Лагун Павел Адамович : другие произведения.

Прокрустово ложе: Грязная лужа. Книга пятая.

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:


Павел Лагун

Грязная

лужа

Книга 5

"Я образую свет и творю тьму, делаю

мир и произвожу бедствия". Ис. 45,7

ЧАСТЬ I.

ЧЕРНЫЙ ПИАР.

Глава I.

   В конце октября, немного запоздало, начались осенние дожди. До того осень сияла глубоким безоблачным небом и полыхала разноцветным огнем лесов, рощ и дубрав. Возвращаясь из Москвы, Олег любовался красотой среднерусского увядания из окна несущегося по шоссе автобуса. Многосильный мотор "Мерседеса" утробно урчал, нагоняя упущенное в непролазных московских "пробках" время. Автобус мчался по широкой автостраде, где было гораздо просторнее, чем на запруженных московских улицах. Он, шелестя шинами, отмерял километр за километром в разреженном потоке автомашин, вырвавшихся из загазованной столицы.
   Олег сидел возле окна, в середине салона, и смотрел, как между мелькающими по краям дороги рекламными щитами проплывали багряно-желтые рощицы, освещенные золотисто-оранжевым светом перевалившего вторую половину небосвода нежаркого, низкого осеннего солнца. Олег возвращался домой с работы вахтовым методом. Служил он охранником в московском детсаду, неподалеку от заповедника "Лосиный остров". Место там было относительно тихое, рядом с большим лесным массивом. Да и работа, признаться, была "не пыльная", хотя пыль и павшую листву Олегу приходилось мести ежедневно, выполняя по совместительству обязанности дворника, что, впрочем, доставляло ему некоторое удовольствие. Ночами он беспробудно спал в мягкой постели на раскладном диване. В его комнате на третьем этаже стояли телевизор, холодильник и письменный стол, за которым он сидел по вечерам над своей основной работой: написанием большого романа. Действие в нем разворачивалось на двух планетах, в разных временах, сюжет был многоплановым и неординарным. Приходилось засиживаться за письменным столом заполночь. А уже в шесть утра подъем, открывание дверей шести подъездов детского сада и двух его ворот. Напавшая за ночь листва убиралась в качестве утренней физзарядки. Затем появлялись родители с детишками. Их нужно было встречать у ворот и со всеми здороваться. Большинство отвечало на приветствие, но некоторые, самые "воспитанные", не соизволяли даже повернуть голову в сторону сторожа-дворника и гордо вели своих чад внутрь трехэтажного здания. Провинциальных "гастарбайтеров" в Москве не очень жаловали. Олег работал полулегально, без регистрации, и начальник ЧОПа, взявший его под свое крыло, не рекомендовал без надобности выходить за пределы детсадовской территории, во избежание непредвиденной встречи с органами правопорядка, любителями "пощипать" подобных "работяг". Но здесь Олега бог миловал, когда он иногда, после закрытия детсада, все-таки делал "бросок" в ближайший магазин, чтобы приобрести там что-нибудь вкусненькое и бутылочку пивка к нему. Милицейские патрули доматывались, в основном, к лицам "кавказской национальности". А внешность Олега не вызывала у представителей власти никаких отрицательно-вымогательских эмоций.
   В соседнем саду на той же должности служил Артур Горжетский. Бурная стихия рынка смела и утопила его предпринимательский челнок. Артур еле успел вынырнуть из водоворота и добраться до московского берега. Но на новой детсадовской "должности" чувствовал себя неуютно. Заведующая его садом оказалась бабой сумасбродной и въедливой. Припералась на работу в половине шестого утра, когда Артур еще крепко спал. Своим ключом открывала ворота и двери и учиняла охраннику разнос за потерю бдительности. Она не разрешала ему прилечь среди бела дня, когда у детей был тихий час. Сама сидела в кабинете до поздней ночи: видно, ее мучила бессонница. Но эта бессонница мучила и Артура, не имевшего возможности выспаться. И Олег, иногда навещавший своего старого приятеля, заставал того с красными как у кролика, воспаленными глазами и взвинченной нервной системой. В конце второй вахтовой недели Артур, получив деньги, вдрызг напился и устроил заведующей скандал, мстя за издевательства. Скандал кончился вызовом милиции, штрафом, на который ушла почти вся зарплата скандалиста, и выдворением его за пределы Столицы нашей Родины, города-героя Москвы.
   Возвращался домой и Олег, отслужив положенные две недели. За это время он соскучился по семье. И хотя Вера несколько раз ему звонила, он после этих звонков испытывал усиленный приступ тоски. Хотелось тут же бросить эту унизительную, ради куска хлеба, работу и помчаться домой, чтобы только увидеть ее глаза, прижаться к ней и поцеловать ее в теплые податливые губы. Но Олег гнал из себя эту тоску, понимая, что так не поступит. Финансовое положение в семье было ужасающим. Копеечных заработков едва хватало на еду. Задолженность по коммунальным услугам каждый месяц все увеличивалась вместе с ежемесячным увеличением тарифов на эти услуги, которые со времен канувшей в лета советской власти не только не улучшились, а превращались просто в декларацию на ежемесячном извещении, появляющимся в почтовом ящике квартиры с завидной регулярностью и сменами цифр на бумажке. Людей заставляли платить по полной, и потоки коммунальных платежей исчезали бесследно в черных дырах жилищно-коммунальных контор и участков. Работяги денег не получали месяцами, а начальники и их раздутые штаты определили себе непомерные оклады. Но им все было мало, и они почти ежемесячно увеличивали плату за эфемерные услуги. Все это безобразие называлось: реформой ЖКХ, больше смахивающей на бандитский рэкет.
   И потому, чтобы хоть как-то свести концы с концами, многие мужчины из ближайших к Москве областей подались на заработки в столицу, где вращались финансовые потоки почти всей России.
   Не оказался исключением и Олег. Его газета без финансовой подпитки засохла на корню. Образовались долги за квартиру. На новую квартиру Олег с семьей переехал четыре года назад, поддавшись уговорам четы молодых предпринимателей, мечтавших о доме. Они обещали ему приличную доплату за обмен. И Олег, в конце концов, согласился. И в самом деле, дом его постепенно ветшал. Крыша прохудилась, доски в полу кое-где стали подгнивать. Водопровод и отопление требовали срочной замены. Стена шлакоблочного сарая рухнула, обвалился старый гнилой огородный забор. И, чтобы все это отремонтировать, нужны были деньги, и по нынешним временам немалые. А их не было совершенно. И не предвиделось. Никаких спонсоров и покровителей его литературных талантов Олег не нашел. Провинциальные "новые русские" литературой вообще не интересовались и отдавать хотя бы мизерную часть своих прибылей для издания каких-то там книжек считали ниже своего достоинства. Они предпочитали проматывать их в ресторанах с проститутками и в казино с рулетками, и считали это "настоящей реальной жизнью". А то, что сочиняли местные горе-писатели и поэты, - бредовой фантазией. Отчасти они, конечно, были в чем-то правы. На не удобренной, заскорузлой провинциальной почве росли, в большинстве своем, и подобные "таланты", рыхлящие вокруг себя "мелкотемье" штампованными фразами и образами. Члены окрестного союза писателей в основном враждовали между собой, охваченные манией величия. Они разбились на группировки во главе с лидерами и рвали друг у друга крошечные доли финансового пирожка, коим иногда одаривала их богатая администрация крупного соседнего города. Городок, в котором жил Олег, находился на областных дотациях и культуре не уделял почти никакого внимания. Администрация во главе с Сосунковым пустила культурные мероприятия на самотек. Председатель комитета по культуре - женщина очень активная - практически в одиночку тянула лямку концертов и смотров-конкурсов, проведение которых требовало областное начальство. Губернатор-путчист, колхозник и ярый коммунист, переизбранный ветеранским народом на второй срок, частенько наносил визиты в маленький городок, где ему устраивался каждый раз торжественный прием. В местном доме культуры, носящим имя агента НКВД, расстрелянного фашистами, после торжественного собрания в лучших традициях советского времени проходил праздничный концерт с плясками и песнями народно-патриотического содержания. Губернатор был убежденным патриотом и борцом с антинародным режимом, который выпустил его на свободу вместо того, чтобы посадить в лагерь лет на 25 или расстрелять возле отхожей ямы. Антинародный режим позволил ему стать губернатором и не устроил автомобильной катастрофы или не нанял убийцу-киллера. Режим стойко терпел его обличительные речи. Но они в последнее время немного поутихли, особенно после прихода к власти Путина. Даже главный коммунист Зюганов, обычно не стеснявшийся в выражениях, и тот примолк и перестал наезжать на нового президента, не то, что на старого, ушедшего в добровольную отставку в канун нового века.
   Путин стал наводить в России порядок железной рукой в мягкой перчатке, сохраняя все атрибуты демократии. Он приструнил обнаглевших региональных губернаторов-феодалов, "накрутил хвоста" обворовавшимся вконец миллиардерам-олигархам и стал создавать структуру личной власти, публично открещиваясь от попыток некоторых ретивых приближенных ускорить этот процесс.
   Народ президента уважал и побаивался, несмотря на внешнее его обаяние. Ведь знали люди, из какой организации выдвинулся новый лидер. А она у нескольких поколений уже на генетическом уровне вызывала затаенный страх с возможным в любой момент переходом в панический ужас. Но обновленным органам сейчас не было дела до разномыслия в головах россиян. Для них появилась не иллюзорная, а вполне реальная опасность - терроризм. Мусульманские ортодоксы-вахобиты приняли эстафетский поджигательный факел у издыхающего коммунизма и решили создать по своему разумению новый мировой порядок посредством все того же страха у простых мирных людей. Бомбы стали рваться в вагонах метро, в электричках, в магазинах, офисах фирм, на рынках, на концертах: там, где собирался в большом количестве народ. Вначале стало доставаться Израилю от палестинцев-смертников. Тем их хозяева внушали, что после самоубийства с многочисленными жертвами, "шахид" попадает в исламский рай, где будет кушать инжир, пить шербет и курить кальян в обществе девственниц. Что будут делать в раю самоубийцы-девицы, было неведомо, но те с маниакальным упорством взрывали себя в толпе ни в чем не повинных людей. Апофеозом этой дьявольской вакханалии смерти был самолетный тиран двух небоскребов торгового центра в Нью-Йорке. Тогда погибло множество народа. А затем, через год, захват чеченской бандой в Москве развлекательного центра. Тогда органы провели "блестящую" операцию по освобождению заложников-зрителей, в результате которой скончалось больше сотни человек. Зато террористы были уничтожены.
   Родной городок Олега жил в стороне от этих ужасов. Слава богу, пока никакие террористы: ни местные, ни заезжие - не тревожили монотонно-однообразную жизнь русского захолустья.
   Центральная Октябрьская улица тянулась длинной узкой змеей вдоль всего города до самой Голой горы. Вдоль улицы с завидной последовательностью выстроились продовольственные и промтоварные магазины современного вида, покрытые цветным пластиковым шифером. Магазины были забиты до предела продуктами и ширпотребом. К этому изобилию население за двенадцать лет демократии уже привыкло и совершенно забыло про пустые полки и длинные очереди-давки. К хорошему привыкают быстрее.
   Но другой стороной этого изобилия были разраставшиеся, словно раковые метастазы, многочисленные помойки и свалки, разбросанные по всем улицам и закоулкам городка. Городская власть с таким обвалом мусора справиться не могла. Коммунальщики бросали в бой изрядно поредевшие от пьянства и безденежья ряды дворников. Но через неделю-другую все их "зачистки" восстанавливали прежний живописный вид. Население городка, избалованное изобилием продуктов и промтоваров, предпочитало не доносить отходы этого изобилия до мусорных контейнеров, а выбрасывало их по ходу своего динамичного движения. На тротуары и дорогу летели сигаретные пачки, обертки от картофельных чипсов, мороженого, шоколада и других сладостей. Валялась банановая кожура, пластиковые бутылки из-под пива и газировки. На кустах и деревьях, словно флаги на ветру, трепетали пластиковые пакеты, пакетики, бумага. Особенно это "великолепие" наблюдалось весной, после сошествия снегов. Во дворах, возле пятиэтажек, громоздились рукотворные горы отходов человеческой жизнедеятельности в холодный период года. Зимой народ вообще не затруднял себя выходом на улицу, выбрасывая обертки с мусором прямо из окон домов. Правда, некоторые, спеша на работу, чтобы не опоздать на электричку, захваченные с собой пакеты швыряли прямо возле железнодорожной платформы, и ее окрестности постепенно превращались в огромное отхожее место с грязной вонючей лужей посередине. Это из находящегося поблизости хлебокомбината и рядом стоящих домов, переполняя трубы коллектора, бурлящим ручьем текла канализация. Осенние, весенние и летние дожди слегка глушили и осветляли пенно-фиолетовый оттенок зловонной лужи. Но никому до этой достопримечательности не было совершенно никакого дела.
   Олег не любил свой родной город за неприглядный вид, разбитые дороги, пыль, грязь, лужи, за провинциальную тоску и скуку, однообразный убогий быт жителей. Но всегда после недолгих отлучек возвращался сюда с трепетом в сердце. Здесь он родился, здесь прожил большую часть жизни. Здесь его ждали и любили.

Глава II.

   Дождь встретил автобус на повороте с автострады. Дождевые капли, превращаясь в длинные водяные разводы, заскользили по стеклам автобусных окон, создавая на них причудливые, все время меняющиеся орнаменты. Водитель включил дворники и сбавил скорость. За окнами заметно потемнело. "Мерседес" то и дело стал спотыкаться на рытвинах и ямах дорожного ответвления, и чем ближе он приближался к городу, тем чаще вздрагивал, попав колесом в очередной ухаб.
   В город въехали уже под сильным, по осенним меркам, дождем. Олег попросил водителя остановиться неподалеку от своего дома. Выскочил из теплого салона на мокрую грязную обочину и, придерживая рукой большую спортивную сумку со своим "охранным" добром, прытко побежал через дорогу, стараясь не попасть в лужи, к одинокой пятиэтажке, стоящей неподалеку. Зонтик Олег по неосторожности засунул на самое дно сумки и доставать его в автобусе не стал. Водяные капли тут же попали ему за воротник кожаной куртки, зябко передернув все тело. Но до дома было рукой подать, и Олег проскочил в подъезд без особого для себя ущерба. Ключ от квартиры первого этажа лежал в боковом кармане куртки. Дверь легко открылась, и хозяин, пропустив вперед тяжелую объемную сумку, зашел в маленькую прихожую. Щелкнул выключатель, осветилась вешалка и зеркальное трюмо. В комнате, расположенной за дверью, было темно и тихо. Олег, сняв обувь, вошел туда. Сквозь щель в неплотно закрытых занавесках пробивалась из окна тусклая полоска света. Олег отдергивать занавески не стал, а включил настольную лампу. Декоративный матовый стеклянный колпак озарил комнату неярко и призрачно, возвращая забытое на две недели чувство уюта собственного жилища. За четыре года Олег привык к своей новой квартире, хотя первое время очень скучал по старому покинутому дому. Он часто видел его во сне. Он словно бы снова жил там, подспудно зная, что дом уже принадлежит другим. Но те на глаза ему не попадались, и он со щемящим сердцем ходил по знакомым с детства комнатам, стоял на крыльце, глядя на цветущий яблоневый сад, и понимал во сне, что это только сон, и он сейчас проснется в темной спаленке, перегороженной надвое комнате панельного дома, где за стенкой постоянно ругались соседи-пенсионеры, а в подъезде по вечерам до поздней ночи горлопанили пьяные подростки, бренча на расстроенной гитаре.
   Вера невзлюбила эту панельную квартиру. Зимой в ней было холодно, летом - жарко. Она все чаще ночевала в просторном доме своих родителей рядом с церковью. Матушка Мария в последнее время прихварывала, и Вера сразу после работы шла в родительский дом для лечения и присмотра за матерью. Туда же переселился и десятилетний Стасик. Дедушка, отец Евгений, купил внуку компьютер, и мальчишка вечерами напролет сидел перед монитором, увлеченно углубляясь в виртуальные игрища. Оторвать его от компьютера было практически невозможно. И Олег постепенно превратился в приходящего мужа. Иногда он ночевал в доме тестя-священника, иногда забирал Веру с собой. Но обычно уезжал один на последнем автобусе с Голой Горы. И даже привык к одинокой пустоте своей квартиры. Человек ко всему привыкает.
   Олег уселся в кресло возле письменного стола, заново ощущая свое единение с твердой полированной поверхностью, провел ладонями по краям стола, потом сжал подлокотники кресла. Узнавающим взглядом осмотрел стоящие на столе предметы: подсвечник со свечами, перекидной календарь, часы, стакан для карандашей, ваза с засохшими цветами, бюст Афанасия Фета из литого чугуна и свой собственный, сделанный Ильей Кротовым из плотной бумаги, книжечку Нового завета в черном переплете, маленькую иконку Казанской Божьей матери. Справа от стола, на тумбочке, стояли телевизор и видеомагнитофон. Внутри тумбочки лежали кассеты с записями творческих вечеров Олега в местной библиотеке и в музее, где на одном из последних присутствовал граф Алексей Петрович Добринский со всем своим семейством: сыном, снохой, внучкой и внуком. Олег тогда получил из рук Алексея Петровича прижизненное издание Эмиля Верхарна "Монахи", которое Олег держал на почетном месте в своем книжном шкафу. И хотя, признаться, творчество Верхарна ему не было близко по духу, Олег бережно относился к подарку графа Добринского.
   Свои романы Олег писал медленно, обстоятельно обдумывая каждую фразу, а иногда подолгу ища нужное слово. И недоумевал, как современные раскрученные детективщики "пекут" каждый месяц по объемному тому, пока случайно не попал в Москве в литературный цех, наполненный компьютерами и веселыми молодыми людьми, которые сочиняли романы для многих видных мастеров детективного жанра, а заодно штамповали сюжеты для теле-шоу типа "Бремени денег", "Окон" и "Запретной зоны". Один из редакторов предложил Олегу включиться в процесс и стать "литературным негром" с приличным окладом. Но ежедневно "выдавать на-гора" всякую бредистику Олегу было отвратно. Он достаточно здраво ценил свои способности, чтобы растрачивать их и драгоценное время на пустопорожние халтуры, пусть даже и приносящие деньги. Он и так уже занимался подобным "творчеством" ради куска хлеба, работая в газете "Наша среда" в качестве криминального корреспондента. Но в основном он эти "криминальные байки" сочинял, выдумывая собственные сюжеты с оттенком юмора и иронии. За несколько лет вырезок набралось больше сотни, и Олег подумывал уже издавать свои "байки" отдельной книжкой. Но "раскрутить" редакторшу "Среды" на издание никак не удавалось. Она была женщиной прагматичной и рисковать без гарантийного результата не хотела. На все аргументы Олега отвечала неопределенной улыбкой и хитрым прищуром глаз под стеклами очков. Платила она своему криминальному корреспонденту "натурой": выдавала каждую неделю по сотке газет, которые Олег собственноручно продавал на закрытом городском рынке. На хлеб хватало. И так продолжалось уже года четыре. Вера терпеливо сносила финансовые тяготы последних лет. Сама она зарабатывала раза в три больше мужа, работая хирургом на Голой Горе. Но и этих денег не хватало, и если бы не помощь отца Евгения, то семейный бюджет давно бы треснул по швам.
   Олег понимал свое щекотливое положение. Заниматься "свободным творчеством", получая за него сущие гроши, в совсем немолодые годы было, по меньшей мере, неэтично. Хотя ни жена, ни тесть, ни теща его в этом не попрекали, он сам делал неутешительные для себя выводы, и как-то встретившись с находящимся в еще более плачевном состоянии Артуром, решил "рвануть" на заработки в Москву. Артур тут же ухватился за идею и, созвонившись по своим прежним московским каналам, договорился об охране детских дошкольных учреждений. Охранный дебют для Артура окончился полным фиаско. Да и Олег задумал совершить свои "столичные гастроли". Приближались выборы в Государственную Думу, и на избирательной кампании можно неплохо заработать. Деньги на агитацию бросались немереные. Путинская "Единая Россия" реально претендовала на большинство мест в парламенте. Но борьба с коммунистами предстояла нешуточная. Они тоже мечтали о победе, и Зюганов не скрывал своих амбиций. И у него были на это основания. Большой процент населения России, несмотря на симпатии к Путину, не мог принять его так называемые реформы с постоянным ростом цен на электричество, газ, коммунальные услуги, которые оставались на том же допотопном советском уровне. Монополисты в ЖКХ таким положением вещей были очень довольны. Они произвольно драли с населения три шкуры, снимая с себя всякую ответственность за обслуживание домов. Некоторые квартиросъемщики перестали платить деньги за жилье. Власти стали угрожать им выселением в бараки и общаги. Суды, естественно, были на стороне властей, но пока что на массовые выселения не решались. Да и куда людей выселять? Бараков сохранилось немного, и все они были обитаемы. Общежития тоже не пустовали. Пока ограничивались грозными предупреждениями и описью имущества. Многие из "должников" надеялись, что этим все и ограничится.
   Олег последние три месяца платил за квартиру регулярно, но "долга" гасить не собирался, считая, что ни у кого ничего в долг не брал и никаких договоров ни с кем не заключал, и потому свободен в своих отношениях с коммунальными службами. Но большинство населения до таких истин не додумывалось. Этим и пользовались коммунистические агитаторы, призывая бойкотировать путинские реформы. И надеялись, что народ, доведенный до отчаяния реформаторским беспределом, проголосует с энтузиазмом за спасителей Отечества, истинных патриотов России - коммунистов-ленинцев-сталинистов.

Глава III.

   Пора было отправляться на Гору к своему семейству. За окнами стало уже совсем темно. Капли дождя бились в стекла, и, откровенно говоря, выходить из квартиры Олегу не хотелось. С дороги он немного устал и проголодался, но в пустом, выключенном из сети холодильнике было, естественно, "шаром покати". Но, конечно, не голод являлся главной причиной нового отправления в путь. Олег очень соскучился по жене и сыну.
   Он решительно встал из-за стола, надел в прихожей влажную от дождя куртку, вытащил из сумки подарки для жены, сына, тестя и тещи. Переложил их в пакет и, надвинув на лоб бейсболку, вышел на лестничную площадку. На площадке курил сосед напротив, Шурик. Было ему на вид лет около тридцати. Отличался он завидным телосложением, украшенным вязью разноцветной татуировки. Но к криминальному сообществу не имел никакого отношения. Он являлся продвинутым тинэйджером, страстным поклонником забойной дискотеки современного пошива. Для утверждения своей музыкальной страсти Шурик обосновал в своей однокомнатной квартире солидный аппарат, который он с методической регулярностью врубал на полную катушку. Аппарат работал, как хороший паровой молот, ухая низкочастотником по квартирным стенам. В такие музыкальные часы соседи по другую сторону стен не знали куда деваться. Они то затыкали уши, то стучали в грохочущие стены в надежде образумить меломана. На напрасно. Шурик на их слабые потуги не реагировал. Он был целиком и полностью поглощен бурной деятельностью какого-то очередного новомодного ди-джея, которые заменили для передовой молодежи прежде популярные рок-группы. Моща перла в однообразной функции. Со стен и потолков сыпалась штукатурка. Дверь в квартире Шурика вибрировала, готовая вот-вот слететь с петель. Нужно было сильно напрячь воображение и представить, как большой Шурик и его худенькая беременная жена, сидя на диване, закатив от восторга глаза, наслаждаются грохотом листопрокатного цеха в период производственного аврала.
   Но, судя по всему, сам Шурик чувствовал себя в этом аду достаточно комфортно. Он всегда выглядел оптимистичным молодцом. Вот и сейчас он стоял в одной майке на промозглой лестничной клетке и пускал дым из пухлогубого рта. Из-за приоткрытой двери его квартиры вырывались наружу усиленные звуки очередной монотонной долбежки. Шурик притопывал ей в ритм домашней тапочкой. Он добродушно улыбнулся выходящему из дверей Олегу и крепко пожал ему руку. Человек он был, скорее всего, неплохой. Ну, а музыкальные вкусы? У Олега они тоже в свое время резко отличались от общепринятых. Только вот магнитофона такого не было, да и не любил он долго слушать громкую музыку. Предпочитал лирические композиции и баллады музыкантов арт-рока: "Аллан. Парсонс проект", "Тэн Си Си", "Манфред Манн", "Электрик Лайк Оркестр", "Прокул Харум" и, конечно же, "Пинк Флоид" - самой известной и раскрученной группы 70-80 годов. Красивые, гармоничные мелодии, правильное многоголосие, исполнительский профессионализм этих команд не входил ни в какое сравнение с электронной долбатней и примитивной попсой, заполнивших радио и телеэфир в последние годы.
   "А, может, старею? - вдруг подумалось Олегу, когда он вышел из подъезда под мелкий осенний дождик. - Может, это какой-нибудь музыкальный прогресс? Только я этого не понимаю, оставаясь закостенелым поклонником музыки своей молодости?". Но что-то ему не хотелось приобщаться к такому прогрессу.
   Олег после долгого перерыва решил вновь заниматься музыкой, перейдя на авторскую песню. Они с Виталием Щитковым стали частенько собираться на Олеговой кухне и записывать на переносной магнитофон песни на слова поэта. Происходил процесс сочинительства довольно быстро и продуктивно. Открывался сборник стихов. Олег "надрынькивал" на гитаре костяк мелодии, а Виталий тут же, подхватив ее налету, загонял в правильное музыкальное русло, и после двух прогонов песня записывалась на китайский магнитофон. Была она, конечно, сырая, со множеством огрехов, но авторы торопились зафиксировать свое произведение, чтобы не позабыть его через несколько минут. Ведь в качестве вдохновителя музыкальных хитов выступал стоящий посередине стола "пузырь", наполненный напитком, названным Олегом "Дядей Сэмом". Его готовила в своей кухонной "лаборатории" матушка Виталия. И, надо признаться, "Дядя" у нее получался отменный, настоянный на травах. Примерно раз в неделю Виталий поутру захаживал к Олегу с гитарой в чехле, в дальнем углу которого пряталась бутылочка крепкого "дядюшки". Появлялась нехитрая закуска, и творческое вдохновение наполнялось глубоким содержанием.
   Таким аллюром за пару лет музыкальный дуэт "выдал на-гора" около двухсот хитов и шлягеров. Заучив их и кое-как отрепетировав, Олег предложил Виталию "гастроли" по городским школам. Администрации школ охотно откликались на предложения известного в городе поэта. Со школьников собирали по серому "червонцу". Они рассаживались во время урока литературы по два класса в кабинете, и Олег начинал "урок регионального компонента", как мудрено назвали знакомство с местными творческими личностями чиновники из областного комитета по образованию. Сперва поэт рассказывал о себе, демонстрировал свои книги, читал стихи. А затем они с Виталием на два голоса пели собственные песни, "срывая" по окончании каждой аплодисменты школьников. Зарабатывали они тогда относительно неплохо. И даже, осмелев, решили поучаствовать в майском фестивале авторской песни "Русское поле", который проводился на месте легендарного сражения с ордынскими войсками уже несколько лет подряд.
   Добирались до Поля попутками, загрузив на плечи рюкзаки. Олег нес двухместную палатку, Виталий - продукты и свою проверенную в боях гитару. Приехали на Поле как раз к началу предварительного прослушивания. Народу вокруг собралось предостаточно. На берегу двух слившихся речек разбивались палатки, возле которых уже бренчали гитары и слышались певческие голоса. Несмотря на конец мая, день был достаточно прохладный. Солнце изредка прорывалось сквозь облачную пелену, озаряя музыкальное становище. Подле высокой украшенной российской символикой сцены располагалось компетентное жюри, состоящее из сурового вида бородатых дядек и одной миловидной дамы средних лет. Жюри занималось прослушиванием соискателей. Таковых оказалось около сотни. Олег и Виталий вытащили 66 номер.
  -- Еще одной шестерки не хватает, - мрачно сострил Виталий. В последнее время он стал очень суеверным. Особенно страшили его три шестерки на автомобильных номерах. И он все удивлялся, как хозяева машин разъезжают с такими цифрами без аварий на дорогах? И выпавший 66 номер его очень расстроил. Когда дело дошло до их дуэта, Виталий вдруг забыл слова в середине песни, и Олегу пришлось петь одному, что не замедлило сказаться на результатах. Группу "Виола" до конкурсного выступления не допустили.
   Виталий совсем упал духом. Он забрался в палатку и выпил в одиночку с горя одну из двух принесенных с собой поллитровок "Дяди Сэма". Естественно, опьянел, раскис и заснул, проспав и сам конкурсный концерт, и внеконкурсные выступления, на которые не требовалось приглашения. И только когда ночью неподалеку, вокруг разложенного костра, собрался почти весь певческий люд и заголосил под гитарный аккомпанемент, Виталий вылез из палатки и сумрачно уселся рядом с Олегом, глядя на огонь костра муторным полупьяным взглядом. Наутро он предложил Олегу уехать. Тот, как мог, пытался уговорить приятеля остаться, успокаивая его. Но Виталий был непреклонен, а отпустить его одного Олег не мог. Между прочим, одним из лауреатов фестиваля стал сын Аркадия Сверлина Георгий. Вот такие парадоксы...
  

Глава IV.

