, но Намо - знает, как МОГЛО бы быть...
  
  Но вот хроника его оказалась закончена, а еще через несколько часов ведомый им отряд поднялся наконец еще выше в горы и ненадолго остановился на каменистой седловине перевала. Последнего для того, чей путь отныне лежал на Запад так же, как путь того, кто ждал его здесь, лежал на Восток.
  
  Повинуясь короткому знаку Оборотня, ирчи и люди вскоре снова двинулись в путь, но майар долго еще молча стояли напротив друг друга, зная, что на этой земле не увидятся больше никогда.
  
  - Возьми их, - тихо произнес Эланор. - Для Намо я сделаю список, но здесь пусть будут эти. В них - память моих рук, а Эндорэ... Хоть так здесь останусь.
  
  - Уходишь? - коротко спросил Охтар, неторопливо принимая свиток.
  
  - Да, ildo. Меня ждут.
  
  В глазах Остающегося - короткие огоньки жесткости и понимания, в движениях - легкая тень полупоклона. Как он ухитряется действовать в этой странно-неповторимой гамме полутеней? Или это потому, что он - еще и волк? И неужели он его - Уходящего, уважает?..
   Ответа не будет. Эланор достаточно хорошо знал своего собеседника и не удивился, когда тот - лишь в глазах мелькнуло едва заметное: "Прощай" - медленно опустив взгляд, уже через мгновенье застыл рядом с ним в облике большого черновато-бурого волка, тут же потрусившего вслед за теми, кто давно уже скрылся из глаз. А еще через минуту и Эланор молча повернул в сторону далекого моря и, медленно спускаясь по холодному каменистому склону, исчез из глаз еще до того, как неумолимая власть расстояний растворила вдали его высокий силуэт, облаченный в неизменные серые одежды.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"