Причин для несчастной любви может быть масса: чья-то избранница излишне ветрена, чья-то — не в меру склочна; у одной реальный размер груди на поверку оказывается значительно меньше видимого, а другая терпеть не может джаз, котов и прочие варкрафты. Виталик же Морозов на свою голову полюбил девушку с фамилией без гласных букв. «Да ну, ерунда, — скажете вы, — неужели из-за какой-то согласной фамилии могут быть проблемы? Тараканы это, гнать их надо!» Конечно, ерунда, но только если тараканы твои собственные, родные, а не сидят в голове у возлюбленной — а в случае с Виталиком было именно так.
На лабораторной по трехмерному моделированию, которую он вел как магистрант, его подозвала новенькая:
— Мне компьютер не дает зарегистрироваться: говорит, что такой адрес почты не подходит. Вы не знаете, в чем дело? Все же правильно!
В поле ввода стояло: «скрлй собака яндекс точка ру».
Виталик густо покраснел: во-первых, он был автором кода валидации адресов для учебной среды и втайне гордился непробиваемой, как ему казалось, защитой от ввода случайного набора символов, а во-вторых, девушка ему очень понравилась. Черные вьющиеся локоны, слегка смуглая кожа и детское лицо с мягкими чертами тянули к себе — не с вызовом, а очень по-домашнему.
— Давай попробуем другой мейл, — сбивчиво предложил он, неуставно перейдя на «ты» и стараясь не смотреть ей в глаза, хотя уже успел бултыхнуться в них по самые уши.
Так, довольно предсказуемо, и завязались их отношения. Маша Шкрль имела словенские корни, и даже ее волосы пахли теплой южной ночью. Они проводили все больше времени вместе, но дальше прогулок, цветов и задушевных бесед за полночь дело никак не шло, хотя все предпосылки к логическому развитию событий не просто имелись, а уже давным-давно переросли себя и напрочь исключили любые другие варианты. Дело было в одной-единственной фразе, которую Маша как-то обронила в перерывах между поцелуями в ответ на пылыющий Виталиков взгляд:
— Вот придумаешь к моей фамилии рифму, тогда посмотрим.
— Рифму? Зачем? — озадаченно спросил он.
— Низачем, а ты придумай рифму!
— Да как я ее придумаю? Ты же ни с чем не рифмуешься!
— А ты придумай!
— Маш, ты меня любишь? Не издевайся!
— Люблю, а ты придумай рифму!
— Слушай, что за «белый бычок»? Хватит!
— Хватит, а ты придумай рифму!
Тут Виталик не выдержал, раздраженно вскочил и пулей вылетел в дверь, даже не попрощавшись. Минут через пятнадцать он осторожно заглянул в комнату с букетом желтых гербер наперевес, рискуя быть испепеленным лучами гнева, однако, к его удивлению, Маша по-озорному глядела на него из-за диванных подушек и, похоже, ничуть не была рассержена.
С этого момента спокойные дни для него кончились. Виталик часами ломал голову над решением невозможной задачи, пока мысли от напряжения не сбивались в клубок. Он прошерстил с десяток поисковиков на предмет западнославянской поэзии. Он начал учить словенский в надежде встретить рифму на страницах учебника или словаря. Пробовал набрать фамилию латинскими буквами при включенной русской раскладке, но получившееся «Ылкдо» не выдерживало никакой критики. Неизвестно зачем, преобразовывал слово «Шкрль» в числовое значение по правилам гематрии и китайской нумерологии. Вконец потеряв терпение, бродил ноябрьскими вечерами под Машиными окнами, рыча:
Шкрль-шкрль!
Все звери спят, все птицы спят,
Одна Машка не спит, мои нервы тянет…
Но это тоже не помогало. Сама Маша при этом ни на что не обижалась, охотно отвечала на обычные ухаживания, но заветная страница по-прежнему оставалась запечатана условием: «Перед прочтением срифмовать».
Однокурсники всячески подтрунивали над Виталиком, кто по-доброму, а кто и грубовато. Едва он входил в аудиторию, как тут же со всех сторон раздавалось:
— Ну, как? Нет? Салага!..
— О, поэт пришел! Так какая у Машки цезура?
— Ты мужик или кто? Силой ее возьми.
— Срифмовались или опять только погуляли?
А художник Илья изобразил Машу в виде царицы, приказывающей несчастному гонцу: «Жар-птицу, молодильные яблоки и рифму к моей фамилии!» — «Яблоки-то в тридевятом царстве есть…» — печально думал гонец. Виталик вырвал карикатуру из рук Ильи и бросил в урну, но после пары тайком достал ее и повесил дома над столом: Маша вышла очень похоже.
— Не знаю, что и делать, — жаловался он другу Славе. — Мурыжит меня, мурыжит, а для чего? Не готова дальше заходить, не хочешь — так скажи, а то выдумала эту эпопею с рифмой!
— Постой, постой. Ты Машку любишь? Любишь. Она тебя? Почти наверняка — не будешь ты с однодневками связываться, я тебя знаю. Значит, не хватает чего-то малого, и тебе нужно лишь понять, чего именно.
— Смелости мне не хватает, Славик, разрубить этот узел. Иногда кажется — все, овладел бы силой, а смысл? Так же нельзя!
— Погоди, остынь. Условие в задачке какое? Подобрать рифму к ее фамилии. Невозможно? Невозможно, факт. Но, заметь, никакой привязки по времени нет — а что это значит? Ну, неужели не дошло? Соображай!
— По какому времени? Времени-то как раз ушло немерено! Я уже не могу ждать!
— Да не рифма ей нужна, голова, а кое-что другое! Решительность твоя нужна!
— При чем тут решительность?
— Ладно, даю последнюю подсказку: физики до сих пор спорят, действительно ли фундаментальные константы являются таковыми…
И Виталик внезапно понял. Тридцатого ноября он уже тащил счастливую Машу в загс подавать заявление, а лютым январским утром они вылетели в свадебное путешествие на Крк. В путевом блокноте чернела свежая строфа: