Маша сделала вот что. Сначала она отыскала свои валаамские пленки и заказала в фотоателье снимки по паре каждого. Их получилось много: вот Дима на фоне теплохода "Алтай", вот он один сидит на каком-то невероятном обрыве, вот они вдвоем с Сергеем, вот они с Машей в дверном проеме заброшенной часовни, и он робко обнимает ее за плечи. Были просто живописные виды острова.
Маша внимательно стала рассматривать изображения Димы. Белые брючки, свитерок с выпростанным воротничком светлой рубашки, и эта грубой вязки темно-коричневая кофта, которая ее так умиляла. Чтобы лучше рассмотреть лицо, Маша даже взяла лупу. Копна светлых волос "шведским домиком", лицо милое, приятное. Как хорошо он улыбается. И чем дольше она смотрела, тем больше в ней зрело нежное чувство к нему.
- Хороший, милый мальчик, - пришла Маша к окончательному выводу. И совсем растаяла: - Ди-имочка.
Помнит ли он ее? И что ему написать?
Маша отобрала несколько фотографий, вложила в лист бумаги, а на листе написала: "Дима! Я поступила в институт и теперь живу в Пушкине. Если хочешь - позвони мне. Маша". И указала номер общежитского телефона и номер комнаты.
Отправив письмо, она стала ждать звонка чуть не на следующий день. Но прошла неделя, другая - звонка не было. Маша затосковала. Димы не будет, решила она. У него, наверное, есть девушка. И вообще, что она знает о нем? Быть может, она - просто авантюрное приключение на острове. Но другой голос говорил: "Но ведь он звонил! Звонил, пока ему не сказали, что ты уехала". - "Он интересовался только фотографиями", - возражал первый голос. "Дурочка, это был повод, чтобы встретиться, продолжить знакомство", - не унимался второй голос. "Зачем ему повод? Он что, не мог прямо сказать: давай встретимся? Он имел на это право после двух вечеров поцелуев", - упорствовал первый голос. "Нет не мог. Ты же сама назвала его Витей и разговаривала с ним как последняя идиотка. Он подумал, что у тебя есть мальчик Витя, а он просто авантюрное приключение на острове. Что он знает о тебе?" Тут голоса замолкали, а Маша тяжело вздыхала.
Между тем время шло своим чередом. Машины соседки продолжали активно влюбляться и менять возлюбленных. Но если Марина и Света худо-бедно совмещали свои занятия любовью с занятиями в институте, то Наташе этого никак не удавалось. Так как девушкой она была серьезной, то со всей полнотой и серьезностью могла отдаваться лишь чему-то одному. Первую же сессию она едва не завалила: два экзамена ей позволили пересдать во втором семестре. Разумеется, она лишалась стипендии. Но второй семестр давно начался, а пересдавать экзамены Наташа, похоже, не собиралась.
В один из вечеров она отправилась на день рождения в комнату своего очередного возлюбленного. Уже совсем поздно, ложась спать, Маша вошла в умывальник и увидела там Наташу. И ужаснулась. Та сидела, подобрав под себя ноги, на стоящем у окна небольшом столике, тупо раскачиваясь из стороны в сторону: видимо, в ожидании очередного приступа рвоты. Ее светлые волосы были спутаны, по красному распухшему лицу текли черные от туши слезы. Потусторонний страдающий взгляд вперился в пространство. Увидев Машу, она отчаянно зашептала ей безобразно вздутыми губами:
- Мне так плохо, Маша! Мне очень плохо!
Наверное, она искала сочувствия. Маша вспомнила ту юную чистую девушку, которой была Наташа в начале учебного года, ее романтически-серьезный взгляд серых глаз, полные чувственные губы - и искренне пожалела ту девушку. Эта, сидящая на столе в ожидании пьяной рвоты, сочувствия не вызывала.
"Что ж, - подумала Маша, - должно быть, действительно очень плохо. Зато перед этим тебе было очень хорошо".
Наверное, это было жестоко. Поэтому вслух она ничего не сказала.
Был еще один неприятный момент: в общежитии появился воришка. Открыто об этом заговорили, когда Марина, приехав из дома, в этот же вечер обнаружила, что из кошелька исчезла трешка.
