Кузьмин Вячеслав : другие произведения.

Проклятие бриллианта

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

  
  
  
  
  "Вот прилетела к нам птица, и села на древо, и стала петь, и всякое перо ее иное, и сияет цветами разными. И стало в ночи, как днем, и поет она песни о битвах и междоусобицах. Вспомним о том, как сражались с врагами отцы наши, которые ныне с неба синего смотрят на нас и хорошо улыбаются нам. И так мы не одни, а с отцами нашими. И мыслили мы о помощи Перуновой, и увидели, как скачет по небу всадник на белом коне. И поднимает Он меч до небес, и рассекает облака, и гром гремит, и течет вода живая на нас. И мы пьем ее, ибо все то, что от Сварога, - то к нам жизнью течет. И это мы будем пить, ибо это - источник жизни божьей на земле. И тут корова Земун пошла в поля синие и начала есть траву ту и давать молоко. И потекло то молоко по хлябям небесным, и звездами засветилось над нами в ночи. И мы видим, как то молоко сияет нам, и это путь правый, и по иному пути мы идти не должны. И было так - потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своем Русь, которая есть и пребудет землей нашей. И мы ее обороняли от врагов, и умирали за нее, как день умирает без Солнца и как Солнце гаснет. И тогда становилось темно, и приходил вечер, и вечер умирал, и наступала ночь. А в ночи Велес шел в Сварге по молоку небесному, и шел в чертоги свои, и к заре приводил нас до врат (Ирия). И там мы ожидали, чтобы начинать петь песни и славить Велеса от века до века, и храм Его, который блестит огнями многими, и стояли мы (пред Богом), как агнцы чистые. Велес учил праотцов наших землю пахать, и злаки сеять, и жать солому на полях страдных, и ставить сноп в жилище, и чтить Его как Отца божьего.
  Отцам нашим и матерям - слава! Так как они учили нас чтить богов наших и водили за руку стезей правой. Так мы шли и не были нахлебниками, а были русскими - славянами, которые богам славу поют и потому - суть славяне."
  ВЕЛЕСОВА КНИГА
  Настроение было такое, что даже мысль о том, что сегодня вечером по телевизору будут показывать футбол - не доставляла мне особой радости... Может, погода поспособствовала, а может события последних двух месяцев, вылились в эту мерзкую, словно скрежет пенопласта по стеклу или зубная боль, хандру... Будущее виделось мне в виде неоконченной, прерванной на полуслове фразе с жирным многоточием в конце..., в общем, сплошная неопределенность. А хуже всего было то, что, идя сегодня обычной дорогой от метро к офису, шлепая по раскисшей, грязной жиже, которая была снегом, но политая какой-то специальной "противогололедной" дрянью стала еще более скользкой, чем лед, в мою голову просочилась невеселая мысль, от которой стрелка и без того скверного настроения, упала до нуля... А может бывает настроение со знаком минус? Тогда у меня сейчас - именно такое!
  Иногда я задумываюсь, почему жизнь устроена так, что за светлой полосой, обязательно наступает темная? Или это не жизнь так устроена, а сам человек не может оценить и принять все то, что у него на данный момент есть и радоваться? Нет же, нужно, чтобы было еще лучше! Есть деньги - надо больше! Есть здоровье - давай его губить! Есть друзья - нужно реже встречаться и общаться только тогда, когда это нужно самому... Грустно! И глупо! Почему из самых правильных и, казалось бы, стопроцентных идей и начинаний, выходит пшик, а самые немыслимые и вызывающие у окружающих легкое недоумение приводят к победе? У меня нет четкого ответа на эти и многие другие вопросы. Нет и все!
  Иногда я завидую монахам-отшельникам, которые довольствовались тем, что у них было и не желали большего... Но вот как это им далось? Как? Может быть монахом - это такой же дар Божий, как и все остальные? Хотя... все люди разные: сильные и слабые, мудрые и глупые, бескорыстные и хитрые...
  Вот об этих людях, с их страстями, радостями и бедами и пойдет речь в моем повествовании...
  
  
  Часть 1.
  
  Володя.
  
  ...Шел второй год гражданской войны. Недавно еще шумная и нарядная столица погрузилась в страшный, летаргический сон, вместе со своими жителями, домами и мостовыми... По почти безлюдным улицам ветер гонял пыль, листья и обрывки бумаги. Серые облака, словно клоки ваты из выпотрошенного старого матраца быстро бежали по небу, не оставляя ни капли надежды на то, что когда-нибудь выглянет солнце и обогреет этот холодный и страшный мир...
  Для меня, маленького Володи Соколова, солнышко ассоциировалось с такими далекими уже поездками на все лето на дачу, расположенную в нескольких километрах за городом, на берегу небольшой быстрой речки без названия, где чудесно ловилась рыба... Перед глазами, как в калейдоскопе, вставали разноцветные картинки: зеленая - на лужайке перед небольшим деревянным домиком стоит круглый стол, накрытый белой скатертью, на котором стоит пузатый самовар, а вокруг него сидят мама, папа, старшая сестра Татьяна и старенькая няня Егоровна, рассеянная и шумная старушка, вечно теряющая свои бесчисленные клубки ниток. Даже сейчас рядом с ней лежит незаконченное вязание и клубок, проткнутый, словно бык на корриде длинными вязальными спицами... Отец - профессор Московского университета, который выбирался на дачу из душного и пыльного города на денек-другой - высокий, черноволосый, с добродушной улыбкой и колючими усами, сидит, блаженно откинувшись в плетеном кресле, шелестя страницами развернутой газеты и поблескивая стеклами неизменного пенсне.
  - Вольдемар! - басит он, когда я в очередной раз проношусь мимо него на лихом коне и с острой саблей наголо, издавая дикие крики и страшно вращая глазами, в погоне за убегающими в страхе врагами. - Ты опять упадешь, и мама с Егоровной будут мазать твои исцарапанные колени, и вытаскивать из ладоней занозы от твоей сабли! - Но как здорово было скакать, хоть мой конь и моя сабля были досками, оторванными от соседского забора, а воображаемые враги - высокой травой и лопухами, росшими на нашем участке в изобилии!
   Мама, - высокая, красивая, с лучащимися улыбкой глазами и всю жизнь, посвятившая нам с сестрой, лишь снисходительно улыбалась, не прерывая тихой беседы с Егоровной. О чем они тогда говорили? Наверное, о домашнем хозяйстве, ведение которого мама взвалила на свои хрупкие плечи, потому, что от старой няни, у которой все валилось из рук - толку уже было мало. Но зато, Егоровна была кладезем женской премудрости! Никто, кроме нее, не умел так чудесно сварить варенье или испечь блины! Толстые носки, связанные ею, никогда не кусались, а от сказок, которые она рассказывала мне на ночь - моментально закрывались глаза и сквозь сон до меня доносился ее негромкий, чуть надтреснутый голос... Вот и сейчас, она наверняка передавала маме очередной кулинарный секрет и сидевшая рядом Татьяна, девочка аккуратная и хозяйственная, тоже затаив дыхание слушала старую няню. Бойко стрекотали в траве кузнечики, пели птицы и лишь я, оглушая окрестности диким криком, бегал, размахивая палкой и нарушая идиллическую дачную картинку...
  А какие мне тогда снились сны...
  
  Георгий.
  
  Ядро разорвалось так близко от меня, что на мгновение показалось, будто смерть дохнула в лицо отвратительно-горячим, пахнущим пылью и порохом дыханием! Я лежал оглушенный и засыпанный землей, но по ощущениям целый и невредимый, а где-то справа, вдалеке нестройные поначалу голоса, грянули боевой клич "Ура!", который нарастал как снежный ком, катящий с горы, и постепенно перерос в далекое "а-а-а!", пока не затих, и только редкие разрывы тревожили непривычную тишину... Вместе с тишиной пришла боль, которая, постепенно разливаясь по телу, заполнила все сознание, все мысли и всю окружающую реальность. А потом, сознание куда-то ушло, и я погрузился в спасительное небытие...
  Очнулся я от яркого солнечного света, больно резавшего глаза, пробиваясь сквозь щель в белой, узорчатой занавеске, висящей на крошечном окошке. И вместе с сознанием возвратилась боль, уже не такая всепоглощающая, но мешавшая своим присутствием и не дающая сосредоточиться на окружающем. Немного приоткрыв глаза, я не поворачивая головы, насколько мог, попытался оглядеться. Бревенчатые стены и не струганные доски потолка - это то, что мне удалось увидеть... На большее - сил не было. Я закрыл глаза и опять погрузился в полубессознательное состояние, которое было прервано ощущением чего-то холодного на губах. Я открыл глаза и в неровном свете дрожащего пламени свечи, стоящей рядом с кроватью, увидел склоненное над собой лицо... Если хотите представить, что это было за лицо, зайдите в любой храм или деревенскую церквушку... Такие лица писали великие мастера-иконописцы, изображая Богоматерь... Тонкие, можно даже сказать хрупкие черты, огромные глаза, на дне которых затаилась невыразимая словами, как будто одухотворенная печаль - вечная женская скорбь... У меня на мгновение возникло ощущение, что я умер и душа моя где-то на небесах повстречалась с ангелом... И не выдержав таких переживаний, я опять провалился куда-то в черноту...
  На этот раз я, наверное, уснул и мне приснился странный сон. Моя душа летела над полем недавнего сражения... Подо мной - израненная взрывами и вытоптанная сапогами земля, развороченные орудия... Я вижу убитых товарищей, усеявших своими телами в грязных мундирах, вперемешку с телами французов, все пространство, видимое глазу. Стаи воронья, с леденящим душу карканьем, уже приступили к своей страшной трапезе и вокруг не видно не одной живой души...
  Проснулся я в холодном поту от негромкого скрипа двери. Входящего я не видел, но по легким шагам и неожиданно громкому стуку своего сердца, понял, что это мой ночной Ангел. Когда она осторожно, стараясь не шуметь, подошла ко мне, из моего горла вместо слов раздалось хриплое бульканье.
  -Т-с-с! - прошептала она, приложив палец к губам, - вам нельзя сейчас разговаривать, слабы вы очень...
  Звук ее голоса ненадолго вернул меня к реальности, и я вновь ощутил жуткую боль, которая вновь возвратилась и начала терзать меня. Наверное, это отразилось на моем лице, потому, что она опрометью вбежала из горницы и тут же вернулась с кружкой в руках.
  - Постарайтесь попить, - ласково сказала девушка, поднося кружку к моим губам. Я сделал глоток теплого травяного настоя, пахнущего летним лесом и, поперхнувшись, закашлялся, пролив немного на себя.
  - Не спешите, пейте маленькими глоточками! - сказала она и улыбнулась. От этой улыбки лицо ее, словно озарилось внутренним, мягким светом, но странное дело, - глаза ее оставались такими же печальными. Она поправила одеяло и, не сказав больше ни слова, вышла, тихо затворив за собой дверь. От выпитого настоя я почти моментально уснул и спал уже без сновидений...
  
  Володя.
  
  ...Эта ужасная ночь навсегда врезалась в мою детскую память, а обрывки этого кошмара до сих пор преследуют меня не только по ночам, но и наяву, являясь предвестниками неприятностей.... Это, как будто предупреждения, послания из той, прошлой жизни, наполненной беззаботной радостью и детским восторгом.
   ...я проснулся от страшного шума и грохота, - кто-то ломился в нашу дверь..., стучали чем-то железным.... Заглушая удары, до моего слуха доносились пьяные крики и визгливая площадная брань...
  - Открывайте, буржую проклятые! Ишь, позапирались, сукины дети! Открывайте, счас экспроприировать вас будем!
  Электричества в доме не было, керосин мы тоже экономили, и поэтому в темноте все происходящее походило на кошмарный сон. Я закрыл глаза и услышал встревоженный голос мамы, плачь сестры и слезное причитание Егоровны.
  - Сережа не ходи! Не ходи Сереженька! - голос матери, напуганный и дрожащий, гулко разносился по темной и пустой квартире...
  ...Все ценное, что у нас было, уже давно выменяли на продукты, что-то забрали "солдаты революции"... По городу уже давно, словно девятый вал, катилась ужасная волна ночных налетов. Голодранцы всех мастей, сбившись в банды, наводили ужас на тех, кто ни смотря не на что, остался в городе или просто не смог из него уехать. Даже днем небезопасно было выйти на улицу, а запертые двери квартир вселяли только иллюзию безопасности...
  От страха, я почти перестал дышать и дальше, уже, события развивались с невероятной скоростью: я услышал, как отец почти бегом помчался к дверям, в этот момент дверь, не выдержав напора, рухнула, и раздались выстрелы, слившиеся с нечеловеческим криком мамы, от которого у меня все внутри похолодело и перевернулось...
  
  ...Вместе с холодным серым рассветом в квартиру, громко топая сапогами, вошли какие-то люди, и меня в полубессознательном состоянии кто-то из них вынес на руках на улицу. Хмурое небо перед глазами болталось и грохотало стуком тележных колес по мостовой и цоканьем лошадиных копыт, - я ехал, лежа на повозке в другую, новую и страшную жизнь, туда. где остался совсем один, без привычного тепла, заботливых родительских рук, няниных сказок и беззаботного щебетания сестры...
  Так закончилось мое детство, оборванное грохотом винтовочного выстрела...
  
  Георгий.
  
  ...Недели через три я уже мог вставать с кровати самостоятельно и выходить ненадолго из избы, подышать восхитительным воздухом уходящего лета. Моего ночного Ангела звали Ольгой, и была она единственной дочерью деревенского кузнеца Игната, огромного, всегда мрачного мужика, с густой, черной бородой, в которой поблескивали серебряные, седые ниточки. Огромные черные глаза, достались дочери от отца, а иконописное лицо - от матери, которая умерла, когда Ольге было два года. О смерти матери Ольга говорила неохотно и всегда умолкала, тихо задумавшись, когда я заводил разговор на эту тему. Разговаривали мы много: я рассказывал о себе, о своей семье, - отце и матери, живущих в нашем родовом имении; о своем детстве, проведенном среди деревенских ребятишек, в окрестных лесах и на речке; об учебе в кадетском корпусе, однокашниках и учителях. Единственное, о чем я не мог разговаривать - это о войне... Слишком свежи были в памяти подробности последнего сражения, слишком много моих товарищей погибло на моих глазах в том бою...
  От Ольги я узнал, что меня, истекающего кровью и наполовину засыпанного землей случайно нашли деревенские жители, возвращающиеся домой, и Игнат забрал меня к себе в избу, где я провалялся почти неделю, не приходя в сознание... Все это время за мной ухаживала Ольга, проводя около меня все свое свободное, от тяжелой деревенской работы, время.
  Поправлялся я на удивление быстро. Может молодой, здоровый организм, а может чудодейственные отвары и душистые мази, которыми врачевала меня Ольга, возвращали меня к моему первоначальному состоянию..., ведь мне только-только исполнилось двадцать два года...
  Володя.
  
  ...Несколько месяцев после той страшной ночи прошли, словно в бреду: я ел, спал, куда-то и с кем-то ходил, что-то делал, но происходящее совершенно не волновало меня. Я не понимал, где я нахожусь и единственной реальностью для меня, оставалась та ночь...и тот выстрел...
  Постепенно я приходил в себя: я стал ощущать вкус пищи и до меня стал доходить смысл слов, обращенных ко мне. Меня приютила тихая, одинокая, не старая еще женщина, по имени Анна, которую не многочисленные соседи называли просто Аннушкой. Обращалась она со мной хорошо, давая спокойно пережить тот ужас, который со мной произошел. О том, что помнил, я рассказал ей уже потом, несколько лет спустя. А подобрала она меня, отбившегося от стайки таких же, как я, сирот-беспризорников, возле крыльца единственной в городе пекарни, где в поисках еды, целыми днями ошивались бродяги. Как я оказался среди них, я помню очень смутно: кажется, меня привезли в какой-то барак, где в вонючих клетушках с зарешеченными окнами обитали дети всех возрастов, худые, грязные, с лихорадочным голодным блеском в глазах. И в один из дней эта пестрая и галдящая толпа, сметая на пути охранников, ринулась наружу и благополучно растворилась по чердакам, подвалам и подворотням большого города... Я убежал вместе со всеми. И вот, сердобольная женщина, пожалев меня, грязного и оборванного, взяла меня к себе...
  Мы жили в крошечной комнатке, больше похожей на кладовку, под самой крышей в ветхом и обшарпанном кирпичном доме на окраине города. Анна нигде не работала, она, на своей старенькой, скрипящей машинке перешивала всякие рваные тряпки, делая из них подобие одежды и продавала все это рукоделие на толкучке, принося домой драгоценный хлеб, а реже другие продукты. Муж ее ушел на войну еще три года назад, и за это время от него не было не единой весточки. Но она все равно верила, что он жив, украдкой смахивая набежавшие слезы с вечно прищуренных, воспаленных глаз при воспоминании о нем, и еще ниже склонялась над своим шитьем. В тусклом, грязно-желтом свете керосинки дрожали ее худые, ссутулившиеся плечи и маленькая голова с редкими, бесцветными волосами, собранными сзади в короткий пучок. Дни наши текли однообразно: пока она шила я мог часами сидеть и смотреть куда-то вдаль, не замечая темных стен с обрывками бумажных обоев, старого, колченогого стола и двух, жутко скрипучих, железных кроватей, которые и составляли нашу убогую обстановку, и практически полностью занимали все пространство комнаты. Иногда, мы выходили на улицу. Аннушка всегда брала меня с собой на толкучку, где продавала свою нехитрую одежку. Для меня же, это было сущим кошмаром, потому, что в базарном шуме и гаме мне иногда слышались крики, похожие на те, что раздавались за дверью нашей квартиры в ту роковую ночь... И тогда я зажмуривался, закрывал уши руками и утыкался в Аннушку, чтобы ничего не слышать и не видеть... Она ласково гладила меня по голове и шептала какие-то нежные слова...А в моей голове, колоколом гудели воспоминания...
  
  Георгий.
  
  ...Примерно через две недели, когда я уже смог довольно бодро передвигаться, мы с Ольгой отправились в лес: она - за грибами и травами, а я, для того, чтобы не оставаться одному в пустой избе, так как Игнат уехал куда-то по своим делам. Стоял теплый августовский день, когда уже в воздухе пахнет приближающейся осенью, воздух становится прозрачнее, но в природе еще бурлит жизнь. По узкой тропинке, петляющей среди берез и елей, мы шли довольно долго, пока не вышли на поляну, почти идеально круглой формы, сплошь усыпанной цветами. Посреди поляны стоял черный столб, высотой с человеческий рост, на котором угадывалось очертание человеческого лица, но эти черты были неясны и расплывчаты, дожди и ветры оставили свои разрушительные следы на этом произведении людских рук. При прикосновении к нему, я ощутил, что дерево было необычайно твердым, почти каменным и, несмотря на жаркий день, очень холодным.
  - Это - Черный идол, - сказала Ольга, - а поляну эту называют Ведьминой. Наши, деревенские, сюда не ходят, боятся, говорят, что несчастье приносит! Что проклято место это!
  - А ты, не боишься?
  - Нет, отец меня сюда с детства водил, травки разные показывал, целебные. Они здесь всегда растут, только нужно знать, когда приходить и где искать. - Ответила она и, нагнувшись, аккуратно срезала маленьким ножичком странное растение, темно-зеленого цвета с короткими резными листочками и шишкой на конце стебля. Я забыл сказать, что еще в первый раз, услышав ее голос, удивился ее правильному, совсем не деревенскому произношению, да и речь Игната не походила на выговор местных жителей. Когда я спросил его об этом, Игнат лишь нахмурился, но ничего мне не сказал, он вообще отличался неразговорчивостью и только, когда он говорил с Ольгой его лицо, как будто оживало, и из глаз лучился ласковы, теплый свет.
  - Говорят, что на Черного идола не садятся птицы и, что к нему не подходят лесные звери... Да и сама никогда не видела птичек на этой поляне... А мне здесь хорошо! Знаешь, когда я прихожу сюда, я чувствую спокойствие и тепло, исходящее от него...
  - Он же холодный, как лед?! - удивленно воскликнул я.
  - Ты его просто не чувствуешь, - ответила она. - Вот дай мне свои руки!
  Я протянул ей ладони, которые она взяла и осторожно приложила к идолу. Я даже вздрогнул от неожиданности! Идол, который минуту назад источал ледяной холод, под моими ладонями был теплым и на ощупь очень похожий на человеческую кожу... Я в недоумении отпрянул от него.
  - Не бойся, - захохотала Ольга, - он тебя не укусит и не сделает ничего плохого, тем, кто приходит с чистым сердцем и добрыми помыслами! Среди окрестных жителей ходит легенда, что под ним закопаны несметные сокровища, а кто попытается найти их - пропадет... Многие пытались, и днем и ночью ходили, но назад никто не вернулся..., но я этому не верю. Просто мне здесь хорошо, вот и хожу, травки собираю...
  Я опять с опаской прикоснулся к идолу и ощутил все тот же ледяной холод. Видимо чистота моего сердца пришлась ему не по душе..., если, конечно, таковая имелась под этой каменной оболочкой. И какой-то непонятный, липкий страх почувствовал я убрав руки от черного уродца...
  Домой мы возвратились под вечер и более, никогда не возвращались к разговорам о Черном идоле и Ведьмой поляне, мне это было почему-то неприятно, а Ольга, видимо понимая мое состояние, тоже не поднимала эту тему...
  
  Володя.
  
  ...День, когда умерла Аннушка, стал вторым черным днем в моей жизни...
  Мы прожили под одной крышей почти пять послереволюционных лет, и она частично заменила мне погибших родителей, даря тепло и отогревая мою заиндевевшую, уже не детскую душу. У соседей в квартире обнаружились, чудом избежавшие участи дров, книги, которые они с удовольствием давали мне, и все свободное время я посвящал чтению. Особенно нравились мне рассказы о путешествиях и приключениях, читая Джека Лондона и Даниэля Дэфо, я представлял себя сильным бородатым мужчиной, борющимся за свою жизнь в холодных снегах и на необитаемом острове. Я плакал над печальной судьбой несчастных, погибших в суровом полярном климате Аляски, и радовался, когда конец книги был счастливым, и в моей душе крепло желание - вырасти, и стать похожими на них. Но судьбе суждено было распорядиться иначе...
  Однажды зимним днем, Аннушка куда-то ушла, оставив меня наедине с книгами, а примерно через час в дверь тихо постучалась соседка, тетя Валя, с заплаканным лицом, и, прижав меня, ничего не понимающего к своей груди, срывающимся от слез голосом рассказала, что возвращаясь домой Аннушка, почти возле самого подъезда поскользнулась и упала, сильно ударившись головой о лед... Умерла она мгновенно...
  После ее похорон меня определили в приют для детей-сирот, где я жил до 16 лет, получив профессию столяра. Вспоминать, а тем более описывать приютские годы мне не хочется: постоянное недоедание, драки и абсолютно наплевательское отношение со стороны воспитателей и учителей...
  
  
  
  
  Георгий.
  
  ...Примерно через месяц я поправился настолько, что уже мог выдержать дорогу домой. Родители о моей судьбе ничего не знали, а известить их не было возможности. Но, что-то держало меня, оттягивая день моего возвращения к родным...и это что-то, было вспыхнувшее чувство к Ольге. При ее появлении сердце мое отчаянно билось и я ловил себя на мысли, что мне постоянно хочется быть рядом с ней, помогая в ее нехитрых, но хлопотных заботах по хозяйству. Игнат, когда не был занят в кузнице, уходил в лес на охоту и пропадал на несколько дней, беря с собой ружье, рогатину и огромного рыжего пса по кличке Гром. И вот, во время очередной его отлучки, я решился поговорить с Ольгой начистоту и рассказать ей о свои чувствах. Мы сидели, молча любуясь багряным закатом солнца, отдающего земле свое последнее тепло, перед наступлением осеннего ненастья. Стояли последние погожие деньки золотого бабьего лета. В воздухе летели тоненькие паутинки; деревья переливались в разноцветных нарядах красной и желтой листвы, которая уже начинала опадать, покрывая землю шуршащим ковром. Журавлиный клин, с печальным курлыканьем отправлялся в теплые края, прочь от наступающих холодов, а моя душа рвалась с ними... Она, наверное, чувствовала то, что произошло дальше..., то, после чего в сердце моем тоже наступила зима...
  - Мы не сможем быть вместе! - сказала Ольга и неожиданно взяла мою ладонь в свои, прожигая насквозь своими огромными черными глазами. - Не можем... Я - бедная деревенская девушка, ты - барин, знатный и богатый..., а жить во грехе?!? Нет, это не для меня... Вот если бы я была богата... Да и отца я оставить не могу, после того как умерла мама, он живет только мною... Никого в дом не взял, а ведь видный жених... Ты найдешь еще свое счастье... Найдешь. А меня постарайся забыть..., навсегда..., не ровня я тебе...
  Она выпустила мою ладонь, в бессилье опустила голову вниз, поднялась и быстро побежала в лес. Я же, был оглушен и раздавлен. Ее слова каленым железом жгли меня и в голове, тяжелой, словно после веселой попойки звучало: "Постарайся забыть..., забыть...". Я даже не сразу понял, куда она делась, и долго сидел с закрытыми глазами и затуманенной головой, не понимая, как же мне жить дальше...
  ...Солнце уже давно село за верхушки деревьев, и я стал тревожиться за Ольгу, которая все еще не возвращалась. Всю ночь я провел в ожидании, не решаясь идти на поиски. Да и куда было идти? Часы тянулись бесконечно медленно, а с первыми проблесками зари во дворе раздался громкий лай, возвещавший о возвращении Игната. Я бросился к нему и стал объяснять, что Ольга куда-то убежала, и всю ночь ее не было, но и без моих объяснений, посмотрев на меня, Игнат все понял и, изменившись в лице, и кинул на меня такой взгляд, от которого можно было замертво рухнуть на землю. Бросив на землю убитого кабана, которого он тащил на своих плечах, Игнат свистнув пса, быстро пошел по направлению к лесу, а я бросился вслед за ним. Услышав за спиной мои шаги, он оглянулся, но ничего не сказал, и я продолжил свой путь, держась за ним на расстоянии десятка шагов. Я еле-еле поспевал за Игнатом, шагающим легкими, широкими шагами, мои недавние ранения давали о себе знать, но я, стиснув зубы, старался не отставать. Наконец, среди деревьев показался просвет и вслед за Игнатом я вышел на залитую солнцем поляну, посередине которой стоял Черный идол... Игнат, видимо, что-то увидев в довольно высокой траве, побежал и, добежав до идола, упал на колени, обхватив голову руками... Солнце, слепившее мне глаза, мешало понять, что же там происходит, но во рту, почему-то появился омерзительный привкус железа. Если можно назвать мое неловкое ковыляние бегом, то я побежал, и на расстоянии дюжины шагов увидел, что идол изменился... Он был наискосок, до самого низа, словно расколот ударом топора, а около него лежал Игнат, укрывая своим могучим телом что-то под собой. Спина его беззвучно вздрагивала, словно он бился в конвульсии... Огромный рыжий пес остался на границе леса, не решаясь войти на поляну, он сидел, подняв лохматую морду к небу, и выл с таким отчаянием, что по спине у меня побежали холодные капли пота. Я уже все понял, но сознание мое отказывалось воспринимать произошедшее, и я как завороженный остановился рядом с кузнецом, смотря на него отрешенным взглядом. И тут, подняв глаза, я увидел, что из деревянных глаз изувеченного Черного истукана текут прозрачные, самые настоящие слезы... Свет померк в моих глазах...
  
  Володя.
  
  ...За время пребывания в приюте, я полюбил работу с деревом. Самые сложные моменты давались мне легко и без особых усилий, и уже через три года я мог, обходясь самым нехитрым инструментом, создавать такие вещи, при взгляде на которые у некоторых моих преподавателей и товарищей на лицах читался неподдельный восторг, а у некоторых, завистливых и недоброжелательных - откровенная зависть. А я уже твердо знал, что столярное искусство - это мое призвание, да и не умел я ничего другого делать. После окончания, я пошел работать на фабрику, где собирали неказистую мебель, получил комнату в общежитии, и потекли серые трудовые будни. После рабочего дня и все свое свободное время я, из старых досок делал столы, стулья и тумбочки, которые отдавал соседям, практически даром. На мои робкие попытки разнообразить и украсить шаблонную и казенную мебель, выпускаемую на фабрике, мне намекнули, что не потерпят такой инициативы, и, что все мои излишества и украшения никому не нужны, - советский человек не привык к излишествам. Отношения с противоположным полом у меня не складывались, да и не стремился я к этим отношениям, поэтому приобрел славу безотказного трудяги и бобыля, коротая свой век со стамесками и резцами. Иногда я ходил проведать могилу Аннушки. Где похоронены мои родные, я не знал, да и не узнаю, наверное, никогда...
  Но однажды к нам на фабрику прибыла с проверкой какая-то высокая комиссия и директор, лично прибежавший в цех, отозвал меня в сторону и, заглядывая в глаза, быстро затараторил о том, что председателю этой комиссии нужно преподнести подарок, а дарить то, что мы выпускаем невозможно. Так, что мне поручается сделать для него что-нибудь неординарное, со вкусом, так как он слывет тонким, понимающим толк в хорошей мебели человеком. Делать было нечего: отказаться я не мог по определению и, сбегав, домой за своими инструментами, принялся за работу. Стоит отметить, что условия для творческой работы мне создали идеальные, быстро расчистив, заваленную хламом, кладовку, находящуюся рядом со сборочным цехом. Директор предложил, было, мне помощника, но я отказался, сославшись на необходимость того, чтобы меня не отвлекали.
  Взяв на складе самый лучший, из имеющегося в наличии, материал из "личного фонда" директора фабрики. Обратись я к кладовщице с подобной просьбой в другое время - на меня бы посмотрели, как на сумасшедшего.... Я уже видел то, что хотел сделать: резной столик с вычурными, изогнутыми ножками - небольшую, элегантную вещицу.
  Получив материал и неделю в свое распоряжение, я принялся за работу...
  Нет ничего приятнее, чем видеть как под острым резцом из податливого куска теплого и шершавого дерева рождается резная столешница, или спинка стула, вещь, к которой приятно прикасаться и на которую просто приятно смотреть... Все сказанное относится к любому ремеслу, к любой вещи, изготовленной искусными руками мастера и воплотившими в себя его замыслы и фантазии, будь это деревянная мебель, кованые ворота или замысловатый переплет книги....
  Работа спорилась, и к установленному сроку задуманное было воплощено в реальность - посреди кладовки стоял небольшой столик, сверкая свежим слоем мебельного лака.
  О том, понравилась ли моя работа высокому начальству, я мог только гадать, но через неделю меня прямо из цеха вызвали к директору. За его столом сидел человек маленького роста, с седым "ежиком" на голове. Его бесцветные, водянистые глаза, за толстыми стеклами черных роговых очков казались слишком маленькими, но взгляд их был чрезвычайно пронзителен. Френч военного покроя и орденские планки на груди дополняли облик этого человека. Он долго и внимательно смотрел на меня, застывшего, как каменное изваяние у дверей...
  - Вы, Соколов, хороший мастер, - раздался его низкий, с небольшой хрипотцой голос, никак не вязавшийся с его не слишком мужественным обличьем. - Ваша работа была оценена по достоинству и с завтрашнего дня, вы здесь больше не работаете.
  Я бросил взгляд на стоящего рядом директора и поймал и уловил в его глазах искренне сожаление, но происходящее абсолютно не зависело от его желания, а тем более от его мнения...
  - А-а-а..., - я раскрыл рот, чтобы поинтересоваться о месте моей будущей работы, но не терпеливый жест руки и взгляд его маленьких глаз не дали моему вопросу родиться на свет.
  - Завтра к десяти часам утра за вами заедет машина. Ваши обязанности мы обговорим тоже завтра. Одно могу сказать точно, - ваш талант не остался незамеченным и при соответственном отношении к своим будущим обязанностям, вас ждет большое будущее! До завтра!
  - До свидания..., - пробормотал я, спиной открывая двери директорского кабинета и тихонько притворяя ее за собой. За дверями раздался рокот голоса маленького человека, но что оно говорил директору, расслышать было невозможно...
  Я пошел по коридору, не зная, радоваться мне или огорчаться. За столько лет я уже привык к ребятам, работающим здесь, к своему скромному быту, к соседям...Одно я понял точно, что работать я буду по своей специальности, но где? Что я буду делать? На эти вопросы ответов пока не было. Ладно, доживем до завтра...
  
   Георгий.
  
  ...Очнувшись, я обнаружил, что лежу на Ведьминой поляне, в двух шагах от неподвижно лежащего кузнеца. Поднявшись на ноги, я на ватных ногах прошел эти два шага и, наклонившись к нему, дотронулся до его плеча. Кузнец вздрогнул всем телом и медленно повернул голову ко мне... Липкий холодный пот побежал у меня по спине, потому, что на меня смотрели безумные глаза седого, как лунь старика...
  - Возьми, это твое! - прошелестел его, изменившийся до неузнаваемости голос, похожий на шорох осенних листьев, шелестящих от порыва холодного осеннего ветра. - Бери и уходи! - Старик протягивал мне что-то сверкающее, лежавшее у него на ладони. Отведя глаза от нестерпимого блеска, я увидел то, к чему внутренне уже был готов, то, что скрывал под своим телом лежащий кузнец... Возле Черного идола, глядя широко раскрытыми глазами в небо и прижав руки к груди, как будто что-то пряча, неподвижно лежала Ольга... Ее лицо с безмятежной улыбкой на губах, немного побледневшее, не потеряло ни капли своей неземной красоты и у меня на мгновение мелькнула мысль о том, что она просто лежит неподвижно, любуясь бегущими по осеннему небу облаками... Но нет... Надежда, неожиданной молнией блеснувшая во мне погасла и я ощутил ноющую тоску и страшное опустошение. Мою душу, словно выжег смертельный и испепеляющий ветер пустыни, не оставив ничего живого, кроме глухого стука сердца, отдающегося своими ударами в голове, в которой не было уже никаких мыслей...
  - Бери! - Еще раз повторил Игнат, все еще держа на ладони сверкающий предмет. - Из-за тебя погибла Ольга... Из-за тебя... Знала, что не ровня тебе, ни по знатности , ни по положению, ни по богатству... Вот и решила приданное себе справить...- Голос его крепчал, в нем появилась жесткость, явственно звучащий упрек и страшная ненависть... - Зачем я рассказал ей про Идола?... зачем... Не усмотрел...не уберег...
  Он резким движением сунул мне в руку то, что держал на ладони и сказал еле слышным, глухим голосом:
  - Сокровище Идола никому еще не приносило счастья. Теперь оно твое... Твое проклятье... Тот кто дотронулся до него - проклят! Он лишится самого дорогого, что у него есть.... Вот и Ольга... жизни своей лишилась...Доченька... - И из глаз его, покатились светлые слезы, омывая запыленное, почерневшее от горя лицо, изборожденное глубокими морщинами.... Лицо столетнего старца... - Уходи!
  И я ушел..., ничего не видя на пути, не о чем не думая, опустошенный и раздавленный произошедшей на моих глазах трагедией, машинально сжимая в кулаке страшный дар кузнеца...
  Как я добирался до родительского имения я помню не очень хорошо... Спина крестьянина и скрипучая телега, запряженная измученной клячей, да вьющаяся к горизонту нескончаемая лента дороги...
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  Часть 2.
  
  1.
  
