Первый день новой четверти учителя всегда ждут с неприятным чувством. Здесь и сожаление о закончившемся относительном покое, и беспокойство о том, что дети придут расслабленными и долго не смогут осознать, что учёба уже началась, а во второй, короткой, четверти этот процесс может завершиться лишь к концу, то есть к моменту выставления оценок, и угнетает сознание, что вновь придётся усмирять таких-то и таких-то невоспитанных и наглых детей, и... всего не перечислишь. Но это привычные заботы. После одного-двух уроков уже кажется, что каникулы отодвинулись в далёкое прошлое, а школьная жизнь словно и не замирала. А что дети будут просыпаться ещё две недели? Так это дело привычное. Некоторые из них не просыпались с самого рождения. Куда же денешься от неуспешных детей? Можно надеяться исправить двоечника по причине лени, а что касается неуспешного ребёнка, то даже при особо усердной с ним работе ставишь цель хотя бы дотянуть его до уровня тройки с большим минусом, чтобы он не провалил экзамен.
Но на этот раз учителя стекались в школу мрачные, со смутой на душе. Все выходные они до боли в голове составляли и много раз переделывали планы уроков хотя бы на ближайшие три дня. При этом учитывалось не то, что обычно учитывает учитель, то есть в слабом или сильном классе будет проходить урок и как лучше подать материал детям, а то, как воспримет урок комиссия, которая с этими конкретными детьми не знакома, а учитывает какую-то неопределённую усреднённую массу учащихся. Да и как угодить комиссии, которая пришла не с плановой проверкой, а по жалобе "родителей" в лице Киселёва и, вероятно, Красовского. Если бы ещё знать точно, чьи фамилии были обозначены в письме, то неупомянутые учителя, хоть и перерабатывали бы свои планы, поскольку даже к ним могли нагрянуть на урок, но делали бы это относительно спокойно, а сейчас в нервном возбуждении пребывали абсолютно все.
- Как можно работать в таких условиях? - спросила учительница физической культуры вместо приветствия.
- Вам-то зачем волноваться? - удивилась Светлана. - У вас нет ни экзаменов, ни срезов знаний.
- Вы не представляете, сколько у нас бумаг и инструкций! И каждую могут проверить. Прощупают всё оборудование, пересчитают каждый мяч.
У входа пока ещё не было представителя администрации и дежурного учителя. Светлана всегда приходила рано, а сегодня ещё раньше обычного. Она без помех пробежала глазами расписание для детей, один экземпляр которого висел на решётке, отделяющей раздевалку от вестибюля, но уроки математики в её классах по-прежнему были разбросаны по разным кабинетам. Для неё это не было неожиданностью. И сама она подозревала, что Землянская дала обещание вернуть её в родной кабинет без намерения его выполнить, и Жигадло предупреждал, что при серьёзной проверке, которая ожидалась, это было бы опасно.
А вот она, в отличие от администрации, своё слово сдержала. В пятницу ей пришлось забежать домой, чтобы погулять с собакой, а потом вернуться в школу и продолжить работу с краской. Жигадло, Карасёва, Пронина и заглянувшая на запах современного жжёного кофе англичанка Зельдина, а позже учительницы химии и русского языка, а затем Серёгина и кое-кто ещё с недоверием отнеслись к идее с краской, однако удивились результату и признали её правоту. Спинки стульев казались не покрашенными глянцевой эмалью, а попросту покрытыми лаком. И особо "вредные", не поддающиеся уничтожению надписи на стенах благополучно исчезли под очень тонким слоем краски нужного оттенка, осторожно нанесённой маленькой кисточкой.
- А у меня так не получилось, - пожаловалась Екатерина Ильинична, с предыдущего дня бегавшая по школе почти в истерике, а теперь завернувшая к Светлане по ошибке, потому что в расстроенных чувствах перепутала двери. Проблема с надписями, постоянно встающая перед каждым учителем, была так далека от неприятностей из-за письма, что она задержалась, чтобы чуть успокоиться.
- Не могли подобрать нужный оттенок? - спросила Света.
- Нет, я ничего такого не подбирала. В прошлом оду я решила покрасить стены сама... с мужем, конечно. Он мне наверху покрасил, а уж снизу я сама. Но многие надписи проступили сквозь краску. И второй слой не помог. Где остались пятна, а где сами надписи.
- Понимаю, о чём вы говорите, - откликнулась Светлана. - Вы ведь красили водно-дисперсионной краской. Советую в следующий раз сначала замазать надписи замазкой, но только не водной, а той, которая моментально высыхает и не отмывается от рук, а потом красить поверх неё.
- Мне это не пришло в голову, - посетовала Екатерина Ильинична.
Света подумала было напомнить об обещании ставить ей уроки в один кабинет, но пришла к выводу, что это бесполезно. Женщина была в таком нервном напряжении, что не способна отвлечься от собственных невзгод. Ясно, что директриса недовольна какими-то огрехами в расписании и накричала на неё.
- Меня выживают из школы, - сообщила Екатерина Ильинична на прощание, но продолжать не смогла из-за душивших её слёз.
- Дама на неё орёт со вчерашнего дня, - пояснил Жигадло. - По-видимому, что-то не так с расписанием. И всё из-за КрасавцА с Киселёвым и их писем. А ты, Светик, напрасно отказываешься от моей помощи. Правда, я не смог бы подкрашивать так незаметно. Я маляр, а не художник. И спинки стульев я бы тебе подпортил. Как ты умудряешься нигде не запачкать металлические части?
И вот сегодня, перед тем как идти в кабинет по расписанию, Светлана зашла в бывший её кабинет, чтобы осмотреть плоды своих трудов, а также оставить там верхнюю одежду, сменить обувь и разобрать книги и тетради. Она сама удивилась, как прекрасно всё выглядело. Конечно, желающие могли придраться к линолеуму, поднявшемуся волнами вскоре после укладки, а под некоторыми партами продранного каблуками-шпильками некоторых учениц. Но она не может его поменять. А всё, что было в её силах, она сделала.
- Уже здесь? - спросила Карасёва. - Любуешься?
- По-моему, вполне прилично, - сказала Светлана.
- Прекрасно! Даже не верится, что ты красила кистью, а не валиком. Идеально ровно.
- Валиком здесь красить неудобно - слишком много крепежа. Всё равно пришлось бы докрашивать кистью. К тому же валик оставляет бугорки. А уж согнуть скобы, чтобы выпрямить сиденья, я, увы, не могу. Здесь нужна кувалда, а она разобьёт сварочные швы. Да я её и не подниму.
- Неужели нельзя прислать сюда другие стулья?! - воскликнула Людмила Аркадьевна. - Ведь иногда в кое-какие кабинеты привозят новую мебель. Могли бы старые стулья отдать вам.
