Аннотация: Каково узнать однажды, что ты случайно убил человека? Одна из первых работ.
ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ СЕМЕНА МАРТЫШКИНА
1
Семен Мартышкин, еще довольно молодой человек лет двадцати пяти, проснулся в то солнечное ноябрьское утро с весьма неприятными предчувствиями того, чем мог наградить его день.
Вы, наверное, подумаете- "ну вот, хорошенькое начальце очередной книжки, которую я взялся прочесть!", и станете ждать от повествователя данной несомненно правдивой истории утешений- минуточку, мол, дорогой друг, не стоит огорчаться, сейчас мы все поправим и история наша примет веселое направление и вы немало позабавитесь и развлечетесь ничуть не хуже, чем если бы посмотрели, скажем, по телевизору скандальное ток-шоу или пошли с друзьями в престижный клуб с вином и девочками. Никак нет! Такого обещания вы от меня не дождетесь, ибо я обеими руками за правду и реализм, а жизнь такова, что чаще в ней случаются вещи достаточно нефантастические и потому мало исполненные оптимизма и восторгов. Никакой клоунады и только реализм- если читателю близки такие тезисы, то продолжим.
Итак, Семен Мартышкин очнулся ото сна, вспомнил, который сегодня день, и предчувствия посетили его в самой пренеприятной форме. Тринадцатое ноября, как знал наш персонаж, был днем рождения милой дамы его сердца студентки Аннушки, и рад-радехонек бы был Семен, как имел бы шанс, что в этот день - с самого обеденного времени - как освободится Аннушка от занятий,- и до ночи, они были бы вместе; да не таковы наверняка были планы его возлюбленной, о чем Мартышкин имел полное право догадываться, но все еще отгонял от себя дурные мысли и пытался мечтать.
Мечтать несмотря на предчувствия! Вот, скажем, он встанет сейчас, пойдет умываться и бриться в ванную, и вдруг раздастся звонок. Возможно, он даже не расслышит его из-за шума воды или просто проигнорирует- мало ли какой бездельник звонит- пусть считает, что я уже на работе, или просто кто-то ошибся номером- ведь она-то вообще звонит так редко, что вероятностью ее позывных можно пренебречь. Когда наконец он побреется, не прыснув в довершение процедуры на себя никакого сладкопахнущего лосьона- не для кого,- проследует на кухню для поджаривания традиционной яичницы-глазуньи и тут-то он точно услышит очередной молящий телефонный звонок. На трубке индицируется надпись - к примеру, "4 неотвеченных вызова" и Семен уступает просителю. О Боже! Да это же Аннушка! "Привет, Семен! Какие планы на сегодня",- спросит она лукаво,-"не очень ли ты сегодня занят?".
"Привет, Аня! Конечно, нет. Хочешь, прямо сейчас встретимся и погуляем по городу, в кино и еще куда захочешь, сходим? Сегодня же твой праздник и мы непременно должны быть вместе в этот день!"
"Как здорово это ты придумал!",- услышит Семен как Анютка радостно захлопала в ладошки ,- " только у меня учеба сегодня, ты же знаешь, так что давай часа в три встретимся. Сможешь в три?"
"Конечно!"- ради такого радостного события Семен сможет найти способ уйти с работы много раньше положенного. И вечером эти двое влюбленных отправляются к Мартышкину. Быть может, даже до утра...
Мечты всегда приходят на помощь к людям мечтательным, но невезучим в делах любовных и частенько заменяют им несчастную реальность, обадривая их и вселяя надежду, что скоро все изменится в лучшую сторону и все приятели позавидуют тому повороту судьбы, который случится в твоей жизни. "Несправедливо будет, если Аннушка позабудет обо мне сегодня, ведь я люблю ее, и не может так быть, чтобы за эти мои муки меня и вспомнить не стоило",- думал Мартышкин, все еще не вставая с постели,- "ну да ничего, если тому так и бывать, то это, несомненно, конец нашей с ней истории, но не конец жизни моей. Все еще образуется, Семен... Все еще случится... ". "Да! Я буду сильно страдать, может и так сильно, как еще ни разу в жизни, но подумать только, что такие вот отношения могут продолжаться и далее- нет, нет и нет! Когда человек нуждается в любви и ему один только разочек в этом не отказывают- так только, из-за того что просто некуда более употребить данную свободную секундочку,- а потом -проснись, проснись , дружок- какая любовь, ведь теперь у меня нет времени или, скажем, возможности, увидеться; а потом, словно опять по случайности тебе столь желаемое внимание перепадает, но опять лишь на миг и другой такой минуты ждать-не дождаться, то что же это за любовь такая?! Несуразица, да и только. Испытание на нервную устойчивость". "Или, быть может, просто испытание того, насколько она нужна мне?",- придумывал последние оправдания для аннушкиного поведения наш герой,- "Тогда она позвонит и при встрече сегодня кинется мне на шею и заплачет- милый мой Семенушка, какой же ты верный и терпеливый! Я так люблю тебя, мы ни за что теперь не расстанемся с тобою! Ты- лучший из тех, кого я знала! Не обижайся на меня Семенушка, хорошо?- все мои испытания любви твоей окончились! Получай оценку "отлично" и свой приз- мою любовь и верность!". И они отправятся в кафе, а затем к Мартышкину.
Утешив себя таким образом, Мартышкин наконец поднялся с кровати и засобирался на работу.
Аннушка
Знакомством с Аннушкой, как оказалось, могло похвастать не такое уж и малое количество молодых (и не очень) людей. Романы ее были искрометными, и если кому и доставляли какие-либо проблемы и неприятности, и по истечении своем оставляли кровоточащие шрамы, то только не нашей героине; она, в силу ли молодости своей иль особенностей характера, похоже, расставалась со своим прошлым легче, чем ,скажем, выпивала стакан воды.
Нет-нет, я совершенно не утверждаю, что со всеми ее друзьями у Аннушки все бывало серьезно (ведь вы понимаете, что могут значить подобные слова, когда говорят о любви иной раз?), даже напротив, скажу наверняка, что серьезных отношений у нее было не так уж и много. Тем не менее, разбивать сердца всем обнадеженным вниманием мужчинам - безо всякого умысла, просто оттого, что отношения переставали быть интересными, а чаще -выгодными , было делом обыкновенным для Аннушки.
Что же, на то она и молодость, чтобы в ее время ничего не знать и не уметь, пробовать находить свои способы выстраивания отношений с прочим миром, конечно же, непростительно ошибаться и делать отчаяннейшие проступки, и, возможно даже, о некоторых из них сожалеть всю оставшуюся жизнь. Ведь, как известно, человек с совестью не рождается, а когда наконец ее приобретает, тогда уж и приходит время хвататься за голову да Богу молиться. А Анютка юна и пока ей многое простительно.
Как уже раньше было упомянуто, Аня была студенткой. Несмотря на золотую школьную медаль, в свой Горный институт она попала с родительской помощью, которые, имея горное образование и связи с необходимыми горными ректорами, смогли повысить дочери отметку на вступительном экзамене по химии до необходимого пропускного значения.
Вообще говоря, она и вовсе не желала поступать в тот горный вуз, ибо видела себя в будущности хирургом, и, быть может, им и стала бы, если не матушка ее Ольга Васильевна со своими "несомненно правильными" соображениями на данный счет. Первое- дочь должна пойти по стопам родителей. И сама Ольга Васильевна, и муж ее имеют горную специальность, а дед- тот и вовсе ученую горную степень и заведует собственной геологоразведочной фирмой, так что таким образом Анна сможет вполне ощутить в нелегком деле образования всестороннюю родительскую поддержку, а после окончания учебы у дочери будет место для трудоустройства.
Второе- может, даже и главное соображение Ольги Васильевны - так, по крайней мере, казалось тогда Аннушке- не пустить дочь поступать в медицинский институт на хирурга по той причине, что собралась она это сделать не сама по себе, а сообща со своей тогдашней любовью - Максимом, который по ряду причин никак не подходил дочери. О нем ходили дурные слухи еще со времен, когда девочка училась в старших классах школы (и уже тогда они встречались!), он был причиной ее низкой успеваемости в нескольких четвертях, из-за чего матери приходилось часто посещать школу и упрашивать учителей не выводить низкие оценки в табелях, а подождать ближайших пересдач экзаменов, тот же юноша приучил Анну к сигаретам, а может, даже и к еще чему-то более страшному (в это Ольга Васильевна верить не хотела, но в самом потаенном уголке сознания все же догадывалась), да и просто он был дерзок.
Известно, что в возрасте шестнадцати лет, а именно столько было Аннушке, когда пришло время выбирать место учебы после школы, родители еще имеют достаточно сильное влияние на поступки своих детей, а иногда поступки детей в таких случаях являются поступками родителей, так что при известной настойчивости взрослые легко добиваются выполнения своей воли ребенком; вот и Аннушка, погоревав о предстоящей разлуке с любовью и мечтою о хирургическом поприще, немало накричавшись и наплакавшись с домашними, смирилась с тем, что мать отнесла документы в нужный вуз и стала готовиться ко вступительным экзаменам под неусыпным контролем Ольги Васильевны. Вплоть до поступления в институт отменялись прогулки и всяческое общение с подружками и друзьями, сводилось к минимуму время нахождения у телевизора, и только учебой могла наслаждаться Анна сколько угодно,- она даже успела полюбить некоторые выводы теорем и решать нечересчур сложные физические задачки- и результаты сданных экзаменов были довольно неплохими. Впоследствии Ольга Васильевна не раз еще использует этот способ подготовки ко всяческим зачетам и экзаменам, и не раз еще он себя оправдает.
