Этими двумя понятийными рядами мне хотелось бы указать на то, что политическая и экономическая борьба пролетариата развивались в одном направлении. От кажущейся свободы через несвободу к свободе истинной - примерно так можно выразить это развитие. Манчестерская свобода, "свобода" буржуазии - вещь странная. Торговля и перемены, частная жизнь и жизнь общественная должны были быть свободными, т.е. не стесняться государственными ограничениями; государство, которому по этому учению отводится задача заботы о "спокойствии и порядке" и более ни о чём другом, не должно вмешиваться в производство и распределение товара. Что из этого получилось? Продукты питания при совершенно свободной торговле не отягощались таможенными сборами, и это было популярным и симпатичным в этом учении. Но более того. Государство, против которого выступали манчестерские мужи, было не их собственной организацией, а было, как минимум, ещё в значительной мере пропитано феодальной и абсолютистской властью. Буржуазная теория, таким образом, означала ослабление деспотического командования, ослабление государства вообще. А теперь - к чудовищной обратной стороне. Государство не вмешивается в общественную и торговую жизнь (в те времена расцвета не было даже ростовщических законов), но оно заботится о "спокойствии и порядке". Что это означает? Ничего иного, кроме того, что буржуазия находится в состоянии беспрепятственно развивать свою экономическую власть и заниматься эксплуатацией с ничем не ограничиваемым бесстыдством. "Как так?", мог бы тут возразить свободный человек сегодняшнего или завтрашнего дня, "если согласно этому учению государство не должно ни во что вмешиваться, то почему угнетённые и истязаемые позволяют себя эксплуатировать? Почему они не скинут с себя наложенное на них ярмо? Почему они дают растратчикам и бездельникам отнимать у себя свою собственность, заработанную ими самими? Почему они отдаются в рабство к владельцам фабрик, земли, денег и домов?" Но тот, кто в гневе делает такие упрёки, забывает одну маленькую деталь. Буржуазия не отрицает государства, она только ограничивает его там, где оно ей мешает. Но у государства есть одна задача, оно устанавливает "спокойствие и порядок", т.е. оно, прежде всего, защищает частную собственность и основанную на ней эксплуатацию людей посредством закона, суда, тюрьмы, армии, церкви, школы. Такой отчаянной была ситуация, когда положение пролетариата становилось всё более невыносимым, т.к. он значительно разросся и каждый пролетарий в отдельности опускался всё ниже. что могло быть более логичным, чем единогласный зов угнетённого класса: "Вы вытесняли государство, когда оно притесняло вас; но вы сохраняете его, покуда оно угнетает нас вам на пользу. Мы согласны с вашим лозунгом: свобода! Но не просто свобода эксплуататоров, нет - человеческая свобода! Угнетённый человек восстаёт и берёт себе право, которого его лишают! Долой государственную защиту ваших привилегий! Долой государственное рабство!" Но этот зов не прозвучал, и там, где он частично раздавался, он не получал внимания, заглушаемый многоголосым гомоном, доносившимся с другой стороны. Оттуда раздавалось: "Больше государства, больше государства! Государство - это всё, оно всё может, оно должно заниматься всем!" Оттуда звучало: "До сих пор вам, буржуа, была предоставлены свобода, и теперь можно видеть, как вы ей воспользовались. Вы пили кровь стариков, женщин и детей. Вы заставляли слишком долго работать, вы не защищали рабочих от вызываемых машинами увечий, и вообще, своей свободой эксплуататоров вы создали класс людей, чью жизнь трудно вообще назвать жизнью. Большая их часть телесно и умственно деградирует, это мы, государственные мужи, видим при наборе в нашу армию и не можем терпеть этого в государственном интересе. Рабочего следует беречь, ему нужно помочь, государство должно вмешаться! Ваша свобода должна быть ограничена!" Так рабочий стал подопечным государства, а государство перестало быть просто ночным сторожем, оно стало служанкой на все случаи жизни. А теперь, дабы не возникло недопонимания: о чём я говорю? Я говорю