   Олег, раскрыв зонтик, выскочил из подъезда под мелкий, нудный дождик и потопал по лужам в сторону автостанции. Стоянка городских автобусов и "Газелей" располагалась чуть в стороне от каштановой аллеи, тускло освещенной двумя люминесцентными фонарями, находящимися в начале и в конце ее. Здесь местный люд во всю широту проявлял свой российский менталитет. Аллея была усыпана мусором разнообразной конфигурации, слегка прикрытый палой каштановой листвой.
   Олег шел, спотыкаясь о пустые пластиковые бутылки, давил ботинками пивные банки и сигаретные пачки и как ни старался обходить эти залежи, но неудачно: в полутьме и под непрерывным дождем скопища отбросов коварно появлялись на пути словно мини-ловушки. Олег один раз чуть даже не упал, поскользнувшись на промокшей обертке от "чипсов".
   На автостанцию он вышел в подавленном состоянии. В центре площадки, утыканной желтыми, белыми и синими маршрутками "Газелями", красовалась огромная грязная лужа. Лужа эта стала в последние годы достопримечательностью города. Она занимала большую часть стоянки автотранспорта, и как ни старались водители маршруток и автобусов миновать ее серые воды, каждая машина хоть одним колесом, но попадала в ее жидкую акваторию, разбрызгивая по сторонам жижу. Летом, в сухую погоду, лужа превращалась в пыльную неровную яму. Ее несколько раз пытались засыпать щебенкой. Но та, по прошествии скорого времени, куда-то бесследно исчезала, а на асфальт у городских властей не было почему-то денег. Не только площадка на автостанции, но даже центральная Октябрьская улица находилась в плачевном состоянии. Дорога была разбита вдребезги, и автомобили, сбавив до минимума скорость, ползли по улице, объезжая рытвины и ухабы. Доволен таким положением вещей оказался только начальник ГАИ. В центре города никто не превышал скорость, и ДТП в процентном отношении здесь имели самый низкий показатель.
   Маршрутка, идущая в сторону Голой Горы, уже пофыркивала своим газовым мотором, гостеприимно сдвинув вбок дверь в пассажирский салон. Оттуда торчали ноги в сапогах, туфлях и ботинках. Олег закрыл зонтик и, согнувшись почти пополам, забрался в узкое неудобное чрево "Газели". Плюхнулся на ближайшее свободное сидение. Кто-то из пассажиров толкнул рукой дверь. Она со скрежетом задвинулась. Водитель тронул с места и тут же угодил одним колесом в знаменитую лужу. Чертыхнулся, вытягивая свое "животное" на сушу, и, прибавив газу, оно "заскакало" по дорожному бездорожью центральной улицы.
   Оглядевшись в полутьме салона, Олег почти сразу встретился глазами с сидящим напротив Ильей Кротовым. Художник приветливо улыбнулся ему, и они обменялись дружеским рукопожатием.
   - Вот так встреча, - почему-то немного смущенно сказал Илья. - Давно приехал?
   - С час назад, - ответил Олег. - Вот к своим еду на Гору. А ты по какому случаю здесь в такую погоду?
   - В универмаге был. Краски покупал и... кольца. Женюсь я, - еще более засмущался Илья. Последнюю фразу он проговорил очень тихо, наклонившись к самому уху Олега. И, не дав тому "переварить" новость, произнес, показывая на сидящую рядом молодую женщину:
   - Познакомься, это Мила.
   Женщина улыбнулась открытой улыбкой и протянула Олегу руку. Олег пожал ее, не решаясь поцеловать под взглядом пассажиров.
   Мила Олегу понравилась, в отличие от первой жены Ильи - дамы весьма экзальтированной и вульгарной. Она появилась в их городке, окончив педагогическое училище на далекой Украине. И фамилию имела соответствующую - Гнидяк. Она сочно, с хохлятским выговором, ругалась матом и пила стаканами "горилку". Курила, как машинист паровоза. Чем она увлекла тонкого эстета Илью, никому из его друзей было неведомо. Но тот, словно завороженный, стал каждый день таскаться в общагу, где проживала его вечно пьяная муза. Он дарил ей свои картины, а она тушила об них окурки цигарок, что не вызывало ни малейшего протеста у художника. Олег просто ужаснулся, увидев однажды их вместе. Дородный, безвкусно размалеванный "бабец", крывший матюгами на все стороны, и элегантный, всегда со вкусом одетый чернобородый красавец, по которому "сохли" окрестные девушки.
   Апофеозом той нелепой и странной любовной связи был заключенный в скором времени неравный брак и рождение двух девочек-близняшек, как две капли водки похожих на свою мамашу - грязно-серую блондинку с блеклыми навыкате глазенками. Словно смуглый Илья не участвовал в их создании. Этот факт сразу насторожил Олега. Но он поблек в череде лет "семейного счастья" Ильи Кроткова. Мадам Гнидяк, как и следовало ожидать, отличалась скверным скандальным характером. Она по поводу и без повода чистила "в хвост и в гриву" своего часто бедствующего мужа-художника, называя его то "хуйдачником", то "хреножником". Сама же нигде на работе подолгу не задерживалась из-за своей склонности к употреблению крепких спиртных напитков в больших количествах.
   Нечасто, примерно раз в квартал, мать двоих детей исчезала из дома дня на два - на три и не подавала в это время признаков жизни. А Илья не находил себе места, обзванивая всех ее знакомых подруг и малознакомых собутыльниц. В конце концов, мадам Гнидяк появлялась сама с опухшим от пьянства лицом, а то и с синяками на "фейсе". О своих похождениях изъяснялась однозначно, посылая мужа на три "веселых" буквы. И тот ни о чем не расспрашивал. "Значит, любит", - так констатировали эти регулярные исчезновения кумушки-соседки.
   Да, видно по всему, Илья любил свою жену, но странною любовью. Истоки ее Олег понять никак не мог. Конечно, сплошь и рядом встречались подобные парочки. Но они были, так сказать, из одной "социальной группы". Случай с Ильей казался Олегу уникальным. Ничего общего между талантливым художником и хохлушкой-пьяницей не наблюдалось. Но как понять человеческую душу? Ведь известно, что она - потемки.
   Но по прошествии почти двенадцати лет такой потемочной "идиллии" у Ильи все-таки наступило просветление. Когда художник успел поменять себе старую "музу" на новую, Олег не ведал. Этот "обмен" проделывался в большой тайне даже от друзей. И почему так быстро смирилась со своей заменой мадам Гнидяк? И смирилась ли? Олег засомневался, зная ее буйный нрав и принцип "собаки на сене": "Сама не ам, но и другим не дам". Так что, скорее всего, вряд ли Илье и Миле можно надеяться на мирное сосуществование с отвергнутой хохлушкой. Та им жизни не даст.
   Олег сочувственно поглядел на симпатичную полненькую милашку Милу, которая еще, наверное, не осознала, что оказалась между молотом и наковальней. И кувалдочка, хоть и ржавая, наверняка готовится к удару.
   Между тем "Газель" резво помчалась, пофыркивая газовым мотором, по более ухоженной дороге, мимо желтого двухэтажного здания администрации, где когда-то располагался угольный трест. На площади мок под дождем Великий вождь и учитель. На его многочисленные статуи так никто и не посмел поднять руку, хотя в свое время монументы его верного ученика и продолжателя снесли по всей стране в течение месяца. И никто из махровых сталинистов не вывел на улицы толпы разъяренных нквдешников и стукачей. Все обошлось без кровопролития и народного восстания. Так чего же тогда боятся нынешние власти в Москве, если они давно уже на словах открестились от людоедского наследия Ленина?
   Но поразмыслить над этим парадоксом Олегу не удалось. Водитель вдруг ударил по тормозам. "Газель" на полной скорости на мокром асфальте занесло, раскрутило и чуть не перевернуло. Пассажиры как один вскрикнули на разные голоса. Несколько человек ударились головами, кто о стекло, кто о переднее сидение. Мила испуганно закричала и вцепилась в Илью. Илья успел ухватиться за ближайший поручень. Олег еле-еле удержался в своем кресле, поймав руками переднюю спинку. Водитель смачно выругался матом. Олег взглянул в окошко и увидел виновника чуть не случившейся аварии: длиннющий и, видно, бронированный лимузин золотистого цвета с черными матовыми стеклами. На них, будто звездочки на небе, блестели дождевые капли. Лимузин, выезжавший из переулка на площадь, едва не столкнулся с маршруткой. Но водитель лимузина словно и не заметил, что чуть не стал причиной автокатастрофы. Лимузин, не сбавляя скорости, въехал на площадь и затормозил возле здания администрации.
   - Какого-то туза пикового привезли, - проговорил один из пассажиров, придя в себя.
   Водитель лимузина выскочил под дождик и, раскрыв зонт, растворил заднюю дверь автомобиля. Оттуда неспешно выбралась некая фигура в белом и, видно, дорогом плаще и такой же шляпе. Фигура под прикрытием водительского зонта, опираясь на трость, важно прошествовала к зданию администрации и скрылась за дубовыми дверями. Что-то очень знакомое показалось Олегу в походке этой важной фигуры из лимузина. Он уже почти догадался, кем она была. Кто этот солидный господин, явившийся с визитом к мэру Сосункову, огни в кабинете которого горели на втором этаже в поздний вечерний час.
   "Газель", значительно снизив скорость, снова поскакала по своему маршруту. Пассажиры стали постепенно успокаиваться. Мила положила голову на плечо Ильи. Тот обнял ее за талию и развернулся вполоборота к Олегу.
   - Столичный посланец прикатил, - усмехнулся в бороду Илья, - думские выборы на носу. Вот и засуетились воры-жулики.
  -- Собираются колдуны на горячие блины, - Олегу вдруг почему-то вспомнилась детская разговорка-считалка, когда один водящий держит руку открытой ладонью вниз, а остальные прижимают к ней указательные пальцы. Кто не успевал убрать вовремя палец, того "главный колдун" хватал за него и выводил из игры.
   Какие ассоциации с предстоящими думскими выборами навеяла эта детская игра, Олег и сам до конца не понял. Ничего предрассудительного в самом выборном процессе он не находил. Ну, а методы пропаганды и агитации - на совести их устроителей. Все партии и движения еще в конце лета заключили между собой договор о честной предвыборной технологии. Но договоры для того и заключались, чтобы их нарушать.
   Маршрутка уже взобралась на Голую Гору и тормознула неподалеку от церкви. Олег и следом за ним Илья и Мила выбрались под холодную мелочь дождя. Раскрылись зонты.
   - Приглашаем тебе с супругой на венчание, - сказал Илья. Мила застенчиво улыбнулась.
  -- Придем обязательно, - заверил Олег и, пожав Илье и Миле руки, открыл церковную калитку.
  
  

Глава V.

   Кресты над колокольней и куполом освещались прожекторами. Мелкие дождевые капли в их лучах казались непрерывным золотистым потоком. И кресты словно были усыпаны сверкающими драгоценными камнями. Вокруг крестов стоял переливчатый радужный ореол.
   Олег поочередно осенил себя знамениями на оба креста и, огибая лужи, пошел к дому, окна которого на втором этаже были ярко освещены. Внизу, на первом этаже, находилась трапезная и подсобные помещения. Мелодичный перелив звонка поплыл по всему дому. Отец Евгений в последнее время стал туговат на ухо и установил почти во всех комнатах сигнальные коробочки, и они пели одну и ту же мелодию с коротким промежутком, создавая ощущения реверберации.
   За дверью послышались шаги, щелкнула задвижка, и две теплые ласковые руки сплелись у Олега на шее. Мягкие губы прижались и слились с мужскими в долгом сладостном поцелуе. На Вере был надет халат, и полная грудь прижалась к груди мужа, пробуждая в нем желание. Вера почувствовала это и, прервав поцелуй, прерывисто прошептала:
   - Ох, как я соскучилась по тебе!
   Олег, обуреваемый все нарастающей страстью, стал покрывать дорогое лицо поцелуями и, уже не отдавая себе отчета в своих действиях, опрокинул Веру на коврик в прихожей за лестницей, ведущей на второй этаж. Вера не сопротивлялась и только прошептала ему на ухо:
   - У нас гости. Долго нельзя.
   Сладострастие на ковре продолжалось минуты три, не больше, когда сверху раздался голос матушки Марии:
   - Вера! Кто там пришел?
   - Это Олег! - крикнула Вера, с трудом прервав свой сдавленный стон.
   - Что же он не поднимается? - недоуменно спросила теща.
   - Мы сейчас придем! - снова громко произнесла Вера, а потом зашептала с придыханием: - Пора заканчивать. А то она спустится.
   - Не понимает она, что ли? - Олег не хотел так быстро заканчивать. Он только вошел во вкус.
   - Неудобно. Гости у нас, - повторила Вера.
   Но Олег еще минуты две продолжал свое дело. Потом ускорил темп и закончил вместе с Верой. Та, чтобы не кричать, закрыла рот ладонью. Затем, превозмогая себя, быстро вынырнула из-под Олега и, запахнув халат, побежала в ванную. Олег тоже поднялся и присел на скамеечку в прихожей. Напряжение постепенно проходило. И физическое, и психологическое. Из ванной, застегнув халат, вышла Вера, поцеловала мужа в губы и первой стала подниматься по скрипящей деревянной лестнице на второй этаж. Олег двинулся следом.
   Они вошли в ярко освещенную столовую. За большим круглым столом сидели отец Евгений, матушка Мария и не знакомые Олегу мужчина и женщина. Мужчина носил клиновидную "профессорскую" бородку, очки в тонкой современной оправе. На худых плечах его мешковато висел твидовый пиджак в мелкую елочку. На вид "профессору" было около шестидесяти. Женщина выглядела лет на двадцать его моложе. Черные смоляные, крашенные волосы, брови дугой, прямой тонкий нос, чувственные алые губы, румянец во всю щеку и пронзительный взгляд угольных глаз, брошенный на Олега. Того даже слегка передернуло от этого взгляда. Но тут же, взяв себя в руки, Олег вежливо поздоровался с гостями. "Профессора" звали Ярослав Гаврилович Бурьянов. Дама оказалась его женой с оригинальным именем и отчеством: Луиза Марковна. И она приходилась двоюродной сестрой Вере, т.е. дочерью старшей сестры матушки Марии. Родственники прикатили сегодня днем из Москвы с неведомой пока целью, до сего момента никак не объявляя о своем существовании. Эти внезапно вспыхнувшие родственные чувства показались Олегу подозрительными. Но он не подал виду и даже поцеловал ручку Луизе Марковне при представлении. Та жеманно опустила черные очи долу.
   Отец Евгений и Ярослав Бурьянов, по виду, были ровесниками и даже чем-то неуловимо похожи. Оба носили усы и бороды, удлиненные волосы и очки. Только отец Евгений за двенадцать лет служения в Храме заметно раздобрел телом, а его новый знакомый отличался нездоровой худобой, но глаза из-под стекол очков сверкали почти так же, как и у священника. И, судя по этому блеску, Олег появился в разгар какой-то беседы, а, скорее всего, спора. И спор этот привел почти всегда уравновешенного отца Евгения в возбужденное состояние, которое он едва скрывал. "Профессор", напротив, казался абсолютно спокойным. Он слегка, чуть-чуть иронично усмехался в седые усы. И только глаза поблескивали. На столе среди закусок стояли две ополовиненные бутылки: кагора и московского коньяка. Вера уселась рядом с мужем и налила ему в бокал вина. Плеснула себе, затем матери и отцу. Ярослав наполнил свой бокал коньяком почти доверху, и Олег увидел, что "профессор" уже изрядно "под хмельком". Отец Евгений же выглядел совершенно трезвым, так же, как и все остальные, включая Луизу Марковну, которая, видно, "цедила" свой коньяк по глотку в отличие от мужа. Все еще раз чокнулись за встречу и знакомство. Выпили. Олег с дороги сильно проголодался и с жадностью набросился на еду в своей тарелке. За процессом поглощения пищи он вначале не уловил нить продолжившейся беседы-спора между Ярославом Бурьяновым и отцом Евгением. А, уловив, сразу же перестал жевать.
   - Вот вы говорите, батюшка, что Бог есть свет и тьмы в нем изначально нет. Так скажите, откуда же тогда взялась тьма?
   - Тьма - воплощение нечистой дьявольской силы. Сатанинская гордыня посеяла духовную тьму в Мироздании.
   - А вы уверены, что сатана существует, как противник Бога, как его антипод? Вы верите в эту наивную детскую сказку?
   - Это не сказка, а истина. Возгордился архангел Люцифер и решил стать выше Бога, воздвигнув себе трон на Небесах.
   - Ну, мы же с вами умные, современные люди, батюшка, может, не станем повторять средневековые расхожие мифы. Будем рассуждать здраво и логически. Даже если и существовал такой архангел, на какой ляд ему восставать против всемогущего, всезнающего, всепроникающего Бога? Это все равно, что какой-нибудь муравей, выбежав из муравейника, решит свергнуть слона, чтобы вместо него править африканской саванной. Слон раздавит такого бунтаря и не заметит. Значит, этот Люцифер был не гордым, а сумасшедшим. Затевать заранее проигранное дело может только полный дурак или безумец. Да и вообще, все это сказание про бунт на небесах очень созвучно с земной историей, где какой-нибудь визирь со своей охраной пытается совершить государственный переворот и низложить владыку, занять его место. Но на небесах все гораздо сложнее. И Бог не так однозначен, как его представляют в Писании.
   - А никто и не говорит, что он однозначен. Это всемогущий дух, дела которого нам, смертным, никогда не понять и не оценить.
   - Но тогда зачем весь этот сыр-бор со вселенской Любовью, что якобы переполняет Бога по отношению к земным разумным существам? И какая-то это странная любовь. Чем больше стремится человек к Богу, тем больше трудностей и неприятностей и даже бед встает у него на пути. Любовь, как известно, - помощь, покровительство, отвод несчастий, а не навлечение их одних за другими. Кнутом можно воспитать только страх и ненависть, а не добрые чувства.
   - Господь испытывает детей своих, чтобы Вера их укреплялась. Грешные мысли обуревают нами. Ведь не только в делах грешим.
   - Тогда зачем такая несправедливость? Одних безжалостно стегает за мысли, а других прощает за преступления, стоит преступнику только покаяться?
   - Не праведников Господь пришел прощать, а грешников.
   - Значит, грешником быть выгоднее, чем праведником. Греши себе и кайся. Место в раю обеспечено. Кто знает, может великие злодеи: Грозный, Петр, Гитлер и Сталин успели перед смертью раскаяться и сейчас блаженствуют в райских кущах?!
   - Пути Господни неисповедимы.
   - Ответ, достойный священника. Но я не вижу в нем ответа. Где в божьих помыслах и деяниях высшая справедливость? Почему процветают и благоденствуют негодяи и подлецы, а добрые и смиренные люди мучаются от голода, болезней? Тысячами погибают в стихийных бедствиях? Умирают невинные дети, не успевшие ничего сделать в жизни? Если бы я был атеистом, то объяснил бы все это простой случайностью. Но я знаю, что Бог есть. Но у него не одна, а две ипостаси. Он один в двух лицах. Он и добро, и зло одновременно. А Сатана придуман специально, чтобы наивный малограмотный человек верил в добрые намерения Бога, иначе жизнь на Земле потеряла бы всякий смысл.
   - По окончании Времен отделит Бог агнецев от козлищ и будет судить их справедливым судом. Земная жизнь только преддверие Вечной. Праведников ожидает райское блаженство, а грешников - муки адские.
   - Ну, а как вы себе представляете это "отделение"? Ведь нет абсолютно плохих и хороших людей. Ведь даже в самом отпетом преступнике есть положительные качества. А святых на этом свете можно вообще по пальцам пересчитать. Большинство людей живут своими мирскими заботами. Всеми правдами и неправдами добывают себе пропитание. И линия добра и зла проходит через сердца. Кто из них агнец, а кто козел - разобрать невозможно!
   - Господь разберет. Множество людей сейчас совершают беззакония. И Господь попускает это. Ведь человек свободен в своих поступках. Не за все здесь надо платить. А плата за грех - смерть. И вы меня не убедите, что Бог двулик. Тогда бы христианская вера была тщетна и бессмысленна. Тогда бы не совершались Божии чудеса и исцеления. И напрасно тогда Иисус Христос пошел на распятие за грехи наши. Тогда зря мы носим на груди кресты как знак Спасения.
   - Людям свойственно верить в чудеса. И Бог, конечно, дает их для укрепления своей светлой стороны, но, согласитесь, батюшка, исподволь и очень неохотно. Исцелит кого-нибудь, а погубит десяток. И никакая молитва и вера не помогают. Может, помните тот исторический эпизод, когда турки-сельджуки осадили Константинополь, и перед последним штурмом в соборе Святой Софии собралось множество, между прочим, православного народа во главе с патриархом. Они несколько дней истово молились, прося Бога защитить святыню христианства. Помогла ли эта отчаянная молитва? Турецкие янычары ворвались в собор и вырезали всех поголовно. Там до сей поры - мечеть.
   - На то была воля Божья. Мы смотрим с наших человеческих позиций. В узком времени, а у Господа нет времени. Для него прошлое, настоящее и будущее едины. Он знает все от начала до конца времен. И то, что нам кажется непонятным и необъяснимым, он видит ясно сквозь глубь веков.
   - Значит, он похож на созерцателя, спокойно наблюдающего, как его детей убивают враги истиной веры. А его так называемая любовь - чистая декларация, не подтверждаемая действиями.
   - Любовь Господня долготерпима. Он любит и праведников, и грешников. Но праведники страдают чаще среди мира греха. Господь испытывает их веру, как испытал веру Иова. Ведь мы созданы для жизни вечной, а на земле мы только гости. Недаром кладбище у нас называется "погостом".
   - Тогда зачем Бог исцеляет кое-кого? Или спасает немногих? Пусть бы себе умирали и гибли, раз для них приготовлено место на небесах.
   - Исцеление и спасение - это пример чудес Господних. Если их не будет, то праведники впадут в отчаяние, а грешники никогда не раскаются. Господь мудр в своих поступках.
   - Так почему бы ему не совершить Великое Чудо. Хотя бы одно. Ведь в средние века тысячи людей умирали от чумы и холеры и сколько ни молились - не исцелялись. На Украине в 30-х годах был страшный голод. Матери поедали своих детей. И не упала с неба манна, как и на блокадный Ленинград. И это - божья мудрость?
   - Главное Чудо Господне будет в воскрешении всех мертвых после второго Пришествия. И тогда каждый получит по делам его.
   - Ну а как вы, батюшка, представляете себе это скопище людей разных эпох, культур, цивилизаций? И сейчас-то людям тесно на Земле. А те, воскресшие, что, есть-пить не будут? Сказки все это, батюшка, сказки!
   - Это один из постулатов "символа Веры". И сомневаться в его истинности христиане не имеют права.
   - Вы меня простите, батюшка, за прямоту - все это стародавние догмы, вымыслы и иллюзии! И вообще, если хотите знать, вся наша земная жизнь - сплошная иллюзия. Видимость одна. Виртуальная реальность, как сейчас говорят. Пять чувств у нас всего, и еще одно или два каких-то подспудных: интуиция, сновидение, мыслеформы... Сымитировать их можно в какой-нибудь высшей, иной реальности. Можно создать и Вселенную, и галактики, и солнца, и планеты, и людей, которые будут вполне разумны.
   - Это доступно только Творцу!
   - Вы в этом уверены? - усмехнулся в усы Ярослав Бурьянов. - Тогда перед вами - тоже творец. И я создал Вселенную. Она у меня здесь, недалеко, в этом портфеле.
   "Профессор" поднял стоящий рядом с ним "атташе", положил его на колени, открыл и достал плоскую коробочку с DVD-диском. Покрутил ей перед собой.
   - У вас, надеюсь, есть компьютер? - спросил Бурьянов.
   Отец Евгений молча кивнул головой, с недоумением посмотрев на своего оппонента.
   - Я хочу вам кое-что показать, - чуть самодовольно произнес Бурьянов.
   Отец Евгений первым встал. Поправил на носу очки, разгладил длинную седую бороду и подошел к двери напротив, где находилась комната Стасика. Олег посмотрел на часы. Было около десяти вечера. Может, сын уже спит, потому и не вышел встречать отца?
   Но когда дед распахнул дверь, то стал виден его внук, сидящий спиной, в наушниках, напротив светящегося монитора. На открытую дверь Стасик даже не среагировал. Он был увлечен какой-то компьютерной игрой-стрелялкой. По экрану бегали, падали и скакали человеческие и неведомо еще чьи фигуры среди серых мрачных стен средневекового замка.
   - Можно его побеспокоить? - спросил Бурьянов, подходя к отцу Евгению. Тот вошел в комнату и дотронулся до плеча внука. Стасик оглянулся с недовольным видом. Нехотя снял наушники.
   - Чадо, - проговорил дед, - нам нужен твой компьютер.
   Стасик сделал кислую физиономию.
   - Я еще не доиграл, - капризно произнес он.
   - Доиграешь потом. Уступи, пожалуйста, место.
   - Вечно ты, дед, не вовремя! - надул губы внук.
   - Не дерзи! - сделав строгое лицо, проговорил отец Евгений. - Побойся Бога. Он все видит и слышит.
   - Надоел ты со своим Богом! - вдруг взвизгнул Стасик. - Нет никакого Бога!
   - Что же ты такое говоришь? - всплеснул руками священник.
   - Нам Оскар Исаевич на кружке все рассказал, что бога выдумали попы, чтобы обманывать народ и отбирать у старушек деньги.
   - Что это за кружок такой? - побагровел Евгений.
   - Научного атеизма. Мы в него всем классом записались. Очень интересно, не то, что у тебя в церкви поклоны бить и креститься! Скукочища!
   - Господи, - священник осенил себя знаменем, - огради дитя неразумное от сатанинской лжи. Направь на путь истинный.
   - Вот вам и новое поколение, - подал голос Ярослав Бурьянов, - как его сейчас называют - NEXT. Те, кто раньше пионерами-комсомольцами были, верующими стали. А для молодых вера, не подкрепленная конкретикой, наивна и иллюзорна. Компьютер - вот их бог, интернет - вот их вера.
   Явно польщенный такими словами Стасик освободил стул для Бурьянова. Тот уселся на него, открыл футляр, вытащил серебряный радужный диск и вставил его в дисковод. Запустил программу. На мониторе на совершенно черном фоне в центре сверкала крошечная точечка или искорка.
   Стасик, предчувствуя что-то очень интересное, едва пробормотав Олегу: "Здравствуй, па", снова уставился за спиной профессора на экран. А на экране звездочка-искорка стала увеличиваться в своих размерах и вдруг беззвучно взорвалась, разлетевшись на множество осколков-искорок, которые начали медленно вращаться вокруг центральной оси. Вот один из осколков стал приближаться, заполняя собой весь экран. Оказалось, что и он состоит из несчетного количества таких же искорок. И вновь увеличение одной из них. Она превратилась во вращающееся веретено, окруженное скоплениями причудливого разноцветного тумана. По мере расширения внутри "веретена" засверкали звездные скопления, похожие на драгоценный бисер, разбросанный по черному столу. Одна из микроскопических звездочек на краю экранного стола стала разбухать, превратившись в желтое огненное светило. Вокруг него чередой кружились маленькие разнокалиберные шарики планет. Олег насчитал их девять. Третья от светила планета расплылась на экране до громадного голубого шара. Сквозь легкую дымку облаков были видны очертания материков среди океанов и морей. Северный большой материк приблизился. Показались ленточки рек, зеркальные осколки озер. Ракурс становился все более широким. Внизу, в темной дождливой полутьме медленно проплыл, весь в огнях, узкий, похожий на змею городок рядом с более большим и округлым по размеру. Сверкающая огнями змейка исчезла из поля зрения. Остался лишь узкий серый поясок дороги. По дороге взад и вперед мчались, освещая себе фарами путь, автомобили. Одни спускались по мосту, перекинутому через небольшую речку. Другие поднимались по нему на невысокий, обросший деревьями холм. В середине холма стояла в лучах прожекторов церковь. Рядом расположился двухэтажный дом. Крыша дома пропала и стала заметна комната-столовая на втором этаже со столом, уставленным тарелками с едой. В углу был заметен иконостас. В маленькой комнате напротив несколько человек стояли, сгрудившись возле светящегося компьютерного экрана, на котором те же самые, но меньшего размера люди стояли и смотрели на экран, на котором совсем крошечные человечки стояли и смотрели на экран, на котором... Олег мотнул головой, отбрасывая наваждение. Но оно не пропало. На множестве экранов фигурка, в которой Олег узнал себя, с короткими промежутками тоже мотнула головой.
   - Ну, как, впечатляет? - спросил Ярослав Бурьянов, повернувшись на крутящемся стуле к зрителям.
   - Но это всего лишь компьютерная программа, - пожал плечами Олег.
   - Но саморазвивающаяся, - хмыкнул Бурьянов. - Когда я вставлял диск в дисковод, нас в программе не было. Мы и наши двойники, тройники появились по ходу развития виртуальной вселенной. Каждый вон из тех маленьких Бурьяновых способен действовать самостоятельно, управляя низшими планами. Ему ведь кажется, что он самостоятелен в своих поступках так же, как и я, сидящий здесь. А теперь продолжите перспективу в обратном направлении. Какие выводы можно сделать?
   - Вы хотите сказать, что и наш мир тоже виртуален? - Олег скептически поднял брови. - Но ведь здесь всего лишь статичная картинка.
   - Мы можем перенестись в любой уголок той виртуальной Земли, - проговорил Бурьянов. - На выбор: хоть Нью-Йорк, хоть Париж, хоть Задрыпинск Заможайской области. И вы увидите: миллиарды людей живут своей обычной жизнью, очень похожей на нашу. Но я могу по своему желанию вмешаться в их жизнь. Устрою кому-нибудь автоаварию или авиакатастрофу. Могу создать землетрясение, извержение вулкана, наслать на побережье цунами или просто проливные дожди. Затем реки выйдут из берегов и затопят все окрестности. А могу, наоборот, спасти кого-нибудь из тех людей от неминуемой смерти, и мне за это чудесное спасение поставят в церкви свечку. Мне, неведомому, станут молиться тысячи прихожан, но у меня, к примеру, в этот момент будет плохое настроение, и я молнией подожгу церковь. так кто я такой для этой виртуальной Земли? - Бурьянов гордо задрал вверх свою профессорскую бородку.
   - Вы явно преувеличиваете свое значение, - прорвалось у Олега. - На Бога вы не похожи.
   - А кто его видел? - усмехнулся Бурьянов. - Может, он на меня как раз и похож, как я на бессчетное количество вон тех Бурьяновых, - и "профессор" ткнул пальцем в экран.
   - Логично, - сказал Олег, - но есть в ваших рассуждениях одно маленькое упущение...
   И он быстро нажал на кнопку выключения. Экран погас.
   - Наш же мир так никому не выключить, - улыбнулся Олег. - Он объективен.
   Позади него раздались немелодичные трынкающие звуки, Луиза Марковна поспешно залезла к себе в сумочку и приложила к уху маленькую коробочку мобильного телефона:
   - Да, - произнесла она. - Мы здесь. Сейчас выезжаем. Пошли, - Луиза Марковна махнула рукой своему мужу. Тот засунул диск в футляр и поднялся со стула:
   - Приятно было познакомиться, - сказал Бурьянов Олегу и более тихо проговорил: - А вы сообразительный молодой человек. Хотелось бы продолжить знакомство.
   - Смотря по обстоятельствам, - произнес Олег, отвечая на рукопожатие.
   - Не обижайтесь на меня, батюшка, - Ярослав Гаврилович пожал руку и отцу Евгению. - Я вам не враг, просто хочется внести ясность в темные места. Ведь сами знаете: в споре рождается истина...
   - Учение Христа - вот истина, вот путь! - отец Евгений поднял вверх указательный палец.
   - Никто с этим не спорит. Но, как известно из его слов, к этой истине ведет не широкая дорога, а узкая тропинка. А тропинка имеет свойство плутать. Вот мы и плутаем, - и Бурьянов широко улыбнулся вставными зубами.
   Луиза Марковна на прощание снова подала руку Олегу, явно рассчитывая на поцелуй. Но Олег почему-то ей руку во второй раз целовать не стал, и дама слегка прихмурилась густой черной бровью, бросив на мужчину оценивающий взгляд. Олегу этот взгляд не понравился, как в самом начале знакомства. Будто Луиза Марковна пыталась его мысленно раздеть.
   - До встречи, - сказала Луиза и первой отправилась к лестнице в сопровождении матушки Марии. Бурьянов заковылял следом. Вера их провожать не пошла. Она прижалась головой к плечу мужа и тихо прошептала:
   - Мне все это очень не нравится.
   В детской комнате Стасик снова "врубил" компьютер, продолжая свою игру.
  

Глава VI.

