потом, в следующей жизни. Я хотела сказать....впрочем, это не
имеет значения, что хочет сказать тот или иной человек.
Главное - что произнесено. Я открыла рот, чтобы сказать "ДА",
но с моих губ слетело "НЕТ". По тому, как вспыхнули глаза милого
Vi я поняла, что не ошиблась. "Жизнь игра, а люди в ней - актеры".
Мне 37, вспомнила я. Хороший возраст. Для всего. И для игры.
Я соблагоизволила посетить выставку известного
художника, причем знаменитость пригласил меня вместо жены.
Все решили, что .... не знаю, что решили все, а я так очень удивилась.
Позднее стало ясно - знаменитость хороший семьянин.
Искренне любит жену. Не стал испытывать ее терпение.
А мне, как начинающему литератору очень полезно.
/ "Тяжело в ученье, легко в бою"./
Он представил меня как добрую знакомую.
Выставка разместилась в приват школе, в музыкальной
приват школе, и основным блюдом было песнопение
русских романсов в честь маэстро.
Русские романсы немецкими оперными голосами,
Мы слегка опоздали, пение уже шло полным ходом,
и нас устроили в первом ряду с краю, около прохода.
Опоздали мы из-за любви к искусству, конечно.
За час до начала выставки в студии этого самого маэстро
я испачкала в алой масляной краске свои
белые брюки - ну, увлеклась натурой,
не заметила сразу /я беру уроки живописи
у маэстро/, а потом было уже поздно ехать домой
и переодеться не во что. Так вот, пришлось
прикрываться портфелем с моими стихами,
которые я теперь повсюду таскаю с собой. Я пробиралась
за художником, не отрывая портфель от левой ноги,
это было не очень удобно - много народу, и я всех задевала, но,
извините, сами мы не местные...то есть блеск рубинов и изумрудов
доставлял истинное блаженство ценителям, а я в исчерченных
джинсах...но я поэтесса, а творческие личности имеют право на...
Наконец, я уселась, самая крайняя в первом ряду,
и волны оперного голоса ударили мне в самое сердце. И в самое ухо.
Как это можно было выдержать? Закалка...Посередине действия,
когда оперная дива в четвертый раз попыталась прорыдать слово "маргаритки"
- она пела романс на музыку Рахманинова "Как много маргариток",
каверкая слова так, что скрежетал металл, она выдала такого петуха,
что пальцы мои невольно разжались и портфель со стихами
сполз в сторону прохода. Я решила его не поднимать,
чтобы не создавать лишней суеты - в зале немцы, а это народ
шума не терпит, Певица извинилась, выбежала из зала.
Прошло несколько минут, зал постепенно загудел, заволновался.
Некоторые несознательные граждане уже потянулись в холл,
к столам для фуршета. Зажгли свет.
Все пребывали в растерянности. Аккомпаниаторша хлопотала
около пюпитра, прошла в зал, стала шептаться с приятным молодым
мужчиной, скромно одетым в черную футболку. Они стояли рядом,
и говорили по -русски. Так вот оно что! Пианистка наша, родная,
а певица немка, не успела выучить романс, потому что произошла замена -
ее аккомпаниаторша лежит с гриппом, а у пианистки другой репертуар.
Случилась накладка, к тому же певица никак не могла произнести
русское слово маргаритки , два раскатистых "р" без подготовки не пропоешь.
Вечер готов был сорваться. "Хорошо, а фиалки ее устроят?", - спросил юноша,
так я его определила,очень уж был он молод. Художник потянул меня за руку, которую
я держала на штанине, прикрывая пятно. Кстати, в проходе не было моего портфеля,
кто-то поднял, но я не беспокоилась - кому в этом зале нужны русские стихи,
по-русски здесь понимали художник, пианистка, юноша и я, а мы квоты не составляли. Я переключилась на комментарии к работам мастера, которые были в беспорядке развешаны по стенам и прочим поверхностям зала. Картины были неплохие, они не были исковерканы чужими бездушными руками, а вот русские романсы ...Дива вернулась, похорошевшая, решительная, со сверкающими глазами.
Вот это по-нашему, молодец, не сдается, обрадовано заерзала я.
Дива поставила на пюпитр черную папку-портфель, порылась в ней, вытащила листок, смешно сморщила носик и передала листок пианистке. Та громко зачитала:
"Исполняется романс "Пахнет фиалками", музыка Сергея Рахманинова,
стихи Зинаиды Гиппиус." Я не успела удивиться, как зазвучало вступление
уже знакомого романса, дива открыла рот и пропела, пропела мои собственные строки, ночной выкрик моей души : "Пахнет фиалками, пахнет духами, тихо сижу я,
страницы листаю". Я хотела сказать художнику, какое это безобразие, что это мой портфель, моя папка, мой стих, что я только полчаса назад прижимала его к масляному пятну на джинсах, что пятно осталось, вот оно, а стих за это время успел
заделаться романсом, поменять автора, приобрести композитора, но поняла, что онемела. Я вслушивалась в строки, это было мое детище, мое творение, мои мысли и...не смотря на пронзительный голос дивы и некоторую неточность речи, под трагическую музыку Рахманинова это звучало! Мне это нравилось. Я ощутила...это чувство, наверное, оно называется созидание. Когда твой труд приобретает форму, облик и начинает свою жизнь, самостоятельную, не зависящую от тебя жизнь, твой труд имеет на это право, он признан. Залу тоже понравилось. Загрохотали аплодисменты. Художник протянул: "Неплохо". И приветственно поднял ладони.