Проучившись один семестр на так любимом семьей горном факультете, Аннушка наконец приняла участие в собственной судьбе и перевелась на факультет экономический. В наши дни вообще, похоже, каждый молодой человек и девушка желает учиться по экономической специальности. Уж не знаю, чем такое объясняется- нежеланием ли работать в пребывающих в упадке разнообразных отечественных конструкторских бюро, или просто тем ощущением, что финансист никак не может оказаться без приличного оклада (что за сапожник без сапог?), но, кажется, никого из этой молодежи не беспокоит, что ж им останется финансировать, если все разом они ринутся в экономы. А автор данных строк и вовсе слыхал, как по телевизору многие народно значимые фигуры высказывались по поводу экономического устройства России, что его просто вовсе не существует. И то, что у нас по ошибке называют экономикой - так только, "один детский сад". Наверное, наша молодежь скоро узнает от наших же профессоров, как поправить ситуацию, и тогда-то все у нас образуется!
Но не станем же отвлекаться. Анна перевелась на экономический факультет и в течение последующего полугода досдавала экзамены по дисциплинам, которых на старом факультете не изучала. Курс закончила на одни "пятерки", хоть и дались они ей немалыми хлопотами; и довольные дочерью родители отправили Аннушку со старшей сестрой на море, в Турцию.
На втором курсе жизнь стала тяжелей. Кроме учебы еще пришлось и работать- Ольга Васильевна настояла на том, чтобы по вечерам после уроков Анна ездила на дедову фирму и задерживалась там хотя бы на пару часов- это должно было отвлечь ее ото всяческих недостойных желаний проведения свободного времени, ибо широк человек и непредсказуем- помимо неплохих оценок в учебе (опять же не всегда с первых раз) Аннушка показывала еще и умение провести время в веселой компании. Ольга Васильевна, правда, не видела всего этого, да и часто не имела возможности видеть, ибо тому препятствовало некоторое обстоятельство, о котором пойдет речь ниже, но, как повелось, находились доброжелатели и все нежелательные к оглашению тайны дочери становились ей известны.
Обстоятельство же заключалось в том, что дочь не находилась каждодневно при матери- она своими мольбами и убеждениями, что вуз так далеко расположен от дома, а домашние задания только и знай, что успевай выполнять к сроку, добилась, что родители (опять же прибегнув к знакомствам) устроили ей место в институтском общежитии. Первое время Аннушка, смертельно уставшая от повсеместной родительской опеки, вообще не удостаивала их своим вниманием; Ольга Васильевна сама время от времени навещала ее и справлялась об учебе и быте. Потом, когда до матери стали доходить заставляющие задуматься слухи о поздних и веселых возращениях дочери с компаниями, Анна должна стала приезжать домой каждые выходные и праздники- так-то надежнее.
Но и работа- не преграда для человека, которому так много надо успеть в этой жизни, и пусть окажется правдой, что невозможно сто дел одновременно переделать как следует; у Аннушки и получалось все часто как-то наспех и нелепо; но так было, и если б было иначе, то и всей дальнейшей истории не произошло бы.
2
-Так-то вот всех лучших людей и поперевели на тот свет, черти!- начал свой рабочий день курьер Жучинский с порога мастерской- Толстому в последнем путешествии комфорту не дали- дымили где попадет, бедняга дышать в тамбуре пытался- и вот итог- простыл и помер в ближайшем Остапове. Федька Достоевский сам себе врагом был -только последние дни не курил и другим не советовал- ну да время ли за ум браться, когда уж легкие отваливаются! А все ваши колумбы с америками да с табаками!
Петр Жучинский не был бы самим собой, если прямо с порога не начал бы чего-либо восклицать. Порою, если совсем уж ничего не шло на ум, Петр вспоминал какой-нибудь стародавний спор, затеянный им же самим в кружке приятелей по работе, и воскрешал его, импровизируя и придумывая новые обстоятельства. Но только долой скуку и рутину жизни!
-Вот вы, к примеру, мусье Мартышкин, что думаете- достаточно ли о нас наше государство заботится ?- обратился он с озабоченной миной к вешающему на крючок куртку Семену.
Семен не имел особенного настроения к общению, однако не стал останавливать приятеля, ибо знал, что даже если он и вовсе ничего не станет отвечать Жучинскому, тот, нисколько не теряя расположения духа, сам даст себе ответы на собственные заковыристые вопросы и пояснит, какие ответы с вашей стороны могли бы оказаться неправильными.
-Нет-нет, вы уж мне ответьте все же, как по-вашему, дружище,- заботится иль нет? Ну хоть чуточку-то? На краешек мизинчика?
-Недосуг мне, Петя, о государстве думать... Вот и оно, должно быть, обо мне позабыло.
-Совершенно верно мыслишь. Вижу, наугад отвечаешь, да все равно верно. Посмотри нашим реалиям в лицо. Если припомнишь, вчера, когда мы по домам возвращались, дождик моросил. Мы с тобою распрощались, и я направился в свою сторону, к автобусной остановке. А теперь времена суровые для моего маршрута - если едет- чудо делает, вот и простоял я, пока ливень не пошел. Все, кому повезло,- а мне, заметь, повезло,- раз- и в домике, ну, то есть, под крышей на остановке. И представь себе- я стою, слава Богу, не мокну, но вокруг меня та-а-акая вонь- господам круг меня курить хочется. А я без зонта, ибо ты знаешь, я дитя случая- чем таскать за собою весь дом, предпочту изредка помокнуть, хотя всегда надеюсь где-то успеть приютиться. Каково мне? Вылезти на ливень, а потом заболеть и умереть?! Скажем, одного мальца, который дымил мне прямо в лицо, я убедил-таки не делать этого, но как всех переубедишь? Коли б они желали о других побеспокоиться, их и просить не пришлось бы. А вот положили бы за такое бесчинство штрафик - и был бы тебе результат. На остановках курить можно, в помещениях нельзя- вот что молвят стражи порядка.
Жучинский занял свое место за небольшим столиком в углу ремонтного помещения, рядом с дверью, ведущую в приемную комнату, где клиенты сдают в починку свою вышедшую из строя аудио-видео технику, и, сложив на краешке стола стопку десять минут назад приобретенных газет, продолжил, обращаясь к сидящему к нему боком за своим рабочим местом и уже починявшему какую-то безделицу Мартышкину:
-Причем нет никакого единообразия в указаниях способов курения у нас! Вот в аэродинамическом институте в Жуковском на практике я был, еще в пору студенчества. Угадай, где там полагалось курить. Не поверишь- где угодно, только не на свежем воздухе на территории институтского комплекса! Хочешь курить- не порть нашу флору, а зайди в помещение и надыми там. Куда же, интересно, в конце-то концов денется эта гарь? Так и останется внутри запертой? Ха-ха. Кому, как не тем самым аэролюдям знать лучше? И для чего, друг Семен, нас, внутрисидящих было травить?
В другой раз, если б мысли Семена Мартышкина не были так грустны в предверии очередного, решающего предательства со стороны Аннушки, он с удовольствием поддержал бы разговор с приятелем Жучинским, который больше других нравился ему своим деятельным характером, содержащим в себе плюс к тому веселый и дружелюбный нрав. Петр, если и возмущался чем-то (а поводов для возмущений у него всегда находилось предостаточно), то делал это чаще из скуки, для того чтобы просто не сидеть без дела, да еще, видимо, вследствие какой-то необъяснимой физической потребности ораторствовать- возможно, у него язык болел, когда оставался без работы, или расслабление голосовых связок причиняло ему некоторые неприятности,- ибо временами жучинские монологи удивляли всех окружающих своей беспредметностью. Впрочем, чаще все его рассуждения, равно как и последнее, были весьма объективны и злободневны, и многие из слушающих готовы были безапелляционно поддержать их. Добавим к тому же, что Петр Жучинский умел не только говорить о чем-то возмутительном, но и активно этому противостоять в соответствующих инстанциях, если, конечно, случай представлялся действительно чересчур возмутительным и находилось время заняться им.
- Мартышка, разве не удивителен наш мир и наше общество?-удивленный инертностью товарища, поинтересовался Жучинский.
- Правду, правду говоришь, что и спорить. Что, жалобу думаешь куда направить?
- Может, и направлю куда. Надо только поинтересоваться, кто за все эти дела ответственен... Да ты грустен, Сенька!
- Да, я грустен. И знаешь, что - пусть рабочий день так и будет грустен для меня, но вечером давай повеселимся с тобой? Я на днях узнал из Интернета, что в "Куче Мусора" на "Профсоюзной" сегодня вечером концерт всяких рокеров будет...
- Не могу представить, как это можно в куче мусора концерт давать!- удивился Петр,- понимаю, на Красной Площади еще выступать...