   После заутреней, проводив Стасика в школу, а Веру на работу в больницу, Олег отправился пешком домой. Дождик кончился еще ночью, но темно-серые облака медленно плыли по пасмурному небу, иногда на минутку-другую прорываясь голубыми вспышками бездонных широт. Солнце освещало безрадостную картину увядающей природы. Графский парк интенсивно сбрасывал листву. Она ложилась на мокрый асфальт тротуара причудливым желто-красным орнаментом. Олег шел по этой светлой, влажной, словно живой дорожке вниз, к реке. Река, покрытая мелкой рябью, почти невидимо текла под мостом, дальше разливаясь широко, до самой плотины. На правом, более крутом, "горском", берегу росли одиночные сосны. На более пологом противоположном раскинулись дома деревни, названной в народе "аулом". Здесь усиленно заселялась все более увеличивающаяся по численности "кавказская диаспора". Почувствовав неограниченные возможности для разворачивания своей бурной торговой деятельности, граждане закавказских республик бывшего "Нерушимого Союза" устремились вместе со своими многочисленными семействами в центральную часть России. Здесь они постепенно стали занимать самые "хлебные" места: оккупировали рынки, торгуя овощами-фруктами и вытесняя местных продавцов, что вызывало у последних негативную реакцию.
   Кавказцы скупали дома полупустующей деревни на левом пологом берегу речки, и сонная деревня ожила. Почти возле каждого дома возле гаражей стояли грузовые "Газели" и легковые автомобили. По вечерам в теплое время года отовсюду доносились заунывные или, напротив, веселые звуки зурны, смешанные с запахами шашлыка и виноградного вина. "Аул" отдыхал, чтобы поутру разъехаться по своим торговым точкам. "Аул" до вечера затихал.
   Сейчас тут тоже было тихо. Высокие металлические ворота перед каждым домом наглухо закрыты. Из-за глухого забора видны только косые крыши, покрытые новым шифером. Иногда из-за забора тишину прорезывал заливистый собачий лай. Да такой же пронзительный женский голос что-то выкрикнул на своем племенном языке.
   Олег поравнялся с крайним, стоящим возле дороги забором, когда над ним вдруг показалась черноволосая мальчишечья голова. Следом появилась рука, держащая деревянную рогатку. Вторая рука натянула резинку. Над ухом у Олега что-то свистнуло, а за спиной раздался звон разбитого стекла и визг тормозов. Олег оглянулся. Неподалеку стояла желтая маршрутка "Газель". Переднее стекло у нее пробито словно пулей. Из "Газели" выскочил водитель, а из-за забора юношеский басок ехидно прохрипел:
   - Русский! Всех убью, зарэжу! - голова скрылась.
   - Вот сволочь! - воскликнул водитель примерно одного с Олегом возраста. - Шариком из рогатки выстрелил. Хорошо, у меня впереди никто не сидел. А то бы запросто искалечил стеклом, а то бы и убил. Понаехали сюда, чураки. Все скупили! Прохода от них нет! И проезда тоже!
   - Мальчишка он еще, глупый, - Олег попытался хотя бы для самого себя оправдать его.
   - Чего ты его защищаешь? - покраснел от злости водитель. - Они хоть мальчишки, хоть взрослые - все одинаковы! Один из рогатки в машины стреляет, а его папаша завтра автомат возьмет и тебя же, защитника, замочит!
   - Я их не защищаю, - сказал Олег, - я не хочу, чтобы вражда была.
   - А кто их сюда звал? Сами приперлись! Да еще ведут себя нагло, словно они здесь хозяева! Была бы моя воля, всех назад бы отправил! Пусть в своих горных аулах живут, а не здесь, на нашей "Горе"! - водитель в сердцах махнул рукой. Олег ничего не ответил. Да и что было отвечать? Логика водителя проста и ясная. И крыть ее было нечем. Но что-то в ней было принципиально неверным. Возможно, отсутствие снисходительности представителя большой великой нации к малым народностям. Но, с другой стороны: можно бесконечно отмахиваться от роя назойливых комаров. Но ведь они так болезненно жалят...
   Олег продолжил свой маршрут, отказавшись от приглашения водителя "расстрелянной" "Газели". Путь его лежал вдоль дороги, где за лесопосадкой стояли недостроенные благодаря "дефолту" 98 года дома. Они зияли пустыми глазницами выбитых окон. Шифер с крыш постепенно растаскивался ушлыми окрестными жителями. Некоторые взялись за кирпичи, выбивая их из стен, и один из домов уже наполовину рухнул. Остальные безропотно ждали такой же участи.
   Но еще более удручающее зрелище открылось Олегу, когда он подошел к центральной площади им. Вождя. Сам Вождь непоколебимо стоял на своем постаменте, вытянув вперед правую руку. Слева от него находилось бывшее здание наркома КПСС, где сейчас располагался суд, а справа двухэтажный административный корпус, выкрашенный в ярко-желтый цвет. Тут много лет назад бытовал угольный трест. Над зданием администрации под влажным осенним ветром трепыхался красно синий "городской флаг" с двумя перекрещенными на верхней красной полосе кувалдами. Национальный российский флаг скромно висел, съеживаясь перед входом в здание администрации.
   Чуть в стороне, за спиной Вождя, возвышалось странное строение, очень похожее по своим архитектурным особенностям на те предыдущие, разваленные дома. Двухэтажные дырки окон зияли глубокой потусторонней чернотой. Рамы из окон уже давно были вынуты собирателями цветного металла. Отсутствовали так же и двери. Через пустые проемы свободно проникали желающие справить свои естественные потребности. За многие годы беспризорного стояния здание это превратилось в общественный нужник и в народе именовалось "Дворцом графа Калужина" с тонким фразеологическим намеком на двойственное человеческое естество. "Дворец", расположенный за центральной площадью с памятником Вождю, портил весь торжественный интерьер. Но ни сломать его, ни закрыть высоким забором мэру Сосункову почему-то не приходило в голову. Может, потому, что в этом здании, и в самом деле чем-то похожем на недостроенный дворец, должен был обосноваться новый горком КПСС. Да вот денег не хватило, и строительство было навеки "заморожено". Но от его жуткого вида у приезжих бежал мороз по коже при виде темных оконных провалов, а между ними зияла разинутая пасть центрального входа. Многоглазое чудище смотрело на площадь мертвенными черепными провалами-ртами, словно намеревалось кого-нибудь проглотить.
   Олег, как и большинство жителей города, уже давно привык к существованию этого недостроенного коммунистического дворца. И сейчас он бы не обратил на него внимания, если бы не увидел стоящий рядом с ним черный джип-пикап с тонированными стеклами. Джип был тоже похож на какого-то хищного зверя с большими оскаленными зубами в виде защитной никелированной решетки и глазищ-фар. Зверь-джип стоял с выключенным мотором. И вдруг в его черном боку образовалось широкое отверстие, и из звериного нутра на землю стали выпрыгивать молодые люди в белых кожаных куртках с какими-то рулонами под мышками. Они быстро разбежались по площади. Двое подскакали к зданию бывшего горкома комсомола. Еще трое направились к большому стенду с объявлениями.
   Олег сразу же обратил внимание на пару у бывшего комсомольского горкома. И тут же узнал их обоих. Глухо, с перебоем екнуло сердце. Его сын Андрей и Кристина Горжецкая стали разворачивать рулон, на котором виднелся чей-то цветной портрет. Андрей заслонил портрет своей спиной. Кристина словно лоскут кожи стянула с внутренней стороны защитную пленку. Затем они уже вдвоем подняли портрет-плакат выше своих голов и прилепили его-самоклейку к крашеной стене здания.
   Олег, еще не пришедший в себя от встречи с сыном, мельком взглянул на портрет и остолбенел. С плаката прямо ему в глаза злобно-хитрым взглядом глядел одутловато постаревший бандит "Вовка-волк" в белом мундире, застегнутым под самое горло. Он крепко сжимал кулак, грозясь какой-то расправой. Над его лысой головой большими кроваво-красными буквами отпечатались имя и фамилия: Владимир Пиявин, а внизу определяющий лозунг: "Я волью свежую кровь!"
   Олегу стало противно. Он уже собирался отвернуться от портрета Вовки-волка, когда его взгляд встретился с глазами сына. И в глаза Андрея Олег увидел безразличие. Хотя, несомненно, Андрей узнал отца, стоящего совсем недалеко. Узнала его и Кристина. Но она хоть кивнула головой, а Андрей скользнул глазами по отцу, как по манекену, и, подхватив Кристину под руку, двинулся дальше по улице, держа под мышкой рулон с предвыборными плакатами Вовки-волка.
   Олег еще несколько минут неподвижно стоял, глядя вслед уходящей паре. На душе у него было тяжело и тоскливо. Представлял он не такую встречу с сыном, которого не видел более трех лет. Андрей уехал в Москву вместе с Кристиной, и с ними прервалась всякая связь. Артур тоже не знал о местопребывании своей дочери и, конечно, сильно переживал, хотя и не показывал вида.
   Доходили слухи, что они работают в какой-то солидной фирме, но где эта фирма находиться и каково ее название, отцы не знали. И вдруг это внезапное появление в родном городе да еще в агитационной бригаде злейшего врага Олега и Артура Вовки-волка, который давно уже превратился из мелкого хулигана в крупного предпринимателя-бандита. Но уже такие наступили времена. Полубандитские. Рвутся всякие паханы и авторитеты во власть. Мало им домов, дач и иномарок. Им нужен тотальный контроль над экономикой, над ресурсами. Ну, а власть - это громадные доходы. Это денежные лавины. И каждый из потенциальных "слуг народа" мечтает быть "погребенным" под этими лавинами и купаться в денежных потоках, как "дядюшка Скрудж" из известного диснеевского мультика про утят.
   Деньги имеют свойство порабощать. Множество людей стали рабами денег. "Помет дьявола" - так их кто-то очень метко назвал. И на Земле, подчиненной этой силе, деньги - центр людских притяжений. Без них нельзя жить в материальном мире. Правда, некоторые святые, отшельники и божии угодники жили на подаяния или сбором даров земли. Но ведь таких отрешенных были всего считанные единицы. А подавляющее большинство людей поклоняются "золотому тельцу", без помощи которого нельзя вести цивилизованный образ жизни. Но деньги имеют свойство распределяться неравномерно. На одних богатство валится, словно из рога изобилия. Они купаются в роскоши и не знают, что им еще хотеть. Другие едва-едва сводят концы с концами, несмотря на желание трудиться. Здесь, конечно, огромную роль играют социальные и политические факторы. Но Олег всю эту высшую несправедливость проводил через себя, и в нем возникало какое-то двоякое ощущение. С одной стороны, он еще достаточно молод и абсолютно здоров, что совсем немаловажно в зараженной радиацией "чернобыльской зоне". Люди здесь мерли, словно те самые мухи. Местное кладбище за последние годы углубилось в поле, и отцу Евгению ежедневно приходилось поутру отпевать по десятку усопших.
   Но, с другой стороны, если бы дело касалось только здоровья и остального физиологического состояния, то никаких претензий к высшим силам у Олега, может быть, и не было. И в самом деле, он прожил большую часть жизни без особых душевных потрясений. Не участвовал в войне, не умирал с голоду, не замерзал и не бедствовал, что "по полной программе" досталось предыдущему поколению. У него не переводятся деньги "на хлеб насущный". Он позволяет себе даже баловаться сладостями и пригублять толику спиртных напитков. Одним словом, живи и радуйся!
   Но что-то иное, не связанное с физиологическим бытием, бередило душу Олега. Он искал явных признаков "Божественного откровения". Он твердо знал, что Бог существует. Он только не знал: кто такой Бог? Смириться с "молочной пищей" традиционных религиозных взглядов на Божественную сущность он уже не мог. Ему требовалась "пища твердая". А ее выделяли по крупицам и с большой осторожностью. Церковь боялась неведомого знания. Обличала расплодившихся экстрасенсов, целителей и знахарей в связях с сатаной. Может, так и нужно? Ведь манипуляциями с духовной энергетикой стали заниматься все, кому не лень, что, в принципе, доступно почти каждому. Нужно только знать приемы. А литературы на этот счет расплодилось тоже видимо-невидимо. Пособия по белой и черной магии в изобилии лежали на полках книжных магазинов. По сходной цене. Подходи, покупай и колдуй. Мсти своим недругам. Наводи на них смертельные порчи. Пусть мучаются, пусть усыхают, пусть подыхают! Нет за это воздаяния! Бог - слепой пахарь: сеет там, где не пахал, собирает там, где не сеял. Добро и зло переплетено в один клубок. Ищешь белую нить, вытягиваешь черную. И наоборот. Потому, что ты тоже слеп духовной слепотой. И живешь эмоциями и чувствами. В душе нет смирения. Давят человека мирские заботы, рвут на части страсти, мучают неотвязные мысли и фобии. Завидуешь, что кто-то живет лучше тебя. Что у него все в жизни получается, а у тебя неудача за неудачей. И вот этот "счастливчик" становится постепенно твоим врагом, хотя ничего плохого он тебе не сделал. Дорогу не перешел. Может, он по жизни числится у тебя в друзьях. Но ты готов его убить. Но стукнуть топором по голове - кишка тонка. Да и сидеть в тюрьме кому хочется? Но вот купил ты в магазине книжицу, а там черным по белому расписано, как убрать на тот свет твоего друга-недруга без засад по темным углам. Несколько заклинаний, "бяка" на "фантом" - и вот ему уже плохо, очень плохо. Он сам не свой. Ходит по врачам, но те лечат биооболочку, а не энергетику, от которой, в основном, и зависит здоровье. Он сохнет, он умирает, а с тебя, колдуна, взятки гладки. Ты земных законов не нарушал, а вселенские простят и не такое. Нет воздаяния! Делайте, что хотите! Так еще Ницше решил...
   Олег шел по центральной улице, опустив голову, чтобы не видеть развешенные на каждом столбе, стене и заборе портреты Вовки-волка. Но внутренне, подсознательно чувствовал отовсюду его взгляды. Вовка-волк смотрел в упор, "сверлил" позади спину, и Олег, в конце концов, свернул в переулок, чтобы спрятаться от этих ненавистных взоров своего злейшего врага. И еще другие глаза преследовали Олега. Глаза сына. Пустые и безразличные. И Олег догадывался, кто к этому проложил руку. А потому становилось во много крат обиднее и горче.
   С этим не проходящим чувством он и шел в сторону своего дома по обочине дороги, когда внезапно рядом с ним почти вплотную промчалась легковушка. Поток грязной воды обдал Олега с головы до ног. Из машины послышался гогот, и чей-то молодой наглый голос прокричал:
   - Поэт Незнайка, писатель Гунька!
   Легковушка скрылась за углом. Олег не успел запомнить ее номер. С его куртки стекали грязные капли воды. Джинсы сбоку промокли. Ощущение было малоприятным. Душу сосала обида и злость на подлых хулиганов. Как, оказывается, легко унизить человека. Крикнул что-нибудь в спину, облил помоями - и человек надолго выбит из колеи. Как бы он ни старался успокоить себя, ссылаясь на многочисленность вонючих "ротков", на которые не накинешь платок, публичные оскорбления, не заслуженные всей жизнью и стремлениями, делают человека, особенно творческого, очень уязвимым для всего рода духовных уродов. Для них то, чем творческий человек занимается, схоже с надуванием мыльных пузырей. Пользы никакой. Только дурачок этим может заниматься. А как над этим не посмеяться? "Страдание херней" это у них называется. Олег, конечно же, страдал. И "гневал Бога" своими мольбами и сомнениями в правильности избранного пути. Он жаждал Высшей справедливости, а ему доставались жалкие крохи. Он хотел "по России стихами промчаться и до чистых сердец достучаться, не достигнув черты роковой...". А из дня в день, из года в год фактически бился за пропитание, хотя и выпустил несколько небольших книжек стихов и прозы. Но в его жизни ничего не менялось. И он очень боялся не успеть и кануть в вечность без всякой памяти о себе и своем творчестве. Сколько было таких, как он! Безвестных и непризнанных. Как говорят, не состоявшихся. "Засветились" считанные единицы. Остальные тысячи, с их порывами, страстями, амбициями, мечтами, бесследно растворились в небытие, в беспамятстве своего поколения. А уж что говорить о будущих? Как Олегу Гунину не хотелось быть в этом потоке, летящем в Бездну! А хотелось, чтобы его книги, его мысли остались в культурном слое человечества. Пусть узенькой полоской. Но остались. Но годы шли безликой чередой. И все попытки вырваться на "оперативный простор" кончались ничем. Словно кто-то там, в ином измерении, намеренно рушил все его планы и их претворение с какой-то непонятной издевательской методичностью. Поначалу подсовывалась приманка с реальной возможностью издать хорошую, настоящую книгу. И когда в душе загоралась надежда, "приманка" исчезала по разным обстоятельствам, оставляя в душе и в сердце острый зазубренный крючок разочарования, обиды и боли. Затем опять возникала приманка-надежда, которая с удивительной закономерностью рассыпалась в прах, Олег даже написал по этому поводу стихотворение:
  
   Мне вновь подсунули приманку
   И снова вырвали ее.
   Вновь с издевательским обманом
   В ладони бросили гнилье.
   Сияют сказочные звезды
   В необозримой высоте.
   Они, как винограда гроздья:
   Манят на небесах везде.
   Но только к ним протянешь руку,
   Исчезнет призрачный мираж.
   Пусть душу разрывает мука,
   Смеется виноградарь-страж.
  
  
  

Глава VII.

   Олег подошел к своему подъезду и увидел сидящую на скамейке женщину в черном кожаном плаще и в широкополой шляпе. Из-под шляпы на Олега смотрели черные маслянистые глаза. Женщина поднялась со скамейки, и Олег узнал Луизу Марковну. Узнал и удивился. Что ей здесь нужно?
   Луиза сделала шаг навстречу и улыбнулась ровными белыми зубами, раздвинув крашенные припухлые губы.
   - Добрый день, Олег Станиславович, - произнесла Луиза и подошла вплотную. От нее пахло дорогими духами. - Я ждала вас. У меня к вам деловое предложение. Пригласите в гости?
   Олег при таком внезапном появлении немного растерялся. Тем более что его мысли были заняты отвлеченными размышлениями, и внезапное явление перед подъездом этой женщины застало его врасплох. Он только молча кивнул головой, отвернув взгляд от пылающих очей Луизы. Та, видно, догадалась о своем впечатлении на Олега и снова улыбнулась, но улыбка уже была похожа на усмешку.
   - Я ненадолго, не беспокойтесь. Это посещение вашей репутации не повредит. Полчаса, не больше, - и вновь полуулыбка, полуусмешка появилась на губах.
   Олег вошел в дверь подъезда первым, Луиза прошествовала следом. В прихожей она сняла плащ и сапоги. И надела Верины тапочки. Зашла в комнату и присела на диван, положив ногу на ногу в черных колготках. Юбка тут же, как бы невзначай, задралась выше колен, открыв крепкие тугие ляжки. Из принесенного с собой пакета Луиза вынула бутылку коньяка и большую шоколадку. Потом извлекла лимон. Поставила все на стол.
   - Не откажетесь выпить со мной? - улыбнулась Луиза. - Мне бы хотелось продолжить наше знакомство.
   Олег достал из серванта две коньячные рюмки, сходил на кухню и принес нож и блюдце, чтобы разрезать лимон. За это время Луиза уже разлила коньяк по рюмкам и держала свою в руке с ухоженными наманикюренными ногтями.
   Олег сел рядом с ней на диван и тоже взял рюмку. Его в этой ситуации смутила поспешность, с какой был разлит Луизой коньяк. Ох, не спроста это!
   - Давайте выпьем за развитие нашего знакомства в нужном для нас обоих направлении! - провозгласила Луиза и, чокнувшись с Олегом, медленно осушила рюмку. Олег поднес свою к губам и быстрым, почти не заметным движением выплеснул содержание себе за пазуху. Жидкость неприятной ознобливой струйкой потекла по груди и животу и зажглась ниже, словно кто-то там ее подпалил. Ощущение было мало приятным, но терпимым: ведь рюмка коньяка "наложилась" на промокшие от грязной воды джинсы. Хорошо, что они черные. Чувствовалось только на ощупь. На это Олег и рассчитал. Пить разлитый Луизой коньяк он не стал. Интуитивно. Луиза вроде не заметила хитрости мужчины. Она, выпив, сделала глубокий выдох и закусила долькой шоколада. И тут же разлила по второй".
   - Давайте еще по одной, - проговорила она, - для закрепления... - и внимательно посмотрела на Олега. Тому пришлось выпить коньяк. Он загорелся в желудке и через минуту мягко ударил в голову. На этот раз он был "чистым". Почти. На стенках и дне кое-что осталось. От первого раза. Олег до дна не допил и поставил рюмку на край стола.
   Луиза откинулась на спинку дивана. Юбка еще сильнее задралась вверх.
   - У меня к вам деловое предложение, Олег Станиславович, - сказала она и достала из сумочки пачку сигарет и зажигалку. Пустила струю дыма в потолок. Олег откидываться не стал и слегка опьяненным взглядом посмотрел на Луизу. Она ответила ему пристально, с прищуром и чему-то краешком губ усмехнулась:
   - Один очень влиятельный и богатый человек, зная о ваших творческих талантах, изъявил желание помочь вам в реализации ваших литературных проектов. Он готов субсидировать издание ваших книг. Но на одном условии. Вы должны эти деньги для него отработать. В нынешней избирательной кампании.
   - Он кандидат? - спросил Олег, не сомневаясь в ответе.
   Луиза молча кивнула головой и опять чему-то улыбнулась. Затем снова взялась за бутылку.
   - Давайте выпьем еще, - сказала она. - За реализацию ваших планов.
   За это стоило выпить, и Олег чокнулся с Луизой. Коньяк расслабил напряженные нервы. Олег тоже откинулся на спинку дивана и вдруг почувствовал, как в его губы впились жаркие женские. Сразу закружилась голова. Он ничего не успел сообразить, как оказался лежащим на диване. Луиза сидела на нем, сбросила кофту, и стала стаскивать через голову юбку. Затем очередь дошла до тоже черной капроновой блузки. И, наконец, упавший бюстгальтер обнажил большие дыневидные груди с широкими темно-коричневыми сосками, обросшими частоколом тугих волосков. Луиза принялась стягивать с себя колготки, видно, вместе с трусами. Потому что, когда они упали на пол, открылся обросший густым черным мхом низ живота. Волосатая бороздка поднималась по полному животу до самого пупка и расползалась еще выше темной травой по молочно-белому телу Луизы. Она была почти вся волосатая. Порослью нетронуты оставались только бока. Талия у Луизы отсутствовала. Отсутствовал и женский таз. Он был узкий, похожий на мужской. Олег все это почувствовал руками, когда инстинктивно ухватил сидящую сверху Луизу. Руки продолжали ощупывать живот и забрались в густые мшистые заросли внизу. И вдруг пальцы нащупали небольшой и напряженный тугой отросток, очень похожий на детский мальчишеский писун. После этого прикосновения пальцы отпрянули, и возникшее было желание пропало и сменилось отвращением.
   Это почувствовала и Луиза. Но она еще продолжала возбужденно тереться об Олега и томно прошептала:
   - У меня все есть, как у женщины. Не бойся. Я хочу тебя!
   Но Олег уже ничего не хотел. Он стал вылезать из-под голой Луизы. Сел на край дивана и ознобливо передернул плечами. На душе у него было омерзительно. С таким "явлением природы" он столкнулся впервые. Надо же. Гермафродит... Чуть не изменил с ним Вере. Вот, наверное, что Луиза в коньяк подмешала. Возбуждающее. Предполагала такое развитие событий и решила подстраховаться. Да не получилось.
   Луиза, поняв, что "секса" не будет, принялась молча одеваться. Бутылку коньяка и шоколадку она прихватила с собой и, надев плащ, уже на пороге повернулась к сидящему на диване Олегу. В черных глазах ее сверкала злоба:
   - Не захотел меня! Ну, ты об этом пожалеешь. Очень пожалеешь! Я не посмотрю на то, что Владимир Вениаминович не велел тебя трогать. Пока. Получишь по полной программе! Так и знай!
   Луиза надела сапоги, плащ, шляпу и, громко хлопнув дверью, покинула квартиру. Олег еще несколько минут сидел на диване. Потом пошел закрывать дверь. На душе у него было муторно. Он осознал, что вновь столкнулся с теми силами, от которых постоянно старался отгородиться, а они с методичным систематизмом лезли к нему, словно он был помазан медом. А может, так оно и было? Грязь всегда липнет к тому, кто старается быть чистым душой и помыслами. Уж такое свойство грязи. Не любит она, когда где-то чисто...
   Олег, возвратившись в комнату, уселся в свое рабочее кресло, открыл тетрадь с рукописью романа и долго сидел над ней, держа в руке шариковую ручку. Мысли по продолжению сюжета в голове отсутствовали. Вообще писать сегодня не хотелось. Но он заставил себя "включиться", и ручка после продолжительного застоя выписала в тетради несколько строк. Дальше дело пошло легче. Инцидент с Луизой отодвинулся в глубину сознания. На поверхность стали один за другим выныривать образы, эпитеты, метафоры повествования. Клубок сюжета раскручивался медленно, с продолжительными остановками. Но все же пояснял смутную череду затуманенных "картинок", возникающих в голове и растворяющихся под напором калейдоскопической череды иллюзорных событий. Они под пером писателя постепенно приобретали конкретные черты, обрисованные словесной канвой. Буквы слагались в строчки. Бестелесные духи мимолетных фантазий формировались в плоть и кровь словесной вязью осознанной мысли. Олег писал книгу...
   Гул автомобильного мотора за окном отвлек его от творческого вдохновения. Олег поднял взгляд. Возле подъезда остановился желтый "Газик" по кличке "Козел". На синей полосе, идущей вдоль борта, была начертана белая надпись "Милиция". Из "Газика-козла" выбрались два милиционера в бронежилетах с автоматами не груди и направились к дверям подъезда.
   "К кому бы это?" - подумал Олег, еще до конца не выйдя из своего литературного лабиринта. И почти тут же в прихожей настойчиво-переливисто затренькал звонок. Дверь снаружи загрохотала под частыми ударами. Скорее всего, били автоматным прикладом.
   Недоумевая и уже внутренне волнуясь, Олег пошел открывать дверь.
   - Лежать! Руки за голову! - заорал с самого порога милицейский лейтенант, тыча Олегу в живот стволом. Олег покорно лег на пол в прихожей. Лейтенант обошел его, чуть на наступив на локоть, и ворвался в комнату с автоматом на изготовку. Комната, естественно, была совершенно пуста. Осмотрев ее, лейтенант вернулся к лежащему в прихожей хозяину.
   - Милицию вызывали? - спросил он уже более спокойным голосом.
   - С этого было и нужно начинать, - сказал Олег, поднимаясь на ноги. - Не вызывал я вас. С какой стати?
   - Позвонили на пульт, - проговорил лейтенант извинительным тоном. - Сказали, что здесь наркопритон и групповое насилие над несовершеннолетними.
   - Может, пошутил кто? - вставил свое слово стоящий в дверях сержант.
   - Ложный вызов, - проговорил лейтенант. - И магнитофон у нас, как назло, сломался. Не записали голос. Зол кто-то на вас, - добавил он, оттягивая автомат за спину. - Прошу прощения, служба у нас такая. Должны реагировать, - и отдал честь, приложив пальцы к фуражке с двуглавым орлом.
   Олег закрыл за милиционерами дверь и на слегка трясущихся ногах вернулся за свое рабочее место. Но теперь ему было не до творчества. От этого визита-налета на душе стало тоскливо. Олег сидел за столом, подперев подбородок руками, и сумрачно смотрел через окно в пасмурный осенний день. С деревьев в сквере напротив дома медленно падали желтые листья.
   К дому подъехала большая красная машина с белой продольной полосой. Из нее выскочило несколько человек в черно-красных комбинезонах и белых касках с прозрачными забралами. Двое поспешно стали разворачивать брезентовый рукав, а один двинулся в подъезд. Звонок над дверью снова ожил. Ну, это уж совсем не смешно. Олег открыл дверь. Начальник пожарного караула осмотрел его сверху донизу.
   - Где тут у вас возгорание и задохнувшийся в дыму? - спросил он, понимая, что ничего этого нет и в помине.
   Олег молча пожал плечами. Сказать ему было нечего.
   - Сволочи! - начальник караула в сердцах плюнул на цементный пол лестничной площадки. - Третий ложняк за день! Шутники е...ные! Бензин дорогущий! Поймать бы сук, да ствол в жопу вставить, да пару атмосфер врубить! Враз бы мозги прочистило! Извините, - спохватился он, - дети, наверное, шалят. По соседству нет таких?
   - Разве их всех упомнишь? - Олег снова пожал плечами. - Ко мне уже милиция приезжала, - добавил он.
   - Значит, ждите "Скорую помощь", - невесело усмехнулся пожарный и, в сердцах махнув рукой, скрылся за подъездной дверью.
   Он как в воду глядел. Через полчаса после отъезда пожарной красной машины появилась белая "Скорая помощь". Двое врачей в халатах с реанимационным чемоданом оказались на пороге квартиры.
   - У кого здесь инфаркт? - спросил старший, заглядывая через плечо Олега в комнату.
   - Должно быть, у меня, - Олег горько скривил губы.
   - А чего вы на ногах? - не понял иронии врач.
   - Его только предрекают позвонившие вам, - сказал Олег, а потом разъяснил реаниматорам сложившуюся ситуацию. На это разъяснение врач только покачал головой.
   - Бессовестные люди, - проговорил он. - У меня по два десятка вызовов за смену, а они развлекаются. Ну и друзья и вас - приятели! Хуже глупых ребятишек.
   - Если бы приятели - это полбеды, - проговорил Олег. - Тут кто-то посерьезнее.
   - Только методика какая-то несерьезная, - сказал врач, разворачиваясь в прихожей.
   - Потому и настораживает, - уже в спину врачам ответил Олег.

Глава VIII.

   В дверь позвонили. Неприятный холодок пробежал по спине Олега. "Кого это еще принесло? - подумал он. - По логике, только газовую службу...". Он открыл дверь. На пороге стоял Артур Горжетский, со спутанными седыми волосами и обросший такой же седой бородой. Легкая спортивная куртка была расстегнута нараспашку. Из бокового кармана торчало бутылочное горлышко.
   - Не помешаю? - виновато улыбнулся Артур. Изо рта пахнуло перегаром.
   - Да нет, заходи, - сказал Олег и добавил: - Очень рад тебе...
   Артур зашел в прихожую, скинул с ног кроссовки и в одних носках прошествовал на кухню. Бутылка водки оказалась на столе, рядом появился обрезок "Краковской" колбасы. Артур плюхнулся на стул и отвинтил водочную пробку. Олег поставил рядом два "мерзавчика", нарезал колбасы и добавил к ней из своих припасов сыр, хлеб, два малосольных огурца и головку чеснока. Артур разлил водку по "мерзавчикам". Чокнулся с другом.
   - Ну, давай за возвращение из столичного заточения, - сказал он и махнул дозу в рот. Олег повторил его жест. Выпить после всего пережитого ему было необходимо. Но первая рюмка не подействовала. Разлили и выпили по второй. Легкая головокружительная волна слегка затуманила сознание. Артур захрумкал соленым огурцом и немного осоловело взглянул на Олега.
   - Видел наших? - спросил он, горестно вздохнув. Олег сперва не понял, кого имел в виду Артур, но тот, словно чувствуя это, уточнил:
   - Андрей и Кристина приехали, знаешь?
   - Знаю, - кивнул головой Олег. - Они в команде Вовки-волка. Плакаты его расклеивают.
   - А к тебе не приходили? Нет. А вот ко мне часа два назад явились. Кристина потребовала денег и мою квартиру. Она в моей однушке прописана. Замуж она за твоего Андрея выходит. Жить они в моей квартире собираются.
   - А тебя куда? - удивленно спросил Олег.
   - Должно быть, на улицу, в подвал, бомжевать... Обещали, если добровольно не пущу, с милицией прийти. Может, их к себе пустишь? У тебя, все-таки, двушка...
   - Так они же в Москве давным-давно, - недоуменно проговорил Олег. - Что им здесь делать? А если жить там негде, пусть им "Волчара" хату прикупит. Он ведь миллионер.
   - Нужны они "Волку"! он их просто использует. Тем более, мстит нам через наших детей.
   - И ловко у него это получается. Самые близкие люди становятся врагами, - Олег тоскливо покачал головой и снова наполнил "мерзавчики". Чокнулись, выпили.
   Артур заел выпивку своей "Краковской" колбасой и взглянул на Олега. Его голубые глаза сквозили болью.
   - Почему такая несправедливость? - проговорил он. - Ведь Бог нас любит?!
   Олег кивнул головой.
   - Тогда где же его любовь? - воскликнул Артур. - Почему он в мире не установил гармоничный порядок? Почему здесь властвует боль и смерть? Почему ни в чем не повинные люди страдают, болеют, умирают, погибают. А всякая сволочь жиреет и здравствует?
   - Наверное, потому - это праведники всегда здесь страдали и подвергались гонениям. Вспомни судьбы большинства святых и мучеников. Их пытали каленым железом, отрубали головы, выкалывали глаза. Их рвали на части хищники. И все - за веру.
   - И все равно, это несправедливо. Быть гонимым неудачником, когда вокруг люди купаются в богатстве и славе.
   - Но ведь есть же и калеки, неизлечимо больные, нищие. По сравнению с ними мы с тобой просто счастливцы.
   - Нельзя же постоянно оглядываться на худшее. Неужели стремление к успеху и процветанию - это зло, - Артур мотнул лохматой головой.
   - Честно заработанные деньги должны идти во благо, - сказал Олег.
   - Вот я был честный торгаш. Не воровал, не утаивал налоги. И разорился подчистую. А какие-то Абрамовичи футбольные клубы покупают. И чувствуют при этом себя превосходно. Ни угрызений совести, ни болезней, ни бед. Нет ее, справедливости! Правильно сказал Пушкин словами Сальери: "Нет правды на Земле, но нет ее и выше!.."
   - Ты завидуешь Абрамовичу? - слегка усмехнулся Олег.
   - Да никому я не завидую! - Артур махнул рукой. - Я хочу, чтобы все было по человеческой справедливости. Пришел на эту Землю с какой-то целью - должен выполнить задачу, реализовать свои потенции. Талант нельзя зарывать в землю.
   - Ну а сколько талантов спилось, умерло в нищете. Застрелились и повесились многие от отчаяния, - Олег хотел возразить, но своей фразой только поддержал Артура.
   - Вот-вот! - воскликнул тот. - Почему одним прямая и гладкая дорога к успеху, славе и богатству, а другим одни колдобины, ямы да ухабы? И, в конце концов, за все страдания и лишения награда - смерть где-нибудь в подвале или ночлежке. У меня сейчас просматриваются подобные перспективы. Дочура вся в маму...
   - Помнишь притчу о богаче и Лазаре? Блаженство райское страдальцев ожидает. А богатеев - муки адские, - Олег и сам не верил в то, что сказал. Ну, а Артур и подавно.
   - Ах, утешения все это! - махнул он рукой.
   - Ты хоть представляешь себе это вечное райское блаженство? Порхать над цветами, как мотылек, млея от восторга. И так целую ВЕЧНОСТЬ! Ни мыслей, ни сомнений, ни переживаний. Ничего. Один восторг. Полная схожесть с идиотами. Те тоже постоянно смеются чему-то своему. Блаженствуют, то есть только на физиологическом уровне. А там будет духовный идиотизм! Так, что ли?
   - Ну, ты, мне кажется, утрируешь, - сказал задумчиво Олег, разливая еще по одной. - Господь создал людей для духовного совершенства. И, может быть, ТАМ душа человека станет совершенствоваться. Ведь перед ней бесконечное множество миров.
   - А здесь, значит, людей, словно подопытных кроликов, держат в клетках и проводят над ними эксперименты? Одним позволяют почти все в житейском смысле, а всех остальных испытывают на выживание: морят голодом, холодом, стихийными бедствиями, катастрофами, неизлечимыми болезнями. И все это называется Любовью. И нужно в ответ любить экспериментаторов, не то они обидятся и загонят тебя после смерти на вечные муки. В Ад.
   - Но ведь согласись, что люди сами полны злобы, ненависти, зависти, ну, и так далее, к себе подобным и получают то, что заслужили.
   - Да если бы так было, я бы все принял и понял. Но получается с точностью до наоборот. Болеют, страдают и умирают в муках как раз те, кто всей душой стремится к Богу. А те, кто о нем не думает вообще или даже отвергают его существование, живут припеваючи. Вот недавний пример: камбоджийский диктатор-маонет Пол Пот. Жизней его соплеменников на нем видимо-невидимо. Умер спокойно, во сне. А православный священник Ельчанинов. С детства служил Богу. Был известным богословом, не притворно, а искренне верующим. Умирал от рака три месяца в адских муках. И это - за труды награда? Где же здесь справедливость? В чем божественный промысел?
   - Мученик Иов тоже лишился всего, что у него было, получил проказу, но Бога не хулил, а только славил, несмотря на свои страдания. Господь испытывает нас на прочность в вере. Если все хорошо, то и вера не нужна.
   - А что такое вера? - спросил Артур испытующе. И, не дожидаясь ответа Олега, продолжил: - Убежденность, что Бог существует? Да кто в этом сомневается? Только дремучие коммунисты-атеисты! Сейчас большинство знают о существовании потусторонних сил, влияющих на нашу жизнь. Вопрос в том, что это за силы? И чего они от нас добиваются? И где пределы этой самой веры? Вон наши братья-мусульмане-фанатики-шахиды тоже веруют, что если взорвут они вместе с собой десятка два "неверных", то тут же окажутся в ихнем раю среди юных девственниц. Во время ирако-иранской войны мальчишкам иранским выдавали пластмассовые ключи от "рая" и гнали на минные поля. Только руки, ноги и головы летели. Может, такая "вера" нам нужна?
   - От дикости и невежества весь этот фанатизм, - проговорил Олег. Выпитое почему-то на него не действовало. Голова была лишь слегка затуманена. - Ну, а если мы станем умствовать и рассуждать, как сейчас, то начнем растлеваться сомнениями, а это, как известно, хуже полного неверия. Помнишь у Экклезиаста: "Много знания, много печали".
   - Да уж, печали у нас предостаточно, - подтвердил Артур. - Особенно, когда в жизни все идет наперекосяк. И это не от тебя зависит. Ты - яркий пример всей этой несправедливости. Всю жизнь рвешься к одной цели. Стихи пишешь хорошие, прозу приличную, а все, извини, топчешься на одном месте или бродишь по кругу. А ведь что только ты не предпринимаешь!
   - Может, еще время не настало? - снова попытался возразить Олег, внутренне соглашаясь с Артуром.
   - А откуда ты знаешь, настанет ли оно вообще? Если задумка такая, погонять тебя по лабиринту да в тупик загнать?
   - Я молюсь, каждый день молюсь, - тихо сказал Олег.
   - Ну, и что, помогает? - Артур опрокинул в рот очередной "мерзавчик". - Есть ответ из другого измерения? То-то и оно. Радиостанция работает только в одну сторону. Молись - не молись. Проси - не проси...
   - Но ведь сказано: "Просите - и дано вам будет", - вздохнул Олег.
   - Теория от практики слегка отличается, - проговорил Артур, закусывая сыром.
   - А святые, угодники, мученики? Они почему этот контакт имели? Возможно, мы просто недостойны, или судьба у нас такая? Карма, так сказать, - предположил Олег.
   - Да, уж кармическое начало - штука серьезная. Но оно опять только оправдывает высшую несправедливость. В буддизме - все ссылки на карму и сенсару. Хоть лоб себе разбей - судьба такая. Прошлая жизнь виновата.
   - Много званных, да мало избранных, - проговорил Олег и откинулся на спинку стула. За окнами потемнело. И, видно, опять заладил дождик. По стеклам потекли водяные разводы. Пора было включать свет. Лампочка на стоячем торшере вспыхнула, осветив сумрак кухни. И почти в этот же момент забренчал дверной звонок. Опять гости. Олег тяжело поднялся и пошел открывать. На лестничной клетке в полумраке виднелся темный силуэт с зачехленной гитарой за спиной. Виталий Щитков ввалился в узкую прихожую, задевая дверные косяки своим инструментом. Усы и борода "под Талькова" влажно блестели от капель осеннего дождя. Блестели и глаза Виталия. Он был явно возбужден и, в отличие от Артура, возбужден положительными эмоциями. Виталий скинул с себя "белогвардейскую" шинель, в которой осенью и зимой щеголял по улицам, и остался во френче без погон с поддельным Георгиевским крестом над верхним левым карманом. Гитару Виталий поставил в угол рядом с зеркалом и, причесав перед ним влажные светлые лохмы, зашел вслед за Олегом на кухню. Там Артур уже вовсю дымил сигаретой, открыв перед этим форточку. Друзья обменялись рукопожатиями. Олег почувствовал, как дрожит от возбуждения рука Виталия. Да и весь его вид говорил о том, что ему тут же хочется рассказать какую-то радостную новость, но он из последних сил сдерживал себя.
   - Ну, говори, что там у тебя произошло? - ускорил начало излияния Олег.
   Виталий еще сдержанно, но явно счастливо улыбнулся и полез в карман своего френча. Достал оттуда сложенный пополам конверт и вытащил из него лист, на котором было что-то напечатано. Виталий протянул лист Олегу. В верхнем левом углу красовался логотипный штамп: "Кинокомпания "Канис"" и чуть ниже компьютерный текст:
   "Уважаемый Виталий Сергеевич! Продюсерский центр кинокомпании "Канис" приглашает Вас на кинопробы заглавной роли в кинофильме с рабочим названием "Игорь Тальков. Жизнь и смерть", которые состоятся с 6 по 8 ноября сего года по адресу: Москва, Логовой тупик, д. 6, корп. 6, офис 6. Генеральный продюсер В. Лупусский.", и витиеватая размашистая роспись.
   - Поздравляю! - сказал Олег. - Но как они про тебя узнали?
   - Я свою фотографию в музей Талькова посылал полгода назад. Наверное, там увидели!
   - Но ты же не актер, - подал голос Артур.
   - А, может, им не актер нужен, а просто похожий музыкант? - Виталий оглянулся на зеркало в прихожей.
   - Ну, тогда тебе крупно повезло, - проговорил Олег и снова пожал Виталию руку.
   - Это дело нужно отметить! - туша окурок в пепельнице, воскликнул Артур. - только вот наш "источник" иссяк. Осушили мы его.
   - Так я по такому случаю из своих "погребов" доставил небольшую толику запасов, - витиевато выразился Виталий и, возвратившись в прихожую, принес оттуда чехол с гитарой. Расстегнул на чехле молнию и извлек из пустоты две бутылки "Дяди Сэма", ломоть домашнего сала, пакет с вареной картошкой, удобренной несколькими тугими маринованными огурчиками. А уж потом появилась и сама Щитковская гитара: полуакустическая, с гнездом для электронного подключения. Своей гитарой Виталий по праву гордился и играл на ней мастерски, вызывая неподдельный восторг у слушателей. Ну, а песни Талькова исполнялись совсем неотличимым голосом. Двойник, да и только.
   Картошка тут же попала на сковороду. Сало нарезалось тонкими ломтиками. К ним присоединились остатки Артуровой колбасы. Разлили по "мерзавчикам" доброго "дядюшку Сэма", и закипело бурное веселье. Забренчала гитара, переливчато и нежно. Банка из-под пива "Охота" превратилась в маракасы. Пошли чередой, одна за другой, песни: тальковские, щитковские, гунинские, горжецкие. Музыкальная группа не забыла свою сноровку. Пели то на два, то на три голоса, не забывая при этом добавлять "для вдохновения". Первый "дядя" был "прикончен" очень быстро. Открылось пахучее нутро второго. Соседи за стеной методично стучали по батарее водяного отопления. Но на этот стук никто не обращал внимания. Песни лились, оставляя свой след на кассете, вставленной в китайский магнитофон. На память для благодарного потомства, в чем двое из трех музыкантов сильно сомневались.
   Концерт окончился в половине одиннадцатого. И тут только Олег вспомнил, что забыл позвонить Вере о своем сегодняшнем непоявлении в церковных пенатах. Виталий на просьбу друга откликнулся и позволил сделать звонок со своего мобильника. Ответил отец Евгений. Он молча выслушал объяснения зятя и сообщил, что Вера только что заснула, а Стасик играет в свои компьютерные убивалки.
   - Не знаю, что с ним делать? - пожаловался дед. - И зачем я ему только это бесовскую машину купил?
   - Забыл, как сам диски виниловые накручивал и на площадке рок-н-ролл наяривал, - немного фамильярно напомнил о прошлом Олег.
   - Да, - вздохнул Евгений, - было дело.
   - Ну, я думаю, и у мальчугана нашего все тоже перемелется, - предположил будущее сына отец, но вспомнил Андрея и дал отбой.
   Все трое друзей были прилично "подшофе". Особенно Артур. Он плохо стоял на ногах, и его решено было проводить домой. Артур жил неподалеку от Олега, по другую сторону железнодорожной платформы. Под мелким нудным дождичком, держа в середине качающегося Артура, добрели до его подъезда. Хотели привести в квартиру, но Артур решительно отказался:
   - Что я, до второго этажа не доберусь? - заплетающимся языком пробормотал он и, пожав друзьям руки, скрылся в черном провале подъезда. Олег и Виталий отправились на автобусную остановку. Гитарист вдвоем с матерью жил в трехэтажке неподалеку от ремонтного завода, в двух кварталах от Олега. Маршрутки туда ходили регулярно, одна за одной. Но тут куда-то запропастились, и друзья простояли на остановке минут пятнадцать-двадцать.
   Олег подошел к своему дому около полуночи. Дождик к этому времени уже прекратился, и зонтик был сложен, но не засунут в чехол. Олег держал его в левой руке. Голова слегка кружилась. Опьянение медленно, но неуклонно уходило. Зато начала побаливать голова. Захотелось побыстрее лечь в постель и заснуть, тем более, что день выдался насыщенный на события, и нервная система требовала отдыха от перегрузки. Но отдыха не получилось.
   Олег приблизился к своему подъезду, ища в кармане ключ от квартиры. И тут из мокрых кустов перед ним вынырнули две высокие крепкие фигуры в лоснящихся от дождя кожаных куртках. Они загородили Олегу дорогу:
   - Браток, закурить не найдется? - ехидно-угрожающе проговорила одна. Вторая стала заходить сзади. Их намерения были понятны. Остатки опьянения словно сдул холодный ветерок, вылетевший из кустов. Просивший закурить выбросил вперед кулак. Олег инстинктивно поднял левую руку и случайно нажал на кнопку зонта. Зонт раскрылся вовремя. Кулак бандита ударился в черный купол, второй попал туда же. Зашедший сзади бросился на помощь, но Олег уже, развернувшись к нему полубоком, носком ботинка, словно по мячу, со всей силы ударил в низ живота. Бандюган сложился пополам и заорал благим матом. А первый продолжал воевать с зонтиком, нанося ему страшные по силе удары. Зонтик не выдержал. Его каркас в двух местах сломался. Олег еле успевал подставлять свою хрупкую защиту под молотобойские удары озверевшего мордоворота. И вот зонтик сломался окончательно, превратившись в бесформенный лоскут на короткой палочке. Кулачище просвистел рядом с лицом. Олег еле увернулся. Другой вскользь попал в голову. Но и от этого касательного удара в глазах потемнело. Сейчас его изобьют до полусмерти. А может, и до смерти. И вдруг - позади бандюгана из освещенного подъезда показался крупногабаритный человек. Он, не раздумывая, бросился на мордоворота и стал наносить тому сильные удары в голову. Ночной разбойник прикрыл лицо руками и тут же получил от Олега точный удар ногой в пах. Злодей рухнул на мокрый асфальт, рядом со своим подельником.
   Олег взглянул на своего спасителя. Сосед Шурик подошел поближе и озабоченно посмотрел на Олега.
   - Вы в порядке? - спросил он. - Что это за рожи?
   - Можно только догадываться, - ответил Олег и пожал Шурику большую сильную руку.
  

