Ла Имие : другие произведения.

Золотой рассвет. Часть 1. Закат Нуменора

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Арда, конец Второй Эпохи. В Нуменоре правит король Тар-Палантир, не слишком любимый народом, а большая часть Средиземья, за исключением западных земель, находится под властью Саурона... (от автора: это первый вариант текста. В настоящее время я намереваюсь его исправить и дополнить, после чего перезалить здесь либо на другой платформе, о чем сообщу дополнительно).

   Mirimani Laar
  
   Часть 1. Закат Нуменора
  
      -- Незамужняя
  
   На землю постепенно спускались сумерки. Последние лучи солнца исчезали на горизонте. Принцесса Мириэль, единственная дочь нуменорского короля Тар-Палантира, закрыла балконную дверь, немного постояв на свежем воздухе, вернулась в свою комнату и зажгла свечи. На душе у нее было тревожно и тоскливо; сегодня у нее вновь состоялся неприятный разговор с отцом, который больше всего в жизни мечтал видеть ее замужней, но Мириэль, вопреки желанию своего родителя, отнюдь не стремилась спешно связать себя узами брака. Сначала король Тар-Палантир пытался убеждать дочь в том, что ей непременно нужно в ближайшее время выйти замуж, но когда она ответила категорическим отказом, принялся кричать на нее.
  
   - Подумай сама, - возмутился отец, - я уже не очень молод, и здоровье последнее время начало понемногу подводить меня. Эру не даровал мне сына, у меня есть только ты, а нашему роду нужны наследники. Ты женщина, и в одиночку тебе будет тяжело справляться с государственными делами. Чем тебе не пара Элентир? Один раз ты его уже отвергла. В том же году он женился, и сейчас у него уже двое почти взрослых сыновей, которые могли бы быть твоими. Тебе известно, что его жена недавно умерла, и он на днях вновь просил у меня твоей руки. Не глупи, согласись стать супругой Элентира!
  
   - Никогда в жизни! - разозлилась Мириэль. - Он вообще хорош: сначала женился на другой девице через пару недель после моего отказа, а сейчас - не успел остыть труп его несчастной жены, как любящий супруг снова пошел свататься! А что касается его детей... с младшим я не знакома, но старший - просто сумасшедший, и я не испытываю никакого желания быть его мачехой! Я не просто не люблю Элентира - он мне противен, одна мысль о нем вызывает у меня отвращение!
  
   - Стерпится - слюбится. Неужели ты думаешь, что я очень сильно нравился твоей матери?
  
   - Не думаю, поэтому у тебя и нет других детей, кроме меня - ей не очень-то хотелось ложиться с тобой в постель!
  
   Тар-Палантир залился краской и опустил глаза.
  
   - Да как тебе не стыдно говорить о таких вещах?!
  
   - Ой, дорогой мой отец, ты уж не разыгрывай из себя оскорбленную невинность! Как будто ты не знаешь, отчего рождаются дети! Зато моя мама, в отличие от тебя, прекрасно меня понимала и поддерживала - она поддержала меня и тогда, когда я наотрез отказалась выйти за Элентира!
  
   - И совершила самую большую ошибку в своей жизни, - нахмурился Тар-Палантир. - Я прошу тебя еще раз хорошенько подумать. Жаль, что я не могу отдать тебя в жены Элентиру без твоего согласия, в народе нас могут не понять - ведь ты как-никак дочь короля.
  
   - Да, я вижу - ты очень жалеешь о том, что былые времена ушли и что теперь у женщин принято спрашивать согласия, прежде чем выдавать их замуж! Всем известно, что ты сочувствуешь Верным, а они не вступают в брак по доброй воле, их женят без их согласия! Твой любимчик Элентир даже не видел свою Гаэрлиндэ до свадьбы, а сейчас ему нужна не я, а трон Нуменора. Я прошу тебя еще раз хорошенько подумать! - передразнила отца принцесса. - Я не выйду за Элентира, даже если ты считаешь его достойной парой! Вопрос исчерпан!
  
   - Ты решила умереть девственницей? - возмутился король. - Посмотри, у всех твоих сверстниц уже давно есть дети!
  
   - Это мое дело, в конце концов! - Мириэль не выдержала и, расплакавшись, убежала в свои покои. Весь день она не выходила оттуда, постоянно прокручивая в голове тяжелый разговор с любящим родителем. Девушка попыталась взяться за рукоделие, но все валилось у нее из рук, и она, пару раз случайно проткнув себе палец иголкой, забросила свою вышивку и вышла на балкон посмотреть на закат, чтобы хоть немного успокоиться. Сейчас, вернувшись в комнату, она немного пришла в себя, но ей по-прежнему хотелось плакать от обиды на жестокого и не желающего ничего понимать отца. Человек сам всю жизнь прожил без любви, а теперь и ей того же хочет!
  
   На самом деле Мириэль вовсе не питала, как ошибочно думал ее отец, отвращения к браку; все обстояло гораздо сложнее. Сердце ее уже давно принадлежало человеку, который был особенно ненавистен Тар-Палантиру. Это был Фаразон, племянник короля и сын его нелюбимого младшего брата Гамилькада, безвременно умершего по непонятной причине несколько десятилетий назад. Кончина Гамилькада была для всех полной неожиданностью; Мириэль прекрасно помнила, как ее дядя в последний вечер своей жизни шутил и смеялся на пиру во дворце, а наутро не проснулся - никто из придворных врачей не смог сказать, почему, ведь он был совершенно здоров и прекрасно себя чувствовал. Фаразон был убит горем и долго оплакивал своего отца, но Тар-Палантир повел себя совершенно неожиданно. Вместо того, чтобы скорбеть о смерти брата и выражать соболезнования племяннику, он во всеуслышанье заявил, что внезапная безвременная кончина несчастного Гамилькада была не чем иным, как карой Эру и Валар на головы отвратившихся от света и добра нуменорцев. Иногда Мириэль с ужасом ловила себя на мысли о том, что ее отец в принципе был не способен ни на любовь, ни на сострадание - когда два года назад одна за другой умерли матери Мириэли и Фаразона, король Тар-Палантир отреагировал на это совершенно равнодушно, словно ничего и не произошло.
  
   Со смертью королевы для Мириэли наступили довольно тяжелые времена; теперь больше некому было ставить Тар-Палантира на место и защищать дочь от его постоянных придирок и нападок, и бедной девушке приходилось каждый день выслушивать нотации отца, который требовал, чтобы Мириэль незамедлительно вышла замуж и родила детей, причем в качестве подходящей партии ему виделся исключительно Элентир, младший брат князя Андуниэ Амандила и близкий родич короля. Принцесса сопротивлялась изо всех сил, но благоразумно решила не говорить отцу о своих чувствах к Фаразону, потому что реакция могла быть совершенно непредсказуемой.
  
   Сам Фаразон всегда был учтив и подчеркнуто вежлив с принцессой, однако Мириэль интуитивно чувствовала, что он не только догадывается о ее тайной любви к нему, но и прячет под маской обходительного безразличия не менее сильное чувство. Девушка неоднократно замечала, как Фаразон, пытаясь казаться нарочито равнодушным, восхищенно-завороженно смотрел на нее при каждом удобном случае, а порой во время пиров и праздников при большом скоплении народа ненароком старался незаметно дотронуться до ее руки. По возрасту Фаразону уже давно пора было жениться, но он, кажется, даже не задумывался об этом - ему не был нужен никто, кроме Мириэль.
  
   Принцесса тяжело вздохнула: к сожалению, нечего было и мечтать о том, кому принадлежит ее сердце - отец никогда не позволит ей выйти замуж за Фаразона. Во-первых, он приходится ей гораздо более близким родичем, нежели Элентир, а во-вторых, король люто ненавидел своего несчастного брата Гамилькада и уж тем более теперь не питает никакой любви к его сыну. Немного почитав при свете свечей, Мириэль решила лечь спать. Ночь была лунная, и девушка, задув свечи, легла в кровать и какое-то время смотрела, как в окне на фоне ночного светила мелькают редкие облачка. Потом она заснула, но отдых ее был недолгим.
  
      -- Спаситель
  
   Принцесса крепко спала, но вдруг почувствовала, что кто-то прикасается к ее лицу. Сквозь сон она подумала, что в комнату пробралась кошка и принялась нахально обнюхивать лежащую в постели хозяйку.
  
   - Ой, уйди отсюда, я спать хочу, - пробормотала Мириэль и хотела было повернуться на другой бок, как вдруг поняла, что отпихивает от себя вовсе не мягкую кошачью лапку, а человеческую руку. Девушка мгновенно проснулась и резко села в кровати; в ярком свете луны она увидела рядом с собой Элентира, которого так старательно навязывал ей в мужья любящий родитель.
  
   - Что ты здесь делаешь? Кто тебя сюда пустил? Где охрана? - на одном дыхании разгневанно выкрикнула Мириэль.
  
   - Охраны сегодня не будет, потому как твой досточтимый отец велел ей сегодняшней ночью находиться только снаружи дворца, - вкрадчивым голосом ответил Элентир. - Слуг он тоже распустил на ночь, а мне позволил потихоньку навестить тебя.
  
   Мириэль отодвинулась подальше, стараясь не показывать Элентиру своего отвращения и страха.
  
   - Послушай меня, Элентир, я думаю, что настала пора раз и навсегда все прояснить, - сказала она, подавив в себе ужас и собравшись с силами. - Зря ты сюда пришел. Я честно хочу тебе сказать, что не люблю тебя и никогда не полюблю, тем более я никогда не соглашусь стать твоей женой. Я прекрасно помню твою покойную Гаэрлиндэ, которая не смела поднять глаз без твоего разрешения, и мне этого достаточно. Уходи отсюда. Желаю тебе спокойной ночи и всего хорошего. Прекрати меня преследовать и поищи свою любовь где-нибудь в другом месте.
  
   Элентир цинично хмыкнул; в свете луны его лицо казалось неестественно бледным, а глаза - огромными.
  
   - Любви не существует, а ты, если в нее веришь, попросту дитя. Тебе нужна не любовь, а муж, который управлял бы доставшейся тебе по наследству страной. Пора бы понять, что любовь - это обычный вымысел из песенок простолюдинов и Низших. В брак следует вступать для рождения детей и укрепления...
  
   - Хватит! Я не желаю больше тебя слушать, и я уже сказала - немедленно убирайся вон!
  
   - А мне все равно, что ты там сказала, - Элентир придвинулся ближе и бесцеремонно опустил ладонь Мириэль на ногу чуть выше колена. - Твой отец желает видеть меня своим зятем и твоим супругом, а потому милостиво позволил мне прийти сюда и остаться с тобой наедине. Потом он с радостью поженит нас, чтобы скрыть твой позор и бесчестье.
  
   С этими словами Элентир попытался стянуть с девушки ночную рубашку. Мириэль отчаянно отбивалась и кричала, хотя понимала, что ее сумасшедший самодур-отец дал Элентиру разрешение творить с наследницей престола все что угодно и что помощи ждать ей не приходится. В душе она тысячу раз пожалела о том, что не умеет владеть оружием и не держит в своих покоях даже кухонного ножа, но в этот момент дверь резко распахнулась, и в комнату вбежал Фаразон с обнаженным мечом в руках. Схватив Элентира за ворот рубашки, он сбросил его с кровати Мириэль на пол, а когда тот попытался встать на ноги, с бешеной яростью и ненавистью в глазах ударил родича кулаком в лицо. Попади он в висок, Элентир умер бы на месте, но Фаразон всего лишь сломал ему нос. Тот снова свалился на пол, закрывая руками разбитое лицо.
  
   - Ублюдок! - в гневе закричал Фаразон. - Убью! Верный придурок! Тебе, я так понимаю, никто никогда не говорил, что у женщин принято спрашивать согласия? Если ты, урод, посмел хоть что-то с ней сделать, то я сейчас возьму вон тот подсвечник, сниму с тебя, скотина, штаны и отымею тебя этой железкой до смерти! Говорят, в Кханде для таких, как ты, есть специальная казнь - им втыкают в задницу каленое железо. А харадцы так просто... лишают всяких уродов возможности впредь поступать подобным образом.
  
   - Надо же, Низшие на выдумки хитры, - Элентир криво ухмыльнулся окровавленными губами, поднимаясь с пола.
  
   Фаразон со злостью пнул его ногой пониже пояса. Ненавистный родич взвыл, закатил глаза и снова повалился на пол.
  
   - У тебя еще хватает совести тут ехидничать? - Фаразон приставил ему к горлу острие меча. - Сейчас я тебе все части тела буду отрезать по очереди, и начну с одной наиболее важной, чтобы ты больше не смог плодить себе подобных. Итак, жить тебе осталось не больше четверти часа. Молись своему паршивому Эру Илуватару, и Манвэ с Вардой позвать на помощь не забудь.
  
   Элентир разразился бранной тирадой, обзывая троюродного брата кощунником и святотатцем.
  
   - А то, что ты только что пытался сделать, тогда как называть?! - разозлился Фаразон. - Хотя наслышан я о Верных: вы ведь все особые мерзопакости творите ночью, потому что считаете, что Эру тогда ничего не видит. Ну как, мне сначала тебе все поотрезать, а потом поиметь тебя подсвечником, или наоборот?
  
   Тут до Элентира дошло, что его родич всерьез собирается с ним разделаться.
  
   - Нашелся тут защитничек непрошеный, - он попытался скрыть свой страх за показной наглостью. - Сам, небось, на нее глаз положил?
  
   Фаразон бросил беглый взгляд в сторону девушки. Мириэль сидела на кровати, испуганно забившись в подушки; по тому, что она одной рукой придерживала на груди надорванный ворот ночной рубашки, он понял, что непоправимого все-таки не произошло.
  
   - Не твое дело, ублюдок, - оскалился он. - Твое счастье, что ты не успел с ней ничего сделать, а то я бы убивал тебя долго и мучительно. Твоя смерть все-таки будет быстрой и...
  
   Договорить он не успел, потому что в это мгновение в покои Мириэль с робко-неуверенным видом боком вполз его лучший друг детства и родной брат Элентира Амандил. Стоило ему увидеть, что Фаразон приставил к горлу его брата меч, как неуверенность на его лице сменилась паническим ужасом и отчаянием. Со сдавленным криком он упал на колени, протянув руки к родичу.
  
   - Я тебя умоляю, пощади его! Ради нашей дружбы! Мы не хотели... не знали, что все так обернется...
  
   Фаразон сначала на мгновение замер от удивления, потом злобно рассмеялся, после чего хотел было свободной рукой влепить бывшему другу пощечину, но с трудом сдержался.
  
   - Теперь мне все с вами ясно, - процедил он сквозь зубы. - Твой ненаглядный братец-жабеныш всей душой жаждал заполучить трон нашей страны в свои грязные лапы и Мириэль в жены, но как ему самому, так и будущему тестю сильно мешало то, что невеста не согласна. Дядюшка Инзиладун страстно желал видеть Мириэль замужем за этой грязной скотиной и совершенно не гнушался тем фактом, что его родная дочь должна была стать наложницей Элентира, при этом называясь женой. Чтобы заставить ее за него выйти, дядюшка не побрезговал даже тем, что позволил будущему зятю прийти сюда среди ночи и попытаться над ней надругаться. А ты, видимо, прикрывал любимого братца!
  
   - Откуда все эти сведения? - Амандил побледнел как полотно. - Никто ведь ничего...
  
   - Недоумок, - Фаразон смерил его презрительным взглядом. - Скорее небо рухнет на землю, чем ты начнешь соображать. Я уже давно заподозрил, что король замышляет очередную гадость. Сначала во дворце неожиданно появился твой скот-братец, а потом любезный дядюшка Инзиладун в очередной раз принялся за завтраком изводить Мириэль нотациями на тему брака с Элентиром. После этого из дворца на ночь была удалена вся внутренняя охрана. Неужели ты...
  
   - Откуда ты знаешь, о чем король говорил за завтраком? - перебил его Амандил.
  
   - Если ты думаешь, что тебя, твоего поганого братца и нашего благочестивого короля здесь хоть кто-нибудь любит, то глубоко ошибаешься, - хмыкнул Фаразон. - И зря не считаешь слуг за людей. У меня среди них много доверенных лиц. Так вот, вечером я не стал ложиться спать, а решил поиграть с Долгубаром в кости. Я так и думал, что вы что-то замышляете. Я не ошибся. Последний вопрос, на который ты ответишь, иначе я проткну твоему мерзкому братцу глотку, - Фаразон чуть сильнее прижал острие меча к шее Элентира, и тот почувствовал, как на рубашку и на пол закапала кровь. - Кто убил моего отца, дядюшка или кто-то из вас?
  
   Глаза Амандила расширились от ужаса.
  
   - Фаразон, я тебя умоляю, я клянусь Эру и всеми Валар, что ты говоришь такое, никто его не убивал, он умер сам! Пощади Элентира, я тебя прошу, пожалуйста, во имя всего святого! Мы никогда бы не осмелились даже подумать о таком злодеянии!
  
   - Врешь, - скривился Фаразон, - говори правду!
  
   - Я клянусь! Ты можешь, конечно, убить моего брата, но мы ни в чем не виноваты, ведь всем известно, что лорд Гамилькад внезапно умер во сне! Мы до сих пор скорбим...
  
   - Подлый лгун! - оборвал его бывший друг. - Во-первых, мой отец был еще слишком молод для того, чтобы умереть естественной смертью. Во-вторых, я мог бы понять, если бы он перед кончиной был тяжело ранен или серьезно болен, но он был здоров! Внезапно у него остановилось сердце...
  
   - Так оно же само остановилось, а не кто-то его ему остановил! - снова взмолился Амандил.
  
   - Ты совсем глуп или придуриваешься? - серые глаза Фаразона метали молнии. - Я тебе все подробно объясню, если не будешь постоянно меня перебивать! Ты с детства был наивен до ненормальности, а в зрелом возрасте к наивности добавилось еще и вопиющее невежество! Знай, что у здорового молодого человека сердце вот так вот просто взять и остановиться не может! Когда я был на материке, то встретил там одного опытного врача, который к тому же разбирался в зельях и ядах. Я описал ему смерть отца в деталях, и этот человек объяснил мне, что его однозначно отравили. И даже сказал, чем именно. Теперь мне хотелось бы знать, кто это сделал. Я не сомневаюсь, что это был кто-то из вашего гнусного сборища.
  
   Амандил вновь принялся слезно уверять Фаразона в том, что лорда Гамилькада никто не травил и даже выдумал новое объяснение его безвременной смерти, сославшись на возможную кару свыше за то, что нуменорцы перестали чтить Валар и Эру, однако тут его перебил Элентир.
  
   - Амандил, ты действительно ничего не знаешь, - произнес он странным надтреснутым голосом. - Лорда Гамилькада действительно отравили, и сделал это король. На том последнем пиру он подал ему чашу вина. Потом он сам признался мне, что отправил брата на тот свет.
  
   Амандил ожидал от Фаразона бури гнева, в душе боясь, что родич в припадке ярости перережет им обоим горло - ведь они с Элентиром были без оружия! - но тот минут пять стоял с ничего не выражающим, будто окаменевшим лицом, а потом медленно убрал меч от шеи троюродного брата.
  
   - Вот что я тебе скажу, Амандил. Во имя нашей прежней дружбы я не стану убивать ни твоего мерзкого братца, ни тем более тебя, но если вы хотите жить и сохранить в целости все полезные части тела, то сейчас же уберетесь из Арменелоса в свою поганую Роменну и больше никогда не высунете оттуда носа. В столицу вам дорога отныне заказана навсегда! Все понятно?!
  
   Элентир поднялся на ноги, затравленно озираясь вокруг и все еще не веря, что опасность миновала.
  
   - Амандил, - спросил его напоследок Фаразон, прежде чем его бывший друг вышел за дверь, - ты же у нас всегда был таким мягкосердечным и высоконравственным, даже бабочек в детстве не ловил. У тебя, правда, сын, а не дочь, и сестер у тебя тоже нет, но вот представь на мгновение - если бы с твоей сестрой или дочерью кто-то поступил так же, как твой братец сегодня с Мириэль, что бы ты сделал, а? И не стыдно тебе было потворствовать выходкам короля и Элентира? Я, конечно, понимаю, что ты любишь своего брата, но все же?
  
   Амандил опустил глаза. Ему было нечего ответить Фаразону в свое оправдание.
  
   ***
  
   Когда за Элентиром и Амандилом закрылась дверь, Фаразон подошел к Мириэль. Испуганная девушка по-прежнему сидела на кровати в порванной рубашке, сжавшись в комок.
  
   - Можешь ничего не бояться, - уверенно начал он. - Я еще до того, как пришел сюда, велел Долгубару и своим людям внимательно проследить за тем, чтобы оба Верных урода подобру-поздорову убрались из дворца и уж тем более не пошли жаловаться твоему чокнутому папеньке.
  
   Мириэль всхлипнула.
  
   - Я не знала, что мой отец на такое способен, - она старалась не смотреть Фаразону в глаза. - Я даже подумать не могла... что он... что он отравил родного брата...
  
   - Он еще и не на такое способен, - печально ответил Фаразон. - В городе говорят, что этот лживый тип тайком приносит Валар человеческие жертвы. Утверждают, что даже в подвале дворца, а набирает он их в основном из других народов либо из наших, которые ему особо не угодили. К сожалению, все эти слухи оказались правдивыми - я поручил своим людям проследить за любезным дядюшкой. Ты уж меня прости, но твой отец - редкостный мерзавец и вообще сумасшедший.
  
   - Не за что просить прощения, - Мириэль вытерла глаза рукавом ночной рубашки. - Я бы тебе не поверила, если бы не знала своего милого родителя слишком хорошо. Он же всерьез считает, что жизни достойны одни лишь нуменорцы, а все остальные - человеческий хлам, который можно терпеть лишь в том случае, если они нам прислуживают. Он всю жизнь ненавидел дядю Гамилькада и завидовал ему, потому что его все любили, а моего отца - никто, а еще он всегда считал, что женщины годны только для того, чтобы ублажать мужа и рожать ему детей!
  
   - Элентир такой же, - Фаразон в злобе сжал кулаки, словно снова хотел ударить ненавистного троюродного брата. - Когда мы были на материке, этот гад постоянно лез местным женщинам под юбки, я устал его останавливать, мне на него все жаловались! Я тогда с трудом сдержался, чтобы не набить ему морду, этот скот вел себя так, будто ему жена дома не давала! Хотя если учесть, что у них родилось двое детей, то все-таки давала, уж прости меня за такие выражения.
  
   - Фаразон, - Мириэль снова вытерла слезы, - я очень хочу тебя поблагодарить. Ты меня сегодня спас не только от надругательства со стороны этого урода, но и считай что от верной смерти. Если бы он добился желаемого - отец хотел, чтобы я таким образом вышла за этого негодяя замуж - я бы до этой свадьбы просто не дожила. Элентир мне настолько мерзок и противен, что если бы он все-таки сделал то, за чем пришел, я бы этого не перенесла, наложила бы на себя руки. Так что я обязана тебе не только честью, но и жизнью.
  
   Фаразон глубоко вздохнул, словно собираясь с мыслями.
  
   - Мириэль, я даже не знаю, как тебе сказать... я сейчас кажусь себе таким глупцом... Я тебя люблю. Я люблю тебя с детства, и я знаю, что ты не можешь ответить мне взаимностью, но мне этого от тебя и не надо, и уж тем более я не собираюсь тебя насиловать. Мне вообще ничего от тебя не надо, лишь бы ты была счастлива и с тобой было все хорошо. А сейчас я уйду и не буду больше мешать тебе отдыхать. Ложись в постель и постарайся успокоиться и заснуть, а я уж в свою очередь больше близко к тебе не подпущу этого мерзкого ублюдка Элентира.
  
   Мириэль потрясенно смотрела на него, все еще не веря тому, что только что услышала.
  
   - Не уходи, - наконец смогла проронить она. - Пожалуйста, не уходи.
  
   Тот кивнул.
  
   - Понимаю, тебе вряд ли удастся после такого спокойно уснуть. Хорошо, я останусь здесь столько, сколько нужно.
  
   Он попытался укрыть Мириэль одеялом, но та неожиданно обняла его за шею и снова расплакалась.
  
   - Ты говоришь, что кажешься себе глупцом, но ты и есть глупец, который так ничего и не понял. Я тоже тебя люблю. Я тебя очень люблю. Хорошо, что мой отец ничего не узнал, а то бы ты, скорее всего, отправился вслед за своим.
  
   Фаразон был настолько удивлен, что поначалу даже не поверил своим ушам.
  
   - Повтори, что ты только что сказала?
  
   - Я тебя тоже очень люблю. И не думай, что я говорю тебе это в знак благодарности. Для меня уже давно на свете нет никого лучше и дороже тебя.
  
   - Надеюсь, мне все это не снится, - чуть слышно прошептал Фаразон.
  
   - Нет, не снится, - тихо ответила она.
  
   Фаразон крепко прижал ее к себе, и они долго сидели так, не говоря ни слова.
  
   - Сюда никто не войдет? - в какой-то момент спросила Мириэль.
  
   - Я же тебе уже сказал, что выставил Верную мразь из дворца, а мои люди проследят за тем, чтобы оба этих хмыря без происшествий убрались восвояси.
  
   - Там на двери есть задвижка. Закрой ее. Пожалуйста.
  
   Фаразон без лишних вопросов встал, подошел к двери и выполнил просьбу Мириэль, все еще не до конца осознавая происходящее. Неужели это правда? Неужели Мириэль действительно любит его? Много лет он даже не смел на это надеяться - вот уж воистину, не было бы счастья, да несчастье помогло. Другой вопрос - что теперь делать с Тар-Палантиром и его чокнутыми сторонниками... но сейчас ему совсем не хотелось об этом думать.
  
   Когда он снова сел на кровать рядом с Мириэль, она неожиданно стянула через голову ночную рубашку и бросила ее на пол, оставшись обнаженной. Фаразону показалось, что в лунном свете ее кожа отливает серебром.
  
   - Я принадлежу тебе - сейчас и навечно, - прошептала она и притянула его к себе.
  
   ***
  
   Следующим вечером Нуменор охватила печальная новость: внезапно умер король Тар-Палантир, он прилег отдохнуть после обеда, да так и не проснулся. Люди поговаривали, что он страдал той же скрытой болезнью сердца, что и его младший брат Гамилькад, потому что обстоятельства смерти обоих совпадали до мелочей - оба внезапно умерли во сне. Не успел миновать срок траура, как единственная дочь короля и наследница престола Мириэль неожиданно решила выйти замуж; еще большим сюрпризом для всех стало то, что ее избранником оказался Фаразон. Сразу после брачного пира молодой супруг все-таки собрался с духом и признался новобрачной в том, что смерть короля была вовсе не случайной, но Мириэль на удивление спокойно ответила ему, что давно уже это поняла. На следующий день после свадьбы она передала скипетр Нуменора своему мужу.
  
      -- Ссора
  
   Было три часа ночи. На небе ярко светила полная луна. Элентир ждал домой младшего сына.
  
   Старший его сын, Нолондил, жил в соседнем доме с женой и двумя маленькими детьми; младший же, Аглахад, постоянно создавал всем неприятности. Жениться юноше было еще рановато, но вместо того, чтобы проводить время с семьей и слушать наставления старших, Аглахад постоянно шлялся неизвестно где, заводил себе сомнительных друзей и - страшно сказать! - общался чуть ли не с ближайшим окружением короля.
  
   С каждой минутой отсутствия Аглахада Элентир злился все больше и больше. Что он себе позволяет, этот недоносок?
  
   Наконец, услышав долгожданный стук в дверь, Элентир вздохнул с облегчением. На пороге стоял его раздолбай-младшенький; от Аглахада сильно попахивало вином и харадскими благовониями - видимо, опять проводил время непонятно с кем в одном из многочисленных арменелосских увеселительных заведений. Явился - не запылился.
  
   - Здравствуй, отец, - несмотря на выпитое, Аглахад все же сохранил способность связно изъясняться. - Что ты спать не ложишься? Я бы сам пришел и открыл.
  
   В ответ на это Элентир обрушил на младшенького такой поток брани и нотаций, что Аглахад растерялся.
  
   - Я же не...
  
   - Замолчи и слушай меня! Представляю себе, с какими ублюдками ты там пил! С людьми Короля или вообще с Низшими? Или еще с кем похуже?
  
   - Оставь парня в покое, подумаешь, напился слегка, утром протрезвеет, это у него возраст такой - хочет доказать тебе свою самостоятельность, - крикнул Элентиру с верхнего этажа его брат Амандил, но отец был настолько зол на Аглахада, что проигнорировал его слова.
  
   - С чернушниками, которые Тьме втихую поклоняются, еще часом не якшаешься? Может, ты сам уже такой? - Элентир заводился все больше.
  
   - Кто чернушник? Я чернушник? - не выдержал бедный Аглахад.
  
   - А кто - я, что ли?
  
   Аглахад собрал волю в кулак.
  
   - Если ты продолжишь меня оскорблять, то я из принципа им стану, - ему было нелегко так отвечать отцу, но и терпеть несправедливые обвинения он не хотел.
  
   - Ах так... - Элентир побледнел от гнева и вцепился сыну обеими руками в воротник рубашки. - Ты что, совсем не в своем уме? Ты как со мной разговариваешь?
  
   Амандил сбежал вниз по лестнице со свечой в руке, явно намереваясь оттащить Элентира от своего племянника.
  
   - Оставь его, хватит вам ссориться, не тот повод!
  
   - Не тот повод? Полюбуйся на него - хамит, отбился от рук, пьянствует, связался неизвестно с кем, может, уже и с девицами легкого поведения погуливает!
  
   - Пожалуйста, перестань. Молод еще, перебесится. Это все не так ужасно, как тебе кажется.
  
   Элентир презрительно скривил губы, отворачиваясь от брата.
  
   - Слушай меня внимательно, Аглахад. Отныне ты мне больше не сын. Убирайся куда хочешь из моего дома и больше тут не появляйся! Иди отсюда на все четыре стороны и делай что пожелаешь, раз уж ты такой умный и своевольный!
  
   - Элентир, не надо так говорить, пожалуйста! - Амандил снова попытался защитить несчастного племянника. - Он не сделал ничего страшного, к тому же он все-таки твой сын!
  
   - Хватит лезть не в свое дело! - выкрикнул взбешенный Элентир. - Легко тебе говорить, когда у самого сын благовоспитанный да послушный! А я сам волен учить своих детей, как пожелаю. Ты все еще здесь? - гневно бросил он Аглахаду и захлопнул перед его носом дверь.
  
   Едва не плача, юноша поплелся по пустынным ночным улицам. За что отец так с ним поступил? Он же всего лишь посидел с друзьями в таверне, ну выпили они немного вина, но они же даже не дрались, не дебоширили и никого не трогали. И напились-то несильно, не до невменяемого состояния - на ногах держались уверенно и домой добрались без затруднений. Хорошо еще, что на улице относительно тепло, можно переночевать где-нибудь на лавочке, а утром вернуться в столицу.
  
   Два дня после ссоры с отцом Аглахад бродил по Арменелосу, ночуя у знакомых, но потом, решив, что хуже ему уже не будет, попросил аудиенции у своего троюродного дяди - короля Ар-Фаразона. Тот не только от всей души посочувствовал раздолбаю-племяннику, но и приютил его у себя. Вскоре Аглахад заметил, что его дядя таит на Элентира какую-то серьезную обиду и часто называет его выродком, а королева Тар-Мириэль так вообще старается избегать любых упоминаний об отце Аглахада, но из врожденной деликатности он тогда не решился спросить, почему дядя ненавидит Элентира и из принципа с ним не общается, особенно если принять во внимание то, что с Амандилом Фаразон, напротив, дружил в детстве.
  
      -- Зимрабет. 3258 год.
  
   Я их ненавижу. Ненавижу.
  
   Меня зовут Мериль, и мне семь лет. Я живу со своими родителями и маленьким братом в городе Роменна на востоке Нуменора. Моего отца зовут Нолондил, он старший сын лорда Элентира и племянник князя Амандила. У него был еще младший брат - Аглахад, но его имя в нашей семье находится под запретом. Мой отец изредка шепотом называет Аглахада тварью и предателем, однако по большей части делает вид, будто его никогда и не существовало. Элентир выгнал его из дома - я даже толком и не знаю, за что, но мне и не положено задавать вопросы, если я только не хочу хорошей затрещины. К сожалению, мой день в основном состоит именно из затрещин и пинков. Частенько к ним прибавляются пощечины, дерганье за волосы или удары первыми попавшимися предметами. Я уже не плачу - отучилась, потому что если я начну плакать, мне влетит еще сильнее. Иногда мой двоюродный дядя Элендил, на редкость добросердечный человек, услышав мои рыдания, приходит за меня заступаться. Моего отца это злит, он недолюбливает дядю Элендила, и однажды он, придя в ярость из-за его непрошеного вмешательства, уже после его ухода выдрал меня розгами так, что я потом неделю едва могла сидеть, а мать еще и не поскупилась на побои из-за того, что я верчусь на стуле.
  
   С утра меня, как правило, ругают и бьют за различные бытовые провинности - то плохо расчесалась, то криво застелила постель, то насорила на скатерть, то закапала платье чаем. Лучше не отвечать, не спорить, потому что иначе мне достанется за то, что невежливо говорила с родителями. Однако самые страшные мои мучения начинаются после завтрака. Мы - Верные, а дети из семей Верных не ходят в государственные школы. Как я завидую своим сверстникам из арузани, которые каждый день отправляются в школу с красивыми сумками - у старших они даже с вышитым гербом Нуменора! - сидят там на скамьях вместе со своими друзьями, слушают учителя и читают книги на таком простом и понятном Адунаике! Мне очень нравится этот язык, но из-за него у меня нет друзей - родители уже давно не пускают меня играть на улице с "вражьими отродьями", когда они услышали, что я понабралась от них словечек на Адунаике, они пришли в неописуемый ужас и сказали, что больше я с другими детьми играть не пойду. У нас в семье говорят только на Синдарине, и каждое утро после отвратительного завтрака - я бы лучше согласилась в одиночестве есть из мусорницы, чем за одним столом с родителями! - ко мне приходит учитель. Я его тоже ненавижу. Мало того, что он заставляет меня учить Квэнья, так еще и бьет меня указкой по пальцам за каждую ошибку, а у меня их много. Я плохо понимаю разницу между Синдарином и Квэнья, не вижу никакой системы во всей этой эльфийской грамматике, не могу запомнить половину слов...Это еще не самое ужасное. По всей видимости, мой учитель думает, что я умею писать со скоростью ветра, и задает мне едва ли не сто упражнений к следующему дню. Мне разрешается прерываться только для того, чтобы поесть, а все остальное время я делаю проклятые упражнения. Если вдруг я ставлю кляксу - что неудивительно, ведь у меня болят и пальцы, и спина, и глаза! - мать лупит меня по щекам и заставляет переписывать весь лист. Бумага дорого стоит, в Нуменоре ее делать не умеют - привозят из Харада и Кханда, поэтому за каждый испорченный лист меня лишают сладкого и порой даже урезают обычную порцию еды.
  
   Когда мне было шесть лет, я по глупости спросила родителей, зачем нам говорить по-эльфийски, ведь мы же не эльфы, а заодно похвасталась, каким словам на Адунаике меня научили друзья с нашей улицы, с которыми я вместе играла по вечерам. Родители пришли в ужас: невинная фраза Ni-n^akhi zadanad вызвала у них такой гнев, словно я произнесла в высшей степени непристойное ругательство. Мать ударила меня по лицу так, что из носа у меня потом несколько часов текла кровь, а отец снова выдрал меня розгами, выясняя, от кого из соседских детей я такого понабралась. Матери в тот вечер тоже сильно досталось за то, что плохо за мной смотрела - отец бьет и ее тоже, к тому же он запрещает ей видеться с ее родственниками. Однако самым ужасным было то, что после моего глупого вопроса мне категорически запретили выходить на улицу и играть с "отродьями арузани".
  
   Мою маму зовут Аэрин, а младшего брата, ему всего четыре года, Лаирэндил. Я ненавижу и его тоже. Ему можно все, а я должна уступать, потому что я девочка. Если он бьет меня, я не имею права защищаться: ударю Лаирэндила - мне потом надают таких подзатыльников, что будет долго болеть голова. Если он, чтобы сделать мне плохо, заливает чернилами или рвет мои задания - виновата я, потому что невнимательно смотрю за своими вещами. Я должна отдавать ему все, что он попросит, по первому требованию, сама же не имею ни на что права. Все мои сверстницы из семей арузани играют в куклы - иногда я вижу в окно, как они вытаскивают своих кукол на улицу и устраивают после школы интересные игры. Мои же развлечения с куклами закончились уже год назад, когда я начала учить Квэнья; я не успела сделать задание и заснула, не раздеваясь, прямо на столе, а учитель нажаловался матери, что я не приготовила уроки. Мама, собрав всех моих кукол, сказала мне, что вернет мне их только тогда, когда я буду все знать назубок, а если я не успею сделать задание еще раз - она сожжет их в печке. Угрозу свою она выполнила, причем за невыученные слова еще и отхлестала меня поясом от платья.
  
   Иногда я вижу, как девчонки на улице гоняют вместе с мальчишками тряпичные мячики. Мне тоже хочется пойти к ним и побегать, но мне никогда не разрешат играть с мальчиками - ведь я же девочка. Девочкам не положено, и мать постоянно повторяет мне, что у всех этих мальчишек на уме только одно и что они думают о том, как бы плохо обойтись с девочками. Я не понимаю, о чем она говорит, ведь мне только семь - я в ту пору и помыслить не могла о том, чтобы видеть в своих сверстниках мужчин, вся разница между мальчиками и девочками для меня тогда заключалась в том, что мальчишки носят штаны, а девчонки платья. Как-то раз я попыталась спросить у матери, когда она купала моего младшего брата, что это у него за "хвостик", но мне за это досталось так, что я потом неделю не могла сидеть.
  
   Иногда соседские дети таскают на руках котят. Некоторые девочки так смешно с ними играют - то завяжут им бантики, то наденут кукольные шапочки, а котята снимают их лапкой. Мне нельзя заводить животных, никогда мне не уткнуться носом в пухлявую спинку маленького котенка. Во-первых, мой отец считает, что от животных одна грязь, во-вторых, кошки - это слуги Моргота. Кто такой Моргот, я плохо понимаю: в воображении мне видится нечто черное, бесформенное и пугающее. Особенно мне страшно, когда родители начинают рассказывать мне о темных силах. Если вдруг я начинаю не в меру веселиться, мать трясет меня за плечи и кричит, что смех не к добру - тех, кто много смеется, утаскивают в Мордор слуги Саурона. Один раз я спросила, где этот Мордор и кто такой Саурон, но получила за это очередную пощечину: не следует говорить о Мордоре среди бела дня.
  
   Постепенно во мне растет ненависть к брату и родителям. Я понимаю, что они меня не любят, и в моем детском мозгу крепнет желание сбежать из дома при первом же удобном случае - пусть я умру от голода и холода, пусть я лучше буду спать в лесу под деревом, но зато никто не будет меня бить.
  
   ...Мне семь с половиной. Мои родители ругаются - я уже не помню, из-за чего, но повод был настолько незначительный, что даже я, невзирая на мой детский возраст, решила бы эту проблему за минуту. Отец и мать вместо того, чтобы спокойно все обсудить и мирно разобраться в сути спора, принимаются кричать друг на друга. Уже сама точка преткновения забыта, и в ход идут разнообразные обвинения друг друга во всех мыслимых и немыслимых прегрешениях; родители переходят на крик, потом начинают драку. Я пытаюсь их успокоить, умоляю не ссориться, но мать отталкивает меня с такой силой, что я ударяюсь об угол шкафа и падаю на пол. Несмотря на все побои, нанесенные мне до этого, я и вообразить себе не могла, что бывает такая жуткая боль. Мне кажется, что мое правое плечо пронзили раскаленным железом - у меня темнеет перед глазами, и поначалу я не могу даже закричать. Потом я все-таки ору не своим голосом, но родителям не до меня - они продолжают свою перебранку, а я в страхе забиваюсь под стол, слушаю их ругань и плачу, вытирая слезы здоровой рукой. У меня оказалось вывихнуто плечо, и - нет худа без добра - на некоторое время это избавило меня от уроков эльфийского.
  
   ...Мне восемь лет. Я как сейчас помню тот ясный весенний день, когда мой отец собрался по каким-то делам в столицу Нуменора Арменелос. Мать не поехала с ним - она ждала третьего ребенка и неважно себя чувствовала (уже потом я узнала, что у меня родилась сестра), а Лаирэндил простудился и лежал в кровати.
  
   Отец взял меня с собой. Вместо того, чтобы любоваться красотой Арменелоса, я смекнула - вот оно, мое спасение! - и стала соображать, где именно тут можно спрятаться. После Роменны Арменелос казался мне огромным городом. Пока мы ехали по улицам, отец рассказывал мне об истории нашей страны, а я только и ждала, чтобы он отвлекся. Как только наша повозка остановилась, я быстро выскочила из нее и растворилась в толпе. До самой ночи я просидела в какой-то подворотне. Рядом была маленькая пивнушка; я ужасно проголодалась и хотела было зайти туда и попросить хотя бы кусочек хлеба, как вдруг увидела компанию из трех молодых людей, направлявшихся ко входу в забегаловку. Краем уха я услышала, как один из них назвал своего спутника по имени - Аглахад.
  
   Это был мой счастливый шанс. Один из многих, которые выпадали на мою долю и спасали мне жизнь либо полностью меняли ее. Я выскочила из своего укрытия и подбежала к парням у забегаловки.
  
   - Подождите! Вы - Аглахад, сын Элентира, да?
  
   Мой дядя сначала поднял на меня свои необычные для нуменорца ярко-синие глаза, пару секунд удивленно меня разглядывал, потом кивнул.
  
   - Да. А ты кто?
  
   - Я ваша племянница Мериль, дочь вашего брата Нолондила! - на одном дыхании выпалила я. - Я сбежала из дома. Они меня бьют.
  
   - Ты сбежала, а меня выгнали, - дядя Аглахад взял меня за руку. - Пойдем со мной, не ночевать же тебе здесь.
  
   ***
  
   Извинившись перед друзьями за сорванную встречу, мой дядя решил прибегнуть к помощи более влиятельных лиц и отвел меня в королевский дворец. Со своим дядей, нашим королем Ар-Фаразоном, Аглахад был в очень хороших отношениях - тот приютил его у себя, когда Элентир выставил своего младшего сына из дома, и даже подарил ему небольшую виллу в Арменелосе. Точно так же с распростертыми объятиями Фаразон принял и меня. Своих детей у него еще не было, и он любил меня как дочь, хотя я обычно обращалась и к нему, и к его жене Тар-Мириэль просто по имени. Так у меня появилась нормальная семья - мой родной отец, конечно же, прознал, где я, но предъявлять претензии королю побоялся. Я подружилась с детьми Долгубара, главного советника Фаразона; его сыну Фаразагару было тринадцать, а дочь Дулгухиль была моей ровесницей, и вместе мы придумывали разные интересные игры. Наконец - моя мечта сбылась! - я пошла в государственную школу; она была самым лучшим воспоминанием моего детства. Там все очень интересно объясняли, никто никогда не бил учеников и не заставлял их учить мерзкий эльфийский. Теперь я могла свободно говорить на Адунаике. Простом, понятном, легком и самом красивом в мире языке.
  
   У меня появилось и новое имя. Аглахад, которому с самого начала не нравилось мое прежнее, стал называть меня Мориэль, решив, что это подойдет мне больше; король и королева же дали мне имя на Адунаике - Зимрабет.
  
   Мориэль Ар-Зимрабет.
  
      -- Гил-Галад. 3259 год.
  
   Мне до сих пор больно вспоминать моего троюродного брата Келебримбора.
  
   Тъелпе был совершенно не похож на свою родню - в отличие от остальных принцев Первого Дома, на редкость чванливых, надменных и самовлюбленных, он всегда был открытым, общительным и очень непосредственным, за что в итоге и поплатился собственной жизнью. Временами мне кажется, что у меня вырвали кусок души, при этом рана постоянно кровоточит и боль не утихает.
  
   Едва ли не самое первое правило, которое усваивают все малыши, едва научившись ходить - никогда не разговаривайте с незнакомцами и никому не доверяйтесь просто так, не разузнав сначала, кто перед вами. Я всегда следовал ему, потому что понимал, чем может грозить чрезмерная открытость и доверчивость - добрым и хорошим может притвориться кто угодно, даже Враг, а поэтому необходимо всегда быть начеку, лишняя осторожность не повредит. Тъелпе же это правило постоянно нарушал, невзирая на множество известных нам ужасных случаев; в Эрегионе у него постоянно крутились какие-то странные типы, а этот мерзкий Аннатар с самого начала внушил мне очень нехорошие подозрения. Я решил держаться от этого вкрадчивого льстеца подальше и пытался предупредить Тъелпе, но мой брат лишь отмахнулся от моих слов - как всегда, со своей солнечной беззаботной улыбкой. Да, он любил улыбаться и смеяться - и тем страшнее мне думать о том, какими оказались последние часы его жизни.
  
   Аннатар, предупредительный и подчеркнуто-вежливый Аннатар, оказался не кем иным, как Сауроном. Использовав мастерство несчастного Тъелпе для создания Колец Власти, он убил его, поняв, что мой брат разгадал его злобный замысел. Я не знаю, что именно произошло в Эрегионе - мой герольд Элронд подоспел туда слишком поздно, когда Тъелпе уже ничем нельзя было помочь. Я благодарен Элронду за то, что он похоронил Тъелпе сразу, не дожидаясь моего прибытия в Ост-ин-Эдиль, потому что труп выглядел настолько жутко, что я просто не вынес бы этого зрелища. Тъелпе - и несколько дней жесточайших, невыносимых истязаний. Чем он это заслужил? Мой несчастный родич, который никогда не унывал и всегда радовался жизни, который умел создавать прекрасные вещи - равных ему мастеров среди Нолдор просто не было, который называл меня в детстве Звездочкой... Сейчас я смотрю на одно из Колец Власти, созданных моим братом. Вилья, Кольцо Воздуха с сапфиром. Я ношу его на правой руке, это моя память о Тъелпе - и каждый раз при взгляде на него мое сердце обливается кровью. Как только мне представится возможность, я отплачу Саурону за все. Он ответит и за Гавани, и за смерть Финдарато в подземельях Тол-ин-Гаурхот, и за мучения моего несчастного родича. Я ненавижу Черного Майя и молю судьбу о встрече с ним. Я не хочу думать о том, что именно он сотворил с Тъелпе перед тем, как убить, но воображение против моей воли рисует мне все более и более страшные картины. Глорфиндейл рассказал мне, что поначалу, взглянув на тело моего зверски замученного брата, он даже не узнал его - подручные Саурона жгли Тъелпе лицо каленым железом, дробили и выворачивали кости, сдирали кожу... В тот момент, когда я это слушал, мне показалось, что земля уходит у меня из-под ног и что я вот-вот лишусь чувств. Несмотря на то, что Тъелпе был намного старше меня, те, кто не знал, кто мы такие, часто думали, что я старше Келебримбора - я всегда был серьезнее, недоверчивее, сильнее... Я был воином, а мой брат - творцом, и честно признаюсь, хоть это и позор для истинного Нолдо, что совершенно ничего не умею делать руками - только махать мечом. Тъелпе же создавал удивительные вещи: ожерелья, кольца, диадемы, посуду, оружие... Все его творения отличались поразительной красотой; помню, как однажды я увидел на своей тете Нэрвен диадему работы моего брата - поначалу мне показалось, что в ее волосах застыли сверкающие капли воды. Сейчас при взгляде на эту вещь у меня на глаза наворачиваются слезы. Нэрвен - сильная; она носит это украшение как ни в чем ни бывало, словно ничего не произошло, и старается не вспоминать о том, что случилось в Эрегионе. Я же смотрю на свое кольцо и постоянно со жгучей болью в сердце думаю о Тъелпе. Я мог бы защитить его от Саурона, мне не стоило оставлять все как есть и закрывать глаза на подозрительное знакомство Тъелпе... но что сделано, то сделано, судьба распорядилась иначе. Я поступил глупо. До последнего момента я не хотел вмешиваться, просто взывал к разуму Тъелпе и умолял его быть поосторожнее с этим Аннатаром, видимо, я в душе рассчитывал на то, что все обойдется...не обошлось. Не обошлось, и, к сожалению, в этой жуткой смерти отчасти виноват я. Наверняка мой несчастный брат, страдая в лапах Сауроновых прихвостней, до последнего мгновения надеялся на то, что кто-то из нас успеет вмешаться и спасти его. Мы не успели. Не успели - и это будет вечным укором моей совести. За всю мою долгую жизнь мне не раз приходилось участвовать в сражениях, и, к счастью, я ни разу не был ранен, поэтому я, если быть честным, с трудом представляю себе, что такое сильная боль. Один раз я случайно опрокинул чашку с горячим чаем себе на руку; я сразу же опустил обожженную кисть в холодную воду, и боль довольно быстро утихла. Из-за этого я не могу перестать думать о том, каково было Тъелпе, когда подручные Саурона жгли ему лицо каленым железом. Мой родич до самого конца надеялся на мою помощь и ждал меня. Не дождался - когда Саурон понял, что Келебримбор отдал Три мне, то отдал приказ его добить. Элронд рассказал мне, что орки стреляли в прикованного к стене пленника из луков, а потом Черный Майя собственноручно прикончил его, всадив Тъелпе кинжал под сердце. Моему герольду удалось узнать обстоятельства смерти моего брата от умирающего орочьего предводителя, которого Элронд собственноручно зарубил, застав за мародерством в Ост-ин-Эдиле.
  
   Я очень благодарен судьбе за то, что она послала мне такого преданного глашатая, как Элронд - пусть он и полукровка, но зато мой верный герольд беспрекословно выполняет все мои приказы и поддерживает меня во всех моих начинаниях. Должно быть, он немного стесняется своего происхождения, поэтому со мной он всегда очень предупредителен и почтителен. К сожалению, многие эльфы из моего окружения презирают Элронда за людскую кровь, текущую в его жилах, хотя при мне стараются этого не показывать - я не терплю высокомерия и грубости по отношению к кому бы то ни было, а тем более к моему вернейшему слуге. Если бы Элронд не поддержал меня, когда я узнал о расправе Саурона с моим братом, я даже не представляю себе, как смог бы пережить смерть Тъелпе.
  
   Единственное, что омрачало наши отношения с Келебримбором - так это то, что ему никогда не нравился мой глашатай. Я думаю, что виной этому может быть принадлежность Тъелпе к Первому Дому - хоть мой брат и был нашим солнечным лучиком, но кровь Феанариони все равно никуда не денешь. Мои родичи из Дома Феанора никогда не любили людей и относились к ним с изрядной долей презрения; могу предположить, что отчасти на это повлияли те неприятности, которые сыновьям Феанаро пришлось пережить по вине Берена и его потомков. Наверняка и в Тъелпе при всей его терпимости и жизнерадостности дала себя знать память крови-как-никак он же сын Куруфина и племянник Келегорма, которому в свое время перешел дорогу смертный Берен. Элронд приходится Берену правнуком, и, скорее всего, именно из-за этого Келебримбор косо на него смотрел. Пару раз я все же пытался уговорить брата попробовать подружиться с моим верным герольдом, но Тъелпе только шипел сквозь зубы какие-то непонятные колкости, называя Элронда не заслуживающим доверия лизоблюдом и заявляя, что на моем месте он держался бы от такого глашатая подальше. К моему величайшему сожалению, несчастный Тъелпе абсолютно не разбирался в натуре окружающих - моего герольда непонятно за что невзлюбил и подозревал в чем-то нехорошем, а вот проклятому Саурону, прикинувшемуся дружелюбным доброжелателем, сдуру доверился.
  
   Последнее время меня очень беспокоит происходящее в Нуменоре. Я всегда дружил с нуменорцами, они казались мне интересными, добрыми и умными людьми, но с ними творится что-то очень нехорошее, и, как говорится, чем дальше - тем хуже. Первым их королем был Элрос Тар-Миниатар, родной брат моего верного герольда Элронда, и, может быть, еще и поэтому я всегда симпатизировал этому замечательному народу. Вместе мы сражались с Врагом и его тварями, учились и созидали, но теперь сердца наших былых друзей и союзников отравлены каким-то жутким ядом. Я не могу понять, что именно творится с нуменорцами, но они стали чудовищно жестокими и высокомерными и отвратились от нас. Я не знаю, что за зло причинили им эльфы, но они стали нас ненавидеть. Говорить на наших языках в Нуменоре теперь запрещено; всех жителей этой некогда благодатной страны терзают непонятные страхи и злоба, а их нынешний король так вообще представляет собой истинное воплощение гордыни, жестокости и властолюбия. Ходят слухи, что он не то отравил, не то зарезал своего родного дядю Тар-Палантира, предыдущего короля Нуменора, и не то силой, не то хитростью взял в жены его дочь Тар-Мириэль, чтобы обрести право на трон. Саурон, естественно, в своей обычной манере тут же начал провоцировать этого высокомерного нуменорского дурня на открытое военное столкновение - я даже боюсь представить себе, чем все это может для нас кончиться. Иногда мне кажется, что Черный Майя в какой-то момент времени попросту начинает изнывать от скуки и тогда принимается развязывать какую-нибудь новую свару, чтобы всем нам жизнь медом не казалась. Увы, но Ар-Фаразон, случись что, никогда не обратится ко мне за помощью - для этого он слишком высокомерен и чересчур ненавидит эльфов, я в свою очередь тоже не стану навязываться ему в союзники, и Врагу останется только перебить нас поодиночке. Я прекрасно помню войну в Эрегионе - если бы нуменорцы не помогли мне тогда, я бы не сдержал натиск врагов в одиночку, и, скорее всего, обо мне сейчас можно было бы говорить в прошедшем времени. Это еще было бы хорошо, если бы меня просто убили в бою, а ведь могли и обойтись как с Келебримбором - у меня мороз по коже, стоит мне представить себе, что было бы со мной, попади я живым во вражьи застенки.
  
   Сейчас я вспоминаю всю свою жизнь, полную бегств и скитаний, и прекрасно понимаю, что в ней не было ни одного дня, когда я мог бы почувствовать себя дома и в безопасности. Я родился в Белерианде, в 450 году I Эпохи. Детство свое я помню довольно смутно - я жил со своими родителями в высоком замке или дворце, мне, ребенку, он казался просто огромным, вокруг него был большой сад, и я бегал там за бабочками и прятался от родителей среди цветов - помню, что они очень смеялись, когда меня находили. Однако мое безмятежное счастье длилось недолго. Однажды мой отец разбудил нас с мамой среди ночи. Он был в полном вооружении, лицо вымазано грязью и кровью, косы растрепаны, золотые ленты лежали на плечах мятыми грязными тряпками - и принялся сбивчиво рассказывать, что мой дед Финголфин вызвал Моринготто на поединок и был жестоко убит. Отец сказал, что мы живем слишком близко от Ангамандо и что нам нужно срочно уезжать в более безопасное место. Мама расплакалась и прижала меня к себе, сказав, что все оборачивается как нельзя хуже. Она одела меня во все теплое, собрала мои вещи и игрушки и крепко обняла на прощание. Отец хотел, чтобы она ехала со мной, но она сказала, что слишком любит его и не оставит одного в опасности. Меня доверили приближенным отца, которые сначала доставили меня в Нарготронд к его двоюродному брату Финдарато. Там я прожил очень недолго: тьма наступала на земли Нолдор и становилась все сильнее с каждым днем, и в итоге родители приняли решение снова отослать меня подальше от беды - на этот раз в Гавани Фаласа на южном побережье Белерианда, где правил Кирдан Корабел. В городе Эгларест жила Файвэлль, родная сестра моей мамы.
  
   Я ненавижу переезжать. Ненавижу спасаться бегством - с тех пор, как в раннем детстве на мою долю выпали все эти кошмарные скитания. Не успел я обжиться на одном месте и привыкнуть к новому окружению, как меня опять заставили менять обстановку - мне, тогда еще совсем малышу, было очень трудно осознать все это, а тем более еще и смириться с вынужденной разлукой с родителями. Хотя мой дядя Финдарато был очень добрым и приветливым, но я по прибытии в Нарготронд первое время все равно не находил себе места, все время плакал и спрашивал, когда же наконец приедут мои родители. В итоге мне как-то удалось с этим свыкнуться, но тут меня снова заставили перебираться на другое место - теперь уже в Эгларест. Тетя Файвэлль встретила меня очень ласково, но долго сокрушалась по поводу того, что ее сестра Лаэгмериль не приехала вместе со мной. В ту пору я еще не понимал, с кем и с чем именно связаны мои постоянные скитания и отчаянные попытки спастись бегством, но до осознания истинного положения дел мне оставалось совсем немного.
  
   Будучи совсем маленьким, я воспринимал разговоры старших о Моринготто и его наводящем ужас прислужнике Сайроне скорее как страшную сказку, а не реальную угрозу. Точно так же я не понимал, чем все это может обернуться для меня лично, все эти постоянные переезды с места на место я считал просто некоей необходимостью. Под опекой Кирдана и Файвэлль я постепенно взрослел, превращаясь из ребенка в подростка, но и тогда я еще не осознавал всей степени существующей опасности. Мой дед Финголфин погиб, когда мне было всего лишь пять лет - я ни разу не видел его, поскольку он так и не смог приехать к отцу на меня посмотреть; я знал о том, что его убил Моринготто, но до какого-то времени я плохо понимал, что такое смерть -когда тетя говорила со мной о Чертогах Мандоса, я представлял себе, что мой дед просто отправился жить в какое-то другое место очень далеко отсюда, и я из-за этого больше его не увижу.
  
   Вскоре меня настиг новый удар. Мне было всего двадцать два, когда в Гавани пришли дурные вести. В Битве Бессчетных Слез наши войска потерпели сокрушительное поражение, мой отец пал в бою, а мать пропала без вести.
  
   На какое-то время я замкнулся в себе, поглощенный собственными переживаниями, но Враг и его прихвостни не ограничились тем, что лишили меня обоих родителей. В следующем году они напали на Гавани - естественно, в самый неожиданный момент, когда мы меньше всего этого ждали. В ту пору я был еще совсем подростком, мне не было и тридцати, и я совершенно не представлял себе, что такое война, ведь весь мой боевой опыт в то время заключался в учебных поединках на деревянных мечах со сверстниками, и мне никто не доверил бы "взрослое" оружие, но судьба распорядилась иначе. В день нападения на Гавани я наконец осознал, что такое смерть, и увидел ее вблизи. Мне хотелось бы вычеркнуть все пережитое из памяти, но у меня ничего не получается, невзирая на все мои старания.
  
   Все случилось ночью-немногим позднее полуночи. Я уже успел заснуть, когда меня разбудили крики с улицы - вернее сказать, вопли, полные боли и отчаяния. Файвэлль, вбежав в комнату, сбивчиво объяснила мне, что на Эгларест напали орки и что нам нужно спасаться, бежать к кораблям, иначе нас убьют или, что еще хуже, уведут пленниками в Ангбанд. Я трясущимися руками натянул одежду, успев спросить тетю, не удастся ли нам все-таки отбиться. На это она ответила, что врагов слишком много, а помощь прийти не успеет - да и есть ли кому нам помочь после страшных потерь в Нирнаэт Арноэдиад? Тут я увидел, что она держит два меча; один из них она дала мне, сказав, что я любой ценой должен спасать свою жизнь и выбираться из города. Мы осторожно спустились вниз по лестнице, стараясь не споткнуться в темноте, и вышли на улицу. В городе творилось что-то страшное; кругом лежали трупы - наших и врагов, на камнях мостовой то тут, то там растеклись кровавые лужи, дома горели, и пылающие крыши периодически обрушивались, хороня под собою тех, кто не успел или не смог выбраться из своих жилищ.
  
   Я обнажил свой меч, держа за руку тетю Файвэлль, и, быстро сориентировавшись в пространстве, благо в зареве горящих зданий все было хорошо видно, нашел дорогу, ведущую в порт, где еще стояли наши корабли. Нужно было торопиться, потому что если оркам удалось бы добраться до порта раньше, чем мы успели отплыть, и поджечь суда, мы оказались бы заперты в ловушке и обречены на жуткую смерть. Мы бежали, не разбирая дороги, спотыкаясь обо что-то и не видя ничего вокруг себя, а наши преследователи, которых было не просто много, а слишком много, подбирались все ближе. До пристани оставалось совсем немного, как вдруг Файвэлль без единого стона или крика выронила меч и рухнула на камни. В спине у нее торчала длинная черная стрела.
  
   Я понял, что она мертва, и краем сознания успел подумать о том, что мне тоже пришел конец. Повернувшись лицом к нападающим, я стиснул рукоять меча в похолодевшей ладони. В ту страшную ночь я впервые увидел наших заклятых врагов - орков - и успел про себя удивиться тому, насколько же они похожи на нас. Я ожидал столкнуться лицом к лицу с грязными чудовищами, вообще не имеющими сходства с разумными живыми существами, но передо мной стояли практически полные подобия эльфов - только с довольно-таки темной кожей, черными удлиненно-раскосыми глазами и гораздо более грубо и крепко сложенные; с первого взгляда мне показалось, что фигура их предводителя состоит из сплошных мышц. Их одежда и оружие тоже не отличались красотой и утонченностью - скорее практичностью, а из-за манеры орков сутулиться казалось, что они еще и ниже нас ростом.
  
   Я стоял с мечом над телом Файвэлль и смотрел на здоровенного орочьего предводителя в вороненой кольчуге, вооруженного огромным ятаганом, и готовился умереть с честью в неравной схватке. Мой противник стоял где-то в тридцати шагах от меня; он оскалил клыки, предвкушая, как разделается со мной-еще бы, ведь враг всего один, да еще и без доспехов и почти ребенок! - как вдруг за его спиной раздался чей-то голос:
  
   - Дургхаш!
  
   Орочий предводитель обернулся. Я увидел, что позади него на вороном коне сидит одетый в черное всадник - человек? Эльф? Я всмотрелся в лицо того, кто окликнул орка - и понял, кто пожаловал в Гавани и чьих рук делом было это ночное нападение. Это была не просто бродячая орочья банда-врагами командовал вернейший приспешник Моргота. Саурон, Черный Майя.
  
   Он жаждал моей смерти, но, на мое счастье, его случайное появление спасло мне жизнь. Главарь орков отвлекся, и это дало мне драгоценную отсрочку - едва я успел взглянуть на Саурона, как интуиция подсказала мне, что у меня есть возможность спастись, и я со всех ног бросился к кораблям. Я успел вовремя-до сих пор так и не могу понять, почему орки тогда не стали стрелять мне вслед. Кирдан, увидев меня, очень обрадовался тому, что я жив и не ранен, а я какое-то время сидел, привалившись спиной к мачте, и беззвучно плакал, думая о смерти Файвэлль и вглядываясь сквозь слезы в удаляющееся пожарище Эглареста. Где-то там на берегу Саурон со своими прихлебателями наверняка праздновал победу. Черный Майя принял на удивление красивый зримый облик, но почему-то его прекрасное лицо казалось мне почти отвратительным; в бессильной злобе я сжимал кулаки, горько жалея о том, что не могу его ударить. Застывшая в ярко-синих глазах Саурона холодная жестокость намертво врезалась мне в память. В какое-то мгновение я обнаружил, что до сих пор сжимаю в руке обнаженный меч; кисть у меня сильно затекла, но из-за пережитого мной ужаса я совершенно не замечал этого. Тогда я вновь с ненавистью подумал о Сауроне, из-за которого я в очередной раз лишился дома и близких; гнев и горе застилали мне глаза, и тогда я поклялся, что если вдруг судьба даст мне возможность встретиться с Морготовым прихвостнем в бою, то ему не будет ни прощения, ни пощады - я заставлю его ответить за всю кровь, пролитую по его вине!
  
   Долгое время мы с Кирданом жили на острове Балар. В 510 году меня ждало новое страшное известие - при штурме Гондолина вражескими войсками погиб мой дядя Тургон. Самое страшное заключалось в том, что его предал собственный племянник и мой двоюродный брат Маэглин.
  
   Все называли Маэглина выродком и предателем, но мне почему-то было его очень жаль - узнав о том, что Саурон при помощи жестоких пыток вытряхнул из него местонахождение города, я сразу вспомнил себя и свое бегство из Эглареста. Я никак не мог забыть жуткий взгляд Черного Майя, который, казалось, выворачивал наизнанку душу того, кто все-таки решался посмотреть ему в глаза. Когда я впервые увидел Саурона, я был еще совсем ребенком - испуганным ребенком, и если бы в тот момент мне не посчастливилось попасть к нему в лапы, я бы сломался безо всяких пыток под этим ужасным взглядом. Сейчас я был уже совсем взрослым, но тем не менее в душе сочувствовал несчастному Маэглину. Мне даже не хотелось думать о том, что ему пришлось пережить перед тем, как все-таки согласиться делать все, что прикажет Саурон. Наверняка в душах всех, кто его видел, поселился страх перед этим чудовищем в прекрасном обличье. Теперь к тем, за кого я в любом случае собирался мстить проклятому Черному Майя, прибавились еще Маэглин и Тургон. Пусть я даже и не знал обоих - оба они были моими близкими родичами и погибли по вине Саурона и его повелителя.
  
   ...В Войне Гнева я не участвовал, и разрушение Белерианда практически не затронуло наш остров - у нас было только несколько сильных штормов. Вскоре после этого Кирдан предложил мне переселиться в Линдон, и я согласился - отчасти потому, что мне хотелось быть поближе к Тъелпе. С моим горячо любимым троюродным братом мы очень подружились еще во времена моего детства в Нарготронде, и мне было с ним очень интересно, хоть он и был намного старше меня и родился еще в Валиноре. После Войны Гнева я к тому же понимал, что потерял почти всю свою семью и мне ни в коем случае нельзя терять связь с теми немногими родичами, которые остались в живых.
  
   В то время я порой наивно надеялся, что зло, возможно, навечно ушло из нашего мира вместе с Морготом. Я никогда не прощу себе своей тогдашней глупости - если бы не моя безалаберность, несчастного Тъелпе можно было бы спасти. Меня до сих пор отчасти мучает совесть и за Маэглина - если бы я тогда оказался рядом и попробовал остановить Саурона, не дал бы своего родича в обиду... Я надеялся, что нам уже ничто не станет угрожать, но жестоко ошибся. Я не знал, что Саурон остался в Средиземье и замышлял жестоко отомстить Нолдор за своего повелителя. Потом... потом случилось то, что случилось. Подозрительный Аннатар наведался в Эрегион, втерся в доверие к моему слишком доброму и общительному брату, а после этого жестоко его убил. И кто бы мог подумать, что под прекрасной личиной Аннатара прячется сам Саурон! Я пытался предупредить Тъелпе, но он не только не пожелал меня слушать, но и сказал, что это я, а не он, не разбираюсь в окружающих. Из-за этого его жизнь и оборвалась так нелепо - никак не могу взять в толк, чем его так прельстил проклятый Черный Майя и почему Келебримбор так невзлюбил моего верного герольда Элронда.
  
   С Элрондом мы сильно сблизились уже в Линдоне. До Войны Гнева он жил со своей семьей на побережье Белерианда, но потом точно так же, как и я, потерял всех - к счастью, его родичи не погибли, а всего лишь разъехались в разные края; родители отправились в Валинор, а брат Элрос, избрав Дорогу Людей, стал первым королем Нуменора. Я прекрасно понимал Элронда - ему было тяжело без своей семьи, и в какой-то момент я стал доверять ему и назначил его своим герольдом.
  
   Я хочу мира, спокойствия и радости. Неужели мне никогда так и не суждено почувствовать себя в полной безопасности? Неужели мир никогда не наступит? После Войны Гнева я мог бы в любой момент уйти на Запад, но я остался, потому что я нужен здесь - нужен тем, кто живет в Средиземье, потому что я должен попробовать выкорчевать ростки зла, посеянного Морготом. Нравится мне это или нет, но это мой долг, и я не отступлюсь от него - я должен исполнить его любой ценой.
  
   Мое предназначение - быть воином. И отомстить за страдания и смерть Тъелпе. Я сделаю это, чего бы мне это ни стоило.
  
      -- Гил-Галад. 3260 год
  
   "Невидимой красной нитью соединены те,
   кому суждено встретиться, несмотря на время,
   место и обстоятельства. Нить может растянуться
   или спутаться, но никогда не порвется"
  
   Древняя китайская пословица
  
  
   Я как сейчас помню тот день. День, когда впервые...
  
   Мне захотелось отдохнуть и побыть одному. Я встал рано утром, когда в окнах только-только забрезжил рассвет. За оградой моего дворца была небольшая роща, и я пошел туда. Солнце еще не успело согреть землю, и на улице было довольно прохладно, а трава намокла от ночной росы. Все еще спали, и я даже не думал о том, что могу кого-нибудь встретить.
  
   Я шел между деревьями, осторожно касаясь пальцами шершавых стволов. Вдруг в рассветных лучах впереди я увидел какую-то фигуру. Кто бы это мог быть в такой ранний час? Время было мирное, и, естественно, в тот момент мне даже не пришло в голову, что это может быть кто-то опасный и враждебно настроенный. Подойдя ближе, я понял, что это эльфийка - довольно высокая, с длинными темными волосами, одетая в расшитую по вороту золотом черную рубашку и почему-то - мне это особенно запомнилось - в такие же черные шелковые брюки. Это показалось мне довольно странным, ведь обычно наши женщины одеваются совсем иначе. Она стояла спиной ко мне, не оборачиваясь, между двух березовых стволов, но я не решился окликнуть ее. Кто она? Откуда? Я никогда не видел ее раньше.
  
   Судя по всему, она услышала мои шаги и обернулась.
  
   Она внимательно смотрела на меня, чуть сощурив свои серые глаза. Неужели она тоже из Нолдор?
  
   - Кто ты? - я нерешительно сделал еще шаг вперед.
  
   - Эрилиндэ, - ответила она. - А ты кто?
  
   Я был удивлен ее словами. Если она действительно из Нолдор, то вряд ли может совсем не иметь представления о том, кто я такой и где она находится.
  
   - Эрейнион, - невозмутимо ответил я.
  
   - Эрейнион, значит, - произнесла она как будто с издевкой. - Финэллах Эрейнион Гил-Галад, верховный король Нолдор. Так?
  
   - Да. Так ты все-таки меня знаешь? Откуда ты?
  
   - Издалека. С востока.
  
   В ее голосе мне почудилась странная насмешка, а потом женщина показалась мне смутно знакомой. Где я мог ее видеть? Сомневаюсь, что мог вообще...
  
   В ее взгляде вспыхнул интерес.
  
   - И что же ты делаешь здесь в такую рань? Один и без охраны?
  
   Сам не зная, что делаю, я протянул к ней руку и взял ее ладонь в свою. Она показалась мне странно легкой - словно птичье перышко.
  
   Эрилиндэ не отняла руки, однако при этом я чувствовал, что она явно чем-то взволнована и обеспокоена. Как будто бы ей хочется и в то же время не нравится находиться здесь и разговаривать со мной. Я же ощутил в груди странную щемящую тесноту, но почему-то желал продлить это чувство.
  
   - Ты здесь... где ты живешь? Ты надолго приехала? А на востоке у тебя семья?
  
   Она неожиданно вырвала руку и закрыла лицо ладонями.
  
   - Я вообще-то не должна здесь находиться, и у меня нет права не только говорить с тобой, но и вообще показываться тебе на глаза.
  
   - Почему? Что случилось?
  
   - Прости, но я должна идти. Я не могу объяснить.
  
   Солнце постепенно прогревало воздух, и аромат цветов вокруг становился все слаще. Я же почувствовал, что близок к полному отчаянию, но постарался не подать вида.
  
   Эрилиндэ улыбнулась, но как-то странно - явно не радостно и не доброжелательно. Улыбнулась кривой, жалкой, ехидно-злорадной улыбкой. Если бы я не знал так хорошо о том, что эльфы не могут служить Врагу, я бы в этот момент точно принял ее за прислужника Тьмы. Кто она? Почему живет на востоке? Может, вся ее семья погибла от рук орков Моргота, а она нашла приют у авари и не хочет со мной разговаривать, потому что ее душевные раны все еще слишком свежи и болят?
  
   - Мы еще встретимся? - прошептал я, глядя на свою новую знакомую со смесью страха и надежды.
  
   - Нет. Я очень надеюсь, что нет.
  
   Она почему-то резко повернулась ко мне спиной и пошла прочь. Где-то через десять шагов она внезапно остановилась и оглянулась.
  
   - Прощай, Гил-Галад, король Нолдор.
  
   Я долго смотрел ей вслед, так и не решаясь ни окликнуть ее, ни вообще сдвинуться с места, и мне казалось, будто я провожаю ускользающую мечту.
  
   Когда я вернулся к себе во дворец, то старался вести себя как обычно - почему-то мне совсем не хотелось кому-либо рассказывать о странной встрече, но от моих приближенных, в особенности от Элронда, все-таки не укрылось, что я сам не свой.
  
   - Мне кажется, что вы чем-то опечалены, Aran Meletyalda. Что случилось? Могу ли я что-то для вас сделать?
  
   - Нет, Элронд, спасибо. Все в порядке, я просто немного не выспался.
  
   Как я мог ему объяснить, с чем я встретился и чего лишился сегодня на рассвете?
  
      -- Властелин и комендант
  
   В большой шестиугольной комнате с задрапированными черной тканью стенами и занавешенными окнами царил полумрак. Тускло горели свечи в тяжелых золотых и серебряных подсвечниках. За большим дубовым столом, накрытым темно-бордовой скатертью, сидели двое в черных одеждах: один чуть повыше ростом, с взлохмаченными темными волосами длиной где-то до лопаток, у другого гладкие прямые волосы цвета воронова крыла собраны в аккуратный хвост.
  
   - Я позвал тебя сюда для очень важного личного разговора, - произнес первый. - Ты никогда меня не подводил и всегда давал мне дельные советы.
  
   - Надеюсь, что не подведу и на этот раз, - тихо ответил второй. - Так в чем же дело?
  
   - В чем, в чем, в том, что для нас Три Дома Эдайн - как злой рок, уж сколько лет все никак от них не отделаемся. Так вот, в Нуменоре у власти очередной придурок.
  
   - А, ты про Фаразона? Да уж, умом парень не блещет. Мало того, что он действительно придурок, так еще и выпендрежник, упрямый, как стадо ослов. По-моему, женушка зря отдала ему скипетр и уже об этом жалеет.
  
   - Согласен, - пожал плечами его собеседник. - Только из нее самой королева получилась бы еще хуже - как из мумака танцовщица. Обычная домашняя аданэт, кроме прялки да иголки, больше ничего не знает. Не люблю таких женщин. С ними скучно. Так вот, Маэглин, давай к делу, слушай внимательно. Сложности у нас из-за нее. Добро б эта сладкая парочка сидела у себя в своем паршивом Нуменоре да миловалась, хрен бы с ними, так этот их новый король решил залезть на нашу территорию, а мне это не нравится. Недавно я попытался показать ему на побережье, кто в Средиземье хозяин, но это его ничему не научило, и моим настоятельным просьбам тихо сидеть у себя на острове он не внял, мало того - он собрал армию и сейчас ведет ее против нас!
  
   - И чего ж ты от меня хочешь? Наши войска сейчас в отличной боевой готовности, только прикажи Аргору, Дургхашу, кому еще там надо - и вперед, нуменорцев на мыло, а самого Фаразона пусть попытаются взять живым, если представится такая возможность! Устроим мерзкому королю публичную казнь в назидание потомкам, а глупым нуменорцам обеспечена гражданская война! - с искренним восторгом и жаром в голосе ответил Маэглин, глаза его радостно засверкали.
  
   - Я знал, что ты ответишь именно так, особенно если учесть твое отношение к дунэдайн, но не все так просто. Я - Саурон, Черный Властелин, и для меня не составит труда стереть этого гадкого выскочку в порошок и отдать его поганую шкуру орочьим шаманам, чтобы они натянули ее на бубен, но меня что-то останавливает. Сам знаешь - мои предчувствия никогда меня не обманывают. А тут еще и Моро...
  
   - Ты же айну, и твоя интуиция никогда тебя не подводила, - с уважением произнес эльф. - А что до Моро, то его, я думаю, стоит послушаться, ведь ты сам говоришь, что...
  
   - Да он мне такую... чушь предложил! - Саурон раздосадованно стукнул кулаком по столу, при этом в свете свечи было видно, что ногти у него выкрашены в черный цвет, а по их краю аккуратно нарисован тонкий серебряный ободок. - Ты себе даже не представляешь!
  
   - Ух ты, Моро спятил или упился? - съехидничал эльф.
  
   - Да нет, вроде был трезвый, - серьезно ответил Черный Майя.
  
   - И что же он ляпнул?
  
   - Он посоветовал мне сдаться на милость Фаразона и отправиться с ним в Нуменор в качестве заложника. Пообещал, что скучно мне не будет и что я очень хорошо проведу время и ни о чем не пожалею.
  
   - Что за чушь? - у Маэглина округлились глаза.
  
   - Вот-вот, слушай дальше! - оборвал его майя. - Я тебе уже говорил, что у меня очень хреново обстоят дела с назгулами. Девятого до сих пор нет, и, если честно, подходящей кандидатуры на его место я пока что в принципе не вижу. Что же до Шестого... - Саурон нервно скрипнул зубами, его ярко-синие глаза гневно сверкнули. - Будь проклято все наследие моего папаши! Приперся ко мне этот долбаный Наурэ и навязал мне своего ученичка, типа, по старой дружбе. Я по доброте душевной согласился, а потом проклял все на свете - с этим вечно ноющим ублюдком вообще невозможно вместе работать! Он не знает, с какого конца берутся за меч, и вечно безо всякого повода не в настроении! В общем, я уже давненько задумал от него избавиться, если найду на роль Шестого подходящего человека, но никому, кроме тебя, я этого не говорил.
  
   - А я никому и не выбалтывал, - нахмурил тонкие черные брови Маэглин.
  
   - Да не волнуйся, я тебе верю, - ответил Саурон. - Так вот, Моро мне по этому поводу говорит: Властелин, отправляйтесь в Нуменор и ищите там еще двоих! Можешь себе представить? Он как будто мои тайные мысли прочел! Вот я и в раздумьях - что мне теперь делать? С одной стороны, стоит мне сказать два слова - и от нахального короля Фаразона останется одно воспоминание. С другой...
  
   Маэглин усмехнулся.
  
   - Брось монетку! Ты же сам помнишь, как мы решили, что пора драпать из Аст Ахэ!
  
   - Конечно. Остаемся и идем в бой с Эонвэ или валим. Выпало, что надо валить. Благодаря этому мы с тобой сейчас живы и здоровы, а вот мой отец давно за Гранью. Сам виноват.
  
   - Кто его знает - может, Моро и в самом деле предвидит, что это верное решение! Он до этого хоть раз ошибался? - спросил заинтригованный Маэглин.
  
   - Пока что ни разу! - гордо ответил Саурон.
  
   - Вот тебе и ответ, а если еще мучают сомнения, то давай все-таки бросим монетку.
  
   - Ну ладно,-майя поднялся с кресла и полез в карман своих черных шелковых штанов. - Будет тебе монетка. Загадывай. В Аст Ахэ нам с таким развлечением очень даже повезло.
  
   - Может, Моро и прав, тебе действительно иногда надо менять обстановку, чтобы не было скучно, - пошутил Маэглин. - А то когда тебе становится скучно, ты принимаешься доставать то нуменорцев, то моего двоюродного брата.
  
   - Твой кузен сам виноват, это он нарывается, - Саурон изобразил на лице притворную обиду. - На самом деле я его первым не доставал. Он сам приперся в Эрегион и принялся привязываться ко мне и Келебримбору. Все началось с того, что у Кэла в мастерской жил противный драный рыжий кот по имени Пирожок, который все метил. Вот он и пометил... новенькие сафьяновые сапожки нашего верховного короля Нолдор, когда тот заявился к брату в гости. Гил-Галаду, понятное дело, это не очень понравилось... как же, я король Нолдор, да как он смел, да как он мог, что это такое! С этого все и началось. Ладно, давай загадывай.
  
   - Орел - идешь и сдаешься, решка - устраиваешь Фаразону и его нуменорцам кровавую баню. Если помнишь, мы в свое время так же решили судьбу Гондолина.
  
   Саурон рассмеялся.
  
   - Как не помнить, мой папаша потом орал три часа и обозвал меня кровожадным придурком. Ты, к сожалению, тогда лежал без сознания, а то тоже узнал бы о себе много нового и интересного. В частности, отец сказал, что ты беспринципный и безнравственный подонок, а он так рассчитывал взять тебя в ученики.
  
   - Видимо, он бы на моем месте спустил бы дядюшке Турукано с рук и папу, и маму, и то, что этот осел сосватал Итариллэ не поймешь за кого, а также то, что ублюдки из Гондолина дразнили меня полуорком, а заводилой у них был Глорфиндейл! Дядя, разумеется, делал вид, что ничего не замечает! - в голосе эльфа зазвучали обида и злость.
  
   - Вот сволочь, - скривился Саурон. - Хуже клейма среди Нолдор ведь не придумаешь, они орков на дух не переносят. Однако нет худа без добра, не попал ты в ученики к моему отцу, а то он бы тебя извел своим нытьем, нотациями и претензиями.
  
   - Ну что же, бросай монетку!
  
   Черный Майя глубоко вздохнул, сосредотачиваясь, немного подержал монетку на ладони и подбросил в воздух. С легким звоном она упала на стол.
  
   - Смотри.
  
   - Орел, - Маэглин выглядел удивленным. - Ну что ж, иди сдаваться. Наверное, Моро все-таки прав.
  
      -- Зимрабет. 3261 год.
  
   Когда мне было одиннадцать, мы с Фаразагаром и Дулгухиль однажды забрались в оружейную.
   С детства я терпеть не могла всякие девчачьи рукоделия, более того - у меня с ними ничего не получалось. Королева Ар-Зимрафель, которая воспитывала меня с момента моего побега из дома, пыталась мне что-то показывать, но потом оставила эту затею, поняв, что это бесполезная трата времени, ткани и ниток. Зато оружие... Оно завораживало меня с раннего детства. Дулгухиль не понимала моего интереса, а Фаразагар посмеивался надо мной, считая, что это не для девчонок, но все-таки однажды привел меня и свою сестру туда, где я могла посмотреть на мечи и луки. Мое внимание привлек один из длинных мечей с большой, двуручного хвата, рукоятью и необычным волнистым лезвием. Вынутый из ножен, он лежал на подставке - настоящее произведение искусства, не просто оружие!
  
   Я подошла ближе и опустила ладонь на рукоять.
  
   - Какая красота, - я провела по ней пальцами. - Интересно, он острый?
  
   - Да брось ты, - недоверчиво усмехнулся Фаразагар. - Ты его и от земли не оторвешь.
  
   Дулгухиль презрительно фыркнула. Этого я уже не стерпела.
  
   - Да катитесь вы оба! - я едва не расплакалась.
  
   Схватив меч обеими руками, я все же попыталась поднять его с подставки, но он оказался слишком тяжел для ребенка - разумеется, я даже не смогла сдвинуть его с места. Фаразагар посмотрел на меня со смесью снисходительности и презрения: дескать, я же тебя предупреждал, что такие вещи не для девчонок.
  
   - Зря смеешься, - оскалилась я. - Вот увидишь, когда я вырасту, этот меч будет моим, кто бы там что ни говорил.
  
   - Лучше учись вышивать. Вырастешь, я на тебе женюсь.
  
   - Не дождешься. Ты мне не нравишься.
  
   Дулгухиль, глядя на нас, глупо хихикала, закрываясь рукавом. Я разозлилась.
  
   -У тебя рожа красная, как будто ты на солнце весь день сидела.
  
   - Неужели тебе и в самом деле не нравится мой брат? - пропищала эта дурочка. - Да в него в школе все девчонки влюблены!
  
   - Вот и пускай берут его себе! Я себе мужа сама найду! Не хочу, чтобы меня кто-то выбирал, как мою маму! А ты дура!
  
   - Сама такая, - обиженно отвернулась она.
  
   К счастью, в детстве мы не умели долго злиться друг на друга. Вскоре мы забыли наши разногласия и снова бегали вместе, как и раньше, но вечером того же дня я пошла к королю и попросила его об очень большом одолжении... научить меня обращаться с оружием!
  
   Я была уверена, что он мне откажет, что он, как это всегда делают все взрослые, примется объяснять мне, что меч не для женских рук, но Ар-Фаразон, к моему огромному удивлению, ответил согласием.
  
   - Хорошо. Думаю, ты приняла правильное решение... хотя, может быть, для тебя это пока что всего лишь игра, но зато ты сможешь защитить себя и свою семью, когда станешь взрослой.
  
   Тогда я еще не понимала, почему он так говорит.
  
   На следующий день он все-таки дал мне маленький деревянный меч и начал показывать, как с ним обращаться, но это заметила королева, и по ее виду было понятно, что она всем этим не очень довольна.
  
   - Слушай, ты, кажется, забываешь о том, что она девочка! - возмутилась Ар-Зимрафель, глядя на меня с учебным мечом в руках. - И что это на ней за харадские штаны? Зимрабет, неужели ты не знаешь, что девушка должна носить красивые платья?
  
   - Мне в них бегать неудобно! - запротестовала я.
  
   - А ты и не бегай! Ты уже почти взрослая, тебе подобает вести себя прилично!
  
   - Не хочу!
  
   Не знаю, сколько бы продлилась еще наша перепалка, но тут Фаразон отвел королеву в сторону и начал ей что-то объяснять - в силу природного любопытства я подошла чуть ближе, чтобы все слышать, но сделала вид, что не слушаю.
  
   - Милая, я все понимаю, но вспомни себя, - зашептал он. - Если бы я не спас тебя тогда, еще неизвестно, что бы с тобой сделал этот ублюдок Элентир. Если бы ты умела обращаться с оружием и держала в спальне меч, не сносить бы ему головы, более того - он бы побоялся приблизиться к тебе и на тысячу рангар! Я очень надеюсь, что Зимрабет никогда не попадет в похожую ситуацию, но на всякий случай... пусть умеет постоять за себя и других!
  
   К тому моменту я была уже достаточно осведомлена о том, откуда берутся дети и чем мальчики отличаются от девочек, поэтому прекрасно поняла, о чем говорит Фаразон. Услышанное даже не особо удивило меня - ведь я на собственном горьком опыте уже успела понять, на какие мерзости способны мои родственнички. Однако слова короля все-таки отрезвили Зимрафель.
  
   -Хорошо... Пусть учится.
  
   Разумеется, они оба не знали о том, что я из любопытства пару раз даже подглядывала в замочную скважину их спальни и к тому же попыталась просветить по поводу супружеских отношений свою глупую подружку Дулгухиль, объяснив, откуда они с Фаразагаром вылезли на свет, но эта дуреха так ничего и не поняла, сказав мне, что это гадко и страшно и что только нехорошие так делают. Интересно, а скоро ли у короля и королевы свои дети появятся? И что будет делать Дулгухиль, когда выйдет замуж? Она ведь искренне думает, что замуж - это в красивом платье на свадьбе потанцевать, и ничего больше.
  
   - И не придирайся к ней по поводу харадских штанов. Сейчас половина города в таких ходит, если не больше. В широких штанах и бегать удобно, и летом не жарко, - продолжал говорить Фаразон. - Пусть носит, что хочет. Не довольно ли уже с нее того, что она жила в семье, где над ней издевались? Опять же вспомни своего отца. Ты сама была лишена всякой свободы, даже свободы выбирать себе мужа, так теперь ты хочешь этого для нее?
  
   - Нет, - смутилась королева. - Прости. Ты прав. Кстати, может быть, тебе все-таки не стоит идти войной против Саурона? Я боюсь за тебя... за всех. Это чудовище...
  
   Ну вот, пошла политика. Это уже скучно, но поскольку я стояла рядом, мне пришлось слушать и это. Однако я зря понадеялась, что они чуть-чуть поговорят и разойдутся. С детства я ненавидела ссоры между мужьями и женами, но сейчас мне пришлось наблюдать именно это. Зимрафель принялась упрекать Фаразона в упрямстве, граничащем с глупой упертостью, и уверять его в том, что он погубит себя и весь Нуменор заодно, король в свою очередь утверждал, что такая мера крайне необходима, иначе Саурон зальет кровью все Средиземье и множество наших соотечественников, живущих на материке, будет обречено на страшную смерть. В итоге она сказала, что жалеет о том, что отдала ему скипетр - это была худшая ошибка всей ее жизни! В гневе Фаразон спросил Зимрафель, почему она тогда не вышла замуж за Элентира. Обидевшись, она сказала, что больше не будет с ним разговаривать, и весь остаток дня они провели в разных комнатах. Наутро, к счастью, они все-таки помирились, но король так и не изменил своего решения по поводу войны на материке. Я видела, что Зимрафель очень огорчена таким поворотом событий, но изо всех сил старается не подавать виду, чтобы избежать повторения ссоры.
  
   Тогда я уже понимала, что война - это очень серьезно, но даже представить себе не могла, что это решение будет значить для всех нас.
  
      -- Почетный пленник
  
   Саурон удовлетворенно нащупал в кармане кольцо. То самое, последнее. Девятое.
  
   Все прошло по плану. Гладко. Без сучка и задоринки. Маэглин в Барад-Дуре, наблюдая за всей этой сценой со стороны, наверняка тоже довольно потирает руки. Обдурить нуменорцев оказалось проще, чем отнять конфетку у ребенка.
  
   Черный Майя с наслаждением вспомнил, как в детстве отбирал конфетки у братца Курумо. Тот не понимал, что Ортхэннэр - тогда еще Ортхэннэр, а не Саурон - просто хочет поиграть с младшим братом, и каждый раз громко верещал и бежал жаловаться папе. Мелькор же в свою очередь делал скорбное лицо и принимался отчитывать старшего сына, хотя тот не делал ничего плохого! Будущему Черному Властелину тогда было очень обидно, что его никто не понимает... хотя в последующие годы он постепенно к этому привык.
  
   Надо было видеть выражение лица Дургхаша, когда он послал его вешать на башне белую простыню - флага такого цвета, понятное дело, в крепости не нашлось! Орк явно решил, что Властелин сошел с ума, пришлось объяснить ему в двух словах суть дела. Хороший он, Дургхаш, исполнительный, разве что уж очень нуменорцев не любит. В свое время он чуть ли не до смерти отделал попавшего к нему в плен Аргора, и если бы не своевременное вмешательство Саурона, еще неизвестно, чем бы все кончилось - к сожалению, шутить Дургхаш не любит, особенно если его разозлить. У орков свои заскоки, и главный из них - жесткий матриархат: женщин у них мало, и поэтому орки убеждены, что жизнь женщины, даже вражеской, всегда священна, и причинять слабому полу какой-либо вред не просто нельзя, это попросту противоестественно! У нуменорцев другие порядки: их вообще никогда не учили хорошо относиться к женщинам и их уважать, так им все это и не особо понятно - своя должна вести хозяйство и рожать детей, а чужая и для развлечений сгодится, вот будущий Аргор, а тогда еще Эльдарион во время своих никому на хрен не нужных завоевательных походов и вел себя соответственно. Какая-то юная девушка под покровом ночи чудом выбралась из взятого нуменорцами города на порубежье Ханатты и, спасаясь от мучителей, случайно наткнулась на Дургхашевых головорезов с ним самим во главе. Орочий предводитель долго слушал сбивчивый рассказ несчастной девчонки, потом, не зная, как выразить жалость и сочувствие, попросту вручил ей иголку с ниткой - зашить порванное платье, а после этого задумал как следует проучить наглого нуменорца и заодно объяснить ему, что с женщинами следует обращаться уважительно. Тщательно все спланировав, он собрал карательный отряд, заманил Эльдариона в ловушку и, надо сказать, несколько перестарался. В общем, Эльдарион огреб по полной мере, отходняк у нуменорского нахала длился очень долго, но воспитательные методы Дургхаша оказались действенными - после них Эльдарион стал совершенно другим человеком (научился вести себя прилично, благо на рожу он вполне себе ничего и харадки при должном обхождении сами соглашаются, и даже имя сменил на Аргора), более того, вполне сгодился на роль Верховного Назгула.
  
   Саурон про себя усмехнулся, вспомнив выражение лица Дургхаша, когда он впервые увидел свою бывшую жертву рядом с собой за одним столом на военном совете. Однако орк он не только исполнительный, но и весьма неглупый: он благоразумно попросил у Аргора извинения за содеянное, хотя его личная неприязнь к нуменорцам вообще никуда не делась. Саурон был уверен в том, что сейчас его верный военачальник непременно высказывает Маэглину все, что думает, насчет чудовищного плана Властелина отправиться на остров, населенный нацией убийц.
  
   При первой встрече с Фаразоном Черному Майя, разумеется, пришлось пустить в ход все свое ораторское мастерство, уверяя короля в своей искренней дружбе и хороших намерениях...да-да, он решил не продолжать войну с нуменорцами, потому что понял, что с такой сильной армией ему не справиться (да неужели!), конечно же, он готов признать короля Нуменора заодно и владыкой всего Средиземья (пошел ты...), и, безусловно, отправится с ним на Остров в качестве почетного пленника (посмотрим, что вы там делаете; надо было, конечно, заранее расспросить Аргора о том, что собой представляет его историческая родина, да теперь уже ладно, и так по ходу дела разберемся). Король, кажется, склонен к откровенной показухе и пафосу: надел на Черного Майя ошейник и наручники с цепью - и все из чистого золота. Он что, искренне думает, что ему обидно? Скорее уже весело. Последний раз Саурон обижался, когда Мелькор обвинил его в том, что он якобы потворствует зверствам орков и вастаков - под зверствами подразумевалась попытка наместника Мэйхура приструнить пьяного хадоринга, который довел своими дебошами до белого каления весь поселок; понятное дело, наместник, который был наполовину орком, наполовину вастаком и характером в силу этого обладал несколько взрывным, слегка перегнул палку и спалил хибару мерзкого хадоринга вместе с хозяином, который был, как всегда, мертвецки пьян и даже не проснулся - так и сгорел живьем вместе с запасами можжевеловой водки и настойки на дохлых ежах и гадюках. Последнее не было преувеличением: в качестве доказательства Мэйхур приволок Гортхауэру Жестокому залапанную мутную бутылочку, в которой плавала маленькая заспиртованная змейка. Честно говоря, попавшего в настойку детеныша гадюки Черному Майя после всей этой истории было куда жальче, чем хадоринга - пострадал бедный змееныш из-за зеленого змия (вот ведь ирония судьбы!). Потом, помнится, заспиртованный гадючонок долго стоял у них с Маэглином в мастерской на камине... жаль, пропала скляночка вместе с Аст Ахэ. А тут на что обижаться? Еще и украшения дармовые из золота достались, а то одно Кольцо - это уже как-то скучновато.
  
   Хотя самому Ар-Фаразону тоже весело. Еще бы: приятно чувствовать себя победителем без единого сражения. Естественно, на радостях нуменорцы слегка перепились, и короля потянуло на умные беседы с почетным гостем. Однако, однако... кажется, он вполне себе неплохой человек, этот Фаразон, когда не напускает на себя ненужный пафос и ведет себя естественно.
  
   Во время пирушки Черный Майя решил для первого раза особо не нализываться и присмотреться к новым знакомым. Поняв, что с королем ему, скорее всего, все-таки удастся найти общий язык, он обратил внимание на то, что по правую руку от Фаразона сидит молодой человек со странноватой для нуменорца внешностью - удлиненными синими глазами и слегка заостренными ушами, да и телосложения довольно хрупкого, скорее уж эльфийского. Наблюдая за ним, Саурон заметил, что необычный юноша называет короля дядюшкой и откликается на квэнийское имя Аглахад. Надо же, как интересно!
  
   - Племянник? - немного недоверчиво спросил он, кивком указывая в сторону Аглахада. Вроде бы у Фаразона родных братьев и сестер-то нет!
  
   - Ну да. Троюродного брата младший сын. Тот, мразь последняя, выгнал парня из дома только за то, что тот слегка напился с друзьями, вот я и приютил его у себя. Элентир вообще подонок редкостный, и старший сыночек весь в него пошел - родной дочери чуть руку не сломал. Я с милым братцем больше не общаюсь после того, как он пытался лапать мою жену. Думал вообще убить. Радовался бы, придурок, что у него вообще дети есть. Мы вот с женой очень хотим ими обзавестись, но что-то никак не получается.
  
   - Ничего, еще успеете, это не всегда сразу удается, - ободряюще произнес Саурон, в душе радуясь тому, что Фаразон под действием выпитого все-таки немного разоткровенничался. Долгубар, советник короля, так вообще был уже заметно пьян и косил на оба глаза, не решаясь вмешиваться в светскую беседу - видимо, уже понимал, что ничего умного и связного сказать не сможет. Аглахад же вел себя весьма непринужденно и периодически к месту вставлял в разговор забавные реплики, чем и завоевал расположение Черного Майя с первой же встречи.
  
   Саурон снова нащупал в кармане последнее кольцо. Что ж, надо отдать Моро должное, кажется, он и в этот раз не ошибся. Вот он, будущий Девятый. Этот точно подойдет - во-первых, жизнерадостный, будет уравновешивать мерзкого зануду и нытика Элвира, во-вторых, сразу видно, что племянничек у короля неглупый и хорошо образованный, в-третьих, умеет поддержать беседу и расположить к себе. Элентир точно дурак, не ценил то, что имел.
  
   - А почему ты его Аглахадом зовешь? У него нет имени на адунаике?
  
   - Есть-то оно есть, Гимильхил, да только ему не нравится.
  
   Племянник короля в ответ на эту реплику снисходительно, но добродушно улыбнулся. Черного Майя это обнадежило еще больше: сразу видно, характер у Аглахада неплохой, и парень явно не обидчив. Теперь дело за малым: окончательно войти в круг доверия ко всем присутствующим, а потом можно и колечко этому милому юноше впарить, только делать все надо осторожно - незачем настраивать людей против себя, они и так наслушались баек про страаааашного Саурона! Ладно, время терпит, будем со всем разбираться по ходу дела... Интересно, а что, вернее, кого Моро имел в виду, когда говорил про двоих? Было бы интересно посмотреть на того, кто станет достойной заменой Элвиру, потом уломать его занять место Шестого, а там можно впоследствии и выпереть хмыреныша из Эс-Тэллиа за дверь.
  
      -- Совет Скипетра
  
   С кругом доверия возникли небольшие сложности.
  
   Протрезвев, Ар-Фаразон все-таки вспомнил о том, что неплохо было бы соблюсти хотя бы видимость законности по отношению к необычному пленнику; в связи с этим он по приезде на остров сразу же собрал Совет Скипетра, чтобы решить, что делать с Сауроном. Неприятной неожиданностью для Черного Майя оказалось то, что в этот самый королевский совет по-прежнему входил Амандил, троюродный брат короля, с которым тот в детстве дружил, а в последнее время почему-то недолюбливал и даже запретил ему появляться в столице. Однако по случаю срочного созыва Совета Фаразон все-таки приказал братцу прибыть в Арменелос, на время сняв свой запрет; поначалу тот попытался выпендриваться и заявил, что никуда не поедет, в ответ на что король пригрозил тому в случае неявки конфисковать его единственное жилье и оставить с семьей в преддверии зимы на улице. Климат на острове был мягкий, но тем не менее угроза подействовала, и Арбазан, он же Амандил, все-таки соблаговолил появиться на совете, правда, притащив с собой для поддержки сыночка и двух внучат - вроде зрителей брать на такие мероприятия по закону не возбранялось. Элентир, чью историю взаимоотношений с королем и королевой Саурон уже успел услышать по дороге на остров от Долгубара, вылезти из дома так и не решился - то ли было стыдно смотреть в глаза Аглахаду и Фаразону, то ли за свою шкуру испугался: еще, не дай Эру, морду набьют, а то и вообще потроха пустят.
  
   Совет, надо сказать, оказался очень скучным и нудным мероприятием, а князь Арбазан ан-Андуниэ - чудовищным занудой. Слушая его пламенную пространную речь, Саурон в душе успел двадцать раз пожалеть бедного Фаразона, чье детство прошло в такой "веселой" компании, и несчастного Аглахада, который рос в одном доме с таким дядюшкой. Принявшись вещать где-то в полдень, Амандил начал перечислять все гнусные преступления мерзкого Черного Майя едва ли не со времен сотворения Арды, однако к двум часам пополудни он все еще продолжал убеждать всех в том, что негодного Врага следует отдать на суд Владык Запада. Ну-ну, разглагольствуй дальше, будет здорово, если нуменорцы тебя послушают и так и сделают, можно себе представить, как дядюшка Манвэ будет рад видеть своего старшего племянника! А еще будет очень забавно сначала для виду раскаяться во всем содеянном, свалить вину на плохое воспитание со стороны Мелькора, клятвенно пообещать исправиться, а потом усыпить общую бдительность и подбить кого-нибудь подходящего в Валиноре на вооруженное восстание, как следствие - устроить дядюшке с тетушкой веселую жизнь. Недовольные-то непременно найдутся, главное - это выглядеть убедительно!
  
   Черный Майя, улыбаясь своим мыслям, окинул взглядом зал Совета. Да-а, оратор из Амандила просто великолепный - стоит себе посреди огромной комнаты и толкает пламенную речь, а вот остальные присутствующие либо уже на полном серьезе спят, положив голову на стол, либо откровенно позевывают, либо занимаются всякими посторонними делами. Хаубэт, начальник королевской канцелярии, увлеченно рисовал на лежащем перед ним листе бумаги обнаженную натуру, а Долгубар, с которым Саурон уже успел немного подружиться по дороге на корабле, показывал троюродному брату короля в спину неприличный жест, при этом хихикая, как нашкодивший школьник. Скосив глаза вправо, Черный Майя увидел, что перед Дулгухором, еще одним из королевских советников, лежит лист с аккуратно выведенной надписью (не иначе как от скуки можно так красиво выписывать буковки!): "Арбазан, заткнись поскорее, я кушать хочу!". Впрочем, неудивительно - чего стоят одни пафосные фразочки этого милого человека! "Не прельщайтесь сладкими речами Врага", "я считаю своим долгом предостеречь всех от козней того, кто может поспособствовать гибели Йозайана", "несть числа тем, кого Моргот умело переманил на свою сторону". Такое ощущение, что Финголфин воскрес и вновь вещает под стенами Аст Ахэ... хотя этот хмыреныш, кажется, его прямой потомок? Неудивительно, яблочко от яблоньки... Еще кто-то из советников, чьего имени Саурон пока не знал, откровенно посмеивался, слушая речь Арбазана ан-Андуниэ, его сосед по столу так вообще выписывал на листочек особо изящные словесные выверты противного Верного, Хаубэт, устав рисовать неприличные картинки, теперь мастерил из своего художества бумажную птичку.
  
   Кажется, пора было брать инициативу в свои руки. Позвякивая золотой цепью, Саурон поднялся с места.
  
   - Ну что, вы наконец решили что-нибудь?
  
   Амандил замолчал на полуслове, потеряв от такой наглости дар речи.
  
   - Вот что я скажу: если ты хочешь отправить меня в Валинор, то я согласен. Если хочешь, можешь со мной поехать в качестве сопровождающего, однако предупреждаю сразу: для тебя это будет путешествие в один конец. Туда без обратно, проще говоря.
  
   Саурон с ехидной улыбкой повернул голову и в этот миг случайно встретился взглядом с Нилузаном, старшим из внуков князя Андуниэ. Тот смотрел на Черного Майя, широко раскрыв свои ярко-серебряные глаза, в которых застыл ужас, и даже не мигая. Еще бы, он же вообще не понимает адунаика... Долгубар говорил. На синдарин, что ли, перейти? Тогда остальные не поймут.
  
   - Арбазан, так что же? - теперь уже король испытующе смотрел на родственничка.
  
   - Давай, высказывай свои идеи короче. Когда отправляется первый корабль в Валинор? - Саурон решил еще раз подколоть Амандила.
  
   Тот сначала покраснел, потом побледнел. Черный Майя хихикнул: неужели этот милый человек ждал, что Враг упадет тут перед всеми на колени и будет молить о пощаде?
  
   - Я еще раз говорю, что согласен ехать в Валинор и предстать там перед справедливым судом, но пусть тогда многоуважаемый владетель Андуниэ отправится со мной в качестве сопровождения, он ведь у нас такой Верный, что вернее некуда, думаю, он сможет подробно изложить Валар всю историю моих злодеяний, - Саурон криво усмехнулся. - Не зря Аглахад убежал из дома, не выдержал, видать, долгих пространных наставлений.
  
   Хохот в зале. Черный Майя явно одержал верх. Амандил стоял как оплеванный, опустив глаза в пол.
  
   - Какой еще Валинор? Он остается здесь, и точка! - это уже Фаразон решил вмешаться.
  
   Амандил принялся сбивчиво внушать троюродному брату, что тот совершает роковую ошибку, которая может оказаться гибельной для всего народа, но его уже никто не собирался слушать.
  
   - Ты что, специально приказал мне явиться сюда, чтобы публично меня унизить в том числе и перед ним? - в гневе он повернулся к Саурону, указывая на того пальцем.
  
   Так, отличный момент для того, чтобы окончательно размазать нудного Верного в блин...
  
   - Ай, как нехорошо, - Черный Майя скривил губы в недоброй усмешке. - Не учили, видать, благородного князя хорошим манерам. Вообще-то пальцем показывать неприлично. И у меня есть имя, а не "он" и "вот этот".
  
   - Что ж, я еще раз убедился, какой из тебя замечательный в обратном смысле слова был бы мой советник, - хмыкнул король. - Я очень рад, что мы с тобой все-таки разругались. Поэтому... давай, уматывай отсюда к себе домой, а вот этот, - тут Фаразон указал пальцем на Саурона, явно передразнивая незадачливого родственника, - займет твое место в Совете.
  
   Мило, мило, ничего не скажешь. И неожиданно. Все-таки люди - непредсказуемые создания, и именно этим они и хороши. Не успел даже толком с ними познакомиться, а уже такая должность. Нет, все-таки с Фаразоном они непременно поладят. Надо будет еще подсунуть колечко Аглахаду и переманить его к себе на службу, главное - это не торопить события.
  
   Амандил с гордым видом направился к выходу из зала. Тут Черный Майя еще раз посмотрел на его родственничков, которые тоже собрались домой: сын делает вид, что все происходящее его не касается, а он сам тут так, сторонний зритель, на лице никаких эмоций, но вот оба внука заметно волнуются. Младший облегченно вздыхает - наконец-то все закончилось, и хорошо, что без последствий, а вот старший смотрит то на деда, то на короля и Саурона, пытаясь скрыть растущий страх, внешне спокоен, но по глазам-то все видно! Черный Майя приглушенно усмехнулся. Надо же, боится! А вообще... по всему понятно, что он довольно интересная и неординарная личность, этот Нилузан. Жалко, что Верный, ведь, если что, и разговаривать не захочет.
  
      -- Зимрабет. 3261 год, начало осени.
  
   Был поздний вечер. Небо уже начало из серого медленно становиться черным, когда королева Зимрафель повела меня ложиться спать - утром мне было нужно идти в школу. Фаразона весь день не было во дворце, и я никак не могла понять - почему, ведь он благополучно вернулся из похода, вроде все обошлось, и можно было вернуться к обычным делам.
  
   Королева расчесывала мне, уже одетой для сна, волосы на ночь, когда я спросила ее об этом.
  
   - Он срочно собрал Совет Скипетра. Из-за Саурона, - тихо ответила она.
  
   - А кто такой этот Саурон? Расскажи мне про него побольше! Я слышала только, что он правил страшной черной страной на востоке и объявлял нам войну...
  
   - Солнышко, только не на ночь. Тебе уже пора спать. Ложись-ка и закрывай скорее глазки, а то будешь на уроках носом клевать, - ласково ответила Зимрафель, но я все равно поняла по ее голосу, что она сильно встревожена и что ей не по душе мой вопрос. - Ты собрала с вечера все, что надо?
  
   - Расскажи, ну пожалуйста! - еще в детстве я была довольно любопытным и настойчивым ребенком. - Родители мне говорили, что если я буду плохо себя вести и слишком много смеяться, то его слуги утащат меня в его черную страну, но что там будет?
  
   - Не пугайся и спи спокойно. Теперь черная страна для нас не опасна, - тихо произнесла королева, но ее слова звучали неубедительно. - Зимрабет, я тебя очень прошу, не надо об этом говорить, а особенно на ночь. Забудь о Сауроне и черной стране.
  
   Она погладила меня по голове.
  
   - Пожалуйста, ложись спать, а я дождусь прихода короля.
  
   Зимрафель вышла, тихо шелестя платьем, а я осталась в своей комнате. Лежа в кровати и закинув руку за голову, я долго размышляла в темноте, что бы это все значило и почему королева сегодня такая грустная. Через некоторое время я попыталась заснуть, но сон не шел ко мне - я ворочалась с боку на бок, не переставая думать о сегодняшних событиях. Несмотря на то, что я тогда была еще ребенком, я уже понимала, что происходит что-то серьезное и даже страшное.
  
   Где-то около полуночи Зимрафель вернулась в свои покои - вместе с королем, я услышала их голоса за дверью. Мне показалось, что они снова ссорились, и я, сев в кровати, прижалась ухом к стене, благо их спальня была расположена как раз рядом с моей. Фаразон что-то рассказывал своей жене... похоже, даже что-то объяснял, но она его не слушала, только о чем-то умоляла.
  
   - Пожалуйста! Ты никогда меня не слушаешь! Ты сошел с ума! Убей эту тварь, отправь назад, что хочешь делай, но...
  
   - Я сказал - нет! Я сказал это перед всем Советом! Ты хочешь, чтобы я, король Нуменора, взял свое слово обратно?
  
   - Пусть Амандил и не самый хороший человек, пусть ты его и не любишь, но он в кои-то веки раз дал тебе хоть один дельный совет! Он прав! Ты погубишь себя и весь Нуменор! Если ты король, то ты несешь ответственность за жизнь и благополучие своих подданных! Судьба страны в твоих руках! Послушайся его!
  
   - Через мой труп. Поговоришь с моим новым советником - сама убедишься, что он вовсе не такой, каким его любят представлять!
  
   Зимрафель, кажется, расплакалась. Как же я ненавидела своих родных - и короля с королевой, и родителей - в такие минуты! Мне казалось, что из-за их ссор может произойти что-то непоправимое, что весь мир рушится, неужели нельзя не ругаться?
  
   - Кажется, я все-таки зря передала тебе скипетр, ты пользуешься своей властью во вред стране и людям! - донеслось до меня сквозь сдавленные рыдания.
  
   Я испугалась не на шутку, но не решилась выйти из комнаты и попросить их не ссориться - хоть они никогда и не поднимали на меня руку, но в моей душе все еще были свежи воспоминания о том, как мать с отцом едва не покалечили меня в свое время. А вдруг?
  
   В отчаянии, не понимая, что происходит, как с этим быть и как снова вернуть все на свои места, я тоже разревелась, уткнувшись лицом в подушку, и так плакала, пока все-таки не заснула.
  
      -- Неверная жена
  
   Годика с два пожила, откормилася
   Жонка; ей нужен бы был молодец,
   Так, чтоб от ебли кровать развалилася,
   Но экономен на еблю купец...
  
   "Стихи не для дам"
  
   Не думав милого обидеть,
   Взяла Лаиса микроскоп
   И говорит: "Позволь увидеть,
   Чем ты меня, мой милый, еб"
  
   И.Барков
  
  
   После отвратительно скучного Совета Скипетра с участием нудного дядюшки Аглахад подумал, что было бы неплохо пойти развлечься и отвлечься. Идти вместе с королем культурно отмечать назначение нового советника ему совсем не хотелось - опять будет тоска зеленая, все будут пить исключительно чай и говорить о политике. Чем бы таким интересным заняться? Внезапно ему вспомнилось, что на соседней улице совсем недалеко от дворца есть замечательное место, где его любят и ждут! Там в роскошном особняке жила со своим мужем, начальником городской тюрьмы почтеннейшим Азрахилом, и маялась от скуки благородная леди Замин. В настоящее время ее супруг был на работе, вытряхивая за возможное освобождение из темницы очередного Верного последние деньги из отчаявшихся родственников, и вернуться должен был еще не скоро, а поэтому у Аглахада была прекрасная возможность наведаться в гости к его жене. Та, разумеется, была не против, тем более что племянник короля был молод, силен, хорош собой и весьма изобретателен в постели, а леди Замин сильно злилась на законного супруга из-за того, что тот мало что мог как мужчина.
  
   Быстро дойдя до красивого уютного особняка из красного кирпича, Аглахад постучал в дверь. Ему открыла робкая служанка-харадка, Хастару.
  
   - Привет. Хозяйка дома?
  
   - Да, здравствуйте, лорд Гимильхил, - она с поклоном взяла у него плащ. - Леди Замин у себя, наверху. Вам что-нибудь приготовить?
  
   - Сейчас просто вина выпьем, а где-то через пару часов можно и чего-нибудь покушать. Мы потом спустимся.
  
   Деликатная Хастару, прекрасно понимая, зачем явился гость, учтиво поклонилась и удалилась. Аглахад, предвкушая приятный вечер, быстро поднялся по лестнице на второй этаж.
  
   Благородная леди Замин, как всем казалось, вышла замуж по большой любви, хотя на самом деле все обстояло не совсем так. Лорд Азрахил, увидев ее на каком-то светском приеме, воспылал к ней страстью и принялся к ней клеиться; он осыпал ее цветами, заваливал подарками, писал ей жутко безграмотные стихи, уверяя ее в своей любви и в том, что он не спит ночами, думая о ней. Замин от природы была не особенно умна; с грехом пополам домучив школу и вынеся оттуда мало знаний и не самые высокие оценки, она с тех пор праздно проводила время дома перед зеркалом и время от времени погуливала с мужчинами из обеспеченных семей. Мать всячески внушала ей, что она писаная красавица и что главный смысл жизни женщины - найти себе богатого мужа. Такой замечательный потенциальный зять, как лорд Азрахил, пусть он и был на добрые две сотни лет старше ее дочки, очень ей понравился, и она посоветовала Замин не отвергать его ухаживания. По правде сказать, глупышка поначалу воспринимала будущего мужа как забавного чудака, но решила послушаться мамочки и все-таки ответила Азрахилу взаимностью. Они быстро поженились и поселились в роскошном трехэтажном доме почти в центре города, однако супружеские отношения у них не заладились с самого начала - первая же ночь в брачной постели принесла Замин жестокое разочарование. Выяснилось, что мужское достоинство у ее супруга не дотягивает даже до среднего размера, да и темперамент у него как у снулой рыбы, крепкое же здоровье и силы молодой женщины требовали другого партнера в любви. Из-за этого в семье начались скандалы, и большую часть времени молодожены жили как два голубка - дня не проходило, чтобы кто-нибудь из них не вылетал в окно. Все осложнялось еще и тем, что лорд Азрахил оказался очень ревнив; он не позволял жене куда-либо ходить без него и отобрал у нее ключи от дома. Несмотря на это, на празднике в королевском дворце Замин все же умудрилась тайком от мужа познакомиться с Аглахадом; племянник Ар-Фаразона был умен, красив и учтив, и окончательно озверевшая Замин решила-таки наставить мужу рога. При помощи верной служанки она тайком сделала копию ключей и в отсутствие лорда Азрахила зазвала своего нового знакомого к себе домой. Вечер закончился в постели, и леди Замин это не разочаровало; с тех пор их встречи стали регулярными, а отношения неверной супруги с законным мужем - еще хуже. Она постоянно отказывала Азрахилу в близости, помимо этого отпуская нелестные комментарии насчет его мужских способностей; несчастный рогоносец, терзаясь злобой и разочарованием, стал вечера проводить на работе, срывая злобу на несчастных арестованных. Последние пару месяцев про него по стране уже ходили жуткие слухи, для которых были все основания - в частности, на допросах озлобившийся на всех и вся лорд Азрахил попеременно обливал арестованных кипятком и ледяной водой, отчего у несчастных лопалась кожа и они умирали в страшных мучениях, выбивал и выжигал им глаза, дробил в тисках кости и перетягивал руки до костей раскаленной проволокой. Истязания ненавистных Верных ненадолго поднимали ему настроение, но, вернувшись домой, Азрахил в очередной раз ругался с Замин и злился еще больше.
  
   Неверная жена искренне считала, что сможет сохранить свои встречи с Аглахадом в тайне. В этот раз, увидев своего возлюбленного на пороге комнаты, она сразу сбросила платье и кинулась ему на шею. Потом, когда они лежали рядом на широкой кровати, которую Замин по ночам должна была делить со своим законным супругом, молодая женщина неожиданно услышала с первого этажа скрежет открываемого засова.
  
   Аглахад настороженно приподнял голову с подушки. Замин запаниковала.
  
   - Это мой муж! - она вскочила с кровати и принялась лихорадочно натягивать платье.
   - Так он же должен был вернуться только к утру, у него же там какие-то важные дела! - встав и одевшись, Аглахад подумал, что зря заявился к любовнице без оружия. Определенно не стоило так рисковать. Сейчас еще драться придется.
  
   Тем временем лорд Азрахил, открыв дверь своим ключом, вошел в прихожую. Дома его ждала жена, сладчайшая и прекраснейшая Замин, однако... она его не любит, и это приводило обиженного мужа в состояние, близкое к ярости. Друзья уже давно советовали ему завести кого-нибудь еще - вон какая у него служанка в доме симпатичная, да небось и сама не против будет! - но Азрахил не представлял себе жизни без своей жены и понимал, что даже если бы харадка действительно согласилась лечь с ним в постель, у него бы с ней просто ничего не вышло, ведь он любит только Замин! Сегодня в надежде на примирение он принес с собой целый кулек кхандских сладостей, ведь его жена их так любит... но стоило ему переступить порог родного дома, как он увидел на скамье в прихожей аккуратно сложенный черный плащ с золотой тесьмой по краям. Сто тысяч дохлых барлогов, это же не его плащ, а Хастару каждый раз так же красиво складывает его одежду, когда он возвращается с работы...
  
   Внутри у него все похолодело. Азрахил побелел от ярости, бросив угощение на скамью, гнев застилал ему глаза.
  
   - Хастару! - загремел он. - Быстро сюда!
  
   Харадка в переднике и с кабачком в руках выглянула из кухни.
  
   - Здравствуйте, господин Азрахил, что-то не так?
  
   От его взгляда не укрылось то, что девушка была явно испугана.
  
   - Это чье? - ткнул он пальцем в плащ.
  
   - Я... я... не знаю... первый раз вижу...
  
   - Говори, иначе я тебя в темнице сгною! У хозяйки кто-то в гостях?!
  
   - Я не знаю! Не знаю, честное слово! - заплакала Хастару. - Я действительно ничего не знаю! Я готовила! Она не выходила из комнаты!
  
   - Врешь, тварь!
  
   Для опытного дознавателя не составило труда понять, что служанка прекрасно знает, кто в гостях у его жены - ведь только Хастару так складывала плащи. Схватив из угла кухни небольшое, но довольно увесистое полено, он принялся осыпать несчастную рыдающую девушку ударами, попадая ей то по плечам, то по спине. Та инстинктивно закрыла руками лицо и согнулась, продолжая утверждать, что ничего не знает - она понимала, что разгневанный муж вполне может убить и ее, и хозяйку.
  
   - Я действительно ничего не знаю! Никто к ней не приходил, ключи-то у вас!
  
   Схватив Хастару за волосы, он хотел было наотмашь ударить девушку кулаком, как вдруг услышал, что по лестнице спускается его жена. Одного взгляда на Замин ему было достаточно, чтобы понять, что супруга явно не просто сидела у себя в комнате перед зеркалом - волосы ее были растрепаны, платье смято, лицо пылало.
  
   - Прекрати ее бить, идиот, она действительно ни в чем не виновата! - рявкнула Замин, бросив взгляд на полено, которым ее муж только что дубасил служанку. - Отшибешь ей почки, кто тебе жрать приготовит? Виноват ты, и только ты! Да, у меня в гостях другой мужчина, но в этом твоя вина, потому что ты как кролик, раз-два - и кончил! А еще... с тем, что у тебя, женятся на кошке!
  
   - Кто он?! - проорал Азрахил, страшно багровея лицом. Весь мир для него рухнул в одно мгновение. Самое страшное, что только могло случиться в его жизни, случилось. Отпустив служанку, он замахнулся было на жену, но в этот момент со второго этажа как раз спустился Аглахад. Увидев, что Азрахил устроил супруге безобразную сцену и собирается ее ударить, он вовремя схватил начальника тюрьмы за руку.
  
   - Прекрати, - процедил он сквозь зубы. - Ни один уважающий себя мужчина никогда не поднимет руку на женщину! Да, твоя жена тайком встречалась со мной, но в таком случае давай пойдем и разберемся с тобой один на один! Служанка же вообще ни разу меня в глаза не видела, не смей ее трогать!
  
   - А кто тогда плащ твой так сложил? И дверь открывал? - недоверчиво хмыкнул Азрахил.
   - Это я! - гордо ответила Замин. - Я сделала себе другой ключ!
  
   - Ну ладно, - обманутый муж злобно поджал губы. - Племянник короля, значит. Какая честь для нас! А теперь - будь любезен убраться вон из моего дома! С женой я сам разберусь!
  
   С этими словами он распахнул дверь. Аглахад вопросительно посмотрел на Замин: не нужна ли ей помощь?
  
   - Иди, - тихо ответила женщина. - Мы сами обо всем поговорим.
  
   Он направился к выходу, но не заметил того, что Азрахил с коварной усмешкой нащупал под плащом рукоять ножа. Едва успев переступить порог, юноша почувствовал резкую пронзительную боль в правом боку ближе к спине; прежде чем он успел понять, что оскорбленный супруг нанес ему подлый удар исподтишка, тот захлопнул дверь и повернул в замке ключ.
  
   - Отлично, - проорал Азрахил, исподлобья глядя на жену и вытирая об штанину окровавленный нож. - С твоим любовничком я разделался, теперь разберусь с тобой.
  
   - Что ты наделал, безумец! - в отчаянии воскликнула Замин. - Он же родич короля! Если король узнает, тебе не сносить головы!
  
   - А кто сказал, что он узнает? Если труп этой эльфийской морды сейчас лежит у нас под яблоней, то завтра я его там же и похороню, и никто в жизни не догадается, куда он исчез! Город большой, пусть его ищут, мало ли что могло случиться! Как говорят, сделал дело - зарой тело!
  
   Насмерть перепуганная Хастару забилась в угол кухни и с ужасом наблюдала за продолжением семейной сцены. Азрахил вопрошающе поглядел на жену.
  
   -Ну, что ты теперь скажешь в свое оправдание, ты, грязная шлюха?
  
   - Это не я должна оправдываться, а ты! - Замин окончательно прорвало. - Ты ни разу не интересовался, хорошо ли мне с тобой! Мало того - когда я пыталась с тобой поговорить, ты только злобствовал и ревновал меня к каждому кусту на дороге! Про то, что ты - не мужчина, я вообще уж молчу! Ты знаешь одну позу, да и в ней мало что мо...
  
   Тут окончательно выведенный из себя Азрахил наотмашь ударил жену по лицу. Та, не устояв на ногах, упала на пол возле входа в кухню, юбка ее сиреневого платья задралась.
  
   - Ах, я для тебя не мужчина? - заорал во весь голос муж и пнул женщину в бок носком сапога. - Ладно, будь по-твоему, сейчас ты узнаешь настоящего мужчину.
  
   Он схватил со стола корзинку с овощами, которые собиралась чистить для ужина Хастару. Так, отлично. Кабачки, парочка баклажанов, большие толстые длинные огурцы, даже луковица... Подойдет.
  
   Он поставил корзинку на пол и, схватив лежащую на полу супругу за горло, еще несколько раз ударил ее по лицу. Голова у Замин болталась, как у харадской стеклянной куколки на шарнирах, из носа текла кровь; плача, она принялась молить мужа о пощаде, но тот был уже настолько взбешен, что не воспринимал слов. Прижав жену коленом к полу и схватив ее за запястья, он задрал подол ее платья. В последующие несколько минут оцепеневшая от невообразимого страха служанка, которая уже не могла даже плакать, наблюдала, как лорд Азрахил с перекошенным от гнева и ненависти лицом запихивал в свою несчастную супругу овощи, предназначенные для ужина. Поначалу леди Замин пыталась сопротивляться и кричала не своим голосом, но потом лишилась чувств и обмякла; на полу вокруг нее начала растекаться лужа крови. Обезумевший от ярости рогоносец остановился только тогда, когда корзинка, в которой лежали овощи, опустела; несчастная неверная жена больше не подавала признаков жизни, живот ее выпирал из-под платья неестественными буграми. Тут Азрахил внезапно осознал, что наделал; убийца бессильно прислонился к стене и горько зарыдал, закрывая лицо окровавленными руками.
  
   - Хастару, я же убил ее... Я ее убил... Что теперь делать?
  
   До начальника городской тюрьмы наконец дошло, что вскоре он может оказаться на месте своих жертв и что ему придется отвечать не только за зверское убийство жены, но и за расправу с племянником короля, а за это его уж точно по голове не погладят. Однако в это мгновение его больше всего волновала не возможность попасть на эшафот, а то, что он собственными руками убил Замин. Женщину, которая была смыслом его жизни. Теперь смысл исчез, и мир утратил все краски... Он любил ее. Он мечтал иметь от нее детей, состариться рядом с ней и умереть в ее объятиях, но все закончилось, так и не начавшись. Закончилось глупо, нелепо, чудовищно и омерзительно. Оставался только один выход...
  
   Бедная харадка наконец опомнилась и, подобрав подол длинной юбки, бросилась к выходу, едва не поскользнувшись в луже крови возле мертвой Замин. Поняв, что Азрахил не в себе и что он не собирается ее задерживать, она открыла дверь и выскочила на улицу в надежде найти городскую стражу и рассказать о произошедшем. В тот момент она не заметила, что второго трупа во дворе нет, поскольку ей было совсем не до того.
  
   Тем временем Азрахил поднялся с пола, шатаясь и держась за стену, словно пьяный. В кухне он увидел протянутую над очагом веревку, на которой Хастару обычно вялила фрукты, и отцепил ее от гвоздей. В правом углу высоко в стене торчал крюк, на котором висели копченые окорока; встав на маленькую скамеечку, нуменорец снял их оттуда, переложил на стол и закрепил на крюке веревку. Торопливыми движениями он соорудил на другом ее конце петлю, просунул в нее голову и оттолкнул ногой скамейку. Крюк слегка погнулся под весом тела Азрахила, веревка резко натянулась, но не порвалась, лицо самоубийцы постепенно темнело по мере того, как она врезалась ему в шею, глаза вылезли из орбит и налились кровью, губы раскрылись и посинели - казалось, он еще пытался в последней агонии хватать ртом воздух, нижняя челюсть отвисла, пена потекла по подбородку. Через пару минут все было кончено - тело еще раз дернулось в предсмертных судорогах и замерло.
  
   Спустя где-то полчаса в дом вернулась Хастару, которая наконец нашла городских стражников и рассказала им, что хозяин жестоко убил хозяйку. Выслушав харадку, те были в ужасе от того, что сотворил со своей женой лорд Азрахил; вместе со служанкой они отправились в его особняк, чтобы арестовать убийцу согласно закону. Когда они переступили порог, от увиденного им едва не стало плохо, хотя по долгу службы они были людьми привычными к зрелищам. Леди Замин буквально плавала в луже собственной крови у входа в кухню, и лицо ее было даже после смерти искажено гримасой невыносимой боли. На крюке в дальней стене раскачивался лорд Азрахил; с ног трупа что-то капало, и в доме витало такое зловоние, что одного из стражников вывернуло наизнанку прямо в прихожей. Налитые кровью выпученные глаза мертвеца таращились в пространство, почерневший язык вывалился изо рта, синевато-антрацитового цвета лицо распухло так, что бывшего начальника городской тюрьмы едва можно было узнать. Арестовывать было уже некого.
  
   ***
  
   В тот момент, когда разгневанный Азрахил воткнул ему нож под ребро, Аглахад каким-то чудом смог удержаться на ногах и ухватиться за ствол большой старой яблони, которая росла возле двери дома Азрахила. У него в тот же миг потемнело в глазах, и он почувствовал нехватку воздуха и неприятный металлический привкус крови во рту. Дело было плохо. Надо было как-то попробовать выбраться отсюда и позвать на помощь. До королевского дворца было совсем недалеко, всего лишь где-то около восьмидесяти рангар, если идти наискосок. Главное - это сейчас не потерять сознание и не упасть где-нибудь на дороге в безлюдном месте, ведь час уже далеко не ранний...
  
   Юноша попытался сделать глубокий вдох, но в груди полыхнула такая боль, словно ему туда вливали каленое железо. Шатаясь от боли и слабости и стараясь дышать осторожно, он принялся медленно пробираться к калитке, цепляясь, чтобы не упасть, за ветки деревьев. Наконец выход оказался рядом; Аглахад попытался отпереть задвижку, но почувствовал, что у него от физического усилия перед глазами замелькали черные точки. Какое-то время он стоял, прислонившись левым боком к ограде и судорожно вцепившись руками в прутья, и пытался прийти в себя, на лбу у него выступили крупные капли пота, дышать было невыносимо больно, горлом у него шла кровь. Наконец, собравшись с духом, юноша дернул задвижку; калитка открылась, но сам он едва не упал на землю без чувств; ему показалось, что он все еще держится на ногах на одной лишь силе воли. Все, отсюда можно было идти прямо ко дворцу дяди, но если обычно он проходил такое расстояние меньше чем за десять минут, то теперь дорога покажется намного длиннее... если, конечно, он все-таки не потеряет сознание и не умрет в ближайшее время под каким-нибудь забором. Аглахад почувствовал, что рубашка у него на спине намокла от крови и что его начинает лихорадить; больше всего ему сейчас хотелось сесть или лечь, но краем сознания он понимал, что после этого уже не встанет. Уже за полночь, в такое время все-таки вряд ли уже кого-нибудь встретишь на улице, значит, надо все-таки попытаться добраться до дворца, а то дядя так и не узнает, что случилось с его племянником...
  
   ***
  
   Тар-Мириэль проснулась среди ночи от странного предчувствия. Поссорившись с мужем во второй раз за все время их брака, она демонстративно легла спать в другой комнате, но внезапно сон ее прервало странное ощущение того, что с их племянником Аглахадом случилось что-то ужасное. Королева привыкла доверять своей интуиции; встав с кровати, она бросилась будить мужа.
  
   - Ну что случилось? - заспанный Фаразон, которого и без того сильно утомил сегодняшний Совет, с трудом продрал глаза. Он был все еще обижен на жену, которая оказала новому советнику в высшей степени неласковый прием, не соблаговолив даже выйти и поприветствовать почетного гостя, а потом еще и принялась обвинять собственного супруга в том, что он приволок в страну чудовище, чьим именем по ночам пугали детей, да еще и назначил его на государственную должность! Можно подумать, что она прямо так уж хорошо в окружающих разбирается! Однако по ее взволнованному виду он сразу понял, что случилось что-то совсем плохое.
  
   - Я только что проснулась с очень нехорошим чувством... Ты знаешь, где Аглахад?
  
   - В смысле?
  
   Любимый племянник королевской четы вел довольно разгульный образ жизни; зачастую он не ночевал дома, совершенно не считая нужным предупреждать дядю с тетей о том, где и с кем он проводит время, приходил под утро не совсем трезвым и периодически крутил бурные романы с не обремененными излишней моралью девицами, а потому у Ар-Фаразона даже не возникало волнений и вопросов по поводу того, почему Аглахад опять бродит неизвестно где. Поначалу королева осуждающе смотрела на осунувшегося от ночных кутежей племянника, но потом стала воспринимать его образ жизни просто как данность, однако в этот раз что-то было явно не так. Просто так Тар-Мириэль волноваться бы не стала; королю вспомнился момент, когда они вынесли во внутренний дворик клетку с ручной малиновкой и поставили ее на столик, чтобы птичка погрелась на солнышке и подышала свежим воздухом, а сами ушли обедать. Внезапно его жена почему-то решила, что с малиновкой что-то произошло, и, бросив все, побежала к ней; на столе в саду она обнаружила разломанную клетку, кучу перышек и довольного сытого кота с мордой в пуху, который, громко урча, умывался и облизывал усы.
  
   - В смысле - он не во дворце? - спросила королева.
  
   - Нет...
  
   Тут Тар-Мириэль резко развернулась и в одной ночной рубашке бросилась вниз по лестнице. Схватив по дороге с какого-то стола зажженную масляную лампу, она выбежала из дворца; стражники у дверей ошарашенно смотрели ей вслед. Оказавшись в саду, она пошла к воротам и недалеко от них увидела в неярком свете лампы возле ограды какого-то человека, который стоял, тяжело опершись на столб; приглядевшись, королева поняла, что это ее племянник.
  
   - Откройте ворота, немедленно! - отчаянно закричала она страже. - Это Аглахад! Вы что, не видите? Что вы, на посту спите, что ли?!
  
   Тот, судя по всему, услышал голос тети и пошел к воротам. От взгляда Тар-Мириэль не укрылось то, что он двигается с медленной осторожностью человека, страдающего от сильной боли, и при этом пошатывается, как тяжело раненный зверь. Когда он приблизился к ней, она увидела, что на дорожке за ним тянется цепочка кровавых пятен.
  
   Поначалу королева испугалась настолько, что не могла вымолвить ни слова; через несколько мгновений она все-таки с трудом обрела дар речи.
  
   - Аглахад, что с тобой? Ты ранен? Куда? Кто это сделал?
  
   Выглядел ее племянник жутко: даже в ночи казалось, что лицо его было свинцового цвета, глаза ввалились, черные волосы спутанными прядями падали на лоб. Он закашлялся, и по подбородку потекла кровь.
  
   - Тетя Мириэль... мне плохо... помогите... позовите кого-нибудь! - прошептал он из последних сил и упал без чувств. Королева, дрожа от ужаса и ночного холода, первые мгновения стояла с лампой в руке, не в силах вымолвить ни слова - к сожалению, ее предчувствие оказалось верным. Тут она почувствовала, что у нее за спиной кто-то стоит. Нерешительно обернувшись, она увидела ненавистного нового советника; непостижимым образом он оказался здесь раньше ее мужа - хотя это неудивительно, Майяр, как говорят, во сне не нуждаются, а Фаразон даже в такой ситуации вряд ли появится перед стражниками и слугами в ночной одежде. Синие глаза Саурона сверкали у самого лица Тар-Мириэль нестерпимым ледяным блеском, от которого ей стало не по себе, словно она по шею вошла в ледяную непрогретую солнцем воду. Решительно отстранив королеву, новый советник опустился на колени рядом с бесчувственным Аглахадом и осторожно снял с раненого насквозь промокшую от крови рубашку.
  
   - Его ударили чем-то острым, ножом или кинжалом с широким, но относительно коротким лезвием, - обернувшись, Черный Майя поймал вопросительный испуганный взгляд королевы.
  
   Тут Тар-Мириэль наконец не выдержала, по щекам ее потекли слезы.
  
   - Он же умрет от этого...
  
   - Если за дело возьмутся ваши целители, то может и умереть, учитывая то, что у него пробито легкое, - как ни странно, голос у Врага оказался довольно приятный и мелодичный. - А вот если вы мне позволите им заняться, то жить будет, это я вам обещаю.
  
   Тар-Мириэль окончательно растерялась.
  
   - Вы умеете лечить раны?
  
   - Да, и даже еще более жуткие, чем эта.
  
   - Тогда что вы меня спрашиваете, сделайте хоть что-нибудь! - она разрыдалась еще горше, закрыв лицо руками.
  
      -- Опальные родичи
  
   Всю обратную дорогу семья князя Андуниэ пребывала в подавленном настроении.
  
   Амандил угрюмо молчал, глядя прямо перед собой. Его старший внук Исилдур поначалу тоже не говорил ни слова, борясь со страхом и гневом в душе, но наконец все-таки не выдержал.
  
   - Ну вот скажи мне, зачем? Зачем ты всех там так страстно убеждал в своей правоте? Ведь очевидно было, что все они против тебя!
  
   - Исилдур, ты, по-моему, явно не понимаешь, что... - попытался вразумить его отец.
  
   - Я все понимаю! - жестко ответил тот безо всякого почтения. - И я пока что не хочу в темницу, знаю, что там с людьми делают! Мы могли бы после такого и из зала Совета живыми не выйти!
  
   - Не мели ерунды, - оборвал его Амандил. - Король ничего бы мне не сделал, и вам всем тоже, мы же ему родичи.
  
   Юноша горько рассмеялся.
  
   - Не будь наивным. Нам жилось прекрасно, пока Мириэль не передала скипетр своему любимому муженьку. Ты закрываешь на все глаза, а тем временем нас травят и душат. Ты что, на улице не бываешь и ничего не видишь?
  
   - Зато тебя хлебом не корми - дай куда-нибудь смотаться, вон хоть к Валандуру твоему.
  
   - Отец, да что вы ругаетесь, Валандур его лучший друг, лет им еще мало, что им - по молодости дома сидеть? - Элендил попытался вступиться за старшего сына и тут увидел, как тот внезапно переменился в лице и побледнел.
  
   - Вы знаете, что Валандур нашел в четверг?
  
   Ответом ему были вопросительные встревоженные взгляды родичей.
  
   - Наверно, вы слышали, что отец предложил ему взять в жены Вардильмэ?
  
   - У них уже помолвка была, - ответил Амандил. - Свадьба вроде в декабре.
  
   - Так вот, он пошел в гости к своей невесте, хотел что-то ей подарить. Когда он возвращался домой, то увидел в переулке что-то... на земле у забора, - голос Исилдура в этом месте начал дрожать и срываться. - Два трупа, малышня лет по тринадцать-пятнадцать. У одного грудь была рассечена чем-то острым, и, - юноша запнулся, - было видно, как сердце еще бьется. Второй... я даже говорить боюсь. У него были все внутренности на земле, причем они ему не живот распороли, а... сзади все вытащили. Как думаете, чьих рук дело?
  
   Его младший брат Анарион невольно вздрогнул.
  
   - Как можно... такое... с детьми?
  
   - Все можно, как видишь. А что стало с Анардилом, как думаешь? Пошел к соседям соли попросить, но так туда и не дошел, он же не мог раствориться в воздухе. А про его тетку уже знаете или нет? Что над ней мало того что надругались впятером, так еще и изрезали ей все лицо кинжалом, а ее муж сказал, что такая жена ему больше не нужна, и отослал ее назад к родителям? Теперь она мало того что ничего не видит одним глазом, так еще и ждет ребенка от кого-то из этих выродков и постоянно говорит родным, что ей больше не хочется жить! Неудивительно!
  
   - Со стороны Радруина было нехорошо так с ней поступать, - ответил его брат. - Она же ни в чем не виновата. Нужна была ему здоровая да красивая, а как с ней такое случилось, так он и выставил ее за порог, словно разбитую вазу! Сам-то он в таком случае чем лучше? А если бы его самого кто покалечил?
  
   - Радруин, конечно, поступил как мерзавец, да он такой и есть, но я говорю не об этом! Я имел в виду, что любой из нас может стать следующей жертвой, что король с приближенными поставили своей целью нас извести любым способом, а теперь... теперь он еще и притащил на наш остров этого... Врага. Вы все видели, как он на меня сегодня смотрел. Мне сразу показалось, что он нас всех с огромным удовольствием бы убил прямо в зале Совета, если бы не присутствие короля. Хорошо, что ты не глядел на Саурона... и ему в глаза, потому что это было что-то невыносимо страшное. Он меня уже заранее ненавидит. Ненавидит, ты понимаешь? Вы все понимаете? Только вот кое-кто не думает о том, что с нами могут сделать, и специально всех провоцирует, - он многозначительно посмотрел на отца и деда. - Нам нельзя сидеть сложа руки, но следует действовать умнее.
  
   - И что же я, по-твоему, должен был говорить сегодня на Совете? - ехидно спросил Амандил. - Предложить радушно встретить Врага?
  
   - Ответить уклончиво, что, допустим, королю стоит взвесить все "за" и "против" и решать самому. Хорошо еще, что нас сегодня домой отпустили. Мы могли бы этой ночью спать уже не у себя дома, а на цепи в темнице, а Враг бы точно не упустил случая над нами поиздеваться. Думаешь, он забыл, кто в свое время послужил причиной падения Ангбанда и пленения Моргота? Наш предок Эарендил! Уверен, что с тех пор он люто ненавидит всех потомков Элроса и только и ждет повода и возможности погубить весь его род! До короля благодаря его глупой самонадеянности и упрямству он считайте что уже добрался, время покажет, какую ловушку для него уготовил Саурон, и потом Врагу надо будет, соблюдая видимость правильности и законности, изыскать повод разделаться с нами. Нам нельзя этого допустить, потому что... Рассудите сами: если мы погибнем, весь Остров окажется под властью Врага. Потом ему останется совсем немного: подчинить своей воле все Средиземье и добить оставшихся там немногих, кто не пожелает пасть перед ним на колени и признать власть верного выкормыша Моргота. Однажды эльфы уже пытались воевать против него, и если бы не помощь не пришли наши, Гил-Галад долго не продержался бы в одиночку! Так что... надо действовать умно и осторожно, может быть, удастся как-то воззвать к разуму короля и избавиться от этого... его нового советника.
  
   Амандил ничего не ответил, понимая, что внук все-таки по-своему прав. Всю оставшуюся дорогу они ехали в полном молчании, даже не глядя по сторонам - никому не хотелось больше разговаривать и касаться больной темы, и всех их тревожило будущее. Даже родной город в конце пути показался им каким-то серым, мрачным и как будто подавленным - на улицах не было видно людей, мало в каких окнах горел свет, и холодный ветер гнал по пустынным мостовым пыль, мусор и жухлые листья.
  
   Проезжая мимо дома двоюродного брата Нолондила, Элендил услышал доносящийся из чуть приоткрытого окна отчаянный детский визг, плач и звуки ударов. Он чуть придержал коня; умное животное, казалось, тоже было встревожено и тихонько заржало.
  
   - Опять он своих детишек палкой воспитывает, - печально подметил Амандил. - Уж сколько раз ты ходил к нему и просил их не бить, да толку что! Мериль вон вообще не выдержала - из дому убежала, кто знает, что там с ней потом случилось! Элентиру после Аглахада вообще все равно, он считает, что малышам за дело достается.
  
   - Да он, по-моему, от моих попыток вмешаться только больше злился и еще сильнее их лупил! Поначалу доставалось одной Мериль, а теперь он и Лаирэндила, и Исилвэн почем зря за что попало колотит! Был бы повод, а палка найдется.
  
   - Атаринья, скажи этому... неумному человеку, чтобы он, если ему нужно купить что-то в дом, шел сам или посылал слугу, но не отправлял в лавку сына, - неожиданно вставил Исилдур. - Я боюсь за малыша, это не кончится добром. А он ему одному с деньгами поручает ходить то за тем, то за этим, считает, что так приучает его хорошо вести хозяйство и самостоятельно средствами распоряжаться, да только времена сейчас не те! Покалечат какие-нибудь выродки ребенка или убьют, что тогда?
  
   - Если что-то случится с Лаирэндилом, Нолондил этого не переживет, а вот если Исилвэн пострадает, ему даже не будет ее жаль, она же девочка, а ему хотелось всегда иметь только сыновей, - ответил Элендил. - Он мне честно признался, что со своей женой два месяца не разговаривал из-за того, что она родила вторую дочь, и считает, что Аэрин в этом виновата.
  
   - И все равно, поговори с ним. Я тебе уже рассказал, что недавно нашел Валандур.
  
   Исилдур, понимая, что все и так в ужасе от его слов, не стал говорить отцу самого главного о троюродном братишке - что бедному малышу уже досталось, и причем не раз, невзирая на его совсем еще нежный возраст. Однажды несчастный ребенок заглянул к ним во двор весь в слезах и с жуткими синяками на запястьях, которые могли появиться только от того, что кто-то пытался крепко держать его за руки и вдобавок их выкручивать. Лаирэндил рассказал, что отец снова отправил его за покупками, но по дороге его подстерегли двое близняшек - дети Абарзагара. Два подростка - обоим минуло уже пятнадцать - не постеснялись потребовать у десятилетнего малыша все деньги, а когда тот отказался, схватили ребенка за руки и все равно вытряхнули у него из карманов все содержимое, включая леденцы и блестящие пуговицы. Зареванный Лаирэндил, до дрожи в коленках боясь, что разъяренный отец его прибьет, побежал искать помощи и защиты у братьев и дяди. Дома в тот момент был один Исилдур; он, как мог, успокоил бедного ребенка, вытер ему слезы и, вытряхнув собственный кошелек, проводил троюродного брата до лавки и помог ему купить все необходимое, на всякий случай, впрочем, прихватив с собой меч и два кинжала. Самое неприятное заключалось в том, что мерзавец Абарзагар не так давно был Верным, занимался ювелирным делом и звался Андвиром, но, несмотря на приличные заработки и множество заказчиков, он решил, что те, кто не принадлежит к арузани, вынуждены согласно указу короля платить со своих доходов чересчур высокие налоги. С целью сократить свои траты он в открытую перешел на сторону Фаразона и даже сменил имя, но добро бы только это. Андвир-Абарзагар с легкостью отрекся от всех своих старых друзей и принялся, видимо, желая заслужить благосклонность своих теперешних единомышленников, всячески травить Верных сам и настраивать против них своих детей. Несмотря на свою всегдашнюю суровость и нелюбовь к животным, Нолондил в один прекрасный момент все-таки уступил уговорам сына и принес ему маленького белого котенка. Радость Лаирэндила была недолгой: наивный малыш пошел с котенком погулять на улицу и снова нарвался на двух Абарзагаровых отпрысков, которые отняли у него зверька и пригрозили, что если он посмеет вякнуть, то они сожгут живьем и его, и котенка. Лаирэндилу теперь оставалось только с тоской смотреть на своего пушистого друга, который иногда выходил погреться на солнышке на балкон дома предателя Андвира. Досталось за похищение котенка, разумеется, не двум великовозрастным наглецам, а самому бедному Лаирэндилу, которого отец обвинил в том, что он сам во всем виноват (не надо было ходить гулять по опасной улице) и выпорол так, что малыш несколько дней не мог сидеть.
  
      -- Невеста
  
   Вечером следующего дня Исилдур, немного придя в себя после веселого путешествия в столицу, решил навестить своего лучшего друга Валандура. Отец отпустил его с тяжелым сердцем, понимая, что в молодости нельзя целыми днями сидеть дома, но по улицам в одиночку ходить все равно не очень безопасно.
  
   - Иди, только допоздна не засиживайся, оружие на всякий случай держи наготове и внимательно смотри по сторонам. Общайтесь, веселитесь, пока время есть, а то женится скоро твой приятель, дети пойдут, и будут у него другие заботы. Тебе бы, кстати, тоже пора о браке подумать. Надо бы начать тебе невесту присматривать.
  
   - Лучше не надо, - неожиданно вырвалось у Исилдура.
  
   - Это почему еще?
  
   - Я уже вчера все вам сказал. Если Саурон вздумает разделаться со мной, ему будет гораздо проще это сделать, если у меня будут жена и дети. А что: взял их в заложники, посадил в темницу и верти своим врагом как хочешь. Сам подумай: ты волей-неволей все что угодно сделаешь, если узнаешь, что твои близкие сидят в сыром ледяном подвале на хлебе и воде, прикованные цепью за шею! Предвкушаю твои возражения, что нас и так слишком мало по сравнению с Людьми Короля, но уж прости меня - жениться я пока категорически не хочу и не буду! Валандур, как всем известно, не имеет к роду Элроса ни прямого, ни косвенного отношения, а потому пусть берет в жены свою Вардильмэ и обзаводится хоть дюжиной детишек, но я не могу подвергать ни в чем не повинных людей такой опасности лишь потому, что они члены моей семьи!
  
   - А если я скажу, что такова моя родительская воля?
  
   - Говори что хочешь! Ты забыл, как этот... как Саурон на меня смотрел? Клянусь, что он только момент выжидает, чтобы всех нас убить, да не просто убить, а еще и понаслаждаться видом наших предсмертных мучений!
  
   С этими словами Исилдур, схватив плащ, выскочил из дома. О чем отец только думает? Нашел время и место, чтобы свадьбу устраивать, честное слово! Будет очень весело, когда Враг вместе с королем прикажут сжечь заживо не только Верного смутьяна, но и всю его семью вместе с ним, в том числе маленьких детей!
  
   Сумерки еще не начали спускаться на землю, но солнце уже медленно клонилось к краю горизонта и заливало пустынные улицы Роменны каким-то зловещим кроваво-красным светом. Пройдя быстрым шагом где-то около сотни рангар, Исилдур услышал из подворотни отчаянный девичий визг и плач. Не раздумывая, он повернул туда, сразу подумав, что арузани выбрали себе для развлечения новую жертву. К сожалению, он не ошибся: веселая пестро одетая компания из пяти юношей и четырех девушек - потерявшие всякий стыд Люди Короля в последнее время позволяли не только сыновьям, но и дочерям бродить где попало безо всякого надзора! - зажала в угол насмерть перепуганную темноволосую девушку в синем платье с золотой вышивкой по подолу; несчастная рыдала в голос и умоляла ее отпустить, потому что ее ждут дома, но тех это забавляло еще больше.
  
   - Да ладно тебе, иди к нам, мы неплохо развлечемся! - хихикнул один из ее мучителей. - Вы, Верные, такие правильные!
  
   - А она ничего, только грудь маловата, - поддержал его второй.
  
   - Давайте снимем с нее платье и посмотрим, - ухмыльнулась какая-то развязная девица с подведенными на харадский манер глазами и золотыми заколками в волосах. - Эй, иди к нам, перестань плакать, мы уверены, тебе понравится!
  
   - Да она, скорее всего, даже не понимает, о чем ты, - скривилась еще одна из арузани, высокая девушка с неприятным надменным лицом. - Ничего, Бэльзор, ты-то ее уж точно всему научишь!
  
   Веселая компания принялась выкрикивать всякую похабщину. Исилдур очень плохо понимал Адунаик, но тут не было нужно хорошее знание языка, чтобы понять, чего они хотят от несчастной девушки и что сделают с ней в ближайшее время, если он не вмешается. Убивать кого-то из Людей Короля было тоже очень рискованным делом, ведь потом солдаты Фаразона могли нагрянуть в город, чтобы покарать бунтовщиков, им только дай повод, и вырезать половину жителей, но девушку надо было спасать любой ценой, иначе ее ждет участь тети Анардила.
  
   - Эй, вы, грязные твари, немедленно отпустите ее!
  
   Арузани обернулись, услышав его голос, и тут Исилдур, воспользовавшись их замешательством, с силой ударил стоявшего ближе к нему рукоятью меча в лицо, а того, которого называли Бэльзором, прицельно пнул ногой пониже пояса. Первый упал без сознания, а его наглый приятель издал странный звук - нечто среднее между шипением и писком - и завалился на бок, выпучив глаза и обхватив руками низ живота. Отшвырнув в сторону еще одну из арузани, Исилдур схватил перепуганную девушку за руку и решительно потянул прочь из подворотни.
  
   - Бежим отсюда, быстрее, пока они не опомнились! Я тебя от них спрячу!
   Они со всех ног помчались в сторону усадьбы князя Андуниэ; на их счастье, арузани задержались около пострадавших товарищей, но уже почти около безопасного укрытия их несостоявшаяся жертва споткнулась и неловко наступила на подол своего длинного платья, свалившись в пыль, при этом кошелек у нее на поясе развязался и монетки рассыпались по дороге. Девушка трясущимися руками принялась их собирать, но Исилдур, обернувшись, увидел, что семеро из девяти арузани все-таки преследуют ненавистных Верных. Он заставил свою спутницу подняться с земли, может быть, слишком грубо дернув ее за запястье - девушка слегка вскрикнула.
  
   - Бежим, скорее, нам нельзя останавливаться! Брось деньги, они не стоят твоей жизни и чести!
  
   - У меня не очень богатая семья, - как-то виновато всхлипнула она, но все же снова покорно последовала за Исилдуром, размазывая по лицу слезы. Добравшись до родного дома, он быстро открыл калитку и втащил спасенную девушку за забор, не забыв как следует запереть задвижку и оба замка. Валандур там, наверное, с ума сходит, гадая, почему его друг так и не пришел...
  
   - Как тебя зовут? - Исилдур прислонился к стене дома, пытаясь отдышаться.
  
   - Фириэль, - девушка продолжала вытирать слезы, но уже немного успокоилась. - Мать послала меня взять огня у соседей, а там, на улице, оказались эти...
  
   - Если хочешь, я тебе дам денег вместо тех, которые ты потеряла, чтобы тебя дома не ругали, сколько там было? - юноша прижал ее к себе, пытаясь утешить. - Не плачь, все обошлось...
  
   Договорить он не успел: рядом с забором появились трое из их преследователей.
  
   - О, смотрите, какая сцена! - глумливо захохотал один из них, тыча в Исилдура и Фириэль пальцем. - А я думал, что Верным детей орлы Манвэ приносят, прямо из Валинора! Вот почему он Бэльзору и Нардуминалу по роже и по яйцам съездил - сам на нее глаз положил! Вы там как, продолжать будете? Давай-давай, снимай с нее все тряпки и вперед, а мы посмотрим!
  
   - Оставьте ее в покое, что вам от нее надо? - Исилдур невольно схватился за рукоять меча и нащупал в связке на поясе ключ от входной двери. Если что, придется все-таки драться, не отдавать же ее на растерзание этим подонкам!
  
   - Фириэль, бежим в дом! Не стой на месте!
  
   Тем временем второй из арузани подобрал на обочине увесистый булыжник.
  
   - Эй, ты, нолдо-полукровка! Ты на себя в зеркало давно смотрел? Тебе только острых ушей не хватает!
  
   С этими словами он с силой запустил в Исилдура тяжелым камнем - не помехой оказался даже высокий забор. Здоровенная глыба врезалась в стену дома, пролетев где-то в нескольких дюймах от головы юного Верного; Исилдур застыл на месте, оцепенев от ужаса и в это мгновение осознав, что огромный булыжник едва не раскроил ему череп. Окажись враг более метким, он бы умер на месте. В следующий момент он потянул за ручку входной двери; на их счастье, она каким-то непостижимым образом оказалась не заперта! Мысленно разозлившись на отца за такую неосторожность, он в то же самое время обрадовался тому, что перед выходом из дома едва с ним не поругался: Элендил, расстроенный неприятной беседой со старшим сыном, по своему обыкновению погрузился в раздумья и забыл закрыть засов, но тем самым, возможно, спас Фириэли и Исилдуру жизнь. Запершись изнутри на все замки, юноша наконец смог вздохнуть с облегчением. Можно быть уверенным, что через забор эти выродки точно не полезут.
  
   Девушка с благодарностью посмотрела на своего спасителя. Теперь она могла его как следует разглядеть. Он действительно был сильно похож на нолдо: очень красивое точеное лицо с тонкими чертами обрамляли длинные темные волосы, а глаза были не просто серого, а необычного серебряного цвета.
  
   - Спасибо тебе большое, - Фириэль до сих пор не могла опомниться, еще не осознав окончательно, что опасность миновала. - Если бы не ты, я даже не представляю себе, что могло бы случиться.
  
   - Посиди у нас какое-то время, пока эти ублюдки не разойдутся по домам, думаю, мои родители возражать не будут, - ответил Исилдур. - Я им объясню, что случилось, а потом мы тебя домой отведем, чтобы с тобой уж точно ничего не произошло и твои мать с отцом тебя не ругали.
  
   Пытаясь собраться с мыслями и прийти в себя после случившегося, он даже не заметил, как по лестнице в прихожую спустился его отец.
  
   - Что здесь творится?
  
   - Здравствуйте, браннон Элендил, - Фириэль скромно поклонилась, увидев его. Ей бросилось в глаза, что отец и сын были похожи почти как две капли воды, разве что Элендил выглядел чуть старше... и то совсем ненамного.
  
   - Атаринья, это Фириэль из Гончарного переулка, я ее только что отбил у арузани...
  
   Как ни странно, Элендил выслушал сбивчивый рассказ сына об уличной драке совершенно спокойно, после чего оценивающе посмотрел на их вынужденную гостью.
  
   - Знаешь, я мог бы и пожалеть о том, что сегодня отпустил тебя к Валандуру, потому что ты мог и не вернуться, но нет худа без добра. Вот тебе как раз и невеста, и подыскивать не надо. Пусть переночует у нас, по улице вечером даже втроем или вчетвером ходить не стоит, а утром я отведу ее домой и заодно поговорю с ее родителями, чтобы отдали ее тебе в жены.
  
   - Вообще-то у меня семья не очень обеспеченная, и рода я не знатного, мой отец - простой ремесленник, он делает светильники... - замялась Фириэль.
  
   - Думаешь, что ты моему сыну не пара? Завтра я пойду к твоему отцу, уверен, что он мне не откажет. Даю тебе мое родительское благословение, женись, - смерил он строгим взглядом смущенного Исилдура.
  
      -- Безысходность
  
   Вскоре после знакомства Исилдур и Фириэль заключили помолвку, а еще через два месяца внук князя Андуниэ был приглашен на свадьбу к своему лучшему другу Валандуру. Как оно и полагается в таких случаях, все желали молодым счастья, любви и многочисленного потомства; новобрачные поселились в доме свекра и свекрови и зажили вполне хорошо. Где-то через четыре месяца после свадьбы Вардильмэ обрадовала своего супруга новостью о том, что ждет ребенка. Валандур был на седьмом небе от счастья: он очень хотел сына и, встречаясь с друзьями и знакомыми, постоянно рассказывал им, как они с женой уже начали готовить приданое для младенца и как они думают назвать своего первенца. Однако радость их была недолгой: не прошло и двух месяцев, как будущая мать, проснувшись утром, обнаружила у себя на ночной рубашке кровь. Не зная толком ничего о том, как должна протекать нормальная беременность (вроде бы должно тошнить по утрам...), она постеснялась сказать об этом родственникам, а уж тем более мужу (ведь мама еще в юности объяснила ей, что ни в коем случае нельзя никому и никогда говорить о своих женских делах, а испачканное белье стирать тайком, чтобы даже члены семьи этого не видели). Спокойно встав с кровати, она умылась, переоделась и принялась за свои обычные домашние дела, но, заваривая чай к завтраку, почувствовала, как ее живот пронзила совершенно невообразимая боль, после чего у молодой женщины потемнело в глазах, и она упала на пол возле стола, корчась в муках. Перепуганные домочадцы, не понимая, в чем дело, послали за врачом. Тот жил на другом конце города и за вполне умеренную плату помогал как Верным, так и арузани, демонстративно подчеркивая, что в политику не вмешивается и государственными делами не интересуется; его дело - лечить больного, а не интересоваться его убеждениями. Выслушав взволнованного слугу, он сразу же отправился к Вардильмэ. Осмотрев женщину и оказав ей необходимую помощь, он объяснил ее родным, что она потеряла ребенка, но такое иногда бывает безо всякой причины; к счастью, она молода и здорова и ничто не помешает ей в будущем иметь много других детей. Валандур был очень огорчен произошедшим, но после слов врача в какой-то мере вздохнул с облегчением, подумав, что все обошлось и, к счастью, Вардильмэ осталась жива, а то, говорят, иногда такие случаи заканчиваются смертью не только неродившегося ребенка, но и несостоявшейся матери.
  
   С появлением в Нуменоре Саурона Верным на какое-то время даже стало легче жить, потому что король и его новый советник увлеклись разными реформами и техническими новшествами; для осуществления всего этого на практике им пришлось привлечь к общественно полезной деятельности много незанятой молодежи, и арузани стало в какой-то мере даже не до травли и преследований идейных врагов. Нельзя сказать, чтобы необъяснимые исчезновения людей на улицах, необоснованные аресты и нападения прекратились совсем, но все же на улицах стало несколько безопаснее, по крайней мере, днем. Ранней весной Исилдур и Фириэль тоже поженились; мать невесты, когда Элендил пришел к ним договариваться о помолвке, была не очень рада столь скорому браку дочери, ведь девушке еще не исполнилось и тридцати, но муж решил иначе (а то, такая выгодная партия!), и ей не оставалось ничего другого, как согласиться с его мнением. Фириэль была спокойной, мягкой по характеру, и новобрачные хорошо ладили, но... молодому мужу почему-то все время казалось, что его нынешняя жизнь чем-то сильно напоминает стоячее болото, из которого никак не получается выбраться. Разумеется, он не стал ни с кем делиться своими размышлениями, потому что близкие бы его попросту не поняли. Особенно отец. Мать бы тоже сказала: у тебя есть жена, рано или поздно появятся дети, что тебе еще нужно, живи. Периодически Исилдур ощущал в родном доме приступы необъяснимой гнетущей тоски - как будто его заперли даже не в клетке, а в темном чулане, из которого нет выхода, и никак от этого не избавишься. Король издал очередной указ, чтобы Верные не смели покидать город без специального разрешения, вот и сиди, пусть Абарзагар мерзавец и предатель, но он хотя бы может ездить куда хочет. Отец велел жениться, пришлось выполнять его волю, хочешь - не хочешь. И ведь не то чтобы Фириэль была чем-то плоха, не то чтобы она ему совсем не нравилась... может, будь у него свободный выбор, он взял бы ее в жены и по собственному желанию, но само осознание давления со стороны повергало его в уныние, хотя он решил просто со всем смириться - ведь все равно ничего толком не изменишь, даже если Ар-Фаразон случайно сломает себе шею, а его драгоценный приятель свалит назад в свой мерзкий Мордор. Амандил часто любил повторять своим внукам, что у каждого есть свое место в жизни и что долг превыше всего; в любом случае все они будут вынуждены всегда исполнять то, чего от них требуют статус, положение в обществе и благо народа.
  
   Через полтора года после неудачной первой беременности Вардильмэ поняла, что снова ждет ребенка. На этот раз все прошло замечательно; до самых родов будущая мать продолжала заниматься обычными домашними делами, малыш появился на свет благополучно, Вардильмэ чувствовала себя прекрасно, и на следующий день гордый отцовством Валандур позвал своего лучшего друга и его жену посмотреть на маленького Орхальдора, однако Исилдур не разделил полностью его радости.
  
   - Слушай, что-то мне не нравится, как он выглядит, - отозвал он в сторону Валандура, чтобы молодая мать не услышала. - Он у тебя какой-то синенький.
  
   - С чего ты взял? У тебя-то детей пока нет! - возмутился тот.
  
   - Зато есть младший брат, который родился, когда мне было десять, - обеспокоенно ответил Исилдур. - Поверь мне, обычно дети так не выглядят, с ним что-то не так. Мало того, что вялый и синенький, так еще почти не плачет и не требует грудь, но при этом - сам посмотри - ведет себя очень беспокойно. Такое ощущение, что он плохо себя чувствует, но при этом не может кричать, как все младенцы.
  
   Поначалу Валандур обиделся на него, но в ближайшие два дня понял, что его друг был все-таки прав. Новорожденному с каждым днем становилось все хуже и хуже; он постоянно задыхался, когда сосал грудь, не мог громко плакать - только тихонько хныкал, личико у него было нездорового синюшного цвета, и перепуганные родители снова позвали врача. Тот, осмотрев ребенка, только печально покачал головой.
  
   - Готовьтесь к самому худшему, к сожалению, я не могу ничем помочь вашему сыну. Он родился с больным сердцем и через несколько дней умрет. Может быть, протянет пару недель, может быть, месяц, но не больше.
  
   - Неужели ничего нельзя сделать? Помогите ему хоть чем-нибудь! - захлебывалась слезами Вардильмэ.
  
   - Ничего, - врач беспомощно развел руками. - Я же не могу вскрыть ему грудную клетку и вставить новое сердце. Оно у него не может перекачивать кровь по сосудам так, как нужно. Прошу меня простить, но здесь мое искусство бессильно.
  
   Через три дня маленький Орхальдор тихо отошел в иной мир, заснув в своей кроватке и больше не проснувшись. Родители были безутешны; они никак не могли понять, почему так случилось и есть ли в этой смерти новорожденного младенца, едва успевшего появиться на свет, хоть какой-то смысл.
  
   - Почему это случилось именно со мной?! - спрашивал Валандур, горько рыдая после похорон сына на плече у Исилдура и совершенно не стесняясь своих слез. - Ну почему мы?! В других семьях по десять детей, а то и больше, и все здоровы, а у нас что? Я так хочу сына, ну пусть даже дочь, но только живую и здоровую! Два раза, и оба неудачно! Чем мы заслужили такое наказание? Чего я такого сделал? Или Вардильмэ? В чем она виновата?
  
   Исилдур попытался успокоить друга.
  
   - Такое бывает, всякое же случается... Ты ни в чем не виноват, это просто болезнь, не переживайте, думаю, у вас скоро родятся еще здоровые дети, и много...
  
   Слова утешения подействовали; через некоторое время убитые горем супруги все-таки пришли в себя, а еще через пару месяцев Вардильмэ снова была в положении. Амандил посоветовал будущим родителям тайком молиться Эру Илуватару и всем Валар о даровании здорового ребенка, не забывая при этом внимательно следить за тем, чтобы никто не подслушал и не донес королевским соглядатаям - ведь в противном случае всю семью за призывание Валар ждала жестокая казнь. Недавно Ар-Фаразон явно не без влияния своего нового дружка, с которым его теперь постоянно видели вместе, изобрел новую пакость, а именно издал указ о массовом изъятии и публичном сожжении книг и рукописей на эльфийских языках во всех уголках страны и даже подвластных Нуменору колониях. В ужасе Верные принялись прятать ценные сочинения в ящиках и сундуках, закапывая их на задних дворах домов, на пустырях и даже в лесу. К сожалению, спрятать все люди не успели, и король снова получил дополнительный повод для продолжения травли. Самым жутким здесь было то, что под раздачу попало множество сознательных сторонников короля, а также совершенно ни в чем не повинных простых людей, зачастую даже малограмотных и не знавших ни слова по-эльфийски. Все их преступление заключалось в том, что им было жалко отдавать королевской страже или уничтожать собственноручно книги на Квэнья и Синдарине, ведь многие из них достались владельцам по наследству, стоили достаточно дорого и были очень красивы. В один из таких дней Вардильмэ, находившаяся уже на пятом месяце, помогала мужу прятать один из ящиков с книгами, наклонилась и почувствовала сильную тянущую боль в животе; родственникам пришлось срочно бросить свои сокровища и снова бежать за врачом - на их счастье, арузани в это время не нагрянули к ним в дом с обыском. Во время тяжелых преждевременных родов молодая женщина едва не умерла от кровотечения, но самым жутким для ее семьи было даже не это. Сильно недоношенный малыш, который был чуть больше ладони взрослого человека, появился на свет уже мертвым, но даже родись он в срок, он все равно не смог бы жить - даже врач честно признался семье, что никогда еще не видел ничего подобного. У ребенка не было лица. Вообще. Ни глаз, ни рта, ни носа, просто гладкое место, как будто художник начал рисовать человека и оставил на листе заготовку к портрету безо всяких дополнительных черт. Тем же вечером в доме Валандура вспыхнула серьезная ссора; сын упрекал отца в том, что тот предложил ему взять в жены женщину, не способную родить нормальных детей, и хотел было отправить Вардильмэ назад к родителям, но отец ответил категорическим отказом: брак - это на всю жизнь, женился - так живи, какая бы там жена ни была, а то, что дети у них никак не получаются, так на все воля Эру, наверняка это знак свыше, все из-за того, что нуменорцы отвратились от добродетельной жизни, ведь в былые времена такого не было!
  
   - Такого и сейчас нет! - резонно возразил Валандур. - Во многих семьях арузани, которые вообще плевать хотели на всякую добродетель, по десять и больше детей, все здоровы, и все хорошо! Почему с нами такое происходит? В нашей семье никто тоже ничем не болеет, значит, дело в моей жене, это она виновата в том, что не может родить здорового ребенка! К тому же посчитай, сколько мы денег истратили из-за всех ее женских трудностей, ведь врачу тоже приходится платить. С теми налогами, которые с нас требует король, нам так скоро на еду хватать не будет! На одежду уже едва хватает!
  
   - Я не знаю, кто в чем виноват, - еще больше разозлился отец, - но если ты посмеешь отослать Вардильмэ к родителям, я тебя прокляну! Молись Эру Единому, чтобы у вас были другие здоровые дети!
  
   Разозленный тяжелым разговором с сыном отец Валандура достал из погреба большую запечатанную бутылку красного вина и впервые в жизни напился до бесчувствия, запершись в своей комнате. Когда обеспокоенный Валандур хотел было попросить прощения за безобразную ссору и зашел к нему, то увидел, что его отец лежит на кровати в совершенно невменяемом состоянии рядом с опрокинутой бутылкой, правая рука бессильно свисает к полу, а остатки вина медленно вытекают из горлышка, пропитывая подушки. Глядя на это, он почувствовал еще более жестокие угрызения совести: ведь отец не зря упрекал его еще и в жестокости и безжалостности. Вместо того, чтобы пожалеть жену, которая едва не умерла, его бесстыжий сын не только не хочет попытаться хоть как-то ее поддержать и утешить, но еще и решил отправить ее назад к родителям! Ведь они тоже примутся упрекать ее в том, что это она виновата - так и не смогла подарить мужу здоровых детей. Тихо закрыв дверь, Валандур решил, что больше не будет заводить подобных разговоров и постарается сделать вид, что ничего не произошло: так лучше, может быть, другие его дети родятся здоровыми и можно будет раз и навсегда забыть обо всем произошедшем, как о досадном недоразумении. Лучше уж продолжить прятать книги, пока не поздно; пусть семью Валандура пока и минула подобная участь, но к Радруину вчера уже нагрянули ищейки Фаразона и перевернули вверх дном все комнаты. Хуже всего было то, что книги они у него все-таки нашли и сожгли их в печке в присутствии хозяев дома, пообещав, что в следующий раз в случае обнаружения запрещенной литературы гореть будет он сам вместе со всеми домочадцами и зловредными сочинениями на языках нимри до кучи.
  
      -- Зимрабет. 3275 год.
  
   Я воплощенье ненавистной силы
   Некстати по незнанью полюбила.
   Что могут обещать мне времена,
   Когда Врагом я так увлечена?
  
   У. Шекспир. Ромео и Джульетта
  
  
   Мне исполнилось двадцать пять. Я закончила университет в Арменелосе и к этому времени научилась великолепно владеть разным оружием. Тот прекрасный меч, который мне так понравился в свое время, я все-таки выпросила у короля в качестве подарка на совершеннолетие. Фаразагар завидовал, но я все-таки доказала ему, что девушка тоже может махать двуручником не хуже парня - пару раз я разделала его под орех в дружеских поединках. Ему еще повезло, что мечи были деревянными.
  
   Его сестра Дулгухиль осталась такой же дурой. Когда нам исполнилось тринадцать, эта неумная девушка как-то раз прибежала ко мне в слезах и рассказала, что у нее непонятно почему на юбке кровь, наверное, это очень опасно и она чем-то больна! Она еще обиделась, когда я принялась над ней смеяться и рассказала, что без этого у нее дети не появятся. Как раз в это время на крыше кладовой воробей топтал воробьиху; я подтащила зареванную подружку поближе и указала ей на птичек.
  
   - Видишь? Вот от этого они несут яйца! Точно так же все и у людей! Я читала, что ребенок внутри женщины от ее крови питается, и если она с мужчиной вместе не спала, то кровь становится не нужна и каждый месяц просто вытекает наружу! Запасись лучше тряпочками, теперь с тобой всегда так будет, пока не состаришься!
  
   Дулгухиль испугалась и расплакалась еще сильнее.
  
   - А с тобой такое бывает?
  
   - Конечно! У меня уже три месяца бывает, а ты дура, взрослая уже, а ничего не знаешь! Я же тебе пыталась говорить, откуда дети получаются!
  
   - Фу, какая гадость!
  
   Видимо, для глупой Дулгухиль первое столкновение со взрослой жизнью оказалось слишком болезненным, и она в слезах побежала к маме жаловаться на то, как я с ней обхожусь. К счастью, жена советника только посмеялась и объяснила дочери, что нужно делать в женские дни, чтобы не испачкать платье. Веселее всего было то, что вскоре у лорда Долгубара должен был родиться третий ребенок; дурища Дулгухиль поняла, что с ее мамой что-то не так, когда у той живот уже не пролезал в дверь. Я решила немножко поиздеваться над своей подружкой, которая по-прежнему не хотела понимать некоторых взрослых вещей.
  
   - Ну что, - ехидно спросила я, - ты кого хочешь, братика или сестричку? А ты знаешь, как вы к своей маме в живот попали? Для этого твой отец нужен. Может, тебе еще раз объяснить...
  
   Дальше она слушать не стала - принялась горько плакать.
  
   - Вечно ты гадости говоришь! Мои родители любят друг друга, а ты...
  
   - А кто ж спорит, что не любят? Вот если бы не любили, вы бы у мамы в животе не завелись!
  
   Дело кончилось тем, что мы с Дулгухиль опять поссорились, но, к сожалению, это был далеко не последний повод для наших ссор. С детства она была довольно чванливой и спесивой, что было особенно заметно в ее отношениях с другими людьми. К простолюдинам она относилась с нескрываемым презрением, а тех, кто был не нашей крови, так вообще считала кем-то хуже животных. Когда Аглахад привел меня в королевский дворец и я только познакомилась с Дулгухиль, то в семье советника уже жила какая-то девочка-служанка со смуглой кожей и темными глазами; на вид ей было тогда лет шесть, может быть, семь, но я так и не смогла узнать, как ее все-таки зовут: все домочадцы обращались к ней не иначе, как "эй, ты!". Как она оказалась у Долгубара, я спрашивать не стала, но предположила, что кто-то привез ее с материка, либо купив на невольничьем рынке, либо просто отобрав или украв у родителей - мои соотечественники с другими людьми особенно не церемонились. Советник и его жена поручали ей всякую грязную работу, иногда лупили, если она во время мытья посуды случайно разбивала чашку, но я как-то не решалась вмешиваться, пока в один прекрасный день дело не зашло совсем уж далеко.
  
   Мне было уже восемнадцать или девятнадцать, и однажды утром я шла по дворцовому коридору. Семья советника Долгубара жила вместе с нами, и я услышала доносившиеся из комнаты Фаразагара крики и плач. Вбежав туда, я увидела, что этот хмыреныш пытается стянуть с несчастной служанки юбку, а та отчаянно отбивается и умоляет его ничего с ней не делать.
  
   Тут я не выдержала. К тому времени я уже привыкла все время носить с собой экет; втыкать оружие в Фаразагара я все-таки не решилась, но, вытащив меч из ножен, ударила его рукоятью в лицо так, что этот гаденыш не устоял на ногах и свалился на пол, к тому же еще и ударившись при падении затылком о край стола. Из носа у него потекла кровь; немного опомнившись, он ошарашенно посмотрел на меня - ведь он не ожидал, что его может ударить женщина, да еще и с такой силой!
  
   - Ты что творишь?
  
   - А ты что? Совсем с ума сошел?
  
   - Это же всего лишь наша домашняя рабыня!
  
   - Значит, можно распускать руки? А потом что? Я уже слышала про одну такую историю, когда родители позволяли своему сынку насиловать служанку, а когда она забеременела, выставили ее на улицу, как они сказали, "чтобы не покровительствовать пороку", как будто они не знали, кто это сделал! - в гневе я приставила ему к груди острие меча.-Я думала, ты лучше, а ты тоже, оказывается, редкостный подонок! И после этого ты еще хотел на мне жениться?
  
   - А чего тут такого, мы же ее купили, захотели - заставили работать, захотели - выбросили...
  
   - Только посмей до нее дотронуться, - процедила я сквозь зубы, - и я тебе вырежу сердце столовой ложкой, а слов на ветер я не бросаю. Заодно и отрублю тебе то, чем детей делают. Такого, как ты, стоило этого лишить еще при рождении, чтобы ты не плодил себе подобных!
  
   Девушка - сейчас мне особенно бросился в глаза ее рабский ошейник - смотрела на меня со смесью надежды и благодарности, и слезы капали на ее простенькую льняную блузку. Я повернулась к ней.
  
   - Если этот подонок еще раз посмеет тебя тронуть, скажи мне. Я его живого изрежу на мелкие кусочки!
  
   Естественно, после этого Фаразагар нажаловался папаше, а тот рассказал все королю. Вечером Фаразон спросил у меня лично, почему я угрожала убийством старшему сыну его советника, и я рассказала ему все в подробностях.
  
   - Послушай, - добавила я, - мне кажется, ты все-таки должен что-то с этим сделать. В последнее время вы столько всего придумали, надо же защищать людей от таких, как Элентир и Фаразагар! И ты сам знаешь, что это не только безымянные рабы, но и те, кто знатного рода!
  
   Король действительно понимал, что я права - год назад похоронили девочку из нашей школы. Ее семья придерживалась очень строгих правил и считала, что она должна выйти замуж чистой и невинной; отец постоянно говорил ей, что убьет, если узнает, что она с кем-нибудь путалась. Несмотря на все запреты, Нилухиль все-таки влюбилась в какого-то парня сильно старше нее; я не знаю толком, как он все-таки умудрился залезть ей под юбку, но дело кончилась тем, что девчонка, поняв, почему ее стало тошнить, и боясь гнева отца, пошла к какой-то странной женщине, которая занималась то ли тайными гаданиями и приворотами, то ли какими еще паршивыми делами, и попросила избавить ее от нежеланного потомства. Она и избавила - при помощи вязальной спицы и еще какой-то дряни; наутро Нилухиль нашли мертвой в залитой кровью постели, но ни гадалка-знахарка, ни отец ребенка, ни папаша моей школьной подруги не понесли за содеянное никакого наказания. Я помню, что на ее похоронах я горько плакала - все это казалось очень несправедливым и страшным, и тогда я ничего не могла сделать, зато сегодня все-таки смогла - и это была моя победа. Победа в том числе и над моим собственным страшным детством и моими унижениями в родительском доме.
  
   Надо сказать, что в этой истории король и Долгубар были на моей стороне - терпеть в своем дворце такое безобразие никто не собирался. Советник был весьма недоволен выходкой сына, да еще и Фаразон, вспомнив недобрым словом своего троюродного брата и моего дедушку Элентира, прочитал Фаразагару длинную лекцию о чести, благородстве и культурном поведении, пообещав в следующий раз, если я не успею все-таки вырезать ему сердце ложкой, содрать с него заживо кожу и бросить в бассейн с соленой водой. Этот гаденыш сильно присмирел, пообещав больше не делать ничего подобного; судя по выражению его лица, это были не пустые слова - я действительно его сильно напугала, а король добавил.
  
   Выходя из зала, я неожиданно встретилась взглядом с другим советником Фаразона - Сауроном, Черным Майя; мои соотечественники, с давних пор ненавидевшие все эльфийское, прозвали его Зигуром. Да, тот самый властелин Мордора, которым меня пугали в детстве и которого все поначалу так боялись, все-таки смог завоевать наше расположение и даже стать ближайшим другом короля. Все изменилось после того, как он сначала публично опозорил Амандила на совете, а потом вылечил моего дядю Аглахада от смертельной раны - я тогда была еще маленькой, но из слов королевы поняла, что какой-то гад подло ударил его в спину ножом, и он чуть не умер у нее на руках, а новый советник быстро поставил Аглахада на ноги - всего через две с половиной недели он был уже совсем здоров. После этого Зимрафель сменила гнев на милость и, пусть поначалу и с опаской, но начала разговаривать с Сауроном; к счастью, она быстро поняла, что он вовсе не такой гад, как про него думают... вернее, он вовсе не гад. Вот и теперь...он смотрел на меня с одобрением. А у него, между прочим, очень красивые глаза. На редкость красивые, ярко-синие, таких у людей-то не встретишь. И лицо удивительное, будто вырезанное из мрамора.
  
   Если раньше я как-то не обращала внимания на нового советника Фаразона - мало ли у него всяких царедворцев, то теперь я постепенно стала понимать, что он не такой, как остальные; другие стремились выслужиться или произвести впечатление, а Саурон обычно держался очень независимо и вел себя так, словно вокруг никого не было. Однако если речь заходила о важных государственных вопросах, он сразу же находил наиболее верный и быстрый способ разрешить все трудности, чем и заслужил всеобщее доверие. Я тем временем взрослела, наблюдала за происходящим и к двадцати пяти годам окончательно осознала, пусть в душе и пугаясь этой мысли: он мне нравится. И почему многие говорят, что у Саурона пугающий взгляд, которого никто не выдерживает? Напротив, когда я случайно встречалась с ним глазами, мне казалось, что они у него такие же яркие и прекрасные, как летнее небо или морская глубина.
  
   Хотя... все равно он вряд ли когда-нибудь обратит на меня внимание, он же Майя, он выше этого, я-то обычный человек. Тем не менее посмотреть издалека и повосхищаться никто же не мешает, правда? Только за придурка Фаразагара я все равно замуж не пойду.
  
      -- Шашлычки
  
   В одном из залов королевского дворца ярко пылал камин. Саурон, Черный Майя, он же королевский советник Зигур, сидя перед огнем, старательно выдирал листы пергамента из какой-то толстой книги и бросал их в пламя; на каминной решетке лежало несколько маленьких шпажек с шашлычками, которые Саурон периодически переворачивал.
  
   - И еще мой мерзкий дядюшка... а вот и тетушка... да не лень было всему этому сборищу Верных так долго вырисовывать их рожи!
  
   - Что ты делаешь?
  
   Саурон обернулся. Позади него стояла, опустив руку на спинку кресла, красивая юная девушка. Он ее знал: это была Зимрабет, воспитанница и родственница короля Фаразона.
  
   - Выполняю королевский приказ, а эту мерзкую книжку про Валар решил сжечь собственноручно, - улыбнулся он. - Совмещаю приятное с полезным: еще и поужинать решил. Тут на двоих хватит, будешь?
  
   - Буду, - Зимрабет села рядом на ковер, удивляясь собственной храбрости и решительности. Наконец-то ей хватило смелости открыто заговорить с советником; интересно, какой он, если беседовать с ним просто так один на один?
  
   - Пересматривал я все изъятое - среди всех этих книжечек очень мало полезной литературы, - с усмешкой продолжал Саурон. - По большей части мерзопакостные сочинения о том, как хорошо жить в Валиноре и какие все Валар замечательные, а что не про Валар и пламенно обожающих их эльфов, так просто откровенные глупости. Меня особенно повеселили описания разных земель, которые не соответствуют действительности - хороша была книжечка о странах юга, где ни на одной карте даже местных рек и городов нету! Представь себе, как повезет тому несчастному, который попытается, прочитав такое сочинение, путешествовать по Ханатте! Да бедняга с голоду помрет либо от жары и жажды в пустыне.
  
   - По Ханатте? - Зимрабет заинтересованно склонила голову.
  
   - Это Ближний Харад, по-вашему. Сами южане зовут свою страну Ханаттой. А еще веселые книжечки народ насочинял по целительству. Применять добрую половину описанных там методов лечения можно только в том случае, если хочешь с особой жестокостью убить больного. Мне всегда казалось, что любому пусть даже не серьезному врачу, а деревенскому знахарю должно быть известно, что гнойные раны нужно промывать отваром ацелас, а не простой водой, которую даже не кипятили. Пусть еще воду из болота возьмут, в которой головастики плавают, можно и из грязной лужи - будет у раненого не просто нагноение, а еще заражение крови, гангрена и столбняк.
  
   - А ты хорошо в этом разбираешься.
  
   - А то. Много практиковался. Помню, как в свое время поругался с отцом из-за одного парня, которого тот загубил по причине собственного разгильдяйства. Надо было там сразу же ему операцию делать, а тот слушал его жалобы на жизнь, хотя у него уже от болевого шока видения начались. Звездочки в глазах, твою мать.
  
   - Поругался с отцом? В смысле...
  
   - Я понимаю, ты в детстве легенд валаропоклонников не читала, в том числе и тех, где Эонвэ - сын Манвэ...
  
   - Почему же, иногда читала. Заставляли, пока я не сбежала из дома.
  
   - Ну так это правда. Эонвэ действительно сын Манвэ и Варды, и на свет он появился, так сказать, обычным путем... ну, как все люди рождаются.
  
   - Надо же... Не думала, что так. А ты тогда чей сын?
  
   - Мелькора и Ниэнны.
  
   - Теперь понятно, почему ты Манвэ дядюшкой называл, когда кидал в огонь лист с его портретом!
  
   - И дядюшка у меня, к сожалению, на редкость мерзкий, в отличие от твоего Аглахада, - Черный Майя снял с решетки одну из шпажек с аппетитно пахнущим шашлычком и протянул ее девушке. Зимрабет казалась несколько растерянной.
  
   - А я почему-то думала, что тебе специально есть не нужно. Разве что ради удовольствия и за компанию.
  
   - Ага, не нужно. Вот сама посуди: была бы у нас у всех фана, как там это называется, а не живое тело, то как бы мог Финголфин моего отца на поединок-то вызывать? Во что он там, по-твоему, мечом-то тыкал? Если фана - это как одежда, то вряд ли тебе будет больно, если я буду тыкать ножиком тебе в платье.
  
   - А я читала про Ариэн, - неожиданно сказала Зимрабет.
  
   - Ну да. Как раз к тому же вопросу. И чем, по-твоему, Мелькор ее тогда...
  
   - Сомневаюсь, что фаной. И детей ей уж точно никому не наделаешь и сама не родишь, если мы будем говорить об Айнур-женщинах. Тогда Мелиан уж никак не смогла бы забеременеть и родить от Тингола. Одежда иметь потомство не может.
  
   - Вот и твое разумное объяснение,-хихикнул Черный Майя, бросая в камин деревянную шпажку от съеденного шашлычка. Что-то зря, наверное, они завели этот разговор, потому что живое тело - это действительно не фана, а девушка рядом с ним уж очень красивая, да к тому же еще и умная, и необычная, и давно ему нравится - в отличие от этой Тар-Мириэль, остается только удивляться, как Фаразон за столько лет рядом с такой женушкой вообще от скуки не умер. Саурону вообще нравились девушки-воины, еще в Аст Ахэ он в свое время поглядывал на Ириалонну, но делать никаких поползновений не стал, ведь папаша бы точно не одобрил. Парочку особо пикантных похождений Саурону с подручными так вообще пришлось тщательно скрывать - Мелькор, кажется, однозначно считал своих родичей и приближенных бесполыми существами, и подобные вещи, даже пусть впоследствии и оканчивавшиеся законным браком, вызывали у него крайнее неудовольствие, хотя самого Ортхэннэра, равно как и Тхурингветиль, он нашел вовсе не в капусте. Это ж надо так разочароваться в жизни... Маэглин в свое время вообще вел себя с Итариллэ по-хамски - пытался зажимать в углу и задирать юбку, пока дядюшка не видит. Может, и тут воспользоваться случаем, пока во дворце все спят и Фаразон тоже не видит? Моро оказался прав: здесь определенно не скучно. Что ж, попробуем выяснить, может, Зимрабет и сама будет не против...
  
   Черный Майя встал с кресла и устроился на ковре рядом с девушкой, мельком бросив взгляд ей на спину. Ну вот, навыдумывали люди на платьях разных мерзких крючков и завязок, замучаешься, пока снимешь... что у него сегодня за мысли вообще такие? В общем-то он был достаточно стойким в отношении потребностей своего живого тела, но теперь не мог ни остановить ход своих мыслей, ни совладать с этой неожиданной страстью. Какая же Зимрабет красивая даже в этом платье... а уж без него-то, наверное, вообще само совершенство! Мысль о том, что старший сын Долгубара тоже пялился на эту девушку, вызвала у Саурона приступ тайного бешенства и желание задушить гаденыша. Хотя хрен с ним, пусть живет, он все равно ей не нравится, она ему и в морду дать не прочь. Многие говорили, что Черный Майя умеет внушать людям панический страх, но что мешает ему попробовать вызвать в ком-то совершенно противоположное чувство? Ведь Зимрабет его точно не боится, говорит с ним без тени испуга. Тут девушка улыбнулась; у нее горели щеки - то ли от жара камина, то ли еще по какой причине, и Саурон, еще не будучи уверен в том, что сумеет добиться ее взаимности, решительно обнял ее за талию. Она не отстранилась.
  
   - Как хорошо, что все уже спят, - неожиданно сказала она. - И как хорошо, что я сбежала из дома, а ты приехал сюда вместе с королем. Иначе... мне уже почти тридцать, я совершеннолетняя, и отец точно бы постарался пристроить меня замуж за какого-нибудь Верного.
  
   Окончательно утратив самообладание, Черный Майя крепко прижал девушку к себе и поцеловал, чувствуя, как бешено колотится ее сердце. Она, кажется, слегка испугалась, но ничего не сказала, глядя на него как завороженная даже тогда, когда он начал распускать золотые ленточки на спине ее платья. Одежда медленно скользнула на пол; языки пламени камина отражались в серых глазах Зимрабет.
  
   - А я думала, что вряд ли тебя заинтересую, - как-то неуверенно сказала она.
  
   - Еще чего...
  
      -- Зимрабет. 3280 год
  
   Неприятности у меня начались где-то недели через три после того, как я впервые на деле убедилась в том, что ничто человеческое Майяр не чуждо. Ранним утром, когда я вставала с постели, у меня неожиданно закружилась голова, перед глазами замелькали темные точки, а очнулась я уже на ковре около собственной кровати. Моя служанка, Инзильмит - так я назвала ту несчастную девушку-рабыню после того, как все-таки выкупила ее у подонка Фаразагара - в испуге бросилась ко мне.
  
   - Госпожа, что с вами? Все хорошо? Вы здоровы?
  
   - Что случилось? - спросила я, поднимаясь с пола и поправляя ночную рубашку. - Я что... в обморок упала?
  
   - Кажется, да, я поэтому и спросила... Может быть, вы не пойдете завтракать со всеми, я вам сюда поесть принесу?
  
   Я согласилась и через несколько минут убедилась в том, что поступила правильно. Стоило мне проглотить пару ложек каши с ягодами, как я почувствовала подступающую к горлу тошноту; руки у меня похолодели, в ушах зазвенело, и я едва успела добежать до умывальника, как меня вывернуло наизнанку. Обернувшись, я увидела, что позади меня с полотенцем в руках стоит встревоженная Инзильмит.
  
   - Госпожа, вам нехорошо... Ложитесь скорее в кровать, я сбегаю за врачом.
  
   - Ничего страшного, - как можно спокойнее ответила я, - весна выдалась жаркой, наверное, я чем-то отравилась, до завтра пройдет...
  
   В душе я уже опасалась, что мои тайные ночные встречи с Зигуром не остались без последствий, поскольку мы во время них не только вели интересные умные беседы обо всем на свете, но все же попыталась убедить себя и Инзильмит в том, что мое утреннее недомогание было чистой случайностью или действительно обычным отравлением, тем более что вечером я уже чувствовала себя совершенно здоровой и даже смогла поужинать вместе с королем и королевой, делая вид, что ничего не произошло, однако мои мысли и душу занимало нечто совсем другое, нежели наши текущие государственные дела. Вот уже три недели мое сердце было полно совершенно необыкновенным чувством; я ходила по улицам столицы, словно во сне, понимая, что никогда еще не испытывала ничего подобного, но в какие-то минуты меня охватывало чувство страха: а ведь мы с Сауроном могли бы и не встретиться. Если бы король не отправился в Средиземье... Однако случилось так, что Зигур все-таки оказался в нашей стране, и изо всех женщин, которые ему встречались, он выбрал именно меня! Моя верная Инзильмит, кажется, тоже ощущала мое необычное волнение, но из деликатности сделала вид, что ничего не замечает - ведь я не только спасла ее от этого озабоченного недоноска Фаразагара, но и сняла с нее рабский ошейник и вообще обращалась как с человеком, а не как с вещью, и поэтому она вела себя со мной очень предупредительно, опасаясь вызвать мой гнев или недовольство. Злиться на нее мне, в общем-то, было не из-за чего, но она на деле имела возможность убедиться в том, что в гневе я бываю очень страшна!
  
   Инзильмит уже давно заметила также и то, что добрую половину ночи я провожу неизвестно где, а потом сплю до полудня, но опять же ничего не говорила. Сказать что-то она решилась только после того, как на следующий день я снова странно себя почувствовала - мало того что меня снова вывернуло наизнанку во время завтрака, так мне еще в течение дня постоянно хотелось то спать, то беспричинно плакать, а потом я неожиданно начала ругать Инзильмит за то, что она намазалась омерзительными духами.
  
   - Но госпожа Зимрабет, ведь вы же мне сами их подарили... послушайте, а вы случайно...
  
   Она нерешительно замолчала. Я таких вещей терпеть не могла даже из вежливости - начал высказываться, так доводи свою мысль до конца!
  
   - Ну говори, что там тебе показалось! - разозлилась я.
  
   - Вы часом не ждете дитя?
  
   У меня внутри все похолодело, и я, не выдержав, разрыдалась. Моя служанка смотрела на меня с сочувствием. Все сходилось: в этом месяце у меня к тому же не было крови, а я, отчаянно пытаясь убедить себя в том, что ничего не произошло, объяснила эту неожиданную задержку необычной для весеннего времени жарой. Первой моей мыслью было - что скажут по этому поводу король с королевой? Участь Нилухиль мне, конечно, не грозила, убивать меня за незаконнорожденного ребенка никто бы не стал, тем более что у Фаразона и Зимрафель свои дети почему-то никак не появлялись, но когда я пыталась представить себе их реакцию на то, кто отец моего будущего малыша, меня охватывал леденящий ужас. Король иногда бывает не слишком сдержанным человеком, остается только надеяться на то, что он не выпустит своему советнику кишки, узнав о том, что тот злоупотребляет его гостеприимством и нагло обесчестил его родственницу в его собственном дворце. И что у меня вообще родится? А что будут говорить остальные приближенные Фаразона и вообще весь наш народ? Верных я, разумеется, во внимание не принимала, это вообще люди вне закона, да они и не могут подумать и сказать о Сауроне ничего хорошего, но и среди арузани было много предубеждений против нового советника короля.
  
   - Почему вы плачете? - забеспокоилась Инзильмит. - Ваш ziran вас бросил или не хочет ребенка, да?
  
   - Нет, он меня не бросал. Он вообще пока что ничего не знает.
  
   - Ну так скажите ему.
  
   - Пока не надо. И ты, пожалуйста, никому ничего не говори, я тебя очень прошу.
  
   Инзильмит клятвенно пообещала мне молчать. Я тоже изо всех сил пыталась скрывать свое состояние, но король и королева все-таки заметили, что я похудела и побледнела, и принялись выяснять, не больна ли я. Положение неожиданно для меня спас сам Саурон, которому все после истории с Аглахадом безоговорочно доверяли в вопросах исцеления ран и болезней. Он понял, что я не очень-то хочу говорить о своем здоровье с родными, и наплел им что-то о том, что в этом году весной на нашем острове стоит небывалая жара, которая и не думает спадать, и многие, в том числе и я, плохо ее переносят. Однако ему было ясно, что со мной на самом деле происходит - тем же вечером, дождавшись, пока никого рядом не будет, он решил со мной поговорить.
  
   - Зимрабет, нам надо с этим разобраться. Дело серьезное.
  
   - Ты о чем? - я решила продолжить до конца играть в неведение, пока меня совсем уж не приперли к стенке. В душе я понимала, что рано или поздно правда выйдет наружу и мне придется честно во всем признаться королю, но мне хотелось хоть как-то отсрочить неизбежное.
  
   - Как о чем? Ты сама до сих пор не поняла... ну, что мы с тобой наделали? У нас через семь месяцев сын родится, а ты делаешь вид, что ничего не происходит?
  
   Я молча опустила глаза.
  
   - Слушай, так дальше не пойдет. Давай я завтра же все расскажу Фаразону, надеюсь, он не будет очень на нас злиться, и попрошу у него твоей руки.
  
   - А... ну, как ты все это понял... и что именно сын...
  
   - Я же майя. Я на расстоянии чувствую.
  
   Я снова принялась плакать от отчаяния - теперь уже у него на плече.
  
   - Пожалуйста, не говори пока никому! Я... я просто боюсь того, что король нам после этого скажет и что он с тобой сделает!
  
   - Со мной? - Зигур, казалось, был сильно удивлен.
  
   - А с кем же еще! Он решит, что это ты виноват!
  
   Он прижал меня к себе и начал гладить по голове, успокаивая.
  
   - Не переживай так... Прежде всего - со мной не так-то легко справиться, к тому же я вполне в силах и словесно убедить твоих родичей не наломать дров. Во-вторых, я как мужчина действительно виноват в том, что произошло, а поэтому мне и следует приложить все усилия для того, чтобы это исправить. Мне следовало вовремя совладать с собой и сначала действительно попросить у короля твоей руки, а потом уже лезть обниматься. Я же понял, что тоже тебе небезразличен, ну и воспользовался случаем.
  
   - Все равно не говори пока ничего Фаразону. Я сама постараюсь все объяснить. Обещай мне, что без моего разрешения разговаривать с ним не пойдешь.
  
   - Ну хорошо, обещаю, - он слегка нахмурился. - Только не волнуйся так сильно. Тебе сейчас нельзя. Ничего страшного не случилось и не случится.
  
   Впоследствии, когда я вспоминала об этой истории, мне становилось просто смешно из-за своего тогдашнего испуга - до сих пор не могу понять, почему я тогда решила, что нас непременно ждут какие-нибудь неприятности! Однако тогда мне действительно было сильно не по себе, и я подозреваю, что в этом отчасти были виноваты мои не изжитые до конца воспоминания о "счастливом" детстве в родительском доме, но в те минуты я даже и не подозревала о том, как мне повезло, что я оттуда сбежала. И у меня еще хватило глупости считать себя несчастной... потом, когда я через случайных свидетелей и знакомых узнала, что случилось с моей младшей сестрой, которую мне так и не довелось увидеть, я поняла, какой я была дурой. Фаразон всегда любил меня и никогда не смог бы причинить ни мне, ни тем более своему лучшему другу и советнику какой-либо вред, но я, по-прежнему терзаясь воспоминаниями о выходках своих родителей, не могла правильно оценивать происходящее.
  
   Мы решили, что я сама попробую все рассказать королю, но мне было настолько страшно, что каждый раз, когда я собиралась с духом и пыталась завести разговор о своем нынешнем состоянии, я впадала в какое-то оцепенение и тут же принималась говорить о чем-то другом, совершенно не важном! Саурон порой злился на меня за то, что я все время откладываю откровенную беседу, но обещание есть обещание.
  
   ***
  
   Еще через пару месяцев живот у меня начал расти; поначалу мне удавалось как-то скрывать его под одеждой, но чуть позже он уже начал бросаться в глаза. Как ни странно, первой, кто заметил это, была моя глупая подружка Дулгухиль.
  
   - Слушай, а ты что-то растолстела, - наивно произнесла она. - Ты что, ешь одни пирожки?
  
   - Да ничего подобного, - я по-прежнему продолжала все отрицать. - С чего ты взяла-то? Вовсе я не растолстела. Тебе кажется, это просто у меня платье с широким поясом.
  
   Дулгухиль недоверчиво пожала плечами - видно было, что мое объяснение не пришлось ей по душе.
  
   - Ты заканчивай со сладким-то, иначе вообще ни в одно из своих платьев не влезешь!
  
   - Новые сошью, - отшутилась я. К счастью, эта дурища была настолько наивной, что ей не пришло в голову никакого другого объяснения для моей странной полноты. Однако вскоре, где-то через месяц или даже меньше, я почувствовала, как мой сын начал шевелиться, и впала в панику и глубокое отчаяние. Что мне теперь делать, ведь уже совсем скоро скрывать мое положение уже не получится?! Оставалось только надеяться, что король не придет в совсем уж безумную ярость...
  
   К сожалению, мои опасения были вовсе не беспочвенными: несмотря на то, что Фаразон никогда не срывал зло на мне или других близких ему людях, я еще в детстве прекрасно понимала, что характер у короля довольно тяжелый. Порой он вел себя попросту не очень умно, проявляя чрезмерное неуместное упрямство и не слушая ничьих здравых советов, и Зимрафель в такие минуты особенно злилась на мужа; несколько раз я слышала, как она говорила ему, что глупая упертость не доведет его до добра и что он таким образом может рано или поздно погубить себя и всех. Помимо этого, Ар-Фаразон был очень обидчив и злопамятен; он долго таил злобу на оскорбившего его человека и, помня о причиненных ему неприятностях, мог изощренно отомстить врагу. Когда я подросла и стала вникать в государственные дела, то узнала, что он не просто запретил Элентиру и Амандилу после их выходки появляться в столице, но и ввел множество жестоких ограничений в отношении всех Верных без исключения - в частности, они должны были платить намного более высокие налоги, чем остальное население Нуменора, не имели права покидать свое место жительства без особого разрешения местных властей, а все их имущество могли конфисковать по первому решению чиновников. Смутьянов принудительно переселили на восток страны, в Роменну, чтобы они случай чего не смогли общаться с эльфами из Валинора; мало того, Фаразон по сути дела поставил их вне закона - он запретил Верным обращаться в суд и жаловаться на зверства и произвол арузани, в то же время закрывая глаза на то, что многие из них чуть ли не ежедневно становились жертвами жестоких преступлений без наказания.
  
   Временами у короля случались приступы плохого настроения и черной тоски; в такие минуты он злился на весь белый свет и мог начать беспричинно кричать на придворных или обвинять других людей в своих неприятностях. Что же касается Верных, то я сама их терпеть не могла, не только памятуя о своем кошмарном детстве, но и думая вслед за многими, что от этих смутьянов и врагов короля в нашем государстве одни неприятности, поэтому относилась к гонениям на них если не одобрительно, то по меньшей мере сочувственно. Однако как-то раз, поделившись своими мыслями с Сауроном, я услышала от него нечто неожиданное. Как ни странно, он сказал, что считает все эти репрессии в отношении Верных откровенным произволом и несправедливостью.
  
   - Знаешь, я считаю, что бить за какой-то нехороший поступок надо того, кто гадость сделал, а не того, кто рядом стоял или по воле судьбы оказался родичем или другом виновника. В свое время я очень сильно поругался с отцом из-за Маэдроса, потому что тоже счел более чем глупой идеей карать внука за преступление деда... вернее, даже не деда, а моего мерзкого дядюшки, я до сих пор думаю, что Финвэ не виноват в том, что сделали с Эльфами Тьмы, его Манвэ либо просто запугал, либо вообще угрозами заставил принимать участие в этой казни. Если Манвэ сделал всем пакость, так надо было ему и навешать, а не отыгрываться на том, кто ближе всех оказался, хотя ни его самого, ни даже его родителей в ту пору еще и на свете не было. До братика же дотянуться у моего папаши оказались руки коротки, так он ни в чем не повинного Маэдроса на скале и повесил. Сейчас же я с этими вашими Верными почти ту же историю наблюдаю, один придурок со своим занудным братцем короля оскорбил, а страдают ни в чем не повинные люди. Я таких вещей не одобряю. Подло это - карать человека или издеваться над ним за чужой проступок.
  
   - А почему же ты тогда ничего не скажешь Фаразону? - искренне удивилась я. - Если тебе это так неприятно... ведь с Мелькором же ты поругаться не побоялся?
  
   - Милая, тут не все так просто... Мелькор все-таки мой отец, а в вашей стране я гость. Как ты сама понимаешь, в чужом доме не злоупотребляют доверием хозяев и не устанавливают свои порядки. Одно дело - в своей семье с родичами ругаться, и совсем другое - знакомым и друзьям выговаривать. Мы с королем друзья, и он назначил меня своим советником, но это не повод наглеть. Это его страна, его подданные, и он тут в своей воле. Он имеет право хоть казнить всех по собственному желанию, если сочтет нужным, и я не думаю, что могу в это вмешиваться, даже если сто раз буду считать его действия неправильными... и даже в том случае, если он будет зверски убивать Амандила с Элентиром у меня на глазах, медленно разрезая их на кусочки. Он король, а они его подданные и родичи, так что захочет - простит, захочет - повесит. Он же не говорит мне, как я у себя в Мордоре со своими людьми и орками обращаться должен. Конечно, поставить тысячи людей вне закона - не самая лучшая идея, но тут я уж ничего ни делать, ни говорить не буду. Сама знаешь, что король к тому же не выносит, когда на него начинают давить, а мне не очень-то хочется разрушать наши хорошие отношения.
  
   - Так Верные ж тебя ненавидят! - мне его взгляд на обстановку внутри нашей страны казался более чем странным, однако в глубине души я была очень рада тому, что вмешиваться в кровавые расправы с нашими врагами он все-таки не собирается. - Неужели тебе их жалко?
  
   - Если честно, то мне всегда в таких случаях жалко жертв необоснованных нападок, но все-таки это дело ваше, тем более что оно еще и семейное. Элентир и Амандил - троюродные братья Ар-Фаразона, а вмешиваться в чужие родственные ссоры - вообще дело неблагодарное. Влезешь, а потом тебе скажут, что ты еще и виноват. А что Верные меня терпеть не могут - для меня это не новость, но меня это как-то особо и не трогает. Насильно никому не понравишься, я вон в свое время, когда Кольца Власти делал, пытался с чокнутым братцем Келебримбора отношения наладить, да толку что! Гил-Галад как был безмозглым ушастым кретином, так им и остался, и ему что ни говори, он все равно видит не то, что есть на самом деле, а то, что себе навоображал в собственной дурной башке. Помяни мое слово, огребет он еще от своего герольда-крысеныша по самое не могу, а мы посмотрим и посмеемся.
  
   - Так ты ж Келебримбора и убил в итоге, потому что он не хотел тебе Кольца отдавать! - снова изумилась я.
  
   - Ага, эту замечательную сказку Элронд, как я понимаю, успел изложить не только своему обожаемому королю. Конечно, при наличии такого, как я, кто ж обвинит в убийстве несчастного наивного Келебримбора кого-то еще, можно подумать, что бедный безвинно замученный эльфийский мастер не знал и не понимал, что именно, зачем и для кого делал! Мы, между прочим, с Кэлом знали друг друга еще со времен Аст Ахэ!
  
   Саурон произнес это таким злым тоном и с такими гневно сверкающими глазами, что я решила больше не говорить ни о смерти Келебримбора, ни о Кольцах Власти - было видно, что ему вспоминать всю эту историю до сих пор очень неприятно и что-то там вообще не совсем так, как рассказывают. Я тем не менее по-прежнему откладывала откровенную беседу с Фаразоном, и Саурон, кажется, уже даже махнул рукой на мое упрямство, но все тайное стало явным, когда я умудрилась дотянуть уже до седьмого месяца. Мы с королем о чем-то беседовали в тронном зале, и я уже собралась уходить, но тут он жестом остановил меня у самой двери.
  
   - Зимрабет, задержись на минуту, мне надо кое-что у тебя спросить.
  
   - Да, конечно... - я посмотрела на него с самым невинным видом. - Что такое?
  
   - Вот это что? - он указал на мой уже более чем заметно выпирающий живот. - Уже все на тебя косо поглядывают, а ты до сих пор делаешь вид, что ничего не происходит?
  
   Я залилась краской до корней волос, при этом подумав, как нелепо выгляжу с неизменным мечом на поясе на таком сроке беременности.
  
   - Ну...
  
   - Слушай, я все понимаю, ты девушка-то взрослая, но отец-то кто?
  
   Я смотрела в пол, не зная, как теперь во всем признаваться.
  
   - Зимрабет, если у ребенка есть мама, то должен быть и папа. Я, к счастью, не Верный и прекрасно знаю, что детей в капусте не ищут. Так кто у нас папа?
  
   - Твой советник.
  
   - Какой именно? - казалось, что король сильно ошарашен моими словами.
  
   - Ну, кто из твоих советников единственный пока еще не женат? - я нагло улыбнулась, решив, что терять уже нечего.
  
   - Это... Зигур, что ли? - Фаразон сделал шаг назад, схватившись рукой за край подоконника.
  
   - Что ли, - передразнила его я.
  
   - Час от часу не легче... Это как у вас вообще получилось-то?
  
   - Как и у всех! Тебе что, подробности рассказать?
  
   - Подробности, конечно, не надо, но... не ожидал я такого. Немедленно сходи за моим советником, у меня к Зигуру срочное дело, - обратился он к одному из стражников. - И хватило у него совести еще врать мне, что ты просто неважно себя чувствуешь из-за жары...
  
   - Это я не хотела, чтобы он тебе говорил, - решительно ответила я. - Так что меня и отчитывай.
  
   - Пусть только сюда явится - тут и решим, что с вами делать, - нахмурился Фаразон.
  
   На мое счастье, Зигур пришел довольно быстро - с совершенно невинным видом и неизменной саркастической улыбкой, но стоило ему увидеть меня и упорно пытающегося скрыть свое недовольство короля, как все его благодушное настроение мигом испарилось - он прекрасно понял, в чем дело.
  
   - Твоя работа? - грозно спросил Фаразон, указывая на меня.
  
   - Даже не собираюсь отрицать, моя, - в следующее мгновение к Черному Майя вернулась его обычная иронично-спокойная манера себя вести. - Я вообще-то давно предлагал Зимрабет с этим разобраться, но она почему-то стеснялась.
  
   В тот момент я не видела себя со стороны, но наверняка я залилась краской до ключиц. К сожалению, мое раннее детство, проведенное в окружении Верных, по-прежнему давало себя знать: одно дело - пытаться просвещать дурочку Дулгухиль, почему птицы несут яйца, и совсем другое - когда о моей тайной любви и ее последствиях узнал весь дворец. Я пыталась собраться с мыслями, понимая, что мне тоже надо что-то сказать, и тут встретилась взглядом с королевой. Я ожидала увидеть в ее глазах все что угодно - осуждение, страх - но уж никак не зависть, смешанную с горечью и досадой. Она завидует мне? Моему позору, когда я не знаю, куда деваться от стыда? Быть того не может, наверное, мне показалось...
  
   - И что мне теперь с вами делать? - король смотрел на нас теперь уже с укоризной.
  
   - Ну, брачная церемония вообще-то занимает совсем немного времени... - ответил Зигур.
  
   Король вздохнул с облегчением - к счастью, с досадной неприятностью удалось разобраться куда быстрее, чем он думал. Я ожидала, что на этом все и закончится, но вмешалась королева, которая решила, что без праздника нам не обойтись. Фаразон сказал, что пышная свадьба, когда невесте через два месяца рожать, будет выглядеть более чем неуместно, но его жена принялась настаивать на том, что отсутствие всякого торжества для персон нашего ранга - это попросту неприлично, мы же не какие-нибудь там простолюдины из глухой деревни. Препирались они довольно долго, но в итоге король пошел ей навстречу и согласился на небольшое торжество только для самых близких и доверенных людей. Нашу свадьбу назначили на послезавтра, но тем не менее Фаразон отправил меня с моим теперь уже нареченным спать в разных комнатах; невзирая на все мои возражения, он заявил, что на сегодня с него хватит позора и что он его еще нахлебается во время предстоящего празднества.
  
   Я пошла к себе и радостно объявила Инзильмит, что все наконец разрешилось и послезавтра я выхожу замуж. Она сильно обрадовалась за меня, но потом долго удивлялась, когда я все-таки сказала ей, кто отец ребенка.
  
   - Госпожа, как это вы решились-то? Ведь с ним люди-то по большей части не то что заговорить, а даже взглядом встретиться боятся. У него такие жуткие глаза...
  
   - Ну вот, опять! И ты туда же! Никакие они у него не жуткие, мне очень даже нравятся!
  
   - Простите, - Инзильмит никогда со мной не спорила. - Главное, чтобы вы его любили и были счастливы.
  
   - Ты, кстати, в числе приглашенных. Будешь сидеть рядом со мной.
  
   Моя служанка подняла на меня круглые от удивления глаза.
  
   - Я?! Как?!
  
   - Это моя свадьба, и гостей зову я! Ты пойдешь на мой праздник, потому что я хочу тебя там видеть!
  
   Инзильмит снова скромно опустила глаза в пол.
  
   - Госпожа, простите мою неучтивость, но мне не место на таком пиру рядом с благородными лордами. Они вас не поймут. Я останусь здесь.
  
   - Я что сказала? Ты пойдешь, и все, а платье мы тебе подберем!
  
   Она ничего не ответила, видимо, поняв, что со мной спорить бесполезно, но тут до меня из-за стены спальни донесся голос королевы. Что это... кажется, она плачет? Я снова, как в детстве, прижалась ухом к стене, пытаясь понять, в чем дело.
  
   - Ну почему? - причитала она сквозь слезы. - Я не знаю, что со мной не так! Мы с тобой уже сколько лет женаты, и детей у нас как не было, так и нет! Я же здоровая женщина, и со мной все в порядке!
  
   - Дорогая, перестань, - успокаивал ее Фаразон. - Ведь у многих людей вовсе не сразу рождаются дети. Может быть, просто еще не время.
  
   - Я же вижу, на нас уже наши приближенные косо посматривают, если у нас не будет детей, нам не избежать неприятностей... Наверно, это моя вина, и...
  
   - А с чего ты взяла, что твоя, а не моя? - перебил ее муж. - У меня, знаешь ли, внебрачных детей нет, и я от тебя налево не гулял и не собираюсь, чтобы мы могли проверить на деле, кто из нас двоих виноват в том, что ты пока не забеременела. Поэтому ложись-ка сейчас спокойно спать и прекрати убиваться. Скорее всего, у нас все в порядке, просто время еще не пришло. Я сам много людей знаю, у которых дети далеко не в первый год после свадьбы родились.
  
   Так вот почему она на меня так посмотрела! Никогда бы не подумала, что королеву это так беспокоит, ведь она никогда даже виду не показывала, что ей настолько плохо из-за того, что она не может родить ребенка.
  
   И у меня еще хватало совести считать себя несчастной! Нет уж, по сравнению с Зимрафель...
  
   Ход моих мыслей прервала Инзильмит, которая принялась радостно щебетать о предстоящем свадебном пире и о том, что именно будут подавать к столу - к сожалению, в детстве она натерпелась не только ругани и побоев. Долгубар и его семейка нередко забывали ее кормить, а потом ей еще и сильно попадало за попытки стянуть что-то со стола или рыться в мусорном ведре, как будто у них еды не хватало. Да они могли бы еще десять человек прокормить, не то что одну маленькую девочку.
  
   - Ну вот, а ты говоришь, что я тебя зря на праздник позвала, - рассмеялась я. - Зато попробуешь всяких вкусностей!
  
   Она снова расстроилась.
  
   - Мне все-таки не место среди вас. Что скажут другие гости?
  
   - А мне все равно, - беспечно ответила я. - Они мне, в отличие от тебя, каждый день не помогают и наверняка только хихикали да показывали на меня пальцами, когда видели, что у меня скоро будет ребенок! А тебя я все-таки хочу видеть на своей свадьбе, и пусть только попробуют что-нибудь сказать - сразу получат.
  
   Я обняла ее, и мы сидели на моей кровати, как две подруги, и продолжали болтать о тех вкусностях, которые наверняка сможем попробовать послезавтра.
  
      -- Исилвэн
  
   Исилвэн, младшая дочь Нолондила, выросла послушной, доброй и отзывчивой девушкой, но с раннего детства она чувствовала, что родители почему-то ее не любят - она никак не могла понять, почему. Разве она не была почтительной и старательной, не выполняла всю работу по дому, не училась в высшей степени прилежно, тем более что Квэнья и Синдарин ей давались более чем легко? Несмотря на это, ей доставалось за любую мелочь. Каждый день родители повторяли ей, как она их раздражает и что было бы гораздо лучше, если бы у них родился еще один сын, а не никчемная девчонка, но чем она хуже своего брата? Исилвэн сочла за лучшее смириться и лишний раз не нарываться на неприятности, поэтому никогда не пререкалась с родителями и делала все, что ей говорят.
  
   Когда она была совсем маленькой, жизнь в родительском доме была еще относительно сносной по сравнению с тем, что стало твориться потом. Жизнь Верных в Нуменоре благодаря королю Ар-Фаразону и его приближенным становилась все более и более невыносимой; министры и советники главы государства, желая заслужить его одобрение, постоянно изобретали новые жестокие способы давления на ненавистных смутьянов. Исилвэн помнила, что когда ей было около семи или восьми лет, министр финансов в очередной раз объявил о перераспределении налоговой нагрузки - говоря простыми словами, арузани, в особенности имеющие на иждивении несовершеннолетних детей или престарелых родственников, должны были платить в казну значительно меньший подушный сбор, чем раньше, а вот Верных королевские чиновники решили ободрать как липку, не считаясь с наличием у кого-либо из них большой семьи: для них все налоги подняли в три раза. Родители Исилвэн были в ужасе: Нолондил, конечно, был одним из лордов Андуниэ, и какие-то деньги у него имелись, но и их запасы были не беспредельны. Девушка и ее старший брат Лаирэндил очень сильно жалели о том, что их отец и мать все-таки не простые ремесленники; несмотря на советы своих знакомых, Нолондил решил, что искать какую-то работу, чтобы иметь возможность как следует кормить семью и не считать каждую мелкую монету, ниже его достоинства - все-таки он нуменорец из рода Элроса, а не какой-нибудь там землепашец или гончар или тем паче Низший, чтобы от зари до зари гнуть спину и месить грязь! - поэтому его домочадцы стали беречь каждый грош. Его жена Аэрин была неплохой рукодельницей, умела шить, вышивать, вязать и плести кружева, поэтому предложила мужу хорошее решение - делать что-то на заказ или просто продавать свои работы на ярмарке, однако Нолондил оказался категорически против.
  
   - Ты свою семью обшивай как следует! - кричал он на супругу. - И вообще - ты жена лорда Андуниэ, а не какая-нибудь харадская грязная торгашка! Пусть Низшие стоят на рынке! Не смей даже думать об этом!
  
   Если в детстве Лаирэндил был любимчиком родителей, а Исилвэн доставались все побои, то теперь Нолондил и Аэрин принялись лупить уже обоих детей, если те вдруг попадались под горячую руку. Ссоры между родителями становились все чаще, а материальное положение семьи ухудшалось день ото дня; Лаирэндилу и его сестре постоянно доставались пощечины и оплеухи, так что несчастные дети Нолондила тряслись от страха, стоило отцу или матери хоть немного повысить голос или бросить в их сторону недовольный взгляд. Дом их с течением времени сильно обветшал, но на ремонт денег не было, равно как и на лишние дрова, поэтому зимой в жилище Нолондила стоял пронизывающий холод, а стены то отсыревали, то покрывались инеем. Старые тряпки, которыми семья пыталась затыкать щели под дверью и в растрескавшихся оконных рамах, совершенно не спасали от сквозняков, и по этой причине Лаирэндил, который с детства отличался слабым здоровьем, практически постоянно болел и даже летом порой заходился в приступах мучительного кашля. Исилвэн оказалась покрепче брата, но и на нее такая жизнь наложила свой отпечаток: однажды какой-то немолодой, а поэтому более добросердечный стражник, увидев на улице жалкого вида худенькую девчушку с сероватым неумытым личиком и плохо причесанными блеклыми темными волосами, одетую в заштопанное во многих местах платье, из которого она уже давно выросла, пожалел малышку и отдал ей свой завтрак, который захватил из дома с собой на службу. Гордыня не позволяла Нолондилу обратиться за помощью к отцу, дяде или двоюродному брату, поэтому питалась его семья тоже отвратительно: если раньше у них в супе всегда было мясо, то сейчас - в лучшем случае одни кости, в худшем - вообще ничего, кроме овощей, если в мясной лавке не оставалось дешевых костей и обрезков. Аэрин тоже сильно похудела и постарела, хотя по нуменорским меркам она была вполне молодой и полной сил женщиной. Других детей у них с мужем так и не получилось, что было еще одной причиной для постоянных ссор - в последнее время Нолондил все чаще не только кричал на жену, но и дубасил ее до потери сознания.
  
   В таком кошмаре для Исилвэн и Лаирэндила прошло больше пятнадцати лет. Единственной отдушиной в жизни несчастных детей Нолондила оставались их родичи со стороны отца; брат и сестра любили бывать у них дома, потому что двоюродный дядя и его сыновья обычно принимали их очень ласково, утешали и подкармливали - к сожалению, заступаться за племянника с племянницей Элендил уже не рисковал, потому что Нолондил становился все более и более непредсказуемым, а его припадки ярости - все более частыми и длительными. Забитая мужем мать в свою очередь срывала злобу на детях; если вдруг у Исилвэн что-то не получалось по хозяйству, ей доставалось гораздо хуже, чем в свое время ее старшей сестре за плохо сделанные уроки. К сожалению, с домашним обучением детям Нолондила пришлось распрощаться: денег на это в семье больше не было, а в государственную школу отец бы их не пустил никогда в жизни.
  
   Несмотря на плохое питание и далеко не самые лучшие условия жизни, Исилвэн со временем превратилась в очень красивую девушку, и на нее стали заглядываться юноши. Если бы ей посчастливилось появиться на свет несколькими десятилетиями раньше, когда Верных никто не травил и не ставил вне закона, то ее жизнь сложилась бы, может быть, даже вполне неплохо - ведь она как-никак принадлежала к роду Элроса. Скорее всего, когда она достигла бы брачного возраста, отец выдал бы ее замуж за какого-нибудь молодого человека из хорошей обеспеченной семьи, и она родила бы мужу нескольких ребятишек, но сейчас, на ее беду, страной правил Ар-Фаразон, и красота подросшей Исилвэн часто привлекала далеко не добрые взгляды. Сыновья предателя Абарзагара, жестокие и кровожадные близнецы Ломизир и Уризагар, которые в детстве отбирали у Лаирэндила конфеты и мелочь, тоже выросли, с грехом пополам домучили школу и пошли на службу в городскую стражу - какая-либо другая общественно полезная работа была для них слишком сложной. По нуменорским обычаям жениться двум юным подонкам было еще рановато, однако вид красивых женщин пробуждал в них уже отнюдь не целомудренные мысли, и они вовсю предавались разговорам о том, как и с кем им хотелось бы удовлетворить свои низменные потребности. Естественно, на Исилвэн они тоже посматривали, и однажды, когда мать послала ее купить муки, два малолетних озабоченных выродка подстерегли ее около лавки и принялись лапать за все места. Девушка кричала не своим голосом, пытаясь вырваться, но никто за нее не вступился - жена и сын лавочника, несмотря на то, что их семья не принадлежала к числу Верных, смотрели на нее из окна с сочувствием и ужасом, однако побоялись вмешаться, еще самим достанется, от королевской стражи всего можно ожидать. К счастью, Исилвэн как-то умудрилась вывернуться и убежать; в слезах она вернулась домой и рассказала обо всем родителям, но они вовсе не горели желанием утешить или защитить дочь.
  
   - Наверняка ты сама виновата! - принялась кричать Аэрин. - Не глазей по сторонам, когда идешь по улице, и к тебе никогда никто не пристанет! Сама наверняка на парней вовсю пялишься, почему это к другим девушкам они не лезут?
  
   На самом деле родители Исилвэн в душе прекрасно осознавали свою беспомощность перед произволом Людей Короля и, убеждая себя в том, что на самом деле это их дочь плохо себя ведет, пытались таким образом бессознательно вернуть себе хоть каплю контроля над происходящим. Ужасные вещи творились на улицах Роменны уже давно, у многих Верных бесследно пропадали или становились жертвами изощренных издевательств и убийств родичи и друзья, и Нолондил не мог не помнить, при каких именно обстоятельствах его старший племянник Исилдур познакомился со своей будущей женой. Тем не менее он тоже обвинил в произошедшем свою дочь.
  
   - Мать права! - отец Исилвэн встал на сторону супруги. - Уверен, что ты с ними даже разговаривала!
  
   - Ну... - оправдывалась девушка, вытирая слезы. - Они подошли ко мне и спросили, за чем именно я пришла и открыта ли лавка...
  
   - Ну вот, ты сама и виновата! Не надо было разговаривать и отвечать! В следующий раз молчи и опусти глаза в землю, и ничего с тобой не случится! - рявкнул Нолондил, не забыв влепить дочери увесистую оплеуху. - А мы по твоей милости остались без хлеба, и хорошо еще, что ты деньги не потеряла, у нас их и так нет!
  
   После этого происшествия Исилвэн стала подавленной, замкнутой и молчаливой. Она пыталась понять, в чем все-таки ее вина, но так и не находила ответа на свой невысказанный вопрос. С детства она привыкла жить с мыслью, что если родители считают ее виноватой, значит, это так и есть и тому есть причина: к примеру, она плохо постирала белье или обед подгорел. Но тут-то что? Она никогда не смотрит по сторонам, и очевидно, что простой вопрос, с которым к ней обратились молодые стражники, был лишь предлогом... Единственными людьми, которые ее выслушали и поддержали, были Лаирэндил и жена Исилдура Фириэль; брат Исилвэн сам жил в постоянном страхе перед детьми Абарзагара, а ее невестка успела побывать в похожей ситуации.
  
   - Только, умоляю, не говори ничего моему мужу, - умоляла она родственницу. - Я последнее время очень за него боюсь. Если вдруг случится что-нибудь нехорошее, с него станется полезть в драку с этими грязными тварями, и для нас всех это обернется очень плохо. Раньше он как-то держал себя в руках и пытался останавливать других, да и арузани одно время попритихли, а сейчас снова повылезали. Теперь Исилдур все чаще мне говорит, что терпеть такое выше его сил и что он за себя не отвечает, если вдруг кто-то тронет его родичей.
  
   Тем временем полубезумные сыновья Абарзагара, окончательно утратив контроль над собой и не зная, что с этим делать (девушки из арузани встречаться с ними почему-то не хотели, называя их между собой злобными тупыми недоносками), принялись заниматься всякими гнусностями друг с другом, но они не учли того, что их отец, несмотря на явное протемнение, был воспитан в достаточно консервативном духе. Одним прекрасным утром он застал Уризагара и Ломизира в одной постели в достаточно недвусмысленной позе; от увиденного он пришел в безумную ярость и сначала избил обоих до полусмерти, а потом сказал, что отныне они будут спать в разных комнатах, и он лично проследит за тем, чтобы они больше не уединялись. На службе у юных дегенератов было еще меньше возможностей остаться вдвоем, однако низменные инстинкты по-прежнему никуда не делись, и тогда они в очередной раз вспомнили о существовании ненавистных Верных, за издевательства над которыми им ничего не будет. Однажды, когда они шли по улице, им на глаза вновь попалась Исилвэн, и два слабоумных озабоченных гаденыша решили, что она вполне им подойдет, а тот факт, что в прошлый раз ей удалось убежать, еще больше раззадорил обоих. Они дождались удобного момента, когда на улице почти не было народу, и, завидев несчастную девушку, притаились в какой-то подворотне. Когда она проходила мимо, они схватили ее за руки и, зажав рот, втащили в проулок между домами.
  
   - Слушай сюда, ты, Верная падаль, - зашипел Ломизир. - Будешь вести себя хорошо, мы тебя быстро отпустим, а вот если попробуешь дернуться...
  
   Уризагар для пущего эффекта вытащил из висящего на поясе чехла здоровенный тесак и показал его девушке. Первой мыслью Исилвэн было - сопротивляться как угодно, кричать, драться с сыновьями Абарзагара, пусть силы и явно неравны, звать на помощь, но любой ценой не дать двум выродкам над собой надругаться - пусть уж лучше убьют ее! - но в следующее мгновение она вспомнила о своей семье. Родители, разумеется, тут же обвинят во всем ее и скажут, что она сама вела себя неподобающим образом, но от них другого ожидать и не приходится, да и к их побоям и брани она уже привыкла, можно будет как-нибудь и перетерпеть, если вдруг они узнают. А вот Исилдур... Девушка прекрасно помнила, что ей сказала Фириэль, и с ужасом подумала: а что, если он тоже узнает? Если близнецы ее действительно убьют, и все поймут, кто это сделал? Если он полезет в драку с Людьми Короля, чтобы за нее вступиться, и за это достанется не только ему самому, но и всей их семье? Ведь за бесчестье девушки из семьи Верных никого судить не станут, а вот если кто-то из смутьянов поднимет руку на арузани, то расправа будет скорой и крайне жестокой. Лучше уж сделать все, что они потребуют, может, они действительно быстро ее отпустят и ничего не выплывет наружу... Главное, чтобы ее семья была в безопасности.
  
   Исилвэн не могла ничего ответить - ведь Ломизир зажимал ей рот ладонью, но отчаянно закивала, дрожа от ужаса и всхлипывая.
  
   - Ты смотри, согласна, - хихикнул Уризагар, убирая тесак. - Вот и молодец. Не глупи, а то хуже будет.
  
   Ломизир наконец убрал руку от ее лица. Парализованная страхом девушка не пыталась даже дернуться.
  
   - Пожалуйста, только не рвите мое платье, я не хочу, чтобы мои родители что-нибудь заметили, - прошептала она дрожащими губами, когда Уризагар начал стягивать с нее одежду.
  
   - Хорошо, так уж и быть, не будем, раз ты такая сговорчивая, - глумливо заржал тот, - нам лишние сплетни тоже ни к чему.
  
   Исилвэн, несмотря на очень строгое воспитание, уже давно прекрасно знала, что именно сейчас с ней будут делать детишки Абарзагара и что это довольно болезненно, но она никогда не думала, что настолько - в какой-то момент ей подумалось, что именно так себя чувствовали те, кого в легендах о Первой Эпохе сажали на кол подручные Моргота. Она стиснула зубы, чтобы все-таки не закричать, и в какой-то момент перестала воспринимать окружающую действительность, а когда очнулась, то поняла, что лежит совершенно раздетая на каких-то досках в самом глухом и темном углу проулка, а ее скомканное платье валяется неподалеку. Уризагара и Ломизира рядом уже не было, и девушка, чуть не плача от стыда и боли, принялась трясущимися руками натягивать одежду - она изо всех сил старалась не разрыдаться, еще не хватало, чтобы дома ее увидели с красными опухшими глазами, хорошо еще, что эти два ублюдка не позарились на те немногие гроши, что отец выделил ей на покупки.
  
      -- Страшный сон
  
   Когда Исилвэн наконец добралась домой, то еще с порога она услышала раздраженные голоса - родители снова ссорились. В этот раз причиной было то, что ее брат Лаирэндил в очередной раз тяжело заболел: несчастного юношу трясло в мучительном ознобе, хотя на улице было довольно тепло, и он лежал в постели, накрывшись двумя одеялами, что, впрочем, мало помогало. Аэрин настаивала на том, чтобы позвать к сыну врача, но ее муж, который терпеть не мог жалобы на нездоровье, не давал жене на это денег.
  
   - Он и так постоянно болеет, для тебя это что, новость? - орал Нолондил. - Не велика беда, отлежится!
  
   Ссора постепенно переросла в очередную драку, но это спасло бедную Исилвэн от ненужных расспросов, потому что сегодня она ходила за покупками гораздо дольше, чем обычно. На ее счастье, родители, увлеченные выяснением собственных отношений, не обратили на вернувшуюся дочь никакого внимания, и она смогла незаметно пробраться в комнату брата и принести ему чая с двумя малюсенькими пирожными - это было единственное, на что у нее хватило денег. Когда отец с матерью вроде успокоились и ушли к себе - конечно же, они и не подумали навестить Лаирэндила и спросить, как он себя чувствует! - она спустилась в кухню и нагрела немного воды, после чего заперлась в уборной и тщательно вымылась, про себя молясь, чтобы родители ничего не узнали о случившемся. Лучше было не думать об этом, ни в коем случае не думать, ведь все равно никто не поможет и не утешит, тем более что сейчас есть дела поважнее - брату было очень плохо. Исилвэн решила, что завтра же пойдет к Фириэли и попросит ее чем-нибудь помочь; может быть, она даст ей немного денег или у нее найдутся какие-нибудь целебные травы. Главное - это сейчас не начать плакать, только не плакать, ведь родители последнее время вообще не выносят слез. Один раз девушка разрыдалась из-за того, что отец снова обозвал ее никчемной девчонкой и сказал, что лучше бы она вообще не рождалась на свет, так мать потом долго таскала ее за волосы и била; Исилвэн сильно ударилась щекой об угол стола, и вся правая половина лица у нее заплыла черно-фиолетовым кровоподтеком. Фириэль, увидев ее утром, прекрасно поняла, что родители опять поднимали на нее руку, но деликатно промолчала - лучше действительно ничего не говорить, если не в силах помочь и что-то сделать. Изо всех сил стараясь не проронить ни слезинки, Исилвэн поднялась в свою комнату и легла в постель, плотно завернувшись в старое истрепанное одеяло, как будто это могло помочь ей хоть немного почувствовать себя в безопасности. Закрыв глаза, она упорно гнала от себя любые мысли, пока наконец не заснула.
  
   Несмотря на усталость и пережитый ужас, сон девушки был недолгим - она проснулась на рассвете, когда небо на востоке еще только начало сереть и розоветь, с бешено колотящимся сердцем и мокрым от слез лицом и, сев на кровати, долго не могла успокоиться после привидевшегося ей кошмара. Нет, она все-таки правильно решила не рассказывать о случившемся почти никому из родных - Лаирэндил и Фириэль не в счет, они ее не выдадут, а так, может быть, все обойдется и никто так и не узнает, что с ней было вчера. Завернувшись в посеревшее от времени истрепанное одеяло и дрожа от утреннего холода и страха, она никак не могла отогнать от себя жуткое видение. Исилдур. В своем страшном сне Исилвэн стояла возле большого мраморного фонтана - она видела такой на картинке в эльфийской книге, которую тайком листала в гостях у троюродных братьев - и смотрела в воду, но вместо своего отражения увидела там смутный силуэт какого-то другого человека. Поначалу все выглядело очень размытым и нечетким, и она не могла ничего разглядеть, словно смотрела сквозь полупрозрачную ткань, но потом прояснилось, и ее глазам предстала какая-то мрачная пыльная полутемная комната с плотно занавешенным окном. В левом углу тускло мерцал светильник и стояло какое-то то ли ложе, то ли скамья, на котором лежал кто-то, укрытый до пояса шерстяным одеялом; в следующий миг видение стало чуть ближе к ней, и она с замирающим сердцем узнала Исилдура. К ее ужасу, это был именно он - левое плечо, грудь и шея у него были замотаны пропитавшимися кровью повязками, лицо было таким бледным, что сливалось по цвету с подушкой, нос заострился, и, даже оставаясь без сознания, раненый судорожно хватал бескровными губами воздух. Сначала девушка оцепенела от страха, понимая, что он умирает и она уже ничем не может ему помочь, потом по ее щекам ручьем полились слезы, но в это мгновение она наконец проснулась. К счастью, это был сон. Только сон. Исилдур жив и здоров, он сейчас наверняка спокойно спит у себя дома, но это было предупреждение: ей надо молчать. Если она скажет ему хоть слово, он решит расправиться с ее обидчиками, и вот тогда его действительно убьют - уже наяву, а не во сне.
  
   Немного придя в себя, Исилвэн снова попробовала заснуть, но у нее ничего не получилось - сон попросту не шел. Она встала, оделась и тихо, стараясь не разбудить родителей, спустилась в кухню и согрела воды - себе для умывания, а Лаирэндилу в его состоянии не помешала бы чашка горячего чая. Наскоро приведя себя в порядок, она взяла с полки мешочек с чаем и вытряхнула немного в заварной чайник с обколотой крышкой, залила его кипятком и тихо, стараясь не разбудить родителей, потому что иначе ей бы здорово влетело, поднялась в комнату брата. Лаирэндил не спал - она поняла это по его надрывному кашлю, доносившемуся из-за двери.
  
   - Ты как? - шепотом спросила Исилвэн, ставя чайник с чашкой на рассохшийся столик у кровати брата.
  
   Юноша с трудом оторвал голову от подушки.
  
   - Хуже не бывает. Всю ночь не спал - меня знобит, в груди царапает, дышать больно. Мне так плохо, словно я сейчас умру. Хотя если и умру, родители все равно плакать не будут.
  
   - Не надо, - Исилвэн налила чай в чашку; вопреки требованиям отца, который берег каждую мелкую монетку, она сделала его для больного брата чуть крепче, чем обычно. - Я буду. Я тебя люблю.
  
   Лаирэндил с трудом сел в постели и поднес чашку к губам, руки у него дрожали от слабости.
  
   - А почему ты так рано встала? - он снова закашлялся.
  
   - Не знаю. Что-то спать совсем не хочется.
  
   - У тебя глаза красные. Ты думаешь, я не заметил? Что случилось? Опять тебя вчера родители побили?
  
   - Нет. Ничего, - девушка опустила взгляд и поспешно отвернулась.
  
   - Я же вижу, что ты говоришь неправду, - прошептал Лаирэндил осипшим голосом. - Что все-таки случилось?
  
   Исилвэн не выдержала и разрыдалась, уткнувшись лицом в одеяло, и, преодолевая стыд, все же рассказала брату о вчерашних событиях и о своем страшном сне. Тот какое-то время смотрел на нее с ужасом, а потом произнес:
  
   - Этого я и боялся... Ты правильно сделала, что ничего не сказала никому из наших родичей - я вчера как раз узнал, что жена нашего дяди Элендила ждет еще одного ребенка. Если с Исилдуром что-нибудь случится, это ее убьет. С Фириэлью, я думаю, ты все же можешь поделиться - она никому не проболтается.
  
   - Я сегодня к ней пойду. Попрошу что-нибудь для тебя от кашля и жара.
   Лаирэндил чувствовал себя просто отвратительно, горло и голова у него невыносимо болели уже несколько дней, так что он не мог ни есть, ни спать, жар не спадал, но помощи у родителей он просить не решался, равно как и жаловаться на плохое самочувствие - отца это просто приводило в ярость, и он вымещал злобу на ком-либо из домашних, а попытки матери помочь сыну, и без того редкие, все равно ничем хорошим не кончались. Вся надежда была на младшую сестру; в это мгновение он почему-то вспомнил о старшей.
  
   - Наверное, Мериль уже давно умерла, - прошептал Лаирэндил после очередного приступа мучительного сухого кашля. - Помнишь, мать тебе про нее рассказывала? Наверное, оно и к лучшему, она сейчас не мучается так, как мы... Иногда я жалею о том, что арузани меня до сих пор не убили и я не умер от болезни. Мертвые свободны. Им не надо жить в постоянном кошмаре. Трупу не страшны унижения и надругательства, он не платит непосильные налоги и не боится выходить на улицу.
  
   - Не говори так, надеюсь, ты не решил наложить на себя руки? - испугалась Исилвэн.
  
   - Нет. Думаю, я и так умру. Хотя бы в могиле я не буду страдать. Мериль уже не страдает. Ей хорошо. Жалко, что я тогда был слишком маленьким и ничего не понимал, а то сбежал бы из дома вместе с ней. Понятно, что мы тогда просто умерли бы где-нибудь в городской сточной канаве от голода и болезней, но лучше ужасный конец, чем бесконечный ужас.
  
   Исилвэн снова всхлипнула, но тут же вытерла глаза. Надо быстро умыться холодной водой, пока родители не проснулись и не увидели ее опухшее от слез лицо, а то ведь опять начнут кричать и швырять в нее чем попало. К тому же не помешает и вымыть пол на кухне, за грязь тоже может достаться, и никого не волнует, что там с ней было вчера, как она спала ночью и насколько плохо себя чувствует.
  
   - Я пойду, - она осторожно сжала руку брата под одеялом. - Мне еще нужно убраться и приготовить родителям завтрак, ведь вчера я так и не...
  
   Девушка не договорила - причина была и так понятна им обоим. Спустившись в кухню, она сварила кашу, налила в ведро воды, подмела пол, а потом принялась тщательно его протирать. Закончив уборку, она занялась стиркой; проснувшиеся родители застали ее за тем, что она терла белье на деревянной стиральной доске; мыла в доме осталось совсем немного, но Исилвэн старалась не думать о том, что ей снова придется идти в лавку, когда оно закончится.
  
   - Стираешь? - недовольно бросила Аэрин вместо приветствия.
  
   - Да, к полудню наверняка закончу, - девушка на мгновение отложила недостиранную рубашку и с облегчением распрямила спину. - Можно мне потом сходить к Фириэли, когда я все прополощу и развешу?
  
   - Можно, только ненадолго, - нахмурился Нолондил, - чтоб одна нога здесь, другая там, а обед вовремя был на столе.
  
   Исилвэн быстро сполоснула руки, разложила кашу по тарелкам и поставила их на стол перед родителями, изо всех сил стараясь двигаться и вести себя как ни в чем не бывало - после вчерашнего ужаса внизу живота у нее по-прежнему все горело и болело, хорошо еще, что кровь больше не идет. Мать с отцом принялись за еду, а Исилвэн вернулась к стирке, но Аэрин, попробовав кашу, тут же недовольно скривилась.
  
   - Ты вообще умеешь готовить как полагается, лентяйка?
  
   Девушка в испуге уронила мыло в таз. Она прекрасно понимала, что из того количества самых дешевых продуктов, которое покупает ее семья, ничего хорошего не сделаешь, поэтому на завтрак они обычно ели только безвкусную мерзкую комковатую жидкую овсянку, сваренную на воде. Наверняка жевать песок столь же приятно, тем более что сахара в доме не водилось уже давно, а соли было очень мало, но родители, как правило, спокойно проглатывали эту гадость. Сегодня же они с самого утра не в духе, вот и ищут повод придраться.
  
   Мать встала из-за стола и ударила ее по щеке.
  
   - Ты совсем готовить разучилась! Это же есть нельзя!
  
   Нолондил посмотрел на жену с одобрением.
  
   - Если уж ты вообще родилась на свет, так приноси хоть какую-то пользу! У других дети как дети, а у меня что? Один того и гляди концы отдаст, а вторая вроде бы девушка, а даже хозяйство вести не умеет! У нас нет денег на слуг!
  
   Исилвэн молчала - оправдываться было бесполезно, она лишь смотрела в таз с белесовато-мутной мыльной водой.
  
   - Простите меня, пожалуйста, я в следующий раз попытаюсь приготовить кашу повкуснее...
  
   Аэрин вернулась за стол и снова взялась за ложку.
  
   - Глаза мои б на тебя не глядели! Заканчивай свою стирку и убирайся к Элендилу, бесполезная дармоедка! - холодно посмотрела она на дочь. - Твою горелую несоленую дрянь нельзя есть!
  
   Исилвэн дрожащими руками выловила мыло из холодной воды и продолжила стирку, стараясь не встречаться глазами с матерью. Когда родители позавтракали и ушли из кухни, она вздохнула с облегчением, собрала со стола тарелки и вымыла их, после чего вернулась к тазу с бельем. На глаза ей снова навернулись жгучие слезы, но она тут же взяла себя в руки и успокоилась. Ей надо быть сильной. Надо держаться - хотя бы ради братьев, которых она любит, что бы ни было с ней самой. Исилвэн со злостью и отчаянием терла свою ночную рубашку, пытаясь хоть так выплеснуть терзавшие ее тоску и гнев - ей не терпелось побыстрее закончить работу, чтобы пойти к Фириэли и хоть немного облегчить душу.
  
      -- Сожженные заживо
  
   Отстирав, прополоскав и развесив в кухне на веревках все вещи, девушка вытерла стертые в кровь руки и побежала к родственнице. К счастью, дяди и братьев дома не было - они уехали куда-то по делам, и Исилвэн вздохнула с облегчением, когда дверь ей открыла сама Фириэль. Сейчас для нее было бы невыносимой пыткой смотреть в лицо кому-то из родственников-мужчин или разговаривать с ними - ей казалось, что все непременно поймут, что с ней случилось. Все догадаются и будут плевать ей вслед, скажут, что она сама во всем виновата.
  
   - Исилвэн? Что случилось? - сразу же спросила Фириэль, едва увидев ее на пороге. - Опять на тебя родители кричали?
  
   Девушка печально кивнула и вошла в дом. В глубине души она завидовала своей родственнице - та была из простой незнатной семьи, но родители никогда не поднимали на нее руку и не ругали безо всякой причины. Еще она знала о том, что Фириэль безумно любит своего мужа, и это также являлось предметом тайной зависти Исилвэн. Еще бы, все прямо как в сказке - прекрасный юноша спас девушку от верной смерти, а потом взял в жены, и жили они долго и счастливо, однако наивная и неопытная Исилвэн не догадывалась об обратной стороне этого прекрасного чувства. Поначалу Фириэль была безумно счастлива - она и мечтать не могла о том, что выйдет замуж за одного из внуков лорда Амандила, к тому же, к своему собственному удивлению, она влюбилась в своего супруга без памяти. Он казался ей верхом совершенства и первым красавцем, однако теперь она жила в постоянном страхе, не проходящем ни на секунду. Она боялась, что с ее мужем что-нибудь случится... что он полезет в драку с арузани, защищая кого-то так же, как в свое время защищал ее, что его схватят и бросят в темницу, а то и вообще в пыточную камеру, обвинят в несовершенных преступлениях и казнят либо просто убьют ни за что. Поэтому каждый вечер, ложась в постель, она вздыхала с облегчением - вот и еще один день прошел без происшествий, все живы, можно отдохнуть до следующего утра. Пока что Фириэль еще не забеременела, но с тревогой думала о том времени, когда у нее наконец появится ребенок. Что, если Исилдур попадет в беду и она останется одна с малышом на руках? Кроме того, интуитивно она ощущала, что ее муж не любит ее так, как она его. То есть, конечно, она ему не безразлична, но все равно - ей было понятно, что с его стороны это скорее симпатия и уважение, нежели ответное чувство.
  
   - Проходи, есть будешь? - обратилась она к Исилвэн.
  
   Та в ответ лишь печально кивнула.
  
   - Сегодня-то твоим родителям что не так?
  
   - Каша подгорела и оказалась невкусной, хотя я все равно не могу приготовить ничего лучше при тех деньгах, которые они мне дают на продукты и дрова. Лаирэндил снова тяжело болен, ему очень плохо. А где тетя Алдамирэ?
  
   - У себя в спальне, она неважно себя чувствует и легла отдохнуть.
  
   - Это хорошо, - неожиданно вырвалось у Исилвэн. - То есть не то хорошо, что ей плохо... прости, я сейчас ничего не соображаю... хорошо, что нас никто не услышит. Мне очень нужно тебе кое-что рассказать, только ты молчи... вернее, я знаю, что ты и будешь молчать, и...
  
   - Так что же все-таки произошло? - спросила ее Фириэль, ставя перед ней тарелку с тушеным мясом в подливке. - Я так понимаю, что дело вовсе не в каше.
  
   Исилвэн принялась жадно есть - несмотря на охватывавшие ее тревогу и отчаяние, постоянное недоедание все же давало себя знать, и аромат вкусной еды пробудил у нее зверский аппетит. Наконец она отодвинула пустую тарелку в сторону; Фириэль вопросительно смотрела на нее. Собравшись с духом и оглядевшись по сторонам, словно пытаясь убедиться, что вокруг действительно никого нет, она принялась рассказывать ей обо всех недавних событиях - о болезни брата, о надругательстве и унижении, об очередной ссоре с родителями и в последнюю очередь, потому что об этом ей было говорить страшнее всего - о своем кошмарном сне. Ее слезы капали на белую льняную скатерть, и она вытирала их рукавом застиранного платья, при этом заметив, какой ужас отразился на лице Фириэли. Жуткое видение - умирающий от ран Исилдур - до сих пор стояло у Исилвэн перед глазами, и она никак не могла прогнать его от себя, хотя старалась изо всех сил об этом не думать.
  
   - Зря ты вчера ко мне не зашла, - смущенно пробормотала Фириэль, когда ее подруга и родственница наконец закончила. - У меня есть одна знакомая, я бы тебя к ней отвела... она знает всякие травы, которые надо в таких случаях немедленно заварить и выпить... ну, чтоб детей не было.
  
   Исилвэн похолодела от страха. Она была еще очень юной и наивной и о таких последствиях как раз не подумала.
  
   - А ты целую ночь протянула, может уже не помочь, - продолжила ее подруга, глядя на девушку с сочувствием, и хотела было еще что-то добавить, но тут с улицы до них донеслись душераздирающие вопли и грубая ругань на Адунаике. Фириэль бросилась к боковому кухонному окну, которое выходило на дом Радруина, и отдернула тонкую бархатную занавеску; глазам ее предстало совершенно жуткое зрелище. Сам Радруин лежал на крыльце в луже крови с разрубленной головой, а вокруг толпились королевские стражники и еще какие-то арузани рангом повыше в серых балахонах; некоторые из них увлеченно поливали маслом деревянные стены дома, двое крест-накрест заколачивали дверь тяжелыми досками.
  
   - Они что, собираются его поджечь? - испуганно прошептала Исилвэн, выглядывая из-за спины Фириэли.
  
   - Кажется, да... Они к нему уже приходили, потому что он хранил книги на Синдарине и его семья тайком их доставала и читала... По городу ходят ищейки короля, которые переодеваются обычными людьми, а на самом деле за всеми следят... Кто-то из них увидел Радруина с эльфийской книгой и донес на него Тайной Страже. Это вон те люди в сером.
  
   Фириэль побледнела, руки ее тряслись, губы дрожали - по крикам и мольбам о пощаде, доносившимся из запертого здания, она поняла, что родителей ее соседа и его брата с женой и двумя маленькими детьми арузани собираются сжечь живьем вместе с домом. Люди Короля уже давно чинили разные жестокости в отношении Верных, но до такого дело еще никогда не доходило.
  
   - Детей-то... за что? - только и смогла пролепетать она. Хорошо, что Исилдура все-таки нет дома. Какое счастье, что он сегодня куда-то уехал. Молодая женщина уже давно заметила, что ее муж, ранее такой сдержанный и благоразумный, последнее время был уже на пределе и говорил об арузани с нескрываемой ненавистью. Он недолюбливал Радруина, но вряд ли стал бы спокойно смотреть, как Люди Короля расправляются со всей соседской семьей. Неужели Исилвэн видела вещий сон... нет, нет, нет, только не это, все что угодно, только не это!
  
   Тем временем один из арузани, совсем еще юноша, одетый в серый балахон, выступил вперед и начал что-то вещать на Адунаике, глядя в развернутый свиток - Фириэль не разбирала слов, но, очевидно, он зачитывал приговор. Закончив, он с равнодушным видом - казалось, он просто выполнял какую-то скучную тяжелую повседневную работу типа прополки огорода или колки дров, а не вершил расправу над ненавистными Верными - махнул рукой, и какой-то стражник поднес факел к стене дома. Масло мигом вспыхнуло, и огонь побежал по бревнам; из дома донеслись рыдания и крик какой-то женщины - наверное, это была мать или невестка Радруина. Фириэль отвернулась и заплакала.
  
   - Ты, наверное, знаешь про жену нашего соседа, она сейчас живет у своих родителей, он же от нее отказался... может быть, это плохо - так думать, но на самом деле ей повезло. Уж лучше незаконнорожденная дочь от арузани, чем гореть заживо.
  
   - Как ты думаешь, если со мной такое будет, мои родители будут меня бить? - всхлипнула Исилвэн.
  
   - Я думаю, покричат, но простят, они же все-таки родители, - рассудила Фириэль. - Ты только не говори, от кого на самом деле, иначе с нами будет то же, что и с соседями. Соври что-нибудь, например, что кто-нибудь тебе в любви клялся, потом жениться пообещал, а в итоге сбежал на материк, или еще что-нибудь наподобие этого.
  
   - Я не очень умею так врать, но попробую, - Исилвэн снова расплакалась.
  
   - Да ты не переживай, может, все и обойдется. Я вот замужем, но детей у меня пока еще нет. Они же не всегда с первого раза получаются, - она открыла кухонный шкафчик и достала оттуда небольшой холщовый мешочек. - Вот тебе, кстати, целебные травы для твоего брата, как раз от кашля и жара.
  
   Фириэль попыталась взять себя в руки и отвлечь Исилвэн разговором, объясняя ей, как лучше лечить Лаирэндила, но тем не менее обе они постоянно невольно посматривали в окно. Дом Радруина пылал, словно гигантский костер, и пламя добралось уже до крыши; крики несчастных Верных постепенно смолкли. Стражники какое-то время ходили вокруг здания, словно убеждаясь, что их жертвам точно не удастся спастись, а потом лениво пошли прочь с равнодушными лицами.
  
   - Вон те двое... это они... - Исилвэн дрожащей рукой указала подруге на сыновей Абарзагара, которые были среди стражников. Фириэль прижала плачущую девушку к себе и хотела было погладить по голове, но тут горящие стены и крыша дома Радруина обрушились с оглушительным грохотом, похоронив под собой всю соседскую семью.
  
   - Хорошо, что у нас дом каменный, а то огонь мог бы и на него перекинуться, - только и смогла сказать она и тоже зарыдала в голос.
  
   ***
  
   Исилдур вернулся домой, когда на улице уже давно стемнело; Фириэль, которая вместе со служанками убиралась в столовой, услышала, как открывается дверь, а потом до нее из прихожей донеслись голоса родственников. Ее муж уже успел увидеть остатки обгорелых бревен на месте дома Радруина и прекрасно понял, чьих это рук дело; молодая женщина вышла из кухни и увидела, что он в ярости мечется по прихожей, словно загнанный зверь.
  
   - Ты видишь? Ты видишь, что творится? - кричал он. - Они тут скоро на всех так перебьют! Будем спокойно сидеть и ждать своей участи, да?
  
   - Не смей повышать на меня голос, я все-таки твой отец! - возмущался в ответ Элендил. - И что же ты предлагаешь? Пойти к королю и пожаловаться? Послушает он тебя, как же, скорее небо упадет на землю.
  
   - Может, нам просто уехать с Острова, и дело с концом? - робко предложил Анарион. - Отец, ты же дружишь с королем Нолдор Гил-Галадом, ты же и сейчас тайно с ним переписываешься. Давай уедем, я уверен, что он нас приютит. Все лучше, чем каждый де...
  
   Элендил посмотрел на младшего сына так, что тот замолчал на полуслове.
  
   - Думай, что говоришь! - зло прошипел он. - Наш дом здесь, и никуда мы отсюда не уедем!
  
   Исилдур, глядя на них, немного успокоился и собрался с мыслями.
  
   - У меня другая идея. Отец прав, почему мы должны куда-то уезжать, ведь наш дом действительно здесь, и мы ничем не провинились перед королем и другими жителями Нуменора!
  
   - Однако к нам относятся как к преступникам, - печально вздохнул Анарион.
  
   - Ты прав, торонья, но в том-то и дело, что мы не преступники, хотя нам ставят в вину то, что мы держимся старых обычаев. Однако я у себя дома, и я хочу жить на своей родной земле так, как считаю нужным, никто не имеет права мне это запрещать, пусть и очень этого желает! Король нас ненавидит ни за что, и если раньше нам жилось просто плохо, то сейчас все превратилось в настоящий кошмар наяву. Оба вы сами прекрасно понимаете, когда это началось. После того, как советником Ар-Фаразона стал Саурон!
  
   - И что же ты собираешься делать? - недоверчиво посмотрел на него брат.
  
   - Уж что-нибудь да сделаю, все лучше, чем сидеть сложа руки и наблюдать, как арузани безнаказанно убивают Верных одного за другим. Я хочу прийти во дворец - тайно или открыто - и убить Черного Майя, пусть даже погибну при этом сам. Понятно, что король этого не оценит, однако я поступлю так ради его же блага, потому что даже младенцу понятно, кто сейчас дает ему всякие гадкие советы.
  
   - Ты с ума сошел, - пожал плечами Анарион. - Ты с ними не справишься. Он майя, а ты человек. Ну ладно, пусть даже убьешь ты его, хоть это и маловероятно. А о нас ты подумал? Что с нами-то будет? Король узнает, что его родич прикончил его обожаемого советника, и зальет кровью всю Роменну, а то и весь Нуменор. Ты же знаешь, какой он, найдет виноватых - выяснит, что у какого-нибудь человека дальний родич на Верной женат, так схватят его на улице и в темницу, а там поминай как звали. Нас же всех точно в живых не оставят. Тебе матушку не жалко?
  
   Исилдур замолчал со скорбно-обиженным видом.
  
   - Значит, будем сидеть и смотреть, как наших соседей, друзей и знакомых убивают одного за другим.
  
   - Мне видеть все это так же больно, как и тебе, - возразил Элендил, - но я вынужден признать, что твой брат совершенно прав. Если мы будем просто сидеть, то у нас есть хоть какая-то возможность продержаться, выжить и впоследствии, возможно, даже как-то вернуть все на свои места. Если же мы начнем предпринимать какие-то решительные действия, то нас и в самом деле просто раздавят, а весь остров утопят в крови.
  
   - А этот его мерзкий советничек будет смотреть и радоваться, а то и вообще подзуживать короля творить еще большие жестокости! - побледнел от гнева Исилдур. - Никогда не забуду его жуткую рожу и кошмарный взгляд. Он как посмотрел на меня, так меня потом полдня трясло, а ночью снились всякие ужасы.
  
   - Почему жуткую? - недоуменно возразил Анарион. - Мне как раз показалось, что Враг принял очень красивый облик. Даже слишком.
  
   - Тьфу ты, - скривился его старший брат. - С первого-то взгляда, может быть, облик у него и покажется красивым, а вот со второго - я, честно говоря, не знаю, как с ним король каждый день разговаривает. У него же не обычная улыбка, как у всех людей, а какой-то мерзкий волчий оскал. Хотя тут я погорячился - у волка и то морда добрее.
  
   Исилдур раздраженно отстегнул плащ и повесил его на крючок в стене.
  
   - Я вам еще раз говорю - добром это не кончится. Если бы король не приволок на остров это чудовище, может быть, ничего плохого бы и не происходило. Саурон настраивает его против нас. Уверен, что он мечтает уничтожить весь род Элроса, и ему не составит труда сначала расправиться с нами, а потом и с королем, когда ему уже никто не сможет помешать. Если избавиться от советника, то нам всем станет намного легче жить, может быть, король в отношении нас и сменит гнев на милость.
  
   - И как ты это себе представляешь? - Элендил смерил сына грозным взглядом. - Сменит, конечно, когда никого в живых не оставит. Успокойся наконец, не пойдешь же ты, я надеюсь, сейчас драться с Сауроном! Иди лучше ужинать, наверняка Фириэль уже на стол накрыла!
  
   - Не хочу. Я пойду к себе. Мне сейчас кусок в горло не лезет.
  
   - Мы вообще-то сегодня не успели пообедать, - возмущенно ответил отец.
  
   - Я уже сказал: я есть не хочу и не буду. Если хотите - ужинайте без меня.
  
   - Да как ты себя ведешь! За стол надо садиться вместе со всеми, а не когда тебе в голову взбредет!
  
   Слушать отца дальше Исилдур не стал - ничего не ответив, он отвернулся и быстро поднялся по лестнице в свою комнату, демонстративно хлопнув дверью - он знал, что Элендил придает очень большое значение хорошим манерам и этого не выносит. Фириэль вздрогнула - ей было безумно жаль мужа, она бы с радостью сейчас поддержала его и утешила, но она все-таки женщина и ей нечего вмешиваться в мужские дела, ее дело - вести хозяйство. Когда отец и брат Исилдура прошли в столовую, она поприветствовала их с радостной улыбкой и подала ужин; Анарион заметил беспокойство во взгляде невестки, но ничего не сказал.
  
   Накормив родственников и убрав со стола, она побежала в свою комнату. Исилдур сидел в кресле перед камином, с расстроенным видом глядя на пылающие дрова.
  
   - Здравствуй, - Фириэль подошла к мужу и положила руку ему на плечо. - Что вас так задержало? Я очень беспокоилась.
  
   Исилдур повернулся к ней; на его лице играли отблески огня.
  
   - Да были дела. Ума не приложу, что нам делать дальше. То, что новый советник короля всех нас перебьет - очевидно, и это лишь вопрос времени.
  
   Молодая женщина вздрогнула.
  
   - Не бери все это в голову, - тут же неуверенно ответил Исилдур. - Я найду возможность защитить тебя и всю свою семью. Ложись лучше спать.
  
   Чувствуя неловкость от того, что делает - все-таки благовоспитанной женщине не стоит себя так вести даже с любимым мужем, нужно лишь уступать супругу и выполнять все его желания! - Фириэль обняла его за плечи и поцеловала, а потом ее рука потянулась было к застежке на вороте платья, но Исилдур мягко отстранил ее.
  
   - Не сейчас, ладно? - ласково ответил он, но жене в его голосе почудилось скрытое раздражение. - Прости меня, но после того, что я сегодня видел, я даже есть не могу. Только об этом и думаю... Вот мне так и представляется: поехал бы я, к примеру, за город на охоту, вернулся вечером, а на месте моего дома одни обгорелые руины и вся семья мертва. Все, не думай об этом, это не женского ума дело. Я мужчина, я и должен что-то придумать, чтобы тебя не коснулась беда. Иди спать, час уже поздний. Завтра я пойду к дому Радруина и попробую похоронить по-человечески то, что осталось от него самого и его родных.
  
   - Ко мне сегодня приходила Исилвэн. Ее опять побили, а Лаирэндилу очень плохо - он снова заболел, и у него уже почти неделю не спадает жар, - Фириэль решила сменить тему.
  
   - У меня тут вообще по этому поводу одна мысль возникла, - хмуро ответил ее муж, - я утром за завтраком поговорю с отцом, чтобы он пошел к дяде Нолондилу и попросил его позволить Лаирэндилу и Исилвэн какое-то время пожить у нас. Это уже становится невыносимо. Мой дорогой дядюшка рано или поздно либо забьет их насмерть, либо уморит голодом, либо еще каким-либо образом доведет до смерти. Надеюсь, он все же согласится. Что мы - тарелки супа для брата с сестрой не найдем, в конце-то концов?
  
   - Обязательно поговори, - поддержала его жена, - а то я каждый раз смотрю на Исилвэн, и у меня как будто острый нож в сердце проворачивается. Она ходит в каких-то залатанных лохмотьях, а ее брат постоянно болеет, потому что Нолондил почти не дает денег на дрова и дома у них даже летом холоднее, чем зимой на улице, а стены все в черной плесени. У нас Лаирэндил хотя бы отогреется.
  
   - Завтра я скажу об этом отцу, а сейчас давай все-таки спать, а то я после сегодняшнего в каком-то совершенно опустошенном состоянии... - вздохнул Исилдур.
  
   Фириэль, подумав, что утро вечера мудренее, легла в кровать. Муж ее заснул сразу, но к ней сон почему-то не шел, и она, подложив руку под голову, смотрела на блики, которые отбрасывала луна сквозь занавески на пол перед кроватью. Что теперь будет? Молодая женщина подумала, что все же поступила верно, ничего не сказав другим членам семьи о том, что случилось вчера с Исилвэн - во-первых, зачем девушке огласка и позор, во-вторых, Исилдур, если судить по его сегодняшнему поведению, непременно пошел бы к Абарзагару и убил обоих обидчиков сестры, а потом... О том, что случилось бы после этого, Фириэль даже и думать-то боялась. Да уж, лучше не думать, с нее хватило Радруина и его семьи.
  
   Осторожно приподнявшись на локте, она посмотрела на спящего мужа; сейчас лицо его казалось безмятежным, как будто и не было этого страшного дня. Какой же он все-таки красивый... Фириэль бережно убрала прядь черных волос с лица Исилдура, в душе боясь ненароком разбудить его и нарушить его покой. Только бы с ними все-таки ничего не случилось. Она будет молчать, и Исилвэн тоже, лишь бы ее муж ни во что не ввязался и был жив и здоров. Сейчас молодой женщине казалось, что она скорее могла бы жить без сердца, чем без него - если Исилдура убьют, она этого не переживет.
  
   Тяжело вздохнув, Фириэль завернулась в одеяло и сама не заметила, как тоже заснула.
  
      -- Беда
  
   Попытки Элендила заступиться за племянников и хоть на время забрать их к себе не увенчались успехом. Утром сразу после завтрака он пошел к Нолондилу и попросил его отпустить Лаирэндила и Исилвэн пожить в его доме, однако тот не пожелал ничего слушать и выставил двоюродного брата за дверь, а потом, взяв ножку от развалившейся табуретки, как следует проучил дочь.
  
   - Ты вчера ходила к Фириэли жаловаться, какие мы с твоей матерью плохие, да, и как тебя не кормим? - кричал он, осыпая плачущую Исилвэн ударами. - Так вот, ноги твоей больше не будет в доме Элендила, я запрещаю тебе там появляться, и если я еще раз узнаю, что ты выносишь сор из избы, тебе достанется так, что ты вообще пожалеешь о том, что родилась на свет!
  
   Говоря по правде, Исилвэн и Лаирэндил уже давно пожалели, что появились на свет, однако побои отца, после которых девушка не могла ни лежать, ни сидеть - так ей было больно - были еще не самым страшным в ее жизни. Обычно младшая дочь Нолондила выполняла всю самую грязную и черную работу по дому - брат был бы рад ей помочь, но со здоровьем у него становилось все хуже и хуже день ото дня, и он был просто не в состоянии что-либо делать, поскольку при малейшем физическом усилии начинал задыхаться и кашлять. Одной из обязанностей девушки было пропускать постиранное белье через огромный гладильный каток, стоявший в кладовой; ей было очень тяжело, но Исилвэн послушно выполняла эту непосильную работу. Где-то недели через две с половиной после того, как Нолондил в очередной раз поругался с двоюродным братом, девушка пыталась разгладить наволочку; она надавила на ручку катка, и в этот миг ее замутило, а перед глазами поплыли черные точки. Исилвэн едва успела отдернуть ладонь, которая чуть было не попала между валиками катка, как к горлу у нее подкатила тошнота; ее не вывернуло наизнанку лишь потому, что утром она вообще ничего не ела - родители лишили ее завтрака только за то, что им показалось, что она грубо им отвечала. Аэрин, наблюдавшая за работой дочери, тут же подбежала и надавала ей пощечин, обозвав неуклюжей косорукой тупицей; ее больше волновала наволочка, нежели состояние Исилвэн - не дай Эру застрянет и порвется, и так муж ни на что не дает денег. Не так давно Нолондил избил жену до потери сознания только за то, что она не успела вовремя подать ему горячий ужин, и сейчас единственным чувством, жившим в душе несчастной женщины, было отчаяние, изредка сменявшееся то страхом, то безразличием.
  
   Что же касается самой Исилвэн, то она, конечно, была наивной и неопытной, но отнюдь не глупой. Она прекрасно поняла, что ее странное состояние в лучшем случае может быть связано с тем, что утром она ничего не ела, и ей стало плохо от голода, а в худшем... Фириэль рассказывала ей о том, что с тетей Алдамирэ происходит то же самое. Однако сейчас ее больше беспокоило состояние брата: благодаря травам, которые ей дала родственница, жар у Лаирэндила все-таки немного спал - пусть и не до конца, но хотя бы перестал быть таким изматывающим, и юноша по крайней мере смог подняться с постели. Тем не менее кашель по-прежнему не проходил, и вчера, когда он, снова закашлявшись, прижал к губам платок, его сестра с ужасом увидела расплывающиеся по ткани пятна крови.
  
   Тайком отлучившись из дома - Исилвэн сделала вид, что ей нужно повесить белье - девушка пробралась к Фириэли и рассказала ей о том, как утром ей стало плохо. Ее подруга и родственница удрученно покачала головой.
  
   - А у тебя была кровь в этом месяце? - задумчиво и в то же время немного смущенно спросила она. - Ну, ты понимаешь, я про наши женские дела...
  
   - Нет, - испуганно ответила Исилвэн. - Зато Лаирэндил кашляет кровью. Я вчера видела и теперь боюсь за него... наверное, это очень серьезно.
  
   В глазах Фириэли застыл ледяной ужас.
  
   - Слушай меня внимательно. С этим надо что-то делать, это действительно очень... нет, более чем серьезно, - молодая женщина подняла левую руку, на которой блестело удивительно красивое кольцо явно эльфийской работы, сделанное в виде косички, сплетенной из полос золота и серебра, в центре которой сверкал большой сапфир в окружении десяти крошечных бриллиантов. - Смотри. Это кольцо Гил-Галад прислал нам как один из подарков на свадьбу. Твои родители не дадут тебе денег, чтобы заплатить врачу, а я не могу просто так взять их дома, потому что моя семья сразу заподозрит неладное, если поймет, что я потратила их явно не на хозяйство. Я, конечно, понимаю, что разбрасываться чужими подарками, тем более свадебными, нехорошо, но ты и твой брат важнее красивых украшений. Сегодня вечером попробуй, когда все заснут, незаметно выскользнуть из дома, и мы с тобой потихоньку сбегаем в дом врача - надеюсь, что с нами по дороге ничего не случится. Его жена умеет принимать роды и разбирается... ну, во всяких женских сложностях, пусть она с тобой поговорит, думаю, она знает, что делать, а я попрошу у врача совета, как нам быть с Лаирэндилом. Исилдур с отцом и братом сегодня опять куда-то уехали, так что никто и не обратит внимания на то, что я куда-то отлучалась из дома: у нас все обычно ложатся спать очень рано.
  
   - А что скажет твой муж, когда заметит, что кольца нет? - испугалась Исилвэн.
  
   - Не переживай, что-нибудь совру. Например, что я пошла в сад поливать цветы и не заметила, как оно соскользнуло у меня с пальца, или руки мыла в уборной, или еще что-нибудь в этом роде... в общем, найду, как выпутаться. Это же, в конце концов, не брачное кольцо, а просто красивое украшение.
  
   Исилвэн, поблагодарив и обняв Фириэль, побежала домой снова возиться по хозяйству. Она едва смогла дождаться вечера, когда родители наконец легли спать; Лаирэндил тоже лежал в постели у себя в комнате, время от времени заходясь в приступах жестокого кашля, и девушка была уверена, что никто не заметит ее отсутствия. Возле ограды дома Элендила она встретилась с Фириэлью, и они, плотно закутавшись в плащи, побежали по темным переулкам, в душе молясь, чтобы по дороге им никто не встретился. На их счастье, на улице не было ни единой живой души, и они быстро добрались до нужного места; врач с семьей жил в небольшом двухэтажном деревянном домике почти на самой окраине города, вдали от моря. Дрожащей рукой Исилвэн постучала в дверь, пока Фириэль снимала с пальца кольцо и прятала его в кармане платья.
  
   - Кто там? - раздался женский голос.
  
   - Нам очень нужно к врачу, - срывающимся голосом прошептала Исилвэн; ей было очень страшно при мысли о том, что сейчас ей придется рассказывать о том, что именно с ней произошло и как она себя потом чувствовала. Раздался лязг тяжелой щеколды и скрип несмазанных петель, затем дверь распахнулась. На пороге стояла немолодая женщина в простом темном платье со свечой в руке; взгляд ее был тяжелым и неприветливым.
  
   - Мой муж уже спит, что у вас случилось? - жестко ответила она.
  
   - Нам вообще-то нужны скорее даже вы, - уверенно произнесла Фириэль и показала жене врача кольцо, которое лежало у нее в кармане. В глазах той сразу засветился интерес, и лицо стало более мягким.
  
   - Проходите, - сказала хозяйка дома и, пропустив своих посетительниц вперед, заперла дверь поставила свечу на столик в прихожей. - Рассказывайте, в чем дело.
  
   - Добрый вечер, госпожа Нилубэт, простите, что забыла вас поприветствовать, - Фириэль не снимала с лица капюшона, на всякий случай не желая быть узнанной. - Это моя знакомая, и с ней случилась большая неприятность.
  
   Нилубэт посмотрела на Исилвэн с нескрываемым презрением, словно перед ней был не человек, а какое-то отвратительное насекомое.
  
   - Что, еще одна нагуляла? Хоть помнишь, от кого?
  
   Девушка вздрогнула и съежилась, но ничего не ответила. Жена врача, взяв со столика свечу, подошла к какому-то шкафчику в углу и открыла дверцы; в прихожей резко запахло специями и травами. Она долго рылась внутри, шурша мешочками и стуча коробочками, а потом наконец извлекла оттуда какой-то сверток и стала рассматривать его в свете свечи.
  
   - Ага, то, что надо. Вот тебе особые травы, залей их кипятком и через три часа, когда настоятся, выпей, они должны вызвать кровотечение. И впредь больше с парнями не связывайся, пока замуж не выйдешь, дуреха. Пусть сначала женятся, а потом и получат все, что им надо, а то наплетут с три короба про любовь, нужно-то им на самом деле только одно, а ты и расхлебывай потом последствия.
  
   - Спасибо... спасибо вам большое... - прошептала Исилвэн, опустив глаза, сгорая от стыда и борясь с желанием тут же выбежать за дверь.
  
   - И еще... у меня сосед тяжело болен, кашляет кровью, - добавила Фириэль. - Не хотела бы беспокоить вашего мужа, наверняка он сильно устал, но, может быть, вы сами знаете, что поможет в таком случае?
  
   - А что именно с ним произошло? - пробурчала Нилубэт, при этом лицо ее странно дернулось. - Получил нож под ребро, чем-то тяжелым по спине или...
  
   - Нет, он просто болен, у него жар и кашель с кровью...
  
   - Ясно. На хорошее тут надеяться нечего, при самом благополучном раскладе он протянет примерно год, если совсем не лечить - ну где-то пару месяцев.
  
   Хозяйка дома снова полезла в шкаф.
  
   - Вот вам еще травяной сбор, - она протянула Фириэли мешочек с плотно перетянутой темной ленточкой горловиной. - Только на выздоровление не рассчитывайте, предупреждаю сразу. Полегче ему станет, конечно, но с таким долго не живут.
  
   По лицу Исилвэн потекли слезы.
  
   - Это он тебе, что ли, подарочек состряпал, что ты тут ревешь? - грубовато усмехнулась Нилубэт. Девушка ничего не ответила, а ее родственница достала из кармана платья подаренное эльфийским королем кольцо и положила его на столик. Жена врача удовлетворенно кивнула.
  
   - Спасибо вам большое, - учтиво поклонилась Фириэль. - Только я бы хотела вас еще кое о чем попросить... Пожалуйста, сделайте так, чтобы о нашем визите не узнала ни одна живая душа, а то у моей спутницы родители строгие, еще поколотят и ее, и того парня, в которого она влюбилась.
  
   - Хорошо-хорошо, вас тут не было и никого я не видела, только впредь будь умнее и до свадьбы с мужчиной в постель не ложись, - назидательно обратилась жена врача к Исилвэн. - А теперь до свиданья, час уже поздний, я спать хочу.
  
   Выпроводив посетительниц за дверь и задвинув щеколду, госпожа Нилубэт для надежности еще дважды повернула ключ в замке и наконец вздохнула с облегчением. Две наивные девчушки, если судить по эльфийскому кольцу - однозначно Верные, обе смертельно напуганы, и у той, что пришла со своей женской бедой, скорее всего, нет никакого любимого парня и первой влюбленности тайком от строгих родителей. На самом деле жена врача была вполне доброй и благовоспитанной женщиной, и ее напускная грубость была не чем иным, как попыткой защитить себя и свою семью - ведь если она будет так разговаривать с посетителями из числа Верных, они наверняка больше в ее доме не появятся, не привыкли ж к такому обращению... Разумеется, она не стала рассказывать гостьям об истинной причине своего неприветливого и недоброжелательного поведения.
  
   На днях к ее любимому мужу Изару, с которым она счастливо прожила столько лет, заявилась Тайная Стража, прознавшая о том, что он оказывает помощь Верным, пусть и не бескорыстно. Нилубэт перепугалась - она Верной не была, и все ее родственники тоже, но женщина прекрасно знала, что эти люди просто так по чужим домам не ходят. Изобразив на лице широкую улыбку, она предложила гостям чаю и усадила их за стол, от пирога они тоже не отказались, а потом принялись угрожать ее супругу.
  
   - До нас тут дошли слухи о том, что вы помогаете врагам нашего острова и короля, - криво усмехнулся предводитель, совсем еще молодой красивый парень с густыми темными кудрями чуть ниже плеч. - Мне бы очень хотелось попросить вас, почтеннейший Изар, впредь такого не делать, иначе это может повлечь за собой... кхм... крайне серьезные последствия как для вас, так и для всей вашей семьи.
  
   - Простите, уважаемый, не имею чести знать ваше имя? - не растерялся врач.
  
   - Меня зовут Миналбэль, - ответил тот. - Так вот, я настоятельно прошу вас впредь не лечить Верных тварей даже за очень большие деньги, если таковые у них есть...
  
   - Послушайте меня, лорд Миналбэль, - как можно спокойней и уважительнее произнес Изар. - Я лечу не Верных или Людей Короля, а своих пациентов, и мне совершенно безразличны их убеждения. За свои услуги, как вы уже сами знаете, я беру деньги, причем не очень маленькие, и мне все равно, кто именно их платит, хоть горный тролль, потому что у меня семеро детей, и моей семье надо на что-то жить.
  
   - Вы меня, кажется, не совсем поняли, - в голосе королевского гвардейца зазвенел металл. - Если вы хотите жить долго и счастливо и не оставить своих детей сиротами, а жену вдовой, то будьте добры впредь не оказывать Верным никакой медицинской помощи. Если к вам придет лечиться горный тролль, то его вы вполне можете принять, а вот что касается Верных и людей, сочувствующих этим грязным тварям, то я настоятельно рекомендую вам в следующий раз гнать их с порога поганой метлой. Надеюсь, теперь ясно?
  
   - Яснее некуда, лорд Миналбэль, - вежливо ответил врач. - Я обязательно приму ваши слова к сведению и впредь буду лечить только тех, кто к Верным не имеет никакого отношения.
  
   - Я рад, что мы друг друга поняли, - снова ухмыльнулся гвардеец. - До свиданья.
  
   - Хорошо. Если будет нужно, обращайтесь, с радостью вас приму, у меня много хороших рекомендаций, - учтиво сказал Изар, закрывая за гостями дверь. Посмотрев в окно и убедившись, что они удалились на безопасное расстояние, врач вздохнул с облегчением.
  
   - Сам он грязная тварь, - со злостью бросил он, глядя на испуганную жену. - Плевать я на него хотел. Что же мне теперь, по его вине половины дохода лишиться? Он моих детей кормить будет, скотина? Пошел он... - Изар прибавил непечатное слово.
  
   - Не надо! - заплакала от страха Нилубэт. - Уж лучше половины дохода лишиться, чем головы!
  
   - Молчи уж лучше, женщина! - разозлился ее муж. - Совсем за бесплатно я, конечно, работать не буду, но что я - людей без помощи брошу? Я человек простой, незнатный, и плевать я хотел на все их дрязги в верхах! Пришел ко мне человек, заплатил сколько положено, мне что, должно быть дело до того, кто он такой?
  
   - А если на тебя донесут?
  
   - Как-нибудь выкручусь! Скажу, что пациент со мной говорил на Адунаике, у него на лбу не написано, что он Верный!
  
   Жена замолчала, зная, что мужа ей не переспорить, но с того дня стала нарочито грубо встречать приходящих к ним Верных. Может быть, они действительно со временем так и сами перестанут появляться в их доме. В душе она, конечно, жалела тех, кто страдал от гонений Ар-Фаразона, и этих двух девчонок тоже, но своя рубашка все-таки ближе к телу, и умирать никому не хочется. Надо бы припрятать эльфийское кольцо, еще пригодится, даже Изару не обязательно его видеть.
  
   ***
  
   Придя домой, Исилвэн сделала все в точности так, как сказала Нилубэт: залила травы кипятком и спустя три часа выпила настой. На вкус он оказался омерзительно горьким, а спустя где-то пару часов девушке стало очень плохо: ее подташнивало, она сгибалась пополам в приступах мучительных спазмов. На ее счастье, родители еще спали, и Исилвэн тихо проползла в свою комнату, без сил упав на кровать. Засунув в рот скомканный угол пододеяльника, она с трудом сдерживала стоны, на лбу ее выступили капли пота, боль была совершенно невыносимой. Когда мать, удивленная тем, что дочери утром нет на кухне и никто не подал завтрак, наконец зашла в ее комнату, Исилвэн соврала ей, что чем-то отравилась, а сама тайком пробралась в уборную. Белье было чистым, крови по-прежнему не было.
  
      -- Непоправимое
  
   Где-то неделю девушка не выходила из дома, ссылаясь на нездоровье, и с трудом занималась своими повседневными делами, но потом родители все-таки велели ей в очередной раз отправляться в лавку за продуктами. На улице ее заметила Фириэль; знаками она велела ей подойти к ограде их дома.
  
   - Я тебя уже давно не вижу. Как там - все в порядке?
  
   - Нет! - почти закричала Исилвэн, чувствуя невыносимое отчаяние. - Нет! Меня по-прежнему каждое утро наизнанку выворачивает, я даже себе не представляю, сколько времени еще смогу скрывать это от родителей!
  
   Фириэль нахмурилась.
  
   - Что же нам теперь делать-то... Слушай, у меня есть еще одна идея. Снова идти к госпоже Нилубэт не слишком безопасно, да и вряд ли ее травы тебе помогут во второй раз, если уж не помогли в первый. Попробуй ежедневно выполнять самую трудную работу: поднимай что-нибудь тяжелое, коли дрова, передвинь тот огромный шкаф, что стоит у вас на кухне, должно же что-то подействовать! Еще я слышала, что можно сесть в очень горячую воду - это уже точно избавит тебя от... неприятности.
  
   Обе они прекрасно понимали, в чем заключается эта самая "неприятность", однако старательно избегали называть вещи своими именами - слов "беременность", "насилие", "ребенок" никто не произносил, как будто бы от этого свалившаяся на них беда становилась менее реальной. По совету родственницы Исилвэн начала таскать почти неподъемные тяжести, пыталась прыгать со стола, однако никакого результата не последовало, если не считать того, что у нее начала болеть спина и при каждом резком движении там что-то хрустело. Горячая ванна тоже не помогла: девушка нагрела воды, налила ее в корыто для мытья, слегка разбавив, и села туда - она едва могла терпеть этот почти что кипяток и с надеждой смотрела, не окрасится ли он кровью, но ничего так и не случилось. Ненавистный плод жестокости и насилия вовсе не собирался покидать ее тело, а Исилвэн оставалось только рыдать от злости и беспомощности.
  
   Время шло своим чередом, и весна постепенно сменилась летом. Бывая на улице, девушка порой видела, как мимо нее проходят беременные женщины или молодые матери с младенцами на руках. Все они казались вполне довольными, и в сознании наблюдающей за ними Исилвэн порой мелькала одна неприятная мысль, как ни старалась она гнать ее от себя: как они относятся к тому, что с ними делают их мужья для того, чтобы родился малыш? Ведь у Фириэли, ее единственной подруги, детей пока еще нет, но она ведь тоже замужем, и понятно, что они с Исилдуром тоже... бывая у них дома, она видела, что кровать-то у них в комнате одна. Временами ей так и хотелось спросить родственницу: неужели ей не больно и не противно, когда муж с ней этим занимается? И вообще... это же ее любимый брат, может быть, есть какие-то еще способы зачатия детей, или он тоже делает все эти ужасные вещи со своей женой? Однако Фириэль вовсе не выглядела несчастной, напротив, она говорила, что очень любит Исилдура... Для наивной юной Исилвэн эта сторона жизни по-прежнему была одной большой загадкой, и даже то, что с ней произошло, мало что изменило, потому что она, даже перестав быть девушкой в прямом смысле слова, в душе по-прежнему оставалась еще ребенком, для которого мир взрослых таит в себе немало труднодоступных для понимания тайн.
  
   Сама же Фириэль, наблюдая за родственницей и еще надеясь, что все как-нибудь обойдется, в какое-то мгновение поймала себя на мысли, что думает о ней не как об обычной беременной, у которой внутри ребенок. Ей казалось, что в теле Исилвэн поселилось какое-то злобное чудовище, которое высасывает из несчастной девушки все жизненные силы - та сильно побледнела и подурнела и как-то раз по секрету призналась Фириэли, что ее каждое утро рвет почти до полного обезвоживания, хорошо еще, что родители до сих пор ничего не заметили. Тем временем дни, похожие друг на друга, тянулись унылой чередой; постепенно они становились все короче, близилась осень. Болезненное состояние троюродной сестры не укрылось и от Исилдура; однажды вечером они с женой сидели в своей комнате у окна и пили чай, и он увидел, как Исилвэн снимает во дворе с веревки высушенное белье.
  
   - Фириэль, тебе не кажется, что с ней что-то не так? - обратился он к жене, ставя чашку на подоконник.
  
   У молодой женщины внутри все похолодело. Неужели муж догадался? Сохрани Эру... Усилием воли она напустила на себя безмятежно-удивленный вид.
  
   - Что не так?
  
   - Неужели ты не замечаешь? - пожал плечами Исилдур. - Во-первых, она очень бледная, и у нее нездоровый вид. Во-вторых... тут, конечно, можно было бы предположить, что все это из-за того, что дядюшка морит ее голодом, но в таком случае тебе не кажется странным, что она несколько располнела?
  
   Фириэль покачала головой.
  
   - Что ты хочешь этим сказать? - она непонимающе посмотрела на мужа.
  
   - Извини, я и забыл, ты-то в семье младшая, у тебя не было возможности наблюдать за мамой... в положении. Однако странно, что ты не обратила внимания на мою матушку, она же сейчас точно так же себя чувствует. У меня такое ощущение, что Исилвэн тоже ждет ребенка.
  
   - Как это?! - воскликнула Фириэль.
  
   - Как это обычно бывает. Мне бы хотелось знать, кто отец. Ты все-таки женщина, и вы с ней давно дружите... не могла бы ты вызвать мою сестру на откровенный разговор и узнать, что за бесстыжий тип заглядывал ей под юбку? Наверняка воспользовался ее неопытностью и наивностью, наврал с три короба про любовь, сделал свое грязное дело, а потом сразу в кусты. Пусть назовет имя, а я уж пойду к этому подонку и побеседую с ним как подобает, чтобы немедленно женился, ведь наверняка обещал.
  
   Фириэль смутилась; она словно физически ощущала, как вокруг нее сгущается черная мгла отчаяния. Что, если правда выйдет наружу... только не это! Если с Исилдуром что-то случится, она этого не переживет!
  
   - А... ты уверен, - замялась она, - что она и в самом деле ждет ребенка? Тебе не показалось?
  
   Исилдур слегка покраснел.
  
   - Я, конечно, мужчина и могу ошибаться, это же все-таки женское дело, - ответил он, - и было бы хорошо, если бы мне это все-таки показалось. Поэтому я и прошу тебя поговорить с Исилвэн, ты сама понимаешь, что с моей стороны будет не очень прилично задавать такие откровенные вопросы даже собственной сестре.
  
   Всю ночь Фириэль не могла заснуть - ее преследовали кошмары и давящий ужас, а наутро, заметив Исилвэн во дворе дома, подозвала ее и отвела в укромное место, где никто не смог бы услышать их разговора.
  
   - Мой муж все понял... что с тобой творится! - причитала она, заливаясь слезами. - Умоляю тебя, только не говори никому, кто на самом деле тебя... если он пойдет убивать этих двоих, то арузани вырежут всю нашу семью! Он потребовал, чтобы я с тобой побеседовала и выяснила, кто отец ребенка!
  
   Однако в ее уговорах не было нужды - Исилвэн и без того была неглупой девушкой и прекрасно понимала, что происходит. Ей самой не хотелось потерять брата и навлечь беду на всех своих родичей.
  
   - Фириэль, не плачь, - успокоила она свою подругу. - Соври мужу, что я тебе сказала, будто вовсе не беременна и вы ошиблись. Когда все уже нельзя будет скрывать, я сама придумаю для него какую-нибудь историю.
  
   Вечером жена Исилдура сообщила ему, что Исилвэн была якобы сильно удивлена ее вопросом и что он, по всей видимости, все же неправ, однако тот не поверил супруге.
  
   - Я поначалу тоже думал, что ошибся, однако сегодня я пригляделся к своей сестре и понял, что мои подозрения не беспочвенны. Боюсь, что мне придется отбросить в сторону все правила приличия и самому с ней поговорить, если уж она тебе ни в чем не призналась. Дело серьезное и требует немедленного вмешательства. Пусть этот гад, который сделал ей ребенка, немедленно женится, иначе я ему голову отрежу. Ты сама понимаешь, что дядя Нолондил ее и без того до полусмерти изобьет.
  
   Нравы в семьях Верных были довольно строгие - даже самые близкие родственники разных полов, как правило, старались избегать разговоров на интимные темы, и поэтому Исилдур поначалу пытался прибегнуть к помощи жены, однако честь Исилвэн и ее саму нужно было срочно спасать, и через несколько дней он решился все же сам обсудить с сестрой то щекотливое положение, в котором она оказалась. Девушка поначалу вновь пыталась все отрицать, уверяя брата в том, что ему это померещилось, но потом все же, горько плача, сказала, что он прав. Фириэль ждала мужа дома, с трудом борясь с подступающей паникой - а вдруг Исилвэн все же проболтается! - но когда тот все же появился на пороге комнаты, успокоилась, насколько это было возможно в сложившейся ситуации. Он выглядел обеспокоенным и озадаченным, но, к счастью, не разъяренным.
  
   - Она, по-моему, сама не понимает, что говорит, - сказал Исилдур жене. - Сначала она упорно твердила, что никогда в жизни еще не была наедине с мужчиной, потом утверждала, что то ли не знает, то ли не помнит, кто отец ребенка, а после того, как я ответил ей, что она вовсе не похожа на гулящую уличную женщину, которая действительно может не помнить, с кем пила вино и потом оставалась вдвоем, стала рассказывать мне о том, что тот человек, который ею воспользовался, якобы куда-то уехал, причем то ли в Арменелос, то ли вообще в Пеларгир - она путается в собственных словах. В итоге Исилвэн попыталась убедить меня в том, что ее обманул наш покойный сосед Радруин. Мне, по правде говоря, мало в это верится, но что бы там ни было на самом деле, одно ясно - того негодяя, который сделал ей ребенка, здесь нет, а ее саму нужно срочно спасать.
  
   - Что будем делать? - Фириэль бессильно опустила руки и упала в кресло.
  
   - Остается только один выход из положения: у нас же есть неженатые друзья и знакомые. Я попытаюсь найти какого-нибудь юношу, который согласится как можно скорее взять Исилвэн в жены. Наверняка придется подсунуть ему денег - мало какой уважающий себя человек решится обзавестись супругой с таким "приданым", но что делать, все-таки она моя сестра, она еще почти ребенок, наивная, а какой-то нечестивец, у которого нет ни стыда, ни совести, этим и воспользовался.
  
   - Да уж, - вздохнула молодая женщина, - а муж еще наверняка ее после свадьбы и поколотит за то, что она ему с начинкой досталась, да и ребенок потом свое получит от неродного-то отца. Будем надеяться, что она потом мужу сыновей родит, и он забудет о том, что с ней случилось до свадьбы.
  
   - Что тут поделать, - ответил Исилдур, - из двух зол надо выбирать меньшее. К тому же рассуди сама: женщина, которая ждет ребенка, должна как-никак хорошо питаться, а жить уж точно не в доме с прогнившими заплесневелыми стенами, где с потолка капает вода. Если я найду ей жениха, она хотя бы получит еду и крышу над головой. Конечно, о любви ей мечтать уже не придется, да только кто из людей по любви-то женится, это все обычно в сказках бывает, а в жизни - очень редко. Она же не Лютиэн. Стерпится - слюбится.
  
   Фириэль казалась равнодушной - вернее, делала вид, что ее очень тревожит судьба Исилвэн, но эти слова мужа больно резанули ее по сердцу. Она хотела было сказать Исилдуру, что очень его любит, но сдержалась. Все-таки это не очень пристойно, вдруг он неправильно ее поймет, и она таким образом оттолкнет его от себя? Так-то она хотя бы не совсем ему безразлична, он с ней, по крайней мере, советуется, другие-то мужья со своими женами иной раз вообще не разговаривают, кроме как о хозяйственных делах...
  
   - Ты правильно решил, - согласилась она. - Пожалуй, надо как можно скорее выдать Исилвэн замуж, пока о ней не начал судачить весь город.
  
   Исилдур был человеком слова, кроме того, он любил сестру, и его сильно волновала ее дальнейшая судьба, поэтому он на следующий же день начал подыскивать несчастной девушке мужа. Из его самых близких друзей Валандур был уже женат, однако Нэстар, юноша добрый, отзывчивый и несколько застенчивый, не просто выразил готовность помочь приятелю и спасти честь его родственницы, но и признался, что Исилвэн ему уже давно нравится, а тут - такой удобный случай. Никаких денег он у Исилдура, конечно же, брать не стал, более того - добавил, что возьмет всю вину на себя, скажет, что ребенок от него и сам преподнесет Нолондилу брачные дары в меру своих скромных возможностей.
  
   Старший сын Элендила вернулся домой, сияя от счастья: наконец-то все удалось уладить, к тому же так быстро, без лишнего шума и расходов. Теперь дело за малым: нужно пойти вместе с Нэстаром к дяде Нолондилу - бедному жениху, конечно, придется напустить на себя виноватый вид, признаться в том, что он якобы обесчестил несчастную девушку, возможно, вытерпеть поток брани и оскорблений - и быстро устроить бракосочетание. Фириэль тоже обрадовалась, подумав, что они благополучно выпутались из затруднительного положения, и в тот день легла спать с чувством глубокого облегчения. Решив, что тучи рассеялись, она подумала, что завтра уже можно будет начать все приготовления к торжеству... вот только свое свадебное платье она невесте отдать уже не сможет, Исилвэн, конечно, пока еще не на девятом месяце, но все равно в него не влезет.
  
      -- Свадьба
  
   Свадьба старшего королевского советника и воспитанницы Ар-Фаразона Зимрабет - теперь уже леди Зимрабет - удалась на славу. Молодая жена радостно рассматривала брачное кольцо у себя на правой руке - серебряное с сердоликом; ее теперь уже супруг сказал, что тайком сделал его специально для любимой. Церемония, клятвы, нарядное платье, пусть и довольно нелепо смотревшееся на пузатой невесте - все было как полагается. Столы в пиршественном зале ломились от всевозможных яств и напитков, гости пили, ели, кричали здравицы - вот только когда виновник торжества с издевательской усмешкой окидывал собравшихся взглядом, все испуганно замолкали и прятали глаза - к большому веселью самого советника Зигура, которого такая реакция со стороны многих людей и эльфов очень забавляла. Как-то раз он даже признался Зимрабет в том, что в детстве его так боялись в Валиноре, что Оромэ и Вана, например, категорически запрещали своему сыну Алтарэну даже приближаться к "этому чокнутому с жуткими глазами", однако это все равно не помогло - тот ненадолго задержался в гнездилище эрупоклонничков, что неудивительно - с таким-то папашей. Инзильмит, для которой по просьбе невесты сшили очень красивое платье из ярко-зеленого шелка, все же пришла на празднество, однако сильно смущалась и старалась не поднимать глаз от тарелки, хотя ела мало - ей казалось, что с ее стороны наслаждаться угощениями было бы нескромно, и вообще прислуге не подобает здесь присутствовать. Место Дулгухили пустовало - она очень любила путать день с ночью и бодрствовать чуть ли не до самого рассвета, а потом спать до четырех часов пополудни, однако она, на ходу протирая слипающиеся глаза, все же заявилась на свадьбу подруги детства, когда торжество было уже в самом разгаре и гости успели съесть добрую половину кушаний.
  
   - Привет, поздравляю, - бросила она Зимрабет и хотела было сесть за стол, но тут увидела рядом с предназначенным для нее местом по-прежнему не поднимающую глаз Инзильмит. - А эта что здесь делает? Пошла вон, я с этой Низшей без роду и племени за один стол не сяду!
  
   - А тебя никто и не заставляет, - ледяным тоном произнесла невеста, поднимаясь с кресла и смерив Дулгухиль грозным взглядом. - Предлагаю тебе выбор. Либо ты немедленно извиняешься, берешь все свои слова обратно и впредь ведешь себя подобающим образом, либо проваливаешь за дверь. Тебе никто никогда не говорил, что оскорблять чужих гостей на чужой свадьбе неприлично и недостойно?
  
   - А тебе никто не говорил, что прислугу и тем более Низших тварей за один стол с нами, потомками Трех Племен, не сажают? - вызывающе ответила девушка. - Тем более ты все-таки происходишь из рода...
  
   - Заткнись, если уж не умеешь себя вести, так не показывай всем вдобавок свою глупость, - ответила Зимрабет. - Я полагаю, вовсе не ты с мной возилась, когда мне в первые месяцы время от времени становилось плохо, это занятие не для благородной нуменорской девы, даже если бы ты знала о моем самочувствии. И вовсе не ты будешь помогать мне с ребенком, когда он появится на свет, не так ли?
  
   Дулгухиль съежилась; она чувствовала себя неловко, но своей неправоты не то что не хотела признавать - даже не ощущала.
  
   - Я тебе уже сказала, - продолжала ее подруга детства, не обращая внимания на притихших и замерших гостей. - Немедленно извинись и впредь веди себя как полагается либо убирайся отсюда вон. Не хочешь сидеть за одним столом с кем-либо из моих гостей - пожалуйста, не сиди, я никого не заставляю, но грубости по отношению к Инзильмит тоже терпеть не стану.
  
   Долгубар пытался делать дочери какие-то знаки, чтобы та все-таки угомонилась и спокойно села за стол, но та, не обращая на отца внимания, побледнела, нахмурилась и убежала из зала. Зимрабет с невозмутимым видом поправила платье и снова опустилась в кресло.
  
   - Поскольку невоспитанная особа нас благополучно покинула, можем продолжать праздновать. Прошу у всех прощения за эту неприятность, - сказала она и в это мгновение, обернувшись, заметила, что муж смотрит на нее с явным восхищением и уважением. Инзильмит тоже бросила на свою хозяйку благодарный взгляд, но не проронила ни слова - видимо, побоялась что-либо говорить при других гостях.
  
   ***
  
   На следующий день Исилдур оповестил сестру о том, что собирается в ближайшее время выдать ее замуж, но попросил держать рот на замке, вести себя как обычно и ни словом, ни делом не дать дяде Нолондилу понять, будто бы что-то не в порядке. Девушка обрадовалась, в душе понадеявшись, что теперь ее жизнь наконец-то изменится к лучшему, а ее троюродный брат вместе со счастливым женихом принялись в глубокой тайне заниматься приготовлениями к сватовству и свадьбе - обо всем знали только Фириэль и родители Нэстара, потому что все прекрасно знали о дурном нраве Нолондила и не хотели неприятностей.
  
   Тем временем наступила осень, начались шторма и подул северный ветер; если весна на острове выдалась необычно жаркой, то сентябрь, напротив - непривычно холодным. Заморозков еще не было, но жители Роменны ходили по улицам, кутаясь в теплые плащи и ругая неприятную погоду. Исилвэн продолжала делать вид, что ничего не происходит, и по-прежнему заниматься домашним хозяйством; тошнить ее перестало, но теперь ее мучили головокружения и боли в пояснице - к счастью, ей удавалось успешно скрывать свое плохое самочувствие от родителей. Невзирая на то, что погода была довольно прохладной, Нолондил разрешал дочери разжигать огонь в печи и камине только для приготовления еды, поскольку пытался беречь топливо, и из-за этого Лаирэндилу, и без того тяжелобольному, стало еще хуже. Девушка принялась умолять родителей позволить ей хоть немного прогреть дом, но те ответили категорическим отказом, сказав, что денег на дрова и уголь в семье и без того нет.
  
   Однажды вечером Нолондил и его жена собрались ужинать и уже сидели за столом; Исилвэн возилась у очага, разливая по тарелкам жидкую картофельную похлебку без мяса. Девушка заметила, что последние несколько дней отец как-то странно на нее посматривает, но не придала этому особого значения, и вот сейчас снова заметила этот тяжелый подозрительный взгляд. Пока она доставала из ящика ложки, Нолондил о чем-то шептался с Аэрин.
  
   - Оставь пока еду и подойди сюда, - неожиданно произнес он, грозно взирая на дочь.
  
   Исилвэн растерялась. Что бы это значило?
  
   - Я что, со стеной разговариваю, ты, коза блудливая? - нетерпеливо выкрикнул отец. - Сама признаешься, от кого нагуляла, или мне придется выколачивать из тебя палкой имя твоего дружка?
  
   - О чем ты говоришь? - девушка замерла с ложками в руке, парализованная страхом.
  
   - Ты совсем дура или притворяешься? - прорычала Аэрин. - Я сама троих родила, думаешь, ничего не вижу?
  
   Встав со стула, она с силой ударила дочь по лицу; та не устояла на ногах и упала на спину, в ушах у нее зазвенело, голову пронзила адская боль от удара затылком об угол громоздкого кухонного шкафа.
  
   - Мама, я не виновата... - заплакала она, поднимаясь на ноги и осторожно отодвигаясь подальше от разъяренных родителей. - Я все объясню...
  
   - Что ты мне объяснишь? Откуда дети берутся? И что будем делать с этой распутной тварью? - обратилась она к мужу.
  
   Лаирэндил, который в это время в полузабытьи лежал у себя в комнате, услышал рыдания сестры и брань родителей. Чувствовал он себя очень плохо - к изматывающему жару и кашлю добавилась головная боль, а спину ломило так, словно на нее положили тяжелый груз, но усилием воли юноша заставил себя подняться, поскольку понимал, что никто, кроме него, не заступится за Исилвэн. Голова у него закружилась, в глазах заплясали черные точки, и он едва не лишился чувств от слабости и дурноты, но все же, собравшись с силами, осторожно сполз вниз по лестнице, обеими руками держась за рассохшиеся перила и стараясь не упасть. Когда он спустился в кухню, глазам его предстала жуткая картина - отец, держа сестру за волосы, бил плачущую девушку по щекам, а мать злобно требовала сказать, от кого Исилвэн нагуляла своего высерка.
  
   - Вы что делаете? - взмолился Лаирэндил, захлебываясь кашлем. - Перестаньте, вы убьете ее! Если она ждет ребенка, то поднимать на нее руку тем более нельзя!
  
   Нолондил на мгновение остановился.
  
   - Тебя не спросил, крысенка полудохлого.
  
   - Отец, не бей ее, - вполголоса прошептал Лаирэндил, по-прежнему надрывно кашляя.
  
   - И как это, интересно, она теперь оправдается? - грубо ответила Аэрин.
  
   - По-твоему, это ей надо оправдываться? - ее сын, видимо, решив, что ему уже нечего терять, с трудом распрямился, держась за дверной косяк, и бесстрашно посмотрел на родителей. - Вы на себя посмотрите, до чего вы довели и себя, и нас, а всему виной ваша непомерная гордыня. Это вам обоим нужно оправдываться в том, что вы всю жизнь не думали ни о ком, кроме себя, в особенности ты, дорогой отец. Только и можешь, что бить беззащитную девушку, так? Ты после этого не чувствуешь себя жалким ничтожеством, нет? Может, и меня сразу убьешь? Давай, мне же будет лучше.
  
   - Да что ты себе позволяешь... - Нолондил, отшвырнув дочь к стене, шагнул было к Лаирэндилу, но тут раздался стук в дверь. Глава семьи скроил недовольную рожу - кого там тьма несет в самый неподходящий момент?
  
   - Так, я сейчас быстро поговорю с тем, кто там пришел, а потом разберусь с этими двумя недоделками, - гневно произнес он и бросил грозный взгляд на Аэрин. - Будь проклят тот день, когда я взял тебя в жены, мало того, что ты сама ни на что не годишься, так еще и родила таких же грязных тварей.
  
   Выйдя в коридор, он захлопнул дверь, и Лаирэндил услышал, как в замке поворачивается ключ. Так, теперь они заперты на кухне, но ему самому было уже все равно - главное, чтобы с сестрой ничего не случилось.
  
   Тем временем Нолондил с раздраженно-озлобленным видом вышел на крыльцо к незваным гостям. К его немалому удивлению, на пороге стоял его старший племянник Исилдур вместе с каким-то юношей.
  
   - Что вам тут нужно? - скривился дядюшка, стараясь не выдать своей ярости. Нашел время припереться, вечно эти родственники не вовремя заявляются и еще учат его жить!
  
   Исилдуру было достаточно одного взгляда на Нолондила, чтобы понять, что тот однозначно не в духе. Надо вести себя крайне уважительно и осторожно - во избежание неприятностей.
  
   - Добрый вечер, - как можно вежливее произнес он. - Сегодня я пришел к вам по очень важному делу и хотел бы представить вам моего друга Нэстара.
  
   Его спутник почтительно поклонился.
  
   - Я очень рад знакомству с вами, поскольку в ближайшее время стану вашим родичем, - сказал юноша. - К сожалению, я вынужден признаться в том, что стал виновником бесчестья вашей дочери Исилвэн и хочу исправить положение, взяв ее в законные жены.
  
   - Ах, это ты, значит, у нас папаша, да? - злобно проорал Нолондил, тряхнув полуседыми спутанными волосами - несмотря то, что для потомка Элроса он был еще достаточно молод, выглядел он жутковато: щеки ввалились, под глазами залегли темные круги. - Слушай меня внимательно, ты, паршивец. Проваливай к Морготу вместе со своим дружком и защитничком, и чтоб больше я тебя тут не видел, моли Эру за племянничка, не стой он тут с тобой рядом, я б тебя просто убил на месте. С Исилвэн же я сам разберусь. Убирайтесь отсюда, пока я еще добрый и не передумал. Ты же, дорогой племянник, втолкуй своему приятелю, что трясти своим детородным органом где попало не следует, и ему еще повезло, а вот этой грязной шлюхе, которая по недоразумению именуется моей дочерью - нет.
  
   Нолондила перекосило от ярости, и Исилдур не на шутку испугался - он прекрасно понял, что все это означает.
  
   - Но, дядя, - как можно спокойнее сказал он, - неужели вы не понимаете, что мы хотим все исправить? Нэстар решил жениться на...
  
   - Я все понимаю, - рявкнул его родич. - Заткнись, молокосос, и проваливай вместе со своим дружком-развратником.
  
   С этими словами он закрыл входную дверь перед носом у племянника. Исилдур и Нэстар переглянулись; несостоявшийся жених выглядел испуганным.
  
   - Что будем делать? - прошептал он срывающимся голосом, глядя на своего друга. - Он же ее убьет сейчас. И мне кажется, будто он догадался, что я на самом деле не отец ребенка.
  
   - Попробуем все уладить, - успокоил его Исилдур. - Сейчас же пойдем ко мне и попросим моих отца и брата тоже вмешаться. Нельзя допустить, чтобы с Исилвэн что-нибудь случилось. Даже если дядя все же понял, что мы ему солгали, все равно настаивай на своем. Он не сможет ничего доказать. Он, похоже, совсем спятил, неужели не понимает, что я хочу быстро все исправить и ему помочь?
  
   - Ведь так для всех будет лучше, ты же тем более знаешь, что я не стану обижать твою сестру из-за того, что с ней случилось, наверняка ее кто-то просто обманул, - робко согласился с ним Нэстар.
  
      -- Расправа
  
   Все то, что произошло дальше, для юноши было как в тумане - он словно утратил чувство времени и пространства. Вместе с Исилдуром они как-то очень быстро дошли до дома Элендила, и его товарищ, бесцеремонно прервав вечернюю трапезу родичей, принялся отчаянно умолять отца вмешаться.
  
   - Прекрати, что ты несешь? - Анарион удивленно посмотрел на старшего брата. - К тому, что любезный дядюшка с домочадцами постоянно кричат друг на друга, а то и дерутся, мы уже привыкли, это все в порядке вещей, но он же не станет в самом деле убивать Исилвэн, что за глупости! Отец правду говорит - ты последнее время что-то сам не свой, держи себя в руках, а то дойдешь, в самом деле, до безумия!
  
   - Ах, вы еще меня сумасшедшим считаете? Этого мне не хватало! - возмутился Исилдур.
  
   - Простите, что перебиваю, - нерешительно произнес Нэстар, - но там и в самом деле все серьезнее некуда. Во всем виноват я, потому что Исилвэн мне очень понравилась, и мы с ней тайно встречались, но я побоялся сразу пойти к лорду Нолондилу просить ее руки, потому что он очень злой и жестокий человек. К тому же мои родители - люди простые, и если бы я признался им в том, что полюбил вашу племянницу, они бы сказали, что я не по себе дерево рублю и к тому же мне еще рано жениться.
  
   - Давай короче, а? - Анарион смерил его неприязненным взглядом.
  
   - Если короче, то она ждет от меня ребенка, и я хотел сегодня прийти к лорду Нолондилу и наконец попросить ее руки, чтобы быстро все исправить, но ваш родич выставил нас с Исилдуром за дверь и сказал, что сам разберется с Исилвэн и что ей не повезло! Пожалуйста, сделайте хоть что-нибудь, иначе он и в самом деле ее убьет! Я себе никогда этого не прощу, ведь это я во всем виноват! - Нэстар сам удивлялся тому, как умудряется так самозабвенно и правдоподобно врать.
  
   - Убедились? - Исилдур старался говорить спокойно, хотя на самом деле с трудом сдерживал ярость. - А сейчас - пошли к нашему дорогому родичу, потом ужин доедите, иначе от моей сестры не останется и мокрого места, хорошо еще, что он моего друга не убил.
  
   - Ну-ка, прекрати сейчас же, - укоризненно произнес Элендил. - Ты действительно превращаешься в безумца, как еще твоя жена с тобой в одной комнате оставаться не боится, ты себя со стороны сейчас не видишь! Я все прекрасно понимаю, положение у Исилвэн... весьма затруднительное, однако ты и в самом деле несешь чушь. Когда ты видел хотя бы раз, чтобы родители убивали детей? Может быть, такое и бывает, да только разве что у орков каких, слышал я когда-то, что есть у них страшный обычай - если орчат много, а кормить их нечем, так они лишних малышей волколакам в пищу отдают. Ну, поругает Нолондил свою дочь, ну, может быть, и поколотит слегка - сильно не станет, если уж она ждет ребенка, однако тут он в своем праве, отец может поучить детей, если они дурно себя ведут. Думаю, любому понятно, что для юноши и девушки оставаться наедине до свадьбы, да еще и выбирать себе жену или мужа без родительского разрешения и благословения - дело не очень хорошее, - он назидательно посмотрел на Нэстара. - Дождитесь завтрашнего дня, все успокоятся, можно будет снова пойти к Нолондилу и быстро устроить свадьбу.
  
   Исилдур ощутил бешеный гнев. Его отец сам сошел с ума или действительно считает, что никакой опасности нет и дядюшка только вежливо пожурит Исилвэн за то, что с ней произошло? Нашел время и место, еще тут и наставления читает... везет Нэстару, он хотя бы хочет жениться, а ему отец просто сказал - вот тебе жена, живи с ней, даже не поинтересовался, что об этом думает сын! Фириэль, конечно, очень хорошая женщина... но Исилдуру иногда казалось, что он предпочел бы видеть ее своим близким другом, с которым можно посоветоваться, поговорить по душам, а отнюдь не законной супругой. Вот почему, спрашивается, юноша и девушка не могут быть просто друзьями? Нет же ведь, они либо жених и невеста, либо родственники, либо им вообще не следует общаться, а то все кругом сразу начинают что-то там себе думать.
  
   - По-моему, это вы спятили и ничего не понимаете! Думаете, что все обойдется, так? Да скорее я начну дружить не разлей вода с проклятым Зигуром, чем дядюшка сменит гнев на милость!
  
   - Ты мне лучше объясни, почему вместе с семьей ужинать не садишься, как полагается! - злился Элендил. - Мне твое поведение не нравится, и хуже всего то, что в последнее время твои безобразные выходки повторяются все чаще и чаще!
  
   - А ты нашел время и место мне наставления читать! Речь идет о жизни и смерти нашей Исилвэн, а ты мне про то, что я себя, видите ли, не так веду! Как умно!
  
   - Не смей так со мной разговаривать, ты забываешься! - прикрикнул на него отец и подозвал одного из слуг. - Ну-ка, Дагнир, сходи сейчас же за моим отцом и объясни лорду Амандилу, что творит его внук, пусть он поскорее придет сюда и как следует поговорит с моим сыном! Раз уж он меня не слушает, пусть его другие учат хорошим манерам и уважению к старшим!
  
   Нэстар, который все это время скромно стоял в сторонке у стены, со страхом понял, что здесь ему уже вряд ли помогут. Оставалась лишь одна возможность спасти несчастную Исилвэн, и он собирался ей воспользоваться - и плевать на то, кто там что об этом подумает! Исилдур продолжал ругаться с отцом и братом, пытаясь взывать к голосу разума, однако его друг, уже не слушая их и не прощаясь, потихоньку выскользнул из дома вслед за слугой. Проходя мимо дома Нолондила, он понял, что худшие предчувствия его не обманули: несмотря на запертые окна и двери, оттуда доносились рыдания, ругань и мольбы о пощаде, причем он узнал голос не только своей нареченной, но и ее брата Лаирэндила. Нужно было как можно скорее найти городскую стражу и сказать, что лорд Нолондил собрался убить свою дочь! Люди Короля, конечно, будут только рады такой удобной возможности разделаться с проклятым Верным, да еще знатного рода, но иного выхода нет - Элендил не верит сыну и не хочет его слушать. Главное, чтобы стражники послушали и не подняли на смех... хотя в душе юноша подозревал, что у него будут трудности с тем, чтобы уговорить их вмешаться.
  
   ***
  
   Исилдур понимал, что отец на него всерьез разозлился, но просто так сдаваться не собирался - если он сейчас отступит, последствия могут быть самыми страшными, но чем старательнее он пытался убедить Элендила в необходимости поставить двоюродного брата на место и защитить Исилвэн от родительского произвола, тем больше понимал, что отец не просто ему не верит - он не допускает даже самой возможности того, что с его племянницей может произойти что-то ужасное. Уже давно он заметил, что отличительной чертой многих людей было судить об окружающих и их нравственных качествах по себе: отъявленный бессовестный злодей считал других такими же и предполагал в людях по большей части дурные намерения, хороший же человек - и в этом заключалось его главное слабое место - думал, что все вокруг тоже добрые, благородные и великодушные. К таким относился и его отец; разумеется, он был наслышан о вселенском зле в лице Моргота, его выкормыша Зигура, орков, троллей, арузани, вастаков и прочих порождений и приспешников Тьмы, но одно дело - всем известные враги и совсем другое - обычные люди, твои друзья, знакомые, даже родичи, которые живут с тобой на одной улице, дышат одним воздухом, здороваются каждый день и вдруг оказываются способны на совершенно чудовищное злодеяние, о котором не то что вслух говорить - даже думать страшно.
  
   К сожалению, Элендил, будучи сам благородным человеком, ненавидевшим любую жестокость, был склонен отрицать даже возможность совершения каких-либо неблаговидных деяний окружающими его людьми, теми, кто был с ним на одной стороне, пока не получал совсем уж неопровержимых доказательств, но даже в этом случае пытался то придумать какие-то оправдания, то в очередной раз не замечать очевидного. В то, что его двоюродный брат постоянно зверски избивает собственных жену и детей, он не верил, пока не увидел это собственными глазами; Исилдуру в тот миг показалось, что привычный мир в глазах отца рухнул, и это на долгое время повергло Элендила в глубокую тоску. Точно так же отец до сих пор считал, что Элентир не мог выгнать Аглахада из дома: это все сплетни и слухи, которые распускают враги их рода для того, чтобы опорочить честное имя дяди, не надо им верить, наверняка его сын либо сам куда-то уехал, либо с ним что-то случилось. Сам младший брат Амандила только радовался наивности племянника и врал, что его второй сын якобы пропал без вести после того, как однажды уехал по делам в столицу, однако Исилдур интуитивно чувствовал, что это неправда, к тому же на чужой роток не накинешь платок - о том, что Элентир нехорошо обошелся с Аглахадом, давно судачил весь город, а дыма без огня не бывает.
  
   Амандил пришел довольно быстро, да еще, к большому неудовольствию внука, не один, а с любимым младшим братиком, который обожал своего драгоценного Нолондила и готов был сдувать с него пылинки - невзирая на то, что его сыночек был отъявленным мерзавцем и терроризировал всю семью. Едва появившись на пороге, оба они смерили Исилдура снисходительно-надменными взглядами.
  
   - Что, опять отцу грубишь? - угрожающим тоном произнес Амандил.
  
   Старший сын Элендила ничего не ответил, глядя в сторону - ему сейчас было не до очередных нравоучений родственников. Окно кухни было приоткрыто, и ветер доносил с пристани Роменны запах моря и крики чаек, устраивающихся на ночлег в скалах. Раньше, когда он был еще ребенком, по вечерам люди выходили подышать свежим воздухом, посмотреть на волны в порту, а сейчас не услышишь никого, кроме птиц - разговоры поутихли, и никто уже больше не смеется на улицах. Мало ему арузани, так теперь и его собственная семья обращается с ним хуже, чем с вещью!
  
   - И почему молчишь? - с явным чувством превосходства поддержал брата Элентир.
  
   - Мне вам как, снова всю суть дела пересказывать? - ответил Исилдур, стоя к нему вполоборота. - Я еще раз повторю: если вы не вмешаетесь, Нолондил убьет Исилвэн. И еще кое-что: если вы не вмешаетесь, вмешаюсь уже я, и плевать я хотел, что мне в этом случае придется, возможно, применить силу и ударить моего старшего родича, но есть границы разумного поведения, а Нолондил их уже перешел.
  
   Элентир заметно забеспокоился - он понял, что его внучатый племянник настроен весьма и весьма решительно, и ему вовсе не хотелось, чтобы кто-нибудь дал в глаз его обожаемому сыночку, пусть даже и за дело. От Амандила тоже не укрылось, что брат встревожен, к тому же он прекрасно помнил, что в свое время все его попытки заступиться за Аглахада ни к чему хорошему не привели, а поэтому решил не становиться на сторону внука.
  
   - Уймись! - пристально посмотрел он в глаза Исилдуру, встав между ним и дверью. - Мой сын прав: ты действительно в последнее время не понимаешь, что говоришь и делаешь. Ты переступишь порог этого дома только через мой труп. Советую тебе попытаться наконец понять, что не следует, во-первых, вмешиваться в чужие семейные дела, во-вторых - выдумывать глупости. Скоро, не дай Эру, дойдет до того, что ты и в самом деле отправишься во дворец убивать этого... королевского советника,-видно было, что Амандилу совсем не хочется называть Врага по имени, да и скривился он при его упоминании так, словно съел что-то очень горькое и противное,-как уже, помнится, грозился, и в итоге погубишь всех нас.
  
   Исилдур растерялся. С одной стороны, он не может бросить Исилвэн и Лаирэндила на произвол судьбы. С другой - не станет же он, в самом деле, лезть в драку с домочадцами.
  
   - Пожалуйста, - умоляюще посмотрел он на деда, - мне действительно нужно пойти и поговорить с дядей Нолондилом. Я клянусь, что не стану поднимать на него руку, только позвольте мне все-таки...
  
   - Хватит, - ответил Амандил не терпящим возражений тоном. - Никуда ты не пойдешь, даже не проси.
  
   - Завтра все утрясется, тогда и разберемся, - уже более спокойно добавил Элендил, понимая, что его сын в сложившихся обстоятельствах уже точно не будет продолжать спор.
  
   Исилдур молча опустил глаза. Ему ничего больше не оставалось, как отступить - сражение было проиграно.
  
   ***
  
   Нэстар быстро нашел городскую стражу; конечно, поначалу никто не хотел идти с ним и что-либо предпринимать, все только смеялись над семейными дрязгами Верных, но потом согласились вмешаться - разумеется, юноше пришлось для этого пообещать арузани некое отнюдь не символическое материальное вознаграждение. Он боялся, что жестокий отец изобьет его невесту до полусмерти и она из-за этого потеряет ребенка - то, что малыш не от него, Нэстара как-то уже и не волновало, однако он и не подозревал, что впереди его ждет нечто куда более страшное.
  
   Юноша отправился в дом лорда Нолондила вместе со стражниками, с трудом скрывая свою тревогу за Исилвэн. Один Эру знает, что там за это время могло с ней случиться - наверняка ему сейчас придется еще и за врачом бежать или самому оказывать девушке помощь.
  
