У каждого классного руководителя бывают неприятные периоды жизни, которые кажутся появляющимися и исчезающими непредвиденно и неожиданно, потому что мысли о них напрочь изгоняются сознанием, хотя в коридоре третьего этажа на доске объявлений висит график, где совершенно ясно указываются по две недели в учебном году, когда жизнь каждого классного руководителя становится запланировано неприятной. Это недели дежурства по школе. Посмотришь на этот график, подсчитаешь, что до знаменательной даты осталось столько-то недель, и сразу же забываешь об этом. А потом внезапно убеждаешься, что уже дежурит класс, после которого мучиться уже мне.
На мою долю, как и на долю всех, тоже приходится две недели в этом году: в начале второй четверти и в начале четвёртой. Накануне страшной недели всегда ждёшь всяких неприятностей, в начале её чувствуешь, что жить можно и в неделю дежурства, в середине - что жить можно, но очень трудно, а в конце - что жизнь невыносима и лишь с вечера пятницы можно будет начинать жить заново. Мой класс тогда ещё не учился по субботам, поэтому граница между жизнью и существованием проходила именно вечером в пятницу.
Первая неделя дежурства в этом году выдалась тяжёлая. Чем старше становились мои дети, тем менее дисциплинированы и ответственны. В восьмом классе даже те, на кого ещё в седьмом можно было положиться, стали неуправляемы. Меня всегда-то удивляло, каким образом нам удаётся избегать повторного дежурства, назначаемого в наказание за плохое плановое дежурство. Наверное, если бы я была в ссоре с кем-либо из администрации, то "штрафное" дежурство обязательно и с полным правом было бы мне назначено. Мне остаётся лишь одно сомнительное утешение - мой класс не единственный безответственный, есть и другие подобные, даже хуже есть.
В этот раз плохое поведение моих детей побило все рекорды. Утром я с ног сбивалась, выискивая неспешно и с большим опозданием приходящих детей и расставляя их по наиболее значимым постам. Днём мне приходилось вылавливать детей по всем этажам и закоулкам и гнать на посты, то призывая к порядку, то взывая к совести, то прибегая к угрозам.
Но вот наступила пятница - последний день не только моей школьной недели, но и дежурства. Если мой класс не особенно набедокурит, то закончится хотя бы это испытание для моих сил и нервов. Кроме того, на эту злосчастную пятницу выпало ещё одно несчастье - родительское собрание. Хорошо ещё, что день родительских собраний назначили на пятницу, а не на начало или середину недели. Всё-таки в субботу у меня выходной. Не раз бывало, что учителя до десяти вечера сидят в школе, разговаривая с родителями то оптом, то в розницу, а потом еле доползают до дому, чтобы на другое утро в восемь утра быть вновь в школе и давать уроки. Общение с родителями, даже самое дружеское, вытягивает все жизненные соки, а уж если попадётся какая-нибудь скандальная дама - мать двоечника... После такой нагрузки на нервы требуется день-два полнейшего отдыха.
На этот раз родительские собрания назначили на пятницу, так что суббота и воскресенье останутся у меня на восстановление сил, но и испытание ожидалось немалое. Основной бедой общения с моими родителями была их малая численность. По мне, чем меньше людей, тем лучше, но каждый раз над нами нависает опасность проверки: зайдёт директриса или кто-то из её заместителей и обнаружит, что в классе сидят шесть-восемь человек. Объясняйся потом, что я не в силах привести родителей в школу против их воли. Зато опасность общения с родителями детей из других классов, где я веду математику, заключалась в слабых знаниях моих учеников, притом, не только по математике, а по всем предметам без исключения. У меня два класса, новых для нашей школы. Детей набрали к началу этого года, отовсюду и, к несчастью, их познания нельзя назвать обширными, а известно, что чем хуже ученик, тем труднее общаться с его родителями.
Я пришла в школу в без нескольких минут восемь утра. Моих дежурных, конечно, ещё не было. Я пробежала к другому входу, но и там пост был пуст.
- Евгения Николаевна, я нигде не вижу ваших дежурных, - обратилась ко мне заместитель директора по воспитательной работе.
К счастью, я заметила двоих моих мальчиков, расположившихся на диванчике в коридоре первого этажа в компании с мальчишками из 7"А" класса.
- А почему вы здесь развалились? - налетела я на детей с энергией, заставившей зам. директора поверить, что дежурных здесь много. - Ну-ка разбредайтесь по постам!
- Ещё никого нет, - оправдывались два моих лентяя.
Зам. директора сейчас же поспешила напомнить, что дежурные должны находиться на своих постах с восьми часов, и ушла.
- Ты иди к тому входу, а ты - к этому, - направила я своих оболтусов на стратегически важные места. - Когда придут Коля и Миша, то идите на свои собственные посты, но не раньше. И не кричите, что наши опаздывают, а сделайте вид, что они вообще к нам не относятся.
- Сегодня все придут поздно, - сказал Стас с глубоким убеждением.