Глава IX.

   Ночь навалилась глухой давящей дурманящей пеленой. Олег лежал в темноте, пытаясь заснуть. Но сон не шел, несмотря на усталость во всем теле. Голова раскалывалась от похмельной и "кулачной" боли. От нее не спасла таблетка анальгина. Не помогала и молитва, сколько Олег ни бормотал "Отче наш". Пересыщенный негативными событиями день резонировал в ночной тишине навязчивыми образами и мыслями. Остановить эти мыслеформы было невозможно. Они лезли в голову, цепляясь одна за другую, и не было в мозгу какого-нибудь выключателя, чтобы прервать бесконечный одуряющий поток.
   Наконец, не выдержав, Олег включил свет. Лампочка торшера осветила маленькую спальню. На противоположной стене образы Спасителя и Богородицы, а чуть в стороне иконка мученика Трифона с кречетом на правой руке. Олег вспомнил тот удивительный сон в середине февраля прошлого года. Во сне он шел вместе с отцом Евгением по своей прежней улице. Стоял цветущий майский день. Деревья в садах клубились белым пушистым инеем цветов. Солнце сверкало на безоблачном голубом небосводе золотым бриллиантом.
   Возле дома, где жил Олег и когда-то стоял засыпанный позже колодец, в окружении цветущих вишен возвышалась небольшая церковь. И она казалось, была создана кем-то из искрящихся радужных водяных потоков, сохраняющих форму храма, но струящихся и переливающихся в этой форме непрерывным движением.
   Евгений, а следом Олег, осенив себя крестным знамением, вошли под своды водяного храма. Внутри все также было прозрачно и неуловимо. Лики на иконах перетекали из одного образа в другой. Только Лик Спасителя и Божьей Матери перед алтарем имели четкие очертания. Рядом с кафедрой возле маленького столика стоял молодой безбородый священник в бордово-зеленом одеянии с православным крестом на груди. Позади него на жердочке сидел сокол и внимательными блестящими глазами смотрел на вошедших. Отец Евгений опустился перед молодым священником на колени. Так же поступил и Олег. Теперь он видел только темную спину Евгения.
   - Поднимись, - сказал Евгению священник тихим голосом, - поднимись, ведь ты же рукоположенный.
   "А ведь я-то - нет", - подумал Олег и краем глаза взглянул на столик, стоящий от него слева. На столике лежала квитанция, на которой большими буквами было написано: "Плата за Свет", и чуть ниже: "Священник, отец Трифон". Олег, к своему стыду, не помнил такого имени. Легкая рука легла ему на затылок:
   - Я молюсь за тебя, - произнес голос Трифона. Олег, вслед за Евгением, поднялся с коленей и, не оглянувшись, пошел к выходу. Но на выходе оглянулся Евгений. И он оказался безбородым, с одними усами, и помолодевшим лет на 20-25. И тут же Олег проснулся рядом со спящей Верой. Когда она проснулась, Олег рассказал ей свой сон. А вечером к ним в гости пришел Илья Кротов и тоже узнал об удивительном сне. Во время рассказа Вера стала листать Православный календарь, и 14 февраля оказался днем мученика Трифона. И 2 мая тоже почитался Трифон. Такого двойного совпадения быть не могло.
   - Трифон - твой святой, заступник и покровитель, - сказал Илья, многозначительно взглянув на Олега. - Не каждому видятся такие сны. Только теперь на тебе большая ответственность. Кому много дано, с того и вдвойне спросится...
   Но в жизни Олега после этого сна почти ничего не изменилось. А он, откровенно говоря, ждал какого-то судьбоносного "прорыва", счастливого случая, который бы изменил однообразную монотонность дней прозябания в маленьком провинциальном городке. Но в лучшую сторону пока подвижек не происходило. Присутствие небесного покровителя никак не сказывалось и на его духовном состоянии. Душу в последнее время разрывала тоска и унынье. Олег никак не мог реализовать свои творческие планы, на которые необходимы были немалые деньги. Земных богатых покровителей не находилось вовсе. Богатеи сорили деньгами по ресторанам, мотались со своими женами, детьми и любовницами по мировым турне и курортам, строили себе особняки, покупали роскошные лимузины. Благотворительность не входила в их планы. Уж лучше проиграть в рулетку, что с успехом и сделал один знакомый владелец двух магазинов, отказав Олегу и через неделю спустив на игровых автоматах астрономическую сумму. После чего он чувствовал себя вполне сносно: не разорился и не застрелился. Бизнес его продолжал процветать. А писатель еле-еле сводил концы с концами и не понимал логику божественного Провидения, позволяющего одним беззастенчиво купаться в роскоши, а другим влачить жалкое существование, не в силу каких-то внутренних пороков и пагубных страстей, а в результате чьих-то продуманных целенаправленных действий, не дающих раскрыться творческому потенциалу. Все попытки разбиваются о какую-то невидимую стену, состоящую из негативно сложившихся жизненных обстоятельств. И эти обстоятельства следовали одно за другим с небольшими паузами, чтобы "подопечный" немного пришел в себя от очередного потрясения. И все повторялось сызнова.
   Обладавший мистическим мышлением Олег видел всюду присутствие и управление Бога и не мог, как ни пытался, смириться с земным положением вещей. В действиях высших сил он не улавливал логики. Те словно не имели причинно-следственной связи, открывая для одних широкую дорогу к жизненным успехам и не давая продохнуть от неудач и разочарований тем, кто, может быть, более достоин этой великой стези. Но карты судеб тасовали будто с закрытыми глазами или с какой-то непонятной целью, которая была неведома Олегу. Его словно загнали в клетку и с издевательской безжалостностью не пускают на свободу и простор.
   По всем христианским законам, с этим положением вещей нужно было безропотно смириться. Ясно ведь, что Господу Богу всегда видней. Он видит путь каждого, и будет так, как Ему угодно. Он даже Сына своего в Земном воплощении отдал на заклание. А уж что говорить о миллионах "простых" человечков? Все делается ради Высшей и неведомой Цели. И ее не объясняют. Не считают нужным. Смиряйся с судьбой - вот и весь сказ.
   Но как смириться? Как наступить на горло собственной песне, которая рвется ввысь? Тебя сделали поэтом и обрезали крылья. Что может быть мучительней? Тем более, когда тебе есть что сказать людям. Смириться? Но жизнь так коротка! Сколько тебе осталось - поди, отгадай? Ведь в молодости писал стихи, пел песни, как жил. Легко и свободно. Не думал о книгах, об известности. Любил девушек. Любовь и поэзия были смыслом жизни.
   С годами изменилось многое. Шагреневая кожа жизни сжимается все быстрее. А воз, как говорится, и ныне там. Все попытки взлететь срываются на самом старте. Гора недоступна?
  
   На что надежда? Единицы
   Взлетели на земной Парнас.
   И там расселись, словно птицы,
   И смотрят свысока на нас.
   А мы с подножья лезем в гору -
   Лицом в колючие кусты.
   И ищем шаткую опору
   Среди кромешной пустоты.
   Нас сколько сорвалось с уступа,
   Разбившись о земное дно?!
   Поняв: вершина недоступна,
   А силы кончились давно.
   И я ползу, теряя силы,
   И ног не чуя под собой.
   Взлететь бы, расправляя крылья!
   Но крылья срезаны судьбой.
  
   А хватит ли всем на Вершине места? И почему ты думаешь, что достоин этой вершины? Может, тебя мучает Гордыня? Все эти мысли разрывали душу Олега, не давали ему спокойно спать до утра. А утром начинался еще один виток, приближающий на оборот Земли к той последней точке, за которой мрак и неведомое потустороннее существование. Там иные ценности и стремления. Но вот какие? И готовы ли люди к ним?
   Олег лежал в постели, устремив глаза на Спасителя, Богородицу и Трифона, и вдруг краем глаза (какого - неведомо) заметил, как от белого квадрата потолка отделился маленький черный шарик. Он быстро вращался вокруг своей оси, словно крошечная планета, и полетел прямо на лежащего в постели. Олег тут же понял все. Астральная атака. Но он запоздало среагировал на нее. Защитный панцирь, выброшенный Олегом, не успел до конца раскрыться, и черный шарик, расколов его, словно хрупкое стекло, вошел в тело лежащего, в районе живота. Предстояло ждать больших неприятностей. И Олег догадался, каких. И снова душу охватила беспросветная тоска. Почему Господь допускает такое? Видно по всему, он допускает все. Прав Артур. Несправедливость. А может, наоборот. Справедливость, неведомая земному человечеству?
   Олег заснул только под утро. Во сне он увидел гермафродита Луизу Марковну. Она хотела его изнасиловать своими обоими половыми признаками. Но он уворачивался от ее домогательств. А она все лезла...
  

Глава X.

   Олег проснулся с тяжелой головой и с тяжелым душевным состоянием. С трудом поднялся с постели и, словно старик, шаркая тапочками, побрел в ванную. Затем без наслаждения выпил бокал чая с бутербродом и, одевшись, взглянул на себя в зеркале в прихожей. Он уже стал привыкать к своему ежедневно вроде бы незаметно меняющемуся облику. Но за полмесяца работы в Москве заглядывал в зеркало очень редко. И вот только сейчас взглянул на себя пристально и ничего хорошего в своем лице не обнаружил. Хотя он и выглядел моложе своих лет, физиономия, смотрящая из зазеркалья, не вызывала у ее хозяина оптимизма. Морщины возле глаз обрели более въедливые контуры, и пришлось интенсивно разжимать их ладонями по системе Рейки. Но эффект омоложения был недолговечным и только на время успокоил сосущую в душу пиявку. Одну из целой дюжины обосновавшихся в его духовно-телесной оболочке. Борьбой с этими паразитами Олег был занят ежедневно, а может, и ежечасно. Но результаты борьбы были незавидными. Астральная сволочь, притаившись на время, снова вылезала из своих укрытий и продолжала черное дело в усиленном режиме. И вновь приходилось вытеснять нечисть с поля боя. И опять ненадолго.
   Олег вышел из дома. На улице слегка подморозило. Желтая листва кленов и каштанов жухлыми бумажными звездами сыпалась на землю и лужи, покрытые тоненькой ледяной коркой. Остановка находилась рядом с домом. Полупустая маршрутка "Газель" притормозила через считанные минуты. До соседнего крупного города ходу было минут десять. Высадился, прошел несколько проулков, пересек бульвар с памятником Пушкину в центре увядшей клумбы и вошел в полукруглое здание строительного треста, где арендовала комнату редакция газеты "Наша среда".
   Была как раз среда - день выхода газеты, в которую, даже работая в столице, Олег успевал писать свои криминальные байки. В маленькой комнатке, напротив друг друга, за компьютерами сидели полновесная дама - редактор, в очках на добродушном лице, и ее помощник - выпускающий редактор, юноша своеобразной внешности, похожий на большого нахохлившегося снегиря. В углу за столом сидела женщина-бухгалтер с худым, резко очерченным лицом. Она углубилась в какие-то расчеты и вначале не обратила внимания на вошедшего Олега. Зато сразу обратила внимание редактор. Лицо ее расплылось в улыбке:
   - Какие люди! - Ангелина Антоновна подставила пухлую ручку для поцелуя. У них на протяжении нескольких лет сложился приветственный ритуал. Олег ему не изменил и на этот раз. Затем пожал руку постоянно озабоченному и нахохленному "снегирю" Севе, кивнул головой бухгалтерше Таисье Леонидовне. Та, ответив таким же кивком, опять углубилась в подсчеты прибыли. Ангелина взяла со стола пачку газет и протянула их Олегу.
   - Это вам гонорар за бескорыстный труд, - сказала она и лучезарно улыбнулась. Олег принял гонорар и, снова поцеловав щедрую ручку, откланялся. Он торопился назад, в свой город, на местный закрытый рынок, чтобы обратить газетную пачку в твердую деревянную валюту. Так он зарабатывал на хлеб насущный. Ему не давали умереть с голоду. Это слегка успокаивало.
   Олег высадился неподалеку от крытого рынка. Рынок бурлил полноводной жизнью. Все продавалось и все покупалось. Слава Богу, дефицит исчез напрочь и, наверное, навсегда. Лотки и прилавки были завалены продуктами, одеждой, обувью и ширпотребом. Бывший мебельный магазин, скупленный за бесценок местным торговым магнатом-"меценатом", получившим недавно медаль за крупные денежные вливания в благотворительный фонд, был ежедневным центром притяжения окрестного населения. Народ косяками шел "отовариваться". Рынок никогда не пустовал и всегда бурлил, словно пчелиный улей.
   Продавец газеты "Наша среда", протолкнувшись в общем потоке в открытую настежь металлическую дверь, проник внутрь громадного помещения, освещенного даже днем люминесцентными лампами. Свободный прилавок нашелся не сразу, но все же нашелся. Олег вытащил из пакета газетную пачку и разложил ее на прилавке. Рядом пристроил две свои книжечки и самодельную надпись: "Книги продаются с автографом". И стал ждать покупателей.
   Покупатели шли мимо. Непрерывным незнакомым потоком. Хотя Олег родился в этом городке и прожил в нем большую часть жизни, люди, идущие мимо него, были в массе своей незнакомы. Попадались, конечно, и знакомые. Но их были считанные единицы.
   Сколько же народу живет на Земле, если ты даже не знаешь своих земляков? И каждый хочет жить хорошо, благополучно и даже богато. Но отнюдь не всем это удается. И большинство смиряется с таким положением, понимая, что на большее им рассчитывать не приходится.
   Вот они бесконечной вереницей движутся между прилавков в поисках нужных им продуктов. Лица молодые и старые, мужские и женские, фигуры - худые и толстые. Одетые добротно или безвкусно, старомодно и бедно. Болтающие между собой о чем-то своем, житейском, бытовом. Набиваются хозяйственные сумки и пластиковые пакеты продуктами, благо их на рынке в изобилии. И скорее по домам, не обращая внимания на стоящего в уголке "продавца газет".
   Газеты продавались вяло. Покупали их, в основном, из-за телепрограммы пожилые женщины, желающие при покупке скинуть 50 копеек. Книгами писателя никто не интересовался. Даже не глядел в их сторону. Лишь один известный в городе старичок, нквдешник и ярый коммунист, передвигавшийся бодрой хромоногой походкой, остановился возле Олега. Подслеповатым, но еще профессионально-въедливым взглядом посмотрел на писателя и, ехидно ухмыльнувшись слюнявыми тонкими губами, высоким, почти бабьим голосом проговорил:
   - Все стоишь, бездельник! Писака! Бумагу мараешь! Жопу только твоей галиматьей подтирать! Была бы моя воля, да наша власть - всех бы вас на лесоповал! Чтоб знали, как та бумага получается!
   Олегу стало омерзительно. Он еле сдержал себя, чтобы не нагрубить и только тихо сказал:
   - Идите дальше, дедушка. Отстрелялись вы на своих лесоповалах. О душе пора подумать.
   - О своей, вонючей, думай! - взвизгнул ветеран и, смачно плюнув на грязный бетонный пол, растворился в толпе.
   Олег остался один на один со своей истерзанной душой. И никаких признаков утешение в ней не заметил. Тоска, пиявочная тоска сосала душу. Неужели вот так и простоишь на этом рынке до конца своих дней, продавая газеты и вызывая искреннюю жалость земляков? Неужели это судьба? И сколько ни пытайся вырваться из ее цепких паучьих пут, она еще крепче сплетает ими тебя.
   Конечно, он, слава Богу, не голодает! Но неужели только в этом божий промысел?
   А, может, и правда, божья любовь - это бесконечные неудачи в жизни, испытание, наказания? "Кого люблю, того и бью!", - так, кажется, сказано у одного из апостолов? Недаром, наверное, верующих величают "рабами божьими". А рабская любовь - любовь-унижение, когда ты с искренним восторгом целуешь руку хозяина, бьющую тебя наотмашь за любую провинность, а то и просто так, для "профилактики". Неужто Бог похож на рабовладельца, затянувшего людей в добровольное рабство и называющего это рабство свободой? Как не хочется верить в подобное. Что-то здесь не так! Но что?
   От грустных размышлений Олега вернуло к реалиям нечто, изменившее привычное плавное течение торгово-покупательной реки. В нее с двух сторон ворвались белые пенистые бурунчики в виде нескольких молодых людей в белых кожаных куртках. Из своих сумок и пакетов те доставали какие-то черные пачки и с быстрой улыбчивой настойчивостью принялись раздавать черные листки покупателям и продавцам. Через несколько минут все прилавки были завалены смоляными листовками, будто пеплом или золой. Олег едва успел оглянуться, когда на белой стопке его газет появился контрастный прямоугольник с кроваво-красным текстом и цветным портретом Вовки-волка в верхнем углу. Рядом с Олегом с пачкой черных листовок стоял Андрей и хмуро улыбался.
   - Прочти, - сказал он сквозь зубы. - Может, поумнеешь?
   И, отвернувшись, принялся раздавать свою агитацию. Люди листовки брали охотно. Как говорится: "На халяву и уксус сладок".
   Олег к черному листку не притронулся. Он смахнул его на пол газетой, успев только прочесть крупно-багряный заголовок: "Кровь людская вопиет!". Отец с тоской в душе посмотрел на удаляющуюся спину сына. Возле дверей рынка к Андрею подошла Кристина, и они вместе исчезли из вида. А Олег остался стоять возле своего прилавка, почти автоматически продавая газеты немногочисленным любителям платной печатной продукции. Черная даровая листовка лежала неподалеку. Вовка-волк смотрел с нее со злым ехидным прищуром.
  
  

ЧАСТЬ II.

СЕРЫЙ ВЕСТНИК.

Глава XI.

   До руки кто-то дотронулся. Олег оглянулся. Рядом стоял, слегка улыбаясь в бородку, Ярослав Бурьянов в вельветовой куртке и такой же кепочке и смотрел на Олега поверх очков, сдвинутых ниже переносицы. В левой руке Бурьянов держал дорогой атташе-кейс. В зубах была зажата потухшая трубка. Клиновидная "профессорская" бородка аккуратно подстрижена.
   - Добрый день, - вежливо поклонился Ярослав Гаврилович, вынув изо рта трубку, - рад нашей новой встрече.
   Олег тоже вежливо раскланялся. Они обменялись рукопожатиями. Чем-то был симпатичен Бурьянов Олегу. И он сам не понимал, чем.
   - Как торговля? - Бурьянов взглянул на пачку непроданных газет.
   - С божьей помощью, - проговорил Олег, понимая, что это лишь разговорная прелюдия и Бурьянов не случайно оказался сегодня на рынке в чужом городе и подошел к малознакомому человеку. Что ему нужно?
   - Мне от вас не нужно ничего, - словно прочитав мысли Олега, сказал Бурьянов. - Вы можете со мной общаться, а можете - нет. Я не обижусь. Просто вы мне позавчера понравились своим неординарным мышлением. Ведь вы поэт, писатель? А одно это уже интригует.
   - Спасибо за оценку, - грустно улыбнувшись, сказал Олег. - только наша глухая провинция - болото. Трясина засасывает всех подряд. Без разбора.
   - Ну, я смотрю, вы еще держитесь на поверхности, - чуть откинув голову назад, Бурьянов взглянул уже через очки на Олега.
   - Из последних сил, - улыбка на губах стала горькой. - Скоро и от меня останется только воздушный пузырь. И то на мгновение.
   - Участь непризнанных гениев? - у Бурьянова слегка приподнялись брови. Но лицо было абсолютно серьезным.
   - В гениальности меня уличить нельзя, - сказал Олег, уловив иронию. - А участь для всех одна: и для гениев, и для дураков.
   - Вот только кто что оставляет после себя, - улыбнулся Ярослав Гаврилович краешком прикрытых усами губ. - О вас здесь будут помнить долго.
   - Слабое утешение, - хмыкнул Олег. - Хотелось бы другой памяти. В иных масштабах.
   - Кто знает, как может дело повернуться, - Бурьянов засунул трубку в футляр, вынутый из кармана куртки. Футляр вернулся на место.
   - Вы сейчас сильно заняты? - спросил "профессор" поэта. - Может, прогуляемся куда-нибудь и поговорим, а то здесь слишком шумно.
   Олег ничего не имел против. Он скоренько сложил в пакет газеты и свои книги, и они вместе с Бурьяновым вышли из дверей рынка на свежий осенний воздух. В воздухе стояла легкая изморозь - нечто среднее между мельчайшим дождиком и снегом. Она оседала на лицах и одежде людей, словно холодный леденистый пар. Бурьянов раскрыл зонтик и любезно прикрыл им Олега. Зонтик был широким и спрятал их обоих.
   Олег знал, куда ведет Бурьянова - в самое тихое и спокойное место города. Они шли по узкой, покрытой изморозью асфальтированной тропинке, разрываемой пополам железнодорожной линией. По пути обогнали двух дам среднего возраста с сумками, забитыми до упора провизией. Одна дама, жуя банан, зло говорила своей товарке:
   - Довели людей до нищеты, сволочи! Превратили нас в скотов! Вернулся бы Сталин, он бы их всех к стенке! И из пулеметов! И главарей тоже.
   - Рыба тухнет с головы, - поддержала ее вторая.
   - Это вы о президенте? - Олег повернул голову к дамам и сделал суровое лицо.
   Первая испуганно дернулась и покраснела. У второй из руки выпала сумка с продуктами. Из нее в грязную канаву вывалился батон дорогой колбасы, ломоть сыра и несколько апельсинов.
   - Нет, нет, это мы так, - пролепетала первая, - болтаем просто по-бабьи.
   - Смотрите, доболтаетесь, - сурово проговорил Олег. - Это вам не при Ельцине языки чесать!
   - Извините нас. Мы больше не будем, - пробормотала говорунья и бросилась помогать подруге подбирать оброненные продукты.
   - Здорово вы их, - улыбнулся Бурьянов.
   - Иногда нужно приводить в чувство реальности, - сказал Олег, уже стыдясь своего поступка.
   - Всех, к сожалению, не приведешь, - Бурьянов искоса взглянул на Олега. - У них внутренняя программа постоянно сбивается.
   - Так, что, мы все запрограммированы? - чуть иронично спросил Олег, но был все же немного удивлен.
   - А вы сами не чувствуете это? - Ярослав Гаврилович притормозился и уже напрямую посмотрел на собеседника.
   - Да как-то не задумывался над этим, - пожал плечами Олег.
   - А надо бы, - теперь ирония промелькнула в словах Бурьянова. - Вы ведь, наверное, испытываете частенько чувство под названием "дежавю".
   - Это когда на секунду кажется, что в этой ситуации ты уже был? - Олег вспомнил те ощущения: то как мгновенная вспышка, промелькнувшая в сознании, то держащаяся две-три секунды. Необычные, потусторонние, ощущения. - По-вашему, "дежавю" - тоже сбив какой-то программы.
   - Это память о прошлой жизни, не стертая из подсознания. Она, как короткое замыкание в сети, напоминает о том, что было и опять повторяется.
   - То есть вы хотите сказать, что мы живем по нескольку раз одну и ту же жизнь? - Олег удивленно поднял брови.
   - Время, молодой человек, штука очень любопытная, - сказал, продолжая движение, Бурьянов. - Нам только кажется, что оно перманентно, непрерывно, а на самом деле у времени очень сложная, многомерная структура, которая переплетается в тысячах измерений, связывая их единым временным клубком. Время, а с ним и пространство, множится, словно фотографии с одного негатива. А это и есть программа. Будто матрица диска.
   - Продолжение теории о виртуальном мироздании? - произнес скептически Олег.
   Они вышли на центральную улицу и свернули к двухэтажному зданию. Над фасадом висела старая вывеска с полувыцветшей надписью "КНИГИ". Оббитые ступеньки из плохого бетонного раствора, металлическая дверь и безлюдное помещение с полками книг вдоль стен. Рядом дремлющая возле кассы знакомая Олегу продавщица. В дальнем углу журнальный столик и два кресла.
   - Можно мы здесь немного посидим? - поздоровавшись, попросил Олег продавщицу. Та полусонно кивнула головой.
   Они уселись в скрипящие кресла. Бурьянов поставил свой атташе-кейс на пол, под столик. Снял с плешивой головы кепочку и положил ее на колени. Вытащил было трубку, но спохватился и засунул футляр в карман.
   - Так вот, касательно вселенской программы, - продолжил он разговор. - Моя теория довольно обоснованна, и "дежавю" - только один из факторов. Существует еще множество косвенных субъективных, да и объективных тоже. Яркий тому пример - пророки, оракулы древности. Да и всем известный Мишель Нострадамус каким-то образом видел будущее сквозь магический шар. Ведь если будущее еще не совершилось, как же о нем можно узнать? Ответ один - пространственно-временной континуум. Это глобальная компьютерная программа, составленная с какой-то определенной целью во множестве измерений с несчетным количеством вариантов. И люди - часть этой программы.
   - Так, по-вашему, человек - нечто вроде запрограммированного робота?
   - Скорее, он киборг - искусственно созданный, саморазмножающийся биокомпьютер, зафиксированный на адаптацию в окружающей его планетарной среде с целью познания морально-нравственных и научно-духовных аспектов Высшего Разума, именуемого у нас Богом.
   - И кто же тогда, с вашей точки зрения, Бог? - спросил Олег, поудобнее устраиваясь в кресле. Он явно заинтересовался рассуждениями Бурьянова. Вернее, его необычного, современного подхода к вечной проблеме Бытия.
   - Высший Разум, Бог, Абсолютное Его, Великое Ничто - трансцендентная Духовная сущность, пронизывающая всю многослойность Миров, Вселенных, Пространств, Макро и микро измерений. Баланс света и тьмы, добра и зла, жизни и смерти. Он есть и одновременно его нет. Он - объективен, как единое личностное целое, и субъективен, дробясь на множественные человеческие восприятия его Сущности. В него можно не верить, отрицая его существование, можно его ненавидеть, а можно стать религиозным фанатиком. Ты все равно выполняешь его программу. И в рамках этой программы киборг должен самообучаться. Хотя судьба каждого предрешена.
   - Парадокс какой-то, - пожал плечами Олег. - Как я могу стремиться к божественному познанию, когда моя судьба уже расписана по дням и годам?
   - В этом и состоит так называемая "свобода воли", - улыбнулся в усы Бурьянов. - Для человека есть определенное пространство маневра, в рамках программы, или судьбы. Его направили в эту жизнь с определенной целью. Он должен выполнить свою миссию. Но не за одну жизнь, а за несколько перевоплощений в разных измерениях. Это словно компьютерная игра. Люди в ней - виртуальные герои, идущие по разным уровням сложности, преодолевая препятствия, погибая и снова возрождаясь. И так много-много раз. Пока не достигнут духовного совершенства. Помните: "Будьте совершенны, как Господь!".
   - Ну, а кто же тогда, по-вашему, игроки? - Олег еще до конца не понимал, шутит ли Бурьянов или говорит серьезно?
   Ярослав Гаврилович поправил на носу очки и посмотрел пристально через стекла на Олега.
   - Игроки, молодой человек, - существа, естественно, бестелесные, но вполне разумные, прикрепленные к нашей матушке Земле этого временного порядка. В других измерениях - свои команды.
   - Вы, что, имеете в виду ангелов? - спросил Олег немного удивленно.
   - Это их традиционное название. Но можно называть их как угодно: духи, астральные сущности, демоны, дивы, ну и так далее... У них много разрядов, рангов, чинов. Они кишмя кишат вокруг: светлые, темные, серо-буро-малиновые. И устраивают с населением планеты игрища в зависимости от собственных пристрастий и руководствуясь судьбой, кармой своих героев. Они также выбирают свое любимое время в истории. И вертят народом и даже целыми народами, странами, континентами, ставя людей в те или иные обстоятельства. И каждый человек должен в этих обстоятельствах адаптироваться, выпутаться, выжить или погибнуть.
   - Жуть какая-то, - пробормотал Олег. Он вдруг представил, что где-то рядом с ним обитают какие-то аморфные существа, которые дергают его, словно марионетку, за невидимые нити, связанные глобальной паутиной с массой других людей. Тебе кажется: ты действуешь по своей воле, а на самом деле тобой управляют: подталкивают или не пускают. А ты не понимаешь причин. Есть от чего прийти в уныние.
   - Но зачем тогда людям дано Слово Божие, молитвы, религия, вера, наконец? - Олег повысил голос. Что-то не верилось ему в виртуальную теорию Бурьянова.
   - Человек, как известно, существо порочное, - назидательно проговорил Ярослав Гаврилович. - Игры играми, но игроки не имеют права вмешиваться в эмоционально-нравственную сферу. Здесь люди предоставлены самим себе. И они могут наворочить бед и несчастий. И, как известно, творят беззаконие. Игроки только создают различные обстоятельства, а человек сам в них действует со своей "свободой воли". Ну, а задача Бога - чтобы эта Игра не выходила за рамки Его Правил. И потому появилась Библия, Коран, Талмуд, Бгахават Гита и другие религиозные книги. Это для людей-киборгов - свод законов и обязанностей на примитивном "молочном уровне". Но кое-кого допускают и до "твердой пищи". Как правило, это святые, целители, ясновидящие, которые входят в контакт со своими игроками и могут изменить не только свою судьбу, но и судьбы некоторых других людей. Игроки им в этом помогают. Здесь вот и нужна молитва - мысленные вибрации, достигающие сущности Абсолютного Духа - Бога. Он трансформирует задачу ангелу-игроку, и ситуация меняется. Но иногда остается прежней. Как говорят, молитва не доходит. По "сетевому": "разный разъем".
   - Ну, а колдуны, черные маги - кто они, по-вашему? - спросил Олег и искоса взглянул на Бурьянова. Тот ответил ему таким же взглядом. Затем, не спеша, вытащил из кармана футляр, достал оттуда трубку и засунул ее в рот, не прикуривая. Вытащил и стал вертеть трубку в руке.
   - Эта братия с негативной программой нужна, как противовес, как вторая чаша весов. Черная команда аккумулирует человеческие пороки и внедряет их в других людей-киборгов, словно вирусы, производя сбой в работе организма-компьютера. Это так называемые сглазы, порчи. Но они выполняют обучающую роль. Человек должен найти "антивирусную программу" и выйти на более высокий уровень. Кто не может, тот погибает.
   - Грустная какая-то картина создается, - сказал Олег, пожав плечами. - Всю жизнь человек должен плясать под чужую дудку. Его преследуют шайки колдунов с целью обучения, производя "искусственный отбор". Большинство умирает, так и ничего не осознав, и их опять внедряют в то же самое тело и снова подвергают испытаниям. Кролики мы, что ли, подопытные? Какие зверства творились на протяжении истории! Волосы дыбом встают. Неужели они были сверху разыграны? И не жалко людей? Живые они, с чувствами своими, болями, страхами. Это вам, Ярослав Гаврилович, не железный напаянный компьютер. Бог создал человека по образу и подобию своему! Хрупкое тело, ранимую нервную систему, сосуды, капилляры, вены, артерии, сердце, печень, желудок, легкие. Все очень легко выводится из строя физически. А тут еще тонкие тела имеются, энергетические центры, каналы, душа, наконец. И годков на все про все - мизер: 60-70 лет, минус детство и юность. Не успеешь ничего сообразить - старость, маразм, смерть или болезнь какая-нибудь страшная. Выходит - бракованный процесс получился? И программирование ваше тоже какое-то кособокое. Лишенное всякой логики.
   - Ну, не нам о Божьей логике судить, - трубка Бурьянова описала в воздухе сложный вираж. - Хотя я с вашим батюшкой именно об этом и спорил.
   - А теперь, значит, приняли его сторону? - иронично улыбнулся Олег.
   - Да я всегда был на его стороне, только вопросов много, а в споре, как известно, рождается истина.
   - Так как же вы тогда оказались в команде Пиявина? - вызывающе спросил Олег. - Он же, как мне, да и вам, надеюсь, известно, колдовскую шайку возглавляет. Может, здесь ваша супруга замешана? Она, чувствую, у него правая рука.
   Бурьянов засунул трубку в рот. Попыхтел ее вхолостую. Вынул, поправил очки.
   - Можно, я пока на эту тему распространяться не стану? - сказал он. - Вы обо всем узнаете, но только немного попозже.
   И снова бездымно запыхтел своей трубкой.
   Олег был немного заинтригован. Бурьяновская неординарность его явно подкупала. Но что он за личность и зачем затесался в предвыборную банду Вовки-волка? "Капусту" срубить захотел? Но чувствовалось: не так все просто. У Бурьянова явно существует какая-то иная цель. Но вот какая?
   Они поднялись с кресел и вышли из книжного магазина. Олег отметил, что за время их беседы сюда не вошел ни один покупатель. Видно, время литературы прошло. Хотя книг было много.
   - Ну, мне на площадь, - сказал Бурьянов. - Сейчас там предвыборный митинг начинается. Если хотите, тоже можете поприсутствовать. Только нам нужно идти по разным сторонам, чтобы вместе нас там не видели.
   И Бурьянов пожал Олегу руку.
  