"А новые не могли бы", - подумала Светлана. Но она уже давно привыкла, что какие-то кабинеты время от времени отделывают за счёт школы, а в другие присылают то, что заменили, но что ещё годится для эксплуатации. Такое происходит везде, не только у них.
- Нет. Вроде, у неё что-то серьёзное. Не инфаркт, конечно, и не инсульт, но длительное, - ответила всезнающая Карасёва. - А может, она просто тянет время, чтобы подольше не приходить в школу. Знает ведь, что её отсюда уберут.
Разговор о молодой учительнице не придал бодрости.
Кого Светлана не ожидала увидеть, так это Киселёва. Очевидно, ему очень уж хотелось насладиться результатом своего эпистолярно-анонимного творчества, раз он так рано вышел с больничного. Он стоял перед расписанием для детей, чтобы выяснить, где у него в этот день уроки. Света каждый раз удивлялась, почему он проделывает это ежедневно, почти перед каждым уроком, хотя легче было бы переписать своё расписание на листочек и носить с собой.
Не объяснять же ему, что если бы здравоохранение по-настоящему охраняло здоровье граждан, то всех поголовно учителей их школы надо было бы в срочном порядке отправить в санаторий для лечения нервов.
- По-видимому, хорошо, - безмятежным тоном ответила она.
На этот раз он обошёлся без присказки "А будет ещё лучше". Вместо этого, он спросил:
- А как поживает ваша подруга?
Светлана догадалась, что он имеет в виду Даму, но сделала вид, что не понимает.
- Какая подруга? Может, Жигадло?
- Ну, эта... директор.
- Вроде, ничего. Выглядит хорошо.
- Значит, мне не надо о ней беспокоиться? - осведомился Борис Маркович.
- Думаю, что этого вам не надо делать, - согласилась Света.
- А я-то уже начал беспокоиться. Значит, вы считаете, что не надо? - допытывался Киселёв.
- Полагаю, что не надо.
- Как вы меня успокоили! - с чувством сказал он.
- Я очень рада, - ответила Светлана.
По его виду было заметно, что он хотел бы продолжить свои издевательские расспросы, но не знал, что сказать ещё, поэтому кивнул со значительным видом и удалился.
"Как же он ненавидит Даму! - удивилась Светлана. - А ведь она ничего ему не сделала. Если он всего лишь хочет угодить Красовскому, то откуда личная неприязнь? Или я что-то не знаю? Однако почему он обратился ко мне? Уж не стоит ли моя фамилия в списке? Сегодня на собрании это выяснится".
Её душу заполнили дурные предчувствия.
- Разве можно так издеваться над учителями? - спросила Серёгина. - Мы люди, а не роботы. Как работать с детьми, если нервы ходуном ходят, а о здоровье и говорить не приходится. Сегодня вечером пойду к врачу. Нет, я не простудилась и больничный не возьму. Пусть проверят давление, кровь, назначат какие-нибудь уколы, таблетки. Я просто умираю, меня шатает. У меня всё плывёт перед глазами. Вы думаете, я в выходные сидела и писала планы уроков? Ошибаетесь! Я лежала и не могла встать. Лежала и писала эти планы, а время от времени просто закрывала глаза от слабости.
- Вам придётся сначала записаться, потом несколько дней ждать своей очереди, - принялась перечислять Пронина, остановившаяся послушать. - Потом вас поставят в очередь на сдачу анализов, потом вас запишут к специалисту, и вы ещё недели две будете ждать. А специалист опять назначит вам какие-нибудь анализы. Там опять очередь. Мне надо было разобраться со своей болячкой, так я три месяца потратила на то, чтобы сдать нужный анализ.
- Самое интересное, что записаться в тот же день к специалисту нельзя, так как приёмные часы все заняты, а вот у кабинета нет ни одного человека, - пожаловалась англичанка Куркина. - У меня из-за этого письма опять подскочило давление. Я пошла к своему врачу, обрадовалась, что нет никакой очереди, хотела взять талон, а у неё в этот день, оказывается, всё забито пациентами. Я в регистратуре сказала, что мне срочно, пусть мне дадут какой-нибудь добавочный талон. Нет, оказывается, никаких талонов не выдают, потому что у неё полно пациентов. Значит, или я ослепла и не вижу их, или они превратились в невидимок. Пришлось записаться в порядке очереди. Талон на пятницу. А выдержу я до пятницы? Как бы не пришлось опять вызывать мне неотложку.
Обычно разговоры о чужих болезнях утомляют, но Светлана слушала с большим интересом. Она так давно не была в поликлинике, предпочитая переносить болезнь на ногах, что о новшествах узнавала со стороны. Похоже, не только сферу образования основательно переломали, но и от медицины скоро не оставят камня на камне.
- У меня постоянный доступ к эндокринологу, - сказала Серёгина. - Мне не нужно получать разрешение у терапевта. А записалась я уже давно. Просто так удачно совпало, что моя очередь как раз сегодня вечером. Чувствую, что у меня опять какой-то выброс гормонов. У меня это уже было.
Она выглядела больной, но всё же не так плохо, как Куркина. На Юлию Антоновну было страшно смотреть.
- Все подготовили планы уроков? - спросила Серёгина, переходя на официальный тон.
- Они всегда готовы, - проворчала Пронина. - Вопрос только, понравятся ли они.
- Будьте готовы к тому, что не понравятся, - посоветовала Светлана.
- Конечно, не понравятся, - согласилась Куркина.
Светлане показалось, что во взгляде, который на неё искоса бросила англичанка, не было доброжелательности. Или ей всего лишь померещилось?
- Меня волнуют кабинеты, - сказала Света. - Мало того, что я на каждом уроке их меняю, так меня часто ставят туда, где почти нет доски. Вдруг ко мне придут, когда в моём распоряжении только половинка доски и мне приходится стирать написанное, чтобы решать пример дальше?
- Это ваши трудности, - неожиданно изрекла Куркина неприязненным тоном.
Остальные учителя переглянулись, а Света поняла, что тот взгляд ей не почудился. Но за что на неё могла взъесться учительница английского языка? Они преподают разные предметы, почти не видят друг друга. Единственная точка соприкосновения - восьмой "а" класс, где Юлия Антоновна классный руководитель. Но у Светланы хорошие отношения с детьми, а сама Куркина никогда не приходила к ней с какими-либо претензиями по поводу оценок. Тайны мадридского двора!
- На те уроки, которые посетит комиссия, вам выделят кабинет с хорошей доской, - утешила её Серёгина. - Наверное, станет заранее известно, на какие именно уроки придут. Всегда так делается. Не забудьте, коллеги, так переставить уроки, чтобы в этот день была выигрышная тема.
Все разошлись по своим рабочим местам. Светлана приготовила доску для устной работы и кое-какого повторения. К мрачному предчувствию, что посещение комиссии добром не кончится, прибавилось ещё недоумение по поводу странного поведения Куркиной.
