Аннотация: Конкурс Грань Миров: в финал вышел, но на жури впечатления не произвёл. Положительного.
Дурной сон.
Палаты князя. Светло, однако, не видно от чего. Дощатый низкий потолок, бревенчатые стены. По стенам лавки, лавки, лавки. На лавках люди. В кафтанах красных, с грязно-синей оторочкой. Сидят и ждут. В стене напротив дверь, за мною - тоже. В ту, что напортив, входит князь. Все замирают, смотрят на него. И он, он смотрит на меня. Весь в ярко-красном. Ноги в сапогах. С концами острыми и загнутыми к верху. На голове колпак, как в сказке об Иване-Дураке. Широк в плечах, высок. Большое плоское лицо. Лицо, какое забываешь, чуть только отведёшь глаза. Он молвил что-то, обращаясь не ко мне. Не опускает взор. И нЕкто из людей встаёт. Дружинник князя. Он направляется ко мне, раскинув руки для объятий. Он хочет успокоить приятным голосом. Но сам весь напряжён, готов к прыжку. Он, точно упустив коня, пытается подкрасться не спугнув. И ухватить висящий повод. Я отступаю. Шаг. Ещё. Выскакиваю в дверь, которая за мной, на снежный двор.
Бегу по улице. Они за мной. Просыпаться рано. Не страшно. Улица Куркачинского, пригород Казани. Из ворот моей бабушки, вниз к оврагу. Дома - старые избы. Ворота, сугробы, заборы. В конце улицы неожиданно короткой тупик. Они пропустили несколько домов. Должен быть перекрёсток, а теперь тупик. Снова глупость. Справа дом. Калитка открыта. Из дома свет. За моей спиной ухают сапоги. Он уже один. Не князь - его дружинник. Вбегаю в избу.
Подвал. Я останавливаюсь. Оборачиваюсь на дверь. Глаза привыкают к полумраку. Влажный, холодноватый воздух. Потолок сводом уходит в темноту, с него что-то свисает. Дверь уже далеко. В проёме маячит мой преследователь. Он снова распахнул объятья, но приближаться не решается, что-то его останавливает. Уже неуверен в себе. Похож на заводную фигурку. Дружинник. Земляной утоптанный пол. Чем дальше от двери - тем ниже. Не подвал - яма. Пещера. За спиной голос, как шелест: "Хочешь, я тебя поцелую?" Я обмираю. Вот теперь страшно. Поворачиваюсь. Это не человек. Она сидит в куче тряпок и лоскутов. Она видна выше пояса. Синяя мокрая кожа покрыта сетью выпуклых жёлтоватых вен. Маленькая женская грудь с тёмными сосцами. Тонкие руки человеческие она тянет ко мне. Из подмышек вдоль тела висит, вторая пара рук, маленьких ручек с подвижными осклизлыми пальчиками. Плоский живот. Я в ступоре смотрю на её пупок и руки. "Иди сюда". Я не дышу и глаз не отвожу. Лицо, рот, нет губ и зубов - чёрное отверстие. Этим она хочет целовать меня. Моё сердце окаменело от ужаса. Я повисаю в мгновении своего страха, на пике испуга. "Не надо!!!" Крик. Я сознаю, что сплю. Спешу выбраться из этого кошмара. Карабкаюсь по крутому ненадёжному склону, из под ног летят камни и песок. Лежу в кровати. Сегодня я в квартире родителей. Брр. Какая-то часть меня ещё там, и к ней приближается этот страшный ротик.
Плед скомкался в пододеяльнике. Мешок деда мороза. Противно и потно. Скидываю его с себя, встаю. Замираю. Постель мне неприятна, как лужа грязи. Иду в ванну. Включаю воду и держу под прохладной струёй руки. Сон не отпускает. Кожей чувствую чужие прикосновения. "Надо в душ". Голова болит. Часов в ванной нет - хотелось бы узнать время. Мочить ли голову? - мочить.