Глава XII.

   Площадь была заполнена народом. Он толпился возле памятника Вождю, фоном которому, как известно, был недостроенный, а теперь и полуразрушенный "дворец графа Калужина". Его, в комплексе с находящимся неподалеку стадионом, спортивной школой и двумя плавательными бассейнами, горожане прозвали "Лужниками", на манер московских. На месте плавательных бассейнов раньше располагались две большие грязные лужи. Нынешние бассейны тоже не отличались чистотой. Отдыхающий в летнюю жару народ гадил вокруг преисправно.
   Старинный парк за "дворцом" попилили и выкорчевали. Посадили новые деревья. Но половина их засохла на корню. Ветки другой пообломали местные хулиганы. Территория парка заросла бурьяном в непосредственной близости от здания городской администрации. Бурьян скашивать было недосуг. Но оптимистично настроенный мэр Бронислав Сосунков в интервью корреспонденту областной газеты обещал в скором времени на этом месте соорудить, как он выразился, "небольшой Диснейленд". И, чтобы не бросать слов на ветер, Сосунков через месяц где-то приобрел электрическую детскую железную дорогу со "старинным" паровозом и двумя вагонами, разрисованными фигурками и сценками из мультфильмов Уолта Диснея. Паровоз и вагоны поставили на рельсы посередине глухого бурьяна и оставили ржаветь. Чего состав в скором времени успешно добился. А потом он внезапно исчез. "Уехал сдаваться на металлолом", - сострили в народе. "Диснейленд" "удался на славу". Что вполне объяснимо. Разве могут заокеанские утята и мышата соседствовать на одном жизненном пространстве с тяжелой каменной глыбой, стоящей непоколебимо совсем рядом, на площади? Глыба смотрела исподлобья вдаль хмурым, почти злобным взглядом. Мировой концлагерь, задуманный лежащим в мавзолее прототипом, не удался, а лагерная система в отдельно взятой стране рухнула, развалив ее на отдельные части. Есть от чего быть сумрачным и злым. Но он все еще стоял здесь на площади. Его не посмели снести. Значит, еще есть надежда...
   У постамента памятника Вождю на мраморной площадке стоял микрофон. Возле микрофона никого не было. Но о том, что микрофон работал, говорил тихий, похожий на вой, свист легкого осеннего ветерка, усиленного в динамиках, прикрепленных на фонарных столбах.
   Народ переминался с ноги на ногу, ожидая начала митинга. Возле постамента почти впритык друг к другу стояли несколько молодцов в белых кожаных куртках. Один держал в руках бело-черно-красный флаг, похожий на российский, кроме черной полосы вместо голубой. Двое другие подняли черный транспарант с красным лозунгом: "Кровь людская - не водица!". Двойственный смысл фразы поразил Олега. И еще болезненно сжалось сердце, когда он узнал в одном из державших транспарант Андрея. На его глазах, как и у всех остальных, были надеты темные очки, несмотря на пасмурный осенний день. Кристина стояла чуть позади и тоже в очках, с ярко напомаженными губами, в которых торчала сигарета.
   По ступенькам на площадку к микрофону забралась крупногабаритная дама с какой-то бессмысленной улыбкой на губах. Она всегда так улыбалась, даже на экране местного телеканала, которым она руководила. Марьяна Проститская всегда отличалась повышенной политической активностью. При советской власти она возглавляла парторганизацию газеты "Светлый путь". Августовский путч бросил ее в ряды демократических сил, и Марьяна стала на страницах областной прессы клеймить позором коммунистов и опального тогда колхозника-путчиста. А тот вдруг стал губернатором. И Марьяна в одно мгновение поменяла свои политические ориентиры, возвратившись в лоно "родной коммунистической партии". Но сейчас, видно, снова почувствовала "смену вех", коли взяла на себя обязанности открытия митинга "Вовки-волка". Подчиненный ей телеоператор, водрузив камеру на плечо, запечатлел подъем Марьяны к микрофону. Та, приблизившись, постучала пальцем по мембране. Щелчки резонансом пробежали над площадью, привлекая внимание зрителей. Марьяна, бессмысленно улыбнувшись, пробормотала в микрофон:
   - Дорогие товарищи! Сейчас перед вами выступит кандидат в депутаты государственной думы по нашему избирательному округу Владимир Вениаминович Пиявин! Поприветствуем! - и неприлично захлопала пухлыми ладошками. Площадь поддержала ее дружными аплодисментами.
   Двери здания администрации распахнулись, и на пороге, в окружении охранников, показалась тучная фигурка "Вовки-волка" в белом кожаном до пят плаще и широкополой шляпе. Тяжелой вальяжной походкой "Вовка-волк" прошествовал к памятнику, поднялся на постамент и, кисло улыбнувшись Марьяне, снял с головы белую кожаную шляпу. Голова его была идеально лысой. И только один длинный, толстый, седой волос торчал на макушке, извиваясь по лысине бледной змейкой.
   Широкий взмах шляпой. Волосок на макушке пришел в движение. Олег даже издалека это явственно увидел. Волосок поднялся дыбом. "Вовка-волк" заговорил:
   - Братья и сестры! Друзья мои! К вам обращаюсь я! Кровь людская вопиет о несправедливости! Нынешняя жизнь несправедлива и лжива! Вас обманывают, вас обирают, вас уничтожают! Сколько можно? Ведь вы достойны другой жизни! Свободной и счастливой! Вы не должны влачить жалкое, убогое, полунищенское существование! Мир полон богатства, и оно по праву должно принадлежать вам, простым людям! Вот я - ваш земляк. Простой, почти необразованный - теперь кандидат в депутаты. Помогите мне, проголосуйте за меня, и я помогу вам, своим землякам! Наш город станет самым богатым и красивым городом России. И вы все будете получать достойную зарплату и пенсию. Это я вам клятвенно обещаю!
   "Вовка-волк" сотрясал воздух проходными фразами. Осенний воздух содрогался. Народ на площади одобрительно гудел, словно стая мух, не ведая, что "белый паук" уже выбросил свою черную сеть. И мухи в нее попались.
   В заключение пламенной речи волчья команда принялась раздавать всем присутствующим знакомые Олегу черные листовки с цветным портретом кандидата и кроваво-красным текстом. Чтобы не стать владельцем этой бумажной чернухи, Олег выбрался из толпы и, бросив секундный взгляд на Андрея, поспешил прочь от сборища по дороге в сторону Голой Горы. Маршрутка тормознула по жесту его руки, и через 5 минут он уже вышел на городской остановке. Путь Олега лежал в школу. У Стасика через несколько минут заканчивался последний урок. Отец соскучился по младшему сыну. Душевная боль от встречи со старшим требовала успокоения.
   Олег свернул в проулок, спустился вниз по небольшой, заросшей кленами улице. Клены сыпали ему под ноги желтые ладони листьев. "Ладони" цеплялись "пальцами" за обувь.
   Красное трехэтажное здание школы возвышалось за поворотом. Кирпич в некоторых местах стал уже сыпаться от старости и атмосферных перепадов. Обшарпанные множеством ног ступеньки вели к старой и обтрепанной деревянной двери. Дверь с противным скрипом отворилась. Вестибюль, отделанный, словно ванная, белой кафельной плиткой, был пуст. То ли звонок еще не прозвенел, то ли все школьники уже разошлись по домам?
   - Вы за Стасиком пришли?! - услышал Олег сбоку от себя голос. Оглянувшись, увидел знакомую - завуча школы, некрасивую даму лет 50, худую, как щепка. В длинном, почти до пят, темном платье. Завуч кривовато улыбалась, пытаясь скрыть гнилые передние зубы. - Стасик сейчас на кружке у Оскара Исаевича. Через час освободится.
   - Мне он срочно нужен, - мрачно произнес Олег, вспомнив, в какой кружок затащил его младшего сына Оскар Юдкевич, ставший два года назад директором школы. Олег тогда не хотел отдавать Стасика под начало Оскара и был намерен перевести сына в другую, городскую школу. Но Стас закатил скандал. Он не желал расставаться с одноклассниками. И отец с матерью уступили. Смирился и дед Евгений, хотя тоже терпеть не мог Оскара за его прошлые "подвиги".
   Олег по лестнице поднялся на второй этаж и подошел к кабинету истории. Дверь кабинета была приоткрыта. Изнутри доносился картаво-гнусавый голос Оскара:
   - Марксизм, будучи материалистической философией, стоит на позиции борьбы с религией. Но он идет дальше любой другой формы материализма, научно объясняя источник религии в эксплуататорском обществе. И только просвещением темных масс в условиях капитализма невозможно преодолеть религию. Нужно объявить политическую войну религии. Трудно переоценить роль, которую в свое время играла, да, я думаю, и сейчас играет, статья В.И. Ленина "О значении воинствующего материализма", написанная в 1922 году. Атеизм и воинствующий материализм должны вести непримиримую борьбу против религиозных мракобесов. Религия сейчас рядится в научную тогу, заявляя, что священники и ученые идут рука об руку в деле познания Мира. Ребятки мои дорогие, это все ложь и обман. Нельзя, как говорится, запрячь в одну повозку "коня и трепетную лань". Наука, как вы знаете, опирается на факты. А факты - вещь упрямая. И их не подменишь какой-то непонятной верой в невидимого бога, который якобы управляет всеми нами, всей нашей жизнью. Но что-то ни я, ни, кажется, вы никакого "управления" собой не чувствуем? Как не может быть и никакого бога. Природа, вселенная развивается по объективным, материальным законам. Она, вместе с растениями, животными и человеком, проходит все стадии эволюционного развития. Английский ученый Чарльз Дарвин показал это на множестве конкретных примеров. Он привел факты, которые церковникам нечем крыть. У них мир сотворен богом за семь дней и он до сих пор остается неизменным. Хотя тысячи раскопок археологических партий говорят о том, что наша планета существует много миллионов лет и жизнь на ней зародилась естественным путем, а не по воле неведомого, мифического бога. И развивалась жизнь очень сложно и многообразно. А человек - это венец эволюции, а не слепленный из глины Голлем. Религия же зародилась в недрах неразвитого человеческого сознания как реакция на непонятные, необъяснимые природные явления. И каждое такое явление древний невежественный человек пытался объяснить присутствием в нем незримых духов и богов...
   - А откуда они про них догадались? Как додумались? - прозвучал "детский" вопрос. Олег узнал голос. Голос своего сына.
   В классе повисла напряженная пауза. Видно, Оскар соображал, что ответить Стасику. И не нашел ничего оригинальней, как заявить:
   - Они этих богов придумали сами. Нафантазировали.
   - А дедушка говорит, что это сам Бог людям и рассказал о себе.
   - Твой дедушка - поп, а попы любят хитростью и притворством вводить в заблуждение неумных взрослых и глупых детей. Они хотят затащить в свои религиозные сети как можно больше людей. Выдумки про всемогущего и грозного бога, который карает за грехи, исторически объяснимы. Рабовладельцам, феодалам и капиталистам нужно было держать в страхе и повиновении простой народ. Вот они и выдумывали сначала множество разных божков, а затем соединили их в один образ злого, капризного и безжалостного бога. Помните, как в Ветхом завете он благословлял Иисуса Навина на поголовное истребление всех живущих в ханаанских городах. В Иерихоне перерезали даже домашний скот и птицу. Они чем помешали? И вдруг в Новом Завете этот злобный бог становится вселюбящим Отцом и требует, чтобы люди любили друг друга. Почему такие перемены? Да потому, что эксплуататорским классом теперь нужна была людская покорность. Вот они и задумали замордованных рабов человеческих, которые иногда могут восстать против своей бесправной жизни, превратить еще и в "рабов божьих". Против бога они уже никак не восстанут. Ведь он их всех накажет за такие страшные грехи... Безжалостно...
   Олег не выдержал. Он резко распахнул дверь. Оскар испуганно оглянулся, но, узнав своего бывшего приятеля, сделал надменную физиономию.
   - Вы, что, не видите, у нас занятие кружка! - вызывающим тоном проговорил Оскар. - Закройте дверь с той стороны?
   - Мне нужен Стасик, - едва сдерживая себя, сказал Олег и добавил: - Срочно.
   - Стасик, ты пойдешь? - прищурив одутловатые веки, Оскар взглянул из-под очков на мальчика.
   Стасик ответил не сразу. Видно было по его лицу о разрывающем его противоречии. Наконец, он пробормотал:
   - Па, подожди немного. Я скоро выйду.
   Олег в сердцах захлопнул дверь так, что побелка над потолком полетела. Он присел на подоконник в коридоре. Стоять Олег не мог. Его трясло. Он вдруг понял, что теряет и второго сына. Программа "раскрутки" в обратную сторону давала бесперебойные обороты. А может быть, прав Бурьянов? Не люди мы никакие, а киборги, и с нами играют, как хотят в неведомые нам виртуальные игры? И мы бессильны что-либо изменить в своем существовании. Очередной приступ отчаянья охватил душу. Олег сидел на подоконнике. Перед глазами плыли темные круги...
  

Глава XIII.

   В этот день на церковном дворе дежурил Михаил Шухровской. Он сам попросился у отца Евгения к нему в сторожа, чтобы быть поближе к Храму. Решил он так из-за возникших у него проблем с алкоголем. В последние год-полтора Михаил регулярно входил в запои, которые продолжались недели по две. Выходил из них Михаил с трудом. Ремиссия продолжалась около месяца, а затем новый виток непрерывного пьянства. Его жена Лиза предпринимала отчаянные попытки спасти мужа. Михаила "кодировал" местный врач-нарколог. Ему вшили "торпеду". Продержался он на "торпедной кодировке" с полгода и опять сорвался. И тогда Лиза повела Михаила к Аркадию Сверлину. Аркадий провел с ним несколько сеансов психотерапии и велел ежедневно ходить в Храм.
   Предложение Аркадия Михаил понял буквально и попросился на работу к Евгению. Тот своему старому другу, естественно, не отказал. Михаил сторожил территорию церкви добросовестно. И не пил уже давно. Сейчас он вышел навстречу старому приятелю. Они обменялись рукопожатиями. Стасик, идущий рядом с Олегом, рванулся вперед и скрылся в дверях дома. Побежал к своему компьютеру.
   - Как служится? - спросил Олег, чтобы развязать разговор.
   - По божьему соизволению, - проговорил Михаил и улыбнулся сквозь седеющие усы. - Верой и правдой охраняем вверенную территорию Храма от посягательств...
   - Дай Бог, чтобы их не было вовсе, - сказал Олег.
   - Да, у нашего батюшки гость объявился долгожданный, - сообщил Михаил, снова улыбнувшись. - Сын к отцу приехал. В сане, между прочим...
   Олег давно не видел сына Евгения - Петра. Тот учился в Московской духовной семинарии. И вот, видно, выучился и приехал навестить родителей.
   Олег, вновь пожав руку Михаилу, поспешил в дом. Поднялся по лестнице. В комнате за столом собралось все семейство. Между Евгением и Марией сидел молодой священник с небольшой светлой бородкой. Сын был копией отца. Олегу даже показалось, что он перенесся на тридцать лет назад и снова видит перед собой Евгения Антитипова - художника и поклонника рок-н-ролла. Кстати, сам Евгений живопись не забросил, он перешел на иконографию, но несколько отличающуюся от канонов. Должно быть, чувствовались отголоски неформальной юности. Свои иконы он почти никому не показывал. Даже Олег увидел их совершенно случайно, чем смутил Евгения. Сейчас он встал навстречу зятю и пожал ему руку. Вера, сидящая чуть в стороне, со своего места не поднялась, а только слегка улыбнулась мужу. Но как-то безучастно, почти сухо. Что Олега насторожило. Он сам подошел к Вере и поцеловал ее в щеку. Вера на поцелуй не ответила. Внутри Олега засосала "пиявочка".
   Петр встал из-за стола и обменялся рукопожатием с Олегом. Рука у Петра оказалась довольно крепкой. А улыбка - искренней и доброй.
   - Надолго к нам? - спросил Олег, внимательно взглянув на шурина.
   - Наверное, надолго, - ответил Петр. - В наш Храм определили. Сам попросился сюда...
   - Ну, что же, это замечательно. Твоему отцу очень нужен помощник. Сын - самый лучший вариант.
   - Я тоже на это надеюсь, - сказал Петр и искоса взглянул на Евгения. Тот сделал нарочито суровое лицо.
   - Поблажек по службе не будет. В случае чего - высеку отцовским ремнем.
   - Это не метод, батюшка, - усмехнулся шутке отца Петр. - Христианством принято долготерпение и прощение.
   - Отшлепаю вопреки всем постулатам, - не сдался Евгений и, усевшись на свое место, продолжал чаепитие, которое прервало появление Олега.
   Матушка Мария налила зятю в бокал густой заварки, разбавила ее кипятком и пододвинула на блюдце кусок торта, при этом вопросительно взглянув на Олега. Он не отказался и кивнул головой. Перед ним был поставлен стакан с темно-красным "Кагором". Олег в одиночку выпил за приезд Петра. Кагор мягко ударил в голову. Левая свободная рука нащупала под столом ладонь Веры, сплетя ее пальцы со своими.
   - Ты знаешь, что Артура ночью в реанимацию привезли? - тихо произнесла Вера. - Избили его до полусмерти в подъезде. Я ему три часа операцию делала. Недавно в сознание пришел...
   У Олега в груди так все и оборвалось. Он сразу догадался, кто избил Артура. Но никак не верил, что заказали избиение отцов их дети. Из-за квартир? Да уж, поверить в такое почти невозможно. Какая низость!
   - Когда его можно навестить? - Олег взглянул на жену.
   - Дня через три, не раньше, - ответила Вера. - Когда кризис минует. На нем живого места не было, - добавила она и глубоко, печально вздохнула.
   Олега охватила тоска. Она сосала душу, словно летучая мышь-вампир, и скинуть присосавшегося монстра было невозможно. Чтобы как-то заглушить тоску, Олег попросил Веру налить ему еще вина. Вера наполнила стакан, который был тут же осушен. На это обратил внимание Евгений и неодобрительно покачал головой. Олег понял, Вера своим не рассказала про Артура. Может, так даже лучше. Переживать не будут.
   Олег выпил литровую бутылку "Кагора", но почти не опьянел. Вера повела его в свою комнату, где иногда они ночевали, когда он не успевал на последнюю "Газель", в город. Так, видно, должно произойти и сегодня. Олег улегся на диван-кровать ближе к занавешенному окошку. Вера, не раздеваясь, прилегла рядом. Она очень устала после тяжелого дня. Одна операция Артуру чего стоила. Они уснули почти одновременно, крепко обнявшись под легким, но теплым одеялом.
   Во сне Олег увидел, как его и Артура в каком-то мрачном, без окон и дверей, спортивном зале лупит каратистскими ударами Луиза Марковна, обтянутая узким трико. Сверху и снизу через трико выделялись ее женские и мужские достоинства. Олегу она норовила попасть ногой в пах. И один удар прошел. Олег проснулся. Низ живота горел жгучей болью. В комнате было темно. Рядом спала, тихо дыша, Вера. Боль стала пульсирующей. А источник ее ощущался внутри живота, словно туда засунули колючку чертополоха и она там шевелится, тыча вокруг острыми иголками.
   Да, попала Луиза туда, куда метила. Как обещала. В самое уязвимое место. И вытащить теперь эту энергетическую колючку будет очень трудно. Посадить легко. А вот избавиться...
   Олег стал молиться на икону Казанской Божьей матери, висящую в восточном углу комнаты. Тусклый огонек лампадки освещал Лик Богородицы. Младенец был немного в тени. Лишь глаза искрились бликами и смотрели пристально. А в Олеге горел адской болью огонь. Молитва пока не имела действия, крестные знамения ложились "вхолостую". Астральный чертополох прицепился к половой чакре основательно и не реагировал на молитвенные усилия подсаженного. Как бы этот "плод" не пустил корни, тогда корчевать сорняк придется очень долго. Сколько мук, сколько нервного напряжения! Во имя чего?
   Получить очередной "урок розгами". Но быть в зрелом возрасте "мальчиком для битья" - роль незавидная. Неужели это проявление "высшей небесной Любви" в таком абсурдном, переломленном виде. Вместо помощи - оплеухи и зуботычины, переходящие в безжалостное избиение. Молитвенные мольбы "выполняются" с точностью "до наоборот". И вместо укрепления веры идет ее разрушение. А, может, так и задумано? Ведь только один апостол - Иоанн умер своей смертью. Остальных или забили камнями, или обезглавили, или распеяли. Зачем тогда просить помощи у Бога? Ведь получишь только беды. Бедность и беда - слова однокоренные. Богатство и Бог - тоже. Значит, бог любит богатых? Он дает им богатство, власть и преумножает то и другое. Вон, сидят депутаты, министры, губернаторы, мэры и им подобные на теплых, доходных местах и чувствуют себя абсолютно комфортно. Перелезают из одного кресла в другое всю жизнь, и никто им астральных бесов не подсаживает. О Боге они вспоминают два раза в год: на Рождество и на Пасху. И он на них за это не обижается. И они на него тоже. Грех им обижаться. Все у них в жизни "срастается". Получают они, что хотят. Некоторых, правда, убивают. Но, в основном, жадных дураков. Умные доживают до преклонных лет и оставляют своим детям богатое наследство. А беднякам остается только утешаться. Для этого и существует притча о богаче и Лазаре...
   ...Олег мотнул головой и перекрестился. Что только не лезет в мозг от отчаяния и боли. Боль в паху превратилась в нудно-тягучую. Тянули половую энергию. Как отсечь астрального гада? Олег мысленно призвал на помощь святого Трифона. Вот где он может проявить свое покровительство. Боль стала постепенно затихать, но совсем не пропала, а спряталась где-то в глубине живота и давала о себе знать ноющим жжением.
   За окном надрывно-свирепо залаял Гром и тут же болезненно завизжал и затих. Олег отодвинул штору и выглянул в окно. Свет фонаря, стоящего за домом, освещал площадку возле входа в Храм. У дверей возились какие-то две темные фигуры. В руках одной был заметен короткий ломик. Взломщики. Олег соскочил с кровати. Вера заворочалась и проснулась.
   - Что случилось? - сонно спросила она.
   - Ничего, ничего, спи, - пробормотал Олег, надевая джинсы.
   - Ты куда? - не унималась жена.
   - Сейчас приду, - проговорил он, застегивая рубашку.
   Засунув ноги в кроссовки, Олег выскочил в большую смежную комнату. Часы на стене показывали всего лишь половину одиннадцатого вечера. За столом все еще сидели Петр и Евгений и о чем-то тихо говорили. Матушка Мария, видно, ушла спать. Она всегда ложилась рано. Дверь в комнату Стасика была приоткрыта. Там горел свет.
   Оба священника при появлении Олега подняли на него взгляды. Петр слегка улыбнулся.
   - Там кто-то дверь в храме ломает, - сообщил Олег.
   - Нужно милицию вызвать, - Петр достал мобильник и тут же, спохватившись, в сердцах махнул рукой: - Тьфу ты, забыл карточку купить! Пусто на счету.
   - Я снизу позвоню, - сказал Евгений и стал спускаться по лестнице.
   - Да пока они приедут, - проговорил Олег, - те все иконы из церкви повытаскивают. Нужно их остановить. Испугать как-нибудь.
   - У вас тут ружье есть? - спросил Петр.
   - У отца в комнате, в шкафу висит. И патроны рядом, в ящике, - ответил Олег.
   - Я пойду его принесу, а вы отца предупредите, чтобы во двор не выходил. Мужики, видно, серьезные, коли так рано на грабеж пошли. Полуночи даже не дождались...
   Олег спустился по лестнице в прихожую. Входная дверь была открыта настежь. Евгения в прихожей не было. Но у бандитов же лом, а может, и ножи в карманах. Коли на взлом решились, и на убийство пойдут. Ведь наверняка Грома убили, а что с Михаилом сделали?
   Олег стал поспешно искать, чем бы вооружиться. Возле двери в прихожей стоял ледоруб с длинной узкой рукоятью. Как альпинистский топорик оказался в церковном хозяйстве, неизвестно. Но сейчас он попался под руку. И Олег, схватив гладкую рукоять, вышел во двор церкви. Он увидел стоящего шагах в десяти отца Евгения. Тот держал перед собой в вытянутой руке нагрудный крест. На него развязной походкой, помахивая ломиком, шел амбал в черной кожаной куртке и спортивной шапочке, надвинутой на самые глаза. Второго поблизости не было. Церковные двери оказались распахнутыми. Наверняка второй уже внутри.
   - Ну, че, поповская мразь, сейчас тебе кранты настанут, - беззлобно проговорил амбал и размахнулся ломиком. Олег бросился под удар. Одной рукой оттолкнул стоящего неподвижно Евгения. Другую, с ледорубом, выбросил вперед. Лом ударился о рукоятку ледоруба. Удар осушил ладонь. Ледоруб упал на асфальт.
   - А, старый знакомец ...! - грязно матернулся амбал. - Писака вонючий! Подставляй арбуз! Стихи из мозгов вышибать буду! - и замахнулся, целя в голову. Но ударить не успел. Кто-то с визгом повис у него на руке. Олег, все еще мотая осушенной рукой, узнал Веру. Простоволосая, в халате и в домашних тапочках, она коленкой колотила в живот амбала. Но тот, не обращая внимания на эти слабые удары, отшвырнул ее, словно куклу, в сторону. Вера отлетела и ударилась затылком о бордюр. Олег бросился к жене. Бандит с поднятым над головой ломом последовал за ним. И тут грохнул выстрел.
   Лом с дребезжащим стуком упал на асфальт. Раздалась болезненно-матерная брань. Олег оглянулся. На пороге стоял Петр с ружьем в руках. Амбал орал от боли, тряся раздробленной кистью. Петр снова направил на него ствол.
   - Вон отсюда! - закричал он, сверкая глазами. - Застрелю!
   Амбал, подвывая, шатаясь, поплелся за ворота. Отец Евгений первым успел к упавшей Вере. Он встал перед дочерью на колени и приподнял голову. Видно по всему, Вера была без сознания. Олег наклонился над женой по другую сторону.
   - Жива? - тихо спросил он дрогнувшим голосом.
   - Жива, кажется, - с придыханием ответил Евгений. И вдруг схватился рукой за сердце. Стал медленно заваливаться на бок. Голова дочери бессильно упала на колени отца. Слабеющими пальцами Евгений успел осенить себя крестом.
   - Береги ее... Веру... - прошептал он. - Во имя Христа...
   Евгений глубоко вздохнул и затих, лежа на левом боку. Глаза его под очками в свете дворового фонаря остекленели. Он был мертв.
   Олег чуть сам не потерял сознание. Перед глазами поплыли разноцветные круги. Он не смог удержаться на корточках и сел на холодный, мокрый асфальт рядом с Верой и Евгением. Ему было худо. Он слышал, как подошел Петр, как он тормошил его за плечо и что-то ему говорил. Он слышал, как заплакала навзрыд матушка Мария. Слышал, но не видел ничего, кроме разноцветных кругов. Красные, желтые, зеленые, синие, золотые, сменяя друг друга, вылетали из какой-то черной глубины и исчезали в ней же. Глубина эта была без начала и конца. И, наверное, она называлась Вечностью...
  

Глава XIV.

