--
Знакомство, встречи, воспоминания. Дополнительные источники.
С сентября 1997 года, когда умерла Виктория Андреевна Лисогурская (урождённая Бутми), я думаю о трагической судьбе её семьи.
Удивительно, что цепь совершенно уникальных событий, повлиявших на весь ход жизни этой семьи, уходит своими истоками в те времена, когда Андрей Васильевич и Ванда Константиновна, родители Виктории Андреевны, не вышли из младенческого возраста, а их дочери, Ванда и Виктория, ещё на свет не появлялись.
Между тем, в истории этой семьи проявляется столько неожиданностей, столько ошеломляющих встреч, столько совпадений, кажущихся случайными, и вместе с тем оказывающихся необходимыми, что даже поэтому хочется о них рассказать. Кроме того, каждый член этой семьи, несомненно, интересен по своему образу мыслей и сложившейся судьбе. Каждый из них оставил след в памяти тех, кто знал их. Но всё меньше остаётся таких людей. Это и побудило меня рассказать всё, что мне известно.
Не думаю, что мне удастся воссоздать в полной мере образ этой семьи. Для этого не хватает материала. Я мало знаю о первых годах жизни этой семьи, мало знаю о детстве и юности девочек, почти ничего не знаю о молодых годах Ванды Константиновны. Но даже то малое, что мне известно, несомненно, будет интересно для многих и поэтому мне хочется об этом рассказать.
Я знакома с Викторией Андреевной с 1939 года. Познакомились мы на соревнованиях по плаванию в яхт-клубе. Представили мне её два молодых человека Вася и Гига, всегда и везде бывавших вместе. Они напоминали Пата и Паташона: Вася был высоким и тонким, Гига крепышом небольшого роста. Виктория Андреевна (Туня, как её звали с детства) неожиданно оказалась моей соперницей и на одной из дистанций пришла к финишу раньше меня, довольно опытной спортсменки.
Ей было 16 лет, она кончала десятилетку. Это была высокая, стройная, хорошо сложённая девушка. Лицо её показалось мне тогда обыкновенным, хотя и привлекательным.
В то же лето мы обе попали в сборную Одессы и выступали на всеукраинских соревнованиях в Киеве. Это был первый этап вступления Туни в спортивную жизнь, в которой она долго ещё участвовала в послевоенные годы.
Во время поездки в Киев мы сдружились и в дальнейшем, встречаясь, были рады друг другу.
Мы снова встретилась с Туней в 1945 году, после моего возвращения из эвакуации. Вспоминаю, что это было на углу Преображенской и переулка Маяковского. Я была потрясена её наружностью- высокая, статная, ослепительно красивая, с открытым лицом, яркими, умными глазами. Мы условились встретиться, и она пришла ко мне в один из последующих дней.
У неё много накопилось на душе и хотелось выговориться. Она рассказывала мне о своей жизни в Одессе в период оккупации, о своей любви, замужестве, вынужденном отъезде в Румынию и возвращении в Одессу. Я не касаюсь подробностей этих событий, т.к. в дальнейшем хочу рассказать о её муже, об их очень короткой совместной жизни в оккупированной Одессе, отъезде и его трагическом конце. Я поняла, что она мне доверяет и ей приятно, что она может в моём присутствии без опасения предаваться воспоминаниям.
В 1945-1946 годах мы встречались довольно часто. Я бывала у неё дома. Она жила на улице Щепкина. Я познакомилась с Вандой Константиновной Бутми, её мамой, и Вандой Андреевной (Дусей), её сестрой.
Ванда Константиновна подробно расспрашивала меня о моей семье, .о моём муже. Оказалось, что она хорошо знает и с уважением относится к моему дяде Дионисию Адамовичу Ястржембскому, в семье которого я жила все студенческие годы. Его жена Ядвига Станиславовна- родная сестра моей мамы. Это расположило Ванду Константиновну ко мне.
С Вандой Андреевной я встречалась два или три раза. Меня поразила её категоричность и смелость суждений.
С тех пор до смерти Виктории Андреевны в 1997 году прошло много лет. Были годы, когда мы встречались часто, были и такие, когда виделись редко, но взаимное расположение было неизменным всегда. Поэтому я много знаю о жизни и характере Виктории Андреевны и о событиях, которые происходили в её семье.
Начиная с 1981 года мы начали встречаться особенно часто, бывая друг у друга.
Мы случайно оказались вместе в экскурсионной поездке в Архангельск и на Соловки, в которой принимал участие Александр Владимирович Блещунов- теперь это имя в Одессе известно всем. (Вспомните Музей личных коллекций- "Дом Блещунова"). Эта поездка открыла перед нами страницы жизни и истории Русского Севера, с которым я совершенно не была знакома, а Виктория Андреевна, навещавшая отца в ссылке в Северном Крае, всё время отмечала своеобразие Соловков. Нас удивляло всё, что появлялось перед нами, начиная с природы- суровой, однообразной, но необыкновенно красивой, с гладкой поверхностью озёр, в которой отражались исполинские деревья. Мы побывали на берегу Белого моря, с девятиградусной температурой в июльскую жару . Нас поразил ботанический сад с разнообразными растениями, взращённый трудами монахов.
Вообще, труды монахов поистине потрясают. Удивляет не только красота монастырских построек, но и расположение- выбор наиболее живописных участков для возведения зданий. Поразительно, что монахи сумели создать такую красоту и величие в тяжелейших условиях. Казалось, что создатели этой красоты как бы специально выбирали самые трудные пути.
В нашей туристической группе присутствовал политик-одессит. Он с большим интересом знакомился с бытом людей на Соловках, с условиями их работы, особенно в зимнее время, с планами, проектами. У него в голове тут же создавались интересные решения, способствующие быстрейшему достижении цели, но его живой ум не встретил отклика в сердцах людей, с которыми он беседовал, пытаясь им помочь, как будто бы русские, живущие на Севере, не представляли себе, что можно было бы создать что-то достойное и без таких чрезмерных трудностей.
Мы говорили об этом с Туней, пытаясь понять их, но и мы не могли найти с ними общий язык. Создавалось впечатление, что они твёрдо убеждены, что прекрасное обязательно требует жертв, а если что-то создаётся легко, с удовольствием, то это не может быть ценным.
Нас буквально потрясло, что царское правительство решило использовать Соловки для создания казематов, в которых содержались государственные преступники. Это были помещения, подобные пещерам, лишённые элементарных удобств, в которых многие годы содержались люди, неугодные царю и его министрам.
Интересно, что и Советское правительство использовало Соловки для изоляции "врагов народа", но условия их содержания были уже несравненно лучше. Помещения, которые мы видели, были пригодны для жизни, а руководство Соловков в 20-е годы старалось использовать интеллектуальный потенциал этих "врагов" для научной и творческой деятельности. В результате в одном из отделений монастыря был создан музей, содержащий картины и иконы, написанные репрессированными художниками. Были также изданы труды, где учёные пытались расшифровать тайны лабиринтов, которыми насыщена территория островов, входящих в понятие "Соловки". Известный профессор Лихачёв , в те годы молодой человек, также был отправлен на Соловки и внёс свой вклад в организацию музея и библиотеки. В музее отражена история Соловецкого Монастыря и его роль, как форпоста, защищающего Русский Север.
Совместное пребывание в этой поездке создавало много условий для наших разговоров с Викторией Андреевной, в которых мы имели возможность рассказать друг другу о наших семьях, найти общих знакомых и друзей, вспомнить проведенное вместе время.
Виктория Андреевна рассказывала мне о поездках семьи в Северный Край к отцу, Андрею Васильевичу Бутми, сосланному в 1931 году в Северный Край. В летние месяцы, когда были каникулы, Ванда Константиновна с дочерьми отправлялась к мужу. Это позволялось в то время.
В этих поездках была воспитана Любовь Туни к природе. Она научилась замечать окружающий мир и в какой- то мере понимать людей.
Рассказывая о семье Бутми, я не могу ограничиться только своими воспоминаниями. Я беседовала со многими друзьями, сотрудниками, соучениками, знакомыми Виктории Андреевны, и их рассказы в какой-то мере использованы мной. Кое-что рассказала мне Наталия Урбанович, с которой Виктория Андреевна многим делилась в последний год своей жизни.
Н. Урбанович посчитала своим долгом сохранить в памяти людей сведения о семье Бутми. Она является для меня ближайшим помощником в моей попытке написать воспоминания.
Кроме того, в книге "На море и обратно" Руфи Зерновой (псевдоним Руфи Зевиной, школьной подруги Ванды Андреевны) содержится много сведений об этой семье. Так как эта книга, изданная в Иерусалиме в 1998 году, малодоступна, и знакомству с ней я обязана Лидии Моисеевне Беленькой, живущей сейчас в Нью-Йорке, я позволю себе рассказать о некоторых моментах, приведённых в этой книге и касающихся ареста и смерти Андрея Васильевича Бутми.
Многое мне известно из архива семьи Бутми. В основном, это документы и переписка Андрея Васильевича с Вандой Константиновной и девочками за 1931-1936, 1938-1941 годы.
Написать историю своей семьи было желанием Виктории Андреевны. Она надеялась, выйдя на пенсию, заняться этим. Но, к сожалению, этого сделать ей не удалось. Она заболела и умерла, не успев уйти на пенсию. Пользуясь имеющимися у меня источниками, я попытаюсь сделать то, что не успела сделать Виктория Андреевна.
--
Андрей Васильевич Бутми
Я не была знакома с Андреем Васильевичем, но прочла много его писем, написанных из ссылки и лагеря, и обращённых к жене и дочерям. Мне кажется, что эти письма рассказывают о нём значительно больше, чем все изданные в 90-х годах воспоминания различных авторов, реабилитированных после смерти Сталина и написанных post factum о лагерной жизни. Ведь в этих воспоминаниях, несомненно, есть пробелы, заполненые приблизительными сведениями.