  - Вот, посмотри, - низкий голос, похожий на утробное рычание хищника принадлежал мужчине с загорелым, медальным лицом, одетому в дорогой черный костюм. Такие лица можно увидеть на старинных монетах, высокий лоб, гладко зачесанные назад черные, с легкой проседью волосы, нос с небольшой горбинкой и удивительно-синие, чуть навыкате, глаза. Однако, весь его облик, все это внешнее обаяние, непостижимым образом портили тонкие губы и какая-то хищная улыбка, делавшая его похожим на стервятника. - Это, сделанное на компьютере по всем, найденным мной словесным описаниям, изображение "Ангельского Глаза". Даже цвет мы постарались подобрать с максимальной точностью. - И он протянул сидящему напротив человеку в грязном, измятом пальто и надвинутой на глаза шляпе неопределенного цвета листок бумаги.
  - Да-а-а..., - задумчиво произнес тот, - сколько же стоит такой камушек?
  - Он бесценен! - подавшись вперед произнес человек с медальным профилем.
  - У каждой вещи есть своя цена..., цену этого камня ты просто не знаешь!
  - Если этот камень существует, то это самый дорогой в мире бриллиант! Знаменитый синий 42,5-каратный бриллиант "Hope" считается самым дорогим небольшим предметом в мире, его оценивают в 200 миллионов долларов, но этот! По нашим оценкам в нем не меньше 150 карат! Да еще и цвет! Никто не сможет оценить его, пока он не найден, но если мы его найдем, то это будет самая большая мировая сенсация! Она затмит собой все, что происходило в человеческой истории до сих пор! - Его синие глаза приобрели задумчиво мечтательное выражение, а тонкие губы растянулись в самодовольной улыбке.
  Сидящий напротив человек задумчиво вертел в руках листок бумаги и о чем-то размышлял.
  - Да, дело за малым - найти эту сенсацию..., - произнес он задумчиво. - А что у тебя есть в этом направлении? Может это все выдумки? и никакого камня никогда не было? Ведь не может быть, чтобы такой камушек не был внесен ни в один из известных каталогов? У таких камней, как у великих людей - история тянется через века! В мире, в настоящее время существует несколько уникальных по красоте камней, имеющих легендарную историю, являющихся, по сути, достоянием всего человечества. Например, алмаз "КОХ-И-НОР", подаренный монгольскому императору Бабуру в начале 16 века, ценность которого определялась как "сумма расходов, затрачиваемых человечеством за один день своего существования"?
  - Это странная и страшная история! Я бы никогда не узнал о ней, если бы в свое время, учась на историческом факультете МГУ, не собирал бы по архивам материалы о войне 1812 года. Причем не общеизвестные исторические факты, а те, которые были скрыты за формулировкой "отступление русской армии"! Проведу для тебя краткий экскурс в историю: Наполеон во главе 180-тысячной армии переправился на левый берег Днепра с целью выйти в тыл русским войскам, овладеть Смоленском и отрезать русские армии от Москвы. Упорная оборона отряда Д. Неверовского задержала французов на сутки. 4 августа русские войска, численностью до 15 тысяч человек отразили первые атаки французов на Смоленск, а к вечеру 1-я и 2-я армии, почти 120 тысяч человек подошли к городу и расположились на высотах правого берега Днепра. Барклай-де-Толли с целью сохранения армии принял решение оставить Смоленск. Особое мужество и героизм проявили войска, оставленные для обеспечения безопасного отхода основных сил русской армии - 7-й корпус Н. Н. Раевского, 6-й корпус Д. С. Дохтурова, дивизии Д. П. Неверовского и П. П. Коновницына. Потери наполеоновской армии в Смоленском сражении составили свыше 20 тысяч человек, а русской - 10 тысяч человек... Это факты общеизвестные. Во время арьергардных боев под Смоленском 7-й пехотный корпус в армии П. И. Багратиона, под командованием Раевского отбивал ожесточенные атаки французов, давая возможность соединиться армиям Багратиона и Барклая-де-Толли. Так вот, мне в руки случайно попал дневник участника тех событий, графа Георгия Разумовского. Вроде бы обыкновенные мемуары, написанию которых предавались на старости лет все русские вельможи, дворянское детство, служба в армии... Но! Он был участником тех боев под Смоленском, получил тяжелейшие ранения и чудом попал в глухую деревеньку в смоленских лесах, где дочь местного кузнеца вернула его к жизни. А потом, он описывает совсем уж невероятные вещи! Недалеко от деревни была поляна, на которой стоял старый, почерневший от времени деревянный идол, наверное, оставшийся еще со времен языческой Руси. И под этим идолом хранился огромный бриллиант, небесно-голубого цвета, владельцем которого он, по трагической случайности и стал! Он довольно подробно описывает этот камень, такого нельзя нафантазировать! Хотя, честно говоря, у меня сложилось впечатление, что он был немного не в себе, этот граф. Он пишет, что этот камень принес ему страшные несчастья! В 1814 году все имение его родителей, под Москвой, сгорело в ужасном пожаре и в огне, по случайности уцелел только он, флигель, в котором он жил, абсолютно не пострадал от пожара... Это была последней записью в дневнике. После этого граф ушел в монастырь, где и окончил свой жизненный путь в молитвах и послушничестве.
   - А камень? Где остался этот камень? он же не мог взять его с собой в монастырь? Тогда бы судьба его не была столь туманна? - глухим голосом спросил его собеседник, не отрывая глаз от листка бумаги.
   - Камень..., знаешь, что меня больше всего поразило в его дневнике?! Когда я его читал, у меня появилось ощущение, что граф одновременно больше всего на свете любил этот камень и ненавидел его! "Сокровище Идола никому еще не приносило счастья. Теперь оно твое... Твое проклятье... Тот кто дотронулся до него - проклят! Он лишится самого дорогого, что у него есть....", - эти слова были последней фразой его дневника!
   - Чушь какая-то! - оторвав взгляд от рисунка, сказал человек в шляпе. - Все камни, равно как и иное богатство, доставляют человеку определенное беспокойство за их сохранность. Только об этом болит голова у богатых! А это - мистика! Идол, проклятье! Человек сошел с ума от пережитого несчастья, имение сгорело, родители погибли...! А, что было дальше-то? Прошло почти двести лет, и эти годы камень мог побывать где угодно! Может, граф бросил его в колодец, который потом засыпали, и все!?
   - Нет, не все! Со студенческих лет, прочитав дневник графа, я стал, одержим мыслью, найти этот камень! Найти, во чтобы-то не стало!
  - Граф пишет, что сразу по возвращении в имение, он, за огромные, по тем временам деньги, заказал умельцам-краснодеревщикам в Москве письменный стол с особым секретным отделением и лучшим по тем временам английским замком, ключ от которого постоянно хранил при себе. Он наверное и в монастырь ушел с этим ключом на шее... Так вот, свое проклятое сокровище он поместил внутрь этого отделения и никогда больше не прикасался к нему!
  - Ну и что?! - человек в шляпе недоверчиво махнул рукой. - Стол этот давно пустили на дрова!...
  - Да нет же! Слушай дальше! - нервно перебил его рассказчик. - Такая дорогая вещь не могла просто так пропасть! я не знаю всю судьбу этого стола, но через сто с лишним лет, после революции, стол этот оказался на даче в подмосковном поселке Урвиха, куда его привезли вместе с другой национализированной мебелью и предметами интерьера, изъятыми у низверженной буржуазии! И что самое интересное - камень был внутри! На том самом месте, куда положил его граф!
  - Такое ощущение, что ты сам все это видел! - не срывая насмешки, воскликнул человек в шляпе. - Это то ты откуда узнал?!
  - Э-э-э, брат! Я же сказал тебе, что стал буквально бредить этим камнем! Я даже название ему придумал: "Ангельский Глаз"! Наверное, у ангелов на небесах глаза такой же неземной красоты! Я пятнадцать лет не оставлял надежды отыскать ниточку, которая приведет меня к потерявшемуся следу! Пятнадцать лет каторжной работы в архивах! - В синих глазах говорившего на мгновение зажглась искорка безумия, присущая всем людям, одержимым манией коллекционирования. - Все это время я жил словно во сне, делал карьеру, завел семью, ел, спал... Но не на минуту меня не оставляла надежда найти его! И я его почти нашел!
  
  2.
  
  Низкие серые тучи быстро бежали по осеннему небу. Ветер немилосердно трепал ветви деревьев, срывая с них последние, желтые листья и гнал их по земле, пока они, намокнув, не застревали в дорожной грязи. На черной земле убранного огорода в кучах потемневшей ботвы перед стайками и амбарами сосредоточенно копошились куры, изредка издавая свое "ко-ко-ко" и хлопая крыльями. Во дворе маленького бревенчатого домика, поросшем низкой, мягкой травой с кое-где вытоптанными проплешинами, на лавочке, а точнее на темной доске, положенной на два кирпича, сидел старик. Он смотрел в небо, щуря подслеповатые глаза, по-стариковски водянисто-голубого цвета. На крышу амбара с шумом села большая ворона и склонив голову набок, скептически разглядывала двор. Из будки, гремя цепью, лениво вылез старый рыжий пес, уныло обнюхал пустую миску, печально взглянул на старика и, словно обидевшись, полез обратно.
  На крыльцо под крашеным досчатым навесом вышел мужчина в кожаной куртке, наброшенной поверх синего спортивного костюма. Он подошел и сел на лавку рядом со стариком, достал из кармана сигарету и закурил, откинувшись к стене. Его лицо выражало крайнюю степень блаженства.
  - Жаль, что я раньше к вам не выбрался, летом, - сказал он. - Лес, грибы, ягоды... С покосом бы помог управиться.
  - Да какие сейчас грибы! - ответил старик. - На корню червивые. Да и мало их стало, не то, что в прежние времена! Все эта ГЭС... Леса гниют, климат меняется... Испоганили природу!
  - Везде так! Человек - царь природы! только долго ли будет царствовать с таким отношением!?
  - Это точно..., - старик грустно вздохнул и, подняв руку, на которой не было кисти, культей потер седую голову.
  Мужчина, не поворачивая головы, спросил:
  - Грустный ты стал..., болит что-то? Или просто осень?
  - Поживи с мое... Знаешь, летом ко мне приезжал один человек. И рассказал мне одну очень странную историю. Ты же знаешь, как я потерял свои руки? Я тебе рассказывал, но послушай еще раз!
  Мужчина молча закурил еще одну сигарету и нахмурился...
  - В январе сорок пятого, во время Висло-Одерской операции в одном из боев я был тяжело ранен в грудь. Шрамы ты еще мальцом разглядывал.... В госпитале в Польше провалялся 2 месяца, на поправку пошел.... Весна уже вовсю в свои права вступила, деньки солнечные..., птички... С ребятами, кто уже ходить мог, на прогулки к реке ходили, - речка метрах в ста от госпиталя текла.... И вот в одну из таких прогулок, под берегом кто-то из ребят нашел гранату немецкую..., "колотушку" на деревянной ручке длинной. Кольцо выдернул и бросил подальше..., все упали на землю. Десять секунд прошло, двадцать - не взрывается! Стали, потихоньку подниматься... Сережка-танкист осторожно подошел к ней, поднял и бросил еще раз. Опять не взорвалась! Тут уже всех, как ребятишек, азарт заел: бросились к ней наперегонки. Я добежал первым, поднял ее и, размахнувшись бросил... Очнулся на госпитальной койке... без рук... Она, зараза в воздухе передо мной рванула... Мне кисти отрезали, а ребят осколками посекло... . - Он тяжело вздохнул, и утер культей набежавшие на глаза слезы. - Я тебе это к чему рассказываю: приезжал летом ко мне человек из Москвы. Историком представился. Рассказал мне, что в архивах нашел историю моего ранения, а еще - что знает, отчего все именно так случилось.... Знаешь ты, что работал я до войны столяром-краснодеревщиком, сначала на фабрике, а потом в мастерской закрытой. Мебель старинную реставрировали, которую привозили из апартаментов чиновников партийных... Им же на заказ новую делали, под старину... Любил я свою работу, ничего у меня в жизни больше не было! Заходишь, бывало в мастерскую - деревом пахнет, лаком... Да и с бабушкой твоей там же познакомился, она заказ от какого-то начальника привозила. И вот, однажды, в тридцать девятом, привезли нам на реставрацию стол старинный письменный, тяжеленный! Из красного дерева сработан был, ему больше ста лет было, а сохранился почти, как новый, только лак кое-где поободрался. Да больно диковинно сделан был, к нам такой старинной мебели и не привозили никогда! Стал я его осматривать, ощупывать, да и нашел панельку секретную, на хитрой пружине, а за ней дверца железная с врезным замочком - тайник. Неделю я бился над этим замком! Все перепробовал, оставалось только высверлить, что я сделал. Открыл, а там сверток! Тряпица вся истлела, в пыль рассыпалась, а в ней - камень завернут был, синий бриллиант размером с голубиное яйцо! Я такой красоты отродясь не видел! Огнем горит, на гранях пламя переливается - глаз не отвести! Налюбовался я, а потом задумался, куда девать-то его? Куда???? Я хоть в камнях не понимал ничего, но смекнул, что камушку цена - то огромная! Но не продашь его, некому, сразу звон пойдет, а узнает кто - сразу спросят - где взял?! да еще и посадят, то сразу не сдал, куда следовало!
  Решил спрятать его в кладовке, где материал лежал, пока не найду более подходящего места. Вынимал, когда один был, любовался... А так и подмывало ребятам рассказать про находку, но как будто держало что-то... А москвич приезжий сразу сказал, что знает, про то, что я камень нашел. Откуда - не пойму!? Ни одной живой душе не говорил... Всю жизнь молчал... А еще рассказал странную историю, про какого-то графа, который этим камнем владел... И несчастье с ним произошло, - вся семья в огне сгорела... Сказал, что проклят камень этот, кто владеет им - теряет самое дорогое... И поверил я ему! Оттого, что тоже, самое дорогое потерял - руки свои!!!
   И старик смолк, сгорбившись, прижав к лицу изуродованные руки. Только спина его под теплой телогрейкой мелко-мелко вздрагивала...
  
  
  3.
  
  Стоял один из последних, теплых и солнечных осенних дней, когда солнце, как будто вспоминает о том, что впереди долгая, снежная зима, и дарит людям свое тепло, пытаясь согреть, как бы про запас. Редкие белые облака парили высоко в бледном осеннем небе, и даже уличный шум и рев множества автомобилей, несущихся сплошным потоком по центру Москвы, не портил радостной картинки не по-осеннему теплого солнечного дня.
  Человек в помятом плаще и шляпе, надвинутой на глаза, выйдя из большого серого здания на Лубянской площади, спустился в метро и через десять минут сидел в небольшом тихом кафе. Перед ним лежала газета и стояла чашечка горячего кофе, который он не спеша, отхлебывал, не спуская глаз с входной двери. У него было круглое лицо с широким мясистым носом и глубоко посажеными глазами, цвет которых определить с первого взгляда было невозможно, но смотрели они настороженно, как будто из укрытия и от этого взгляд был неживым и холодным. Также, отталкивающее впечатление производили красные мясистые губы, блестевшие, словно были постоянно испачканы жиром.
  Наконец, дверь, распахнувшись в очередной раз, впустила внутрь высокого, худого человека в черном кашемировом пальто. Он подошел к столику, за которым сидел человек с газетой и сел напротив.
  - Что за срочное и неотложное дело, о котором нельзя сказать по телефону?! - раздраженно сказал вошедший. - Сколько раз я тебе говорил, что личные встречи могут быть только вместе с остальными на наших собраниях! Там можно было все и обсудить!
  - Простите, Николай Сергеевич! - виновато ответил человек в шляпе, - но дело, на мой взгляд, очень серьезное и промедление, как говорил вождь мирового пролетариата, смерти подобно!
  - Ты еще и шутишь?!
  - Нет, что вы, до шуток ли мне!?
  - Тогда говори Игорек, а то времени в обрез, через час совещание у шефа, а опаздывать никак нельзя...
  Человек в шляпе суетливо схватил со стола газету, вынул заложенный между страниц листок бумаги и протянул его через стол.
  - Что за бред?! - глядя на листок, произнес Николай Сергеевич, - Если это шутка, то она чрезвычайно глупа! Камней, таких, какой изображен здесь, в мире не существует! Это - плод чей-то воспаленной фантазии!
  - Я понимаю ваше недоверие, потому, что сам сначала не поверил в это, но выслушайте то, что мне удалось узнать...
  
  Через десять минут человек в шляпе закончил свой рассказ и откинулся на спинку стула, глядя на собеседника. Тот молча рассматривал листок бумаги, лежащий на столике пред ним. Наконец, спустя несколько минут, он заговорил, и в его голосе зазвучала легкая хрипотца:
  - Даже если предположить, что камень в два раза меньше чем его описали, то все равно - это сокровище, равного которому на земле нет! - он помолчал еще немного, видимо думая, что еще добавить. - А-а-а... кто этот историк, который раскопал всю эту невероятную историю? Придумать такое, даже обладая очень хорошим воображением, довольно сложно..., как ведь все срослось! и граф этот... и столяр-калека.... А как ты думаешь, камень еще там, где столяр его спрятал?
  - Ну, вероятность процентов девяносто..., все могло произойти... больше полувека прошло!
  - Достать его оттуда будет очень не просто..., даже при наших возможностях.... Хотя..., - он опять задумался, потом нервным движением вскинув руку, посмотрел на часы. - Уже опаздываю! Ладно, ты пока не суетись, присмотри за этим профессором, чтобы дров не наломал, а я что-нибудь придумаю. Лежал этот камушек пятьдесят лет - полежит еще некоторое время! Если он, конечно, все еще там...
  И не попрощавшись, он поднялся из-за столика и быстро пошел к выходу, все еще держа в руках листок бумаги. Около дверей он на секунду задержался, суетливо свернул бумагу и спрятал ее во внутренний карман серого костюма. А человек в шляпе остался, неподвижно сидеть за столиком, глядя на чашку с остывшим кофе. Минут через пять, словно очнувшись ото сна, он оглянулся вокруг себя, встал и, оставив на столике деньги за кофе и ненужную газету, вышел на залитую солнцем улицу.
  
  4.
  
  "По старосветному Окиян-морю плавало два гоголя, первый - бел-гоголь, другой - черен гоголь. И теми двумя гоголями плавали сам Господь Вседержитель и Сатана. По божию велению, по богородицину благословению сатана выздынул со дна синя моря горсть земли. Из той горсти Господь сотворил ровные места и путистые поля, а Сатана понаделал непроходимых пропастей, ущелий и высоких гор. И ударил Господь молотком и создал свое воинство, и пошла между ними великая война..."
  " 4а-I"
  ...Языки пламени огромного костра, казалось, доставали до звездного неба, освещая неровными сполохами стволы деревьев окружавших огромную круглую поляну. На поляне, в центре которой стоял черный столб, на котором грубо вырезаны черты человеческого лица, под звуки рогов и грохот бубнов, отбрасывая причудливые тени, в бешеном ритме плясали люди. Их лица, освещаемые огнем, в ночной темноте казались кроваво-красными, в руках многих из них были копья и луки. Звериные шкуры, наброшенные на их плечи, в ритме пляске создавали ощущение того, что вокруг костра пляшут не люди, а дикие звери. Поодаль, в тени деревьев стояли два человека - седовласый старец с длинной седой бородой, одетый в шкуру медведя, голова которого, в страшном оскале огромных клыков возвышалась над его головой, как капюшон и юноша, огромного роста, в светлых штанах и стальной кольчуге, одетой поверх белой рубахи. Длинные, светлые волосы, убраны назад и перевязаны вокруг головы кожаным шнурком. Старик стоит, опираясь на кривой, деревянный посох, глаза его полуоткрыты и временами кажется, что он спокойно дремлет. Но это обманчивое впечатление: вот он поднимает свой посох над головой, держа его двумя руками, и все смокает; пляшущие люди останавливаются, глядя на него; и кажется, что даже огонь костра сникает и на время перестает выбрасывать в небо снопы золотых искр. Старик затягивает гортанную песню, изредка притопывая ногой и ударяя посохом о землю. Когда его песнь смолкает, из темноты на поляну выходят три женщины в темных одеяниях, одна из которых несет на руках черную курицу, вторая ведет на поводу черную овцу, а третья - черного теленка. Они подходят к небольшому деревянному помосту перед столбом, почти невидимому из-за огромного костра и становятся вокруг него. Старик, легкой, совсем не вяжущейся с его возрастом походкой подходит к ним и в руках него вместо посоха появляется нож с широким лезвием. Он берет у первой женщины курицу и с громким восклицанием перерезает ей горло, направляя струю крови в углубление, вырезанное в середине помоста и отдает мертвую курицу обратно женщине, которая отходит назад, ближе к стоящей толпе. Тоже самое старик проделывает и с остальной живностью, приведенной на заклание. После чего, потрясая окровавленными руками с ножом, нараспев обращается к деревянному идолу. Затем, он поворачивается к стоящим позади него людям, и что-то говорит им. Концовка его речи утопает в диком, нечеловеческом крике толпы, похожем на боевой клич. Сверкая глазами и потрясая оружием, люди кричат и беснуются...
  