- С утром тебя, Светик, - поздоровалась Екатерина Ильинична.
- С добр... - машинально начала Света, но быстро сообразила, что этим приветствием намеревалась сказать заместитель директора по расписанию.
- С утром, - подхватила она. - Но, по-моему, сегодня ещё можно предположить, что оно будет добрым. А вот завтра...
- Оно уже не доброе, а очень даже неприятное. Все на нервах, мрачные. Поскорее бы сказали, кому и к чему готовиться. Меня Дама уже успела вызвать к себе и орала так, что, говорят, было слышно в коридоре. Опять им с Землянской не понравилось расписание. А тут ещё Терёшина свинью подложила.
- Какую?
Светлана не ожидала, что милая девушка способна сделать гадость.
- Своей болезнью. Комиссия будет проверять абсолютно всё, значит, надо ставить на замену словесников. А кому хочется приходить в школу в методический день?
- Я приходила три раза, - напомнила Света. - Два раза проводила все уроки, а на третий ушла домой, потому что Семакова выздоровела, а меня не предупредили.
- Ты, Светик, молодец, - ответила Екатерина Ильинична, нимало не смущаясь. - Но не со всеми можно договориться. А я что пришла? Каждый день проверяй расписание. Возможно, увидишь изменения. Сейчас обхожу всех учителей. У тебя на сегодня всё по-старому, а потом - не знаю. Как же мне всё это надоело! Надо менять школу. Долго я здесь не выдержу.
Светлана ей посочувствовала и сейчас, но прежде сочувствовала гораздо больше. От кого-то она слышала, что Екатерина Ильинична получает за составление расписания дополнительно три тысячи, а это не такие деньги, чтобы за них терпеть нападки и унижения, но теперь её дополнительные обязанности оцениваются в пятнадцать тысяч, а это уже значительная прибавка к основной зарплате. Люди живут на такую пенсию. Сама она предпочла бы обойтись без такой прибавки к заработку, потому что жалела время и, кроме того, не была уверена, что Дама и на неё не будет орать. До сих пор директриса была с ней вежлива, но ведь неизвестно, как бы она себя повела, если бы им пришлось тесно общаться.
Первый урок прошёл гладко, как обычно проходит первый урок. Светлана втянулась в работу и на какое-то время забыла о страшном письме.
На перемене надо было переходить в другой кабинет, но ключа у охранника не было.
- Ещё не принесли, - объяснил он.
- Светлана Николаевна, не ждите, а сразу идите на второй этаж, - посоветовала учительница начальной школы Карпова, проходившая мимо и услышавшая разговор. - Этот кабинет рядом с моим, и на первом уроке там вёл Киселёв. Сейчас он гуляет по коридору, а ключ отдаст перед самым звонком. Вы же знаете его привычки. Какой подлый человек! Он ведь и на нас писал. Мы-то ему что сделали? Он к нам вообще не имеет отношения. Кляузы были направлены повсюду, даже в Мэрию. А знаете, какие подписи там стояли? Смех и слёзы! Чавкин, например. Одна подпись была "Медведев Д.". Наш социальный педагог любит пошутить. Она и спрашивает прямо при комиссии: "А какое отчество у Медведева Д.?" Но это ещё что! Там ещё стояла фамилия... Нет, не поймите меня дурно!.. типа Хуйхубеджибекова. Когда дошла до неё очередь, социальный педагог с оскорблённым видом отстранила от себя письмо и сказала: "А здесь вообще написано что-то неприличное. Зачем вы мне это даёте?" Хохотали все, даже члены комиссии. И весь всем ясно, что эти письма пишутся одним человеком, знают даже кем, а уж подписи откровенно издевательские, однако комиссия мучила нас полторы недели... Бежим, Светлана Николаевна, скоро звонок.
Света напоследок убедилась, что не только охранник хохочет, но и какой-то мужчина, которого она постоянно видела в вестибюле в первую половину дня.
Киселёв уже направлялся сдавать ключ, и Светлана встретилась с ним на лестнице.
- Борис Маркович, ключ от двести третьего кабинета у вас? - спросила она, стараясь не выдать вполне естественного раздражения.
- Это вы будете там вести? А я думал, что Синицына.
В его голосе прозвучало сожаление.
- Зачем же вы это делаете? - вырвалось у Светы. - К чему портить отношения с людьми?
- У меня вообще с этими людьми нет никаких отношений, - сказал Киселёв. - Портить нечего. Если бы я знал, что это вы ищите ключ, я бы сразу его принёс.
Разговаривать было некогда. Светлана зачем-то сказала "спасибо" и поспешила в кабинет. Оформить доску она не успела и тему урока дописывала уже при детях. "А если он такое устроит при комиссии? - с беспокойством подумала она. - И даже без комиссии при опоздании на урок ругать будут меня, а Киселёву даже не сделают замечания".
День у неё прошёл благополучно. Наверное, она так настроилась на неприятности, что реальность показалась гораздо лучше, чем была на самом деле. Даже Давид Алаев из одиннадцатого "а", несколько раз пытавшийся развлечься мычанием, не слишком ей мешал. Хорошо, что отсутствовал Григорян и не мог ему помочь. Дети в этом классе не следовали его примеру и не находили, что мычать гораздо интереснее, чем учиться, поэтому ей лишь время от времени приходилось прерывать урок и останавливать глупого подростка. Алаев затихал на какое-то время, собираясь с силами, и вновь издавал мычание. К этому привыкли и к концу урока перестали обращать на него внимание, как не замечают шум машин за окном.
- Светлана Николаевна, за что вы меня не любите? - осведомился Давид перед звонком.
Дети замерли, ожидая, какой ответ даст учительница. Будет ли она уверять, что он ошибается, что он ей очень приятен?
- А за что тебя любить? - спросила Света. - Человека любят за какие-то положительные качества. А ты грубый, невоспитанный, возмутительно себя ведёшь, часто лжёшь, мешаешь одноклассникам учиться и сам не учишься. За что же тебя любить? Что хорошего ты делаешь?
Она почувствовала, что дети высоко оценили её правдивый ответ. Даже Алаев задумался.
"Интересно, а как бы к моим словам отнеслась комиссия? - гадала Светлана. - По правилам, я обязана любить всех детей, абсолютно всех. А как можно любить, например, подлого и лживого ребёнка, который наговаривает на товарищей и учителей? Даже родители, причём, не только отцы, но и матери, не всегда способны любить собственное порождение, а бывает и так, что от горячей любви переходят к ненависти. Но к Давиду у меня нет стойкой неприязни. Она возникает только временами, в ответ на его пакости. Да ещё очень мешает постоянная настороженность, что он вот-вот что-то вытворит или скажет какую-нибудь гадость".