Письма же Андрея Васильевича, написаны родным людям с целью дать им ясное представление о своей жизни и своих устремлениях. Возможно, в них немного скрашены трудности. Но, наряду с описанием быта, рассказами о покупках продуктов, керосина, валенок и т.д., вырисовываются вопросы, которые его занимают- математика, история, новые открытия в физике и др.
Немалое место Андрей Васильевич уделяет вопросам, связанным с воспитанием дочерей. Он рассказывает им о природе Северного Края, о животных и растениях, о деревьях, о людях. В письмах нет никаких жалоб, есть желание помочь, сделать всё ему порученное хорошо, проявить инициативу, сделать свои уроки в школе, где он работал, не только полезными, но и интересными, научить школьников любить людей, заботиться о них, исполнять свой долг.
В письмах (от 1933года) он комментирует выводы из законов Эйнштейна о том, что законы Ньютона являются частным случаем и применимы к макромиру, но нарушаются, когда речь идёт об элементарных частицах. Он пишет, что это открытие так же ошеломляет современных людей, как в XVI веке открытие Джордано Бруно о том, что Земля вращается вокруг Солнца, а не наоборот.
Он жалуется не на трудности и отсутствие комфорта, с которыми связана его жизнь, а на то, что мог бы создать что-то нужное людям, и просит поговорить с профессором Крыжановским, чтобы тот предложил ему математическую тему для разработки.
Андрей Васильевич Бутми родился в 1892 году. Он был незаконорожденным сыном Наталии Васильевны Бутми де Кацман (точнее Катзман- Katzman). Она принадлежала к 4- му поколению российской ветви потомков адмирала русской армии Этьена Филиппа Жозефа, Барона Бутми де Кацман, кавалера орденов Св. Георгия и Владимира. При Екатерине ІІ он был приглашён из Голландии в Россию. Участвовал во взятии крепости Измаил под командованием Суворова, который отметил его в своём рапорте о взятии Измаила. (А.В. Суворов, документы, том ІІ, стр.565. N637, 1790 г., декабря 21).
Этьен Бутми де Кацман прочно обосновался в России, и его потомки существуют по сей день в России, Украине, других странах СНГ и Европы.
Виктории Андреевне удалось связаться со своим кузеном Эдуардом Бутми де Кацман, хранителям банка данных рода Бутми, живущим в Голландии. В этом помогли одесситы- ныне покойная Ксения Д. и её муж, которые в 1994 или 1995 году путешествовали по Франции и выполняя поручение Виктории Андреевны, решили побывать в Голландии, где отыскали Барона Эдуарда Бутми де Кацман, родственника семьи Бутми.
Оказалось, что Эдуард интересуется корнями своей семьи и старается установить, кем были его предки, кузены и кузины, а также их потомки. Ему удалось составить генеалогическое дерево потомков барона Этьена Бутми де Кацман, которое содержит в настоящее время 84 имени. В какой -то степени ему помогла в этом Виктория Андреевна, которая начала переписываться с Эдуардом и, как она выразилась, "заразилась его энтузиазмом".
.Наталья Васильевна Бутми де Кацман жила в Бессарабии в одном из имений её семьи. У её отца- Василия Ивановича Бутми де Кацман и матери- Амаранды Егоровны Стамати было девять детей -три дочери и шесть сыновей.
Наталья Васильевна получила образование в частном женском учебном заведении в Петербурге. На основании полученного одобрительного свидетельства и соответствующих испытаний в Испытательном комитете Санкт-. Петербургского Учебного округа в 1881 г. ей было дозволено принять звание Домашней Учительницы. Наталия Васильевна была сторонницей женского равноправия и из принципиальных соображений решила иметь ребёнка, не выходя замуж.
До семилетнего возраста Андрей Васильевич жил в семье велосипедного мастера Емельяненко и не знал своих родственников. Один из братьев матери Василий Васильевич Бутми де Кацман усыновил его, и он стал Андреем Васильевичем Бутми де Кацман. Василий Васильевич умер в 1893 году. С семилетнего возраста Андрей Васильевич жил с матерью, которая имела в Одессе небольшую (12-15 человек) общеобразовательную школу по подготовке учеников в гимназию. Она вела в этой школе все предметы.
Мальчик учился хорошо. Он поступил в реальное училище, которое закончил с отличием. Начиная с 5-го класса занимался с учениками по математике и физике. Это дало ему средства для поступления в университет. Закончил он университет с отличными оценками. По окончании преподавал математику, физику, механику. В Одессе работал на рабфаке двух институтов, затем преподавал математику и механику в Артиллерийском училище и в Водном институте.
В 1916 году Андрей Васильевич женился на Ванде Константиновне Пекарской, дочери старшего кондуктора Одесско- Кишинёвской железой дороги. В 1919 г. родилась дочь Ванда (Дуся), в 1923 г.- дочь Виктория (Туня). В семье, как это видно по письмам, царила любовь, внимание, забота.
Эта достаточно простая биография развивалась на фоне событий, не имевших, казалось, никакого отношения к семье Бутми, но сыгравших роковую роль.
Хотя ни родителей, ни родственников мы не выбираем, часто бывает, что ошибки родителей отражаются на детях. Здесь же сыграли роль события, происшедшие в годы, когда Андрей Васильевич едва успел родиться.
В 1893 году в местечке Антаки Бессарабской губернии был убит ростовщик Ойзер Диманд. Убийцей оказался бессарабский помещик, задолжавший своему кредитору (Диманту) около 1 млн рублей, Вадим Васильевич Бутми де Кацман, родной брат Натальи Васильевны. Убийство произошло днём в присутствии многих свидетелей. Вадим Бутми де Кацман не сопротивлялся и был арестован. В 1895 году появилась большая статья в газете "Восход". В ней рассказывалось как всё произошло. Дело в том, что Ойзер Димант очень энергично пытался взыскать деньги с должника; не получая денег, он приехал в имение и начал в нём распоряжаться, объявив , что имение уже принадлежит ему, Диманту, и что слуги обязаны ему подчиняться. Узнав об этом, хозяин имения пришёл в состояние аффекта. Он выстрелил в Диманта и убил его наповал.
Через два года состоялся суд, который вынес оправдательный приговор. Это вызвало возмущение общественности всего юга России и привлекло внимание к семье Бутми де Кацман. Брат Вадима, Георгий, был литератором, но считался литератором крайне правого толка, связанным с полицией. Этой связи брата обвиняемого с полицией и приписали оправдательный приговор, вынесенный судом.
После революции не мог не проявиться интерес ГПУ к семье Андрея Васильевича, а так как никого из членов семьи не было в Одессе, всё внимание было уделено ему. Хотя никаких фактов, его компрометирующих, не было, и он даже не знал ничего о происшедшем в 1893 году, когда ему не было ещё и года, в 1931 году его арестовали. Сначала арест был совершенно непонятен, но потом по вопросам, которые задавались Ванде Константиновне и ряду близких знакомых, стало понятно, что НКВД интересуется семьёй Бутми де Кацман, с которой Андрей Васильевич не поддерживал никаких отношений.
Руфь Зернова в своей книге, посвященной Одессе, "На море и обратно" рассказывает о разговоре, происшедшим между ней и Дусей. Руфь удивлялась аресту Андрея Васильевича, т.к. знала, что в тридцатые годы в Одессе аресту, в основном, подвергались бывшие нэпманы. Дуся рассказала о своих предположениях, что это произошло из-за убийства ростовщика Диманда. Девочки пришли к выводу, что Андрей Васильевич стал заложником своей фамилии.
Руфь Зернова пишет, что, приехав в Израиль, ей удалось прочесть статью в газете "Восход", вышедшей августе 1895 г. Она узнала подробности убийства Диманда и поняла, что отец Дуси пострадал именно из-за своей фамилии. А так как было ясно, что сам он ни в чём не замешан, то его не отправили в тюрьму или лагерь, а пока только(!) сослали в Северный Край (Котлас, Луза, Вохма, Грехово и др.) Там он мог относительно свободно передвигаться, переписываться с близкими и даже принимать их у себя.
До 1936 года жизнь Андрея Васильевича в Северном крае не отличалась от жизни остальных людей, живущих там. Он зарабатывал на жизнь в разное время по разному: работал в конторе леспромхоза, сплавлял лес, делал какую-то чертёжную работу, рисовал плакаты, работал в мастерской, читал лекции ИТР'овцам, наконец, стал работать в школе, где преподавал математику.
Он пользовался большим уважением со стороны сотрудников и преподавателей и любовью учеников.
Обычно он снимал квартиру у хозяев вблизи места работы, а когда приезжали его близкие, снимал комнату в одной из ближайших деревень на лето.
Его письма наполнены любовью к природе Северного Края. Северный Край отличается прекрасной природой. Вокруг росли леса, в которых были ягоды, грибы, прыгали белки, жили бурундуки. Эту красоту природы Андрей Васильевич описывал в письмах, которые иногда иллюстрировал своими рисунками.
Особенно радовал Андрея Васильевича приезд близких ещё и потому, что он имел возможность общаться с девочками, он старался вложить в них возможно больше хорошего. Он умел приспосабливаться к жизни в любых условиях, оставаясь самим собой, со своими интересами и устремлениями. Он правильно оценивал людей и не озлоблялся.
Он приучил девочек любить природу и животных, логически мыслить, решать математические задачи и задумываться над обстоятельствами, влияющими на их жизнь.
Во время нашего совместного туристического путешествия на Соловки я обращала внимание на то, насколько Туня знает и понимает природу, как она замечает, какие деревья, кусты, растения находятся в лесу, на берегу озера, как она интересовалась камнями и ракушками на берегу Белого моря и как её интересовали совершенно разные люди. Я чувствовала, что несмотря на трагедию в семье и положение отца, она безумно его любила и что его влияние сыграло немалую роль в формировании её характера и интеллекта.