  ...Леонид Дмитриевич - человек с медальным лицом, сидел за кухонным столом, опершись щекой на руку. Взор его был рассеян и полумрак кухни, освещенный лишь уличным фонарем, растворял четкие очертания его лица и фигуры, одетой в толстый махровый халат, полы которого расстегнуты и болтаются, словно сломанные крылья огромной птицы. Он всегда очень долго приходил в себя, возвращаясь из "той", странной жизни - жизни древнего славянского племени. Погружаясь в нее, он терял чувство времени, подолгу замирая в одной позе, глядя на мир остекленевшими, неживыми глазами... и только в его мозгу проносились яркие картины "той" жизни.
  Когда это случилось с ним в первый раз, он уже не помнил, наверное, в один из тех вечеров в "Ленинке", которые он проводил за столом при свете настольной лампы, разбирая замысловатые старославянские буквы. Тогда, в первый раз он испугался - уж очень явственными были ощущения его незримого присутствия на расстоянии тысячи лет от реального времени. Но после привык и постепенно "та" его жизнь, уже не вызывала страха, а только живое любопытство.... Это было, словно он смотрел интересный многосерийный фильм и после окончания каждой серии с нетерпением ждал продолжения.... И сейчас, сидя на темной кухне, он постепенно отходил от увиденного и пережитого; постепенно мозг его заполняли мысли из реальной жизни, в основном тревожные и беспокойные.... И зачем только он связался с этим "скользким чекистом" Игорьком?
  С Игорем Николаевым, тогда еще молодым сотрудником КГБ, он познакомился в самом начале своей ученой карьеры, в те времена, когда в университете проводилась планомерная работа по выявлению и "публичному наказанию" инакомыслящих студентов. А исторический факультет, в силу своей специфики, давал молодым людям обильную пищу для размышления, и их собственные выводы из имеющихся в их распоряжении исторических фактов, не всегда совпадали с официальными..., о чем, по молодости лет, они иногда неосторожно говорили вслух.... И вот в один из дней, именно такое неосторожное высказывание подающего большие надежды четверокурсника и свело Николаева с Леонидом Дмитриевичем. Студента, несмотря на блестящие характеристики, отчислили, а молодой чекист стал захаживать на приватные беседы к преподавателю: поразнюхать, повыспрашивать.... Потом он куда-то надолго пропал, и появился вновь два года назад, придя в университет в измятом плаще и шляпе, надвинутой на глаза, под которой, должно быть, скрывал раннюю лысину и которую никогда не снимал, даже за едой.... Но изменился он, не только внешне: в разговорах "блюстителя безопасности государства" появились, ранее ему не свойственные, вольности и рассуждения об "исторической несправедливости" и "идеях всеобщего равенства". Он все также работал в изменившем название учреждении на Лубянской площади, а произошедшие в нем изменения Леонид Дмитриевич отнес к новым демократическим веяниям и свободе слова, которая теперь коснулась, в какой-то мере, даже оплот того, тоталитарного режима.
  
  5.
  
  - Ну, заходи Сергей, заходи! Как отдохнул? Хотя, отдыхать - не работать! - невысокий, крепко сбитый человек в форме полковника милиции, улыбаясь, вышел из-за большого письменного стола, заваленного бумагами. - А у нас все по-прежнему! Никаких изменений - тонем в бумажном море! - он показал в сторону своего "бумагосборника". - Так, что включайся в работу, хотя, сам знаю, первую неделю - будет тяжко втягиваться!
  - Нормально отдохнул, выспался хоть вдоволь! Что еще в деревне делать? Спишь да ешь! - ответил вошедший.
  - Как дед поживает? - спросил полковник, опускаясь в мягкое черное кресло с высокой спинкой.
  - Жив-здоров слава Богу! Спасибо! Мы в его возрасте такими не будем, да и доживем ли! Шутка ли - восемьдесят шесть уже стукнуло!
  - Да-а-а, были люди в наше время! - полковник опять улыбнулся.
  - Дмитрий Владимирович, а сейчас, за что вперед хвататься?
  - Сейчас..., - полковник на секунду задумался, - через две недели первенство ГУВД по стрельбе, так, что ты съезди в Мытищи, посмотри там все, определись.
  - Понятно. Машину, когда можно будет взять? - спросил Сергей.
  - Да хоть сейчас бери!
  Из кабинета начальника Сергей вышел, все еще продолжая улыбаться. Полковник Соловьев умел разговаривать с подчиненными, и при общении с ним создавалась иллюзия равенства. Он никогда не повышал голоса, даже когда делал подчиненным выволочку, и принадлежал к той категории начальников, с которыми работать было просто и приятно, а самое главное - понятно, потому, что он никогда не ставил перед подчиненными задач типа: "Пойди туда, не знаю куда...". Сергей открыл дверь на лестницу, вышел на площадку, где стояла пепельница, закурил и задумался.
  Разговор, который состоялся с дедом перед самым отъездом, оставил на душе неприятный осадок и каким то шестым чувством Сергей испытывал чувство непонятной тревоги. В этой, почти невероятной истории с камнем, было что-то мистическое, да и визит незнакомого человека, представившегося историком.... За тридцать пять прожитых лет в жизни Сергея случалось многое, но все, что случалось - влезало в рамки обыденной и привычной жизни: школа, армия, школа милиции, работа в различный подразделениях.... Все было понятно, хотя может не всегда и просто, а сейчас..., хотя собственно, что изменилось? Ничего! Он вышел после отпуска на работу, жизнь продолжается своим чередом, сейчас он возьмет машину и поедет на стрельбище, посмотрит, все ли готово к проведению соревнований..., а потом домой и завтра снова на работу.... Ладно, надо выбросить этот вздор из головы и включаться в работу. Он затушил сигарету, и пошел к себе в кабинет, где кроме него было еще два человека, занимающихся боевой и физической подготовкой сотрудников столичной милиции.
  
  6.
  
  Поздним осенним вечером к широкому крыльцу огромного дома, больше похожего на дворец, в одном из подмосковных дачных поселков, вереницей подъезжали автомобили, выпускавшие из своих железных чрев людей, которые поднимались по ступеням и мимо двух охранников в черных плащах, стоящих у высокой двухстворчатой входной двери, проходили внутрь. За дверью, в полумраке холла каждый из них тихо говорил что-то стоящему, рядом с еще двумя охранниками в черных костюмах, пожилому человеку с ежиком седых волос на крупной голове, которую словно для смеха посадили на щуплое тело, облаченное в смокинг, и, сняв верхнюю одежду, поднимались по широкой мраморной лестнице с перилами наверх. На втором этаже располагался большой круглый зал с высоким потолком черного цвета, подсвеченным с краев тусклыми желтыми лампами, скрытыми в стенах. Сами стены были задрапированы черным шелковым материалом, колыхавшимся от сквозняка. На полу лежал прямоугольный красный ковер с замысловатым орнаментом, в центре которого была выткана пятиконечная звезда. У стены, напротив дверей, на возвышении из двух ступеней находилось сооружение похожее на алтарь, на котором была изображена сияющая дельта, в середине которой еврейскими буквами было написано имя Иеговы. В зале уже находились, тихо переговариваясь между собой около двадцати человек, одетых преимущественно в черные костюмы и черные же рубахи. Среди них был и Игорь, одетый, как и все в черное, но на это раз без шляпы, которую, вероятно, оставил внизу. Его голова круглой формы была украшена венчиком редких черных волос, обрамляющих блестящую лысину, матово блестевшую в полумраке зала. Он что-то вполголоса обсуждал с тучным мужчиной, похожим на кота наевшегося сметаны, потому как лицо его выражало именно такую степень блаженства. Сходство это дополняли движения толстяка, плавные и неторопливые.
  Прошло около получаса, и в тот момент, когда в доме раздался мерный бой часов, возвещавших о том, что наступила полночь, все голоса смолкли и головы повернулись в сторону двери, которая открылась, пропуская в зал двух человек. Один из них, одетый в черный костюм вел за руку второго, на глазах которого была черная повязка. Остановившись у двери, первый выпустил руку второго и развязал ему глаза. Тусклый свет зала, видимо показался тому слишком ярким и он на несколько мгновений зажмурился, прикрывая глаза ладонью, а когда открыл их, то с удивлением обвел взглядом зал и людей смотревших на него. Он ступил на начертанные знаки на ковре и в сопровождении спутника подошел к возвышению с алтарем, на котором стоял уже человек в черной хламиде и в черной, круглой шляпе на голове. Он держал в руках толстую книгу, а полы его одеяния топорщил висящий под ним меч, ножны которого выглядывали из-под балахона.
  - Подойди ко мне! - обратился он к человеку, стоящему внизу, перед алтарем.
  Тот, пройдя две ступени, остановился перед говорящим и испугано и вопросительно посмотрел на него.
  - Вступая в Великий Орден Братства, ты должен принести клятву перед лицом всех своих будущих братьев. В случае измены, свою душу, ты предашь вечному проклятию, а свое тело - смерти от суда братьев. - И он протянул ему книгу, которая оказалась Библией и пергаментный свиток, скрепленный печатью в виде пятиконечной звезды. Затем вынул из ножен короткий, узкий меч и тоже подал его посвящаемому. - Читай!
   - Клянусь, во имя Верховного Строителя всех миров, никогда и никому не открывать, без приказания от ордена тайны знаков, прикосновений, слов доктрины и обычаев масонства и хранить о них вечное молчание. - Голос его предательски дрожал. - Обещаю и клянусь ни в чем не изменять ему ни пером, ни знаком, ни словом, ни телодвижением, а также никому не передавать о нем, ни для рассказа, ни для письма, ни для печати или всякого другого изображения и никогда не разглашать того, что мне теперь уже известно и что может быть вверено впоследствии. Если я не сдержу этой клятвы, то обязуюсь быть подвергнутым следующему наказанию: да сожгут и испепелят мне уста раскаленным железом, да отсекут мне руку, да вырвут у меня изо рта язык, да перережут мне горло, да будет повешен мой труп посреди ложи при посвящении нового брата, как предмет проклятия и ужаса, да сожгут его потом и да рассеют пепел по воздуху, чтобы на земле не осталась ни следа, ни памяти изменника.
   Во время чтения в зале стояла такая тишина, что было слышно, как шелестит черная драпировка стен. Собравшиеся, с благоговением слушали текст страшной и древней масонской клятвы, вспоминая, быть может, как каждый из них, кто-то раньше, а кто-то позже произносил те же самые слова.
  Человек в круглой шляпе принял из рук уже посвященного брата свиток, библию и меч и вышел в маленькую дверцу, скрытую за драпировкой. Через минуту он вернулся обратно, неся в руках белый кожаный фартук, серебряную лопаточку и пару белых рукавиц.
  - Вручаю тебе этот фартук, как знак того, что ты вступил в братство каменщиков, созидающих Великий Храм человечества, неполированную лопаточку, ибо отполирует ее употребление при охранении сердец от нападения от расщепляющей силы и пару белых рукавиц - в напоминание того, что лишь чистыми помыслами, непорочною жизнью, можно надеяться возвести Храм Премудрости!
  Вновь посвященный принял все из его рук, и спустился с алтаря вниз, где его сдержанно поздравили все присутствующие.
  Игорь, тоже пожавший руку новичку, отделился от основной массы людей и подошел к алтарю, на котором все еще стоял человек в круглой шляпе. Он спустился вниз, снял шляпу и подошел к Игорю, протягивая ему руку.
  - Здравствуйте, Николай Сергеевич, - сказал Игорь, почтительно пожимая протянутую ему руку...
  
  7.
  
  "...Старцы старые...
   Колят, рубят намертво
   Весь живот поднебесной.
   На крутой горе, высокоей,
   Кипят котлы кипучие.
   В тех котлах кипучих
   Горит огнем негасимым
   Всяк живот поднебесной.
   Вокруг котлов кипучих
   Стоят старцы старые,
   Поют старцы старые
   Про живот, про смерть,
   Про весь род человечь.
   Кладут старцы старые
   Всему миру животы долгие.
   Как на ту ли злую смерть
   Кладут старцы старые
   Проклятие великое..."
  
  ...Уже затухающий костер, дышит жаром ярких углей. Над ним, подвешенный на толстой перекладине, которая лежит на воткнутый в землю рогатинах, висит большой котел. С каждой стороны по две. Поляна уже освещена желтым светом факелов, визуально отодвинувших темноту леса. Вокруг костра сидят мужчины и женщины: мужчины в кольчугах и шкурах, а женщины в нарядных расшитых сарафанах, с длинными рукавами. Рядом с ними лежат деревянные и глиняные миски и деревянные ложки. Около котла стоит старик в шкуре медведя и посохом помешивает варящееся в нем мясо, принесенных в жертву животных. Он изредка что-то достает из мешочков, висящих у него на поясе, и шепотками бросает в кипящий котел, бормоча вполголоса какие-то слова. Наконец, он громко произносит несколько слов, берет лежащую на земле ложку и, зачерпнув варево из котла, подходит к деревянному идолу. Он опять что-то восклицает и прикладывает ложку к вырезанным губам идола. Жирное варево течет вниз и впитывается в землю. Старик отходит к котлу, где уже две женщины большими черпаками разливают горячее варево по мискам и когда все миски оказались наполненными, старик берет в руки свою и произносит несколько слов, обращаясь к идолу. Последние его слова все повторяют хором, поворотившись к идолу. Затем все неспешно начинают есть, стуча деревянными ложками о края мисок. Когда последний из сидящих поставил свою миску на землю из котла достали мясо и разложили на широкой деревянной доске. Достав свой нож с широким лезвием, которым он перерезал горло животным у жертвенника, старец приступает к разделке мяса, лучшие куски которого достаются мужчинам, а те, которые похуже - женщинам. Обглоданные дочиста кости складывают обратно в котел, а затем их высыпают на землю перед идолом... После сытной трапезы все встают и уходят с поляны в темноту леса, освещая свой путь огнем горящих факелов. И лишь старик остается на пустой поляне, на которой лежит гора костей, освещаемая рассеянным светом потухающего костра...
  
  - Леня, ты что спишь? - спросила его жена. А он и не заметил, как она вошла в кабинет, по стенам которого стояли высокие книжные шкафы до отказа забитые разнокалиберной литературой. Здесь были и толстые старинные фолианты в сафьяновых переплетах, и тоненькие, затрепанные брошюры. Библиотеку свою, Леонид Дмитриевич начал собирать еще в студенческие годы и никогда не упускал случая покопаться в букинистических магазинах и на книжных развалах. Много книг досталось им после смерти отца Ларисы, крупного партийного чиновника. С Ларисой Леонид Дмитриевич познакомился в первый день своей работы в университете, когда молоденькая студентка первого курса юридического факультета, увидела молодого и красивого преподавателя и влюбилась в него без памяти. Жену свою Леонид Дмитриевич, не то чтобы не любил..., с ней ему было удобно.... В прежние времена, когда ее отец был еще в расцвете сил и служебного влияния, это решало все возникающие проблемы, в том числе и бытовые. Большая, хорошая квартира на Кутузовском, материальная поддержка молодой семьи. В общем, о хлебе насущном голова у Леонида Дмитриевича не болела никогда. А сейчас Лариса преуспевающий адвокат, со своей известной конторой и щедрыми клиентами, так что он может спокойно заниматься своей наукой, не вспоминая, когда в университете дают зарплату.
  О "той" своей жизни Леонид Дмитриевич жене никогда не рассказывал. Зачем? Вряд ли она поймет его, да еще и посоветует обратиться к психотерапевту, чтобы вылечить "раздвоение личности".
  - Да, дорогая! Читал и задремал, - ответил он жене.
  - Иди-ка ты спать, второй час ночи уже! - сказала она и вышла из кабинета, оставив его одного со своими невеселыми мыслями.
  От Игоря, после того разговора, не было никаких известий, он не звонил и не появлялся, а его домашний телефон отвечал долгими гудками. Леонид Дмитриевич сейчас работал в закрытых партийных архивах, точнее с теми материалами, к которым смог получить допуск. Но ясности все равно не было... Поездка к старику в глухую сибирскую деревню, тоже не ничего прояснила, - точного места старик не сказал, сославшись на время и плохую память..., но что-то подсказывало Леониду Дмитриевичу, что сказал далеко не все, что знает. Когда он рассказал об этом Игорьку, тот неопределенно промычал что-то и записал адрес старика в свой блокнот. Вот это, то и тревожило больше всего! А если Игорю удастся его разговорить и он узнает точное место?! Тогда надежда найти камень становиться совсем уж призрачной: из своих цепких лап чекист камень не выпустит.... И зачем он тогда, поддавшись минутному порыву, все ему выложил? Можно было поискать другие варианты: старых друзей тестя или через университетские связи.... Ладно, будем надеяться, что все получиться так, как он задумал и тогда...! От этого "тогда" у Леонида Дмитриевича по всему телу прошла сладкая истома; это заманчивое "тогда" открывало ему такие перспективы, что хотелось зажмуриться и, как маленькому ребенку, хлопать от восторга в ладоши...
  
  8.
  
