Лиха беда - начало. Поистине, труден именно первый шаг, а там уж, после второго-третьего, появляется навык, а потом уже привычка. Раиса Павловна первый шаг сделала, сообщив Рыбакову, что его соседка напротив говорит про него гадости, второй - пустив по школе слух, будто Светлана дурно отзывается о Жигадло. То, что в конце дня герои этой сплетни вместе, дружески беседуя, зашли в буфет, да ещё и Карасёва с ними, смутило её, но не отучило распускать язык. Даже необычные взгляды, которые на следующий день устремляли на неё встречавшиеся учителя, не образумили её. Она поняла лишь, что Михаил Борисович или простил Ермаковой отзывы о себе, или не придаёт им значения. Сообщить что-то новое об этой паре любителей пить кофе на перемене, она не могла, ведь она и прежде не собиралась что-то выдумывать, а искренне верила, что Сабина прямо объявила ей о том, что Светлана злословит на учителя биологии. Так это мелкое школьное происшествие и забылось со временем, преобразовавшись в памяти учителей лишь в неясное впечатление, что у учительницы математики Ермаковой и воспитателя Курулёвой, вроде, была какая-то ссора, причиной которой, опять-таки вроде, был учитель биологии Жигадло. Этот случай ясно показывает, что, если это возможно, надо всеми способами избегать быть замешанным в скандале. Истина забывается, а оставшийся осадок, как правило, не красит ни одного участника происшествия. Светлана против воли и даже без ведома была втянута в недоразумение и на собственном опыте ощутила, как это неприятно.
Раиса Павловна, как уже было сказано, не собиралась ничего выдумывать и наговаривать на кого бы то ни было. Она верила тому, что рассказывала, но если отношения двух учителей её не заботили и она с лёгкостью отказалась от развития этой темы, то отношения двух соседей очень даже заботили, поэтому она укрепилась в мысли разлучить их и цепко ухватилась за отличную возможность это сделать.
До понедельника Курулёва не встречала Рыбакова, поэтому интрига, затеянная Сабиной и подхваченная второй ревнивицей, не могла развиваться.
Светлана не вспоминала о быстром взгляде, брошенном на неё соседом и встревожившем её, а если вспоминала о самом Рыбакове, то с удовольствием, потому что он гладил Дика и Базиля и не рассердился, когда пёсик прихватил зубами штанину, желая показать, что с ним шутки плохи.
Анатолий, освободившийся от страха за здоровье Полетаева, тоже не думал о странной соседке, которой он чем-то не угодил. Лишь когда в субботу пришли гости и после обеда Владимир Михайлович с Астафьевым удалились в комнату обсудить идеи Николая Ивановича, а они с Валеркой приготовились к первой шахматной партии, его душевный покой был слегка нарушен.
- Толя, не буду скрывать, как меня интересует твоя соседка, - признался Валерий.
- Ты с самого начала не мог этого скрыть, - ответил Рыбаков.
"Фараонова мумия! - повторил гость выражение Степана. - Хоть бы улыбнулся! Сидит с таким видом, словно я говорю о самых будничных вещах!"
- А раз она меня интересует...
- То ты и попросил Владимира Михайловича за ней поухаживать, - продолжил Рыбаков. - А предложение должен сделать тоже он?
Валерий словно поперхнулся и судорожно сглотнул
- А что? - осторожно спросил он. - Есть опасения?
- Не повтори это при нём! - предупредил Анатолий. - Он не любит таких шуток.
Как внимательно гость ни наблюдал за Рыбаковым, но не мог понять, как отнестись к его словам.
- Я не о том, - отказался он от выяснения заинтересовавшего его вопроса. - Я хотел спросить о другом. Я ведь её совсем не знаю. Мне казалось, что она добрая, милая. А когда я услышал, что она плохо о тебе говорит, меня это насторожило. Она ведь тебя не знает?
- Фактически не знает.
- А раз не знает, то почему ругает?
Валерий нарочно завёл разговор на эту тему, чтобы ещё раз убедить приятеля избегать встреч с женщиной, на которую он сам имел виды. Он уже не был уверен, что слова Сабины полностью справедливы, очень уж странно, что Светлана говорит гадости об Анатолии соседке, с которой, кажется, не состоит в доверительных отношениях. Но он мог поверить, что она встречается с Толькой, причём, возможно, не по обоюдной договорённости, а сама подстраивает эти встречи. Это было опасно, поэтому для прекращения могущих начаться особых отношений годились любые методы. Как сказали бы отцы-иезуиты, "цель оправдывает средства".
- Не знаю, - отозвался Рыбаков, вновь ощутив улёгшееся было неприятное чувство, - но для тебя главное, что ругает меня, а не тебя.
Как это было странно! Валерка и при прошлом посещении предупреждал его о том, что соседка его не любит. Раиса говорила то же, а теперь Валерий вновь завёл об этом разговор.
- Да, сейчас она говорит не обо мне. Но что будет, если потом уже я чем-то ей не понравлюсь? - объяснил свою настойчивость гость. - Ведь дело не в её словах и не в тебе, а в её характере. Действительно ли она такова, какой мне показалась? В моём возрасте очень страшно ошибиться.
- Видно, твой интерес к моей соседке не тянет на позднюю любовь, - пошутил Рыбаков, но заметил, что Валерий не распознал шутки, поэтому пояснил. - Поздняя любовь сильна и безрассудна, а ты проявляешь осмотрительность.
- Вероятно, - согласился Валерий. - Но всё-таки она мне очень нравится и мне бы не хотелось ошибиться в ней в обоих случаях: ни не видя недостатков, ни видя их преувеличенными, а то и придуманными. Я полагаюсь на дядю Володю. Если он решит, что она мне подходит... Как-то получается очень некрасиво, рационально, словно я не влюблён в неё вовсе, а лишь ищу подходящую партию. Мне она очень нравится, но... я боюсь решительного шага. Не рассказывай дяде Володе о нашем разговоре и о том, что она плохо о тебе отзывалась, тоже не проговорись.
- Об этом можешь меня не предупреждать, - успокоил его Анатолий. - Но и ты молчи об её отношении ко мне. Не тревожь его. Пусть думает, что всё прекрасно. Возможно, у неё есть какая-то причина меня не любить или, вернее, невзлюбить...
- Похожие слова, но как велика разница в их смысле! - отметил Валерий. - А ты, пожалуй, прав. Ей могло что-то не понравиться или показаться, что не нравится.
"Знать бы, что именно", - подумал Рыбаков.
- Могло, - согласился он.
- Тогда с её стороны естественно сказать об этом подруге, - продолжал Валерий.
- Кажется, они не такие уж подруги, - возразил Анатолий.
"И мне так кажется", - подумал гость, но вслух объяснил:
- Они знают друг друга давно, и в раздражении Светлана могла излить ей душу.
"А Раиса эта чёртова не дружит с Сабиной, Сабина не была в раздражении, поэтому, при случайной встрече не должна была передать ей слова Светланы, и из всей этой цепочки рассуждений следует, что Светлана сама в раздражении рассказала Раисе о том, что обо мне думает, так как они работают в одной школе и, конечно, разговаривают там друг с другом", - подвёл итог Анатолий.
- Вот поэтому я и боюсь ошибиться, - заключил Валерий. - Если её отношение к тебе оправдано, пусть только в её воображении и без вины с твоей стороны, то я лишь укреплюсь в чувстве к ней, а если, что меня пугает, это чистейшая клевета, то мне придётся поменять своё к ней отношение.
"Не так уж он в неё влюблён, - решил Рыбаков. - Но в его возрасте это естественно. Досидел в холостяках до пятидесяти лет и боится впустить в свою устоявшуюся жизнь малознакомую женщину".
Больше они о Светлане не разговаривали, сосредоточившись на игре, а после этого у Анатолия был целый день отдыха от нежелательных известий. Они с Полетаевым провели воскресенье совсем как встарь, до роковой встречи с Тамарой. Они съездили на выставку, потом погуляли в парке, больше рассуждая не о только что увиденных экспонатах, а о событиях тысячелетней давности, дома поедали чудесные изделия Владимира Михайловича и решили, что воскресенье создано для отдыха, а не для работы, недаром когда-то этот день назывался "неделя", то есть "не делай", а потому каждый углубился в свою книгу.
- Анатоль, что ты читаешь? - заинтересовался Полетаев.
- М-м-м... Писемского, - ответил Рыбаков, предусмотрительно обернувший "Королеву Марго" газетой, чтобы скрыть название.
- Давно не читал, - признался старик, жалея, что нельзя объять необъятное и перечитать все книги. - А что именно?
Анатолия этот вопрос не поставил в тупик, потому что он и прежде читал произведения этого писателя, а совсем недавно дочитал "Массонов".
- "Массоны", - ответил он.
- Мне Писемский очень нравится, - сообщил Владимир Михайлович. - Я всегда читаю его с наслаждением, но, удивительное дело, быстро забываю содержание. Кое-что остаётся в памяти, но отрывочно. И ведь книги замечательные, интересные, умные.
- Может, потому что слишком много героев? - предположил Рыбаков. - Я перед этим перечитывал "Людей сороковых годов", так словно впервые открыл эту книгу. Помнил лишь три эпизода.
- Может, слишком много героев, - с сомнением повторил Полетаев.
- А что читаете вы? Макаренко?
- Перешёл к третьему тому. Некогда читать, всё время занимает работа.
Не из-за вашей ли Светланы вы принялись за Макаренко? - осведомился Рыбаков, впервые за весь день и то лишь мельком вспомнив о вчерашнем разговоре с Валерием.
- Я всегда его любил. Интересно, к тому же это не выдумка, пусть даже приближенная к правде, а истинные события. Человек пишет о себе и реальных людях. Как же ему мешали! Как травили! Почему талантливых, выдающихся людей, приносящих реальную пользу, всегда стараются принизить, всячески не давать им работать? Но этот извечный вопрос лучше не затрагивать, иначе мы проговорим до глубокой ночи. Давай спокойно читать.
Таким образом, до понедельника Рыбаков прожил без новостей о странной соседке, а также с приятным сознанием, что Полетаев здоров и окружил его чрезмерной заботой не потому, что таким способом прощался с ним, а по чистому недоразумению. Однако понедельник, как ему и положено, наступил.
- Что скажешь, друг Франческо? - по обыкновению, спросил Анатолий. - Ты долго морочил голову дяде Володе. Надеюсь, теперь будешь говорить ему только приятное. А теперь ответь, оракул, что ждёт меня?
- Что делать с мыслями? Бывало, всякий раз Они лишь об одном предмете толковали... - сообщил поэт (55).
Рыбаков подумал и согласился.
- Да, это было. Я только и думал что о дяде Володе. Так переволновался, что вспоминать не хочется.
Он спохватился, что растолковал эти слова как указание на напрасную тревогу о старике, а о Тамаре подумал только сейчас. Неужели её образ ускользает из его жизни? Но с чем же он тогда останется? Хоть выражение "природа не терпит пустоты", вроде, непреложная истина, но на душу это не распространяется. Если Тамара покинет его, в душе останется именно пустота и никто и ничто её не заполнит.
- А дальше что? - спросил он.
- Она корит себя за наши все печали, Она тревожится и думает о нас, - досказал Петрарка.
- Анатоль! - позвал Полетаев. - Где ты застрял?
Рыбаков, безуспешно силящийся применить это высказывание к своей жизни, обрадованно захлопнул синий том и хотел было по привычке спрятать его под другие книги, но спохватился, что теперь это не требуется. Владимир Михайлович узнал его секрет и... и всё, ничего страшного не произошло, даже ни на миг не возникло смущение от того, что открылось его неожиданное пристрастие к любовной лирике.
Лишь выйдя из подъезда, Анатолий ощутил, что его покидает приятное спокойствие, потому что Курулёва, давно его поджидавшая и порядком подмёрзшая, так и одарила его радостной улыбкой, которая показалась ему судорожным оскалом. Эта женщина всё сильнее омрачала ему жизнь.
- Анатолий Сергеевич, как я рада, что вас встретила! - объявила она.
"Чего не скажешь обо мне", - подумал он, а вслух ответил:
- Приятно это слышать, но, к сожалению, я должен спешить. Меня ждут.
"Ему приятно, - отметила несчастная женщина. - И мне тоже приятно".
- Я не собираюсь вас задерживать, - предупредила она. - Скажу всего два слова. Вернее, спрошу. Светлана Николаевна работает со мной в одной школе, мы постоянно беседуем, обсуждаем дела, детей, вообще говорим о всяком. Скажите, вы с ней поссорились?
Опять речь идёт о странной соседке! Он догадывался, что лучше было бы не продолжать разговор, а поскорее сбежать, но не уходил.
- Нет.
- За что же она на вас злится? Вы нам всем очень нравитесь. И Владимир Михайлович тоже. Но Светлана Николаевна... Из-за неё вся наша школа, все учителя уверены, что вы плохой человек. Может, я могу чем-нибудь помочь? Скажите, что случилось?
Рыбаков был ошеломлён. Оказывается, по неведомой причине он стал очень популярен в школе, в которой никогда не бывал. Что же такое он сделал Светлане, если она жалуется на него всем коллегам подряд?
- Я ничего не понимаю, - признался он. - А что хоть она обо мне говорит?
- Глупости говорит, - ответила Курулёва, очень довольная его интересом. - Что может сказать раздражённая баба? Выдумки.
- Например?
- Самое хорошее это то, что у вас, Анатолий Сергеевич, потёртый вид, - с ходу придумала Раиса Павловна. - Это лучшее из того, что она сказала, а плохое и повторять совестно.
Рыбаков сейчас же припомнил, что и Полетаев советовал ему обновить гардероб. Наверное, придётся это сделать, раз о его любимой одежде известно даже в школе. Его самого там не видели, а о нём и о его одежде мнение уже составили!
- Только не подумайте, что это правда. - Казалось, что Курулёва старается сгладить впечатление от собственных слов. - Мне ваш внешний вид очень даже нравится. Просто Светлана Николаевна не знает, к чему придраться. Она... Многие считают, что она стала злой. Знали бы вы, что она говорила про одного нашего учителя! Но из-за чего она возненавидела вас?
- Понятия не имею, - ответил Рыбаков. - Думаю, что ей следовало бы сказать мне лично, чем она недовольна. А теперь мне пора. До свидания.
Раиса Павловна блаженствовала. Она заранее продумала, что и как скажет, специально вышла из дома пораньше, чтобы не пропустить долгожданную встречу, и теперь была довольна её результатом. Анатолий, очень спешивший, так как его ждали, настолько заинтересовался её сообщением, что остановился и выслушал её, даже задавал вопросы. И ведь ему было приятно её увидеть, он сам это сказал.
Как это ни странно, но она, не имевшая привычки часто лгать, не испытывала угрызений совести от явной клеветы, а каким-то сложным путём уверила себя, что это почти правда, за исключением той маленькой детали, что Ермакова не жаловалась всем и каждому на соседа. А впрочем, может, так оно и есть. Раз она говорила про Рыбакова нехорошие вещи Сабине, то непременно должна была рассказать о нём и своим приятелям по чаепитию, хотя бы учительнице истории. Как может женщина не поделиться своими заботами с другой женщиной, тем более что они постоянно общаются? И учительница физики тоже часто приходит к ней, а уж о Жигадло и говорить не приходится. И почему Михаил Борисович простил Ермаковой то, как дурно она о нём отзывалась? Но раз Светлана Николаевна рассказывала об Анатолии этим трём учителям, значит, могла рассказать и кому-то ещё. А эти трое тоже могли поделиться услышанным с коллегами. Вот так и получается, что об Анатолии знает вся школа.
В путаных умозаключениях Курулёвой была своеобразная логика, плохо лишь, что Раиса Павловна не сомневалась в безупречности этих умозаключений и развила их до только что сделанного Рыбакову сообщения. А то, что пришлось выдумать про потёртый вид, было мелочью, на которую не стоило обращать внимания. Раз Светлана Николаевна при разговоре с Сабиной ругала Анатолия, то наверняка учителям, которые его не знали, она наговаривала гораздо более нехорошие вещи. Зато теперь ему не захочется встречаться с такой злой женщиной, или, как выразилась Сабина, озлобленной женщиной.