   - Открыть, именем короля! - постучал в дверь Тамархил, начальник стражи. Нэстар почти что почувствовал облегчение - из дома больше не слышались крики и брань. Несмотря на то, что стучать пришлось не единожды, внутри не было заметно никаких признаков жизни. Потом наконец до стражников донеслись звуки шагов - кто-то спускался вниз по лестнице, и дверь все-таки распахнулась.
  
   - Чем обязан вашему визиту? - коротко спросил Нолондил на Адунаике и тут же замер, увидев на пороге своего несостоявшегося зятя. - Ага, нашел себе непрошеных защитничков, развратный ублюдок! Поговорить бы с твоим отцом, что он воспитал такого распущенного сквернавца!
  
   - Вам завидно, что мы с Исилвэн любим друг друга? - смело ответил Нэстар. - Что вы с ней сделали?
  
   Тот угрюмо молчал. Юноша же почувствовал, что в воздухе носится запах жареного... или горелого, как будто невнимательная хозяйка недосмотрела за мясом, и оно превратилось почти что в угольки. Неужели папаша в кои-то веки раз расщедрился на хороший ужин? Исилвэн же теперь еще хуже влетит - за то, что плохо приготовила еду! Ну ничего, он сегодня же заберет ее из этого проклятого дома, они будут жить вместе долго и счастливо, и он больше никому не позволит тронуть свою любимую жену даже пальцем!
  
   - Где ваша дочь, милорд? - грозно поинтересовался Тамархил, в упор глядя на Нолондила. - Нам доложили, что вы ее зверски избиваете.
  
   - Наверху, - тот посторонился, пропуская стражников в дом. Нэстар слегка расслабился: значит, с Исилвэн все в порядке - изверги-родители не успели сделать с ней что-то уж совсем страшное, зато отцу теперь придется откупаться от властей, чтобы не попасть в темницу. С замирающим сердцем он пошел вверх по лестнице. Запах горелого мяса становился все сильнее, но юноша не обращал на это внимания. Главное сейчас - это немедленно увести отсюда Исилвэн; конечно, они еще не женаты, и люди непременно будут говорить всякие гадости, но ему плевать - он сегодня же оставит ее у себя, а завтра они поженятся. Было бы хорошо уговорить и Лаирэндила пойти с ними, если он согласится... должен согласиться! На этом настаивал и отец Нэстара: что они, в конце концов, не найдут для родича куска хлеба и свободного угла?
  
   В кухне творилось что-то странное: запах горелого мяса стал настолько сильным, что всех едва не затошнило, но на столе, как ни странно, не стояло никакой еды. Леди Аэрин сидела на колченогом стуле неподвижно, как статуя, сложив руки на посеревшем от времени переднике, и казалось, что она не испытывает совершенно никаких эмоций, Лаирэндил же, напротив, забился в угол с выражением немого ужаса в глазах и сидел на полу, обхватив колени руками, а по его исхудавшему лицу с нездоровым румянцем на щеках градом катились слезы. Исилвэн рядом не было. Нэстар похолодел: что-то было неладно.
  
   - И где же ваша дочь? - снова спросил Тамархил.
  
   - Там, - Нолондил с ледяным спокойствием и одновременно полубезумной улыбкой на лице указал начальнику стражи на большую каменную печь в углу кухни. Недоверие на лице Тамархила быстро сменилось животным ужасом; он шагнул туда и отодвинул заслонку. В следующее мгновение бедного нуменорца вывернуло наизнанку прямо возле печи: такого он не видел никогда. Собравшись с духом, он снова задвинул железную дверцу, но Нэстар на свою беду краем глаза еще успел взглянуть на то, что еще пару часов назад было его любимой Исилвэн. В ужасе он бросился вон из дома, борясь с рвотными позывами и давясь рыданиями: осознать произошедшее было выше его сил.
  
   Тамархил и стражники не обратили на него внимания; им было не до того - настолько всем было плохо, даже тем, кто по долгу службы успел повидать виды. Начальник с трудом выпрямился, собираясь с духом; руки у него дрожали, глаза сверкали гневом.
  
   - В темницу обоих, и этого... выродка, и его женушку. Казнить сегодня же. Кто-нибудь, немедленно обыщите дом, если найдете эльфийские книги - немедленно уничтожить, будем считать это отягчающим обстоятельством. Есть добровольцы?
  
   - А можно нам? - спросил Уризагар, который вместе со своим братцем Ломизиром как раз оказался в тот злополучный день на службе; ему пришла в голову мысль о том, что в жилище одного из лордов Андуниэ непременно найдется чем поживиться. Тамархил коротко кивнул, с мрачным удовлетворением наблюдая, как его подручные выволакивают из кухни Нолондила и Аэрин - те, к его изумлению, даже не сопротивлялись и шли с обреченной покорностью, словно приняв свой арест как должное и неизбежное, при этом отец-убийца не переставал странно улыбаться, обводя арузани полубезумным взглядом, а мать выглядела как восковая кукла или забальзамированный труп, который переставляет ноги при помощи магии.
  
   - Ой, смотри, - воскликнул Ломизир, - а мы кое о ком забыли.
  
   С выражением вожделения и агрессивного слабоумия на лице мораданеныш ткнул пальцем в угол, где по-прежнему неподвижно сидел несчастный Лаирэндил с лицом белее, чем бумага. Когда тайна Исилвэн раскрылась, он пытался защищать сестру от родителей как мог, но потом силы все же оставили его, и юноша лишился чувств, а когда пришел в себя, было уже поздно кого-либо спасать - девушка уже даже не кричала и не звала на помощь. От природы Лаирэндил, как и все из рода Элроса, был очень хорош собой, а из-за слабого здоровья не отличался крепким сложением и выглядел явно моложе своих лет, и это не ускользнуло от взгляда двух малолетних озабоченных выродков, которые уже успели косвенным образом отправить на тот свет его сестру. Не так давно не в меру темпераментные мораданеныши, страдая от невозможности удовлетворить свои низменные потребности обычным путем, зверски изнасиловали соседского поросенка; за этим мерзким занятием их застал Абарзагар и в гневе отдубасил сыновей палкой. Бедное животное пошло на отбивные, и папаша как следует заплатил соседу, чтобы тот его не позорил и не трепал зря языком, но двум умственно отсталым юным дегенератам от этого было не легче - поскольку мозгов у них не было и в помине, вся жизненная энергия уходила, как любил говорить их отец, исключительно под хвост.
  
   Уризагар, однако, быстро смекнул, что имеет в виду его брат.
  
   - Хочешь поразвлечься?
  
   - Эй, уроды малолетние, вы что - совсем охренели оба? - возмутился услышавший это Тамархил. - Оставьте парня в покое, он еще ребенок совсем, у меня сын его возраста, найдите себе какую-нибудь бабу!
  
   - Слушайте, это уже никуда не годится, найдите себе девушек, в самом деле... - краснея, произнес еще один молодой стражник - Аттузир, недавно поступивший на службу.
  
   - Пошел ты на хуй, - нагло ухмыльнулся Ломизир. - Если вякнешь хоть что нашему отцу или даже еще раз возмутишься, то пеняй на себя, мы всем расскажем, что у тебя теща Верная, только ты это ото всех скрываешь. А про тебя, Аттузир, все завтра узнают, что ты про короля и королеву похабные песенки распевал, и оправдываться ты будешь в камере пыток.
  
   - Попробуй тогда отмойся, - поддержал его Уризагар. - Быстренько и за тобой Тайная Стража придет, а твоего сыночка продадут харадцам в рабство, и будет он там под палящим солнцем надрываться на чайной плантации, а южане еще и за малейшую провинность кнутом выдерут, хорошо, если его еще до продажи слуги лорда Миналбэля во все места не выебут. Так что заткни хлебало.
  
   Бедному Тамархилу, несмотря на все его негодование и жалость к ни в чем не повинному Лаирэндилу, ничего не осталось, как промолчать - к сожалению, его теща действительно происходила из семьи Верных, а о том, что Тайная Стража любит подрабатывать путем продажи арестованных и осужденных на смерть врагов короля в рабство южанам, знатным морэдайн, а то и вообще оркам или вастакам на материке, все так или иначе слышали. Все-таки единственный сын и собственная семья для него были намного важнее и дороже, чем какой-то чужой человек, пусть парню и придется страдать ни за что, а из двух зол лучше выбирать меньшее. Аттузир тоже счел за лучшее сделать вид, что ему наплевать на безумные выходки близнецов, и поскорее уйти из кухни - себе дороже, еще и в самом деле донесут на него куда следует, потом ведь ничего не докажешь.
  
   - Ладно, делайте что хотите, - махнул начальник стражи рукой и направился к выходу, ему больше не хотелось задерживаться в этом кошмарном доме. - Все, что найдете - ваше.
  
      -- Брат и сестра
  
   После ссоры с отцом и братом Исилдур заперся в своей комнате, не желая ни с кем разговаривать; перепуганная до полусмерти Фириэль пыталась уговорить мужа все-таки открыть, но тот даже ей не ответил, и молодая женщина, тяжело вздохнув, отправилась спать одна в другую комнату. Тем не менее почти всю ночь она пролежала, глядя в темноту и не смыкая глаз, потому что ее слишком тревожила судьба Исилвэн, а под утро все-таки провалилась в сон, но отдых ее был недолгим - совсем скоро ее разбудил испуганный голос Дагнира, который сообщал ее родичам о том, что к лорду Нолондилу наведалась городская стража и его арестовали вместе с леди Аэрин. Фириэль мгновенно вскочила с кровати и, даже не надевая туфель, в одной ночной рубашке и босиком бросилась в кухню.
  
   - Что произошло? - испуганно пролепетала она, даже не поприветствовав никого из родичей. - Где Исилвэн? Она жива? Что с ней?
  
   Дагнир с тяжелым вздохом опустил глаза. Фириэль, бросив беглый взгляд на свою свекровь, сидящую в кресле в углу кухни, увидела, что та смертельно бледна и тихо плачет в немом отчаянии.
  
   - Что случилось? - закричала в полный голос молодая женщина, не обращая внимания на осуждающие взгляды домочадцев. - Что все-таки с Исилвэн?
  
   - Нолондилу и его супруге пришел конец, - все-таки решился произнести слуга. - Вчера их арестовали арузани.
  
   - За что? - настойчиво продолжала Фириэль, про себя молясь, чтобы это не было связано с ее родственницей и подругой. Великие Валар, пусть это будут запрещенные книги, оскорбление короля, да что угодно, только бы Исилвэн осталась жива!
  
   - За то, что он убил свою дочь, - медленно проронил Элендил, было видно, что признать свою вчерашнюю ошибку перед женой, невесткой и прочими зависящими от него домочадцами ему еще труднее, чем муравью поднять мумака. - Я ошибся в своем брате. Я и подумать не мог, что он в самом деле на такое способен.
  
   Фириэль, по лицу которой ручьем побежали слезы, усилием воли подавила желание высказать родичам все, что она по этому поводу думает.
  
   - А... Лаирэндил?
  
   - Исчез без следа. Наверняка арузани его просто убили за то, что пытался оказать сопротивление, оскорбил кого-то из стражи или просто - чтобы не оставлять лишнего свидетеля или даже ради забавы, а тело спрятали или уничтожили.
  
   - Я пойду переоденусь во все траурное, а слуги пусть созовут гостей на тризну, - начала было Фириэль. - Пусть мы и не можем достойно похоронить тела наших родичей, но мы хотя бы почтим их память подобающим образом...
  
   Она направилась было к двери, но свекровь жестом остановила ее.
  
   - Тризны не будет, - дрожащим голосом сказала Алдамирэ.
  
   - Почему? - ее невестка ошарашенно замерла на месте.
  
   - Потому что только что Дагнира, который заглянул было в дом моего брата, остановила городская стража и немного с ним поговорила, - ответил за жену Элендил. - Они объяснили ему, что всей нашей семье, если мы не хотим лишних неприятностей, не следует привлекать к себе внимание и показывать всем, что нас сильно огорчила смерть Нолондила. Лучше всего будет даже об этом не говорить - как будто ничего не произошло. Поэтому никаких траурных нарядов, и желательно - даже не показывать, что у нас что-то случилось. А теперь разбуди, пожалуйста, своего мужа и моего сына, если он еще спит, и скажи ему, чтобы шел завтракать вместе с семьей.
  
   Фириэль кивнула и на негнущихся ногах поплелась к своей супружеской спальне, где со вчерашнего вечера безвылазно сидел Исилдур, запершись изнутри на ключ, и начала робко стучать в дверь. Ответом ей было гробовое молчание; муж явно не горел желанием с кем-либо разговаривать. Молодая женщина несколько раз более настойчиво и сильно ударила кулаком по дереву - у нее даже заболела рука, но он по-прежнему не открывал.
  
   - Исилдур, пожалуйста, ответь... Пожалуйста! - отчаянно взмолилась она, и только после этого за дверью послышались шаги.
  
   - Что тебе надо? - произнес ее муж каким-то неестественно холодным чужим голосом.
  
   - Твой отец велел тебе спускаться к завтраку, - пролепетала Фириэль.
  
   - Исилвэн мертва, да? - злобно рассмеялся Исилдур из-за запертой двери. - Так?
  
   - Так, - с опущенной головой ответила его жена.
  
   - Я так и знал. Я еще вчера вечером это почувствовал. В таком случае передай отцу, чтобы он катился к Морготу, потому что...
  
   - Слушай, нельзя же так! - Фириэль ужаснулась словам мужа. - Это же твой отец, как ты можешь говорить такое...
  
   - Хватит, - жестко оборвал ее Исилдур. - Уходи. Ты ничего плохого не сделала, просто я сейчас не в состоянии ни с кем разговаривать, - добавил он, словно извиняясь.
  
   Услышав, что жена возвращается на кухню, он отошел от двери и сел на кровать. Вчера после ссоры с отцом Исилдур еще на что-то надеялся, думал, что все обойдется, хотя тревожное предчувствие в очередной раз его не обмануло. Старший сын Элендила старался никому не говорить о том, что временами может предвидеть события, причем по большей части печальные и трагические, потому что пару раз, когда он попытался поделиться с родичами своей тревогой, Элентир его высмеял и обозвал сумасшедшим, а другие так попросту не поверили - а когда в итоге он оказался прав, даже не сочли нужным извиниться. Вчера произошло то же самое: запершись в своей комнате, он долго смотрел в окно на темные силуэты деревьев и сгущающийся мрак, а потом в какой-то миг почувствовал, будто проваливается в бездну отчаяния и тут же ясно осознал: Исилвэн больше нет. Ему не нужно было узнавать о случившемся от кого-то - он просто знал, что она мертва, что она больше никогда не придет в их дом, не заговорит с ним, не сядет за стол, не улыбнется... Страшное слово - никогда. Еще страшнее было то, что дорогой дядюшка Нолондил все эти годы медленно и жестоко убивал собственную дочь, и никто даже толком не вмешался и ничего не сделал, если не считать робких и явно недостаточных попыток отца что-то уладить.
  
   До самого рассвета Исилдур лежал на кровати, молча глядя в потолок. Ему хотелось уткнуться лицом в подушку и долго плакать, пока на сердце не станет хоть немного легче, но, с другой стороны, он же все-таки мужчина, а не слабая девушка. Рыдать позволено женщинам, а мужчина должен быть сильным - так ему внушали с детства. Когда небо на востоке начало светлеть, а потом первые лучи солнца, благо утро выдалось безоблачным, окрасили его сначала в розоватый, а потом и в золотистый цвет, он все-таки встал и подошел к окну. Вот и новый день. Рассвет. Такой прекрасный золотой рассвет, погода сегодня наверняка будет теплой и ясной, несмотря на осень... только Исилвэн этого уже не видит, и не увидит больше никогда. Исилдуру было тоскливо и страшно, кроме того - он ненавидел себя за свою трусость, за то, что не смог более решительно противостоять родичам, хотя умом он понимал, что, в общем-то, и не смог бы ничего толком сделать - не поднимать же, в самом деле, руку на старших. Больнее всего ему было осознавать, что в случившемся повинны вовсе не враги - если бы кто-то из них прикончил Исилвэн, ничего другого от проклятых Сауроновых обожателей ждать не приходится, а тут - свои, самые близкие, и уже больше ничего не изменишь...
  
   ***
  
   Когда Лаирэндил очнулся, за окном было еще темно. Он лежал лицом вниз на грязном полу кухни, рядом валялась разорванная одежда, и тут к нему пришло осознание того, что два Абарзагаровых выродка сотворили с ним вчера вечером. Измученный юноша долго плакал, вспоминая, как из последних сил пытался сопротивляться, но тяжелая болезнь, которая постепенно отнимала у него оставшиеся крупицы жизни, вымотала его настолько, что он снова лишился чувств - оно было и к лучшему, поскольку он хотя бы не понимал и не ощущал, что эти безумные подонки делают с его телом. Дрожа от холода, боли и омерзения, Лаирэндил попробовал подняться и доползти до лавки, держась за стену. Хорошо еще, что окна занавешены и никто его не видит... Надо было привести себя в порядок и найти чистую одежду; воспитанный в традициях Верных единственный сын Нолондила был очень стыдлив, и для него было невыносимой мукой оказаться обнаженным в каком-либо другом месте, кроме уборной, даже если он находился в собственном доме и никто больше его не видел. Стянув со стола скатерть, он завернулся в нее и подумал, что скоро начнет светать, и здесь могут появиться его родичи - они же знают, что арузани арестовали его родителей, но не его самого! Эта мысль повергла юношу в ужас; ведь ему придется разговаривать с дядей... с братьями... только не это! Что, если Абарзагаровы отродья, которые сочли его слишком смазливым для парня, уже успели поведать всему городу о своих ночных подвигах? Лаирэндил почувствовал еще худшее омерзение и тошноту; ему казалось непереносимым смотреть своим родным в глаза после того, что с ним сделали эти двое. А что, если они уже знают? Он же, в конце концов, мужчина, а не девушка; будь он женщиной, они, может быть, даже стали бы его жалеть, а теперь что? Многие ведь считают, что с юношей такого произойти не может, а если произошло - значит, с ним самим что-то не так. Наверняка родственники начнут его ненавидеть и испытывать к нему отвращение, как к чему-то безнадежно грязному и оскверненному... Нет, терять ему все равно нечего, долго он с кровавым кашлем по-любому не протянет, а дома оставаться больше нельзя. Мусору не место среди людей - его обычно бросают в придорожную канаву или относят на свалку, а он теперь мусор. Медленно умирающий человеческий мусор, которому лучше не отравлять никому жизнь своим присутствием и побыстрее исчезнуть, пусть семья сочтет его мертвым, он и так почти что мертв. Лаирэндил решил тайком выбраться из города и попробовать как-нибудь прожить те немногие оставшиеся ему недели или даже дни, например, просить милостыню где-нибудь в другом городе или селении, воровать овощи на огородах или искать выброшенную еду - в конце концов, он не страдает такой неумеренной гордыней, как его отец, и понимает, что всегда был никем, а уж после произошедшего... Шатаясь от слабости, юноша снова поднялся на ноги и кое-как добрел до своей комнаты, где снова обессиленно рухнул на кровать - он закашлялся, сплюнув на пол кровь, в этот миг ему показалось, что он дышит не воздухом, а битым стеклом, которое заполняет грудь и горло, причиняя нестерпимую боль. Немного отлежавшись, он достал из стоявшего в углу деревянного ларя чистые штаны и рубашку; вспомнив, что на улице уже давно не май, он вытащил оттуда еще две рубашки и относительно теплую, не слишком поношенную куртку - из-за тяжелой болезни Лаирэндил почти не выходил из дома, а потому его родители решили, что на верхней одежде для сына можно сэкономить. Натянув все на себя, он спустился в кухню и взял там последнюю буханку хлеба, завернув ее в драную кухонную салфетку. Он чувствовал себя неимоверно слабым, ему было больно дышать, а после вчерашнего кошмара больно даже просто ходить, но он понимал, что оставаться здесь ему просто нельзя и надо любой ценой убраться отсюда незамеченным. Хорошо, что сейчас ночь...
  
   Лаирэндил покинул родной дом в глубокой темноте, когда на улицах не было ни души. Он не стал закрывать за собой дверь - пусть все думают, что его убили или арестовали арузани, он все равно уже практически мертв, дело только за временем. Ему не удастся ни снова стать человеком, ни начать все сначала. Он обречен, и единственное, что он сейчас может сделать - это продлить собственную агонию, ибо любая мысль о самоубийстве, несмотря на все пережитое, была ему и страшна, и противна.
  
   ***
  
   Под покровом ночи Лаирэндил прошел через ремесленные кварталы города и добрался до порта; он знал, что в этом месте можно выйти за городские стены в том месте, где они сбоку выходят к берегу моря. То ли из-за разгильдяйства и халатности королевской стражи, то ли по еще каким причинам эти участки стен не охранялись, и поэтому юный Верный смог беспрепятственно выбраться из Роменны, не привлекая к себе внимания жителей или охраны. Он отправился в сторону столицы, но не по главной, а по обходной дороге, проходившей через рощи и леса в стороне от селений. Там было меньше шансов столкнуться с какими-нибудь людьми, тем более с Людьми Короля, но Лаирэндил вообще не чувствовал в себе сил с кем-то разговаривать - даже если бы ему повстречался отнюдь не враждебно настроенный человек, для него было просто невыносимо объяснять, кто он такой и что произошло. Надо бы вообще выдумать какую-нибудь лживую историю на случай, если кто привяжется.
  
   Из-за болезни юноша шел очень медленно, постоянно останавливаясь, чтобы передохнуть, и к полудню почувствовал себя совершенно вымотанным. Он сел на землю в тени большого клена, с которого один за другим облетали красные листья, и тут его кто-то окликнул.
  
   - Эй, парень, тебе плохо? - Лаирэндил поднял голову и увидел перед собой пожилого крестьянина, который вез на телеге дрова и какие-то овощи. - Может, помочь чем?
  
   - Спасибо на добром слове, только, боюсь, вы мне уже ничем не поможете, - печально ответил юный Верный и снова закашлялся. Мужчина с жалостью посмотрел на болезненно худого паренька в потрепанной куртке, которая была ему явно не по росту.
  
   - Верный, что ли? Не пугайся так, я тебя Тайной Страже не сдам. Я по выговору твоему понял, что Адунаик для тебя не родной язык. Слушай, пошли-ка со мной. Надолго я тебя в своем доме жить не оставлю - еще королевские гвардейцы привяжутся, нас обоих потом казнят, а вот на пару дней приютить могу, хоть отлежишься, - крестьянин заметил, что его новый знакомый после приступа жестокого кашля сплевывает кровь. - Они тебя что, в тюрьме пытали и легкие отбили? Звать-то тебя как?
  
   - Гвинхир, - соврал Лаирэндил, назвав первое пришедшее в голову имя. - У меня всю семью арестовали, а дом сожгли, говорили, что мы якобы хранили какие-то книги, прославляющие Валар и Валинор, хотя я даже и читать-то толком не умею, где мне учиться-то было, хорошо, если удастся на хлеб заработать. Родителей и брата с сестрой казнили, а меня отпустили на пепелище, но сами видите, что со мной сделали... остальным для острастки. Я решил уйти из города, мне все равно больше уже нечего терять.
  
   - Давай, Гвинхир, поехали со мной, - ответил пожилой крестьянин, до которого уже доходили слухи о том, как Люди Короля зверски избивают заключенных железными цепями и тяжелыми палками, выколачивая из несчастных признания в несовершенных преступлениях. - Хоть пару дней в себя придешь и поешь немного. Вряд ли гвардейцы в тюрьме тебя вообще кормили. Будь моя воля, я б тебя к себе жить пригласил, жена моя умерла, а вот сын единственный - хуже, чем умер... лучше бы он умер. Одним из тех стал, кто семью твою порешил, да и отца родного забыл, уже года три на пороге не появлялся, - он протянул руку Лаирэндилу, помогая ему взобраться на телегу. - Ну что, будем знакомы, меня Улбар зовут.
  
   - Спасибо, - юноша не знал, как благодарить незнакомца, хотя испытывал жгучий стыд из-за собственного вранья - с детства его воспитывали в принципах, что лгать даже во благо себе в высшей степени нехорошо, лучше умереть, но сказать правду. Однако в этом случае он просто не мог поступить иначе - сказать, что он знатного рода, и назвать свое настоящее имя означало навлечь беду не только на себя, но и на этого случайного человека, который по доброте душевной решил хоть чем-то ему помочь. - Считайте, что вы мне жизнь спасли...
  
   Лаирэндилу все сильнее хотелось есть и пить, и он, достав из-за пазухи свою буханку, жадно вцепился в нее зубами. Улбар понимающе посмотрел на него.
  
   - Ничего, сейчас до дома доберемся, я уж тебя накормлю тем, что есть. Только у меня к тебе просьба большая - на улицу не выходи и вообще даже к окнам не подходи. Я живу на отшибе, гости у меня не появляются, но все равно - не тронь лихо, пока оно тихо, а то узнает кто, что я у себя Верного прячу, так нам обоим мало не покажется.
  
   ***
  
   На свете нет чудовищней напасти,
   Чем идиот, дорвавшийся до власти!
  
   Л. Филатов "Любовь к трем апельсинам"
  
  
   Лаирэндил прожил у своего нового знакомого несколько дольше, чем ожидал - дом пожилого крестьянина и в самом деле стоял на отшибе, поэтому там было легко скрываться. Жил Улбар не то чтобы богато, но вполне сносно, поэтому недостатка в еде у него дома не было, и благодаря этому юноша понемногу стал чувствовать себя лучше. Единственной неприятной вещью, о которой он, разумеется, в силу природной стыдливости не стал говорить своему спасителю и вообще не сказал бы никому даже под страхом смерти, было то, что первые несколько дней необходимое посещение уборной превращалось для него в жуткую пытку, но Лаирэндил молчал, незаметно вытирая наворачивающиеся против воли на глаза слезы и делая вид, что с ним все хорошо. Никому нельзя говорить о своем позоре, боли и унижении, иначе ты перестанешь быть человеком - так внушал ему отец. И плакать тоже нельзя, что бы ни происходило - даже если вся твоя семья мертва. Поэтому Лаирэндил держался из последних сил, пытаясь хоть как-то сохранить остатки своего почти что уничтоженного человеческого достоинства. Улбар, надо отдать ему должное, в душу к нему не лез и ни о чем не расспрашивал - видимо, понимал, что его гостю невмоготу об этом говорить, а сам юный Верный молчал. К счастью, хозяин, который и с соседями-то общался только по необходимости, не стал сразу же указывать Лаирэндилу на дверь, и тот, проведя почти два месяца в тепле и покое с хорошей едой, постепенно начал приходить в себя. Может быть, он бы даже и окончательно выздоровел безо всяких целителей и лекарств - все-таки нуменорцы славились своей выносливостью и живучестью, а он, кроме того, как-никак принадлежал к роду Элроса! - но в начале декабря беда пришла и в деревню добросердечного Улбара. В какой-то из домов заявились с проверкой королевские ищейки. Разумеется, никаких запрещенных книг или иных предосудительных вещей они не обнаружили, поскольку народ в селении жил простой, говорил исключительно на Адунаике и занимался обычным крестьянским трудом, но все равно людям пришлось пережить не слишком приятный день, и Лаирэндил, хотя его спаситель вовсе не собирался выставлять его за дверь - видимо, все-таки Улбару было жаль своего несчастного гостя - понял, что пора уходить, чтобы все-таки не навлечь беду на других. Ему оставалось только идти в столицу, где было можно затеряться в толпе, притворившись немым или слабоумным попрошайкой, и хоть как-то прожить там остаток дней.
  
   Наутро, попрощавшись с хозяином и поблагодарив его за все, Лаирэндил покинул гостеприимный дом. В этот раз идти ему уже было намного легче - его не так сильно мучили усталость, одышка и кашель, да и жар вроде спал, к тому же Улбар не пожалел для юноши теплой одежды и еды на дорогу. Когда Лаирэндил наконец добрался до Арменелоса, солнце уже давно закатилось, и над городом нависла ночная мгла. Порой сквозь рваные облака проглядывал зловещий лик полной луны, и в ее свете башни нуменорской столицы казались похожими на оскаленные клыки.
  
   К удивлению юного Верного, городская стража беспрепятственно пропустила его в ворота - видимо, в его облике не было ничего подозрительного, обычный деревенский бедняк, идущий в столицу на заработки или на рынок, тем более что он специально растрепал волосы, а на лицо натянул капюшон плаща. Теперь ему нужно было осмотреться и найти подходящее место для ночлега, а утро вечера, как известно, мудренее - можно будет что-то придумать и как-нибудь устроиться в городе. На работу его с таким-то здоровьем вряд ли кто возьмет, да он и в принципе не способен делать что-то более сложное, чем мытье горшков, остается и в самом деле разве что просить милостыню.
  
   Приближалась полночь, но жители Арменелоса вовсе не думали расходиться по домам - в нуменорской столице, в отличие от тихой Роменны, жизнь кипела круглые сутки, на улицах можно было видеть работающие таверны и даже лавки. Несмотря на то, что уже наступила зима и время от времени шел снег, сильных холодов пока что еще не было, и Лаирэндил, найдя на одной из улиц какое-то старое заброшенное здание, когда-то бывшее, по всей видимости, хранилищем или сараем, решил провести там ночь. Внутри он нашел какое-то старое тряпье и солому; соорудив из них себе постель, он завернулся в плащ и уснул, чувствуя неимоверную усталость.
  
   На следующий день юноша проснулся довольно поздно - сильная слабость дала себя знать - и отправился дальше на поиски пропитания, оставив в своем укрытии те припасы, которые Улбар дал ему на дорогу; еда имеет свойство быстро заканчиваться, и что-то еще ему сейчас совсем не помешает. Вскоре он вышел к городскому рынку и принялся бродить среди рядов. Запахи съестного кружили голову - такое разнообразие вкусностей он видел разве что на картинках! - а вещи на прилавках, привезенные со всех концов Средиземья, поражали своей красотой и изысканностью. Как жаль, что у него нет денег, чтобы честно купить что-нибудь поесть! Отец всегда говорил, что торговать на рынке, равно как и просить подаяние - страшный позор, но сейчас единственный сын Нолондила смотрел на продавцов, наперебой предлагающих свой товар, и видел, что они все - вполне обычные люди, в большинстве своем неплохо одетые - значит, и живут они сносно, кроме того, он не замечал, чтобы покупатели смотрели на них с презрением - скорее вполне приветливо и с интересом. Что же до милостыни... Лаирэндил прекрасно понимал, что сейчас ему придется переступить через себя, но у него не было ни выбора, ни выхода. Много толку от чести рода, про которую ему все твердили родители, когда у тебя пусто и в кармане, и в желудке!
  
   С невеселыми мыслями он подошел к какому-то торговцу-южанину, продававшему сладости, и нерешительно стоял рядом, глядя на прилавок и не решаясь что-либо попросить, но тот первым заметил бледного, как тень, юношу с голодным взглядом.
  
   - Эй, ты чего - есть хочешь? - окликнул он Лаирэндила. - Бери что-нибудь, я угощаю, только быстрее уматывай отсюда, а то ваши если увидят, что я кого-то бесплатно подкармливаю, так потом отвесят мне горяченьких в темном переулке.
  
   Юный Верный, опасливо озираясь по сторонам, наугад схватил что-то с прилавка, кивком поблагодарил южанина и быстро отошел подальше. Спрятавшись за стеной какого-то дома, он разжал руку и увидел, что ему досталось очень аппетитного вида малюсенькое пирожное в сахарной глазури, украшенное половинками миндального ореха. Запихнув его целиком в рот, Лаирэндил быстро проглотил свою добычу и вытер липкие пальцы краем плаща; начало дня оказалось удачным, но слова харадца вселили в сердце юноши тревогу. Все прямо как дома, в Роменне - проще разжалобить каменную стену, чем арузани. Люди Короля, даже если увидят, что кто-то у них на глазах умирает от голода или болезни, не подадут ему ни воды, ни куска хлеба и не помогут подняться, все либо равнодушно пройдут мимо, либо позлорадствуют, либо еще и дополнительно пнут того, кто и без их стараний уже стоит на краю пропасти.
  
   Выйдя снова к рядам торгующих, юноша увидел около одного из прилавков какую-то молодую женщину в богатой одежде - на ней была расшитая золотом черная меховая куртка, длинное шелковое алое платье и такие же алые кожаные сапожки. Судя по заметно выпирающему животу, женщина ждала ребенка и пришла на рынок вместе с прислужницей-южанкой выбирать вещи для младенца. Сердце Лаирэндила болезненно сжалось: ведь его жестоко убитая сестра Исилвэн сейчас тоже была бы на седьмом месяце и вместе со свекровью шила приданое для его племянника или племянницы. Для малыша, которому так и не суждено было появиться на свет... Юноша с грустью окинул незнакомку взглядом... и тут она обернулась. Лаирэндил в изумлении застыл на месте: перед ним стояла Исилвэн... нет, этого не может быть... такая, какой она могла бы стать, живи она в хороших условиях... лучше бы она не оборачивалась, эта прекрасная леди, такая красивая, счастливая... бывают же такие похожие люди!
  
   - Вы так удивленно на меня смотрите, - доброжелательно обратилась к нему женщина, - мы с вами знакомы?
  
   - Нет, простите мою неучтивость, благородная госпожа, - смутился Лаирэндил, - вы просто очень похожи на мою младшую сестру. И голоса у вас похожие. Извините меня еще раз, наверное, я вас напугал. Просто ее... она... умерла несколько недель назад, и я до сих пор по ней скучаю.
  
   - Не нужно извиняться, я очень сочувствую вашей потере, даже не представляю, как вам сейчас тяжело, - ответила беременная красавица, и юноше снова почудилось что-то знакомое в ее жестах... движениях... манере себя держать... В его душу закралось одно странное подозрение. Конечно, этого быть не может, потому что просто не может, и все тут, но чем судьба не шутит? В конце концов, попытка - не пытка...
  
   - Простите меня еще раз, - как можно вежливее продолжил он, все-таки перед ним наверняка очень знатная женщина, может быть, жена какого-нибудь придворного или военачальника, - но вас случайно не Мериль зовут... или звали?
  
   Женщина вздрогнула.
  
   - Да, звали в детстве, хотя уже давно так не зовут, - она вопросительно посмотрела на Лаирэндила, словно ожидая продолжения вопросов.
  
   - А кто ваши родители? - решительно произнес тот, в душе удивляясь собственной наглости.
  
   - Откуда вы взялись-то? Про моих родителей все знают, это лорд Нолондил, сын Элентира, и леди Аэрин, но меня воспитывали король и королева, - женщина внимательно разглядывала своего собеседника, пытаясь понять, кто он такой и где она его видела, и тут наконец поняла, с кем разговаривает. - Лаирэндил? Вы... то есть ты... ты - Лаирэндил, мой брат?
  
   - Да! Я так рад... ты жива! Как тебя сейчас зовут-то?
  
   - Зимрабет! - женщина заметно повеселела и со слезами на глазах обняла вновь обретенного родича. - Что случилось с Исилвэн?
  
   Юноша подумал, что рассказывать Мериль всю правду в подробностях было бы слишком, как-никак она ждет ребенка, а беременным не следует слушать такие ужасные вещи.
  
   - Она вышла замуж за Нэстара из Кузнечного переулка, если помнишь, он еще с Исилдуром очень дружил, старшим сыном дяди Элендила, - он снова удивился своей способности вполне правдоподобно лгать, - и умерла в родах вместе с ребенком. А ты как? Тоже замужем? За кого тебя выдали? Наверняка твой супруг - человек богатый и знатный.
  
   - Никто меня не выдавал, я сама его выбрала, - не без тени гордости ответила Зимрабет. - Мой муж - старший советник короля.
  
   Побледнев еще больше, Лаирэндил отшатнулся от сестры со смертельным страхом - нет, даже не страхом, а животным ужасом на лице. Он уже был наслышан о том, что полгода назад король Ар-Фаразон приказал сжечь живьем своего прежнего старшего советника, Бэльзагара, за то, что тот осмелился с ним спорить и критиковать его решения, после чего назначил на этот пост не кого иного, как зловещего Зигура-Саурона.
  
   - Это... этого не может быть! Ты - жена Врага? Скажи, что ты шутишь! - недавняя надежда в мгновение ока сменилась омерзением и испугом. - Если это у тебя от него, - продолжил он, с содроганием указывая на живот сестры, - то я бы на твоем месте задушил это чудовище прежде, чем оно откроет глаза.
  
   - Стража, схватить его! - неожиданно раздался властный голос за спиной Лаирэндила. - Это что за грязная тварь тут моего верного советника оскорбляет?
  
   Юноша обернулся. Это был конец. За его спиной стоял сам Ар-Фаразон со своими отборными гвардейцами и - разумеется, куда же без него! - своим обожаемым приятелем. Правду гласили легенды, что взгляд Саурона мало кто выдерживал: стоило королевскому советнику посмотреть в глаза Лаирэндилу, как тот пошатнулся и едва не упал - хорошо, что его поддержала служанка сестры.
  
   - Посадите этого поганого ублюдка в клетку без пищи и воды и оставьте на главной площади города, пока не умрет, - неумолимо продолжал король, не обращая ни на кого внимания.
  
   Два гвардейца Фаразона схватили юношу за руки. Старший советник растерялся: положение надо было немедленно спасать, но он не знал, как это сделать: видимо, Дургхаш был прав, когда нехорошо отзывался о прекрасной Эленне и ее обитателях. Про себя Саурон уже много раз успел подумать, что по возвращении домой он непременно даст по роже и Моро, и Маэглину за "добрые" советы: если поначалу путешествие в Нуменор его и в самом деле забавляло, то теперь ситуация все больше и больше выходила из-под контроля. Страна, которая поначалу поразила советника своей красотой и богатством, постепенно превращалась в гигантскую камеру пыток, жители - в кровожадных монстров, словно соревнующихся друг с другом в изуверстве, а облеченный неограниченной властью Фаразон становился день ото дня все более жестоким, надменным и непредсказуемым. Сначала несчастный Бэльзагар, который осмелился спорить с безрассудным тираном, теперь этот вот мальчишка-Верный, повинный лишь в том, что ляпнул глупость. Кто будет следующим? Амандил с семьей? Нет, безусловно, потешаться над этим ограниченным занудой и его пугливыми внучатами на Совете Скипетра и в самом деле было очень весело, но вот любоваться на его публичную казнь и предсмертные мучения будет отнюдь не весело - в ушах у Черного Майя до сих пор еще звучали вопли его корчащегося в пламени предшественника. Мало того, Ар-Фаразон не просто отправил на костер самого Бэльзагара, но и повелел продать его жену и детей в рабство харадрим! Надо как-то уговорить короля пощадить этого невоздержанного на язык юнца, но при этом еще и умудриться не навлечь его гнев на свою или еще чью-нибудь голову.
  
   - Не думаю, что стоит так кипятиться, - как можно более миролюбиво начал старший советник, - хорошего пинка этот глупый Верный, конечно же, заслужил, но не более того. Пинка я ему дам, и пусть катится отсюда.
  
   - Зигур! - возмутился король, в глазах его засверкали безумные огоньки. - У тебя нет никакого чувства собственного достоинства! Как ты можешь? Ты хочешь простить его за то, что он тут только что сказал? Ты, Властелин Тьмы, которого боится все Средиземье, хочешь, чтобы ему это сошло с рук?
  
   - Да ладно тебе, подумаешь - парень сказал гадость и глупость, - беспечным тоном ответил Саурон. - Не убивать же его, в самом деле, за это. Если я буду отправлять на смерть всех, кто про меня что-то там скажет, я останусь и без войска, и без подданных. Нельзя прожить жизнь так, чтоб про тебя ни разу никто ничего не говорил, каким бы хорошим человеком ты ни был. Если тебе это кажется таким уж обидным, так давай я ему по роже дам, и пусть проваливает отсюда.
  
   - Фаразон, не надо, пожалуйста, - взмолилась Зимрабет. - Пусть он и оскорбил моего мужа, но он все-таки мой брат. Пощади его.
  
   -Вы оба настолько не уважаете себя, что готовы это стерпеть? То, что он предлагал вам задушить вашего же сына? Может, он вам в следующий раз в лицо плюнет, и вы снова смолчите или ограничитесь парой пинков? - продолжал гневаться король. - Ну-ка, в клетку этого негодяя, чтоб другим неповадно было!
  
   Саурон чувствовал себя на редкость омерзительно и неуютно - как будто вновь оказался в Валиноре времен своего детства, где родители его друзей во всеуслышанье запрещали своим детям играть и общаться с "чокнутым вражьим отродьем", и никто не обращал внимания, все делали вид, что так и надо, только теперь в роли жертвы оказался не он, а этот несчастный парнишка, которому люди наподобие зануды Амандила рассказывали байки про страшного Черного Властелина. Может быть, у Лаирэндила хватит ума встать на колени и начать просить прощения, и тогда король его пощадит? Ведь не встанет и не попросит, гордый он, как и все из рода Элроса.
  
   - Не надо с ним так... - нерешительно попросила Зимрабет. - Он же все-таки наш родич, какой бы ни был.
  
   Несмотря на то, что она чувствовала сильную обиду, она не могла просто так стоять и смотреть, не говоря уже о том, чтобы сознательно обречь на смерть родного брата, однако король был неумолим.
  
   - Еще чего! Если вы сами не умеете постоять за себя, то мне придется поставить наглеца на место, и плевать, кем он там мне приходится, будь он даже моим родным братом, я поступил бы точно так же! В темницу этого выродка, а завтра на рассвете - запереть в клетку и оставить на площади, пока не сдохнет!
  
   Лаирэндил молчал, когда Люди Короля уводили его с рыночной площади. Он вовсе не собирался оправдываться или просить пощады - ему было больше нечего терять, и единственное, что ему оставалось, это только умереть с честью. В замешательство его приводило только то, что его сестра и королевский советник вдруг начали за него заступаться, хотя, по идее, все должно было быть наоборот.
  
      -- Преступник
  
   Глупый ребёнок, неужто ты веришь мне,
   Не замечаешь на пальцах ни кровь, ни грязь?
   Феей зовёшь, но дрожишь, и дрожишь сильней.
   Знаешь, у фей не бывает змеиных глаз.
  
   Джезебел Морган
  
   День оказался безнадежно испорчен. Спорить с откровенно несправедливым и жестоким решением сумасбродного главы государства в отношении собственного родича не решился никто, кроме королевы, Аглахада и старшего советника с женой, но их усилия пропали даром - Ар-Фаразон остался непреклонен. Более того, он в очередной раз с надменным видом заявил Саурону и Зимрабет, что у тех нет никакой гордости, а племянника обвинил в том, что тот ведет себя слишком нагло, указывая дяде-королю, что ему с кем делать, и - что не менее возмутительно! - пытается представить чудовищное оскорбление, нанесенное лицам столь высокого ранга, как безобидное, пусть и слегка неприятное недоразумение. Тоже мне, нашел детскую шалость!
  
   Тар-Мириэль, напуганная очередной жестокостью мужа, принялась горько рыдать и умолять его пощадить Лаирэндила, но тот в ответ грубо накричал на супругу.
  
   - Оставь свои женские штучки и не лезь в это дело! - возмутился он. - Думаешь меня разжалобить? Не выйдет! Если позволять каждому ублюдку болтать все, что ему в голову взбредет, мы скоро останемся и без престола, и без головы! Лучше бы ты наконец забеременела, по крайней мере, будет повод переживать и лить слезы - то у ребенка зубки режутся, то он коленку разбил! Враг государства не имеет права на жизнь и уж тем более не достоин твоего сострадания!
  
   - Зачем я только тебе скипетр отдала! - еще горше разрыдалась королева.
  
   - И правильно сделала, что отдала! - рявкнул Ар-Фаразон. - Представляю себе, во что бы превратился Нуменор при твоем правлении! Каждый ругал бы тебя всеми погаными словами, какие придут в голову, чуть ли не на главной площади столицы, а ты бы это позволяла и терпела, не так ли?
  
   Ссора кончилась тем, что Тар-Мириэль в слезах убежала из тронного зала, пообещав мужу больше с ним не разговаривать; остальные тоже сочли за лучшее уйти, поняв, что короля не переспоришь.
  
   - Надо же, я и помыслить никогда не мог, что у Черного Властелина на самом деле такое доброе сердце и что он будет заступаться за того, кто его обхамил, - Аглахад, которого самого едва не колотило от ужаса, попытался скрыть свое внутреннее состояние за не слишком уместной шуткой, но синие глаза старшего советника полыхнули внезапной яростью.
  
   - Послушай меня, - твердо начал он, чувствуя в душе злость и раздражение: ну вот, почти прокололся - простым смертным вообще-то не подобает даже иметь таких мыслей о Повелителе Тьмы, а то и бояться, и уважать перестанут. Сейчас ему такое вовсе ни к чему, надо бы королевскому племянничку для начала хотя бы кольцо подсунуть. Не хватало еще все испортить в самый неподходящий момент!
  
   Аглахад уставился на него со смесью недоумения и удивления.
  
   - Меня называют Гортхауром Жестоким, и, поверь мне, этим прозвищем меня наградили отнюдь не просто так. На моих руках кровь стольких людей и эльфов, что ты и помыслить не можешь, и если ты думаешь, что я сильно жалостлив, то глубоко ошибаешься. Приступами человеколюбия я от природы дольше пары мгновений не страдаю, если страдаю вообще. Здесь есть только одно мировое зло, и ты с ним сейчас говоришь. Поэтому я настоятельно просил бы тебя впредь не говорить ни мне, ни кому бы то ни было еще о том, что я якобы хороший и добрый, иначе я могу очень сильно разозлиться, - скрипнул зубами Саурон. - Однако я не одобряю бессмысленного зверства, - продолжал он уже мягче. - Жестокость должна идти всем на пользу и служить для наведения и поддержания порядка, а не быть самоцелью. Например, еще во время моей жизни в Ангбанде я однажды отрубил ублюдку, который пытался мародерствовать, обе руки, дезертиров, пока не видел отец, зимой тайком сталкивал с камнем на шее в прорубь, а летом топил в болоте, и был у нас еще неприятный случай с девушкой по имени Ириалонна. Папа мой не одобрял наличия женщин в армии, но затесалась тут одна в наш отборный отряд - очень уж хотела, напрашивалась изо всех сил, отец в итоге и взял ее на службу. Ну, сам понимаешь - из-за моего дражайшего родителя мужики месяцами девок только на картинках и видели, а парни они молодые, здоровые, вот и стали к этой красавице липнуть. Все б ничего, да нашелся там один умник - мало того что из отряда дезертировал, так еще украл эту девчонку и попытался в постель уложить, а когда она сопротивляться начала, сжег живьем. Ну, отец мой, как всегда, начал неуместное благородство изображать - давайте его в честном поединке с нашими воинами на тот свет отправим. Я долго думать не стал: улучил момент, взял кузнечный молот да и забил этой скотине Дейрелу в задницу осиновый кол. Сдох этот урод не сразу, как ты сам знаешь, я хорошо разбираюсь в том, как человеческое тело устроено. Много я тогда нелестных слов в свой адрес услышал, зато результат был налицо: больше никто себе подобного на военной службе не позволял. Понимаешь, о чем я?
  
   Аглахад, кажется, был потрясен сверх всякой меры, но ничего не сказал.
  
   - Так вот: есть проступки, а есть преступления. Преступления прощать нельзя. Что касается более мелких прегрешений, то я тоже не склонен оставлять их без внимания, и этого юного Верного наглеца, конечно, неплохо было бы слегка проучить, чтоб не произносил во всеуслышанье то, что в приличном обществе говорить не стоит, но медленно убивать человека только за то, что он не умеет держать язык за зубами - это все-таки уже сильно переходит грань допустимого и разумного. Посуди сам: гадости говорят все, всем и про всех. Без исключения. Как я уже сказал твоему дядюшке - если я буду у себя в Мордоре казнить каждого, кто что-то там про меня кому-то ляпнул за рюмкой коньяка, то останусь без войска. Есть здравый смысл. Когда такие сплетни не выходят за порог кабака, ничего страшного в них нет. Вот прилюдно говорить про кого-то нехорошие вещи, конечно, не надо, но и то: подвергать дурака мучительной казни за его глупую болтовню - это уже перегиб палки, и очень сильный. Можно было бы ограничиться пинками, общественным порицанием или принудительными работами на благо государства.
  
   - Вот неужели он разумом не понимает, что это действительно слишком? - Зимрабет казалась внешне спокойной, хотя было заметно, что она сильно переживает. В отличие от Тар-Мириэль и многих других женщин, в серьезных ситуациях она редко плакала - может быть, сказывался опыт детства, либо она считала, что это попросту бесполезно и вряд ли поможет что-то изменить, а разбираться с возникшими сложностями лучше без лишних эмоций.
  
   - Понимал бы, так не отдал бы такого приказа, - криво усмехнулся ее муж. - А если по сути дела, то братца твоего надо спасать, и чем скорее, тем лучше. Сегодня с королем разговаривать уже бесполезно, он не станет никого слушать, а вот завтра, как поостынет, можем еще раз попробовать уговорить его отпустить Лаирэндила. Я, к сожалению, не успел посмотреть, что именно с парнем такое, но не нравится он мне.
  
   - В смысле? - насторожилась Зимрабет.
  
   - А в самом прямом. Понимаю, ты целенаправленно к нему не приглядывалась, все-таки брата первый раз после стольких лет разлуки увидела, но выглядит он неважно - бледный, черные круги под глазами, да и к тому же у него какой-то дрянной кашель. В лучшем случае - здорово застужены легкие, в худшем - вообще чахотка, и если его там пару дней в клетке поморозят, то для него все будет кончено, вполне вероятно, что даже я при всем своем умении не смогу ему ничем помочь.
  
   - Это ты-то? - с недоверием посмотрел на него Аглахад.
  
   - Это я-то, - беззлобно передразнил его старший советник. - Я могу успешно лечить больных и раненых, но только в тех случаях, когда человеку или эльфу вообще есть с чем жить. Отрезанную голову на место не пришью, если из кого-то почти вся кровь вытекла или рана запущена до такого состояния, что жертва уже агонизирует и живьем разлагается - тоже дело безнадежное. Был у меня опыт общения с тупыми папочкиными подручными - я потом еще труп того несчастного, которого они до гроба довели, своим ученикам показывал в качестве примера того, как не надо делать. Один орк во время сражения с эльфийской конницей получил от лошади удар копытами, поначалу был в сознании, жаловался на боль в животе и правой половине груди, кашлял кровью. Принесли его в Ангбанд. Тамошний старший целитель был учеником моего отца. Надо отдать ему должное, ждать он не стал - сразу предположил травму органов живота, да только вот дальше началось веселье. Не знаю, знал ли этот придурок вообще анатомию, но он решил, что у бедняги всенепременно разрыв селезенки. Посмотреть другие органы этот тупой осел, видимо, поленился и отчекрыжил раненому совершенно здоровую селезенку, что обнаружил уже после операции. Поняв, что наделал что-то совсем не то, он по новой вскрыл пациенту живот и зашил ему теперь уже разрыв правой доли печени. Посмотреть, что у этого орка с легкими, он то ли не додумался, то ли поленился. Ясное дело, что бедняге становилось все хуже и хуже, кашель с кровью, а потом до кучи и с гнойной мокротой, не проходил, а я тогда был в отъезде, но, когда вернулся, уже ничем не смог помочь этой жертве хренового лечения. Ну, мне было интересно посмотреть, где именно папочкин любимый ученичок накосячил, и я вскрыл труп. Что же, ты думаешь, я увидел? Разрыв диафрагмы справа, который этот умственно отсталый проглядел, в полость груди справа смещена поврежденная печень, а легкое... я чуть не блеванул. Распадающаяся грязно-зеленоватая масса с зияющими бронхами, главный бронх и трахея забиты гноем, ну и аромат соответствующий. Судя по всему, там и заражение крови было. Если бы тот орк ко мне сразу попал, я бы его быстро вылечил, а тут - простите, но я не всесилен. Новые внутренности я никому вставить не могу, равно как и чистую кровь влить.
  
   - А мне показалось, ты все-таки немного жалеешь Лаирэндила, - как само собой разумеющееся вдруг произнес Аглахад.
  
   - Я очень плохо говорю на Адунаике? - спросил Саурон. - Я, по-моему, вполне понятно попросил тебя впредь не говорить мне таких вещей, если ты не хочешь, чтобы мое хорошее к тебе отношение изменилось в худшую сторону. Если тебе интересно - нет, мне его не жалко, я просто считаю, что от живого человека может быть толк, а от трупа - хрен с два.
  
   Племянник короля, недоуменно пожав плечами, счел за лучшее учтиво откланяться - в общем-то, сейчас все по-своему не в себе и для разговоров лучше выбрать более подходящий момент, когда все успокоятся и будут соображать, что говорят. Сам же старший советник в душе порадовался тому, что сделал правильный выбор, и интуиция его еще раз не обманула - его жена, в отличие от многих других женщин, в критической ситуации не поддалась лишающим разума переживаниям, а восприняла ее рассудительно и серьезно. Все можно решить так или иначе, главное - это дождаться удобного момента, уговорить короля отменить приговор, но при этом все-таки его не разозлить.
  
   ***
  
   Зимрабет искренне думала, что на сегодня ее злоключения закончились, но ближе к вечеру, когда уже стемнело, в ее покои, дождавшись отсутствия советника Зигура, пришла Тар-Мириэль - на королеве было надето роскошное синее бархатное платье, расшитое золотом, но лицо закрыто темной вуалью, под которой она прятала заплаканные глаза. Войдя в комнату, она робко присела на край мягкого дивана, словно неуютно чувствуя себя рядом с собственной родственницей и воспитанницей. Та была сильно удивлена, но сразу же попросила Инзильмит принести им чаю со сладостями.
  
   - Не надо, я сейчас ничего не хочу, - отказалась от угощения королева. - Единственное, что я хочу - это кое-что тебе сказать. Я слышала весь ваш разговор в коридоре.
  
   Зимрабет опустила голову. Повисло тяжелое молчание. Она знала, что Зимрафель никогда не питала особого расположения к ее мужу, а некоторые его сегодняшние слова вполне могли еще больше настроить ее против Зигура.
  
   - И чего такого особенного мы сказали? - собралась с духом молодая женщина.
  
   - Как ты можешь жить с этим чудовищем? - глаза королевы наполнились слезами. - Ты же все слышала. Он честно - и то хорошо! - признался в том, что никого не жалеет и никогда не жалел. И после этого...
  
   - И что же ты мне предлагаешь? - недоуменно посмотрела на нее Зимрабет. - Во-первых, думать мне в любом случае надо было раньше, сейчас, когда я уже замужем, мне следует жить в своей семье, и, поверь мне, мой супруг - вовсе не самый плохой выбор. Он не напивается до полусмерти, не поднимает на меня руку, не устраивает ссор на пустом месте, не ходит к другим женщинам, со мной советуется и меня уважает. А что он там сказал - ты смотри на дела, а не на слова. Говорить я тебе могу все что угодно, это не значит, что так оно и есть. Иной наврет с три короба, что любит больше всего на свете, а на самом деле ненавидит. Другой скажет, что с удовольствием тебя бы убил, а как дело дойдет до вопросов жизни и смерти, в бою без раздумий закроет тебя собой.
  
   - Ты и в самом деле не понимаешь, кто он? - возмутилась Тар-Мириэль.
  
   - Хорошо. Я все поняла, ты считаешь, что мой муж - настоящее чудовище. И что ты предлагаешь? Чего ты от меня-то хочешь? Чтобы я его оставила? Ты же знаешь, что я этого не сделаю, и не надо смотреть на меня таким скорбным взглядом.
  
   Лицо королевы под вуалью исказилось, точно от удара.
  
   - Я не понимаю, как это могло произойти! Этого не может быть! Я до сих пор не верю в то, что ты ложилась в постель с этим... этим... - отрывисто произнесла она.
  
   - Пожалуйста, давай все-таки без слез, - сдержанно ответила Зимрабет, которую явно раздражало поведение родственницы. - Поговорим спокойно и решим, что к чему.
  
   - Что ты еще хочешь мне сказать? - снова залилась слезами Тар-Мириэль.
  
   - А то, что ты можешь думать что угодно, другие люди могут считать что угодно, даже история Арды может говорить нам о чем угодно, да и мой муж сам может утверждать о себе все, что ему угодно, но меня убеждают не слова, а дела. Во-первых, он спас жизнь моему дяде, когда тот был считай что смертельно ранен. Во-вторых, вынести смертный приговор Лаирэндилу решил вовсе не он, напротив, Зигур считает, что это более чем несправедливо!
  
   - Я уверена, что он использует вас в своих целях! - решила нанести последний удар королева Нуменора. - Почему многие так слепо ему доверяют?
  
   Зимрабет посмотрела на родственницу и поняла, что с этими словами трагическую отрешенность на ее лице сменила неприкрытая горечь поражения.
  
   - Цели - целями, - она спокойно посмотрела в глаза королеве, - цели - это дело вкуса, а мне важен результат. Нельзя прожить всю жизнь и никого не использовать, другой вопрос, как и зачем это делать и что получилось в итоге.
  
   Тар-Мириэль, не говоря ни слова, встала с дивана, повернулась к воспитаннице спиной и вышла за дверь. Она чувствовала себя совершенно сломленной и опустошенной, кроме того, она не понимала, как такое могло произойти. Зимрабет, которую она помнит прекрасной маленькой девочкой с цветными бантиками в косичках - жена этого злобного выродка, который стал советником ее мужа. Она боялась даже думать о том, кто у них родится - ей казалось, что отродье Зигура тоже должно быть таким же кровожадным чудовищем, как и его отец. А ее собственный супруг, который утверждает, что любит ее всем сердцем, выносит один смертный приговор за другим всем без разбору, в том числе и собственным родичам. Бэльзагар сожжен заживо за несколько неосторожных слов. Потом до нее дошли сведения о том, что старший сын Элентира, Нолондил, и его жена были казнены в Роменне вроде как за государственную измену - наверняка обвинение было ложным. Теперь Лаирэндил. Что ей теперь делать, у кого искать спасения - и есть ли в этом вообще смысл? Ей некуда идти, негде просить помощи... Королева чувствовала себя словно животное, случайно попавшее в ловушку, потому что все те люди, на которых она могла надеяться, так или иначе были против нее. Зимрабет во всем будет поддерживать своего супруга, ее собственный муж постепенно превращается в такое же злобное чудовище, как и Зигур, до Аглахада не докричаться - наверняка его больше волнует новая возлюбленная, какая-то там знаменитая танцовщица из Харада, нежели государственные дела или судьба Лаирэндила. Конечно, остаются Верные, но к ним она не пойдет по совсем иной причине. Наверное, ее отец был все-таки прав: надо было согласиться стать женой Элентира, и тогда в Нуменоре все было бы тихо и спокойно - никаких казней, и Лаирэндил был бы в безопасности, а мерзкий Зигур-Саурон сидел бы в своем проклятом Мордоре и носа оттуда не высовывал. Что же до того, что брат Амандила никогда не нравился ей как мужчина - наверное, можно было бы и перетерпеть. Благо государства и народа важнее, а она как-никак королева и должна нести за это ответственность, она же вместо этого пошла на поводу у своей любовной страсти. Сама виновата - влюбилась, как девочка-подросток...
  
   Слезы ручьем текли по щекам Тар-Мириэль. Она всегда любила своего мужа. Она до сих пор его любит, несмотря на все его жестокости. Наверное, она никогда не перестанет его любить.
  
   ***
  
   ...и одною душой исковерканной
   Стало меньше на грешной земле.
  
   В.Петлюра "Маринка".
  
   Если бы несчастный Лаирэндил встал перед королем и его старшим советником на колени и стал бы умолять о прощении, раскаиваясь в том, что сболтнул лишнего, возможно, его судьба сложилась бы совсем иначе, но он не стал оправдываться - просто смотрел остановившимся взглядом в пространство и молчал. Для него уже все было кончено, и оставалось совсем немного - дождаться смерти. Проведя ночь в холодной темнице на покрытой инеем гнилой соломе, юный Верный ожидал, что его сразу запрут в железную клетку на площади, но король был настолько оскорблен, что решил покарать наглеца по всем правилам и наутро устроил над ним показательный суд. Зимрабет на процессе не появилась, и Лаирэндил полагал, что старший советник выступит с обвинением, но тот, как ни странно, сидел в зале с равнодушным видом. Зато свидетелями преступления оказались какие-то странные люди, которые с уверенностью утверждали, что несчастный юноша не только оскорблял короля и Зигура, во всеуслышанье назвав обоих самыми что ни на есть непристойными словами (значения большинства из них бедный Лаирэндил в силу своего хорошего воспитания даже не знал, оставшиеся никогда не произносил, и выступления свидетелей вогнали его в краску), но и вынашивал планы по свержению действующей власти, а также занимался шпионажем в пользу Ханатты (подсудимому с трудом удалось понять, что речь идет о Хараде). Во время суда юный Верный не отвечал ни на чьи вопросы, по-прежнему печально глядя куда-то вдаль - впрочем, в этом не было необходимости, главе государства и его подручным было и так уже все ясно, и приговор был вынесен еще заранее. Королева, впрочем, не оставила своих попыток спасти родственника: она тоже пришла на процесс уже ближе к концу и, в отличие от каменно-неподвижного Зигура, принялась горько рыдать, упрашивая мужа пощадить Лаирэндила, однако Ар-Фаразон был неумолим - его не трогали ни слезы и мольбы супруги, ни более чем жалкий вид юного преступника. В какой-то миг сыну Нолондила показалось, что бесстрастное выражение лица старшего советника при взгляде на Тар-Мириэль сменилось досадой, недовольством и злостью, как будто она ему чем-то помешала или испортила вещь, над которой он долго трудился... нет, все-таки показалось, почудилось, видимо, у него снова начинается жар после ночи в сырой ледяной камере. Зигур по-прежнему держался с ледяным спокойствием, и его идеально прекрасное лицо не выражало ничего, кроме полного равнодушия. Лаирэндила передернуло при одной мысли о том, как его сестра могла выйти замуж за это чудовище, ложиться с ним в одну постель и... делать то, что все жены обычно делают с мужьями. Впрочем, уже все равно, он ей больше ничего никогда не скажет, правда, ему все-таки не хотелось бы, чтобы Зимрабет смотрела, как он умирает. Хорошо, что сейчас зима, и его тело после смерти замерзнет, а не будет гнить на солнце, привлекая тучи жужжащих черных и зеленых мух.
  
   Юноша не ошибся: после ночи, проведенной в сырости и холоде, ему действительно снова стало хуже, и слова королевского секретаря, зачитывавшего приговор, он слышал как сквозь вату - его то бил озноб, то бросало в жар, и когда стражники выволакивали его из зала, он с трудом стоял на ногах. Если бы эти люди его не держали, он бы, наверное, упал и так и лежал бы без сил на полу, и никакие пинки и побои арузани не заставили бы его подняться. Хотя теперь уже все равно. Скоро будет покой. Вечный покой. Он бросил последний взгляд на тех, кто обрек его на смерть. Королева горько плакала, закрыв лицо руками, ее муж смотрел попеременно то на нее, то на опального родича: на него - со смесью презрения и злорадства, на Тар-Мириэль - с недовольством. Подручные короля тоже торжествующе улыбались и довольно переговаривались - все, кроме Зигура-Саурона, которого, казалось, ничуть не беспокоило все происходящее. Он вообще живой или это мраморная статуя? Ведь даже не пошевелился за все время ни разу...
  
   Король наверняка был доволен своей изуверской выдумкой: по его приказу Лаирэндила заперли на главной площади города в большую железную клетку с толстыми прутьями едва ли не в руку толщиной - такие не разогнешь, не сбежишь. Да он и не смог бы этого сделать при всем желании даже с обычными, которые бывают в клетках для животных и птиц - слишком слаб. Несчастного юного Верного оставили под открытым небом без пищи и воды, но верхнюю одежду у него не отобрали, чтобы не замерз сразу, это была бы слишком легкая смерть для человека, оскорбившего старшего советника короля. Стражники поначалу пытались говорить осужденному разные гадости, но тот отрешенно смотрел в сторону, не отвечая, и они, пожав плечами, отошли - что толку, парень, видать, не в себе.
  
   Ранним утром еще светило солнце, и, казалось, на улице даже немного потеплело, но к полудню погода снова испортилась - серые облака затянули все небо, иногда накрапывал мелкий холодный дождь со снегом, пронизывающий ветер раскачивал деревья и выл в ветвях, почти лишенных листвы. Лаирэндил забился в угол клетки, свернувшись калачиком, чтобы не было так холодно, и закрыл глаза. Почему все это происходит именно с ним? Ведь в мире есть сотни, тысячи, десятки тысяч других людей, которые рождаются в хороших семьях, с раннего детства они окружены любовью, заботой и достатком, никто не поднимает на них руку, не истязает, их не обрекают на смерть... Хотя теперь уже все равно. Его разум словно оцепенел, как и все вокруг, почти погруженное в зимний сон. Юноша не помнил, сколько так просидел, но когда попытался переменить положение, снова почувствовал, что задыхается, а в груди у него хрипит и свистит. Закашлявшись, он ощутил во рту давно знакомый ему металлический привкус крови. Уже почти все, осталось совсем немного. Почему смерть забыла о нем? На улице уже темнеет, вряд ли он увидит следующее утро...
  
   Силы окончательно оставили Лаирэндила, и он впал в забытье, из которого его не мог вывести даже усиливающийся снегопад - крупные слипшиеся хлопья, едва касаясь земли, превращались в противную слякоть. Очнулся он от того, что кто-то тряс его за плечо; с трудом разлепив тяжелые веки, он сначала увидел, что начало светать - неужели он пережил эту ночь? - а потом, повернув голову, вздрогнул от ужаса. Перед ним стоял муж его сестры, в упор глядя на него своими жуткими синими глазами; черные волосы старшего советника припорошил снег.
  
   - Эй, Лаирэндил, просыпайся, - встревоженно произнес Саурон, неприятно пораженный жутким видом родича и пятнами крови на его одежде - его худшая догадка подтвердилась. - Я выпросил у короля твою жизнь, - тут Черный Майя перешел на шепот, - но только во избежание дальнейших неприятностей тебе придется мне подыграть.
  
   Юноша ничего не ответил, лишь глубже спрятал руки в рукавах своей потрепанной куртки. Ему казалось, будто на него навалилось что-то невообразимо тяжелое - до такой степени было трудно дышать.
  
   - Лаирэндил, тебе совсем плохо? - Черный Майя положил ему руку на лоб, а потом, бережно поддерживая брата жены за плечи, вытащил его из клетки; тот, однако, был уже в таком жутком состоянии, что снова лег лицом вниз на холодные камни, из последних сил оттолкнув старшего советника.
  
   - Не смей ко мне прикасаться, ты, мордорский выродок...
  
   - Сможешь хотя бы обнять меня за шею? - Саурон прекрасно понимал, что на грубости со стороны серьезно больных и раненых обижаться было бы однозначно глупо. - Думаю, у меня хватит сил донести тебя до дворца, а там сразу уложу тебя в постель и буду отпаивать горячим чаем. Если бы не эта глупая баба Тар-Мириэль, они бы тебя еще вчера прямо в зале суда мне отдали. Я уж давно понял - при ее муже кричать и плакать не только бесполезно, но и вообще нельзя, иначе он просто сделает назло. До нее это так пока и не доперло. Она еще ко всему прочему отлучила супруга от постели - не от большого ума. Теперь они спят в разных комнатах, интересно, надолго ли ее хватит.
  
   Саурон слегка поежился - не от холода. В этот миг у него возникло уже знакомое ему ощущение, которое он испытывал достаточно редко - все-таки из него не самый плохой целитель! - но которое ненавидел лютой ненавистью. Как будто держишь в руке пепел или мелкий песок, но он все равно утекает меж пальцев, как бы ты ни сжимал ладонь. У Лаирэндила не было больше сил цепляться за жизнь, и его фэа сейчас так же медленно уходит... впрочем, может быть, что надежда еще есть. Главное сейчас - это делать вид, что все хорошо, и говорить о чем угодно, лишь бы хоть как-то отвлечь его от этой погруженности в собственное умирание, вполне возможно, что он примет эту игру и его удастся вытащить.
  
   - Я сказал королю, что хочу провести один жестокий опыт, а материалом для него послужишь ты, - криво усмехнулся старший советник. - Суть в том, что я попробую вроде как внушать тебе полную покорность по отношению к нему и его приближенным, более того - ты начнешь мыслить так, как хотят они. Не пугайся, я еще из ума не выжил и не собираюсь ломать тебе аванирэ. Я прекрасно понимаю, чем это может закончиться даже для совершенно здорового человека или эльфа, а уж тебя в твоем состоянии это просто убьет, поэтому - я уже сказал, от тебя потребуется только мне подыграть. Хорошо, что я женился на твоей сестре, а не на такой безмозглой курице, как королева, Зимрабет хоть понимает, когда что делать и говорить можно и нужно, а когда нельзя и не нужно.
  
   Лаирэндил слегка пошевелился, поворачиваясь к Саурону. Ну наконец-то, хоть как-то отреагировал, может, еще не все потеряно. Буквально за пару дней до неожиданного появления Верного родича Черный Майя рассказал своей теперь уже супруге о том, как еще в детстве заметил за собой интересную вещь - он мог как будто видеть чужую фэа, не глазами, а на каком-то интуитивном уровне, словно внутренним зрением... это было трудно описать человеку, который сам такого не умеет, но благодаря такой способности он, наверное, даже в полной темноте с закрытыми глазами понял бы, кто с ним рядом. Неунывающий жизнерадостный Келебримбор, например, всегда сияет, как теплое летнее солнце - его фэа словно светится изнутри, он даже в самые страшные моменты не терял самообладания и жизнелюбия. Мерзкий братец Курумо напоминал грязную черную лужу. Маэглин - грозовое облако, уж слишком часто пребывает в хмуром и подавленном настроении, а вот Гил-Галад оправдывал свое прозвание - яркий блеск белой звезды. Душа самой Зимрабет похожа на спокойный залив с зеленовато-синей соленой водой, окунешься в такую или даже со стороны взглянешь - и все лишние тревоги вместе с усталостью и раздражением уходят прочь. Про фэа ее родича Нилузана, который так испугался его на Совете Скипетра, можно было бы сказать одним словом - красивая: тоже сияющее, только не солнце, а серебро. Или даже луна, у него и имя подходящее. Тут же творилось что-то страшное: подернутый пеплом уголек, в котором еще тлеет крошечная искорка, но он рассыпается на глазах, полностью и окончательно превращаясь в пепел, который в тот же миг разносит ветер...
  
   Саурона снова передернуло. В свое время еще в Валиноре, будучи учеником Ауле, он попытался рассказать об этой своей способности другим, но Йаванна обозвала его чокнутым и запретила своей дочери Ити даже близко подходить к вражьему отродью, а учитель только печально покачал головой и посоветовал не выдумывать глупости. Может быть, он на самом деле даже и верил своему лучшему подмастерью, да только говорить об этом он не хотел. Или боялся. Правда, изо всей семьи Ауле приятное впечатление в плане фэа производила только сама Ити - весенняя зелень или свежий росток как есть. Сама Йаванна была похожа на грязное смрадное болото, хотя внешне так и не скажешь, а бывший учитель Саурона - на выжженную лесным пожаром землю, на которой еще долго не взойдет ни одна травинка. Интересно, что бы подумала его жена, если бы узнала, как ее видит старший сын Мелькора?
  
   - Почему... ты... - Лаирэндил, открыв глаза, попытался что-то сказать, но тут же закашлялся и умолк. Черный Майя, сдернув с себя плащ - вообще-то на улице не так уж и холодно, хотя для Нуменора эта зима наверняка будет более суровой, чем обычно - осторожно закутал в него юного Верного.
  
   - Давай, отдышись немного, и пойдем отсюда, - он попытался изобразить на лице нечто вроде ободряющей улыбки, хотя ему показалось, что вышло у него наверняка нечто кривое, неубедительное и жалкое.
  
   Лаирэндил, собравшись с силами, уже вполне сознательно и осмысленно безо всякого страха посмотрел на Саурона, потом попробовал привстать и тут снова резко закашлялся; горлом у него струей хлынула кровь с какими-то ошметками. Черный Майя мельком подумал, что его родичу, скорее всего, все-таки пришел конец - ведь человек не может жить без легких, но тут же отогнал от себя эту мысль, сейчас есть дела посерьезнее. Он сел на землю рядом с клеткой и поудобнее устроил Лаирэндила у себя на коленях, чтобы ему было хоть немного легче дышать. Тот отчаянно хватал губами воздух, в глазах его застыла нечеловеческая мука.
  
   - Послушай, - чуть слышно выдохнул он, когда приступ кровавого кашля наконец закончился. - Ты... владеешь осанвэ. Я тоже должен бы... в моем роду все... только я никогда не пробовал и не знаю, смогу ли... я солгал Зимрабет, что Исилвэн умерла в родах. Ее убили. Мне трудно говорить... я тебе покажу все, что со мной было... и с ней... только поклянись мне, что ничего никому не скажешь. Даже своей жене.
  
   Саурон стиснул зубы. Он ненавидел собственное бессилие.
  
   - Клянусь, - твердо ответил он, в душе уже зная, что эту клятву точно сдержит. Еще б не хватало беременной женщине или кормящей матери знать о том, что наверняка смутило бы и тех, кто не слаб духом... да и вообще, он с детства гордился тем, что всегда исполняет данные обещания.
  
   Серое сумрачное небо постепенно прояснялось. Лаирэндил, больше не говоря ни слова, позволил старшему советнику взять себя за руку и открыл ему свои мысли. Тот с каждым мгновением кривился все больше и больше, словно от чего-то кислого или от изматывающей ноющей боли. Нолондил уже огреб свое, надо будет еще найти этих двух ублюдков из Роменны, а какое-нибудь обвинение против них состряпать - пара пустяков, главное - дождаться удобного момента. Самым лучшим решением было бы поиметь обоих во все естественные отверстия дохлым небритым ежом поперек шерсти - в свое время он пригрозил такой расправой Соот-Сэйору, хорошо, что папаша не слышал! - да только король такой радости не оценит. Ну да ладно, на крайний случай сойдет костодробилка или осиновый кол. Взглянув на Лаирэндила, Саурон внезапно заметил, что тот смотрит на него широко раскрытыми глазами - опять же безо всякого страха, весь ужас, который охватывал многих при виде Черного Майя, куда-то ушел. Ему почему-то показалось, что это очень нехороший признак.
  
   - Прости, - чуть слышно проговорил юноша. - Я в тебе ошибся. Я рад, что Зимрабет выбрала именно тебя. Берегите друг друга.
  
   Если бы королевский советник не владел собой достаточно хорошо, то в этот миг его лицо точно оказалось бы искажено диким, безжалостным, всепоглощающим страхом. Несмотря на весь свой жизненный опыт, он до сих пор ненавидел эти встречи со смертью, когда уже ничего не сделаешь, а все твое мастерство оказывается бесполезным.
  
   - Лаирэндил, не надо, - только и успел прошептать он, почувствовав, как догорающий уголек окончательно рассыпался пеплом, который в следующее мгновение превратился в серую дымку, тут же исчезнувшую из виду. Широко распахнутые глаза юного Верного смотрели куда-то в пространство, на окровавленных губах застыла слабая улыбка.
  
   Саурон глубоко вздохнул, пытаясь привести мысли в порядок, потом поднялся - с телом брата Зимрабет на руках. Жизнь у бедняги была страшнее любого кошмара, теперь остается только похоронить его по-человечески.
  
   ***
  
   Тело несчастного Лаирэндила предали земле на городском кладбище на закате того же дня - к счастью, у короля все же хватило совести разрешить родичам совершить положенный погребальный обряд, хотя поначалу он склонялся к тому, чтобы бросить труп Верного смутьяна собакам. Тар-Мириэль на похороны не пришла - сказалась больной, но на самом деле она просто не хотела никого видеть, не говоря уже о том, чтобы простить мужа - с Ар-Фаразоном они по-прежнему не разговаривали. Нахмуренный Аглахад стоял, опустив глаза в землю, и ничего не говорил, видно было, что случившееся потрясло его до глубины души. Зимрабет беззвучно плакала, держа за руку мужа. Лаирэндил же наконец обрел вечный покой - такой желанный покой, о котором он мог только мечтать при жизни. Снег падал на его лицо, казавшееся в смерти таким умиротворенным, и не таял.
  
      -- Письмо
  
   После того, что случилось с семьей Нолондила, Исилдур еще сутки просидел в своей комнате, запершись изнутри и ни с кем не разговаривая. Потом он все-таки спустился к очередному завтраку, но вернуться к привычной жизни, как бы он сам этого ни хотел в душе, у него не получалось. И не получилось - в нем как будто что-то окаменело или заледенело со смертью родичей. Отец пытался ему за что-то выговаривать, но он плохо понимал, за что, и о чем тот вообще говорит - с тем же успехом Элендил мог бы ругать каменную статую. Исилдур ел, но не чувствовал вкуса; жизнь утратила привычные краски, у него было такое ощущение, будто он наблюдает за происходящим со стороны или вообще все это случилось не с ним, а с какими-то другими людьми, и он сейчас просто слушает или читает их историю. Впоследствии этот день словно стерся из его памяти - что он делал после завтрака? Фириэль, кажется, о чем-то спрашивала - что он ей отвечал? И отвечал ли вообще? Что было днем и вечером, до того, как он лег спать? Все стерлось, исчезло, к тому же будто бы ему было мало собственной боли - так еще и отец с дедом добавили: нашли время и место снова обвинять его в непочтительности и неуважении к старшим. Хотя это, к счастью, продлилось недолго - у родичей появилось более важное дело: они решили забрать себе дом Нолондила, на который имели все права по закону как члены семьи и наследники первой очереди. Амандил, естественно, отправился со всякими соответствующими бумагами к королевскому чиновнику, занимавшемуся имущественными вопросами - Исилдуру в тот момент почему-то показалось, что его попытка заполучить дом старшего племянника не увенчается успехом. Предчувствие в очередной раз его не обмануло: вернувшийся домой дед выглядел совершенно потерянным и расстроенным.
  
   - Неужели они посмели тебе отказать?! - искренне удивился Анарион, который явно не ожидал такого поворота событий. - Ведь этот дом по закону наш!
  
   - Наших соседей сожгли живьем тоже по закону? - разозленно ответил Амандил. - Теперь закон ничего не значит, а в особенности в отношении Верных!
  
   Немного успокоившись, он наконец объяснил родичам, что ему сказал чиновник. Во-первых, выяснилось, что они наследники второй очереди, потому что Мериль, которую считали пропавшей без вести, на самом деле жива и здорова - все эти годы она жила в Арменелосе вместе с Аглахадом, а сейчас замужем за каким-то придворным, и поначалу дом Нолондила хотели передать ей. Однако она почему-то отказалась, наверное, за богатого человека вышла, и у ее супруга и так все кладовые от серебра и золота ломятся, он может себе позволить построить хоть сто домов во много раз лучше. Во-вторых, несмотря на отказ старшей дочери Нолондила от наследства, семье лордов Андуниэ этот дом все равно не отдадут - проклятый прислужник Ар-Фаразона мотивировал это тем, что вскоре с материка должен приехать вместе с семьей какой-то знатный морадан из числа ближайших подручных аж самого старшего советника Зигура (о Эру, уже старшего, хорошо еще, что пока не короля Нуменора...), и ему на первых порах понадобится хоть какое-то жилье. Амандилу пришлось убраться несолоно хлебавши. Поначалу он пытался спорить с наглым чиновником, но дело кончилось тем, что тот посоветовал ему валить по-хорошему: у его семьи и так достаточно места, а будет продолжать выеживаться - лишится и того жилья, которое имеет, и вся его паршивая семейка быстро отправится посреди зимы жить под забором, и даже без вещей.
  
   Исилдура эта новость немного вывела из того страшного оцепенения, в котором он находился все эти дни. Потеря дома Нолондила, из-за которой так злился Амандил, его совершенно не волновала - он бы просто не смог себя пересилить и войти туда после того, что случилось с семьей дяди. Сама мысль о том, чтобы просто переступить порог или даже открыть калитку, казалась ему совершенно невыносимой. Однако его сильно смутили слова королевского чиновника о том, что в пустующем доме теперь будет жить семейка морэдайн, да еще высокого ранга. Только этого не хватало, пусть там еще Саурон собственной персоной поселится, и останется только либо самому на себя руки наложить, либо тихо сидеть и ждать смерти - которая, скорее всего, придет после страшных мучений.
  
   Где-то дня через два случилось новое несчастье. Нэстар, приятель Исилдура, который мечтал жениться на зверски убитой Исилвэн, после произошедшего тоже замкнулся в себе и почти ни с кем не разговаривал, общаясь с домашними только по насущным повседневным вопросам. Обеспокоенные душевным состоянием сына родители попытались обсудить с ним его горе, но Нэстар только отмалчивался - лишь один раз сказал, что жизнь в этом кошмарном мире не имеет смысла и для него лучше было бы быть бездушным камнем и ничего не чувствовать либо просто умереть. Вскоре после этого в дверь дома Исилдура постучала перепуганная мать его друга - она с порога поинтересовалась, не к нему ли в гости пошел ее сын. Тот отрицательно покачал головой: он не виделся с Нэстаром уже больше недели.
  
   - Простите меня, я не стала бы вам мешать, - с отчаянием в голосе произнесла женщина, - но мой сын не ночевал дома. Дверь в его комнату заперта, но его там нет. Мы стучали. Мой муж тоже пошел его искать. Вы сами знаете, каково моему Нэстару сейчас... мне больше не к кому обратиться.
  
   Исилдур испугался.
  
   - Подождите, не уходите. Я с вами.
  
   Он выбежал из дома, даже не накинув плащ - мама кричала ему вслед, чтобы оделся, потому что на улице очень холодный ветер, но он ее не слушал - его слишком беспокоила судьба Нэстара. Потом, вспоминая этот день, Исилдур так и не мог понять, что повело его в правильную сторону - случай или интуиция. Возле дома его друга уже много лет стоял какой-то полуразвалившийся сарай - соседи запрещали детям туда ходить, хоть местную малышню и одолевало искушение поиграть в заброшенном строении; все боялись, что ветхое сооружение обрушится им на головы и ребятишки пострадают. Почему-то он сразу отправился с матерью Нэстара именно туда; полурассыпавшаяся дверь оказалась запертой изнутри даже не на засов, а на какую-то палку. От первого же удара она слетела с петель, и в следующий миг глазам Исилдура предстало жуткое зрелище. Нэстар был мертв - наложил на себя руки. Запершись в этом сарае и понадеявшись, что никто его тут не найдет и не помешает страшному замыслу, он бросился на собственный меч. Его мать, увидев тело сына в луже застывшей крови, упала без чувств на пороге. Потом были похороны, слезы безутешных родителей, потерявших единственного сына, Исилдур и его родные говорили им какие-то слова утешения... Амандил, разумеется, в очередной раз повел себя более чем неуместно - во время тризны сначала выдал, что Нэстар, покончив с собой, повел себя не слишком хорошо, потому что не подумал о своих родных и близких, а потом намекнул, что несчастный юноша чуть ли не сам виноват в том, что произошло с ним самим и с Исилвэн, потому что нечего было развратничать до свадьбы. Его старший внук внутренне кипел от злости, но промолчал: говорить деду, что он неправ, было бы и бесполезно, и опасно. Во-первых, он все равно его не послушает и в очередной раз обвинит в непочтительном поведении, во-вторых, все думают, что в бесчестии Исилвэн повинен именно Нэстар. Один Эру знает, кто это был на самом деле, но пусть уж лучше все считают, что девушку соблазнил несчастный самоубийца, чем домысливают себе неизвестно что и треплют доброе имя покойной на всех углах. Наверняка какой-нибудь заезжий торговец или моряк с тех судов, что иногда бросают якорь в порту Роменны и здесь выгружаются, нашел юную неопытную дурочку, наврал ей с три короба про любовь, пообещал жениться и увезти жить в прекрасную усадьбу на берегу моря, а потом... Великие Валар, Исилвэн ведь была такой наивной, по сути еще ребенком, наверняка она даже и не поняла, что этот негодяй с ней сделал, а потом, когда живот стал расти, было уже поздно сокрушаться. Глупо обвинять в разврате тех, кто в силу молодости и неопытности даже не представляет себе, что это такое, а уж тем более - немилосердно говорить родителям, похоронившим сына, что он сам виноват... Исилдур, конечно, знал, что Нэстар ни в чем не виноват и вообще ни разу в жизни не касался женщины, но даже будь он и в самом деле повинен в соблазнении бедной Исилвэн, он не заслужил такой смерти и даже таких слов! При таком раскладе - нужно было их поженить, как полагается в таких случаях, чтобы скрыть позор, но не убивать же кого-то за то, что ребенок зачался вне брака!
  
   На следующий день после похорон Нэстара Исилдур заглянул в гости к их общему другу Валандуру - тот тоже был на поминках, но поговорить они так и не успели. Его жена Вардильмэ снова ждала ребенка, но будущий отец выглядел отнюдь не радостным. Запершись с приятелем на кухне, он поведал ему, что его гнетет не только то, что случилось с Нэстаром, но и то, что должно произойти - или не произойти - совсем скоро, по всем расчетам - в конце марта или самом начале апреля.
  
   - Знаешь, я уже не верю в благополучный исход, - Валандур проверил, плотно ли закрыта дверь, чтобы, не дай Эру, не услышали родители или тем более жена. - Я очень хочу ребенка, мне уже совершенно не важно, сын или дочь, главное, чтобы он был здоровым! Или она, я же сказал - все равно... Только я действительно уже ни на что не надеюсь. Сейчас я скажу кое-что такое, после чего ты, наверное, меня осудишь и не станешь больше со мной разговаривать, но мне не хочется скрывать правду от друга. Я молил Эру, чтобы он пощадил нас, и у нас не было больше детей. Я уж надеялся, что не будет, но мои молитвы помогли ненадолго. Боюсь не выдержать. Я и так уже один раз сорвался. С одной стороны, я понимаю, что моя жена ни в чем не виновата, она очень хорошая и добрая женщина, прекрасная хозяйка, и я очень ее уважаю. С другой... ты не можешь себе представить, как себя чувствует человек, ребенок которого умирает у него на глазах. Я смотрел на это - и не знаю, как сам не умер. Дай Эру тебе никогда такого не испытать. Хуже, чем мне, наверное, только родителям Нэстара, я удивляюсь, как они еще держатся, я бы на их месте наверняка с ума сошел.
  
   - Я не собираюсь тебя осуждать, - тихо ответил Исилдур, - к сожалению, у тебя есть повод и причина так говорить. Не знаю, как бы я поступил на твоем месте, но уж точно скорее бы беспокоился, а не радовался. Мне очень жаль, что с твоими детьми такое случилось, буду молиться, чтобы хоть в этот раз все прошло благополучно.
  
   Он не стал говорить и без того опечаленному и удрученному Валандуру о том, что Нэстар наверняка умер не сразу - когда мать его друга потеряла сознание, он остался в сарае один на один с телом и подошел к покойному, чтобы закрыть ему глаза. Внимание Исилдура привлекло то, что губы у Нэстара были все искусаны, нижняя так вообще прокушена насквозь, а руки судорожно сжаты в кулаки - как будто он из последних сил терпел совершенно невыносимую боль, но пытался все же не стонать и не кричать, чтобы никто не пришел на помощь и не увидел его там... хотя дело было все равно безнадежное, даже если бы Нэстара и нашли еще живым - рана была однозначно смертельна, с такой жуткой дырой в груди протянул бы он в лучшем случае несколько часов, и самый лучший врач его бы не спас. Наверное, оно и хорошо, что этого не произошло, и родители не смотрели на предсмертные мучения собственного сына. Он вспомнил свое детство - ему было десять, когда родился Анарион, и в то же мгновение подумал о том - или той - кто скоро тоже должен появиться на свет. Исилдура передернуло: ребенок приходит в этот мир таким маленьким, беспомощным, учится ходить, говорить, держать ложку, читать, писать, родители заботятся о нем, он становится взрослым, а потом все может оборваться в одно мгновение. Как у Нэстара. Как у Исилвэн. Они могли бы сейчас жить. Они уже ничего не смогут. Даже Радруин - уж на что старший сын Элендила его не выносил - тоже не заслужил такой жуткой и нелепой смерти. Однако ведь ничего сделать нельзя. Остается только молить Валар и Эру, чтобы все обошлось, чтобы ребенок Валандура родился живым и здоровым. После того, что случилось с Исилвэн, Исилдура еще больше тревожила судьба его будущего младшего брата или сестры: мало всех неприятностей и подонков-арузани в городе, так еще семейка морэдайн вскоре поселится в доме покойного дяди, а Амандил с Элентиром гордые, наверняка ведь просто так с этим не смирятся. Не дай Эру, навлекут беду на всех родичей, и пиши пропало - ведь если подручным Ар-Фаразона что не по нраву, так они и беременную женщину не пощадят.
  
   Обещанные гости - вернее, не гости, а пришедшие навеки поселиться - действительно появились в Роменне где-то недели через две. Все это время дом Нолондила стоял пустым, с распахнутой настежь дверью и открытой калиткой, но туда никто не заходил, даже уличные мальчишки, которые обычно любили озорничать и лазить по всяким заброшенным постройкам, обходили место недавней трагедии стороной. Исилдур, наблюдая за этим, про себя горько усмехался: наверняка пройдет так лет двести - все начнут наперебой рассказывать всякие истории, одна другой страшнее, и твердить, что дом был проклят. Как-то ранним утром, когда вся семья Элендила собралась в столовой за завтраком (Амандил, как назло, в этот день тоже заглянул к сыну в гости), с улицы послышался шум - как будто к соседнему дому подъехала телега или повозка. Исилдур подошел к окну, из которого можно было прекрасно видеть присыпанное ранним снегом пепелище, оставшееся на месте дома Радруина, и сбоку - бывшее жилье Нолондила. Ну что ж, тот чиновник, с которым разговаривал Амандил, к сожалению, не врал: подручный Саурона с семьей пожаловали в Роменну.
  
   - Что ты там рассматриваешь? Садись есть! - окликнул его отец.
  
   Исилдур повернулся к Амандилу.
  
   - К сожалению, ты ошибся, когда решил, что тот прислужник короля решил приберечь дядин дом для собственных родичей. Вон, полюбуйся, у нас новые соседи.
  
   - Ненавижу морэдайн, - процедил сквозь зубы Анарион.
  
   Амандил тоже посмотрел в окно. У крыльца дома Нолондила и в самом деле стояла какая-то невзрачная видавшая виды повозка, и одетый в черное худощавый светловолосый мужчина в годах вместе с двумя королевскими стражниками выгружал из нее вещи, осторожно складывая всякие сундуки, тюки и коробки возле калитки. Потом он учтиво поклонился своим помощникам, поблагодарил их, пожав им руки на прощание, и из повозки вышла женщина с маленьким мальчиком на руках - у нее были такие же светло-русые волосы, как и у мужа, только заплетенные в длинную косу. Исилдуру бросилось в глаза, что мораданэт тоже уже отнюдь не молода, даже странно, что у людей в возрасте такой маленький сын - ребенку на вид было года два, от силы два с половиной. Интересно, он у них родной или приемный? Вроде похож на родителей.
  
   - Вот грязные твари, - скривился Амандил. - Уже скоро шагу нельзя будет ступить, чтоб не встретить какую-нибудь мораданскую рожу. Да добро б они еще все при дворе короля сидели, так нет же, уже возле нашего дома толкутся и даже в нашем доме живут. Вообще-то по закону дом Нолондила должен принадлежать нам, и если я увижу на улице этого белобрысого ублюдка - скажу ему, чтоб валил назад к себе в Мордор вместе со своей подстилкой и отродьем.
  
   Исилдур покосился на родных; мать побледнела как полотно, Элендил смотрел на отца со смесью страха и недоумения, Анарион молчал, глядя в тарелку. Великие Валар, они что все тут - с ума посходили?
  
   - Давай, иди, скажи, можешь прямо сейчас, пока эти морэдайн только приехали, - не выдержал он. - Думаю, они тебя охотно послушают, сразу соберут свои пожитки и уедут назад в Мордор. И, разумеется, ничего не скажут ни королю, ни Саурону. Просто объяснят все тем, что им, например, всего лишь город не понравился. Зато на следующий день к нам явится Тайная Стража во главе с самим старшим советником, и хорошо, если тебя просто сразу убьют, как Радруина. Если бы я был круглым сиротой, то с удовольствием пошел бы к этому морадану и дал ему в зубы, а потом наведался в королевский дворец и прикончил Зигура, только у меня, знаешь ли, есть родители, жена, младший брат, и мне не очень-то хочется, чтобы на них потом отыгрались. Тебе прекрасно известно, что король на это способен. Ты там, кажется, говорил, что старшая дочь дяди Нолондила жива и замужем за каким-то придворным, так? А не боишься, что после твоей неуместной выходки ее мужа выгонят со службы и по приказу свыше не возьмут даже чистить сточные канавы, и Мериль пойдет вместе с ним просить милостыню?
  
   Амандил в бессильной злобе сжал кулаки, но не решился ударить своевольного внука на глазах у сына.
  
   - Когда я был маленьким, то читал книгу об одном вастаке, который тайно служил Маэдросу, но делал вид, будто верен прихвостням Моргота, - продолжал Исилдур. - Однажды об этом прознал кто-то из внуков Ульдора Проклятого. Знаешь, что сделали с этим несчастным? Понятное дело, убили, поджарили живьем на деревянной решетке, только самое страшное было в том, что этот вастак жил со своими родителями и недавно женился, а его жена ждала двойню. Сначала слуги Врага убили у него на глазах старика со старухой, а потом распороли живот беременной женщине. Перед тем, как умереть самому, муж смотрел на ее мучения. Надеюсь, ты понял, о чем я? Если тебе самому жить надоело, пожалей хотя бы мою мать! Пока эти морэдайн никого из моей семьи не трогают - пусть живут себе спокойно! Если тронут, это уже другое дело, но будем надеяться, что этого не произойдет!
  
   Амандил пару минут смотрел на внука с перекошенным от злости лицом, потом молча покачал головой и вернулся за стол. Исилдур отошел от окна.
  
   - Мне что-то есть расхотелось, уж простите, - он решительно вышел из кухни и захлопнул дверь.
  
   ***
  
   Дня через четыре Исилдур случайно увидел у отца в комнате на столе распечатанное письмо от эльфийского короля Гил-Галада, с которым Элендила связывала давняя тайная дружба - видимо, кто-то, рискуя жизнью, переправил весточку с материка в Роменну. То, что читать чужие дневники и письма без разрешения нехорошо, Исилдур прекрасно знал с раннего детства, однако в этот раз любопытство взяло верх над хорошими манерами, и он, убедившись, что никого из родных нет рядом, все же заглянул в послание верховного повелителя Нолдор. Судя по его содержанию, Гил-Галад знал не только обо всем происходящем в Нуменоре, но и о недавней кровавой трагедии в семье лордов Андуниэ.
  
   "Мой дорогой друг,
  
   когда я прочитал твое последнее письмо, то был глубоко потрясен случившимся. Прежде всего - хочу выразить свои искренние соболезнования тебе и всем твоим близким. Я уверен, что это наверняка происки проклятого Саурона, потому что мне точно так же, как и тебе, совершенно не верится в то, что твой родич мог убить собственную дочь. Скорее всего, с ней и ее братом разделались морэдайн, а вину свалили на лорда Нолондила и его супругу, чтобы под благовидным предлогом заполучить в свои кровавые когти их жилье и имущество. Мне это все знакомо отнюдь не понаслышке - когда погиб мой любимый брат Келебримбор, потерявший всякий стыд и совесть Враг, который собственноручно подвергал Тъелпе чудовищным пыткам, в своей лжи дошел до того, что сваливал вину на моего герольда Элронда. Разумеется, ему никто не поверил, кроме его собственных головорезов, готовых по первому приказу своего властелина даже броситься в жерло Ородруина. Поэтому я все же уверен, что благородный лорд Нолондил невиновен, а все произошедшее - дело рук прислужников Саурона. Однако сейчас мы оба находимся в таком положении, что не сможем предпринять против Врага ровным счетом ничего - в особенности после того, как он нашел себе нового союзника в лице могущественного Ар-Фаразона. Я уверен, что впоследствии он точно так же воспользуется вашим королем, как в свое время моим братом, а при случае от него избавится, как только он перестанет быть ему нужен, но сейчас дела обстоят так, что ты сам и вся твоя семья находитесь на краю пропасти. Я очень за вас боюсь. Все осложняется тем, что скоро у тебя должен родиться еще один ребенок. Поэтому я очень прошу тебя - уезжай с Острова. Ради своих сыновей. Ради того, кто скоро должен родиться. Ты знаешь, что ты мой лучший друг, я тебя очень люблю и всегда с радостью приму вместе со всей семьей. Приезжай ко мне, поживете у меня, сколько понадобится, а там, может быть, все как-нибудь со временем наладится.
  
   Твой любящий друг
  
   Финэллах Эрейнион Гил-Галад"
  
   Исилдур тяжело вздохнул и положил письмо назад на стол, после чего подошел к окну и, отодвинув занавеску, посмотрел в сторону дома Нолондила. Пока что поселившиеся в нем морэдайн вели себя очень даже прилично - в основном они целыми днями наводили порядок в своем новом жилье, подмели крыльцо, почистили дорожки во дворе и даже поменяли две рамы. За ограду они не выходили, но днем мораданэт обычно гуляла возле дома с малышом. И родители, и ребенок были одеты всегда в черное без каких-либо украшений или узоров, старались внимания к себе не привлекать и не общались с другими жителями Роменны. Ну ладно, пока они никого не трогают - пусть себе живут, главное, чтобы никому из Верных от этого плохо не было.
  
   К счастью, Амандил все же не пошел ругаться с семейкой морэдайн, и все обошлось благополучно. В глубине души Исилдур надеялся на то, что отец все-таки послушает Гил-Галада и они на время уедут с Острова, чтобы переждать смутное время, но Элендил всегда был не в меру упрям и точно так же, как Амандил, король и многие другие из их рода, любил настоять на своем.
  
   По правде говоря, покидать Нуменор даже ненадолго ему вовсе не хотелось - отличительной чертой подавляющего большинства дунэдайн была сильная привязанность к своей родине, но находиться здесь для Верных и в самом деле стало крайне небезопасно. Люди Короля жестоко травили "проклятых смутьянов", и месяца не проходило без того, чтобы кого-то из ненавистных Ар-Фаразону сторонников Амандила не находили жестоко убитым или полузамученным... а то и вообще не находили, человек шел по своим делам и исчезал бесследно. Где-то в начале января 3281 года с самим Исилдуром произошел очень неприятный случай: засидевшись в гостях у Валандура, он поздно ночью на улице наткнулся на компанию арузани, которые чуть его не убили - еле спасся. Пришлось быстро возвращаться к другу - хорошо, что отойти далеко не успел - и оставаться у него до утра. Родственники, понятное дело, назавтра принялись кричать на Исилдура, что он не ночевал дома, но он так и не сказал отцу правду о том, что случилось - мать жалел, ей за полтора месяца до родов еще такого не хватало.
  
   - Ну и где ж ты был всю ночь? - Элендил гневно смотрел на старшего сына, который умудрился явиться домой только к завтраку.
  
   - Прости меня, отец, я засиделся у Валандура и не заметил, как летит время. Поэтому я решил остаться у него на ночь, чтобы не возвращаться домой поздно, ты же знаешь, отец, что ночью на улицах опасно, - осторожно ответил Исилдур, стараясь не вызвать у родителей лишних подозрений, иначе неприятностей не оберешься. Хорошо еще, что Валандур сдержал слово и никому ничего не сказал, а вымазанную кровью одежду друга тайком сжег в печке.
  
   Элендил окинул сына недоверчивым взглядом.
  
   - На тебе вчера была серая рубашка, а сегодня ты в синей.
  
   - Можешь спросить у Валандура, это его рубашка - я за ужином нечаянно опрокинул на себя соусник. И вообще, что ты мне за допрос устраиваешь? Поговори с родителями Валандура, они тебе подтвердят, что мы все время были у него дома и просто разговаривали. Что ты так на меня смотришь?
  
   - Знаешь, я понимаю, что сейчас затрону не очень приличные вещи, - покосился на Исилдура отец, - но у тебя, между прочим, молодая жена. А она тут недавно пожаловалась твоей матери, что ты очень редко обращаешь на нее внимание как на женщину. Приходишь к себе в комнату, ложишься в постель вроде как с Фириэлью, но даже на нее и не смотришь - накрываешься другим одеялом, отворачиваешься и делаешь вид, что спишь! Тебе не кажется, что это все-таки не слишком хорошо?
  
   - А что я, по-твоему, тогда делал вчера? Спал с беременной женой Валандура у него на глазах? Отправился с ним пьянствовать или развлекаться с гулящими девками, пока ты не видишь?
  
   - Да как ты смеешь говорить такие вещи!
  
   Элендила последнее время непрестанно терзал страх за детей, особенно за своевольного старшего, поэтому он пытался контролировать каждый их шаг. Ему тяжело было скрыть свое волнение: в городе действительно творились более чем нехорошие вещи. Мало того: Амандилу недавно рассказали, что их безвестно исчезнувшая родственница Мериль на самом деле жива и здорова - и живет при дворе Короля. Эру знает, чем ей там забили голову, но она наверняка ненавидит всех Верных. Может быть, она хочет стать преемницей Ар-Фаразона? В таком случае она вполне может попробовать уничтожить всех своих кровных родичей, чтобы никто, кроме нее, не мог больше претендовать на трон!
  
   - С тебя станется пойти шляться, особенно если учитывать твое отношение к жене, - возмущенно произнес Элендил. - Садись есть, что уж с тобой делать.
  
   Исилдур чувствовал, что отец ему не верит и наверняка что-то подозревает, но не мог рассказать ему правду. Ему было и так страшно после вчерашнего - и страшно об этом говорить, страшно думать. Если отец об этом узнает, так с него станется вообще запретить ходить к Валандуру в гости, а мама... лучше об этом не думать, она и так не слишком хорошо себя чувствует. Что же до Фириэли... с одной стороны, он понимал, что ему в жены досталась прекрасная женщина - добрая, покладистая, хозяйственная, разумная, спокойная, мужу и его родным не перечит. С другой - мало того, что сердце его к ней не лежало, и Исилдур с большей охотой хотел бы видеть ее просто своим другом, а не женой, так еще каждый раз, когда он оставался с Фириэлью наедине и начинал ее обнимать, в памяти его всплывали те жуткие обстоятельства, при которых они познакомились. При всем своем желании он никак не мог забыть перекошенные злобой рожи арузани, их глумливый смех, мерзкую ругань, похотливые взгляды, которые они бросали на бедную Фириэль, и брошенный в него булыжник, который едва не размозжил ему голову. Очень хотелось бы все забыть, но не получалось - вот почему, спрашивается, отец не мог найти ему в жены какую-нибудь другую женщину, хорошо хоть, еще сейчас к Анариону с женитьбой не пристает. Неудивительно, что при таком раскладе супружеская близость у Исилдура с Фириэлью случалась не слишком часто, а жена не выдержала - пожаловалась свекрови, да только что он может с собой поделать? Память-то не сотрешь, хотя ему много что хотелось бы из нее вычеркнуть - что тех проклятых арузани, от которых он спас свою будущую жену, что Саурона с его жуткими синими глазами. Бывают же такие чудовища, что одним взглядом повергают всех в ужас! Если уж он так выглядит, что тогда о Морготе говорить - Исилдур с трудом мог себе представить, как король Финголфин в свое время вышел с ним на поединок и даже нанес ему семь ран. Менее смелый эльф или человек наверняка бы выронил меч и умер от страха при одном виде Черного Врага.
  
   В тот же день за обедом старший сын Элендила вспомнил о письме Гил-Галада. Конечно, он не собирался признаваться отцу в том, что тайком его читал, но после ночного происшествия молчать было выше его сил.
  
   - Знаешь, отец, я тут подумал об одной важной вещи... Помнишь, Анарион недавно предлагал нам уехать с Острова? Здесь нам на каждом углу грозит опасность. Если мы и в самом деле отправимся во владения Гил-Галада...
  
   - И? - Элендил нахмурился, поняв, что сын все-таки сунул свой нос куда не положено. Придется теперь дверь комнаты на ключ запирать, чтоб не читал чужие письма. - Я тебе уже сказал: наш дом здесь, и не болтай больше глупостей.
  
   - Я не предлагаю уезжать насовсем. Выслушай меня. Пожалуйста! - в голосе Исилдура зазвучала мольба.
  
   - И что же ты придумал? Вообще-то матушке нашей рожать скоро, нельзя ее сейчас расстраивать! - Анарион дернул брата за рукав.
  
   - Вы сами видите: нам здесь жизни не дадут. А идея у меня вот какая. Наш отец дружит с эльфийским королем Гил-Галадом, и мы можем отправиться пока к нему. Нам нужно собрать силы для борьбы с Сауроном, иначе он перебьет нас поодиночке. Подумайте сами. Сначала старший советник, будь он трижды проклят, разделается с нами, если мы останемся в Нуменоре. Потом... примется за тех, кто в Средиземье. За тех Верных, которые живут в Эндорэ. За наших друзей-эльфов. Что в итоге? Весь мир под властью Тьмы, а мерзкий Враг будет властвовать в нем единолично и радоваться жизни. Мы поедем во владения Гил-Галада, найдем союзников, соберем большое войско, построим хороший флот. У Саурона хватает врагов в Средиземье, многие захотят пойти с нами против него. После этого мы сможем освободить нашу родину от его власти, а короля и других людей - от его черного колдовства! Гил-Галад поможет нам во всем, он наш друг! Я уже говорил вам об этом, нам нужно что-то делать, но очень осторожно, чтобы Враг ничего не прознал!
  
   Элендил печально вздохнул, бросив на старшего сына не то расстроенный, не то виноватый взгляд.
  
   - Звучит хорошо. Кроме того - твой план даже можно претворить в жизнь, если бы не одно важное обстоятельство. Нашел ты место и время, ничего не скажешь. Сам посуди: ну куда я твою мать сейчас потащу? Или даже не сейчас, а чуть позже - с грудным младенцем на руках? Все, на сегодня разговор окончен, и больше этот вопрос пока не поднимай. Мне со своим отцом еще посоветоваться нужно, если мы что надумаем - поставим тебя в известность.
  