- Почему?
- Потому что сегодня последний день дежурства.
- Если в последний день никто не будет дежурить, то нам добавят ещё одну неделю, - предупредила я. - А я вижу, что вы этого добиваетесь всеми силами.
- Это не мы добиваемся, а все остальные, - поправили меня мальчики. - Они и будут дежурить.
- Если нам добавят неделю, то дежурить будет весь класс, и виновные, и невиновные, так что отправляйтесь по местам.
Не знаю, за какие-такие заслуги мне так повезло, но никто из нашей многочисленной администрации не указал мне на неестественно поздние приходы моих дежурных в школу. Мало того, что половина их появилась в уже около половины девятого, так ещё нашёлся ученик, пришедший после звонка.
Первый урок прошёл, и я отправилась проверять своих дежурных. Иду по школе и не вижу никого из моих детей. Наконец, нахожу одну группу на четвёртом этаже. Увидели меня и бросились врассыпную. Вижу, как толстый Коля пытается спрятаться за тоненькой маленькой девочкой, а меня и злость берёт и смех разбирает.
- Прочь отсюда, - велела я. - Живо по своим постам! Все убирайтесь!
На поиски остальных дежурных мне не хватило времени.
На следующей перемене я сразу же поднялась на четвёртый этаж и застала ту же группу в полном составе.
- Мне тебя пинком препроводить на пост? - осведомилась я у ближайшего нарушителя дисциплины.
- А почему так грубо? - возмутился тот.
- Каков поступок, такова на него и реакция, - объяснила я. - По-хорошему вы, видно, не понимаете. Неужели трудно постоять на своём месте пятнадцать минут? Подумайте только: из-за такой чепухи вас могут наказать и заставить дежурить ещё одну неделю.
- А мы не будем дежурить вторую неделю, - нахально заявили мальчики.
- Об этом вы скажете лично Сергею Александровичу, если осмелитесь, а теперь расходитесь.
На втором этаже я застала другую группу дежурных, к которым успели присоединиться двое из первой группы. Увидев меня, эти двое пустились наутёк, так что пятки сверкали не только по образному выражению. Мне не хотелось их разыскивать и призывать к порядку, ибо дело это было неблагодарное, очень хлопотное и бесполезное.
Я обошла всю школу. Когда дежурство моего класса далеко, то мне не приходит в голову смотреть, стоят ли дети чужого класса на постах или нет. Стоят - хорошо, а нет - то это, благодарение Господу, не моё дело. Однако когда дежурит мой класс, пустые посты сразу и очень грозно бросаются в глаза, поэтому тут же представляешь нашего вездесущего Сотникова, отмечающего каждый промах любого человека в нашей школе, взрослого и ребёнка. Следующую после своего дежурства неделю автоматически замечаешь недостатки чужого дежурства, а потом пережитое испытание забывается, вытесненное новыми впечатлениями. Но сейчас-то моё дежурство ещё не закончилось, поэтому безлюдные посты действовали мне на нервы, но где пряталась большая часть моих детей, я не могла понять. Кое-как, то уговорами, то угрозами, то воззваниями к совести, мне удалось призвать к порядку часть класса, и я пошла на третий урок.
Раньше я воспринимала очень болезненно, когда какие-то мои дети не учатся и плохо себя ведут на моих уроках, но потом увидела, что точно так же они ведут себя везде, а чем дальше продвигается новейшая история России, тем меньше детей приходит в школы воспитанными и порядочными. У нас далеко не у всех классных руководителей классы ведут себя прилично, а у тех, кто прочно держит класс в руках, имеются свои особые рычаги воздействия на детей, заложенные в жёстком характере. Чаще же всего учителя боятся лишний раз связываться с родителями (ведь известно, что у плохих детей и родители не лучше), поэтому дети привыкают, что многие их проступки остаются безнаказанными, и совсем распускаются. У меня не хватает характера доводить дело до конца, и я многое прощаю своим детям.
К концу третьего урока раздался телефонный звонок, и Сотников своим басом пригласил меня на перемене к себе. Дело ясное, что ему надоел мой класс и нас хотят наказать вторичным дежурством.
- Зайди, пожалуйста, Женя, не забудь, - закончил Сотников.
"А может, дело в чём-то другом?" - подумала я, решив, что тон Сергея Александровича слишком любезен для жёсткого выговора.
Я прикинула, что ещё может оказаться причиной моего вызова. Мне на ум приходили лишь отдельные ученики из десятого класса, где Сотников был классным руководителем.
Когда урок был окончен, я торопливо стала выпроваживать детей из своего кабинета.
- Можно остаться здесь? - спросили несколько человек.
- Нельзя. Я сейчас сама ухожу, а кабинет запру.
- Мы вас здесь подождём.
Мне пришлось проявить жёсткость и не слишком вежливо выставить особо упорных. Почему-то всегда находится три-четыре человека, которые пытаются непременно задержаться в классе, когда учитель торопится уйти. Это одно из проявлений закона подлости.