Раиса Павловна вернулась домой, счастливо улыбаясь и не подозревая, что и Рыбаков тоже улыбнулся почти в это самое время, только не от счастья, а с примесью горечи и сарказма.
"Теперь, друг Франческо, я тебя понял, - мысленно обратился он к поэту. - Ты, в самом деле, оракул. "Она тревожится и думает о нас". Проклятая баба сказала не так красиво, но смысл тот же. Она, видите ли, тревожится обо мне, предлагает помощь. Хотелось бы мне знать, какую помощь она может оказать. Объясниться со Светланой? Затеять скандал? Вцепиться ей в волосы? Будь это не Раиса, а кто-то более приятный, можно было бы попросить... Нет, нельзя. Я не смог бы обратиться с этим даже к Валерке, хотя он-то скорее способен всё разузнать. Как это унизительно - слышать о себе дурное через вторых лиц! А Светлана эта чёртова хоть бы чем-нибудь выдала свою неприязнь, а то ведёт себя так, словно совсем обо мне не думает".
Говорят же, что понедельник - день тяжёлый. Этот понедельник принёс неприятности не только Рыбакову.
Проводив Анатолия до входной двери и закрыв её, Полетаев постоял перед зеркалом, не сознавая этого и не глядя в него. Он, вопреки обыкновению, не прислушался к лаю пёсика, живущего напротив, решив, что Дик досадует на его уход после слишком короткого приветствия. А жаль, что не прислушался, ведь по этому выразительному лаю он узнал бы, что, едва Рыбаков отошёл к лестнице, а провожавший его старик скрылся, из своей квартиры вышла Сабина, и тогда её непривычно осторожные шаги показались бы ему подозрительными. Но всё это прошло мимо его сознания.
Сначала Владимиру Михайловичу было просто приятно, а потом стало смешно. Оказывается, он зря беспокоился за своего мальчика и старался ему всячески угодить. Такая неожиданно возросшая забота встревожила Толю, заставив предполагать всякие ужасы. Наверное, люди никогда не научатся друг друга понимать, даже очень близкие люди.
Всё ещё посмеиваясь, Владимир Михайлович зашёл в комнату Рыбакова. Ему сразу бросился в глаза синий том, открыто лежавший на столе. Теперь усердный читатель не будет прятать книгу. А то, как свободно он говорил о сонетах Петрарки, даёт надежду на выздоровление от болезни по имени Тамара.
Старик открыл книгу.
- Уносишь плоть, но ты же и в накладе, - сообщил поэт (56).
- Нет, друг мой, ты меня уже не проведёшь, - возразил Владимир Михайлович. - Ты долго водил меня за нос, но теперь я не ограничусь этой строчкой. - Давай выкладывай, что у тебя на уме.
- Душа стремится, взмыв под облака, Назад - в любимый край, к своей отраде, - послушно закончил Петрарка, не унижаясь до оправданий, что это-де сам же Полетаев прервал чтение раньше времени, не добравшись до главной мысли.
- Назад - в любимый край, к своей отраде, - повторил старик. - Но и там я буду всего лишь другом, другом и её и её мужа. Зато другом искренним. Без зависти или другого нежелательного чувства буду радоваться их счастью, потому что, если есть жизнь после смерти, а она есть, я это знаю, то они сейчас вместе, и вместе навсегда. Вместе погибли, вместе перешли в другой мир и... надеюсь, видят, что я заменил их сыну отца. Но что-то я уж слишком поддался очарованию твоих стихов, поэт. Мне надо не мечтать и не тосковать, а работать. Скажи мне ещё что-нибудь, и я уйду. Меня ждут прогулка и уроки. Думаешь, легко человеку моих лет решать примеры и задачи повышенной сложности по математике и физике? Так я тебе отвечу так: не всегда легко. Некоторые бывают очень даже каверзными, а ведь я не берусь за самый высокий уровень сложности. Наверное, меня бы сочли сумасшедшим, если бы узнали о моих занятиях. А? Что ответишь?
Полетаев открыл книгу ближе к концу.
- А! - воскликнул он. - Здесь не только сонеты, а ещё и проза. Надо будет почитать, узнать, о чём ты думал, помимо своей Лауры. Ну-ка, попробуем наугад.
Он ткнул пальцем в первое попавшееся место и озвучил ответ Петрарки:
- ... кто и сейчас не ребёнок? Мы на каждом шагу видим девяностолетних мальчиков, ссорящихся из-за пустяков и всё ещё погружённых в изучение ребяческих наук... (57).
Он захлопнул книгу и засмеялся.
- Не в бровь, а в глаз, - признал он. - Это только сейчас мы с Колькой Астафьевым не спорим, а прежде пух и перья летели. И из-за чего? Из-за догадок, причём, оба понимали, что можем ошибаться. А уж что касается ребяческих наук... Нет, извини, здесь ты не прав. Ребяческими науками приходится заниматься именно потому, что я не хочу впасть в детство, а вернее, в маразм, потому что это всё-таки разные вещи: первое - познание мира, приобретение опыта, а второе - забвение всего этого. Может, если бы не мои уроки, я быстро пошёл бы по стопам Кольки и перестал воспринимать новое, да и старое тоже, запоминать и попросту помнить, потерял бы способность к обучению. Знал бы ты, какую пользу приносят мне ребяческие, как ты их называешь, науки! Когда я только начал повторять физику и математику, мой мозг ворочался с трудом, как... - он припомнил то, что вычитал из учебника астрономии, - ... как Меркурий и Венера, а мог бы и вообще остановиться, как, например, Луна, теперь же я щёлкаю задачки и примеры, как белка орешки, к сожалению, именно "как", потому что самому мне орешки уже не по зубам, отрадно хоть, что пока не надо ставить протезы.
Он опомнился, осознав, что рассуждает вслух, словно перед ним живой собеседник, но сейчас же сгладил невольно возникшую мысль о том, как странно показалось бы такое поведение стороннему наблюдателю, уточнив, что он скорее напоминает актёра, с чувством произносящего монолог.
- Изреки на прощание что-нибудь ещё, - попросил он.
- Но вижу - бремя мне не по плечу, Тут не поможет всё моё уменье, И знает, что бессильно, вдохновенье, И я его напрасно горячу, - злорадно ответил поэт (58).
"Боже! Зачем я сказал Светлане, что собираюсь написать учебник по истории, который поймут и освоят даже те, кто до сих пор не мог разобраться в истории?! - ужаснулся старик. - Она, конечно, умная женщина и способна понять, что от внезапно возникшей идеи так далеко до её воплощения в жизнь, что путь можно или попросту не осилить, или потерять желание его преодолеть. Как же мудрёно я выражаюсь! Но смысл ясен. Светлана не осудит меня, если я не напишу этот проклятый... или не проклятый, а очень даже полезный учебник. Скорее всего, она о нём и не думает. Но неужели бремя мне так уж не по плечу? Когда я закончу свою нынешнюю работу, то надо будет подумать... Однако у меня ещё несколько замыслов, которые хотелось бы успеть осуществить. Как же коротка человеческая жизнь!"
Не сказать, что из-за воспоминания об опрометчивых словах Владимир Михайлович на весь день потерял душевный покой или у него существенно испортилось настроение, но лишь к концу прогулки он освободился от не совсем приятных мыслей и получил возможность обратить внимание на другое, а именно на явление, привычное и досадное раньше, но настолько редкое теперь, что стало бы украшением дома, если бы жильцы об этом задумались. Речь идёт, конечно же, о бабушках у подъезда. Полетаеву пришло в голову, что прежде они занимали свой пост на скамейке гораздо позже, а теперь выходят на улицу ни свет ни заря. Это его удивило, но он знал, что либо загадка неразрешима, либо никакой загадки здесь нет, а старушки от скуки всего лишь захотели больше времени проводить вместе. Именно поэтому он не придал значения замеченной перемене в их графике.