  Уже давно стих грохот выстрелов, глушащий даже через надетые наушники, определились победители, которые, получив заслуженные трофеи, разъехались по своим подразделениям, праздновать победу. Уже сметены в кучу стреляные гильзы и убраны мишени. Уже пора было ехать в управление, но Сергей сидел на маленькой, в пять рядов кресел, трибуне для зрителей и задумчиво глядел на кусочек серого неба, видного из-под навеса.
  - Поехали Сереж! - крикнул Стасик, водитель видавшей виды милицейской "девятки", на которой они приехали сюда.
  Сергей поднялся и медленно побрел к выходу, чувствуя, что смертельно устал за день. А ведь только две недели прошло с того момента, как он вышел из отпуска. Он вышел на улицу и сел в машину, на заднем сиденье которой уже сидели три человека из его отдела и о чем-то весело переговаривались.
  - Что ты такой смурной? - спросил Мишка, самый молодой сотрудник отдела, спортсмен - лыжник, пришедший к ним этим летом из "метрополитена", где только числился на службе, тренируясь и выступая за сборные команды этого подразделения по лыжам и легкой атлетике.
  - Да так..., устал что-то..., - ответил Сергей. - Поехали! - сказал он Стасику и снова задумался, глядя на заснеженную обочину дороги.
  В управление приехали уже затемно, почистили и сдали оружие и остатки неизрасходованных боеприпасов, и разъехались по домам. Сергей медленно шел по расцвеченным огнями улицам к метро, мимо него проносились дорогие иномарки, в ресторанах и игровых заведениях начинала кипеть ночная жизнь. Он спустился в метро и, на ходу показав контролеру служебное удостоверение, встал на движущуюся вниз ленту эскалатора. В светлом вагоне все места были заняты, несмотря на довольно поздний час, люди куда-то еще ехали: кто-то домой с работы, кто-то в поисках развлечений. По проходу шла прилично одетая девушка с маленьким ребенком на руках и с жалостливым лицом собирала скудное подаяние от сидящих и стоящих людей. Сергей посмотрел на нее и отвернулся - ему всегда был до боли жалко этих, лишенных детства детишек, которые служили приманкой для сердобольных людей, подающих их "несчастным матерям". Но таковы суровые законы жизни и в нашем циничном мире жизнь человека, взрослого или ребенка, имеет денежный эквивалент, и эти несчастные дети нужны для того, чтобы зарабатывать деньги. Отлаженный, хорошо работающий бизнес...
  
  Думая об этом, Сергей отвлекся на какое-то время от собственных грустных мыслей и, услышав механический голос: "Осторожно! Двери закрываются!...", понял, что проехал свою остановку...
  
  
  9.
  
  - Здравствуй Игорь! - Николай Сергеевич в своей неизменной манере несколько мгновений пристально смотрел в глаза Игорю, затем отвел взгляд и спросил, - что у тебя нового?
  - Выяснил все про старика. Живет один, жена умерла десять лет назад, сын с невесткой погибли в восемьдесят первом - автомобильная авария. Есть единственный внук, Сергей Соколов, майор милиции, работает в управлении физподговки ГУВД. Он недавно был у деда в отпуске, на три недели приезжал.
  - А со стариком еще не беседовали?
  - Нет, я завтра отправлю двух человек, чтобы они не привлекая внимания, потихоньку все выяснили.
  - Ты только с местными не завязывайся, не к чему лишний шум.
  - Хорошо Николай Сергеевич, все сами сделаем! - лицо Игоря, до этого времени серьезное, растянулось в улыбке, обнажив крупные белые зубы.
  - Посерьезнее надо быть! - Николай Сергеевич нахмурился. - А с профессором встречался еще раз?
  - Нет. Мне кажется, что он рассказал все, что знает.
  - Ты вот что сделай, съезди, на квартиру профессора и тихонько посмотри, что у него есть из бумаг. И все бумаги по этому делу забери. Только без шума и глупостей!
  - Понял. Все сделаю как надо. А как с вами связаться по результату?
  - Позвонишь, привезешь бумаги, встретимся. Все, до встречи! - Николай Сергеевич повернулся и скрылся за маленькой дверкой, в которую выходил во время церемонии.
  Пройдя по узкому полутемному коридору, он поднялся по винтовой лестнице и очутился в небольшой комнате, освещенной лишь тремя горящими свечами и огнем из камина. В середине комнаты стояло больное кожаное кресло, в котором, укутав ноги в клетчатый плед, сидел маленький сухой старик с совершенно лысой головой и острым крючковатым носом.
  - Ну, как все прошло? - спросил он тихим надтреснутым голосом, сидя с закрытыми глазами и не поворачивая головы в сторону вошедшего.
  - Как обычно, - ответил Николай Сергеевич, остановившись на пороге комнаты.
  - А кто рекомендовал этого нового профана? - не открывая глаз спросил старик.
  - Рихтовский.
  - А-а-а, банкир.... Что-то он мне в последнее время не нравится. Вести себя стал слишком независимо. Не пристало Брату такое поведение. Что у нас на него есть?
  - Да много чего! Незаконные финансовые операции, отмывание денег...
  - Ты вот что, сделай так, чтобы часть материалов попало в прокуратуру, но только к нашему следователю.... Пусть его немного припугнут...
  - Хорошо, завтра же займусь... То есть уже сегодня. - Николай Сергеевич ответил четко, по военному, не сводя глаз с виднеющейся из-за спинки кресла лысой головы.
  - А что у нас с этим странным камнем, о котором ты мне говорил в прошлую встречу?
  - Пока нет информации о точном месте нахождения.... А без этого, сами понимаете, будет довольно сложно его отыскать... Шуму много.
  - Да... шум поднимется.... а нам он совсем ни к чему! - старик приоткрыл глаза, взял стоящую рядом с камином длинную кочергу и разворошил горящие дрова, которые, разметав сполох искр, затрещали веселее. - Ладно, иди, я буду отдыхать..., а по камушку я переговорю с кем нужно, ты мне только точное место узнай...
  Николай Сергеевич молча вышел из комнаты, оставив старика дремлющим в кресле перед огнем...
  
  10.
  
  "Яко тоя вода чиста, тако будет чисто лице; яко тоя вода чиста, тако будут чисты мысли; яко тоя вода чиста, тако будет чисто имя!".
  
  ...Расположенное среди болот городище: около двух десятков рубленных изб, огороженных низкой оградой, в центре которого находится круглая площадка. Городище окружено двумя концентрическими валами и рвом между ними.
  Высокий, смуглый, черноволосый, обнаженный по пояс мужчина сидел на коленях лицом к Священному Огню, горящему на возвышении в центре площадки на деревянной колоде, обведенной замкнутым кругом, начерченным на земле ножом, который воткнут в землю рядом с колодой. По краям площадки толпятся мужчины, женщины и дети в нарядных одеждах. Старик - жрец, одетый сегодня в белые, длиннополые одежды, стоит за его спиной и трижды взмахивает топором над его головой, стараясь слегка коснуться лезвием волос. Затем он бросает топор на землю за своей спиной. Лезвие упавшего топора указывает на сидящего, и обряд продолжается. Жрец слегка омывает его голову родниковой водой и обносит посолонь по кругу, держа свою правую руку над его головой, затем, осыпает его зерном, делая очистительные движения руками и трижды протяжно возглашает: "Гой!". После этого трижды окропляет родниковой водой лицо, чело и темя неподвижно сидящего человека, негромко произнося при этом какие-то слова. Затем он отрезает прядь волос и кладёт их в огонь, произнося при этом что-то шёпотом. После этого жрец подходит к человеку и громко трижды произносит еще что-то. Затем даёт ему горсть зерна и ковш меду. Мужчина, не слезая с колоды, ест зерно и выпивает мед, поминая предков, под чьё покровительство он теперь переходит...
  
  ...Возвращение из "той" жизни, как всегда было мучительным, и Леонид Дмитриевич долго не мог понять, где же он сейчас находится. А сидел он за рулем своей машины перед подъездом собственного дома. Редкие в этот вечерний час люди, в основном выгуливающие собак, проходили мимо, не обращая никакого внимания на человека, сидящего в машине. Вот прошла с огромным мраморным догом соседка с нижнего этажа, и Леонид Дмитриевич с неудовольствием вспомнил, что, несмотря на хорошую звукоизоляцию, его басовитый лай по ночам доставляет определенные неудобства. Она зашла в подъезд, из которого с громким лаем выскочила светло-коричневая такса и, задрав ногу, намочила столбик, стоящей возле подъезда лавочки. За ней вышла полная дама в норковом манто, держа в руках поводок-рулетку. Она поглядела на машину Леонида Дмитриевича и, разглядев в темном салоне его силуэт, поздоровалась царственным кивком головы.
  Он машинально кивнул в ответ и опять задумался. В голове закружились разноцветные веселые картинки из беззаботного детства: вот он возится с черным толстым толстолапым щенком, который, неуклюже переступая на коротких лапах, пытается укусить его своими острыми молочными зубами. Вот он пьет ароматное парное молоко, которое бабушка только что процедила через марлю и разлила по трехлитровым банкам. Вот лежит, завернутый в огромное махровое полотенце, распаренный после бани, куда ходил с дедом и не долго не мог выдержать жара от раскаленной каменки...
  Леонид Дмитриевич посмотрел на часы. Почти десять. Пора домой. Он посмотрел на темные окна квартиры, жена сегодня задерживается по случаю какой-то презентации, на которые ее, как известного адвоката очень часто приглашали. В первое время они ходили вместе, но постепенно ему надоели эти светские тусовки с фальшивыми улыбками и косыми взглядами и Лариса стала ходить без него, возвращаясь, порой под утро и распространяя приторно-сладкий запах французских духов, смешанный с ароматом алкоголя. И сегодня тоже она вернется поздно, разденется, разбросав вещи по пути следования от входной двери до кровати, ляжет и, отвернувшись, уснет...
  Он поднялся на площадку первого этажа и вызвал лифт. Войдя в прихожую, зажег свет, снял куртку, повесил ее на вешалку и, разувшись, влез в домашние тапочки. Есть не хотелось и он, минуя кухню и столовую, прошел в свой кабинет. Сев за стол он включил настольную лампу, достал из кармана небольшую связку ключей и отпер ящик письменного стола. Сначала он подумал, что открыл не тот ящик, но потом, посмотрев повнимательнее, не поверил своим глазам - бумаг по камню, которые он собственноручно оставлял в ящике - не было...
  11.
  
  ...Посередине большого кабинета были сдвинуты два стола, вокруг которых суетились две женщины в синих милицейских рубахах без погон. Одна резала на деревянной доске колбасу, а вторая раскладывала на пластмассовые тарелочки уже нарезанные кусочки. На столе стояло большое стеклянное блюда, на котором лежали порезанные апельсины и яблоки, стояли открытые пластиковые баночки с готовыми салатами, тарелочки с огурцами и мясной нарезкой. Остальные четыре стола с поставленными на них компьютерами и наваленными бумагами стояли у стен, а стулья были задвинуты под них.
  Сегодня в отделе отмечали день рождения одной из сотрудниц, и как было принято, после работы все оставались на пару часиков, чтобы поздравить новорожденную.
  В кабинет стали подтягиваться сотрудники отдела, кто-то же успел переодеться в гражданское, а кто-то пришел в форме. Наконец пришел и начальник. Полковник Соловьев как всегда лучился улыбкой и добродушием, и, глядя на него, невольно заулыбались и все собравшиеся.
  - Ну-с, начнем! - весело сказал он, театральным жестом потирая руки. - Где у нас виновница торжества?! А-а-а, вот она спряталась! Выходи за поздравлениями! - и он улыбаясь подошел, к смущенной таким вниманием коллег, сотруднице. - Поздравляю с..., - Соловьев выдержал паузу и под одобрительный смех окружающих, завершил, - ...восемнадцатилетием! Будь всегда молодой, красивой, любимой и любящей! - закончил он и протянул смущенной подчиненной конверт. - Здесь небольшая премия, в качестве подарка от коллектива.
  Все наперебой стали поздравлять новорожденную, параллельно разливая по стаканчикам холодную водку и вино и накладывая в "одноразовые" тарелочки закуску....
  
  Веселье было в самом разгаре: голоса зазвучали громче, лица раскраснелись, добрая часть закуски была съедена и только спиртное, как по мановению волшебной палочки появлялось из большого несгораемого сейфа, в котором никогда не переводилось. Кто-то уже звонил домой и сообщал, что задерживается и будет поздно, а разговоры за столом плавно перетекли в обсуждение наболевших служебных проблем. Начальник пил наравне со всеми и его круглое лицо выражало уже высшую степень оптимизма.
  - Ну ладно, всем спасибо! Пошел я..., - полковник окинул всех собравшихся слегка затуманенным алкоголем взглядом, - а вы недолго давайте... и не шумите сильно!
  И он вышел из кабинета. Сергей, как будто решив для себя что-то важное быстрым шагом вышел вслед за начальником и догнал Соловьева в коридоре, уже на пороге его кабинета.
  - Дмитрий Владимирович, можно мне с вами поговорить? - спросил он.
  - Конечно, заходи Сергей! Что случилось? - вся веселость его куда-то растворилась и на Сергея уже смотрели внимательные глаза начальника. - Я заметил, что ты с самого возвращения из отпуска ходишь сам не свой, рассказывай!
  - Понимаете, Дмитрий Владимирович, дело такое, что я даже не знаю с чего начать...
  - Вот и начинай с самого начала, - полковник тепло улыбнулся и отечески потрепал Сергея по волосам рукой...
  
  12.
  
  Выходя из квартиры, Игорь оглянулся по сторонам, с легким щелчком замка закрыл за собой дверь и стал не спеша спускаться вниз по лестнице, держа в руках небольшую спортивную сумку. Одет он был в черную кожаную куртку, черные джинсы и широкую кепку, почти целиком скрывающую лицо. Выйдя из подъезда, он еще раз оглянулся и пошел в сторону припаркованной возле соседнего дома "шестерки", номера которой под толстым слоем грязи были не видны. Вообще-то все эти меры предосторожности были излишни, так как Игорь был почти на сто процентов уверен, что профессор, после того как обнаружит пропажу никуда не побежит.... Разве, что к нему. Но он уже продумал свою линию поведения и знал, что скажет Леониду Дмитриевичу если он начнет предъявлять ему претензии по этому поводу.
  Он сел в машину, бросил сумку на заднее сиденье и выехав со двора, направился в сторону Садового кольца. Машин в это утро было, как не странно, не много и он без приключений доехал до своего дома, загнал машину в ракушку около подъезда и поднялся наверх. Дома он еще раз пересмотрел украденные бумаги, и запихнув половину из них в сейф, вмонтированный в нишу в стене, вторую половину сложил обратно в сумку. После чего Игорь переоделся и приобрел привычный вид полу бомжа, захватив сумку, вышел из дома.
  До здания на Лубянской площади он добрался на метро, по дороге сделав звонок из телефона-автомата и вошел внутрь цитадели государственной безопасности...
  
  13.
  
  ..."В чистом поле, широком раздолье грудь на грудь две силы сходились: бог Семаргл с небесною силою и чудовищный Змей с силой черною. То не огненный вихрь по Земле кружил - то Семаргл с небесною силою шел на силушку Змея лютого!
  Стал Cварожич жечь силу черную, змей топтать-рубить и копьем колоть, а их головы далеко метать в море синее. Нечисть с нежитью сын Свaрога жег, расходясь огнем во все стороны.
  Как подъехал он к Змею лютому, Змею Чeрному, многоглавому. У того-то Змея тысяча голов, у того-то Змея тысяча хвостов. У Cварожича - тысяча очей, тысяча зубов - огненных.
  Завязалась тут битва грозная, собиралися тучи черные. Полыхал-палил Змея Чeрного сын Свaрога и Рода небесного. Обратился Семаргл в ясна сокола, в птицу огнеперую Рарога - падал соколом на врага своего. А Змей лютый сбирал силы черные, тьмою мир застилал и тушил-заливал пламя Вихрем-Стрибогом раздутое.
  И от битвы той затряслась Земля, шевельнулся под ней мощный Юша-Змей, море синее всколыхалось, ужаснулась вся подвселенная.
  Далеко залетел ясный сокол, воронье бия, - к морю синему! И тут сил у него недостало, и померкло тогда Солнце Красное, погрузи лось оно в море темное. Потеснил Cварожича Чeрный Змей, затопил он мглой Землю-матушку. И пошел Cварожич на небеса ко Сварогу небесному в кузницу.
  Полетел за ним лютый Чeрный Змей, он вскричал на всю подвселенную:
  - Покорил я всю Землю-матушку, покорил я всю поднебесную! Был я князем тьмы - ныне буду я всей Вселенной царь!"...
  
  ...Грохот битвы разносился далеко по долине, окруженной с трех сторон лесом. Солнце стояло в зените и на небе не было не облачка и только стая воронья с опаской кружилась на горизонте, как обрывки черной бумаги или, как взвивающийся вверх пепел от горящего костра... В долине, на истоптанной земле, сошлись в рукопашной схватке воины. Блеск их кольчуг, щитов и мечей нестерпимо резал глаза, а над полем битвы поднимались клубы удушливой пыли. Сотни растерзанных, истекающих кровью тел лежали под ногами сражающихся и звон оружия, смешиваясь с ревом разъяренных противников и стоном умирающих уносился к небесам, равнодушно глядевшим на жестокую битву. В центре сражения, на груде тел, яростно бился с наседающими противниками юноша в длинной кольчуге, поверх которой были одеты широкие железные пластины. Он был без шлема, сбитого чьим-то ударом, струйка крови, текущая из раны на голове, заливала его лицо, мешая смотреть. Руки и ноги юноши были облачены в защищающие их доспехи, которые тоже, как и кольчуга, были покрыты кровью и пылью. Его меч мелькал с непостижимой быстротой, сверкая на солнце и отражая многочисленные удары, сыпавшиеся на него со всех сторон. Вокруг него, с глазами сверкающими ненавистью сражались такие же как он, воины, закованные в железо: вот из скопления людей поднимается вверх огромная палица с длинными шипами и опускается на чью-то голову, ломая и подставленный щит, и держащую его руку..., а вот, от страшного удара разлетается меч, раня осколками лицо противника, и вход идут ноги, кулаки, зубы..., сцепившиеся люди катаются под ногами сражающихся, и замирают оба проткнутые могучим ударом короткого копья...
  
  Утро. Серый зимний свет льется из полуоткрытых штор наполняя комнату ощущением промозглой сырости и тоски. Леонид Дмитриевич тяжело открыл глаза: он практически не спал со вчерашнего вечера, лишь иногда погружаясь в тяжелую дрему со странными сновидениями, похожими на сюжеты из "той" его жизни. Ему снилась кровавая средневековая битва... Ночью он несколько раз выходил курить на кухню и пепельница, которая была почти полной, источала специфический аромат. Он сварил себе кофе и с чашкой в руках пошел к себе в кабинет, в котором вчера вечером в отчаянии перерыл все вверх дном пытаясь отыскать пропавшие бумаги. Но их нигде не было.... Он постоянно отгонял от себя единственное здравое объяснение происшедшему, так как сознание отказывалось смириться с мыслью, что он был обманут человеком, которому доверился. Но по логике - все было так, как он себе представлял. Полное отсутствие следов пребывания постороннего человека в квартире, да и еще тот факт, что больше ничего не пропало, хотя в доме было много ценных вещей и денег, спрятанных так, что профессиональному вору не составило бы труда их найти, указывало на то, что приходили исключительно за его бумагами.
  Проходя мимо открытой двери в спальню, он увидел спящую на кровати жену, которая как и ожидалось, пришла домой под утро, и сразу завалилась спать. Так рано после своих вечеринок она никогда не просыпалась. Он прикрыл дверь и вошел в кабинет, в котором царил беспорядок: многие книги из шкафов стопками лежали на полу и на столе, ящики стола были выдвинуты, а на столе горела лампа, которую он вчера забыл выключить.
  Леонид Дмитриевич поставил чашку на стол, отодвинув стопку бумаги в сторону и несколько листов слетели на пол. Он механически поднял их и положил обратно. Потом, наклонившись, стал подбирать разбросанные книги и беспорядочно запихивать их в шкафы. Но это нисколько не волновало его, хотя в прежние времена все книги были строго систематизированы и стояли на определенных местах, в соответствии со своим содержанием.
  Приведя кабинет в относительный порядок, он взял уже порядком остывший кофе и выпил, не почувствовав его вкуса. Его волновало только одно - и он даже не думал о том, как вернуть похищенные бумаги, зная, что это не возможно, да и все эти бумаги он помнил практически наизусть и свободно мог бы восстановить все записи по памяти.... Нет, Леонид Дмитриевич не знал, что же теперь предпримет Игорь, когда у него в руках оказалась вся информация, а не только то, что рассказал ему он...
  