   Исилдур грустно смотрел в сторону. Ничего не вышло. Его отец за время обеда тоже больше не произнес ни слова. В общем-то, голова у старшего сына светлая и он все очень хорошо придумал, обстановку тоже прекрасно видит. Однако легко сказать - трудно сделать. Взять вот так вот и уехать неизвестно куда, пусть даже к лучшему другу, но придется менять всю свою жизнь, бросать все, к чему привык, с чем сроднился с детства... Умом Элендил понимал, что Нуменор уже давно не тот, что прежде, что с любым Верным здесь могут сотворить все, что угодно, и не понести за это никакого наказания, и что с проклятым королевским советником действительно надо что-то делать, но покинуть родину и оторвать ее от сердца было выше его сил - несмотря на то, что речь шла о будущем его собственных детей и, возможно, даже всего мира.
  
      -- Вечная молодость
  
   Пятнадцатого февраля 3281 года леди Алдамирэ произвела на свет третьего сына, которого назвали Хэрендилом. Двумя днями позже жена старшего советника короля тоже родила сына, но при выборе имени для новорожденного у счастливых родителей возникли некоторые затруднения. Отец поначалу хотел назвать его Лаирэндилом в честь покойного дяди, но двоюродный дедушка был категорически против.
  
   - Во-первых, не думаю, что король будет от этого в восторге, - возразил Аглахад, - особенно если учесть, что он до сих пор считает моего племянника едва ли не государственным преступником. Он мне говорил, что его крайне удивило то, что ты так легко простил Лаирэндилу все его оскорбления! Во-вторых, тебе ли не знать о харадском поверье - нельзя называть ребенка в честь человека с несчастной судьбой, в особенности того, кто умер не своей смертью. Я вообще-то не суеверен, но тут мне кажется, что в этом что-то есть... В-третьих, ты же знаешь, как у нас в столице относятся к эльфийским языкам. Пожалей сына, его ж с таким именем в школе задразнят.
  
   - У тебя-то имя на Квэнья, - покачал головой Саурон, - сам говоришь, что тебе не нравится, как тебя на Адунаике зовут.
  
   - Согласен. Ты только никому не проболтайся, но мне вообще в плане благозвучия куда больше по душе Синдарин, чем Адунаик... Можно, кстати, придумать малышу даже что-нибудь на эльфийском, но с соответствующим уклоном, чтобы люди кругом не забывали, чей он все-таки сын! - Аглахад посмотрел на внучатого племянника, мирно спящего в пеленках. - Как тебе, например, Мортаур или что-нибудь в этом духе?
  
   - Мортаур? - задумалась молодая мать. - "Черный ужас", если я еще не забыла, чему меня учили в детстве? А что, очень даже пойдет... Вполне неплохое имя для сына Владыки Тьмы! Пусть будет Мортауром.
  
   В апреле того же года долгожданный сын появился и в семье Валандура - роды у Вардильмэ прошли очень тяжело, и маленький Орхальдор родился слабеньким, но хотя бы живым. Ел он плохо, в росте и весе прибавлял медленно, но, к величайшей радости своего отца, умирать все-таки не собирался. Когда малышу исполнился год и он начал ходить, Валандур вздохнул с облегчением, понадеявшись, что все обошлось. Многие болезненные люди, не отличающиеся крепким здоровьем, прекрасно доживают до глубокой старости, от которой в итоге и умирают, главное, что Орхальдор вообще благополучно на свет появился.
  
   К счастью для Верных, Ар-Фаразон вместе со своим советником в то время по большей части занимался благоустройством Нуменора и разработкой всяких технических новшеств типа печатного станка, поэтому худшие опасения Исилдура и его родичей не оправдались. Жилось "врагам государства" по-прежнему нелегко, но вырезать их под корень все-таки никто не собирался, хотя запугивали довольно сильно. Многие Верные в те дни начали потихоньку уплывать на материк - по большей части либо тайно под покровом ночи, либо под благовидным предлогом - например, понадобилось срочно повидать родственников, живущих в Средиземье. Король, который запрещал им без особого разрешения покидать Роменну и уж тем более появляться в столице, смотрел на эти бегства сквозь пальцы - казалось, он был только рад избавиться от тех, кто был у него как кость в горле. Арузани их не преследовали и не препятствовали отъездам; назад никто из Верных, понятное дело не возвращался.
  
   Единственным, что омрачало жизнь Ар-Фаразона в те дни, было отсутствие у него детей; он с завистью глядел на своего друга и старшего советника, у которого в 3285 году родилась еще и дочь Зимрамит; у Долгубара к тому времени было уже пятеро - два сына и три дочери. Как-то раз в порыве отчаяния королева Тар-Мириэль даже предложила мужу решиться на нарушение брачного обета и осквернение супружеского ложа, на что тот ответил категорическим отказом.
  
   - Знаешь, - осторожно начала было она, - я слышала, что у некоторых младших народов есть такие странные обычаи: когда у кого-то нет детей, то либо его жена на время уходит жить с другим мужчиной, либо муж по особому договору спит с другой женщиной для того, чтобы она забеременела и родила ребенка, а потом они этого малыша забирают к себе в семью, и он считается законным сыном или дочерью. Я вот тут подумала... может быть, и тебе так же сделать... попросим какую-нибудь служанку, чтобы она твоего ребенка выносила, дадим ей денег, золота, земли - что ей будет нужно, а потом ты его признаешь, и я усыновлю, будет как наш общий законный наследник.
  
   - Забудь думать! - возмутился муж. - Ты вообще в своем уме, что мне такую мерзость предлагаешь? Чтобы я к какой-то там чужой женщине пошел и с ней... да мне даже подумать о таком противно! Ты - моя законная жена и моя единственная женщина за всю мою жизнь, и другой у меня никогда не было и не будет! Нет у нас детей - значит, нет, но я даже пальцем не прикоснусь к кому-то еще! Обычаи других народов - это их обычаи, хоть мне они и непонятны, да только в чужой храм со своим уставом не ходят. Согласен кто терпеть, чтоб его жена на стороне развратничала или муж другую обнимал - пусть терпит. Я люблю тебя, и мне трудно даже представить себя в постели с кем-то еще.
  
   Королева тяжело вздохнула.
  
   - Я понимаю, как тебе непросто, - продолжил Ар-Фаразон, - главная потребность любой женщины - конечно же, быть матерью, и ты наверняка постоянно думаешь о том, как будешь держать на руках нашего ребенка. Может быть, еще не все потеряно и у нас позже появятся дети. Только, пожалуйста, никогда больше не предлагай мне переспать с другой женщиной. Это выше моих сил.
  
   Причина печали и обеспокоенности его жены заключалась не только в том, что у нее никак не получалось забеременеть. Тар-Мириэль волновало будущее страны, но заговорить об этом с мужем она не решилась - король придерживался мнения, что супруге не подобает совать свой нос в политику, поскольку это дело не женского ума. Да, сейчас они правят Нуменором, но они же не будут жить вечно! Рано или поздно они состарятся и умрут, и нужно будет передать кому-нибудь власть. Кто-то должен стать королем или королевой после них, но кто? У них нет ни сына, ни дочери, ни родного, ни приемного, братьев и сестер тоже нет - если бы были, наследником трона мог бы стать племянник. Из родственников по крови только проклятые Амандил с Элентиром и их дети и внуки. Аглахад? С одной стороны - парень он хороший, с другой - не годится он на то, чтоб страной управлять: любит вольную легкую жизнь и развлечения, власть ему явно не по душе, необходимость заниматься чем-то серьезным будет ему только в тягость, и Фаразон наверняка это понимает. Остальные - сплошь и рядом Верные, им трон не отдашь. Есть еще Зимрабет и ее сын и дочь, но вот выйди она хоть за того же Фаразагара, тут никаких трудностей бы не было - он как-никак нуменорец, и при таком раскладе наследником престола безо всяких разговоров мог бы стать ее старший сын. Или даже она сама, да только вот ее более чем странный выбор супруга сразу все усложнил. Большая часть жителей Острова, конечно, безоговорочно очарована новым советником, однако есть и те, кто его ненавидит, и таких людей не так уж и мало. Если король назначит своей преемницей Зимрабет или кого-то из ее детей, то все может кончиться кровавой усобицей, и подобный исход дела достаточно вероятен. Только бы все обошлось, только бы наконец на свет появился такой желанный малыш!
  
   Что касается самого Ар-Фаразона, то он, будучи погруженным в государственные заботы, долгие годы, казалось, не замечал течения времени. В 3298 году ему исполнилось сто восемьдесят лет, что для потомка Элроса было еще отнюдь не старостью, и выглядел король очень молодо - кто-нибудь из Младших Людей однозначно не дал бы ему на вид больше двадцати пяти. Однако однажды весенним утром, встав с постели, он пошел в уборную умываться и чуть повнимательнее, чем обычно, пригляделся к своему отражению в зеркале. Нуменорцы жили намного дольше, чем люди других народов, старели заметно медленнее, и Фаразон привык к своей неизменности - он не думал о том, что время имеет власть и над ним, точно так же, как здоровый человек не замечает своего здоровья. Тут же он внезапно заметил первые предательские признаки старения на своем безупречно прекрасном лице: пока что еще тоненькие линии намечающихся морщинок в уголках глаз, под глазами, у губ... Король еще раз ополоснул лицо, насухо вытер его полотенцем и снова посмотрел на себя в зеркало - теперь уже с испугом. Кое-что можно, конечно, еще скрыть, если начать носить усы и бороду, но глаза-то не спрячешь...
  
   Ар-Фаразон взял стоящее на полке возле умывальника зеркало в руки и еще раз пристально рассмотрел свое начавшее так незаметно меняться лицо. Проклятье... Сколько лет пройдет, прежде чем он превратится в седого морщинистого старца с испещренной пятнами кожей, его руки утратят былую силу, зрение - остроту, а все кости начнут болеть? А ведь силу утратят не только руки... Одна мысль о том, что с течением лет он перестанет быть мужчиной, повергла его в ужас, и он почувствовал, как его словно обдало волной холода. Неужели тогда Зимрафель, его дорогая и единственная Зимрафель, без которой он не мыслил своей жизни, его разлюбит? Природа наделила короля Нуменора отнюдь не слабым темпераментом, и он почти каждую ночь проводил в объятиях своей обожаемой жены, а порой уединялся с ней в спальне и прочих укромных местах и по два-три раза за день - к ее огромному удовольствию; ведь Зимрафель неоднократно признавалась ему в том, что супружеская жизнь доставляет ей ни с чем не сравнимое наслаждение. Его охватило отчаяние: он вспомнил, как тяжело и мучительно умирал его двоюродный прадед со стороны матери. Старика разбил паралич, он был прикован к постели, справлял естественные надобности под себя и не мог членораздельно изъясняться - только мычал, пуская слюни, и глупо улыбался. В таком кошмаре для его семьи и самого больного прошло целых три года, которые показались несчастным вечностью - они потратили очень много денег на слуг, а в доме у них стоял смрад худший, нежели в выгребной яме. Побывав у них в гостях один раз, будущий король Нуменора потом три дня не мог есть. Ар-Фаразон представил себя в таком же положении, что и покойный родич: вот он так же неподвижно лежит в кровати, не в силах не то что сам дойти до уборной, но даже и голову повернуть, превратился в обузу для Зимрафели и вместо любви и страсти вызывает у нее омерзение! Только не это, только не это...
  
   Еще раз бросив мимолетный взгляд на свое отражение в зеркале, король швырнул его на пол, едва не дрожа от ужаса. Раздался звон битого стекла, почему-то показавшийся Фаразону более чем жутким, осколки разлетелись по всему мраморному полу. Через пару мгновений дверь скрипнула, и в уборную заглянула жена.
  
   - Что случилось? Я слышала какой-то грохот...
  
   Он поднял глаза на королеву.
  
   - Да я... вот... хотел посмотреться в зеркало, а оно у меня из рук выскользнуло, я даже не понял, как... видимо, у меня ладони были мокрые, - растерянно сказал Ар-Фаразон, глядя куда-то в сторону.
  
   - Сам-то хоть не порезался? - обеспокоенно спросила Мириэль.
  
   - Да нет, все хорошо. Просто зеркало жалко.
  
   - Ничего, бывает. Забудь, это не такая дорогая вещь, - махнула рукой она. - Сейчас позову сюда кого-нибудь из слуг с веником, пусть все уберут. Пойдем завтракать!
  
   Фаразон вышел из уборной, опасливо косясь на осколки зеркала на полу. Ему было сильно не по себе от того, что он только что сделал и - в не меньшей мере - от того, что он недавно увидел. Может быть, попробовать поговорить с женой - поймет ли она? Или попросить помощи у Зигура, он же столько всего знает и умеет...
  
   За завтраком Тар-Мириэль заметила, что ее муж явно чем-то обеспокоен. Она какое-то время колебалась, спросить или не спросить, в чем дело - король не слишком любил вмешательства в свои личные дела, но потом решила все же поинтересоваться, чтобы он не обвинил ее в свою очередь в безразличии.
  
   - Дорогой, что случилось? Мне кажется, что... - осторожно начала она.
  
   - Зимрафель, - перебил ее муж, - скажи мне одну вещь. Только честно.
  
   - Хорошо... - замялась она, не зная, чего ждать.
  
   - Если я состарюсь и перестану выглядеть так, как раньше, ты будешь по-прежнему меня любить? Или разлюбишь?
  
   - Фаразон, что на тебя сегодня нашло? - удивленно покосилась на него королева. - Ты плохо спал? У тебя болит голова? Ты нездоров?
  
   Король тяжело вздохнул.
  
   - Мне кажется, что в последнее время я стал хуже выглядеть. Наверное, я все-таки старею, как и все люди. Ты этого не заметила?
  
   Тар-Мириэль окинула супруга оценивающим взглядом.
  
   - Милый, не неси чушь. Видимо, ты все-таки плохо выспался. Ты прекрасно выглядишь. Я очень тебя люблю. Конечно, рано или поздно мы состаримся и умрем, но это вполне обычное дело, естественное для нас, смертных людей. По-моему, жить, не замечая счета лет, очень страшно. Я бы не хотела родиться эльфийкой или майя.
  
   - Но нам так мало отпущено! - ответил Ар-Фаразон. - Сколько лет? Триста? Даже если почти пятьсот, как нашему предку Элросу... Я не хочу уходить и оставлять все, что для меня дорого и важно!
  
   Королева махнула рукой.
  
   - Перестань забивать себе голову всякой ерундой. Живи, пока живется, люди Средиземья вон куда раньше умирают, чем мы, нуменорцы. Радуйся тому, что имеешь, и успокойся - я тебя любить не перестану. Никогда. Ни дряхлым старцем, ни даже после смерти.
  
   Тар-Мириэль забыла об этом разговоре сразу же после завтрака - она подумала, что ее муж и в самом деле просто не очень хорошо отдохнул или увидел дурной сон. Однако король отнюдь не собирался выкидывать все из головы и жить, как раньше: мысль о том, что он все-таки смертен и в обозримом будущем непременно состарится, никак не давала ему покоя. Днем он как бы невзначай задал вопрос своему старшему советнику о том, можно ли превратить смертного в бессмертного и как именно это сделать.
  
   - Хм, интересный вопрос, - задумался Саурон. - Есть одно гарантированное средство - какое-либо из Колец Власти или младших колец, мы их в свое время с Келебримбором довольно много в Эрегионе налепили. Только тут есть один подводный камень: нужно смотреть, кому какое подходит. Бывает так, что одно и то же кольцо могут носить разные люди, а случается, что оно действует как положено только на определенной руке, наденет его кто другой - оно в лучшем случае окажется бесполезным украшением, а в худшем - так и навредит новому владельцу. Вон взять хотя б мое, - он посмотрел на тонкий золотой ободок на безымянном пальце правой руки. - В тот день, когда мы с Кэлом его делали, мы оба, каюсь, были не совсем трезвые - я приволок четыре бутылки сортового мордорского коньяка, ну вот мы его и хлебали прямо из горлышка. В итоге мы и наложили на него особое заклятье, немножко, разумеется, накосячили. Когда наутро мы проспались и протрезвели, то поняли, что настряпали. Теперь мне приходится зорко следить за тем, чтобы мое колечко никто не взял поносить без разрешения, а то будут ему обеспечены большие неприятности и съехавшая крыша как минимум, может быть - даже еще и какие-то гадости с телесным здоровьем. Поэтому сложно все. А еще есть такая интересная штука, как эльфийская кровь.
  
   Пока речь шла о Кольцах Власти, Ар-Фаразон слушал Зигура вполуха. С одной стороны, ему, в общем-то, наверняка бы удалось выпросить одно такое у своего советника, с другой, он был наслышан о жутких призраках, в которых с течением времени вроде как превращались носители этих милых "украшений", а такое бессмертие ему было задаром не нужно - вряд ли Ар-Зимрафель будет приятно делить ложе с бесплотным созданием. Поэтому расспрашивать Саурона о том, как Кольца Власти действуют на их носителя, он не стал, зато когда речь зашла о возможном влиянии эльфийских предков на продолжительность жизни человека, заметно встрепенулся.
  
   - Я однажды еще в юности наблюдал очень интересную вещь, - продолжал Черный Майя. - Один эльф женился на смертной женщине, у них родилась дочь. Мать, естественно, со временем состарилась и умерла, однако девушка не старела и внешне выглядела скорее как эльфийка. Другой случай - это твои родичи Элронд и Элрос. Один был смертен, хоть и прожил очень долго, второй оказался бессмертным, хоть они и двойняшки. В легендах сказано, что они могли сами выбирать свой путь... однако меня это всегда сильно смущало, я сомневаюсь, что это вообще как-то осуществимо, я же не могу превратить себя в обычного смертного человека по собственному желанию. Эта история вызвала у меня сомнения еще и по другой причине. Один из моих... людей - вроде как вастак по имени Ульбар. Когда я с ним познакомился, то был сильно удивлен, услышав о его происхождении, потому что внешне он совершенно не похож на вастака. Оказалось, что его мать - пленная эльфийка, более того, у него есть несколько братьев. Меня это несколько заинтриговало, и я в свободное время наведался к нему на родину, где свел знакомство с некоторыми его домочадцами. Выяснилось - можешь себе это представить? - что влияние эльфийской крови на его родичей было довольно странным. Старший брат Ульбара, Рахша, стареть и не думал, более того, он взял в жены девушку-полукровку - ее отец был орком, а мама вастачкой. Так четверо из семи их детей оказались смертными и считали себя людьми! Ладно, извини, что-то я уж совсем в какие-то дебри углубился.
  
   - Да нет, ты что, продолжай, мне очень интересно, - заверил его король с явным любопытством в голосе.
  
   - Так вот, я еще не до конца уверен в правильности своей мысли, но мне представляется, что наличие у кого-то в предках бессмертных созданий - эльфов, майяр, даже орков - может оказать на него определенное влияние даже спустя много поколений. Посмотри вон на своего Аглахада. Или на Нилузана с его отцом. Эльфы и эльфы, им только острых ушей для полной картины не хватает. Если я не ошибаюсь, вы с Нимрузиром почти ровесники, он тебя на год моложе? А выглядит он отнюдь не на год моложе, не знай я дату его рождения и то, что у него трое детей, из которых двое уже взрослые - дал бы ему на вид от силы лет девятнадцать.
  
   Саурон, говоря об этом, даже и в мыслях не имел ничего плохого и решил, что Ар-Фаразон просто так интересуется, но в тот миг при упоминании нелюбимого четвероюродного племянника глаза короля полыхнули такой ненавистью и яростью, что и Черный Майя невольно вздрогнул. С чего бы это он? Неужели так не любит Элендила? Старший советник подумал, что зря ляпнул про родичей Фаразона - еще не оберешься потом неприятностей, будет та же история, что и с несчастным покойным Лаирэндилом, а то вдруг и что похлеще. Однако в следующую секунду король Нуменора посмотрел на Зигура вполне спокойно, и тот решил, что странная вспышка злобы ему, возможно, и померещилась.
  
   - И как долго он будет так выглядеть? - спросил Ар-Фаразон с хорошо скрытым недовольством в голосе, которое он попытался замаскировать под шутливый тон, и спокойной улыбкой на лице. - Хотелось бы мне тоже так.
  
   - А кто знает. Может быть, даже и вечно - если в нем эта самая кровь эльфов или даже майяр соответствующим образом себя проявит. Если бы Аглахад ложился спать вовремя и не устраивал пирушки чуть ли не каждый день, то тоже бы выглядел заметно моложе своих лет.
  
   Король слегка поморщился. Разгульная жизнь племянника была для него достаточно больным вопросом - тем более после того, как Аглахад, собрав достаточно приличную сумму, купил себе в Арменелосе большой дом и объявил дяде с тетей, что ему хочется самостоятельности и теперь он намерен жить отдельно, делать что пожелает и никому не мешать. Тар-Мириэль и ее муж были очень недовольны, но препятствовать ему не стали, решив, что парень со временем повзрослеет и перебесится. Об истинных причинах поступка племянника они, конечно же, не догадывались - в отличие от старшего советника. Как-то раз Аглахад признался Саурону, что ему в последнее время не особенно хочется общаться с дядей и жить с ним в одном дворце - причиной было то, что сделали с Лаирэндилом. Черный Майя лишь понимающе кивнул, но разговор продолжать не стал - для него любое воспоминание о произошедшем тоже было достаточно неприятным и болезненным.
  
   - Пытался я его уговорить вернуться, да толку что, - с досадой произнес король.
  
   - Не переживай, все наладится, всем молодым людям требуется почувствовать себя вольными и самостоятельными, - беззаботно махнул рукой его советник. - Ладно, давай о более приятных вещах. Вчера мы с Зимрабет узнали, что у нас будет второй сын. Ждем где-то в марте.
  
   Ар-Фаразон скрипнул зубами, но потом попытался изобразить искреннюю радость. Проклятье! У других вон уже по двое-трое детей, а то и больше, у этого мерзавца Элендила уже взрослые сыновья, а от генеалогического древа королей Нуменора скоро останется генеалогический пень! Мало того, эта Верная мразь еще и выглядит слишком хорошо! Ну ничего, посмотрим, сколько он еще продержится, надо бы Амандила с его сторонничками еще чуточку поприжать, пусть подергаются!
  
   Наблюдая за тем, как люди вокруг возятся с совсем еще маленькими или уже подрастающими детьми, король временами чувствовал отчаяние и тоску. Это могли бы быть его сыновья и дочери, они могли бы сейчас играть друг с другом, ходить в школу, учиться читать и писать, взрослеть, влюбляться... Недавно Долгубар рассказал ему о том, что его старшая дочь Дулгухиль тайком вздыхает по какому-то неизвестному юноше - как он ни расспрашивал ее, она так и не согласилась назвать имя того, кто так мил ее сердцу. Насколько отец смог понять, возлюбленный девушки даже не догадывался о ее симпатии к нему, а признаться в любви сама она то ли боялась, то ли стеснялась. Как-то раз она поделилась своей тайной с Зимрабет, в порыве отчаяния сказав, что утопится в пруду, если парень не ответит ей взаимностью, но над этим ее подруга детства с мужем только посмеялись.
  
   - Ты что, серьезно? - недоверчиво спросил Зигур. - И тебе придется глотать грязную вонючую воду, в которой плавают лягушки, тина, а порой и что похуже.
  
   - Ага, а я на берег провожу и глубже место укажу, - вовсю хохотала Зимрабет.
  
   Когда Долгубар говорил об этой забавной истории из жизни своей повзрослевшей девочки, в его голосе даже слышалась отцовская гордость - надо же, моя малышка такая взрослая, что уже влюбилась! Не успеем оглянуться, как сыграем свадьбу, пойдут внуки... Ар-Фаразон в очередной раз вымученно улыбнулся. У Зигура тоже были свои сложности - все-таки в душе народ его побаивался, и многие люди не позволяли своим детям играть с "Сауроновыми отродьями", вследствие чего Мортауру и Зимрамит приходилось по большей части возиться друг с другом, но зато у него были сын и дочь, да тут еще и третий на подходе, к тому же он никогда не состарится и не умрет!
  
   Масла в огонь подлил еще один приближенный Ар-Фаразона - Дулгухор. Этому человеку король доверил особую миссию - поручил ему следить за своими ненавистными троюродными братьями, а заодно и членами их семей, дабы снова ничего не выкинули. Переодевшись обычным торговцем, перекрасив волосы и приклеив фальшивую бороду, Дулгухор время от времени тайком наведывался в Роменну, а потом в подробностях докладывал королю, что там поделывают Амандил с Элентиром. В этот раз он привез весть о том, что жена Нилузана, старшего сына Элендила, тоже ждет ребенка.
  
   Узнав об этом, король почувствовал, как в его душе поднимается бешеный гнев. Почему? Почему?! Почему судьба столь несправедлива??! Проклятый Нимрузиров щенок, будь он трижды неладен! Вот бы у его женушки выкидыш случился, так ведь не случится - почему-то жизнь дает одним все, а другим ничего! У тех, кто мечтает о наследнике, нет ни одного ребенка, а вот те, кому бы вообще не плодиться, иногда умудряются обзавестись и десятью-двенадцатью! Внутренне кипя от злобы, он стал напряженно думать, что бы еще изобрести такое, чтобы превратить жизнь ненавистных Верных родичей в непрекращающийся кошмар наяву. С одной стороны, он все-таки глава государства и вполне мог бы отдать приказ арестовать Амандила с семьей, а потом устроить всем этим ублюдкам, включая беременную женушку Нилузана, публичную казнь, с другой - что-то его останавливало. Как-никак они ему не чужие по крови, да и народ может не понять и не оценить такого шага. Наверное, все-таки лучше будет либо держать их под бдительным присмотром, либо вынудить уехать с Острова куда-нибудь подальше, чтобы впредь от них и о них не было ни слуху, ни духу.
  
      -- Расставание
  
   Новость, которую Дулгухор сообщил королю, была правдивой: поздней весной 3298 года Фириэль поняла, что ждет ребенка. Радости ее домочадцев не было предела, только вот будущий отец чувствовал скорее беспокойство и неподвластный ему страх. Теперь на нем лежит куда большая ответственность - не только за себя и взрослых членов своей семьи, с которыми в эти страшные дни может случиться все что угодно, но и за сына, который должен в скором времени появиться на свет. В какое-то мгновение все происходящее показалось ему совершенно невыносимым, чтобы держать его в себе, и он попытался, улучив удобный момент, поделиться своими мыслями с отцом. Однако реальность была слишком ужасна, чтобы так вот открыто о ней говорить: Элендил сам время от времени ощущал себя треснувшей фарфоровой чашкой, которую положили в основание огромного здания вместо каменного блока, а теперь возводят над ней все новые и новые этажи. Вместо того, чтобы как-то поддержать и успокоить сына, он принялся снова на него кричать.
  
   - Исилдур, прекрати немедленно! Ты все-таки мужчина, а не девчонка, и не имеешь права бояться! Если я еще раз услышу от тебя такие вещи - ты мне больше не сын!
  
   В его душе были живы воспоминания о собственном детстве - когда маленький Элендил, играя в саду или на улице, умудрялся случайно упасть или пораниться либо чего-то пугался и плакал, то отец принимался сурово отчитывать его за слабость, непростительную для будущего мужчины и воина. Элендил не считал это чем-то из ряда вон выходящим, более того - полагал, что именно так и никак иначе должны вести себя родители, иначе их сыновья вырастут трусами и слабыми духом людьми. Однажды, когда ему довелось по делам побывать в Средиземье, он был сильно поражен, увидев харадскую похоронную процессию: один пожилой южанин работал на постройке крепости и разбился насмерть, случайно сорвавшись с лесов. Многочисленные родственники харадца рыдали в голос, совершенно не стесняясь того, что их может кто-то увидеть, при этом - и это особенно удивило Элендила - плакали не только жена и невестки, но и сыновья покойного. Нуменорцы косились на южан с явным непониманием: им - как Верным, так и Черным - с детства внушали, что лить слезы на людях - в высшей степени неприлично и позорно, в особенности для мужчин.
  
   Исилдур ничего не ответил, только подошел к окну и отодвинул занавеску, глядя на улицу. Сегодня под утро ему приснился до невообразимого яркий кошмар, в котором Саурон с горящими древней, как сам мир, ненавистью синими глазами и злобной улыбкой, похожей на волчий оскал, занес кривой нож над его маленьким сыном, лежащим в колыбельке, а ребенок при этом спокойно улыбался и тянул свои пухленькие ручки к сверкающему клинку, видимо, решив, что это какая-то новая интересная игрушка, и не подозревая о том, что ему сейчас придет конец. Старший сын Элендила проснулся в холодном поту, потрясенный этим сном. В первое мгновение он ощутил страшную пустоту - как будто из его сознания внезапно исчезли все мысли - и жуткий страх, с которым невозможно совладать, который нельзя описать и даже хоть как-то выразить словами, страх, который затопил его душу и лишил его возможности думать и действовать. Встав с кровати, он выпил стакан холодной воды и попытался снова заснуть, но так и не смог. Увиденное не отпускало его весь день, а сейчас он почувствовал себя невероятно одиноким. Даже и с отцом поделиться не получилось... наверное, не стоило об этом говорить, нехорошо как-то вышло. С матерью или Фириэлью тем более беседовать не нужно, они все-таки женщины, а его долг как мужчины - их защищать, если он начнет им говорить, как ему сейчас плохо, что им тогда делать? Анарион? Не поймет, он во всем слушается отца. Хэрендил же вообще растет очень пугливым - как ни ругаются на него родители, он все равно продолжает от каждого куста шарахаться, хотя уже не малыш. Хотя оно и неудивительно: порой, слыша доносящиеся с улицы звуки очередного погрома, крики о помощи или вопли пьяных арузани, он в слезах прибегал к Исилдуру, и тот принимался изображать из себя уверенного в себе, бесстрашного и всемогущего старшего брата, успокаивал Хэрендила и говорил, что все будет в порядке, пусть даже ему самому мало в это верилось.
  
   Во дворе соседнего дома, который когда-то принадлежал Нолондилу, старший сын Гимильзагара, того самого светловолосого морадана, получившего в безвозмездное пользование законную собственность одного из лордов Андуниэ, гулял со своей младшей сестренкой. Она родилась в апреле 3289 года, и это событие довольно сильно удивило многих жителей города, поскольку ее отец и мать были уже далеко не молоды. Местные женщины, увидев Дулгунитиль, жену Гимильзагара, с животом, дружно изумлялись, как она вообще смогла понести в ее-то годы. Поначалу все были уверены, что она либо непременно умрет от родов, либо ребенок окажется слабоумным калекой, однако в итоге на свет появилась совершенно здоровая девочка. Везет этим проклятым Сауроновым прихвостням, им хотя бы не надо за своих детей бояться, они спокойно бегают по улице, ходят в школу... Будет ли в его жизни время, когда его перестанет терзать страх за близких?
  
   ***
  
   В начале января 3299 года всю Роменну потрясло ужасное событие: безвременной смертью погиб Абарзагар, причем самым страшным было то, что виновником трагедии оказался кто-то из его детей-близнецов. Будучи человеком весьма строгих правил, отец запрещал своим сыновьям развратничать, однако они продолжали, улучив удобную минутку, тайком забавляться то друг с другом, то еще с кем-нибудь. Однажды вечером жене Абарзагара захотелось перекусить, и она, сделав себе несколько бутербродов с сыром, оставила нож на столе в гостиной; бедная женщина даже не подозревала, что ее забывчивость сыграет роковую роль в судьбе ее супруга. Утром следующего дня отец семейства отправился по делам в роменнский порт; он был прекрасным ювелиром, и за его изделия купцы из Харада платили очень приличные деньги. Сбыв очередную партию серег, колец и ожерелий южанам, он пошел домой и, открыв дверь в гостиную, увидел там ужасную картину - Ломизир с Уризагаром, раздетые донага, вовсю обнимались на узорном кхандском ковре перед камином. Они не ожидали, что отец в этот раз так быстро закончит торговаться с купцами, и решили в его отсутствие не терять зря времени. На мгновение Абарзагар потерял дар речи, а потом схватил стоявшую в углу кочергу и набросился на сыновей с бранью и побоями. Кто-то из близнецов, защищаясь - потом они так и не сознались, кто именно - схватил со стола случайно забытый матерью нож, который так кстати подвернулся под руку, и воткнул его отцу в шею. Тот умер на месте; близнецы, осознав, что наделали, пошли и добровольно сдались властям. Парочку мораданенышей за отцеубийство, естественно, приговорили к смертной казни через сожжение на костре. Несчастную жену Абарзагара приютила у себя сестра - оставлять ее одну было нельзя, бедная женщина совершенно помешалась.
  
   Ар-Фаразон тем временем долго думал, какую бы еще гадость сделать Верным, и наконец ему в голову пришла очередная блестящая с его точки зрения идея. Он был в курсе того, что некоторые из сторонников его ненавистного родича Амандила время от времени тайно или даже явно поднимаются на Менельтарму, чтобы оставить там приношения Эру Илуватару или обратиться к Единому с молитвами, и издал указ, в котором категорически запрещалось подходить к горе или тем более посещать заброшенное святилище под страхом жестокой смертной казни. Верные ничего хорошего от короля, разумеется, уже давно не ждали, но его новая выдумка их не слишком напугала: могло быть и хуже. Нельзя ходить к Менельтарме - нехорошо, конечно, но в крайнем случае можно тайно молиться Эру и великим Валар и дома. Однако король быстро понял, что его выдумка не возымела желаемого эффекта, и изобрел кое-что новенькое: для всех Верных вне зависимости от трудоспособности или наличия в семье детей и стариков он поднял налоги на имущество и прибыль с торговли или занятия какой-либо деятельностью аж в десять раз. Тот, кто не мог заплатить требуемую сумму, рисковал оказаться на улице вместе с домочадцами, а то и вообще угодить в темницу. После этого многие сторонники Амандила и в самом деле впали в панику - если не считать самого лорда Андуниэ и его близких родичей, народ в Роменне по большей части жил довольно небогатый, и люди не представляли себе, где им взять такие деньги. Несчастную Фириэль за месяц до родов ждало более чем неприятное известие: однажды вечером на пороге ее дома появилась ее старшая сестра Илиэн, пока что еще незамужняя, и сказала, что они всей семьей решили перебраться в Средиземье.
  
   - Фириэль, - говорила девушка, размазывая по лицу слезы, - мне, честно говоря, совсем не хочется уезжать и оставлять тебя тут, но тебе все-таки муж хороший попался, обеспеченный, а у нас нет возможности платить налоги королю, поэтому мы уезжаем. Отец продал дом почти за бесценок какому-то морадану, вещи мы собрали, приходи завтра утром попрощаться на пристань. Устроимся где-нибудь на материке - попробуем написать. Удачи вам, держитесь тут, надеюсь, арузани больше ничего не придумают. Мы договорились с одним торговцем с юга, поедем на его корабле. Сейчас море часто бывает неспокойным, но буду молиться, чтобы мы добрались благополучно. Жаль, конечно, что я так и не увижу своего племянника совсем маленьким, но мы наверняка свидимся позже.
  
   Жена Исилдура горько заплакала, но сделать она ничего не могла: против короля и его чиновников с их ненавистью к Верным не попрешь, с семьей расставаться - сердце кровью обливается, но ее теперешний долг как замужней женщины - всегда оставаться рядом с мужем, что бы ни происходило. Вообще-то она могла бы попросить денег у кого-то из родственников супруга, чтобы помочь своим родителям, но постеснялась даже заговорить об этом. Впрочем, если бы Амандил или его сын сами предложили близкими Фириэли денег, ее мать с отцом наверняка бы их и не взяли. Они и так стеснялись того, что их дочь волей судьбы вышла замуж за человека сильно выше себя по положению, и старались по мере возможности держаться от новообретенных родичей подальше, чтобы не чувствовать себя неуютно. Несмотря на всю свою любовь к мужу, Фириэль очень скучала по родителям, братьям и сестрам, которые после свадьбы редко заглядывали к ней в гости и неохотно звали ее к себе. И вот теперь - расставание. Возможно, что очень надолго, кто знает.
  
   Утром следующего дня она вместе с мужем отправилась в городской порт прощаться с родными. Погода стояла просто отвратительная. Низкое серое небо напоминало толстую перину, из которой хлопьями сыпался обледеневший мокрый пух. Под ногами хлюпало месиво из мокрого снега с грязью, а противный холодный ветер пронизывал до костей, и на фоне этого какой-то нелепой гигантской игрушкой смотрелся стоявший на якоре в порту харадский торговый корабль, с владельцем которого отец Фириэли договорился за вполне умеренную плату, что тот отвезет их в Средиземье - никто из нуменорских моряков и торговцев не высказал желания связываться с семьей Верных и брать на себя ответственность за такое дело. Молодая женщина рыдала в голос, обнимая родителей, братьев и сестер, потому что прекрасно понимала, насколько опасным может быть плавание по холодному зимнему морю в сезон штормов. Родственники еще раз пообещали ей написать, как только прибудут на место и обоснуются на материке, Исилдур же, сухо попрощавшись, все оставшееся время угрюмо молчал - ему казалось, что больше они с Фириэлью их никогда не увидят, и дело здесь вовсе не в том, что им грозит верная смерть в бурном море. Он не стал ничего говорить жене - и расстраивать ее не хотел, и боялся, что она не поверит, но предчувствие, хоть он сам того не знал и не узнал никогда, его не обмануло.
  
   Добравшись до Средиземья, его тесть с семьей поселился в Арханне - одной из областей Харада, ничего, что жарко, главное - подальше от нуменорцев с их вечными закидонами, жестокостью к своим и чужим и страстью к развязыванию войн. Там он сменил имя, купил себе вполне приличный дом с апельсиновой рощей, завел кур, овец, прочий домашний скот и зажил счастливо подальше от бывших соотечественников, от которых достаточно натерпелся и которых больше не желал видеть. Единственное, о чем он жалел - так это о том, что слишком рано выдал замуж младшую дочь, причем за человека, которому она явно не мила, ну чего ему стоило тогда послать Элендила куда подальше и сказать, например, что она еще не готова стать невестой! Время показало, что он был не так уж неправ, да только слово - не птица, вылетит - не поймаешь, и он сам, на свое счастье, начав новую жизнь в чужой стране, так никогда ничего и не узнал о дальнейшей судьбе Фириэли. Зато обе старшие дочки взаимно приглянулись каким-то местным князьям; те, что-то зная о нуменорских обычаях, без родительского благословения к девушкам подходить не стали, а отправились к отцу просить разрешения жениться. Тот, в очередной раз с досадой вспомнив младшую, дал согласие - пусть хоть эти будут счастливы.
  
   В конце февраля того же года в Роменне появился какой-то странный не то человек, не то эльф, который, к большому удивлению всех жителей города, ходил по улицам, пел печальные песенки и рассказывал более чем непонятные вещи. В его байках Моргот, то бишь Мелькор, представал несчастным безвинным страдальцем, жившим в удивительной крепости, которого ни за что ни про что покарали Валар, а его прислужники - прекрасными благородными созданиями. Люди порой смеялись, крутили пальцем у виска или пытались по-доброму объяснять гостю, что он ошибается, но, к счастью, морду за его побасенки ему так и не набили, сочтя его попросту безумным. Потом сумасшедший куда-то исчез, ходили слухи, что он перебрался в Арменелос, и вскоре все о нем забыли.
  
   Шестого марта, в полдень, жена Исилдура родила долгожданного сына, которого назвали Элендуром - молодому отцу пришлось раскошелиться на кругленькую сумму, чтобы госпожа Нилубэт пришла помочь Фириэли, потому что после угроз Тайной Стражи рисковать за небольшие деньги женщина не собиралась. Семья Элендила в тот момент и не подозревала о том, что давно пропавшая Мериль, а ныне Зимрабет и супруга старшего советника короля, в тот же день и час тоже стала матерью, и на свет появился ее третий ребенок. Родители немного поразмышляли и решили дать малышу имя на Ах'энн; так их младшенький стал Тхэссом.
  
      -- Гости из прошлого
  
   Летом того же года, где-то в начале августа, Зимрабет вечером укладывала спать маленького сына и в открытое окно услышала, как ее муж с кем-то ругается у дворцовой ограды.
  
   - Он любит тебя, и я прощаю тебя! - донесся до нее писклявый девичий голосок.
  
   Саурон хрипло рассмеялся.
  
   - Меня? Ты? За что? Помнится, в свое время я сказал тебе, что ты дура, а мой отец заставил меня перед тобой извиниться и сказать, что я сожалею об этом. Так вот, я еще раз повторю тебе свой тогдашний ответ: Элхэ, я очень сожалею, что ты дура.
  
   Жену старшего советника разговор заинтересовал, и она, уложив ребенка, подошла ближе к окну и прислушалась. Неужели здесь появилось очередное воплощение кого-то из многострадальных Эллери, о которых пару раз с явным неудовольствием говорил ее супруг?
  
   - Ты не только дура, но еще предательница и безответственная мать, - продолжал Саурон. - Мой папаша сам был без мозгов и позволял вам творить все, что пожелаете. У меня такого не увидишь. В моих владениях царит идеальный порядок. Во-первых, я построил для всех детей школы и обязал всех своих подручных - и людей, и орков - обязательно учиться писать, читать и считать. Я создал на основе орочьих наречий единый литературный язык, и вместе с Келебримбором мы придумали для него письменность. Благодаря этому любой из них может прочитать мой приказ, а я, знаешь ли, не люблю, когда мои требования не выполняются с точностью до предлогов, союзов, междометий и мельчайших черточек. Во-вторых, мои подчиненные прекрасно знают, что если они осмелятся со мной спорить, игнорировать мои распоряжения, своевольничать или еще что-то в этом духе, то им же будет очень плохо. Я бы тебя за неисполнение приказа, да еще в военное время и в крайне опасной ситуации, не просто по головке не погладил - я бы с тебя содрал заживо кожу, а то, что осталось, вывесил бы на внешней стене Барад-Дура, причем не тогда, когда оно уже сдохло, а когда оно еще дергается и пищит. Остальным для острастки, чтобы ни у кого даже малейшей мысли не возникало о дезертирстве и самоуправстве.
  
   - Ортхэннэр, ты жесток! Правильно про тебя Учитель говорил, что ты жесток! - встрял в беседу высокий мужской голос.
  
   - Наурэ, заткни хлебальник, пока не заболел переломом челюсти, - оборвал его старший советник; Зимрабет с интересом слушала, как ее супруг словесно расправляется с явно не слишком симпатичными ему гостями из прошлого. - Я пока с Элхэ беседовал, а до тебя еще очередь не дошла. Неприлично встревать в чужой разговор. Так вот, Элхэ, или как тебя там сейчас зовут - Алмиэль вроде, да? В смертельно опасной ситуации ты не выполнила приказ, подставила всех и сорвала план, который мой отец так долго готовил. Мелькор был слишком добрый и безалаберный, поэтому такое дело сошло тебе с рук. Что я бы с тобой сделал за прямое игнорирование моих распоряжений, я уже сказал. Увидел бы в бою - сам бы тебя зарубил. Идем дальше. Чего ты все на Учителя своего драгоценного пялилась и до сих пор по нему сохнешь, который ты там раз в Арду возвращаешься? Дело безнадежное, не нужна ты ему, да его, поди уж, и на свете давным-давно нет. Подцепи себе какого-нибудь нуменорца посимпатичней да поприличней, выходи замуж и живи, как все. Если хочешь, могу тебя и с кем-нибудь из своих познакомить. Есть у меня и люди, и орки, и эльфы, на любой вкус. Конечно, тебе наверняка больше всего понравился бы Келебримбор, он же правнук Тайли, да только он уж давно занят. Вон Маэглин, мой комендант. Красавец, мастер на все руки, не женат - чем тебе не подойдет?
  
   - Он правнук того, кто погубил мой народ! - запищала Элхэ.
  
   - Вот ведь вас заклинило, хрен знает когда это было... Ладно, не по душе тебе родич Финвэ - идем дальше, - Саурон явно издевался, ему было интересно, как среагирует собеседница на такие предложения. - Дургхаш, предводитель мордорских орков и мой командующий восточной армией. Не такой красавец, как эльфы да нуменорцы, зато сильный, дети будут здоровые, умный, исполнительный. Эрион, мой пятый назгул. Целитель великолепный, если заболеет кто в семье чем - быстро на ноги поставит. Когда в доме свой врач, так никакие беды не страшны. Аргор, мой главнокомандующий. Женщинам нравится, кто с ним связывался - говорят, что в постели просто огонь, не пожалеешь. А еще...
  
   - Ортхэннэр, ты бессовестный и бесчувственный! - снова встрял Наурэ. - Мы можем истинно любить только раз в жизни! Ты же...
  
   - Слово "заткнись" тебе непонятно, да? - разозлился старший советник. - Еще одно слово, и я тебя и в самом деле навеки избавлю от необходимости чистить зубы. Так вот, Элхэ, закончим сначала с тобой, и ты по-хорошему отсюда свалишь, после чего сосчитаешь до десяти, выкинешь всю дурь из головы, забудешь моего папашу и выйдешь замуж за какого-нибудь обычного парня либо просто займешься чем-нибудь полезным. Помнится, отец, когда ты опять вылезла в качестве Ахтэнэ и принялась ему надоедать, тебя пристроил. Был у тебя вполне приличный супруг, Хурином звали, так? Чем он тебе не угодил? Вроде не пил, руку на тебя не поднимал, в доме достаток, дети сыты и одеты, к чужим бабам под юбки не лазил. Так нет же, померла ты гордо, из-за родителя моего дражайшего вся в печали, и детей непонятно на кого оставила, к тому же незаконченную вышивку, по словам свидетелей, тебе было куда жальче, чем младшенького. Не смотри на меня с таким удивлением, у меня везде есть уши, и я все про тебя знаю. Теперь ты, Наурэ, проповедничек и черный менестрель недоделанный - удивляюсь, как это тебе Верные в Роменне сразу в рожу не дали, я бы засветил, нашел ты время, место и благодарных слушателей про любимого Учителя вещать. Хотя поешь ты все равно хреново, голос у тебя как в жопе волос - тонок, да не чист.
  
   Эллеро обиженно что-то пробурчал, но Саурон не собирался слушать его возмущенные тирады.
  
   - Первое, что я хочу тебе сказать: сейчас, когда отца нет, главный здесь я. Умные люди, да и не только люди, давно это поняли и держатся ко мне поближе, потому что знают, что со мной проще выжить, да и не просто выжить, а жить хорошо. Аллуа, например, все это осознала, и поэтому мы до сих пор прекрасно с ней общаемся. Я, знаешь ли, верный друг и заботливый властелин, могу протянуть руку помощи и вызволить тебя из любой неприятности, как в свое время Келебримбора и Эриона, но я и крайне опасный враг. Не хочешь со мной дружить и быть моим союзником - просто сиди тихо и не смей мне мешать и вставлять мне палки в колеса. Объявишь мне войну - проиграешь. Только попробуй сделать что-нибудь мне поперек, и я тебя из-под земли достану и убью, причем запомни, что сдохнешь ты не сразу, а, возможно, через несколько крайне неприятных лет. Я много чего умею, в частности, я прекрасный мастер по металлу, ювелир и целитель, но лучше всего у меня получается убивать, и с особым наслаждением я вышибу тебе мозги, если ты посмеешь перейти мне дорогу.
  
   Наурэ глубоко вздохнул.
  
   - Тебя не зря прозвали Жестоким.
  
   - Не зря, и за дело, - не без гордости согласился Саурон. - Подумай как следует. Я никого рядом с собой насильно не держу. Если не хочешь мне помогать, не надо, главное - только не мешай. Кто не со мной, тот не обязательно против меня, а вот тем, кто попробует мне мешать, хорошо не будет.
  
   - Я слышал, что ты запрещаешь Гэленнару видеться с Аллуа! - возмутился эллеро.
  
   - Слушай меня внимательно, ты, остроух скудоумный! - рявкнул старший советник. - Я не знаю, кто пустил тебя в Нуменор, надо будет вообще устроить серьезный разнос береговой охране за халатность, но сюда ты приперся и Элхэ, как я вижу, нашел. Так вот, ты ведь наверняка по Средиземью-то мотаешься, да? Если вдруг встретишь своего друга Соото, то передай ему от меня еще раз: если этот оживший аборт еще раз нарисуется рядом с ней и примется навязывать себя в качестве идеальной пары, то умоется кровью и целых костей у него не останется, а после этого я свяжу это отродье свиньи и жабы узлом и скормлю дракону. Что ты так на меня пялишься? Какое из слов в этой фразе тебе непонятно?
  
   - Почему ты...
  
   - Ты глуп как полено, а на светлой и чистой любви к строго определенному объекту вас всех, как я смотрю, уже заело, - Саурон прибавил какое-то грязное ругательство на Черном Наречии. - Объясняю для особо неумных еще раз. Аллуа твой долбанутый Гэленнар триста тысяч лет не снился, она его видеть не хочет и знать не желает. Да, ее смертный супруг отошел в мир иной, но это не значит, что Соот-Сэйор станет ей мил только потому, что бредит бедной Аллуа с раннего детства. С меня хватило уже того, что я терплю твоего мерзкого Элвира. Не надейся, вечно это не продлится. Я уж нашел было достойного кандидата на место Шестого, но у бедного парня оказалась запущенная чахотка в тяжелейшей форме, и ему было уже ничем не помочь. Однако на Лаирэндиле свет клином не сошелся, и как только я подыщу новый вариант, Элвир пойдет лесом, и не советую со мной спорить, иначе твой протеже после этого проживет в лучшем случае полчаса.
  
   Зимрабет улыбнулась, стоя за занавеской: надо же, оказывается, как высоко ее муж на самом деле оценивал ее брата.
  
   - Твой будущий Шестой совсем недалеко отсюда, но ты, Ортхэннэр, с ним еще такого горя хлебнешь! - напыщенно воскликнула Элхэ.
  
   - Ой, ты ж у нас Видящая, а я-то и забыл, - съязвил старший советник. - Не стращай, мы уже пуганые, и не с такими справлялись. Все лучше, чем слушать мерзкие песенки.
  
   - Даже если он тебя убить попытается?
  
   - Что, наконец-то достойный противник? Я польщен, а то Элронд с Гил-Галадом мне уже как-то поднадоели. Столько лет, и все одни и те же ушастые рожи. Тем интересней будет игра. Тем веселее будет его дожать.
  
   - Тебе что, смешно? Во что ты превратился, Ортхэннэр? Ты себя сейчас со стороны не видишь! Ты и впрямь собрался... сломать другого человека и превратить в одного из своих прислужников?
  
   - Я ж говорю, что ты дура. Зачем мне кого-то ломать? Смысл? Можно, конечно, затащить кого-то в камеру пыток и заставить служить мне силой и угрозами, но это очень глупо и банально, кроме того - ненадежно. Можно надавить на больное место и запугать, типа, не пойдешь ко мне на службу - убью твоих жену, детей и любимую кошечку, а также расскажу всему свету, что у тебя есть любовница, но это тоже в высшей степени тупо. Можно еще пойти самым простым путем и найти какого-нибудь вастака или морадана, который изначально на все согласен и будет с обожанием на меня глядеть и выполнять все мои приказы, но это вообще в высшей степени скучно. А вот найти кого-то, кто как раз не согласен, выбрать подходящий момент и сделать так, чтобы он согласился, причем по доброй воле, безо всяких пыток и угроз четвертовать его близких - вот это уже интересно.
  
   - Элхэ, пошли отсюда, - Наурэ потянул девушку за рукав. - Наш Ортхэннэр превратился в чудовище, которое считает, что живые существа - это игрушки. Нам больше не о чем с ним разговаривать.
  
   - Вот самое правильное решение. Проваливай первым же кораблем из Нуменора, и чтоб больше я тебя тут не видел. Ее можешь прихватить с собой. Я ее не убил только потому, что ее старший брат служит в Тайной Страже и даже не подозревает о том, что его сестренка на самом деле не обычная нуменорская девушка, а очередное воплощение предательницы из Круга Девяти, из-за которой весь план и развалился. Если надо - подкину пару золотых на дорогу.
  
   - Ортхэннэр! - скорбно воскликнул Наурэ. - Я услышал от Элвира, что тебя держат здесь в плену, и решил приехать, может, тебе помощь нужна, нашел здесь Элхэ, а ты... ты...
  
   - Слушай, ты, кретин ушастый, заткнись, в самом деле, у меня ребенок спит! - не выдержала Зимрабет, высунувшись в окно. - Найди другое место моему мужу нотации читать, а еще лучше - обойдись без них, без тебя разберемся, как нам быть!
  
   Эльф удивленно покосился сначала на нее, потом на Саурона.
  
   - Это что, в самом деле твоя...
  
   - Да, как видишь, у меня молодая жена и дети. Тебе это непонятно, ты слишком дивный для этого, а некая часть тела у тебя давно отсохла за ненадобностью, - старший советник откровенно веселился, глядя на пунцового от смущения Наурэ. - Я тебе еще раз напоследок скажу: не смейте путаться у меня под ногами, и будете жить долго и счастливо. А сейчас меня Зимрабет ждет, супружеский долг исполнять, а вы оба - проваливайте.
  
   Наурэ покраснел еще гуще и, схватив Элхэ за руку, быстро скрылся из виду. Саурон, показав ему вслед неприличный жест и произнеся несколько особо мерзких ругательств на Черном Наречии, поднялся в покои к жене.
  
   - Слышала, что за хрень нес этот неумный тип? Зла на них не хватает! Сколько лет прошло, а вместо мозгов у них по-прежнему каша. Мало было отца моего, который погубил всех из-за собственной тупости, так теперь еще продолжатели его дела развелись во множестве, уже устал устраивать зачистки. Лет так с тысячу назад мы с моей Восьмой обнаружили на северо-востоке целую кучу маленьких копий Аст Ахэ, там завелся даже свой тано - Учитель то бишь, так моего папочку его поклонники величали, как же я теперь ненавижу это слово! Придурок развлекался тем, что резал себе ножом лицо и потом в ранах гвоздем ковырялся, чтоб подольше не заживали, а еще совал руки в камин, поклоннички же его чуть не выли от восторга. Естественно, я отправил туда под предводительством Хонахт немаленькое войско, лже-Аст Ахэ мы сожгли, подражателя Мелькора выловили и посадили на кол, часть фанатиков сама удавилась, часть удавили мои орки, в общем, долгое время все было чистенько. Так потом они опять начали вылезать, как грибы после дождя, то там, то здесь, жалко, что этого урода Наурэ вместе с его подружкой твои Верные родичи в Роменне не убили!
  
   - А кто такой этот Гэленнар и чего он хочет от Солнечной Девы Ханатты? - поинтересовалась Зимрабет.
  
   - До того, как стать Солнечной Девой, Аллуа была одной из Эллери Ахэ. Потом ушла на юг, стала жить в тех землях, которые впоследствии стали Ханаттой или Харадом, была замужем за одним из королей этой страны, поэтому девой ее называть не очень-то правильно, но это скорее почетный титул, - улыбнулся старший советник.- Так вот, этот ублюдок Гэленнар Соот-Сэйор, он же Соото, был одним из наилюбимейших учеников моего отца и утверждал, что якобы обожает бедную Аллуа и жить без нее не может. Ха, как же, любит он ее - примерно так же, как я овсяную кашу: кушаю с удовольствием, а как при этом себя чувствует каша - не мое дело. В юности он ее постоянно преследовал, домогался, требовал, чтобы она стала его женой. Аллуа его ненавидела. Мы с ней дружили, и я пригрозил этому недоумку, что переломаю ему все кости, пока отец не видит, а потом поимею его дохлым ежом поперек шерсти во все естественные отверстия, если он не отстанет от бедной девушки.
  
   - Это как - в нос и в уши тоже? - рассмеялась его жена.
  
   - Было бы неплохо, он это заслужил, - согласился Зигур. - Потом началась война. Я надеялся, что Соото сдох, но он вскоре появился снова - в Ангбанде у папочки, о чем-то они там беседовали. Впоследствии, уже после Войны Гнева и смерти мужа Аллуа, он приперся еще и в Керанан, столицу Ханатты, на праздник Гневного Солнца, и вновь принялся домогаться своей якобы возлюбленной. Я не убил его на месте только потому, что в день летнего солнцестояния, по обычаю харадрим, запрещено устраивать ссоры и даже повышать голос. Традицию я все же слегка нарушил и Соото в очередной раз пригрозил. Надеюсь, что он меня понял, потому что в Ханатте рядом с Аллуа больше не появлялся, однако лет так сто назад до меня дошли слухи о том, что этот милый эльф основал где-то в лесах Средиземья очередную действующую копию Аст Ахэ, вроде как Аст Алтар называется, и засел там со своими поклонниками. Ну ничего, помогу Фаразону с делами, будет время - разыщу папочкиного обожателя, выкурю его из убежища и приведу в исполнение свою угрозу насчет ежа. Надо будет только дохлого ежика покрупнее найти. С его защитничком Наурэ можно еще что-нибудь посмешнее вытворить, хорошо, что меня сейчас отец не слышит.
  
   - Туда ему и дорога, - согласилась Зимрабет. - И чего, спрашивается, они привязались теперь уже и к Маэглину?
  
   Саурон неопределенно пожал плечами.
  
   - Я, как ты сама давно могла заметить, в общем-то не обидчив, не злопамятен и довольно отходчив, если только речь не идет о целенаправленной гадости и подлости, и в связи с этим мне не очень понятна страсть многих людей и эльфов то кому-то непременно мстить, то вспоминать события многотысячелетней давности и вешать вину за них на того, кто не то что ничего не делал и даже рядом не стоял - в то время еще и на свет-то не родился. Маэглин виноват только в том, что его прадедушкой волей случая оказался Финвэ, хотя сам Финвэ, как я тебе уже говорил, на мой взгляд тоже ни в чем не повинен - просто в неподходящий момент моему гаду-дядюшке под руку подвернулся. Тут выбор будет невелик: либо ты квакаешь что-то в угоду нашему гордому Королю Мира, который точно изобразил бы себя стоящим на земном шаре, если бы не был так уверен в том, что Арда плоская, либо разделяешь судьбу несогласных, а это больно и неприятно. Мало кто из эльфов или людей в здравом уме добровольно на такое пойдет, поэтому я не виню Финвэ, хоть Наурэ и бесится - он бы предпочел, чтоб я мечтал его четвертовать. Ну да это ладно, пусть даже Финвэ и был сто раз виноват, но что сделал мой папочка? Он проклял не только его самого, но и весь его род, что меня изрядно рассмешило еще в те годы - сильно он вопил, когда я посоветовал дурью не маяться. Папочкины верные ученики, как и следовало ожидать, верны ему во всем, донельзя последовательны и, прямо как в одной вастакской поговорке, никак не могут слезть с дохлой лошади и продолжают ее стегать. От бедного Финвэ, как и от большинства Эллери, давно уже и костей не осталось, и могилы их не то что бурьяном поросли, а вообще на дне морском скрылись, а эти ребятки по-прежнему все память со скорбью хранят, да еще и вину за произошедшее то на Маэглина, то на Гил-Галада вешают, хотя в те времена не то что они сами - дед их Финголфин еще на свет не родился. Я себе прямо картину представил: вот пойду я сейчас и убью кого-нибудь, а потом через несколько тысяч лет кто-нибудь придет к нашим правнукам и скажет: да это вы виноваты, вы ж потомки проклятого убийцы!
  
   Его жена невольно рассмеялась.
  
   - А хорошо ты их послал, - она обняла мужа. - Пока Тхэсс спит, а Зимрамит с Мортауром сидят в библиотеке, может, отвлечемся на кое-что более приятное?
  
   ***
  
   Получив гневную отповедь от Саурона, Эллери поспешили побыстрее убраться восвояси; отойдя подальше от дворца, они присели на лавочку в городском парке и принялись сокрушаться по поводу произошедшего.
  
   - Элхэ, - горестно причитал Наурэ, - ну почему наш Учитель нас покинул? Как он мог оставить нас с этим чудовищем? Ты видела, каким стал Ортхэннэр! Он же действительно превратился в злобного монстра, в котором не осталось ничего чистого и светлого и которому плевать на чужие чувства!
  
   - Надо попробовать ему объяснить, - девушка угрюмо чертила носком туфельки какие-то узоры в пыли. - Я уверена, что в нем еще осталось добро. Он нас услышит, он поймет! Нужно лишь подобрать правильные слова, чтобы растопить этот лед в его сердце, и Ортхэннэр снова станет прежним!
  
   - Наверное... - неуверенно ответил Наурэ; ему после недавнего разговора уже не думалось, что такое вообще возможно. Он не сказал сыну своего любимого Учителя о том, что во время странствий по Средиземью ему все же удалось повидаться с Гэленнаром; выглядел тот довольно-таки скверно, жарким летом носил зимнюю одежду, словно его постоянно знобило, и походил скорее на смертного, согбенного годами и болезнями, нежели на эльфа. Несчастный по-прежнему переживал из-за своей любви к Аллуа, только теперь он был уверен в том, что она на самом деле тоже к нему неравнодушна и могла бы быть с ним, если бы не жестокий властолюбивый Ортхэннэр.
  
   - Он меня ненавидит, потому что я ему мешаю, - поделился Соот-Сэйор со своим старым другом. - Аллуа - просто игрушка в его руках. Она не вышла бы за этого смертного с юга, если бы он ее не заставил. Ему был нужен военный союз с южанами. Теперь, когда ее муж умер, мы могли бы быть вместе, но Ортхэннэр пообещал меня убить, если я к ней подойду. Мне с ним не справиться, он слишком силен, и я ничего не смогу сделать. Он снова будет ее подкладывать в постель к своим прихлебателям, а они для него за это на все пойдут, даже на смерть, потому что она слишком красива. Для любого из них высшее наслаждение - обладать такой женщиной, как она, и Аллуа не может воспротивиться тому, чтобы в очередной раз стать наградой за верную службу Гортхауэру Жестокому. Я не избирал путь Видящего, но недавно мне явилось вот что... и не во сне, наяву.
  
   Гэленнар, зябко кутаясь в подбитый мехом плащ, подошел к шкафу, открыл потайной ящик и вынул оттуда большую толстую тетрадь в темном кожаном переплете с замком. С детства он неплохо рисовал, и вот теперь глазам Наурэ предстало отнюдь не целомудренное изображение - можно сказать, даже сильно за гранью приличия для стыдливых Эллери: ведь в Лаан Гэлломэ они даже купаться ходили одетыми и спать ложились в длинных рубашках. На белом листе грифелем и красками была нарисована обнаженная пара во вполне недвусмысленной позе, причем в светловолосой эльфийской женщине, на лице которой было написано неприкрытое удовольствие, нетрудно было узнать Аллуа. У человека, который держал ее в объятиях, были длинные черные волосы, заплетенные в косу, и однозначно нуменорская внешность. Рисунок на следующей странице был еще хуже: возлюбленная Соот-Сэйора раскинулась на простынях с бесстыдно разведенными ногами, закатывая глаза от наслаждения, а тот же юноша с косой целовал ее... даже подумать страшно, куда. Попав на Остров, Наурэ поначалу здорово испугался, а потом все же вздохнул с облегчением, подумав, что рисунок - всего лишь игра расстроенного воображения Гэленнара. Дело было в том, что такие прически носили обычно только Верные, арузани предпочитали собирать волосы в хвост - не станет же Ортхэннэр заставлять бедную Аллуа на полном серьезе с одним из своих заклятых врагов в постель ложиться.
  
   Тогда же, увидев неприличную картинку, Наурэ густо покраснел от стыда, поскольку сам в подобных делах был совершенно невинен, Соото же, казалось, совершенно не заметил смущения приятеля и продолжил жаловаться.
  
   - Мне это привиделось прямо посреди бела дня, и потом я взял и зарисовал все в этой тетради... Не знаю, зачем я это сделал, потому что теперь я еще хуже мучаюсь, когда думаю о том, что кто-то еще может прикасаться к Аллуа. Она моя! Только моя! Она должна принадлежать мне! Мне было бы легче увидеть ее мертвой, чем знать, что ее целует какой-то смертный! Люди созданы нашим Учителем для того, чтобы служить тем, кто выше их по происхождению, и никто не давал им права касаться наших женщин! Их удел - умирать, а наш - править миром!
  
   Наурэ покачал головой, но ничего не ответил. Сейчас, вспомнив о странном рисунке Соото, он поначалу хотел было рассказать все Элхэ, но потом передумал, решив, что это слишком личное, к тому же девушка всегда недолюбливала Гэленнара.
  
   - Мы должны бороться, нельзя оставлять все так, - продолжила тем временем она, оторвав своего спутника от неприятных воспоминаний. - Нужно сделать все для того, чтобы исцелить душу Ортхэннэра, и тогда он станет прежним. Он слишком сильно ранен злом этого мира и много времени провел среди орков и жестоких людей, потому и превратился в чудовище.
  
   Она закрыла лицо руками и горько заплакала.
  
   - Мой старший брат такой же. Он каждый вечер приходит домой и начинает мне рассказывать, кого за что сегодня арестовали и с кем что сделали, а я не могу это слушать, выбегаю из-за стола и прячусь в своей комнате. Родители очень злятся и меня за это бьют, считают, что я очень изнеженная, а я не могу... не могу даже делать вид, что мне безразлична такая жестокость. Отец постоянно на меня кричит, чтобы я жила как все, что мне уже пора выходить замуж, но я же тоже так не могу. Нельзя предавать свою любовь, я один раз уже вышла просто так...
  
   - Совершенно верно, - утешил ее Наурэ. - За свою любовь надо бороться, и вы с Соото здесь правы, а Ортхэннэр - просто бесчувственная ледяная статуя. Он никого никогда не любил и сейчас не любит, ему этого не понять, я уверен, что и женился-то он только из-за того, что его человеческое тело просто требует своего. Любви нужно добиваться. И Ортхэннэра мы попробуем сделать прежним, все у нас получится, нужно только верить.
  
      -- Вражье отродье
  
   Над пауком глумятся
   на глупых своих страницах
   сварливые упрощенцы
   с психологией мухи:
   он и палач, и обжора,
   и похотлив, и коварен,
   но ведь это сужденье
   скорей говорит о судьях:
   паучишко - конструктор
   и часовщик волшебный,
   идиоты его шельмуют
   из-за какой-то мухи,
   а я бы его попросил,
   чтоб он мне выткал звезду.
  
   Пабло Неруда "Зверинец"
  
  
   Ее удел был светлый трон,
   Он в черной башне был рожден...
  
   Синтари Феалиндэ "Еретик"
  
  
   Достаточно долгое время Верные в Роменне жили относительно спокойно - королю, видимо, наскучили кровавые расправы, и он переключился на другие насущные дела. К сожалению, они и представления не имели о том, что Ар-Фаразон тем временем все больше и больше погружался в бездну безумия: его чудовищно пугали мысли о приближающейся старости и смерти, он панически боялся утратить красоту, лишиться мужской силы, а вместе с тем - и любви обожаемой супруги. В итоге король достал через каких-то заезжих торговцев неизвестно кем написанные книги по низкопробной черной магии и принялся их изучать. За содействием и советом он обратился к Зигуру, но его старший советник, заглянув в эти сочинения, только пожал плечами и посмеялся.
  
   - Во-первых, - сказал он, - я, честно говоря, с большим сомнением отношусь к возможности применения различных чар и заклятий любым человеком или даже эльфом с улицы только на основании того, что ему, видите ли, так захотелось. Любого, если он только не страдает тяжелой формой слабоумия, можно научить читать и писать, но не каждому дано быть поэтом. Точно так же всех, у кого не бездействуют руки, можно научить оказывать простейшую помощь, если кто-то из их близких болен или ранен, но не каждому дано быть целителем. У меня в Мордоре есть прекрасные черные маги, но я перед тем, как браться за чье-то обучение, сперва смотрю, есть ли у этого человека способности к чародейству или он может только мечом махать. Во-вторых, то, что в этих книжках написано, похоже скорее не на черную магию, а на рецепты малограмотных деревенских знахарок типа "если вас замучили юношеские прыщики, то поймайте в полнолуние на перекрестке трех дорог крупную лягушку, сдерите с нее кожу, протрите шкуркой лицо, а тушку отдайте на съедение черному коту". У меня вон один знакомый еще в Первую Эпоху все это в Хитлуме у хадорингов наблюдал - они детей от кори и оспы поили можжевеловой водкой с примесью пепла сожженных заживо в печке ежей и мышей. Думаю, то, что подобные "чародейства" никому не помогали и не помогут, в комментариях не нуждается. Не знаю, что за неумный человек все это писал - наверняка какой-нибудь очередной самоучка-недоучка, вообразивший себя великолепным черным магом, а на деле вряд ли способный на применение даже простейшего приема. Он что - всерьез считает, что можно помолодеть и стать красавцем, умываясь кровью праведно живущих людей - кстати, что он вообще имел в виду под этими словами? Или что можно вернуть к жизни моего недоброй памяти папашу, принося человеческие жертвы, а потом потребовать у Властелина Тьмы всяких благ? Сейчас, между прочим, Властелин Тьмы - я!
  
   Саурон, естественно, не просто не хотел возвращения Мелькора с того света, но и был вполне обоснованно убежден в том, что подобная странная идея вряд ли осуществима на практике. Однако Фаразон пропустил всю речь своего советника мимо ушей, несмотря на огромный возраст Зигура и его колоссальный опыт в применении на деле различного колдовства; гордыня не позволила главе государства попросить дальнейших разъяснений, и король Нуменора решил, что во всем разберется сам. С одной стороны, слова Саурона заронили в его сердце зерно сомнения - а вдруг и в самом деле чушь! С другой, он постепенно, будучи не в силах совладать с искушением заглянуть в гнусные книжонки еще раз... и еще... и снова... - приближался к мысли опробовать что-нибудь из советов и рецептов неизвестного некроманта на практике: а вдруг поможет?
  
   Тем временем в Роменне все шло своим чередом. Правда, о полном покое и безопасности говорить было нельзя - то и дело кто-нибудь из Верных исчезал бесследно или попадал в темницу по совершенно ложному абсурдному обвинению, но все же жить стало немного лучше, хотя в связи с выросшими налогами кто-то продал свои дома и перебрался к друзьям и родственникам - ведь платить за один дом двум семьям куда легче, чем одной, кто-то перебрался на материк, а кто-то, увы, отрекся от Эру и Валар и превратился в арузани - и таких, к сожалению, было не так уж мало. Элендур рос здоровым, крепким и умным ребенком, что очень радовало его родителей, однако Орхальдор, пока что единственный сын Валандура, с детства страдал неизвестной сердечной болезнью. Мальчик не мог бегать и играть, как все обычные дети его возраста - пытаясь принять участие в какой-нибудь забаве со сверстниками, он буквально через пару мгновений начинал бледнеть, задыхаться и жаловаться на сильное сердцебиение. Обеспокоенные родители, понимая, что с сыном что-то не так, запретили ему всяческие нагрузки - даже повседневная помощь старшим по дому была для Орхальдора непосильным трудом, ему тут же становилось нехорошо. Врач, которого тайком позвали к ребенку, сказал, что недуг неизлечим, однако, если оберегать мальчика от излишних волнений и не позволять ему носиться по улице с другими детьми или вообще как-либо напрягаться, он, возможно, доживет и до глубокой старости - такие случаи известны, правда, больные при этом оружие видели разве что на картинке, а о том, чтобы обзавестись собственной семьей, и думать не могли.
  
   Валандур и его жена понадеялись, что если они будут исполнять все предписания врача, то им удастся сохранить сыну жизнь, однако с течением времени состояние Орхальдора все больше и больше ухудшалось. По сравнению со сверстниками он плохо рос, мало ел, казался очень худым и измученным, словно его по меньшей мере несколько лет держали в темнице на хлебе и воде, а лицо, губы и ногти у него постоянно выглядели синеватыми. Исилдур, наблюдая за сыном друга, поначалу сам очень боялся за своего Элендура - вдруг и у него есть какой-нибудь скрытый недуг! - но, на его счастье, малыш рос вполне здоровым и красивым, с румяными щечками, и все кругом говорили, что он очень похож на отца. Родители тайком учили его читать эльфийские книги, которые в большом количестве были спрятаны в доме Элендила, и рассказывали ему старинные легенды о сражениях с силами Врага и о прекрасных, отважных и благородных властителях древности, в том числе и о доблестном Фингоне - отце нынешнего верховного короля Нолдор Гил-Галада. Разумеется, Элендур знал, что говорить об этом никому нельзя: если Люди Короля прознают о том, чему его учат отец с матерью, всей семье несдобровать.
  
   В конце весны 3309 года, когда сыну Исилдура исполнилось уже десять лет, бедному Орхальдору стало совсем плохо - он почти не вставал с постели, даже поход в уборную, чтобы умыться, превращался для него в серьезное испытание. Разумом Валандур понимал, что тут вряд ли что-то уже поможет, но сердце отказывалось принять то, что единственный ребенок медленно умирает и тает на глазах. Несчастные родители проводили целые дни в молитвах Эру и Валар, надеясь, что случится чудо и их сын пусть даже не выздоровеет окончательно, но хотя бы не умрет. Несмотря на свою тяжелую болезнь, Орхальдор был очень спокойным и добрым мальчиком, никогда не капризничал, ничего не требовал, напротив, из последних сил делал вид, что с ним все в порядке, и пытался поддержать близких. Все очень его любили, и Исилдур очень сочувствовал другу, но тоже осознавал, что сыну Валандура осталось жить считанные месяцы, а может быть даже - недели или дни, странно, что он с таким тяжелым недугом вообще продержался так долго.
  
   Вскоре грянул гром среди ясного неба - и это была не преждевременная смерть Орхальдора, к которой все уже стали потихоньку морально готовиться; в Роменну приехал королевский курьер и с высокомерным видом вручил Исилдуру послание от Ар-Фаразона. В этом письме король приглашал своих нелюбимых родственников через неделю всенепременно явиться к нему на торжественный ужин, причем, что больше всего напугало старшего сына Элендила - в полном составе, то есть вместе с женщинами и маленьким Элендуром. В ужасе они попытались вежливо отказаться, сославшись отчасти на занятость, отчасти на личные обстоятельства, но никакого действия это не возымело.
  
   - У одного моего товарища в семье большое горе, - как можно вежливее сказал Исилдур. - Его единственный сын тяжело болен, он может умереть со дня на день, и я должен его поддержать, а не ходить на веселые пиры, есть, пить и развлекаться в то время, как он и его супруга проливают горькие слезы у постели мальчика. Я думаю, что поступать подобным образом по отношению к нему и его семье, с которой меня и моих родных связывает давняя дружба, было бы крайне нехорошо.
  
   - Думаешь? - глумливо ответил морадан. - Так вот, объясню тебе, если до тебя еще не доперло: это приглашение, от которого невозможно отказаться, и мне плевать, что ты там себе думаешь. Будьте любезны явиться в назначенное время во дворец, и если хоть кого-то из вашей семейки там не окажется, мало вам не покажется! А твоему приятелю я соболезнования выражать не буду: напротив, я очень рад - одним Верным гаденышем меньше!
  
   Исилдур с трудом сдержался, чтобы не дать посланнику Фаразона в морду - к счастью, жена вовремя схватила его за руку. Тот ухмылялся, видимо, в душе упиваясь собственным остроумием.
  
   - Хорошо, - прошипел сквозь зубы старший сын Элендила, в душе благодаря Фириэль за то, что она вовремя его остановила, а то иначе им было бы не избежать беды. - Согласно приказу короля, мы приедем во дворец на пир по его приглашению. Однако мне бы не хотелось тащить с собой в такую даль ребенка, тем более что подобные вечера, на мой взгляд, предназначены исключительно для взрослых.
  
   - Без разговоров, вы приедете все вместе, - холодно ответил королевский курьер и надменно распрощался.
  
   Сказать, что семья Исилдура была напугана - это значит не сказать ничего. Никто из них даже и представить себе не мог, что за гадость в очередной раз замыслил Ар-Фаразон - а ведь было очевидно, что пригласили их туда не просто так. Более того, на пиру наверняка будет и его обожаемый старший советник, будь он неладен, а также Аглахад, который, по слухам, в настоящее время сильно сдружился с проклятым Зигуром! Посоветовавшись, Амандил и его родственники решили, что будут по возможности вести себя вежливо и почтительно, в пререкания не вступать, делать вид, что наслаждаются изысканными яствами и напитками, но оружие с собой в любом случае возьмут - кто его знает, что придет в голову королю и его прислужникам, а сдаваться без боя в случае угрозы жизни никто из лордов Андуниэ не собирался. Конечно, женщинам и ребенку вообще-то нечего посещать подобные сборища, где арузани наверняка будут сквернословить, кто-нибудь напьется до полусмерти, примется всех оскорблять, да не дай Валар еще и драку затеет, но приказ есть приказ - придется ехать в Арменелос, сидеть на пиру и еще созерцать мерзкого старшего советника. Исилдура бросало в дрожь при одной мысли о кошмарном взгляде этого чудовища, и он слабо себе представлял, что будет делать, если Саурону снова взбредет в голову начать на всех таращиться. С тяжелым сердцем он попросил прощения у Валандура и Вардильмэ за то, что покидает их в такое страшное для них время, хотя самому ему было не легче.
  
   - Если со мной что случится, не поминайте лихом, - сказал он на прощание своему лучшему другу и его жене.
  
   В назначенный день нелюбимые родственники Ар-Фаразона, облаченные в свои самые нарядные одежды, в сопровождении нескольких слуг приехали в Арменелос на королевский пир. Распорядитель, советник Дулгухор, встретил их у входа во дворец. Как ни странно, морадан вел себя вполне любезно и приветливо, поинтересовавшись, благополучно ли дорогие гости доехали до столицы.
  
   - Благодарю вас, лорд Дулгухор, мы добрались прекрасно и даже не слишком устали, - учтиво ответил ему Элендил на Адунаике, зная, что на Синдарине в столице говорить запрещено.
  
   - К сожалению, король возражает против того, чтобы гости приводили с собой слуг, поэтому вашим сопровождающим, к моему глубочайшему сожалению, придется подождать окончания пира в дворцовом саду, где они смогут отдохнуть и насладиться прекрасной погодой и свежим воздухом, - сказал Дулгухор. - Мои люди проводят их туда и угостят вкусными блюдами. А теперь я хотел бы просить вас последовать за мной.
  
   Элендил подумал, что у него, возможно, есть шанс заодно избавить внука от явно не предназначенного для детей сборища - в семьях Верных не было принято пускать малышей и подростков на пиры. В таких случаях их место в детской и только в детской, а не среди взрослых, которые могут вести разговоры, явно не предназначенные для ушей ребенка.
  
   - Простите меня, лорд Дулгухор, - осторожно начал он вместо своего старшего сына, который практически не говорил на Адунаике, - но нельзя ли мне отправить вместе с ними и моего внука Элендура? Мы в соответствии с приказом короля привезли его с собой, но мне все же кажется, что для таких вечеров он еще слишком мал. Ему всего лишь десять лет, и это может быть слишком утомительно для ребенка.
  
   Советник поначалу изобразил на лице гримасу легкого недовольства, но потом немного призадумался и снисходительно кивнул.
  
   - Пожалуй, соглашусь с вами, лорд Нимрузир. У меня тоже есть дети, и я думаю, что им нужно играть со сверстниками, а не проводить время со взрослыми. Пусть ваш малыш пока побегает и отдохнет во дворцовом саду, уверяю вас, что с ним все будет в порядке. Для ребенка его возраста такой вечер и в самом деле может оказаться чересчур утомительным.
  
   - Сердечно вас благодарю, - учтиво поклонился Элендил, после чего быстро объяснил все встревоженному Исилдуру. Попрощавшись со слугами и взяв с Элендура обещание, что он будет вести себя хорошо и слушаться старших, они отправились во дворец в сопровождении Дулгухора, который вел себя подозрительно вежливо для советника короля. Исилдур был уверен, что Ар-Фаразон однозначно придумал очередную мерзость, но вслух говорить ничего не стал.
  
   Пиршественный зал был богато украшен, хотя и тут король оказался в своем репертуаре - скатерть и гардины были подобраны в торжественно-мрачной черно-золотой гамме. Откуда-то доносилась заунывная музыка: Исилдуру подумалось, что его опасения наверняка подтвердятся, а Ар-Фаразон решил заранее создать подходящую обстановку и настрой. Потихоньку на званый вечер подтягивались и другие приглашенные; по-прежнему любезный и учтивый Дулгухор указал гостям их места, и вскоре в зале появились король и королева, облаченные в соответствии с последней модой в черное с золотом. По левую руку от них сидел их племянник Аглахад, которого его давно покинутые родственники сразу же узнали, по правую - проклятый Саурон собственной персоной в сопровождении какой-то темноволосой молодой женщины, с которой он время от времени перебрасывался парой слов: Исилдур решил, что это, скорее всего, одна из придворных дам королевы Тар-Мириэль, не от большого ума увлекшаяся учением Тьмы. Ар-Фаразон церемонно поприветствовал собравшихся и предложил им отведать разных вкусных яств и напитков, приготовленных специально для дорогих гостей, после чего загадочным тоном добавил, что сегодня ближе к концу пира намеревается сообщить всем нечто очень важное. Элендил, видимо, поняв, о чем сейчас думает его старший сын, тихо шепнул ему:
  
   - Исилдур, я догадываюсь, что добром этот "званый вечер" не кончится, но, во имя всего святого, хотя бы пока сделай вид, будто все в порядке. Мне тоже кусок в горло не лезет, но зря привлекать к себе внимание нам тоже не стоит.
  
   К столу были поданы самые изысканные блюда: жареные утки и гуси, начиненные дольками дорогих ароматных оранжевых плодов из далекого Харада, раковый суп, тушеная щука с грибами, отваренные в вине окуни, жаркое из рубленой трески, фаршированная жареная сельдь, печеные раки с кореньями, тушеный язык в сметанном соусе, баранина с фасолью, цыплята в сухарях, биточки из телячьих мозгов. Гости с большим удовольствием принялись за еду, нахваливая мастерство королевских поваров и прекрасные вина, однако Верные чувствовали себя очень неуютно и с нетерпением ждали, когда этот вечер все-таки закончится. Напитки и яства были в самом деле на редкость хороши, но Исилдур с трудом смог заставить себя ради приличия проглотить хотя бы пару кусков.
  
   Когда приглашенные наконец наелись и, отложив приборы, стали беседовать друг с другом о том-о сем, Фаразон понял, что настало время объявить всем о своем важном решении, которое он принял единолично, не поговорив ни с супругой, ни с советниками.
  
   - Мои дорогие приближенные и родичи! - поднялся с места король Нуменора. - Я еще раз хотел бы приветствовать всех на этом пиру и сердечно поблагодарить вас за то, что вы пришли. Сегодня у нас особый день, потому что, согласно моему указу, завтра в центре нашей столицы, славного города Ар-Миналэта, начнется строительство большого храма, посвященного Великой Тьме и ее создателю Арун-Мульхэру.
  
   В пиршественном зале воцарилась гробовая тишина. Саурон, повернувшись к своей соседке, саркастически-скептически ухмыльнулся и что-то ей сказал, пользуясь тем, что упивающийся собственной высокопарной речью Фаразон не обращает на окружающих никакого внимания. На лице Амандила отразился неподдельный ужас, он выронил нож и вилку, которые с противным звоном упали на тарелку. Кое-кто из арузани, напротив, сидел с довольной улыбкой: некоторые нуменорцы, начитавшиеся тех же книжек, написанных тайными поклонниками Мелькора, что и король, уже давно увлекались черными культами и скрыто проводили различные кровавые ритуалы во славу Владыки Тьмы. О том, что на самом деле их обожаемый повелитель мрака на деле был совершенно бездарным военачальником, за которого всю жизнь воевали то Саурон, то орки, а славные рыцари Аст Ахэ постоянно жрали маковый отвар, который в свою очередь жрал рыцарей Аст Ахэ (и выжрал большую часть их головного мозга), никто из них, естественно, и не думал.
  
   - Что он говорит? - спросил Исилдур, который по выражению лиц отца и деда понял, что те сильно напуганы речью короля.
  
   - Он хочет построить Храм Тьмы. В честь самого Моргота, - шепотом ответил ему Элендил. - Ты на Саурона полюбуйся. Сидит вон, ухмыляется, хотя на самом деле это наверняка его идея. Понятно, для чего ему это нужно.
  
   - Великие Валар, о нет! - проговорила бледная от ужаса Алдамирэ. - Храм Тьмы, здесь, в столице Нуменора? Король в своем уме? Этот остров был дарован нам...
  
   - Тише! - одернул ее муж. - То, что он не в своем уме, ясно любому, потому что только помешанный может высказывать такие идеи и слушать Саурона, но не стоит тут публично озвучивать свои мысли по этому поводу, а то вдруг кто из приближенных короля хорошо понимает Синдарин... да хоть тот же его старший советник.
  
   Исилдур покосился на Саурона со смесью страха и ненависти. Хорошо еще, хоть Черный Майя сейчас разговаривает со своей спутницей и на окружающих не смотрит, а то было бы совсем плохо. Интересно, что это вообще за девица и как она может спокойно беседовать с этим чудовищем - многие люди на ее месте давно б от страха чувств лишились.
  
   Ар-Фаразон же, казалось, наслаждался испугом своих родичей.
  
   - И что же вы молчите? - он обвел собравшихся взглядом, в котором читалось злорадное торжество. - Какие будут мысли по этому поводу?
  
   Некоторые морэдайн продолжали радостно улыбаться, послышались восторженные возгласы, кое-кто даже предложил пожертвовать деньги на постройку здания, однако королю важна была реакция Амандила или кого-то из его семьи.
  
   Если бы они промолчали и сделали вид, что им все равно, может быть, все и обошлось бы, но Элентир все же решил высказаться - при этом зная, как Фаразон его ненавидит.
  
   - Всем понятно, - произнес он, - что храм, как правило, никогда не обходится без проводимых в нем ритуалов. Однако я наслышан о том, что служение Арун-Мулькэру предполагает кровавые жертвы, не так ли? И что же ты намерен с этим делать? Кого бросить на алтарь? Люди для этого будут отбираться добровольно или принудительно?
  
   - Ммм, хороший вопрос, - Ар-Фаразон с неприятной усмешкой отхлебнул из тонкого бокала с позолотой дорогое харадское вино с гвоздикой и корицей. - Можно, конечно, найти тех, кто действительно согласится добровольно отдать свою жизнь во славу Владыки Тьмы, тем самым приближая его возвращение, и если таковые найдутся, я, разумеется, не стану отказывать им в возможности послужить нашему общему делу - потому что великий Арун-Мулькэр впоследствии вернет их к жизни и дарует нам всем бессмертие.
  
   - Как думаешь, у него в самом деле поехала крыша, он сильно перебрал или просто намеренно издевается над твоим дедом? - чуть слышно шепнул Саурон своей спутнице, но в следующее мгновение по лихорадочному безумному блеску в глазах короля все же понял, что это уже однозначно не опьянение и тем более не дурацкие шутки - видимо, Фаразон и в самом деле тронулся рассудком из-за преследующего его страха перед неизбежной кончиной.
  
   - Я согласен! Я первым отдам свою жизнь! - выкрикнул какой-то молодой светловолосый морадан с такими же фанатично горящими глазами.
  
   - Спасибо тебе, мой дорогой Азрузан, - милостиво произнес король, - но, думаю, у тебя еще будет время. Я полагаю, что есть и другая возможность найти тех, кто будет принесен в жертву Великой Тьме и ее создателю.
  
   - Ой, мама, - снова прошептал Саурон, - вот неужели трудно сообразить, что мой отец никакой тьмы не создавал? Тьма - это явление природы, то есть отсутствие источников света, точно так же, как и засуха - это отсутствие влаги. Кто ее мог создать? Кто вообще выдумал эту чушь? Что за бред?
  
   - Итак, - продолжал тем временем Ар-Фаразон, - в любом государстве всегда найдутся нарушители законов, бунтовщики или просто дурно себя ведущие люди. Вот этот подонок, который сидит тут себе спокойненько, именует себя моим родичем, ест и пьет на мои денежки и корчит из себя праведника, например, приставал к моей жене и пытался ее лапать! - внезапно лицо его стало страшным, он перешел на крик, указывая пальцем на Элентира. Его троюродный брат испуганно вздрогнул, не зная, что делать.
  
   - По-моему, нам пора отсюда убираться, - нерешительно произнес Элендил и в следующий миг, повернувшись в сторону, оцепенел от ужаса. Один из слуг Фаразона приставил нож к горлу его младшему сыну Хэрендилу.
  
   - Только попробуйте дернуться, - злорадно произнес король, - и ваш мелкий ублюдок будет захлебываться собственной кровью, и ему уже не поможет ни один целитель. По правде говоря, я рассчитывал на Элендура, но его непредусмотрительно отпустили на прогулку. Ладно, сойдет и этот.
  
   Саурон сидел с каменным лицом, делая вид, что все происходящее его совершенно не волнует, хотя ему уже было очевидно, что Ар-Фаразон сошел с ума. Конечно, Черный Майя был отнюдь не самым добрым созданием и не испытывал угрызений совести, перерезая глотки врагам, но поднимать руку на детей - это уже было здорово за гранью даже его понимания. С одной стороны, ему очень хотелось поставить безумца на место, с другой - тогда все их Верные родственники точно отсюда живыми не выйдут. Хэрендил не сопротивлялся - только смотрел на всех расширившимися от ужаса глазами. Проштрафившийся Дулгухор был бледен от страха и судорожно хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба - он боялся не дожить до рассвета из-за своего не в меру хорошего отношения к сыну Нилузана.
  
   - Чего ты от нас хочешь? - дрожащим голосом пробормотал Амандил. - Отпустите Хэрендила, и мы все немедленно вернемся в Роменну и не только не станем мешать тебе поклоняться Морготу, но и вообще никогда больше не покажемся тебе на глаза.
  
   Фаразон снова отпил вина.
  
   - Иди сюда. Нет, не ты, Арбазан. Братец твой проклятый. Ты-то живи. Пока. Пока я добрый. И уясни себе: если я еще раз услышу, как ты, твой сынок или кто-то из твоих мерзких внучат называет великого Арун-Мулькэра Морготом, я пересажаю вас всех на колья на главной площади столицы, а Элендур будет смотреть на вашу медленную смерть - это послужит ему хорошим уроком, если он, конечно, после этого вообще останется в здравом уме.
  
   - Дядя, ты что такое говоришь? - Аглахад смотрел на короля с недоумением, ему на мгновение показалось, что он спит и видит кошмарный сон. Ущипнув себя за руку, он понял, что происходящее все же реально.
  
   - Я долго буду ждать? - рявкнул Фаразон. - Считаю до трех, и если до тех пор Элентир не вылезет сюда, отродье Нимрузира отправится на тот свет.
  
   Брат Амандила медленно поднялся с места и вышел к королю.
  
   - Чего ты хочешь, в конце концов? - почти прокричал он.
  
   - Я? Прежде всего - сними с пояса меч. Вот так, хорошо. Положи его на пол чуть подальше, около светильника.
  
   Тар-Мириэль, естественно, недолюбливала Элентира, но не настолько, чтобы желать ему смерти. Сейчас же она поняла, что дело явно пахнет чем-то очень нехорошим.
  
   - Фаразон, ты что... - воскликнула она, но даже не успела понять, как ее супруг в следующее мгновение выхватил собственный меч, а Элентир без единого стона медленно, словно срубленное дерево, упал лицом вниз на черный с золотом ковер - острое лезвие вошло ему в сердце легко, будто горячий нож в масло. Королева застыла в оцепенении, будучи не в силах даже закричать от испуга, Аглахад в ужасе переводил взгляд то на мертвого отца, то на безумного дядю, придворные взволнованно перешептывались.
  
   - Это была первая жертва во славу Арун-Мулькэра из числа недостойных, не желающих оказывать ему должного уважения и именующих его Черным Врагом Мира! - Фаразон спокойно вытер меч полой своего черного плаща, украшенного золотой тесьмой.
  
   Амандил рыдал в голос, закрыв лицо руками. Элендил, Алдамирэ и Фириэль тоже вытирали слезы. Анарион потрясенно молчал; Исилдур сжал кулаки, с трудом сдерживая ярость - если бы не его младший брат, мать, жена и Элендур, он определенно с наслаждением бы изрубил Фаразона и его прислужников в капусту, а потом будь что будет!
  
   - Будьте вы все прокляты, - наконец заговорил он. - Будьте вы прокляты за то, что только что сделали. Жизнь накажет вас за это - сейчас или чуть позже, но накажет!
  
   Тут его взгляд упал на идеально спокойного Саурона.
  
   - А ты наверняка радуешься, хотя виду не показываешь. Одним потомком Эарендила меньше, для тебя это лучше. Я бы на месте вас всех ему не верил. Он нарочно втерся в доверие к королю, чтобы погубить вас всех, и только и ждет удобного случая!
  
   - А с чего мне радоваться, это ваши семейные разборки, - невозмутимо ответил Черный Майя. - Что же до Эарендила, то не надейся, я не настолько злопамятен. К тому же мой близкий друг Маэглин, который, кстати, по сей день живет и здравствует, почему-то считает, что Эарендил - его сын, хотя я сильно сомневаюсь, что у него с Итариллэ что-то и в самом деле было: наверняка ему это либо в бреду привиделось, либо приснилось. Хотя как бы там оно ни было - я не могу злиться на сына или племянника моего друга
  
   Саурон хотел было прибавить, что Эарендил к тому же косвенным образом избавил всех от Мелькора, и всем, включая многих его бывших подчиненных, сразу стало легче жить, но при полусумасшедшем Ар-Фаразоне решил лишнего не болтать - кто его знает, как он среагирует, что-то он больно трепетно последнее время к Арун-Мулькэру относится. От взгляда Черного Майя Исилдуру снова стало не по себе.
  
   - Элентир получил по заслугам, - неожиданно заговорила на ломаном Синдарине молодая женщина рядом с Сауроном. - Я бы на вашем месте так о нем не жалела. Он действительно грязно домогался королевы Ар-Зимрафель, и если бы ее не защитил ее будущий муж, все могло бы закончиться трагически. Он выгнал из дома своего младшего сына только за то, что тот вернулся с вечеринки не совсем трезвым, кроме того, Аглахад рассказывал, что добрый папочка постоянно поднимал руку и на него, и на Нолондила, и на свою покойную жену - еще неизвестно, отчего та умерла. Когда его старший сын почем зря дубасил уже своих собственных супругу и детей, Элентир не счел должным вмешаться. Так ему и надо, уж извините за прямоту.
  
   Исилдур посмотрел на нее почти с сочувствием.
  
   - К сожалению, я не имел чести познакомиться с вами, прекрасная леди, и не знаю вашего имени, но хочу вас предостеречь: зря вы завели дружбу с Врагом. Может быть, Элентир и сделал в своей жизни много плохого, но тот, кто сидит рядом с вами, во много раз хуже, потому что...
  
   Та вдруг резко встала; старший сын Элендила с удивлением увидел у нее на поясе меч.
  
   - Не смей говорить в таком тоне о моем муже, иначе отправишься вслед за нашим милым родственником, - женщина вдруг резко выдернула из ножен оружие и приставила острие к горлу растерянному Исилдуру. - Еще одно слово, и я за себя не ручаюсь.
  
   - Ну что, давай, - горько усмехнулся тот. - Сначала Элентир, теперь я, кто следующий? Смелее, тебя никто не остановит.
  
   Саурон схватил ее за руку.
  
   - Зимрабет, сядь! Прекрати, он, в конце концов, твой брат! Хватит на сегодня кровопролитий!
  
   - В самом деле, не кипятись, он ничего такого из ряда вон не сказал, чтобы его за это убивать, - поддержал его Аглахад, решив, что нелишним будет все-таки заступиться за племянника. Он был сильно удручен и растерян: с одной стороны, он никогда не находил с Элентиром общего языка и вообще сомневался в том, что тот его любил, с другой - это все-таки как-никак его отец...
  
   Тут до Элендила внезапно дошло, кто эта женщина. Как это он раньше не узнал Мериль?
  
   - Мериль? - растерянным голосом произнес он. - В каком смысле... о твоем муже?
  
   - В самом прямом, дорогой дядюшка, - ответила та. - Как будто ты не знаешь, как женщины замуж выходят. Кстати, позволь представить тебе наших детей - Мортаура и Зимрамит, - Зимрабет указала на сидевших рядом с ней юношу и девушку и с напускным неудовольствием наконец все-таки вложила меч в ножны.
  
   - Ч.. что? - только и смог пробормотать Элендил; остальные застыли с раскрытыми ртами, даже Амандил прекратил лить слезы.
  
   - Что слышал, - коротко ответила его племянница. - Это мой муж и наши дети. Самого младшего тут нет, потому что мы решили, что малышам тут делать нечего, поэтому не имею возможности вас с ним познакомить.
  
   Ар-Фаразон все это время наблюдал за их перебранкой с высокомерным презрением, одновременно прихлебывая вино из бокала.
  
   - Послушай меня, Нимрузир, - наконец сказал он племяннику, - если ты не приструнишь своего сыночка и не сделаешь ему строгое внушение на тему того, что грубить в моем доме моим же гостям неприлично, этот вечер станет последним в его жизни. Пусть только посмеет сказать еще одну гадость моему советнику, и я довершу то, от чего Зигур по доброте душевной только что удержал свою супругу. Если бы у меня были дети, я бы никогда не стал, в отличие от тебя, столь безответственно относиться к их воспитанию и обучению их хорошим манерам. Кстати, обрати внимание на сына и дочь Зимрабет - они, в отличие от твоего умственно отсталого отродья, неспособного даже выучиться внятно излагать свои мысли на нормальном человеческом языке, весь вечер смотрели в свои тарелки и не встревали в дела старших. Кроме того, позволь предупредить тебя и твоего милого сына: если я еще раз услышу в своем присутствии хоть одно слово на эльфийском, я отрежу тому, кто его произнес, язык, и он больше в своей жизни уже никогда ничего не скажет. Пусть твой обожаемый Нилузан либо учится изъясняться по-человечески, либо вообще не открывает рот. Второе, думаю, было бы лучше.
  
   - Хорошо, - дрожащим голосом ответил Элендил уже на Адунаике. - А теперь, пожалуйста, прикажи своим людям отпустить Хэрендила, и мы сейчас же уйдем отсюда.
  
   - Вы отсюда действительно сейчас уйдете, - зловеще бросил король, - только, к сожалению, без младшенького. Он пока что поживет у меня, потому что от вас, Верных, всего можно ожидать, а он будет достаточной гарантией того, что вы не начнете хулиганить. Будете сидеть тихо - обещаю, что мы его не убьем, не изуродуем и даже не будем очень сильно бить. Попробуете что-нибудь вытворить - на следующий день я пришлю вам его голову. Уведите этого отсюда, - он указал своим слугам на бледного от ужаса Хэрендила, - и заприте где-нибудь в подвале под надежной охраной. А этого, - он с деланным отвращением тронул носком сапога тело Элентира, - унесите на площадь, сложите там костер и сожгите его труп во славу Арун-Мулькэра.
  
   Двое подручных Фаразона, схватив младшего сына Элендила за руки, выволокли его из зала; юноша не кричал, не сопротивлялся, лишь в последний раз со страхом и надеждой глянул на своих родных. Еще два закутанных в черное человека с неподвижными, как у статуй, лицами, молча подняли с ковра мертвого Элентира и вынесли его за дверь.
  
   - А теперь убирайтесь и сидите тише мышей, иначе на следующий день и в самом деле получите своего Хэрендила по кусочкам, - оскалился Фаразон, глядя на Верных родичей. Те медленно поднялись со своих мест и направились к выходу из зала. Впереди шел Элендил, который, несмотря на все произошедшее, еще как-то держался; его отец следовал за ним, почти ничего не видя от слез.
  
   - Жалко, ковер испортил, это ручная харадская работа, дорого стоит, - бросил вслед своему троюродному брату король.
  
   Исилдур смерил Ар-Фаразона и его старшего советника ненавидящим взглядом, но сейчас его волновало нечто другое. Элендур. Какое счастье, что он все-таки не притащил его с собой на пир... иначе сейчас бы он был на месте его брата... неизвестно, правда, что лучше, но Хэрендил все-таки почти взрослый, а Элендуру всего десять лет. Нужно как можно быстрее забрать его и всех слуг отсюда и уезжать в Роменну. Ночью дорога для Верных небезопасна, но оставаться в городе тоже нельзя.
  
   ***
  
   Тем временем Элендур, оставшийся под надзором слуг во внутреннем дворе королевского дворца, завороженно рассматривал все вокруг; мальчик впервые своими глазами увидел Белое Древо, о котором доселе слышал только в легендах, и величественное здание, в котором уже много веков жили короли Нуменора. Он сел на мраморную лавочку возле фонтана, глядя в прозрачную чистую воду, и хотел было опустить туда ладонь, чтобы проверить, холодная она или нет, как вдруг почувствовал, что рядом с ним кто-то стоит. Обернувшись, он увидел мальчика примерно своих лет с длинными волосами, насыщенно-темными, как чернила, и необычными ярко-синими глазами, одетого в черное с золотом. Элендур сразу подумал, что это наверняка сын какого-то знатного арузани, но он не выглядел враждебно, скорее даже приветливо, поэтому внук Элендила даже не испугался.
  
   - Здравствуй, - сказал тот. - Что, тоже родители на пир не пустили? Мои старшие брат с сестрой пошли, а мне мама с папой сказали, что я еще слишком маленький и мне там делать нечего! Обидно, честно говоря, я тоже хочу вкусненького!
  
   - Не пустили, - согласился Элендур. - Правда, меня тут уже только что накормили.
  
   - А я буду чуть позже у себя ужинать. Тебе сколько лет?
  
   - Десять.
  
   - И мне десять. Меня, кстати, Тхэсс зовут.
  
   - Элендур, - сын Исилдура нерешительно протянул ему руку. - А ты хорошо говоришь на Синдарине.
  
   - Я так и подумал, что ты наверняка Адунаика не знаешь. Многие Верные не знают. А меня отец разным языкам учит, он даже харадский знает и Черное Наречие.
  
   Элендур решил, что отец его нового знакомого - наверняка какой-то придворный переводчик или королевский эмиссар и однозначно в милости у Ар-Фаразона.
  
   - У тебя братья и сестры есть? - поинтересовался Тхэсс.
  
   - Нет пока.
  
   - У меня брат и сестра, но они меня сильно старше, им со мной скучно, да и мне с ними тоже. Тебе, наверное, тоже играть не с кем? Может, поиграем вместе?
  
   Элендур с опаской оглянулся на присматривавших за ним родительских слуг - отец и в самом деле не пускал его играть с другими детьми на улице, опасаясь за его жизнь и благополучие, в школу он не ходил, и никаких развлечений у него по сути дела не было. Те вроде бы не усмотрели в Тхэссе угрозы - пусть это и ребенок арузани, но, в конце концов, всего лишь ребенок, который в силу возраста еще невинен и уж никак не может быть причастен к кровавым преступлениям своих соплеменников.
  
   - Ну хорошо, давай, - ответил он.
  
   На лавочке чуть поодаль сидела с тряпичной куколкой в руках Сильмариэн, дочь Артамира, одного из слуг Элендила. Ее мать умерла вместе с младшим ребенком во время неудачных преждевременных родов, а отец по приглашению своего господина продал дом, за который и без того с трудом мог платить налоги, и вместе с восьмилетней девочкой перебрался к нему. Тхэсс бросил на малышку беглый взгляд.
  
   - Она с тобой? Может, пригласим ее с нами поиграть, а то чего она там так скромно сидит одна-одинешенька?
  
   - Так она же девочка, - пожал плечами Элендур. - Моя мама говорит, что нам нечего вместе возиться.
  
   - Странно, я с девочками у себя в школе дружу, - Тхэсс подошел к Сильмариэн и взял у нее из рук тряпичную куклу. - Симпатичная, ты сама сшила?
  
   Та робко кивнула.
  
   - У меня старшая сестра тоже хорошо шьет, а мама вот не умеет.
  
   - Как это у тебя мама шить не умеет? - изумленно посмотрел на него Элендур. - Ты, наверное, шутишь. Твой отец на нее за это не злится?
  
   - Не-а, она и в самом деле не умеет. Зачем ему на нее злиться, сейчас вон можно пойти на рынок в город и купить любой наряд по вкусу, мои родители вообще никогда не ссорятся.
  
   - Ее зовут Сильмариэн, - наконец представил застенчивую девочку сын Исилдура. - Она с нами живет, ее отец - слуга моего деда.
  
   - У моей мамы тоже была служанка, Инзильмит, она с моими сестрой и братом играла, когда они маленькими были, а потом она замуж вышла за кхандского посла, теперь у нее уже свои дети есть, но иногда она к нам приходит в гости, - задумчиво сказал Тхэсс и провел указательным пальцем по поясу куколки. Неожиданно все золотые нитки в плетении засветились, словно солнечные лучи - на улице сгущались сумерки, и это выглядело на редкость прекрасно.
  
   - Как ты это сделал? - с изумлением посмотрел на него Элендур.
  
   - Не знаю, оно у меня само как-то получается иногда, - засмущался его новый приятель. - Я даже не могу понять, как и почему. Мой папа считает, что в тех случаях, когда я хочу кому-то помочь или кого-то порадовать.
  
   - Спасибо, - несмело и еле слышно прошептала Сильмариэн.
  
   - Ну что, будешь с нами играть? - спросил ее Тхэсс. - Давайте в жмурки, что ли?
  
   - Я тут посижу, - тихо сказала девочка. - Если я буду носиться по саду, у меня отец рассердится и станет ругаться.
  
   Увлекшийся веселой игрой с новым знакомым Элендур и не подозревал о том, что в это время в дворце разыгралась очередная трагедия, более того - не заметил своих родственников, выходящих из боковой двери.
  
   - ... боюсь, сын, что ты оказался прав, - горестно вздыхая, говорил Исилдуру Элендил. - Нам нужно было уезжать к Гил-Галаду! Если бы мы уплыли отсюда, ничего этого не случилось бы и Хэрендил был бы в безопасности!
  
   - Что с ним теперь будет? - Алдамирэ вытирала слезы рукавом платья.
  
   - У меня, милая, другой вопрос - что теперь со всеми нами будет, - ответил ей муж. - Ты видишь, что произошло! Все гораздо хуже, чем мы думали! Как ты прекрасно знаешь, у короля нет прямых наследников, а Саурон...
  
   - Слышали, что он там говорил? - злился Исилдур. - Что Маэглин якобы его лучший друг и до сих пор жив, а Идриль родила Эарендила от своего злобного двоюродного братца!
  
   - Да врет он все, не бери в голову, - сказал ему отец. - У Врага не может быть друзей, только слуги, а Маэглин погиб в Гондолине. Меня куда больше беспокоит то, что случилось с Мериль. Король запросто посадит на трон ее старшего сына, а на деле страной будет управлять Саурон за спиной у своего отродья, а то и с полного ведома всех и вся, и тогда нам конец. Надо было мне тебя слушать, мы же теперь из-за Хэрендила даже не можем отсюда сбежать.
  
   Исилдур только печально нахмурился.
  
   - Мне Мериль жалко. Она ведь, наивная девочка, наверняка влюблена в эту злобную тварь по уши и уверена, что взаимно, а он совмещает приятное с полезным - решил получить таким образом трон Нуменора да заодно и свои низменные потребности с красивой женщиной удовлетворяет, ведь не кого-то там в свою постель уложил, а девушку из рода Элроса. Хотя я, говоря честно, всегда искренне думал, что Майяр это не надо.
  
