Мы жили в Майкопе. Шла война. Муж заканчивал университет, который был переведен из Одессы в Майкоп.
Он напряжённо работал, выполняя программу четвёртого и пятого курсов филфака Университета за один год. Согласно распоряжению Совета Министров СССР студентам старших курсов была дана отсрочка от призыва в армию до окончания Университета.
Я работала на заводе. Неожиданно меня пригласили в Обком партии к замсекретаря Ермолаевой. Это была женщина привлекательной наружности, любезно обращавшаяся с посетителями. Она сообщила мне, что завод выдвинул мою кандидатуру, так как я- молодой специалист- начала недавно работать на заводе и пока ни за какой серьёзный участок работы не отвечаю. Поэтому меня ввели в группу, которая поедет "на окопы".
Для меня это был серьёзный удар: стоял ноябрь и было достаточно холодно, а я, уезжая из Одессы, не взяла тёплого пальто и, кроме туфелек на каблуках, у меня не было никакой обуви.
Тов. Ермолаева быстро решила этот вопрос. Она позвонила на завод и приказала, чтобы меня обеспечили всем необходимым. Мне выдали ватник и ботинки.
В назначенное время я прибыла на сборный пункт. Собралось человек шесть мужчин, молодых и среднего возраста, а также человек десять женщин. Нас повезли на вокзал, где мы сели в поезд. Ранним утром приехали в Армавир. Здесь мы имели возможность поесть. Пища выдавалась бесплатно- тарелка супа, каша, чай, хлеб, булочка. К концу обеда из нашей группы осталась едва половина- по мере того, как люди заканчивали есть, их отправляли на поселение в окружающие сёла. Я не успела ни с кем познакомиться, поэтому мне было безразлично, с какими женщинами меня поселят. Я села в машину, мы поехали. Проезжая через посёлки, оставляли там по три- пять человек. Я оказалась в последней группе, которая прибыла в хутор Духовской. Я заметила, что люди перемешались: были те, кто ехал с нами из Майкопа, а были и те, которые совсем незнакомы. Хутор Духовской был близок к Ростову на Дону. Это был небольшой хутор, всего из нескольких хат. Нас расселили группами. Я с двумя девушками попала в хату, где уже жила женщина, прибывшая накануне.
В хуторе Духовском не было почты, не было киоска с газетами, не знаю, был ли где-нибудь телефон. Я не заметила никакого магазина. Был какой-то пункт, где выдавали хлеб. Его для нас получала хозяйка.
Она встретила нас приветливо. Отдала нам полученный хлеб и сказала, что мы можем покупать у неё яйца и сало, а также чеснок. За постой она предложила нам заплатить по двадцать рублей. Мы заплатили. Был вечер, мы легли спать.
Утром нас разбудили крики: "Собирайтесь, поедем на окопы!"
"А кушать?" "Там вас накормят".
Мы поехали. В машине было много народу. Некоторые были мне знакомы. Прибыв к месту работы, мы увидели машину, на которой стояла женщина, раздававшая еду. Нас сытно накормили: борщ, хлеб, каша. Далее направили к месту работы. Мы прошли около полукилометра и пришли к довольно глубоким окопам. Ширина их была метров пять. Они тянулись в обе стороны, и конца им не было видно. Местами в стенах окопа были лестницы, сделанные из земли. В окопе находились люди в полувоенной форме, которые что-то измеряли и записывали. Через каждые двадцать метров влево были размечены места для новых, ещё не построенных лестниц. Нам сказали, чтобы мы укрепили имеющиеся лестницы, а завтра приступили к строительству новых, места для которых были намечены.
Мы начали работать. Работа была не трудная: земля мягкая, влажная, легко поддавалась лопате.
Часа в три пришла машина, и нас повезли в обратный путь.
В хуторе Духовском нас высадили, а остальные продолжали путь к местам своего проживания. Шофер сказал, что завтра утром приедет за нами.
В хате было тепло, топилась печь, в ней была вделана плита. Мы купили у хозяйки яйца и сало, пожарили яичницу и поели. Хлеб нам передала хозяйка.
