Лапин Андрей : другие произведения.

Фея

"Самиздат": [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:


 Ваша оценка:

Фея

Рассказ

(Городское фэнтези)

Блаженны неверующие,

Ибо уверуют они...

Макс Кржесинский сидел в кафе и смотрел в огромное, высотою почти под самый потолок, пластмассовое окно. Там, на другой стороне улицы, два оперативника в дурацких черных комбинезонах и теплых шерстяных шапочках с прорезями для глаз били прикладами автоматов в дверь его офиса. Дверь эта была бронированной, с толстым мягким напылением под кожу с живота австралийского крокодила, но оперативники об этом не знали, вероятно, они думали, что под обшивкой находится деревянная или пластиковая основа, а потому и колотили в нее своими прикладами.

Кржесинский своим бизнесом занимался давно, поэтому ситуация в которую он сейчас попал, была для него обычной рутиной. Он не испытывал к оперативникам ни ненависти, ни даже неприязни, скорее наоборот - чувствовал сейчас только некоторую как бы досаду на них и даже жалел их, так как снаружи стояла ужасная жара, и работать руками при такой духоте и влажности в этих черных синтетических балахонах и дурацких шерстяных шапочках было, наверное, тяжело, а прорезей для рта они не имели. В черной, с безобразными серыми вставками, синтетической шерсти казенных шапочек были проделаны только уродливые овальные отверстия для глаз. Поэтому со стороны все это выглядело глупо, неинтересно и вдобавок ко всему негигиенично.

Кржесинский был очень опытным, искусным "контрабасистом" и таких как он в этом приморском городе с большим грузовым терминалом было полно. Все местные контрабасисты занимались оформлением таможенных документов по грузам, которые прибывали сюда со всего мира в больших разноцветных контейнерах, главным образом из Китая, но была здесь и Турция, было чуть-чуть Европы и было совсем немного всего остального. Быстрое оформление документов на пересекающие границу "серые" и "черные" грузы называлось "игрой на контрабасе", было делом опасным, но очень прибыльным при правильной и умелой организации бизнеса.

На таможне у Кржесинского был свой человек - "крот", который и помогал ему с оформлением документов, всегда очень удачно и ловко, и старые его клиенты это ценили чрезвычайно. Брал за свои услуги Кржесинский дорого, что было понятно - ему нужно было обильно кормить своего крота, а ел тот много. Собственно, в умелом кормлении крота и состоял его бизнес, а проценты с кормовых сумм были его доходом.

Звезд с неба крот Кржесинского не хватал. От двадцати до сорока тонн груза он оформлял легко, играючи, и шестьдесят тонн он мог тоже оформить, но уже со скрипом, а свыше шестидесяти это уже был просто не его уровень.

На контрабасах в городе играли очень многие бизнесмены, но такого замечательного и ловкого крота у них не было, поэтому с ними время от времени происходили несчастные случаи, проколы ("обрывы струн" - так это называлось теперь на профессиональном жаргоне местных контрабасистов). Обычно, когда рвались струны, в городе находили трупы неудачливых игроков на контрабасах.

Кого-то находили в пыльных придорожных кустах с аккуратным пулевым отверстием в затылке, кто-то, распухший и белый, неожиданно всплывал, пугая отдыхающих, возле какого-нибудь дикого пляжа, а кого-то, задушенного толстой струной от настоящего контрабаса, находили в гостиничном номере рядом с обмотанной скотчем и насмерть перепуганной недорогой проституткой. Этот последний способ обрывания струн появился в городе недавно и постепенно набирал популярность.

Кржесинский за свои услуги брал очень дорого именно потому, что досадных проколов у него не было, его замечательный крот всегда оказывался на высоте положения и со своими обязанностями справлялся прекрасно. Вплоть до вчерашнего дня.

Вчера утром Кржесинскому позвонил Остап Нобелетко, его старый деловой партнер и попросил, "быстренько пропихнуть" через таможню очень важный двадцатитонный контейнер. Он назвал такую сумму гонорара, что у Кржесинского приятно заныло под ложечкой, и сильно зачесалась ладонь левой руки, а еще он быстро сообразил, что груз был "черным" как летняя ночь в тропике Козерога и значит, крота придется обильно покормить, чтобы оформление документов прошло быстро и гладко.

- Сделаешь, старик?- спросил Нобелетко глухим, чуть искаженным из-за атмосферных помех, голосом.

- Конечно,- ответил Кржесинский.- Нет проблем.

- Договорились, высылаю курьера с документами. Действуй.

Пока курьер добирался до офиса, Кржесинский открыл сейф и начал перекладывать в пластиковый пакет долларовую наличность, предназначенную для кормления крота. На формирование продуктового пакета ушли почти все деньги из сейфа, и он тяжело вздохнул, когда закончил их перекладывать, и даже почему-то чуть-чуть расстроился, а потом приехал курьер с документами. Кржесинский взял у него папку, но накладные просматривать не стал, так как давно уже доверял Остапу Нобелетке как самому себе и очень спешил, а потому он только расписался в двух экземплярах доверенности, два раз хлопнул по ним печатью и сразу же отправился в грузовой терминал.

Еще перед проходной он позвонил своему кроту, потом встретился с ним на воротах грузового терминала и они вместе отправились на таможенную площадку. Там Кржесинский быстро осмотрел контейнер, потрогал его за тяжелые свинцовые пломбы, даже зачем-то пару раз пнул ребристую стенку ногой и о чем-то пошутил с кротом. Крот не стал смеяться шутке, он был серьезным и сосредоточенным, как, впрочем и всегда, и это очень понравилось Кржесинскому.

От контейнера исходил какой-то странный, затхлый и вместе с тем пряный запах, который вызвал в сознании Кржесинского видение древних испанских каравелл, уходящих по водной глади вдаль - за подсвеченный заходящим солнцем морской горизонт. Почему-то ему пришло на ум, что именно такой вот запах могли источать темные трюмы тех древних каравелл, приспособленных под перевозку тертого красного перца, корицы и чуть-чуть обжаренных кофейных зерен. После этого мимолетного и романтического переживания Кржесинский еще раз тяжело вздохнул и передал своему кроту увесистый пакет с деньгами и документами, коротко и четко спросил его: "Когда?", получил короткий и четкий ответ: "Завтра, после одиннадцати" и отправился обратно. Вернувшись в офис, он позвонил Нобелетке, сказал в трубку "Завтра, после одиннадцати" и на этом деловая часть операции была окончена.

И вот сегодня утром ему позвонил Остап, выдохнул в трубку всего одно только слово "Беги!" и сразу же отключился. Кржесинский быстро подошел к окну, чуть раздвинул пальцами пластмассовые полоски жалюзи и увидел, как к офису подъезжают два белых микроавтобуса и из них на ходу выскакивают люди в черных балахонах и неудобных шерстяных шапочках. На размышления времени не было, и он сразу же начал действовать.

Первым делом Кржесинский нажал на потайную кнопку и намертво заблокировал входную дверь офиса сложными вертикальными запорами. Затем он взял со стола ноутбук и прошел через две офисные комнаты в подсобное помещение. Там он опрокинул на пол шкаф со швабрами и ведрами, за которым оказалась еще одна дверь.

Кржесинский прошел через нее в тесное душное помещение, нащупал на стене квадратную кнопку и включил свет. Это была крошечная темная каморка, в которой раньше хранились пластмассовые ведра и швабры, а теперь у него здесь хранился реквизит для быстрого побега из города. Каморка была похожа на тесный железнодорожный тамбур с двумя дверями. В одну дверь Кржесинский только что вошел, а вторая дверь должна была вывести его к свободе и свету жаркого летнего дня.

В стену каморки под углом было вбито два толстых гвоздя, на которых висели темная двусторонняя куртка спортивного типа и похожая на школьный портфель сумка. В сумке лежало пять тысяч долларов, паспорт на имя венгерского гражданина Ибо Туирла, заряженный "Глок", две запасные обоймы к нему, опасная бритва "Золинген" и комплект разноцветных бород и усов с тюбиком специального клея. На усы времени не было, поэтому Кржесинский быстро сбросил дорогой итальянский пиджак и натянул на себя двустороннюю куртку бежевой стороной наружу. В кармане куртки лежала мятая бейсболка черного цвета с надписью "Lucky" по обеим бортам, которую он тут же надел и глубоко натянул на глаза. Затем Кржесинский открыл сумку и запихал в нее ноутбук, а венгерский паспорт переложил в нагрудный карман. Подумав, он вынул из сумки "глок", продул удлиненную обойму, вставил ее в ребристую рукоятку и засунул пистолет за брючный ремень, так, чтобы рукоятка находилась точно под левым подреберьем. Затем он одернул куртку и на секунду задумался. Все пока шло по плану, теперь можно было покинуть офис, как тонущий, безнадежный и никому больше ненужный корабль.

Кржесинский открыл специальным ключом вторую дверь, за которой оказалась кирпичная стена, и два раза сильно ударил по ней ногой. Кирпичи в кладке были уложены специальным образом, поэтому они сразу же осыпались, образовав узкую щель, в которую только-только мог протиснуться человек средней комплекции. Все пока шло по плану. Кржесинский ловко протиснулся в щель, и попал в узкий проход между задней стеной офиса и поросшим диким виноградом ветхим забором. Он осторожно прошел вдоль стены, миновал два мусорных контейнера, свернул направо и оказался в пыльном переулке, на который выходили слепые стены соседних домов. Обустроить офис в таком удобном месте было непросто и стоило это тоже не мало, но, в конце концов, все эти накладные затраты себя оправдывали. Рано или поздно, но - всегда.

Теперь предстояло самое опасное - выйти из переулка на проходную улицу. Если за ним приехали профессионалы, то они будут ожидать его там. Кржесинский засунул руку под куртку и положил ладонь на рукоятку пистолета. Нет, мизантропом или жестоким человеком он не был, но садиться лет на десять в местную тюрьму тоже не собирался. Если его там ждут, он готов стрелять - ровно одиннадцать раз, а двенадцатый выстрел он оставит себе.

Да, такой вот он не совсем обычный контрабасист - прирожденный ловкач, чуть-чуть фокусник и давнишний поклонник самурайской теории жизни. Он точно знал теперь, что тюрьмы этого мира бывают разными и что они разбросаны здесь буквально повсюду, и их, наверное, не миновать, какая-нибудь тюрьма всегда тебя ожидает здесь, и он пытался проскользнуть мимо широко распахнутых ворот этих тюрем всю свою жизнь.

В сущности, весь этот мир - тюрьма, подумал Кржесинский, а уголовные тюрьмы лишь ее филиалы, карцеры так сказать. Японские самураи точно об этом знали. Только глупый человек мог думать, будто бы самураи убивали себя ради каких-то там представлений о чести. Это была версия для слабоумных идиотов, которые сами чести не имели, но хотели видеть ее в других людях. Самураи все отлично понимали про этот мир-тюрьму, и потому, как знающие, практичные люди, всей душою стремящиеся к свободе, однажды просто освобождали себя из тюрем своих собственных тел, которые были хотя и малоразмерными, одноместными, но чуть ли не самыми важными филиалами местного равелина. Вот и он никому не позволит упаковать тюрьму своего тела еще в какую-то там тюрьму, и двенадцатый патрон ему в этом поможет.

Сложная концепция мира-тюрьмы появилась в голове Кржесинского относительно недавно, после прочтения нескольких путанных книг духовного содержания. Из них он не без труда понял только то, что окружающая реальность состояла как бы из трех уровней, трех как бы параллельных миров, трех этажей мироздания - подвала, жилого этажа и чердака. В жилом этаже протекала жизнь человека, а в подвал или на чердак перемещалась отлетающая душа, так сказать, в зависимости от поведения его тела при жизни.

Если человек вел себя плохо, то его душу помещали в подвал, где располагался огромный крематорий, если хорошо, то на чердак, занятый под санаторий профсоюзного типа. Как понял Кржесинский из тех путанных духовных книг, про подвал и чердак ничего и никому достоверно известно не было, так как с этими реальностями ни у кого не было достоверных коммуникационных сообщений. Ясно было только одно - внизу ужасно, а вверху прекрасно, и это была вся доступная духовная информация. Зато про средний жилой этаж информации было много, так как о нем все знали не понаслышке, а по собственному опыту длительного проживания в нем же самом.

В том, что это был именно тюремный этаж, Кржесинский теперь почти не сомневался. Заселяли в него ни у кого не спрашивая на это согласия, выселяли тоже, а уж что творилось во время отбытия срока... Впрочем, об этом было хорошо написано в других, уже не духовных, а светских книгах.