   - Не забывай, что это Черный Майя, - глухо бросил Амандил. - Глупо было бы ждать, что Ар-Фаразон твоему отцу или тебе трон отдаст.
  
   Тем временем Элендур, пытаясь ловить Тхэсса с закрытыми глазами, случайно оступился и упал, почувствовав резкую боль в правой ладони. Он напоролся на торчавшую из земли ветку, и из глубокой раны сильно шла кровь.
  
   - Что случилось? - подбежал к нему обеспокоенный приятель.
  
   - Я, кажется, руку поранил, - Элендур, изо всех сил стараясь не плакать, пытался остановить кровь подолом рубашки.
  
   Тхэсс, ничего не говоря, взял ладонь товарища в свои, лицо его на пару мгновений стало сосредоточенным, а когда он убрал руки, на месте раны остался лишь небольшой шрам.
  
   - Спасибо... - только и смог сказать сын Исилдура, но в этот момент к детям сзади приблизился разгневанный Элендил; ему достаточно было одного взгляда на синеглазого ребенка в черном с золотом, чтобы понять, кто это.
  
   - Элендур! - гневно окликнул он внука. - Ну-ка, немедленно отойди от Сауронова отродья и не смей больше с ним разговаривать, мы сейчас же едем домой! Тоже мне, нашел себе приятеля! А ты чем тут занимаешься, чернокнижник малолетний - пытаешься моего внука заколдовать? Конечно, весь в папашу!
  
   Мальчик, недоуменно глядя на деда, растерянно улыбался. Элендил схватил его за руку, но тут случилось нечто неожиданное - за Тхэссом тоже пришли его родители, решив, что пора звать сына ужинать.
  
   - Ты как с моим ребенком разговариваешь, хам? - возмутился Саурон, услышав речь родственника жены. - Что он такого сделал? Это же дети, в конце концов! Мог бы вообще спасибо сказать, а то заработал бы себе твой внучек без моего Тхэсса столбняк, нагноение или заражение крови, пока бы вы его до Роменны довезли и рану обработали.
  
   Бледный от плохо сдерживаемого негодования Элендил схватился за рукоять меча, тяжело дыша и сжав зубы. Он был готов совершить опрометчивый поступок и начать драться с наглым Врагом, но его остановила мысль о Хэрендиле, которого в этом случае однозначно убьют прислужники Фаразона.
  
   Глаза Элендура наполнились слезами.
  
   - Дедушка, прости, я не знал, что это... - пролепетал он.
  
   - Я тебя о чем предупреждал? Никогда не разговаривай с незнакомцами, кто бы это ни был - взрослые или дети! - отчитывал его Элендил, направляясь к выходу из внутреннего дворика. - Ты же не знаешь, на кого доведется нарваться! Надеюсь, что с тобой ничего не случится от проклятого чародейства этого маленького чудовища!
  
   Саурон криво усмехнулся вслед Верным, которые то и дело оборачивались, с ненавистью глядя на Врага, и погладил сына по голове.
  
   - Нда, не повезло тебе сегодня... А у тебя талант, Тхэсс, такое редко встречается - я почему-то так и думал, что кому-то из моих детей непременно передадутся мои целительские способности. Давай-ка я буду тебя учить, только сразу предупреждаю: не бери пример со своего дедушки-маразматика Мелькора и не вздумай тянуть силы из себя, с какими бы пусть даже самыми страшными ранами к тебе кто-нибудь ни попал. Я понимаю, что морально это на самом деле очень тяжело, потому что иной раз к тебе с выпущенными кишками или раздробленными костями могут притащить твоего близкого друга или даже родича. Сам прекрасно помню Маэглина с переломом позвоночника в трех местах и Келебримбора, которого изуродовали так, что мы с Дургхашем его и опознали-то только по прическе, долго сомневались, что он вообще выживет, но он все-таки оклемался, пусть и полторы недели без сознания пролежал. Однако искушению поддаваться не стоит; поначалу горе-целитель этого не замечает, но попытки поддерживать в раненом жизнь за счет собственных сил на духовном уровне - примерно то же самое, что на физическом выкачивать из себя кровь или отрезать себе какие-нибудь части тела. Когда до человека доходит, что он с собой сотворил, как правило, бывает уже поздно и он медленно угасает без видимых причин. Из бессмертного Айну или эльфа это тоже будет постепенно высасывать жизнь, поэтому лучше такого не делать даже в крайних обстоятельствах.
  
   - Не повезло мне с дядюшкой, как видишь, - покачала головой Зимрабет - Не нравишься ты ему.
  
   - Да что он вообще про меня знает?! - с явным сарказмом произнес Саурон и перевел взгляд на сына. - А вообще у меня нехорошее предчувствие, что нашему Тхэссу непременно доведется еще раз лечить своего четвероюродного брата, и тогда все будет куда серьезнее, поэтому пусть учится как следует, может, со временем и нас с Эрионом превзойдет.
  
   Тут Саурон заметил, что они стоят как раз под Белым Древом. Дерево было старым, дуплистым, почти засохшим; подняв голову, он увидел свисающие с немногочисленных живых веток спелые на вид плоды.
  
   - Интересно, они вкусные?
  
   - Сомневаюсь, еще лето не началось, наверняка незрелые, не ешь, - ответила Зимрабет.
  
   - А выглядят как спелые и сладкие. Вообще на месте Фаразона я бы давно срубил эту мерзкую полудохлую корягу и посадил новое дерево, благо фруктов на нем хватает. Еще свалится, придавит кого-нибудь, а тут все-таки люди ходят, у деревьев, как и у прочих живых существ, тоже есть свой жизненный цикл, а старые растения в саду держать опасно: они разносят заразу, превращаются в рассадники вредных насекомых и могут упасть кому-нибудь на голову. Вон полюбуйся, сколько на этом дереве гусениц, - сказал Саурон и, протянув руку, сорвал один из плодов. - Надеюсь, он не червивый.
  
   Откусив кусок, Черный Майя мгновенно переменился в лице, с отвращением скривился и бросил недоеденный плод в траву, после чего долго плевался.
  
   - Тьфу, мерзость какая, кислая и к тому же горькая!
  
   - Я же тебе говорила - не ешь, неспелые, невкусные, сейчас же только весна, они не успели созреть! - смеялась над ним Зимрабет.
  
   В этот момент к ним подошел Ар-Фаразон, который слышал большую часть их беседы и видел, как его ненавистный племянничек Нимрузир утаскивал из сада внука, а также в душе после неосторожных слов своего советника был уже морально готов хоть завтра порубить Белое Древо на дрова.
  
   - Зигур, у вас тут все в порядке? Если этот недоумок Нимрузир или его мерзкое отродье тебе грубили, то достаточно одного твоего слова, и я завтра же прикажу сжечь обоих живьем на главной площади столицы!
  
   Саурон и Зимрабет переглянулись. Нимрузир, конечно, и в самом деле недоумок, но ничего такого, чтобы заслужить сожжение живьем, он все же не сделал.
  
   - Да нет, - ответил старший советник, - у них ребенок с нашим Тхэссом тут по саду бегал, упал нечаянно и себе руку веткой распорол, ну так дедушка на него и кричал, что тот испачкался и испортил новую рубашку.
  
   - Вот у меня племянник и в самом деле недоумок, - возмутился король. - Рубашку ему жалко, а ребенка не жалко.
  
      -- Судьба Келебримбора
  
   Козла бойся спереди, коня сзади,
   а злого человека со всех сторон.
  
   Русская пословица
  
   Человек, не умеющий увидеть зло,
   безоружен.
  
   Н.А. Бердяев
  
  
   Вечером перед сном Зимрабет все же решила расспросить своего мужа поподробнее о том, что все-таки произошло с несчастным Келебримбором. Из отрывочных упоминаний об эльфийском мастере ей пока что удалось выяснить, что в настоящее время он жив и обитает где-то в Мордоре, вроде бы как обзавелся семьей, прекрасно знал, для кого и зачем делал Кольца Власти, а также - что кто-то его серьезно покалечил еще в Ост-ин-Эдиле, и этим "кем-то" был вовсе не Саурон. Однако каждый раз, как разговор с кем бы то ни было так или иначе касался злосчастного нолдо, по выражению лица Черного Майя всем сразу становилась ясно, насколько для него неприятна и болезненна эта тема - и потому никто больше не решался задавать какие-либо вопросы. После сегодняшнего происшествия Зимрабет все же набралась смелости и сказала:
  
   - Мне очень интересно узнать одну вещь - я, правда, давно поняла, что тебе не нравится об этом говорить, но все же меня разбирает любопытство. Что же все-таки на самом деле случилось с Келебримбором? Если судить по твоим словам, ты его не только не изуродовал, но и вытащил с того света после чьих-то еще стараний. Кто это был? Орки?
  
   Саурон рассмеялся - его жене показалось, что с явной горечью.
  
   - Какие там орки! - махнул он рукой. - Есть такие эльфы или люди, до которых любому орку как отсюда до Кханда пешком. Мы с Келебримбором всегда дружили, дружим уже давно. Все началось в Первую Эпоху, когда после Нирнаэт Арноэдиад Дургхаш, один из моих военачальников, нашел внука Феанаро без сознания на поле боя и приволок в Ангбанд. Ну, я привел Кэла в чувство, залечил ему перерубленную ключицу, он как-то с самого начала меня не боялся, мы поняли, что у нас много общего. Потом он все же ушел к своим, потому что ему было родичей жалко, те с ума сходили, считая его погибшим, что-то им наврал, будто пришел в себя среди трупов, кое-как спрятался от орков, потихоньку отлежался в лесном укрытии и в итоге вернулся вроде как в полном порядке. У нас еще тогда родилась задумка Колец Власти, но осуществили мы ее уже позже - во Вторую Эпоху, когда снова встретились и продолжили совместную работу. Мы достали наши старые записи и эскизы и стали делать Кольца - конечно, Кэл не говорил своим подручным, кто я такой на самом деле, а я и представлялся всем Аннатаром. Не знаю, кто потом выдумал чушь, будто он не знал, что делал - что он, мастерил Кольца, а думал, будто кует ограду для забора? Да к тому же он делал не простые украшения, а магию-то никуда не спрячешь, тем более от эльфа. Что до орков, то с ними у Кэла всегда были, как ни странно, очень неплохие отношения. Однажды в очень холодную зиму к воротам Ост-ин-Эдиля с гор спустился орочий отряд. Келебримбор узнал своего старого знакомого - Дургхаша - и приказал эльфам не стрелять, более того, к ужасу своих сотоварищей, зазвал орков в гости, накормил, напоил и снабдил припасами и теплой одеждой.
  
   - Он, как я смотрю, вообще эльф очень общительный, - прокомментировала Зимрабет. - И кто тогда его покалечил? Неужели прознавший о вашей дружбе Гил-Галад?
  
   - Да как тебе такое в голову-то пришло? - удивленно поднял брови Саурон. - Эрейнион - добрейшее и благороднейшее создание, он без крайней нужды не способен убить и мухи, по характеру он спокойный, мягкий, припадки ярости ему не свойственны, и чтобы он целенаправленно кого-то искалечил - я слабо себе представляю, как его нужно перед этим довести, кроме того, они с Келебримбором друг друга просто обожали. Даже если бы он в то время узнал, кто такой Аннатар на самом деле - ну выразил бы свое неодобрение, сказал, что брат завел странную дружбу, и не более того. Зато у доброго и наивного Эрейниона есть один отнюдь не столь замечательный, а скорее даже хитрый и завистливый родич и герольд, обе руки у которого левые и растут не из того места, а мастерство Келебримбора никогда ничего, кроме ненависти, не вызывало.
  
   - Неужели Элронд? - потрясенно ахнула молодая женщина.
  
   - Конечно, это был он - давно мечтал заполучить в свои грязные лапы одно из Колец Власти, да только не для него Кэл их делал. Как-то раз в один прекрасный день к нему в гости нагрянул вовсе не я и даже не Гил-Галад, а наш общий знакомый - недоделок и выродок Элронд, который, судя по всему, каким-то образом прознал о нашем замысле. На наше счастье, Дургхашу к тому времени взбрело в голову учиться у Келебримбора кузнечному и ювелирному делу. Он в это время стоял в кузнице, услышал часть беседы Элронда и моего друга и понял, что дело неладно. По счастью, он орк умный и не стал переть в одиночку с ятаганом на толпу уродов - Элронд в незваные гости-то не один приперся, а со всей своей дружиной ненаглядной, включая мерзкого Эйно-Глорфиндейла. Дургхаш тихо вышел через потайной ход и решил привести помощь. К сожалению, я со своими воинами подоспел только через три дня - находился в этот момент довольно далеко, и Элронд успел Кэла за это время очень серьезно покалечить, вымогая у него Кольца Власти. Вытряхивая из него сведения о том, где спрятаны кольца, он переломал ему все кости на левой руке, прикладывал к лицу каленое железо и потом, когда ничего не добился, пытался добить Кэла из лука и окончательно дорезать, воткнув ему кинжал под сердце. К счастью, Элронд настолько туп, что путает правую и левую стороны, и это Келебримбора, в общем-то, и спасло. Не знаю, как мы его потом с того света вытащили, но вся левая половина лица, несмотря на все наши старания, у бедного Кэла представляет собой просто сплошной шрам, а левая рука очень плохо работает. Хорошо еще, что глаза целы. Естественно, когда на место кровавой расправы со своим братом явился Гил-Галад с войском, Элронд быстренько отдал ему три эльфийских кольца, свалил всю вину на меня - конечно, при наличии такого Саурона кто ж заподозрит собственного герольда ненаглядного! - и вышел сухим из воды. Самое трагичное во всей этой истории - то, что наш благородный эльфийский король до сих пор всецело доверяет этому подлому упырю, который превратил его любимого троюродного брата в глубокого калеку и наверняка до сих пор спит и видит, что Вилья, которую Келебримбор сделал для Эрейниона, красуется на его тощем пальце. Он искренне убежден, что его брат мертв и что это именно я его зверски убил, кроме того, мечтает мне отомстить.
  
   - А что ж вы всю эту историю так оставили? - изумилась Зимрабет. - Я бы на вашем месте как-нибудь Гил-Галаду глаза да раскрыла. Он должен знать, каков Элронд на самом деле, а то этот негодяй, чего доброго, самому ему ночью куда-нибудь нож воткнет. Я понимаю, вряд ли кто из вас во владения короля эльфов отправится, но можно же было, например, письмо ему написать. Наверняка он знает почерк Келебримбора, да к тому же у них, если они братья и близко общались, скорее всего, есть какие-нибудь общие секреты и тайны. Можно было бы в послании что-то такое упомянуть, и Гил-Галад сразу бы понял, что ему пишет настоящий Келебримбор, а не обманщик.
  
   - Эх, дорогая, твоими б устами да мед пить, да только на деле не так все просто, - горестно вздохнул старший советник. - Ты сама видела, что сегодня в саду произошло. Тебя это ни на какие мысли не наводит? Ну, написали бы мы Эрейниону, дело-то недолгое, взять перо да бумагу. Только как сама думаешь - стал бы он нам верить? Естественно, нет, когда кто-то что-то вобьет себе в голову - так его не переубедишь. Вон у Фаразона уже какие-то навязчивые идеи расправиться с собственными родственниками появились. Если бы ему и впрямь вздумалось казнить твоих дядю и брата, думаешь, я смог бы убедить его в том, что они на самом деле вполне неплохие люди и ничего страшного не сделали? Сомневаюсь, я уже пытался сделать то же самое, когда он приговорил к смерти несчастного Лайрэ. Равно как и Нимрузир: на ровном месте ему померещилось, что Тхэсс тут на Элендура едва ль не порчу наводил, и на меня смотрел волком, чуть за оружие не схватился. Ну начал бы я его убеждать в том, что ничего ужасного не случилось и что я ничего против него лично и всей его семьи не имею, а толку-то что? Наверняка он и про тебя думает, что я тебя тут околдовал и насильно в жены взял.
  
   - Глупости.
  
   - Вот и попробуй убедить в этом своего дядю. А Гил-Галада в свою очередь - в том, что Элронд изувечил Келебримбора и что этому выродку не то что доверять нельзя, а вообще гнать его поганой метлой надо или в Ородруин живьем бросить. Все видят то, что хотят видеть, и думают так, как хотят думать, а кого-то переубедить, если он сам рад обманываться, почти невозможно. Я по молодости да по глупости пробовал одно время людей в чем-то убеждать, да только все оказалось бесполезным - никого ни в чем не убедишь, пока он на деле в твоей правоте сам не убедится. Главное, чтобы для милосердного доброго Эрейниона все это большой бедой не кончилось, а предчувствие, честно признаюсь, у меня более чем нехорошее. Не хотел бы, чтобы с ним что-то случилось. Говоря по правде - ведь все при нем: умница, сердце золотое, красавец писаный - одна из моих командиров по нему все сохнет, и тем не менее... Он же наивен и доверчив не в меру, а зло для него - что-то там такое страшное в железной короне в черных одеждах и за черными горами, хотя на самом деле зачастую зло имеет вполне обычный облик и сидит за одним столом с нами. Однако он сейчас настолько сильно против меня настроен, что не поверит ни единому моему слову, даже если я ему живого Келебримбора приведу, и тот сам ему скажет, кто с ним такое сделал. Наверняка тут же придумает, что это вражий морок, злые чары или еще что-нибудь в этом духе.
  
   - Бедный Келебримбор, - сочувственно произнесла Зимрабет, про себя подумав, что фразой про зло, сидящее за одним столом с обычными людьми, ее муж намекнул не только на Элронда, но и на Ар-Фаразона после его сегодняшней безумной выходки на пиру. - Я слышала, что мастера Нолдор очень трепетно относятся к своему искусству, а его по сути лишили возможности творить.
  
   - Ну, к счастью, не все так плохо, - улыбнулся Саурон. - Он не бросил любимое дело, левая рука все-таки не правая, и хоть как-то она у него работает, пусть и не слишком хорошо, да и друзья помогают - и я, и Дургхаш, и Маэглин. Я ведь далеко не самый плохой целитель. Мой дражайший родитель, помнится, чуть ли не с восторгом рассказывал, как ему один раз довелось роды принимать, да и то мать спасти не удалось. У меня такое случалось отнюдь не единожды, благо женщин у меня на службе предостаточно, да и мужчины в основном семейные и никто, как в Аст Ахэ, друг друга высокопарно братьями и сестрами не зовет. При этом, к счастью, пока что обошлось без смертельных исходов и для рожениц, и для младенцев, хотя достаточно тяжелые случаи с осложнениями встречались. Буду теперь Тхэсса учить, такое умение никогда не повредит.
  
   Глаза Зимрабет внезапно наполнились слезами - она вспомнила своего умершего безвременной смертью брата Лаирэндила.
  
   - Что случилось?
  
   - Да ты тут упомянул про Лайрэ, у меня как-то сразу все, что с ним случилось, в памяти и всплыло...
  
   - Скучаешь по нему?
  
   - Очень. Только встретила родного брата - и через пару дней снова потеряла, только теперь уже навсегда.
  
   - Да уж, не повезло парню... Сначала ваш недоброй памяти родитель довел собственного сына до чахотки, а король его так попросту добил. Хотя я тебе, должен признаться, немного завидую. Хорошо, когда о человеке можно вспомнить что-то хорошее. Не знаю, что сталось с моим мерзким братцем Курумо, но встреть я его сейчас - с наслаждением засветил бы этой гадине топором в лоб.
  
   - Кстати, а ты пока так и не придумал, кем заменить этого вашего мерзкого нытика Элвира, раз уж Лайрэ умер?
  
   Старший советник загадочно улыбнулся.
  
   - Разумеется, придумал, только вот называть имя пока не буду. Мне уже все в принципе ясно, теперь дело только за временем, а я умею ждать.
  
   ***
  
   Выходя с семьей из дворца, Элендил продолжал отчитывать внука за разговоры и игры с незнакомыми, которые могут оказаться один Эру знает кем, при этом было неясно, кто из них двоих больше напуган - Элендур, который и не подозревал, что его новый приятель, обычный на вид мальчишка, может оказаться сыном аж самого Врага, или его дедушка, внезапно заставший ребенка в неподобающей компании.
  
   - Элендур, ну как ты можешь быть таким неосторожным! - возмущался Элендил. - Ты ведь уже почти взрослый! Я тебя всегда учил: нужно быть бдительным и не разговаривать с незнакомцами, как бы безобидно они ни выглядели и кем бы тебе ни представлялись. Разве ты не помнишь, что я рассказывал тебе о Келебримборе, внуке великого Феанора? К нему тоже пришел кто-то, чего-то там наговорил, умело сыграл на любви славного эльфийского мастера к созданию новых прекрасных вещей, а потом выяснилось, что таинственный незнакомец, который так интересно рассказывал эльфам о драгоценных камнях и металлах, не кто иной, как сам Саурон! Он заманил доверчивых Гвайт-и-Мирдайн в искусно расставленные сети и всех перерезал, как скот на бойне, а самого несчастного Келебримбора подверг жесточайшим пыткам, от которых тот и умер. Хочешь разделить его судьбу? Сауроново отродье по приказу отца тоже заманит тебя в западню, из которой ты не выберешься! Надеюсь, что с тобой ничего не случится после его черных чар!
  
   Увлекшись чтением внуку морали, он не заметил того, что среднего сына почему-то нет рядом; к его огромному удивлению, Анарион вышел к ним из какой-то ниши прямо возле парадного входа во дворец, ведя за руку кого-то в длинном темном плаще.
  
   - Это еще что такое? - напустился на него отец. - Ты где ходишь? Кто это с тобой? Вы тут с Элендуром оба с ума посходили?
  
   Человек рядом с Анарионом сдернул с головы капюшон, и Элендил увидел перед собой довольно красивую молодую девушку.
  
   - Прости, отец. Это Дулгухиль, дочь королевского советника Долгубара. Сегодня после пира она сказала мне, что давно меня любит и что ее сердце всегда будет принадлежать только мне, и ради нашего будущего она готова отречься от зла и стать Верной, как мы...
  
   - Совсем с ума спятил? - закричал Амандил. - Король только что прикончил моего родного брата, а ты, малолетний распутник, тут с какой-то девицей любезничаешь! Нашел время и место! Сейчас ее отец обнаружит, что дочь сбежала, и снарядит за нами погоню, и всем нам не сносить головы! Отправляйся-ка ты домой к родителям, - сказал он Дулгухили, - благородной девице не пристало вести себя подобным образом и убегать неизвестно куда с едва знакомым юношей! Тебе еще повезло, что мой внук - человек благородный и хорошо воспитанный, а то другой бы быстренько завел тебя в какое-нибудь укромное место, где никто не услышал бы, как ты зовешь на помощь, и сама подумай, как ты потом рассказывала бы отцу и матери о своем бесчестье!
  
   Девушка при этих его словах зарыдала в голос.
  
   - Но я люблю Анариона и не могу без него жить! Если бы он сказал, что я ему безразлична, я пошла бы и утопилась в реке! Пожалуйста! Позвольте мне пойти с вами!
  
   - Мы завтра же поженимся, - робко добавил младший брат Исилдура.
  
   - Нашли время свадьбу играть! - продолжил возмущаться Амандил. - Вообще-то у нас сейчас должен быть траур по моему брату!
  
   - Никакого траура, отец, - жестко ответил Элендил. - Если король узнает, что мы тут моего дядю оплакиваем, нам всем не жить.
  
   - А если он узнает, что я увез с собой дочь одного из его советников и приближенных, тогда он что сделает? - со злостью в голосе ответил тот. - От всей души порадуется и пожелает Анариону счастья в семейной жизни?
  
   - Мой отец уже все знает, - всхлипнула Дулгухиль. - Я ему сказала, что замуж выхожу, а если он будет мне мешать - пойду топиться. Он, конечно, был очень недоволен, но смирился.
  
   - Ладно, успокойтесь все, - строгим голосом сказал Элендил, - пусть она едет с нами в Роменну, и они с моим сыном завтра же поженятся, потому что незамужней девушке неприлично просто так вот находиться в чужом доме. Единственное, на чем я всенепременно настаиваю - чтобы вы, юная леди, в день свадьбы также сменили имя. То, которым вы зоветесь сейчас, однозначно не подходит супруге одного из лордов Андуниэ - хорошо еще, что родители вам ничего вообще на Черном Наречии не выдумали.
  
   - Хорошо, - почтительно произнесла девушка. - Я согласна.
  
   Исилдур, который все это время угрюмо молчал, смерил будущую жену брата неприязненным взглядом.
  
      -- Алмариэль
  
   Мортауру, старшему сыну Саурона и Зимрабет, в феврале того года исполнилось уже двадцать восемь лет - по нуменорским меркам уже не ребенок, вроде как совершеннолетний, но и совсем взрослым он еще пока считаться не мог, поскольку в брак обычно вступали лет в шестьдесят и старше, если только не было каких-то чрезвычайных обстоятельств типа незапланированной беременности. Однако он, в отличие от своих Верных сверстников, был воспитан отнюдь не в ханжеском духе, прекрасно знал, как и почему рождаются дети, и в какой-то момент почувствовал, что у него возник вполне определенный интерес к девушкам. Когда родители вечером уединялись в спальне, их старший сын, терзаясь лютой завистью, думал о том, как хорошо любить и быть любимым - вот бы познакомиться с какой-нибудь красавицей, которая будет смотреть на него так же, как мать на отца, и такие же слова говорить, и за руки держать, ну и... все остальное! - но для этого ему, как и многим другим юношам его возраста, не хватало храбрости. Вдруг он подойдет к кому-то, заговорит, но ей не понравится, и она пошлет его куда подальше? Верным тут, конечно, заметно проще - их женщины, если родители найдут кому-нибудь жену, уж точно с мужем так разговаривать не станут, однако это уже не так интересно - а если тебе самому уже будущая жена не понравится?
  
   В таких раздумьях и терзаниях юный Мортаур провел довольно много времени, однако вскоре судьба подбросила ему счастливый шанс. Однажды вечером его родители ушли из дома - леди Зимрабет с детства обожала харадскую культуру, а в нуменорскую столицу приехал давать представления придворный театр Ханатты. Такое событие она, разумеется, пропустить не могла и со спокойной душой отправилась с мужем на культурное мероприятие - она была уверена в том, что двое ее старших детей, которые не пошли с родителями, поскольку терпеть не могли харадскую музыку, ничего нехорошего не натворят, а Тхэсс тем более был спокойным воспитанным ребенком и в постоянном надзоре не нуждался.
  
   Когда родители ушли, Мортаур подошел к окну, думая, чем бы интересным и полезным ему заняться в их отсутствие, и посмотрел на улицу, но в этот миг ему на глаза попалось нечто из ряда вон. Он увидел Миналбэля, начальника Тайной Стражи, в сопровождении пяти вооруженных подручных; они вели в дворцовую темницу какую-то совсем еще юную девушку со связанными руками. Судя по одежде - явно Верная. Мортаур криво усмехнулся: какого хрена эти идиоты на жаре тяжеленные кольчуги напялили - боятся, что эта перепуганная девчонка кого-нибудь из них его же собственным мечом проткнет? Да она и поднять-то его не сможет, и вообще наверняка побоялась бы и мышонка убить. Хотя красивая-то какая... Разметавшиеся по плечам длинные темные волосы и огромные серые глаза подчеркивали бледность лица арестованной, и у сына старшего советника возникли вполне определенные мысли по поводу того, что он хотел бы с ней сделать. Отец с матерью, конечно, однозначно бы не одобрили такое, но пока их нет дома... хорошо, что у Нуменора с Ханаттой в последнее время дипломатические и торговые отношения все лучше и лучше. Пусть родители смотрят свое представление... может быть, они ничего и не узнают.
  
   Мортаур еще раз пристально посмотрел на девушку, мысленно раздевая ее донага, и направился к выходу. Сестра сидела в кресле и читала книгу; она заметила, что ее старший брат куда-то собрался.
  
   - Ты куда? - окликнула она его.
  
   - Да так. Я ненадолго.
  
   Зимрамит пробурчала что-то нечленораздельное и снова уткнулась в книгу. Мортаур же, не надевая плаща - и без того жарко - отправился вслед за Миналбэлем во дворцовую тюрьму. Интересно, что натворила эта девушка - во всеуслышанье разговаривала на Синдарине или хранила под подушкой эльфийскую книжку?
  
   Старший сын Саурона был наслышан о кровавых расправах с Верными и знал, что его отец, в отличие от короля, относится ко всем этим жестокостям с явным неодобрением, но тем не менее он всегда просил детей молчать, не вмешиваться и делать вид, что их это не касается, даже если твориться будет что-то уж совсем страшное.
  
   - Я не одобряю подобного, - говорил он, - однако сомневаюсь, что я вправе и вообще в силах что-либо тут предпринять. Есть древняя харадская поговорка: как слепой с рождения не видит солнца, так и безумный не слышит ничьих речей. Уговаривать короля бесполезно, я рассказывал вам, что произошло с вашим дядей Лаирэндилом и советником Бэльзагаром, он все равно никого не послушает, а вот сделать еще хуже очень даже можно, он тогда вообще прикажет казнить половину Нуменора, и всех Верных - в первую очередь, включая его собственных кровных родичей.
  
   Миналбэль также не пользовался благосклонностью старшего советника.
  
   - Меня не зря прозвали Жестоким, и я отнюдь не ягненок, более того - я придерживаюсь мнения, что форсированный допрос третьей степени может быть весьма полезен, когда нужно срочно добыть важные сведения. Тем не менее пытка должна быть способом быстро вытрясти их из кого-то, а казнь - заслуженным воздаянием за тяжкое преступление, а не просто жестокостью ради жестокости. Миналбэль же - попросту умалишенный, ему нравится пытать и убивать для собственного удовольствия. Держитесь от этого человека подальше, он не в себе. Если бы он сотворил с кем-то такое у меня в Мордоре, я бы содрал с такого дознавателя заживо кожу, а его поганую тушку повесил бы на крючьях в крепостном коридоре Барад-Дура и так оставил, пока не сдохнет, однако, к сожалению, я не дома. Нуменорцам остается только надеяться, что это чудовище рано или поздно загнется само.
  
   Мортаур давно понял, что его отец умен, изворотлив и хитер, как сотни лис - он уже несколько раз умудрялся блестяще отводить гнев короля от тех, кто этого не заслужил, и отвлекать Ар-Фаразона в те минуты, когда ему в голову приходила очередная безумная идея кровавой расправы с кем-нибудь из многострадальных Верных или просто чем-то не угодивших ему подданных - да так, что тот даже ничего и не подозревал. Теперь для него самого настало время проявить ум и хитрость и уломать Миналбэля отдать ему арестованную так, чтобы тот и согласился, и не разозлился. Задача была достаточно сложной, однако вполне выполнимой, и у Мортаура уже был свой план. В глубине души его грызла совесть - ему думалось, что он поступает не слишком хорошо, по сути дела решив заставить эту Верную заплатить ему своим телом за свободу, но он успокаивал себя мыслями о том, что ничего ужасного не случится. В конце концов, он же не голову ей отрежет, никто еще от этого не умирал, и вообще - говорят, что многим женщинам это очень даже нравится. Потом он отпустит ее на все четыре стороны, и страшная смерть от рук безумного Миналбэля ей уж точно не грозит.
  
   ***
  
   Начальник Тайной Стражи в сопровождении своих гвардейцев на чем свет стоит клял про себя сегодняшний тяжелый день: он надеялся вечером пойти в таверну и немного там расслабиться, выпить хорошего вина и послушать музыкантов, в конце концов, должен же у него быть хоть один выходной! - а вместо этого на его бедную голову свалилась очередная Верная мразь, с которой пришлось возиться. В Роменне жила одна бездетная семья, ранее тоже считавшаяся Верными, однако потом из личной выгоды решившая сделаться арузани; их близкие родственники умерли от какой-то болезни, и супруги решили взять на воспитание свою оставшуюся сиротой племянницу. Все бы хорошо, да вот девушка оказалась упрямой дурой; несмотря на королевский запрет, пыталась на Синдарине разговаривать да читать мерзкие эльфийские книжки. Дядя с тетей долго не думали и даже уговаривать девчонку не стали: как застукали ее с этой пакостью в руках - так и сдали вместе с книжкой в качестве доказательства Тайной Страже. Теперь Миналбэлю предстояло вместо заслуженного отдыха допрашивать арестованную. Он, конечно, предпочел бы вино и таверну, однако и здесь можно было себя не обидеть - в конце концов, слегка поразвлечься ему никто не запрещает, поскольку даже на самое гнусное насилие над женщинами Верных король благополучно закрывал глаза.
  
   Девчонка не стала отпираться - она быстро призналась в своих прегрешениях, даже угрожать ничем не пришлось. На запретный Синдарин она несколько раз сорвалась случайно - видите ли, ей трудно разговаривать на Адунаике.
  
   - Ладно, это еще куда ни шло, - раздраженно произнес Миналбэль, - тогда объясни, зачем ты хранила у себя мерзкую книжку? Ты не слышала о королевском указе или намеренно его проигнорировала?
  
   Девушка задрожала от ужаса и, запинаясь, проговорила:
  
   - Эта вещь досталась мне от моих родителей! Это единственная память о них!
  
   - От родителей? Звучит трогательно, но это не повод нарушать закон и хранить у себя запрещенные книги. Неужели трудно было оставить себе что-нибудь разрешенное, например, колечко там какое или платочек вышитый? Теперь же тебе придется за это ответить, - в глубине глаз Миналбэля вспыхнул зловещий огонь.
  
   Арестованная Верная заплакала.
  
   - Пожалуйста, не надо! Отпустите меня!
  
   - Не проси, не выйдет. Однако такую красоту было бы жаль просто так убивать. Поэтому сейчас мы немного развлечемся, а то что-то нам скучновато стало. Потом ты умрешь, и, к сожалению, - со злорадным торжеством прошипел глава Тайной Стражи, - придется тебе помучиться. Посмотри вон туда, - он указал кивком на дальний правый угол.
  
   Трясясь от страха, девушка повернула голову и увидела металлический столб около полутора метров в высоту, на самом верху которого была железная четырехгранная пирамида.
  
   - Знаешь, что это такое?
  
   - Нет, - прошептала пленница, опустив глаза.
  
   - Сначала, как я уже обещал, мы с тобой хорошенько развлечемся - все по очереди, а может быть, даже и по двое-трое одновременно. Надеюсь, не маленькая, знаешь, как такое бывает? После этого я посажу тебя твоим самым сладким местечком на эту железку, а к каждой ноге мы тебе подвесим по мешку с песком или по гире. После такого обычно не живут. Посмотрим, сколько тебе потребуется. А теперь раздевайся.
  
   Серые глаза девушки расширились от безумного ужаса.
  
   - Нет.
  
   - Что?! Давай-ка, снимай с себя все тряпки сама, иначе я помогу, а потом ложись вот на эту лавку.
  
   Несчастная Верная принялась медленно стаскивать с себя платье и нижнюю рубашку. Сгорающему от нетерпения Миналбэлю пара минут показалась вечностью, однако то, что он увидел, его не разочаровало. Какое совершенное тело! Жаль будет такое увечить, но ладно - Верных кругом полно бегает, будет кого потыкать, а он любил разнообразие. Он подошел к перепуганной до полусмерти пленнице и положил ей одну руку на грудь, а другую - на низ живота и начал грубо лапать за самые сокровенные места. Та сгорала от стыда, но в душе молилась, чтобы это длилось подольше - даже самое жестокое насилие со стороны гвардейцев страшило ее меньше, чем предстоящая мучительная смерть на железном столбе.
  
   В этот момент дверь камеры внезапно скрипнула, и стоявшие на страже гвардейцы с подобострастными поклонами пропустили внутрь незваного гостя. Миналбэль поначалу в полумраке не рассмотрел, кто к ним пожаловал, а потом узнал сына самого старшего советника и тоже принялся кланяться с церемонными приветствиями. Тот же, казалось, не обращал на гвардейцев никакого внимания, вовсю рассматривая пытающуюся стыдливо прикрыться руками Верную. По горящим неутоленной страстью глазам начальника Тайной Стражи Мортаур понял, что пришел вовремя - Миналбэль еще не успел попользоваться своей добычей и серьезно ей напакостить.
  
   - А ну, убери руки, а то я их тебе отрублю, - прикрикнул на арестованную один из гвардейцев, - не видишь, сам сын советника Зигура пришел тобой полюбоваться.
  
   - Завязываем, сегодня моя очередь развлекаться, она мне понравилась, - как можно более самоуверенно сказал тот. - Найдите себе кого-нибудь другого, а можете и сами с собою позабавиться.
  
   Мортаур чуть было не сказал "друг с другом", потому что слухи про начальника Тайной Стражи ходили более чем омерзительные: будто он использует для удовлетворения своих низменных потребностей не только арестованных женщин, но и симпатичных юношей, и даже собственных гвардейцев. Отец как-то раз обмолвился, что у себя в Мордоре приказал бы за такое отыметь самого Миналбэля треснутым черенком от лопаты, да еще на глазах у всего гарнизона Барад-Дура, чтобы у других в свою очередь не возникало таких поганых мыслей и желаний.
  
   - Как скажете, лорд Мортаур, - с глупым видом провинившегося школьника, пойманного учителем на списывании, кивал начальник Тайной Стражи. - Мы сейчас отсюда все уйдем, а вы делайте с ней что хотите... Вон лавка...
  
   - Ты мне тут намекаешь, что я должен ее трахать в этой грязной дыре? - гневно проорал сын старшего советника. - Да ваша поганая комнатушка не годится даже под хлев или под отхожее место! Развел тут свинарник, я все про тебя отцу расскажу, что ты не содержишь дворцовые помещения в чистоте! Если крысы и тараканы побегут отсюда в королевскую спальню или на кухню, ты быстро сам окажешься на колу, урод!
  
   - Простите, мой господин, мы все уберем, все вычистим, сегодня же, - Мортаур, услышав его жалкие заискивания, очень захотел пнуть Миналбэля сапогом в рожу или вмазать ему чем-нибудь тяжелым по почкам. Можно и по позвоночнику - либо шок и смерть, либо до конца жизни больше с кровати не встанет и женщину уж точно окучить не сможет.
  
   - Я пойду к себе. С ней, - он властно указал на юную Верную. - Она теперь моя! Желаю вам приятного вечера, и будьте добры все вычистить и проветрить! А ну, одевайся и идем! - прикрикнул он на девушку. - Чего стоишь, думаешь, я тебя тут в голом виде потащу через весь дворец?
  
   Та, вздрагивая и всхлипывая, натянула на себя свое светло-голубое платье, порванное и измазанное грязью во многих местах. Мортаур схватил ее за руку и выволок за дверь.
  
   Когда они оказались достаточно далеко от Миналбэля с прислужниками, он все же решился наконец заговорить с бывшей пленницей.
  
   - Я слышал из-за двери, что они собирались с тобой сделать, - сказал он. - Для тебя бы это и в самом деле кончилось смертью. Не надо так пугаться, я тебя не обижу. Всего один раз... ну, ты поняла... невелика плата за свободу и жизнь, это не так долго длится, и я отпущу тебя на все четыре стороны.
  
   Та кивнула, глядя на него полными слез глазами. Выбора у нее не было, но в любом случае один мучитель, пусть и Сауроново отродье, лучше шестерых, да еще и железного орудия то ли пытки, то ли смерти вдобавок.
  
   - А если я обещаю, я всегда держу слово, - не без тени гордости произнес Мортаур, подумав, что сейчас в точности повторяет одну из любимых фраз своего отца.
  
   Час был далеко не ранний, и его младший брат Тхэсс уже спал, поэтому старший сын советника Зигура был избавлен от здорового детского любопытства - у ребенка сейчас возраст как раз соответствующий, с него станется начать в замочную скважину подглядывать. Зимрамит по-прежнему увлеченно читала какую-то книжку; увидев брата, она с легким удивлением оторвала взгляд от страниц.
  
   - Мортаур, это твоя девушка? - поинтересовалась она; тот пробурчал что-то невнятное и быстро заперся вместе со спутницей в своей спальне, про себя думая, какого хрена сестра тоже не ушла отдыхать чуть пораньше. Начнет потом задавать глупые вопросы и выяснять, что да как.
  
   Верная, которую он отобрал у Миналбэля и его гвардейцев, забилась в угол, от смущения, стыда и страха не зная, как себя вести.
  
   - Слушай, я уже сказал, что тебя не обижу, - Мортаур сам стеснялся и не знал, как говорить с девушкой, но на всякий случай сам перешел на Синдарин, чтобы ей было все понятно. - Сейчас мы с тобой займемся тем, для чего сюда пришли, а потом я отпущу тебя на все четыре стороны, пока родители не вернулись и ничего не узнали, надеюсь, что моя сестра тоже сейчас ляжет спать. Ты свободна, и постарайся больше не попасться в лапы Миналбэлю, а запрещенные книжки спрячь подальше. Как ты видишь, я тоже знаю эльфийский, но не болтаю на нем прилюдно. Не стоит дразнить спящего дракона - голова дороже.
  
   Она хотела было снова начать раздеваться, но Мортаур остановил ее властным жестом:
  
   - Я сам.
  
   Юноше, впервые оказавшемуся наедине с девушкой, казалось безумно соблазнительной сама мысль самому с нее все снять. Та пыталась застенчиво отводить взгляд, но тем не менее заметила, что глаза Мортаура в полумраке выглядят почти черными из-за расширившихся зрачков.
  
   - Погаси свечу, пожалуйста, - едва не плача, прошептала она, подумав о том, что сейчас первый раз в жизни увидит обнаженного мужчину, а к такому она, воспитанная в самых строгих правилах, была совсем не готова.
  
   - Это ты закрой глаза, если стесняешься, а я хочу на тебя смотреть, - нахально ответил ей Мортаур, укладывая ее на кровать.
  
   Юная Верная крепко зажмурилась, стыдливо вздрагивая от его поцелуев и прикосновений ко всему телу, но ни разу не сделала попытки отстраниться - ведь он обещал ее отпустить, если она позволит ему творить с ней все, что он пожелает. В это мгновение она совершенно не думала о том, куда потом пойдет и что именно будет делать, потому что все ее мысли занимало то, как ей окончательно вырваться из лап арузани. Может быть, пойти к кому-то из Верных, и они сжалятся над ней и приютят, или попроситься в услужение?
  
   Из разговоров старших женщин она кое-что слышала о неприятностях первой брачной ночи, однако все оказалось не так больно и страшно, как она предполагала, и вовсе не омерзительно. Когда все закончилось - к счастью, довольно быстро, она боялась, что мучиться придется намного дольше - она по-прежнему лежала с закрытыми глазами, но слышала, как Мортаур одевается. Потом он куда-то вышел на пару мгновений и так же быстро вернулся.
  
   - Вставай, - сказал он, и девушка все же решилась на него посмотреть; она увидела, что он держит в руках черное с золотом платье. - Вот, стащил у своей сестры, у нее их и так полно, а твое старое только в печку, оно вообще никуда не годится. Она, правда, выше тебя ростом, но, надеюсь, тебе подойдет.
  
   Юная Верная взяла у него чистую одежду и, краснея, принялась натягивать ее на себя под одеялом. Мортаур усмехнулся - к удивлению девушки, без издевки или злобы.
  
   - И что ты там прячешь, чего я пока еще не видел?
  
   Она смущенно опустила глаза и покосилась на столик, где стояла вазочка с печеньем. У нее уже давно не было во рту ни крошки - естественно, Миналбэль не предложил ей даже хлебного ломтика, зачем такие расходы, все равно к вечеру она уже труп! Девушка до сих пор не могла поверить в то, что все обошлось - ей казалось, что все произошедшее с ней было кошмарным сном, хотя совсем недавно она чудом избежала страшной мучительной смерти.
  
   Мортаур, видимо, заметил, куда она смотрит, а его новая знакомая тем временем уже подумывала о том, чтобы тайком украсть хотя бы одно печенье - несмотря на то, что с детства ей внушали мысль о недопустимости воровства. Она была настолько голодна, что боялась без этого упасть в обморок.
  
   - Есть хочешь? Давай я чай согрею.
  
   Девушка быстро кивнула. Мортаур на самом деле стеснялся не меньше, чем она, ему хотелось расспросить ее о том, кто она такая, откуда, как ее зовут, как так вышло, что она попала в лапы к этому извергу Миналбэлю и вообще не отпускать ее - куда она пойдет на ночь глядя, но он не знал, как лучше начать разговор, и очень боялся, что скоро вернутся родители и застанут его за таким неподобающим занятием - они в театр ушли, а он взял и незнакомую женщину в дом привел. Наверняка отец сильно разозлится, если увидит все это.
  
   К сожалению, опасения юноши оказались отнюдь не беспочвенными: пока он угощал свою гостью печеньем, на пороге больших многокомнатных покоев, отведенных старшему советнику и его семье, и впрямь появились родители. Поначалу Саурон решил, что это Мортаур и Зимрамит вместе пьют чай в неровном свете свечей, но потом понял, что это не его дочь, а какая-то незнакомая девушка в ее платье - ростом пониже и волосы не прямые, а слегка волнистые.
  
   - Так, это уже очень интересно, - шепнул он жене.
  
   - Только не бей его, - Зимрабет схватила его за руку.
  
   - Я когда-нибудь бил своих детей? - удивленно поднял брови старший советник; смятая постель и валявшееся в углу скомканное голубое платье вполне красноречиво говорили о том, что здесь произошло. - Сначала побеседую с этим малолетним развратником, а потом посмотрим, стоит ли ему слегка отвесить. Я не сторонник рукоприкладства, но все зависит от ситуации.
  
   - Вообще-то он не такой уж и малолетний, я ненамного старше была, когда за тебя замуж вышла, - прокомментировала его жена.
  
   - Ладно, сейчас все выясним.
  
   Мортаур, явно увлеченный любованием своей новой знакомой, даже и сообразить не успел, когда перед ним внезапно появился вернувшийся родитель.
  
   - Ну что ж, позволь узнать, кто это тут с тобой? Почему ты нас с ней не знакомишь и вообще делаешь вид, будто нас не замечаешь?
  
   Юноша поднял глаза и глубоко вздохнул. Проклятье, он не заметил, как быстро пролетело время и вернулись отец с матерью... а ведь он даже и не успел спросить у этой Верной, как ее зовут!
  
   - Прости, папа, я и в самом деле не заметил, как вы вошли... Это... это...
  
   - Ты что, переспал с женщиной и даже не поинтересовался ее именем? - отец никогда не поднимал на Мортаура руку, но тот прекрасно знал, когда Саурон злится - он умел внушать людям страх и без каких-то внешних проявлений жестокости.
  
   - Алмариэль. Меня зовут Алмариэль, - осторожно проронила девушка, которая в это время скромно сидела, опустив глаза и сложив руки на коленях. - Простите меня, господин старший советник. Мне не стоит больше здесь находиться, я сейчас же покину ваш дом.
  
   - А ну, сиди тихо! - грозно прошипел Саурон, не повышая голоса; про себя он подумал, что девочка не из трусливых - мужественно держится в присутствии воплощенного зла, другой человек на ее месте наверняка бы уже в обморок упал. - Куда ты пойдешь, ты вообще знаешь, что время уже далеко за полночь? Пусть лучше мой милый сын поведает мне в подробностях, кто ты такая и как ты здесь оказалась.
  
   Алмариэль залилась краской - она понимала, что сейчас речь пойдет о вещах очень неприличных. Мортаур принялся сбивчиво рассказывать о том, как отобрал девушку у Миналбэля и его гвардейцев, привел домой, пообещав отпустить после того, как... а потом...
  
   - Все, хватит, остальное можешь не рассказывать, и так ее смущаешь, мне все понятно, - остановил его отец. - С одной стороны, безусловно, ты повел себя достойно и по сути дела спас ее от верной смерти, с другой... ну ты и придурок. Я все понимаю, ты хотел как лучше, пообещал Алмариэли жизнь и свободу, но сам подумай: куда она теперь пойдет и что будет делать? А если она от тебя забеременеет?
  
   Девушка вздрогнула. Мортаур тоже испуганно опустил глаза.
  
   - Слушайте, хватит тут краснеть и бледнеть, вы уже не маленькие, должны знать, как и почему дети-то рождаются.
  
   - Отпустить он ее решил, умник, - прокомментировала мать. - Знаешь, само желание кого-то спасти можно назвать похвальным, но тут надо и о другом думать: что ты будешь потом с этим спасенным делать. Если ты кому-то помогаешь, так отвечай потом за него и помогай как следует, а не только отчасти. Кроме того... ты, конечно, не ведешь себя подобно этому выродку Миналбэлю, но насиловать кого-то, пользуясь его беспомощным состоянием... знаешь, я не думала, что мой сын на такое способен.
  
   - Я ее не насиловал! - возмутился Мортаур с видом оскорбленной невинности; Алмариэль пыталась сохранять спокойствие, хотя ее едва не трясло от ужаса.
  
   - Да, да, конечно, - покачала головой Зимрабет. - Видимо, она сама к тебе приставала, так я и поверила. Был у меня один знакомый, тоже пытался при помощи каких-то витиеватых словесных уловок всех убедить в том, что насилие и принуждение - это якобы разные вещи и в последнем нет ничего страшного. Так вот, я тебе прямо скажу: до такого, как Миналбэль и его дружки, ты, конечно, не опустился, но большой разницы между тем, чтобы избить женщину до бесчувствия или привязать ее к кровати, а потом зверски над ней надругаться, и тем, чтобы принуждать ее с тобой спать, пользуясь тем, что она попала в беду и ей некого больше просить о помощи, я не вижу!
  
   Мортаур опустил глаза - ему было очень стыдно.
  
   - Можно мне все-таки уйти? - нерешительно произнесла Алмариэль еле слышным голосом. - Я, честное слово, ничего не...
  
   - Молчать, - Черный Майя смерил ее таким взглядом, что девушку словно парализовало. - Никуда ты не пойдешь, пока у меня не будет точной уверенности в том, что ты снова никуда не вляпаешься. Моя жена права: если кому-то помогаешь, то делать это надо так, чтобы этому человеку уж точно потом плохо не было, а то мой сыночек тоже надумал - отпустить тебя в никуда, да еще если и в самом деле без последствий не обойдется... Никак не могу взять в толк, откуда в народе бытует глупая уверенность, будто с первого раза забеременеть нельзя.
  
   Алмариэль снова вздрогнула. Мысль о том, что такое может произойти, пугала ее, хотя она изо всех сил старалась держаться стойко.
  
   - Во времена моей юности, когда я еще жил в Лаан Гэлломэ, - с легкой усмешкой продолжал старший советник, - мой младший брат Тевильдо очень любил гулять по окрестным лесам в зверином обличье. Как вы наверняка все знаете, я могу предстать перед другими в виде черного волка, а вот он предпочитает черного кота харадской породы - ушастенькие такие, узкомордые и раскосые, причем Тевильдо по сути дела неотличим от обычного драного сорного уличного зверька. Неудобные случаи уже бывали, когда кто-то выдавал в присутствии моего братишки нечто нежелательное, думая, что это всего лишь дворовый кот, а он внезапно принимал человеческий облик и сильно всех смущал. Так вот, в обличье кота Тевильдо и питается тем, что всегда едят эти животные - мышами, птичками, кроликами, лягушками и прочей мелкой живностью. Однажды мой старый недруг Гэленнар, который в ту пору был еще ребенком, со скандалом, дракой и слезами отобрал у моего брата свежепойманного крольчонка, а кот, когда ловит добычу, запускает в нее все зубы и когти. И что же вы думаете? Кролик с распоротым животом и вылезшими кишками долго загибался на глазах у этого придурка Соото, а тот потом три дня рыдал и причитал: он же как лучше хотел, он зверюшку спас. Я ему так и сказал: башкой думай, тупица, либо ты учись целительскому делу, либо уж не берись и отдай крольчонка Тевильдо доедать.
  
   Алмариэль плохо понимала, о чем он говорит, но подумала, что убивать ее Саурон однозначно не собирается... и вроде он даже не такой уж и страшный, если только не смотреть ему прямо в глаза.
  
   - Папа, но я же не хотел ничего плохого... - виновато произнес Мортаур. - Мне стало ее очень жалко, и она мне очень...
  
   - Понравилась, я все понимаю, - ответил тот. - А вот теперь подумай, куда бы она потом пошла и каково бы ей было оказаться среди чужих людей с подарочком, да еще и не просто от какого-то рядового морадана?
  
   - Слушай, солнышко ты мое, я сама жила в детстве среди Верных и прекрасно знаю, чем там для женщин чревато такое, как они считают, бесчестье, - укоризненно произнесла Зимрабет. - Правда, обычно неприятную историю удавалось замять, люди просто прикрывали позор свадьбой на скорую руку, хотя все вокруг говорили про них нехорошее, но бывали случаи, когда с незамужними матерями очень жестоко обращались их собственные родственники. С твоей стороны было очень гадко пользоваться чьей-то беспомощностью, пусть ты и не посчитал это таким уж мерзким поступком.
  
   - А я что... если неприятную историю надо замять,- собрался с духом Мортаур, - можно и замять. Почему бы мне, собственно говоря, и не жениться, - он осторожно покосился на Алмариэль.
  
   - Это ты не у меня спрашивай. И не передо мной извиняйся, - ответила его мать, - мне вот еще интересно, как теперь нам придется выкручиваться перед королем.
  
   - Я... я думаю, что смогу его полюбить, - нерешительно подала голос Алмариэль, тоже искоса глядя на Мортаура. - Ваш сын... он добрый. Он меня ничем не обидел.
  
   - Так уж прямо и ничем? - ехидно ухмыльнулся Саурон.
  
   Воспитанная в строгих традициях Алмариэль предпочла смириться - она была даже рада, что все так кончилось, и незаметно вздохнула с облегчением. Значит, вот он, ее суженый, раз уж так вышло, значит, так тому и быть. В конце концов, Мортаур - отнюдь не самый плохой жених, по крайней мере, он и в самом деле руку на нее не поднимал, не был с ней грубым и не называл ее дурными словами. С ней могли случиться куда более страшные вещи: те морэдайн имели возможность безнаказанно над ней надругаться, а потом жестоко убить, да и если бы она по-прежнему жила в родительском доме - кто знает, кого бы ей отец с матерью выбрали в мужья? Вон соседская дочь впервые увидела своего супруга в день свадьбы - страшно и подумать: ниже ее ростом и к тому же без одного глаза, в детстве во время игры себе палкой его выколол. Мало того, нет бы во время торжества, как полагается, поблагодарить родных и друзей за поздравления и подарки, улыбаться, обнять и поцеловать невесту - так ведь смотрел в пол и молчал, будто ему рот зашили. Ничего не поделаешь, иди и живи, раз родители так решили, Мортаур хоть красивый, хотя стесняется не меньше, чем она. Что же до его отца - ну, прежде всего, родителей не выбирают, ее теперь уже нареченный не решал, в чьей семье ему предстоит появиться на свет. Кроме того, Саурон вроде бы не такой уж и кровожадный, как рассказывают, вполне мог бы убить ее на месте, но не убил ведь и вроде бы как пока не собирается.
  
   - С королем я разберусь сам, недаром я зовусь самым омерзительным лгуном Средиземья, а вот Мортауру надо еще очень долго учиться, - добавил Черный Майя с легким оттенком самодовольства. - Слушайте внимательно: вы завтра будете продолжать изображать из себя провинившуюся и нашкодившую малышню, молчите в тряпочку и не смейте произносить ни единого слова. Все понятно?
  
   Алмариэль покорно закивала.
  
   - Сама-то как? - спросил у нее будущий свекор. - Ничего не болит, кровотечения нет?
  
   Девушка залилась краской и предпочла промолчать, отрицательно покачав головой. К счастью, Мортаур обошелся с ней вполне осторожно, крови было немного, и она остановилась сама собой, но говорить о таком вслух ей совсем не хотелось.
  
   - Смущаться тут вообще-то нечего, - Саурон наклонился и вытащил из-под шкафа какую-то толстую книжку в кожаном переплете. - Посредством того, чем вы тут занимались в наше отсутствие, можно человеку и невообразимое наслаждение доставить, и в гроб его вогнать, сделав с ним такое, что ни один целитель не поможет. Вот вам мой подарок на свадьбу, читайте, просвещайтесь и учитесь, только большая просьба эту книжку никому не показывать, потому что это перевод с харадского на Синдарин, а за последний кое-кто из присутствующих уже чуть было не огреб.
  
   Алмариэль взяла у него книжку и раскрыла на первой попавшейся странице; картинка там оказалась такая, что она снова покраснела.
  
   - Десять веков назад в Ханатте, то бишь в Хараде, жила прекрасная принцесса Сариеми-анни, однако прославилась она не только как первая красавица; она была к тому же великолепной поэтессой, ученым и воительницей, - начал Черный Майя.
  
   - Мы сегодня ходили на представление, которое как раз и рассказывало о ее жизни и подвигах, - прокомментировала Зимрабет.
  
   - Так вот, у Сариеми-анни было двенадцать детей, а ее мужем был прославленный харадский военачальник Эрмианна, - продолжил Саурон. - Естественно, всех своих многочисленных отпрысков они нашли не в капусте, а о том, как их надо правильно делать и получать при этом как можно больше удовольствия, она и написала эту книгу - "Трактат о любви и браке". Ее перевели на множество языков, в том числе на Черное Наречие и Синдарин, и среди моих подручных всех рас и национальностей она пользуется большим успехом. Самой Сариеми-анни уже много лет как нет в живых, но дело ее живет.
  
   - Там такие рисунки неприличные... - смущенно пролепетала Алмариэль.
  
   - Показывать их, конечно, никому не надо, а вот с мужем наедине читать можно и нужно. Там много и других полезных сведений - про беременность, роды, уход за ребенком, отношения в семье... в общем, просвещайтесь, дети мои. Эта книжка каким-то непонятным образом попала в одну из конфискованных библиотек, когда у Ар-Фаразона начала съезжать крыша, и он издал указ об изъятии всех книг на эльфийских языках. Несколько особо полезных, ценных и мне приглянувшихся я стащил и спас от сожжения, спрятав у себя под шкафом; теперь вот отдаю вам и надеюсь на ваше благоразумие. Кстати, - обратился он к будущей невестке, - я понимаю, что на Адунаике тебе разговаривать достаточно трудно, это вообще язык сложный в плане изучения для тех, кто изначально не является носителем, однако провоцировать не совсем вменяемых людей не нужно, не можешь объясниться - лучше сиди и молчи. Ты, дорогой мой Мортаур, тоже готовься к тому, что заработаешь на свою голову кучу сплетен и осуждения, а смотреть на тебя из-за твоей женитьбы будут как на чокнутого.
  
   - Плевать я на всех хотел, - пробурчал юноша.
  
   - Это правильно, оправдываться перед сумасшедшими бесполезно, ты все равно никому ничего не объяснишь и не докажешь, они тут уже все помешались на почве ненависти к Верным, но все равно... На провокации не поддавайся, в обсуждения не лезь, все вали на меня, будто это мое решение и я тут вас заставил, я, если что, тебя прикрою. А теперь отправляйтесь быстро спать, иначе мы так и до рассвета досидим.
  
      -- Венценосный безумец
  
   Безумие не слышит слов, не видит света тьма...
  
   Анариэль Ровэн "Эол"
  
  
   Безумие Ар-Фаразона с каждым днем становилось все более явным и заметным. Если раньше он мог хоть как-то прислушаться к голосу разума и поступить в соответствии со здравым смыслом, то сейчас он почти перестал воспринимать какие-либо советы со стороны жены и приближенных, более того - у него появилось странное желание делать все назло. Так, например, однажды он показал Саурону проект Храма Тьмы; тому откровенно не понравились ни архитектурное решение, ни предварительный вариант расположения здания.
  
   - Во-первых, должен отметить, что Храм будет слишком громоздким, - сказал старший советник. - Если построить его в центре столицы, то он перегородит всю площадь, кроме того, испортит весь внешний облик города, а в окружающих зданиях станет слишком темно - их обитателям так даже и солнечным днем придется сидеть со свечами и лампами. Во-вторых, почему в нем такие маленькие окна? Чтобы свежий воздух внутрь вообще не проникал? И чем тогда жрецы дышать будут? В-третьих, делать купол из серебра было бы серьезной ошибкой. Этот металл очень хорошо проводит тепло, поэтому летом на солнце он накалится так, что в здании будет попросту нечем дышать, а зимой остынет так, что никакие печи не помогут. Я лично предлагаю прежде всего разработать другой проект и сделать строение несколько более изящным, а не с такими толстыми стенами, затем - вынести его на окраину города, а крышу и купол покрыть самой обыкновенной черепицей. Храм должен вписываться в общий архитектурный стиль города, а не уродовать его облик, все-таки это здание государственной важности. Кроме того, следует иметь в виду, что серебро к тому же имеет свойство сильно тускнеть и чернеть под воздействием непогоды, а потому сверкающий купол быстро станет выглядеть как попросту грязный. Можно, конечно, отправить слуг его начищать, но мне кажется, что для людей это будет попросту небезопасно.
  
   Естественно, Ар-Фаразон и не думал прислушиваться к мнению Зигура, поскольку считал, что сам в состоянии во всем разобраться и сделать все наилучшим образом. Старший советник же про себя в свою очередь сделал вывод о том, что король Нуменора и здравый смысл - вещи еще более несовместимые, чем огонь и вода. Ну что ж тут поделаешь, его дело и его деньги, хочет он тут соорудить прямо на главной площади Арменелоса эту кошмарную постройку и тем самым окончательно и бесповоротно изуродовать весь внешний облик столицы - имеет полное право, он же здесь король. Однако зачем тогда брать себе советников, если ты не собираешься слушать их советы, или тем более спрашивать у них совета, а потом делать все с точностью до наоборот?
  
   Внезапная женитьба Мортаура, естественно, тоже не вызвала у него понимания, однако тут Саурону удалось в очередной раз искусно выкрутиться.
  
   - Я, к сожалению, сам проявил себя не с лучшей стороны, потому что взял Зимрабет в жены, когда до рождения Мортаура оставалось два месяца, однако всему есть границы. Я прекрасно понимаю, что мой сын - парень взрослый и у него есть некоторый интерес к женщинам, однако рабынь и наложниц я ему держать не позволю, нечего тут меня позорить. От этого отвратительного обычая, равно как и от многоженства, даже харадцы и вастаки отказались много веков назад, у людей, по счастью, хватило мозгов осознать, что потом дети от законной жены начинают взаимно ненавидеть детей наложницы, и дело кончается у знати междоусобицей, а у простолюдинов поножовщиной. Хочет спать с этой девчонкой - пусть женится. Кроме того, когда мужчина и женщина спят вместе, у них часто появляются дети. Я не такой глупец, чтобы упускать из виду своих возможных потомков - моя кровь слишком драгоценна. Более того, я не сторонник пустого расходования человеческих ресурсов. Безусловно, я мог бы убить ее на месте, но зачем? Она молода, хороша собой и может произвести на свет здоровых детей.
  
   Последней фразой Саурон умело надавил высокомерным морэдайн на больное место: они были помешаны на том, что каждая капля чистой нуменорской крови должна тщательно сберегаться, потому что у потомков Трех Племен и так обычно очень мало детей. Отчасти именно поэтому они до сих пор еще и не вырезали всех Верных под корень: жестокости со стороны короля возымели определенное действие, и некоторые из тех, кто не хотел или не мог платить высокие налоги, а также боялся стать жертвой расправы, время от времени сознательно переходили на сторону арузани. Ар-Фаразон сочувственно покачал головой, придя к выводу, что прекрасно понимает чувства Зигура, и смирился с произошедшим, к тому же Алмариэль показалась ему достаточно тихой и безответной - такую его старший советник и его семья однозначно либо быстро забьют, либо заставят вести себя так, как нужно им. Кроме того, у самого Ар-Фаразона детей пока что, несмотря на все его старания, так и не было, и мысли о том, что им с женой предстоит остаться бездетными, повергала его в глубокое отчаяние.
  
   Выходки короля Нуменора становились с каждым днем все более и более частыми, странными и безумными: он отдал приказ о начале строительства Храма Тьмы, однако начал его не с фундамента и стен, как полагается при постройке любого здания, а с закладки алтаря в его предполагаемом центре. Саурон опять же только пожал плечами, но объяснять любезному родственнику, что это совершенно нелогично, уже не стал - бесполезно.
  
   - Это примерно как начинать возводить дом с мебели, - поделился он с женой. - А что, можно сначала занести стулья и стол, сложить печь, а вокруг кухню сделать. Бред безумца? А вот наш дорогой Фаразон считает, что это самое оно.
  
   К несчастью, вскоре король вспомнил и о другой своей не менее странной идее - срубить Белое Древо. Собственно говоря, ничего плохого в том, чтобы срубить старое растение и на его месте посадить новое, нет, и многие люди так делают, однако Ар-Фаразон опять же вопреки всем советам своих приближенных и здравому смыслу решил изничтожить его совсем - настолько ненавистно ему было все, так или иначе связанное с эльфами и Валар. По правде говоря, король Нуменора был вообще сильно склонен к разнообразным крайностям: жечь книги на Синдарине - так сразу все, вне зависимости от их практической полезности и содержания, хотя многое из того, что попало под горячую руку венценосного безумца, было отнюдь не вредным. О своем замысле устроить костер из Белого Древа, да к тому же даже не просто костер, а своего рода жертвоприношение, он открыто объявил своим приближенным.
  
   - Я приказываю, - сказал он, - срубить эту поганую эльфийскую корягу, когда осень будет близиться к концу, и распилить на дрова. Пусть немного подсохнут, а в день зимнего солнцестояния мы сожжем Белое Древо! Пусть этот костер станет символом того, что люди Нуменора избрали свой собственный путь и больше не намерены следовать за эльфами и их хозяевами!
  
   Со стороны эта пафосная речь смотрелась довольно забавно, однако многие - не только Верные, но и арузани - были напуганы. Они слышали о пророчестве Тар-Палантира, и им подумалось, что теперь беды не миновать. Послушал бы, в самом деле, своих советников, вырастил новое Древо из плодов, посадил, а потом уж и срубил старое!
  
   Известия о решении Ар-Фаразона дошли и до его троюродного брата Амандила в Роменне.
  
   Сказать, что его родичи тоже испугались - это значит не сказать ничего. Они были потрясены и совершенно деморализованы. Белое Древо для них было святыней, чем-то совершенно незыблемым и привычным; с раннего детства они привыкли почитать его, как символ королевского рода Нуменора, и нечестивая задумка Ар-Фаразона казалась им несусветным кощунством.
  
   - Мой венценосный родич окончательно сошел с ума, - причитал Амандил. - Наверняка Саурон подбивает его на такое злое дело. Всем вам известно пророчество Тар-Палантира, согласно которому род Элроса будет существовать до тех пор, пока живо Белое Древо. У короля нет наследников, Тар-Мириэль бесплодна, и ему уже все равно - пусть после него весь наш остров погибнет или достанется Черному Майя и его выродкам. Однако мы все тоже принадлежим к роду Элроса, и сожжение Древа будет означать конец и для всех нас!
  
   Его сын пытался придумать какое-нибудь решение этой проблемы, но ему ничего не приходило в голову - вернее, приходило, но Элендил всегда был Верным в полном смысле этого слова и никогда бы не пошел на какой-либо бесчестный или отчаянный шаг даже ради спасения собственной семьи. Убить короля? Немыслимо. Саурона? Невозможно. Бежать в Средиземье к Гил-Галаду? А что это изменит? Попытаться упросить Ар-Фаразона не губить Древо? Глупая идея, он никого не послушает, только наверняка разозлится еще больше и устроит строптивым родичам публичную казнь.
  
   Анарион сидел с безразличным видом: он понимал, что все равно ничего не сможет поделать с решением безумного короля. Сейчас его куда больше занимала семейная жизнь: его молодая жена Тильвен, в прошлом Дулгухиль, ждала первенца. Ее отец, узнав о бегстве дочери с Верным, хотел было устроить серьезные разборки, однако предприимчивая девушка заявила Долгубару, что любит Анариона больше жизни и что утопится в речке, если отец посмеет причинить ему хоть какой-то вред, и советнику ничего больше не осталось, кроме как смириться, пожелать дочери счастья и замять дело.
  
   Исилдур прекрасно понимал, что все происходящее добром не кончится, но при этом не собирался сидеть сложа руки и покорно ждать расправы со святыней Нуменора. Он делал вид, будто тоже переживает и не знает, что предпринять, но в душе уже решил, как поступит. Из соображений безопасности он не сказал родным ни слова о своем плане, тем более что у него были все основания не доверять своей новоявленной родственнице. По правде говоря, он не сомневался в том, что она действительно сильно любит его младшего брата, но тем не менее он полагал, что Тильвен-Дулгухиль вряд ли забудет, кто она по крови. Если вдруг она прознает, что кто-то из семьи ее мужа затевает что-то против короля и его верных приспешников, так наверняка потом донесет своим, и тогда последствия могут быть самыми что ни на есть ужасными. Исилдур вел себя с женой брата вежливо и учтиво, однако довольно холодно, и старался ничем с ней не делиться; Фириэль, видя такое настроение супруга, тоже отнюдь не спешила подружиться с новой родственницей. Элендил и его жена, напротив, относились к невестке очень тепло и сердечно; наивность отца порой сильно злила Исилдура, а Элендил в свою очередь постоянно ругал сына за неподобающее, на его взгляд, поведение.
  
   - Мы должны радоваться, что эта прекрасная девушка свернула с дурного пути, а любовь к твоему брату поспособствовала тому, что она осознала неправильность взглядов и образа жизни арузани, - говорил он. - Скоро у тебя родится племянник или племянница, а ты вместо того, чтобы поддерживать ее, ведешь себя с ней так, словно волей случая оказался в одном доме чуть ли не с самим Сауроном!
  
   - Прости, отец, - возражал Исилдур, - но я ничего не могу с собой сделать. Я ей не доверяю. Хочет Анарион с ней жить - дело его, пусть живет, но я бы советовал тебе быть бдительным и не болтать лишнего в присутствии Тильвен. Кто знает, что там у нее на уме.
  
   - Нельзя быть таким подозрительным! - злился Элендил, у которого не вызывало одобрения поведение сына.
  
   Исилдур же тем временем считал про себя дни до конца осени. У него был свой план, теперь нужно было только дождаться удобного момента...
  
   ***
  
   Семейная жизнь Мортаура началась, может быть, и не самым лучшим образом, однако юноша явно не жалел о том, что случилось. Старший брат беглянки Дулгухили Фаразагар, к тому времени назначенный начальником дворцовой охраны, поначалу со свойственным ему ехидством высказал сыну старшего советника свои соболезнования по поводу того, что папаша заставил юного совратителя жениться - его сильно разозлило то, что учудила его младшая сестра, и он возненавидел всех Верных с удесятеренной силой, но вскоре начал ему завидовать. Мортаура с его молодой женой постоянно видели вместе, и Фаразагар неоднократно наблюдал за тем, как они то о чем-то разговаривали, держась за руки, то вообще обнимались и целовались. Ему очень хотелось сказать обоим какую-нибудь гадость, но он никак не мог выбрать удобный момент.
  
   Алмариэль же после того, как их с Мортауром на скорую руку поженили в очень скромной церемонии, жила со своим мужем в его покоях в королевском дворце. Старший советник, который, по всей видимости, понял, что невестка его побаивается, старался лишний раз с ней не заговаривать. Тем не менее он строго-настрого запретил ей куда-либо ходить одной - а по мере возможности вообще не покидать пределов дворца и все время держаться рядом с Мортауром и его семьей.
  
   - Народ, к сожалению, в этой стране живет не самый доброжелательный и хороший, мало ли что может случиться, уродов хватает, возьми вон того же Миналбэля, и он ведь тут не один такой, - сказал Саурон, вспомнив в это мгновение то, чем поделился с ним несчастный Лаирэндил. Увиденное он, разумеется, сохранил в тайне, как и пообещал брату жены, а в разговорах с ней продолжал поддерживать версию о том, что Исилвэн якобы была замужем и умерла от родов. - У меня вообще-то есть план при первом же удобном случае спровадить вас с Мортауром отсюда на материк в мои владения, там тебя никто не тронет, говори на каком хочешь языке, делай что хочешь и ходи куда хочешь. Однако пока мы торчим здесь - провоцировать придурков не стоит, у них же любое слово на Синдарине вызывает едва ли не припадок ярости. Никак не могу понять, почему людей так на этом клинит, я вон своим подручным разрешаю использовать любой нравящийся им язык, главное, чтобы окружающие их понимали.
  
   Его слова немного обнадежили Алмариэль; теперь она тайно питала надежду когда-нибудь все-таки покинуть этот ужасный остров, который по сути дела так и не стал ее родиной, и жить спокойно где-нибудь в другом месте, пусть даже в Мордоре или Хараде. Иногда ей казалось, что орки в общении и то должны быть приятней, чем морэдайн. Про свое неожиданное замужество теперь она думала, что ей в какой-то мере даже и повезло: Мортаур по характеру был довольно спокойным, уравновешенным, к пустякам не придирался, вернее сказать - вообще к ней не придирался. За несколько месяцев брака они так ни разу и не поссорились, хотя она еще во время своей жизни в родительском доме много слышала от подруг и соседок о том, что им приходилось сталкиваться с тем, что некоторые мужья только и ищут, к чему бы прицепиться: и не так села, и не туда встала, и хорошо еще, если просто отругают, а то и поколотить могут. Мортаур руку на нее тем более никогда не поднимал, но пару раз, начитавшись советов в той самой книжке с неприличными картинками, предлагал ей попробовать в постели кое-что такое, что она потом наутро краснела при одной мысли о прошедшей ночи... однако, по правде говоря, на деле это оказалось очень даже приятно, хотя лучше бы ее муж все-таки погасил свечку (а он по-прежнему наотрез отказывался это делать - зачем, если у него такая красивая жена, есть на что посмотреть!). Вообще они очень даже хорошо друг друга понимали, правда, была одна вещь, которая была очень интересна Алмариэль, но она никак не решалась заговорить об этом со своим супругом: его родители. Ведь как-то они познакомились? И Саурон в повседневной жизни отнюдь не похож на того кровавого монстра, рассказами о котором Верные матери пугали детей. Интересно было бы, конечно, узнать, что он на самом деле за личность и чего от него можно ожидать... но ей казалось лучшим выходом не затрагивать этот вопрос, несмотря на любопытство. С младшими сестрой и братом мужа она тоже неплохо поладила, и порой ей почему-то казалось, что со временем уйдет и страх перед Сауроном.
  
      -- Тайна Эльдариона
  
   Для молодой влюбленной пары лето пролетело почти незаметно, чего нельзя было сказать об Исилдуре. Он постоянно считал дни до конца осени, когда у него, наконец, будет все-таки возможность претворить в жизнь свой план. Несмотря на то, что он старался вести себя как обычно и не привлекать внимания, от его родных не укрылось его состояние.
  
   - Ты последнее время сам не свой, - сказал ему как-то раз за ужином отец. - Что происходит? Я не могу понять.
  
   - Ничего, все в порядке, - Исилдур попытался изобразить на лице безмятежную улыбку. - Все хорошо.
  
   - Нет, это не так! Перестань что-либо от меня скрывать, мне это не нравится, ты, в конце концов, мой сын! - возмутился Элендил.
  
   Исилдур разозлился. Только этого ему еще не хватало! В конце концов, даже если отец что-то и заподозрил, он что - не мог промолчать? Да еще здесь, при этой проклятой мораданэт, которая непонятно каким образом оказалась женой его младшего брата! Как будто в Роменне мало хороших Верных девушек из приличных семей! Больше никого он не мог выбрать себе в супруги?!
  
   - Я ничего от тебя не скрываю, - твердо ответил Исилдур, вставая из-за стола. - Я в свою очередь скажу, что мне не нравится, когда мой собственный отец так со мной разговаривает. Я ничего плохого не делал и не собираюсь, и не надо меня ни в чем обвинять. Чего доброго, ты меня так и в слуги Саурона запишешь на основании того, что тебе в очередной раз непонятно что примерещилось!
  
   С этими словами он вышел из столовой, поднялся в свою комнату и снова заперся там на ключ - он часто так делал, когда родственники выводили его из себя. Неужели трудно понять, что даже если вдруг он что-то и скрывает, то делает это потому, что ему есть что скрывать, и говорить об этом вообще-то не следует?
  
   В конце лета случилось то, что давно должно было случиться... вернее, оно непременно должно было случиться, но до самого последнего мига все питали смутную надежду на то, что этого не произойдет. Единственный сын Валандура, тяжелобольной Орхальдор, все-таки умер - тихо, во сне, после долгих месяцев и лет страданий. Несмотря на то, что его жизнь трудно было назвать жизнью - скорее мучительным существованием, его родители и близкие были убиты горем. Исилдур с семьей пришел на похороны поддержать Валандура и Вардильмэ, которая захлебывалась слезами у мужа на плече, и в это мгновение в его сознании мелькнула кощунственная мысль - а ведь в какой-то мере им повезло. Да, несчастный Орхальдор умер, но его родичи могут его похоронить как подобает, они могут его оплакивать и поминать. Элентир убит Ар-Фаразоном, Исилвэн... ее троюродный брат даже боялся думать о том, что с ней сделали, Нолондил, Аэрин и Лаирэндил казнены, но их близких даже лишили возможности как следует справить тризну по собственным родичам. Что же до несчастного Хэрендила, то в отношении него в их доме существовало что-то наподобие заговора молчания. Исилдур подозревал, что его младший брат, скорее всего, сидит где-нибудь в холодной сырой темнице у Ар-Фаразона, но ни родители, ни Амандил, ни Анарион не говорили о юноше, вообще не упоминали его имени - как будто Хэрендила в этом мире никогда не существовало и детей в их семье было только двое. Однажды малыш Элендур попытался что-то спросить о произошедшем у своего дедушки, но Элендил смерил его строгим взглядом и велел впредь больше никогда не поднимать эту тему. Иногда, лежа по вечерам в постели, Исилдур думал о своем несчастном брате. Как он сейчас, где находится, что с ним? Сквозь открытое на ночь окно ветер доносил до него запахи трав и цветов. Как страшно в такие чудесные летние дни сидеть в тесной темной камере и не иметь возможности пробежаться по свежей зеленой траве, постоять на залитой солнцем улице, вдохнуть напоенный свежими ароматами воздух... Почему именно Хэрендил? Он же всегда был самым ранимым, самым беззащитным, самым добрым и открытым из их семьи! Хотя - тут нетрудно догадаться: враги прекрасно чувствуют слабую жертву, того, кому трудно за себя постоять. Наверняка же его сейчас бьют, оскорбляют, кормят всякой дрянью, держат в жутких условиях, а его старший брат и вообще вся его семья не в состоянии ни воспротивиться этому, ни спасти Хэрендила от извергов-арузани! Все-таки бедняге Орхальдору в могиле, что ни говори, сейчас намного лучше и спокойнее - над мертвецом никто уже никогда не станет издеваться.
  
   Своими соображениями по этому поводу Исилдур как-то раз в порыве откровенности поделился с женой; к счастью, Фириэль оказалась единственным человеком, который согласился его выслушать и выразил свое сочувствие.
  
   - Хэрендил был одним из лучших людей, которых я когда-либо знала, - сказала она; ее мужа больно резануло по сердцу это "был" - словно его брата уже нет в живых. Он печально кивнул, глядя на нее.
  
   - Мне всегда казалось, что он родился в этом жестоком мире и на этом острове как будто по ошибке, - продолжила она, смахнув слезы. - Я помню, как он искал у тебя защиты и поддержки, если нам всем вдруг угрожала опасность. Однако никогда не нужно отчаиваться. Если у нас вдруг появится возможность вырвать его из когтей арузани - сделай это.
  
   Исилдур был благодарен жене за такие слова; все-таки с супругой ему, что ни говори, сильно повезло. Пусть он и не любит ее как женщину, но человек она прекрасный. Всегда готова ободрить и утешить, более того - ей не откажешь в деликатности. Ему давно казалось, будто Фириэль тоже догадывается о том, что он что-то замышляет, но ей, в отличие от других членов его семьи, хватало ума и осторожности не болтать об этом и вообще делать вид, будто ничего не происходит. И что, спрашивается, дернуло Анариона притащить в дом эту проклятую Тильвен? Дай Эру, чтобы она ничего не заподозрила, а если уж вдруг заподозрит - то не побежала доносить! Хотя она слишком привязана к мужу, чтобы сознательно навлечь на него неприятности... Исилдура успокаивала только эта мысль.
  
   Валандур и его супруга после похорон Орхальдора впали в глубокое отчаяние. Фириэль попыталась поддержать друзей и сказала, что Эру непременно пошлет им еще детей, но Вардильмэ только рыдала, не желая ничего слушать.
  
   - Тебе хорошо, твой сын жив и здоров! - причитала молодая женщина, заливаясь слезами. Исилдур глядел на жену друга с состраданием, но про себя снова мельком подумал о том, что мертвому Орхальдору теперь уже ничто не грозит - он свободен, и душа его ушла в тот мир, где нет ни скорби, ни печали, ни опасностей. Была еще одна вещь, которая время от времени мучила его и о которой он никому не говорил - ни родителям, ни лучшему другу, ни даже жене. Ему иногда снился тот же самый кошмар, что он видел незадолго до рождения Элендура: будто старший советник короля с торжествующей ухмылкой заносит нож над его сыном - только теперь Элендур был не младенцем, как в том, самом первом сне, а взрослел с течением времени: ему, как и в реальной жизни, было пять, семь, восемь, десять лет... Постепенно менялось и поведение самого малыша: если поначалу он как будто не понимал, что происходит, то теперь пытался спастись, вырваться, убежать, просил пощады или просто в немом ужасе вжимался в стену, чувствуя приближение неотвратимой гибели. Кошмар повторялся ежегодно, и Исилдур каждый раз просыпался в холодном поту с бешено колотящимся сердцем. Неужели это правда, неужели его сыну суждена смерть от руки проклятого Саурона? Как уберечь, как защитить Элендура, как не допустить, чтобы такое произошло наяву?
  
   Масла в огонь подлил сам его сын. Как-то раз вечером Исилдур зашел в комнату Элендура, чтобы пожелать ребенку спокойной ночи и поцеловать его на сон грядущий, и увидел, что не по годам умный мальчик при тусклом свете свечи читает какую-то книгу.
  
   - Солнышко мое, ты бы лучше светильник зажег, глаза же испортишь, - сказал он сыну. - Что ты такое читаешь? "Сказания о войнах Белерианда"? Только не забудь потом как следует спрятать книгу и не вздумай никому сказать, что ты ее читал, потому что она на эльфийском, а ты сам знаешь, что это запрещено. И вообще, ложись лучше спать, час уже поздний, завтра днем почитаешь.
  
   Элендур отложил книгу.
  
   - Папа, а расскажи мне про Саурона! Мы же его с тобой видели - тогда во дворце, но я слишком испугался, и дедушка стал на меня ругаться, хотя я же не знал, кто тот мальчик. Почему его называют Врагом? И почему он такой злой и нас ненавидит? Правда ли, что он хочет поработить все Средиземье? Зачем ему это нужно?
  
   Исилдур почувствовал, как ужас сжимает его сердце ледяными когтями, но решил не подавать виду при ребенке.
  
   - Ну, - замялся он, - это довольно долгая история, а тебе уже пора спать. Не думаю, что мне сейчас стоит начинать рассказ о Враге, тем более что на дворе уже ночь. Давай поговорим об этом завтра.
  
   Однако Элендур был по характеру довольно настойчив.
  
   - Ну папа! Расскажи, пожалуйста! Я тебя очень прошу!
  
   Исилдур, тяжело вздохнув, сел рядом с сыном на кровать, погладил его по голове.
  
   - Все началось давным-давно, еще на заре времен, - начал он. - Ты ведь наверняка читал о Морготе, Черном Враге Мира? Так вот, в Первую Эпоху Саурон был самым могущественным из его слуг. Изначально он помогал великому Вале Ауле, но своими лживыми речами Враг Мира склонил его на свою сторону.
  
   - А зачем он его послушал? - спросил Элендур.
  
   - Ну как это - зачем, - объяснил ему отец. - Ты ведь наверняка знаешь о том, что здесь, в нашем городе, живут люди, которые не так давно называли себя Верными, но отреклись от всего, чему их учили с детства. Как ты сам думаешь, почему? Все очень просто: кто-то не хотел ежедневно подвергаться опасности и платить высокие налоги, кому-то предложили денег, кого-то не устраивали и тяготили наши порядки и обычаи, кому-то еще посулили всякие привилегии. Люди слабы. То же самое, как я думаю, произошло и с Сауроном. Ауле наверняка был строгим учителем и много требовал от своих Майяр, и уж тем более он не наделил бы никого из своих учеников неограниченной властью едва ли не над половиной мира. Саурон, в ту пору еще Артано Аулендил, славился своей мудростью и талантами: ему не было равных в работе с металлом, в ювелирном деле и разного рода чарах, но на службе у Ауле он был всего лишь одним из многих его учеников. Моргот посулил ему гораздо больше - вот благодаря кому Саурон наконец смог развернуться в полную силу! Всю Первую Эпоху он был правой рукой и лучшим военачальником Врага, он был уверен в собственной непобедимости и безнаказанности, но все его планы разрушил наш славный предок Эарендил.
  
   - Я читал об этом, - кивнул Элендур. - О его плавании в Валинор и Войне Гнева, в которой эльфы, люди и Валар наконец одолели Моргота.
  
   - Вот и ответ на твой вопрос. Посуди сам, как Саурон должен относиться к прямым потомкам того, кто разрушил все его планы и лишил его власти над Белериандом? Сомнительно, что он после этого воспринимал бы нас хотя бы даже с безразличием. Конечно, он никого не любит, в его сердце живет только ненависть, но тех, кто служит ему или по крайней мере ему не мешает, он не станет пытаться уничтожить.
  
   - Что-то странно тогда получается, - сосредоточенно произнес Элендур, листая книгу.
  
   - Почему?!
  
   - Смотри, папа, он, конечно, очень многому научился у Моргота, но до того, как Врага схватили и Ангбанд разрушили, он был всего лишь вторым после своего властелина. А тут же совсем наоборот выходит: ты говоришь, будто Саурона лишили власти, а на самом-то деле он как раз после подвига Эарендила и получил ее полностью в свои руки! Если бы наш предок не поплыл в Валинор и не стал говорить с Валар, Черный Майя сейчас так и оставался бы одним из приспешников Моргота, а так - он единоличный Властелин Тьмы! Зачем тогда ему нас ненавидеть, если он благодаря нашему предку избавился от своего повелителя и стал первым?
  
   - Ты, конечно, очень сообразителен, Элендур, - сказал сыну Исилдур, - и говоришь, в общем-то, правильные вещи, однако не все так просто. Если бы Эарендил был одним из слуг зла и сознательно помог Саурону избавиться от Моргота, то Черный Майя, безусловно, наградил бы его и наверняка возвысил. Однако нужно помнить, что и сам наш предок, и почти все люди из нашего рода, за исключением нескольких отступников, переметнувшихся на сторону Тьмы, всегда служили Свету и добру. Мы помогли королю эльфов Гил-Галаду в его войне с Сауроном. Естественно, что он будет ненавидеть тех, кто всегда ему вредил, и желать им смерти! Более того, - добавил он, - сейчас Враг распространяет лживые слухи о том, что сам Манвэ якобы держит Эарендила пленником в Валиноре! Самое удивительное заключается в том, что многие ему верят!
  
   - А что это за отступники из нашего рода, о которых ты говорил? - спросил мальчик. - Король и его жена - понятно. Аглахад? Леди Зимрабет?
  
   - Есть еще кое-кто, - с заметным негодованием ответил отец.
  
   - И кто же? - в глазах Элендура зажглось любопытство.
  
   - Вообще-то об этом не принято говорить, - Исилдур положил руку сыну на плечо, - но как наследник рода Элроса, думаю, ты обязан это знать. Единственное, о чем я тебя попрошу - пусть все то, что я скажу, так и останется между нами. Никто посторонний не должен никогда ничего об этом услышать. Можешь впоследствии рассказать об этом своим детям, если они вдруг тебя спросят. Надеюсь, у тебя не очень длинный язык, потому что ты сам все понимаешь - такой человек не должен считаться членом нашей семьи.
  
   - И кто же это, папа? - переспросил мальчик. - Что он натворил?
  
   - Это один из самых страшных слуг Саурона. Верховный Назгул.
  
   Элендур ужаснулся.
  
   - Как?!
  
   - Я мало знаю об этом, потому что, как ты сам понимаешь, в нашей семье не принято говорить о таком позоре. История сохранила имя этого человека: когда-то его звали Эльдарионом, и он, если мне не изменяет память, приходился не то двоюродным, не то троюродным братом королю Тар-Атанамиру. В то время шла война с Харадом, и Эльдарион был одним из королевских военачальников. Он не проиграл ни одного сражения, но в один страшный день удача отвернулась от него. Он преследовал отступающих харадрим, однако не подумал о том, что их мнимое бегство на самом деле было хитрой уловкой. Враги заманили Эльдариона в ловушку, где им на помощь подоспели орки Саурона. Все наши лучшие воины были перебиты, самого главнокомандующего тоже долгое время считали мертвым и вроде бы как даже похоронили с честью, но потом нуменорцы поняли, что жестоко обманулись - судя по всему, подручные Врага специально подбросили им изуродованный до неузнаваемости труп другого человека, переодетый в доспехи и одежду Эльдариона. Не прошло и нескольких лет, как наш якобы зверски убитый родич объявился снова, только уже не среди своих и немного в другом статусе и звании.
  
   - Я читал об этом в книге, - вставил Элендур. - Только там было написано, что Эльдарион погиб в бою.
  
   - Все верно. Король не хотел позора и огласки. Ты можешь себе представить, какой это был страшный удар для всего нашего рода - узнать, что кто-то из потомков Элроса стал служить Врагу. Поэтому, когда нуменорцы узнали в новом военачальнике Саурона Аргоре своего бывшего соотечественника, Тар-Атанамир приказал хранить это в тайне, а в хрониках записать, что Эльдарион якобы геройски погиб. Насколько мне известно, он скрыл произошедшее даже от родителей теперь уже вражьего прислужника.
  
   - Они имели право знать, это несправедливо, - возразил мальчик.
  
   - На самом деле я его отчасти понимаю, - ответил сыну Исилдур. - Одно дело - знать, что твой сын погиб как настоящий герой в бою с врагами, и совсем другое - знать, что он предатель. О герое, по крайней мере, можно сохранить добрую память и честно его оплакивать. А если он перешел на сторону Врага? Как жить с таким позором? Ведь ты будешь идти по улице, и все будут про тебя говорить: вон отец или мать Сауронова прислужника. Некоторые люди начнут сочувствовать, а многие примутся и пальцем тыкать: наверняка это родители виноваты, воспитали такого сына, вот и поделом им теперь. Может быть, Тар-Атанамир поступил и несправедливо по отношению к родителям Эльдариона, но, по крайней мере, с его стороны это было милосердно.
  
   - И это очень странная история, - задумчиво сказал Элендур. - Я читал о Маэглине, он же ведь нам вроде бы как тоже родственник. С ним произошло почти то же самое - он попал в плен к Врагу. Там его пытали и запугивали, и в итоге он купил себе жизнь и свободу в обмен на обещание врага отдать ему Идриль. Прежде всего, мне кажется, что тот человек, которого нуменорцы видели среди слуг Врага, мог быть не Эльдарионом, а просто очень похожим на него мораданом, ведь ты сам сказал, что тот человек носил другое имя - Аргор, а настоящий Эльдарион действительно погиб в бою. Похожих людей очень много, люди говорят, что мы с тобой и с дедушкой тоже очень похожи, а выглядеть почти одинаково могут иной раз даже не родственники.
  
   Исилдур слушал сына со смешанными чувствами. С одной стороны, он радовался, что Элендур такой начитанный и рассудительный не по годам, с другой - его слова вызывали у него тревогу. Зачем ему вечно нужно так вот докапываться до сути?
  
   - Допустим, Эльдарион тоже оказался в крепости Саурона, - продолжал мальчик. - Неужели никто не задумывался, что с ним там могли сделать? Хорошо, предположим, что тот человек, которого видели люди Тар-Атанамира, и есть настоящий Эльдарион. Тогда как он перешел на сторону Саурона? Его пытали и запугивали, как Маэглина? У Маэглина была его любовь к Идриль, а у Эльдариона? Я совсем ничего не понимаю. Если бы я был Эльдарионом, то просто сделал бы вид, будто согласен служить Врагу, а сам при первой подвернувшейся возможности сбежал. И смотри... Я недавно прочитал в "Повести о гибели Келебримбора", что никого нельзя превратить в назгула насильно. Например, если бы кто-то сошел с ума и не понимал, что делает, спал или лежал без сознания, а Саурон надел бы на него одно из своих колец, то ничего бы не получилось. Человек должен взять кольцо и заключить сделку с Врагом добровольно и в здравом уме, и только тогда чары Саурона начнут действовать. Если мы все же представим, что это был настоящий Эльдарион, значит, его никто не заставлял, он по собственному желанию взял одно из колец и в итоге стал Верховным Назгулом. Тогда - почему? Зачем он это сделал, как принял такое решение? Либо оно все же не было добровольным, и Саурон каким-то образом воздействовал на его разум, вследствие чего Эльдарион стал принимать чужую волю за свою. А тогда он ни в чем не виноват!
  
   - Элендур, ты спать собираешься? - мягко спросил Исилдур. - Час уже поздний, и тебе давно пора погасить свет и закрыть глаза, а мы вместо этого тут с тобой про Саурона и его прислужников разговариваем. Если хочешь, мы с тобой завтра днем побеседуем, а сейчас пора ложиться. Только помни, что я сказал тебе про историю Эльдариона. Молчи об этом и не вздумай ни с кем это обсуждать - тем более сейчас, когда Враг почти рядом с нами, в столице Нуменора. Надеюсь, что ты прав и что люди Тар-Атанамира и в самом деле приняли за Эльдариона какого-то морадана, но все равно - держи это при себе и никому не рассказывай, я тебе ничего не говорил, а ты ничего не слышал. И спрячь подальше свою книжку.
  
   - Хорошо, я понял. Спокойной ночи, папа. Только завтра мы с тобой обязательно еще поговорим, ты обещал!
  
   - Конечно, поговорим. Спокойной ночи, мое солнышко, - с этими словами Исилдур задул свечу и вышел из комнаты сына.
  
      -- Кровавая вечеринка
  
   Свое обещание старший сын Элендила не выполнил: утром следующего дня он неожиданно ушел из дома, ни с кем не попрощавшись и никому ничего не сказав. Его родные были удивлены и напуганы, но понадеялись, что он скоро вернется.
  
   - Где папа? - спросил Элендур у дедушки. - Он вчера обещал рассказать мне о... об Эрегионской войне!
  
   - Думаю, что он пошел по делам, - ответил тот. - Ты ведь знаешь, что случилось в семье у Валандура.
  
   - Да, у него умер сын, - понимающе кивнул мальчик.
  
   - Ну, наверное, твой папа пошел к своему другу, - предположил Элендил, чтобы успокоить внука. - Валандуру и его жене сейчас очень нужны поддержка и сочувствие.
  
   - Тогда я подожду, пока он придет, - снова кивнул Элендур и пошел в свою комнату; он бы с удовольствием погулял в саду, но погода была плохая - накрапывал мелкий противный дождь и дул пронизывающий ледяной ветер.
  
   В этот холодный осенний день жители Роменны в основной своей массе сидели по домам, а столица ликовала и радовалась: король Ар-Фаразон отмечал свой день рождения. По случаю праздника был устроен большой пир и приглашено множество гостей. Все пили, ели, веселились, танцевали и поздравляли главу государства. Фаразагару было очень обидно: его почему-то забыли позвать на торжество - или специально не позвали, из-за его сестры? - и он вместо того, чтобы веселиться вместе со всеми, вынужден был по приказу Ар-Фаразона торчать в компании остальных стражников под дождем на холодном осеннем ветру около Белого Древа и охранять не только дворец, но и эту дурацкую корягу. Скорее бы король все-таки приказал ее срубить!
  
   Когда на улице начало темнеть, Фаразагар подумал, что с его стороны будет все-таки очень невежливо, если он не придет поздравить короля: ведь тот и обидеться может, кто ж не знает нрав главы государства. Он не подумал о том, что Фаразон специально приказал ему как начальнику дворцовой стражи сегодня по случаю праздника оставаться весь день на посту вместе с подчиненными и быть очень бдительным, и решил, что ничего не случится, если он все-таки отойдет где-нибудь на четверть часа, да и кушать очень хочется. Поручив своему заместителю Сафтанбэну временное руководство, он отправился во дворец к королю.
  
   В богато украшенном пиршественном зале сидели гости: советники и приближенные Ар-Фаразона с семьями, послы других государств, королевские военачальники и знатные горожане. На столах стояли изысканные блюда, от одного вида и запаха которых у давно не евшего Фаразагара едва не закружилась голова, играла веселая музыка. Все поочередно произносили здравицы и желали королю долгих лет жизни; глава государства удовлетворенно кивал и улыбался. Увидев начальника дворцовой стражи, король недовольно скривился.
  
   - Что ты здесь делаешь, Фаразагар? - спросил он. - Кажется, я просил тебя оставаться сегодня весь день на посту и быть крайне бдительным! Сегодня мой день рождения, и мои враги вполне могут попробовать испортить мне праздник!
  
   - Я пришел вас поздравить, Ваше Высочество, - учтиво ответил тот, - потому что с моей стороны было бы невежливо забыть о таком важном дне. Я понимаю, что порученное мне дело очень важно для всех нас, и поэтому сейчас вернусь к остальным стражникам, как только выражу вам мое почтение.
  
   Ар-Фаразон, к счастью, не догадывался о том, что задумал кое-кто из его Верных родичей - у него по осени просто случилось очередное обострение безумия, и ему взбрело в голову, что на него непременно готовится покушение. По этой причине он и велел охране не терять бдительности в течение всего празднества. Тем не менее он все же решил позволить Фаразагару поздравить его с днем рождения. Выслушав все пожелания начальника дворцовой стражи, он поблагодарил его и велел возвращаться к исполнению своих обязанностей.
  
   Тот был в высшей степени зол и разочарован. Твою мать, пришел, поздравил, пожелал всего самого лучшего, стоишь тут целый день на улице без возможности перекусить, а король не предложил ни глотка вина, ни хлебного ломтика!
  
   Взгляд Фаразагара внезапно упал на сидящего за столом Мортаура - тот пришел на день рождения Ар-Фаразона со своей молодой женой. Алмариэль, кажется, так зовут эту девку, о чем-то разговаривает со свекровью, а вот муженек ее сидит с такой рожей, как будто ему отдавили яйца. И неудивительно... Голодный, замерзший и очень злой Фаразагар почувствовал сильную потребность сказать Мортауру какую-нибудь гадость.
  
   - Что, невесело тебе? - неожиданно вырвалось у него. - Неудивительно, если бы мой папаша меня на Верной женил, я бы вообще повесился. Хочешь хороший совет? Я бы на твоем месте ее каждый день до полусмерти дубасил - сама загнется.
  
   Ошарашенный Мортаур, который выглядел недовольным по гораздо более банальной причине - он ел рыбу под маринадом и нечаянно прикусил себе губу, удивленно поднял глаза на Фаразагара.
  
   - Ты что только что сказал? - медленно переспросил он.
  
   - Что слышал, - процедил сквозь зубы Фаразагар.
  
   В следующее мгновение все в зале увидели, как Мортаур резко встал со стула и с силой ударил начальника дворцовой стражи кулаком в лицо; Фаразагар не удержался на ногах и со стонами и проклятиями поднялся с пола только где-то через минуту, вытирая с разбитого лица кровь. Потрясенные гости замерли.
  
   - Мортаур, ты что творишь? - принялся возмущаться Саурон; он прекрасно понимал, что только так сможет отвести от сына гнев Ар-Фаразона, которому испортили праздник. - Мало ли кто что тебе сказал, это повод сразу руки распускать, да еще и во время торжества? Я, конечно, все понимаю, он сказал гадость и глупость, но ты-то?
  
   - Вообще-то он первым начал, он и виноват, - король косо посмотрел на Фаразагара: уловка подействовала. - Проваливай немедленно отсюда и вернись к своим обязанностям, пока я добрый, и впредь не смей...
  
   Ар-Фаразон осекся на полуслове: в зал вбежал Урибэль, один из дворцовых стражников. Голова его была обмотана обрывком плаща, лицо вымазано кровью, левая рука висела плетью. Вид у него был испуганный - судя по всему, случилось что-то очень серьезное.
  
   - Повелитель, - он бросил на Ар-Фаразона полный ужаса взгляд, - в наш дворцовый сад проник неизвестный с оружием. Мы не знаем, чего он хотел. Стража увидела его возле фонтана. Мы пытались его задержать, но у нас ничего не вышло, он слишком хорошо владеет мечом. Он отбился от охраны и бежал.
  
   - Где Сафтанбэн? - дрожащим голосом спросил Фаразагар.
  
   - Убит. Сакалзир и Бэльзор тоже мертвы, Миналхиль при смерти, у него все кишки наружу. Однако я уверен, что преступник не мог далеко уйти: ему самому от нас порядком досталось. Нужно снарядить за ним погоню и обыскать весь город: ему не удастся с такими ранами быстро отсюда убраться.
  
   Король поднялся с кресла, глаза его сверкали яростью.
  
   - Так-то ты охраняешь мой дворец?! - заорал он на Фаразагара. - Мало того, что ты спровоцировал Мортаура на драку и испортил мне настроение в праздничный день, так еще и плохо выполняешь свои обязанности! А если бы этот негодяй пробрался в мой дворец? Охрана! В темницу его, и судить как государственного преступника, это его вина и недосмотр! Ты, Урибэль, займешь его место.
  
   Стражник коротко поклонился: слава Тьме, пронесло - кажется, сегодня холодная камера светит только его теперь уже бывшему начальнику. Долгубар, отец Фаразагара, побелел как полотно, но не решился вступиться за сына: во-первых, не было бы хуже, во-вторых, он и в самом деле сам виноват - нарушил королевский приказ и покинул свой пост без разрешения свыше. Он лишь молча смотрел, как попавшего в опалу командира дворцовой стражи уводили из зала.
  
   - Расходитесь, праздник окончен, - процедил сквозь зубы взбешенный Ар-Фаразон. - Урибэль, теперь я надеюсь на тебя, я вижу, что ты надежный человек. Приказываю найти того мерзавца, который посмел забраться в мой сад, и притащить его ко мне живым или мертвым! Тот, кто сможет разыскать этого ублюдка, получит мешок золота в награду! За дело! Фаразагар получит свое завтра за свою безответственность и разгильдяйство, и это будет хорошим уроком всем остальным! Я уверен, что это дело рук какого-нибудь Верного, который решил меня убить прямо в мой день рождения! Я вас предупреждал! Я говорил! Неужели мой приказ было так сложно выполнить? - к концу тирады он уже не просто возмущался, а кричал на весь зал так, что у присутствующих закладывало уши.
  
   Гости медленно начали вставать со своих мест и, негромко переговариваясь, направляться к выходу. Аглахад, племянник короля, был сильно разочарован и потрясен, что все так закончилось - ведь все только начали веселиться, и вообще, к концу торжества Зигур обещал фейерверки! - но тут ничего не поделаешь. Однако у него появилась другая идея: устроить у себя дома другую вечеринку. Можно даже и с фейерверками. Вообще-то день рождения короля Нуменора можно отметить и без самого виновника торжества, не так ли? Наверняка многие не будут против.
  
   С такими мыслями он предложил нескольким товарищам присоединиться к нему у него дома, а заодно попросил старшего советника все-таки организовать фейерверки. Тот поначалу заколебался, поскольку собирался после неудавшегося праздника отправиться с семьей спать, но потом поддался на уговоры Аглахада и согласился к нему прийти где-то через час - после того, как отчитает старшего сына за неподобающее поведение в общественном месте.
  
      -- Девятый назгул
  
   Я по ночам втихомолку брожу по снам,
   В каждом кошмаре крадусь за тобой, как тень.
   Я твой ловец. Посмотри, как дрожит блесна!..
   Знаешь, у фей не бывает стальных когтей.
  
   Джезебел Морган
  
  
   После сегодняшнего происшествия на пиру Саурон еще больше укрепился в мысли поскорее отослать старшего сына с невесткой в Средиземье первым же кораблем - от греха подальше: уж слишком Мортаур рискует, со своей прямотой и честностью он вполне может навлечь на себя гнев свихнувшегося венценосного монстра. Отведя юношу в его комнату, он прочитал ему длинную нотацию на тему того, что нарываться на неприятности не следует. Тот покорно кивал, а потом произнес:
  
   - Я должен тебе кое-что важное сказать. У нас с Алмариэль скоро будет ребенок.
  
   Саурон только вздохнул.
  
   - Замечательно. Вот поэтому вы первым же кораблем уберетесь отсюда в Харад, а потом отправитесь в Мордор. Маэглин вас там встретит, будете жить подальше от этого гадюшника с безумным королем во главе. Собирайте вещи, завтра днем вы уплывете из Нуменора, и, пожалуйста, постарайся до этого больше ни во что не влипнуть! Чует мое сердце, что добром это все не кончится, у Ар-Фаразона съехала крыша, и чем дальше - тем хуже! Что он сделает с Фаразагаром, мне и подумать страшно! Я тоже постараюсь при первой же возможности отсюда свалить к себе домой, а пока ты еще здесь - веди себя тихо и помни пословицу о том, что не стоит совать голову дракону в пасть!
  
   Проведя разъяснительную работу с Мортауром, Саурон решил выполнить свое обещание и, прихватив коробку с заранее приготовленными фейерверками, отправился в гости к Аглахаду. Тот встретил его у ворот своего дома; к удивлению старшего советника, всегда жизнерадостный и веселый племянник короля сейчас выглядел так, как будто его кто-то очень сильно напугал.
  
   - Аглахад, что случилось? - спросил он. - На тебе лица нет. Опять дядя что-нибудь вытворил? Что теперь?
  
   - Пока нет, но может, - выдохнул тот, в глазах его застыл плохо скрываемый ужас. - Зигур, у меня большие неприятности, и мне не может помочь никто, кроме тебя. Я очень надеюсь, что ты...
  
   - Так в чем же все-таки дело? Говори толком, если дело серьезное, у нас каждая минута на счету.
  
   - Я знаю, кто и зачем пробрался в дворцовый сад сегодня вечером. Это... это мой племянник, Исилдур... Нилузан, ну, ты его помнишь, он еще тогда испугался твоего взгляда на совете, а ты над ним смеялся. Он не собирался убивать моего дядю, как тот решил. Ему понадобился плод Белого Древа.
  