Маэстро сидел рядом и не догадывался, что хлопает не только диве, но и мне.
Если бы я была не совсем нормальная, то есть я хочу сказать, что если бы я оставалась собой, я бы точно пошла бы сейчас на сцену, или к юноше в черной
Футболке и устроила бы... что? Не знаю, чтобы устроила та я, какой я больше не была. А эта я спокойно сидела и слушала, как ее творение вызывают на бис. И даже
Прониклась симпатией к Диве. Когда все это действо закончилось,
Диву одарили рукопожатиями и орхидеями, туго перевязанными двумя пальмовыми ветвями, так, что приняв букет, певица скрылась за ним до конца вечера, потому что цветы решительно некуда было положить - зал тут же заперли, погасив свет,
видимо из экономии, а в холле, где накрыли столы для фуршета, было все продумано до мелочей, чтобы застолье не перешло в попойку - узкие пространства между столиками, отсутствие банкеток и стульев, а так же вешалок.
Конечно, кроме нескольких человек, включая меня, все были без верхней одежды - шубы в виде авто, на четырех колесах, мерзли на парковке.
Бедная дива была скрыта за своими пальмами, иногда ей ненадолго удавалось
протянуть сквозь плотные листья пальчики, чтобы ухватить снедь, исчезающую под мерный гул приглашенных гостей. Я представила себя с этим букетом, с половиной
этого букета - в целый я не вписывалась в табель о рангах,
и облегченно вздохнула. Тяжело бремя славы. Про диву все, как водится,
забыли, хоть и неплохо она пела, но вечер катился дальше. Я засобиралась домой, хотела уйти тихо, по-английски, достаточно, Vi узнает завтра, где, с кем и как я провела вечер. Играть так играть, я свою роль исполнила неплохо. Надо только найти портфель со стихами. Значит, надо искать человека в черном.
Он сидел внизу, в не отапливаемом малом зале, и читал мои стихи. "Нравится?", -
Спросила я. "Очень!",- он посмотрел иронично, и в то же время виновато. Глаза у него были спокойные, серые. Не голубые, не зеленые, не темно-карие, а обычные,
Простые серые глаза. От таких глаз не лишаются рассудка. "Для кого ты все это написала? Могу я узнать, кто твой герой и где он?" Я пожала плечами. Он встал, протянул руку, представился - Юра. "Давай знакомиться. Я музыкант, композитор, пишу хард - рок. И знаешь, я только что сочинил песню. На твой стих. Нам надо поработать, сделаем рыбу..." "Я не люблю рыбу, меня тошнит от ее запаха, с детства", - автоматически ответила я и присела на стул, который Юрий
успел вовремя пододвинуть. Закружилась голова. Два шлягера за один вечер - не многовато ли? Рахманинов, а теперь еще и рок...
"Ты устала", - комментировал он. Вдруг я поняла, что еще одно слово и я заплачу.
И уже не остановлюсь. И не будет в мире такой силы, которая сможет меня остановить. Я залью слезами всю сушу, они будут прибывать из недр моей души и
Случится второй мировой потоп. Я выхватила портфель, стихи белыми ручейками
Заструились по полу. Я бежала по лестнице, бежала быстро, хорошо, что куртка была на мне, я так и сидела в зале в грязных джинсах и куртке, я же говорю - вешалок у вас тут нет, рявкнула я кому-то. Кажется, это был художник, но мне было
Не до него. Рыдания уже прорвали бронь, уже клокотали в груди, я шла по чужому ночному городу, я была одна, одна в самом центре Европы, и я кричала отчаянно и беспорядочно: это мой стих, мой, не Зинаиды Гиппиус, это стих этой сумасшедшей,
Которой я не хочу быть, но я это она. Это моя жизнь катится к дьяволу, это я тону, или уже потонула... Я так увлеклась истерикой, что забыла - последние шесть евро
Я отдала художнику за занятие. Я беру уроки. Я учусь. А за уроки надо платить. До моего города, где меня ждут две дочки - час с небольшим на региональном экспрессе, билета нет, ехать на нем - рискованно, значит придется ехать на электричках, медленно, холодно и тошно. И мне не 27 лет. И у меня нет...И у меня есть стихи, - сказала я себе, или она сказала ей, или мы сказали им.
"Пахнет фиалками. Пахнет духами.
Тихо сижу я, страницы листаю.
Я - это ворох рассыпанных листьев.
Я - километры отмотанных мыслей.
Я хочу летом быть, быть хочу раем.
Лотосом царственным. Но я - иная"...
"Кто я? И где я?
Кто спас мою душу?
В руки кто кисть дал?
Кто время разрушил?
Кто мне молитвы читает ночами?
Кто разобрался с семью палачами?
Кто тень безумия хочет отвадить?
Кто за меня жизнь решает наладить?
Кто подарил мне фантазий сюжеты?
Кто ты? Откликнись! Не слышно ответа.
Пахнет фиалками. Пахнет духами.
Смутно твой образ в себе различаю".
Опять эта поэтесса забыла главное.
Забыла спросить у Юры, какое стихотворение он выбрал.