Конечно, самыми удачными считаются дни тихие, спокойные, плодотворные, без неприятностей, без усталости, без недоразумений, словом, без всего того, от чего портится настроение и отмирают нервные клетки, которые, как нас уверяют, не восстанавливаются, а если к тому же и дети ведут себя хорошо и работают заинтересованно, то так и чувствуешь, как прибывают жизненные силы, душа поёт, а работа становится любимой. Одна беда - писать о таких днях нечего. То ли дело дни, насыщенные всевозможными событиями, безобразиями и гадкими неожиданностями. К моменту ухода из школы нервы оказываются истрёпанными (сколько же нужно иметь невосполнимых нервных клеток, чтобы их так щедро убивали, а учитель не сходил с ума?), всю тебя словно измочалили, но зато сколько всего можно рассказать дома или передать бумаге! Светлана, разумеется, предпочла бы жить спокойно и в творчестве обходиться лишь собственной фантазией, но уж коли школа сама подбрасывает сюжеты, то она пользовалась этим "даром", записывая такие случаи или в виде законченных очерков, или в виде черновых набросков для будущих книг, или же в столь наскоро занесённых на случайный листок строках, что потом с очень большим трудом могла, а то и не могла, разобрать, что же подразумевалось в таинственных заметках. Но она не предполагала, что всего-то пара-тройка недель перед зимними каникулами доставит ей чересчур много готового материала для её будущих произведений.
Обычно в школе нет чёткой грани между относительно спокойным периодом работы и порой потрясений, так всё перемешано и перепутано, однако те две с небольшим недели выделялись слишком заметно.
Свету все эти события, можно сказать, коснулись лишь краем, но поскольку она обитала среди более активных участников, а не наблюдала издали, к тому же знала, что и её в любой момент может постигнуть та же участь, как, например, Пронину (и не раз постигала), то переживала несравненно сильнее, чем просто зритель.
Пожалуй, начать можно с поездки в магазин, где Светлана купила не особо по современным меркам дорогие две юбки и три кофты. Заодно она заглянула в магазин, в котором было всё, начиная с канцтоваров и материалов для творчества и кончая одеждой и продуктами. Вот здесь она истратила изрядное количество денег. Едва она взглянула на коробки с красками, кисти, изящный набор мастихинов, массу для лепки, как сердце ёкнуло и ей сразу представилось, что... ей только кажется, будто у неё совсем нет времени даже на писательскую деятельность, а вот если постараться и более умело его распределить, то можно выкроить часок-другой на рисование. К тому же, уже на подходе Новый год, а значит, и лето на носу, то есть двухмесячный отпуск. Утром хорошо бы устраивать длительную прогулку, вечером - катание на велосипеде, а в промежутках работать над книгами и рисовать. Правда, остаётся ещё участок, но им можно заниматься совсем уж в перерывах.
Понятно, что до дома Светлана еле добралась, часто останавливаясь и опуская тяжёлые сумищи на землю, чтобы передохнуть. Она так устала, что мечтала лишь об одном - поскорее очутиться в своей квартире, освободиться от ноши, сразу же погулять с собакой и только тогда сесть и спокойно выпить кофе с чем-нибудь на закуску, предварительно покормив животных. Она даже не будет в это время просматривать планы уроков или читать, как часто делала. Ей нужно просто спокойно посидеть, стараясь думать о приятном, то есть помечтать.
Об украшении подъезда она вспомнила, лишь подойдя к дому.
- Светочка, да что ты с собой делаешь?! - вскрикнула Алевтина Ивановна.
- Нельзя носить такие тяжести, - подтвердили её подруги.
- Случайно так получилось, - оправдывалась Светлана. - Всего лишь заглянула в магазин, увидела, что там продаётся, и... меня затянуло. Захотелось сразу всего. Когда набираешь покупки в тележку, кажется, что всё в порядке, ведь её не надо переносить, она сама катится, но когда я стала перекладывать всё это в сумки, то поняла свою ошибку. Но раз уж я всё-таки добралась до дома, то можно уже не корить себя.
Обычно старушки разглядывали или же догадывались, что находится в чужих сумках и пакетах, а потом сравнивали наблюдения и делали вывод, но на этот раз Алевтина Ивановна не удержалась от вопроса.
- Что это за коробки такие? - недоумевала она.
- Это краски по стеклу. Если есть посуда без рисунка, то можно её разрисовать. Зеркало тоже хорошо украсить, всякие банки и бутылки. Я давно хотела этим заняться. А ещё гуашь, а то у меня дома совсем уж остатки, вот это акриловые краски... Никогда ими не рисовала, даже название кажется странным. Но сейчас многие перешли именно на них... А ещё металлики... краски такие... лак, чтобы закреплять рисунок, кисти... Я так давно не бывала в подобных специализированных отделах, что накупила больше, чем это разумно. Но зато получила удовольствие.
- Да когда ж ты будешь всем этим заниматься? - спросила первая старушка.
- Скоро лето.
- Скоро? - засмеялась вторая.
- Вот-вот будет Новый год, - начала объяснять Света, воспользовавшись словами одной знакомой, - поэтому декабрь можно не учитывать. В январе долгие праздники, месяц пройдёт быстро. Февраль вообще месяц короткий. В марте опять праздник. Апрель... его и не заметишь. В мае вновь праздники. А июнь - уже лето.
Все засмеялись.
- Значит, уже в сентябре можно говорить, что скоро наступит следующее лето, - сделала вывод вторая старушка, усилив общее веселье.
- То есть мы живём в климате, где почти что круглый год лето, - заключила первая бабушка.
- "Почти" не считается, - напомнила Света. - Скорее, мы живём в вечном ожидании лета.
- А когда лето приходит в календарные сроки и уходит, мы утверждаем что в этом году и лета-то не было, - сказала Алевтина Ивановна. - А климат так изменился, что даже зимы бывают не каждый год. Какая зима была раньше! Сколько снега!
- Я прежде жила в Сокольниках, возле самого парка, так что почти каждый день ходила на лыжах, - стала вспоминать вторая старушка. - А катки заливали, и они не таяли. Машина проедет, провезёт по льду чем-то мокрым, неровности сгладит, и вновь лёд прекрасный. Сугробы вдоль мостовых были выше головы. К весне их расчищали и увозили на грузовиках. А сейчас чуть снежок выпадет, так сразу поднимается крик, что это небывалое количество осадков, побиты все рекорды, чуть ли не экологическая катастрофа. А катастрофа как раз в том, что мы привыкли к слякотным зимам.
- Климат стал совсем другим, - согласились все.
- Помню, - заговорила первая старушка, - как нам учитель географии говорил: "У нас зимы хорошие, устойчивые. Настал мороз, валенки наденешь и ходишь до весны. А вот на Украине то подморозит, то опять слякоть. Там в валенках промокнешь". А теперь у нас что? Где русские зимы?
- И зим настоящих нет, и лето нехорошее, - подхватила вторая старушка. - Вдруг среди лета ночные заморозки, холод. Прежде мало у кого были теплицы, а нынче без них ничего не вырастишь.
Светлана оставила бабушек вспоминать о прежних зимах и летах, а сама потащила сумки домой.
- Ты сразу вывела Скандалиста? - удивилась Алевтина Ивановна, когда Света вышла из подъезда с Диком. - Даже не отдохнув?
- Если я сяду, то уже трудно будет заставить себя встать, - объяснила Светлана. - Мне легче сразу покончить с делами, а уж тогда спокойно отдыхать.
- А какую-нибудь обновку себе не купила? - спохватилась Алевтина Ивановна.
Света ненавидела ложь даже в мелочах, поэтому призналась:
- Кое-что купила. Немного. Я так давно не обновляла свой гардероб, что пришлось менять сразу весь, а не постепенно.
- Да, ты стала модницей, - заметила первая старушка. - Молодец. Вон какой красивый мужчина живёт напротив! Если бы я была на твоём месте да в твоём возрасте, я бы...
Она не закончила, но и без того было понятно, что она имела в виду.
Алевтина Ивановна уже не знала, хороши ли такие намёки. Вроде, они слишком смелые, а вроде, надо бы подтолкнуть влюблённую женщину к каким-то действиям, подбодрить её.
- Красивый, - подтвердила она. - А как на нём всё хорошо сидит! Я на его куртку каждый раз любуюсь.
Теперь Светлана испытывала не только крайнюю степень усталости, но и отвращение к противному соседу. На нём всё сидит прекрасно, его одеждой любуются, а она так и остаётся толстухой, хорошо хоть, что уже не в старой куртке. Наверное, старухи таким деликатным способом хотели намекнуть ей, что Анатолий грубо критикует её внешность.
Но у неё не было сил даже на негодование, и она с большим удовольствием привела пёсика домой, вымыла ему лапы, покормила обоих питомцев, поела сама и выпила кофе. После этого она уже не просто с удовольствием, а с наслаждением перешла в комнату, села на софу и при активном участии Дика и Базиля принялась вынимать из сумок покупки. Долгое занятие, если учесть, что каждая вещь была тщательно перенюхана двумя чуткими носами.
- Знали бы вы, какая воля мне понадобилась, чтобы не накупить контуров! - сообщила Света. - Моя мечта - заняться росписью: и контурной, и точечной. Но когда я до этого дойду, контуры высохнут. Пока хочу рисовать гуашью. А ещё надо посмотреть, что из себя представляют акриловые краски. Но я хочу и банки декорировать. Будут не просто банки для чая, кофе и круп, а произведения искусства. Я, от усталости, наверное, так и вижу будущие узоры, картинки... А это... Осторожнее! Это тетради в линейку. У меня сколько угодно листочков в клетку из детских тетрадей. Не выбрасывать же их целиком, если там остаются чистые листы. А вот с листочками в линейку трудности. Не могу ведь я просить учителей русского языка отдавать мне тетради, которые они выбрасывают. Кое-кто может неправильно обо мне подумать. А ещё здесь на обороте прописи, русские и латинские. Понимаете, уважаемые, зачем они мне?
