Аннотация: Рассказ выйдет в рамках сборника форума "В вихре времен". Выкладывается в рекламных целях :) Сборник будет называться "В окопах времени" Подробности - внутри, перед текстом.
Сборник: "В окопах времени"
Состав сборника:
Часть 1. В вихре времен
Борис Орлов
Александр Романов
Дмитрий Политов
Алексей Махров
Владимир Коваленко
Андрей Величко
Вадим Мельнюшкин
Ольга Дорофеева
Сергей Ким
Часть 2. Могло бы быть
Сергей Буркатовский
Олег Таругин
Елена Горелик
Анатолий Логинов
Виктор Дуров
Михаил Бураков
Ольга Тонина, Александр Афанасьев
Валерий Белоусов
Артем Рыбаков
Алексей Ивакин
Мой рассказ:
Владимир Коваленко
октябрь 2009
Минск
Последний рыцарь.
Верный
Сэр Мелвас сидит в засаде. Точнее, стоит, но принято говорить, что сидит. И не столько в засаде, сколько наблюдателем. Граф Арранс сказал - проследить, как пройдет отряд Проснувшегося, и дать знак. Кроме самого Мелваса, в пикете еще двое - но оба зелень, что непременно или веткой хрустнет, или солнечного зайчика пустит шлемом. А у Проснувшегося не те люди, что упустят столь явный знак. А если решат, что в кустах скрывается чужой - лес прочешут. И тут - дай Господь ноги унести.
Сэр Мелвас вздыхает. Еще год тому назад в любом лесу графства хозяевами были воины графа Арранса. Теперь и эта пора кажется счастливой, но тогда... Тогда Мелвас вспоминал иные деньки, еще более благословенные - дни, когда корнуолльский бритт оставался хозяином на своей земле. Из нынешних помнят их не все. Да и что толку помнить, душу рвать? А вот поди же ты, только позабыл - стало хуже. А ведь выбил из памяти былое, как клин из бревна, что передумал раскалывать. Веселье на графском дворе, длинный стол, за которым нет места, не занятого добрым товарищем, идущая кругом чаша, круглый стол с очагом посередине, шипение мяса на вертелах, довольное бульканье котла, удалая песня... Все померкло, и даже пожелай, всплывет в голове сухое знание - так было, а не яркие картинки: летящий под копытами наезженный тракт, майская зелень, веселое солнце сквозь ветви, гомон товарищей за спиной...
Вот это - приходит во снах, а то и наяву мнится, и дергает душу, показав наяву краешек того, что целиком уж не поймать. Того, что померкло, как свет на закате, пожухло, что трава по осени. Веселая, беззаботная жизнь дружины графа Арранса до явления Проснувшегося. Остатки счастья, которое не сумели убить даже саксы. Нет, для того, чтоб тучи сомкнулись над головой, понадобился этот чертов кимр. Последний рыцарь Артура? А хоть бы и так, только от него добрым бриттам вовсе житья не стало.
Тогда, в последний день, Мелвас ворчал, ему чего-то не нравилось... А, конечно: сбор подарков. Так это назвал граф, а вот идею подбросил Мелвас. Знал бы, что выйдет - смолчал бы. А может и нет - животы уже подводило, а гостеприимство корнских хуторов хоть и вошло в поговорки, но никак не распространялось на постой трех десятков королевских дружинников. Так что приходилось брать свое - силой. Корнуолл - не Камбрия. Кланы слабые, а после поражения оружие саксам отдали. Ну, топоры, конечно, остались - не специально боевые, но такие, что, пересаженные на более длинное топорище, могут стать пристойным оружием. Но корнец с топором вдали от дома - преступник и законная добыча любого сакса.
Так что - куда крестьянину деваться, когда его домишко окружает графская дружина? Да и человечишка сам виноват! Не умер в решающей битве с саксами, не сбежал в последний вольный клочок - королевство Думнонию, или на континент - в Бретань.
А для очистки совести вскользь брошенное:
- Лучше мы, чем саксы.
- Выгоним сакса, все будет, как встарь. Потерпите.
- На семена тебе оставили, на пропитание тоже. Мы ж не звери...
И верно, оставляли. Даже с некоторым запасом. Граф велел. Сказал:
- Последнее должны выгрести саксы.
И саксы выгребали - до зернышка. Вскрывали ухоронки, скребли затылки: даже с припрятанным выходило мало.
- Мы знаем, сколько должна родить такая земля, - говорили, - потому платите налог. Или получайте наказание за бунт.
Время от времени кто-то из крепостных, не забывший, что такое быть свободным воином, брался за топор. И умирал быстро. Семья получала надежду на рабский кусок в свежесрубленном саксонском бурге. Или все ту же быструю смерть. А чаще всего - отправлялась к портам, на продажу. У саксов тоже не много припасов на лишние рты.
Иной, что о свободе позабыл сильней других, валялся у саксов в ногах, просил прощения, что зерна мало - и честно валил на ушедшую в леса дружину прежнего владетеля. И то, что правда взяли, и то, что прикопал сам. Саксы все равно обирали такого до нитки. А из леса являлось возмездие предателю. Люди, которым рабы уж точно не нужны...
Впрочем, до подобного доходило только последнее время. Поначалу два десятка человек легко собирали себе на сытый прокорм - себе и графу, сыну предыдущего. Учили парня сидеть в седле, стрелять из лука, бить копьем и мечом.
А вслед им летело:
- Скорей бы парень вырос!
Вот и возмужал. Стал увеличивать войско. И разоренный край, что легко кормил, помимо саксонских дружин, два десятка веселых лесных всадников, узнал, что такое недоедание.
