В один из августовских воскресных дней всё население огромной коммунальной квартиры в 3-ем Социалистическом тупике было в сборе. Женщины, собравшись на прокопчённой кухне варили щи и долбили ложками о края кастрюль, стряхивая капусту. Квартира находилась на первом этаже, поэтому когда к подъезду дома подкатил огромный мебельный фургон, он загородил единственное окно кухни, зарешеченное крепкой решёткой. На кухне воцарился полумрак, а через открытую форточку квартира быстро стала наполняться выхлопными газами.
- Никак новые жильцы в подъезд въезжают, - высказала свою догадку одинокая мать двух сорванцов Серёгина.
Женщины оторвались от своих кастрюль и с ложками в руках столпились у окна.
- Может в шестьдесят шестую на пятом, - на кухню вошёл гоповатого вида мужичок по имени Софокл. - Там Колян тесаком для мяса Федьку Егорова порешил. Коляна замели, комната освободилась. Может, туда.
- Так там крыша течёт, - сказала старушка Ниловна. - На прошлой неделе, когда ливень был, всю квартиру тазиками уставили. Спали под зонтиками.
- У тя самой, мать, крыша не текёт? - сострил Софокл.
Женщины фыркнули и глянули на Ниловну. Та долбанула Софокла ложкой по лбу, от чего тот только поёжился. Ниловна давно научилась защищать себя сама: она жила одна. Её единственный сын Павел сидел в тюрьме за наркотики.
Тут на кухню влетели Чук и Гек Серёгины. Отец их давно бросил, женившись на другой. Но мать говорила сыновьям, что он погиб в геологоразведывательной экспедиции у Синих Гор. Увидев столпотворение, Чук и Гек активно поработали локтями и протиснулись к окну.
- Ух ты, клёво! Крутняк, блин! Секи: фирма! - восторженно говорил Чук Геку, а может, Гек Чуку, увидев, как из подкатившего такси выходят "упакованные" и ухоженные мужчины и женщины. Такие в их 3-ий Социалистический тупик заходили редко.
- Будьте добры, - обратилась к соседям Ирина, одна из двух проживающих в квартире сестёр, - если вам нетрудно, прикройте, пожалуйста, форточку: от этих выхлопных газов можно задохнуться.
- Ах, у меня уже голова разболелась, - потёрла виски Ольга.
- Футы-нуты, ножки гнуты, какие мы нежные, - снисходительно посмотрела на сестриц-идиоток Харита Игнатьевна, дамочка постбальзаковского возраста, с неизменной сигаретой во рту и всегда одетая в импортные шмотки (правда, не новые). Жильцы за глаза называли её "мадам".
Своих трёх дочерей Харита Игнатьевна нажила от разных мужей, но в данный момент вдовствовала. Её старшую дочь зарезал муж-чеченец. Вторая вышла замуж за иностранца, но тот оказался вовсе не "принцем", а каким-то забулдыгой, и дочь стеснялась писать. Младшая Лариса была интердевочкой. Она сколотила себе некоторое состояние, иногда навещала мать, принося ей продукты и вещи.
- Вы, голубушки, в коммунальной квартире живёте, - напомнила сёстрам Серёгина. - И должны подчиняться мнению большинства, прошу не забывать!
- Мы постоянно об этом помним, - тяжело вздохнула Ирина.
- Не заводись, Ирина, умоляю тебя, - страдальчески воззрилась на сестру Ольга. - Ты же видишь, они нас презирают.
Сёстры скорбно замолкли, продолжая с достоинством варить вегетарианский суп.
Серёгина, указав глазами на сестёр, покрутила пальцем у виска. Остальные соседи с ней дружно согласились и продолжили свои наблюдения за мебельным фургоном.
- Уж не к нам ли это новые жильцы в свободные комнаты? - вдруг предположила Харита Игнатьевна.
На неё с ужасом обернулись.