   - А, так это он? Зачем ему эта дрянь? Варенье из такой гадости явно не получится, - съязвил старший советник.
  
   - У Верных есть легенда, я не знаю, правда это или нет - что якобы прежний король, Тар-Палантир, напророчил, что род Элроса будет жить до тех пор, пока стоит Белое Древо. Ну, судя по всему, мои родичи прознали, что дядя хочет его срубить, и Нилузан решил таким способом спасти положение. Он украл один из плодов, но тут его заметила охрана. К счастью, он от нее отбился, но, увы, ему самому сильно досталось. Полчаса назад я вышел купить еще немного вина и нашел своего племянника на улице... в луже крови, без сознания. Ты сам понимаешь, что я не мог бросить его на верную смерть на дороге. Я тайком спрятал его у себя в кладовке. Умоляю, молчи, не выдавай нас. Если дядя узнает, он с Нилузаном такое сделает, что мне и представить себе страшно, а заодно наверняка со мной и с Элендилом, ты же видишь, что он в последнее время странно себя ведет, - Аглахад схватил Саурона за рукав. - Тайная Стража и королевская охрана прочесывают весь город в поисках преступника, который якобы готовил покушение на дядю. Я не знаю, что делать.
  
   - Так, успокойся, - старший советник впервые видел своего родича таким. - Во-первых, не надо паниковать, как племянник короля ты вне подозрений, тем более что ты был вместе со мной на пиру и ни в чем таком попросту не можешь быть замешан, поэтому я сомневаюсь, что кто-то станет обыскивать твой дом и утверждать, что ты прячешь у себя несостоявшегося убийцу. В лучшем случае - спросят, не видел ли ты чего подозрительного. Улыбайся, рассказывай приятелям анекдоты, чем спокойней и естественней ты себя ведешь, тем меньше шансов влипнуть. Так что сейчас мы с тобой пойдем к тебе, будем пить вино и устраивать фейерверки, и вообще ты никого и ничего не видел и плевать тебе на сегодняшнее происшествие. Во-вторых... насколько серьезно досталось нашему милому сумасбродному родственничку? Ты ему хоть первую помощь-то оказал? Нашел он из-за чего жизнью рисковать, из-за какого-то полусгнившего фрукта.
  
   - Оказал, разумеется... жизненно важные органы вроде не задеты, но если бы я чуть менее внимательно смотрел по сторонам или был чуть более пьян, думаю, сейчас бы о нем уже можно было говорить в прошедшем времени. Пусть отлежится у меня немного, а потом, когда дядя немножко успокоится и его охрана перестанет бегать по городу, отправится домой вместе со своим плодом ненаглядным.
  
   - Давай я хоть посмотрю, что с ним. Перед тобой все-таки лучший целитель Арды, у меня пациенты очень редко умирают, - не без тени гордости сказал Саурон, но на лице Аглахада отразился такой ужас, что старшему советнику стало не по себе.
  
   - Не вздумай вообще к нему даже подходить, он тебя боится до полусмерти после того, как ты его на Совете Скипетра одним взглядом напугал. Еще от страха у меня на руках на тот свет отправится, - произнес племянник короля каким-то отстраненным тоном; сейчас он, несмотря на все выпитое за этот вечер, казался совершенно трезвым. - Я знаю, что ты можешь вылечить почти все, кроме совсем уж безнадежных случаев типа отделения головы пациента от его тела, - натянуто пошутил Аглахад, - ты и меня в свое время быстро на ноги поставил, но тут я очень тебя прошу - лучше не надо.
  
   - Ладно, как скажешь, - ответил Саурон. - Вот мозгов у человека нету. Мог бы даже тебя попросить помочь - неужели ты не вытащил бы ему этот плод за ворота в платочке по старой дружбе? Нет, надо было лезть через ограду в сад, где вооруженная охрана. И где у некоторых людей, спрашивается, логика?
  
   Старший советник в это мгновение испытывал очень странную смесь чувств: тревогу, надежду, растерянность и затаенное торжество. С одной стороны, вечер, конечно, безнадежно испорчен, да еще и старший сын в который раз устроил непонятно что. С другой... вот она, возможность подсунуть Аглахаду кольцо: племянник короля теперь уже полностью доверяет советнику Зигуру и наверняка согласится. Кроме того, Саурон понял, что все-таки однозначно не ошибся в выборе новой кандидатуры на роль Шестого, хотя поначалу эта идея показалась безумной ему самому. Бесстрашный племянничек Аглахада, который не побоялся пробраться во дворцовый сад за плодом Белого Древа, вполне сгодится. А что, пусть он и в самом деле слегка сумасбродный, но зато отважный и сообразительный. Вот кого Черный Майя хотел бы видеть в своей свите вместо равнодушного ко всему мерзкого нытика Элвира, которого волнуют только его собственные страдания и переживания. С каждым днем Саурон все больше убеждался в правильности своего решения, однако понимал, что осуществить такой замысел на деле с этим вернейшим из Верных будет ох как непросто. Хотя... Властелин Тьмы все равно бессмертен и прекрасно умеет ждать.
  
   - Ты не понимаешь, - тем временем продолжал Аглахад, - он мне больше не доверяет. И Элендил тоже - из-за того, что я тут с тобой дружу и в гости тебя приглашаю. Они же оба тебя боятся и терпеть не могут.
  
   - А вот я не понимаю, чего меня бояться, я же пока, в отличие от короля, никого из Верных еще не убил, - с деланным недоумением и ехидной улыбкой пожал плечами Саурон. - Ладно, идем к тебе, пьем, едим, веселимся и делаем вид, что ничего не произошло.
  
   В целом все шло гладко - приятели Аглахада ни о чем не догадывались, сам он изображал хорошее настроение и вел себя как ни в чем ни бывало, и Черный Майя хотел было уже вздохнуть с облегчением, однако где-то ближе к полуночи в дом к племяннику короля все-таки заявилась Тайная Стража, которая по-прежнему искала опасного преступника, и принялась расспрашивать, не видел ли он чего подозрительного - ведь если они явятся с пустыми руками, Ар-Фаразон пообещал лишить их жалования за весь месяц! Предусмотрительный Аглахад заранее уже сочинил целую историю о своих мнимых ночных похождениях, в силу которых он никак не мог никого и ничего видеть, и принялся расписывать подробности Миналбэлю. Глава Тайной Стражи, перед которым уже вовсю маячила перспектива остаться без денег, слушал его и злился: Аглахад тут вовсю пьянствует и по бабам шляется, пока они вынуждены гоняться по всему городу за преступником!
  
   Тут к ним из соседней комнаты вышел старший советник с бокалом вина в правой руке и бутербродом с копченой рыбой в левой. Миналбэль, увидев его, сразу стушевался.
  
   - Э... здравствуйте... вы это... извините, что мы вам тут помешали... просто король приказал всех расспросить, вдруг кто что видел, если что, сообщите нам, потому что это дело первостепенной важности... кто-то, судя по всему, из Верных сегодня вечером...
  
   - Да знаю я. Я думаю, что этот придурок уже давно сдох от ран и потери крови где-нибудь в подворотне, - с абсолютно серьезным видом ответил Черный Майя, - так что я бы на вашем месте искал не живого человека, а труп во всяких укромных уголках. Далеко уйти он не мог, тут начальник дворцовой охраны совершенно прав, так что советую вам внимательнее осматривать те городские кварталы, которые находятся ближе к королевскому дворцу. Угощайтесь, у вас впереди долгая ночь, и перекусить не помешает, - он подал Миналбэлю и его людям тарелку с бутербродами, про себя думая, что Нилузан однозначно не заслужил того, чтобы за какой-то несъедобный плод попасть в руки к этим извергам. - Вот ведь грязная тварь, весь праздник испоганил и нам, и королю, надо же было такую пакость всем устроить!
  
   - Спасибо, господин советник, - сказал Миналбэль, жуя бутерброд. - Придется нам тут целую ночь по городу мотаться в холод и дождь! Не сиделось дома этому ублюдку, теперь я вместо отдыха ищу его живым или мертвым!
  
   - Я уверен, что наверняка мертвым, - спокойным тоном подтвердил Саурон. - Не переживайте, думаю, скоро вы найдете его тело и отправитесь спать. Желаю удачи.
  
   Миналбэль и его подручные, почтительно кланяясь, убрались восвояси. Аглахад почувствовал невероятное облегчение: кажется, пронесло.
  
   ***
  
   Исилдуру в ту ночь снова сильно повезло: буквально через несколько минут после разговора с советником Зигуром Тайная Стража наткнулась в подворотне на еще теплый труп какого-то неизвестного темноволосого мужчины средних лет с несколькими колото-резаными ранами, одетого в неброскую коричневую куртку и такие же штаны. Миналбэль и его люди несколько раз возблагодарили Великую Тьму и помянули добрым словом старшего советника: все-таки правду говорят, Майяр обладают совершенно потрясающей интуицией! Они не останутся без жалованья, счастье-то какое! Обнаруженный ими мертвец на деле был грабителем, который не поделил добычу с дружками, был ими жестоко убит и брошен на безлюдной ночной улице, но гвардейцы решили, что перед ними как раз тот самый Верный, что покушался сегодня на жизнь самого короля. Они отволокли труп во дворец пред ясные очи Ар-Фаразона; тот обрадовался, что преступник не ушел живым, и вручил Миналбэлю и его сослуживцам обещанный мешок золота.
  
   - Спасибо вам за вашу верную службу, вы достойны награды, - сказал король. - Сейчас идите отдыхать, но с этого дня я приказываю вам вдвое усилить надзор за проклятыми Верными! Мне вовсе не нужно, чтобы эти прихвостни Валар мешали моим планам и нарушали мое спокойствие! Фаразагар же завтра утром получит, что заслужил!
  
   Аглахад и Саурон тем временем продолжили веселиться; вечеринка удалась неплохо, фейерверки были великолепны - все восторгались, жаль, что король пропустил такую красоту! Под утро сильно нетрезвые гости наконец разошлись, и племянник Ар-Фаразона со старшим советником остались в доме одни.
  
   - Спасибо тебе огромнейшее за помощь и содействие, - сказал Аглахад. - Кто знает, может, если бы не ты, они начали бы весь дом обыскивать, и тогда мне самому не сносить бы головы. От Тайной Стражи всего можно ожидать. Пожалуйста, не рассказывай никому про то, что я сделал, даже Зимрабет и детям.
  
   - Разумеется. А насчет обыска - это вряд ли, ты же племянник короля и вне подозрений, как я уже тебе говорил, - махнул рукой майя. - Но ты все сделал правильно: раненого родича на дороге не бросил и не оставил на растерзание безумцам. Я, кстати, сегодня днем собираюсь спровадить отсюда Мортаура. Пусть живет в Мордоре, здесь ему делать нечего, не вписывается он в местное общество с соответствующими нравами. Ты хотя бы Нилузана-то по-тихому в кладовке спрятал, а мой сын все время на неприятности нарывается. Того и гляди за кого-нибудь прямо при короле заступится или полезет какого-нибудь незадачливого Верного защищать, а в итоге сам огребет, и хорошо, если мне удастся ему помочь.
  
   - Кстати, надо бы проверить, как там мой дорогой племянничек, - заволновался Аглахад. - А то оставил я его на всю ночь запертым в кладовке, да еще и не в лучшем состоянии.
  
   - Надеюсь, что жить будет. Хотя мое предложение помочь все еще в силе, - добавил Черный Майя и снова увидел ужас в глазах приятеля.
  
   - Лучше не надо. Я уже объяснил, почему. Он тогда точно решит, что я сдал его Тайной Страже, и еще на себя руки наложит. А если говорить честно... я бы с удовольствием уехал вместе с Мортауром. И наверняка уеду на материк в ближайшее время. Дядя что-то совсем не в себе, не знаю, чем все это кончится. Ты помнишь, что по его вине случилось с Лаирэндилом. Ты видел, как он убил моего отца у всех на глазах. Понимаешь... мои родители, как мне кажется, никогда меня не любили, мама, может быть, немножко и любила, а вот отец вообще презирал, но убить собственного родича, каким бы он ни был - это уже слишком. Пережду, пересижу где-нибудь, пока все не разрешится, а потом вернусь в Нуменор. Может, мне к тебе на службу напроситься? - неожиданно сказал Аглахад. - Я бы заодно и за Мортауром приглядел, и вообще... Я же много чего умею делать.
  
   Племянник короля славился на весь остров своими художественными талантами - с детства он прекрасно рисовал, хотя такое неподобающее для благородного юноши занятие вызывало лютый гнев ныне покойного Элентира, который время от времени пытался швырять наброски сына в печь и даже поднимать на него руку, пока Аглахад не вырос и не начал давать домашнему тирану сдачи, а в последнее время также увлекся скульптурой. Кроме того, он был очень неплохим воином. Саурон обрадовался: надо же, какая удача! Наверняка будущего Девятого даже и уговаривать не придется.
  
   - Что ж, думаю, мне стоит принять такое интересное предложение, - с безмятежной улыбкой ответил Черный Майя. - Такие надежные люди, как ты, мне всегда нужны. У меня есть кое-что для тебя.
  
   Он достал из кармана изящное золотое кольцо с обсидианом. Странное сочетание, подумалось Аглахаду.
  
   - Наверняка ты слышал о Кольцах Власти. Так вот, последнее из тех девяти, которые мы с Келебримбором сделали для людей, до сих пор без хозяина. Я предлагаю его тебе.
  
   - Мне бы совершенно не хотелось... - ответил племянник Ар-Фаразона.
  
   - Превращаться в бесплотное создание с извращенным восприятием мира, не имеющее своей воли, - закончил за него Саурон. - Этого не будет. Кольца работают отнюдь не так, как это представлено в большинстве хроник. Тебя никто не увидит только в том случае, если ты сам этого захочешь, а так - вполне сможешь сохранить свой человеческий облик и привычные ощущения.
  
   - Дядюшка умрет от зависти, если узнает, что я буду жить вечно, - пошутил Аглахад. - Ладно, я согласен. Только пообещай мне еще раз, что никому не расскажешь про Нилузана.
  
   - Обещаю. А если я кому-то что-то обещаю, то всегда держу слово.
  
   Аглахад немного подержал кольцо на ладони, потом сунул в карман.
  
   - Спасибо еще раз. Теперь, я думаю, тебе домой пора, а то тебя уже семья заждалась, а мне - проведать племянничка и по возможности спровадить его назад в Роменну во избежание дальнейших неприятностей.
  
   - Отлично. И, как договорились - никому ни слова.
  
   Распрощавшись со старшим советником, Аглахад снова достал кольцо из кармана и стал его рассматривать. Красивая вещь, изящная, сразу видно руку опытного мастера. На вид - совсем не опасная... в чем кроется ее сила? Что он сам будет ощущать, как себя чувствовать, когда наденет его?
  
   Он снова убрал опасный артефакт - теперь уже в ящик стола; пока, наверное, все-таки не нужно, чтобы Нилузан увидел дядю с этакой штучкой на пальце. Элендил как-то обмолвился, что его старший сын временами проявляет необычные способности - предвидит будущее или чувствует что-то странное; еще начнет паниковать. Спрятав кольцо и достав ключ от кладовки, он пошел к племяннику. Тот, судя по всему, уже давно пришел в себя, но, слыша чужие голоса, сидел тише мыши. Аглахад уверил его в том, что никто его не видел и понятия не имеет о том, что он здесь, после чего, убедившись, что на ногах сумасбродный племянничек все-таки удержится, выпроводил родственника восвояси. По правде говоря, тому надо было бы тихо лежать в постели, а не ездить на дальние расстояния, но сейчас Аглахад не мог так рисковать, особенно если учесть более чем странные выходки Ар-Фаразона.
  
   Оставшись один, племянник короля вернулся в свою комнату и закрыл дверь, чтобы его не беспокоили даже слуги, сказав, что будет отсыпаться после ночной пирушки. После этого он снова достал кольцо из ящика стола и какое-то время опять пристально его рассматривал, а потом, собравшись с духом, надел его на безымянный палец правой руки. Что ж, смотрится очень красиво и, как ни странно, впору... Ничего неприятного Аглахад не почувствовал - хотя ему почему-то думалось, что он непременно должен ощутить сильный холод, жар или боль, разливающуюся от кисти к плечу. Кольцо как кольцо, как будто он надел совершенно обычное, которое купил в ювелирной лавке. И когда оно должно начать действовать? И как? Может быть, старший советник просто пошутил над ним? Хотя ладно, время покажет, да и спросить у Саурона можно, как работает его артефакт. В конце концов, майя же обещал ему, что он не превратится в бесплотное чудовище. Все-таки интересно, в чем секрет этой вещи? И догадается ли кто-нибудь из его родных, что за украшение у него на руке?
  
   ***
  
   Тем временем Саурон, вернувшись домой, с удивлением увидел, что к отъезду готовы не только Мортаур и Алмариэль, но и Зимрамит. Дочь старшего советника, судя по ее виду, была настроена весьма решительно.
  
   - Ты что это? - спросил ее отец. - Вообще-то я не настаиваю прямо сейчас на твоем отъезде. Я хочу, чтобы отсюда уехал твой старший брат, потому что он, к сожалению, с его характером и отношением ко всему происходящему рискует нарваться на большие неприятности.
  
   В душе он на самом деле был рад решению Зимрамит: с ней возиться однозначно не придется и уговаривать ее - тем более. Вот и замечательно.
  
   - Мне, честно говоря, тоже не хочется тут оставаться, - ответила она. - Что ни день, то действительно неприятности, причем теперь уже не только у Верных. Кроме того, позавчера я случайно услышала, как Ар-Фаразон снова ссорился со своей женой. Он, по-моему, окончательно сошел с ума - заявил, что как только Храм будет построен, он будет там на полном серьезе приносить человеческие жертвы Великой Тьме, чтобы она сделала его вечно юным!
  
   - Да я уж слышал, - нахмурился Черный Майя. - Правда, до сих пор все еще надеялся, что он это все-таки не всерьез и он просто начитался глупых книжек, написанных очередными свихнувшимися поклонниками моего недоброй памяти папашки. Главная беда в том, что помочь ему это нисколько не поможет, а вот людей против него восстановит очень сильно. Честно говоря, я вполне мог бы обеспечить кому-то вечную юность, - чуть помедлив, произнес он, - но при условии, что этот кто-то будет вести себя достойно. Я ее и обеспечил некоторым нужным и полезным для меня людям, но разбрасываться таким даром направо и налево просто опасно. Эру был не слишком прав в отношении эльфов.
  
   - А то как представишь себе вечно живущего Фаразона, так в дрожь кидает, - добавил Мортаур. - Как хорошо, что сегодня вечером меня здесь уже не будет.
  
   - Вот и отлично. Приедете в Мордор, по всем вопросам обращайтесь к Маэглину, он нынешний комендант Барад-Дура и можно сказать, что практически мой заместитель.
  
   ***
  
   Сообщив утром за чаем Ар-Фаразону о том, что собирается спровадить старших детей с острова, Саурон, как всегда, умело выкрутился, свалив всю вину якобы на строптивого отпрыска.
  
   - Мортаур в последнее время себя очень нагло ведет, - сказал он, - тоже мне, правдолюбец малолетний нашелся. Пусть какое-то время послужит в мордорском гарнизоне под началом у Маэглина, разберется, что к чему, и научится уважать старших. Зимрамит тоже не помешает начать учиться уму-разуму.
  
   - Не слишком ли ты строг с ними? - тут же возразил король Нуменора, у которого желание сделать или сказать что-то назло окружающим давно уже перевесило весь здравый смысл, если таковой вообще имелся. - Думаю, детям нужно давать больше свободы.
  
   ***
  
   Наступивший день было по-осеннему пасмурным и дождливым, однако настроение у Мортаура было неплохое: у ворот дворца его ждала повозка. Вот и все, прощай, Нуменор, надеюсь, мы больше не увидимся!
  
   - Непонятно, почему твои Верные собратья так цепляются за свою родину, - сказал он шедшей рядом с ним жене. - Честно говоря, вот уезжаю, и жалеть не о чем. А они - "ах, Эленна, моя Эленна!", хотя их тут могут в любой момент убить безо всякого суда и даже какого-либо законного основания!
  
   - Убить - это еще не самое страшное, - мрачно прокомментировала его сестра, которую тоже приводили в недоумение и ужас бессмысленные зверства морэдайн. - А как над кем-нибудь надругаться или на всю жизнь его покалечить - так это за милую душу, и им за это ничего не будет.
  
   Внезапно Мортаур услышал какие-то странные звуки, которые доносились от дворцового фонтана, где стояло многострадальное Белое Древо. Он остановился и прислушался. Похоже на звуки ударов, слабые стоны или вскрикивания...
  
   - Что это? - нахмурился он.
  
   - Идем, - потянула брата за рукав бледная от страха Зимрамит. - Тебе не нужно там появляться! Прошу тебя!
  
   - Отец тебя предупреждал, чтобы ты не влипал в неприятности! - отчаянно взмолилась Алмариэль.
  
   - Идите, садитесь в повозку, я скоро вас догоню, - непререкаемым тоном ответил Мортаур. Возле фонтана явно творилось что-то страшное, и наверняка это было связано со вчерашним происшествием.
  
   Прибежав туда, юноша понял, что не ошибся. Около Белого Древа - некрасивого, с облетевшими уже листьями - столпились многочисленные придворные и стражники, в том числе и Урибэль. Отца с матерью видно почему-то не было. В землю у фонтана был вкопан высокий деревянный столб, к которому за запястья толстой веревкой привязали обнаженного по пояс Фаразагара. Тот, судя по всему, был уже без сознания - только веревка не давала упасть, а спина его выглядела как сплошная рваная рана. Рядом стоял с плетью в руке начальник Тайной Стражи Миналбэль - наверняка сам напросился привести приговор в исполнение, он прямо-таки удовольствие испытывает, когда кого-то истязает! Советник Долгубар рыдал в голос, закрыв лицо руками, его жены здесь нет - видимо, ей уже плохо. Король мрачно и злорадно ухмылялся, Тар-Мириэль изображала мраморную статую - поняла со временем, что просить мужа кого-то пощадить бесполезно.
  
   Миналбэль в очередной раз замахнулся плетью - Мортаур успел разглядеть, что на конце ее закреплен кусочек металла, и в это мгновение схватил его за руку.
  
   - Нет! - отчаянно закричал он. - Прекратите! Не надо! Вы его убьете! Достаточно! Отпустите его!
  
   Сын старшего советника решительно и бесстрашно посмотрел в глаза Ар-Фаразону. Тот поначалу нахмурился, но потом отвел взгляд и кивнул. Мортаур выпустил руку мучителя; Миналбэль нехотя опустил плеть и отошел в сторону. Долгубар на мгновение прекратил захлебываться слезами: неужели, неужели все-таки все обошлось? Почему Зигур постоянно бранит старшего сына то за одно, то за другое, хороший же ведь парень вырос?
  
   Мортаур внимательно посмотрел на бесчувственного Фаразагара, пытаясь понять, насколько серьезно тому досталось. В отличие от своего младшего брата Тхэсса, он не собирался становиться целителем, но в общем-то неплохо знал, как работает человеческий организм, что нужно делать при различных повреждениях и чем они чреваты, и ему сразу показалось, что шансов выжить после такого изуверства у Фаразагара маловато. Сквозь кровавые лохмотья мяса проглядывали беловатые кости: лихорадка, заражение крови или нагноение, а то и все вместе, бедняге обеспечены, хорошо еще, если к тому же нет переломов и не отшиблены внутренности.
  
   В это мгновение незадачливый бывший начальник дворцовой охраны пришел в себя и, с трудом повернув голову, узнал Мортаура.
  
   - Пожалуйста, не умирай, - умоляюще посмотрел на него сын старшего советника. - Мой отец тебя вылечит.
  
   Самому ему в это уже не верилось: он увидел, что из уголков губ у Фаразагара течет пенистая кровь. Отец объяснял ему, что это такое: признак внутреннего кровотечения. Значит, легкие своей жертве этот подонок Миналбэль точно отбил начисто - оно и неудивительно, плеткой-то с куском металла.
  
   - Ты прости... за вчерашнее, - с трудом прохрипел тот и бессильно закрыл глаза; на его залитом слезами лице застыла гримаса невыносимой боли. В следующую секунду Мортаур понял, что все кончено; резко развернувшись, он бросился прочь, не глядя ни на короля с королевой, ни на Миналбэля, ни на рыдающего в голос Долгубара.
  
   - Будьте вы прокляты, выродки, - чуть слышно прошептал он, чувствуя, что сам готов заплакать. - Будьте вы все прокляты.
  
   ***
  
   Всю дорогу до порта Мортаур угрюмо молчал, не отвечая ни на какие вопросы обеспокоенных жены и сестры. Лишь когда харадский торговый корабль, на котором они отплывали в Средиземье, снялся с якоря и остров скрылся за горизонтом, он наконец решился рассказать им о том ужасе, невольным свидетелем которого оказался - и ровным счетом ничего не смог сделать.
  
   ***
  
   Аглахад решил немного вздремнуть - все-таки у него слипались глаза после бессонной ночи! - но спал недолго. Все его мысли по-прежнему занимало отданное ему Сауроном кольцо: он вспоминал все то, что читал раньше о совместных творениях Черного Майя и Келебримбора в разных книгах и хрониках. Сейчас одно из них у него на руке. Интересно, а что будет, если попробовать немного сосредоточиться и нащупать связь с теми, у кого другие кольца? Где-то было написано, что это возможно.
  
   Саурона он почувствовал сразу. Он почему-то мгновенно ощутил, что тот находится совсем недалеко - в королевском дворце. Когда он прикрыл глаза, то в его сознании как-то мгновенно отобразился смутный силуэт носителя и Кольцо Всевластья на его руке - ярко светящийся золотой ободок без каких-либо камней. Так, теперь надо быть осторожней и не пытаться подсматривать за остальными обладателями колец безо всякой на то нужды, а то можно нечаянно застать их в какой-нибудь не слишком удобной ситуации.
  
   Ладно, на сегодня хватит. Сначала нужно пойти собственно к создателю этих колец и расспросить его поподробнее, как и что с ними делать, а потом уже и пробовать что-то новое, а то так и напортачить можно.
  
   С этой мыслью он встал с кровати и отправился в королевский дворец.
  
   ***
  
   Проходя через дворцовый сад, Аглахад увидел жуткую сцену: двое гвардейцев из Тайной Стражи отвязывали от забрызганного кровью деревянного столба чей-то истерзанный труп, одновременно с тем мирно беседуя о каких-то своих семейных делах. Подходить ближе племянник Ар-Фаразона не стал, но было нетрудно догадаться, кем был этот несчастный - умудрившимся благодаря одному неосторожному поступку потерять доверие главы государства Фаразагаром. Аглахад невольно содрогнулся, с непривычки покрутив кольцо на пальце. Неужели дядя приказал казнить бывшего начальника дворцовой охраны на глазах у его собственного отца? Как Долгубар вообще это выдержал? Конечно, Фаразагар повел себя глупо и безответственно, но не убивать же его за это.
  
   А ведь на месте Фаразагара мог бы оказаться он сам, если бы Миналбэль вчера все-таки решил обыскать дом и обнаружил, что племянник короля прячет у себя преступника - хорошо, что Зигур вчера заглянул-таки в гости и отвлек этих ублюдков, они сразу подумали, что в присутствии старшего советника ничего противозаконного твориться не может. Или Нилузан, если бы его все-таки поймали прямо во дворцовом саду с этим проклятым плодом. Или даже Элендил - своего второго племянника король вообще ненавидит и не преминул бы сорвать на нем зло за вину сына, если бы вдруг представилась такая возможность. Повезло Долгубару, что на нем еще не сорвал - если такое можно, конечно, назвать везением.
  
   - Я сделал вид, что мне нужно срочно закончить работу над одним своим новым изобретением, - Аглахад неожиданно услышал голос старшего советника у себя за спиной и обернулся; тот после бессонной ночи выглядел слегка уставшим. - Поэтому не стал присутствовать при этой... расправе. Что-то твой дядя окончательно озверел, я до последнего момента надеялся, что он передумает.
  
   - Как же, передумает, - поморщился Аглахад. - Скорее небо на землю рухнет или среди лета снег пойдет.
  
   - Я потому и не стал вмешиваться. Бесполезно.
  
   - Спасибо тебе еще раз. За то, что вчера нас не выдал. Мы с Нилузаном могли бы сейчас оказаться на его месте.
  
   - Еще чего. Я, конечно, вселенское зло, но я тебе уже говорил, что в принципе не люблю бессмысленных убийств. Ты думаешь, дядя бы и тебя не пощадил? - чуть помедлив, добавил Саурон.
  
   - От него сейчас всего можно ожидать, - тяжело вздохнул Аглахад, все никак не решаясь перейти к тому, за чем собственно пришел. - Мортаур как, уже уехал?
  
   - Естественно, у меня сегодня двойная радость - Зимрамит выразила желание добровольно отправиться с ним. Пусть уезжают, им здесь делать нечего. У Мортаура вообще несколько обостренное чувство справедливости, он мне тут на прощание заявил, что едва ли не всех морэдайн поголовно ненавидит. Думаю, не стоит рассказывать ему про Лаирэндила - будет еще хуже.
  
   - Не стоит. Боюсь, что ты прав и мой дядюшка непременно еще что-нибудь вытворит, как только достроит этот свой... храм. Всю площадь перерыли, что-то делают днем и ночью, а у меня еще и боковые окна туда выходят - раньше я прекрасно спал у себя в угловой комнате, а теперь это вообще невозможно, и все стекла в пыли, хоть мой, хоть не мой - бесполезно!
  
   - Сочувствую, - Саурон бросил на него вопросительный взгляд. - Только ты ко мне ведь не просто поблагодарить и поделиться некоторыми неприятностями пришел.
  
   - Да, - напряженно ответил Аглахад; время от времени его пугала способность Черного Майя как будто угадывать мысли и желания собеседника. - Сегодня... почти утром... ты отдал мне вот эту вещь, - он поднял руку с кольцом. - Ведь это не просто украшение, оно должно как-то действовать. Расскажи мне, как. Я недавно кое-что попробовал и смог почувствовать тебя - где ты находишься, что делаешь. Остальных - тоже смог бы?
  
      -- Гил-Галад. 3309 год
  
   Если однажды горячее солнце
   Станет холодным, как утренний лед,
   Если зима жарким летом вернется
   И на песок белый снег упадет,
   Если беда, что ничем не измеришь,
   Рухнет на землю, косою звеня -
   Я буду знать все равно, что ты веришь,
   Я буду знать, что ты любишь меня...
  
   Денис Майданов "Вечная любовь"
  
  
   Декабрь в этом году выдался довольно теплым, но очень дождливым - месяц уже близился к концу, но даже первого снега еще не было, хотя раньше он выпадал уже в октябре. Поздним вечером я сидел в своих покоях возле окна и слушал, как дождь вовсю барабанит по крыше, а холодные ручьи с шумом стекают с нее вниз. Завтра опять будут лужи по колено, даже и на улицу выходить не хочется.
  
   Небо было сплошь затянуто тучами, однако дул сильный ветер, и на какое-то время в разрыв среди облаков внезапно выглянула полная луна. Почему-то она показалась мне какой-то... страшной: огромной, как будто расколотой на части и светящейся неприятным мертвенным светом, словно огромный могильный огонек. Я зажмурился, словно пытаясь отогнать наваждение, потом снова открыл глаза. Ничего ужасного, луна как луна... привидится же такое. В следующее мгновение она снова скрылась за тучей.
  
   Я отошел от окна, и тут раздался стук в дверь.
  
   - Aran Meletyalda, можно? - на пороге с робкой улыбкой стоял Линдир. - Вам письмо от вашего друга Элендила.
  
   - О Эру, как я рад! - я выхватил у него письмо, чувствуя, что у меня с души свалился камень. Наконец-то Элендил прислал весточку! Последнее время он писал мне не слишком часто и рассказывал жуткие вещи - одна другой страшнее, но, несмотря на все мои уговоры и мольбы, не хотел уезжать из Нуменора. Я боялся за него, хотя в душе надеялся, что обезумевший Ар-Фаразон все же не причинит вреда родичу, что бы там ни говорил ему его трижды проклятый советник.
  
   Захлопнув дверь за Линдиром, я сел за стол, зажег еще одну свечу и стал читать письмо. Все послания от Элендила я всегда читал очень медленно и внимательно - словно вкусный пирог, который откусываешь по крошечному кусочку. Едва успев развернуть свиток, я заметил, что во многих местах буквы расплылись и размазаны - будто на них попали брызги воды или... письмо закапано слезами? Что-то случилось, о Эру, только не это... Моя радость буквально за мгновение сменилась почти животным страхом. Я так и знал, Саурон наверняка настроил Фаразона против его несчастных родичей...
  
   "Мой дорогой друг,
  
   пишу вам в крайнем горе и отчаяние, я раздавлен и не знаю, что делать. Две недели назад мой старший сын Исилдур, не предупредив ни о чем ни меня, ни других наших родичей, тайком отправился в столицу. Его сподвигла на это весть о том, что король Ар-Фаразон и его проклятый советник вздумали срубить Белое Древо Нуменора. Мой сын, зная о пророчестве Тар-Палантира, гласившем, что род Элроса будет существовать до тех пор, пока стоит Белое Древо, решил попробовать спасти положение. Он пробрался в королевский сад и украл один из плодов. Однако стражники заметили его и подняли тревогу; к счастью, они не узнали моего Исилдура, но ему чудом удалось вырваться из сада, убив нескольких людей Фаразона. К сожалению, мой сын при этом тоже был тяжело ранен. Я не знаю, как ему удалось скрыться от слуг короля, но домой он вернулся только через два дня - когда мы с Алдамирэ уже выплакали все глаза, а Элендур каждое мгновение спрашивал, где папа. Даже представить себе не могу, как он смог добраться до Роменны - вечером, когда я уже ни на что не надеялся, он постучал в дверь, и я увидел, как мой сын стоит на пороге в окровавленной одежде, с трудом держась за косяк. Исилдур еще смог объяснить мне, что с ним случилось, отдал мне плод Белого Древа, который я поспешил припрятать, и упал без сознания. Я уложил его в постель и отправил слугу за врачом. К счастью, тот пришел быстро и оказал всю необходимую помощь, хотя честно предупредил меня о том, что выздоровление займет не одну неделю.
  
   Я уже понадеялся было, что все обошлось - как вы сами понимаете, aran, я скрыл историю с плодом Белого Древа, хоть я никогда не вру, но в этот раз мне пришлось солгать, спасая жизнь Исилдура и всей своей семьи. Я сказал врачу и всем остальным, за исключением своих ближайших родичей, что мой сын решил немного развеяться, благо все видели, что в последнее время он выглядел сильно удрученным и расстроенным, поехал в одиночку на охоту, и в лесу его сильно поранил дикий вепрь. К счастью, все поверили в мою жалкую ложь, невзирая на то, что я был вынужден сказать неправду, меня все равно из-за этого мучает совесть. Однако еще сильнее она меня мучает из-за того, что я послужил невольной причиной смерти того врача, которого позвал к Исилдуру и который спас жизнь уже не одному жителю нашего города. Поздно вечером Изар пришел в мой дом и оказал помощь моему сыну, а на следующий день после обеда его арестовала Тайная Стража - я говорил вам, что это за страшные люди. Его бросили в темницу и тем же вечером казнили без суда и следствия за то, что он осмелился вопреки приказу короля помочь одному из Верных. У него остались жена и дети, а по моей вине теперь им не на что жить. Я как благородный человек хотел помочь им деньгами, но его супруга не открыла мне дверь и велела убираться к балрогам.
  
   Однако самое страшное еще ждало нас впереди. Следующим утром мы с отцом, как полагается, надрезали шкурку у плода, который принес нам Исилдур, и посадили его в горшок, будем надеяться, что он все-таки даст росток, ведь это наша последняя надежда. Только вот с уходом за моим несчастным сыном нам теперь приходится справляться своими силами, потому что по моей вине врача у нас в городе, населенном почти одними Верными, больше нет. Я зря сдуру решил, что с моим сыном все будет хорошо и он быстро поправится, потому что через пару дней ему стало значительно хуже. Он почти все время лежит в полузабытьи, ничего не ест, порой бредит и у него сильный жар. Великие Валар, зачем я отпустил его в столицу, почему не уследил за ним, почему не удержал, почему, я обязан был это сделать!
  
   Простите меня, но мне не с кем больше поделиться. Я в отчаянии. Алдамирэ легче, она женщина и может дать волю слезам. Неужели Исилдур все-таки умрет? Мне страшно думать об этом.
  
   Элендил"
  
   Я бессильно опустил руки. Беда за бедой обрушивалась на семью моего друга в эти злосчастные годы. Я надеялся хотя бы раз получить от него радостную весточку, не омраченную никакими ужасами, но Ар-Фаразон и Саурон каждый день жестоко убивали эту надежду своими отвратительными деяниями. К сожалению, мне довелось мало общаться с моим дорогим Элендилом лично, но я знал, что человек он очень замкнутый, не любит проявлять и показывать чувства, и если уж он написал такое, уже не сдерживая слез - а ведь наверняка размытые следы на письме - это не просто вода! - значит, положение и в самом деле хуже некуда. Если бы я был сейчас там, если бы мог хоть как-то и хоть чем-то ему помочь, но в Нуменор эльфу путь заказан! Великие Валар, сколько раз я просил Элендила не называть меня на "вы" и по титулу, но он все равно так делает - и зачем, спрашивается, мы же все-таки друзья!
  
   С другой стороны... Подумав мельком о том, что могло бы быть еще хуже (хотя куда уж хуже!), я все-таки вздохнул с облегчением. Ведь подручные Саурона могли и не поверить в историю о вепре на охоте. Они могли прийти за моим другом и его семьей, и сейчас я бы не получил от него никакого письма... вернее, я получил бы весть о том, что Элендила и его родичей больше нет в живых. Может, все как-нибудь обойдется и Исилдур все-таки встанет на ноги? Проклятый Саурон, это он настраивает Ар-Фаразона против его собственных подданных и родичей, вследствие чего ни один день в Нуменоре не проходит без пыток и казней тех, кто недоволен новым советником и не желает исполнять безумные приказы короля. Теперь по вине Черного Майя погиб еще один ни в чем не повинный человек - простой врач, который всего лишь исполнил свой долг и оказал помощь раненому. За что?
  
   Хотя даже разделяющее нас расстояние не означает того, что я не смогу ничего сделать для своего лучшего друга и его сына.
  
   Вздохнув, я встал из-за стола, взял с полки лист пергамента, зажег еще одну свечу, чтобы в комнате не было так темно, обмакнул перо в чернила и начал писать ответ. Я, в отличие от большинства моих родичей и приближенных, ничего не умею делать руками (несчастный мой Тъелпе, еще одна безвинная жертва злобы Саурона...) и уж тем более не гожусь в целители, однако кое-что в этом понимаю. Надо, пожалуй, просто описать вкратце основные способы лечения ран и лихорадки, может быть, Элендилу и его семье это хоть как-то поможет и пригодится.
  
   ***
  
   Я закончил свое письмо, когда было уже далеко за полночь, запечатал его и быстро отдал Линдиру - чем скорее он отошлет его на материк, тем лучше, может быть, еще не будет слишком поздно... для Исилдура. Со страхом я подумал, каково сейчас не только самому Элендилу, но и всей его семье. В особенности женщинам, они же самые слабые, беззащитные, и если вдруг что-то случится с их сыновьями, мужьями, отцами, от которых они целиком и полностью зависят, что им тогда делать? Я слышал о том, что в других странах - другие обычаи и у некоторых младших народов женщины могут по своему желанию и стать воительницами, и заниматься торговлей, но Верные в Нуменоре - однозначно не тот случай, у них совсем другие обычаи и порядки.
  
   Тут я внезапно вспомнил свою встречу в лесу с той прекрасной незнакомкой... вернее, я знаю, что ее зовут Эрилиндэ, но на самом деле - что я вообще про нее знаю? Время от времени ее образ всплывал в моей памяти, я думал о ней - и терялся в догадках. Кто она, чего хотела, почему пришла туда утром? Почему она не пожелала сказать мне, откуда она, почему вдруг обронила фразу о том, что надеется больше со мной никогда не увидеться? Я пока не женат и никогда никого еще не любил, но если бы вдруг надумал жениться... наверное, присмотрелся бы к ней. Хотя о чем это я, я же ее и в самом деле не знаю... Совсем не знаю... И почему она тогда взяла и просто так ушла... Я совсем запутался и ничего не понимаю, но, может быть, время расставит все по своим местам и нам все же суждено еще раз встретиться?
  
   В какое-то мгновение я вдруг представил ее себе без одежды. Представил - и сам испугался собственных мыслей. Это прекрасно. Завораживает. И почему-то кажется смертельно-страшным.
  
   Так я и просидел всю ночь, думая то о беде Элендила, то о своей несбывшейся мечте из утреннего леса. Утром за завтраком я рассказал Элронду о вчерашнем письме, однако оказалось, что он уже все знает от Линдира, которому я все объяснил, когда просил поскорее отправить ответ.
  
   - Да, мой повелитель, это крайне прискорбное известие, - сказал он. - Однако я совсем не понимаю, почему вы принимаете все так близко к сердцу. В конце концов, вы же предлагали Элендилу уехать, не так ли? Я, честно говоря, не очень понимаю, что мешало ему принять ваше предложение и жить здесь.
  
   - Это ты ничего не понимаешь, Элронд, - огорчился я. - Ты же ведь сам принадлежишь к тому же роду, и король Элрос был твоим братом. Ты же должен понимать, что для нуменорцев значит их родина.
  
   Тот пожал плечами.
  
   - Простите меня, Aran Meletyalda, но я действительно многого не понимаю, - ответил он с виноватым видом, опустив глаза. - Я так и не могу до сих пор взять в толк, почему мой дорогой брат, память о котором всегда будет жить в моем сердце, избрал удел смертных. Он стал королем великой славной страны, но он все равно умер, пусть и прожил намного дольше, чем простые люди!
  
   - Нам этого не понять, Элронд, но это был его выбор, - тихо сказал я. - Значит, он считал, что так для него лучше, и он не жалел о своем решении.
  
      -- Встреча
  
   Поздним ноябрьским вечером в дверь дома Аглахада кто-то постучал. Племянник Ар-Фаразона пошел открывать, про себя думая, кто из его приятелей решил почтить его своим присутствием, и сильно удивился, увидев на пороге высокую фигуру, закутанную в длинный темный плащ с капюшоном.
  
   - Вы кто? - удивленно спросил он. - Что вы хотите?
  
   - Впусти ненадолго погреться, я замерз до полусмерти, пока ходил по городу, - ответил неизвестный, и Аглахад по голосу узнал своего двоюродного брата Элендила.
  
   - Да-да, конечно, заходи, я один дома, дал слугам выходной, - кивнул он, закрывая за родичем дверь. - Погода сегодня и в самом деле на редкость омерзительная, ветер пронизывает чуть ли не до костей. Я с утра тоже хотел прогуляться, но быстро вернулся. Какими судьбами ты в наших краях?
  
   Элендил снял плащ, повесил его на крючок у входа.
  
   - Я бы здесь и не появился, если бы не мой сын, - вид у него был опечаленный. - Ты наверняка слышал, какое несчастье постигло нашу семью.
  
   - Давай ты все же пройдешь в гостиную, немного согреешься и все мне подробно расскажешь, - успокоил его Аглахад. - До меня доходили какие-то смутные слухи о том, что с Исилдуром что-то случилось, но в последние дни я был сильно занят и поэтому не совсем в курсе событий. Может быть, я и смогу тебе чем-нибудь помочь.
  
   Аглахад умело изобразил полное неведение и сделал вид, будто понятия не имеет о произошедшем с племянником, Элендил же в свою очередь про себя подумал, что сильно занят его родич был наверняка очередной смазливой девицей. Впрочем, это неважно, он не имеет намерений учить Аглахада праведной жизни, пусть делает что хочет.
  
   Усадив двоюродного брата за стол, хозяин дома принес с кухни тарелку с бутербродами и поставил перед гостем бокал вина, который тот отодвинул почти что с ужасом в глазах.
  
   - Ты же знаешь, что я вообще не пью. Можно просто воды или чаю?
  
   - Конечно, - Аглахад почувствовал себя неловко из-за своей оплошности, ведь Элендилу с ранней юности становилось плохо даже меньше чем от стакана хмельного, и пошел на кухню заваривать чай. - Теперь рассказывай, - добавил он, вернувшись к брату с чайником, чашкой и вазочкой с харадскими сладостями.
  
   - Аглахад, у меня большая беда, - произнес тот. - Исилдур... это с ним несчастье. Ты сам знаешь, что мы с ним, бывает, не очень хорошо ладим, он совсем не хочет меня слушать и пытается все делать по-своему. Так вот, его младший брат недавно женился...
  
   - Слышал, на дочери советника Долгубара, - подметил его родич.
  
   - Да, все так. Исилдуру его выбор пришелся не по душе, он не скрывал это от нас, хотя я и просил его относиться к жене Анариона хорошо - в конце концов, она не виновата в том, что ее отец заблуждается и с детства пытался внушать ей такие же взгляды, более того, она же честно старается исправиться. Исилдур же боялся, что она может нас предать, хотя я в это не верю. Из-за этого мы часто ссорились, и он время от времени запирался в своей комнате и не хотел ни с кем разговаривать либо вообще уходил из дома один. Мне это не нравилось, и я пытался объяснить ему, что этого делать не стоит, но он не хотел меня слушать. Недавно... мы с утра снова поругались, а потом соседи сказали мне, что он безо всякого сопровождения поехал на охоту за город, даже не надев для защиты ни доспехи, ни хотя бы кожаную куртку с нашивками. Его не было почти двое суток.
  
   - И что же случилось? - Аглахад изобразил на лице неподдельное удивление и тревогу, хотя прекрасно знал, где на самом деле находился Исилдур большую часть этого времени. А он-то думал, что Элендил совершенно не способен врать!
  
   - Мы все были в панике, не знали, что и думать, - продолжал Элендил. - Вечером второго дня он все же вернулся... израненный, весь в крови. Целый день он провел в лесу, но остался без добычи - было холодно, и, по всей видимости, вся дичь попряталась. Потом, когда он уже возвращался, на пустой дороге на него напали какие-то вооруженные до зубов люди: им показалось, что у него наверняка есть деньги, и они хотели его ограбить. Исилдур смог от них отбиться, но и сам после этого, как я понял из его рассказа, несколько часов пролежал в придорожных кустах без сознания. Потом, к счастью, он пришел в себя и хоть как-то смог добраться до дома. Я сразу же послал слугу за врачом, но не знал, что король своим указом запретил оказывать помощь Верным. Этого человека на следующий день арестовали и казнили. Ты спрашивал, что я делаю в столице - я тайно пришел сюда искать помощь, потому что моему Исилдуру очень плохо, а у нас в городе больше никто не соглашается прийти даже за очень большие деньги после того, что случилось с Изаром. Я надеялся найти врача или хотя бы хорошего знахаря в столице. Безуспешно, - закончил он обреченным голосом.
  
   Аглахад тяжело вздохнул.
  
   - Да, не позавидуешь вам, так влипнуть на ровном месте - и все из-за каких-то глупых ссор, - сочувственно произнес он. - Остается только надеяться, что все обойдется.
  
   - Только не вздумай говорить королю о том, что я заходил к тебе в гости.
  
   - Ты меня что, за слабоумного держишь или считаешь, что я решил расправиться с тобой особо жестоким образом? - с усмешкой спросил Аглахад. - Конечно, я буду молчать, я же знаю, как сильно он тебя любит - в обратном смысле слова.
  
   Он подлил родственнику в чашку еще заварки, и тут взгляд Элендила упал на правую руку двоюродного брата. На безымянном пальце у того было какое-то необычное кольцо - золотое, с обсидианом. Во-первых, очень странное сочетание - можно было бы понять, если бы в золотое кольцо был вставлен рубин, сапфир, изумруд или еще какой-то драгоценный камень, но уж никак не кусок вулканического стекла, во-вторых, Аглахад не любит золото - все остальные украшения у него серебряные, в-третьих, в этом кольце было что-то очень странное и необычное... как будто какая-то сила, которая чувствовалась на расстоянии. Неужели... нет, быть не может, только не это.
  
   - Откуда у тебя такое кольцо? - спросил Элендил, в душе надеясь, что это просто харадская поделка, которую его родственник купил на рынке у какого-нибудь заезжего торговца: по стилю на вещь эльфийской или гномьей работы однозначно не похоже, смотрится немного вычурно.
  
   - Подарили, - беспечно улыбнулся Аглахад.
  
   - Кто?!
  
   - Да один мой приятель. Какая разница? Думаю, ты ко мне пришел не просто погреться и чайку попить, - Аглахад попытался аккуратно сменить тему и убрал руку за спину, чтобы не смущать родственника колечком. - Твоему сыну и моему любимому племяннику нужна помощь, и ты наверняка собирался просить моего содействия, чтобы я нашел в столице какого-нибудь...
  
   - Аглахад, я тебя еще раз спрашиваю: от кого у тебя это кольцо? Кто тебе его дал? - перебил его родич.
  
   Тот про себя пожалел, что не соврал сразу про то, что купил кольцо на рынке или получил в подарок от своей любовницы-харадки.
  
   - Я же сказал, приятель подарил, что ты переживаешь так, у меня же на руке всего лишь какое-то дешевое колечко, а не ядовитая змея, - отмахнулся от него двоюродный брат. - Давай все-таки к делу, меня очень напугало то, что ты рассказал...
  
   - Этого твоего "приятеля", который подарил тебе твое дешевое колечко, - язвительно спросил Элендил, - часом не Зигуром зовут?
  
   Аглахад вздрогнул и хотел было что-то ответить, но его брат сразу понял, что попал в точку.
  
   - Значит, я прав.
  
   - Даже если и он, то что? - невозмутимо произнес Аглахад.
  
   - Знаешь, я более чем уверен, что ты не послушаешь моего совета, - с грустью в голосе сказал Элендил, - но на твоем месте я бы снял это кольцо и прекратил всякое общение с этим твоим "приятелем", а впредь постарался бы не принимать от подобных типов никаких подарков. Уж поверь мне, колечко наверняка не простое и он его не на рынке купил, а сделал сам, кроме того, подарил отнюдь не для того, чтобы порадовать друга.
  
   - Ты думаешь, для меня это открытие? - Аглахад принялся демонстративно рассматривать золотое кольцо у себя на руке.
  
   - Так ты знаешь, что это за вещь?! - ужаснулся Элендил.
  
   - Да, а что? И что тебя так напугало?
  
   - Ты с ума сошел, - печально ответил двоюродный брат Аглахада. - Ты с детства был очень своевольным и никогда не желал слушать ничьих советов, и наверняка, как я тебе уже сказал, не станешь делать этого и сейчас, но я все же скажу тебе, что думаю по этому поводу. Попробуй хоть раз поступить сообразно здравому смыслу, а не собственным прихотям. Сними подарок Саурона и постарайся больше с ним не разговаривать и не встречаться. Погубит он тебя. Ты даже не представляешь себе, что это за чудовище. Я, конечно, понимаю, чем он так тебя прельстил - интересный собеседник, обходительный, вежливый, много знает, не так ли? Вспомни Келебримбора, он тоже попался на эту удочку - с той лишь разницей, что в течение очень долгого времени в силу своей природной доверчивости и легкого нрава он даже не догадывался, с кем имеет дело. Чем все закончилось - прекрасно известно.
  
   - Слушай, а вот это уже более чем откровенная чушь, - криво усмехнулся Аглахад. - Я не верю в то, что трагедия в Эрегионе - дело рук Саурона, хотя бы потому, что это попросту противоречит здравому смыслу, к которому ты тут столь страстно взываешь. Что же получается, по-твоему - бедняга Келебримбор хрен знает сколько лет мастерил Кольца Власти, при этом думая, что кует ограду для палисадника? Да, конечно, а потом пришел Саурон и запытал его насмерть, вытряхивая из него эти самые Кольца. Бред собачий, особенно если учесть, что Зигур в состоянии почувствовать, где находится любое из двадцати созданных им и Келебримбором колец и что в этот миг делает его носитель - либо где оно лежит, если носителя пока нет. Чего проще: дождался, пока бывший напарник пойдет в лес за грибами, пришел в Эрегион, вскрыл тайник, унес кольца, и на хрена было тратить столько сил, времени и ресурсов на войну.
  
   - Я тебе все сказал, - жестко ответил Элендил. - Решай сам. Хочешь дальше верить в лживые россказни Саурона - верь, только потом не жалуйся, когда он воспользуется тобой в своих целях, а ты окажешься вынужден составлять ему компанию во всех его мерзостях.
  
   - А вот тут, к сожалению, я не солгал, хотя хотел бы, чтобы это было неправдой, - неожиданно раздался голос из-за перегородки, и тут к ним неожиданно вышел старший советник собственной персоной. - Можешь мне не верить, опять же дело твое, но вот твоему другу Эрейниону я бы советовал держаться подальше от своего драгоценного герольда. Хотя вы ж все равно не станете меня слушать.
  
   Элендил на мгновение оцепенел, а потом с трудом выдавил, ошарашенно глядя на двоюродного брата:
  
   - Так вот почему ты дал своим слугам выходной. Не хотел, чтобы тебя тут видели с этим... с этим... и что вы тут тайком обсуждали...
  
   Он был недалек от истины: Аглахад и в самом деле отпустил слуг по домам, чтобы иметь возможность спокойно обсудить с Сауроном то, как действуют Кольца Власти, а визит родича был для него совершенной неожиданностью. Старший советник же в свою очередь решил не смущать Элендила своим присутствием в надежде, что тот скоро уйдет, но, услышав его рассуждения о назгульском кольце, не выдержал и решил все же сказать пару ласковых - забавно все-таки наблюдать за тем, как люди пугаются при внезапном появлении Черного Майя.
  
   - А это что, запрещено? - хмыкнул Аглахад. - Мой дом, кого хочу, того и приглашаю.
  
   Элендил смерил гневным взглядом сначала непутевого братца, потом королевского советника.
  
   - А ты вообще... не просто подлый лгун, но и совершенный мерзавец, который готов пройти по трупам ради собственных низменных целей, - продолжал он, обращаясь уже к Саурону. - Молодые девушки обычно очень наивны, они верят в любовь, и ты, нечестивый прислужник Моргота, прекрасно об этом знаешь. К тому же у фана есть разные возможности, в том числе возможность предаваться плотской любви - так и Мелиан родила Лютиэн. Почему бы не попробовать? Ты и попробовал. Я уверен, что к твоим услугам в Мордоре была любая - и харадка, и мораданэт, но тебе было неинтересно забавляться с простолюдинками, которые и так на все согласны - и были бы только рады. Как только тебе представился удобный случай, ты совратил девушку из рода Элроса, при этом у тебя наверняка были далеко идущие планы, потому что всем известно, насколько сильно ты ненавидишь Эарендила и всех его потомков. Элронда ты оболгал, а вот с Элросом все оказалось сложнее...
  
   - Слушай, кончай свою пламенную речь, - поморщился Саурон. - Я уже давно знаю, что ничего хорошего ты обо мне не думаешь, так что иди в пень, любезный родственничек. Я не слиток золота, чтобы всем нравиться - мой папаша тоже больше любил моего братца Курумо, будь он сто раз неладен.
  
   - Будь любезен меня дослушать, - ледяным голосом бросил Элендил, глядя на Саурона так, словно с удовольствием убил бы его на месте. - Мериль поверила тебе, всем юным девушкам хочется верить, что их любят, хотя очень часто красивыми словами про любовь люди прикрывают обыкновенное вожделение. Ты воспользовался невинной девушкой, а теперь и радуешься тому, что ей с детьми никуда от тебя не деться. На самом деле я уверен, что ты преследовал куда более важную цель, нежели просто переспать с красивой женщиной и навлечь позор на весь наш род. У Ар-Фаразона нет детей, Аглахад тоже не горит желанием ими обзавестись, и я уверен, что ты собираешься постепенно разделаться со всей моей семьей, а на трон с согласия короля посадить кого-то из своих сыновей, после чего ты сможешь беспрепятственно править островом за спиной правителя-марионетки. Есть и худший вариант развития событий: нового короля не будет, ты станешь править всем сам.
  
   - Ой, ты уверен, - презрительно рассмеялся Черный Майя. - Нужен мне твой Нуменор как утке рога и как мумаку пятая нога. Да если бы мне и в самом деле предложили твоей родиной править - послал бы я всех куда подальше, мне у себя в Мордоре хватает забот. И как ты у нас пламенно о любви тут рассуждаешь, а сам-то ты свою жену любишь или, как это у Верных принято, без тебя тебя женили?
  
   Элендил решил не обращать внимания на насмешки Врага.
  
   - В любом случае щадить своих недругов ты не намерен, и теперь по твоей вине умирает мой старший сын, - закончил он свою гневную тираду.
  
   Саурон снова расхохотался.
  
   - Слушай, ты даже врать складно не умеешь. Три дня назад до меня из Роменны дошли слухи о том, что твоего Исилдура на охоте тяжело ранил дикий зверь - я так понимаю, ты сам рассказал всем друзьям и соседям, что дело якобы было именно так. Сегодня ты старательно заливал Аглахаду, что это вроде как были неизвестные разбойники. Меньше чем через полчаса виноват оказался уже я. Даю тебе хороший совет как признанный мастер вранья с многолетним опытом: ты уж выбери какую-нибудь одну историю и ее придерживайся, а то, не ровен час, прознает обо всем Ар-Фаразон, и вам крышка. Если на Исилдура напал дикий зверь, так пусть это и будет зверь, а не разбойники и уж тем более не я, и главное - не запутайся с тем, какой именно это был зверь, а то сначала расскажешь всем про волка, потом про медведя и в итоге на этом погоришь. Кроме того: уж не знаю, насколько это тебя утешит, но твоего сына и в самом деле порезал не я. В тот вечер, когда он спер из королевского сада плод Белого Древа, я сидел у короля на пиру, и все меня там видели.
  
   Элендил побелел как полотно: он понял, что его обман не удался, более того - что Враг прекрасно знает о том, что произошло на самом деле. Это был конец: теперь Саурону остается только пойти к Ар-Фаразону и все ему рассказать, и сегодняшний день окажется последним в жизни самого Элендила, Исилдура и всей их семьи.
  
   - Что, испугался? - Черный Майя, казалось, наслаждался его ужасом. - Не волнуйся, я не пойду докладывать королю, с меня хватило Лаирэндила. Только вот одного я не пойму: зачем Исилдуру понадобились плоды Белого Древа? Я в свое время сорвал один, попробовал - дрянь редкостная, жрать это нельзя, сомневаюсь, что из этой гадости даже в спелом виде получится хорошее варенье.
  
   - Ты их что... ЕЛ?! - опешил Элендил.
  
   - Попробовал. Есть это нельзя, невкусно уж очень, - снова усмехнулся Саурон. - А если все же вернуться к тому, с чего вы с Аглахадом собственно начали, и прекратить эту нелепую перебранку с переливанием из пустого в порожнее, то в столицу ты пришел искать толкового целителя. Кто ищет, тот найдет. Осмелюсь предложить свои услуги: уж меня-то король на эшафот за оказание помощи Верному не отправит, более того, я вполне могу сделать так, что меня никто и не заметит - единственное, о чем я тебя в этом случае попрошу, так это пусть твои домашние языком не треплют, что меня видели. Хотя даже если и растреплют, им все равно никто не поверит. Качество моей работы может подтвердить Аглахад - я его самого с того света вытащил после того, как какой-то безумец его ножом ударил. Кстати, если тебе интересно, откуда я все знаю: после того, как твой сын спер несъедобный фрукт из сада, Аглахад какое-то время прятал Исилдура у себя, а я направил Тайную Стражу по ложному следу.
  
   Элендил шарахнулся в сторону, бросив испуганный взгляд на Врага и потом гневный - на двоюродного брата.
  
   - Я не думал, Аглахад, что ты тоже окажешься подлым лгуном, - полушепотом произнес он. - Только что ты делал вид, будто ничего не знаешь и хочешь мне помочь.
  
   - Одно другому не мешает, тебе важен результат или процесс? - откровенно смеялся над ним Саурон. - Мое предложение в силе. И еще позволь дать тебе один хороший совет. Сейчас ты вовсю переживаешь за своего любимого сына, но когда кого-то действительно любят, с ним не обращаются так, как ты. Вроде бы как это самый дорогой тебе человек, однако пока он был здоров, ты ругался с ним по поводу и без. А что будет, когда он наконец встанет на ноги? Снова то же самое - до следующего раза, возможно, куда более страшного? Перестань, в конце концов, над ним издеваться. Тебе интересно, откуда я это знаю?
  
   У бедного Элендила был такой вид, словно его ожидала жуткая казнь и приговор с минуты на минуту собирались привести в исполнение.
  
   - Теперь твоими стараниями меня предал мой собственный брат, - обреченно-обвиняющим тоном бросил он, про себя думая, что за странным предложением Врага помочь и тем, что он не отдал раненого и беспомощного Исилдура королевским гвардейцам явно кроется какая-то ловушка: это все неспроста. - Что же до моего сына, то теперь его жизнь в руках Эру. Жаль, что мне не удалось найти в столице целителя, который согласился бы ко мне прийти, но ты... ты не смей приближаться к Исилдуру со своим чародейством.
  
   - У тебя совсем крыша поехала? - Саурон выразительно покрутил пальцем у виска.
  
   Элендил, доведенный до белого каления, бросился в прихожую и резко сорвал с крючка мокрый плащ, не обращая внимания на то, что ткань капюшона затрещала и порвалась.
  
   - Прощай, Аглахад, мне очень жаль, что ты поверил в ложь Врага. И ты, - он с ненавистью взглянул на Саурона, - прощай, надеюсь, что в следующий раз мы с тобой встретимся только на поле битвы!
  
   С этими словами он, резко хлопнув входной дверью, выбежал на холодную улицу, не обращая внимания на начавшийся проливной дождь.
  
  
      -- Белое Древо на дрова
  
   Вечер был безнадежно испорчен: почти сразу после ухода Элендила Саурон тоже засобирался домой.
  
   - Извини, пожалуйста, что так получилось, - сказал ему Аглахад. - Мой брат сначала нагрубил тебе на ровном месте, хотя ты ему ничего не сделал, даже помощь предложил, а потом еще меня обвинил в предательстве, хотя я его и чаем угостил, и поддержать пытался. Теперь ведь со мной и разговаривать больше не захочет. Верный, одним словом. Мне тоже очень обидно, хотя он, по-моему, сильно тебя испугался.
  
   - Да ты не переживай, я не обиделся, мне, честно говоря, не привыкать к подобному, - ответил Черный Майя, надевая плащ. - Просто я сегодня что-то немного не в настроении продолжать нашу беседу, давай лучше завтра вечером увидимся.
  
   - Упрямый тупица, - негодовал Аглахад по поводу действий родича. - Заявил мне тут, что ты меня погубишь. Это он племянничка погубит со своей надеждой на помощь Эру - и все из-за того, что он себе невесть что про тебя навоображал.
  
   - Будем надеяться, что все-таки не погубит, - вздохнул Саурон, - все-таки вы, нуменорцы, народ крепкий. Судя по тому, что ты мне рассказывал про характер нанесенных ранений, жить наш любитель невкусных фруктов все-таки будет, хотя лечиться ему придется долго. Главное, что никакие органы не задеты, однако потеря крови там приличная и наверняка еще, несмотря на поверхностные травмы, в открытые раны грязь попала, пока он без сознания на улице лежал. Говоря по-хорошему, ему с таким надо было тихо сидеть дома, а не ездить на дальние расстояния - уверен, что хуже ему как раз после долгой дороги до Роменны и стало, но я понимаю, что прятать племянничка у себя ты попросту не мог.
  
   - А я буду надеяться, что твоя потрясающая интуиция и в этот раз тебя не подведет, - с плохо скрываемой тревогой сказал Аглахад, закрывая за старшим советником дверь.
  
   Саурон изобразил на лице ободряющую улыбку, хотя на деле не по себе ему стало отнюдь не от перебранки с Элендилом, а от того, что ляпнул он сам. Аглахад прав, интуиция у него от природы действительно потрясающая и никогда его не подводила, но временами он сам боялся своей способности предвидеть будущее - и это у него порой прорывалось в виде случайных фраз, внезапных предчувствий или странных снов. "А что будет, когда он наконец встанет на ноги? Снова то же самое - до следующего раза, возможно, куда более страшного?" - почему-то сейчас, ругаясь с упрямым Верным родственником, он внезапно, произнеся эти слова, подумал, что в этот раз с Исилдуром все обойдется, хотя лечиться ему и в самом деле придется долго. В этот раз. До следующего, куда более страшного. И... когда его ждать? Чувства, что его замысел с поиском замены Элвиру провалится, как в свое время с несчастным Лаирэндилом, у него сейчас не было, но на душе было неспокойно и тоскливо. Ведь в свое время он так вот предсказал страшную смерть папаше Гил-Галада, с которым поругался на переговорах: "интересно было бы расколоть твою пустую голову, чтобы посмотреть, мозги там у тебя или яичница". Пророчество сбылось: после Нирнаэт Арноэдиад тело надменного нолдо нашли на поле боя как раз с черепом всмятку и чудесными длинными косами в ошметках мозгов. Черный Майя уже несколько раз клялся себе, что будет стараться вести себя осторожнее со словами, но оно время от времени само вылезало - против его воли. Маэглину он, помнится, ляпнул, что его наивный братец Гил-Галад еще огребет от Элронда вследствие излишней доверчивости не тому, кому надо, а Тхэссу пообещал, что ему непременно придется еще раз оказывать помощь четвероюродному брату. Сейчас Черному Майя казалось, что все эти события однозначно окажутся в будущем как-то связаны, но ему пока не удавалось понять, как именно. С одной стороны, конечно, надо следить за своим языком и не говорить вслух все, что придет в голову, с другой - если чего-то и в самом деле не миновать, то какой в этом смысл?
  
   По дороге домой он увидел, как во дворцовом саду, невзирая на проливной дождь, да еще с грозой - необычно для поздней осени! - около Белого Древа собрались гвардейцы короля и стражники с топорами и пилами.
  
   - Эй, ребята, - окликнул их старший советник, не снимая с головы капюшона, - по-моему, сейчас однозначно не слишком подходящая погода для того, чтобы спилить эту хрень. Что это вас разобрало, да еще на ночь глядя? Шли бы вы по домам, завтра утром, если дождя не будет, так и займетесь этой корягой.
  
   - Ох, мы бы с радостью пошли домой греться, - ответил ему нынешний начальник дворцовой стражи Урибэль, тяжело вздыхая, - но у нас приказ. У меня вон еще раны не зажили, и я бы лучше лежал сейчас в постели, но король повелел срубить Белое Древо сегодня же вечером и распилить его на дрова, завтра он хочет, кажется, торжественно его сжечь.
  
   Саурон про себя подумал, что Исилдур с плодом Древа подсуетился однозначно вовремя, хотя не стоило так глупо рисковать.
  
   - Слушайте, вы тут поосторожнее, - сказал он Урибэлю, глядя на небо, время от времени озаряемое яркими вспышками молний. - Вообще-то в грозу не стоит находиться рядом с одиноко стоящими деревьями, да еще с металлическими предметами в руках, а если учесть, что на вас еще и кольчуги... надо бы вам все-таки спрятаться где-нибудь в закрытом помещении и если не дождь, так хоть грозу переждать.
  
   - Вы правы, господин старший советник, - согласился тот. - Однако у нас приказ его величества, и если мы его не выполним - гнев короля будет пострашнее грома и молнии!
  
   По правде говоря, главе дворцовой стражи и в самом деле было очень страшно. Когда он был маленьким и, как и все дети, любил гулять на улице с друзьями даже в плохую погоду, дедушка объяснил ему, как определить, насколько близко от него в землю ударила молния: увидев вспышку, нужно начать считать вслух или про себя, пока не услышишь удар грома. Если успел досчитать меньше чем до двадцати - нужно немедленно бежать домой: гроза уже совсем близко, и уж точно не стоит прятаться под деревьями и вообще к ним приближаться.
  
   Умом Урибэль понимал, что Зигур совершенно прав, однако страх перед безумным Ар-Фаразоном был сильнее здравого смысла. Увидев вспышку молнии, он стал, как в детстве, считать про себя и успел досчитать только до трех, как тут же раздался оглушительный раскат грома. Значит, молния ударила почти совсем рядом. Однако делать было нечего: король шутить не любит, приказал срубить Белое Древо - значит, придется рубить, пусть тут хоть гроза будет, хоть ураган.
  
   - Так, давайте все-таки побыстрее закончим нашу работу и пойдем по домам, - скомандовал он своим людям. - Начинайте.
  
   Старший советник учтиво попрощался со стражниками и пошел прочь, про себя подумав, что нужно успеть как можно скорее убраться подальше от дерева, а еще лучше - попробовать уговорить короля пожалеть своих людей и отложить затею до утра. Однако не успел Черный Майя пройти и сотни шагов, как вдруг на мгновение от очередной вспышки молнии вокруг стало светло, как днем, а потом громыхнуло так, что у него заложило уши. Почти сразу же после этого со стороны Белого Древа до него донеслись вопли боли, ужаса и отчаяния; обернувшись, он увидел, что молния угодила прямо в ствол, расколов его пополам, и теперь полузасохшее дерево пылало безо всяких стараний короля, несмотря на проливной дождь. Трое стражников, в том числе невезучий Урибэль, видимо, оказавшиеся ближе всех к Белому Древу в момент удара молнии, лежали на земле неподвижно, еще один кричал не своим голосом, корчась в муках и пытаясь отползти в сторону. Старший советник тут же бросился к ним, про себя подумав, что сейчас ему придется призвать на помощь все свое целительское искусство - а виной трагедии снова стало безумие короля.
  
   ***
  
   Очередная бредовая идея Ар-Фаразона стоила его подручным четырех жизней. Двое несчастных, пытавшихся рубить Белое Древо как раз в тот миг, когда в него ударила молния, погибли на месте, еще двое лежали при смерти, получив тяжелейшие ожоги, и даже Саурон при всем его мастерстве только разводил руками, объясняя рыдающим родственникам, что отнюдь не всесилен и не может вставить умирающему новые органы или заменить кожу на всем теле. Сам же король заявил, что молния была однозначно не просто молнией, а местью Валар за то, что нуменорцы пошли против их воли; попытки его советника объяснить, почему в грозу не стоит подходить к одиноко стоящему дереву, да еще и будучи при этом в полном вооружении, оказались тщетными - Ар-Фаразон просто пропустил все слова Зигура мимо ушей и повелел окончательно изничтожить все, что осталось от злосчастного Белого Древа, в том числе выкорчевать и сжечь пень.
  
   Начальник дворцовой стражи Урибэль лежал без чувств, не приходя в сознание, жить ему оставалось считанные часы - у несчастного были начисто выжжены глаза, обожжены некоторые внутренние органы, на всем теле не осталось ни единого кусочка целой кожи, а местами сквозь обугленные мышцы проглядывали кости. Еще держался он только благодаря знаменитой нуменорской живучести, однако сейчас от нее было больше вреда, чем пользы, потому что обычный человек с такими чудовищными ожогами умер бы на месте, а Урибэль и его товарищ Миналзагар продолжали цепляться за жизнь и мучиться. Однако если сам начальник дворцовой стражи, по крайней мере, хотя бы лежал в беспамятстве, то бедняге Миналзагару повезло куда меньше - он был в полном сознании, прекрасно понимал, что умирает и, страдая от невыносимой боли, постоянно умолял его прикончить.
  
   Этим вечером старший советник впервые за все время супружеской жизни поругался с женой: причиной был Тхэсс, которому отец решил показать некоторые секреты мастерства. Зимрабет считала, что десятилетнему ребенку не следует смотреть на полутрупы со страшными ожогами, однако ее муж придерживался иного мнения.
  
   - Знаешь, я понимаю, что все это очень страшно, - ответил он ей не терпящим возражений тоном, - но если ты хочешь, чтобы Тхэсс в будущем стал хорошим врачом, ограждать его даже от таких ужасов не стоит. Пусть знает, что нужно делать, потому что ему часто придется видеть изуродованных до неузнаваемости умирающих! Зрелище далеко не из приятных, но такова жизнь, и кто-то должен облегчать их страдания!
  
   С этими словами Саурон взял сына за руку и увел его с собой, не обращая внимания на возмущение и мольбы жены. Тхэсс, однако, держался вполне хорошо, несмотря на юный возраст, и не стал убегать и плакать при виде лежащих при смерти Урибэля и Миналзагара.
  
   - Значит, смотри, - объяснил ему отец. - К сожалению, очень часто бывает такое, что человек умирает в страшных муках, а ты ничем ему не можешь помочь. Конечно, есть вариант быстро и безболезненно его добить, но мне он не нравится - чуть позже расскажу, почему. Поэтому сделать тут нужно кое-что другое: приготовить особое снадобье, погружающее смертельно раненого в сверхглубокий сон. Как ты понимаешь, это не простое обезболивающее или сонный отвар, который дают людям с менее серьезными ранами. Под его действием он спокойно умрет без мучений и не будет чувствовать страха и боли.
  
   Рассказав и показав внимательно слушающему сыну, какие ингредиенты нужно добавить в зелье, Саурон напоил им умирающего Миналзагара и дождался, пока тот наконец заснет, после чего принялся дальше объяснять Тхэссу секреты целительства.
  
   - Я против того, чтобы добивать даже однозначно умирающих, которым нельзя помочь, - сказал он, - и тут есть две причины. Во-первых, если это твой друг, родич или просто человек, с которым ты сражался бок о бок, вряд ли ты сможешь это сделать, а если и сможешь, то сам подумай, каково тебе будет потом. Во-вторых, у меня были случаи, когда каким-то непостижимым образом выздоравливали однозначно безнадежные раненые. Однажды орки Дургхаша напали на Гавани, а я лишь немного опоздал с отменой приказа - ты знаешь эту историю. Мои подручные подобрали там одного синда - досталось ему так, что и вспоминать страшно: сильнейшая кровопотеря, болевой шок, из целых органов осталось только сердце. Я, конечно, всю необходимую помощь ему оказал, но надежды почти не было. Тогда я напоил его тем снадобьем, которое мы с тобой только что готовили, и стал ждать, пока он умрет. Очнулся он через восемь суток и в итоге все-таки выздоровел, зато благодаря ему и другим вроде как безнадежным я узнал много интересного о побочных действиях этого лекарства. Человек или эльф, который его выпил, погружается в очень глубокий сон, ничего не видит, не слышит и не чувствует. Если смерть все-таки не наступает, такое состояние может длиться несколько суток - от четырех до шести. Потом раненый начинает приходить в себя, но постепенно - мои подопытные мне рассказывали, что слышали чужие голоса, но ответить ничего не могли, и открыть глаза у них получалось не сразу. Помимо этого, наше снадобье еще вызывает подавленное состояние - такое настроение тоже может держаться несколько дней. Наконец все проходит, и раненый идет на поправку.
  
   - Вот дедушка, наверное, на тебя ругался за опыты на живых людях, - сочувственно посмотрел на отца Тхэсс, который уже много раз слышал от него истории о ссорах Мелькора с детьми и подручными.
  
   - Еще как ругался, а я ему отвечал, что добивать раненого или оставлять его мучиться куда более немилосердно, чем поить всякой гадостью, от которой хуже ему уже однозначно не будет, - подтвердил Саурон. - Знаешь, если тебе вдруг надо сделать так, чтобы тело человека ничего не чувствовало, но окружающий мир он все-таки видел, воспринимал и тебя слышал, есть еще один способ, но он достаточно жестокий и это уже не травки и лекарства, а настоящая черная магия. Подрастешь немного - научу, но без крайней нужды не применяй. Как ты сам понимаешь, мой папа это тоже не одобрил.
  
   Несчастные Урибэль и Миналзагар умерли на рассвете. Ар-Фаразон отдал их тела родственникам, вручил вдовам всех погибших стражников по мешочку с золотом, после чего поклялся отомстить Валар за смерть своих верных слуг.
  
   - Наверняка это кара приспешников Эру за то, что я решил изничтожить их подарочек, а не простая молния! Более того, я в этом полностью уверен! Они не имеют никакого права творить подобное! Если они думают, что я это так оставлю, то глубоко ошибаются! Я отомщу им за страдания и смерть своих людей! Пусть получат то, что заслужили! Я нанесу им неожиданный удар и всех уничтожу точно так же, как уничтожил Белое Древо! Мой братец Арбазан сейчас, наверное, горько плачет! Так ему и надо, проклятому валаропоклоннику!
  
   Саурон, глядя на короля, только удивлялся: теперь очередная бредовая идея - месть Валар за их мнимую кару. Убеждать Ар-Фаразона в том, что это была самая что ни на есть обычная молния, а в гибели стражников виноват он сам со своим безумным приказом, Черный Майя больше не стал - бесполезно. Конечно, гроза поздней осенью - дело редкое, но время от времени встречается, и явление это довольно опасное, а потому нечего изумляться произошедшему или приплетать сюда Валар. А вот настроение короля и его новые замыслы старшему советнику очень не понравились: Саурон почему-то сразу почувствовал, что ничем хорошим это не кончится.
  
   Останки Белого Древа дымили и тлели на недостроенном алтаре почти целую неделю; словам Саурона и других своих советников о том, что пень следовало бы высушить перед тем, как поджигать, король, естественно, не внял. Когда Аглахад пожаловался дяде на то, что в городе его стараниями нечем дышать, Ар-Фаразон с надменным видом изрек: "Потерпишь!".
  
      -- Роковая плата
  
   Утром следующего дня старший советник, который после ночного происшествия чувствовал себя совершенно вымотанным, все же лег немного вздремнуть, а где-то к полудню проснулся и решил заварить себе крепкий харадский кофе, чтобы окончательно прийти в себя. Однако в коридоре он случайно столкнулся с королевой, которой его жена уже успела нажаловаться на бессердечного супруга.
  
   - Зигур! - начала возмущаться Тар-Мириэль. - Как ты мог так поступить?! Показывать маленькому ребенку обгорелые трупы и объяснять ему в подробностях, как происходит умирание - это просто чудовищно с твоей стороны! Тхэссу десять лет, о чем ты думал?
  
   - Слушай, - Саурон старался сохранять спокойствие, в душе думая о том, что королю в супруги досталась на редкость недалекая женщина, - ты сама что-нибудь понимаешь в целительстве?
  
   Та помотала головой, глядя на Черного Майя почти с ужасом.
  
   - А если не понимаешь, то занимайся тем, в чем хорошо разбираешься, а этого даже не касайся. Есть такое правило: если хочешь научиться что-то делать как следует, начинай как можно раньше. Когда человеку три года, ему легко запомнить буквы и начать читать, а когда ему тридцать три - уже не очень. Знаешь, Тхэсс у меня отнюдь не такой глупый, как тебе кажется. Когда он впервые проявил свои способности, я пообещал, что буду его учить. Он очень обрадовался. Чуть позже я с ним об этом поговорил довольно серьезно: объяснил, с чем ему придется столкнуться, и еще раз спросил, точно ли он хочет учиться целительству. Он сказал, что все равно хочет. Я его права выбора не лишал, а раз он согласен - то пусть начинает осваивать это искусство. Дело сложное, и за один год во всем не разберешься. К сожалению, врач оказывается вынужден в силу обстоятельств порой чуть ли не ежедневно глядеть на изувеченные трупы и страшные мучения. Издержки ремесла, так сказать. Я не смогу оградить Тхэсса от этого в будущем, не стану делать этого и сейчас, а Зимрабет скажи, что ябедничать нехорошо.
  
   Тар-Мириэль надулась и пошла в свои покои. У нее день тоже не задался: сначала произошла трагедия во дворцовом саду, а потом королева тоже повздорила с мужем. Поведение Ар-Фаразона все больше и больше пугало его жену: мало было его постоянных вспышек жестокости по отношению к Верным и постройки странного храма, так теперь у него появилась новая навязчивая идея. Он непонятно почему решил, что его возненавидели Валар, и заявил, что непременно отплатит им за гибель своих лучших людей и за то, что их обожатели-Верные причинили ему столько зла. Сама Тар-Мириэль не была Верной даже в юности, несмотря на воззрения своего отца, и относилась к Валар с полнейшим безразличием - ну есть они и есть в каком-то там Валиноре где-то за морем, но такие идеи показались ей безумными и кощунственными. Она сказала об этом мужу, однако тот принялся на нее кричать, посоветовав не соваться своим женским умом в государственные дела. Бедная Тар-Мириэль убежала из тронного зала, с трудом сдерживая слезы и в очередной раз спрашивая себя, зачем она отдала супругу скипетр. Теперь она попыталась поставить на место хотя бы старшего советника - с ума сошел, как можно десятилетнему малышу всякие ужасы показывать! - но и тот не захотел ее слушать. Одно утешало бедную женщину: все-таки Зигур казался ей более разумным, чем ее муж, и не склонным к откровенному бессмысленному изуверству - временами ему даже удавалось как-то сдерживать Фаразона или искусно отводить его гнев от очередного несчастного Верного или провинившегося придворного.
  
   Кроме того, у королевы и старшего советника была еще одна тайна.
  
   Хэрендил.
  
   Поначалу король отправил несчастного родственника в холодную камеру, и Саурон про себя подумал, что либо он сейчас в очередной раз изящно вмешается, либо юноша долго не протянет и его ждет незавидная судьба безвременно умершего троюродного брата Лаирэндила. Однако провернуть все нужно было так, чтобы Ар-Фаразон ничего не заподозрил и не стал делать назло.
  
   - Какая блестящая идея, - заявил советник на следующий день королю. - Честно признаюсь, это даже мне в голову не пришло, а ты вот додумался. Теперь у нас есть заложник, и это однозначно защитит нас от глупых и опасных выходок Арбазана, Нимрузира и прочих Верных наглецов. Однако тут есть одно "но": он нам нужен живым.
  
   - Ну так я и не собираюсь его убивать! - уверенно возразил Ар-Фаразон. - Конечно, он нам нужен живым!
  
   - Совершенно верно, но если ты станешь держать его в холодной темнице на хлебе и воде, он довольно быстро окажется на том свете. Пока отродье Нимрузира живехонько и дышит, у его братьев, отца и прочих сочувствующих будут связаны руки. А вот если наш юный Верный откинется, то это окажется большой бедой не столько для его любящих родственников, которые будут считать, что он погиб за правое дело, сколько для нас. Ведь тогда мы лишимся возможности воздействовать на своих врагов, а они, напротив, могут и отомстить, и просто устроить нам какую-нибудь пакость. С них станется, ты же сам прекрасно знаешь, как сильно твои родичи тебя любят.
  
   Тар-Мириэль хотела было тоже вмешаться, но Саурон бросил на нее донельзя красноречивый взгляд, и она сочла за лучшее промолчать. Ее муж же, немного поразмыслив, в кои-то веки раз решил послушать совета, который давал ему его советник.
  
   - Да, Зигур, пожалуй, ты прав, - согласился он. - Живой Хэрендил будет для нас более полезен, чем труп, и пока он жив и здоров - я могу и в самом деле быть уверен, что милый племянничек Нимрузир ничего не предпримет против меня и будет беспрекословно подчиняться всем моим приказам! Как хорошо иметь такого разумного советника, как ты! Ты всегда готов дать полезный совет!
  
   Саурон про себя только ухмылялся: да-да, дорогой Фаразон, я постоянно даю тебе полезные советы, но это первый, которого ты послушал - и то по причине скрытого опасения за сохранность своей шкуры. Ну да ладно, хрен с тобой, главное, что ты все-таки согласился. Хэрендил ничем не заслужил такого обращения, а бессмысленные издевательства и изуверства я по определению не одобряю.
  
   По приказу короля заложника перевели из холодной темницы в маленькую, но зато теплую комнату с единственным зарешеченным окном - к счастью, оно было достаточно большим, и благодаря этому в помещение проникало достаточно света. Кормить Хэрендила венценосный безумец велел вполне сносно, однако Саурон прекрасно понимал, что наличие приемлемых условий существования само по себе еще ничего не означает. Во-первых, в заточении без простого человеческого общения недолго и с ума сойти, во-вторых, большая часть еды вполне могла достаться жадной охране.
  
   В связи с этим старший советник, улучив удобную минуту, снял копию с ключа от комнаты, в которую заперли Хэрендила, и время от времени, убедившись, что никто его не видит, подбрасывал несчастному родственнику то что-нибудь вкусненькое, то теплую одежду или покрывало, в которое можно закутаться прохладным осенним вечером. Единственную сложность теперь представляло то, что бедняга сидит в заточении совершенно один и ему не с кем и словом перемолвиться - сам Саурон поговорить с ним, несмотря на всю свою природную наглость, так и не решился, просто открывал дверь, клал на пол за порогом все необходимое и так же молча уходил и поворачивал ключ в замке. В душе он опасался, что Хэрендил просто не захочет его слушать и вообще с ним разговаривать - повторится та же история, что и с его достопочтенным родителем. Однако как-то раз вечером он случайно столкнулся в коридоре с Тар-Мириэль, у которой в руке был то ли оригинал, то ли копия ключа от комнаты юного заложника. Увидев старшего советника, королева сильно испугалась и побледнела, но тот лишь понимающе кивнул.
  
   - Это ты оставляешь Хэрендилу еду и одежду? - догадалась она.
  
   Тот снова кивнул.
  
   - Он вроде ни на что не жалуется. Чувствует себя хорошо. Иногда я прихожу с ним поговорить, когда никто не видит. Надеюсь, что мой муж ничего не заподозрит.
  
   - Не волнуйся, я не собираюсь тебя выдавать.
  
   - Я тебя тоже.
  
   На том они и разошлись, впредь больше не обсуждая друг с другом тайную помощь Хэрендилу; про себя Саурон подумал, что пусть Тар-Мириэль с его точки зрения и не слишком умна, но зато, по крайней мере, и не склонна к бессмысленной жестокости, как многие ее соплеменники. Сам он тоже был отнюдь не самым миролюбивым созданием и совершенно не покривил душой, сказав Наурэ, что лучше всего умеет убивать, но все же Черный Майя придерживался мнения, что жестокость должна быть осмысленной и совершаться в отношении того, кто действительно виновен или опасен, а не превращаться в зверство ради зверства. В конце концов, Хэрендил еще вполне может пригодиться, а в этом случае все же лучше, чтобы он был живым, здоровым, в здравом уме и трезвой памяти.
  
   ***
  
   После казни мужа жена роменнского врача Изара, госпожа Нилубэт, осталась одна с детьми на руках. Жили они не слишком богато, денег в доме после смерти главы семьи обнаружилось не слишком много, да и те быстро закончились. Несчастная женщина сильно пожалела, что не взяла ничего у Элендила, однако теперь было уже поздно. Как и ее покойный супруг, она неплохо разбиралась в медицине и умела помогать в родах, но сейчас все ее знания были бесполезны, и она никак не могла заработать на жизнь себе и своей семье. Во-первых, детей в городе в эти неспокойные и страшные времена рождалось мало, во-вторых, большую часть его населения составляли Верные, которые были напуганы страшной гибелью Изара и даже в случае крайней нужды не побежали бы за повитухой, надеясь обойтись своими силами. Вскоре в ее доме не осталось ничего, кроме маленького мешочка муки на похлебку. Из этого она решила приготовить обед детям, а потом нужно было срочно что-то предпринимать, чтобы раздобыть деньги или еду.
  
   - Почему бы тебе не перебраться на запад или в столицу? - посоветовала Нилубэт соседка, к которой та зашла одолжить соли.
  
   - Эх, я бы с радостью, но кому я дом продам? Я людей-то уж спрашивала, но никто жилье в Роменне покупать не хочет. Да и детишки мои, куда я с ними поеду, младшему вон недавно четвертый пошел... - тяжело вздохнула несчастная вдова и вытерла глаза платком. - А всему виной доброе сердце моего мужа, я его предупреждала, чтобы он не ходил помогать Верным, теперь его дети остались сиротами!
  
   Однако у Нилубэт еще осталось эльфийское кольцо, которое отдали ей Исилвэн и Фириэль. Она решила продать его - вырученных за такую вещь денег может хватить надолго. С этой целью она отправилась вечером в порт, где стояли на рейде торговые корабли из других стран. Увидев там богато одетых харадских купцов, она подумала, что у них-то уж точно карманы не пустые, и предложила им прекрасную драгоценность, которую предусмотрительно не показала даже мужу - как оказалось, не зря.
  
   - Послушайте, любезная госпожа, - сказал один из южан, капитан Манхура, выслушав рассказ заплаканной вдовы. - Я бы хотел просить вашего позволения дать вам хороший совет. Если люди из Тайной Стражи схватили и убили вашего мужа, сама вы тоже наверняка под подозрением. Я могу заплатить вам за это кольцо прямо сейчас, и я вижу, что это за вещь. Это сделали эльфы, не так ли, и его дал вам кто-то из Верных?
  
   Нилубэт кивнула.
  
   - Оно стоит дорого. Очень дорого. Когда Тайная Стража прознает, что у вас появились деньги, то сразу спросит, откуда вы их взяли.
  
   - Я им скажу, что... ну, спала с приезжими за деньги.
  
   - Они вам не поверят, слишком большая сумма - раз, люди из моего народа такой мерзостью с женщинами не занимаются - два. Поэтому я даю вам такой совет: вы сейчас пойдете домой за детьми и вещами, сядете на мой корабль, отдадите мне кольцо, я довезу вас до материка и еще доплачу за эльфийское украшение, этих денег вам хватит на первое время, чтобы обустроиться. Бегом. Мы отплываем через два часа. Вы сохраните свою жизнь и жизни ваших детей. Подумайте о них. Если Тайная Стража арестует вас, не пощадят и их. Они уже не пощадили вашего мужа, хотя он не сделал ничего дурного и всего лишь помог раненому. Я еще раз повторяю: вы уже под подозрением. Я не первый раз в Нуменоре, у меня в собственности пять торговых кораблей, и я уже давно имею возможность наблюдать, как вам не повезло с соотечественниками.
  
   - Я не могу взять вот так вот прямо сегодня и покинуть свою родину, - грустно ответила Нилубэт, опустив глаза. - Заплатите мне за это кольцо столько, сколько сможете, мне нечем кормить маленьких детей. Старшей пятнадцать, младшему три, у меня их семеро, и все хотят есть.
  
   Манхура еще какое-то время пытался убеждать женщину в том, что для нее было бы куда целесообразней и разумней поехать с ним, но в итоге он махнул рукой, отдал Нилубэт деньги и пошел на свой корабль. Вдова же поспешила в лавку за продуктами - время было позднее, и нужно было успеть туда до закрытия.
  
   Купив все, что нужно, она вышла из лавки и повернула домой, но тут дорогу ей преградили какие-то мужчины с оружием и в кольчугах. В одном из них она узнала своего недавнего гостя Миналбэля.
  
   Тут Нилубэт не на шутку испугалась, подумав, что Манхура все-таки ей дело говорил и зря она заупрямилась, однако подумала, что у нее все-таки есть возможность отмотаться от подручных Фаразона.
  
   - Мы следили за вами, - сказал Миналбэль, - и видели, что вы продали харадцам кольцо однозначно эльфийской работы. Будьте любезны объяснить, где вы его взяли.
  
   - Оно случайно нашлось в ящике стола у моего мужа, - пояснила женщина. - Наверное, ему дал его кто-то из прежних знакомых, которых он лечил.
  
   - Указом короля в домах запрещено хранить эльфийские книги...
  
   - Это не книга, а украшение, - возмутилась женщина. - При чем тут это? Может, вы дадите денег на еду моим детям?
  
   - А если книги запрещено хранить, значит, и любые другие эльфийские вещи тоже запрещено, - непререкаемым тоном ответил Миналбэль. - Вы должны были уничтожить его или отдать в переплавку.
  
   - Ну, знаете, это уже произвол! - Нилубэт была женщиной отнюдь не робкого десятка, но ее собеседнику явно не понравилось то, что она ему перечит.
  
   - А это вам за то, что вы посмели мне прекословить, - с этими словами глава Тайной Стражи выхватил из ножен меч и почти по рукоять вонзил его женщине в живот. Та упала на колени, забилась, захрипела, а прислужник Фаразона, казалось, с удовлетворением наблюдал, как из-под клинка сочится алая кровь, при этом его жертва судорожно хватается обеими руками за лезвие, словно пытаясь из последних сил выдернуть оружие из раны. Агония длилась пару минут, после чего Нилубэт завалилась на бок, глядя в темное небо широко распахнутыми глазами, в которых застыли животный ужас и адская боль.
  
   - Чего рот-то раскрыла? - ухмыльнулся Миналбэль и, выдернув из еще трепещущего тела клинок, вытер его полой плаща. - Так, берем факелы и идем к дому этой глупой бабы, я помню, где она живет. К рассвету от него должны остаться лишь угольки.
  
   - Так у нее же там дети, - возразил какой-то молодой гвардеец. В следующее мгновение голова его откатилась в сторону, обдав товарищей веером кровавых брызг, а тело пару секунд продолжало стоять, извергая из шеи алый фонтан, а потом рухнуло наземь рядом с мертвой Нилубэт.
  
   - О предателях не плачут, - бросил Миналбэль оторопевшим товарищам. - Что касается детей этой мерзавки, которая однозначно помогла какому-то Верному за колечко, то их, я думаю, лучше всего будет тоже пустить в расход. На осинке не растут яблочки. Шевелитесь, мы идем туда, заколачиваем двери, поджигаем дом - не сумеют выбраться, их трудности, сумеют - повезло.
  
      -- Начало конца
  
   После большого количества крепкого кофе, выпитого за день, вечером старшему советнику удалось заснуть далеко не сразу. Довольно долго он лежал в постели, повернувшись на бок, и таращился в окно, где сквозь рваные тучи время от времени светил тусклый ущербный месяц. Потом Черный Майя сам не заметил, как все-таки наконец провалился в сон, и во сне он по-прежнему смотрел на луну, только теперь ночное небо было ясным, безоблачным, а тонкий серп посреди бриллиантов звезд показался Саурону каким-то странным, как будто разбитым на мелкие осколки. В следующее мгновение старший советник обнаружил, что смотрит вовсе не на небо, а на отражение месяца в морской воде; теперь ему было понятно, почему он так выглядит.
  
   Внезапно видение переменилось, и Саурон увидел, что в море отражается вовсе не ущербная луна, а какая-то полутемная комната с потолком из деревянных планок. В глубине стояла кровать, на которой кто-то лежал; Черному Майя сразу почему-то показалось, что этот человек не просто отдыхает или спит, а тяжело ранен и без сознания. В следующее мгновение видение оказалось ближе, и старший советник почувствовал, как по его спине пробежал неприятный холодок. Ну вот, все-таки накаркал, надо было и в самом деле держать язык за зубами. Плохо. Очень плохо. Это Исилдур.
  
   Черный Майя, все еще не понимая, что это сон, лихорадочно пытался сообразить, что делать. Беглого взгляда на раненого ему было достаточно, чтобы понять, что времени в обрез и ситуация хуже некуда. Если судить по тому, что грудь у него перевязана пропитавшимися кровью бинтами, и частому прерывистому дыханию, у бедняги пробито легкое, и он лежит при смерти. Так, еще шея и левая рука... охренеть можно, это кто ж и чем так его отделал? Неужели в очередной раз арузани? Интересно, что скажет Элендил, когда увидит это? Сейчас он меньше всего хотел, чтобы милый родственничек, несмотря на всю его неприязнь к старшему советнику короля, входил в эту комнату и смотрел на то, как умирает его старший сын.
  
   Саурон нерешительно подошел ближе.
  
   - Исилдур, - хриплым шепотом позвал он.
  
   Он осторожно протянул руку к раненому, но тут же резко отдернул, словно наткнувшись на что-то острое или горячее. В следующее мгновение Черный Майя проснулся. В окне по-прежнему светил ущербный месяц, теперь он выглядел более ярким, так как облака немного рассеялись. Это был просто сон?
  
   Думая про себя, что не надо было глотать в таком количестве крепкий кофе, да еще и на ночь - не будут и кошмары сниться, старший советник повернулся на другой бок и решил, что попробует снова заснуть, однако сон не шел. Он ощущал сильное беспокойство из-за того, что ему только что привиделось, и еще какую-то смутную тревогу, причину которой никак не мог понять. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя так отвратительно, и виной тому был, как ему внезапно подумалось, отнюдь не харадский кофе.
  
   Саурон сел на кровати, стараясь не разбудить Зимрабет - к счастью, вечером они все-таки помирились и она перестала злиться на него из-за Тхэсса, благо старшему советнику удалось убедить супругу в своей правоте. Раз уж сон не идет, лучше попробовать собраться с мыслями, сосредоточиться и понять, что все это значит.
  
   Так, этот кошмар однозначно не может быть связан с тем, что происходит сейчас в Роменне - досталось взбалмошному Верному родственничку, конечно, здорово, но в любом случае, если судить по описанию Аглахада, раны там не настолько серьезные. Значит, все-таки с тем, что он пообещал Элендилу? Нет, надо все-таки лучше следить за своей речью... хотя поможет ли это избежать возможных неприятностей?
  
   Тихо встав с кровати, Саурон подошел к окну, отдернул занавеску, всматриваясь в ночное небо... и в это мгновение едва устоял на ногах; не упал он лишь благодаря тому, что схватился за оконную ручку. Непонятно откуда донесся странный гул, из шкафа с громким звоном выпали несколько чашек с блюдцами и, свалившись какая на стол, а какая сразу на пол, разлетелись на множество мелких осколков, кресло отъехало в сторону, лежавшая на его подлокотнике книга, которую там вечером оставил Тхэсс, тоже шлепнулась на ковер.
  
   Старший советник сразу понял, что это значит: землетрясение. Сейчас нужно будет как можно скорее вывести из дворца всех, кто попадется на глаза, и объяснить людям, чтобы держались как можно дальше от деревьев, зданий, стен и прочих объектов, которые могут рухнуть им на головы - ведь за первым подземным толчком наверняка последуют еще другие, возможно, даже более сильные.
  
   Тут проснулась Зимрабет; она протирала глаза, ошарашенно оглядываясь вокруг, и тут увидела стоящего у окна мужа.
  
   - Зигур? Что... что это было? Ты чего не спишь? Мне тут показалось, что подо мной кровать двигается...
  
   - По-моему, это землетрясение, - негромко ответил Черный Майя. - Быстро вставай, надевай на себя, что найдешь, бери Тхэсса и бегом на улицу. Не стойте около стен.
  
   ***
  
   Наутро по всей столице только и разговоров было, что о вчерашнем ночном происшествии; люди, напуганные произошедшим, пребывали в растерянности. Многие и в самом деле выскочили из дома в одних ночных рубашках и, дрожа от страха, пересказывали друг другу, как у них из шкафов выпадала посуда, в комнатах двигалась мебель, а в окнах лопались стекла. К счастью, новых подземных толчков больше не было, но и один был для Нуменора в диковинку. Уже много веков обитатели острова не знали, что такое стихийные бедствия и природные катастрофы, а тут сначала людей из королевской стражи убило молнией - да и откуда гроза поздней осенью! - теперь вот это странное землетрясение.
  
   - Это наверняка был просто отголосок какого-то очень дальнего сильного землетрясения за много лиг где-нибудь на юге или востоке отсюда, вам ничто не угрожает, - постарался успокоить людей старший советник, - можете спокойно заниматься своими делами, благо никаких повторных толчков не было.
  
   Нуменорцы вздохнули с облегчением, поскольку большинство из них верило Черному Майя, и вернулись к своим обычным занятиям, однако самому Саурону случившееся никак не давало покоя.
  
   Все-таки это неспроста.
  
   У вастаков, его давних союзников, было такое понятие - Правда Земли. Суть их верований заключалась в том, что люди, живущие в каком-то месте, так или иначе влияют на него своими поступками - хорошими или плохими, праведными или неправедными, а земля в свою очередь отвечает им. Если люди делают добро и не нарушают Правду Земли, то и она будет на их стороне: ураганы, наводнения, засухи, страшные морозы и прочие стихийные бедствия их не затронут, в меру окажется солнечных и дождливых дней в году, как раз столько, сколько надо, скот не заболеет и будет плодовитым, урожаи - высокими, торговля - удачной, а женщины подарят своим мужьям много детей. Те, кто попирал Правду Земли содеянным злом, могли навлечь беду на весь свой народ, причем с правителя спрос был куда выше, чем с простого пастуха - за тяжкое злодеяние вастаки могли его не просто наказать или изгнать, как обычно поступали с провинившимися простолюдинами, но и убить на месте безо всяких разговоров. Нельзя было рисковать благополучием всех своих подданных, а то и множеством жизней ради собственных прихотей: ведь за нарушение Правды Земли одним человеком кара могла пасть на всех, кто живет рядом с ним.
  
   В былые времена, когда Ульбар, Второй Назгул, и другие вастаки рассказывали своему Властелину о своих поверьях и обычаях, Саурон не придал этому большого значения: да мало ли кто из его людей каких порядков придерживается, пусть все живут, как считают нужным. Однако сейчас, после внезапного подземного толчка и необычной осенней грозы, он стал сопоставлять факты и невольно ужаснулся. Поначалу Нуменор был благодатным местом с прекрасным климатом, где и в самом деле было всего в меру - и дождей, и солнца, бури, наводнения и землетрясения обходили остров стороной, оставаясь для его обитателей своего рода страшными сказками с берегов Средиземья, но потом все изменилось. Климат стал портиться, удушающая жара и засуха сменялись внезапными проливными дождями, дожди - морозами, о которых никто и слыхом не слыхивал во времена Элроса Тар-Миниатара, Белое Древо почти засохло, урожаи в последние годы низкие, да еще и королева все никак своему супругу наследника не родит. Совпадение? Или все же вастаки говорят верно, что нарушивший Правду Земли навлечет беду на свой собственный народ? Ведь очевидно, что год от года нуменорцы становились все более порочными и жестокими как к чужим, так и к своим.
  
   Внезапно Черного Майя осенило: интуиция его в очередной раз не подвела и добром все это не кончится, не зря он спровадил старших детей на материк - здесь Мортаур не будет в безопасности отнюдь не только по причине своей нелюбви к арузани и слишком длинного языка. Надо бы и Зимрабет с Тхэссом под любым благовидным предлогом отсюда вывезти, главное - это дождаться удобного момента, чтобы не вызвать ни у кого паники и не навлечь на людей гнева полубезумного Ар-Фаразона, выходки которого в последнее время становились все более и более странными. Хорошо бы еще, чтобы вся Верная часть его семейки отсюда свалила, нет ведь, будут цепляться за свою родину до последнего, добро, если их вообще не убьют за просто так.
  
   До последнего?
  
   Саурон в очередной раз испугался собственной мысли. Неужели Ар-Фаразон и его подручные, поправшие своими злодеяниями и бессмысленной жестокостью Правду Земли, и в самом деле ведут страну к верной погибели? Однако что может угрожать Нуменору с его военной мощью? Уж точно не нашествие врагов. Тогда... разрушительное землетрясение? Стихийное бедствие? Сегодняшнее ночное происшествие было первой ласточкой перед началом страшного конца? Не может ли Менельтарма оказаться спящим вулканом?
  
   Ладно, с неприятностями надо разбираться по мере сил, сейчас пока все равно не получится ничего сделать - слишком мало сведений, чтобы начать правильно действовать.
  
   Старший советник решил попробовать отвлечься и подумал о старшем сыне. Мортаур обещал сразу написать, как только доберется до Мордора. В общем-то юноша он спокойный, добрый, наверняка он сумеет прекрасно со всеми поладить и отлично устроиться на новом месте.
  
   ***
  
   Зима прошла тихо и без происшествий. В начале весны из земли в большом цветочном горшке, куда Амандил с сыном посадили украденный из королевского сада плод Белого Древа, показался первый зеленый росточек, и все вздохнули с облегчением, потому что к этому дню надежда почти угасла - как ни молились Верные, как ни переживали, ежедневно поливая землю, она оставалась мертвой и голой. Исилдур, который всю зиму лежал едва ли не при смерти, тоже вдруг почувствовал себя значительно лучше и вскоре встал с постели. Родные рассказали ему о странном подземном толчке, из-за которого в доме пришлось чинить развалившуюся трубу и часть крыши, и о том, как озверевшие арузани сначала казнили Изара, посмевшего оказать помощь Верному, а потом убили его жену и сожгли их дом вместе с детьми, которые так и не смогли выбраться из огня.
  
   - Полыхало так, что загорелись два дома по соседству, - растерянно говорила Фириэль, - люди там с трудом смогли свое жилье отстоять, им не до того было, чтобы смотреть, кто там в чужом остался. Потом поутру от дома Изара и головешек не осталось, да и от его несчастных детей тоже.
  
   Исилдур ничего не ответил жене; почему-то он чувствовал себя виноватым в том, что произошло с этой семьей. Если бы он был осторожней в королевском саду и не нарвался на гвардейцев, все были бы живы и здоровы. Если бы... Ему сейчас не хотелось думать о том, что пострадать могла и его собственная семья: ведь его могли схватить, найти мертвым на дороге, не наткнись на него случайно Аглахад, и тогда всех его близких, включая маленького Элендура, ждала бы жестокая расправа. Да и эта... мораданэт, которую сдуру взял в жены Анарион, могла бы донести на родичей. Тоже мне, решил сыграть в благородство: видите ли, заявила она ему, что жить без него не может и с собой покончит, если он не ответит ей взаимностью. Как будто в Роменне мало Верных девушек из хороших семей. Да и неприлично как-то все получилось: нужно было, если уж надумал жениться, сначала с помощью знакомых и родичей подыскать невесту, попросить родителей, чтобы они сходили к ее отцу и матери, получили их согласие, договорились о свадьбе и все подготовили, а потом уж и брать девушку в жены. Несмотря на все уговоры отца, Исилдур так и не смог вызвать у себя теплые чувства к супруге брата и пытался изображать хорошее отношение и любезность, но все равно в душе по-прежнему не доверял бывшей мораданэт и даже побаивался ее: кто знает, что у нее на уме.
  
   Фириэль была безумно рада выздоровлению мужа, про себя думая, что эта зима была самой страшной в ее жизни. Она даже не могла себе представить, что бы с ней было, если бы она вдруг его потеряла. Как она раньше столько лет без него жила - и как стала бы жить, умри он от ран? У нее, конечно, есть сын, и она его очень любит, и семья, случись что, не оставила бы ее без помощи, но Исилдур был самым главным человеком в ее жизни, которого она не просто любила всей душой - обожала. Когда зимой с ним было очень плохо, она рыдала ночами в подушку, при Элендуре изо всех сил пытаясь улыбаться - ей не хотелось еще больше пугать и без того напуганного ребенка, который тоже изо всех сил гнал от себя мысли о том, что его отец может умереть. В доме все старательно избегали разговоров о смерти, хотя как-то раз женушка Анариона словно назло всем выдала, что надежды очень мало и нужно готовиться к самому худшему. Фириэль, которая разделяла мнение мужа по поводу новоявленной родственницы и старалась по мере возможности ее избегать, смерила Тильвен таким взглядом, словно хотела убить ее на месте: нашла место и время, балрог ее подери!
  