Да и с новенькими - беда вышла... Они-то другой жизни не видели. Привыкли, что дружинник выгребает из крестьянина все, в чем нуждается. А ежели потребного нет, скажем, меча, берет еще больше - чтобы нужное купить. Дождавшись торговца с вольных думнонских земель. А чаще - подыскав сакса пожадней.
Это выходило не трудно: самих саксов особо не трогали. Сначала - ни к чему было. Думали, Аррансин подрастет, тогда... Дождались. И что сказал дружине, наливающейся элем по поводу совершеннолетия предводителя, новый господин? Предложения ущипнуть, наконец, сакса позлей, так и летели с хмельных языков. Но безусый вождь послушал-послушал, да и ответил:
- Рано.
Сказал - отрезал. Мелвас тогда даже протрезвел, настолько, что снова почувствовал, что под задницей - корни дуба, а не скамья в парадных палатах. А мальчишка в зеленом - и красиво, и жизнь может спасти, потому и рядили молодого графа с детства в зеленое, так и осталось - пересказал все мысли. Которые и сами дружинники поди-ка, выдали б. Натрезве, да покумекав. Мол, лезть на Уэссекс, с двумя десятками самых лучших воинов неразумно. Саксам не трудно и две тысячи прислать.
Вот уж кто не смущался соотношением сил, так это Проснувшийся. Возник из ниоткуда - как снег на голову. На голову дюжины саксонских фуражиров. И ладно бы положил их из лука... Уж непонятно, как так обернулось - а к приезду сэра Мелваса вокруг хутора только остывшие тела валялись. Перебиты, да так, как только в сказках сказывают или в былинах поют: кто наполы развален, от плеча до пояса, у кого голова проломлена от макушки до подбородка, кто пробит копьем сквозь щит, да вместе с конем и кольчугой, да насквозь...
Первой мыслью было: "Дождались!" Мол, теперь только найти в лесах богатыря, свести с Аррансом... А потом - поход. На Тинтагель, на Камланн, на гору Бадон, на Лондон, наконец! Ясно же - или сам Артур тоже скоро на свет Божий выйдет, или он прислал рыцаря из спящей своей дружины, чтоб тот помог изнемогшему в борьбе народу дождаться урочного часа.
Граф, однако, вовсе не обрадовался. Грыз травинку, сплевывая кусочки сочного стебля.
- Ищите, - сказал, наконец. - Наверняка самозванец. Но умный самозванец - тоже неплохо. Может пригодиться.
Неделя шла за неделей, а найти проснувшегося рыцаря никак не удавалось. Зато со всех сторон доходили слухи о лихих налетах. То сакс-гонец расстался с жизнью. То часового снесло со стены бурга. Ну а больше всего доставалось тем, кто крестьян обирал.
При этом образ богатыря обрастал новыми подробностями, вовсе сказочными. Проснувшийся, казалось, не тратил времени на дорогу, умудряясь в один день раздеть сборщика налогов и пристрелить наблюдателя на дозорной башне бурга - в двух суточных переходах друг от друга. Конных.
На опросы крестьяне только руками разводили. Мол, волховство. Старинное. Недаром ходили слухи, что рыцарь любил, и по сию пору любит Деву Озера. Леди Нимуэ - а по старому, Неметону. И от нее набрался волшебных премудростей.
Иные и дальше заходили. Что с того, что сам Проснувшийся себя называет не иначе, как "сэр Кэррадок". Что всего и значит - "счастливый влюбленный". А кто, по легендам, любил Нимуэ-Неметону? Пусть и несчастливо? Мерлин! Получеловек, полудемон. И, конечно, соратник и рыцарь Артура. Который, напоминали старики, и вовсе из старых богов.
Волшба в голове укладывалась. Легко. Так же, как совмещалась восторженная любовь к богине - с вполне земной девкой, мчащейся бок о бок с героем. Это жизнь, и это Мелвас понять мог. Но как Проснувшийся бьет саксов с коня из ростового лука, и вообразить не сумел. Оставалось заключить - Кэррадок этот и не человек вовсе. То ли, верно, Мерлин-полудемон. То ли кто из старых богов. Может, у этих руки иначе устроены...
Новую лихоманку саксы терпели недолго. Тем более, самые прирученные умерли первыми. Опаски не хватило. Привыкли по лесам спокойно ездить. А тут - стрелы в упор. И рыцарь, при котором - одна знаменная. Правда, ведьма. А штандарт - проще не придумать. Белая тряпица, на ней углем от сожженного хутора нарисована буква "А". То ли первая буква имени спящего короля, то ли намек на око Господне... А иные говорят: знак Нимуэ, которая любит в земле возиться. И знак борьбы за родную землю: циркуль землемера.
Вот сколько значений! А значок прост. Его так легко вывести меловым камушком на обугленной стене сожженной дозорной башни. Или вырезать ножом-саксом на спине казненного корнца, что так и не выдал логово Проснувшегося.
В лесу тоже жизни не стало. Прикормленные саксы полегли раньше, чем поняли, что происходит. На их место пришли злые. Сунулись в лес. Пусть и в чужой, да оказалось: смыслят саксы в лесной войне, еще как смыслят. Засада на засаду, и стрелы в упор. У саксов слабей луки, да кольчуг больше. А если дело доходит до топоров - пиши пропало! При первом же нападении половина старой дружины полегла. На смену опять пришлось брать молодых. А эти-то злые. Все ворчат, что пришли в лес мстить, а не меж дубовых корней отсиживаться. И учиться ратному делу им недосуг.