- Типун на язык! - искренне пожелала ей Ниловна.
Тут входная дверь с грохотом открылась и по коммунальному коридору послышались шаги многих ног. Жильцы 51-ой квартиры дружно высыпали в коридор, чтобы не пропустить события. А события развивались так.
По длинному коридору шествовала внушительная делегация во главе с "дамочкой из исполкома", как её тут же окрестили жильцы. "Дамочкой" оказалась Валентина Ивановна Матевенко, после воцарения Зюзюкина вновь нашедшая себе местечко в исполкоме. За "дамочкой" понуро шагал Борис Николаевич с семейством: Наиной Иосифовной, Татьяной, её мужем Лёшей и детьми - старшим Борисом и младшим Глебом. Глебушке было всего пять лет, и Татьяна вела его за руку.
Елене, старшей дочери Бориса Николаевича, с мужем и двумя девочками, выделили комнату в другой коммунальной квартире, а Татьяна решительно заявила: "Папу я не оставлю!"
Сначала Борису Николаевичу с Наиной Иосифовной выделили было восемнадцатиметровую комнату в этой же квартире, но, учитывая благородное желание младшей дочери, комнату им дали соседнюю, пятидесятичетырехметровую. Тут крылся тонкий расчёт: по восстановленным советским законодательствам норма на человека составляла девять квадратных метров. Если площадь была меньшей, жилец имел право становиться на очередь по улучшению жилищных условий. По счастливой случайности, в квартире в 3-ем Социалистическом тупике как раз оказалась свободной пятидесятичерехметровая комната.
Валентина Ивановна искусно провела делегацию по заставленному шкафами и всевозможным хламом коридору - как опытный лоцман судно между рифами - и столкнулась с не менее многочисленной толпой жильцов, любопытно взирающих на прибывших.
- Ордер на комнату! - подняла Валентина Ивановна над собой документ, как парламентёр белый флаг, понимая, что без него их не пустили бы даже на порог квартиры.
- Это к Вовчику, - глубокомысленно изрёк Софокл, куда-то юркнул, поскребся и зашептал в приоткрывшуюся дверь.
Через несколько минут к делегации вышел местный пахан Вовчик Железо в майке, заправленной кое-где в брюки.
- У нас ордер на комнату! - объявила ему Валентина Ивановна, потрясая своим стягом.
Вовчик Железо окинул оценивающим взглядом "дамочку", не спеша взял протянутый ему ордер и стал внимательно его изучать.
В это время обитатели квартиры вдоволь пялились на вновьприбывших: странным образом они казались им как будто знакомыми. Дело в том, что ни газет, ни журналов из-за их дороговизны в этой квартире, за исключением, может быть, Хариты Игнатьевны, не покупали и не читали, телевизор не смотрели: у Ниловны он сломался много лет назад и ей не на что было его починить, Серёгиной смотреть было совершенно некогда, Софокл свой "ящик" давно пропил, а у Ольги и Ирины телевизора не было принципиально - они были духовные и читали книжки. Поэтому семью Ёлкина в лицо не знали, а о распоряжениях нового президента относительно прежнего не слышали. Только мадам иронично-удивлённо оглядывала экс-царствующее семейство, дымя сигареткой.
Чук и Гек, толкаясь и перешёптываясь, нагло рассматривали Бориса Ёлкина-младшего в аккуратном костюмчике, а тот, в свою очередь, бросал высокомерные взгляды на эту оборванную "мелюзгу".
Наконец Вовчик Железо вернул ордер "дамочке", снова скользнув взглядом по её формам в обтягивающем брючном костюме - такие были в его вкусе, - блеснул фиксой и дал резолюцию:
- Железно! - Потом, обращаясь к жильцам, саркастически спросил: - Ну что, братва, приютим у себя бывшего президента Российской Фэдэрации Бориса Николаевича Ёлкина?
Жильцы возбудились и заахали. Чук присвистнул, а Гек нахально гаркнул:
- Голосуй или проиграешь!