"Уважаемые" этого не знали, но выразили желание узнать. Базиль, сохраняя достоинство, переводил глаза с хозяйки на пачку тонких тетрадей, которые он уже обнюхал и зарёкся нюхать ещё раз, а Дик завилял хвостом и даже коротко тявкнул от избытка чувств. Оба наслаждались, когда Светлана с ними разговаривала.
- Я очень много пишу. Одна из наших учительниц не раз надо мной посмеивалась, считая, что я не могу писать нормальным почерком. А я могу. Ведь в журнале я делаю записи чёткие, разборчивые. Я вообще считаю, что каждому человеку, каков бы у него ни был почерк, для себя можно писать, как ему вздумается, но надо напрягаться и писать разборчиво, если то, что он пишет, будут читать другие. Почему кто-то должен терять время и портить зрение, разбирая чьи-то каракули? А меня уже давно не оставляет мысль, хорошая мысль, что надо бы раздобыть где-нибудь прописи, чтобы вспомнить, как именно детей учили писать в моё время. Это сейчас многие дети сжимают ручку в кулаке, но уж как выводят буквы, никого не интересует, лишь бы хоть как-то их изобразили. А вот нас учили правильно выводить кружочки, крючочки и соединительные линии. Но мы писали сначала карандашами, а потом чернильными ручками, что упрощало дело, а во времена учёбы моей мамы, дети писали сначала карандашом, а потом перьевыми ручками, обмакивая их в чернильницы, притом должны были в нужных местах делать нажим, в других - выводить тонкие линии. Их учили сложному искусству каллиграфии, нас - писать правильно, а нынешних детей учат просто изображать буквы. До каллиграфии мне не добраться - времени нет, а вспомнить все эти связки и соединения нужно. Моя рука, чтобы снизить нагрузку, выработала особое, быстрое и экономное, начертание букв. Когда мне приходится что-то наспех записывать, то часто рука даже недописывает концы длинных слов или крючки в буквах "т", "м" и подобных. А сейчас у меня не только есть тетради в линейку, а мне уже надоело писать на листочках в клетку, но ещё и прописи появились. Вон, видите... Ну и выкрутасы!
Светлана замолчала, с удивлением рассматривая образцы написания букв. Дальше она уже не говорила ни вслух (а она часто говорила вслух специально для питомцев), ни про себя, зато мысли так и теснились в голове. Это были тетради для первого класса, их Света выбрала специально для того, чтобы удобнее было выправить почерк. И на таких-то тетрадях, предназначенных для малышей, только-только знакомящихся с чистописанием, как это называлось в прошлом, или просто с писанием, как справедливее назвать теперь, на таких-то тетрадях с тройными линейками были образцы не букв, а каких-то кудрявых кренделей. Зачем их сюда поместили? Ребёнок ещё не привык писать, ему нужно освоить основные приёмы письма, а ему предлагают в качестве образца какие-то сложные завитушки и спирали. Неужели люди, занимающиеся дизайном тетрадей, не понимают, что ни один ребёнок не станет, да и не сможет, воспроизводить такие загогулины? Для чего же, вместо обычных прописей, размещать на обложке совершенно ненужные образцы, пригодные разве что для самых лаконичных поздравительных надписей? Светлана, бегло писавшая не только на родной кириллице, но и на латинице, вынуждена была признать, что некоторые буквы она может узнать лишь по месту в латинском алфавите, а не по начертанию.
- Да, друзья мои, прописей у меня как не было, так и теперь нет, - сообщила она питомцам, озадаченным внезапной паузой и обескураженным видом хозяйки.
На другое утро Светлана, как по заказу, встретилась с учительницей начальной школы Карповой. Если бы то была Савельева, выпустившая нынешний пятый класс, она бы подумала, не замедлить ли шаг и дать ей пройти вперёд, чтобы не пришлось говорить о её бывших детях, но с Карповой не надо было опасаться неприятного разговора.
- Мы с вами ранние пташки, - отметила учительница.
Света тут же рассказала о странных образцах букв на тетрадях для малышей.
- И вы всё ещё обращаете внимание на такие вещи? - удивилась Карпова.
- Я бы не обращала, но мне хотелось посмотреть на прописи. А я покупала много чего и второпях не разглядела, что там изображено. Вроде, буквы, вот и купила. Но ведь каждое действие должно иметь смысл. Какой же смысл в этих кудряшках вместо букв на тетрадях для первого класса? Разместили бы их на обычных тетрадях, если уж не терпится. Может, кто-то из детей среднего или старшего возраста скопирует их, когда будет приписывать на открытке поверх готового поздравления: "Светлана Николаевна".
- Как вредны эти готовые поздравления! - сейчас же подхватила Карпова. - Людей освободили от труда самим высказывать пожелания. Прежде они хоть как-то старались выразить свою мысль, пусть стандартно, желаю, мол, доброго здоровья, счастья и так далее. Но они всё-таки сами этого желали, писали своей рукой, думали о человеке, которому пишут. А что теперь? Купили готовое пожелание и послали его. Некоторые уже до того дошли, что даже сверху не приписывают имени того, кому полагается открытка.
- И у тех, кто получает открытку, соответствующее к ней отношение, - добавила Светлана. - Признаюсь вам честно, что я редко читаю эти готовые пожелания. Посмотрю, что изображено на картинке, полюбуюсь и откладываю. Читаю лишь то, что написано от руки.
- Я тоже. Сначала пыталась добросовестно читать, но скоро бросила это занятие. Отпечатанные на открытке строчки навевают скуку. Пусть стихотворение складное, даже иногда красивое, но читать его не хочется.
- Любое стихотворение, даже прекрасное стихотворение, требует настроя, - сказала Светлана. - Вот лично моя душа редко жаждет описания стёжек-дорожек, а чаще требует чего-то более содержательного. Есенина могу читать всегда, для него особого настоя не нужно. У него в стихах и красота, и смысл, и чувство. Кстати, что это у вас в началке за странное требование к скорочтению? Раз уж речь зашла о смысле, то я не могу разглядеть смысл в этом скорочтении.
- Ребёнок должен научиться прочитать за определённое время определённое число печатных знаков, - объяснила Карпова.
- Я это знаю. Но ведь получается, что ребёнок, который монотонно пробубнит текст, получит пятёрку, а тот, кто прочитает с выражением, с полагающимися паузами, получит два. Где справедливость? И вообще какой смысл в этом скорочтении?
- А смысла нет. Лично я вижу в этом один только вред, - горячо заговорила учительница. - От нас это требуют, поэтому мы вынуждены добиваться от ребёнка именно скорочтения. Но ужас в том, что он отбарабанивает текст, не вникая в содержание. В итоге, он привыкает пробегать глазами по строчкам, выхватывая сознанием лишь отдельные слова, и то в лучшем случае. Вы правильно отметили, что в стихах Есенина есть и красота, и смысл, и чувство. А что из всего этого можно уловить при скорочтении? Я сейчас не о детях начальной школы говорю, а вообще. Ведь этим скорочтением заражены многие взрослые. Даже курсы по скорочтению есть. Не такому скорочтению, как у детей, не по отбарабаниванию слов, не понимая смысла, а по другой методике. Люди хотят за минимальное время получить максимум информации. Они учатся при чтении отбрасывать "воду" и оставлять лишь полезные "выжимки". Может, если читаешь научные статьи или что-то подобное, это и неплохо, но как можно таким способом читать художественную литературу? Нам всем известно, что вы писательница. Вы бы хотели, чтобы ваши книги так вот пробегали глазами?
- Ни мои книги, ни книги других писателей не будут считаться прочитанными, - ответила Светлана. - То, в чём заключается весь смысл книги, будет воспринято при таким способе чтения как "вода" и пропущено, а останутся лишь сюжетные линии. Как можно понять характер героя, если не вникнешь в его переживания, мысли, которые порой противоречивы, как и свойственно нормальным людям, в его ошибки? К чему тратить время на такое стремительное проглядывание книги? Чтобы прослыть читающим человеком? Знаю, мол, сюжеты очень многих произведений? Сюжет знает, но смысл книги и цели, с какой её написал автор, не знает. И даже особенности слога не знает, например, не может прочувствовать красивую несогласованность в предложении, которую автор нарочно допускает. Я наслаждаюсь этим, когда читаю Диккенса... в переводе.
Даже читающий человек не может охватить необъятное, тем более что вкусы у всех разные. Карпова когда-то читала Диккенса, но он её не увлекал, поэтому она не знала, о какого рода "несогласованностях" говорит коллега, однако поняла её мысль.