Пришлось привыкать к потерям. Да и жизнь стала похуже: мало того, что схватки с саксами каждый день, а по воскресеньям три, мало того, что дичь в лесу выбита да распугана, так и с крестьянина теперь мало что возьмешь. То есть, попробовать можно. Да только ныне и графским людям приходится посматривать, не мелькнет ли в кустах белая тряпка. Не полетят ли стрелы под грозное "Неметона!"
Живых после такого не остается. А крестьяне лишь кланяются, да ворчат в лицо: мол, вы уже и семена забираете, а Проснувшийся разве поесть спросит. И ведь ясно, что на каждом хуторе его уши. Но как узнать, которые чуть длинней и острей остальных? А резать всех подряд - чем лучше сакса будешь?
А скоро пришли новые вести. Пенда Мерсийский получил откуда-то пшеницу. Много. Так много, что не стал распускать ополчение на лето, пахать да сеять. Сказал, что дарит урожай своим верным подданным, да такой, какой им в жизни со своей земли не снять. Да, в уплату, говорят, даже братины, из которых с дружиной пьет, отдал. Зато у него оказалось войско, а Кенвалх Уэссекский свое распустил. Пришлось ему выбирать: смерть от меча теперь же, или от голода по зиме. Вот и распорядился у покоренных семенной запас до зернышка выгрести. Это, считай, треть урожая. Если еще подтянуть пояса, да казну выгрести, скупая излишки зерна у франков и вестготов... То до следующего лета можно и дотянуть. Что корнцы перемрут - так нужны ли королю бунташные мужики? А на пустую землю саксов с континента пригласить. Эти хоть и своевольные, да свои.
Тогда граф Арранс, поминая всех бесов преисподней, выставил собственное знамя.
- Рано, - ворчал, - ну что мы сделаем своей сотней? Но, может, хоть ополчение соберем. Не верю я в мужиков... Ну да по трое за сакса отдать - и то неплохо. Может, кто на развод и останется.
Надежда была. Большая часть саксов Кенвалха сидела по крепостям, в мерсийской осаде, и помочь местным бургам ничем не могла. Впрочем, и местных - больше тысячи.
Надежда рухнула. Граф это понял сразу, как услышал, что Проснувшийся тоже поднял знамя. Проклятую свою букву. А Мелвас, как дурак, торчал на хуторе, назначенном для сбора ополчения. Чтобы не увидеть ни одного человека.
Зато теперь вот наблюдает, как мимо ползет бесконечная колонна. Кто знал, что в Корнуолле вообще столько людей осталось! Идут и идут. Час, другой. Кажется, тут вообще все, кто только может поднять руку. Мужчины и женщины. Старики и подростки. Но и мужчин в соку довольно - и среди них нет-нет, да увидишь цвета кланов из соседних графств. А кое-кто и из Думнонии. Перебрался через реку, значит.
И оружия много. Не с палками идут. Больше всего топоров, да кос и багров, посаженных на древки. Но есть и вырытые из ухоронок мечи, да длинные буковые луки. И над всем - стяги. Грубые куски неотбеленной домотканины. Угольный рисунок, часто полустертый. Циркуль Неметоны.
Тогда сэр Мелвас впервые увидел Проснувшегося. Рыцарь летел мимо строя. Бросилось в глаза - в седле сидит как-то не по человечески. Да и копье держит странно. Словно, наклони он его да ударь тычком, с разгона, не вылетит из седла. Рад чему-то. Летит вдоль колонны, орет радостно. И люди ему откликаются. Весело. Словно и усталости не бывало. Ближе, ближе...
- Она жива! Слышите, она жива! Она снова победила!
Ответ - радостные клики. Люди рады за вождя - и за себя. Эта радость... знакома. Как можно было забыть? Так народ приветствует любимого владыку. И поднимается из глубин памяти то, что когда-то утопил с тремя грузилами.То, что, казалось, ушло вместе с днями свободы и чести. Главный принцип службы сюзерену. Старому графу. Настоящему властителю, а не лесному умнику. "Не следует рыцарю пережить своего господина". А если уж довелось, так нужно погибнуть над телом, мстя.
Да, у Мелваса и его двух десятков был приказ. Спасти наследника. Так ведь спасли! Вырастили. Приказ исполнен. Так может... Отойти на три шага, прыгнуть в седло. И попросту, без выкрутасов, положить голову за старинную верность. Какая разница, под чьим знаменем? Враг не переменился!
Старый рыцарь подошел к лошади.
- Сэр?
Молодые. Не понимают. А старых уж и не осталось. Все полегли за это проклятое лето. Так не пора ли и ему - к товарищам? Одно привычное движение, и рыцарь в седле. Шпоры осторожно прижимают бока скакуна - не коля и не раня. Просто давая понять, что пора перейти с шага на рысь.
Но как ни быстр старый рыцарь, молодые руки, вырывающие стрелу из открытого колчана и натягивающие тетиву - быстрей. Другое дело, что выучки у них нет. Одна в молоко, вторая пришпилила ногу к седлу. До скакуна стрела не добралась - а потому новых выстрелов не последовало. Стрелы сквозь деревья не летают.
Вот зачем за спиной была молодежь! Впрочем, какая разница? Если обломить стрелу, она и видна не будет. А слезать с коня Мелвас теперь не собирается до самой битвы. Из которой выйти живым не рассчитывает.