Заперев дверь за крайне недовольными упрямцами, я поспешила на четвёртый этаж. В кабинете Сотникова уже были, кроме хозяина, бывшая заместитель директора по воспитательной работе Савельева, новая заместитель директора по воспитательной работе и несколько моих мальчиков. Последние стояли в ряд вдоль доски, из чего следовало, что будут разбираться их проступки.
- Садитесь, Евгения Николаевна, - пригласил Сотников. - Начнём, а то перемена не так велика. Ко мне поступила жалоба от учителя физики Славиной Александры Владимировны. В её кабинете был урок английского, во время которого дети вашего класса, Евгения Николаевна, заплевали кабинет.
- Я знаю, - подтвердила я. - Двое мальчиков признались сами и уже отработали в кабинете физики.
- Да, двое отработали, - согласился Сотников. - Но два человека не могут так запакостить кабинет. Я вызвал сюда всех мальчиков из 8"А". пусть виновные признаются сами и честно отработают на уборке школы. Вы согласны со мной?
- Согласна, - ответила я и добавила. - Как правило, если в моём классе что-то происходит, то в этом оказывается замешан Саша Кошкин. Саша, будь честным и ответь: ты виноват?
- Я здесь не при чём. Я сидел на первой парте прямо перед учительницей.
- Хорошо. А кто виноват? Кто среди вас, мальчики, порядочный и смелый человек?
Молчание.
- Сделаем так, - предложил Сотников. - Вы, Евгения Николаевна, после уроков проведёте расследование. Если никто не признается, то весь класс на следующей неделе будет отрабатывать в течение трёх дней.
- Хорошо, - согласилась я.
- Идите все, кроме вас двоих.
Мальчики вышли из кабинета, и у доски остались лишь Кошкин и Мамедов.
Саша Кошкин был более чем странным мальчиком. Когда-то в младших классах над ним издевались в школе, где он тогда учился. Перейдя в нашу школу, он сам стал издеваться над детьми. В шестом классе его поведение стало очень опасным, и я боялась, что он искалечит какого-нибудь ребёнка. Он мог подойти к кому-нибудь из детей, сидевших на банкетке в коридоре, и неожиданно стукнуть его головой о край подоконника. Чего он только не творил! К счастью, он с приятелем попался на глаза милиции за распитием в парке пива. Только тогда, после вмешательства милиции, на его поведение наконец-то была вынуждена обратить внимание администрация нашей школы. В седьмом классе его поведение изменилось: он не учился, очень мешал на уроках учителям, но перестал калечить детей. В восьмом классе его поведение стало совсем противоестественным. Если он приходил в класс, ложился на свою парту и засыпал, то урок можно было считать удавшимся, если же Кошкин не ложился спать, то тетради и учебники он не доставал, а принимался кидать в учеников то яблоками, то ручками. Однажды, после моего с ним разговора по душам он сидел тихо почти весь урок и даже что-то писал, но неожиданно схватил пенал и кинул его наудачу через весь класс. Пенал ударился о жалюзи, к счастью, задвинутые, и упал возле первой парты. Когда его начинали ругать или даже просто с ним беседовать, то он спокойно и рассудительно приводил множество совершенно диких доводов, оправдывающих его поведение. Саша всегда и во всём считал себя правым. Я подозревала, что он шизофреник, тем более, что у него несколько лет назад была черепно-мозговая травма. Хуже всего, что Савельева взяла над ним шефство, а так как она придерживалась теории, что даже если человек ведёт себя безобразно, то кто-то обязательно должен его хвалить, и привела эту теорию в действие, то совершенно запутала Сашу. Теперь он уверился, что прав во всём и единственный человек, который к нему не придирается, это Любовь Александровна, а другие к нему попросту несправедливы.
Второй мальчик Алик Мамедов, появился в нашей школе недавно, по великой просьбе директора его школы. Нас честно предупредили, что он тихий, но не знает абсолютно ничего. Не знаю уж, почему наша директриса согласилась принять к нам двоечника по всем предметам. Кроме того, что Алик не знал материал даже четвёртого класса, так он ещё прогуливал, причём прогуливал больше, чем присутствовал в школе. А хуже всего было то, что Алик оказался давнишним приятелем Саши, и с его появлением Саша совсем свихнулся.
- Теперь разберёмся с вами, - заговорил Сотников, обращаясь к двум мальчикам. - Вас поймали на том, что вы на каждой перемене выходили из школы с почти пустым мешком, делая вид, что выносите мусор...
- У нас были полные мешки, - возразил Кошкин с видом и интонацией профессора.
- С пустыми. Не перебивайте меня, молодой человек. И делали вы это для того, чтобы курить... Не отпирайтесь! Камера наружного наблюдения засняла вас возле сарая. Если вы будете говорить, что вас напрасно обвиняют, то мы вместе просмотрим видеозапись. Кроме того, я давно наблюдаю за вашим поведением и постоянно получаю на вас жалобы. Да, Евгения Николаевна, на них жалуются?