  14.
  
  ...Сергей шел по воскресной Москве. Он абсолютно бесцельно приехал в центр и, поднявшись из душной подземки, мимо газетных лотков, вышел на Биржевую площадь и пошел по Ильинке к Красной площади. Мимо проезжали редкие автомобили, превращая снег на дороге в бурую, жидкую грязь, а он медленно шел, глядя на уже показавшуюся кремлевскую стену и замощенную площадь, блестевшую отполированными за долгие годы булыжниками. Остановившись на углу ГУМа, он огляделся: справа блестели золотом орлы на Историческом музее, слева возвышались купола собора Василия Блаженного. Сергей, мимо него, направился к реке. Остановившись на мосту, он облокотился на парапет и задумался. Внизу, на реке, встал уже первый тонкий лед, но кое-где темнели островки холодной воды. Мимо него проходили люди, направляясь к "сердцу столицы", Красной площади.
  После разговора с начальником, тревога немного отступила, Дмитрий Владимирович внимательно выслушал довольно странный и сбивчивый рассказ подчиненного и помолчав немного, посоветовал не забивать себе этим голову. И сегодня Сергей решил немного развеяться, прогуляться по центру, а вечером заехать за Татьяной и вместе куда-нибудь сходить.
  Задумавшись, он и не заметил как рядом с ним остановился человек в сером пальто и серой шляпе, с маслянистыми чертами лица. Он встал рядом с Сергеем, облокотившись на парапет.
  - Добрый день, Сергей Васильевич!
  - Добрый. А мы разве с вами знакомы?! - спросил Сергей, повернув голову на незнакомца.
  - Заочно - да! Точнее я о вас знаю все..., ну или почти все, а вы обо мне ничего!
  - Очень интересно! И что же вам от меня надо?! Кстати вы что, следили за мной? - изумленный Сергей выпрямился и повернулся к незнакомцу, который продолжал, опершись на парапет, спокойно глядеть на реку.
  - Признаться это было не слишком сложно. Я просто шел позади вас и выбирал момент для нашего разговора, - не поворачиваясь ответил незнакомец.
  - А о чем нам с вами разговаривать? Кстати вы бы могли и представиться! - Сергей вынул из кармана сигареты и зажигалку и закурил.
  - Пардон! Совсем забыл! Игорь Николаев, а вот и мои документы, если любопытно! - и он достав красную книжечку с золотыми буквами на обложке, показал ее Сергею.
  Сергей уже понял, о чем будет с ним разговаривать этот майор ФСБ, одетый как в дешевом шпионском кино, и которому для полного соответствия киношным стереотипам не хватало только черных очков. Неужели вся эта история настолько серьезна, что ей уже заинтересовались доблестные органы госбезопасности.
  - Вы еще не поняли о чем пойдет речь? - спросил фээсбэшник, тоже закуривая.
  - Нет, даже не представляю, чем обязан вашему появлению, очень кстати для меня неожиданному! - Сергей решил немного позлить собеседника и потому, его речь была нарочито вежливой.
  - Не представляете! Какая жалость! - в тон ему ответил Николаев, изобразив на лице искренне удивление.
  - Нет, к сожалению!
  - Очень хорошо! Тогда я немного освежу вашу память!.. - он опять склонился над рекой и глубоко затянулся сигаретой, выпустив струю дыма. - Вы недавно, в отпуске, гостили в Подкаменке у деда. Так?
  - Да, но к чему вам это? Или может ездить в отпуск - уже преступление?
  - Не надо язвить! Все гораздо серьезнее чем вы себе это представляете!
  - Да уж, если моей поездкой в отпуск заинтересовалось ФСБ, то куда уж серьезнее! - и Сергей присел на гранит парапета. По мосту проносились машины. Мимо, о чем-то разговаривая проходили люди.
  - Так вот, я предполагаю, что ваш дед рассказал вам одну весьма занятную историю про свою молодость! - Николаев повернулся и пристально посмотрел на Сергея...
  
  15.
  
  ...Около трех часов дня в кабинет Леонида Дмитриевича вошла Лариса. Она была опухшей от сна в небрежно завязанном, коротком халатике. Открыв дверь, она остолбенело, остановилась в дверном проеме, глядя на царивший беспорядок - такого за годы их совместной жизни она еще не видела. Леонид Дмитриевич неподвижно сидел за столом, на котором лежали стопки бумаг, стояла чашка из-под кофе и горела лампа, глядя на стену.
  - Что случилось Леня?! - встревожено спросила она мужа.
  Но он продолжал сидеть неподвижно. Лариса подошла и дотронулась до его плеча. Ее не удивляло то, что муж был похож на каменное изваяние, очень часто, входя к нему, она заставала его в положении глубокой задумчивости, но в кабинете всегда был строгий порядок, ни одной лишней бумажки или книги, а тут?!
  - Ты что-то искал? - спросила она его.
  И опять никакой реакции.
  - Леня!!!! - в голосе Ларисы зазвучали истерические нотки. - Леня, что случилось!
  Леонид Дмитриевич встрепенулся и посмотрел на жену отсутствующим взором. Постепенно взгляд его начал принимать осмысленное выражение и он поднялся со стула и, ничего не ответив, молча вышел из кабинета.
  Лариса, еще некоторое время в недоумении постояв около стола, еще раз оглядевшись вокруг вышла вслед за ним на кухню, где муж уже варил себе в турке кофе.
  - Что произошло Леня? На тебе нет лица!
  Он молча перелил кипящую, густую, черную жидкость в чашечку, кинул три кусочка сахара и, сев за стол, стал задумчиво помешивать кофе ложечкой.
  - К нам вчера забрались воры, - глухо произнес он, не глядя на нее.
  Лариса, ничего не сказав, вскочила с табуретки и быстро прошла в спальню. Вернувшись она плюхнулась за стол напротив него.
  - Все цело, все драгоценности на месте. Я проверила, шкатулка заперта.
  - Да кому нужны твои побрякушки!!! - Леонид Дмитриевич вскочил из-за стола, опрокинув чашку и кофе дымящейся лавиной разлилось по лакированной деревянной поверхности стола и кафельному полу. Ложка со звоном упала на пол. - Они украли мои бумаги!!!!
  От удивления у Ларисы округлись глаза. Ни разу, за всю их жизнь, Леонид Дмитриевич не повысил на жену голоса, а сейчас он кричал, с ненавистью глядя на нее.
  - Бумаги..., какие бумаги..., - от обиды, она готова была расплакаться и голос ее предательски дрожал. - Леня, объясни по человечески, какие бумаги у тебя украли?!
  Леонид Дмитриевич в бешенстве вышел из кухни и она услышала как он, хлопнув дверью своего кабинета, повернул ключ в замке.
  Обхватив голову руками и абсолютно ничего не понимая, Лариса сидела за столом, глядя на коричневое кофейное озеро и опрокинутую фарфоровую чашку...
  
  16.
  
  ...Игорь сидел за столиком в кафе и вполголоса о чем-то рассказывал сидящему напротив него человеку в сером костюме.
  - Мне не понравилось как он себя вел, Николай Сергеевич. Понимаете, мен показалось, что он все знает, но говорить не хочет!.. - Игорь посмотрел на собеседника и замолк, опустив глаза.
  - Показалось!.. Не хочет!.. Креститься надо, когда кажется! - Николай Сергеевич сердито буравил его взглядом. - Неужели за столько лет работы ты ничему не научился и мне нужно учить тебя как добыть необходимую информацию! Что он конкретно тебе сказал?!
  - Сказал, что дед ничего ему не рассказывал..., - Игорь опять виновато взглянул на него. - Но когда я ему намекнул на камень, я не увидел в нем ни недоверия, ни удивления, ни страха. Он был абсолютно спокоен.
  - Спокоен, говоришь..., - Николай Сергеевич задумался, теребя в руках дорогую перьевую ручку.
  Игорь молча сидел, ожидая когда его собеседник что-нибудь скажет. Разговор с Сергеем ничего нового не дал, и уходя, он оставил его задумчиво глядящим на лед Москвы-реки. Бумаги профессора тоже не внесли никакой ясности и конкретное место до сих пор оставалось тайной, которую хранил только один человек - старик... А может он все-таки рассказал этому менту?.. Но как это узнать? Как к нему подступиться?
  Наконец, Николай Сергеевич закончил манипуляции с ручкой и, положил ее в карман пиджака и придвинувшись ближе к нему, ниже наклонился над столом.
  - Кстати, - произнес он тихо, - а ты мне принес все, что нашел в квартире профессора?
  - Конечно все! - не один мускул не дрогнул на лице Игоря, но внутрь ему, как будто налили жидкого азота. Что с ним будет, если Николай Сергеевич узнает об обмане, он знал прекрасно и перспективы были далеко не радужные...
  - Смотри.... Я побывал в закрытом архиве и выяснил, что все бумаги по этому времени куда-то пропали. Нет там ничего. Так, что по идее, все должно было быть у профессора. Но бумаги не все.
  Игорь сидел, боясь пошевелиться и не отрывал глаз от холодного взгляда собеседника. Он уже пожалел, что поддался минутному порыву и решил оставить себе часть профессорских бумаг, но признаться в этом было совершенно невозможно. С предателями разговор короткий.... И костлявая рука страха сжала сердце Игоря не давая сосредоточиться на том, что говорил его собеседник... Он усилием воли отогнал от себя наваждение и стал внимательно слушать Николая Сергеевича.
  - ...Знаешь, что мы с тобой сделаем?! То есть конечно сделаешь ты!..
  Через пять минут, уже в одиночестве, Игорь обдумывал услышанное. Вообще-то он и сам бы мог предложить то же самое, потому, что других ходов уже не было, но... инициатива - наказуема... Даже, к сожалению, разумная...
  
  17.
  
  ...После воскресного разговора на мосту Сергей поехал домой и отменил все намеченное на вечер. Если его уже вычислили, незачем показывать все свои уязвимые места, одним из которых была его подруга.
  Понедельник прошел как всякий обычный понедельник, в суете и беготне и вечером, возвращаясь с работы он задремал на сиденье вагона метро и опять проехал свою остановку. А за ночь в его голове возник план действий.
  Во вторник с утра он пришел к начальнику, за тем, чтобы попросить неделю отпуска по семейным обстоятельствам.
  - Зачем тебе это нужно!? - голос начальника звенел металлом. - Мы же с тобой обо всем поговорили! Ты что, сам не понимаешь, что все это бред! Ну предположим ты поедешь и дед расскажет тебе обо всем, но дальше то?! Как ты его оттуда достанешь? Как? Ты - простой майор милиции!
  - Нужно сначала узнать место! - Сергей опустив голову стоял перед столом начальника, а он, негодуя, мерил шагами свой кабинет. - А потом уже будем думать как его достать!
  - Глупости все это!
  Сергей ничего не рассказал Соловьеву о воскресном разговоре с фээсбэшником, решив, что так будет лучше. И сейчас стоял и думал - рассказать или не рассказать.... Нет, решил он может после, когда полковник остынет.
  - Товарищ полковник, я поеду! - тихо произнес он не поднимая головы и ожидая услышать продолжение бури. Но к его удивлению, Соловьев подошел к столу, как обычно заваленному бумагами и спокойно сел на стул, пододвинув к себе какую-ту бумажку.
  - Пиши рапорт и езжай! - буркнул он не глядя на Сергея.
  - Я уже..., - сказал Сергей, протягивая начальнику рапорт о предоставлении отпуска.
  Тот, не глядя подписал бумагу и вернул ее Сергею.
  - Смотри, будь осторожен! - недовольно проворчал Соловьев, поднимая глаза.
  - Я всегда осторожен! - Сергей развернулся и направился к двери.
  - То-то оно и видно! - полковник с грустью посмотрел вслед выходящему Сергею, вздохнул и принялся за работу...
  
  18.
  
  ...Игорь вышел из метро "Измайловский парк" и вместе с потоком людей пошел по направлению к рынку. Даже в будний день на рынке было полно народу и торговля шла во всю. Ряды лотков и контейнеров с разношерстным товаром, крики продавцов, грохот огромных телег с коробками и тюками, которые толкали перед собой грязные, оборванные азиаты. Все это напоминало сумасшедший дом и только отсутствие людей в белых халатах, говорило о том, что это самое злачное место в Москве - Измайловский рынок, а в простонародье - "помойка". Здесь можно было купить все - от дешевых носков и любых документов, до автомата, - нужно только знать к кому подойти и, что сказать. Ну и соответственно - иметь необходимую сумму.
  Он прошел по лабиринтам, заваленным тряпьем и остановился у закусочной, из дверей которой доносился, раздражая обоняние, запах жареного мяса, печеного теста и пригорелого масла. Игорь понял, что ужасно голоден, но времени на еду не было, поскольку сегодняшний день его был расписан буквально по минутам и нужно было еще успеть сделать одно очень важное дело. Войдя в закусочную с двумя рядами длинных деревянных столов, со следами разлитого пива и масляными пятнами, за которыми сидели торговцы и просто проголодавшиеся посетители рынка, которые не брезговали окружающей обстановкой, потому, что кормили здесь очень даже прилично, несмотря на непрезентабельный вид заведения. Игорь подошел к стойке, за которой орудовала черненькая быстроглазая девушка в засаленном халате, давно утратившем свой первозданно-белый цвет и молодой кавказец, стоящий у жаровни на которой жалилось мясо для шаурмы.
  - Мне нужен Беслан, - чуть слышно сказал он в ответ на его вопросительный взгляд.
  Кавказец молча вышел в дверь, ведущую в подсобное помещение и оттуда выскочил мальчик лет четырнадцати в вязаной черной шапочке и сером вытянутом свитере и китайский спортивный штанах, протертых на коленках. Он вышел на улицу, вопросительно оглянулся, и махнул грязной рукой, призывая Игоря следовать за ним. Игорь вышел и почти побежал, чтобы не потерять из виду шустрого пацана, который чувствовал себя на рынке, как рыба в воде и ловко пробирался сквозь толпу. Через десять минут бешеной гонки, во время которой Игорь опрокинул какую-то старуху и бессчетное количество раз наступил на чьи-то ноги, они очутились на противоположной стороне рынка, где рядами стояли закрытые контейнеры и было абсолютно безлюдно. Мальчишка подошел к одному из них, постучал и что-то сказал на непонятном языке, видимо отвечая на вопрос невидимого собеседника за дверью контейнера. Через минуту двери со скрипом отворились на ширину достаточную, для того чтобы боком протиснуться внутрь. Игорь, сощурившись, шагнул в полумрак контейнера, а мальчишка умчался обратно.
  Когда его глаза привыкли к слабому освещению, Игорь увидел, что внутри контейнер неплохо обставлен: на полу лежал пушистый ковер, стены тоже были завешены дорогими, толстыми коврами, которые кроме создания интерьера выполняли еще роль звукоизоляции. У дальней стенки стоял большой велюровый диван бежевого цвета, а на полу лежали разбросанные пестрые подушки. На диване сидел человек, лицо которого своей формой напоминало полную луну. Дополняло это сходство то, что голова этого человека была гладко выбрита. Рыжая борода и сверкающие глаза довершали портрет. Одет он был в дорогой костюм синего цвета и черные лакированные туфли. Еще три человека, скорее всего охранники, поднявшиеся на ноги и глядящие с выражением неприкрытой настороженности, стояли рядом с "луноликим".
  - Давно тебя не было! Проблемы? - сказал рыжебородый, не здороваясь и не предлагая Игорю присесть.
  - Да в общем, Беслан, есть маленькая проблема, - ответил он тоже не здороваясь.
  - Так если маленькая - зачем пришел? Сами решить не можете? - в голосе Беслана прозвучала откровенная насмешка, которую Игорь пропустил мимо ушей - не время сейчас обижаться, дело важнее.
  - Не можем, потому и пришел...
  19.
  
  ...Закат догорал и солнце красным угольком тонуло за черной стеной леса. Казалось, что все вокруг кричит о недавней битве: истерзанная, истоптанная земля, покрытая горами обезображенных трупов и разбросанным оружием, тучи воронья и стервятников, кружащихся над долиной и с нетерпением ожидающих начала страшного пиршества.... На небольшом пригорке, недалеко от места сражения сидел юноша в длинной кольчуге испачканной пятнами крови и с перевязанной головой. Он не отрываясь смотрел, как ратники обходят поле битвы, отгоняя наиболее наглых птиц, уже приступивших к скорбной трапезе и выискивая среди груды тел соплеменников, тела которых они бережно относили в сторонку и складывали под присмотр одного из ратников. Вражеское оружие относилось в другую сторону, а тела врагов будут оставлены на месте боя и послужат долгожданной добычей воронья...
  