Я взяла с собой несколько книг. Помню, это был Диккенс, "Записки Пиквикского клуба". Долго читать не пришлось, темнело. Мы попросили хозяйку зажечь керосиновую лампу, но она сказала, что у неё очень мало керосину, а привезут ли керосин, неизвестно, поэтому она зажгла лучинку и предложила нам лечь спать. Я посмотрела на часы. Было шесть часов. Я подумала, что вряд ли удастся проспать двенадцать часов подряд. А если проснусь ночью, буду в кромешной тьме, даже без лучинки. Я полезла в свой рюкзак, не надеясь найти там что-нибудь полезное, и нащупала в нём несколько коробочек спичек. Я обрадовалась- в случае надобности смогу зажечь лучинку и найти аспирин, если будет болеть голова или съесть что-нибудь, если проголодаюсь. Я мысленно улыбнулась- поняла, что спички положил в рюкзак мой муж. Я нашла также кулёчек конфет, которым обрадовалась, но есть их не стала. Я подумала, что захочется пить, а это значит, что ночью придётся искать воду.
Помню, что мой муж волновался по поводу моей поездки значительно больше меня. Он просил Ермолаеву отправить его вместо меня, но она не захотела об этом даже думать. Она сказала, что его не забрали в армию, а оставили заканчивать Университет, потому что после войны нужны будут специалисты. Кроме того, всем теперешним студентам придётся ещё и повоевать, ведь неизвестно, когда закончится война.
С Ермолаевой у меня установились хорошие отношения. Я её ни о чём не просила, понимая, что от неё мало что зависит. Её задача- выполнять приказ. Всё было очень серьёзно.
Прошло несколько дней. Мы выполняли полученное задание. Нас привозили на окопы, мы работали, потом за нами приезжали и везли нас обратно. Утром довольно хорошо кормили. А под вечер ели то, что покупали у хозяйки.
Однажды утром за нами не приехали. Сначала мы подумали, что нам решили дать выходной. Но и в следующие дни за нами никто не приезжал. Мы не понимали, в чём дело. Спросить было не у кого. Машина не появлялась, и было непонятно, почему мы не работаем. Мы просили хозяйку выяснить у сельского начальства, в чём дело. Она вернулась из сельсовета и сказала, что начальства нет, но нам нужно ждать, так как будут менять расположение окопов и тогда потребуется наша работа.
Проходило время, новых распоряжений не поступало. Мы понимали, что что-то изменилось, мы здесь не нужны, но приказа о том, как с нами поступить, нет, поэтому никто не может решить, что с нами делать.
Прошла неделя с того времени, когда мы последний раз работали.
Все эти дни было сыро, что необычно для этих мест. Обыкновенно в середине ноября уже стояли морозы. Приближалось время окончания нашей командировки. Было обидно, что мы попали в трудные обстоятельства, но полезного сделали очень мало.
Стало ясно, что о нас забыли, и мы можем возвращаться домой. Я начала думать, как это осуществить. Транспорта не было, дороги мы не знали.
Девушки, с которыми я жила, решили не спешить возвращаться. Они получили зарплату вперёд; на производстве, где они работали, могли обойтись без них.
Я испытывала досаду. Я думала, что еду помочь фронту, а оказалось, что напрасно провожу время, сидя в хате и ничего не делая. Меня охватила ужасная тоска. О нас никто не вспоминал. Единственным свидетельством того, что где-то учитывают наше существование, было то, что нам продолжали выдавать хлеб.
Я не могла решиться уйти, не зная даже, где находится железная дорога.
Но оказалось, что я не одна думала об этом. В соседней хате жила девушка, которая тоже искала, с кем бы уйти от бесцельного ожидания. Эта девушка была из близлежащего села и знала направление, в котором следовало искать железную дорогу. Мы с ней договорились уйти вместе. Утром она зашла за мной, и мы двинулись в путь. Эту девушку очень беспокоила погода. Она сказала, что нам придётся перейти через реку, которая обычно в это время замерзала, а как найти брод в теперешних условиях она не знает, но надеется, что кто-нибудь укажет нам его местонахождение. Она сказала, что даже если река замёрзла, по ней идти нельзя, потому что лёд не может быть прочным.