По духовным же выходило, что для того, чтобы в конце срока попасть на санаторный чердак, нужно было тщательно соблюдать тюремный устав, слушаться тюремного начальства, много и усердно трудиться в производственной зоне или в подсобном хозяйстве начальника тюрьмы, ну и все такое, в том же духе, а с этим-то делом у Кржесинского всегда и были огромные проблемы, причем немалые.

На тюремные уставы он плевал, начальства никогда не слушался, всегда жил как хотел, порхал по миру-тюрьме во всех направлениях, и на унылую отсидку по всем тюремным правилам его жизнь была непохожа. Из этого следовало, что, в конце концов, ему - Максу Кржесинскому, ловкому бизнесмену и контрабасисту от бога, светит подвал-крематорий, а с этим его мозг примириться не мог, вот отсюда и проистекало увлечение его японскими самураями. Ну и еще разными другими теориями подобного толка, совсем уж экзотическими и непроверенными, но достаточно любопытными и интересными, а человеком он был любознательным, легким на подъем и веселым. Хоронить мертвых вместе с другими мертвецами ему никогда не хотелось. Нищенствовать в духовном и материальном планах тоже. Поэтому-то он и прикупил себе этот новенький "глок" с тремя удлиненными обоймами. На самом-то деле это был никакой не пистолет, а дверь, которая поможет ему уйти от местных тюрем. Вот только куда? В подвал или на чердак? Да что толку об этом думать? Многие вот уже думали об этом раньше, и что? Только мозги себе намозолили. Ладно.

Кржесинский тяжело вздохнул и продолжил свой путь к свободе.

Уходить от преследователей ему было не впервой, и он был мастером этого дела. Уходил он всегда спокойно, расчетливо, никогда при этом не волновался и истерика, дрожащие руки или нервный тик тоже были ему незнакомы. Обычно, во время таких уходов, Кржесинский чувствовал только раздражение и презрение к миру-тюрьме, который очень терпеливо и настойчиво, раз за разом пытался поймать его своими цепкими руками и засадить в какой-нибудь карцер. Постепенно это раздражение нарастало в его душе уродливым сталагмитом и становилось как бы частью его сущности. Кржесинский это отлично понимал и пытался контролировать это нарастание, но процесс шел несмотря на все его усилия.

Иногда, уходя от злых людей, пытающихся изловить его единственно только для того, чтобы засадить в какую-нибудь тюрьму, Кржесинский думал о том, что, возможно, где-то совсем рядом существуют не только страшные подвалы и прекрасные чердаки, а и другие, лучшие миры, где нет этой мелочной суеты, этой постоянной пошлой игры ради добывания хлеба насущного, нет этой всепроникающей пыли и вонючих мусорных контейнеров на каждом углу (он как раз проходил мимо двух засыпанных мусором контейнеров), нет развешанных на стенах правил тюремного поведения (которых все равно никто из заключенных не придерживался), нет зоркого и хозяйственного тюремного начальства.

Порою ему казалось, что такие миры должны существовать обязательно, а порою казалось, что - нет, таких миров быть не может, и некая аллегорическая тюрьма раскинула свои крылья повсюду, и все, что находится вне ее - только сказки и досужие домыслы праздных мечтателей.

В сказки, как опытный бизнесмен и практичный человек, Кржесинский не верил никогда, ну, может быть, только совсем чуть-чуть, самую капельку, да и то только в самом раннем своем и уже таком далеком детстве.

"Ох, люди-люди,- думал Кржесинский, осторожно выглядывая из-за угла.- Вам только бы сажать других людей в тюрьмы. А за что? Вот взять меня, например. Что я такого сделал? Всего лишь немного подкормил какого-то жалкого крота. А крот, похоже, взял, да и сгорел не вовремя. Мир его пеплу".

Действительно, утреннее появление людей в черном могло означать только одно - его крот сгорел, причем сгорел на вчерашнем контейнере Остапа Нобелетки. Сгорел прямо на доверенности, в которой имелись его подписи и печати с реквизитами фирмы. По этой доверенности за ним сегодня утром и приехали люди в черных балахонах.

Вообще-то кроты с местной таможни сгорали довольно часто, весь вопрос заключался в том - как? У кротов была своя сложная иерархия - внизу располагались серые кроты, над ними стояли черные, затем шли синие кроты, потом голубые, потом шли кроты в розовую и белую полосочку и так далее - до самого верха, где сидели самые главные кроты этого мира. Они имели безгрешный, ослепительно белый окрас.

Крот Кржесинского был самым обычным серым кротом, а они-то и сгорали чаще всего. Это было обычной практикой, так как места их были очень доходными, а потому завидными, и претендентов на них всегда было великое множество. Молодые, еще не имеющие окраса, бесцветные кроты выстраивались к этим доходным местам в длиннющие, уходящие за горизонт, очереди. Они только того и ждали от серого крота, что он допустит промах или ошибку, сгорит ярким пламенем и его сладкое место под жарким солнцем этого мира освободится, станет доступным для следующего жаждущего из бесконечной кротовой очереди.

Кржесинский иногда размышлял над тем, как могло получиться, что и самые нижние и самые верхние кроты имели практически один цвет - белый. Вероятно, думал он, это какой-то циклический процесс, круговорот жизни. Просто окраска нижних кротов была белой, но тусклой, а у верхних она излучала не очень яркое сияние. Вот это-то слабое сияние и было той целью, к которой изначально и неосознанно стремился каждый местный крот с самых молодых лет. Все промежуточные окрасы не имели особого значения, и смысла во всех этих оттенках тоже почти не было. Эти цвета были как бы оттенками грязного белья, проходящего через роторы гигантской стиральной машины мира-тюрьмы, а значение имели только первая и последняя стадии, целью же этих трансформаций являлось обретение неяркого белого сияния. Кржесинский, в силу своей профессиональной деятельности, имел дело именно с промежуточными стадиями трансформирования кротов, а точнее со второй ступенью их однонаправленного развития - серой.

Обычно серого крота сжигал стоящий над ним черный крот, и причин для этого могло быть множество - не поделился, не отстегнул, не откатил, хотел подсидеть, подставить, чтобы и самому сделаться черным, заигрался одним словом. А умный черный крот все вовремя рассмотрел да и спалил серого раньше, а на освободившееся место посадил другого крота из бесцветной очереди - молодого, но подающего надежды, голодного, а потому пока верного ему лично, перспективного.