- Да. Алик часто прогуливает и ничего не делает на уроках. Он не мешает, но и не работает. Он лишь присутствует в классе, а не учится. Но чаще он прогуливает. А Саша безобразно себя ведёт, всем мешает. В лучшем случае он просто спит. На это же жалуются и другие учителя.
- У меня Саша работает и ведёт себя безукоризненно, - вмешалась Савельева.
- На это же жалуются и другие учителя, кроме Любови Александровны, - поправилась я.
- Кто это на меня жалуется? - спокойно спросил Саша. - Я хочу, чтобы мне перечислили учителей, которые на меня жалуются. Кроме вас, никто на меня не жалуется.
- Я обошла всех учителей и узнала их мнение о тебе, - заявила заместитель директора по воспитательной работе. - У всех есть к тебе большие претензии.
- Молодой человек, вы ведёте себя плохо, а вы, Алик, усвоили манеру прогуливать школу. Теперь вы замечены в курении на территории школы. Больше вы не будете выносить мусор. Вы будете назначены на другие посты. Кроме того, я отдал распоряжение выносить мусор, только если контейнеры будут полны. Запомните, что теперь я буду наблюдать за вами обоими. Идите и помните, что вы у меня на заметке.
Перемена уже две минуты как закончилась, и мы разошлись по кабинетам.
- Опаздываете, - объявил один из мальчиков из десятого класса.
В каждом классе обязательно находится парочка детей, позволяющих себе делать замечания учителям.
На следующей перемене я вышла в коридор и встретилась со своей коллегой, тоже учителем математики, Леной Петровной.
- Я сегодня дежурю, - заговорила она, - и наблюдаю странную вещь: на каждой перемене к нашей звезде стекаются Мария Васильевна и Кабанов.
- К кому?
- К Ступицыной. Что-то зреет. Кабанов никогда не дружил с этими подругами.
- А что между ними общего теперь? - поинтересовалась я.
- Не знаю. Это, по-видимому, бомба замедленного действия. Вот-вот рванёт.
- Интересно, чем всё это кончится? - заинтересовалась я.
Но тайна заговора трёх учителей и пяти минут не занимала моих мыслей. Сейчас меня больше беспокоило плохое дежурство моего класса. Я пошла по школе, но недалеко ушла, потому что постоянно натыкалась на учителей, которым хотелось поговорить.
- Как же я не хочу этих родительских собраний! - вздыхала учительница русского языка Ариадна Михайловна.
Я согласилась.
- После родительских собраний я весь следующий день больная, - сказала Славина.
Я и с этим согласилась, испытывая сходные ощущения.
- Какое счастье, что собрания назначили на пятницу, а то после них я никакая и неделя кажется невозможно длинной, - сказала учительница химии Белова.
- Конечно, - подтвердила я. - Завтра можно будет выспаться и отдохнуть.
- Как всё-таки плохо, что родительские собрания устроили в один день, - обратилась ко мне Савельева.
- Почему? - насторожилась я.
- Разве можно успеть зайти во все классы, где ведёшь? Я попрошу директрису назначить два дня для родительских собраний.
- Подождите, - пробормотала я. - Но ведь одни будут проводить собрания в один день, а другие - в другой. Чтобы зайти во все классы, надо будет сидеть в школе допоздна оба дня.
- Конечно. Пусть все остаются два дня.
От Любови Александровны всего можно было ожидать, даже ужасного для всех учителей требования два дня подряд оставаться в школе до девяти-десяти часов. Я поведала о её замысле подвернувшейся кстати Лене Петровне.
- Это только её мнение, - ответила Лена Петровна.
- Но она хочет обратиться с этим предложением к директрисе, - напомнила я.
Мне надо было получить гарантию неосуществимости намерения Савельевой навязать нам лишний тяжёлый день, потому что знала о нелюбви Лены Петровны к родительским собраниям и желала иметь в окружении директрисы правильно направленного человека.
- А мы все не будем согласны с этим предложением, - решительно ответила Лена Петровна.
Почти на каждой перемене те или иные учителя делились с другими и со мной своими чувствами по поводу ожидавшихся родительских собраний. Пожалуй, в школе не нашлось бы и трёх человек, которые относились бы к встрече с родителями своих учеников если не с радостью, то хотя бы равнодушно.
На четвёртой перемене ко мне прибежал один из моих мальчиков.
- Евгения Николаевна, охранник просит вас спуститься вниз.
- Зачем? - не поняла я.
- Мне надо вынести мусор из столовой, а охранник меня не выпускает. Он говорит, что вы должны придти к нему и лично распорядиться.
Кляня в душе всех охранников на свете, я спустилась вниз.
- Этому мальчику надо вынести мусор из столовой. Выпустите его, пожалуйста.
Мальчик подхватил мешок и вышел из школы, а охранник, чувствующий нелепость положения, обратился ко мне.