- До чего же вам, Владимир Михайлович, повезло с Анатолием! - сказала на прощание Алевтина Ивановна, для порядка спросив, вышел ли он на прогулку или просто в магазин. - А мне с моим Лёшкой... - Она махнула рукой. - И Ольга эта... Опять вчера их дружки приходили. Полночи гудели. А утром я хватилась тёплых ботиков - нет их. Мне кажется, Пушок их прихватила, потому что Лёшка ещё не выходил из дома, отсыпается.
Полетаев подумал, что у старушки должен быть богатейший гардероб, если у неё то и дело воруют вещи, а она до сих пор одета. Но как бы он ни сочувствовал безвинно всеми осуждаемому Лёшке, возражать не стал, жалея и Алевтину Ивановну, вынужденную терпеть пьяные посиделки в своей квартире. Пусть утешается хотя бы этими выдумками.
- Сочувствую, - ответил он. - И Алексея жалко. Совсем пропадает человек.
Вернувшись домой, Полетаев с разбега решил пример из задачника по математике, но на запутанной задаче по физике задержался, одолев её лишь со второй попытки, потом позанимался немецким и испанским языками, с удовлетворением отметил, что достаточно разговаривал с Толей по-английски за завтраком и на этот предмет сейчас уже не надо тратить время, а вечером он лишь почитает английскую книгу в оригинале и включит учебный фильм на немецком языке, потому что он по очереди смотрел фильмы на немецком, испанском и английском, нередко разбивая их на два раза, если они были длинными, а сегодня была очередь немецкого языка. После этого, ощущая себя освободившимся от учебных обязанностей, он открыл сборник стихов Есенина и проникновенно прочитал два из них. Владимир Михайлович включил "декламацию", как он это называл, в перечень ежедневных "уроков" уже давно, после того памятного дня, когда Рыбаков должен был переехать от него к себе, и, хоть это уже не казалось ему необходимым, старик ежедневно тренировал голос. Сейчас он похвалил себя за это, потому что с каждым разом голос звучал всё выразительнее, гибче. Неплохое упражнение, да и времени оно занимает немного, а красивые стихи украшают жизнь.
Отложив книгу к учебникам и тетрадям, уже ненужным на сегодня, Полетаев сделал себе кофе и принялся за работу, за коим занятием мы его и покинем.
- Хотелось бы мне знать, догадывается об этом Владимир Михайлович или нет, - проговорила Алевтина Ивановна в раздумье.
- По нему не видно, чтобы он что-то подозревал, - ответила первая старушка.
Но второй бабушке хотелось, чтобы неспешно разворачивающиеся события имели как можно более таинственный вид. Разумеется, тайная влюблённость Светланы и попытки это скрыть за неприязнью уже сами по себе были занимательны, но как было бы романтично, если бы к этому прибавились ревность, какие-нибудь не имеющие печальных последствий козни, неодолимые препятствия, которые всё же вскоре будут преодолены, словом, всё то, что так интересно описывается в старых романах.
- Может, догадывается, - сказала она. - Мы-то шутили, что он слишком часто встречает Свету в магазине, даже предположили, не влюбился ли он... так... слегка. Но что если он хочет поспособствовать сближению Светы и Анатолия?
- Такое возможно, - обрадовалась первая старушка и вопросительно посмотрела на Алевтину Ивановну.
- Да, возможно, - согласилась та. - Владимир Михайлович для Анатолия вроде отца. А какой же отец желает сыну одиночества? Света не замужем, достаточно приятная, вот он и решил их... соединить... узами священного брака. Сначала сам с ней подружится, а потом будет привлекать Анатолия. Да, такое вполне разумно. Но догадывается ли он, что Света уже влюблена в Анатолия?
Старушки долго обсуждали этот вопрос, но не пришли ни к какому выводу и решили ещё зорче наблюдать за происходящим.
- Ясно одно, - заключила Алевтина Ивановна, - Раиса бегает за Анатолием почти открыто, а Сабина тоже на него засматривается. Ох, девочки, до чего же это всё интересно!
Девочки-старушки были с ней полностью согласны.
Неизвестно, как и с какой скоростью стала бы развиваться интрига, если бы вновь не вмешалась Сабина. По несчастному стечению обстоятельств она была дома в то время, когда Дик и Базиль выскочили в коридор, чтобы поприветствовать Рыбакова, а пёсик даже попытался войти в чужую квартиру. Эта суета сразу привлекла внимание ревнивой женщины. Она не могла знать, что Алевтина Ивановна нарочно задержала Светлану, вынудила Рыбакова подойти и отправила их домой вместе. Она лишь видела итог: Светлана и Анатолий вернулись вместе, а пёс и кот ласкаются к Рыбакову, словно считают его своим. Значит, старая сплетница хотела её запутать, сказав, что имела в виду частые встречи Светки и Владимира Михайловича, солгала, пыталась скрыть правду. Сабина была в отчаянии, что первым ощутил на себе её брат.
- Сабинка, успокойся, - добродушно урезонивал он сестру. - Что из того, что они вернулись вместе? Они же не домой вернулись, а по домам. Каждый вернулся в свой дом. Ты ведь тоже иногда возвращаешься вместе со Светкой, если вы оказываетесь у лифта одновременно. А что до её животных, то они ласковы ко всем, кто ласков с ними. Дик и меня приветствует.
- Но Базиль! - возражала наполовину успокоившаяся Сабина. - Это не такой кот, чтобы подходить ко всякому.
- Он был в той квартире, знаком с Владимиром Михайловичем, знает, что Фараонова... не буду! Пусть не фараонова. Словом, что Анатолий тоже там живёт. Вот он и подошёл к нему, чтобы поздороваться. Но скорее всего, он подошёл из любопытства, ведь он его, вроде, не должен был видеть прежде. Подошёл всего лишь для того, чтобы осмотреть, обнюхать, а ты уж решила, что он приласкался.
- Плохо, что наша дверь сбоку, а не в торце, - посетовала сестра. - Почти ничего не видно.
Она перестала бушевать, но не перестала думать о случившемся, а навязчивые идеи могут завести далеко. Стараясь не привлекать внимание Степана, она слишком часто проходила из комнаты на кухню и обратно, по дороге задерживаясь у входной двери и прислушиваясь. У неё созрел план, но для его осуществления требовалась помощь Курулёвой. Фактически она уже сделала эту женщину своим оружием, но теперь надо пустить это оружие в ход. Что из того, что легковерная дура, гоняющаяся за Анатолием, растрепала старухам, будто Светка плохо о нём говорит? Она и сама сказала то же самое. А надо, чтобы об этом узнал сам Анатолий. Если бы ещё и Светка...
Но мысли, благой для неё и не благой для Светланы, которая посетила ревнивицу, не было дано осуществиться до понедельника, словно в подтверждение известной поговорки о тяжести этого дня.
Вчера Сабина достаточно хорошо поработала, используя оставшееся время для привлечения людей в закрывающуюся компанию, чтобы не корить себя за бездействие. Теперь она потрудится на другом поприще, которое не принесёт ей денег, но зато рассорит Светлану с Анатолием. Она выступит в роли роковой женщины, играющей судьбами других. Но для этого надо подловить Курулёву.
Как Сабина и ожидала, утром Раиса Павловна повела детей в школу. Ревнивой женщине не было дела до того, по какой причине она это делает, хотя восьмиклассница должна бы ходить туда самостоятельно, без сопровождения, да ещё и брата отводить, но ей были важны последующие действия Курулёвой, а они уже стали привычны. Заботливая мать или возвращалась домой, а потом выходила и поджидала Рыбакова, или заходила в магазин и тогда поджидала Рыбакова без захода домой. Вначале он мог выйти из дома раньше или позже, но теперь эти колебания во времени стали почти незаметны, поэтому-то Курулёва и могла позволить себе приход домой, хотя порой упускала намеченного ею отца для своих детей.