Это было самое простое объяснение происходящего, но острый ум Кржесинского сразу же отметил несколько нестыковок.

Во-первых: зачем присылать за ним целую бригаду людей в жаркой черной синтетике? За глаза хватило бы и пары посетителей в гражданском. Они спокойно зашли бы в офис, развернули корочки: "Здравствуйте, гражданин Кржесинский, вы занимались оформлением этого груза?", а потом бумаги на стол и - все. А эти сразу двери ломать.

Во-вторых: почему в такую рань? Такие операции второпях не проводятся, на их подготовку нужно время, а этих словно бы по тревоге подняли.

В-третьих: почему позвонил Остап? Неужели и к нему утром тоже приехали? Тогда дело серьезное. Тогда здесь дело в содержимом контейнера. А что в нем может быть? Веселые порошки? Оружие? Радиация? Ворованные технологии? В любом случае своему кроту можно сказать "прощай". Мир его пеплу, а за себя нужно сейчас бороться. Что Кржесинский и собирался делать.

"Все будет хорошо,- думал Кржесинский, поглаживая ребристую рукоятку "глока".- Паспорт у меня золотой. Кто здесь что-то имеет к господину Туирлу, состоятельному венгерскому бизнесмену, свободному гражданину Объединенной Европы? А? Маржето унья нья мяе? Нья мяе. Вот то-то же и оно. Нужно только отыскать спокойное место, чисто выбрить свой подбородок, тщательно протереть его спиртом и ровно приклеить к нему бороду".

Все паспорта ему делал настоящий специалист своего дела, известный в определенных кругах под псевдонимом "Мазаччо". Этот самый Мазаччо совсем недавно и превратил его в "Кржесинского", и "Туирла" он создал, и всех остальных тоже, да и "Остапа Нобелетку", по слухам, сотворил тоже он и еще многих и многих, несть им числа. Это была настоящая магия из реалий мира-тюрьмы. Кто бы мог подумать, что местная магия заключается не в произнесении сложных заклинаний, не в метании молний и огненных шаров, а в филигранном изготовлении всевозможных печатей и штампов, в безукоризненной имитации различных подписей, резолюций и прочих каракулей? Да никто. А она именно в этом и состояла, что так подходило для погрязшей в бюрократических процедурах тюрьмы под названием "мир" с ее бесчисленными завхозами, столоначальниками, надсмотрщиками и вертухаями.

Действительно, Кржесинский всем сердцем чувствовал, что получая из рук Мазаччо очередной паспорт, он изменяется внутренне, словно бы становясь при этом другим человеком. До "Кржесинского", например, он ни с каким самурайством не заморачивался, а теперь вот начал, а до Туирла не любил гуляш, но теперь его полюбил. Настоящий горячий, с пылу, с жару, венгерский гуляш в обернутых белыми салфетками глиняных горшочках.

Только с именами и фамилиями у Мазаччо были какие-то проблемы. Ну что это за фамилия - "Кржесинский"? Или - "Туирл"? Язык сломаешь. Впрочем, возможно, в подборе таких вот прозвищ заключалась какая-то бюрократическая магия и благодаря волшебному мастерству Мазаччо работала она замечательно, а это было главным.

Кржесинский вышел из-за угла и пошел по улице, чуть помахивая своим школьного вида портфельчиком. Прохожих на улице не было, только навстречу ему шаркающей походкой плелась древняя старуха в старом выцветшем сарафане и белой, с обвисшими полями, панаме. Поравнявшись с Кржесинским, она, не поворачивая в его сторону головы, спросила страшным скрипучим голосом:

- Скоко времья?

- Господи, я не знаю!- сипло воскликнул Кржесинский, стараясь миновать старуху как можно скорее.

- Скоко-скоко?- скрипнуло сзади, но он даже не обернулся, а только прибавил шагу.

Сначала все шло хорошо, а потом он увидел, как в дальнем конце улицы появилась машина с включенными мигалками. Она двигалась медленно, словно бы обнюхивая пыльный асфальт своей радиаторной решеткой. Раздумывать было некогда, и Кржесинский свернул в подворотню, и сразу же побежал, бросился на высокий забор, подтянулся на руках, перемахнул, пробежал еще немного, свернул направо, затем налево, затем опять направо, прошел через гулкий проходной двор и вышел на улицу где располагался его, теперь уже бывший, офис.

На этой улице тоже было пусто, только люди в черном продолжали стучать в его бывшую дверь. Теперь они били в нее не прикладами автоматов, а куском тяжелой трубы с приваренными прочными рукоятками. Их синтетические балахоны уже начали пропитываться влажными выделениями, и пот уже бежал по их лицам, заливал и разъедал им глаза в прорезях шерстяных шапочек.

Кржесинский подумал, что все, в итоге складывается неплохо. Его здесь точно никто не ждал, но идти мимо страшных микроавтобусов без бороды и усов все же не решился. Поэтому он быстро зашел в ближайшее кафе и расположился за столиком у окна.

Кржесинский заказал себе большую чашку кофе по-турецки, и теперь смотрел на работу оперативников как бы из зрительного зала. Пока двое били в его бывшую дверь трубой, а остальные, закатав неудобные шапочки под носы, курили в сторонке, один подошел к окну и постучал по нему прикладом. Окно тоже было с секретом - из толстого пуленепробиваемого стекла, пробить прикладом его было нельзя, разве только - разнести на кусочки из крупнокалиберного пулемета. Такое стекло стоило больших денег, но и эти затраты, в конце концов, себя тоже оправдывали. Они дарили Кржесинскому драгоценные секунды, которые так важны были для правильного и чистого ухода со сцены.

