Граница
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Это моя первая попытка перевода литературного произведения. С творчеством Линдквиста вы можете быть знакомы в первую очередь по романам "Впусти меня" (дважды экранизирован) и "Блаженны мёртвые". Рассказ "Граница", как я понял, профессионально на русский не переводился, и я решил попробовать восполнить этот пробел. Поскольку шведским я к сожалению не владею, перевод сделан с английского.
|
Граница
Как только он появился, Тина знала, что мужчина что-то прячет. С каждым его шагом к стойке таможни её уверенность всё росла и росла. Когда он выбрал зелёный коридор ("Нечего декларировать") и прошёл прямо мимо неё, она сказала: "Я попрошу вас задержаться на минуту". Взглянула на Роберта, чтобы убедиться, что тот на страже. Роберт едва заметно кивнул. Люди, боящиеся быть пойманными, прибегают к определённым уловкам, особенно если перевозят что-то, что может повлечь тюремное наказание. Этот мужчина - один из них. Тина была уверена.
"Пожалуйста, положите ваш чемодан сюда".
Мужчина поставил небольшой чемоданчик на стол, открыл его и поднял крышку. Он к этому привык. Неудивительно, учитывая его внешность - угловатое лицо и низкий лоб. Маленькие, глубоко посаженные глаза под густыми бровями. Борода и средней длины волосы. Мог бы играть русского наёмника в боевиках.
Тина нажала скрытую кнопку тревоги, наклонившись к столу. Её инстинкты отчётливо твердили, что человек ввозил нечто незаконное. Он мог быть вооружён. Краешком глаза она заметила как Лэйф и Андреас заняли позиции у входа во внутреннюю комнату, ожидая и наблюдая.
В чемодане почти ничего не было. Немного одежды. Карта дорог и пара детективов Хеннинга Манкелла, пара биноклей и увеличительное стекло. Кроме того, была камера. Тина достала её, изучила тщательно, но внутренние инстинкты подсказывали, что не в камере дело.
На дне чемодана лежала большая металлическая коробка с крышкой. В середине крышки находился круглый счётчик с крючком. Из стенки коробки выходил провод.
"Что это", спросила она.
"Отгадайте", ответил мужчина, приподнимая бровь, словно нашёл ситуацию чрезвычайно удивительной. Тина встретилась с ним взглядом. Она увидела возвышенное спокойствие в его глазах, оно могло означать одно из двух. Либо он был не в себе, либо полностью уверен, что она не найдёт спрятанное.
Она даже не рассматривала третьего варианта - что у него просто нечего прятать. Она просто знала.
Единственной причиной, почему она работала в Капельшере, было то, что он был совсем рядом с домом. Она могла бы работать где угодно. Таможенные посты всей страны добивались её помощи, когда было известно, что в пути большая партия наркотиков. Иногда она уезжала, останавливаясь в Мальмё или Хельсингборге на пару дней пока не выявит курьера и, будучи там, не упускала возможности вывести на чистую воду нескольких негодяев, провозящих сигареты или людей. Она почти никогда не ошибалась. Единственное, что могло сбить её, был человек, провозящий что-то законное, но, тем не менее, пытающийся скрыть это.
Как правило, это были разнообразные секс-игрушки. Куклы, вибраторы, фильмы. В Готенбурге она остановила сходящего с парома из Англии мужчину, чей чемодан содержал огромное число только что купленных научно-фантастических книг: Азимов, Бредбери, Кларк. Мужчина стоял у стойки со своим открытым чемоданом, нервно озираясь по сторонам, но когда её глаз упал на воротничок клирика, она закрыла багаж и пожелала хорошего дня.
Три года назад она была в США, мониторя пограничный переход у Тихуаны. Она обнаружила пять перевозчиков героина (у двоих он был в презервативах в желудках), пока не прибыла та партия, которую они собственно ждали.
Три грузовика с полыми колёсными цилиндрами. Тысяча двести килограмм. Самый большой улов за десять лет. Её наградили гонораром на десять тысяч долларов, а ещё предложили позицию с окладом, в пять раз большим, чем в Швеции. Но она отказалась.
Прежде чем отбыть, она предложила главе операции присмотреться к двум его коллегам. Она была уверена, что им платили за содействие в перевозке героина. Как выяснилось, она была права.
Она могла бы стать мультимиллионером путешествуя по миру, выполняя временные контракты, но после поездки в Штаты отвергала каждое предложение. Те двое, которых она выявила, излучали не только большую тревогу, но и угрозу. Ради безопасности она остановилась у начальника таможни и ездила на работу с ним. Знать слишком много опасно, особенно когда дело касается больших денег.
