Пока мы шли от входа в заповедник к гостинице, я понял, что Ванечка был прав. Это стоило увидеть.
Стволы деревьев, бесконечные в своей высоте. Смешно, глупо, но представились мне вместо них темные коричневые канаты, связывающие небо и землю. И растущее напряжение этой связи: шаг, и притянется одно к другому, и останется лепешка под именем Шурик Сматов. А рядом аккуратные блинчики - Иван Корин, Белла Погоцкая и, чуть побольше, жирная такая лепеха - сам Петр Семеныч. Впрочем, нет, блинчиков бы не получилось - под ногами слой хвои и опавшей листвы настолько мягкий и пышный, что хоть с вышки в него ныряй. Жутковато все это с непривычки: и зеленые лапы папоротников над головами, и сытный запах грибов, и ежеминутно терпящие крушение вертолеты гигантских листьев.
Я ускорил шаг и ни капли не удивился, заметив, что остальные тоже быстрее зашаркали по лесной подстилке.
- Ну вот мы и на месте, - Петр Семеныч потер рукой большое оттопыренное ухо, - Все обо всем помнят, надеюсь? Технику безопасности повторять надо? Сматов! Особенно тебя касается! Что там у тебя с барьером?
Пришлось соврать:
- Нормально вроде. Отрабатывал, сколько велели.
- Ладно, посмотрим. Еще одна истерика - зачет не получишь, отправлю к Федосееву амеб дрессировать. Корин, чтобы никакого спиртного! Животные дикие, к декодерам не подключены, команд не знают - это вам не институтский маттварий. Погоцкая, не надо с такой надеждой смотреть на систему защиты. Если она сработает хотя бы у одного, пересдавать потом будете втроем. Все, пошли устраиваться. Завтра подъем в шесть.
Утром был сделан первый шаг к зачету: манок наладили так ловко, что первый зверь вышел на зов уже через полчаса.
Это был очень крупный маттв, как минимум в десять раз выше и в сто раз тяжелее любого из нас. Животное неспешно двигалось в нашем направлении. Стволы в три обхвата толщиной легко гнулись, уступая ему дорогу.
Петр Семеныч достал бинокль. И сам, конечно, посмотрел первым.
- Хороший экземплярчик. На-ка, Сматов, глянь.
Белка выключила манок. Маттв приостановился, что дало мне возможность спокойно навести резкость. Он был великолепен! Толстенная шкура надежно защищала мощное, сплюснутое тело. В ее складках уютно нежились тучи мелких паразитов, но это, похоже, не так уж волновало гиганта. Движения красивые, спокойные, экономные - никакой суеты. Не то, что наши лабораторные невротики. Зверь мотнул головой, стряхивая росу с тяжелой темной гривы, притянул к себе ветку ближайшего куста и принялся обкусывать ее громадными почти белыми зубами. Иногда он оборачивался, втягивал носом воздух. В каждую ноздрю легко бы прошла моя рука.
Зря я, конечно, сначала передал бинокль Белке. Знал же, что красноглазый Ванечка почти ничего не мог разглядеть в бликах утренней росы. И про его болезненное любопытство тоже знал. Корин обиженно засопел, выскочил из укрытия и попытался незаметно подобраться поближе к животному. Куда там! Маттв тотчас повернул голову в нашу сторону, напряженно пригнулся, со свистом выдохнул: 'С-сс-у...'. Посмотрел прямо на меня.
Злоба. Никогда не понимал, откуда в этом животном столько злобы? Причем первосортной, крепкой и выдержанной, как дорогое вино. От нее одно средство - надо просто выставить мысленный барьер, отгородиться. Вот это-то я и не умею. Прогуливал, грешен.
- Хр-р-ры! - маттв рычит глухо, но на таких низких тонах, что звук пульсирует в ушах.
Мокрые стволы деревьев блестят, как прутья гигантской клетки.
- Р-ры!.. С-с-с...
Упасть. Брюхом на землю. С головой зарыться в подстилку.
Страхи, что ползают в подсознании, пошли наверх, наружу, в наступление. Сейчас опять начнется. Знакомый кошмар. Барьер же!
- Ма-а-т-тва-а-а!.. - орет гигантский зверь. Смрад из пасти.
- Юу-у-у... - Срывается он на протяжный вой.
Взаперти. Цветной пластик со следами зубов. Прогрызть, уйти, убежать.
Громадные пальцы пытаются схватить за хвост. Выскользнуть, вырваться!
Кафельный пол вивария.
- Х-ры... Крры-ссы! Мат-тва-а-ю-у-у! Мат-тваюу-у!
НАШЕ ВРЕМЯ.
'Со второго этажа...'