Один из молодых ругается, поминая ад и преисподнюю. Не зря лорд Арранс предупреждал. Не удержался старик, предал. Что ж, со стрелой в бедре, верней всего, не заживется. Жаль, преследовать и добить нельзя: приказ. Рано раздавать долги! Проснувшийся пока не победил. Еще может случиться, что и нынешние, ослабевшие, саксы перетрут народного героя в кашицу, из какой только лепешки печь. И тогда вернется время графа Арранса, время медленной, продуманной, жестокой работы. Почти безнадежной - потому как и от народа останется лишь кашица. Что поделать, пришельцу из иных времен все равно. Не так, как саксу. Но разницы между корнцами или теми же диведцами для него нет. Падут одни, в битву пойдут другие. Это им с графом нужны собственные люди. Которые, увы, не захотели больше терпеть. И выбор их придется уважить. Пока не решится исход битвы с саксами. Тогда победителю - кто бы он ни был - будет предложено поделиться плодами победы с законным владельцем этих мест.
Молодой ухмыляется. Саксы точно не пожелают. Да и Проснувшийся - наверняка. Кто ему граф? Последыш, сын побежденного. Что ж. После победы уже Сэру "Счастливому Любовнику" придется создавать дружину, налагать поборы на голодающий народ. И люди рано или поздно вспомнят, что он колдун и чужак. Тогда и придется Проснувшемуся, получившему все слишком легко, столкнуться с заготовленными на сакса медленными жерновами.
Молодой дружинник ежится. Старая сказка припомнилась. О том, что у одного из рыцарей Артура как раз и был меч, что рубил жернова, словно сырные головы... А еще не идет из головы радостное: "Она жива! Она победила." Если богиня поможет старому дружку, тяжко придется. Но лорд Арранс - умен. Он что-нибудь придумает.
Тот дружинник, что попал, выползает на покинутое сэром Мелвасом место - вполне ловко и скрытно, да еще и не стесняясь перепачкать брюхо травяным соком. Дожидается хвоста колонны. Слезает вниз. Говорит напарнику:
- Тысяч пять. Если Проснувшийся управится с этой оравой, победа у него в кармане.
Если управится, значит - если сумеет хотя бы построить. И не даст порскнуть от одного вида саксонского войска. И сумеет разменять хотя бы пятерых на одного. И не даст тающим войскам разбежаться от ужаса тяжких потерь.
Напарник коротко кивает. Оба садятся на лошадей и летят - докладывать. И не видят, как из-за поворота лесной дороги появляется голова второй колонны под флажками с циркулем.
Новая
Ночь. Без тепла. Костры есть, но мало. И раз уж ты, голубушка, оставила четыре пятых войска без тепла, изволь и сама померзнуть. Да-да, приказ отдал Проснувшийся. Но кто ему на ухо шептал, что враг наверняка подсчитает костры? То-то. Так что холодай-мерзни, знаменная. Завернись поплотней в плащ. Его плащ, камбрийский. Шерсть и лен... Никто на целом свете не умеет так сплести нити, чтоб лен закрыл путь сырости, а шерсть холоду. Только камбрийцы. Римляне пробовали. Саксы пробовали. Соседи-корнцы уж сколько столетий старались! Получалось: лен пропускает холод, а шерсть - влагу.
Но рыцарь как скинул тебе на плечи свой алый плащ, наготу прикрыть, так ты при нем и осталась. Весной он был новым, разве измятым немного. Но ты в нем скакала, и ты на нем сидела, его подстилала, им укрывалась. Не осталось в плаще ни цвета, ни вида. Только тепло. Тепло родины. И его тепло. И это тепло ты ни на что на свете не променяешь.
Врешь. Променяешь. Не глядя. На право забиться под бочок Проснувшемуся Рыцарю. Тебе хочется сказать, да хоть подумать - своему рыцарю? А и мечтать не выходит. Не твой он, ее. Одержимый богиней. И не она того захотела - сам пожелал. Потому и отпустить его сида не сумела. А пыталась. А толку, если тебе, Мейрион-озерная, остается спать с сэром Кэррадоком в обнимку, как сестре с братом, почти год. Люди перешептываются: "ночная кукушка". Кэррадок говорит: "ребенок". И только ты знаешь, кто ты есть на самом деле. Четыре слова: "старшая ведьма юго-восточной линии". Здесь их никто не слышал. Что толку сотрясать воздух, хвастаясь тем, чему тут не знают цены?
Ты ведь тоже не знала, какие пойдут долги и плата, когда вылезла из родного болота на зов богини. Навстречу солнцу и приключениям. Радуйся - хлебнула от души. И того, и другого. Как только с головой не накрыло. Горек и сладок хмель камбрийских долин, словно мед вересковый.
Ты стерла бедра в кровь, рыся по горным дорогам. Ты придумала накладные резать огамой на дощечках. У тебя на шее монета с дырочкой висела! Дырочку сама просверлила, и широкую. Чтоб шнурок прошел витой, красивый. Чтоб побольше вкусного купить на золотую стружку... И, когда сестра богини предложила взяться за дело побольше, ты сказала "да". Никто за язык не тянул.
Больше дело - меньше друзей. Вот когда ты это поняла: пытаясь забиться меж корней дуба, в надежде уже не на сон, но лишь на толику тепла. Не полученного извне - сбереженного. А представь, каково Ей. И каково ее рыцарю.
Сейчас Кэррадок с людьми. Ходит меж костров. Варево в котлах пробует - и передает тем, кто в тени. Хлопает по плечу, смеется шуткам и сам шутит. Его работа, долг человека с хрустальным взглядом, не ведающим лжи. Взглядом, который обращает в ничто пролетающие шутки, и навсегда отсекает его от тех, кто идет за ним следом. Печать Иного мира люди не видят - чувствуют. А он шарит словами в пустоте, и не слышит даже эха от окружающих теней. Для Кэррадока есть только он сам. Его возлюбленная богиня. И ты - единственный голос, который он слышит и слушает.