Поэтому она осела в Капельшере, в десяти минутах от её дома в Гилльберге на Родмансё. Количество конфискаций резко упало, когда она вступила на пост, а далее только продолжало и продолжало падать. Контрабандисты знали, что она работает тут, и Капельшер стал для них теперь закрытым портом. В последние годы она сталкивалась в основном со спиртным, да ещё странным шизанутым типом, скрывающим стероиды в подкладке чемодана.
Её расписание смен менялось от недели к неделе, чтобы контрабандисты не знали, какого времени избегать.
Не трогая коробку, она указал на неё и произнесла: "Я тут не играю с вами. Что это?"
"Это для высиживания личинок"
"Простите?"
Мужчина с едва заметной из-под бороды улыбкой поднял коробку. Теперь она видела, что провод заканчивался обычной вилкой. Он открыл крышку. Внутренне пространство было разделено тонкими стенками на отсеки.
"Для разведения насекомых", - сказал он, придерживая крышку и указывая на счётчик. "Термостат. Электричество. Тепло. Вуаля! Получаем насекомых".
Тина кивнула. "И зачем вам такая вещь?"
Мужчина убрал коробку обратно в чемодан и пожал плечам: "Разве она незаконна?"
"Нет. Мне просто интересно".
Мужчина облокотился на стойку и спросил её тихим голосом: "Вы любите насекомых?".
Случилось нечто совершенно необыкновенное. По её спине пробежали мурашки и, вероятно, от неё начала исходить та же тревога, которую она так безошибочно определяла в других. К счастью, рядом не было никого, кто смог бы это почувствовать.
Она встряхнула головой и сказала: "Я попрошу вас пройти сюда на минуту", указывая на дверь внутренней комнаты. "Можете оставить пока чемодан здесь".
Они осмотрели его одежду, осмотрели обувь. Прошлись по каждой вещице в его чемодане, и по чемодану самому. И не нашли ничего. А полный досмотр разрешался только при наличии серьёзных оснований.
Тина попросила остальных покинуть комнату. Когда они остались вдвоём, она сказала: "Я знаю, вы прячете что-то. Что это?"
"Откуда такая уверенность?"
После всего, чему его подвергли, решила Тина, он заслуживал честный ответ. "Я чую это".
Мужчина рассмеялся: "Ну разумеется"
"Это может показаться странным, но..."
Он прервал её: "Совсем нет, это похоже на правду".
"И?"
Он поднял руки в стороны и указал на своё тело.
"Вы осмотрели настолько тщательно, насколько возможно. Но зайти дальше прав у вас нет. Верно?"
"Да".
"Вот и славно. Раз так, прошу разрешения покинуть это место".
Была бы её воля, Тина посадила бы его в камеру, держала бы под наблюдением. Но законных оснований на то не было. И кроме того... В конце концов оставался ещё один вариант. Маловероятный, конечно. Вариант, что она ошиблась.
Она проводила его до двери и сказала то, что должна была: "Прошу прощения за доставленные неудобства".
Мужчина остановился и повернулся к ней.
"Может быть, мы ещё увидимся", сказал он и сделал настолько неожиданный поступок, что Тина не сообразила, как среагировать. Он наклонился и поцеловал её нежно в щёку. Его борода была жёсткой, она почувствовала укол от волос ещё до того, как до неё дотронулись губы.
Она очнулась и оттолкнула его. "Какого чёрта вы делаете?!"
Мужчина приподнял руки, как будто защищаясь и показывая, что не собирается больше ничего делать, пробормотал "Entschuldigung. До встречи" и вышел из комнаты. Взял чемодан и направился к выходу их зала.
Тина осталась на месте, глядя ему вслед.
В тот день она закончила рано и поехала домой.
Собаки поприветствовали её традиционным злобным лаем. Она прикрикнула на них, щетинившихся и скалящих зубы из-за забора. Она недолюбливала их. Она всегда ненавидела собак, и, разумеется, единственный мужчина, проявивший к ней интерес, оказался собаководом.
Когда она впервые встретила Роланда, он владел только одним самцом, пит-булем по имени Диабло, завоевавшим несколько наград в незаконных схватках. Роланд отдавал его спариваться с перспективными чистокровными суками за пять тысяч крон.
С финансовой поддержкой Тины и на её же участке он увеличил своё состояние до двух самцов, четырёх сук и пяти щенков, готовящихся к продаже. Одна из сук оказалась настоящей чемпионкой, и Роланд постоянно брал её на выставки и соревнования, где налаживал связи - как деловые, так и половые.
Это происходило как будто, так и должно быть и стало частью их повседневной жизни. Тина уже и не спрашивала об этом. Она чуяла, когда он был с другой, и никогда не бранила его. Он был для неё просто компанией, и она не рассчитывала на большее.
