Друзья мои, обращаюсь, как всегда, не только к моим студентам, но и к остальным читателям, сегодня так дождь стучит по уцелевшим листьям, как будто идёт многотысячный строй маленьких барабанщиков! Да и сами эти мокрые листья похожи на жёлтую избитую кожу барабанов! В такую погодку только надеть атласный белый стёганый халат, как на портрете у Гёте, налить какао в красивую кружку с лисой, понаблюдать за трепетной, словно живой, пенкой на поверхности напитка и... помечтать о небесных крендельках! Вы довольно скажете: 'Ага, с халатом разобрались, а что делать с жилетом? Или его надеть под халат для большего сходства с Гёте? Или может - сверху на халат?' - А почему бы и не надеть! Старик Гёте, конечно, был бы удивлён такому модному трюку, но в мире фантазий и вымыслов - всё в наших руках, даже ключики от рая!
Итак, в понедельник вы меня спросили, что я сейчас читаю? Вот, именно сейчас, у меня на столе лежат две книги, обе найденные мною в семейной библиотеке после уборки , которую я совершаю несколько раз за жизнь. Одна, карманного размера, книжечка стихов Гёте в переводах русских поэтов, давно подписанная мною так: 'Дорогой сыночек! Поздравляю тебя с праздником 'Последний звонок' и дарю книжицу стихов твоего любимого поэта: 'Природа-мать, ты вся любовь! Сосу я грудь твою!' Желаю тебе до 'последнего звонка' помнить об этом источнике нашей силы!' Друзья мои, я на правах вашего старшего друга не устаю говорить, что вдохновение надо получать из природы, любви,дружбы, а не из наркотиков и алкоголя! Поверте хотя бы Гёте!
Вторая книжка - старая, ещё 1979 года издания, написанная Эмилием Миндлиным, назвал он её 'Необыкновенные собеседники'. И заложена она у меня закладкой на статье 'Корней Чуковский'. Да, да, Вы потрясающе догадливы, дорогой Ватсон, шёлковый жилет принадлежит именно детскому сказочнику (будем думать, что в такой волшебный вечер с нами пьёт какао и доктор Ватсон)!
Я очень люблю творчество и Гёте, и Чуковского. Однако, что общего у Иоганна Вольфганга фон Гёте, сына имперского советника, и 'легкомысленного одессита' (сам Корней Иванович так себя называл) 'с добродушным плебейским носом' (оценка Э.Л. Миндлина), который даже не знал, кто он: русский, еврей или украинец? Я себе это объяснила быстро и традиционно для моих взглядов: 'Оба - жизнелюбивые дети жизнелюбца Моцарта!'
Не буду долго живописать, как я с одинаковым упоением с детства читала 'Лесного царя' и 'Федорино горе', а строки 'На старой башне у реки, дух рыцаря стоит' и 'Он ударил в медный таз и вскричал: 'Кара-барас!' - в равной степени горячо волновали мою юную душу! Перехожу непосредственно к жилету. Миндлин пишет: '... закончив рассказ о портрете, он вдруг распахнул пиджак и сразу переключился на свой, вывезенный из Англии, красный жилет с золотыми, кажется пуговицами. Жилетом этим я восхищался каждый раз, как видел его на Корнее Ивановиче...' Интересно,кому ещё к лицу был бы такой шикарный жилет? Думаю, франтоватому стиляге 'Чёрному Барту', Гофману и Мышиному королю, в глазах которого золотые пуговицы отражались бы в виде аппетитных сырных голов! У меня имелся подобный любимый жилет в юный годы- с золотыми пуговицами, и с вышитой выпуклой гроздью винограда, но не красный, а из темно-зелёного бархата, к сожалению, из-за плюшек с годами возникли непреодолимые препятствия для встречи петелек и пуговиц! Э. Миндлин сообщает интересные факты и о споре о моём любимом Фете. Паустовский считал, что Фет мудр, потому, что прекрасен. А Чуковский доказывал, что Фет прекрасен, потому, что мудр. ' Какими категориями люди мыслили! Какие были лбы! Какие черепа!'- шепчет себе по нос доктор Ватсон.
Друзья мои, я слушаю шум дождя и смотрю на две книги, лежащие на моём круглом 'писательском' столе, на нём действительно, было написано 90 процентов моих произведений,по этой логике меня можно смело называть 'классиком',потому что 50 процентов своей жизни я провела в классе! Закрываю глаза, отхлебнув горячего какао, и вижу, точнее, 'кончиками ушей' чувствую, что за этим столом сидят два старика: один в атласном белом стёганом халате, другой - в красном жилете с золотыми пуговицами. Оба слышат, мягко скажем, слабовато. Тот, что в халате, говорит: 'Мир так велик и богат, а жизнь так многообразна, что никогда не будет недостатка в поводах для стихотворений'. А тот, что в жилете, отвечает ему: 'С одним я не согласен - с Вашим отзывом о Фете. Насколько я помню, о его философии писал ещё Вл. Соловьёв в сборнике 'Философские течения в русской поэзии'.' Первый старик с напором продолжает: 'Однако все они должны быть стихотворения на случай, что значит, что повод и материал для них должна давать действительность'. Второй старик, помолчав, добавляет: 'Да и можно ли назвать нефилософом человека, написавшего 'Измучен жизнью, коварством надежды'. Он был учеником Шопенгауэра...' Старик в халате, казалось, вздрогнул испуганно, услышав эту фамилию, и закончил решительно свою мысль: 'Все мои стихотворения суть стихотворения на случай, все они вызваны действительностью и глубоко в ней коренятся. Стихи, взятые из воздуха, я не ставлю ни во что.' Старику в жилете послышалась обида в тоне собеседника, и он, виновато покрутив золотую пуговицу и шмыгнув добродушным носом, примирительно сообщил: 'Насчёт старости я с Вами совершенно согласен. Начиная с 80-ти лет до сих пор я чувствую себя великолепно-счастливым. В эту пору я написал новую книгу и переработал две другие. И стал вдесятеро добрее, чем в юности. И острее чувствую красоту осеней, весен и зим...' Старики дружно вздыхают, и я слышу, как за стуком дождя тает лёгкий шелест шёлка и атласа. Открываю глаза - на великолепной салфетке с изображением осенних листьев и гроздьев винограда лежат две книги...
А дождь всё стучит... О чём я сегодня расслышала в маленьком театре у большого круглого стола? - О том, что свыше нам дана способность к творчеству, которая может расширить наш горизонт мышления хотя бы до размеров галактики! Эта способность не дает нам стать роботами, зацикливающимися на гаджетах и на зарплате! У великих мастеров творчество, простое по форме, обладает глубиной Марианской впадины! А простота формы, не примитивность, а простота - это недосягаемый для многих Эверест!
И закончу сегодняшний дождливый вечерочек моими строчками, сложившимися во время солнечной прогулки, памятуя о том, что многие мои стихи, по вашим отзывам, вам полюбились. И это приятнее какао!