Сначала Сабина намеревалась выйти через короткое время после ухода Курулёвой с детьми и ждать где-нибудь за углом, когда соседка будет возвращаться. Тогда она сделает вид, что ходила в магазин (а для правдоподобия захватит из дома батон хлеба в прозрачном пакете), догонит Раису Павловну и как бы между прочим заведёт разговор на нужную тему. Если же та вернётся домой не сразу, то, возможно, ей повезёт и она поглядит, как это раскрашенное пугало пристаёт к Анатолию, а главное, какое это оказывает на него впечатление. Вдруг, против всякого вероятия, он благосклонно относится к её уловкам? Тогда вместо союзницы, точнее, слепого орудия, эта женщина станет главным врагом.
Так рассуждала Сабина вначале, но потом её посетила мысль, гениальная по своей эффективности. Зачем ей прятаться где-то за углом и издали по выражению лиц пытаться понять, что происходит, если она может наблюдать за всем вблизи и слышать каждое слово или хотя бы большую часть разговора? Да и торчать на улице невесть сколько времени - радость сомнительная. Лучше она дождётся, когда Анатолий выйдет из квартиры, и тихонько спустится вслед за ним по лестнице. Курулёва атакует его, а сама Сабина понаблюдает за этим через чуть приоткрытую дверь и послушает, что и как они друг другу скажут. А потом ей легко будет проскользнуть на лестницу, а оттуда выйти к лифту и сказать Курулёвой, что идёт в магазин. Хлеб в прозрачном пакете она, конечно, брать с собой не будет. Необычно, что она не воспользовалась лифтом, но ведь лифт могли задержать на другом этаже, а она решила его не ждать.
Придя к такому решению, предприимчивая женщина с самого утра принялась караулить выход своего любимого. Хорошо, что Степан вчера поздно лёг спать и пока не выходил из своей комнаты, а то он бы непременно заинтересовался её действиями.
- Анатоль, не забудь позвонить перед уходом, - раздался голос Полетаева. - Чтобы я не беспокоился, что ты, может быть, сейчас придёшь, а ужина нет... Здравствуй, Дик!
Как Сабине хотелось бы оказаться на месте этого старика! С каким удовольствием она готовила бы вкусные ужины для Анатолия!
- Я всегда звоню, - ответил Рыбаков, тоже поприветствовавший собаку. - А об ужине беспокоиться не стоит, ведь сейчас не война, не Перестройка, словом, не голод. Я помню о вашей просьбе и принесу копии. Но если бы вы сами пришли, ребята были бы очень рады.
- Зайду потом. Мне самому хочется с ними увидеться. До вечера.
Дверь закрылась, а спокойные размеренные шаги, стихшие на лестнице, показали Сабине, что пора выходить. Она крадучись, чтобы не привлечь внимания Владимира Михайловича, если тот всё ещё недалеко от двери, выскользнула в коридор, стараясь наступать на носки и не оповестить о себе громким цоканьем металлических набоек на каблуках. Трудное это дело, когда на сапогах высоченные шпильки, почти невозможное, но ей это чуть было не удалось. Она уже сделала несколько шажков, но тут озадаченный непривычной поступью соседки Дик опомнился и сообщил ей и всем, кому это интересно, что всё замечает и его не собьют с толку такие жалкие ухищрения. Сабина вздрогнула от неожиданности и испуга и почувствовала к бдительному пёсику, этому ябеде, доносчику, приступ ненависти, доходящей до ярости. Будь собака не за дверью, она бы, как ей казалось, пнула её ногой, а окажись у неё в руках что-то тяжёлое, раскроила бы ей голову. Как она не учла, что на их этаже никто не может выйти из квартиры или вернуться в неё незамеченным?!
Но делать было нечего. Да и что особенного произошло? Она идёт в магазин, потому что дома закончился хлеб, а он нужен Степану к завтраку. Разве она обязана знать, что Анатолий только что отправился на работу? Она за ним не следит. Лишь бы старик не видел в глазок, как нелепо она шла. Но и это вполне объяснимо. Дик так громко лает, что она хотела всего лишь миновать его незаметно, не дать ему переполошить соседей, ведь некоторые могут ещё спать.
Она успокоила себя такими хитроумными объяснениями, не учтя, что их придумала она, а другим они не пришли бы в голову.
На лестнице бедную женщину ждала новая беда. Как она ни примеривалась, но не могла шагнуть на ступеньку без громкого цоканья, поэтому надо было ждать, когда Анатолий спустится вниз, иначе он поймёт, что за ним кто-то идёт. А ковылять на таких ходулях (в первый раз за всю жизнь она отозвалась о любимых шпильках столь непочтительно) вниз по лестнице три этажа долго, за это время она, пожалуй, пропустит всё самое интересное.
Но пробудившаяся в ней от отчаяния изобретательность напомнила, что всё гениальное просто, поэтому не надо подвергать риску ни себя, ни каблуки, не надо балансировать на довольно-таки крутых и стёртых ступеньках при каждом шаге, а можно спокойно спуститься на лифте, когда Анатолий будет уже внизу и вот-вот выйдет на улицу. Так она и поступила, успев почти к началу уже известного нам разговора Курулёвой и Рыбакова.
"Как же она безобразно красится! - была первая мысль. - С каждым разом всё хуже. Наверное, скоро будет покрывать тушью лоб и щёки".
"Она доверчивее, чем я думала. Это хорошо", - была вторая мысль.
"Да она совершеннейшая дура!" - была третья мысль.
А уж дальше мысли полились таким мощным потоком, перемешиваясь с чувствами, что их было невозможно отделить одну от другой. Сабине стало ясно, что Раиса Павловна по-своему понимает всё, что ей говорят, особым образом перерабатывает в уме и приходит к выводам, которые становятся для неё истиной. Ведь они выяснили, что произошла ошибка и Светлана ругала не какого-то там учителя биологии, а Рыбакова, однако Курулёва с убеждённостью объявляет Анатолию, что все в их школе заметили, какой злой стала Светлана Николаевна, и что она наговорила гадостей про учителя биологии. А ведь Сабина убедилась, что Курулёва не умеет искусно притворяться, значит, она действительно уверена, будто Светка ругает всех направо и налево. Пожалуй, теперь эта идиотка будет сама, по доброй воле, выдумывать всякие пакости про Свету и повсюду их распространять. Если бы не борьба за Анатолия, Сабина даже пожалела бы школьную подругу. Но в этой борьбе хороши все средства, даже самые подлые. А как же хорошо получилось, что Курулёва сама выложила всё Рыбакову! Теперь не надо ломать голову, как оттолкнуть его от соседки напротив. Начало положено, и теперь Раиса станет докладывать ему обо всех несуществующих речах Светланы. Кое-что Сабина ей подскажет, а остальное она выдумает сама.
Услышав, что Рыбаков попрощался с собеседницей, и увидев, что сияющая Курулёва направляется к подъезду, Сабина отскочила от двери и поспешила на лестницу. Неожиданная удача совершенно ошеломила её и нарушила план, как ей казалось, чёткий, который она так старательно составляла. Но когда лифт унёс счастливую Раису Павловну, Сабина опомнилась. Теперь Рыбаков знает о неприязни к нему Светланы, а если до этого и рохля Валерий намекнул ему на то же самое, то сообщение Курулёвой лишь подтвердило его слова. Теперь бы вовлечь в это дело проклятых старых сплетниц. Хоть на что-то они пригодятся! Но так можно лишь оттолкнуть от Светланы Анатолия, а ведь необходимо ещё оттолкнуть от Анатолия Светлану. Женщина, если она захочет, особенно влюблённая женщина, способна разрушить обобщённые старания Сабины и Курулёвой да ещё выставить их сплетницами и наговорщицами. Надо подсказать Раисе Павловне, что и Рыбаков плохо отзывается о Светке. А эта баба так невзлюбила свою коллегу, что с радостью ухватится за любую возможность ей досадить.
Сначала вошедшая во вкус интриганка пожалела, что упустила возможность немедленно поговорить с Курулёвой, потом сообразила, что в тот момент не была готова к такому важному разговору. Надо будет подловить Раису где-нибудь на улице или в магазине, а может, выйти одновременно с ней из дома.
Сабина вернулась к себе, не подозревая, что лишь на пять минут разминулась с вышедшей на свой пост Алевтиной Ивановной, которую влекло туда любопытство, разгоравшееся с каждым днём. (А ещё утверждают, что для горения нужно топливо!)