не только о Бисмарке и Лотаре Бухере, я подразумеваю также Лассаля и Маркса. Лассаль покинул демократическую Партию прогресса, но не влево, к отрицанию государства, к цельной свободе, а ближе к Бисмарку, к усилению государства; он хотел полного желудка за счёт свободы. Его производственная ассоциация с государственными кредитами была лишь началом, а в конце наёмный рабочий стал бы прусско-немецким чиновником с правом на пенсион. Сюда же относится и Маркс. Я не собираюсь рассказывать о том, как подробно и с какой симпатией он описывает в своём "Капитале" законодательное урегулирование рабочего времени в Англии; мне хотелось бы поговорить только о его важнейшем сочинении, о "Коммунистическом манифесте". Да будет мне позволено личное замечание. Я часто его читал, и он всегда меня завораживал. Но вот я отложил Маркса на несколько месяцев. И вчера я взялся за "Коммунистический манифест" с определённой целью - не допустить, чтобы он мне импонировал. Я хотел обсудить его, критиковать его. И вот, честного говоря, я потерпел поражение. Он снова мне импонировал, снова захватил меня. "Коммунистический манифест" был и остаётся гениальным проектом, выдающейся конструкцией. Но я восхищаюсь им только как произведением искусства, как цельным, мощным претворением одной мысли в то время (в 1847-м году), когда можно было конструировать лишь в общих чертах, не видя деталей. Но я утверждаю, что эта мысль, которую Маркс выдающимся образом осветил и запечатлел, эта мысль была неверной. Первая часть "Манифеста" оканчивается так: На место старого буржуазного общества с его классами и классовыми противоречиями заступает ассоциация, в которой свободное развитие каждого в отдельности является условием свободного развития всех. Эта цель есть цель всех вольных социалистов и анархистов, и она редко была сформулирована более лаконично и красиво. Но путь? Путь к этому безвластию у Маркса - власть, путь к этому отсутствию государственности у Маркса - государства. Об этом в "Манифесте" написано: "Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. в. пролетариата, организованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил". В то время, конечно, ещё не думали о позитивной парламентской работе, о постепенных социальных реформах в сегодняшнем государстве; Маркс думал о скорой кровавой революции, в ходе которой представители пролетариата могли бы получить диктаторскую власть. Затем они должны были бы как можно скорее сверху провести социальные изменения самого радикального рода так, чтобы эта власть вскоре стала никчёмной, растворилась бы сама в себе и уступила место свободе и безвластию. Это было фундаментальной ошибкой Маркса. Там, где есть властители, есть и подчинённые; и никогда ещё властители не отказывались добровольно от власти, и никогда не откажутся. То, что скрыто в мысли Маркса, чего он и сам не осознаёт, это - вторая полноценная, совершенно иная революция, которая не ставит на место старой власти новую власть, а уничтожает её и делает возможной цельную свободу. Моё же мнение таково: промежуточные стадии, может быть, необходимы, в реальности, ибо то или иное не было проделано до конца, но им нет места в идее. Если есть у человека цель, то он к неё стремится; и если я хочу безвластия, свободы всяческого человеческого выражения, то я делаю всё, чтобы тут же достичь этой цели. Я вынужден, к сожалению, познакомится и с такой возможностью, что из-за каких-то враждебных условий моя цель не может быть достигнута сразу во всей своей полноте; но я не собираюсь уже заранее хотеть чего-то, чего я не хочу. Человек может в одном деле хотеть чего-то одного, а не отчасти того, отчасти - другого. Если я хочу безвластия, то я не могу стремиться к власти. Я, более того, стремлюсь к тому, чтобы уничтожить все гнетущие силы и основать царство цельной свободы для каждого отдельного человека. Если у меня есть эта цель, то мне необходимо сейчас сделать и подготовить всё для достижения этой цели. Маркс хочет в "Манифесте" одним махом провозгласить власть пролетариата, его последователи, марксистские социал-демократы, соучаствуют в существующей сегодня государственной власти. Так ли велико это различие, что мы, основательно поразмыслив и как следует рассмотрев позднего Маркса, имеем право использовать Маркса против сегодняшней социал-демократии? Я думаю, нет. И в этой связи я перехожу ко второму ряду в заголовке: Политическая несвобода - политическое сотрудничество - отрицание государства. В то время, когда Маркс писал "Манифест", пролетарии не обладали политическими правами так же, как отчасти и сегодня в Австрии и Бельгии. Эта вопиющая несправедливость бросается в глаза и, как оно есть, в вековой традиции, что революции всегда затрагивают лишь формы, но никогда самую суть, подталкивает к протесту и возмущению. Мы недавно могли наблюдать в Бельгии такую упущенную возможность. В марксовом же смысле такая революция должна была привести к власти пролетариата. Но всё случилось совсем по-другому. Политическая несвобода была упразднена, но экономическое положение рабочего класса не изменилось нисколько. Чего добился пролетариат, который годами и десятилетиями, полный гнева и страстного пламени, боролся за равноправие в государственной жизни? Ему предоставили возможность политического участия - и не удивительно, что он ей воспользовался. Из власти пролетариата по Марксу получилось соучастие в государственной власти, при помощи которой пролетариат надеется постепенно и мирным путём захватить власть. То, что Маркс в 1847-м описывал лишь неопределённо и в общих чертах, сегодня воплощается социал-демократией во всех деталях. Но принципиального противоречия тут нет. Но в этом подробном и детальном воплощении неопровержимо было показано, что стремление пролетариата к власти не может принести свободы. Ибо соучастие в государственной жизни неразрывно связано с государственной помощью в социальной сфере. Государство для социал-демократии является защитником пролетариата против манчестерской свободы буржуазии. "Государственное принуждение против свободы эксплуататоров" - вот лозунг социал-демократической партии. Наш же лозунг звучит: цельная свобода против половинчатой; человеческая свобода против буржуазной. Государству надлежит не заботиться о торговле и прочих делах, не должно оно заботиться и о "спокойствии и порядке", что означает ни что иное, как то, что оно вооружённой рукой защищает частную собственность и привилегии эксплуататоров.
Государство, да падёт оно!
Зовись оно хоть монархией,
хоть республикой, хоть социальным.
Ибо никогда такого не было, никогда, я повторяю,
чтобы в государстве пылал факел свободы!
Государство есть неволя. Ему ведомы только хозяева и слуги.
Мы же не хотим быть ни теми, ни другими.
Своих священных человеческих прав мы желаем,
чтобы пользоваться ими и не отдавать больше никому!
Анархия - наша цель, отсутствие государства и власти, конец эксплуатации в любой сфере, в экономической, умственной и политической, и мы должны сделать всё, чтобы на месте сегодняшней власти не зародилась новая власть. Уберите вашу тяжёлую, сдерживающую и заслоняющую солнце руку от свободной земли, господа, рабовладельцы и страждущие власти! Да будет свободным человек на свободной земле! Мы освободим землю и человечество. Пусть каждый присоединится к своей профсоюзной организации и борется вместе с ней против своих специфических эксплуататоров. Так день освобождения наступит быстрее и увереннее. Каждый рабочий и всякий свободный и самостоятельный человек является нашим другом; всякий эксплуататор и каждый помощник государства и раб власти - нам враг. Всякое дело свободной науки и свободного искусства - нам союзник, любая поповская писанина и государственная болтовня оскорбляет наши органы чувств. Всякое смелое действие, всякое свободное переживание нам близко, любое преклонение и угнетение, подчинение и самоумаление кажется нам подлостью. Давайте же агитировать, давайте будить! Расскажем всем людям об их человеческой ценности! Нет раба столь малого, чтобы он не смог стать большим. Нет господина столь великого, чтобы мы с ним не совладали. Всё для нашей цели: все средства и вся кровь, жизнь и душу. Конец рабству, да здравствует свобода!