Меня обидели.
Домой ввалилась в гневе, 
готовая взорваться и взорвать.
И тут же села сочинять памфлет
Преполненный сарказма, едкой злобы.
Все - сволочи! - вот мой вердикт.
Рука строчила и строчила без устали.
По радио звучала Аппассионата
(О, радио Страны Советов! -
постоянно включенно и - классика! -
"для просвещения народных масс".
Поднадоевшая, но частенько отдушиной 
служившая средь духоты официоза).
Когда я вслушивалась в музыку,
перо вдруг начинало спотыкаться, зависать - 
памфлет никак не получался, - 
Бетховен явно мне мешал:
он диссонировал со мною.
Я повернула тумблер.
В наступившей тишине
опять вскипела злоба, забурлила, 
и весь мой яд я выплеснула на бумагу.
Памфлет удался мне на славу, -
вот будет им ужо!
Устав от праведных трудов,
теперь дослушать можно было Аппассионату, -
она еще звучала.
Плескалось море в лунном свете,
и тихая волна к ногам подкатывала, 
шурша по гальке.  
Легкий ветерок - соленый, теплый,
ласкал лицо, и прядь волос защекотала шею...
Вдруг как-то разом стихли все мои обиды,
страсти улеглись, погасли,
и всё, что там, на улице, случилось, 
вдруг показалось мелким и ничтожным.
Всё - суета, не нужно...
И тихое умиротоворение накрыло душу. 
Зачем растить в себе дурное? - 
Есть лишь покой и вечная луна,
Что плещет морем...
Сгребла я злобный свой памфлет,
Измяла весь и бросила в корзину.
1990 г.