- Я уже замучался с этими распоряжениями. Сначала мне объявили, что выпускать дежурных из школы можно только с разрешения директора. Я позвонил директору, прося разрешения выпустить дежурного с мусором. Она разрешила. В следующий раз я опять ей позвонил. Она разрешила, но уже раздражённо. А на третий раз она прибежала ко мне с криком, что ей надоели мои звонки и она распоряжается выпускать дежурных без её разрешения. Я стал выпускать детей с мешками мусора. А сегодня на меня накричал Сотников из-за того, что я выпускал детей без разрешения. Теперь он распорядился выпускать их только в присутствии классного руководителя. Вы уж меня извините, но на меня всё время кричат, хотя я лишь выполняю распоряжения администрации.
- Да, тяжела ваша жизнь, - посочувствовала я. - Но я здесь, и теперь как классный руководитель прошу вас выпускать дежурных, но лишь если мусорные мешки у них полны. Сергей Александрович рассердился из-за того, что дети выходили из школы с пустыми мешками, чтобы покурить.
Моему мальчику я сказала, чтобы он выносил мешки из той двери, которая выходит на улицу из столовой. Не знаю уж, почему он сам или буфетчица до этого не додумались.
Не успела я подняться на свой третий этаж, по дороге встретив лишь двоих дежурных, как вновь встретилась с Леной Петровной.
- Наша администрация совсем не работает, - заявила она. - Вы это заметили? Ни по одному вопросу нельзя обратиться. Липина сказать ничего не может, а Сабельникова считает, что учителя сами должны всё решать. Даже проследить, какие мероприятия проводятся в Методцентре, не может.
Я кивнула, потому что это была святая правда.
- Кое-о-чём наша администрация распоряжается, - ответила я и рассказала о жалобах охранника.
- Только на это их и хватает, - согласилась Лена Петровна.
Я объявила своим детям, чтобы после шестого урока они отдежурили перемену, а потом не расходились, а пришли на классный час.
Шестой урок окончился, и тут же стали появляться мои дети.
- Почему вы не на своих постах? - спросила я.
- Мы пришли на классный час, - ответили дети.
- Я же сказала, чтобы вы пришли после перемены.
- А почему не сейчас?
- Потому что вы должны закончить дежурство.
- Зачем? Давайте проведём поскорее классный час и пойдём домой.
- Без разговоров по местам!
Почти все мои дети по очереди пришли ко мне, по одиночке и группами, так что такой разговор повторился несколько раз.
Дети недовольно ворчали, но вынуждены были ждать, когда закончится перемена. Наконец, прозвенел звонок на седьмой урок, и мой класс собрался в кабинете.
- Садитесь, дети, так, как вы сидите на математике, - велела я.
Дети, уже осведомлённые о причине внезапно назначенного классного часа, послушно сели.
- Послушайте, дети, - начала я, - вы знаете о причине нашей беседы. На уроке английского языка, который был проведён в кабинете физики, часть учеников нашего класса замусорила кабинет. У нас два выхода: или виновные сознаются и три дня будут мыть школу, или три дня мыть школу будет весь класс. Я предлагаю виновным честно признаться и понести заслуженное наказание.
- Кто же признается? - тоном утверждения проговорил Митя.
- Честный человек, - ответила я.
- Но он будет наказан.
- Если виновные не сознаются, то они всё равно будут наказаны, но вместе с ними будут наказаны и невиновные.
- Это нечестно! - возмутилась Ира. - Почему мы должны работать, если мы не виноваты?
- Есть ещё один вариант: сами укажите на виновных, если они такие нечестные и не хотят сознаваться.
- Это мы не будем делать, - решили дети. - Мы тогда будем предателями.
- Тогда работайте вместе с ними.
- Но почему? Мы-то не виноваты! - заволновались дети.
- Потому что вы класс, а не сборище случайных людей. Если вы так дружны, что не хотите выдавать виновных, хотя эти виновные - люди бессовестные и не заслуживают такого хорошего к себе отношения, то отрабатывайте вместе с ними.
- Но где же тогда справедливость? - заволновалась Катя. - Мы не мусорили. Почему мы должны работать за тех, кто это делал? Пусть они сами отрабатывают.
- А кто они? - спросила я. - Укажите, кто это делал, и тогда именно они будут работать.
- Мы не скажем.
- Тогда работайте все.
- Но мы не виноваты.
- Дети, - обратилась я к ним доверительно, - вы хотите слишком легко прожить на свете. Вам хочется одновременно быть хорошими друзьями и не выдавать виновных, но вместе с тем не пострадать вместе с ними. Одно из двух: или вы говорите, кто заплевал класс, и только эти лица будут работать, или вы не выдаёте их и вместе с ними несёте наказание.
- Мы не хотим ни того, ни другого, - волновались дети. - Выдавать мы не будем, но и работать не будем, потому что мы не виноваты.
- Придётся.
- Мы откажемся, и всё.