Светлана, одна из жертв интриги, не подозревала о надвигающемся на неё несчастье, но и для неё понедельник был подпорчен. Хорошо, что недоразумение с Жигадло разъяснилось, но осталось очень неприятное чувство. Если Раиса Павловна выдумала такую вещь и распространила по школе, то она может выдумать что-то ещё, но так легко Светлана от этого уже не отчистится.
Учителя о странной истории не заговаривали, лишь однажды эта тема мелькнула, когда Светлана, Карасёва и Серёгина остановились побеседовать о слишком короткой четверти и слишком вялом вхождении детей в ритм учёбы.
- Наверное, они считают, что не стоит в него входить, - пошутила Света. - Не успеешь войти, как уже надо выходить. Стоит ли вообще это делать?
- Лучше бы вторую четверть продлили до тридцатого, а каникулы сделали бы подольше, - пожелала Карасёва. - Тогда третья четверть стала бы на неделю короче, а то она слишком длинная.
- После таких затяжных каникул детям будет трудно приниматься за учение, - своим особым "администраторским" голосом возразила Серёгина. - Придётся повторять пройденный материал так же, как в начале года, после летних каникул. Правда, - и она перешла на обычный человеческий тон, - многие и за три дня способны забыть всё, чему их учили.
- Хорошо, если не через пять минут после урока, - сказала Людмила Аркадьевна.
- Или со звонком с урока, добавила Светлана. - А у меня сейчас пятый класс.
- И как они? - с живостью спросила Мария Александровна.
- Там больше половины чё... приезжих, совсем приезжих, тех, которые до сих пор не освоили русский язык как следует, поэтому им трудно понимать...
- Очень трудно, - подтвердила Карасёва. - Они выхватывают только часть слов и или вообще не улавливают мысли, или составляют из этих слов совсем другую мысль. Смысл полностью искажён. В каждом классе сталкиваюсь с этой проблемой.
- А в пятом классе ещё и базы нет, - продолжала Светлана. - Савельева всё время болела, а заменяющие учителя... они и есть заменяющие. Учитель, который знает, что от его услуг вот-вот откажутся, не станет вкладывать в работу душу, надрываться, как постоянный учитель, ведь это не его основное дело, а всего лишь временная занятость или подработка.
- Это точно, - согласилась Серёгина. - Всего лишь заместитель. Поиграл с детьми, рассказал им всё, что положено по программе, но и только. А постоянный учитель заставляет детей землю грызть.
- С него ведь спросят, если дети ничего не знают, - прибавила Карасёва.
"Вот и с меня спросят и за пятый класс, и за седьмой, - подумала Света. - Да и восьмой не блещет".
- Как учителям "началки" удаётся проходить через проверки? - спросила она. - Пятый класс пришёл к нам с прекрасными оценками, срез знаний дал невероятные результаты, почти сплошь пятёрки, даже Беньяминова написала на четвёрку.
Учителя засмеялись.
- Уметь надо, - пояснила Серёгина, сделав загадку ещё непонятнее.
- И ещё родители путают детей, - пожаловалась Светлана. - Такие родители есть в каждом классе, но в пятом что-то особенное. Детям подсказали, что можно не мучиться, решая уравнение по правилам младшей школы, а попросту перекинуть число в другую часть, поменяв знак, и теперь они совершенно бездумно проделывают это, где надо и где не надо.
- Это беда, - согласилась Мария Александровна. - Сама всегда уговариваю родителей не бежать впереди паровоза и не подсказывать детям способы решения из более старших классов. Дети до этого не доросли, промежуточные темы ещё не пройдены. И ведь такие дети уже не воспринимают объяснения, не пытаются осваивать материал, который проходят сейчас. Зачем о чём-то думать, если так просто перекинуть число в другую сторону и получить ответ? А в половине случаев ещё и забудут поменять знак, потому что не понимают, для чего это нужно делать.
- Забывают. А я им даже писала примеры, где такой способ приводит к отрицательным результатам, но всё без толку. Меня не это удивляет, а то, что этот способ применяет подавляющее число детей. Может, это временная учительница, чтобы облегчить себе временную жизнь в школе, подсказала им его?
- Вряд ли, - усомнилась Серёгина. - Я её видела, она произвела на меня впечатление серьёзного человека. Правда, временных учителей могло быть несколько... Но какой же учитель без всяких объяснений будет давать способы решения из старших классов? Какой же он после этого учитель?
- Вот и я этого не представляю, поэтому удивляюсь, - согласилась Светлана. - Но и тому удивляюсь, что этот способ применяет большинство детей. А ещё смешнее, что ребёнок в пятом классе решил задачу с помощью пропорции. Даже слово запомнил. Папа у него оказался такой умник, что решить её по действиям мозгов не хватило, а вот тупо расставить числа для пропорции смог.
- Не устаёшь удивляться глупости некоторых родителей! - со вздохом заключила Мария Александровна. - А потом этот папаша начнёт возмущаться, как это его ребёнок, которого он сам учил, сам подсказывал способы, о которых другие дети ещё год-два не будут знать, как это такой передовой ребёнок вдруг ничего не соображает по математике. А сын этой нашей красавицы как учится?
- Дочь учится хорошо, - ответила Света. - Она в восьмом классе. Тихая спокойная девочка, старательная, внимательно слушает объяснения. А с сыном не очень хорошо. Любит исподтишка завести детей, чтобы создать в классе шум, но чтобы все замечания сыпались только на них.
- Понятно, - подхватила Серёгина. - А он тут ни при чём, ведь сидит тихо, весь белый и пушистый.
- И с учёбой не всё гладко. Он тоже перебрасывает слагаемые в другую часть уравнения. Дома его тетради проверяет мать, поэтому там нет ошибок, а в самостоятельных он иногда забывает поменять знак и злится, когда видит, что ответ зачёркнут, а за пример поставлен "минус". Когда я дала входной контроль и он получил сначала "три с минусом", а потом при переписывании "три", он буквально озверел. Чувствую, что с ним будет очень трудно.
- Видно, весь в мать, - заключила Карасёва.
- А я её совсем не понимаю, - сообщила Серёгина. - Чего она добивалась, выдумывая, что вы, Светлана Николаевна, вовсю ругаете Михаила Борисовича? Хорошо хоть, что он нормальный, несмотря на свои анекдоты. А что было бы, если бы она выбрала не его, а Красовского?
Светлана подумала, что Алексей Геннадьевич мог бы подстроить ей какие-нибудь пакости, но мог бы и открыто потребовать объяснение, как сделал не так давно, а вот если бы Курулёва выдумала, что Света наговаривает всякие гадости на Землянскую, результат был бы гораздо плачевнее.
- Может, прав Жигадло? - спросила Карасёва. - Вдруг она хочет прибрать его к рукам?
- Это была шутка, - возразила Светлана. - Если бы она это хотела, то пыталась бы как можно чаще с ним видеться, как-нибудь обратить на себя его внимание. А она к этому, кажется, не стремится.
- Внимание-то обратила, - фыркнула Людмила Аркадьевна. - Ещё как обратила.
- И сама, наверное, не рада, - предположила Серёгина. - Странный поступок.
- Или она за что-то на тебя, Светлана Николаевна, злится, - проговорила Карасёва. - Может, за сыночка, которому ты поставила "три с минусом". Вон какую истерику она закатила, когда увидела "три с минусом" у дочери в тетради по английскому языку.
Света помрачнела, хотя внешне постаралась не выдать своего беспокойства.
- Если она и решила воевать против вас, Светлана Николаевна, - успокаивающе сказала Серёгина, - то после случая с Жигадло ей будет уже трудно убеждать коллег, что вы про кого-то говорите всякие... всякую ерунду. Не думайте об этом. Забудьте. Просто ведите себя с ней осторожнее, общайтесь только по делу, не говорите ни единого лишнего слова. Ни с ней, ни с этим её сыночком. Он ведь тоже способен выдумывать про вас небылицы, чтобы мать считала, будто в его тройках виноваты вы. Предвзятое, видите ли, отношение.