   Отца Евгения хоронили по первому зазимку. В тот день пошел тихий пушистый снег. Он медленно ложился на жухлую осеннюю траву, заполонившую заброшенное старое кладбище возле Усыпальницы графов Добринских. Свежая могила была вырыта рядом с приведенными в порядок самим Евгением захоронениями его деда отца Николая и второго двоюродного деда Петра Ивановича, умершего тридцать лет назад. Теперь пришел черед их внука.
   За гробом шел почти весь приход. Людей собралось очень много. Постаревшую, осунувшуюся матушку Марию поддерживал Петр. Илья Кротов шел вместе с Милой. У них через два дня должно было состояться венчание. Они надеялись, что их обвенчает отец Евгений...
   Лиза вела хромающего, с избитым лицом Михаила. Налетчики отделали его основательно. Ему был прописан постельный режим, но он не мог не пойти на похороны своего старого друга. Артура Горжетского только перевели из реанимации в общую палату. И он оставался в тяжелом состоянии.
   Олег держал под руку Веру. Голова у нее была опущена. Вера смотрела себе под ноги и едва их переставляла, словно старушка. Но поднялась она с постели только в этот день. Ведь почти сутки пролежала без сознания. А когда очнулась...
   Олег до сих пор после этого пробуждения находился в шоке. Он и сейчас искоса поглядывал на жену и никак не мог до конца поверить, что рядом с ним идет... другая Вера. Когда открылись ее глаза, у Олега екнуло в груди. Он уже давно забыл этот взгляд. Целых пятнадцать лет прошло. Но ошибиться было невозможно. К ее глазам он привык, но ко взгляду... Все в душе перевернулось вверх дном. Он снова потерял любимую, хотя лицо и тело оставались прежними...
   - Олег? - прошептали ее губы. - Это ты?
   Он молча кивнул головой.
   - Ты изменился. Наверное, я долго спала? Помню смутно какой-то длинный сон. Про тебя и про меня. Но я была другая. И родила тебе сына...
   Олег смотрел на Веру. И молчал. Слов не находилось. Не знал он таких слов.
   - Поцелуй меня, - чуть громче произнесла Вера. Он наклонился над ней и коснулся губами ее мягких губ. Поцелуй получился неумелым и каким-то отстраненным. Вера это почувствовала.
   - Ты меня разлюбил? - спросила она с горестным придыханием.
   - Ты и в самом деле была другой, - наконец проговорил Олег. - Мне нужно снова к тебе привыкнуть.
   На душе у него было муторно. Как он теперь станет жить с этой женщиной, в теле которой сознание другой, давно умершей? Он любил их обеих. Сумеет ли теперь справиться с этим раздвоением чувств? Сколько проблем возникнет, когда окружающие поймут, что с его женой что-то не в порядке. Еще за сумасшедшую примут. Но как ее это сейчас объяснишь? Самому себе и то уяснить очень сложно. Пятнадцать лет прошло. Жизнь совсем другая. Ситуация, похожая на ту, что произошла с бедной Зосей Венеригиной. Она так и не адаптировалась, а после смерти сына в психбольницу попала. До сих пор там.
   Вошла в черном платке матушка Мария. С красными от слез глазами и припухшим лицом. Отца Евгения уже положили в гроб. К телу постоянно приходили люди. Матушка принимала их соболезнования, и только теперь ей удалось проведать дочь. Увидев, что Вера очнулась, Мария облегченно вздохнула и перекрестилась.
   - Слава Богу, ты пришла в себя, дочка, - произнесла она и поцеловала Веру в щеку. Та ее явно не узнала, хотя они были знакомы еще в молодости. Вера только молча улыбнулась и слегка кивнула головой. Олег грустно смотрел на эту сцену. Если Мария узнает, что в теле ее дочери теперь сознание бывшей жены Олега, то для нее это станет еще одним ударом. Потерять сразу двух дорогих людей... Но пока матушка, видно, не разгадала подмены. Она еще раз перекрестилась и осенила знамением Веру. Затем повернулась к Олегу и горестно произнесла:
   - Осиротели мы, Олежек. Нет больше Жени. Убили его второй раз. Я ведь его тогда убитым нашла. На кладбище. Но его Бог воскресил, чтобы он со мной жизнь прожил. И чтобы священником стал. А теперь снова душу забрал... Да и мне скоро туда пора, - добавила Маша. - Опять вместе будем. Навсегда... - и грустно улыбнулась.
   Когда матушка Мария ушла, в комнату заглянул Стасик. Он долго и пристально смотрел на Веру и вдруг, насупив брови, сказал:
   - Это не мама. В нее фея Моргана вселилась. Она и деда убила. А я ее убью! - и погрозил Вере кулаком. За Стасиком захлопнулась дверь.
   Вера повернула лицо в подушку и тихо заплакала. Олег осторожно погладил ее по голове.
   - Все образуется, - пробормотал он, хотя в это и сам не верил. Муть из души не выходила.
   Муторно ему было и на похоронах Евгения. Он стоял вместе с Верой при прощании, в изголовье, и смотрел на спокойное лицо своего старого друга. На лицо падали большие снежинки, но не таяли, а замирали невесомыми кристаллами на лбу, щеках, губах, усах и бороде священника. Лицо его стало постепенно покрываться посмертной снежной маской, и никто из близких не догадался смахнуть эти холодные звезды.
   Олег только приподнял руку, когда серые снежные облака на небе вдруг разошлись, освобождая место яркому солнечному свету. Свет сияющим острием коснулся лица покойного. И снежинки тут же растаяли, а лицо отца Евгения озарилось каким-то неведомым внутренним огнем. Евгений словно ожил и помолодел. И на душе у Олега стало легко.
   Все присутствующие благоговейно смотрели на это чудо. А стоящий рядом с Олегом Илья Кротов перекрестился и проговорил:
   - Он свят и нетленен. Я это чувствую.
   Над могилой Евгения поставили резной православный крест. Илья успел вырезать его за два дня. Могилу засыпали осенними синими и малиновыми цветами.
   На поминках Михаил Шухровской напился. Напился вдрызг, до бесчувствия. Олег и Илья оттащили его в сторожку и уложили на топчан. Лиза прилегла рядом, горестно вздыхая. Судя по всему, ей снова предстоят нелегкие дни борьбы с запоем мужа.
   В конце поминального вечера за столом в трапезной остались только близкие: матушка Мария, Петр и Олег с Верой. Вера все поминки просидела молча, почти неподвижно, глядя перед собой. И свою рюмку только пригубила, а к еде не притронулась. Она не ела с тех пор, как очнулась. Это беспокоило Олега, да и Мария, несмотря на свалившееся на нее горе, обратила внимание на поведение дочери, хотя дочерью та была только внешне.
   Стасик сидел у себя в комнате и даже в такой день, должно быть, не смог отказаться от своих компьютерных стрелялок. Но на самом деле это оказалось не так. Дверь в его комнату внезапно резко распахнулась. Стасик вошел в гостиную, держа руки за спиной. На голове у него красовалась детская шапка-буденовка с красной звездой. А в глазах зияла злобная пустота. Олег сразу обратил на этот взгляд внимание. Взгляд сверлил Веру.
   - Ты, тетка, - ведьма, фея Моргана! - страшным надрывным, "гоблинским", голосом закричал Стасик. - Убирайся из моей мамы! Расформатирую! - и вынул из-за спины правую руку. В руке у него был револьвер. Небольшой, он выглядел почти как игрушечный. И сперва Олегу так и показалось. Но Стасик явно не шутил, направляя ствол прямо на Веру.
   Олег инстинктивно встал, заслоняя собой жену.
   - Ты что делаешь?! - успел крикнуть он. Глухо хлопнул выстрел. За ним еще один. Едкая, удушливая волна ударила Олегу в лицо. Запершило во рту, глаза защипало. Из них брызнули слезы. Олег схватился рукой за горло и осел на пол, задыхаясь и кашляя. Рядом без чувств упала Вера. Матушка Мария и Петр сидели чуть в стороне, и выстрелы их не коснулись. Мария вскочила со своего стула, в ужасе глядя на внука. Петр бросился к Стасику и выбил у него револьвер. Из глаз у Петра тоже текли слезы. Газовая взвесь расползлась по гостиной.
   Олег почти потерял сознание. В рот ему будто насыпали горячего песка. Дышать было нечем. Ему показалось, что он умирает. Сердце билось в груди с паузами, останавливаясь в горле и с трудом возвращаясь на место, чтобы снова застрять в горле. Глаза тоже были засыпаны песком. Слезы из них текли ручьями.
   Петр потащил его к выходу. Мария бросилась к Вере и, словно маленькую девочку подняв ее на руки, пошла с ней следом. И откуда только силы взялись?
   А со Стасиком случилась истерика. Он с каким-то нечленораздельным криком бросился вниз по лестнице быстрее своих родных. Выскочил во двор, подбежал к куче щебня, присыпанного снегом, и схватил обеими руками несколько камней. Давясь слезами, Стасик стал швырять щебень в церковь, крича при этом:
   - Злой бог! Ненавижу тебя! Ты дедушку убил! Маму заколдовал! Ты нас не любишь! Лучше бы тебя не было!
   Петр, положив Олега возле раскрытой двери, подошел сзади к племяннику и крепко охватил его с двух сторон за руки. Стасик стал визжать и вырываться:
   - Ну, полно, полно, - приговаривал Петр, прижимая мальчика к себе.
   Постепенно Стасик успокоился. Пришел на свежем воздухе в себя и Олег. Он сел, прислонившись спиной и головой к дверному косяку, часто и глубоко дыша. Руки у него тряслись мелкой дрожью, голова была тяжелой и туманной.
   Рядом кто-то тихо застонал. Голос матушки Марии произнес:
   - Очнулась доченька. Кровинушка моя!
   - Мама, - послышался голос Веры, - что с папой? Мне приснилось, что он умер.
   Матушка Мария заплакала.
  

Глава XV.

   Олег держал над головой Ильи венец и слушал слова отца Петра о нерушимости и таинстве христианского брака. В церкви сильно пахло ладаном и свечным воском. Совсем недавно здесь прошло отпевание. Привезли с десяток покойников. Едва успели вымыть пол в храме. После смерти отца Евгения Петр в одиночку стал проводить богослужения и таинства, зная эти обряды только теоретически. Но сразу же включился в "процесс", словно был настоятелем храма много лет, чем очень быстро стал укреплять свое авторитет среди прихожан. Те очень любили отца Евгения и "переключили" свои симпатии на его сына.
   Олегу Петр с каждым днем нравился все больше. Он не только внешне был похож на Евгения, но и характером очень напоминал его. Только казался немного напористее своего отца в соответствии с современной эпохой. Службу он проводил, соблюдая все каноны, а вот проповедь отличалась свободной беседой с прихожанами, без всяких нравоучений и обличений чужих грехов. Петр умел говорить простым, доступным языком. И оттого прихожане его почти сразу же полюбили.
   Илья Кротков тоже проникся к нему уважением, узнав, как он вел себя в схватке с налетчиками. Кстати, второй из бандитов ничего не успел украсть из храма и убежал вслед за раненным первым.
   Мила стояла под венцом, держа свечку в слегка дрожащих руках. Вечером по почте она получила письмо, в котором оказалась красная шелковая тряпица с черной окантовкой. В центре была нарисована черная перевернутая пентаграмма на фоне заколоченного гроба и надпись: "Мы работаем без брака!"
   Это письмо Милу очень испугало. Она прибежала с ним к Илье. Илья не сразу догадался, кто автор оригинального послания. Вернее, отвергал такую возможность. Но Олег однозначно развеял его иллюзии. Но, видно, все равно Илья до конца не поверил.
   Обвенчанных провели вокруг аналоя. Петр благословил их и отпустил с миром. Все вышли на усыпанный первым снегом церковный двор. Гулко ударил большой колокол. Зачастили, переливаясь, подголоски. По случаю венчания Милы и Илья звонарю разрешили в неурочное время разразиться "малиновым звоном". Свадебная процессия двинулась пешком от церкви к дому Ильи, который находился в конце той же улицы. А в начале, в похожем доме, жила брошенная мадам Гнидяк с семейством. Молодые и их сопровождение шли по дороге. Их объезжали машины, некоторые сигналили, то ли предупреждая, то ли приветствуя. Олег под руку с Верой шел позади обвенчанных. Проходя мимо обиталища мадам Гнидяк, он заметил ее, стоящую на крыльце. Та внимательно-злобным взором наблюдала за процессией. В руках она почему-то держала метлу. Наверное, подметала пол и увидела... Илья и Мила, естественно, тоже заприметили стоящую на крыльце. И Мила как-то очень заметно вжала голову в плечи, да и Илья остаток пути брел, понурясь. У обоих новобрачных оказалось гнетущее настроение.
   Его немного развеяли дозы шампанского и других спиртосодержащих напитков, выпитых за свадебным столом в течение нескольких часов. Провозглашались тосты за молодых, раздавались крики "Горько!", и Илья с Милой долго целовались. Застолье было немногочисленным: две-три подружки Милы, ее брат - московский бизнесмен, обещавший Илье протекцию по продаже его картин и икон. Лиза и пытавшийся платно выйти из запоя Михаил пили только шампанское. Рядом с ними сидел "сбежавший" с помощью друзей из больницы Артур Горжетский. Чувствовал он себя еще довольно скверно, но бодрился и, укрепляя бодрость, осушил несколько рюмок "дядюшки Сэма", в щедром изобилии принесенного с собой Виталием Щитковым. Виталий прихватил также с собой свою любимую гитару, и когда застолье ближе к вечеру перешло в стадию чаепития, Виталий расчехлил гитару, неспешно настроил ее, и песенные волны заплескались по комнате Ильи Кротова, увешанной множеством картин хозяина.
   Но веселые, "свадебные" песни на ум не шли. Все помнили о недавней смерти отца Евгения. Особенно подавленно чувствовал себя Артур. Он сидел понуро в дальнем углу. Был изрядно пьян и сумрачен. Избитое лицо его только-только стало заживать. Левая рука висела на перевязи. Да и правой он шевелил плохо. Но он еще мог передвигаться на двух ногах, в отличие от сильно хромающего Михаила Шухровского. Тот передвигался только с помощью жены Лизы.
   Песни Виталий пел грустные, лирические. Ему тихо подпевали Илья и Олег. В полутьме иногда чудилось, что оживший Игорь Тальков сидит то ли за свадебным, то ли за поминальным столом и поет свои песни. Сходство между ним и Виталием, как известно, было потрясающим. "Бывший подъесаул", "Океан непонимания", "Поэты", "Уеду". Виталий и в самом деле на следующий день уезжал в Москву на кинопробы к фильму о Талькове. И свое внутреннее возбуждение еле сдерживал. Ему уже, наверное, грезилась кинослава.
   Когда совсем стемнело, Илья зажег три свечи в декоративном литом подсвечнике, и их мерцающие отблески переливались в гранях бокалов на столе, на позолоченных рамах картин, на темных стеклах окон, тронутых первым морозцем, в глазах сидящих за столом.
   Олег держал руку Веры в своей, иногда поглядывая то на жену, то на жениха и невесту. На душе у него было почему-то неспокойно. Илья обнимал Милу за плечо. Та смотрела на него влюбленным взглядом.
   Резкий стук в окно переметнул ее взгляд. Остальные тоже повернули на звук головы. Гитара Виталия оборвала мелодию. За черным оконным стеклом никого не виднелось. И тут затренькал звонок над входной дверью. Илья встал и пошел открывать.
   - Осторожней, - проговорил ему вслед Олег.
   Через пару минут Илья вернулся с недоуменным выражением на лице. И было от чего недоумевать, потому что следом за Ильей в дверях показался... Оскар Юдкевич в куртке и спортивной шапочке. И без очков на мясистом угреватом носе. Для чего пришел этот поздний незваный гость? Уж явно не с доброй целью.
   - Я пришел поздравить молодых, - странным нудно-монотонным голосом ответил Оскар на немой вопрос всех сидящих за столом. Он без приглашения, не снимая одежды, уселся на стул Ильи рядом с Милой и уставился на нее неподвижным взглядом выпученных навыкате водянистых, слепых глаз. "А ведь так близорукий человек не смотрит", - пришло в голову Олегу. "И свечи в глазах не отражаются", - пронеслась следующая мысль.
   - Это место занято, - Илья наклонился над Оскаром. Он еще соблюдал вежливый тон.
   - Да нет, оно свободно, - проговорил Оскар без тени улыбки. И вдруг, схватив со стола подсвечник, с размаху ударил Илью подставкой по голове. Тот увернуться не успел. Удар пришелся чуть выше виска. Мила вскочила и закричала не своим голосом. Подсвечник упал на стол. Свечи погасли. Илья, схватившись обеими руками за голову, осел на пол. Оскар молча встал и спокойно направился в темноте к выходу. Но путь ему преградил Виталий. Олег позади схватил Оскара за руки, а Виталий саданул его по морде. Юдкевич как подкошенный рухнул на Олега. Олег смягчил его падение, уложив на палас. Артур щелкнул выключателем, озарив картину "побоища".
   Мила с плачем бросилась к Илье. У того лицо было залито кровью. Она струилась из рассеченной головы. Но Илья сознание не потерял, в отличие от Оскара, который лежал на паласе неподвижно, словно труп, закрыв глаза.
   Олег вместе с Верой и Милой повели Илью в ванную. Краем глаза Олег заметил, что в окно с улицы кто-то смотрит. Он оглянулся, проходя рядом. Мадам Гнидяк, прильнув носом к оконному стеклу, ехидно скалила зубы. Она показала Олегу язык и тут же исчезла в ночной темноте.
   Илье вымыли лицо и перебинтовали голову. Он вернулся в комнату. А Юдкевич еще не пришел в себя. Олег поднес к его носу ватку с нашатырным спиртом. Оскар чихнул, закашлялся и открыл глаза. Увидел склонившихся над ним своих бывших друзей, поднял голову, удивленно оглядываясь по сторонам.
   - Как я здесь оказался? - недоуменно спросил он.
   - Я же к твоей жене в гости заходил, - сказал он, обращаясь к Илье. - Вина с ней выпил. Дальше ничего не помню. Что у тебя голова перебинтована? - искренне удивившись, спросил Оскар. Если он и пытался обмануть, то у него это ловко получалось.
   - Упал я, - невесело усмехнулся Илья. - Прямо на подсвечник...
  

плачем бросилась к илье.ив картину "аноте к выходу.ву олегу.ых навыкате водянистых, слепых глаз.а столе, по позолоченных зМилой долго целовались.лись крики "ругих спиртосодержащих напитков, выпитых за свадебным столом в течение нескольких чГлава XVI.

   В тот выходной Вера на весь день осталась у Олега. Они проснулись около девяти часов и после утренней близости еще долго лежали в постели, обнявшись и изредка целуясь. Вера была разомлевшей и нежной. А Олег еще до конца никак не мог привыкнуть к тем переменам, что произошли с его женой. Постороннему в них, конечно, было невозможно поверить. Но об этом никому нельзя даже намекать, не то что рассказывать.
   Уже несколько дней Олег просыпался рядом с Верой с тайным неверием в очередной переворот. Но пока что график, составленный в неведомых мирах, выполнялся без сбоев. Каждую ночь рядом с Олегом засыпала одна, а просыпалась другая Вера. Когда после возвращения Веры-второй утром снова появилась Вера-первая, Олег поначалу запаниковал. Он не знал, как себя вести, что говорить. День прошел в страшном нервном напряжении. Он еще до обеда увез ее из церковного дома в свою квартиру, чтобы о подмене случайно не догадались матушка Мария и Петр. Но больше всего Олег боялся за Стасика. Тот, как известно, сразу интуитивно чувствовал подлог.
   Вере в квартире понравилось. Она с любопытством разглядывала висящие на стенах картины Ильи Кротова и Евгения Антитипова. Прослушала на магнитофоне последние альбомы "Аквариума" и "Машины времени". Эти две группы Вера любила еще при жизни. Слушала и удивлялась, что по прошествии почти пятнадцати лет Гребенщиков и Макаревич все еще сочиняют хорошие песни. Песни Олега и Виталия ей тоже понравились. И она только с ревнивой завистью слушала песенный цикл, который Олег посвятил своей второй жене. Первая внимательно прислушивалась к словам, посвященным женщине, в теле которой она находилась, словно это была ее соперница.
   У Олега за все это время несколько раз накатывалась волна раздвоенности чувств и неестественности всего происходящего. Ведь рядом с ним сидела его жена, с которой он прожил 12 лет, но разговаривала она с ним другим, давно забытым голосом, с иными интонациями и словесными оборотами. Голосом из прошлого. И от понимания несуразности происходящего Олегу становилось не по себе. Он словно видел сон. Реальный и в то же время, как это часто бывает во сне, с неестественными событиями. Но спящий этого не сознает. Олег же сознавал все, и потому чувствовал себя скверно, хотя и не показывал виду.
   Он включил Вере телевизор. Там как раз крутили очередную серию бесконечного бразильского сериала. И Вера явно заинтересовалась этой галиматьей. В отличие от Веры-второй, которая оставалась к этим фильмам равнодушной.
   Во время просмотра телепередачи Олег сбегал в ближайший магазин. Купил там бутылку вина и кое-что из еды. Вернувшись, соорудил легкий ужин, зажег на кухне свечу и позвал Веру. Та с трудом оторвалась от телевизора. Вошла и улыбнулась немного грустно:
   - Ужин при свече! Романтично. Ты не изменяешь себе. А вот мне изменил, - добавила она, - полюбил другую. Прости, - спохватилась Вера. - Я как во сне: то ли живу, то ли сплю. Смогу ли привыкнуть?
   - Нам нужно привыкнуть обоим, - ответил Олег, разливая вино по бокалам. Они соединились с тонким хрустальным перезвоном.
   - За твое возвращение, - проговорил Олег и, не глядя в глаза Вере, выпил вино. Вера допила до середины. Олег поставил кассету Мика Олфилда. Его красивые светлые композиции, помноженные на легкое винное состояние, изменили духовное состояние Олега. Ощущение раздвоенности исчезло. После выпитой бутылки и съеденного ужина он пригласил Веру на танец под музыку Олфилда.
   Вера прижалась к нему полной упругой грудью, и он крепко поцеловал ее в мягкие податливые губы. Руки сползли с талии вниз. Поцелуи и объятия во время танца на узком кухонном пространстве становились все жарче. Желание нахлынуло на Олега. Он подхватил Веру на руки и, рискуя упасть вместе с ней в узком коридорчике, понес жену в спальню. Они помогали друг другу раздеться. Нагие и возбужденные бросились на софу. Вера легла на спину. Олег оказался на ней.
   - Как давно я не была с тобой, - прошептала Вера, раздвигая ноги. Он вошел в нее быстро и сладостно и вдруг резкая боль пронзила его возбужденное естество. Олег чуть не вскрикнул и, превозмогая приступы этой фантомной боли, продолжил двигаться внутри Веры, читая про себя молитву "Честному кресту". И боль постепенно стала отступать. "Подарок" Луизы Марковны начал тускнеть, пока не превратился в крошечную болезненную точечку, которая не помешала выполнить до конца мужскую миссию, доведя Веру до оргазма. И он был всего один, в отличие от серийного цикла Веры-второй.
   Уже засыпая и ответив на поцелуй Олега, Вера шепотом спросила:
   - Как наш Андрюша поживает?
   - Жив, здоров, - односложно ответил Олег, - скоро женится на Кристине.
   - Я хочу его увидеть, - вздохнула Вера.
   - В Москве он сейчас, - обманул ее Олег...
   Утром он проснулся рано. Вера еще спала, тихонько похрапывая. Он вспомнил, что первая Вера никогда не храпела, а вторая иногда будила его среди ночи заливистыми звуками. Он тогда чмокал губами, и звуки на время прекращались, а затем повторялись снова. Привыкнуть к этому было очень сложно.
   Похрапывание прекратилось. Вера и Олег несколько минут лежали в темной тишине. Затем Вера тихо прошептала с недоумением в голосе:
   - Как я у тебя оказалась?
   Нащупала выключатель "бра". Оранжевый свет озарил небольшую спаленку. Вера полусонным взглядом посмотрела на часы-будильник и тут же встрепенулась:
   - Ой, я на работу опаздываю! - и выскользнула из-под одеяла. На кухне она увидела остатки вчерашнего ужина и снова возвратилась в спальню с удивленным выражением на лице. Присела на край дивана. Мотнула головой:
   - У меня словно провал памяти, Олежек. Не помню вчерашний день. Вернее, сон какой-то смутный мерещится. Но как будто это и не я была вовсе с тобой. Может, я заболела? - Вера испуганно взглянула на мужа. - Когда ударилась. Амнезия какая-то временная. Страшно мне, - добавила она. - Как дальше жить буду?
   Олег не стал Веру ни обманывать, ни говорить ей правду, которую и сам четко только сейчас осознал. Он поцеловал жену в щеку и погладил ее по голове.
   - Все будет в порядке, - тихо произнес он "дежурную" фразу.
   Когда за Верой закрылась дверь, Олег снова улегся в постель, но заснуть уже не мог. Его донимали противоречивые чувства. После осознания произошедшего он не знал, радоваться ему или печалиться? К нему вроде бы вернулась умершая много лет назад любимая женщина, но он к этому времени уже полюбил другую, которая тоже, оказывается, не исчезла, и сознания обеих попеременно живут в одном теле, меняясь каким-то образом во сне. С одной стороны, конечно, вся эта чехарда довольно любопытна и будоражит воображение. Выходит, у него стало сразу две женщины, но он не изменяет ни той, ни другой. И он, как теперь понимает, любит их обеих. Почти одинаково. И он не отдает ни одной из них предпочтения. Но с другой стороны: как такой подсознательный кавардак отразится не только на психике обеих Вер, но и на здоровье их общего тела? Вдруг что-нибудь "заклинит"? Сознания переплетутся. И тогда не миновать не только сумасшедшего дома, но и простой больницы. И неизвестно, что еще хуже. Ситуация противоестественная и уникальная, но ему уже не хотелось, чтобы она когда-нибудь изменилась в ту или другую сторону. Пусть уж будет так, как есть. Только нужно держать язык за зубами и никому об этом не рассказывать. И Веру-первую предупредить. Она-то понимает, в чем здесь дело. Но все равно - в конце концов, откроется их тайна. Как Вера-вторая будет ходить на работу? Через день, что ли? И Стасик быстро докумекает, а уж он молчать не станет. Да и Маша догадается материнским чутьем. Слухи среди друзей пойдут, а потом и весь город узнает. Конечно, большинство в это не поверит. Кто же в такое может поверить? Но за сумасшедшую Веру примут. Если только Вера-первая не будет притворяться в свой день на людях Верой-второй. А Маше, Стасику и Петру нужно все объяснить.
   Но вот как объяснить Вере-второй, что в ее тело вселилась душа первой жены Олега? Она и в самом деле может сойти с ума. Значит, нужно ее уверить, что она больна исчезновением суточной памяти. И что ее в тот день усиленно лечат. И Вера-вторая может смириться с таким положением. И, дай Бог, все войдет в свой график и норму, раз уж так вышло.
  
   Матушка Мария тихо заплакала, когда Олег объяснил ей ситуацию. Утешило ее только то, что дочка жива и хоть через день, но будет пребывать в своем сознании. Главное, в это время ей не проговориться. Труднее обстояло дело со Стасиком. Тот поначалу ничего слушать не хотел. Твердил про фею Моргану, вселившуюся в его маму. Петр, который принял сообщение Олега как должное, долго объяснял Стасику о необычной болезни, иногда случающейся с людьми. Люди теряют на время память, затем она к ним возвращается на время, потом теряется снова. И нужно быть очень внимательным и добрым к таким людям и не напоминать им об их болезни, чтобы не расстраивать. А родную маму расстраивать тем более нельзя.
   В конце концов, Стасик согласился ничего не говорить маме, когда она будет в сознании, а уж тем более не болтать об этом в школе, чтобы не дошло до Оскара Юдкевича. На том и сошлись.
   Дни стали сменять друг друга с холодной методичностью ноябрьского предзимья. Олег не любил ноябрь. Угрюмый, беспросветный, сумрачный месяц аккумулировал в нем с каждым годом усиливающуюся тоску, иногда переходящую в отчаянье. Юность и молодость промчались, словно весна и лето. Да и большая часть зрелости, будто сентябрь и октябрь, осталась позади. Сейчас он жил в начале ноября с его вечно серым низким небом, то льющим на землю мелкий леденистый дождик, то такой же мелкий ознобливый снег. А впереди лютая, седая, неотвратимая зима Старость. Она уже стояла на пороге его жизни с клюкой страха и мешком, полным болезней, ночных кошмаров и бессонных ночей. Страхи и теперь уже преследовали Олега. Конечно, главный страх - страх смерти - накладывался на страх не успеть реализовать себя. Время мчалось неистовым галопом, а литературные амбиции писателя не претворялись в жизнь. И с каждым днем, с каждой неделей, месяцем и годом беспросветный страх умереть в безвестности, все сильнее и привязчивей сосал душу, раздуваясь, словно пиявка. Все усилия оторвать эту пиявку кончались безрезультатно. Она высасывала кровь, она высушивала душу.
   Олег иногда представлял себя лет через 20-25. Сгорбленным, морщинистым стариком, бредущим с палочкой по все тем же улочкам родного городка. Здесь он уже всем намозолил глаза. Кое-кто здоровается с жалостливым снисхождением к пожилому чудаку, занимающемуся бесполезным делом - сочинением стихов и прозы. Кто тогда еще будет читать? Другие с презрительными ухмылками поглядывают на старого писаку-неудачника, всю жизнь пытавшегося добиться литературного успеха, который так и остался недостижимым миражом.
   Такую же презрительную жалость вызывали у него в нынешнее время старики-коммунисты, с ностальгическим упорством выходящие поутру 7 ноября на свои митинги под красными обветшалыми знаменами. День этот теперь называется "Днем согласия и примирения". Но старички-сталинисты на примирение идти не хотят и все трясут в бессильной злобе своими немощными кулаками.
   Вот и он не хочет мириться с очевидными фактами. Все надеется на счастливый поворот судьбы. Но поворотов, счастливых тем более, в ней не будет. Дорога с рытвинами и ухабами уже давно для него прочерчена на карте жизни. Свернуть с нее невозможно. Впереди - только безвестная, полунищая старость. Жалкое существование непризнанного провинциального сочинителя. Сколько их таких влачится по Руси? Но тогда зачем он был наделен поэтическим даром? И вполне реальным ощущением своих больших творческих возможностей? Но миражи возникают и тут же тают, стоит только протянуть к ним руку. И это путь писателя? От неудачи к неудаче. Пока сердце, не выдержав тоски и отчаяния, не остановится от бессмысленной и безрадостной работы по перекачке крови из пустого в порожнее.
   Но неужели это все придумано Им? Создано слабое, ущербное, похотливое, физиологическое существо, думающее, в основном, только о насыщении своей утробы. Но утроба не насыщается. Ей хочется все больше и больше. А человека призывают уподобиться небесным духовным созданиям, опутав его сетью кармических долгов, которые он сам, не ведая того, должен отрабатывать. Он же хочет вкусно есть, сладко спать, мало работать и иметь много денег, потому что на Земле правит "золотой телец". И люди с амбициями стремятся к успеху, славе и богатству. Любым путем. И вспоминают о боге только всуе, когда нужно в церкви "свечку поставить". Жизненные обстоятельства у них складываются, тем не менее, как правило, достаточно успешно. Не без трудностей, конечно, но они добиваются поставленной ими цели. Как говорил Олегу один богатый бизнесмен: "Ведет меня кто-то по жизни. Бабло прет, в карты выигрываю, в биллиард, по-крупному. На бога нет обиды".
   У Олега все было с точностью до наоборот. Он каждый день подолгу молился, прося божьей помощи, но вместо нее получал нескончаемые жизненные неудачи. Уроки, как называл их отец Евгений. Но ученик из Олега, видно, был нерадивый. Он продолжал надеяться на помощь. Но все чаще надежды сменялись отчаяньем. И тогда Олег срывался. Он знал, что этого делать ни в коем случае нельзя. Но внутри его вспыхивала форсунка душевной боли. Она своим пламенем обжигала всю нервную систему, затмевала разум. Опаленный разум не контролировал водоворот мыслей. Дамбу прорывало. К небесам устремлялся смерч, наполненный совсем не чистой водой. Полный мольбы, непонимания, увещевания и тоски. Ну что там стоит чуть-чуть повернуть ход событий жизни. Все в Его власти! Но ничего не менялось в лучшую сторону. Неудачи шли чередом. Неудачи в главном. В творческой реализации. Олег даже сочинил стихотворение, обращенное к Всевышнему:
  
   Ты - Всемогущ, а я - ничтожен.
   И ты меня уничижаешь
   И постоянно унижаешь,
   Внушая мне одно и то же.
   Я рвусь к тебе - ты неприступен.
   Ты - недоступен. Ты холоден.
   Ты, словно молния, свободен.
   А я - повинен, я - преступен?
   И ты меня, конечно любишь,
   Но очень странною любовью.
   Меня ты беспощадно лупишь
   По методам средневековья.
   Ты перепутал, я - не вобла
   И мягче от битья не стану.
   Ведь я когда-нибудь устану
   И разобьет меня оглобля.
  
   После очередного творческого "облома" сердце начинало биться с перебоями, кружилась голова. Духовные, а с ними и физические силы оставляли Олега. Он несколько дней не мог прийти в себя. Отчаяние терзало душу. Но Урок шел не впрок. Оставить свои надежды на лучшую долю и смириться Олег не мог. Как известно, надежда умирает последней. Он все просил милости у Господа. Он еще надеялся на Него...
  