- При скорочтении остаётся лишь общий смысл, скелет, - подтвердила она. - И то неполный. Но, по-моему, чем больше люди стремятся ускориться, поспеть за временем, тем больше теряют, кстати, и времени тоже. Бегут на месте, где-то дополнительно что-то изучают, что им и не пригодится никогда, и даже удовольствия от процесса изучения они не получают, настолько всё делается второпях. А забывают тут же, потому что эти знания поверхностны и не закреплены на практике. Мечутся, бедные, думая, что станут умнее или, как это сейчас модно говорить, успешнее. У меня племянница такая, потому я и возмущаюсь. Она не живёт, а куда-то мчится. Ей постоянно некогда, даже пообщаться с матерью нет времени, ей всё время надо куда-то спешить. Нам тоже некогда, но это разумная занятость. Мы знаем, что делаем, сознательно работаем, занимаемся дома, куда-то ходим, а она несётся, не умея остановиться. Получила уже третье образование, сменила не знаю уж сколько работ, сейчас учится на двух серьёзных курсах да ещё смотрит какие-то курсы он-лайн. А что получает в итоге? Имеет много корочек, но ведь её нельзя назвать специалистом хоть в одной области. Что она по-настоящему умеет? Со стороны поглядишь: уверенная в себе женщина, говорит веско, словно не способна ошибиться. А что на деле? Не знаю, что осталось у неё в голове от всех этих обучений, но когда разговариваешь с ней на общие темы, то поражаешься её невежеству. А как можно быть психологом, пройдя какие-то краткосрочные курсы и не имея опыта? Ты хотя бы пять лет поработай с людьми, тогда считай себя психологом. А какой прок людям в твоём уверенном тоне? Ты же ничего не знаешь. А она поработала меньше полутора лет со взрослыми, перешла к работе с детьми, а ведь там требуются совсем другие знания, потом устроилась в какую-то фирму, потом подалась в косметологи. А по образованию экономист, бухгалтер, кто-то ещё. И девка-то сравнительно молодая. Но самое плохое - она уверена, что все эти корочки действительны. Раз в них написано, что она, например, экономист, значит, она среди прочих профессий ещё и экономист. Совершеннейший нуль, но из-за этой самоуверенности прёт себе по жизни, не зная преград. И ведь у неё такой вид, что ей верят, берут на работу... И ей невдомёк, почему у неё ничего не получается и, в конце концов, приходится уходить. Ей кажется, что просто работа скучна, с коллегами не повезло, что ей нужно чего-то большего. Вроде, родной человек, а мне после разговора с ней становится плохо. И этот её тон! Она взяла себе за правило меня поучать. Я, оказывается, застоялась, закостенела, отстала от жизни. Мне надо заняться самообразованием, как-то развиваться. И вообще я бездарно растратила свою жизнь, просидев на одном месте больше двадцати лет, занимаясь одним и тем же и при этом зарабатывая гроши. Надо, по её мнению, стремиться к великому, пробовать себя на самых разных поприщах, а в итоге добиться головокружительной карьеры. И ей не вдолбишь, что я с раннего детства мечтала работать с малышами, учить их, воспитывать. И всю жизнь я ходила в нашу школу с удовольствием. Это сейчас всё так изменилось, что удовольствие исчезло. Как, скажите, ухитрились так изломать нынешнее поколение? Такое чувство, что из них душу вынули, все понятия извратили... Вот утверждают, что надо выговориться, чтобы успокоиться, а я так и не могу придти в себя. Жизнь я, оказывается, прожила зря!
На втором этаже они расстались. Обиженная на племянницу Карпова ушла к себе, а Светлана, обуреваемая сомнениями, пошла дальше. К тому, что нынешнее молодое поколение считает учителей неудачниками, она давно привыкла. Сейчас ценится не польза, которую выбранная профессия приносит обществу, а выгода этого вида деятельности, то есть польза для себя любимого, как это вошло в привычку называть. Если получаешь большие деньги - жизнь удалась, а если живёшь на маленькую зарплату, то, сколь ни ценна твоя работа, как бы она ни нравилась тебе, ты неудачник. Одно время на каждом шагу повторяли: "Если ты такой умный, то почему же ты такой бедный?" Да потому и бедный, что все мысли, все силы направлены на саму работу, а не на способы приобретения денег. В Перестройку так яростно пытались вытравить советские правила жизни: люби Родину, заботься о ближнем, любой труд почётен, надо лишь выполнять свою работу хорошо, не воруй, не обманывай, стремись к обогащению не материальному, а духовному, больше читай и учись и всё в таком духе, - так насмехались над всем этом, что даже у немолодых людей сильно пошатнулись укоренившиеся, казалось бы, принципы, а уж юные души словно опалило огнём из Преисподней. Всё настолько перевернулось вверх дном, что явный вор, если имеет большие деньги, пользуется уважением, притом даже сам себя уважает, не видя ничего позорного в любом пути приобретения благ, тем более что пока такой путь не привёл за решётку.
Но об этом можно было раздумывать бесконечно, а Светлану охватило беспокойство по другому поводу. Карпова правильно охарактеризовала жизнь своей племянницы, ведь фактически это бег на месте, то есть большие усилия, которые ни к чему не приводят. Получив множество свидетельств об окончании обучения каким-то специальностям, девица не овладела ни одной из этих профессий. Света и сама часто слышит, как люди с уважением, восхищением или с хвастовством объявляют, что дочь или сын получил два, три, а то и больше высших образования. Получил, кто же спорит. Но их можно получить и десять. А сможет ли он или она работать хотя бы по одной из этих специальностей, имеет ли необходимые знания, навыки? Как можно, получив диплом педагога, утверждать, что ты учитель, если не проработаешь в школе несколько лет? Так куда же годятся все эти корочки? Ошеломлять их количеством людей или пускать пыль в глаза будущим работодателям? Вот де какой активный сотрудник, как работает над самообразованием! Умный человек, задав несколько специальных вопросов, сразу выяснит, что имеются лишь неглубокие теоретические знания (если они ещё не выветрились из памяти), не подкреплённые практикой, так что все корочки можно выбросить или сдать в архив, а глупый человек, если клюнет на весь этот внешний блеск, получит самоуверенного кичливого работника, вряд ли способного заниматься серьёзной работой, требующей не разговоров и беготни, а ума, углублённости в задачу. Сможет крикун, мечущийся по всяким курсам, часто меняющий места и виды работы, конструировать новое оборудование, пусть у него среди прочих дипломов есть и диплом инженера? Диплом есть, а необходимых знаний и опыта нет.
К самой Светлане такие прыжки по профессиям и учебным заведениям не относились, но её мучило другое. Ей тоже, как и племяннице Карповой, хотелось слишком многого. Вчера она накупила красок и прочих материалов для рисования. Ей страстно хочется рисовать. Ведь когда-то она писала маслом и гуашью хорошие натюрморты. Она не ошибается насчёт качества своих творений, потому что это говорили даже художники, причём не ей, то есть не из вежливости, а ей это просто передали. Вот и хочется вернуть былое увлечение, но не останавливаться на натюрмортах, а писать и пейзажи. В молодости она любила рисовать портреты карандашом, но на это она не замахивалась даже в мечтах. Натюрморты и пейзажи, этого пока достаточно. А хочется заняться и росписью, притом росписью нескольких видов. Точечная роспись довольно простая, но зато какая эффектная! Контурная роспись тоже притягивает. А недавно она увидела по Интернету уроки жостовской росписи, и душа встрепенулась от стремления заняться этим делом. Но ещё хочется учить иностранные языки, читать много, а не урывками, как сейчас, подучить историю, а то стыдно перед Владимиром Михайловичем, поглубже вникнуть в родное православие. Последнее она выделила особо из-за услышанного разговора за столом у Полетаева. Одна из старушек так хорошо говорила сначала в защиту апостола Петра, а потом о собственной вере, что и Светлана, верившая искренне, но вспоминавшая о Боге время от времени, почувствовала необходимость хоть понемногу читать Священное Писание, которое она не открывала уже несколько лет. Тогда, за столом, у неё возникло чувство, что её словно кто-то позвал. Но и о других религиях, христианских и нехристианских, тоже желательно узнать побольше, чтобы ещё больше ценить свою. И неплохо было бы вновь шить и вязать. А какие видеоролики по плетению выкладывают в Интернете! Как многого хочется! Но ведь она писатель, и её персонажи требуют жизни. Она читала, что Писемский пил из-за того, что его герои просились в книги, а он не мог столько писать. Она, конечно, из-за этого не запьёт, но её тоже мучает, что она не успевает вывести их в своих произведениях. Так каким же образом успеть заниматься всем, чем хочется, если всего этого слишком много, а основная работа отнимает все дни с раннего утра до позднего вечера? Вчера вновь пришлось лечь спать в два часа ночи, потому что ходила в магазины, потратила на них время, а надо было проверять тетради, готовиться к урокам и, кроме этих постоянных занятий, ещё заполнять маркеры для компании, куда её затащила Сабина, весьма сомнительной компании. Вот и получается, что и сама Света сейчас не живёт, а постоянно куда-то спешит, в будущем же мечтает ещё больше осложнить своё существование, включив в него и рисование (чтение Библии она уже начала и даже втянулась в него). Где же взять время? А уж остановиться, оглядеться, подумать над тем, как живёшь, правильно ли, для какой сокровенной цели, об этом и речи нет. Не жизнь, а метание по жизни.
- Светик. А я сегодня пришёл раньше тебя, - объявил Жигадло. - Что такая грустная?
- Маскирую излишнюю жизнерадостность, - ответила Светлана. - А почему вы пришли раньше меня?
- Потому что мне уже известно то, что вам скоро сообщат. Очередная анонимка.
Эти зловещие слова оказались для Светы лучшим лекарством против размышлений о том, правильно ли живёт она и другие и куда вообще катится мир. Но так как любое лекарство даёт побочный эффект (иными словами, одно лечит, а другое калечит), то освобождение от мыслей о вечном оказалось пагубнее для настроения, чем необходимость думать о насущном.
- Какая анонимка? - встревожилась Светлана. - О чём она? Опять будут ходить по урокам и проверять состояние кабинетов?
- Не буду зарекаться от этого даже на ближайшее будущее, но сейчас речь не о том, какие здесь плохие учителя, а о состоянии школы в целом. А другая анонимка по поводу консультаций. Мы их плохо проводим. Как нашему гаду пришло в голову об этом писать? Уж о чём о чём, а о консультациях вообще никогда не было вопросов.
- Были вопросы, - возразила Светлана. - Помните историю с русским языком?
- Это... Столько всего навалилось, что...