В юлькиной квартире громко играть нельзя. А в спальне ее бабушки возле зеркала лежат щенки, почти как настоящие. Но бабушка их трогать запрещает. А Вовка и не хочет, подумаешь!
Скоро начнется праздник, Юлька думает, что вырядилась как принцесса. Стоит в углу и важничает. Зато Оксанка сразу зовет всех в большую комнату и приподнимает скатерть, залезает под стол так, что снаружи остается только голова.
- Глядите, какой пир!
Вовка и Андрюшка ныряют следом и тоже смотрят наверх, на железный ободок люстры, в котором отражаются миски с салатами, тарелки с колбасой, шпроты и салфетки. Только получается, что все очень маленькое, кукольное, для девчонок.
- Тоже мне пир, - говорит Вовка, - Настоящий волк ест сырое мясо.
Вовка сегодня - волк.
- Крысы тоже могут есть сырое мясо, - пищит Юлька из своего угла.
Ей только что подарили живую крысу, вот и хвастается. Надоела уже.
- Пошли, анекдот расскажу, - шепчет Оксанка, вылезает из-под стола и зовет Вовку и Андрюшку за штору. Ясно, что анекдот будет секретный.
- Подарили одной девочке котенка. А котенок залез на дерево...
- Крысы тоже могут залезать на дерево.
- А ты что подслушиваешь, водеркинд?
Юльку все дразнят 'водеркинд', за то, что она собирает сухих жуков и червяков с непонятными названиями. Даже юлькины родители тоже ее так обзывают. И не дают трогать бабушкиных щенков. Вовке Юльку жалко, хоть она и глупая.
- А я и не подслушиваю. Просто крысы все умеют, правда. И на дерево забираться, и в воде плавать и даже...
- А ты свою как назвала? - спрашивает маленький Андрюшка
- Пуська.
- Пуська-сюська, - говорит Оксанка и показывает язык, - Иди отсюда, водеркинд!
- А крысы правда все умеют, - Юлька сейчас заплачет.
- А докажи!
- А примете меня тогда?
- А посмотрим, - важно говорит Оксанка.
Крыса была похожа на маленького волка, только с голым хвостом. Вовке захотелось узнать, может ли она перебить всех солдатиков, но солдатиков у Юльки дома не нашлось.
- А на корабле она плавать может?
- Может.
- А шторм выдержит?
- Не знаю, - пискнула Юлька и прижала крысу к щеке.
- Дохля-ятина, - сказала Оксанка.
Крысу посадили в таз и пустили плавать в ванной. Вовка открыл кран посильней и стал крутить рукой, взбаламучивая воду:
- Шторм приближается!
- Шторм! Шторм!
Оксанка и Андрюшка кричат и загребают руками воду, брызгают друг на друга. Капельки разлетаются по ванной, бегут струйками по зеркалу, падают на кафель веселыми кляксами. Шторм! Шторм!
- Пуська! - кричит Юлька, вылавливает из ванны что-то мокрое, серое и не имеющее к шторму никакого отношения. Бежит в коридор. Вовка бежит следом.
- И правда, дохлятина, - говорит он, немножко боится, оборачивается - не смотрит ли кто. Потом кладет руку Юльке на плечо.
- Крыса, водеркинд, это не тот зверь. Надо было волка просить, волки сильнее.
НАШЕ ВРЕМЯ, 40 ЛЕТ СПУСТЯ.
'...полетели три ножа'
На стене красной краской написано: 'Это вы из окна выкинули!'.
Кажется, он ничего вчера не выкидывал. Был коньяк, но пустая бутылка утром стояла под батареей. Курил на балконе. Может, бычки кидал. Ну и что? Да и пил не просто так, отмечали первый день отпуска. И Шурик не видел - к бабушке отправили. Стоп. Глупость, мало ли кто чего в лифте напишет? Детишки развлекаются.
- Господи, о чем я думаю? - Володя встряхивает головой, голова просит больше этого не делать.
Сейчас будет скользкий спуск. И зачем надо было идти короткой дорогой?
Мобильник в кармане задрожал, запиликал китайскую подделку под Моцарта.
- Да, Юль?
- Володя, до гаража не дошел еще?
- Нет.
- Слава богу. Все отменяется.
- Здрасьте...
- Только не надо сейчас, пожалуйста. Возвращайся, все объясню.
- Ты не сердись. Я сама не знала.
Сейчас скажет, что должна быть на работе.
- Меня срочно вызывают.
Угу, вызывают. Срочно. Одна у нас работает, все остальные - так, развлекаются.
- А за грибами обязательно сходим потом, в октябре рядовки пойдут.