   ... Вера в "День согласия и примирения" с самого утра находилась у Олега. Это была Вера-первая. Они решили никуда не выходить из дома, тем более, что погода была достаточно скверная. Шел мелкий мокрый снег, который оседал на ветках уже голых деревьев и кустов и валился затем на серый асфальт, толкаемый промозглым ноябрьским ветерком. Накануне вечером Олег вместе с Верой-второй после драматической сцены на свадьбе Ильи Кротова решили уехать на городскую квартиру. Проснулись поздно и весь день все время находились рядом, почти не отходя друг от друга. Иногда Вера, конечно, отлучалась на кухню, чтобы проследить за готовящимся обедом, а в основном сидела у телевизора, перещелкивая пультом каналы. Она удивлялась их обилию. Ведь при ее прежней жизни работали всего два или три. И показывали они одно и то же. Сейчас же поток информации захлестнул воскресшую. Все ей было в диковинку. Особенно реклама. Из ее роликов Вера узнавала очень многое о теперешней жизни, полной шоколада, пива, кофе, жевательной резинка, кремов, шампуней и женских прокладок, о которых она раньше не имела понятия.
   Но программа "Время" обескуражила Веру. Шел репортаж о шествии и митинге коммунистов. Обилие красных флагов и портретов Сталина. Пламенная речь Зюганова о борьбе с антинародным режимом заставила ее недоуменно оглянуться на Олега.
   - Они еще остались? - удивленно спросила Вера.
   - И чувствуют себя неплохо, - усмехнулся Олег. - Но теперь это - политическое шоу. Спектакль. Эти дядьки на трибуне уже обо всем с властями договорились. Изображают из себя непримиримую оппозицию. А сами из Кремля кормятся.
   - Господи, - проговорила Вера, - совсем другая жизнь.
   - Ты привыкнешь, - сказал Олег. - К хорошему быстро привыкают. Правда, как видишь, не все тут хорошо.
   - Но уж лучше, чем было там, - Вера переключила пультом канал. Шел "Дорожный патруль". Корреспонденты на своем автомобиле объезжали места дорожно-транспортных происшествий в столице. Вера как раз переключила на сообщении, от которого у Олега похолодело в груди:
   - Около часу дня на перекрестке Марьинского бульвара и Луового проезда, возле дома N6 был сбит прохожий: мужчина на вид около сорока лет в длинной офицерской шинели дореволюционного покроя. Он при себе имел гитару, которая от удара сломалась. По свидетельству очевидцев, прохожего на большой скорости сбила иномарка черного цвета с номером 666. пострадавший, в тяжелом состоянии, доставлен в больницу Склифасовского.
   - Это Виталий, - сдавленно проговорил Олег, с ослабевшими ногами садясь в кресло. Вера Виталия видела только раз: на похоронах и поминках Евгения. И, скорее всего, не запомнила. Она недоуменно посмотрела на мужа.
   - А зачем он поехал в Москву? В праздник?
   - Его на съемки пригласили. Он очень на Талькова похож.
   - Кто такой Тальков? - заинтересовалась Вера.
   - Певцом был известным. Но недолго. Убили его на концерте кгбешники в 91 году. Спровоцировали драку, и бандит один его застрелил. А потом все свалили на администратора Талькова Шляфмана. И все в это поверили... Нужно ехать в Москву. - Олег уже пришел в себя и решительно поднялся с кресла. - Завтра нужно ехать! Может, он живой?
   - Завтра я не могу, - тихо сказала Вера, словно Олег пригласил ее с собой. - Завтра я буду той, другой - твоей... А мне так хочется съездить... Посмотреть... - добавила она, поцеловав мужа в щеку. - Возьми меня... Послезавтра...
   - Ну, хорошо, - согласился Олег, - поедем через день...
  
   ... Они поехали первым автобусным рейсом, когда промозглая ноябрьская ночь еще не сдалась серому безрадостному утру. Шел мелкий снежок. Он кружился в желто-оранжевом свете фонарей налипчивым роем мошкары. Таял на теплых стеклах автобуса. Водяные капельки плыли по стеклам назад. Автобус, выехав на трассу, прибавил скорость. Замелькали фонари, придорожные кафе и автозаправки.
   Вера дремала, положив голову на плечо Олега. Олегу не спалось и не дремалось. Он думал о Виталии. Жив ли он? Наверное, жив. Если бы что-нибудь случилось, уже сообщили бы матери. А она ничего не знает. Заходил к ней вчера. Ничего не сказал - не стал расстраивать. Может, это и не он? Да нет, он. Все совпадает. И ведь не случайно сбили. Все это было подстроено, несомненно. Кем? Ох, догадаться нетрудно. И даже машину с тремя шестерками подобрали, чтобы все соответствовало.
   В Москву въехали, когда уже совсем рассвело. Снег усилился. Он летел грязно-белыми тряпками под колеса автомашин, мчащихся по МКАД. Вера проснулась и внимательно смотрела через окно на невиданный для нее город.
   Москва за эти годы совершенно преобразилась. Множество рекламных щитов, громадные красочные вывески придорожных супермаркетов. Невероятное количество автомобилей-иномарок. Словно автобус заехал в какую-нибудь иностранную столицу. Олег попытался взглянуть на Москву глазами Веры, через 15 лет небытия. Он видел ее расширенные от восторженного изумления глаза.
   Еще больше расширились ее глаза, когда она вышла из автобуса на стоянке рядом с перестроенным Павелецким вокзалом.
   - Это сказочный дворец, - прошептала Вера, - я в сказку попала! - И потащила Олега в ближайший универмаг "на минуточку". Но "минуточка" продолжалась полтора часа. Вера ходила по безлюдным отделам, примеряла кофточки, платья, вещи. Восхищалась нижним бельем, многозначительно поглядывая на мужа. В Олеге нетерпение сменялось на стыд. У него было очень мало денег. Практически только на обратную дорогу. И ему было стыдно за свою бедность среди этой роскоши и богатства.
   Наконец, Вера не выдержала и купила гарнитур на "свои" деньги. Получив покупку из рук механически улыбающейся продавщицы, Вера на выходе прижалась щекой к плечу Олега и прошептала:
   - Я в этом белье хочу быть твоей. Много, много раз...
   Олег грустно кивнул головой.
  
   ..."Склиф" искали долго. Точного адреса больницы Олег не знал и ориентировался только по карте метрополитена. Добрались до больницы уже во второй половине дня. Перед окошком в регистратуре стояло несколько человек. Компьютер выдал информацию о Виталии Щиткове. Он оказался в реанимации в очень тяжелом состоянии. К нему, конечно же, не пустили.
   - Кризис еще не миновал, - сказала регистраторша - моложавая дама в кокетливой белой шапочке. - Кризис не миновал, но есть шансы, что он останется жить, - без выражения продолжала она. Потом отвела глаза от экрана монитора и посмотрела на Олега.
   - Я об этом случае знаю, - проговорила регистраторша уже другим тоном, - позавчера тоже дежурила. Погиб бы ваш приятель, да удар той машины гитара смягчила, - и ободряюще улыбнулась...
  

Глава XVII.

   Зима, как говорится, вступила в свои права. Выпал снег. Подморозило. Не сильно, но существенно. По белому намету тонкими струйками стелилась поземка. Низкое небо было грязным, словно нестиранная простыня. Выходить на улицу совершенно не хотелось. Но в пакете лежала пачка непроданных газет, и нужно было идти на рынок по уже устоявшейся традиции. Зарабатывать на пропитание по милости божьей. На большее Олег уже не рассчитывал. Его "программа", видно, не предусматривала в ближайшее время никаких значительных изменений и работала по финансовому минимуму. Чтобы, значит, не дать умереть с голоду. И на том спасибо!
   Вера-первая хозяйничала на кухне. Готовила обед. Олег уже собрался выйти из квартиры, когда вспомнил, что забыл паспорт. Сегодня же выборы. Нужно после рынка пойти проголосовать. Тем более, что его участок неподалеку. Олег поцеловал Веру и отправился на рынок.
   Вся территория рынка пестрила физиономиями Вовки-волка. Он грозился кулаком идущему вокруг народу. Народ, в основном, не обращал на эти угрозы внимания.
   Внутри закрытого помещения царила привычная торговая суета. Людей интересовал хлеб насущный и с ним другие продукты питания. На газетную продукцию писателя почти никто не обращал внимания. На полу, неподалеку от прилавка, где расположил свой товар Олег, валялся плакат "Союза правых сил". Толпа уже затоптала его до грязной неузнаваемости.
   Олегу стало грустно. Он отвернулся, взял из стопки газету, развернул ее и стал читать православную страничку, которую начали недавно печатать по просьбе отца Петра.
   От чтения отвлекло прикосновение к руке. Олег оглянулся. Перед ним стоял Ярослав Гаврилович Бурьянов. Лицо у него было серьезным.
   - Хорошо, что я вас застал, Олег Станиславович, - проговорил Бурьянов, даже не улыбнувшись. - Вы мне очень нужны.
   - Будем разговаривать здесь или куда-нибудь пойдем? - Олег спросил из вежливости и внимательно посмотрел на "профессора". Тот взглянул в ответ.
   - Желательно, конечно, поговорить в более спокойном месте, - сказал Бурьянов. - Хотя бы в том же книжном магазине.
   - Но я должен продавать газеты, - тихо возразил Олег, понимая, что сейчас сдастся.
   - Я вам заплачу тройную цену. - Ярослав Гаврилович вынул из бокового кармана своей дубленки объемный кошелек. - Сколько?
   - Я не торгуюсь, - проговорил Олег.
   - Тысячи хватит, - Бурьянов протянул голубую бумажку. Олег взял ее. И облегченно вздохнул. Стоять, словно нищий, "сшибать" мелочь ему уже давно опротивело.
   Они вышли из рыночного полутепла на знобливый зимний холодок. Снежный ветерок, будто беспризорная собачонка, беззлобно куснул их в лица и ускакал за летние прилавки, тихо подвывая и скуля. Путь их лежал по знакомому маршруту: в книжный магазин. Там ничего не изменилось - он был пуст. Посетители для порядка осмотрели книжные новинки, и Бурьянов приобрел какую-то эзотерическую книжку. Сунул ее себе в атташе-кейс.
   Олег уже сидел в кресле. Бурьянов уселся рядом. Снял очки, протер их чистым носовым платком. Очки вернулись на свое место. Ярослав Гаврилович повернул лицо к собеседнику и тихо произнес:
   - Вы должны мне помочь.
   Олег удивленно приподнял брови. Такого начала он не ожидал. Но выражение лица Бурьянова не отражало и тени сомнения в серьезности его просьбы.
   - Чем я могу вам помочь? - спросил Олег с оттенком любопытства в голосе. Ему и в самом деле было любопытно. На Бурьянове лежала тень какой-то тайны. Олег это уловил с первых минут знакомства с ним. И, видно, сейчас настало время открыть тот занавес.
   - Помните, при прошлой нашей встрече на этом же самом месте мы теоретизировали на "гипотическом уровне". Я, должно быть, заинтересовал вас "компьютерной теорией" нашего порядка?
   - Как каждая гипотеза, она имеет свои пробелы, - пожал плечами Олег. Он еще не понимал, к чему клонит его собеседник.
   - Но согласитесь, предположение достаточно логическое и обоснованное. Есть ведь над чем поразмышлять? И представьте себе, что это не теория, а правда. Истина, так сказать, в последней инстанции. Можно в нее поверить?
   - Верить можно во что угодно. Даже в паранойный бред, - усмехнулся Олег. - А ваша теория не имеет доказательств. Как и та первая ваша программа компьютерного сотворения Мира.
   - Вы тогда очень ловко выключили картинку, - чуть улыбнулся Бурьянов. - Но это был всего лишь простенький земной компьютер. Тот, что вокруг нас, так легко не выключить. Он сам нас выключает из "игры".даже самих "игроков", если слишком заиграются. Ведь "Программист" бесстрастен.
   - А как же тогда со Вселенской Любовью? - грустно спросил Олег, уже предчувствуя ответ.
   - Ну, это чисто человеческое понятие. Любовь.
   - Значит, по-вашему, там ее не существует?
   - Любовь - самоотдача и жертвенность. Высший разум на такое, к сожалению, не способен.
   - А история с распятием Христа?
   - Увы, Христос заранее знал, что воскреснет. Это делает его муки не такими страшными и безысходными. Вот если бы не знал, как тысячи других, распятых до него и после...
   - Но тогда бессмысленны все жертвы и страдания людей за веру, если все рационально просчитано? Зачем тогда духовные подвиги во имя Божией Любви?
   - В этом и состоит Великий Эксперимент на вашей планете. Из низших обезьяноподобных существ искусственно созданы биокиборги с индивидуальным сознанием, подчиненные на тонком энергетическом уровне трансцендентной программе Высшего и непостижимого Разума. Весь мир дуалистичен. Он держится на антитезах. Иначе не будет движения. А остановка движения - гибель миропорядка, созданного Высшим Разумом. Обратите внимание, что вся видимая нами вселенная погружена во тьму. Свет и тепло излучают только звезды - огненные светила, разбросанные среди мрака и холода. Только вокруг них теплится жизнь. И то не на всех планетах, а находящихся в определенном режиме жизнедеятельности. В строгом соответствии с температурным и атмосферным балансом между жарой и холодом с небольшими перепадами. Такова Земля - крошечная планетка на окраине одной из галактик. Таких планет во вселенной очень много. Но в сравнении с масштабами миров и измерений - ничтожно мало. Они - экспериментальная лаборатория Создателя. Проект создания из физиологического, дикого животного разумного, духовного существа. Человек - плоть от плоти - продукт земной эволюции. Так и было задумано. Довести развитие мозга приматов до определенной точки и произвести качественный скачок. Одухотворить на тонком энергетическом плане, ввести программу созидания и разрушения органики для множества циклов перерождения. Первоначальная заданность судьбы с вариациями свободы воли в рамках кармического предопределения.
   - Выходит, слепо-глухо-немые, идиоты, олигофрены и прочие сумасшедшие - кармические должники-преступники, - Олег покачал головой. Было ему не по себе. Не хотелось во все это верить.
   - Все люди - кармические должники. В той или иной степени. Только большинство не сознают свою зависимость от прошлых жизней. И долги не отрабатывают. Набирают новые.
   - А кто же в этом виноват? - спросил Олег. - Неужели сами люди? Невежественные. Они ведь думают только о физиологии. Книг, даже самых простых, не читают. Ко всей этой мистике относятся с презрением. И просвещаться не хотят. И таких подавляющее большинство. Для чего они живут много жизней подряд? Чтобы жрать и размножаться?
   - У Создателя время не ограничено. Эксперимент будет длиться миллионы лет. Во многих измерениях. Ну, а не удастся? Что ему стоит потушить какую-то звездочку. Вон их сколько во вселенной, - грустно усмехнулся Бурьянов.
   - Значит, мы для него что-то вроде муравьишек или инфузорий под микроскопом? - проговорил Олег. Хочет - казнит, хочет - помилует? Типа: казнить нельзя помиловать. Все дело в запятой?
   - Он - над схваткой. А бои ведут силы света и тьмы. Это диалектика Мира. Это смысл Бытия.
   - "И вечный бой - покой нам только снится"*, - горько улыбнулся Олег.
   - Взрываются сверхновые, исчезают созвездья, рассыпаются в пыль планетарные системы, черные дыры засасывают целые галактики. Что такое Земля с ее недоразвитым человечеством?
   - Создается такое впечатление, что вы к этому человечеству не относитесь? - иронично спросил Олег, взглянув на Бурьянова. Тот поправил на носу очки и многозначительно вздохнул.
   - Вы, Олег Станиславович, почти угадали. Я к человечеству почти не отношусь. Вернее, отношусь непосредственно, но, так сказать, "априори". - Он сделал значительную паузу и заявил: - Я - наблюдатель, можно сказать, "куратор" вашего городка. У каждого города, поселка или деревни есть наблюдатели в зависимости от чина и ранга.
   Олег недоуменно поднял брови.
   - И какая, если не секрет, организация поручила вам за нами наблюдать? Уж не ООН ли?
   - Берите выше, - серьезным тоном произнес Бурьянов и поднял указательный палец вверх. - Он и поручил. Через своих, конечно, посланников.
   - Уж не хотите ли вы сказать, что вы - ангел? - Олег сделал удивленно-ироничное лицо.
   - А что, не похож? - Ярослав Гаврилович повернулся к нему в профиль.
   - Да как-то не заметны белые одеяния, перламутровые крылья. И нимба над головой тоже нет.
   - Понимаю вашу иронию. К сожалению, сказочной средневековой атрибутики не имею. Даже образа, подобного человеческому, во мне нет. Занял - временно, естественно - чужое тело с целью тайного проникновения во вражескую среду, чтобы разрушить коварные замыслы темных сил. Хотя я и сам, надо признаться, не вполне светлый. Серый, так сказать.
   - Как там у вас все безрадостно, - усмехнулся Олег. Он не знал, верить или не верить удивительному заявлению Бурьянова? Может, тот - обыкновенный шизофреник с мистическим уклоном? И серьезно принимать его слова нельзя.
   - Я знал, что вы мне не поверите, - в тон его мыслям сказал "профессор-ангел". - За сумасшедшего приняли? Требуются доказательства?
   - Да уж, желательно бы, - Олег сложил на груди руки. Так он чувствовал себя более уверенно.
   - Ну, тогда закройте на минутку глаза, - Бурьянов положил Олегу руку на плечо. Глаза закрылись как-то сами и почти тут же открылись снова. Или ему это показалось?
   Вокруг ничего не изменилось. То же пустое помещение книжного магазина с уныло сидящей за кассой продавщицей. Ярослав Гаврилович так же сидел рядом в кресле и улыбался сквозь усы. Но зачем-то уже успел снять дубленку, шарф и даже свой твидовый пиджак.
   - Вам не жарко? - спросил Бурьянов. - Может, разденетесь?
   Олег вдруг почувствовал, что ему и в самом деле жарко. Под мышками и на лбу выступила испарина. Он снял куртку, а за ней и свитер, оставшись в рубашке и джинсах.
   - Вот теперь можно и прогуляться, - сказал Бурьянов, поднявшись с кресла и направляясь прямиком к двери.
   - Но ведь там же мороз, - проговорил ему в спину Олег.
   - Вы же закаленный человек, Олег Станиславович, - оглянулся Бурьянов, - вам ли бояться холода. Но, возможно, там и потеплело, - добавил он, открывая дверь. Олег, недоумевая, вынужден был пойти следом. Дверь за ним медленно затворилась.
   Они вышли на порог. В глаза брызнул яркий солнечный свет. Теплый ветерок дохнул в лицо каким-то неведомым сложным ароматом. В уши ударил гулкий шум множества движущихся автомобилей. Снова открылись ослепленные солнцем глаза. Вокруг шумел совершенно незнакомый город. И вокруг царствовало лето. Поблизости молодая березка шелестела листвой. Широкая улица с мчащимися по ней автомобилями утопала в зелени деревьев. Вдоль тротуаров раскинулись клумбы, пестрящие разнообразными цветами. На другой стороне улицы бил тугими искрящимися струями в голубое безоблачное небо огромный фонтан. Возле него, на скамеечках, увитых кустами цветущего шиповника, сидели люди. Кто поодиночке, кто группами, кто парами. Они пили из маленьких бутылочек какие-то напитки. Площадь вокруг фонтана была обсажена соснами и елями, которые переходили в широкую аллею. В конце аллеи стояло розовое здание с белыми колоннами. Над зданием развевались российские флаги. А поперек аллеи висел какой-то транспарант. Под ним расположилась открытая сцена, украшенная бело-сине-красными воздушными шариками. На сцене стояли колонки и другая музыкальна аппаратура. Четверо музыкантов не спеша подключали это свое хозяйство.
   К сцене медленно стягивалась публика. Олегу тоже захотелось подойти поближе. Он вопросительно взглянул на Бурьянова. Тот кивнул головой. Они спустились со ступенек и остановились на краю тротуара, по которому почти непрерывным потоком шли люди. Олег обратил внимание, что они были одеты хоть и добротно, но как-то старомодно. Молодые парни, в большинстве своем, носили лохматые шевелюры, закрывающие глаза, уши, шеи и даже длинные воротники цветных, расписных рубашек. И ноги обтягивали сильно расклешенные книзу джинсы, наплывающие на тупоносые "платформы". Девицы тоже щеголяли в толстопятых "сабо" и в коротеньких мини-юбках. Здесь процветала мода 30-летней давности. Да и автомобили, проносящиеся по широкой улице, были явно устаревших моделей, хотя и несомненно "иномарочного" происхождения.
   - Где мы? - недоуменно спросил Олег Бурьянова.
   - Скоро вы все узнаете, - ответил в самое ухо "ангел". - Пойдемте, светофор переключили.
   Они перешли по пешеходной "зебре" на другую сторону улицы и направились по аллее к фонтану. За аллеей возвышались дома какой-то незнакомой архитектуры, похожей на западноевропейскую конца позапрошлого, XIX века. Домики были невысокие, по два-три этажа, с балкончиками, мезонинами, светлыми порталами и лепниной вокруг широких окон. На резных скамеечках у подъездов, среди цветочных палисадников, сидели чистенькие старушки. Молодые мамы прогуливали в колясках своих чад. Все было похоже и непохоже на знакомую Олегу городскую обстановку.
   Фонтан сыпал мелкими брызгами и расточал прохладу. Детишки в шортиках и маечках с визгом бегали вокруг его берегов. У палатки с надписью "Pepsi-cola" стояло несколько человек. Они покупали напитки, сигареты и бутерброды. Где-то не очень громко звучала музыка. Пели по-английски - Олег узнал "Dreams".
   Поперек еловой аллеи висел транспарант. На нем большими синими и красными буквами было написано: "Городу Добринску 60 летъ. 1915-1975". В глаза сразу бросился твердый знак в конце слова "лет". И он попал туда явно не по ошибке. На одной из пустых скамеек лежала газета заголовком наружу. """" "Добринскiй вестникъ""". И здесь присутствовала дореволюционная транскрипция.
   Олег подцепил на ходу газету и мельком взглянул на заголовки. Газета была почти целиком посвящена городскому юбилею. И вся пестрила "ятями", "фитами" и твердыми знаками. Но дата выпуска указывала на 7 июня 1975 года. Это странное несоответствие включило в Олеге ощущение какой-то двоякости происходящего вокруг. Как будто он видел сон: объемный, ощутимый и очень реальный. Но детали его не "вписывались" в прежнюю жизненную логику, хотя и не выходили за рамки здравого смысла.
   Получается, он с помощью ангела-наблюдателя "Бурьянова" непонятным образом возвратился на 30 лет назад и попал в какой-то неизвестный город, где пишут и печатают газеты по-старинке, как при батюшке-царе. И словно подтверждая догадку, с газетной полосы прочелся крупный заголовок: "Его Императорское Величество ПавелъIII посетилъ съ государственнымъ визитомъ Нидерланды и Бельгiю".
   После такого сообщения Олег совсем опешил и остановился. "Бурьянов" тоже притормозил и взглянул на своего спутника из-под очков с легкой усмешкой на губах.
   - Сообразили? - спросил он и добавил: - Я чувствую, не совсем. Объясняю доступно. Мы находимся на Земле другого измерения, в вашем родном городе, в 1975 году от Рождества Христова. В Российской Империи, где не было ни первой, ни, соответственно, второй Мировых войн. Не произошла здесь и "Великая Октябрьская социалистическая революция". Бог, как говорится, миловал. О "вожде мирового пролетариата" и его соратниках здесь никто слыхом не слыхивал. Никакой гражданской войны тоже не было. Социализма здесь не строили, о коммунизме не мечтали. Нормальная евроазиатская страна с развитой рыночной экономикой и парламентской монархией. Один, так сказать, из вариантов развития России без виновника двух проигранных войн и революций НиколаяII. Здесь он попросту не родился. Императором стал Георгий, а после его смерти Михаил, который не допустил первой мировой войны и тем уберег Россию от большевистского переворота и сохранил династию до здешнего своего времени. Хотя и здесь своих проблем хватает.
   - Вы и тут - наблюдатель? - спросил Олег, разглядывая музыкальную сцену, неподалеку от которой они остановились.
   - Да нет, не уподобился, - "Бурьянов" развел иронично руками. - Разобрали все "теплые местечки", для нас, "серых", "сирых и убогих", - самый тяжелый фронт работ. Не только наблюдать, но и, по возможности, грязь всякую чистить. Мы что-то вроде ассенизаторов. Тут, по сравнению с вашей Землей, - курорт. Иногда пускают отдохнуть.
   Площадка возле сцены, между тем, уже заполнилась зрителями. Сцена пока оставалась пустой: музыканты с нее куда-то ушли. Зато, через несколько минут ожидания, на помост по ступенькам взошел длинноволосый мужчина в театральном фраке и бабочке. Он раскинул руки в стороны, призывая к тишине и вниманию. Гул голосов быстро затих.
   - Дамы и господа! - зычным артистическим голосом произнес конферансье. - Позвольте поздравить вас с юбилеем нашего любимого города Добринска! За эти шесть десятилетий он превратился из маленького захолустного местечка в крупный промышленный и культурный центр России. Он стал также одним из центров туризма. Со всех концов Земли к нам приезжают люди, чтобы полюбоваться знаменитым дворцовым комплексом, усыпальницей графов Добринских и Собором Спаса Преображенского. Все мы очень любим наш город, нашу родину Россию и нашего императора ПавлаIII.
   Раздались дружные аплодисменты. Конферансье взмахнул руками и первым затянул гимн "Боже царя храни". Зрители также дружно подхватили немудреные слова, которые быстро разлились по всей площадке и аллее торжественным песнопением. Олег и сам не заметил, как тоже негромко стал подпевать, ощущая какой-то трепет в душе. Гимна Советского Союза, с коряво переписанными под новую Российскую действительность словами, Олег терпеть не мог. Когда тот начинал греметь, телевизор или радио выключались. Потому что сразу выплывался в памяти текст про: "Партию Ленина - силу народную...". Уж лучше бы остался "ельцинский" гимн Глинки, без слов. Но цинизм не знает пределов...
   Короткое песнопение закончилось очень быстро. Снова раздались аплодисменты. Конферансье раскланялся, словно он был автором спетого гимна.
   - А теперь, - сказал он, - для вас с небольшим концертом выступит популярная в нашем городе рок-группа "Гунны". Встречайте! - и конферансье захлопал в ладоши. Площадь отозвалась на его призыв.
   Четыре длинноволосых музыканта в "дениме" бодро взбежали на сцену и подняли вверх руки, приветствуя зрителей. Олег взглянул на музыкантов и узнал всех четверых: Артура Горжетского, Оскара Юдкевича, Бориса Гаврилина и самого себя - Олега Гунина.
   Сердце в груди забилось глухо, с перебоями, и Олег испугался, что у него может случиться приступ. Он во все глаза смотрел на этих молодых парней, пока взгляд его не встретился со взглядом. И тот взгляд заметался, не понимая причины своих внезапных ощущений. Узнавания еще не было, но взгляд искал того, кто так посмотрел из толпы. Но Олег уже испугался и отвел глаза от своего двойника из прошлой жизни в другом измерении, в другом мире. А как хотелось с ним поговорить! Рассказать ему все... Но, наверное, этого делать нельзя? Олег взглянул на стоящего рядом "Бурьянова". Тот покачал головой.
   Музыканты стали настраивать свои инструменты. Олег поглядывал на них, стараясь запомнить каждый жест, каждую черточку знакомых лиц, отброшенных во времени и пространстве. И по чьей-то воле снова появившиеся перед его взглядом, словно в объемном виртуальном фильме про его юность. Вот он сам, молодой и, кажется, очень красивый, садится за ударную установку. Берет в руки палочки, крутит ими, разминая кисти. Потом палочки выдают мелкую дробь по "малому барабану". Переливисто звенит тарелка, под нажимом ножной педали низко ухает "большой". Микрофон издает пронзительный свист. Из динамиков раздается: "Раз-раз". Ревербератор разносит этот звук по всей площадке. Ударник смотрит на гитариста. Борис Гаврилин строен, не горбат, хотя и носит черные очки. У Артура усы чуть короче тех, что он имел в том, другом мире. У Оськи Юдкевича - черная, кучерявая бородка клинышком.
   Запела гитарная струна. Ухнула и заработала ударная установка, мягко и низко забубнила бас-гитара, забулькала, зажурчала органола. Ритмичная и плавная мелодия полилась над площадкой, над аллеей и, казалось, над всем городом. У Олега перехватило дыхание. И в этом виновата была вовсе не красивая мелодия. Олег увидел возле сцены - Веру. Ту, умершую в его жизни много лет назад. А здесь живую, молодую, смеющуюся, в компании Нади и Любы. И еще одной девушки - темноволосой и большеглазой. Та часто поглядывала на Бориса Гаврилина, и он тоже глядел на нее из-под черных очков. Олег догадался, как ее звали. Софья.
   Олег не отрывал от Веры взгляда. И она почувствовала этот взгляд. Оглянулась. Их взгляды встретились. И испуганно разошлись. Узнала ли его Вера? Вряд ли. Ей и в голову не могло прийти, что мужчина, пристально смотрящий на нее, - ее Олег из иного будущего, где ее уже давно нет в живых, а он в этом мире - случайный, временный гость. И ему, наверное, пора возвращаться в свое измерение, чтобы навсегда запомнить это удивительное посещение.
   "Бурьянов" дотронулся до его локтя и чуть заметно мотнул головой. Жест его был ясен.
   - Я хочу увидеть Усыпальницу и Храм, - сказал Олег, когда они перешли через дорогу и приостановились у ступенек, ведущих к дверям с надписью: "Книжная лавка".
   - С ними все в порядке, - ответил "Бурьянов". - Но нам здесь долго находиться нельзя. Не более часа-двух. Исказится пространственно-временной континуум. А это чревато серьезными осложнениями...
   Олег в последний раз оглянулся на город. Автомобили мчались по широкой улице. Дул легкий летний ветерок, светило теплое солнце. С музыкальной сцены в конце аллеи доносились слова песни. Знакомый голос (его голос) пел:
   Живу в круговороте дней,
   Вчера что было - забываю.
   Я книгу времени листаю,
   Но текст стирается на ней.
   Твержу, не различая слов,
   Прошедших дней скороговорку.
   И мозга черную подкорку
   Грызу, как корку - дар Христов.
   Не отвергаю Благодать,
   Но ничего не понимаю:
   Хоть книгу времени листаю,
   Зачем же мне ее листать?
  
  
  
   Фигура певца за ударной установкой виднелась четко на фоне Российского флага. Олег заметил и стоящую позади Веру. И махнул им на прощание рукой. Они родились и живут в другом, лучшем чем его, мире. Пусть же они будут счастливы!
   "Бурьянов" уже ждал его у приоткрытой двери. Олег шагнул за порог...

Глава XVIII.

   Они снова сидели в креслах в пустом книжном магазине. А за окнами стоял морозный зимний день. Но внутри Олега еще трепетало тепло тех летних солнечных лучей. Он еще был там, за той дверью...
   "Бурьянов" некоторое время молчал, искоса поглядывая на Олега. Видно, делал паузу, чтобы тот пришел в себя. Но первым заговорил Олег.
   - Так какое же у вас ко мне дело? - спросил он.
   - Дело, с точки зрения банальной человеческой логики, довольно фантастическое. Но я думаю, вы мне теперь верите? И доверяете?
   - Вынужден под неоспоримостью фактов.
   - Ну, тогда выслушайте меня внимательно, а потом можете принять решение, если реализация его вас не обескуражит.
   - Сейчас, мне кажется, я готов воспринять все, что угодно, даже самую откровенную нелепицу, - развел руками Олег.
   - Постарайтесь понять, - серьезно произнес "Бурьянов". - Я буду говорить доступным языком. Вы слышали что-нибудь о "геопатогенных зонах"?
   - Это что-то вроде гнойных энергетических язв на теле Земли? - Олег понимающе кивнул.
   - Да, очень хороший образ, - "Бурьянов" одобрительно улыбнулся. - Эти зоны находятся у поверхности изломов земной коры и представляют собой сгустки резко негативной энергетики, отрицательно влияющей на все поверхностные процессы, в том числе на физическое и духовное состояние людей, находящихся поблизости. Обостряются недуги, психические болезни, возникают изменения высшей нервной деятельности. Усиливаются порочные явления: злоба, ненависть, зависть... ну, и так далее. Продолжать не стоит.
   Такие геопатогенные зоны разбросаны по всей поверхности планеты. И там, где они совпадают с изломами, возникают энергетические вихри. В этих точках испокон веков строились религиозные храмы - капища, церкви, чтобы небесная духовная спираль нейтрализовала подземную "адскую" волну. Иначе не миновать деструкции волнового баланса и дальнейшей психотронной энтропии Земли, что совершенно не предусмотрено программой Высшего Разума. Ему необходим эволюционный процесс. Вытеснение отрицательных монад и замена их положительными. Создатель, после "Большого взрыва" в вашей вселенной, плавно уменьшает часть своего темного потенциала, чтобы его светлая сторона достигла трансформации. Отсюда яростная борьба светлых и темных сил. Последние, ощущая дестабилизацию своих ионов в плероме Создателя, начинают все более активные действия во всех пространственно-временных формах. Попросту - идет борьба за существование. А лучшая защита, как известно, - нападение. Земля - микроскопическая крупица в этой тотальной войне Создателя с самим собой. А уж ваш городок - сотая доля мига во времени и пространстве. Но вот из таких частичек и складывается Великая Программа Жизни во всех вселенных и измерениях.
   Через город проходит геопатогенная зона и вершина излома, на которой стоит церковь. Там темным силам прорваться нелегко. Но они нашли другую точку в изломе. Не догадываетесь где, Олег Станиславович?
   - Да как-то не соображу, - пробормотал Олег. От всей этой эзотерической терминологии закружилась голова. Он вдруг осознал масштабность сказанного "Бурьяновым". И свое место на "карте". Вывод был неутешительным.
   - Какое у вас в городе самое одиозное сооружение? Недостроенное, да еще стоящее в самом центре, на площади? Теперь понятно?
   - "Калужинский дворец"?! - удивленно воскликнул Олег.
   - Там геопатогенная зона обладает особенной активностью. Недаром ваши прежние правители обосновали на ней центральную площадь. А этот, как вы выразились, "дворец" остался недостроенным. Из-за полевого влияния "зоны". Слишком велик ее отрицательный потенциал. Построить там ничего путного нельзя.
   - Я слышал, четверо рабочих на этой стройке передрались, - вспомнил Олег. - Одного насмерть забили.
   - Даже недолгое пребывание в "зоне" вызывает отрицательные эмоции: агрессию, тоску, подавленность, депрессивный психоз... Но если расширить площадь волнового влияния "зоны" за пределы разлома, то большее количество населения будет подвержено психофизической дестабилизации. Начнутся массовые проявления деструкции в поведении людей: самоубийства, убийства, немотивированная агрессивность, скандалы, драки, переходящие в глобальные столкновения, беспорядки, хаос. Все это необходимо уже практически избранному депутату и вашему старому врагу - Владимиру Вениаминовичу Пиявину и стоящим за ним политическим силам. Если Пиявину удастся выпустить наружу, а потом держать под контролем этот грязный энергетический поток, то в России начнутся необратимые процессы, что приведет к всепланетной катастрофе. Одна из лабораторий Жизни Создателя будет уничтожена. А этого допустить нельзя.
   - Чем же я могу помочь? - Олег недоуменно пожал плечами. - Вот уж никогда не предполагал, что меня пригласят спасать Землю.
   - Порой спасение целой вселенной может зависеть от действий какого-нибудь муравья. А уж разумный человек - достаточно серьезный фактор.
   "Бурьянов" открыл свой "атташе-кейс" и вытащил из него небольшой ноутбук. Включил его. Экран загорелся. Олег увидел карту своего города. С севера на юг через город проходила ломаная черная линия, на которой выделялись два темных пятна: храм и "дворец" без окон и дверей. Храм был обведен белой полосой и отмечен крестом. Второе пятно оказалось похожим на бесформенную грязную лужу. На глазах оно стало растекаться, заполоняя улицы и кварталы города. Затем масштаб увеличился и серое пятно очень быстро залило территорию области, словно эпидемия чумы или холеры, принялось подминать под себя города, поселки, деревни окрестных областей. Скоро темной пеленой покрылась уже почти вся территория России. На Америку и Европу с ракетных баз полетели длинные траектории. А оттуда понеслись встречные. Вспышки атомных взрывов заполнили Землю. Земля медленно сошла с орбиты и устремилась к Солнцу, исчезнув в его ослепительном жаре.
   - Неужели какой-то партии нужно такое развитие событий? - Олег недоуменно пожал плечами. - Самоубийцы они, что ли?
   - Нет, конечно, - грустно произнес "Бурьянов". - Те и не догадываются о последствиях растекания негативной энергетики. Они надеются просто направить людскую злобу по необходимому им маршруту. Об этом мечтает и "ваш" "Вовка-волк". Нужно, чтобы его мечты не осуществились.
   - И чем же я могу помочь? - повторил вопрос Олег.
   - Не только вы лично должны участвовать, но и все ваши друзья. Только совместно вы сможете нейтрализовать попытку прорыва. Иначе беды не миновать.
   - А вдруг они мне не поверят? Согласитесь, что в такие рассказы поверить очень трудно. Посмеются они надо мной, да и только.
   - Вы им ничего не объясняйте. Попросите просто срочно прийти часам к одиннадцати завтра вечером на площадь, к зданию суда. Там у меня знакомый сторож. Я сам в вестибюле, в тепле постараюсь их убедить. И, думаю, они согласятся. Ведь недаром, помните, они все были жестоко избиты. "Вовка-волк" хотел всех вас вывести из строя. Сломать физически, морально и энергетически. Вы для него представляете большую опасность. Он вас смертельно боится...
  