- Чудак, клуб так музыкальный называется. Если клуб назвать по-простому, безо всякой "изюминки", кто б в него пошел тогда! Представь себе заведение с названием "Ромашка" - тебе на ум пришло бы подумать, что все в нем необычно и привлекательно? Так вот, я думаю, там интересно будет.
- Мне зарплату задерживают, да и когда выдадут, вся она уйдет на выплату долгов. И потом, что там, дельные группы будут?
- Да мне ль не знать наших бед- вход бесплатный- нарочно с таким условием смотрел. Пишут, что "Летучие Обезьяны" сыграют; еще проект "Никарагуа" ожидается. Я как- то на радио одну песню слышал- думаю, тебе понравится.
--
Ммм... "Обезьяны" не те уж, конечно, что раньше. Теперь они деньги полюбили и творчество для них все заключается в зарабатывании денег; удивительно, как это они бесплатно решили выступить.
- Думаю, клуб им заплатит. Мы же у них все равно пиво будем покупать в пять раз дороже, чем оно стоит. Ну, или остальная модная молодежь,- поправился Семен, вспомнив, что в финансовом отношении он не намного состоятельнее друга.- Впрочем, мы все равно угостимся.
- Ладно, думаю, такой поход возможен. Надеюсь, твоя "Никарагуа" не окажется чем-то вроде группы "На-На" и вечер не будет потерян зря. А то сейчас кто только в клубах не выступает.
- Не окажется, будь уверен,- усмехнулся Семен.
3
- Вот что теперь, Петя- мне детальки некоторые нужны - я чиркну тебе на бумажке, и еще слыхал вчера вечером, Петрович трансформатор искал- ты уточни у него, какой именно, и - в путь, а не то клиенты своих железок к сроку не получат.
Жучинский был легок на подъем- хоть поездка в далекий от мастерской магазин радиодеталей "Кварц" и нарушала его столь любимые публичные злободневные рассуждения, она давала Петру возможность некоторое время от рабочего дня потратить на свои собственные дела. Ведь если дорога в магазин и обратно занимает примерно полтора часа, покупка деталей с толкотней в очереди в "Кварце"- еще минут двадцать, да присовокупить сюда время на всевозможные транспортные "пробки" в пути и прочие непредвиденные обстоятельства, то общее время поездки за деталями объективно (хотя, конечно, чаще необъективно) могло занимать до трех часов рабочего времени. По правде, все эти "пробки" выдумывал для самооправдания сам Жучинский; таким образом, времени на себя он выигрывал до полутора часов. Иногда Петр в это время ездил по своим делам, покупал столь любимые им серьезные газеты и журналы- без информации этот человек жить совершенно не мог, покупал также что-то для дома или дачи; иногда просто не торопясь прогуливался с бутылочкой пива или мороженным, а несколько раз он даже посещал зоопарк и ходил в кино. Вот и теперь он выведал у неразговорчивого Владимира Петровича, чего именно тому следует прикупить, поинтересовался у остальной аудитории, не надо ли кому чего, получил в кассе у Марины деньги подотчет, и был таков.
Семен имел в виду, что Петр не очень скор в таких походах, поэтому сделал ему поручение прямо с утра, чтобы к обеду наверняка получить необходимые детали, а сам тем временем занялся другим заказом, не требующим вообще никаких запчастей; к обеду Жучинский как раз и вернулся. Приятели договорились уже сейчас, на случай, если вдруг из-за разъездной работы Петра они уже сегодня на работе не увидятся, встретиться в метро на "Профсоюзной", без двадцати минут девять, чтобы пойти в "Кучу Мусора", и Семен отправился на обед в ближайшую столовую. Курьеру надлежало обедать в офисе- он всегда мог понадобиться для каких-нибудь поручений.
Мартышкину не хотелось есть. Ему хотелось позвонить Аннушке, спросить ее о делах, рассказать ей, как он без нее скучает, услышать, что ей тоже плохо без него и что сегодняшний вечер они проведут так, что не забудут никогда, и много, много, всего подобного ему хотелось. "Но куда же позвонишь Аннушке? Даже если б она сейчас была не на уроках - в общежитие, коменданту? Мобильного телефона у нее не имеется. Есть только телефон на ее вечерней работе. Хорошо, но есть же мобильный телефон у меня и на него можно позвонить из любой телефонной будки, и она этого не делает!"- размышлял Мартышкин и все больше начинал сердиться на свою возлюбленную. "Однако,- подумал он,- нечего тут больше рассуждать- в наших отношениях, вернее, в ее отношениях со мною, все эти три месяца знакомства слишком уж много было необъяснимого,- сегодня вечером должно все решиться! Позвоню на работу и все будет ясно!",- и, вообразив себе, что с этой минуты он совершенно спокоен, черпнул ложкой суп.
Расправившись с обедом, Семен купил бутылку пива и направился в знакомый дворик неподалеку от работы, где за неимением дел в оставшееся от обеда время он частенько сиживал за чтением газет или слушал плеер.
Мартышкин знал, что если не слишком часто употреблять спиртные напитки, а только в примечательные моменты жизни, будь то радость какая или же наоборот,- когда печаль гложет и мысли тяжкие одолевают, то действие их на человека бывает почти что волшебным- счастливость ваша начинает казаться вам абсолютной и будто бы вечной, а проблемы и сомнения представляются как чем-то существующим отдельно от вас; будущее рисуется беспременно благополучным вне зависимости от того, что и как повернется в этой жизни. В конце концов, -думалось Мартышкину в такие легкие моменты,- при неудачном стечении жизненных обстоятельств, в любую минуту можно вернуться в "легкое" состояние известным способом. Главное, непременно главное- чтобы не слишком часто.
Людям известно бесконечное число спиртосодержащих напитков, употребляется же из них большинством, главным образом, пиво, вино и водка. Водку Мартышкин не любил вообще - из-за противного резкого вкуса, да и где ее пить; вино предпочитал полусладкое, но в последнее время вино разлюбил- после того, как несколько раз он покупал его с Аннушкой в палатках около ее института, и в результате употребления которого у Семена окислялись и болели зубы. Таким образом, его выбор теперь все чаще падал на пиво.
Погода, правда, несмотря на ясность дня, как обычно и бывает в середине ноября, не сильно располагала к питью пива на улице, однако сегодня важнее было принимать решения для души, чем для тела. К тому же, думал Семен, немного алкоголя придаст ему хладнокровия в вечернем разговоре с Аннушкой, и он не очень будет переживать за его итог.
Присев на скамейку в любимом дворике и сделав несколько глотков из бутылки, Мартышкин услыхал сзади знакомый голос:
-Сеня...
Семен обернулся и увидел местного дворника Григория Припятько, человека уже в годах- лет семидесяти, в своем дворническом обмундировании и отпущенной серой, с проседью бородой, с которым они частенько встречались в этом дворе и беседовали на творческие темы, которые волновали старика.
Это был простой русский труженик, родом из Калужской области, чьё детство пришлось на начало Отечественной Войны сороковых годов, окончивший, как и многие его сверстники, не то три, не то четыре класса; всю жизнь работал на местном чугунолитейном заводе, и, дойдя до должности мастера шлифовального цеха, он вышел на пенсию и переехал в Москву на проживание в квартире дочери с зятем, ибо после случившейся в то же время кончиной жены в родном поселке ему стало совсем одиноко и тоскливо. Здесь же Григорий Николаевич, как всякий много работавший в своей жизни человек, конечно, без дела сидеть не смог, и скоро его уже видели с метлою в руках и в заботах о чистоте нескольких ближайших дворов. К тому же Григорий Николаевич оказался не однобокой личностью, знающей только свою официальную работу и телевизор с чаем по вечерам,- нет, по окончании допенсионной нелегкой трудовой деятельности и с освобождением по прибытии в город ото всяческой хозяйско-огородной повинности, к которой принуждены жизнью все до одного провинциальные жители, Припятько открыл для себя чудный мир искусства и стал, если хотите, поэтической натурой. Жизнь его все больше наполнялась вдохновением от прочитанных книг, которые он в большом количестве обнаружил по случайности в книжном шкафу детей; по выходным он стал посещать всяческие выставки и музеи,- в Третьяковской галерее, например, он бывал даже несколько раз и подолгу задерживался там у картины Васнецова "Три богатыря", не надивясь масштабности полотна и удалостью изображенных на нем молодцев (эх, должно быть, немалы их подвиги!); правда, музыкальных вечеров он никаких не посещал- как он мог судить по передачам канала "Культура", "всякие там симфонии- это утомительно".
Появилась у Григория Николаевича и мечта- тоже сочинить какое-нибудь произведение, пусть не очень большое, но толковое, да затронуть в нем такие материи, чтобы прочевшим его творение "польза какая стала от него" и "уразумели они, как поступать надлежит, чтобы мир сразу лучше стал". Обдумывал он, что же именно написать, уже давно, и варианты всех своих придумок Припятько и обсуждал последние две недели с Мартышкиным, веря, что Семен - наверняка грамотный малый- вот он на лавочке и газетку, бывает, полистывает- как раз тот человек, который должен помочь ему в разрешении его терзаний и даст необходимые дельные советы, как бы в этом сочинении все получше обставить.