Доску мыть не пришлось. В этом классе, если детям не надо было куда-то спешить, всегда находился кто-то, быстро и незаметно вытиравший её. Чаще всего это делала Оксана.
За дверью кабинета Свету ожидал сюрприз. Оказывается, Алаев не ушёл, а поджидал учительницу. Это было так неожиданно, что у неё в голове почти не успели возникнуть возможные объяснения этого явления, благополучные или прискорбные. А ведь воображение никогда ещё её не покидало.
- Ты ждёшь меня, Давид? - спросила она, видя, что мальчик собирается ей что-то сказать.
- Светлана Николаевна, у меня выйдет в этой четверти четвёрка, если я буду стараться? - спросил он.
Она не удивилась. Многие дети, которым учителя пририсовывают требуемые тройки между законными двойками, считают, что с лёгкостью будут учиться аж на пятёрки, стоит им только захотеть. Но как сказать неразвитому, неспособному к учёбе, не привыкшему к усидчивости, не знакомому с материалом даже четвёртого класса одиннадцатикласснику, что ему никогда не получить четвёрку?
- Давид, это задача крайне сложная, - проговорила она. - Чтобы получить четвёрку надо очень стараться, притом не временами, а всё время, постоянно, каждый день. И в классе слушать и работать, и дома выполнять не только домашнее задание, но и повторять то, что не освоил прежде. Попробуй начать учиться. Сначала будет трудно, а потом, может быть, тебе понравится и ты даже пожалеешь, что столько времени бездельничал. Сегодня урок пропал для тебя даром, ты его промычал. А за мычание никто тебе не поставит четвёрку, даже фермер, потому что ты фальшивил. Что ты ответишь мне завтра у доски, если я тебя вызову? Тоже будешь мычать? Сам подумай, как ты выглядел со стороны. Высокий симпатичный молодой человек, и вдруг он кривит лицо и начинает мычать. Что? Самому смешно? И, наверное, неловко? Жалко, что в кабинетах нет камер видеонаблюдения. Посмотрел бы на себя, так пришёл бы в ужас. Берись за ум, Давид. Уже пора.
- Я буду вести себя хорошо, вот увидите, - пообещал Алаев.
Светлана не обольщалась и была уверена, что завтра, особенно если появится поддержка в лице Григоряна, он будет ей хамить и мешать вести урок.
Перед собранием Света пошла домой, чтобы выгулять собаку и накормить обоих животных. Когда она спускалась по лестнице, навстречу ей попалась учительница математики Семакова.
"Что-то произошло, - подумала Света. - Она поднимается с первого этажа. Может, от Дамы?"
Обычно с Марией Витальевной боялись связываться, потому что она могла дать отпор, дойдя до истеричных воплей, но на этот раз, по-видимому, её интересы затронули очень серьёзно.
- Здравствуйте, - поздоровалась Света.
Не поприветствовать коллегу было бы грубо, а ограничиться кивком и вежливой улыбкой было недостаточно, так как сегодня они ещё не виделись. Но лучше было бы и сейчас с ней разминуться, ведь у человека в расстроенных чувствах возникает потребность излить душу, а это займёт много времени.
- Добрый день, Светлана Николаевна, - срывающимся от волнения голосом ответила Семакова. - Хотя какой он добрый?
- Екатерина Ильинична именно поэтому изменила стандартное приветствие "доброе утро" и сказала мне попросту "утро". И вы можете сказать просто "день".
"А ведь англичане до этого додумались, - продолжила Света мысленно. - Они ведь говорят не только "Good morning", но и просто "Morning", правда, делают это для краткости, а не с философским подтекстом".
- Я от Дамы и Землянской, - сообщила учительница, которую трясло после состоявшегося разговора.
Светлана поняла, что обязана ненадолго задержаться, чтобы коллега выговорилась и немного успокоилась. Тяжело носить в душе такую бурю и не дать ей выхода. Если она поговорит сначала со Светланой, потом с кем-то ещё, то ей станет легче.
- Всё из-за письма? - спросила Света. - Была упомянута ваша фамилия?
- Этого я не знаю, - ответила Семакова. - Если ещё и в письме обо мне сказано что-то нехорошее, то... я уж не знаю, что тогда делать! Но я не сдамся. Буду так сопротивляться, что им самим не поздоровится. Пусть приходят хоть на каждый мой урок. Что я делаю не так? Что не рисую откровенным дуракам пятёрки? Пусть сначала мне докажут, что я не права. А наша администрация постоянно врёт. По-наглому, прямо в глаза. До меня уже доходили слухи, что пятый класс мной недоволен. Чем, интересно, он недоволен? Мы с детьми живём душа в душу. Никогда не было никаких конфликтов. А сейчас меня вызвали в директорскую и объявили, что родители написали заявление с требованием поменять им учителя математики. Я попросила показать мне это заявление. Мне не показали. Спросила, кто именно мной недоволен. Мне не ответили. А раз заявление подали именно сейчас, когда школу будет проверять комиссия, то класс передадут другому математику сразу, без проволочек.
- Кому? - спросила Светлана. - Вроде, у всех порядочная нагрузка. Я собиралась в этом году взять минимум, но на меня навешали надомников, причём с каждым надо заниматься индивидуально.
"И трое их них - ваши ученики", - подумала она.
- Не знаю, кому этот класс впихнут, - сказала Семакова. - Класс сложный, там больше половины чёрных. Не могу сказать, что они плохие, но многие ничего не понимают, сколько ни вдалбливай. И среди русских детей есть двоечники. А ведь многие могли бы учиться хорошо, если бы дома за ними присматривали. Но и идиоты тоже есть.
"Хорошо, что я узнала, какой это класс, - решила Света. - Надо держаться от него подальше".
- Этот класс запущенный с самого начала, - продолжала Семакова, заметно успокаиваясь. - У них в "началке" была Савельева, а она постоянно болела. Вы знаете, какие у неё были проблемы. То она лежала в больнице, то ходила на химиотерапию и после неё еле двигалась. Какое было обучение? Временно брали учительницу со стороны, но временным учителям не надо отчитываться за класс. Да и как она может отвечать за обучение, если она то работает с детьми, то появляется Савельева и её увольняют. А родители этого класса ещё недовольны мной! Неужели они были счастливы, когда их дети то оставались без учителя и с ними сидела Курулёва, то учителя всё время менялись? Хоть бы знать, кто подписал заявление! Может, это родители отъявленных двоечников.
- Но если у вас возьмут класс, то как быть с нагрузкой? - спросила Светлана. - У вас останется достаточно часов для полной ставки?
- Да, впритык, но ставка набирается. А вы куда-то собрались? Вы не забыли, что будет совещание?
- Надо погулять с собакой, - объяснила Светлана. - Боюсь, что нас задержат надолго.
- Тогда поспешите, - сказала Мария Витальевна.