Если представить, что жизнь - это тюрьма, то для каждого человека настаёт момент, когда он осознаёт, где стоят его стены, его границы свободы. Неважно, настоящие ли это стены, или возможно - двери на волю. Для Тины таким моментом стал выпускной вечер.
Напившись в снятом в аренду доме, одноклассники прокатились до парка в Норртелье, чтобы посидеть на травке и доглушить вино.
Тине всегда было некомфортно на вечеринках, так как они обычно заканчивались уединением пар. Но не в этот раз. В этом случае сам класс осознавал, что это был их последний вечер вместе, и она была частью компании.
Когда вино было выпито, а пересказы приколов их школьной жизни окончательно выдохлись, они валялись на траве, не желая прощаться и идти домой. Тина была настолько пьяна, что то, что она тогда называла своим шестым чувством, совершенно отключилось. Она была просто одной из них, лёжала в парке и отказывалась взрослеть.
Было очень приятно, но её это пугало. Пугало то, что алкоголь оказался решением проблемы. Выпив достаточно, она теряла то, чем отличалась от остальных. Возможно, существовало какое-нибудь лекарство, что смогло бы блокировать всё лишнее, защитить её от знания того, чего она не желала знать.
Она лежала и обдумывала всё это, когда рядышком устроился Джерри. Незадолго до этого он написал на её шапке "Никогда тебя не забуду. С любовью, Джерри".
Они трудились вместе над школьной газетой, написали несколько статей, бродивших по всей школе, их цитировали товарищи. У них было общее чёрное чувство юмора и наслаждение от ядовитых статеек про заслуживавших того преподавателей.
"Привет", он прилёг рядом, положив голову на руку.
"И тебе привет", ответила она. У неё едва ли не двоилось в глазах. Прыщи на лице Джерри расплывались, и он казался почти красивым в полумраке.
"Чёрт побери", сказал он. "Мы перебрали".
"Ммм".
Джерри долго и медленно кивал. Его глаза сверкали, казались косыми за линзами очков. Он вздохнул и сменил позу, сев, скрестив под собой ноги.
"Есть кое-что... что я бы хотел сказать тебе".
Тина сложила руки на животе и взглянула наверх к звёздам, пронизывавшим листву иголочками света.
"Мм?"
"Ну это...", Джерри провёл ладонью по лицу и попытался прекратить мямлить. "Дело в том, что ты мне нравишься. Ну ты и сама знаешь".
Тина ожидала. Поначалу ей показалось, что хочется в туалет, но позже она осознала, что это другое, слегка покалывающее чувство. Тёплый нерв, оживший в самом неожиданном месте.
Джерри встряхнул головой. "Я не знаю, как это... хотя ладно. Я скажу это, потому что хочу, чтоб ты знала, что я чувствую, ведь теперь мы... теперь мы можем и не встретиться больше".
"Давай".
"Ну это что-то типа, ты мне кажешься чертовски классной девчонкой! И мне бы хотелось... в общем, что я хочу сказать... Мне бы хотелось встретить кого-то в точности как ты, но чтобы выглядела иначе".
Нерв перестал трепетать. Остановился, остыл. Она не хотела слышать ответ, но всё равно спросила:
"В смысле?"
"Ну...", Джерри ударил рукой по траве. "Проклятье, ты знаешь, о чём я. Ты... ты такая клёвая, и с тобой очень здорово. Я... Да, блин, я люблю тебя. Правда. Ух, я сказал это. Но дело в том...", он шлёпнул рукой по земле опять, на этот раз более беспомощно.
Тина закончила за него фразу: "Но дело в том, что я слишком уродлива, чтобы со мной на людях показаться".
Он потянулся к её ладони. "Тина, не надо..."
Она встала. Ноги были послушнее, чем ожидалось. Она посмотрела вниз на Джерри, всё ещё протягивающего ей свою руку. "А всё нормально. Почему бы тебе самому, блин, в зеркало не заглянуть?"
Она зашагала прочь. Только убедившись, что Джерри её не видит, она позволила себе рухнуть в кусты. Ветки оцарапали её лицо, голые руки, но, в конце концов, обняли её. Она втянулась в себя, вжалась пальцами в своё лицо.
Более всего обидно было то, что он пытался быть милым. То, что он сказал лучшее, что можно было ей сказать.
Она лежала в колючем коконе и рыдала, пока не кончились слёзы. Выхода нет. Нет пути наружу. Её тело было даже не тюрьмой, скорее клеткой, в которой невозможно было ни сесть, ни лечь, ни встать.
Последующие годы ничего не изменили. Она научилась терпеть жизнь в клетке и принимать свои границы. Но она отказывалась смотреть в зеркало. Достаточным зеркалом служило то отвращение, что она видела в глазах встречных.
Когда пойманные ею контрабандисты теряли всякую надежду, иногда они начинали кричать на неё. Кричать о её внешности, о чём-то про монголов, о том, что она её надо уволить, чтоб не страдала. К этому она так и не привыкла. Именно поэтому, вычислив злоумышленника, она оставляла дальнейшую работу другим. Чтобы не встретиться с тем отвращением, когда всё закончено и маски сброшены.
Пожилая женщина сидела на ступеньках небольшого коттеджа, читая книгу. Велосипед стоял прислонённым к изгороди. Женщина опустила книжку и проводила Тину взглядом - чуть дольше, чем того требовалось для того, чтобы кивнуть друг другу.
Началось лето. Глаза женщины впивались в её спину, когда Тина вошла в свой дом. Она нашла Роланда сидящим на кухонном столе с ноутбуком в руках. "Привет. Первая съёмщица приехала".
"Да. Я её видел".
Он переключился обратно на компьютер. Тина заглянула в книгу постояльцев, что лежала раскрытой на столе, и узнала, что женщину зовут Лиллемор и живёт она в Стокгольме. Большинство постояльцев были из Стокгольма или Хельсинки. Плюс изредка немцы на пути в Финляндию.
Сдавать домик на лето пришло в голову Роланду, когда он узнал, как хорошо идёт такой бизнес у хостела в паре километров отсюда. Это случилось на заре их отношений, Тина согласилась на такое предложение, чтобы дать ему почувствовать, что он участвует в управлении их собственностью. Псарни появились шесть месяцев спустя.
"Слушай, я, наверное, съезжу в Шёвде на выходных", сказал Роланд. "Думаю, в этот раз всё получится".
Тина кивнула. Тара, сучка пит-буля была объявлена лучшей в своём классе дважды, но так и не выиграла пока звание лучшей собаки выставки, что могло бы стать серьёзной рекламой бизнесу Роланда. Это стало настоящей одержимостью для него. И, конечно, поводом выбраться на свободу. Поразвлечься.
Даже если бы Роланд захотел пообщаться, она бы всё равно не смогла бы рассказать ему о происшествии на работе. Вместо этого, она направилась в лес к своему дереву.
В Руслаген лето приходит поздно. Хоть и стояла уже середина июня, но пока только берёзы полностью покрылись зеленью, ольха и осины сияли бледно-зелёным проблеском на вечно-тёмном фоне хвойных.
Она прошлась по узенькой тропинке вдоль плоских скал. В лесу она была в безопасности, могла поразмышлять, не беспокоясь о продолжительных взглядах и указывающих на ней пальцах. Даже в далёком детстве она счастливей всего себя чувствовала в лесу, где её никто не видел. После происшествия ей потребовалось несколько месяцев, чтобы набраться храбрости и выбраться в лес вновь, но когда всё же выбралась - влечение оказалось только сильнее. И она направилась тогда прямо к месту происшествия - как и сейчас.
Она называла это место Танцполом, потому что оно выглядело так, что можно было вообразить себе, как летними вечерами здесь танцуют эльфы. Лёгкий подъём по склону, затем лес раскрывает перед тобой плато, несколько плоских скал и единственную но высокую сосну, торчащую из глубокой расщелины. В детстве она считала эту сосну центральной точкой Земли, осью, вокруг которой движется каруселью остальной мир.
Теперь же сосна превратилась из дерева в скелет - расколотый ствол с несколькими голыми ветками, торчащими по сторонам. Было время, когда скалы были покрыты опавшей хвоей. Теперь уже на сосне не осталось ничего, что могло опасть, а ветер унёс вдаль опавшее ранее.
Она присела у дерева, облокотилась на ствол и погладила его. "Привет, дружище. Как ты?"
Бесчисленны беседы, что провела она с этим деревом. Когда она в конце концов добралась до дома из Норртелье ночью после выпускного, то пошла прямиком к дереву и рассказала ему всё, рыдая, прижавшись к коре. Только оно могло её понять, ведь у них была общая судьба.
Ей было десять. Шла последняя неделя школьных каникул. Так как ей не нравилось играть с другими детьми, она проводила лето, помогая отцу с работой над коттеджем, а также, конечно, гуляя и читая в лесу.
В тот конкретный день она взяла с собой одну из книг "Великолепной пятёрки". Скорее всего это была "Тайна холма Билликок". Тина уже не помнила, а сама книга была уничтожена.
Она сидела под сосной и читала, когда дождь застал её врасплох. За несколько секунд морось переросла в ливень. Через несколько минут скалы превратились в дельту бурлящих рек. Тина оставалась на месте. Плотная крона сосны создавала настолько хороший навес, что она могла продолжать читать, и лишь несколько случайных капель упало на страницы.
Гроза пересекала лес, подбиралась ближе. Наконец раздался настолько громкий грохот, что она почувствовала вибрацию камней под ногами. Она испугалась и закрыла книгу, подумала, что может быть лучше постараться добраться домой, невзирая на погоду.
А затем исчезло всё кроме яркого белого света.
Отец нашёл её час спустя. Если бы он не знал, что она пошла сюда, могло потребоваться несколько дней, или даже недель на поиски.
Она лежала под кроной дерева. Молния расколола верхушку сосны, пробежала вниз по стволу и затем в девочку на земле. В этот момент верхушка обломилась и рухнула прямо на ребёнка. Отец говорил, что его сердце остановилось, когда он добрался до плато и увидел разломленное дерево. Случилось именно то, чего он боялся.
Он пробрался между веток и краем глаза заметил лежащую дочь. Усилием, которого сам от себя не ожидал, он смог перевернуть крону и вызволить её. Потом уже он скажет, что больше всего ему запомнился запах.
"Пахло так, будто... как будто пытаешься завести машину кабельной перемычкой, но случайно замыкаешь всю цепь. Получаешь искры и именно такой запах".
Её нос, уши, пальцы рук и ног были чёрными. Её волосы стали единым комом, приросшим к голове, а книга "Великолепной пятёрки" в её руке сгорела дотла.
Поначалу отец решил, что она мертва, но прижав ухо к груди, услышал биение её сердца, слабое тиканье. Он пересёк бегом лес, неся её на руках, нёсся на автомобиле так быстро, как только мог в госпиталь в Норртелье, и её жизнь была спасена.
Её лицо, и до происшествия едва ли привлекательное, теперь можно было назвать только уродливым. Щека, которая была обращена к стволу, оказалась настолько сильно обожженной, что кожа так никогда до конца не исцелилась, оставшись навсегда тёмно-красной. Чудесным образом она не потеряла зрение, но веки остались наполовину открытыми, из-за чего она теперь всегда смотрела как будто с подозрением.
Начав достаточно зарабатывать, она размышляла над пластической хирургией. Да, кожу конечно можно пересадить, но поскольку нерв был повреждён так глубоко, было маловероятно, что новая кожа приживётся. Операция над глазами даже не рассматривалась, так как была опасность задеть слезной проток.
Она попыталась. Заплатила, чтобы срезанная с её спины кожа была пересажена на лицо. Результат был предсказуем. Через неделю кожа, не получая кислорода, сморщилась и отмерла.
Пластическая хирургия сделала в последующие годы огромные шаги вперёд, но она приняла свою судьбу и не повторяла попыток. Дереву не выздоровело, а чем она лучше?
"Я не понимаю этого", сказала она дереву. "Бывали случаи, когда я сомневалась, когда кто-то, наверное, проносил бутылку-другую сверх положенного, я это пропускала. Но этот человек, он..."
Она прислонила здоровую щёку - ту, что сегодня ощутила первый внезапный поцелуй со времён детства - к стволу и потёрлась ей о жёсткую кору.
"Я была абсолютно уверена. Поэтому подумала, что металлическая коробка - это бомба. Что-то серьёзное. И, кроме того, говорят, есть риск, что паромы станут следующей мишенью террористов. Но зачем кому-то сходить с парома, пронося бомбу, и теперь встаёт вопрос..."
Она продолжала говорить. Дерево слушало. В конце концов, она перешла к другой теме.
"... и этого я тоже не понимаю. Наверное, это было типа демонстрации, что у него всё под контролем. Поцелуй в щёку, так-так, и ты не знаешь, что происходит. Вроде мести. Что думаешь? Это не удивительно, учитывая то, чему он подвергся, но способ забавен..."
Когда она закончила, уже сгустились сумерки. Прежде чем встать, она погладила дерево и спросила: "А что у тебя? Как поживаешь? Боль и страдания постоянно. Жизнь дерьмо. Я знаю. Всё хорошо. Я знаю. Береги себя. Пока".
Когда она вернулась, Лиллимор сидела на крыльце, под светом керосиновой лампы. Они помахали друг другу. Нужно будет перемолвиться с Роландом. Никаких постояльцев после этого лета.
В этот вечер она записал в дневнике: "Надеюсь, он вернётся. В следующий раз я его возьму".
По тем же причинам, по которым еженедельно менялся график смен, её отпуск был разбросан по всему лету. Неделя тут, неделя там. Если бы она попросила о более продолжительном сроке, руководство бы согласилось, так как они ценили её, но она не видела в том надобности. В конце концов, лучше всего она чувствовала себя на работе.
Первую неделю она взяла, чтобы помочь на таможенном пункте в Мальмё. В Гамбурге обнаружили необычно хитрый печатный станок для евро-банкнот, было известно, что сотни миллионов уже напечатано и готово к распространению по всей Европе.