Расправляю простыню. Встряхиваю, привожу в порядок одеяло. Возвращаю на место подушку. Скрипнул стул - я его задел. За перегородкой проснулся кто-то из родителей. Стараюсь быть как можно тише. Спать хочу, но не могу. Сон стоит где-то рядом, как стена беспокойной воды. Угроза нависла надо мной и ждёт, когда я засну. На кухне включаю свет, минуту стою привыкая. Включаю чайник. Он принимается громко урчать, и я поспешно закрываю кухонную дверь. Сажусь. Как только чайник закипает, вспоминаю о заварке. Кажется, есть вечерняя. Нет, не хочу - завариваю свежей. Телевизор бы сейчас посмотреть, чтобы встряхнуться, а то не проснусь никак. Вспоминаю про время. Почти пять. В пол седьмого вставать. На кухне даже радио нет.
Дверь приоткрывается. Заглядывает сонная Мама. "Что это ты не спишь?" "Не сплю". "Ладно".
Вчера вернулся из Казани. Заходил к бабушке. С чего бы такая чертовщина снилась? Про нашу улицу. Я в Казани отдыхаю. Всё детство я проводил там каникулы. Пельмени. Пироги. Любимый внук. Теперь вот в командировку съездил. Вчера, как с поезда сошёл, весь день варёный ходил. Ну, это понятно. Хорошая компания, воскресенье. А теперь вот боюсь к кровати подойти. Княжьи дружинники мерещатся. И это... Меня аж передёргивает. Отклоняюсь вперёд, чтобы холодный край раковины не касался голой спины.
Сидел до шести. Потом собрался, поехал на работу. Уже в метро вспомнил, что забыл дома всё, что можно: ключи, сотовый. Забыл даже постель заправить. Опять вспоминаю сон.
Делаю над собой усилие, заставляю думать о работе. Поднимаю глаза. Рядом с отражением моего лица, другое лицо. Она положила подбородок мне на плечо и зажмурилась в кадр. Это длиться всего секунду. Я оборачиваюсь. Надо мной нависает дружинник. Он гол по пояс. На его лысой груди синие пятна. В них копошится какая-то другая жизнь. Он тянет ко мне свои огромные ладони. Пячусь. Две пары рук обнимаю меня сзади. Синих холодных ручек. "Не-е-ет!!!" Я вырываюсь. Снова в подвале. Меня загоняет к центру дружинник. Он кривляется и паясничает. В центре, как гриб, сидит она. Самое ужасное это рот. Чёрная дырка. Черты лица напоминают мою сокурсницу Наташу. Волосы - каре, воронье крыло. Подвал постепенно как-то съёживается, и мне всё труднее находить себе место между полуголым дружинником и грибом. Когда я оказываюсь к ней близко, её рот расширяется. Она вся превращается в кишку, которая тянется к моему лицу. Края кишки жёлтые и тонкие, на них видны два перекошенных в деформации глаза. Они гипнотизируют меня, привлекают своей скрытой нечеловеческой болью. Сзади подталкивает дружинник. Гриб-кишка тянет ко мне свои руки. Большие, с пальцами без ногтей, тонкими и гибкими, как черви. Они трогают мою кожу и врастают в меня. Маленькие ручки с коготками-иголочками царапают мне грудь. Воронка рта. Совсем близко. Её края касаются моих щёк и прилипают к ним. Я пропадаю в душной черноте кишки.
"Уважаемый!" - я лежу на полу вагона, надо мной стоит милиционер.
- Вам плохо?
- Да, плохо, - вползаю на сиденье. В этот момент поезд трогается, и я стукаюсь о металлическую трубу - край сиденья. Милиционер сам пошатнулся, но поддержал меня за плечо. Ещё говорю, - со мной всё в порядке.
- Вызвать врача? - с чего это он такой добрый? Хорош, наверное, я со стороны.
- Нет, не надо врача.