  ... Второй день Леонид Дмитриевич не мог прийти в себя после обнаружения пропажи. Он не разговаривал с женой, которая уже прекратила свои попытки разузнать, что же украли у мужа и утешилась тем, что больше ничего ценного в доме не пропало, почти не ел и много курил. Он все чаще стал погружаться в "ту" свою жизнь, наблюдая и сопереживая жизнь древнего славянского племени, и все с большей неохотой и нарастающим раздражением возвращался из своих грез обратно. Он не пытался связаться с Игорем, зная, что даже если поймает его, тот все равно "сделает круглые глаза" и ни за что не сознается в своей причастности к похищению документов. Он просто потерял интерес к жизни, то к чему он стремился много лет, огромный синий бриллиант, безвозвратно пропал.... Точнее, даже не камень, а надежда его отыскать... Цель всей его сознательной жизни. А с ней растаяли как дым все воздушные замки, которые он выстроил на зыбком песке под названием жизнь...
  Он позвонил в университет и сказавшись больным второй день почти не выходил из кабинета.
  Вечером, когда быстрые зимние сумерки погрузили город в полумрак, и из-за пелены, идущего целый день снега темнота в кабинете была практически полной, он продолжал сидеть, подперев голову рукой и не зажигая настольной лампы. Лишь огонек сигареты на мгновение вспыхивал, озаряя тьму и снова гас, будто сигнальный маяк, указывающий путь потерявшим ориентиры кораблям.... Он не пытался найти забвения в алкоголе, потому, как знал, что это не поможет, а будет только хуже. Временами ему казалось, что все окружающее - нереально, и единственная реальность - его погружение в "ту" жизнь... Ах, как же мучительно возвращение! Снова, ставший ненавистным, кабинет, письменный стол, лампа, бумаги на столе, книги в шкафах...
  Очнувшись в очередной раз, Леонид Дмитриевич посмотрел на часы. Второй час ночи. Пепельница на столе была полна окурков и источала омерзительный запах, чашка с бурыми следами недопитого кофе белела на столе в тусклом свете, лившемся из-за полуоткрытых штор. Снег за окном прекратился и в душе его наконец созрело решение, которое положит конец всем возникшим и неразрешимым проблемам...
  
  20.
  
  ...Сергей тоже принял решение. Но в отличие от Леонида Дмитриевича он еще не знал к чему все это приведет. Главное - узнать место, а то что дед расскажет ему, он ни на секунду не сомневался. Ну а потом..., а потом и думать будем! С такими мыслями он вышел из кабинета начальника, и отнес рапорт в отдел кадров, где ему выписали отпускное удостоверение. Он прикинул, что лететь придется самолетом, а обратно можно и на поезде. Расходы на самолет в оба конца он не потянет. Что ж, на обратном пути будет время обо всем подумать, - почти трое суток трястись... Хотя..., думать-то нужно начинать уже сейчас, но ничего разумного в голову не лезло... Он вспомнил свою любимую книгу "Двенадцать стульев" и с усмешкой подумал, что выражение "бриллиантовый дым", как нельзя кстати подходит для его нынешнего состояния. Да и вообще, вся эта история - как две капли воды походит на поиски сокровищ мадам Петуховой..., но тогда какая роль отводиться ему?: великого комбинатора или сумасшедшего старика Воробьянинова? Глупости все это! Лезет же в голову незнамо что! Это же надо ТАК спрятать камень?! Нет бы, закопать в землю, в конце концов - бросить в колодец! Эти варианты, хотя бы давали какой-то шанс на удачный исход! А чтобы спрятать так?! Да, деду подфартило, такое стечение обстоятельств бывает, наверное один раз в жизни! Ладно, раз принял решение - нужно ехать! А может все бросить и не дергаться?! Пойти к начальнику, сказать, что остается? Нет, попробовать стоит! Попытка - не пытка, как говорил герой одного анекдота! Хотя шутка уж больно мрачная...
  Он передал все текущие дела ребятам из отдела, хорошо, что в течение десяти дней ничего важного не намечалось - одна текучка и уже снимал форму, переодеваясь в гражданскую одежду, когда на столе его зазвонил телефон.
  - Слушаю! - Сергей стоял застегивая рубаху, прижав трубку к уху плечом.
  - Сергей, зайди ко мне, - голос Соловьева был встревожен и в нем прозвучала несвойственная ему резкость.
  - Что-то случилось, товарищ полковник? - Сергей взял трубку в руку.
  - Заходи, узнаешь, - сказал начальник и в трубке раздались частые гудки.
  Сергей положил трубку на аппарат, и быстро одел брюки, ботинки и застегнул рубаху. На всякий случай захватив с собой ручку и ежедневник, вдруг у начальника что-то срочное, и вышел из кабинета...
  
  21.
  
  ...Решив все вопросы с рыжебородым и поговорив около двух минут по телефону, Игорь быстрым шагом шел обратно к метро в месте с толпой посетителей рынка, нагруженных пакетами, сумками и тележками с покупками. Под ногами чавкала грязь, всюду были разбросаны обрывки бумаги, пустые пластиковые бутылки и другой мусор. Поднимаясь по ступеням между корпусами гостиницы, он достал мобильный и сделал еще один звонок. Абонент был временно недоступен и Игорь положив телефон в карман, продолжил свой путь. У входа в метро какие-то молодые люди с бирками на груди назойливо предлагали ему номер в гостинице, затем какой-то оборванный и вонючий бомж стал клянчить мелочь "на хлебушек", но Игорь не реагируя вошел внутрь, спустился по ступенькам и показав удостоверение, прошел мимо бабульки в синей форме. На перроне толпились люди нагруженные сумками так, что в подошедший поезд Игорь втиснулся не без труда и пробившись к противоположным дверям, несмотря на надпись, запрещающую прислоняться, всем весом откинулся на них и прикрыл глаза.
  Не слишком ли дорогую цену заплатили они за возможность прижучить несговорчивого мента?! Беслан пообещал уже сегодня же все устроить, так как подходящая кандидатура у него была. И Игорю нужно до вечера успеть все провернуть, так чтобы завтра приступить к следующей фазе операции. Если все пойдет так, как он запланировал, то уже завтра он будет знать это проклятое место!
  По роду своей деятельности Игорь выполнял много щекотливых поручений, работа с агентурой всегда была грязным занятием, и разрабатывая детали этой операции Игорь просчитал все. Единственно, что он не учел, то что Беслан заломит такую цену за свои услуги... С ним Игорь познакомился в 95-м в Чечне, когда вел переговоры по вопросу разоружения одной из многочисленных банд. Тогда цена вопроса была немного иная: Беслан со своим ближайшим окружением беспрепятственно ушел в горы, оставив нескольких раненых и двух солдат-дезертиров, которых потом долго показывали по телевидению, как остатки разгромленной федеральными войсками банды. Потом у него были другие дела с Бесланом, в которых уже Игорь за соответствующее вознаграждение оказывал чеченцу определенные услуги. Но всегда после общения с ним у Игоря портилось настроение и на душе оставался неприятный осадок, как будто он вышел из террариума, где глазел на клубок ядовитых гадов... Вот и сейчас он безуспешно пытался побороть в себе это ощущение.
  Сделав две пересадки, Игорь вышел на воздух, который после душной подземки показался ему живительно свежим, и направился в сторону новостроек. Это был новый, строящийся микрорайон на окраине города, еще не обжитой, с наваленными тут и там кучами строительного мусора и полным отсутствием деревьев. Он зашел в подъезд кирпичного высотного дома, на дверях которого красовался неработающий кодовый замок и мимо пустующей комнаты для консьержки, поднялся к лифту. Тут ему придется подождать пока не подъедет группа захвата, а пока он хотел посмотреть дверь квартиры и лестничную площадку на предмет возможных непредвиденных осложнений. Хотя Беслан и заверил его, что ничего такого не будет, но лучше осмотреть все самому...
  
  22.
  
  Со восточной со сторонушки
  Подымалися да ветры буйные
  Со громами да со гремучими,
  С моленьями да со палючими;
  Пала, пала с небеси звезда
  Все на батюшкину на могилушку...
  Расшиби-ка ты, Громова стрела,
  Еще матушку да мать-сыру землю!
  Развались ко ся ты, мать-земля,
  Что на все четыре стороны!
  Скройся-ко да гробова доска,
  Распахнитеся да белы саваны?
  Отвалитеся да ручки белыя
  От ретива от сердечушка.
  Разожмитеся, да уста сахарныя!
  Обернись ко ся да мой родимый батюшка
  Перелетным ты, да ясным соколом,
  Ты слетайко-ся да на сине море,
  На сине море, да Хвалынское,
  Ты обмой-ко, родной мой батюшко,
  Со белова лица ржавщину;
  Прилети-ко ты, мой батюшко,
  На свой ет да на высок терем,
  Все под кутисе да под окошечко,
  Ты послушай-ко родимый батюшко,
  Горе горьких наших песенок.
  ...Закат окрасил небо в розовый цвет. Посреди поляны пылал огромный погребальный костер, на котором, обложенные поленьями, заканчивали свой жизненный путь тела погибших воинов. Вокруг на поляне толпились плачущие женщины и дети, чуть поодаль небольшой группой стояли мужчины в воинских доспехах и при оружии. Во главе них, опустив голову и опираясь на длинный меч, стоял высокий юноша-вождь с перевязанной непокрытой головой. Воины мрачно смотрели на пламя костра, в котором сгорали их погибшие соплеменники и казалось, что вместе с дымом в синее небо улетают их, уже свободные души, и улетая, печально глядят с недосягаемой высоты на оставшихся внизу людей...
   Старик - жрец с деревянным посохом в руках взывает к богам, прося принять души погибших с подобающими для храбрых воинов почестями, потому, как все земные почести им уже были оказаны:
  Се сва оне ыде
  А тужде отроще одьверзещеши врата ониа.
  А вейдеши в онъ - то бо есе красен Ирий,
  А тамо Ра-река тенце,
  Якова оделяшещеть Сверьгу одо Яве.
  А Ченслобог ученсте дне нашиа
  А рещет богови ченсла сва.
  А быте дне сварзеню
  Ниже быте ноще.
  А усекнуте ты,
  Бо се есе - явски.
  А сыи есте во дне божстем,
  А в носще никий есь,
  Иножде бог Дид- Дуб-Сноп наш...
  Много сильных и храбрых воинов пали в последнем бою... много семей остались без кормильцев. Но в плен были взяты около двух десятков варягов, многие из которых, приняв славянскую веру останутся в племени, а за некоторых будет выплачен щедрый выкуп.
  После окончания печального обряда будет поминальная трапеза, после которой все вернется в прежнее русло, до следующей войны... И опять черный идол на поляне будет обагрен жертвенной кровью, и снова зазвенит сталь мечей и копий, и яростные крики сражающихся заглушат последние крики умирающих и стоны раненых, теша слух кровожадного божества...Смерть принимает положенные ей жертвы, а Жизнь продолжается! Жизнь сушит слезы на глазах вдов и сирот. Жизнь возрождает из пепелища города и деревни. Жизнь дарит новые солнечные и радостные дни, и праздничные ночи, полные песен и веселья!..
  
  ... Около трех часов ночи Лариса вернулась домой и как обычно прошла в спальню. Мужа там не было, но она не удивилась этому, потому что последние ночи после пропажи документов Леонид проводил в своем кабинете. Она легла и сразу уснула и проснувшись около двенадцати, выпила кофе и выкурив на кухне сигарету решила заглянуть в кабинет. Дверь была заперта на ключ изнутри и Лариса тихонько постучалась.
  - Леня, открой пожалуйста! Ты уже завтракал? - ответом ей была тишина. Ни звука не доносилось из-за закрытой двери и она постучалась сильнее. - Леня! Ты меня слышишь!? Открой пожалуйста! Мне нужно с тобой поговорить!!!
   Она бросила взгляд на вешалку в прихожей, в надежде на то, что может быть муж с утра уехал на работу, но увидела висящее пальто. В ее голове зашевелились страшные мысли и она с новой силой стала барабанить в закрытую дверь, крича в полный голос... Но муж не открыл ей дверь, потому, что уже не мог этого сделать...
  ...Прибывшие, по вызову Ларисы милиционеры выломали запертую дверь и обнаружили Леонида Дмитриевича висящего на брючном ремне посреди комнаты. Под ним на полу темнело мокрое пятно, а синюшное лицо и болтающийся, как тряпка язык довершали картину самоубийства профессора. Увидев это Лариса, издала сдавленный крик и закатив глаза, упала в обморок...
  
  23.
  
  ... Схватка была неравной, а потому скоротечной и, через несколько секунд после того, как группа захвата в бронежилетах, шлемах и с автоматами на перевес ворвалась в квартиру на седьмом этаже, все было кончено. Босой, небритый, молодой человек в грязных джинсах и грязной вытянутой тельняшке без рукавов лицом вниз лежал уткнувшись носом в пол, а над ним, придавив скованные наручниками руки коленом, возвышался один из бойцов.
  - Чисто! - доложил командир группы и сняв шлем, остался в черной маске с прорезями для глаз и рта.
  - Вот и славненько! - Игорь вошел в квартиру вслед за бойцами и жестом приказал поднять лежавшего на полу парня.
  Одним рывком, так, что затрещал по швам старенький тельник, он был поставлен на ноги. Лицо было в крови, на полу тоже оказалась небольшая лужа крови, судя по всему у парня был сломан нос. Он смотрел на Игоря непонимающим взглядом человека, только что грубо разбуженного после крепкого сна. Зрачки мутных глаз были настолько сужены, что казалось их не было совсем. Он ничего не говорил и судя по всему даже не чувствовал боли. Наконец его голова безвольно упала на грудь и на подбородке повисла тягучая кровавая слюна.
  - В машину его! - Игорь развернулся и вышел из квартиры. За ним бойцы вывели парня, как он был: босиком и в порванном окровавленном тельнике, и словно куль закинули в стоящий внизу автобус. Группа захвата тоже разместилась в нем и закрыв двери, автобус медленно выехал со двора.
  Игорь проводил его взглядом и не спеша пошел в сторону метро. Дела, которые он запланировал на сегодня, были сделаны и теперь можно было немного расслабиться и подумать, как поступить с этими чертовыми бумагами, которые так и лежали в сейфе у него на квартире...
  
  24.
  
  ...Войдя в кабинет к Соловьеву, Сергей увидел, что тот не один. Напротив него, на стуле, сидел человек в черном костюме, который при появлении Сергей повернул голову со светло русыми, коротко стрижеными волосами и светлыми водянистыми глазами. Лицо начальника было хмурым и мельком взглянув на Сергея, он ничего не сказал ему, поднялся из-за стола и молча вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Сидящий человек поднялся и пристально посмотрел на Сергея.
  - Присаживайтесь! - сказал он голосом не терпящим возражений.
  Ничего не понимающий Сергей опустился на стул, стоящий у стены, и вопросительно посмотрел на незнакомца.
  - Моя фамилия - Иванов! Простая русская фамилия. Работаю я в Федеральной службе безопасности. Слышали про такую организацию? - незнакомец словно издеваясь, лучезарно улыбнулся, обнажив не очень ровные зубы. И не дожидаясь ответа, продолжил, - Так вот, история проста. Вчера в Москве нами был задержан некий человек. Торговец оружием. У него была изъята небольшая партия оружия и боеприпасов. Вы не понимаете, к чему я веду этот разговор?
  - Нет. Не понимаю, - голос Сергея прозвучал, как будто от куда-то из далека. - Я не понимаю какое отношение этот человек может иметь ко мне и для чего вы все это рассказываете!
  Но незнакомец пропустил его вопрос мимо ушей.
  - А позвольте поинтересоваться, почему вы собрались в отпуск? И какие такие семейные обстоятельства у вас возникли? А то ваш начальник похоже не очень вникает в дела своих подчиненных, поскольку не смог вразумительно ответить на этот вопрос? - Иванов присел на стул, повернувшись к Сергею и вопросительно смотрел на него.
  - А какое до этого дело вам? - Сергей потерял самообладание и повысил голос.
  - А вот кричать не надо! - в голосе фээсбэшника появились властные нотки. - Потому, что нам до этого дело как раз есть! Потому, что задержанный торговец оружием в своих показаниях упомянул тот факт, что вы, товарищ майор милиции, продавали ему боеприпасы! - Глаза Иванова превратились в узкие щелочки, придав его лицу какое-то хищное выражение.
  У Сергея перехватило дыхание. От абсурдности этого обвинения у него не было даже сил возмущаться. Вот значит, как его достал Николаев. Вот значит как! Говорить, оправдываться не было никакого смысла. Оставалась одна надежда, что начальник не бросит его в беде и что-нибудь придумает. "Вот тебе и съездил к деду!", - мелькнуло в его голове.
  А Иванов торжествующе смотрел на бледного, растерянного Сергея, должно быть понимая, что крепко прижучил его. В это время в кабинет без стука ворвался Соловьев и взглянув на опустившего голову подчиненного без слов понял, что здесь произошло.
  - Вы не могли бы выйти на пару минут!? - обратился он к Иванову, - мне нужно сказать ему пару слов.
  - Конечно, я подожду у дверей, - торжествующий легкую победу фээсбэшник поднялся и вышел.
  Соловьев подошел к сидящему Сергею и положил свою руку на его макушку.
  - Я не верю в это Сережа! Не верю! - сказал он тихо. - Но он предъявил мне ордер на твой арест и приказал изъять для экспертизы все ведомости раздачи боеприпасов. Мне еще с утра, после твоего ухода позвонил заместитель начальника главка и рассказал о том, что они явятся за тобой. Дело на контроле у начальника главка, но скорее всего уйдет выше, в министерство, и я надеюсь, что все это недоразумение... Я очень хочу в это верить!
  Начальник замолк и убрал руку, а Сергей продолжал сидеть не говоря не слова. Что он теперь скажет Соловьеву? Нужно было рассказать о воскресном разговоре раньше, тогда может быть, удалось бы избежать последствий... А может быть и не удалось...
  
  25.
  
  - Ты пойдешь на похороны? - спросил Николай Сергеевич, глядя на реакцию собеседника.
  Игорь вздрогнул и на его лице отразилось недоумение. Они опять сидели в том же кафе и обсуждали результаты проведенной операции. А результаты были не важные.
  - Профессор, твой, два дня назад покончил с собой, повесился. - Николай Сергеевич аккуратно отхлебнул из чашки зеленый чай и поставив ее на стол опять внимательно посмотрел на Игоря.
  Игорь привел свои мысли в порядок и ничего не ответил. Резона идти на похороны не было, народу там наверняка будет много: коллеги по работе, родственники, друзья... Интересно, а профессор сам повесился или ему аккуратно помогли? От этой мысли по спине пробежал противный холодок. Все, сегодня нужно уничтожить профессорские бумаги!
  Он поднял глаза и посмотрел на собеседника. Тот не отрываясь смотрел на него, и казалось, гипнотизировал взглядом! Не дать, не взять - удав, гипнотизирующий кролика! Сравнение с кроликом не очень понравилось Игорю и он опять опустил глаза. Кролик еще не сдался, кролик еще поборется! Но мысли эти были слишком слабы и очень похожи на утешение самого себя: как бороться с системой?! Да еще такой!!! Нужно быть либо ее винтиком, исправно работающей деталью, либо... Других вариантов не было!
  - Ну сам думай..., ты же был с ним знаком, поэтому это твое дело: идти или нет! Ты мне лучше скажи вот что: ты уже с ментом разговаривал?
  - Нет еще. Я его еще денек другой "промариную" в камере, а потом может посговорчивее станет. Там из-за него в МВД шум подняли, требуют доказательств. А у нас кроме показаний этого наркомана ничего нет! Так, что долго держать не будем, попугаем и отпустим...
  - И ты думаешь он будет молчать?! - лицо Николая Сергеевича приобрело удивленно-вопросительное выражение.
  - Не знаю...
  - А кто знает? А если он выйдет и начнет "звенеть" направо и налево!? Шум поднимать!? Я согласен, может ему никто и не поверит, но ты сам знаешь - просочится в прессу, а там наши газетчики из мухи слона сделают!!!
  - Ну а что с ним делать-то? - Игорь вопросительно посмотрел на собеседника.
  - Что делать, что делать..., - проворчал тот, - все тебя учить надо! Что может случиться с человеком, который не хочет отправляться на "красную" зону??? Вот и думай! Все, сегодня беседуешь с ним, а завтра на "встрече" мы с тобой обо всех поговорим! И не опаздывай!
  Он поднялся и вышел на улицу, а Игорь остался сидеть в задумчивости, тупо глядя на глубокую царапину, проведенную по лакированной поверхности столика каким-то острым предметом... Он уже все понял... Все. Ему не уйти от неизбежной расплаты, которую уготовил ему Николай Сергеевич, не убежать... Он уже знал, что дома не найдет спрятанных документов, и твердо решил провести на этом гладком деле такую же глубокую, уродливую царапину. Напоследок!... А профессор был прав, ох как прав!!! Хоть камня они и не касались...
  