Сегодня Проснувшийся весел. Он не допускает и мысли о поражении - ведь он идет в бой во имя своей богини. Которая жива. Новость, которую ты, змеюка болотная, хранила почти полгода. От человека, который думал, что его любовь погибла. И мстил! И спас тебя... Тогда, впрочем, он и на человека походил мало. Всадник Дикой Охоты, не иначе. Выскочил из-за пылающей вербы - не пожалели саксы ни хвороста, ни масла - выхватил назначенную в жертвы полонянку из-под меча, бросил поперек седла. Вывез. А ты, конечно, отказалась уходить. Сперва от страха и оттого, что некуда. Ты ведь не умела по чужой земле ходить.
И поверить не могла, что жива. Ты ведь свое сделала. Выкрикнула Слово. Главное слово. Несмотря на все травы, что тебе в глотку насовали. И смерть твоя должна была дать силу не богу чужаков, а Неметоне. Но вместо меча пришли сильные руки. Теплый плащ. А потом - песня!
Не причинит друзьям вреда,
Та, что погибнет за друзей!
Так поют по всему Корнуоллу - шепотом, даже молча. И смотрят, будто ты - это она. Что не мешает им гадать, кто из вас на ком по ночам скачет. Ну и пусть. Главное - богиня ее спасла. Хотя от смерти получила бы только силу. Нет, деревом священным пожертвовала, а Мэйрион вытащила. Рыцаря послала. Какая разница, что не с волшебного Авалона, а из-под Кер-Нида? Не на сто лет в грядущее, а на пару месяцев? Неважно. Важно, что ты смогла догадаться, как ее отблагодарить. За жизнь. За песню. За рыцаря и теплый камбрийский плащ. Поняла - и взялась за работу. Тяжелую, кровавую, увлекательную, волшебную работу неметониной жрицы.
Которая мало чем отличается от линейной службы. Только что саксов кругом побольше, так это не беда. Если б ты успела так развернуть юго-восточную... Тебя бы, как в песне поется, все войско Уэссекса не смогло бы схватить, не то, что случайный рейд. Так, чтоб знать, где и сколько саксов бродит по округе каждый час, где и сколько забитых крепостных готово по первому сигналу выхватить припрятанные луки и топоры, обратившись в воинство Неметоны. Или, как ее здесь кличут, Нимуэ. Удар должен быть верным. Так, чтоб выживших не осталось. А всякий, явившийся на поле боя после, увидел результат действий одного древнего героя, и никак иначе.
Именно твоя голова склоняется: "Бейте!" - когда сомнений нет, или мотается в стороны: "Терпите" - когда ждешь оплошности. И только изредка, когда цель уж очень сладка, например, обоз с зерном, размыкаешь ты рот, один на троих - тебя рыцаря и богиню: "Проснувшийся идет с вами!" Кэррадок одним своим присутствием обращает жалкое ополчение в Дикую Охоту. Ту, которую не разбить! А ты скачешь рядом. Со Знаком. Который подсмотрела на стройке. Любимый инструмент богини. И нарисовать просто: любой ребенок справится. И вот, сперва Знак оказывается на стене бурга или на бортике обозного фургона. Три черты углем. А потом он же - на пепелище или побоище. Три черты кровью. Иногда, когда очень нужно, и вхолостую сакса пугали, но редко. А как светятся глаза у обреченных на голодную смерть, когда им возвращаешь зерно! Вот тут Кэррадок всегда к месту. И ты, знаменная. Его голос. И его уши. Так уж получилось: тебя он почему-то слушает. И говорит с тобой. С остальными редко. И этот разговор - в одну сторону.
- Прячьте!
И прячут. А потом приходят те, что прячутся в чащобах. Марала ли ты о них руки? Раза два. Потом лучше придумалось. Саксонскому графу как раз везли невесту... На этот раз пришлось ехать самой, но без Проснувшегося. Проследить, чтоб девку убили. И убили не слишком быстро. Так, чтоб саксы подробности как наяву увидели. И тут уж никаких "циркулей Неметоны" не оставляли. Вместо них - четкий след в сторону логова лесных сидельцев. Да и человечка подослали в бург, чтоб выдал логово лесных всадников.
Хорошо сцепились с ними саксы! Половина графской дружины в чащобе осталась. Да и воинство эрла убавилось едва не на четверть.
К осени саксы озверели вконец. Уже не бросали "хитрых кельтов" голодной смерти. Ухоронки вырывали пыткой, на месте деревень оставляли лишь головни... Пришлось разнести слухи. Сначала - безнадежные. Потом - о том, что шанс есть. Сразу на все. На сытую жизнь, на прежнюю волю, на добрую славу и честь.
Ты ведь не ожидала, что их придет столько? И хотя многие принесли немного пищи с собой, войско Проснувшегося на половинном пайке. Ничего, все решит бой. Побежденным не понадобится ничего. А победители... Кэррадок у костров обещает завтрашний ужин за счет саксов. А тех немного, и сами голодные. Уж кому знать, как не тебе! Но победители верно, досыта поужинают. Еще и пропадет! Потому, что останется их никак не больше числа, на которое ты рассчитала снабжение.
Теперь ты кутаешься в плащ не твоего рыцаря, всматриваешься в недалекие огни. Их считают саксы. И ты считаешь. Сколько их, сидящих вкруг огня - и прячущихся во тьме - мерзнущих, но теплых, завтра к вечеру остынет на поле возле Тинтагеля?