Света видела, что женщина уже не возбуждена, как вначале, а если она переговорит с кем-нибудь ещё, то совсем успокоится. Обида, конечно, никуда не денется, но тут уж коллеги не могут ей помочь.
Возможно, очень плохо, что чужое несчастье помогает мириться с собственными бедами, однако это всеобщий закон. Как бы человек ни уверял других и себя, что он-де не подвержен таким слабостям, но он непременно выдаст себя хотя бы такой фразой: "У меня-то ещё что! А вот у него дела гораздо хуже". Лишь те, кого после смерти причисляют к лику святых, лишены таких чувств (или должны быть лишены), а Светлана не имела выдающихся качеств, присущих этой исключительной породе людей. Она сочувствовала Семаковой, но её беда поддерживала её саму. Эта женщина не сгибалась, не ломалась, а всегда была готова бороться. Света так не умела, сразу сдаваясь, отступая да ещё придумывая утешения. Хорошо бы ей заиметь хоть малую толику уверенности в себе, умения отстаивать свои права.
Потом пришли размышления о чудесах, происходящих в школе. Никогда ещё у учителя не отбирали класс после первой четверти, если не считать случаев с университетскими преподавателями-совместителями, одно время наводнившими московские школы. Они не знали программу и не желали её узнавать, не разжёвывали, многократно повторяясь, материал, не считали нужным проходить его строго последовательно, строго дозированными порциями, и порой в седьмом классе вдруг давали тему из девятого класса. А как-то раз все учителя возмущались грубостью Красовского, который наорал на такого преподавателя прямо при детях за то, что он не приходит на уроки вовремя. Если вдуматься, то Алексей Геннадьевич был прав, но надо было обойтись без крика и делать выговор не при детях. Показав себя с невыгодной стороны, преподаватели после первой же четверти исчезли из школы. А над журналами, которые они испортили и в разделе тем, и в разделе оценок, пришлось долго колдовать, чтобы хоть отчасти их исправить. Но то случилось из-за неспособности институтских преподавателей работать в школе, однако отбирать у хорошего опытного учителя пятый класс в самом начале второй четверти - дело небывалое. Наверное, Дама и Землянская боялись, как бы неведомые родители не подали второе заявление прямо в руки комиссии.
- Светочка, ты сегодня какая-то задумчивая, - встретила её Алевтина Ивановна. - Может, случилось что?
- Нет, всё как всегда, - бодро ответила Светлана. - Просто сегодня у нас совещание, и мне надо быстрее прогулять Дика.
Она поскорее миновала скамейку с бабушками. Те поговорили о ней, пришли к выводу, что вид у неё, похоже, и в самом деле озабоченный, и все четверо ещё раз пригляделись к ней, когда она проходила мимо них, чтобы вывести собаку, чтобы привести её обратно и чтобы отправиться в школу.
- Вроде, ничего такого, - решила одна из старушек.
- Наверное, просто боится опоздать, - предположила вторая.
- Какая неспокойная работа в школе! - заявила третья. - У меня был чёткий график: во столько-то пришёл, во столько-то ушёл. А она то придёт рано, то поздно, то придёт и опять уйдёт.
Алевтина Ивановна так и не поняла, есть у Светы проблемы или их нет и в помине.
- Ставь быстрее чайник, - поторопила Светлану Карасёва. - Успеем выпить по чашке кофе. А я пока расскажу новости.
- О письме?
- О нём я, конечно, кое-что узнала, но нам его скоро зачитают, сама всё услышишь. Не в письме дело. На вас, математиков, буквально пошли войной.
- То есть?
- У Семаковой отбирают пятый класс. Я случайно встретила завуча и решилась спросить, правда ли это. Она мне ответила, что были многочисленные жалобы родителей. Не знаю уж, насколько этому можно верить.
- Мне Мария Витальевна сказала, что было подано заявление, но ей его не показали. Только непонятно, кому могут передать лишние часы, ведь у всех приличная нагрузка.
- Кому? - повторила Карасёва со смешком. - Конечно, тебе. Кому же ещё? Серёгина не хочет брать проблемный класс, а у Колесовой и без того огромная нагрузка.
- Но и у меня из-за надомников слишком много часов. А ведь сначала Колесова говорила, что с удовольствием взяла бы ещё один класс. Наверное, уже устала?
- Она бы и взяла. Но только не пятый класс, ведь там замучаешься с проверкой домашней работы.
- Первые полгода надо проверять каждый день, а потом чуть реже, - уточнила Светлана.
- Вот и будешь проверять. Тебя уже искали, но тебя не было в школе. Сейчас уже поздно идти к директору, но приготовься, что с тобой будут разговаривать по этому поводу.
Свете было неприятно, что отказ Серёгиной восприняли как нечто естественное, а вот на неё почему-то собираются взвались лишние пять часов в неделю, и это не считая времени на проверку тетрадей.
- Я откажусь, - решительно сказала она.
- Заставят, - убеждённо проговорила Людмила Аркадьевна. - Ничего, если я доем сгущёнку?
- Конечно. Я бы принесла ещё, но мы так редко здесь встречаемся в течение четверти, что она высохнет.
- Хорошо, что не протухнет, - уточнила Карасёва. - У меня дома как-то раз застоялась сгущёнка, так сверху появилась плесень. Но не эта, не ваша любимая рогачёвская, а какая-то другая. На этой просто появляется корка, вкусная корка. Кстати, Екатерина Ильинична сегодня с утра была как ненормальная, а сейчас вообще невменяемая.
- Из-за чего? Я поняла, что какие-то изменения в расписании?
- Из-за Терёшиной. Она так долго болеет, что родители забеспокоились. В конце той четверти кое-кто приходил к Даме по этому поводу, но она надеялась, что как-нибудь обойдётся. А теперь она испугалась, что комиссия будет проверять замены уроков и выяснится, что у этих классов вместо русского языка и литературы то МХК, то география, что угодно, кроме того, что нужно. А Терёшина пока выходить не собирается. Екатерина Ильинична все выходные сидела с расписанием, и Дама, вроде, успокоилась, но тут в её кабинет врывается учительница физкультуры. Оказывается, в один и тот же час в физкультурный зал поставили два класса. Дама взбеленилась и принялась орать Екатерине Ильиничне, что это нельзя по технике безопасности. Потом прибежали словесники. Не знаю, что там было, но, говорят, начался такой крик, что завхоз зашла к ним предупредить о том, что дети в коридоре прислушиваются, поэтому надо бы вести себя потише.
- Понятно, почему стоял крик, - сказала Светлана. - Если все замены будут проводить только словесники, то на каждого придётся дополнительно по... часов по двенадцать в неделю, если не больше... Убийственная нагрузка. И методические дни у них отберут, оставят лишь один выходной.
- Но ведь надо понимать ситуацию, - возразила Карасёва. - Будет серьёзная проверка. Необходимо помочь школе.
