Выйдя из больницы и ведя притихшего Петьку за руку, Сергей остановился. Улица перед зданием была заполнена народом. Стояли машины телевидения, торчали микрофоны, небольшие группы людей окружали о чем-то возбуждённо говорящих ораторов. Сергей поднял голову к почти малиновому небу уже не обращая внимания на валяющее дурака зрение, потом опустил взгляд, снова смотря на взволнованные лица матерей и отцов, потеряно выходящих из соседних дверей и несущих в руках детские вещи. Перед его глазами сейчас была Анастасия, идущая по длинному коридору, уводимая обнимающей её за плечи медсестрой, испуганная, с огромными глазами, прижимающая к груди свою сумочку, постоянно оглядываясь на него через плечо и исчезающая за широкими дверями стационара. Он закрыл глаза и сразу, почти ожидая этого, увидел небольшие детские фигурки, стоящие перед вспыхнувшим за ними светом, поглощающим их, маленькие детские фигурки, расплывающиеся в слепящей иллюминации и оставляющие шёпот, только шёпот, нарастающий и уходящий, как морской прибой, в котором он никак не мог разобрать слов.
- Эй, простите, вы дадите нам пройти? - вдруг услышал он и, открыв глаза, увидел очень высокого парня в узком чёрном костюме и с непослушными рыжими волосами, который пытался войти в дверь вместе с двумя фигурами в белых халатах, катящих больничную тележку. Укрытый голубой простынёй, на тележке лежал кто-то совсем небольшого роста и Сергей отошёл в сторону с колотящимся сердцем, провожая взглядом проходящих людей. Когда тележка скрылась в коридоре он опустился перед сыном на корточки, не выпуская из руки маленькую ладошку:
- Сынок, сегодня мы дома одни.
- А когда Настя выздоровеет? Завтра? - Петька погладил отца по щеке и тут же произнёс успокаивающе: - Конечно завтра. Завтра мы за ней снова приедем.
Посадив сына в машину и пытаясь вытрясти из головы только что виденную тележку с чьим-то маленьким тельцем, Сергей завёл машину и выехал с автостоянки. На душе было тяжело. В одну неряшливую кашу смешались все события последних часов, подкрашенные раздражающим поведением глаз и Сергей вспомнил, что ещё утром хотел провериться у врача, но снова забыл. Петька сидел молча, словно понимая, насколько сейчас его отцу не до разговоров на любые мыслимые темы, но всё-таки, поёрзав и подудев в кулачок, он вдруг спросил:
- Па.. а что с морем случилось? Оно теперь всегда таким будет?
- А..? Что ты сказал? - занятый своими мыслями, Сергей не сразу понял, о чём говорит его сын, и только когда проследил направление маленького пальчика, которым Петька указывал на видимый из окна машины прибой, снова вернулся в настоящее время, - о чём ты, сынок?
- Почему вода такая красная? Мы приехали, море синее было. И небо тоже. А сейчас всё какое-то рыжее, почему, пап?
Сергею потребовалось ещё пара секунд, чтобы понять:
- Ты видишь небо красным? И воду тоже, да?
- Ну, да.. оно же не синее, пап. Оно красное. А должно быть синее, а не красное. Только оно всё-таки больше красное, чем синее. Не очень, правда, но всё-таки не такое, как тогда, когда мы приехали. Другое совсем. Немножко. Почему?
Сергей молчал. Он только сейчас подумал, что за всеми волнениями за здоровье дочери ему совершенно не приходило в голову, что его цветовая слепота не слепота вовсе, а действительно изменившийся цвет всего вокруг.
- Па.., - снова осторожно подал голос Петька, - ты не ответил..
- Я не знаю, что сказать, сынок. Честно. Понятия не имею. Единственное, что я сейчас понял, что к врачу мне не надо.
- А ты хотел?
- Не то, чтобы хотел. Но думал. А потом ты взял и сделал так, что я больше об этом не думаю. Только вот что теперь со всем этим делать, сынок, я действительно пока не знаю.
Припарковав машину, Сергей взял сына на руки и вошел в здание .
![[]](/img/l/lanowoj_s_a/6-1/2316.jpg)