Ты сделала все, что смогла. Но ты не богиня, а ведь и Неметона без потерь не побеждала. Ты же только ведьма-недоучка. Что ж, вот он, экзамен. И примут его не саксы. Не им судить! И не тем, кому ты боишься взглянуть в глаза. Тебе ведь не стыдно, нет? Нечего стыдиться! Но нечего перед ними и Дейрдру-плакальщицу изображать. И дать прочитать в печальном взгляде, каковы они, проклятые расчетные потери... Так что правильно ты прячешь взгляд от войска. В ночи позволительно даже всплакнуть. Тихонько-тихонько. И чтоб утром смотрела весело!
Под утренним солнцем, да под прапором с циркулем оно выйдет сподручней, ведь так? А что никто не узнает, чего тебе стоила эта ночь, так не им судить. Это даже Кэррадоку не по плечу. Припомни: когда Неметона вела войско на битву и останавливалась на ее станции - одну ночь, всего одну бессонную ночь - богиня уронила несколько слов. Тогда ты их не поняла. А теперь...
Теперь ты знаешь. И ждешь встречи со своей богиней - или с Тем, в Кого ты веришь с нею вместе. И как бы ни повернулось сражение, и каков бы ни был приговор утра, ты встретишь его весело и гордо.
"От равных вам дождетесь
Вы мудрого суда.
И равнодушно взвесит
Он подвиг ваш тогда".
Сегодня и завтра ты - это Они.
Чужой.
Сорок третий воин во втором ряду. Это я, Хорса, сын Оффы. Сорок третий, если справа считать, с почетной стороны. Почему тяжело дышу? А через пять рядов протискивался. А перед тем с коня соскочил, а до того скакал всю ночь. Одного коня загнал, второй в пене. Неважно! Важно: успел. Сюда вот. В строй. Теперь все будет просто: вокруг - товарищи. Впереди враг. За спиной - сперва обоз, дальше бург, а потом армия Пенды Мерсийского, чтоб ему пусто было.
Что он мстит за сестру, это понятно. А вот что спелся с бриттами, нехорошо. Все таки англ. Нам, саксам, родич. А ведь ударит в спину, не раздумывая, и гнать-рубить станет без пощады. Бург его не задержит. У мерсийцев машины есть, лучше римских. Самый крепкий город выстоит не дольше, чем понадобится времени на постройку. А зовутся-то как! Стены Дорчестера почтили"волком". Винчестер пал иначе - три "лисицы" снесли защитников со стен, а там и до лестниц дошло. Простым же бургам хватает "крыс" да "мышей". Что за штуки, не скажу, не видел - а, верно, придется познакомиться. Если Пенда успеет дойти до бурга раньше, чем мы здесь управимся.
Не будь этого самого бурга, взял бы ноги в руки, да через пролив подался. Где армия погибнет, один человек вполне проберется. Я не телохранитель, мне умирать рядом с вождем резона нет. Срок вассальной службы за год выходил. Земли у меня нет. Денег не видно. Одно название, что тэн. Что думал король? Понятно, что. Волков приручить хотел. Сказал, на новых землях кэрлов не будет, только тэны и молодая дружина, а пашут пусть бритты. Но раздавать тех рабами по хозяйствам не захотел. Велел саксам жить в бургах, а выезжать только за данью. И на охоту, конечно. Мол, так безопасней.
Первые годы все шло пристойно. А числиться тэном, человеком с доходом от пяти полей, приятно. Хотя и поля не свои, и сеньор - не король, а эрл думнонийской марки. Но лебедь-Саннива на кэрла или простого наемника и не глянула б! А если б не цепнула взглядом, как осадным ножом, пробирался б я теперь к южному побережью. Но и счастья бы не знал.
Она, мое сокровище, подарков не принимающее, в бурге. Интересно, что делает? Впрочем, понятно, что. Или водой стены да крыши поливает, или к стрелам оперение мастерит. К прялке да веретену вернется нескоро. Даже если все пойдет хорошо.
То есть, если победим. Проиграть - хуже некуда. Пенда обещал всех больших людей повесить. За обиду сестры. Вот те и собираются драться. А для верности и народ уверяют, что - не пощадят. Люди слушают. Верят. Что с Хвикке случилось, слышали уже. Из самых первых рук - иные рядом стоят, со щитами да копьями. Да, не своими руками мстит Пенда. Руками бриттов. А тех уговаривать не надо. Звери. Умные, хитрые, способные притвориться, что покорились. А потом все равно бросающиеся.
Взять, например, лесных всадников. Годами сидели тихо. Ну, брали кое-чего у рабов, но и нам оставляли. Эрл даже хотел с вождем их договориться, на службу взять. Чтоб не грабили, а свое требовали, спокойно, без оглядки. В обмен на обычные дни службы. А живут пусть, как хотят. Хоть в бурге, а хоть и в лесу, раз больше на волков похожи, чем на людей. Не согласились. Воровать им милей, чем служить.
И все равно эрл велел их не трогать. Ловить конных по лесам - муторное занятие, проще крестьян потрясти, нет ли лишней захоронки. Бритты жадные, у них всегда лишняя есть. Так что не перемрут с голода.
Может, с того приказа и начались у меня опоздания. Как на хутор ни заедешь, все лесные прошлись впереди. Все, говорят, забрали. И не проверишь. Да и зачем? Те много не увезут, во вьюках-то. Какой год удался, сколько земля родит, саксы не хуже бриттов знают. Сколько оставить на посев и на пропитание оставить - тоже.