- Чуть что, и сразу заявляют про предвзятое отношение, - подхватила Карасёва. - Ребёнок не выучил урок, получил двойку, но он не виноват, это учитель предвзято к нему относится. Уже слышать не могу эти два слова!
- Привет, калеки! - поздоровалась с ними проходившая мимо англичанка Зельдина. - О чём так горячо спорите?
- О таком явлении, как предвзятое отношение, - поспешила ответить Светлана, чтобы избежать нового разговора о поступке Курулёвой.
- Как раз в тему! - заявила Анна Васильевна. - В субботу приходила мать... не могу вспомнить фамилию девочки из десятого "б" класса... Лина её зовут, а фамилия вылетела из головы...
- Это неважно, - поторопила её Серёгина. - Зачем приходила мать?
- Недовольна, что у девочки тройки. Обвинила Ларису Львовну в предвзятом отношении к её ребёнку, грозила, что будет жаловаться.
- А Потапова? - спросила Карасёва.
- А что она может сделать? Убеждала, уговаривала. Кончилось тем, что Лину вновь переводят в мою группу. От меня её забирали, потому что я, видите ли, плохо знаю английский, а теперь вновь вручают её мне, потому что теперь уже Лариса оказалась плохим учителем и несправедлива к девочке. У этих родителей совсем стыда нет. Ведь им даже в голову не приходит, что нам остаётся думать об их поступках!
Светлана по слишком сдержанному выражению на лицах слушательниц поняла, о чём они думают. Многие говорили, что Зельдина не знает английский язык и учитель плохой, но сама Света соглашалась лишь с тем, что в совершенстве Анна Васильевна языком, в самом деле, не владеет и не смогла бы вести на нём беседы, однако в пределах неязыковой школы свой предмет знает. И плохим учителем она не была. Света не раз сидела на её уроках и видела, как она работает. Ни минуты не пропадало впустую. Пусть она много говорила с детьми по-русски, но отвечать она требовала по-английски. И Света не была согласна с тем, что будто бы на уроке английского языка вообще не должна звучать русская речь. Как двоечник-троечник сможет понять объяснение учителя на английском языке, если не учится и не знает английских слов? Да и не всякий хорошист поймёт. По-русски дети хоть что-то усвоят, а поток чужой речи они попросту пропустят мимо ушей. Зельдина давала все объяснения по-русски, вкрапляя примеры на английском, и даже Светлана, основательно забывшая язык, прекрасно её понимала и смогла бы выполнить упражнение по теме, если бы ей его дали. Поэтому она не могла согласиться с коллегами, будто Зельдина плохая учительница. Что делать, если дети не желают проявить хоть чуточку старания и выучить слова, потренироваться в применении нового правила. Как может учитель вложить ученику в голову знания, если сам ученик не желает ничего делать? Светлана сразу же вспомнила любимое выражение старой учительницы физики: "Можно подвести коня к воде, но нельзя заставить его напиться".
- Но я посмотрю, как они себя поведут, - говорила англичанка. - Буду держать Лину между четвёркой и тройкой. Если к Новому году мне не подарят ничего стоящего, выведу три.
Учителя опустили глаза, чтобы не выдать своих чувств при такой откровенности.
- А я решила купить машину, - продолжала Анна Васильевна.
- Зачем она вам? - спросила Светлана.
- Особенно незачем, но хочу. Это моя мечта. Я прикинула, что разделаюсь со старыми кредитами, а новые пока не буду брать. Вроде, с комиссией пронесло, стимулирующую оплату нам выдадут, так что волноваться не о чем.
- У вас есть деньги на машину? - спросила Мария Александровна с сомнением в голосе.
- Конечно, нет. Откуда? Всё, что получаю, я сразу трачу. Но я договорилась с подругой, что она выдаст мне деньги под расписку. Сначала я хотела взять большой кредит, а её попросить стать поручителем, но она как-то так уклончиво себя повела, словно сомневалась во мне.
- Не в вас сомневалась, - предположила Светлана, - а боялась случайностей. Вдруг вы лишитесь работы... или еще чего-то. - Она не стала озвучивать окончание "головы".
- Скорее всего, - согласилась Серёгина.
- Я бы тоже побоялась за кого-то ручаться, - заявила Карасёва. - Человек может быть честнейшим, а обстоятельства так сложатся, что он не сможет выплатить кредит. И что? Это я должна буду его выплачивать? А из каких денег? Откуда они у меня? И ещё проценты набегут. Этак я лишусь квартиры.
- Наверное, и она так рассудила, - закивала Зельдина. - Но вышло-то ещё лучше. Она ссужает меня деньгами под расписку, а я ей постепенно выплачу долг. Всё это мы оформим официально. Так что скоро у меня будет машина! Девочки, это же так здорово! Я уже записалась на курсы вождения. Правда, инструктор посмотрел на меня... задумчиво, видно, прикинул возраст, и спросил: "Зачем вам это?" А я отвечаю: "Нужно". Так что скоро поздравьте меня с машиной и водительскими правами... Ой, сейчас звонок. Бегу. Ещё увидимся.
Оставшиеся учительницы понимающе переглянулись, сдержанно улыбнулись и разошлись по кабинетам.
В седьмом классе Светлана хотела напоследок дать простенькую, но поистине очаровательную задачку, которая была предназначена или для самого начала разбора темы, или для вот таких предельно слабых классов. Света наткнулась на неё случайно и пока не использовала, потому что седьмых классов у неё давно не было, но вчера вечером, уже лёжа в постели и готовясь уснуть, каким-то чудом о ней вспомнила, вскочила и принялась разыскивать её под неодобрительным взглядом потревоженного Базиля и при активных попытках помочь любопытного Дика, наконец нашла и положила листок на видное место, чтобы утром не забыть взять. Более ответственные вещи она предпочитала сразу класть в сумку, чтобы избежать случайностей, но из-за задачи не хотелось трогать предметы, с которыми бываешь на улице, а потом мыть руки... И вот сейчас она вспомнила не только о задаче, но и о том, что эта задача так и осталась дома. Если бы она хотя бы прочитала её, то смогла бы восстановить содержание, но она этого не сделала.
- Забыла принести вам задачу, - посетовала она вслух.
- А меня бабушка учила так, - детским голоском заявил Стёпа Эминов. - Чтобы не потерять вещь, надо положить её туда, где её легко найти.
- Совершенно правильно учила. Но что делать, если таких мест очень много? Ничего, я дам вам её на следующем уроке, - утешила себя Светлана, мимоходом подумав, что надо было положить листок поверх ключей, лежащих в прихожей, тогда она бы точно на него наткнулась.
Занятия в этом несчастном классе прошли как обычно.
- Я понял(а)! - то и дело восклицал кто-то из учеников и в самом деле часто делал правильное действие, однако тут же всё начисто забывал.
Светлане было легко с детьми, но она уже давно замечала то, что ей очень не нравилось. Это были отдельные явления, раскрывающие неблагополучие в классе, но с этим ничего нельзя было поделать. Классный руководитель не раз говорила, что класс подлый. Возможно, так оно и было. Света слишком мало времени с ним общалась, чтобы замечать это так ярко. Но сейчас её беспокоил мальчик Дима Мамедов. Она ценила его как хорошего ученика. В сильном классе он или перестал бы выделяться среди других детей и "завял", или, если у него есть характер, начал бы развиваться, тянуться за лучшими учениками, соревноваться с ними. Светлана не понимала его родителей. Зачем они оставили его в классе, где ему не надо прилагать усилий, чтобы быть первым? Ведь он растеряется, если окажется среди людей, равных ему по умственным способностям или в этом отношении выше его. Но это дело родителей, а дело учителя - учить и по возможности воспитывать. Вот это второе дело стало настолько опасным, что многие педагоги ограничивались лишь разговорами с детьми, по возможности избегая общения с родителями. Часто бывает так: предупредишь мать или отца о замеченных тревожных изменениях в поведении ребёнка и после этого не знаешь, как успокоиться после жёсткого и грубого родительского отпора.