Вот это уже чересчур! Особенно насчет октября.
- Только не надо так смотреть, - Юлька сейчас заплачет.
Ладно, пауза выдержана. Володя решает, что пора начать диалог:
- Ну и что там у вас теперь?
- Пуська-5 заговорила.
- Кажется, все кроме меня уже имеют право голоса. И что сказала? Велела не пущать мужа в гараж?
- Вовка, ты - самый лучший, так и знала, что простишь!
Помилуйте, кто простил? Ну, пусть уж теперь выкладывает.
- Дрон дописал программу. Вчера подключили декодер. Пуська отвечает! Пока только 'да' или 'нет', но вроде вполне осмысленно.
- Болтает в двоичной системе? Наляпали из крыс роботов каких-то, умники. Ладно, Юль, свободна. Налей коньяку и катись на свою работу.
- Володя, ну зачем же опять коньяк?
Он молчит - не ее дело. Юля наливает, уходит.
Как бишь там она оправдывала свой бред с этим выведением разумных крыс? 'Чтобы понять, кто мы такие, нужен как минимум один взгляд со стороны' Вот и посмотрела бы на себя со стороны. Черт, так долго отпрашивался у шефа на эти две недели. Дрянной коньяк.
ИХ ВРЕМЯ, ГОД СПУСТЯ.
'...вынул ножик из кармана'
Ванечка уже был на месте.
- Фи, Сматов! Врываешься, как к себе домой. Про халат я молчу, но хоть бы хвост при входе вытер. Посмотри, свинтус, какую грязь ты притащил в храм науки!
- Отстань, Корин, и без тебя тошно.
- Что так? Белла расстроилась?
- 'Расстроилась!' Спасибо, что не порвала на ремешки для наушников. Чемоданы ведь уже собрали, первый день отпуска же.
- Да не кисни. Ты что, Белку не знаешь? Пообижается и забудет. Тут такие дела творятся, Шурик. Без тебя - просто труба.
Корин поднялся на цыпочки, придвинулся совсем близко, неприятно щекоча мне шею вибриссами:
- Понимаешь, Пуська-5 сегодня заговорила стихами!
Как же захотелось врезать ему промеж глаз, чтобы не вызывал больше по пустякам. Ванечка лингвист, но мнит себя поэтом. И постоянно читает стихи лабораторным животным, считая, что это благотворно влияет на развитие их интеллекта. После такой обработки не то что маттв, дубина заговорит в рифму. Я демонстративно развернулся и пошел к выходу.
- Нет, Сматов, стой! Ни черта ты не понял. Она не мои опусы повторяет, она сочиняет. С ритмом, созвучными окончаниями. Сама. Семеныч как услышал, рванул сюда аж с дачи. Но дело даже не в этом.
Пришлось остановиться:
- А в чем?
- В содержании. Пошли, покажу.
Внизу, в маттварии было светло. Пуська-5 сидела в вольере и играла с мячиком. Звук от ударов громадной резиновой игрушки об пол сотрясал стены института. Совсем еще детеныш, а сколько шума! Мы с Ванечкой, морщась, подошли поближе. Пуська - создание по своему очаровательное: необычно голубые глаза с широкими белками, светлая волнистая шерсть на затылке, розовая кожа на мордочке и теле покрыта лишь едва заметным пушком, как и у всех малышей-маттвов.
Она грузно подошла к краю вольера, нагнулась к нам, забормотала что-то.
- Говорит: 'Давай играть' - перевел Ванечка, считывая показания декодера, - значит, сейчас опять начнет читать стихи.
Молоденькая маттвица действительно принялась медленно басовито ныть что-то, похожее на песню, то прикасаясь при этом пухлой ручищей к своей груди, то тыча пальцем в мою сторону.
Мы дали Пуське лакомство и отошли в сторонку.
- Слышал, Сматов? Знаешь, что она говорит? Я даже, - Корин покраснел, - переложил на рифму то, что выдает декодер:
'Вышел месяц из-за тучи,
Вынул из кармана нож.
Буду резать, буду мучить,
Все равно ты поведешь!'
Ну как?
- Бред какой-то. Куда поведешь?
- Какая разница? Дело не в этом!
- Агрессия?
- Она, родимая. Опять выплывает, как ее не дави. И это при том, что у нас за плечами почти девятьсот лет работы. Откуда? Как там Семеныч говорил: 'Чтобы понять, кто мы такие, нужен как минимум один взгляд со стороны'. Может, мы сами и формируем у них этот взгляд, а?
Я помолчал, обнял кончиком хвоста ножку журнального столика, пригладил шерсть на переносице:
- Семеныч еще говорил, что за маттвами будущее. Могу себе это представить!