- Идите к Сергею Александровичу и передайте ему своё решение, - предложила я.
- Нет, мы не пойдём, - начали отказываться дети, переглядываясь и улыбаясь.
- Вот именно. Значит, в понедельник, вторник и среду никто из вас не уходит домой после уроков, а остаётся отрабатывать.
Костя заволновался.
- Сознайтесь сами, - предложил он. - Будьте честными, а то из-за вас придётся отрабатывать всем.
- А я не могу остаться, у меня аллергия на пыль, - объявил Коля детским голоском.
- Ты будешь возиться не с пылью. Тебе дадут задание мыть стены, - успокоила я его.
Все засмеялись.
- Давайте сделаем так, - предложил Саша Кошкин. - Я скажу, что это я намусорил, и один отработаю за всех.
Кое-кто из детей, но, к счастью, немногие, обрадовано встрепенулся.
- Такие жертвы нам не нужны, - ответила я. - Тогда виновные будут и дальше пакостить, уверенные в своей безнаказанности. Итак, решено, что весь класс работает три дня. До свидания.
- Но мы же не виноваты, - убеждала меня Ира.
- Я знаю. Но вы сами выбрали свою судьбу. Зато вы хорошие товарищи и делите друг с другом и счастье и горе.
- Ну, сознайтесь! - взывал крайне взволнованный Костя. - Из-за вас мы должны оставаться после уроков!
- До свидания, Евгения Николаевна, - попрощались осчастливленные девочки, торопясь уйти, пока я не передумала. - Всем пока!
Мне как классному руководителю хотелось, чтобы все дети дружно разделили работу, тем более, что работа будет символической, а не убегали, обрадованные, что их отпускают. Но от современных детей не стоит ждать самопожертвования.
- Сознайтесь, - волновался Костя. - Ты же кидался, Митя.
- Я не кидался. Я только вернул назад то, что в меня летело. Пусть признаётся тот, кто это делал. Вокруг меня весь пол был усеян мятыми бумажками. Не я ведь сам в себя кидал! И вокруг Стаса всё было замусорено. Он-то и не виноват, но сказал, что кидал, и сам пошёл убирать кабинет. А он, может, и кидал-то всего раз или два.
- Он уже отработал, поэтому я ему разрешила не приходить на классный час. А Степаненко тоже сам признался, и он будет работать.
- Вот Степаненко-то и кидал, а мы - нет, - обрадовался Митя.
- Если только он кидался, то почему его место всё оплёвано? - спросил Саша.
- Почему? - переспросила я. - Потому что наши скромные мальчики возвращали ему всё, что в них летело, да ещё выплачивали проценты. Мне уже всё надоело, и я ещё раз вам повторяю: или вы признаётесь, или работаете все.
- Признавайтесь, - умолял Костя. - Коля, ты же кидался.
- Нет, - убеждённо говорил Коля, - я не кидался. Я просто взял учебник и им отражал все бумажки, ручки, куски ластика, которые в меня летели. Вот так.
И он помахал книгой, как ракеткой.
- Мне всё ясно. Виноваты все.
- Мы не виноваты.
- Лично я работать не буду, - объявил Митя. - Даже не подумаю.
- Придётся подумать, - ответила я, - или мы вызовем твоих родителей.
- Не надо, - торопливо сказал он.
- Я не кидался, - сказал Андрей.
- Мы теряем время, - поторопила я детей. - Или вы признаётесь или все работаете. Поторопитесь, а то мне надо подготовиться к родительскому собранию.
- Признайтесь, - молил Костя.
- Не признаются, - презрительно заявил Саша. - Никто не признается. Это ведь не класс. Здесь все готовы предать друг друга.
- Ну, не все, - возразила я. - Просто вы, к сожалению, дружите парами или крошечными группками и не понимаете, что вы коллектив и в какой-то мере несёте ответственность друг за друга. Кто-то бросается бумажками на уроке, а все сидят и думают: "Это же не я". А надо такому сказать: "Перестань". Раз он сам до этого не додумывается, то весь класс должен ему подсказать, как себя вести. И тебе тоже, Саша, ведь и ты заплевываешь кабинеты, если сидишь не за первой партой. В последний раз спрашиваю: сознаётесь вы или нет?
- Я не плевался, - сказал Митя.
- И я, - согласился Коля.
- Тогда до свидания. В понедельник, вторник и среду подходим все вместе к Сергею Александровичу.
- А зачем? - спросил Коля. - Неужели ему так хочется с нами возиться?
- Хочется, так что мы доставим ему большое удовольствие, - ответила я.
Мальчики неторопливо покинули класс, попрощавшись и взвалив на себя свои рюкзаки.
В классе остались Костя Панасенко и Серёжа Погосян.
- Евгения Николаевна, - обратился ко мне Костя. - Я скажу, кто это делал. Это Митя, Коля, Вадим... Андрей...
- Андрей, по-моему, не плевался, - сказал Серёжа.
- А по-моему, плевался... А может, не плевался...
- Я не видел, - сказал Серёжа.
- Я не уверен, но, по-моему, плевался, - возражал Костя.
- Ладно, я поставлю знак вопроса, - согласилась я.
- Степаненко ещё, - сказал Костя.
- Он уже сознался.
- И Стас, но он уже отработал, - сказал Серёжа.
- Так говорили ведь, что он не плевался, - напомнила я.
- Он плевался, но не так сильно, как другие.
- Понятно.
- Так что теперь нам не надо оставаться после уроков? - спросил Костя.
- Не надо.
Мальчики ушли по-разному. Костя был очень доволен, а Серёжа - задумчив.
Кажется, мне как классному руководителю надо было радоваться окончанию расследования. Теперь я смогу отдать Сотникову список виновных, и он не отметит у себя, что я не способна самостоятельно разобраться с возникшей проблемой, но мне было бы в десять раз легче, если бы Костя не выдал одноклассников. Это были мальчики не слишком порядочные, но и Костя выказал себя не с лучшей стороны. Если на него нажать, то он выдаст приятелей и в более ответственный момент. Было в моё детство выражение: "С таким в разведку не пойдёшь". Ни с Костей, ни с Серёжей не то что в разведку, а в лес за грибами идти было бы опасно. Случись что - бросят и побегут спасаться сами. Впрочем, Мите и Коле тоже не доверишь важное дело.
С тяжёлым сердцем я принялась за подготовку к родительскому собранию. Надо было написать план, чтобы не получилось так, что мне и сказать-то родителям нечего. Протокол, расписание, стиль одежды, сменная обувь, вред жвачек для здоровья детей и вред от них школе, анкеты, успеваемость по предметам и по математике в отдельности (могу же я воспользоваться своим положением классного руководителя и особое внимание уделить своему предмету), поведение, разговор с родительским комитетом и "разное".
Плохо то, что придут как всегда пять с половиной человек, причём родители тех учеников, к кому нет никаких претензий.
Дверь открылась, и ко мне в кабинет зашла женщина восточного типа. Это оказалась тётя одного из мальчиков 8"Б" класса. Я с профессиональной заинтересованностью выслушала её обстоятельный рассказ о ребёнке, о ситуации в семье, об его успехах или, точнее, неуспехах и их объективной причине. К Ринату требовался, разумеется, индивидуальный подход и особое отношение. Прежде, когда я только начинала свою работу в школе, я пропускала все эти рассказы через сердце, но с годами поняла, что почти все родители плохих учеников требуют особого подхода к ребёнку, ищут объективные причины его неблагополучия в учёбе, а сами не желают даже проверить, сделано ли у ребёнка домашнее задание. Если родители богаты, то они попросту нанимают ему репетитора и считают, что час или два занятий с ним в неделю вполне заменят и домашние задания, и самостоятельную работу. Убеждать таких родителей бесполезно, потому что у них уже выработаны твёрдые правила воспитания ребёнка, не отнимающие у них время и силы. Вначале я поражалась, что опытные учителя, слушая родителей, не проникаются их заботами, а сейчас я и сама оберегаю свой душевный мир от проблем, разрешить которые не могу.
- Мы платим преподавателю, но теперь он уже не наш учитель, - закончила женщина. - Лучше мы будем платить вам.
- Спасибо, но я очень занята и не смогу найти время для дополнительных занятий.
- А если я вас очень попрошу? - настаивала женщина.
- Не смогу и тогда.
- Всё-таки постарайтесь найти время. Я к вам потом ещё зайду.
Я осталась одна, утомлённая этим визитом.
Не успела дверь закрыться, как открылась опять, и мне показалось, что вернулась та же женщина, но это была мать моей ученицы из 10"Г" класса. На семейные проблемы она не ссылалась, а прямо спросила об успеваемости дочери и попросила с ней позаниматься.
- Всё-таки лучше платить своему учителю, чем кому-то со стороны, - высказала она оригинальную мысль.
Я привела множество доводов в оправдание своего отказа, но мамаша не ослабляла железной хватки.
- А ты замужем? - спросила она.
- Нет.
- Так мы тебе и мужа подыщем, - пообещала она.
- Спасибо, не надо.
- Ты не сердись, - сказала она, погладив моё плечо. - Так позанимаешься?
- Даже ради вас не могу. У нас в школе не разрешают заниматься.
- А мы никому не скажем.
- Извините, нет.
Меня спасла учительница физики Славина.
- Пьём? - спросила она, открывая дверь. - Ой, извините, я думала вы одни.
- Пьём, - ответила я и поставила чайник. - Извините, скоро родительские собрания, а мы ещё даже не обедали.
Мамаша была вынуждена уйти.
Мы неплохо посидели за кофе, придя к мнению, что родительские собрания - каторга, и что очень не хочется идти на чужие родительские собрания. У всех учителей было совершенно одинаковое мнение о классах, так что мы будем говорить одно и то же.