Глава XIX.

   Часы на здании суда пробили одиннадцать раз. Беззвездно-холодное, сумрачное небо висло над головой грязным траурным саваном. Снежный ветер бил в лицо, словно отвешивал по-садистски жгучие, ознобливые пощечины.
   Олег и "Бурьянов" стояли на пороге в ожидании. Сквозь небольшую и редкую туевую аллею хорошо просматривалась площадь с каменой глыбой памятника, желтым домом администрации и черепоглазым "дворцом". На площади, несмотря на поздний час, стояло с десяток автомобилей, среди которых выделялся длинный золотой лимузин депутата Пиявина. "Колдуны собрались на горячие блины".
   Активисты бывшей "масонской ложи" к назначенному часу задерживались. Первым появился Артур Горжетский. Легкое демисезонное пальто он держал нараспашку. На шее у него висел белый шарф. С кончиков седых усов свисала изморозь. От него слегка попахивало спиртным.
   - Зачем вызывал в столь поздний час? - чуть улыбнулся Артур, пожимая руку Олегу.
   - Тебе скоро все объяснят. Когда остальные подойдут. Знакомьтесь.
   Артур и "Бурьянов" обменялись рукопожатиями. Минут через десять, чуть прихрамывая, подошел Михаил Шухровской. Вид у него был решительный, хоть он и опирался на палочку.
   - Чувствую, затевается что-то интересное, если я потребовался, - проговорил Михаил, сжимая в руке палку.
   Илья Кротов опоздал на двадцать минут. И явился он не один, а с Милой, которая не хотела отпускать его одного "на ночь глядя".
   Увидев Милу, "Бурьянов" насупился.
   - Женщинам здесь появляться нежелательно, - тихо сказал он Олегу.
   Тот развел руками:
   - Куда же ее теперь девать? Не отправлять же назад.
   - Тогда пусть посидит в суде, пока все не закончится, - пожал плечами ангел и оглядел присутствующих, спросил:
   - Кого еще ждем?
   - Все вроде... - и осекся, потому что из-за угла показался человек в длиннополой шинели без погон и в фуражке на голове, с царской кокардой. Виталий Щитков шел с трудом, но походка у него была твердой. Хотя сразу было видно, как дается ему эта твердость.
   Олег бросился к нему навстречу:
   - Зачем ты пришел? Тебе же нужно лежать! Кто тебе позвонил? - и оглянулся на своих друзей.
   - Ну какая разница, кто, - тихим голосом сказал Виталий. - В калеки меня не записывайте. Я вам еще пригожусь...
   Договорить он не успел. В этот момент появилось еще двое незваных: молодой священник в рясе и женщина в куртке и джинсах. Брат и сестра не спеша подошли к собравшимся.
   - Час от часу не легче! - воскликнул Олег. - Вы-то как узнали?
   - А разве ты мне не говорил? - Вера удивленно вскинула взгляд.
   - Что-то не припомню, - покраснел Олег, припомнив, как вчера в постели проболтался Вере-первой обо всем, что видел в другом измерении, и о сегодняшней акции. Но он рассказал же Вере-первой, а это, судя по всему, Вера-вторая... Неужели у них подсознательный контакт?
   - Может быть, и моя помощь потребуется? - тихо сказал отец Петр. - С нечистой силой ведь будете иметь дело. Священник, думаю, лишним не станет.
   Олег повернулся и взглянул на "Бурьянова". Тот пожал плечами и кивнул головой. Все потянулись за ним внутрь, в тепло. В вестибюле расселись по стульям, и ангел кратко рассказал ситуацию. Вопреки ожиданиям Олега, его друзья сообразили быстро, что к чему. И все как один согласились помочь "Бурьянову". Он этому явно обрадовался.
   - Объясняю нашу задачу: нужно проникнуть на их шабаш и нейтрализовать растекание геопатогенной энергетической лужи.
   - Каким образом? - спросил Артур. - Нас же туда не пустят. Да и вообще, нас на входе остановят. Наверняка, там охрана.
   - Охрана нас не заметит, - "Бурьянов" обвел взглядом присутствующих. - На входе я прикрою вас защитным полем. Но оно активно всего несколько минут дальше вам придется действовать самим.
   - Что мы должны делать? - Михаил приподнялся со своего места, опираясь на палочку.
   - Захватить источник геопатогенной энергии и удерживать его, пока я не поставлю на нем энергетические заглушки.
   - Канализация какая-то, - усмехнулся Илья Кротов, поглаживая руку Милы.
   - Вы знаете, очень похоже, - отреагировал "Бурьянов". - Только отбиваться вы будете не от сантехников, а от специалистов несколько другого профиля, опьяненных не водкой, а злобой.
   - А где гарантия, что мы там не погибнем смертью храбрых? - снова подал голос Артур, кутаясь в белый шарф.
   - Гарантии не дает даже сам Создатель, - пожал плечами "Бурьянов". - Но я, со своей стороны, сделаю все возможное, чтобы эта акция обошлась без человеческих жертв с той и другой стороны.
   - А я бы эту нечисть с радостью порубал, - мрачно произнес Михаил. - Только вот было бы чем.
   - Я кровожадность не приветствую, - назидательно проговорил "ангел". - Хотя понимаю ваш чисто эмоциональный порыв. Женщины должны остаться здесь, - продолжал "Бурьянов", - ну, а мужчин, если не передумали, прошу следовать за мной. И по пути не произносить не слова.
   Все встали. Вера порывисто обняла Олега.
   - Будь осторожен! - воскликнула она, целуя мужа - Я очень прошу тебя! - и, сделав паузу, добавила: - И она тоже... Мы обе...
   Мила "вела" под руку Илью до самой двери и разревелась на пороге. Илья стал смущенно ее успокаивать.
   Вышли под холодный снеговей и, сжавшись плотной кучкой, медленно пересекли площадь. Прошли мимо памятника. Олегу показалось, что вождь косит на него громадным каменным глазом. Олег от этого взгляда даже поежился.
   К черному провалу входа в "дворец" вела свежепроложенная тропа. Видно, народу по ней прошло немало. И совсем недавно. Следы вновь пришедших затоптали предыдущие. Пришедшие остановились перед черным входом. Полетел мелкий колючий снег. Словно осколки зеркала Троллей, он жег лица, но почему-то отскакивал от плоскости входа, будто там стояло черное толстое стекло. И вдруг снег перестал попадать на кожу, хотя все видели, что снежная пурга уже бушует вокруг. Но они были укрыты каким-то прозрачным колпаком.
   "Бурьянов", находящийся впереди, без колебания шагнул и исчез за черным "стеклом". Олег, глубоко выдохнув, последовал его примеру. Его на мгновение ослепил черный свет. Именно черный. В этом не было никакого сомнения. Оказывается, тьма могла ослеплять!
   Он оказался в тускло освещенном вестибюле. Хотя под высоким черным, словно закопченным, потолком горело множество лампочек-свеч. Но они излучали сумерки. И в сумеречном полусвете, за небольшой металлической перегородкой, неподвижно стояли ровными рядами несколько десятков людей. Мужчин и женщин разных возрастов. Глаза у них были широко раскрыты. Большие черные зрачки смотрели в одну точку невидящим взглядом. Руки вытянуты по швам. Сходство с идеально выполненными манекенами было поразительным.
   - Саматхи, - тихо проговорил за спиной голос Артура. Олег оглянулся. Все его друзья уже стояли позади и как один глядели на неподвижных людей, одетых по-зимнему.
   - Много лиц знакомых, - прошептал Илья и вдруг тихонько охнул. Олег проследил за его взглядом. Во втором ряду стояла бывшая жена Ильи - мадам Гнидяк. А неподалеку от нее замер, держа очки в руке, Оскар Юдкевич.
   Олег стал лихорадочно осматривать закоченевших и в дальнем углу заднего ряда заметил тела Андрея и Кристины. Он показал на них Артуру. Тот заметно вздрогнул. Отец Петр перекрестился дрожащей рукой. Виталий глядел на этот "пантеон" отрешенным взглядом. А у Михаила чесались руки. Ин увидел в неподвижной толпе тех двух мордоворотов, что избили его в храмовой сторожке в тот злополучный день смерти отца Евгения. Узнал "своих" налетчиков-хулиганов и Олег. Но он строго взглянул на Михаила, который готов был броситься на них с палкой. Это было похоже на Гардероб, только тут оставляли и одежду, и тела.
   - Эфирный резонатор, - услышал Олег голос "Бурьянова", - я должен был это предвидеть. - Ангел обернулся: - Вставайте на свободные ячейки, - проговорил он почти приказным тоном, - иначе туда не проникнуть.
   И сам первым зашел за перегородку. Олег последовал за ним. На полу были заметны несколько черных квадратов, переливающихся тусклыми огоньками. Олег встал рядом с ним. И у него сразу отнялись ноги. Он их не чувствовал. Волна парализации упорно побежала вверх, к голове. Он видел, как рядом на такие же черные квадраты становятся Артур, Михаил, Виталий, Петр и Илья. Свободными оставались еще две ячейки.
   Неподвижность сковала все тело. Только сознание функционировало четко и ясно. Оно, вообще, как и зрение, удивительно обострилось. И стало отделяться от застывшего тела. И вот он уже видит себя со стороны. Удивительное зрелище. Вот так, по свидетельствам, видят себя умирающие, прежде чем устремиться к свету.
   Олег наконец оторвал взгляд от самого себя и огляделся. Рядом парили разноцветные фигуры, полупрозрачные и невесомые. Олег узнал их всех. И они тоже смотрели друг на друга во все глаза, которые светились на их цветных лицах, словно звезды. И все они были молодыми на вид: лет по двадцать-тридцать.
   Артур переливался розово-оранжевым. Илья - желто-белым. Виталий - сине-зеленым. Михаил - бежево-коричневым. Петр - бело-голубым, небесным цветом. Олег посмотрел на свои руки. Они были сиренево-салатные с малиновыми разводами. "Бурьянов" же оказался серо-серебристым, словно закованный в латы рыцарь. И у него было совсем другое лицо. Молодое и красивое.
   - За мной, за энергетическую перегородку! - раздался в голове "голос" ангела. - И действовать только по моей команде!
   "Бурьянов" исчез за черным занавесом, прикрывающим вход в центральный актовый зал недостроенного горкома КПРФ. Олег чисто по-человечески хотел пойти следом и двинул ногой. Но ступня не коснулась пола. Нога сделала шаг на месте. Вот незадача. Как же передвигаться? И тут в голову, словно сама собой, пришла мысль. Мысль говорила о мысли. О силе мысли. И Олег приказал своему новому телу. И оно повиновалось. Оно медленно поплыло вперед, к перегородке. И другие разноцветные фигуры, после недолгого колебания, полетели за ним.
   Перегородка пропустила его, раздвинувшись, как занавеска. Олег оказался в громадном зале. Такое впечатление, наверное, создавалось из-за зеркальных стен и потолка, состоящих из множества квадратов. Квадраты были черного цвета и призрачно отражали зал, разбив его на сотни сегментов. Те создавали бесконечно длинные темные коридоры, в которых не отражался никто, хотя зал был наполнен больше чем наполовину. Фигуры стояли стройными рядами, как на параде. Мужские и женские отдельно по обе стороны широкого прохода, по которому простиралась черно-коричневая дорожка с ярко-красной каймой. Дорожка вела к президиуму. Стол сильно смахивал на черный отполированный гроб. Над ним висело тоже черное полотнище с красной горящей каймой и огненной пентаграммой. За столом "сидели" несколько фигур. Центральная показалась Олегу знакомой. Он пригляделся и узнал "Вовку-волка", но словно покрытого толстым слоем сажи. И эта расцветка Олега не удивила. Сущность Пиявина он знал давно. И белые одеяния ее не скрывали. И вообще, все фигуры, находящиеся в зале, имели какой-то однообразный черно-красно-коричневый окрас. Справа от "Вовки-волка" расположилась тоже очень знакомая Олегу фантомная сущность, похожая одновременно и на женщину, и на мужчину, окрашенная в черно-коричневый цвет. Эфирное, гермафродитное тело Луизы Марковны смотрело на вновь прибывших красными горящими зеницами. "Вовка-волк" тоже смотрел в их сторону.
   А по проходу плыл серый ангел, прямо к президиуму, перед которым на невысоком постаменте стояла большая чаша, похожая на бажовский "Каменный цветок". Ее глубокая глянцевая чернота отливалась антрацитным многоцветьем в лепестковых гранях. Серый ангел остановился возле стола-гроба напротив "прокопченного" "Вовки-волка". Позади него возвышалась "антрацитная" чаша.
   - Я их привел, - раздался "голос" "Бурьянова".
   - Поздравляю, - "сказал" "Вовка-волк", - вы провели блестящую операцию.
   - Это было нетрудно, - "сказал" ангел. - Они доверчивы, как дети.
   - Но среди них священник, - "Вовка-волк" бросил взгляд на Петра.
   - Он молод и неопытен и нам не помешает. - "Бурьянов" даже не оглянулся на преданных им. Они "стояли", сбившись в кучку. Их окружили черно-красные амбалы-охранники. И только один из них отливался легкой зеленью. Это был Андрей. Он, как и "Бурьянов", стоял, отвернувшись.
   Олега охватило отчаянье. "Бурьянов" оказался наймитом "Вовки-волка" и обманул их. А все его геопатогенные рассуждения - ложь и демагогия, искушение веры. И путешествие с Олегом якобы в другое измерение и время - виртуальный обман. Теперь "Вовка-волк" с ними расправится. Ведь они его злейшие враги.
   - Милости прошу к нашему шалашу, - "сострил" депутат, разводя свои чумазые руки гостеприимным жестом. Амбалы окружили пленников плотным кольцом, и Олег почувствовал, как его толкает в сторону "президиума" какая-то невидимая сила, словно поток очень сжатого воздуха. Их повели по проходу под молчаливые взгляды черно-красно-коричневых колдунов. Ведь именно они собрались здесь.
   Пленников остановили возле "антрацитной" чаши. Олег заметил у ее основания вентиль, похожий на канализационный. И тогда Олег догадался, что это за чаша. Но зачем их подвели так близко? И тут раздался зычный "голос" "Вовки-волка":
   - Мои братья и сестры по духу! Настал час божественного откровения. Сейчас часы пробьют полночь. И совершится Великое Деяние! Оно изменит весь мир! Мы станем править им безраздельно. Он падет к нашим ногам! Нам нужно только устранить последнее препятствие - жалкую кучку наших врагов. Мы преподнесем им урок. Мы напоим их вином истины. Сейчас они трусливо жмутся друг к другу. Но пройдет совсем немного времени, и они люто возненавидят друг друга и перебьют друг друга. Вот такая будет дружеская встреча старых друзей, - каламбур у "Вовки-волка" получился неважный. Но он по этому поводу не расстроился.
   Где-то высоко под потолком ударили куранты. Звук резонансом разнесся по всему залу. Куранты, похожие звуком на кремлевские, принялись размеренно отбивать полночь. И вдруг, где-то на шестом ударе, глянцевый стол-гроб резко распахнул свою крышку. И изнутри, словно чертик из табакерки, на невидимой пружине сел лысый рыжеватый человечек с усиками и бороденкой клинышком, в защитного цвета мундире без погон. Глаза у него были закрыты, а руки сложены на животе. Олег, да и все остальные, тут же узнали "вождя мирового пролетариата". Но ведь ему полагается лежать на Красной площади, в мавзолее. Как он оказался здесь? Или это муляж? Но сходство полное.
   Куранты отзвенели 12 раз. Грянул гимн Советского-российского союза. Вождь вылез из гроба и на негнущихся ногах, с закрытыми глазами медленно побрел вдоль президиума, держа направление к чаше. Нашел ее на ощупь и ухватился за вентиль. И тут снова заговорил "Вовка-волк":
   - Наш великий вождь и учитель был мною сегодня доставлен из Москвы для совершения Великого Деяния. Мировая коммунистическая революция, которую так прозорливо предрек его гений, скоро свершится. Ее поток захлестнет всю Землю. Исток ее выльется из этой чаши. Вождь породит его собственной рукой!
   По залу поплыл восторженный гул "голосов". Вождь прерывистым механическим движением принялся дергать вентиль. Но тот почему-то не поддавался.
   Вождь тужился изо всех сил, но вентиль не двигался с места. Может, заржавел? Наконец, усилия принесли свои плоды. Внутри чаши что-то противно заскрежетало, и из ее горловины вылетел большой шлепок густой грязи. Он, подлетев почти до потолка, плюхнулся в открытый гроб вождя, обдав президиум мелкими брызгами. Луиза Марковна инстинктивно отшатнулась, "Вовка-волк" спрятался за крышку гроба. "Бурьянов" стоял, повернувшись лицом к чаше. Его глаза горели стальным огнем.
   Из чаши ударила новая струя грязи, разметав "горячие блины" по рядам колдунов. Те взвыли на разные голоса, сорвались со своих мест в визжащем и подвывающем хороводе, приближаясь к стоящим возле чаши пленникам. Та извергала грязь.
   - Ближе к чаше! - послышался чей-то "голос". - И молитесь!
   Отец Петр тут же начал читать "Да воскреснет Бог!". Все подхватили молитву. Нечисть носилась с воем по кругу, очень напоминая эпизод из гоголевского "Вия". Эфирные человеческие лица превращались в звериные морды. Они вращали кровавыми горящими глазами, скалили клыкастые пасти, размахивали волосатыми лапами с острыми когтями. Полная имитация сказочного шабаша ведьм и колдунов.
   Черное скопище колдунов и ведьм носилось по кругу. Чаша извергала грязные блины. Они шлепались в крутящийся хоровод, озлобляя его еще сильнее. "Вовка-волк", Луиза Марковна и другие члены президиума метались рядом с открытым гробом, уворачиваясь от грязи. Вождь мирового пролетариата неподвижно замер под сенью гробовой, держа скрещенные руки ниже живота. Плевок геопатогенной грязи попал ему прямо в лицо. И пролетел насквозь, не оставив следа. Но, тем не менее, вождь дернулся и раскрыл свои косые, с прищуром, полуазиатские глаза. В них вспыхнула злоба. Большие пальцы руки заелозили по подмышкам в поисках жилета. Но вождь был в мундире, и левая рука залезла в нагрудный карман, а правая вытянулась вперед в знакомой позе. Раздался громкий картавый голос:
   - Нечего сентиментальничать с разложившейся гнилой интеллигенцией! Нужно так проучить эту публику, чтобы она надолго забыла о сопротивлении!
   Чаша выплеснула фонтан грязной воды.
   И тут сквозь вихрь звериных морд пролилось золотое сияние. Колдовской круг разорвался. И сквозь него, прикрытые сияющим золотым зонтом, появились пять разноцветных фигур. Олег, да и все остальные, стоящие у чаши, их почти сразу узнали и очень удивились. А Олег был вообще потрясен. Перед ним возникли обе его жены, молодые и красивые - бледно-розовая Вера-первая и кремово-оранжевая Вера-вторая. Они держались за руки, словно две сестры, и были очень друг на друга похожи, как сестры. Рядом с ними находилась еще одна женщина, и по восклицанию Ильи Олег понял, что это Мила. Она была голубовато-желтой и смотрела во все глаза на мужа. Возглавлял движение бирюзовый с салатным цвета эфирный человек с очень знакомым всем лицом. Он в правой вытянутой руке держал золотой, сияющий радугой православный крест. И его свечение куполом, словно зонтом, закрывало вновь появившихся. Это был Евгений Антитипов-Преображенский. Замыкал шествие человек, прикрытый червонно-золотым щитом со сверкающим мечем в руке. На щите с гербом рода Добринских пламенел девиз: "Добро защищается светом".
   Алексей Петрович Добринский был словно вылит из червонного золота. И только васильковые глаза светились на лице.
   - Мы встретили их в вестибюле, - "сказал" Евгений, имея в виду женщин.
   - Как вы здесь оказались? - Петр бросился к отцу и обнял его. Они сейчас казались одного возраста, как братья. Отец и сын.
   - Сорок дней еще не прошло, - "ответил" Евгений, - я еще здесь, среди вас, и все знаю. Вот решил помочь вместе с Алексеем.
   - Я умер три дня назад, - улыбнулся Алексей Петрович, - в Москве. Сердце. Евгений сразу после похорон нашел меня. Я не мог отказать ему. А это, - он взглянул на щит и меч, - предки мне передали. Через посланника, чтобы от нечисти отбиваться! - добавил граф и сурово взглянул на Ильича и членов его президиума. Те спрятались за крышку гроба - то ли от этого взгляда, то ли от очередного выброса фонтана водяной грязи. Грязные струи уже превратились в лужу, которая стала растекаться по всему залу. Вождь мирового пролетариата стоял в ней по щиколотку и, словно злой гном, топал ногами и размахивал руками, визжа, как оглашенный:
   - Чем больше мы расстреляем представителей враждебных нам классов - тем лучше! Никакой пощады врагам революции! Уничтожать их до седьмого колена! Как бешеных собак!
   И вакханалия завертелась с новой силой. Чаша фонтаном извергала уже потоки грязной энергетики. Но ни одна капля не упала на стоящих под золотым зонтом.
   - Сейчас они атакуют, - услышал Олег "голос" Алексея Добринского. - А у меня у одного меч. Не отобьюсь.
   - Крест Спасителя поможет нам, - убеждено "произнес" Евгений. - Но я захватил и мечи. Ибо сказано: "Не мир пришел я принести, но меч".*
   И Евгений, держа в одной руке сияющий крест, другой принялся доставать прямо изнутри своего эфирного тела похожие на кресты обоюдоострые двуручные мечи. Их оказалось пять. И каждый он передал в руки Олега, Артура, Ильи, Виталия и Михаила. Петр остался безоружным, но принял это как должное.
   - Мой меч - слово Божие, - тихо "сказал" он.
   - Встали в круг! - "скомандовал" граф, занимая место в центре. - Женщин внутрь!
   Но исполнить его желание не удалось. Внезапно раздался женский "крик":
   - Андрюша, сынок!
   И ответный голос:
   - Я здесь, мама!
   - Иди ко мне! Я спасу тебя!
   Фигура Андрея стала приближаться сквозь колдовскую свистопляску. Он держал за руку Кристину.
   - Остановить предателей! - "заорал" "Вовка-волк".
   Два мордоворота-охранника бросились к Андрею и Кристине. Но наперерез им полетела Вера-первая, а следом за ней Вера-вторая. Разве мог Олег оставаться безучастным? Он сорвался с места, выбросив вперед сверкающий меч. И рядом увидел другой такой же меч. Меч Артура. Отцы спасали детей. Но мать оказалась проворнее. Вера-первая подлетела к Андрею и заслонила его и Кристину от двух черных топоров. Удары топоров разорвали Веру-первую на множество розовато-белых лоскутов. Но Вера не исчезла. Она словно скинула одежду. А под ней оказалось радужное, сияющее астральное тело. И черные топоры уже бессильно бились об него, не причиняя никакого вреда. Но мечи Олега и Артура с яростью обрушились на черных охранников, разрубив их в клочья. От них остались два сгустка черного тумана, взлетевшие к квадратному потолку. И ничего более.
   - Назад! - "закричал" Артур, хватая за руку Кристину. Олег закрывал собой Веру-вторую и Андрея от воющего и рычащего скопища, вооруженного топорами, рогатинами, колами и ломами. Скопище каждое мгновение готово было обрушиться на двух женщин и трех мужчин, оказавшихся в центре их злобной банды. Колдуны окружили людей плотным кольцом, скаля острые клыки и размахивая черными "резаками".
   И тут на помощь устремились друзья. Виталий, Илья и Михаил врезались в черное скопище. И от него полетели клочья. Заработали мечи Олега и Артура. Нечисть завыла в злобном бессилии. И бросилась под мечи, выставив вперед рогатины и топоры. Это был отчаянный натиск. Бессмысленный, но страшный и дикий штурм. Бывшие "масоны" отбивались яростно и ожесточенно. Но нечисть наседала со всех сторон. Алексей Добринский, Евгений Преображенский и Петр только с третьей попытки прорвали кольцо окружения. Мила же замешкалась, и из черной толпы на нее бросилась злобная глянцевая фигура, в которой Олег и Илья узнали мадам Гнидяк. Мила не струсила. Обе соперницы сцепились, визжа и колотя друг друга наотмашь. Ведьма оказалась более привычной к потасовкам. Мила стала прогибаться под ее злобными, безжалостными ударами. Но тут между ними встала Вера-первая. Мадам Гнидяк с воем отлетела к потолку и исчезла в одном из черных квадратов. Вслед за ней с места сорвалась Луиза Марковна, которая, как и остальные члены "президиума", в сражении не участвовала. Черный квадрат скрыл ее двойственный облик. "Президиум" отстал от нее только на несколько секунд. Перед открытым гробом остался только "Вовка-волк" да беснующийся Вождь, кричащий цитаты из своих сочинений. "Вовка-волк" сумрачно, словно Наполеон под Ватерлоо, созерцал "поле битвы", скрестив руки на черной груди. И его воинство эту битву проигрывало. Оно несло тяжелые потери. Уже почти половина его состава была истреблена, превратившись в сгустки черного тумана. Другая половина, судя по всему, сражаться дальше не могла, несмотря на бурный фонтан, бьющий из геопатогенной чаши.
   Колдуны и ведьмы одни за другими стали оставлять свои боевые порядки, исчезая в черных квадратах на потолке и стенах. Через несколько минут вокруг обороняющихся никого не осталось, кроме одного, которого Михаил и Виталий держали за шиворот. Красно-черный колдунок беспомощно дергал ногами и руками и бесслюнно плевался по сторонам. Оскара Юдкевича Олег узнал сразу. Он даже в эфемерном облике нисколько не помолодел. Только на носу не было очков.
   - Отпустите его! - тихо "сказал" отец Евгений.
   - Он уже не опасен, - "добавил" Алексей Добринский. Оська нырнул в один из черных квадратов. И в это время раздался "крик" "Вовки-волка". Он кричал, обращаясь к серому ангелу "Бурьянову".
   - Уничтожь их! Испепели!
   Ангел медленно поднялся под потолок и взглянул сверху на Пиявина и Ульянова, беснующихся возле гроба.
   - Я не для этого сюда явился, - внятно "произнес" он. - Я явился, чтобы спасти этот мир. От вас.
   Взгляд его стальных глаз перекинулся на людей. Живых и умерших. Те стояли, прислоняясь друг к другу, на всякий случай выставив мечи.
   - Я вынужден был заманить вас в ловушку. Иначе не смог бы сделать то, что сделаю сейчас... Простите меня! - "сказал" ангел и склонил подбородок на грудь. И поднял вверх руку, словно прощаясь. Затем с невероятной скоростью нырнул в грязную чашу. Черный фонтан захлебнулся и пропал. Антрацитная чаша бесшумно взорвалась, разлетевшись на мелкие кусочки.
   - Обманул! - "завизжал" "Вовка-волк", хватаясь за голову.
   - Ловите его! - раздался "голос" графа Алексея.
   Все, кроме женщин и Андрея, бросились к "Вовке-волку", отсекая его от черных квадратов. Тот заметался вдоль гроба, явно чего-то ожидая. И дождался. Вождь мировой революции стал отступать к своему обиталищу, выкрикнув:
   - Мы ответим на контрреволюционные вылазки беспощадным пролетарским террором! Это временное отступление советской власти!
   И плюхнулся в гроб. "Вовка-волк" нырнул за ним. Крышка гроба захлопнулась. Достать его оттуда было невозможно.
   - Ну и хрен с ним! - в сердцах "воскликнул" Виталий Щитков, махнув рукой.
   - Мне пора, - вдруг проговорила Вера-первая, посмотрев вверх, - меня зовут. Прощайте, родные мои, - тихо "сказала" она, обращаясь к Олегу и Андрею, - я люблю вас. Не забывайте обо мне. А ты - береги его, - она повернула голову к Вере-второй, - мне и с тобой расставаться очень тяжело. Но мы встретимся. Все...
   - И мне тоже пора, - Евгений Преображенский встал рядом с Верой. - Настал срок. Я выполнил свою миссию на этой земле. Верьте в Господа нашего Иисуса Христа! И верьте Ему!
   Евгений протянул свой сияющий крест Петру. Тот взял его, благоговейно поцеловал и обнял отца. Евгений перекрестился. С него упали эфирные "одежды". Он оказался таким же радужным, как и Вера-первая. Влекомые неведомой силой, они вдвоем стали медленно восходить вверх. Если бы Олег мог заплакать, он бы разрыдался. Вера-вторая держала его за руку. И рука ее дрожала. Андрей вместе с Кристиной стоял чуть в стороне, не отрывая глаз от исчезающей матери.
   Два астральных тела исчезли в сверкающем потоке, льющемся сверху. И черные квадраты тоже вспыхнули бирюзовым светом. И из каждого, словно с экранов мониторов, на стоящих внизу взглянуло множество глаз. Внимательных и напряженных. Потом бирюзовый свет погас...
   Вышли в вестибюль. Их тела стояли на местах. Рядом стояли и погибшие в сражении колдуны. Как манекены в магазине.
   - Я с вами прощаюсь, - тихо "сказал" граф Добринский. - Сорокадневье только началось. Проживите остаток жизни достойно, по-христиански, и мы когда-нибудь снова встретимся...
   Алексей Петрович обнял каждого. Меч и щит он отложил в сторону. Все, словно в скафандры, вошли в свои тела. И граф тут же исчез, как только открылось обычное зрение. Сразу же на Олега навалилась телесная тяжесть. Ноги и руки онемели, и он с трудом сошел со своей ячейки. Не лучше чувствовали себя и другие.
   Наконец, всей гурьбой выбрались на свежий воздух и остановились, пораженные увиденным. На востоке загоралась заря. Но не холодная зимняя, а золотая весенняя, майская. Вокруг стояло тихое майское утро. Цвели вишневые сады. Утомленные за ночь, допевали свою песню соловьи. Все стали снимать зимние куртки, недоуменно поглядывая по сторонам. Неужели прошла не одна ночь, а целых пять месяцев? Они сделали несколько шагов вперед, и вдруг грохот за спиной заставил их оглянуться. Дворец "графа Калужина" стал медленно проваливаться под землю, оставаясь совершенно целым. Через несколько минут на его месте появилась грязная черная лужа, которая начала быстро испаряться. И, словно связанный с пропавшим дворцом-мавзолеем невидимой нитью, зашатался в центре площади памятник Вождю. И тоже стал медленно погружаться под землю. Земля сомкнулась над лысиной.
   И тут со стороны Доброй Горы разлился колокольный звон. Он множился в свежем, ароматном майском воздухе. Он звал... И они пошли на этот зов. Впереди Петр с крестом в руке. За ним Олег и Вера. Мила держала Илью за руку. Замыкали шествие исцеленные Михаил, Артур, Виталий, Андрей и Кристина.
   Яркая, слепящая солнечная дуга уже разгоралась на востоке, освещая весеннюю цветущую землю.
   Они шли. Они шли к Храму...

24.03.2006 г.

  
  
   зоткинулся на спинку стула.ранных, - проговорил олег ртур,ь.одном месте или бродишь по кругу. неверия.
  
  
  
  
  
  
   * А. Блок
   * Матф. 10,34
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   87
  
  
  
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"