  26.
  
  ...Серые бетонные стены одиночной камеры едва освещались тускло-желтым светом от маленькой лампочки, висевшей высоко под потолком в сетчатом металлическом плафоне. Узкие нары убраны к стене и сидеть можно только на цементном полу, прислонившись спиной к шершавой стене. Окна, даже совсем маленького, в камере нет, лампочка горит постоянно и Сергей потерял счет проведенным здесь часам... Сколько уже, сутки? двое?... Иногда он забывался недолгим сном, а после пробуждения долго не мог понять где находиться... Два раза в день с грохотом открывалось небольшое окошко в железной, гладкой двери и в камере появлялась железная миска с баландой, кружка с водой и кусок черного хлеба. К еде Сергей не притрагивался, только пил теплую воду, отдававшую железом и хлоркой и что удивительно, но чувства голода не было вообще. Была только глухая тоска и чувство безысходности... За все время пребывания здесь он не слышал звука человеческого голоса, даже шаги надзирателя за дверью были не слышны, все звуки скрадывали толстые стены одиночки. Сергей уже точно знал почему он здесь... Последний разговор с Соловьевым прояснил многое, но не внес никакой определенности. Начальник обещал сделать все, чтобы разобраться с ситуацией, но в то что эти меры будут действенными, Сергей не верил. Ничего не изменилось в стране с момента распада тоталитарного государства, и работая в системе он очень хорошо знал о том, как вершится правосудие...
  Наверное нужно было все рассказать этому Игорю тогда, на мосту и может быть он сейчас спокойно жил себе, не забивая голову дурацкими мыслями о возможности отыскать этот мифический камень... Нет, все наверное предопределено с выше: и разговор с дедом, и Игорь и каменный мешок камеры-одиночки. О том, что будет дальше Сергей догадывался: с ним будут беседовать, пугать, устраивать очные ставки с "торговцем оружием"... Кстати торговец то наверное липовый, с хорошо продуманной легендой и уже написанными не им показаниями.... Это в пассиве... А в активе? Да нет ничего, кроме того, что рассказал дед... Даже если они захотят накопать что-то по боеприпасам - то обязательно накопают... Потому, что иногда, во время учебных стрельб и соревнований, они расходовали гораздо больше патронов, чем положено, а потом уже по приезду делали липовые раздаточные ведомости, с липовыми росписями сотрудников за получение... Вот такие дела..., грустные.... Ну положим он расскажет все, что знает, а Игорь не поверит, что точное место ему не известно? Что тогда?...
  
  ...Его невеселые мысли были прерваны звуком открывающейся двери. Это было впервые за все время его нахождения здесь, и он мгновенно вскочил на ноги, готовый к любым неожиданностям. Но неожиданностей не произошло. На фоне ослепительно-яркого, как показалось Сергею, потока света, лившегося из проема открытой двери возник силуэт охранника в черной форме и с длинной резиновой палкой в руках.
  - Лицом к стене! - резко произнес он и Сергей, повинуясь, молча развернулся сцепив руки за спиной. Холод защелкнувшихся на запястьях наручников, пронзил его ледяной молнией.
  - Повернись! Выходи! - резкие команды конвоира звучали как удары хлыстом. - Прямо! Не оборачиваться! - Сергей, на плохо гнущихся от долгого сидения на полу ногах, медленно пошел по длинному и узкому полутемному коридору, ощущая, что за спиной неслышно ступая идет его конвоир....
   "Вот и началось!", - мелькнуло в его голове, но страха не было... Не было вообще никаких эмоций, кроме черной пустоты и ощущения полнейшего равнодушия...
  
  27.
  
  ...Игорь сидел за столом в маленьком кабинете с выкрашенными в серый цвет стенами и откинувшись на стуле размышлял. Собственно все уже было продуманно и мысли о неизбежном конце уже не вселяли ужас, а только желание посильнее хлопнуть дверью напоследок... И он обязательно хлопнет! Да так, что обвалиться штукатурка и, может быть завалит кого-нибудь еще вместе с ним - уходить один Игорь очень не хотел!
  В дверь постучали и возникло лицо охранника.
  - Заводи! - сказал Игорь и сделал соответствующий жест рукой.
  В комнату вошел Сергей, руки его за спиной были скованы.
  - Снимите с него наручники! - Игорь, казалось, не заметил недоуменного взгляда конвоира и тот, достав ключи, снял железные оковы.
  Сергей стоял, потирая онемевшие запястья рук и не глядя на сидевшего за столом Игоря. Конвоир молча удалился, закрыв за собой дверь.
  - Присаживайся! - Игорь указал Сергею на стул, стоявший напротив него.
   Сергей, не произнеся не звука, сел, положив руки на колени.
  - Ты наверное считаешь меня подонком? - не глядя на него тихо заговорил Игорь. - Правильно считаешь. Только это ничего не меняет. Ничего. Как ничего не поменялось бы, если б ты мне все рассказал при первой нашей встрече...
  Игорь замолчал, и посмотрел на сидевшего напротив него, с низко опущенной головой Сергея.
  - Знаешь, а ведь мне от тебя ничего уже не надо! Я думаю, что ты все равно ничего нового рассказать не сможешь... Ведь так? - он вопросительно посмотрел на Сергея, но тот продолжал молча сидеть не поднимая головы.
  - Ну не хочешь отвечать - не надо! Просто послушай меня! Игорь достал сигареты, закурил, бросил пачку на стол и пододвинул жестяную пепельницу поближе к Сергею. - Закуривай!
  Сергей бросил на него тяжелый взгляд, но сигарету достал, подкурил и закашлялся.
  - Знаешь, странная штука - судьба! Вот думаешь все нормально, все идет как надо, а она возьми, да вильни своим хвостом в сторону! И все пошло наперекосяк! И не ухватится уже за этот хвост, остается только бежать за ним, не упуская из вида и ловить подходящий момент... или просто лечь - и умереть! - Игорь выпустил в потолок струю дыма и опять глубоко затянулся. - Вот жили мы с тобой, не зная друг друга и никогда не пересекаясь, а в один "прекрасный" момент - столкнулись! Да по какому поводу!? Кто-то, когда-то нашел и перепрятал какой-то камешек, будь он неладен! И сразу столько человеческих судеб сплелись в один тесный клубок, не развязать! Как Гордиев узел - только рубить! - он умолк, глядя на серую стену.
  - Это что? Новый способ вызвать на откровенность?! Или ты меня разжалобить хочешь? Чтобы сопли потекли?! - в глазах Сергее засверкала ярость и он подавшись вперед, сжал кулаки.
  - Нет, - спокойно продолжил Игорь, - я просто с тобой разговариваю! Что мне твоя откровенность?! Пустой звук! Вот вызову сейчас конвой и отправишься ты опять в камеру, со стенами откровенничать! Так, что не злись, а слушай, а потом, когда выслушаешь, может быть что-то и скажешь!
  Взгляд Сергей потух. Он опустил голову и взял из пачки еще одну сигарету.
  - Из-за этого камешка погибло очень много людей! Погибнешь и ты, если будешь орать и дергаться! Уж очень высока ставка в этой смертельной игре, слишком большие люди подключились к ней! - Игорь опять замолк и посмотрел на часы. Увиденное, как будто отрезвило его. Он поднялся из-за стола.
  - Все, времени нет. Идем со мной. Все узнаешь позже, - сказал он в ответ на вопросительный взгляд Сергея.
  Тот встал со стула и последовал за выходящим из комнаты Игорем. Они прошли мимо конвойного и миновав длинный коридор, спустились по узкой лестнице до металлических дверей. Игорь нажал на кнопку звонка и через мгновение, они были уже на улице, точнее, в огороженном бетонным забором с "колючкой", маленьком дворике.
  - Вот, возьми! - Игорь протянул Сергею маленький сверток, в котором лежало его служебное удостоверение, ключи от квартиры и черный бумажник. - Пойдем!
  Они подошли к небольшой калитке со стеклянным "глазком" и та, щелкнув замком, открылась, выпуская их на безлюдную улицу. На тротуаре была припаркована старенькая "шестерка", которую Игорь открыл ключом, и сев на водительское место поднял штырек на двери со стороны пассажирского сиденья.
  - Садись, поехали! - сказал он, открывая дверь и Сергей не говоря не слова опустился на потрепанное сиденье.
   Машина резко тронулась с места...
  
  28.
  
  ...Мысли перемешались в голове у Сергея и превратились в липкую, теплую кашу-размазню... Из того, что рассказал ему Игорь, перед тем как высадить из машины возле здания управления, он понял только одно - то, что деда больше нет... Он умер, со слов Игоря, когда увидел на пороге своего дома двух незнакомых молодых людей. Наверное он понял все и сердце, до этого работавшее как часы, не выдержало... Но под впечатлением от событий трех последних дней и всего, что с ним произошло, Сергей принял это известие молча, без криков, угроз и проклятий... Принял как должное, как расплату...
  Он поднялся на четвертый этаж и прошел прямо в кабинет начальника. Соловьев был на месте.
  Он взглянул на вошедшего Сергея и без слов достал из сейфа бутылку конька и два стакана, налил до краев и протянул один Сергею. Они молча выпили и Сергей не почувствовал вкуса. Коньяк пился как вода. Он в изнеможении упал на стул и все пережитое за последние дни страшной тяжестью навалилось на его плечи. Сергей закрыл лицо руками и заплакал...
  
  ...Они до позднего вечера сидели в кабинете Соловьева, пили коньяк, закусывали его нехитрой снедью, купленной в ларьке на улице и разговаривали... Они разговаривали обо всем, не касаясь последних событий..., о детстве, о сослуживцах, вспоминали забавные истории. Начальник давно снял свой китель и оставался в одной рубахе, без галстука, который болтался, пристегнутый заколкой у него на животе. Сергей раскраснелся и руководил процессом поддержания установленного уровня конька в стаканах. Время текло незаметно, за окном было уже темно когда Соловьев посмотрев на батарею пустых бутылок, хитро усмехнулся и покачал головой.
  - Вот так мы! Братцы алкоголики! - он рассмеялся и тяжело поднявшись со стула, подошел к окну. - Ты, Сереж уезжай..., - неожиданно тихо и хрипло сказал начальник не оборачиваясь. - Уезжай... - сказал он еще раз после долгой паузы, во время которой Сергей погрустнев сидел, глядя на вытертый ногами паркет на полу.
  - Да, Дмитрий Владимирович, я уеду.... Обязательно уеду! Не знаю еще куда, но подальше отсюда!
  - Вот и хорошо! - Соловьев повернулся к Сергею и лицо его озарилось грустной улыбкой. - А я даже знаю куда!...
  
  29.
  
  ...Игорь очнулся, и открыл глаза, но ровным счетом ничего не изменилось. Было также темно и ужасно болела голова. Он лежал на животе в неудобной позе на чем-то жестком и его голова была вывернута набок. Шея сильно затекла, а связанные за спиной руки мешали перевернуться. Последнее, что он помнил, переступив порог своей квартиры, это сидящий на кухне Николай Сергеевич... А потом его наверное ударили по голове... Точно, затылок болит так, как будто по нему проехала машина... Интересно где он сейчас? Вообще-то он рассчитывал еще на несколько часов свободы... но, наверное просчитался... Что ж, все закономерно... Он сам подписал себе приговор, когда понадеявшись на везение, оставил часть бумаг профессора у себя... Вот теперь и плати по счетам... А то, что плата эта будет страшной, он не сомневался не секунды... Ага! Вот кто-то отодвинул засов на двери..., похоже час пробил!
  Его на мгновение оглушил жесткий удар, который нанес ему ногой в лицо вошедший, и с трудом открыв глаза он увидел пару лакированных туфель.
  - Вставай, гнида! - сильные руки подняли его и поставили на пол, но ноги подгибались и он начал оседать.
  - Стоять! - и он получил еще один удар уже в живот. Как-то резко кончился воздух и перед глазами поплыли красные круги.
  - Пусть сидит, не видишь его ноги не держат! - этот голос принадлежал Николаю Сергеевичу, который вошел следом за первым человеком.
  Игоря опустили на пол и он привалившись к стене остался сидеть подогнув ноги.
  - Ну что Игорек, - голос Николая Сергеевича стал приторно сладким и в нем проскользнули издевательские нотки, - знал ведь, что тебе будет за предательство?! Знал и сознательно обманул нас! Только вот в бумажках тех, которые ты у себя оставил, ничего ценного не было! Ни-че-го! - повторил он по слогам. - Я вообще слабо представляю на что ты надеялся? Найти камень самому?! Глупость! Попытаться меня шантажировать?! - Глупость в квадрате!!! А ты ведь парень не глупый! А мента зачем отпустил? Я же тебе сказал, что с ним нужно сделать!? А ты отпустил..., пожалел, стало быть! Только тебя никто не пожалеет! И его мы достанем..., непременно достанем, хоть из-под земли! Ладно, что с тобой разговаривать.... Ты уже мертвец!
  Он повернулся и вышел, оставив Игоря наедине с его палачом, одетым в безукоризненный черный костюм и белоснежную рубашку с галстуком... Игорь закрыл глаза и почувствовал, как что-то железное раздвигает ему зубы и страшная боль перенесла его долгожданное небытие...
  
  ...В круглом зале с высоким потолком находилось около двух десятков, одетых в черное людей. Они, как завороженные смотрели на высокий черный столб, стоящий у стены рядом с возвышением, на котором, безвольно уронив голову на грудь, висел голый человек. Изо рта у него текла тоненькая струйка крови, темной дорожкой стекая по животу и по ногам, и капая на пол. На обширной лысине, обрамленной редкими черными волосами, виднелся свежий след от удара с запекшейся кровью. Рядом с ним, на полу валялся бесформенный, почерневший кусок плоти - вырванный язык...
  Человек в черной хламиде и в черной, круглой шляпе, почти скрывающей лицо вступил на возвышение рядом со столбом. В руках он держал короткий обоюдоострый меч с широким лезвием.
  - Братья! - громко сказал он и взоры всех присутствующих обратились на него, - перед вами человек, предавший Великое Братство! Змея, которую мы согрели на своей груди, а она подло ужалила нас! Нет ему прощенья ни в этой, ни в будущей жизни! И за то, что он нарушил священную клятву, его постигнет карающая рука братьев!
  И с этими словами он сошел с возвышения и подойдя к висящему, поднял его голову и заглянув в глаза, вонзил меч ему в грудь по самую рукоятку. Звук протыкаемой плоти и стон человека, висящего на столбе гулко разнесся по темному залу... Убийца резко выдернул меч и фонтан крови хлынул на пол, заливаю его черную хламиду...
  Он повернулся к собравшимся и протянул окровавленный меч ближайшему из стоящих к нему. Тот принял страшный дар и подойдя к уже мертвому человеку тоже ударил его в грудь мечом... Через десять минут обезображенный до неузнаваемости труп сняли со столба и, завернув в черный, полиэтиленовый мешок, вынесли из зала. Вслед за ним в полнейшей тишине все собравшиеся потянулись к выходу...
  
  30.
  
  - Ну что, все ниточки оборваны? - сидящий в кресле старик с крючковатым носом помешивал кочергой дрова в камине. Перед ним стоял стакан с прозрачной жидкостью, а ноги его были закутаны клетчатым пледом.
  Николай Сергеевич, уже переодевшийся в серый костюм, стоял на пороге комнаты, освещенной только пламенем горящего огня, рассеяно глядя на пляшущие по стенам тени.
  - Да, - ответил он, отрывая взгляд от теней, - да, к сожалению точного места мы так и не узнали...
  Старик ничего не ответил и Николай Сергеевич опять стал наблюдать за игрой теней.
  - Нет, - голос старика опять вывел Николая Сергеевича из оцепенения, - не все!
  Николай Сергеевич почувствовал резкую боль в спине и стал медленно оседать, придерживаемый стоящим у него за спиной человеком, держащим в руках тонкий инсулиновый шприц.
  - Организуйте несчастный случай, - сказал старик поставив кочергу и взяв в руку стоящий перед ним стакан...
  
  31.
  
  - Ну, здравствуй дед! - Сергей стоял перед свежим, засыпанным снегом могильным холмиком на деревенском кладбище и смотрел на деревянный крест с фотографией и надписью "Соколов Владимир Сергеевич, 1910 - 1997 г.г.". - Вот и свиделись...
  Он смахнул рукой набежавшую слезу и поправил растрепанный, наполовину зарытый в снег, потемневший венок на могиле, и достал из кармана бутылку водки, два граненых стакана и два кусочка черного хлеба. Один, он наполнил до половины и прикрыв хлебом, поставил у основания креста, а второй взял в левую руку и молча выпил, не морщась и не закусывая.
  - Прости меня дед! - помолчав, сказал он, - опоздал я...
  
  
  ЭПИЛОГ
  ..."В 1997 году Москва торжественно отметила свой 850-летний юбилей. Большие реставрационные работы прошли в Московском Кремле. Было восстановлено знаменитое Красное крыльцо Грановитой палаты, возрождены Александровский и Андреевский залы Большого Кремлевского дворца, проведена реставрация здания Сената. В дни больших церковных праздников в соборах проходят торжественные богослужения, после долгого молчания зазвонили кремлевские колокола. Но есть и невосполнимые утраты, память о которых также хранит эта древняя цитадель на Боровицком холме..."
  Информация с официального сайта Московского Кремля.
  
  КОНЕЦ
 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"