Но больше Светлана не могла бездействовать. Тот самый Дима Мамедов, долго остерегавшийся при ней обижать умственноотсталую девочку, вдруг осмелел и стал допускать оскорбительные реплики в адрес Альбины Петровой. Хорошо (хорошо в данном случае), что класс не был сплочённым и Дима не имел мощной поддержки друзей, а то такие одиночные высказывания могли бы очень быстро перерасти в общую травлю. Дети жестоки и без раздумий с большим удовольствием, с азартом объединяются против кого-то одного, при этом не зная, что, собственно, они имеют против несчастного. В своих классах Светлана сразу и очень решительно прекращала такие явления, но здесь она была всего лишь учителем математики, поэтому надо было поговорить с классным руководителем. Сегодня, несколько раз осадив Диму, она поняла, что дольше ждать нельзя.
После звонка она вышла было из кабинета и уже заперла дверь, но появилась Карасёва.
- Куда это ты, Светлана Николаевна? - осведомилась она. - За журналом?
- К Сергеевой. Надо поговорить о её классе.
- Хочешь от него отказаться? Не выйдет. Никто его не возьмёт, даже если бы у вас был конфликт с детьми и их родителями.
- Конфликта у меня, к счастью, нет. Детей так мало, что их легко рассадить по одному за парту, поэтому на уроках благословенная тишина. На родительских собраниях, опять-таки к счастью, тоже тишина.
- Сергеевой повезло хоть в этом, - согласилась Людмила Аркадьевна. - Я всех этих детей и их родителей знаю, ведь в прошлом году, когда их ещё не разделили, я там вела. Родители не возникали, по крайней мере, при мне. Но, вроде, и никто на них особо не жаловался. Вот мне всё время попадаются сложные родители... Давай быстро выпьем по кружке кофе, а к Сергеевой ты потом сходишь... Что ни класс, то обязательно попадаются склочные мамаши. Как их ни ублажай, всё не унимаются. С каждым разом всё больше требований. - И словно угадав мысль Светы, она добавила. - А не ублажишь, так они начнут бунтовать против меня.
"Вот ты и направляешь их энергию на избранных учителей, - подумала Светлана. - Они выплёскивают на них избыток склочности, а ты им поддакиваешь, и они тобой довольны".
- Так что у тебя с седьмым классом? - спросила Карасёва, поднося кружку к губам.
Света не могла пить такой горячий кофе.
- Не с классом, а с Мамедовым.
- Это... да, помню. Так себе мальчик. Но может учиться.
- На общем фоне он сияет, это ему нравится, но в последнее время он стал цепляться к Петровой. Оскорбляет её.
- А она, наверное, довольна, - предположила Людмила Аркадьевна. - Ей льстит внимание мальчика.
- Я не знаю, льстит ей это или не льстит, потому что она молчит, но мне не льстит, что он оскорбляет её и даже не стесняется моего присутствия. Не выношу, когда над кем-то издеваются. Хочу поговорить с Сергеевой. Она хоть замечает это? Что предпринимает?
- Да, Светлана Николаевна, любишь ты создавать себе трудности! - отметила Карасёва. - А не боишься, что мать этого мальчика пойдёт на тебя войной?
- Делать нечего, придётся рискнуть. Пока хочу поговорить с Сергеевой, но, если не поможет... придётся обратиться к матери. Кто в прошлом году был у них классным руководителем?
- Серёгина. Класс был очень большой, да ещё пришли новички. Нам разрешили разделить его на два класса, а Серёгина поспособствовала тому, что в седьмой "б" перевели детей поумнее, а в седьмом "а" оставили самых... неуспешных. Разумеется, она взяла классное руководство в седьмом "б", а седьмой "а" отдали Сергеевой. Вести математику в слабом классе Серёгина, конечно, тоже не захотела, знала, что это такое, и этот класс скинули тебе. Ловко?
- Даже слишком, - согласилась Светлана. - А как вёл себя Мамедов у Марии Александровны?.. Как совпало! Седьмой "а" у Марины Александровны Сергеевой, а седьмой "б" у Марии Александровны Серёгиной.
- Да, можно запутаться в именах и фамилиях... Как он себя вёл? В классе было тридцать семь человек. Здесь не до наблюдений. Одному сделаешь замечание, другой примется болтать. Так весь урок и осаживаешь их. Это тебе надо спросить у Серёгиной, как он себя вёл.
Но после следующего урока Светлана пошла к Сергеевой, миновав кабинет Серёгиной. Слишком коротка перемена, чтобы разделить её на два важных разговора.
- Давно вас не видела, Светлана Николаевна, - приветствовала её Марина Александровна. - Догадываюсь, что речь пойдёт о моём классе. Мне на него жалуются каждый день. А я ничего не могу сделать. Такие дети. И с родителями говорить не буду. Дети не заброшены, со многими дома пытаются заниматься, прилагают все силы, но без толку...
Сергеева запнулась, заметив, что пришедшая учительница математики слушает её внимательно и словно бы с удовольствием, но при этом не произносит ни слова.
- А что на этот раз? - спросила она.
- Я хочу поговорить о Диме Мамедове, - объяснила Светлана. - Нет, он учится хорошо, но он становится очень злым.
- А этот класс весь такой, - объявила Сергеева. - Он только кажется тихим, а на самом деле он очень гадкий, подлый. Я столько всего замечаю в детях! Нехорошо так говорить, но я ненавижу этот класс. Зачем мне его навязали?!
- Мамедов стал унижать Петрову, - пояснила Светлана.
- Да?
- Не знаю, как долго это длится, но при мне он к ней не цеплялся, и вдруг словно прорвало. Он говорит ей оскорбительные вещи, причём без всякого стеснения. Это надо прекратить. Когда я это заметила в первый раз, я оставила его после урока и попыталась с ним поговорить с глазу на глаз. Никакого впечатления. Ему, похоже, нравится, что она безответна, что за неё никто не заступается. Этого нельзя допускать, и не только из-за Петровой, но из-за него тоже. Если у него укоренится привычка унижать слабого, то что из него вырастет? Как с ним будут работать люди? А если он вдруг станет начальником хотя бы над малым числом людей? Он же сделает их жизнь невыносимой. Будет самоутверждаться, повышать самооценку за их счёт.
- Я с ним поговорю, - пообещала Сергеева.
"Я уже пыталась", - подумала Света и предложила:
- А может, поговорить с некоторыми детьми? Так, мол, и так, Альбина молча терпит, а ведь мы можем помочь ей, останавливать его...
- Нет в этом классе таких детей, - перебила её Марина Александровна. - Не на кого опереться. Я же вам говорю, что это противный класс, и дети в нём противные. Никто за неё не заступится.
- А как они вели себя в прошлом году, когда класс был большим?
- Большой класс и есть большой класс. Там были отдельные группки. Дружным он никогда не был, и к Серёгиной он попал именно таким. А сейчас это и вовсе какое-то болото. Но я поговорю с Димой. Попытаюсь что-нибудь сделать.
- А что из себя представляют его родители?
- Вроде, ничего... в смысле, что ничего плохого... Я приму меры.
Светлана пошла к двери, но спохватилась.
- Что мне делать, когда будет срез знаний? - спросила она. - Это же одни двойки. Им даже списать не у кого. И рассадят их по одному.
- А вы пишете заявления? - осведомилась Марина Александровна. - Нашу администрацию надо всё время долбить заявлениями, что класс составлен из неуспешных детей и надо с ним что-то делать. Я всем это говорю. Землянская мне отвечает, что в следующем году класс обновят. Она как бы не понимает, зачем класс разделили на сильный и слабый... Хотя, может, и не понимает, ведь это было до её появления.
- А в этом году как нам отчитываться? - спросила Света. - Будет учтено, что у нас только слабые дети?
Она могла бы сама ответить на бесполезный вопрос, но ответила Сергеева:
- Конечно, нет. Будут предъявлены такие же требования, как к седьмому "б". И те учителя будут считаться хорошими, а нас с вами будут склонять. Пишите заявления и докладные записки. Завалите ими нашу администрацию. Я пишу и копии оставляю себе с подписью директора или завуча. Если после проверки ко мне будут предъявлять претензии, я все их достану и покажу... Может, мне удастся отбиться.