-Здравствуй, Сеня,- начал старик, приблизившись окончательно и присаживаясь подле Мартышкина,- я думаю, это должна быть повесть в духе Льва Толстого,- такая, знаешь, научающая, чтобы вот, к примеру, попала она в руки гадкому человеку- а прочел бы он ее и понял, что жил неверно до этого, чтобы стыдно ему стало, каково это со стороны выглядеть может- как если б это о нем написали- и другим человеком он стал и детям своим велел бы правильно жить. Вот, к примеру, я недавно его "Фальшивый купон" дочитал,- там малец деньгу подделал- ну, цифру пририсовал лишнюю на ней, да сбыл деньгу эту, а дальше рассказывается, сколько всяческих преступлений из-за нее случилось- убийства даже! Так, один малый один раз убив (все эта деньга проклятая!), отсидел год- ну, он убийством этим барское добро защищал, потому только год, и решил, что нет никаких законов, а убить- так легко, и стал тем на жизнь промышлять- грабить да убивать. А однажды, в последнее свое убийство, так ему смиренность убиенной в душу запала, что сам назавтра и сдался. К Богу обратился в тюрьме; его чуть не святым после считать стали. Вот, а как отсидел- что бы ты думал- в помощниках у того самого парнишки, что купон подделал, ходить стал. И парнишку тоже чуть не в святого обратил,- тот ведь и сам не очень праведно до того жил. Ну, там, конечно, все путанее у Толстого, но идея-то какова!
- Вот и я думаю взять порок какой-нибудь человека, да и описать, к чему он приводит, и мораль в конце вывести- так и так, а делать этого не делай, не то жизнь твоя, как в моей повести закончится!
Припятько испытующе посмотрел на Мартышкина- дело ли говорю, и, услышав одобрения юного друга, порылся во внутреннем кармане телогрейки, вытащил оттуда ворох оторванных откуда придется и исписанных клочков бумаги и ручку. Когда Григория Николаевича посещала муза, в зависимости от местонахождения, он отрывал от подобранной газеты поля, или, если там, где муза заставала, не находилось рядом газеты, срывал какое-нибудь объявление со столба, или подбирал все что угодно, на чем можно было писать, и записывал на этих обрывках свои вдохновенные мысли, в уверенности, что когда-нибудь он разберется во всех этих бумажках и составит из них желанные произведения.
Отыскав самый большой по размеру обрывок, он перевернул его неисписанною стороной кверху, положил себе на колено и задумался:
-Какой, порок, Сеня, следует осудить?
-Ну, например, алкоголизм, дядя Гриш, -поболтал бутылкой Мартышкин и отхлебнул пива,- он разрушает здоровье и семьи.
-Да! Есть такое дело,- согласился Григорий Николаевич и сразу же принялся сочинять и записывать сочиненное:
-Жил на свете один мужик и водил он дружбу с зеленым змеем. Так пойдет, или прямее сказать?
-Что он был просто алкоголиком? Но ведь так непоэтично.
-Именно! Не поэтично! Хм... Как же тогда?... Вот: и любил он частенько выпить! Хм... Ух. А дальше чего? - почесал голову Припятько.
-Полстраницы еще можно занять описанием, каким мерзким он бывал в такие моменты, а потом рассказать, чем такое житье заканчивается, думаю.
-Да! И помер он как собака! И дети по миру пошли, вдова с ними заодно!- пришла на ум писателю концовка истории,- И осудил весь мир этого негодяя и, скажем, Бог расколол его надгробный камень и увидели люди этот знак, и срам его был вечен! Такая вот повесть.
-Триллер, да и только,- заметил Мартышкин,- только вот для повести маловато этих нескольких строк будет.
-Маловато, -согласился дядя Гриша и сразу же погрустнел.
-Ну да это ничего, впрочем. Чехов говорил, что краткость- сестра таланта,- вспомнил Семен.
Дядя Гриша ободрился:
-Вот это он хорошо заметил, - иной так размажет простенькую историю, что терпенье наконец потеряешь и бросишь читать; а потом окажется, что всю его писанину в двух словах уместить можно. Пусть будет коротко. Сейчас середину еще придумать надо.
-Жил, он, значит, как скотина,- записал Григорий Николаевич.
Мартышкин вскинул брови.
-Нет, так не пойдет,- посмотрев на помощника, зачеркнул последнее предложение сочинитель и продолжил иначе:
-Напивался, значит, этот мужик до поросячьего визгу и начинал вести себя так, что страшно было с ним находиться. Жену бил, детям баранок не давал- так и издевался над ними- вот, возьми, мол, дитятко,- совал им баранку, а потом раз- и отнимал ее...
"Такая подробность делает историю будто бы всамделишной- надо ж такое издевательство было придумать",- подивился живости воображения дяди Гриши Мартышкин, - "уж не сам ли он так поступал?"
-Так... Чего еще-то? Ну, с соседями вздорил, которые его устыжать пробовали... Вот так.
-Что, готово уже?- поинтересовался Семен, прождав с минуту после последней сочиненной Григорием Николаевичем фразы.
-Готово, видать... Не соображу, что еще-то напридумывать.
Припятько прочел про себя получившуюся повесть и заметил справедливо:
-Жестокая концовка больно. Сильно, конечно, да недобро как-то.
-Да уж, действительно сильно!- кивнул развеселившийся Мартышкин.
-Лучше так- пусть ему однажды Бог этот самый приснился и направил на путь истинный. И пошел тот мужик людей, таких же каким он был, совестить, рассказывать как мир без зеленого змия хорош! А?
-Пойдет!
Автор прочел свое творение с новой концовкой и задумался на несколько минут.
-Сеня, как ты думаешь, а молодежь эту мою повесть читать будет?
-Ну, это уж как повезет.
-Ведь оно хорошо б, чтобы молодые читали бы- ведь что, тот же пропоица в годах прочтет,- и что, изменится? Да он и читать-то, поди, позабыл как! Вот потому и надобно, чтобы отроки читали- будет урок впрок. Авось прочтут да сами убоятся как тот мужик жить.
"А ведь старик с амбициями, видать, мечтает еще, чтобы и в школьную программу его включили!",- подумал Мартышкин и предупредил Припятько:
-Вообще молодежь охотней про саму себя, про сверстников читает. Они читают и тут же сравнивают себя с героями книжек.
-Это что ж?...- Григорий Николаевич ужаснулся идущей на ум мыслью и озадаченно посмотрел на Мартышкина,- сделать пропоицой ребенка?!
По-видимому, идея истории о лишившемся разума подростке-алкоголике настолько показалась ему безнравственной, выходящей за всяческие допустимые границы (хотя в наше время приличия, похоже, становятся ненужной условностью в погоне за рейтингами), что дядя Гриша сразу же от этого сюжета отказался, при этом совершенно сникнув. И тут он поступил непоэтически,- напротив, очень даже обывательски, как будто речь шла не об возвышенном созидании, а о какой-то бестолковой работе, которую можно и даже желательно перепоручить кому-нибудь другому.
-Семен,- произнес он ослабшим старческим голосом,- ты же ученый... сделай с этим что-нибудь,- и пугливо, чуть не заискивающе протянул Мартышкину испещренный сейчас каракулями клочок бумаги,- я знаю, ты ведь соображаешь, чего тут надо изменить, чтобы... ну... и по-молодежному получилось, и с поучением...
Семен принял из вежливости листок, хотя и так прекрасно помнил, что там записывал старик- насочинял он, право немного- и собрался прямо там же править историю, как вдруг вспомнил про время, и поняв что обед его уже давно окончен, пообещал Григорию Николаевичу заняться повестью при первом же удобном случае и заторопился в мастерскую.
4
Впрочем, случай предоставился довольно скоро.
Мастерской, как и любому общественному месту, в котором могут собираться не только свои, проверенные, но также и посторонние люди (в нашем случае это посетители со своей неисправной техникой), полагался охранник,- здешнего звали Федором,- который размещался в тамбуре за входной дверью и призван был следить за порядком и вписывать в свою тетрадку фамилии приходящих.
Так вышло, что Федору срочно пришлось покинуть пост по каким-то семейным обстоятельствам; в таком случае его место должен был занять наименее занятой в мастерской человек- обычно таковым оказывался Петр, но сейчас он был на очередном задании, и следовательно, Федора должен был сменить кто-то из мастеров. Но у всех мастеров хватало и своих дел, в том числе и Семену было чем заняться. Правда, у него дела оставались не такие уж срочные- они вполне могли подождать и до следующего дня, и Мартышкин согласился заступить на вахту.
У охранника в кабинке оказалось не так уж и плохо,- если бы не эти настырные посетители- вовсе бы здесь можно было жить.
Хотите спать- вот вам кроватка; желаете читать или поразгадывать кроссворды, или, быть может, даже набросать грандиозный жизненный план по выпрыгиванию из грязи в князи, да так, чтобы в самые уважаемые, безоговорочные князья,- пожалуйста- вот вам стол вместе с настольной лампой- всякий человек имеет право на самый невероятный план.