"Стучите, стучите,- подумал Кржесинский, погружая верхнюю губу в горькую коричневую пенку.- И отворят вам. Интересно все же - что было в том контейнере? Какой-нибудь артефакт, не иначе. Остатки гроба Фридриха Барбароссы, или прядь волос с головы Конфуция, наверное. Бедный крот, ему сейчас не позавидуешь, но на пару лет счастливой жизни во все еще свободной Европе, он мне заработал. А в чем, собственно, заключается эта свобода? Да в простоте. Имеешь деньги, значит ты уважаемый и свободный человек. Дорогой человек. Ты всем дорог и всеми уважаем. Все просто. Можно сидеть в кресле, в каком-нибудь европейском заведении, находящемся, ну, скажем на берегу Дуная, в Буде, или в Пеште, без разницы, попивать виски, смотреть новости и говорить: "Какая варварская страна. Когда-нибудь ее погубит коррупция". И все остальные свободные люди будут согласно кивать головами и говорить: "Да-да, вы абсолютно правы", или они будут говорить: "Йа-йа", ну или - "Ес-ес". Вот только нужно туда сначала добраться, до этой самой свободной Европы, а для этого нужно сейчас исчезнуть, на какое-то время растаять в местном густом тумане или раствориться в местной мутной воде".

В том, что у него все получится, Кржесинский не сомневался, он был мастак на такие штуки. Сейчас ему нужно было тихо залечь на дно в каком-нибудь грязном дешевом отеле, например, а затем, когда все успокоится, ровно приклеить бороду господина Туирла к своему лицу и сразу - в Европу, кушать из глиняных горшочков горячий гуляш.

А потом, когда здесь все успокоится, осядет пыль и спадет жара, старый волшебник Мазаччо за хорошую плату сделает из него нового человека, опять, конечно же, с каким-нибудь диким именем и безобразно сложной фамилией, и все начнется сначала, как и всегда - уже много-много раз до этого.

Посетителей в кафе было немного и Кржесинский начал их незаметно рассматривать. Все присутствующие показались ему сейчас страшно уродливыми. Они были похожи то ли на потных бегемотов, то ли на заплывших тяжелым жиром носорогов и Кржесинский понял, что раздражение по поводу очередного прокола в его душе постепенно нарастает и автоматически переносится им на окружающих.

Такое случалось с ним и раньше, может быть, в не настолько сильных тонах, но случалось, и теперь он почти этому не удивился, так знал, что сталагмит в его душе постепенно увеличивается в размерах, и противится этому у него просто не было сил. Он-то знал, что вокруг находятся самые обычные люди и только магия его раздражения на некоторое время превращает их в уродливых бегемотов.

Вдруг Кржесинский заметил, что через два столика от него сидит миловидная девушка, и даже его раздражение ничего не может поделать с ее миловидностью, не может превратить ее в носорога. А потом он нечаянно встретился с ней глазами и между ними что-то произошло. У девушки были огромные голубые глаза, как у рисованных героинь из японских мультиков, и случайно заглянув в них, Кржесинский уже не смог от них оторваться.

Девушка смотрела в его глаза спокойно, нечасто моргая красивыми пушистыми ресницами, но после каждого взмаха этих ресниц, ее глаза вроде бы немного увеличивались в размерах и Кржесинского, словно бы в них затягивало этими взмахами. Девушка моргнула пару раз и ее глаза превратились в огромные, на пол-лица озерца голубого света. Кржесинский хлопнул глазами ей в ответ и почувствовал, что его глаза тоже, вроде бы после этого несколько увеличились. А потом девушка еще раз взмахнула ресницами и игриво склонила голову на бок.

"Что это со мной?- подумал Кржесинский.- Просто невозможно оторваться. А что если это и есть спасительное укрытие? Тихое и темное дно, опустившись на которое, можно неспеша, очень аккуратно и ровно, приклеить себе усы?"

Он еще раз быстро моргнул, несколько уменьшив этим свои глаза, а затем взял полупустую чашку и решительно направился к столику голубоглазой девушки.

- Разрешите?- спросил он, усаживаясь напротив нее.

- Пожалуйста,- сказала девушка, опуская чудные голубые глаза и прикрывая их своими пушистыми ресницами.

- Извините,- сказал Кржесинский.- Но мне показалось, что между нами что-то возникло только что...

- А что?- с любопытством спросила девушка, поднимая глаза и расширяя при этом свои голубые озера на максимальную величину.

- Я даже не знаю, как это объяснить... Словно бы между нами пробежала какая-то искра. Разрешите представиться, меня зовут Максим. Можно просто - Макс.

- А меня - Нюфша,- тихо сказала девушка.

- Нюфша?- удивленно переспросил Кржесинский.- Странное имя. То есть, я хотел сказать, что оно очень красивое, но таких имен я раньше никогда здесь не слышал.

- А вы и не могли их здесь слышать,- сказала Нюфша, стремительно взмахнув пушистыми ресницами.- Такие имена не из этого мира. Мое, например, из параллельного мира, мира населенного феями.

- То есть?- растерянно спросил Кржесинский.- Вы хотите сказать...

- Да,- перебила его Нюфша.- Я - существо из параллельного мира. Мира фей. И я сама - фея.

- Фея?- переспросил Кржесинский.- Но где же тогда ваши крылышки? Ведь у фей должны быть такие, знаете, прозрачные крылышки, как у местных стрекозок? Или я чего-то не понимаю?

- Нет, все правильно. У фей есть такие крылышки, но после прохода через портал они опадают и растворяются в реальности вашего мира. Она слишком враждебна любым крыльям, слишком тяжела, слишком...

- Я в курсе на счет тяжестей этого мира,- нетерпеливо перебил ее Кржесинский.- Но где же находится этот портал? Или это секрет?

- Секрет конечно, но вам, я думаю, можно сказать,- Нюфша быстро сделала глоток из своей чашки и пристально взглянула в глаза Кржесинского.- У вас такое честное и открытое лицо. Лицо благородного человека.

"Что - правда?"- чуть не спросил Кржесинский, и сразу же подумал о том, что это замечание нужно взять на заметку, а потом, при создании нового образа, как следует обсудить его с тюремным волшебником Мазаччо.

- Портал, который соединяет мир фей с вашим миром,- продолжала Нюфша,- находится в местных горах. Там есть небольшое горное озеро и точно в его центре, в полуметре над водной поверхностью, находится вход в ваш мир, и он же является выходом из него. Когда мы из него вылетаем у нас еще есть крылья, но стоит нам долететь до берега и сделать несколько шагов вглубь вашего мира, крылья сами опадают с наших плечей и растворяются в вашей тяжелой реальности.

- Как интересно,- тихо сказал Кржесинский.- А как же вы перемещаетесь обратно?

- Мы просто выходим на берег озера, и крылья снова появляются на наших плечах, они материализуются прямо из воздуха, как бы из ниоткуда. Нам остается только ими воспользоваться.