- Вести уроки трудно, вот наша Дама и решила заменить их на ИГЗ, то есть консультации. Деньги идут, ответственности никакой, да и работы тоже нет, ведь не пойдут же дети на консультацию к человеку, который у них не ведёт, они обратятся с вопросами к своему учителю.
- А учитель никогда не откажет ученику, не скажет ему: "Консультации теперь ведёт наша директриса, получает за них деньги, вот ты к ней и иди", - подхватил Жигадло. - Платят нам или не платят, но мы всё равно дополнительно занимаемся с детьми... А ты, любовь моя, занимаешься с ними? Ты помнишь, что теперь на консультациях можно хорошо заработать? У меня за них набралось столько баллов, что из-за этого был настоящий переполох на том собрании.
- Консультации как таковые, то есть платные, даю редко, потому что у меня всё время занимают надомники, а на переменах, конечно, работаю с детьми.
- Консультируешь их на переменах. Это хорошо. Но ведь баллов ты так и не наберёшь.
- Сколько бы ни набралось, седьмой "а", а теперь ещё и пятый "а" принесут мне столько минусов, что, давай консультации хоть каждый день, всё равно окажешься без премии. Но я в любом случае не смогла бы заниматься с детьми после уроков, потому что у меня надомники.
- Я теперь всё вспомнил! - воскликнул Михаил Борисович. - Дама весь год благополучно получала деньги за консультации, которые давали учителя, а потом вышла история с Киселёвым, из-за которой он принялся ей в отместку, не знаю уж за что, строчить анонимки. Когда как бы обеспокоенные как бы родители пожаловались на эти липовые консультации, Дама засуетилась, стала очень ласкова с учителями, у которых забрала эти консультации... Да, история с консультациями была.
- И не одна, - уточнила Света. - Только остальные не выходили из стен школы.
- Почему Киселёва вдруг озаботили консультации? - недоумевал Жигадло. - Наверное, из-за меня. Позавидовал моим баллам за них. Он-то консультации не проводит, не хочет терять время.
- А кто к нему побежит на консультации по биологии, если он не ведёт в классах, которые сдают экзамен по биологии? Неужели какой-нибудь семиклассник начнёт расспрашивать его о тычинках, если он не собирается учиться в медико-биологическом классе? Но... да... может, он и позавидовал вашей премии...
- Будущей премии, - уточнил Михаил Борисович. - Пока мы эти премии только предвкушаем.
- Но мне вот что пришло в голову, - сообщила Светлана. - Не секрет, что мы, не именно мы с вами, точнее, не только мы с вами, а некоторые учителя вообще, разговариваем о том, что одни на консультациях работают с детьми по-настоящему, а другие лишь получают подписи и быстро их отпускают. Не подслушал ли... да здесь и подслушивать не надо, никто не понижает голос... не услышал ли он наши разговоры? А раз в анонимках надо на что-то жаловаться, он и разнообразил темы жалоб консультациями.
- Всё может быть, - согласился Жигадло. - Но для нас важна не причина жалобы, а её итог. Не знаю, как будут проверять наши консультации. Мне стыдиться нечего, потому что я не отдыхаю в пустом кабинете, у меня всегда много детей, но ведь не известно, как будут проверять. Вдруг как раз у меня и найдут множество ошибок. Ты, Светик, сказала, что считаешь полезнее работать с малым числом детей, притом одного класса, чем окружить себя разновозрастными детьми и отвечать на отдельные вопросы, но тогда я не особо об этом задумался, а теперь начинаю опасаться, что и комиссия может так посчитать.
- Всё зависит от конкретных людей и конкретного предмета. Я думаю так, вы - по-другому. Плохо, что математику может проверять биолог и судить со своей колокольни.
- Или наоборот, - мрачно сказал Жигадло. - А хуже, если придут люди, никогда не работавшие в школе. Только, вроде, всё успокоилось, по крайней мере, у нас, учителей, так этот паразит вновь принялся портить нам нервы. А ведь у комиссии, возможно, имеются какие-то нормативные документы, по которым они будут оценивать качество проводимых консультаций. А ещё эта анонимка о состоянии школы.
- Что мебель плохая? - спросила Света, подумав о состоянии своих стульев. Краска на них держалась очень хорошо, надписи и рисунки, которые отдельные дети оставляли на спинках, она старательно оттирала, но кронштейны погнулись, сиденья были перекошены, и их невозможно было выправить без мощной кувалды. Хоть бы раз ей выделили новую мебель! Почему она постоянно всё получает из вторых-третьих рук, уже использованное и признанное непригодным для привилегированных кабинетов, а для менее счастливых - вполне приемлемым? Даже у неё эти стулья нещадно эксплуатируются много лет, а до этого честно служили в кабинете русского языка. Всякому понятно, что их давно пора менять, но почему-то так повелось, что новую мебель ставят не в те кабинеты, где мебель старая, а в те, где она всего лишь неновая, неновую же передают туда, где... хорошо, если туда, где в ней нуждаются больше всего. Так и получается, что какие-то кабинеты постоянно обновляются и в них регулярно делается ремонт, а другие или стоят обшарпанные, или их подновляют родители, если учитель умеет с родителями "работать", то есть уговаривать.
- О мебели ничего не говорится, но написано, что школа утопает в грязи, что она гибнет, - объяснил Жигадло.
- Уборщицы хорошо работают, а теперь их дополнительно направят выискивать малейшие следы грязи. Но сейчас хоть уборщицы есть. А помните, как у нас была всего одна уборщица, которая лишь кое-как чистила туалеты и промахивала мокрой тряпкой коридоры? Учителя должны были заставлять детей убирать кабинеты, а это тяжелее, чем убрать самой. А дежурные классы были обязаны подметать всю школу. Какой был кошмар! Вроде, детей много, каждому достаётся сделать по чуть-чуть, а сколько уходит нервов, чтобы заставить их подмести щёткой часть коридора! Было бы быстрее самой подмести коридоры на всех этажах.
- Было дело, - поморщился Михаил Борисович. - Как вспомню - страшно становится. Сейчас-то уборщицы не только полы моют, но и пройдутся по рядам, сотрут надписи на столах, подоконники протрут. Кстати, о подоконниках! Я почему так рано пришёл? У меня ведь цветов видимо-невидимо, а среди них есть запрещённые. Прежде они всегда стояли в школах, а теперь подпали под категорию вредных. Если ребёнок такой цветок съест, то может отравиться. Вроде, его съесть невозможно, потому что он очень горький, но особо умные головы решили, что хоть кто-нибудь да окажется способен такое сотворить. Теперь мне надо мои запретные сокровища куда-нибудь спрятать. А я вместо этого стою здесь и разговариваю с тобой. И всё из-за того, что поговорить хочется, а некогда. Давай-ка ускорим свадьбу, чтобы разговаривать дома, а не стоять на лестнице в школе.
- Так не стойте на лестнице, а для разговоров приходите пить кофе, - предложила Светлана.
- Приду, тем более что у меня припасены два анекдота. Каждый для своей анонимки. И про грязь, и про консультацию, правда, не школьную.
Свету не обрадовала перспектива выслушать два неприличных анекдота, какие бы справедливые выводы ни оказались в каждом. Но было бы странно думать об анекдотах, когда ожидались комиссии по проверке состояния школы и проведения консультаций. Вот бы их автор Киселёв, портивший жизнь учителям... нет, не умер и не попал под машину, а пусть бы он получил какое-нибудь огромное богатство, ушёл из школы, наслаждался бы жизнью и нашёл другое, более благородное, чем писание анонимок, занятие. И ему было бы хорошо, и все учителя вместе с администрацией вздохнули бы с облегчением.
- Вы слышали о новых анонимках? - спросила Серёгина вместо приветствия, выглянув в коридор на звук шагов Светы. - Ну, не ненормальный ли этот Киселёв? Что вы о нём думаете?
- Желаю ему только самого хорошего, - ответила Светлана совершенно откровенно, нисколько не покривив душой.
Мария Александровна, не подозревавшая о сложном и, главное, гуманном способе удаления из школы отравлявшего всем жизнь человека, восприняла её высказывание именно так, как и следовало ожидать, то есть увидев в нём особый смысл, поэтому засмеялась.
- Вот и все мы желаем ему исключительно самого хорошего, - ядовито подтвердила она. - Только от наших пожеланий он почему-то становится всё здоровее. Другой бы на его месте давно загнулся.
"Видно, не того желаете", - вертелось на языке у Светы, но она не стала предлагать собраться всей школой и дружно пожелать Борису Марковичу баснословно разбогатеть и получать от жизни все возможные удовольствия вне школы.
- Не знаю, пришлют ли комиссию для проверки того, как мы даём консультации, - сказала Серёгина. - Я вообще не представляю, как их можно проверять, ведь мы не знаем, с какими вопросами к нам придут дети. Хорошо, когда сама велишь придти кому следует, тогда заранее планируешь, что именно дать им решать, что объяснить. А так... Нет, не представляю, как нас можно проверять. Разве что пролистают наши тетради для учёта консультаций. Надеюсь, вы ведёте такую тетрадь?
Светлане пришлось повторить объяснение, которое она только что давала Жигадло.
- Это нехорошо, - решила Мария Александровна. - Я вас поняла, но комиссии нужны не слова, а документы. Если есть подписи детей, то ей не важно, провели вы консультацию или всего лишь дали расписаться за неё, а если отвечать на вопросы на переменах, то могут посчитать, что с детьми не занимаются. Но раз деньги за консультации вы не получаете, то, надеюсь, к вам не будут придираться.
Свету осенило:
- А может, будут проверять не наши консультации по журналам консультаций, а официальные? Я, вроде, слышала, что кое-кто выбрал официальные консультации, за которые платят мало, но зато они включены в тарификацию.