- В нашей квартире, между прочим, за вас никто не голосовал, - строго сказала Серёгина.
Вовчик достал из кармана брюк ключ и открыл в коридоре одну из дверей, много лет назад выкрашенную белой краской.
Валентина Ивановна, заглянув в комнату, объявила:
- У нас пятьдесят четыре метра!
У невозмутимого Вовчика поднялась бровь. Он ещё раз глянул в ордер, подошёл к соседней двухстворчатой двери и толкнул ногой незапертую створку:
- Тогда тут все ваши нары.
Первой вошла в комнату Татьяна.
- Что это?! - удивлённо воскликнула она.
Жильцы ещё больше заволновались и засуетились, устроив в тесном коридоре маленькое столпотворение. Дело в том, что из-за своего непомерного метража эта комната долгое время пустовала и служила жильцам подсобным помещением - в ней сушили бельё.
Всё семейство Ёлкиных-Доченко влилось в комнату, желая взглянуть на своё будущее жилище.
- Эт чё, у вас тут прачечная, что ли, понимаешь? - от перспективы жить в прачечной даже подавленный Борис Николаевич пришёл в себя.
- Только сушилка, Борис Николаевич, - крайне любезно констатировала факт Харита Игнатьевна.
Вовчик Железо кивком головы дал распоряжение жильцам:
- Убрать!
Женщины бросились к веревкам спасать своё бельё.
- Выходит, вам эти хоромы достались? - заискивающе пропела Ниловна, семеня мимо своих будущих соседей.
- Ма, неужели мы будем здесь жить? - оторопело поинтересовался Борис Ёлкин-младший.
- Это ненадолго, Боря, - стараясь утешить сына, прошептала ему на ухо Татьяна. Но сама уже ни в чём не была уверена.
Тем временем женщины срывали с веревок свои выстиранные пожитки, толкаясь и переругиваясь.
- Это моя простыня! - кричала Ниловна, вырывая простынку из рук Серёгиной. - Прижухать хочешь?
- Очумела никак? Вон весь угол-то утюгом сожженный. Моя это простыня! - доказывала Серёгина.
- Не утюг это, а ржавчина! - не унималась Ниловна. - Бак у меня ржавый: кипятила, вот и пригорела она у меня. Моя это простыня!
- Как же, держи карман! Её это простыня! Губу раскатала на чужое добро, - окончательно завладела спорным имуществом Серёгина.
- Подавись моей простынью! - пожелала Ниловна, понимая, что потерпела поражение. - Век тебе на ней одной спать, мужика не знать.
- Фу, дура старая!
- А ты дура молодая!
Мимо них, скорбно поджав губы и закатив глаза, прошествовали сёстры: в каких ужасных условиях они вынуждены существовать!
Постепенно "хоромы", освобождаясь от белья, верёвок, сломанной мебели и прочего хлама, преображались, превращаясь в более-менее благообразную огромную комнату с тремя окнами, правда, больше похожую на спортзал. Наина Иосифовна уже мысленно прикидывала, как в ней разместить мебель и разместиться самим.
Валентина Ивановна, решив, что её миссия окончена, пожелала новосёлам удачно обустроиться на новом месте и распрощалась.
Тем временем Наина Иосифовна с дочерью прошли смотреть кухню. По стенам кухни и коридора, тянулись ядовитые тёмно-зелёные панели, - видно, другой краски у жилконторы не водилось. Впрочем, потолок и остальная часть стены были так закопчены, что панели различались с трудом. В одном месте потолка отвалился огромный кусок штукатурки, обнажая дранку. По стенам стояли три газовые плиты, покрытые слоем жира, а трубы и провода были мохнатыми от многолетней копоти. В центре кухни кучковались разношерстные деревянные столы, с потолка свисала тусклая лампочка с чёрной от мух липучкой, а по стенам были развешены посудные полки с алюминиевыми коричневыми кастрюлями. По столам и плитам вольготно паслись стада тараканов.