Скучно стало и фантазия требует подпитки- пожалуйста- вам телевизор. Маленький, правда, за полторы тысячи рублей, со смешной цифрой диагонали,- должно быть, не больше сантиметров двадцати, да и не цветной он, но все равно вещь ценная и, как и вся изобретенная человеком техника, в какой-то степени волшебная. Представьте свой мир вообще без телевизора, который расскажет вам, как живут такие же как и вы люди на том конце света; без стиральной машинки, которая за вас и постирает и выжмет, и разве только не развесит белье на веревках в кухне; да и просто, в конце концов, без теплого и светлого жилья, в котором нам стало столь привычным обитать- и тогда вы искренне готовы будете признать, что, пожалуй, сегодня вокруг нас и впрямь достаточно чудес.
На этом удобства в каморке не заканчиваются- на столе имеется зеленый телефон с подсвечивающимися кнопками, а под столом стоит воздушный обогреватель.
Заметив его, Мартышкин кисло улыбнулся- он вспомнил, как в бытность свою студентом, года эдак три тому назад, он работал ночным охранником в авиационных кассах, в пристройке авиационного института. Неплохая, как ему тогда казалось, была работка- запрись себе изнутри да и занимайся своими делами- книжки полистывай, музыку в плейере слушай, или делай на копировальном аппарате шпаргалки к экзаменам. Но сна хуже, чем в те дни, Семен никогда впоследствии не имел- полбеды еще, что спать приходилось на принесенной им же из дома раскладушке (кто спал- поймет- ох уж эти алюминиевые ее ребра!); ночами в неотапливаемой, как остальной институт, пристройке, бывало порой достаточно зябко- теплее, чем в холодильнике, но значительно холоднее, чем при температуре, которую принято считать комнатной.
И мало было проку от работающей подле раскладушки такого же, как здесь, у Федора, обогревателя. Вначале этот обогреватель не работал вообще. Семен после первой же ночи понял, что пытка спать в холоде, пожалуй, хуже отсутствия сна вовсе, и ему пришлось принести из дома инструменты и починить злополучный прибор; но приключения тем не закончились- вскоре оказалось, что работать данный аппарат долго не может- в некоторый непредсказуемый момент его шнур перегорал и о тепле до очередной его починки можно было позабыть.
Нагреет, бывало, Семен помещение, отключает обогреватель- не гореть же тут вместе с авиабилетами ночью- и- спать. Следующий сеанс обогрева- когда просыпался от холода.
Впрочем, если не холод, то комары и мухи спать не давали- в любое время года ни за что не согласился бы теперь работать сторожем Мартышкин.
Посидев некоторое время без дел, поосмотревшись на новом месте, Семен вспомнил о данном дворнику Григорию Николаевиче обещании и принялся упорядочивать все его глубокомысленные идеи и собирать их в единую поучительную историю. Занятие это оказалось настолько веселым и увлекательным, что за ним Мартышкин в пылу азарта даже и не заметил, как рабочий день почти подошел к концу и решивший свои семейные проблемы Федор вернулся и топчется возле своего закутка, не решаясь отвлечь умного человека от его, возможно, важного занятия. Семен кончил писать, наскоро пробежался взглядом по написанному, удовлетворенно сложил листок вчетверо, поместил его в карман спецовки, и, заметив наконец Федора, понял, что его сторожевая служба окончена. Передав вахту профессионалу, он вернулся в рабочее помещение и начал готовиться к уходу с работы.
5
Ближайшее будущее Мартышкину наиболее правдоподобным представлялось таким. После окончания своего рабочего дня он звонит в место, где только начнет работать Аннушка, они договариваются с ней о короткой встрече, после которой возлюбленная покидает его ради веселого мероприятия празднования ее (и, что важно, не только ее, но об этом будет упомянуто позже) дня рождения; Семен же попытается выглядеть бодрым и ни капельки не расстроенным, и отправится в клуб, где ему составит приятную компанию оптимист Петр. Они напьются там традиционно разбавленного пива и оглохнут от традиционно громкой, как во всех клубах, музыки, а после Мартышкин опять окажется самым одиноким человеком на Земле и, быть может, от этого одиночества сегодняшней ночью он сойдет с ума в своей холодной постели.
Если только бы они вместе с Аннушкой могли оказаться не ее дне рождения! На всякий, впрочем, весьма и весьма призрачный случай Семен приобрел даже недешевый парфюмерный подарок, чтобы, если уж не сегодня, то хотя бы позже им случится с Аннушкой отметить ее праздник, было что захватить с собой. Аня ведь должна отметить свое восемнадцатилетие не только в этом ужасном и столь ненавистном Семену институтском общежитии, но и в домашнем кругу, с родителями и сестрами.
В общежитие на празднование дня рождения Мартышкин попасть уже не надеялся- по предшествующим этому событию разговорам он понял, что туда возлюбленная его приглашать не собирается. Семен выяснил, что с нею будут ее друзья и подруги; вначале они посидят за столом, поедят, попьют, а ночью все они отправятся на дискотеку в развлекательное заведение,- а о себе он решительно ничего не услышал. Правда, не очень-то и хотелось Мартышкину оказаться в этой чужой компании, тем более, что день рождения отмечался не только аннушкин, но и... того самого Максима, с которым так долго пыталась разлучить дочь Ольга Васильевна.
Нет, Семен знал, что ничего между Аннушкой и этим парнем уже давно нет, однако он знал также, что тот до сих пор влюблен в нее и всячески пытается наладить с ней былые отношения, хотя сама семенова подруга, конечно, против них- ведь у нее же есть Семен. Похоже, Максим нарочно отыскал, где учится Аннушка, и, с досадою наплевав на свое несостоявшееся хирургическое будущее, поступил в ее институт. Какое-то время они там опять сходились и расходились, и это, право, были не очень романтические отношения- девушка сама рассказывала о них; в конце концов она его покинула. Не для Мартышкина, конечно,- для других. Семен появился позже,- трудно сказать, каким по счету в этой очереди.
А теперь Максин просто оплачивал пирушку- он торговал наркотиками,- от него не убудет,- а Анютка на эти деньги и попраздновать не против, и подарки с цветами принять рада.
"В голове не укладывается, зачем теперь ей все это от того человека?! И самое жуткое- она что, купила подарок своему бывшему любовнику и предпочтет сегодня вручить его Максиму встрече со мной и моему подарку?!",- такие страшные мысли приходили на ум Мартышкину,- "И это при том, что мы знакомы уже три месяца?!",- и становилось все яснее, что это совершенно не те человеческие и трепетные отношения, на которые он надеялся со своей любимой девушкой.
"Итак, еще чуть-чуть - и если я не получаю приглашения на день рождения к ней домой или где-то там еще в эти выходные, то все- прощай-прощай, моя любовь, а парфюм мой пусть лучше поглотит мусорное ведро, нежели такая любовь!",- так решил Семен, и, прежде чем выйти из мастерской, позвонил Аннушке на работу.
Как чаще и случалось, в шесть часов ее еще не было на месте, и Мартышкин, расстроенный, что следующие звонки возлюбленной придется делать из телефонных автоматов или с мобильного телефона (карточки для таксофона у него не было, а баланс на мобильном счету позволял пообщаться с городским абонентов не более трех минут), Семен оделся, попрощался с опечатывавшим помещения Федором до завтра, и вышел из мастерской.
6
"Куда теперь может лежать мой путь?",- думал он,- "Примерно в семь- восемь часов я встречусь с Аней- но точно ли встречусь?,- в девять- уже надо быть в клубе с Петром. Естественно, домой я сейчас никак не попадаю,- замечено, что куда бы ни отправлялся я из своего дома, и наоборот,- откуда бы ни лежал мой путь к своему жилищу,- никогда не занимал он времени меньше часу; так как же скоротать имеющееся время?"
Действительно,- примеченная нашим героем закономерность при некоторой ее странности и удивительности на первый взгляд имела место быть в жизни, исключая, быть может, случаи, когда речь шла о походе до соседнего подъезда или, скажем, в близлежащий продуктовый магазин. И дело совсем не в том, где жил Мартышкин- на окраине ли Москвы, в каком-то спальном ее районе, или нет; думается мне, что и не только семенова это проблема,- он лишь внимание обратил и сформулировал ее для себя;- час на дорогу- это судьба любого москвича.
Пятнадцать минут- на автобусе ли, пешком ли- до метро, оставшиеся сорок пять минут времени- на метро и потом по земле до нужного пункта,- это если вам надобно добраться до работы или даже вы едете на какую-либо встречу- деловую или дружескую- все равно- столица велика и дела, да и друзья, наверняка рассредоточены по разным ее частям. Если же вам надо оказаться неподалеку от соседней станции метро, то и тогда вас, скорее всего, постигнет ваша вечная судьба москвича,- коли не по одной, то уж точно по второй причине.
Первая причина срабатывает в том случае, если вы, ленясь дойти пешком за 15-20 минут до метро или ленясь добраться до него за то же время наземным транспортом (из 20 минут половину времени вы дожидаетесь его на остановке), а после проехав одну станцию под землей и оказавшись в нужном месте, вы выбираете долгий, но верный наземный маршрут, которым без пересадок доберетесь до того же места назначения; так вот- удобство это с другой стороны уравновешивается увеличением времени путешествия. Учтите опять же время, проведенное в ожидании нужного маршрута (порою это время оказывается чересчур значительным!) и столь нередкие в наши времена дорожные "пробки". Но для нас стало слишком тяжелым занятием много двигаться и мы дождемся-таки этого маршрута, проторчим в "пробках" и потратим на путь час.