- Очень интересно,- растерянно сказал Кржесинский.- А вы можете рассказать мне о вашем мире?

- Конечно,- сказала Нюфша, снова склонив головку на бок и пристально посмотрев на него своими синими озерами.- Я могла бы вам о нем рассказать.

- Расскажите, я вас прошу!- непроизвольно воскликнул Кржесинский, прижимая руки к груди.

- А вы сможете сохранить все в тайне?

- Конечно! Клянусь! Если бы вы только знали, как я устал от этого тяжелого мира! Мне просто не терпится узнать - какие еще миры здесь бывают.

- Ну, хорошо,- Нюфша чуть понизила голос и приблизила свое лицо к Кржесинскому.- И лицо у вас такое благородное. Если коротко - наш мир прекрасен. Его наполняют огромные красивые цветы, среди которых мы живем - тюльпаны, розы, колокольчики и незабудки. Мы порхаем среди этих цветов, наслаждаемся их ароматами и живем в их огромных бутонах. Главным нашим занятием является помощь этим цветам. Все феи нашего мира днями напролет порхают между этими прекрасными цветами, касаются их волшебными палочками, испускают из своих ладоней разноцветные искры и радостно смеются, а цветы от этого быстро увеличиваются в размерах. Впрочем, они могут расти и без всего этого, но наша деятельность значительно ускоряет процесс роста и делает его необратимым.

- Это удивительный мир,- тихо сказал Кржесинский.- А чем вы питаетесь?

- Пыльцой цветов,- сказала Нюфша, несколько от него отстраняясь.- Она похожа на сладкую пудру. Пыльца роз похожа на ароматную ваниль, а пыльца тюльпанов - на рассыпчатую халву. Пьем же мы нектар, который похож на сладкий сироп, у каждого цветка он особенный и имеет свой неповторимый вкус. Но эти нюансы трудно объяснить, пользуясь словами вашего мира.

- Как необычно,- пробормотал Кржесинский.- Ну а еще кто-нибудь живет в вашем мире? Или же он населен исключительно феями?

- Да в нем полно обитателей,- сказала Нюфша.- В основном это насекомые - огромные бабочки, муравьи, жуки, гусеницы и все такое. Но мы, феи, находимся на вершине пирамиды нашего мира, и все они нам прислуживают. Муравьи окучивают для нас цветы, жуки убирают различный мусор, пчелы собирают нектар и делают из него замечательный веселящий мед (его мы пьем по праздникам), чудовищные пауки ткут нам различные материи для наших нарядов, а огромные гусеницы вырабатывают для нас прекрасный шелк. В нашем мире мы носим только набедренные повязки, такие, как бы коротенькие юбочки, но и здесь имеется масса нюансов, связанных с модой нашего мира.

- Я нахожу ваш прекрасный мир все более привлекательным и интересным,- задумчиво сказал Кржесинский.

- И я могу вас понять,- заметила Нюфша.- Ведь он так отличается от вашего.

- Ну а феи-мужчины у вас там есть?

- Всего один,- грустно сказала Нюфша.- В нашем мире живет только один мужчина - Великий Фей. Это такой древний, но очень крепкий старик с пышной белой бородой до пояса и с огромными прозрачными крыльями. Он поддерживает гармонию нашего мира своей могучей магией и заботится о всех нас. В общем, от его магии у нас зависит буквально все и все на ней держится. У Великого Фея есть мощный магический артефакт, в котором заключена большая часть его магической силы - здоровенный узловатый посох с тяжелым набалдашником, который украшает россыпь драгоценных камней, ну и еще у него есть несколько подобных вещей - магическая остроконечная шляпа, волшебная флейта и все такое. Он бессмертен.

- Но ведь это, наверное, ужасно - зависеть во всем от одного Великого Фея?

- Конечно,- согласилась Нюфша.- Ведь Великий Фей вечно занят своей магией и поэтому там иногда бывает, как бы это сказать по-вашему - скучновато. Поэтому мы сюда и путешествуем время от времени - чтобы немного развлечься, так сказать, хотя Великий Фей и не одобряет таких прогулок, и ругает нас за них, и сердито шуршит при этом своими огромными прозрачными крыльями. Но, в конце концов, все оканчивается хорошо, так как Великий Фей очень добрый. Вот и этой ночью я с двумя моими лучшими подружками - Навней и Мармелой решили прогуляться в ваш мир и вошли в портал, но сегодня у вас тоже скучно, а еще здесь такая ужасная жара...

- Послушайте, Нюфша,- сказал Кржесинский, резко придвинувшись к столу, отчего рукоятка "глока" сильно надавила ему на ребра.- А я мог бы как-нибудь попасть в ваш мир?

- Теоретически - да. Но, понимаете, Макс, Великий Фей ревниво следит за тем, чтобы мы не проводили в наш мир мужчин из других параллельных миров. Обычно, сначала они ведут себя прилично, а затем опиваются нектаром или веселящим медом и превращаются в настоящих свиней. Поэтому Великий Фей с ними не церемонится. Если он вас там застукает, то тут же превратит в грязного навозного жука или омерзительную зеленую муху. А может и убить молнией из своего посоха. Здесь как повезет.

- Но в принципе такое возможно?

- Конечно. Я, Навня и Мармела могли бы провести вас на берег озера, а потом подхватить под руки и доставить к порталу. А сразу за ним у вас бы появились собственные крылья, и вы смогли бы летать по нашему миру самостоятельно. Мы такое уже не раз проделывали с другими мужчинами из вашего мира.

- А потом?- заинтересованно спросил Кржесинский.- Ну, что бы я там делал потом? Чем бы я мог там - у вас, заниматься?

Нюфша громко и заразительно рассмеялась, а потом кокетливо взглянула на Кржесинского и сказала:

- Ну, мы могли бы поселить вас в бутоне огромной розы, чтобы надежно спрятать от зорких глаз Великого Фея. И вы бы жили в этом бутоне, а я бы время от времени навещала вас в вашем уединении и мы бы могли вместе бороться там с иногда присущей нашему миру скукой. А по ночам, когда Великий Фей отдыхает от своих магических трудов, мы могли бы вместе гулять по нашему прекрасному миру, порхать среди цветов и купаться в прозрачной росе.

