- Опять говоришь "мое". Что это значит? Почему не "наше"?
Геолог - точнее, "рыжая-часть-геолога", или просто "геолог-рыжий", а сам он называл себя Маком, - устало вздохнул.
- "Мое" - потому что эта вещь принадлежит мне. Только мне, и никому другому. Ни Стью, ни Олли. И уж конечно, не тебе, чертов дикарь. Ясно?
Когда геолог - любой из него - говорит, его речь подобна бурлению кипящей воды в горшке. Но у геолога есть небольшая блестящая коробка, которую он зовет транслятором, и когда геолог обращается к нам, коробка говорит за него нашими словами. А когда говорим мы, коробка начинает булькать, как геолог, и тот все понимает. Очень удобная вещь: если бы у нас была такая, мы бы давно договорились с загорцем или даже с приречником. А может, и нет, ведь работает транслятор не совсем хорошо: иначе почему же мы не всегда понимаем геолога?
Только что мы хотели транслятор потрогать, а геолог-рыжий запретил. Вообще геолог очень странный: геолог-высокий трогать предметы разрешает, а геолог-рыжий - нет. Ну а геолог-толстый от нас и вовсе шарахается, Кстати, геолог-высокий зовет себя Стью, а геолог-толстый - Олли. Это странно, хотя, может быть, на их языке эти слова что-то значат? Впрочем, у геолога вообще много странного: есть говорящие коробки, есть доски, которые показывают картинки, есть даже оружие, которое бьет огнем.
Геолог пришел дюжину дней назад: сначала запахло свежим, как после дождя, и над полем появился блестящий круг, поставленный на ребро, а после из круга вышел геолог, - впереди шел геолог-высокий, следом геолог-толстый, и последним геолог-рыжий. Геолог вынес из круга много всяких вещей, и круг исчез. Тогда геолог поставил несколько чудных домиков из черно-зеленой ткани и огородил их витой блестящей проволокой. После этого мы пошли знакомиться. Геолог сначала испугался, и сразу же показал, как его оружие стреляет огнем, и чуть не обжег нам ноги. Но мы не обиделись: он же не знал, что мы - друг.
Потом мы спросили, кто он и откуда. Геолог-высокий ответил, что он геолог и пришел издалека - с другой стороны неба. И мы удивлялись: наверное, он очень отважный, раз пришел с другой стороны неба всего лишь втроем.
Геолог целыми днями ходил по округе, втыкал в землю какие-то блестящие тонкие палки, а плоские ящики за его спинами пищали и говорили разными голосами. Когда мы спросили, о чем говорят ящики, геолог-высокий ответил, что те рассказывают о всяких вещах, находящихся под землей. И даже сказал, что к югу от деревни под землей есть много густой черной воды. Будто бы мы этого не знали! Эту воду мы иногда достаем ведрами из глубоких ям: она горит, а еще ей можно смазывать колесные оси и даже делать компрессы маленьким нам. Мы даже показали геологу эти ямы - пусть набирает, не жалко. Увидев черную воду, геолог-высокий обрадовался, а геолог-толстый и геолог-рыжий сказали: "Ну и зачем эта нефть? Надо искать, что подороже". Мы ничего не поняли, а геолог даже ругался между собой. Вот это в геологе особенно удивительно: где это видано, чтобы одна часть с другой спорила?
- Ну так как, ясно? - кажется, геолог-рыжий уже начинает злиться.
- Нет. Разве может что-то, принадлежащее вам, принадлежать части вас?
- Как же тебе объяснить-то... - геолог-рыжий мучительно подбирал слова, и транслятор молчал в нерешительности. - Вот у тебя есть сандалии, так? Они твои - они впору только тебе и другому не подойдут.
- Другому? Загорцу, что ли? Конечно, не подойдут, - у загорца же копыта на ногах! На загорца плести сандалии - только зря переводить хорошее пальмовое лыко! - мы засмеялись.
- Ну при чем здесь загорцы? Я говорю про твои сандалии - они твои, ты их никому не отдашь, правда?
Мы посмотрели на сандалии, пошевелили пальцами. А может...
- Геологу нужны сандалии?
- Да не нужны мне сандалии! - взорвался геолог-рыжий. - Я говорю - Это! Твои! Сандалии! Ты не отдашь их ни вон тому старику, ни той женщине, что тащит кувшин с водой, правда? У старика сандалий нет, между прочим, и он ранит ноги о камень!
Транслятор переводит "старик" как "старая-часть", "женщина" - как "красивая-и-плодородная-часть".
- А что изменится, если мы снимем сандалии с этих ног и наденем на другие? Тогда другие ноги будут защищены, а эти будут раниться о камни. Нужна еще пара сандалий, и скоро мы их сплетем. Просто лыка не было, но мы уже нарезали нового в дальней роще.