- Это... возможно, - задумалась Серёгина. - Такая проверка была бы разумна. Учителям исправно платят за ИГЗ, поэтому можно проверить, проводятся ли они. Но стоит ли присылать комиссию, чтобы проверить трёх или четырёх человек?
- То есть, комиссия точно будет? - не поняла Света.
- Про комиссию по проверке консультаций я ничего не знаю. Может, её и не пришлют. А вот комиссия по проверке состояния школы придёт обязательно и, кажется, чуть ли не сегодня. Не могу сказать, что именно будут проверять, ведь нас, вроде, проверяют не реже чем через каждые две недели. Дама думает, что пройдут по кабинетам, просит к этому подготовиться. У вас... и у меня тоже на шкафах цветы. Сразу же снимите их, не ждите, а то начнутся уроки и забудете о них. И неизвестно, придут ли в середине дня или с утра. Я тоже сейчас этим займусь.
Светлана с отвращением думала о том, что ей придётся влезать на стул, снимать большие тяжёлые горшки с цветами, спускаться с ними со стула, устанавливать их на парту возле окна, вновь влезать на стул за очередным горшком. Физические упражнения это прекрасно, однако не тяжёлая атлетика и не перед уроками. Но тут, когда она отпирала дверь в кабинет, с ней почти одновременно поздоровались мальчик из одиннадцатого "а" класса и девочка из восьмого "а". Для Светы было тяжёлым испытанием кого-то о чём-то просить, причём дело не в особой гордости, а в опасении получить отказ и поставить себя и отказавшего в неприятное положение. Она завидовала людям, которые не теряются при этом, а обращаются к другому, третьему, пока не добьются помощи. Сама она, получив вежливый, обоснованный и совершенно необидный отказ, испытывала такую неловкость, что уже не осмеливалась обратиться к кому-то ещё. Сейчас она тоже собиралась сама всё сделать, но почему-то спросила:
- Ахмед, ты можешь мне помочь?
Она сразу же пожалела о своём вопросе, опасаясь, как бы он не решил, что его просят поработать из-за того, что он "чёрненький". У него стала заметно уменьшаться мнительность, мешающая ему жить спокойно, но ещё не прошла совсем.
- Могу, - ответил Мамедов. - А что надо сделать?
Восьмиклассница приостановилась, любопытствуя узнать, что попросит учительница математики.
- Надо на время снять цветы со шкафов, - объяснила Светлана.
Ахмед без возражений и с виду охотно вошёл в кабинет и принялся снимать цветы.
- А я могу вытереть шкафы сверху, - услышала Светлана голос восьмиклассницы.
- Ты мне очень поможешь, Анжелика, - обрадовалась Света.
Всё вышло очень удачно. Ей не пришлось прыгать по стульям, а Ахмеду стул вообще не понадобился, хоть до сих пор Светлана думала, что он невысок ростом. Анжелика с удовольствием протёрла шкафы сверху. Обычно дети охотно выполняют неожиданные просьбы, но зато всячески отлынивают от точно такой работы, если она считается обязательной.
- А с подоконников снять цветы? - спросил Ахмед.
Светлана не предполагала, что и с этим ей помогут, но не отказываться же.
- Только большие, - ответила она. - Фиалки пусть остаются.
Анжелика без вопросов вытерла подоконники. Дети настолько привыкли к странностям школьных порядков, что им в голову не пришло спросить, зачем нужна вся эта возня с цветами, особенно с теми, которые обычно стояли на подоконниках. Шкафы при большом желании можно было перевернуть, опрокинув при этом на кого-нибудь тяжёлые горшки, и это странное действие учитывалось, но снимать цветы с подоконников... Объясняли, что цветы загораживают свет, но зимой весь день были включены лампы, поэтому цветы можно было бы и не трогать. Так нет же! Никаких цветов выше такого-то размера!
- А что ещё сделать? - спросили дети до того в унисон, что даже засмеялись.
Света могла бы поручить им вытереть пыль с полок, но решила, что не следует злоупотреблять их добротой.
- Вы очень мне помогли, - сказала она. - Огромнейшее вам спасибо. Больше ничего не надо.
Закрыв за ними дверь, она быстро протёрла дверцы шкафов, стёкла, полки, убедилась, что таблички нигде не отклеились и не порвались, порядок после недавней проверки не успел нарушиться, просроченные учебники и многоразовая посуда запрятаны, то есть не надо в полуистеричном состоянии возиться с вещами.
- Готовитесь к комиссии? - спросила Карасёва, заглядывая в кабинет. - Мне тоже надо этим заниматься. Только что узнала об анонимках.
- Здравствуйте, - приветствовала её Светлана. - Мне помогли с цветами дети. Я только пыль стираю. Зачем посылать людей проверять то, что только-только проверила предыдущая комиссия?
- Предыдущая?! Ты, Светлана Николаевна, хорошо живёшь! Да после той комиссии у нас перебывало ещё несколько... не знаю, сколько, но две точно, даже три. И все в обязательном порядке перерывали документацию в столовой и у администрации. Только отбудет одна комиссия, сразу же появляется следующая. То, что для них хлеб насущный, для нас нервотрёпка. Они для галочки выявят недостатки, а нам, то есть Даме, отдуваться.
- А если вдуматься, то за все эти вновь выявленные недостатки надо штрафовать не нас, а их, - сказала Светлана.
- Но... как? Они же у нас их якобы выявляют, не у себя.
- Очень просто. Только что была комиссия, проверила всё, выявила недостатки, прописала их. Значит, остальное правильно. Теперь наше дело - исправлять указанное. Если приходит следующая комиссия, то она должна проверить, как мы выполнили предписания предыдущей комиссии. Если выполнили - они должны нас похвалить, если что-то не выполнили - пожурить. Но если они выявляют у нас новые недостатки, которые были сделаны не только что, а до работы предыдущей комиссии, то тем самым они обличают своих коллег в плохой работе, в том, что они не увидели этих нарушений, не отразили их в отчёте, то есть проявили халатность, небрежность, за что их следует наказать.
- Только наказывают не их, а нас, - заметила Людмила Аркадьевна. - Если вдуматься, то вы правы, но почему-то если комиссия лишь проверяет выполнение рекомендаций, а новых нарушений не выявляет, то считается, что она плохо работала. Так эти комиссии и выдумывают всякие недостатки, противореча друг другу. Нелепый замкнутый круг. Все должны играть по указанным правилам. Не работа, а видимость работы: нарушения выявили, нервы нам потрепали, премию за это получили, а в следующий раз прежние недостатки становятся нормальной работой, а нормальная работа - недостатками. Хоть бы раз...
- Вот этого не надо! - перебила её Светлана. - Даже одного раза не надо. Если вместо этого толчения воды в ступе у нас выявят что-то конкретное, то мы не обрадуемся.
- Я не то хотела сказать! - испугалась Карасёва. - Конечно, конкретное нарушение было бы катастрофой. Пусть уж забавляются выдумыванием мелких недостатков. Я чуть было не сказала: "Хоть бы раз написали в отчёте, что нарушений не выявлено". Но сразу поняла, что неправа. Поскольку хвалить чью-то работу не принято, то такое заключение не только было бы опасно для самой комиссии, а принесло бы несчастье нашей школе. Как это "нарушений не выявлено"? Нарушения обязаны быть! Без них не может обойтись никакая работа. Почему написали, что их нет? Это подозрительно, если не более того, поэтому надо прислать особо въедливую комиссию и проверить, каким это образом было допущено такое нарушение порядка, как отсутствие нарушений.
Под конец этой страстной речи обе учительницы хохотали.
- Что у вас за веселье? - полюбопытствовала англичанка Потапова.
Светлана вновь подумала о том, что "минута позора" оказала благотворное действие. Отношения между учителями оставались напряжёнными, но лично к ней никто не питал неприязни из-за стимулирующей премии. Такова уж человеческая природа: если кто-то получает деньги большие, чем у других, к нему испытывают неприязнь, а то и ненависть, даже если это честные деньги, а если кого-то обходят премией или урезают зарплату и при этом он не скандалит, он чаще всего приятен. Дружба среди англичанок так и не восстановилась, и они разговаривали только по делу, но со Светой все они были очень любезны и не избегали заглядывать к ней в кабинет... если не считать за что-то возненавидевшую её Куркину.
- Разве вы не слышали, что прибудет очередная комиссия? - закончила свой вопрос Лариса Львовна.
- А мы и обсуждаем все эти комиссии, - объяснила Светлана. - Если говорить о каждой в отдельности, то весёлого мало, но если рассматривать их скопом, то невозможно удержаться от смеха.
- Обхохочешься, - язвительно подтвердила Потапова. - Может, вам, математикам и историкам, всё безразлично, а нам, англичанам, одно беспокойство. Говорят, о нас опять написали что-то нехорошее.
- Может, слухи? - спросила Карасёва.
- Хотелось бы в это верить. Дама сейчас не принимает, Землянская ничего определённого не говорит.
- А разве Дама не нашла себе высокого покровителя? - припомнила Светлана.
- Да откуда ты знаешь такие вещи? - удивилась Людмила Аркадьевна.
"Сама же мне об этом рассказала", - подумала Света, но сделала таинственный вид и многозначительно ответила:
- Мне доступны многие человеческие тайны.
Учителя с некоторой опаской отнеслись к такому заявлению, но не прекратили беседы.
- Хорошо, если пронесёт, - с надеждой проговорила Потапова. - Вот вы, Светлана Николаевна, сказали про высокого покровителя, и сразу как будто стало легче.
Проработав столько лет в школе, Света уже отвыкла чему-либо удивляться, а тем более странной по сути забывчивости. У людей полностью выветривается из памяти многое из того, что они обсуждали, причём этим страдают не только учителя. Такое чувство, что, обговорив какой-то вопрос, его начисто и бесследно выбрасывают из головы.