Обсудив все "за" и "против", мы твёрдо решили уходить. Я взяла с собой хлеб и кусочек сала, а утром съела два яйца всмятку. Накануне мне было нехорошо- болело под ложечкой. Я поняла, что в этом виноваты жареные на сале яйца, которые я всё время ела. В это утро у меня ничего не болело, и мы отправились в путь.
Мы двигались всё время в одном направлении. Моя спутница твёрдо знала куда идти, и я решила ей довериться.
Мы шли через лес по проложенной колее, которая вела нас в сторону железной дороги. Наша хозяйка также подтвердила, что если двигаться в направлении, указанном девушкой, мы выйдём к реке. Но она сказала, что идти придётся весь день.
Был небольшой мороз. Мы остановились ненадолго отдохнуть, но всё таки к реке ещё не пришли. Нам было холодно. Ноги мы промочили. Начало темнеть. Мы чувствовали, что нам грозит опасность. Ведь мы находились в лесу, где вероятно водились дикие звери. Мы заспешили и вышли на поляну. Дальнейший путь нам преградила река. Она была покрыта плёнкой льда, явно плавающей по поверхности воды. Девушка сказала, что мы находимся недалеко от железной дороги, и главное- перейти реку.
Людей вокруг не было. Рядом не видно было никакого жилища. Становилось совсем темно. Возник вопрос, как провести ночь. Внезапно зажёгся свет в окнах небольшой хаты, которую мы сначала не заметили.
Я хотела постучать, но моя спутница выразила опасение, что в домике могут быть старообрядцы. И добавила, что они помогают только своим. Я ответила, что думаю, они нас не съедят и не убъют и хуже не будет, а надежда на то, что помогут, всегда есть. И я постучала.
Вышла ещё не старая женщина. У неё было доброе лицо и очень внимательные глаза. Казалось, она пронизывает нас насквозь своим взглядом. Она сразу поняла, в каком трудном положении мы находимся и что нам негде укрыться. Она, ни минуты не колеблясь, пригласила нас войти. Жила она здесь с детьми, муж был на фронте.
Она заставила нас снять верхнюю одежду, ботинки, носки и тут же дала нам по паре сухих носков, отвела нас на кухню, где топилась печь, и хорошо накормила. Пища, хотя и простая, была вкусная и сытная.
Она рассказала, что муж почти сразу ушёл воевать, а старшие дети- подростки 13-ти и 14- лет очень ей помогают. Им пришлось оставить школу, потому что она без них не может справиться с хозяйством. Младшие дети, девочки, тоже помогают ей насколько могут.
Женщина была очень религиозна, она сказала нам, что старается помогать людям. Она и о нас помолилась. И хотя я уже много лет не молилась Богу, мне это было приятно, появилась надежда, что наше путешествие закончится хорошо.
Приятно было встретиться с искренней верой этой женщины. Я пожелала ей, чтобы война закончилась для всей её семьи благополучно и чтобы муж её вернулся с войны здоровым.
Эта женщина оставила в моей душе светлый след. Я часто вспоминала её впоследствии и думала, что такая искренняя вера и доброта приносит пользу не только окружающим людям, но и самому человеку, окрылённому этими глубокими чувствами, приносит удовлетворение, помогающее переносить все неприятности и горести жизни.
Мы проспали всю ночь, не просыпаясь, а заснули, слушая её молитву, в которой она просила у Бога благополучия и для нас.
Когда мы проснулись, было почти светло. На столе был сытный завтрак и по стакану тёплого молока.
Ночью был довольно сильный мороз, но наша хозяйка сказала, что доверять льду на реке нельзя, и что она отведёт нас к броду.
Мы очень её благодарили, желали ей счастья, здоровья и не знали, что мы можем для неё сделать. Кроме денег у нас не было ничего, но мы понимали, что предложить ей денег было равносильно оскорблению. Мы пообещали помнить её, пока будем жить, и стараться делать добро.
Она проводила нас до брода, указала направление и сказала, что мы выйдем к станции Тимошевской. Она заметила, что можно выйти к станции Гулькевичи, но на станции Тимошевской поезд стоит дольше и больше гарантий, что мы успеем на первый же поезд.
Мы от души поблагодарили эту прекрасную женщину и расцеловали её. Мы прошли брод и поднялись на высокий правый берег реки. Перед нами предстала хорошо утоптанная дорога, ведущая явно в нужном нам направлении. Здесь я рассталась со своей спутницей, которая сказала, что дальше дорогу знает хорошо и выйдёт прямо к своему дому. Мы попрощались, пожелав друг другу удачи! Она свернула вправо и побежала по тропинке.
Я же через полчаса пришла на станцию Тимошевскую и легко приобрела билет до Майкопа. Через двадцать минут пришёл поезд. Я вошла в вагон и села на свободное место.
Когда я подняла глаза, я увидела, что напротив меня сидит человек, хорошо мне знакомый, с которым я здоровалась при встречах, но до этого времени никогда не сказала ни слова. Это был Даня Ускач, бывший студент-старшекурсник, а затем преподаватель исторического факультета. Я знала его с самого начала поступления в Университет.
Помню первое профсоюзное собрание с участием всех студентов Университета. Выбирали профком Университета. Был оглашен список кандидатов, и каждый из кандидатов рассказывал свою биографию.
Сначала я слушала без особого внимания, но первые слова Дани меня озадачили. Он сказал: "Происхождение у меня мелкобуржуазное". Я не совсем поняла, что это означает. Оказалось, что отец его был ремесленником и имел небольшую мастерскую. Потом он сказал, что отец умер в 1921 году от голода. Он говорил дальше, но я не слушала, а пыталась что-то понять. До тех пор я считала, что слово "буржуазное" должно быть связано с достатком, даже с богатством. А тут я узнала, что приставка "мелко" может означать многое.
Его выбрали в профком. После окончания Университета он был оставлен преподавателем исторического факультета. Я знала, что мой муж был у него в группе и хорошо о нём отзывался.
Встречаясь в течение нескольких лет, мы стали здороваться, но никогда я с ним не разговаривала.
Естественно, что встретившись так неожиданно, мы начали разговаривать. Я рассказала ему свою историю. Сопоставив даты моего приезда и отъезда, он заметил, что я благополучно избежала опасности, так как немцы побывали в тех местах, и, возможно, как раз в тот день, когда мы с моей спутницей оттуда ушли. Правда, наши войска снова их оттеснили.
Он рассказал, что возвращается из командировки, куда был послан, чтобы привезти студентов, которые едва не оказались на оккупированной территории: немцы были остановлены вблизи села, где они находились.
Даня не был пессимистом, он твёрдо верил в победу, но знал, что каждому из нас придётся приложить ещё много усилий, чтобы её добиться.
Мы проговорили весь день. Казалось, зная почти всех в Университете, мы легко могли бы перейти на разговор об отдельных людях, но этого не случилось. Наоборот, наша беседа носила масштабный характер, в ней было много обобщений, много предвидений, анализировалось много условий, при которых могло осуществиться то или иное событие. Это был разговор из таких, которые меня увлекали, о которых я могла потом размышлять.
Этот разговор остался у меня в памяти надолго. Я о нём вспоминала и через много лет. Не знаю, почему он мне так запомнился. То ли потому, что почти месяц я была в среде людей, с которыми подобные разговоры были исключены, то ли потому, что Даня был полон доброжелательности, которой мне недоставало всё это время, то ли потому, что я поняла в результате этого разговора, на краю какого несчастья я находилась. А может быть потому, что я поняла, что вернулась, наконец, в привычную мне среду и получила уверенность, что возвращаюсь домой, где меня ждёт муж, с которым мы с обоюдным интересом можем беседовать на подобные темы.
Трудно однозначно сказать, почему мне был так интересен происшедший длительный разговор. Может быть, потому что это был первый и последний разговор с этим человеком и потому что ничего личного в нём не было.
Мы вернулись в Майкоп 5 декабря 1941 года, и снова жизнь пошла своим чередом, и много в ней было самого разнообразного- и хорошего, и плохого.