- А как бы вы восприняли известие, что вам придётся давать по семь уроков в день, в том числе и в субботу? А ведь после этого надо проверять тетради.
"У тебя, можно сказать, нет проверки тетрадей, - подумала она. - Ты даже представить не можешь, сколько на это уходит времени".
Людмила Аркадьевна промолчала.
- А ведь если бы не комиссия и не жалоба родителей в письменной форме, администрация ещё два месяца не почесалась бы, - сказала Света.
- Непонятно, почему родители начали беспокоиться так рано, - задумчиво проговорила Карасёва. - Слишком рано. Может, это Красовский их подучил, чтобы потрепать нервы Даме?
- Это возможно, - согласилась Светлана.
- Свет, кстати, почему ты выбрала математику? - вдруг заинтересовалась Людмила Аркадьевна. - Раз ты писатель, то тебе ближе литература.
- Так ведь литература, а не сочинения детей, - уточнила Света. - Разве сохранишь слог, если каждый день читаешь безграмотный бред? Произведения наших детей не подошли бы даже для журнала "Крокодил". А математику я любила с детства. Знаете, как меня развлекал мой отец, когда я ещё не ходила в школу? "На первой ветке сидят семь сорок, на второй - пять, на третьей - три. С первой ветки две сороки перелетели на третью, а с третьей одна - на вторую, со второй три - на первую..." И таких перемещений набиралось до десятка. В конце надо было сказать, сколько сорок оказалось на каждой ветке. Моя мама путалась на третьем перелёте, а я ухитрялась всё запоминать и давать правильный ответ. Сама удивляюсь, как мне это удавалось. Сейчас я бы обязательно что-нибудь забыла.
- Ну и муштровали же тебя! - посочувствовала Карасёва.
- Нет, ничего подобного. Мне это очень нравилось. Я наслаждалась. Ну, а на обычные для детей дошкольного возраста вопросы вроде "Сколько концов у палки? А сколько у половины палки?" или "Что легче: килограмм пуха или килограмм железа?" я отвечала сразу, не задумываясь.
- Про пух меня не спрашивали, а про палку - да. Я, разумеется, ответила, что у половинки палки один конец. Своя логика в этом есть: раз половинка предмета, то и концов должно быть в два раза меньше. Я потому запомнила этот вопрос, что мне очень долго доказывали, что я не права. "Представь палку, - говорили мне. - Вот её сломали. Теперь представь половинку этой палки". А я была занята своими доказательствами, что это, мол, половина, а не целая палка. Меня лишь тогда переубедили, когда на моих глазах разломали палку. В математики я явно не гожусь. Я чистый гуманитарий.
- А я и на философский вопрос ответила, - похвасталась Светлана. - Я бы, конечно, не запомнила этот случай, если бы не удивление женщины. Мама привела меня в бассейн и, как обычно, отошла поговорить с прочими родителями, а мы, дети, ждём, когда нас запустят в "лягушатник". И вот чья-то мать стала с нами разговаривать, а потом спросила: "А чья мама лучше?" Дети начали кричать: "Моя! Нет, моя!.." И этот гвалт привёл меня к ответу: "Для каждого его мама лучшая". Я была совсем маленьким ребёнком, но до сих пор помню, как она была поражена. Видно, во мне уже тогда начал просыпаться писатель.
- Ответ необычный, - согласилась Карасёва.
- Конечно, однако то было очень умно, даже можно сказать, мудро для ребёнка, а теперь в своём солидном возрасте и с большим опытом общения с самыми разными родителями я скажу уже по-другому, причём обдуманно и объективно: лучше моей мамы я не встречала.
Людмила Аркадьевна засмеялась.
- Нет, правда, - воскликнула Света. - Я до сих пор не видела ещё мамы добрее, заботливее, умнее и разумнее, чем моя. Она и матерью была прекрасной, и человеком превосходным. Всегда стесняешься сказать это самому человеку. Мы легче произносим неприятные вещи, чем похвалу, а спохватываешься, когда уже слишком поздно. Но мама и без признаний знала, что я её люблю и ценю.
- Американцы, в фильмах, по крайней мере, постоянно твердят: "Я тебя люблю". И в ответ слышат то же самое. У нас это как-то не принято.
- Мы, русские, считаем, что любовь должна выражаться не словами, а поступками. Если заботишься о человеке, беспокоишься за него, то не надо слов - и без того понятно, что его любишь. А говорить сыну, например, или дочери по двадцать раз на дню: "Я тебя люблю", - как-то странно. Словно пытаешься в этом убедить ребёнка... или взрослого, потому что он сам это не способен увидеть. От частого повторения высказывание теряет смысл, становится дежурной, ничего не значащей фразой.
- У нас в семье тоже не принято это говорить, - призналась Карасёва. - Я как-то после просмотра какого-то фильма захотела сказать эту фразу сыну, но не смогла. Это словно прощание перед вечной разлукой. Согласна с вами, что это надо не говорить, а доказывать делом. Вон в моём классе есть мамаши, которые своих детей прекрасно одевают, кормят, но на этом их забота о них заканчивается. Они могут сколько угодно говорить детям, что любят их, но, по сути, любят только себя и живут только для себя.
- А чего мы сидим? - спохватилась Светлана. - Нам уже пора.
Прежде всего, она обратила внимание на свою книгу, поставленную на видном месте возле доски.
Хозяйка кабинета Любашина радостно сообщила ей:
- Я детям показывала ваш роман. Вот ведь какие учителя в нашей школе!
"А надо ли было?" - засомневалась Света.
Совещание, конечно, ещё не началось. Директор с завучем не пришли, поэтому Лидия Максимовна могла спокойно поговорить с коллегами. Сейчас она перешла на озабоченный тон.
- Вы слышали, что с нами собираются делать? Поставить нам все уроки Терёшиной. Думают они, что это не в человеческих силах? А Катя дошла до полного абсурда. Когда я это увидела в графике замен, то меня чуть кондрашка не хватила. Мне в субботу поставили пять уроков у восьмого "б". Пять уроков русского языка и литературы в один день! Как дети в один день могут освоить материал целой недели? А как быть с домашними заданиями? Тоже давать недельный объём? Я, конечно, сразу пошла к завучу, а та была у Дамы. Пришлось говорить с ними обеими. Екатерине Ильиничне, разумеется, досталось. Но это не конец. Я только что выяснила, что мне во все окна поставили замены и субботу тоже заняли, но теперь уже разными классами. После собрания опять пойду ругаться. Сами подумайте, каково тащить такую нагрузку! Одна неделя - куда ни шло, но вы же понимаете, что, если Терёшина не выйдет, мне так и оставят чужие классы. У нас ведь так: один раз согласишься, и от тебя уже не отстанут. Возьму два, от силы три часа, но не больше.