Прихожу в себя. Медленно и больно. Поезд разгоняется, и говорить становиться невозможно из-за шума. Милиционер отходит к противоположным дверям и встаёт лицом ко мне. Кажется, эта дрянь ещё здесь. Там в подвале были и другие, такие же. Для меня подвал был тесной ловушкой. Но сейчас вспоминаю, вокруг было большое пространство, и в отдалении синие женщины, похожие на мою мучительницу, как отражения в зеркалах. Они наблюдали за нашим танцем. Кажется, даже с завистью о чём-то тихо переговаривались. Я провожу рукой по спине. В районе почек. Ощущаю, как через гибкие живые трубки из меня вытекает жизнь. Чувство пропадает. Эти грибы... Это не похоже на сон. Синяя слизистая кожа. Женская грудь. Те другие, что наблюдали издали. Своими человеческими руками очень по-женски поправляли причёску, жестикулировали, общаясь. Маленькие ручки клали на грудь жестом Клары Новиковой.
Дружинник кажется знакомым. Еду, размышляю о своём кошмаре.
"Станция Алтуфьево, конечная", - проехал мимо своей станции и уже давно.
- Конечная, поезд дальше не пойдёт, - обращается ко мне милиционер. Будто я не знаю. "Поезд дальше не пойдёт, - поддакивает голос из динамиков, - просьба освободить вагоны".
Колени подкашиваются. Вышел на улицу. Только не спать! Я лечу в пустоту. Я лежу в колыбели. Я в "сплю". Она распоряжается мной. Повинуюсь её воле. Тем, другим, я более не интересен. Приближаясь к ней, я распыляюсь, теряю себя. Она припадает ртом к моей ключице. Эластичная пиявка, она захватывает всё большую и большую площадь моего тела, пока вся грудь не оказывается под присоской. Я физически чувствую, как перетекаю в неё. Сначала медленно, сопротивляясь, потом - всё быстрее и быстрее. Я весь теперь часть её. Она усваивает меня. Мой сок наполняет её жёлтые вены. Её жадные клетки пожирают мою плоть. Я ощущаю её всю: её грудь и руки, живот и щупальца-корни, которыми она уходят в землю. Эта земля, этот утоптанный гладкий грунт, - мой мозг, его поверхность. Прикосновение к нечеловеческой жизни. Жизни полипа. Хозяйки. Сотни других таких же несчастных, растворены в её лимфе. Сотни мужчин. Хор боли. Не жизнь и не смерть. Древнее чудовище. Демон-женщина. Инкуб. Чужой сон.
"... остановись, не надо". Я не заметил, как снова обрёл форму. Сконденсировался, подобно капле из миллиона молекул. Я достаточно в ней, чтобы слышать, ощущать её простые шершавые мысли. "Пища, о чём ты хочешь говорить?" "Отпусти меня, я отдам всё, что угодно". Моя мольба бессильна и нелепа. Я в тени величия хозяйки. Но сейчас любая жертва, любая цена кажется приемлемой. Чтобы обрести свободу. Чтобы не быть в ней. "У меня всё есть". "Почему именно я?" Я ничтожество. Я раздавлен. "И ты, и другие". Меня выплёвывает. Выплёвывает, как следует обсосав. Я очнулся.
Вопрос часов или дней, когда она поглотит меня навсегда, и мой голос вольётся в общий хор её страшного пульса. Мне нужен он. Дружинник. Тот, кто заманил меня. Тот, кто заразил меня.
Что я знаю о ней? Что я знаю о нём? Он из этого мира. Она - нет. Ключ в нём. Я пища, спасите меня! Меня пьют, потребляют. Её лицо. Я вижу его. Но оно принадлежит не ей. Оно принадлежит другой. У всех грибов в подвале такое же лицо. Он. Загонщик. Он вёл меня к ней. Его большие руки. Я помню его руки. Я видел его руки. Я видел его недавно. Казань. Командировка. Поезд. Это его руки. Придурка-татарина, который ехал с нами в одном купе. "Туда и обратно. Завтра уже домой". Это он говорил. Соломинка.