Курьеры прибыли в фургончике на её третий день. Мужчина и женщина. Даже ребёнка с собой захватили. Ситуация для Тины стала ясна, когда она осознала, что чувствует сигналы от мужчины, но не от остальных. Женщина и ребёнок ничего не знали о двойном дне и десяти миллионах купюрами по сто евро в нём. Она объяснила это полиции, они ответили, что зафиксировали информацию.
Те мне менее, она дополнительно связалась с прокурором Мальмё, которого знала с предыдущего случая, и ещё раз повторила, что женщина невиновна (ребёнку было всего восемь, и подвергнуть его можно было только худшему из наказаний - забрать от родителей). Прокурор пообещал сделать, что в его силах.
Вернувшись в середине июля в Капельшер, она подождала пару дней, прежде чем спросить.
Они с Робертом наслаждались коротким перерывом в кафетерии в вестибюле. Следующий паром ожидался не ранее чем через час, и когда они допили кофе, она выпрямилась на стуле и спросила, вполне обыкновенно: "Помнишь того мужика с насекомыми? Он не появлялся вновь?"
"Какого мужика?"
"Ну, помнишь, мне показалось, что у него что-то есть, но ничего не было".
"Ты что, всё ещё о нём думаешь?"
Тина пожала плечами: "Нет, просто спросила".
Роберт сложил руки на живот и посмотрел на неё. Она оглянулась на игральные автоматы, и поначалу ей показалось, что на щеку упал луч солнца - так как щека внезапно стала горячей.
"Нет", произнёс Роберт. "Насколько я знаю, нет".
"Ок"
Они вернулись к работе.
В конце июля на второй неделе своего отпуска она отправилась вместе с Роландом в Умео. Он поехал на машине, а она на поезде, потому что не хотела ехать в салоне вместе с собаками, а собаки не хотели ехать вместе с ней.
Она не посещала и самого мероприятия, но у них с Роландом было пара свободных дней вместе. В первый они побродили по Умео, на второй отправились в долгую прогулку по окрестностям. Когда никого не было рядом, он даже трогал её за локоть или брал за руку.
Она не могла понять, что породило их партнёрство. Они были слишком разными, чтоб быть друзьями, а в тот единственный раз, когда они попытались заняться сексом, ей было так чудовищно больно, что пришлось умолять его прекратить. Впрочем, для него это скорее было облегчением.
Он спал с другими, и она его не винила. Он был достаточно мил, чтобы попробовать это с ней, и она сама остановилась. Она помнила, как на утро после их неудавшейся попытки сказала: "Я не думаю, что смогу когда-нибудь заняться с тобой сексом. Так что если... если хочешь спать с кем-то другим, то... то я не против".
Она сказала это от отчаяния и надеялась, что он ответит... да неважно что. Но она произнесла это. А он поймал её на слове.
В оставшиеся от отпуска дни она съездила пару раз навестить отца. Вывезла его на кресле-каталке, чтобы он смог хоть на время покинуть дом престарелых в Норртелье, куда он переехал после смерти жены.
После смерти моей матери, заставила себя подумать Тина. Они никогда не были близки. С отцом - наоборот.
Они остановились на берегу бухты, жуя мороженное. Ей пришлось кормить его. Он был полностью в здравом уме, но тело было парализовано. Когда они закончили с мороженным и понаблюдали немного за лодками, он спросил: "Как у тебя с Роландом?"
"Неплохо. У него были большие надежды на Умео, но как обычно всё закончилось на "лучшей в своём классе". Людям не нравятся бойцовские собаки".
"Это так. Может быть, всё изменится, если они перестанут бросаться на детей. Но я имел в виду, как дела между тобой и Роландом?".
Отец Тины и Роланд встречались однажды, чтобы познакомиться, и это был случай взаимной неприязни с первого взгляда. Отец подверг сомнению пользу как от псарней, так и от сдачи домика в аренду, поинтересовался, не собирается ли Роланд останавливаться на достигнутом и не превратит ли дом их семьи в какой-нибудь развлекательный парк с каруселями и ещё бог знает чем.
К счастью Роланд был сдержан, но когда отец ушёл - и после выпитого кофе и паузы с неприятным, тягостным молчанием - выдал тираду о старых пердунах, которые не могут смириться с переменами и престарелых дураках, желающих встать на пути любого прогресса. Он остановился только тогда, когда Тина напомнила, что вообще-то это её отец.
Папа обычно называл Роланда Бизнесменчиком, крайне редко употребляя его имя.
Тина не хотела говорить об этом. Она вскочила и выбросила салфетки и упаковки от мороженного, не спрашивая отца, в надежде, что тот сменит тему.