- Вроде, надо спешить, но так хочется с кем-нибудь поделиться наболевшим, - сказала Лариса Львовна. - Мы, англичане, столько всего слышим в свой адрес. Язык сейчас необходим, поэтому если раньше на наш предмет не обращали внимания, то теперь родители волнуются, что дети его не знают. Но при этом родители почему-то считают, что мы каким-то образом должны научить детей английскому, а им, родителям, ничего для этого делать не надо. Не надо следить, чтобы ребёнок учил слова и правила, выполнял домашние задания, говорил на английском языке, пересказывал тексты. Ведь все понимают, что невозможно учиться играть на пианино, не играя на нём, не нажимая на клавиши, не уча ноты, но точно так же невозможно выучить иностранный язык, не говоря на нём. Родителям этого не вдолбишь. Раз учительница, то и должна учить, а им в этот процесс незачем вмешиваться.
- Я вас прекрасно понимаю, - сказала Светлана. - Я сама слышала и читала в Интернете заявления, что учителя это скучные амёбы, что учиться надо весело...
- Точно! - обрадовалась поддержке Потапова. - А ещё кое-кто из создателей роликов похваляется, что у них все всё выучат без усилий. Но кто проверяет, выучился ли кто-то языку без усилий, лишь пассивно просматривая эти ролики?
- Может, и выучился, но, конечно, с усилиями, - предположила Карасёва. - Только ведь надо учитывать, что подобные ролики смотрят те, кто реально хочет выучить язык, то есть готов к восприятию объяснений, готов учить слова, составлять предложения. А мы, учителя любого предмета, имеем дело с детьми, большинство которых не желает ничего воспринимать, не слушает, предпочитает болтать с соседями, мешать классу. Если бы мы преподавали лишь тем, кто желает учиться, то любой урок был бы продуктивен и никому бы в голову не пришло лазить по Интернету в поисках каких-то левых уроков.
- А у меня как-то дошло до смешного, - заявила англичанка. - Одна заботливая мамаша нашла своему сыночку ролики в духе времени. Так, например, какой-то придурок обучал... якобы обучал теме "Неправильные глаголы", причём обучал в стиле реп. Громадная доска была мелко исписана неправильными глаголами, а он... пропел - не пропел, ведь это не пение, хотя и называется пением в стиле реп...
- Проскандировал, - подсказала Людмила Аркадьевна. - Хотя и это слово не подходит.
- Вот-вот! - обрадовалась Потапова. - Именно прокривлялся. Он всю эту массу глаголов пробормотал в определённом ритме с соответствующими телодвижениями. И это называется "учитель"! Мамашу такое новшество покорило, и она не поленилась придти в школу и показать мне этот ролик. Вот, мол, как надо учить! Её сын, оказывается, пересмотрел его раза три, а то и четыре. А я, говорит эта женщина, не учитываю интересов нового поколения и учу по-старинке.
- Отсталые мы, - подхватила Людмила Аркадьевна.
- Я, конечно, спрашиваю, много ли неправильных глаголов запомнил её сын. Она молчит. Я, как могла, объяснила ей, что невозможно выучить такое количество слов, прослушав подобие песенки, а если кто-то, у кого феноменальная память, запомнит эти слова, то через очень короткое время всё забудет, потому что надо учить те слова, которыми пользуешься, тогда они закрепляются в памяти надолго. Надо не сотню слов прослушать, кривляясь в такт реп-певцу... даже противно называть таких людей певцами... а сесть и выучить хотя бы те несколько слов, которые я задавала на дом. А её сын их не выучил, несмотря на все эти весёлые видеоролики. Мамаша дверью не хлопнула, а попрощалась сдержанно, но очень сухо. Почему стала модной мысль, что мы должны не учить детей, а развлекать их? Лучше бы отняли у них все их электронные игры, отогнали от компьютеров и следили за их учёбой...
- И нравственностью, - добавила Света. - А то родители отговариваются тем, что работают и им поэтому некогда. Но ведь и наши мамы, и мамы наших мам работали, однако находили на нас время.
- Те, которые работают, отговариваются работой, - поведала Карасёва, - а в моём классе больше половины матерей не работают, но им тоже некогда, ведь у них салоны красоты и магазины отнимают всё время. На детей всем наплевать.
- Наплевать на тех детей, которые не учатся и плохо себя ведут, - уточнила Светлана. - Мы ведь о них говорим. А хорошие дети потому и хорошие, что их воспитывают.
- Конечно, разговор идёт не о хороших детях, - смутилась Людмила Аркадьевна. - О тех, кто мешает. У меня таких, к сожалению, много. И родители очень непростые, с ними тяжело. Всё время что-то требуют, на что-то жалуются. И ведь качают права родители именно неблагополучных детей.
"Какое счастье, что я не веду в её классе! - возрадовалась Света. - Чтобы угодить родителям, она выбирает учителей поспокойнее и направляет все удары на них. И получается, что сама она очень хорошая и полностью солидарна с родителями, ополчившимися на одного, а чаще двух неудачных, увы, учителей. В этом году и без того много неприятностей, так хоть обошлось без общения с её родителями. Сейчас страдает кто-то другой".
- Пойду, куда шла, - сказал Потапова. - Мне тоже надо снять цветы с подоконников. И кто придумал такую нелепость? Какой свет может загораживать герань, если окна огромные, а сейчас и вовсе приходится включать электрическое освещение?! Вместо того чтобы придумать что-то дельное и полезное, создают тонны никому не нужных нормативов. Недавно термометр сняла со стены, а повесить обратно забыла. Так Дама устроила по этому поводу чуть ли не истерику. А кто на этот термометр хоть раз взглянул? Кому он нужен? Но раз по инструкции он должен быть в кабинете, то без него обойтись никак нельзя.
- Дама боится, что это сочтут нарушением, - объяснила справедливая Светлана.
- Понятно, что она не сама это выдумала, - согласилась Лариса Львовна, - но зачем было так кричать?
- Она уже давно перестала сдерживаться, - сказала Карасёва. - Конечно, ей можно посочувствовать. Всё-таки проверки хоть кого вгонят в гроб. Но и она тоже распустилась. Екатерину Ильиничну она просто изводила.
- Кате надо было дать отпор, - объяснила Потапова. - А она раз за разом ей спускала, вот и довела дело до того, что с ней вообще перестали разговаривать нормальным тоном. С Новиковой так не получится, уж она сумеет за себя постоять.
Учителя как-то разом опомнились, что время приближается к началу урока, и поспешили из кабинета Светланы.
"А у меня нет паспорта кабинета, - думала Света, заканчивая оформлять доску. - Я и не смогу его оформить, раз кабинет записан не за мной. Но если комиссия обратит внимание, что это старый паспорт кабинета, где стоит моя фамилия, то вряд ли Дама примет во внимание, что я не должна отчитываться за кабинет, который у меня отобрали. Хуже всего то, что и я почему-то чувствую себя вроде как обязанной привести в порядок все документы. Если сегодня комиссия не придёт, то я возьму паспорт кабинета домой и там его переоформлю на имя Терёшиной и исправлю даты".
На перемене среди учителей ощущалась нервозность. Никто ничего не знал, но все чувствовали тревогу.
- У меня всё время болит голова, - пожаловалась старая учительница русского языка Сидорова. - Мне так плохо.
- Я тоже чувствую, что скоро придётся садиться на лекарства, - ответила Светлана. - Я прочитала про очень, вроде, хорошее лекарство фезам. Хочу попробовать. Вдруг поможет? Написано, что безвредное. Но... кто знает.
- Я пью цитрамон, когда прихожу в школу.
- А то, о чём я сказала, пьют утром.
- Утром я пью от давления, - возразила Сидорова.
- Моё будущее лекарство пьют три раза в день, - уточнила Света.
- А вечером я пью сердечное, - поведала Сидорова. - Вот и получается три раза. Только ничего не помогает. Голова всё равно болит. Как разволнуешься, сразу надо пить цитрамон во внеочередной раз, а то и сердечное, или от давления. Так и сижу на таблетках. А теперь опять какие-то анонимки и комиссии. Хоть бы объяснили толком, к чему готовиться. Администрация заняла какую-то странную позицию.
Но никто ничего не объяснял. Светлана не спешила осуждать администрацию, полагая, что Даме было бы выгодно просветить учителей и указать, на что надо обратить внимание, а раз она этого не делает, значит, сама ничего не знает. Про цветы и состояние кабинетов им сказали, но они и без этого догадались бы, что перед посещением комиссии требуется снять цветы со шкафов и подоконников, а после её отбытия поставить обратно и освободить парты для учеников.
Светлана не знала, придут ли к ней сегодня пить кофе, но и Карасёва, и Пронина, и Жигадло появились в полном составе.
- Ничего не известно? - спросила Вера Ивановна. - Я с утра на нервах. Вроде, за всё должна отвечать моя молодая, но почему-то беспокоюсь именно я.
- По школе кто-то ходит, - сообщил Михаил Борисович. - Не знаю, с какими целями.
- Думаю, что мы ничего не нарушаем, собравшись вместе, чтобы выпить кофе, - выразила общее мнение Карасёва. - Кажется, на это нет запрета. Ещё не придумали. Или я ошибаюсь?
- Всё зависит от обстоятельств, - рассудила Светлана. - Если проверяющим будет угодно, они запишут наше кофепитие в нарушения, а если у них нет приказа нас карать, то они не обратят на это внимания. Но ведь мы не можем жить в вечном страхе, надо иногда и кофе выпить.
Все развеселились, но именно в этот момент открылась дверь и в кабинет вошли двое: мужчина и женщина.
- Приятного аппетита, - жизнерадостно сказал мужчина.
С первого взгляда было заметно, что он настроен повеселиться.
- Хотите кофе? - спросила Светлана от растерянности.