Нет, все равно молчат, упрямые, не выдают зерно. Даже с ножом у горла. А самим искать...
- Ладно, - говорю, - тогда девок давайте. Завезу в порт, продам франкам. Как раз ярмарки! Так и недоимку покроем. Годится?
Как правило, не годится. Иные, взбесясь, на копья бросались с голыми руками. Иные выдавали зерно - с таких я малость лишку брал. Пусть малость пояса подтянут. Полезно для соображения. Может, через год и поймут, что нам нужна наша доля урожая, а заглядывали к ним лесные, не заглядывали - неважно.
Были случаи, когда - годится. Мол, лучше раба у франков, чем умершая от голода. Мало, но были... Первый раз я опешил даже.
- Ладно, говорю. Вижу - правда зерна нет. Живите вместе...
Тут они мне в ноги, бабы плачут, иные знаки свои христианские делают. Мол, защиту своего бога на меня призывают. Я сам чуть слезу не пустил, но сдержался, и вместо того пустил коня рысью. Еще раза два такое случилось, и я попривык. Странный народ. Мужчины кривляются и руками машут, как бабы. А женщины... Как ива в бурю. Куда подует, туда и мечутся. И радость и горе показывают так ярко, что внутри ничего не остается. Остаются пустые оболочки. В Саксонии, говорят, такие встречались: по виду девка, а на деле - пустой кожаный мешок. Спереди не видно, сзади заметно. Вот мужчин таких не бывало. А у бриттов весь народ такой. Полый внутри.
Когда я это понял? А как стал по второму году дань собирать. Когда первый же хутор девок отдать согласился, еще удивлялся - мол, надо же, не повезло. На втором - задумался. Но недоимку простил. На третьем - понял, дурят меня. Добротой пользуются. Тут желчь во мне вскипела...
Потом в бурге эрл мне выговаривал. Мол, нельзя забирать много девок и детей. Мол, приплод нужен. Некому станет землю пахать. С тех пор я больше одной души из семьи не выдергивал. Ну, тут тоже всяко бывало. Вот и в тот раз - тоже. Эрл сказал - проверь, как там добытчики, задерживаются. А как вернешься, еще дело будет. Важное.
Возвращение же возьми и подзатянись. Там, на хуторе, лежала вся команда фуражиров. Ни единого живого. Бритты, напуганные, даже не сочинили ничего. "Режьте", - говорят, - "зато уж мы насмотрелись, как вам смерть пришла. Рыцарь Артура проснулся. А там, глядишь, и сам король Британии встанет!" Трясутся, как ясеневые сережки в бурю. Но час назад наверняка добивали раненых. Впрочем, какая разница? Взбунтоваться они могли. Потрепать фуражиров - нет. Ну, случайно, при везении - ранить или убить одного. Но всех?
Стал я смотреть следы боя. Хорошо, лисы и мертвых волков боятся, все осталось нетронутое. Даже кошели! Значит, думаю, крестьянам - жить. Это потом понял, что на этой войне серебра не берут, а стрелы в раны руками поглубже вбивают. Надо было всех в мечи, по крышам солнышко пустить, и карьером - в бург! А я провозился. Больно следы оказались странные. Враг и правда пришел один, пеший. Наши спокойные были, за спинами следили плохо. Скучились спинами к лесу, разговаривали, не спускаясь из седел... Ну кто мог подумать, что один лучник может вышибить из седел пятерых закованных в латы всадников раньше, чем двое оставшихся его догонят. Кстати, все были побиты короткими стрелами, обычными для конного лучника. Потом он взялся за меч. Один, пеший против двоих конных. Вот парит туша лошади с распоротым брюхом. Всаднику придавило ногу, и его Проснувшийся добил чуть позже. Копьем товарища...
В общем, дурные вести принес я эрлу. И помчался на новое задание. Охранять старую бриттскую руину, Тинтагель. Там жрецы Вотана затеяли жертву приносить. Закрывать место бриттской богини. Я еще подумал: точно, пора. На деле вышло - поздно.
День скачки - для чего? Чтобы увидеть трупы лучших людей Уэссекса? Погибли жрецы Вотана - старейшины лучших родов. Начальник охраны лежал рядом, с собственным мечом в груди. Дружинники жались в кучку, будто обугленная верба вот-вот в дракона превратится. Они и рассказали, как из огня проклятого дерева, вылетел всадник, посыпались стрелы. Уверяли, что страшный лук метал стрелы по десятку разом, меч тлел багровым огнем, а добрые мечи жрецов не могли продырявить кровавого покрова на плечах чудовища.
В таком образе Проснувшегося и не угадать было. Сначала я узнал лошадь. Ту, что еще позавчера ходила под товарищем, уходящим на фуражировку. Потом заметил и нитки от красного плаща, ободранного о кусты, и оперение стрел. Чудовище оказалось человеком, но оттого оно было только опасней.
Воины оцепления в глаза смотреть не смели, хотя стыдиться им нечего. У них был приказ: смотреть наружу. И, что бы ни происходило внутри, не вмешиваться. Кто его отдал, осудил себя сам. А спас он не Проснувшегося, ка сказал эрл, а шкуры своих людей. Если уж они увидели древнего бритта таким - толку б с них не было.
Впрочем, некоторые из них познакомились с Проснувшимся чуть позже. Чудовище-то не успокоилось. Правда, перешло на ростовый лук. Как? Просто. Стреляло уже не оно. Стреляли наши "рабы". Те же, что кланялись и плакали. Днем одни, ночью другие. Лук спрятать куда легче, чем зерно. Но стрелы были подкрашены красным и зеленым. И никогда в дело не шел топор, или бил-кусторез. Никогда не поднималась дубина, не свистел камень из пращи. Только стрелы. Только меч. Только копье. И мы верили, что воюем с одним человеком, когда против нас сражалась армия. Армия эта росла - а мы гонялись по лесам за парочкой. Рыцарь и ведьма с его знаменем. Она нам глаза и отводила. Хотя помощники у нее были. Например, тот человек, что явился перебежчиком от лесных всадников. Сказал, что не одобряет излишних жестокостей. А потому согласен выдать лагерь бывших товарищей.
- Каких еще жестокостей? - удивился эрл. Лесные не Проснувшийся, если кого и убивали, так заартачившихся крестьян, не желающих платить две дани разом.
- Когда женщин так убивают. Тем более, благородных. Вчера, на римском тракте. Всю ночь коня гнал, не поверите.
По несчастному животному видно было, что перебежчик не врет. Но даже если там засада, какая разница, когда идет вся дружина? Эрл ждал невесту как раз по этой дороге, а потому я оказался в седле. Хотя на сей раз и не во главе. Мы взяли по две заводных - и обе были в мыле, когда я вернулся в бург. И пока начальник рассказывал эрлу о страшном и непоправимом - попался в цепкие ручки зазнобы.
Не хотел я ужасы пересказывать, а толку? Если Санни чего втемяшится, выбирай: или ты с ней не знаком, или все будет, как она скажет. По крайней мере, до свадьбы. Да и после, подозреваю, будет она покорнейше из мужа веревки вить. Пришлось рассказать. Ненаглядная раздумывать долго не стала.
- Женщина, - говорит, - Мужчина до такого не додумается...
Тут рога прокричали. Мол, все в седло. Что тут думать? Нужно мстить! Есть перебежчик, что обязуется прямо к лагерю лесных вывести. Говорит, его прежняя жизнь устраивала. А резаться с нами насмерть он не жалает. Я-то знал уже, что такое бритты. Не верил. И эрл бы не поверил. Если бы подумал. Но за него приказы отдавала ярость.
Что умница-Саннива подсказать пыталась, я понял не сразу. Догадался, уже когда рубился с "лесными". Поезд вырубил все тот же проклятый богатырь. А с невестой эрла жрица богини расправилась. А сам Проснувшийся, верней всего, этого и не увидел. Иначе б поправил. Не нужно было уродовать лицо. За мертвую красавицу мужчине отомстить захочется сильней, чем за кусок мяса...
Опять вышел нам убыток. Одно название, что победа. Отбили у врага поляну, разогнали. Так другую найдут. Соберутся. Убили многих? Так и у нас не все вернулись. Мне вот ногу поцарапали. Главное же - от лесных станет много больше беспокойства. Я к десятнику, а толку? После того, как перебежчик точно вывел на лагерь лесных, за ним не следили. Зря. Исчез, как не бывало.
Тогда и стало ясно - двум народам на одной земле не ужиться. Что ж, снопы метать копьями да молотить топорами нам привычно. А что рабы в кучу собрались - так оно и проще выйдет, чем по чащобам их ловить. Жаль только было, что меня, как подранка, в бурге оставили. Оказалось - не случайно. На второй день, как эрл против мятежников выступил, вести пришли.
Мерсиец Пенда повернул на нас. На севере оказалось хуже, чем нам в кошмаре примниться могло. Ополчение и собрать не успели, король сбежал, куда глаза глядят. Винчестер с Дорчестером, столицы славные, обе на дым ушли. Забыл я про больную ногу, гонцом вызвался. Дурные вести эрлу привез. Боялся - прискачу, а господина моего лисицы доедают. Но нет, лагерь стоит, стяги вьются, рога поют, войско строится.
Эрл выслушал, поиграл желваками... Глянул на мою довольную рожу, и хлопнул по плечу.
- Вот молодец, не уныл! Ну, ступай, отдыхай.
- Господин мой, - говорю, - разреши в строй встать.
А то, думаю, боги за опоздание сочтут. И отнимут у наших победу.
Эрл и вовсе рад. Сказал, что с такими молодцами ему и Пенда не страшен. А еще велел в первый ряд, как тэну положено, не становиться. Мол, случись чего, ему и живые храбрецы понадобятся. Вот потому я и во втором ряду. Стараюсь дышалку унять, да через плечи и щиты первого ряда туман впереди разглядываю. Оттуда топать должно, лязгать. А то и вопить. Бритты стоять на месте не умеют. Если стоят - проигрывают. Они должны наброситься на нас, отойти, ударить снова... Но вот туман опускается, открывая чужой строй. Недвижный, странно приземистый. В первом ряду - удивленные голоса:
- Да они на коленях!
- Пощады просить вздумали? Не дождутся!
Ну, из второго ряда тоже неплохо видно.
Точно. Все войско штаны травой красит. И знамена склонены. Глупые самодельные знамена без наверший. Неотбеленые тряпки с тремя угольными чертами. Только не могут они сдаваться. От чужого строя шибает чувством, и это - не страх. Сосед справа бормочет под нос:
- Зря радуются. Бритты молятся. Ох, чую, жарко сегодня будет.
- Ничего, - говорю, - попотеть при всякой болезни полезно.
Мне сегодня никакими бриттскими молитвами настрой не сбить. Сегодня я, наконец, успел. А значит, еще посмотрим, чья возьмет.
![обложка []](/img/k/kuznecow_wladislaw_arturowich/aab/cc05c8502b42.jpg)