В одном из писем (конец декабря 1935 года) Андрей Васильевич пишет, что многим ссыльным, находящимся в Северном Крае, удаётся получить разрешение на побывку на родине.
Андрей Васильевич выражает надежду, что и он мог бы получить такое разрешение, но сомневается, не лучше ли ему подождать до конца января и приехать в Одессу с документами. Ведь в конце января 1936 г. заканчивался пятилетний срок его ссылки.
Всё таки ему удалось выхлопотать такое разрешение, и всё было готово к отъезду, но он внезапно заболел и попал в больницу. Окружающие очень тепло отнеслись к нему. Соседи и сослуживцы ухаживали за ним, даже ученики навещали его в больнице.
Видимо, Андрей Васильевич уехал в Одессу по окончании срока ссылки. Я не нашла письменного подтверждения того, что в 1937 году Андрей Васильевич находился в Одессе, но если сопоставить письма, полученные Вандой Константиновной и девочками до марта 1936 года и новые письма, начиная с ноября 1938 года, оказывается, что в переписке имеется перерыв с марта 1936 по ноябрь 1938 года. В ноябре 1938 г. в письме к Ванде Константиновне он пишет:
" прошел ровно год со дня нашей встречи.". Это говорит о том, что в ноябре 1937 г. он был в Одессе. Имеется также одна открытка, датированная ноябрём 1937 г., где он пишет: "Подъезжаем к Киеву", в этой открытке он также вспоминает домашнюю обстановку и вкусности, оставленные на столе; кроме того, жалеет, что забыл взять с собой подарок Туни. Наконец, имеется свидетельство одной общей знакомой, которая утверждает, что в 1937 году, поступая в институт, она занималась с Андреем Васильевичем по математике.
И снова письма приходят в Одессу в 1938, 1939, 1940, 1941 годах. Последнее письмо написано 14 мая 1941 года. Есть ещё одно письмо, написанное лучшей подруге Дуси в Москву. Эти письма отправлены уже не из Северного Края, а из лагеря. Обратный адрес: Кировская область, Волосницкий район, п/я 231/5. Вывод- он повторно арестован.
Как видно из одного из писем, дело Андрея Васильевича было пересмотрено в Николаеве, он вновь был арестован в конце 1937 года и осуждён ещё на 10 лет. Сколько ни хлопотал он сам и его близкие, и в годы ссылки, и в годы после повторного ареста, не удалось добиться никаких изменений, приговор оставался в силе.
В письмах этих годов угадывается тоска, хотя он старался её скрыть. Он пишет о хороших условиях в лагере, пишет, что здоров, обеспечен питанием и обмундированием. Работает сначала в санчасти, потом в культурно-бытовом отделе. Участвует в самодеятельности, выступает как актёр и режиссёр. Ставят "Разлом" Лавренёва, "Иванов" Чехова и др. Иногда вместе с лагерной труппой совершает поездки в другие лагеря для выступлений. Андрей Васильевич удивляется своим актёрским способностям и успеху у зрителей. Относится к этому иронически.
Иногда в его письмах проявляется боль и тоска, обычно тщательно скрываемая, о прошедшем времени. Его поглощают мысли о том, что было, прошло и никогда не повторится, и особенно ему больно, что жизнь проходит, и он никогда не ощутит того, что он пропустил, как например, он никогда не увидит Дусю двадцатилетней девушкой, студенткой, а Витуню выпускницей школы. Он очень благодарен своей семье за посылки, но каждая посылка вместе с радостью приносит ему ощущение потери.
По-прежнему Андрей Васильевич хочет знать всё, что касается жизни в Одессе. Очень радуется, что Туня учится хорошо, беспокоится, какой выберет институт. Пишет, что привык думать, что она будет врачом. О том, что это осуществилось, ему не пришлось узнать, но о том, что она поступила в медицинский институт в 1940 году он, вероятно, узнал, т.к. в то время ему писали и письма от него приходили.
Большой радостью для Андрея Васильевича было получение Туниной фотографии. Он пишет: "Не могу смотреть на неё, чтобы не заулыбаться. Сижу один, смотрю и улыбаюсь. Впечатление неутолимой радости и какой-то стремительной молодой жизни и мне показалось, что в руках у неё дирижёрская палочка, будто она дирижирует каким-то оркестром молодёжи, которому принадлежит будущее".
Иногда по радио Андрей Васильевич слушал классическую музыку, Чайковского, Грига, Рахманинова и др. Это также давало пищу для воспоминаний об Одесском театре оперы и балета, об Одессе и о самом близком и родном человеке, который был рядом.
В одном из писем он пишет, что попал в "неважное место", остерегал близких от того, чтобы доверяться людям, которые могут прийти от него.
Как всегда утешением для него служит наука, новые теории и открытия. Его волнуют вопросы "смерти вселенной" из-за роста энтропии. С удовольствием узнаёт, что уже в то время открыты новые условия, при которых возможно уменьшение энтропии, предотвращающие наступление "тепловой смерти".
Теперь я должна рассказать то, что известно о последних днях Андрея Васильевича Бутми де Кацман и о тех событиях и людях, которые донесли его семье в освобождённую Одессу скупые сведения о его смерти. Я не могу точно сказать, когда семья Андрея Васильевича получила официальное извещение о его смерти, но знаю, что в 1959 году он был реабилитирован (посмертно).
Ванда Константиновна и её дочери оставались в оккупированной Одессе. В их квартиру в Школьном переулке попала бомба и ещё в осаждённой Одессе им была предоставлена другая квартира. Ванда Константиновна работала в лаборатории, Дуся была медсестрой, а Туня работала в аптеке, а потом в госпитале. Когда город заняли румыны и начал работать медицинский институт, Ванда Константиновна стала читать лекции по органической химии, Туня продолжала учиться на втором курсе, куда поступила до войны, а Дуся работала чертёжницей на железной дороге. Чтобы жить, нужно было работать.
Но когда наши войска освободили Одессу, для семьи Бутми после радости и надежд на встречу с Андреем Васильевичем наступили тяжёлые дни. Они ждали весточки от Андрея Васильевича. Все знакомые, пережившие оккупацию, получали письма с фронта и с территории Советского Союза, но писем от Андрея Васильевича не было. В 1947 году какая-то женщина, назвавшись знакомой Андрея Васильевича, попросила приютить её в семье Бутми. Она представилась очень огорчённой необходимостью сообщить о смерти Андрея Васильевича. Её приютили, но она их обокрала и скрылась. Видимо, она не знала ничего основательного, просто что-то слышала и каким-то образом узнала их адрес. Семья была напугана. Время было тяжёлое. Люди, остававшиеся на оккупированной территории, считались подозрительными, многие видели в них потенциальных "врагов народа". Начались послевоенные аресты. Далее мной использованы сведения из книги Руфи Зевиной (см. ссылку на стр. 3).
Через некоторое время пришло письмо от совершенно не знакомой им Людмилы Павловны Эйзенгард. Она сообщала о смерти Андрея Васильевича, но подробностей в письме было немного. Опасаясь провокации, Ванда Константиновна не ответила на это письмо. Людмила Павловна была в недоумении, думала, что письмо не получили, или же с ними что-то случилось. Как это ни удивительно, подробные сведения от Людмилы Павловны они получили через Руфь Зенину, близкую подругу Дуси. До войны Руфь уехала в Ленинград и долго не возвращалась в Одессу. Это было связано с тем, что она знала испанский язык и её направили переводчиком в Испанию. В то время Республиканская Армия, потерпев поражение со стороны превосходящих сил, поддерживаемых фашистской Германией, отступала в сторону Пиренеев. Большая часть её бойцов была интернирована во Францию. Руфь вернулась на Родину и стала писателем. Среди её произведений есть детективы, рассказы, а в послевоенные годы романы. Детективов её я не читала, а рассказы о детях и об Испании мне очень понравились. Они написаны искренне и в них отражена та жизнь, которой она жила. Возможно, что кому-то они покажутся наивными, но в те годы мы все были наивны. В 1948 г. Руфь и её муж были арестованы. Ей дали 10 лет, а ему 25 лет. Только смерть Сталина спасла их.
В 1949 г. Руфь на пересылке познакомилась с Людмилой Павловной Эйзенгард. Хотя Людмила Павловна была старше Руфи почти на 20 лет, они подружились и стали доверять друг другу. Обе они были одесситками, и Руфь вспомнила, что её родители упоминали имя и фамилию Милы. Но Мила уехала из Одессы, когда Руфь была совсем маленькой и поэтому она Милу не помнила. Когда они в разговорах начали вспоминать одесситов, нашлось очень много общих знакомых. Руфь упомянула фамилию Бутми, и Мила сказала, что с семьёй не знакома, но много слышала о ней от Андрея Васильевича Бутми, с которым познакомилась в лагере. Он очень тосковал о жене и детях, по Одессе, а также о тех временах, когда мог видеть их хотя бы летом и переписываться с ними. В свою очередь Мила рассказала Андрею Васильевичу о своей нелёгкой судьбе: она дважды была замужем, дважды была арестована.
Первый её муж Миклашевский Константин Михайлович, известный актёр, литератор, режиссёр, приехал из С.-Петербурга в Одессу в 1918 г. Он мечтал поставить на сцене "Эдипа" Софокла и использовать для этого знаменитую одесскую лестницу. Готовя эту постановку, он нашёл на роль Антигоны 18-ти летнюю красавицу Людмилу Павловну Эйзенгард. Поставить "Эдипа" ему не удалось, но он влюбился в Милу, женился на ней и увёз в Петербург. Там они поселились на Кромверском проспекте в квартире Горького, где окунулись в своеобразную обстановку этого дома и познакомились с его обитателями- очень известными людьми: прежде всего, сам Алексей Максимович Горький, М.Ф. Андреева, М.И. Закревская-Будберг-Бенкендорф, П.П. Крючков, И.П. Ракитцкий, Валентина Ходасевич, Максим Пешков- сын Горького и Тимоша, жена сына и др. Они жили коммуной, давали друг другу прозвища, читали вслух стихи и прозу. В те годы Горький многих спасал от ЧК. Об этом много написано, в том числе, в книге Н. Берберовой "Железная женщина".
