Аннотация: В результате рассказа в моём рабочем кабинете завелась живая мышь, которая 23 числа января месяца 2004 года была вероломно отравлена :(
Мыши
(эпизод с дверью и нечто иное...)
А я-то думаю, зачем мне дверь странную поставили такую, со щелями в палец между ней и косяком... отслеживают, чтобы и заметить, и проветрить быстрее + сорри, значит, за "монахи достигли просветления". Посоветовали напихать мышей. Кто б мне их выдал! Предложили пошить из тряпочек.
Выхожу я в коридор и с надрывом начинаю вопить:
--
Тряпочек мне, АААААААААА, ТРЯПОЧЕК!!!!
На голос сбегаются сотрудники, встают вокруг меня, с растерянным лицом стоящую, прислонившись к стене, и нечленораздельно уже бормочущую, руками отводя от лица ярких точечных мух.
В рядах ропот, а потом женский голос говорит:
--
Пойдемте! Она СТРАННАЯ!
Все расходятся. Некто (серо-мышиного цвета, с низко склоненной головой - лица не разобрать) подходит и молча суёт тряпку мне в руку.
Ночью тех же суток, надув губы, всхлипывая, я стою в коридоре, запихивая в щель серые мешочки с хвостами. Одна мышь не хочет влезать и все время падает на пол. Подходит тот же Некто, сопит за спиной:
--
Крысё-сан.
--
Хай.
--
Ватакщи ва хон во йомимащита... то-есть, тьфу, прочитал, мне понравилось...
--
У Вас нету цемента? - не оборачиваясь, спрашиваю я.
Отведенная за спину рука наполняется холодно-вязко-серым.
--
Аригато, - говорю я так тихо, что ни один хвост не вздрагивает.
--
Вы - жалкий червь, Крысё-сан, но мы все в одной лодке, - Некто помогает утрамбовать последнюю жирную мышь в щель.
--
Она из ТОЙ тряпочки... не вмуровывайте хвосты! - Я счищаю цемент с хвостов, выправляя их наружу. Хвосты понуро свисают, подозрительно напоминая настоящие.
В промозглом воздухе влажно пахнет цементом и близкой плесенью.
--
Эх... - говорит Некто, извлекает откуда-то полное цемента ведро, выливает его на себя и только что не добавляет: "поджигайте".
--
Цемент сырой, он плохо гореть будет, - угадываю я и добавляю, - хвосты не пачкайте.
--
Ну так подождем... - растерянно говорит он и садится, прислонившись к стене, под хвостами.
Цемент начинает застывать, серый цвет - терять насыщенность. Я стою рядом, отсутствуя, и могу лишь отмечать перемены в облике сидящего. Потом резким движением стряхиваю оцепенение, выдергиваю последнюю мышь за хвост из щели и начинаю стукать ею по каменеющей фигуре:
--
А мышь, а мышь-то НЕ ВЗЯЛАСЬ!
Некто вяло пытается отмахиваться от назойливой мыши, потом, охая, встаёт, стряхивает с себя остатки цемента, отбирает у меня мышь и водружает её на место.
--
Молитесь, чтобы взялась, - говорит он, и вдруг лицо его обретает фанатичное выражение. - Молитесь, молитесь, чтобы взялась, - повторяет он.
На древесах спеет калина красная, и листья опадают, опадают...
Два человека стоят в коридоре, глядят на хвосты, свисающие из стены, и ничего не могут понять, потому что страсть проходит. Понимание, напротив, вырисовывается-приближается утренне-знобким холодом, а в близком окне бледным льдом висит поздняя луна.