Вторая причина, по которой москвичу нужно не менее часа, чтобы добраться до пункта, где у него имеется дело, срабатывает в совсем уж редком случае, когда объективно на путь требуется не более двадцати минут. И пусть не покажется читателю, что я пытаюсь во чтобы то ни стало оправдать, может быть, по-вашему притянутую за волосы гипотезу Мартышкина, ставшей для него давно, впрочем, уже аксиомой, которую приходится воспринимать как данность и не задумываясь, считаться с ней.
Вот в чем она заключается. Скажем, если вы знаете, что через два часа вас ожидают где-то неподалеку на соседней улице, в паре остановок от места, где вы находитесь, то каков ваш план действий? Первый час, несомненно, заниматься своими делами; в начале второго за 10 минут одеться в надлежащую одежду и, прихватив чего следует прихватить для данной встречи, имея в запасе около 40 минут, отправиться в путь- в любом случае, даже если добираться не пешком, а редко встречающимся в вашей местности автобусе, чтобы быть не позже оговоренного срока. Так свое время в подобных случаях честно планировал и Семен Мартышкин, но в жизни все как-то случалось не по плану- перед выходом из дома Семен убеждал себя, что "тут и идти-то нечего", и что лучше лишние 10 минут позаниматься интересными для него проектами, а если дело было утром, то понежиться в уютной кроватке; затем поход откладывался на другие 10 минут и так далее, и только тогда уже, когда становилось очевидным, что к сроку успеть на место не осталось уже никаких шансов, Мартышкин прекращал тянуть резину, выходил из дома, и, конечно же, несколько опаздывал. То есть, и в этом случае на дорогу наш герой должен был совершенно справедливо выделить из своего дневного графика никак не меньше часа. И вам самим известно, что Мартышкин вовсе не уникален в действиях в описанной ситуации, и, теперь, наверное, вы согласитесь, что "час на дорогу"- вечная судьба москвича.
Вообще, если бы в Семене была уверенность в том, что сегодня он точно свидится с Аннушкой, то ему и оставалось бы теперь только одно: добираться до места работы именинницы, где они обычно встречались для дальнейшего совместного времяпрепровождения,- и этот путь до ее работы тоже требовал на свое преодоление около часа времени,- и ожидать появления подруги. Но уверенности-то никакой и не было.
Может, как часто бывало, Аннушка вообще не появится на работе, хотя побывать сегодня там, по ее заверениям, ей было просто необходимо и "она будет там во что бы то ни стало", но и раньше Семен такие заверения уже слышал; или, может, она уже побыла на этой дурацкой работе несколько часов назад и теперь бегает у себя в общежитии и приглашает кого ни попадя на свой день рождения- но только не Мартышкина,- ибо- о жалость!- не знает, как с ним связаться- ведь дома его нет, а мобильного номера его не знает, несмотря на то, что он несколько раз предлагал ей записать свой номер.
Решив, что в конце концов, это, скорее всего, его последние хлопоты, связанные с теперешней любовью, и пусть он разозлиться по-настоящему, примет мужественные меры в их отношениях и, злой и уверившийся в правильности своего поступка, никогда больше не вспомнит об этой недостойной девушке и, соответственно, не пожалеет о безапелляционном своем и горячем решении, Семен двинулся-таки к обычному их месту встречи.
7
У метро, перед тем как спуститься под землю, он купил карточку для таксофона и, хотя прошло не более четверти часа с момента предыдущего звонка с работы, Мартышкин зашел в телефонную будку и снова набрал номер геологической фирмы, в которой работала его гурия, имея в виду, что легко могло случиться так, что именно сейчас она находилась там, а через полчаса - столько Семен будет находиться под землей,- ее там уже не окажется, и - позабудь, приятель, о встрече. А сегодняшняя встреча должна быть решающей; лучше, если она состоится сегодня, ведь сегодня Аннушка могла бы многое поправить и сделать возможным их совместное будущее.
На этот раз никто не поднимал трубки. В прошлый звонок ответили, что Анны нет в офисе и, как обычно,- неизвестно, была ли она сегодня и будет ли. "Значит, обычные сотрудники уже разошлись и единственный, кто может теперь оказаться в офисе, так это только Аннушка". Подумав так, Мартышкин заторопился в метро, подсознательно считая, что если он ускорит свой шаг, то наверняка намного быстрее окажется в нужном месте.
Работала Аннушка на Поварской улице, почти в самом ее начале, поэтому добираться до ее офиса было удобнее всего от метро "Арбатская",- нет большой разницы, от какой именно- "Арбатской", находящейся на фиолетовой линии, или станции с таким же названием, принадлежащей синей, филевской линии.
Однако был и другой путь до Поварской, и с первого взгляда он должен был занимать меньше времени, чем тот, через "Арбатскую",- для этого надо было выйти на "Баррикадной",- если ехать с "Аэропорта", где работал Мартышкин, и считать по станциям, то действительно получалось быстрее,- однако от самой "Баррикадной" до Аннушки оставался еще отрезок пешего пути длинною, наверное, километра в полтора. Плюс легендарный наземный пешеходный переход через Садовое кольцо, на котором зеленого света пешеходам порой приходилось ждать до пятнадцати минут.
Таким образом, при приблизительно равном времени, за которое можно было добраться до Поварской этими двумя путями, вариант с "Баррикадной" выигрывал только в том, что большую часть времени пути Мартышкин дышал бы свежим воздухом, и именно поэтому и по той еще причине, что над землей имеются таксофоны, Семен остановился на нем.
Поднявшись из метро, Мартышкин оказался у телефонных аппаратов и сделал очередной звонок Аннушке. Опять никто не подходил к трубке. Постояв с трубкой у головы в надежде, что сейчас уже услышит столь желанный голос, несколько минут, он повесил трубку на место и задумался о том, каковы должны быть его действия в таком случае.
Около метро располагалось сразу несколько палаток, в которых продавались цветы, и еще, как символ пережитого прошлого, стояла одна женщина с прозрачным, из оргстекла, куба, внутри которого находилось несколько жестяных банок с розами, скорее всего, даже одного сорта, но нескольких разных цветов, обогреваемыми десятком горящих кругом них свечек. Увидав сначала этот куб, а потом и палатки, еще издалека, от телефонных аппаратов, Мартышкин хотел было прямо сейчас купить букет для Аннушки, однако то обстоятельство, что нет никакой уверенности в том, что его будет кому сегодня вручить, а также то еще, что вряд ли цветы долго выдержат на пятнадцатиградусном морозе, заставили придумать Семена иной план. Он решил двинуться по направлению к "Арбатской", время от времени звоня ей, и как только станет ясным время их встречи (собственно, если она случится вообще), Мартышкин покупает у "Арбатской" цветы и в условленный срок является пред ее ясными очами.
Преодолев, немало понервничав в ожидании зеленого сигнала, Садовое кольцо, Семен перед тем, как свернуть на Поварскую улицу, зашел в стоявший на этой стороне таксофон и снова набрал давно заученный наизусть номер.
Опять несколько минут никто не желал поднять трубку, а вместе с тем время уже приближалось к семи - шансов на встречу все ощутимее становились меньше, и жуткое чувство предательства в такой день во много раз сильнее, чем в случавшиеся ранее моменты, обожгло его сердце.
Потерявши от обиды рассудок, заподозрив, что наверняка Анна там, но просто не желает разговаривать с ним, боясь, что Семен увяжется за ней в общежитие и устроит там соответствующий его душевному состоянию скандал, Мартышкин придумал способ, как заставить подругу поднять трубку, если она на работе, или, по крайней мере, обнаружить ее присутствие там. Позвонив снова с аппарата и выждав пять ответных гудков, он набрал ее номер на мобильном телефоне и повесил трубку таксофона. Пять гудков на мобильном- снова набирается номер на таксофоне и скидывается мобильный. И так по кругу до бесконечности.
Мартышкин был убежден, что такие очереди звонков с интервалами около секунды гораздо значительнее расшатают психику, чем одиночный продолжительный звонок, кого бы там ни было, кому не повезет оказаться но том конце провода, и бедняга либо скоро поднимет трубку и скажет, скорее всего, что-нибудь сердитое, либо просто отключит телефон.
Неважно, что может в сердцах накричать сейчас Аннушка. Теперь- все к черту!- теперь, главное- показать ей, что она сама не сможет скрыть, что прячется. Отключат телефон- Семен тоже будет знать, что это сделала она!
Пять минут поигравшись так, Мартышкин устроил перерыв- и тем, кто там коварно не отвечает, и себе. Через пару минут он повторил процедуру. Потом- снова небольшой перерыв, и он снова принялся названивать по своей новой методике, и - о чудо!- вскоре кто-то поднял трубку и этот кто-то говорил аннушкиным голосом!
8
Дозвонился Семен с мобильного телефона, но рисковать перезванивать с таксофона, несмотря на то, что на таксофонной карточке было 20 минут оплаченного времени, а на его телефоне времени было совсем ничего (не говоря уж о том, что мобильное время тогда стоило значительно дороже немобильного), он не стал- помня о тех усилиях, которые были приложены, чтобы совершить чудо- услышать голос этого неуловимого человека.
- Аня, привет!