Казанский вокзал. Сейчас, вспоминаю, как пили в поезде. Я думаю, что Дружинник и наяву вёл себя подозрительно. Паясничал, как во сне. Лицо совершенно другое. Это было вчера, значит завтра - уже сегодня. Он был сильно пьян. Притворялся. Бред какой-то.
Целый день на вокзале. Время от времени проваливаюсь в кошмар. Стараюсь вести себя незаметно, чтобы стражи порядка не обратили внимание. Мало ли кто бродит по вокзалу, провожая все татарские поезда. Командировочные обычно ездят прямыми. Их не так много. Но через Казань идут ещё проходящие. Ворота востока. Моё детство. Ночной поезд, один из последних. Чувствую себя как после операции. Всё тело, как тряпичное. Глаза с трудом фокусируются. Во мне поселился паразит. Чувствую её непрерывно.
Дружинник идёт по платформе. Я за ним. Во сне рост у него больше. В моём кармане нож. Я спешу, сил совсем мало. Уже темно. Поезд ползёт вдоль платформы. Мы идём в противоположном направлении, к голове состава. Нумерация вагонов с хвоста. Видимо у него какой-то далёкий вагон. Проходим восьмой. Он беспокойно огладывается, но меня не замечает. На перроне прохладно, народу почти нет. Девятый и сразу вход в десятый. Всего вагонов двенадцать. Я догоняю его, нож в руке. Обхватываю сзади за шею и роняю на спину. У самого в глазах темнеет от усилий. Нож к горлу: "Что со мной?"
- Ты мёртв, - он не улыбается.
Хорошо, то есть, плохо - плевать. Смотрю на него - лицо в лицо. Теперь я уверен.
- Эй, мужики, вы чего? - голос не мой и не его.
- Не подходи, зарежу! - мой голос тих, как молитва. Я коротко поднимаю руку с ножом вверх, чтобы никто не сунулся, и тут же возвращаю её к горлу дружинника. Тот даже не пытается сопротивляться - обмяк у меня на руках.
- На колени, - шепчу я. Он повинуется. Неловко. Встаёт на колени. - Говори, - не знаю, что хочу от него. Я на грани.
- Ты труп, - снова без эмоций повторяет он. Кто-то за моей спиной по сотовому: "... милиция!" Не самая умная мысль. Ещё дальше кричит проводница. Она доверяет только своему голосу.
- Ты тоже, - давлю ножом ему на горло. Сил нет совсем. Кровь течёт по рукам. Ещё не уверен, что сделал это. Последний рывок. Вскидываю руку. Нож с размаху втыкается ему в глаз. Он тихо оседает, падаю на него. Топот сзади. Наваливаются на меня, отдирают от Дружинника и от ножа. Руки за спину. Лицом. В грязный асфальт. Крики. Боль содранной кожи приятней, чем её прикосновения.
Подвал. Меня тянет к ней. Она в ярости. Она сейчас же убьёт меня. Я упираюсь руками в края эластичного рта и шепчу: "Давай поговорим". Одна из маленьких ручек протыкает мне живот и больно крутит мои внутренности. Большие руки без ногтей выдавливают мне глаза. Она не насыщается мной. Она причиняет мне боль. Наказывает. Вокруг гудит недовольный ропот других. "Только два слова" - молю я. Она крутит и мучает меня. Разрывает мне органы, ломает кости. Затихает. Могу говорить. "Я убил дружинника... освободи меня... я приведу к тебе других, как это делал он". Она смотрит на меня, держа на весу - я стал совсем маленьким. "Ты убил одну из нас", - она шипит, в голосе железо и горечь.
Я прихожу в себя. Палата. Руки пристёгнуты к краям кушетки. Кто-то, раскрыв двумя пальцами мне глаз, колет в него иглой фонарика.
- Ты будешь первым, - говорю я. Губы еле ворочаются. Он меня не слышит. Тянусь к нему всем существом, кидаю - ты труп...