- А знаете,- решительно сказал Кржесинский.- Мне ведь всегда хотелось так жить. Я просто не знал, что рядом существуют такие прекрасные миры. Поэтому я и жил в этом ужасном мире, как во тьме, и занимался здесь разными мерзостями. Нюфша, я вас прошу, заберите меня в ваш мир!

- Вы уверены, что хотите этого?- спросила Нюфша, пристально взглянув в глаза Кржесинского.- Ведь если Великий Фей вас обнаружит, произойдет ужасное.

- Я буду очень осторожен!- с жаром воскликнул Кржесинский, прижимая руки к груди.- Днем я буду тихонько сидеть в розовом бутоне, пить нектар, заедать его ванильной пудрой и ждать вас, а летать мы будем только по ночам!

- Но без помощи Навни и Мармелы я не смогу доставить вас к порталу. Это означает, что они тоже в деле и могут захотеть посещать вас в вашем укрытии, ведь и они тоже иногда страдают от скуки.

- Я согласен. Пусть Навня и Мармела тоже заходят в мой розовый бутон время от времени. Так будет даже интересней. Что за беда, в самом деле? Я уверен, что с Навней и Мармелой мы поладим, и все вместе скажем решительное "нет!" скуке вашего замечательного мира.

- Ну, хорошо,- сказала Нюфша, очень мило наморщив лобик.- Тогда мы посидим здесь еще немного, потом погуляем по набережной, а затем отправимся в горы. А Навня и Мармела присоединятся к нам по дороге.

В это время с улицы донеслись громкие крики и грохот - оперативники, наконец, провалили дверь офиса вовнутрь. Они с криками ворвались в помещение, а потом начали выносить из офиса ящики с бумагами и грузить их в микроавтобусы. Кржесинский всегда накапливал в своих офисах огромное количество различных бумаг - липовых накладных, фальшивых доверенностей, бланков с биографиями несуществующих сотрудников, приветственных ордеров от высокопоставленных чиновников, приглашений на деловые обеды с известными людьми - актерами, генералами, боксерами и так далее. Все это очень помогало ему путать следы, а иногда, сразу после ознакомления с этими фальшивками, молодые и неопытные следователи вообще прекращали на скорую руку заведенные против него дела. Но все это Кржесинского больше не интересовало, сейчас он был полностью поглощен мыслями о предстоящем ему путешествии в мир фей.

Итак, они посидели в кафе еще немного, поболтали о разных пустяках, а потом отправились на набережную и некоторое время гуляли там, рассматривая заходящие в гавань ржавые контейнеровозы. Они ели мороженое и Нюфша рассказывала Кржесинскому разные удивительные истории о мире фей, а он рассказывал ей интересные случаи из своей жизни.

- Вон видите эти продолговатые желтые контейнеры?- спрашивал Кржесинский, указывая подбородком на палубу огромного ржавого контейнеровоза.- Они из Китая. А вон те, голубые, из Европы. А серые из Малайзии.

- А что в них?- спрашивала Нюфша, слизывая со своей ладошки капельку ванильного мороженого.

- В желтых пластмассовые тапочки, компьютеры и носки, в голубых - одеколоны, духи, кружевное белье и французские вина, а в остальных может быть все, что угодно. Можно сказать, что в этих контейнерах перевозятся чуть ли не все сокровища нашего мира.

- А зачем вам столько тапочек?

- Люди любят носить тапочки и кружевное белье, опрыскивать себя духами и играть в компьютерные игры,- говорил Кржесинский.- А до всего остального им и дела нет.

- А откуда вы все это знаете?

- У меня есть один знакомый. Вернее - был. Так вот он все это мне и рассказывал.

- Почему - был?- спрашивала Нюфша, широко распахивая свои голубые глаза.- Его больше нет?

- В некотором роде - да. Его больше нет.

- А что с ним случилось?

- Он сгорел на работе.

- Бедняжка.

- Да. Знаете, у меня был один забавный случай. Однажды мы с моим знакомым и еще одним человеком, получателем груза, стояли на причале и наблюдали за разгрузкой одного такого большого желтого контейнера. И вдруг, когда кран поднял его и начал перемещать в сторону пирса, контейнер развалился прямо в воздухе, на наших глазах. Мы вздрогнули и испуганно закричали, так как думали, что в контейнере находятся фарфоровые китайские слоники, а в нем почему-то оказались разноцветные резиновые крокодилы.

- Резиновые крокодилы?- удивленно спросила Нюфша.

- Ну да,- подтвердил Кржесинский.- Такие, знаете, надувные крокодилы небольшого размера, с ними любят играть местные дети. Родители надувают их и запускают в ванные, а дети плещутся с ними и смеются.

- Как интересно. И что же было дальше?

- А дальше случилось невероятное. Знаете, китайцы очень практичные люди. Все свои товары перед отправкой они ужимают на специальных прессах, чтобы в желтые контейнеры поместилось как можно больше продукции. Я думаю, что и тот контейнер рассыпался именно из-за этого чрезмерного сжатия, его стенки просто не выдержали внутреннего давления. Кстати, прессы, на которых они все ужимают, очень древние, они помнят, так сказать, прикосновения рук многочисленных колонизаторов, а некоторые, возможно, помнят еще руки монгольских захватчиков, или даже ладони самого Конфуция. Говорят, что первый китайский пресс изобрел именно он.

- Подумать только.

- Да. И вот, когда контейнер разлетелся на кусочки, из него начали выпадать пачки спрессованных разноцветных крокодилов. А потом они начали с такими, знаете, хлопками, распадаться прямо в воздухе и разлетаться в разные стороны. Получился как бы фейерверк из разноцветных резиновых крокодилов. Ужатые до минимальной величины пачки взрывались как бризантные снаряды, и отдельные крокодилы разлетались далеко вокруг, а потом медленно, кружась, опадали на причал и покрывали его разноцветным резиновым ковром. Получатель смотрел на все это широко раскрытыми глазами и его губы все время шептали: "А где же слоники?", а крокодилы все падали и падали на причал.

- Было красиво?

- Очень. Ведь грузовой причал такое унылое, серое место, а тут он вдруг в одно мгновение сделался разноцветным и веселым. Ну и к тому же работу порта из-за разрушения одного единственного контейнера никто останавливать не стал бы, так как это огромный убыток. И вот прямо по этим крокодилам начали ездить тяжелые портовые погрузчики и маневровые краны, и фуры, а крокодилы все падали и падали сверху. Они покрывали их крыши и лобовые стекла, наматывались на шины, забивались в выхлопные трубы.