- При-ивет...- Аннушка всегда свои первые слова произносила, несколько растягивая,- наверное, потому что при этом она всегда улыбалась.
"Что за повод сейчас-то улыбаться!",- пронеслось с досадой в голове у Мартышкина.
- С днем рождения тебя!
- Спаси-ибо...
- Ань, мы сегодня собирались встретиться с тобой...
На том конце провода замялись.
- Семен... давай лучше завтра...
- Почему же завтра,- ведь сегодня у тебя праздник и я должен тебя поздравить!
- У меня много дел сегодня...
- Ну тогда давай встретимся у твоей работы на несколько минут и -что же... спеши по своим делам.
И, поняв, что шансы, похоже, плохи, добавил:
- У меня тоже не очень-то много свободного времени- мне скоро в клуб ехать.
- Я не знаю, во сколько освобожусь на работе... Давай лучше завтра...
Что может быть неприятнее и подозрительней для молодого человека, чем такие слова, услышанные от его девушки?!
- Аня, ты там на работе с другим парнем и не хочешь, чтобы мы с ним встретились? Или он тоже будет встречать тебя у работы?!
- Нет...
- Пойми, Аня, мне будет намного легче, если ты скажешь правду. Я не буду тебя преследовать и приятель твой мне тоже не нужен; наши отношения и так далеко не те, которых мне, да и любому нормальному человеку хотелось бы иметь,- к чему ложь?
В этот момент связь прервалась и Семен подумал, что, видимо, таковым и быть концу их истории, и осталось только выследить, с кем уйдет после работы Аннушка, чтобы проклясть их вдвоем, однако пришедшее вскоре после разговора сообщение на сотовый телефон о нулевом балансе показало Мартышкину, что и это еще не конец. Он перезвонил с таксофона, по теперь линия оказалась занятой. Вполне могло быть, что Анна договаривалась с тем другим, всамделишным любовником (ибо их любовь с Семеном мало походила на всамделишную), чтобы встретиться чуть позже, после того как отлипнет Мартышкин. А может, она просто скинула трубку и не собиралась поднимать ее, пока не уйдет с работы?
Все же скоро он дозвонился и Аннушка подошла к телефону.
- Аня, так какова же правда? Ты разговаривала сейчас с ним?
- Нет, это мама звонила...
Такое допустить было весьма возможно- Ольга Васильевна, как рассказывалось в самом начале истории, пыталась контролировать всякий шаг дочери, который только поддавался контролю, и желала пронизать своими наставлениями, о том, как надобно жить и что чему следует предпочесть, всю Аннушкину жизнь. Впрочем, что по-прежнему не мешало дочке получать желаемые ей удовольствия втайне от матери.
- Так я не один у тебя?
- Один...
- Правда?
- Да.
- Ань, что же делать со цветами? Я цветы уже тебе купил. Сегодня мы не увидимся, завтра ты наверняка весь день будешь продолжать праздновать, а потом спать,- так что же с ними будет? Давай я быстро передам их тебе и разъедемся по своим делам. Много работы сегодня, говоришь? Если не знаешь, когда уйдешь, то часа через полтора занесу их тебе на работу и поеду в клуб.
Посомневавшись некоторое время, она согласилась:
- Хорошо. Через сколько ты можешь быть на "Арбатской"?
- Буду через сколько надо, я тут сравнительно недалеко.
- Минут через двадцать будешь там?
- Буду. Договорились, до встречи!
- До встречи.
Двадцать минут- вполне достаточно, чтобы пройти всю Поварскую и оказаться на "Арбатской", однако цветов-то у Мартышкина еще не было, и даже если бы он максимально ускорился, то и при том, что Аннушка, как правило, обычно приходит позже назначенного времени, оставалась вероятность, что пока он будет выбирать и покупать там подобающий случаю букет, она вполне может оказаться свидетельницей его обмана, поэтому Семен решил, что лучше будет купить букет здесь, на "Баррикадной", и вернулся к переходу.
Ему повезло- хоть на светофоре был и красный свет, в тот момент раздосадованные пешеходы, дождавшись редкого момента, когда автомобилей на дороге было не очень много, густыми толпами с обеих сторон ринулись переходить Садовое кольцо, спровоцировав своим произволом страшнейшее скопление нервно сигналящих машин по всем полосам дороги и даже на тротуарах. Такое здесь бывало нередко; да и что говорить- многим ли захочется ждать разрешения, чтобы преодолеть эти несчастные двадцать метров, по пятнадцать минут?
Несмотря на привлекательность цен для Мартышкина у женщины с розами в прозрачном кубе, цветы он купил все же в палатке- это были тоже розы, но много красивее тех, из куба.
Они были крепки, свежи, словно недавно только срезаны с клумбы, имели темно- красный, с переливами, а местами и чуть ли не черный цвет, носили зарубежное название "Black Magic", и их было семь штук. Принимая во внимание соответствующую их виду стоимость, продавщица поощрила Мартышкина целлофановой оберткой, которой сама же и обернула букет и которую зафиксировала на толстых стеблях с частично срезанными шипами тонкой красной ленточкой, искусно завив затем кончики ленты, протянув их между большим пальцем и лезвием ножниц.
Ерунда, что теперь карман Семена скорее пуст, чем полон,- деньги будут, он их уже заработал даже, просто зарплату им задерживают по какому-то недоразумению. Если что, он может занять денег у знакомых- в этом месяце он еще ни у кого не занимал и никому не был должен, так что, в общем-то, все не так уж плохо. И подарок для Аннушки куплен- вот он -здесь, у Семена в сумке, в аккуратной картонной коробочке, только бы привелся повод вручить этот сувенир.
9
Однако следовало спешить- времени оставалось немного. Семен спустился в метро- если нести их по улице, они наверняка померзнут, и как бы к моменту их вручения бутоны и вовсе не поотваливались от стеблей,- и вскоре оказался на "Арбатской".
Встречались Мартышкин с Аннушкой всегда у станции Арбатско-Покровской линии (ведь читатель помнит, что станций с таким названием в Москве две)- ввиду того, что она является пересадочной и в зависимости от того, куда они решали отправиться- вместе или порознь,- легко можно было выбрать наиболее подходящую из четырех линий подземки и скоро оказаться в требуемом месте. Сегодня, правда, не было особой разницы, где спуститься в метро- и "Куча мусора", и аннушкин институт с общежитием находились на оранжевой линии, до которой добираться было одинаково неудобно от обеих "Арбатских", но традиция оставалась традицией.
Когда Семен вышел из метро, Аннушка уже ожидала его, и, против своего обыкновения не только не опоздала сегодня, но и пришла раньше названного срока. Извинившись за опоздание, Семен поцеловал Аннушку и поздравил ее еще раз, вручив ей свои изумительные розы.
- Спаси-ибо, Сеня! Какие красивые! А я уже думала, что ты не придешь!
Мартышкин немало удивился такому предположению, так как был уверен, что возлюбленная знала, что это ее игра и происходит она по тем правилам, которые она предложит, и что это Аннушка может не прийти на договоренную встречу или позволить себе прочую подобную причуду, но Мартышкин-то должен прыгать от радости, коли будет удостоен чести увидеться или даже услышаться с богиней, и пусть только он посмеет чего-то должного не выполнить,- и тогда не раз пожалеет о своей нерасторопности. Как-то раз в силу объективных причин Семен не смог с ней созвониться, и теперь он знал, что лучше бы он расшибся в лепешку, но нашел бы способ позвонить; пусть даже за него позвонил бы товарищ- в таком случае он имел бы слабую надежду увидеться с гурией раньше чем через две недели после случившегося.
Однако сегодня Аннушка будто бы даже уважала его- скорее всего, уважала из боязни, как бы Семен не вытворил чего-нибудь решительного и скандального. Как знать- может быть, она и нуждалась в таких вялотекущих отношениях, ибо в противном случае все могло прекратиться раньше сегодняшнего дня, и Аннушка опасалась, как бы Мартышкин сейчас не объявил о том, что с него хватит и это последняя их встреча.
- Как не приехать, раз договорились!- сделав вид, будто нимало не смутился и вполне мог и впрямь не приехать, ответил Мартышкин,- просто с транспортом проблема вышла- "пробки" всё... Ну, как твои дела?
- Да нормально все вроде... Вот, отучилась, на работу приехала, и как раз слышу у входа- кто-то звонит. Это как раз ты звонил...
- Каковы планы? Сейчас, наверное, праздновать в общежитие сразу едешь?
- Да, сейчас приеду- с подругами всякие там салатики нарежем, колбасу на стол. Как приготовим, все наши как раз соберутся, и будем отмечать... А как твои дела?
- Чего там,- как обычно все. Отработал вот тоже, сейчас в клуб с приятелем едем, как говорил. Ночью доползем до дома- и спать, а дальше как всегда.
- А в какой клуб?
- В "Кучу мусора",- это недалеко от вас, на "Профсоюзной",- знаешь? Была там?
- Что-то знакомое... Слышала, конечно,- не помню уж,- может, и была там раз.
- Ну, ты торопишься уже, верно?
- А сколько сейчас,- Аннушка никогда не носила часы.
Мартышкин тоже не носил часов- его тяготило каждое утро надевать их на руку и перед ванной и сном снимать, поэтому он снял с пояса телефон и нажал кнопку на нем, чтобы экран подсветился.