Она сразу почувствовала толчок чьей-то ноги и увидела грозные взгляды коллег.
- Нет, спасибо, - отказался мужчина. - Сначала дело.
Женщина сохраняла неприступный вид и никак не отреагировала на приглашение, в котором, вроде, не было ничего особенного, но которое надутые начальствующие дамы принимают за оскорбление. Светлане бросилась в глаза разница в развязном поведении мужчины и скованном - женщины. Всё-таки разумного равенства полов достигнут ещё нескоро, а пока женщине очень трудно добиться хотя бы незначительного поста, получают его лишь самые цепкие и клыкастые, а получив, или утрачивают человеческие черты, или так боятся, как бы их не посчитали слабыми и недостойными этого места, что не рискуют ни улыбнуться, ни сказать что-то обычным приветливым голосом. Притом, женщине почти невозможно занять должность, с которой ей легко справиться, но зато ей никто не воспрепятствует стать разнорабочей и таскать тяжести или же устроиться укладчицей шпал.
Светлана, чувствуя себя заместителем хозяйки кабинета, подошла к незваным, но ожидаемым гостям.
- Вроде, на первый взгляд у вас всё в порядке, - ободрил её весёлый мужчина. - Сейчас приглядимся попристальнее.
- Недавно была комиссия и приглядывалась, - в тон ему ответила Светлана.
- А мы окинем ваше хозяйство свежим взглядом.
Ничего нового он не внёс, наскоро проверив таблички на внутренних поверхностях дверец, которые любезно распахнула Света, притом он благоразумно не рискнул заглянуть за чинные ряды методической литературы.
- Термометр вон в том углу, - перечисляла Светлана, - нормативные документы - в файлах на двери, паспорт кабинета на столе, на стенде вывешены правила проведения ЕГЭ и образцы вариантов работ. У меня в этом году дети сдают ЕГЭ, а девятых классов нет, поэтому ГИА отведено мало места.
Она правильно рассчитала, упомянув про паспорт кабинета между прочими достоинствами этого самого кабинета. Мужчина кивал, поворачивая голову в указанных направлениях, а женщина стояла совершенно неподвижно с каменным лицом.
- Всё понятно, - сказал мужчина и сделал совсем уж неожиданный вывод. - Кабинет в порядке.
После этого оба отбыли, оставив учителей в смятении.
- Ох, побегу к себе, - спохватилась Карасёва. - Они ведь сейчас и ко мне придут.
Жигадло, чей кабинет был на втором этаже, не двинулся с места, решив, что до него доберутся ещё не скоро, а Пронина не захотела уходить, чтобы не мешать "молодой" разговаривать с комиссией.
- В порядке? - не веря своим ушам, спросила Света. - Как это понимать? Мне и в прошлый раз не сделали замечаний, но для острастки задавали вопросы, а сейчас даже ничего не спросили. Вошли, а через две минуты ушли. Уж не отнесут ли мой кабинет к самым неблагополучным?
- Да и мужик этот слишком весел, - поддержал её опасения Жигадло. - С чего бы ему так веселиться? Но я всё равно допью свой кофе, потому что не успею ничего переделать у себя в кабинете, даже если бы знал, что именно.
"Раз комиссия уже была, мне не надо терять время на переделку паспорта кабинета, - решила Светлана. - Второй раз ведь уже не придут. А вообще-то я не понимаю, почему меня заботит паспорт кабинета, который у меня отобрали? Меня и состояние самого кабинета не должно волновать".
- Сколько же над нами можно издеваться? - задала риторический вопрос Пронина. - Комиссия за комиссией. Учителям надо думать о том, как работать с детьми, а не о том, висят ли на стене термометр и бумажки, которые никто не читает. Будут обращать внимание на цветы! Лучше бы вспомнили, что школы существуют для обучения и воспитания детей.
- Проверили бы, каких к нам приводят детей, - подхватил Жигадло. - Они же... говорю как биолог... стоят на разных ступенях развития, от простейших до высших приматов, а некоторые доросли даже до человека. Как можно предъявлять одинаковые требования к амёбе и к шимпанзе? А нам в классы всё сваливают в кучу: и умных и совсем безмозглых.
- А ещё детей с серьёзными отклонениями, - добавила Светлана. - Чему можно научить Лену Беньяминову, если у неё идиотизм на генном уровне?
- У всей многочисленной семейки, - добавила Вера Ивановна и уточнила. - Только это называется не идиотизм, потому что хитрить и добывать прекрасные аттестаты они умеют лучше любого умного человека. Это генетическая неспособность учиться.
- А как мне за неё отчитываться? - спросила Света. - Никто не примет во внимание, что это у неё на генном уровне, а будут карать меня за её двойки и двойки ей подобных. Вон у меня в пятом классе есть Назаренко. Он мало того что не может учиться, так ещё его и воспитали как-то странно. Он не стесняется и чувствует себя среди детей совершенно свободно, но у него другая крайность: он не способен понять, что не следует навязывать своё общество тем, кто этого не хочет. Как муха не отстаёт, как её ни отгоняй, так и он. А в довершение всего он ещё и матершинник, причём не просто повторяет запомнившиеся слова, а ругается осознанно, выдавая длинные предложения, состоящие из непристойностей... не во время урока, конечно. Ясно, что он слышит это дома.
- Ты, Светик, так возмущаешься, словно столкнулась с этим впервые, - заявил Жигадло. - Мы постоянно об этом говорим.
- Только всё без толку, - проворчала Вера Ивановна. - Как бы ни ругали советскую власть, а в то время невозможно было представить, что дети в открытую ругаются матом и учителя ничего не могут поделать. Когда кто-то позволял себе употребить в школе непотребное слово, то сразу же вызывали родителей и так их отчитывали, что ребёнок ходил после этого тише воды, ниже травы.
- Если разобраться, то все заповеди Божьи, кроме "возлюби Господа нашего", были тогда введены в закон, - напомнила Светлана. - Причём не в ветхозаветном, а в новозаветном понимании. Не убей, не укради, не прелюбодействуй, не... скажу проще, не лги, не наговаривай на другого, не осуждай, приходи на помощь... А сейчас откровенные воры кичатся своими деньгами, и к ним уважительно относятся, а уж блуд стал нормой жизни. Целомудренность высмеивается. Я не говорю, что у советского строя не было недостатков...
- Нищета, - подсказала Пронина.
- Я не могу назвать это нищетой, - возразила Света. - Просто сейчас нам привили другие понятия о качестве жизни. Не можешь себе позволить? Так ты нищий неудачник. И сами люди, как дурачки, считают себя такими. Но прежде чем поддаваться мечтам о всех этих житейских соблазнах, надо же подумать, а нужны они? Станет ли человек счастливее, если у него будут особняки, заморские виллы, машины, яхты? Не прогадает ли он, променяв нормальные человеческие чувства и отношение к духовной стороне жизни на всю эту суету, да ещё суету, приобретённую неправедным путём?
- Целая проповедь, - заметил Михаил Борисович. - Впрочем, я с тобой согласен. Сначала, когда люди вдруг получают... всю эту, как ты выражаешься, суету, они пьянеют от возможности приобретать, покупать, заказывать, совершенно дуреют. Потом... Мало кто способен опомниться и осознать, что эта дорога ведёт в тупик. А уж что из себя представляют дети этих самых выскочек! Каким образом ухитряются совершенно извращать всякое понятие о воспитании? Это же не дети, а бесы.
- Теперь это слово чаще воспринимается как род похвалы, - напомнила Пронина. - Дьяволёнок, бесёнок. Многие видят в этом признание достоинств ребёнка. Вот он какой бойкий, смелый, энергичный!
- Ну, я-то имею в виду настоящего беса: с извращёнными помыслами, переполненного зла и ненависти, - объяснил Жигадло.
- Насчёт нищеты в советское время, - вернулась Света к первоначальному вопросу. - Если не считать революционных, военных, послевоенных лет, то все были сыты и одеты. Мы ведь не умирали от голода. Я бы даже сказала, что мы питались намного лучше: правильнее и здоровее. Сейчас мы накупаем слишком много всего, налегая на то, что вредно, но красиво оформлено. Прежде был суп, котлета... мясная, а не синтетическая!.. или натуральная сосиска, или рыба, и обязательно с гарниром в виде каши или картошки. Нормальный сытный обед. Вариантов было много. Вместо мяса или рыбы можно было съесть пельмени или кусок курицы. Салат делали. А на третье что-то подавалось к чаю. Творог был вкусный и из молока, а молоко настоящее, не странная белая жидкость, которая даже не киснет.
- С продуктами творится что-то чудовищное, - подтвердила Пронина.
- Да, Светик, и здесь ты права, - согласился Михаил Борисович. - Питание совершенно изменилось. И состав, и качество и, кстати, количество. Я теперь преспокойно могу вместо обеда съесть несколько кусков курицы, при этом зная, что она вредна, что напичкана гормонами.
- В советское время я не могла купить себе особняк, - с покаянным видом призналась Светлана, и все засмеялись. - Но и теперь не могу. И жильё теперь не смогла бы купить, и на машину у меня нет денег. Зато дачные участки прежде выдавали бесплатно, домики на них люди строили по нормам того времени, ездили по всей стране...
- Магазины были пустые, - напомнил Жигадло.
- Не пустые, - сказала Светлана. - Просто вещи не нравились. Кстати, те вещи, за которыми приезжие давились в московских магазинах, часто можно было спокойно купить в их собственных городах, но считалось, что в столице всё самое лучшее, а они, бедные, живя на периферии довольствуются самым барахлом.
- И такое бывало, - вынуждена была согласиться Вера Ивановна. - Но в Москве, конечно, было больше возможностей.