- Представляю себе.

- А получатель смотрел на все это и его губы продолжали шептать: "Где же мои слоники?". А потом к нам подошел один из докеров. Такой, знаете, огромный квадратный мужчина в грязной брезентовой робе и башмаках с железными носками. Он взял одного крокодила своей огромной ручищей, отер с него пыль и тихо спросил: "Можно я возьму одного для своего пацана? Все равно это теперь некондиция". И получатель груза тихо сказал ему: "Возьми", а докер постоял как бы в нерешительности и снова, тоже совсем тихо, спросил: "А двух? У меня ведь есть еще и доця".

- И что ответил получатель?

- Он ответил: "Бери и второго, все бери", а потом закрыл лицо ладонями и горько заплакал.

- Трогательная история.

- Вы находите?

- Да. Однако нам уже пора отправляться к порталу. Навня и Мармела, наверное, уже находятся на пути к горному озеру, и мы можем за ними не поспеть.

- Не будем терять времени,- спохватился Кржесинский.

Он нанял первое попавшееся такси, и они отправились за город, туда, где начинался горный массив. Он состоял из невысоких, поросших жесткими кустарниками, гор с плоскими вершинами.

Нюфша быстро отыскала в зарослях чуть заметную тропинку, и они начали неспеша подниматься по ней вверх. Фея шла впереди и показывала дорогу, а Кржесинский шел сзади и любовался ее фигурой, мысленно примеривая к ней большие прозрачные крылья и короткую шелковую юбочку.

Уже смеркалось, жара спадала, и Кржесинский постепенно успокоился. Он решил, что находится в безопасности и полностью расслабился. Нюфша охотно смеялась его шуткам, а он сыпал ими, не останавливаясь и не переводя дух.

А потом Нюфша остановилась, повернулась к нему лицом и громко сказала:

- Мы почти пришли! Навня и Мармела, вы здесь?!

В кустах что-то зашуршало, а потом Кржесинский увидел двух здоровяков в черных балахонах и шерстяных масках, которые выросли между ним и Нюфшей словно бы прямо из-под земли.

Кржесинский еще толком не успел ничего сообразить, а чьи-то проворные руки его уже ощупали, освободили от портфеля и "глока", заковали в наручники и уложили на нагретую знойным солнцем землю. После этого ему надавили на голову тяжелой пыльной подошвой казенного полуботинка, от которой остро пахло китайской ваксой и еще чем-то химическим.

Кржесинский лежал на земле и ничего не мог рассмотреть из-за придавившей его подошвы. Он мог видеть только небольшой квадратик земли прямо перед своими глазами и ползущего по нему муравья. Муравей был большой, рыжего цвета, он тащил куда-то крошечную щепку, крепко сжимая ее острыми серповидными жвалами. Этот муравей был сейчас абсолютно свободен и Кржесинский ему позавидовал белой завистью и от всего сердца пожелал ему всего хорошего.

- Ну-с, вот ты и попался, Кржесинский,- сказал вверху громкий и резкий мужской голос.- Или как там тебя?

"А вот и Великий Фей,- подумал Кржесинский.- Браво".

- Туирл,- хрипло ответил он, провожая глазами уползающего вдаль свободного муравья.- Ибо Туирл. Я гражданин Венгрии, вы не имеете права.

- Еще как имеем, уж поверь.

- В чем меня обвиняют?- глухо спросил Кржесинский из-под подошвы.

- Тебя пока никто не обвиняет,- сказал голос сверху.- У нас к тебе есть несколько вопросов господин Туирл-Кржесинский, или как тебя там. Вот скажи мне, Ибо, видел ты когда-нибудь пятьдесят тысяч мертвых карликовых кротов новозеландского происхождения в одном месте?

- Нет,- честно признался Кржесинский.- Никогда не видел.

- А я вот видел вчера,- сказал неприятный грубый и громкий голос.- И они до сих пор стоят перед моими глазами. Плюс запах. Представь себе, они все белого окраса и каждый лежит в отдельной картонной коробочке с дырочками для вентиляции. А в оболочке грузового контейнера отверстий для вентиляции нет. Представляешь - каково им было плыть сюда из Новой Зеландии по такой ужасной жаре?

- Белого окраса?- удивленно спросил Кржесинский.- Вы серьезно?

- Да. Наши специалисты тоже ничего не могут понять. Одни говорят, что это их естественная окраска, а другие утверждают, что они поседели в результате наступления медленного удушья. Так зачем вы, сволочи, хотели пропихнуть через границу пятьдесят тысяч мертвых декоративных кротов, под видом приправы для диетических мясных изделий? Может быть, скажешь? В протокол пока ничего заносить не будем, обещаю. Просто я впервые сталкиваюсь с такой необычной контрабандой и мне ужасно интересно узнать ответ на один единственный вопрос - зачем?

- Я ничего не знал, спросите у получателя,- хрипло сказал Кржесинский,- зачем ему такое. Но ведь ясно, что во всем виноват импортер. Это он должен был позаботиться о сохранности груза. Вы ничего не сможете доказать.

- Ладно,- сказал голос.- Ствол это уже двушечка минимум, а может быть и вся пятерочка. Так что лучше молчи. Береги силы, господин Туирл, они тебе скоро понадобятся. Тяжело было?

- Нет,- прохрипел Кржесинский.

- Я не тебе,- заметил голос и Кржесинского грубо толкнули тяжелым тупым предметом в правую ягодицу.

- Никак нет!- сказал где-то рядом звонкий женский голос.- Все прошло, как вы и предполагали. Только в самом начале было немножко сложно правильно сориентироваться!

- Молодцом!- весело сказал грубый мужской голос.- Ладно, пакуйте его, нам еще к машинам спускаться, а уже темнеет.

Нога убралась с головы Кржесинского и на нее натянули что-то мягкое и влажное, а потом рывком поставили его на ноги и грубо подтолкнули в спину чем-то холодным и твердым.

"А они постепенно научаются работать,- думал Кржесинский, неуверенно вышагивая по невидимой горной тропинке.- Европа, прощай".

2014.


 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
Э.Бланк "Пленница чужого мира" О.Копылова "Невеста звездного принца" А.Позин "Меч Тамерлана.Крестьянский сын,дворянская дочь"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"