В начале 20-х годов коммуна распалась, многие уехали за границу. Миклашевские уехали в Париж. Вначале жизнь в Париже была интересной: город, машины, Эйфелева башня, писатели (И. Эренбург, В. Маяковский, Э. Триоле, Арагон и др.). потом нужно было решать, как жить. Тут Мила обнаружила интерес Миклашевского к Валентине Ходасевич, которая была старше Милы и далеко не красавица. Мила тут же решила вернуться в Петербург.
В Петербурге её очень приветливо встретили Маршак и писатели-"Серапионовы братья". Она работала в "Детской литературе" у Маршака. Она пользовалась успехом у многих писателей, особенно у Зощенко и Федина.
Через несколько лет она вышла замуж за молодого историка- профессора ЛГУ- И.М. Тронского. В 1937 году её муж был арестован и получил "10 лет без права переписки", что означало расстрел. А сама Мила была дважды арестована в 1939 и 1949 г.г. Естественно, что Андрей Васильевич и Мила стали друзьями. Это были люди одного круга, которые случайно нашли друг друга в жуткой лагерной обстановке. Мила прониклась к нему сочувствием, она хорошо понимала его страдания и беспокойство о семье и доме. Оба они были людьми, способными говорить на отвлечённые темы и находить в этом какое-то утешение.
Случилось так, что Мила работала в госпитале сестрой, и когда Андрей Васильевич, заболев пелагрой, попал в госпиталь, Мила оказала ему максимум внимания. К сожалению, спасти его не удалось и в 1942 году он умер у неё на руках.
Об этом Дуся узнала от своей ближайшей подруги, Руфи Зениной, которая, после войны и освобождения, приезжала летом в Одессу, пока в 1971 году не уехала в Израиль. Дуся тоже жила в Ленинграде и тоже летом приезжала в Одессу.
Удивительные обстоятельства связали этих людей: как-то так получилось, что рядом с Андреем Васильевичем была Мила- одесситка, которая рано или поздно донесла бы обстоятельства его смерти, его последние слова и привет его близким. Но судьба как бы предвидит, что Мила может не встретиться с семьёй Бутми, и вот Мила знакомится с Руфью, ближайшей подругой Ванды Андреевны, которая уже обязательно разыщет её и всё ей расскажет об отце. Как будто за спиной этих обстоятельств стоит кто-то, кто заботится о том, чтобы люди встретились, чтобы нужная информация была получена и передана в те руки, которые смогут принести её тем, кто её ждёт долгие годы. Так закончилась жизнь Андрея Васильевича, замечательного человека. Он был реабилитирован посмертно в 1959 году.
3. Мать и дочери
В течение нескольких лет Андрей Васильевич ухаживал за Вандой Константиновной, но только в1916 году они поженились.
Судя по многочисленным письмам, они полюбили друг друга почти сразу после знакомства. Как видно по фотографиям и описаниям знакомых, Андрей Васильевич был очень интересным мужчиной: высокий, худой, с удлинённым лицом. Он писал ей нежные письма, но что- то препятствовало их свадьбе. Возможно, что какую- то роль в затягивании окончательного решения играло его неопределённое происхождение, что могло иметь значение для её родителей. Во всяком случае, она дала окончательное согласие на брак с Андреем Васильевичем, будучи полностью самостоятельной. Следует отметить, что мать Ванды Константиновны с самого начала прекрасно относилась к Андрею Васильевичу, переписывалась с ним и встречалась даже в отсутствии Ванды Константиновны.
Ванда Константиновна была настоящей красавицей, под стать Андрею Васильевичу- высокая, стройная, со строгим прекрасным лицом, она обращала на себя внимание своей походкой. Казалось, что она не идёт, а невозмутимо плывёт по улицам. Я помню её такой в мои студенческие годы, до войны. Студенты-химики старших курсов рассказывали нам, начинающим, о чрезвычайно строгом, но блестящем преподавателе органической химии мединститута, известной своей принципиальностью и проницательностью, обмануть которую невозможно, т. к. попытки студентов в этом направлении разбивались о спокойную и беспощадную уверенность Ванды Константиновны. Студенты других институтов приходили на её лекции, чтобы понять, что значит
идеально прочитанная лекция. Я слышала об этом и от профессора Лопато А.Э., одного из лучших лекторов строительного института, который в студенческие годы, совершенствовал своё лекторское мастерство, посещая лекции Ванды Константиновны.
Ванда Константиновна закончила два факультета Новороссийского Университета- математический и естественно-научный, вела научную работу в области органической химии и стала доцентом, а в определённые годы исполняла должность заведующей кафедрой органической химии медицинского института. Она была широко эрудирована, прекрасно выражала свои мысли, обладала широкими интересами, начиная с археологии и кончая современной политикой.
Она отличалась великолепным воспитанием. Друзья Дуси и Туни, бывая у них в доме, многому учились у Ванды Константиновны. Общение с таким человеком обогащало молодёжь, расширяло их интересы, отодвигало от мелкого, суетного.
Несмотря на то, что семья часто бывала в стеснённых условиях, Ванда Константиновна любила людей и с удовольствием принимала друзей своих дочерей. Она воспитывала их в правилах хорошего тона и многие из них, только общаясь с Вандой Константиновной, получили понятие о том, как нужно вести себя среди людей. Даже в глубокой старости она была интересна окружающим. Среди близких знакомых были известные в Одессе семьи Ржепишевских, Прендель, Коншиных, Великановых, Стефанских, Бариневич и др.
Вместе с тем, Ванда Константиновна была очень категорична в своих суждениях; оспаривать её мнение было трудно и прежде всего потому, что она была почти всегда права. Она заботилась о физическом здоровье детей, но не меньшее значение придавала их духовному развитию. Воспитывала в них честность, добросовестность, любознательность, интерес к людям, природе и животным.
Мужество Ванды Константиновны не знает границ. Когда был арестован Андрей Васильевич, все заботы о доме, о семье легли на её плечи. У неё не было близких родственников, способных ей помочь, но она поставила себе целью дать дочерям образование, воспитать их честными, порядочными, несущими людям добро и помощь. Ей хотелось, чтоб её дочери были не только красивыми, но и умными. Она уделяла им много внимания, вникала в их интересы, много с ними беседовала. Большого труда стоило Ванде Константиновне удержаться на работе. Как жене репрессированного ей предстояло быть уволенной. Но её блестящие лекции, её научная работа, достоинство, с которым она себя держала, отзывы преподавателей и студентов, которые у неё учились, помешали осуществиться этому жестокому правилу. Случилось так, что в период, когда решали вопрос о том, оставить ли Ванду Константиновну на работе, в институт пришёл аттестат из ВАК'а, в котором ей присваивалось звание доцента. В то врем доцентов было ещё мало. В результате Ванда Константиновна продолжала работать ещё долгие годы.
Обе дочери выросли красавицами. Они обе были похожи на мать, хотя были различны между собой. Во всём облике Виктории Андреевны светилась жизнь, надежда, уверенность в своих силах, способность преодолевать любые препятствия, умение общаться с людьми.
Иной была Ванда Андреевна. Черты лица её были тоньше, чем у Туни, в них сквозила задумчивость, некоторая отрешённость от всего прозаического. Говорила она убеждённо, порой даже категорично, не боялась высказывать свои взгляды на войну, политику, роль Сталина в войне и многое другое.
Я познакомилась с Вандой Андреевной в 1945 году, когда впервые пришла к Туне домой. Я только недавно вернулась в Одессу после эвакуации и была под влиянием советской пропаганды, приписывающей Сталину основную роль в победе над Германией. Я готова была простить Сталину всё зло, которое, он причинил, и придавала решающее значение речи Сталина на Красной площади в Москве 6 ноября 1941 года, когда немецкие самолёты бросали бомбы и немецкие войска готовы были занять Москву. Мне казалось, что Сталин осуществил всё то, что в то время обещал. Я не знала тогда, какой ценой далась Победа и недостаточно понимала роль других людей и всего народа, участвовавших в её осуществлении. Дуся спорила со всей своей категоричностью, уверенно доказывая мою неправоту.
В 1931 году, когда Андрея Васильевича арестовали и сослали, Дусе было 12 лет, Туне 8. Трагедия настигла Туню, когда она ещё не могла осознать полностью удар, нанесённый семье. Ей было больно и обидно за отца, но она ещё не могла понять и задуматься над причинами ареста и обобщить известные ей факты, как делала это Дуся. В ней было ещё много наивного, и она искренне верила, что всё это скоро закончится и её любимый папа будет снова с ними.
В 12 лет и позднее Дуся уже понимала обстановку в городе и в стране, более внимательно прислушивалась к разговорам взрослых и в ней оставалось всё меньше оптимизма. Это отражалось на её характере, психике и даже внешности. Она мало смеялась и большей частью бывала серьёзной. Правда, познакомилась я с ней в период, когда она ещё не полностью отошла от перенесённой ею трагедии во время оккупации.
Обе девочки учились неплохо. В старших классах у Туни появился интерес к занятиям, что сыграло роль при поступлении в мединстиут.
Дуся училась ровно, не проявляя особого усердия к учёбе. Очень любила рисовать, что определило её стремление стать архитектором. Она поступила на архитектурный факультет строительного института и закончила его в 1941 году, перед самой войной.
Сёстры много читали и по развитию были выше многих своих соучеников, но всегда были тактичны, не старались подчёркнуть своё превосходство. Обе они любили стихи, сохранились тетради с бесчисленными стихотворениями Блока, Ахматовой, Цветаевой, Вознесенского, Бродского и других поэтов.
В школьные годы между ними не было особой дружбы, они даже часто ссорились из-за пустяков, но по мере взросления росла их привязанность друг к другу. Дуся говорила, что ей приятно сознавать, что её сестра наполнена счастьем.
Дуся во многом старалась помочь маме и, взрослея, начала брать на себя многие обязанности Ванды Константиновны, вплоть до того, что ездила в Киев и Харьков с ходатайствами об освобождении отца.
Туня начала заниматься домашними делами только после отъезда Дуси в Ленинград. Ванда Константиновна шутила, что в ней самой сочетаются два человека: кухарка и барыня; сначала она готовила обед, мыла посуду, убирала вокруг, а потом умывалась, переодевалась и становилась барыней.
Так протекала жизнь этой семьи с её горем, заботами, небольшими радостями, связанными с какими- то успехами.
Между тем на них, как и на большинство людей, надвигались общемировые трагедии: 1939 год- начало войны в Европе, 1940 год- война Советского Союза с Финляндией, 1941 год- нападение гитлеровской Германии на СССР.
Война в Европе беспокоит, волнует, заставляет лихорадочно читать газеты. Но пока, мы в Одессе, живём мирной скромной жизнью. Результаты войны в Финляндии ощущаем- много раненых, даже среди знакомых, не всегда хватает продуктов.
Улучшение отношений с Германией, встречи Молотова с Рибентропом воспринимаем с удивлением, но верим, что это делается, чтобы избежать войны.
И вдруг....Нападение германских войск на наши границы. Война...Выступает Молотов. Все недоумевают, почему не выступает Сталин. Вопрос без ответа- выступление Сталина только через две недели. Людям страшно. Начинается призыв. Непонятно, кого призывают. Одних берут, других не берут. Постепенно становится понятно, что берут, в основном, подготовленных.
Студентам рекомендуют уезжать с институтами. Говорят, в тылу разберутся. Многие уходят разочарованные; приходят в военкоматы снова- на 2-ой день, на 3-ий день, через неделю.
Тех, кого берут, провожают женщины, дети, матери, жёны. В городе многоголосный вой. Мчатся грузовики. Виктория Андреевна записала впечатления одного из первых вечеров после начала войны: "Страшно. Вечер. Темно. Люди у ворот. Беспорядочные выстрелы. Летят трассирующие пули. Природа в соответствии с настроением людей. Необыкновенный ливень, потоки воды, фонтаны брызг. Катится вода на Пересыпь. Гром и молния. Огненный закат между разорванными тучами. Плач детей. Страх".
Утром народ идёт на работу, люди поддерживают жизнь города, помогают воинам, обороняющим Одессу.
Героическая оборона Одессы, вошедшая в анналы истории, постепенно теряет смысл: Одесса оказывается в тылу вражеских войск, сражающийся гарнизон может быть отрезан от основных войск. Войска отправляют на Северный Кавказ морем. Из Одессы люди уезжают любыми способами. Некоторые уходят пешком.
Ванда Константиновна решает уезжать. Ведь если Одесса будет оккупирована, они полностью потеряют связь с Андреем Васильевичем. Ванда Константиновна пытается получить посадочные талоны. Ей говорят, что посадочных талонов уже нет, но нужно ехать в порт; на суда берут всех, кто хочет уехать. Ванда Константиновна с дочерями складывают вещи в чемоданы. Берут, что попадается под руку, не всегда самое нужное. Находят какую-то тележку, идут в порт. Пытаются сесть на теплоход "Ленин". Он загружен эвакуированными, а также мобилизованными, которых направляют в тыл.
Это 24 июля 1941 года. Теплоход "Ворошилов" уже отошёл от берега, "Ленин" перегружен- уехать не удаётся. Они очень расстроены, но иногда неудача решает вопрос жизни: недалеко от Ялты теплоход "Ленин" натолкнулся на мину. Погибло много людей. Но многие спаслись: было недалеко от берега, умеющим плавать удалось доплыть. Кроме того, береговые катера и лодки с теплохода "Ворошилов" спасли многих.
Ванда Константиновна, Дуся и Туня вернулись. Но их ждало ещё одно страшное разочарование: в их дом в Школьном переулке попала бомба. Многие их вещи валялись на улице. Кое-что подобрали соседи. Странное стечение обстоятельств: две неудачи подряд сохранили им жизнь. Первая- не попали на теплоход "Ленин", который потерпел бедствие, вторая- уехали в порт как раз в то время, когда бомба попала в их дом.
Несколько дней они жили у знакомых, потом получили квартиру. Дуся, как самостоятельный специалист, получила отдельную квартиру. Правда, это был светлый полуподвал. Ванда Константиновна с Туней получили квартиру на Щепкина.
В городе наступили тяжёлые дни. Продолжалась героическая оборона, но становилось ясным, что это теряло смысл, т.к. Одесса оказалась довольно далеко в тылу врага. Одесситы приложили много усилий, чтобы не пропустить врага, внесли много изобретательности в свои действия, ставя врага в тупик своими неожиданными вылазками. Казалось, что оборона могла бы продолжаться бесконечно, но приходилось подчиняться приказу военного командования и эвакуировать войска морем.
В Одессу входят румынские войска. Тяжелы первые три месяца оккупации. Снабжение города не налажено, люди голодают. В ответ на взрыв на Маразлиевской, погубивший генералитет румынских войск, начинаются жестокие репрессии, унесшие жизни многих одесситов. Обеспокоенные обстановкой в городе, несколько профессоров послали письмо в адрес румынских властей, где выражалось соболезнование по поводу гибели при взрыве представителей румынских военных. Указывалось, что население Одессы в этом не виновато.
Репрессии прекратились через три дня, когда письмо было переведено на румынский язык и вручено румынскому генералу. О таком факте мы узнали совсем недавно после выхода книги В.А. Смирнова "Реквием ХХ века", (том I., стр. 152-153).
После прекращения репрессий румынское руководство начало восстанавливать в Одессе нормальную жизнь, т.е. стали налаживать работу некоторых предприятий, магазинов, стали ходить трамваи. Открылись учебные заведения. Для работы начали привлекать специалистов- врачей, инженеров, преподавателей университета, политехнического института и др.
Несмотря на трудности, люди постепенно приспосабливаются. Некоторым удаётся устроиться на работу, другие торгуют на базаре или начинают заниматься предпринимательской деятельностью, используя свои временно приглушённые коммерческие способности. Начинает работать университет, он объединяет как факультеты университета- медицинский и политехнический институты; открываются юридический, историко-филологический факультеты. Физико-математический факультет университета носит название "факультет точных наук".Сюда же входит и естественный факультет. Ванда Константиновна возвращается на медицинский факультет университета и продолжает преподавать органическую химию. Туня становится студенткой второго курса. Дуся работает в каком-то управлении архитектором.
4. Ванда Андреевна - Дуся
Дусе было 12 лет, когда был арестован отец. Я уже писала, что это сильно отразилось на ней. Она сразу поняла, что жизнь её сильно изменится, что совершена большая несправедливость и что определённая ответственность за дальнейшую жизнь семьи в какой-то мере лежит и на ней. Поэтому она старалась разделить с матерью трудности, которые постоянно сопровождали семью в те годы.
В 1931-1933 годах в Одессе, хотя и не было настоящего голода, но трудности были значительные. Хлеб и некоторые продукты выдавались по карточкам. Нормы были мизерные. Дуся никогда не жаловалась. Она помогала матери воспитывать младшую сестру, требовала, чтобы девочка выполняла все распоряжения Ванды Константиновны, не давая ей поблажек. Это вызывало между сестрами конфликтные отношения, которые исчезли по мере их взросления.
Такое мужественное поведение Дуси внушало впечатление, что она вполне взрослая. Между тем она, умевшая обходиться без многого, очень нуждалась в ласке. Этого не почувствовала Ванда Константиновна, привыкшая во многом опираться на Дусю. Сохранилось письмо Дуси к отцу, в котором она жаловалась на отсутствие ласки со стороны матери, которая возвращаясь иногда поздно, подходила к Туниной кровати, целовала её, а Дусю не целовала. Дусе было очень обидно и больно. По-видимому, Ванда Константиновна относилась к ней как к взрослой, не догадываясь о её чувствах.
В 1941 году Дусе было 22 года. Она уже закончила институт, стала архитектором. У неё были подруги, друзья, были, вероятно, личные привязанности, но об этом мы знаем немного.
К этому периоду относится несколько писем. Одно из них адресовано Ванде Константиновне, но касается Дуси. Друг Дуси- врач пишет о любви к ней. Пишет, что нежно относился к ней и был уверен в её ответной любви, но ему пришлось уехать и оказалось, что Дуся его не любит и не хочет быть с ним. Он пишет, что сначала возмущался её неверностью, но потом понял, что насильно мил не будешь. Он сохранил к Дусе тёплые чувства и готов всегда и во всём помогать ей.
В Одессе все о всех знают. Стоит встретиться двум одесситам, чтобы нашлись общие знакомые, особенно если люди приблизительно одного уровня. Найдя общих знакомых, вспоминают всё, что о них знают, обязательно отмечая, что знают наверное, а что только возможно так, как рассказывают. Побеседовав с несколькими людьми, сопоставив полученные сведения, можно получить вполне достоверную информацию, особенно если есть письма. Среди писем семьи Бутми есть пачка писем, написанных Георгием Иванюком, подписанных "Гоша". Соученицы Дуси по институту рассказывают, что во время оккупации она встречалась с румыном и якобы собиралась уехать в Румынию, но не уехала. Мог ли этот румын, любивший Дусю и писавший благодарные письма Ванде Константиновне, Дусе и Туне, быть Гошей?
Гоша, не румын, а несомненно славянин, пишет на русском или украинском языках, делает грубейшие ошибки. Сначала думаешь, какой интерес у Дуси мог быть к малограмотному человеку, но прочитав несколько писем, убеждаешься, что письма не исключают развитого интеллекта и высоких чувств. Во многих случаях делаются экскурсы в философию, римскую историю, приводятся вполне грамотные цитаты на французском языке. Имя и фамилия говорят об украинском происхождении, но, по-видимому, Гоша учился не в России или Украине, а на территории Румынии. А мало ли украинцев осталось на территории Румынии, когда Бессарабия отошла к Румынии? Как граждане Румынии, они были мобилизованы в румынскую армию. Из писем Гоши следует, что в период перехода Советскими войсками границы Румынии Гоша был в госпитале. В это время Дуся, Ванда Константиновна и Туня, единственные его знакомые в Одессе, помогали ему: сначала посещали его в госпитале, потом оказывали ему гостеприимство. Вероятно, носили в госпиталь передачи и вообще, чем могли, помогали. Потом его интернировали и отправили как военнопленного работать на шахту в Донбасс. Дуся постоянно ездила туда. Выдавала себя за его невесту, помогала ему. Руководители в лагере разрешали ей свидания. Переписка длилась два года, потом она прекратилась. Первые письма Гоши полны любви и надежд. Он принимал за любовь ту заботу, которую проявила по отношению к нему Дуся. Из последующих писем видно, что он понял, что Дуся его не любит. Сначала он очень огорчался, потом смирился с этим. В послевоенное время не были разрешены браки с иностранноподанными, так что даже если бы Дуся отвечала любовью на его любовь, брак между ними всё равно был невозможен. Тем не менее, он продолжает любить Дусю, но в 1946 году вынужден вернуться домой, а Дуся остаётся в Одессе. Он уезжает, понимая, что доброе отношение к нему Дуси определяется не любовью, а сочувствием.
Вспоминаю, что очень давно Виктория Андреевна рассказывала мне о том, что у Ванды Андреевны есть знакомый, имеющий мальчика (9 -12 лет). Ванде Андреевне очень нравился этот мальчик и он очень привязался к ней. Видимо, матери у него не было. И вот, Туня говорила, что сестра её готова была выйти замуж за этого человека ради его мальчика, чтобы воспитывать его, дать ему материнскую заботу. И Ванда Константиновна, и Виктория Андреевна отговаривали Ванду Андреевну от этого шага, наконец, она поняла, что любви к мальчику недостаточно для счастливой семейной жизни, и с болью в сердце порвала отношения с отцом мальчика.
В период оккупации Дусе пришлось пережить ужасную трагедию. У неё был друг по школе Додик Коган. Он был очень красивый и умный мальчик, но он в детстве повредил ногу и хромал. По какой-то причине он не смог уехать и остался в оккупированной Одессе. Его отправили в гетто. Дуся посещала его в гетто, носила ему еду, всячески поддерживала.
Однажды ей удалось при помощи двух бутылок водки вывести его из гетто. Дуся поселила его у себя и не хотела отпускать. Уходя на работу, она оставляла его и просила нигде не показываться.
Каким-то образом ему стало известно, что в гетто запланирована акция уничтожения. Он посчитал, что оставаясь в укрытии, он предаёт своих товарищей по несчастью и решил вернуться в гетто. Он, как инвалид, был уничтожен одним из первых. Для Дуси это была ужасная трагедия. Неизвестно, какие чувства питала она к Додику, но даже если между ними не было любви, такое неожиданное разрушение её попытки спасти человека, школьного друга, должно было ей стоить многого.
После войны Дуся решила стать искусствоведом, преподавателем истории искусств. Это был её профиль, т.к. она была архитектором. Она преподавала в художественном училище, в рисовальной школе, читала публичные лекции. Она вложила много труда в изучение этих курсов, ей было интересно и поэтому она не жалела сил.
Совершенствуя свои знания по истории искусств, она стремилась изучить великолепные произведения известных мастеров не по репродукциям, а по подлинникам. Для этого она побывала в Ленинграде и Москве, где познакомилась с коллекциями Эрмитажа, Русского Музея, Третьяковской галереи, Музея изящных искусств.
Изучая русскую архитектуру, она посетила русские города, хранящие уникальные произведения русской архитектуры- Ярославль, Новгород, Кижи и др.
Во время этих путешествий она познакомилась с Юрием Николаевичем Дмитриевым, являющимся выдающимся специалистом в области истории искусств.
Он работал хранителем фондов Русского Музея, потом Эрмитажа, был свидетелем обвинения на Нюренбергском процессе.
Это был человек выдающийся- очень знающий, высокоинтеллектуальный, приятной внешности, но старше её на 17 лет. Юрий Николаевич пережил блокаду и здоровье его было подорвано. Впервые Ванда Андреевна познакомилась с человеком такого уровня. Она старалась почерпнуть у него максимум из того, что он знал, с удовольствием подчинялась его советам о том, куда следует поехать, с чем познакомиться, какие знания следует приобрести, что прочесть, что посмотреть.
Ему часто приходилось ездить в различные города России, решая вопросы о необходимости реставрации памятников русской архитектуры.
Сначала она старалась приспособиться к его поездкам, но постепенно и он стал планировать свои поездки с учётом возможности совершать их совместно с Вандой Андреевной, чтобы познакомить её с архитектурными шедеврами России. Юрий Николаевич начал настаивать на её переезде в Ленинград, считая, что там она скорее станет специалистом в области искусства. Такой переезд требовал много усилий- обмен квартиры, поиски работы.
Всё оказалось значительно проще, когда выяснилось, что их взаимные чувства развились до такого уровня, что они решили пожениться.
Как сложились отношения Ванды Андреевны с мужем? Естественно, что когда они стали жить вместе в Ленинграде, переписки уже не было и об их отношениях можно судить по письмам к Ванде Константиновне, Туне и коротким запискам друг к другу. Во всех этих письмах сквозит большое уважение Дуси к мужу, забота о нём, боль по поводу его болезни, которая начала проявляться всё больше и больше в период их совместной жизни. Немалое место занимает забота о "хлебе насущном". Ванда Константиновна и Туня стараются обеспечить Ванду Андреевну некоторыми такими же красивыми вещами, которые привозил из-за границы муж Виктории Андреевны Борис Лисогурский.
Увы, Юрий Николаевич, занимавший такое высокое положение в области культуры Советского Союза, жил на свою скромную зарплату и, конечно, не мог предоставить жене то, что в те времена считалось престижным- машину, дачу, шикарную квартиру, красивые наряды и т.д. Но для Ванды Андреевны это не было главным.
Среди бумаг Ванды Андреевны имеется тетрадь, в которой она записывала некоторые свои мысли. Есть запись в несколько страниц, которая буквально потрясает. В этой записи она рассказывает о ночи, проведенной возле Юрия Николаевича, когда ему было уже очень плохо, когда пульс был 50-52. Она сидит рядом с ним, он лежит и тихо рассказывает ей о самом сокровенном. Речь идёт об отношении к Богу. Он сам удивляется, как он мог быть консультантом по антирелигиозной работе. Она спрашивает, верит ли он сейчас в Бога и как он верит, думает ли, что верит по Библии. Он отвечает, что в Библии всё слишком просто, примитивно, что он верит по научному. Потом они говорят о своих чувствах, об отношении друг к другу. Чувствуется, что они так близки духовно, как это только возможно. На следующее утро, пока он ещё спит, она подводит итоги их совместной жизни. Она пишет о том, что вначале ей хотелось того, что обычно ждут от замужества- благополучия, совместных поездок, летнего отдыха у моря и т.д. Но этого не было. Постепенно, медленно, всё обустраивается, денег хватает на необходимое, но роскоши нет. Зато укрепляются её отношения с мужем, они оказываются людьми, предназначенными друг для друга, людьми, готовыми на жертвы друг для друга, не чувствуя, что чем-то жертвуют. Она назвала это счастьем. Это счастье длилось 12 лет. В 1964 году его не стало. Она проживёт ещё 10 лет в Ленинграде. Она продолжала работать в Архитектурном отделе по охране памятников старины, проводила экскурсии, время от времени публиковала научные статьи. Она умерла в 1974 году после тяжёлой болезни.
5. Виктория Андреевна - Туня.
Несмотря на арест отца, Туня росла счастливым ребёнком. Все окружающие любили её. Её безмятежный, весёлый нрав располагал к ней всех знакомых, а в семье она была любимицей. Нельзя сказать, что она была покладистой. Она не всегда соглашалась с Вандой Константиновной и стойко отстаивала свои права. Её непослушание приводило иногда к тому, что Ванда Константиновна была вынуждена обращаться в письмах к Андрею Васильевичу с просьбой образумить Туню. Андрей Васильевич писал младшей дочери длинные, серьёзные письма, приводил обоснования, чтобы поступать так, как требовала Ванда Константиновна. В конце концов Туня покорялась, начинала понимать трудности семьи и соглашалась не добавлять новые препятствия своей настойчивостью. Но ощущение того, что всю жизнь её сопровождал деспотизм матери, оставалось у неё в течение многих лет.
Несмотря на то, что Туня глубоко переживала все проблемы семьи, она не оставалась равнодушной к окружающей жизни. У неё было много знакомых, друзей. Она занималась спортом, ездила на велосипеде, превосходно плавала. Она была очень наблюдательной и иногда записывала в дневник то, что производило на неё особое впечатление. В дневнике содержится красочное описание начала больших соревнований в Киеве, наблюдение за претендентами в чемпионы и весёлой разношерстной толпой из участников и болельщиков. При этом она не холодный наблюдатель со стороны- она участник происходящего. Всё здесь ей близко, понятно.
Но жизнь столкнула её не только с радостными событиями. В дни обороны Одессы, а также будучи студенткой старших курсов в 1945 -1946 г.г., ей пришлось работать в госпитале.
Она, пришедшая на работу, видит, а потом записывает: "Операционная. Кровь, везде кровь. Запах крови. Три стола, один врач. Ночь. Усталость. На столах раненые. Мальчик, худой деревенский мальчик. Сидит на столе, сжимая у щиколотки ногу. Под коленом развороченная зелёная от грязи рана величиной с кулак. Молчит. Ждёт своей очереди. Только глаза молят испуганно: "доктор, родненький". "Другой лежит. Бескровное лицо. Нога прострелена в пятке. Смущённо, виновато улыбается." "Девочка лет 4-х. Настороженно прислушивается, как со спины снимают повязку; не вскрикнув, зверьком прижимается к санитарке. В ручке сжимает липкую конфету."... "над больницей самолёты. Где-то вблизи одна за другой отвечают друг другу зенитки, самолёт сосредоточенно стонет. Можно различить явственно: иду, ду, ду, иду, иду, иду. Страх неизвестности. Врач склоняется над раненым. Красивый юноша. Нога в бедре неестественно распухла- переехала гаубица. Стиснул зубы. Ногти впились в доску стола. Волосы мокрые и липкие от пота. Грязную, с грубой, потрескавшейся кожей пятку держит санитарка. Гладит её еле-еле такой же заскорузлой старческой рукой. Человек смотрит с благодарностью. В углу глаза дрожит слеза, падает на цементный залитый кровью пол.". Всё это мгновенные зарисовки. Сколько в них боли!
Круг общения у Туни был очень широк. Знакомых, друзей было много. Естественно, что её наружность, неизменная доброжелательность, достоинство, с которым она вела себя, некоторая отстранённость, которая держала её приятелей на определённом расстоянии, вызывали к ней большой интерес. В любом обществе всегда находился кто-то влюблённый в неё, который занимал её мысли, но не знал об этом. Ей казалось, что она многих любила, и вместе с тем сомневалась, была ли это любовь. Интерес к ней, поклонение и восхищение, которые неизменно присутствовали со стороны многих её знакомых, вызывали ответные чувства, мысли, образы, воспоминания о встрече, сожаление о расставании, желание снова встретиться, понять точнее отношение к ней. Каждый из тех, кого, как ей казалось, она любила, оставил в её сердце тёплые воспоминания и все вместе взятые составляют одно большое чувство, которое могло бы осчастливить кого-то одного, но до поры до времени не осчастливило никого. Это чувство дремало в её душе и вспыхнуло со всей силой к тому, кто счастья ей не принёс.
(То, что я написала о чувствах Виктории Андреевны, не мои выдумки. Я цитирую, с некоторыми сокращениями, записи в дневнике, сделанные ею самой).
Это произошло во время оккупации, когда жизнь несколько наладилась; Туня училась, а Ванда Константиновна и Дуся работали.
Привожу записанный Н. Урбанович рассказ Виктории Андреевны. Почти то же Виктория Андреевна рассказала мне, когда мы встретились в 1945 году.
В 1943 году девятнадцатилетняя Виктория Андреевна закончила второй курс Медицинского института и летом отрабатывала обязательную по тем временам норму на сельхозработах. Ей досталась работа в Ботаническом саду. Каждое утро она ездила на собранном отцом велосипеде из своего дома на Щепкина до Ботанического сада. Проезжая мимо Дома специалистов (Французский бульвар, 12), она почти всегда видела стоящего на трамвайной остановке молодого немца, ожидающего трамвай. Он казался ей в чём то странным, чем-то привлекающим внимание. Казалось, что он тоже не оставался равнодушным и устремлял взор на проезжающую велосипедистку. Виктория Андреевна была в красном платье в горошек, которым она гордилась; платье было заметным.
Однажды Виктории Андреевне пришлось ехать трамваем, т.к. её велосипед сломался. В трамвае она встретилась со своими сокурсницами. На известной уже остановке вошёл этот знакомый незнакомый немец. Виктория Андреевна засмеялась и громко сказала своим подругам, показывая на немца, что он очень странный. Она не предполагала, что он понимает по-русски. Немец покраснел и на следующей остановке вышел. Больше Виктория Андреевна его не встречала.
Через некоторое время, беседуя со своими друзьями, Виктория Андреевна узнала, что привлекший её внимание немец вовсе не немец, а одессит Олег Загоруйченко, известный боксёр, президент спортивного клуба на Ланжероновской, которому устраивали специальные бои в цирке. Противники приезжали из всех стран покорённой к тому времени немцами Европы, и Олег всех побеждал. Оказалось, что Олег Загоруйченко был яркой знаменитостью. Интересно, что выступал он как представитель Украины. Сохранилась фотография Олега в спортивной форме с эмблемой трезубца на голубом фоне.
Виктория Андреевна упросила своего товарища познакомить её с Олегом. Не сразу, но встреча была организована. Т.к. на Виктории Андреевне была зимняя одежда, Олег её не узнал и сначала встреча, которая происходила в ресторане "Волна" на углу Ланжероновской и Екатерининской (бывш. ресторан Робина) протекала вяло. Тогда товарищ объяснил, что это та самая девушка, которая ездила летом на велосипеде в красном платье в горошек. И всё мгновенно изменилось. Олег сказал, что безуспешно её разыскивал и надеялся на встречу, а теперь он счастлив, что встреча состоялась.
Они стали часто видеться. Олег встречал её по дороге в институт или из института, они много разговаривали, много гуляли вместе. Часто она присутствовала на его выступлениях. Они полюбили друг друга. Их любовь была яркой и сильной. Они стали мужем и женой. В ЗАГС'е они свои отношения не оформляли, но брак их был освящён церковью. По -видимому, брак совершался в костёле (Виктория Андреевна была католического вероисповедания). Об этом свидетельствуют сохранившиеся кольца с латинским словами внутри.
Вот что рассказала Виктория Андреевна об Олеге, о его прошлой жизни. Он родился в 1915 году. Ещё в школе занимался боксом, а по окончании школы как профессиональный боксёр добился больших успехов. Он достиг такого мастерства, при котором одесский уровень тренировок был для него недостаточен, и был отправлен в Ленинград. Из него стали готовить боксёра мирового класса. У Олега были шансы стать чемпионом мира.
Началась война. Спортсменов мобилизовали первыми. Он попал в морскую пехоту. Пехотинцами укомплектовывали катера, которые бросали на защиту Ленинграда и Прибалтики. Их рассматривали как пушечное мясо, которое не щадили. Погибали все. После немецкой атаки Олег оказался не убитым, а контуженым. Он долго лежал без сознания. Его подобрали и выходили местные жители. Когда немцы заняли Прибалтику, он был обнаружен и взят в плен. Выяснив, что он известный боксёр, его использовали как спортивного инструктора. Через некоторое время его как пленного украинца отпустили на родину. Я слышала о многих случаях, когда украинцев из плена отпускали домой. Олег поехал в Одессу, где оставались его родители. Его отец был ветеринаром. В Одессе Олег стал президентом спортклуба "Ринг", где он обучал боксу и тренировался сам. Выступления проводились в цирке и были очень популярны.
В книге В. Михайлова "Подвиг чекиста", портрет Олега нарисован предвзято. Довольно подробно описаны бои, в которых Олег непременно выходил победителем. В этой книге, вероятно на основании данных ГПУ, написано, что Олег был завербован немецкой разведкой ещё до войны. Я подвергаю этот факт сомнению. Мы уже знаем, что для следователей ГПУ достаточно было показания какого-нибудь свидетеля или лжесвидетеля, чтобы принять как факт любое сообщение о подозреваемом. А признания "выбивать" умели. Я немного знала семью Олега; моя тётя была подругой матери Олега, много рассказывала об этой семье, и я не допускаю мысли, что Олег мог быть завербован. Такое обвинение отвергает и Оксана Алексеевна, двоюродная сестра Олега, живущая и ныне в Одессе. Она говорит о принципиальности Олега, о его надеждах стать боксёром мирового класса, о великолепных условиях, предоставленных ему в Ленинграде, которые позволяли ему не только надеяться, но и рассчитывать на успех, и даже в малейшей степени недопустимо предполагать возможность его связи с немецкой разведкой ещё до войны.
Но я понимаю, что его оправдание стоит под вопросом. С точки зрения командования Красной Армии, он нарушил воинский долг. Он не должен был ехать в Одессу с разрешения немецких властей, не должен был носить немецкую форму. Воинский долг предписывал ему пробраться через фронт и вступить в действующую Красную Армию и если нужно, понести наказание за то, что был в плену. В иных случаях он будет считаться предателем за то, что служил немцам. Хотя я уверена, что ничем другим, кроме бокса, он не занимался.
Однако, следует вспомнить, что выступал он с эмблемой трезубца (теперешнего герба Украины). Это говорит о том, что он был как-то связан с украинскими патриотами и надеялся на установление независимости Украины к концу войны. Конечно, с точки зрения командования Советской Армии он и в этом случае подлежал наказанию и, возможно, ещё в большей степени, чем освободившийся из плена боец, не стремящийся вернуться в строй.
Но теперь мы знаем, что многие патриоты Украины сражались не только против немцев, но и против советских войск. После освобождения наших территорий этих патриотов судили и отправляли в лагеря. Если им удавалось уцелеть, они, оставаясь патриотами Украины, способствовали установлению её независимости. К сожалению, достоверными сведениями по этому вопросу мы не располагаем, но эмблема трезубца на спортивной форме Олега Загоруйченко о чём-то говорит.
По мере приближения Красной Армии немцы и румыны начали покидать Одессу, сначала более высокопоставленные, потом менее важные, а потом все желающие. Румынское руководство было заинтересовано, чтобы эвакуация прошла спокойно, и поэтому заблаговременно составлялись списки уезжающих в Румынию.
Конечно, Олег Загоруйченко был внесён в эти списки, но уезжать он не спешил. Он хотел уехать только с Викторией Андреевной. Естественно, что Ванда Константиновна не желала отпускать свою дочь неизвестно куда и с человеком, будущее которого было весьма неопределённо.
Эвакуация в Румынию осуществлялась катерами. Один за другим уходили катера, , но Олег не соглашался уехать без Туни. Наступил момент, когда должен был отправиться чуть ли не последний катер. Румынское командование решило принять действенные меры. За Викторией Андреевной были отправлены два вооружённых солдата, которые невзирая на протесты Ванды Константиновны силой увели Викторию Андреевну из родного дома. Мама вслед им посылала проклятия. Весь путь до Румынии Виктория Андреевна была как бы под арестом и не имела возможности увидеться с Олегом, который находился на этом же катере. Им разрешили встретиться только после прибытия в Румынию.
Немецкое руководство продолжало организовывать спортивные бои и давало ему в противники лучших боксёров, которых могли найти. Олег всех побеждал, но очень уставал.
Между тем обстановка становилась всё сложнее- Красная Армия наступала. Немцам становилось не до бокса, они уезжали в Германию. Положение Олега становилось ещё более неопределённым, но бои продолжались. Однажды после тяжёлого поединка Олег и Туня поехали отдохнуть за город. Остановились на берегу озера. Озеро казалось приспособленным для спортивных соревнований- там была вышка для прыжков в воду. Виктория Андреевна сразу начала плескаться у берега, а Олег взобрался на вышку и прыгнул. Туня рассказывала, что он сделал особенно красивый прыжок, который ему не всегда удавался раньше. Но оказалось, что в озере почти не было воды, поэтому Олег ударился головой о дно и сломал позвоночник. Очень быстро вызвали скорую помощь, Олега привели в сознание. Он успел сказать: "Зачем вы меня вернули? Мне было так хорошо" и скончался на руках у Туни.
Неожиданное, непредвиденное горе надвинулось на молодую женщину. Она не только потеряла любимого человека, она осталась одна в чужой стране, не зная языка, без документов, оправдывающих её пребывание в Румынии. Пока ей пришлось сделать всё необходимое, чтобы похоронить мужа, прошло несколько дней. За это время Красная Армия продвинулась и в город, где оставалась Туня, вошли наши войска. Подумав, Туня решила, что единственно правильным является её возвращение в Одессу. Но добиться быстрой отправки тоже было непросто. Необходимо было зарегистрироваться как беженке и ждать, пока будет подобрана определённая партия, направляемая в Одессу. Хуже всего было то, что как беженка от Советской Армии, она подлежала суду военного трибунала. Она решила пойти в расположенную в городе воинскую часть Красной Армии, подошла к дежурному и попросила вызвать начальника. Начальник вышел к ней, и она рассказала ему о своём горе и своём положении. По мере того, как она рассказывала о себе начальник проникался к ней доверием и решил ей помочь. Он отправил её в Одессу. Она на всю жизнь сохранила благодарность к этому человеку. Когда он бывал в Одессе, он приходил к ней домой. Она познакомила его с Вандой Константиновной, которая тоже его искренне благодарила за спасение дочери.
Вернувшись в Одессу, она продолжала свои занятия в институте и в 1947 году стала врачом.
Итак, Виктория Андреевна стала врачом. Училась она очень хорошо, поэтому естественным было бы поступление в аспирантуру. Совет факультета дал ей прекрасную характеристику и рекомендовал её для поступления в аспирантуру. Она уже готова была подавать документы, но ей объяснили, что этого делать не стоит- общественность помнит о том, что произошло во время оккупации Одессы румынами, и будет встревожена, последуют письма, доносы. Виктория Андреевна отказалась от мысли об аспирантуре. Рекомендация в аспирантуру позволила ей получить "свободный диплом", чем она и воспользовалась. Моисей Самойлович Беленький, директор научно-исследовательского института курортологии и главный врач Лермонтовского курорта, одного из крупнейших санаториев Одессы, предложил ей работу. Сначала она была врачом по лечебной физкультуре, а потом стала лечащим врачом. По отзывам сотрудников санатория и пациентов Виктория Андреевна пользовалась большим уважением и доверием. Она была прекрасным диагностом, умела общаться с больными, заставляя их выполнять необходимые назначения с верой в их целесообразность. Она заботилась о повышении квалификации медперсонала; проводила семинары для медсестёр, составляла инструкции по первой помощи в критических случаях и т.д.
Она проработала в Лермонтовском санатории с 1947 по 1997 г. некоторые из пациентов стали её друзьями, и она продолжала их консультировать.
Как же сложилась её личная жизнь? Она ещё дважды была замужем. Жизнь с Сергеем Раздорожнюком у неё не получилась, и они разошлись. Вскоре она вышла замуж за Бориса Лисогурского, выпускника Высшего мореходного училища. Борис плавал за границу. Его материальное положение было отличным, но часто она оставалась с мамой без Бориса, т.к. после длительного плавания его судно приходило в порты Чёрного моря, не заходя в Одессу. Иногда ей приходилось ездить в другие города- Новороссийск, Туапсе, для встречи с мужем. Это затрудняло семейную жизнь, но всё-таки брак этот можно было бы назвать счастливым, если бы он длился несколько дольше. К сожалению, в 1975 году Борис умер после кратковременной, но очень тяжёлой болезни. Несмотря на все принятые меры, спасти его не удалось.
Ещё жива была Ванда Константиновна, было много друзей. Через несколько лет, в 1985 г, умерла Ванда Константиновна. Виктория Андреевна осталась совсем одна.
Но было много друзей. Она была привлекательна для многих. Её внешность- фигура, улыбка, глаза, волосы, конечно, очень многим нравились и привлекали внимание, но дело было не только в этом. У неё был тонкий ум, наблюдательность, изрядная эрудиция, умение сопоставить различные факты и делать соответствующие выводы. Кроме того, она всегда стремилась открыть истинное значение того или иного явления. Сохранились её тетради, в которых она делала выписки из произведений Булгакова, Экзепюри, Антона Рубинштейна (в собственном переводе с польского языка), Шопенгауэра, М. Рощина ( о романе Габриэля Гарсия Маркеса) и др.
Она выписывала изречения философов, дискутировала с Энгельсом. Интересовалась культурой Китая, Японии. Ей хотелось знать, в каком положении находятся христианские (католическая и православная) религии в Японии.
Она умела говорить, умела обосновывать своё мнение, высказывания всегда были интересны. Но она умела и слушать, понимала собеседников, часто спорила с ними.
Наиболее близким её другом оставался Александр Владимирович Блещунов. Он был инженером, незаурядным исследователем, путешественником, альпинистом и собирателем коллекций прекрасных предметов. Среди них имеются картины, скульптуры, фарфор, керамика и многое другое. Многое куплено, часть подарено. Среди экспонатов представлены Китай, Япония, Дальний Восток, Персия, Россия, Запад и др.
В течение долгих лет Александр Владимирович собирал свою коллекцию, которую он передал городу. На основе его коллекции был создан первый в СНГ Музей личных коллекций. Сейчас это всем известный Музей Блещунова.
Александр Владимирович Блещунов был всегда окружён интересными людьми, своими учениками и последователями- альпинистами, которые разделяли с ним трудности тяжёлых восхождений и походов. Некоторые из них стали друзьями Виктории Андреевны.
Смерть Александра Владимировича оказалась очередным ударом для Виктории Андреевны. Многочисленные друзья помогли ей пережить смерть близких людей и не потерять интерес к жизни, к людям, книгам, музыке, театру, интересной беседе.
Еженедельно она по всем правилам накрывала стол на 10-12 человек, старалась всегда придумать какое-нибудь интересное блюдо, которое гостям редко приходилось пробовать. Но главное было не в этом. За столом начиналась интересная общая беседа, где каждый имел возможность высказать своё мнение по любым вопросам- литературе, искусству, политике (да, да-политике, это были уже восьмидесятые годы!), прочесть интересные стихи, лирические и сатирические и просто послушать.
Её любили по-настоящему, многие готовы были ей помогать.
У неё были постоянные поклонники, например, Александр Борисович Лейбман гордился тем, что влюблён в Викторию Андреевну 50 лет. В полушуточной форме он писал ей не совсем совершенные стихи, которые несомненно отличались искренностью и отражали истинное положение- его образ бледнел по сравнению с "Атлетами" и "Аполлонами", окружавшими Туню на заре их знакомства.
С 1997 года Виктория Андреевна чувствовала себя неважно. Она побывала в санатории, вернулась домой, но так и не поправилась и не вышла на работу. Она попросила Наталию Александровну Урбанович побыть с ней. Они стали жить вместе. С приходом Наталии Александровны ей стало спокойнее. Когда я навестила её в начале лета, она сказала, что с Наташей ей хорошо, что Наташа её хорошо понимает и прекрасно умеет вести хозяйство. Кроме того, Наталия Александровна помогает ей закончить работу по изданию методического пособия для повышения квалификации медсестёр. Как активный человек, она была рада заниматься делом. Наталия Александровна была одной из альпинисток, воспитанных Блещуновым и тоже с болью восприняла его смерть.
Никто не предполагал, что жизнь Виктории Андреевны может закончиться так скоро. Когда ей стало совсем плохо, случилось так, что многих из её друзей не было в городе. Наталия Александровна оставалась с ней до конца. И выполнила всё, о чём просила Виктория Андреевна.
Одним из самых больших желаний Виктории Андреевны было желание написать о своей семье. Теперь это желание выполнено.
В день прощания с Викторией Андреевной доктор Лариса Калганова прочла на кладбище Реквием, посвящённый подруге своей юности.