Без шансов. Когда она вернулась, собираясь отвезти его обратно в дом престарелых, он произнёс: "Остановись. Я задал тебе вопрос. Или я слишком стар и не заслуживаю ответ?"
Тина вздохнула и села на пластиковый стул рядом с ним.
"Пап, я знаю, что ты думаешь о Роланде..."
"Да, верно. Но я понятия не имею, что думаешь ты".
Тина посмотрела на бухту. Ваксхольмский паром, переделанный в ресторан, мягко тёрся о пристань. Когда она была маленькой, на другой стороне канала стоял самолёт. Кафе находилось в фюзеляже, но можно было сидеть за столом прямо на крыле, попивая кофе. Или сок. Было очень грустно, когда самолёт увезли.
"Дело в том что... Это трудновато объяснить".
"Попробуй".
"Это не похоже на... кстати, а как насчёт тебя и мамы? Почему вы были вместе? У вас почти ничего общего не было".
"У нас была ты. И если честно, в постели всё тоже было недурно. Когда мы до неё добирались. А что насчёт вас двоих? Что у вас?"
Солнце вновь разогрело щеку Тины.
"Я правда не хочу с тобой это обсуждать, пап".
"Вижу. А с кем бы ты хотела это обсудить? С деревом?", он чуть-чуть повернул голову к ней, это было всё, на что он был способен. "Всё ещё ходишь туда?"
"Да".
"Хорошо". Он тяжело выдохнул носом, посидел молча несколько секунд, и затем сказал: "Знаешь, солнышко. Я просто не хочу, чтобы тебя использовали".
Тина оглядела ступни ног сквозь разрезы в сандалиях. Пальцы были искривлёнными, даже ступни её - уродливы.
"Меня не используют. Мне нужен кто-то рядом. Этому не помочь".
"Дорогая. Ты заслуживаешь лучшего".
Путь назад через город они проделали в тишине. На прощание отец сказал "Передай привет от меня Бизнесменчику". Она сказала, что передаст, и солгала.
В понедельник она снова заступила на работу. Первое, что сказал Роберт после обмена стандартными любезностями, было "... и нет, его здесь не было".
Она знала, о чём он, но всё равно спросила: "Кого?"
Роберт улыбнулся. "Иранского шаха, конечно, кого ж ещё".
"А, вот ты о чём. Да. Хорошо".
"Я проверил у остальных. На случай, если он прошёл не в мою смену".
"Это не важно".
"Да, разумеется". "Я сказал им сообщить мне, если он пройдёт, но, стало быть, тебе не интересно?"
Тину это начинало раздражать.
"Я ошиблась один раз", сказала она, грозя указательным пальцем перед лицом Роберта. "Всего один раз. И я даже не думаю, что ошиблась. Поэтому мне интересно, чем он занимается. Что в этом такого?"
Роберт поднял руки и сделал шаг назад.
"Ок, ок. Я думал, мы пришли к мнению, что дело было в этом, как его... инкубаторе".
Тина покачала головой. "Дело не в нём".
"А в чём тогда?"
"Я не знаю", ответила она. "Не знаю".
Тепло лета иссякло, сезон отпусков завершился. Паромы стали ходить реже, а домик, слава богу, стоял пустым. Когда Тина выдала идею больше не сдавать его в будущем, Роланду это не понравилось. Она не настаивала.
За лето соседний дом был продан паре средних лет из Стокгольма с двумя детьми. Женщина, беременная "финальным Чарли", как она его называла, без конца забегала в гости. Без сомнения, она думала, загородом люди только этим и занимаются.
Женщину звали Элизабет, и Тине она нравилась, но она только и говорила о том, что беременна. Ей было сорок два, она была слегка помешана на идее стать матерью вновь, и Тина находила иногда утомительным её слушать.
Она была непрочь завести ребёнка сама, но, поскольку она не могла совершить необходимые для этого действия, этому не суждено было сбыться.
Она завидовала Элизабет, но ей нравился особый запах, окружавший беременную женщину. Тайный запах, наполненный ожиданием.
Тине тоже было сорок два, и с чисто теоретической точки зрения она могла бы поговорить с Роландом об ЭКО, но отношения между ними были не такими. Совсем не такими.
Поэтому она сидела и вдыхала аромат Элизабет, мечтая о том, чем никогда не сможет стать.
Погода была необычно тёплой этим летом, да и осень тоже не спешила.
В середине сентября он объявился вновь.
Ощущение было такое же сильное, как и в прошлый раз. Столь мощным, что вокруг него была аура, сверкающий неоновый знак со словами "ПРЯЧЕТ ЧТО-ТО".
Ей даже не потребовалось ничего говорить. Он подошёл прямо к стойке, поднял свой чемодан и сцепил руки за спиной.
"Снова здравствуйте", сказал он.