- Но ведь комиссия... - возразила Карасёва.
- Неужели вы думаете, что, так удачно распихав замены, наша администрация после отбытия комиссии их отменит? - насмешливо спросила Любашина. - А мне и две недели такой нагрузки не вытянуть. И вообще... ко мне могут придти на урок. А вдруг нагрянут на урок у чужого класса? Я этих детей не знаю. Мне неизвестно, как с ними работала Терёшина. И к тому же у них был большой перерыв. Как я могу дать там открытый урок?
- Подождите... - попыталась сообразить Светлана. - Но ведь есть ещё один словесник. Её кабинет на первом этаже. Я её так редко вижу, что начисто о ней забываю.
Эта учительница пришла к ним в школу два года назад, но для Светы оставалась чужой, почти незнакомой. Если случайно, крайне редко, они проходили мимо друг друга по лестнице, то ограничивались обычными приветствиями, не останавливаясь поговорить.
- Берёзкина? - переспросила Лидия Максимовна. - Она сразу сказала, что не может взять часы сверх своей нагрузки. У неё ребёнок и больная мать, а помочь некому. Наша администрация попыталась было её уговорить, но не сумела.
В кабинет вошла старуха Сидорова. По её виду было ясно, что её беседа с администрацией вышла тяжёлой.
- Вы можете себе представить? - сразу же обратилась она к Любашиной. - Я говорю, что возьму лишь два часа литературы в восьмом "а", а мне навязывают уроки в двух классах полностью. Я отказываюсь, а мне отвечают: "Приказным порядком".
- То есть как это "приказным порядком"? - переспросила Серёгина, сидевшая неподалёку и до сих пор молча слушавшая разговор. - У вас набирается полная ставка? Набирается. Наверное, наберётся даже полторы ставки. А брать вам ещё часы или не брать - дело ваше. Приказывать вам никто не может. Помните ситуацию с математикой два года назад? Тоже тяжело заболела учительница. Инсульт. На нас хотели навесить все её часы, а мы дружно воспротивились. Я выдерживаю полторы ставки, но ведь не две же. Почему я должна умирать раньше времени? И как же вышли из положения?
- Я помню, что брали учительницу со стороны, - сказала Светлана.
- А после чего её взяли? - осведомилась Серёгина. - После моего ультиматума. Я объявила, что согласна работать во все свои "окна" и даже выходить в субботу, но с условием, что сначала заставят работать Минкину. Не забыли ещё, какая нагрузка была тогда у Минкиной?
- Какая? - заинтересовалась Карасёва. - Саму её я, конечно, помню, но какие классы она вела...
- Она не вела никакие классы, а приходила развлекаться на три часа ИГЗ у чужих классов. А на консультацию с незнакомым учителем дети, конечно, не приходят. Она то отсиживала вообще в пустом кабинете, то играла в уроки математики с одним-единственным ребёнком. Я объявила, что раз в школе такая ситуация, то она должна придти на помощь и взять на время хотя бы двенадцать часов, а то она ни за что получает... где-то тысяч восемнадцать.
- Восемнадцать? - удивилась Светлана, мимо которой это обстоятельство прошло стороной. - Восемнадцать тысяч за три часа консультаций?
- Она ведь была заслуженным учителем. Я-то знаю, как она добилась этого звания, или лучше будет сказать, как ей добились этого звания. А заслуженный учитель получает к зарплате ещё пятьдесят процентов.
- От зарплаты? - не поняла Света.
- От ставки в восемнадцать часов, - пояснила более сведущая Карасёва. - Где вы были, Светлана Николаевна, когда мы все этим возмущались?
- Но работать три часа, да ещё это всего лишь консультации, а получать за одиннадцать часов...
- Вот именно это мы в то время и обсуждали, - подтвердила Людмила Аркадьевна. - Теперь я всё вспомнила.
- Даже если бы она работала один час в неделю, она всё равно получала бы деньги ещё за полставки, - подтвердила Серёгина. - И когда я поставила условие, что её тоже заставят работать, решено было временно взять математика со стороны.
- Нам такого ультиматума не выдвинуть, - сказала Сидорова, - но всё равно пусть берут словесника по совместительству.
- А я ещё могу подсказать ловкий ход специально для комиссии, - продолжала Серёгина, слишком ярко вспомнившая бывшую коллегу. - Попробуйте упасть в обморок.
Все засмеялись.
- Я не шучу. У Минкиной всегда была такая манера: чуть какая трудность - хлоп в обморок. Когда она в этой школе только начала работать, а это было очень давно, нас было трое математиков. Нас обязали дать открытые уроки. Это было давно, задолго до вас, Светлана Николаевна. Вы все, конечно, понимаете, какая это нагрузка на нервы, но возражать не приходится. Я дала свой, другая учительница дала, а когда пришли к Минкиной, она упала в обморок. И всё! Нам запретили её трогать и не стали требовать от неё открытых уроков. А потом ей ни с того ни с сего дали звание заслуженного учителя. Говорят, муж выхлопотал. Вот как надо действовать.
- Надо не только научиться так себя вести, но ещё и мужа соответствующего иметь, - сказала Любашина. - А если все начнут падать в обморок...
- Открывается дверь в класс - учитель в обмороке, - засмеялась Светлана, - входят в соседний кабинет - та же история. Вся школа в обмороке, по коридору приходится идти на цыпочках, чтобы кого-нибудь не напугать. Я видела фильм про обморочных коз... кажется, коз. Хорошенькие, маленькие, но до того пугливые, что от любого резкого звука или движения падают в обморок.
- А мы будем обморочными учителями, - согласилась Сидорова. - Сегодня я к этому уже близка.
- А комиссия не станет проверять занятость учителей? - спросила Светлана. - Никого не смутит, что у словесников будет по две ставки?
- Это никого не заинтересует, - ответила Серёгина. - Сохранение здоровья - личное дело учителя. Если помните, когда-то у многих из нас было по тридцать и более часов. А ведь мы не уставали так, как сейчас. И дело здесь не в возрасте, а поменялись условия работы... Короче, требуйте взять совместителя и отказывайтесь от слишком большой нагрузки, если не хотите заработать инсульт.
- Инсульт - это болезнь математиков, - поправила её Светлана. - Словесники выбывают из нашей школы из-за инфаркта.
- Спасибо, Светлана Николаевна! - желчно поблагодарила её Сидорова. - Я из без того каждое утро спрашиваю себя, жива ли я ещё, а тут вы напоминаете о нехорошем.
- Но это верно, - возразила Карасёва. - Инфаркты у словесников были, а инсультов не было, зато у математиков были инсульты, но не было инфарктов.
- Коллеги, а что это вы здесь собрались? - окликнула их Землянская.