- А как можно элитными вещами обеспечить всех? - поинтересовалась Света. - Их могла себе позволить каждая непьющая и не страдающая особой скупостью семья, поэтому их на всех и не хватало. А сейчас ими завалены магазины не потому, что их много, а потому, что люди в основном покупают себе дешёвые вещи, по крайней мере, недорогие. Если бы у всех появились деньги, то товары бы попросту исчезли, их не хватило бы на всех желающих. Кроме того, времена меняются. Разве кто-то мог себе представить, что появятся компьютеры, ноутбуки, смартфоны, всякая накрученная техника, что все перейдут на электрические приборы, вредные микроволновки. Изменились времена, появились новые товары, а мы всё вспоминаем, что в семидесятые годы нас заботили лишь холодильники, телевизоры и стиральные машины. Да, верно, в магазинах не было ноутбуков, но их и не могло быть. Зато то, что было, могла себе купить любая семья, а не люди с высокими доходами.
- Просто глаза никогда не бывают сыты, - согласилась Вера Ивановна.
- Вернее, воображение, - поправил её Жигадло. - Те, у кого, вроде, всё есть, хотят ещё большего. Правда, это даже не воображение, а дошедшая до крайности жадность, алчность. Лично я не в претензии на советскую власть. Я никогда не чувствовал себя обделённым, изъездил много мест в нашей стране, каждый год отдыхал то на море "дикарём", то в пансионате, причём не один, а с семьёй. Квартиру получил бесплатно, а плата за коммунальные услуги была символическая. А что до разного рода товаров, то, как ты, Светик, правильно заметила, прежде в природе не существовало того, что кажется необходимым сейчас. К тому же люди не были повально заражены духом потребительства и приобретения, как теперь. Ведь смотреть тяжело, как наши дети хвастаются друг перед другом мобильниками и прочей ерундой. Они чувствуют себя несчастными, если родители не купят им какую-нибудь новинку. А прежде большинство людей отдавало себе отчёт, нужна конкретная вещь или не нужна.
- Да уж, - согласилась Пронина. - У меня где-то далеко стоит кухонный комбайн, но мне и доставать его не хочется, потому что я всё могу сделать без его помощи, а места он займёт прилично, да ещё останавливает то, что его после использования нужно разбирать, мыть, сушить, вновь собирать. Мне легче потереть овощи на тёрке или порезать ножом. А если нужно что-то основательно взбить, у меня есть маленький блендер. Скажу по секрету, что у меня есть ручное приспособление для взбивания, осталась ещё с советских времён. Не весёлка, а вроде миксера, но не электрического, а надо самой крутить за ручку. Когда его купила, взбивать кремы сразу стало очень легко. А зачем я купила громоздкий комбайн? Мне он и не нужен. И сколько таких вещей люди покупают лишь потому, что они имеются в продаже и их рекламируют! Зачем они нужны таким, как я, одиноким людям? Зачем их такие, как я, усердно покупают? Чтобы доказать, что тоже не лыком шиты, что идут в ногу со временем? Но не всё, что стало частью нашего времени, полезно для жизни, для здоровья, для души. По сути, для приготовления обеда я пользуюсь тем, чем пользовалась в советское время, а готовлю я очень хорошо.
- В советские времена раздражали очереди в магазинах, - сказал Жигадло.
- Если бы в то время появились современные кассовые автоматы! - мечтательно сказала Светлана.
- Мгновенно бы исчезло такое понятие, как очередь, - закончил её мысль Михаил Борисович. - При тех весах и тех кассах надо было увеличить штат продавцов. "Взвесьте мне двести грамм селёдочного масла... нет, лучше солёного, а также двести грамм обычного сливочного, а то моя жена солёное не любит, а дочке взвесьте сто грамм фруктового масла... Нет, шоколадного не надо, мне его не поручали купить. Так, теперь триста грамм любительской колбаски, сто пятьдесят грамм пошехонского сыра... Ах нет! Лучше российского. Взвесьте ещё полкило творога..." И ведь каждый покупатель приходит с такими списками... если не на бумажке, то в мыслях. Конечно, такая нагрузка слишком велика для одного продавца.
- У нас, не в Москве и не в крупных городах, с продуктами было намного хуже, - в раздумье проговорила Пронина. - Такого разнообразия не было. С мясом часто были проблемы, с колбасой. На них даже вводили карточки.
- Помните колбасные очереди? - спросил Жигадло.
- Но выручали куры, пельмени, - продолжала Вера Ивановна. - Конечно, мы не голодали. Овощи были хорошие, фрукты. Я бы предпочла покупать то, что в наших краях было в то время, чем богатый ассортимент химии, который мы имеем сейчас.
- И смотреть по телевизору не рекламы, перемежающиеся кусочками боевиков, фильмов ужасов и глупых сериалов, а хорошие фильмы и передачи, - напомнил Михаил Борисович. - Прежде, нравилось это кому-то или нет, но в стране была чёткая идеология и нравственность, а её уничтожили, не дав ничего взамен. И этот вакуум в душах заполнился западными помоями.
- Спасла бы религия, - сказала Светлана. - Хорошо было бы ввести в школах хорошие православные уроки. Далеко не все стали бы верующими, но нравственность бы повысилась.
- Православные уроки? - насмешливо спросил Михаил Борисович. - У нас больше половины приезжих, а они не из православных стран.
- Москва это не вся Россия, - напомнила Пронина. - В других городах нет такого наплыва приезжих.
- К тому же, не надо забывать, что основная часть населения Росии - русские, - сказала Светлана. - Всё-таки надо ориентироваться на коренное население. У нас полно мечетей, костёлов и прочих неправославных храмов. Никто не собирается препятствовать приезжим исповедовать свою религию, но ведь мы их всего лишь принимаем и даём возможность жить у нас, а не дарим страну, отказываясь от своих прав на неё, от своей веры и своих традиций. На Руси во все времена жили самые разные народы, и никто их не притеснял, не заставлял менять вероисповедание, но выражение "Русь православная" неотъемлемо от России. Права всех народов должны соблюдаться, но в том числе и русского. Если исчезла советская идеология, сдерживающая человеческие пороки, то должны возродить православные законы, заповеди и каноны.
- Я не против, - согласился Жигадло. - Ничего лучшего, чем заповеди Христовы, человечеству не было предложено. А неправославным детям было бы полезно хоть в общих чертах узнать, в чём состоит религия страны, которую их родители выбрали новым местом жительства. Необходимо ведь знать правила и законы страны, в которую переезжаешь надолго, если не навсегда, а то получается дико: с уголовным кодексом знакомятся, боясь что-то нарушить и попасть в тюрьму, а обычаи местного населения игнорируют, словно это что-то несущественное и к ним отношения не имеет.
- Может, если бы дети, наши, православные дети, были бы вынуждены ходить на исповедь и отчитываться в своих неблаговидных поступках, они бы посовестились их совершать, - мечтательно проговорила Вера Ивановна. - Хотя они могут их утаивать. Но хоть кто-то одумался бы. И всё же с такими, как Пак, нам всё равно придётся иметь дело. Не знаю, какого он вероисповедания, но полагаю, что ни одна религия не может одобрить его поведение. Это же такой хам!
- И без него хамов довольно, - напомнил Жигадло. - Как их ухитряются такими воспитывать? Но Пак, конечно, один из самых выдающихся. И ведь совсем недавно перешёл в нашу школу, а с первых же дней начал... пакостить. Дети вообще одурели от безнаказанности, но они все разные: одни чувствуют, когда надо бы и остановиться, а другие границ распущенности вообще не признают.
- Да ещё Красовский подаёт им дурной пример, - напомнила Пронина. - Он при них грубо кричит на учителей, отчитывает нас, как нашкодивших щенков. Дети всё видят и слышат. Какой после этого у учителей может быть авторитет? Дети, в меньшем масштабе, конечно, повторяют его поведение. И родители добавляют своё. У меня как раз сегодня был случай с одним двоечником. Говорю ему: "Если не выучил правило, не сделал домашнее задание, то хоть сейчас, на уроке, сосредоточься. Давай разберём формулу ещё раз". А он мне отвечает: "Да идите вы со своей формулой! Откуда я могу её знать? Учить надо лучше, тогда бы я знал формулу. Мама говорит, что вы очень плохой учитель".
- Поганец! - дал ему определение Михаил Борисович.
- Сторонний и беспристрастный человек милосерднее отнёсся бы к этому мальчику, - с укором заметила Светлана.
- И как же к нему можно отнестись? - обиделась старая учительница, а Жигадло ждал, подозревая подвох.
- Он бы сказал: "Жалкое глупое создание. И мать у него, как явствует из его же слов, тоже очень глупая".
Пронина сразу оттаяла.
- Очень глупая, - подтвердила она. - Одета с иголочки, жеманится, кому-то подражая, смотрит на всех свысока. Пустышка полнейшая, а требования непомерные.
- Как можно быть одновременно пустышкой и полной, даже полнейшей? - пошутил Жигадло. - Нет, Вера Ивановна, не оправдывайтесь, я вас прекрасно понял.
- А мне нравятся такие обороты, - призналась Светлана. - Полная пустышка. Вроде, взаимоисключающие слова, а вместе создают особую выразительность.
- Вам, писателям, виднее, - фыркнул Жигадло. - Меня больше волнует не выразительность, а выражения, которые позволяют себе некоторые дети и их родители.
- Мы сидим, разговариваем, словно комиссии не существует, - напомнила Вера Ивановна и вздрогнула, услышав звонок. - Ох! Спасибо за гостеприимство, Светлана Николаевна. Побегу. И как у моей молодой прошла проверка?
Её кабинет был рядом, поэтому она могла позволить себе эти несколько слов, а Жигадло лишь знаком попросил прощения, что оставляет грязную чашку на попечение хозяйки, и вылетел из класса.