   К счастью, все обошлось, и жена Исилдура с надеждой думала о том, что вскоре все вернется на круги своя и станет как прежде. Внешне Фириэль и ее супруг жили вполне счастливо, и сама она считала свой брак удачным, пусть и понимала, что Исилдур ее не любит так, как ей самой хотелось бы - ну да ладно, в общем-то все благополучно, с другими женщинами вон их мужья вообще не разговаривают. Однако слуги, убиравшие постели всех членов семьи, прекрасно знали, что Исилдур не балует жену своим вниманием. Время от времени они докладывали об этом Элендилу, который устраивал старшему сыну разнос.
  
   - Супружеский долг надо исполнять, - назидательно произносил он, - один ребенок в семье - это очень плохо, ты должен прикладывать все усилия для того, чтобы у тебя было как можно больше детей, а вместо этого ты обращаешь на свою жену не больше внимания, чем на стул или стол!
  
   Исилдур обреченно кивал, но отнюдь не стремился следовать указаниям отца, потому что, несмотря на рождение горячо любимого сына, у него по-прежнему не лежало сердце к молодой жене, и ничто не могло это изменить. Разумом он понимал, что Фириэль и в самом деле очень хорошая, умная и добрая женщина, которая любит его больше жизни и что по сути дела его родные не могли сделать лучшего выбора, присматривая ему невесту, но в душе он мечтал совершенно об ином. Нет, он не засматривался на других женщин и не думал о том, что мог бы нарушить верность супруге, однако время от времени ловил себя на странной мысли: ему хотелось бы, чтобы его жена была совершенно другой.
  
   Однажды еще в ранней юности, читая книгу о благословенном Валиноре, он увидел там великолепный рисунок, поразивший его до глубины души. На нем была изображена неописуемой красоты эльфийка с длинными светлыми волосами, стоящая на берегу моря и держащая в руке большую раковину. Исилдур долго ее рассматривал, словно завороженный, и про себя подумал, что именно такую женщину он бы с радостью взял в жены, когда станет взрослым. К сожалению, об этом нечего было и мечтать: по большей части роменнские девушки были сплошь темноволосыми и сероглазыми, а уж прекрасных эльфиек-то в округе было и днем с огнем не найти. Да и отец не разделил его восторга: когда юный Исилдур показал ему восхитительный рисунок, добавив, что очень хотел бы, чтобы его будущая жена оказалась похожа на эльфийку с картинки, Элендил велел старшему сыну не забивать себе голову всякими глупостями - и вообще, рано ему еще о девушках думать!
  
   Исилдур смирился: в общем-то, отец прав, глупо получилось. Это у Берена и Туора была удивительная судьба, но те времена давно в прошлом, сейчас люди и эльфы мало общаются друг с другом, да и из Валинора уже никто не приплывает в Нуменор. Надо жить своей жизнью и попробовать любить то, что есть, в конце концов, Фириэль и в самом деле замечательная жена, другие люди многое бы отдали за то, чтобы взять в супруги такую достойную и любящую их женщину, нечего мечтать о несбыточном.
  
   Весна и лето тоже выдались мирными и спокойными - все дни были похожи друг на друга и наполнены повседневными заботами, которых было предостаточно, поскольку жена Анариона родила дочь. Примерно так же прошло и начало осени. Очередной гром среди ясного неба грянул в октябре: к Элендилу явился королевский курьер с приглашением, в котором Ар-Фаразон повелевал своим родичам всенепременно явиться во дворец на очередной званый ужин - на этот раз король смилостивился и разрешил не брать с собой жен и детей. Поначалу Исилдур вздохнул было с облегчением - Фириэли и Элендуру ничто не угрожало, но потом, когда отец перевел ему послание до конца, перепугался еще больше, чем в прошлый раз.
  
   Король повелел им явиться отнюдь не на празднование дня рождения или годовщины свадьбы, а на торжественное открытие наконец-таки достроенного Храма Тьмы.
  
      -- Первая жертва
  
   Начало октября побаловало жителей Острова на редкость хорошей погодой - с деревьев уже облетала листва, но небо было ясным, а дни стояли теплые и безветренные. В один из таких прекрасных дней Исилдур вышел на улицу погулять в надежде немного развеяться и перестать думать о том, что завтра ему придется ехать на праздник к Ар-Фаразону - веселое торжество вполне может оказаться последним в жизни злосчастных лордов Андуниэ.
  
   Подойдя к ограде, он с наслаждением подставил лицо теплым лучам осеннего солнца - кто знает, и не в последний ли в самом деле раз? Как же не хочется отправляться в проклятый Арменелос. Поговаривают, что Храм Тьмы вышел на редкость жутким сооружением, которое изуродовало весь облик города, а еще из-за него в окрестных домах теперь света белого не видно - люди днем сидят со свечами.
  
   Через дорогу стоял дом, с которым у него были связаны отнюдь не самые приятные воспоминания - теперь там жила семья морэдайн, но про себя Исилдур по-прежнему называл его домом Нолондила. У незваных гостей теперь было уже трое детей - двое сыновей и дочь. Младший еще ходил в школу, старший, судя по слухам, вроде бы как собирался вернуться на материк и служить там в мордорской армии, а сейчас пока жил в столице, а вот девчонку Элендил и его родичи довольно часто видели на улице или в саду за оградой.
  
   - Приехали сюда, грязные твари, - злился Амандил, стоило ему случайно столкнуться на улице с соседями, - и живут в нашем доме, да еще и на наши деньги. Мы платим налоги королю, а Саурон наверняка запускает лапы в казну и платит своим подручным за верную службу тем, что должно принадлежать нам!
  
   Сами морэдайн вели себя очень даже пристойно - ни с кем не ругались и не ссорились, по большей части вообще не общались с другими горожанами, за исключением крайней надобности что-то купить или починить, но и в этих случаях были очень сдержанными и разговаривали только по делу. Точно такими же были и их дети: за все время жизни в Роменне они так и не завели себе друзей, проводя все время только с родителями или друг с другом. Никакого повода себя ненавидеть они не давали, но тем не менее Амандил и его родичи относились к ним с плохо скрываемой неприязнью - хорошо еще, что старались никому этого не показывать: кто знает, как поведет себя старший советник короля, если узнает, что кто-то проявил враждебность по отношению к его верным слугам.
  
   Исилдур с болью в сердце взглянул на дом своих покойных родичей. Новые хозяева привели жилье в порядок, перекрасили, починили, убрали старую покосившуюся ограду и поставили вместо нее новую, кованую. Сквозь нее было прекрасно видно чистый ухоженный сад, а на скамейке ближе к калитке сидела с книгой в руках дочь мордорских морэдайн - ее рождению, помнится, долго удивлялся весь город, поскольку все считали, что ее мать уже слишком стара для того, чтобы зачать ребенка. Еще больше всех изумило то, что через девять лет после этого на свет появился еще один сын незваных гостей - он был почти ровесником Элендура, только, в отличие от него, мог спокойно ходить по улицам и бегать в школу, а не сидеть целыми днями взаперти, даже не высовываясь за калитку.
  
   Старший сын Элендила тяжело вздохнул. Ему было почему-то страшно смотреть на соседский сад: казалось бы, ничего такого, просто какая-то девушка сидит на скамейке и читает. Однако на ее месте могла бы быть его сестра, Исилвэн. Она могла бы выйти замуж за Нэстара, родить еще детей, но ничего этого не случилось. Если бы отец с дедом тогда все-таки вмешались... Слишком много "если бы", "могла бы". Лаирэндил и Нэстар тоже могли бы быть живы, а в доме напротив не поселились бы чужие люди!
  
   Он довольно долго стоял у ограды, глядя на дом и сад, и ему казалось, что никто не обращает на него внимания, однако юная мораданэт все же заметила, что он смотрит в ее сторону. Она резко захлопнула книгу, встала со скамейки и подошла к забору.
  
   - Ну, что интересного увидел? - произнесла она на чистом Синдарине безо всякого акцента. - Не надоело на меня пялиться? Дай почитать спокойно.
  
   Исилдур вздрогнул, услышав ее голос; он не ожидал, что соседка внезапно с ним заговорит и вообще поднимет глаза от книги - она казалась слишком увлеченной чтением.
  
   - Что... Извините, я вовсе не на вас смотрел и не хотел вам помешать, - смутился он. - Просто в этот дом, где вы сейчас живете с вашей семьей, раньше принадлежал моим родственникам. Они... все умерли. Я вышел во двор погулять, ну и случайно их вспомнил. Я сейчас уйду.
  
   - Это наш дом, - ответила девушка, особо сделав ударение на слове "наш".
  
   - Я с вами и не спорю. Этот дом изначально принадлежал моему дяде, у него было трое детей, но изо всей семьи в живых осталась лишь старшая дочь. Она была прямой наследницей. Однако она... перебралась в столицу и там вышла замуж, дом в Роменне ей не нужен. Я так думаю, что ваши отец и мать служили ее супругу, и он передал жилье вам, уж не знаю, во временное или постоянное пользование, - как можно осторожнее и учтивее объяснил Исилдур. - Мои родные сдуру пытались доказывать королевским чиновникам, что якобы наша семья имеет право на этот дом, но они тогда не знали, что Мериль жива. Потом я понял, что все вполне законно: моя троюродная сестра - прямая наследница, и как раз она может распоряжаться наследством своего отца по личному желанию, в частности, передать или подарить его каким-либо другим людям.
  
   Мораданэт немного смягчилась - с ее лица ушло недовольное выражение.
  
   - Ну да, так и есть, - подтвердила она, - мои родители встретились и долгое время жили на материке, а потом по необходимости переехали сюда. Здесь им предоставили этот дом. Честно говоря, я себе не представляю, как тут жили ваши родственники, мама с папой рассказывали мне, что и сад, и жилье были в жутком состоянии. Кругом грязь, плесень, они потратили кучу денег, времени и сил, чтобы все тут починить и привести в приличный вид.
  
   - Мой покойный двоюродный дядя, к сожалению, был не самым приятным человеком, - сказал Исилдур, про себя отметив, что девушка явно избегает говорить о том, где именно на материке жили ее родители и по какой необходимости они сюда переехали, хотя нетрудно было догадаться. - Вечно жалел денег и для себя, и для близких, хотя на деле у него их было не так уж и мало.
  
   - Ага, мы тут нашли тайник, правда, почти все в нем обнаруженное истратили на доски, ограду и прочие полезные в хозяйстве вещи, - разоткровенничалась девушка. - Только мышей в нем однозначно было куда больше, чем монет.
  
   Исилдуру показалось, что мораданэт ведет себя с ним отнюдь не враждебно, хотя в то же время он подумал, что терять бдительность не стоит. Тем не менее эта девушка вызывала у него куда большую симпатию, нежели жена его брата, неприязнь к которой у старшего сына Элендила никуда не делась даже после появления на свет маленькой Карнимириэ.
  
   - Извините еще раз, что помешал вам, - он решил вежливо закончить беседу. - Я, пожалуй, все же пойду.
  
   Мораданэт неожиданно улыбнулась.
  
   - Мы уже столько лет живем бок о бок, а даже не знакомы. Я, правда, слышала, что вы вроде как дальние родичи короля.
  
   - Да, - кивнул Исилдур, решив не вдаваться в объяснения.
  
   - Тогда вас, наверное, тоже пригласили на завтрашнее торжество. Меня, кстати, Нилуинзиль зовут, - наконец представилась мораданэт.
  
   - Меня... Нилузан, - он решил, что лучше будет не называть свое имя на Квэнья. - Приятно с вами познакомиться.
  
   - Мне тоже. Так вы едете на праздник?
  
   - Едем, - Исилдур внезапно почувствовал странное облегчение от того, что увидит во дворце у Ар-Фаразона хоть одно знакомое лицо. - Вы еще такая юная, странно, что ваши родители согласились взять вас с собой.
  
   - Мне уже почти двадцать.
  
   По тропинке из глубины сада к девушке вышла большая толстая трехцветная кошка, потерлась об ногу хозяйки.
  
   - Что-то она у вас какая-то слишком жирная, - улыбнулся Исилдур. - Перекармливаете.
  
   Нилуинзиль звонко рассмеялась.
  
   - Так она ж беременная! Хочешь, как родит, одного котенка вам подарю.
  
   - Пожалуй, возьму, - согласился он, в душе сомневаясь, что доживет до того времени, когда соседская кошка наконец родит малышей. - У меня сыну одиннадцать лет, как раз ребенку будет весело с котенком возиться.
  
   ***
  
   На торжество к Ар-Фаразону съехалось множество гостей со всех концов страны, включая его опальных родичей из Роменны. Проезжая через город, Элендил и его семья своими глазами увидели жуткое аляповатое сооружение, о котором ходило столько слухов. Безобразный Храм Тьмы и в самом деле перегородил чуть ли не половину Арменелоса, невольно заставляя усомниться в наличии хоть какого-то вкуса у тех, кто строил мерзкое здание.
  
   - Ну и ну, - поморщился Исилдур, глядя на Храм. - Мой дядя Аглахад теперь однозначно днем и ночью со свечами сидит, ведь из-за этой громадины к нему в окна толком свет не проникает.
  
   - Кстати, об Аглахаде, - внезапно встрепенулся Элендил. - Я, конечно, очень благодарен ему за то, что он оказал тебе помощь, но хотел бы настоятельно просить тебя и Анариона впредь держаться от вашего милого дядюшки как можно дальше. Поздоровались, попрощались, дела идут хорошо - и все, не нужно с ним разговаривать.
  
   - Что такое? - перепугался Амандил, настороженно глядя на сына.
  
   - Прости, отец, я был слишком занят с раненым Исилдуром и забыл рассказать тебе кое-что очень важное, - ответил тот. - Увы, Саурон нашел в Нуменоре очень много сторонников и сочувствующих, которым он смог успешно задурить головы своей грязной ложью. У нас в семье второй Эльдарион. Я не зря предупреждаю: держитесь от Аглахада подальше.
  
   - Что?! - в один голос воскликнули его родственники.
  
   Элендил в подробностях описал отцу и сыновьям, как, будучи в столице, заглянул к двоюродному брату на чашку чая, а потом мало того что застал у него в гостях самого Врага, так еще и увидел на руке Аглахада необычное кольцо.
  
   - Это однозначно одно из Колец Власти, - подытожил он. - Во-первых, мой брат не любит украшения из золота, во-вторых, эту мерзость ему подсунул Саурон. Так что... готовьтесь к самому худшему. Сейчас пока что на пиру мы встретим еще того Аглахада, которого все знаем. Потом он постепенно, сам того не замечая, превратится в одну из безвольных вражьих марионеток.
  
   - Какой позор... Какой ужас... - печально вздыхал Амандил. - Хорошо, что мой дорогой брат не дожил до этого страшного дня и не узнал, что его родной сын добровольно, будучи в здравом уме и трезвой памяти, дал клятву верности Саурону! Неужели Аглахад совсем не понимает, что делает и чем ему это грозит?
  
   - Да уж, а еще одна наша родственница так вообще за это мордорское чудовище замуж вышла, - ответил ему сын. - Хотя я уж не знаю, что хуже.
  
   - Аглахаду будет хуже, - предположил Анарион. - Мериль-то со временем хоть просто от старости умрет. Моему дяде же теперь вообще не видать избавления - так и будет жить вечно лишенным воли призраком да вражьи приказы выполнять.
  
   ***
  
   Пиршество у Ар-Фаразона началось вполне неплохо: его Верные родичи боялись, что все будет намного хуже. Всех гостей разместили за богато накрытыми столами, ломившимися от изысканных блюд, рекой лились самые лучшие вина - особенно всех порадовал Аглахад, который где-то раздобыл целую бочку отменного харадского белого, велел слугам притащить ее в королевский дворец и щедро всем наливал. Ар-Фаразон объявил, что постройка Храма Тьмы наконец-то завершена, немного повещал о величии Арун-Мулькэра, откровенно наслаждаясь угрюмым видом своих нелюбимых родственников, после чего веселая вечеринка продолжилась. Король позвал на пиршество лучших музыкантов, чтобы порадовать гостей не только угощением, и пообещал приглашенным, что по окончании праздничного пира непременно будут танцы. Ничто не предвещало очередной беды - даже лорды Андуниэ немного успокоились. Исилдур увидел в зале среди гостей свою соседку Нилуинзиль рядом с родителями и братьями и кивнул ей, про себя подумав, что можно будет чуть позже пригласить ее потанцевать - наверняка у девушки это первый выход в свет.
  
   Старший советник, который сидел по правую руку от короля, во время его торжественной речи снисходительно усмехался, чего, конечно же, не замечал самодовольный Ар-Фаразон. Потом Аглахад предложил ему попробовать свое белое харадское; вино действительно оказалось замечательным, и Саурон сам не заметил, как хватил лишнего - тем более под хорошую закуску. В какое-то мгновение он бросил случайный взгляд в сторону музыкантов; ему показалось, что он увидел там знакомое лицо. Нет, наверняка примерещилось с нетрезвых глаз, быть того не может - мало ли в мире похожих людей, вряд ли этот гаденыш мог вот так нагло взять и заявиться во дворец.
  
   Однако он, к сожалению, не ошибся. Вскоре молодой человек с черной повязкой на голове, все это время увлеченно игравший на черной же лютне, окончил мелодию, внезапно отложил в сторону свой инструмент и поднялся с места. Один из его товарищей бросил флейту, схватил юношу за рукав и принялся горячо ему что-то втолковывать - из-за шума в зале слов было не разобрать, но по выражению лица флейтиста было видно, что тот явно удивлен и даже напуган. Тем не менее парень с лютней решительно отстранил руку приятеля, вышел на середину зала и сдернул с головы повязку. Потрясенные гости замерли с раскрытыми ртами: перед ними стоял эльф.
  
   - Наурэ, - с ненавистью прошипел старший советник, глядя на незваного гостя.
  
   - Ты его знаешь? - повернулся к нему Ар-Фаразон.
  
   - Конечно. Один из Эллери Ахэ, про которых я тебе рассказывал. Наурэ из Круга Девяти. Давно не виделись. Редкостный зануда и правдолюбец. Несколько лет назад заявился ко мне домой и нес какую-то чушь, я велел ему проваливать и больше не показываться мне на глаза, но он, видимо, все равно решил всем что-то доказать. Непонятно, как он умудрился сюда просочиться. Ну ничего, не волнуйся, я с ним разберусь.
  
   - Слушайте меня, люди Запада, - тем временем громко провозгласил Наурэ, не замечая злых взглядов Саурона и короля. - Так, как вы... так нельзя. Ваши сказания лгут. Ваш создатель - не Эру, а Вала Мелькор, наш Учитель, и он не хотел, чтобы ему строили храмы...
  
   Оседлав любимого конька, Эллеро принялся вдохновенно разглагольствовать о том, каким замечательным был Тано Мелькор и как он хотел всем добра. Саурон тем временем встал из-за стола и направился к Наурэ, и чем ближе он подходил к нему, тем сильней его охватывала черная ярость.
  
   - Прежде всего Мелькор не хотел, чтобы ты нарывался на неприятности, для того и отослал тебя из Лаан Гэлломэ, - сильно нетрезвый Черный Майя резко схватил эльфа за плечо и развернул к себе. - Слушай меня внимательно, ты, пенек ушастый. Я говорил тебе, чтобы ты больше здесь не появлялся?
  
   - Но Мелькор...
  
   - Мелькор?! - заорал взбешенный Саурон. - Мелькор сдох три с лишним тысячи лет назад, а его сын, наследник и нынешний Властелин Тьмы - я! Вы обязаны меня слушаться и мне во всем повиноваться! Я велел тебе убираться вон!! Не дошло?!!
  
   - Каким ты стал, Ортхэннэр, - с кроткой укоризной ответил Наурэ.
  
   - Любой мало-мальски вменяемый человек или эльф на твоем месте давно бы понял одну вещь: новая метла по-новому метет. Аллуа, в отличие от тебя, умна и уяснила себе, что со мной лучше либо дружить, либо уйти с моей дороги и не показываться мне на глаза. Она выбрала первое. Моро - второе. До тебя же так и не доперло, что мне совершенно не нужны те, кто был любимчиками моего папочки. Я хочу, чтобы рядом со мной были только те, кого я выберу сам! Будь у тебя в голове мозги, ты бы давно перестал путаться у меня под ногами! А Храм - это вообще не твое дело! Вон отсюда, пока я тебя не убил, и вон с Острова - первым же кораблем!
  
   - Знаешь, Ортхэннэр, мне тоже очень больно видеть, во что ты превратился, - к ним подошла Элхэ-Алмиэль-Ломифэль, которую, несмотря на ее возражения, едва ли не силком приволокли на пир родители - знатные морэдайн. - Это все равно что наблюдать, как в твоем родном доме поселились чужие люди...
  
   - Давай без высокопарных разглагольствований, дура, - обернулся к ней взбешенный до предела Саурон. - Засохни, плесень!
  
   - Аллуа с тобой до сих пор дружит, говоришь? Интересно, как она относится к тому, что ты по-прежнему будешь подкладывать ее под своих прихлебателей? - Наурэ было очень стыдно такое говорить, но он решил не оставаться в долгу.
  
   - А вот теперь я тебя убью, ушастый ублюдок, - неприятно прошипел Черный Майя, глядя на бывшего приятеля застывшим, как у дракона, взглядом, схватил со стола тяжелую кованую вазу кхандской работы, вытряхнул из нее цветы на пол и с силой размахнулся, чувствуя, как его захлестывают ненависть и злоба. Последнее, что он помнил - это исказившееся от ужаса лицо Наурэ.
  
   Когда старший советник через пару мгновений снова стал осознавать происходящее, то увидел, что эльф лежит у его ног на ковре и бьется в конвульсиях, чуть слышно попискивая. Лица и глаз у Эллеро не было, вместо них темнело нечто, отдаленно напоминающее рубленое мясо. У Черного Майя внезапно мелькнула мысль, что Наурэ наверняка еще успел увидеть, как ваза приближается к его лицу - за секунду до того, как у него от удара лопнули глаза и треснули кости черепа.
  
   Саурон тупо посмотрел сначала на вазу, которую по-прежнему держал в правой руке, потом на свой праздничный наряд, забрызганный кровью. Эллеро еще раз слабо пискнул и перестал дергаться. Старший советник огляделся: позади него на коленях стояла рыдающая Элхэ, закрывая руками лицо.
  
   - Что ты натворил, Ортхэннэр! - завопила она, захлебываясь слезами. - Я не понимаю, как твоя жена живет с таким душегубом, как ты, у которого руки по локоть в чужой крови!
  
   - Уберите из зала эту падаль и закопайте где-нибудь за дворцовой оградой, - громко обратился Ар-Фаразон к гвардейцам. - А что до этой, которая тут грязно оскорбляет моего дорогого советника... - указал он пальцем на Алмиэль, но тут его внезапно перебил ее отец - лорд Долгубэн, высокий худой морадан с полубезумным взглядом фанатика.
  
   - Что до этой, то позвольте мне, о мой повелитель, предложить вам принести мою дерзкую дочь в жертву владыке Арун-Мулькэру! - прокричал он.
  
   - Хорошая мысль, - Ар-Фаразон благосклонно посмотрел на подручного. - Пусть же ее кровь первой обагрит алтарь Храма завтра на рассвете!
  
   Один из гвардейцев по знаку короля взял за ноги мертвого Наурэ и поволок его прочь из зала, словно тяжелый мешок с зернами или картошкой. Двое других схватили под руки Элхэ-Ломифэль, которая даже не сопротивлялась и смотрела перед собой остановившимся невидящим взглядом, и тоже потащили ее к выходу.
  
   - Прошу прощения за эту... неприятность, дорогие гости, - произнес Ар-Фаразон, держа в руке серебряный кубок и не обращая никакого внимания на то, что сидящая рядом с ним жена трясется от ужаса и вцепилась пальцами в край стола так, что они побелели от напряжения. - Продолжим же наше торжество, и пусть ничто не омрачает вашей радости. Музыканты, играйте веселое. Давайте же есть, пить и танцевать.
  
   Саурон тем временем вернулся на свое место рядом с королем.
  
   - Наглый мерзавец, - решил поддержать своего советника Фаразон. - Как он умудрился втереться в доверие к моим музыкантам?! Они же не первый раз играют у меня во дворце и на торжествах у моих приближенных!
  
   - Умеет душкой прикидываться, - мрачно бросил Саурон. - Наверняка изобразил из себя талантливого сиротку и попросил помочь немного подзаработать. Он забыл о том, что я убивал людей и за меньшие проступки. Если оставшиеся его соплеменники не опомнятся - последуют за ним.
  
   Пиршество продолжилось - гости сочли за лучшее сделать вид, что не заметили произошедшего, а Исилдур сидел с вымученной улыбкой на лице и вместе со своими родственниками пытался изображать веселье, чтобы не навлечь на себя гнев Ар-Фаразона: все-таки дома его ждал маленький Элендур. Желание пригласить соседку на танец у него совершенно пропало - равно как и вообще с кем-либо разговаривать, но Нилуинзиль, когда гости начали, как следует наевшись и напившись, выходить из-за столов, подошла к нему сама вместе с родителями.
  
   - Привет, как дела? Рада тебя видеть, - сказала она на Синдарине, пытаясь сделать вид, что ее совершенно не ужаснуло произошедшее, хотя Исилдур заметил в глазах девушки затаенный испуг. - Позволь представить тебе моих родных. Мой отец, лорд Гимильзагар, моя мама, госпожа Дулгунитиль, и мои братья - Гимильхил и Азратор. Нилузан - наш сосед.
  
   - Приятно с вами познакомиться, - учтиво ответил Исилдур.
  
   - Взаимно, - глава семьи улыбнулся, как казалось, вполне доброжелательно.
  
   - Позволите ли вы пригласить вашу дочь на танец, лорд Гимильзагар? - старший сын Элендила решил, что все-таки было бы неплохо немного отвлечь соседку от мыслей о том, что только что вытворил Саурон, и отвлечься самому. В силу того, что Адунаика Исилдур почти не знал, он толком не понял, из-за чего вышла ссора - сначала этот странный эльф с лютней начал о чем-то говорить, король разозлился, а Саурон убил злосчастного музыканта, хотя дочь лорда Долгубэна пыталась за него заступиться. К тому же он хотел расспросить девушку о том, что же все-таки произошло - она-то говорит на Адунаике.
  
   - Да, конечно, - ответил отец Нилуинзиль на Синдарине, поняв, что его Верный сосед из языков наверняка знает только эльфийские.
  
   Танцуя со своей новой знакомой, Исилдур совершенно не замечал, что его отец бросает на него прямо-таки испепеляющие взгляды. Когда вечер подошел к концу и гости стали расходиться, он вежливо попрощался с соседями и направился к своим родственникам. Он хотел было рассказать им о том, что ему удалось узнать от Нилуинзиль и ее родителей о ссоре Саурона со странным эльфом-музыкантом, и поделиться с отцом своими соображениями на этот счет, но Элендил, не дав сыну и рта раскрыть, набросился на него с нравоучениями.
  
   - Ну как, весело тебе было с этой мораданэт? На свою жену не смотришь, зато нашел себе отродье Сауронова прихвостня, да? Оно и видно - от Фириэли нос воротишь, а тут улыбка с лица не сходит! Нечасто я тебя дома вижу в таком хорошем настроении!
  
   - Во-первых, она мне в дочери годится, - Исилдур сам удивился своему резкому тону, - во-вторых, она наша соседка, и я не понимаю, чего ты усмотрел дурного в разговоре с соседями, в-третьих, она мне не нравится. И Фириэль, если хочешь знать, тоже не нравится. Хотя чего ты ожидал после того, как велел мне на ней жениться, даже не спрашивая моего мнения и согласия?
  
   - Да как ты смеешь так со мной разговаривать!
  
   - Есть такая хорошая поговорка: скажи человеку сто раз, что он свинья, на сто первый он захрюкает, - Элендил вздрогнул, услышав знакомый голос, и, обернувшись, в первое мгновение даже не понял, как Саурон смог так незаметно подкрасться к нему сзади. - Прекрати издеваться над собственным ребенком. И это ты ему говоришь после того, как он чуть не умер у тебя на руках? Я бы после такого с человека пылинки сдувал. И кто из нас после этого Жестокий? Так я и знал - что все пойдет по-старому до следующего раза, как я уже говорил, наверняка еще более страшного.
  
   - Какого... - попытался было вставить Амандил.
  
   - А ты вообще заткнись, тебя не спрашивали и слова не давали, - грубо оборвал его старший советник и снова обратился к Элендилу. - Так вот, если ты обвиняешь сына в супружеской измене из-за того, что он потанцевал с соседкой, будь готов к тому, что рано или поздно он это сделает. Не с этой девицей, так с кем-нибудь другим, но сделает.
  
   С этими словами он быстро повернулся и пошел прочь. Элендил, однако, сделал из всего сказанного Зигуром вполне определенные выводы.
  
   - Вот, Исилдур, неужели ты ничего не понимаешь? Почему, как думаешь, этот мерзавец вдруг полез тебя защищать? Ну, какие у тебя мысли на этот счет?
  
   Тот пожал плечами, чувствуя себя одновременно и ошарашенным, и загнанным в угол. Отец-то чего от него хочет? Допрашивает, словно преступника!
  
   - А ты все-таки сообрази! Сколько мужчин уже потеряли голову из-за женщин! Сначала ты с ней разговариваешь, потом танцуешь, потом оставляешь свою семью, веру, имя и берешь в жены мораданэт, а в итоге забываешь, кто ты такой, и сам становишься одним из...
  
   - Если бы Берен не потерял голову из-за Лютиэн и не пошел в Ангбанд, мы с тобой не появились бы на свет, - неожиданно для себя дерзко ответил Исилдур. - Однако, отец, во-первых, Нилуинзиль мне совершенно не нравится, во-вторых, я хотел расспросить ее о том, почему Саурон убил того эльфа. Ты знаешь, что я не понимаю Адунаика.
  
   - Мы бы и сами тебе все объяснили, - холодно произнес Амандил. - Как я полагаю, этот музыкант был одним из каукарэльдар Моргота. Страшные твари, это либо тела мертвых эльфов, в которые по приказу Врага вселялись его слуги - темные майяр рангом пониже Саурона, либо бывшие пленники Черного Властелина, из которых ему на заре времен не удалось сделать орков. Каукарэльдо поссорился с Зигуром из-за того, что не захотел ему подчиняться и был недоволен тем, что тот после изгнания Моргота забрал себе всю верховную власть над темными тварями. Саурон его убил. Все очень просто.
  
   В изложении соседки Нилуинзиль вся история выглядела несколько иначе, но Исилдур решил не продолжать разговор - родичи своими нотациями отравили ему весь вечер, который, несмотря на историю со странным эльфом, мог бы оказаться даже относительно неплохим. Кроме того, убитый музыкант внешне сильно напомнил ему безумца, лет десять назад бродившего по улицам Роменны и рассказывавшего всем о Мелькоре как о добром и милосердном создании, пострадавшем от жестокости Валар. Не один и тот же это человек... эльф? Кое-что из того, что рассказала соседка, подтверждало догадки Исилдура, однако он подумал, что от греха подальше обсуждать это с родными больше не стоит.
  
   ***
  
   Утром следующего дня королева, проснувшись, не обнаружила супруга рядом с собой в спальне. Ее это сильно удивило: что могло пробудить его раньше обычного, ведь, как правило, они вставали почти одновременно и относительно поздно? Было понятно, что Фаразон поднялся уже давно - постель с его стороны успела остыть.
  
   Тар-Мириэль оделась, а потом стала расспрашивать слуг о том, куда подевался ее муж.
  
   - Он покинул вашу спальню еще до рассвета и сказал, что пойдет в Храм Тьмы вместе с господином Долгубэном, - объяснил королеве слуга, накрывая на стол.
  
   - В... какой храм? - опешила Тар-Мириэль.
  
   - В тот, который недавно построили, - с недоумением ответил тот.
  
   - А старший советник с ним? - бедная женщина никак не могла прийти в себя после вчерашнего происшествия и подумала, что Зигур наверняка составил ее мужу компанию в этом жутком месте.
  
   - Нет. Он все еще спит, - с ехидцей ответил слуга, намекая на то, что Саурон на торжестве все-таки слегка перебрал.
  
   Тар-Мириэль, набросив плащ, побежала к выходу. Ей хотелось немедленно увидеть мужа и убедиться, что с ним все в порядке и что он не натворил ничего из ряда вон... почему-то в душе ей казалось, что случилось непременно что-то очень плохое.
  
   - Постойте, госпожа, а как же завтрак? Вы даже не умылись! - крикнула ей вслед фрейлина, но королева не обратила на нее никакого внимания - все ее мысли были заняты другим.
  
   Супруга Ар-Фаразона не помнила, как ноги сами принесли ее к Храму - наверно, люди обращали на нее, неумытую и нечесаную, внимание, но ей было совершенно все равно, пусть думают, что хотят. У входа стояли двое стражников; Тар-Мириэль заметила, как округлились их глаза, когда они увидели ее.
  
   - Мой муж... там? - срывающимся голосом спросила она.
  
   - Да, госпожа, - поклонились стражники. - Вы желаете его видеть?
  
   Королева кивнула, и они распахнули перед ней створку тяжелой кованой двери, пропуская женщину внутрь. В Храме царили пронизывающий холод и темнота, лишь в глубине его возле алтаря горел огонь. Тар-Мириэль осторожно пошла туда, стараясь не споткнуться; когда она приблизилась, то увидела, что над алтарем склонились две фигуры, в одной из которых она узнала своего супруга; вторым, очевидно, был Долгубэн.
  
   - Фаразон, - окликнула она мужа. Тот обернулся к ней, и королева зажала обеими ладонями рот, чтобы не закричать от ужаса: губы и подбородок у него были в крови, и в руке он держал кубок, наполненный чем-то темно-красным.
  
   - Что это? - вскрикнула Тар-Мириэль. Ар-Фаразон посторонился, и его жена увидела, что на залитом кровью алтаре лежит дочь Долгубэна, уставившись в потолок широко раскрытыми мутнеющими глазами; горло у девушки было перерезано, и голова держалась на одном позвоночнике и остатках мышц. Сам любящий родитель стоял здесь же с золоченым ножом в руке: не было сомнений, что это именно он разделался с несчастной Ломифэль.
  
   Королева сделала большой шаг назад.
  
   Она не могла поверить, что все это творится взаправду. Долгубэн принес собственную дочь в жертву Морготу, а ее ненаглядный Фаразон, которого она всегда любила больше жизни, больше чего-либо еще в этом мире, пьет кровь несчастной девушки.
  
   В следующее мгновение в глазах у Тар-Мириэль потемнело, и она без чувств упала на ледяной каменный пол Храма Тьмы.
  
      -- Наследник Тьмы
  
   Мортаур, Алмариэль и Зимрамит добрались до Мордора относительно быстро и безо всяких затруднений. На границе их встретил Маэглин, которого Саурон уже успел предупредить письмом о приезде своих старших детей.
  
   - Так вот, значит, ты какой, - комендант Барад-Дура разглядывал Мортаура с явным интересом. - Я как эльф часто не замечаю хода времени. Казалось, мы с твоим отцом не так давно познакомились, и тут на тебе - у него уже взрослый сын. Как-то все очень быстро и неожиданно вышло, хотя оно всегда так бывает. Я давно подметил, что многие пары знакомятся и женятся как-то ну очень... внезапно. От Келебримбора я тоже не ожидал, когда он мне вдруг взял и показал Хейнит и сказал, что это его жена.
  
   - А это, кстати, моя жена, Алмариэль, - Мортаур решил представить Маэглину свою супругу, не зная, сообщил ли отец коменданту, что его старший сын приедет с сопровождением.
  
   - Офигеть. Ты, я смотрю, из молодых, да ранний, - съехидничал эльф.
  
   - Так уж получилось, - юноша решил не вдаваться в подробности, тем более в присутствии своей Алмариэль, которой после того, как она чудом избежала страшной смерти от рук Миналбэля с компанией, до сих пор снились кошмары, и попытался отшутиться. Маэглин снисходительно хмыкнул - ага, все с тобой понятно, очередной брак по залету, предохраняйся с умом, парень.
  
   Сама жена Мортаура, оказавшись в Мордоре, как ни странно, почему-то сразу воспряла духом и повеселела. По дороге к Барад-Дуру она, сидя в повозке, заинтересованно осматривала окрестности, а потом неожиданно сказала мужу, что здесь, кажется, вполне себе неплохо.
  
   - Уж от тебя-то такого не ожидал, - только и смог произнести удивленный Мортаур. Ему почему-то казалось, что Алмариэль начнет рыдать и всего пугаться, однако она почему-то повела себя совершенно иначе.
  
   Вечером, когда Мортаур и его семья наконец устроились на новом месте, Маэглин зазвал старшего сына своего друга к себе в комендантскую на чашечку чая - ну и о жизни поговорить, само собой.
  
   - Хорошо, что отец тебя сюда спровадил, - сказал между делом Маэглин, - вообще не нравится нам то, что в Нуменоре творится, и Моро говорит, что все катится в пропасть и кончится большой бедой.
  
   - Скорее бы уж кончилось, - вдруг вырвалось у Мортаура.
  
   - Ты чего? - удивился эльф.
  
   - А того, что не нужна мне такая родина-уродина. Я там уже нахлебался, жена моя до сих пор в себя никак не придет.
  
   - Рановато ты, кстати, женился, - сказал Маэглин, - но с кем не бывает, лучше уж так, чем женщина будет одна воспитывать незаконнорожденного ребенка.
  
   - Ты ошибаешься, - ответил Мортаур, - думаешь, я на Алмариэль женился, потому что до свадьбы ей ребенка сделал? Когда мы поженились, она еще не была беременна. Как думаешь, где мы познакомились?
  
   - На улице?
  
   Юноша отрицательно покачал головой.
  
   - В лавке или на рынке?
  
   - Нет.
  
   - Тогда в библиотеке или в университете?
  
   - Снова не угадал, - нахмурился Мортаур и рассказал коменданту, как буквально в последний момент вырвал девушку из лап извергов.
  
   - Понимаешь, я в тот день думал отнюдь не о том, как бы совершить благородный поступок, скорее все мои мысли были в штанах, но в итоге оказалось, что я спас Алмариэль от жуткой смерти. Ты сам понимаешь, что если бы они сделали с ней то, что задумали, ее бы даже мой отец потом не спас, - говорил он ошарашенному эльфу. - Моя мать - нуменорка, моя жена - нуменорка, я сам тоже нуменорец, и нуменорцем будет мой ребенок, но я бы с удовольствием пожил в Нуменоре времен Элроса, а не в том мерзком месте, в которое он превратился сейчас по милости Ар-Фаразона и его присных. Поставить сотни людей вне закона и лишить их какой-либо возможности себя защитить? Эка невидаль. Убить человека без суда и следствия только за его убеждения? В порядке вещей. Забить до смерти провинившегося подручного, хотя можно было его просто уволить? Ничего страшного. Издеваться над беззащитной девушкой? Чего тут особенного! Хотя я до сих пор не могу взять в толк, что им сделала Алмариэль и чем она заслужила такую участь. И неужели ни у одного не дрогнуло сердце?
  
   - Это хорошо, что ты ее у них отбил, но... я и не думал, что все там настолько хреново, - скривился Маэглин.
  
   - Я рад, что сбежал оттуда, потому что там нам жизни не будет, - продолжал Мортаур. - Вон у меня сестра есть, Зимрамит. Наверняка ты согласишься, что любой взрослой девушке нужен муж и отец ее будущих детей. А там ей кого в мужья выбирать - такого, как Миналбэль? Сохрани Тьма от этаких родичей. И уж тем более я не хочу, чтобы мой ребенок сидел за одной партой с отродьями морэдайн. У меня там братишки младшие остались - родной и четвероюродный, мне теперь по ночам в кошмарах снится, что с ними что-то случилось.
  
   - Ну, с родным-то вряд ли, а четвероюродный - это кто-то из твоих Верных родичей по матери? - поинтересовался комендант.
  
   - Да, это сын моего дяди Исилдура. Я вот одного не понимаю - себя ему не жалко, не хочет он уезжать из Нуменора, так сына бы пожалел, какая жизнь у него будет в этом кошмарном месте? Убьют их там всех ни за что ни про что - только потому, что очередной Миналбэль решил поразвлечься!
  
   Маэглин только вздохнул.
  
   - Ты не понимаешь, это же нуменорцы. Если ты считаешь, что тебе такая родина не нужна, не думай, что все такие. Они не мыслят себе жизни без своего Острова - пусть даже такого. И если они окажутся вынуждены жить где-то еще, то будут тосковать и рыдать ночами в подушку. И меня это, честно говоря, очень не радует: у Саурона тут твоих соотечественников на службе предостаточно, включая Первого и Пятого.
  
   Беседа с Маэглином Мортаура не порадовала, но тут уж было ничего не поделать: в конце концов, жители Острова сами виноваты в том, что у них творится и что еще только пророчит славящийся своим даром предвидения Седьмой Назгул - в конце концов, никто же их не заставлял насильно вытворять Тьма знает что.
  
   После разговора он отправился в свои новые покои и, открыв дверь, вдруг с удивлением услышал, что его жена... поет, сидя на каменном балконе. Пока они жили в Нуменоре, он ни разу не слышал, чтобы она пела. Осторожно, словно боясь спугнуть чудо, Мортаур прошел туда и увидел нечто еще более интересное: Алмариэль держала в руках одну из его простых черных рубашек и вышивала на ней какой-то узор красными и зелеными нитками.
  
   Видимо, жена все-таки услышала его шаги, потому что она сразу отложила свою работу и обернулась к мужу.
  
   - А я думала, ты еще не скоро придешь, - сказала она. - Я тут погуляла немного по крепости, а еще моя новая подруга Тхайрэт показала мне свое рукоделие.
  
   - Не ходи никуда без меня, - испуганно одернул ее полумайя.
  
   - Почему? Мы же не в Арменелосе, тут нам никто ничего не сделает, можно ходить куда хочешь, - Мортауру показалось, что его жена заметно повеселела. - Тут же по большей части орки, а не морэдайн.
  
   - Извини, - он почувствовал себя неловко. - Это я все никак не осознаю, что мы и в самом деле наконец-то убрались из Нуменора. Я, честно говоря, даже и не думал, что ты умеешь петь. И что тебе нравится вышивать. Ну и... что ты вот так просто возьмешь и с кем-нибудь подружишься. Тхайрэт, если судить по имени - орчанка, да?
  
   - Да. Кстати, ее имя в переводе с Черного Наречия означает "несравненная". По-моему, это очень сложный язык, но если уж мы тут живем, придется его учить.
  
   - Ты, по-моему, тут совсем ничего не боишься.
  
   - Потому что больше нечего. Там, на Острове, - она не сказала "дома", - мне совсем не хотелось ни петь, ни рукодельничать. Вот ты и не знал, что я это умею.
  
   - У меня странное чувство, что мы вообще с тобой друг друга почти не знаем, хотя мы муж и жена, - рассмеялся Мортаур.
  
   - Вот и узнаем. Теперь у нас много времени...
  
   Мортаур, повинуясь внезапному порыву, подхватил жену на руки и отнес на кровать. Потом, лежа рядом с Алмариэль, он гладил ее по голове и думал, что глубокая рана в душе этой прекрасной девушки, которая по сути дела совершенно случайно стала его супругой, но которую он все равно любит, наконец-то стала затягиваться.
  
   - Спой мне что-нибудь, - попросил он.
  
   ***
  
   Утром следующего дня Мортаур заметил в крепости какого-то странного человека в черном плаще с капюшоном, краем которого он постоянно прикрывал лицо; все орки вели себя с ним очень уважительно и при его виде кланялись или отдавали честь. Полумайя подумал, что это наверняка какая-то важная персона, которой он еще не представлен, и сам, столкнувшись с этим человеком в коридоре, тоже поклонился и вежливо поздоровался - ему не хотелось, чтобы подручные его отца думали о нем как о невоспитанном типе.
  
   - О, Мортаур? - тот поднял голову, и юноша, несмотря на то, что незнакомец прикрывал капюшоном левую половину лица, понял, что это все-таки эльф. - Ну, здравствуй, будем знакомы. Честно говоря, я по твоему отцу уже очень соскучился, жду не дождусь, когда он вернется. Мы же с ним лучшие друзья с юности. Только вот извини - капюшон не сниму, еще испугаешься. У меня ж сейчас рожа еще та, даже горные тролли порой пугаются, да я и понимаю - не всем приятно смотреть на шрамы от ожогов каленым железом.
  
   - Вы... кто? - растерялся Мортаур, хотя у него мелькнула смутная догадка.
  
   - Тайны делать не буду, - ответил эльф. - Я Келебримбор, и я сделал Кольца Власти. За них мне в итоге и досталось, если бы не твой отец, я бы сейчас с тобой тут не разговаривал.
  
   Мортаур смотрел на нолдо с нескрываемым изумлением. Живая легенда - здесь, рядом с ним, и, получается, отец все-таки не обманул никого насчет Элронда, хотя порой даже собственные дети Черного Майя плохо понимали, когда их родитель говорит правду, а когда умело врет, да так, что никто не чувствует разницы.
  
   - Что, дар речи потерял? - улыбнулся Келебримбор. - Или ты тоже думал, как и все остальные, что это твой отец меня грохнул? Говорил я своему дорогому венценосному брату Эрейниону, что доверчивость - прерогатива придурков, да только он, к сожалению, меня не послушал. Дойдет до него, когда поздно будет.
  
      -- Ночной мститель
  
   С момента постройки Храма Тьмы прошло пять лет.
  
   За это время очень многое в Нуменоре изменилось к худшему, но, несмотря на это, многие Верные по-прежнему не собирались покидать свою родину и перебираться в Средиземье, хотя немало находилось и тех, кто бросал все и уезжал - они были слишком привязаны к Острову и помнили древние сказания о прекрасной Эленне, но как будто не желали понимать, в какое жуткое место она превратилась.
  
   Ар-Фаразон в очередной раз поднял для Верных налоги, что, в общем-то, никого уже не удивило. Однако людей насторожило другое: все деньги, поступавшие в казну, полубезумный король пускал на постройку громадных кораблей, превосходивших размерами все те, что создавали нуменорцы раньше. Жители страны не могли понять, зачем это нужно - ведь у Нуменора и так был огромный флот, куда еще столько? Это насторожило многих, в том числе и Амандила, и он тайком, ничего не говоря родным, отправился в столицу, чтобы попробовать разузнать, что и как. Когда он через четыре дня вернулся назад, то был напуган до полусмерти.
  
   - Король окончательно сошел с ума, - говорил он сыну, сам не замечая, как при этом нервно наматывает на палец прядь волос. - Он не иначе как под влиянием своего советника решил построить невиданную доселе армаду и отправиться на запад воевать с Валинором! Тар-Мириэль же последнее время даже на улицу не выходит - не могу понять, то ли муж не выпускает ее из дворца, то ли на нее такая черная тоска напала.
  
   - Он это... серьезно? - покосился на отца Элендил, пытаясь понять, не шутит ли тот, в самом деле.
  
   - Серьезней некуда, - вздохнул тот.
  
   - И все равно, тебе не стоило ездить в Арменелос, - сказал ему сын. - Конечно, ты узнал важные вещи, но подумал бы лучше, что творится на улицах - нельзя так рисковать! С тобой могло случиться что-то совершенно ужасное!
  
   Элендил испугался не зря: после постройки Храма Тьмы арузани окончательно распоясались - разумеется, с полного одобрения Ар-Фаразона. Спятивший глава государства, начитавшись неизвестного происхождения книг по черной магии, начал приносить кровавые жертвы Тьме в надежде на то, что ему удастся стать всесильным и бессмертным, однако добровольцы в очереди на алтарь быстро закончились - все же многие люди сохранили остатки здравого смысла, и перспектива окончить свою жизнь с перерезанным горлом, чтобы свихнувшийся монстр в короне потом мог умыться свежей кровью, а заодно и выпить бокальчик, мало кому нравилась. Старший советник пытался объяснить Ар-Фаразону, что книжки эти писал явно какой-то деревенский шарлатан, пользовавший пациентов дохлыми лягушками и привораживавший молодежи женихов и невест посредством нашептывания бессмысленного набора слов над вырванным у объекта страсти волосом и что все эти рецепты приобретения вечной юности и неограниченной мужской силы нисколько ему не помогут, но безумного короля совершенно не интересовало мнение кого бы то ни было; столь же мало внимания он обращал на мольбы и слезы напуганной жены. Когда потенциальные жертвы среди арузани закончились, а произошло это довольно быстро, Ар-Фаразон только-только вошел во вкус, и нужно было срочно что-то предпринять. Решение он нашел сразу: на алтарь можно отправлять арестованных Верных, а уж обвинить кого-то из них в несовершенном преступлении и бросить в темницу - легче легкого.
  
   Так он и поступил. Если Верные и раньше были совершенно бесправны и кто угодно из арузани мог безнаказанно сотворить с любым из них все, что взбредет в голову, то теперь чинимые морэдайн беззакония приобрели совершенно ужасающий размах: многие жители Роменны стали бояться выходить на улицу. Впрочем, такие меры предосторожности мало кого спасали, потому что люди могли вечером спокойно лечь спать, и ничто не предвещало беды, а утром проснуться и увидеть, что соседский дом неожиданно опустел и стоит с распахнутыми настежь дверями. Куда делась жившая в нем семья? Нетрудно догадаться.
  
   У Исилдура все эти годы была своя тайна, о которой он не говорил никому из домочадцев - причин было много: во-первых, он полагал, что они наверняка не одобрят его действия и заявят, что он может навлечь беду на собственную семью, во-вторых, он по-прежнему не доверял Тильвен. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит. Два года назад у Анариона родилась вторая дочь, Майвен, однако Исилдур, как и раньше, был вежливо-холоден с ее матерью. Точно так же он тщетно пытался вызвать у себя теплые чувства к маленьким племянницам, которых, несмотря на все свои усилия, против своей воли воспринимал скорее как вредных животных, а не как людей - говоря по правде, он даже к детям Мериль-Зимрабет относился лучше.
  
   Почти каждую ночь, стоило его родным заснуть, он тихо спускался на первый этаж, осторожно, стараясь никого не разбудить, надевал кольчугу, темный плащ и незаметную неброскую одежду, закрывал лицо черной повязкой, брал меч и выходил на темную улицу выслеживать арузани, которые являлись в Роменну за новыми жертвами. Он знал, что тем же самым время от времени занимается кое-кто из его близких друзей, в том числе Валандур и Анардил; таким образом им удалось спасти от жестокой расправы уже многих жителей города. Ар-Фаразону, безусловно, докладывали об очаге тайного сопротивления в Роменне и об убийствах гвардейцев из Тайной стражи: король был вне себя от ярости, но довольно долгое время ему не удавалось выследить преступников.
  
   К сожалению, во многих случаях Исилдур и его товарищи уже ничем не могли помочь тем, кого арестовали морэдайн - так, например, погиб Эремир, давний приятель Элендила. Беднягу схватили по совершенно абсурдному обвинению в том, что он якобы был эльфийским шпионом, пытками и издевательствами вытрясли из него признание в мнимом преступлении, а потом жестоко убили в Храме Тьмы. Потом бесследно пропала его старшая дочь Ирильдэ, которую Исилдур помнил еще совсем девочкой - пошла за лекарством для заболевшей сестренки и словно в воду канула; младшая, Аданэль, так и не получив никакой помощи, в итоге умерла от горячки, а жена Эремира и мать девушек от горя сошла с ума и наложила на себя руки - ее единственного брата тоже казнили морэдайн.
  
   С соседкой Нилуинзиль Исилдур по-прежнему продолжал можно сказать что даже дружить, благо ее родители не были замечены ни в посещении Храма Тьмы, ни в одобрении кровавых злодеяний короля. Девушка сдержала свое обещание и, когда ее кошка наконец разрешилась от бремени, подарила соседу одного котенка - черного с белым бантиком. Маленький Элендур был очень рад подарку и вовсю возился со зверьком, а его отец, время от времени беседуя с Нилуинзиль обо всяких повседневных делах, про себя думал, что соседка, на его счастье, даже не подозревает о том, чем он занимается ночью. У Элендила общение сына с юной мораданэт вызывало подозрения вполне определенного характера, и он каждый раз, увидев его разговаривающим с девушкой, устраивал ему разнос - правда, так, чтобы Фириэль не слышала: к обеим своим невесткам он относился неизменно хорошо и не хотел расстраивать ни в чем не повинную женщину намеками на измену мужа. Исилдур покорно выслушивал нотации родителя, пытался оправдываться, объясняя отцу, что ничего у них с Нилуинзиль нет, не было и не будет, а ночью, дождавшись, когда все родичи заснут, потихоньку, чтобы не разбудить жену, выскальзывал из постели и снова отправлялся в город - выручать из беды тех, кого еще можно спасти от зверств арузани.
  
   Однажды в середине сентября, когда Исилдур проходил по какой-то улочке недалеко от порта, его глазам предстало жуткое зрелище. Славящийся своей изуверской жестокостью начальник Тайной Стражи Миналбэль и трое его подручных окружили во дворе одного из домов семью Верных - молодых родителей с двумя маленькими детьми на руках. Судя по всему, этих людей недавно вытащили из собственных постелей и выволокли на улицу, потому что оба были в ночных рубашках и дрожали от страха и холода.
  
   - Ну так что? - с глумливым торжеством в голосе провозгласил Миналбэль. - Решайте все-таки что-нибудь, у меня не так много времени. Вы отдаете мне на выбор любого из ваших сыновей, младшего или старшего, для жертвоприношения в Храме, а сами можете с оставшимся сваливать в Эндорэ. Не решитесь - сдохнете на алтаре все вместе.
  
   Мать зарыдала в голос, прижимая к груди детей, ее муж принялся молить Миналбэля о пощаде, но тот только ухмылялся.
  
   - Знаешь, я тут недавно тоже арестовал одну семейку, у них, правда, было четверо недоносков. Предложил им то же самое, тоже начали ерепениться. Я нашел на них управу: посадил их всех в одну камеру, а на младшего вылил две бутылки масла и поджег, после чего засов закрыл и пошел спать. Они посидели ночку в компании обгорелого полутрупа, который еще шевелился, а к утру быстренько сами решили, кем еще пожертвуют. Могли бы свалить впятером, но их по причине собственной дурости осталось только четверо. Мне, право слово, хотелось посмотреть, сколько их отродье еще проживет, но я добрый - тюкнул его табуреткой по голове да на заднем дворе закопал.
  
   - Послушайте, - снова взмолился глава семьи. - Я согласен стать жертвой Морг... Мелькору. Я добровольно согласен, если вы отпустите мою жену и детей.
  
   - Нет. Вы в качестве жертвы меня не устраиваете. Только на моих условиях. Выбирайте любого из ваших сыновей, я еще раз повторяю.
  
   Миналбэль и гвардейцы не ожидали, что из темноты к ним внезапно шагнет какой-то высокий человек с закрытым лицом. В руке у неизвестного был обнаженный меч, которым он тут же снес голову одному из арузани, а второго проткнул насквозь - не спасла и кольчуга. Третий с перерубленной шеей упал в грязную лужу у стены дома, но сам глава Тайной Стражи успел выхватить оружие и приготовился драться с непрошеным защитником Верных. Миналбэль был неплохим бойцом, но он оказался совершенно не готов к тому, что его противник окажется левшой: морадан приготовился отбить атаку слева, но внезапно получил удар в правый бок - клинок наискось вошел ему в легкое через печень и диафрагму, и он тяжело рухнул наземь, захлебываясь собственной кровью.
  
   Исилдур вздохнул с облегчением и вытер меч полой плаща. Молодые супруги, которых он спас от Миналбэля и его дружков, смотрели на него круглыми от удивления и ужаса глазами, словно еще не веря в счастливое избавление.
  
   - Быстро собирайте самое необходимое, бегите в порт и сматывайтесь отсюда на первом же корабле еще до рассвета, - глухо произнес старший сын Элендила. - И не вздумайте никому сказать даже слово о том, что и кого вы здесь видели.
  
   С этими словами он скрылся в темноте, будучи совершенно уверенным в том, что на этот раз его ночное приключение не останется незамеченным. Мертвых гвардейцев наверняка скоро найдут, начнут расспрашивать людей в городе, кто что видел... ну что ж, даже если его и схватят, он умрет с осознанием того, что поступил по совести и спас от чудовищной участи в Храме ни в чем не повинное дитя.
  
   Добравшись до дома, Исилдур привел себя в порядок, сжег в печи забрызганную кровью одежду, спрятал оружие, а когда его родные проснулись, то застали его в столовой мирно пьющим чай - он объяснил им, что ему якобы почему-то не спалось и он встал раньше всех. Утро прошло как обычно, днем они вышли погулять в сад - соседи-морэдайн у себя за забором собирали яблоки, при этом Нилуинзиль старательно делала вид, будто не знает Исилдура, а ближе к обеду на дороге появились какие-то люди в одеяниях гвардейцев Тайной Стражи. Старший сын Элендила прекрасно понял, что это однозначно за ним, и решил, что попробует отпираться до последнего. Главное, чтобы с его родными ничего не сделали, а то получается, что он спас чужих людей, но при этом навлек беду на собственную семью. Не зря он тогда говорил отцу, что не хочет жениться.
  
   Когда гвардейцы приблизились к их дому, Гимильзагар, отец Нилуинзиль, вдруг узнал среди них своего знакомого.
  
   - О, привет, Ломизир, - окликнул он его. - Какими судьбами в наших краях? Я так понимаю, на чашечку чая не заглянешь?
  
   - По долгу службы, - ответил гвардеец. - Вчера ночью убили Миналбэля, нашего начальника, и есть подозрения, что это дело рук вашего соседа Нилузана.
  
   - Нилузана? - Нилуинзиль изобразила на лице искреннее удивление, краем глаза заметив, что оцепеневший Исилдур смотрит на незваных гостей остановившимся взглядом. - Быть такого не может, он же вчера у меня ночевал! Это какая-то ошибка, он никак не мог убить Миналбэля, потому что никуда не отлучался из нашего дома.
  
   Девушка говорила довольно громко, и Элендил с Фириэлью прекрасно услышали ее слова. Жена Исилдура разрыдалась и, на чем свет стоит проклиная неверного мужа, кинулась в дом, закрыв лицо руками. Его отец посмотрел сначала на гвардейцев, потом на мораданэт, а после этого на сына; где-то на минуту повисло гробовое молчание.
  
   - Нечестивец! - заорал он на растерянного сына. - Так вот где ты пропадал ночью! Уж лучше б ты, право слово, кого-нибудь убил! Да как ты мог! Лорд Гимильзагар, как вы могли допустить, что этот распутный негодяй испортил вашу дочь? Вы-то сами куда смотрите?
  
   - Почему испортил? - пожала плечами Нилуинзиль. - Что вы на него кричите? Мы с вашим Нилузаном просто друзья, и я девственница, если хотите, можем сейчас же позвать повитуху, она меня осмотрит и подтвердит вам, что ваш сын ни в чем не виноват, а я никогда не знала мужчины.
  
   - Позволил бы я своей дочери развратничать с женатым человеком! - поддержал ее отец. - А что до нее и Нилузана... я, говоря по правде, не одобряю того, что она дружит с Верным, но дело ее. Я могу подтвердить, что ваш сын вчера ночевал у нас, но спали они с моей дочерью в разных комнатах и никакими гнусностями не занимались. Так что, дорогой сосед, не воображайте себе Тьма знает что.
  
   Исилдур в душе почувствовал огромную благодарность к Гимильзагару: пусть он и морадан, но очень неплохой человек, поддержал ложь дочери и не стал сдавать соседского сына Тайной Страже.
  
   - Знаете, я наслышан о том, что вы, морэдайн, уже давно превзошли все другие народы Арды в искусстве разврата! - не унимался Элендил. - Вы знаете много способов осквернить девушку... не лишая ее целомудрия. Вот, наверное, и ваша дочь...
  
   - Ты что, совсем мозгами съехал, Светлый недоумок? - покрутил пальцем у виска сосед.
  
   Гвардейцы, наблюдая за безобразной перебранкой с интимными подробностями, давились от смеха, а потом повернулись и медленно побрели назад. Исилдур понял, что опасность, к его величайшему счастью, миновала, но что ему придется сегодня еще вытерпеть от отца... лучше об этом не думать.
  
   ***
  
   Дома Элендил, конечно, не успокоился и продолжил возмущаться безнравственным поведением сына. Если поначалу в душе Исилдура еще теплилась надежда на то, что отец понял замысел соседей и просто решил им подыграть, то потом он понял, что был чересчур наивен.
  
   - Зачем я только вышла за тебя замуж! - горько плакала Фириэль. - Чем я тебе не угодила? Неужели я такая плохая жена, что ты готов проводить ночи с соседкой? Ты на меня уже который месяц не смотришь!
  
   - Послушайте меня, - пытался оправдаться Исилдур. - Я вам еще раз объясняю, что Нилуинзиль сказала правду, но правдивы ее слова только наполовину. Я действительно с ней не спал, делать этого не собираюсь и никогда не собирался. Однако ночевал я не у нее. Я и в самом деле убил начальника Тайной Стражи, потому что он хотел отправить в Храм семью из Портового переулка. Она просто в душе добрый и хороший человек и не хотела, чтобы нас всех казнили, потому и солгала.
  
   - Поклянись мне, что у тебя с ней ничего не было! - вытерла слезы Фириэль.
  
   Исилдур долго уверял супругу в том, что верен ей и что она его первая и единственная женщина. Отец снисходительно слушал старшего сына, а потом произнес:
  
   - Хорошо, допустим, все было именно так, как ты говоришь, но я советую тебе не терять бдительности. Я не думаю, что мораданэт просто так сказала, что ты якобы ночевал у нее - не верю я в доброту морэдайн. Наверняка на тебя глаз положила, держись от нее подальше.
  
   - Да, отец, - покорно кивнул Исилдур, и в этот момент в дверь постучали. Элендил пошел открывать и увидел на пороге своего отца.
  
   - Прекратите ссориться, вся улица слышала, как ты тут сына в супружеской измене обвинял, - произнес вместо приветствия Амандил. - У нас есть дела поважнее, и мне нужно с вами поговорить. Ты помнишь, что я недавно говорил тебе про огромную армаду, которую строит король, и про его безумные планы начать войну с Валинором? Мы должны что-то сделать и как-то это предотвратить.
  
   - Идите в столовую и там поговорите без лишних ушей, - посоветовал им Исилдур, имея в виду свою родственницу - бывшую мораданэт.
  
   Амандил и Элендил растерянно кивнули и заперлись в комнате. Исилдур стоял под дверью, будучи готовым в случае необходимости отвлечь Тильвен, которой он по-прежнему не доверял, и слышал обрывки некоторых фраз. "Речь не идет о предательстве, я должен стать вестником, как Эарендил, и попросить Манвэ вмешаться". Неужели его дед собирается, как и их далекий предок, плыть в Валинор и молить Валар о заступничестве?
  
   Через несколько дней Исилдур снова встретил на улице соседку Нилуинзиль.
  
   - Слушай, у меня тут к тебе дело небольшое есть, - сказала она ему после того, как они перекинулись с ней парой фраз о погоде и он поблагодарил ее за заступничество и извинился перед ней за безобразное поведение отца. - Тут из столицы письмо привезли, кажется, это для твоего деда, князя Амандила. Передай ему.
  
   - Хорошо, передам, - Исилдур взял у девушки запечатанный конверт.
  
   - Ты тут, кстати, не один такой - за других заступаешься, - вдруг сказала Нилуинзиль. - Однажды я увидела на улице семью Верных, они шли с вещами к порту, видимо, собирались ехать на материк. Я заметила, что за ними идут гвардейцы во главе с этим гадом Миналбэлем, которого ты убил. Они наверняка арестовали бы их по дороге, но я подошла к той семье и привязалась к ним с разговором - так и торчала рядом, пока они не сели на корабль. У меня отец в... Эндорэ был достаточно влиятельным лицом, и Миналбэль это знал, поэтому побоялся лезть. Так я им все удовольствие и обломала.
  
   ***
  
   Зайдя вечером того же дня вместе с отцом в гости к деду, Исилдур тайком положил нераспечатанный конверт тому на письменный стол - он не имел привычки читать чужие послания, но подумал, что простой кусок бумаги, кто бы его ни написал, никак не может таить в себе опасность.
  
   Амандил перед сном обнаружил в своей комнате письмо. Он сильно удивился, поскольку у него даже и мысли не возникло о том, что его могли принести ему сын или внук, а больше никто в его дом не приходил. На конверте стояло "Князю Амандилу Андуниэ лично в руки", подписи не было. Теряясь в догадках, он вскрыл послание.
  
   "Амандил,
  
   я знаю, что ты меня ненавидишь и думаешь, что это я виновен во всех твоих бедах, но послушай хоть раз разумного совета.
  
   Мы оба понимаем, что король безумен, и я знаю, что ты замыслил, однако мой дядя Манвэ - еще худший изверг, нежели Ар-Фаразон, ты не представляешь себе, на что он способен. Эарендил так и не вернулся из Валинора, и та же участь ждет тебя - ты не вернешься оттуда и никогда больше не увидишь свою семью, хорошо, если тебя вообще не убьют на месте. Я не просто так сбежал из благословенного Амана. Не плавай туда, иначе это путешествие станет последним в твоей жизни. Лучше отправляйся с родными в Эндорэ, потому что король, чует мое сердце, тоже кончит плохо.
  
   Старший советник Зигур, он же Саурон".
  
   Князь Андуниэ с нескрываемой ненавистью скомкал письмо и бросил его в камин.
  
      -- Армада
  
   Прекрасный королевский дворец Нуменора в последнее время все больше напоминал старшему советнику гигантский склеп, холодный и мрачный. В нем не было слышно веселых голосов, музыки, песен, никто больше не устраивал пиров, лишь из покоев короля время от времени доносились заунывные звуки песнопений во славу Тьмы. Даже обычно веселый Аглахад почти утратил все свое былое жизнелюбие. Он перестал ходить по вечеринкам и приглашать друзей в гости, расстался со своей девушкой, которая нашла себе другого и уехала с ним к себе на родину в Харад, и целыми днями сидел дома, рисуя на листах бумаги какие-то мрачные безликие фигуры в черном или просто глядя в одну точку.
  
   Тар-Мириэль после трагедии в Храме с дочерью Долгубэна поначалу пыталась кричать на мужа, чтобы он остановил это безумие, умолять, упрашивать, не разговаривала с ним по несколько дней, но все было тщетно. С тем же успехом она могла беседовать со статуей, супруг не желал ее слушать и либо просто переходил на что-то другое, либо поворачивался к жене спиной и продолжал читать свои гнусные трактаты о поклонении Тьме и молебны Арун-Мулькэру. Бедная женщина плакала, переживала, а потом старший советник заметил, что в ней, как и в ее племяннике, как будто что-то надломилось и погасло - она больше не улыбалась и могла часами сидеть в своей комнате или в столовой над полной тарелкой, не притрагиваясь к еде.
  
   Неприятные предчувствия Черного Майя становились все сильнее, а однажды ночью во сне ему привиделась гигантская волна, накрывающая Остров, и разверзшаяся огненная бездна - чем-то она напоминала жерло Ородруина, но во много раз больше. Он понял, что надо срочно что-то делать, но остановить безумного короля, вознамерившегося начать войну с Валинором, было уже невозможно. Поэтому он позвал к себе жену с сыном и Аглахада.
  
   - Слушайте меня внимательно, - сказал он. - Завтра же вы начнете собирать вещи и в ближайшее время уедете отсюда. Предлог такой: вы отправляетесь навестить Мортаура и посмотреть на его маленького сына, естественно, оставаться в Мордоре никто якобы не намеревается, погостите, полюбуетесь на мелкого родственника и приедете домой. Как вы сами понимаете, возвращения назад на самом деле не будет. Сидите в Барад-Дуре и ждите меня. Аглахад, это приказ, не забывай, что ты теперь у меня на службе.
  
   - Понял, - ответил Девятый, как показалось Саурону, даже с облегчением. Однако его племянница начала возражать.
  
   - Молчать, - оборвал ее муж. - Ты будешь делать то, что я скажу, если хочешь жить. Это не угроза, потому что я боюсь, что те, кто останется в Нуменоре, жить уже не будут. Вместе с вами отправится Гимильзагар из Роменны, он тоже с собой семью прихватит. Это мой человек из мордорского гарнизона, пусть возвращается на старое место службы.
  
   - А, помню его, у него жена и трое детей, - сказал Аглахад. - Только старший же в армии служит.
  
   - Вот я и отошлю его в Мордор с отцом и матерью, - жестко бросил Саурон. - Мне совершенно не хочется, чтобы он участвовал в безумном походе твоего сумасшедшего дядюшки. Что-то не помогла ему кровь невинных жертв, он от своих ночных бдений в задымленном Храме выглядит с каждым днем все хуже и хуже.
  
   - Нашел время язвить, - буркнул Девятый, которого уже мутило от вида постоянно маячившего в окнах дома почерневшего и потускневшего серебряного купола жуткого капища.
  
   - Хотел немного поднять тебе настроение, - с кривой улыбкой произнес Черный Майя, поняв, что шутка не удалась.
  
   ***
  
   Амандил терпеть не мог мужа своей внучатой племянницы и не собирался следовать его совету не плавать в Валинор. Однако, будучи человеком неглупым, пусть и на редкость упрямым, как и его венценосный троюродный брат, он подумал, что кое-какое здравое зерно в том, что написал ему Черный Майя, все же присутствует - да и у него были в последнее время дурные сны и нехорошие предчувствия. Оставаться в Нуменоре для Верных было попросту опасно, и правы были те, кто уезжал, бросая имущество, но спасая свою жизнь. Поэтому он позвал к себе сына и внуков и спросил, сколько денег у них есть.
  
   - Достаточно для жизни, а почему ты спрашиваешь? - удивился Исилдур.
  
   - Вам нужно построить корабли. Столько, насколько хватит денег, но как можно более крепкие и прочные - те жалкие посудины, которые у нас есть, не выдержат сильного шторма. Через несколько дней я уплыву на Запад и буду просить у Манвэ защиты от Саурона и безумия короля. Для всех я отправился в Средиземье: сделаю вид, что взял курс на восток, а сам отойду подальше от берега и поверну на запад. Вы же тем временем приготовьте корабли и погрузите на борт все необходимое, а когда придет час, плывите в Эндорэ - вроде бы как следом за мной. Берите с тобой столько людей, сколько сможете, и не смотрите на то, Верные это или те, кто не чтит Эру и Валар - в особенности если дело касается детей. Пусть с вами едут все те, кто согласен покинуть Остров. Наша земля обречена. Я постараюсь сделать все, что смогу, если это окажется в моих силах.
  
   - Мы тебя поняли, - сказали Элендил и его сыновья. - Мы тоже постараемся сделать все так, как ты просишь.
  
   Вскоре Амандил и в самом деле уехал из Роменны глубокой ночью на самом плохом судне, на всякий случай оставив более-менее хорошие корабли родичам - мало ли, вдруг денег не хватит, Фаразон и так всех разорил своими налогами. Он попрощался с семьей, и с тех пор никто его больше не видел, как не видел и Ардамира, отца Сильмариэн; оставив дочь-подростка на попечение Элендила, он вызвался с двумя другими слугами сопровождать Амандила в его плавании.
  
   Элендил и его сыновья выполнили наказ родича и принялись строить корабли и собирать самое ценное. Где-то в июле следующего года Исилдур случайно столкнулся на улице с соседкой Нилуинзиль; они, конечно же, разговорились, хотя он и побаивался того, что отец снова его непонятно за что отчитает.
  
   - А мы послезавтра уезжаем, - неожиданно сказала она. - Грустно, конечно, но отцу приказ пришел, его переводят на материк, на старое место службы.
  
   - Очень жаль, - печально ответил Исилдур, - но, может быть, мы с тобой еще увидимся, буду на это надеяться.
  
   В душе он понимал, что это уже вряд ли и что они, скорее всего, прощаются навсегда: ведь служить Гимильзагар наверняка будет в Мордоре или Хараде, куда Верным путь заказан - да ни один здравомыслящий человек по доброй воле туда и не поедет. Придя в назначенный день проводить соседку, он с удивлением мельком увидел на палубе отплывающего в Средиземье корабля еще и своего дядю Аглахада... хотя чего тут было удивляться: сам же взял кольцо у Саурона, а теперь тот ему и приказал тоже в Мордор ехать. Ну что ж, это был его выбор, о котором Аглахад однозначно еще много раз пожалеет, но дело его, человеку нельзя запретить поступать неправильно.
  
   Глядя вслед отплывающему кораблю, он махал рукой стоящей на корме Нилуинзиль и чувствовал, что близок к отчаянию. Мораданэт была его близким другом, что бы там ни подозревал отец, она спасла его от смерти, да и не его одного, и порой он рассказывал ей то, что не мог доверить даже Валандуру. И вот теперь она уезжает. Как сложится ее жизнь, будет ли у нее своя семья, чем она будет заниматься? Меньше всего ему хотелось бы, чтобы эта чистая, добрая девушка, живя среди прислужников Саурона, превратилась в какое-нибудь подобие Миналбэля в юбке - Исилдур, несмотря на то, что всегда считал себя человеком нравственным, почему-то не испытывали ни малейших угрызений совести от того, что убил это чудовище. Как жаль, что их с Нилуинзиль разделяют взгляды, убеждения - разделяют настолько, что теперь им вряд ли доведется увидеться еще раз.
  
   Утром следующего дня Исилдур узнал о том, что ночью арузани схватили его друга Анардила и увезли в Арменелос.
  
   ***
  
   Когда Анардила схватили гвардейцы Тайной Стражи, он думал, что его убьют на месте, но морэдайн всего лишь обыскали его, отняли и выбросили все предметы, которые могли бы послужить оружием, связали пленнику руки и повезли его в столицу. Ехали они очень долго - Анардилу казалось, что бесконечно; он смотрел прямо перед собой, не решаясь задавать вопросы, но нутром чувствовал, что враги затевают что-то очень и очень плохое.
  
   Потом его вели по коридорам дворца - он ни разу в жизни еще не был в столице и в какое-то мгновение почувствовал, что у него начинает кружиться голова, не то от того, что он давно не ел, не то от страха перед неизвестностью, но тут его втолкнули в какую-то полупустую комнату и заперли дверь. На столе он увидел стакан с водой и тарелку с нарезанным пшеничным хлебом; про себя Анардил подумал, что лучше ничего не пить и не есть - кто знает, может, прислужники Ар-Фаразона туда что-то подсыпали, но голод и жажда оказались сильнее страха. Он принялся за еду и тут услышал за дверью голоса: в отличие от Исилдура, Анардил неплохо говорил на Адунаике и прекрасно понял, о чем идет речь.
  
   - Ты с ума сошел, оставь их в покое, отпусти их домой к семьям, пусть проваливают в свое Средиземье, - произнес кто-то. - Они же еще дети, Элендил, поди, по младшему уже давно все глаза выплакал. Детям не место на войне.
  
   - Ну уж нет, Зигур, и вообще - перестань проявлять неуместное милосердие, - ответил его собеседник. - Я не говорю на эльфийских языках, а в Валиноре мне понадобятся переводчики. Вот они и будут этим заниматься.
  
   - Дело твое, Фаразон, но я этого не одобряю. Неужели у тебя на службе нет гвардейцев, владеющих Квэнья и Синдарином? Отпусти детей по домам.
  
   Анардил понял, что речь идет о нем, о давно пропавшем без вести Хэрендиле, а возможно, что и о еще каком-то арестованном (или их вообще несколько?). Судя по словам короля, в Храм их не отправят, но все будет гораздо хуже - безумный глава государства решил использовать своих пленников в качестве переводчиков на войне с Валинором и потащит их именно туда.
  
   Он испугался еще сильнее, потому что был наслышан о том, что запрет ездить на Запад для людей существует не просто так, ведь, согласно легенде, смертный, ступивший на берега Благословенной Земли, должен сразу умереть. Уж лучше бы его казнили в Храме или убили еще в Роменне, потому что так-то он все равно умрет, но еще и будет считаться в глазах Валар нарушителем запрета наравне с морэдайн.
  
   Несколько дней он просидел один в комнате - утром к нему заглядывал какой-то человек в черном и приносил еду, воду и все необходимое, а вечером забирал пустую посуду, при этом не говоря ни слова, да Анардил и сам не пытался с ним разговаривать. Потом за ним снова пришли и повезли теперь уже на запад, в гавань Андуниэ, где, по слухам, ждал своего часа для отплытия в Валинор флот короля.
  
   Когда Анардил вышел из повозки и стал осматриваться, то ему показалось, что прекрасный город, который он до этого много раз видел на картинах, похож на огромный военный лагерь: по всем улицам ходили вооруженные отряды, а заходящее солнце почти полностью было скрыто огромными мачтами множества построенных Ар-Фаразоном кораблей. В это мгновение двое королевских гвардейцев подвели к нему какого-то юношу, в котором он с ужасом узнал Хэрендила: бедняга смотрел на него таким затравленным взглядом, что, казалось, он недалек от помешательства.
  
   - Знакомься, вот твой товарищ по несчастью, - злобно усмехнулся один из арузани. - Скоро вам расскажут, что и как нужно делать, а пока отдыхайте. Попробуете сбежать или что-нибудь устроить - сдохнете в таких мучениях, что позавидуете жертвам в Храме Тьмы.
  
   - Хорошо, я понял, - Анардил решил, что лучше зря никого не злить, ведь у него все равно нет выбора, да и сбежать он вряд ли сможет, пусть даже очень захочет.
  
   - Рад, что ты такой понятливый, - оскалился морадан. - Вы, Верные твари, все время нам пакостите, теперь будете отрабатывать. Искупите свою вину - поедете к родным домой. Стараться выполнять все наши приказы как можно лучше в ваших интересах. Все ясно?
  
   - Яснее некуда, - согласился Анардил, понимая, что иного выхода нет.
  
      -- Катастрофа
  
   Твой корабль уплывал в грозу под парусами,
   Ты вернуться обещал, и будь что будет с нами...
  
   Мельница "Тебя ждала я".
  
  
   Ранним июньским утром 3319 года королева Тар-Мириэль, встав с постели, почувствовала себя из рук вон плохо - такого с ней никогда еще не было. Конечно, ей, как и всем обычным людям, доводилось и болеть, и съесть что-то не то, но тут ей стало совсем нехорошо. Голова у нее кружилась, кусок не лез в горло - ее мутило от любой еды, а после завтрака так вообще вывернуло наизнанку, и она никак не могла понять, в чем причина ее ужасного самочувствия. За годы супружеской жизни королева уже давно свыклась с мыслью о том, что бесплодна и дети у них с мужем так никогда и не появятся, что даже и не думала о возможности уже в довольно зрелом возрасте обзавестись-таки наследником.
  
   Однако когда на следующий день ей опять было плохо, а ее женские дни так и не пришли, она поняла, что их с мужем давняя мечта все-таки сбылась - но, возможно, слишком поздно. Несмотря на то, что супруг ее сильно изменился в худшую сторону, а отношения между ними совершенно разладились, супружеская близость между королем и королевой время от времени по-прежнему случалась, и теперь Тар-Мириэль искренне надеялась на то, что скорое появление на свет малыша все же заставит ее мужа одуматься, и все вернется на круги своя.
  
   Вечером за ужином она решила поговорить с супругом. Когда она сообщила ему, что, по всей видимости, ждет ребенка, Ар-Фаразон сначала обрадовался, и его жене на пару часов даже показалось, что он снова стал прежним - с лица его ушло ставшее уже привычным мрачно-жестокое выражение, взгляд короля потеплел, он улыбался, обсуждая с Тар-Мириэль, как они назовут первенца и какое приданое нужно приготовить для младенца, а потом королева решила-таки попросить мужа отменить свое решение о походе на Валинор.
  
   - Послушай, - произнесла она, обняв супруга. - Пожалуйста... сделай одну вещь ради меня и ради нашего сына или дочери.
  
   - Для вас - все, что пожелаете, - великодушно ответил король.
  
   - Останови войну. Умоляю. Во-первых, я не хочу, чтобы ты был неизвестно где за морем, когда наш ребенок появится на свет. Во-вторых, тебя могут убить - я знаю, что ты не станешь прятаться в бою за спинами солдат, а будешь сражаться в первых рядах. Я этого не переживу, я слишком тебя люблю.
  
   Ар-Фаразон отстранился.
  
   - Прости, но на это я пойти не могу. Прежде всего, если я отменю свое решение, мой народ сочтет меня трусом, который испугался могущественных Валар. К тому же я бы хотел, чтобы наш сын или дочь впоследствии стал править самой сильной страной в Арде, которая никого и ничего не боится! Сейчас у нас не осталось никаких врагов, кроме Валар и их прислужников, и я надеюсь, что вскоре мы сотрем их в порошок!
  
   Тар-Мириэль вздрогнула.
  
   - Я понимаю, но... пожалуйста, не делай этого. Не оставляй меня сейчас!
  
   - Зимрафель, это не обсуждается, - жестко ответил муж. - Ничего со мной не случится. Я оставлю тебя здесь с Зигуром и еще несколькими моими надежными приближенными, о тебе позаботятся, и с тобой тоже будет все в порядке. А когда я вернусь, у нас уже появится малыш. Может статься, что я вернусь и еще до его рождения и смогу быть с тобой рядом, когда ты будешь в этом нуждаться.
  
   - Я и сейчас нуждаюсь в этом, - ответила ему королева. - Ты же сказал, что сделаешь для нас все! Останься, я очень тебя прошу!
  
   В душе она, пусть и не будучи Верной, все же боялась гнева Эру и Валар, но не решилась сказать об этом мужу, опасаясь вызвать очередную вспышку ярости.
  
   - Дорогая, не надо так переживать, - самоуверенно произнес Ар-Фаразон. - К сожалению, эту твою просьбу я выполнить не могу, мы отправимся на Запад в начале августа, как я и говорил. Если тебе понадобится помощь, рядом с тобой будет мой верный советник, который может вылечить все что угодно и уж тем более принять у тебя роды. Не переживай так, все будет хорошо. Я тебя люблю.
  
   - Я тебя тоже очень люблю, - сказала Тар-Мириэль и шепотом добавила, - и всегда буду любить, что бы ни случилось.
  
   ***
  
   Июнь и июль тянулись очень медленно и показались королеве целой вечностью. Каждый день она думала о том, что вскоре ее муж отправится на войну, и считала, сколько времени им еще осталось быть вместе. Месяц, три недели, две, пять дней... может статься, что она уже больше никогда его не увидит. Только выйдя замуж, Тар-Мириэль думала о том, что впереди у них с Фаразоном целая вечность, жизнь казалось длинной, если не бесконечной, и вот теперь все могло оборваться в одно мгновение. Когда все прекрасно, ты не ценишь каждый день, проведенный рядом с близким, любимым и дорогим человеком. Зачем ему нужна эта война, неужели Валинор опасен для них? Сколько лет Валар и эльфы жили у себя за морем, не трогая людей и не интересуясь их делами?
  
   В порыве откровенности она рассказала о своих переживаниях Зигуру, и тот, в душе уже не надеясь на то, что его услышат, решил все же попробовать в последний раз поговорить с Фаразоном. Зная своего дядю, он понимал, что добром затея короля не кончится, а бедняга Амандил наверняка уже труп, но ему было очень жаль Тар-Мириэль, которую безумный супруг бросал на произвол судьбы вместе с нерожденным ребенком.
  
   За два дня до отплытия королевского флота Саурон вечером пришел к Ар-Фаразону побеседовать наедине.
  
   - Послушай меня, Фаразон, - сказал ему Черный Майя. - Мы с тобой друзья и родичи, и долгие годы я был твоим верным советником. Так позволь же мне попросить тебя как друга об одной вещи. Оставь свой замысел, не плавай в Валинор. Пусть Манвэ, Варда и их приближенные живут пока что себе на своей земле и делают что хотят. Ты не знаешь моего дядю так, как знаю его я, для тебя он - просто легенда из эльфийских книг, и поверь мне - я сам бежал из Валинора не просто так. Манвэ - настоящее чудовище, жестокое и злобное. Он не пощадил собственного брата, он приказал убить родного сына, и с ним нельзя расправиться просто так при помощи грубой военной силы. У меня тоже есть намерение отплатить ему за все, но я бессмертен и я могу жить хоть тысячу веков и копить силы, знания, оружие, чтобы наконец дождаться удобного момента и стереть дивный Аман в порошок. Тебе это не дано, ты все-таки человек. Брось свою затею, живи счастливо со своей женой, которая очень тебя любит, воспитывай сына, а корабли тебе еще пригодятся для торговли с Харадом и Кхандом. Ведь твой родич Арбазан отправился не в Средиземье к Гил-Галаду, как говорят все, а в Валинор, чтобы просить Манвэ вступиться за Верных и остановить меня. Только мой дядя не станет его слушать, и наверняка дерзкий князь Андуниэ уже принял страшную смерть. Следующим будешь ты, если осмелишься ступить на земли Амана. Не делай этого. Через тысячи лет, но я найду способ убить Манвэ. Тебе же его не одолеть.
  
   - Ты знал... про Арбазана? - покачал головой король. - Куда он едет на самом деле?
  
   - Знал, мне доложили мои соглядатаи в Роменне. Я пытался его предостеречь и образумить, но он не стал слушать моего совета. Давным-давно, когда я еще был совсем юным, я жил в благословенном Амане, - в голосе Саурона прозвучала горькая ирония. - Мой отец к тому времени уже оставил Валинор и отправился на север Средиземья, где впоследствии и основал свои древние крепости. Сказать, что мне было там очень плохо - значит не сказать ничего. Я уже говорил тебе, как многим другим майяр запрещали со мной даже разговаривать, меня боялись и ненавидели, но я научился показывать зубы. Однажды я работал в мастерской у своего учителя Ауле, и его сын, мой напарник, сказал мне очередную мерзость. В ярости я воткнул ему кинжал в горло, а потом понял, что теперь дядюшка устроит мне веселую жизнь - вернее, страшную смерть. Я закрыл двери на ключ, пока тело не обнаружили, сам отправился домой, взял за руку свою сестру Тхурингветиль, на руки - Тевильдо, которому в ту пору было еще лет пять, и отправился на берег. Там стояла пустая лодка; мы сели в нее и поплыли в Средиземье к отцу. Нам повезло: во-первых, нас не заметили, во-вторых, добрались мы вполне благополучно. Мать даже и не поняла, кажется, что мы ушли: как всегда, была вся в своей вселенской скорби. Можешь себе представить, в каком бешенстве был дядя, когда в мастерской нашли труп и он понял, кто это сделал? У меня был двоюродный брат - звали его Синьагил, но к нему с детства прилипло прозвище Золотоокий: у него были довольно необычного цвета глаза, действительно как будто золотые. Манвэ ненавидел его - если Эонвэ, его старший сын, был бледной тенью отца и повторял все, что тот скажет, то Синьагил осмеливался с ним спорить. Потом он тоже ушел в Эндорэ. Когда Ангбанд готовился к Войне Гнева, он был со мной там. Мы с Маэглином говорили Золотоокому: не будь глупцом, спасай свою жизнь, беги с нами на восток. Он отказался. Наверное, в душе он надеялся, что Манвэ простит его, однако дядя его просто убил - вместе с моим отцом и другими пленными. Я обещал брату, что буду защищать его, ведь Золотоокий не был воином и слабо себе представлял, как держать в руках меч. Он остался, и я не смог выполнить свое обещание. Это был его выбор, но он сейчас мог бы не умереть страшной смертью, а быть бы живым и рядом со мной. Про Эллери я тебе уже рассказывал. К сожалению, я не знаю, что именно произошло с ними в Валиноре и могу судить об этом только по рассказам отца, которого все случившееся потрясло до глубины души настолько, что он путался в том, что говорил, но ясно одно: Манвэ приказал жестоко убить всех пленников. Пожалуйста, не связывайся с этим чудовищем. Пожалуйста.
  
   На лице Фаразона, казалось, на пару мгновений мелькнула тень сомнения.
  
   - Спасибо тебе за твою помощь и заботу, Зигур, ты действительно настоящий друг, но... теперь я и в самом деле уже не могу повернуть назад. Ты хочешь, чтобы мои воины сочли меня трусом и перестали уважать?
  
   - Ты поведешь их на верную гибель!
  
   - С чего ты взял? Может быть, мы одержим победу!
  
   - Как знаешь. Я предупредил, твое дело - самому решить, как поступать, - грустно ответил Саурон, поняв, что убеждать в чем-либо этого упрямца еще более бесполезно, чем пытаться пробить лбом каменную стену. Для себя он твердо решил, что попробует в ближайшее время сбежать с Острова и прихватить с собой Тар-Мириэль, в Мордоре она будет в безопасности.
  
   ***
  
   Утром пятого августа 3319 года армада Ар-Фаразона была готова к отплытию; Анардила и Хэрендила глава государства предусмотрительно приказал заранее запереть в трюме. Попрощаться с королем на пристань Андуниэ, несмотря на отвратительную погоду, пришли его жена, старший советник и некоторые приближенные, которых он не взял с собой в поход, отдав приказ заниматься делами на Острове в его отсутствие.
  
   - Я люблю тебя, - сказала Тар-Мириэль, обняв на прощание мужа. - Пожалуйста, береги себя и возвращайся скорее.
  
   - Конечно, жди меня с победой, - гордо ответил Фаразон, но стоявшему рядом Саурону показалось, что в голосе его мелькнула какая-то тень неуверенности.
  
   Подойдя к своему советнику, король снял с шеи маленький золотой медальон с изображением летящей чайки и нуменорской короны и вложил его в руку Черного Майя.
  
   - Возьми. Это тебе.
  
   - Останься, - обреченно произнес Саурон, чувствуя, что видит Ар-Фаразона в последний раз, но тот, уже не слушая его, повернулся и поднялся на борт своего корабля - огромного Алькарондаса, выкрашенного в черный и золотой цвета.
  
   - Поднять знамя. И паруса, - бросил он своим воинам. - Мы отплываем.
  
   Взревели трубы. Саурон, у которого от обилия таких же черно-золотых парусов и знамен едва не рябило в глазах, стоял на пристани и смотрел вслед медленно удаляющимся кораблям, словно не замечая, как холодные струи дождя хлещут его по лицу.
  
   ***
  
   Весна и лето 3319 года выдались на редкость дождливыми и непогожими. Постоянно налетали жестокие бури с грозами, градом и страшными ливнями, и нуменорцы думали, что либо им придется закупать зерно и прочую провизию в Хараде, либо на Острове попросту начнется голод, потому что во многих областях хлеб и прочие полезные злаки и овощи вообще не успели посеять и посадить, а там, где успели, урожай погиб на корню, не успев созреть.
  
   Исилдур понимал, что при таком раскладе на материк ему придется бежать еще до начала осени, благо все приготовления по совету деда он уже завершил и даже спрятал на одном из своих кораблей под надежной охраной саженец Белого Древа - росло оно очень медленно и за десять лет едва ли стало доставать ему до плеча, но оно было и к лучшему: вывезти с Острова нечто большое было бы намного сложнее. Даже если королевские чиновники и прикажут завезти хлеб из Харада, с Верными едой никто не поделится, а значит, первыми умирать от голода будут они.
  
   У Анариона к этому времени было уже четверо детей - в 3315 году у него родилась еще одна дочь, Линдориэ, а в 3318 - долгожданный сын, которого счастливые родители назвали Менельдилом. Элендур же вырос в красивого юношу, про которого все говорили, что он как две капли воды похож на отца, и Исилдур подумывал о том, что скоро нужно будет уже подыскивать своему ребенку невесту. Как время летит, давно ли они с женой держали его на руках совсем крошкой...
  
   Исилдур по-прежнему очень скучал по Нилуинзиль и часто думал о том, как она устроилась в Средиземье. Наверняка уже вышла замуж за какого-нибудь знатного морадана. Ее старая кошка умерла за год до отъезда хозяйки, дав жизнь не одному выводку котят, а подаренный соседям котенок, которого Элендур назвал Майнэ, вырос в большого толстого кота и отлично ловил мышей.
  
   Однажды вечером в самом начале сентября, когда Исилдур вернулся домой, на пороге его встретил обеспокоенный сын.
  
   - Папа, Майнэ пропал. Его второй день нет. Может, пойдем, поищем его? Вдруг с ним что случилось?
  
   - Да наверняка опять с кошками загулял, ты же знаешь, каким успехом он у них пользуется, - махнул рукой Исилдур. В обычное время его бы не встревожила весть об очередном загуле блудливого кота, который после своих шашней с местными пушистыми очаровашками приходил домой весь драный, исхудавший и дурно пахнущий, но тут он почему-то испугался. Возможно, потому, что Майнэ всегда заглядывал хотя бы поесть, а сегодня внезапно не пришел даже за едой. С чего бы это?
  
   Кота он обнаружил утром - на одном из своих кораблей.
  
   - Майнэ, кис-кис-кис, иди сюда, давай чего-нибудь вкусного дам, - позвал он зверька, но кот почему-то не подбежал к хозяину, а забился под лавку, испуганно шипя.
  
   Тут Исилдур повернулся и опрометью бросился домой. Он был наслышан о том, как животные, предчувствуя беду, пытаются скрыться из опасного места и даже увести оттуда своих хозяев, и понял, с чем связано странное поведение кота. Ведь это неспроста все - и участившиеся в последнее время землетрясения, из-за которых недавно рухнули два дома них улице, хорошо еще, что никто не погиб, и непрекращающиеся дожди, грозы и ураганы.
  
   - Элендур, - крикнул он с порога сыну. - Во-первых, Майнэ нашелся. Во-вторых, быстро собирай самые необходимые вещи, бери маму за руку, и бегом к кораблям. Если мы здесь задержимся, это все очень плохо кончится. Я сейчас скажу всем остальным и приду к вам. Поторопитесь.
  
   ***
  
   Постоянные землетрясения.
  
   Непрекращающиеся ливни с грозами и градом, погубившие весь урожай.
  
   Молнии, превращавшие случайно проходивших по улицам людей в горстки пепла.
  
   Животные, которые бросали свои дома и хозяев, а то даже и уходили из леса и пытались спастись с Острова на любом корабле, идущем на восток.
  
   В Саурона все происходящее отнюдь не вселяло надежды, и он посоветовал всем людям - всем, кто еще был способен прислушаться к голосу разума, покинуть гибнущий Нуменор. К сожалению, таковых оказалось немного: подавляющее большинство верило в скорую победу Ар-Фаразона.
  
   Сам старший советник при помощи Кольца мысленно связался с Хонахт, Восьмым назгулом, которая по долгу службы занималась всякими драконами, ящерами, варгами и прочими полезными животными, и попросил в ближайшее время прислать за ним дракона, закрепив у него на спине двойное седло - он еще надеялся уволочь с собой Тар-Мириэль. Хонахт пообещала, что вскоре Анхорэнн прилетит в Нуменор, и Саурон относительно успокоился, хотя какое тут спокойствие, когда на западе огромная туча, очертаниями напоминающая орла, закрывает половину неба, и днем становится темно, как ночью?
  
   Надо было еще прихватить с собой кое-что полезное, чего добру-то пропадать?
  
   Саурон вытащил из комода вышитую сумку, с которой приехал в Нуменор - она была по-прежнему во вполне годном состоянии. Многие его подручные, как люди, так и орки, давно носили такие на двух лямках, надевавшихся на плечи - удобно, и вес распределяется равномерно. Жена Келебримбора Хейнит была прославленной рукодельницей, и супруг ее всегда ходил в прекрасных вышитых рубашках ее работы; она заодно сшила и две одинаковые сумки - одну мужу, а вторую его лучшему другу. Ну что ж, сюда вполне влезет то, что он хотел увезти с собой.
  
   Он пошел в покои Ар-Фаразона, взял с полки большую золоченую шкатулку, отнес к себе. Нет, тяжеловата будет, всю ее тащить незачем. Достав из другого ящика своего комода одну из своих чистых рубашек, Саурон расстелил ее на кровати, а потом вытряхнул на нее из шкатулки мирно лежавшие там засушенные плоды Белого Древа. Пусть фрукты-то и вяленые, но зато семена внутри не пострадали. Пригодятся.
  
   Завернув плоды в рубашку, он запихнул все в сумку. Дело было за малым: уломать беременную Тар-Мириэль спасать свою жизнь и жизнь будущего ребенка.
  
   ***
  
   С момента отплытия Ар-Фаразона прошло тридцать девять дней.
  
   Утро началось с очередной жуткой бури, которая выворачивала с корнем даже самые крепкие деревья, и подземных толчков. К полудню все наконец стихло, и старший советник, окончательно убедившись в том, что пора бежать с гибнущего острова, пошел за Тар-Мириэль. Он застал королеву в ее покоях: жена Ар-Фаразона куда-то собиралась.
  
   - Привет, Зимрафель, - окликнул он ее. - Куда это ты?
  
   - Я иду в старое святилище на Менельтарме, - со слезами на глазах она повернулась к Саурону. - Буду молить Эру и Валар смилостивиться над нами. И над моим несчастным мужем.
  
   - Нашла у кого просить пощады, - ухмыльнулся Зигур. - Ты не знаешь моих дядю с дедушкой. Даже если Фаразон сто раз подряд раскается во всем содеянном и будет валяться у них в ногах, моля о милосердии, скорее он дождется от козла молока, а от грязных городских голубей - что те начнут гадить серебром и золотом.
  
   - Но остальные Валар... - всхлипнула Тар-Мириэль.
  
   - Остальные? - зло рассмеялся Саурон; королеве внезапно показалось, что его улыбка похожа на волчий оскал. - Остальные? Остальные стояли и молчали, когда Манвэ отдавал приказ о казни Эллери! Остальные не заступились за Золотоокого! Почему ни один из них не подал голос в его защиту? Я не говорю о моем отце! Твой муж наверняка уже мертв, как и ваш брат Амандил! Пойдем со мной, спасай свою жизнь! У тебя скоро будет маленький, подумай о нем, я увезу вас отсюда, и у меня хватит сил вас защитить!
  
   - Нет. Валар должны меня услышать, - отшатнулась королева и выбежала прочь из комнаты. Саурон что-то кричал ей вслед, пытаясь ее образумить, но она уже не слышала его, твердо намереваясь подняться в заброшенное святилище Эру на вершине горы. Вздохнув, он с досадой ударил кулаком по стене, надел куртку, заплечную сумку и вышел из дворца.
  
   Во дворе около небольшой липы стоял Сафтанбэн - младший сын Долгубара, четырнадцатилетний мальчишка. Увидев приближающегося Зигура, он обернулся.
  
   - Здравствуйте, господин советник, - сказал он. - Посмотрите, вы когда-нибудь видели что-то подобное?
  
   Паренек указал на верхние ветки липы. На них сидело десятка с два крыс - больших и маленьких.
  
   Саурона передернуло. Он прекрасно понял, что это значит.
  
   - Слушай меня внимательно, Сафтанбэн, - произнес он. - Жить хочешь?
  
   Мальчик кивнул.
  
   - Идем со мной. Немедленно. Твой отец наверняка уже труп, равно как и два твоих старших брата, которые отправились с ним в поход на запад. Если ты останешься здесь, тебе тоже конец. Все, что я прикажу, выполняй беспрекословно и без лишних вопросов. Бери меня за руку, и вперед.
  
   - Да, - ответил Сафтанбэн и, чуть помедлив, добавил, - Властелин.
  
   Протянув руку к липе, младший сын Долгубара снял с ветки одного крысенка и сунул его в карман куртки.
  
   - Сиди тихо, - сказал он зверьку. - Поедешь с нами.
  
   ***
  
   По боковой лестнице Саурон и отчаянно цепляющийся за него Сафтанбэн выбрались на боковую площадку верхней башенки Храма. Находиться здесь было тоже очень опасно, потому что снова началась сильная гроза, но зато на самом высоком месте они были хорошо заметны для Анхорэнна: дракон был не слишком крупным, но в городе ему будет тяжело взлетать и негде развернуться. По дороге Черный Майя постоянно высматривал Тар-Мириэль, надеясь все же ее остановить и убедить бежать с ними, но ее нигде не было.
  
   Мальчишка стоял, вжавшись в стену: ему было очень страшно, и даже крысенок у него в кармане перестал возиться и притих. Старший советник попытался, как мог, его успокоить.
  
   - Зачем они поехали в Валинор, - всхлипнул Сафтанбэн.
  
   - Захотели плюнуть против ветра, хотя я их предупреждал, что из их затеи ничего не получится, - сказал Саурон, и в этот момент сверкнула ослепительно-белая молния, раздался оглушительный удар грома, и купол Храма раскололся. Часть отлетевших кусков камня и искореженного металла отлетела на площадку, чудом не задев старшего советника и Сафтанбэна. Парнишка упал на колени, рыдая от ужаса и закрывая руками лицо; Саурон обнял его, прижал к себе и так сидел, защищая подростка от порывов ледяного ветра, пока на горизонте наконец не показалась черная точка.
  
   - Это Анхорэнн, мой дракон, - майя потряс за плечо Сафтанбэна. - За нами. Убираемся отсюда.
  
   Мальчик поднялся на ноги и с трудом удержал равновесие: Храм тряхнуло, площадка под ногами ходила ходуном, и он неминуемо свалился бы вниз с огромной высоты, если бы Саурон не схватил его за руки.
  
   Потом Сафтанбэн совершенно не помнил, как они забрались на дракона, что говорили, как Храм окончательно исчез под невесть откуда нахлынувшими гигантскими волнами, даже вид огромной твари в то мгновение не удивил его - все чувства вернулись к нему, когда они были уже далеко от Нуменора... вернее, от того места, где когда-то был Нуменор. Он сидел, вцепившись в края седла, и ощущал сильный холод из-за насквозь промокшей куртки: все, кашель и насморк ему точно обеспечены.
  
   - Вы там живы вместе с крысой? - обернулся к нему Властелин. - От страха, надеюсь, не умерли?
  
   Зверек снова завозился в кармане. Сафтанбэн испуганно потряс головой.
  
   - На вон, покорми свою крыску, - Саурон протянул ему кусок размокшего от дождя печенья. - Мы с тобой будем завтракать уже в Барад-Дуре.
  
   ***
  
   Путь Тар-Мириэль к святилищу на вершине Менельтармы отнял у несчастной женщины едва ли не полдня. Под конец она, чувствуя невообразимую усталость и дурноту, едва смогла зайти в здание и без сил упала на пол; так она пролежала не меньше часа - хорошо, что крыша была сделана на совесть и сквозь нее не проникал дождь.
  
   Потом она наконец поднялась, подошла к алтарю и встала перед ним на колени. Уже стемнело, а она в отчаянии все взывала к Эру и Валар, моля их пощадить ее потерявшего рассудок мужа и всех жителей Нуменора. Последним, что она произнесла, когда ледяная морская вода хлынула в святилище сквозь провалы окон, было имя ее ненаглядного Фаразона, которого она по-прежнему любила всей душой до конца своей жизни.
  
   ***
  
   Когда у Верных все было уже почти готово к отплытию, Исилдур на пристани внезапно столкнулся с каким-то молодым парнем в одежде гвардейцев Тайной Стражи.
  
   - О, куда это вы собрались? - смерил его удивленным взглядом юный морадан. - Наш новый командир, лорд Долгубэн, приказал вас всех арестовать, и скоро тут будут мои товарищи...
  
   Исилдур, не дослушав гвардейца, резко ударил его рукоятью меча по затылку. Тот упал без сознания; остальные Верные, включая Анариона, с испугом смотрели на незваного гостя.
  
   - Добей этого гада, что ли, - предложил Исилдуру младший брат. - Нашего Хэрендила вон король уволок с собой на верную гибель, хорошо еще, что всем объявил об этом, а то мы бы и не знали, что с ним стало. Прикончи сволочь всем в отместку.
  
   - Анарион, прекрати, - возмутился тот. - Я не стану убивать ни в чем не повинного человека только за то, что он служил в Тайной Страже. К тому, что произошло с нашим братом, он тем более не причастен. Валандур, помоги-ка мне лучше занести его на борт.
  
   - Ты с ума сошел, что ли? - вытаращил глаза на брата Анарион. - Это ж мораданский выродок, и он...
  
   - По-моему, ты сам забыл, на ком женат, - жестко ответил Исилдур, испытывая неодолимое желание наговорить брату гадостей. - И забыл, что нам говорил отец нашего отца. Здесь этот юноша в любом случае погибнет, а так у него будет хоть какая-то возможность одуматься. Он не виноват в том, что Саурон задурил ему голову своими лживыми россказнями.
  
   Тот пожал плечами и отошел в сторону, а Исилдур с Валандуром все-таки затащили бесчувственного юного гвардейца на корабль и уложили на палубе. Когда они уже отчаливали от берега, то почувствовали очередной подземный толчок, и тут же до них донесся отчаянный крик. По пристани бежала какая-то молодая женщина в черном платье, держа на руках маленькую девочку - ребенку было на вид года полтора, от силы два.
  
   - Подождите! Пожалуйста, возьмите с собой мою дочь! Зигур говорил в столице, что Остров на грани гибели, но мы ему не поверили, никто из нас, когда он советовал бежать! - заливалась слезами женщина. - Сейчас я понимаю, что все это правда! Возьмите мою девочку, она еще совсем маленькая!
  
   Спрыгнув в воду, она подплыла к борту корабля, держа на руках малышку.
  
   - Пожалуйста, я вас умоляю! - всхлипнула она, и тут Исилдур бросил ей канат.
  
   - Хватайтесь. Быстрее. Поедете с нами вместе с дочерью.
  
   ...Корабли Верных были уже очень далеко от берега, когда до ушей беглецов даже сквозь вой ветра донесся ужасный гул и грохот. Исилдур, еще не понимая, что это значит, кинулся на корму - и увидел на западе багровое зарево.
  
   Огонь? Огонь на вершине Менельтармы?
  
   Он понял, что это конец, и в следующее мгновение почувствовал, как все кружится и меркнет у него перед глазами, а сам он падает без чувств на руки подбежавшего Валандура.
  
   КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ
  
   No 2008-2014 г.
  
   Автор выражает огромную благодарность всем своим друзьям и читателям, в особенности Тайрин, Коре Ли, Эллии Айсард, Сабрине и Саше, за неоценимую помощь в работе над книгой, полезные советы, моральную поддержку, комментарии и отзывы.
  
   Со всеми полюбившимися вам героями вы еще увидитесь в следующей части эпопеи - "Последний Союз".
  
   To be continued...
   Я иду домой (Адунаик)
   Примечание автора: подробнее об этом происшествии вы можете прочитать в моем рассказе "Террор (Тьма сгущается)".
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"