Они с директором задержались после ухода от них Сидоровой, чтобы попытаться разобраться в сложившейся ситуации, а войдя в кабинет, обнаружили, что большая часть учителей возбуждённо разговаривают друг с другом на местах, а группа из пяти человек стоит у доски, что-то обсуждая.
- Мы посовещались и пришли к выводу, что необходимо брать совместителя, - сообщила Сидорова. - Вдвоём нам не справиться.
- Мы уже подумали об этом, - спокойно сообщила завуч.
Светлана вновь ощутила, что Землянская её очень не любит.
- Что вы там застряли? - спросила Пронина Свету. - Я жду вас, жду. Вон Оксана Петровна анекдот рассказала.
- Почти анекдот, - поправила её учительница химии, сидевшая перед ними.
- Я думала, что только Михаил Борисович специалист по анекдотам, - заметила Светлана.
- Так у него анекдоты, а у меня почти анекдот. Еду я в субботу на электричке и слышу разговор двух армянок. Одна другой говорит: "Ну и как, понравилось тебе в Вологде?" - "Очень понравилось. И красиво, и мне там было хорошо, но плохо одно: слишком много русских".
- Дожили! - горько прокомментировала Пронина. - В России слишком много русских.
- Так это в России вообще, - сказала Светлана. - В Москве она это не ощущает. Помните, год или два года назад... не помню когда... было два взрыва в метро. Я обратила внимание и даже запомнила, что было тридцать девять погибших...
- Помню, что взрывы были, причём с жертвами, - согласилась Вера Ивановна.
Учительница химии кивнула.
- Но также сообщили, - продолжала Светлана, - что одиннадцать человек хоронят на кладбищах Москвы и Подмосковья, а остальных отправят на родину. Из тридцати девяти человек лишь одиннадцать - жители Москвы и Подмосковья. Вот сегодняшний состав населения Москвы. Это вроде "случайной выборки", про которую мы проходим по теории вероятностей и статистике.
- Вспомнила! - сообщила Оксана Петровна. - Взрывы были в две тысячи десятом году, по-моему, не то в конце марта, не то в начале апреля. Это совпало по времени с одним семейным событием.
- А меня тоже отправили бы на родину? - спросила Вера Ивановна. - Хотя нет, у меня ведь московская прописка. Это уж дело родных - забирать мой труп или нет.
- Фу! - скривилась учительница рисования. - О чём вы говорите?!
Светлана ждала, что их сейчас призовут к порядку, но Землянская и Дама сами были заняты обсуждением какого-то вопроса и даже пригласили Серёгину и Сидорову. И остальные учителя тоже не сидели молча. Света заподозрила, что идея взять совместителя была воспринята и одобрена.
- Коллеги, чтобы совсем не упасть духом, думайте о стимулирующей оплате, - посоветовала англичанка Зельдина. - Меня только это и спасает.
- Какая ещё стимулирующая оплата?! - возразила учительница химии. - Если комиссия даст неблагоприятное заключение, то вас не только лишат всяких премий, но ещё... как бы не вычли из зарплаты.
- Надеюсь, что этого не произойдёт, - испугалась англичанка. - За что с нас взыскивать? Мы ведём иностранный язык, у нас нет обязательного экзамена, качество обучения больше восьмидесяти процентов. К нам не должно быть претензий. У меня взято столько кредитов, что без этой выплаты мне с ними не разделаться.
- А если о вас упомянули в письме? - спросила Светлана. - Придут к вам в класс, вас оттуда выставят, а вашим ученикам дадут какую-нибудь контрольную, причём не глупый тест, а именно контрольную.
Она в это не верила, но хотела припугнуть Зельдину, чтобы та не очень-то хвасталась отсутствием обязательного экзамена и восьмьюдесятью процентами качества.
- Только не это! - воскликнула англичанка. - Не накличьте!
- А я веду всего лишь изобразительное искусство, - проговорила учительница этого предмета. - Зачем ко мне приходить? А если придут, то увидят, что дети рисуют. Пусть у меня премия будет небольшая, но лишить меня её не за что.
- Всю школу могут лишить, - ответила Оксана Петровна. - Да ещё такой штраф назначат, что нам два года не видать премий.
- И когда же начнётся собрание? - громко спросила Семакова. - Мы давно ждём.
Она уже не была в том состоянии, в каком её встретила Светлана, но голос выдавал, что до спокойствия ей далеко.
- Да, мы затянули с началом, - согласилась Землянская.
Серёгина и Сидорова пересели на свои места.
- Завтра рабочий день, - продолжала Семакова, начиная распаляться. - Почему мы должны сидеть здесь до вечера? А если ещё и комиссия придёт...
- Комиссия будет работать, начиная со среды, - ответила Дама.
Она старалась держаться уверенно, однако было видно, как ей сейчас трудно. Её обычный тон изменился на более доброжелательный, и это понятно, ведь результат проверки зависел не только от правильного ведения документации, но и от работы и настроя учителей. Сейчас избитое выражение "мы все в одной лодке" прекрасно подходило к случаю, только "лодку" надо было заменить "школой". И одета директриса была очень строго.
- Сейчас, действительно, уже поздно, - согласилась Дама, - поэтому обойдёмся без вступительной части, а сразу перейдём к главному.
"Если бы это делали на каждом совещании, сколько времени не было бы потрачено впустую!" - подумала Светлана.
- Мы собрались здесь по поводу письма, - продолжала директор. - В нём нашу школу смешали с грязью.
Все сначала повернулись к Киселёву, а потом посмотрели на Красовского. Борис Маркович был невозмутим, а Алексей Геннадьевич внимал Даме с видимым удовольствием.
- Фактически это анонимка, потому что все четыре подписи расшифровать невозможно, - продолжала директор.
- Покажите мне письмо, - попросила Екатерина Ильинична. - Если оно напечатано в нашей школе, то я сразу определю, каким принтером пользовались.
- И зачитайте его, - предложила Карасёва.
- Не могу, - ответила Дама. - Мне не дали копию. Письмо на трёх печатных листах, а у меня не было времени его даже как следует прочитать. Я пробежала его глазами второпях, через абзац. Письмо якобы от четырёх родителей, которые указывают, что нарочно не расшифровывают свои подписи из боязни, что их детей будут травить, как это принято в нашей школе.
- Интересно, кого у нас травят? - осведомилась Сидорова.
- Учителей, - вполголоса ответила Пронина. - Любой ученик может сказать учителю гадость, а тот не имеет права даже выставить его за дверь.
- В письме затронуты многие вопросы, - говорила Дама. - Но вас, конечно, волнует то, что касается непосредственно учёбы.
- Нас всё волнует, - возразила Серёгина.
- Прежде всего, эти четыре как бы родителя жалуются, что у нас на крайне низком уровне ведётся английский язык, и будто бы это сильно беспокоит многих родителей. Там про это написано много, но у меня не было времени вчитаться.