- Без двадцати восемь.
- Нет, можно еще постоять.
- Пойдем тогда посмотрим, что в палатке есть.
Часто перед основной прогулкой или, как сейчас, если есть не очень много свободного времени, они (то есть Мартышкин, конечно) покупали в ларьке перед метро пиво или еще какие-нибудь слабоалкогольные напитки и чебуреки или шаурму к ним, и стояли за столиком у ларька и, употребляя купленное, начинали обычно какой-то прескучный разговор, который под действием алкоголя порою становился чуть ли даже не занимательным, -не занимательнее, впрочем, той степени, до которой могут занять друг друга два таких разных человека при столь неопределенных отношениях. Так и теперь, выпив по бутылке светлого пива и заев его шаурмой, эти двое простояли минут пятнадцать, ведя малоинтересный разговор об Аннушкиных подружках и ее с ними занимательных случаях, а также о возмутительных историях, которые приключались с теми же подружками вследствие их сомнительной провинциальной воспитанности, горе-любовники вспомнили, что обоим пора спешить по делам и зашли в метро.
"Как же хорошо все же в метро!",- потирая красные от холода руки, заметил Мартышкин, который все не мог найти время, чтобы купить себе перчатки. Обычно он не обращал внимания на холод- во всех этих любовных приключениях замерзшие руки- последнее дело, о котором думается; но сейчас почему-то, увидев, как Аннушка, сняв свои замечательные коричневые кожаные перчатки, которые так хорошо шли к черному, отороченному буро-рыжим мехом пальто, обнажила белые, нетронутые морозом руки, Семен ощутил собственные конечности и в какой-то степени позавидовал бездомным, прижимавшимся своими несвежими телами к решеткам теплозавес между входными дверьми станции и распластавших на них свои руки, которым всегда тепло после улицы.
"На рынок за одеждами у нее есть время по выходным мотаться, а на меня его не находится, это я только тюфяк- готов все из-за нее бросить",- вспомнив рассказы подружки о последних выходных, сердито подумал он.
На "Профсоюзной", пожелав Аннушке хорошенько повеселиться и подумав про себя, что лучше бы на самом деле вечеринка не задалась и все, а главное, его крашенная блондинка пожалели, что оказались в таком наискучнейшем месте, а в конце появилась бы Ольга Васильевна и, уличив дочь в неумеренной тяге к спиртному, наделала бы там много шума и навсегда забрала Аннушку из этого мерзкого общежития, рассадника отвратнейших пороков человечества, и назавтра у него с ней началась бы новая, нормальная жизнь; так вот, подумав так, Семен в последний раз (о чем он еще наверняка не знал) поцеловал эту девушку, и, вышел из вагона, оставив свою любовь в поезде самостоятельно добираться до места празднества.
Никогда не бывало, чтобы Семен так бросил королеву,- всегда они доезжали до общежития и, постояв еще некоторое время, имеющееся у Аннушки на Мартышкина, с какими-нибудь опять же коктейлями или пивом, у дверей студенческого рая, Семен возвращался к себе домой, в Сокольники. Сегодня он, никуда не приглашенный, поступил гордо и верно- не такая уж он тряпка, чтобы провожать по собственному желанию свою девушку до подъезда здания, где на ее празднике будут все кто угодно- даже тот ее бывший Максим, не перестающий до сих пор добиваться ее расположения, о чем Анна проговорилась Семену,- но только не он! И вообще, Мартышкин опаздывает в клуб. По крайней мере, пусть так считается.
10
Никуда-то он не опаздывал, даже наоборот- приехал на место встречи с Жучинским раньше чем нужно, и теперь пребывал в такой же ситуации, в какой пребывала чуть раньше в ожидании Семена его непредсказуемая подруга. К счастью, Петр не заставил себя долго ждать, чем избавил товарища от тягостных дум о своем любовном будущем,- ведь когда человеку совершенно нечего делать какое-то время, то что ему остается кроме мыслей о своем будущем и о ближайших своих действиях?
В клубе можно отвлечься, и хорошо, что Жучинский согласился пойти с ним- один бы Семен не пошел, да и тот один не пошел бы,- вся эта вечерне-ночная клубная жизнь была совершенно не их стихией, и оказаться в подобном месте в те редкие разы, в которые там происходит что-то интересное, как, например, сегодняшний концерт, они предпочитали не поодиночке. Уж если все в клубе окажется непонятным и малоинтересным, они смогут занять себя разговорами.
Клуб встретил приятелей навязчивой танцевальной музыкой, сильнее всего в которой были слышны частые, навязчивые стуки каких-то синтетических ударных инструментов,- один из этих виртуальных барабанов ударял сочно, низкой нотой, но совершенно примитивным образом- как будто дело обстояло на стройке и какой-то тяжелой машиной вбивались в землю сваи, но только гораздо чаще- наверное, раза три в секунду, что делало музыку невероятно утомительной для прослушивания; удары другого инструмента имитировали звон двух ударяющихся друг о дружку медных тарелок, маленьких и тонких,- по счастью, хотя бы этот звон имел не равную периодичность и таким жалким способом разнообразил общее звучание, и здорово было, что шума тарелочки издавали значительно меньше того барабана. На втором и всех остальных планах жужжали и тренькали прочие, обычные в таких композициях, электронные инструменты.
Вход на самом деле оказался не бесплатным, как анонсировалось на сайте клуба, но расходиться по домам так скоро, только придя туда, показалось Мартышкину обидным и он убедил Жучинского, что 100 рублей за концерт- совсем небольшая плата, что соответствовало действительности- такая цена бралась обычно за вход на выступления совсем уж неизвестных групп; сегодняшних же выступавших знали даже наши знакомые.
Предъявив билеты охранникам и подвергшись их ощупываниям, Мартышкин с Жучинским прошли внутрь, где заслышанные ими еще у входа танцевальные звуки стали настолько громкими, что казалось, что данное заведение предназначено было для развлечений слабослышащих людей,- у Мартышкина сразу заложило уши, а у Петра заболела голова и еще он предположил, что, наверное из его ушей уже льется кровь.
Зал, то есть танцевальная его часть, находившаяся перед сценой, погруженный в полную темноту, которую разбавляло с десяток разноцветных, вертящихся из стороны в сторону прожекторов, к счастью был пуст,- это указывало на то, что слышимые ритмы здесь не оттого, что проходила по какой-то коварной ошибке дискотека, а, видимо, для того чтобы как-то занять пришедшую молодежь до того времени, пока не начался концерт. Впрочем, весьма сомнительно, что такая музыка, да еще в самом начале вечера, могла бы каким-то образом занять трезвого человека.
С помощью тех же прыгающих прожекторов и еще на ощупь удалось установить, что по периметру зала имеются сидячие места, и все со столиками, где можно расположить сколь вам угодное количество бокалов продающегося в единственно неизменно подсвеченном, зазывающем углу-баре, находящемся сбоку от сцены; более того- такие места со столиками были устроены в два яруса по высоте. Выбрав себе места как раз на втором ярусе, руководствуясь желанием хорошенько рассмотреть, что будет на сцене, товарищи заняли их и, довольные тем, как удобно устроились, принялись ожидать выступления. Пива решено было купить, как только начнется концерт,- чтобы получать разом сразу несколько удовольствий.
Через некоторое время сцену подсветили и на ней оказались импозантно, по-ямайски наряженные музыканты первой выступающей, никому не известной группы, которые долго настраивали еще свои инструменты, после чего с получасовым опозданием (что, в общем-то, для рок- и подобных самодеятельной групп, не так уж и много) начали наконец концерт. Парень в забавном широком, вязаном разноцветными нитками берете и длинными, ниже плеч, сваленными в трубки навощенными волосами представил зрителям свою группу, музыканты задергали струны, задули в трубы и застучали в бесчисленные комплекты барабанов всех размеров, и представлявшийся музыкант запрыгал резво в такт музыке, настраиваясь таким образом на нужный лад, чтобы после музыкального вступления запеть проникновенную, но радостную ямайскую песню.
Мартышкин, приняв это за сигнал к действию, спустился к бару и, подсчитав, на сколько чего еще хватит денег, остававшихся в его кармане, попросил 2 бокала по трети литра самого дешевого пива, приберегнув оставшиеся средства на случай еще одного-двух подходов к стойке, если душа потребует большего.
Ямайцы оказались веселыми ребятами, но музыка их стиля мало интересовала приятелей, однако Мартышкин с Жучинским и не думали от того расстраиваться, имея ввиду, что скоро выступят более интересные группы и отнеслись к первой группе как к тому, что просто надо пережить, поэтому все больше они разговаривали меж собой, нечасто отхлебывая пиво, стараясь растянуть удовольствие. Семен откровенничал Петру о своей несчастной любви, а тот понимающе кивал и учил его плюнуть на такую любовь и искать другую,- хотя сам в подобных делах имел еще меньше опыта и, по правде, хотел бы иметь больше,- но держал себя будто человек, съевший на всех этих приключениях не одну собаку. Мартышкин, верно, и сам понимал, что надо делать- именно то, что советовал Жучинский, однако жизнь не так уж проста, чтобы все желанья исполнялись в одночасье.