Открылась дверь, и вошла ещё одна мамаша неясной национальности. Она не ушла, увидев, что мы заняты важным делом, а подошла к нам, села и представилась. От кофе она отказалась и начала со своих проблем. Её сын учился в 8"Б" классе, получал честные двойки, которые мы не по заслугам, а по необходимости перемежали тройками, чтобы не создавалось впечатления, будто мы пристрастны к ребёнку. Мальчик не понимал абсолютно ничего. По моей математике он писал дичайшие вещи.
Выяснилось, что ребёнок в прошлом году перенёс менингит, чуть не умер, больше двух месяцев провёл в больнице и потом никак не мог восстановиться. В старой школе он сразу съехал на двойки, и мать перевела его в нашу школу и сразу в лицейский класс.
- Почему же вы не оставили Давида на второй год? - не поняли мы.
- Не знаю. Не хотелось терять год. Думали, что он справится, - отвечала мать.
- Он не воспринимает темы, - сказала Славина. - Он даже лабораторные работы не может выполнить.
- По математике он ничего не понимает, - добавила я.
- Он любит математику и сам всё решает, - возразила мать.
- Я дала ему задание на листочке. Так он такое написал... Я ему объясняю ошибки, а он твердит, что в старой школе его учили делать именно так. Переубедить его невозможно. Ясно, что его не могли так учить и он что-то перепутал, но он слишком упрям, чтобы согласиться в неправоте, а ошибки не видит.
- Нет, он знает математику, - твердила мать.
Почему-то к математике у родителей особое отношение. Это один из самых трудных предметов в школе, а родители скорее согласятся с тем, что их ребёнок не знает физику или географию, и до конца повторяют, что математику он знает прекрасно, особенно алгебру.
- Зачем вы отдали его в лицейский класс? - спросила Славина. - Он не потянет такую нагрузку.
- Я считаю, что потянет, - возразила мать.
- Ему придётся учить всё то, что учат в простых классах, плюс огромный материал по биологии и химии, - сказала я.
- Да ещё элективы, - добавила Славина.
- Нет, он потянет. Он очень способный...
Кончилось, конечно, тем, что нас обеих попросили заниматься с ним дополнительно по своим предметам. Мы еле отбились от этой матери.
Когда мы остались одни, я сказала:
- Он же ничего не воспринимает. Вытянуть его на тройку - это уже подвиг, а мать будет требовать четвёрку.
- Ну, мне-то легче, у меня нет обязательного экзамена, - заметила Славина. - Но мне всё-таки не хочется с ним заниматься.
Мы ещё только допивали уже холодный кофе, как на полчаса раньше пришла мать Коли, она же председатель родительского комитета. Хорошая она была женщина, но сын не учился и не был способен учиться, да и поведение его оставляло желать лучшего. Почему-то всегда так получается, что дети у членов родительского комитета с ущербом. Может, поэтому родители и не возражают против этой работы, чтобы их не так тревожили из-за детей.
- Извините, я подожду в коридоре, - сказала она. - Я пришла слишком рано.
- Нет-нет, мне уже надо уходить, - отозвалась Славина, подхватила свою чашку и ушла.
Мы с Надеждой Антоновной заговорили о её семейных делах, о её котике и моей собаке, об операции, предстоящей моему Дику, о болезнях собак вообще и о собаках как таковых. Разговор не менее занимательный, чем разговор о погоде у англичан.
К нам присоединились ещё две дамы из моего класса, так что к началу родительского собрания моих родителей набралось аж три человека, но тут же подошли четвёртый и пятый. Я решила начинать, а через полчаса набралось восемь человек. Восемь из двадцати. Наверное, мне надо было бы почувствовать себя счастливой, потому что бывало и меньше. Насильно мы не можем обязать родителей посещать собрания, так что приходится мириться с таким положением дел. Наш бывший учитель информатики говорил в таких случаях: "Что поделаешь? У меня ведь сироты". Не у него одного. Хорошо хоть, наша администрация не додумалась вменять в вину классному руководителю за низкую активность родителей.
Кроме тем, которые я наметила, у меня появилось и ещё одно занятие, которым я могла озадачить родителей минут на десять. Учительница русского языка Любовь Александровна дала мне тетради с диктантами, чтобы я раздала их на родительском собрании. Я, конечно, прежде всего сама их просмотрела и обнаружила массу двоек и даже слов "увы", заменяющих оценки. Были там и четвёрки и даже пятёрки, но не много. Меня такая картина не удивила, потому что я привыкла к чудовищной безграмотности детей, да и у меня по математике они часто получают двойки. Меня интересовало в этом вопросе другое: как Савельева ухитряется выставлять в журнале в основном хорошие оценки? Если посмотреть на мои страницы в журнале, то там полно двоек и троек, а если открыть журнал на страницах русского языка, то там стоят четвёрки и пятёрки, очень мало троек и крайне редкие двойки. Оценки, красующиеся под диктантами в тетрадях, которые она мне дала, вообще не были выставлены в журнал.