- Да ну тебя к черту, - махнул рукой геолог. - Лучше скажи - где Олли? Видел его сегодня?
- Конечно, - кивнули мы. - Он попросил показать, нет ли в округе необычных камней. И мы повели его к горе. А разве...
Мы хотели спросить, как так может быть, что геолог-рыжий не знает, где находится геолог-толстый, но Мак перебил нас:
- А что, там есть необычные камни?
- Конечно. Почему было не спросить сразу? Мы бы сказали.
- Что, что, что за камни-то?
- Там, где сквозь гору протекает река, очень много тяжелого желтого железа.
Глаза геолога-рыжего заблестели, на лбу выступили капли пота.
- Сколько там этого желтого железа?
- Хватит, чтобы набить дом.
Мак смерил взглядом наш дом, где помещались все мы, живущие в этой деревне, и еще оставалось место. Похоже, такое количество желтого железа его обрадовало.
- Только зачем оно нужно? Желтое железо мягкое, из него не сделать ни наконечника для копья, ни острия для сохи. Есть другое железо, черное, - оно хорошее, крепкое! Надо? А желтое только на посуду и годится. Но посуда в лагере геолога и так есть. Или нет? Тогда мы можем дать, есть хорошая, из красной глины.
Мак только головой помотал.
- Погоди с чертовой посудой! Лучше скажи: далеко ли отсюда до места, где зо... желтое железо? И кто повел туда Олли?
- Разве не знаешь, где это? - удивились мы. - Ведь Олли сейчас там!
- Ах он, сволочь... втихаря решил, да? - геолог-рыжий ударил кулаком по ладони и сказал какие-то слова, которые транслятор не стал повторять. - То-то я думаю, зачем он активатор с собой захватил? Уйти хочет! Ну что ж, Олли, ты попляшешь!
Блуждающий взор Мака остановился на нас.
- Ты покажешь, где Олли сейчас? Покажешь?
- Хорошо, - кивнули мы. - Мы покажем.
Рядом уже приплясывали от нетерпения маленькие и самые быстроногие мы.
- Ну так веди же! - крикнул Мак.
- Пошли, - сказали мы. - А оружие-бьющее-огнем брать не нужно, путь безопасен.
- Это уж я сам решу, что мне брать, - прорычал Мак. - И не нужно мне чертовых советов чертова дикаря! Веди!
* * *
Густо-янтарное солнце уже падало за горизонт, когда мы подошли к лагерю геолога. Головы наши были посыпаны пылью, на щеках белые ритуальные полосы, знаки безутешной скорби. Мы стояли и смотрели, как геолог-высокий - теперь уже геолог-одинокий - что-то делает с лежащими на столе камнями: рассматривает, капает на них цветными жидкостями, стучит молоточками. Наверное, у геологов нельзя выражать скорбь прилюдно, но мы блюдем наш обычай.
- Мы сочувствуем геологу, - сказали мы, - мы преисполнены жалости к тому-кто-лишился.
Геолог оторвался от работы, недоуменно посмотрел на нас и щелкнул транслятором:
- Что?
Сколь удивительное самообладание!
Мы повторили формулу сопереживания.
- Так-так-так, - пробормотал Стью. - И что же случилось?
Наверное, это опять какой-то ритуал и геолог-высокий хочет, чтобы мы ему объяснили, что геолог-толстый и геолог-рыжий, Олли и Мак, убили друг друга. Но если нужны слова со стороны, чтобы позволить ему дать волю скорби, - мы скажем эти слова.
- Геолог-Олли и геолог-Мак погибли, - нараспев сказали мы. - Плачь, геолог-Стью, и мы будем плакать тоже.
Геолог-одинокий опустился на стул и долго сидел, сжав ладонями виски.
- Что ж... Может, расскажете, как это произошло?
Мы рассказали ему, как геолог-Олли расспрашивал нас о необычных камнях, как мы показали ему желтое железо и как потом пришел геолог-Мак. Рассказали, как они долго препирались из-за желтого железа и как геолог-Мак выстрелил прямо в толстый живот геологу-Олли, а Олли обхватил Мака руками и утянул в водопад.
- Оттуда не спастись, и твои части погибли, - сказали мы. - Осталось только вот это.
Мы протянули геологу-одинокому блестящий стержень с цветными кружочками.
- Люди гибнут за металл, - непонятно сказал геолог-одинокий и горько усмехнулся. - Хорошо хоть активатор уцелел.
Увидев наш непонимающий взгляд, геолог пояснил:
- Теперь я смогу открыть портал. М-м, не так... Смогу открыть путь.
- Сделать тот блестящий круг? И уйти на свою сторону неба?
Геолог кивнул. И снова долго сидел и молчал, а мы негромко пели песню скорби, чтобы нашему другу-из-за-неба было не так горько.