- Мне родители каждый раз на неделю три рубля дают, - объясняла расстроенная Марина подружкам. - Вот тут они были, в кошельке. А кошелек - в сумке. Кто к нам в комнату заходил?
Стали вспоминать, кто заходил, да предполагать, кто мог взять. Заходили, как всегда, многие - мальчики, девочки, разве упомнишь. И, если отлучаются ненадолго, комнат никто никогда не закрывал. Значит, кто-то вошел в их отсутствие... Охали, да ахали, но следствие зашло в тупик. Вдруг вспомнилось, что и раньше пропадало что-то по мелочи: чистые общие тетради, новые ручки, кое-что из продуктов. На это не обращали внимания, думали, может, показалось, сами обмишулились. А деньги в кошельке кто особо пересчитывает? Да и кошельки никто не прячет, то в сумке лежат, то в тумбочке. Может, у всех пропадали - рубли, мелочь...
Пропажу денег обсуждали всей комнатой. Всем, кто приходил, рассказывали, в другие комнаты заходя, делились событием, в умывальнике, на кухне... Молва о воришке разнеслась.
Совсем поздно, уже ложась спать, Марина, еще раз оплакивая свою трешку, заглянула в кошелек: деньги были на месте! Этот возврат вором денег поразил еще больше. Получается, он, услыша о том, что пропажу быстро обнаружили, испугался и, пользуясь всеобщей суматохой, снова подкинул в кошелек деньги! Ну и ну... Знать бы, кто этот негодяй.
- Это из своих кто-то, - сделала предположение вахтерша тетя Зоя, когда Марина и Маша рассказали ей про воришку.
Как это - "из своих"? Девочки сначала даже не поняли. Из комнаты что ли?! Наташа или Света?! Ну уж нет... Вряд ли... В голове это не укладывалось. В таком случае и ее, Машу, тоже можно подозревать! Фу, как всё это неприятно: будто случайно вляпался во что-то гадкое.
Однажды в субботу, незадолго до Восьмого марта (Маша с девочками только вернулась из местной бани: раскрасневшаяся и благоухая ароматом березового веника), по всей лестнице, от вестибюля до коридора, раздался призывной голос добросовестной вахтерши:
- Маша из двадцать четвертой - к телефону!
И тут же, как динамики-усилители, общительные студентики, вечно околачивающиеся на лестничной площадке, вторили ей:
- Да? - задыхаясь, спросила она в трубку. И подумала, что если услышит сейчас голос Аллочки, это будет досадным обломом.
Но это был голос, чей она так ждала и уже отчаялась услышать. Оказывается, Дима был в рейсе и пришел только пару дней назад. Фотографии он получил, спасибо. Они ему понравились, все-таки будет память. Да-да, конечно, сказала Маша, она тоже с удовольствием их смотрела, вспоминая то уже давнишнее путешествие. Было здорово, правда? Да, сказал Дима.
Маша ждала главного: предложения встретиться. Но Дима молчал. Она поняла, что если они сейчас так глупо расстанутся, она себе этого не простит. А другой повод связаться с ним вряд ли представится. Как всё хрупко! И она решилась.
- У нас на Восьмое марта в общежитии будет дискотека. Хочешь, приезжай. Приехать к нам в Пушкин не так уж страшно, как кажется на первый взгляд. Всего полчаса на электричке.
- Уж если я хожу на Кубу, то приехать в Пушкин не испугаюсь, - рассмеялся Дима, а у Маши радостно дернулось сердце. - Как вас найти?
Маша, сбиваясь от волнения, объяснила.
- Хорошо, я приеду, - пообещал Дима.
Позвонил! Приедет! - ликовала Маша. У них всё будет! Она еще посидит с ним на "голубятне"!
Маша вернулась к себе в комнату, но ей не сиделось на месте. Она стала слоняться по общежитским коридорам. Все встречающиеся ей студенты казались необыкновенно очаровательными.
- Ты чего такая счастливая? - спросила ее проницательная Люда Подкорытова. - Тебе никак кто-то в любви объяснился?
- Почти.
- Уж не Слава ли Зяблов?
- Зяблов? - Маша недоуменно посмотрела на Люду. - Я и забыла о нем.
Какая нелепость - Зяблов. Через несколько дней к ней приедет Димочка!
(Продолжение следует)