Аннотация: Записка первая. О странном докторе и его необычной пациентке.
- Доктор, вы выписываете меня?
- Да.
- Доктор, вы в своём ли уме?
- Я не жалуюсь на рассудок, Хоуп.
Молчание повисает в комнате. Но его тут же нарушает гул проезжающего прямо за окнами поезда. Доктор сегодня принимает на дому. Сегодня дом - это самая дешевая комнатушка из тех, что можно снять на окраине Лондона. С невероятным шумом поездов, проносящихся мимо окон с интервалом в двадцать минут, а иногда и того меньше.
Та, что на первом их сеансе милостиво разрешила звать её Хоуп, сидит в продавленном кресле, подобрав под себя ноги.
Доктор, тонкий и прямой, застыл на старом диване, служащим ему ещё и постелью.
Комната небольшая, прямоугольная, примерно восемнадцать квадратных метров. Всё её пространство плотно заставлено мебелью: большой стол, старинный полуразвалившийся стул, диван-кровать, продавленное кресло, шкаф (такого размера, что в нем уместилась бы вся Нарния), и полки, полки, полки. Стеллажи и стеллажики, везде, где только осталось для них место, стоячие и навесные. И все эти полки завалены и заставлены разномастным барахлом: старинным и новым, уместным и не слишком. Все эти разномастные шкатулочки, коробочки, сломанные музыкальные шкатулки начала девятнадцатого века производили впечатление не дома, а барахолки.
Но Доктор чувствовал себя здесь безумно уютно, ещё уютнее он ощущал себя от того, что вместо делового костюма на нём была любимая толстовка и узкие джинсы.
Хоуп была любимой пациенткой Доктора хотя бы уже потому, что ради неё ему не нужно было изображать респектабельность. К сожалению, люди не склонны доверять психотерапевту в мятой толстовке.
Но Хоуп человеком не была.
- Я сделал для вас всё что мог, Хоуп. Дальше вы справитесь сами.
- Доктор, но я боюсь, - лихорадочный блеск в глазах.
- Это нормально, Хоуп. Вы боитесь, значит, учитесь верить. Вера - зыбкая субстанция.
- Доктор! - в голосе его пациентки сквозит отчаяние.
- Давайте начнём сначала. Вы пришли ко мне по совету друзей, Хоуп, потому что у вас была серьёзная проблема. Вы медленно умирали и не могли найти на то причину. В результате наших сеансов мы докопались до сути. В вас престали верить, Хоуп, а для зубной феи это фатально. Вы мне, помнится, не поверили, но ведь это так.
Он вспомнил, как она впервые появилась здесь. Крохотная, размером всего с ладонь, такая милая, зубастенькая крошка. Как потом увеличилась до своих реальных размеров. Хотя реальный размер - неправильное понятие, когда имеешь дело с существом, состоящим из эфира. Просто она решила стать соразмерной ему. Доктору едва удалось сохранить спокойствие на лице. Существо, возникшее перед ним, пугало до чёртиков. Она просила называть её Хоуп и улыбнулась ему. Даже её улыбка кусалась.
Доктор вспомнил и их первый сеанс.
- Ха! Доктор, а вы не перечитали детских книжек?!
- Нет, Хоуп. Не спешите поднимать меня на смех, я всё объясню. Понятия, данные людьми вашему народцу - феям, эльфам, всем вам - меняются, смысл остаётся... Так вот, вам всегда хватало уверенности в себе. Ни одна фея не умрёт, если ребёнок перестанет в неё верить. Не надо хлопать в ладоши. Но тем не менее вера важна. Она составляет основу вашего существования, как и у людей. В этом вы не слишком-то и разные. Вам всегда хватало уверенности в себе, но не веры. А что же происходит сейчас? Дети перестают верить в вас, Хоуп. И ваше ментальное тело страдает, вы теряетесь в жизненном потоке. Для эфирного существа это смертельно опасно.
Она выслушала его молча, затаив дыхание, устроившись в кресле поудобнее и подобрав под себя ноги. Она постоянно перебирала пальчиками на ногах; их было больше, чем у человека.
Они стала верить своему врачу с первого сеанса, а доверие - основа успешной психотерапии.
Они много говорили о жизни Хоуп. О её работе.
Она много смеялась и жестикулировала, её тоненькие, похожие на стрекозиные, полупрозрачные крылья беспрестанно подрагивали.
- Доктор, эти современные дети просто ужасны; представляете, недавно один мальчик оставил мне записку, цитирую: "Дорогая Зубная фея, никто из моих друзей не верит в тебя и все надо мной смеются, но я верю, что ты есть. Я верил в это всегда, жаль, что мы больше не увидимся. Это мой последний молочный зуб, пожалуйста, вместо монетки подари мне плейстейшен. Хочу иметь от тебя на память нечто весомое".
Доктор смеялся.
- Американские дети - это особая категория. И что же вы?
- Подарила. Как после таких признаний ударить в грязь лицом? Американские феи, Доктор, тоже особая категория, уверяю вас.
И так, постепенно, шаг за шагом, Доктор вёл свою пациентку к простой истине о её важности, значимости и целостности. О том, чего не хватает людям для веры. И феям, как выяснилось, тоже.
- А вера в Бога, Доктор?
- Вам ли говорить о Боге, Хоуп? Согласно верованиям людей, вы не его дитя.
- Согласно верованиям христиан.
- Вера в Бога - это как мостик, проще верить в кого-то идеального, сотворившего тебя, чем в себя самого. Меньше ответственности, ведь на всё воля Божья. Но прошу простить меня, здесь я высказываю личное мнение, чего в общении с пациентом делать не должен.
- Вовсе не верить в Бога странно для человека, Доктор.
- Я не совсем человек, Хоуп. Я - одиннадцатое и второе удачное творение того, кого многие считали Богом. Прошу прощения, я снова о себе, нарушение врачебной этики.
- Всё в порядке, Доктор, - заверила его Хоуп. - Я не верю в старика с белой бородой.
- То есть в Бога вы не верите?
- Отнюдь, я не верю в Бога христиан, иудеев, мусульман, в Будду, в божеств индуистов, хотя лично знакома с некоторыми из них. Я не верю в человеческих божеств. Но в Бога, сотворившего всё сущее, я верю безусловно.
- Не думал, что вы религиозны, Хоуп.
- У вас странное мнение обо мне, Доктор.
Его мнение успело поменяться. За иной формой существования, за непомерной гордыней, за кинжально-острыми зубами он разглядел прекрасную женщину. И за время их общения он успел оценить эту женщину по достоинству.
Он даже нарушал врачебную этику. Иногда они болтали о личном, о мелочах. Однажды он позволил себе что-то вроде флирта.
- Я всё же не так молод, Хоуп, мне уже сто семьдесят, как-никак.
- Пффф, Доктор, вы ещё ребёнок, поговорим, когда вам будет тысяча сто семьдесят.
- Ловлю на слове, Хоуп.
- Как думаете, мы ещё будем, Доктор?..
- Ваше племя эфемерно, но страшно живуче, вы будете, но уже не здесь.
- А где будете вы?
- Там, где я буду нужен.
Сегодня был последний сеанс. Последняя встреча.
- Мы проделали немалый путь, Хоуп. Должен отметить, я горжусь вами. Мы нашли корень проблемы и путь её устранения. Вы учитесь верить в себя, Хоуп... И я вам больше не нужен.
- Вы правы, Доктор, - она улыбнулась своей кусачей улыбкой, состоящей из множества острых иголок-зубов. За эти три месяца он перестал бояться этой улыбки. Он даже находил её весьма кокетливой.
- Я буду по вам скучать, - добавила Хоуп.
- Вы ведь тоже знали, что это наш последний сеанс?
Она не ответила.
Молчание снова прервал поезд.
Он встал с дивана, она поднялась с кресла и подошла к нему.
- Это вам, Доктор, - она извлекла из складок платья и протянула ему чудесное самодельное украшение, множество бусин, наклеенных в небольшую металлическую рамочку. - Не все дети просят что-то на память у меня. Маленькая девочка с синдромом Шерешевского - Тёрнера подарила это мне, чтобы я помнила о ней. Дети редко дарят мне подарки, Доктор... Я хочу, чтобы и вы помнили меня.
Он взял кулон из тонкой руки с шестью пальцами с безумно длинными острыми коготками. Коготки больно оцарапали его ладонь.
- Надеюсь, для детей вы не делаетесь такой большой, они могут испугаться, - прошептал он.
- О нет, для них я - прекрасная фея... Для вас я хотела быть собой.
Они были одного роста, тянутся ей почти не пришлось. Сперва она поцеловала его нежно, почти невесомо накрыла его узкие губы своими пухленькими губками, но затем страстно впилась в них, насквозь прокусив нижнюю губу.
Он охнул, отстранился, по его подбородку стекала кровь. Весь её рот был в крови.
- Это тебе на память, дитя человеческое.
Она улыбнулась в последний раз своей кусачей улыбкой, стала полупрозрачной и полностью исчезла.
Он обессиленно сел на диван, коснулся прокушенной губы.
Вечерело. Доктор Мария сидел на большом подоконнике и смотрел на проезжающий поезд. Он выбрал эту комнату за подоконники и поезда. За те три месяца, что он тут жил, он успел её порядком захламить. Сейчас он с сожалением оглядывал горы хлама, понимая, что пора переезжать.
Он пил остывший кофе из неделю не мытой кружки. Потом потянулся за сигаретами, закурил.
- Чертовы палочки смерти, ну отчего вы такие вкусные? - лениво протянул Доктор. Потом достал старенький мобильник и набрал знакомый номер.
- Привет.
- Привет, что опять стряслось?
- Меня, кажется, только что бросила фея, приезжай и утешь меня, милая.
- Ты же знаешь, я не умею утешать мужчин, только иметь, - улыбнулась на той стороне трубки маленькая ведьма по прозвищу Дрянь.
- Дрянь, вот ты очень фиговый друг!
- У меня сестра идёт в первый раз в первый класс в новой школе, я не собираюсь лететь в Лондон. И брось сигарету, я слышу, как ты куришь.
Он послушно бросил сигарету в чашку с недопитым кофе.
- И вообще, - продолжала Дрянь. - У тебя разбитое сердце по пять раз на неделе. Да ты простой кобель!
- Но-но, попрошу не оскорблять, я интеллигентный кобель. Мой девиз: "Трогать словами, но не руками".
- Ну, батенька, это ещё хуже.
- Может, мне свалить в Сараево? - задумчиво произнёс он.
- Лучше в Сербию.
- А ты приедешь?
- Я подумаю.
- Не приезжай, я буду в Ираке, там снова бомбежки, мирное урегулирование американцев ужасно мирное.
- Будь осторожен.
- Через полгода я снова буду где-нибудь в восточной Европе, даже мне надо отдыхать.
- Я приеду.
- Я позвоню...
- Я буду ждать.
- Я люблю тебя, малышка.
- Заткнись, старый кобель!.. Я тебя тоже.
Она повесила трубку. Он улыбнулся, потрогал прокушенную губу, а потом засунул руку в карман джинсов и аккуратно погладил кончиком пальца кулон работы одной маленькой американской девочки с синдромом Шерешевского - Тёрнера.