Тина попыталась вести себя обычным образом: "Простите, мы знакомы?"
"Нет", ответил мужчина. "Но мы встречались".
Он махнул рукой на чемодан, приглашая. Тина не смогла не улыбнуться. Он махнула рукой в ответ, указывая ему открыть чемодан.
Он считает всё это игрой, подумала она. Но в этот раз выиграю я.
"Как провели лето", спросил он, пока она осматривала чемодан. Она покачала головой. Он был вправе считать это игрой, а она могла думать о нём раз от раза, но когда пришло время, они стояли по разную сторону таможенной стойки. Он пытался провести что-то запрещённое, и она заставила себя думать: Наркотики... наркотики, которые продадут тринадцатилетним детям. Мужчина перед ней был из плохих парней, и она собиралась раскусить его.
Содержание чемодана было практически таким же, разве что романы Манкелля были заменены Оке Эдвардсоном. Она взяла инкубатор и заглянула внутрь. Пусто. Она постучала по дну, чтобы убедиться, что в нём нет скрытых мест. Мужчина следил за её движениями с удивлением и интересом.
"Ладно", сказала она, после того как убедилась, что в чемодане нет ничего, что смог бы обнаружить человеческий глаз. "Я уверена, что вы прячете что-то, и в этот раз настаиваю на полном досмотре. Прошу сюда, пожалуйста".
Мужчина не двинулся. "Так вы помните, значит".
"Есть смутные воспоминания, да".
Он протянул руку и сказал: "Воре".
"Простите?"
"Воре. Так меня зовут. А вас?"
Тина встретилась с ним взглядом. Его глаза были посажены столь глубоко, что свет флуоресцентных ламп с потолка едва ли достигал их, и они были похожи на наполненные блеклым отражением чёрные горные озёра. Большинство людей наверняка испугались бы такого взгляда. Но не Тина.
"Тина", сказала она. "Сюда, пожалуйста".
Поскольку досмотр имел интимный характер, Тина в нём не участвовала. Паромов в это время не ожидалось, и пока Рональд проводил внешний досмотр, она бродила по залу держа пари сама с собой, делая ставки на то, что может быть найдено.
Какие-нибудь таблетки: два к одному. Героин: четыре к одному. Амфетамины: восемь к одному. Что-нибудь связанное со шпионажем: десять к одному.
Но чем дольше она думала, тем больше ставила на шпионаж. Мужчина не походил на типичного наркокурьера.
Чемодан Воре всё ещё лежал на столике. Она достала два детектива и пробежалась по страницам. Выделенных или подчёркнутых слов не было. Она подержала страницы перед светом. Затем достала зажигалку. Поводила пламенем туда-сюда под страницей, чтобы посмотреть, не появятся ли невидимые символы. Подпалила край страницы, но никаких надписей не явилось. Она быстро убрала книгу с обгоревшим сверкающим краем в чемодан.
Это смешно. Калле Бломквист.
Но в чём тогда дело?
Он прошлась между игровыми автоматами и окнами туда и обратно. Её работа, её умения были чем-то само собой разумеющимся. Но этот случай оказался совершенно новым для неё. Мужчина говорил без какого-либо акцента. Но Воре? Что это за имя такое? Она предполагала, что это должно быть что-то русское, славянское
В любом случае, если внешний досмотр не даст результатов, она будет просить ордер, на то чтобы врач провёл полный досмотр. Проверил каждое отверстие.
Роберт вышел, сказал что-то оставшемуся в комнате и закрыл дверь за собой. Тина поспешила к нему. Её сердце упало ещё на полпути через холл, Роберт качал головой.
"Ничего?", спросила она.
"Ничего", сказал Роберт. "В смысле, ничего, что нас бы заинтересовало".
"Что это значит?"
Роберт отвёл её немного от двери.
"Скажем так, ты можешь спать спокойно. У него есть что прятать, но ничего противозаконного. Проблема в том, что мы его остановили уже дважды без..."
"Да, да. Как будто я этого не знаю. Так в чём там дело?".
Это мысль ошеломила её, хотя она не рассматривала всерьёз то, о чём говорил Роберт: они могли быть виновны в должностном преступлении. Подвергнуть Воре на досмотр в двух, не связанных друг с другом случаях, без серьёзных на то оснований. Если он пожалуется, им наверняка вкатают выговор.
"Дело в то", сказал Роберт, "что он... он - женщина".
"Ну же, хватит меня взвинчивать".
Роберт заломил руки и выглядел удручённым. С преувеличенной чёткостью он произнёс: "У него, или скорее у неё, нет пениса, зато есть вагина, формально выражаясь. Досмотр следовало проводить тебе, а не мне".
Несколько секунд Тина таращилась на него с открытым ртом. "Ты это серьёзно?"