- Кажется, я понял... - вдруг негромко сказал геолог-одинокий и хлопнул себя по коленке. - Проклятье, наверное, с этого и нужно было начинать. Скажи, как ты себя называешь?
Мы сказали.
- Только не "ты", - поправили мы его, - а "мы". Мы себя так называем.
- Ну да, ну да, - пробормотал он и странно рассмеялся. - Нет, ну надо же! Транслятор говорит, что вы называете себя "человек". Не "люди", а именно "человек". Я правильно понимаю?
Мы кивнули.
- И все они, - геолог-одинокий обвел рукой всю округу, вместив в этот жест и тех нас, что шли за водой, и тех, что пололи грядки с овощами, и даже тех, что убирались в доме, - все они - это один человек? Не люди, а именно человек?
- Да, - кивнули мы. - Мы - человек.
Геолог-одинокий потер рукой лоб.
- Я-то думал, транслятор барахлит, а дело вот в чем... Удивительно, просто удивительно!
- Почему? - спросили мы.
- Почему... - геолог фыркнул. - Я даже не знаю, как объяснить. Мы - я, Олли и Мак - это не один человек. Это разные люди.
Мы нахмурились - и те, кто был в поле, и те, кто дубил кожи, и те, кто наполнял кувшины водой из ручья.
- А-а, понимаем. Значит, вы части разных людей, - как мы, загорец и приречник? Но где же другие вы? Другие Стью, другие Мак, другие Олли? Они там, за небом?
- Нет, - покачал он головой. - Других нет. Понимаешь, просто нет. Каждый из нас - я, Олли, Мак - это и были три разных "мы". То есть три разных "я". И никаких других частей у нас нет. Понимаешь? Вот представь, - он ткнул пальцем нас в грудь, - есть только это... ну, скажем, один этот, который сейчас стоит передо мной.
- А где же мы?
- Нету никаких вас. Вот этот один, - он снова ткнул в грудь стоящих перед ним нас, - сам по себе, и вон тот, что стоит с мотыжкой, сам по себе, и вон тот охотник, и вон та женщина: все они сами по себе. Ничем не связаны. Просто живут рядом.
Мы пытались понять.
Мы честно старались.
А потом...
У нас пробежали по спине мурашки, у нас подкосились ноги, мы выпустили из рук мотыжку, мы чуть не расплескали воду и чуть не уронили добычу, и даже маленькие мы, дремлющие в колыбельках, встрепенулись от неведомого прежде ужаса и разревелись.
Мы отступили на шаг, потом еще на один.
- Но ведь это... ведь это ужасно, - прошептали мы. - Ужасно, когда одинок!
Он пожал плечами.
- Возможно. Но мы - все люди там, на той стороне неба, - как-то справляемся. Правда, не всегда хорошо.
Мы опустились на сухую землю рядом с геологом.
- То есть вы... точнее, ты, - неуклюжее, чужое слово резало нам рот, - всегда здесь и сейчас? Сейчас ты сидишь только здесь и смотришь на заходящее солнце?
- Да, - кивнул геолог. - А ты... то есть вы?
- Мы сейчас все здесь. Но может быть так, что мы и на южных островах, и в северных горах, и в восточных джунглях, и в западной степи. Мы мужчина и женщина, мы старик и дитя. Мы встречаем ночь и провожаем утро, мы ловим рыбу и строим дома, мы начинаем жить и покидаем этот мир.
- Удивительно... - прошептал геолог, и глаза его странно заблестели.
Мы все еще приходили в себя от пережитого страха. Разве это не ужасно: жить, когда нет "мы" и есть только "я", когда ты в полном одиночестве проходишь по дороге жизни от колыбели до могилы?
- То есть, - мы осторожно положили ладонь на его руку, и он ее не отдернул, - сейчас есть лишь один геолог-Стью?
Он кивнул.
- Да. Впрочем, так всегда и было.
Геолог невесело улыбнулся.
- Знаешь... то есть знаете - а я привык.
Мы подумали.
Он - часть, никогда не бывшая целым.
Или целое, воплощенное в одной части?
Загадка.
И мы подумали снова. Мы видели его разум, добрый и чистый.
- Знаешь, - сказали наконец мы, - геолог-Стью может остаться с нами. Там, на другой стороне неба, наверное, много невиданных красот и удивительных чудес... но здесь Стью не будет один. Никогда.
Стью молчал.
Он молчал долго и вертел в руках блестящий стержень с цветными кружочками, и мы вдруг испугались, что он откроет путь и уйдет насовсем.
Потом он мягко коснулся нашей руки своей смешной ладонью с пятью коротенькими пальцами.
- Я подумаю, - сказал он. - Хорошо?
- Хорошо, - кивнули мы, и всех нас - и тех, кто сидел перед геологом, и тех, кто готовил пищу, и тех, кто гулил в колыбельках, - затопила радость. - Мы будем ждать твоего решения, человек Стью.