Были также осмотрены ванная комната со скользкими, как в гроте, стенами, разбитая ванна, чёрно-серая внутри, и туалет, напоминающий привокзальный в захолустном городке.
Весь коридор был заставлен шкафами всевозможных времён. Тут были шкафы 40-50-х годов, основательные и неподъёмные, как та эпоха: их вынесли в коридор, приобретя более современные. Были шкафы современные, приобретённые по случаю ещё в застойные времена, в надежде на лучшую жизнь - то есть отдельную квартиру. Сначала эти шкафы тщательно береглись, оборачивались покрывалами, чтобы не поцарапалась полировка. Со временем, когда надежды на лучшую жизнь таяли, терялась и ценность шкафов. Покрывала снимались, шкафами начинали пользоваться. Порой эти шкафы ненавиделись, как виновники несбывшихся надежд. Потом они превратились в неотъемлемую часть коммунального коридора, как встроенная мебель.
Наина Иосифовна, закалённая жизнью, перенесла осмотр мест общего пользования мужественно, но Татьяна заметно сникла.
Тем временем в квартиру ввалились грузчики, и с ними - Гений Иванович Безмозглый, в силу своей универсальности будучи везде на подхвате.
В трудные минуты, когда отец депрессировал, она всегда брала бразды правления семьёй в свои руки. Точнее, обеими семьями - родительской и своей. Если разобраться, то настоящей главой семьи была именно она.
- Лёша, - обратилась она к мужу, - проследи-ка это дело.
Гений Безмозглый, деловито осмотрев комнату, присвистнул, выражая удивление её размерами, и подошёл к зарешеченному окну.
- О, с видом на помойку! - почему-то радостно воскликнул он.
Ёлкины бросились к окнам: действительно, под ними красовались три переполненных мусорных бака.
- Боря, можно сходить в жилищную контору и попросить перенести эти баки, - утешила мужа Наина Иосифовна.
- Из уважения... За прошлые, так сказать заслуги... - поддакнул Генька.
- Ну... если за заслуги, тогда ещё ближе пододвинут... - удручённо проговорил Борис Николаевич.
- Но как мы так жить будем? - недовольно спросил Борис-младший.
- А как все живут, так и мы будем! - отрезала вдруг Татьяна. Трудности, так же как и отца в политике, её мобилизовали. - Начинаем новую трудовую жизнь простого советского человека!
Алексей деловито распоряжался относительно вносимой грузчиками мебели и вещей, и вскоре спортзал стал похож на склад мебельного магазина, где волею случая приютились беженцы.
- Как же мы будем все в одной комнате? - растерянно спросила Наина Иосифовна.
- Можно перегородки как-нибудь поставить, - предложила Татьяна. - Гений Иванович, - обратилась она к Безмозглому, - вы не могли бы нам соорудить что-нибудь наподобие перегородок?
- О чём речь, Татьяна Борисовна! Сбацаем! - охотно откликнулся Генька. - Из чего?
Все вещи и мебель уже были внесены, но два больших шкафа оказались лишними для этой комнаты и стояли в коридоре.
- Вот из них и делай! - ткнул пальцем в шкафы Борис Николаевич.
- Боря... - заикнулась было Наина Иосифовна. Но супруг так грозно зыркнул на неё, что та сразу поняла всю суетность своего возражения.
- Сбацаем, президент! - согласился Генька, с готовностью юркнув за инструментами.
"Вот такие и революцию в семнадцатом сбацали, - подумал Борис Николаевич. - А чтоб их, всех этих гениев безмозглых..."
- Пилю-стругаю, ЭВМ починяю! - появился с инструментами Генька и с радостью набросился на президентские шкафы. - Как комнату делить будем? - живо поинтересовался он.
- На три части, наверное, - предположила Татьяна. - Часть папе с мамой, часть нам с Лёшей, и детская.
- Резон! - согласился Генька. - Три ж окна, значит, каждому по окну.
- Ма, у меня что же не будет своей комнаты? - недовольно спросил Борис-младший. - Я что, вместе с Глебкой жить буду? Мне заниматься надо, он мне будет мешать!
- Не боись, я и тебе отдельный кабинет сбацаю, - подмигнул Борису Генька.
- А окно?
- Поделим!
Скоро, где мебелью, где досками от разобранных шкафов вся пятидесятичетырёхметровая комната была разгорожена на две больших и две маленьких комнаты. До потолка перегородки не доходили на добрый метр - не хватило материала.
- Шик-блеск! - воскликнул Генька, восседая на секции финской стенки и любуясь своей работой. - Имеете четырёхкомнатную квартиру, чего вам?
- Да уж... - тяжело вздохнула Татьяна.
- Ничего, - постаралась утешить семью Наина Иосифовна и обратилась к мужу: - Боря, ты вспомни своё детство: вы жили вшестером в одной комнатушке вместе с козой и спали на полу, прижавшись друг к дружке!
- Так это ж какие годы-то были! - возразил Борис Николаевич. - Это что получается - от чего ушёл, к тому и пришёл? Ради чего я работал? За что я боролся столько лет?! Эх! - в сердцах сказал Борис Николаевич и вышел, резко хлопнув дверью.
- Мам, не напоминай ты ему лишний раз, - попросила Татьяна. - Ты видишь, в каком он состоянии.
- Я же хотела его как-то поддержать...
- Пойдём лучше на кухню.
Женщины отправились разбирать коробки с посудой.
Вскоре на кухню вышел Борис Николаевич и смущенно обратился к соседям:
- А... стульчака в туалете у вас, что ли, не полагается?
- Стульчак, милый, у нас у каждого свой, - пропела Ниловна. - Идешь в сортир - неси свой стульчак. Сделал свое дело - уноси его к себе.
- М-да...
- А как же! Я однажды оставила свой стульчак, так на него какая-то образина ногами взграбасталась, - пожаловалась Ниловна и выразительно посмотрела на Софокла.
Софокл втянул голову в плечи и стал смотреть в окно.
- А мы и не прихватили своего стульчака, - растеряно проговорила Наина Иосифовна.
- У вас, небось, на прежней квартире голубой унитаз был, и стульчак в цветочек, - зло предположила Серёгина.
- И гирька на золотой цепочке! - заржал Софокл.
- Отстал ты от жизни, Софка! - ухмыльнулся Вовчик Железо. - Это у тебя в одном месте гирька подвешена. А на современных горшках нажимаешь кнопочку - и будьте-нате. Ты, Софка, хоть в магазин сходи, посмотри.
- С его рожей в магазин-то не пустят, - заметила Харита Игнатьевна. - Он же обязательно сопрёт что-нибудь.
- Не, я раз в помойке журнал с картинками нашёл, - миролюбиво сказал Софокл, пропустив мимо ушей замечание относительно его рожи, - а там в квартире красотища такая...
- Ты, Софокл, красотищу только на картинках и можешь увидеть, - заметила Харита Игнатьевна.
- Софокл - это тебя в честь философа древнего назвали что ли? - спросил Борис Николаевич.
- Папа, философом был Сократ, - поправила отца Татьяна. - А Софокл - драматург.
- Ну ты... ладно... того... - рассердился Борис Николаевич. - Что ж ты меня при людях позоришь? Умная больно, понимаешь... - Борис Николаевич с досадой повернулся и вышел из кухни.
Наина Иосифовна укоризненно посмотрела на дочь.
В суматохе не сразу обнаружилось, что пропал маленький Глебушка. Обшарили всю комнату - вернее, все своих четыре комнаты, обследовали тюки и коробки - мальчика нигде не было. Татьяна набросилась на старшего сына: